******

По направлению к Семендеру, рассеянные по степи, уходили, бежавшие с поля боя всадники, которые перемещались либо в одиночку, либо мелкими группами. Это были беглецы, которым повезло выбраться живыми из кольца окружения, замкнутого кочевниками вокруг персидского войска. Некоторое время, Фархад Абу-Салим размышлял над тем, а не присоединиться ли ему к одной из таких групп, но стыд и врожденная надменная гордость не позволяли наместнику воссоединиться со своими людьми. Во избежание позора, он решил идти один, утешая себя по дороге тем, что придумывал различные оправдания, дабы усыпить терзавшую душу совесть:

– Скорость передвижения в группе будет ограниченна из-за раненых. Нужно как можно быстрее прибыть в Семендер и организовать достойную оборону города.

С наступлением темноты, Фархад Абу-Салим больше не видел своих бывших воинов. Он избрал дорогу отличную от того маршрута, по которому персидское войско шло к своей гибели.

– Гоняясь за группами, кипчаки вряд ли обратят внимание на всадника одиночку, – утешал он себя в этот момент.

Ночь была холодной и сырой, однако Фархад упорно шел вперед, останавливаясь лишь для того, чтобы дать своему коньку кратковременный отдых. Под утро конь совсем выбился из сил и тогда Фархад понял, что если он не побережет своего коня, то весь оставшийся путь он проделает пешком. Он спешился:

– Останавливаться нельзя. Наверняка кипчаки организовали погоню. В отличие от меня у них свежие лошади. Нужно идти. Если удастся отыскать поросший кустарником овраг, то сделаю привал, нужно отдохнуть и мне и коню, немного сна пойдет только на пользу.

Подхватив конька под узду, Фархад Абу-Салим упорно направился вперед. Меряя шагом степь и ведя за собой своего конька, он прошел так почти целый день, иногда проезжая верхом не большие расстояния, чтобы дать отдых натруженным ногам. Фархад не привык ходить так долго пешком. Ноги гудели от усталости, в животе урчало от голода, невыносимо хотелось спать. И все же, страх подгонял его вперед и заставлял продолжать движение. В конце концов, он совсем выбился из сил, впереди, всего в двух верстах замаячили заросли кустарника. Фархад остановился и осмотрелся вокруг:

– Нужно побыстрее миновать пагубное поле. Там, скорее всего, берег какой-то речушки поросший густым кустарником. Напою коня и сделаю привал.

Добравшись до берега реки, он решил заночевать здесь и дать своему коню отдых до утра. Напоив и привязав степного жеребца к самому большому кусту, он обтер его пучком сухой травы. День подошел к концу.

– Ну, что же, самое время подумать и о себе, – про себя решил он.

Фархад вытащил из подсумка кусок сушеной баранины и засунул себе в рот. Запаса мяса было совсем мало:

– Разделю его на две половины, одну съем сейчас, другую оставлю на завтра.

Голод не покидал Фархада, но резервный запас он не рискнул тронуть.

– В подсумке есть овес, – осенила его разум голодная мысль.

Зачерпнув из мешочка горсть зерна, он с жадностью запихнул его себе в рот и, пытаясь подавить отвращение, стал тщательно пережевывать. Кое-как проглотив и запив мутной водой из речушки, Фархад Абу-Салим снова запустил руку в мешок. Утолив, наконец, голод, он улегся под куст и тут же провалился в сон.

Свернувшись клубком, словно дикий загнанный зверь, он провел самую отвратительную, беспокойную и скверную ночь в своей жизни. Фархад несколько раз просыпался и в холодном поту хватался за обнаженную саблю. Шум ветра в кронах кустарника, крики ночных птиц или всплески рыбы в реке, заставляли его вновь и вновь вскакивать на ноги. Кое-как дотянув до рассвета, измотанный и так и не отдохнувший беглец, снова отправился в путь.

Хотя ел Фархад очень бережливо, к середине второго дня мясо закончилось, да и овса оставалось горсти две или три. К голодному урчанию в животе постоянно примешивалось чувство тревоги. Угрызения совести, которые никак не оставляли, переполняли израненную душу, лишая сознание ее хозяина покоя. К исходу четвертого дня, Фархад достиг мутных берегов Сулака. Ему очень хотелось поскорее форсировать реку, однако он понимал, что мутные воды горной реки коварны и опасны. При нынешнем стечении обстоятельств, усталое состояние его тела не позволяло броситься сломя голову в холодный поток бурлящей воды. Скорее всего, он утонет, так и не достигнув противоположного берега. Пустить через реку конька и держаться за седло, он тоже не мог. Усталое изможденное животное было не в лучшем состоянии, чем человек.

