* * *

— Он вошел. — Маклай быстро засунул мобильный телефон в карман. — По местам все.

Сердце у Алины упало. Значит, вместо того чтобы вызвать полицию, Гронский все-таки приехал сюда сам. Появившийся было шанс на спасение оказался последним глотком воздуха для утопающего, перед тем как его окончательно накроет тяжелая и темная волна обреченности.

Маклай и Репа деловито навинчивали глушители на свои пистолеты. Из коридора раздался звук спущенной воды в унитазе, и появился бледный Косяк, вытирая рот и поправляя висящий на шее автомат. Похоже, сок и сыр все-таки не пошли ему впрок.

— Репа, встретишь его первый, отрежешь путь назад, — быстро говорил Маклай. — Косяк, на подстраховке. Я приму его спереди. Все, разошлись.

Репа с пистолетом в руке встал за углом короткого коридора, ведущего от входной двери в холл, Косяк занял место в трех метрах за ним у открытой двери туалета и взял автомат на изготовку. Маклай укрылся за дверью в гостиную.

— Откроете и сразу войдете обратно в квартиру, — сказал он Алине. — Не бежать и не говорить лишнего, иначе сразу стреляем. Все ясно?

Алина обреченно кивнула.

В этот момент раздался звонок.

Трое мужчин с оружием в руках замерли. Напряжение повисло в воздухе, как сгустившееся электричество, готовое разразиться ударом грома.

Алина на негнущихся ногах подошла к двери. Сердце билось сильными ритмичными толчками, отмеряя долгие секунды. Алина отодвинула засов и открыла дверь.

Гронский окинул ее быстрым взглядом: широко распахнутые глаза, разбитая припухшая губа, золотистые волосы в беспорядке.

— Привет, рада тебя видеть, так хорошо, что ты приехал, — заговорила Алина, и беззаботный тон ее голоса совершенно не вязался с выражением лица. — Проходи.

Она попятилась назад, и Гронский шагнул в квартиру. Он внимательно посмотрел Алине в глаза. Она осторожно приподняла перед собой руку и показала три пальца. Он кивнул.

— Сегодня столько интересного произошло, ты просто не поверишь, — продолжала говорить Алина. Шаг назад, еще шаг. Два пальца показывают в сторону.

— Так много нужно тебе рассказать, — Алина сделала еще один шаг, входя в холл. Боковым зрением слева от себя она увидела Репу, застывшего с напряженным лицом. Он облизнул губы. Алина подняла один палец, указала назад и сделала последний длинный шаг. Гронский подошел к ней вплотную и тоже оказался в холле. Алина зажмурилась.

В этот момент Репа резко вытянул руку с пистолетом, направляя длинный ствол с глушителем в висок Гронскому.

Неожиданный толчок в грудь был мягким, но таким сильным, что Алина полетела через весь холл к открытой двери спальни. От удивления она широко открыла глаза и увидела, как Гронский левой рукой перехватил кисть руки Репы, а правой, еще вытянутой после толчка, резко ударил его снизу под локоть. Затрещал сломанный сустав. Пистолет со стуком упал на пол, и Гронский пинком отправил его по полу в сторону Алины. Репа издал дикий вопль, но в следующий миг Гронский ударом локтя вмял ему в горло мягко хрустнувшие хрящи гортани, и крик прервался, превратившись в хрип.

Маклай шагнул вперед и вскинул оружие. Пистолет издал два коротких сердитых плевка, но Гронский одним движением сдвинул Репу перед собой, и две пули попали тому в спину, разрывая аорту и легкие. Алина успела заметить, как плавно, но стремительно движется ее напарник, словно бы существуя в каком-то замедленном времени, а еще — странно отсутствующее выражение его лица. В этот момент Гронский отпустил обмякшее тело Репы, и в руке у него появился черный коротконосый пистолет. Дважды отрывисто громыхнули выстрелы. Маклай почувствовал, как в лицо ему вонзаются щепки от разбитой пулей дверной коробки, а в следующее мгновение страшной болью взорвалось правое плечо, развороченное вторым выстрелом. От удара его слегка развернуло, пистолет выпал из руки, и Маклай бросился обратно в комнату.

