Хмурая утренняя суета и раздраженное гудение машин, теснящихся в пробке на Большом проспекте, остались за спиной. Гронский припарковал джип напротив единственной двери в серой стене высокого узкого дома и вышел под легкий, как паутина, моросящий дождь. Рядом стоял еще один автомобиль, новый черный «BMW M5», а значит, у Кардинала были гости: он сам и все сотрудники его штаб-квартиры ставили свои машины за железными воротами, в закрытом дворе. Гронский нажал на кнопку звонка, и на этот раз ему пришлось ждать почти минуту, пока дверь открылась. Не очень хороший знак.

Он быстро поднялся по лестнице, перешагивая через две ступени. Как и неделю назад, здесь было пустынно и тихо, но Гронский чувствовал странное напряжение, как будто за каждой дверью кто-то стоял, замерев в ожидании, а на него самого смотрели разом десятки внимательных глаз.

Дверь на пятом этаже была открыта, но его никто не встречал. Гронский миновал коридор, прошел через пустую приемную и толкнул дверь в кабинет Кардинала.

Алина обернулась. Гронский стоял у входа, такой, каким она увидела его в первый раз — сейчас казалось, что с тех пор минула целая эпоха, — белая рубашка, черное пальто, немного помятый, немного растрепанный, с темной тенью щетины на лице. И даже выражение лица было то же, холодное, непроницаемое, за которым чувствовалась скрытая сила и, как сейчас понимала Алина, опасная угроза. Под расстегнутым пальто на поясе, совсем рядом с опущенной правой рукой, виднелась чуть заметная кобура.

— Родион, мой мальчик, рад тебя видеть, — Кардинал остался сидеть в кресле, внимательно глядя на своего гостя. — Ты какой-то раскисший, как будто не спал всю ночь и пил.

— Алина, встань, пожалуйста, и выйди отсюда, — сказал Гронский, так же не сводя пристального взгляда с Кардинала.

Алина встала.

— Алина, сядьте, пожалуйста, — спокойно сказал Кардинал. — Вы моя гостья, и только мне решать, когда ваш визит можно будет считать оконченным.

Алина села обратно.

Некоторое время двое мужчин продолжали молча смотреть друг на друга.

— Послушай, Родион, — миролюбиво произнес Кардинал, — если уж мы все собрались здесь, не лучше ли присесть и обсудить наши общие дела конструктивно и в тоне более приемлемом, нежели тот, который ты задал? Мне начинает казаться, что у тебя ко мне есть какие-то претензии, что было бы более чем странно.

— У меня есть вопросы, — сказал Гронский.

— Какое совпадение, — отозвался Кардинал. — Представь себе, и у меня тоже. Мы как раз обсуждали их с твоей милейшей напарницей. Может быть, все-таки присядешь и мы поговорим?

Гронский секунду поколебался, а потом все-таки сел на противоположную от Алины сторону дивана.

— Ну вот, — развел руками Кардинал. — Уже похоже на начало диалога. Кофе?

Гронский подумал и молча кивнул. Через несколько минут в кабинете появилась все та же стройная девушка с красивым строгим лицом, поставила перед Гронским чашку кофе, бросила на Кардинала быстрый вопросительный взгляд, в ответ на который тот едва заметно покачал головой, задержалась на секунду и вышла.

— Так какие у тебя ко мне вопросы?

— Ты не сказал мне, что встречался с Галачьянцем незадолго до того, как его дочь впервые получила лекарство от своей болезни. Я думаю, что это слишком хорошо для простого совпадения.

— Ну да, — Кардинал улыбнулся. — И ты, конечно, решил, что эликсир для несчастной Маши Галачьянц раздобыл я. Так?

— Недостающее звено, — ответил Гронский. — Тот, кто использовал Абдуллу как прикрытие и связывал его и производителя эликсира.

