* * *

То был миг настолько краткий, что его вряд ли можно измерить, и все же он всегда длился слишком долго. В тот момент казалось, что каждый ум вселенной, каждый ум, который когда-то был или мог быть, выкрикивал ему свои самые глубинные эмоции.

Затем все кончилось. Звезды вновь изменились.

Даже Кзанол, который был хорошим астрогатором, не пытался гадать, где сейчас мог находиться корабль. При 0,93 световой скорости, когда средняя масса вселенной становится достаточно большой, чтобы позволить вхождение в гиперпространство, — звезды становятся неузнаваемыми. Спереди они болезненно вспыхивают сине-белым, а сзади кажутся тускло-красными, как рассыпавшиеся угольки. Сжатые по бокам, они вытягиваются в крошечные линзы. Поэтому Кзанол посасывал таблетки гнал до тех пор, пока бортовой мозг корабля наконец не издал глухой звук. Он подошёл к экрану.

На экране бортового мозга появилась надпись: “Оценка времени подлёта к Тринтану: 1,72 дня”.

Никуда не годится, решил он. Можно было выскочить к Тринтану и поближе. Но в таких случаях удача, а не мастерство, решала, когда гиперпространственный корабль зайдёт в порт. Законом гиперпространства был принцип неопределённости. Поэтому нет нужды быть нетерпеливым. Пройдёт несколько часов, прежде чем фьюзер перезарядит батарею.

Кзанол повернул кресло, чтобы видеть звёздную карту на задней стене. Сапфировая булавка мерцала и слабо светилась в другом конце кабины. Секунду он наслаждался её сиянием — сиянием неограниченного богатства. Затем вскочил и пробежал пальцами по клавишам пульта управления.

Конечно же, есть причины быть нетерпеливым! Возможно, сейчас кто-то другой, с такой же картой и булавкой, воткнутой в ту же точку, куда Кзанол вставил свой сапфировый указатель, мог мчаться на полной скорости, чтобы заявить свои права” Владение всем этим миром рабов на протяжении жизни будет законным правом Кзанола, но только в том случае, если он достигнет Тринтана первым.

Он напечатал: “Как долго будет перезаряжаться батарея?”

Мозг запыхтел почти сразу же. Но Кзанол ответа так и не узнал.

Внезапно в заднем окне блеснул ослепительный свет. Кресло Кзанола разложилось в кушетку, завыла громкая музыкальная нота, и на него навалилось давление. Ужасное давление. Судно не было рассчитано на такое огромное ускорение. Его хватит секунд на пять. Потом…

Звук был таким, словно две свинцовые двери шлёпнулись друг о друга, а корабль оказался между ними.

Давление ослабло. Кзанол встал и взглянул в заднее окно на раскалённое добела облако, которое бы то его фьюзером. У машины нет ума, поэтому не прочесть её “мыслей”; ты не знаешь, когда она предаст тебя…

Бортовой мозг заработал.

Он прочитал: “Время для перезарядки батареи”; после строки следовал спиральный иероглиф — знак бесконечности.

Его лицо было по-прежнему прижато к оконному, алмазному стеклу, и Кзанол мог видеть, как горящая силовая установка исчезает среди звёзд. Бортовой мозг отстрелил её в тот миг, когда она стала опасной. Вот почему она была уже в полумиле позади корабля: да, фьюзеры иногда взрываются. Он почти потерял её из вида, когда свет вспыхнул снова, превращаясь в нечто более яркое, чем солнце.

Бум! — щёлкнул бортовой мозг. Кзанол прочёл: “Оценка времени подлёта к Тринтану”, и снова за надписью шла спираль.

Ударная волна далёкого взрыва настигла корабль. Хлопок прозвучал так, словно резко затворилась дальняя дверь.

Теперь можно не торопиться. Кзанол долго стоял перед картой ка стене, рассматривая сапфировую буланку.

Крошечная звёздочка на крошечной драгоценности подмигнула ему, говоря с двух миллиардах рабов и полностью индустриальном мире, который только и ждал, чтобы служить ему; она рассказала ему ещё о большем богатстве и мощи, чем знавал его дед, великий Рейкарлив; она рассказала о сотнях наложниц и десятках тысяч слуг для услаждения каждого его каприза в течение долгой ленивой жизни. Он был заядлый потребитель гнала, и вкусовые щупальца по углам его рта скорчились, как голодные дождевые черви. Ум заполняли сожаления, что ничего этого пока нет.

Его деду оставалось продать плантацию, когда тнуктипы — рабы Плорна — создали антигравитацию. Плорн надо было уничтожить вовремя, и это произошло. Кзанол был вынужден остаться на Тринтане и даже служить ради средств к существованию. Ему надо было купить запасной фьюзер вместо этого суперкостюма, роскошной аварийной кушетки, сигнализатора запаха в воздушной установке и его последнего приобретения — сапфировой булавки.

Был день, когда он сидел, сжимая сине-зелёный пластиковый шнур, который мог сделать его либо владельцем космического корабля, либо безработным бродягой. Согбенные, белые скелетообразные формы быстро мелькали вокруг него: видоизменённые скоростные виприны, самые быстрые животные в галактике. Но слава Силе! Виприн Кзанола оказался быстрее остальных. Если бы он только мог отбросить эту нить…

Какое-то время он заново проживал свою жизнь на огромной арене трех плантаций, где вырос и стал взрослым. Лаговая станция Кзазита с её фактической монополией на твёрдое топливо исчезла теперь навсегда. Если бы он только оказался там сейчас…

Но Лаговая станция Кзазита была полем космодрома, где он в последний раз садился десять лет назад.

Он подошёл к рундучку и надел свой костюм. Здесь было два костюма, включая запасной, который Кзанол купил на случай, если первый перестанет функционировать. Глупец! Если костюм откажет, он тут же умрёт.

Кзанол провёл массивным, похожим на обрубок, пальцем по кнопке тревоги на своей груди. Возможно, вскоре ему придётся воспользоваться ею, но не теперь. Были вещи, которые следовало сделать в первую очередь. Ему надо выбрать лучший из возможных шансов на выживание.

Он набрал на пульте: “Рассчитать курс до любой цивилизованной планеты с минимальным временем подлёта. Указать время подлёта”.

Мозг счастливо замурлыкал. Иногда Кзанол думал, что бортовой Мозг доволен только тогда, когда загружен тяжёлой работой. Он часто пытался угадать безэмоциональные мысли машины. Его беспокоило, что он не может читать в её уме. Иногда его даже раздражала неспособность приказывать ей как-нибудь иначе, чем через пульт. Возможно, он слишком одинок, подумалось ему: тринтане никогда не контактируют с другими формами жизни, кроме протоплазменной. Ожидая ответа машины, он для пробы попытался достать спасательный выключатель на своей спине.

Это ему не удалось, но то была наименьшая из его забот. Когда он нажмёт на кнопку тревоги, включится поле стазиса, и время остановит свой бег внутри костюма. Однако спасательный выключатель будет выдаваться из него. И расположен он так, чтобы спасатель Кзанола, а не сам Кзанол, мог добраться до него.

Бум! Экран ответил: “Нет решения”.

Вздор! У батареи огромный потенциал” Даже после гиперпространственного прыжка в ней должно оставаться достаточно энергии, чтобы доставить судно на какую-нибудь цивилизованную планету. Тогда почему бортовой мозг…

И тут он понял. У корабля есть мощность для достижения нескольких планет, ко её не хватает для замедления судна до скорости любого из известных миров. Хорошо, пусть будет так. В своём поле стазиса Кзанол может не беспокоиться о том, насколько сильным будет удар при посадке. Он напечатал: “Исключить из вычислений уменьшение скорости для посадки. Составить курс до любой цивилизованной планеты. Довести до минимума время подлёта”.

Ответ последовал через несколько секунд. “Время подлёта до Автпрана 72 тринтанских года 10048 дней”.

Автпран. Ладно, не вопрос, где он будет находиться; он может вскочить в корабле на Туинган тут же, как только они выключат его генератор поля, а если за эти 72 года какой-то другой разведчик найдёт Рейкарливан? Все может быть.

Дух Силы! Кзанол торопливо напечатал: “Аннулировать курс на Автпран” и устало обвис в кресле, напуганный столь узкой дорогой к спасению.

Если он рухнет на Автпран со скоростью более девяти десятых световой, то убьёт больше миллиона людей. Допустим, он врежется в океан! Ударная волна обрушится на каждый летящий в воздухе объект на тысячу миль вокруг и начисто вылижет сушу, затопив острова и разрушив половину строений всей планеты.

За такую грубую ошибку его предадут смерти после года пыток. Муки в условиях телепатического, высокоразвитого общества — вещь ужасная. Студенты биологии будут наблюдать за ним, неистово строча статьи, пока члены Штрафной коллегии тщательно проверят его нервную систему стимуляторами…

Мало-помалу его затруднительное положение начинало проясняться. Ему нельзя спускаться на цивилизованную планету. Все верно. Но он не может приземлиться даже на планете рабов; Кзанол был уверен, что разрушит несколько дворцов смотрителей и перебьёт рабов на сумму в несколько десятков миллионов.

Возможно, стоит подумать над проходом через планетную систему, в надежде, что увеличенная масса его корабля будет замечена? Но он не отважился и на ото. Оставаться в пространстве было неразумно. Почему? Он мог выскочить из галактики! Кзанол увидел себя навеки затерянным между островными вселенными, увидел судно, которое распадалось на части вокруг него, увидел спасательную кнопку, стёртую космической пылью до маленького блестящего пятна… Нет!

Он осторожно протёр закрытый глаз вкусовыми щупальцами. Может, приземлиться на спутнике? Если он врежется в спутник достаточно сильно, вспышку наверняка заметят. Но бортовой мозг не так хорош даже здесь, а там такое расстояние! Орбита спутника — хитрая вещь, и он может угодить в луну цивилизованной планеты. Автпран был ближе всех, и Автпран был самым недоступным.

И с этим кончено, подумал Кзанол, высосав последний гнал. Чувствуя— жалость к самому себе, он сидел до тех пор, пока огорчение не прошло, потом встал и начал мерить комнату шагами.

Ну конечно же!

Он стоял, как столб, посреди комнаты, обдумывая идею, осенившую его, пытаясь найти хоть какой-нибудь изъян. Кзанол не нашёл ни одного. Он торопливо набрал на пульте: “Рассчитать курс на пищевую планету, сведя до минимума время подлёта. Судно не нуждается в замедлении скорости для посадки. Выдать подробности”.

Его вкусовые щупальца свисали безвольно и расслабленно. Все будет хорошо, подумал он, и они подтверждают это.

* * *

В галактике было не так уж много планет, годных для обитания протоплазменных форм жизни. Природа создала невероятное число условий. Чтобы обеспечить нормальный состав атмосферы, планета должна находиться точно на нужном расстоянии от солнца С-типа, она должна иметь необходимые размеры и причудливо укрупнённую луку в своём небе. Назначение луны состояло в том, что она скрывала большую часть атмосферы планеты, обычно около 99 процентов. Без луны годный для жизни мир становился совершенно необитаемым; воздух приобретал сокрушительный вес, а температура становилась, как в раскалённой духовке.

Из 219 годных для жизни миров, найденных Тринтаном, 64 были обитаемы. На семнадцати существовала разумная мысль, точнее на восемнадцати, если придерживаться широких взглядов. 155 бесплодных миров не были пригодны для оккупации Тринтаном, и пока на них шёл длительный процесс посева. Между тем их тоже использовали.

Их засевали созданной тнуктипами пищевой закваской. Через несколько веков закваска обычно видоизменялась, но до тех пор мир становился пищевой планетой, с океанами, наполненными самой дешёвой едой в галактике. Конечно, употребляли её только рабы, но рабов было много.

По всей галактике создавались пищевые планеты для пропитания рабских миров. Дворцы смотрителей всегда располагались на спутниках. Кому захотелось бы жить в мире с бесплодной сушей и пенистыми морями? Не говоря уже об опасности бактериального заражения закваски! Поэтому со спутников велось тщательное наблюдение за пищевыми планетами.

Когда закваска мутировала до стадии, после которой она становилась несъедобной даже для рабов, мир засевался стадами белковых, пожирающими закваску. Белковые пожирали все, но и сами служили хорошим источником пищи. Поэтому наблюдение продолжалось постоянно.

Со своей нынешней скоростью Кзанол врежется в планету с такой силой, что это вызовет протуберанец раскалённого газа. Взорванная горная порода поднимется в пространство; это будет выглядеть пугающе и достоверно даже для наблюдателя с луны. Оранжевый жар кратера сохранится несколько дней.

Была вероятность, что Кзанол окажется под землёй, но не очень глубоко. Раскалённый воздух и осколки, которые движутся впереди метеорита, обычно разрушают метеорит ещё в воздухе, и они рассеются, осев на огромной площади. А Кзанол, надёжно завёрнутый в поле стазиса, будет отброшен назад из образовавшейся дыры и не зароется слишком глубоко при вторичном падении. Смотритель тут же найдёт его с помощью любого горно-проникающего инструмента. Ведь поле стазиса — единственный идеальный отражатель.

Бортовой мозг прервал его размышления: “Ближайшая доступная пищевая планета — Ф124. Оценочное время подлёта 202 года 91,4 дня”,

Кзанол напечатал: “Предъявить Ф124 и систему”.

Экран покрылся крапинками света. Одна за другой, крупные планеты и их системы спутников проходили через стадию увеличения. Ф124 предстала дымящимся, быстро вращающимся шаром: типичная пищевая планета, даже вращение её луны было почти нулевым. Луна казалась не только довольно крупной, но и слишком удалённой. А внешняя планета заставила Кзанола раскрыть рот от восхищения. Она была окольцована! Великолепно окольцована. Кзанол подождал, пока не были показаны все крупные миры. Затем, когда начали появляться астероиды в порядке убывания размеров, он напечатал; “Довольно. Следовать курсом на Ф124”.

Ему оставалось только надеть шлем, и тоща он будет полностью готов для долгого сна. Кзанол чувствовал ускорение корабля, пульсацию в металле от двигателя. Сила притяжения в кабине заметно уменьшалась. Он взял шлем и насадил его на шейное кольцо, затем передумал и снял. Кзанол подошёл к стене, сорвал звёздную карту, свернул её и просунул через шейное кольцо в недра своего костюма. Он уже хотел надеть шлем, когда на него нахлынули внезапные сомнения.

Его спасатель мог запросить крупную сумму за альтруистический акт спасения. Но, допустим, награда не удовлетворит его? Каким бы он ни был тринтанином, он ухватится за карту сразу, как только её увидит. К тому же это не противоречит закону. А Кзанол запомнят карту наизусть.

Но было и лучшее решение.

Да! Кзанол заторопился к рундучку и вытащил второй костюм. Затолкал карту в рукав. Прекрасная идея подняла ему настроение. В пустой костюм влезут многие вещи. Он проворно передвигался по кабине, собирая свои сокровища. Шлем-усилитель, универсальный символ силы и королевских привилегий, который принадлежал ещё его деду. Это был лёгкий, но объёмный инструмент, позволявший увеличивать природную Силу тринтанина для управления теми двадцатью — тридцатью нетринтанами, которые будут контролировать всю планету. Прощальный подарок брата, дезинтегратор с резной рукояткой ручной выделки. У него мелькнула мысль, которая заставила его на время отложить предмет в сторону. А эти статуэтки Птул и Миксиломаты? Может быть, им никогда не суждено встретиться! И обе женщины умрут, прежде чем он увидит их вновь, если только какой-нибудь друг не поместит их в стазис до его возвращения. Эти усыпанные алмазами часы с корпусом из халфаба и криогенным передаточным механизмом, который всегда будет медленно вращаться, независимо от того, как давно их заводили. Он не будет носить их на Ф124 — они предназначены только для официальных дел. Кзанол завернул свои ценности в одно из прекрасных платьев и только потом вложил в костюм.

А в комнате оставалось так много всего.

Наконец решившись, он вызвал маленького рейкарливанского раба из складского ящика и заставил его залезть в костюм. Кзанол завинтил шлем и нажал на кнопку тревоги.

Костюм выглядел, как бугристое зеркало. Все складки остались, но материал в одно мгновение стал жёстче, чем алмаз или халфаб. Он впихнул костюм в угол и ласково похлопал по шлему.

“Аннулировать текущий курс на Ф124, — напечатал он. — Рассчитать и следовать более быстрым курсом на Ф124, используя половину оставшейся мощности и завершив все необходимые силовые манёвры к следующему дню”.

Днём позже Кзанол страдал от мягких симптомов отсутствия гнала, Он делал всё, что только мог придумать, лишь бы быть занятым чем-то и не вспоминать о том, как сильно ему хочется гнала.

Фактически он просто завершил эксперимент” Кзанол выключил поле второго костюма, вложил дезинтегратор в его перчатку и снова включил генератор, Поле стазиса приняло свой металлический вид. Инструмент старателя вошёл в стазис вместе с костюмом.

Наконец, симптомы прекратились. Почувствовав значительное облегчение, Кзанол подошёл к пульту и напечатал: “Рассчитать самый быстрый курс до восьмой планеты системы Ф124. Ждать 1-2 дня, затем следовать рассчитанным курсом” Он надел костюм, поднял дезинтегратор и, прихватив кабельный шнур, вышел из воздушного тамбура. С помощью шнура он остановил свой дрейф, пока не оказался неподвижным относительно корабля.

Какие-нибудь последние мысли?

Он сделал лучшее из того, на что был способен. Он упадёт на Ф124. Корабль подлетит к невидимой, необитаемой восьмой планете, но только через годы после его падения Кзанол врежется в третью планету. Корабль оставит славный, огромный кратер, который можно будет с лёгкостью найти. А это ему и надо.

Был риск, подумал он, что на спасательный выключатель подействует сильный нагрев при вхождении в атмосферу. Если это произойдёт, он останется под землёй, поскольку потребуется время, чтобы поле исчезло. Но он может проложить себе путь дезинтегратором.

Кзанол поднёс толстый, неуклюжий палец к тревожной кнопке. Последние мысли?

К сожалению, их не было.

Кзанол нажал на кнопку тревоги.

Лэрри Гринберг вылез из контактного поля и встал на ноги. Его шаги эхом разнеслись в большой комнате с водоёмом для дельфинов. На этот раз дезориентирующих эффектов не было, как не было проблем с дыханием и побуждением покачивать несуществующими плавниками и хвостом. Это было вполне естественно, так как “сообщение” пошло другим путём.

Дельфин по кличке Чарли лежал на дне водоёма. Он выплыл из-под своего специально обустроенного контактного шлема. Лэрри прохаживался там, где Чарли мог видеть его через стекло, но глаза дельфина ни на что не смотрели. Его тело дрожало. Наблюдая за ним, Лэрри заметил, что к нему подошли два морских биолога, тоже немного обеспокоенные происходящим. Вскоре Чарли перестал трястись и выплыл на поверхность.

— Ну и дикость! — произнёс Чарли с акцентом утёнка Дональда.

— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил один из докторов, — Мы поддерживали поле на самой низкой мощности.

— Ну конечно, Билл, со мной все порядке. Но это была такая дикккость. Я чувствовал, что у меня рруки и ноги, и длинный нос, свисающий на зубы вмместо дыррк в голове. — Несмотря на акцент, в произношении Чарли не было ничего неприятного, — И я иммел эттого ужасного желания ласкать жену Лэррри.

— По мне это уже слишком, — шёпотом произнёс доктор Билл Слейтер.

— Ах ты распутная рыбина! — рассмеялся Лэрри. — Только попробуй! Я выкраду всех твоих самок!

— Мы меняемся жёнами? — Чарли затрещал, как пулемёт во время боя, затем яростно защёлкал, носясь по кругу. Дельфин смеялся. Он закончил демонстрацию, высоко выпрыгнув из воды и рухнув в неё брюхом. — Мой акцент улучшается?

Лэрри решил, что не стоит пытаться уворачиваться от брызг. Вода струйками стекала по его коже.

— Дай подумать. Да, он лучше. Он значительно лучше.

Чарли перешёл на дельфинез — вернее, пиджин-дельфинез, — язык, понятный человеческому слуху. Остальная часть их беседы напоминала какофонию писков, похрюкиваний, душераздирающих свистов и других крайне резких шумов.

— Когда наша следующая встреча, дружище?

Лэрри выжимал воду из волос.

— Точно не знаю, Чарли. Возможно, через несколько недель. Меня попросили взяться за другое задание. У тебя будет время поговорить со своими коллегами и передать им то, что ты узнал о нас, ходоках, читая мои мысли.

— Неужели ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? Серьёзно, Лэрри, есть нечто такое, что я хотел бы обсудить с тобой!

— Тогда выкладывай.

Чарли намеренно увеличил скорость передачи. Никто кроме Лэрри Гринберга не мог бы уследить за быстрым хором звуков трамвайного парка.

— Каковы шансы у дельфина оказаться на борту ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 3?

— Что? Тебе захотелось на Джинкс? Океан Джинкса до дна состоит из пены!

— Ну пусть так. Тогда в какой-нибудь другой мир.

— Почему дельфин интересуется космическими перелётами?

— А почему это делают ходоки? Нет, тут не вопрос чести. Мне кажется, истина в том, что ты заразил меня идеей космоса, Лэррри.

На мальчишечьем лице Лэрри медленно расползалась улыбка. Он обнаружил, что ему почему-то нелегко ответить на вопрос.

— Это проклятая, заразная болезнь, и трудно отделаться от неё.

— Да.

— Я подумаю, Чарли. В конце концов, ты можешь войти в контакт с Объединёнными Нациями, но сначала дай мне время. Нам понадобится уйма воды, ты знаешь. А она намного тяжелее, чем воздух.

— Поэтому я и говорю с тобой.

— Дай мне немного времени. Я действительно должен идти прямо сейчас.

— Но…

— Извини, Чарли. Официальный визит. Во всяком случае доктор Янски утверждает, что такое бывает раз в десятилетие. А теперь перевернись.

— Тиран, — прошипел Чарли, для которого это было нелёгким делом. Но он перевернулся на спину. Три человека несколько минут протирали его брюхо. Потом Лэрри попрощался. На мгновение ему стало интересно, появились ли у Чарли какие-нибудь проблемы при усвоении его воспоминаний. Но если и так, то не беда: по договору, которым они пользовались, Чарли при желании мог забыть весь эксперимент. Включая и желание покорить космос.

За внушение которого было неловко.

Этим вечером он и Джуди обедали вместе с д-ром и миссис Доркас Янски. Д-р Доркас Янски был громадным западноберлинцем, с белокурой бородой и яркой экстравертивной личностью, которая всегда заставляла Лэрри чувствовать себя немного неуютно. Но каждому, кроме него, было ясно, что у Лэрри почти такая же психика, хотя она заключена в более тщедушном теле. Только этим они и отличались. Миссис Янски была ростом с Джуди и выглядела почти такой же хорошенькой. Она казалась молчаливой — по крайней мере, когда беседа шла на английском.

Разговор во время обеда шёл довольно пылкий. Как сказал позже Лэрри:

— Забавно встретить того, кому нравится спорить о тех же вещах, что и тебе.

— Они сравнивали вытягивание Лос-Анджелеса в ширину с ростом Западного Берлина в высоту.

— Стремление достичь звёзд, — говорил Янски.

— Вы окружены Восточной Германией, — утверждал Лэрри. — Вам просто некуда двигаться, как только вверх.

Они тратили время впустую, решая, какая из одиннадцати форм коммунизма более похожа на марксизм, и в конце концов согласились подождать и посмотреть, какое правительство завянет быстрее. Они говорили о смоге — откуда он брался теперь, когда в Большой чаше Лос-Анджелеса не было ни индустриальных концернов, ни углеводородных двигателей? Конечно, от стряпни, подумала Джуди. Сигареты, предполагал Янски, а Лэрри настаивал, что электростатическое конденсирование воздуха могло концентрировать нечистоты во внешней атмосфере. Они поговорили и о дельфинах. Янски имел нахальство оспаривать разум дельфинов только на том основании, что они никогда ничего не строили. Лэрри, задетый за живое, вскочил и без подготовки выдал самую волнующую лекцию в своей жизни. Но к делу они подошли только после кофе.

— Вы не первый, кто читал мысли дельфина, м-р Гринберг. — Янски теперь держал гигантскую сигару, помахивая ею вместо чёрной профессорской указки. — Разве я не прав, утверждая, что контакты с дельфинами являются лишь видом дрессировки?

Лэрри энергично кивнул.

— Все верно. Джуди и я пытались получить место на ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКЕ 3, которую предполагалось направить на Джинкс. По стандартным тестам я знал, что обладаю какой-то способностью к телепатии, и когда мы получили весть о бандерснейзах, я знал, что мы будем там. Никто нигде не пытался изучать язык бандерснейзов, и на Джинксе не было ни одного контактера. Поэтому я вызвался на работу с дельфинами, а Джуди начала изучать лингвистику, после чего нас взяли на судно как супружескую пару. Хотя я думаю, решающим фактором стали наши размеры. А работа с дельфинами была только практикой для дальнейшего контакта с бандерснейзами. — Он вздохнул. — Но эта дурацкая экономическая война с Поясом перечеркнула все усилия космонавтики. Ублюдки!

Джуди склонилась к нему и взяла его руку.

— Мы всё-таки будем там, — пообещала она.

— Конечно, будем, — ответил Лэрри.

— Но это для вас не так и обязательно, — произнёс доктор, подкрепляя свои слова резкими движениями сигары. — Если гора не идёт к Магомету… — Он выжидающе сделал паузу.

— Не хотите ли вы сказать, что можете достать бандерснейзов здесь. — Голос Джуди был пропитан изумлением, и ей было чему удивляться. Каждый из бандерснейзов весил до тридцати тонн.

— Что я — волшебник? Не бандерснейзов, но кое-что другое. Я вам говорил, что я физик?

— Нет. — Лэрри стало интересно, зачем физику понадобился контактер.

— Да, физик. Мои коллеги и я вот уже двенадцать лет работаем над времязамедляющим полем. Мы знали, что оно возможно; это поле хорошо известно математикам, но инженерная технология его создания очень трудна. Нам потребовалось несколько лет.

— Но вы получили его?

— Да. Мы создали поле, которое делало шесть часов внешнего нормального времени эквивалентным одной секунде внутри коля. Отношение внешнего времени к внутреннему изменяется большими квантовыми скачками. Пропорция двадцать одна тысяча к одному — вот на что мы пока способны, и мы не знаем, каким будет следующий квант.

Неожиданно заговорила Джуди:

— Тогда постройте две машины и вложите одну в поле другой.

Физик громко захохотал. Казалось, что его смех сотрясает всю комнату.

— Простите меня, — сказал он, закончив смеяться, — но действительно забавно, что вы так быстро сделали это предложение. Конечно, таким и был один из первых вариантов, которые мы пытались обыграть.

У Джуди появились чёрные мысли, и Лэрри предостерегающе сжал её ладонь. Янски ничего не замечал:

— Дело в том, что времязамедляющее поле не может существовать внутри другого. Я даже разработал математическое доказательство этого феномена.

— Тогда плохо, — отозвался Лэрри.

— Возможно, и нет. Мистер Гринберг, вы слышали когда-нибудь о Морской статуе?

Лэрри попытался вспомнить, но его опередила Джуди:

— Я слышала. Её изображение было в журнале “Века”. Её обнаружили на бразильском континентальном шельфе.

— Ну да, точно, — подтвердил Лэрри. — Её нашли дельфины и обменяли у ООН на какие-то глубинные приспособления. Некоторые антропологи считали, что обнаружена Атлантида. — Он вспомнил снимки уродливой фигуры, четырех футов в высоту, со страшно искривлёнными руками и ногами, горбатой спиной и шаром головы, лишённым характерных черт; она выглядела, как хорошо отполированное зеркало. — Похожа на раннее изображение гоблина.

— Да, во многом похожа. Так вот — она у меня.

— Здесь?

— Здесь. Сравнительная культурная выставка ООН дала нам её на время после того, как мы объяснили, зачем она нам нужна. — Он снова раздавил окурок, но на этот раз уже тонкой сигары. — Как вы знаете, ни одному социологу не удалось связать статую с какой-либо известной культурой. Но я, доктор физических наук, разгадал тайну. Я уверен в этом… Завтра вы увидите, почему я уверен в том, что статуя является пришельцем, находящимся во времязамедляющем поле. Вы можете догадаться, чего я от вас хочу. Я хочу поместить вас и статую во времязамедляющее поле, после чего вы перейдёте из нашего времени в собственное поле гостя и будете читать его мысли.

В десять часов следующего утра они пришли на стоянку, и пока Лэрри нажимал кнопку вызов и ожидал такси, Джуди была рядом с ним. Прошло две минуты, и флайер с жёлто-чёрными шашечками опустился на стоянку.

Лэрри полез в кабину, но вдруг почувствовал, как Джуди схватила его за предплечье.

— Что-то не так? — спросил он, обернувшись.

— Мне страшно, — ответила она, Её взгляд блуждал по его лицу. — Ты уверен, что все будет хорошо? Ты же ничего о нем не знаешь!

— О ком, о Янски? Послушай…

— О статуе.

— Подожди! — Он начал объяснять. — Смотри, я попробую быстро составить две оценки. Хорошо? — Она кивнула. — Во-первых. Контактное приспособление безопасно. Я пользовался им годами. Я получаю только воспоминания другой персоны и небольшое понятие о том, как она думает. И даже при этом воспоминания настолько слабы, что мне приходится напряжённо размышлять, чтобы вспоминать о том, что не случалось со мною лично. Во-вторых. Мой опыт с дельфинами дал мне понять нечеловеческие мысли. Верно?

— Верно. После встречи с Чарли тебе всегда хотелось разыгрывать разные шутки. Помнишь, когда ты гипнотизировал миссис Графтон и заставил её…

— Чудачка! Мне всегда нравилось шутить. Итак, в-третьих, временное поле вообще не проблема. Оно только уберёт поле вокруг статуи. Так что можешь забыть о нем. В-четвёртых, Янски не стал бы рисковать моей жизнью. Ты знаешь это, ты могла это видеть. Верно?

— Но погружение на скубе прошлым летом…

— Это была твоя идея.

— Вот как? А я думала, твоя. — Она улыбалась и уже расхотела спорить. — Ладно. Будем считать, что на бандерснейзах ты попрактикуешься в следующий раз, но я чувствую, это будет серьёзным испытанием. И я по-прежнему волнуюсь. Ты знаешь, я могу предвидеть.

— Ну хорошо, хорошо. Я позвоню тебе, как только это удастся.

Он сел в такси и набрал на циферблате адрес уровня факультета физики университета Лос-Анджелеса.

— Марк вернётся через минуту, — сказал Доркас Янски. — Хотите, я покажу вам, как работает времязамедляющее поле?

Они находились в огромном помещении, с потолка которого свешивались два гигантских электрода, создававших оглушительные хлопки искусственной молнии, и это производило неизгладимое впечатление на группу студентов, стоявших с широко открытыми глазами. Но Янски, по-видимому, не интересовали молнии.

— Мы заняли эту часть здания, поскольку здесь хорошая силовая установка, — сказал он, — и она достаточно велика для наших целей. Вы видите эту проволочную конструкцию?

— Конечно.

То был куб из очень тонкой проволочной сетки, на одном боку которого находился откидной клапан. Проволока покрывала и потолок, и пол, и стены. Рабочие увлечённо проверяли и расставляли огромную и сложную на вид груду аппаратуры, которая пока никак не стыковалась с проволочной клеткой.

— Поле протекает по поверхности этой проволоки. Проволока служит границей между медленным внутренним временем и быстрым наружным. Могу вам сказать, мы здорово намучились, создавая его! — Янски пробежал пальцами по бороде, вспоминая тот адский труд, который хотел описать словами. — Нам кажется, что поле вокруг чужака должно быть на несколько квантовых чисел выше нашего. Не будем говорить о том, как долго он в нём находится — остановимся только на методе, который мы используем.

— Да, возможно, он не знает ни того, ни другого.

— Да, я тоже предполагаю это. Лэрри, вы будете находиться в поле шесть часов внешнего времени. Для вас это — одна секунда, Я так понимаю, что передача мыслей мгновенна?

— Нет, не мгновенна, но она займёт меньше секунды. Приготовьте аппаратуру и введите в действие контактную машину, затем включите временное поле, и я получу его мысли, как только он оживёт. Пока этого не произойдёт, я ничего не пойму.

“Все, как с дельфинами, — говорил себе Лэрри. — Все, как при контакте с турсиопс трункатус”.

— Договорились. Хотя я и не уверен. Ну наконец-то.

Янски пошёл показать Марку, где поставить кофе.

Лэрри нуждался в этом перерыве, так как внезапно почувствовал нервную дрожь. Она не была такой сильной, как в ночь перед первой встречей с дельфином, но казалась очень неприятной. Он вспомнил, что его жена была порою до неловкости чувствительной. Он с благодарностью принял кофе.

— Вот так. — Янски перевёл дыхание, осушив свою чашку за несколько глотков. — Лэрри, когда вы впервые начали подозревать, что склонны к телепатии?

— В колледже, — ответил Лэрри. — Я посещал вашбенский университет — это в Канзасе, — и однажды заезжая “шишка” дала всей группе тест на пси-способности. Мы отрабатывали его целый день. Телепатия, интуитивное знание языков, силовой контакт, предвидение и даже причудливый тест на телепортацию, на котором провалились все. Джуди получила высший балл по предвидению, но оно у неё беспорядочное; я же обставил всех по телепатии. Вот так мы и встретились. А когда обнаружили, что оба мечтаем о полёте к звёздам…

— Но, конечно, не это стало причиной вашего брака?

— Вы абсолютно правы. И уверен, что даже черт не знает, почему мы до сих пор не разошлись. — Лэрри горько усмехнулся, но тут же собрался снова: — Телепатия способствует прочным бракам, вы это знали?

— Нет, не знал, — улыбнулся Янски.

— Я мог бы быть хорошим психологом, — произнёс Лэрри без сожаления. — Но сейчас немного поздно начинать все заново. Я надеюсь, они отправят ЛЕНИВУЮ ВОСЬМЁРКУ 3, — сказал он сквозь зубы. — Они не могут бросить колонию навсегда. Они не сделают этого.

Янски вновь наполнил чашки. Рабочие вкатили через огромный дверной проем что-то покрытое простыней. Лэрри наблюдал за ними, мелкими глотками потягивая кофе. Он чувствовал себя совершенно расслабленно. Янски осушил вторую чашку так же быстро, как первую. Он либо любит кофе, решил Лэрри, либо ненавидит его.

Неожиданно Янски задал вопрос:

— Вам нравятся дельфины?

— Конечно. Очень.

— Почему?

— Они так много шутят. — Ответ Лэрри прозвучал не совсем к месту.

— Вы довольны выбором своей профессии?

— Вполне. Хотя мой отец был удивлён. Он думал, что я пойду по коммерческой линии. Видите ли, я родился в… — Его голос стал едва слышен. — Эй! Что это?

— А? — Янски взглянул туда, куда смотрел Лэрри. — Да это Морская статуя. Может, подойдём и посмотрим на неё?

— Давайте.

Три человека, вносившие статую, не обращали на них внимания. Они внесли её в кубическую структуру из мелкой проволочной сетки и поместили под один из пьезокристаллических шлемов контактной машины. Укрепили основание, подсунув под стопы деревянные клинья. Другой шлем на конце контактного звена со стороны Лэрри был фиксирован у изголовья старой психоаналитической кушетки. Рабочие, один за другим, покинули клетку, и Лэрри остался в открытом клапане, внимательно всматриваясь в статую.

Поверхность была непрерывным, идеальным зеркалом. Зеркалом со складками. На статую было трудно смотреть, так как всё, что достигало глаз, представляло искажённое отражение других частей помещения.

Статуя была менее четырех футов в высоту. Она очень походила на безликого домового. Треугольный горб на его спине был скорее стилизованным, чем реалистичным, а шаровидная голова без каких-либо черт казалась откровенно мрачной. Ноги были странными и изогнутыми, пятки торчали слишком далеко от лодыжек. Вся статуя напоминала смоделированного гнома, если бы не её странные ноги и ступни, совершенно непонятная поверхность и короткие, толстые руки с массивными ладонями Микки Мауса.

— Мне кажется, он вооружён, — последовало первое, слегка встревоженное замечание Лэрри. — И как бы присел для прыжка.

— Присел? Посмотрите ближе, — весело предложил Янски. — Взглянете на ноги.

Вблизи все выглядело гораздо непригляднее. Его поза была угрожающей и хищной, словно предполагаемый чужак атаковал врага или добычу. Оружие — двуствольный дробовик без приклада, но с множеством колец — было готово оборвать любую жизнь. Однако…

— Пока не понимаю, куда вы клоните, но вижу, что стопы не прямые. Они не прижаты к земле.

— Правильно! — Янски все больше увлекался. Его акцент заметно усилился. — Это была первая вещь, над которой я задумался, когда увидел снимок статуи в обсерватории Гриффиз Парк. Мне показалось, что такая вещь не создана для того, чтобы стоять. Почему? И тогда я понял: она в свободном полёте!

— Да! Просто удивительно, насколько это стало очевидным. Статуя находилась в невесомом прыжке космонавта, который как бы подобрал ноги к животу. Конечно же, она летела!

— Это произошло ещё тогда, когда археологи продолжали удивляться, как творцу этой статуи удалось получить зеркальную отделку. Но некоторые уже тоща догадывались, что статуя оставлена пришельцами из космоса. А я заканчивал работу над своим временным полем и, видите ли, подумал: а если он был в космосе, и случилась какая-то беда? Чужак мог поместить себя в замедляющее поле, чтобы дождаться спасения. Но оно так никогда и не пришло. Тогда я поехал в бразильский Сиудад и убедил ЮНККЕ позволить мне проверить свою гипотезу. Я нацелил небольшой лазерный луч на один палец… И что вы думаете? Лазер даже не оставил следа на поверхности. Это их убедило. И я забрал её с собой сюда. — Он счастливо улыбался.

Раньше статуя казалась грозной, вооружённой и готовой к прыжку. Теперь она возбуждала только сострадание. Лэрри спросил:

— Вы не можете вынуть его оттуда?

Янски затряс головой,

— Нет. Видите эту тусклую шишечку на его спине?

Лэрри увидел её чуть ниже оси треугольного горба. Она блестела немного меньше, чем идеальная зеркальная поверхность вокруг неё, и имела слабый красноватый оттенок.

— Она торчит из поля, самую малость. Буквально на несколько молекул. Мне кажется, это кнопка для отключения поля. Она могла выгореть, когда наш друг проходил атмосферу, или проржавела и отвалилась, когда он находился на дне океана. Поэтому у нас нет возможности отключить поле. Слабая конструкция, — добавил он презрительно.

— Хорошо, я думаю, они уже готовы.

К Лэрри вновь вернулась тревога. Они уже были готовы. Вдоль границы клетки жужжали и вспыхивали огоньками различные механизмы. Успокоились показания датчиков горбатой контактной машины, от которой к шлемам убегали два многожильных кабеля. Четверо рабочих в лабораторных халатах стояли поблизости в ожидании.

Лэрри быстро подошёл к столу, налил и выпил полчашки кофе и вернулся в клетку.

— Я тоже готов!

Янски улыбнулся:

— Хорошо, — произнёс он и вышел из клетки.

Двое рабочих тут же закрыли клапан молнией-застёжкой двадцати футов в длину.

— Дайте мне пару минут, чтобы расслабиться, — попросил Лэрри.

— Хорошо, — ответил Янски.

Лэрри вытянулся на кушетке, его голова и плечи вошли внутрь металлической раковины, которая была его контактным шлемом. Он закрыл глаза. Янски, наверное, удивился, почему ему понадобилось дополнительное время. Пусть удивляется. Контакт проходит лучше, когда он спокоен.

Какие чудеса он будет вспоминать через две минуты и одну секунду?

Джуди Гринберг завершила программирование квартиры и решила на этом остановиться. Лэрри, если и вернётся, то лишь поздно вечером; его наверняка будут расспрашивать различные люди. Им захочется узнать, как он вступил в “контакт”. Но были вещи, которые она может сделать в течение этого времени.

Движение транспорта было потрясающим. В Лос-Анджелесе, как и в любом другом крупном городе, каждому такси отводилась определённая высота. Машины взмывали вертикально и садились прямо вниз; когда же два такси получали одинаковое место назначения, в дело вступал координатор. Уровни такси различались не более чем на десять футов. За три года, которые они жили здесь, Джуди никогда не доводилось видеть экипаж, который бы проходил так близко над головой. В Канзасе движение было быстрее, но, по крайней мере, там старались выдерживать дистанцию.

Такси высадило её на краю верхней посадочной площадки у прозрачной пешеходной аллеи, которая вела к тридцати магазинам над линией грузового транспорта. Она пошла пешком.

Джуди заметила, что широко рекламируемый проект очистки города начинает действовать — это было видно по многим зданиям с чёрными стенами. Бетон казался! изумительно белым там, где смывалась пыль, накопленная в течение десятилетий, а иногда и веков. Её забавляло, что пока очищались только угловые здания.

“Мне надо было сказать: то, что ты задумал, это опыт чтения чужеродных мыслей? Дельфины были признаны гуманными ещё до того, как ты родился! Вот что мне надо было сказать ему”, — говорила себе Джуди. Она тихо рассмеялась. Это произвело бы на него впечатление. Уверена, что произвело бы!

Она хотела войти в женскую галантерею, как вдруг произошло нечто странное. В её мозгу что-то замедлилось, а потом и вообще исчезло. Джуди невольно остановилась. Транспорт вокруг неё, казалось, рванулся с приводящей в замешательство скоростью. Пешеходы в мгновение ока выстреливались вдаль или выбрасывались эскалаторами с убийственной быстротой.

Она понимала, что происходит, но никогда до этого момента не представляла, что ощущение будет таким, словно что-то оторвалось от неё.

Джуди вошла в магазин и начала выбирать покупки. Она решила не поддаваться эмоциям. Через шесть часов он вернётся.

— Цвай минутен, — пробормотал доктор Янски и щёлкнул переключателем.

Оборудование недовольно завизжало, набирая обороты и амплитуду; вой становился все сильнее и громче, пока даже Янски не прищурился от напряжения. Затем техника отключилась, резко и внезапно. Клетка превратилась в сплошное зеркало.

Временной механизм находился внутри клетки. Он должен был сработать через “одну секунду”.

— Тринадцать двадцать! — объявил Янски. — Думаю, мы можем вернуться сюда в девятнадцать часов. — И, не оглядываясь, покинул помещение.

Кзанол опустил шнур и нажал кнопку на груди. Полю потребовался лишь миг на стабилизацию, поскольку вселенная вдруг стала искромсанной тьмой с летящими прожилками света,

Притяжение навалилось на него. Были ли другие изменения в его личной вселенной, Кзанол не заметил. Он знал только то, что под ним пол и какие-то бруски под каждой пяткой-шпорой, и ещё была тяжесть, которая тянула его вниз. Не было времени, чтобы напрячь ноги или поймать равновесие. Он заскулил и выбросил обе руки вперёд, стараясь смягчить падение.

Янски был последним из прибывших. Он проворно вошёл в девятнадцать часов, толкая на тележке бочонок пива. Кто-то помог ему, и бочонок выкатили на стол. Когда его проносили мимо куба, изображение колебалось — проволочная сетка не была совершенно плоской.

В помещении оказался новый посетитель — коренастый мужчина лет сорока, со светлой стрижкой под могиканина. Когда Янски избавился от бочонка, гость вышел вперёд и представился:

— Я доктор Дойл Снидер, экспериментальный психолог м-ра Гринберга. Я хотел бы поговорить с ним, когда он выйдет оттуда — мне надо удостовериться, что с ним все в порядке.

Янски встряхнул руками и предложил Снидеру обильную порцию пива. По настоянию психолога он потратил несколько минут, объясняя суть эксперимента.

В девятнадцать двадцать клетка оставалась твёрдой.

— Возможна небольшая задержка, — сказал Янски. — Полю требуется несколько минут, чтобы исчезнуть. Иногда и более того.

В девятнадцать тридцать он сказал:

— Надеюсь, временное поле чужака не усиливает моё. — Он произнёс это тихо, по-немецки.

