Глава 11

Он проснулся на следующее утро в тяжелом похмелье, голова раскалывалась от боли. Когда камердинер отодвинул тяжелые шторы, впуская дневной свет, неяркое утреннее солнце заставило его зажмуриться, и он с трудом удержался от соблазна снова зарыться в подушки.

— Вас ожидает молодая леди, милорд. — Фэншоу говорил очень тихо, как будто боялся его разбудить. — Она здесь уже некоторое время находится, но я не хотел вас будить, потому что вы вернулись под утро и были в… веселом настроении.

Он попытался сесть, застонал, провел рукой по всклокоченным волосам.

— Какая леди? Который час? Я никого не принимаю, никаких утренних визитов, избавься от нее, кем бы она ни была, прошу тебя.

— Это та самая леди из Торнвуд-Манор, милорд, которая так поспешно его покинула. И поскольку вы были очень расстроены ее бегством, я решил, что вы захотите ее видеть.

— Кларисса здесь? — Он не мог побороть чувство неприязни и нежелания ее видеть вновь. — Как давно? Что ей надо? Нет, впрочем, не важно. Примите ее как положено, пусть Ходж скажет, что я буду через пятнадцать минут в ее распоряжении, нет, лучше через двадцать. Давай же, приятель, чего ты застыл?

— Двадцать минут, милорд? Но вам надо побриться, одеться, я бы назвал час, чтобы сделать вас презентабельным. Прошу вас, милорд…

— Фэншоу, заткнись и делай, что тебе говорят. И принеси мне бокал портвейна, мне необходимо опохмелиться.

Кларисса нетерпеливо расхаживала по небольшой гостиной, теряя постепенно уверенность перед встречей, по мере того, как шли минуты. Письмо Кита явилось шоком. Перечитывая его вновь и вновь, она с изумлением решила, что это чья-то нелепая злая шутка. Но постепенно стала догадываться, причина его появления прояснилась, и она с растущим негодованием поняла, что есть единственное объяснение этому и ответ кроется рядом, в ее доме. Допрос, учиненный ею Амалии и матери, был жестким и скорым.

Слезы, истерика матери, топанье ногами Амалии, которая объясняла свои действия угрозой пожизненного заключения матери. Потом сделала попытку обрисовать радужную картину их благополучия, если Кларисса согласится на покровительство Кита. Но Кларисса была настроена решительно, чтобы прекратить их вмешательство в ее личную жизнь раз и навсегда. Она нанесла ответный удар. И эта угроза подействовала — она расскажет Эдварду всю правду, и тот, узнав о таком неблаговидном, даже подлом поступке Амалии, бросит ее. И эта угроза заставила Амалию отступить. После этого было легче убедить мать, чтобы она молчала, и что все наладится и без помощи Кита.

Она провела ужасную бессонную ночь, мучительно размышляя, что он теперь думает о ней, потому что ее мать и сестра подтвердили все его сомнения и те обвинения, которые он высказывал ей. И не могла написать ничего в ответ, чтобы оправдать их поступок. Ничем нельзя было исправить ужасное письмо, написанное мамой под диктовку Амалии… Она должна увидеться с ним, принести извинения и убедить, что она не имеет к письму никакого отношения. Но это была трудная и почти невыполнимая задача.

Она тщательно продумала наряд, выбрав костюм из бледно-голубой шерсти и темно-синюю пелерину. Наемная карета доставила ее на Гросвенор-сквер около полудня. Она прождала почти час после того, как дворецкий предупредил, как ей показалось, довольно высокомерно, что его лордство не может принять ее сразу. В ответ на вежливую, но настоятельную просьбу дворецкого покинуть дом и прийти в более подходящее время она только высоко подняла голову, сверкнула зелеными глазами и осталась. И теперь, завершая очередной круг по комнате, она гадала, почему он так долго не выходит.

Наконец, двери распахнулись, и появился Кит. За час он успел привести себя в более или менее приличный вид, но был мрачен и холодно смерил ее взглядом.

