Эпилог

С тех пор как я познакомился с ним в больнице, мой новый младший братишка успел побывать «Эй, парнем», «Сопляком», «Джоном Доу», Майки, Бадди и Стюартом, пока наконец не превратился в Тича. Его прежние имена стали теперь просто прозвищами, которыми нам приходилось пользоваться, пока мы пытались узнать его настоящее имя. Но теперь, когда мы звали его Тичем, старые имена были больше не нужны и отправились на помойку как старые, изношенные носки, которые уже не починить. Новое имя сидело на нем ладно, как сшитая точно по росту рубашка: ворот свободен, плечи не жмут, рукава не болтаются. Да и самому мальчугану это имя, похоже, нравилось, и ни ему, ни нам не пришлось к нему привыкать.

Куда сложнее оказалось заменить «дядю» на «папу». Главная трудность состояла в том, что когда я попытался это сделать, то обнаружил, что эти два слова означают для меня одно и то же.

Как-то раз, сидя на крыльце, мы с Тичем наблюдали, как Уильям Лайам Макфарленд вышел из «Салли» и направился к почтовому ящику, прибитому к столбу в тени пекановых деревьев. Его башмаки были в глине и навозе, на рубахе проступили пятна соли, сдвинутая на затылок широкополая шляпа прикрывала шею от лучей все еще жаркого солнца. Вот он остановился возле ящика, открыл дверцу, вытащил почту – и сразу же выбросил рекламу в стоявшую тут же мусорную корзинку. Быстро проглядев счета, он небрежным движением сунул их в карман и не торопясь двинулся к нам.

Поднявшись на пару ступенек, дядя потрепал Тича по голове, потом взялся за козырек моей синей бейсболки и надвинул мне ее на нос.

– Уф-ф, что-то умаялся я сегодня! – выдохнул он, садясь между нами на ступеньки. Сдвинув шляпу еще дальше назад, дядя подпер щеки ладонями и стал смотреть на залитое лучами позднего солнца пастбище. – Вот, взгляни-ка… – добавил он после довольно продолжительной паузы и сунул мне в руки какую-то небольшую бумажку, которую достал из нагрудного кармана.

Это оказалась порыжевшая и выцветшая от времени, изрядно помятая фотография, сделанная, судя по всему, где-то в середине семидесятых. На снимке совсем маленький мальчик сидел на плечах молодого мужчины и, широко улыбаясь, тянул его за правое ухо. У мужчины были модные в те годы б'aчки. Одна нога у него была в гипсе, и опирался он на грубый деревянный костыль. Свободной рукой мужчина придерживал мальчика за коленку, не давая ему завалиться назад.

Я поднес фото поближе к глазам. Мальчик был в маленьких ковбойских сапогах, в обрезанных джинсовых шортах и без рубашки; его худенькое тело покрывал густой летний загар. Мужчина был одет в выгоревшую джинсовую рубашку с манжетами и карманами на кнопках и в потертые расклешенные джинсы. Он тоже улыбался спокойной и счастливой улыбкой всем довольного человека. На заднем плане я разглядел какое-то кирпичное здание с темной черепичной крышей и башенкой с часами. Здание стояло в конце длинной, обсаженной деревьями дороги… Держа фотографию на вытянутой руке, я еще раз взглянул на нее, сравнивая изображение с подъездной дорожкой, которая лежала передо мной, потом перевернул снимок обратной стороной. Там было написано выцветшими чернилами: «Лайам и я, 1979 г.».

Дядя провел грязным пальцем под носом, потом вытер палец о штаны и сказал в пространство:

– Это мы сфотографировались через пару дней после того, как ты едва не погиб на путях. Ты тогда отнял у меня пятнадцать лет жизни…

Тич тихо, хрипловато засмеялся. Дядя немного помолчал, мысленно что-то подсчитывая, потом добавил:

– Да, все верно. Это произошло примерно за полгода до того, как на Брансуик обрушился торнадо и мы обнаружили, что мы больше не в Канзасе.

– И эта фотография все время была у тебя?

– Да. Она была надежно спрятана, и только иногда – в дни, когда я чувствовал себя хуже, чем змея, по которой проехался фургон с кирпичами, – я доставал ее и…

Тич улыбнулся. Я покачал головой.

