Глава 33

Символ семейной власти — пульт дистанционного управления от телевизора.

В нашей ячейке общества власть целиком и полностью принадлежала Максу. Второй день подряд мы смотрели спортивный канал.

Ну, объясните мне, пожалуйста, что интересного в скелетоне, то бишь санном спорте? Какое-то ребячество, честное слово! Взрослые тети и дяди ложатся на салазки и со стремительной скоростью съезжают по извилистой горке. И где тут, собственно, спорт? Где преодоление себя? Ведь это сплошная физика: результат состязаний зависит лишь от силы трения между санями и снегом, больше ни от чего.

Ну а про бокс я вообще не говорю. Два жилистых мужика с остервенением мутузят друг друга. Мне кажется, я даже слышу, как хрустят их кости. Убожество. Единственная отрада — боксер Оскар де ля Хойя, этот симпатяга хотя бы поет перед дракой.

Не думайте, пожалуйста, что я вообще против спорта. Бывают красивые состязания. Например, фигурное катание. Но когда на экране пара фигуристов заскользила по льду, Малахов презрительно скривился и переключил на какую-то политическую программу.

Три самодовольных политолога, раздувая щеки, обсуждали такую проблему: что делать, если президент примет (тут звучит политический термин), ведь тогда упадет (еще один термин) и окончательно возрастет (третий термин).

Нет, вы чувствуете остроту момента? Никто еще ничего не принял, ничего не упало и не возросло, а они уже понастроили кучу гипотез. И чуть не передрались перед камерой, отстаивая собственную точку зрения. Очень хотелось сказать: успокойтесь, господа хорошие, случись то, что вы предрекаете, вы будете последними, у кого спросят совета.

Несмотря на наши с Ниной Платоновной опасения, миллионер Малахов оказался неприхотлив в быту. Прямо-таки аскетичен. Спал на раскладушке в коридоре, укрываясь тоненьким детским одеяльцем, поскольку другого в доме не нашлось. Безропотно ел то, что ему предлагали, не капризничал и ни на что не жаловался. Несколько раз он даже проявил геройство и сменил памперс у младенца.

Если бы не чрезмерное увлечение спортивным каналом, Максим был бы просто идеальным отцом семейства. Впрочем, телевизор — это еще куда ни шло. Но вот ревность…

В Малахове жила совершенно африканская ревность. Она обнаружилась внезапно.

Дело в том, что я не оставляла надежду добраться до Олега Хоркина. Он был последним в списке подозреваемых, и мне обязательно надо было с ним поговорить. И вот вчера вечером я решилась попытать счастья во второй раз. Набрала номер его телефона и важно сказала:

— Будьте добры, запишите меня на прием к Олегу Анатольевичу.

— Бесполезно, девушка, я вас узнала, — сурово отозвался женский голос.

Это опять была она! Та самая то ли жена, то ли секретарша Хоркина. Господи, но как, как она могла меня узнать? Она что, хранит в памяти голоса всех звонивших ее дорогому Олегу?

— Простите? Я вас не понимаю, — изобразила я безмерное удивление.

— Всё вы прекрасно понимаете, — насмешливо протянула дама. — По какому вопросу вы хотите записаться на прием?

— Э-э-э… Мне нужна консультация.

— По какому вопросу? — настаивала собеседница.

Мысли птицами заметались в голове. Что же сказать? Наверное, Олег все-таки врач. К кому еще записываются на прием? Но вот какая у него специализация?

— У меня ужасные боли, — жалобно сказала я, — просто нет сил терпеть.

— Где у вас боли?

— Вы знаете, точную локализацию определить трудно, — продолжала я изворачиваться. — Вообще-то для этого мне и нужна консультация.

— В таком случае вам, наверное, срочно необходимо к врачу? — Ее голос так и сочился притворным сочувствием.

— Ну конечно! — обрадовалась я. — Запишите меня к Олегу Анатольевичу как можно скорее.

— Олег Анатольевич не врач, — отчеканила дама. — По крайней мере, не такой, который вам нужен. Последний раз предупреждаю: оставьте его в покое! Прекратите ваши грязные домогательства!

И она бросила трубку.

«Грязные домогательства»? Нет, вы только послушайте ее! Смех, да и только! Между прочим, если бы я умела домогаться мужчин, то уже давно бы успела несколько раз выскочить замуж! А не сидела бы тут в девках с пятью чужими детьми и фиктивным супругом.

Все еще клокоча от незаслуженного оскорбления, я подошла к Максиму.

— Макс, слушай, будь другом. Позвони, пожалуйста, по этому номеру и позови Олега. Потом передашь трубку мне.

— А ты что, сама не можешь позвонить? — удивился Малахов.

— Да понимаешь, у него жена ревнивая, она уже мой голос узнает…

У Макса перекосилась физиономия.

— И ты обращаешься с этой просьбой ко мне, своему мужу?

— Да, — оторопела я, — а что тут такого?

Глаза муженька сверкнули недобрым огнем.

— Ну, ты даешь! Не успели родиться наши тройняшки, как ты пустилась во все тяжкие?!

Какие еще тройняшки? Тут до меня дошло, что Малахов имеет в виду Ариадну, Макара и Иллариона.

— Вообще-то тройняшкам уже два года, — ляпнула я.

Макс побагровел.

— И ты считаешь это достаточным основанием заводить любовника? К тому же еще женатого мужчину! И рассчитываешь, что я буду у вас сводником?