Сердце у нее упало, когда она увидела его — таким красивым, таким великолепным он ей показался. Но хмурая складка у бровей, мрачный взгляд и глаза с непроницаемым блеском не обещали ничего хорошего. Рот сжат в прямую линию, никакого следа от его знакомой усмешки.

— Итак, Кларисса. Вы явились, хотя не хотели меня больше видеть. — Он закрыл двери и, не сводя глаз с ее лица, подошел ближе.

Вблизи стали заметны усталые складки около рта, озабоченно сдвинутые брови, и она даже спрятала руку за спину, чтобы побороть искушение разгладить кончиками пальцев хмурый лоб.

— Доброе утро, милорд. Я прошу прощения за вторжение. И хочу вас заверить, что у меня и в мыслях не было добиваться встречи с вами вновь. Я пришла, чтобы разрешить возникшую неловкую и двусмысленную ситуацию, связанную с письмом моей матери. Я не знала ни о письме, ни о его содержании и клянусь в этом.

Опять ее штучки. Только он сегодня не настроен на игры.

— Ради бога, женщина, хватит лгать. — Ледяной тон, непочтительность обращения указывали на прорвавшийся гнев. — Я не думаю, что слышал от вас хоть единое слово правды за все время, как мы встретились. Вы все подстроили, расставили сети и влезли в мою жизнь, сделав приманкой свое соблазнительное тело. И вместо того чтобы признать, что я разгадал цель, с которой вы ко мне явились впервые, и принять мое предложение, вы выкрутились и придумали новый трюк.

Он стал расхаживать по комнате, с трудом сдерживаясь. Кларисса стояла посреди комнаты с таким растерянным и виноватым видом и выглядела такой уязвимой, что могла тронуть даже каменное сердце. Огромные зеленые глаза были полны боли, она прикусила нижнюю полную губку белыми зубами, как будто не желала дать вырваться крику. Но он не должен и не станет больше поддаваться этой неподражаемой игре.

— Я думал, что, пробыв со мной несколько дней, вы поняли, как я ценю прямодушие и откровенность. И вы получили бы все, что хотели, попросив меня прямо, а не через вашу мать, мне казалось, вы, по крайней мере, хоть это поняли.

Она не могла найти слов в оправдание и только слушала со страданием на лице его обвинения — результат действий ее сестры и матери. Они разрушили все. И с каждым его словом ее сердце все сильнее холодело и сжималось от боли.

— Но я заблуждался, — говорил Кит, — вы принимали меня за глупца, Кларисса, но вы неверно выбрали жертву. А теперь, если вы сказали, что хотели, можете уходить. Нет, подождите… — когда она повернулась к двери, остановил он, — все-таки то, что было между нами, требует не такого печального расставания. Поцелуй на прощание, Клэрри. И вы понимаете, что между нами все кончено и это единственное, что вы можете от меня получить.

Знакомая усмешка тронула уголки его губ, и она почувствовала, как у нее подгибаются ноги.

— О, Кит, нет, нельзя, чтобы так все кончилось. Неужели ты совсем не веришь мне? — Она дотронулась до его руки, глядя снизу вверх полными слез изумрудно-зелеными глазами. — Я пойду на все, чтобы ты поверил мне.

— На все, Клэрри? Но разве у тебя что-то осталось, чего я еще не получил? — Он снял ее руку и подержал в своей, чувствуя трепет пальцев.

«Я отдала бы тебе свое сердце, Кит. Если бы понадобилось». Но эти слова не были произнесены, она лишь слабо покачала головой и повернулась, чтобы покинуть его, полная отчаяния и горя. Бесполезно уговаривать его, он уже никогда не поверит в ее честность. Но он не отпускал ее.

— Ты уверена, что уходишь? Даже не предпринимая попытки вытрясти что-нибудь из меня? Все эти слезы, это обаяние, трогательные слова приносили раньше успех, наверняка ты хочешь получить что-то за свою потерянную невинность.

