Глава 22

Холодное небо было спокойным и чистым. Бледное солнце светило неярко, ровно, устало дожидаясь конца короткого дня. Деревья далекого парка на другом берегу, тягучие серые воды реки, дома и сам воздух застыли в прозрачном молчании, чувствуя морозное дыхание близкого зимнего сна. Угасающий свет тихо лился в окно и ложился на стены и пол желтоватыми длинными клиньями.

— Сегодня еще троих привезли, — сказала Алина.

Она сделала глоток зеленого чая и взглянула на Гронского. Синяки и ссадины на бледном лице превратились в смутные тени. Под белой рубашкой просвечивали повязки на груди и левой руке. Алина машинально прикоснулась кончиками пальцев к своей щеке: три длинные царапины уже давно перестали болеть и кровоточить, превратившись в розовые отметины на светлой коже.

Прошедшие две недели выдались беспокойными, но это была относительно нормальная суета рабочих будней, пусть даже причинами ее являлись отголоски тех событий, которые завершились памятной ноябрьской ночью, когда в пламени объемного взрыва сгинул зловещий лорд Марвер. Тогда, уже под утро, Гронский и Алина ввалились домой, покрытые грязью, копотью и кровью, измученные и истерзанные, в странном состоянии лихорадочно радостного возбуждения. Они так и не уснули: сидели на кухне до самого рассвета и разговаривали, словно пытаясь с помощью слов выпустить прочь из души темную мглу кошмарных переживаний.

На следующий день Алина поехала к отцу и, пока его не было дома, собрала вещи и вернулась в свою квартиру. Теперь та не казалась ей больше ни чужой, ни страшной. Алина наспех привела себя в порядок, переоделась и отправилась на работу. Ее бурная деятельность последних недель принесла неожиданные и запоздалые плоды: на основании результатов исследований эксгумированных останков погибшей в августе девушки-телохранителя, тела несчастной Марины и еще одной жертвы все аналогичные случаи были объединены в одно производство, и по ним начато новое уголовное дело. Лучшие силы Следственного комитета и полиции города были брошены на поиски серийного убийцы, так долго и безнаказанно совершавшего свои кровавые преступления. Одно за одним в морг поступали все новые эксгумированные тела в сопровождении документов, в которых в категорической форме подтверждалась важность и приоритетная необходимость этих экспертиз для скорейшего изобличения загадочного злодея. Алина организовывала работу, распределяла поступающие тела между сотрудниками своего отдела, подписывала акты и молчала. К телам жертв Вервольфа она сама больше не прикоснулась ни разу.

По факту выявленных нарушений при исполнении служебных обязанностей специалистами городского Бюро судебно-медицинской экспертизы было назначено служебное расследование, имевшее серьезные перспективы стать уголовным делом. Впервые за последние недели на работе появился Эдип: бледный, небритый, всклокоченный, с затравленным взглядом покрасневших от алкоголя глаз. Его нашли на собственной даче, в компании нескольких бутылок виски и заряженного охотничьего ружья, которое он, к огромному счастью для себя, не успел применить против обнаруживших его сотрудников полиции: когда они вошли в дом, бывший руководитель отдела судебно-медицинской экспертизы трупов мирно спал. Что же до Мампории, то он еще неделю назад написал заявление о предоставлении отпуска за свой счет и отбыл на родину, откуда, судя по всему, возвращаться не собирался.

Расследованием причин, побудивших Эдипа Иванова давать неверные заключения по всем случаям, когда ему приходилось исследовать истерзанные собачьими клыками тела, занималась специальная комиссия. Алину пару раз вызывали в бывший кабинет Кобота, где она, как могла, рассказывала трясущемуся от волнения директору и нескольким серьезным мужчинам в плохих костюмах о том, как совершенно случайно обнаружила ошибки в результатах экспертиз и настояла на их повторном проведении. Сидевший здесь же Эдип бросал на нее быстрые взгляды исподлобья, и она не знала, чего в них было больше: страха или мольбы. Впрочем, он мог ничего не бояться: Алина промолчала и здесь, рассказав не более необходимого, а в отсутствие бесследно пропавшего Кобота, который был бы главным подозреваемым в организации сокрытия тяжких преступлений, Эдипу не грозило ничего, кроме увольнения, которое в сложившихся обстоятельствах можно было счесть подарком судьбы.

За это время Алина пару раз созванивалась с Гронским, просто так, без повода: у них больше не было общих дел, и это было странно и непривычно. Один раз ей позвонил отец.

