Глава первая

Глаза буквально прожигают дыру в странице. Я должна это знать. Обычно я с легкостью разделываюсь с подобными задачами, но сейчас решение не приходит в голову. Раздается звон дверного колокольчика, и я быстро убираю домашнее задание под стойку и поднимаю взгляд. В магазин заходит парень с сотовым.

Что-то новенькое.

Не сотовый, конечно, а парень. Я не хочу сказать, что мужчины в принципе не заглядывают в кукольный магазин… Хотя, что уж тут, мужчины и правда не часто к нам заходят. Такое случается лишь несколько раз за год, не чаще. Если же они все-таки появляются на пороге, то, как правило, следуют по пятам за женщинами и выглядят при этом крайне смущенными… или заскучавшими. Но этот парень другой. Он один. Ведет себя уверенно. Так уверенно, как может вести себя только человек с деньгами… Большими деньгами.

Я слегка улыбаюсь. В нашем небольшом прибрежном городке есть два типа людей: богатые и те, кто им что-то продает. Видимо, деньги вдохновляют на коллекционирование бесполезных вещей, таких, например, как фарфоровые куклы (прилагательное «бесполезные» ни в коем случае нельзя употреблять по отношению к куклам в присутствии моей мамы). Богачи – наше постоянное развлечение.

– В смысле, ты хочешь, чтобы я выбрал? – Мистер Богатей между тем не перестает с кем-то говорить по телефону. – Бабушка не сказала, какую именно она хочет? Хорошо, я все сделаю.

Он с тяжелым вздохом убирает сотовый в карман и подзывает меня. Да, именно что подзывает. Только так я и могу описать этот жест. Он даже не взглянул на меня, просто поднял руку и двумя пальцами подозвал к себе. Он рассматривает кукол, в задумчивости потирая подбородок, и даже не поворачивается ко мне. Я бросаю на покупателя оценивающий взгляд. Неопытный продавец, возможно, и не уловил бы окружающую парня ауру богатства, но я вижу ее так четко, будто она материальна. Он буквально пропах деньгами. Скорее всего, его костюм стоит больше, чем весь мой гардероб, вместе взятый (хотя тут мне похвастаться нечем: все мои наряды помещаются в одном малюсеньком шкафу). Конечно, его одежду нельзя назвать вызывающе роскошной, ведь действительно дорогие вещи всегда выглядят сдержанно. Брюки-карго, розовая рубашка (высокий воротник небрежно расстегнут, рукава закатаны) были явно куплены не на распродаже в ближайшем торговом центре. Плотная, без единого изъяна ткань, ровная, будто по линейке выполненная, прострочка, идеальной формы пуговицы… Сразу становится понятно, что владелец такой рубашки, если он того захочет, сможет скупить весь магазин. Ну или не он, а его родители. Сначала я не поняла, насколько молод посетитель, потому что уверенное поведение добавляло ему возраста, но стоило мне подойти ближе, как иллюзия рассеялась. Может быть, он даже моего возраста? Наверное, ему лет семнадцать. Хотя, возможно, и на год больше. Удивительно, как мой ровесник, человек, еще не поживший и толком ничего не видевший, может вести себя так надменно… Очевидно, что такое отношение к жизни он впитал с молоком матери.

– Могу ли я помочь вам, сэр? – Только моя мама смогла бы услышать сарказм, звучащий в моем голосе.

– Да, мне нужна кукла.

– Простите, но мы всё распродали.

Многие не понимают моего юмора. Мама называет его сухим. Думаю, в ее интерпретации это означает «несмешной». А еще она говорит, что я единственная, кто понимает собственные шутки. Может, если бы я, пошутив, тут же рассмеялась собственной остроте, как это делает мама, когда помогает клиентам, то люди стали бы реагировать на мои слова должным образом. Но это выше моих сил.

– Смешно, – говорит парень так, будто на самом деле не считает это смешным, а просто хочет, чтобы я замолчала. Удивительно, но он до сих пор даже не взглянул на меня. – Как думаешь, какая из них понравится женщине в возрасте?

– Любая.

И тут он поворачивается ко мне. На долю секунды в его глазах мелькает удивление, будто он ожидал увидеть перед собой взрослую женщину – виной всему мой голос, он немного ниже, чем у обычного подростка, – но это не мешает ему спросить спокойный тоном:

– А какая нравится тебе?

Можно ответить «никакая»? Хоть этот магазин – мое неизбежное будущее, он является маминой любовью, а не моей.

– Я неравнодушна к вечным плакальщицам.

– Что, прости?

Я показываю на фарфоровую малышку – ее рот открыт в беззвучном крике, а глаза плотно закрыты.

– Предпочла бы не видеть их глаза, ведь глаза могут многое сказать. Вот их говорят: «Я хочу украсть твою душу, так что лучше не поворачивайся ко мне спиной».

Он награждает меня улыбкой и лицо его тут же меняется самым удивительным образом: надменное выражение пропадает, черты смягчаются, – и парень оказывается вдруг весьма привлекательным. Ему определенно стоит улыбаться почаще. Однако я даже не успеваю закончить свою мысль, как его улыбка исчезает.

– Скоро день рождения моей бабушки, и мне нужно выбрать для нее куклу.

– Тут сложно ошибиться. Если ей нравятся фарфоровые куклы, то понравится любая из них.

Он вновь смотрит на полки:

– Почему плакальщицы? Почему не сони? – Он окидывает взглядом куклу, изображающую спокойного на вид ребенка, чьи светлые кудряшки украшает огромный розовый бант. Лицо куклы кажется расслабленным, ручки в умилительном жесте подпирают щеку.

Я тоже смотрю на куклу и сравниваю ее с плакальщицей рядом. С той, чьи кулаки сжаты, пальцы на ногах скрючены, а щеки порозовели от гнева. «Потому что именно так я и живу – в беззвучном крике», – подумала я, но, слава богу, не сказала этого вслух. Вместо этого я пожала плечами и ответила:

– Обе сойдут.

На самом деле клиентов не интересует истинное мнение продавца, они желают, чтобы ты подтвердила их собственное, только и всего. Так что если мистер Богатей хочет купить для бабушки спящего ребенка, то кто я такая, чтобы его останавливать?

Он качает головой, словно стараясь прогнать какую-то непрошеную мысль, и небрежным жестом показывает на совершенно другую полку. Там тоже стоят пожирательницы душ, только совсем иного толка. Девочка, на которую он указывает, одета в клетчатую школьную форму и держит на поводке черного шотландского терьера.

– Думаю, эта подойдет. Ей нравятся собаки.

– Кому? Вашей бабушке или… – Я щурюсь, чтобы прочитать табличку перед куклой. – Пегги?

– Совершенно очевидно, что Пегги нравятся собаки, – говорит он, и на его губах играет слабая улыбка. – Я имел в виду бабушку.

Я открываю шкафчик под полочкой, чтобы найти коробку от Пегги. Достаю ее, осторожно беру девочку с собакой и табличку с ее именем и иду к кассе.

– Почему у собаки нет имени? – интересуется Мистер Богатей, пока я тщательно упаковываю куклу. – Пегги и собака, – читает он вслух название на коробке.

– Потому что люди предпочитают давать животным клички своих любимых питомцев.

– Правда?

– Нет. На самом деле я и понятия не имею почему. Но могу дать номер телефона художника, сделавшего Пегги. Можете спросить у него.

– У тебя есть номер мастера?

– На самом деле нет. – Я механически пробиваю чек.

– Тебя сложно понять, – вздыхает парень.

Почему он пытается меня понять? Мы же говорили о куклах. Он протягивает мне кредитную карточку, и я провожу ее через аппарат. На карточке написано имя: «Ксандер Спенс». Ксандер? И как же правильно произносится это имя? Даже спрашивать не буду, мне все равно. Я и так была достаточно милой. Будь мама здесь, она бы осталась мною довольна. Конечно, мама лучше меня скрывает раздражение – она даже от меня его скрывает, – но я списываю это умение на годы практики.

У Ксандера звонит телефон, и он достает его из кармана:

– Алло?

Пока я жду, когда аппарат выдаст чек, открываю ящик под кассой и кладу табличку с именем к другим, проданным в этом месяце. Так мы не забудем, каких кукол надо снова заказать.

– Да, нашел. Она с собакой. – С минуту он слушает. – Нет, это не собака. Она кукла с собакой. – Ксандер разворачивает к себе коробку и смотрит на изображение Пегги, потому что сама кукла уже упакована. – Думаю, она милая. – Взглянув на меня, он пожимает плечами, словно спрашивая, согласна ли я. Я киваю, ведь Пегги действительно милая. – Да, продавщица это подтвердила. Она милая.

Знаю, милой он назвал не меня, но он так акцентировал слово «она», что во мне на секунду зародилась предательская мыслишка: а что, если милая – это я? Опустив взгляд, я отрываю чек и протягиваю Ксандеру ручку, чтобы тот расписался. Он проделывает это одной рукой, и я, сравнив подпись с той, что стоит на карточке, возвращаю кредитку.

– Нет, не… в смысле, она тоже, но… Ох, ты знаешь, о чем я. Все в порядке. Скоро буду дома. – Он вздыхает. – Да, после пекарни. Напомни мне сбежать, когда у твоего помощника будет выходной. – Он закрывает глаза. – Я не это хотел сказать. Да, конечно, так я больше ценю то, что имею. Ладно, мам, скоро увидимся. Пока.

Я протягиваю ему упакованную куклу.

– Спасибо за помощь.

– Не за что.

Он берет из подставки на стойке визитную карточку и некоторое время ее рассматривает.

– И не только?

Наш магазин называется «Куклы, и не только». Он спрашивает то же, что и все, кто приходит в наш магазин и видит только кукол. Я киваю.

– Куклы, и и не только куклы.

Он наклоняет голову.

– Раньше мы продавали чарм-браслеты, мягкие игрушки и прочую ерунду, но куклы стали ревновать.

В его взгляде читался вопрос: «Ты это серьезно?» Очевидно, во время своих вылазок, проходящих под лозунгом «пообщайся с обычными людьми, чтобы больше ценить свою жизнь», он прежде никогда не сталкивался с такими, как я.

– Дай угадаю, куклы угрожали украсть твою душу, если не выполнишь их требования?

– Нет, они угрожали освободить души прошлых владельцев, а этого мы допустить не могли.

К моему удивлению, он засмеялся. Кажется, я удостоилась особой чести. И тут неожиданно для себя я тоже начинаю улыбаться. Затем киваю на визитку:

– Мама обожает кукол, и она устала от плюшевых мышат. – К тому же мы больше не могли позволить себе дополнительных расходов. Чем-то нужно было пожертвовать, и уж точно не куклами. А поскольку мы на мели (нам едва хватает денег, чтобы держаться на плаву), название магазина и визитные карточки остались прежними.

Он тыкает пальцем в визитку:

– Сьюзен? Это твоя мама?

Больше там ничего не написано – только ее имя, а ниже номер телефона магазина, как будто она стриптизерша какая-то. Мне становится неловко, когда она раздает визитки за пределами магазина.

– Да, сэр.

– А ты? – Он встречается со мной взглядом.

– Ее дочь.

Знаю, он спрашивает мое имя, но я не стану его называть. Первое, что я усвоила в отношении богачей: отношения с обычными людьми они находят забавными, но никогда не переступают черту и не позволяют им вырасти во что-то серьезное. И лично меня это устраивает. Богачи отличаются от всех остальных людей, и за ними я предпочитаю наблюдать с безопасного расстояния. И по возможности с ними не общаться.

Он кладет визитку на место и отступает на несколько шагов:

– Ты знаешь, где находится «Пекарня Эдди»?

– Через два квартала в ту сторону. Будь осторожен, их черничные маффины вызывают зависимость.

Он кивает:

– Принято к сведению.

Глава вторая

– Нет, мы не продаем кукол Барби, только фарфоровые, – отвечаю я по телефону уже в пятый раз, но женщина меня совершенно не слышит и продолжает твердить, как расстроится ее дочка, если ей не удастся найти королеву фей. – Я понимаю. Может, вам стоит поискать в «Уолмарт»?

– Уже искала. Они все распроданы. – Она еще что-то бормочет, мол, считала, будто у нас хороший кукольный магазин, а потом отключается.

Я кладу трубку и, повернувшись к Скай, закатываю глаза. Но она этого не замечает, потому что лежит на полу и наблюдает за ожерельем, которое раскачивает над собой туда-сюда.

Скай Локвуд – моя единственная подруга. Не потому, что ребята в моей старшей школе плохие. Просто они меня не замечают. И это неудивительно, ведь я ухожу еще до ланча и никогда не посещаю общественные мероприятия.

Скай на несколько лет старше меня и работает в соседнем магазине, в котором продается много «и не только», – это антикварная лавка под названием «Скрытые сокровища», которую я именую «Очевидным барахлом». Но многие любят этот магазин.

В мире науки Скай была бы хозяином, а я – ее паразитом. У нее есть жизнь, а я притворяюсь, что это и моя жизнь тоже. Другими словами, ей на самом деле нравится многое: музыка, винтажная одежда и странные прически, – а я лишь притворяюсь, что меня это тоже интересует. Нет, я нормально отношусь к ее увлечениям, просто… мне все равно. Но мне нравится Скай, так почему бы не уступить ей? Тем более, я понятия не имею, что мне действительно нравится.

Я со вздохом переступаю через подругу.

– Ты еще не нашла ответы на жизненные вопросы? – Скай любит на полу магазина предаваться философствованию (причудливый эквивалент выражению «спор с самим собой»).

Она стонет и прикрывает глаза рукой.

– Что мне изучать, если я пойду в колледж? – Будь ее воля, она бы всю жизнь работала в сувенирной лавке, но колледж очень важен для ее папы, который никогда там не учился и поэтому, повзрослев, стал распорядителем похорон.

– Нытье?

– Ха-ха. – Она садится. – А ты что будешь изучать?

Без понятия.

– Долгосрочные последствия философствования.

– А может, искусство сарказма?

– Я более чем уверена, что в этом вопросе уже стала магистром.

– Нет, серьезно, что ты будешь изучать?

Частенько я слышу эти фразы: «Нет, серьезно», «Если серьезно» и «А на самом деле». Так говорит человек, который хочет узнать правду. Вот только я не хочу делиться своими настоящими мыслями.

– Еще не решила. Думаю, какое-то время поучусь без профилирующего предмета.

Она снова ложится:

– Да, наверное, я тоже. Возможно, как только начнутся занятия, мы найдем свое призвание.

И тут Скай резко вскакивает и ахает.

– Что такое?

– Мы должны вместе ходить на занятия! В следующем году. Ты и я. Это было бы круто!

Я ей миллион раз говорила, что в следующем году не собираюсь в колледж. Маме это не понравится (именно поэтому я ей пока не рассказала), но я планирую взять перерыв на год или два, чтобы помогать ей с магазином. Но Скай выглядит такой счастливой, что я просто вежливо улыбаюсь и киваю. Тогда она начинает на ходу придумывать песенку:

– Мы с Кайман вместе учимся. Призвание ищем свое… – Пока она опускается на пол, ее голос постепенно затихает и превращается в счастливое мурлыканье.

Две маленькие девчушки, которые недавно ушли, перетрогали в магазине все, что только можно. Мама считает, когда люди знают имя куклы, то им легче в нее влюбиться. Поэтому перед каждой куклой стоит табличка с именем. Теперь все эти таблички перемешаны, поменяны местами или лежат плашмя. А самое печальное – мне известно, что табличка с именем Бетани находится возле куклы Сьюзи. Это очень. Очень. Печально.

У Скай звонит сотовый.

– Алло… Нет. Я в «Магазинчике кошмаров». – Так она называет мой магазин.

Какое-то время она молчит, а потом говорит:

– Я не знала, что ты зайдешь. – Она встает и прислоняется к стойке. – Правда? Когда? – Накручивает прядь волос на палец. – Ну, во время того шоу я была слегка не в себе. – Голос Скай под стать ее имени – легкий и воздушный, поэтому всё, что она говорит, звучит мило и невинно. – Так ты еще здесь? – Она проходит мимо кукольных колыбелек и накрытых скатертью столов к витрине и выглядывает наружу. – Вижу тебя… Я в соседнем магазине кукол. Иди сюда. – Подруга убирает сотовый в карман.

– Кто это?

– Мой парень.

– Парень. Значит, я наконец-то с ним познакомлюсь?

Она улыбается:

– Да. Скоро ты поймешь, почему я сразу согласилась стать его девушкой, когда на прошлой неделе он предложил мне встречаться. – Она распахивает входную дверь и едва не срывает с крючка колокольчик. – Привет, малыш.

Он обнимает ее, а затем она немного отходит в сторону:

– Кайман, это Генри. Генри – Кайман.

Не знаю, может, я плохо присмотрелась, но точно не вижу в нем ничего особенного.

Он тощий, с длинными засаленными волосами и острым носом. На воротнике футболки с изображением какой-то рок-группы висят солнцезащитные очки, к пряжке ремня пристегнута длинная цепь, которая свисает до колена и исчезает в заднем кармане. И я невольно подсчитываю, сколько шагов он сделал от магазина Скай до моего и сколько раз эта цепь, должно быть, ударилась о его ногу.

– Как жизняк? – спрашивает он. Серьезно! Он действительно так и сказал.

– Эм… ничего…

Скай широко улыбается мне, будто говоря: «Видишь, я знала, что он тебе понравится». Эта девушка даже в мокрой крысе способна найти хорошее, но я все равно не понимаю, что у этой парочки может быть общего. Скай красивая, хотя и не в общепринятом смысле. Люди иногда даже на улице останавливаются, чтобы поглазеть на нее. Сперва их привлекают ее взъерошенные светлые волосы с розовыми кончиками, бриллиантовый пирсинг в подбородке и чумовая одежда, но потом они замечают, насколько она хороша – у нее пронзительно-голубые глаза и умопомрачительная фигура.

Генри оглядывается по сторонам:

– Ого, вот это психоделика.

– И не говори. Сначала это немного сбивает с толку.

Я осматриваюсь. Да, сначала это и правда немного сбивает с толку. За рядами кукол почти не видно стен. И все они смотрят на нас. Но ведь у мамы в ход пошли не только стены, хаотично расставленные на полу столы, колыбельки и коляски, переполненные куклами, напоминают огромный причудливый лабиринт. В случае пожара до двери будет не так-то легко добраться. Придется распихивать детей, чтобы выбраться. Ненастоящих детей, но все же.

Генри подходит к кукле в килте.

– Эйслин, – читает он имя на табличке. – У меня есть такой же прикид. Можно взять эту куклу и поехать с ней в турне.

– Ты играешь на волынке? – спрашиваю я.

Он бросает на меня странный взгляд:

– Не-а. Я играю на гитаре в «Красти Тодс»^[1].

Вот оно что, теперь понятно, почему Скай с ним. Она испытывает слабость к музыкантам. Но могла бы найти и кого-то получше парня, который выглядит как прообраз названия своей группы.

– Дай, ты готова?

– Ага.

Дай? Спрошу об этом позже.

– До встречи, Кайвман^[2], – с гоготом произносит он, вид у него такой довольный, словно он берег эту шутку с той самой секунды, как нас познакомили.

Ну вот, уже и не нужно спрашивать Скай насчет Дай. Он один из тех парней, которые всем подряд придумывают прозвища.

– Пока, Противная Жаба Генри.

Как только они покидают магазин, через заднюю дверь заходит мама. В руках у нее пакеты с продуктами.

– Кайман, можешь помочь? Там еще несколько пакетов. – Она идет прямиком к лестнице.

– Хочешь, чтобы я ушла из магазина? – Вопрос звучит глупо, но она сама не разрешает мне покидать торговый зал. Во-первых, куклы дорогие, и если какую-нибудь украдут, то у нас будут проблемы. В магазине нет ни камер видеонаблюдения, ни сигнализации – это слишком дорого. Во-вторых, мама придает слишком уж большое значение обслуживанию клиентов. Если кто-то зайдет, я должна поздороваться с ним без промедления.

– Да. Пожалуйста. – Похоже, она запыхалась. У моей мамы, королевы йоги, одышка? Она что, бегала кругами?

– Хорошо.

Взглянув на входную дверь и убедившись, что никто не идет, выхожу и забираю оставшиеся продукты. Отношу их наверх и, переступив через пакеты, оставленные мамой сразу за дверью, ставлю на стойку нашей крохотной кухоньки, которая прекрасно вписалась бы в кукольный домик. Такова наша жизни. Куклы. Мы их продаем. Живем в их доме… серьезно, наш дом размером с кукольный: три малюсенькие комнаты, одна ванная и миниатюрная кухня. Уверена, размер нашего дома – главная причина, почему мы с мамой так близки. Выглядываю из-за угла и вижу, что мама лежит на диване.

– Мам, ты в порядке?

Она садится, но не встает:

– Да, просто устала. Слишком рано встала.

Начинаю разбирать пакеты, убираю мясо и замороженный яблочный сок в морозилку. Однажды я попросила маму покупать сок в бутылках, но она ответила, что он слишком дорогой. Мне было шесть. Тогда я впервые поняла, насколько мы бедны. А затем еще не раз в этом убеждалась.

– Ох, милая, не разбирай. Я через минуту этим займусь. Вернешься в магазин?

– Конечно.

По пути к двери отодвигаю к стойке пакеты, которые мама оставила на полу, и удаляюсь. Спускаясь вниз, вспоминаю, что, когда утром уходила в школу, мама еще была в кровати. Как же это она тогда «слишком рано встала»? Оглядываюсь назад, горя соблазном развернуться и уличить ее во лжи. Но не делаю этого. Занимаю место за кассой, достаю задание по английскому и, не поднимая головы, выполняю его, пока над входной дверью не звенит колокольчик.

Глава третья

В магазин заходит одна из моих любимых покупательниц. Она в возрасте, но энергичная и веселая. У нее темно-рыжие волосы, которые иногда отливают фиолетовым – зависит от того, как давно она их красила. И она всегда носит шарф, как бы жарко на улице ни было. Сейчас осенняя погода порой оправдывает наличие на ней шарфа, и сегодня он ярко-оранжевый с пурпурными цветами.

– Кайман, – произносит она с улыбкой.

– Здравствуйте, миссис Далтон.

– Дорогая, твоя мама здесь?

– Она наверху. Мне позвать ее или я сама смогу вам помочь?

– Я жду куклу по спецзаказу и хотела узнать, не пришла ли она.

– Давайте проверим. – Достаю из ящика под кассой журнал заказов и довольно легко нахожу имя миссис Далтон – записей там всего ничего, и большинство заказов на ее имя. – Похоже, она придет завтра, но давайте я позвоню и уточню, чтобы вам не пришлось приезжать зря. – Звоню и убеждаюсь, что куклу действительно привезут завтра после полудня.

– Прости, что побеспокоила. Твоя мама предупреждала меня, но я надеялась, что ее привезут раньше. – Она улыбается. – Она для моей внучки. У нее через несколько недель день рождения.

– Круто. Уверена, она ей понравится. Сколько лет исполнится маленькой счастливице?

– Шестнадцать.

– О-о. Большой счастливице. – Не знаю, что еще сказать, не показавшись грубой.

Миссис Далтон смеется:

– Не волнуйся, Кайман. У меня для нее есть и другие подарки. Этот скорее чтобы угодить бабуле. Я дарила внучке куклу на каждый день рождения с тех пор, как ей исполнился годик. Мне сложно прервать эту традицию, и неважно, сколько ей лет.

– И мама вам за это благодарна.

Миссис Далтон смеется. Она понимает мои шутки. Может, потому, что сама по себе немного саркастична.

– Она единственная девочка, поэтому я слишком ее балую.

– А для мальчиков у вас какая традиция?

– Пинок под зад.

– Замечательная традиция. Думаю, вам и им на дни рождения стоит дарить кукол. Возможно, они чувствуют себя обделенными.

Она хихикает:

– Наверное, стоит попробовать. – Она с грустью смотрит на журнал заказов, будто надеется, что дата магическим образом изменится и кукла окажется здесь. Затем открывает сумочку и начинает в ней копаться. – Как дела у Сьюзен?

Я оглядываюсь назад, как будто мама спустится вниз при одном упоминании своего имени.

– У нее все хорошо.

Миссис Далтон достает небольшую красную записную книжку и начинает ее листать.

– Ты сказала, завтра после полудня?

Я киваю.

– О нет, я не смогу ее забрать. У меня на это время запись к парикмахеру.

– Ничего страшного. Мы придержим ее для вас. Можете забрать ее в среду или любой другой день на неделе, когда вам будет удобно.

Она берет черную ручку со стойки и что-то записывает в своей книжке.

– А можно за ней кого-нибудь прислать?

– Конечно.

– Его зовут Алекс.

Я записываю это имя в графе получения.

– Хорошо.

Она берет мою руку и сжимает ее в своих ладонях:

– Ты такая хорошая девушка, Кайман. Здорово, что ты помогаешь маме.

Иногда я задаюсь вопросом, насколько тесно эти дамы, которые приходят в наш магазин, общаются с моей мамой. Что они знают о нас? Знают ли о моем отце? Будучи испорченным ребенком из богатой семьи, он сбежал прежде, чем мама успела закончить фразу: «Я беременна, что нам делать?» Его родители заставили ее подписать какие-то документы, в которых говорилось, что она никогда не станет претендовать на алименты. Они заплатили ей отступные, которые, в конечном счете, послужили стартовым капиталом для магазина кукол. И поэтому мне совершенно не хочется встречаться со своим драгоценным папочкой. Да и он не искал со мной встреч.

Ладно, признаюсь, совсем немного мне этого хочется. Но после того, что он сделал с моей мамой, это кажется неправильным.

Я сжимаю руку миссис Далтон в ответ:

– Ой, ну вы же меня знаете, я борюсь за награду «Лучшая дочь во Вселенной». Слышала, в этом году дают кубок.

Она улыбается:

– Думаю, ты уже выиграла.

Я закатываю глаза. Она гладит меня по руке, а затем неспешно выходит из магазина, разглядывая по пути кукол.

Я устраиваюсь на стуле и продолжаю читать. Почти в семь вечера бросаю взгляд на лестницу, уже, кажется, в триллионный раз. Мама так и не спустилась. Странно. Она редко оставляет меня одну в магазине, если находится дома. Заперев дверь, опустив жалюзи и выключив свет, я беру стопку писем и поднимаюсь наверх.