– …Я доставал ее и подолгу разглядывал. Мне нужно было напомнить себе, что я не сошел с ума и что все это было на самом деле. Я старался как можно лучше запомнить то, что изображено на этом снимке… Для меня это было как для ныряльщика – подышать чистым кислородом перед очередным погружением. – Он рассеянно цыкнул зубом, потом снял шляпу и начал разглаживать и закручивать вверх, к тулье, ее измятые, обвисшие поля. – В моей жизни бывали нелегкие времена, но я сумел пережить их благодаря этой картинке.

– А что у тебя с ногой?

Дядя машинально потер лодыжку.

– Пора бы тебе уже знать, что ни один поезд не способен остановиться мгновенно. И что у вагонов – железные колеса.

– То есть поезд тебя все-таки задел?

– Конечно, он меня задел! Иначе как, по-твоему, я успел бы отшвырнуть тебя с рельсов? Я прыгнул с платформы, думая, что я – Супермен, который спасет тебя одной левой, но ты ухитрился зацепиться за что-то штанами. Я тянул изо всех сил и почти оторвал тебя от рельсов, но тут меня зацепило метельником локомотива, и мы оба взлетели в воздух, как два вертолета.

Я попытался вызвать в памяти те давние картины.

– Почему-то я ничего об этом не помню, – произнес я наконец.

– Может быть, это и хорошо, – ответил он. – Картина была не очень приятная.

– А твоя нога… Она тебя потом беспокоила?

– Почти нет. Все зажило как на собаке, хотя теперь я могу предсказывать дождь и холода гораздо лучше, чем парень с Одиннадцатого канала.

Я снова всмотрелся в фотографию.

– А что это за здание?

– Какое? Ах, это!.. – Дядя рассмеялся. – Это старое железнодорожное депо, которое раньше стояло в конце нашей подъездной дорожки.

– Прямо здесь, на этом самом месте? – недоверчиво переспросил я.

– Угу. Правда, после нашего с тобой приключения – а ты несколько раз удирал на пути и до этого – твоя мать обратилась к городским властям с заявлением, дескать, в старом депо полно крыс, которые представляют опасность для ее семьи, и потребовала его снести. Как ни странно, его действительно разобрали довольно быстро.

– Да, теперь я понимаю. Это многое объясняет.

Папа кивнул. От него крепко пахло потом, навозом, землей – запах простого, честного человека.

– Ну и какие еще тайны ты хранил от меня три десятка лет?

Он негромко рассмеялся своим особым, глубоким смехом, который мне так нравился.

– Того, что я тебе уже рассказал, вполне достаточно для одной жизни, – сказал он, а я подумал – вот опять! Ему больно, но он смеется, и боль отступает, уходит совсем.

Потом я заметил, что Тич что-то быстро рисует в своем блокноте. Его коленки снова ходили ходуном, словно невидимый кукловод только что проснулся после хорошего отдыха и с удвоенным рвением взялся за дело. Наклонившись к нему, мы стали смотреть, что он рисует. На листе блокнота были изображены уходящие вдаль рельсы и исчезающий за горизонтом поезд: два-три последних вагона и тающий столб дыма из паровозной трубы.

Отец опустил ладонь Тичу на затылок, потом ласково похлопал по плечу. Мальчик закрыл блокнот, сунул карандаш за ухо и опустил голову на сложенные на коленях руки, а я подумал: если только мужество передается от одного человека к другому, если оно, как рыцарский плащ, сшитый из плоти одного, ложится на плечи другого, это происходит не под звуки фанфар и не под торжественные речи. На самом деле это происходит так, как сейчас, – в спокойствии и тишине, пронизанных неслышной речью, которая наполняет душу теплом, а сердце – любовью. И хотя слова этой речи невозможно перевести ни на один человеческий язык, все мальчишки на земле всегда их понимали и понимают до сих пор.

* * *

Я уложил Тича в постель и пообещал, что завтра мы непременно пойдем на рыбалку.

– Здесь темно, – сонно прошептал он, и я включил свет в стенном шкафу, а потом вышел, прикрыв за собой дверь.

«Викки» стояла в амбаре на четырех деревянных колодах. Ездить на ней было еще нельзя, и отец разрешил мне брать «Салли». Над пастбищем сгустился мрак, и только усыпанное звездами небо было немного светлее. Наступала ночь, и первое, совсем легкое, дуновение прохладного восточного ветра ласково коснулось моего лица. Не включая фар, я медленно свернул на подъездную дорожку и остановился возле почтового ящика. Заглушив двигатель, я сложил письмо, сунул его в ящик и поднял вверх сигнальный флажок.