— Мой дорогой Родион, — сказал Кардинал. — Если бы это было правдой, неужели ты думаешь, что я стал бы вести с тобой все эти разговоры? Задавать вопросы любезнейшей Алине, да и помогать вам в решении той проблемы, которая возникла в результате ее опрометчивого любопытства и твоей блестящей огневой подготовки? Устраивать целую войсковую операцию с целью захватить Абдуллу, который, увы, теперь уже никому и ничего не сможет рассказать? Зачем мне это?

— Абдулла погиб во время захвата, — сказал Гронский. — И это уж точно не было случайностью. Кто-то очень не хотел, чтобы он заговорил.

— А при чем тут я? — развел руками Кардинал. — Если бы мне нужно было его убить, поверь мне, я бы не стал утруждать себя такой масштабной и затратной акцией. И раз уж ты упомянул об этом, то я точно так же могу заподозрить тебя в его смерти: ведь тела стрелка мы так и не обнаружили, верно? Я имею в виду человеческого тела. Зато нашли тебя, как раз рядом с брошенным арбалетом.

Гронский промолчал. Кардинал взял потухшую сигару, тщательно раскурил ее при помощи длинной кедровой спички и затянулся. Витой синий дым, как призрачный крылатый змей, поднялся вверх и лениво поплыл к вентиляционному окошку.

— А если ты хочешь обсудить вопрос нашей взаимной откровенности, — продолжил Кардинал, — то разве ты сам не скрыл от меня многое из того, что тебе известно об этом деле? И не просто скрыл, а еще и солгал в ответ на прямой вопрос — а ведь тебе известно, как я не люблю ложь. Однако я не являюсь к тебе домой с обвинениями и оружием за поясом, как в каком-то дурном вестерне, нет. Я даже не стал тебя беспокоить и просить немного помочь мне разобраться в нашем теперь уже общем деле, просто потому, что не хотел выслушивать твой отказ. И вместо этого мне пришлось побеспокоить уважаемую Алину, отвлечь ее от работы и с прискорбием убедиться, что своим упрямством и скрытностью ты успел заразить и ее. И у кого в этой ситуации должно быть больше поводов для претензий и обид?

Гронский мрачно смотрел перед собой и молча пил кофе.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Я предлагаю сотрудничество, — ответил Кардинал. — Основанное на взаимной открытости и доверии. Ты же знаешь, я никогда не обманываю.

— О да.

— Тебя я никогда не обманывал, — уточнил Кардинал с ударением на первом слове. — И я уверен, что, если ты хочешь в этом деле пойти до конца, тебе обязательно понадобился моя помощь. Так почему бы нам не поработать снова вместе? Когда-то у нас это очень хорошо получалось.

Алина тихонько сидела, прижавшись к спинке дивана, и только молча посматривала то на Гронского, то на Кардинала.

— Предлагаю для начала обменяться информацией, — сказал Гронский, немного помолчав. — А там посмотрим.

— Хорошо, — легко согласился Кардинал. — Начнешь первым?..

Гронский кивнул.

— Извините, — подала голос Алина, — можно я сделаю один звонок? Предупрежу, чтобы на работе меня не ждали в ближайшее время. Чувствую, мы здесь надолго.

К тому моменту, как Гронский закончил свой рассказ, минутная стрелка на часах Алины успела сделать полный круг, на столе появились и опустели еще несколько чашек с кофе, а сигара Кардинала догорела, и только маленький ее кончик возвышался, как коричневый пенек среди толстых поваленных стволов из серого пепла. Кардинал слушал очень внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы: про «Красные цепи», «Хроники Брана», и в особенности про свойства ассиратума. Наконец наступило молчание.

— Блестяще, — сказал Кардинал и с уважением взглянул на Гронского. — Правда очень неплохо. Ты проделал хорошую работу, мой мальчик.

Гронский пожал плечами.

— Только, похоже, бессмысленную. Множество теоретических сведений — и ничего такого, что могло бы указать на того, кто делает ассиратум.

— А как ты думаешь, кто это? — спросил Кардинал.

