11

Сказать по правде, Далси никогда не страдала гипертрофированной привязанностью к своим родственникам. Конечно, чувство долга и все такое побуждали ее время от времени навещать дядю Бертрама и тетю Гермиону, но визиты эти случались крайне редко, были короткими и нерегулярными. Однако близилось Рождество — вполне уместный предлог для очередного посещения. Что мешает ей вручить старикам подарки лично вместо того, чтобы отправлять их по почте? К тому же, она все уже рассчитала. Если она нагрянет в гости пораньше, а ужинают дядя с тетей ровно в семь, и если не станет вести с ними нескончаемые разговоры обо всем на свете, то она вполне может успеть на обратном пути заглянуть еще и в церковь, в которой служит Невил Форбс. Ведь судя по карте, церковь находится в двух шагах от дома ее родственников.

И дядя, и тетя были ревностными прихожанами. Правда, у каждого были свои религиозные пристрастия. Так, дядя числился приверженцем англиканской церкви, тетушка же, как подозревала Далси, исключительно в пику своему брату, придерживалась взглядов евангелистов. В отличие от брата, преподававшего в свое время в педагогическом колледже, ей никогда не нужно было зарабатывать себе на жизнь. А потому все свое личное время тетя Гермиона с превеликим удовольствием тратила на всевозможные заседания в различных комитетах и обществах или на занятия той самой благотворительной деятельностью, о которой толковала мисс Лорд, но уже исключительно в своем приходе.

И вот промозглым ноябрьским вечером Далси отправилась в гости к родственникам. Респектабельный особняк в викторианском стиле, парадное крыльцо в обрамлении живой изгороди из аккуратно подстриженных лавров. Она нажала на кнопку звонка и принялась терпеливо ждать, когда ей откроют. Ждать пришлось довольно долго. Миссис Седж, домоправительница и по совместительству кухарка, скорее всего, занята приготовлением ужина на кухне, которая располагается в цокольном этаже, а потому звонка точно не слышит. Наконец, после нескольких минут, показавшихся Далси вечностью, дверь открывает ей сама тетя Гермиона. Она в зимнем пальто и в кокетливой маленькой шляпке, отороченной мехом.

— Прошу простить меня, деточка! — торопливо роняет тетя на ходу. — Я разговариваю по телефону. Раздевайся и проходи в гостиную. Погрейся пока у камина.

Далси устраивается прямо на коврике возле огня и начинает рассеянно листать стопку старых журналов, лежащих рядом на небольшом кожаном пуфике.

— Да, она станет вам настоящей моральной опорой, — долетают до нее из холла обрывки телефонного разговора. «Интересно, с кем это тетя общается в таких непривычно напыщенных выражениях? И кто кому может стать моральной опорой в наше тяжкое время?»

— Ах, это наш викарий! — объявляет тетя в унисон ее мыслям, появляясь в гостиной и на ходу снимая пальто. — У него сегодня днем скончалась сестра.

— Печально.

— К счастью, его старшая сестра пока еще жива и даже живет вместе с ним. Не сомневаюсь, в сложившихся обстоятельствах, она примет весь удар на себя и станет настоящей моральной опорой своему младшему брату.

В этот момент в гостиной появляется дядя Бертрам, маленький, гораздо ниже своей сестры, кругленький, со всегдашним озабоченным выражением лица. Подстриженные ежиком седые волосы топорщатся в разные стороны.

— Привет, Далси! Кто кого подпирает, позвольте осведомиться?

— Я говорю ей, что после смерти младшей сестры Глэдис Мейси станет просто незаменимой помощницей для нашего викария.

— Вот как? А его сестра умерла? Почила в бозе, так сказать?

Гермиона метнула рассерженный взгляд в сторону брата, потом рывком сняла шляпку и, бросив ее возле зеркала, висящего над камином, принялась поправлять прическу.

— Это зеркало, — нашла она наконец повод излить собственное раздражение вслух. — Такое неудобное! Слишком высоко повесили.

Да уж теперь какой смысл его перевешивать? Все равно ведь скоро съезжать.

— Как? Вы собираетесь продавать дом? — воскликнула Далси, мгновенно испугавшись перспективы того, что родственники могут объявить ей о своем желании жить вместе с ней.

— Да. Этот дом всегда был слишком велик для нас двоих. А уж для меня одной…

— Как одной? А дядя Бертрам?