В девятнадцать пятьдесят пиво было почти выпито. Дейл Снидер начал угрожающе шуметь, и один из техников успокаивал его. Янски без всякой дипломатии сидел и неотрывно следил за серебряным кубом. Через долгие интервалы он вспоминал о пиве в бумажном стаканчике и опрокидывал его содержимое в горло. Вид его утешительным не был.

В двадцать часов куб замерцал и стал прозрачным. И Янски и Снидер с восклицаниями бросились к нему. Подойдя поближе, Янски увидел, что статуя упала на лицо, выйдя из контакта со шлемом.

Снидер нахмурился. Янски старался, живописуя эксперимент. Внезапно психолог начал удивляться:

— Эта сфера находится действительно там, где у чужака расположен мозг? Если нет, то эксперимент будет неудачным. Даже дельфины обманывали нас таким образом. Мозг был не в выпуклом “лбу”, а позади дыхательной дыры, причём “лоб” оказался оружием, тяжело заполненным для тарана.

Лэрри Гринберг поднялся и сел. Даже на таком расстоянии он выглядел плохо. Его глаза были тусклыми и расфокусированными; похоже, он не собирался вставать.

“Парень сошёл с ума”, — подумал Доркас Янски, надеясь, что Снидер не думает так же. Но Снидер был явно обеспокоен.

Лэрри поднялся на ноги каким-то странным движением. Казалось, он оступился, качнулся обратно и теперь шатался у края проволочного заграждения. Он выглядел так, словно шёл по сырым яйцам, стараясь их не раздавить. Наконец он остановился, как человек с огромной ношей, его колени согнулись, спина осталась прямой. Он подобрал что-то там, где лежала упавшая статуя. Янски приблизился к сетке, и Лэрри повернулся к нему, держа в руках какую-то вещь.

Янски пронзительно закричал. Он был ослеплён. И кожа на его лице сползала лоскутьями! Он вытянул руки перед лицом, чувствуя ту же адскую боль и в них. Затем повернулся и побежал. Судорога агонии сковала спину. И он бежал, пока не ударился о стену.

За миг до этого она крепко спала, но теперь полностью проснулась и сидела в постели; глаза выискивали что-то во тьме, но она не знала — что. Джуди попыталась нащупать выключатель, но его не было на привычном месте, а её дрожащая; рука даже не находила контрольной панели. Тогда она поняла, что садит на том месте, где обычно спал Лэрри. Она нашла свою панель справа от себя и включила светильник.

Где же он? Ока пошла спать в семнадцать часов, совершенно разбитая. Наверное, он ещё в университете. Но случилось что-то плохое, она чувствовала!

Или это просто ночной кошмар?

Если и кошмар, то она не могла вспомнить отдельных подробностей. Настроение это прицепилось к ней и преследовало её. Она питалась заснуть, но понимала, что не удастся. Комната казалась странной и ужасной. Тени кишели невидимыми, ползающими монстрами.

Кзанол заблеял и выбросил обе руки вперёд, чтобы смягчить падение.

И он сошёл с ума. Впечатления буйно неслись через отступавшие чувства, затопляя его. С отчаянием утопающего, который пытается дышать даже под водой, он постарался разобраться с ними до того, как им удастся убить его.

Первыми и наиболее чудовищными были воспоминания раба неизвестной породы, который называл себя Лэрри Гринбергом. Они были гораздо сильнее всего того, что когда-либо прежде достигало его чувства Силы. Если бы Кзанол не провёл столько лет, контролируя чужие формы жизни и оттачивая суть чужих мыслей, вся его личность была бы подавлена.

Потрясающими усилиями ему удалось исключить большую часть ума Гринберга из своего сознания. Головокружение не проходило. Тело казалось сверхъестественным, горячим и уродливым. Он попытался открыть глаз, но мышцы не действовали. Потом он, должно быть, напал на правильную комбинацию, и его глаз открылся. Дважды! Он застонал и крепко закрыл его, затем попробовал ещё раз. Его глаз открылся дважды, двумя различными и отдельными движениями, и он оставил его открытым, так как хотел осмотреть своё собственное тело. Его плоть была телом Лэрри Гринберга.

Он был достаточно подготовлен. Шок не убил его.

Кзанол осторожно начал опробовать ум Гринберга. Он внимательно отбирал небольшие порции информации, следя за тем, чтобы она не затопила его. Это сильно отличалось от обычного применения Силы и немного напоминало практику со шлемом-усилителем. И то, что он воспринял, убедило его — он действительно телепортирован, телепереброшен или ещё каким-то образом птавво-преобразован в чуждое тело раба.

Кзанол медленно и осторожно сел, используя рефлексы Гринберга в той мере, на какую осмеливался — сам он использовать незнакомые мышцы не мог. Двойное зрение смущало его, но он увидел, что находится в какой-то ограде из металлической сетки. Снаружи… Кзанол испытал жесточайшее потрясение и вновь сошёл с ума.

За оградой находились рабы такой же странной породы, как и его нынешнее тело. Двое из них подходило к нему. Он не чувствовал их, не чувствовал вообще — он все ещё не был способен на это.

Бессилие!

Тринтане не рождаются с Силой. Обычно требуется около двух тринтанских лет, чтобы чувство Силы развилось, и ещё один год, прежде чем юный тринтанин мог навязывать рабу последовательные приказы, В некоторых случаях Сила вообще не приходила. Если тринтанин становился взрослым без Силы, его называли птаввом, Его татуировали розовой краской и продавали как раба, если только его тайно не убивали члены семьи” Очень тайно. Ибо не было лучшего повода для вымогательства, чем знание о том, что богатая семья породила птавва.

Судьба взрослого тринтанина, потерявшего Силу, была менее предсказуема. Если он не становился кататоником, то мог покончить жизнь самоубийством или начать смертельный загул, убивая каждого раба или каждого тринтанина, попавшегося на его пути; или же он принудительно забывал даже о самом существовании Силы. Потеря Силы считалась ещё большим убожеством, чем слепота или глухота, она была унизительнее кастрации. Если человек терял свой разум, у него оставалась память о том, что он потерял, и тогда он чувствовал то, что чувствовал Кзанол — ибо только Сила отделяла тринтанина от животного.

Цепляясь за свою надежду, Кзанол взглянул на приближающихся чужаков и приказал им ОСТАНОВИТЬСЯ! Чувство не работало, но может быть… Рабы продолжали приближаться.

Они смотрели на него! Он беспомощно выискивал какой-нибудь способ остановить их взгляды. Рабы были свидетелями его позора — эти низкорослые, волосатые белковые твари, считавшие его теперь равным себе! Он вдруг увидел дезинтегратор, лежавший около вытянутой руки Кзанола-тринтанина.

Он привёл в порядок ноги, но, пытаясь вскочить, едва не упал лицом вниз. Ему удалось отступить назад, но он выглядел как напуганный новичок, пытавшийся двигаться в потоке слабой гравитации. Ближайший раб достиг клетки. Кзанол сгибал свои странные колени, пока не поднял дезинтегратор, используя обе руки вместо нескольких пальцев, так как теперь они выглядели хрупкими, тонкими и беспомощными. С рычанием, которое застряло в его горле, он навёл инструмент для раскопок на чужаков. И когда все они съёжились на полу и у стен, он закружился по клетке, отскочил назад и, проделав дезинтегратором дыру в проволоке, побежал к двери. Ему пришлось позволить возникнуть Гринбергу, чтобы открыть дверь для себя.

Долгое время он думал только о бегстве.

* * *

Ниже виднелись зелёные огни, разбросанные в пространстве между городами. Надо было лететь очень высоко, чтобы увидеть два огонька сразу. Между городами большинство машин летало довольно высоко, особенно если водитель был осторожным. Огоньки были станциями обслуживания. Обычно машина не нуждается в обслуживании чаще двух раз в год, но приятно видеть тех, кто может тебе помочь, когда ты на открытой местности. Одиночество для горожанина — лютая вещь, а большинство людей были городскими.

Приятно знать и то, что ты можешь спуститься к зелёному огоньку и не оказаться на макушке дерева или отвесном склоне.

Кзанол заранее объезжал города стороной и избегал зелёных огней. Он не может сталкиваться с рабами в своём теперешнем состоянии. Покинув уровень физического факультета, он двинулся прямо к парковке на крыше, где стоял его “фольксваген”, и повёл его прямо вверх. Затем встал вопрос о месте назначения. На самом деле он никуда не хотел уезжать. Набрав высоту, Кзанол направил машину в Нью-Йорк, заранее зная, что повернёт назад в Калифорнию ещё до того, как попадёт туда. Он поставил машину на автопилот и вмешивался в управление только тогда, когда облетал очередной город.

Ему приходилось делать это все чаще. Зелёное пространство больше походило на острова в море городов. Раз за разом он находил перешейки между городами, линии зданий которых в половину мили шириной следовали старым супертрассам шоссе. Он пересекал их на максимальной скорости и летел дальше.

Через час его машина приземлилась. Полет оказался изнуряющим. Лишь безумное желание лететь поддерживало его, но он уже начинал понимать, что лететь ему некуда. Болела голова, он чувствовал боли, которые едва не мучили его, хотя Гринберг игнорировал их по привычке. Его пальцы были судорожно напряжены и чувствительны, они казались ещё тоньше, чем на самом деле. И он не ошибался. Память Гринберга рассказала ему, почему мизинец левой руки постоянно болел — то была плохо залеченная бейсбольная травма. И Гринберг мог мириться с этим ослабляющим увечием! Кзанол почти боялся использовать его руки. Но были и другие боли. Напряжённые мышцы болели от пятичасового сидения в одной позе. Правую ногу сводило от постоянного давления на регулирующий дроссель во время силовых манёвров. Все тело зудело там, где его касалась одежда.

Кзанол посадил машину посреди чахлой рощи в Аризоне, Он торопливо вылез и сорвал с себя одежду. Стало гораздо лучше! Кзанол швырнул одежду на правое сиденье — она ещё может пригодиться. Потом залез в кабину и включил отопление. Теперь зудело там, где тело касалось сидения, но это было терпимо.

Кзанол позволил рефлексам раба управлять машиной, используя для этого присутствие Гринберга в своём уме. Он уже мог вытягивать цепочки воспоминаний без страха, хотя и с небольшим неудобством. Но он не хотел использовать чужое тело, которое имел сейчас, у него не было ни малейшего намерения приспосабливаться к потере Силы. Кзанол хотел вернуть своё тело.

И он знал, где оно находится: он видел его, когда подбирал дезинтегратор. Воспоминания Гринберга снабдили его мозг подробностями. Очевидна, он бросил дезинтегратор, когда вытянул руки вперёд, защищаясь. Тело продержится, пока он не найдёт какой-нибудь способ вернуться в него.

Для этого ему придётся воздействовать на человека, который будет управлять контактной машиной. Ему необходима огромная технологическая помощь, чтобы вырвать тело Кзанола из стазиса; он видел глазами Гринберга ржавое пятно на его спине. И чтобы получить эту помощь, ему необходима Сила. А как её вернуть? Его человеческий мозг не имел в себе Силы.

Но был один шанс. Люди имели космический транспорт, и это Кзанол-Гринберг помнил. Ничтожный космический транспорт: корабли, которым требовались десятилетия для перелёта на обитаемые миры и дни на облёт планет солнечной системы. Но космический транспорт существовал. Если он отыщет систему Ф124, и если она достаточно близка, он может получить назад шлем-усилитель. К тому же Гринберг обладал зачаточной телепатией.

Шлем мог повысить его крошечный талант до подобия тринтанской Силы.

Где Кзанол теперь находится? Наверное, он проскочил Ф124, и вошёл в случайное столкновение с планетой Земля. Где и когда он приземлился? Удастся ли достичь пропущенной планеты в течение жизни Гринберга?

Время подошло к часу двадцати, и тело Гринберга хотело обедать, оно хотело воды и сигарет. Кзанол без проблем игнорировал голод и жажду; тринтанин убил бы себя, если бы попытался удовлетворить свой голод, и разорвал бы свою накопительную сумку, если бы пил до потери чувства жажды. Битва за пищу среди бессловесных предков тринтан всегда отличалась свирепостью. Но у него были сигареты. Он закурил и обнаружил, что это нравится ему, но он подавлял желание жевать фильтр.

Где он находится? Кзанол-Гринберг позволил памяти Лэрри выйти на поверхность. Средняя школа. Класс истории с низкими отметками, Участие в отборе космонавтов; лунные базы; марсианские базы. Пояс. Колонизация Пояса. Экономические соглашения за пределами Пояса. Родильный астероид, Перенаселение Земли. Законы о рождаемости; коллегия по контролю за рождаемостью; восстание суперменов. Санкции против Пояса, аргументом которых было прекращение использования спутников Юпитера. Появлялось много постороннего материала, но Кзанол получил хорошее представление о солнечной системе. Он находился на третьей планете, и она была двойной. Ему очень повезло, что он столкнулся с ней.

Силы ООН были отправлены на Меркурий. Провал экономических санкций. Границы автономии Пояса. Индустриальная война. Почему Пояс считается таким злодейским? Об этом забыли. Пояс добывает на кольцах Сатурна воду. Кольца Сатурна. Кольца!

— Юх-х-х! — Кзанол отшвырнул окурок сигареты и засунул обожжённые пальцы в рот.

Ф124. Значит это Ф124, подумал он. Но она выглядит не так. Он начал дрожать, и ему пришлось увеличить мощность обогревателя.

В час тридцать Джуди поднялась и вышла. Кошмарное чувство стало слишком сильным, чтобы выносить его в одиночку в темноте. Лэрри не звонил.

В ответ на её вызов к стоянке опустилось такси. Она не знала адреса физического факультета университета Лос-Анджелеса, но в такси был телефон. Получив информацию, она набрала на пульте адрес места назначения. Такси зажужжало и рванулось вверх,

Джуди откинулась на мягкое сиденье. Она устала, в все же не могла заснуть.

Огромная колонна университета сияла огнями, но это было ночное освещение, защищавшее строение от воздушною транспорта. И все же верхняя половина здания была раза в три ярче, чем остальная часть. Джуди догадалась, какой это факультет ещё до того, как такси начало снижаться. Когда такси устремилось вниз к посадочному балкону, она заметила другие детали.

Большой квадратный экипаж был полевым госпиталем огромной вместимости. Небольшие машины с расширенными моторными кожухами принадлежали полиции. Вокруг двигались крошечные фигурки.

Кзанол автоматически прикурил последнюю сигарету Рот и горло казались ободранными — нормально ли это? Он вспомнил, что такого с ним не бывало кроме тех случаев, когда он курил слишком много.

…А потом наступила пора зрелости. Внезапно все заторопились; Дад и Дед возвращались домой очень поздно, усталые как собаки; рабы вообще не отдыхали. Каждый день и каждая ночь были заполнены звуками падающих деревьев и низким шумом обдирочной установки.

До того как он повзрослел настолько, чтобы помогать, он сидел под сторожевыми подсолнечниками и наблюдал, как деревья входили в обдирочную установку. Входя в неё, они выглядели, как и любое другое пуловое дерево: идеально прямое, с гигантским зелёным цветком на вершине и темно-синим стволом, заканчивающимся конусообразным пробковым корнем. В обдирочной установке цветок, мягкая кора и пробковый корень удалялись. Бревна выходили, сияя на солнце, на них ничего не оставалось: только сердцевина с твёрдым горючим для ракет и тонкая пьезокристаллическая кожица, которая находилась под корой. Бревна развозили по всем близлежащим цивилизованным мирам на кораблях, которые подымались на других стартовых брёвнах.

Но сначала шла проверка. Наугад отбиралось бревно и устанавливалось в проверочный блок. Дед и Дад были безучастными зрителями — подобно ему, каждый из них посасывал кислый гнал. С целеустремлённой концентрацией они следили за тем, как горит бревно, готовые забраковать весь урожай по самому лёгкому признаку неисправности запала. Кзанол попытался воспроизвести выражения их лиц. Переставляя инструменты, вокруг носились маленькие техники-тнуктипы, которые выглядели измученными и важными. Они казались слишком мелкими, чтобы быть разумными животными, но это было так. Их причудливая биологическая наука видоизменяла бесполезные мпулы в стартовые деревья. Они создали подсолнечники, которые охраняли дома: ограда из стволов двенадцати футов высотой, каждый из которых имел гибкое серебряное зеркало, фокусирующее солнечный свет на зелёном фотосинтезирующем наросте иди перемещающее этот фокус на атакующего врага. Тнуктипы создали гигантских, безмозглых, поедающих закваску существ, которыми питалась семья и сами плотоядные тнуктипы. Они получили больше свободы, чем любая другая рабская раса, поскольку доказали ценность своих свободомыслящих умов.

Тнуктип отправил бревно. Пламя пролетело через всю долину, сине-белое и очень, прямое, темневшее на конце до красного дыма, и пока инструментом измеряли точный осевой напор бревна, Дед удовлетворённо улыбался. Пламя потрясло мир своим рёвом, и маленький Кзанол испугался, что напор увеличит вращение планеты…

Кзанол—Гринберг вытянул руку, чтобы стряхнуть пепел со своей последней сигареты, и увидел в пепельнице предпоследний окурок, выкуренной на две трети. В средней школе он так не делал! Кзанол произнёс тринтанское проклятие и чуть не подавился; горло решительно не бело приспособлено для его произнесения.

Нет, он ничего не получит от своих воспоминаний — ни от тех, ни от других.

Где бы во вселенной он ни находился, ему прежде всего необходимо было добраться до космопорта. Ему нужен усилитель. А уже потом он вычислит, почему на Ф124 появились пришельцы, и почему они считают, что появились здесь задолго до того, чем это стало возможным. Он запустил мотор и ринулся в Топеку, штат Канзас,

Он угонит какое-нибудь судно. Лучше всего если это будет вооружённый корабль (не имея тринтан, этот район пространства стоял вне закона), а около Топеки находился военный космопорт.

Подожди немного, подумал он. Это не Ф124. Здесь слишком много планет. На Ф124 их было только восемь, а здесь девять.

Только теперь он начал замечать другие несоответствия. Пояс астероидов системы Ф124 был гораздо плотнее, и её луна имела лёгкое вращение, вспоминал Кзанол. Он находится не в той системе!

Простое совпадение! Кзанол усмехнулся. И какое совпадение! Обитаемая планета, кольцевая планета, предопределённые размеры миров… подумать только, он стал первым тринтанином, который откроет две рабские планеты. Он мог бы быть самым богатым существом в галактике! Но если он никогда не найдёт карты, об этом не стоит и думать. И всё равно ему нужен усилитель.

Джуди чувствовала, что она на грани вспышки раздражительности,

— Но неужели они все не в состоянии говорить? — умоляла она, зная, что ведёт себя безрассудно.

Терпение шефа полиции Лос-Анджелеса Ллойда Меснея подходило к концу.

— Миссис Гринберг, — тяжело произнёс он, — вы знаете, что в этот момент доктору Янски меняют лицо и глаза, а также широкое пятно кожи на спине, которая ободрана почти до спинного мозга. Другие находятся почти в таком же состоянии. Доктор Снидер глаз не повредил, но часть лица, которую он не закрыл руками, должна быть заменена, так же как ладони рук и некоторые участки кожи на спине. У Кнадена обнажён позвоночник и несколько рёбер. Автодок не позволяет нам беспокоить кого-либо из них, даже по полицейскому приоритету, за исключением мистера Тримонти. Его допрашивали, пока доктор наращивал его череп и скальп на затылке. У него был сильный шок, и он находился под местным наркозом. Ну стали бы вы беспокоить его? Копню допроса вы можете прослушать, когда она у нас появится. А пока могу я предложить вам кофе?

— Да, благодарю вас, — сказала Джуди. Она, деду мал а, что он даёт ей возможность взять себя в руки, и была благодарна за это.

Когда он вернулся, она какое-то время потягивала кофе, украдкой изучая шефа полиции.

Это был дородный мужчина, который передвигался так, словно обладал нездоровыми ногами. Ничего удивительного тут не было: его руки и ноги казались крошечными по сравнению с телом. У него оказались прямые белые волосы и смуглый цвет лица. Густые усы тоже были белыми. Он выглядел таким же раздражённым, как и она. К тому же Джуди не видела, чтобы он сидел нормальным образом; теперь его нога лежали на одном подлокотнике вращающегося кресла, в то время как плечи покоились на другом.

— У вас есть какая-нибудь идея, где он теперь? — Джуди не могла сдержать себя.

— Конечно, — неожиданно отозвался Месней. — Он только что пересёк границу Канзас-Колорадо на высоте девяти тысяч футов. Полагаю, он не знает, какова мощность его лицензионного передатчика. А, может быть, это его просто не волнует.

— Возможно, ему просто не нравятся города, — предположил пожилой мужчина в углу.

До этого Джуди казалось, что он спал. Старик представился как Лукас Гарнер из Сил ООН. Джуди ожидала, что он будет продолжать, но тот, по-видимому, считал для себя все полностью досказанным. За него объяснился Месней:

— Видите ли, мы не рекламируем, что все наши подавляющие излучатели находятся в городах. Но это ему известно, и он обходит города. Я думаю, он должен был догадаться и уменьшить мощность лицензионного передатчика настолько, чтобы мы не могли преследовать его, Люк, у тебя есть повод считать, что ему не нравятся города?

Люк кивнул. Джуди подумала, что он выглядит самым старым человеком в мире. Его лицо было морщинистым, как у Сатаны. Он сидел в массивном передвижном кресле так основательно, словно это был его личный танк.

— Я несколько лет ожидал чего-то подобного, — сказал он. — Ллойд, помнишь, когда законы о рождаемости были в силе, я говорил тебе, что многие горячие головы начнут убивать холостяков, получивших разрешение на детей? И это произошло. Тут тоже что-то подобное. Я думал, это случится на Джинксе, но все происходит здесь. Лэрри Гринберг считает, что он пришелец.

Джуди была ошеломлена.

— Но он занимался этим и раньше! — запротестовала она.

— Нет. — Гарнер вытащил зажжённую сигарету из подлокотника своего кресла. — Он не занимался этим. Он работал с людьми и дельфинами. А теперь он влез во что-то такое, с чем уже не смог справиться. Я заложу свой горб, если это не так, и готов поставить на свою коляску… — Джуди посмотрела на кресло, но там не было колёс…. — лишь бы узнать, прав ли я. Миссис Гринберг, вашего мужа когда-нибудь просили читать мысли телепата?

Джуди безмолвно покачала головой.

— Так, — произнёс Гарнер. Он снова выглядел спящим, на этот раз с сигаретой, дымящейся между пальцев. Его руки были огромными — под рыхлой, пятнистой кожей проступали мышцы, а плечи могли бы принадлежать кузнецу. Контраст между массивным торсом Гарнера и беспомощными, почти бестелесными ногами делал его похожим на лысую обезьяну. Между тем он вернулся к жизни, всосал порядочную дозу дыма и продолжил разговор.

— Люди Ллойда были здесь через пятнадцать минут после исчезновения Лэрри Гринберга. Конечно, только Тримонти мог вызвать полицию; больше никто не двигался. Ещё через десять минут сюда прибыл Ллойд. Когда он увидел раны у людей, в которых стрелял Гринберг, он позвонил мне в Брюссель. Я, как член технологической полиции ООН, представляю Силы. Не исключено, что оружие, вызвавшее такие ранения, могло быть засекреченным. В любом случае необходимо расследование. Поэтому меня прежде всего интересует оружие… Не думаю, что вы когда-нибудь слышали о Баке Роджере? Нет? Очень жаль! Тогда я просто скажу, что определённые вещи в нашей современной технологии не позволяют получить оружие, подобное этому. Оно не разрушает материю, как утверждается. Переписать закон физики — это вам не орешек раскусить. Оружие рассеивает материю. Люди Ллойда нашли следы крови, частиц плоти и костей, которые образовали скользкий слой по всей комнате. Не просто микроскопические следы, а целые сгустки, правда, слишком мелкие, чтобы их видеть. Показания Тримонти стали неожиданным подарком. Очевидно, Морская статуя уронила оружие, и Гринберг использовал его. Но почему?

Месней громко произнёс:

— Ближе к делу, Люк!

— Хорошо, мы уже подходим. Контактный шлем является очень сложным пси-приспособлением. Есть вопрос, который заинтересовал психологов. Почему контактер не был дезорганизован, когда посторонние воспоминания вошли в него? Обычно замешательство длится несколько минут, затем все приходит в порядок. Они говорят, это происходит из-за того, что принятые воспоминания оказываются слабыми и неясными, но тут лишь половина ответа. Это скорее результат, а не причина… Попробую пояснить. Два человека сидят под пьезокристаллическими шлемами, и когда один из них воспринимает сообщение, у него образуются два полных набора воспоминаний. Какой из них его? Хорошо — один набор, воспринятый другим телом от первого, он находит в самом себе. Более важно, когда один набор воспоминаний принадлежит телепату, а другой нет! Сидящий под контактным шлемом воспринимает первый набор вместе с предвидением того, что, когда он получит его, у него будут два набора воспоминаний. Естественно, контактер будет вести себя, как если бы этот набор был его собственным. Даже при наличии восьми или десяти различных наборов воспоминаний, контактер будет автоматически использовать свой собственный… Итак, пусть Морская статуя является телепатом. Не просто предрасположенным к телепатии, как Лэрри Гринберг, а настоящим телепатом, способным при желании читать мысли любого человека. И тогда весь расклад летит к чертям. Гринберг приходит в себя с двумя наборами воспоминаний, и один набор заключает чтение мыслей сотен других умов или даже тысяч! Понимаете?

— Да! Боже мой, да! — закричала Джуди. — Я предупреждала его. Что-то должно было произойти. И мы ничего не мажем сделать?

— Если он вскоре не появится над городом, мы будем вынуждены поднять перехватчики. Нам лучше подождать, пока Снидер не выйдет от доктора.

Через полчаса Кзанол снова опустил машину. Его удивляло особое чувство, будто глаза засыпали песком, и когда он понял, что теряет сознание, то испугался. Затем воспоминания Гринберга сказали ему, что дело было в другом. Он засыпал.

Кзанол даже не стал тратить время на беспокойство об этом. Он начинал привыкать к унижениям, которые приносило ему тело Гринберга. Кзанол посадил машину на вспаханном поле и заснул.

Он проснулся чуть свет и тут же поднял машину в воздух. А потом, как это ни невероятно, он начал получать удовольствие. Города и посёлки возникали перед несущейся машинной, и он облетал их из предосторожности; но сельская местность привлекала его внимание. Поля зерновых и люцерны удивляли своими небольшими размерами и шахматным порядком. Была и другая растительность, и он опустился ниже, чтобы исследовать деревья. Деревья с бесформенными пушистыми, зелёными кронами вместо цветов. Деревья, которые иногда прижимались к земле, словно пугались неба. Возможно, в этом мире бывают сильные бури? Деревья почти никогда не росли совершенно прямо. Они были колдовскими, асимметричными и прекрасными, но память Гринберга могла рассказать о них немного — тот был городским жителем.

Кзанол покружил над землёй, любуясь ею. Он спустился ниже над причудливыми домами с заострёнными крышами, восхищаясь их необычной архитектурой, и вновь заинтересовался земной погодой. Гринберг, встряхнутый на этот раз немного сильнее, вспомнил о торнадо Канзаса. На Кзанола это произвело впечатление.

Он был счастлив, как турист. Но чувствовал себя все хуже, поскольку был голоден, томился жаждой, нуждался в никотине или гнале. Однако он мог игнорировать эти мелкие неудобства; он был тринтанином и знал, что гнал — смертельный ад, а ещё Кзанол обладал стойким убеждением Гринберга, что может бросить курить, когда захочет. Кзанол верил ему и игнорировал своё страстное желание. Конечно, ему приходилось верить всему, что он находил в памяти Гринберга.

Поэтому Кзанол таращил глаза на пейзаж, как и любой турист, встретивший что-то новое и интересное.

Через два часа он начал уставать. Его вновь встревожила проблема, в какое пространство он попал. Но Кзанол уже видел решение. Надо пойти в Публичную библиотеку Топеки. Если ближайшая солнечная система окажется почти идентичной данной, он обнаружит это по спискам. Телескопы Пояса, лишённые помех атмосферных искажений, могли видеть планеты, вращающиеся вокруг других солнц; межзвёздные роботы-подборщики исследовали пригодные для человека системы почти целое столетие. Если Ф124 ещё не нашли, значит, она находится за пределами досягаемости земных судов, и он может с таким же успехом прилично покончить самоубийством.

Поразительно, насколько похожи система Ф124 и солнечная система! Обе имели обитаемые двойные третьи планеты, гигантские пятые, пояса астероидов, сходные по расположению. Если бы не плотность. Соответствие размеров и положения первых восьми планет каждой системы, кольцевые шестые — этого почти хватало, чтобы поверить”

О Бессилие! Кзанол—Гринберг осмотрел суставы пальцев и щёлкнул ими, едва не напугав себя” Этого почти хватало, чтобы поверить. Но он не верил.

Внезапно усталость навалилась на него. Тринтан был очень далеко, в неизвестном напрвлении” Шлем-усилитель и все, чем он владел, вероятно, тоже недосягаемо и находится в совершенно другом направлении. Его Сила ушла, и даже тело было похищено каким-то ужасным рабским обществом. Но хуже всего — у него нет понятия, что делать дальше.

Вдали показался город. Его машина устремилась прямо к нему. Он осмотрелся вокруг и понял — это была Топека. Он сжал голову руками и захотел снова потерять сознание. Силы оставляли его.

Это должна быть Ф124.

Но все не так. У системы есть ещё один мир и не хватает астероидов.

Однако, вспомнил он, Плутон, как полагают, — бесплатный пассажир в солнечной системе. У него своя странная орбита и некоторые математические несоответствия в размерах. Возможно он был захвачен Солнцем до его пробуждения,

За три сотни лет? Слишком невероятно.

Кзанол поднял голову, и на лице отразился ужас. Он точно знал, что три сотни лет было его минимальным пределом; пульт управления определил трехсотлетний перелёт с использованием половины мощности корабля. Но ведь он мог оставаться погребённым гораздо большее время!

Предположим, он смирится с Плутоном. А как же рабская раса, счастливо живущая там, где должна быть только закваска, до дна покрывающая океаны, или белковые, такие же большие, как бронтозавры, и в два раза тяжелее их, — белковые, блуждающие вдоль береговой линии и пожирающие видоизменённую пену?

Он не мог объяснить этого и потому попросту отбросил.

Но пояс астероидов гораздо тоньше, чем должен быть. Конечно, он уменьшается со временем, так как давление фотонов и солнечный ветер выталкивают пыль и небольшие частицы в глубокий космос, а столкновения с крупными планетами могли уничтожить несколько скал; и пусть некоторые небольшие эксцентричные астероиды замедлились и разрушились от трения в солнечной атмосфере, которая распространялась и на прошлую Землю. Но это не могло произойти за несколько столетий. Или даже тысячелетий. Или сотен…

Он понял.

Ни за сотни лет, ни за сотни тысячелетий. Он был на дне моря, в то время как солнечная система захватила новую планету и потеряла добрую треть пояса астероидов, в то время как океан пищевой закваски видоизменился и пришёл в негодность, непрерывно мутируя. Он все ждал на дне моря, пока закваска не стала травой и рыбой, и не пошла на двух ногах, подобно тринтанам.

Миллиарда лет и то не хватило бы. Это могли сделать два миллиарда.

Он сжал колени обеими руками, пытаясь спрятать между ними голову. Тринтанину такое бы не удалось. Его пугал не чистый переход во времени. Нет, то была потеря всего, что он знал и любил, потеря его собственной расы. Не только мир Тринтана, но и тринтане, как вид, должны были уже исчезнуть в прошлом. Если бы в галактике оставались тринтане, они давным-давно колонизировали бы Землю.

Он был последним из тринтан.

Кзанол медленно поднял голову, чтобы без всяких эмоций рассмотреть громадный город перед собой.

Он выругался, поступив как истинный тринтанин.

Машина остановилась. Кзанол должен находиться над центром Топеки. Как попасть в космопорт? Как он проникнет туда? Гринберг, к сожалению, не имел опыта в краже космических кораблей. Ладно — сначала надо найти, где это, а потом…

Судно завибрировало. Он почувствовал это кончиками своих тонких пальцев. Появился и звук, слишком высокий, чтобы слышать, но он чувствовал его в своих нервах. Что происходит?

Он засыпал. Машина зависла ещё ненадолго, затем начала снижаться.

— Они всегда суют меня в хвост самолёта, — жаловался Гарнер.

Ллойд Месней был далёк от сочувствия:

— Тебе повезло, что они не заставили тебя лететь в багажном отделении. Видел я, как ты отказывался оставить там этот агрегат.

— И что здесь такого? Я инвалид!

— Ух-ух! Неужели процедуры Чиена не сработали?

— Можно сказать, что не сработали. Мой спинной мозг вновь стад выполнять некоторые функции. Но попытка пройти десять шагов по комнате, да ещё дважды в день, просто убивает меня. Прождёт не меньше года, прежде чем я смогу дойти до деловой части города и вернуться назад. Между нрочим5 моё кресло полетело со мной, а не в багажном отсеке, и я воспользуюсь им.

— Ты бы никогда не пожертвовал годом, — возразил Месней. — Люк, сколько тебе сейчас?

— В апреле будет сто семьдесят. Но годы не становятся от этого короче, Ллойд, вопреки общему мнению. Почему они засунули меня в хвост? Я нервничаю, когда вижу, как крылья краснеют от жара. — Он неловко пошевелился,

Джуди Гринберг вышла из комнаты отдыха и села рядом с Ллойдом. Люк восседал в пространстве, которое устроили, убрав два кресла перед взлётом. Джуди водностью восстановилась — она выглядела и двигалась так, словно только что покинула салон красоты. Издалека её лицо казалось спокойным. Но Гарнер видел лёгкое напряжение в мышцах вокруг её глаз, на скулах и шее. Гарнер был очень стар. У него имелся свой собственный, непсихический метод чтения чужих мыслей. Он сказал, словно в пустоту:

— Мы приземлимся через полчаса. Гринберг будет мирно спать, пока мы не доберёмся туда.

— Хорошо, — отозвалась Джуди. Она наклонилась вперёд и включила обзорный экран на спинке переднего кресла.

Кзанол почувствовал новое и ужасно неприятное ощущение. Смачно чихнув, он проснулся. В ноздрях оставался запах аммиака. Он пробудился, чихая, давясь и горя желанием убивать всех подряд. Первой рабыне, которую он увидел, Кзанол приказал убить себя самым отвратительным образом.

Рабыня затряслась, смеясь над ним:

— Милый, с тобой все в порядке?

Её голос был страшно напряжён, её улыбка была обманом.

Все стремительно возвращалось. Это была Джуди…

— Ладно, красавица, со мной все отлично. Может быть, ты выйдешь, пока эти ребята не зададут мне несколько вопросов?

— Да, Лэрри. — Она встала и торопливо вышла.

Кзанол подождал, пока не закроется дверь, затем повернулся к остальным.

— Ты! — Он взглянул на человека в передвижном кресле. За этим надо следить — он явно старше всех. — Зачем ты втравил в это Джуди?

— Я надеялся, что это подтолкнёт вашу память. Я был прав?

— Моя память идеальна. Я даже помню, что Джуди чувствительная женщина, и понимание того, что я не Лэрри Гринберг, могло привести её к огромному потрясению. Вот почему я отослал её.

— Прекрасно с вашей стороны. Ваши женщины не так чувствительны?

— Нет. Было бы странным иметь чувствительную супругу. — Кзанол моментально порылся в воспоминаниях Гринберга, грязно усмехнулся и вновь вернулся к текущему делу. — Как вы спустили меня?

Старик пожал плечами:

— Довольно легко. Мы усыпили вас с помощью акустики, затем переключили автопилот вашей машины на себя. Единственный риск состоял в том, что вы могли использовать ручное управлении Кстати, я Гарнер. А это Месней.

Кзанол принял информацию без комментариев. Месней был коренастым мужчиной, таким широким, что казался намного короче своих шести футов и двух дюймов; его волосы и вкусовые щупальца, или как их там, были безжизненно белыми. Месней внимательно разглядывал Кзанола. Таким взглядом студент-биолог смотрит на сердце подопытной овцы, перед тем как пустить в дело скальпель.

— Гринберг, — сказал он, — зачем вы сделали это?

Кзанол не отвечал.

— Янски потери оба глаза и большую часть лица. Кнадсен будет инвалидом по крайнем мере год; вы вскрыли его спинной мозг. Вот этим. — Он вытянул дезинтегратор из ящика стола. — Зачем? Вы думали, он сделает вас владыкой мира? Глупо. Это только ручное оружие.

— И даже не это, — ответил Кзанол. Он обнаружил, что с лёгкостью говорит по-английски. Все, что он делал, делалось рефлекторно. — Это инструмент для раскопок или распилки, или для придания форм. Вот и все.

Месней рассматривал его.

— Гринберг, — прошептал он, словно боялся ответа, — кто думает в тебе?

Кзанол попытался ответить ему. Он чуть не подавился, подбирая слова. Голосовые связки человека не позволяли выразить это.

— Не Гринберг, — удалось выдавить ему. — Не… раб. Не человек.

— Тогда кто?

Он тряхнул головой, растирая своё горло.

— Ладно. Как этот безвредный инструмент работает?

— Нажимаешь эту маленькую кнопку, и луч начинает удалять поверхность материала.

— Это не то, чего я хочу.

— А-а, хорошо. Он уничтожает заряд электронов. Мне кажется, таким образом. Затем всё, что попадает в луч, начинает разрываться. Мы используем крупные приборы для создания скульптурных гор. — Его голос поник до шёпота. — Мы делали это. — Он поймал себя на том, что начинает задыхаться. Месней нахмурил брови.

Гарнер спросил:

— Как долго вы находились под водой?

— Я думаю, от одного до двух миллиардов лет. Ваши годы или мои, разница небольшая.

— Значит, ваша раса, вероятно, погибла.

— Да. — Кзанол недоверчиво рассматривал своя руки. — Какой… — Он глотнул, справляясь с волнением. — Под действием какой Силы я вошёл в это тело? Гринберг думал, что это только телепатическая машина!

Гарнер кивнул:

— Все верно. И вы были в этом теле, так сказать, все время. Воспоминания пришельца наложились на ваш мозг, Гринберг. Вы годами делали то же самое с дельфинами, но это никогда не воздействовало на вас таким образом. Что происходит, Гринберг? Стряхните с себя это!

Раб в передвижном кресле и не думал убивать себя.

— Ты… — Кзанол-Гринберг остановился, чтобы перевести, — белковая тварь. Ты, презренная, гнилая, искалеченная белковая тварь с дефективными половыми органами. Не указывай мне, кто я! Я знаю, кто я! — Он смотрел вниз, на свои руки. Слезы возникали в уголках глаз и сбегали по щекам, вызывая зуд, но его лицо оставалось таким же невыразительным, как, лицо идиота.

Гарнер прищурясь следил за ним.

— Вы думаете, что вы, как там вас, пришелец из внешнего пространства, наводящий ужас? Глупости. Пришелец валяется на первом этаже этого здания, и он действительно безвреден. Если вернуть его в нормальное время, он первый назовёт вас самозванцем. Позже я отведу вас вниз и покажу вам его. Часть из сказанного вами — истина. Конечно, я старик. Но причём здесь белковая тварь? — Он превратил фразу в отдельный вопрос.

Кзанол успокоился:

— Я объяснял. Белковые — это искусственные животные, созданные тнуктипами для еды. Белковые такие же большие, как динозавры, они гладкие и белые как шму. Они очень похожи на шму. Мы могли использовать каждую часть их тел, кроме скелетов, а они питались свободной пищей, почти такой же дешёвой как воздух. По форме они напоминают гусеницу, ползущую по листу.

— Свободная пища?

Кзанол—Гринберг не слушал его.

— Забавно. Гарнер, вы помните снимки бандерснейзов, которые прислала вторая экспедиция на Джинкс? Гринберг хотел однажды покопаться в мыслях бандерснейзов.

— Конечно. Ну!

— Бандерснейзы и есть белковые, — сказал Кзанол—Гринберг. — У них нет разума,

— Я тоже так думал. Но, сынок, вспомни: у них было два миллиарда лет, чтобы развить рассудок.

— Это им не поможет. Они не могут видоизменяться. Они так созданы. Белковые — это огромная биологическая клетка с хромосомой такой же длинной, как ваша рука, и такой же толстой, как ваш мизинец. Радиация на них не влияет, а всё, что вредит им из-за каких-нибудь ранений, устраняется прививочным аппаратом. — Кзанол-Гринберг смутился. Как расценить другое совпадение? — Почему кто-то мог подумать, что они разумны?

— По одной причине, — мягко произнёс Гарнер. — Из-за отчёта, который говорит об их огромном мозге. Он весит столько же, сколько трехлетний ребёнок.

Кзанол—Гринберг захохотал:

— Но они так были созданы! Мозг белковых имеет чудесный вкус, поэтому ннженеры-тнуктипы увеличили его размеры, Ну так что?

— А то, что у него есть извилины, как у человеческого мозга.

Да, так оно и было. Подобно мозгу людей, мозгу тнуктипов и мозгу тринтан — коли на то пошло. Тогда ночему…

Кзанол-Гринберг щёлкнул суставами пальцев, затем торопливо развёл руки, чтобы не сделать этого снова. Тайна разумных бандерснейзов беспокоила его, но гораздо сильнее его волновали другие вещи. Например, почему его не спасли? Через три столетия, после того, как он нажал кнопку тревоги, он должен был столкнуться с Землёй как разрушительный гнев Дарителя Силы. Тот, кто был на луне, должен был увидеть это.

Неужели лунный наблюдательный пост был покинут?

Почему?

Гарнер вторгся в его мысли:

— Возможно, мутацию вызвало что-то большее, чем космические лучи. Что-то похожее на залп пулемёта или метеоритный шторм.

Кзанол—Гринберг тряхнул головой:

— Есть какие-нибудь другие доказательства?

— О дьявол, да. Гринберг, что вы знаете о Джинксе?

— Довольно много, — ответил Кзанол—Гринберг. Знание Лэрри о Джинксе было таким же, как и у любого колониста. Воспоминания непрошенно выскочили вместе со звуком слова. Джинкс…

Луна Двойной, третьей планеты Сириуса-А. Двойная была полосатым оранжевым гигантом, крупнее чем Юпитер и гораздо теплее его. Джинкс был больше Земли раз в шесть, с гравитацией 1,78 и периодом вращения более четырех дней. Из всех факторов, которые определяли Джинкс, наиболее важным являлось отсутствие радиоактивных элементов. Джинкс был твёрдым на всем протяжений скалистой литосферы до половины пути к центру его железно-никелевого ядра.

Очень давно — даже раньше его времени, времени Кзанола — Джинкс был гораздо ближе к Двойной. Настолько ближе, что приливы и отливы остановили его вращение и вытянули планету до яйцеобразной формы. Позже те же приливы и отливы вытолкнули спутник наружу. Ничего необычного. И хотя атмосфера и океан предполагали более сферическую форму, Джинкс её не имел. Тело луны по-прежнему напоминало формой яйцо.

Джинкс был пасхальным яйцом, располосованным в различные цвета меняющимися поверхностными давлениями.

Океан представлял широкое кольцо из непомерно солёной воды, протекавшей через полюса вращения. Регионы, прозванные колонистами Концами и отмечавшие самую близкую и самую удалённую от Двойней точки, были на шестьсот миль выше океана: на шестьсот миль дальше от центра массы луны. Оки торчали прямо из атмосферы. На фотографиях, полученных от первой экспедиции, Концы выглядели белыми, как кость, с узором резко очерченных чёрных теней. Вдали от Концов тени скрывались под атмосферой, и начинали появляться облака. Они становились все плотнее и плотнее; коричневая и серая земля появлялась все реже и реже, пока внезапно облака не обретали полную власть, Океан был постоянно скрыт под полосой непрерывного, клочковатого облака, растянутого на тысячи миль. На уровне моря воздух был ужасающе плотным, с постоянной температурой в 270 градусов по Фаренгейту.

Колония Сириус Матер находилась на восточном континенте в трех тысячах миль на восток от океана — треугольник возделанной суши и надувные строения в излучине двух рек. Первые колонисты выбрали для высадки место с высоким поверхностным давлением, зная, что более плотная атмосфера защитит их от температурных изменений в течение долгих дней и ночей, а также от ультрафиолетового бедствия голубовато-белого Сириуса-А. Сириус Матер ныне гордился популяцией в две сотни остряков всех возрастов…

— Хорошо, — произнёс Гарнер. — Тогда мне нечего объяснять. Могу я воспользоваться видеофоном, Ллойд?

