Глава 9

"Терпеть поучения одного дарэйли — невыносимо, но когда их девять — лучше сразу сдохнуть и не мучиться", — ворчал я про себя в несвойственной принцам площадной манере.

Я сидел на корточках и чистил кинжалом какой-то земляной овощ, названия которого не запомнил. Ксантис сказал, что это — съедобно, вот пусть сам и ест, а не говорит, что растущему организму юного меня не обойтись без каких-то там элементов. Элементалий демонский! Я, между прочим, уже мужчина. Хотя от этого факта меня не распирало от восторга. Да что там, — трясло при одном воспоминании о Шойне.

Всю неделю я просыпался по ночам от боли в душе и теле, днем был никакой и клевал носом. Потому что мне снилась встреча с Шойной. Причем, дарэйли была в змеиной ипостаси.

Ринхорт косился, порывался вызвать на откровенность, но я категорически отказался обсуждать свой позор. И была еще одна причина, по которой я никому не позволял спасать меня от змеиного морока: вместе с ядовитой дарэйли в сны приходила та, другая девушка, о которой я забыл, выйдя из Лабиринта.

С каждой ночью ее образ становился яснее, обретал четкость и уже не выветривался с пробуждением. Светили лучезарные глаза, разворачивались в чужом звездном небе лунные крылья. Я слышал во сне слова, которые она мне говорила когда-то: "Ты забудешь все, моя однокрылая игрушка, но меня ты вспомнишь в своем мире. Я всегда буду стоять между тобой и той, кто попытается украсть тебя у меня".

И я вспоминал. Сказать, что она прекрасна — ничего не сказать, нет таких слов, есть только щемящая боль в сердце, как при взгляде на Млечный Путь, по которому никогда не пройти. Даже если я сумею сделать все, чтобы завоевать ее любовь, мне никогда не разделить с ней небо. Бескрылые — грязь под ногами крылатой. А та непонятная туманная тряпка, что недавно появилась у меня за спиной — не в счет.

Это даже хуже, чем просто бескрылый. Однокрылый — урод для всех миров. Для двух точно — Подлунного и Linner'ri'ille, или Лунного в переводе с их языка, почти одинакового с языком жрецов Эйне.

Почему королева заставила меня забыть обо всем? Или — не она?

Может, это влияние заклятий, наложенных на Врата?

В Линнерилле меня не убили только потому, что всем страшно хотелось знать, как я к ним просочился. Сразу после захвата меня даже пытали — это я вспомнил со всеми подробностями — пока не пришла посмотреть на пойманного уродца лунная девочка. Королева.

Так что, клин клином вышибают, и морок Шойны, приходя по ночам, уничтожал заклятие (или что там еще), лишившее меня памяти. Это было мучительное выздоровление, но потерпеть стоило ради того, чтобы вспомнить все. А Ринхорт пусть позлится. Темному дарэйли полезно.

— Райтэ, ты опять уснул?! — раздался очередной его рев за спиной.

Я поднял с земли выпавший из рук кинжал и махом снес половину овоща вместе с кожурой.

О своем обеде ученик должен заботиться сам — так, видите ли, решил мой учитель, он же истязатель. А на охоту идти у меня сил нет. Усну под первым же кустом, и во сне придет гадюка Шойна. До сих пор ощущаю, как ее раздвоенный язычок касается моей плоти… Меня внезапно бросило в пот.

— Райтэ!!!

Ого, это уже орут все дарэйли хором и буравят зверскими глазами. Особенно старается Граднир с тигриной пастью. Мертвого поднимут. Я и не заметил, когда они столпились вокруг. Редкое зрелище: принц-кухарка.

— Да не сплю я! — рявкнув в ответ, успокоился. Разогнал.

Только Дейя осталась, сунула мне плошку с горчайшим отваром ядовито-желтого цвета, которым они пытались меня лечить по тому же волшебному методу: клин клином.

Сделал вид, что пью. Медленно, с расстановкой, по капле, так пристально глядя в сине-зеленые глаза девушки, что она смутилась. Но, едва она отвернулась, устав ждать, когда я верну посуду, быстро выплеснул зелье через правое плечо. Если бы через левое, темная дарэйли воды тут же бы заметила и крик подняла, и Ринхорт меня в клочки бы порвал. Пробовали, знаем.

Дейя прищурилась с подозрением:

— Что-то ты быстро проглотил.

— А зачем долго мучиться? Видишь, начинаю привыкать даже к этой мерзости, — заломил я бровь, и дарэйли отстала, но последнее слово оставила за собой. Шепнула:

— Если ты насчет тех селян переживаешь, то никто не верит, что ты тут замешан.