Лицо ее вспыхнуло от унижения и стыда, хотя внутри все заледенело. Его оскорбительное поведение, равнодушное презрение говорили о том, как мало значили для него минуты разделенной страсти и дни, проведенные вместе. Он добился своего, провел с ней ночь и больше не хочет ее видеть. А что дальше? Какое будущее теперь ее ждет? Надо собрать остатки достоинства, немедленно удалиться и как-то постараться жить без него.

Она смахнула слезы и высвободила руку:

— Мне ничего от вас не нужно, милорд, за исключением, пожалуй, вашего прощения, если я причинила вам боль. И можете не верить, но я никогда не стану больше искать встречи с вами. Больше вы меня не увидите. Доброго дня, милорд. — Она присела в реверансе, бросила прощальный взгляд на любимое лицо и пошла к двери.

Но не успела открыть ее, он перехватил девушку у двери, развернул за плечи, бесцеремонно сдвинул шляпку наверх и надолго накрыл ее губы своим жадным истосковавшимся ртом. Наконец, когда у обоих перехватило дыхание, оторвался и выдохнул:

— Нет, Клэрри, не уходи. Подожди, я так соскучился по тебе.

Слова вырвались как будто помимо его воли, но она, потеряв всякую способность к сопротивлению, сама обхватила его шею, прижимаясь с отчаянием к такому знакомому до боли сильному телу, с таким чувством, как будто вернулась домой.

— Кит…

Она сама прильнула губами к его губам, желание вспыхнуло мгновенно, тело не принадлежало ей, оно все помнило и жаждало продолжения ласк, ее поцелуй становился все требовательнее, страсть искала выхода.

Он застонал негромко и, нетерпеливо откинув с ее плеч накидку, стал целовать ее шею, спустился ниже, раздвинул губами кружевное фишю и целовал округлости груди прямо сквозь тонкую ткань.

Стянув перчатки, она вновь обняла его и уже не отдавала себе отчета ни в том, где находится, ни в том, что в любую минуту дверь может открыться. Она любила его и хотела быть с ним, остальное было не важно.

Именно это безрассудство и решительность он любил в ней. Она была равной с ним в страсти, даже превосходила его, не только отдавалась, но бросала вызов, не только давала, но и требовала, все это делало ее неотразимой. Он уже попал в зависимость, потому что она проникла ему в кровь. Она была ему необходима.

Необходима? И сразу наступило прозрение. Он с трудом, сделав усилие над собой, отстранил ее, покачал головой, как будто не веря, что он вновь оказался в ее власти. И как легко оба были охвачены страстью. Глядя на ее разгоревшееся лицо, на блеск зеленых глаз, потемневших от желания, он понимал, что она хочет его так же сильно, как он ее, это не было притворством.

Он не может позволить ей уйти. Надо смотреть правде в лицо. Она должна быть с ним, пока он не освободится от наваждения. Пока не сможет снова жить без нее. Не важно, что до этого она сделала, каким обманом его заманила в свои сети, сейчас она нужна ему. До тех пор, пока он не излечится от своего поистине рокового влечения, не сможет заменить ее другой женщиной.

Тем временем Кларисса пыталась привести в порядок одежду и не заметила на его лице следов этих мыслей. Ведь он сказал: «Я так соскучился по тебе». Этого было достаточно, чтобы ее решимость исчезла, и его слова обратили ее в дикое необузданное существо. Незнакомая Клэрри, которая не может контролировать себя в страсти. Ни о чем не может думать больше, только о том, как ее удовлетворить и погасить огонь, разгоравшийся от его близости. Куда только подевалась правильная, рассудительная Клэрри. Она становится в его присутствии другим человеком.

«Я так соскучился по тебе». Может быть, ей это послышалось? Но какая разница, ведь он тоже хотел ее, и это очевидно. Он снова овладеет ее телом, потом это будет повторяться еще и еще, и так до тех пор, пока он не насытится. И тогда избавится от нее, как от прочих. А от нее останется сгоревшая пустая оболочка. Она решительно натянула шляпку со следами неоднократной переделки, заправила под нее локоны распустившейся прически и испугалась, что следы их объятий будут заметны на ее лице. Надо поскорее уйти, пока она не совершила еще большую глупость.

