ГЛАЗЕЛКА

В церкви пахнет старыми комодами и шкафами, сапожной мазью и кожаными переплетами псалтырей. Люди сидят на отгороженных от прохода скамьях. Когда они поют, видно, как дух клубами вырывается у них изо рта.

В мерцающем свете двух толстых алтарных свечей — запрестольный образ, на нем звонарь с дьячком опускают в могилу мертвое тело пастора с ужасающе тонкими руками и ногами.

Но точь-в-точь такой же пастор стоит и на церковной кафедре. Он бледный и тощий, с жидкой рыжей бородкой и удивительно несчастными глазами — как у голодной пичуги, выпрашивающей хлебные крошки.

Большой корабль, висящий под потолком, медленно крутится на своей веревке, так что видны то большое кормовое окно, то борт с чернеющими орудийными портами. Корабль плывет сквозь время. Все плывет и плывет, оставаясь на том же месте.

А снаружи, за стенами церкви, — хмурый воскресный день, ветер треплет жухлую траву на дерновых крышах домов, и корабли, стоящие на якоре в бухте, качаются и качаются с носа на корму, словно в безмерной печали, и все плывут и плывут, не двигаясь с места.

Вся церковь — тоже плывущий корабль. На задней скамье, понуро опустив плечи, сидят моряки с угрюмыми бородатыми лицами и большими беспомощными руками сплошь в рубцах и шрамах. Это команда церковного корабля. Тягучими голосами они поют: