Глава 23

Приближалось Рождество – мое первое Рождество, которое я встречал с дядей и тетей Лорной. Детям вообще свойственно мечтать, и я тоже мечтал – мечтал о том, что мой отец, от которого к этому времени остался только звучащий в памяти голос, появится на пороге нашего дома, как святой Николай, – с мешком подарков, доброй улыбкой, а главное – с намерением забрать меня к себе насовсем. Дядя как-то сказал, что объявления о поиске моих родителей регулярно печатались в газетах от Шарлотта до Майами, и я нисколько не сомневался, что одна такая газета наверняка попала в руки моему отцу и теперь он непременно за мной приедет. Я просто знал , что иначе и быть не может. Мой отец на то и отец, чтобы разыскивать меня денно и нощно.

В рождественский сочельник, незадолго до ужина, в дверь действительно постучали. Я в это время был в кухне: стоя на стуле, я помогал тете Лорне резать морковь и сладкий картофель для праздничного ужина. Услышав, что кто-то стучит в дверь, я мигом соскочил со стула и молнией метнулся ко входу, по дороге едва не сбив с ног дядю, который тоже шел открывать. Рывком распахнув дверь, я увидел на пороге какую-то довольно пожилую женщину, которая, держа в руках картонную папку, как-то неестественно улыбалась. На груди у нее висели очки на цепочке.

Открыв сетчатую дверь, я попытался заглянуть женщине за спину.

– Где он?!

На ее лице отразилось замешательство. Слегка наклонившись, женщина протянула руку, словно хотела обменяться со мной рукопожатием.

– Здравствуй, мальчик… Ты, наверное, Чейз?

– Где он?! – повторил я. – Он прячется? – Выбежав на ступеньки крыльца, я поднес к губам сложенные рупором руки и закричал что было силы: –Па-а-па!!!

Никто не откликнулся, и я закричал еще громче:

– Па-а-а-па! Я здесь!!!

– Мистер Макфарленд дома?

– Я – Уильям Макфарленд, – представился дядя, появляясь на пороге.

– Здравствуйте. Я приехала…

Чт'o говорила женщина дальше, я не слышал. Сбежав с крыльца, я помчался за дом в поисках отцовского грузовика, потому что твердо знал: папа не может приехать за мной в долбаном желтом «Бьюике»!

Когда я вернулся к крыльцу и поднялся на верхнюю ступеньку, чтобы лучше видеть подъездную дорожку, дядя и незнакомая женщина все еще разговаривали. Я расслышал слова «истечение срока», но тогда меня нисколько не заинтересовало, что и куда будет «истекать». Минут через пять дядя и гостья попрощались. Женщина уселась в свою желтую подводную лодку, захлопнула дверцу и уехала, а дядя опустился на крыльцо и похлопал ладонью по доскам рядом с собой – мол, садись сюда.

Только опустившись на ступеньки, я заметил картонную папку, которую оставила женщина. Она лежала между нами, и на мгновение мне показалось, что от нее исходит некая неясная угроза.

– Вот что, Чейз, – начал дядя, кладя руку мне на плечо. – Помнишь, я рассказывал тебе о газетных объявлениях?

– Да, сэр. – Я, насколько мог, вытянул шею, чтобы перила не мешали мне наблюдать за подъездной дорожкой.

– В общем… – Дядя почесал в затылке. – В общем, если в течение определенного времени на них никто не откликнется, тогда… тогда твоими родителями становится, гм-м… государство. Власти штата, если точнее.

– Как же так?! Ведь это…

– Ну, с формальной точки зрения это означает…

Но я знал, чт'o это означает со всех  точек зрения, и не хотел слышать никаких объяснений. Сорвавшись с места, я сбежал с крыльца, перемахнул через пастбищную ограду и помчался к шоссе напрямик. Добравшись до другой стороны пастбища, я уселся на верхнюю перекладину изгороди и, поворачиваясь из стороны в сторону, точно флюгер, стал смотреть то на запад, то на восток, но вечернее шоссе было пустынным, к тому же с наступлением темноты стало холодать. Этот холод с легкостью проникал под мои домашние одежки, превращая стекавшие по спине струйки пота в сосульки и стискивая мое сердце ледяными пальцами.

Минут через пятнадцать из темноты появился дядя. Подойдя ко мне, он облокотился на перекладину изгороди и тоже стал смотреть на шоссе. Он что-то держал в руках. Присмотревшись, я увидел, что это – обычная стеклянная банка с крышкой, в которой было пробито несколько отверстий. Дядя долго стоял, вертя банку в руках. Внутри ее вспыхивал огонек – это был светляк, который то почти совсем потухал, то разгорался вновь. Жук зажигал свой фонарик каждые пять или шесть секунд, и я невольно засмотрелся на этот живой огонь. Наконец дядя сказал:

– Ученые считают, что способность светиться развилась у этих крошек естественным путем и что на это ушли миллионы лет… – Он покачал головой. – Ерунда, по-моему!.. С чего бы какому-то жуку вдруг понадобилось светиться в темноте? Ни одно животное не может светиться. – Дядя показал на небо. – Звезды – другое дело. Они светятся, потому что такими их создал Бог. Я не знаю, зачем Ему это понадобилось, но я абсолютно уверен, что Он сделал это не случайно. Звезды – это тебе не какой-то пустяк, который Бог мог бы сотворить просто от нечего делать.