До наступления темноты он ехал вдоль берега, пытаясь отыскать место, где течение было бы помедленней. За очередным изгибом реки Фархаду показалось, что расстояние между берегами меньше обычного, да и течение было послабее. Он принял решение о привале. Насобирав сухого хвороста, он разжег небольшой костер и приготовился к ночлегу. Голод разбудил его еще до рассвета. Фархад встретил восход солнца, глядя на мутные воды Сулака. Оседлав своего коня, и спрятав одежду в подсумок, он пустил конька вперед и следом за ним вступил в обжигающе холодные воды Сулака.

Солнце поднялось немного выше и разогнало предрассветный холод, когда Фархад достиг другого берега. Он поежился, холодная вода свела судорогой мышцы ног. Сделав несколько резких приседаний, наместник разогнал тем самым застывшую в жилах кровь и быстро оделся.

– Теперь до Семендера уже не далеко. Кипчаки вряд ли зашли так глубоко вперед. Незачем теперь жалеть коня.

Пустив своего жеребца рысью, Фархад быстро устремился на юго-восток, выжимая из своего степного конька максимальную скорость.

Когда до Семендера оставалось подать рукой, дорогу в степи преградил конный отряд, верно стерегущий подступы к городу. Фархад как одержимый, замахал от радости руками. Трое воинов оторвались от отряда и, взяв на изготовку копья, галопом помчались к нему. В ужасе Фархад остановил своего конька:

– О Аллах! – хрипло прошептал он. – Спастись от кипчаков, чтобы быть продырявленным своими воинами, не слишком уж много злой иронии в моей несчастной судьбе? – Стойте, я свой! – перешел на крик Фархад.

Услышав родной язык, персидские воины подняли копья кверху и попридержали лошадей. Окружив Фархада, воины с недоверием взирали на несчастного беглеца.

– Ты кто таков? – выдавил из себя один из них.

– Я, Фархад Абу-Салим, наместник Абескунской низменности, ваш повелитель и хозяин этих земель!

Воины в недоумении переглянулись. Тот, кто говорил первым, снова задал вопрос:

– Ты наш повелитель?

Воины громко рассмеялись.

– Наш повелитель сейчас находится со своим доблестным войском и готовится дать отпор кипчакам, которые наглым образом вторглись в наши земли. Можешь не говорить, мы и так знаем кто ты такой, ты кипчак-разведчик, пытающийся выведать секреты обороны нашего города.

Воин обнажил саблю, а двое других угрожающе направили наконечники копий в грудь Фархаду:

– Сдай оружие, ты арестован! В башне Альгамбра ты расскажешь всю правду!

– О Аллах, вразуми этих глупцов! – так искренне взмолился Фархад, что черствые сердца наемников дрогнули. – Разве вы не видите, что я действительно ваш повелитель?

– Ага, да еще на степной лошадке, – по-прежнему, с сомнением произнес начальник вооруженного конного отряда.

– Наше войско потерпело поражение. Те, кто уцелел в битве, бежали с поля боя.

Персы вновь переглянулись.

– Неужели погибли все? – задал вопрос один из тех, кто до сих пор молчал.

В его словах отчетливо читался немой вопрос: – Тогда как же ты уцелел? Наш повелитель трус, он первым бросил свое войско.

– Повелитель ты наш или нет, пусть разбираются в Анжи-крепости. Ты извини нас, у нас приказ, не пропускать подозрительных лиц в город. Мы простые наемники, наше дело выполнять приказы. Я дам тебе двух воинов, они сопроводят тебя в Анжи-крепость.

В сопровождении охраны, Фархад направился к Семендеру.

– Эй, смотри не переходи на рысь, а не то…

Грозный окрик воина был более чем убедителен. Как бы не хотелось Фархаду побыстрее добраться до Анжи-крепости и скрыться от стыда за ее высокими стенами, он все же вынужден был попридержать коня. Урчание в пустом желудке заглушали все остальные чувства. В конце концов, не выдержав пытки голодом, он обратился с просьбой к одному из воинов:

– Уважаемый, не поделитесь ли вы со мной куском хлеба?

