на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



ГЛАВА 3

Он покинул палаццо с рассветом. Мостовые Флоренции блестели от льда, под ногами хрустело, и Ракоци, отягощенный пышной одеждой, передвигался весьма осторожно. Бархатная шляпа, золотая серьга и парчовый камзол, отделанный в обшлагах горностаем, привлекали к нему внимание редких скромно одетых прохожих, но он только вскидывал подбородок и продолжал идти ровным шагом, делая вид, что ничего не замечает вокруг.

На виа Нуова Ракоци счел необходимым потоптаться на месте, словно бы соображая, куда направить шаги. Он свернул к одному дому, потом к другому и только потом постучался в нужную дверь.

Ветер, задувавший с холмов, нес мелкий снег, и Симоне Филипепи скорчил недовольную мину, увидев, что гость ему не знаком.

— Вот что, любезный, — сказал повелительно Ракоци, — извольте ответить, не здесь ли живет живописец, именуемый Боттичелли?

Разглядев незнакомца, Симоне помрачнел совсем. Щеголь, стоявший на пороге, всей повадкой своей и манерами живо напоминал о том, что потеряла Флоренция с приходом Савонаролы.

— Да, это его дом, но он в молельной. — Симоне хотел было закрыть дверь, но мешкал, не находя для этого предлога, а посетитель, похоже, не понимал, что его не желают впустить.

— В молельной? — У Ракоци сжалось сердце. — А когда он освободится? Мое имя Жермен Ракоци. Я должен увидеть его.

Он знал, что за этим последует.

— Ракоци? Значит, вы во Флоренции? И у вас хватило наглости явиться сюда?

Ракоци недовольно поморщился.

— Успокойтесь, любезный. Я и сам знаю, что мой дядюшка что-то у вас натворил. — Он подбоченился и заявил: — Но меня это никак не касается. Я приехал сюда по вопросам наследства, и господин живописец должен мне кое-что пояснить.

Симоне понял, что обознался, и разозлился еще больше.

— Приходите позже, — сказал он, намереваясь захлопнуть дверь.

Та захлопнулась, но гость оказался в прихожей. Как он это проделал, осталось тайной. Симоне вытаращил глаза.

— Ну хорошо, я могу подождать. Впрочем, дело важное и отлагательства не терпит. Сообщите господину художнику, что его ожидают. — Гость нетерпеливо поморщился и притопнул ногой.

— Как будет угодно синьору, — пробормотал подавленно Симоне. — Но… позвольте вам сообщить, что во Флоренции не принято входить в дом без приглашения.

Ракоци вскинул бровь.

— В самом деле? А мне говорили, что благочестию здесь открыты все двери. И что юношам из Господнего воинства приглашения вообще не нужны. Не может быть, чтобы меня обманули!

Симоне только хрюкнул в ответ и поспешил удалиться. Непрошеный гость улыбнулся, заметив, что он свернул не к молельной, а к мастерской. Оставшись один, Ракоци осмотрелся. В просторной прихожей этого дома обычно висели готовые работы Сандро, дожидаясь, когда заказчики их заберут. В прежние времена это была чувственная воздушная живопись на античные темы. Теперь сюжеты переменились и краски их потускнели. Распятый Христос, опечаленная Мадонна, скорбные лики великомучеников… Ракоци невольно поежился. Лицо святого Себастьяна показалось ему странно знакомым. В пронзенном стрелами юноше художник изобразил себя.

— Брат примет вас. — Симоне улыбнулся, заметив, что посетитель вздрогнул. — Я вижу, — добавил он, — что вам нравятся эти картины. Они не могут не восхищать. Сандро теперь много работает во славу Господню.

Ракоци покачал головой. Симоне расценил этот жест, как одобрительный и, одушевившись, продолжил:

— Смотрите, с каким целомудрием Пречистая Дева принимает посланца небесного. В глазах ее кротость, в них нет и намека на святотатственный плотский восторг. Сандро совершенно переменился, отринув свои заблуждения, и перестал потворствовать низким страстям. Он ждет вас, ступайте за мной, сударь.

Симоне повернулся и зашагал в глубину дома. Ракоци в полной растерянности побрел следом за ним.

Сандро стоял у стола, заваленного набросками. Морщин на его лице прибавилось, в рыжевато-коричневых волосах пробилась сильная седина. Пристально взглянув на вошедших, он с неохотой отложил в сторону лист бумаги.

— Вы родственник Франческо да Сан-Джермано?

Ракоци невозмутимо кивнул.

— Вам говорили, что вы на него очень походите?

