Глава 29

Мы собрали одеяла и продукты для пикника, упаковали кулер и удочку и вышли наружу, где был привязан Маленький Бубба. Дядя помог Томми сесть в седло, потом усадил позади нее Майки. Сам он, тетя Лорна и я шли пешком. Не торопясь мы пересекли пастбище и вступили под сень кипарисов и дубов. Вскоре были мы уже в Суте, а еще полчаса спустя – переправились через озеро и оказались в Святилище. В это время здесь пышно цвела индийская сирень лагерстремия, засыпавшая землю настоящим ковром нежных розовых лепестков, на который даже наступать не хотелось. Наконец мы оказались в северной части Святилища. Здесь Томми спешилась, и мы, усевшись на бревна, стали смотреть, как дядя учит Майки ловить рыбу.

Вот он насадил червя, аккуратно надев его на стальной крючок словно тонкий чехол, и забросил снасть в воду, где у самой поверхности скользили крупные окуни-солнечники, хватавшие упавших в озеро жуков. Удерживая удочку одной рукой, дядя слегка приподнял голову и пробормотал вполголоса:

– Ну, ловись рыбка большая и маленькая…

В ту же секунду поплавок исчез под водой, дядя подсек и протянул удочку Майки, который принялся торопливо сматывать лесу. Меньше чем через минуту на берег шлепнулся крупный солнечник. Дядя засмеялся и зааплодировал.

Томми слегка толкнула меня в плечо.

– А ты почему не ловишь с ними?

Я покачал головой.

– У нас только одна удочка.

Она нахмурилась.

– Странно. Насколько я помню, дядя всегда брал несколько штук, чтобы всем хватило.

– Верно. – Я улыбнулся, вспоминая свои первые шаги на рыбацком поприще. – Но сегодня дело не в рыбе, а в мальчике.

Все утро мы смотрели, как Майки с дядиной помощью наполнял садок пойманной рыбой. Ближе к полудню, когда он вполне усвоил основные приемы, Томми взяла меня за руку и предложила немного прогуляться. Я не возражал, и мы медленно двинулись вдоль деревьев, образующих стены Святилища. Пробравшись сквозь кустарники, мы вышли к могилам и некоторое время стояли там, глядя на высеченные на надгробных камнях имена. Земля вокруг могил была выровнена, а между надгробиями лежали засохшие цветы.

Пока мы стояли, сзади к нам подошел дядя. Его лицо изменилось, стало другим, но я никак не мог понять, повинна ли в этом магия Святилища или же это просто свет высоко стоящего солнца. Обычно дядя выглядел достаточно молодо, но сейчас по нему было хорошо видно, сколько ему лет. Я видел и морщинки возле его глаз, и глубокие складки на обожженной солнцем шее, и слабое подергивание какого-то мускула на щеке.

Опустив головы, мы стояли возле могил и молчали. В какой-то момент Томми взяла меня и дядю под руки, удерживая и объединяя нас троих. Прошло довольно много времени, прежде чем она заговорила.

– Можете кое-что для меня сделать?.. – спросила Томми, повернувшись к дяде.

Он не ответил, и она посмотрела на могилу его сына. Возле самого надгробного камня из земли поднялись несколько папоротников и грибов, а по опавшим листьям ползла зеленая гусеница. Томми взяла дядю за руку и слегка ее сжала.

– Мне хотелось бы, чтобы вы сказали несколько слов на моих похоронах. И еще я хочу, чтобы меня похоронили здесь.

Дядя скрипнул зубами, прижал Томми к груди и кивнул.

Вечер еще только начинался, но в Святилище уже сгустились сумерки. Засунув фонарик в задний карман, дядя помог Томми взобраться в седло, потом поднял Майки и усадил впереди нее. Томми обняла мальчика обеими руками, и дядя строго сказал Буббе:

– Будь осторожен, старина, не торопись. Сегодня ты везешь драгоценный груз.

Эта картина неожиданно напомнила мне, что в мире все еще есть вещи, которые прекрасны сами по себе. Томми и Майки тоже были из их числа. Луч дядиного фонарика отражался от воды и освещал их улыбающиеся лица. Не сразу до меня дошло, почему так происходит. Только потом я понял: дядя шел через озеро вброд, светя фонарем назад . И это было еще прекраснее.