— Привет, дочка, — сказал он. — Как ты поживаешь?

— Все хорошо, папа, — ответила она. — А как ты?

— У меня тоже все в порядке. Может быть, найдем время на неделе и встретимся? Я собирался съездить на стрельбище, присоединишься?

— Наверное, не получится, — Алина не стала говорить, что ей еще долго не захочется стрелять из ружья. — Очень много работы. Может быть, через неделю?

— Хорошо. Я позвоню.

Отец ни о чем ее не спросил, а Алина ничего не сказала.

Потом наступил день новолуния, и в морг стали привозить другие тела. На них не было признаков насильственной смерти, но каждое находилось в той или иной стадии разложения, что было особенно странным, если учесть, что смерть всех этих людей была скоропостижной, и те, чьи обезображенные тлением трупы один за другим ложились на прозекторский стол, еще вчера управляли крупными компаниями, занимались политической деятельностью или руководили силовыми структурами различных ведомств. Алина молчала и спокойно делала свою работу, детально описывая состояние тел и оставляя другим строить догадки о причинах столь странных посмертных явлений. На сегодняшний день, второй после наступления новолуния, через ее отдел прошло одиннадцать таких мертвецов.

— Сегодня еще троих привезли, — сказала она. — Итого с предыдущими уже четырнадцать.

Гронский кивнул.

— Всего должно быть двадцать четыре, — сказал он. — Помнишь, Кардинал говорил о количестве клиентов «Данко»? Хотя не всех из них привезут на освидетельствование патологоанатома. Среди пациентов покойного Кобота было немало таких людей, чью смерть не будут афишировать. Впрочем, тех, чей переход в иной мир стал достоянием общественности, уже достаточно для того, чтобы в газетах и выпусках новостей не осталось живого места от некрологов и панегириков с выражением искренних соболезнований. В последние дни похоронный бизнес в городе переживает небывалый подъем: все умершие были очень состоятельными людьми. Не удивлюсь, если скоро кто-нибудь из крупных похоронных агентств объявит о первичном размещении акций. У меня уже телефон разорвался от звонков.

— Жутко, — Алина передернула плечами. — Как ты думаешь, они знали о том, что их ждет?

Гронский покачал головой.

— Кто-то, может быть, и знал, но, скорее всего, большинство не догадывалось о возможности подобного исхода. Вряд ли Кобот сообщал своим пациентам о таком интересном свойстве эликсира, когда продавал его очередному клиенту.

— Ты мог бы заработать кучу денег только на торговле информацией, — заметила Алина.

Гронский посмотрел на нее. Она покраснела, тут же мысленно отругала себя за нелепую реплику и поспешно добавила:

— Я имею в виду, что ты ведь знал… Ну то есть ты работаешь в этом бизнесе, так что… в общем, если бы ты захотел, то заказов у тебя было бы более чем достаточно. Вот.

Гронский слегка улыбнулся.

— Увы, я пренебрег открывшимися передо мной блистательными возможностями. В этом городе достаточно тех, кто может похоронить своих мертвецов и без моей помощи. Хотя без работы я тоже не остался. Среди тех, кто ушел из жизни в последние дни, есть люди, проводить которых лично я счел своим долгом.

— Кто?

— Во-первых, Мейлах. Университет неожиданно выделил средства для его похорон: родственников у него не осталось, а он все-таки был в свое время известным ученым, доктором наук. Вчера получили тело из вашего морга, так что завтра состоится гражданская панихида и погребение.

Алина кивнула.

— Да, по трупу все следственные действия были закончены, я знаю. Только была не в курсе, что ты взялся за похороны. Мог бы сказать, я бы ускорила процедуру выдачи тела. Все равно это будет еще одним уголовным делом, которое останется не раскрытым и уйдет в архив.

Алина помолчала.

— А кто еще? — спросила она.

Гронский посмотрел в сторону, и Алина, проследив его взгляд, увидела стоящий на полке небольшой пластиковый сосуд, в котором на желтом листке неподвижно замерла черная бабочка.