Дома пахнет восхитительно – сладкой вареной морковкой и пюре с подливкой.

Мама стоит у плиты и помешивает подливу.

Едва я собираюсь ее поприветствовать, как она говорит:

– Знаю. В этом-то и проблема.

Поняв, что она разговаривает по телефону, я иду в свою спальню снять обувь и на полпути вновь слышу ее голос:

– Ой, я тебя умоляю. Они здесь не живут, чтобы пересекаться с обычными людьми.

Должно быть, она разговаривает с лучшей подругой. Мама не знает, что я подслушала много таких разговоров. Я разуваюсь в своей комнате и возвращаюсь обратно на кухню.

– Хорошо пахнет, мам, – отмечаю я.

Она подпрыгивает от неожиданности и быстро лепечет:

– Мне пора, Кайман только что пришла. – Она смеется над чем-то, что говорит ей подруга. Ее смех похож на мелодичную песню.

Для двоих кухня тесновата, поэтому я постоянно получаю от нее пинки, налетая на углы стойки или ударяясь о ручки шкафчиков. Я быстро понимаю, что вдвоем мы тут не поместимся, обхожу стойку и оказываюсь в небольшой обеденной зоне.

– Прости, что не спустилась к тебе, – говорит мама, повесив трубку. – Решила приготовить горячий ужин. Давненько я ничего такого не готовила.

Я сажусь и просматриваю принесенную с собой почту.

– Есть повод?

– Нет. Просто захотелось.

– Спасибо, мам. – Достаю счет за электричество в розовом конверте. Непонятно, почему они выбрали именно розовый цвет для конвертов, в которых приходят уведомления о задолженности. Возможно, так весь мир (или, по крайней мере, почтальон) поймет, что эти люди – безответственные должники? Думаю, для этого лучше бы подошел тошнотно-желтый. – Нужно оплатить в течение двух суток.

– Ну вот. Оно единственное?

– Похоже на то.

– Хорошо. Оплачу чуть позже онлайн. Просто положи на стойку.

Мне даже не придется вставать, чтобы дотянуться до стойки – она находится на расстоянии вытянутой руки от стола. Мама приносит две тарелки с дымящейся едой и ставит одну передо мной. Во время ужина мы мило беседуем.

– Ой, мам, забыла рассказать тебе про парня, который на днях заходил в магазин.

– И что с ним?

– Он подозвал меня.

– Уверена, он просто пытался привлечь твое внимание.

– А еще никто не научил его улыбаться, – продолжаю я. – И в какой-то момент он скривил губы.

– Надеюсь, ты оставила эти мысли при себе. – Она отправляет вилку с пюре в рот.

– Нет, я сказала ему, что по вечерам ты преподаешь уроки улыбок. Думаю, завтра он придет.

Она резко вскидывает голову, но потом понимает, что я шучу, и, выдохнув, пытается скрыть улыбку.

– Сегодня опять заходила миссис Далтон.

Теперь мама улыбается по-настоящему:

– На прошлой неделе она тоже заходила. Она так взволнована, когда ждет куклу.

– Знаю, это мило. – Я прочищаю горло и рисую на пюре загогулины, а потом смотрю на маму.

– Прости, что сегодня бросила тебя внизу. Погрязла в бумагах.

– Все нормально.

– Ты же знаешь, что я благодарна тебе, да?

Я пожимаю плечами:

– Это пустяк.

– Не для меня. Не знаю, что бы я без тебя делала.

– Думаю, обзавелась бы кошками.

– Правда? Думаешь, я бы стала кошатницей?

Я медленно киваю:

– Да. Либо это, либо собирала бы щелкунчиков.

– Что? Щелкунчиков? Но ведь мне даже не нравятся орехи.

– Тебе они и не должны нравиться. Орехи не нужны тому, кто хочет коллекционировать деревянных кукол с широко открытыми ртами.

– То есть ты думаешь, что без тебя я была бы совершенно другим человеком и любила бы котов или щелкунчиков?

Без меня она жила бы совершенно другой жизнью. Возможно, поступила бы в колледж, вышла замуж и родители бы от нее не отреклись.

– Ну да. Эй, без меня в твоей жизни не было бы юмора и любви. Ты была бы очень грустной женщиной.

Она смеется:

– Это точно. – Она кладет вилку на тарелку и встает. – Ты доела?

– Да.

Мама берет мою тарелку и ставит ее на свою, но я успеваю заметить, что она почти ничего не съела. Подойдя к раковине, она быстро ополаскивает тарелки.

– Мам, ты готовила, я убираюсь.

– Хорошо, спасибо, дорогая. Пойду почитаю в кровати.

Через двадцать минут все убрано. По пути в свою комнату я заглядываю к маме, чтобы пожелать ей спокойной ночи. На груди у нее лежит открытая книга, а сама она уже спит. Мама действительно сегодня устала. Может, встала пораньше, как она и сказала, чтобы поработать, а потом снова легла спать? Я закрываю книгу, кладу ее на прикроватную тумбочку и выключаю свет.

Глава четвертая

На следующий день после школы я захожу в магазин и с удивлением замечаю у стойки мужчину. Смуглая кожа, темная короткая бородка и темная одежда. Да, темное – это прям его. Он словно источает тьму, но мама все равно ему улыбается, а ее щеки пылают. Когда на двери звенит колокольчик, они оба смотрят на меня.

– Привет, Кайман, – здоровается мама.

– Привет.

– Что ж, увидимся, Сьюзен, – говорит незнакомец.

Мама кивает.

– Кто это? – спрашиваю я, когда он уходит, и закидываю рюкзак за стойку. – Алекс?

– Кто такой Алекс?

– Парень, который должен забрать куклу миссис Далтон.

– Ох, нет. Это просто клиент.

Ну конечно. Смотрю на него в окно. Неженатый мужчина лет сорока – клиент? Я уже открываю рот, чтобы произнести это вслух, как мама говорит:

– Хорошо, что ты пришла. Мне нужно до часа успеть на почту. – Она берет две коробки и стопку конвертов и идет к черному ходу. – Ох, кукла миссис Далтон в подсобке.

– Хорошо. Пока.

Открывается входная дверь, и я поднимаю голову, ожидая вновь увидеть маминого «клиента», но меня приветствует унылый Генри. Не знаю, то ли он принял душ, то ли чехол с гитарой и правда украшает парней, но теперь мне становится ясно, что в нем нашла Скай.

– Привет, Кайвман.

Ну вот. Похоже, он забыл мое настоящее имя.

– Привет, Тод. Скай здесь нет.

– Знаю. Я хотел сыграть тебе песню, которую написал для нее. Оценишь?

– Конечно, давай.

Он садится на пол и достает гитару. Прислоняется к шкафчику, вытягивает ноги и скрещивает их перед собой. Куклы на освещенных стеклянных полках над ним и деревянные колыбельки рядом словно служат декорациями для психоделического видеоклипа. Генри берет несколько аккордов, потом прочищает горло и начинает петь.

Песня довольно неплохая, но такая банальная. На строчке о том, что без Скай он умрет, мне хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь. А к концу песни я уже целиком и полностью понимаю, почему он нравится Скай. Более чем уверена, что и сама сейчас мечтательно на него глазею. Так что, когда чьи-то аплодисменты нарушают тишину, возникшую после песни, у меня краснеют щеки.

У входной двери стоит Ксандер. Сегодня он выглядит еще богаче – идеально уложенные волосы, дизайнерская одежда и кожаные мокасины от «Гуччи» на босу ногу.

– Отличная песня, – говорит он Генри.

– Спасибо. – Генри смотрит на меня в ожидании вердикта.

– Да, она потрясающая.

Он облегченно вздыхает и откладывает гитару. Я перевожу взгляд на Ксандера.

– Меня отправили по еще одному поручению, – говорит он.

– Еще один день общения с обычными людьми, который поможет тебе больше ценить жизнь? – Я даже не сомневалась, что в прошлый раз сказала нечто подобное, однако его обиженный взгляд дает мне понять, что, вероятно, я только подумала об этом. Ну да ладно, в любом случае, это всего лишь шутка (вроде). Если он ее не понял, это его проблемы.

– Что-то типа того, – бормочет он.

Генри встает:

– Шотландская кукла моя, так что руки прочь.

Ксандер поднимает руки вверх:

– Не интересует.

У меня такое ощущение, что Ксандер думает, будто Генри говорит вовсе не о кукле в килте. Но если Ксандер не заинтересован, то это не имеет значения.

Генри идет к двери:

– Я исполню эту песню на нашем выступлении в пятницу вечером. Приходи. Мы играем в «Скрим Шаут». В десять.

«Скрим Шаут» – захудалый клуб в пяти кварталах отсюда, в нем местные группы играют за копейки, а то и бесплатно для немногочисленной, изрядно подвыпившей публики. Время от времени я хожу туда со Скай, но, по правде говоря, это место не для меня.

Ксандер смотрит вслед Генри, а затем с важным видом поворачивается ко мне:

– Бабушка попросила забрать заказанную куклу.

– Твоя бабушка? – Я открываю журнал, соображая, не пропустила ли заказ.

– Кэтрин Далтон.

– Миссис Далтон – твоя бабушка?

– Почему тебя это так удивляет?

Я закрываю рот. Потому что миссис Далтон такая милая и земная… Ты же павлин чистой воды: идеальный маникюр, дорогущая одежда (по крайней мере, так я оправдываю его высокомерие).

– Я просто не знала, вот и все.

– Значит, она никогда не рассказывает о своем блестящем внуке?

– Я думала, она пришлет Алекса.

– Я и есть Алекс.

Вот как. Ксандер – это сокращение от Александера.

– Так тебя зовут Алекс или Ксандер?

По его лицу расползается надменная улыбка, будто я искала его в Интернете или просматривала страницы светской хроники в еженедельной газете.

– Твоя кредитка, – говорю я, напоминая ему, что в прошлый раз он ею воспользовался.

– Ах да. Все, кроме бабушки с дедушкой, зовут меня Ксандер. Меня назвали в честь дедушки, так что сама понимаешь, как это бывает.

Даже не представляю.

– Да, конечно.

– Итак, дочь Сьюзен… – Он облокачивается на стойку и, взглянув на маленькое деревянное яблоко, которое нам давным-давно подарил один клиент, начинает крутить его волчком. – Моя кукла пришла?

У меня вырывается смешок.

– Да, пришла. Подожди минутку. – Приношу из подсобки коробку и ставлю ее на стойку. Странно, что мама не открыла ее и не осмотрела куклу. Иногда они приходят треснувшими или сломанными, и за это несет ответственность служба доставки. Беру канцелярский нож из серебристого стаканчика возле кассы и разрезаю упаковочную ленту. – Я только проверю, не ампутировали ли ей во время путешествия конечности.

– Хорошо.

Достаю из коробки упаковку с куклой, уронив при этом несколько пенопластовых шариков, и осторожно открываю ее.

– Мэнди, – читает он ее имя на крышке.

– Мэнди в отличном состоянии. Твоя бабушка будет довольна. Кукла ведь для твоей сестры?

– Нет, для кузины. Скарлетт. Кукла так на нее похожа, что это даже немного пугает.

– Твоя кузина носит кружевные носочки и вязаные платья?

– Нет. Но волосы… и этот хитрый взгляд.

– Значит, у твоей кузины короткие черные волосы и страсть к приключениям?

– Именно так.

Я пододвигаю к нему коробку:

– Передавай бабушке от меня привет.

– А она поймет от кого?

– Все понимают.

– Кажется, все, кроме меня. – Он достает телефон и нажимает на пару кнопок.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Передаю бабушке от тебя привет.

Я закатываю глаза:

– Это жульничество!

– Не знал, что мы играем. – Он впервые за разговор улыбается мне, и меня тотчас охватывает радость, что он так редко это делает. Эта улыбка поражает сильнее любого оружия. – Привет, ба. Я забрал куклу… Да, юная леди из магазина помогла мне с ней. Она просила передать тебе привет… Нет, не Сьюзен.

Я громко смеюсь.

– Ее дочь. Темные волосы, зеленые глаза.

Я опускаю взгляд, удивляясь тому, что он знает цвет моих глаз. Вот его глаза карие с золотистыми крапинками. Не подумайте ничего такого, я просто внимательная.

– Шестнадцать?… – Ксандер вопросительно смотрит на меня, я в ответ качаю головой. – Семнадцать?

С половиной.

– Кайман? – Он приподнимает брови, и я вздергиваю плечами. – Так вот, Кайман передает привет… Милая?

Насчет милой не знаю, но она нечто. – Он какое-то время молчит. – Я вежлив. Это ее стоит попросить быть повежливей. Она даже не представилась… Нет, не потому, что я был заносчивым.

Обожаю миссис Далтон.

Записываю в журнал дату и время, когда забрали заказ. Затем, не знаю почему, дописываю после «Алекс» хвостик «андер». Закрываю журнал и убираю его под стойку. Ксандер до сих пор внимательно слушает бабушку. В какой-то момент он встречается со мной взглядом и поднимает палец. Вынимает из кармана кошелек и, даже не глядя, достает из него кредитку.

– Она уже оплачена, – шепчу я.

Он кивает и убирает кошелек назад.

На какие-то слова бабушки он улыбается. Ох уж эта улыбка. И что в ней такого? Может, она такая обворожительная из-за идеально ровных белоснежных зубов? Нет, дело не только в этом. На самом деле она немного кривовата: один уголок рта приподнимается чуть выше другого. И время от времени он покусывает нижнюю губу. Эта улыбка делает его, обычно такого надменного и уверенного в себе, очень ранимым.

– Ладно, ба, мне пора. Кайман, наверное, ждет не дождется, когда я уйду из магазина. Ей ведь надо работать.

Странно слышать, как он произносит мое имя. Так он кажется кем-то большим, чем обычным клиентом. Будто мы давно уже знаем друг друга.

Он убирает телефон в карман:

– Кайман.

– Ксандер.

– Это значит, я победил?

– Не знала, что мы играем.

Он берет куклу и, улыбаясь, не спеша идет к выходу.

– Еще как знала.

Глава пятая

Около года назад мама стала организовывать в подсобке магазина дни рождения для маленьких девочек. Тогда эта идея казалась мне нелепой (да и до сих пор так кажется), но она придумала заказывать незаконченные куклы, а потом приглашать девочек и разрешать им их доделывать: выбирать одежду, цвет волос и глаз. Таким образом домой они забирали кукол, почти что сделанных своими собственными руками. Сначала мама даже разрешала им раскрашивать глаза, но это действо превратилось в «Калейдоскоп ужасов 101». Так что теперь я сижу за стойкой и раскрашиваю глаза, пока мама в подсобке помогает девочкам подобрать одежду и волосы. В хорошие дни в наши карманы набегает около сотни долларов. Но чаще всего нам везет, если мы хотя бы покрываем расходы (мама – простачка, она разрешает девочкам брать более трех положенных по правилам предметов одежды).

Сегодня, думаю, мы заработали долларов двадцать, но мне все равно хочется прикрыть эту лавочку с празднованием дней рождений. Вот только смех маленьких детей делает маму счастливой, поэтому я не жалуюсь. Выходя из магазина, девочки прижимают к себе кукол в новых нарядах, хихикают и трогают все на своем пути. Следующие два часа мама будет приводить в порядок «комнату для посиделок» (ранее известную как комната отдыха).

В магазин заходит Скай, а за ней тащится Генри.

– Вчера нам тебя не хватало, – говорит она.

Тщетно пытаюсь вспомнить, о чем это она.

– А что было вчера?

– Выступление моей группы в «Скрим Шаут», – произносит Генри так, будто об этом знают все.

– Ах да! Как прошло?

Скай улыбается:

– Он написал мне песню.

Генри кладет на пол гитару и садится рядом с ней:

– Мы подумали, что могли бы сегодня повторить.

– Круто, – отвечаю я, просматривая составленный мамой список одежды для кукол, которая скоро закончится, и вычеркивая те, что я уже заказала.

– Кажется, будто она не рада, но это не так, – поясняет Скай Генри.

– Определенно, – сухим тоном уверяю я его.

Он берет несколько аккордов.

– У Кайвман нет личной жизни, – поет он, и я швыряю в него ручку, но, так как она мне еще нужна, сама же и иду ее поднимать.

Скай хихикает:

– У нее есть личная жизнь, Генри. Просто она скучная.

– Думай, что говоришь, Скай, ведь половину своего времени я провожу с тобой.

– У Кайвман скучная жизнь, – поет Генри. – Она нуждается в труде и спорах.

– Спасибо, но меня устраивает моя скучная жизнь. – Меня на самом деле устраивает моя однообразная жизнь. Например, рвать на себе волосы мне хочется только раз в неделю.

Скай поправляет куклу на полке рядом с собой:

– Серьезно, Кайман, ты должна была прийти вчера. Почему ты не пришла?

– Во сколько ты вернулась домой? – спрашиваю я.

– Не знаю… часа в два.

– Вот почему я не пошла. Мне утром нужно было на работу.

– Говоришь как взрослая, – вклинивается Генри.

Тебя кто-то спрашивал?

– Сыграй ей песню, Генри. Настоящую.

– Хорошо.

Когда он начинает играть, Скай выхватывает из моих рук листок и кладет его на стойку.

– Отдохни немного. – Она тащит меня на пол к Генри и, пока он поет, не сводит с меня глаз. – Кстати, вчера о тебе кое-кто спрашивал.

– Где?

– В «Скрим Шаут».

– Кто?

– Не знаю, парень какой-то, выглядел как владелец клуба. Одет как пижон. Ослепительно-белые зубы.

По какой-то причине во мне разрастается страх.

– Ксандер?

Она пожимает плечами:

– Не знаю. Он не представился.

– А что он сказал?

– Ну, я услышала, как он спросил у какого-то парня позади меня, не знает ли тот девушку по имени Кайман. Парень ответил «нет». А когда я повернулась сказать ему, что я тебя знаю, он уже уходил.

– И он ушел?

– Нет, остался ненадолго. Послушал, как играет Генри, заказал содовую. А потом ушел.

Ксандер искал меня. Нехорошо. Мистер Богатей со своим экстравагантным стилем жизни должен держаться от меня подальше.

– Он был один?

– Нет, с какой-то девушкой с короткими черными волосами. И по-моему, ей было скучно.

С кузиной, наверное. Я пожимаю плечами.

– Кто он?

– Просто внук одной нашей клиентки.

– Богатый внук богатой клиентки?

– Ага.

– Нам стоит завести богатых друзей. Это поднимет нашу тусу на новый уровень.

– Ты о чем? – Я показываю на Генри. – Нам выше некуда. У нас даже есть собственный музыкант.

– Вы даже не слушаете мою песню, – жалуется Генри.

– Прости, она клевая, милый.

Он перестает играть и убирает гитару в чехол:

– Кайвман, я хочу сделать тебе одолжение.

– Пожалуйста, не надо.

– Выслушай меня. Я хочу познакомить тебя со своим другом. Можно устроить двойное свидание. – Он смотрит на Скай. – Его зовут Тик. Он солист «Красти Тодс».

Скай широко улыбается:

– О да. Он такой крутой. Он тебе понравится, Кайман.

– Тик?^[3] Как кровососущее насекомое?

– Нет, как нервный тик. – Он сильно моргает, имитируя нервный тик. – Это его прозвище.

– Давай без шуточек! – негодую я.

– Я не шучу. Но я забыл его настоящее имя. Серьезно, вы идеально подойдете друг другу. Он тебе понравится.

Встаю и снова беру свой листок.

– Нет. Я не хочу никуда идти. – Тем более на свидание вслепую с парнем по имени Тик, которого Генри считает идеальным для меня.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – умоляет Скай, дергая меня за руку.

– Я даже не знаю этого парня. Мне будет некомфортно.

– Мы можем это исправить. Я отправлю его на неделе к тебе в магазин познакомиться, – говорит Генри.

Я резко поворачиваюсь к нему:

– Не смей!

– Похоже на вызов, – произносит он со смешком.

– Нет, это не вызов, Тод. Не делай этого. – Будет очень плохо, если я натравлю на него одну из кукол?

– Не волнуйся. Я сделаю все по-хитрому. Он не узнает, что ты хочешь с ним встретиться.

– О, здорово, особенно если учесть, что я не хочу с ним встречаться.

– Трусиха, – напевает Скай.

Рассмеявшись, Генри встает:

– Не переживай, Кайвман, все будет хорошо. Просто будь собой.

«Будь собой». Ненавижу эти слова. Как будто мы с Тиком уже когда-то встречались и отлично поладили, а сейчас мне просто нужно быть самой собой. Это так нелогично.

– Готова идти, Дай?

– Да. Скоро увидимся. – Она коварно улыбается мне, и я издаю стон.

Это ужасно. Они отправят ко мне в магазин какого-то парня по имени Тик, и я ничего не смогу с этим поделать.

Глава шестая

Всю неделю я бросала тревожные взгляды на дверь, едва на ней звенел колокольчик, и теперь начинаю думать, что Скай, возможно, все-таки отговорила Генри подсылать ко мне Тика. Но надеялась я зря. В понедельник после обеда в магазин заходит парень со стопкой бумаг в руках.

У него короткие, вьющиеся черные волосы и кожа цвета мокко. Кольцо в губе еще больше притягивает внимание к его большому, хорошо очерченному рту. Одет он в джинсы, заправленные в армейские ботинки, и футболку с надписью «Моя группа круче твоей». Не хочется этого признавать, но он и правда очень привлекательный. И слишком крутой для меня. Интересно, почему Скай не встречается с ним? Он подходит ей намного больше, чем Генри.

– Привет, – говорит он. У парня хриплый голос, как будто он только что проснулся или ему нужно прочистить горло. – Генри сказал, что вы не против разместить у себя на стойке флаеры с рекламой нашего следующего концерта. – Он осматривается.

– Уверена, пожилым дамам понравится рок-концерт, – отвечаю я.

Он хмурится:

– Да, Генри, похоже, думал… – Он замолкает, рассматривая фарфорового малыша в колыбельке. – Наверное, я зашел не в тот магазин.

– Нет, все нормально. Просто положи их сюда.

Он подходит и, положив на стойку небольшую пачку, осматривает меня. И ему, должно быть, нравится то, что он видит, так как он показывает на флаер и говорит:

– Ты должна прийти.

На флаере изображена жаба, которая выглядит так, будто только что повстречалась с решеткой радиатора на грузовике. Кто это придумал? На животе у нее написано «Красти Тодс», а внизу приписка: «Вечер пятницы, десять часов, „Скрим Шаут“».

На кончике языка уже вертится саркастическое замечание о флаере, но я сдерживаюсь.

– Хорошо, я постараюсь.

– Звучит так, будто на самом деле тебе меньше всего на свете хочется туда идти. – Он сильно моргает, напоминая мне своего о своем прозвище. – Я солист. Теперь тебе больше или меньше хочется пойти?

Я улыбаюсь:

– Может, немного больше.

– Я Мейсон. – Это гораздо лучше, чем Тик.

– Кайман.

Пожалуйста, не придумывай мне прозвище.

– Приятно познакомиться, Кайман.

Пять балов.

– Каковы шансы, что я действительно увижу тебя в пятницу?

Я смотрю на флаер, затем снова на него:

– Довольно неплохие.

Он потягивает кольцо в губе.

– Скажи пожилым дамам, что будет круто.

– Обязательно.

Он начинает уходить, но, увидев, что через черный ход заходит мама, останавливается.

– Привет, – здоровается она.

– Мам, это Мейсон. Мейсон, это моя мама, Сьюзен.

– Здравствуйте, Сьюзен, приятно познакомиться.

– Взаимно. – Она указывает на второй этаж. – Кайман, если понадоблюсь, я наверху. Мне надо сделать несколько звонков. – Плечи у нее опущены, и на лестнице она тянется к перилам.

– Все нормально?

– Да… я… да, я в порядке.

Провожаю ее взглядом, а потом поворачиваюсь к Мейсону.

Он постукивает по стопке флаеров, лежащих на стойке.

– Увидимся в пятницу. – Он машет рукой и выходит за дверь.

Прикусив губу, я смотрю на изображение жабы на флаере. Мне нужна новая одежда или прическа. Что-то новое. Убеждаюсь, что в магазин никто не идет, и топаю в мамин кабинет проверить, выписала ли она мне чек. Обычно мама оставляет его в конверте в своем столе. Сумма небольшая, и я миллион раз ей говорила, что мне кажется странным, что она мне платит, но она настаивает на зарплате.

В ящике справа лежит бухгалтерская книга, распухшая от квитанций и всевозможных счетов. Достаю ее и пролистываю до конца – я несколько раз видела, как мама вынимала оттуда мой чек. Но там для меня ничего нет. Уже закрываю книгу, как вдруг краем глаза замечаю что-то ярко-красное. Просматриваю страницу, и мой взгляд останавливается на последней цифре, написанной красными чернилами: 2 253.00. Это больше, чем мы тратим в месяц. Я-то знаю – самолично иногда оплачиваю счета.

Мое сердце бешено колотится, а от чувства вины перехватывает дыхание. Я тут ищу свой чек, а мама даже не может позволить себе заплатить мне. Мы на мели. Неудивительно, что мама в последнее время выглядит усталой. Это значит, мы потеряем магазин? Всего на секундочку я представляю себе жизнь без магазина кукол.

И на эту секундочку я чувствую себя свободной.

Глава седьмая

Я смотрюсь в большое зеркало, которое висит в моей комнате. Даже если отойду от него так далеко, как смогу, все равно не увижу себя целиком. Комната слишком мала. Я выпрямила волосы, надела свои лучшие джинсы и черную футболку и зашнуровала фиолетовые ботинки. Ничего нового. По-моему, идти на концерт не очень хорошая идея, ведь всего через восемь часов мне нужно будет вставать и готовиться к работе. Теперь, когда я знаю правду о состоянии дел, меня гложет чувство вины, как будто я сделала недостаточно. В сотый раз говорю себе, что мне не обязательно задерживаться в клубе, можно просто отметиться и уйти.

Мама проходит мимо моей комнаты, а потом делает несколько шагов назад:

– Я думала, ты уже ушла.

– Нет, и я могу остаться, если нужна тебе.

– Кайман, я в порядке. А теперь иди. Ты выглядишь потрясающе.

