на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



I

«Риц-Гриль» в Париже – одно из тех мест, где постоянно что-то случается: его можно сравнить с первой скамейкой на входе в Южный Центральный парк, с конторой Морриса Геста или с городом Херрин в штате Иллинойс. Я наблюдал, как там разрушались браки из-за необдуманного слова, видел потасовку между неким профессиональным танцором и одним английским бароном, знаю о двух по меньшей мере убийствах, которые непременно бы произошли, если бы не июль и теснота. Даже и убийцам требуется некоторый простор, а «Риц-Гриль» в июльскую пору забит полностью.

Войди туда летним вечером в шесть часов, ступая легко, чтобы не сдернуть ненароком сумку с плеча какого-нибудь студента колледжа, и тебе встретится твой должник, не вернувший тысячу долларов, или незнакомец, как-то давший тебе прикурить в городе Ред-Уинг, штат Миннесота, или тип, который десяток лет назад уболтал и увел от тебя твою девушку. Можно быть уверенным в одном: прежде чем раствориться в зелено-кремовых парижских сумерках, ты испытаешь чувство, будто на мгновение перенесся в одно из тех мест, которым от века уготована роль центра мира.

В половине восьмого встань посередине комнаты, постой полчаса с закрытыми глазами (я предлагаю это не всерьез), а потом открой их. Серые, синие и синевато-серые тона сцены померкли, доминирующей нотой (как выражаются галантерейщики) стало черное и белое. Минует еще полчаса – никаких нот нет вообще, комната почти пуста. Те, кто условился пообедать в компании, отправились обедать, неусловившиеся делают вид, что им тоже нужно на обед. Исчезли даже двое американцев, первыми явившиеся утром в бар: их увели заботливые друзья. Стрелки часов дергаются, как от электрического удара, и перескакивают на девять. Последуем за ними и мы.

Сейчас девять часов по времени «Рица», которое ничем не отличается от времени во всех прочих местах. В зал входит, вытирая шелковым платком алый разгоряченный лоб, мистер Джулиус Бушмилл, предприниматель (род. 1 июня 1876, Кантон, Огайо; супр. Джесси Пеппер; масон, республиканец, конгрегационалист, в 1908 депутат М. А. Ам., в 1909–1912 – предс., с 1911 директор компании «Граймз, Хансен», управляющий Мидлендской железной дорогой штата Индиана и пр. и пр.). Это его собственный лоб. На мистере Бушмилле красивый пиджак, но нет жилетки: обе его жилетки гостиничный лакей по ошибке отправил в сухую чистку, по каковому поводу у них с мистером Бушмиллом состоялось многословное объяснение, занявшее добрых полчаса. Само собой понятно, что видный промышленник был немало обескуражен непорядком в своем туалете. Преданную супругу и красавицу-дочь он оставил в холле, сам же стал искать некоего подкрепления, прежде чем отправиться в роскошную, предназначенную для привилегированной публики столовую.

Кроме него в баре находился только один посетитель: молодой американец, высокий, темноволосый и не лишенный мрачной привлекательности; скорчившись на кожаном угловом диване, он не сводил глаз с патентованных кожаных туфель мистера Бушмилла. Тот задался было вопросом, не посягнул ли злополучный лакей и на его обувь, но беглый взгляд вернул ему спокойствие. Это так его обрадовало, что он широко улыбнулся молодому человеку и по привычке сунул руку в карман пиджака за визитной карточкой.

– Не обнаружил жилетки, – признался он. – Чертов лакей забрал обе. Ясно?

Мистер Бушмилл продемонстрировал постыдную обнаженность крахмальной рубашечной груди.

– Простите? – Молодой человек, вздрогнув, поднял глаза.

– Жилетки, – повторил мистер Бушмилл уже с меньшим удовольствием. – Потерял свои жилетки.

Молодой человек задумался.

– Я их не видел, – сказал он.

– О, не здесь! Наверху.

– Спросите Джека, – предложил молодой человек и указал на бар.

Один из наших национальных недостатков состоит в том, что мы не уважаем созерцательного настроения. Бушмилл опустился на стул, предложил молодому человеку выпить и вынудил его неохотно согласиться на молочный шейк. Описав в деталях случай с жилетками, он кинул ему через стол свою визитку. Бушмилл не относился к тому надутому, застегнутому на все пуговицы типу миллионера, который так распространился после войны. Скорее он следовал образцу, принятому в 1910 году: чему-то среднему между Генрихом Восьмым и «наш мистер Джоунз будет в Миннеаполисе в пятницу». По сравнению с новейшим типом он был более шумным, провинциальным и добродушным.

Молодых людей он любил – его собственный сын был бы ровесником этого юноши, если бы не дерзкое упорство немецких пулеметчиков в последние дни войны.

– Я здесь с женой и дочерью, – поделился Бушмилл. – Как вас зовут?

– Коркоран, – отозвался молодой человек вежливо, но без особой охоты.

– Вы из Америки – или из Англии?

– Из Америки.

– Чем занимаетесь?

– Ничем.

– Долго здесь пробыли? – упорствовал Бушмилл.

Молодой человек заколебался.

– Я здесь родился, – сказал он.

Бушмилл заморгал и невольно обвел взглядом помещение бара.

– Родились?

Коркоран улыбнулся.

– Наверху, на пятом этаже.

Официант поставил на стол два напитка и тарелку чипсов «саратога». И тут же Бушмилл подметил любопытное явление: рука Коркорана стремительно засновала между тарелкой и ртом, всякий раз перемещая к жадно разинутому отверстию новую толстую стопку картофельных ломтиков, так что вскоре тарелка опустела.

