* * *

— Я хочу, чтобы ты это имела в виду, когда мы будем с ним разговаривать, — сказал Гронский.

За окном промелькнуло массивное и серое, как туча, здание Военно-морской академии. Джип Гронского въехал на мост; с низкого неба лился дождь, становясь все крупнее, и само небо наливалось тяжелым холодом.

— А откуда ты про него знаешь? — спросила Алина.

— Когда-то я с ним работал, — ответил Гронский. — Хотя правильнее было бы сказать «на него». Мне пришлось позвонить и попросить разрешить ситуацию, которая сложилась после… этого происшествия в твоей квартире, хотя мы не разговаривали уже два года. К сожалению, сам я при всем желании не смог бы объяснить полиции, что там произошло. Так что теперь мы должны Кардиналу дружескую услугу, и уж как минимум, визит вежливости.

«Кто бы мне самой объяснил, что там произошло», — подумала Алина, вздрогнув при воспоминании о том, что Гронский деликатно назвал «происшествием».

Они проехали по Большому проспекту и свернули направо, в одну из неприметных улиц.

— Кардинал обязательно спросит о том, почему случилось то, что случилось. Говорить буду я, но, возможно, он захочет послушать тебя. В этом случае не лги ему. Можно попробовать умолчать о чем-то, но только не лгать. Потому что он неизбежно это заметит, и тогда наш разговор может принять неприятный оборот.

Гронский остановил джип на тротуаре — проезжая часть узкой улицы была слишком мала для парковки — и они вышли под холодный дождь.

Дом был высоким, вытянутым вверх, причудливым эклектичным строением, похожим на средневековый замок, каким его мог себе представить гениальный до помешательства архитектор девятнадцатого века. Темно-серые стены хаотично утыканы окнами самых разных типов и размеров: большими квадратными в мелкой клетке частых переплетов, классическими готическими, узкими и прямоугольными, как бойницы, полукруглыми и даже круглыми. Так же причудлива была и крыша, заостряющаяся несколькими длинными узкими куполами и шпилями, с выступающими над фасадом мансардами, как будто каменные горгульи высунули с чердаков свои угловатые морды. Только на первом этаже окна были обычной формы, выстроены в ровный прямой ряд и все без исключения забраны железными жалюзи. Алина отметила, что серые стены дома совершенно чистые, в отличие от желтоватых боков своих покосившихся угрюмых соседей, испещренных грязноватым граффити и пестрящих слоящейся шелухой рваных объявлений. В дом вела только одна металлическая дверь, отделанная черным матовым деревом. Рядом не было ни табличек, ни вывесок, ни камер наблюдения или переговорных устройств: только маленькая серая кнопка звонка слегка выступала из стены.

Гронский нажал на кнопку, и почти сразу же массивная бронированная дверь медленно отворилась, впуская их внутрь.

— Проходи, — сказал он Алине. — Нас ждут.

За дверью было пусто и тихо. Широкие пологие марши прекрасно отреставрированной лестницы вели к небольшому холлу. Не было ни будок с охраной, ни золоченых львов, как в «Данко», ни других бросающихся в глаза примет нового времени и дурного вкуса. Дом восстановили изнутри таким, каким, вероятно, видел его и сам архитектор, создавший это необычное здание: сдержанным, холодным и немного надменным. Гронский и Алина прошли через холл и стали подниматься выше по другой лестнице, более узкой, с безупречно чистыми каменными ступенями и перилами, металлические завитки и деревянные поручни которых блестели, как новые. На широких лестничных площадках каждого этажа располагалось только по одной двери из черного дерева и с блестящей латунной ручкой замка. Двери были плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, лишь стук шагов отдавался коротким эхом между серыми стенами, облицованными тусклым камнем.

— Кстати, а как мне его называть? — спросила Алина.

— Кардинал, — ответил Гронский.

— Да? А может быть, все-таки лучше по имени?

— Это его имя.

На пятом этаже, когда Алина уже слегка запыхалась от долгого подъема и искоса посматривала на Гронского, который шел ровными и длинными шагами, нисколько не сбив дыхание, их уже ждали. У раскрытой двери стояла высокая, стройная молодая женщина с короткими светлыми волосами, безукоризненно правильными чертами красивого лица и в столь же безупречном сером костюме. Она вежливо, и в то же время сдержанно улыбалась, как умеют улыбаться только истинно профессиональные секретари и личные ассистенты.