— А твой дядя Бертрам собирается к своим закадычным дружкам в монастырь. Те уже дали согласие приютить его в своей обители.

— Дядя, неужели вы собираетесь стать монахом? — недоверчиво уставилась на него Далси.

— Ну, не сразу, конечно. Вначале я поживу в монастыре какое-то время на правах гостя, но потом, постепенно, с течением времени, кто знает? Вполне возможно, я созрею для того, чтобы принять постриг. Одним словом, поживем — увидим. А пока буду жить в гостевом домике. Я уже в нем много раз останавливался. Там очень уютно: центральное отопление, кормят вкусно, а главное, моя дорогая, — никаких женщин.

Он озорно улыбнулся, взглянув на сестру и племянницу.

— Да уж, женщин там точно не будет, — согласилась с ним Далси. — Но ведь в монастыре вам придется работать.

— Ну и что? Мне еще вполне по силам делать кое-какую работу. В аббатстве красивая кедровая роща, сотни акров земли, засаженных кедрами. Вот стану ухаживать за ними.

— Кедры не нуждаются в твоем уходе! — презрительно фыркнула тетя Гермиона. — Всем известно, что эти деревья растут сотни лет и отлично обходятся безо всякого человеческого участия.

— Тогда буду трудиться на огороде. В конце концов, сорная трава растет повсеместно, даже в монастырях. Или найду себе еще какое- нибудь занятие, мало ли на свете дел?

За дверью послышалось громкое позвякивание посуды.

— Миссис Седж накрывает на стол, — сказала Гермиона.

— Тогда нам стоит поторопиться! — поднялся со своего места дядя Бертрам. — Наша кухарка не любит, когда ее заставляют ждать.

Действительно, стол был уже сервирован к ужину. В качестве основного блюда предлагалось мелко порубленное мясо, обильно залитое сверху томатным соусом. К нему прилагалась отварная картошка и зелень, разложенная на блюде, которое служанка поставила рядом на приставной столик. Миссис Седж, приехавшая в Англию лет двадцать тому назад из Вены, судя по всему, уже начисто забыла все кулинарные тонкости своей национальной кухни. И всякий раз, бывая у родственников, Далси вполне искренне удивлялась тому, с какой же легкостью их домоправительница переняла все худшее, чем издавна славится английская кухня. Одним словом, никаких штруделей, шницелей и прочих деликатесов, которыми потчуют своих гостей австрийские хозяйки.

За ужином разговор продолжал вертеться вокруг ближайших планов дяди Бертрама.

— Не думаю, что люди чувствуют себя комфортно, когда собираются вместе, да еще в большом количестве, — задумчиво проронила Далси, невольно подлив масла в огонь все еще продолжающего тлеть спора.

— Вот я летом побывала на одной выездной научной конференции и имела возможность лишний раз убедиться в этом. К тому же, многие, вырвавшись за порог родного дома, вообще начинают вести себя как расшалившиеся дети, которых наконец-то отпустили на волю. Право же, смешно смотреть на их выходки со стороны. Кстати, у одного из наших докладчиков брат — викарий, и служит он в одном из соседских с вами приходов. Его фамилия — Форбс. Не слышали?

— А как же! Невил Форбс. Он служит настоятелем в соборе святого Айвела, — с готовностью подтвердил дядя Бертрам.

— Его и в самом деле зовут Невилом, — тут же перебила брата тетушка. — Вот только служит он не в соборе святого Айвела. Ты перепутал сорт сыра с названием церкви.

— Ничего я не перепутал! Будто ты сама не знаешь, что многие производители присваивают своим товарам названия, которые они отыскали в святцах. Если мне не изменяет память, ты и сама обожаешь мармелад, названный в честь святого Мартина. Разве не так?

— Да, так! Но все равно Форбс служит не в церкви святого Айвела! — с детским упрямством продолжала упорствовать Гермиона. — Что за глупое название для церкви! Глупее не придумаешь! Такая церковь только для тебя и сгодится.

Далси тяжело вздохнула. Сколько раз ей доводилось быть свидетельницей вот таких пустых споров и даже ссор, возникающих между дядей и тетей по всякому поводу и без оного. «Неужели все старики такие вздорные, — подумала она. — Или это неизбежно, и с возрастом характер у всех людей портится? Интересно, а каким в старости будет Элвин Форбс?» Услужливое воображение моментально нарисовало ей благостную картину: хрупкая светловолосая женщина в костюме фрез, безуспешно пытающаяся завернуть в рифленый лист бумаги дурацкого ослика, а рядом с ней Элвин. А почему бы и нет? Вот представить рядом с подобной простушкой Мориса почти невозможно. А рядом с ней самой разве можно?