О массовой гибели людей в селении доложил Орлин, следивший за жрецами. Я после этого известия двое суток вообще не спал. Осунулся и почернел от переживаний. Знать бы, что там произошло на самом деле! Но подобраться к преследователям ближе Орлин не рискнул.

Не мог я такого сотворить никак. Ни сном, ни духом. Как и с лучниками, и с рыцарями на тракте. Душа восставала от одной мысли о таком злодеянии. Даже бессознательно — не мог. А Гончары точно мне все это припишут, я же у них — жупел на все скорбные случаи. Но кто тогда? Кто? У дарэйли никаких предположений не было. Не сталкивались они еще с такими загадками.

И Дейя слукавила. Она-то, может, и не верила, что я тут не замешан. А вот Ллуф…

Вассалов у меня прибавилось после того утра, но двое из бывших рабов Авьела отказались променять свободу на сомнительную службу некоронованному непонятно кому (мне, если кто не понял): Ллуф, к моей великой радости, и дарэйли воздуха Бенх — самый хрупкий на вид из мужчин отряда, похожий на девушку длиннющими ресницами и нежным изгибом губ. Даже не верилось, что бурелом за тем селом устроил именно он.

Ринхорт разозлился — а он постоянно злился в эти дни — но мне куда удивительней было, что остальные дали клятву. Кто я теперь? Такой же дарэйли, "сосуд с дарами духов", говоря языком жрецов, только недоделанный. Да еще неизвестно, с какими дарами. Я в себе не ощущал никаких. И остальные тоже.

Девять учителей — Ллуф и Бенх, хоть и отказались быть вассалами, но решили, что им с нами по пути — за неделю ничего не смогли добиться от такого бездаря, как я.

Вот и чищу дурацкие овощи. И, если еще кто обратится ко мне с издевательской кличкой "принц", тоже начищу, как овощ. Хотя бы попытаюсь, — покосился я на отдыхавших дарэйли, каждый из которых, даже девчонки, заменят маленькую армию.

Ясно одно: из списка возможных "даров духов" можно смело вычеркнуть всю сферу Элементов — металл, камень, землю, воду и воздух. И часть сферы Существ — круг растений и круг животных, в том числе птиц и змей. Оставалось проверить рыб и насекомых. Правда, Орлин на это предположение долго хохотал:

— Я что, потенциальную пищу не почуял бы?

Значит, всех Существ можно пока вычеркнуть. И это хорошо: каким-нибудь пауком мне быть не хотелось, хотя нашу сущность не мы выбираем, ее призывают Гончары еще во время ритуала перевоплощения наших матерей в эйнеру.

Но их же еще тьма тьмущая, этих сущностей! О сферах мы говорили, в основном, с Тионом. Он, как дарэйли Логоса, умел четко расставлять мир по известным полочкам. Так вот, Гончары считали, что мир и все его элементы созданы из огня, это первоэлемент, потому и в отдельной сфере. Правильнее было бы ее назвать сферой Энергии, но в древности не было такого термина, и Гончары придерживались традиций.

Элементы — мертвая материя. Но огонь, как движущая мир универсальная энергия, близок к сфере Первоначал (в принципе и ее, по мнению Тиона, можно было назвать иначе, например, Универсалии), так как стоит над элементами. Жизнь тоже универсальное понятие, потому и стоит над сферой Существ. Растения объединены со этой сферой по принципу живой материи. Утешало, что я — точно не растение. Дейя, как воплощение водной стихии, почувствовала бы, — водяные с растениями дружат.

Может, я все-таки — огонь? Он тоже разный, в этой сфере два круга: небесный и земной. Жаль, что Ринхорт грохнул рыжую девчонку, дарэйли огня, в первый же момент драки с жрецом Авьелом. Сейчас бы я точно знал. Если бы уцелел.

Кстати, теперь я понял, что Авьел умер точно так же, как те селяне. Непонятно от чего. И я всё пытался вспомнить мельчайшие подробности того мига. Единственное, что приходило на ум — он умер от страха. Но не передо мной. Чего ему меня-то бояться?

А было ли что-то такое… странное… что почувствовал я в тот миг?

Тоже ничего особенного. Злость и отчаянье. И тоже страх, пожалуй. Что ничего не получится и все кончится там.

Но чувство, что идет нечто этакое по моему следу только окрепло за эти дни. Ринхорт и остальные и слышать не хотят о моей паранойе. Мол, еще бы я ничего не чувствовал, если за нами охотится весь восточный Сферикал. Может, они и правы.

Тьфу, дьявол! Я снова порезал палец и быстро, пока Ринхорт не просек, сунул его в рот, слизнул алые капли. Бесполезно. Уж соприкосновение с металлом моей крови этот железный зараза учует вмиг.