— Конечно. — Ллойд показал крючком большого пальца на одну из стен.

Экран видеофона был большим и занимал половину стены. Люк набрал номер тринадцатью быстрыми движениями указательного пальца. Через миг экран прояснился, показав стройную молодую брюнетку с волнистыми волосами.

— Технологическая полиция, государственный архив.

— Это Лукас Гарнер, агент по особым поручениям. Вот моё удостоверение. — Он выставил пластиковую карточку перед камерой. — Я хотел бы получить части о бандерснейзах из отчёта Джинкса 2106 года.

— Да, сэр. — Женщина встала и отошла от камеры.

Кзанол—Гринберг наклонился вперёд, выжидая. Последний отчёт Джинкса пришёл лишь два месяца назад, и большая часть его была не опубликована. Он вспомнил, что видел неподвижных бандерснейзов, но не более того. Теперь, благодаря новым данным, легче сравнивать, и он мог узнать, действительно ли бандерснейзы были белковой пищей.

Это не будет иметь значения. По всем правилам он должен был чувствовать себя так же, как в момент, когда акустическая снотворная пилюля Меснея перестала действовать. Без друзей, без дома, вырванный из своего тела, лишённый всех надежд. Но первая цель заключённого всегда означает бегство: через сотрудничество, через предательство, через воровство и убийство — словом, любыми средствами. Если удастся убаюкать этих дерзких рабов мыслью, что он будет сотрудничать с ними, к нему станет свободно поступать информация…

И он узнает все. Потом он определит, почему этот вопрос кажется таким важным. Теперь Кзанол знал только то, что произошло. Предположение, будто белковые могут быть разумными, нанесло ему удар. Это была смертельная обида. Почему? Но некогда думать, почему. Разве не так?

Девушка вернулась, улыбаясь:

— Мистер Гарнер, Сейчас я переключу вас на майора Хекимера. — Она коснулась чего-то ниже края своего стола.

Изображение растворилось я сформировалось заново, но теперь оно было клочковатым, со вспыхивающими беспорядочно цветовыми пятнами. Мазерный луч пересёк девять световых лет, перенося это изображение; он был отчасти искажён по пути пылью, полями гравитации и поперечными световыми волнами.

У майора Хекимера были коричневые волосы, густая, тёмная борода, квадратная челюсть. Голос был истрёпан помехами, но произношение оставалось ясным и аккуратным — с вплетением неизвестного акцента.

— … Так как всё, что не сплавилось, давно унесли с ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 2, и поскольку синтезирующий завод на ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКЕ 1 не был повреждён при первой высадке и мог выдавать нам энергию на все это долбаное столетие, и поскольку в любом случае работы до весны у нас почти не было, Властители проголосовали рискнуть и отправить ЛЕНИВУЮ ВОСЬМЁРКУ 2 на исследование океанических районов Джинкса. В соответствии с этим шестеро наших горячих разведчиков, а именно… — Хекимер назвал имена, — подняли судно и отправились на запад. Долбаное круговое летающее крыло — не ахти какой самолёт, но судно было легче, чем при первой посадке, а у нас хватало мощности, чтобы постоянно оставаться в воздухе или совершить вертикальную посадку там, где мы нашли бы плоский участок суши. Возникла проблема — долбаная видимость была такой, что при посадке…

Гарнер шепнул:

— Их сленг по-видимому немного изменился с тех пор, как они двинулись на Джинкс.

— Да, ты тоже это заметил?

Заминка заставила Кзанола—Гринберга дёрнуться от досады. Когда-нибудь это выдаст его как пришельца! В 2106 году надо было уметь не слышать посторонние шумы, иначе сойдёшь с ума.

— …вообще ничего не было видно. Свет от термоядерного привода не достигал земли, пока мы не оказались на высоте в две сотни футов. Мы опустились на твёрдых струях у береговой линии и запустили камеры. Нас тут же окружили — эти.

У майора Хекимера было чувство драмы. Когда он сделал паузу, сцена сменилась на песчаный покатый берег. Песок на переднем плане был закопчённым и выветренным в форме изогнутой стены. За ней был океан. И на этом океане не было волн. Вода казалась густой. Густой, серой и живой.

Что-то двигалось в поле зрения. Что-то белое; что-то похожее на безумно увеличенного слизняка, но с гладкой ровной кожей. У зверя была шея бронтозавра, начисто лишённая головы, такая же широкая у основания, как и плечи животного. Она поднималась конусообразным откосом. Макушка была толстой и округлой, без каких-либо черт, с двумя пучками чёрной щетины.

Камера следила за тем, как приближалось животное; заметив аппарат, оно остановилось на опалённом песке. Из тумана начали появляться другие особи её вида. Камера обошла полный круг, и везде виднелись огромные белые туши, похожие на кашалотов-альбиносов, плывущих по песку.

Их округлые макушки раскачивались назад ж вперёд; пучковатая щетина шевелилась при полном безветрен. Конечно щетина была чувствительными органами; ртов не было видно, так как они были закрыты. Необычно для белковых, но это были белковые, ошибки быть не могло.

Майор Хекимер заговорил:

— Эта съёмка велась при естественном свете, но с долгой экспозицией, что и объясняет долбаные кляксы. Для нас это больше похоже на ночь, Винстон Дохени, наш биолог, взглянул разок на этих монстров и сходу дал им прозвище Фрумнес Бандерснейз. Это название вида теперь занесло в долбаный бортовой журнал. Карлов вышел в сегментном бронированном скафандре и пристрелил бандерснейза для анатомирования, остальные твари разбежалась. К счастью, скафандр выдержал и жару и давление

Кадры демонстрировали действие. Трассирующие пули прошили шесть ланий вдоль камеры до объёмной передней части бандерснейза. Безмолвная смерть, подтверждаемая лишь внезапно упавшей макушкой. Белые формы, бледнеющие в тумане, как призраки.

Хекимер продолжал:

— Они бегут на волнистых брюшных лапках, и как видите, бегут с долбаной скоростью. По мнению Дохени, это животное представляет собой одну огромную клетку. Нервы похожи по структуре на человеческие, но не имеют ни ядра, ни клеточного тела, ни чего-то такого, что выделяло бы их от другой специализированной протоплазмы. Мозг длинный и узкий, расположен в костяной оболочке на приподнятом, сужающемся конце. Этот череп является одним из окончаний несочлененной, эластичной и очень прочной внутренней камеры из кости. По-видимому Бог никогда не предполагал, что животное будет менять своё положение. — (Гарнер вздрогнул от неумышленного богохульства). — Рот, который на кадрах закрыт, находится спереди брюшных лапок и ни на что не пригоден, кроме как черпать закваску из океана.

Фильм показывал подробности анатомирования бандерснейза. Очевидно, два полицейских у дверей решили не смотреть на это; но Месней и Гарнер наблюдали за происходившем с неослабеваемым интересом. Вскрытие не было для них чем-то новым.

Животное перевернули на бок, выставив напоказ брюшные лапки; челюсти открыли с помощью шкива. Диапозитивы демонстрировали разрезы ткани. Имелась циркулирующая система с шестью сердечками, каждое из которых весило по одиннадцати фунтов; на левом боку находились какие-то странные органы, которые только Кзанол—Гринберг рассматривал как прививочный аппарат.

Он следил с маниакальной концентрацией за тем, как вскрывали мозговую сумку, обнажая длинный, узкий мозг, серый, с глубокими извилинами в челноке черепа. Форма в деталях была, знакомой, хотя он никогда не видел его сырым. Затем все кончилось, и майор Хекимер вернулся к рассказу:

— Океан — это однородный пищевой густыш из закваски неизвестной природы. Стада бандерснейзов двигаются вдоль береговой линии, непрерывно поглощая пищу. Берег тоже не приманка для долбаных туристов. Здесь всегда темно, волны сглаживаются закваской и гравитацией, а бандерснейзы бродят по побережью как пропащие души перетёртых гор. Мы хотели было смыться, но Дохени не нашёл половых органов и захотел сделать несколько других расчленений. Поэтому мы отправили вертолёты на поиски нового экземпляра. Но ни один бандерснейз так и не подошёл достаточно близко, чтобы можно было стрелять с вертолёта, А ведь сначала они были любопытны и непугливы. Теперь же убегали, стоило вертолёту приблизиться. Убегали все. Они просто не могли бы знать о нас, если бы не имели языка или телепатических форм общения. Тем не менее, по крайней мере один долбаный бандерснейз всегда находился в поле зрения каждого вертолёта. По-видимому, они знали о дальнобойности нашего оружия. На третий день охоты Дохени потерял терпение. Он предположил, что бандерснейзы пугаются вертолётов, посадил своё долбаное корыто и отправился охотиться пешком. Когда он отошёл на выстрел от вертолёта, бандерснейз атаковал и расплющил машину, словно долбаный грузовик, наехавший на пешехода. Дохени пришлось идти назад на своих двоих. Через несколько сотен миль на восточном берегу мы нашли другие формы жизни…

Майора Хекимера оборвали на полуслове. Голос стройной брюнетки донёсся с чёрного экрана:

— Мистер Гарнер, есть другая часть из отчёта и т под литерой “бандерснейзы”. Вам она нужна?

— Да, но через минуту. — Гарнер повернулся к Кзанолу—Гринбергу. — Гринберг, это те белковые?

— Да.

— Они обладали телепатией?

— Нет, и я никогда не слышал, чтобы они убегали от кораблей мясозаготовителей. Они обычно продолжали есть, пока их не убивали.

— Хорошо, мисс, мы готовы.

Снова показалось квадратное, бородатое лицо майора.

— Мы вернулись на Сириус Матер через пять джинксовских дней после нашего отъезда и обнаружили, что Фрумиес Бандерснейз опередили нас. Вернее один из них. Он должен был пройти три тысячи миль без закваски, без какого-либо другого провианта, и это только затем, чтобы посетить наше поселение. Чтобы сделать это, ему наверное пришлось объедаться месяцами, а может и годами — надо же было накопить жирок для путешествия.

Колонисты, не говоря о самых долбаных и благоразумных, не сближались с бандерснейзом, На этот раз его кожа или клеточная стенка была голубой — возможно, для защиты от солнечного света. Он пошёл прямо к северо-западной зоне культивации и потратил два часа, ползая по ней; причём вице-майор Рейс заявил, что это был самый долбаный танец, который он когда-либо видел; затем животное тронулось к океану.

Поскольку оба вертолёта находились у нас, мы были первыми, кто увидел следы сверху. Вот снимки следов. Я убеждён, что это форма письменности. Дохени говорит, такого быть не может. Он уверен, что бандерснейз не может пользоваться разумом, так как не развил его. Я допускаю, что видеозапись будет хорошим аргументом. Бандерснейз походил на песчаного дельфина, показывая те же чудеса ловкости. Нельзя ли попросить вас проанализировать это и дать нам знать, если мы делим данный мир с разумными существами.

— Машины не согласились с такими выводами, — вставил Гарнер. — Возможно, идеи оказались слишком чуждыми.

На экране видеофона появился неподвижный калейдоскоп цветов, затем возник неясный снимок. На бурой земле виднелись изогнутые линии, похожие на следы улиток. Земля была перепахана математически прямыми бороздами, но линии были гораздо шире и глубже. Холмы и древесные пни искривляли их. Вертолёт досадили среди волнистых дорожек, и он выглядел мухой на печатном листе.

Кзанол—Гринберг задохнулся от волнения, звонко сглотнул и произнёс:

— Немедленно покиньте нашу планету или будете уничтожены в соответствии с договором о… Я не могу прочесть остальное. Но это научный язык тнуктипов. Можно мне немного воды?

— Конечно, — приветливо произнёс Месней. Он резко ткнул пальцем, показывая на холодильник.

Кзанол—Гринберг встал и налил себе воды.

Ллойд подошёл к креслу Гарнера и начал разговор тихим голосом:

— Люк, что всё это значит? Что ты затеваешь?

— Просто удовлетворяю любопытство. Расслабься, Ллойд! Доктор Снидер будет здесь через час, и тогда он возглавит дело. Между тем есть масса вещей, которые Гринберг может рассказать нам, Это не просто человек с галлюцинациями, Ллойд. Почему их раса думала, что бандерснейзы просто бессловесные твари? Почему он буйствовал, когда мы предположили, что они способны чувствовать? Гринберг думает, что находится в плену у чужаков, он думает, что его раса погибла миллиарды лет назад, и его дом потерян навсегда, тем не менее, что же его заинтересовало на самом деле? Фрумиес Бандерснейз. Ты видел, как он смотрел, когда проходила расчленение?

— Нет. Меня это тоже заинтересовало.

— Я почти боюсь, когда думаю о том, что находится в мозгу Гринберга. Я боюсь информации, которую он несёт. Ты понимаешь, что доктор Снидер может навсегда подавить эти воспоминания, пока будет лечить его? Но почему такая утончённая раса, какими должны была быть тнуктипы, — он с трудом выговорил слово, как его произносил Кзанол—Гринберг, — работала на расу, адаптированную Гринбергом? Из-за телепатки? Я просто…

— Я могу рассказать вам об этом, — горько произнёс Кзанол-Гринберг. Он выпил пять чашек волы практически на одном дыхании и теперь немного задыхался.

— У вас хороший слух, — сказал Месней.

— Нет. У меня есть некоторые способности к телепатии; вполне достаточные, чтобы понимать. Это талант Гринберга, но он почти не верил в него, поэтому не использовал. А я смогу. Он способен принести мне много пользы.

— Так почему тнактапы работали на вас? — Месней исковеркал слово ещё хуже, чем Гарнер.

Ответ отпал сам собой.

Все в комнате задёргались, как пойманные рыбы.

Падения не было. Через миг, после того как он вытянул руки, Кзанол опирался на кончики своих шести пальцев, как человек, выполнявший зарядку. Он побыл немного в этой позе, затем поднялся на ноги. Гравитация была тяжеловата.

Где все? Где тринтанин или раб, освободивший его?

Он находился в пустом и уродливом, чужеродном строении типа тех, что встречались на свободных рабских мирах до того, как на них прибывали смотрители. Но… как он оказался здесь, он же нацеливал себя на необитаемую пищевую планету? Он мигнул, ожидая, что теперь увидит внутреннюю часть дворца смотрителя. Где же все? Он хотел, чтобы кто-то рассказал ему, что происходит.

Он прислушался.

По какой-то причине ни люди, ни тринтане не имели створок над ушами по типу створок над глазами. Дар тринтанской Силы защищал гораздо лучше. Кзанола никто не заставлял ослаблять свою ментальную защиту, Он сам решил сделать так и поплатился за это. Будто взглянул на дуговую лампу в шаге от неё. Нигде в тринтанской вселенной не было телепатических шумев такой интенсивности. Рабские миры никогда не выдерживали такой тяжёлой сверхпопуляции; кишащие толпы тринтанских миров удерживали на публике максимум своей ментальной защиты.

Из-за боли Кзанол читал очень быстро. Его реакция была мгновенной и автоматической.

— ПРЕКРАТИТЕ ДУМАТЬ ВО МНЕ! — заревел он в бушующие умы Топеки, штат Канзас.

В комплексе психиатрических больниц, по-прежнему называвшихся Меннинджером, тысячи докторов, сестёр и пациентов услышали приказ. Сотни пациентов жадно восприняли его, буквально и надолго. Некоторые стали глупыми и чудными. Другие вошли в кататоническое состояние. Некоторые, признанные безвредными, стали опасно невменяемыми. Горстка докторов превратилась в пациентов, — только горстка, — но потеря их услуг усилила критическое положение, когда несчастные случаи начали выливаться из деловой части города. Меннинджер находился в нескольких милях от Главного управления полиции Топеки.

В небольшой комнате люди дёргались как пойманные рыбы. Затем все, кроме Кзанола—Гринберга, перестали двигаться. Их лица ничего не выражали. Они превратились в идиотов.

В первый момент ментального взрыва умственный щит Кзанола—Гринберга поднялся с почти слышимым металлическим звуком. Ревущий шум вибрировал в его уме несколько минут. Когда он снова смог размышлять, он все ещё не смел опускать ментальную защиту.

На Земле появился тринтанин.

Охранники у дверей опустились на корточки или сидели, как тряпичные куклы. Кзанол—Гринберг вытащил сигареты из кармана темно-синей куртки и прикурил одну от сигары, дымившейся между губ Меснея, спасая тем самым его от скверного ожога. Он сидел и курил, размышляя о другом тринтанине.

Вопрос: этот тринтанин будет рассматривать его как раба?

Вопрос: у него, Кзанола, был работающий умственный щит. Это может убедить тринтанина, кем бы тот ни был, что он, Кзанол, тринтанин в человеческом теле. А если нет? И даже если он убедит его, поможет ли ему другой тринтанин? Или посчитает Кзанола—Гринберга простым птаввом, тринтанином без Силы?

Скверный факт, но Кзанол—Гринберг был птаввом. Ему надо вернуть своё тело до того, как тот, другой, найдёт его.

И тут — невероятно! — но он перестал думать о другом тринтанине. Хотя было много причин интересоваться им. Что он делает на Земле? Объявит ли он Землю своей собственностью? Поможет ли Кзанолу-Гринбергу добраться до Тринтана или какой-либо новой планеты, считавшейся в эти дни Тринтаном? Выглядит ли он по-тринтански шли два миллиарда лет эволюции превратили тринтан в чудовищ? Но Кзанол—Гринберг отбросил эту тему и качал думать о полёте на Нептун. Возможно он знал, кем был другой тринтанин, но не был готов встретиться с этим фактом.

Кзанол—Гринберг осторожно прислушался. Тринтанин покидал здание. Он не узнал ничего большего, так как умственный щит другого был поднят, и перевёл своё внимание на людей в комнате.

Они приходили в себя, но очень медленно. Он прислушивался с мучительной концентрацией (из-за ограничений мозга Гринберга) и чувствовал, как их личности вновь объединяются в целое. Более продвинутым казался Гарнер. За ним шёл Месней.

Другая часть памяти Гринберга тоже могла пригодиться. Он не лгал о своём дельфиноподобном чувстве практического юмора. Чтобы реализовать его, Лэрри тратил недели, обучаясь приёмам тех, кого мы из сострадания называем ловкачами.

Кзанол-Гринберг склонился над Ллойдом Меснеем.

— Ллойд, — сказал он чётким, спокойным и авторитетным голосом. — Сконцентрируйся на звуке моего голоса! Ты должен слушать только звук моего голоса. Твои веки становятся тяжёлыми. Очень тяжёлыми. Твои пальцы наполняет усталость. Огромная усталость. Дай им безвольно упасть. Твоим глазам хочется закрыться, ты с трудом можешь держать их открытыми…

Он чувствовал, что личность Меснея прекрасно отзывается. Она вообще не оказывала сопротивления.

Гравитация раздражала. Вначале она была едва заметна, но уже через несколько минут стала изнурительной. Кзанол отбросил идею идти пешком, пройдя менее квартала, хотя ему очень не нравилась мысль сидеть в рабской повозке.

Я не гордый, сказал он себе. Он влез в припаркованный кадиллак и приказал рыхлогубому водителю отвезти себя в ближайший космопорт. Зубы застучали от вибрации, и машина снялась с совершенно излишним рывком.

Эти рабы намного крупнее, чем обычные разумные существа, привязанные к земле. У Кзанола была куча таких в кабине корабля. Через миг он осторожно снял свой шлем. Воздух был немного разряженным, что ставило в тупик, если учитывать большую гравитацию. В других отношениях он был вполне пригодным. Кзанол опустил шлем на сиденье и покачивал ногами возле него; сиденье оказалось слишком широким и неудобным.

Город был изумительным. Огромным и гротескным! Взгляд постоянно натыкался на прямые призмы; то там, то здесь попадались жёлтые аккуратные поля или сплюснутые здания со странно изогнутыми крышами. Улицы не могли решить, быть им прямыми или кривыми. Мелькающие машины жужжали как надоедливые насекомые. Гул пропеллеров его машины пилил по нервам, пока он не научился игнорировать его.

Но где он находится? Наверное он пролетел мимо Ф124 и рухнул здесь. Водитель знал, что его планета — Земля? — совершала космические перелёты, следовательно он мог знать, как найти Ф124. И восьмую планету этой системы.

Уже было ясно, что ему понадобится второй костюм. Этих рабов семнадцать миллиардов на него одного. Они могут уничтожить его в любой момент. И это случится, когда они узнают, кто он. Ему нужен контролирующий шлем, чтобы обезопасить себя. Тогда он найдёт тринтанскую планету и потребует более хорошее космическое судно, чем те, что создают люди. И им придётся улучшить свои корабли.

Строения стали ниже, и между ними появились просветы. Возможно, плохой транспорт заставляет этих шбое собираться вместе в группы? Когда-нибудь он потратит время я узнает о них побольше. В конце концов, они теперь были его рабами.

Но какую историю переживёт однажды этот мир! Как будут внимать я восхищаться его внуки! Придёт время и он закупит бардов, прунтаквилакских бардов, потому что только они обладают настоящим даром языка,

Вблизи вырисовывался космопорт.

Никаких ухищрений не потребовалось. Как только Кзанол—Гринберг целиком подчинял Меснея, он тут же приказал ему доставить себя в космопорт. Ушло около пятнадцати минут, чтобы добраться до ворот.

Сначала он не мог понять, почему Месней приземлился. Неужели он не может просто перелететь через ограду? Месней не давал никакой информации. К этому времени его ум был почти нормальным — нормальным для человека под гипнозом. Месней “знал”, что на самом деле он её загипнотизирован, а только ведёт себя так, просто ради шутки. Но в любое время Ллойд мог стряхнуть с себя это внушение и захватить врасплох Гринберга. Между тем он был спокоен, счастлив м свободен от необходимости принимать решения. Ему было сказано лететь в космопорт, и вот он в космопорте. Его пассажир позволил ему вести машину.

Лишь приземлившись, Кзанол—Гринберг понял, что Месней ждёт, когда их пропустит охрана. Он спросил:

— Охрана даст нам пройти?

— Нет, — ответил Месней.

Черт, ещё одно препятствие.

— Они пропустят меня… — он поразмыслил, — …с Гарнером.

— Да. Гарнер из Сил.

— Ладно, поворачивай и возвращайся за Гарнером.

Машина зажужжала.

— Подожди минуту, — приказал Кзанол-Гринберг. — Усни.

Где же охрана?

Через огромное плоское пространство, изукрашенное большими красными мишенями в шестиугольном боевом порядке, он мог видеть космические корабли. Здесь находилось двадцать—тридцать прямоточных реактивных орбитальных кораблей, и некоторые были экипированы для вывода других машин на орбиту. По всей южной стороне поля растянулся линейный ускоритель, в четверть мили шириной, с близко расположенными металлическими обручами. Термоядерные боевые ракеты лежали на боку в доках, готовые для загрузки в плоские треугольные ракетоносители. Но все они выглядели как детские самокаты в сравнении с двумя действительно гигантскими кораблями.

Первый, похожий на громадную бзику с тунцами, с круговым летающим крылом, расположенным на его тупом, свисающем конце, был несущей, грузовой и жизнеобеспечивающей системой ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 3, Любой бы узнал этот корабль, даже без голубого Символа бесконечности на его борту. Он был 320 футов к диаметре и 360 футов в высоту. Другой корабль, более прямой, являлся пассажирским судном, таким же большим, как древняя КОРОЛЕВА МАРИЯ, один из близнецов того роскошного транспорта, который служил Титан Отелю. И даже на расстоянии было видно, что все — все! — толпились вокруг его входного трапа.

Прислушиваясь изо всех сил, Кзанол—Гринберг по-прежнему не мог понять, что они там делают, но он узнал аромат этих слишком спокойных мыслей. То были приручённые рабы, рабы, выполнявшие приказы.

Здесь был другой тринтанин. Но почему он не воспользуется собственным кораблём? Или он здесь приземлился? Или это отродье птаввов делает на досуге осмотр своей новой собственности?

Он повернулся к Меснею.

— Охрана разрешила нам пройти. Гони машину вперёд.

Машина заскользила по бетону.

Гарнер встряхнул головой, позволив ей откинуться на место. Его ум казался умом спящего ребёнка. Сквозь него перхали мысли, такие же эфемерные, как грёзы. Они не могли пребывать на месте. Гарнеру приказали не думать.

Наверное ж выгляжу ужасно старым, подумалось ему. Мысль ушла… и вернулась.

Старый. Мне много лет, но я не старый. Нет!

Слюна текла по подбородку.

Старик с трудом качнул головой. Он похлопал рукой по лицу к вновь попытался размышлять. Мысли скользили медленно, и это ему не нравилось. Он нащупал клавиатуру своего кресла к выдвинул кофейный краник. Когда он наливал чашку, рука тряслась так, что горячий кофе пролился на ладонь и запястье. В припадке ярости он швырнул чашку в стену.

Его ум возвращался к белой тупости.

Через несколько минут, шатаясь, в дверях появилась Джуди Гринберг. Она выглядела изумлённой, но её ум снова функционировал. Она увидела, как Гарнер, с лицом дряхлого дебила, резко опал в своём передвижном кресле, и долго лила холодную воду ему на голову, пока он не вернулся к жизни.

— Где он? — спросила Гарнер.

— Не знаю, — ответила Джуди. — Я видела, что уходит, но он, кажется, не заметил меня. С ним был Месней. Что с нами произошло?

— Я должен был этого ожидать. — Гарнер больше не был дряхлым стариком — эта был разгневанный Иегова. — Это означает, что дело превращается из плохого в ужасное. Та статуя пришельца — я знал, с ней было что-то не так, когда я увидел её, но тогда до меня не дошло, что именно. У-у, болван. Обе руки её были вытянуты, как у птенца, который вот-вот превратится в лебедя. На груди пришельца я заметил небольшой выступ. Смотрите! Он помещает себя в замораживающее поле, чтобы избежать какого-то бедствия. После этого кнопка, которая включила поле, тоже находится в поле, и там же был палец пришельца, нажимавший её. Поэтому кнопка не снабжена фиксатором. Он для неё был не нужен. Но когда я увидел его, у пришельца обе руки были вытянуты. Когда Янски создал вокруг статуи собственное поле, инопланетянин выронил “роющий инструмент” Гринберга, но он отпустил и кнопку. Кнопка была отжата. Почему он не ожил ещё тогда, я не знаю — возможно у замораживающего поля есть инерция, похожая на гистерезис в электрическом токе. Но он всё-таки ожил, и мы слышали именно его.

— О, это действительно монстр, — произнесла Джуди. — И Лэрри думает, что он такой?

— Именно так.

Кресло Гарнера поднялось вверх, погнав по комнате струи воздуха. Потом выскользнуло за двери, набирая скорость. Джуди изумлённо смотрела ему вслед.

— Значит, если Лэрри увидит, что он не тот, кем себя считает, он… — начала она с вдохновением. Но затем оставила надежду.

Один из полицейских поднялся, двигаясь как лунатик.

В турне по космопорту Кзанол прихватил с собой и охрану. Он забрал всех ремонтников, диспетчеров, космонавтов и даже пассажиров, с которыми встретился, обходя территорию. Мужчина, которому принадлежал кадиллак, рассматривал полет на Марс как рискованное путешествие! И если состояние космической технологии землян было настолько плохим, Кзанолу хотелось бы опираться на мнение экспертов.

Двое диспетчеров были отосланы назад в башню управления полётами, чтобы попытаться отыскать Ф124 по звёздным картам. Остальная группа сопровождала Кзанола, увеличиваясь но пути. Только двое, увидев приближение толпы, попытались скрыться. Дойдя до пассажирского лайнера, Кзакнл собрал всех, кто находился в космопорте, — кроме Меснея, Кзанола-Гринберга и тех двоих осторожных мужчин.

Он было выбрал ЛЕНИВУЮ ВОСЬМЁРКУ 3, единственный межзвёздный корабль на поле. Пока он займётся почеккой спасательной кнопки на спине, рабы могут завершить проверку и вывод на орбиту носителя корабля, потом они заполнят горючим баки. Потребуется не менее года, прежде чем он будет готов покинуть Землю, Тогда он наберёт большую судовую команду и проведёт полет в стазисе, с рабами, которые разбудят его; вновь рождённые дети повзрослеют настолько, чтобы выполнять приказы. Их потомки разбудят его в конце путешествия.

Кзанол встал под широким кольцом свисающего края судна и заглянул в зияющую пасть твердотопливного посадочного двигателя. Он прозондировал мозг инженера, пытаясь понять, как вращение судна может заменить искусственную гравитацию. Потом прошёл по задней стене центрального коридора, заглядывая в двери над своей головой и под ногами; побывал в Саду, где ряды гидропонических баков служили заменой его собственной, сделанной тнуктипами воздушной установки, и оказался в огромной рубке управления, три стене которой в кошмарном избытке были покрыты циферблатами, экранами и панелями управления. На его собственном судне хватало экрана и пульта. Повсюду он видел изобретательность, заменявшую истинное знание, где сложные приспособления компенсировали компактные и простые устройства, которые он когда-то знал. Осмелится ли он доверить свою жизнь этому чудищу в аварийном состоянии?

У него не было выбора. Просто удивительно, что люди сделали это: спроектировали и добились своего, построив корабль. Жажда космоса была безумием для них — безумием, которое могло быть легко излечено, если бы они не растранжирили ресурсы этого мира.

“Такой исследовательский полет, — нерешительно подумал Кзанол, — потребует чего-то большего, чем я ожидаю”. Затем возникла мысль — ясная, без противоречий: “Увижу ли я снова Тринтан?”

Ладно, у него ещё будет время попереживать. Войдя сюда, он прекрасно понял, что люди называют роскошным лайнером.

Назло себе он находился под впечатлением.

Тринтанские лайнеры были больше “Золотого Кольца”, а некоторые — гораздо больше; но не многие обладали такой роскошью. Те, что можно было сравнивать, перевозили владельцев планет. Прямоточные реактивные двигатели под треугольным крылом были почти такими же большими, как и у некоторых боевых судов на площадке. Создатели “Золотого Кольца” срезали углы везде, где было можно. Салон для отдыха выглядел огромным — гораздо большим, чем был на самом деле. Его обшили панелями золотого и темно-синего цвета. Защитные ложа, убираясь в стену, открывали проход в бар, на небольшую танцевальную площадку и в уютное казино. Обеденные столы изящно и автоматически подымались из покрытого коврами пола, переворачиваясь и демонстрируя темно-зернистый пластик под дуб. Передняя стека была гигантским обзорным экраном. Когда уровень воды в топливных баках становился достаточно низким, выход из салона превращался в плавательный бассейн. Планировка ставила Кзанола в тупик, пока он не понял, что термоядерный двигатель создавал направление вверх, а не вперёд. Судно использовало воду вместо жидкого водорода, но не для того, чтобы пассажирам предоставить бассейн, а потому что вода безопаснее при хранении и быстром обеспечении притока дополнительного водорода. Отдельные каюты демонстрировали чудеса миниатюризации.

Здесь есть идеи, подумал Кзанол, которые можно использовать до возвращения к цивилизации. Он сел в салоне отдыха на одно из спасательных лож и начал перелистывать книги, заполнявшие заднюю стену комнаты. Одной из первых, попавшихся ему вещей, оказалась прекрасно выполненная картина Сатурна, каким он выглядел из главного танцевального шара Титан Отеля.

И тогда он понял. Кзанол начал нетерпеливо задавать вопросы людям, окружавшим его.

Неожиданно истина нанесла предательский удар.

Кзанол—Гринберг раскрыл рот от изумления, и его щит поднялся вверх с резким звоном. Меснею не повезло. Он завизжал, сжал руками голову и снова завизжал. В Топеке, за тридцать миль отсюда, по-особому чувствительные люди услышали крик ярости, горя и одиночества.

В Меннинджере девушка, находившаяся в кататоническом состоянии, заставила мягкие как тесто мышцы ног держать её прямо, пока она осматривалась вокруг. Кому-то требовалась помощь, кому-то нужна была она.

Лукас Гарнер, с трудом переводя дыхание, рывком остановил своё кресло. Оказавшись среди пешеходов, которые вели себя так, словно страдали от сильной головной боли, Гарнер прислушался, В этом эмоциональном всплеске должна скрываться какая-то информация! Но Гарнер так ничего и не узнал. Он понял, что чувство потери становится его собственным, оно подрывало волю жить, и ещё он понял, что тонет в чёрном приливе.

— Это не вредит, — произнёс Кзанол—Гринберг спокойным, убеждённым и громким голосом. Громкий голос, как он надеялся, должен был остановить вопль Меснея. — Ты уже чувствуешь, что это не вредит. Во всяком случае у тебя есть громадная смелость, гораздо больше той, что ты имел когда-нибудь в своей жизни.

Месней перестал визжать, но его лицо было маской страдания.

— Все в порядке, — сказал Кзанол—Гринберг. — Спи. Он слегка задел кончиками пальцев лицо Меснея.

Полицейский рухнул в кресло. Машина продолжала невесомо нестись по бетону, скользя на воздушной подушке и гтоемительно приближаясь к цилиндрическому снаряду ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 3. Кзанол—Гринберг только наблюдал. Он не мог манипулировать управлением с заднею сидения, а Месней ничем не мог помочь. Можно было проколоть воздушную подушку, растянув её, но умирать не хотелось.

Ментальный вопль оборвался. Он положил руку на плечо Меснея и сказал:

— Останови машину, Ллойд.

Месней не проявлял никаких признаков беспокойства — ни физически, ни психически. Машина мягко опустилась на землю к двух ярдах от наружного корпуса гигантского колониального судна.

— Спи, — приказал Кзанол—Гринберг, и Месней заснул. Это было для него лучшим выходом. Он все ещё находился код гипнозом, и транс его станет глубже, когда он проснётся.

Что касается Кзанола—Гринберга, он не знал, чего хочет. Возможно, отдохнуть и поразмышлять. Пища не повредила бы в любом случае, подумал он. Кзанол-Гринберг чувствовал ум, который вопил о своём горе на пол-Канзаса, ж ему нужно было время, чтобы понять, что он не Кзанол, тринтанин, владыка сотворённого.

Вскоре послышался рёв, похожий на взрыв фьюзера. Кзанол-Гринберг увидел волну пламенного дыма, стекавшего на бетон, затем дым понемногу уменьшился.

Он не мог сообразить, что это. И осторожно опустил умственный щит и прислушался.

Ответ пришёл. Кзанол собирался за вторым костюмом.

Корабли, телескопы и Родильный астероид — этим можно было описать Пояс.

Столетие назад, когда Пояс только начинали заселять, корабли оснащались ионными двигателями, расщепляющими батареями и реактивными соплами на химическом горючем. Теперь использовались термоядерные сопла, основанные на методе применения внутреннего пространства кристалло-цинковой трубы для отражения большей части спектра энергии и материи. Компактный воздушный конвертер заменил бочковой воздух и гидропонику; по крайней мере, для многомесячных перелётов его хватало, хотя межзвёздные колониальные суда должны были выращивать растения и для пищи. Корабли стали меньше, более надёжными, подвижными, они стали дешевле, быстрее и бесконечно более многочисленными. В Поясе насчитывались десятки тысяч кораблей.

Но были и миллионы телескопов. Каждое судно имело по крайней мере один. Телескопы на Троянских астероидах наблюдали за звёздами, к Земля оплачивала съёмки зерном, водой и мануфактурой, поскольку телескопы Земли находились слишком близко к Солнцу я не могли избежать искажений от изгиба гравитационных полей и солнечного ветра. Телескопы следили за Землёй и Луной, и такие съёмки были тайной. Телескопы следили друг за другом, пересчитывая орбиту каждого важного астероида, когда планеты меняли его курс.

Родильный астероид был уникальным.

Ранние исследователи натолкнулись на неровную цилиндрическую железно-никелевую глыбу в две мили длиной и милю шириной, орбита которой проходила вблизи Цереры. Они обозначили её путь и дали прозвище С-2376,

Через шестьдесят дет туда прибыли рабочие с чертежами. Они просверлили отверстие по оси астероида, заполнили его пластиковыми мешками с водой и закупорили оба конца. Сопло на твёрдом топливе вращало С-2376 вокруг своей оси. При вращении солнечные зеркала попадали в лучи света, медленно растворяя глыбу от поверхности к центру. Когда вода перестала взрываться, и скала остыла, рабочие получили цилиндрический железно-никелевый пузырь в двенадцать миль длиной н шесть миль в диаметре.

Уже тогда он стоил дорого. Теперь и того больше. Они раскрутили пузырь, создав половину единицы гравитации, заполнили его воздухом и тоннами дорогой воды, покрыли внутреннюю поверхность смесью пульверизированного материала из каменных метеоритов и отбросов, обработанных определёнными бактериями. По оси пропустили термоядерную трубу, проницаемую для волн света некоторых длин. Плавная выпуклость в середине образовала озеро в форме обручального кольца, которое теперь опоясывало небольшой внутренний мир. Зонты в милю шириной защищали полюса от света, здесь конденсировался снег, который, падая под собственным весом, таял и сбегал ручьями в озеро.

Завершение этого проекта потребовало четверти века.

Через тридцать пять лет Родильник освободил Пояс от его самой важной связи с Землёй, Женщины не могли рожать детей в невесомости. Родильный астероид в двести квадратных миль полезной площади мог стать комфортабельным домом для ста тысяч людей, и однажды это произошло. Население Пояса составляло только триста тысяч; в Родильнике обитало около двадцати тысяч: главным образом то были временные жильцы — беременные женщины.

Ларс держал сырую морковку в одной руке и набалдашник видеосканнера в другой. Он прокручивал шестичасовой фильм со скоростью, которая позволяла расправиться с лентой за пятнадцать минут. Фильм был снят одной из камер Эроса, каждая из которых теперь была нацелена на Землю.

Большую часть следующей недели Эрос будет ближайшим к Земле астероидом. Съёмки велись непрерывно.

Внезапно Ларс перестал размышлять. Его рука дёрнулась. Он отмотал плёнку немного назад. Стоп.

Вот оно. Один кадр был засвечен почти до конца.

Ларс переставил фильм на крупный сканнер и начал его медленно прокручивать, возвращая некоторые кадры назад. Дважды он использовал увеличитель. Наконец пробормотал: “Идиоты”.

Он пересёк комнату и начал отыскивать мазером Цереру.

Дежурный поднял наушники с обычным видом утомлённого терпения. Он слушал молча, зная, что источник удалён на световую минуту. Когда сообщение начало повторяться, он нажал на клавишу и произнёс:

— Джерри, найди Эрос и передай следующее. Запиши, Благодарим вас, Эрос, ваше сообщение получено полностью. Мы все поняли, Ларс, Теперь я передаю новости для вас. — Бесцветный голос мужчины принял оттенок удовольствия. — От Тани. Доктор сказал, что через семь месяцев ты станешь отцом здоровеньких девочек-близняшек. Повторяю, девочек-близняшек…

Аккуратно, непрерывно перебирая пальцами по клавиатуру, которая регулировала положение сопел, Лит Шеффер ввёл своё судно в док полюса Родильника. Внизу, на расстоянии тридцати постоянных миль, Церера выглядела изрытым оспой валуном, запятнанным зеркальными на вид пузырями из гибкого, прозрачного пластика. Он немного передохнул — вхождение в док всегда требовало ловкости, а вращение Родильника было неустойчивым даже на оси, — затем вылез из шлюза и прыгнул. Он опустился на сеть выше ближайшего из десяти персональных воздушных клапанов. Как паук на паутине он пробрался до стальной двери и влез в неё. Через десять минут, пройдя более двенадцати дверей, он оказался в раздевалке.

Лит нашёл по клетке свой шкафчик, сложил внутрь костюм и пачку форсунок, представ костлявым верзилой с тёмными, вьющимися волосами и коричнево-красным загаром, который покрывал лишь его лицо и руки. В торговом автомате он купил бумажный комбинезон. Лит и Мадра били из числа тех немногих сотен обитателей Пояса, которые не стали нудистами в условиях незамысловатого окружения. Это отмечало их как кууков, что впрочем не считалось плохим на Поясе.

Последняя дверь вывела его, за горячий щит, но невесомость ещё оставалась. Упругий лифт перенёс его на четыре мили вниз, туда, где он получил трехколесный моторный скутер. Из-за переменной кориолисовой силы вращения Родильника даже житель Пояса не мог бы удержаться на двух колёсах. Скутер спустил его вниз по крутому склону, который выходил прямо на вспаханные поля и теплицы, к сельскохозяйственным механизмам, деревьям, ручьям и многочисленным коттеджам. Через десять минут он был дома.

Нет, не в своём настоящем доме. Коттедж был нанят у тех, кого считали правительством Пояса. Домом обитателя Пояса был его скафандр. Но здесь ждала Мадра, тёмная, ширококостная женщина, чья беременность становилась заметной, и поэтому ему казалось, что он действительно шёл домой.

Потом Лит вспомнил о предстоящем скандале. Прежде чем позвонить, он секунду колебался, сознательно старясь расслабиться.

Дверь, промелькнув, исчезла. Они стояли лицом друг к другу.

— Лит! — решительно сказала Мадра, будто вообще не была удивлена его появлением. — Тебе звонили.

— Я должен был позаботиться об этом первым.

На Поясе, как и на Земле, уединение считалось вещью редкой и драгоценной. Будка видеофона была прозрачной, звуконепроницаемой призмой. Прежде чем ответить на звонок, Лит украдкой бросил взгляд на Мадру. Она выглядела обеспокоенной и решительной.

— Эй, Каттер! Что нового?

— Привет, Лит. Я тебе звоню вот зачем, — произнёс дежурный по Церере. Голос Каттера был как всегда бесцветным. Таким же, как и его внешность. Каттер походил на дешёвые объявления или штемпели на закрытых кассовых окошках. — Только что позвонил Ларс Стиллер. Один из лайнеров для новобрачных взлетел, не предупредив нас. Что скажешь?

— Ну что сказать? Эти глупцы яйцеголовые…

Транспортная проблема в космосе была гораздо серьёзней, чем вопрос столкновения космических судов. Не было в истории таких двух кораблей, которые бы столкнулись друг с другом, но люди гибли, когда корабли проходили сквозь выхлоп термоядерных двигателей. Телескопические контрольно-транспортные пункты, радиопередачи, спасательные работы, звёздные и астероидные обсерватории — все будет выведено из режима из-за каких-то нарушителей движения.

— То же самое и я сказал, Лит. Что сделаем, вернём их назад?

— Ох, Каттер, почему бы тебе не отправиться на Землю и не организовать своё собственное правительство? — Лит жёстко потёр обеими руками виски, снимая напряжение. — Извини. Я не хотел этого говорить. У Мадры неприятности, и это достаёт меня. Ну как мы вернём назад тридцать молодожёнов-землевладельцев, каждый из которых мультимиллионер? И так все довольно напряжённо. Хочешь, чтобы началась Последняя война?

— Я не подумал об этом. Сожалею, что у Мадры не ладится. А что с ней?

— У неё здесь нестыковка со временем. Ребёнок растёт слишком быстро.

— Вот же чёртова неприятность!

— Ну да.

— Ну а что с молодожёнами?

Лит перевёл мысли от надвигающегося шторма.

— Назначь кого-нибудь присматривать за ними и передай по радио их курс. Потом составь здоровенный иск за обслуживание и пошли его в Титан Энтерпрайс на Землю. Если его не оплатят через две недели, мы отправим копию в ООН и потребуем действий.

— Принято. Пока, Лит.

Зачатый в невесомости, вынашиваемый в невесомости почтя три месяца, ребёнок развивался слишком быстро. Проблема могла разрушить брак. Позволить доктору сделать аборт сейчас? Или подождать, замедлив развитие ребёнка соответствующими гормональными инъекциями в надежде, что не родится урод?

Но такой надежды не было.

Лит чувствовал себя как утопающий. Ужасными усилиями ему удалось смягчить тон голоса.

— Был бы другой ребёнок, Мадра.

— Да будет ли? Это такой риск, надеяться, что попадёшь в Родильник до того, когда уже станет слишком поздно. О Лит, давай подождём, пока не будем уверены.

Она хотела подождать ещё три месяца под присмотром доктора. Но Лит не согласится на это ни теперь, ни потом. Немного погодя он произнёс;

— Мадра, автодок уверен и доктор Сиропополоус уверен. Я уже говорил тебе, что думаю. Мы могли бы снять дом прямо здесь, на Родильнике, пока ты снова не забеременеешь. Это надо было сделать раньше. Согласен, это дорого…

Зазвенел видеотелефон.