* * *

Когда мы покидали Святилище, лучи заходящего солнца в последний раз коснулись земли и погасли. Сразу стало прохладно: дневное тепло уступило место свежему морскому ветру, который пронесся над островами, над Брансуиком и достиг, наконец, Бычьего болота. Мы, однако, добрались до дома еще до того, как кто-нибудь из нас успел замерзнуть по-настоящему – даже Томми не куталась в свою толстовку и только накинула на голову капюшон.

В доме звонил телефон, и дядя снял трубку.

– Это Мэнди, – сказал он, поворачиваясь к тете Лорне. – Она едет сюда и с ней – еще кое-кто.

Минут через двадцать на нашей подъездной дорожке действительно появилась служебная «Тойота» Мэнди, за которой следовал потрепанный синий микроавтобус. Пока Мэнди парковалась перед крыльцом, автобус ожидал в отдалении, но как только она выбралась из салона, двинулся вперед и тоже начал разворачиваться.

Поднявшись на веранду, Мэнди дружески кивнула Майки.

– Я слышала, тетя Лорна испекла в честь твоего дня рождения отличный пирог. Можно мне тоже кусочек?

Мальчик кивнул и скрылся в кухне. Как только дверь за ним закрылась, Мэнди повернулась к нам, и ее лицо снова стало непроницаемым, как у хорошего игрока в покер.

– Вы, наверное, видели официальные листовки Департамента охраны детства, которые кладут в почтовые ящики? – спросила она. – Если речь идет о розысках ребенка, который пропал достаточно давно, на листовках иногда помещают не только снимок, где он изображен на момент исчезновения, но и фоторобот, который учитывает возможные возрастные изменения и изготавливается с помощью специальной компьютерной программы. – С этими словами Мэнди достала из кармана несколько таких листовок и, передав их нам, показала на синий фургон. – Эта леди приехала из Тампы. Она увидела наши объявления в одной из газет Майами. Лет шесть назад ее сына похитили, и она считает, что это может быть наш Бадди.

Томми, которая, завернувшись в одеяло, сидела в одной из качалок, поднялась и заглянула дяде через плечо. Я тоже посмотрел на листовку – на компьютерный портрет пропавшего шесть лет назад ребенка. Если Майки и был на него похож, то очень отдаленно.

– Откуда она знает, что это ее сын? То есть почему она так уверена в этом? – спросил я.

За кухонной дверью послышались шаги, и Мэнди слегка понизила голос:

– У мальчика должен быть шрам. Где и какой формы, она не говорит. По ее словам, она способна опознать своего ребенка с вероятностью, близкой к ста процентам, если ей дадут взглянуть на него вблизи.

Пока она говорила, кухонная дверь распахнулась, и на веранду вышел Майки, которые нес на бумажной тарелочке большой кусок праздничного торта. Тарелку он держал обеими руками; блокнот, с которым Майки по-прежнему не расставался, был засунут сзади за пояс джинсов.

Женщина из Тампы выбралась из своего фургона и, собрав все свое мужество, поднялась на крыльцо. На вид ей было хорошо за сорок; ее волосы уже начали седеть, да и выглядела она как человек, к которому жизнь была не слишком благосклонна. Женщина шагнула к Майки, тот обернулся, и она невольно задохнулась от волнения. На мгновение женщина даже поднесла ладонь к губам, но снова взяла себя в руки и заправила растрепавшиеся волосы за уши. И все же, когда она собиралась что-то сказать, голос отказался ей повиноваться, и она только беспомощно взмахнула руками.

Опустившись на корточки рядом с Майки, Мэнди сказала:

– Эта леди хотела бы разглядеть тебя получше. Ты не против?

Майки согласно кивнул, и женщина, положив руки ему на плечи, развернула мальчика боком. Слегка отогнув его правое ухо, она уставилась на совершенно чистую кожу. Говорить она по-прежнему не могла. Майки тоже стоял, не шевелясь и сжимая в руках тарелку с тортом.

Наконец женщина выпустила его ухо и, посмотрев на Мэнди, отрицательно покачала головой. Выпрямившись, она повернулась к нам. Женщина так и не произнесла ни слова, но ее лицо было достаточно красноречивым.

Дядя выступил вперед.

– Меня зовут Уильям Макфарленд, и это моя семья, – сказал он, показывая на нас рукой.

Женщина кивнула.

