Ордынск, день первый

– Ордынск! Как много в этом звуке непоправимости разлуки! – воскликнул Рысаков, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей к входу в драматический театр. – Сегодня нас афиши славят, – он выбросил руку вперед, словно чтец-декламатор, – а завтра… М-м…

– Слава нас раздавит, – подсказал Курочкин, медленно взбиравшийся по лестнице вслед за ним.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила мужа Яблонская, наморщив лоб. – Мне кажется, у тебя в последнее время одышка. – И обвиняющим тоном добавила: – И ты какой-то бледный.

– Он бледный, у него одышка, – подхватил противный Рысаков. – От славы у него отрыжка!

– Тихон, угомонись. На тебя смотрят местные жители, – предупредил Будкевич со снисходительной улыбкой. – Артист должен держать фасон.

Алик был доволен спектаклем и откровенно расслабился. Администрация театра предлагала устроить банкет, но он наотрез отказался, решив, что труппа не захочет развлекаться. После того что произошло в Перегудове, настроение у актеров было отнюдь не праздничным. Однако сегодняшнее удачное выступление всех приободрило.

После спектакля актеры, все еще в костюмах и гриме, высыпали на улицу и раздавали автографы в сквере, возле большой красочной афиши, на которой было крупно написано: «Если вы не влюблены. Сенсация летнего сезона!» Теперь все они гуртом возвращались в театр, оживленно обмениваясь впечатлениями.

Поздние летние сумерки принесли с собой благословенную прохладу. Таня на минуточку задержалась внизу, под деревьями, жадно вдыхая воздух полной грудью. Днем у нее от жары разболелась голова, и во время спектакля она чувствовала себя неважно. Сейчас ей хотелось побыть одной, прогуляться, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом. Но не в костюме же. Она осторожно поставила ногу на первую ступеньку лестницы, когда услышала позади голос Таранова:

– Тебе что, плохо?

Откуда он взялся, Таня так и не поняла. Ей казалось, что Лешка поднялся наверх одним из первых.

– А тебе что за дело? – спросила она, полуобернувшись. – Не знаешь, куда пристроить завалявшуюся в кармане таблетку аспирина?

Оттого, что Таранов являлся источником ее постоянного раздражения и беспокойства, Таня на него злилась. Если женщина влюблена в вас, еще не факт, что она будет с вами добра.

– Что-то не хочется, чтобы ты свалилась больная и сорвала гастроли, – проворчал Таранов, подходя ближе.

От него пахло чистым сценическим потом и очень слабо – туалетной водой с ноткой табака. Запах, который она знала слишком хорошо, чтобы вовсе на него не реагировать.

– Не волнуйся, твоему триумфальному шествию по городам и весям ничего не грозит! С моей стороны уж точно.

– О, как всегда – выпендреж в чистом виде. Сходила бы к Веленко, чего зря мучиться? Могу тебя под ручку к нему доставить, если коленки подгибаются. – Таранов разговаривал таким тоном, словно делал ей огромное одолжение.

Это бесило. Кроме того, Таня не могла простить ему того случая, когда она позвонила, чтобы извиниться и помириться, а он отчитал ее, как девчонку.

– Я сама решу, что мне делать с моей собственной головной болью, – продолжала упорствовать она.

Таранов стоял перед ней в горделивой позе, задрав одну бровь. Это означало, что он в драчливом настроении. Прямо позади него, рядом с анонсом их антрепризы, висел большой плакат, рекламировавший новую книгу известного писателя Аристарха Заречного. На фотографии у Заречного было точно такое же выражение лица, как сейчас у Лешки, и Таня против воли фыркнула.

– Ощущаешь себя великим артистом? – ехидно спросила она.

– Злая ты, – лениво сказал Таранов. – Учти на будущее: злые женщины портятся быстрее, чем осетрина. Не хочешь принять руку помощи – не надо.

– Хочу, – быстро ответила Таня.

Таранов несколько секунд раздумывал, потом подставил ей локоть. Она бодро ухватилась за него, лихорадочно соображая, как сейчас выглядит. Скорее всего, не очень, раз Лешка решил, что ей плохо.

Наверное, было бы лучше подниматься по лестнице молча, без слов приноравливаясь друг к другу. Однако молчать было совершенно невозможно. Таня не смогла выдержать эту гнетущую паузу и небрежно спросила:

– Видел афиши Заречного? Помнится, ты его просто боготворил.

– А что? – тотчас ощетинился Таранов. – Ты по-прежнему считаешь, что увлекаться можно только Львом Толстым?

– Заречный завтра в полдень автографы раздает в книжном магазине, – продолжила Таня как ни в чем не бывало. – Он, оказывается, живет в Ордынске.

– Не в Ордынске, а под Ордынском, – буркнул Таранов. – У него уединенный дом где-то в лесу. – Тут же он воодушевился. – И молодец, что уехал из Москвы. В Москве настоящий сумасшедший дом и смог, как после торфяного пожара.

– Я бы со страху умерла, – призналась Таня, радуясь, что они впервые за последний год так мирно разговаривают. – Творить в глуши…

Они уже добрались до входа, и Лешка, галантно пропустив даму вперед, заявил:

– Иди пока переодевайся, а я приведу Веленко.

Таня рассчитывала, что он действительно приведет Веленко, однако через четверть часа, когда она уже надела брюки и футболку и начала снимать с лица тон, Вадим явился в гримерку один.