— Рррайтэ! — раздался рык. — Ты себя вместо овощей чистишь, или как? Ты же не овощ, как мы надеемся!

Вскоре на лугу заиграли яркие, словно молнии, сполохи, послышался хрустальный звон: Ллуф с легкостью крошил мечи Ринхорта в мелкую стружку. Развлекаются, пока я тут пашу один за всех.

Я засмотрелся на их отточенные движения — словно белый лебедь и черный коршун танцевали, вспархивая над травяными волнами. Однокрылые ангелы…

Когда я увидел алмазный меч Ллуфа, то сначала посмеялся про себя: кто ж не знает, что алмаз — хрупкий камень? Но потом едва не умер от зависти: Ллуф на спор разрубил стальной валун в локоть толщиной, слепленный для этого испытания обоими дарэйли металла. Клинок — прозрачный, хрупкий на вид, но сказочно прочный — не получил ни зазубрины. Сначала мне показалось — меч отлетел, сумев лишь высечь на железе тонкую, как волос, бороздку, но через миг валун распался на две части, сияя идеальной, как зеркало, поверхностью среза. По глазам остальных дарэйли стало ясно, что не один я постыдно завидую такому оружию. Ллуф так и не открыл, из чего на самом деле создал свой меч.

Единственное оружие, которое я упрямо мастерил себе всю неделю — лук. Плохонький, сразу признаю. Где ж мне взять для хорошего специально обработанное дерево нужного сорта и масло для пропитки? Жилы для тетивы я тоже сушил всю неделю. Граднир каждый день приносил по косуле (по половине, вторую он по дороге непостижимым образом терял, и по сытой тигриной морде было понятно, каким именно), хотя лучше бы притащил быка — тетива будет прочнее. Но мы шли по следам отступавшего войска князя Доранта Энеарелли, какие уж там быки — куриц в селениях не осталось.

Разоренная войнами и усобицей земля, опустевшие дома, неприбранные трупы на обочинах дорог повергали меня в непонятное бешенство. С одной стороны, мне-то что, я же не принц. Но с другой, при Ионте никто бы в империю не сунулся — заранее умерли бы от страха перед карой Завоевателя. Нет, я не жалел о свершенном моей рукой. Но неужели за десять лет никого не нашлось, кто остановил бы дележ империи? Слаб этот король Стиган. Слаб. Может, потому и не интересен Гончарам, раз с ним не провернули тот же финт, как с императором, не позвали в ученики, а банально побрякали железом и взяли на испуг.

Вжик по пальцу…

— Хватит, Райтэ! — заорал Ринхорт. — Ты так и руку себе оттяпаешь и не заметишь!

А я что говорю? Не создан я для кухни наверняка.

"И работать одному за девятерых — несправедливо", — ворчал я про себя, когда мой железный учитель, намахавшись с каменным, обвинил меня, что я бездельничаю, отлыниваю от учения, и погнал к реке мыть почищенные овощи — под тем предлогом, что ученик должен слушаться учителя во всем, иначе учение не впрок.

Похоже, он на мне отыгрывается за что-то. За что? Ну, был у нас разговор после того, как мы выбрались с того постоялого двора. Сразу за селом, на месте битвы пятерых дарэйли, Ринхорт протянул мне свой меч и опустился на колено.

— Прости, мой принц, я не должен был этого допустить.

— Да иди ты… — отвернулся я, поняв, что он имел в виду Шойну.

После этого и началось так называемое обучение — хуже прежнего. Может, он обиделся на то, что я его не казнил? И не простил. То есть, повел себя не как принц. А я не… Ладно, это я уже всем сообщил. Вот и чищу теперь эти буро-малиновые клубни, от одного вида которых аппетит пропадет.

А что я сделал остальным, если они постоянно косятся и шепчутся за моей спиной, как придворные сплетницы? И улыбочки ехидненькие. Что-то они затеяли, вот чувствую я заговор всеми фибрами. Наследственное, наверное. И что-то назревает в отряде нехорошее. Или это во мне назревает?

Зато каждый — каждый! — норовит подкрасться и панибратски хлопнуть по плечу, темные — по левому, светлые — по правому:

— Ну, как успехи в самопознании, Райтэ?

— Отвали, Тион. Если заняться нечем, помой эту гадость, я на нее уже смотреть не могу.

Дарэйли, глянув на кого-то за моей спиной (мне и оглядываться не надо — по широкой тени на земле вижу, что это наставник подошел сзади и упер руки в боки), покачал головой:

— Нельзя, Ринхорт запретил. И это не гадость, а дикая, но очень полезная агва.

