20 Жизнь среди химер

За окном почерневшие небеса разрыдались дождем. Темную пелену прорезало нескончаемое мелькание Аарона Квока ^[80], рекламирующего пепси. Наступила среда. Среда – это день, когда может произойти что угодно.

Проснувшись рано, Тиан-Тиан изменил свои намерения. Он уже не хотел ехать в центр для наркоманов этим утром.

– Почему? – спросила я, строго глядя на него.

– Мне хочется подольше побыть с тобой.

– Но ведь мы расстаемся не навеки. Ну, хорошо… пусть так. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но как быть, если тебе станет плохо?

Он вынул маленький пакетик из ботинка и помахал им в воздухе.

– Тиан-Тиан! – укоризненно вскричала я. – Ну зачем ты привез это с собой?

Впервые за все время нашей совместной жизни Тиан-Тиан пошел на кухню, чтобы приготовить мне завтрак. Я лежала в ванне в полном изнеможении. Было слышно, как на сковороде скворчала яичница, потом на пол с грохотом упала крышка. Хотя и из лучших побуждений, но он, должно быть, учинил на кухне самый настоящий разгром. И одним завтраком меня было не подкупить. Я не могла так легко простить его малодушие.

Я не притронулась к завтраку. Тиан-Тиан молча сидел на софе и кормил Пушинку. Передо мной лежала рукопись, а на меня нашло оцепенение, которое сменилось отчаянием колдуньи, внезапно утратившей волшебные чары. Мне никак не удавалось вернуться в потусторонний мир слов. В реальной жизни все может бесповоротно измениться каждую секунду – ровную гладь воды в любой момент может покрыть рябь. Я всегда надеялась на скорый успех подобно Али Бабе, которому было достаточно произнести магические слова «Сезам, откройся», и перед ним распахивалась заветная дверь в сокровищницу; подобно Биллу Гейтсу, который стал миллиардером буквально за одну ночь; подобно Гун Ли, которая примерно в моем возрасте, не зная ни слова по-английски, сумела покорить сердца миллионов белых мужчин своей ослепительной и загадочной красотой.

Но теперь мне казалось, что у меня не хватит сил. Моим мечтам не суждено сбыться в этом городе. Мне ничего больше не оставалось, как схватить себя за волосы и сорваться с этой планеты (пока не сбылось предсказание Нострадамуса), либо удалиться от мира и вместе с Тиан-Тианом забиться в африканскую лесную глушь или на заброшенный остров где-нибудь в южной части Тихого океана и там до конца своих дней выращивать марихуану, разводить маленьких цыплят и исполнять первобытные танцы вокруг костра.

Тиан-Тиан запустил бумажный самолетик на мой письменный стол:

– Не хочешь прогуляться?

Все его самолетики, которые он так искусно складывал, были очаровательны – с рисунками, афоризмами и любопытными изречениями известных людей: «Ад – это люди вокруг нас», «Одиночество – вечно», «А где-то есть жизнь», «Живите поэзией» и прочее в том же духе.

Мы поехали в центр города по улице Яньань, где еще не закончилось строительство автострады, мимо длинной череды старых домов с крошечными садиками за глухими заборами. Шанхайцы гордятся тем, что в их городе настоящее мирно уживается с прошлым. То тут, то там ввысь взмывают современные сооружения, творения инженерной мысли, которые поддерживают мощное туловище города, как стальные ребра. А его лицо – разрозненные исторические руины, омытые легким дождем и заросшие мхом. Каждый раз, перебираясь на такси из новой части Шанхая в старую, я слышу неумолкающий, вечный голос моего города.

Возможно, я буду помнить этот голос до конца жизни, но так и не разберу, что он мне говорит. Марк считает, что у каждого города есть свое, неповторимое звучание. В гуле Парижа, Лондона, Венеции, Вены или Шанхая он слышит особые, едва различимые и необъяснимые нотки, вибрирующие в самом сердце этих городов и незримо связанные с характером их жителей.