Но его рука железной хваткой стиснула ее руку.

— Ты никуда не уйдешь, пока мы не поговорим.

— Но о чем говорить? Мне надо идти. Я не сказала маме, куда иду.

— Подозреваю, что твоя мама знает точно, куда ты направилась, и очень тебя одобряет.

— Ты не знаешь ее, Кит. Она действительно слабая и недалекая женщина, легко подчиняется чужому влиянию. Она сейчас в отчаянном положении. Она не хотела ни торговаться, ни продавать меня.

— Нет? Вот тут ты ошибаешься. Но я уже утомился, обсуждая твою святую маму, мне интереснее, что будет с нами.

— Ничего. Ты прекрасно это знаешь, как и я.

— Не надо меня недооценивать. Наше дело еще не закончено. И мы сейчас все с тобой решим, пока мы наедине.

— Я не понимаю.

— Перестань, Кларисса, хватит притворяться. Мы с тобой замечательно подходим друг другу. Ты это прекрасно понимаешь, что неудивительно с твоим опытом. Я еще не встречал такой страсти ни в одной женщине.

Лицо ее запылало от обиды, разочарования и гнева. Обсуждать то, что происходило между ними, это было… неправильно. Принижать значение того, что произошло между ними в ту ночь, превращать просто в обычное удовлетворение страсти, это было ужасно и несправедливо. И тем более отрицать тот факт, что он стал ее первым и единственным мужчиной. Это стало последней каплей.

— Вы хотели меня оскорбить, милорд. И если вашей целью было причинить мне боль — вы достигли своей цели. Но, несмотря на ваше мнение обо мне, я не собираюсь стать еще одной безделушкой в вашей коллекции и стараться превзойти опытом предшественниц. Я нахожу безнравственным обсуждение того, что произошло между нами, в таком оскорбительном тоне. Я была невинна две ночи назад, и вы это знаете, но пытаетесь отрицать. Я отдалась вам, потому что это был, мой долг по условию сделки, но теперь я свободна от обязательств — мы с вами в расчете. Рада, что наш союз вам показался приятным, но он окончен. А теперь отпустите меня и дайте мне уйти.

Не ожидая такой гневной отповеди и слушая внутренний голос, который твердил ему, что он не прав, просил доверять ей, он застыл в нерешительности. Единственно, что он не мог отрицать, она говорила правду, потому что действительно оказалось девственницей. Отрицать это можно было лишь от отчаяния и злости. Но это никак не связано с ее опытом в любви. Она была искушенной в вопросах страсти, превосходила многих многоопытных женщин. Ее девственность еще не означала невинность.

Впрочем, дело не в этом. Но мысль, что он был ее единственным и первым мужчиной, была так же приятна, как и та, что так будет и дальше. Она должна быть его и только его.

— Клэрри, давай попробуем договориться. Я был не прав, утверждая обратное, но это было потому, что я разозлился и не мог сдержаться. И прошу за это прощения. Давай присядем и все спокойно обсудим.

— Нам нечего обсуждать, Кит, пожалуйста, дай мне уйти.

Но, тем не менее, позволила отвести себя и усадить на софу. Он сел рядом.

— Вот так лучше. У меня с утра ужасно болит голова, — объяснил он, как будто извиняясь, — я вчера позволил себе слишком много бренди. А вина за это лежит на твоей маме и ее письме. Сегодня утром я был не в лучшем настроении и физическом состоянии, поэтому сорвался. Но мне уже лучше, буквально с каждой минутой я прихожу в себя.

— Но, Кит, винить мою мать за свое состояние немного несправедливо, признайся.

Защищая мать, она знакомым жестом подняла голову, и ее зеленые глаза сверкнули вызовом. На что он вдруг рассмеялся искренне и добродушно.