Преодолевая пять кварталов до «Скрим Шаут», я рассматриваю окрестности. Старый город выглядит как в вестерне. Фасады одних магазинов украшает вертикальная дощатая обшивка, другие выложены красным кирпичом. В некоторых магазинах даже установлены маятниковые двери в стиле салун. Тротуары вымощены булыжником. Не хватает только стойла для лошадей. Да и вместо вытоптанной земли широкая улица с диагональными местами для парковки. Океан находится в нескольких кварталах отсюда, но в такую тихую ночь я могу слышать тихий шум и ощущать запах, который глубоко и с удовольствием вдыхаю.

Через две двери от нашего магазина расположена танцевальная студия, и я с удивлением замечаю включенный в ней свет. В широко распахнутые окна мне видно все, что происходит внутри, так же ясно, как на киноэкране. Там перед зеркальной стеной танцует девушка – скорее всего, моя ровесница. Изящные движения говорят о том, что она занимается танцами уже много лет. Интересно, почему некоторые уже с рождения знают, чем хотят заниматься в этой жизни, а другие – особенно я – понятия не имеют. Вздыхаю и иду дальше к клубу.

Сегодня в «Скрим Шаут» полно местных. Я узнаю некоторых ребят из школы и киваю в знак приветствия. Сцену и сценой-то не назовешь, это больше похоже на шаткую платформу. Возле нее расставлены разномастные столы, а вдоль одной из стен растянулся бар. Здесь так много людей, что мне приходится искать Скай.

– Привет, – говорит она, когда я присоединяюсь к ней. Сегодня у нее ярко-розовые волосы, и рядом с ней я чувствую себя невзрачной.

– Привет. Сегодня много народу.

– Знаю. Так круто. А ты, похоже, произвела впечатление на Тика, он только что о тебе спрашивал. – Она кивает на дверь с краю сцены, где, судя по всему, готовится группа.

– Нам обязательно его так называть? – Я еще не составила мнение о Мейсоне. Но что-то в нем есть, иначе я бы не стояла здесь, отказываясь от сна.

– Да, обязательно, Кайвман.

– Пожалуйста, только не ты, Дай.

Она хихикает:

– Знаю, ужасные прозвища, верно? Хотя мне становится смешно, когда ты называешь Генри Тодом.

– Кстати, как у вас дела с Тодом?

– Очень хорошо.

Скай исключительно преданный человек. Генри придется совершить нечто поистине ужасное, чтобы они расстались. Но мне кажется, ничего подобного он не сделает. Если закрыть глаза на его отвратительную привычку раздавать прозвища направо и налево, он славный.

Я смотрю на сцену в ожидании группы.

– Думаю, сегодня ты влюбишься в него до одурения, потому что он задаст жару.

– Само собой. – Она улыбается. – А ты влюбишься до одурения в Тика, потому что его голос как мед.

И она права. По крайней мере, насчет меда. Когда он начинает петь, я не могу отвести от него взгляд. У него мягкий голос с хрипотцой, и мне хочется покачиваться в такт. Отдаленно слышу хихиканье Скай и наконец выхожу из транса.

– Я же тебе говорила, – ликует она, едва я перевожу на нее взгляд.

– Что? Я просто слушала. Невежливо не слушать.

Она снова смеется.

Когда заканчивается последняя песня, Мейсон спрыгивает со сцены и исчезает за ней вместе с ребятами. Первым выходит Генри, и они со Скай какое-то время целуются прямо передо мной. Фу! Почему мне вдруг хочется тоже с кем-нибудь поцеловаться? Мне и одной хорошо. Я уже привыкла. Так что же изменилось? В голове всплывает образ Ксандера с его кривоватой улыбкой. Нет. Отметаю эту картинку прочь.

Разозлившись на собственные глупые мысли, я прерываю их слишком резко:

– Всё, достаточно!

Скай, хихикая, отстраняется, а Генри притворяется, будто только что меня заметил. Ну конечно.

– Как жизняк? – спрашивает он, затем перегибается через барную стойку и просит воды со льдом.

Берет стакан, и мы отправляемся на поиски столика, но свободных мест нет, поэтому просто отходим в угол и разговариваем.

Вскоре выходит Мейсон и закидывает руку мне на плечи. Его футболка мокрая от пота, и очарование вмиг рассеивается.

– Кайман, ты пришла.

– Как видишь.

– Понравилось выступление?

– Безусловно.

– Ты привела с собой пожилых дам? – Он оглядывается по сторонам, будто и в правду существует такая вероятность.

– Почти, но одна из них в последнюю минуту все отменила. Думаю, сегодня в центре выступает какая-то группа металлистов.

– Что за группа? – спрашивает Генри, и Мейсон начинает смеяться.

– Это была шутка, идиот, – отвечает он.

– Не называй меня идиотом.

– Тогда не веди себя так.

Генри дуется, и Скай тут же лепечет ему:

– Ты не идиот, детка.

И они снова начинают целоваться.

Гадость. Серьезно.

– Хочешь что-нибудь выпить? – интересуется Мейсон, подводя меня к освободившемуся столику.

– Да, пожалуйста.

Я сажусь, и он, вернувшись с двумя бутылками пива, протягивает одну мне.

Я поднимаю руки:

– Ой, я не пью. Мне семнадцать.

– И? Мне девятнадцать.

– Мама говорит, что до моего совершеннолетия она имеет право меня убить. – Мама всегда советует мне в щекотливой ситуации валить все на нее. И кажется, это хорошо работает.

Он хохочет:

– Понятно, это круто. – Он садится рядом со мной.

Около минуты я наблюдаю за тем, как он пьет, а потом говорю:

– Пойду возьму воды.

– Ох. – Он подскакивает. – Сиди, я принесу.

Глядя ему вслед, я не могу решить: я так взволнована то ли из-за того, что общаюсь с солистом группы, то ли потому, что это Мейсон. Но когда к нему подходят две девушки и он поворачивается поговорить с ними, понимаю, что все дело в первом варианте. Как-никак, я едва его знаю. И от этого я чувствую себя гадко.

Бармен передает ему стакан воды со льдом, но Мейсон продолжает болтать.

Я резко встаю. Мне нужно идти. Утром рано вставать.

Подхожу к Скай и похлопываю ее по плечу:

– Эй, я ухожу.

Она отстраняется от Генри:

– Подожди. – Осматривается вокруг и замечает Мейсона. – Нет, не уходи. На него постоянно набрасываются девчонки. Это не его вина.

– Меня это не волнует. Я не поэтому ухожу. – По крайней мере, в этом я пытаюсь убедить себя. – Просто утром мне на работу. Скоро увидимся.

Только я отхожу, чтобы попрощаться с Мейсоном, как слышу ее слова:

– Подожди, мы тебя проводим.

Мы проходим мимо Мейсона, и я машу ему на прощание, в то время как Скай громко оповещает его:

– Мы идем провожать Кайман домой.

Он просит нас подождать и вежливым кивком завершает разговор с очередной девицей. Ставит на стойку стакан с водой, который заказал, и подходит к нам:

– Я с вами.

Генри и Скай, тихонько переговариваясь, идут впереди. Мейсон закидывает руку мне на плечи. Да, он из чувствительных парней. Целый квартал мы молчим.

– Не знал, что тебе нужно уйти пораньше, – наконец говорит он.

– Да. Утром мне на работу.

– Мы выступаем еще на следующей неделе.

Я не уверена, приглашает ли он меня таким образом или всего лишь поддерживает разговор, поэтому просто киваю.

– Спасибо, – благодарю я, когда мы подходим к магазину, и достаю из кармана ключи.

Он наклоняется ко мне. Мне и в голову не приходило, что он, будучи таким чувствительным, да еще и при свидетелях, может попытаться поцеловать меня. Поэтому я недостаточно быстро уворачиваюсь и цепенею от неожиданности, когда его на удивление мягкие губы касаются моих.

– Ох, эм… вау, – мямлю я, отстраняясь.

Он не отходит, и его взгляд встречается с моим.

– Спасибо, что пришла сегодня.

Его голос с хрипотцой оживляет мое сердце, и я вновь поражаюсь своей реакции.

– Ладно, увидимся.

Скай улыбается мне так, будто это был самый захватывающий момент в ее жизни. А мне просто хочется сбежать.

Глава восьмая

Магазин открывается в девять, но мои глаза, как по часам, распахиваются субботним утром в шесть утра. Пытаюсь снова заснуть, но ничего не выходит, поэтому я просто какое-то время пялюсь в потолок и обдумываю прошлый вечер. Что произошло? Мейсон намеревался меня поцеловать? Или я нежданно повернулась к нему, когда он собирался меня обнять, или еще что-то? Чтобы это понять, нужно во всем хорошенько разобраться, а затем вновь восстановить хронологию событий.

Существует всего два логических объяснения. Первый: это была случайность, и он побоялся это признать. Второй: он действительно очень дружелюбный и целует всех подряд. Теперь, когда я разложила все по полочкам, мне стало намного лучше. Надеюсь только, что какое-то время мы с ним не будем пересекаться.

После часа безуспешных попыток вернуться ко сну, я вылезаю из постели и, пока мама не заняла ванную, принимаю душ. Надеваю джинсы, футболку и влезаю в пушистые черные тапочки. С еще мокрыми после душа волосами спускаюсь вниз, чтобы забрать оставленный там список заказов, которые нужно внести в компьютер.

Еще раз сверяю его со списком, который составила мама. До открытия магазина еще целый час, полно времени на подготовку, поэтому я засовываю список в карман и иду к компьютеру. Не успеваю дойти до нижней ступеньки, как раздается стук в дверь. Рука машинально устремляется к мокрым волосам, а в голове тотчас возникает мысль, что это Мейсон. Такой сценарий не вписывается ни в одно из объяснений, что я придумала. Чересчур любвеобильные рок-звезды не появляются на пороге случайных знакомых на следующее утро. Магазин еще закрыт, так что жалюзи опущены. Можно и не открывать дверь.

Секундой позже раздается трель телефонного звонка.

У Мейсона ведь нет нашего номера телефона, верно? Могла ли Скай дать его ему? Стремительно поднимаю трубку, пока мама не ответила наверху.

– Алло, «Куклы, и не только».

– Неделю назад кое-кто предупреждал меня не покупать черничные маффины в «Пекарне Эдди», но я не послушался и все равно их купил. Теперь время от времени у меня появляется непреодолимая тяга.

Я так рада тому, чей голос слышу, что выдаю странную комбинацию смешка со вздохом, а затем быстро прочищаю горло.

– Они вызывают зависимость.

– Теперь я тебе верю.

Я улыбаюсь.

– Так ты меня впустишь? Здесь холодновато. Я поделюсь.

Мой взгляд падает на дверь.

– Похоже, на одном из маффинов даже есть твое имя… Ох, нет, извини, это мое.

– Я…

– Ты же не хочешь, чтобы я умер от переохлаждения? – настаивает он.

– Не думаю, что там настолько холодно. – Шаркая тапочками, подхожу к двери и открываю ее, впуская Ксандера.

– Привет. – Его голос эхом раздается в трубке, которая до сих пор прижата к моему уху, и я отключаюсь.

Прошло столько времени, что я почти забыла, насколько он красив… и богат. Дух богатства прямо-таки тянется за ним вместе с холодным воздухом, когда он заходит внутрь. Я запираю дверь и поворачиваюсь к парню. В руках у него пакет из пекарни и два стаканчика с крышками.

– Горячий шоколад. – Он приподнимает правую руку. – Или кофе. – Приподнимает левую. – Я попробовал и то и то, так что мне без разницы.

Мило. А если этот дух богатства – инфекционное заболевание? Указываю на его правую руку:

– Горячий шоколад.

– Я так и думал, что ты выберешь его.

Забирая у него стаканчик, стараюсь не обращать внимания на свою трясущуюся руку. Это доказывает, что его появление из ниоткуда у моей двери меня взволновало.

Осматриваю его с головы до ног. Как же меня раздражает, что даже ранним утром Ксандер выглядит таким… бодрым. Интересно, посреди ночи с растрепанными волосами и сонными глазами он все равно выглядит идеально?

– Ты так пялишься на меня, что мне становится неловко.

– Я не пялюсь, а наблюдаю.

– И в чем разница?

– Цель наблюдения – получить данные и сформировать теорию или умозаключение.

Он слегка наклоняет голову:

– И каков вердикт?

Что ты всего в шаге от обычного человека. Он поворачивается, желая осмотреть магазин, и массивный черный перстень на его мизинце ударяется о колыбельку. Я приподнимаю брови. А может, и в двух.

– Ты ранняя пташка.

Он разводит руки в стороны, будто говоря: «Ты меня раскусила».

– Я тоже кое-что заметил.

– Что?

– Что у тебя очень мокрые волосы.

Ой! Точно.

– Да, но ты пришел без предупреждения. А я, едва проснувшись, не выгляжу идеально. – Как некоторые.

На его лице отражается догадка, и я жду, когда он ее выскажет. Он смотрит через плечо на подсобку:

– Ты здесь живешь?

– Да, квартира наверху. – Теперь я в замешательстве. – Если ты не знал, что я здесь живу, то почему стучался в дверь до открытия?

– Потому что полагал, что ты приходишь пораньше, чтобы подготовиться к открытию.

– Вот здесь точные наблюдения были бы очень кстати.

Он смеется:

– Ты не представляешь, сколько ночных кошмаров порождает магазин кукол. Меня годами разны ми способами убивали куклы с ангельской внешностью.

– Это действительно… ужасно…

Я хихикаю.

– Так что ты здесь делаешь?

– Покупаю маффины. Разве это не очевидно? А так как именно ты познакомила меня с этим наркотиком, я посчитал нужным поделиться.

– Тебе просто нравится смотреть на кукол, да? Ты скучал по ним.

Его губы растягиваются в слабой улыбке.

– Да, я дико скучал по этому месту.

Я кладу телефон на стойку и, обхватив теплый стаканчик обеими руками, иду в подсобку. Ксандер следует за мной. Сажусь на старый диван и закидываю ноги на кофейный столик.

Он ставит пакет из пекарни и стаканчик с кофе возле моих ног и, сняв куртку, садится рядом:

– Итак, Кайман…

– Итак, Ксандер…

– Как острова.

– Что?

– Твое имя. Кайман. Как Каймановы острова. Это любимое место твоей мамы?

– Нет, третье по счету. У меня есть старший брат по имени Париж и старшая сестра Сидней.

– Ого. – Он открывает пакет, достает маффин, верхушка которого блестит от сахарной посыпки, и протягивает его мне. – Правда?

Я аккуратно снимаю обертку:

– Нет.

– Подожди, у тебя нет старших братьев и сестер или их зовут иначе?

– Я единственный ребенок. – Потому что родилась вне брака и я знать не знаю своего отца. Интересно, Ксандер сбежит, если узнает об этом? Наверное, да. Так почему же я не сказала этого вслух?

– Заметка: Кайман очень хороша в сарказме.

– Если ты свои заметки документируешь, то прошу заменить слово «очень» на «исключительно».

Его глаза загораются от улыбки, которая лишь едва затрагивает губы. Кажется, он правда считает меня забавной. Мама всегда говорила, что парней отпугивает мой сарказм.

– Хорошо, твоя очередь, – говорит он.

– В смысле?

– Задавай мне вопрос.

– Ладно… эм… Ты часто вынуждаешь девушек приглашать тебя к себе?

– Никогда. Обычно они сами меня приглашают.

– Ну естественно.

Он откидывается на спинку дивана и откусывает маффин.

– Итак, мисс Наблюдательность, каково твое первое впечатление обо мне?

– Когда ты пришел в магазин?

– Да.

Это легко.

– Высокомерный.

– Правда? Почему ты так подумала?

Его это удивляет?

– Я думала, сейчас моя очередь задавать вопрос.

– Что?

– Разве не таковы правила игры? Каждый задает по вопросу?

Он смотрит на меня в ожидании. И тут я понимаю, что у меня нет вопросов. Точнее, их слишком много. Например: зачем он здесь? Когда он поймет, что я не вписываюсь в его окружение? В чем его интерес?… Если таковой вообще есть.

– Могу я пойти подготовиться к открытию?

Глава девятая

– Нет. Моя очередь. Почему ты сочла меня высокомерным?

Бросаю взгляд на складку на рукаве его футболки – явный признак того, что ее гладили. Кто, интересно, гладит футболки?

– Ты меня подозвал, – отвечаю я, вспоминая первый день знакомства.

Взгляд его карих глаз устремляется на меня. Даже его глаза с золотистыми крапинками напоминают мне о богатстве.

– Подозвал?

– Оставайся здесь, а я покажу.

Иду в дальний конец подсобки и притворяюсь, будто захожу в дверь, прижимая сотовый к уху. С важным видом делаю несколько шагов и, остановившись, смотрю на стену, после чего поднимаю руку и подзываю его. Я ожидаю, что он рассмеется, но, когда оборачиваюсь, замечаю обиду на его лице.

– Возможно, я немного преувеличила, – говорю я, хотя это не так.

– Значит, таким ты меня увидела?

Я прочищаю горло и медленно возвращаюсь к дивану.

– Так ты футболист или математический гений?

– Что, прости?

– Твоя бабушка хвасталась своими внуками, и мне интересно, который из них ты.

– Который мало чем занимается.

Слегка пинаю носком тапочка ножку стола:

– Ты знаешь, с кем разговариваешь?

– Да, Кайман.

Я закатываю глаза:

– В смысле, я королева безделья, так что, уверена, ты значительно меня превзошел.

– И что же ты не сделала из того, что хотела бы?

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Я стараюсь об этом не думать. Меня вполне устраивает моя жизнь. Думаю, именно несбывшиеся ожидания порождают все несчастья.

– То есть чем меньше ты ждешь от жизни…

– Нет, не так. Я просто стараюсь быть счастливой и не жалеть о том, что могла бы достигнуть большего. – По крайней мере, от этого мне становится лучше. А такие люди, как он, напоминают мне о том, чего у меня нет.

Он доедает маффин и бросает обертку в пакет:

– И как, работает? Ты счастлива?

– Большей частью.

Он приподнимает стаканчик и произносит словно тост:

– И это самое главное, не так ли?

Киваю и кладу ногу на столик. Список заказов шуршит в кармане, и я достаю его:

– Я должна идти. Нужно кое-что сделать до открытия.

– Точно. Конечно, мне тоже пора. – Он мгновение колеблется, будто хочет сказать что-то еще.

Я встаю, и он, взяв свою куртку, следует моему примеру. Провожаю его до входной двери и открываю ее.

Когда он уходит, я понимаю, как мало во время игры в вопрос-ответ мы действительно узнали друг о друге. Я не знаю, сколько ему лет, где он учится, чем любит заниматься. Мы специально избегали этих тем? Задавали дурацкие, бессмысленные вопросы, потому что в глубине души не желаем узнавать друг друга получше?

Он нажимает кнопку на ключах, и модная серебристая спортивная машина, припаркованная у магазина, издает слабый звук. И, только взглянув на эту машину, я тут же получаю ответы на все возможные вопросы, которые только могли у меня возникнуть. Большего и не надо. Он открывает дверцу и одаряет меня той самой улыбкой.

– Ты выпускник? – Слышу я свой вопрос.

Он кивает:

– А ты?

– Да. – Поднимаю стаканчик. – Спасибо за зав трак.

– Не за что.

Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней. Почему?

Через несколько минут с трудом отрываюсь от двери и поднимаюсь наверх. Мама в ванной, так что я переношу стул к старому компьютеру и начинаю вносить заказы.

– Я слышала, телефон звонил? – спрашивает мама, заходя на кухню и вытирая волосы полотенцем.

– Да, я ответила.

– Кто звонил?

– Просто кто-то спросил, во сколько мы открываемся.

Я впервые в жизни соврала маме. И это меня удивляет, ведь мы все рассказываем друг другу. Мне стоило сказать: «Звонил парень по имени Ксандер – да, его зовут именно Ксандер, – который гладит футболки и носит украшения». Вот это было бы весело. Мама бы прикинулась обиженной, мы бы посмеялись над тем, что он, вероятно, стрижется дважды в месяц, и потом она бы произнесла речь: «Лучше не общаться с такими людьми», а я бы согласилась. Да я и так согласна.

Что же тогда меня остановило?

– Мам, можешь закончить за меня? А то у меня на голове будет не пойми что, если я сейчас не высушу волосы.

– Да, конечно.

– Спасибо.

Запираюсь в ванной и закрываю глаза руками. Что меня остановило?

Симпатия.

Мне не хотелось, чтобы мама плохо к нему отнеслась. Этот парень каким-то образом умудрился выбраться из коробки с людьми, на которой я маркером написала «запрещено», и оказался другим. А теперь, к своему раздражению, я чувствую какую-то странную симпатию к Ксандеру Спенсу.

Нужно срочно что-то менять.

Глава десятая

В понедельник утром я машу маме на прощание и ухожу в школу. В паре домов от нас замечаю спортивную машину, совсем как у Ксандера. Наклоняюсь, чтобы заглянуть внутрь, а когда выпрямляюсь, вижу на другой стороне от себя Ксандера. Я подпрыгиваю от неожиданности. Он протягивает мне стаканчик с горячим шоколадом и делает глоток из своего.

Я смотрю на стаканчик – такой же, как вчера.

– Возьму, только если ты уже из него отпил, – вырывается у меня вместо: «Что ты здесь делаешь?» Так он может решить, что мне не все равно.

Он забирает у меня стаканчик, делает глоток и отдает обратно.

Меня так удивляет его реакция на мой сарказм, что мне не удается сдержать смех.

– Я слышала, для тех, кто пристрастился к маффинам Эдди, по четвергам проводятся встречи у «Луиджи». Если это не сработает, можно прибегнуть к помощи таблеток.

– Боюсь, мне не хочется избавляться от этой зависимости, – парирует он.

Я бросаю на него косой взгляд. Мы ведь о маффинах сейчас ведем разговор, верно?

– Прости.

– Так чья очередь задавать вопрос? – спрашивает он.

– Моя, – отвечаю я, хотя на самом деле не помню. Но лучше уж задавать вопросы, чем отвечать.

– Хорошо, задавай.

– У тебя есть братья? – Я знаю, что у него нет сестер – его бабушка говорила, что у нее только одна внучка, а он уже сказал, что это его кузина.

– Да, у меня два старших брата. Сэмюэлю двадцать три. Он недавно окончил юридический.

– Где?

– В Гарварде.

Ну конечно.

– Второму брату, Лукасу, двадцать, и он учится в колледже.

– У них нормальные имена.

– Нормальные?

– Никаких Четов, Веллингтонов и тому подобное.

Он выгибает бровь:

– У тебя есть знакомые по имени Веллингтон?

– Конечно нет. Но у тебя, возможно, есть.

– Вообще-то нет.

– Хм… – выдыхаю я.

– Ладно, моя очередь.

Я улыбаюсь, но в то же время дико нервничаю. Хотелось бы мне контролировать все его вопросы, тогда я смогла бы избежать тех, на которые отвечать не желаю.

– Ты носишь линзы?

– Что? Это твой вопрос?

– Да.

– Нет, не ношу. А что?

– Просто я никогда не видел таких зеленых глаз, вот и подумал, что это, возможно, цветные линзы.

Я отворачиваюсь, чтобы он не заметил мою улыбку, и мысленно проклинаю его за то, что он заставил меня почувствовать себя особенной.

– А ты?

– Конечно нет. Думаешь, я бы специально выбрал скучный карий цвет глаз?

– Из-за золотистых крапинок они больше похожи на янтарные.

Мне хочется пнуть себя за это признание, особенно когда его улыбка становится шире.

– Ну, вот мы и пришли. – Я показываю на старую школу справа от себя. Ее построили семьдесят пять лет назад, и хотя здание неплохо сохранилось, ему определенно не помешал бы ремонт.

Он рассматривает школу, и я неловко переступаю с ноги на ногу, задаваясь вопросом, что он о ней думает. Интересно, почему меня это волнует? Он наверняка ходит в одну из двух частных школ в городе. Да, здесь живет столько богачей, что в маленьком прибрежном городке потребовались целых две частные школы.

Он вновь смотрит на меня:

– Увидимся позже.

– Позже – означает, что ты встретишь меня в двенадцать и проводишь домой? Потому что я не уверена, что смогу вынести твое общество два раза за день.

Он тяжело вздыхает:

– А бабушка думает, что ты милая. – Его брови сходятся на переносице. – Твои уроки заканчиваются в полдень?

– Ну, не все, но да, я освобождаюсь в полдень.

– Почему?

– Эм… – Я машу рукой в сторону магазина. – Из-за работы.

Его глаза расширяются.

– Ты пропускаешь половину учебного дня, чтобы работать в магазине?

– В этом нет ничего особенного… Это была моя идея… Мне не сложно. – Понимаю, что говорю бессвязно, потому что в глубине души меня это беспокоит, причем очень сильно, поэтому прекращаю оправдываться и заканчиваю разговор: – Я лучше пойду.

– Ладно. Пока, Кайман. – Он разворачивается и без оглядки возвращается к машине.

– Кайман, – произносит мистер Браун, когда я с опозданием захожу на естествознание.

– Извините, я угодила в терновник, и мне пришлось из него выбираться. – В каком-то смысле это даже правда.

– Изобретательно, но я не поэтому к вам обратился.

Остальная часть класса уже приступила к лабораторной, и мне тоже хочется. Похоже, здесь самые настоящие реагенты.

– Это займет всего минуту, – говорит мистер Браун, очевидно заметив мой взгляд.

Я нехотя подхожу к его столу, и он пододвигает ко мне несколько листовок:

– Вот колледж, о котором я вам говорил. Он специализируется на математике и естественных науках.

Я беру листовки:

– Хорошо, спасибо.

В начале года я поняла, что легче соглашаться с учителями во всем, что касается колледжей, чем объяснять им, что я пока туда не собираюсь. Засовываю бумаги в рюкзак и сажусь на свое место. В начале года в нашем классе было нечетное количество человек, тогда мистер Браун спросил, кто хочет работать один, и я подняла руку. Мне удобнее выполнять лабораторную в одиночку – так ее никто не испортит. Так ты ни от кого не зависишь.

На следующее утро Ксандер, небрежно прислонившись к фонарю, снова ждет меня у магазина, как будто мы ходим вместе в школу всю жизнь. Он делает глоток моего горячего шоколада, затем отдает его мне, и мы начинаем свой путь.