Наверное, звучит несколько метафизично. Должно быть, у мужчин, встречавшихся на моем пути, была генетическая предрасположенность к такому образу мыслей. Секс и любовь обостряют восприимчивость, раздувая пламя творчества из искры вдохновения.

Пожалуй, было бы неплохо начать день, как следует подкрепившись в ресторане у Бенни. Чудаковатый бельгийский дизайнер оформил помещение под огромного омара. В ресторанном зале было длинное окно с серебристыми стеклами, а по всему периметру стен, под самым потолком, укреплены зеркала. Поэтому при желании любой клиент мог откинуться на спинку кресла и наблюдать за происходящим за соседними столиками. Но мужчин особенно занимала возможность совершенно безнаказанно заглядывать сидящим за столиками дамам в декольте всех форм и фасонов.

Мы с Тиан-Тианом ели обжигающий острый суп и печеных морских моллюсков и вели серьезный разговор, самый важный за всю нашу совместную жизнь.

– Что ты думаешь обо мне теперь? – спросил Тиан-Тиан. Отливающие голубизной белки глаз на фоне болезненно-бледного лица были похожи на точки под вопросительным знаком. Похоже, ему пришлось долго набираться мужества, чтобы приступить к этому разговору. – Тебе незачем лгать.

– Сколько времени мы уже знакомы? Почти год, но кажется, намного дольше. И у нас впереди столетие, десять тысяч лет, потому что я люблю тебя. Но если ты не поторопишься и не постараешься вылечиться, я даже не представляю…

– Когда однажды я умру – подожди, не перебивай меня, – так вот, когда я умру, когда мои глаза закроются навеки, чтобы никогда больше не увидеть белый свет, каким я останусь в твоей памяти, что ты будешь думать обо мне?

У меня пропал аппетит. Язык онемел, в животе была пустота. Мы долго и не мигая смотрели друг на друга, поверх всех этих тарелок, бокалов и вилок. У Тиан-Тиана белки глаз стали такими голубыми, что, по выражению драматурга Джоан Хоукс, «источали туманную влагу».

– Я воз-не-на-ви-жу тебя, – отчеканила я.

– Смерть – это проявление духовного опустошения, осознанное решение, которое принимаешь, испив чашу усталости до дна. Я очень долго размышлял об этом, наверное, всю жизнь. И всесторонне обдумал этот вопрос. Мне не стыдно умирать. Человек вроде меня не может вечно втаптывать себя в грязь, поганить собственную душу. – Он приложил палец к груди, там, где сердце. Пожалуй, это выглядело бы убедительней, если бы он держал кинжал.

– Это темный импульсивный порыв. Психологи утверждают, что импульсы опасны, и советуют избегать их. Однако душевные порывы посещают нас без приглашения. – Он произносил это ясно и спокойно, бесстрастно шевеля бледными, бесчувственными губами. И рассуждая отвлеченно, явно имел в виду себя.

– Чем слабее моя воля, тем острее зрение, потому что я видел, как в солнце зияла огромная черная дыра и как главные планеты Вселенной сошлись вместе и образовали крест.

Мое отчаяние сменилось злостью.

– Я не собираюсь слушать весь этот бред. Если быть краткой, ты просто придурок.

– Может, и так. Умирающим никогда не удается объясниться с живыми. Вообще-то, на свете множество людей, которые гораздо большие придурки, чем я.

Я схватила его за руку, холодную, как лед.

– Господи, ну о чем мы с тобой говорим? Пожалуйста, прекрати. Почему нам нужно говорить о таких ужасных вещах именно здесь и сейчас? Не нужно рассуждать о жизни и смерти, о любви и ненависти, об эгоцентризме и личности. Ведь мы-то с тобой живы? Если тебя что-то не устраивает в нашей жизни, говори определеннее. Допустим, я неряха, или разговариваю во сне, или мой роман недостаточно интересен, или вообще дерьмо – пусть так! Я могу измениться, я постараюсь стать лучше. Но ради всего святого, не говори таких ужасных вещей! Это полная безответственность. Я только и мечтаю обрести крылья, чтобы вместе с тобой взмыть ввысь, а ты стремишься лишь к тому, чтобы покинуть меня и одному низринуться в ад. Почему?