– Починяем головы! – воскликнул он с порога. – Кому латать, кому лудить?

Веленко выглядел отоспавшимся, а его оптимистичный настрой свидетельствовал о том, что Белинда до сих пор его не шуганула.

– А где Таранов? – не удержалась от вопроса Таня.

– Отстал от обоза. Его Анжела перехватила. Говорит, что-то дико срочное. Да и фиг с ним. Зачем он нам тут нужен? Он же не может тихо сидеть, все время вещает, как радиостанция, мешать будет.

Вадим усадил Таню в кресло и заставил закрыть глаза. Потом похрустел суставами, долго тер ладонь о ладонь и, наконец, дотронулся до ее висков. Таня сразу почувствовала тепло и тянущую силу, которая сконцентрировалась вокруг ее головы. Веки налились приятной тяжестью… Однако удовольствие продолжалось недолго. Не прошло и пяти минут, как кто-то попытался открыть дверь. Предусмотрительный Веленко запер ее на задвижку, однако настойчивый посетитель не ушел, а принялся громко стучать. Через секунду с той стороны до них донесся требовательный голос Будкевича:

– Откройте мне сейчас же!

– Ну что за народ? – расстроился Вадим, прерывая сеанс и отправляясь открывать. – Опять кто-нибудь чего-нибудь вычудил. Вот увидишь! Алик просто так не впадает в ярость.

Таня хотела сказать, что Будкевич вовсе не в ярости, однако когда режиссер ввалился в гримерку, поняла, что была не права. Раздутые ноздри и глаза, мечущие громы и молнии, ворвались внутрь первыми. Закружившись по комнате, Алик поднял такой вихрь, что из пудреницы вылетела пуховка и, подпрыгнув, приземлилась на стол.

– Вы заперлись на замок! – обвиняющим тоном заявил Будкевич, остановившись, наконец, и уперев руки в боки.

– Вадим мне головную боль снимал, – тотчас оправдалась Таня. – Ничего предосудительного!

– Мне наплевать, чем вы тут занимались, – рявкнул Будкевич. – Я имел в виду, что вы ни черта не знаете и сидите тут, как ни в чем не бывало…

– А что случилось?! – тотчас спросили оба «преступника» хором, причем довольно испуганно. После событий в Перегудове труппа была настороже, все опасались новых неприятностей.

– Таранов разругался с Рысаковым из-за какой-то бабы! Там такой тарарам стоит, и никто их не может утихомирить.

– Из-за какой бабы? – удивился Веленко.

– Да не знаю я! Из-за какой-то… Какая мне разница, из-за какой бабы мои артисты собираются уложить друг дружку ударом в челюсть?!

– Так ты бы разнял их! – воскликнула Таня, вскочив с места и собираясь бежать на место происшествия.

– А что толку? Я их сейчас разниму, а потом они опять сцепятся. Два молодых идиота… Тут разобраться надо. Ты должна пойти и разобраться! – приказал он, наставив на Таню указательный палец. – Рысаков только тебя и слушается.

– Ну вот еще, ерунда какая! – воскликнула Таня, тем не менее собираясь бежать и разнимать. – Он что мне – сын родной, чтобы слушаться?

Друг за другом они выскочили из гримерки. Маленькая процессия понеслась по коридору, возглавляемая Будкевичем, который объяснял на ходу:

– Рысаков хотел стукнуть Таранова по щеке, но получил под дых. И, Боже мой, как они орут! Я боюсь, наша труппа потеряет лицо, если кто-нибудь услышит их безобразную лексику. Московские артисты, называется…

Драма разворачивалась за кулисами. Главные ее персонажи действительно были раскалены, словно два утюга, и, кажется, даже плевались паром. Однако насчет лексики Алик загнул – оба оскорбляли друг друга вполне интеллигентно.

– Ну, ударь меня, ударь! – кричал Рысаков, наскакивая на Таранова. Он выставлял вперед правое плечо и сильно задирал голову. Оттого, что оба они были в костюмах и гриме, сцена выглядела комично.

– Не стану я драться с типом, который дышит мне в диафрагму, – презрительно говорил Таранов, отталкивая Тихона двумя руками и кривя бровь. – С карликом!

– Человека оценивают не по росту, а по мозгам! – кипятился тот, прыгая, как боксер на ринге и делая перед грудью смешные пассы кулаками.

– У тебя нет мозгов, одно только вместилище. Размером с радиоактивную тыкву, – бросил Таранов.

– Чего-о-о?!

– Туше, – громко сказала Яблонская, стоявшая тут же с видом бульдога, натянувшего поводок.

– В природе какое-то возмущение, – громко объяснил вновь прибывшим Курочкин, выглядывая из-за спины собственной супруги. – Сгущаются тучи. У меня предчувствие, а никто не слушает. Даже Маня.

– Да прекрати ты! – шикнул на него Будкевич. – Замучил уж своими предчувствиями. И ходит, и бормочет… Как китайский колдун.

Курочкин с обиженным видом спрятался за Маркизу, которая посмотрела на Алика сумрачным взором, но промолчала. Веленко почему-то засмеялся, и Таня тотчас выдвинулась вперед. По логике вещей, ей следовало бы воззвать к Таранову. Однако тот стоял спокойно, тогда как Рысаков скакал, словно разъяренный пекинес вокруг самосвала, поэтому Таня бросилась к нему:

– Тихон, прекрати сейчас же!

