НОЧЬ ЗЛЫХ БЕД
Октябрь, дни все короче, штормовой зюйд-вест, погода анафемская.
В городе, ослепленном, оглушенном, бушует пенная метель, причалы и рыбосушильные площадки затоплены водой, во многих местах кипенно-зеленые, с жемчужными гребнями волны докатываются до домов и превращают улицы в бурные потоки. И даже в полдень темень такая, что с трудом можно различить очертания расснащенных рыболовных судов, которые, лежа на рейде, треплют и рвут свои якорные цепи. Если цепи не выдержат, ничто не спасет корабли от гибели при этом дующем с моря штормовом ветре.
«Спаленка» на чердаке Зеленого Пакгауза битком набита мужчинами в долгополых шинелях и ушастых шапках, они толпятся у окна — отсюда, из Спаленки, лучше всего видно море, и Отец не отрываясь смотрит в свою длинную подзорную трубу. Все громко переговариваются, стараясь перекричать шум ветра и прибоя. То и дело слышатся названия кораблей, находящихся в особо угрожаемом положении, — «Онли систер», «Самбэрг Хед», «Риэлист», «Гудвумен» (это всё британские суда, купленные в Шотландии).
На просторном Парусном Чердаке так сильно воет и свищет ветер, так оглушительно хлопают ставни, что мы с Младшим Братишкой, вместо того чтобы кричать, объясняемся знаками, пытаясь при посредстве свисающего сверху каната приступом взять одну из поперечных балок кровли. Весь деревянный остов огромного строения жалобно стонет, кряхтит и скрипит, расстеленный на полу парус время от времени начинает биться в страшных судорогах.
Наконец мне удается взгромоздиться на балку. Здесь, под самой крышей, я лежу на животе и, словно Господь Бог с небес, озираю грандиозный ландшафт чердачного пола, а Младший Братишка продолжает подпрыгивать, все более ожесточаясь и распаляясь оттого, что никак не вскарабкается ко мне наверх, где, по его глубокому убеждению, сосредоточено в этот миг высшее счастье и блаженство жизни.
Но вот что-то произошло — мужчины один за другим торопливо выскакивают из Спаленки и с грохотом сбегают вниз по лестнице… приходится спуститься на землю и выяснить, что там еще приключилось в мире. А приключилось недоброе: шлюп «Гудвумен» перетер якорный канат и идет ко дну!..
Жутко было видеть, как этот ладный свежевыкрашенный корабль беспомощно летит по волнам прямо к берегу и в конце концов низко кренится набок — сраженный, с силою притиснутый к скале, ощетинившись косо торчащими вверх мачтами. И, пожалуй, еще ужаснее было видеть перекошенное лицо Отца — он стоял с раскрытым ртом, обнажив два ряда крупных зубов в широкой ухмылке, но то была ухмылка ярости и боли, а в глазах у него блестели слезы…
С моря донеслись резкие звуки, будто гулкая пальба, — это треснул и переломился бушприт корабля. Но темнота так сгустилась, что почти невозможно было различить несчастный шлюп, уже переставший быть кораблем.
Лишь под утро шторм начал стихать. На рассвете стали видны жалкие облупленные остатки изуродованного корпуса «Гудвумен», без мачт и бушприта, с раздробленным носом и обнажившимися шпангоутами. Вокруг покачивалась на громадных валах всевозможная корабельная утварь, и высоко на берегу, между домами, валялись обломки затонувшего судна вперемешку с водорослями, морскими губками и дохлой рыбой.