– Мой сын… – выдавила она. – Незадолго до того, как он… как его похитили, мы работали в саду. Ему тогда было пять. Он играл на дорожке и упал. Там был глиняный горшок для цветов. Он раскололся и рассек ему ухо. Его даже пришлось зашивать. У… у моего сына должен быть шрам.

– Не хотите поужинать с нами? – предложила тетя Лорна, но женщина отрицательно покачала головой.

– Спасибо, но – нет… – Она еще раз взглянула на Майки, потом повернулась и медленно пошла к своему фургону.

Проводив взглядом удаляющиеся задние огни синего фургона с флоридскими номерами, мальчик поставил тарелку с тортом на стол и ушел в свою комнату. Никто не объяснил ему, в чем дело, но это и не требовалось: очевидно, что его и раньше передавали из рук в руки.

Мэнди оглядела всех нас по очереди.

– Прошу меня простить, но эта леди была очень… настойчива. – Тут она слегка подбоченилась, и на ее лицо вернулось непроницаемое выражение. – А теперь еще одно… Мне кажется, я нашла для Бадди подходящую семью, которая готова его усыновить. Эти люди живут в Шарлотте; он – адвокат, его жена – домашняя хозяйка. Они неплохие люди, действительно неплохие. Проблема в том, что судебное решение мы получим только недели через две-три – судья уехала в отпуск в Европу. – Отойдя к перилам веранды, Мэнди встала лицом к пастбищу и спиной к нам. – По крайней мере, хотя бы в уголовном суде виновные получают то, что заслуживают, – добавила она неожиданно, а я вспомнил, как на мой восемнадцатый день рождения дядя и тетя Лорна вывели меня на веранду, на то же самое место, где сейчас стояла Мэнди, и сказали: «Теперь ты можешь идти куда хочешь, а можешь и остаться. К нам тебя поместили власти штата, но теперь у тебя есть право выбирать». Они отпускали меня, но свобода, которую давал мне закон, была мне не нужна. Если бы я тогда ушел, то навсегда остался бы сиротой – в том числе и официально. Я бы снова стал никем. А жить, не зная корней, очень тяжело.

Пыль, поднятая синим фургоном, еще не успела осесть, а на подъездной дорожке снова вспыхнули автомобильные фары. Их свет был слегка голубоватым, как на очень дорогих машинах. Мгновение спустя я разглядел черный «Кадиллак Эскалейд», который обогнул последний ухаб и остановился перед нашим крыльцом. Томми, увидев его, зло сощурилась, а дядя спустился с крыльца, чтобы встать между нами и водителем машины.

Сколько я себя помню, я еще никогда не видел дядю Джека без галстука. Он и сейчас был в элегантном галстуке голубовато-стального оттенка, в белоснежной сорочке, свободных итальянских брюках и в туфлях из мягкой телячьей кожи. Волосы его были аккуратно уложены, на руке поблескивали массивные золотые часы.

Остановившись футах в трех от дяди, дядя Джек смерил его взглядом. Он был дюйма на три выше, с широкой бочкообразной грудью и мясистыми, сильными руками. Дядя Джек заговорил первым:

– Здравствуй, Уильям.

Томми медленно спустилась с крыльца и встала рядом с дядей, держась за рукав его рубахи.

– Я слышал, ты побывала дома. – Теперь дядя Джек обращался уже к ней.

– Да. Мне нужно было забрать кое-какие вещи.

Он немного помолчал.

– Полагаю, ты уже знаешь про дом в Суте?

– Нет. А что с ним такое?

– Кто-то поджег кухню, а потом перерезал шланги, которые вели к газовым баллонам в подвале. Дом сгорел дотла.

Томми сделала шаг и оказалась впереди дяди, но руку его не выпустила.

– Жаль… очень жаль… Там, в подвале, было столько хорошего вина!..

Дядя Джек сверкнул глазами и посмотрел в мою сторону.

– Ну а ты? Я вижу, в тюрьме тебе понравилось.

Прежде чем ответить, я представил, как он сидит в подвале собственного дома, смакуя старое, выдержанное вино, а потом зовет собственную несовершеннолетнюю дочь. Еще я подумал о Томми – о том, как она дождливой темной ночью бежала к нам через лес в своей белой ночной рубашке. Когда-то мы удивлялись, откуда у восьмилетней девочки столько мужества и столько сил, но на самом деле секрет был в другом. Просто в ту ночь закончилось ее детство.