— Здравствуйте, — сказала женщина. — Пожалуйста, проходите за мной.

Гронский и Алина вошли следом за ней в длинный коридор с низким потолком, стены которого были покрыты каким-то серым материалом, чуть шершавым и слабо поблескивающим в мягком рассеянном свете. В неглубоких нишах между черными закрытыми дверями висели картины с изображением странных геометрических фигур всех оттенков серого, которые причудливо пересекались множеством граней, как будто принадлежали другому, гораздо более многомерному миру. Алина удивилась совершеннейшей тишине вокруг: не глухой и вязкой, как в оставленной людьми квартире заброшенного дома, не звенящей, не гулкой, какая бывает в пустых помещениях, — это была тишина абсолютного, космического покоя, в которую не долетают голоса шумного мира. Даже звуки шагов были едва слышны и будто скрадывались широкими квадратными плитками пола, образующими шахматную клетку из светло-серых и темно-серых полей.

Они свернули налево и попали в маленькую приемную, обставленную в истинно спартанском духе настоящего минимализма. Стеклянная поверхность стола секретаря была совершенно пуста, исключая один черный телефон и плоский монитор. У стены стоял небольшой черный диван из кожи и хромированного металла, напротив располагался шкаф со стеклянными дверцами и рядами одинаковых папок внутри. Надписей на корешках папок не было.

Девушка с короткой стрижкой открыла дверь в противоположной стене приемной и кивком пригласила Гронского и Алину войти.

Кабинет, в котором они оказались, тоже был сравнительно невелик и обставлен в том же стиле, что и приемная. Слева находился длинный стол для совещаний со столешницей из матового стекла, по обеим сторонам которого стояли шесть черных кожаных стульев на легких металлических каркасах. Во главе этого стола стоял другой, видимо принадлежащий хозяину кабинета. На его черной поверхности лежал закрытый тонкий ноутбук. Большое квадратное окно, находившееся в стене слева, было забрано толстым дымчатым стеклом и походило на экран, на котором неторопливо двигались кадры старинной кинохроники.

— Родион, мой мальчик! Рад тебя видеть!

Алина вздрогнула. Она так увлеклась интерьером кабинета, что не заметила, как из-за стола с ноутбуком поднялся человек. Впрочем, Алина не могла бы поручиться за то, что он был там, когда они вошли, а не материализовался вдруг прямо из высокого черного кресла.

Кардинал широко улыбнулся и шагнул навстречу гостям: среднего роста, крепкий мужчина в прекрасном сером костюме, белоснежной рубашке, с коротко постриженными пепельно-серыми волосами и небольшой седеющей бородкой вокруг рта. Его лицо, которое вполне могло бы подойти и университетскому профессору, и командиру атомного ракетного крейсера, прорезали неглубокие, но заметные морщины, и при взгляде на него Алина подумала, что вот именно это называется «красиво стареть», когда каждый прожитый год не крадет, а приносит с собой толику силы и благородства. На вид Кардиналу можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять лет, но Длина не была уверена ни в минимальной, ни в максимальной своей оценке. А еще в нем было какое-то неуловимое сходство с Гронским: в плавной манере двигаться, в серых холодных глазах, которые оставались серьезными, когда он улыбался, и даже в этом костюме и белой рубашке без галстука.

— Я тоже очень рад, — мрачно отозвался Гронский, и они с Кардиналом пожали друг другу руки. По сравнению с хозяином кабинета ее напарник показался Алине каким-то поношенным и потертым.

— Ты представишь мне свою спутницу?

Кардинал, все так же широко улыбаясь, повернулся к Алине.

— Алина, это Кардинал. Кардинал, это Алина, — безрадостно произнес Гронский.

— Очень приятно познакомиться, — Алина протянула руку и улыбнулась как можно приветливее, забыв про разбитую губу, которая тут же напомнила о себе и заставила болезненно поморщиться.

— Я тоже искренне рад знакомству, — отозвался Кардинал и, к величайшему смущению Алины, поднес ее руку к своим губам. — Друзья Родиона — мои друзья.

Алина почувствовала, что растерялась: и от этого церемонного обмена приветствиями, и от угрюмости Гронского, так несоответствующей радушию хозяина, а еще от быстрого пронзительного взгляда Кардинала, похожего на точный удар ножом, мгновенно доставший до сердца.

