Это, стало быть, была Экка из Колодезного Дома. Но есть и еще множество удивительных людей, вещей и призраков, о которых без конца может рассказывать Меррит.

И есть самое страшное из всего: Большой Нескладный Зверюга.

— Амальд, неужели ты о нем никогда не слышал?

— Нет. Что еще за зверюга?

Меррит неуверенно мнется, будто это не так-то просто объяснить.

— Ну, это такое существо… оно елозит. Знаешь, что значит елозить?

— Знаю, черви елозят. И улитки.

— Верно, но Большой Нескладный Зверюга — не червь и не улитка. А тоже елозит. И всегда он где-нибудь под боком. Пропадет ненадолго, забудешь про него — а он вдруг, откуда ни возьмись, опять рядом. И опять елозит, елозит. Ой нет, наверно, лучше про него не говорить!

— А ты сама его видела, Меррит?

— Еще бы, конечно!

— Но какой он все-таки из себя?

Меррит внезапно выпрямляется и широко распахивает свои глазищи.

— Вот слушай! Он весь скользкий, слизистый как рыбина. А глаза такие странные — розоватые и запухшие. И он все время плачет, стонет, вздыхает. До того он разнесчастный! Поэтому он и льнет, и жмется к кому-нибудь. Он ведь зла никому не желает. Просто ему страшно и очень хочется, чтобы его утешили. Но он до того омерзительный на вид, что все от него шарахаются. И поэтому он ужасно одинокий и его ужасно жаль. Можно только Богу за него молиться: Милый Боже, сжалься над Большим Нескладным Зверюгой, сделай, чтоб он не был такой несчастный. И не дай ему придушить меня или задавить насмерть. Аминь.

У Меррит слезы блестят на глазах, и сам ты тоже едва не плачешь, растроганный жалкой участью бедного уродливого и одинокого Зверюги.

И тут ты вдруг чувствуешь, как ее острый локоть вонзается тебе в бок:

— Амальд! Ну какой же ты все-таки дурачок-глупышок!