Охрана захохотала:

– Много здесь, таких как ты, бродит в окрестностях Семендера. У самих ничего нету. У нынешнего правителя Семендера, Темиш-паши, снега зимой не выпросишь. Обоз с провиантом двое суток как не приходит, сами впроголодь живем.

Слова наемника глубоко поразили Фархада. Почувствовав на своей шкуре всю тяжесть военной службы, он глубоко задумался. Сглотнув подступивший к горлу голодный ком, он умолк. Но воины все же сжалились над страждущим, один из них порылся в седельной сумке, вытащил на свет кусок черствой, заплесневелой лепешки и протянул ее наместнику.

Лепешка была такой сухой, что можно было сломать зубы, однако Фархаду не было до этого дела. Лишь память о том, что он является законным правителем этих земель, помешала ему проглотить ее целиком. Он через силу заставил себя есть медленно, с достоинством, как подобает персидскому аристократу. Покончив с едой, он величественно произнес:

– Я твой должник, о великодушный воин! Позволь узнать твое имя? Если у тебя возникнет в чем-то нужда, приходи в Анжи-крепость, и я удовлетворю ее.

– Мое имя тебе знать незачем. Чего доброго, под пытками в башне Альгамбре, ты еще оговоришь меня в чем-нибудь. У нашего повелителя знатные палачи. Они истинные мастера своего дела. Я правоверный мусульманин и рад, что сделал доброе дело. Да хранит тебя Аллах!

– Скоро помощь Всевышнего потребуется нам всем, – вмешался в разговор второй воин, – через несколько дней кипчаки обрушатся на нас всей ордой и вряд ли у нас хватит сил защитить город.

Наместнику очень хотелось возразить ему, но он попросту не смог.

Фархад Абу-Салим въехал в город усталый, грязный и оборванный. Там, впереди, на живописном холме у самого берега моря, расположилась Анжи-крепость. Его конь настороженно фыркал, ступая по узким извилистым улочкам города. Он просто не привык к плотно стоящим домам и от этого ошалело вращал головой в разные стороны. Фархад покрепче ухватился за узду и сильнее сжал коленями бока животного:

– Хватит с меня того позора, который я вынужден терпеть, двигаясь по своему городу грязным и оборванным, еще не хватало того, чтобы этот степной недоносок со страху понес меня по улице и сбросил бы в какую-нибудь грязную вонючую лужу, на потеху публике.

В душе наместник Абескунской низменности был благодарен за все своему коньку, ему еще не доводилось в жизни встречать лошадь, обладающую такой выносливостью, но ехать на ней по городу для самолюбия Фархада было равносильно тому, как с прекрасного арабского скакуна пересесть на спину осла.

Некоторые люди узнали его на базарной площади, которую в этот момент он пересекал с конвоем, и показывали на него пальцем, другие подбегали к страже, пытаясь узнать, что же случилось с персидским войском. Из всего этого, Фархад Абу-Салим сделал заключение, что вести из степи о масштабности разгрома в полном объеме еще не дошли до Семендера. Медленно двигаясь вперед, воины плетьми отгоняли самых настойчивых, Фархад упорно молчал.

Ворота крепости были закрыты. Признав наместника, часовые издали радостный крик. На этот крик начали сбегаться люди. Ворота широко распахнулись, и Фархад Абу-Салим въехал в Анжи-крепость. Запыхавшийся Темиш-паша бежал к наместнику сломя голову. Руки и губы блестели от жира.

– Должно быть, ест вкусный плов из баранины, – промелькнуло в мозгу у Фархада. – И почему я не назначил хакан-беком его вместо себя? С каким удовольствием я снес бы ему голову!

– Где войско? Где твой конь, Фархад? Неужели все закончилось так быстро?

Наместник опустил голову, он хотел двинуться вперед, но не мог. Чиновники и дворцовая челядь обступили его со всех сторон. У всех на устах читался немой вопрос:

– Что случилось? Почему ты один?

Поняв все, толпа издала жуткий вопль. Словно получив удар по лицу, Фархад Абу-Салим сделал шаг назад. Свершившиеся несчастье еще полностью не уложилось в сознании людей, однако, это событие произошло и это был неоспоримый факт. Фархад Абу-Салим взял себя в руки и направился в сторону своих покоев…