— Действительно, в этом есть и часть моей вины. Ты не пощадишь меня, прекрасная Кларисса.

— Как и вы, милорд, в этом мы с вами похожи.

— Кларисса, я хочу, чтобы ты выслушала меня и не перебивала.

Не отпуская руки, он заглянул ей в глаза, взглядом умоляя его выслушать. Он станет ее просить и не важно, что пострадает его проклятое самолюбие. Какой смысл сейчас притворяться, если он действительно ничего так не желал в своей жизни, как эту женщину. Он может носиться со своей гордостью потом, когда его страсть будет удовлетворена. Наваждение исчезнет.

— Выслушай и можешь не отвечать сразу, обдумай мое предложение хорошенько.

— Хорошо, милорд. Но только вначале я хочу вас предупредить…

— Кларисса, помолчи.

И такая знакомая усмешка мелькнула на его губах, что она покорно замолчала, и ей захотелось немедленно поцеловать его.

— Наш роман, или, вернее, наши отношения, начались с твоего обмана. Но сейчас не важно, каковы были причины обмана — действительно ты хотела спасти сестру или заманить меня в ловушку. Важно то, что ты лгала мне с самого начала и не можешь этого отрицать. Но и я был с тобой не совсем откровенен, тоже делал вид, что поверил тебе, и повел с тобой нечестную игру, прекрасно понимая, что ты задумала. Мне в тот момент так наскучила моя прежняя жизнь, что я искал разнообразия.

Оба помолчали, каждый вспоминал дни, проведенные вместе. Оба признавали за собой вину.

— Но из этой неожиданной маскарадной интрижки получилось нечто гораздо более важное. Я восхищался тобой, впервые встретив женщину столь смелую в поступках, такую умную и независимую. Ты переносила стойко все, что я обрушил на тебя, без обычных слез и истерик. Ты была так трогательна в своей неподдельной радости, действительно чувствовала себя прекрасно на борту «Морского волка» и так бережно и с симпатией отнеслась к месье и мадемуазель Рено. Я постепенно стал уважать твой характер, мне нравились твои суждения, твой проницательный ум, твой юмор, и твое общество стало приносить мне удовольствие. Можно даже сказать — я наслаждался им. Так, как никогда не наслаждался обществом ни одной женщины раньше.

Сердце ее учащенно билось, она не могла поверить, что слышит эти слова из его уст. Она не осмеливалась даже надеяться, просто ждала продолжения.

— И развязка наших отношений произошла, и та ночь стала незабываемой. Я не стану больше об этом говорить, вижу, ты покраснела, но позволь сказать только одно — это было сверх моих ожиданий и превосходило все, что я испытывал раньше. Я теперь не могу ни о чем больше думать, мне нужна ты. Я предлагаю нам быть вместе. Так как, Кларисса?

Она была поражена. Он предлагает ей… И ни слова о том, что он ее любит, хотя это подразумевалось.

— Ты уверен, что хочешь этого, Кит?

— Я никогда ничего не предлагаю, если не уверен.

— О, Кит.

Она бросилась ему на шею, опрокинула навзничь и сама припала к его губам, и этот поцелуй, медленный, разжигающий кровь, заставил его забыть обо всем. Она стала покрывать горячими поцелуями его щеки, глаза, уши, запустила пальцы в волосы, перебирая их нежно, чувствуя их шелковистость, они вдруг пробудили воспоминания о жесткой поросли на его груди.

