Глава девятая

Не знаю, что говорил Бэйсеррон на собрании, на которое согнали всех членов экспедиции — в это время я стояла над душой у кладовщика, проверяя комплектацию заявленного оборудования и вооружения, — но к началу второй утренней вахты на месте были все.

Одним из последних посреди ангара возник Коэни. У его ног белоснежным клубком шерсти припал к полу скальник — с горящими подозрением глазами и демонстративно вздернутой верхней губой. Брезгливо принюхался к разящим сталью двуногим и утробно фыркнул, кольцом заворачивая длинное тело вокруг мага. Защищает.

Одновременно с магом на пороге появился Зима. Уронил сумку в стороне от прочих, кучей наваленных у стены ангара, не глядя вытащил из кармана палочку и закурил.

Скальник потянул широким носом, на миг замер и принялся неудержимо чихать, мелко подпрыгивая. Коэни растерянно посмотрел на него и зашевелил пальцами, что–то нашептывая. Чихание не прекращалось.

— Зима, погасите тифу. Иферен вам не понадобится еще как минимум два дня, — резко сказала я, отрываясь от наблюдения за рабочими, загружавшими дайр.

Он не ответил, уставившись на белокурого юношу. Потом заметил стоящего позади него Лаппо и замер. Глаза связиста на мгновение округлились в искреннем изумлении, секунду спустя — недобро сощурились.

— Что эти здесь делают? — Зима требовательно посмотрел на меня.

— То же, что и вы, — отрезала я. — И погасите палочку, пока она еще при вас.

Он швырнул тифу под ноги.

— Я никуда не поеду с этим зверинцем!

— Да неужели?… В таком случае, вас погрузят на борт, упакованным в моток отличного альпинистского троса, — я кивнула силовику. — Маэст, проследи, чтобы наш дражайший фарр так или иначе оказался на борту.

Огробля понимающе ухмыльнулся и подошел к связисту, многообещающе поглядывая на него с высоты своего непомерного роста и как бы невзначай поигрывая мышцами, от которых трещала форменная куртка.

— Чертова солдатня! — процедил Зима и автоматически полез в карман за новой палочкой. Маэст сдвинул брови и выразительно покачал головой. Парень зло зыркнул на него, но руку из кармана убрал.

Великая Звезда, кажется, Маэст в качестве няньки был моей самой удачной идеей за последние сутки.

Дадут боги, не последней. Иначе мы не переживем этого похода.

— Грузимся, фарры! — мой голос разнесся по ангару траурной эпитафией здравому смыслу.

Дайр для перевозки войск в форте был, и даже не один — их переделывали из грузовых. Тонкость была в том, что, строго говоря, все они предназначались для краткосрочных рейсов и средних широт.

Ледяная корка не относилась ни к первым, ни к последним, из–за специфического местоположения и еще более гадких атмосферных явлений в том районе считаясь наиболее опасным маршрутом во всем полушарии. По крайней мере, вопросов, почему корабль разбился именно там, не возникало.

Тайл с выводком помощников весь вчерашний день и большую часть ночи пытался сгладить противоречия между характеристиками транспорта и места назначения, но, судя по выражению его лица, чуда не произошло.

Первую вахту у штурвала несла я. Старая лоханка оказалась новее, чем я опасалась (счетовод явно постарался выделить лучшее из того, что было в форте, и не его вина, что именно это и оказалось лучшим), но норовиста была не по годам. К обеду меня сменил Тайл, я же отправилась отсыпаться после бессонной ночи.

Когда я проснулась, в грузовом отсеке стояла неестественная тишина. Ремо рассеяно почесывал загривок скальника, Коэни, сидящий рядом, дремал, почти уткнувшись лбом в плечо врача. Длинные белокурые волосы мешались с золотыми, уже отливая синим перламутром.

Вот он — голос крови. И никуда от него не деться.

Зима сидел рядом с Оглоблей — или Оглобля сидел рядом с ним? В любом случае, Маэст воспринял свою роль серьезно и с присущей ему основательностью. Зима вальяжно развалился в неудобном кресле и презрительно щурился, демонстративно ни на кого не глядя, но его выдавали руки, непрестанно дергающие за тонкие серебристые пряди, все никак не желающие дорастать до плеч.

