* * *

— Попрощался за нас с сержантом? — спросил Курицын.

— Попрощался, — сказал Сергей, вытаскивая из чехла лопатку.

Рота окапывалась на опушке. Давила жара. Пылила под лопатками земля. За лесом стреляли. Над чернокленом кружились осы. Вспугнутые перепелки вспархивали в поле, на недожине.

Сергей резал грунт, держась за черешок вялыми, непослушными руками. Сил не было, как будто оставил их там, у братской могилы, у тела Сабирова. Крепись не крепись, к смерти не привыкнешь. На войне убивают ежедневно, ежечасно, а не привыкнешь.

С ленцой, как по принудиловке, переругивались Петров и Пощалыгин:

— Физкультурничек, а лопатой ковыряешься дохленько…

— А ты филонишь, детка.

— Чего-чего, мамин сын?

— Филонишь!

Пощалыгину, знатоку всяческих словечек, это слово незнакомо, и ему неловко, и вообще не хочется спорить с этой языкастой язвой, принесло в отделение, голыми руками не сграбастаешь, прозвище и то никак не подберешь. И Петрову надоело вести спор, переливать из пустого в порожнее, тем более — сержант погиб, помолчать бы. Но ни один не уступает:

— А чего не закаляешься, мамин сын? Облейся водичкой и чихай на здоровье.

— Я обливаюсь водичкой, а ты водичкой хоть по утрам споласкиваешь рыло?

— Прекратите треп, — сказал Сергей.

И они умолкли, посмотрели на него. Во взгляде Петрова: прыткий ты, вновь испеченный начальник, без тебя знаем, что делать. Во взгляде Пощалыгина: захватил власть и на своих хвост подымаешь, ежели хочешь знать — незаконно захватил, командовать отделением должен Захарьев.

Это верно — Захарьев. Заместителем у Сабирова был Чибисов, а когда того забрали в полк, назначили Захарьева. Так, временно, потому что пулеметчику не с руки командовать отделением, у него свои задачи. В бою Захарьев то ли не сразу увидел, как упал сержант, то ли промедлил, и командование пришлось брать на себя. Все законно. И буду командовать, покамест не назначат нового отделенного.

Но Соколов пришел, осмотрел, как отрывают окопы, и сказал:

— Посовещались мы с Чередовским и решили: будешь командиром отделения. Потянешь?

— Потяну, товарищ лейтенант.

— Добро. А Захарьев останется замом. Временно. Желаю успехов!

Пощалыгин сказал:

— Теперечка, Сергуня, всю дорогу в начальстве. Уже и боевой зам у тебя в наличии.

— Копай окоп.

— Копай, копай… Ты накорми меня сперва, ежели ты отец-командир. Позаботься, а после требуй. На голодное пузо не накопаешь, аж подвело… А где интенданты, где кухня? Зажрались наши интенданты, вот чего я тебе доложу!

Кухня и впрямь запаздывала. Давно бы пора подъехать, угостить горяченьким, а ее нет и нет. Солдаты грызли сухари, сосали кусочки пиленого сахара. Пощалыгин вздыхал, разглядывал свои бородавчатые кисти. Петров ему сказал:

— Хочешь сунуть лапу в рот, как медведь? На сухарик.

— Иди ты!

— Серьезно. Завалялся лишний. Хватай.

— Мерен, — с достоинством сказал Пощалыгин и положил сухарь за щеку.

Вырыли окопы, замаскировали березовыми и кленовыми ветками, не одну цигарку выкурили. Наконец Курицын возопил:

— Кухня!

— Иди ты?! — Пощалыгин, пружиня, вскочил, взбежал на пригорок: точняком, полевая кухня выезжала из лесочка, на передке рядом с ездовым — повар Недосекин.

Кухня спустилась в овражек. Ездовой натянул поводья, лошадь остановилась. Недосекин спрыгнул, надел колпак, фартук, нарукавники, откинул крышку котла, оглядел подстраивавшуюся очередь. Пощалыгин закивал ему, пропел:

— Доброго здоровьичка, Артемий Константинович! Повар не повернул головы, величественно взмахнул черпаком — и Пощалыгин обозлился, сказал во всеуслышание:

— Ох и важные эти повара, наели ряшки… А промежду прочим, отдельным работникам народного питания не мешало бы вовремя являться на передовую! А то болтаются по тылам…

Недосекин невозмутимо взмахивал черпаком. Ездовой, возившийся с постромками — седые запорожские усы и Георгиевский крест за первую мировую, — поднял посинелое лицо, запетушился, зафальцетил:

— Не мы болтаемся по тылам, а ты болтаешь языком! Что задержалися — удостоверяю. А по какой причине задержалися? Молчишь? Немцы напали из засады, кухню продырявили. Бой вынесли, прорвалися…

— Папаша, — сказал Петров, — вправьте этому субъекту мозги.

— От субъекта слышу, — огрызнулся Пощалыгин. Ездовой раздувал усы, выпячивал грудь с Георгием:

— Пробоины Артемий хлебным мякишем замазал, чтоб суп не вытек. Удостоверяю: вон, вон, вон… Немцы хотели вас без обеда оставить, мы прорвалися. Кушать подано, фендрик.

— Ну что ты, старик, привязался ко мне, отчепись за ради бога!

— Швах твое дело, — сказал Петров. — Молчи уж!

— А что, фендрик и есть, — сказал Шубников. — Не заглянувши в святцы, бух в колокола…

Так и Пощалыгин наконец получил прозвище — Фендрик.

А Недосекин раздал обед, заглянул в котлы, покачал годовой: опять остаток — немало выбыло из строя.

— Становись за добавкой!

Помявшись, протянул котелок и Пощалыгин. Недосекин плеснул супу, сказал:

— Рубай, воин.

— Спасибочки, Артемий Константинович!

— Рубай, рубай. Живой человек должен подкрепляться, куда ж денешься…

Перед вечером, перед маршем, Пощалыгин говорил Сергею:

— На меня вдругорядь дурость накатывает, и не хочешь — ляпнешь, Недосекина облаял зазря… Сабирова лаял, а он же справедливый был. Вот подумаю про него, и здесь чего-то становится не так, — и постучал себя по груди.

Он еще раз вспомнил о Сабирове, когда Сергею присвоили звание младшего сержанта и он помогал пришивать лычки на погоны:

— Ты, Сергуня, будешь толковый отделенный, потому грамотный и не трус. Но и Сабиров был голова. Жалко, гонял меня мало…

А Шубников, который тоже пришил себе по две желтые полоски на погон, поучал Сергея:

— На пару работаем, дорогой товарищ, теперь младшие сержанты оба. Как соцсоревнование. Ето как, здорово? Ну, я-то к войсковому занятию привыкший, третью войну воюю. Ты другой колер. Цени доверие, оправдай.

— Буду стараться, Михаил Митрофанович.

— Знамо, стараться надо, Сергей Батькович. В разговор вмешался Петров, сказал Сергею:

— Лиха беда — начало. До маршала нужно дослуживаться.

— Буду дослуживаться, — сказал Сергей.

— А чего ж, товарищ младший сержант, до конца войны еще далеко, — сказал Петров.

— Я согласен остаться младшим сержантом, лишь бы она поскорей кончилась, — сказал Сергей.