Но на ее отца – дядю Джека – эта история никак не повлияла. Он хранил свой секрет и продолжал жить так, словно ничего не произошло, оставаясь уважаемым членом городского бизнес-сообщества и своего церковного прихода. Одно время он даже преподавал в воскресной школе и шесть раз избирался церковным старостой, а в наших краях это не пустой звук.

«У лжи – глубокие корни», – припомнил я слова Томми, прислушиваясь к шуму ветра в ветвях пекановых деревьев.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, я тоже шагнул вперед и, обогнув дядю, оказался перед дядей Джеком. Он был на шесть дюймов выше меня, и его огромная тень накрыла меня целиком, но сейчас ничто не могло меня остановить. Слова, которые я давно хотел ему сказать, сами слетели у меня с языка:

– Берегись, дядя Джек. Берегись, потому что рано или поздно я приду за твоей шкурой! Обязательно приду!

Похоже, я застал его врасплох: ничего подобного он не ожидал, во всяком случае – не сейчас и не от меня. Постепенно, однако, его лицо снова приняло привычное надменно-самодовольное выражение. Очевидно, дядя Джек принял мои слова за пустое бахвальство, и я поспешил уверить его, что это не так.

– Ты никогда не слышал про закон о свободе информации? Если нет, то услышишь, и довольно скоро.

Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы дядя не втиснулся между нами.

– Ты что-то хотел, Джек? – спросил он просто.

– Я узнал, что приехала моя дочь… – проскрипел дядя Джек, постепенно приходя в себя. При этом он бросил быстрый взгляд на Томми, которая сейчас больше чем когда-либо была похожа не на человека, а на ожившего мертвеца. Только верхняя губа ее чуть дрожала, да по лбу сбегала струйка пота.

За сетчатой дверью появился силуэт Майки, и дядя Джек тоже его увидел.

– И еще я слышал – ты взял к себе мальчонку, которого нашли у железнодорожного переезда. Это очень хорошо… – Он посмотрел на брата в упор. – У каждого человека должен быть сын.

Дядя закрыл глаза и отрицательно покачал головой, потом то ли улыбнулся, то ли ухмыльнулся и, слегка подтолкнув Томми к двери, зн'aком велел мне следовать за ней, но я не подчинился. Чуть пошире расставив ноги, я упрямо наклонил голову, крепче зацепившись большими пальцами за карманы джинсов, и дядя машинально повторил мой жест.

– Спасибо, что навестил, – сказал он брату.

Дядя Джек постоял еще немного, потом повернулся, сел в свой сверкающий автомобиль и отъехал.

– Почему ты позволяешь ему так с собой обращаться? – требовательно спросил я, когда гудение мотора «Кадиллака» стихло вдали. – Почему?!

Тетя Лорна, стоя на крыльце, молчала, но я чувствовал, что и она задает дяде тот же вопрос.

Дядя протер очки выбившейся из-под ремня полой рубашки.

– Ты действительно считаешь, что он  обращается со мной как захочет?

Я кивнул.

– А как кажется тебе ? – Дядя повернулся к Томми.

– Сколько я себя помню, он все время вытирал о тебя ноги, – без колебаний ответила она.

Дядя покачал головой и поглядел на подъездную дорожку, над которой лениво клубилась пыль.

– Не стоит загонять зло в угол. От этого оно только станет еще злее.

Возможно, я поступил несколько бесцеремонно, но в этот момент мне меньше всего хотелось разгадывать дядины загадки.

– А ты уверен, что дело в злом дяде Джеке? – спросил я. – Может быть, это ты всю свою жизнь трусил?

Дядя задумчиво покусал губу.

– Я теряю больше, чем он, – изрек он наконец.

Я рассмеялся.

– Что же еще ты можешь потерять? По-моему, дядя Джек давно отнял у тебя все, что ты только думал  иметь.

– Ты уверен?

Я отковырял от перил чешуйку отставшей краски и щелчком отправил как можно дальше.

– Оглянись по сторонам, дядя, и ты сам всё увидишь – все свои несметные богатства.

Он по очереди оглядел всех нас.

– Ну, огляделся. И что?..

– Похоже, дядя, тебе пора проверить зрение. Иначе ты не задавал бы подобных вопросов.

Дядя снял очки и бросил взгляд туда, где машина дяди Джека сворачивала на шоссе номер 99.

– Вот что я тебе скажу, Чейз… То, что ты видишь, часто зависит не от зоркости глаз, а от перспективы.