Я пью обжигающий горло напиток. Так дело не пойдет. Мне нужно, чтобы Ксандер исчез, я хочу вернуться к своей нормальной жизни, в которой осмеивала таких, как он. Тогда я перестану ждать его каждое утро.

– Итак, мистер Спенс, первый твой брат юрист, второй учится в каком-то крутом колледже. Каково же твое будущее?

– В неком смысле оно похоже на твое.

– Это в какой такой вселенной?

Кажется, он принимает это за шутку и смеется:

– Я должен буду продолжить семейный бизнес.

– С чего ты решил, что у меня все будет так же?

– Ты там работаешь, живешь, помогаешь в управлении… Уверен, твоя мама видит в тебе преемницу.

Я уже давно с этим смирилась, но когда кто-то другой это подтверждает, я выхожу из себя.

– Я не собираюсь посвящать всю свою жизнь магазину кукол.

– Тогда тебе лучше начать подавать сигналы. Статистика.

– Все не так просто. Я не могу вот так уйти и заняться чем-то другим. Мама на меня рассчитывает.

– Понимаю.

Теперь моя очередь смеяться. Он совершенно ничего не понимает. Очевидно же, если он не займется семейным бизнесом, то ничего страшного не случится. Счета его семьи все равно будут оплачены. Его ждет будущее с безграничными возможностями.

– И чем ты хочешь заниматься? – спрашивает он.

– Пока не знаю. Мне нравится наука, но что мне с ней делать? – Если бы я это знала, то думала бы, что у меня есть выбор. – Почему ты?

– Почему я?

– Почему ты должен наследовать семейный бизнес? Почему не братья?

– Потому что я ни в чем не отличился. Нет склонности к чему-то определенному. Вот папа и выбрал меня. Он говорит, что я силен во многих областях, и это значит, я должен быть лицом бизнеса. Поэтому они отправили меня в реальный мир.

– Какой бизнес у твоей семьи?

Он наклоняет голову, будто пытается определить, всерьез ли я спрашиваю.

– «Конец дороги».

Я пытаюсь понять, что это значит.

– Вам принадлежит отель?

– Что-то типа того.

– Что значит «что-то типа того»? Либо принадлежит, либо нет.

– Их пять сотен.

– Ясно.

– Это сеть.

– А… – Вот теперь я поняла. – Они все принадлежат вам?… – Офигеть! Этот парень не просто богат, он БОГАТ. Все мое тело напрягается.

– Да. И меня готовят к тому, что однажды они станут моими. Все как у тебя.

Все как у меня.

– Да, мы очень похожи, прям один в один. – К этому моменту мы доходим до школы. Так вот почему он стал тусоваться со мной? Мне хочется сказать ему, что он ошибается, если думает, будто наши ситуации чем-то похожи. Но я не могу заставить себя это озвучить. И не знаю, пытаюсь я пощадить его чувства или свои. – Увидимся… – В этот раз я ухожу первой и без оглядки.

Глава одиннадцатая

Впервые за все время, что я себя помню, в магазин приходят сразу два покупателя, и оба нуждаются в консультации.

Я не особо лажу с детьми – вероятно, именно поэтому во время вечеринок я отправляюсь раскрашивать глаза, – так что мама, даже не обсудив это со мной, идет к женщине с маленькой дочкой, а мне достается дама в возрасте.

– Добрый день. Вам чем-нибудь помочь?

– Да. Я была у вас несколько месяцев назад – а может, с полгода, точно не помню – и увидела здесь куклу.

Видимо, продолжать она не собирается, поэтому я говорю:

– Придется с этим разобраться. Нам не по душе, когда в магазин заходят куклы.

У нее вырывается робкий смешок. Может, даже нервный.

– Знаю, нужно больше подробностей. – Она идет вдоль стены, пристально разглядывая каждую куклу.

Я следую за ней.

– Если сможете ее описать, я проведу опознание подозреваемых.

– Темные волнистые волосы, ямочка на левой щеке.

Женщина явно описывает себя. Многие влюбляются в кукол, похожих на них самих. Поэтому я внимательно рассматриваю женщину и пытаюсь определить, какая из наших кукол может быть похожа на нее.

– Тина, – наконец объявляю я. – Она сидела?

– Да. – Женщина широко улыбается. – Да, кажется, ее звали Тина.

– Она должна быть здесь. Сейчас гляну. – Иду в угол магазина, где последний раз видела Тину, но ее там нет. – Пойду посмотрю на складе. – Мы почти всегда снова заказываем тех же кукол, что у нас уже купили.

Боковая стена склада занята полками, на которых стоят огромные коробки с куклами, отчего помещение немного похоже на склеп. На каждой коробке написано имя. На средней полке замечаю «Тину». Подтаскиваю лестницу и достаю коробку, которая кажется слишком легкой.

И только на полу, порывшись в упаковочном материале, я понимаю, что куклы нет. Странно. Пару секунд я в недоумении рассматриваю пустую коробку, а затем возвращаюсь в торговый зал и перебиваю маму на полуслове:

– Простите. Мам, можно тебя на минутку?

Она поднимает палец, прося меня чуть подождать, заканчивает разговор с клиенткой и идет со мной за стойку с кассой:

– Что случилось?

– Я пошла взять Тину со склада, но, похоже, ее похитили.

– Ох да, извини. Я недавно продала ее и, должно быть, забыла положить в ящик карточку с ее именем.

– А, понятно. Просто я испугалась. Скажу клиентке, что мы можем ее заказать. – Я направляюсь было к покупательнице, но мама тихо окликает меня:– Кайман.

– Да?

– Может, сначала попробуешь продать то, что у нас есть, прежде чем заказывать еще одну куклу?

Я киваю. Конечно. Теперь все встало на свои места. Мама хочет сначала продать то, что есть, и только потом делать новый заказ. Хорошая идея выбраться из долговой ямы. Мне становится намного легче от мысли, что она знает, как убрать красное число из бухгалтерской книги.

– Извините, – говорю я своей клиентке. – Тина уже нашла себе дом, но у нас есть куклы, которые очень на нее похожи. Давайте я покажу вам свою любимую. – Любимая – понятие относительное, просто мне эта кукла кажется наименее неприятной.

Однако женщина не клюнула на приманку. Я показала ей пять похожих на Тину кукол, но каждый раз она расстраивалась только сильнее. Голос ее начинает дрожать, уголки рта опускаются вниз.

– Я хочу именно Тину. Может, ее можно как-то заказать? У вас есть каталог?

Мама прощается со своей клиенткой и присоединяется к нам:

– Я могу вам чем-то помочь?

– У вас была кукла, которая мне понравилась, но ее купили.

– Тина, – напоминаю я маме.

– Кайман показала вам других кукол?

– Да, но они мне не нравятся.

– В Тине есть что-то особенное?

– Да. Когда я была маленькой, папа купил мне куклу. Я подросла, и куклу отдали, а потом я потеряла папу. Когда несколько месяцев назад я увидела Тину, то едва поверила своим глазам, она так похожа на мою куклу. Тогда я ее не купила, но так и не смогла забыть. Я просто хочу эту куклу. – С ее ресниц срываются несколько слезинок, и она поспешно их вытирает.

Я смущенно отвожу взгляд. А может, дело вовсе не в смущении. Может, я ревную: надо же, у кого-то такая сильная связь с отцом, что даже после его смерти одна лишь мысль о нем вызывает бурю эмоций. Когда я думаю о своем отце, то ощущаю лишь пустоту.

Мама легко поглаживает покупательницу по руке:

– Я прекрасно вас понимаю.

Но так ли это? Ведь ее отец от нее отрекся. Думает ли она об этом, пока успокаивает женщину? Думает ли она об этом вообще? Или она, как и я, пытается затолкнуть свои истинные чувства в самый дальний уголок сознания в надежде, что никогда снова их не испытает, особенно в присутствии посторонних?

– Примите мои соболезнования, – продолжает мама. – Порой даже незначительные мелочи могут вернуть нам особенные воспоминания. – Она указывает на меня: – Кайман иногда слишком увлекается, но мы можем заказать вам эту куклу. Возможно, мы вам даже сделаем специальную скидку.

Вот так меня превратили в козла отпущения. Но я это переживу. Меня волнует то, что мама опять не думает о наших финансовых проблемах. Закрылся бы наш магазин, если бы я не позволяла ей делать слишком много скидок покупателям, следила, чтобы маленькие девочки не выбирали слишком много одежды для кукол?…

– Конечно, – говорю я. – Давайте я покажу вам каталог, чтобы убедиться, что мы говорим об одной и той же кукле. – Я показываю клиентке дорогу. – За заказ мы берем предоплату. – Меньше всего нам нужно, чтобы женщина не пришла за заказанной куклой.

Когда покупательница уходит, мама поворачивается ко мне:

– Кайман.

– Что?

– Поверить не могу, что ты провела с клиенткой добрых полчаса и не выяснила, почему она хотела эту куклу. Кайман, мы заботимся о людях. Я повидала слишком много людей, которые заботятся только о себе, чтобы воспитать дочь, которая не думает о других, пусть даже и о незнакомцах.

Я поняла, что таким образом она пыталась оскорбить моего отца, но подобные обобщения меня страшно раздражают. Возможно ли, что деньги не имели никакого отношения к поведению тех ужасных богатых людей, от которых она так пострадала?

– Ты попросила меня предложить ей купить куклу, которая уже есть в наличии.

– Но не в ущерб же ее чувствам.

– В отличие от кукол, чувства ничего не стоят.

Мама слабо улыбается, а потом проводит рукой по моей щеке:

– Чувства, дорогая моя дочь, самое ценное, что есть в мире. Надеюсь, однажды ты это поймешь.

И такое отношение приведет нас к банкротству.

Позже, уже в своей комнате, я вновь и вновь проговариваю эту фразу в голове. «Чувства – самое ценное, что есть в мире». Что это значит? Нет, я понимаю смысл этой фразы, но что она значит для мамы? Она говорит о моем отце? Или о своем собственном?

С верхней полки шкафа достаю блокнот под названием «Донор органов», нахожу пустую страничку и записываю мамино высказывание. В этом блокноте хранится вся имеющаяся у меня информация об отце. Вообще-то, я многое о нем знаю: его имя, где он живет, даже как он выглядит. Из любопытства я искала информацию о нем в Интернете. Он работает в Нью-Йорке, в какой-то юридической фирме. Да, я многое о нем знаю, но это не значит, что я знаю его. Так вот, в этом блокноте я записываю все, что мама говорит о моем отце. Информации немного. Она познакомилась с ним в молодости, и у них был короткий роман. Иногда мне становится интересно, знала ли мама его вообще. Она редко могла ответить на мои вопросы, поэтому я в конце концов перестала спрашивать. Но бывает, она произносит что-то мимоходом, и мне хочется это запомнить. Ведь, возможно, это поможет мне узнать… его? Себя?

Даже мысли об этом злят меня. Как будто мне нужно узнать его настоящего. Он бросил маму на произвол судьбы. Как я могу хотеть хоть чем-то быть на него похожей? Но я человек практичный и разумный, и если мне однажды понадобится его найти, я хочу знать как можно больше. Закрываю блокнот и в очередной раз подчеркиваю название. Никогда не знаешь, когда может понадобиться почка или еще какой-нибудь жизненно важный орган. Вот почему я завела этот блокнот. И это единственная причина.

Глава двенадцатая

На следующее утро мое состояние не улучшилось. Размышления об отце всегда портили мне настроение. А вчера, обнаружив на складе пустую коробку, я поняла, что положение магазина намного более тяжелое, чем мне казалось раньше.

Я всегда думала, что наша прибыль покрывает расходы, а теперь понимаю – это не так. Мама продала этой женщине куклу по себестоимости, у нее совершенно нет деловой хватки, и вытащить нас из долговой ямы ей не по силам. Возможно, через несколько месяцев мы станем бездомными. Я буквально ощущаю, как мне на плечи опускается бремя ответственности, и я не знаю, что с ним делать.

Беру рюкзак и выхожу из магазина. Воздух сегодня холодный и щиплет мне щеки, едва я оказываюсь на улице. Через полквартала ко мне подходит Ксандер и протягивает уже отпитый напиток. Я наслаждаюсь теплом, которое обволакивает мой рот и спускается вниз по горлу. Поверить не могу, что мы гуляем вместе уже целую неделю. Пытаясь скрыть улыбку, делаю еще глоток.

– Ты в порядке?

Я смотрю на него и замечаю, как он внимательно меня разглядывает.

– Что? Да, конечно.

– Просто ты при встрече всегда язвишь.

Неужели он уже настолько хорошо меня знает?

– Я теперь твоя ежедневная доза?

– Можно сказать и так. – Он откашливается. – Ладно, предлагаю новую игру. Вызов, если ты не против.

– Продолжай.

– Ты не знаешь, чем хочешь заниматься в жизни. Я тоже не знаю. Но мы оба понимаем, что не хотим продолжать семейный бизнес.

– Звучит ужасно, но так и есть.

– Поэтому я найду твою судьбу, а ты мою.

– Что?

– Я постараюсь выяснить, чем тебе нравится заниматься.

– Каким образом?

– Будем пробовать все на собственном опыте. Устроим дни карьеры. Я буду первым. Завтра в час. Будь готова.

– Завтра суббота. Разве ты не планируешь смотреть теннисный матч или что-то в этом роде?

– Что? Нет, я ненавижу теннис.

Я озираюсь по сторонам:

– Говори тише, ты же не хочешь, чтобы тебя выгнали из клуба.

– Ты пытаешься увильнуть?

– Я работаю по субботам.

– Настало время начать подавать сигналы.

Вспоминаю наш ежемесячный календарь на дальней стойке. Вспоминаю, как в начале месяца мы с мамой его заполняли.

– У нас посиделки. Я никак не могу оставить маму одну. Но, может, после…

Он ничего не говорит, лишь смотрит на меня и выгибает бровь. Давление бремени на моих плечах становится сильнее, и во мне закипает злость. Почему я должна отвечать за мамин магазин? Почему не могу самостоятельно выбрать свое будущее?

– Хорошо, в час.

Наступает суббота, а я так и не рассказала маме о своей вылазке. Всплеск злости переродился в чувство вины. У мамы стресс, магазин на грани банкротства. Сейчас не время поднимать восстание. А настанет ли вообще это время? За один день магазин не превратится в руины… по крайней мере, я на это надеюсь.

В расписании указаны только одни посиделки с десяти до полудня. Идеально, помогу маме и освобожусь как раз вовремя, чтобы пойти с Ксандером. Пойти с Ксандером. На свидание. Это же свидание? Я стараюсь не улыбаться, но от этой мысли мое лицо оживает само по себе. Напоминаю себе, что Ксандер назвал это днем карьеры, и это, кажется, помогает.

Мама готовится к посиделкам в подсобке, а я слежу за магазином. Знаю, что нужно поговорить с ней, но медлю. Чувство вины гложет меня изнутри. В магазине никого нет, поэтому я брожу по маленькому коридору и наблюдаю, как мама выкладывает на стол одежду для кукол.

Она поворачивается, чтобы взять еще одну стопку, и замечает меня:

– Кайман. – Она смотрит мне за плечо. – Что-то случилось?

– Нет. Я просто хотела узнать, не нужна ли тебе моя помощь. – Ты слабачка, Кайман.

– У меня все в порядке. Ты все подготовила для раскрашивания глаз?

– Да.

– Тогда, думаю, мы готовы.

– Хорошо. – Я иду в торговый зал, но заставляю себя вернуться. Мама снова занялась одеждой. Отлично, с ее затылком мне разговаривать намного легче. – Эм… ничего, если в час я пойду погулять с другом?

Она выпрямляется и, отряхивая руки, поворачивается ко мне. Все семнадцать лет я дожидалась закрытия магазина, чтобы чем-нибудь заняться. Моя жизнь распланирована в зависимости от режима работы магазина. И все это для того, чтобы избежать разочарованного взгляда мамы. Но то, что я вижу, только усиливает мое чувство вины – усталость. Она отражается в морщинке на переносице, в опущенном подбородке, лишь голос ее остается бодрым:

– Конечно, Кайман. Повеселись. Чем займетесь со Скай?

– Это не Скай. Это… просто друг из школы.

Я не готова объяснять маме, почему бросила вызов всему, за что она борется и с чем я всегда соглашалась, чтобы отправиться гулять с богатеем. Не стоит ее еще больше расстраивать. Да и какой смысл, если через несколько недель Ксандеру надоест наблюдать за жизнью обычных людей? Ему станет скучно со мной, и в поисках новых ощущений он пойдет дальше.

Мама возвращается к своему занятию:

– Хорошо, в час.

Глава тринадцатая

Когда в магазин заходят десять маленьких девочек, я сразу отравляю их в подсобку и в следующий раз вижу маму, когда она выносит мне кукол, чтобы я раскрасила им глаза. Используя зеленую и черную краски, я полностью сосредоточиваюсь на работе, стараясь не выходить за контуры. Кто-то попросил карие, так что следующей кукле я раскрашиваю глаза коричневым цветом. Затем немного выдавливаю на пластиковую палитру золотистой краски и, взяв самую маленькую кисточку, очень аккуратно добавляю к коричневому золотистые крапинки.

Звенит дверной колокольчик, и я подскакиваю, заходя золотистой краской на черный зрачок.

– Проклятие, – выдыхаю я.

– Я немного пораньше, – говорит Ксандер, когда я удивленно поднимаю голову.

Часы на кассе показывают половину первого. Посиделки должны были закончиться полчаса назад. Я даже не заметила, что уже так поздно. Заметь я это, пошла бы в подсобку и поторопила их, как частенько делала прежде.

Он подходит ближе и потирает пальцем свою щеку:

– У тебя что-то на лице. Возможно, краска?

– Ой, да. – Вытираю щеку.

– Еще осталась.

Он идет ко мне, и я понимаю, что до сих пор держу кисточку с золотистой краской, а на стойке передо мной лежит кукла с глазами в золотистую крапинку.

– Присмотришь минутку за магазином? – выпаливаю я, спрыгивая со стула.

Хватаю куклу и, не дожидаясь ответа, убегаю в подсобку.

– Мам, вы задержались.

– Что? Правда? – Она хлопает в ладоши. – Девочки, пора заканчивать. – Она бросает взгляд через плечо – явное сочетание «извини» и «ну ты же меня знаешь».

Еще как знаю, и этот взгляд вызывает у меня смех.

– Ты закончила с этой куклой? – Она поднимает со стойки электронагреватель, чтобы высушить глаза.

Я смотрю на куклу в своих руках:

– Да. Ой, подожди. Нет. Я ее испортила.

Она рассматривает глаза куклы.

– Выглядит красиво, – говорит она. Золотистая полоска на зрачке смотрится к месту, будто отсвет. – Думаю, стоит оставить так.

– Хорошо. – Я отдаю ей куклу. – Пришел мой друг. – Она окидывает взглядом комнату. – Я побуду здесь, пока девочки не уйдут. Ты оставь все на столе, когда я вернусь, помогу тебе с уборкой.

– Звучит неплохо.

Я разворачиваюсь, а мама тем временем говорит:

– Ладно, девочки, давайте теперь оденем кукол.

Когда я возвращаюсь в зал, Ксандер снова разглядывает визитку.

– В ней нет скрытого послания, – подшучиваю я.

Он кладет ее обратно:

– У тебя нет сотового.

– Это тебе рассказала визитка?

Я закрываю тюбики с красками и оборачиваю кисточки бумажным полотенцем, чтобы помыть их позже. Оглядываюсь через плечо, надеясь, что мама не поднимется в магазин. Как бы, не называя истинную причину, попросить Ксандера уйти из магазина?

– Я никогда не видел тебя с ним, карман джинсов не оттопыривается, и ты не дала мне свой номер.

– Твои навыки сыщика становятся все лучше и лучше. Хотя не думаю, что последнее замечание подтверждает твою теорию. – Я убираю краски в пластмассовый контейнер. – Я сейчас вернусь. Подождешь меня в машине, ладно?

Он не двигается.

– Я быстро. Правда.

– Хорошо.

Дожидаюсь, когда он пойдет к двери, затем несу кисточки к раковине в подсобке, промываю их с мылом и ставлю в банку просушиться. Девочки собирают вещи и сравнивают кукол. Я обгоняю небольшую компанию и, повернув за угол, вижу, что Ксандер до сих пор здесь. Я резко останавливаюсь, и девочки обходят меня. А когда они проносятся мимо Ксандера, тот улыбается. Я разворачиваюсь и, минуя задержавшихся девчушек, загораживаю маме обзор.

– Что такое? – спрашивает она.

– По-моему, кто-то из девочек забыл куртку.

– Хорошо. Пойду схожу за ней.

Одна из девочек останавливается возле Ксандера.

– Ты похож на моего Кена, – лепечет она, глядя на него.

– Правда? – интересуется он.

Она кивает.

– А знаешь, на кого ты похожа? – Он садится на корточки и начинает доставать телефон, но к этому моменту я уже подлетаю к нему.

– Нам пора. – Хватаю его за руку и тащу к выходу.

– Кайман, я вообще-то разговаривал с этой малышкой, – ворчит он.

– Которая явно бредит.

– Ну спасибо.

– Очевидно же, что ты похож на брюнета Дерека, а не на Кена. – Я довожу его до машины, а затем говорю: – Сейчас вернусь.

Когда я возвращаюсь в магазин, мама уже находится в торговом зале.

– Я не нашла там куртку.

– Наверное, я не так расслышала. Прости.

– Да ничего. – Она вздыхает. – Было весело. Именинница не могла оторваться от своей куклы.

– Кажется, они хорошо провели время. – Я нервно переминаюсь с ноги на ногу. – Что ж, меня ждет друг. Увидимся позже? – Я спешу к двери.

– Эй, Пикассо! – окликает меня мама.

Я останавливаюсь, предполагая, что она увидела на улице Ксандера и собирается обличить меня. Медленно поворачиваюсь.

– У тебя на лице краска. – Она облизывает большой палец и подходит ко мне.

– Даже не думай. – Сама вытираю щеку.

Она смеется:

– Повеселись.

– Спасибо, мам. Прости, что оставляю тебя одну.

– Все нормально, Кайман.

– Спасибо.

В ожидании меня Ксандер возится с радио в машине. Я подсаживаюсь к нему, и мне в нос бьет запах новой кожи. В его машине столько кнопок и экранов, сколько я в жизни ни в одной машине не видела.

Он выключает радио, а я пристегиваю ремень безопасности.

– Значит, даже если бы у тебя был сотовый, ты не дала бы мне номер?

У меня уходит несколько секунд, чтобы понять, о чем это он.

– Я этого не говорила. Я сказала, что конкретно это замечание не доказывает твою теорию.

Ксандер опускает передо мной козырек, открывая зеркало:

– У тебя до сих пор на лице краска. – Он проводит пальцем по моей щеке, медленно следуя линии. Кажется, его прикосновение длится чуть дольше, чем необходимо, и на мгновение у меня перехватывает дыхание.

– Упрямая краска. – Я поворачиваю голову, чтобы получше рассмотреть синюю полоску, и тру ее до тех пор, пока она не исчезнет.

Ксандер открывает бардачок над моими коленями и достает пару кожаных перчаток. Когда он их надевает, у меня вырывается смешок.

– Что?

– У тебя есть перчатки для вождения.

– И?

– И это смешно.

– Смешно, но очаровательно?

Я качаю головой:

– Как скажешь.

Он несколько раз газует, а затем выезжает на дорогу.

– Почему у меня такое ощущение, будто ты не хотела, чтобы я встретился с твоей мамой?

Я думала, он ничего не заметил. Очевидно, нет.

– Потому что я не хотела.

– Что ж, это все объясняет.

– Она… Скажем так, мне нужно немного времени, прежде чем вас знакомить. – Примерно лет пятьдесят.

– Уверен, она мне понравится.

Я смеюсь:

– О, ты ее полюбишь.

Он останавливается на перекрестке, и перед нами дорогу переходят три женщины в разноцветных пальто.

– Подожди, ты намекаешь, что я ей не понравлюсь? Никогда не встречал мам, которым бы я не нравился.

Мой взгляд падает на его руки в перчатках.

– Все когда-то бывает впервые. – Я смотрю, как мимо проносятся витрины магазинов. – Куда мы едем?

– Увидишь, – отвечает он, а спустя пятнадцать минут мы подъезжаем к отелю «Конец дороги».

Глава четырнадцатая

– Твой отель? Я абсолютно уверена, что в будущем не хочу быть горничной, – говорю я Ксандеру, пока мы едем по парковке.

– Даже если бы хотела, не думаю, что смогла бы. Эта тяжелая работа.

Я хочу ответить что-то саркастичное, но его комментарий так меня поражает, что ничего толкового не приходит в го лову. Припарковавшись у входа, он выходит, и я следую за ним.

– Это никак не связано с отелем. Он только послужит фоном.

– Для тремс? – спрашиваю я хриплым голосом.

– Для чего?

– Ты что, никогда не смотрел «Сияние»?

– Нет.

– Джек Николсон? Медленно сходит с ума?

– Нет.

– Наверное, это даже хорошо, ведь твоей семье принадлежит сеть отелей. Не буду тебе рекомендовать этот фильм. Это ужастик, и действие происходит в отеле. Очень. Страшно.

– А при чем тут слово «тремс»?

– Это слово «смерть» наоборот. – Произношу три предупреждающих слова: – Тремс, тремс, тремс.

Он с сомнением смотрит на меня:

– Звучит жутко.

– Так и есть. Знаешь, ты все-таки должен посмотреть этот фильм. И плевать мне, если после этого ты больше никогда не сможешь переступить порог отеля. Главное, ты его посмотришь.

Он бросает ключи парковщику, который стоит на входе, и открывает дверь. Вестибюль отеля великолепен. Роскошная мебель, огромные растения, блестящая плитка и… он гораздо больше моей квартиры. Персонал на ресепшене улыбается нам, когда мы проходим мимо.

– Добрый день, мистер Спенс.

Он кивает им и, положив руку мне на поясницу, ведет меня по вестибюлю. По телу пробегают мурашки. Мы подходим к золотистому лифту с двустворчатой дверью, и Ксандер, убрав руку с моей спины, нажимает кнопку «Вверх». В кабинке стоит лифтер в синем пиджаке с большими золотистыми пуговицами. Он приветствует нас, и я машу ему в ответ. Тогда он нажимает на кнопку самого верхнего этажа. Лифт поднимается все выше и выше, пока наконец с мелодичным звоном не останавливается.

