Глава 7
Два ключа
Пуаро вошел в кофейню и обнаружил, что там полно людей, сильно пахнет табачным дымом и чем-то сладким, вроде сиропа для блинчиков.
– Мне нужен столик, а они все заняты, – пожаловался он Фи Спринг, которая сама только что вошла и стояла у деревянной вешалки, перекинув пальто через руку. Когда она стянула с головы шляпку, ее непокорные волосы затрещали и несколько мгновений стояли дыбом, пока не сдались действию силы притяжения. Эффект был довольно забавный, подумалось Пуаро.
– Ну, значит, придется вам подождать, верно? – сказала она весело. – Не могу же я гнать на улицу клиентов с деньгами, даже ради знаменитого сыщика. – Тут она снизила голос до шепота. – Мистер и миссис Осессил скоро уходят. Вы можете занять их место.
– Мистер и миссис Осессил? Любопытная фамилия.
Фи засмеялась его словам, потом зашептала снова:
– «О, Сесил», – только и твердит она целый день, его жена. Муж, бедняга, и рта не может раскрыть без того, чтобы она его не одернула. Скажем, он говорит, что хотел бы яичницу и тосты, так? И тут же она: «О, Сесил, только не яичницу с тостами!» Да ему и рот раскрывать незачем! Вот заходят они в кафе, он садится за первый попавшийся столик, а она сразу: «О, Сесил, только не сюда!» Конечно, ему приходится говорить, что он хочет то, чего совсем не хочет, и не хочет того, что хочет. Я бы на его месте так делала. Я все жду, когда он наконец поставит ее на место, но, видно, не дождусь. Никчемный он мужик, по правде говоря. Мозги как гнилая капуста. Наверное, потому она и твердит свое «О, Сесил!».
– Если он сейчас не встанет, я сам скажу ему: «О, Сесил!» – заявил Пуаро, чьи ноги ныли и от долгого стояния, и от подавляемого желания сесть.
– Они уйдут раньше, чем сварится ваш кофеек, – сказала Фи. – Видите, она уже поела. Оглянуться не успеете, как она своим «О, Сесил!» начнет подгонять его к выходу. А что вы делаете здесь в обед? Погодите-ка, я, кажется, знаю! Пришли искать Дженни, так ведь? Вы и с утра, говорят, забегали.
– Кто это говорит? – спросил Пуаро. – Вы ведь и сами только что вошли, n’est-ce pas?
– Я тут всегда неподалеку, – ответила Фи таинственно. – А Дженни не было, ни слуху ни духу. И вот знаете что, мистер Пуаро? У меня в голове она так и засела, ну чисто как в вашей.
– Вы тоже тревожитесь?
– Ну, не из-за того, что она в опасности, нет. Спасать ее все равно не мое дело.
– Non.
– Да и не ваше тоже.
– Ах, но Эркюль Пуаро спасал жизни. Он спасал от виселицы невинных людей.
– Добрая половина которых наверняка ее заслужила, – сказала Фи таким радостным тоном, точно эта мысль ее ужасно забавляла.
– Non, mademoiselle. Vous ^etes misanthrope[34].
– Как скажете. А я знаю одно – если бы я волновалась за каждого нашего клиента из тех, кто действительно этого заслуживает, так у меня и минуты покоя не было бы. Ведь люди, кого ни возьми, каждый со своим несчастьем, и все несчастья у них в голове, ни одного в действительности.
– Ну, раз у человека есть что-то в голове, значит, это есть и в действительности, – сказал Пуаро.
– Нет, если это полная чушь, высосанная из пальца, а так оно чаще всего и бывает, – сказала Фи. – Нет, насчет Дженни я хотела сказать совсем другое, я вчера кое-что заметила… только вот не знаю, могло это быть или нет. Помню, я подумала то ли «забавно, что Дженни так говорит», то ли «забавно, что она так делает»… Да вот беда, не могу теперь вспомнить, с чего все началось, что она такого сказала или сделала. Вспоминала, вспоминала, пока голова не пошла кругом! О, гляньте, они уходят, мистер и миссис Осессил. Идите сядьте. Кофе?
– Да, пожалуйста. Мадемуазель, будьте столь любезны, не оставляйте ваших попыток вспомнить, что такого могла сказать или сделать Дженни. Это может оказаться чрезвычайно важно.