— Я знаю. — Ракоци покосился на Симоне. — Синьор Филипепи, могу ли я побеседовать с вами наедине?

Шумно вздохнув, Сандро обратился к брату:

— Симоне, я уверен, тебе есть чем заняться. Чуть позже я тебя позову.

Окаменев от возмущения, Симоне какое-то время сверлил брата глазами, потом резко повернулся и, громко хлопнув дверью, ушел.

Повисло молчание, затем Ракоци, указав на эскизы, спросил:

— Можно взглянуть?

— Сделайте одолжение. — Сандро отошел в сторону. Ракоци склонился к столу. — Ваш дядюшка обладал тонким вкусом. Теперь таких знатоков во Флоренции нет.

Взяв в руки пару набросков и повернувшись к окну, Ракоци сдвинул брови.

— Можно узнать, над чем вы работаете?

Сандро нервно взъерошил свою шевелюру.

— Тема библейская. Избиение младенцев. Но у меня ничего не выходит. Вот, посмотрите. О чем говорит вам эта рука? Ни о чем ровным счетом. А она должна пробуждать сочувствие, жалость. Или это лицо? Оно неживое, как маска. — Он забрал у гостя эскизы и швырнул их на стол. — Все много хуже, чем в худших вещах Леонардо. Я молюсь, но молитвы не помогают. В последнее время мне все труднее писать, — Боттичелли раздраженно поморщился и потер руками лицо.

Ракоци промолчал. Сандро говорил правду. Эскизы были бездарны. Художник терял талант.

— Впрочем, все это не важно. Что вас сюда привело? — Сандро потряс головой, пытаясь сосредоточиться. — Надеюсь, не какая-то скорбная весть? Например, о смерти да Сан-Джермано? Это было бы уже чересчур.

Ракоци пристально глянул на живописца.

— Нет. Он жив и здоров. Меня заботит другое.

Сандро облегченно вздохнул.

— Вот и прекрасно. Смертей слишком много. Я рад, что с Франческо все хорошо. Мне очень его не хватает. Я сам убедил его покинуть Флоренцию, а теперь об этом грущу. Мне почему-то кажется, что он сумел бы справиться со всеми напастями и остановить надвигавшуюся на город беду. То, что сейчас происходит, ужасно! — Боттичелли потряс руками и замер, потерянно глядя на них. — Я не хочу во всем этом участвовать! Но у меня нет другого пути. Мне приходится принимать их, я молюсь вместе с ними и пишу то, что они велят. Я предаю сам себя и становлюсь все более одиноким. Флоренция изменилась. Вместе с ней изменился и я.

Ракоци молча слушал, он понимал, что художнику следует выговориться. Хотя выплескивать эти признания первому встречному было не очень-то благоразумно с его стороны. Похоже, Сандро и сам понял это. Он опустил руки и глухо пробормотал:

— Надеюсь, вы никуда не пойдете с доносом? Мое положение и без того достаточно шаткое. — Лицо его отразило сильнейшее замешательство. — Сам не знаю, зачем я все это сказал. Просто вы очень походите на своего родственника, а тот…

Ракоци усмехнулся и сказал на чистейшем итальянском:

— Посмотрите-ка на меня. — Он снял шляпу, бросил ее на стул и согнал с лица остатки высокомерия.

Сандро замер, потом отшатнулся, его золотистые глаза загорелись.

— Франческо?

— Да, это я.

Он видел, что Боттичелли колеблется, и стоял, выжидая. Сандро теперь набожен. Еще неизвестно, как он воспримет внезапное возвращение еретика.

— Боже, вы сумасшедший!

Ракоци только пожал плечами.

Сандро медленно обошел вокруг стола, затем порывисто бросился к гостю и крепко обнял его.

— Сумасброднее человека я еще не встречал! Господи боже, вы хоть себе представляете, что вас ждет, если кто-то узнает, что вы — это вы?

— Да, представляю, — мягко сказал Ракоци, отстраняясь. Он не раз видел воочию, как поступают с вероотступниками, но не стал об этом говорить.

— Так зачем вы вернулись?

— Затем, — слова Ракоци звучали спокойно, — что Деметриче Воландри в тюрьме. И я намерен оттуда ее вызволить.

Сандро смутился. Судорожно сглотнув, он сказал, отводя взгляд:

— Это практически невозможно. Вы лишь добьетесь того, что арестуют и вас.

— Что они собираются с ней сделать? — Дыхание Ракоци пресеклось.

