На следующее утро, почувствовав приступ тошноты, я вскочила с постели и бросилась в ванную. Кит спросил, не могла ли я забеременеть, но я знала, что тошнота связана с другой проблемой. – Это чисто психологическая реакция, – объяснила я. – Так мой организм реагирует на наш переезд. Не волнуйся, это пройдет. Это не прошло. Погрузившись в обычные дела, связанные с переездом в Кембридж, мы с Китом каждую субботу просматривали варианты домов. Нам обоим больше хотелось купить, а не арендовать жилье – мой жених не желал без толку тратить деньги на аренду, а я мечтала надежно обосноваться подальше от Литтл-Холлинга, сделав менее вероятной даже саму мысль о возвращении. Всякий раз, как мы выезжали на поиски жилья, Киту приходилось по меньшей мере один раз глушить мотор, чтобы я распрощалась с ланчем на обочине. – Все-таки, Кон, я не уверен в правильности наших планов, – то и дело приговаривал он. – Ты ведь прекрасно себя чувствовала, пока мы не приняли решение переехать. Мы не сможем жить в Кембридже, если ты будешь страдать аллергией на родительское осуждение. – Он даже попытался обратить все в шутку. – Мне совсем не хочется, чтобы ты превратилась в бледную и немощную псевдовикторианскую невротичку с нюхательными солями, не вылезающую из белого кружевного пеньюара. – Я справлюсь, – твердо заявила я ему, – это просто переходный период. Все будет в порядке. У меня начали выпадать волосы, но пока еще их потеря оставалась незаметной. И я постаралась скрыть их от Кита. Мы подыскали красивый домик: Пардонер-лейн, дом № 17 – трехэтажный особнячок с высокими потолками, одноквартирный коттедж в викторианском стиле, окруженный чугунной оградой, с оригинальными каминами в гостиных и спальнях, каменным крыльцом и террасой под крышей, с которой открывался панорамный вид на город. И внутренняя отделка в этом доме выглядела прекрасно: блестящая обстановка, заново отделанные кухня и ванные комнаты. Кит прямо влюбился в это жилище с первого взгляда. – То, что надо, – прошептал он мне, чтобы его не услышал агент по недвижимости. Мы давно не видели такого дорогого дома – и такого шикарного. – Сможем ли мы позволить себе такую роскошь? – неуверенно спросила я. Все это казалось какой-то сказкой. – Здесь нет сада, и с одной стороны с домом соседствует учебное заведение, – критически заметил мой жених. Я вспомнила вывеску на дверях соседнего дома. – «Центр Хло Клопски (Бет Даттон)» – это школа? – Не совсем, – ответил Кит, – насколько я понял. Там частным образом занимаются ученики шестых классов, максимум по четырнадцать человек в группе, поэтому единовременно там будут заниматься не более двадцати восьми детей. Возможно, они будут прицеплять свои велосипеды к нашей ограде, но вести себя, я уверен, будут культурно. В Кембридже практически везде живут цивилизованно. – А как быть с урочными звонками? – спросила я. – Они будут трезвонить после каждого урока и после каждой перемены? Такой звон может стать утомительным… если мы будем слышать его через стены. Кит удивленно поднял брови. – Мне казалось, тебе как раз хотелось шумной городской атмосферы? Можно, разумеется, купить дом в Литтл-Холлинге по соседству с твоей родней, если ты не хочешь слышать ничего, кроме шелеста распускающихся цветов и редких стонов соседей, полирующих свои кухонные плиты. – Да, ты прав, – признала я, – мне тоже очень нравится этот особнячок. – Подумай, как здесь просторно. Ты сможешь устроить лично для себя затененный викторианский будуар и возлежать там на диване, восстанавливая силы после болезни. – Наверное, нам удастся договориться с персоналом центра Хло Клопски, и они приглушат громкость звонков, если это окажется проблемой. – Проблема не в звонках, – со вздохом заметил Кристофер. – Единственная