Не давая подняться, она легла сверху и снова превратилась в дикую необузданную Клариссу, забыв обо всем на свете, кроме овладевшего ею желания дать наслаждение и получить то же самое взамен, это желание искало выхода, пробуждая чувственную фантазию. Удерживая его, сама, неопытными неловкими пальцами нащупала застежку на его бриджах и, не отводя глаз от лица Кита, его полузакрытых глаз, стала ласкать его так, будто делала это много раз, ей нравилось ощущение власти над ним. Сорвав фишю с груди и развязав завязки на нижней сорочке, он помог ей, высвободил и начал целовать ее грудь, она застонала от нетерпения и, отводя его руки, сама помогла тому, чтобы их тела, наконец, слились. Медленно опускаясь и поднимаясь над ним, сдерживая себя, не ускоряя темпа, чтобы продлить наслаждение, слыша его стоны и свое тяжелое дыхание, и, почувствовав, что приближается к пику наслаждения, уже не сдерживаясь, она ускорила ритм, и они вместе достигли блаженства, которое, казалось, длилось и длилось без конца.

Потом, в наступившей тишине, они лежали среди ее смятой и скомканной одежды, юбки опутали горячих, получивших, наконец, долгожданное удовлетворение любовников. Наконец, она подняла голову от его груди и заглянула в глаза, все еще полуприкрытые веками. Он взглянул на нее и с улыбкой намотал на палец локон каштановых волос, потом поцеловал ее легким благодарным поцелуем. Тела их разъединились, они поднялись и стали приводить в порядок одежду.

Она отошла за ширму у камина, чувствуя, как горят щеки. Что на нее нашло? Она не могла его винить на этот раз, потому что скорее сама овладела им, она доминировала и управляла в страстном порыве. Что, если бы вошел кто-то из слуг? Вероятно, она не заметила бы, в такие моменты она была далека от реальности.

— Нам лучше перенести нашу активность в спальню, после того как мы поженимся, Кит. — С этими словами она вышла из-за ширмы, прилаживая на место фишю, и увидела, как улыбка застыла на его губах.

— Поженимся? Откуда такая идея?

— Но ты же сам предложил. И я сказала — да. — Она вдруг остановилась, вся уверенность слетела, и только сейчас поняла, что под предложением могло быть совсем другое, совсем не брак.

— Но ты неправильно поняла, Кларисса. Я имел в виду то предложение, что изложил в письме.

— Но я думала, что ты изменил свое решение. Ты сказал, что не можешь без меня жить. Что скучал без меня и тосковал. Что ты желаешь меня больше всего на свете.

— Все это правда — по крайней мере, в настоящее время. Но мои слова не подразумевали вступление в брак, дорогая. Ты так легко меня не подцепишь.

У нее подкосились ноги, и она без сил опустилась в кресло. Он прав. Она сошла с ума, одно его присутствие рядом, нежные слова заставили ее вспыхнуть страстью. Она слушала его слова, чувствовала, как сильно их желание обладать друг другом, и приняла его предложение так, как ей хотелось. Она тоненьким голосом переспросила, как обиженный ребенок:

— Значит, ты не предлагал мне брак?

Он только приподнял бровь, ответ был ясен.

— Но я поняла именно так, когда ты сказал о предложении. И после всех твоих слов о том, как ты не можешь жить без меня…

— Я предлагаю тебе временную связь, но на исключительных условиях.

— И эти условия — я буду твоей и только твоей?

Неужели он не понимает, что и так уже получил ее и не на время, а навсегда. Она не станет больше ничьей, никогда.

— Но и я буду только твоим на тот период времени. Я еще никогда не делал такого предложения ни одной женщине, Клэрри, ты должна гордиться.

— Вот как? О, тогда примите мою благодарность, милорд, какая честь для меня!

Она смотрела на него взглядом полным разочарования. И снова слабый голос совести оцарапал ему сердце. Он хотел удержать ее рядом с собой, но не мог жениться. Впрочем, если его первоначальные подозрения верны, он может привыкнуть к ней настолько, что ловушка захлопнется, потому что со временем будет слишком зависеть от нее.

Станет жертвой. Нет, постепенно страсть утихнет, со временем наваждение пройдет, и наступит момент, когда он вновь станет свободен.