— Ну что же мы стоим? Проходите сюда, — и Кардинал сделал приглашающий жест в правую часть кабинета, отделенную стеллажом с полками, на которых сквозь туманное стекло виднелись силуэты то ли старинных артефактов, то ли небольших авангардистских скульптур.

Алина осторожно присела на краешек удобного низкого дивана. Гронский устроился на противоположном конце, выложив перед собой на небольшой столик телефон и пачку сигарет с зажигалкой. Кардинал предложил гостям кофе — его, великолепно заваренный, в маленьких белоснежных чашечках через несколько минут принесла девушка с короткой стрижкой, — открыл дверцу массивного деревянного шкафа и достал бутылку виски.

— Тридцатилетний «Ardbeg», — сказал он, с бережной гордостью держа бутылку в руках. — Можно сказать, хранил для особого случая. Не откажетесь?

Алина подумала и не отказалась. Она вдохнула густой, насыщенный аромат дегтя и дыма с рыбацких верфей, сделала глоток, и жидкое торфяное пламя, пробежав по гортани, успокаивающим теплом разлилось в мыслях и чувствах, наполняя их величественной тишиной равнин и прибрежных скал острова Айла. Кардинал достал из хьюмидора сигару, предварительно осведомившись, не против ли леди, и скоро пряный сигарный дым поплыл под потолком кабинета. Алина почувствовала, что постепенно расслабляется: крепкий дымный виски, аромат сигары, тишина и изысканность обстановки придавали ситуации оттенок светского визита.

— Что ж, Родион, — прервал молчание Кардинал, — хотя тебя и привели ко мне определенные трудности, все же я действительно рад, что ты здесь. Сколько мы не виделись?

— Два года, — ответил Гронский. Он допил кофе и теперь курил, стряхивая пепел в большую хрустальную пепельницу. Синеватый дымок сигареты стеснительно вился среди благородных сигарных клубов.

— Да, два года. Как летит время! Когда ты позвонил сегодня, я даже подумал, что оно вдруг повернуло вспять. Подумать только: труп человека, упавшего с высоты на крышу машины! Застреленный автоматчик! — Кардинал с легкой улыбкой покачал головой, как отец, втайне гордящийся озорными выходками сына. — Ничего подобного ты не вытворял уже, наверное, года три?

— Думаю, что почти четыре.

— Время, время… Но выбор оружия, насколько я знаю, все тот же: «Walther» сорокового калибра. Кстати, мне сказали, что из пяти твоих выстрелов в цель попали только три. Что с тобой такое? Отсутствие практики?

— У меня была вчера нелегкая ночь, — ответил Гронский, немного замявшись.

— Влияние нелегких ночей на такие навыки — это и есть следствие отсутствия практики, — назидательно сказал Кардинал.

Алина с удивленным вниманием слушала этот диалог, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Кардинал посмотрел на нее и улыбнулся:

— Вероятно, Родион, с присущей ему скромностью, не рассказал вам о том, что он не всегда организовывал похороны… ну, во всяком случае, в том качестве, в каком он занимается этим сейчас? Впрочем, думаю, вы уже об этом догадались, если видели его сегодня в деле.

Алина сдержанно кивнула.

— Видите ли, Родион, в некоторой степени, мой воспитанник, — Кардинал взглянул на Гронского. — Не правда ли?

Гронский тоже молча кивнул. Кардинал посмотрел на него, на Алину, усмехнулся и стряхнул в пепельницу толстый серый столбик слоистого пепла.

— Итак, давайте перейдем к делу. Мне было приятно оказать вам обоим сегодня небольшую услугу, и особых проблем это мне не доставило. Но я понимаю, что сегодняшнее неприятное событие — это только следствие. И мне бы очень хотелось узнать о причинах.

Гронский подался вперед.

— Я расскажу.

Кардинал чуть поднял руку.

— Родион, с твоего разрешения, я бы предпочел, чтобы рассказ начала леди. Во-первых, она является пострадавшей стороной, а во-вторых, мы же джентльмены, верно?

Алина бросила на Гронского быстрый взгляд. Тот молча пожал плечами. Она посмотрела на Кардинала — он улыбнулся и развел руками.

— Считайте это просто небольшим пожеланием хозяина дома.

Гронский повернул голову к Алине и чуть кивнул. Она вздохнула и начала свой рассказ, уже второй раз за этот день, снова не понимая, зачем это делает и о чем можно говорить, а о чем следует умолчать.