проблема таится в твоем страхе. Я понимала, что он прав, и существовал лишь один способ исправить положение: мне надо было сделать то, что меня страшило, – преодолеть страх, доказав себе, что мир на этом не закончится. Со временем мама с папой смирятся с потерей, и я смогу регулярно навещать их. Менее правдоподобно, что они сами заедут к нам в гости в Кембридж. Три года назад мама ездила в Гилфорд навестить подругу. На второй день она впала в тревожное состояние, настоящий приступ необъяснимой паники, и папу срочно вызвали, чтобы забрать ее домой. С тех пор дальше центра Силсфорда она никуда не выезжала. – Итак, что мы сделаем? – спросил меня Кит. Мы сидели в его машине на Хиллс-роуд возле Кембриджской конторы по продаже недвижимости. – Будем покупать этот дом или нет? – продолжил он. – Точно будем, – сказала я. Мы отменили остальные, назначенные на тот день просмотры. Кит предложил свою цену за дом номер семнадцать по Пардонер-лейн, и агент по недвижимости сказала ему, что даст ответ сразу, как только ей представится возможность поговорить с продавцом. Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что у меня парализовало половину лица. Правый глаз не закрывался, я могла лишь рукой опустить верхнее веко, точно шторку, а когда попыталась высунуть язык, то он скособочился влево, отказываясь выдвинуться вперед. Кит перепугался, что меня хватил удар, но я заверила его, что все будет в порядке. – Это все из-за того, о чем ты говорил вчера, – пояснила я. – Стресс. Страх. Просто не обращай внимания… и я тоже не буду обращать. К счастью, окружающие не могли непосредственно заметить каких-либо бросающихся в глаза изменений моей физиономии. Кристофер переживал гораздо больше меня. Я обещала, что как только мы переедем и поселимся в «нашем» доме – как мы оба теперь называли его, – все мои дурацкие симптомы исчезнут. – Я же лучше тебя понимаю, что со мной происходит, – твердила я ему. – Это последняя подсознательная и отчаянная попытка моих промытых семьей мозгов заставить меня провести остаток жизни, поклоняясь Богу Страха. Я должна устоять. Мне плевать, если при этом меня перестанут слушаться ноги, если я ослепну или превращусь в навозного жука. Наш агент по недвижимости тянула время, не давая Киту ответа. А когда она, наконец, связалась с ним после того, как четыре дня уклонялась от его звонков и игнорировала его сообщения, то заявила, что другой заинтересованный покупатель предложил за дом № 17 по Пардонер-лейн гораздо более высокую цену, даже больше изначально запрашиваемой. – Мы можем предложить больше, – сказал мне мой друг, меряя шагами гостиную нашей квартиры в Роундесли. – Правда, предложив больше, мы не сможем по-прежнему питаться в ресторанах, ездить в отпуск… – Тогда давай не будем покупать его, – вяло предложила я. После первого всплеска разочарования я почувствовала, как мое внутреннее напряжение стало ослабевать. – Я готов пойти на жертвы и затянуть пояс, если ты согласна, – возразил Кит. – Мы часто питались в ресторанах, но обычно блюда нас разочаровывали. – Это потому, что мы ходили в местные рестораны. В Кембридже готовят гораздо лучше. Там все лучше. – Поэтому ничего страшного не произойдет, если мы будем ходить в ресторан раз в два месяца, а не каждую неделю, как раньше, – логично заключил Кит. – Сейчас, Кон, любые наши жертвы будут того достойны. Никакой другой дом не понравится нам больше этого, не поразит так своей красотой. Я собираюсь позвонить и предложить на пять тысяч больше. Имелось в виду на пять тысяч больше того, что предложила другая заинтересованная сторона. – Нет, – я перехватила любимого на пути к телефону, – мне не хочется, чтобы этот переезд стал ужаснее, чем уже есть. Давай поищем более дешевый дом, такой дом, который