на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить










ГЛАВА 22


Агент Леблонд, которому поручили следить за Тефером, отлично знал хитрость этого человека, но и сам был довольно ловок и только искал случая доказать свои способности. Случай представился, и он с жаром ухватился за него.

Вернувшись из префектуры домой, он снова вышел в костюме продавца старого платья с отлично загримированным лицом, так что лучший друг не узнал бы его.

Леблонд знал адрес Тефера и решил бродить вокруг его -дома. Зная, что в доме нет привратника, он хотел прежде всего сделать обыск у своего бывшего начальника, который много раз дурно обращался с ним и к которому он чувствовал сильное нерасположение.

Он ничем не рисковал, пробираясь в квартиру Тефера, так как если бы даже его случайно застали, то не могли бы обвинить в воровстве, потому что ему нетрудно было доказать, что он действует в интересах порученного ему дела. Вследствие этого, он отправился на улицу Пон-Луи-Филипп, громко крича:

— Платья!… Платья! Старые платья продать!…

Пройдя два-три раза перед воротами, он, наконец, заметил выходящего Тефера.

Полицейский, одетый в свой обычный костюм, спокойным шагом двинулся по направлению к набережной.

Леблонд шел за ним в течение четверти часа, затем поспешно вернулся назад, вошел в дом и поднялся по лестнице. Он сам часто приносил Теферу донесения и, не колеблясь, остановился перед дверью на третьем этаже.

Тут он прислушался и, успокоившись царствовавшей вокруг тишиной, вынул из кармана кусок воска и хотел снять слепок с замка, как вдруг неожиданный шум заставил его вздрогнуть: он услышал скрип ступеней внизу.

— Кто-то идет? — прошептал он. — Меня могут застать!… Может быть, посетитель войдет в квартиру ниже… Впрочем, мы это сейчас увидим.

Леблонд наклонился и, к величайшему своему удивлению, увидел внизу хорошо одетого человека.

— Черт возьми! Какой франт! — прошептал он. — К кому может идти этот господин?

Не желая быть застигнутым врасплох, агент поспешно поднялся на четвертый этаж, стараясь не шуметь.

Посетитель продолжал подниматься. На третьем этаже он остановился на том же месте, на котором только что стоял агент, и позвонил.

Наклонясь вниз через решетку лестницы, Леблонд наблюдал за ним.

«Милорд идет к Теферу, — подумал он. — Странно! Неужели мне с первого раза удастся напасть на какое-нибудь открытие? Это было бы большим счастьем!…»

Прошло несколько мгновений. Герцог де Латур-Водье позвонил во второй раз.

Внутри все было тихо. Тогда он три раза слегка постучал: то же молчание.

Сенатор сделал жест досады и затем, вынув из кармана записную книжку, вырвал листок и написал на нем несколько слов. Затем он наклонился и, сложив бумажку вдвое, сунул ее под дверь Тефера и тотчас спустился, вышел на улицу и сел в экипаж, ожидавший его на углу улицы Святого Антуана.

Леблонд не пропустил ни одной подробности.

«Все хорошо, — подумал он. — Нет сомнения, я узнаю многое».

Он поспешно сбежал по лестнице, вышел из дома, направился на улицу Святого Антуана и, придя в скобяную лавку, купил кусок железной проволоки.

Затем вернулся в дом Тефера, поднялся на третий этаж, согнул купленную им проволоку крючком и, засунув ее между дверью и полом, без малейшего труда вытащил записку. Поспешно положив ее в карман, он вышел на улицу, зашел в табачную лавку и, развернув, прочел следующие строки: «Я вас буду ждать в доме на улице Сент-Этьен, в Батиньоле. Предупредите на улице Берлин. Оттуда тоже должны приехать. Дело большой важности».

— А! — прошептал агент, физиономия которого сияла. — Это свидание по всем правилам. «Предупредите на улице Берлин»… Дело усложняется. Подписи нет. Но не все ли равно? Мы скоро узнаем того, кто написал эти четыре строчки. Скорее в префектуру.

Когда Леблонд пришел в префектуру, начальник полиции только что приехал из Баньоле.

— Есть новости? — спросил он агента, которого едва узнал в его костюме.