Резко лязгнул затвор автомата. Гронский сделал быстрый шаг назад, в коридор, и в этот момент Косяк заорал и нажал на спусковой крючок. Длинная автоматная очередь ударила в угол стены. Воздух разорвался от грохота, наполнился кислым запахом пороховой гари и разлетевшейся бетонной крошкой.

Маклай, зажимая левой рукой пульсирующую горячую рану в плече, бросился к балкону. К черту все это. Он видел, как двигается этот похоронный агент, за две секунды убивший Репу и ранивший его самого. Это такой же похоронный агент, как Маклай — фигурист, а если и так, то, видимо, клиентуру он организовывает себе сам. Окровавленная ладонь скользнула по пластмассовой ручке. Маклай с усилием открыл балконную дверь. Все, с него хватит. Надо уходить, и, чем скорее, тем лучше.

Алина зажала ладонями уши, но это не помогло: автомат гремел так, что казалось, взрываются сами молекулы воздуха, распадаясь на атомы и разнося взрывными волнами окружающее пространство. В перерывах между выстрелами она слышала яростные крики Косяка, а потом снова грохотали автоматные очереди, и в стороны разлетались куски мебели, осколки зеркал и щепки из паркетного пола.

Косяк снова заорал и дал очередь по тому углу, за которым прятался оказавшийся таким прытким тип в черном пальто, но автомат вдруг захлебнулся, издав короткий щелчок. Косяк выбранился и нашарил за поясом запасной магазин. Смеялись надо мной, лихорадочно подумал он. Пустой автоматный рожок со стуком упал у его ног. Там одна баба, говорили. Зачем тебе автомат, Косяк. А вот зачем! Он защелкнул обойму, и в этот момент черная тень стремительно вылетела из-за угла.

Косяк успел вскинуть автомат и нажать на спуск, но Гронский перекатился по полу, уходя от настигающих его пуль, и трижды выстрелил. Одна пуля пролетела мимо, пробив дверь туалета, но вторая попала в левое плечо, разрушая сустав. Косяка развернуло кругом, и он еще не успел осознать ранения, как третья пуля сорокового калибра ударила ему в затылок и вышла навылет, выламывая лобную кость. Он тяжело упал вперед, рухнув лицом в унитаз, и вода потащила в канализацию его кровь и мозг, как за несколько минут до этого уносила содержимое желудка.

Маклай изо всех сил сжимал пальцы левой руки, уцепившиеся за балконные перила, и начинал понемногу раскачиваться, стараясь не отвлекаться на крики и грохот выстрелов, несущиеся из квартиры. Сейчас главное — перебросить себя на балкон нижнего этажа, а там он уйдет, выбьет двери, прорвется через квартиру мимо хозяев, напугает ревом, хлещущей из раны кровью, а потом — вниз, к машине, и бежать, куда угодно, только подальше от этого места и от такой жизни.

Стараясь подбодрить себя, он вспомнил, как в далеком девяносто третьем году, спасаясь от облавы, выпрыгнул из окна третьего этажа, сломал себе обе ноги, но сумел уйти, убежать от погони, единственный из всех, кто был с ним тогда. Он напряг руку, удерживающую сейчас на себе девяносто килограммов веса, и стал раскачиваться сильнее. Ноги его взлетели над пропастью в одиннадцать этажей, и он увидел внизу черный джип, похожий отсюда на блестящего крупного жука. Еще раз, еще только один сильный взмах тела, и сила обратного движения поможет ему забросить себя на нижний балкон. Он взмыл над пустотой — и раз…

Дверь балкона распахнулась, и Маклаю показалось, что он увидел перед собой ангела смерти: бледное узкое лицо, черные торчащие волосы и горящие ледяным пламенем серые холодные глаза. Тот самый похоронный агент выскочил за ним следом и уже протянул руку, чтобы схватить за воротник.

Маклай охнул и инстинктивно разжал пальцы чуть раньше, чем было нужно.

Он понял, что произошло, только когда мимо него с невероятной скоростью промелькнул тот самый балкон, куда он хотел перепрыгнуть, а потом понеслись один за одним и другие — девятого, восьмого, седьмого этажа. В ушах оглушительно взревел воздух, и Маклай издал вопль, полный негодования на несправедливость этого мира, отбирающего у него шанс на новую жизнь именно тогда, когда он наконец-то на нее решился. Он летел и кричал до тех пор, пока его тело не рухнуло на крышу красного «Peugeot».