Запретил! Вот так и прибирают к рукам власть серые кардиналы и черные рыцари. Но я промолчал. Тень исчезла — наверняка наставник приходил пнуть замешкавшегося ученика, но что-то его отвлекло. Тион тут же зашептал:

— Райтэ, завтра мы выйдем к обители Гончаров, Орлин заметил ее с воздуха. Ринхорт предлагает обойти стороной. А ты что думаешь?

— Значит, надо обойти. Не с девятью же дарэйли соваться им в пасть.

— У нас очень сильный отряд. Наши хозяева были не последними в иерархии Гончаров не из-за каких-то интриг, а из-за того, что смогли призвать нашу силу. Авьел был могуч, хоть и мерзок.

— Не своей силой каждый станет могучим, — фыркнул я.

— Не каждый. Эйнеру слабак не призовет. Сила духа должна быть соответствующая. И знания, конечно. А та обитель маленькая, на пару жрецов от силы. Зато их дарэйли тоже мечтают о свободе. И наш отряд пополним.

Добившись от меня обещания, что подумаю, как уговорить своего наставника на подвиг, Тион ушел. Проводив взглядом его высокую и сухую как жердь фигуру, я задумался, но не над тем, над чем обещал. Над Тионом. Самый загадочный дарэйли самой непонятной для меня сферы Логоса. Клятву принес, но держится от всех в стороне, даже от своих товарищей по несчастью быть рабами у Авьела. Настолько себе на уме, что его мало кто понимает, и на привалах он вечно чертит что-то палочкой на земле.

Тион входил в круг геометров, или форм, но я ни разу не видел его в деле. Мечом он владел даже хуже, чем я, от тренировок отлынивал куда изощреннее. Для какой цели создал его Авьел?

Когда я в первый же день прямо задал ему этот вопрос, дарэйли смутился и уклончиво пояснил, что Гончару, стремившемуся к высшей власти, необходимо проявить мастерство в познании не только своей сферы, но и всех других, и обычно иерархи создают до кучи какую-нибудь простенькую сущность. И условие выполнено, и годы, а то и десятилетия не надо тратить на познание тайны Эйне и заучивание заклинаний.

— Я — дарэйли пентакля, — покраснев, признался Тион.

— Это как?

— Да вот так, — он прищурился на ближайший муравейник. Тот зашевелился, из него кишмя повалили перепуганные, суетящиеся муравьи. Через несколько минут на месте конуса возникла четкая пятиконечная звезда, вписанная в пятиугольник. — Я придаю материи геометрическую форму пентакля.

Миг, и пара муравьев, спасавшихся от бедствия на моем сапоге, превратились в черные звездочки и, лишенные конечностей (или их лапки оказались так перекручены, что я не разглядел), упали в траву.

— А смысл? — растерялся я.

— Никакого. Почти. Меня обычно использовали для подготовки святилищ к таинствам, чтобы в построении не было отклонений ни на волос. Геометров чаще всего создают для нужд строительства и архитектуры. Ну, и в бою.

— А какой толк от тебя в бою? Ты не любишь возню с мечом, я заметил.

— А зачем мне? У меня мирная сущность. Но представь, если твой меч вдруг превратится в пентакль, много ли ты им повоюешь? А сильный геометр может изменить живое тело врага в момент атаки. Я не так силен. Но и внутри любого тела, даже живого, есть формы. От их целостности зависит жизнеспособность организма. Будет ли работать пятиугольное сердце?

Изуверство какое, — передернуло меня. И в который раз убедился: безобидных дарэйли не бывает. И светлые подчас куда опаснее темных.

Тион опустил ресницы и тихо улыбнулся. Он всегда был слишком тих и скромен. Так с чего бы вдруг такая воинственность — штурм обители?

Я сразу решил даже не заикаться об этой идее Ринхорту. Он не дурак и, если бы захватить логово Гончаров было проще пареной агвы, то он бы сам подкатил ко мне с таким заманчивым предложением.

На правое плечо легла маленькая, но твердая ладошка. Точно все сговорились! От Луаны такой покровительственный жест почему-то особенно обиден.

— Тебе помочь? — девушка присела рядом, откинула косу за плечо, и в ее руках появился изящный ножик. — Правда, Ринхорт запретил, но он пока не видит.

— Не надо! — буркнул я, зло воткнув кинжал в землю.

— Ты сегодня совсем плохо выглядишь, Райтэ, — вздохнула она. — И с каждым днем все хуже. Суккубы, попробовав жертву, уже не оставят ее в покое, пока не высосут все силы.

— Справлюсь сам! — я скидал изуродованные чисткой клубни в котелок и, отвернувшись от участливых глаз, потащился к реке.