Широкий коридор, в который мы ступаем, ведет только к одной двери. Понятия не имею, как то, что может находиться за дверью пентхауса, может помочь мне определиться с будущим.

Ксандер кажется взволнованным, когда поворачивает ручку и открывает дверь. Я тут же погружаюсь в хаос. Два парня устанавливают большие белые прожекторы. Несколько женщин раскладывают подушки на диване. Мужчина с большим фотоаппаратом на шее расхаживает по комнате, пробуя всевозможные ракурсы. Периодически он достает какую-то черную палку и нажимает на кнопку.

– Что мы здесь делаем? – спрашиваю я Ксандера.

– Это фотосессия. Папа хочет сделать несколько новых снимков номера для сайта, поэтому отправил меня сюда проследить за всем. – Он подходит к огромному комоду, вынимает из чехла фотоаппарат и прикрепляет к нему объектив. – Ты будешь тенью фотографа. Что-то типа его ученицы.

– А ты предупредил его, что какая-то девушка, которая ничего не смыслит в фотосъемке, будет весь день путаться у него под ногами?

– Предупредил. – Он встает передо мной и, накинув ремешок с фотоаппаратом мне на шею, освобождает из-под него мои волосы. Я стараюсь не вдыхать. От него пахнет дорогим мылом и стиральным порошком. – Он был польщен, что кто-то хочет у него поучиться.

– Тогда ладно.

Звонит его сотовый, и он отворачивается, чтобы ответить.

– Что значит, где я? – Его голос стал твердым и холодным. – Да, я на фотосессии. Там, куда ты просил меня прийти… Да, передумал… Хорошо… Да… Нет, на сегодня у меня другие планы. Ладно. – Он вешает трубку, даже не попрощавшись.

Я приподнимаю брови и смотрю на телефон.

– Отец. – Он пожимает плечами так, будто это полностью объясняет его резкий тон.

– Мистер Спенс, – зовет фотограф. – Если вы готовы, то можем начинать.

– Сейчас переоденусь.

Переоденусь?

Пока Ксандера нет, фотограф подзывает меня и показывает несколько основных функций фотоаппарата, а также объясняет, как и когда фотографировать. Ксандер возвращается к нам в костюме, в котором выглядит просто потрясно. И этот роскошный костюм, и консервативная прическа добавляют ему лет, и он выглядит намного старше семнадцати. Он берет со столика журнал и садится на диван. Серьезно, я никогда не видела, чтобы кто-то так хорошо смотрелся в костюме. Фотограф делает несколько снимков, а затем начинает его направлять. Сделав с десяток фотографий, он поворачивается ко мне:

– Попробуй сделать несколько снимков, пока я готовлю следующее место съемки. – С этими словами он уходит на кухню (да, в номере есть кухня) и начинает переставлять вещи.

– Ты не говорил, что будешь моделью.

– Разве я не рассказывал, что отец делает меня лицом фирмы? – отвечает он и опускает взгляд. Я впервые вижу, как он краснеет. – Это неловко, но он узнал, что людей больше привлекают житейские фотографии.

– Так они будут в рекламных буклетах?

– В основном на нашем сайте, но да, и в рекламных буклетах тоже.

Сайт. Почему у нашего магазина кукол нет сайта? Я улыбаюсь и подношу фотоаппарат к глазу:

– Ладно, красавчик. Работай.

Смотреть на Ксандера сквозь объектив – настоящая награда. Я могу свободно на него пялиться. За день я узнаю, как увеличивать масштаб, как сфокусироваться на его улыбке или глазах. У него великолепная кожа, а волосы густые и блестящие. Они немного вьются, но при этом лежат идеально.

Мне удается сделать несколько хороших снимков. Я играю со светом, струящимся в окна. Сначала пересвечиваю изображение, купая его лицо в свете, а потом меняю эффект, и его очертания теперь похожи на тень. Делаю еще несколько снимков на фоне океана (здесь отличный вид из окна).

– Расслабься, Ксандер, – в какой-то момент говорю я.

– Что? Я расслаблен.

– Ты выглядишь слишком официально. На этих снимках ты должен отдыхать, верно? Вот и веди себя соответственно.

– Я же в костюме. Скорее всего, я приехал на какую-то деловую встречу.

– На деловую встречу унылых бизнесменов?

– Эй! – Он смеется, и мы с фотографом делаем еще несколько снимков.

Когда мне уже кажется, что фотограф сделал все снимки (и даже больше), что были нужны, открывается дверь и в номер заходит статный мужчина средних лет. Ксандер тихонько шепчет проклятие, но мне и без того понятно – это его отец. Сходство очевидно. У обоих карие глаза и светло-каштановые волосы, высокие скулы и полные губы. И они оба ведут себя одинаково – будто им принадлежит весь мир. Отец Ксандера осматривает номер, и его взгляд останавливается на мне.

Глава пятнадцатая

Мистер Спенс рассматривает меня целых полминуты – от стрижки, что полгода назад мне сделали на дому, до потрепанных конверсов – и только тогда кивает в знак приветствия. Мне кажется, он принимает меня за помощницу фотографа, и если Ксандер хочет ему подыграть, я его не виню.

Ксандер смотрит сначала на отца, потом на меня. Если уж я не знала, как представить Ксандера своей маме, то могу только догадываться, что он думает о моем знакомстве с его отцом. Так что я держу рот на замке и крепко сжимаю фотоаппарат.

Мистер Спенс замечает в углу открытый ноутбук, и фотограф, наверняка уловив намек, говорит:

– Снимки еще не обработаны и не отредактированы, но вы можете их посмотреть.

Ксандер встает:

– В любом случае, мы закончили. – Он идет в спальню, но перед дверью оборачивается и говорит: «Кайман», – так, будто ждал, что я пойду за ним.

Я вопросительно смотрю на него, желая удостовериться, уверен ли он, и он в ответ протягивает руку. Мое сердце екает, и я, глубоко вдохнув, шагаю к нему. Правда, не беру его за руку, когда подхожу – я не настолько глупа, – просто прохожу мимо и ныряю в спальню. Он следует за мной и закрывает дверь.

И мне по какой-то причине становится нечем дышать.

Одежда, в которой он пришел, аккуратно висит на стуле в углу, и Ксандер, бормоча что-то себе под нос, идет к нему. Когда он снимает пиджак и начинает расстегивать рубашку, меня вдруг озаряет. А что, если я его сигнал – сообщение отцу, что он не хочет быть частью его мира, пешка в его игре в мятеж? Поэтому он стал со мной общаться? Тусоваться с бедной девчонкой. Это-то точно заденет его отца за живое. Я отворачиваюсь к белой стене, пока он переодевается, снимаю с шеи фотоаппарат и провожу пальцем по серебристой кнопке.

– Не волнуйся, – говорит он. – Я не буду здесь переодеваться. Пойду в ванную.

Но когда я поворачиваюсь, полагая, что уже можно, то застаю его в полностью расстегнутой рубашке. С одеждой в руках он направляется в ванную, и при виде его обнаженной мускулистой груди я краснею.

Даже после того, как дверь в ванную захлопывается, мое сердце продолжает биться в ускоренном ритме. Я медленно хожу по комнате, пытаясь успокоиться. Ксандер не должен так влиять на меня. Я не позволю.

Мебель и постельное белье в этой комнате даже сравнивать нельзя с теми, что у меня дома. Вначале я колеблюсь, но потом все-таки решаюсь погладить дорогой материал.

– Ксандер, это твой фотоаппарат или фотографа? – спрашиваю я, когда, переодевшись, он выходит из ванной.

– Мой.

– Можно одолжить его на несколько дней?

– Конечно. А зачем?

– У меня фетиш – фарфоровые куклы. Хочу сделать их снимки в высоком качестве.

Он качает головой:

– Давай попробуем еще раз. Зачем?

– Мне понравилась идея с сайтом. Возможно, пришло время нам тоже его создать. – Это могло бы спасти нас от банкротства.

– Хм… Не самый лучший способ показать маме, что магазин тебя не интересует.

Я пожимаю плечами:

– Я просто создам его, а она пусть следит. Введу ее в современный мир.

Возможно, сайт в конечном итоге заменит меня. Люди смогут оставлять заказы, мы заработаем больше денег… а потом мама сможет нанять работника на полставки. Я стараюсь не возлагать больших надежд на эту идею, ведь на ее реализацию могут уйти месяцы, но сама по себе она мне нравится.

Он ничего не отвечает, просто забирает у меня фотоаппарат и кивает на дверь, за которой находится его отец. Интересно, насколько плохо будет выглядеть то, что я выйду отсюда вместе с уже переодетым Ксандером?

Должно быть, почувствовав мою нерешительность, он говорит:

– Кайман, мне плевать, что он думает.

Конечно, ему плевать. Вероятно, он хочет, чтобы его отец подумал, что между нами что-то есть.

– Неважно. – Я открываю дверь и пытаюсь выглядеть как можно более равнодушной, но лицо краснеет.

Его отец рассматривает снимки на ноутбуке.

Не зная, куда идти, я поворачиваюсь к Ксандеру, и он, подняв фотоаппарат, делает снимок.

– Не надо. – Я вскидываю руку.

– Ну же, теперь твоя очередь быть по ту сторону объектива. Нужно понять, хочешь ли ты стать моделью.

– У меня нет шансов.

– С такими-то глазами? – Он делает еще снимок. – Они у тебя определенно есть.

Может, это лишь игра моего воображения, но, кажется, он со мной флиртует. Сглатываю комок в горле.

– Эти глаза готовы принести тремс.

Ксандер смеется громче обычного, подтверждая тем самым мое предположение – всё это он делает ради своего отца.

– Давай, Кайман, расслабься, – цитирует он меня.

Я скрещиваю руки и впиваюсь в него взглядом.

Хохотнув, он делает еще один снимок, а затем подходит к комоду, убирает фотоаппарат в чехол и протягивает его мне:

– Развлекайся со своими куклами.

– Спасибо.

Ксандер переводит взгляд на что-то за моей спиной. Когда я поворачиваюсь, то с удивлением замечаю позади себя его отца.

– Я думал, вы здесь со съемочной группой. Не знал, что вы дружите с моим сыном. – Он протягивает руку. – Блейн Спенс.

Пожимаю его руку.

– Кайман Майерс, – с трудом называю свое имя. Я шокирована тем, что он хочет со мной познакомиться. Может, он хочет забрать фотоаппарат?

– Приятно познакомиться, – произносит он довольно искренне. В общении с сыном он использует обратную психологию? Затем он поворачивается к Ксандеру: – Александер, многие из этих фотографий превосходны.

Ксандер тотчас напрягается:

– Отлично. Значит, миссия выполнена.

– Я хочу, чтобы ты поработал с дизайнером над сайтом и листовками.

– У меня нет на это времени, я занят в школе. Но может, я смогу выкроить минутку через несколько недель. – Ксандер кладет руку мне на поясницу, будто пытаясь побыстрее вывести меня из номера, и я подпрыгиваю от неожиданности, но затем все-таки позволяю проводить себя до двери.

– Мне тоже приятно с вами познакомиться, – бросаю я через плечо.

– Александер.

Он останавливается:

– Угу?

– Да, – исправляет мистер Спенс, и челюсти Ксандера напрягаются.

– Да? – чеканит Ксандер.

– Через четыре недели твоя мама проводит благотворительный вечер. Твое присутствие обязательно. И к тому вечеру листовки должны быть готовы.

Мы выходим в коридор, и Ксандер говорит:

– Надеюсь, ты делаешь заметки. Я гораздо лучше тебя умею бесить свою семью.

– Делаю. – Ксандер – последний человек на Земле, с которым моя мама (в его случае – папа) разрешила бы мне встречаться или играть в отношения. Конечно, сначала маме надо об этом узнать. Но вот где мы расходимся – я не использую Ксандера. – Подробные заметки. Когда мама говорит мне что-то сделать, – указываю за спину на дверь, из которой мы только что вышли, – я дуюсь и веду себя как избалованный ребенок.

– Так грубо. – Он одаряет меня полуулыбкой, которая злит: – мой саркастичный ответ был достоин по меньшей мере полноценной улыбки.

Он нажимает кнопку «Вниз» на панели лифта.

– Итак, хочешь ли ты в будущем стать фотографом?

– Может быть.

– Я решил, что тебе понравится. Ты сказала, тебе нравится наука, а ученые должны быть наблюдательными и подмечать даже самые мелкие детали. Тебе это хорошо удается, а эти же качества необходимы, когда смотришь сквозь объектив.

Я с удивлением гляжу на него.

– Что? – спрашивает он.

Понимаю, что пялюсь на него, поэтому отворачиваюсь и смотрю на наше размытое отражение в золотистых дверях лифта.

– Я… спасибо… что заметил.

Он пожимает плечами:

– Я пытаюсь найти то, что тебе действительно понравится. Теперь твоя очередь.

– Да. А поскольку мы подбираем профессию по личным качествам, думаю, мне нужно найти тебе что-то связанное с глажкой футболок или использованием кучи средств для ухода за волосами.

Он проводит рукой по волосам:

– Я использую их совсем немного. – Мы приезжаем вниз. – Значит, в следующую субботу в то же время?

Я мысленно пытаюсь представить наш календарь в магазине, но никак не могу вспомнить, вписаны ли на этот день посиделки.

– Угу… да, – исправляюсь и улыбаюсь ему, давая понять, что мне тоже не понравилось, когда его отец одернул его. – Мне подходит.

Мы ждем, когда подгонят машину.

– Ох, и надень свою самую ужасную одежду.

Глава шестнадцатая

В субботу, не желая повторения прошлой ситуации, я встречаю Ксандера на тротуаре. Мама, кажется, поверила в «друга из школы», и пока она не настаивает на знакомстве с ним, я оставлю все как есть. Он заглушает двигатель, выходит из машины и только потом замечает меня.

На нем хорошие джинсы, футболка, которая еще лучше, и мокасины.

Я указываю на его одежду:

– Серьезно? Разве я не просила тебя надеть самую ужасную одежду?

Он подходит ко мне. На самом деле Ксандер на целую голову выше меня, но когда он стоит на дороге, а я на тротуаре, то мои глаза находятся вровень с его подбородком.

– И тебе привет.

Я не видела его неделю: он уезжал с отцом по делам. На мгновение мне кажется, что он собирается меня обнять, и у меня перехватывает дыхание, но он опускает взгляд на свою одежду:

– Это и есть моя самая ужасная одежда.

Я подталкиваю его, поддаваясь порыву прикоснуться к нему.

– Ну да, конечно. – Но я знаю, что он не шутит. – Ладно, придется кое-куда заехать по дороге.

Мы проезжаем несколько кварталов, и я указываю на парковку «Армии спасения».

– Первая остановка – новая одежда. Пойдем переоденем тебя.

Мы заходим, и меня приветствует затхлый запах, который может исходить только от старых вещей. Он напоминает мне о Скай: мы проводим много времени в подобных местах.

– Размер обуви? – спрашиваю я.

– Двенадцатый… Подожди… мы будем покупать здесь обувь? Не думаю, что смогу носить уже кем-то ношенные туфли.

– Похоже на философское высказывание. А теперь смирись, малыш, потому что либо так, либо ты испортишь свои красивые мокасины.

– Я готов их испортить.

– Подожди. Я позволила тебе сделать выбор? Не бери в голову, тебе, очевидно, нельзя позволять выбирать. Мы покупаем тебе обувь здесь.

Тащу его в отдел с обувью. Есть только три пары его размера. Выбираю из них самую ужасную – высокие кеды с неоновыми шнурками. Затем заставляю его примерить.

Пока он возится в примерочной, я брожу по отделу с толстовками, лениво передвигаю вешалки и вдруг резко останавливаюсь. Между ужасной неоново-оранжевой толстовкой и университетской синей висит черное платье, расшитое бисером, с вырезом сердечком и короткими рукавами. Проверяю размер – как раз мой. Я прикусываю губу и смотрю на ценник: сорок баксов. Дороговато для комиссионного магазина. Но оно того стоит – платье выглядит винтажным. Это моя самая лучшая находка. И раз оно скрыто между двумя толстовками, значит, его уже кто-то присмотрел и спрятал в надежде вернуться за ним позже. Но сорок долларов для меня все равно дороговато. За этот месяц я еще не получила денег и сомневаюсь, что вообще их получу. Маме нечем мне заплатить. Моя маленькая зарплата не сыграет большой роли в маминых долгах, зато настроение поднять может.

– Я стараюсь не думать о том, кто носил это раньше, – кричит Ксандер из примерочной.

– Тебе принести платок или ты сам прекратишь плакать? Выходи и покажись.

Сдвигаю следующую толстовку, чтобы скрыть черное платье. Даже если бы у меня были сорок баксов, куда бы я надела такое платье? На какое-нибудь пышное торжество с Ксандером в главной роли? Надеюсь, я не превращаюсь в девушку, мечтающую о парне, с которым она никогда не сможет быть вместе.

Открывается шторка примерочной, и выходит Ксандер, застегивая последние пуговицы фланелевой рубашки:

– Я чувствую себя мужланом.

– Иногда это полезно. Теперь надо подобрать тебе толстовку.

– У меня есть пиджак.

– Ты имеешь в виду свой супердорогой тренч? Нет, так не пойдет. – Снимаю серую толстовку с ближайшей вешалки и перекидываю ее через две стойки с одеждой.

– Ладно, а теперь пойду переоденусь обратно в свою одежду.

– Нет. Ты, парень, выйдешь отсюда в этой. Поторапливайся, встретимся у кассы. – Бросаю последний взгляд на платье и ухожу.

Дама за кассой смотрит на нас в недоумении.

– Вот, – говорю я, поворачивая Ксандера. Срываю ценник с петли на джинсах, затем с рукава его рубашки и протягиваю ей толстовку и кеды.

– Пятнадцать долларов, – озвучивает она.

Ксандер протягивает ей двадцатку:

– Пятнадцать баксов за всё?

Всю дорогу обратно к машине Ксандер продолжает удивляться:

– На прошлой неделе я купил пару носков за тридцать баксов.

– Потому что ты идиот.

– Спасибо.

– Кстати, мне нравятся твои новые кеды.

Он закатывает глаза:

– Если в качестве карьеры ты выбрала унижение, то скажу тебе сразу: мне это не интересно.

– Но у тебя это так хорошо получается.

* * *

Мы подъезжаем к кладбищу, и Ксандер смотрит на меня:

– Что мы здесь делаем?

– Изучаем свои возможности.

– Здесь?

– Ага. Помнишь, что я сумасшедшая? Пойдем.

У меня было две причины привести его сюда. Первая: это бесплатно. У меня нет денег устроить ему что-то равнозначное модной фотосессии. И вторая: я правда думаю, Ксандеру нужно запачкать руки, немного расслабиться. Да, он в хорошей спортивной форме, но понятия не имеет, что я для него приготовила.

– Здравствуйте, мистер Локвуд, – произношу я, подходя к похоронному бюро, которое находится на пригорке.

У Скай очень крутой папа. Длинные седые волосы, кривой нос с горбинкой – он выглядит именно так, как и должен выглядеть обитатель кладбища. Я всегда гадаю, то ли он владеет кладбищем, потому что так выглядит, то ли выглядит так, потому что владеет кладбищем.

– Привет, Кайман. – Он протягивает две лопаты. – Вы уверены, что хотите этого?

– Да. – Беру лопаты.

– Ладно. Я уже начал, чтобы вы знали размеры. Она там, за дубом. – Он достает из заднего кармана рацию и протягивает ее мне. – Если будут вопросы, обращайтесь.

Я отдаю лопату Ксандеру.

– Хорошо.

– Могильщик? – спрашивает он, когда мы идем к месту. – В самом деле? Думаешь, я всерьез захочу копать могилы?

– Дело не в копании могил, Ксандер, а в этом месте. Спокойная жизнь в окружении мирной смерти.

– Ты действительно сумасшедшая.

* * *

Грязь прилипла к его волосам и размазана по щеке. Но даже в таком виде от него веет уверенностью и высокомерием.

– Нас же здесь не похоронят, верно?

– Ты меня поймал.

– Ты думала, что я не сделаю этого, да?

Ни за что в жизни.

– Я сомневалась.

– Жаль, что я не взял с собой перчатки. – Он раскрывает ладонь, и я замечаю на ней кровавый волдырь.

– Ксандер! – ахаю я.

– Что?

Я хватаю его за руку и, осторожно касаясь поврежденной кожи, рассматриваю ее вблизи.

– Ты не говорил, что это калечит руки. – На свои я натянула рукава толстовки, а его толстовка для этого была немного маловата.

– Все не так уж плохо.

Отцепляю от кармана джинсов рацию.

– Мистер Локвуд, думаю, мы закончили.

– Эта яма недостаточно глубокая, – замечает Ксандер.

– Знаю, но мы закончили.

Из рации раздается шипение, а потом мистер Локвуд спрашивает:

– Я могу отправить трактор?

– Да.

– Подожди, – говорит Ксандер. – Трактор докопает эту яму до конца?

– Именно, уже много лет никто не копает могилы вручную. Я просто думала, это будет весело.

– Я тебя убью.

– Здесь для этого идеальное место.

Он атакует меня, делая подножку, а затем ловит и осторожно опускает на землю. Я смеюсь и пытаюсь вырваться, но Ксандер прижимает рукой мои запястья к земле над моей головой и усаживается на меня. Другой рукой он зачерпывает горсть земли и втирает ее мне в волосы.

Смеясь, я продолжаю бороться, но затем понимаю, что он замер. Я начинаю ощущать каждое соприкосновение его тела с моим. Он смотрит мне в глаза и ослабляет хватку на моих запястьях. В моей груди поднимается паника, и я хватаю землю у себя над головой и размазываю ее по его щеке. Он стонет и, скатившись с меня на бок, приподнимается на локте.

Какое-то время я лежу на мягкой земле, и моя шея отдыхает. Не могу понять, помешала ли я сейчас чему-то или просто всё это себе придумала.

Ксандер громко вздыхает:

– Мне это было необходимо после недели, проведенной с отцом.

– Он давит на тебя?

– Он давит на всех.

– Сожалею.

– Не стоит. Я с ним справляюсь.

Видела я, как Ксандер «с ним справляется» – закрывается, становится черствым, отстраненным. Но если ему это помогает, то кто я такая, чтобы спорить? Сама не всегда правильно веду себя с мамой.

У меня тянет спину, но земля облегчает боль. Я закрываю глаза. Здесь довольно мирно, в окружении стен из земли тишина будто давит на меня. Может, здесь я смогу забыть все свои проблемы. Забыть, что я семнадцатилетняя девушка, которая живет жизнью сорокалетней женщины. Мысли об этом приносят ощущение, что кто-то неожиданно вывалил мне на грудь две тонны земли.

– Что случилось?

Я открываю глаза и вижу, что Ксандер смотрит на меня.

– Ничего.

– Мне так не кажется. Ты сегодня не ведешь свою игру.

– Какую игру?

– В которой используешь любую возможность посмеяться надо мной. – Он смотрит на свою руку. – Об этом ты бы уже миллион шуток отпустила. – Он снова показывает мне волдырь.

– Знаю. Мне следовало пройтись по твоим нежным и не знающим труда рукам.

– Именно. – Он счищает землю с моей щеки. – Так что случилось?

– Просто иногда я ощущаю себя старше своих лет, вот и всё.

– Я тоже. Но поэтому мы этим и занимаемся, не так ли? Чтобы повеселиться, перестать беспокоиться о том, чего от нас ожидают, и попытаться выяснить, чего хотим мы.

Я киваю.

– Отец взбесился бы, если б увидел меня здесь.

– Наверное, стоило его пригласить?

Он смеется:

– Его сюда и мертвым не затащишь.

– Ну, вот как раз мертвым его сюда и затащат.

Он снова смеется:

– Ты отличаешься, Кайман.

– От кого?

– От всех других моих знакомых девушек.

Если учесть, что у всех других его знакомых девушек денег в пятьдесят раз больше, чем у меня, то это не такой уж и большой подвиг. От этой мысли у меня щиплет глаза.

– Это освежает. Благодаря тебе я чувствую себя обычным.

– Ага. Лучше поработать над этим, а то тебя трудно назвать обычным.

Улыбнувшись, он игриво толкает меня в плечо, и мое сердце начинает бешено колотиться.

– Кайман.

Я беру еще земли и размазываю ее по его шее, а затем быстро пытаюсь сбежать. Он хватает меня сзади, и когда я уже вижу, как к моему лицу приближается его полная земли рука, раздаются гудки трактора.

– Тебя спасли могильщики, – заявляет он.

Глава семнадцатая

Ксандер вскакивает и помогает мне подняться. Мы выкидываем из ямы лопаты, а затем он подсаживает меня и вылезает сам.

Пока мы идем к похоронному бюро, Ксандер несет на плече лопаты и говорит:

– Так, значит, здесь живет твоя лучшая подруга?

Я киваю, и он хохочет:

– Ты живешь над магазином фарфоровых кукол, твоя лучшая подруга – на кладбище. Ты практически выросла в окружении ужаса. Ты хоть чего-нибудь боишься?

Тебя.

Он смотрит на меня так, будто прочел мои мысли или, может, они написаны у меня на лице.

Я прочищаю горло.

– Собак.

– Тебя кусала собака?

– Нет. Но одной мысли об укусе достаточно.

– Интересно.

– Ох, пожалуйста, не анализируй мое высказывание. У собак острые зубы. Они кусают людей.

Он смеется.

– Что насчет тебя? Какой твой самый большой страх?

Ксандер задумчиво крутит лопату на плече. Либо он не хочет мне говорить, либо ничего не боится, потому что для ответа ему требуется время.

– Страх провала. Неудачи.

– В чем?

– Во всем. Иногда мне сложно что-то начать, потому что я предпочел бы вообще не пробовать, чем потом потерпеть неудачу.

– Но ничего хорошего не произойдет, если ты не будешь рисковать.

– Я это знаю. И все же…

Мы подходим к задней двери похоронного бюро, и он прислоняет лопаты к стене. Я встряхиваю волосами, и он делает то же самое, затем поворачивает меня и очищает мне спину.

– И все же что? – спрашиваю я, когда понимаю, что он уже не продолжит.

