Женщина, ужаленная змеей

Она снова начала работать. Проводила все дни напролет в студии, куда так и не допустила меня. Ты помнишь мой рассказ о Лувре? Я тогда описал тебе наше ночное посещение музея, наше изумление перед «Спящим Гермафродитом» и приведенную директором пикантную фразу какой-то англичанки, жившей в XVII веке: «Это единственная счастливая пара, которую я знаю!» Я уже рассказал тебе, как у нас тогда все было. Ее восторг, ее «Сюда! Сюда!». Несколько месяцев спустя, уходя с очередного вернисажа, я встретил директора под сводами пирамиды и услышал новость:

– В любом случае, мы с вами скоро встретимся на выставке Пас.

Я был слишком хорошо воспитан, чтобы переспросить его. Но, вернувшись на работу, тут же набрал номер Пас. Зная, что она неохотно разговаривает со мной по телефону, я ожидал услышать автоответчик, но ошибся – она сразу откликнулась:

– Ну, как тебе понравилось?

– Все превосходно. Скажи, пожалуйста, что это за история с твоей выставкой в Лувре?

Она помолчала, затем раздраженно ответила:

– Выставка и выставка, что тут такого?

– Пас, я повторяю свой вопрос: ты действительно выставляешься в Лувре?

Из трубки донесся щелчок и вздох. Это она закурила сигарету. Затем бросила «да» таким безразличным тоном, словно я спросил: «Хочешь стакан воды к кофе?» Я пришел в дикий восторг. Выставка в Лувре – ничего себе!

– Но это же настоящий триумф! – воскликнул я.

Она молчала.

– Что-то не так?

В ответ я услышал, как она выдохнула дым.

– Да нет, все нормально.

– Ты придешь домой вечером?

– Конечно.

– Тогда, может, отпразднуем это втроем с Эктором?

– Как хочешь.

Я сбегал в магазин и накупил всего, что мы с ней обожали. Устроил настоящее пиршество. Бутылка «Marques de Riscal», испанские морепродукты – анчоусы, pulpo in su tinta^[164]. Последний хит Hot Chip^[165] на платиновом диске заставлял танцевать в вазе роскошные темно-красные георгины, которые я выбрал для нее; их плотные листья источали аромат мокрой травы. Все было готово. Я пригубил вино и чокнулся с твоей бутылочкой; ты сидел верхом у меня на колене, а я распевал, перекрикивая музыку: «Твоя мама выставляется в Лувре! Твоя мама выставляется в Лувре! Ты понял, мой козлик? Выставляется в лучшем музее мира!» И я начал танцевать, держа тебя на руках и глядя в большое каминное зеркало на нашу прекрасную пару – отец и сын. Я положил тебя на диван, продолжая напевать под музыку: «Твоя мама выставляется в Лувре!» И ты смеялся, смеялся.

Прошел час, а ее все не было. Я уложил тебя в кроватку. И конечно, прочитал на ночь сказку. Я прекрасно помню, что это была история про улитку Марго. Марго, любительница приключений, покидала прекрасный сад, полный благоуханных пестрых цветов, уползала в густую изумрудную траву и отправлялась в путешествие – сперва на спине у лягушки, а потом в консервной банке по реке, впадавшей в море, где она впервые угодила в соленую воду и познакомилась со своими кузенами – раками-отшельниками. Ты рассматривал картинки круглыми как блюдечки глазами и тянулся потрогать бумагу, нарисованные на ней листики и лепестки…

Наконец ты заснул, разомлев от тепла в своей кроватке, и я вышел из детской. Подождал еще. Через полтора часа, все так же в полном одиночестве, я выпил бутылку до дна.

Десять раз я звонил ей и слышал только автоответчик. Волнуясь, я метался по квартире, не в силах больше смотреть теленовости, где повторялись одни и те же дурацкие драмы, одни и те же катастрофы, одни и те же угнетающие цифры, – словом, одна и та же Европа, которую – пусть даже она шла ко дну! – я любил, ибо в остальном мире жить было попросту невозможно.

И тут вспыхнул экран айфона: наконец-то эсэмэска… безжалостная, как нож гильотины: «Не жди меня».

Я вспомнил эсэмэску ее Марена: «ЭТО БЫЛО БЫ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!» Заглавными буквами… Музыка теперь звучала совсем не празднично. Interpol уступил место Citizens. Мне нравится фиксировать эти подробности: когда ты будешь читать мои записи, то сможешь одновременно слушать ту же музыку, накладывать ее на мои слова. «Не давай своей крови остыть», – говорилось в песне. Поздно спохватились – моя уже остыла. Я был изгнан из мира Пас. С холодом в сердце я убрал со стола посуду и бутылку, чувствуя себя несчастным и отвергнутым. Потом погасил свет, вернулся в детскую, к твоему благодетельному теплу, и улегся рядом с твоей кроваткой на ковер, в позе зародыша. По стене скользили грозные силуэты акул, мечта Пас обернулась моим кошмаром; к счастью, рядом было твое дыхание, тепло твоего маленького тельца, и я не имел права впадать в отчаяние, потому что должен был оберегать тебя, а раз уж я был готов отдать за тебя жизнь, нужно было ее сохранить, нужно было бороться. Я закрыл глаза, сраженный вином и усталостью.

В мой сон вторглась чья-то рука.

– Сезар, Сезар…

Я открыл глаза.

– Иди, ложись со мной.

Она присела рядом, она мне улыбается и ласково гладит по плечу. Я чувствую тепло ее дыхания на своих губах. Потом она встает, целует тебя и выходит. Я тоже поднимаюсь – еле-еле, так у меня ломит спину. Тоже целую тебя и выхожу. Она сидит на кровати в спальне.

– Который час? – спрашиваю я.

– Какая разница?

Я стою перед ней.

– Ты мне обещала, что придешь. Что мы отпразднуем это… втроем…

– Что отпразднуем? – устало спрашивает она.

Потом встает, подходит к деревянному стулу, куда обычно складывает свою одежду. Развязывает пояс платья, расстегивает бюстгальтер, поворачивается. Два полушария ее грудей добавляют две планеты к плотскому космосу, вторгшемуся в нашу спальню.

– Обещай мне, что после выставки мы уедем!

Я не ответил. Я притворился спящим.