Железная леди ничуть не смутилась, догнала и повернула к себе за плечо.

— Райтэ, я тебе совсем не нравлюсь?

Я словно влетел в стену лбом: таким неожиданным был вопрос.

— Нравишься.

— А можно я тебя поцелую? — невинно хлопнули ресницы.

Дыхание перехватило: издевается! А сам — словно впервые увидел ее: серебристо-серые глаза и такие же струящиеся волосы, алые губы, бархатистая кожа… ниже ключиц я старался не смотреть, но там, в вырезе шелковой с металлическим блеском рубашки, тоже все маняще привлекательно.

— Нельзя! — голос у меня, конечно, охрип.

— Почему ты отказываешься от помощи, Райтэ? Я могла бы…

— Это тебе Ринхорт посоветовал? Клин клином? — дернув плечом, я высвободился и зашагал к реке.

Она не стала догонять. Луана — самая красивая девушка из всех, что я видел в Подлунном мире. Если бы я ей нравился, это был бы повод по меньшей мере для гордости. Но она просто хотела стать чем-то вроде зелья Дейи, только сладкого.

И еще… были в моей жизни черные небеса Линнериллa, и в них летела, раскинув крылья, сияющая Лунная королева — Иллира.

В груди словно гром грянул. Я споткнулся от неожиданности, рассыпав клубни из котелка: мне удалось вспомнить ее имя!

Дарэйли над чем-то засмеялись за спиной. Надо мной, конечно. У них "принц-не-принц-не-пойми-что" — самый популярный объект для зубоскальства. Особым успехом пользуется рассказ Луаны о том, как изверг Авьел умер от жалости при одном взгляде на мои дрожавшие руки с мечом.

Мрачный и тоже злой, как осенняя муха, Ллуф догнал меня, пристроился рядом на песчаном берегу:

— Давай помогу, хотя Ринхорт и запретил…

Ха! Знаю я его помощь. Опять на железного друга жаловаться пришел. Я видел, что между этими двумя бывшими рабами Пронтора отношения были еще более натянутыми, чем сейчас между мной и Ринхортом, и подозревал, что мой учитель не простил невольного предательства Ллуфа, когда тот его ловил. Но разве "каменюка" виноват, что исполнял приказ жреца Авьела?

Истинную причину, почему черный рыцарь сторонился белого, я понял только вчера вечером, когда, забравшись по нужде в кусты, стал случайным свидетелем тихого, но яростного разговора Ринхорта и "воздушного" Бенха:

— Если я еще раз услышу, Бенх, хоть один грязный намек о Ллуфе, — вызову на дуэль и убью! — шипел Ринхорт.

— Да брось, кто не знает, что все Гончары его… того, по очереди? Ничего нового я никому не открыл.

— Теперь все в прошлом. И напоминать ему…

— В прошлом? Ха! А то я не вижу, как он на тебя смотрит, каждое слово ловит.

— Заткнись! Оставь свои дрянные мысли при себе, светлый.

Последнее слово Ринхорт как выплюнул.

Если до этого подслушанного разговора я ненавидел Гончаров, как зло, то сейчас начал презирать, как мерзейшее зло. "Их надо уничтожить всех, под корень, чтобы даже памяти в Подлунном мире не осталось!" — стиснул я зубы.

Терпеть присутствие Ллуфа я мог лишь потому, что он единственный не хлопал меня по плечу. Вообще ни разу не прикоснулся даже случайно с тех пор, как тогда, на постоялом дворе, прикрикнула на него Луана.

Ллуф четверть часа мыл один-единственный корешок, то и дело оглядываясь на луг, где носился привычный уже стальной вихрь, правда, уже не столь бурный, как в первые дни совместного путешествия.

Ринхорт и Луана тренировались в искусстве убийства друг друга. Надо мной они все уже всласть натренировались с утра, до сих пор у меня руки дрожат, мышцы ноют, а зарастающие порезы чешутся. Ранок стало куда меньше, чем было поначалу, но я не льстил себе: дарэйли явно щадили жертву суккуба, и эта жалость меня особенно бесила.

— Ты заметил, что они оба слабеют? — не выдержал Ллуф. — Ему же нельзя брать ее своей дарэйлиной.

Я фыркнул: достали! Ллуф со своими разговорами о Ринхорте, железный рыцарь со своими вздохами то о конопатой Щепке, отказавшейся в последний момент ехать с такими хорошими демонами, то тут же, без паузы, о красоте Луаны. А эта "серебряная" дева с лечебными поцелуями достала больше всех, хотя всего лишь один раз. Вот поперек горла мне уже эти дарэйли!