…Высокая кованая калитка, стиснутая меж двух толстых каменных опор, приоткрыта, и, когда Гронский толкает тяжелую решетку, она отзывается слабым жалобным скрипом, похожим на погребальную песнь. Будка охраны опустела, темное стекло помутнело изнутри и покрылось капельками измороси, глаз видеокамеры над воротами застыл и смотрел в пустоту остановившимся взглядом мертвеца. Парк вокруг огромного серого дома в готическом стиле занесен плотным слоем опавшей листвы, скрывшим дорожки и подъездную аллею; легкий снег лежит на нем пятнами белых проплешин, схваченные первыми морозами листья похрустывают под ногами, черные неподвижные деревья застыли, как кладбищенские стражи. Вокруг ни души. В сумраке за окнами особняка угадывается та особая молчаливая пустота, которая бывает в покинутых людьми домах. Гронский поднимается на крыльцо. Дверь открыта, и ветер нанес внутрь листья и серую пыль. В огромном пустом холле царят холод и сумрак. Тусклый свет хмурого утра едва проникает сюда сквозь высокие арки окон. Широкая лестница полого уходит во тьму. Сквозняки бродят по дому, скрипят приоткрытыми ставнями и разбрасывают остывшую золу из камина.

Посреди холла на возвышении стоит открытый гроб. Тление почти не коснулось бледного лица Маши, и его черты замерли навсегда, сохранив выражение ожидания вечной гармонии и покоя. Посиневшие губы чуть приоткрыты, словно на них замерло последнее несказанное слово, черные кудри волос обрамляют покоящуюся на белой подушке голову, как нимб смерти. На холодных пальцах руки сидит, сложив траурные крылья с желтой каймой, уснувшая бабочка.

В глубоком кресле напротив холодного очага застыла темная согбенная фигура хозяина дома. Рядом с правой рукой, тяжело свисающей с подлокотника, лежит на ковре небольшой пистолет. Голова Германа Андреевича Галачьянца с черной пулевой отметиной на виске свесилась на грудь, а плечи склонились, словно кроме смерти их пригибала к земле тяжесть невыносимого горя.

Гронский молча постоял рядом с креслом, подошел к открытом гробу и коснулся губами холодного чистого лба.

Не каждую заколдованную принцессу можно спасти, даже если перебить всех драконов.

— Маша?.. — спросила Алина.

Гронский мотнул головой, прогоняя воспоминания.

— Да. И ее отец. Галачьянц всю последнюю неделю приводил в порядок свои дела, связанные с бизнесом, а за день до новолуния отослал из дома всю прислугу и охрану. Видимо, он провел с дочерью последние часы ее жизни: сидел рядом, разговаривал с ней, держал за руку и смотрел, как жизнь постепенно угасает вслед за уходящим днем. Последнее, что мне написала Маша за несколько часов до смерти, что они вместе с отцом смотрят на закат. И попросила меня тоже посмотреть, как заходит солнце. Потом она умерла. Галачьянц отнес тело вниз, положил в заранее приготовленный гроб, сел рядом в кресло и пустил себе пулю в голову. Когда я вошел в дом, он сидел спиной к дочери, как будто не хотел, чтобы она видела его самоубийство.

Алина содрогнулась.

— Какой ужас, — сказала она и посмотрела на Гронского. — Бедная девочка. Это ведь она тогда случайно подсказала тебе, как найти Некроманта?

Гронский покачал головой.

— Знаешь, во всей этой истории с самого начала было столько случайностей, что они кажутся мне проявлением какой-то стихийной силы самой жизни, которая постепенно, очень медленно, но верно, выталкивала из себя этого старого упыря, как живая ткань человеческого организма отторгает отравляющее ее чужеродное тело. Много лет назад совершенно случайно Кристина выбрала своей очередной жертвой твоего отца, и тоже случайно именно в этот раз она потерпела поражение и в ярости послала Вервольфа убить твою мать. Случайно малолетние подонки изнасиловали и заразили смертельной болезнью дочь человека, не только обладавшего огромными деньгами и властью, но еще и помнившего рассказы своего деда, бывшего свидетелем чудовищных экспериментов Некроманта в годы русской революции. Потом ты тоже случайно оказалась на месте убийства Марины, и…

— Господи! — Алина всплеснула руками. — Марина!

Гронский вопросительно посмотрел на нее. Алина покраснела и на мгновение закрыла лицо ладонями.

— Родион, прости, ради Бога… я же совсем забыла…

— В чем дело?

— Помнишь, я позвонила тебе в ту ночь и сказала, что Мейлах убит?

— Да.

— Ты еще ворчал что-то неразборчивое и вообще был занят и не расположен к разговорам…

— Помню, что дальше?

— Я хотела сказать тебе еще кое-что. Очень важное. Марину убил не Вервольф. Во всяком случае, она погибла не от того ножа, который он использовал во всех других случаях.