— Есть только два человека в мире, которым известна тайна эликсира, — медленно проговорил Гронский. — И один из них находится сейчас в нашем городе. Скорее всего, это сам Некромант, тот самый лорд Марвер из «Хроник Брана».

Он помолчал и добавил с неохотой:

— Или леди Вивиен.

— Может быть еще третий вариант, — добавила Алина, удивляясь сама себе. «Господи, я действительно обсуждаю это всерьез?» — Мы не знаем, что могло случиться с этими двумя за шестьсот лет. Их могли убить, они могли погибнуть в войнах… не знаю, но ведь что-то могло оборвать их жизнь. Оставалось еще два целых экземпляра манускрипта: один у Марвера и один у леди Вивиен. Почему бы не предположить, что кто-то совершенно случайно мог завладеть неповрежденной книгой и узнать тайну приготовления ассиратума?

— Предположить можно, — кивнул Кардинал. — Но я склонен согласиться с первой версией Родиона. И сейчас расскажу, почему.

Он встал, подошел к шкафу, взял из хьюмидора еще одну сигару и достал бутылку виски с тонкими рукописными строчками на маленькой бумажной этикетке.

— Составите мне компанию?

Гронский, поколебавшись, отрицательно покачал головой. Алина тоже отказалась.

— Спасибо, но я все-таки надеюсь добраться сегодня до работы.

— А я, пожалуй, выпью.

Кардинал плеснул в тяжелый стеклянный бокал немного дымного напитка и сел обратно в кресло.

— Не уверен, что мой рассказ будет так же интересен и полезен, как твой, Родион, — начал Кардинал, — но мы договорились о том, что ответим на вопросы друг друга, так что откровенность за откровенность. Ты хотел узнать о моей встрече с Галачьянцем в прошлом году? Ну так слушай.

Он пригласил меня к себе примерно в конце ноября, почти ровно год назад. Сказал, что дело очень важное, не терпящее отлагательств и что только я могу ему помочь. Мы сидели вдвоем в его большом каминном зале, и он очень долго молчал, не решаясь начать разговор. Я знаю Германа достаточно давно, и, хотя мы никогда не были приятелями, мне приходилось видеть его и в горе, и в радости, но таким подавленным и встревоженным я не видел его никогда. Он был похож на старого обеспокоенного грача: то сидел, то вставал и расхаживал по залу, высокий, сутулый, черный, чуть покачиваясь вперед, словно пытался разглядеть что-то у себя под ногами. Наконец он остановился и спросил:

— Ты знаешь, что моя дочь умирает?

— Да, — ответил я.

Кто же об этом не знал?

— Ничего не помогает, — сказал он. — Ничего. Ни врачи, ни лекарства. Вчера мне сказали, что счет идет на недели, а может быть, и на дни.

Я молчал. Он сел и уставился на меня глубоко запавшими черными глазами.

— Можешь сделать для меня кое-что?

— Говори.

— Это прозвучит очень странно, но я хочу, чтобы ты нашел для меня одного человека. Здесь, в городе. Мне не известно о нем ничего, даже имени, которым он может себя сейчас называть. Я только знаю, что он живет тут очень-очень долго, возможно, сто лет, а может быть, и больше. У него есть то, что может спасти мою дочь.

Ты знаешь, Родион, что я не люблю недосказанности, особенно в том, что касается работы. Поэтому естественно, что я попросил Галачьянца объяснить его действительно более чем странную просьбу, сказав, что мне нужно знать все подробности и детали того дела, которым я, возможно, займусь. Он снова замолчал, опять поднялся из кресла и стал расхаживать взад и вперед, пока наконец не уселся обратно и начал рассказывать.

Семейные легенды — удивительная вещь. Иногда рассказанные прабабкой случайные истории, которые все считают небылицами безграмотной старухи, могут таить в себе такие глубины бесценного знания, что и вообразить сложно. Сейчас уже мало кто может их вспомнить, и предания, передававшиеся как драгоценное родовое наследие из поколения в поколение, забываются и исчезают из этого мира, вымываемые из памяти людей шумным и мутным информационным потоком, подобно тому, как запруженная современными плотинами электростанций река с ревом сносит старинные церкви и древние кладбища. Но Герман Андреевич Галачьянц помнил свои семейные легенды и, когда не осталось никаких шансов на спасение единственной дочери, обратился к ним, как к последней надежде.