Малахов выдержал укоризненную паузу, видимо ожидая, что я паду ниц и буду молить о пощаде. Но поскольку ничего такого я не делала, он прибег к последнему аргументу. Муж поднял Аришу и потряс ею передо мной.

— Тебе не стыдно смотреть в эти невинные глаза? — трагическим шепотом просвистел он.

Я посмотрела в невинные глаза и улыбнулась. Тяжелый случай. Максим слишком вошел в роль отца семейства. С одной стороны, это хорошо: значит, я получаю свои деньги не зря. Однако мне совершенно не хочется разделить судьбу Дездемоны. Пожалуй, не стоит лишний раз провоцировать Малахова.

Впрочем, Макс и сам понял, что зашел далеко, и перевел разговор на другие рельсы.

— Я давно хотел спросить: а где отец?

— Отец?

— Ну, отец детей? Твой муж. Или он никогда не был мужем?

Никогда не был мужем? Наверное, другую девушку подобное предположение возмутило бы. Но только не меня. Признаюсь вам, что я восхищаюсь женщинами, которые решаются завести ребенка без законного супруга. Я не имею в виду ситуации, когда дама беременеет от любовника в надежде, что тот уйдет из семьи и женится на ней. Нет, я говорю про таких представительниц прекрасного пола, которые заранее знают: им придется рассчитывать только на себя. Когда это именно сознательный шаг, а не случайный залет. Проснулся материнский инстинкт, да и время поджимает, надо рожать, а человек, с которым бы ты хотела разделить судьбу, так и не встретился. Что же, теперь весь век куковать одной, завистливо поглядывая на чужие коляски? Когда всего-то и нужно, что разок затащить в постель какого-нибудь самца. Ну, может, два раза, для верности. Собственно, можно даже не ставить мужчину в известность, что он не бесплоден. Просто исчезнуть из его жизни — и все.

Я считаю, что такие женщины — героини. Вот я, к сожалению, на такой шаг не способна. Потому что слишком труслива. Я бы вся издергалась: на что жить? кто меня поддержит? что скажут соседи и коллеги по работе? Я слишком завишу от общественного мнения, а общество в нашей патриархальной стране смотрит на подобных женщин сурово. Но мое личное отношение к ним — горячая симпатия и восхищение.

— Муж? — глупо повторила я. Хм, что бы такое поинтереснее соврать насчет отца детей? Не говорить же Малахову правду: что я имею к пятерым крошкам примерно такое же отношение, как он сам. — Муж объелся груш.

— Бросил вас, — констатировал Макс.

— Да, когда я была беременна тройняшками, — подхватило меня вдохновение.

— Другая женщина?

Нет, это слишком примитивно. Пожалуй, так:

— Он подался в кришнаиты. Наверное, ему надоели все эти постоянные детские болячки, горшки и пеленки. Вообще, ответственность за семью не каждому мужчине по плечу, — заметила я глубокомысленно.

— И где он сейчас?

— Думаю, где-нибудь на полпути к Калькутте. Он постоянно устраивает паломничества в Индию.

— А ты что сделала, когда он ушел?

— Ну а что я? У меня тогда был жуткий токсикоз, пузо огромное, не побегу же я за ним в Индию? Работать я не могла, денег в доме в принципе не водилось. На обед у нас была стабильно овсянка или гречка, дети забыли, что такое фрукты. Как мы выжили, до сих пор не пойму.

От жалости к самой себе у меня даже защипало в носу. Малахов смотрел на меня сочувственно, однако продолжал любопытствовать:

— Ну а дальше? Почему ты снимаешь эту квартиру?

— Наша квартира отошла кришнаитам. Мне с детьми пришлось освободить жилплощадь.

— Но это же несправедливо! — вскричал Макс. — По закону женщине после развода принадлежит половина совместно нажитого имущества. А ты должна была получить даже больше, ведь у тебя дети!

Тут я сообразила, что дала маху, и моя фантазия взяла новый виток.

— Понимаешь, на самом деле все имущество было записано на свекровь. Та еще штучка, надо тебе сказать, снега зимой не допросишься. Она никогда не верила, что мои дети — это ее внуки. Ну, то есть она считала, что я изменяю ее сыночку, хотя это, конечно, глупость несусветная. Вот свекровь и сказала: «Пусть лучше квартира достанется кришнаитам, чем этой…» А потом она прибавила несколько эпитетов, которые тебе знать совсем не обязательно.

Я выдавила из себя смешок, но Максим не поддержал моего веселья. И сочувствия в его взгляде заметно поубавилось. Похоже, мое вранье только подпитывало его чудовищную ревность.

— Существует экспертиза по признанию отцовства, почему ты ее не сделала? — холодно поинтересовался он.

Я обозлилась. Что такое? Почему я все время должна оправдываться в несуществующих грехах?

— Ты знаешь, мне детей кормить надо, по судам бегать времени нет, — сухо сказала я. — И вообще, давай сменим тему.

— Давай, — легко согласился Максим, но тут же тихо добавил: — Мне кажется, я бы никогда не бросил своих детей…

«Ты сначала хоть одного заведи», — хотела сказать я, но посмотрела в его глаза, и слова застряли в горле. Малахов явно не принадлежал к той категории мужчин, которые считают, что ребенок — это лишь досадное следствие порвавшегося презерватива. Если лечение Макса пройдет успешно и мне удастся вернуть Малахова в стан потенциальных отцов, его будущая супруга должна мне памятник поставить. Впрочем, не стоит обольщаться, люди на удивление неблагодарны…