мы гарантированно сможем себе позволить. – Что ты такое говоришь?! – сердито воскликнул Кит. – Ты с такой легкостью готова отказаться от дома семнадцать по Пардонер-лейн? Мне казалось, что он тебе понравился. – Да, очень понравился, но… – Я умолкла, заметив, что жених потрясенно уставился на меня. – Твое лицо, – сдавленно произнес он. – Оно опять стало нормальным. Он был прав. А я даже не заметила. Не доверяя сама себе, я коснулась своего лба, щеки, потом высунула язык. – Идеально прямо, – радостно сообщил Кит. – Что бы это ни было, оно прошло. Пара секунд твоих размышлений об избавлении от неприятной ситуации помогли тебе избавиться и от онемения. – Он покачал головой. – Невероятно. – Нет, ты не прав, – возразила я. – Даже если мы не купим тот дом, мы все равно переедем в Кембридж. – Теоретически, – согласился мой друг. – С теорией ты вполне справляешься. Но реальность – предложение покупки дома, данность принятия этого предложения, чтобы переезд мог действительно произойти, – вот что буквально парализует тебя ужасом. У меня не осталось ничего, кроме презрения к описанной им женщине. Мысль, что я именно такая, так разозлила меня, что мне захотелось дать самой себе в глаз. – Звони агенту по недвижимости, – решительно заявила я. – Предлагай хоть на десять тысяч больше – я клянусь, что со мной все будет в порядке… в полном порядке. У меня не будет ни утренней тошноты, ни застывшей физиономии. – Откуда ты знаешь? – засомневался Кит. – Потому что я так решила. Все страхи закончилось. Мне тошно от… собственной неполноценности. С данного момента моя сила воли будет соперничать с армированной сталью, и ежеминутно и ежедневно она будет выбивать из меня дурь испуганного ребенка, моего альтер эго. Поверь мне, все будет хорошо. Довольно долго Кристофер задумчиво смотрел на меня. – Ладно, – сказал он. – Но сначала нет никакой необходимости поднимать цену на десять тысяч. Насколько нам известно, пяти может вполне хватить. Он позвонил этому агенту по недвижимости, и она ответила, что перезвонит ему. На следующий день я занималась делами в офисе фирмы «Монк и сыновья», когда неожиданно пришел Кит. – Почему ты не на работе? – удивилась я, а потом судорожно вздохнула. – Неужели всё в порядке? Мы купили дом? На сей раз я не испытала никакого страха – даже в мыслях у меня не осталось ни малейших возражений. Мне просто-напросто хотелось жить в том доме № 17 по Пардонер-лейн. Очень хотелось, больше всего на свете. – Продавец принял наше предложение, – сказал Кристофер. Я вскинула руки, желая обнять его, но он остановил меня. – А потом я отказался, – добавил он. – От чего отказался? – не поняла я. – От покупки. Мы не поедем, Кон. Прости, но… мы не сможем. – Почему не сможем?! – слезы обожгли мне глаза. Нет. Только не сейчас, этого не может быть… – Неужели «Делойт»… – начала было я. – Это не имеет отношения к «Делойту». Меня тревожит то, что если мы предпримем этот переезд, то ты можешь… в общем, не знаю, тебе может быть плохо. – Кит, я в полнейшем… – Ты вовсе не в порядке, Кон. Прошлой ночью ты кричала во сне. – Нет, не может быть. Что же я кричала? Мой друг отвел глаза, избегая смотреть на меня. – У тебя выпадали волосы, и ты старалась скрыть это, – сказал он. – И к тому же, я думаю, мы не будем счастливы… зная, как твои родители относятся к нашему переезду. Трудно жить с сознанием того, что ты сделал кого-то несчастным, особенно если речь идет о твоих родителях. – Это же полная фигня! – возмущенно прошептала я и, отклонившись в сторону офисной двери, захлопнула ее, чтобы клиенты в магазине ничего не слышали. – Я не способна сделать их несчастными, они сами делают себя несчастными, в силу собственной чрезмерной глупости, которая мешает им понять, что переезд их