– И все же не могу преодолеть этот страх. – Его руки задерживаются на моей спине, и я закрываю глаза.

– Может, стоит позволить себе потерпеть неудачу в чем-то? В чем-то серьезном. Тогда ты больше не будешь бояться.

– Мне сходить за собаками сейчас или позже?…

– Ладно, ладно, я поняла.

Он прав. Я не могу заставлять его столкнуться лицом к лицу со своим страхом, если сама не могу этого сделать. И я не имею в виду боязнь собак.

– А ты боишься только больших собак или маленькие тебя тоже пугают?

– У тебя есть собаки, не так ли? Такие, которых носят в сумочке?

– Нет, – усмехается он. – Конечно нет.

– Их размер не имеет значения. Иногда маленькие даже хуже. Они могут откусить палец.

– И это говорит девушка, которую никогда не кусали.

– Одна мысль, Ксандер. Одна мысль.

Он хохочет, а затем похлопывает меня по плечам, будто говоря, что спина теперь чистая.

– Готова ехать?

– Да. Нет, подожди. Давай сначала обработаем твою руку. У мистера Локвуда есть все необходимое. – Я стучусь и приоткрываю дверь: – Мистер Локвуд? – Захожу внутрь. – Иди за мной. Если я правильно помню, то аптечка там.

Мы идем по длинному коридору, и я открываю последнюю дверь справа и замираю – перед мистером Локвудом на столе лежит мертвое тело.

– Извините, – тушуюсь я.

У мужчины на груди огромный разрез, который скреплен большими скобами. Очевидно, ему делали вскрытие. У него впалое лицо, это свидетельствует о том, что труп не свежий, а, вероятно, полежал у патологоанатома несколько дней.

– Все нормально, заходите.

В комнате холодно, и меня пробирает озноб.

– Мне просто нужна аптечка. Может, бинт и антисептик.

Он показывает на небольшую ванную, которая приобщена к комнате:

– Все там. – Мистер Локвуд накладывает какой-то тональный крем на лицо мужчины.

Сложно игнорировать запах в комнате – он не ужасный, просто кажется, будто что-то законсервировали.

– Его будут хоронить в открытом гробу?

– Да, завтра. – К стене возле мистера Локвуда прикреплена большая фотография этого мужчины, сделанная еще при жизни, и, накладывая грим, он ориентируется на нее.

– Над ним надо поработать, – замечаю я.

– Этим я и занимаюсь. – Он протягивает кисть: – Хочешь нанести румяна?

– Ксандер, что скажешь? Попробуешь еще один аспект этой профессии? – Я поворачиваюсь и вижу, что Ксандер застыл в проходе, в ужасе уставившись на мужчину на столе. Его лицо почти такое же бледное, как и у мужчины, который приковал его внимание. – А может, и нет.

Я встаю перед ним, но он смотрит на меня только через какое-то время.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Просто не ожидал такого. Я в порядке.

– Уверен?

– Да.

– Ладно, иди сюда.

Я веду его в ванную и закрываю дверь, надеясь, что ему это поможет. Аккуратно промываю с мылом руку Ксандера под маленькой струей воды. Его взгляд то и дело возвращается к двери.

– Не двигайся, – говорю я, принявшись искать в шкафчиках аптечку.

Когда нахожу ее, кладу на столик и открываю. Ксандер выключает воду и отряхивает руку.

Откручиваю крышку какого-то антисептика, приподнимаю руку Ксандера и капаю жидкость на ранку:

– Больно?

– Все нормально.

При ответе его дыхание касается моей щеки, и я понимаю, насколько близко друг к другу мы сидим. Перебинтовываю его руку и поднимаю голову:

– Вот, как новенький.

Цвет его лица сменился на болезненно-серый.

– Спасибо, – бормочет он и проносится мимо меня за дверь.

Я благодарю мистера Локвуда и ухожу. А когда оказываюсь на улице, то вижу, как Ксандер стоит, прислонившись одной рукой к зданию, и его тошнит в кусты. Это катастрофа. Сначала мозоль, потом тошнота – отстойный день карьеры.

– Прости меня. – Я подхожу к нему сбоку и глажу его по плечу. Мама всегда так делает, когда меня тошнит. Не особо помогает, но мне нравится, что она рядом.

– Я в полном порядке. Как думаешь, сколько платят за унижение, потому что я, очевидно, очень в этом хорош?

– Никогда раньше не видел мертвого?

– Нет… – Он вытирает рот рукавом толстовки и выпрямляется.

Заметка: у Ксандера слабый желудок. Избегать во время дней карьеры всего противного.

У машины он снимает толстовку, едва не стянув вместе с ней рубашку, затем разувается, закидывает кеды в багажник и обувает свои мокасины. Чтобы не пялиться на полоску его обнаженной кожи над джинсами, я тоже снимаю толстовку.

– Хочешь, я поведу? – спрашиваю я, заметив, что его лицо все еще бледное.

Он мешкает с ответом.

– Ты не доверяешь мне свою малышку?

– Да нет… Ладно, так и есть.

– Это грубо.

Ксандер залезает в машину, и я сажусь на пассажирское сиденье.

– Ты и правда не разрешишь мне сесть за руль? Ты ведь разрешил тому парковщику в отеле.

– Это было на парковке. К тому же, если ты ее разобьешь, мы больше не сможем быть друзьями. Что ты тогда будешь делать?

– Разве у тебя нет еще трех таких же?

– Вообще-то четырех, но кто считает?

Думаю, он шутит, хотя с другой стороны…

Он заводит машину и отъезжает от тротуара. Я смотрю на часы на приборной панели – уже пять. Сложно поверить, что прошло четыре часа.

Ксандер перестраивается в правый ряд и начинает поворачивать.

– Куда ты едешь?

– Я подумал, мы могли бы поужинать. Здесь недалеко есть хороший французский ресторанчик.

Очевидно, ему уже лучше.

– Я не могу. Мама уже полдня одна в магазине. Я должна вернуться и помочь ей с уборкой.

– Один час ничего не изменит.

– Я должна вернуться.

Ксандер продолжает ехать к ресторану.

– Ну же. – Он одаривает меня своей улыбкой. Клянусь, эта улыбка могла бы положить конец войне.

– Ладно. А потом домой.

– Конечно.

* * *

Не успеваю я выйти из машины и подойти к дорогому французскому ресторану, как вспоминаю, что вся в грязи. Ксандер размазал землю по моим волосам, и я все еще чувствую комочки у себя на голове. Смущенно пытаюсь вычесать их пальцами. Мы заходим в вестибюль и сталкиваемся с кучей разодетых людей. Не сомневаюсь, что администратор, которая и сама приодета, выгонит нас. В конце концов, даже у Ксандера на лбу полоска засохшей грязи.

Но она улыбается ему ослепительной улыбкой:

– Мистер Спенс. Вас уже ждут.

– Правда? – Он слегка наклоняется к ней. – Тогда ведите.

– У тебя были планы? – спрашиваю я, пока мы следуем за ней к дальнему залу.

– Очевидно, эти планы были составлены без меня.

Я понятия не имею, что это значит, но когда мы подходим к залу, то при виде Ксандера начинает смеяться с десяток хорошо одетых людей. Один парень встает и обращается к администратору:

– Видите? Мы же говорили, что здесь с Ксандером Спенсом.

– Я не должна была в вас сомневаться, – отвечает она, а затем обращается к Ксандеру: – Я прослежу, чтобы официант принял ваш заказ.

– Спасибо. – Ксандер шагает в зал и подходит к пустому стулу.

– Выглядишь так, будто занимался общественными работами, – комментирует кто-то, указывая на его фланелевую рубашку и грязное лицо.

Уверенность Ксандера даже не пошатнулась. Он стоит прямо, как и всегда, а его эго едва помещается в стенах зала.

– И какой дурак использовал мое имя, чтобы не ждать очереди? – спрашивает он с огоньком в глазах.

Тот, что стоит – парень в очках, в которых, уверена, он не нуждается, и с загаром, за который он, вероятно, еженедельно платит в солярии, – легко кланяется:

– Это я.

– Мог бы и догадаться.

– Счет оплачиваешь тоже ты, – добавляет парень.

Ксандер осматривается вокруг и замечает меня у входа:

– Ребята, это моя подруга Кайман. Кайман, этих людей тебе, возможно, лучше не знать, но иногда я называю их друзьями.

Раздаются крики недовольства, а за ними смех.

Не уверена, что готова к этому знакомству. Я и к Ксандеру-то едва начала привыкать. Так что, когда он выдвигает стул, за которым стоит, и приглашает меня сесть, мне хочется с криками выбежать из ресторана.

Мой желудок скручивает в тугой узел. Не помогает и то, что на меня с другой стороны стола смотрит одна из девушек. Ксандер, кажется, не обращает внимания на то, что я покрыта грязью и не одета подходящим образом.

– Кайман. Проходи садись.

Я крепко сжимаю зубы, потому что с языка едва не срывается фраза: «На мне что, ошейник?»

Удивительно, но я сумела вовремя остановиться.

– Мне нужно в уборную, – бормочу я, указывая туда, откуда мы пришли, и убегаю, не дожидаясь ответа.

Удалившись от них на некоторое расстояние, я вдруг слышу: «Ксандер, ты теперь подбираешь дворняжек?», а затем новый взрыв смеха.

Челюсти сводит – так сильно я их сжимаю. Почему я так злюсь? Это только подтверждает все, что я уже знаю о богатых. Может, Ксандер и небольшое исключение, но эти люди – правило. Я меняю направление и иду к стойке администратора.

– Могу я воспользоваться телефоном? – спрашиваю я, когда она поворачивается ко мне.

– Конечно.

Я звоню Скай, и она соглашается меня забрать. Затем возвращаюсь в зал. Когда подхожу, наблюдаю за Ксандером, пока он не видит. Он слушает кого-то на другом конце стола. На лице слабая улыбка, но она и близко не способна принести мир. Больше похожа на вымученную.

Подойдя к залу, убеждаю себя держаться. Никто из ребят не обращает на меня внимания, и от этого мне становится легче. Добираюсь до Ксандера и наклоняюсь:

– Я пойду. Мне нехорошо. – Чувствую себя немного виноватой, что лгу ему, но затем вспоминаю комментарий его друга про «дворняжку», и чувство вины отступает.

Он начинает вставать:

– Я тебя отвезу.

– Не надо, я позвонила Скай. Увидимся.

– Кайман…

– Нет, правда, оставайся. Веселись. – Я надавливаю на его плечо, заставляя сесть обратно, и покидаю зал.

Глава восемнадцатая

Берусь за ручку и тяну, но дверь не открывается.

– Закрыто? – интересуется Скай.

И только сейчас я замечаю, что в магазине темно. Прикрыв глаза с обеих сторон руками, прислоняюсь к окну. Мамы нет. Достаю из кармана ключи и отпираю дверь.

– Мам!

Нет ответа.

– Разве по субботам вы обычно закрываетесь не в семь? – спрашивает Скай.

– Может, клиентов не было?

Скай выглядит растерянной, и неудивительно – мы никогда не закрывались раньше. Оставив случившееся без комментариев, она огибает люльку и прислоняется к стойке.

– Сейчас вернусь.

В тщетных поисках мамы я заглядываю в подсобку и на склад, а затем подхожу к кассе и открываю ее. Пусто. Наверное, мама пошла положить деньги на депозит. Но почему она ради этого так рано закрылась? Я ведь не так уж и поздно вернулась.

Бегу наверх в квартиру:

– Мам!

Меня приветствует тишина. На автоответчике, который я помню еще с детства, нет пропущенных сообщений, но рядом с ним лежит записка.

Перечитываю записку. По листку бумаги сложно сказать, злился ли человек, когда писал. Переворачиваю записку и провожу пальцем по обратной стороне, чтобы понять, насколько сильно она нажимала на ручку, когда писала. Затем поднимаю ее и смотрю на свет, чтобы определить, написана ли она в спешке или в гневе. Кажется, слова написаны спокойным человеком. Вздохнув, кладу листок обратно на стойку и в легком замешательстве оглядываюсь по сторонам.

Спускаюсь вниз. Скай разговаривает по телефону, поэтому я достаю из-под стойки средство для чистки мебели и приступаю к уборке.

– Генри придет, – говорит Скай, повесив трубку, и на двери звенит колокольчик. – Прямо сейчас.

– Быстро, – со смешком отвечаю я.

Помахав нам, Генри смотрит на потолок:

– Почему здесь так темно?

Я показываю на светильники:

– Свет выключен.

Скай мелодично хихикает:

– Полагаю, его интересовало, почему выключен свет.

Какая-то я рассеянная.

– О, верно. Мы рано закрылись. Чем, ребята, собираетесь заняться? – Я смотрю то на Скай, то на Генри. Очевидно, до того, как я перехватила Скай, у них были планы.

– Хотим потусоваться с тобой.

– Круто.

Генри пару раз щелкает пальцем по щеке, издавая при этом глухой звук:

– Эм… ты еще пригласила Тика. Он скоро придет.

– Что?

Он снова щелкает по щеке:

– Мы сказали Тику, что ты пригласила его потусоваться в магазине.

– Вау, как мило с моей стороны. И зачем я это сделала?

Скай улыбается:

– Затем, что после того поцелуя ты на него запала.

– А, так поэтому я с ним две недели не разговаривала? Потому что запала на него? – Скай пожимает плечами. – Скажи, что ты ему этого не говорила.

– Просто расслабься. Пойдем в подсобку, а то выглядит так, будто мы его тут ждем. – Она тянет меня в подсобку.

– Сказала, верно?

Я сажусь на диван в подсобке и, пока Генри и Скай обсуждают какой-то концерт, на котором через пару недель будет играть группа, думаю, как все это разрулить. Но ничего не приходит в голову, а на двери уже звенит колокольчик, и мое сердце останавливается.

– Мы здесь, – кричит Скай.

Что я скажу? Привет, Тик. Мы целовались? Разве? Хм… не помню такого.

Когда шаги раздаются в комнате, я поднимаю голову:

– Ксандер! – Да, я выкрикнула его имя, но сама даже не шелохнулась.

Он принял душ, переоделся в чистое и снова стал самим собой. Смотрю я на него такого и ощущаю на своей обнаженной коже слой грязи. Потираю руку. И почему я не приняла душ?

Ксандер кивает Скай и Генри, а потом говорит:

– Кайман, ты забыла это в машине. – Он поднимает мою толстовку. – И я принес еду, так как ты не осталась поесть.

Кажется, это его фишка – приходить с едой. Горячий шоколад, маффины, теперь вот французская еда.

Он ставит пакет на столик и вытаскивает из него несколько пластиковых контейнеров.

– Эм… я принес только две вилки.

Скай опускается на колени:

– Кому нужны вилки? – Она берет кусочек хлеба с сыром и закидывает его в рот. – Привет. Я Скай. Видела тебя пару недель назад в клубе.

Ксандер кивает и рассматривает ее с ног до головы, от ярко-розовых волос до незашнурованных армейских ботинок.

– Ксандер, это моя лучшая подруга Скай и ее парень Генри.

– Ее парень, – произносит Ксандер.

– Конечно. – Вспоминаю тот день, когда Ксандер вошел в магазин, а Генри пел для меня. Ему тогда показалось, что Генри был моим парнем. Упс!

Он качает головой:

– Приятно познакомиться, Скай, Генри.

– Взаимно, – отвечает Скай, закидывая в рот еще один кусочек. – М-м-м… потрясающе.

Ксандер садится рядом со мной на диван и протягивает мне пластиковую вилку:

– Тебе лучше?

– Лучше? – Только через секунду вспоминаю, под каким предлогом сбежала из ресторана. – Ах да, уже лучше.

Он приподнимает бровь – так, будто разгадал мой секрет.

– Итак, Генри, – говорит Ксандер. – Твоя группа производит впечатление. Вы, ребята, что-нибудь уже записали?

– Нет. Мы над этим работаем. Надо заработать денег, чтобы оплатить студию.

– У меня есть доступ к студии, которую вы можете бесплатно использовать в любое время.

– Да ты меня наёживаешь?

– Я не… эм… наёживаю. Позвони мне, и мы договоримся.

Генри достает телефон, очевидно желая побыстрее вбить контакт, пока предложение в силе, и Ксандер диктует свой номер.

– Где все? – слышу я одновременно с позвякиванием колокольчика слова Мейсона.

Глава девятнадцатая

Я, выпучив глаза, смотрю на Скай, а она прикусывает губу.

– Мы здесь, Тик, – кричит Генри.

Я встаю, задаваясь вопросом, перехватить ли его прежде, чем он зайдет, но уже слишком поздно. Во всем своем величии к нам заходит Мейсон и широко улыбается мне:

– Ты вроде говорила, что хотела прийти на прошлой неделе, а сама исчезла. – Он в три шага пересекает комнату и притягивает меня в объятия, обдавая запахом сигаретных окурков и мятных леденцов. – Не думал, что ты из тех девушек, которые целуют, а потом сбегают, – произносит он мне на ухо – достаточно громко, чтобы это услышали все, – и целует меня в щеку.

Более неловкий момент и представить сложно. Я робко похлопываю его по плечу и выкручиваюсь из объятий. Комната погружается в тишину. Украдкой бросаю взгляд на Ксандера, чтобы понять, как он это воспринял, но его лицо, как и всегда, серьезно.

– Чувак, – говорит Генри, – Ксандер только что сказал, что мы можем использовать его студию, чтобы записать несколько треков.

Мейсон выглядит потерянным, поэтому я отхожу в сторону и знакомлю их:

– Мейсон, это Ксандер. Ксандер, это Мейсон.

Ксандер протягивает руку, но Мейсон сбоку дает ему пять:

– Здорово, чувак! – Затем пристально рассматривает Ксандера и добавляет: – Я тебя где-то видел.

– Он был на одном из наших концертов, – замечает Генри.

– Нет. Не там. Ты типа какой-то музыкальный продюсер?

Ксандер посмеивается:

– Нет, я друг Кайман. – Он специально выделил слово «друг» или мне показалось?

Мейсон смотрит на меня, в задумчивости наморщив лоб, а затем моргает и говорит:

– Не-а. Не помню. Спасибо за студию.

– Не за что.

Мейсон ложится на пол возле Скай и опирается на локоть. Передо мной будто разворачивается «Битва противоположностей» между Мейсоном на полу и Ксандером на диване. Нет двух более отличных друг от друга людей. И вот что странно – смотрю я на Мейсона и понимаю, что он, вероятно, подходит мне больше. Несомненно, больше, чем этот богатый парень, который почему-то желает со мной общаться. Печально, что я даже не знаю, какие парни мне нравятся. Разве я не должна это знать? Медленно опускаюсь обратно на диван.

Я не знаю, что сказать, чтобы развеять неловкое молчание. Думает ли Ксандер, что я бросила его, чтобы потусоваться с другим парнем? Мне хочется сказать: я не знала, что Мейсон придет, но от этого он наверняка почувствует себя глупо. Так что решаю ничего не говорить и, чтобы занять себя, нанизываю на вилку еще один кусочек цыпленка.

– Ой, взгляните на мою находку. – Скай вытягивает руку и трясет браслетом на запястье. – Десять долларов.

Все наклоняются к ее руке.

Мейсон проводит пальцем по голубому камню:

– Ты выкинула на это десять баксов? Съедобным не выглядит. На эти деньги мы могли бы заполнить холодильник. Верно, Генри?

– Аминь, брат, – отвечает Генри. – Думаю, сейчас там есть только упаковка горчицы.

– Нет, я съел ее вчера, – заявляет Мейсон, и мы смеемся.

– Ты съел упаковку горчицы? – спрашивает Ксандер. – Без ничего?

– Я был голоден. – Мы снова смеемся.

– Как-то раз с голодухи я слопал целую банку майонеза, – отзывается Генри.

– Однажды папа три недели не ходил в магазин, – рассказывает Скай, – и я съела парочку сморщенных морковок, которые завалялись в ящике для овощей.

Мейсон пинает мою ногу:

– У тебя грязь на лбу.

Ксандер смеется, и я вытираю лоб:

– Да, мы сегодня копали могилу.

Скай взвизгивает:

– Ой, а я забыла про ваши сегодняшние планы. Как прошло?

Ксандер сжимает и разжимает перебинтованную руку:

– Было интересно.

Скай понимающе мне улыбается.

Кажется, это немного смутило Мейсона, но отступать он не собирается:

– Как твоя мама?

– Хорошо.

В комнате воцаряется гробовая тишина, как вдруг звонит телефон Ксандера, и я подпрыгиваю. Он отходит от нас и отвечает тем голосом, которым, по-видимому, общается только с отцом.

– Откуда ты знаешь этого парня? – спрашивает Мейсон.

– Он внук одной нашей клиентки.

– Богатой клиентки, – добавляет Скай.

Мейсон садится на колени:

– Что едим? Какое-то дерьмо?

– Это вкусно, – возражает Скай. – Еда богатых. Попробуй.

Возвращается Ксандер, на ходу сбрасывая вызов:

– Кайман, мне нужно бежать.

– Хорошо.

– Приятно было со всеми познакомиться. – Почти дойдя до двери, он смотрит на меня, и я понимаю, что веду себя грубо, быстро вскакиваю и иду его провожать.

Выйдя на улицу, я останавливаюсь у его машины.

– У тебя интересные друзья, – говорит он, сверкая своей отточенной улыбкой, которой он улыбался в ресторане, и это мне не нравится.

– Да, они веселые. – Я показываю на его карман: – Кто звонил?

– Отец. Экстренный случай в отеле.

– И какие экстренные случаи бывают в отеле?

– В этот раз какой-то идиот во время глажки прожег дыру в рубашке клиента. И теперь мне нужно найти ей замену. Хотелось бы надеяться, в городе. – Он говорит деловым голосом: серьезным и практичным, будто общается с коллегой, а не со мной.

– Хотелось бы надеяться, в городе?

– Это зависит от бренда. В нашем мегаполисе может не оказаться такой марки, и тогда мне придется ехать в Сан-Франциско или куда-то еще. Сначала нужно обзвонить магазины.

– А почему вы несете ответственность за какого-то идиота, который прожег дыру?

Он засовывает руку в карман и играет в нем ключами. Это намек на то, что он хочет поскорее уехать?

– Потому что этот идиот один из наших сотрудников. Точнее, был им. Уверен, что его уволили.

– Уволили?

Только через какое-то время Ксандер понимает, что меня это шокировало.

– Он стоил компании важного клиента.

Ветер сдувает прядь волос мне на лицо, и когда Ксандер тянется, чтобы убрать ее, я спешно делаю это сама и отступаю на несколько шагов.

– Развлекайся там со своим экстренным случаем.

Он смотрит на расстояние, которое появилось между нами, затем качает головой и резко произносит:

– Он встречался с твоей мамой?

– Что? Кто?

– Парень с кольцом в губе.

– Мейсон. Да, встречался. – Лишь однажды, и то мимоходом, но сейчас мне все равно, что подумает Ксандер. Я раздражена. Я считала, что он другой, но сегодняшний вечер доказал, что это не так. Мне хотелось, чтобы он был другим.

– Твоя мама одобряет его, а ты переживаешь, что она не одобрит меня?

– В это так трудно поверить? Друзья Мейсона никогда не называли меня дворняжкой.

– Что?

– Я слышала, как твой друг так меня назвал.

Он издает горький смешок:

– Так вот почему ты ушла? Стоило дослушать, потому что он имел в виду мою рубашку. Он называет фланель тканью для собаколовов.

Мое сердце сжимается, и мне хочется извиниться, но сегодня меня беспокоило не только это.

– Что ж, слава богу, что тебе больше никогда не придется ее носить.

Он достает ключи из кармана:

– Пока, Кайман.

– Пока. – Уходя, я не оглядываюсь, хотя мне очень этого хочется. Мне хочется, чтобы он остановил меня. И я злюсь на себя за это желание.

Но он меня не останавливает.

В подсобке Генри убирает свою гитару в чехол, а Скай обматывает шею шарфом.

Не хочу оставаться одна. У меня крутит живот.

– Куда собираетесь?

– Генри не нравится еда. – Скай показывает на стол. – И мы идем купить нормальную еду в магазин на углу.

– Нормальная еда – это начос и вчерашние корн-доги?

– Именно, – соглашается Генри.

* * *

Я наливаю в стакан немного «Маунтин Дью», а затем беру «Пауэрэйд».

– Что она делает? – слышу я вопрос Мейсона.

Скай хихикает:

– Это ее фирменный рецепт. Она все лето потратила на этот эксперимент и открыла идеальную формулу содовой.

– Надо попробовать, – говорит Мейсон.

За ним по пятам следует владелец заправки. Он не доверяет подросткам и всегда ходит за нами, якобы рассказывая о скидках, а на самом деле приглядывает. Сейчас он втирает о распродаже вяленой говядины, и Мейсон привязывается к нему с вопросом, умеет ли тот смешивать и сочетать различные продукты. Но я единственная, кого это прикалывает. Скай выдавливает горчицу на огромный хот-дог.

Я добавляю в напиток последний ингредиент и делаю глоток. Идеально. Пусть Скай надо мной смеется, но этот эксперимент стоил усилий.

– Сколько ты готов потратить на рубашку? – внезапно спрашиваю я, вспомнив о сотне долларов, которые Ксандер собирался потратить на замену рубашки «важного клиента».

– Вот эту я купил за пятьдесят центов в «Армии спасения», – гордо объявляет Мейсон, показывая палочкой вяленой говядины на футболку с логотипом очередной рок-группы.

Владелец заправки пристально следит за движениями Мейсона, будто тот собирается засунуть говядину в рукав.

– Это круто даже для комиссионного магазина! – с кивком восклицает Скай.

– Пять баксов за эти джинсы, – заявляет Генри. – Хотя я был готов заплатить шесть. – Он приподнимает футболку, являя миру свою пятую точку.

Я смеюсь. Вот эти люди по мне, в том числе и чересчур подозрительный владелец заправки.

Моргая, Мейсон с криком «Ага!» указывает на что-то пальцем, от чего я подпрыгиваю.

– Что? – спрашиваю я.

– Вот где я его видел.

Следуя за его пальцем, я медленно поворачиваюсь и смотрю на журнал «Старз», который стоит на полке позади меня. В углу на первой полосе красуется фотография Ксандера.