Ночь была так хороша, что я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, принюхиваясь к запахам болот и сырого тумана. Какое-то время спустя я вдруг услышал, как пара обутых в башмаки ног осторожно спустилась по ступенькам крыльца. Открыв глаза, я увидел неясный силуэт мужчины, который зигзагами бегал по пастбищу в одних штанах и размахивал над головой руками. Взмах – и рука с зажатой в кулаке звездой опускалась вниз, потом снова взмывала вверх, а в стеклянной банке, которую мужчина держал в другой руке, вспыхивал живой огонек. Какое-то время спустя рядом с мужчиной появился худой белокожий мальчишка в поблескивавших отраженным светом очках, который, приглушенно хихикая, повторял каждое его движение.

Покачав головой, я выбрался из машины и перелез через изгородь. Следующие два часа мы как угорелые носились по лугу, наполняя живым огнем стеклянную банку в руках мальчишки.

И его душу.

«Дорогой папа!

Прости. Я искал тебя совсем не там и не так.

Твой сын Лайам» .

Это было мое первое письмо к отцу, которое я подписал собственным именем.

* * *

Еще немного о «дяде Уилли»

Мне было тогда лет восемь, а может быть, девять. Именно в этом блаженном возрасте мальчишеский пот и мальчишеская душа сочатся из одних и тех же пор.

Все мои сверстники-соседи были сплошь сорванцами и хулиганами, и я невольно тянулся за ними. Мы бросали футбольный мяч на лугу, играли в бейсбол, но чаще всего мы гоняли по округе на велосипедах, поднимая облака пыли и терроризируя добропорядочных взрослых граждан. Велосипеды-внедорожники были у всех – у всех, кроме меня. Мой велосипед, если можно его так назвать, перешел ко мне от старшей сестры и был мне мал как минимум на два размера. Кроме того, он был яркого желтого цвета и имел седло типа «банан», а с рукояток его руля свешивались длинные белые кисточки, что сразу сделало меня всеобщим посмешищем. Но хуже всего были слишком короткие шатуны и слишком низкое передаточное число, из-за чего мне приходилось крутить педали вдвое быстрее, чем любому из моих товарищей. Когда наша ватага дозором объезжала окрестности, я напрягал все силы, стараясь не отстать от остальных. Для этого мне приходилось крутить педали со скоростью хорошего вентилятора, так что со стороны мои ноги в теннисных туфлях и носках выглядели, должно быть, как какое-то размытое пятно, но я не сдавался.

Целый год я отчаянно экономил свои карманные деньги, включая даже те скромные суммы, которые приносила мне Зубная фея^[82]. Я твердо решил накопить на новый, «нормальный» велосипед, а свое старое желтое убожество сбросить с обрыва в реку. Объектом моих вожделений был «Швинн маг скремблер». Это была великолепная машина, при одном воспоминании о которой я до сих пор чувствую, как у меня по спине бегут мурашки восторга. Прочная хромомолибденовая рама, черные колеса на пяти спицах из алюминия, толстые грязевые шины с большими грунтозацепами и барабанными тормозами «Бендикс» – это было настоящее чудо во плоти или, точнее, в металле.

Проблема заключалась в том, что за год у меня в копилке набралось что-то около шестидесяти долларов, а «Скремблер» стоил сто девятнадцать. Это означало, что ждать осуществления моей мечты мне придется еще как минимум столько же времени. Надеяться я мог только на чудо, и это чудо произошло. За месяц до Рождества отец пообещал, что на праздник он удвоит мои сбережения. Я готов был целовать ему ноги.

И вот настал великий день: мы с отцом поехали в фирменный магазин «Швинн». Когда мы вошли внутрь, я показал на своего красавца. Вместе мы подкатили его к кассе, но молодой продавец не отпускал нас, пока не уговорил приобрести все имеющиеся в наличии аксессуары к моему велосипеду. В результате покупка обошлась нам гораздо дороже, поэтому я поклялся себе, что следующие три или четыре месяца обойдусь вовсе без карманных денег, но покрою разницу.

На улице отец положил велосипед в багажник, и мы поехали домой. Не удержавшись, я попросил его сделать пару кругов вокруг квартала, чтобы все мои друзья увидели торчащий из багажника лирообразно изогнутый руль с перемычкой. Возле дома мы выгрузили велик из багажника, я вкатил его в дом и прислонил к стене – ни у одного настоящего  внедорожного велосипеда просто не могло быть такой вещи, как подножка.