дочери на расстояние ста пятидесяти миль от их дома вовсе не является ужасным бедствием! Я предпочла бы, чтобы они порадовались такой перемене в моей жизни, разумеется, но не обязана брать на себя ответственность за то, что они не способны радоваться за меня. – Согласен, не обязана, – признал Кит. – Но я также знаю, что ты все равно будешь винить себя. Тебе будет плохо. А это погубит нашу радость. Над нами вечно будет висеть… эта мрачная тень. К этому моменту я уже рыдала в ужасе от услышанного, опасаясь, однако, и того, что услышала правду. Неужели, если я уеду, в моей голове навечно поселится укоряющая мысль о том, что я покинула мою несчастную семью? – Мне подумалось, – продолжил мой жених, – что есть варианты достичь желаемого, никуда не уезжая. Интересно, не лишился ли он сам рассудка? Разве мы не хотели именно уехать отсюда, чтобы жить в Кембридже? Как же мы сможем достичь этого, оставаясь в нашей арендованной квартире в Роундесли? – Вместо аренды мы сможем купить дом, и не в безобразном Роундесли, а в Спиллинге, или в Хамбдсфорде, или… – В Спиллинге?! – от ярости мне вдруг захотелось сорвать с Кристофера голову и треснуть ею о стену. Может, сегодня ночью какие-то черти вскрыли ему череп и украли мозги? – В Спиллинге обитают одни старушенции, которые вечно режутся в бридж да тусуются в местном «Ротари-клубе»[29]! – воскликнула я. – Но я пока молода, Кит… мне хочется жить настоящей жизнью в том месте, где для этого есть хоть какие-то возможности. Мне просто не верится, что ты говоришь такое! Его взгляд посуровел. – Конни, повсюду живут самые разные люди. Нельзя так обобщать. Неужели ты думаешь, что в Кембридже не встретишь играющих в бридж старушек? – Да, возможно, немного… среди множества студентов и… других интересных людей… Я поняла, что говорю как наивная сельская провинциалка. Именно эту проблему мне хотелось исправить при помощи переезда. – В Кембридже занудные старики могут занудничать сколько их душе угодно, и все равно им не удастся задушить город старческой скукой, ведь там есть постоянный приток новых, интересных людей благодаря университету. Мне казалось, ты хотел, чтобы я продолжила учебу? Кит хранил молчание, отвернувшись от меня, и лишь через пару секунд спокойно произнес: – Да, мне хотелось, чтобы ты училась, но… Боже, это же так трудно! – Но почему? Ты считаешь меня недостаточно умной? Считаешь, что меня не примут в Кембриджский университет? – Так ты думаешь, что только в этом все дело? – круто развернувшись, спросил он. – Да они приняли бы тебя мгновенно! И я переехал бы с тобой в Кембридж тоже мгновенно, если б думал, что ты способна нормально пережить переезд, но… – Он удрученно покачал головой. – Что я говорила прошлой ночью? – спросила я его. – О чем ты? – Прошлой ночью… ты сказал, что я кричала во сне. Ведь именно это заставило тебя изменить решение? Вчера мы обо всем договорились, решили купить дом семнадцать по Пардонер-лейн за любую цену, перебив предложение другого покупателя, даже если нам пришлось бы потом два года питаться только холодной овсянкой. Помнишь? Что же такое я кричала во сне, если это заставило тебя забыть все и отказаться? Кит? Захватив нос указательным и большими пальцами, он напряженно потер переносицу. – Ты кричала: «Не заставляй меня уезжать». – Кит сделал особый упор на слове «заставляй». Я поняла ход его мыслей. Скорее всего не я, а он сам предпочел подчеркнуть это слово. Он решил, что в глубине души я держусь за это захолустное болото, и если мы переедем, то буду несчастна, буду считать его виноватым, поскольку он заварил всю эту кашу, подсластив ее «слишком заманчивым, чтобы отказаться, предложением от “Делойта”». – Ты долго повторяла это, – добавил он, – ты умоляла меня, Конни. Твои глаза были