Когда Мариано Грондона, аргентинец итальянского происхождения, разрабатывал ту часть своей типологии, которая анализирует культуры, противящиеся прогрессу (т.е. с низким уровнем культурного капитала), он держал в уме Аргентину и, более широко, Латинскую Америку в целом. Здесь для наших целей особенно важны три из двадцати пяти факторов типологии.

Труд

В прогрессивных обществах труд имеет ключевое значение для хорошей жизни, он — источник удовлетворения и самоуважения, фундамент структуры повседневной жизни и обязанность индивида по отношению к обществу в целом. В протестантской, иудейской и конфуцианской этике труд считается достойным и необходимым; во многих же культурах «третьего мира», включая иберо-католическую, работа рассматривается как необходимое зло, а подлинное удовлетворение и удовольствие может быть получено только вне рабочего места. Установки по отношению к труду тесно связаны с факторами, от которых в значительной степени зависит экономическое развитие, — с предпринимательством и с отношением к достижениям.

Образование

Образование — ключ к прогрессу в динамичных обществах. В противоположность традиционному католицизму, который помещает священника на роль толкователя Священного Писания для верующих, и протестантизм, и иудаизм подчеркивают важность грамотности, чтобы каждый верующий мог читать Библию. Образование также занимает центральное место в конфуцианстве; достаточно посмотреть на высокий уровень грамотности в Японии в XIX в. по сравнению с Западной Европой. В традиционных обществах образование считается ненужным для масс, и право на него остается лишь у элит. В Латинской Америке все еще имеет место существенный уровень неграмотности, и в ряде стран этого региона половина и более детей школьного возраста не посещают среднюю школу.

Этика

Строгость этического кодекса влияет на политические и экономические результаты. Вебер полагал, что римско-католическое акцентирование посмертной жизни и, в частности, то, что он воспринимал как более гибкую и эластичную этическую систему, ставило католиков в земной жизни в неблагоприятное положение по сравнению с протестантами. «Кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных “добрых дел”, а святости, возведенной в систему. Здесь не могло быть и речи... о характерном для католицизма, столь свойственном природе человека чередовании греха, раскаяния, покаяния, отпущения одних грехов и совершения новых»^[233].

Одна история из жизни поможет лучше понять эту мысль. Пределы, которые культура налагает на институты — в данном случае правовые институты, — очень хорошо видны на примере разговора, который состоялся у Кита Роузенна с одним аргентинским юристом. Еще в XIX в. аргентинская конституция санкционировала суд присяжных и использование устных показаний свидетелей. Однако ни одного суда с участием присяжных так ни разу и не состоялось. Вместо этого в стране (как и по всей Латинской Америке) стала господствовать громоздкая система снятия письменных показаний под присягой, а за вынесение вердиктов стали отвечать судьи. Роузенн спросил аргентинского юриста, почему так произошло. Тот ответил: «У нас католическая страна, и все знают, что в противном случае свидетелю было бы легко солгать, через несколько дней исповедаться священнику и получить отпущение греха»^[234].