Тоска навалилась на нее с новой силой, и еще острее стало чувство собственного одиночества, которое не помогает скрасить даже присутствие в ее доме Виолы. Как раз-то именно с ней у Далси в последнее время все чаще случаются стычки, причем не какие-нибудь там академические споры, которые легко прервать и моментально забыть, а разногласия исключительно на бытовой почве: невыключенный свет в ванной, оставленные после себя грязные чашки в раковине, категорическое неприятие какой бы то ни было работы по дому. Как же она устала от всего этого!

После десерта Далси первой подхватилась из-за стола. Взяв блюдо с яблочным пудингом, она сказала, обращаясь к Гермионе:

— Пойду, отнесу на кухню. Мне как раз нужно кое о чем расспросить миссис Седж.

— Конечно, милая!

Тетя принялась собирать посуду со стола.

На самом деле никаких специальных вопросов к кухарке у Далси не было, но посмей она нарушить раз и навсегда установленное правило — обязательно наведываться на кухню после завершения трапезы с выражением благодарности за вкусный ужин, — и тетушке наверняка был бы гарантирован нагоняй за невнимание со стороны племянницы. Экономка тети Гермионы и дяди Бертрама была самым настоящим тираном, и восторги Далси по поводу собственных кулинарных талантов она воспринимала как должное. Хотя, если честно, то никаких талантов не было и в помине! Далси совершенно искренне терялась в догадках: как подобная неумеха умудрилась двадцать лет тому назад устроиться кухаркой да еще подвизаться в этом качестве в приличных домах. Ну разве что по недомыслию работодателей, которые наивно полагали, что раз служанка прибыла к ним из Вены, которая издавна славится своей кухней, то готовит она образцово. Ну, а дальше все пошло как по маслу, ибо усвоить премудрости приготовления пары-тройки незамысловатых блюд, которые обычно подаются в английских домах, и вовсе оказалось парой пустяков.

Надо сказать, Лили Седж стала за минувшие годы настоящей англоманкой. Косвенным доказательством чему служит огромный портрет герцога Эдинбургского — главное украшение кухни, раскрашенный в невообразимо яркие тона. Во всяком случае, глаз такой пронзительной синевы, как у герцога на портрете, Далси никогда не встречала в реальной жизни. Она даже подозревала, что такого цвета вообще не существует в природе. Английскость кухарки проявлялась еще и в том, что она, как само собой разумеющееся, присвоила себе титул «миссис», коим традиционно величают англичанок в возрасте, хотя Далси было доподлинно известно, что миссис Седж никогда не была замужем.

Выполнив положенный ритуал, связанный с изъявлением благодарности за вкусный ужин, и поздравив служанку с наступающим Рождеством, Далси заторопилась наверх, в гостиную, где первым делом вручила подарки дяде Бертраму и тете Гермионе.

Дядя тут же принялся листать толстенный том по истории англиканской церкви.

— Замечательная книга! — воскликнул он с восхищением. — Ты подарила мне не просто книгу, а много-много счастливых вечеров, которые я проведу наедине с ней.

— Ну, мне пора! — поднялась Далси. — Да и вы, я знаю, привыкли ложиться рано.

— Ты права, милая! — согласилась с ней тетя Гермиона. — Но все же перед тем, как отправиться спать, я позвоню еще раз нашему викарию. А вдруг я смогу быть хоть чем-то ему полезной.

«Дай-то бог, — подумала про себя Далси. — Пусть бы этот человек нашел тетушке хоть какое-то пустяшное дело, чтобы она смогла в полной мере прочувствовать то, что еще кому-то нужна». Как же грустно наблюдать за одинокими женщинами, изо всех сил старающихся помочь своим ближним. С какой готовностью они предлагают свои услуги, как они горят желанием быть полезными и как редко, на самом деле, от них бывает хоть какой-то прок. Впрочем, Виола же помогла Элвину Форбсу, явив счастливое исключение из общего правила.

Было уже около девяти вечера, и Далси, подгоняемая промозглым ветром, ускорила шаг. Нужно бежать, пока церковь не заперли на ночь. В противном случае ей придется ограничиться лишь созерцанием внешнего вида храма, в котором служит старший брат Элвина.