Дед Галачьянца в смутные годы русской революции был красным комиссаром. Он командовал специальным карательным отрядом Петроградской Чека, и на его руках было столько крови, что, вздумай он их помыть в Неве, она бы покраснела от Ладоги и до самого Финского залива. Умер он уже наполовину выжившим из ума глубоким стариком, которого медленно убивал рак, и думаю, что не раз и не два бывший начальник расстрельной команды пожалел о том, что не может пустить себе пулю в затылок так же, как сам он проделывал это сотни раз с теми, кто попадал под тяжелую и горячую руку пролетарского гнева. Вот тогда, практически на смертном одре, мучительно выкашливая вместе с гнилой кровью остатки почерневших легких, он и рассказал своему внуку историю о бессмертном докторе Мазерсе. По его словам, в первые годы большевистского террора в подвалах штаба Чека в доме на Гороховой улице находилась тайная лаборатория, где этот самый доктор со своими подручными кромсал на куски несчастных жертв, которых исправно поставляла ему карающая машина революции, и делал из их крови и плоти некий эликсир для вождей новой диктатуры в Смольном и в Москве. В рассказе старика было много чудовищных подробностей, среди которых уже трудно различить правду и вымысел. Он говорил про дьявольскую ассистентку доктора Мазерса, затянутую с ног до головы в черную кожу, которая насиловала едва ли не до смерти пленных обоего пола, а потом лично отрубала им головы или перерезала горло и жадно пила хлеставшую кровь. Про то, что сам доктор постоянно ходил по своему подвалу в кожаном фартуке и высоких сапогах, потому что кровь пенилась и плескалась у него под ногами. Про еще одного помощника Мазерса, огромного, молчаливого, звероподобного, который выслеживал и настигал жертв в лабиринтах городских дворов. А еще про то, как однажды один бывший офицер, захваченный боевиками старого Галачьянца и приведенный на кровавую расправу к Мазерсу, сумел обезоружить конвой и всадить в грудь доктора несколько пуль из нагана и штык от винтовки, что не причинило тому совершенно никакого вреда. Как бы то ни было, главным в этих рассказах был сам факт существования этого изуверского доктора, его реальное или мнимое бессмертие и то, что он владел тайной создания эликсира, исцеляющего любую болезнь и дарующего бесконечно долгую жизнь.

Старый большевик рассказал об этом своему внуку в надежде, что тот отыщет доктора Мазерса и раздобудет снадобье, способное победить пожирающий легкие рак. Он очень не хотел умирать и последнее дыхание испустил, объятый смертельным ужасом, не без оснований полагая, что за порогом земного существования его ждет не очень-то теплый прием. И вот теперь, спустя много лет, с просьбой разыскать этого инфернального врачевателя ко мне обратился Галачьянц, цепляющийся за кровавую легенду, как за последнюю надежду для своей дочери.

— И что ты ему ответил на это?

— Я согласился. Герман был уверен, и мы теперь знаем, не без оснований, что старый упырь не покинул город, а по-прежнему скрывается где-то в трущобах, храня мрачную тайну вечной жизни. Конечно, к этому можно было отнестись как к горячечным галлюцинациям выжившего из ума старика, которого перед смертью мучают страшные и кровавые видения, питаемые тяжелыми воспоминаниями. Или как к отчаянному бреду отца, доведенного до исступления осознанием скорой и неизбежной смерти своей дочери: в самом деле, было жутковато слышать просьбу найти бессмертного доктора и чудодейственный эликсир от человека, который своим умом и железной волей создал одну из крупнейших бизнес-империй страны. Но в отличие от ограниченного в суждениях большинства наших современников, полагающих себя более просвещенными, чем их предки, лишь на том основании, что умеют вертеть руль автомобиля и тыкать пальцами в экран телефона или планшета, набирая безграмотные сообщения, я серьезно отношусь к вещам подобного рода. К тому же некоторые исторические факты позволяли предположить, что в рассказе Галачьянца может быть весомая доля истины.

