Нью-Йорк

1978

Очнувшись, Дена не поняла, где она. Никак не могла сообразить. Потом услышала знакомый голос:

— Ну, здравствуйте, мисс Крепкий Орешек. — Доктор Диггерс сидела в своем кресле у постели. Она улыбалась. — Вы чертовски перепугали уйму народу.

— Правда? — Дена была как пьяная.

— Да уж. Вы помните, что случилось?

— Нет… вроде бы… Нет.

— У вас открылась язва, и вы потеряли сознание. Помните?

Ничего она не помнила.

— Ладно, отдыхайте, спите дальше. Все будет хорошо.

Мак и Норма сидели на чемоданах и ждали, что врач позволит им приехать, но он просил немного подождать, пока Дена не окрепнет. Зато Сьюки плевать хотела на врача. На следующий же день Бак доставил ее на самолете в Нью-Йорк, и, войдя в палату, она разрыдалась. Дена была похожа на привидение. За последние несколько дней она потеряла пятнадцать фунтов. Потом, немного справившись с собой, Сьюки села у постели.

— Дена, ты поправишься. Если ты мне тут помрешь после того, как мне пришлось пересечь линию Мейсона — Диксона, чтобы тебя увидеть, я страшно разозлюсь!

Сьюки ее развлекала, но по ночам, оставшись наедине с собой, Дена снова поддавалась страху. Она не сможет остаться в Нью-Йорке. Она должна уехать, убраться как можно дальше от Капелло. Ей нужно время и расстояние, чтобы придумать, как быть дальше. Она должна что-то сделать, иначе страх добьет ее. Сьюки умоляла ее поехать погостить в Сельму, но Дена неожиданно для себя сказала очень странную вещь:

— Сьюки, ты очень добра. Но я хочу попасть домой, понимаешь? Мне нужно хоть немного побыть дома.

Она спросила об этом доктора Диггерс, и та согласилась с ней.

— Дена, я думаю, это лучшее, что можно сейчас предпринять.

И словно в одобрение свыше, на следующее утро пришла телеграмма:

За день до отъезда она услышала стук в дверь. В комнату вошел Джерри О'Мэлли с гигантским букетом роз.

— Здравствуйте. Как дела?

— Здравствуйте, заходите. Нормально. Почти нормально.

— Я слышал, вам было очень плохо.

— Да. Было. Но завтра я уезжаю в Элмвуд-Спрингс.

— Да, я слышал. — Он положил цветы на стул.

— Спасибо, такие красивые. Попрошу сестру принести воды.

Джерри был счастлив: Дена выглядела гораздо лучше, чем в последний раз, когда он ее видел без сознания. На щеки вернулся слабый румянец, она сидела на кровати совсем как прежняя Дена, и он вдруг растерялся.

— Значит, вам было очень плохо, я слышал.

— Да. Язва открылась.

— Я слышал. Элизабет Диггерс говорила, что вам очень плохо.

— Да. Было плохо.

— Но сейчас вы хорошо выглядите. А как себя чувствуете?

— Намного лучше.

— Я просто заскочил узнать, как у вас дела. Когда думаете вернуться?

— Не знаю. Пока не представляю.

— А-а… ясно. Если я что-то могу для вас сделать, только скажите. У вас есть мой номер телефона. Только позвоните и… только позвоните и скажите, как дела. Если вспомните. Или позвоните доктору Диггерс. Держите нас в курсе, ладно?

— Хорошо.

Джерри шел из больницы расстроенный. По ее глазам он понял, что она в сотнях миль отсюда. Он не представлял, когда ее снова увидит и увидит ли вообще, и ничего не мог с этим поделать. Его переполняло отчаяние, но он был так влюблен, что все равно надеялся: вдруг в один прекрасный день или год она даст ему еще один шанс?

В эту ночь Дена не спала. Лежа в ожидании рассвета, она думала о том, что Элизабет Диггерс спросила в самый первый сеанс. Кто ты? Тогда она думала, что знает ответ. А кто она теперь? Без понятия. Она где-то потеряла себя.

Как разбомбленное здание: стены еще стоят, но внутри пусто. Одно ясно: доктор Дебейки не ошибся. Если не притормозить, ей грозит смерть. Она подошла к краю слишком близко.

Наутро добрый старый Бак снова слетал в Нью-Йорк и доставил ее домой. В Элмвуд-Спрингс.