В этот момент Рысаков попытался прыгнуть на своего обидчика, и Тане пришлось сделать захват сзади, чтобы удержать его на месте. К ней присоединился Будкевич, и вдвоем они утащили нарушителя спокойствия в коридор, а оттуда – в гримерку. В самый последний момент Таня заметила, что Анжела, которая все это время стояла неподалеку и хлопала глазами, скользнула к Таранову и взяла его под руку. И еще она заметила, что у Анжелы на локте висит Лешкин сюртук. «Ну что еще за ерунда?! – рассердилась Таня. – С какой стати теперь Анжела к нему прилипла? С мужчинами всегда так – он всем сердцем твой, пока ты держишь его в поле зрения».

Ладно, пора заканчивать со всеми этими сомнениями и метаниями. Надо пойти к Лешке и поговорить с ним по душам. Сегодня вечером она так и сделает. И плевать на дурацкую гордость. Она любит Лешку и хочет его вернуть. И кто, собственно, может ей в этом помешать?

Затолкав Тихона в гримерку, Будкевич ретировался, на пороге состроив Тане страшную рожу. Вероятно, это означало, что она должна дознаться, из-за чего разгорелся сыр-бор, и угомонить буяна. Таня с досадой отмахнулась. Она и сама не прочь была узнать, из-за какой такой «бабы» у Рысакова с Тарановым произошла стычка.

– Ну? – грозно спросила она у Тихона, который сидел в кресле, нахохлившись, как говорящий попугай, объявивший бойкот докучливым хозяевам. – Что это вы тут устроили, голубчики? Мало вам перегудовских проблем? Хотите, чтобы к нам снова милиция наведалась?!

Рысаков сопел, хмуро глядя на себя в зеркало. Синяк под глазом, хоть и побледнел, но все еще просматривался сквозь наложенный на лицо тон. Уши яростно пламенели.

– Говори, давай, не молчи. Я все равно узнаю.

– Это наше личное дело, – сверкнул глазами Тихон. – А если тебе так нужно, пойди и спроси у Таранова.

– Я никуда не пойду, пока все не выясню. – Таня сначала грозно подбоченилась, но потом решила сменить тактику и, подойдя сзади, положила руки Рысакову на плечи. Доверительно так положила, словно уже много лет была его психотерапевтом и имела на это полное право. – Ты же знаешь, – вкрадчиво сказала она, – у Лешки взрывной характер. И он никогда толком ничего не может рассказать. Другое дело – ты. Ты всегда умеешь описать события подробно и красочно.

– Ладно-ладно, – отмахнулся Тихон. – Знаю-знаю. Лесть – это оружие слабых. Моя вторая жена тоже всегда этим пользовалась. Когда аргументы заканчивались, она начинала мне льстить. А поскольку я дико впечатлительный, она мигом добивалась своего.

– Слушай, так чего вы с Лешкой не поделили?

– Понимаешь, – сумрачно сказал Рысаков, обращаясь к Таниному отражению, – случилось страшное.

Он театральным жестом рванул на себе ворот рубашки, как будто ему стало трудно дышать. Крутнулся на стуле и посмотрел на свою собеседницу в упор:

– Мне, может, из-за твоего Таранова опять жениться придется!

Таня некоторое время молчала, глядя на него в задумчивости, потом протянула:

– Да-а, это действительно страшно. Но при чем здесь Таранов? Он что, хочет быть свидетелем на твоей свадьбе?

– Зря смеешься, все гораздо хуже.

– Куда уж хуже. Так что же все-таки случилось?

– Значит, слушай. Помнишь, когда мы были в Перегудове, там женщина появилась? Блондинка.

– Та, на которую ты ящик с цветами уронил?

– Я не специально! – возмутился Тихон. – Я был во власти эмоций.

– А откуда она взялась, эта блондинка?

– Из Москвы за мной приехала.

– Охота ей была тащиться за тобой в такую даль! Что она, в Москве не могла тебя отловить?

– В том-то и дело, что не могла. Я то в театре, то на тусовках – как туда пробраться простому человеку? А здесь, в провинции, мы, актеры, абсолютно беззащитны – бери нас голыми руками. Ну вот, на это она, видно, и рассчитывала.

– И чего она от тебя хочет?

– Хочет, чтоб женился.

– Вот те раз! С какого ж это перепоя? – опешила Таня.

– В корень зришь – именно что с перепоя, – понурился Тихон.

– Да хватит уже воду в ступе толочь, объясняй, в чем дело! – прикрикнула Таня на бестолкового Рысакова.

– Так я и говорю, – откликнулся тот. – Дело в том, что месяца три назад был я на одной вечеринке, большой и шумной. Ну… Там оказалось много выпивки, и как-то так получилось, что я напился.

– Да… Действительно, событие, – с иронией пробормотала Таня.

– Ты не смейся: тут человеческая трагедия намечается. Как ночь провел, я не помню, думал, просто пил и колобродил…

– А оказывается, еще и девушку соблазнил.

– Какая ты догадливая! Ну вот, и теперь она требует, чтобы я на ней женился, потому что она ждет от меня ребенка.

– А Таранов тут при чем?

– Так ведь она всю эту историю Таранову выложила!

– Почему именно Таранову?

– Не знаю почему. Может, он ей просто под руку подвернулся, а может, приглянулся – ты же знаешь, он баб как магнит притягивает.

«Это уж точно!» – с досадой подумала Таня, но решила в данный момент на этой проблеме не зацикливаться.