— Пока неизвестно. — Сандро в растерянности рухнул на стул и замер, не сводя с гостя жалких, измученных глаз. — Но… как вы узнали? — Ракоци промолчал. Боттичелли беспокойно дернул бровями и уставился в пол. — Ну да, я сам… я первый должен был вам обо всем сообщить, но… меня так зажали. Постоянная слежка, доносчик-брат, я не имел возможности написать вам ни строчки! — Он замолчал и хватил себя кулаком по колену. — Нет, это ложь! Я мог извернуться, я мог найти какой-нибудь способ, но струсил. Я недостоин вашей дружбы, Франческо. Они запугали меня.

— Сандро, амико, — сказал Ракоци, — успокойтесь. Вам не стоит себя так корить. — Он прошелся по комнате и вновь подошел к Боттичелли. — Я вас ни в чем не виню.

— Зато я себя обвиняю. — Сандро досадливо дернул плечом. — Я ненавижу себя.

Ракоци вздохнул, он не знал, что тут сказать. Людям свойственно каяться задним числом и носиться со своими несчастьями, не замечая бед и горестей близких. Если Деметриче жива, то все, возможно, и обойдется.

Если же нет…

Сандро заговорил снова:

— Не буду ничего обещать, потому что сам себе плохо верю, но я готов вам помочь. Вам же не стоит слишком на меня полагаться. Однако что-нибудь сделать я все же смогу. Итак, теперь вы племянник графа Франческо Ракоци да Сан-Джермано. Как вас зовут?

— Жермен.

— Жермен Ракоци. Что ж, хорошо! Я постараюсь быть вам полезным. — Он посмотрел в окно и нахмурился. — Теперь говорите — в чем?

— Достаточно, если вы будете держать мою тайну в секрете. — Ракоци прислонился к столу. — Впрочем… надо бы срочно узнать, где содержится Деметриче. Если она, конечно, жива.

— Она жива. Но времени у вас мало. Доминиканцам не терпится кого-нибудь сжечь. — Сандро покачал головой. — Аутодафе во Флоренции! Кто мог бы в это поверить?

Ракоци помрачнел.

— Вы шутите, Сандро!

— Нет, не шучу. Эти четыре года отбросили наше просвещенное общество на сто лет назад. Что будет дальше, трудно себе представить.

— Где держат узников? В местной тюрьме?

— Нет. Их увозят из города. Кажется, в окрестные замки. Но конкретно ничего неизвестно. — Он пожал плечами и встал — Я попробую это выяснить. У Эстасии. Возможно, она что-то знает. А возможно, и нет.

— У Эстасии? — переспросил Ракоци. — А откуда ей знать?

— О! — Сандро передернулся. — Она теперь — шишка. После того как приняла монашеский сан, Эстасия стала кумиром толпы и первой фигурой в клике Савонаролы. Люди сбегаются, чтобы послушать ее вдохновенные гимны. Она их на ходу сочиняет и имеет огромную популярность. Такому успеху мог бы позавидовать и Лоренцо, хотя его песенки тоже были у всех на устах.

— Погодите, Сандро. Вы хотите сказать, что сестра Эстасия и ваша кузина — одно и то же лицо? — Ракоци хлопнул ладонью по столу. — Я должен был догадаться! Монахиня, приобщенная к таинствам! Так это она? Ну да, это вполне в ее духе! А я — абсолютный глупец! — Он был не на шутку взволнован. — Вот уж не думал, что Эстасия облачится в сутану. И что же, она ей идет? А как же мужчины? Разве они уже стали ей не нужны? Ни за что не поверю: она слишком чувственна. Ей постоянно надо себя ублажать.

— Сначала она была одержима дьяволом, — хмуро сказал Сандро. — Но это ей вскоре наскучило. Возможно, вскоре ее утомит и Господь. — Он взял со стола какой-то рисунок и тут же резко его отшвырнул.

Ракоци понял, что тронул запретную тему, и на минуту умолк. Потом, прикоснувшись к руке живописца, произнес:

— Узнав, где находится Деметриче, вы очень поможете мне. Но если у вас не получится, ничего страшного не случится. Я сам найду способ ее отыскать. Я ведь зашел не за помощью, а убедиться, что с вами ничего не стряслось.

— Я недостоин подобного отношения, — пробормотал Сандро. — Я сделался слишком пуглив.

— Ну-ну, Боттичелли. — Ракоци начал сердиться. — Перестаньте себя казнить. — Он бросил косой взгляд на неоконченные работы. — Лучше скажите, когда вы почувствовали, что стали хуже писать?

Лицо Сандро вновь сделалось жалким.