Глава двадцатая

Наверное, не следовало покупать этот журнал. Я и так прилично зла на Ксандера. Но я это сделала и теперь сижу одна на диване в гостиной, ожидая прихода мамы, и в очередной раз читаю банальную статью. В ней рассказывается лишь о том, что «принц отелей» был замечен на прошлой неделе в Нью-Йорке на открытии очередной гостиницы, принадлежащей его семье.

Неудивительно, что во время первой нашей встречи его удивила моя неосведомленность. Вероятно, Ксандер думал, я притворялась, что не знала, кто он такой. А виной всему отсутствие кабельного телевидения. Может, я и не знала точно, кто он, но всегда понимала, что он не простой человек. Эта статья ничего не меняет. Скручиваю журнал и бросаю его во включенный телевизор. Спустя пару секунд в дверь заходит мама.

– Привет, – говорит она, заметив меня на диване.

– Ты долго. – Будет слишком очевидно, если я подниму журнал, поэтому оставляю его там и надеюсь, что она не заметит.

– Прости. После приема у меня были еще дела.

– Я приготовила тебе сэндвич. Он в холодильнике. – Показываю себе за плечо.

Когда шоу по телевизору прерывается рекламой, меняется освещение, и я замечаю, что у мамы красные глаза.

– Ты в порядке? – Я сажусь и поворачиваюсь к ней.

– Конечно. Просто устала. – Она исчезает на кухне, которая отделена от гостиной единственной стенкой.

– Правда?

– Да, я в порядке.

Хватаю журнал и прячу его в карман.

Немного пошарив на кухне, она кричит мне:

– Хорошо провела время?

Преодолеваю расстояние в четыре с половиной шага до телевизора, выключаю его и жду, когда она присоединится ко мне на диване.

– Да. Мы ездили к отцу Скай копать могилы. Было очень круто.

– Звучит здорово. Жаль, ты не пригласила своего друга к нам. Я бы хотела с ним познакомиться.

Нет, не хотела бы. Даже близко.

– У него боязнь кукол. Какая-то детская травма.

– Правда?

– Нет, мам.

– Смешная ты, Кайман.

– А ты стала неплохо разбираться в сарказме.

Она смеется:

– Так этот друг – твой парень?

– Мы просто друзья. – Но друзья ли мы сейчас?

– Ну, если это всё, что ты хочешь, тогда будь осторожнее, ты же знаешь разницу между «другом» и «парнем».

Я с улыбкой закатываю глаза:

– Да, да.

– Просто немного личного пространства, – говорит она. – Не разбивай сердца.

– Ты как Сократ, мам.

– Так и есть. – Слышу, как открывается и закрывается шкафчик, и готовлюсь к тому, что мама подсядет ко мне, но она говорит: – Спасибо за сэндвич, дорогая. Съем его завтра. Поела по дороге.

– Хорошо.

– Прости, что нарушила твои планы, но я иду спать.

– В восемь часов?

– День был длинным, сначала работала в магазине, потом бегала по городу.

Я вскакиваю и иду за ней по коридору:

– Подожди.

Она поворачивается ко мне. Свет в коридоре выключен, и мы стоим в тени.

– Да?

– Пожалуйста, поговори со мной. Что-то не так.

Мы с мамой всегда всем делились. Та дистанция, что я ощущаю между нами, – моя вина, знаю, мы скрываем слишком много секретов, но мне нужно с ней поговорить.

Мама опускает взгляд на свои руки, ее плечи поднимаются и опускаются.

– Ничего страшного, правда, – говорит она, не глядя мне в глаза.

– Пожалуйста, мам. Я же вижу, что это не так.

– Сегодня я пыталась получить ссуду. Мне от казали.

Я уже знаю ответ, но все равно спрашиваю:

– Зачем брать ссуду?

Она наконец смотрит на меня покрасневшими глазами:

– Чтобы оплатить счета, которые я просрочила. – Она берет меня за руку. – Только не беспокойся об этом. Все будет хорошо. Это просто небольшая задолженность. У нас и раньше были долги. Будем надеяться на несколько прибыльных месяцев, а пока станем экономнее.

– Экономнее?

Куда еще больше?! Мы и так практически ничего не покупаем.

– Не волнуйся, хорошо? Все в порядке.

Я киваю, и она обнимает меня. Вот только меня это не успокаивает.

Я закрываю дверь в свою спальню. Грудь сжало так, что еле-еле удается вздохнуть. Журнал впивается в бедро, и я вытаскиваю его и разглаживаю.

– Стоишь ли ты всех этих неприятностей, Ксандер? – говорю я его помятому лицу.

* * *

В понедельник утром я очень долго собираюсь. Все выходные я пыталась понять, что же сказать Ксандеру, и уже устала от ощущения, что поселилось у меня в груди и грозило остаться надолго.

Когда я спускаюсь вниз, мама застегивает зеленый кошелечек для депозита и убирает его в сумку.

– Я думала, ты внесла депозит в субботу.

Она вздрагивает:

– Ты меня напугала. – Она окидывает меня взглядом. – Ух ты, хорошо выглядишь. Давненько я не видела тебя в этом свитере. Он подходит под цвет твоих глаз. Приоделась для особенного парня в школе?

Если бы я так сильно не любила маму, то придушила бы ее.

– Нет, мам. Я же тебе сказала, мы просто друзья. – И он не учится в моей школе. И… подождите, она пытается сменить тему? У нее почти получилось. – Так что с депозитом?

– Я не внесла деньги в субботу.

Она не внесла деньги? Мама дотошна, когда дело касается депозита. И разве вчера она не говорила, что мы в долгах?

Должно быть, заметив выражение моего лица, она говорит:

– Это не страшно. Я внесу их, как только там будет открыто.

– Хорошо.

Беру свой рюкзак, разглаживаю свитер и поворачиваюсь к двери. Впервые после ссоры с Ксандером мое сердце трепещет. Я улыбаюсь и выхожу на холод.

Но Ксандера нет.

Дорога до школы кажется в два раза дольше, чем обычно. Может, потому, что я постоянно оглядываюсь, или потому, что иду медленно, чтобы дать ему время подъехать. Но он так и не появляется.

* * *

После занятий, пока мама наверху вбивает заказы в компьютер, я достаю фотоаппарат Ксандера, который припрятала в столе в кладовке, и фотографирую кукол. Еще никогда у меня не было такой мотивации, чтобы создать сайт. С ним мы можем увеличить продажи. Пока я смотрю сквозь видоискатель на безжизненные глаза Эйслин, мысли то и дело возвращаются в прошлое: как мама утром стояла у кассы с кошелечком для депозита в руках, как пыталась избежать моих вопросов.

Вешаю фотоаппарат на шею и проскальзываю в ее кабинет. Первым делом просматриваю бухгалтерскую книгу. Красная цифра стала больше, уже перевалило за три тысячи долларов. Меня это не должно удивлять, она об этом говорила. Но я все больше беспокоюсь. Открываю ящик, где лежит кошелечек для депозита, и достаю его. Он закрыт, и я какое-то время просто смотрю на него, ощущая вес в своих руках. Мне не хочется открыть его и обнаружить, что деньги все еще внутри. Я понятия не имею, что это будет означать. Что она до сих пор от меня что-то скрывает? Надо сделать это быстро и безболезненно. Открываю кошелечек и заглядываю внутрь. Пусто. Значит, она внесла депозит, однако во мне почему-то разрастается чувство тревоги.

На входной двери звенит колокольчик, и я быстро убираю кошелечек обратно в ящик и спешу в торговый зал.

На входе стоит высокий мужчина с темными волосами и бородой. С секунду я соображаю, кто он, а затем вспоминаю, что он был в магазине несколько недель назад, разговаривал с мамой.

– Сьюзен здесь? – спрашивает он, его взгляд задерживается на фотоаппарате.

– Нет, ее нет. – Я могла бы сказать ему, что она наверху, но чувство тревоги, которое появилось в мамином кабинете, стало только сильнее.

– Передашь ей, что заходил Мэтью?

– Может, я смогу вам помочь?

Его глаза загораются, а рот изгибается в улыбке.

– Нет. – И с этим словом он выходит за дверь.

Проходит мимо витрины, и я, выждав пару секунд, выскакиваю на улицу. Держусь поближе к зданию, чтобы он меня не заметил. Он садится в темно-синий внедорожник, припаркованный в нескольких магазинах от нас, и я быстро делаю парочку увеличенных снимков его автомобильного номера и лица. Мое сердце едва не останавливается, когда он смотрит прямо в объектив. Спешно отступаю, и металлическая дверная ручка упирается мне в спину. Скорее всего, он меня не видел, ведь я просто увеличила масштаб.

В магазине я беру телефон и уже собираюсь нажать кнопку вызова, как останавливаю себя. Не хочется говорить маме о Мэтью по телефону. Да мне вообще не хочется говорить ей о нем. Дело не в том, что мама ни с кем не встречалась. Встречалась… иногда. Но она всегда рассказывает мне об этом. Поэтому предполагаю, что, кем бы ни был Мэтью, она с ним не встречается.

А если она с ним не встречается, то кто он?

Глава двадцать первая

Двумя днями позже я смотрю на кофр с фотоаппаратом Ксандера, который лежит на моей кровати. Я загрузила фотографии на компьютер и начала работу над сайтом. Делала все, чтобы не думать о том, что с субботы не видела Ксандера. Прокручиваю в голове тот вечер: он приносит французскую еду, появляется Мейсон, я отхожу, когда Ксандер пытается коснуться моих волос, наша ссора. Я все время его отталкивала, но, очевидно, до сих пор он этого не понимал.

Подталкиваю ногой кофр и вздыхаю. Два дня я подумывала использовать фотоаппарат как предлог для встречи. Типа «Я просто хотела вернуть тебе фотоаппарат». Только есть две проблемы. Первая: я понятия не имею, где он живет. Вторая: у меня нет его номера телефона. И также есть два решения моей проблемы. Первое: позвонить миссис Далтон и спросить номер Ксандера. Второе: прийти в отель в надежде поймать его там.

Выбираю второй вариант. Проигрываю в голове эту безумную идею – будто если я приеду в отель, он каким-то магическим образом окажется там. Я могу сказать: «Я была поблизости», и это не будет выглядеть так уж очевидно или жалко.

Но все всегда происходит не так, как я ожидаю. И, стоя на ресепшене в роскошном вестибюле отеля и разговаривая с администратором, я пытаюсь с этим смириться.

– У меня его фотоаппарат, – повторяю я.

– Говорю еще раз: если вы оставите его мне, я прослежу, чтобы он его получил.

– Если вы просто скажете, когда он будет здесь, или дадите его адрес, я сама смогу его отдать.

Ее взгляд ранит мое сердце. Этот взгляд говорит: «Ты знаешь, сколько девчонок пыталось получить информацию о Ксандере?» Я делаю шаг назад.

– Вы не хотите его оставить?

Пытаюсь взглядом дать ей понять, что не доверяю ей.

– Это дорогой фотоаппарат. – Только, кажется, мой взгляд не так красноречив, как ее. И все-таки, должна признать, на ее месте я бы вела себя точно так же.

Разворачиваюсь и, все еще сжимая в руках фотоаппарат, ухожу. Перейдем тогда к первому варианту. Позвоню миссис Далтон и узнаю у нее номер Ксандера. Мне ведь нужно вернуть ему фотоаппарат. Это очень важно.

Ремешок чехла перетягивает мне руку – я несколько раз обмотала его вокруг запястья, чтобы фотоаппарат не волочился по земле. Пальцы становятся все белее. Как только дохожу до двери, останавливаюсь. Зачем я это делаю? Почему так за это цепляюсь? Цепляюсь за него? Все не должно быть так сложно. Если бы это было правильно, я бы не врала маме. Не чувствовала бы себя виноватой. Если бы это было правильно, было бы легче.

С позором возвращаюсь на ресепшен и кладу туда фотоаппарат:

– Да. Вы передадите ему?

Она кивает и вроде хочет сказать что-то – может, спасибо? – но звонит телефон, и она, позабыв про меня, снимает трубку. Я делаю глубокий вдох и ухожу. Я тоже могу оставить его позади. Здесь, где ему самое место.

По дороге домой повсюду замечаю детишек в костюмах. Как я могла забыть про Хеллоуин? Хотя в Старом городе нет детей. Не многие живут в деловом районе. Паркуюсь в переулке и захожу через черный ход. В магазине темно, как и было при моем уходе. Сейчас около девяти часов, и, судя по последним привычкам мамы, она должна быть уже в постели, но она сидит на диване и смотрит фильм.

Заметив меня, она поворачивается ко мне и улыбается:

– Я подумала, ты пошла на вечеринку, про которую я совсем запамятовала.

– Нет. Я вроде как забыла про Хеллоуин.

Она похлопывает по диванной подушке возле себя.

– Что смотришь?

– Не знаю, какой-то фильм на «Холлмарк».

Плюхаюсь на диван рядышком с ней:

– Дай угадаю, у женщины рак, а мужчина не знал об этом, но всегда любил ее.

– Нет. Думаю, болен маленький мальчик, и мама вдруг понимает, сколько времени проводила на работе.

Я натягиваю на себя плед, которым укрылась мама. Мы не разговариваем, просто смотрим фильм. Все настолько комфортно и привычно, что к титрам я чувствую себя гораздо лучше. Я скучала по ней… По всему этому.

* * *

На следующий день на входе в магазин я сталкиваюсь с почтальоном. Он кивает мне, и я улыбаюсь. Мама за стойкой медленно просматривает почту. Не удивлюсь, если она не спешит увидеть счета, которые мы оплатить не в силах. Просмотрев все, она вскидывает голову:

– Привет.

– Привет.

– Нервничаешь? – спрашивает она, подняв конверты.

– Да. – Знала бы она, как сильно.

– Как думаешь, когда начнутся собеседования?

– Собеседования?

– В Беркли, Сакраменто, Сан-Франциско. В колледжи.

– А, точно. – Сначала мне надо отправить заявления. – Еще рано. Думаю, в апреле. – На самом деле я знала точно, как и то, что крайние сроки подачи документов в колледжи стремительно приближались. Я до сих пор не рассказала ей, что собираюсь взять перерыв на год или два.

– Апрель? Это так долго.

А кажется, будто уже не за горами.

Улыбнувшись, она убирает почту в ящик и поворачивается к слишком большому для нашего жалкого графика календарю. Отрывает верхний листик, аккуратно складывает его и засовывает в нижний шкаф к остальным, чтобы будущие поколения оценили наш самый скучный год.

– Новый месяц, – говорит она мне. – Пора составлять расписание. – Она держит ручку наготове, чтобы снова упаковать мою жизнь в маленькие подписанные коробки, где ей самое место. – На этой неделе у тебя есть внеплановые дела в школе?

– Нет. Завтра у меня важный тест, поэтому сегодня мне нужно будет позаниматься.

Она вычеркивает мою смену после пяти.

– В среду вечером у меня встреча предпринимателей.

Записывает встречу на шесть часов без каких-либо деталей.

– Где она состоится?

– Точно не помню. Мы чередуем магазины.

– А почему она ни разу не проводилась у нас?

– Наш магазин для этого маловат. – Она смотрит на почти пустой календарь. – Что-нибудь еще?

Мой взгляд задерживается на субботе, дне, когда мы с Ксандером устраивали дни карьеры. В эту субботу была бы его очередь.

– Нет. Ничего.

– Ух ты, захватывающий у нас месяц. Даже не знаю, сможем ли мы справиться с таким плотным графиком.

– Никаких посиделок?

– Пока нет.

Она откладывает ручку и достает чистящие средства. Весь день я поглядываю на календарь и на «встречу» в среду. Почему мне это кажется подозрительным? Я несколько месяцев врала маме о том, с кем гуляла. Возможно ли такое, что она тоже мне врала? В памяти всплывает имя Мэтью, и я быстренько стараюсь выбросить его из головы. Но ничего не выходит.

– Мам, а кто…

Мой вопрос прерывает звон дверного колокольчика. Я поднимаю голову, какая-то глупая надежда внутри меня нашептывает, что это может быть Ксандер. Но это не он. Это Мейсон.

Глава двадцать вторая

Мама улыбается:

– Здравствуй. Мейсон, верно?

Она помнит его имя?

– Да. Здравствуйте. Рад снова вас видеть. Я надеялся украсть Кайман на час или два, если вы не против, конечно.

– Ради бога. Куда собираетесь?

– У нас репетиция, и я хотел узнать ее мнение о некоторых песнях.

– Он еще не знает, что у меня нет музыкального слуха, – говорю я маме.

– У нее отличный музыкальный слух, – уверяет мама Мейсона, словно его и правда это волнует.

Мейсон подходит ближе к маме, и ее взгляд задерживается на его лодыжке.

– Что это значит? – указывает она на нее.

Он изгибает ногу, чтобы взглянуть на татуировку, точно забыл, что она у него есть.

– Это китайский символ. Означает принятие.

– Очень красивая, – восхищается мама.

– Спасибо. – Он поворачивается ко мне: – Готова?

– Конечно. Спасибо, мам. Скоро увидимся.

Он обнимает меня за плечи, и я уже волей-неволей начинаю привыкать к его потребности в прикосновениях. К тому же сейчас я тоже вроде как в нем нуждаюсь.

Подталкиваю его локтем:

– Ты носишь шорты в ноябре?

– Не так уж и холодно.

И он прав. На побережье Калифорнии начало ноября очень похоже на начало большинства других месяцев.

– Где проходит репетиция? – спрашиваю я.

Он показывает на фиолетовый фургон.

– В фургоне?

– Нет, мы туда поедем.

Открывается боковая дверь фургона, и из него вылезает улыбающаяся Скай.

– Не думала, что ему удастся вытащить тебя из магазина.

– Почему нет?

– Потому что ты суперответственная. Но он уверил меня, что сможет. Очевидно, я недооценивала его очарование.

Скорее она недооценивала мое одиночество. От Мейсона приятно пахнет, и я слегка наклоняюсь к его груди.

– Ну, мама была в хорошем настроении и приняла это решение за меня.

– О! – восклицает Мейсон. – Зацени. – Он открывает пассажирскую дверь и, практически нырнув внутрь, поднимает что-то с пола. Журнал «Старз». – Еще одна статья. Тебе стоит начать их собирать. Теперь мы можем ими гордиться, да?

Беру журнал и рассматриваю обложку, пока мой взгляд не падает на фотографию Ксандера, который держит за руку длинноногую загорелую девушку с короткими темными волосами, а внизу заголовок «Ксандер Спенс и Сэди Ньюэлл были замечены на выходных в Лос-Анджелесе». Желудок скручивает так сильно, что меня начинает тошнить. Значит, на прошлых выходных он занимался не только покупкой рубашки для клиента.

Открываю статью и читаю: «Ксандер Спенс, сын владельца сети отелей Блейна Спенса, был замечен на прошлых выходных у клуба „Оксиджен“ вместе со своей давней подругой, актрисой Сэди Ньюэлл, которая последние полгода снималась в Париже…»

Давней подругой? Не могу больше читать, перед глазами все плывет. Ни за что не буду из-за этого плакать. Я уже отпустила Ксандера. Я вернула ему фотоаппарат – это было моим освобождением. Но втайне в глубине души я надеялась, что он вернется. Прикусываю щеку изнутри и смаргиваю слезы.

– Ух ты, увлекательная статья, – говорю я. – Двое были замечены на прогулке. Вот это новость.

Полгода. Она полгода была на съемках. Я была его развлечением на эти полгода. В голове вырисовывается вся картина наших отношений, и только сейчас я понимаю, насколько платоническими они были: он никогда не подходил ко мне слишком близко, при встрече с Мейсоном демонстративно назвал меня другом, никогда не называл наши вылазки свиданиями. Это были «дни карьеры». Он даже не появился на этой неделе. Идиотка. И почему я раньше ничего не замечала? Очевидно, я неправильно интерпретировала его поведение. Чувствую себя глупо. Он и правда просто хотел дружеских отношений.

Сглатываю слезы. Отлично. Вот что мне нужно – полный разрыв. Окончательный разрыв. Смотрю на фотографию Сэди Ньюэлл. Она красивая, утонченная и намного больше ему подходит, чем такая нищебродка, как я.

Из фургона выглядывает Генри:

– Ну что, готовы к записи нашего первого сингла? – Он поднимает сотовый. – Ксандер говорит, студия сейчас абсолютно свободна.

* * *

– Ты в порядке? – тихонько спрашивает Скай. Я зажата между ней и барабанщиком Дерриком.

– Все нормально, почему нет? – И под «нормально» я имею в виду «сбита с толку». Мы увидим Ксандера. Мне придется с ним встретиться. Это нехорошо. И теперь, осознав это, я прикидываю, не выпрыгнуть ли мне из фургона.

– Потому что ты только что узнала, что у парня, который тебе нравится, есть девушка. – Она показывает на журнал, который был закинут в фургон и каким-то образом оказался под моей ногой (и я случайно, а может, и нет, наступила на идеальное лицо Сэди).

– Это было так очевидно?

Скай пожимает плечами:

– Для меня – да, я ведь твоя лучшая подруга.

– Да, но он для меня в прошлом.

– Быстро.

– Я работала над этим с той минуты, как познакомилась с ним, я на шаг впереди себя самой.

Скай похлопывает меня по коленке, очевидно полагая, что у меня наступила стадия отрицания. Но это не так. Ладно, я целиком и полностью на стадии отрицания, но мне нужно, чтобы она подыграла мне, пока мои чувства действительно не исчезнут.

Надеюсь, студия не идет в комплекте с Ксандером. Потому что в данный момент я не готова с ним встретиться. Вполне возможно, он просто позвонил туда и сказал, что приедет группа. Его может там и не быть. По крайней мере, именно в этом я уверяю себя во время пятнадцатиминутной поездки, пока остальные оживленно разговаривают друг с другом.

Мы проезжаем через контрольно-пропускной пункт, минуем кованые ворота и попадаем на выложенную плиткой подъездную дорожку. В ту секунду, как я вижу огромный фонтан и дом с множеством окон, которые даже сложно сосчитать, я понимаю, что студия и Ксандер идут в комплекте – она находится в его доме.

Глава двадцать третья

Ксандер встречает нас на круговой подъездной дорожке, и я пытаюсь скрыться за спинами ребят. Наверное, мне должно быть очень стыдно за свое поведение в последние месяцы. Ощущал ли он, как сильно бьется мое сердце всякий раз, как оказывался рядом? Смотрела ли я на него этими дурацкими оленьими глазками? Скай заметила мои чувства к нему. Вероятно, он тоже. И теперь подумает, что я напросилась с группой, чтобы увидеть его.

– Студия за домом, – говорит Ксандер, как только парни начинают доставать из фургона инструменты. От звука его голоса у меня щиплет глаза. Я зло ругаю себя. – Дело ваше, но в студии есть инструменты, если вам не хочется нести все это, – продолжает Ксандер.

– Круто, – отвечает Мейсон, откладывая гитару, и Генри закрывает багажник.

– Идите за мной, – приглашает Ксандер, а через минут у замечает меня – я очень хорошо спряталась за Скай, бас-гитаристом Майком и барабанщиком Дерриком – и хмурится: – Привет. Не знал, что ты приедешь.

– Я тоже. – Знаю, это прозвучало фальшиво и жалко – горло сжало, – но тем не менее стараюсь притворяться, что у меня все отлично.

С секунду он раздумывает, будто хочет сказать мне что-то еще, но не решается.

– Ладно, пойдем. – Он зовет всех за собой.

Пока мы идем по огромному двору, мимо бассейна и баскетбольной площадки, Ксандер несколько раз оглядывается, и я понимаю, что он хочет, чтобы я догнала его, пошла рядом, но я остаюсь между двумя едва знакомыми людьми и слушаю, как они обмениваются шутками. Я докажу ему, что знаю – мы просто друзья, мы всегда были просто друзьями. Но не только это, еще и то, что у меня также есть другие друзья и ему не стоит беспокоиться о том, что я буду на него вешаться.

– Ладно, ребята, – произносит он, открывая дверь и складывая ключи и сотовый на небольшой столик слева. – Разбирайте игрушки, я пока запущу оборудование.

Группа сразу же атакует инструменты, а Ксандер остается за большим стеклом и начинает возиться с движками и кнопками. Скай садится на диван за Ксандером, и я присоединяюсь к ней.

Ксандер закрывает входную дверь и дверь в помещение, где уже играет группа, тем самым заглушив звук. По пути к своему месту он улыбается мне, и я злюсь на свое сердце, которое до сих пор не осознало, что у него есть девушка, и от этой улыбки начинает бешено колотиться.

– В холодильнике есть содовая и другие напитки, если вы, дамы, захотите пить. – Он показывает на холодильник из нержавеющей стали, который стоит в углу, затем поворачивается, подносит к уху наушник и, нажав кнопку на панели, говорит в микрофон: – Пробегитесь пару раз по песне и дайте мне знать, когда будете готовы записываться.

Он отпускает кнопку и разворачивается на своем стуле к нам. Было бы гораздо легче, если бы Ксандер был менее… менее каким? Самоуверенным? Привлекательным? Игривым?

Да, без последнего было бы неплохо. Неважно, что я сегодня поняла о наших отношениях, Ксандер слишком много флиртует. Если бы он был моим парнем и гулял с какой-нибудь девушкой, как гулял со мной, я бы разозлилась.

– Что? – спрашивает Ксандер.

– Что?

– Ты пялишься на меня.

– Нет, – отвечаю я.

– Да. Она пялилась? – спрашивает он у Скай.

– Ага, пялилась.

– Ну, я пыталась понять, ради чего ты живешь?

– Что, прости?

Я обвожу рукой его студию, которая располагается на его заднем дворе.

– Как ты умудряешься каждый день вставать с кровати с таким безрадостным будущим?

– Вообще-то, над этой проблемой со мной кое-кто работает. Надеюсь, он поможет мне выяснить, каким будет мое будущее. – Эти слова напоминают мне, почему мы начали вместе тусоваться. Мы находились в «похожей» ситуации, по его мнению. Может, он просто думал, что я понимаю его лучше других. Но это не так. Мы были полными противоположностями.

Открывается дверь в помещение для записи, к нам вваливается Мейсон и, перелетев через Скай и мои колени, кладет голову мне на плечо.

– Думаю, мы готовы, – говорит он Ксандеру.