– Ну, рассказала она о твоих похождениях Лешке, и что дальше? Из-за чего ты в драку-то полез?

– Как это из-за чего? Я тут из сил выбиваюсь, стараюсь от этой тетки спрятаться, по городу бегаю – скрываюсь. А твой сердобольный Лешенька, вместо того чтобы меня отмазать, выслушал историю ее беременности и тут же выложил все открытым текстом – так, мол, и так. Тихон Рысаков проживает в таком-то номере, там вы его и найдете.

– Так что, она уже до тебя добралась?

– Пока нет, только по телефону названивает. Угрожала расправой. Даже убийством!

– Да ты бы ее послал! – рассердилась Таня. – В первый раз, что ли, тебе женщины на шею вешаются? Я сама недавно в газете прочитала, что какая-то ткачиха родила от тебя двойню. Что-то я не помню, чтобы ты так нервничал по этому поводу.

– Так то ж ерунда была! Я ту ткачиху в глаза не видал. Вернее, я ей автограф дал при свидетелях, и все. Тут совсем другое дело! У этой блондинки есть доказательство нашей близости, – хмуро добавил он. – Предмет моего туалета. Интимный…

– Трусы, что ли? – ухмыльнулась Таня. – Тихон, от тебя с ума можно сойти. Ты известный артист, закаленный в схватках с сотнями блондинок, неожиданно даешь такую слабину. Бегаешь от женщины, которая утверждает, что ты ее соблазнил и бросил. Она что, несовершеннолетняя?

– Да ты что! – воскликнул Рысаков, ероша волосы. – Она уже дама в возрасте, ей лет тридцать, не меньше.

– М-да, – пробормотала Таня. – Увы, недолог век цветенья… Она хоть красивая?

– Ну, с некрасивой я бы не связался! – хвастливо заявил Рысаков. – Красивая, конечно. Но чересчур страстная. Если честно, я таких боюсь. Думаешь, что тебя душит кольцо ее объятий, а потом оказывается, что это стальной ошейник. Ну ее к черту.

– Значит, ты на Таранова набросился, когда узнал, что он на тебя блондинку навел?

– И ведь представляешь, гад какой? Идет по коридору и так между прочим, со смешком спрашивает: «Что, Тихон, на свадьбу пригласишь?» Я: «На какую такую свадьбу?!» Ну, тут все и выяснилось. Про его гнусное предательство.

В этот момент раздался стук в дверь, и голос Регины позвал:

– Тишка, ты здесь?

– Какой я тебе Тишка?! – закричал распаленный собственными переживаниями Рысаков. – Тишки по палисадникам бегают! А я Тихон Петрович!

– Тихон Петрович, – зловещим тоном сказала дверь. – Выметайтесь из гримерки. – К вам следователь из Перегудова приехал.

Рысаков помертвел.

– Это из-за нее, – шепотом сказал он, глядя на Таню глазами, полными священного ужаса. – Из-за блондинки…

– Не выдумывай, с ней все в порядке. Ящик с цветами пролетел мимо, Курочкин видел эту женщину уже под утро, она была жива и здорова.

– Ты не понимаешь. Дело в том, что она разговаривала с мэршей Перегудова. Вдруг она ее и кокнула?

Таня против воли насторожилась.

– Кто разговаривал с мэршей?

– Моя блондинка!

– Когда это? – нахмурилась Таня.

– В тот день, когда Романчикову убили! Помнишь, я на тебя на улице наткнулся? Наутро после банкета. Еще спрашивал, не видела ли ты кого-нибудь?..

Таня отлично помнила этот момент. Она следила за Лешкой, который отправился на свидание с мэршей, а потом бездарно его упустила.

– Помню, и что?

– А то, что я бегал, бегал по улицам и неожиданно увидел Таранова. Он в кафе сидел, прямо возле окна, покуривал. Не успел я и глазом моргнуть, вижу, подъезжает автомобиль черный, из него вылезает Романчикова и тоже намыливается в кафе идти. И тут вдруг как из-под земли вырастает эта ведьма.

– Блондинка?

– Она!

– Может, все-таки вспомнишь, как ее зовут?

– Не могу я вспомнить! Говорю тебе – пьяный я был в момент знакомства. А когда я пьяный, у меня в голове – космос, вакуум.

– Ладно, а что дальше было?

– Блондинка подскакивает, значит, к Романчиковой – и ну ей что-то такое парить. Та ее внимательно выслушала, потом рукой махнула и какой-то предмет ей передала. Я не видел – какой. И блондинка, значит – фьюить! – и тут же испарилась. Вот я и думаю, может, следователь из-за этого приехал? Узнал про меня и про нее, про нашу связь, короче, и решил, что дело здесь нечисто. Вдруг эта самая блондинка потом к Романчиковой домой пришла и убила ее?

– Не мели ерунды. Лучше пойди и все выясни.

– Может, Регинка врет? – с надеждой спросил Рысаков, прислушиваясь. – Может, это у нее шутки такие? И никакой следователь не приехал?

Словно в ответ на его слова распахнулась дверь и ввалившийся в комнату Будкевич сообщил:

– Тихон, следователь с тобой поговорить хочет.

– Но почему ночью?! – с отчаянием в голосе закричал тот. – Почему не с утра, когда я свеж и соображаю, как Эйнштейн? Почему сейчас, после спектакля, когда я беззащитен, как дитя?!