— Какие факты? — поинтересовалась Алина.

— Вы слышали что-нибудь об ученом по фамилии Богданов? Нет? Ну как же так, Алина Сергеевна, дипломированный специалист, кандидат наук, а не в курсе работ одного из самых интересных исследователей человеческого организма первой четверти прошлого века.

— Не ехидничайте.

— И не собирался. Увы, но я и не ожидал другого ответа. Как правило, все самое яркое и необычное в мире науки быстро становится объектом умолчания. По разным причинам: порой потому, что определенные силы берут под свой контроль исследования в некоторых областях, вслух объявляя об их несостоятельности, — так было, например, с оккультным отделом КГБ, занимавшимся изысканиями в таких сферах, существование которых напрочь отвергалось материалистическим мировоззрением. Но чаще умолчание связано с тем, что посредственности неприятно напоминание о гениальных прорывах человеческой мысли, на фоне которых унылое большинство выглядит еще более жалким. Переломные моменты истории — время ярких личностей. Во времена стабильности бал правит обыватель.

Александр Богданов в двадцатые годы занимался исследованиями крови. Интересно то, что исследования эти власти признали столь важными, что в Москве был создан Институт переливания крови, директором которого и стал Богданов вплоть до своей загадочной смерти в 1928 году. Еще до революции он слушал лекции Штайнера по оккультизму, а в 1908 году написал роман — так себе, фантастика про марсиан, самое интересное в котором — это детально описанная операция по омоложению организма путем переливания крови от одного человека к другому. Сейчас я думаю, что такой неожиданный интерес к работам Богданова возник после того, как доктор Мазерс вместе со своими помощниками вдруг исчез из подвальной лаборатории и из поля зрения новой власти — внезапно и без объяснения причин. Дед Галачьянца рассказывал, что его долго и безуспешно искали, а в сам подвал невозможно было войти, и его в итоге пришлось замуровать — такой там был тяжелый дух от пролитой крови, распотрошенных тел и сгустившегося в воздухе предсмертного ужаса.

Как бы то ни было, я допускал вероятность того, что подобный персонаж может скрываться в Петербурге, потому что во всем мире не найдется, наверное, места более подходящего для того, чтобы в нем мог спрятаться старый упырь. Судите сами: кровавый хаос революции начала прошлого века, затем последовавшие за ним репрессии, перестройки и перепланировки старых квартир и домов; потом война и ледяной кошмар блокадной зимы, бомбардировки и артобстрелы, а после войны — снова перепланировки и восстановление разрушенных домов. Добавьте к этому нынешнюю неразбериху в социальных и прочих государственных службах, и вы поймете, что в этом городе впору открывать приют для престарелых вурдалаков, потому что отследить тот факт, что некий гражданин живет тут сто или более лет, практически невозможно. Тем не менее, я согласился выполнить просьбу Галачьянца. Думаю, если бы вы были на моем месте и видели его глаза, то тоже согласились, даже если бы ни секунды не верили в историю про бессмертного доктора. Я назначил цену, вполне приемлемую в данных обстоятельствах, Герман без лишних слов принял мои условия, и я уехал. Не успел я еще добраться до дома, как деньги уже поступили ко мне на счет.

— И что было дальше?

— А вот дальше произошло самое интересное. На следующее утро Галачьянц позвонил мне и отменил свой заказ. Сказал, что был не в себе, извинился и предложил мне оставить всю перечисленную им сумму в качестве компенсации за неудобство. С тех пор я его не слышал и не видел.

