3
Через неделю после ночных путешествий Павлика с острым приступом аппендицита привезли в госпиталь. Капитан Беседа, прощаясь с ним, подбадривал: «Будь молодцом!»
После санитарной обработки Авилкина положили в офицерскую палату. Соседом его оказался рябоватый, средних лет летчик-лейтенант с поврежденным позвонком. Летчика одолевали острые приступы боли. Он скрипел зубами, то и дело вызывал сестру и, несмотря на запрет, жадно курил. Павлику лейтенант пришелся не по душе. Когда же тот скверно выругался, Авилкин повернул в его сторону бронзовую голову и возмущенно сказал:
— Хороший вы пример показываете!
— Подумаешь, кисейная барышня, — хриплым, срывающимся голосом бросил летчик. — Из института благородных девиц! Привыкай!
— Вы так об училище не должны! — задыхаясь, выкрикнул Павлик. — Наше училище — вам смена! — Он резко, словно остановился на бегу, умолк и отвернулся.
Авилкина положили на операционный стол. Он твердо решил не проронить ни звука, хотя бы его резали на куски: «Пусть знают, какие суворовцы!»
Позвякивали инструменты; глухо раздавался одинокий голос врача, казалось, с трудом пробивающий плотный сладковатый воздух; раздражающе мелькали рукава сестры. Она была отделена от стола белым канатом, из-за которого подавала инструменты.
Тупая боль заставила Павлика закрыть глаза. Было такое ощущение, будто вытягивали внутренности. Он плотнее стиснул зубы. «Так и на поле боя… Так и на поле боя», — убеждал он себя.
Закончив операцию, высокий, с большими сильными руками хирург одобрительно заметил сестре:
— В характере парня есть железо!
Авилкин благодарно улыбнулся побледневшими губами, прошептал:
— А у нас все так бы…
На девятый день его выписали. Уже в форме, прикрытой халатам, Павлик зашел в палату попрощаться с соседями, дружелюбно улыбнулся летчику.
Лейтенант с трудом приподнялся:
— Ты меня извини, что в тот раз…
— Да ничего, ничего! Я понимаю… Ведь я тогда не за себя…
— Молодцом, молодцом, — растроганно сказал офицер. — Не давай училище в обиду. Верно, вы наша смена!
Павлик молча, с чувством собственного достоинства кивнул головой и крепко пожал протянутую руку лейтенанта.
В классе он был встречен радостными возгласами. За обедом Артем налил ему компота больше, чем другим, и поощрительно сказал:
— Поправляйся!
На следующий день, в начале самоподготовки, Авилкин занимался рассеянно — немного отвык за время пребывания в госпитале, но когда уличил себя в невнимательности, строго-настрого приказал самому себе: «Учи, Авилка, а то скажут: „Класс подводишь, отсталый элемент, осколок облома!“»
Заткнув пальцами уши, покачиваясь, Павлик принялся учить правило. Потом уши открыл, решив, что так удобнее и лучше.
Трех часов вечерней подготовки ему не хватило. География осталась недоученной, а он обещал подготовить и материал, пропущенный за время болезни. Нарушить слово он не хотел ни в коем случае.
Перед сном Авилкин выглянул в коридор, в нижнем белье трусцой подбежал к дежурному сержанту и сказал шепотом, приподнимаясь на цыпочки:
— Товарищ сержант, я вас очень прошу, разбудите меня за час до подъема, а то мне завтра краснеть придется.
— А почему сегодня не выучил?
— Понимаете, я сейчас двойные нормы выполняю. Немного не успел.
Сержант не стал вдаваться в подробности и обещал разбудить Павлика на полчаса раньше других.