Следователь стоял за спиной Будкевича и едва заметно ухмылялся. Это был Страхов. Его цыганские глаза сначала прощупали Таню, потом переключились на Тихона.

– Здрасьте, – трусливо сказал тот, отступая назад. – Проходите, раз уж приехали. Неужели что-то срочное? И прямо вот так, позарез, со мной это нужно обсудить?

– Да нет, – ответил Страхов неожиданно свойским тоном. – Вопросик небольшой. А приехал я вовсе даже не специально к вам, а к теще своей, она у меня в Ордынске живет. Решил заодно и с вами повидаться. А вопросик вот какой. Мы пока еще не нашли убийцу мэра города. Но следствие ведем. И вот в процессе выяснили, что госпожа Романчикова наутро после спектакля приезжала в кафе в центре города. Чтобы встретиться там с вашим артистом по фамилии Таранов. И с этой встречей, поверьте, нам все понятно. Однако персональный шофер госпожи Романчиковой утверждает, что в кафе к его начальнице подходил еще кое– кто. Женщина, которую он накануне видел на вашей вечеринке. Когда Валентину Васильевну туда привозил.

– Женщина? – в один голос переспросили Будкевич и Тихон. У обоих сделался такой изумленный вид, что даже идиот заинтересовался бы. – Какая женщина?

– Это я у вас хотел спросить какая? – Страхов смотрел на Тихона простодушно, и даже его темные глаза будто бы просветлели.

– А я чего? – забеспокоился великий артист. – Я разве должен об этом знать?

Таня отчетливо понимала, о чем Тихон сейчас думает. О настырной блондинке, которая подходила к Романчиковой возле кафе. И которой та вроде как передала какую-то вещь. Однако если сейчас рассказать об этом следователю, впутаешься сам. Ведь блондинка приезжала в Перегудов из-за него. А Тихону впутываться страсть как не хотелось. Однако, озабоченный своими сложными личными отношениями, Рысаков упустил одни момент, о котором сразу же подумала Таня – его блондинки на банкете не было! Шофер не мог ее там видеть. И речь, стало быть, следователь ведет вовсе не о ней.

– Понимаете, – продолжал тем временем упорный Страхов, – вас видели возле кафе примерно в это же время. Вот мы и подумали, что вы проясните для нас ситуацию. Вы там были, вы могли видеть, с какой женщиной из вашей труппы встречалась Валентина Васильевна.

Тихон посмотрел на Будкевича, но у того был не менее растерянный вид, и помощи от него ждать явно не приходилось.

– А нельзя ли у шофера спросить? – неожиданно для всех задала вопрос Таня. – Он же видел ту даму, с которой встречалась Романчикова, значит, сможет ее опознать. Нужно привезти его сюда, продемонстрировать всех наших женщин – и дело в шляпе.

– Ну, это как сказать, – замялся Страхов. – В шляпе или нет. Шофер, к сожалению, сейчас не может дать показаний.

– Ну, вот тебе и раз! – пробормотал Будкевич.

– Он умер.

– ?!

– Человек он был пожилой, и когда узнал об убийстве начальницы, слег с сердечным приступом. Я с ним в больнице разговаривал, он кое-какими сведениями успел со мной поделиться. Думали, пойдет на поправку, там и подробности выясним. А он вон что… Поэтому женщину придется разыскивать с вашей помощью. Так вы видели Романчикову возле кафе?

Таня мгновенно представила себе картину: Тихон неумело прячется за каким-нибудь автомобилем или выглядывает из-за угла, и своим «шпионским» поведением, естественно, обращает на себя внимание. Да… В этом случае всероссийская слава явно пошла карлику-вампиру во вред.

Таня была уверена, что сейчас Тихон переведет стрелки на Таранова. Это было бы вполне в его духе. Особенно учитывая только что произошедшую ссору. Однако тот повел себя непредсказуемо. Весь его испуг куда-то исчез и, выпятив грудь, а заодно и живот, Рысаков неожиданно капризным голосом заявил:

– Никого я не видел! В тот день я переживал личный творческий кризис! Я мотался по городу сам не свой и размышлял о бездне, которая рано или поздно разверзается перед всяким талантом. Перед вами когда-нибудь открывалась бездна? – довольно агрессивно спросил он у Страхова.

Со следователя во время этого монолога слетело добродушие деревенского детектива, разыскивающего украденный велосипед, и он довольно мрачно ответил:

– Нам философствовать некогда. Философией обычно преступники в камерах увлекаются, когда мы их туда сажаем.

– Я не помню никакого кафе, – отрезал Рысаков. – Пожалуй, я с десяток кафе миновал, пока прогуливался.

– Может, он кого и видел, – вмешался Будкевич, привыкший защищать своих питомцев. – Но в сознании у него это не отложилось. Он вообще у нас очень… возвышенный.

– А к Романчиковой домой вы, случайно, не заглядывали? Уже после бездны? Ближе к ночи? – не сдавался следователь.

Рысаков фыркнул презрительно.

– Ближе к ночи – это, выходит, после спектакля! – заявил он. – А после спектакля я обычно медитирую. Потом ужинаю и ложусь спать.

– Ну, не всегда, – подпустил яду Страхов. – Иной раз вы по ночам цветочными ящиками кидаетесь.

Рысаков аж захлебнулся от возмущения и вопросил хорошо поставленным голосом:

– В чем меня обвиняют?!