Кардинал пригубил виски и продолжил:

— Деньги я, конечно, вернул. Ты знаешь, что не в моих правилах брать плату за невыполненную работу. Я даже решил, что любопытства ради сам попробую разыскать этого загадочного доктора Мазерса, если он, конечно, существует. Но потом возникли проблемы в одном из наших европейских филиалов, затем на Ближнем Востоке появились дела, требующие безотлагательного вмешательства, и я совершенно забыл про всю эту историю. Как выясняется, очень зря.

— Значит, Галачьянц получил помощь из других рук, — заметил Гронский.

— Совершенно верно. И помощь, прошу обратить внимание, очень своевременную, как раз тогда, когда я уже был готов перетряхнуть весь этот город, как сундук старьевщика. Кто-то очень не хотел, чтобы это произошло.

— Кто-то, кому не было раньше никакого дела до умирающей Маши Галачьянц.

— Да. И кто-то, прекрасно осведомленный о моем визите к ее отцу.

Наступило молчание.

— Итак, — произнес Кардинал, — теперь, когда мы закончили с обменом информацией, может быть, вернемся к вопросу о сотрудничестве?

Гронский закурил и посмотрел на Кардинала.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю тебе помощь, мой мальчик.

Гронский покачал головой.

— А почему ты думаешь, что она мне понадобится?

— Потому что я видел тебя после схватки с оборотнем, — ответил Кардинал, — и отделал он тебя, как Бог черепаху. А ведь это, поверь мне, не самый страшный из врагов, с которыми ты можешь столкнуться на той скользкой и темной тропинке, что ведет к Некроманту. Один раз тебе повезло, но это совершенно не значит, что удача будет продолжать улыбаться, как начинающий торговый представитель после тренинга по успешным продажам. Рано или поздно на твоем пути встретится такой противник, справиться с которым одному будет не под силу. Это дело не для одиночки, Родион. Я предлагаю своих людей, оружие, ресурсы, вообще все, что может понадобиться в дальнейшем.

— Так почему бы тебе самому не воспользоваться всем этим? Зачем нужен я?

Кардинал улыбнулся.

— Не хотелось об этом говорить, но я до сих пор считаю тебя лучшим из всех, кто когда-либо работал со мной. Даже если ты рассказал мне сегодня все, что знаешь, то все равно погружен в это дело гораздо глубже, чувствуешь его куда полнее, чем кто угодно еще, даже вооруженный твоими знаниями. Думаю, у тебя больше шансов на то, чтобы выйти на след этого доктора Мазерса, или лорда Марвера, или Некроманта, Мастера — как бы его ни называть. Но помощь моя обязательно потребуется, если ты действительно хочешь довести дело до конца. И я с радостью ее предоставлю.

Гронский на секунду задумался.

— Предположим, — сказал он. — Чего ты хочешь?

— Я полагаю, — проговорил Кардинал, — что это дело носит для тебя личный характер. Не хочу ничего спрашивать и ничего знать, чтобы не расстраиваться. Наверняка ты знал кого-то из несчастных убитых девушек и опять затеял акцию отмщения. Я не буду обсуждать твои мотивы, мы в свое время достаточно говорили об этом. Также я полагаю, что если ты найдешь Мастера, то захочешь его убить. Пусть так. Я готов посодействовать тебе исполнить твое намерение. Но взамен я хочу получить целый и невредимый экземпляр «Rubeus vinculum», который, как мы знаем, принадлежит этому старому Некроманту. Если же это по каким-то причинам будет совершенно невозможно, меня устроит порция ассиратума, одна или две. Это все.

Кардинал откинулся на спинку кресла. Гронский молчал. Алина беспокойно заерзала на диване, глядя то на одного, то на другого собеседника, и, видя, что оба хранят молчание, спросила:

— А зачем вам это? Я имею в виду книга или ассиратум?

Кардинал удивленно поднял брови.