— Да.

— Что-нибудь важное?

— Полагаю, да, впрочем, вы сами увидите.

Леблонд подал ему найденную под дверью записку.

— Где вы нашли это? — вскричал патрон, прочитав.

— У Тефера.

— При каких обстоятельствах?

Агент рассказал.

— Хорошая новость! — сказал начальник. — Очевидно, мы нашли ключ к загадке.

— Что теперь прикажете делать?

— Вернитесь к Теферу, положите записку туда, откуда взяли, и приходите сюда. Я уведомлю префекта, императорского прокурора и дам приказания.

— Слушаюсь.

И мнимый торговец старым платьем поспешно вернулся на улицу Пон-Луи-Филипп.

В то время как все описанное нами происходило в префектуре, напротив воспитательного дома остановился фиакр.

Сойдя с козел, кучер поручил комиссионеру смотреть за лошадью.

Это был Пьер Лорио, вернувшийся из своего маленького путешествия в провинцию.

Сторож остановил его вопросом, что ему надо.

— Мне нужна справка.

Сторож указал ему бюро справок.

Старший чиновник был маленьким старичком, который в течение тридцати лет сидел на одном и том же кожаном стуле. Он принял Пьера с добродушной любезностью.

— Я хотел бы узнать, что стало с ребенком, доставленным сюда, — сказал Пьер.

— Когда?

— О! Это было давно: ночью 24 сентября 1837 года.

— Зачем вам эта справка?

— Просто мне нужно знать…

Чиновник улыбнулся:

— Я хорошо понимаю, что вы имеете желание знать. Но мне нужно знать причину этого желания. Вы родственник или знаете его семью?

— Хорошо. Я вам все объясню. Вот в чем дело: это я принес ребенка и, вследствие случая, имею повод думать, что могу найти его родителей…

— Одним словом, вы желаете знать, жив ли ребенок?

— Прежде это, а затем, где можно его найти, если мы действительно отыщем его семью.

— Хорошо, представьте вашу просьбу на гербовой бумаге, точно указав день и час сдачи ребенка, и, кроме того, прибавьте еще какое-нибудь указание, которое сделало бы невозможной ошибку.

— Но, сударь, все это очень сложно, а вам было бы так легко ответить мне сейчас же — стоит только посмотреть в книгу.

— Эти формальности необходимы, — ответил старик.

— Видите ли, дело в том, что мне нужно скорее знать… Не можете ли вы обойтись без формальностей?

Чиновник улыбнулся.

— О! Это невозможно! Таковы наши правила, но чтобы сделать вам приятное, я дам вам лист гербовой бумаги и под вашу диктовку сам напишу просьбу, которую отнесу к директору, который выразит на нее свое согласие, и тогда я отвечу вам точно так же бумагой. Эта официальная бумага будет иметь для вас большую важность.

— Когда могу я ее получить?

— В шесть часов, после закрытия бюро.

— Черт возьми! В шесть часов я занят! Не можете ли вы прислать ее мне с комиссионером? Я оставлю деньги.

— Конечно!

— Благодарю вас. Идите за бумагой и пишите.

Под диктовку чиновник написал следующее:


«Я, Пьер Лорио, кучер и содержатель фиакров, живущий в Париже на улице Удино, 9, сим утверждаю, что ночью 24 сентября 1837 года, в два часа ночи, я отдал в воспитательный дом ребенка мужского пола, которому казалось около двух лет; к платью ребенка я пришпилил бумажку с номером 13. Он был найден мною за час до того под воротами одного дома на Елисейских полях. Желая знать, что с ним сталось, я имею честь просить администрацию дома ответить на следующие вопросы:

Во-первых, под каким именем был записан ребенок? Во-вторых, жив он или умер? И в-третьих, если жив, то где находится и чем занимается?

Я заявляю, что имею причины предполагать, что могу найти его родителей».


— Это все, что надо, — сказал чиновник, — подпишите, и все будет кончено.

Пьер Лорио подписал свое имя с большим росчерком, поблагодарил и ушел.

— Сегодня вечером, — прошептал он, — я узнаю, что сталось с ребенком.