Тут же выяснилось, что его ни в чем не обвиняют, а всего лишь хотели призвать в свидетели. Но коли он ничего не видел, то и говорить не о чем. Страхов как-то очень быстро ретировался, оставив троицу в гримерке в расстроенных чувствах.

– Ну? – спросил Будкевич, грозно глядя на Тихона, когда за следователем закрылась дверь и шаги его затихли вдали. – Ты ведь наверняка врал как сивый мерин. Ты был возле кафе и видел женщину, с которой встречалась Романчикова.

– Может, видел, да не скажу! – быстро ответил Рысаков. – Мне охота со спектаклями ездить и на сцене выступать, а не в предвариловке сидеть, ожидая, пока менты преступника изловят.

– Я с ума от вас сойду, – сердито сказал Будкевич. – За вами глаз да глаз. Успевай только поворачиваться!

– Но ты же знаешь, что я ни в чем не виноват! И никто не виноват, – успокоил режиссера Тихон. – Романчикову наверняка кто-то из местных пришил.

– Романчикову и еще двух свидетелей, – напомнил Будкевич. Потом обратился к Тане: – А ты своему приятелю не звонила? Парню тому, который на собрание приходил?

– Не звонила, – покачала головой Таня. – Передумала.

Сначала-то она твердо решила звонить, а потом засомневалась. Вроде бы, все как-то утряслось. Рысакова выпустили, больше никому из их труппы обвинений не предъявили…

– Передумала? А почему?

– Ну, что ты, Алик, как маленький, – встрял Тихон. – У того парня на Татьяну виды. А она еще толком не поняла, нравится ей это или нет.

– Да? – удивился Будкевич. – Я думал, вы с ним просто друзья.

– Ты когда-нибудь дружил с женщиной «просто»? – спросил Рысаков. Будквич озадачился, а Тихон продолжал: – То-то и оно. В «просто дружбе» с женщиной есть нечто бесчеловечное, а мужчины по сути своей гуманны.

– Жаль, – заключил Алик. – Я все же думаю, нам нужен какой-то консультант. Может, адвоката нанять? Дорого, конечно, но вся эта история с убийством меня напрягает. У милиции есть такая манера – сначала посадить, а потом уж разбираться. Так с кем все-таки Романчикова встречалась накануне смерти? – спросил он, глядя попеременно то на Таню, то на Рысакова. – Честно говоря, я думал, что с Тарановым. А тут вдруг еще дама какая-то вылезла! Тань, это, случайно, не ты была?

– Ну, вот еще, – обиделась Таня. – Разумеется, не я.

Конечно, в тот день она следила за Тарановым и вполне могла бы тоже оказаться возле пресловутого кафе. А когда тебя уличают в чем-то возможном, но не свершившемся, это почему-то особенно обижает.

В гостиницу Таня отправилась одна. Она заплетала ногу за ногу и дышала размеренно, надеясь утишить головную боль, которая после разговора со следователем вернулась и вгрызлась в ее виски с новой силой. На улице было хорошо и тихо. Летняя ночь медленно наступала на город, опаивая поздних прохожих сладким воздухом, принесенным с цветущих полей. От него голова становилась восхитительно пустой и пьяной, как от вина.

В гостиничном ресторане Таня оказалась последней посетительницей и наскоро поела, размышляя, идти ей к Таранову или не идти. Потом подумала, что раз уж она решила, то непременно пойдет. Не в ее характере откладывать важные дела на потом. А разговор с Лешкой тет-а-тет она считала чрезвычайно важным. Впрочем, несмотря на приступ отваги, в тот миг, когда она постучала в дверь тарановского номера, сердце ее колотилось о ребра, как невинно осужденный пленник о прутья решетки.

Таранов долго не открывал, а когда наконец распахнул дверь, стало ясно, что он уже лег спать – такой он был взлохмаченный и сонный. Кроме наскоро натянутых джинсов на нем ничего не было, и Таня немедленно смутилась. Ее щеки налились быстрым тяжелым румянцем, который она ненавидела. С этим румянцем ничего нельзя было поделать, и Таранов всегда над ней по этому поводу подшучивал.

– Салют, – сказала Таня, напуская на себя независимый вид. – Нам нужно поговорить.

Таранов не стал распространяться про то, что уже безумно поздно, что ему снился девятый сон, что он должен отдохнуть… Или что там еще говорят мужчины, когда хотят набить себе цену. Он просто отступил в сторону и пропустил ее внутрь.

– Опять ботинки как попало валяются, – заметила Таня, споткнувшись о башмак, брошенный возле порога.

– Ты прямо как сварливая жена, – проворчал Таранов, наклоняясь и отбрасывая обувь в сторону. – Случилось что-нибудь? Еще кого-то убили?

У него был тот противный тон, который означал, что Лешка собирается вредничать до последнего. Плохой знак.

– Я хотела поговорить о твоем свидании с Романчиковой, – бухнула Таня, решив, что предисловия в данном случае ни к чему.

– Вот блин, – пробормотал Таранов, потерев шею. – Ты чертовски неоригинальна. Кто уж только не желал со мной поговорить о свидании с Романчиковой! Каждая собака знает о том, с кем, когда и где я назначаю встречи. Уму непостижимо. Одно слово – артисты!

Он прошел в комнату и бухнулся на разобранную кровать. Таня последовала за ним и остановилась напротив.

– Сегодня из Перегудова следователь приезжал. Он уже знает, что Валентина Васильевна тебе свидание назначила. Однако по его сведениями, в кафе она разговаривала и еще кое с кем. С какой-то женщиной. Причем из нашей труппы.