– Важнее гнутых полок? – с неожиданной проницательностью спросила вдруг Фи. – Важнее ножей и вилок, ровно разложенных на скатерти?
– А. По-вашему, все это тоже высосано из пальца? – спросил Пуаро.
Фи покраснела.
– Извиняюсь, если не к месту чего ляпнула, – сказала она. – Только… разве вам самому не было бы легче, если бы вы меньше думали о том, в какую сторону повернута вилка на скатерти?
Пуаро ответил ей своей самой вежливой улыбкой.
– Мне стало бы куда легче, если бы вы все же припомнили, что вас так поразило в поведении мадемуазель Дженни. – Прервав разговор на этой реплике, бельгиец с достоинством отошел от вешалки и направился к столу.
Он ждал полтора часа, съел за это время отличный ланч, но Дженни так и не увидел.
Было уже почти два часа пополудни, когда в кофейне появился я, ведя в поводу мужчину, которого Пуаро принял за Генри Негуса, брата Ричарда. Но он ошибся – путаница произошла из-за того, что я оставил констебля Стэнли Бира в отеле дожидаться приезда Негуса и, едва тот прибудет, немедленно доставить его сюда, а человек, которого я привел, настолько занимал сейчас мои мысли, что ни о ком другом я и думать не мог.
Я представил его – Сэмюэль Кидд, котельщик, – и, внутренне ухмыляясь, наблюдал за тем, как Пуаро отшатнулся от субъекта, чья рубашка, на которой недоставало пуговиц, была запачкана сажей, а лицо недобрито. Нельзя сказать, чтобы у мистера Кидда были усы или борода, нет, зато он явно не ладил с бритвой. Все указывало на то, что он начал бриться, сильно порезался в процессе и бросил это занятие. В результате на одной стороне его лица красовался порез в окружении пятачка гладко выбритой кожи, а вторая сторона осталась целой и щетинистой. Причем решить, какая из двух выглядела хуже, было не так просто.
– Мистер Кидд хочет рассказать нам одну очень интересную историю, – сказал я. – Я стоял возле отеля «Блоксхэм» и ждал Генри Негуса, когда…
– А! – перебил меня Пуаро. – Так вы с мистером Киддом прибыли сюда прямо из отеля «Блоксхэм»?
– Ясное дело. А вы что думали, из Тимбукту?
– На чем же вы добирались?
– Лаццари разрешил мне взять один из автомобилей отеля.
– Как долго вы ехали?
– Минут тридцать.
– И как дороги? Автомобилей много?
– Да нет. Почти нет.
– Как, по-вашему, при других условиях вы добрались бы за меньшее время? – продолжал расспрашивать Пуаро.
– Вряд ли, разве что отрастили бы крылья. Тридцать минут – вполне приличное время, по-моему.
– Bon. Мистер Кидд, садитесь и расскажите Пуаро вашу чрезвычайно интересную историю.
К моему изумлению, мистер Кидд, вместо того, чтобы сесть, захохотал и повторил реплику Пуаро слово в слово, да еще и с преувеличенным французским, ну, или бельгийским акцентом: «Ми-истер Ки-ид, садитесь и расскажите Пуар-роу вашу чр-резвычайно-у интер-ресную истор-рию».
Пуаро явно был возмущен, услышав пародию на самого себя. Я уже начал преисполняться к нему сочувствием, когда он заявил:
– Мистер Кидд произносит мою фамилию точнее, чем вы, Кэтчпул.
– Ми-истер Ки-ид, – продолжал надрываться неряшливо одетый человек. – Ох, не обижайтесь на меня, сэр. Просто это так смешно. Ми-истер Ки-ид.
– Мы собрались здесь не для того, чтобы веселиться, – заметил ему я, уже несколько утомленный его выходками. – Пожалуйста, повторите все то, что вы рассказали мне около отеля.
Целых десять минут Кидд излагал историю, которая могла бы уложиться минуты в три, но она того стоила. Проходя мимо «Блоксхэма» накануне вечером, часов в восемь с минутами, он вдруг увидел женщину – она выскочила из дверей отеля и понеслась по ступенькам вниз, на улицу. Она тяжело дышала, вид у нее был напуганный. Он решил подойти к ней и спросить, не нужна ли ей помощь, но она оказалась проворнее его и убежала раньше, чем он успел с ней поравняться. Но на бегу она кое-что уронила: два ключа золотистого цвета. Сообразив, что выронила ключи, она повернула назад, поднимать их. Затем, зажав ключи рукой в перчатке, скрылась в ночи.