В тот же самый вечер, в девять часов, Анри де Латур-Водье, в сопровождении доктора и Рене, должен был отправиться к Жану Жеди.

Старый вор сильно изменился. Но он жил, несмотря на ужасную рану, которая должна была быть смертельной.

Этьен употребил все свои знания, чтобы облегчить состояние больного и дать ему возможность отвечать на вопросы адвоката и подписать заявление.

Сиделка, приведенная доктором, исполняла свои обязанности с аккуратностью и безупречным усердием. Она сама делала перевязки, и ее ловкость указывала на большой навык.

Жан Жеди сидел в кресле перед камином, в котором горел яркий огонь. Мадам Урсула — так звали сиделку — готовила бульон.

— Итак, — спросил раненый слабым голосом, — вы думаете, что я выздоровлю?

— Я убеждена в этом, господин Жан.

— Может быть, вы говорите так, чтобы успокоить меня?

— Нет, даю вам честное слово; доктор отвечает за вас.

— Да?

— У вас хорошее здоровье.

— И удар ножом был тоже недурен.

— Но он, без сомнения, не затронул никаких важных органов, и через несколько дней вы будете ходить.

Жан Жеди с сомнением покачал головой.

— Вы мне не верите?

— Мне кажется, что доктор ошибается: со мной покончено.

— Вы можете только повредить себе, думая так. А между тем вы хотите жить.

Глаза старого вора сверкнули.

— О! Да! Я хочу жить!… — глухим голосом прошептал он. — Жить, хоть столько, чтобы заплатить мой долг тем, которые два раза хотели убить меня.

Мадам Урсула не слышала его.

— Нужнее всего вам в настоящее время деревенский воздух. Через два месяца вы поправитесь.

Бледное лицо больного оживилось.

«Если я поправлюсь, — думал он, — я уеду туда, в мой домик в Гавре, и буду жить спокойно, забыв то зло, которое сделал!»

— Вот и ваш бульон, — продолжала мадам Урсула. — Но нужно было бы красного вина, которое вам велел пить доктор, а у меня нет больше денег.

— Они у вас будут, только для этого нужно пойти во двор.

— Во двор?… — с удивлением повторила сиделка.

— Да. На заднем дворе, на грядке, вы увидите куст лилий. Возьмите лопату, которая стоит у домовой стены, начните рыть яму у куста лилий и найдете там четырехугольную жестяную шкатулку, которую принесете мне. Это моя касса, я там прячу деньги.

— Вот идея! — вскричала мадам Урсула. — Если бы вы умерли, не сказав ничего, вашим наследникам ничего бы не досталось!

— У меня нет наследников.

— Хорошо, я иду за вашей шкатулкой.

Сиделка вышла.

Оставшись один, Жан Жеди опустил голову на грудь и задумался.

«Правда, — думал он, — если бы я умер, то в один прекрасный день какой-нибудь дурак нашел бы это. При одной мысли меня разбирает досада. Если я умру, кому все достанется? Правительству. И деньги, и домик оно возьмет себе!… Но нет, я знаю, что сделаю…»

Вошедшая сиделка прервала его монолог: она несла в руках металлическую шкатулку.

— Вот ваша шкатулка, — сказала она, смеясь. — Она не тяжела. Если в ней золото, то, должно быть, немного.

Жан Жеди, не отвечая ни слова, открыл шкатулку не без труда, так как шарнир начинал ржаветь.

Сиделка, с любопытством следившая за ним, воскликнула от удивления:

— Банковские билеты!… Боже мой! Да это целое богатство!

— Да, но я не буду зарывать его. Вот вам билет в тысячу франков, разменяйте его, затем положите деньги в эту шкатулку, а шкатулку в комод.

— Хорошо, господин Жан, я куплю красного вина.

— Хорошо, купите мне также лист гербовой бумаги.

— Вы хотите написать завещание?

— Может быть.

— И вы правы, так как от этого не умрешь. Я ухожу и запру вас на ключ.

— Да, заприте хорошенько. Если я умру, — продолжал раненый, когда сиделка вышла, — то, по крайней мере, мне хочется исправить, хоть отчасти, сделанное мною зло.

Сиделка вернулась через полчаса, принеся провизию, вино и гербовую бумагу.