— Ну же, Клэрри, только не надо плакать. Мы что-нибудь вместе придумаем исключительное, пока будем вместе, но поскольку ничто не длится вечно, придет конец и нашим отношениям. Мы сейчас обговорим с тобой все условия, чтобы потом расставание прошло безболезненно. А после получим необыкновенную радость от общения, и я гарантирую тебе полное покровительство. У тебя не останется неисполненных желаний, я это обещаю. И когда расстанемся, у тебя будет все, что ты пожелаешь.

Она продолжала смотреть на него, и такая боль была в ее взгляде, в изумрудно-зеленых глазах, хотя из них не выкатилось ни слезинки. Ему пришлось напомнить себе, что она превосходная актриса. Он склонился над ней и легонько поцеловал в губы.

— Я уже говорил, чтобы ты сначала обдумала мое предложение, не говори только сразу «нет», Клэрри. Отправляйся домой и подумай. Если ты согласишься, ты мне окажешь честь. Мы встретимся завтра, я даю тебе время на раздумье. Но хочу, чтобы ты знала — я еще ни разу и никому не предлагал подобного, и еще — я никогда не предлагаю дважды и не предлагаю больше, чем обещал. Если ты откажешься, это конец, и мы больше не увидимся. Впрочем, надеюсь, что этого не случится, как и последующего шантажа. Это мое последнее и окончательное предложение. Я сказал все, обдумай хорошенько сегодня, завтра дашь ответ.

Она сидела в отчаянии, не находя слов, сердце больно сжалось. Нет, нельзя показывать ему своего страдания. Поднялась, послушно стояла, пока он завязывал ленты шляпки, надел на нее накидку. Также безвольно позволила поцеловать себя в щеку, вышла, не оборачиваясь, и дверь дома на Гросвенор-сквер закрылась за ней навсегда.

Мальчик в зеленой ливрее, увидев ее, спрятался за угол и подождал, а когда она села в карету, вскочил на запятки и доехал до ее дома. Она вышла и отпустила карету. А мальчик записал адрес дома, куда скрылась леди. Присвистнул довольно и побежал доложить своему хозяину.

Роберт, маркиз Ольчестер, сидел за поздним завтраком в залитом солнцем салоне, когда вернулся его слуга. Отложив «Морнинг пост», он выслушал внимательно и улыбнулся с удовлетворением. Маркиз щедрее, чем обычно, наградил мальчика, и тот, низко поклонившись, уверил, что всегда к его услугам. Отпустив его величественным жестом, Ольчестер задумался.

Адрес, полученный от мальчишки, был тот же самый, который ему дал адвокат. Карточный долг леди Марии был куплен случайно от такого же неудачника, бывшего, как и она, очередной жертвой миссис Баррингтон. Когда тот проигрался, денег у него не оказалось, и он заплатил маркизу долгом леди Марии. Но до сих пор он не связывал это событие с Китом Рейзенби, пока имя Клариссы не слетело с губ лорда, который вчера за картами выпил слишком много бренди.

Роберт Ольчестер долгие годы ждал своего реванша. Он наблюдал ревниво за успехами Кита в свете, известного своими скандальными похождениями. Но, несмотря на траты лорда на женщин, в карты он выигрывал, его имения процветали, состояние росло. Кроме того, маркиза терзало сознание того, что женщины Кита его обожали, несмотря на его пренебрежительное к ним отношение, он с ними щедро расплачивался при расставании. «Морской волк» стал той брешью в броне Кита, которая могла серьезно ему повредить. Но и тут проклятому Рейзенби повезло — он все-таки сумел ускользнуть от таможенников. А сам Роберт успехом в свете не пользовался, в карты ему не везло, проигрывая и проматывая состояние, он вынужден был скупать чужие долги. В том числе леди Марии, и только благодаря этому оставался на плаву. И вот сегодня, наконец, удача повернулась к нему. Эта сама невинность и недотрога, Кларисса Уорингтон стала ахиллесовой пятой лорда Рейзенби и спасением самого Роберта Ольчестера. Он уничтожит Рейзенби раз и навсегда. Маркиз отрезал себе еще кусок сочившегося кровью ростбифа. Внезапно он ощутил зверский аппетит.