Одна радость — Орлин не забывает поднять меня в небо перед сном. После чего я уснуть и не могу: каждый раз эта пернатая сволочь меня в воздухе сбрасывает. Последний раз он подхватил меня в локте от земли. Как будто у меня второе крыло вырастет от страха. И то мое единственное, что было, похоже, отсохло: ни разу больше не появилось.

Зато есть другие изменения: на виске побелела еще одна прядь, симметрично первой, и теперь я похож на козленка. А не надо было пить из лошадиной бочки на конюшне! Не пахал бы сейчас как лошадь.

Я склонился над водой, вгляделся в отражение: жесткие черные волосы подросли и торчали во все стороны, а две светлые пряди выглядели, как рожки и даже золотились под солнцем. Ну и урод. Особенно, рядом с идеальной красотой дарэйли камня.

— Скажи ему, Райтэ! — снова заладил Ллуф. — Меня он и слушать не хочет. А ты вроде как его сюзерен.

— Вот именно, вроде как. Пусть делает, что хочет, я ему не хозяин! — процедил я. В котелок плюхнулся последний вымытый корешок. Лучше бы я ушел охотиться вместе с Градниром и заодно потренировался в стрельбе из лука. — И почему это Ринхорту нельзя объявить Луану "заменяющей"?

— Он темный, а она — светлая.

— И что?

— Она — та же сущность, что у него. Две разделенные стороны одной сущности гасят друг друга. Как добро уничтожает зло, а свет — тьму. Потому жрецы убивают наших кровных братьев и сестер.

— Чтобы мы не убили потом друг друга?

— Я бы назвал это иначе — чтобы не извели, силу не погасили.

— То есть, мы стали бы нормальными людьми, если бы выросли вместе с братьями? — загорелись у меня глаза.

— Вряд ли, — Ллуф качнул головой, и его белые волосы колыхнулись, как речная струя. — Дарэйли, исчерпавший силу, умирает.

Как все неправильно с нами! Я выпрямился, прищурившись на запыхавшихся единоборцев. Ринхорт, взяв девушку за плечи, что-то ей объяснял.

В котелке булькнуло как-то слишком сильно. Я опустил глаза: вместо корешка, вымытого, наконец, каменным хранителем, в воде сиял фиолетовыми бликами крупный кристалл аметиста с уродливыми гранями.

— Ллуф! Я, между прочим, чистил этот овощ, чтобы съесть, а не зубы об него сломать!

Юноша покраснел, выудил аметист и швырнул в реку.

— А выбросил зачем? — нахмурился я. — Лучше бы ты его Дэйе подарил, девушки такие любят. Вон, как она на тебя смотрит.

— Я не способен ответить ей взаимностью, если только жрец не прикажет, а мой подарок ее напрасно обнадежит. Но, если ты сам хочешь ее порадовать, сейчас еще сделаю камушек, какие проблемы.

Он ухмыльнулся и потянулся к котелку. Я заорал, грудью загораживая свой труд:

— Не тронь мой обед, извращенец!

Пальцы побледневшего как снег дарэйли камня взлетели, едва не коснувшись моей щеки, и… раздался тонкий звон. Я отшатнулся. Между мной и Ллуфом висела серебряная пластина, отполированная как зеркало, и в нем отразились мои серые перепуганные глаза под лохматой челкой и две светлые пряди, торчавшие как рога. Ну, я и трус, аж самому противно.

Бум-с. Пластина упала на котелок, издав звук гонга. Лицо у белобрысого, к моему удивлению, было не менее ошарашенное. Он перевел взгляд на кого-то за моей спиной, и в синих глазах появилась обида:

— Луана, зачем? Неужели ты боишься, что я обращу в камень Освободителя?

— Это не я, — растерянно отозвалась она.

Я оглянулся. На нас уже смотрели все, кто был на лугу, за вычетом Орлина, улетевшего на разведку. Граднир уже вернулся с охоты, но добычи я не заметил. Опять случайно проглотил? Или Ринхорт припрятал?

Мой наставник при всеобщем молчании спустился к реке.

— Значит, Райтэ сам вызвал защиту, — подойдя, он хотел поднять пластину, но та оказалась вдавленной в песок моим ботинком, и нога решительно не убралась. Выпрямился наставник с кривым от злости лицом. Но я не дрогнул.

— Рано радуешься, — сквозь зубы процедил он, перестав прожигать меня раскаленными углями глаз. — Понаблюдаем еще, прежде чем делать выводы. За работу, Райтэ! Как только прилетит Орлин с разведки, свернем лагерь, и ты останешься голодным. Сколько можно отдыхать?