— Я положу бумагу на комод, — сказала она, — вы можете взять ее, когда захотите.

Жан Жеди выпил бульон и немного вина, затем спросил, который час.

Сиделка посмотрела на часы, стоявшие на камине.

— Скоро девять. Вам пора ложиться спать. Вы очень утомились.

— Нет, напротив. К тому же доктор, может быть, придет сегодня вечером.

— Он ничего не сказал.

— Все равно, мне кажется, что он придет, и я хочу подождать его.

— Как хотите. Я приготовлю себе постель.

В эту минуту послышался тихий стук.

Старый вор стал прислушиваться.

— С улицы стучат, — сказал он. — Я слышу.

— Кто может прийти так поздно?

— Вероятно, доктор. Идите скорее.

Сиделка поспешила открыть дверь.

Действительно, это был Этьен Лорио в сопровождении Берты, Анри де Латур-Водье и Рене Мулена.

Увидев столько народа, сиделка вскрикнула от удивления, но Этьен остановил ее.

— Как здоровье нашего больного? — спросил он.

— Все лучше и лучше, — ответила мадам Урсула.

— Он, вероятно, лег спать?

— Нет, он сидит у огня. Он ждал вас сегодня вечером.

— Идемте к нему.

Жан Жеди слышал разговор и с нетерпением поглядывал на дверь.

Этьен появился на пороге. Глаза раненого весело засверкали, но лицо его сейчас же омрачилось, когда он увидел за доктором Анри де Латур-Водье, которого сразу не узнал, и Берту Леруа, с трудом двигавшуюся, опираясь на руку Рене.

Присутствие Берты заставило его вздрогнуть, он хотел встать, но Этьен жестом остановил его.

Берта, встретившись лицом к лицу с убийцей доктора из Брюнуа, почувствовала, что сердце ее сжалось, и ее маленькая ручка невольно задрожала в руке Рене.

Жан Жеди заметил это. Он протянул к ней руки, губы его зашевелились, он опустился с кресла на колени в умоляющей позе, и слезы полились у него из глаз.

— О! Простите меня… Простите!… — прошептал он хриплым голосом.

Эти слезы раскаяния глубоко взволновали всех. Сама Берта чувствовала, что гнев и ненависть растаяли, как снег под лучами солнца.

Этьен хотел поднять Жана, волнение которого могло повредить ему, но старый вор оттолкнул его.

— Нет! Нет, доктор! — сказал он, рыдая. — Я должен быть на коленях. Дайте мне испросить прощение у той, которую мое преступление сделало сиротой. Да, — продолжал он, обращаясь к Берте, — я причина всех ваших страданий… Ваш отец умер на эшафоте, оставив своему семейству обесчещенное имя, тогда как моя голова должна была пасть, а не его… Я чудовище, и это знаю!… Но я чувствую, что умираю, и, ввиду приближающейся смерти, умоляю вас о сострадании, которого я недостоин, о прощении, которого я не заслужил…

Задыхаясь, уничтоженная ужасным воспоминанием, которое вызвал Жан Жеди, Берта была не в состоянии отвечать.

— Мадемуазель Леруа, — сказал Этьен, — не может забыть горечи позора, в который вы ввергли ее семью, но она может простить человека, который, подкупленный негодяями, был причиной всего этого зла, если тот человек поможет ей восстановить честное имя невиновного.

— Я поклялся обвинить себя и обвиню, — ответил Жан Жеди. — Я готов сознаться во всем и подписать признание… Правосудие должно восторжествовать.

— И оно восторжествует!… — вскричал Анри, выходя вперед.

— А! Господин де Латур-Водье! — прошептал Жан Жеди, которого Этьен заставил встать с колен. — Я очень доволен, что это дело берете на себя вы. Оно в хороших руках. Вы пришли допрашивать меня, не правда ли?… Я все скажу и то же самое покажу и в день суда, если Бог дозволит мне прожить до тех пор… Прежде чем оставить этот мир, я, по крайней мере, отомщу за невиновного и заслужу прощение. Не правда ли, мадемуазель?

— От имени тех, которых нет больше на свете, и от моего имени я прощаю вас.