– Простите. – Коркоран с сожалением посмотрел на тарелку, вынул носовой платок и вытер пальцы. – Я не думал о том, что делаю. Уверен, вы можете заказать еще.

Только теперь Бушмиллу бросились в глаза некоторые детали: щеки молодого человека были втянуты больше, чем следовало при таком строении лица, что объяснялось либо истощенностью, либо нездоровьем; костюм из тонкой фланели, явно ведущий свое происхождение с Бонд-стрит, залоснился от частой глажки, а локти едва ли не просвечивали; собеседник внезапно приосел, словно бы, не дожидаясь положенного получаса, уже начал переваривать картофель и молочный шейк.

– Стало быть, здесь и родились? Но догадываюсь, немало пожили за границей? – спросил Бушмилл задумчиво.

– Да.

– А когда в последний раз плотно ели?

Молодой человек вздрогнул.

– Ну, за ланчем. Приблизительно в час.

– В час дня в прошлую пятницу, – со скепсисом дополнил Бушмилл.

Последовало длительное молчание.

– Да, – признался Коркоран. – В прошлую пятницу, примерно в час.

– Остались на мели? Или ждете денег из дома?

– Дом у меня здесь. – Коркоран обвел рассеянным взглядом комнату. – Большую часть жизни я переезжаю из города в город и останавливаюсь в отелях «Риц». Думаю, если я скажу наверху, что я на мели, то мне не поверят. Между тем денег у меня осталось ровно столько, чтобы завтра, когда буду выселяться, заплатить по счету.

Бушмилл нахмурился.

– На те деньги, что здесь берут за день, вы могли бы неделю прожить в гостинице поменьше.

– Я не знаю названий других гостиниц.

Коркоран сконфуженно улыбнулся. Эта необычайно обаятельная и притом исполненная самоуверенности улыбка вызвала у Джулиуса Бушмилла жалость, смешанную с почтением. Как любому человеку, кто сам себя сделал, ему был не чужд снобизм, и он понимал, что вызывающие слова юноши содержат в себе чистую правду.

– Планы какие-нибудь есть?

– Никаких.

– Способности… или таланты?

Коркоран задумался.

– Я говорю на нескольких языках. Но таланты… боюсь, талант у меня один – тратить деньги.

– Откуда вы знаете, что он у вас есть?

– Да уж знаю. – Он опять задумался. – Я только что промотал полмиллиона долларов.

Вырвавшийся было у Бушмилла возглас замер на первом слоге: тишину гриль-бара нарушил новый голос – нетерпеливый, укоряющий, радостно оживленный.

– Вам не попадался мужчина без жилетки, зовут Бушмилл? Глубокий старик, лет пятидесяти? Мы ждем его уже часа два или три.

– Хэлли! – Бушмилл виновато ахнул. – Хэлли, я здесь. Я совсем забыл о твоем существовании.

– Не воображай себе, будто нам понадобился ты как таковой. – Хэлли подошла ближе. – На самом деле нам нужны были деньги. Мы с мамой хотели подкрепиться – и, между прочим, пока мы ждали в холле, двое премилых французских джентльменов приглашали нас на обед!

– Это мистер Коркоран, – проговорил Бушмилл. – Моя дочь.

Хэлли Бушмилл была молода, легка и подвижна, с мальчишеской прической и чуть выпуклым, как у ребенка, лбом; черты ее лица, мелкие и правильные, при улыбке пускались в перепляс. Ей приходилось постоянно сдерживать их наклонность к бесшабашному веселью; дай им волю – наверное, думала она, – и они уже не вернутся под ее детский лоб, на отведенную им площадку для игр.

– Мистер Коркоран родился здесь, в «Рице», – объявил ее отец. – Прости, что заставил вас с мамой ждать, но, по правде, я готовил небольшой сюрприз. – Обратив взгляд к Коркорану, он выразительно подмигнул. – Как тебе известно, послезавтра мне нужно ехать по делам в Англию, в один из тамошних уродливых промышленных центров. Я планировал, что ты с матерью попутешествуешь этот месяц по Бельгии и Голландии и завершишь поездку в Амстердаме, где вас встретит твой… Где вас встретит мистер Носби.

– Ну да, все это мне известно, – кивнула Хэлли. – Рассказывай, в чем сюрприз.

– Я собирался нанять туристического агента, – продолжал мистер Бушмилл, – но, к счастью, встретился этим вечером со своим приятелем Коркораном, и он согласился вас сопровождать.

– Я не говорил ни слова… – изумился было Коркоран, но Бушмилл остановил его решительным жестом и продолжил:

– Коркоран вырос в Европе и знает ее вдоль и поперек; родился в «Рице» – и понимает, что и как делается в отелях; имея опыт, – он многозначительно посмотрел на Коркорана, – имея опыт, поможет вам с мамой не расшвырять деньги, укажет, как соблюсти разумную умеренность.

– Отлично! – Хэлли взглянула на Коркорана с интересом. – Мы совершим настоящий объезд, мистер…

Она осеклась. В последние минуты с лица Коркорана не сходило странное выражение – теперь внезапно расплывшееся, сменившееся всполошенной бледностью.

– Мистер Бушмилл, – с усилием произнес Коркоран. – Мне нужно поговорить с вами наедине… сейчас же. Это очень важно. Я…

Хэлли вскочила с места.

– Я подожду вместе с мамой. – В ее глазах проглядывало любопытство. – Не задерживайтесь… вы оба.

Когда она вышла, Бушмилл с тревогой обернулся к Коркорану:

– Что такое? Что вы хотели мне сказать?

– Я только хотел сказать, что вот-вот упаду в обморок, – отозвался Коркоран.

Сказал – и без промедления рухнул.


предыдущая глава | Новые мелодии печальных оркестров (сборник) | cледующая глава