Громыхнуло сминающееся железо, и осколки стекла вместе с какими-то брызгами ударили в лобовое стекло джипа. Шут отпрянул, подумав в первое мгновение, что стоящая перед ним машина взорвалась, а потом всмотрелся вперед. Стекло перед ним было покрыто каплями густой крови и какими-то желтоватыми слизистыми сгустками, как будто джип только что промчался сквозь тучу крупных насекомых. Шут посмотрел на прогнувшуюся крышу маленького красного автомобиля и увидел, что прямо на него уставился залитый кровью и почти полностью выскочивший из орбиты глаз, который уже не был больше похож на глаз большой печальной собаки. Шут повернул ключ в замке зажигания с такой силой, что едва не сломал его, двигатель взревел, как охваченное паникой животное, и джип, со скрежетом протиснувшись мимо разбитой и залитой кровью машины, унесся прочь.

В квартире стало очень тихо. В туалете негромко журчала вода. Гронский прошел через холл, хрустя обломками дерева, бетонной крошкой и осколками стекла под ногами, и заглянул в спальню.

Алина лежала на полу, выставив перед собой зажатый в обеих руках пистолет с длинным стволом. В широко раскрытых неподвижных глазах застыли слезы.

— Все в порядке, — сказал Гронский. — Они ушли.

Дальнейшие события запомнились Алине только туманными обрывками, как нечеткий ускользающий сон. Она помнила, как сидела, дрожа, на кухне, и в руках у нее откуда-то появилась чашка горячего чая, а она смотрела на лежащий перед ней большой кусок сыра со следами зубов. Помнила, как приехал наряд полиции и как Гронский о чем-то разговаривал с молодым полицейским, который ошарашенно оглядывался вокруг. Помнила, как в квартире стало очень много людей, но к ней никто не подходил, а потом появился человек, внешности настолько не примечательной, что одно это могло стать его особой приметой, и разговаривал со всеми: с людьми в форме, с людьми в штатском, с Гронским. Помнила, как автоматически подумала о том, когда же приедут забирать тела и почему до сих пор нет никого из экспертов.

Потом она оказалась на улице. Гронский вел ее под руку, и она увидела свою машину, вернее то, что от нее осталось, а на промятой крыше — того самого человека с глазами как у большого грустного пса. Правда, сейчас его глаза были совсем другими: один был не виден из-за залившей его крови, а другой торчал из глазницы, как мяч для гольфа. Видимо, она потеряла сознание, потому что в следующий момент обнаружила себя уже в джипе Гронского. Она сидела на переднем сиденье, и ее била крупная дрожь.

Некоторое время они молчали. Гронский положил руки на руль и иногда искоса посматривал на Алину. Наконец она словно очнулась, открыла лежащую на коленях сумочку, вытащила пудреницу и долго смотрелась в маленькое зеркало. Рассеченная губа кровоточила, белая блузка была испачкана алыми пятнами.

— Ну вот, — сказала Алина. — Теперь губа распухнет. Буду ходить страшная.

И вдруг разрыдалась, как будто внутри у нее что-то прорвалось. Гронский обнял ее за плечи, и она, уткнувшись лицом в темную теплую ткань его пальто, плакала долго, навзрыд и с каким-то безутешным наслаждением.

Потом рыдание стало тише, перешло в отдельные всхлипы. Алина отстранилась от Гронского и выпрямилась. Она снова открыла сумку, порылась там, достала бумажные салфетки, открыла зеркальце и стала сосредоточенно приводить себя в порядок.

— Все, — сказала она. — Прости. Я в порядке.

— Тогда поехали, — и Гронский тронулся с места.

Алина оглянулась. Дверь подъезда была открыта, рядом с двумя серыми автомобилями стояли какие-то люди, и она увидела, как полицейская машина отъезжает от ее дома. Разбитый красный «Peugeot» проводил ее печальным взглядом раскосых фар. Тела на его крыше уже не было.

— А куда мы едем? — спросила она.

— К Кардиналу, — ответил Гронский.