Когда все разошлись, я выколупал из песка зеркало. Оно было точно таким же, какое призывал темный дарэйли металла в кладбищенской сторожке. Даже царапины те же. А вот с обратной стороны она стала мраморной. Ллуф убил бы меня, если б не зеркало. И увидь кто обратную сторону — драки не миновать.

Но я же имел в виду под извращенцем вовсе не его отношение к девушкам, — мне-то что, каждый обкрадывает себя, как может, — а его отношение к овощам и моему каторжному труду! Надо извиниться. И еще — понять, почему Ринхорт соврал. Я точно помнил, что никакой защиты не призывал. Да и как бы я смог притащить сюда зеркало, оставшееся далеко позади? Никак. И вообще, даже если бы и смог… почему именно то зеркало? Неужели поближе ничего не нашлось?

Подхватив котелок, я потащил его к Дэйе, бухнул у ее ног, расплескав половину воды на продолговатый плоский валун. Водяная дарэйли — тоже, между прочим, еще девчонка лет семнадцати на вид — вопросительно подняла бровь:

— Чего тебе?

— Вскипяти, пожалуйста.

— Ринхорт запретил. Кипяти сам.

— Как? Я же не дарэйли воды!

— Тогда разведи костер, — пожала плечами девушка.

— У меня огнива нет, — и я прищурился на белобрысого, сидевшего поодаль с обиженной физиономией, обхватив плечи: были у меня подозрения, что он и стащил втихаря такой нужный в пути камень. Но кристальное сердце Ллуфа не дрогнуло.

— Ллуф! — засмеялась Дэйя. — Дай ты ему огниво!

— Ни за что, — буркнул он вполоборота. — Ринхорт запретил. Пусть Райтэ учится сам огонь вызывать.

— Да кто он такой, чтобы запрещать?! — вспыхнул я так, что глаза опять стало жечь.

Дейя хлопнула в ладоши:

— Вот, что и требовалось! Уже немного искр есть. Теперь направь их либо на металл котелка, либо на воду.

Заинтересованный Ксантис, задремавший под предлогом того, что "слушает землю", приподнял голову:

— А можно сразу на корешки направить. Земляная агва еще полезней маленьким принцам, когда печеная.

Маленьким! Принцам! Ну, взбешенный заговором, я и направил.

Ни воды, ни овощей, ни котелка, ни валуна. Испарились мгновенно, как не было. На их месте в земле дымилась приличная яма. Сбежавшиеся дарэйли внимательно ее разглядывали, присев на корточки и трогая срезанные, как острейшим ножом, края.

— У него получилось! — засияли светло-зеленые, как морская вода, глаза Дейи.

— Черт знает, что получилось! — покачал головой Ринхорт. — Кто-нибудь видел огонь? Вот и я не видел. Ксантис, агва в поле еще осталась? Накопай, мой ученик почистит. Может, успеет еще, пока Орлин не вернулся.

Медленно, очень медленно, едва сдерживая бешеное рычание, заворочавшееся в груди, я обвел взглядом ухмылявшихся спутников, и заложил руки за спину, сцепив накрепко, чтобы нечаянно не схватиться за меч — я же не самоубийца. Потребовал:

— Объясните, чего вы от меня добиваетесь!

Все уставились на черного рыцаря. Он скрестил руки на груди, видимо, чтобы ненароком не пришибить непонятливого ученика.

— Сколько можно объяснять? — скривились его тонкие губы. — Чтобы ты позаботился об обеде для себя. Будущий правитель, который не в силах сам о себе позаботиться, не способен заботиться ни о ком, и не сможет правильно управлять ни войском, ни страной, ни народом.

— Не надо держать меня за дурака, Ринхорт, — процедил я. — Правителей не воспитывают на кухне.

— Откуда тебе знать? Ты же ничего не помнишь!

— До семи лет нас с братом обучали император Ионт и наша мать. Эту часть жизни я помню.

— Не гоже врать наставнику! — на этот раз рыкнул тигриный дарэйли, причем, со всей щедростью зверской натуры. — В семь лет ты не мог разбираться в тонкостях рукопашного боя или знать в деталях, как делается лук. Но ты его сделал.

На это я знал, что ответить:

— Мне кажется, что там, за Вратами, меня обучали как воина, потому что все, что касается оружия и владения им, вспоминается быстро.

— И не как простого воина, — буркнул Ринхорт. — Чуть больше двух недель я с тобой занимаюсь, за это время новичка не обучить. Готовили тебя в воинскую элиту, это заметно. В чью? Ты приносил кому-то присягу? Кому?

— Это еще не вспомнилось.

— Жаль. Хотелось бы знать, к чему быть готовым, — он перевел взгляд на облака. Мол, с таким ничтожным учеником и говорить не хочется.