— Как это зачем? Даже не знаю, как и ответить на этот вопрос, Алина. Добавить способ приготовления эликсира в свою книгу рецептов вечной молодости, наверное. Ну а если, вопреки ожиданиям, окажется, что манускрипт испорчен или утрачен, то попытаться восстановить способ его изготовления по образцу. Конечно, я знаю, что ваш знакомый Кобот потерпел в этом совершенное фиаско, но, в конце концов, он ведь только хирург, пусть и талантливый, а не ученый-биохимик. Насколько я могу судить, ассиратум действует на генном уровне, осуществляя в организме нечто вроде трансгенной мутации, устраняя заложенную программу старения и смерти. Кобот вряд ли был профессионалом в такой специфической области, а я могу привлечь к делу лучших ученых мира, работающих на самом совершенном оборудовании, так что вероятность успеха будет очень высока.

Алина помотала головой.

— Я это понимаю. Но меня интересовал ответ на другой вопрос: зачем вам вообще нужен этот эликсир?

Кардинал серьезно посмотрел на нее.

— Моя дорогая Алина, — сказал он, — ассиратум — это мощнейший инструмент влияния, орудие, которое при умелом использовании открывает такие возможности, которые вы даже и представить себе не можете. Это ключ к власти в истинном значении этого слова.

— Вот, значит, как, — произнесла Алина. — Как все просто. Власть. Не самая высокая и благородная цель.

Кардинал издал звук, который можно было бы назвать фырканьем, если бы подобное слово могло быть применимо к такому человеку.

— Алина, вы меня огорчаете. Это только в представлении недалеких обывателей власть предстает в образе тирана, восседающего на престоле из черепов и отбирающего у стенающих порабощенных народов еду, женщин и их жалкие жизни. Но власть — это, прежде всего, возможность создавать ключевые события и влиять на их ход. И совершенно не нужно для этого заливать весь мир кровавым эликсиром или создавать транснациональные корпорации по его производству и продаже, что, вероятно, собирался сделать наш недалекий и потому уже окончательно мертвый друг Абдулла. Я вовсе не намерен ничем торговать, организовывать лагеря смерти, что, возможно, могло нарисовать вам воображение, или терзать на улицах девичьи тела. Для того чтобы реализовать ту власть, о которой я говорю, достаточно будет, если ассиратум получат два, может быть три, десятка людей в мире. Только и всего. Ваши мирные сограждане, сидящие в домах перед телевизорами, даже не заметят, как изменился расклад сил на такой высоте, которая недосягаема не только для их глаз, но и для мыслей.

— Три десятка порций ассиратума, насколько я могу судить, это одна человеческая жизнь. Двенадцать жизней в год. Вы уже решили, у кого будете их забирать?

Кардинал поморщился.

— Алина, я вас прошу, оставьте этот пошлый морализаторский пафос, не разочаровывайте меня окончательно. Мне странно слышать это из уст человека, каждый день видящего перед собой десятки нелепо оборвавшихся жизней, чаще всего бессмысленных. А если так хочется занять себя решением нравственных ребусов, то подумайте о том, что уже через… — Кардинал посмотрел на часы, — через семнадцать дней в городе оборвутся двадцать четыре жизни бывших пациентов медицинского центра «Данко», одна из которых — шестнадцатилетняя девочка. Эти люди не знали, что они принимают и из чего делают то лекарство, которое им любезно продавал доктор Кобот. Включите их в свои арифметические расчеты.

Алина промолчала.

— Итак, — Кардинал обратился к Гронскому, — что ты решил, Родион?

Гронский медленно кивнул:

— Мы договорились.

Алина бросила на него быстрый удивленный взгляд.

— У меня есть одно условие, — продолжил он. — Твои люди держатся от меня подальше. Мне не нужна ничья помощь, я хочу все сделать сам. Когда мне понадобятся какие-либо технические средства или оружие, я об этом скажу. С остальным я согласен. Ты получишь манускрипт, или ассиратум, или и то и другое.

Гронский встал. Кардинал и Алина поднялись следом.

— С возвращением, — сказал Кардинал и протянул Гронскому руку. — Ты не представляешь, насколько я рад твоему согласию.

Гронский криво усмехнулся и тоже протянул руку в ответ.

— Только в этот раз.