Прошла неделя. Рождественским утром я проснулся еще до того, как за окнами забрезжил рассвет. Мои сестры еще продирали глаза и, всунув ноги в тапочки, спускались в гостиную, а я уже выскочил из своей комнаты в футбольном шлеме и наколенниках. Мама с папой рассмеялись, настежь распахнули входную дверь, и я медленно выкатился за порог.

В течение следующих нескольких месяцев мы только и делали, что строили наклонные рампы, учились прыгать на велосипедах как можно дальше, гоняли без шлемов и совершали дальние поездки в места, о которых наши родители даже не слышали. Если бы меня попросили назвать слово, которое лучше всего характеризовало мой велосипед, я бы ответил, что это слово – «свобода». Именно свободу подарил мне мой железный друг. Я часто говорю, что в детстве я жил почти как Гекльберри Финн и велосипед был важной частью этой жизни.

На велосипеде я ездил в кино, к пожарному депо, где пожарные разрешали мне спуститься по медному шесту, в кафе, где продавали такие вкусные пирожки с капустой, и в разные другие места. Когда мне нужно было подкачать шины, я отправлялся на заправочную станцию мистера Уэста, и он разрешал мне бесплатно воспользоваться воздушной колонкой.

В конце концов я все же научился «козлить», то есть ездить на заднем колесе, причем довольно долгое время. Надо сказать, что мои друзья постоянно соперничали между собой, соревнуясь, кто сумеет проехать, задрав переднее колесо в воздух, больше парковочных мест на одной из городских автостоянок. Больше пяти считалось неплохим результатом, но я в конце концов научился преодолевать сорок семь парковок!

Прошло три года. Мне исполнилось одиннадцать, и я вступил в сложный подростковый возраст.

Я понял это по тому, что начал цукать некоторых своих товарищей (доматываться  звучит грубо, но более точно). Объяснить, почему я так поступал, я сейчас не могу. Должно быть, дело в том, что я оказался как бы посередине между вожаками и мелюзгой, поэтому, когда старшие гнобили меня, я начинал утверждаться за счет младших. Об этом я сожалею до сих пор. А ведь еще тогда отец и мать пытались мне что-то объяснить – втолковать, что надо делиться, что нужно любить ближнего, как самого себя, но мне, по-видимому, этой любви как раз и недоставало.

Однажды я вернулся из школы домой, бросил учебники в своей комнате, наскоро перекусил и, оседлав велосипед, помчался на бульвар Сан-Марко, чтобы встретиться там с моими друзьями. Я проехал по Арбор-лейн, пересек Сорренто-роуд и оказался на Балис-Плейс – в том месте, где эта улица пересекается с бульваром Сан-Марко. На аллее за кинотеатром меня остановил какой-то парень, которого я не знал и никогда не видел. Мне он показался достаточно симпатичным, во всяком случае, улыбка у него была хорошая, к тому же он носил дырявые кроссовки, что почему-то сразу меня к нему расположило. Держась за руль моего велосипеда, парень предложил рассказать мне несколько анекдотов, поэтому пару минут мы мирно беседовали. Потом он попросил у меня покататься.

Буквально за неделю до этого я сильно обидел одного своего приятеля. Подробности этого случая сейчас уже изгладились из моей памяти, но, если постараться, я, пожалуй, все же смог бы припомнить одну-две неприглядные детали. И вот когда этот парень в дырявых кроссовках попросил у меня позволения покататься на моем велике, у меня в голове словно лампочка погасла. «Эй, – сказал я себе, – разве не об этом постоянно твердят тебе родители? Вот она – возможность проявить щедрость и любовь к этому парню в дырявых кроссовках, которого я даже не знаю! Пожалуй, подобный поступок мог бы принести мне дополнительные очки! Эх, и почему подобные вещи происходят именно тогда, когда они меня не видят?» И, соскочив с велосипеда, я сказал: «Конечно, катайся, но только здесь, рядом». И я показал пальцем, где он должен кататься.

