I
О все видавшем до края Вселенной, о постигшем тайны гор и морей, о превзошедшем мудрость людскую, о заглянувшем за край земли — слушайте рассказ о строителе стен Урука, о божественном царе Гильгамеше, сыне жрицы Нисун!
Он прекрасный, сильный, он мудрый,
Божество он двумя третями,
человек лишь одною,
Его тело светло, как звезда большая,
Но не знает он равных в искусстве мученья
Тех людей, что его доверены власти.
Гильгамеш, не оставит он матери сына,
Не оставит он жениху невесты,
Дочери герою, супруги мужу,
Днем и ночью он пирует с ними,
Он, кому доверен Урук блаженный,
Он, их пастырь, он, их хранитель,
Он, прекрасный, сильный, он, мудрый[120].
Гильгамеш так измучил своих подданных бесчинствами и буйством, так изнурил непосильной работой, что урукцы каждый день взывали к богам, моля защитить их от произвола. И боги, услышав молитвы, сочли, что просьба людей вполне справедлива. Они велели мудрой Аруру создать такого героя, чтобы мощью он был равен могучему Гильгамешу. Пусть царь найдет выход немереной силе в схватке с равным противником, а тем временем измученный люд Урука сможет хоть немного отдохнуть.
Аруру не заставила просить себя дважды: она зачерпнула глины и слепила Энкиду — дикого человека, дитя бескрайней степи.
Энкиду был так непохож на обычных смертных! Он не носил одежды, не знал вкуса хлеба, ни разу в жизни не ночевал под кровлей, его золотые волосы не ведали гребня. Он жил бок о бок с волками, бегал наперегонки с антилопами, шутя боролся с могучими львами, вместе с газелями приходил к водопою, и все лесные, степные и речные твари считали его братом. И он тоже считал зверей своей семьей и не раз спасал их из ловчих сетей и ловушек.
День за днем Энкиду лишал охотников добычи, и вскоре по степи прошел слух о могучем человеке, что живет среди диких животных. Многие издали видели богатыря, но никто не решался к нему приблизиться, не говоря уж о том, чтобы вступить с ним в схватку…
Но вот однажды один молодой охотник случайно увидел Энкиду совсем близко, когда тот вместе с газелями примчался к водопою, — и сердце человека затрепетало от страха. Ловчий в панике кинулся к дому и рассказал отцу о странном создании, которое только что его до смерти перепугало:
— Мой отец, человек, что с горы спустился, —
Во всей стране велика его сила,
Велика его сила, как воинство Ану —
По нашим владеньям свободно бродит.
Всегда он на пастбище средь газелей,
Всегда его ноги у водопоя,
Я брожу и не смею к нему приближаться.
Я вырыл ловушки, он их засыпал,
Я сети поставил, он их вырвал,
Угнал от меня он зверей пустыни,
Он не дает мне трудиться в пустыне!
— Перестань ныть! — сурово оборвал старик жалобы своего отпрыска. — Отправляйся лучше в Урук к Гильгамешу — уж он-то сумеет найти управу на силача, которого ты так боишься, будь то горный человек, степной или даже снежный!
Охотник послушался отцовского совета и пришел в город, содрогающийся от стенаний простого люда и от разудалой музыки, доносящейся из царского дворца.
Обнимая одной рукой блудницу, в другой сжимая кубок вина, Гильгамеш с удивлением выслушал рассказ о диком человеке из степи, который спасает зверей из сетей и ловушек. Но замешательство царя длилось недолго.
— Возвратись, мой охотник, и возьми с собою блудницу,
И когда человек тот придет к водопою,
Пусть она снимет одежды, а он возьмет ее зрелость.
Он приблизится к ней, едва он ее увидит,
И оставит зверей, что росли средь его пустыни! —
так велел ловчему Гильгамеш, и тот поспешил выполнить царское приказанье.
Вместе с блудницей Шамхат, служительницей богини Иштар, охотник вернулся в степь и укрылся в высокой траве близ реки, где он недавно видел дикого человека. День, и другой длилось их ожидание, и наконец земля задрожала от громкого топота: это мчалось к реке стадо газелей; вместе с животными к воде сбежал прекрасный Энкиду.