В прежние времена его цвет волос и он сам были бы эталоном северянина. Но косы у него не было, не было даже стандартных для современного общества волос ниже плеч — были лишь эти тонкие и абсолютно прямые пряди, шелковистые, как паутинка.

И это тоже голос крови. Только иной.

Лаппо сидел в стороне от всех, там, где под потолком крепилась единственная горящая сейчас лампа. Он читал, быстро пробегая глазами строчки, и время от времени заправлял падающую на глаза прядь за ухо. Пышные, угольно–черные завитки послушно ложились прихотливыми волнами под такими же черными пальцами.

Чей это голос? Хотелось бы знать…

Второй день пути проходил во все той же сонной тишине — только Коэни переместился в кабину пилота, переводя тявканья и подвывания скальника — единственного, кто знал дорогу, — Тайлу, да дайр шел низко, почти полз, чуть ли не касаясь днищем вершин скал, как ищейка, вынюхивающая нужный путь.

Сонные белые пушинки за окном взвивались, опадали, кружились и опускались на землю в медлительном, почти церемонном хороводе.

Снег — он был везде. Слепил снопом отраженного света через стеклопластик пилотской кабины, пускал солнечные зайчики в крошечные окошки под потолком грузового отсека. Вчера его еще не было, а теперь он уже повсюду. Толстой слежавшейся шапкой покрывает горы, каждый камешек, каждый зубчик на пологих склонах.

Ночью мы пролетали Зеркало Слез — и его видела только я, сидя у главной консоли. Под тонкой коркой льда это озеро похоже на пятно крови — его вода красна настолько, что даже снег у берегов кажется покрытым розовой пылью.

Я бездумно наблюдаю за Лаппо, все так же держащим в руках считыватель. Вот он в который уже раз поднимает руку, чтобы отвести волосы от лица. Неосторожно дергает ухом — и пряди снова падают ему на щеки. Парень раздраженно выключает считыватель и поднимает на меня пронзительные черные глаза.

И тут это случается.

Тихо, как вздох, гаснут двигатели.

И мы летим, стремительно и неуклюже — летим вниз.

Я успеваю лишь заорать: «Держитесь!», безо всякой уверенности, что кто–то вообще услышит. И — всего лишь — вцепиться в подлокотники своего кресла, бормоча благодарность всем богам за то, что пристегнута. Больше я не успеваю ничего, потому что посреди грузового отсека, там, где несколько секунд назад хмуро изучал свои ногти Зима, вдруг вырастает обломанный скальный клык. Корежит кресла, пробивает крышу и уходит дальше, дальше, дальше, и почему–то кажется, что не закончится он никогда.

Тело одевается металлом — почти само по себе, одним вбитым в подсознание рефлексом.

На голову сыпется хрусткая снежная крошка, тонкими струйками стекает из трещин в камне и трухой запорашивает глаза. Разрывающий незащищенные уши скрежет сверлом ввинчивается в мозг, заставляя вжимать голову в плечи. От рывков и ударов тело пляшет в жестком кресле, ремни безопасности выбивают воздух из груди. Голова мотается из стороны в сторону так, что, кажется, еще немного — и не выдержат позвонки, а пальцы на подлокотниках сводит в скрюченную клешню.

От удара, опрокидывающего дайр кормой вниз, клацает челюсть. Каменный зуб пропахивает в потолке длинную рваную прореху и замирает. Замирает дайр, едва заметно покачиваясь с носа на корму.

Становится тихо и мертво. Только в дырах обшивки настойчиво, на одной ноте, посвистывает холодный ветер, и все так же медленно кружатся снежинки, опускаясь на запрокинутые лица.