Гронский застыл. Алина стала говорить, все быстрее и быстрее:

— Я с самого начала чувствовала, что упустила что-то существенное, еще когда ты меня спрашивал, является ли нож оборотня орудием убийства. И вот, когда у меня появилось время, я решила провести дополнительные исследования, включая эксгумацию тела моей мамы, ну я тебе рассказывала, и посмотреть заключения по гистологическим экспертизам двух других тел; так вот, на кинжале Вервольфа были характерные зазубрины и сколы, а на лезвии оружия, которым убили Марину, таких дефектов не было. То есть получается, что кто-то использовал точную копию его ножа и действовал так же, как оборотень, во всяком случае очень старался наносить удары с той же силой и в том же направлении. Но только это был не Вервольф. Это был кто-то другой.

Алина перевела дыхание. Лицо Гронского словно окаменело, и она узнала это хорошо знакомое ей выражение отрешенности и в то же время мрачной решимости.

— И еще одно, — добавила она. — В связи с тем, что сейчас проводятся повторные исследования всех жертв за период с марта по октябрь, отдельная группа экспертов изучила следы зубов на костных останках и фрагментах мышечной ткани. Так вот, они идентичны во всех случаях: отметины клыков крупного волка или пса, специалисты еще не пришли к одному мнению, а учитывая обстоятельства, и вряд ли придут. Но на теле Марины следы зубов действительно принадлежат собакам, причем, скорее всего, не одной, а нескольким. То есть ее в самом деле рвали какие-то псы, и…

Она посмотрела на Гронского и осеклась.

— Родион, я еще раз прошу прощения. Просто тогда все так закрутилось, что было не до разговоров, а потом у меня просто вылетело это из головы совсем…

Гронский молчал, и Алина увидела, как у него по лицу словно промелькнула какая-то тень. Алина внимательно посмотрела ему в глаза. Взгляд Гронского был совершенно непроницаемым, но она хорошо знала, что он означает.

— Думаешь, тут тоже какая-то случайность? — осторожно спросила Алина. — Ну, например, у Вервольфа был второй такой же нож, а к телу действительно подбежали бродячие собаки… может ведь такое быть?

Молчание.

— Или вот я еще думаю, — продолжила Алина рассуждать вслух, поглядывая на Гронского, — что это могло быть делом рук Абдуллы и его людей. Кобот пытался самостоятельно получить ассиратум, дела у него шли не очень-то хорошо, так что вполне возможно, что он решил полностью повторить образ действий Вервольфа и добыть нужные органы и человеческую кровь не у себя в подвале, а тоже прямо на месте убийства, а потом использовал собак, чтобы скрыть следы преступления, как и в остальных случаях…

Гронский закурил, и огонек зажигалки на мгновение отразился в зрачках серых глаз недобрыми сполохами.

— Послушай, — сказала Алина, — я могу еще долго высказывать предположения одно нелепее другого, а ты можешь отмалчиваться в ответ, но я же вижу, что ты о чем-то догадываешься. А скорее всего, уже догадался. Я права?

Гронский махнул рукой, разгоняя дым, и пожал плечами.

— Нет, что ты? Какие догадки? Я просто задумался.

Алина вздохнула и отвернулась в сторону. Свет дня за окном тускнел, и солнце повисло над краем земли, готовясь нырнуть вниз, за грань, отделяющую мир живых и обитель теней и чудовищ. Так представляли это в Древнем Египте, подумала Алина. Каждый вечер бог солнца уходит из этого мира, чтобы совершить полный опасностей путь среди подземных глубин, в лабиринтах, кишащих порождениями вечного мрака, и если когда-нибудь ему не удастся пробиться сквозь темные катакомбы, то утро больше никогда не настанет. Нелегкая доля для бога: раз за разом спускаться в подвалы, полные нежити, чтобы выйти оттуда под утро, неся с собой яркий свет солнца, испепеляющий нечисть и зло. Бесконечный круг смертей и рождений, сна и бодрствования, света и тьмы, одно из гигантских незримых колес, вращающихся в механизме Вселенной.

— Знаешь, мне будет этого не хватать, — сказала она.

— О чем ты? — спросил Гронский.