Охотник взволнованно подтолкнул Шамхат локтем:
— Это он, блудница, открой свои груди,
Открой свое лоно, пусть он возьмет твою зрелость.
Дай ему наслажденье, дело женщин.
Едва он увидит тебя, он к тебе устремится
И оставит зверей, что росли средь его пустыни!
Блудница вовсе не нуждалась в наставлениях дилетанта: она до тонкостей знала свое ремесло.
Газели в страхе бросились прочь, когда из прибрежной травы вдруг поднялась женщина, но Энкиду оказался не из пугливых. А Шамхат повела плечами, сбросила тонкую ткань одежды, протянула к дикому человеку руки… И дальше все получилось так, как рассчитывал царь Гильгамеш.
Шесть дней, семь ночей Энкиду с блудницей предавались необузданной страсти, по на рассвете седьмого дня богатырь заскучал по родным просторам, по пропахшим полынью степным ветрам, по братьям-животным, по вольной жизни.
Оставив женщину, он побежал обратно по знакомым тропам, да только эти тропы оказались для него закрыты! Звери больше не желали признавать Энкиду за собрата: волки встретили его злобным рычаньем, антилопы в панике кинулись в бегство, шакалы с поджатыми хвостами нырнули в травы, даже могучие львы избегали того, чье тело пахло человеком. Бросился Энкиду за зверями вдогонку, но почувствовал, что нет у него прежней силы, что теперь он вряд ли сможет догнать даже маленького олененка!
Но зато ощутил он в себе небывалый доселе разум — и возвратился к блуднице. Сел Энкиду у ног женщины и, внимательно глядя ей в лицо, жадно слушал звук человеческой речи.
И вот что сказала ему жрица богини Иштар:
— Энкиду, ты прекрасен, как подобие бога! Нет, тебе не место в дикой пустыне. Хочешь, я отведу тебя в город Урук к царю Гильгамешу? Он могуч, он весел и необуздан, мне кажется, ты придешься ему по сердцу!
— Может, царь ваш и слывет силачом там, откуда ты родом, да только со мной ему не тягаться! — запальчиво отозвался Энкиду. — Пойдем в Урук — и я покажу Гильгамешу, что ему не сравниться в силе с тем, кто пил молоко зверей и боролся со львами!
— Ой, дружок, не хвались! — покачала головой Шам-хат. — Даже думать забудь о том, чтобы бросить вызов царю Гильгамешу. Ты не знаешь жизни, мой Энкиду, — что ты видел, кроме своей бескрайней степи? Но поверь мне, в городе правят совсем другие законы: там люди кичатся богатой одеждой, там знать пирует под звон тимпанов, там блудницы Иштар расточают ласки и поцелуи…
И как здесь, в степи, ты превыше всех животных, так в Уруке превыше всех смертных царь Гильгамеш, любимец Ану, Шамаша, Элли ля и Эйи! Сколько ни буйствует он, как ни бесстыдны его забавы, никто и никогда не осмеливался встать у него на дороге!
…А тем временем Гильгамеш, повалившийся спать после шумного пира, вдруг проснулся, растревоженный странным сном. Что это было — похмельный бред, шутка богов или предзнаменование? Вскочив с ложа, царь поспешил в храм Эгальмах к своей матери, жрице Нинсун: никто лучше нее не умел истолковывать смысл ночных видений.
— Мама, мне приснилось, что на небе ярко вспыхнули звезды и кто-то огромный вдруг упал на меня, словно камень! Я хотел сбросить его — но он был слишком тяжелым, я ударил его, да он не поддался! Тут мы схватились в яростной драке, и весь народ Урука на нашу битву дивился. Отовсюду сбежались простые люди, целовали моему противнику руки и край одежды, называя его своим защитником и спасителем! Наконец я понял: нам не одолеть друг друга, и тогда взялись мы с незнакомцем за руки, как родные братья. Полюбил я этого человека всем сердцем и привел к тебе, в этот храм, мама — ты же назвала его младшим сыном!
Вот как истолковала мудрая жрица Нинсун сон Гиль-гамеша:
— Тот, кто явился тебе во сне, скоро придет в Урук, и тогда ваши судьбы пересекутся. Станет он тебе дороже родного брата, вместе суждено вам сражаться и веселиться. И тебе, и всей нашей стране он будет надежной защитой, а мне — утешением в печалях!