Филигранные, кипенно–белые создания с колкой, холодной душой. Они кружатся уже минуту… две… или больше…

Наконец я разжимаю пальцы и не глядя нашариваю пряжку, выпутываясь из ремней. Медленно опускаюсь на колени, прикладываю руку к полу — вибрации нет. И скольжу на четвереньках по вставшему дыбом полу к самой корме — там остался грузовой люк. Кнопки завалены сорвавшимся с креплений контейнером — я отпихиваю его плечом, разрывая куртку. Блокирую автоматику и на два пальца открываю дверь вручную, с натугой оттягивая скобу.

В щель врывается холодный воздух и снежная пыль. Я приникаю к ней лицом и выглядываю наружу.

Снег.

Снег, снег, снег без конца и края.

Под нами нет пропасти, и я рывком открываю дверь во всю ширину. Контейнеры скользят по полу и неуклюже вываливаются в сугробы, утонув в них почти наполовину. Я спрыгиваю следом, приземляясь на крышку самого высокого. Оглядываюсь.

Корма корабля почти касается земли. Нос сплющен и лежит на плоской каменной ступени десятью метрами выше.

И каменный клык, вырастающий из середины этой диагонали, роняющий снежинки высоко над моей головой.

Дайр не упадет, не взорвется и не полетит дальше. Это единственное, что стоило знать.

Я запрыгиваю обратно, внутрь, и взбираюсь наверх, цепляясь за кресла.

В пилотский отсек я боюсь входить. Боюсь из–за того, что могу там увидеть. Но… иду.

Стеклопластик из–за густой сетки трещин стал непрозрачным, но цел. Пол выгнут дугой, углы кабины смяты, но вот он, Тайл — дрожащей рукой опирается на консоль, над которой криво нависло кресло. У него разбиты пальцы, пережало ноги вздыбленным креслом и мешанина порезов на лбу, но цел.

Коэни… вот уж за кого не стоило волноваться — он слабо улыбается мне и что–то шепчет, прижимая к себе змеиное тело в белой шерсти. Ярко сверкают где–то у его плеча пронзительные желтые глаза, часто трепещет тонкий раздвоенный язычок.

Соскальзываю вниз, в грузовой отсек, и Коэни идет за мной, оставляя скальника на сиденье.

У самой стены, пристегнутый к разломанному, вырванному с болтами из пола кресле, лежит Маэст. Без сознания, но в «чешуе». Я мельком смотрю на ауру — живой. Коэни опустился рядом и начал поводить руками у него над головой.

Кто–то трогает меня сзади за плечо. За спиной стоит Ремо, держась за спинку кресла, и что–то говорит. Не понимаю — уши будто заложило.

Я отстраняю его и опускаюсь возле скалы на четвереньки. Заглядываю под кресла.

Зима лежит там — странно изломанная, почти кукольная фигурка. Одна рука зацепилась рукавом за сиденье и безвольно висит в воздухе, под запрокинутой головой растекается красное пятно.

Ремо лезет под кресла и пытается нащупать у парня пульс.

Фарра, у вас шок. Сядьте.

Голос в голове принадлежит… Коэни? И по–девичьи хрупкая рука, настойчиво тянущая меня вниз, принадлежит, кажется, тоже ему.

И почему–то тело начинает послушно опускаться на пол.

После этого наступает темнота.

— Орие. Орие!

Я открываю глаза и рывком сажусь, отпихивая протянутую руку.

— Это что, Бездна меня побери, было?…

Тайл сидит рядом, скрестив ноги и оттирая обрывком тряпки кровь со лба. Скашивает на меня глаза:

— Ты упала в обморок. Поздравляю с переходом в стан слабого пола.

— Смешно, просто не могу, — я поморщилась. — Все живы?

— Пока да, — Тайл бросил косой взгляд в дальний угол, где виднелись спины Ремо и Коэни, и замолк. Я посмотрела на повязку у него на лбу, на разбитые пальцы, и начала потрошить пакет первой помощи.

— Давай сюда, — я взяла его за руку и принялась обрабатывать порезы.

— Да ну, ерунда…

— Тебе этими руками еще работать. Ноги как — нормально?

— Синяки потрясающие, но жить буду, — он замолчал, макая тряпку в горку снега и продолжая оттирать лицо от запекшейся крови.