– И что? – спросил Таранов. – Тебя лично что интересует? Что тебя так разобрало до сути докапываться, когда уж ночь на дворе?

– Леш, чего ты на меня набросился? – обиженно спросила Таня. – Я волнуюсь, потому что за нами теперь таскается милиция, и Алик на взводе…

– Алик может сам за себя постоять. Не впервой.

– Леш, а с Романчиковой правда кто-то из наших разговаривал?

Таранов несколько секунд раздумывал, потом вздохнул и ответил:

– Это была Белинда. Мы с Валентиной Васильевной выпили по чашке кофе, и она на минуточку вышла в дамскую комнату. А когда возвращалась, словно из-под земли возникла твоя подруга и подскочила к ней. Они о чем-то поговорили, и Валентина возвратилась к столику вдрызг расстроенная. Сколько я ни спрашивал, что случилось, она так и не сказала.

– Белинда?!

Таня ожидала услышать про кого угодно. Она даже грешным делом подумывала о Маркизе… Но Белинда? Это не укладывалось у нее в голове.

– Что, она тебе не призналась, да? – Таранов все никак не хотел расстаться со своим насмешливым тоном. – Да уж, настоящей подруге можно поведать все, кроме самого сокровенного…

Потрясенная Таня некоторое время переваривала информацию. А потом неожиданно для самой себя попросила:

– Леш, давай помиримся, а?

Таранов вскинул голову и некоторое время молча смотрел на нее. Потом вскочил и нервно прошелся по комнате. Его гостья стояла, не шевелясь, и следила за ним блестящими глазами.

– Нет, – наконец, ответил Таранов, глядя прямо на нее. – Ничего не получится.

– Нет? – растерянно переспросила Таня.

Она думала, что от такого прямого и искреннего предложения он просто не сможет отказаться!

– Если помнишь, поначалу я и сам хотел с тобой помириться. Принес цветы и все такое… Но потом, когда ты меня прогнала…

Таня проглотила комок в горле. Она поступила так, потому что еще не знала всей правды, но разве сейчас это имеет значение?

– Когда ты меня прогнала, я стал размышлять и пришел к выводу, что нам не стоит начинать все сначала. – Таня смотрела на него во все глаза. – Сама подумай: когда наш роман был на самом пике и я собирался сделать тебе предложение, ты заподозрила меня в измене. Это было так… пошло! Раз ты обо мне такого низкого мнения, значит, ты совсем меня не знаешь! И какое будущее нас ждет, если мы не доверяем друг другу?

«Нас ждет прекрасное будущее, – хотела воскликнуть Таня. – Я стала умнее и доверчивее, и я скучаю по тебе». Однако вопреки своим чувствам она молчала. Мать, бабка и тетка твердо вбили в нее правила: мужчина должен прилагать усилия для того, чтобы завоевать сердце женщины. Он и только он должен быть инициатором любовных отношений. А если инициативу проявит женщина, значит, она вертушка и просто вешается ему на шею. А это неприлично.

В глубине души Таня понимала, что сейчас следует наплевать на приличия, однако отказ Таранова больно ее ранил.

– Конечно, ты прав, – процедила она, ощущая, что того жаркого румянца, который смутил ее несколько минут назад, больше нет и в помине. Лицо ее было спокойным и бледным – таким, каким и положено быть лицу уставшей актрисы. – Будущего у нас точно нет. Так что и разговаривать больше не о чем.

Таранов посмотрел на нее недоверчиво. Наверное, он ждал возражений или даже слез. «В таком случае, – подумала Таня, – ты тоже плохо меня знаешь».

Она вышла в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь. Однако вместо того чтобы вернуться к себе, решительно направилась к номеру Белинды и постучала – не костяшками пальцев, а кулаком.

– Иду, иду! – донесся до нее ворчливый голос.

Белинда возникла на пороге, в немыслимом халате с птицами по подолу и в шлепанцах на платформе. В руке она держала обгрызенное яблоко.

– Я знала, что это ты! – воскликнула она, сочно хрумкнув.

– Это хорошо, что ты не спишь, – зловещим голосом сказал Таня. – Я бы тебя все равно разбудила.

– А что случилось? – расширила глаза Белинда, почуяв неладное.

– Ты как будто не знаешь? – бросила Таня и, обогнув подругу, прошла в комнату.

– Да что случилось-то?! – снова повторила Белинда, положив огрызок на стол и нервно потирая руки. – Что это ты такая… перекошенная? И почему у тебя глаза горят, как у голодной собаки?

– Потому что ты меня обманула!

– Я?!

– Ты не сказала, что встречалась с мэршей Перегудова после банкета! Ты с ней разговаривала!

– Я не обманула, – осторожно ответила Белинда. – Я утаила кусочек информации. А врать я вообще не умею!

Искренне Белинда врала только представителям противоположного пола, считая, что в этом нет ничего предосудительного. «В любовь верят лишь те мужчины, – однажды заявила она, – которых женщинам удалось обмануть. И я не хочу убивать в них романтику».

– И ты еще считаешься моей лучшей подругой! – продолжала негодовать Таня, обращаясь попеременно то к занавеске, то к зеркалу, то к самой «виновнице торжества». – И я ведь, как дура, обсуждала с тобой все свои проблемы!