— Да? — гаркнул он. — Каттер, ну что там ещё?

— Две вещи. Подопри чем-нибудь себя.

— Выкладывай.

— Во-первых. Молодожёны двинулись не на Титан. Кажется, они следуют в направлении к Нептуну.

— Но… Лучше выдай остальное.

— Военный корабль только что стартовал с базы Топеки. Он преследует новобрачник, но они не позвонили мам и на этот раз!

— Это более чем странно. Сколько времени новобрачник находится в полёте?

— Полтора часа. Ничего страшного по сравнению с тем, если бы курс проходил через какие-нибудь астероиды.

— Ну это просто великолепно. — Лит на секунду закрыл глаза. — Похоже, что с новобрачником что-то стряслось, и другое судно пытается его спасти. Может, что-то рвануло в системе жизнеобеспечения?

— Не думаю, что такое возможно с “Золотым Кольцом”. Молодожёны имеют надёжное дублирование на самую лучшую защиту. Теперь послушай самую изюминку.

— Валяй!

— Военный корабль стартовал с площадки на термоядерном двигателе.

— Значит… — Был только один возможный ответ. Лит рассмеялся. — Кто-то украл его!

Каттер слабо улыбнулся:

— То-то и оно. Завернём их назад?

— Конечно нет. Во-первых, если мы пригрозим им стрельбой, нам придётся пойти на это. Во-вторых, Земля очень щепетильна по поводу нрав, которые она имеет в космосе. В-третьих, это их проблема и их корабли. А в-четвёртых, я хочу посмотреть, чем все это кончится. Ты все ещё не понимаешь, Каттер?

— Мне кажется, оба корабля украдены. — Каттер по-прежнему едва улыбался.

— Ну нет. Слишком невероятно. Военный корабль украли, а новобрачник должен стать объектом диверсии. Мм будем свидетелями первого случая космического пиратства!

— Ого! Пятнадцать супружеских вар и все их драгоценности, плюс… ух ты!.. выкуп… знаешь, мне кажется, ты прав! — И Лит Шеффер стал первым, кто за долгие годы услышал, как: Каттер смеётся на людях.

* * *

На исходе августа окрестности Канзаса превращались в парилку с солнечными лампами. Под температурным зонтом в городе было прохладно и как-то по-осеннему свежо, но когда его кресло проскочило неосязаемый барьер между прохладой и жарой, воздух обрушился на Люка Гарнера как дыхание ада. Отсюда он двигался на максимальной скорости и, подымаясь в воздух над стандартным госпиталем, уже не заботился, что его кресло рухнет вниз.

Он остановился у контрольно-пропускного пункта космопорта, тут же оценил обстановку и пронёсся по бетону как таран катапульты. Госпиталь возвышался на краю обширного посадочного поля, как клин швейцарского сыра, острым углом указывая внутрь. Он успел ворваться в холл, прежде чем его настиг тепловой удар.

Очередь перед лифтом была до уныния длинней. Его кресло занимало столько места, что он заполнил бы лифт один. А народ уже не был очень вежлив к старикам — их появилось слишком много. Гарнер глубоко вдохнул холодный воздух и выехал обратно”

За дверями он нащупал на левом подлокотнике пепельницу. Мурлыкание мотора повысилось до воя, и вдруг оказалось, что это не наземный мотор. Если бы Месней видел его сейчас! Шесть лет назад Месней богохульно приказал ему избавиться от незаконного мощного стартового двигателя или использовать его для мануально управляемого летального средства. Для друга, все что угодно, подумал Люк, и спрятал управление в пепельницу.

Земля уменьшалась. Край здания позади него понёсся енмз — все шестьдесят этажей. Теперь он видел глубокие рубин, оставленные Гринбергом и Меснеем. Волнистое термоядерное пламя разбрызгало расплавленный бетон во всех направлениях и, образовав крупные кратеры и запутанные червеобразные расплывы, достигло входа в тоннель для пассажиров, расплавило металл, и он стекал по ступеням. Люди и машины работали., наводя порядок.

Под ним показалась солнечная площадка. Люк опустил передвижное кресло на крышу, промчался мимо изумлённых пациентов, которые принимали солнечные ванны, и въехал в лифт.

Спускаясь, Люк никого не встретил. Он вышел на пятьдесят втором этаже и предъявил медсестре своё удостоверение.

Все они находились в одной палате. Мадей, Сендлер, Базин, Кац, и те двадцать восемь парней, которые находись ближе всего к Кзанолу, когда тот переживал вспышку раздражения; семерых похоронили в пластиковых коконах. Пришелец забыл приказать им укрыться, и они оказались на пути взрывной волны при старте “Золотого Кольца”. Остальные находились под гипно-стимуляторами. Их лица иногда кривились от переживаемого во сне насилия.

— Я Джим Скервулд, — произнёс белокурый, круглолицый мужчина в униформе врача. — Слушаю вас, мистер Гарнер. Чем могу быть полезен?

— Там нам будет лучше. — Гарнер показал взглядом на ряд медицинских резервуаров. — Можно кому-нибудь из этих людей ввести дозу скополамина? У них может быть информация, которая необходима мне.

— Скоп? Не думаю. Мистер Гарнер, что с ними произошло? В колледже я изучал кое-что по психиатрии, но никогда не слышал ничего похожего. Это не уход от реальности, это непрямой и не косвенный испуг… Они безнадёжны, но не как остальные больные. Я бы сказал, что таким способом они уходят от контакта с другим разумом. Если бы вы могли рассказать мне об этом побольше, у меня, может, появился бы шанс вылечить их.

— Действительно. Вот всё, что мне известно… — Гарнер рассказал доктору обо всём, что случилось с тех пор, как статую вытащили из океана. Скервулд молча слушал.

— Тогда он не только телепат, — произнёс доктор, едва Гарнер кончил говорить. — Он может управлять умами. Но что надо было приказать им сделать, чтобы вызвать это? — Он жестом указал на ряд спящих пациентов.

— Ничего особенного. Не думаю, что он отдавал приказы все время. Он просто получил чертовское потрясение и закричал, как только он умеет. — Люк опустил огромную ладонь на плечо доктора, и Скервулд к своему удивлению пригнулся под её тяжестью. — Теперь, если вы плакируете вылечить их, я хотел бы знать, за кого они себя принимают? За самих себя? Или за пришельцев? Инопланетянин мог наложить свой собственный эмоциональный образ на них или даже свой образ памяти… Со своей стороны и в интересах Сил я хотел бы знать, почему и Гринберг и инопланетянин отдельно друг от друга похитили космические корабли я стартовали с Земли. Им должно было быть известно, что они взяли межпланетные корабли, а не межзвёздные колониальные суда. Значит база пришельцев где-то в солнечной системе? Что они предпримут дальше? Возможно нам удастся вычеркнуть обе проблемы одновременно, доктор Скервулд?

— Да, — медленно произнёс Скервулд. — Вероятно вы правы. Дайте мне час, чтобы найти человека с самым крепким сердцем.

Вот почему Люк всегда держал несколько книг в перчаточном отделении своего кресла. Его работа предполагала долгие ожидания.

Артур Т.Кац, квалифицированный пилот прямоточно-реактивных судов (типа С, Д и Х-1), буйно метался, бесцельно молотя руками по воздуху. Он начал выпускать газы.

— У нас всего несколько минут, — предупредил Скервулд. — Он выведен из-под гипно-стимулятора, но будет пробуждаться естественно.

Гарнер кивнул. Он внимательно изучал человека, прищурив глаза и слегка поджав губы. Он наблюдал за ним, как странная собака, размышляющая над тем, лизнуть ли его в лицо или перекусить горло.

Кац открыл глаза. Они округлились, затем закрылись до отчаяния плотно. Кац осторожно открыл их снова. Он застонал и бессмысленно задвигал руками по воздуху. Он начал задыхаться. Это выглядело ужасно. Когда ему как-то удалось поймать дыхание, он несколько секунд ловил ртом воздух, потом стал задыхаться снова. Он вселяет ужас, подумал Гарнер, и не только потому, что может задохнуться.

Скервулд нажал на клавишу, и автодок Каца вбрызнул в лёгкие больного успокоительное. Кац рухнул на спину и глубоко вздохнул, Скервулд включил гипно-стимулятор Каца.

Гарнер резко спросил:

— Кто-нибудь из этих людей был хоть немного психически чувствительным?

Арнольд Диллер, инспектор по двигателям (всех условных типов), сделал глубокий вдох и начал раскачивать головой вперёд и назад. Казалось, он поставил цель сломать себе шею.

— Я хочу, чтобы мы нашли кого-нибудь с высокой телепатической способностью, — сказал Гарнер. Между ладонями он катал растёртые в пыль кусочки сигареты. — У него должен быть более лучший вид. Взгляните на этого малого!

— Мне кажется, он выгладит неплохо, — согласился Скервулд.

Гарнер покачал головой:

— Это лишь слабенький предвидев… Если бы парень был силён в этом, то убежал бы, а не прятался, когда инопланетянин нанёс удар. Как можно защитить его от телепатии? Он…

Скервулд встряхнул его руку, призывая к молчанию.

— Диллер! — произнёс Скервулд очень властно.

Диллер перестал раскачивать головой и посмотрел вверх.

— Вы понимаете меня, Диллер?

Диллер открыл рот и начал задыхаться. Потом опять закрыл его и кивнул, дыша через нос.

— Меня зовут Скервулд, я ваш доктор. — Он сделал паузу, словно сомневался в чём-то. — Вы Арнольд Диллер или нет?

— Да. — Голос был хриплым и нерешительным, как будто им давно не пользовались.

Что-то внутри Гарнера расслабилось, он заметил горсть табака и выбросил его.

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасно. Я должен заставлять себя хоть как-то дышать, говорить. Можно сигарету? — Гарнер поднёс ему зажжённую сигарету. Голос Диллера зазвучал немного лучше и увереннее. — Странно. Я пытался заставить вас дать мне закурить. И когда вы просто сели, я чуть не сошёл с ума. — Он нахмурил брови. — Скажите, как меня оценивает автодок, ну хоть что-нибудь?

— То, что случилось с вами, не запрограммировано в автодоке, — легкомысленно ответил Скервулд. — Хорошо, что у вас хватило ума спрятаться. Другие оказались ближе, я теперь в очень плохой форме. Сработало чувство предвидения?

— Оно не сказало мне ничего. Я никогда не могу полагаться на него. А что?

— Знаете, почему я вас выбрал? Я подумал, если вы избегали их, значит вы избавились от идеи, что вы какой-то пришелец.

— Какой-то… — Диллер подавился на вздохе. Он некоторое время не дышал, затем медленно возобновил дыхание через раздутые ноздри. — Вспомнил, — произнёс он. — Я видел, как эта штука пересекала поле с толпой людей позади себя, и меня заинтересовало, кто бы это мог бить. Потом что-то случилось с головой. Я такого вообще не ожидал. Меня жгло, как в аду, и ж оказался позади здания. Но тот, кто вошёл в мою голову, продолжает следить за мной. Как мне хотелось подойти к нему, хотя я и знал, что это плохо кончится; потом мне стало интересно, сошёл ли я с ума, а потом, а-а-рр-гх… — Диллер замолчал, глотая воздух; его глаза были безумными от страха, пока в конце концов он не задышал снова.

— Все хорошо, Диллер, все хорошо, — повторял Скервулд,

Дыхание Диллера вернулось к нормальному ритму, ко он молчал.

Скервулд сказал:

— Рад представить вам мистера Гарнера из Технологической полиции ООН.

Диллер вежливо кивнул. Он явно был заинтригован.

Гарнер произнёс:

— Мы хотели бы поймать этого пришельца, прежде чем он нанесёт ещё больший вред. Если вы ничего не имеете против… Мне кажется, у вас есть информация, которая мае же известна.

Диллер кивнул.

— Через пять минут, после того как телепатический взрыв обрушился на вас, пришелец стартовал во внешнее пространство. Часом позже за ним последовал человек, у которого есть причина верить, что он и сам пришелец. У него ложные воспоминания. Оба они летят в одном и том же направлении. Они что-то ищут. Могли бы вы рассказать мне, что они ищут?

— Нет, — ответил Диллер.

— Вы могли что-то принять в том ментальном взрыве. Прошу вас, попытайтесь вспомнить, Диллер.

— Я ничего не помню, Гарнер.

— Но…

— Ты, старый болван! Думаешь, я хочу задохнуться до смерти? Каждый раз, когда я начинаю думать о том, что произошло, я начинаю задыхаться! Я думаю слишком странно: все выглядит чужим. Я чувствую, что окружён врагами. Но хуже всего то, что я становлюсь ужасно подавленным! Нет. Я ничего не помню. Проваливайте отсюда!

Гарнер вздохнул и демонстративно положил руки на клавиатуру кресла:

— Если вы передумаете…

— Я не передумаю. И вам нет нужда возвращаться сюда.

— Я просто не смогу этого сделать. Я буду преследовать их.

— На космическом корабле? Вы?

— Мне придётся сделать это, — ответил Гарнер. И все же он взглянул на свои скрещённые ноги — скрещённые утром с помощью рук, — Я должен., — повторил он. — Не будем говорить о том, чего они хотят, но это что-то очень значительное. Они пошли на огромные трудности, чтобы получить какую-то вещь. Вероятно, это оружие или сигнальное устройство для передачи сообщений на свою планету.

Передвижное кресло зажужжало.

— Подождите минуту, — произнёс Диллер.

Гарнер заглушил мотор я подождал. Диллер откинулся назад, глядя в потолок. Его лицо начало меняться. Исчезло выражение, отражавшее его личность, и отдельные группы мышц сокращались как попало. Дыхание стало неровным и странным.

В конце концов он посмотрел на них. Диллер попытался говорить, но у него ничего не выходило. Ок прочистил горло и попробовал заговорить снова:

— Усилитель. Ублюдок спрятал усилитель на восьмой планете.

— Прекрасно! Что делает усилитель?

Диллер стал задыхаться.

— Не напрягайся, парень, — сказал Люк Гарнер. — Мне кажется, я знаю.

Его кресло покинуло комнату, набирая все большую скорость.

— Они оба удрали, — говорил Люк. — Направляются на Нептун на одной единице ускорения, причём ваш муж отстаёт на полтора часа.

— Но вы отправите кого-нибудь за ними? — умоляюще спросила Джуди. — Он же невменяем, он не знает, что делает!

— Конечно. Мы отправим меня. Вы, наверное, знаете, там мой партнёр. — Заметив реакцию миссис Гринберг, он быстро добавил. — Они на одном корабле. Мы не можем уберечь Ллойда, не защитив и вашего мужа.

Они сидели в гостиничном номере Джуди и пили холодный коктейль. Было одиннадцать ноль-ноль яркого августовского утра.

— Вам известно, как он улетел? — спросила Джуди.

— Да. Инопланетянин всех ошарашил, когда разразился яростью в порту. Всех, кроме Гринберга. Ваш муж просто выбрал судно, стоявшее в резерве, а Ллойд поднял его. На свою беду Ллойд знает, как управлять боевыми кораблями.

— Почему мистер Месней выполняет приказы Лэрри?

— Потому что Лэрри загипнотизировал его. Я помню все это представление.

Джуди взглянула на свои колени. Уголки её рта начали дрожать. Она захихикала, а потом перешла на хохот. Когда смех уже грози я превратиться в рыдания, она с силой сжала зубы, застыв на секунду в напряжённой позе, затем устало расслабилась в кресле.

— Теперь я в порядке, — произнесла она. На её лице ничего не осталось от мнимого веселья, была лишь опустошённость.

— И что это все значит?

— Не имеет значения. Почему они отправились на Нептун?

— Не знаю. Мы даже не уверены, что они следуют именно туда. У вас нет какой-нибудь телепатической связи с вашим мужем?

— Вообще никакой. С тех пор, как он вошёл во временное поле доктора Янски, я ничего не чувствую.

— Хорошо, вы не чувствуете то, что чувствует он; но вспомните, как вы чувствовали себя около двадцати часов вечера позавчера?

— В двадцать часов? Дайте подумать. — Она закрыла глаза. — Я не спала…? О, что-то разбудило меня, и я не могла заснуть. У меня было чувство, что произошло что-то ужасное. Какие-то чудовища в тенях. Я была права, да?

— Да. Особенно, если то, что вы чувствовали, было умом Лэрри. — Он дал ей время уловить смысл фразы. — И с тех пор…?

— Ничего. — Её маленькая рука ритмично барабанила по подлокотнику кресла. — Ничего. Несмотря на то, что я хотела найти его. Найти его! Это все, чего я хочу с тех пор, как он захватил корабль. Найти его, прежде чем он…

Найти его! Но вопрос не в том, чтобы найти, сказал он себе в сотый раз. Он должен найти его первым! Он найдёт его раньше Кзанола, настоящего Кзанола. И в сотый раз он спрашивал себя, удастся ли ему сделать это.

Через несколько часов Земля стала невидимой. Кзанол—Гринберг и Месней молча сидели в кабине управления, молча и неподвижно. Кабина занимала три четверти жилого пространства корабля. Стоять прямо можно было только в воздушном тамбуре.

Для Кзанола—Гринберга здесь было не много развлечений.

На самом деле он постоянно следил за Меснеем. И делал нечто большее, чем это. Он знал, когда Меснею было неудобно, и он знал это ещё до того, как об этом узнавал Месней, Если полицейский выйдет из-под гипноза, в транс его вернуть будет трудно. Поэтому Кзанол—Гринберг отправлял Меснея в туалет, давал ему воду, прежде чем тот испытывал жажду, заставлял его делать зарядку, прежде чем его мышцы утомлялись от сидения. Месней не походил на обычного раба, который заботился о себе, когда не был нужен.

Без него самозванный птавв был бы мёртвым грузом.

Он часами сидел и просто думал. Ничего не планируя, потому что нечего было планировать. Либо он достигает восьмой планеты первым, либо нет. Либо он наденет шлем-усилитель, либо это сделает настоящий Кзанол, и тогда больше нечего планировать. Ни один умственный щит не может противостоять шлему-усилителю. С другой стороны, шлем сделает его хозяином Кзанола. Применять усилитель на тринтанине незаконно, но ему едва ли грозил тринтанский суд.

(Может ли усилитель увеличить Силу рабского мозга? Он отбросил эту мысль — уже в который раз.)

Отдалённое будущее было в лучшем случае мрачным. Он был последним тринтанином; он даже не может объединиться с настоящим Кзанолом, чтобы получить большее. Да, он будет владыкой пояса астероидов и перенаселённого рабского мира; да8 он будет богаче своего деда Рейкарлива. Но у деда были сотни жён и тысячи детей.

Сотни жён Кзанола—Гринберга будут человеческими рабынями, так же как и его тысяча детей. Каждый хуже птавва.

Найдёт ли он “женщин” прекрасными? Захочет ли соединяться с ними? Возможно. Он попытается сделать это, но его железы, конечно, не будут железами Кзанола. В любом случае он будет выбирать женщин по стандартам красоты Лэрри Гринберга — да, Гринберга — не считаясь с тем, что он чувствует. Потому что лучшая слава — в демонстрации своего богатства, а ему больше не на кого производить впечатление, кроме как на рабов.

Мрачная перспектива.

Он уже хотел забыться в воспоминаниях, но что-то остановило его. Первой помехой было понимание, что он никогда больше не увидит ни родного мира Тринтана, ни Кзазита, где был рождён, ни мира Рейкарливана, который нашёл и назвал этим именем. Он никогда не увидит мир своим собственным глазом; он будет видеть себя лишь со стороны, если это когда-нибудь случится. Это будет его собственным телом, его телесным склепом, отныне и навсегда.

Была и другая помеха: вопрос, который казался таким заурядным. Несколько раз Кзанол—Гринберг закрывал глаза и неторопливо пытался вызвать образы счастливого прошлого; и всегда то, что приходило на ум, касалось белковых.

Он поверил Гарнеру, слепо поверил. Эти съёмки не могли быть фальшивкой. Копии письменности древних тнуктипов было бы недостаточно для такого обмана. Тогда Гарнер должен был знать её, чтобы составить текст по-тнуктипски.

Значит, бандерснейзы разумны; но бандерснейзы неоспоримо были белковыми. То есть белковые разумны — они всегда были разумными.

Случилось непоправимое — незыблемая вера разбилась вдребезги. Белковые были во всех его воспоминаниях. Они двигались, как шестидесятотонные белые облака по владениям Лаговой станции Кзазита и по зеленовато-серебряным полям других владений, куда маленький Кзанол совершал визиты. Белковая еда в дюжине различных блюд на семейном столе и в каждом заученном меню официанта ресторана. Скелеты белковых у гостевых ворот каждого поместья — огромные арки до блеска отполированных белых костей. Почему и не рождался такой тринтанин, которому бы не грезились собственные стада белковых! Ворота с костями белковых, так же как и ограда из подсолнечников, означали “землевладение”.

Кзанол—Гринберг поднял голову; его губы слегка сморщились, кожа между бровями сложилась складками. Джуди узнала бы это выражение. Он внезапно понял, что делало разумных белковых такими ужасными.

Тринтанин был повелителем каждого разумного животного. Такова была воля Дарителя Силы, объявленная им прежде того, как он сотворил звезды. Так говорят все двенадцать тринтанских религий, хотя по остальным вопросам они и сталкивались друг с другом. Но если белковые были разумными, значит, они имели иммунитет против Силы. Тнуктипы создали то, что было запрещено Дарителем Силы!

Если же тнуктипы были сильнее Дарителя Силы, а тринтане сильнее тнуктипов, а Даритель Силы сильнее, чем тринтане.,

Значит, все жрецы были шарлатанами, а Даритель Силы — просто миф.

Сознательные белковые существа — признать такое считалось бы богохульством.

Это было чертовски странно.

Почему тнуктипы создали разумных животных для пищи? Фраза имела такой же безобидный смысл, как “применение средств поражения избыточной мощности” или “безболезненное умерщвление в случае неизлечимой болезни”, но если подумать о том, что…

Тринтане не были расой щепетильных существ. О Сила, нет! Но…

Разумное животное для пищи! Гитлер бы убежал, спасаясь от рвоты.

Тнуктипы тоже никогда не были щепетильными. Красивая простота их преобразования випринов была типичным образцом того, как они работали. Естественное животное и тогда было самым подвижным — тнуктипы мало что меняли в предназначении. Они сузили голову животного, уменьшили нос до точки, оставив ноздрю в виде единственного фюзеляжного сопла, они сделали кожу микроскопически гладкой, учитывая сопротивление ветра, но и это не удовлетворило их. Тогда они удалили несколько фунтов лишнего веса и заменили их на мощные мышцы и лёгкие. К удалённым частям относились все пищеварительные органы. Мутанты-виприны имели обтекаемый патрубок рта, который раскрывался непосредственно в кровоток, поставляя питательную кашицу.

Тнуктипы были всегда рациональны, но не жестоки.

Зачем они создали разумных белковых? Для увеличения объёма мозга, как они объясняли? Но зачем они сделали его невосприимчивым к Силе?

И он ел мясо белковых.

Кзанол—Гринберг сильно тряхнул головой. Месней требовал внимания, и он задумался, что делать дальше? Но думал ли он? Думал или просто беспокоился?

Будет ли усилитель работать на человеческом мозге?

Удастся ли найти костюм вовремя?

— Найти его, — повторил Гарнер. — Это было бы неплохо. Он что-то ищет и верит, что эта вещь ему нужна.

— Но вы уже знаете, что это за вещь. И это не помогает.

— Миссис Гринберг, на самом деле я пришёл к вам, чтобы услышать всё, что вы можете рассказать мне о своём муже.

— Тогда вам лучше поговорить с Дейлом Снидером. Он приходил сюда утром. Хотите дам телефон?

— Благодарю, у меня он есть. Доктор уже звонил мне. Вы хорошо его знаете?

— Очень хорошо.

— Ещё я хотел бы поговорить с Чарли, дельфином-антропологом. Но давайте начнём с вас.

Джуди выглядела несчастной.

— Я не знаю, с чего начать.

— С чего хотите.

— Ладно. У него три яичка.

— О, будь я проклят! Это же большая редкость, а?

— И порою беспокойная редкость, с медицинской точки зрения, но у Лэрри некогда не было проблем. Мы называли это “немного сверх того”. Вы хотите знать о чём-то таком?

— Возможно. — Люк сам не знал. Он помнил, что чем лучше знаешь человека, которого выслеживаешь, тем вероятнее то, что он будет пойман. Это правило работало, когда много десятилетий назад он служил полицейским. Оно должно сработать и теперь. Люк прерывал Джуди довольно редко, решив дать ей выговориться.

— Я никогда не замечала, каким шутником он был, пока Лэрри не начал работать с дельфинами. Но он рассказывал о некоторых вещах, которые вытворял в колледже. Наверное, он был хуже террориста. Лэрри был бы ужасен в атлетической команде, но он прекрасно играл в сквош и теннис… — Теперь её уже не надо было подгонять. Её жизнь изливалась в потоке слов. Её жизнь с Лэрри Гринбергом. — …наверное он был знаком со многими женщинами до этого, до нашей встречи. Ну и наоборот, могу добавить. Никто из нас никогда не пытался изменять друг другу. Мне кажется, у нас было соглашение, что мы можем пойти на это, но никто из нас никогда не пользовался им.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. — Люк видел, что она была уверена, а её забавляли его вопросы.

— Лэрри шокировало, что я могу так точно предсказывать. Не думаю, что он на самом деле верил в предвидение, но оно пугало его, когда у меня бывали проблески. Он считал их какой-то магией. Помню однажды, когда мы были женаты меньше года, я пошла в загул по магазинам. Когда он увидел, как я, нагруженная пакетами, вошла, свалила их, ушла и вернулась с новыми, то сказал:

— Ей богу, милочка, ты тратишь синенькие так, словно завтра начало Последней войны!

Я ничего не ответила. Я просто посмотрела на него с такой бравой, лёгкой усмешкой. Он весь аж побелел…

Джуди говорила все быстрее и быстрее, к месту и не к месту — всё, что приходило на ум. Она делала только то, о чём он попросил её, но с настойчивостью, которая ставила в тупик.

— …Большинство пар, которых мы знали, не вступали в брак, пока не наступала беременность. Когда проходишь через Комиссию по рождаемости, начинаешь ненавидеть риск оказаться замужем за стерильным партнёром, правда? Это было слишком самонадеянно, но мы решили испытать судьбу. — Джуди потёрла горло. Она продолжала говорить, но уже хрипло. — И вот доктор одобрил наши родительские права. А потом появился Джинкс. Мы были уверены, что никому из нас не откажут.

— По-моему, это была хорошая мысль. Миссис Гринберг, теперь я хотел бы оставить вас до тех пор, пока вы вновь не обретёте голос. Благодарю за помощь.

— Надеюсь, это действительно поможет.

Скорость, с какой она говорила, — это деталь. Люк направил лифт прямо на крышу. Теперь он понимал, почему она так полно обрисовала портрет Лэрри Гринберга. Знала она это или нет, но Джуди больше не ожидала увидеть мужа снова. Она пыталась создать ему бессмертие в своей памяти.

Джихок Отель был третьим по высоте зданием Топеки, и из бара на крыше открывался чудесный вид. Покинув лифт, Люк встретился с привычным, непрерывным шумом. Он подождал десять секунд, пока уши не “научились” игнорировать его — существенный защитный механизм, которому большинство детей обучается ещё до трех лет. Хозяйка бара оказалась высокой и рыжей красавицей без одежды, не считая туфель с двойной шпилькой; её волосы были уложены, словно спадающая патока, что делало её рост выше восьми футов, Ока подвела Люка к крохотному столику у окна.

Человек за столиком встал, приветствуя его:

— Мистер Гарнер?

— Очень мило с вашей стороны, что вы сделали это для меня, доктор Снидер.

— Зовите меня Дейл.

Гарнер смотрел на коренастого человека с полосой волнистых белокурых волос в дюйм шириной на затылке. Временный кожзаменитель покрывал его лоб, щеки и подбородок, оставляя иксообразный участок неповреждённой кожи вокруг глаз, носа и уголков рта. Его руки были забинтованы.

— Тогда я Люк. Какое ваше последнее мнение о Морской статуе?

— Когда военные привели меня в чувство вчера после обеда, они рассказали, что Лэрри превратился в пришельца. А как он?

Опуская подробности, Люк рассказал психологу о последних двадцати четырех часах:

— Поэтому теперь мне. надо сделать все возможное на Земле, пока они готовят судно для схватки с Гринбергом и инопланетянином на Нептуне.

— Коллега, мы же в баре. Я никогда не видел статуи, а если и видел, то никогда не замечал той кнопки. Что будете пить?

— Лучше перехвачу молочный коктейль — я не завтракаю. Дейл, почему вы потребовали от нас перевезти статую сюда?

— Я думал, если Лэрри увидит её, это поможет. Так было однажды, задолго до моего рождения, когда двух пациенток, веривших, что они Мария, Матерь Божья, показывали в одном институте. Доктора поместили их в одну и ту же комнату.

— Так, интересно. И что произошло?

— Последовали благоговейные убеждения. Наконец на одну из женщин махнули рукой и сказали, что она, вероятно, была матерью Марии. И она стала первой, кого они случайно вылечили.

— Вы думали, Гринберг поймёт, что он Гринберг, если вы покажете ему, что он не Морская статуя?

— Совершенно верно. Но признаю, это не сработало. Вы говорите, они могут принять мою помощь в Меннинджере?

— Возможно, но ей сначала воспользуюсь я. Я уже говорил вам о своём предположении относительно того, что ищут Гринберг и Морская статуя. Мне надо догнать их, пока они не получили эту штуку.

— Чем могу помочь?

— Расскажите мне всё, что можете, о Лэрри Гринберге. Парня на пути к Нептуну будут одолевать инопланетные воспоминания, но рефлексы у него останутся, как у Гринберга. Он доказал это, управляя машиной. Мне хотелось бы знать, могу я рассчитывать на то, что в уме Гринберга осталась хоть часть от него самого?

— Довольно слабо, скажу я зам. Полагаясь на Гринберга, вы скорее всего окажетесь голым на Луне. Но я понял вашу идею. Предположим, э-э-э, цивилизация Морской статуи имела закон против угона ракет. Большая часть стран вводила такие законы до того, как мы стали, как вы знаете, настолько многочисленными, что полицейские не могли уже претворять их в жизнь.

— Я помню это.

Снидер широко раскрыл глаза:

— Вы помните? Да, думаю, это возможно. Хорошо, предположим, Лэрри, в его нынешнем состоянии, обнаруживает, что кто-то похищает его ракету. Он импульсивно попытается остановить преступника, а позвать полицейского нельзя. И тогда ему придётся принять сознательное решение. А это неправдоподобно, пока не закончится схватка, то есть, пока у него не появится время, чтобы подумать.

— Значит, если я поймаю его на неожиданном, то могу рассчитывать на его человеческие рефлексы?

— Да, но не путайте рефлексы с мотивациями. Вы не знаете, каковы его мотивации в настоящее время.

— Продолжайте.

Снидер откинулся назад и заложил руки за голову. Официант незаметно подошёл, разливая напитки из скважин в своём торсе. Гарнер заплатил и отпустил его.

Снидер резко заговорил:

— Вы знаете, как он выглядит: пять футов и семь дюймов в высоту, тёмный и довольно красивый. Его родители жили в Оксфорде, но миллионерами не были. Он хорошо приспособлен и поразительно эластичен — вот почему ему удавалась работа с контактной телепатией. У него были некоторые волнения по поводу роста, но ничего такого, о чём мы могли бы беспокоиться. Они частично компенсировались тем, что он называл “немного сверх того”.

— Миссис Гринберг рассказывала мне об этом.

— Частично он подразумевал под этим свою телепатию, и частично — медицинскую аномалию, о которой, как я полагаю, и рассказывала вам Джуди. Но он был очень серьёзен по отношению к себе, как к чему-то особенному. Вы должны помнить и о том, что он читал мысли годами — мысли людей и дельфинов. Это накопило в нём полезную информацию. Сомневаюсь, так ли важны дельфины, но среди добровольцев, которые соглашались на контакт и чтение мыслей, были профессора физики, выдающиеся математики и психолога. Вы могли бы назвать его прекрасно образованным человеком. — Снидер выпрямился. — Помните об этом, когда пойдёте против него. Вы не знаете интеллекта статуи, но у Лэрри свой собственный разум и чей-то ещё. Он ловок, адаптивен и необычайно уверен в себе. Он подозрителен к суевериям, но искренне религиозен. У него прекрасные рефлексы. Я-то знаю. Я играл с ним в теннис: Джуди и я против него одного, и Лэрри неизменно выигрывал партию.

— Тогда мне лучше быть начеку.

— Конечно.

— Предположим, его религии угрожают. Как он будет действовать?

— Вы подразумеваете ортодоксальный иудаизм?

— Нет, я говорю о любой религии, которой он теперь придерживается. Подождите, я это раскручу. Как он будет действовать при угрозе тому, во что верил всю свою жизнь?

— Конечно, это вызовет его раздражение. Но он не фанатик. Бросьте ему вызов, и он охотно начнёт спор с вами. Но попытайтесь изменить его мнение о чём-то фундаментальном, и вы получите настоящий урок. Вам тогда не удастся обойтись только словами. Понимаете, о чём я говорю?

На огромном белом экране контрольно-транспортного космического центра две тёмные капли висели почти неподвижно. Хэлли Джонсон развернул камеру видеофона, чтобы Гарнер мог увидеть экран.

— Военный корабль движется чуть быстрее судна для молодожёнов. Если они и дальше будут так двигаться к Нептуну, то пройдут мимо друг друга.

— А куда ещё они могли бы направиться?

— На несколько астероидов. У меня есть список.

— Можно его прослушать?

Джонсон зачитал имена четырнадцати второстепенных греческих богов.

— Большая часть уже вычеркнута, — добавил он. — Когда корабли проходят перигей орбиты, продолжая наращивать скорость, мы вычёркиваем данный астероид.

— Прекрасно! Держите меня постоянно в курсе событий. Как насчёт моего корабля?

— Будьте там в двадцать часов. Около двадцати одного вас выведут на орбиту.

Штралдбругс-клуб не был единственным клубом с низким возрастным ограничением его членов (учитывая и Совет). Но это был единственный клуб, где возрастное ограничение возрастало на год через два проходящих года. В 2106 году каждому члену было по крайней мере сто сорок девять лет. Естественно, автодоки Штралдбруга были лучшими в мире.

Однако лечебные резервуары по-прежнему выглядели, как чрезмерно увеличенные гробы.

Люк выбрался из резервуара и прочёл пронумерованный счёт. Он оказался большим. Док произвёл дренаж его позвоночника, сделал глубокое сокращение коленных суставов и определил мышечный тон; он перезарядил крошечную батарею в сердце, добавил гормоны и какие-то эзотерические субстанции в его кровоток. На курсе чиен-терапии ему измерили локализованные ультразвуковые пульсы; Люк почувствовал боль от основания черепа до копчика, но ощущение почти терялось в пояснице. Проверку завершали маникюр и педикюр.

Люк воспользовался своей принадлежностью к Силам и выбил запас гормонов, антиаллергенов, отборных антибиотиков и общих омолодителей, которые будут поддерживать его подвижным и здоровым. Из отверстия в автодоке вышел шприц размером с пивную банку, по бокам которого чётким шрифтом были отпечатаны инструкции. Люк поджал губы при виде иглы; но вы не можете использовать пульверизатор, когда необходима инъекция в вену. Он сказал доку, куда отправить счёт.

Ещё немного черновой работы, и он может вздремнуть.

Учитывая дряхлое состояние многих членов Штралдбруга, будки видеофонов клуба были достаточно большими, чтобы вмещать передвижные кресла. В кабине Люка воздух едва просвечивался от табачного дыма.

— А как вы разговариваете с дельфинами? — спросил он, чувствуя себя до странности неуверенно.

Фрэд Торранс ответил:

— Так же, как вы говорили бы с Лэрри. Но Чарли будет отвечать на дельфинезе, и мне придётся переводить. По видеофону вы не разберёте его английский.

— Ладно. Чарли, меня зовут Лукас Гарнер. Я из Сил. Ты знаешь, что случилось с Лэрри?

Хрюкание, хихикание, свист, визг и скрипы! Только один раз Люку довелось слышать что-то подобное. Восемнадцать лет назад он был свидетелем в судебном разбирательстве по убийству. Трое других свидетелей — и жертва, которая, конечно же, не присутствовала, — были дельфинами.

Торракс перевёл:

— Ему известно, что Лэрри утратил чувство своей тождественности. Доктор Янски звонил и рассказал об этом почти все.

— Так вот, вчера Лэрри удрал от нас и стартовал на похищенном корабле. Я буду преследовать его. Мне бы хотелось знать обо всём, что Чарли может рассказать нам о нем.

Снова дельфинья речь. Торранс сказал:

— Чарли требует взамен одолжения.

— Да, на самом деле? Какого? — Люк подбодрил себя. С ломкой языкового барьера пловцы-дельфины показали себя способными торговцами. К счастью или нет, жёсткий и сложный моральный кодекс дельфинов легко подошёл к концепции торговли ходоков-землян.

— Он хотел бы поговорить с вами о возможности соучастия дельфинов в осеменении звёзд.

Из трех присутствовавших людей Торранс, морской биолог, яснее всех понимал, о чём шла речь. Чарли говорил медленно и чётко, но и при этом Торранс часто путался с переводом. Для него двуязычная беседа шла следующим образом:

— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю, — сказал Гарнер. — Чарли, вас посетила новая идея? Я никогда не слышал, чтобы дельфины хотели допрыгнуть до звёзд.

— Нет… скорее здесь новое качество. Вопрос обсуждался на абстрактном уровне, и многие проголосовали за него, причём скорее всего из боязни, что пловцы что-то упустят. Но меня самого не оставляет страстное желание вот уже третий день.

— Значит, Гринберг. У него буквально навязчивая идея о космосе?

— Пожалуйста, используйте настоящее время. Да, у него навязчивая идея, все верно. Я пару дней ощущал себя и мыслил, как Лэрри. Не скажу, что целиком понял желание посетить Джинкс, но могу объяснить его немного… Мне не хотелось бы использовать устаревшие термины, но частично это… — Чарли воспользовался английским словом: — Несогласие с судьбой. В какой-то мере можно понять: на Джинксе он мог бы иметь столько детей, сколько захотел бы, четыре или даже пять, и никто не выразил бы недовольство. Частично такое же желание иногда возникает у меня в этом водоёме. Данное пространство не для плавания. Лэрри хотел гулять по улице без малейшего страха наступить кому-то на пальцы, не боясь, что залезут в карман, что попадёшь в пешеходный затор и шесть кварталов будешь идти задом наперёд. Замечу, что я, анализируя ситуацию, значительно больше думал над этим, чем Лэрри.

— А что вы чувствуете по поводу этого? Вы дельфин. Вы возможно, никогда не смотрели на звезды…

— Мистер Гаррннрр, уверяю вас, что мы, пловцы, знаем, как выглядят звезды. Ваши агенты продали нам массу астрономических и астрофизических карт в иллюстрированных текстах. И прежде всего, мы иногда сами подымаемся в воздух!

— Действительно! Но вопрос остаётся прежним: у вас огромный простор, вам никогда не наступали на пальцы, и никто, кроме убийцы, вероятно, не заинтересуется содержимым ваших карманов. Вам-то это зачем?

— Наверное, как авантюра. Возможно, для создания новой цивилизации. Вы знаете, что за многие тысячи лет появилась только одна цивилизация пловцов. Моря не были изолированы так, как континенты. Чтобы понять лучший способ создания вещей, мы должны узнать, как устроены общества во множестве других миров. Это логично?

— Да! — в голосе Гарнера безошибочно чувствовалась значительность. — Но дело может оказаться не таким лёгким, как вы думаете. Мы должны построить для вас совершенно новый корабль, мы должны снабдить его водой для плавания. А вода тяжёлая, черт бы её побрал! Держу пари, транспортировка дельфина будет стоить в десять раз дороже, чем транспортировка человека.

— Вы используете воду для реактивной массы посадочных моторов. Не могли бы вы провести освещение в резервуары с водой?

— Да, и мы можем заполнить их только на две трети, можем установить фильтры, чтобы удалять рыбу, водоросли и тому подобное, перед тем как вода пойдёт к моторам. Мы можем даже установить небольшие ёмкости, в которых вы будете находиться, пока резервуары будут опустошаться во время посадки. Чарли, у вас имеется какое-то представление о стоимости всего предприятия?

— Да, начинает появляться. Деньги — сложность.

— Итак, вам известно все. И вам, вероятно, не удастся окупить дорогу тем, что производят дельфины. Да, вы можете отправить парочку в Страну Чудес, но как два дельфина останутся в здравом уме одни? Как они будут существовать? Засеять океан, это вам не поле пшеном засеять, даже когда создан слой пахотной земли. Рыба расплывётся! Чтобы засеять океан, его надо засевать сразу весь, целиком! К тому же вы даже не можете заявить, что быть на звёздном корабле — ваше право. Дельфины не платят пошлины ООН… Гм-м! — Люк почесал голову. — Чарли, сколько дельфинов могли бы оставить свой океан навсегда?

— Столько, сколько мы захотим. Если потребуется, будут выбраны многие. Закон допускает такой выбор в случае крайней необходимости. Из сотен пловцов, принимавших участие в ранних экспериментах ходоков для доказательства нашей разумности, кроме двадцати—тридцати погибших при их выполнении, почти все были выбраны заново.

— Ого… на самом деле? А ведь никто тогда не догадывался.

Торранс удивился особому тону Гарнера. Он свидетельствовал чуть ли не об отвращении. Но дело было так давно; почему же он так шокирован?

Гарнер сказал:

— Оставим это. Сколько у вас добровольцев?

— Они все добровольцы. Но вы хотите знать, сколько было добровольцев без жребия? Не более пятидесяти на сотню по всему океану, мне кажется.

— Хорошо, теперь перейдём к вопросу о массированной рекламной кампании. Пожертвования дельфинов должны частично окупить стоимость дельфиньего космического корабля. Но это просто жест. Они будут ничтожны по сравнению с окончательной стоимостью, однако для вас — значительная помощь. Затем мы убедим большую часть мира ходоков, что на планете без дельфинов не имеет смысла жить. Излишне говорить, что я уже верю в это.

— Благодарю вас. Спасибо от всех нас. Пловцы будут участвовать в этой рекламе?

— Непосредственно нет. Нам понадобятся заявления и решения от выдающихся пловцов, таких, как тот, кого газеты называют Адвокатом. Вы знаете, о ком я говорю?

— Да.

— Учтите, я делаю только предположения. Мы найдём консультанта по общественному мнению, агента по рекламе, и пусть он делает свою работу. Возможно, все дело окупится само собой,

— Могли бы мы уменьшить затраты, перемещая пловцов во времязамедляющем поле доктора Янски?

Гарнер выглядел почти удивлённо. Торранс ухмылялся, понимая его реакцию: И ЭТО ГОВОРИТ ДЕЛЬФИН?

— Да, — сказал Гарнер, кивнув самому себе. — Правильно. Нам даже не потребуются резервуары. Пусть люди отвечают за эксплуатацию корабля и держат вас в замороженном виде, пока не найдут и не засеют небольшое море типа Средиземного…

Разговор длился и длился…

— Итак, решено, — произнёс Гарнер спустя долгое время. — Поговорите с дельфинами, особенно с теми, у кого есть власть. Но ничего не начинайте, пока я не вернусь. Я сам выберу агента по рекламе. Хорошего агента.

— Мне не хотелось бы напоминать вам об этом, но нет ли здесь опасности, что вы не вернётесь?

— Святой Ханкаи! Я совсем забыл. — Гарнер взглянул на своё запястье. — Мне уже следовало бы вздремнуть. Чарли, давайте быстренько поговорим о Гринберге. Какое у вас мнение о нем?

— Боюсь — предубеждённое. Мне он нравится, и я завидую его рукам. Он очень чужой для меня. И все же, возможно, нет. — Чарли дал себе опуститься на дно бассейна. Торранс воспользовался возможностью прочистить горло, которое резало так, словно он обедал бритвенными лезвиями.

Чарли появился на поверхности и выпустил струю.