— С остальными что?

— Ремо потрясло только. Вампирчик тоже вроде ничего — они далеко сидели… У Оглобли сотрясение, не тяжелое, но если бы не броня, костей бы не собрал — он ведь со связистом этим рядом сидел. Отшельник… сама понимаешь, силовой щит повесил, большой, даже мне перепало и рубке — а то бы смяло в лепешку. Нам вообще повезло, что так низко шли — иначе на земле были бы по частям.

— Повезло, повезло, — пробормотала я, принимаясь за вторую руку. — Почему мы вообще упали?

— В этом и проблема, — Тайл тревожно посмотрел на меня. — Я не знаю. Двигатели просто… Потухли, разом, будто вообще никогда не работали. Такая система не гаснет в один миг, даже если ей отключить питание. Я не знаю, что думать, Орие.

Я помолчала, размышляя. Ладно, это уже не самый важный вопрос. Пока.

— Сигнал бедствия пробовали посылать?

— Да. Без толку. Сама понимаешь, связи здесь нет…

— А Зима? Что с ним?

— Не знаю, я Ремо под руку не лез. Но не думаю, что что–то хорошее, если он до сих пор не очнулся.

— А сколько времени? — спохватилась я, вдруг поняв, что отсек освещают все целые лампы.

— Вечер уже. И холодает…

Последнее было понятно безо всяких подсказок. Люк на корме был закрыт, но огромная рваная дыра в потолке пропускала гораздо больше холода, чем хотелось бы, а из щелей между скалой и полом ощутимо сквозило. В дайре было теплее, чем снаружи, но, боюсь, только потому, что здесь не было ветра.

Я осторожно, чтобы не соскользнуть вниз, встала. Пол уже начал покрываться тонким ледком, и предстоящая ночь беспокоила меня всерьез.

В таких широтах… Ледяная Корка — это, конечно, не полюс. Это нагорье даже не подходит к области вечной мерзлоты, но из–за высоты по температуре с ней очень схожа. К сожалению…

Оглоблю вместе с Лаппо я нашла наверху, у входа в пилотскую кабину — они натягивали трос, за который можно было бы держаться при передвижении по отсеку. Я похвалила инициативу и послала их за спальными мешками. Подумала и попросила прихватить с собой Тайла.

В пилотской кабине было немного теплее, а еще там был почти горизонтальный пол, корпус без дыр и практически не пострадавшая дверь. Я покопалась в ящике с инструментами в нише под главной консолью и начала отвинчивать от креплений в полу кресла пилотов. Дайр уже не взлетит, это очевидно даже для меня, а место в кабине понадобится.

Спустя час «лагерь» был развернут. Крупные щели по углам кабины заткнули, под консоли поставили несколько обогревателей. Помимо прочего, нам повезло с неповрежденной энергосетью — в автономном режиме обогреватели не продержались бы долго. А не все из нас продержались бы без них — то, что спальники наши не были рассчитаны на полярную зиму (других в форте не было, да и никак не планировалось всерьез спать вне корабля), еще не так страшно, в конце концов, мы солдаты, но вот с Зимой все сложнее.

Его состояние по–прежнему оставалось тяжелым, но в основном из–за удара головой. Правое предплечье было сломано в двух местах, вывихнута щиколотка, но фиксаж уже наложили, вывих вправили, и в отношении руки Ремо давал весьма оптимистичный прогноз.

Если парень выживет, конечно.

Для меня вообще осталось загадкой, как его не убило сразу. Видимо, главным образом из–за того, что не был пристегнут. Ударом его отбросило на стену, и приложило о нее же выставленной рукой, а головой — о пол. По крайней мере, так представляю это я.

Ремо хмуро молчит и отказывается от прогнозов. Коэни сидит на корточках у лежанки и думает о чем–то своем, аккуратно поправляя время от времени начинающий сползать плед.

Снаружи воет ветер, и даже сквозь кружевной от трещин стеклопластик можно разглядеть, как проносится мимо дайра снег. Смотреть не хотелось.

