7

Полигон «Буревестник», место засекречено

4 июля 1997 г.

13:24

Толкнув дверь, полковник Рябов вошел внутрь камеры. Трое находящихся там людей тут же встали, глядя на него по-разному: Заповит с беспокойством, Салат – с угрюмой яростью, Совун – столь же бесстрастно, как и в каждый из предыдущих четырех дней заключения. Ни один не производил впечатления раскаявшегося, что, по мнению Рябова, оказалось только к лучшему.

– Объясняю, орлы, – обратился полковник. – Рапорт Корнеева был принят и подробнейшим образом рассмотрен комиссией суда чести, куда я не вошел. Мягко говоря, шума было достаточно, чтобы приговорить каждого из вас к двадцати годам строгого режима. Однако были приняты во внимание смягчающие обстоятельства: превышение стороной «следака» своих полномочий и жестокое обращение с вами вследствие выхода симуляции за грани доступного. Сложность в том, что правила симуляции нигде не были прописаны официально, поэтому ее все равно что не было. Комиссия просто вошла в ваше положение. Поэтому любое ее решение по поводу вас будет простой фикцией, которую адвокаты другой стороны сдуют, как соринку с задницы.

– А что с Васильченко? – спросил Заповит.

– С подполковником Васильченко, – поправил жестко Пастух. – Звание с него никто еще не снял. Он уже выпущен из госпиталя и поправляется дома.

– Как так, командир? – спросил Салат. Ему было трудно говорить из-за зашитой щеки, и он проглатывал некоторые согласные. – Он же хотел замучить нас до смерти.

– Я объясняю все как есть. Поверь мне, мальчик, если бы все решал я – вы бы прямо сейчас на волю вышли. Но теперь все зависит от того, какие обвинения выдвинет подполковник Васильченко, когда будет способен передвигаться самостоятельно.

– То есть ему можно мучить солдат, а нам обороняться от него – нет? – проговорит Заповит. – Как мы должны были поступить?

– Вы сами решили, как вам поступить, – ответил Пастух. – Например, вы могли выбежать из корпуса и поднять тревогу сразу после того, как скрутили людей «следака». Никто не обязывал вас отвечать им равнозначно.

Заповит только сплюнул ему под ноги.

Вздохнув, Рябов оперся спиной о холодную стену камеры.

– Ребята, – произнес он. – Поверьте, я вас очень хорошо понимаю. На Васильченко уже жаловались в его части. Я знаю, что он издевался там над вами. Доказательств у меня нет, но косвенных причин так считать хватает. Именно поэтому я вас и забрал оттуда на полигон. Да, мое согласие на симуляцию допроса с участием Васильченко – моя грубая ошибка и полный провал как инструктора. Я думал, это закалит вас, поставит наравне с элитными оперативниками. Поверьте, я не ожидал, что все зайдет так далеко с его стороны.

– А что будет с вами? – спросил Корнеев.

Рябов осекся. Он ждал сложных вопросов со стороны Совуна. Ждал и боялся их. И тем более не был готов к вопросам простым.

– Ничего хорошего, – ответил он. – Дальнейшее существование «Буревестника» под вопросом. Скоро на меня посыплются все шишки. Считаю, что я вам должен, ребята. Поэтому послужу крышей столько, сколько смогу.

– Вы по-прежнему не сказали нам, в чем назначение «Буревестника», – напомнил Совун. – Мы не знаем, к чему нас готовили. И раз уж мы в камере, то можно предполагать, что не для того, что произошло.

– Нет, – мотнул головой Рябов. – Конечно, нет. Я не уполномочен раскрывать вам все карты – особенно когда над нами стоит угроза так и не завершить ваше обучение. Но я еще не договорил. После разговора с комиссией у меня был серьезный разговор с генералом Соколовым.

Трое его подопечных замолчали, внимательно глядя на инструктора. Соколов, прямой начальник Рябова и куратор «Буревестника», был последним спасательным кругом. И раз он решил поговорить про случившееся в стороне от комиссии, то определенно имел свое мнение.

– В ходе вашей работы над Васильченко вы умудрились натолкнуться на золотую жилу, – произнес Пастух. – Нашли ниточку к давно зашедшему в тупик делу, размах которого превышает личные терки между агентами учебного полигона и посторонним офицером.

– Вы говорите о прошлогодних пропажах оружия? – спросил Совун.

Пастух в очередной раз отметил про себя проницательность Корнеева. Он открыто дал понять, что его товарищи посвящены в суть вопроса. Теперь ответ Рябова будет обращен ко всем троим, хочет он того или нет. И потенциальная амнистия – тоже.

– Именно, – подтвердил полковник. – Васильченко еще не допрашивали на этот счет. Есть вероятность, что он наглухо замкнется и начнет ссыпаться на нанесенные ему телесные увечья и физическую боль, вынудившие его оговорить себя. Да, я долгое время занимался засекреченным делом о хищении оружия со складов по всей стране. Результатов не добился. Но вы дали мне повод вернуться к этому вопросу. Дело официально не разморожено – если мы втянем в это Васильченко, он тут же уйдет в отказ, а стоит пронюхать его адвокату – и нам можно смело идти за колючую проволоку.

– Значит, мы не пойдем за проволоку? – с надеждой спросил Салат.

– Возможно, что нет.

Рябов чуть наклонился вперед, обдумывая дальнейшие слова. Его команда смотрела на инструктора с волнением, ничего не говоря.

– Мы с Соколовым нашли решение, – сказал Пастух. – Если все получится, то оба дела будут закрыты.