— Он не чужой. Напротив! Он думает во многом как я — контактировал со мной несколько раз ещё до того, как мы рискнули провести контакт наоборот. Он практичный шутник — нет, это очень далеко от правильного понятия. Ладно, вот что можно сделать. Лэрри — это дельфиний тип практичного шутника. Много лет назад он выбрал несколько наших самых известных шуток, старых острот, которые мы считаем классикой, и преобразовал их в то, что мог использовать как ходок. Но потом решил не применять их, так как мог угодить из-за этого в тюрьму. Если он больше не боится тюрьмы, то может соблазниться и разыграть эти шутки.

— Вот как?

— Да, например такие, которые я бы не стал применять к пловцам. Я должен использовать английское слово: гипотизм.

Торранс вставил:

— Я не понял этого.

— Определяется как вызванное состояние мономании.

— А-а, гипнотизм.

— Лэрри изучал его все время и даже пытался использовать — у него это работало. Но для пловца такие вещи неэффективны.

— Значит, он уже опробовал это, — кивнул Гарнер. — Что ещё?

— Гаррннрр, вы должны понять, что бульканье-жужжание-ССККРРИПЫ в действительности не являются практичной шуткой. Это способ рассматривать вещи. Закинуть английский ключ в механизм — часто единственный способ заставить кого-то починить, заменить или переделать агрегат. Укусив пловца за плавник в нужное время, можно изменить все его отношение к жизни, и часто в лучшую сторону. Лэрри понимал это.

— Я тоже хотел бы понять. Благодарю за потраченное время, Чарли.

— Наоборот! Наоборот! Спасибо вам за ваше!

Час до долгого прыжка. Горло Люка хорошо поработало. Он мог потратить время на пятнадцатиминутный сон, но нет ничего хуже, чем чувство пробуждения после него.

Он сидел в читальной Штралдбруга и размышлял о Гринберге.

Почему он стал другим? Ну — это легко. Имея два набора воспоминаний, он естественно избрал тождество, более пригодное для того, чтобы выделить себя из других тождеств. Но почему он цепляется за него? Он должен же узнать со временем, что он — не Морская статуя. И у него, у Лэрри Гринберга, была прежде счастливая жизнь.

У него такая жена, что можно позавидовать — и она любит его. По мнению доктора Снидера, он был стабильным и хорошо приспособленным. Ему нравилась его работа. Он думал о себе, как о чём-то особенном.

Но Морская статуя стала единственной во вселенной, последней из своей расы, она находилась в безвыходном положении среди враждебного мира. Морская статуя не оказала воздействия на Гринберга — значит, телепатический гипноз был в некотором роде ограничен.

Из всех, в плотную соприкоснувшихся с нею, разумным остался только Гринберг.

Можно предположить, подумал Гарнер, что Гринберг как Гринберг не мог бы воспринимать воспоминания Морской статуи и удерживать их в своём сознании. Он должен оставаться Морской статуей, иначе вообще не сможет действовать. В противном случае парень по крайней мере попытался бы измениться снова.

Но та особая дерзость, которую он продемонстрировал на допросе… Не раб. Не человек.

Робот тихо склонился к его уху. Гарнер повернулся и прочёл в мягком сиянии на груди официанта: “Вас просят немедленно позвонить мистеру Чарльзу Уатсону”.

Чак Уатсон был толстым человеком, с жирными губами и носом, который походил на бесформенную кучу замазки. У него были щетинистые чёрные волосы, стриженные под “ёжик”, а на щеках и челюсти лежали серые тени под семнадцатый век. Однако вид у него оставался незлобивым. На установленном посреди стола большом экране прокручивался фильм на ненормальной скорости. Ни один человек из тысячи не мог бы читать так быстро.

Зазвенел зуммер. Чак оторвался от чтения и повернулся к видеофону. Несмотря на полноту, он двигался быстро и сноровисто.

— Я здесь.

— Звонит Лукас Гарнер, сэр. Вы хотели его видеть?

— Сгораю от нетерпения. — Голос Чака Уатсона не соответствовал его внешности. Это был голос командира, глубокий звонкий бас.

Люк выглядел усталым.

— Вы спрашивали меня, Чак?

— Да, Гарнер. Я думаю, вы можете помочь мне кое в каких вопросах.

— Прекрасно, но у меня ограниченное время.

— Я проверну все быстро. Во-первых, сообщение с Цереры в Титан Энтерпрайс. “Золотое Кольцо” стартовало вчера при полном радиомолчании, стартовало с базы Топеки, и Пояс намерен представить счёт за обслуживание и обеспечение трассы. Титан направил предупреждение к нам. Они утверждают, что их судно похищено.

— Это правда. Подробности в “Канзас-Сити”. Это очень запутанная история.

— Часом позже военное судно “Иво Джима”…

— Тоже похищено.

— Какая-нибудь связь с инцидентом с Морской статуей в университете Лос-Анджелеса?

— Полная связь. Видите ли, Чак…

— Я знаю — могу прочитать в “Канзас-Сити”. И последнее… — Чак пошарил среди кассет с фильмами на столе. Его голос был подозрительно мягким, когда он произнёс: — Вот оно. Ваше объявление, что вы покидаете Топеку на реквизированном военном корабле “Хайнлайн”; отправление — база Топеки в 21.00; место назначения неизвестно, вероятно, Нептун; цель — официальное поручение, Гарнер, я всегда говорил, что такое случится, но на самом деле никогда не верил в это.

— Я не бегу от старости, Чак. Это просто необходимо.

— Самая крутая атака стариков, о которой я когда-либо слышал. Что тут такого необходимого, чтобы отправлять вас в космос в вашем возрасте?

— Крайне необходимо.

— Вы не можете объяснить?

— Нет времени.

— Предположим, я прикажу вас не выпускать.

— Думаю, это будет стоить жизней. Многих жизней. Ещё это может стать концом человеческой цивилизации.

— Какая мелодрама!

— Увы, голая правда.

— Гарнер, вы хотите, чтобы я признал своё собственное невежество и позволил вам продолжать пребывать в вашем невежестве из-за того, что вы единственный эксперт в подобной ситуации. Верно?

— Думаю, что так.

— Прекрасно. Мне не нравится принимать свои собственные решения. Вот почему они засадили меня за этот стол. Ко, Гарнер, вы должны знать что-то такое, что не известно “Канзас-Сити”. Почему бы вам не позвонить мне после старта? Я бы изучил вопрос тем временем.

— На случай, если я откину копыта? Хорошая идея.

— Не берите в голову, ладно?

— Конечно, нет.

— И прихватите свои витамины.

Как оперённая стрела, “Золотое Кольцо” удалялось от Солнца. Сравнение банальное, но точное, поскольку гигантское треугольное крыло находилось прямо на хвосте судна, а тонкий стержень фюзеляжа вытягивался далеко вперёд по оси. Небольшие передние крылья по бокам втянулись сразу после старта. Большой стабилизатор был лабиринтом труб. Горячий пар, нагретый двигателем, проходил по кругу через генератор и охладительные трубы, а затем возвращался к началу цикла. Большая часть энергии питала термоядерный щит сопла двигателя. Остальная часть поступала в систему жизнеобеспечения.

В одном отношении, однако, сравнение со стрелой было неверным: “Стрела” летела, оседлав пылающий, как солнце, факел, который горел в её брюхе.

Кзанол криком выразил недовольство. Карты вновь не совпали. Он сгрёб со стола дубинообразными руками изящные безделушки, вмял их в пачку карт и разбросал по полу. Затем осторожно встал на ноги. Двигатель развивал одну земную единицу ускорения, и у него не было времени, чтобы привыкнуть к дополнительной силе тяжести. Он сел за стол и порылся в нижнем ящике. Потом вернулся с новой колодой, распечатал её, дал автотусовщику поработать с ней, затем забрал и начал раскладывать пасьянс. Пол вокруг него был устелен небольшими кусочками магнитных пластиковых карт.

Возможно, стоит придумать какое-нибудь подходящее наказание для пилота, который научил его этой игре.

Пилот и штурман неподвижно сидели в рубке управления. Время от времени пилот шевелил руками, слегка меняя курс. Каждые четырнадцать часов или около того штурман приносила Кзанолу чашу воды и возвращалась на своё место. Актинический газ, выходящий из брюха корабля, все больше разгонял космическое судно.

То была прекрасная ночь. Прошло столько лет, и Гарнер наконец увидит звезды; в городах они не сияют из-за смога и неонового зарева, а американские континенты были в основном одним большим городом. Вскоре он увидит звезды ближе, чем за прошедшие полвека. Воздух напоминал дыхание Сатаны. Гарнер был мокрым от пота, также как Андерсон и Ньюмьюф.

— А я говорю, что мы смогли бы сделать это сами, — сказал Андерсон.

— Ты не знаешь, что искать, — возразил Гарнер. — Я готовил себя для этого. Я десятилетиями читал научную фантастику. Столетиями! Ньюмьюф, куда вы?

Ньюмьюф, тёмный, низкого роста парень, повернулся и зашагал прочь.

— Время пристегнуться ремнями, — бросил он, оглянувшись. — Бон вояж!

— Он пошёл в кабину пилота ракетоносителя, — объяснил Андерсон. — Мы подведём этот эскалатор к самому кораблю.

— О-о. Я хотел бы его получше рассмотреть. Он — как одна большая тень.

Тень была горбатой; как огромная ящерица с бумажным жалом, воткнутым в её спину. Бумажный планёр был ракетопланом, заполненным водородом, который поддерживал огонь в прямоточном реактивном двигателе, а использование в полёте охлаждённого жидкого водорода предназначалось для создания жидкого кислорода. Тонкий цилиндр с крепёжными элементами для спасательных работ, входивший в верхнюю часть поверхности, был термоядерным двигателем крейсера. Корабль был рассчитан на двух человек.

Применение термоядерного двигателя в атмосфере Земли было бы смертельным нарушением. Стартовав с Земли на восемнадцать часов раньше, Месней и Кзанол—Гринберг нарушили двенадцать профессиональных законов, пять международных правил и соглашение с Поясом.

Другое судно, протрубив как гнев Господний, стартовало ввысь. Гарнер зажмурился от вспышки света.

— Это судно для нашего разгона, — сухо сказал Андерсон.

Люк устал задавать глупые вопросы. Он решил не надоедать Андерсону. Если парень захочет рассказать ему, зачем им судно для разгона, то сделает это.

Они достигли нижней части эскалатора.

— Встретимся наверху, — крикнул Гарнер, вытягивая свою пепельницу. Андерсон вытаращил глаза и подпрыгнул, когда передвижное кресло инвалида превратилось в летающее блюдце. Силы используют незаконные летательные аппараты? И это Силы?

Насвистывая, Андерсон поехал вверх по ступенькам. Этот полет может оказаться забавным!

— Теперь оставьте кресло на платформе эскалатора, — сказал он наверху. — Мы условились, что его доставят в местный Штралдбругс-клуб. Они позаботятся о нем. А я внесу вас внутрь, сэр.

— Достань мою аптечку. А я пройдусь, — сказал Гарнер. И он пошёл, шатаясь и хватаясь за все руками. Ему с трудом удалось дойти до своего стартового кресла. Андерсон нашёл аптечку и последовал за ним. Он проверил аварийную сетку Гарнера, затем занялся собой.

— Ньюмьюф? Все готово, — произнёс Андерсон в пустоту и вернулся к своим объяснениям. — Другая ракета несёт огромный запас твёрдого топлива, такой же большой, как наше судно. Это ступенчатые ускорители, которые потом будут отстрелены. Наша мощность ничуть не больше, чем у “Золотого Кольца”, и мы на полтора дня отстаём от них, поэтому нам придётся воспользоваться этим грузом для начального ускорения. Неэффективно, но если все сработает…

— …то все будет хорошо, — закончил за него Гарнер. Его голос был заглушён тягой линейного акселератора. Пять секунд продолжалось беззвучное давление — тяга в две единицы ускорения. Затем вспыхнули силовые цилиндры, и они оторвались от Земли.

Потребуются два дня утомительного разгона в две единицы ускорения, чтобы вырваться вперёд, думал Гарнер, сжимаясь в кресле. Старые кости начинали болеть. Он уже жалел об отсутствии привычных приспособлений его собственного кресла. Эта поездка забавной не покажется.

Ларс ел наспех состряпанный бутерброд из сардин и яиц, когда зазвенел звонок. Он мягко заглушил его обеими руками, чтобы тот не отскочил в почти несуществующей силе тяготения. Потом вытер руки о комбинезон, который почему-то приходилось часто стирать, и пошёл к приёмопередатчику.

Мазерный луч пересёк пустоту одним мгновенным сигналом. Приёмник превратил его в звук, затем чутко очистил от мелких доплеровских смещений. То, что получилось, оказалось бесцветным голосом Каттера, дежурного с Цереры.

“Благодарим вас, Эрос, ваше сообщение получено полностью. На этот раз нет никаких крайностей, Ларс; база Топеки позвонила нам восемь часов назад, дала время взлёта и предполагаемый курс. По вашему рапорту взлёт бил совершён на четыре минуты позже, но это так обычно для землян. Продолжайте нас информировать.

Благодарим вас, Эрос, ваше…”

Ларс щёлкнул выключателем и вернулся к бутерброду. На миг его заинтересовало, заметил ли Каттер, что военный корабль преследует корабли, которые он отследил восемнадцать часов назад. А он их преследовал, в том не было сомнений.

— Ты принимаешь это слишком близко к сердцу, — сказал Дейл Снидер.

Джуди пожала плечами.

И вновь в припухлых веках, выступавших под макияжем на прелестном личике двадцативосьмилетней женщины, Дейл отмечал незнакомые черты. Незнакомым было и то, как Джуди резко хватала чашку кофе, и её жёсткая поза в удобном кресле.

— Послушай, — сказал он. — Ты хочешь слишком многого. На что ты рассчитывала? Я хотел сказать, о чём ты думала, дав своё согласие Лэрри на адюльтер? По крайней мере, ты могла бы избавиться хотя бы от одного из своих напряжений, Ты не поможешь ему своими волнениями.

— Я знаю. Я думала об этом. Но… — Она улыбнулась. — Не с другом, Дейл.

— Ну что ты, я этого и не подразумевал, — поспешно возразил Дейл Снидер. Он покраснел. К счастью для него, бинты почти скрывали это. — А если съездить в Вегас? Город наводнён разведёнными людьми обоих полов, большинство из них пока напуганы и не собираются вступать в брак снова. Для краткосрочной связи просто превосходно. Ты можешь резко оборвать её, когда вернётся Лэрри.

Должно быть, он вложил слишком много убеждённости в последние слова, так как рука Джуди, сжимавшая чашку, сжалась ещё сильнее и тут же расслабилась.

— Я так не думаю, — ответила она равнодушно.

— Подумай об этом немного. Ты могла бы слегка рискнуть.

Две единицы ускорения! Двенадцать часов назад он мог смеяться над собой. Две единицы! Лечь, на шину? Люк был готов стать га голову. Прошло двенадцать часов — двенадцать часов двойного веса, пульсирующего металла, шума и отсутствия сна. Пара ступенчатых термоядерных сопел ревела за корпусом судна. Два двигателя были ухе отброшены. Оставалось десять, работающих попарно. И оставалось полтора дня до того, как вес судна вновь станет нормальным.

Звезды казались отрогами ж выразительными. Никогда небо не было таким черным, никогда звезды не были такими яркими. Люк чувствовал, что они выжгут крошечные дыры в его сетчатке, если он зафиксирует глаза на одной точке. И крошечные многоцветные пятна слепоты добавятся к его звёздной коллекции шрамов. Млечный путь был туманной рекой света с резкими, ослепительно блистающими, лучезарными лазерными точками.

Итак, он был здесь.

Ему было семьдесят два, когда они запустили первое пассажирское судно: орбитальный корабль, неуклюжий и чрезмерно большой по нынешним меркам — чуть больше прыгающего планёра. Они сказали ему, что он слишком стар, чтобы покупать билет. А какой он теперь? Ему захотелось засмеяться, но мешало давление на грудь.

Он с усилием повернул голову. Андерсон крепил лист прозрачного пластика над частью сложной панели управления. Большая половина панели уже была под пластиковыми листами. Андерсон заметил, что Люк наблюдает за ним, и произнёс:

— Теперь делать будет нечего, разве что на скалы смотреть. Я проведу корабль выше уровня Пояса.

— И мы выиграем время?

— Конечно. Если они летят на Нептун. — Голос Андерсона был бодрым и энергичным, хотя и немного невнятным из-за дополнительного веса щёк. — В ином случае выиграют они, куда бы они ни летели. И мы не узнаем этого, пока они не пойдут на разворот.

— Но мы рискнём.

Дополнительный вес вообще не беспокоил Андерсона.

Одна единица ускорения является стандартом для пилотируемых космических кораблей. Некоторые спасательные суда и несколько экспрессов в Поясе имели приспособления из пучков термоядерных ступенчатых двигателей, которые укорачивали транзитное время. Часто это имело смысл. Ещё чаще — не имело. При таком непрерывном ускорении уменьшение полётного времени изменяется пропорционально квадратному корню от увеличения мощности. Если Гринберг и инопланетянин знали о погоне, они могли бы ожидать, что их преследователи останутся позади на полтора дня на всем пути к Нептуну.

Ступень двигателя можно использовать только раз. Гладкая цилиндрическая трубка содержит водородный газ под давлением и сердечник из уранового сплава. Термоядерный защитный генератор находится снаружи и остаётся с кораблём при отстреле ступени. В момент, когда на внутренней части трубки образуется защитное поле, нейтроны из сердечника начинают отражаться назад в урановую массу, и все это разлагается в цепной реакции. Со временем давление внутри пойманной звезды уменьшается, крошечные отверстия для отвода стягиваются, чем и поддерживается постоянное ускорение.

На этот раз ступени двигателя пригодились. Через шесть часов “Хайнлайн” обгонит остальные корабли…

Если бы они прилетели на Нептун первыми! А вдруг Диллер ошибся или обманул их — допустим, Диллер, как и Гринберг, думает, что тот пришелец, — и летящие корабли окажутся на пути какого-нибудь астероида, тогда “Хайнлайн” промахнётся. Когда остальные пойдут на разворот, их корабль повернёт слишком поздно — ведь “Хайнлайн” будет лететь очень быстро.

Конечно, на худой конец есть снаряды. Но если “Золотое Кольцо” или “Иво Джима” приземлятся в зоне Пояса, Пояс посчитает это нарушением договора. Хотя можно отважиться и атаковать.

Но там был Ллойд Месней.

Из-за минутной задержки в передаче разговор Люка с Чаком Уатсоном был утомительным и непродуктивным. Теперь Чак знал всё, что знал и Гарнер, кроме отработанных деталей, которые он собрал о жизни Гринберга. Они достигли каких-то определённых решений. Они больше не будут посылать корабли с Земли — корабли, которые явно долетят слишком поздно. Земля откроет огонь в том случае, если указанные суда, достигнув цели своего полёта, стартуют назад. Чак будет держать свои каналы сообщения открытыми для Гарнера, он готов найти любую информацию, которая тому потребуется. И было ещё одно решение…

— Нет, мы не можем обращаться к Поясу за помощью. — Тон Чака, целиком отметало идею, он говорил с презрением, которое считал заслуженным. — Никаких связей с Поясом, пока они такие. Они знают, что сделали нам своим эмбарго на уран, и мы знаем, что сделали им, придержав их витамины. Поэтому обеим сторонам просто не терпится увидеть, кто откинется первым. Вы думаете, они поверят такой истории, как наша? Любое доказательство, которое мы можем представить, с их точки зрения не стоит и гроша. Они подумают, что мы организуем операцию по разработке ископаемых, что мы пытаемся претендовать на какой-то спутник. Они могут думать о чём угодно, поскольку будут уверены только в одном — три корабля с Земли летят на Нептун. Но хуже всего — они могут допустить, что этот телепатический усилитель не действует за пределами Земли. И тогда они могут заключить некое подобие мира с Гринбергом, а не с нами.

— Я бы никогда не купился на это! Но вы правы: сейчас не время звать на помощь. Хотя есть и лучшее решение.

И они решили ждать. Если они правы, то есть если похищенные корабли летят к восьмой шзснете, то пойдут на разворот в течение шести дней. Люк и Андерсон ничего не станут предпринимать, пока инопланетянин не даст какой-нибудь намёк.

После сеанса связи Люк, улыбаясь, отправился спать” Он улыбался, так как единицы ускорения оттягивали щеки. Андерсон тоже уснул, включив автопилот.

В 21.00 следующего утра последняя пара ступенчатых двигателей выгорела и была отброшена. Теперь шесть отстреленных пар толстостенных металлических цилиндров следовали за “Хайнлайном”, прочертив пунктир в миллионы миль. Через столетие они выйдут в межзвёздное пространство. Некоторые, возможно, пройдут от одной галактики к другой.

Корабль перешёл на одну, удобную, единицу ускорения. Люк свирепо нахмурился, упражняя лицевые мускулы, а Андерсон пошёл в воздушный тамбур, чтобы выполнить изометрические упражнения.

Скалы Пояса скользили внизу, все быстрее и быстрее с каждой секундой.

Монотонным голосом корабль вызывала База Цереры. Дежурный Базы выглядел как клерк. Совершенно заурядный, он, казалось, не мог иметь даже собственного имени. Дежурный хотел знать, что делает в Поясе земное военное судно.

— У нас есть право прохода, — кратко ответил Андерсон.

— Да, — подтвердила Церера, — но какова цель “Хайнлайна”?

Гарнер прошептал:

— Дай мне микрофон.

— Просто говорите. Он вас слышит.

— Церера, это Лукас Гарнер, Силы ООН. К чему эти внезапные уловки?

— Мистер Гарнер, вашей власти здесь не существует…

— Я спрашиваю вас не об этом.

— Мне попросить у вас прощения?

— Будет лучше, если вы просто учтёте, что мы следуем за “Золотым Кольцом’”. Поняли?

— Вы что, серьёзно? С какой целью?

— Это не ваше дело. Но я могу поговорить с одним из ваших руководителей, если вы только найдёте настоящего руководителя. И пусть он поторопится, с каждой минутой мы все дальше уходим от вас.

— Пояс не даст вам пройти, пока вы не объясните цель своего появления здесь.

— Пояс нас не тронет. Прощайте!

При звуке колокольчика Мадра спустилась с кушетки и плавно прошла в будку видеофона. Хотя операция закончилась двенадцать часов назад, осталось лишь лёгкое натяжение в нижней части живота от хирургического цемента. И это лёгкое натяжение при каждом движении напоминало ей о том, чего она лишилась.

— Лит! — позвала она. — Церера. Опять тебя.

Лит рысью прибежал с огорода.

Каттер на этот раз выглядел озабоченно.

— Помнишь два пиратских корабля с базы Топеки? К ним кто-то присоединился,

— Пошли их подальше. Мы предупредили их несколько дней назад. Когда они стартовали?

— Два дня назад.

— Два дня, Каттер?

— Лит, “Хайнлайн” дал нам кучу предупреждений и точный рассветный курс. Они использовали ступенчатые ускорители. Кривая времени и местоположения выглядела совершенно иначе, чем траектория пиратов. Я слишком поздно понял, что все они вдут в одном направлении.

— Черт возьми, Каттер — это мелочи! Что ещё?

— “Хайнлайн” проходит над Церерой. Хочешь поговорить с Лукасом Гарнером из Сил ООН?

— Из Сил? Нет, А что здесь делают Силы?

— Мне он не сказал. Но может рассказать это тебе.

— Почему вы так уверены, что Пояс нас не остановит?

— Все просто, они не могут нас поймать и посадить. Они только и могут, что пальнуть в нас снарядами, верно?

— Вы меня так этим осчастливили.

— Жители Пояса не глупы, Андерсон, О-хо-хо!

Кавказец, с чёрными волосами, прищуренными глазами и космическим загаром, взглянул на них с экрана и сказал:

— Могу ли иметь честь обратиться к Лукасу Гарнеру на корабле “Хайнлайн”?

— Можете. Кто вы?

— Чарльз Мартин Шеффер. Первый спикер отдела политики Пояса. Могу я спросить…

— Маленький Шеффер?

Красное лицо мужчины на секунду застыло, затем едва заметно улыбнулось.

— Они называют меня Лит. Что вы задумали, Гарнер?

— Так вы Шеффер. Тогда не перебивайте, потому что это долгая история,

На рассказ ушло пятнадцать минут. Шеффер слушал без замечаний. Потом начались вопросы. Шеффер требовал подробностей и пояснений. Затем некоторые вопросы повторились. Были замаскированные обвинения, которые становились все менее прикрытыми. Андерсон поддерживал чувствительность и фиксацию луча, помогая Люку вести разговор. После часа вопросов и ответов Гарнер решил отключиться.

— Шеффер, слишком много перекрёстных проверок на сегодня.

— А вы ждали, что ваши сказки примут на веру? Тогда ваше мнение о жителях Пояса надо менять.

— Нет, Шеффер, не надо. Я вообще не жду, что мне поверят. Вы не в состоянии верить мне. Представляете, какой потрясающей будет оценка пропаганды, сети Земля втянет вас в такую дикую историю?

— Естественно. С другой стороны, вы пытаетесь вбить в меня, что чудовищный пришелец угрожает всей человеческой цивилизации. В свете этого кажется странным, что вы не хотите отвечать на некоторые вопросы.

— Глупости. И все же, Шеффер, сделайте это. Пошлите несколько вооружённых…

— Я не принимаю ваших приказов.

— Не перебивайте меня, Шеффер. Направьте несколько вооружённых кораблей вслед за мной на Нептун. Я уверен, что они летят туда; они уже прошли мимо поворотной точки большинства астероидов. Вашим кораблям понадобится время, чтобы поймать нас. Они могут подойти вовремя, чтобы помочь нам, а могут и не подходить. Если вы думаете, что я лгун, то направьте свои корабли и убедитесь, что я не пытаюсь заниматься браконьерством. Независимо от того, в чём вы меня подозреваете, вам понадобятся корабли, чтобы остановить меня, правда? Но только вооружите их, Шеффер. Хорошенько вооружите. У вас есть только ещё одна возможность — начать войну, верно? Верно. Если захотите проверить мой рассказ, позвоните в представительство Сил в Лос-Анджелесе, потом обратитесь в Бразилию, на выставку Сравнительной Культуры ООН в Сиудаде, позвоните и спросите, у них ли до сих пор Морская статуя. Это всё, что вы можете сделать. Потом снова позвоните мне и сообщите, сколько кораблей отправили.

Люк показал жестом Андерсону, чтобы его отключили.

— Ничтожество! — с чувством произнёс Андерсон.

— Да нет. Он все сделает как надо. Он вынужден сделать так. Сначала он пошлёт за нами корабли, включая судно с антирадаром, которое подойдёт позже остальных из-за огромного веса. Он будет звонить на Землю и проверять изо всех сил мою историю. В худшем случае он подумает, что я был слишком досконален. И в конце концов он позвонит нам и расскажет о направленных кораблях, но умолчит об антирадаре. Это судно даёт им какой-то шанс поймать нас на месте преступления при любом нарушении договора, если, как они думают, мы на это пойдём, и особенно если мы не знаем об изобретённом на поясе антирадаре…

— Вот это да!

— Но если они не поймают меня на чём-нибудь, им придётся сотрудничать со мной.

— Вот это да! Здорово! Но они могут использовать антирадар, даже если окажется, что мы говорили правду.

— Да. Они вооружаются против нас, а оружие есть оружие. Ко, помимо прочего, некоторые из них поверят мне. Жители Пояса ждали первого контакта с пришельцами. И, несмотря ни на что, они будут вооружены, — Гарнер погладил свой череп. — Мне интересно, какое оружие у Морской статуи?

Подсохшая впадина от вырванного зуба болела несильно. Боль была мягкой. Что бы ни толкало несчастную жертву к мысли о самоубийстве, боль никогда не является первой причиной. От неё не уйдёшь.

Мадра чувствовала мягкое подёргивание в животе при каждом движении, и это напоминало ей о происшедшем.

Большинство женщин Пояса были бездетными. Некоторые повредили яичники во время солнечных штормов. Другие были фригидны, и эта фригидность позволяла им выносить одиночество одноместных кораблей. У некоторых были нежелательные изменения генов; и вопреки популярному на Земле мнению, Пояс имел ограничивающие законы на рождаемость. Некоторые не могли зачать в невесомости или в условиях незначительной силы тяготения. Это был особый класс высылаемых из Родильника женщин”

Почему Лит застрял у видеофона? Он там уже почти час.

Он был взбешён, она могла заметить это. Она никогда не видела его таким возбуждённым. Даже после того, как экран потемнел, он все ещё сидел, уставившись в него.

Что-то заставило Мадру встать и открыть звуконепроницаемую дверь. Лит оглянулся.

— Это Силы. Сухопутные крысы! Мадра, представляешь, Силы посмели вести себя со мной надменно.

— Он на самом деле надавил на все твои кнопки? Что случилось, Лит?

— Ох… — Лит хлопнул в ладоши. — Ты помнишь те два корабля, которые стартовали с базы Топеки без…

— Я ничего об этом не слышала.

— Верно. Я забыл. — Она вряд ли была в настроении тогда, чтобы что-то слушать. — Итак, два дня назад…

Когда он закончил, то почти успокоился. Мадра отважилась сказать:

— Но, Лит, ты перепроверял его целый чае. Что он ещё мог сделать, как не отключиться? Признаться тебе, что врёт?

— Хорошая мысль. Что меня действительно взбесило, так это сказка, которую он мне рассказал.

— Ты уверен, что он обманывает? Это звучит очень фантастично…

— Ах, милая. Это слишком фантастично.

— Тогда забудь о нем.

— Это не выход. Что ему надо на Нептуне? Почему ему понадобилось три корабля? И зачем, во имя разума, он реквизировал “Золотое Кольцо” у Титан Энтерпрайс?

— Чтобы аргументировать свою историю?

— Нет. Я думаю, это ложный след. Его история состряпана под факты.

Лит медленно повернул лицо к тёмному экрану. Он сидел и молчал, а Мадра смотрела на него. Наконец он сказал:

— Я просто вынужден делать то, что он сказал мне. И это бесит меня. Напомни мне как-нибудь, и я расскажу, почему так ненавижу Силы.

— Хорошо. Сегодня, но попозже.

— Ах ты моя девочка! — Но он уже забыл о ней. Он по-прежнему смотрел на тёмный экран, не желая отдавать приказы на Цереру, пока окончательно не продумает их. Наконец он пробормотал:

— Я могу прищемить ему хвост. Пошлю корабли с ближайших Троянцев, когда он будет пролетать над ними. И мы догоним его раньше, чем он думает. — Его рука потянулась вперёд. — И вот что ещё. Я могу послать радарный щит. Оператор? Дай мне мазер на Ахиллы, быстро.

Конечно, вся их хитрость может оказаться копчёной селёдкой, подумал он, ожидая ответного звонка оператора. Отвлечение внимания от того, что произойдёт прямо здесь, на Поясе. Ладно, им отсюда не удрать. Каждое судно, покинувшее Землю или Луну будет осмотрено. Мы посадим некоторые из них и проследим за теми, которые не позволят этого. Земля ведёт себя слишком нагло. Я заставлю нашу контрразведку думать, что настал конец света.

Прошло четыре с половиной дня, а Кзанол и Кзанол—Гринберг по-прежнему не шли на разворот. По-видимому они действительно летели на Нептун. Если это так, им придётся повернуть корабли в течение восемнадцати часов.

Настало время и Андерсону поворачивать корабль. Он сделал это.

— Через шесть часов мы будем впереди их, — сказал он Гарнеру.

— Прекрасно!

— Конечно, они могут направляться во внешнее пространство. Возможно это просто совпадение, что они летят в данном направлении. И тоща мы потеряем их.

— Потеряем корабли? Кстати, я никогда не сомневался, что они летят на Нептун. Я просто не хотел рисковать.

— Ах, даже так? Тогда я просто заинтригован. А как насчёт перекусить?

— Согласен.

Было около полудня. Система жизнеобеспечения не предполагала комнаты для прогулок, но здесь была механизированная кухня; покорители пространства прежних времён довольно быстро поняли, что икра дешевле кукурузных хлопьев. Икра была питательнее из расчёта на унцию полезной нагрузки. Поэтому Гарнер и Андерсон ели подмороженные хрустящие плитки и высказывали свои предположения о том, как долго им придётся набирать потерянный вес.

После завтрака тарелки были отправлены обратно в пищевое отверстие, и Гарнер искал, чем бы заняться ещё.

— Мы можем развернуть наш телескоп?

— Конечно. А зачем?

— Чтобы последить за остальными. Они все ещё впереди нас, а мы летим задом наперёд.

— Мы пока не увидим их, так как зарево нашего выхлопа закрывает кругозор. Но мы пройдём около них через шесть часов, и с этого момента можем следить за ними.

— Мы никогда не поймаем их, — сказал мужчина в ведущем корабле. Это был высокий, тонкий негр, с преждевременно поседевшими волосами и обычным непроницаемым лицом. — Они на три дня впереди нас. Браконьеры.

Кто-то, судя по акценту, Смоки, — сказал:

— Было бы четыре дня, если бы мы не стартовали с Ахилл.

— Что-то в зоне обзора, — сказали на одном из других кораблей. Все пить были судами-одиночками, торопливо вооружёнными на базе горно-промышленных разведчиков ближнего роя троянских астероидов Юпитера.

— На что похоже?

— Пятнышко водородного пламени. Двигается почти так же быстро, как военное судно, если судить относительно скорости большого корабля. Идёт впереди него.

— Не слишком поздно, чтобы позвонить на Цереру?

— Напрямую можно. Она через некоторое время будет за Троянцами.

— Тартов! Позвони на Фебу и скажи, что все три корабля прошли Уран и движутся к Нептуну примерно на одинаковой скорости. Мне нужно расчётное время прибытия каждого из них.

— Я тебя понял, Лев.

Флотилия из пяти кораблей выглядела как небольшой рой светлячков. Они разошлись друг от друга на несколько тысяч миль и сохраняли эту дистанцию, чтобы избежать раздражающей задержки сообщений. Расстояние делало их безвредными друг для друга на тот случай, если бы пришлось применять химическое топливо или ионные реактивные двигатели, но пылающий свет термоядерных двигателей был ярче любой из окружающих звёзд.

— Лев?

— На приёме.

— Я уверен, что один из кораблей — новобрачное судно. В его спектре сильная кислородная линия.

— Да? Силы очень основательны, им можно верить.

Тартов сказал:

— Наверное они ищут что-то большое. Что-то огромное.

Никто не отозвался. Возможно, все приберегали свои оценки. За роем, отставая все больше с каждой секундой, продолжал погоню одинокий светлячок.

Что-то пронеслось, словно упавшая комета, если бы здесь таковая могла оказаться.

— Прошли Гринберга, — сообщил Андерсон, улыбаясь.

Сине-белое пламя медленно блекло на фоне звёзд.

— “Золотое Кольцо” должно появиться через несколько минут, — добавил он. — Корабль Гринберга движется чуть быстрее.

Гарнер не отвечал.

Андерсон повернулся, чтобы посмотреть на него.

— Вас что-то беспокоит? — приветливо спросил он.

Гарнер кивнул:

— Я думаю об этом несколько дней. Но только теперь понял, что у меня нет хорошего решения. Это похоже на попытку удержать телебашню в тюрьме.

— А это ещё что?

— Попытаться помешать этим типам завладеть усилителем.

Он рассеянно пошлёпал кресло там, где была сигаретная кнопка, поймал себя на этом и нахмурился:

— Понимаешь, мы не можем лететь туда первыми. Мы не знаем, как они сами планируют искать его. Возможно, они помнят, где он находится. А мы даже не знаем, насколько он велик! Мы не можем арестовать их — по крайней мере, не можем арестовать инопланетянина, иначе он превратит нас в запасных дворецких. К тому же у нас наверняка будут трудности и с Гринбергом, поскольку он находится на боевом корабле, и Месней может применить оружие. А это он сделает лучше тебя, сынок. — Гарнер выглядел ужасно, напоминая греческую трагическую маску, но его голос был голосом очень озабоченного человека. — Мне кажется, единственное, что мы можем сделать, так это стрелять, едва их увидим.

— Вы не сделаете этого! — запротестовал Андерсон. — Вы убьёте и Гринберга и Меснея!

— Мне бы не хотелось убивать никого. Но дай мне другой выбор!

— Ладно, позвольте мне рискнуть! Я попробую обойтись и без этого! — Он придвинул своё молодое лицо к гладкой маске Гарнера. — Эгей! — воскликнул он внезапно. — У меня кое-что есть. Нам не придётся стрелять, как только мы их увидим. Мы можем подождать и разузнать обо всём. Но это в том случае, если то, что они ищут, действительно находится на Нептуне.

— Давай подробнее!

— Они могут остановиться на одной из лун или на орбите. Но если та вещь на Нептуне, им не удастся сесть на него. Ни один из этих кораблей не развивает больше одной единицы ускорения. Притяжение Нептуна гораздо больше. Они не могут приземляться.

— Ну и что. Инопланетянин владеет крылатым судном. Но всё равно, это хорошая мысль, сынок.

— Можете быть уверены! — сердито ответил Андерсон. — Как, чёрт возьми, они будут возвращаться?

Люк Гарнер выглядел так, словно увидел привидение. Через секунду он спросил:

— Сынок, ты когда-нибудь думал перейти в Силы?

— Ну почему… — скромно начал Андерсон.

— Кто вы?

Они посмотрели друг на друга.

КТО ВЫ???

— Лукас Ланселот Гарнер. Силы ООН.

— Лерой. Сын Джорджа Андерсона. Астронавт.

Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ СЛЕДОВАЛИ ЗА МНОЙ.

Мозги взрывались от гнева. Даже когда он просто “думал вслух”, это вызывало у Гарнера и Андерсона физический и психический паралич. Затем пришло время действий. Андерсон потянулся к панели управления. Его ногти слегка ударились о пластик. Он начал нащупывать защёлки на защитной панели.

Гарнер треснул его по спине рукой.

Это действие поглотило его. Гарнер почувствовал, что сердце останавливается, и он с ужасом начал задыхаться. Прямо сейчас? — удивился он. Вокруг все стало красным и исчезло.

Когда он вернулся к жизни, в голове звенело. Андерсон выглядел страшно измученным. В его руке был пульверизатор с гипосульфитом.

— Слава богу! — выпалил он. — А я подумал, что вы скончались.

— Сердце остановилось, — просипел Гарнер. — Это со мной впервые. Что ты использовал?

— Адреналин в сердце. С вами все в порядке?

— Уверен, что да, с учётом происшедшего.

Молодой пилот был по-прежнему бледен.

— Вы знаете, что он приказал мне сделать? Я был бы вынужден отключить термоядерный щит! Это увидели бы даже на Земле. — Он содрогнулся. — Это увидели бы даже при дневном свете! Очень удачно, что вы остановили меня. Но как вы узнали?

— Я узнал, чего он хочет, по твоим действиям. Без всякого ума. Но как ты догадался, что это сердце?

— Я почувствовал, что это оно. Ладно, не будем беспокоиться об этом, пока не долетим до Нептуна. Он стал вне закона после того, как остановил ваше сердце.

— Нам бы первыми выстрелить по этой птичке!

— Это доставит мне удовольствие! — с яростью ответил Андерсон.

Кзанол напрягся, посылая приказ в умы врагов, но Сила не действовала. И не только расстояние было против него; различие в скорости было ещё большим барьером. Лёгкое релятивистское отклонение в темпах времени делало невозможным общение даже между двумя тринтанинами.

Он перевёл своё внимание на карты. Пилот-англичанин назвал эту игру пасьянсом или Терпением. Хорошее название. Кзанол упорно учился терпению” Пол каюты был устелен клочьями разорванного пластика, но эта колода выдержала десять предыдущих раскладов. Она была последней колодой на корабле.

В глубине горла клокотал рёв плотоядного животного. Кзанол собрал карты в кучу и перетасовал их. Он уже научился координировать движения. И он кое-что узнал о себе. Нельзя позволять рабу смотреть на теб-1, когда шельмуешь в карты. Он словчил однажды, и пилот как-то догадался об этом. Не стоит ловчить в такой игре.

Кзанол подпрыгнул. Ещё один! Этот был ещё слишком далеко, чтобы управлять им, но достаточно близко, чтобы почувствовать. И все же… образ имел неясность. Однако не из-за расстояния. Словно этот раб спал. Но… как-то иначе.

Через полчаса он окажется в пределах досягаемости. На этот раз, убеждал себя Кзанол, других рабов на корабле нет. Он и не думал о другом тринтанине. Раб должен познать вкус команды тринтанина.

В шесть ноль-ноль следующего утра корабль Гринберга пошёл на разворот. Тремя минутами позже “Золотое Кольцо” сделало то же самое. Проснувшись, Андерсон нашёл снимки в камере видеоскопа: два пятна света, которые медленно вытягивались в яркие линии, а затем с той же неторопливостью сжимались в немного более яркие точки.

Время текло медленно. Гарнер и Андерсон углубились в партию, которую разыгрывали на видовом экране: прямоугольные порядки точек связывались линиями, и победа доставалась игроку, который завершал большее число квадратов. Почти каждый день они поднимали ставки.

Утром прошлого дня Гарнеру удалось отыграться. В один момент он был должен почти одиннадцать тысяч долларов.

— Видишь? — сказал он. — Ты не отказываешься от наслаждений, когда приходит старость.

— Кроме одного, — легкомысленно отозвался Андерсон.

— Да нет, поболее, — признался Гарнер. — Знаешь, мои вкусовые пупырышки состарились за долгие годы. Но я думаю как-нибудь заменить их. Так же как свой спинной мозг. Он тоже износился.

— Износился? Вы хотите сказать, что это не из-за аварии? Неужели нервы просто отмирают?

— Просто впадают в кому — на это больше похоже.

Быстрая перемена темы была обычным делом.

— У вас есть какая-нибудь идея, что мы будем делать, когда прилетим на Нептун? Спрячемся на одном из спутников и будем наблюдать?

— Все правильно, — ответил Гарнер.

Но через полчаса он спросил:

— Мы можем выйти на связь с Землёй отсюда?

— Только мазером, — с сомнением отозвался Андерсон. — Но на Земле каждый сможет получить сообщение. Луч растягивается слишком сильно. У вас нет секретов от посторонних?

— Не беспокойся об этом. Нацеливай мазер на Землю.

Потребовалось полчаса, чтобы Андерсон отцентрировал луч и отследил его путь.

— Если окажется, что это письмо “с любовью к маме”, считайте себя мертвецом, — устало пошутил Андерсон.

— Моя мать умерла давным-давно. Фактически, около столетия назад. Она считала себя старой женщиной!.. Алло, штаб-квартира Сил. Это Лукас Гарнер из Технологической полиции ООН.

Андерсон подтолкнул его локтем.

— Вы что? Ответа ждёте, старая башка?

— Конечно нет! Это Гарнер, вызываю штаб-квартиру Сил, Земля. Прошу передать ответ на Нептун. Нам срочно необходима следующая информация от Доркаса Янски. Может ли его замедляющее поле полностью отразить радарный луч. Повторяю: полностью. Делает ли то же самое костюм чужака? — Он вновь предался безделию. — Ладно, сынок, прокрути это несколько раз.

— Уже сделано, стоит на повторе. Но что всё это значит?

— Не знаю, почему я так долго этого не понимал, — самодовольно ответил Гарнер. — Инопланетянин был заморожен около двух миллиардов лет назад — так утверждал Гринберг. И я думаю, он говорил правду. Он бы не знал об этой штуке, что находится на Нептуне, если бы не положил её туда два миллиарда лет назад. Но почему он считает, что вещь не исчезла, не проржавела или как-то иначе не истрепалась в течение всего этого времени?

— Она в замедляющем поле?

— Да.

Андерсон взглянул на хронограф.

— Вы получите ответ минимум через восемь часов, не считая времени на вопросы типа “а ты кто такой?” Добавим час — значит они позвонят около девятнадцати тридцати. Поэтому давайте немного поспим. Мы получим ответ около трех утра.

— Ладно. Где мои снотворные таблетки?

— О-хо-хо! — Андерсон нажал на кнопки медицинского ящика. — Люк, а я все думаю, что вы все время ждали ответа с Земли.

— Тебе этого не доказать, сынок.