Парень сел на велосипед и просиял так, словно я дал ему одновременно «Мунпай» и ар-си-колу. Он сделал пару кругов вокруг меня, потом – довольно неуверенно – попытался прокатиться на заднем колесе, и я сказал: «Хочешь, я покажу тебе, как это делается?» Я был уверен – Бог очень обрадуется, когда увидит, какой я добрый и бескорыстный. В ту минуту я не сомневался – я только что перевернул новую страницу своей жизни и отныне мой путь будет честным и прямым. Честное скаутское, в эти минуты я был так счастлив, как, наверное, не был еще никогда в жизни!

Тем временем парень сделал вокруг меня еще один круг – несколько более широкий. Он заехал на грунтовую дорожку и сказал что-то насчет того, как ему нравятся шины с большими грунтозацепами. «Да, они действительно проедут по любой грязи», – ответил я, и парень сделал еще один круг. Теперь он улыбался еще шире, – я видел, как сверкают его зубы и был уверен, что Небо тоже улыбается, глядя на нас. А еще через мгновение он вдруг поднялся на педалях как заправский велогонщик-экстремал и… исчез вдали. Больше я его не видел.

Еще несколько минут я стоял на том же самом месте, глядя на пустую дорогу. Потом я дошел до конца аллеи, думая, что, быть может, парень пришел в такой восторг, что заехал немного дальше, чем я ему разрешил. Потом… даже не знаю, сколько времени я простоял на этой узенькой улочке…

Домой я вернулся в слезах, не в силах поднять глаза. Как я все объясню родителям? Мама увидела меня еще издалека и сразу поняла, что со мной что-то неладно. «Что случилось?» – спросила она, но я плакал так сильно, что не мог ничего ей ответить. Войдя в дом, я поднялся к себе в комнату и сел на стул, а горькие, злые слезы продолжали катиться по моему лицу. Плечи мои тряслись, из носа текло, и я вытирал его рукавом, воздуха не хватало, и я никак не мог отдышаться.

Я никак не мог понять – почему?

Почему?!

Я все сидел на стуле и просил Бога помочь мне простить этого мальчишку. Я знал, что должен  его простить, но сам я бы этого сделать никогда не смог. Потом мама стала молиться за душу этого парня, на которую в ту минуту мне было наплевать (хотя потом я часто думал, что молиться за него было, скорее всего, правильно), а под конец попросила у Бога новый велосипед для меня, что было очень неплохо, поскольку мне казалось – к маме Бог прислушается скорее, чем ко мне.

Когда вечером вернулся домой отец, мама все ему рассказала, и я увидел на его лице боль. Не гнев, как если бы он сердился на меня или на того парня, а именно боль – глубокую родительскую боль за своего сына. Если у вас есть дети, вы знаете, о чем я говорю. Той ночью, уже лежа в постели, я просил Бога покарать вора. Мне хотелось, чтобы он как можно скорее оказался в аду – в самом жарком его месте.

Несколько недель спустя я стоял на автомобильной площадке возле нашего дома и бросал баскетбольный мяч в кольцо на столбе. Я буквально умирал со скуки, и моя ненависть к парню, укравшему мой велосипед, от этого только росла. Часов около пяти на площадку въехал автомобиль отца. Его багажник был как-то странно приоткрыт. Когда папа вышел из машины, я увидел, что его галстук свободно болтается на шее, а сам он улыбается. Он… он как будто заранее знал, что в одиннадцать лет мальчишки перерастают езду на заднем колесе, прыжки и прочие цирковые трюки и целиком отдаются чистому и беспримесному восторгу скорости. Не переставая улыбаться, папа отвязал удерживавшую крышку багажника бечевку и… выгрузил на дорожку блестящий, черный, как ночь, десятискоростной «Швинн».

Домой я вернулся, когда было уже темно. В любой другой день меня бы уже давно отправили спать, но тот день был особенным: мои глаза и мой покрытый потом и пылью лоб яснее ясного показывали, как широко вдруг раздвинулись границы моего мира.

Быть может, это прозвучит глупо, но я был уверен: этот велосипед является внешним проявлением чего-то очень большого – такого, что я только-только начал постигать.

Шли годы. Я становился старше, мои руки и ноги вытягивались, так что в конце концов я перерос мой десятискоростной «Швинн». Все эти годы я видел, что мои сверстники не ладят с отцами – ссорятся с ними, ругаются, лупят кулаками в стены, швыряют стулья или ключи. Некоторые притворялись послушными, но в разговорах с приятелями проклинали своих отцов или говорили о них пренебрежительно. Мне это казалось странным. Не хочу утверждать, будто у нас с папой не было никаких разногласий, но разногласия – это одно, а ненависть – совершенно другое.