Тогда пусть послушает. И все остальные тоже.

— Давайте-ка разберемся, кто есть кто, и зачем я вам нужен, и нужен ли, — тихо сказал я. — Некоторые из вас избрали меня сюзереном и присягнули мне на верность. И теперь вы боитесь, что я сам могу быть вассалом кому-то там, за Вратами, и это может оказаться для вас еще хуже, чем Гончары, потому что вы связаны со мной клятвой. Поэтому Ллуф и Бенх не стали торопиться с присягой, но идут с нами из опасения перед жрецами. Так?

Что-то быстро сползли с них усмешки от моей пламенной речи. Бенх кивнул, подтвердив мои выводы. Серьезный и мрачный, как смерть, Ринхорт попытался что-то сказать, но я так разошелся, что заткнул его одним взглядом.

— Так, я вижу. Но у нас другая клятва. Я не правитель, не хозяин вам и не слуга. Не может один дарэйли быть владыкой или слугой другого дарэйли. Это неправильно. Мы вместе потому, что ваша присяга не дает жрецам Эйне наложить на вас связующие заклятия, она разрушает любые ошейники. Но вы вольны уйти на все четыре стороны, и от этого ничего не изменится. И зря вы меня опекаете, потому что ваша свобода уже не зависит от моей жизни. Теперь жрецы могут вас убить, но уже не смогут поработить.

Ффух… Надо тренироваться в ораторском искусстве, а то эта речь утомила меня больше, чем учебная схватка с Ринхортом. Даже в груди начало знакомо жечь.

"Воздушный" Бенх, хотя к нему это не относилось, поинтересовался:

— Но почему не смогут?

— Не знаю. Я долго пытался понять, почему.

И тут нас удивил тишайший Тион.

— Я тоже думал над этим, — сказал он, — и мне кажется, понял, почему. Дело в том, что с принесением нашей клятвы изменилась не только форма, но и суть бытия дарэйли в Подлунном мире. Подобное не было предусмотрено Гончарами. Это ломает их основополагающие принципы, потому для них так опасен Райтегор. Может быть, в этом и есть его дар, еще не знаю, но без сферы Логоса ри его создании не обошлось, это могу точно сказать.

Орлин подхватил мысль:

— А если изменилась суть нашего бытия, жрецам ничего не остается, никакой зацепки! Мы как бы уходим за Врата, откуда пришел наш сюзерен, и становимся неуязвимы для заклинаний подчинения, как и он сам.

Бенх вздрогнул и, покосившись на недвижно застывшего Ллуфа, сказал:

— Люди часто становятся клятвопреступниками. А если вы нарушите клятву? Снова станете уязвимыми, как теперь мы с Ллуфом?

— Мы не люди, — напомнил Ринхорт. — Наши слова никогда не пусты, в отличие от людских. Мы клянемся всей сущностью. Если нарушим, то, вероятней всего, умрем. Но проверять, так ли это, мне не хочется. Кстати, это и Райтегора касается, хотя его сторона сущности еще не инициирована. Он тоже поклялся как сюзерен защищать нашу жизнь и свободу.

Он говорил, отвернувшись, как будто меня тут не было. Так, пустое место. Притихшая было злость вспыхнула и поглотила меня по макушку.

— Я не светлый дарэйли, чтобы быть вам ангелом-хранителем! — взорвался я. — Ваша свобода и без меня никуда не денется, она — в вас самих, а не во мне, именно об этом была клятва. Иначе это ничем не лучше рабской зависимости! И вы знаете, что пока я с вами, ваша жизнь в еще большей опасности: Гончары охотятся именно за мной. С потерей вас для Сферикала они могут смириться, если им глаза не мозолить, а меня они будут преследовать, пока не уничтожат. Потому я должен идти в замок деда один, так безопаснее для вас.

— Не самое мудрое решение, принц-не-принц, — после длинной паузы заметил Граднир.

— Это мое решение. В конце концов, прошел же я в одиночку Лабиринт Нертаиля.

— Там не было Гончаров.

— Зато было кое-что похуже.

— И что же? — этот вопрос занимал всех без исключения.

Да не рассказать мне им. Что я скажу? Тьма? Ну, тьма, и что? Ее надо почувствовать до самых печенок — как она роется в твоих кишках, лезет в сердце, сосет кровь и пьет мозг. Час за часом… вечность. Там была — Тьма. Такая, что я проклял миг, когда вырвался от жреца и сбежал.

Я молча повернулся и отправился в направлении юго-запада, заметив краем глаза, с какими зловредными ухмылками переглянулись дарэйли — и светлые, и темные.