21.45. В это время Гарнер посмотрел на экран и прочертил короткую линию между двумя точками света. Поисковое устройство, отследив движение кончика его иглы, воспроизвело линию на экране.

Внезапно пробудилось радио.

— Штаб-квартира Сил вызывает космический корабль “Хайнлайн”. Штаб-квартира вызывает Лукаса Гарнера, космический корабль “Хайнлайн”. Гарнер, это Чак. Я связался с Я чеки этим утром, и он три часа экспериментировал в нашей лаборатории. Он говорит, что замедляющее поле отражает, повторяю, отражает сто процентов энергии любой частоты, включая радар, включая все, о чём он только ни думал. Видимые, ультрафиолетовые, инфракрасные, радио— и рентгеновские лучи. Если вам интересно, он полагает, что существует математическая зависимость между замедляющим полем и термоядерным щитом. Если он её определив нужна ли она вам? Чем ещё можем вам помочь?

— Мог бы помочь мне с этой игрой, — пробормотал Люк. Но Андерсон уже стёр шестидюймовую кривую, которую подрисовал Люк, пока пилот подстраивал громкость радиоприёмника.

Мужчина в ведущем судне пробежал пальцами по своим пушистым волосам, как человек поставленный в тупик. Его крошечную рубку управления едва ли можно было назвать кабиной.

— Всем судам, — сказал оно — Какого черта он хотел этим сказать?

Через несколько секунд кто-то предположил:

— Кодированное сообщение.

Другие хором сыпали догадками. Потом Тартов спросил:

— Лев, значит на Земле есть то, что они называют замедляющим полем?

— Не знаю. И мы теперь не можем послать мазерный луч, иначе его перехватит один из земных кораблей. — Он вздохнул с сожалением; мазеры всегда использовались дома для переговоров. — Эй, кто-нибудь, запросите отдел политики о замедляющих полях.

— Замедляющие поля?

— Замедляющие поля. И они направили нам полный текст сообщения для Гарнера.

Лит улыбнулся уголками рта:

— Замедляющие поля — это часть басни Гарнера, Я знал, что он досконален, но это уже нелепо, — Он подумал о тысячах кораблях Пояса, которые были выдвинуты им в резерв на случай, если флотилия Гарнера попытается отвлечь внимание от событий, более близких к их дому; он подумал о пяти геолого-разведочных судах и бесценном радарном щите, уходящем, возможно, во внешнее пространство. Гарнер добился больше, чем его добросовестного участия. — Все верно, я подыгрываю его глупой игре. Свяжись со штаб-квартирой Сил и спроси, что им известно о замедляющих полях.

Каттер был шокирован.

— Спросить у Сил?

Потом шутка дошла до него, и его лицо застыло в улыбке. Улыбка у Каттера всегда выглядела фальшиво.

Штаб-квартира Сил больше не скрывала тему замедляющих полей, и у Лита Шеффера начали появляться сомнения.

С первым дребезгом тревожного звонка Гарнер проснулся. Он увидел9 как Андерсон застонал и открыл глаза, но эти глаза ничего не замечали.

— Попадание метеорита! — заорал Люк.

Взгляд Андерсона стал осознанным.

— Не смешно, — сказал он.

— Неужели?

— Нет. Вы что? Из тех типов, которые кричат “Пожар!” на переполненных тротуарах? Сколько времени?

— Три или четыре. — Гарнер взглянул на звезды. — Почему нет Нептуна?

— Сейчас будет. — Андерсон повозился с положением сопел. Корабль развернулся. Нептун был сине-зелёным шаром, матовым в слабом солнечном свете. Обычно при приближении планета как-то вдохновляет, если не ослепляет. Но этот мир выглядел ужасно холодным. — Вот он. Что будем делать?

— Выведи нас на поисковую орбиту и начинай сканирование радаром. Ты должен найти что-то такое же плотное, как вещество карликовой звезды.

— Вы хотите сказать, искать надо под коркой? Будет сделано, мой капитан.

— Андерсон?

— Ну что там? — Парень работал с инструментальной панелью.

— Ты помнишь, что мы ограничены временем?

Андерсон улыбнулся ему:

— Я могу вывести эту штуку на форсированную орбиту и закончить поиск за пять часов. Годится?

— Великолепно! — Люк начал уплетать завтрак.

— Есть ещё одна вещь. Мы будем некоторое время в невесомости. Вы выдержите?

— Выдержу.

Андерсон засуетился. Когда он закончил регулировку, корабль рухнул носом вниз в тысяче миль над поверхностью, двигаясь к планете и более-менее придерживаясь одной единицы ускорения. “Более-менее” зависело от постоянных подстроек Андерсона.

— Теперь не беспокойтесь, — говорил Андерсон. — Я попытаюсь не входить в атмосферу, но если это произойдёт, нам придётся погрузиться в суп, и тогда останется только одно — выключить двигатель. Только двигатель может удержать нас на такой напряжённой орбите. Потом мы вылетим прямо во внешнее пространство.

— Значит, вот что такое форсированная орбита! А как ты думаешь вести поиск?

— На карте это выглядело бы так, словно я следую по линиям долготы. Я буду поворачивать судно в сторону через несколько минут при каждом пересечении полюса, и тогда мы можем сохранять изменение нашей траектории поиска. Нельзя позволять планете просто крутиться под нами. Это потребовало бы почти шестнадцати часов.

Планета вращалась в тысяче миль под ними. Проносились тусклые полосы атмосферы, но доминирующим цветом был голубовато-белый. Андерсон сканировал радаром горизонт, который на экране выглядел, как тонкий, слоистый воздух. Но то были твёрдые скалы.

— Понимаете, если он здесь, мы найдём его, — сказал Андерсон часом позже, — Если мы увидим маленький шарик, надо помнить, что он находится на глубине пятисот миль. Вот и все.

— Да, всё, что нам нужно.

В девять часов Андерсон, наблюдая за поверхностью, повернул корабль. Его прошила боль от плеч до кончиков пальцев.

— Его здесь нет, — сказал он утомлённо. — Что дальше?

— А дальше нам надо готовиться к драке. Мы отправимся на Нереиду и выключим двигатель.

Яркие звёздочки двух термоядерных двигателей космического корабля были настолько близки к крошечному солнцу, что их нельзя было разглядеть. Андерсону не удалось найти “Золотое Кольцо”. Но судно Гринберга неуклонно приближалось, голубое и сияющее на краю золотой короны Солнца. Гарнер и Андерсон отправились в десятичасовой путь на Нереиду — дальний спутник Нептуна. Они наблюдали, как сияние судна Гринберга становится все ярче и ярче.

В 09.30 огонёк стал покачиваться. Гринберг маневрировал.

— Начнём стрелять? — с нетерпением спросил Андерсон.

— Пока нет. Посмотрим, куда он двинется дальше.

Они находились на ночной стороне планеты. Гринберг нырнул к Нептуну вблизи линии сумерек. Его было ясно видно.

— Он не пошёл на Нереиду, — заметил Андерсон. По какой-то причине оба говорили шёпотом.

— Хорошо. Значит он или сядет на Тритон, или выйдет на его орбиту. Но долго ли он будет на орбите?

— Снаряды догонят, — прошептал Андерсон. Гринберг прошёл Тритон и начал замедлять скорость.

— Значит на орбите? — удивился Гарнер. — Да, он крепкий орешек.

Через двадцать минут судно Гринберга превратилось в качающийся огонёк между рогами холодного, синего полумесяца Нептуна. Они следили за его медленным перемещением к одному из рогов. Он шёл по форсированной орбите и совершал поисковый облёт поверхности.

— Что теперь? — спросил Андерсон.

— Подождём и увидим. Я запутался, Андерсон. Я не могу этого понять.

— Но клянусь, усилителя на Нептуне нет.

— Смотри, смотри, — показал Гарнер. — Ну, привет — теперь здесь вся компания.

Крошечное пламя, в виде копья света, прошло мимо светлого конца планеты.

Сине-зелёный шар был больше, чем они ожидали. В первый раз Кзанол пожалел о своей беспечности, когда около двух миллиардов лет назад не воспользовался шансом и не узнал побольше о восьмой планете. Он опросил пилота и штурмана, и те вспомнили, что на поверхности Нептуна 1,23 единицы притяжения. Земной единицы, конечно. Для Кзанола это означало около двух с половиной.

Кзанол встал к одному из небольших окон, его челюсть едва возвышалась над нижним краем, губы втянулись назад в тревожном ворчании. Теперь недолго! Так или иначе. Пилот вывел судно на орбиту поиска.

Кто-то здесь уже был.

Это был полуспящий раб, с которым они разошлись на полпути. Он был на другой стороне орбиты планеты, но должен был вернуться примерно через восемнадцать дилтанов. Кзанол приказал пилоту вывести “Золотое Кольцо” на орбиту и выключить двигатель. Пусть раб завершит поиск.

Судно проходило снизу, выплёвывая огонь на звезды. Раб действовал планомерно и действительно вёл поиск. Кзанол позволил ему продолжать.

Но он был удивлён. Как рабу удалось снизиться на двигателе, у которого не хватало для этого мощности?

Оп заставил пилота подумать над этим, и тот дал ему ответ. На ракетах, крыльях и силовых цилиндрах — на всем сразу. Но даже пилот не мог догадаться о способе возвращения “раба” назад.

Кзанол—Гринберг, конечно, вообще не был предупрежден. С его нынешней позиции корабль Кзанола был в луче радара более прозрачным, чем атмосфера. Даже сама планета просвечивалась насквозь. Кзанол-Гринберг продолжал наблюдать за экраном радара в надежде, что если Месней пропустит костюм, то начеку будет он.

— Почему другое судно тоже не приступает к поискам? — поинтересовался Андерсон. — Они просто дрейфуют.

— Все в порядке, — ответил Гарнер, размышляя вслух.

— Мне кажется, они объединились. Поэтому нет нужды искать обоим. Но тогда…? О боже! Я понял. Инопланетянин управляет Меснеем и Гринбергом. Так или иначе он позволил им делать за себя его работу, а они об этом и не догадываются.

— Но, наверное, работа была бы сделана быстрее, если бы они искали на кару?

— Мне начинает казаться, что этот чужак — аристократ из аристократов. Может быть, он думает, что тот, кто работает, раб. А так как он владыка… Но всё равно вопрос остаётся прежним — что они ищут, и где это находится?

— Взгляни, сынок, они почему-то не интересуются радаром и до сих пор не нащупали мазером нашу флотилию с Пояса. Придётся этим заняться мне.

И ещё одна деталь о кораблях с Пояса: воздушной установкой можно было управлять даже с помощью табачной трубки. Мужчина в третьем корабле был единственным в группе, кто пользовался этим, один из шести во всем Поясе. Его звали, правда, не слишком нежно, Старина Смоки.

Когда-то он был сухопутной крысой, то есть жил на Земле. Около тридцати лет пилотировал звено туристических кораблей на орбите Луны. Ночи проводил в небольшой дешёвой комнате, на несколько этажей выше уровня грузового транспорта в Лос-Анджелесе. По выходным дням он выходил на пляж и был несказанно рад, когда отыскивал достаточно чистый клочок песка, чтобы можно было сесть; отпуск проводил в незнакомых городах, чужих и новых, неоспоримо очаровательных, но обычно таких же перенаселённых, как Лос-Анджелес. Однажды он остановился на две недели в джунглях Амазонки. Он контрабандно провёз несколько сигарет, рискуя сесть на два года в тюрьму, и выкурил их через пять дней. И когда Смоки наконец заметил, что при разговоре с любым товарищем или незнакомцем ему хочется закурить, он вернулся в города.

Потом была встреча с Лукасом Гарнером по долгу службы. Шла массовая сидячая забастовка в знак протеста в связи с разоблачённой коррупцией в Комиссии по рождаемости. И когда закон взял Смоки за воротник, он встретил Гарнера в униформе шефа полиции, Каким-то образом они подружились. Их взгляды на жизнь были достаточно близки, чтобы создавать страстные, убедительные и забавные аргументы. Затем Люк перешёл в Силы. Смоки никогда не простит ему этого.

Однажды Смоки огибал Луну — вёз туристов — и вдруг почувствовал внезапное, странное желание развернуть ракету и лететь, лететь до тех пор, пока все звезды не останутся позади. В тот вечер он подавил порыв и приземлился в Долине Смерти, так же как приземлялся семь тысяч раз до этого. Той ночью, пробравшись в свою квартиру через обычный водоворот толпы, Смоки понял, что ненавидит любой город этого мира.

Он достаточно прослужил, чтобы купить собственный геолого-разведочный корабль. По некоторым обстоятельствам Пояс с радостью принял его. Он научился быть осторожным, прежде чем Пояс убил бы его, и хорошо зарабатывал, чтобы поддерживать корабль, чинить его, обеспечивать себя едой и табаком.

Теперь он был единственным в группе, кто мог узнать голос Лукаса Гарнера. Когда радио вернулось к жизни, он внимательно выслушал сообщение, а затем вызвал Льва и передал, что это действительно был Гарнер.

Радиограмма сняла все сомнения Смоки. То был сам Гарнер. Старик не стоял выше обдуманней лжи, но он бы не стал рисковать своей жизнью. Если он вблизи Нептуна в этом жалком боевом земном корыте, значит у него есть огромная причина быть здесь.

Старина Смоки глубокомысленно осмотрел свой арсенал из двух радарных ракет, снаряда с теплонаведением и лазерной пушки короткого диапазона. Наконец-то начнётся война миров!

Кзанол был расстроен. За шесть часов поисков раб Месней обшарил всю планету. Костюма на ней не было!

Для основательности он позволил рабу начать вторичное обследование. Он перевёл собственное судно на Тритон. Мозг не мог рассчитать траекторию спутников; один из них мог оказаться на пути его корабля, когда тот мчался к Нептуну, то есть он мог врезаться в Тритон. Этот спутник был не ближе Нереиды, но гораздо больше.

Через выматывающий нервы час, — час полёта вверх ногами над слегка изрытой плоской поверхностью Тритона, с пылающим соплом, направленным вовне, — Кзанол дал волю своему гневу. Ни одной белой вспышки не появилось на экране радара, хотя сам Нептун пылал сквозь прозрачный диск большого спутника. Он перевёл своё внимание на небольшую луну.

— Так вот оно что! — Лицо Андерсона просияло. — Они думали, что эта штука на поверхности, а её там нет. Теперь они не знают, где она! — Он нахмурил брови, размышляя. — А не удрать ли нам отсюда? Похоже, новобрачник нацелился на Нереиду, и мы можем оказаться слишком близко, чтобы оставаться спокойными.

— Пожалуй, — согласился Гарнер. — Но сначала мы выпустим снаряд. И нацелим его в чужака. А о Гринберге позаботимся позже.

— Мне это не по душе. На “Золотом Кольце” два других человека. — Прошла минута. Долгая минута. — Не могу шевельнуться, — прохрипел Андерсон. — Попробуйте вы. Вон та третья кнопка под голубым огоньком.

Но Люк тоже был обездвижен.

— Кто бы мог подумать, что ему удастся достать нас так далеко? — горько удивился он.

Андерсон ничем не мог помочь. Судно продолжало падать на Нептун,

Для Силы расстояние не столь важно. Имеет значение количество людей.

Нереида не оправдала надежд. Глубинный радар проник в неё, как через искривлённое оконное стекла, но ничего не обнаружил. Кзанол махнул рукой и стал следить за полуспящим рабом. Его крошечное пламя смело пылало в ночи Нептуна.

Кзанол был в плохом расположении духа. По-видимому его судно проскочило не только Нептун, но и два этих спутника. Может, что-то произошло с Мозгом? Возможно он не был рассчитан на эксплуатацию свыше трехсот лет. Но какой-то глубинной частью ума он знал причину промаха. Мозг проскочил мимо цели намеренно. Кзанол приказал ему совершить самоубийство, не понимая того, чего требовал. Мозг — будучи машиной, а не рабом, то есть не подчиняясь Силе, — ослушался его. Корабль пронёсся через солнечную систему и ушёл в межзвёздное пространство на 0,97 световой скорости. И теперь он далеко за пределами изгиба вселенной.

Он чувствовал, что мускулы натянулись у его рта, распрямив вкусовые щупальца вдоль щёк, словно защищая их. Он раскрыл челюсти так широко, как мог, и ещё шире, сворачивая губы назад, пока они едва не разорвались. Это была непроизвольная реакция, реакция страха и ярости, автоматически готовившая тринтанина к битве со смертью. Но здесь некого было бояться. Вскоре челюсти Кзанола захлопнулись, и его голова вжалась в массивные плечи.

Единственным удовольствием было теперь следить, как последнее судно обшаривает Нептун в третий раз. Он увидел, как его яркое пламя внезапно удлинилось и тут же стало короче. Спящий раб сдался.

Кзанол знал, что он тоже летит на Тритон. Чувство великодушной жалости вкралось в него, и он вспомнил о традиции, по которой семейство Рейкарлива никогда не вздевалось над рабами. Кзанол решил встретить спящего раба на Тритоне.

— Один… два… Я не могу найти корабля Гарнера. Должно быть, он куда-то сел или отключил двигатель. Другие вращаются на орбите.

— Забавно, почему он нам не доложил. Надеюсь, с ним ничего не случилось.

— Мы бы увидели вспышку, Смоки. Так или иначе, он пошёл на Нереиду, а затем отключил двигатель. Если это так, мы обнаружим его позже.

Когда Кзанол оказался поближе, он ПРИКАЗАЛ спящему рабу повернуть корабль и присоединиться к нему. Через час военный корабль и “Золотое Кольцо” были рядом.

Пилот и штурман Кзанола беспокоились о горючем, поэтому, как только судно спящего раба приблизилось, Кзанол ПРИКАЗАЛ ему перелить своё топливо в “Золотое Кольцо”. Он ждал каких-то звонких звуков, хлопков, производимых кораблями, К счастью, карты отвлекли его и кольцом привязали к креслу. Он следил за движениями своих трех рабов лишь частью ума: спящий был в хвостовой части судна, нилот и штурман неподвижно сидели в рубке управления. Он не хотел рисковать их жизнью, позволив помогать спящему.

И конечно он подпрыгнул, как испуганная газель, когда дверь воздушного тамбура, покачнувшись, раскрылась и вошёл раб.

У раба был умственный щит.

— Эй! — непонятно заговорил он на английском. — Я хочу спросить, нам нужен переводчик?

Он невозмутимо прошёл в рубку управления. У двери остановился и махнул рукой — в руке был дезинтегратор Кзанола.

Человек с талантом и образованием Лимана мог бы никогда не оказаться на такой скучной работе. Лиман знал: этого ни за что не случилось бы на Поясе. Когда-нибудь он переселится туда, где его оценят по достоинству.

Итак, Джеффрей Лиман был старшим обслуживающей команды корабля ЛЕНИВАЯ ВОСЬМЁРКА 3.

Лиман завидовал команде другого подразделения по планированию полёта, которая размещалась в Гамбурге. Проныры с добрыми намерениями постоянно вносили какие-то незначительные изменения в траекторию звездолёта, ожидая, что политики позволят наконец запустить корабль. Но систему жизнеобеспечения ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 3 нельзя было переделать и за два года.

По крайней мере на сегодняшний день.

Теперь Лиман и трое его подчинённых следили за шайкой техников, которые превращали три каюты во что-то странное. Целый рулон тонкой проволочной сетки был натянут на стены, пол и потолок. Сложное оборудование приварили к тому, что прежде было полом судна, а теперь вдруг стало внешней переборкой. От силовой установки провели отводы. Лиман и его люди стали мальчиками на побегушках, они гоняли по кольцеобразным коридорам, принося кофе, бутерброды, схемы узлов, инструменты, проверочную аппаратуру и сигареты. У них и понятия не было, что происходит. Вновь прибывших заставляли отвечать на вопросы, но ответы были какой-то тарабарщиной. Например:

— Мы сможем утроить количество пассажиров! — говорил мужчина, голова которого была похожа на коричневое пятнистое яйцо. Он тряс амперметром, подчёркивая слова. — Утроить!

— Как?

Мужчина, размахивая амперметром, указал на комнату.

— Мы поставим их здесь как на эскалаторе метро в час пик, — сообщил он по секрету.

Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, тот смертельно обиделся и вообще отказался разговаривать.

Под конец дня Лиман чувствовал себя плоским червём в четырехмерном лабиринте.

Ему как-то удалось отправить сразу всю группу на обед, сыграв на общем складе ума. Во время обеда вещи стали проясняться. Лиман навострил уши. когда услышал фразу “замедляющее поле”.

Обед превратился в приём гостей. Было почти 14.00, когда Лиману удалось позвонить по видеофону. Другой человек едва не повесил трубку, но Лиман знал слова, которыми можно было остановить его.

Первый медовый месяц Линг провёл в Рено, штат Невада, тридцать лет назад. Затем Линг Ву разбогател на оптовой торговле фармацевтикой. Недавно Комиссия по рождаемости подарила одной супружеской паре привилегию иметь более двух детей. Это была его семья.

Здесь, перед кристаллической стеной Большого танцевального пузыря, раскрывалась панорама окольцованной, полосатой планеты. Они не слышали музыки позади себя. Здесь была космическая музыка, звук воображения, вызванный к жизни диким пустынным очарованием, раскрывавшимся перед ними. Мягкие извивы льда тянулись от горизонта до выступа ближайшего обрыва, а выше него висела игрушка, декорация — эстетическое чудо, которого не знал ни один обитаемый мир.

Спросите астронома-любителя о Сатурне. Он не просто расскажет вам о нем, он вытащит свой телескоп и покажет вам его. Он выкрутит вам руки, но покажет.

Линг Дороти, из четвёртого поколения обитателей Сан-Франциско, прижала ладони к кристаллической стене, словно хотела, чтобы они прошли сквозь неё.

— Ах, я надеюсь, — говорила она, — я надеюсь, что он никогда не вернётся за нами!

— О чем ты, Дот? — Линг Ву улыбнулся, приподняв голову. Она была на дюйм выше его.

— О ЗОЛОТОМ КОЛЬЦЕ.

— Прошло уже пять дней. Мне тоже нравится здесь, но мне неловко думать, что люди погибли только ради того, чтобы позволить нам остаться здесь немного подольше.

— Разве ты не слышал, Ву? Миссис Вилинг только что рассказала мне, что кто-то похитил “Золотое Кольцо” прямо с космодрома!

— Миссис Вилинг очень романтична.

— Дайттт мне эттт, дайттт мне эттт, — пародировал Чарли. — Сначала Лэрри, потом Гаррнерр, Время, вот что мы получили. Неужели они хотят все звезды только для себя?

— Мне кажется, ты недооцениваешь их, — сказал старый дельфин.

— Наверное хватило бы места и для нас и для них в каком-то мире. — Чарли не слушал его. — Они практически не знают, что мы появились здесь совсем недавно. Мы могли бы быть полезными, я знаю, могли бы.

— Почему у нас нет времени? Ты знаешь, сколько времени понадобилось им самим?

— Что ты хочешь сказать?

— Первой истории ходоков о полёте на луну несколько тысяч лет. А они оказались там только сто пятьдесят лет назад. Имей немного терпения, — проговорил тип с изношенными зубами и покрытой шрамами челюстью.

— У меня нет тысячи лет. Неужели я должен провести всю жизнь, рассматривая небо, пока мои глаза не высохнут?

— Ты в этом не будешь первым. Не будешь первым даже среди пловцов.

Дейл Снидер прошёл в холл, как завоеватель, планирующий новые победы. Когда он проходил мимо пациентов, то улыбался и кивал, но его проворная походка отбивала охоту к беседе. Он достиг двери комнаты отдыха дежурного персонала и открыл её.

Ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы подойти к кофейному стенду. К этому времени Дейл Снидер постарел лет на сорок; его тело обвисло, плечи опали, щеки сползли на дюйм книзу, оставив маску уныния, с усталыми, припухшими глазами. Он налил чёрный кофе в чашку из пенопластика, коснулся её оттопыренной губой и выпил до дна. После момента нерешительности он вновь налил чашку из другого крана. Тоже дрянь порядочная! Но, по крайней мере, вкус был другим.

Ну вот. Он мягко опустился в кресло и уставился в окно; чашка согревала его руки. Снаружи виднелись деревья, трава и то, что выглядело кирпичными дорожками. Меннинджер был лабиринтом строений, каждое из которых имело не больше четырех этажей. Небоскрёб в милю высотой для нужд миллионов жителей был окружён жизненно необходимым ландшафтом; и большинство женщин-пациенток бежали сюда, визжа от сексуальных проблем, которые находили разрешение в этой одинокой вытянутой башне.

Дейл встряхнул и отхлебнул варева. На десять минут он может забыть о пациентах.

Пациенты. Пациенты с “шоком пришельца”. Они одурачили его скачала, его и других, своим сходным поведением. Лишь теперь стало ясно, что их проблемы отличаются так же, как отличаются кончики пальцев. Когда чужак дал себе волю, каждый получил какой-то шок. Дейл и его коллеги пытались вылечить их как группу. И это оказалось абсолютно невозможным.

Каждый получил из вспышки раздражительности пришельца только то, чего хотел: ярость, потрясение, горе или страх. Каждый нашёл то, чего хотел или боялся. Одиночество, синдром кастрации, страх изнасилования, ксенофобию, клаустрофобию — и даже то, что не входило в каталог заболеваний.

Докторов не хватало. Не хватало комнат для того количества докторов, которое удалось собрать. Дейл был измучен — как и остальные его коллеги. Но они не показывали этого.

Чашка опустела.

— На ноги, солдат! — вслух приказал Дейл сам себе.

В дверях он столкнулся с Херриет Самсинг, опрятной толстой женщиной, которая выглядела как чья-то мать. В его уме осталось воспоминание о её улыбке, и он удивился, как она ещё на это способна. Он не видел, как улыбка сползла с её лица, потому что отвернулся.

— Это детали, — сказал Лит. — Дважды чёртовы детали. Как они могли предусмотреть такое множество деталей?

— Мне кажется, он сказал тебе правду! — решительно заявила Мадра.

Лит с удивлением посмотрел на жену. Она всегда была слишком медлительной и вдруг — такая решительность.

— Ты не так меня поняла, — заметил он. — Силы могли позаботиться обо всём этом — здесь нет ничего сложного. Меня беспокоит только работа, которую они проделали. Спрятать Гринберга. Натренировать ею жену. Нарушить систему жизнеобеспечения звездолёта. Они могли конечно все потом вернуть на место, но вообразить это трудно! А беспорядки в Меннинджере? Боже мой, как им удалось? Обучить всех этих пациентов! Но они не могли по-другому присвоить “Золотое Кольцо”. Девяносто миллионеров в Титан Отеле! Это же вопящие убийцы, которые не могут вовремя вернуться домой. Ещё тридцать на Земле пропускают зря своё свадебное путешествие. Титан бы никогда не позволил этому случиться! Силы должны были выкрасть это судно.

— Бритва Оккама, — сказала Мадра.

— Оккама? О нет. В любом случае я сделал слишком много предположений.

— Лит, разве можно здесь рисковать? Если Гарнер не лжёт, вся солнечная система в опасности. Если он лжёт, то какие у него мотивы?

— Ты что? Действительно ему веришь?

Мадра энергично тряхнула головой.

— Да, ты права. Мы не можем рисковать.

Выходя из будки видеофона, он объяснил:

— Я только что передал флоту запись моего разговора с Гарнером. Весь проклятый час разговора. Я бы хотел сделать ещё кое-что, но Гарнер услышит всё, что я скажу. На таком расстоянии он попадает в границы пучка мазерного луча.

— И теперь они будут готовы?

— Хотел бы я это знать. Мне бы предупредить их о шлеме. В голову лезет самое худшее — что Гарнер может получить в свои руки эту проклятую штуку. Но Лев, светлая голова, додумается до этого сам.

Позже он позвонил на Цереру, чтобы узнать о последствиях возникшей ситуации. Более двух недель все корабли Пояса были задействованы, обыскивая наугад корабли Земли. Если запутанная погоня Гарнера будет попыткой замаскировать какую-то пакость, это не пройдёт! Ко Церера рапортовала, что все безрезультатно.

Церера была неправа. Тактика обыска я захвата имела по крайней мере один результат. Никогда напряжённость между Землёй и Поясом не была настолько высокой.

Штурман сипела неподвижно, выслушивая только ту часть беседы, которую вёл Кзанол-Гринберг. Она не понимала языка инопланетянина, но его понимал Кзанол—Гринберг; а Кзанол слушал защищённого раба через мозг штурмана.

— Я должен избавиться от тебя без промедления, — размышлял Кзанол. — Рабу, которым невозможно управлять, доверять нельзя.

— Ты даже не представляешь, как это верно. — В голосе Кзанола-Гринберга послышался оттенок горечи. — Но пока ты не должен меня убивать. У меня есть некоторая информация, которая очень необходима тебе.

— Да? Какая информация?

— Я знаю, где второй костюм. И я знаю, почему нас не нашли. Я понял, где теперь каша раса.

Кзанол сказал:

— Мне кажется, я тоже знаю, где второй костюм. Но из-за того, что ты можешь знать что-то ещё, я не убью тебя.

— Великодушно с твоей стороны. — Кзанол-Гринберг небрежно помахал дезинтегратором. — Пока я расскажу тебе то, что ты не сможешь использовать сразу, но это докажет мою осведомлённость. Ты знал, что белковые разумны?

— Белковые — дерьмо.

— Люди обнаружили их на Сириусе А—3—1. И это точно белковые. Но они оказались разумными существами. Ты можешь как-нибудь объяснить, почему им удалось развить разум?

— Нет.

— Конечно нет. Если какая-то форма жизни и была неуязвима для мутации, то только белковые. Кроме того, что делать с разумом травоядным животным без манипуляторных придатков, без естественной защиты, если не считать пастухов, которые убивали их природных врагов? Нет, тнуктипы сделали их разумными с самого начала. Создание мозга-деликатеса было только оправданием для того, чтобы сделать его большим.

Кзанол сел. Его вкусовые щупальца встали дыбом, словно он что-то обнюхивал ими.

— Зачем они это сделали?

Его зацепило.

— Позволь подать тебе это все в одном мотке, — сказал Кзанол—Гринберг. Он снял свой шлем и сел, нашёл и зажёг сигарету, оттягивая время, пока Кзанол молча, но вполне очевидно, приходил в ярость. А почему бы тринтанину и не посердиться, подумал Кзанол-Гринберг, лишь бы он не стал слишком гневным.

— Итак, — начал он. — Во-первых, белковые оказались разумными. Во-вторых, ты должен помнить, какая депрессия началась, когда тнуктипы Плорна додумались до антигравитации.

— О Бессилие, да! — с жаром выпалил Кзанол и довольно нетактично заметил: — Тебя надо было убить немедленно.

— Причём здесь я? Это все тнуктипы. Не понимаешь? Они сражались в необъявленной войне уже тогда. За ними все время стояли свободные тнуктипы. Когда Тринтан захватил систему тнуктипов, их флот был рассеян в пространстве. Они не убежали на Андромеду. Они наверняка остались среди звёзд, куда никто никогда… не летал. Несколько окультуренных тнуктипов принимали их распоряжения. Белковые были их шпионами; каждый титулованный владыка в галактике, — любой, кто мог позволить себе, — разводил белковых на своей земле.

— Ты глупый птавв. Ты построил все эти предположения на идиотской идее, что белковые разумны. Это чушь! Мы бы чувствовали это.

— Нет. Спроси у Меснея, если не веришь мне. Тнуктипы развили мозг белковых так, что он не был подвержен Силе. И один этот факт свидетельствует о том, что уловка была умышленной. Белковые были шпионами. Антигравитация вызвала депрессию. Могли быть и другие идеи. Раса мутантов-випринов появилась за несколько лет до антигравитации. Они нарушили все законное випринное скотоводство. Это вызвало экономический спад, а антигравитация ускорила его. Подсолнечники обычно служили только защитой для плантаций, и тот, кто имел участок, заводил их на границах. Землевладельцы использовали их для изоляции и независимости, но из-за них же они не могли бы объединиться во время войны. По всей вероятности, у тнуктипов было средство, чтобы уничтожить подсолнечники. Когда кризис был в полном разгаре, они нанесли удар.

Кзанол молчал. Было трудно понять выражение его лица.

— Это не только предположение. У меня есть солидные факты. Во-первых, бандерснейзы, а для нас белковые, были разумными. Люди не глупы. Они не делают ошибок, подобных этой. Во-вторых, имеется факт, что тебя не нашли, когда ты врезался в Ф124. Почему?

— Это действительно хороший вопрос. Почему?

То была начальная точка — та беда, которая мучила нутро Кзанола—Гринберга все шестнадцать дней размышлений о прошлом, шестнадцать дней самоанализа, во время которых он ничего не делал и только иногда присматривал за Меснеем, тяготясь своим дурным везением. Его ум отследил весь путь, который начинался с размышлений о молчаливых бандерснейзах и заканчивался боевыми сражениями, происшедшими много веков назад. Но он мог бы отбросить все это, мог обойтись без всех этих мук и опасностей, если бы только тот глупец-смотритель заметил вспышку. А он не заметил, и здесь могла быть лишь одна причина.

— Потому что на Луне никого не было. Либо смотрителя убили при мятеже, либо он где-то сражался. Вероятно, он погиб. Тнуктипы вообще должны были отсечь наши пищевые ресурсы.

— Но зачем? — Кзанол явно был растерян. Тринтане никогда не воевали: ни с кем-либо, ни с другими тринтанами, а последняя война проходила ещё до звёздных перелётов. Кзанол ничего не знал о войне.

Тринтанин попытался вернуться к исходному пункту:

— Ты говорил, что можешь рассказать мне, где теперь тринтане.

— Там же, где и тнуктипы. Они погибли или вымерли. А если и не погибли, то достигли Земли. Сюда же устремились и другие существа, которые служили нам. Они, должно быть, все погибли в войне.

— Но это бред. Кто-то же выиграл сражение!

Он произнёс это так искренне, что Кзанол—Гринберг засмеялся:

— Не совсем так. Расспроси любого человека. Спроси русского или китайца. Они подумают, что ты глупец, если расспрашиваешь их об этом, но они расскажут тебе о Пирровой победе. Хочешь, я расскажу тебе о том, что могло произойти?

Он не ждал ответа.

— Это чистая догадка, но она имеет для меня смысл, и у меня было две недели, чтобы обдумать её. Мы наверно проиграли войну. Если это так, некоторые трааргх — извини! — некоторые представители кашей расы решили взять всех рабов с собой. Как на похоронной церемонии Деда, но в больших масштабах. Они создали мощный усилитель, который мог охватить всю галактику. И потом они приказали каждому, кто был в зоне досягаемости, совершить самоубийство.

— Но это ужасно! — Кзанол ощетинился от морального оскорбления. — Зачем тринтанину делать такие вещи?

— Спроси у человека. Он знает, на что способны мыслящие существа, когда кто-то мучает их до смерти. Сначала они взывают и кричат, что такое аморально, что немыслимо, чтобы такие муки можно было выносить. Затем они понимают, что лелеют такие же планы, немногим лучшие в каком-то отношении, что они вынашивали их годами, десятилетиями, веками. Ты допускаешь, что Большой усилитель технически возможен?

— Конечно.

— Неужели ты сомневаешься, что мятежная раса достойна чего-то другого, чем полного уничтожения?

Щупальца по уголкам рта Кзанола скорчились для битвы. Наконец он заговорил:

— Я не сомневаюсь в этом.

— Тогда…

— Наверное, мы взяли их с собой для полного уничтожения! Подлые, они хуже белковых, они использовали каши уступки в свободе и истребили нас! Я бы хотел только одного — увести их всех с собой.

Кзанол-Гринберг усмехнулся:

— Мы должны были сделать это. Как ещё можно объяснить, что ни один из наших рабов не обнаружил никого, кроме белковых? Вспомни: белковые были невосприимчивы к Силе… Теперь поговорим о другом. Ты ищешь свой второй костюм?

Кзанол вернулся к настоящему.

— Да, на этих спутниках, Ты обследовал Нептун, Я бы знал, если бы Месней нашёл его, И все же осталось одно место, где я буду искать.

— Ну что ж, продолжай. И дай мне знать, когда закончишь.

Гироскоп слабо зажужжал, когда “Золотое Кольцо-” развернулось вокруг оси. Кзанол смотрел прямо перед собой, его ВНИМАНИЕ охватывало рубку управления. Кзанол-Гринберг зажёг сигарету и приготовился ждать.

Если Кзанол научился терпению, то это была лишь слабая имитация человеческого качества. Иначе он бы не сделал такой глупости, радостно вступив во владение Меснеем, его собственным, личным рабом. Он мог бы убить тринтанина, воспользовавшись своим телом — телом, украденным Кзанолом—Гринбергом, — что показала бы любая проверка памяти. Попытка общения с Кзанолом показала ему его собственное лицо!

Однако у него не было выбора.

Как ни удивительно, но он достиг цели. Он встретился с тринтанином на собственной территории тринтанина. Он прошёл длинный путь, чтобы заставить Кзанола принять себя как другой тринтанский разум, по крайней мере как разум птавва. Кзанол по-прежнему хочет убить его; и ему хотелось, чтобы тринтанин больше обращал внимания на дезинтегратор! Но он поступил совсем иначе. И был горд этим, так как все пошло на пользу. Чувство собственного достоинства у Кзанола-Гринберга не было особенно обострённым.

Теперь делать больше нечего. И ему лучше сойти с пути Кзанола.

Первым побуждением того было просветить радаром судно Кзанола-Гринберга. Когда найти костюм не удалось, Кзанол снова занялся Меснеем и заставил его облазить весь корабль от радарного конуса вплоть до отработанных сопел, предположив, что защищённый раб каким-то образом мог выкрасть костюм и хранить его на корабле, отключив поле стазиса. Но раб ничего не нашёл.

Этот защищённый раб казался таким самоуверенным! Почему, если у него нет костюма?

Они снова обыскали весь Тритон. Кзанол-Гринберг видел растущее недоумение и неуверенность Кзанола, пока велись поиски. Костюма на Нептуне не было, не было его и на спутниках, определённо не было и на другом корабле, который не мог долго оставаться на орбите. Где же он?

Двигатель отключился. Кзанол повернулся лицом к своему мучителю и вдруг почувствовал, что его мозг сжимается и становится плоским. Кзанол направил в него всё, что имел: вопящее чувство, тарабарщину, приказы, ярость, неприкрашенную дикую ненависть и вопросы, вопросы, вопросы. Пилот застонал и схватился за голову. Штурман, завизжав, вскочила, повернулась наполовину и умерла с пеной на губах. Мёртвая, она по-прежнему стояла у игрового стола; её удерживали от падения только магниты в сандалиях. Кзанол-Гринберг смотрел на тринтанина как на торнадо.

Ментальное торнадо закончилось.

— Где он? — спросил Кзанол.

— Давай договоримся. — Кзанол—Гринберг повысил голос, чтобы было слышно и пилоту. Уголком глаза он увидел, что тринтанин сделал перестановку: пилот вышел из кабины и занял место штурмана в качестве транслятора.

Кзанол вынул свой разъёмный нож. Он рассматривал дезинтегратор с крайним пренебрежением. Возможно, он не считал его оружием. В любом случае никто не применял оружие против тринтанина, разве что другой тринтанин. Он раскрыл лезвие на восемь футов и был готов одним махом раскроить мятежное тело этой разумной твари.

— Я не боюсь тебя, — сказал Кзанол-Гринберг. Он не спешил поднимать дезинтегратор.

— ВЫЙДИ, — сказал Кзанол пилоту.

Кзанол-Гринберг мог бы закричать от радости. Он выиграл! Рабы не имеют право присутствовать во время сражения или ссоры между двумя тринтанинами.

Пилот медленно двинулся в воздушный тамбур. Слишком медленно. Неужели какая-то моторная зона выгорела при умственном шоке, или раб был нерасположен уходить. Кзанол прозондировал его.

— ВСЕ НОРМАЛЬНО. НО ПОТОРОПИСЬ.

Пилот быстро влез в скафандр, чтобы выйти. Семья Рейкарливов никогда не обращалась дурно с рабами…

Дверь воздушного тамбура повернулась и закрылась. Кзанол спросил:

— Как договоримся?

Он не понял ответа. Чувствуя отвращение к самому себе, он произнёс:

— Мы должны включить радио. Ага, вот оно.

И повернулся к стене. Пара вкусовых щупалец дотянулась до ниши и щёлкнула выключателем. Теперь пилот через динамики скафандра мог слышать, что говорил Кзанол-Гринберг.

Никому и в голову не приходило, что они двигаются по кругам Робин Гуда. Раба невозможно представить личностью.

— Я повторяю, — произнёс Кзанол. — Как договоримся?

— Я хочу быть твоим партнёром по контролю над Землёй. Наше соглашение будет действительным даже тогда, если мы найдём других существ, подобных тебе или правительство тебе подобных. Половина твоя, половина моя, и плюс твоя полная поддержка в создании для меня усилителя. Первый шлем пусть будет твоим; он может не подойти для моего мозга. Я хочу, чтобы ты поклялся… Подожди минуту. Я не могу этого произнести. — Он нашёл лист для бриджа и написал точками и завитушками чужого языка слово “пртуувл”. — Я хочу, чтобы ты поклялся защищать мою половину владений изо всех сил, никогда не подвергать опасности мою жизнь или здоровье, а взамен я доставлю тебя туда, где ты можешь найти второй костюм. Поклянись, что мы заставим людей сделать мне другой усилитель, когда вернёмся.

Кзанол думал целую минуту. Его умственный щит был таким же твёрдым, как двери лунного форта, но Кзанол-Гринберг прекрасно разбирался в его мыслях. Тот тянул с ответом, чтобы произвести впечатление. Конечно, он решит дать клятву, поскольку клятва “пртуувл” обязывала тринтанина перед тринтанином. А Кзанол считал его только рабом…

— Хорошо, — произнёс Кзанол. И он дал клятву “пртуувл”, не пропустив ни единого слова.

— Прекрасно, — похвалил Кзанол-Гринберг. — Теперь поклянись на тех же условиях, но по этой клятве. — Он вытащил лист для бриджа из грудного кармана и передал ему. Кзанол взял его и вгляделся.

— Ты хочешь, чтобы я поклялся ещё и клятвой “кпитлитхтулм”?

— Да. — Не было нужды читать её Кзанолу или скрывать свою дельфинью усмешку. Клятва “кпитлитх-тулм” заключалась между тринтанином и рабом. Если он произнесёт её в дополнение к клятве “пртуувл”, он будет вынужден придерживаться их, пока не решит считать Кзанола-Гринберга растением или бессловесной тварью. Но это будет уже бесчестием.

Кзанол отбросил бумагу. Его умственный щит почти мерцал, настолько он был жёстким. Его челюсти широко раскрылись, губы оттянулись назад с игольчатых клыков в улыбке, которая была ужаснее, чем у тирранозаврус рекс, который выслеживал палеонтолога, или чем у Лукаса Гарнера, когда тот выслушивал хорошую шутку. Посмотрев на Кзанола, вряд ли кто усомнился бы в его плотоядной натуре. Изголодавшийся хищник, готовый сожрать вас в любой момент. Можно было забыть, что Кзанол наполовину легче человека, и вместо этого помнить о том, что он опаснее ста скорпионов, трех диких котов, стаи муравьёв или пираний.

Но Кзанол—Гринберг принял это за улыбку печального восхищения, весёлый отказ в пользу превосходящей напасти, за улыбку потерявшего. Через свои тринтанские воспоминания он видел кое-что ещё. Улыбка Кзанола была такой же фальшивой, как и медный транзистор.

Кзанол повторил клятву четыре раза и сделал четыре сводящие ритуал на нет технические ошибки. На пятый раз он сдался и поклялся по правилам.

— Теперь правильно, — сказал Кзанол—Грннберг. — Пусть шест доставит нас на Плутон.

— Ладно, пусть кто-нибудь развернёт корабль и возьмёт курс три, восемьдесят четыре, двадцать один. — Мужчина в ведущем корабле говорил с терпеливой усталостью в голосе. — Не знаю, что это за игра, но мы можем играть в неё не хуже, чем ребёнок в кубики.

— Плутон, — сказал кто-то. — Они вдут на Плутон! — Казалось, что он воспринимает это как личное оскорбление.

Старина Смоки Петропоулос забухтел в передатчик:

— Лев, может, кому-нибудь из нас остановиться и посмотреть, что там с двумя другими кораблями?