То, что на карте представлялось «парой шагов», в действительности оказалось довольно значительным отрезком пути, да и саму церковь, затерявшуюся в гуще жилых домов, найти было совсем не просто. Наконец, табличка, прикрепленная к неприметному зданию из красного кирпича, сообщила ей, что она видит перед собой церковь святого Айвела. Рядом висела доска объявлений, на которой болталось несколько постеров, сообщающих прохожим последние новости приходской жизни. Далси вступила под своды арочного крыльца и увидела еще одну доску объявлений, на которой висело расписание служб. «Исповеди, — прочитала она на одном из листков с крестиками по краям. — По субботам, в шесть сорок пять».

«О, да это церковь, тяготеющая к католицизму, — подумала Далси. — И, следовательно, брат Элвина Форбса должен быть холостяком». Далси машинально потрогала массивную ручку входной двери. К ее удивлению, дверь неожиданно легко приоткрылась, и она оказалась внутри. В церкви было тихо, но, несмотря на то, что вокруг никого не было видно, Далси инстинктивно почувствовала, что она под этими сводами не одна. Возле самой двери стояла большая мраморная чаша со святой водой. Далси окунула в нее пальцы и перекрестилась, преклонив одно колено, как это делают католики. После чего бодро зашагала по направлению к алтарю. Приблизившись к органу, она на цыпочках подошла к высокому табурету, на котором лежали развернутые ноты. В углу за органом виднелась дверь, и она с трудом сумела разобрать в сизоватых клубах то ли смога, проникшего в церковь с улицы, то ли ладана, еще не развеявшегося после недавней службы, следующее объявление: «Никто, повторяю, НИКТО не имеет права трогать электронагреватель, установленный в этом помещении».

Интересно, кому же предназначена сия угроза, написанная, скорее всего, рукой брата Элвина Форбса? Органисту? Или служкам, прибирающим церковные помещения? О, последних подобная категоричность лишь подстегнет к тому, чтобы обязательно «тронуть» злополучный агрегат. Потоптавшись еще некоторое время возле алтаря и наскоро прочитав молитву, Далси двинулась к выходу, не забыв опустить по несколько монеток в каждый из ящиков для пожертвований: на цветы, на ремонт церкви, на содержание прихода. Последняя статья расходов показалась ей особенно туманной и, быть может, поэтому она пожертвовала на приходские нужды целый шиллинг.

На крыльце она буквально носом к носу столкнулась с женщиной, торопливо прошмыгнувшей мимо нее. Кажется, женщина плакала или платок, который она прижимала к лицу, свидетельствовал о том, что у нее сильный насморк. Следом по ступенькам крыльца поднималась еще одна женщина, которая, заметив Далси, направилась прямо к ней.

— Вот иду, чтобы, наконец, выключить в храме свет и запереть двери. Отец Форбс распорядился, чтобы церковь оставалась открытой допоздна. Ведь даже в такое позднее время у кого-то может появиться желание заглянуть сюда и помолиться в одиночестве.

— Идея неплохая, — согласилась с ней Далси. — Но ведь для вас это только лишние хлопоты.

— Боже мой, какие хлопоты? Никаких хлопот!

— А вы не боитесь, что сюда может заглянуть посторонний человек, да еще нечистый на руку, и украсть что-нибудь ценное из церковной утвари?

— К нам подобные люди не заглядывают! У нас церковь ежедневно открыта до десяти вечера, а потом прихожу я или отец Форбс, и мы отключаем свет и закрываем храм на ночь. Я служу домоправительницей у отца Форбса.

— А разве он не женат?

— Женат? — удивилась в свою очередь экономка Невила Форбса, как будто уже в самом вопросе заключалось нечто крамольное. — Конечно же, он не женат! Разумеется, такому красавцу, как наш настоятель, трудно было совладать в свое время с земными соблазнами, — вздохнула она понимающе. — Все мы люди, и все грешим: и мужчины, и женщины.

С такой универсальной истиной трудно было не согласиться, и Далси лишь молча кивнула головой в знак согласия. Только вот что имела в виду экономка, когда говорила о земных соблазнах? Какая- нибудь интрижка? Например, с хорошенькой учительницей из воскресной школы? А почему бы и нет? В самом деле, все мы люди.

Пожалуй, стоит навестить церковь Невила Форбса еще раз. Только вот в каком качестве ей предстать здесь в следующий раз?