открыты, но ты не ответила, когда я… Неужели ты не помнишь? Я покачала головой. Что-то внутри меня сдулось. Кит и мое подсознание сговорились против меня. Что я могла поделать перед лицом такого рода оппозиции? – Что же будет с «Делойтом»? – вяло поинтересовалась я. – С твоим продвижением по службе? – Я собираюсь уволиться из «Делойта», – ответил мой жених и улыбнулся. – Я же говорил тебе: у меня появилась идея, как исправить положение. Нам обоим необходимо сойти с проторенной колеи, нам нужно заняться чем-то новым, волнующим и интересным, пусть даже не в Кембридже. Поэтому мы займемся нашим собственным бизнесом. При желании часть времени ты по-прежнему сможешь работать на твоих родителей, но в основном будешь работать со мной. Тебе нужно стать более независимой от твоей семьи – довольно уже торчать в этой конторе по восемь часов пять дней в неделю. Нужно показать твоим родителям, что ты способна претворять в жизнь не только их оригинальные замыслы или замыслы ваших пра-пра-пра-предков. Ты поможешь им понять, какова ты на самом деле: умная, талантливая, независимая женщина. Уже открыв рот, я собиралась сказать Кристоферу, что он не мог решить всего этого, не посоветовавшись со мной, но он, не дав мне времени опомниться, быстро продолжил описывать следующий этап своего плана: – Мы найдем наш идеальный дом и полюбим его даже больше, чем дом семнадцать по Пардонер-лейн. Это будет не трудно. В местах типа Спиллинга и Силсфорда есть одно преимущество перед Кембриджем – большой выбор необычных домов, больше разнообразия. В Кембридже почти в каждом доме традиционные кирпичные террасы. – Мне ужасно понравился дом семнадцать по Пардонер-лейн, – бесцельно вставила я. Только в тот момент я впервые и с поразительной ясностью осознала, какой это действительно прекрасный дом, единственный и желанный, именно теперь, когда мне сообщили, что в том доме мне не жить никогда. – Обещаю, что тебе так же понравится дом, который мы купим в Калвер-вэлли, – сказал Кит. – Иначе мы просто не купим его. Но тебе обязательно что-то понравится. А потом, едва наш бизнес встанет на ноги, мы достигнем колоссальных успехов, заработаем кучу денег, и ты покажешь своим родителям, что способна самостоятельно вести дела, без того практически символического жалованья, которое они выплачивают тебе… – Я подумала, что пару дней в неделю можно по-прежнему работать на них, – заметила я. – Мой уход из фирмы «Монк и сыновья» в целом мог бы огорчить маму не меньше, чем переезд в Кембридж. – Поначалу, разумеется, если хочешь, – согласно кивнул Кит, – но как только наш бизнес наберет обороты, как только станет ясно, как много он нам дает в реальности, ты сама поймешь, насколько смехотворно держаться за те семьсот или даже меньше фунтов в месяц, которые тебе приносит частичная работа бухгалтера в фирме «Монк и сыновья», и тогда тебе просто придется сообщить родителям, что у тебя есть более интересное и прибыльное занятие… Так и скажешь: «Прости, папа, но если мне захочется заниматься благотворительностью, я запишусь в “Красный Крест”». Я невольно рассмеялась. – Так какое же у нас будет чрезвычайно прибыльное дело? – Представления не имею, – радостно откликнулся Кристофер, испытывая явное облегчение от того, что я стала выглядеть и счастливее, и мой голос зазвучал более радостно. – У меня есть кое-какие мысли, впрочем, это дело в любом случае будет прибыльным и интересным. А лет через пять мы вновь, возможно, поговорим о переезде в Кембридж или в какой-то другой город – Лондон, Оксфорд, Брайтон, – и ты обнаружишь, что твой страх перемен уполовинился, поскольку ты уже далеко продвинулась по пути, – он шутливым жестом сорвал с меня и выбросил воображаемый плащ страха, – собственного освобождения.* * *