— Обо всем этом. Очень странно, но за те несколько недель, которые прошли с момента нашей встречи, я успела привыкнуть к таким вещам, о которых раньше даже не думала, и вообще не могла представить, чтобы нечто подобное могло случиться со мной и стать частью жизни. Я проникла в заброшенный дом, нашла тайную лабораторию и следы кровавых экспериментов в подвале; мой бывший начальник продавал эликсир, созданный средневековым некромантом; меня чуть не убили в собственном доме; я выдерживала разговоры с умнейшим и опаснейшим человеком, возглавляющим могущественную тайную организацию, видела настоящий бой, смерть сотен людей, труп волка-оборотня без головы и держала в руках нож, оборвавший сотни, а то и тысячи жизней, включая жизнь моей мамы. Я уходила от погони, я перепрыгнула на машине разводящийся мост, я стреляла в ламию, которая была любовницей моего отца, пробилась через подвалы, полные живых мертвецов, и чуть не погибла, отстреливаясь от них из дробовика; я висела на крыше и едва не сорвалась в пламя взрыва, в котором сгорел древний вампир. Теперь я тоже не верю, а знаю, потому что это знание было дано мне через опыт, и я сама видела тела жертв кровавых мистерий и то, какой силой обладает мистический эликсир, дарующий одновременно и жизнь, и смерть. Я привыкла к опасности, к тяжести пистолета в сумке или в кармане одежды, как-то даже успела привыкнуть помнить о том, что нужно считать патроны, привыкла, что в любой момент может раздаться звонок, и мне нужно будет мчаться куда-то среди ночи. После того как ко мне в дом ворвались бандиты Абдуллы, я думала, что никогда уже не смогу спокойно уснуть, не смогу вернуться в свою квартиру и буду мучиться страшными снами всю оставшуюся жизнь. Странно, но теперь я вообще ничего не боюсь. Я не думаю и не вспоминаю о том, что на полу, по которому я ежедневно ступаю, лежали мертвые тела, меня не пугают кошмары, они мне просто не снятся, зная, что бесполезно. Я как Алиса в стране чудес: надкусила все пирожки и грибы, прошла через тайные двери, а теперь нужно вернуться назад, а я не могу это сделать. Впервые за всю свою жизнь я вдруг почувствовала, что занимаюсь настоящим делом. Вообще почувствовала, что живу.

Алина сделала паузу и посмотрела на Гронского.

— А еще я привыкла к тебе. Напрасно, наверное, но это так. Привыкла ждать, что ты позвонишь и назначишь встречу в неудобное время, что попросишь о чем-нибудь без объяснений, что категорическим тоном заявишь такое, против чего мгновенно восстанет весь мой здравый смысл и жизненный опыт. Привыкла даже вот к такому выражению лица, как будто никого нет дома, к твоей манере молчать и ничего не рассказывать до последнего момента. А теперь этого нет. Я даже твой пистолет потеряла. А нож Вервольфа забрали, как вещественное доказательство. У меня остались только воспоминания, за которые я цепляюсь, как за обрывки сна, постоянно повторяя их про себя, проживая снова и снова, чтобы не дать им потускнеть и исчезнуть.

Гронский хотел было что-то сказать, но осекся и промолчал. Алина взглянула ему в глаза и спросила:

— Ты догадываешься, кто убил Марину? Есть предположения?

Гронский поколебался и кивнул.

— И ты уже знаешь, что будешь делать дальше?

Он снова кивнул.

— И ты не скажешь мне об этом?

Гронский отрицательно покачал головой. Алина вздохнула.

— Я так и думала.

Некоторое время они сидели молча. В прощальном сиянии розового солнце уходило за край горизонта. Удачи, подумала Алина. И не забудь прихватить дробовик у входа в подземное царство. Гронский тоже смотрел на далекий закат, как будто готов был последовать вслед за уходящим светилом.

— Ладно, — устало сказала Алина. — Мне пора.

Она встала, одернула юбку и пошла к двери в коридор, но остановилась и повернулась на пороге.

— Я все равно буду ждать. В любое время. Не могу сказать, что хочу, чтобы дела у тебя пошли плохо, но надеюсь, тебе понадобится моя помощь. Ты знаешь, я могу быть полезной. Должен же кто-то подавать тебе огнеметы, отвязывать от кроватей и помогать в отношениях с женщинами.

Гронский улыбнулся, и они вместе вышли в коридор. Алина молча продела руки в рукава поданного Гронским пальто, взяла сумочку и подождала, пока он откроет дверь. Несколько раз отрывисто лязгнул замок. Алина обернулась и посмотрела Гронскому в глаза, снизу вверх. Они стояли совсем рядом, и она почувствовала, что словно касается его всем своим телом. Алина подняла руку, легко провела пальцами по его лицу, там, где еще не до конца зажили старые ссадины, коснулась длинной повязки на груди и чуть сжала руку.

— Всего доброго, Аля. Береги себя.

— Ага. Ты тоже. Пока.

Она быстро повернулась и вышла. Теперь уже навсегда.