Сильная радость выразилась на лице раненого. Затем он вдруг побледнел и, казалось, был готов упасть в обморок.

В то же время он прижал руку к груди, в которой почувствовал страшную боль.

— Довольно волноваться, — сказал Этьен, — успокойтесь, будьте мужчиной, или я ни за что не отвечаю.

Он дал Жану ложку лекарства, и это немного оживило его.

— Я страшно страдаю, доктор… — прошептал он. — Мне кажется, что в ране у меня каленое железо, но я буду мужественным, я буду силен… Пусть меня спрашивают — я могу отвечать… Я не хочу умереть, не сказав ничего.

Анри де Латур-Водье начал допрос, и свидетели этой сцены невольно вздрагивали при рассказе об ужасной драме.

Один Анри спокойно записывал ответы.

— Итак, — спросил он, — вы не знали имен злодеев, которые наняли вас?

— Да.

— И только случайно встретили их в Париже через двадцать лет?

— Да, случайно.

— И вы убеждены, что это мистрисс Дик-Торн и Фредерик Берар?

— Вполне убежден.

— На чем основывается эта уверенность?

Жан Жеди рассказал, что произошло с той минуты, когда, проникнув ночью в первый раз в дом на улице Берлин, он узнал мистрисс Дик-Торн, и до вечера 20 октября, окончившегося воровством бумажника со ста тысячами франков.

— Мне нужно объяснить один пункт по поводу этого воровства, — перебил Анри. — Рене Мулен, остававшийся в доме после вас, убежден, что мистрисс Дик-Торн меньше беспокоилась о потере денег, чем важных бумаг, заключавшихся в бумажнике.

— Мне уже говорили это, — сказал Жан.

— И вы не нашли там ничего, кроме денег?

— Да, сто три тысячи франков. Я открывал все отделения бумажника, там не было ничего больше.

— Может быть, было какое-нибудь секретное отделение?

— Не знаю; знаю только то, что в этих отделениях не могло заключаться много, так как стенки показались мне довольно тонкими.

— Опишите его.

— Он был черной кожи с серебряными застежками.

Внимание адвоката, казалось, еще больше усилилось.

— Не помните ли вы еще чего-нибудь особенного?

Жан Жеди покачал головой:

— Нет.

— Припомните хорошенько. Не было ли чего-нибудь на верхней стороне бумажника?

— Ах, да! Припоминаю: была вырезана буква, почти стершаяся.

— Какая?

— Кажется, К.

Анри вздрогнул.

— И вы потеряли эту важную вещь? — продолжал он.

— Негодяй, который ранил меня, Фредерик Берар, человек с моста Нельи, украл его из кармана моего сюртука.

— Здесь?

— Да, бумажник еще был при мне в «Черной бомбе», и в нем было даже больше двух тысяч франков.

— Странно, — сказал Анри.

— Что такое? — спросил Этьен.

— Ты это сейчас поймешь, — ответил адвокат.

Затем, обращаясь к Жану Жеди, прибавил:

— В котором часу ранил вас Фредерик Берар?

— Около часа ночи.

— А я, в половине первого, на углу улиц Амстердам и Берлин нашел под воротами бумажник, совершенно похожий по описанию на ваш; он из черной кожи, с серебряными застежками и с буквой К…

— Похож как две капли воды!… — вскричал Жан.

— Он был пуст: в отделениях не было ничего: ни денег, ни бумаг. Одна из половинок показалась мне немного толще другой, но в то время я не обратил никакого внимания на это ничтожное обстоятельство.

— Что, если это бумажник Жана Жеди? — решился заметить Рене.

— Судя по описанию, возможно; но каким образом он очутился там, так как Жан не мог проезжать по этой улице из «Черной бомбы» в Бельвиль?

Старый вор задумался.

— А, забавно, — прошептал он, — и даже невозможно… если только…

Он снова замолчал, потом вдруг вскрикнул: он вспомнил про Миньоле.

— Я знаю, в чем дело, — сказал он. — Бумажник украли у меня не здесь, а в «Черной бомбе». Миньоле вытащил его, затем выбросил, вынув деньги.