Она не упомянула о таинственной гибели своей матери тринадцать лет назад. Но совершенно откровенно рассказала обо всем, начиная с момента обнаружения тела несчастной Марины на заднем дворе бара «Винчестер»: о кровавых убийствах девушек во дворах, о характере нанесенных жертвам ранений, о том, как руководитель судебно-медицинского Бюро Даниил Ильич Кобот скрывал эти преступления, подписывая ложные заключения экспертизы, и о том, как она по совету Гронского дала согласие работать в медицинском центре «Данко», чтобы попытаться узнать причины всех этих странных событий. Иногда Алина смотрела на Гронского: тот спокойно сидел, не глядя на нее, и задумчиво курил. Зато Кардинал не сводил с Алины внимательного, но доброжелательного взгляда, ободряюще кивал, и даже один раз подлил в ее бокал еще виски, который она, разволновавшись, выпила, даже не заметив. Он задал несколько уточняющих вопросов о «Данко», а когда она дошла до состоявшегося по просьбе Гронского визита к Галачьянцу, Кардинал одобрительно кивнул:

— Браво, Родион. Если навыки огневой подготовки ты немного растерял, то исследовательский талант и интуиция по-прежнему с тобой.

— Это было очевидно, — отозвался Гронский.

— Не скромничай, — сказал Кардинал. — Очевидно далеко не для каждого, к тому же не каждый так информирован о некоторых обстоятельствах жизни этой почтенной семьи. Ты не рассказал милейшей Алине, зачем тебе понадобилось делать анализ крови Маши Галачьянц?

— Я не успел.

— Ну полагаю, что ты еще восполнишь этот пробел. Ведь вы напарники, так? А у напарников не должно быть тайн друг от друга.

Алина хмыкнула.

— Вижу, вы уже успели убедиться в том, что откровенность не входит в число добродетелей Родиона, — заметил Кардинал. — Так что же было дальше?

— Дальше Алина решила самостоятельно исследовать закрытую зону «Данко», — быстро сказал Гронский. — Хотя я категорически не советовал ей этого делать.

Кардинал укоризненно покачал головой.

— Родион, ты невежлив. Дай леди самой продолжить рассказ.

Алина поняла: ей следовало умолчать о том, как они пытались спасти очередную жертву таинственного убийцы, и рассказывать теперь о событиях прошлой ночи. Происходящее стало напоминать ей какую-то странную игру джентльменов, в которую она оказалась втянута, не зная ни правил, ни ставок в этой игре, и могло статься, что в итоге тот, кто останется в проигрыше, встанет, учтиво поблагодарит победителя за интересную партию и пустит себе пулю в лоб.

Помня предостережение Гронского, Алина обстоятельно рассказала то, что пока не было известно и ему самому: о своих находках во время ночной вылазки, о том, как потом позвонила в Следственный комитет, и о последовавшем за этим утреннем визите в ее квартиру трех тяжеловооруженных громил. Мужчины внимательно слушали, а Кардинал поинтересовался, какими же в итоге оказались результаты анализа крови Маши Галачьянц.

— Совершенно нормальными, — Алина пожала плечами. — Никаких следов патологий или заболеваний.

Кардинал и Гронский переглянулись. Алина замолчала, и на некоторое время в кабинете снова наступила тишина. Кардинал задумчиво вращал в руке стакан с капелькой виски на дне.

— Ну что ж, — наконец сказал он. — В знак благодарности за увлекательное повествование я тоже хочу кое-что рассказать. Ведь вам интересно, кем были посланы те, кто стараниями Родиона освободился сегодня от бремени земного существования?

Гронский и Алина молчали, выжидательно глядя на Кардинала. Он продолжил:

— Личности было установить нетрудно. У того, кто так неловко приземлился на крышу автомобиля, было удостоверение офицера ФСБ — поддельное, разумеется, но имя там было указано настоящее. А у двух других были документы сотрудников частной охранной фирмы. И принадлежит эта фирма некоему Абдулле.

Гронский вздрогнул и бросил взгляд на Кардинала.

— Тот самый?..

— Да, Родион, мой мальчик, тот самый. Я скажу больше: он является официальным и единственным владельцем медицинского центра «Данко», непрезентабельные закоулки которого так отважно исследовала очаровательная Алина. Ты удивлен?