Белинда явно не знала, как выкрутиться. Сначала она сказала «Э-э…», а потом закашлялась, закрыв лицо огромным носовым платком, извлеченным из кармана. Глазки ее бегали поверх этого самого платка, от которого, кстати сказать, разило мужским одеколоном.

– Прекрати прятать морду и отвечай мне по существу, – приказала Таня, чувствуя, как от гнева у нее участился пульс.

– Ладно, ладно, – примирительно ответила Белинда, засунув платок обратно в карман и приняв скорбный вид. – Я сознаюсь. Я заходила в кафе, в котором Романчикова встречалась с Тарановым. И я с ней перекинулась парой слов.

– Почему ты мне не сказала?!

– Я не хотела тебя расстраивать, – быстро ответила Белинда, плюхаясь в кресло и с опаской поглядывая на Таню. – Я ведь знала, что ты сразу выйдешь из себя. Ты у нас безумно эмоциональная. Чего нервировать тебя понапрасну? Тебе ж на сцене выступать.

– Какого черта ты делала в том кафе?

– Когда я увидела Таранова с Романчиковой за одним столиком, во мне поднялась такая волна возмущения…

– Да неужто? – ехидно спросила Таня. – Такая волна, что ты подозвала к себе Романчикову и сделала ей выговор. Так, что ли?

– Да нет же, – Белинда все еще чувствовала себя не в своей тарелке. – От возмущения мне захотелось в туалет. Поэтому я и вошла. И наткнулась на нее. Кто я такая, чтобы указывать взрослой женщине, с кем ей встречаться? Я просто поздоровалась, сказала, что рада встретиться – и все.

– И все? – с недоверием переспросила Таня. – Таранов уверяет, что после беседы с тобой Романчикова была сама не своя. Надеюсь, следователь об этом еще не пронюхал.

– Следователь? – встрепенулась Белинда. – Какой такой следователь?

– Страхов. Он сегодня приезжал из Перегудова. Расследование, между прочим, продолжается.

– Хочешь сказать, меня ищут?

Таня поняла, что подруга не на шутку перепугалась.

– Таранов тебя видел, но почему-то не выдал, – проворчала она. – Хотя и надо было. Но раз ты всего лишь поздоровалась… Только почему-то после твоего «здравствуйте» у Романчиковой резко настроение испортилось.

– У нее чулок поехал, – быстро ответила Белинда. – Романчикова спросила, нет ли стрелки на чулке, я сказала, что есть, и она сразу дико расстроилась.

Шестое чувство подсказывало Тане, что подруга беззастенчиво врет. Скорее всего, в кафе произошло что-то еще, о чем она ни за что не хочет рассказывать. Наверняка это «что-то» связано с Тарановым. Что-то неприятное. Иначе зачем вообще Белинде ее обманывать?

Возвратившись к себе, Таня долго не могла успокоиться. Сто раз она проиграла в голове разговор с Тарановым, и каждый раз стискивала зубы. В глубине души она всегда была абсолютно уверена, что если от чистого сердца предложит мировую, Лешка сразу же согласится. И вдруг выяснилось, что не в ее власти изменить ситуацию! Не вышло так, как она задумывала. И что теперь делать? Что она сможет сделать, если он на ее глазах начнет флиртовать с Анжелой, например, или вообще заведет серьезный роман с другой женщиной? Да она же с ума сойдет от ревности!

Таня вспомнила о том, как сильно ревновала его к Романчиковой. И тут же подумала: «Интересно, что на самом деле произошло тогда в кафе?» Она попыталась сложить в уме все, что узнала от разных людей. Итак, в тот злополучный день Лешка вышел из гостиницы и пешком отправился на свидание с Романчиковой. Таня следила за ним, но потеряла из виду. В это же самое время Рысаков бегал по городу, скрываясь от блондинки, которую накануне едва не убил ящиком с незабудками. Неожиданно он увидел Таранова, сидящего в кафе за столиком. В этот момент к входу в кафе подъехала машина. Из нее вышла Валентина Васильевна Романчикова. И тут, откуда ни возьмись, появилась рысаковская блондинка. Она подошла к Романчиковой и заговорила с ней. Разговор был коротким. Мэрша поспешно передала блондинке какой-то небольшой предмет, и та испарилась. Рысаков следить за ней почему-то больше не стал, а отправился обратно в гостиницу.

Тем временем Белинда кружила по городу в поисках подходящего портсигара. Она тоже набрела на кафе, за столиком которого сидели Таранов и мэрша. Увидев их вдвоем, верная подруга так разнервничалась, что немедленно захотела в туалет. Она вошла в кафе и скрылась в уборной. Выходя оттуда, Белинда нос к носу столкнулась с Романчиковой. Поздоровалась. Мэрша узнала актрису и по-свойски попросила взглянуть, не поехала ли петля у нее на чулке. Узнала, что поехала и, расстроенная, возвратилась на свое место.

Вот, собственно, и все. Таня вздохнула. Поведение Белинды вызывало у нее некоторые сомнения. И еще блондинка! Сначала она охотится за Рысаковым и обещает убить его, если тот на ней не женится. А потом исчезает из поля зрения, чтобы совершенно неожиданно появиться вновь и переговорить с Романчиковой, которую убивают тем же вечером. Странно все это.

Таня снова мыслями вернулась к Лешке. Хотела поплакать, но ни одной слезы не выкатилось из ее глаз. Они оставались сухими и горячими. А это означало, что она все еще не собирается сдаваться.