В семье я был единственным сыном. Теперь у меня трое сыновей, и я знаю, в чем состоит главное свойство мальчишек. Мы появляемся на свет, имея внутри некую пустоту, которую наши отцы либо заполняют собой, либо нет. В последнем случае мы, вырастая, начинаем ощущать эту пустоту все острее и пытаемся заполнить ее сами, выбирая для этого зачастую самые неподходящие вещи – пагубные привычки, болезненные склонности и нездоровые пристрастия.

Дядя Уилли появился как раз из того уголка моей души, который целиком заполнил мой родной отец. Он заполнил его тем, вторым десятискоростным велосипедом, но не только. Папа учил меня насаживать червей на крючок, тренировал мою детскую бейсбольную команду, помогал завести косилку, освещал мне фонариком дорогу в темноте, даже когда я шел позади него, а потом открыл мою первую банку пива. Он нашел меня, когда я заблудился в лесах Западной Виргинии, стоял рядом со мной, когда я женился, он… в общем, я мог бы продолжать еще долго.

На прошлой неделе моему младшему сыну Ривзу исполнилось четыре. До этого момента он катался на ржавом, с облысевшими покрышками и треснувшим седлом велосипеде, который перешел к нему от старших братьев (а это, считай, восемь лет нещадной эксплуатации!) и вдобавок побывал под колесами «Субарбана» моей жены Кристи. За неделю до дня рождения Ривза я отправился в наш местный веломагазин и, заплатив своему приятелю Скотти сто двадцать долларов, приобрел новенький, блестящий внедорожный велосипед и все примочки к нему, какие мы только смогли найти (кстати, купив эту книгу, вы заплатили за часть этого велосипеда, так что спасибо).

В день рождения Ривза я повез его в магазин. Когда Скотти выкатил велосипед из кладовой, где хранились зарезервированные покупателями товары, Ривз засиял, как тысячесвечная лампочка. В следующее мгновение он бросился ко мне, подпрыгнул и, уткнувшись лицом в мое бедро, проговорил: «Спасибо, папа!»

Прислушайтесь к этим словам. Слышите этот звук, это тихое «Спасибо, папа! »?.. Именно с таким звуком заполняется в душе каждого мальчишки предназначенное для отца место. Пустоту в душе собственного сына заполнил я. Главное произошло, и теперь укравший у меня велосипед парень кажется мне по сравнению с Ривзом ничтожной пылинкой, которая тридцать лет назад ненадолго села мне на рукав.

О роли отца в жизни сына можно говорить много и подробно. Изображая дядю Уилли, я пытался сказать свое слово, выразить то, что я по этому поводу думаю. Если вы не поняли меня с первого раза, значит, вы читали невнимательно или что-то пропустили. Впрочем, мои мысли можно выразить и короче. Слова «Потому что нет никого дороже …» я вынес в эпиграф, и добавить к этому можно только одно: они в равной степени относятся и к отцам, и к их детям.

^[1] «Гамильтон» – американская часовая компания (Здесь и далее прим. перев.).

^[2] Библейский пояс – регион в Соединённых Штатах Америки, в котором одним из основных аспектов культуры является евангельский протестантизм. Ядром Библейского пояса традиционно являются южные штаты.

^[3] «Нотр-Дейм» – стадион футбольной команды «Нотр-Дейм Файтинг Айриш» университета в Нотр-Дейме, Индиана. Судья-Иисус – мозаика на стене университетской библиотеки, которая видна со стадиона. На мозаике Иисус изображен с поднятыми руками – именно такой жест делает судья в американском футболе, когда одной из команд удается провести тачдаун.

^[4] «Багровый прилив» – футбольная команда Алабамского университета.

^[5] Пол Уильям Брайан («Медведь») – знаменитый игрок и тренер студенческих команд.

^[6] «Пенсильванские пумы» – студенческая футбольная команда Пенсильванского университета.

^[7] Джозеф (Джо) Патерно – игрок, а впоследствии – тренер футбольной команды.

^[8] Автор ссылается на реальный случай, когда комментатор действительно сломал от волнения стул, на котором сидел.

^[9] Снэп – ввод мяча в игру в американском футболе.

^[10] Квортербек, ресивер – амплуа игроков в американском футболе.

^[11] Сабаль – разновидность пальмы.

^[12] «Хантер» – тип спортивной морской яхты.