— Хм-м. Ну да, Смоки, давай, сработай. Ты потом отыщешь нас мазером?

— Конечно, босс. Без всяких секретов?

— Дьявол, они знают, что мы преследуем их. Передавай нам всё, что может пригодиться. И найди, где Гарнер! Если он на новобрачнике, я должен это знать. А лучше дай сигнал Вуди на шестой номер, пусть он идёт туда, где Гарнер.

— Конечно, Плутон. Ты все ещё не понимаешь? — Кзанол-Гринберг не в первый раз испытывал сомнения по поведу разумности своего прежнего “я”. Сомнения были вполне обоснованными, чтобы от них отвязаться. А он ещё боялся, что Кзанол догадается об этом. Однако…?

— Нет, — раскаляясь, прошипел Кзанол.

— Корабль врезался в один из спутников Нептуна, — терпеливо объяснял Кзанол—Гринберг, — врезался так сильно, что спутник с треском вышибло с орбиты. Корабль двигался почти со скоростью света. Спутник получил энергию, достаточную, чтобы стать планетой, но у него осталась эксцентричная орбита, которая иногда по-прежнему проходит внутри зоны влияния Нептуна. Естественно, что по этим признакам мы можем легко обнаружить его.

— Мне говорили, что Плутон пришёл из другой солнечной системы.

— И мне говорили. Ко это абсурд. Если такая масса прошла в систему извне, почему она не вернулась назад, завершая гиперболу? Что её могло остановить? Ладно, я раскрываю карты… Есть одна вещь, которая действительно беспокоит меня. Плутон не очень велик. Как думаешь, мог ли костюм быть отброшен в пространство при взрыве, когда произошло столкновение?

— Если это так, я убью тебя, — сказал Кзанол.

— Не говори мне ничего, дай догадаться, — попросил Гарнер. — Ага! Понял, Смоки Петропоулос. Как дела, старина?

— Не так хорошо, как с твоей памятью. Прошло добрых двадцать два года. — Смоки стоял за двумя креслами в проёме воздушного тамбура и ухмылялся размытому отражению двух лиц на лобовом стекле. Чтобы сделать что-то ещё, не хватало места. — Какого дьявола, Гарнер? Почему бы тебе не повернуться и не пожать лапу старому приятелю?

— Не могу, Смоки. Пришелец приказал нам не двигаться, и ему нельзя возражать. Может быть, хороший гипнотерапевт и мог бы избавить нас от этой фиксации, но пока нам придётся подождать. Кстати, познакомься — Лерой Андерсон.

— Привет.

— Теперь выдели нам пару сигарет, Смоки, и положи их в уголки наших ртов, чтобы можно было поговорить. Твои ребята погнались за Гринбергом и чужаком?

— Да. — Смоки нащупал сигареты я зажигалку. — Это что? Игра в пересаживания под музычку?

— Что ты хочешь сказать?

Старина Смоки сунул сигареты, куда следовало, и произнёс:

— Этот новобрачник пошёл на Плутон. Зачем?

— На Плутон!

— Ты удивлён?

— Значит, его здесь нет, — вмешался Андерсон.

— Правильно, — сказал Гарнер. — Мы знаем, что они искали, мы знаем теперь и то, что они не нашли здесь эту штуку. Но я не могу вообразить, почему они думают, что она на Плутоне. О-оп! Придержи её! — Гарнер бешено запыхтел сигаретой. Добрый, верный табачок с дёгтем и никотином. — Казалось, у него не было проблем с мимикой. — Плутон мог быть когда-то спутником Нептуна. Может быть, это как-то связано с их полётом. Где корабль Гринберга? Он тоже пошёл в том направлении?

— Да уж! Где бы он ни был, его двигатель выключен. Мы потеряли его из виду четыре часа назад.

Андерсон заговорил:

— Если ваш друг все ещё на борту, у него могут быть неприятности.

— Верно, — подхватил Гарнер. — Смоки, этот корабль рухнет на Нептун, а на борту Ллойд Месней. Ты помнишь его? Большой, упитанный паренёк с усами.

— Теперь вспомнил. Он тоже парализован?

— Он загипнотизирован. Загипнотизирован по-деревенски, и если ему не скажут позаботиться о себе, он просто не станет делать этого. Поможешь?

— Конечно. Я приведу его сюда. — Смоки повернулся к люку.

— Эй! — тявкнул Гарнер. — Выбрось окурки из наших пастей, пока наши лица не опалило огоньком!

Со своего корабля Смоки вызвал Вуди Атвуда на шестом номере радарного прикрытия и рассказал про услышанное:

— Это выглядит как правда, Вуди, — закончил он. — Но всё равно нельзя рисковать. Оставайся здесь и иди на сближение с кораблём Гарнера; если он сделает хоть одно движение, значит он последний лгун, поэтому держи глаза открытыми. Он известен своими хитростями. А я посмотрю, действительно ли Месней в опасности. Его будет не трудно найти.

— Неделя на Плутоне и полнедели на обратный путь на одной единице ускорения, — сказал Андерсон, демонстрируя способность выполнять в уме простые вычисления. — Но мы не можем преследовать их шайку, даже если смогли бы двигаться. У нас нет топлива.

— Мы можем заправиться на Титане, правда? Где этот чёртов Смоки?

— Сегодня его лучше не ждать.

Гарнер зарычал. Пространство, невесомость, паралич и поражение совсем истощили его самоконтроль.

— Эй! — прошептал он вдруг.

— Что? — вопрос получился преувеличенно тихим.

— Я могу шевелить своими указательными пальцами! — завопил Гарнер. — Значит, этот стопор может пройти. Следи за своими движениями.

Смоки вернулся на исходе следующего дня. Он вставил нос своего корабля в трубу двигателя и стал толкать судно Меснея. Когда он отключил двигатель, оба корабля расстыковались, Смоки двигался между кораблями, надев на спину реактивный ранец. К этому времени Атвуд присоединился к небольшой группе и помог Смоки, так как глупо было ожидать какой-нибудь хитрости от него после того, как нашли Меснея.

И не потому что Месней был по-прежнему загипнотизирован. Нет. Овладев его мозгом, Кзанол освободил Ллойда от гипноза, а улетая на Плутон, он — по доброте или без задней мысли — оставил его без приказов. Но Месней был близок к истощению. Его лицо покрывали глубокие морщины от излишков кожи, а на торсе кожа обвисла и шлёпала складками на рёбрах, Кзанол—Гринберг часто забывал кормить его, вспоминая о нем только а тех случаях, когда голод едва не выводил Ллойда из транса. Реальный Кзанол никогда бы так не мучил раба, притом он обладал гораздо большей телепатией, чем это ложный двойник. А Кзанол—Гринберг так и не научился думать о повседневном приёме пищи как о необходимости. Съедать столько пищи было для него роскошью и глупостью.

Месней начал объедаться сразу после отлёта “Золотого Кольца”, но требовалось определённое время, чтобы он скова стал “упитанным”… А потом топливо его корабля забрали, и он дрейфовал по очень узкой орбите вокруг Тритона, причём эта орбита мало-помалу сокращалась.

— Так обманывать — просто неестественно, — говорил Смоки, сообщая о происшедшем флоту Пояса. — Ещё печного такого обмана, и Месней был он мёртв. Даже теперь он выглядит ужасно.

Теперь возле Нереиды кружилось четыре космических корабля.

— Вам надо заправить горючим каши корабли, — сказал Гарнер. — Вот как мы сделаем. — Он начал излагать свой план.

Смоки заявил:

— Я не оставлю своё судно!

— Мне жаль, Смоки. Смотри, если только уследишь. У нас есть три пилота, верно? Ты, Вуди и Месней, Мы с Андерсоном двигаться не можем. Но у нас четыре корабля. Мы должны один бросить.

— Хорошо, но почему мой?

— Пять человек должны разместиться в трех кораблях. Это значит, что мы должны оставить себе двухместные корабли, верно?

— Ну так.

— Мы вынуждены отказаться либо от твоего корабля, либо от радарного прикрытия. Что бы ты оставил?

— Но ты же не хочешь сказать, что на Плутон мы полетим, чтобы воевать?

— Мы могли бы попытаться. А ты захотел домой?

— Ладно, успокойся.

Флотилия двинулась на Тритон без четвёртого номера, а половина его горючего перешла в судно Меснея “Иво Джима”. Гарнер сказался пассажиром Меснея, Смоки остался на “Хайнлайне” вместе с Андерсоном. Три корабля парили над ледяной поверхностью большого спутника, и их двигатели плавили слой за слоем замёрзшие азот, кислород и двуокись углерода, пока не достигли тонкого слоя водяного льда. Они сели на лёд, каждый в своём конусе. Затем Вуди и Смоки отправились за четвёртым судном.

Смоки спустил своё судно почти на пустых баках. Он перекачал остатки горючего в “Иво Джиму” и туда же пошёл запас “Хайнлайна”. Вуди отключил охлаждение в баке с водородом, разбортовал обогреватель кабины и перенёс его в бак. Затем они вырезали дыру в стене и включили питание.

Несколько часов ушло на нарезку блоков льда. Месней все ещё недомогал, поэтому всю работу делали парни с Пояса. Когда дело подошло к концу, силы их были на исходе, а два лазерных резака были почти уже непригодны; но топливный бак четвёртого корабля был полон тёплой, правда, не очень чистой воды.

Они запустили батарею шестого номера на электролиз расплавленного льда. Смесь водорода и кислорода залили в бак “Хайнлайна”. Они установили термостат выше точки конденсация водорода, и кислород оседал как снег. Смоки и Вуди, сменяя друг друга на дне бака, трамбовали белые сугробы. Затем они занялись номером шестым, облетели вокруг него и перезарядили батареи. Но ощущение упущенного времени не покидало — “война” удалялась от них все дальше с каждой проходящей минутой.

За два дня они заправили горючим все три корабля. Баки не были заполнены до конца, но их бы хватило для доставки небольшой флотилии на Плутон при постоянном ускорении и с небольшим запасом горючего. Четвёртый корабль оказался ненужным, его баки были пусты и сухи.

— Мы отстаём на три дня, что бы там ни происходило, — угрюмо сказал Вуди, — Зачем нам вообще лететь?

— Нам надо войти в зону радиоконтакта, — убеждал Смоки. — Мне нравится, что Гарнер рядом и может подсказать флоту, что делать дальше. Он больше знает об этом циклопе.

— Основной довод в том, что наша группа опаздывает на три дня, — произнёс Люк. — Мы можем рвануть вперёд и сэкономить день. Можем оставаться здесь. Решайте.

Вуди Атвуд тут же радировал сообщение флоту, зная, что остальные не перехватили их разговора: когда луч мазера перехвачен, радио визжит на высокой ноте.

— Серия партий! — В голосе Кзанола проступало тринтанское презрение. — Мы могли бы с равным успехом раскладывать пасьянс. Какая странная вещь — признавать себя проигравшим.

— Скажем так, — предложил Кзанол—Гринберг. — Мы могли бы поделить Землю на части и играть на людей. У нас было бы по восемь миллиардов человек с небольшим. Фактически, можно договориться прямо сейчас и поделить Землю по двум меридианам на западное и восточное полушарие. Пока мы не вернёмся с усилителем, можно остановиться на этом, и каждый получает по восемь миллиардов.

— Звучит хорошо. А почему на западное и восточное?

— Тогда каждый получит полное разнообразие климатических зон. Почему бы и нет?

— Согласен. — Кзанол получил две карты рубашкой вверх и одну открытую.

— Ставлю семь! — объявил пилот.

— Пасую, — ответил Кзанол-Гринберг. Он прислушался к рычанию Кзанола и увеличил предыдущую ставку. — Мы могли бы забрать Меснея, — сказал он. — Опасно оставаться без пилота.

— Ну что ты! Предположим, я взял Меснея. И как бы ты себя чувствовал, наблюдая, что я распоряжаюсь твоим бывшим рабом?

— Паршиво. — По сути дела он только сейчас понял, что, оставив Меснея за бортом, Кзанол проявил редкий такт, Ллойд был пользованным рабом, он уже принадлежал другому. Традиция требовала для него чуть ли не смерти и ясно предписывала, что им никогда не должен владеть уважающий себя тринтанин, хотя его и можно было отдать нищему.

— Ещё пять, — сказал пилот. Он сидел так, чтобы не видеть карт, но был готов перевести на человеческий язык непереводимый сленг покера; когда же Кзанол хотел говорить, пилот был готов транслировать Кзанола—Гринберга. Кзанол взял одну открытую и одну закрытую карту…

— Забавно, — сказал Кзанол—Гринберг. — Я почти что-то вспомнил, но потом это ушло.

— Открой свой ум, и я расскажу тебе, что это было.

— Нет. Это всё равно по-английски, из памяти Гринберга. — Он сжал голову руками. — Что это? Чертовски сходится. Сходится с тем, что мы говорили о Меснее.

— Играй!

— Девять человек.

— Поднимаю на пять.

— Десять сверху.

— Вызываю. Гринберг, почему ты выигрываешь больше меня, хотя и чаще пасуешь?

Кзанол—Гринберг щёлкнул пальцами:

— Вспомнил! Когда я вырасту и стану взрослым, я буду гордым и великим. И я скажу другим мальчикам и девочкам: не лезьте к моим игрушкам, Стивенсон. — Он засмеялся. — И это заставляет меня…

— У тебя двойка, у меня дама, — сказал пилот.

Кзанол продолжал по-тринтански:

— Если бы люди имели телепатический регистратор, им бы не надо было мучиться с произношением и речью. Однако — хороший ход.

— Да уж, — рассеянно согласился Кзанол-Гринберг. Он проиграл эту партию, поставив почти две сотни на вару четвёрок.

Немного позже Кзанол прервал игру и сказал:

— Передатчик. — Он встал и прошёл в кабину пилота. Кзанол—Гринберг последовал за ним. Они придвинули креста к двери рубки управления, и пилот увеличил громкость.

— …Атвуд с шестого номера! Надеюсь, ты слышишь, Лев? Пришелец находится на новобрачнике, и у него точно какие-то дикие способности. Здесь нет никакого обмана. Чужак парализовал старика из Сил и его пилота с расстояния в несколько миллионов миль. Грубоватый паренёк. Человека во втором судне бросил дрейфовать у Тритона без горючего, наполовину дохлым от голода, когда он стал не нужен чужаку. Гарнер сказал, что инициатором является Гринберг. Это тот малый, который думает, что он — другой пришелец. Он тоже на новобрачнике. И там ещё есть пара человек, пилот и штурман. Гарнер советует стрелять в пределах зоны видимости, не пытаясь сближаться с кораблём. Ну — это вам решать. Мы отстаём от вас на три дня, но идём за вами. Четвёртый номер на Тритоне без горючего, и нам не удастся использовать его, пока не будет вычищена грязь из бака. Только трое из нас могут управлять кораблём. Гарнер и его пилот по-прежнему парализованы, хотя и отходят понемногу. Нам бы гипнотерапевта для этих землян, а то им больше не танцевать. По моему мнению, вашей первой целью является усилитель, если вы его только найдёте. Он гораздо опаснее любого из пришельцев. Пояс не хочет отказываться от его изучения, и я знаю, что некоторые учёные возненавидят нас, если мы лишим их этой возможности, но ты представляешь, что может натворить Земля с усилителем и телепатическим гипнозом. Ставлю сообщение на повтор. Лев, это Атвуд с шестого номера. Повторяю, Атвуд с шестого…

Кзанол—Гринберг вытащил сигарету и прикурил её. Новобрачное судно имело широкий выбор, и эта сигарета была с двойным фильтром, ментолизированная, из табака без никотина. Она мягко пахла горелыми листьями и на вкус напоминала конфету от кашля.

— Стрелять в пределах зоны видимости, — повторил он, — это плохо.

Тринтанин смотрел на него с нескрываемым презрением. Бояться рабов…! Ну да — это ведь только птавв.

Кзанол—Гринберг свирепо взглянул на него. Он знал о людях больше Кзанола!

— Всем судам! — объявил мужчина в ведущем корабле. — Сообщаю: теперь мы будем стрелять. Какие замечания?

Замечания были. Лев выслушал их и потом сказал:

— Торгов, твои гуманные импульсы делают тебе честь. Без всякого сарказма. Но вещи до тога липкие, что не время беспокоиться о двух земляках на новобрачном судне. Когда усилитель будет найден, не думаю, что нам вообще придётся беспокоиться о чём-то, Земля не должна найти его раньше нас. Они не знают того, что известно о Плутоне нам. Мы можем расставить над планетой боевые посты, пока Пояс не пришлёт нам автоматическую орбитальную охрану. Радар может найти усилитель; в таком случае мы сбросим на него бомбу, и дьявол с этими возможностями исследования! Я ничего не упустил?

Женский голос произнёс:

— Один снаряд можно послать с камерой. Не стоит посылать всю огневую мощь сразу.

— Прекрасно, Меб. У тебя есть снаряд с камерой?

— Да.

— Используй его.

“Иво Джима” был в неделе полёта от Земли, а Кзанол—Гринберг как обычно грезил наяву. По какой-то причине ему вспоминались его часы: церемониальные, подлокотные часы с криогенными шестерёнками, которые сейчас находились во втором костюме. Он бы сделал новый обруч.

Хотя зачем? Они всегда отставали. Он регулировал их каждый раз, когда возвращался с визита… С визита на другую плантацию. После полёта через пространство.

Ну конечно. На его часы влияла относительность, Почему он этого не замечал раньше?

Потому что был тринтанином?

— Повышаю на тридцать, — сказал Кзанол. Он приготовил в своих пяти картах одну пару на показ, и даже ко думал, что Кзанол-Гринберг со своей плохой картой может блефовать. Он не замечал чисел в последовательности карт.

Глупец. Да, тринтанин был определённо глуп. Кзанол не мог играть в покер, даже опираясь на знание игры пилотом. Он не догадывался, что его корабль может врезаться в Плутон. Ему не нужны были мозга, у него — Сила.

Тринтане не нуждались в разуме с того момента, как нашли первую расу рабов. До этого Сила не имела значения, её не на ком было применять. Они пользовались неограниченной поддержкой слуг, которые за них даже думали, и неудивительно, что они начали вырождаться.

— Поднимаю на пятьдесят, — сказал Кзанол—Гринберг.

Тринтанин заулыбался.

— Я никогда не думал, что Силы — это хорошая идея, — говорил Люк. — Но я считаю, что они необходимы. Абсолютно необходимы. И я пошёл туда, потому что считал, что буду там полезен.

— Люк, если землянам нужна полиция для прогресса, чтобы выжить, они не выживут. Ты пытаешься удержать эволюцию.

— Мы не полиция для прогресса! Мы поддерживаем порядок в технологии. Если кто-то что-то сотворил — это хороший шанс уничтожить цивилизацию. И вот тогда, и только тогда, мы пресекаем это. Ты бы удивился, узнав, как часто такое происходит.

Голос Смоки был полон презрения.

— Я бы удивился? А почему не пресекли термоядерный синтез, когда ты был там? Нет, не перебивай меня, Люк, это важно. Термоядерный синтез используется не только в космических кораблях. Половина питьевой воды Земли получена дистилляторами морской воды, и все они используют тепло термоядерного синтеза. Большая часть электростанций Земли являются термоядерными, а на Поясе они все такие. А термоядерное пламя в крематориях и фабриках по разложению отходов! Взгляни: например, весь уран, который вы импортируете, идёт на изготовление термоядерных сопел! Существуют сотни тысяч термоядерных кораблей, каждый из которых…

— …может превратиться в водородную бомбу при одном щелчке выключателя.

— Тоже верно. Так почему Силы не пресекли термоядерный синтез?

— Во-первых, потому что Силы образовались гораздо позже. Термоядерный синтез уже был. Во-вторых, он необходим нам. Термоядерные сопла — это человеческая цивилизация, способ использования электрического генератора. В-третьих, мы не препятствуем тому, что помогает полётам в пространстве. Но я рад…

— Ты служишь…

— МОЯ ОЧЕРЕДЬ, Смоки. Я рад, что ты привёл в пример термоядерный синтез, поскольку это целая тема. Задача Сил в поддержании равновесия колеса цивилизации. Нарушение этого баланса в первую очередь приведёт к войне. Так было всегда. Но на этот раз она будет последней. Ты можешь вообразить всеобъемлющую войну, в которой будет использована большая часть водородных бомб? Я знаю, что ты скажешь — щелчок выключателя.

— Ты уже сказал. Ты топчешь ногами человеческую изобретательность, чтобы удерживать равновесие колеса. Если это так, это мучительный приговор Земле.

— Смоки, если бы это не было секретом, я показал бы тебе уничтоженный проектор, который мог заглушить термоядерную защиту с расстояния в десять миль. Чак Уатсон был моим шефом по выявлению изобретения, которое вынудило бы нас сделать убийство законным мероприятием. Это был…

— Не говори мне о доказательствах, которых не можешь привести.

— Это верно, чёрт возьми! Ну а как с усилителем, за которым мы все гоняемся? Предположим, какой-то ловкий мальчик использует усилитель для телепатического гипноза? Разве ты не остановил бы его?

— Создай его, а потом я тебе отвечу.

Месней заорал:

— О, ради Христа, вы, двое!

— Сдохнуть можно, — отозвался голос Андерсона. — Дайте нам, невинным свидетелям, час покоя.

Человек в ведущем судне открыл глаза. Остатки сна, словно амёба пастельного цвета, заволакивали его зрение, но экран был пустым и тёмным.

— Всем судам! — сказал он. — Мы все ещё не можем стрелять. Мы будем ждать момента, когда они пойдут на разворот.

Никто не задавал вопросов. Все наблюдали через камеру, установленную на тёс-снаряде Меб Дулин; камера приближалась к “Золотому Кольцу”. Они следили за хвостом огня двигателя новобрачного судна, который становился ослепительным, хотя камера постоянно корректировала яркость изображения. Затем экран опустел. Пламя водорода превратило снаряд в расплавленный шлак, прежде чем он успел приблизиться.

Новобрачное судно было в безопасности ещё целый день.

Кзанол—Гринберг принял решение.

— Надо держать оборону, — сказал он. — Я буду на корме.

Кзанол увидел, как он встаёт и надевает скафандр.

— Что ты собираешься делать?

— Ослабить противостояние, если мне удастся. — Птавв поднялся по трапу в воздушный тамбур.

Кзанол вздохнул, сгрёб в карман фишки и начал раскладывать пасьянс. Он знал, что раб с умом птавва создавал потрясающую суету из ничего. Возможно, он слишком долго размышлял над гипотетической революцией тнуктипов, пока не начал считать всех рабов опасными.

Кзанол—Гринберг вышел на ребро поверхности корпуса. Было много серьёзных причин для установки здесь воздушного тамбура, но лучшей была возможность пройтись по корпусу, пока двигатели находились в работе. Он надел магнитные сандалии, поскольку пришлось бы долго падать, если бы он поскользнулся. Он быстро прошёл к хвосту. Выключатель, спрятанный в вертикальном стабилизаторе, раскрыл люк с рядом ступеней, которые вели вниз по кривой с корпуса на крыло. Он начал карабкаться вниз. Водородное пламя было ужасно ярким, и даже с закрытыми глазами он чувствовал эту яркость; лицо обдавало жаром. Лишь когда он опустился на колени на треугольном крыле, его защитило от сияния.

Он выглянул за край. Наклонись Кзанол-Гринберг ещё ниже, и он бы ослеп, но ему хватало и этого, чтобы видеть. Да, они были здесь. Пять точек света, одинаково яркие, одного и того же цвета. Кзанол-Гринберг опустил нос дезинтегратора через край и нажал на пусковую кнопку.

Если бы дезинтегратор создавал луч мазерного типа, он мог бы нанести реальный ущерб. Но сейчас ему ни за что не удалось бы попасть в любую из этих целей таким узким лучом. И все же пучок растягивался слишком быстро. Кзанол-Гринберг не заметил никаких результатов. Да он на ото и не надеялся, а продолжал направлять скалодробилку на пять роящихся звёзд — он делал всё, что мог. Тянулись минуты.

— Что за дьявол… Лев! Мы в облаке пыли?

— Нет. — Человек в ведущем судне встревоженно смотрел на помутневший кварц лобового стекла. — Наши инструменты ничего не могут определить. Возможно, это оружие, о котором говорил Гарнер. У кого повреждение лобового стекла?

Последовал хор подтверждений.

— Ого! Ладно. Мы не знаем, какая мощность у их машинки, но и ока должна иметь предел. Вот что мы сделаем. Во-первых, пусть пока нас ведут приборы. Во-вторых, в конечном счёте придётся разбить лобовые стекла, чтобы можно было видеть, поэтому остаток пути проведём в задраенных скафандрах. Но пока этого мы делать не будем! Иначе забрала шлемов тоже станут матовыми. Это третье. — Он осмотрелся вокруг, подчёркивая жестом сказанное, хотя его никто не видел. — Никому наружу не выходить, ни по каким причинам! Все, что нам известно, — оружие может содрать костюмы с наших спин за десять секунд. Какие предложения?

— Вызови Гарнера и спроси о его идеях, — предложила Меб Дулин со второго номера.

— Надо втянуть наши радарные антенны на несколько часов. Иначе они испарятся.

Так и сделали. Корабли летели вслепую.

— Нам нужно какое-то подтверждение, направлено это оружие на наши корабли или нет. — Но никто не мог придумать ничего лучшего, чем “посмотрим, что будет дальше”.

Каждую минуту кто-нибудь проверял огневую завесу кусочком кварца. Залп прекратился через пятнадцать минут после своего начала. Но через две минуты он возобновился, и Тартов, который производил осмотр нанесённого ущерба, вполз в своё судно с непроницаемой лицевой панелью с правой стороны.

Кзанол взглянул и увидел, как его “партнёр” устало влезает в воздушный тамбур.

— Очень хорошо, — сказал он. — До тебя все же дошло, что дезинтегратор понадобится нам, чтобы выкопать пространственный костюм?

— Да, дошло. Вот почему я не использовал его больше. — Фактически он мог бы уйти, так как был утомлён, но он понимал, что Кзанол прав. Двадцать пять минут почти непрерывного действия могли серьёзно повлиять на батарею. — Я думаю, мне удалось причинить им какой-то ущерб. Не знаю, попал я или нет.

— Ну что, расслабился? Если они подойдут слишком близко, я возьму их и получу для нас дополнительные корабли и тела слуг.

— Я верю тебе. Но они не подойдут так близко.

Разрыв между “Золотым Кольцом” и флотом Пояса медленно сокращался. Они должны были достичь Плутона примерно в одно и то же время, через одиннадцать дней после старта новобрачного судна с орбиты Нептуна…

— Они приближаются, — сказал кто-то.

— Вижу, — ответил Лев. — Кто-нибудь готов стрелять?

Никто не ответил. Пламя двигателя новобрачника вытягивалось в пространстве на несколько миль длинной тонкой линией голубовато-белого цвета в тусклой конусообразной оболочке. Оно медленно начинало сокращаться.

— Огонь! — крикнул Лев и нажал на красную кнопку. Над ней был миниатюрный защитный каркас, который он открыл заранее. Своим собственным ключом.

Пять снарядов понеслось вдаль, и пламя их сопел исчезло через несколько секунд. Огонёк новобрачника сжался до точки.

Проходили минуты. Час. Второй.

Засигналило радио:

— Вызывает Гарнер. Почему не отзывались? Ничего не случилось?

— Нет, — ответил Лев в микрофон мазерной установки. — Сейчас они столкнутся.

Минуты тянулись. Белая звёздочка новобрачного судна сияла спокойным огнём.

— Значит, что-то не так. — Голос Гарнера пересёк светоминуты между ним и флотом. — Может быть, дезинтегратор оплавил радарные антенны ваших снарядов?

— Сукин сын! Ну да, это как раз и произошло. Что же делать?

Опять минуты тишины.

— С нашими снарядами все в порядке. Если мы подойдём к вам поближе, их можно будет использовать. Но это даёт им три дня на поиск усилителя. Может, придумаете что-нибудь, чтобы задержать их на это время?

— Ладно. — Лев помрачнел. — У меня есть идея, как не дать им сесть на Плутон. — Он погрыз губу, сомневаясь, стоит ли выдавать эту информацию Гарнеру. Впрочем, не такой уж это и секрет; когда-нибудь Силы всё равно узнают о нем. — Пояс летал на Плутон, но мы никогда не пытались садиться на него после того, как первый разведывательный корабль снял спектроскопические показания…

Они играли за столом прямо за дверью кабины пилота. Кзанол—Гринберг был настойчив. Он играл и одним ухом следил за радио. Кзанол держал его включённым, так как полагался на игру другого человека.

После минуты молчания донёсся голос Гарнера, скрипучий и слегка искажённый:

— Для меня это звучит так, словно все зависит от того, где они сядут. Мы не можем управлять ситуацией. Лучше придумать что-нибудь ещё, хотя бы на крайний случай. Что у вас есть, кроме снарядов?

Приёмник жужжал и мягко потрескивал от звёздных помех.

— Я хочу, чтобы мы слышали обе стороны, — рявкнул Кзанол. — Ты хоть что-нибудь понял?

Кзанол—Гринберг покачал головой.

— Мы не услышим ответа. Им, конечно, известно, что мы — в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, они знают что-то такое, чего не знаем мы.

— Четыре.

— Беру две. И всё равно приятно было узнать, что они не могут в нас стрелять.

— Да. Ты сделал хорошо. — Кзанол говорил властно, но рассеянно, используя традиционную фразу поощрения раба, который проявил уместную инициативу. Его глаза следили за картами. Он так и не увидел смертельной ярости в лице партнёра. Он не почувствовал бури, которая бушевала над столом, когда разум Кзанола-Гринберга сражался с бешенством, а оно так и не сменилось хладнокровием. Кзанол мог умереть в этот день, завыв от боли, когда дезинтегратор кромсал бы его скафандр, кожу и мышцы — он мог умереть, так и не узнав причины своей смерти.

Десять дней двадцать один час с момента старта. Ледяная планета висела над ними, огромная и грязно-белая, с ослепительными световыми эффектами, которые дурачили древних астрономов. С Земли видны только яркие сполохи, и это было очевидным доказательством наличия на Плутоне плоской, почти отполированной поверхности, из-за чего планета и представлялась очень маленькой и очень плотной.

— Довольно крохотная, — произнёс Кзанол.

— А что ты хотел от спутника?

— Такой была Ф28. Даже для белковых она казалась тяжеловата.

— Действительно. Уф! Посмотри на тот большой круг. Выглядит как огромный кратер метеорита, правда?

— Где? А, вижу. — Кзанол прислушался. — Он там! Радар ощущает его холод. О, Бессилие! — добавил он, вглядываясь в радарный телескоп глазами пилота. — Можно почти разглядеть его в форму. Но нам придётся подождать следующего витка и только потом садиться.

Большой корабль медленно пошёл на разворот, пока его двигатель, наконец, не оказался соплом к орбите.

Флот Пояса оставался на почтительном расстоянии — весьма почтительном: в четыре миллиона миль. Без телескопа Плутон был едва заметным диском.

— Пусть каждый задумает число, — сказал Лев. — От единицы до сотни. Когда я получу ваши числа, то назову своё. Затем мы вызовем Гарнера, и пусть он выберет. Тот, кто окажется ближе к задуманному Гарнером числу, будет ОН.

— Три. Двадцать восемь. Семьдесят.

— Пятьдесят. Хорошо. Я вызываю Гарнера. — Лев перенастроил мазер. — Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы тут придумали, что делать, если он не будет снижаться. Все радары наших кораблей повреждены, поэтому думаем нацелить одно судно на новобрачник с максимальной скоростью. Мы будем наблюдать за ним через телескопы. Когда наше судно сблизится, мы взорвём двигатель. Поэтому назовите число от единицы до ста.

Пошли секунды. Флот Гарнера теперь был ближе, почти у цели путешествия.

— Говорит Тартов на третьем номере. Он пошёл на посадку.

— Здесь Гарнер. Предлагаю подождать и использовать радарное прикрытие, если это возможно. Похоже, вы решили засунуть одного из вас в чей-то воздушный тамбур и держать его там, пока мы не вернёмся на Пояс. Если так, дождитесь нас — у нас есть каюта для одного на каждом земном корабле. Если вам все ещё необходимо число, то сорок пять.

Лев сглотнул слюну.

— Спасибо, Гарнер.

Он отключил видоискатель мазера.

— Это снова тройка. Ты спасён, Лев! Он садится на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и быть не может. Возможно, он даже сядет на Полумесяце!

Лев следил за экраном, его лицо побледнело, когда крошечный светлячок загорелся на тускло-белой поверхности Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что кабина управления одноместных кораблей и была воздушным тамбуром, который освобождался от воздуха, если пилоту приходилось выходить. Лев радовался, что флот землян приближается. Ему не по душе была идея несколько недель сидеть верхом на космическом корабле.

Кзанол—Гринберг сделал глоток и ещё один. Его беспокоило низкое давление. Он проклинал своё человеческое тело. Он сел у окна в кресло с туго натянутой трескучей сеткой и посмотрел вперёд и вниз.

Обзор был небольшим. Корабль описывал полукруг над планетой, опускаясь все ниже, и единственным штрихом на неизменно сферической поверхности было медленное смещение планетной тени. Корабль теперь летел над ночкой стороной, и единственным светом был тусклый отблеск двигателя — тусклый, поскольку он отражался с большой высоты. И кроме этого не было вообще ничего, на что бы можно было смотреть… пока.

Что-то поднялось на восточном горизонте, какая-то тень, чуть светлее чёрного фона. Неправильная линия напротив звёзд. Кзанол-Гринберг наклонился вперёд, начиная понимать, насколько большой была эта гряда, — да, то могла быть только горная цепь.

— Что такое? — поинтересовался он вслух.

— Одна сотая дилтана. — Кзанол запросил ум пилота.

— Полумесяц Котта, — ответил тот. — Замёрзший водород скапливается на рассветной стороне планеты. Когда она вращается в дневном свете, водород кипит, а затем снова замерзает на ночной стороне. В конце концов он превращается в то, что мы видим здесь.

— О! Благодарю.

С высоты виднелись исчезающие горы водородного снега, ровные и низкие, как поднос с разнокалиберными снежками. Они плавно вырастали перед снижающимся судном, цепь за цепью, удивляя огромной шириной гряды. Кзанол—Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он мог представить, как они идут от полюса до полюса по меридиану планеты. Как и должно было быть. Как и было.

Судно заметно снизилось, зависнув неподвижно в нескольких милях западнее начала отрога Полумесяца. Столб огня, соскальзывая на милю вниз, достиг поверхности. Там, где он касался её, она исчезала. Канал, похожий на русло реки, растекался внизу, следуя за кораблём и исчезая в темноте за пределами видимости.

Корабль перемещался носом вверх; термоядерное пламя двигало его слегка вперёд. Мягко, очень мягко, через какую-то милю, “Золотое Кольцо” замедлило ход и остановилось.

При соприкосновении с пламенем поверхность исчезала. Ниже снижающегося судна появился широкий, мелкий кратер. Корабль погружался быстро. Образовалось кольцо густого тумана, нежного, белого и непроницаемого, который становился все гуще в холоде и мраке, скрывая корабль. Не осталось ничего, кроме светлого тумака, кратера и языков термоядерного пламени.

Это было самое дикое место. Пилот потратил свою жизнь на поиски обитаемых миров галактики, но никогда они не дарили ему такого аромата чуждости, какой исходил от этого ледяного мира, более холодного чем… чем дно дантового ада.

— Мы должны сесть на слой водяного льда, — объяснял пилот, как будто его спрашивали. — Газовые слои нас не выдержат. Но сначала нам надо докопаться до него.

Искал ли он такую чуждость? И не была ли то мысль Гринберга, проскользнувшая в его сознательный ум? Да. Это душевное удовлетворение было старой жаждой путешествий к звёздам, это было потаённое чувство Гринберга — теперешний же, реальный, он искал богатства и только богатства.

Кратер выглядел, как открытая шахта с покатой кольцевой стеной, почти плоским ободом и другим, более глубоким, круговым валом… Кзанол—Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от блеска, пытаясь определить, из какого вещества состоит следующий слой. Они прошли через тонкое покрывало льда в сотни или тысячи футов толщиной. Возможно, то был азот? Потом шёл следующий слой — вероятно, кислород.

Равнина и пространство над ней взорвались в пламени.

— Они взорвались! — ликующе кричал Лев, как преступник, которому отсрочили смертную казнь.

Парящий, вращающийся столб жёлтого и синего пламени ревел прямо из телескопа, с бледной равнины, где находилась небольшая белая звёздочка “Золотого Кольца”. Какой-то миг звёздочка ярко блеснула в пламени. Потом её залило огнём, и экран видеоскопа заполнило сплошное пламя. Лев снизил увеличение на десятом уровне, чтобы следить, как распространяется огонь. Затем снизил увеличение ещё раз. И ещё раз.

Плутон был в огне. За миллиарды лет тонкое покрывало относительно инертного азотистого льда защищало высокоактивные слои, расположенные ниже. Метеориты, такие же мелкие здесь, как икринки в норке карася, неизбежно задерживались азотистым слоем. На Плутоне не было возгораний, пока корабль Кзанола не вломился сюда со звёзд. И тогда пар водорода смешался с парами кислорода, и все рвануло. Горели и другие вещества.

Огонь распространился за круг. Сильный горячий ветер взметнулся прочь и вверх, в вакуум, раздувая огромные полосы пламени через кипящие льды и освобождая новые слои кислорода. Огонь углублялся все дальше. Ниже тонкого слоя водяного льда шли металлы; этот слой, тонкий как корочка, почти отсутствовал там, где бесчисленные эры назад, когда на Земле ещё разводилась пищевая закваска, в него врезался корабль пришельца. Натриевые и калиевые жилы, и даже железо, яростно сгорали в присутствии огромного количества кислорода и немыслимой температуры. Хлор и фтор, оба имевшихся галогена, вырывались в верхние слои замороженной атмосферы Плутона и сгорали вместе с водородом в языках пламени. Температура поднялась настолько, что кислород и азот вошли в соединение.

Лев смотрел на экран предельно сосредоточившись. Он думал о своих пра-правнуках и сомневался, сможет ли описать им всё, что видел теперь. Старый, сморщенный, лысый и разбитый, как корыто, он скажет этим детишкам:

— Я видел горящую планету, когда был молодым…

Он никогда не наблюдал настолько странного зрелища.

Чёрный диск Плутона с холодными сполохами у солнечного горба заполнил экран видеоскопа. На этом диске широкое кольцо огня стало огромным кругом, дуга которого двигалась к краю планеты. Когда она переползла на другую сторону, произошёл взрыв, которой и представить трудно. Но в центре кольца уже стало темно до черноты — всё, что могло сгореть, почти сгорело.

Холодное пятно в кольце было местом, откуда начался пожар.

“Золотое Кольцо” рванулось прямо вверх, содрогаясь в вихре потоков ветра, и языки пламени с ревём срывались с крыла и корпуса. У Кзанола-Гринберга захватило дух. Кзанол только теперь пришёл в себя. И все же корабль не расплавился. Он не сгорел в этом адовом жаре. Нижняя часть корпуса была сделана так, что неделями могла противостоять жару термоядерного синтеза.

Но пилот вышел из-под контроля. Его рефлексы временами принимали удары шоковой волны, и поэтому его ум… В первый раз он стал самим собой и принял собственное решение. Он выключил подпитку топлива. Двигатель невозможно было запустить снова. Кзанол разъярился и приказал ему умереть. Пилот погиб, но слишком поздно. Судно, лишённое энергии, трясло и бросало из стороны в сторону в обжигающем вихре.

Кзанол—Гринберг смачно выругался на древнем английским языке. Стена огня в десятки миль высотой постепенно отступала к горизонту. Корабль теперь держался прямо, гироскопы работали исправно.

Удары снизу становились легче, по мере того как убывало пламя. Но корабль начал падать.

Неторопливо и неохотно Лев оторвал взгляд от экрана и встряхнулся. Он включил радио:

— Всем судам! — произнёс он. — Лететь к Плутону на максимальной скорости. Мы можем поглазеть на пожар по пути. Тартов, рассчитай курс и посадку на рассветной стороне, левее от Полумесяца Котта, Хекстер, ты ещё не сделал ничего толкового. Найди мазером Цереру, чтобы я мог передать им данные. Замечания?

— Здесь Тартов. Лев, ради Петэ! На планете пожар! Как мы сядем?

— Нам ещё лететь четыре миллиона миль. Огонь погаснет, когда мы окажемся там. Ну все нормально, выводи нас на орбиту, и, прошу, рассчитай программу посадки.

— Мне кажется, мы должны оставить один корабль на орбите. На всякий случай.

— Все нормально, Меб. Сыграем на тех, кто идёт за нами. Какие замечания?

Трое мужчин и женщина нажали на кнопки: распылённый уран был впрыснут в термоядерные трубы, а вслед за ним водород. Возросший ураган нейтронов вызвал расщепление, которое образовало жар, создавший термоядерный синтез. Появились четыре сине-белые звезды, очень длинные и очень тонкие. Яркие стрелы метнулись к Плутону. Они начали полет.

— Вот он, — устало сказал Месней. — Это просто здорово. Ты думаешь, телепатический усилитель где-то здесь?

— Я уверен, что здесь. И все же он не на поверхности. — Люк сцепил пальцы и теперь выглядел озабоченным. Перед ним на экране был Плутон, края огня по прямой линии ползли с запада на восток. — Ллойд, как ты думаешь, почему я не хочу, чтобы Пояс обошёл нас на Плутоне? Что изменится, если мы прилетим позже их? А вот что. Этот усилитель — новое оружие! Если Пояс заберёт его и применит против людей, мы увидим худший и самый долгий диктат в истории. Он может вообще никогда не кончиться.

Месней заглянул в будущее, которое нарисовал Люк, и, судя по его выражению, оно показалось ему дьявольским. Затем усмехнулся:

— Им не удастся сесть. Все нормально, Люк. Они не могут спуститься к шлему, даже если огонь уйдёт.

— Огонь не был таким большим там, где садился новобрачник.

Месней взглянул на него.

— Правильно. Плутон по-прежнему взрывоопасен.

— Не уверен. Там могут оставаться запасы несгоревшего материала. Но они сядут, если захотят, не считаясь ни с чем. Им останется только опуститься на дневной стороне, где нет водорода, спуститься так быстро, чтобы не прожечь азотный слой. Они войдут в него с тепловой утечкой от корпусов и поэтому в конце концов пробьют его. Так что все возможно. И все зависит от водорода. Не будь его, вероятно пожар бы и не начался. Они почти наверняка полетят за усилителем, как только прекратится пожар. Нам надо разрушить его до этого — до того, как они совершат посадку. Или после того.

— Ну-ка, взгляни, — сказал Ллойд.

Четыре яркие точки образовали рой на экране. Через несколько секунд они растянулись линией в милю длиной, следуя в одном и том же направлении.

— У нас есть немного времени, — сказал Месней. — Они за миллионы миль от Плутона.

— Не так и далеко. — Люк потянулся, чтобы включить связь. — Вызываю “Хайнлайн”. Андерсон, флот Пояса только что стартовал на Плутон, расстояние четыре миллиона миль. Сколько им потребуется времени?

— Они стартовали из состояния покоя?

— Ну, почти так.

— Слуша-а…ммммм… пять часов десять минут. Это примерно. Но не меньше, хотя, может быть, и больше, если их испугает пламя.

— А сколько потребуется нам?

— Пятьдесят девять часов.

— Благодарю, Андерсон. — Люк отключил радио. Странно, почему Смоки сидел там и не сказал ни слова. Фактически, он вообще не разговаривает с недавних пор.

Содрогнувшись, Люк понял, что мысли Смоки наверняка такие же, как и у него. После того как проблема с пришельцами отпала, остался только один вопрос: КТО ПОЛУЧИТ ШЛЕМ? Пояс или Земля? А Смоки больше Земле не доверял.

Лэрри Гринберг открыл глаза, но увидел только тьму. Было прохладно.

“Освещение не работает”, — сказал ему внутренний голос.

— Мы разбились?

— Мы действительно разбились. Не могу представить, почему мы до сих пор живы. ВСТАНЬ!

Лэрри Гринберг встал и зашагал по проходу между пассажирскими креслами. Его мышцы ныли и болели; казалось, они действуют сами по себе. Он подошёл к креслу пилота, убрал труп и сел. Его руки пристегнули ремнями тело и скрестились на коленях. Здесь был чужак. Кзанол стоял рядом, на краю периферийного зрения.