— Бумажник у меня, — продолжал Анри, — и мы увидим, есть ли в нем тайное отделение. Теперь вернемся к нашему делу. Вы убеждены, что человек, который ждал вас здесь, чтобы убить, был тот же самый, который был у мистрисс Дик-Торн и живет на улице По-де-Фер-Сен-Марсель?

— Да, человек с моста Нельи, сообщник отравившей меня женщины.

— Вы говорили о каком-то бывшем нотариусе, писавшем от имени третьего лица письмо, которое должно было завлечь в западню несчастного доктора из Брюнуа.

— Да.

— Мы должны были иметь копию этого письма, — прибавил Рене Мулен, — но нам это не удалось.

— Ваш нотариус должен был сказать вам, каким именем было подписано письмо.

Жан Жеди переглянулся с механиком и ответил:

— Оно было подписано только начальными буквами.

— Без сомнения, инициалами Фредерика Берара?

Раненый ничего не ответил.

Анри повторил вопрос.

— Нет, сударь, — ответил Рене.

Он вспомнил, что, по мнению нотариуса, таинственные буквы означали «Сигизмунд де Латур-Водье».

— Постарайтесь припомнить, эту загадку необходимо разрешить. Если письмо, написанное для того, чтобы завлечь в ловушку доктора из Брюнуа, было подписано не Фредериком Бераром, то можно предположить, что есть еще другой сообщник.

Ввиду подобной настойчивости невозможно было молчать дольше.

— Я припоминаю, — сказал Рене.

— Какие же это были буквы?

— С. де Л.-В.

Написав эти буквы, Анри спросил:

— Не старался ли бывший нотариус восстановить имя, начинавшееся такими буквами?

— Не знаю, — нерешительно сказал механик. — Но так как частичка «де» указывала на дворянскую фамилию, то он взял список знатных семей…

— Что же он нашел?

— Ничего положительного, так как эти буквы можно отнести ко многим.

— Что сталось с этим нотариусом?

— Он теперь в тюрьме.

— Когда он нам понадобится, мы узнаем, где его найти, так как, без сомнения, его свидетельство для нас полезно. Поговорим о ребенке… Можно ли проследить за ним?

— Да, — поспешно ответил Этьен, — это возможно благодаря самому странному и почти чудесному случаю. Мой дядя, Пьер, возвращаясь в эту ночь с моста Нельи, услышал крик ребенка, посадил его в свою карету и отвез в воспитательный дом.

— Не известно ли вам, остался ли ребенок жив?

— Я узнаю это завтра, так как мой дядя, возвратившийся утром в Париж после трехдневного отсутствия, должен был заняться этим делом.

— Ты понимаешь, дорогой Этьен, что это имеет для нас громадное значение. На белье могли быть метки, могущие навести на след. По моему мнению, целью преступления было исчезновение ребенка; поводом к нему, наверное, был вопрос о наследстве. Впрочем, все это скоро объяснится. Завтра я приведу в порядок показания Жана Жеди, и он подпишет их вместе с жалобой на Фредерика Берара и мистрисс Дик-Торн…

— О! С большим удовольствием! — вскричал Жан.

— Затем я отправлюсь к императорскому прокурору! А теперь до завтра. Мы оставим вас, так как вам нужен отдых.

Берта подошла к старому вору.

— Я молю Бога о вашем выздоровлении и никогда не забуду, что вы сделали для исправления причиненного вами зла, — сказала она.

Жан Жеди со слезами на глазах хотел снова упасть на колени, но Этьен не допустил этого и в интересах их общего дела просил его быть спокойным и уснуть.

Несколько минут спустя Жан Жеди остался вдвоем с сиделкой.

— Уже поздно, господин Жан, — сказала она, — и вы устали: вам надо лечь.

— Нет еще, — ответил он, — мне надо сделать еще одно дело.

— Какое?

— Подайте мне перо, чернила и лист гербовой бумаги.

— Вы успеете сделать это завтра.

— Кто знает, я не хочу ничего откладывать.

Сиделка пожала плечами, но исполнила просьбу больного.

Последний обмакнул перо в чернила и на верху листа написал: «Мое завещание».



ГЛАВА 21 | Сыщик-убийца | ГЛАВА 23