Многие посетители ресторана начали оглядываться на нас. Я подняла голову и вдруг увидела свое отражение в зеркале – глаза полны слез, черты лица искажены гримасой отчаяния. Положение было глупее не придумаешь. Ведь мы же так любили друг друга.

– Коко, – Тиан-Тиан по-прежнему выглядел отрешенным и спокойным. – С нашей самой первой встречи было очевидно, что мы совершенно разные. Я тогда сразу сказал тебе об этом. Но это не помешало нам любить друг друга, хотя ты энергична и тщеславна, а я разуверился во всем и могу лишь плыть по течению. Философы говорят: «Все возникает из пустоты и существует лишь в противопоставлении с ней».

– Пропади они пропадом, эти философы! Никогда больше не читай таких книг. Тебе нужно быть среди живых людей, дышать полной грудью. Тебе нужен физический труд. Мой отец всегда говорит, что работа исцеляет тело и душу. Тебе нужны солнечный свет и трава, и мечты о счастье, и все те радости, которые сулит нам жизнь! – Я говорила торопливо, стрекотала, как швейная машинка, тихое жужжание которой в ночной тиши кажется оглушительнее грома.

– Для начала ты завтра же отправишься в этот треклятый центр для наркоманов, займешься там какой-нибудь легкой и полезной физической работой – будешь копать клумбы в саду и распевать песни вместе со всеми. И когда тебе полегчает, я лично позабочусь о том, чтобы ты больше общался с женщинами, но я решительно не позволю тебе влюбиться ни в одну из них. Я даже буду приводить к тебе проституток, если ты поправишься и станешь нормальным человеком. – Я почти ослепла от слез, зеркала на стенах ресторана заволокло туманом.

Тиан-Тиан обнял меня:

– Ты ненормальная.

Он достал носовой платок и протянул мне, чтобы я вытерла глаза. Я взглянула на него сквозь соленую пелену:

– Я такая же ненормальная, как и ты.

В зеркале на противоположной стене я заметила чей-то пристальный взгляд, обращенный на меня, и в краткий миг просветления поняла, что это Марк. Он сидел за одним из столиков с какой-то иностранкой средних лет, судя по всему, своей знакомой. Наверное, он уже довольно давно наблюдал за мной.

Я притворилась, что не замечаю его, и попросила официанта принести счет. Сегодня была среда, а среда – это день, когда может случиться всякое.

Марк все еще смотрел в мою сторону, он выглядел смущенным и взволнованным. Когда он встал из-за стола, я отвернулась. Официант вернулся со счетом. Я достала кошелек, но из-за волнения и спешки никак не могла отсчитать купюры.

Марк подошел к нам, всем своим видом изображая удивление.

– Ну и совпадение! Вот уж не ожидал встретить вас здесь! – Он протянул руку Тиан-Тиану.

Разыгранный им нелепый спектакль был просто омерзителен, я почувствовала презрение к этому лицемерному немцу. Он не имел никакого права прикасаться к Тиан-Тиану теми же руками, которыми когда-то ласкал мое тело. В этот пропитанный фальшью момент такое прикосновение выглядело бестактным и оскорбительным. И пусть не говорит, что не заметил беспомощности и слабости Тиан-Тиана. Господи, мы еще не успели опомниться от боли и горечи состоявшегося разговора. Тиан-Тиану предстояло решиться на лечение в реабилитационном центре, и мы оба были в отчаянии. А этот человек, бесстыдно обладавший мною во время тайных страстных свиданий, осмелился подойти и издевательски-вежливым тоном поинтересоваться у Тиан-Тиана, как тот себя чувствует.

Даже если бы его влекло ко мне неудержимой страстью, он должен был совладать с собой и не трогаться с места. Он должен был держаться в отдалении и дать нам уйти с миром.

Нервы были натянуты, как тетива. Я быстро направилась к двери, увлекая Тиан-Тиана за собой. Марк пошел следом, он подал мне книгу, которую я забыла на столе. Я тихо поблагодарила его и едва слышно добавила: – Исчезни.