Дядя повернулся ко мне, и изумление божественным чудом сменилось на его лице глубокой серьезностью, а затем – абсолютной убежденностью в своей правоте.

– Нет, Чейз, я не верю в случайности. – Он слегка приподнял свою банку и показал мне. – И эти жуки, и звезды появились не просто так.

Но у меня в груди все еще ныло и болело, и поблескивавшие в звездном свете дорожки слез на моем лице выдавали только присутствие боли, а отнюдь не ее интенсивность и глубину.

Дядя легонько постучал согнутым пальцем по моей груди со стороны сердца.

– И ты тоже появился не случайно, Чейз. Каждый раз, когда разум говорит тебе, что Бог, возможно, совершил большую ошибку, когда создал тебя, вспомни о том, почему – по какой такой причине – у светлячков вдруг начала светиться задница.

Эти слова неожиданно рассмешили меня. Под ребрами защекотало, в животе стало горячо, и через минуту я уже хохотал во все горло, не замечая, как вместе со смехом уходит куда-то боль. Теперь-то я знаю, что дядя умеет это лучше всех на свете: он дарит тебе свой смех, а взамен забирает твою боль.

Пока я смеялся, дядя немного отошел от изгороди и принялся размахивать руками. Не сразу я заметил, что в воздухе над самой его головой пляшут, мечутся желтовато-зеленые и оранжевые звезды. То одна, то другая вдруг ярко вспыхивали и, описав в воздухе сложную кривую или вытянутую спираль, снова гасли, но на их месте тут же вспыхивали новые. Дядя следовал за ними, он бежал то в одну, то в другую сторону, взмахивал руками, потом свинчивал с банки крышку и что-то клал внутрь. Меньше чем через пять минут он вернулся, неся с собой кусочек звездного неба. Не говоря ни слова, он протянул мне банку, в которой мерцал и переливался мой собственный кусочек Млечного Пути.

Бережно взяв банку обеими руками, я поставил ее на столб изгороди и снова уселся на верхнюю перекладину, глядя, как сквозь сияние живых звезд просвечивает повисший над самым горизонтом ковш Большой Медведицы.

Дядя долго молчал. Как и я, он смотрел на шоссе, на вспыхнувший вдалеке одинокий прожектор товарного поезда, который каждый вечер ровно в четверть двенадцатого шел мимо нашего дома в Брансуикский порт. Протяжно и тоскливо загудел тепловоз, послышался слитный рокот колес. Наконец дядя пошевелился, достал из-за пояса джинсов картонную папку и чиркнул спичкой о столб. Вспыхнул крошечный оранжевый огонек. Дядя поднес его к уголку папки и, когда картон занялся, повернул ее так, чтобы пламя скорей разгорелось. Некоторое время мы смотрели, как огонь пожирает вложенные в нее документы. Дядина рука лежала у меня на плече, и я чувствовал, как тают последние осколки льда в моем сердце.

Когда держать папку в руках стало слишком горячо, дядя бросил ее на траву. Огонь догорел, бумага на глазах превращалась в пепел, в котором лишь кое-где поблескивали горячие искры.

Прошло еще несколько минут – или несколько веков, – и дядя снова пошевелился. Развернув меня лицом к себе, он положил свои большие руки мне на колени и посмотрел прямо в глаза.

– Чейз… с формальной точки зрения это не значит ровным счетом ничего.

Огонь окончательно догорел, и легкий бриз подхватил невесомый, уже едва теплый пепел, закружил и унес вдаль.

– Абсолютно ничего!

В ту ночь я долго лежал без сна, глядя, как мои звезды парят и вспыхивают в банке, освещая комнату своим призрачным светом. Прежде чем потушить электричество, дядя как следует укутал меня одеялом – в доме было довольно холодно, и он постарался сделать это как можно тщательнее. Когда я начал чувствовать себя точно гусеница в коконе, он отвел с моего лба упавшие на глаза волосы и сказал:

– Я ни секунды не сомневаюсь, что, если бы твой отец прочитал эти объявления и мог на них откликнуться, он бы непременно это сделал. И пускай формально ты теперь находишься под опекой штата, я считаю, что твой отец еще может объявиться, что бы ни говорили и ни делали власти. – Он слегка постучал пальцем по крышке волшебной банки, и светляки внутри вспыхнули ярче. – Если Бог в состоянии сделать так, что у каких-то несчастных жуков начинает светиться задница, значит, в этой жизни возможно все. Вот так-то, Чейз…