^[13] «Мунпай» – популярное печенье из вафель в шоколаде с начинкой из джема или суфле.

^[14] Вилли Нельсон – американский композитор и певец, работающий в стиле кантри.

^[15] «Встреть меня на полпути» – название песни Джесси Вейр.

^[16] Брахман – порода мясных коров, выведенная в США.

^[17] Мягкая крыша типа «бикини» – автомобильный тент, накрывающий, как правило, только передние сиденья.

^[18] Энсел Адамс – американский фотограф, наиболее известный своими чёрно-белыми снимками американского Запада.

^[19] Круговая пробежка (хоум-ран) – полный пробег трех баз в бейсболе, приносящий команде нападения очко.

^[20] На самом деле – «СВАТ» (S.W.A.T.)  – американский ежемесячный оружейный журнал.

^[21] Резиновый Армстронг – детская игрушка в виде человеческой фигуры.

^[22] Сан-Августин (английское название Сент-Oгастин) – старейший из ныне существующих городов США, расположен на Атлантическом побережье в штате Флорида.

^[23] Чарльз Огастес Линдберг – американский лётчик, ставший первым, кто перелетел Атлантический океан в одиночку.

^[24] Юджиния Прайс (1916–1996) – американская писательница, автор исторических романов, действие которых разворачивается главным образом на американском Юге.

^[25] Имеется в виду год принятия 13-й поправки к конституции США, запрещавшей рабство и принудительный труд, кроме наказания за преступление.

^[26] Джонни Яблочное Семечко (Джонни Эплсид) – христианский миссионер, сельскохозяйственный энтузиаст, ставший впоследствии фольклорным персонажем. Его прозвище происходит от того, что он первым начал сажать яблони на Среднем Западе Америки.

^[27] Coup de gr^ace означает «удар милости» – смертельный удар, наносимый поверженному противнику (или, наоборот, соратнику), чтобы избавить его от мучений.

^[28] Клуб «Ротари» – отделение организации «Ротари интернэшнл». Ежегодно через такие клубы осуществляются до 30 тыс. общественно-полезных проектов.

^[29] Джон Доу – условное имя, используемое в юридических документах для обозначения неизвестного или неустановленного мужчины.

^[30] Джеймс (Джимми) Картер – 39-й президент США, руководил страной в 1977–1981 гг.

^[31] Облигация на предъявителя – облигация, владелец которой не регистрируется в книгах учета компании-эмитента, поэтому выплаты производятся любому предъявителю сертификата облигации.

^[32] «Китайские колокольчики» (также «звонник», «музыка ветра») – декоративное украшение, выполненное из металлических трубок или бамбука, иногда с колокольчиками или бусинами. Издает мелодичные звуки при порывах ветра.

^[33] Мэделин Стоу (род. в 1958 г.) – американская актриса, появилась на свет в семье белого американца и эмигрантки из Коста-Рики.

^[34] Хит – удар в бейсболе, при котором отбивающий достиг первой базы.

^[35] В г. Куперстаун (США) находится Национальный зал бейсбольной славы.

^[36] «Кристалл» – сеть ресторанов быстрого питания в США.

^[37] «Тройная корона» – награда за высшее достижение на скачках в США. С 1919 г. «Тройную корону» завоевали лишь одиннадцать лошадей.

^[38] Имеется в виду длинный и узкий участок территории Флориды, расположенный между штатами Алабама и Джорджия и побережьем.

^[39] Морские свиньи – мелкие морские млекопитающие, внешне похожие на дельфинов, но относящиеся к подотряду зубатых китов.

^[40] Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании.

^[41] 75° по принятой в США шкале Фаренгейта соответствуют примерно 24 °C.

^[42] «Тернер-филд» – бейсбольный стадион в Атланте.

^[43] Американский мошенник Джордж Паркер (1870–1936) зарабатывал на жизнь продажей не принадлежащих ему объектов недвижимости. Прославился тем, что продал нескольким неосторожным иммигрантам Бруклинский мост (точнее, право взимать с проезжающих по нему людей и повозок плату за проезд). Со временем фраза «Я готов продать тебе подходящий мост!» стала идиомой.

^[44] Ч. Мартин имеет в виду, разумеется, американский  футбол.

^[45] «Хьюстон, у нас проблема» – фраза Джеймса Лоуэлла, командира космического корабля «Апполон-13».