Все трое подошли к дверям кабинета. Кардинал предупредительно открыл перед Алиной дверь, а когда она сделала шаг за порог, вдруг сказал:

— Алина, простите меня, ради бога, совсем забыл уточнить с Родионом один вопрос. Вы подождете в приемной, буквально пару минут?

И, не дожидаясь ответа, закрыл дверь перед ее носом. Алина недовольно пожала плечами и уселась на диван.

Кардинал прикрыл дверь и подошел к своему рабочему столу. Гронский смотрел, как он открывает нижний ящик и достает оттуда небольшую картонную коробочку.

— Маленький жест доброй воли, — сказал Кардинал.

Он подошел к Гронскому и протянул ему картонную упаковку. В ней были патроны с пулями серо-серебристого цвета и со странными насечками, похожими на буквы арамейского алфавита.

— Насколько я помню, ты пользуешься своим старым «Walther P99» сорокового калибра, — он кивнул на кобуру, под расстегнутым черным пальто. — Возьми. Сделано специально для тебя. Думаю, что рано или поздно пригодится.

Гронский взял патроны и вопросительно посмотрел на Кардинала. Тот наклонил голову и немного развел руками, как отец, надевающий на шею сына старинный семейный талисман и словно просящий его извинить за некоторую долю простительного родительского суеверия.

— Ты же знаешь, я всегда проявлял интерес к некоторым специальным областям знания, — сказал Кардинал. — Здесь особые пули, специально подготовленные для… возможных непредвиденных обстоятельств, с которыми ты можешь столкнуться. Я использовал такие, когда вышел на встречу с Абдуллой, и они тогда сослужили хорошую службу.

— Спасибо, — сказал Гронский и убрал патроны в карман. — Я оценил.

Кардинал внимательно посмотрел на своего воспитанника.

— Родион, — спросил он, — я могу тебе верить? Ты все сделаешь так, как мы договорились?

— Да, — ответил Гронский, глядя Кардиналу в глаза. — Я все сделаю. А ты?

— Разумеется.

Кардинал снова протянул руку, и они снова обменялись крепким рукопожатием.

— Береги себя, мой мальчик.

Гронский кивнул и вышел из кабинета.

Алина ждала его в приемной. Они молча прошли по коридору, спустились по лестнице — Гронский чуть впереди, Алина на пару шагов сзади — и вышли под тусклый моросящий дождь. Некоторое время они стояли рядом, не говоря ни слова, глядя в серое небо и на фасады домов, уныло уставившихся друг на друга, как опостылевшие дальние родственники.

— Ты действительно отдашь ему книгу? — нарушила молчание Алина.

— Да, — ответил Гронский. — Если сумею найти. Мы же договорились.

— Понятно.

Снова молчание.

— Ну я поехала, — сказала Алина, достала ключи и нажала на кнопку. «BMW» бесшумно мигнул фарами, негромко щелкнули, открываясь, замки.

— Новая машина? — спросил Гронский.

— Да, взяла у папы. К счастью, никто еще не скинул на нее труп, — неловко пошутила она и тут же пожалела об этом. — Ты куда сейчас?

«Зачем я спросила, какое мне дело?»

Гронский пожал плечами.

— Не знаю. Думаю, вечером поговорю с Кристиной, может быть, она знает что-то о том, кто мог так быстро среагировать на визит Кардинала и предложить Галачьянцу ассиратум для Маши. Хотя ей вряд ли что-то известно.

«Ничего себе», — подумала Алина и спросила:

— Вы с ней общаетесь?

— Да, мы встречаемся… иногда.

— Понятно, — снова повторила Алина.

Она повернулась и решительно направилась к машине.

— Удачи.

— Ага. Пока.

Гронский, перешагивая через лужи, тоже пошел к своему джипу. Дважды хлопнули, закрываясь, дверцы автомобилей. Алина тронулась с места и посмотрела в зеркало заднего вида. Гронский некоторое время ехал за ней, а потом свернул в боковой переулок, и она потеряла его из вида.