Гронский кивнул. Очаровательная Алина непонимающе смотрела то на него, то на Кардинала. Тот заметил ее взгляд и пояснил:

— Видите ли, получилось так, что этот Абдулла, о котором мы говорим, известен и мне, и Родиону, и известен не с самой лучшей стороны. До недавнего времени он работал в службе безопасности Германа Андреевича Галачьянца — странное совпадение, не правда ли? Точнее сказать, не в самой службе безопасности, а в той неофициальной ее части, которая исповедует принцип, что лучшая защита — это нападение. Но в декабре прошлого года он вдруг оставил это занятие и совершенно неожиданно увлекся оказанием медицинских услуг.

— Теперь понятно, откуда взялись средства на строительство «Данко», — задумчиво сказал Гронский. — И почему во главе его оказался именно Кобот.

— Совершенно верно, — кивнул Кардинал. — Я сначала думал, что Абдулла действует по поручению самого Галачьянца, но очень скоро убедился, что это не так. Он действительно разорвал с ним отношения, по крайней мере как с работодателем, и развил за это время удивительную активность. Создание собственных боевых отрядов из сумасшедших головорезов, которых он выкупает из тюрем и специализированных психиатрических клиник. Бессмысленный захват нескольких не очень крупных бизнесов, совершенный без всякой тонкости, зато с максимальными затратами средств и применением насилия. Чем-то похоже на пьяный загул в масштабах города, только пьяный не от алкоголя, а от неожиданно свалившихся на голову больших денег. Конечно, меня это пока непосредственно не касается, но, тем не менее, примерно с мая месяца мои люди присматривали за Абдуллой, но, видимо, недостаточно внимательно. Да и про убийства девушек я услышал сегодня впервые.

Кардинал помолчал, аккуратно допил виски, поставил бокал на столик и посмотрел на Гронского:

— Теперь многое становится понятным, да?

— Да, — сказал Гронский. — Многое.

«Только не для меня», — подумала Алина, с трудом удерживаясь от вопросов.

— Ну что ж, — Кардинал поднялся из кресла. — Спасибо, что навестили. Наверное, у вас сегодня еще масса важных дел, так что не буду больше докучать вам своим обществом.

Гронский и Алина тоже встали, причем Алина почувствовала, как легко зашумел у нее в голове виски, словно далекий шепот морского прибоя у берегов шотландских островов.

Кардинал проводил их до двери кабинета, еще раз церемонно поцеловал Алине руку на прощание и, когда они уже перешагнули порог, вдруг спросил:

— Кстати, Родион, хотел спросить: у тебя нет случайно предположений, чем таким занимались у себя в подвале наши общие знакомые, Кобот и Абдулла? Какие-то идеи, может быть, объясняющие результаты анализа крови Маши Галачьянц?

Алина замерла на месте. Гронский покачал головой:

— Я теряюсь в догадках.

Несколько секунд они с Кардиналом смотрели друг другу в глаза.

— И конечно, у тебя нет никакой иной заинтересованности в этом деле, кроме альтруистического желания помочь в изобличении убийцы?

— Никакой.

Алина почему-то подумала про лимонную косточку.

— Пусть так. — Кардинал улыбнулся. — Может быть, мы еще к этому вернемся. Постарайся быть осторожнее и береги свою спутницу. Ты же знаешь: в таких делах иногда нельзя предвидеть, чего ожидать.

Последняя фраза прозвучала зловеще.

Они вышли на улицу, когда едва миновал полдень, и даже скудный свет сумрачного дождливого дня показался Алине слишком ярким после приглушенных серых интерьеров. Они сели в машину, и едва отъехали от дома Кардинала, как Алина перестала сдерживаться:

— И что это было? Ты что, знал Кобота раньше? И этого Абдуллу? Откуда? И что ты знаешь про Галачьянца? И ради всего святого, почему ты мне вообще ничего не рассказывал и не рассказываешь? И что это за истории про твое умение стрелять и еще какую-то чертовщину? А еще скажи мне, пожалуйста, куда мы сейчас едем?!

— Мы едем ко мне, — спокойно сказал Гронский. — Сейчас для тебя это самое безопасное место.

И пока Алина пыталась осмыслить это самое неожиданное и безапелляционное из приглашений, которое она когда-либо слышала от мужчины, Гронский сказал:

— Я не знаю Кобота лично. Как не знал ни Машу Галачьянц, ни ее отца, ни Абдуллу. Но про них всех мне действительно кое-что известно.