– Какое решение?

– Нужны доказательства причастности Васильченко к преступному заговору, о котором Совун и Заповит сами услышали от него же во время обратного допроса. Я потратил сутки на мозговой штурм и пришел к выводу, что если улики и существуют, то они находятся в старом Доме офицеров, который после объединения районов оказался за городом.

– Это как? – не понял Заповит. – В том самом Доме офицеров? Где десятки генералов ходят на рыбалку, пьют водку и трахают телок в банях?

– Не употребляй этих слов при свидетелях в погонах, – посоветовал Рябов и чуть улыбнулся. – Но в целом суть ты уловил верно. Да, в том самом Доме офицеров. Я пришел к выводу, что если Васильченко состоит в заговоре, то должны быть замешаны и остальные, кто допустил в своих частях некоторые схожие… инциденты. Тогда у них должна быть общая база. И, кстати, генералов там очень мало. В основном средний состав.

– Полковник, – произнес Совун, – вы понимаете, что намереваетесь привлечь к ответственности военную верхушку целой области?

– Четырех областей, – поправил Пастух. – От нас цепочка идет к границе. Я позже расскажу детали.

– И что конкретно вы хотите, чтобы мы сделали? – спросил Салат.

– Помогли с проникновением в Дом офицеров.

Салат заморгал. Рябов кивнул и посмотрел каждому в глаза по очереди.

– Надо накрыть это место сегодня ночью, – сказал он. – Резко. Внезапно, чтобы никто не успел сообразить, что происходит, и не попытался сжечь хотя бы одну бумажку. Конечно, крайне желательно не попасться никому на глаза, но тут уже как повезет. И затем нам надо этот Дом офицеров обыскать. Времени будет очень мало.

– Сколько человек участвуют в операции?

– В настоящее время – один. Если вы присоединитесь ко мне, то нас будет больше.

– Вы будете участвовать лично? – поднял брови Заповит.

– Я веду это дело, – ответил Пастух. – Я отвечаю за него. И из меня еще не сыплется пыль. Поэтому решение вопроса, тихое либо силовое, – тоже моя задача. Но я хочу, чтобы вы четко понимали ситуацию. Если вы поможете мне найти улики, то вернетесь обратно героями. С вас снимут все обвинения, Васильченко прижмут к ногтю, и вы до конца жизни сможете никого не бояться. Однако если что-то пойдет не так, если вы не пойдете на это дело, или пойдете и оно выйдет неудачным, или оно выйдет удачным, но мы не отыщем улики – вы вернетесь обратно в камеру, и к вашим обвинениям добавится попытка захвата Дома офицеров, где вы помешали генералам ходить на рыбалку, пить водку и трахать телок. А это, с большой вероятностью, – пожизненное. Либо вы отказываетесь, и мы полагаемся на волю Васильченко, рискуя вашей свободой на следующие десять-двадцать лет. Выводы делайте сами.

– Незавидная перспектива, – заметил Корнеев.

– Ребята, я в этом котле вместе с вами, – напомнил Пастух. – Понимаю, что вы будете должны целиком положиться на мою теорию насчет улик. Но других шансов у нас нет.

– Как мы вчетвером сможем накрыть здание с кучей народу? – спросил Заповит.

– Соколов позаботится, чтобы сегодня ночью в Доме офицеров почти не оказалось людей. Сейчас он делает нужные звонки.

– А он не может просто закрыть Дом офицеров? Скажем, на ремонт.

– Может. Но тогда улик нам точно не найти. Там все вычистят до нашего прихода.

– Да уж, – проговорил Салат.

Рябов дал им минуту на размышление. По лицу Заповита он видел, что тот согласен. Салат мучительно раздумывал. Совун, как всегда, стоял с лицом робота, будто происходящее его не касалось.

– Совсем забыл, – сказал Рябов. – Что бы ни случилось, с Ромой Савченко все будет хорошо. Он не участвовал в вашем маленьком восстании и потому безоговорочно признан комиссией потерпевшей стороной. Нога его постепенно срастается, хотя на операцию он, разумеется, не пойдет.

– Я согласен с вашим предложением, – произнес Совун.

– И я, – добавил Салат.

Заповит молча кивнул.

– Ясно, – вымолвил Рябов, ощутив неожиданную, сильную тяжесть. Он не был уверен, что к ребятам вообще стоило приходить с подобным предложением. – Понимаю, что вы чувствуете. Если бы вы позволили себя изувечить, как это сделал Роса, то сейчас бы лежали в больничке, свободные от разбирательств. Но вы оказали сопротивление, и система хочет вас раздавить, атакуя с разных сторон. Это жестоко. Таков наш мир.

– Наше согласие не имеет ничего общего с попытками противостоять системе, – вымолвил Совун. – Мы просто хотим прервать нелегальную утечку вооружения из страны.

– Ладно, – ответил Рябов, стараясь не выдать дрожь в руках. – В таком случае вы больше не под замком. Отдыхайте до восьми вечера и не покидайте территорию полигона.

– Да разве мы можем? – бросил Салат, протискиваясь в проход мимо полковника. – Это ведь теперь единственное место, где систему представляете вы.

Трое товарищей зашагали по каменным ступенькам, выбираясь на свежий воздух. Полковник Рябов посмотрел на опустевшие койки и тяжело присел на одну из них. Его взгляд бесцельно блуждал по полу, ни за что не цепляясь. Ему хотелось запереться здесь, словно искупая вину перед своими подопечными. Но на эмоции не было времени.

До восьми вечера оставалось около пяти часов.