— Удобно?

— Не очень, — признался Лэрри.

— Ты мог бы оставить одну руку свободной, чтобы можно было курить?

— Конечно. — Лэрри обнаружил, что левая рука ему повинуется. Он по-прежнему не мог перевести взгляд, хотя ему как-то удавалось мигать. Он вытащил сигарету и зажёг её ощупью.

…Хорошо, что я из тех, кто может бриться без зеркала, — подумал он.

— И что это тебе даёт? — спросил Кзанол.

— Я подразумевал, что не потеряю координации без видения.

Кзанол стоял, наблюдая за ним, — неясная масса на границе зрения. Лэрри знал, чего он хочет. Но он не сделает этого и не будет просить.

Его интересовало одно: как выглядит Кзанол?

Конечно, он выглядит как тринтанин. Лэрри мог вспомнить бытие Кзанола-Гринберга И всё, что он тогда видел, было небольшим, красивым, хорошо ухоженным тринтанином. Но когда он шёл к Кзанолу в кабину пилота, то мельком увидел что-то ужасное, одноглазое, покрытое чешуёй и переливчато-зелёное, с серыми огромными щупальцами по углам рта. Рот был похож на разрез в детском резиновом мяче, с заострёнными металлическими зубами. И ещё были непропорционально длинные руки и огромные трехпалые лапы, похожие на механический ковш.

Голос тринтанина был холодным, даже по его собственным стандартам:

— Ты волнуешься о моей клятве?

— О клятвах. Да, хорошо, что ты вспомнил об этом.

— Ты больше не вправе утверждать, что являешься тринтанином в человеческом теле. Ты уже не то существо, которому я дал свою клятву.

— Клятвы!

— Но я по-прежнему хочу, чтобы ты помогал мне управлять Землёй.

Лэрри без проблем понимал даже интонации чужого языка, и Кзанол, конечно, мог теперь читать его мысли:

— Но ты будешь управлять мной.

— Да, конечно.

Лэрри поднял сигарету и смахнул пепел указательным пальцем. Тот медленно упал во мглу перед его взглядом и исчез из поля зрения.

— Я кое-что хотел бы сказать тебе.

— Выражайся сжато. У меня мало времени. Я должен что-то найти.

— Не думаю, что тебе удастся завладеть Землёй. Я остановлю тебя, если это мне будет под силу.

Вкусовые щупальца Кзанола сделали странное движение. Лэрри не успел заметить, какое именно.

— Ты думаешь, как раб. Не птавв, а раб. У тебя нет разумной причины предупреждать меня.

— Это моя проблема.

— Довольно. НЕ ДВИГАЙСЯ, ПОКА Я НЕ ВЕРНУСЬ.

Приказ имел отвратительный тон. Тёмное пятно силуэта Кзанола переместилось и исчезло.

Оставшись один в кабине пилота, Лэрри услышал бряцание, скрипы и проклятия в своём уме — это означало, что Кзанол что-то ищет. Он слышал, как тринтанин резко приказал пилоту вернуться к жизни и немедленно показать ему, где спрятан портативный радар… Приказ и дальнейшая вспышка раздражительности оборвались. Снова послышались звуки поиска.

Через некоторое время Лэрри услышал, как запыхтел воздушный тамбур.

Клерк был посредником. Его работа состояла в определении приоритета сообщений, поступавших из пространства и посылаемых туда. В три часа утра он отозвался на звонок внешнего видеофона.

— Алло, мазерная приёмно-передающая станция Сил, — сказал он немного сонно. Тянулась скучная ночь.

Но вдруг она перестала быть скучной. Небольшая брюнетка, возникшая на экране, была изумительно красива — особенно для того, кто случайно увидел её в эти мёртвые часы.

— Алло. У меня сообщение для Лукаса Гарнера. Он на пути к Нептуну, как мне кажется.

— Лукас Гарнер? Какого… Я хотел сказать, какое сообщение?

— Передайте ему, что мой муж снова стал нормальным, и он должен принять это в расчёт. Это очень важно.

— А кто ваш муж?

— Лэрри Гринберг. Читается так — Г-р-и…

— Да, я понял. Но он теперь за Нептуном. Скажите, может ли Гарнер узнать то, что вам известно о Гринберге, сам по себе?

— Нет, если он только не телепат.

— Ого!

Для клерка это было довольно отважное решение. Мазерные сообщения стоили как уран, но не потому что для них требовалась энергия, и не потому что учитывались износ и уеллия исключительно точных и чувствительных машин, — все дело заключалось в трудности определения цели. Однако только Гарнер мог решать, насколько важно для него это надёжное предчувствие. Клерк, рискуя работой, послал сообщение.

Огонь утихал. Большая часть несгоревшего водорода неслась перед огнём, пока не скопилась в облаке на стороне, противоположной месту посадки “Золотого Кольца”. Вокруг этого облачного вала бушевал устрашающий ураган. Град сыпался с небес огромными линзообразными кусками, которые со свистом проносились среди азотистого снега. Слои выше азотного исчезли и испарились; газ разжижал водород, но тот по-прежнему оседал градом. На пограничной линии водород яростно сгорал с галогенами и азотом, образуя аммиак: но огонь расходился по огромной окружности. Относительно небольшие, изолированные очаги пламени прокладывали дорогу к новому центру. “Горячий” водяной лёд продолжал оседать. Когда он закипел, азот иссяк, и начал выделяться кислород. И пламя снова готово было вспыхнуть.

В центре урагана лёд вздыбился, как петля Аризоны. Даже галогены замерзали над его плоской вершиной в тысячу квадратных миль флорированного льда, который находился в непосредственной близости с вакуумом. Кориолисова сила на время задерживала пылающей ветер.

А на другой стороне планеты Кзанол вышел из “Золотого Кольца”.

Он обернулся и посмотрел назад. Новобрачное судно лежало на брюхе, Его посадочные приспособления втянулись, и широкий, ровный кратер, центром которого был двигатель, выглядел конусом. Горящий водород какое-то время вырывался из сопла, но горючее вскоре иссякло. Фюзеляж был скручен, хотя и не сломан. Передние крылья с дребезжанием раскрылись и теперь, покорёженные, висели в своих гнёздах. Один конец треугольного крыла задрался вверх, вонзившись в твёрдый, как скала, лёд.

Судно обречено, оно бесполезно. Кзанол пошёл дальше.

Скафандр тринтанина был изумительной коллекцией инструментов. Ни одного изменения не делалось в нём за целые века до времени Кзанола, так как он был идеален, но, даже появись непредвиденный дефект в аварийных системах, коренные тринтане никогда не достигли бы того уровня утончённости, с которым была создана эта старая техника. Температура внутри костюма была отличной, даже немного выше, чем на корабле.

Но костюм не мог компенсировать воображение его владельца. Кзанол почувствовал озноб, когда корабль остался позади. Слои азотного и кислородного снега в милю толщиной были здесь выжжены, оголилась вскипевшая вечная мерзлота, которая казалась темно-зелёной в свете прожектора на его шлеме. Стоял туман, не густой, но очень мрачный, единым валом протянувшийся вокруг планеты. Туман ограничил его “вселенную” до круглого пятна вскипевшего льда.

Двигаясь большими, почти летящими прыжками, он через сорок минут достиг первого подъёма на Полумесяц. До корабля было шесть миль. Полумесяц оказался слегка выпиравшей вечной мерзлотой, в шрамах и впадинах от огня, который прошёл по ней. Портативный радар Кзанола, позаимствованный из склада “Золотого Кольца”, указывал цель — она была прямо впереди, на границе дальности действия радара. Около мили пути и почти на тысячу футов вглубь вечной мерзлоты.

Кзанол начал карабкаться на откос.

— У нас нечем стрелять, — мрачно произнёс мужчина на втором номере. Он подразумевал снаряды. — Как будем защищаться?

— Мы полетим домой ещё до того, как Гарнер почует Плутон, — ответил Лев. — Он может попытаться обстрелять нас, когда мы будем пролетать мимо них. Но его снарядами не удастся сбить нас, если мы пройдём на скорости. Хотя не исключён и несчастный случай. Но он все прекрасно понимает. И даже не будет пытаться, поскольку такая атака может стать началом Последней войны,

— Он может решить, что ставки достаточно высоки.

— К черту, Тартов, разве у нас есть выбор? Гарнеру нельзя позволить оставаться здесь с усилителем! Если он доберётся до него, мы увидим такой период рабства, какой никому и не снился. — Лев шумно вздохнул. — Мы должны спуститься и разрушить эту штуку. Сядем на рассветной стороне и организуем экспедицию. Хекстер, ты можешь снять бортовой радар, чтобы он потом работал?

— Могу, Лев. Но чтобы нести его, потребуются два человека.

Вмешался Тартов:

— Ты пропустил мой вопрос. Конечно, мы должны разломать этот чёртов усилитель. Но как доказать Гарнеру, что мы разрушили его? Почему он должен нам поверить?

Люк пробежал пальцами по спутанным седым волосам.

— Извини, Тартов. Это дьявольски хороший вопрос. Предложения?

Кзанол нацелил дезинтегратор на тридцать градусов ниже уровня горизонта и нажал на кнопку.

Тоннель быстро углублялся. Кзанол не видел этого, так как после первых секунд там была только тьма. Из тоннеля вырвался небольшой ураган. Тринтанин лёг на ветер, как на стену. В узком конусе луча ветер был чист, но за его краями поднимался настоящий пылевой шторм. Ветер состоял из пыли, ледяного крошева и частиц в две—три молекулы, ядра которых взаимно отталкивались.

Через десять минут Кзанол решил, что тоннель стал достаточно большим; проход был менее чем в фут шириной, и он расширил его дезинтегратором. Но даже отключив роющий инструмент, он долго не мог ничего увидеть.

Через какое-то время он вошёл в темноту.

Лэрри вытянул левую руку и встряхнул плечо пилота. Никакого ответа. Как восковая фигура. Возможно, он нашёл бы какой-нибудь способ привести его в чувство. Ко щека пилота была уже холодной. Он не был парализован, он был мёртв.

Где-то в глубинной части ума появилась Джуди. Это отличалось от того, что было прежде. Теперь он верил ей. Даже разделённые тремя миллиардами миль, он и Джуди каким-то образом осознавали друг друга. Но не более того.

Он не мог ей ничего сказать. Он не мог предупредить её, что циклопоглазый идол через несколько часов или минут будет обладать Землёй.

Пилот не мог помочь ему. У него нашлось время сделать выбор, и он был профессиональным перевозчиком миллионеров, поэтому сначала он сделал правильный выбор, а затем плохой. Он решил умереть, уничтожив всех, кто оставался на борту судна, и это было правильно. Но ему следовало отключить термоядерный щит, а не подачу топлива! Теперь он мёртв, а Кзанол на свободе.

Это его вина. Без Лэрри Гринберга Кзанола бы разорвало взрывом, когда они летели на Плутон. И он бы никогда не узнал, что костюм находится на Плутоне! Это знание раздражало Лэрри.

Куда девался его умственный щит? Два часа назад он держал непроницаемую телепатическую оборону — щит, который противостоял самым неистовым усилиям Кзанола. Теперь же он не мог вспомнить, как делал это. Он мог, Лэрри знал, что мог, и если вспомнит, то снова будет владеть им.

Нет, все ушло. Какие-то воспоминания, тринтанские воспоминания…

Что же, посмотрим. Он был в кабинете у Меснея, когда тринтанин приказал каждому отключить свой ум. Однако у ума Лэрри объявился щит — оказывается, он и раньше был там. И он уже знал, как им пользоваться. Он знал это с некоторых пор.

Подсолнечники в восемь футов в поперечнике. Они вращались вокруг оси вслед за солнцем, которое по кругу обходило плантацию на полюсе Кзазита. Огромные, серебряные, параболические блюдца направляли концентрированный луч солнечного света в темно-зелёные фотосинтезирующие наросты. Гибкие зеркала вырастали на толстых выпуклых стеблях, и эти зеркала мягко изгибались, наводя убийственный фокус туда, куда было нужно: на взбунтовавшегося раба, или дикое животное, или атакующего врага-тринтанина. Этот фокус был таким же смертельным, как луч лазерной пушки, и подсолнечники никогда не промахивались. По какой-то причине они никогда не атаковали членов Дома, который они защищали.

Лэрри Гринберг дрожал в изумительной роскоши космического лайнера. Как рыба на огне! Подсолнечники должны были управляться тнуктипами, домашними рабами! У него не было ни малейшего доказательства, но он это знал. Когда-то в прошлом каждый подсолнечник в галактике был повёрнут на своих владельцев… Он подумал: “Мы, тринтане…” Нет. Это не тринтане уничтожили самих себя. Сосальщики!

Вспоминая, он понял, что подсолнечники не были такими большими, как выглядели. Он видел их с точки зрения Кзанола — Кзанола в полтора фута ростом, ребёнка в восемь тринтанских лет. Кзанола, но в половину своего роста.

Мазерный луч достиг Плутона, растянувшись очень широко и слегка понизившись по частоте, когда вырывался из гравитационных тисков Солнца. К тому времени, как он достиг своей цели, прошло более пяти часов, и фронт волны имел площадь в миллионы миль шириной.

Плутон не остановил его. Плутон лишь оставил заметную дыру. Луч поддерживала потрясающая мощность. И он пошёл в пустоту, двигаясь почти по прямой к центру галактики, слабея от пылевых облаков и расстояния. Века спустя его поймают существа, непохожие на людей. Им удастся восстановить форму конического луча и определить его вершину. Но довольно неточно…

И — по его следу…

— Ты был прав, Лев, — сказал Тартов. — Там, куда мы идём, огня нет.

— Вот он где. Вы трое спуститесь вниз. А я буду держаться на орбите.

— Но мы снова должны тянуть жребий, ты же знаешь.

— Глупости, Меб. Подумай, как я буду выигрывать в покер после всех моих неудач здесь. Тартов, моя орбита готова?

— Вруби свой идиотский компьютер, и я выдам ему данные напрямую.

— На автопилоте.

СИГНАЛ.

После окончания сигнала Лев почувствовал, что его судно разворачивается. Копья термоядерного пламени рядом с ним начали сокращаться в размерах. Как ребята управятся без него? Конечно, управятся — ведь они с Пояса. Если опасность придёт, она придёт отсюда, с орбиты.

— Всем судам! — произнёс он. — Удачи! И не рискуйте по-глупому.

— Вызывает Хекстер. Что-то по каналу с Земли, Лев.

Тот покрутил частотный указатель.

— Не могу найти.

— Он немного ниже.

— О! Типичное… Дьявол, он закодирован. Почему они использовали код?

— Возможно, у них есть небольшие секреты, — предположил Тартов. — Что бы там ни было, это хорошая причина покончить с делом побыстрее.

— Да. Смотри, ты идёшь впереди и садишься первым. А я направляю это на Цереру для декодирования. Потребуется двенадцать часов, чтобы получить ответ, ну а пока черт с ним.

Почему сообщение было кодированным?

Лит Шеффер это знал.

Именно теперь, сидя в своём офисе глубоко в скалах Цереры, в тридцати милях над которой по спиральной, медленной орбите вращался пузырь Родильника, Лит готовил ноту извинения в Организацию Объединённых Наций. Это была самая трудная работа, которую он когда-либо выполнял! Но другого пути, по-видимому, не было.

Полторы недели назад поступило мазерное сообщение с Нептуна; история Гарнера оказалась правдой: он шёл к Нептуну в погоне за фантастически опасным инопланетянином. Лит нахмурил брови и приказал немедленно прекратить третировать флот Земли.

Но ущерб уже был нанесён. Две недели Пояс преследовал этот ограниченный флот; две недели использовалось кодирование мазерных передач, даже в прогнозах солнечной погоды, что нарушало вековые традиции; Пояс эксплуатировал свою шпионскую сеть так интенсивно, что её существование стало оскорбительно очевидным. Секретность и подозрительность сделались правилом, чего никогда не было прежде. Земля имела право мстить за это.

Теперь Пояс перестал использовать кодирование, а Земля продолжала.

А если кодированное сообщение содержит важную информацию? Почти наверняка нет, решил Лит. Некоторые сообщения, декодированные наугад, подтверждали его мнение. Но уверенности не было, и в этом была вся суть.

Корабли Пояса исследовали порты захода земных кораблей с оскорбительной доскональностью.

Этого недоверия теперь не остановишь. Лит скрипнул зубами и вновь сел за письмо.

Сообщение начало повторяться, и Ллойд отключил его решительным щелчком.

— Она почувствовала, что он погиб, — сказал Люк. — Она не знает этого, и все же почувствовала его смерть.

Мысли Гарнера понеслись, их было не удержать… Она почувствовала его гибель. Что позволяет некоторым людям знать о том, чего знать невозможно? И кажется, с недавних пор таких людей все больше и больше. Люк никогда не был психически чувствительным и завидовал счастью тех, кто мог находить пропавшие кольца и исчезнувших преступников без малейших усилий, объясняя это не иначе как: “Мне кажется, вы могли уронить его в майонез”, или “У меня такое предчувствие, что он скрывается в метро, живя на доходы от взлома разменных аппаратов”. Парапсихологи с их специальными картами доказали, что такие пси-силы существуют, но дальше этого не шли уже примерно двести лет, если не считать псионных изобретений типа контактной машины. “Псионика” для Люка означала — “я не знаю, как эта чёртова штука действует”.

Но как Джуди узнала, что “Золотое Кольцо” потерпело аварию? Ты не в курсе и поэтому цепляешься. Телепатия.

— И даже в этом случае, — сказал Люк, не замечая, что начал говорить вслух, — она ухитрилась сглупить. Изумительно!

— Кто она?

Голова Люка дёрнулась и повернулась. Ллойд чем-то был напуган и не пытался этого скрывать. Он тихо произнёс:

— Люк, “Золотое Кольцо” было прочным судном. Его двигатель расположен на брюхе, ты помнишь об этом? Нижняя часть корпуса сделана так, что может выдержать жар термоядерной реакции. А взрыв был ниже корабля.

Люк почувствовал, как его нервы завибрировали от индуцированного страха.

— И мы поняли это только сейчас, — прошептал он и коснулся контрольной панели. — Всем судам, слушайте! Андерсон, что ты знаешь о “Золотом Кольце”?

— Да, я слышал ваш разговор. Это возможно, очень даже возможно. Люди, которые строили новобрачное судно, чертовски хорошо понимали, что одна авария, одна поломка может свести на нет весь миллиардный бизнес. Они строили судно, которое могло выдержать все. Жилая площадь “Золотого Кольца” небольшая, если сравнить системы любого из наших кораблей, но это из-за того, что они пошли на дополнительный вес переборок и систем безопасности.

Смоки нехотя произнёс:

— И мы этого не знали.

— Черт с ним. Это сообщение было кодированным. Ллойд, нацеливай мазер на Плутон. Мы должны предупредить парней с Пояса. Смоки, есть какая-нибудь сирена, которую мы могли бы использовать?

— Не надо сирены. Они нас и так услышат. Разве что слишком поздно.

— Что ты хочешь сказать?

— Они пошли на снижение.

Кзанол медленно шёл по тоннелю, который тускло светился там, куда падал луч прожектора. Практика уже научила его определять верное расстояние за исчезающей вдали стенкой после того, как её касался луч дезинтегратора, поэтому он уверенно шагал но мокрому цилиндру коридора шести футов в диаметре. Ветер с рёвом проносился мимо него и переставал быть ветром — то была летящая пыль и частички льда, уносившиеся в вакуум, в слои низкого давления, хотя какая-то часть их оседала на стенах тоннеля позади Кзанола.

Желанный костюм находился в двухстах футах за концом наклонной трубы.

Кзанол посмотрел вверх. Он выключил дезинтегратор и остановился, ожидая и задыхаясь от бешенства. Они посмели! Они были ещё за пределами дальности контроля, слишком далеко, и двигались слишком быстро, но они замедлят скорость, когда подойдут поближе. Он ждал, готовый убивать.

Созревшее решение остановило его. Ему необходимо судно, чтобы покинуть Плутон; его собственный корабль был сражён горячей смертью. У тех, наверху, были одноместные корабли, бесполезные для него, но он знал, что сюда идут другие корабли. Он не должен отпугивать их.

Он позволит этим судам опуститься.

Одноместный корабль Льва завис носом вниз над поверхностью Плутона. Он так настроил гироскопы. Корабль может висеть носом вниз долгое время, пока не износятся гироскопы. И все же он ничего не видел. Поверхность планеты скрывалась под завесой сгустившихся штормовых облаков.

Он знал, что Полумесяц Котта пройден несколько минут назад. Он слышал жужжание включившейся межбортовой связи. Над искривлённым горизонтом к нему приближался шторм внутри шторма: гигантский смерч, над которым он проходил дважды. Полный оборот Плутона занимал месяцы. Только монументальный поток атмосферы, атмосферы заново созданной, стремительно выдуваемой с другой части планеты, мог развить достаточную боковую скорость, чтобы образовать такой небесный водоворот от простого кориолисового ускорения. Пламя мерцало по его замутнённому краю, но центр оставался широким кругом спокойного, чистого предвакуума, спустившегося на ледяную планету.

Из радио доносились звуки голоса Гарнера.

— …Прошу ответить тут же, чтобы мы знали, что с вами все в порядке. Есть реальная возможность, что пришелец выжил после аварии, а в таком случае…

— Теперь ты скажешь мне, что вес это знал заранее, сукин сын!

Лев не мог говорить. Его язык и губы были такими же одеревеневшими, как и все мышцы. Он прослушал все сообщение заново, он слушал, как оно повторялось и повторялось. Голос Гарнера звучал более настойчиво, чем десять минут назад.

Ураган теперь был почти под ним. Он посмотрел прямо вниз — в глаз циклона.

От одного из мрачных сшей на ободе центра пламя метнулось внутрь.

Все было похоже на первый взрыв, который он видел через телескоп. Но теперь это происходило воочию! На первые двадцать секунд плато потонуло в многоцветном пламени. Не спеша, как неторопливая, сонная лень в прохладное утро, огонь поднялся вверх и захлестнул его. То был огонь и лёд, куски льда настолько большие, что их молено было видеть — льда, горящего в когтях высоты и мощи, пылающего хищника, несущегося, чтобы поглотить его.

Гонки випринов. Согнутые скелетообразные формы, похожие на огромных гончих-альбиносов, скользили по пыльной поверхности дороги. Форсунки их дирижабельных ноздрей горели неровным пламенем, кожа сияла как масло. Они стремительно проносились вокруг публики, напряжённо внимавшей и толпившейся в центре круга. Воздух был плотным от Силы; тысячи тринтан отчаянно выкрикивали приказы своим фаворитам, прекрасно зная, что у мутантов-випринов нет мозгов, чтобы услышать их. Кзанол, восседая на одном из самых дорогих мест, сжимал сиреневый пластиковый шнур, зная, что эта гонка — именно эта гонка — означает разницу между жизнью владельца разведывательного судна и жизнью управляющего очистными сооружениями. Либо он получит акции, на которые можно купить корабль, либо у него не будет ничего.

Лэрри отбросил это. Слишком поздний период в жизни Кзанола. Ему нужны более ранние воспоминания. Но мозг, казалось, был наполнен туманом, и тринтанские воспоминания были размыты, их было трудно уловить. Когда он был Кзанолом-Гринбергом, у него не существовало проблем с памятью, но став Лэрри, он нашёл её до раздражения нечёткой.

Самой ранней вещью, которую он мог вспомнить, была сцена с подсолнечниками.

У него не осталось сигарет. Они могли оказаться в кармане у пилота, но Лэрри не мог до него дотянуться, И он был голоден; Лэрри не ел уже десять часов. Мог бы помочь гнал. Он бы точно помог, подумал Гринберг, поскольку убил бы его за несколько секунд. Лэрри сорвал пуговицу с рубашки и сунул её в рот. Она была круглая и гладкая, и очень походила на гнал.

Он сосал её, позволяя уму растворяться.

Три корабля спустились на другой стороне того, что осталось от Полумесяца Котта. В кабине управления каждого судна сидели пилоты, ожидая приказов и пережёвывая неистовые, бесполезные мысли. В четвёртом корабле… Вкусовые щупальца Кзанола встали дыбом по углам рта, когда он проверил его.

Во многом это было похоже на его память об аварии. Ярко пылающий ветер, вселенная ревущего, терзающего пламени и дробящие удары.

Ладно, не так уж и нужен ему этот Лев. Кзанол включил дезинтегратор и зашагал вперёд. Что-то ярко засветилось через тёмную ледяную стенку.

— Они не отвечают, — сказал Ллойд.

Гарнер откинулся назад от торможения в одну единицу. Слишком мало, слишком поздно… Флот Пояса разбит. Но его глаза вдруг сузились, и он произнёс:

— Они блефуют.

Месней вопросительно взглянул на него.

— Все так и есть. Они блефуют, Ллойд. Они не так глупы. Мы дали им такой прекрасный шанс! Как четыре пики в одни руки. Идеальная возможность заставить нас сражаться с чужаком.

— Но если они действительно попались, мы бы держали такое же пугающее молчание.

Люк произносил отрывистые фразы по мере того, как находил ответы:

— Верно. В любом случае радио бы молчало. Но в обоих случаях мы получаем один и тот же ответ. Необходимо стрелять на поражение. Либо по флоту, который будет возвращаться с усилителем, либо по инопланетянину, который попытается завоевать Землю. В любом случае мы должны атаковать.

— А ты знаешь, что это означает?

— Ну, скажи.

— Нам сначала придётся убить Атвуда и Смоки. И Андерсона.

— О-о-ох. Про Атвуда, это ты прав., Он никогда не позволит нам стрелять по своим друзьям, будь они уже рабами или кем-то ещё. Но мы можем надеяться, что Андерсон справится со Смоки.

— Как с твоей координацией?

— С моей…? — Люк поднял неуверенные, трясущиеся руки, неуклюжие пальцы и подумал о потере контроля над сфинктерными мышцами. Последствия паралича. — Ты снова прав. Смоки отправит Андерсона на фарш. — Он порывисто вздохнул. — Нам надо нанести удар обоими кораблями одновременно.

— Люк, пообещай мне! — Месней выглядел как сама Смерть. Он был старым человеком и ещё недавно умирал от голода. — Я хочу, чтобы ты поклялся, что как только мы увидим этот усилитель мыслей, мы разрушим его. Не захватим его, Люк, а разрушим!

— Все в порядке, Ллойд. Я клянусь.

— Если ты попытаешься утащить его домой, я убью тебя. Это всё, что мне хотелось тебе сказать.

Его палец, огромный палец торчал в огромном рту с крошечными, игольчатыми зубами. Он сидел на своём месте, у груды мяса, довольно внушительной, и всё равно сосал свой палец, потому что был голоден. Он всегда был голоден.

Вошло что-то огромное, заслоняя свет. Мать? Отец. Его рука, приблизилась, презрительно выдернув палец, который больно чиркнул по новому зубу. Он попытался засунуть его обратно, но не мог шевельнуться. Что-то мощно и твёрдо приказало ему никогда не делать этого вновь. И он никогда больше не делал.

Значит умственного щита тогда ещё не было. Забавно, какой чёткой явилась та картинка — воспоминание раннего расстройства.

Что-то ещё…

Комната заполнялась гостями. Ему было четыре тринтанских года, и в первый раз ему позволили выйти. Отец гордо знакомил его со всеми. Но шум, телепатический шум был слишком громким; он попытался думать так, как думал каждый, — одновременно. Это напугало его. Случилось что-то ужасное. Поток темно-коричневого полужидкого вещества вырвался из его рта и размазался по стене. Его вырвало на публике.

Приступ ярости, красной и острой. Внезапно он потерял контроль над своими членами — спотыкаясь, он побежал к двери. Ярость на отца и стыд за себя — или за отца? Он не мог сказать. Но чувство задело его, и он сражался с ним, приблизив к нему ум. Отец вышел как разящее пламя, и гости тоже все вышли. Он остался один в этом пустом мире. Он стоял, напуганный и раздавленный. Другие думы вернулись.

Его отец гордился сыном! В четыре года маленький Кзанол уже обладал Силой!

Лэрри усмехнулся хищной ухмылкой и встал. Его скафандр…? В комнате отдыха на одном из кресел. Он влез в него, затянул шлем и вышел.

Кзанол тащил огромную светлую массу до тех пор, пока она не вышла из льда. Она выглядела как большой искалеченный гоблин, лежащий на спине.

Лёд плотно заделал тоннель позади него; воздух уплотнился — действительно уплотнился. Как удачно! Кзанол воспользовался сжатым воздухом из своего костюма, чтобы повысить давление в ледяном коконе. Он хмуро взглянул на циферблат в верхней части груди, затем снял шлем.

Воздух был холодным и разряженным. Но теперь ему не надо нести шлем-усилитель назад на корабль. Он может надеть его здесь.

Кзанол посмотрел на костюм и понял, что ему нужна помощь. Он перевёл ВНИМАНИЕ на Лэрри Гринберга. И обнаружил, что не видит его.

Гринберг был где-то рядом.

Неужели он мёртв? Нет — Кзанол уверенно чувствовал его.

Это плохо, очень плохо. Потому что и Гринберг уверенно чувствовал его.

Раб теперь был самим собой, но с умственным щитом, работавшим на полную мощность. К счастью, усилитель остановит его. Он мог управлять даже взрослым тринтанином.

Кзанол потянулся вниз, пытаясь перевернуть костюм передом к себе. Он был… не тяжёлый, но массивный… однако передвинулся.

Шёл снег. В разряженном воздухе снег падал словно гравий, отброшенный взрывом. Он падал с такой силой, что мог быт убить незащищённого человека. Там, где он сталкивался с твёрдой поверхностью, образовывались трещины, и по ним было удобно идти.

К счастью, Гринбергу не нужно было всматриваться в мглу” Он точно ощущал, где находится Кзанол, и уверенно шёл в этом направлении. Его скафандр не был таким хорошим, как у Кзанола. Холод мягко сочился через рукавицы и сапоги. Он чувствовал себя хуже, чем на лыжных прогулках, но это нравилось ему.

Потом мозг захлестнула Сила. Его умственный щит твёрдо захлопнулся. Волна тут же прошла. Но теперь он не мог найти Кзанола. Тринтанин поднял свой умственный щит. Лэрри остановился, запутавшись, затем снова пошёл вперёд. У него был компас, поэтому он шёл прямо к цели. Но Кзанолу теперь стало известно, что он приближается.

Постепенно в его уме всплыл образ. В каждом органе чувств, — в глазах, ушах, в осязательных и кинетических нервах — он чувствовал, что делал Кзанол, когда Сила захлестнула его.

Он сгибался над вторым костюмом.

Тогда… ухе слишком поздно.

Он не мог бежать; скафандр не был создан для этого. Он осмотрелся вокруг с растущим отчаянием, и снова отправился в путь, так как помощи ждать не приходилось.

Шагать. Шагать, дробя лёд подошвами.

Через полчаса, — то есть через час после того, как он покинул судно, — Лэрри увидел порошковый снег. Он был нежным и пушистым, сильно отличаясь от падающих ледяных пуль. То были остатки раскопок Кзанола. Он воспользовался ими как указателем.

Порошковый снег становился все глубже и глубже, пока внезапно не поднялся до высокого сугроба. Пытаясь взобраться на него, Лэрри соскользнул назад вместе с лавиной снега. Но он должен подняться туда! Когда Кзанол откроет костюм, со всем будет покончено. И он продолжал карабкаться.

Лэрри был на половине пути к вершине, почти выбиваясь из сил, когда вершина пришла в движение. Снег выстреливало ровным потоком, и он оседал медленным фонтаном. Лэрри поспешно скатился вниз, боясь быть похороненным заживо.

Снег продолжал струиться. Кзанол расчищал дорогу назад… но почему он не взял с собой шлем?

Фонтан поднялся ещё выше. Частички льда на несколько миль взмывали в горящую и холодную атмосферу Плутона, проносясь через дрейфующий фонтан и покрывая слоями скафандр Лэрри. Он непрерывно двигался, чтобы сохранить свои суставы свободными. Он был покрыт оболочкой пресвечивающегося льда, разбитой и треснувшей на суставах.

Внезапно он нашёл ответ. Его губы сложились в улыбку тихого счастья, а его дельфинье чувство юмора радостно вырвалось на поверхность.

Кзанол выбрался из тоннеля, выдернув вслед за собой бесполезный пространственный костюм. Он должен был использовать дезинтегратор, чтобы убрать снег в тоннеле, он должен был карабкаться по тридцатиградусному подъёму, тащить массу того же веса, что и он сам, он был одет в скафандров конце концов. Кзанол устал, очень устал. Если бы он был человеком, он бы заплакал.

Вид появившегося откоса был почти невыносим. А если ноги провалятся в эту гадость…? Но он вздохнул и спихнул вниз по откосу пространственный костюм. Он видел, как тот, скатившись, ударился о грунт и остался там, наполовину засыпанный. Он последовал за ним.

При сорока градусах выше абсолютного нуля лёд падает быстрее, чем что-либо, Это сотни тысяч тонн низвергающейся свежей замороженной воды — так планета пыталась вернуть себе состояние равновесия. Кзанол споткнулся, ничего не видя. Он выставил одну огромную куриную лапу перед другой, упал и услышал дребезжание. Он по-прежнему держал ум закрытым, помня о том, что Гринберг где-то рядом. Его ум оцепенел от усталости и холода.

Он был почти внизу, когда снег усилился, встав стеной перед ним, как тринтанский гигант. Он открыл рот от изумления и перестал двигаться. Фигура хлопнула рукавицей по своему забралу, толстый лёд разбился и рассыпался. Гринберг! Кзанол поднял дезинтегратор.

Как бы случайно, с чисто дельфиньей усмешкой, Лэрри вытянул одеревеневший палец и ткнул им в грудь Кзанола.

Тридцать четыре часа одиночное судно кружило над Плутоном — это было слишком долго. Гарнер и Месней проспали поворот и не заметили, как актимическая полоса одноместного судна промелькнула на экране видеоскопа. Между кораблями почти не было переговоров. Разговаривать стоило большого напряжения для всех, так как каждый из пяти мужчин знал, что битва близка, и никому не хотелось намекать о такой возможности. Теперь корабль Льва был виден на экране видеоскопа даже с выключенными двигателями. Люк был начеку, хотя и дремал, — да, он был настороже, зная, что спит, — и наблюдал через веки, которые казались наждачной бумагой. Наконец Люк произнёс магические слова:

— Они не блефуют.

— Отчего такое внезапное решение?

— Это ужасно, Ллойд, Блефуя или нет, флот взлетел бы сразу после того, как был найден усилитель. Чем больше они ждут, тем выше наша скорость, тем более точной будет наша атака. Они находятся внизу слишком долго. Ими завладел пришелец.

— Я все время думал так же. Но почему он не взлетает?

— На чем? На Плутоне нет ничего, кроме одноместных кораблей. Он управлять ими не может. Чужак вынужден ожидать нас.

Совещание принесло для всех большое облегчение. И оно дало результаты. Первым выяснилось, что Вуди Атвуд провёл тридцать часов, стоя в воздушном тамбуре “Иво Джима”.

Четырех миллионов почтительных миль было вполне достаточно для флота Пояса. Их будет достаточно и для Гарнера. Его корабль и другое судно произвели лёгкое торможение в пространстве. Третий корабль отклонился от них и находился на несколько сотен миль выше поверхности, по-прежнему скрытой туманом.

— Забавно, — сказал Смоки. — Каждый раз, когда ты решаешь пожертвовать одним из кораблей, это оказывается судно Пояса.

— А какое судно использовал бы ты, старина Смоки?

— Не дури меня своей логикой.

— Слушайте, — оборвал их Месней.

Слабо, но ясно, радио издавало нарастающий и спадающий визг, подобно сирене при воздушном налёте.

— Это сигнал бедствия ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ, — сказал Андерсон.

Номером шестым был теперь робот. Контролёр двигателя “Хайнлайна” управлял одноместным кораблём, и Андерсон перевёл внимание на кнопки управления соплами. Он натянул дроссель подачи топлива, наблюдая за экраном “Хайнлайна”, который передавал через телескоп информацию с шестого номера. Конечно, они воспользовались одноместным кораблём. Двухместное земное судно было именно тем, в чём так отчаянно нуждался инопланетянин.

— Хорошо, а нам удастся опустить корабль?

— Сначала посмотрим, все ли в порядке со Львом, — предложил Вуди.

Андерсон подвёл одноместный корабль туда, где ведущее судно описывало круги над Плутоном, затем выключил двигатель и использовал позиционные сопла для сближения. Наконец, ан и четверо других смотрели прямо через усыпанные трещинами, зазубренные соколки рубки управления. На металлических краях остались раскалённые пятна. Лев был там — фигура в высоком, узком, бронированном скафандре, но он был неподвижен. Он был либо мёртв, либо парализован.

— Сейчас мы ничего не можем для него сделать, — сказал Смоки.

— Да, — ответил Люк. — Нет смысла откладывать страшный миг. Опускайся!

Сигнал бедствия шёл из зоны непрерывного снегопада.

Никогда в жизни Андерсон не работал так напряжённо. Непрерывно бормоча что-то себе под нос, он держал корабль неподвижным в миле над сигналом бедствия, в то время как снег испарялся и освобождал дорогу. На экране “Хайнлайна” была только мгла, а затем лишь туман.

Он включил инфракрасный прожектор, это помогло, но не очень. Смоки вздрагивал от слов, которые срывались с уст Андерсона. Внезапно тот замолк, и все пятеро склонились вперёд, чтобы видеть лучше.

Из льда торчало “Золотое Кольцо”.

Андерсон повёл корабль вниз настолько плавно, что только он один и догадывался об этом. В момент касания весь корабль зазвенел, как медный колокол. Картинка на экране резко задрожала.

В наступившей тишине все смотрели на двуногую фигуру, которая болезненно карабкалась через помост воздушного тамбура “Золотого Кольца”. Она сорвалась вниз и поползла к ним сквозь пелену снега.

Новобрачник больше не был космическим кораблём, его переделали в зал совещаний и полевой госпиталь. И в первую очередь именно в госпиталь, так как из десяти человек, сидящих друг перед другом вокруг покрытого крепом стола, только двое были полностью здоровы.

Лэрри Гринберг, волоча на каждом плече тринтанские скафандры, обнаружил, что “Золотое Кольцо” почти занесено льдом. Зеркальная оболочка над кораблём была в двадцать футов толщиной. Ему с трудом удалось прожечь дорогу сварочным аппаратом своего костюма, и когда он вскрыл люк воздушного тамбура, его пальцы на руках и ногах были обморожены. Почти три дня он ждал первой помощи и был мало обрадован, когда нашёл шестой номер пустым. Но он передал своё сообщение зрителям, которые появились на экране судового видеоскопа. Опасности нет, можно садиться.

Вся работа выпала на долю Смоки Петропоулоса и Вуди Атвуда, так как только они были способны на это. Они перевезли в двухместных кораблях парализованных пилотов Пояса, Четверо не могли пошевелить ничем, кроме глаз, но теперь к ним возвращался голос. Руки, запястья, ноги и шея Льва обгорели, и кожа была покрыта волдырями. Охладительная система его скафандра не могла справиться с жаром во время тех секунд погружения в пылающие газы. Если бы слой не оказался таким тонким, пластиковые соединения воздухоподачи и охладителя наверняка бы сплавились — именно так через несколько лет он снова и снова будет с волнением рассказывать слушателям. Но это будет позже. А пока другие вспоминали, как все они надели скафандры, поскольку были вынуждены разбить обзорные стекла. Они говорили о том, что если бы Смоки и Вуди не нашли их, они умерли бы от голода в своих кораблях. Но теперь все были в безопасности.

Гарнер и Андерсон почти преодолели свой паралич, который проявлялся только в смущающей потере координации.

— Итак, мы сделали это, — сказал Люк, оглядев с улыбкой компанию. — А я боялся, что Последняя война начнётся с Плутона.

— Мы тоже, — ответил Лев. Его едва было слышно. — Мы боялись, что ты не поймёшь намёк, когда мы не отвечали на твои вызовы. Ты мог решить, что это какой-то глупый обман. — Он закрыл глаза и сжал губы, отметая воспоминания. — А теперь к делу: что мы решим с пространственным костюмом?

Он завладел вниманием каждого. Это был зал совещаний, а костюм стал основной темой обсуждения.

— Мы не позволим Земле забрать его, — произнёс Смоки. — Они могут вскрыть его. А у нас нет их временного стопора. — Не глядя на Люка, он добавил: — Некоторые изобретения должны уничтожаться.

— Мы могли бы немного покопаться в нём, — сказал Гарнер. — Поэтому…

— Давайте сбросим его на Юпитер, — вмешался Месней. — Привяжем к корпусу “Хайнлайна”, и я с Вуди отправляюсь в полет. Если мы оба возвращаемся живыми, вы узнаете, что он сброшен согласно плану. Годится?

— Годится, — согласился Лев.

Гарнер тоже кивнул. И остальные, оценив идею, нашли её хорошей, хотя и было жаль потери знания, которое таилось в костюме. Лэрри Гринберг, у которого были возражения, держал их при себе.

— Все согласны? — Лев окинул взглядом комнату отдыха. — Хорошо. Тогда определим, в каком из них усилитель?

Прошли две секунды испуганного молчания.

— Вон тот, сморщенный, с пустыми рукавами, — произнёс Гринберг,

Когда на костюм указали, разница стала очевидной. Второй костюм тоже имел морщины, утолщения и выпуклости, конечности его были скрючены, и живого в нём было не больше, чем в чемодане. Но в первом находился Кзанол.

Он лежал в углу комнаты, согнув колени и наполовину подняв дезинтегратор. Даже в странной форме ног и рук, в безэмоциональном выражении его лица читались удивление и ужас, которые наверняка стали последними эмоциями тринтанина. Но здесь было и бешенство и ярость разочарования, возникшие в момент, когда Кзанол в первый раз увидел на втором костюме расплавленное, бесцветное пятно спасательного выключателя.

Гарнер залпом выпил бокал шампанского, взятого из запасов продовольственного склада новобрачника.

— Итак, решено. Морская статуя будет возвращена на Выставку Сравнительной Культуры ООН. Драгоценный костюм полетит в кедра Юпитера. Я покоряюсь, хотя на Солнце было бы ещё безопаснее, ну да черт с ним. Гринберг, а вы куда?

— Домой. А потом, думаю, на Джинкс. — Лэрри Гринберг состроил то, что Лукас Гарнер назвал бы мучительно сладкой улыбкой, хотя даже он никогда бы не догадался, что она означает. — Им теперь ни за что не удержать меня и Джуди, Я единственный человек во вселенной, который может читать письменность бандерснейзов.

Месней тряхнул головой и захохотал. У него был раскатистый, беспомощный смех, такой же заразительный, как свинка.

— Лучше не лезьте в их умы, Гринберг. Если не будете осторожны, вы кончите тем, что превратите весь космос в зверинец.

Другие подхватили смех. И Лэрри улыбнулся им, хотя только он знал, насколько верны слова Меснея.

А, может, Гарнер догадался? Старик смотрел на него очень странно. Неужели Гарнер догадывается, что два миллиарда лет назад Кзанол взял рейкарливанского раба как безделушку или сувенир…

Чепуха!

Только Лэрри может знать об этом. Если открыть костюм, качнётся война. При управляемом водородном синтезе, таком же обычном сегодня, как электрические генераторы полтора века назад, любая война будет последней. Поэтому костюм отправится на Юпитер, и обречённый рейкарливанский раб полетит вместе с ним, похороненный в мёртвом, безмолвном стазисе на века.

Мог ли Лэрри Гринберг жертвовать невинным существом даже во имя такой цели? Для Лэрри—дельфина—тринтанина это не составляло труда.

— Просто раб, — прошептал Кзанол. — Мелкий, глупый, гадкий, в лучшем случае стоимостью в половину коммерческой акции.

“Не мог защитить себя, — подумал Чарли. — У него нет права на жизнь”.

Лэрри сделал в уме заметку — никогда не говорить об этом с Джуди, даже под пыткой, — а затем перешёл к более приятным мыслям.

“О чем он думает? — заинтересовало Гарнера, но он тут же решил: — Я могу прекратить следить за ним, но я бы отдал душу за способность хотя бы час читать мысли, если, конечно, этот час можно было бы выбирать”.