— Около года назад. Когда взялся за все это. — Он оглядел свои руки и отвернулся к окну. — Но я не связываю одно с другим. Просто мне уже за пятьдесят, и моя сила уходит.

Яркие лучи солнца заполнили мастерскую, словно бы возражая этим словам. «Сила Сандро уходит, а день ее лишь набирает, — подумал Ракоци. — Надо идти».

— Если я найду вам заказчиков на стороне, вы согласитесь уехать отсюда?

Не поворачиваясь, Сандро спросил:

— Вы говорите о себе?

— Возможно. Но есть и другие.

Сандро вздохнул.

— Нет. Я утратил талант. То, что я рисую сейчас, недостойно внимания. Такое может нравиться только священникам и тем, кто стремится на небеса. — Он неуверенно улыбнулся и вдруг без всякого перехода спросил: — Скажите, у вас еще сохранился «Орфей», заказанный мне Лоренцо?

— Да, он висит в моей спальне. Его не нашли.

— Я хотел бы, чтобы вы мне его возвратили. — Сандро потупился, потом поднял голову и принялся разглядывать потолок.

— Но… зачем?

Боттичелли сложил молитвенно руки и с отчаянием в голосе произнес:

— Четвертого марта я должен сжечь его на костре. Я поклялся предать все свои языческие работы огню.

— Это глупая шутка, — быстро сказал Ракоци.

Глаза Сандро были серьезны.

— Это не шутка, Франческо. Клятву слышали многие, и четвертого марта я сделаю то, что сказал.

— Нет! — Ракоци охватило холодное бешенство. — Что за безумный бред? — Он схватил Боттичелли за плечи. — Вы же художник! И хотите убить свое прошлое? Тогда объясните хотя бы, зачем это вам?

Сандро дернулся, стряхивая с себя руки гостя, и отошел от окна.

— Затем, что тогда меня оставят в покое. Вы знаете, что такое покой? — Он ронял слова безразлично, словно совсем не заботясь, слушают его или нет. — Я был здесь, а вы сбежали, Франческо. Вы жили в Венеции, а они терзали меня.

— Покой? — Ракоци усмехнулся. — Очнитесь, амико, покой — это смерть! — Он сам словно очнулся и посмотрел вокруг невидящим взором, в его голосе появилась мольба. — Послушайте, Сандро. Я понимаю, вы много вынесли, но ваше решение — большая ошибка. Вы будете мучиться, вы не найдете покоя, ибо тому, что вы собираетесь сделать, названия нет. Это хуже, чем убивать детей, ведь те могут хотя бы кричать, звать на помощь. А ваши работы на помощь не позовут. Они безгласны, безропотны, они уязвимы. И невыразимо прекрасны, ибо устремлены к свету, к добру.

Ракоци сделал глубокий вдох и продолжил:

— Там, на столе, лежат ваши эскизы. Избиение младенцев — скорбная тема. Зачем вы мучаетесь над ней? Чтобы пробудить в сердцах сострадание? Тогда почему же его нет у вас? Ваша акция много хуже библейской, ведь детей по приказу жестокосердого Ирода убивали солдаты, а не их собственные матери и отцы. Слышите, даже Ироду не пришло в голову повелеть им такое, а вы по своей воле идете на этот безумный шаг! Опомнитесь, Сандро! Прекрасное так легко уничтожить. Вы стремитесь к покою, к спасению, но спасение не достигается кровью, огнем и мечом.

Он ощутил сильное жжение в груди и остановился, чтобы глотнуть воздуха. Сандро молчал, и Ракоци вновь захлестнула ярость. Голос его обрел твердость металла.

— Я не верю ни в небеса, ни в ад. Но сейчас мне хочется, чтобы преисподняя все же существовала и чтобы люди, подобные Савонароле, вечно мучились там за свои преступления. Откажитесь от своей клятвы, Сандро. Умоляю! Иначе она вас раздавит. Вы сами себе ничего не простите потом.

Поглядев на Сандро, он понял, что говорил впустую. Глаза живописца были мрачны. Голос его прозвучал тихо и ровно:

— Я выслушал вас.

— Но, Сандро!

— Довольно. Я сделал выбор. И свое решение не изменю. — Он открыл дверь и позвал Симоне.

Тот где-то замешкался, и Боттичелли вновь обратился к гостю:

— Думаю, нам незачем больше встречаться. Ради спасения Деметриче я сохраню вашу тайну, но теперь вам лучше уйти.

— Сандро, прошу вас.

— Прощайте.

Живописец холодно поклонился и закрыл дверь мастерской.


* * * | Костры Тосканы | * * *