росил у одного из них, что, мол, за суматоха такая. А когда услышал про те убийства, то и подумал: «А ведь ты, должно быть, убийцу видел, Сэмми». Говорю я вам, вид у той леди был жуть до чего перепуганный, ну просто жуть!
Пуаро не сводил взгляда с одного из многочисленных пятен на рубашке рассказчика.
– Жуть до чего перепуганный, – повторил он задумчиво. – Ваш рассказ чрезвычайно любопытен, мистер Кидд. Два ключа, вы говорите?
– Совершенно верно, сэр. Два золотистых ключа.
– И вы стояли достаточно близко и разглядели?
– О да, сэр, – улица возле отеля «Блоксхэм» освещается хорошо. Разглядеть было нетрудно.
– А еще что-нибудь об этих ключах, кроме их цвета, сообщить можете?
– Да. Номера на них были.
– Номера? – переспросил я.
Эту деталь Кидд опустил и в первый раз, когда рассказывал мне эту историю возле отеля, и во второй, когда мы ехали сюда. А я… черт побери, я даже не догадался спросить. Я же видел ключ от комнаты Ричарда Негуса, тот, который Пуаро нашел в камине за плиткой. На нем был номер 238.
– Да, сэр, номера. Ну, знаете, сто, двести…
– Я знаю, что такое номера, – перебил я его сердито.
– Вы именно эти номера видели на ключах, мистер Кидд? – спросил Пуаро. – Сто и двести?
– Нет, сэр. На одном было написано сто с чем-то, если не ошибаюсь. На другом… – Кидд яростно поскреб затылок. Пуаро отвел глаза. – По-моему, на втором было написано триста с чем-то, – да, так, кажется. Хотя поклясться не могу, ну вы понимаете. Но перед глазами так и стоит: сто с чем-то и триста с чем-то.
Комната 121, Харриет Сиппель. И Ида Грэнсбери, комната 317.
В животе у меня вдруг стало пусто. Точно так же я чувствовал себя, когда увидел три мертвых тела и полицейский врач сообщил мне, что во рту у каждого из них обнаружена золотая запонка с монограммой.
Представлялось вполне вероятным, что вчера вечером Сэмюэль Кидд действительно столкнулся нос к носу с убийцей. «Вид у той леди был жуть до чего перепуганный». Я вздрогнул.
– Та женщина, которую вы видели, – спросил Пуаро, – она была блондинка, в коричневой шляпе и в пальто?
Конечно, он думал о Дженни. Я по-прежнему считал, что между двумя случаями нет никакой связи, но логика Пуаро была мне понятна: прошлым вечером Дженни металась по Лондону в состоянии сильнейшего возбуждения, как и та леди. Почему бы им не оказаться одним и тем же лицом?
– Нет, сэр. Шляпка на ней была, но бледно-голубая, а волосы темные. Темные и кудрявые.
– Сколько ей было лет?
– Не берусь угадать возраст дамы, сэр. Может быть, молодая, а может, и старая, вот все, что я могу сказать.
– Кроме голубой шляпки, что еще на ней было надето?
– Не могу сказать, что помню, сэр. Я все больше в лицо ей глядел, когда была возможность.
– Хорошенькая? – спросил я.
– Да, только я не поэтому глядел, сэр. Я глядел потому, что знаю ее, вот почему. Взглянул на нее в первый раз и говорю себе: «Сэмми, ты знаешь эту леди».
Пуаро заворочался на стуле. Посмотрел сначала на меня, потом на Кидда.
– Если вы знаете, кто она такая, мистер Кидд, то скажите и нам.
– Не могу, сэр. Уж я ломал-ломал себе голову, когда она убежала. Не знаю я, откуда я ее знаю или как ее зовут, ничего такого. И к котлам она не имеет отношения, это точно. Утонченная такая. Настоящая леди. С такими, как она, я вообще не знаком, но ее почему-то знаю. Ее лицо – вчера вечером я видел его не впервые. Нет, сэр. – Сэмюэль Кидд покачал головой. – Вот загадка так загадка. Я бы сам ее об этом спросил, прямо там, да только она убежала.
Тут я подумал: из множества людей, которые убегают, завидев кого-то, найдется ли хотя бы один, кто бежит не потому, что боится именно этого – расспросов.