В рубке стыли пальцы в перчатках, приливала кровь к незащищенному лицу, а изо рта вырывался пар, но мы все были живы, и были внутри, а не снаружи… Нам повезло.

— Орие, так что мы будем делать? — Ремо первым задал вопрос, который интересовал всех.

— Мы пойдем дальше.

— Что?! — шокировано округлил глаза врач. Его поддержал Лаппо, изумленно посмотрев на меня. Тайл не сказал ничего, хмуро глядя себе под ноги.

— Нас начнут искать не раньше, чем через две недели. В лучшем случае. В худшем — нас не найдут вообще никогда, — ровно начала я. — У форта нет возможности вести массированный поиск, а наш маршрут неизвестен никому. И нет абсолютно никаких гарантий, что очнется наш связист. Есть ли шанс поднять дайр в воздух?

— Сама знаешь, что нет, — Тайл устало потер переносицу. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Что можно попробовать поискать на корабле спасательные модули. Только я бы не слишком на это надеялся.

— Другие предложения есть?…

— Но, Орие… все пойти не смогут, — Ремо сделал неопределенный жест рукой.

— Все и не пойдут, — жестко отрезала я. — Выходить будем небольшими, сменными группами. Надеюсь, все помнят, что мы ищем?

Недружные сдержанные кивки.

— Мы ищем корабль. Насколько до него далеко, Коэни?

— На дайре оставалось совсем мало… Пешком, по снегу… Не знаю. Быстрый? — Коэни потянул за мягкие рожки, приближая усатую морду к лицу. Прижался лбом ко лбу, прикрыл глаза. Подумал. — День, два… Если не налетит метель.

— Пойдет, — я пощелкала замерзшими пальцами. — Коэни, будешь у групп провожатым. Ремо… ты дежуришь на дайре. Остальные меняются. Если позволит погода, начинаем завтра. Вопросы?

— На сколько нам хватит запасов? — прогудел Маэст, как бы ни странно это звучало, самое здравомыслящее существо из собравшихся.

— Вместе с сухими пайками — месяц, если не слишком экономить. Если начать экономить прямо сейчас, два. Воды — полные сугробы. А вот что касается энергии… — я посмотрела на Тайла.

— «Если начать экономить прямо сейчас…» — процитировал он, вызвав у Оглобли приглушенный смешок, — то две недели. С запасными источниками энергии — три. На большее корабля не хватит.

— Итого, фарры, наше расчетное время две недели — оставим что–нибудь про запас. Возможно, нас начнут искать. Возможно, на корабле ничего не будет. Возможно, не будет самого корабля. Но это не повод опускать руки. Главное — найти его за эти две недели, или… убедиться, что его нет, — я обвела собравшихся внимательным взглядом. — Еще вопросы?…

Молчание. Очень красноречивое.

— Нет? Тогда спать шагом марш. Как ни банально, но завтра тяжелый день.

Ремо вздохнул и покачал головой, перебираясь поближе к больному. Прочие нехотя полезли в спальники.

Я на минуту приоткрыла дверь в грузовой отсек, убедилась, что все в порядке, принесла Ремо еще пару одеял, отключила свет и забралась в свой спальник, в свете фонаря наблюдая, как устраивается врач. Одно одеяло он накинул на плечи, в другое поплотнее закутал Зиму. Яркий свет превратился в тусклого светлячка — Ремо переключил фонарь на экономичный режим.

В полумраке раздался тихий голос:

— Молись за нас. Иначе нам не выжить.

Я буду молиться. Обещаю.

Первый заход был неудачен, как и второй: четыре дня было потрачено впустую. Потом занялась метель — с ураганным ветром, с сухим, колющим до крови снегом, с лютым холодом, от которого не спасали ни стены, ни одеяла, ни многослойные коконы одежды.

Днем мы сидели, прижавшись друг к другу, и прятали между телами окоченевшие пальцы, кутаясь в одеяла. Ночью — состегивали все спальники в один и лежали, глядя невидящими глазами в темноту, и ждали, бесконечно долго ждали, когда уйдет метель.

Метель не уходила, и на исходе второй недели мы потеряли надежду.