^[46] Томас Джефферсон – 3-й президент США. Его портрет размещен на купюрах достоинством 2 доллара.

^[47] Домашняя база или «дом» – именно в районе домашней базы находятся места бэттера и кетчера, который ловит поданные питчером мячи.

^[48] Ладонь – мера длины, равная 4 дюймам или ок. 10 см. В наши дни применяется только для измерения роста лошадей.

^[49] Т. е. ок. 450 кг.

^[50] Конюшни американского типа, распространенные на юге США, представляют собой ряд стойл под общей крышей, каждое из которых выходит непосредственно на улицу.

^[51] Фунтовый торт – торт, в котором по фунту или поровну всех ингредиентов.

^[52] «Паутина Шарлотты» – детская книга американского писателя Элвина Уайта. По книге также был снят мультипликационный фильм.

^[53] «Прощай, американская девчонка» – фолк-роковая песня, написанная американским автором-исполнителем Доном Маклином.

^[54] Укрючная лошадь – лошадь табунщика или пастуха.

^[55] Около 40 °C.

^[56] «Уловка-22» – роман американского писателя Джозефа Хеллера.

^[57] Сиротка Энни – героиня комикса американского художника Гарольда Грея – маленькая рыжеволосая девочка, которая разыскивает своих родителей.

^[58] Билли Бонс – пират, вымышленный персонаж, герой романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ».

^[59] Бейсбольная карточка – тип коллекционных карточек, связанных с бейсболом и напечатанных на специальном картоне. Стоимость некоторых бейсбольных карточек может достигать десятков тысяч долларов.

^[60] Генри Луис Аарон – знаменитый бейсболист, был известен под прозвищем Молоток.

^[61] Бетадин – антисептический йодсодержащий раствор.

^[62] «Алый Первоцвет» – классический приключенческий роман Эммы Орци (1905 г.) о похождениях неуловимого мстителя в маске.

^[63] Мф. 5, 42.

^[64] Фал-бол – мяч, вылетевший за фал-линии, ограничивающие игровое поле вдоль боковых сторон малого квадрата.

^[65] Согласно бытующим среди болельщиков суевериям, надетая наизнанку бейсболка помогает любимой команде выиграть.

^[66] Флайбол – мяч, отбитый высоко над игровым полем.

^[67] По правилам после третьего аута команда, игравшая в обороне, переходит в нападение и наоборот. В данном случае третий аут означает также короткий перерыв в середине седьмого иннинга.

^[68] «Возьми меня на матч» – песня 1908 г., ставшая неофициальным гимном североамериканского бейсбола.

^[69] Уильям Говард Тафт – 27-й президент США (с 1909 по 1913 г.).

^[70] Брат Джаспер (Джаспер Бреннан) – монах, префект (старший студент) и тренер бейсбольной команды Манхэттенского колледжа.

^[71] Алмаз Хоупа – крупный бриллиант массой в 45,52 карата глубокого сапфирово-синего цвета. Находится в экспозиции Музея естественной истории в Вашингтоне.

^[72] Южная красавица – привлекательная женщина родом из южных штатов, символ женственности и умения подчинять себе мужчин.

^[73] На Персиковой улице Атланты происходит действие второй части романа М. Митчелл «Унесенные ветром».

^[74] «Fortune Global 500 » – рейтинг 500 крупнейших мировых компаний, в котором учитывается их выручка.

^[75] Клятва на верность (флагу) – клятва, которую приносят американские граждане. Например, многие школьники в начале школьного дня при подъеме флага. Или же иммигранты на церемонии принятия американского гражданства.

^[76] Мф. 18, 5–6.

^[77] «Петербилт» – марка классических американских грузовиков и седельных тягачей.

^[78] «Человек из Ламанчи» – бродвейский мюзикл 1964 г.

^[79] Цитата из романа американского писателя Л. Коми (1927–2015) «Разговоры с золотой балериной».

^[80] Желтая лента – символ солидарности и поддержки сограждан. Вероятно, традиция берет начало с 1830-х гг., когда такие ленточки носили девушки – возлюбленные кавалеристов и была популярна песенка «Она носила желтую ленту».

^[81] Еще одна цитата из песни Дона Маклина «Прощай, американская девчонка».

^[82] Зубная фея, как гласит легенда, даёт ребёнку небольшую сумму денег (или иногда подарок) вместо выпавшего у ребёнка молочного зуба, положенного под подушку.