– Хорошо. – Пару секунд Ксандер проводит в ожидании, вероятно полагая, что Мейсон поднимется, а затем кивает на лодыжку Мейсона: – Милая татуировка.

– Спасибо. Кстати, о ней. – Взглянув на меня, Мейсон берет прядь моих волос и накручивает ее на палец. Я рада его вниманию. Теперь я чувствую себя не так глупо из-за того, как вела себя с Ксандером. Так он увидит, что я не сохну по нему. – Это был сарказм или твоей маме она действительно понравилась?

– Моя мама не дружит с сарказмом.

Мейсон смеется:

– Правда? Тогда в кого ты такая? У тебя суперсаркастичный отец?

Будто почувствовав наихудшую из тем для разговора, вся группа входит к нам в комнату, в которой уже невыносимо жарко. В груди давит от желания сказать: «Понятия не имею, саркастичный ли у меня отец, потому что никогда его не встречала».

– Она не знает, – вставляет Скай, только усугубляя ситуацию.

– Правда? – спрашивает Мейсон. – Ты не знаешь своего отца? Что за история?

Я ерзаю, раздумывая, как же мне отшутиться и сменить тему.

Ксандер смотрит на часы:

– Ребята, у меня плотный график. Давайте добьем начатое. – На долю секунды он ловит мой взгляд, показывая, что сказал это только ради меня.

Мейсон скатывается с дивана, очевидно позабыв о моем отце так же легко, как и поднял эту тему. Жаль, что я так же легко не могу о нем позабыть.

Группа играет перед нами как в немом кино, а Ксандер в наушниках регулирует фейдера и движки. Не уверена, что именно он делает, но, похоже, он в этом спец. Скай встает и достает себе из холодильника содовую.

– Хочешь? – спрашивает она.

– Да нет.

Она подсаживается ко мне на диван:

– Как ты?

– Нормально.

– Кстати, я понимаю.

– Что понимаешь?

– Тебя. Понимаю, почему он тебе нравится. В нем что-то есть. – Она показывает на спину Ксандера.

Хоть мы и говорим негромко, а Ксандер в наушниках, мне все равно хочется ее утихомирить.

– Я же тебе говорила, все кончено. Скай, у него девушка – актриса.

Она закатывает глаза:

– Актрис слишком переоценивают. Борись за него.

Я встаю, охватившее меня волнение не дает мне усидеть на месте.

– Это не соревнование, если один человек уже победил.

На столике возле двери звонит оставленный Ксандером сотовый, но тот, очевидно, его не слышит, потому что никак не реагирует. Я стою всего в полутора метрах от телефона, поэтому поддаюсь любопытству и смотрю на светящийся экран. Сначала вижу фотографию смеющейся темноволосой девушки. Мне даже не надо читать имя внизу, чтобы узнать, кто это. Но я все равно это делаю. Сэди.

– Видишь? – говорю я, глядя на Скай и выгибая бровь.

– Серьезно? – спрашивает она.

Я киваю, а затем, бросив взгляд на спину Ксандера и на группу, которая все еще играет за стеклом, поддаюсь своему самому странному импульсу – беру телефон и отвечаю:

– Алло?

Скай так широко открывает рот, что я начинаю побаиваться, как бы она не вывихнула челюсть.

– Алло?… Ксандер?… Я плохо тебя слышу. Я в машине. – Ее голос звучит так обычно. Я видела Сэди Ньюэлл в нескольких фильмах, и эта ее версия разительно отличается от той, что играет в кино.

Теперь, когда я ответила, я не знаю, что сказать.

– Это не Ксандер. Сейчас я его позову.

– Я тебя не слышу. Что? Черт. Слушай, здесь плохая связь, но мне нужна твоя помощь. Я перезвоню тебе, когда доберусь до отеля.

Связь прерывается, и я бросаю сотовый обратно на столик, будто тот вот-вот взорвется.

Скай хихикает:

– Ты сумасшедшая.

– Она не поняла, что это я. Она перезвонит позже.

Ксандер разворачивается на стуле, и я ахаю от неожиданности.

– Кто-нибудь хочет послушать? – спрашивает он, снимая наушники и протягивая их.

– Да! – Скай подлетает к нему.

Когда она усаживается на стул возле Ксандера и надевает наушники, он поворачивается ко мне.

– Почему не это? – спрашиваю я, вновь устраиваясь на диване.

– Что?

– Почему бы тебе не стать музыкальным продюсером? Кажется, тебе очень нравится.

Он подкатывает на стуле вперед, пока наши колени не соприкасаются.

– Мой отец ни за что не вложит деньги в такую ерунду.

Я опускаю взгляд на наши колени, наверное, мне стоит использовать колесики на его стуле в свою пользу и оттолкнуть его. Но я игнорирую этот порыв.

– Но он построил эту студию?

– Мой старший брат – классический гитарист. Эта студия играет роль отдушины. Это хобби. Я много времени проводил здесь с братом, учился всему. Но, по мнению отца, это не профессия.

– Мне казалось, тебе плевать, что думает твой отец, – замечаю я.

Прищурившись, он словно пытается подобрать ответ.

– Наверное, мне не плевать, что думают деньги моего отца. – Он потирает затылок. – Без денег я не могу освободиться от него. Это как палка о двух концах.

Я понимаю, о чем он: ему нужны деньги, чтобы пойти в колледж, сделать собственную карьеру и в итоге заработать собственные деньги. Но мне интересно – только ли в деньгах дело? Ксандер прилагает много усилий, чтобы разозлить отца. Думаю, ему вовсе не плевать на то, что он думает.

По другую сторону стекла Мейсон поет с закрытыми глазами, выглядит он нелепо.

Ксандер постукивает кулаком по моему колену, возвращая мое внимание к себе.

– Я рад, что ты здесь. Не думал… – Наклонив голову, жду, когда он закончит. – После той субботы… и ты без слов вернула мне фотоаппарат… – Он сверлит меня взглядом.

– Что? – спрашиваю я, отчаянно желая узнать, почему он не договаривает. О чем он умалчивает? Беспокоит ли его так же, как и меня, что всё так вышло?

– На этих выходных меня не будет в городе, но в следующую субботу всё в силе?

Я моргаю. Так вот чего он хочет! Продолжить дни карьеры?

Скай вскрикивает, пугая меня:

– Это было круто. – Она встает.

Ксандер тоже встает и, подойдя к панели, включает микрофон:

– Все записано. Отличная работа, ребята! – Он подходит к столику и, убрав в карман ключи и сотовый, виновато смотрит на меня: – Я не знал, что ты приедешь. У меня правда плотный график. – Бросает взгляд на часы: – Через двадцать минут я должен быть в аэропорту.

– Уверена, до машины мы сможем дойти сами.

– Тогда увидимся в следующую субботу?

Мне хочется ответить: «Не знаю, лучше сначала согласуй это со своей девушкой. Кстати, она только что звонила, может, спросим у нее?» Но я молчу и просто киваю. Потому что, независимо от того, есть у него девушка или нет, мне хочется увидеть его в субботу. Очевидно, забыть его будет сложнее, чем я надеялась, и я ненавижу себя за то, что так слаба.

Глава двадцать четвертая

В понедельник утром, после того как я попрощалась с мамой и взяла рюкзак, кто-то стучит в дверь. Выглядываю и вижу Ксандера с двумя стаканчиками в руках. Мое сердце подпрыгивает к горлу. Нет, нет, нет, нет, нет! Этого не может быть. У него есть девушка. Если бы я знала… Он улыбается, и мое сердце начинает биться в два раза чаще. Если бы не только сердце считало, что между нами что-то есть, я бы тут же открыла дверь и столкнулась с разочарованием мамы.

– Кто там?

Он выбрал неподходящее время. У нас с мамой наконец снова все наладилось. Я качаю головой, но Ксандер, вместо того чтобы уйти, с ухмылкой приподнимает стакан, будто предупреждая: «Я не уйду, так что впусти меня».

Я прищуриваюсь и одаряю его слабой улыбкой. Что ж, если он хочет поиграть, то игра началась.

– Кажется, это внук миссис Далтон. Он как-то забирал ее куклу. Сейчас скажу ему, что мы открываемся в девять. Пусть приходит позже.

– О нет, милая. Миссис Далтон наша лучшая клиентка. Давай впустим его и узнаем, что ему нужно.

Ну или так. Вот блин!

Медленно открываю дверь.

– Привет, – здороваюсь я. Знакомый запах проникает внутрь вместе с ветерком и совсем не помогает успокоить мое бешено колотящееся сердце. Глубоко вдыхаю. – Мы еще закрыты. Твоей бабушке что-то нужно?

Он делает глоток из стаканчика и отдает его мне. Я морщусь. Теперь мама решит, что он самый несносный богач, который хочет, чтобы я подержала его напиток, пока он ходит по магазину.

– Я хочу познакомиться с твоей мамой, – произносит он достаточно громко, чтобы она услышала.

– Да, мама гораздо лучше меня разбирается в куклах. – Поворачиваюсь к маме: – Мам, он… эм… Прости, еще раз как тебя зовут? Веллингтон, кажется?

Он озадаченно хмурится, но я вижу, что ему тоже смешно.

– Нет, не так. Эм…

– Ксандер.

– Точно. Помню, что имя какое-то странное.

– Кайман, – одергивает меня мама. – Извините, моя дочь очень саркастична. Она просто шутит.

– В прошлый раз Ксандеру понравились спящие дети. Ты вроде говорил, что, глядя на них, становишься счастливым?

– Не помню такого, но вполне возможно.

Я смеюсь, но затем быстро сжимаю губы, чтобы остановиться.

– Мам, может, ты покажешь ему нашу коллекцию?

В явном замешательстве мама наклоняет голову и смотрит на меня. Потом она мне все выскажет. Должно быть, она поняла, что я знаю Ксандера. Нужно срочно убираться отсюда. Трясу полным стаканчиком горячего шоколада, делая вид, что он пустой:

– Снаружи есть мусорка. Я выкину его за тебя. – Поворачиваюсь к маме: – Я опаздываю. Увидимся после школы.

– Хорошего дня, дорогая.

Уходя, я бросаю мимолетный взгляд на Ксандера. Грусть следует за мной по пятам, и я не могу понять, то ли она оттого, что я снова соврала маме, то ли мне правда хочется, чтобы мама познакомилась с Ксандером. Нет, не только познакомилась, мне хочется, чтобы он ей понравился.

* * *

В десяти шагах от школы кто-то хватает меня сзади за руки, вынуждая остановиться.

– Ты самая большая проказница. Ты ведь знаешь это, да? – произносит Ксандер мне в ухо, затем отпускает меня, и я с улыбкой поворачиваюсь к нему:

– Нет, это ты такой. Я же говорила, что пока не хочу знакомить тебя с мамой. Но ты все равно решил по-своему.

– Да, решил. Я хотел показать тебе, что нравлюсь всем мамам. И твоя не исключение, она без ума от меня.

Мое сердце пропускает удар.

– Правда?

– Не думал, что это будет стоить мне сто пятьдесят баксов, но она мной очарована.

Ох. Ну конечно, она без ума от него. Он же клиент.

– Ты купил куклу? – В руках у него нет коробки, поэтому я заглядываю за ворот его жакета.

– Она не со мной, подруга. Я положил ее в машину.

– Кого ты купил?

– Ты правда думаешь, что я запомнил?

– Я знаю, что ты запомнил.

– Дафну.

– Ты купил плакальщицу?

– Да. В магазине я был немного расстроен, и эта кукла отлично отражала мое настроение. Подарю ее бабушке на следующий день рождения. – Он опускает взгляд. – Ты думала, я засунул куклу под жакет?

И тут до меня доходит, что я все еще крепко держусь за его жакет.

– Если туда помещается твое эго, то все возможно.

Как только я собираюсь отпустить его, он накрывает мои руки ладонями, прижимая их к своей груди.

Я вонзаю взор в распахнутый воротничок его брендовой рубашки, пытаясь сделать вид, что ничего особенно не происходит. Мимо проходят одноклассники, торопятся на урок, и я ощущаю на себе их взгляды.

– Я думала, ты уехал.

Он слегка передергивает плечами:

– Уже вернулся.

– Я думала, мы не увидимся до следующей субботы. – Мой голос звучит хрипло.

– Не мог ждать.

Сердце громко стучит в ушах.

– Так что случилось тем вечером?

– Ты о чем? – тихо спрашивает он. Или, может, я не слышу его из-за грохочущего сердца.

– О кризисе десятилетия в отеле. Ты нашел замену рубашке?

– Да. Понадобилась всего одна поездка в Лос-Анджелес.

Точно. Именно в Лос-Анджелесе он встретился с Сэди Ньюэлл. Мое хорошее настроение тут же испаряется.

– И все?

Ксандер кивает, и я уже было убираю руки, как он говорит:

– Пойдем со мной на благотворительный вечер.

– Что?

– Он через две недели. Там будут танцы, сплетни и швыряние деньгами. Моя мама занимается благотворительностью.

– Еще один день карьеры?

– Нет.

Я заглядываю ему в глаза. Разве на такое мероприятие он не должен взять свою девушку?

– У меня планы на этот вечер.

– Что будешь делать?

– Избегать благотворительный вечер. – Я улыбаюсь. – Я лучше пойду. И так уже сильно опаздываю. – Только почему ноги не двигаются?

– Пока, Кайман. – Он отпускает мои руки.

Я опускаю их, но затем, к своему удивлению, обнимаю его. Он обнимает меня в ответ, и я задерживаюсь в его руках дольше, чем следует. Почему я не могу просто уйти от Ксандера Спенса и не оглядываться назад? За спиной раздается звонок.

– Мне нужно идти. – Отстраняюсь и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Кайман, – останавливает он меня.

– Да, – отвечаю я, обернувшись.

– Помнишь сотрудника, который не умеет гладить?

– Да.

– Его не уволили. Я знаю, тебя это беспокоило, поэтому… Его не уволили.

Почему от этой новости у меня на глаза наворачиваются слезы?

– Это хорошо. Может, ему стоит посетить организованный мною день карьеры, на котором мы будем учиться правильно гладить твои футболки.

– Я передам ему приглашение.

* * *

Позже днем я сижу за кассой и выполняю домашнее задание, а мама протирает стойки, как вдруг она хихикает.

– Что? – спрашиваю я.

– Внук миссис Далтон.

– Ксандер?

– Да, Ксандер. Он забавный.

– Серьезно? – спрашиваю я с надеждой. Может, он и правда произвел на маму хорошее впечатление. Может, она без проблем воспримет то, что мы гуляем вместе.

– Поверить не могу, что он отдал тебе выкинуть свой мусор. Когда ты ушла, он рассказывал мне, что ему нравится твое имя и что в прошлом году он побывал на Каймановых островах. А затем спросил, как часто я там бываю, словно все в мире ездят туда, куда захотят.

Обычно это я потешаюсь над богатыми, а она велит мне следить за языком. Меня годами это злило, потому что я знала – она тоже так думает. И теперь она потешается именно над Ксандером? В горле образуется комок, и мне кажется, что из-за него я не смогу говорить, но все равно пробую:

– Все же он казался приятным.

Она пожимает плечами.

Каждый мускул в моем теле напряжен – я готова защищаться.

– Ты сегодня встречаешься с Мейсоном? – Внезапная смена темы лишает меня дара речи. – Мне очень нравится его татуировка. Вообще-то, я не большой поклонник татуировок – они же на всю жизнь, – но ее посыл мне нравится.

– Принятие? – спрашиваю я, ожидая, что она поймет, насколько иронично это звучит после ее слов по отношению к Ксандеру.

– Да, красивый посыл. Уверена, многие люди не принимают его. Я очень горжусь тем, что ты на этом не зацикливаешься.

– На чем именно, мам? На цвете его кожи?

– Что? Нет. Цвет его кожи здесь вообще ни при чем. Господи, Кайман, о чем, по-твоему, я говорю?

– Не знаю, вот и пытаюсь выяснить. – Конечно, я знаю, о чем она говорит – о сережке в губе, о татуировке, о тике, – но я слишком раздражена, чтобы спустить ее с крючка. Она действительно не замечает фальши в своих словах?

– Пойду наверх делать домашнее задание.

– Хорошо.

Только у двери до меня доходит – она подозревает, что между мной и Ксандером что-то есть. Вот почему она все это сказала. Вот почему принизила Ксандера и возвысила Мейсона. Таким тонким способом она пытается управлять мной. Думаю, так и есть. Мне хочется обернуться и спросить ее, права ли я. Но какая разница, если у него есть девушка?

На втором этаже по пути в спальню я прохожу мимо стойки и замечаю на ней еще один счет в розовом конверте. Мое раздражение тут же сменяется беспокойством. И я не знаю, какая из эмоций хуже.

Глава двадцать пятая

Стараясь ни о чем не думать, я вместе со Скай просматриваю стойки с одеждой в «Армии спасения».

Скай вздыхает:

– Не понимаю, что произошло.

– А что здесь понимать? У него есть девушка. Конец истории. – Я не видела Ксандера несколько дней, а когда его нет рядом, я могу мыслить ясно.

– Но он так на тебя смотрит… – Она замолкает, вероятно понимая, что это совсем мне не помогает. – Извини. Проехали.

Она берет рубашку и, приподняв брови, смотрит на меня.

– Не твой цвет.

Кладет ее обратно.

– А что насчет Тика? Ты определенно ему нравишься.

– Мейсону нравится тот, кто стоит перед ним в данный момент.

– Ладно, концентрация внимания у него, как у насекомого, но я думаю, он угомонится. – Скай берет еще одну рубашку и после моего одобрительного кивка добавляет ее к растущей стопке, перекинутой через руку. – Он на самом деле отличный парень, если узнать его получше. Они завтра выступают в «Бич». Для них это очень важно. Ты должна прийти.

Да, должна. Мейсон правда мне подходит. Он нравится маме, моей лучшей подруге, и я знаю, что он понравился бы и мне, если бы кое-кто не встал у него на пути.

Моя рука останавливается на черном платье, которое я нашла, когда приходила сюда с Ксандером. Странно, что оно все еще здесь. Оно же потрясающее. Я достаю его и провожу рукой по бисеру.

– Оно великолепно, – ахает Скай.

Я вешаю его обратно и переключаюсь на идиотский комбинезон из спандекса рядом с платьем.

– О нет, так не пойдет, – возмущается Скай, подходя ко мне, и снова достает платье. – Ты его возьмешь.

– Нет.

– Да.

– Зачем? Куда мне его надевать?

– Неверно мыслишь. Если находишь нечто подобное, сразу покупаешь, а уже потом планируешь, куда его надеть.

Я прикусываю губу.

– У меня нет сорока долларов.

– У меня есть. Я куплю тебе его. Это будет мой подарок-утешение за то, что тебя обманул богатенький парень.

– Я верну тебе деньги, – отвечаю я со смешком.

* * *

Скай была права. «Бич» (оригинальное название для клуба на пляже) и правда следующая ступень. Поразительно, сколько людей собралось здесь, чтобы послушать «Красти Тодс». Позади огромной сцены на берег набегают волны, а соленый ветер только усиливает эффект от выступления.

Концерт отличный, но я уже планирую, как сбежать отсюда пораньше. Вряд ли нам удастся пообщаться с группой после выступления – за их внимание борется слишком много людей.

Скай сделала отвратительные футболки с расплющенными жабами, и я, вопреки здравому смыслу, надела одну из них.

– Еще две песни, и я пойду, – кричу я Скай, пока Мейсон поет своим сладким, как мед, голосом.

– Я знала, что ты попытаешься свалить пораньше, поэтому запланировала кое-что для нас после шоу.

– Запланировала? Что ты имеешь в виду?

Она кивает на сцену:

– Ребята хотят потусоваться.

Я смотрю на Мейсона, и он ловит мой взгляд. Следующие две строчки он поет только для меня, и теперь я понимаю, почему девушки преследуют его. У меня екает сердце.

– Хорошо, я останусь.

Скай хихикает:

– Кто бы сомневался.

Когда заканчивается последняя песня, я ожидаю, что Мейсон ненадолго исчезнет за сценой, как это было в прошлый раз. Но нет. Он бросает микрофон, спрыгивает в зал и пробирается сквозь цепкие руки прямо ко мне.

К тому времени, как он подходит, мое сердце подпрыгивает к горлу.

– Привет. – Одно-единственное слово произнесено так эмоционально и таким хриплым голосом, что я понимаю, почему он имеет успех.

– Привет.

Он берет мою руку и сжимает ее:

– Не уходи.

– Хорошо.

И только тогда он уходит. Возвращается обратно к сцене и, пройдя мимо дюжих мужчин, исчезает за ней. Все это время я наблюдаю за ним и выхожу из транса, лишь когда он пропадает из виду.

– Я же говорила, что он от тебя без ума.

Придя в себя, я вижу, что его выходка привлекла внимание. На меня глазеет множество людей.

– Мне нужна вода, – заявляю я.

– Возьмешь мне содовую? – спрашивает Скай, протягивая мне пять долларов.

Топая по песку босыми ногами, я задаюсь вопросом, почему не оставила свою обувь в машине, теперь приходится таскаться с ней. И почему я не подумала об этом раньше? Парень у барной стойки кажется мне смутно знакомым. Судя по тому, что он пялится на меня, когда я подхожу, он тоже меня узнает. Не могу понять, кто он, и перебираю у себя в голове всех, кто ходит со мной на занятия в школе. И видимо, он занимается тем же, пока его глаза не загораются от узнавания. Теперь у него есть преимущество, потому что я до сих пор не знаю, кто он такой.

– Подружка Ксандера, верно? – Его вопрос пропитан высокомерием.

Как только он это произносит, я его вспоминаю – это Роберт из ресторана. Тот самый, который, как я думала, назвал меня дворняжкой. Хотя теперь начинаю думать, что Ксандер его выгораживал.

– Да. Привет. – Прислоняюсь к бару и заказываю воду в бутылке и содовую.

Когда бармен оборачивается, чтобы выполнить мой заказ, Роберт спрашивает:

– Тебя сюда привел Ксандер?

Я прищуриваюсь. Раз уж Ксандера здесь нет, мне не нужно быть вежливой.

– Нет. Я знаю эту группу. А как ты сюда попал?

Он смеется и окидывает меня взглядом:

– А ты привлекательная. У тебя красивые… глаза. Когда Ксандеру надоест таскаться с тобой, нам надо встретиться.

Никогда не думала, что вылью на кого-нибудь содовую, но рука реагируют автоматически. Однако и у Роберта срабатывает инстинкт. Вероятно, люди частенько хотят вылить на него содовую. Он вскидывает руку и хватает меня за запястье.

– Плохая идея, – говорит он, несколько капель выплескиваются через край стакана. – Эта рубашка стоит дороже твоей ежемесячной арендной платы.

– Жаль, что тебе пришлось продать душу, чтобы позволить ее себе.

– Все в порядке? – Сзади подходит Мейсон и приобнимает меня за талию.

Конечно, просто я сейчас убью кое-кого, вот и все.

– Пойдем.

– А ты нарасхват, – кричит вслед Роберт.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не бросить в него бутылку с водой, содовую и еще что-нибудь потяжелее.

– Кто это? – спрашивает Мейсон, когда мы уходим.

– Не думай о нем, он этого не достоин.

Только я не могу перестать о нем думать. Он друг Ксандера. Ксандер так же ведет себя, когда меня нет рядом? Я вся закипаю от злости.

– Кайман? – Мейсон забирает бутылку с водой и берет меня за руку. – Мне побить этого парня?

Я буквально вцепляюсь в него.

– Нет. Он этого не стоит, – повторяю я, скорее себе, чем Мейсону, но знаю, что речь идет не о Роберте. И пытаюсь понять, остается ли в силе этот совет.

Глава двадцать шестая

Следующим вечером решаю закончить сайт, который неспешно создавала последние несколько недель. Открываю на компьютере фотографии. К несчастью для меня, наряду с фотографиями кукол открываются все фотографии Ксандера с фотосессии в отеле. Даже на снимке его улыбка умиротворяет меня.

Пролистываю фото и задерживаюсь на тех, где я его рассмешила. На том снимке с Сэди Ньюэлл в журнале он даже не улыбается. Наверное, она не умеет его смешить. Фыркаю от досады. Какая разница, Кайман? Он с ней. Я хочу удалить его фотографии, но не могу заставить себя это сделать. Так что просто скидываю все фотографии с куклами в новую папку и открываю ее, так мне чаще придется смотреть в янтарные глаза Ксандера.

Под куклами пишу их имена и цены.

– Это новый сайт для заказов? – спрашивает мама, заходя на кухню.

– Нет. – Я улыбаюсь. Я планировала удивить ее, когда сайт будет готов, но осталось совсем немного, а мне нужно наладить отношения, которые в последнее время стали ухудшаться. Переключаю на макет сайта. – Я работаю кое над чем для магазина.

Она встает позади меня. На экране виден баннер с надписью: «Куклы, и не только». Сначала я хотела убрать этот хвостик «и не только», но это уже кажется традицией. А когда все наладится, может, мы действительно добавим «и не только». Пролистываю страницу вниз до места, где указаны мамино имя и контактная информация.

– Хочу здесь добавить твою фотографию. Можем сделать ее в торговом зале или рядом с витриной.

– Что это? – спрашивает она.

– Сайт, который я создаю для магазина. – Развожу руки в стороны и наигранно выкрикиваю: – Сюрприз!

– Сайт, – произносит она тихим, спокойным голосом.

– Мам, это будет здорово. Он поднимет наш бизнес и увеличит количество продаж. Это следующий шаг к нашему росту.

– Нет. – Это всё, что она говорит, затем поворачивается и обходит стойку.

Я в замешательстве:

– Нет?

Она достает из шкафчика стакан и набирает в него воду из-под крана.

– Я не хочу сайт.

Хоть у нас нет кабельного телевидения, сотовых и даже нового компьютера, мама не считает технику злом. Мы просто не можем себе этого позволить.

– Это дешево, мам. Меньше двадцати долларов в год за доменное имя, и я могу вести его. Даже ты сможешь вести его, как только запустим. Это очень легко и…

– Я сказала «нет», Кайман. Я не хочу сайт.

– Почему?

– Потому что я так сказала.

– Это не ответ, мам, а конец разговора.

– Хорошо, потому что разговор окончен. – Она с громким стуком опускает стакан на стойку – удивительно, что он еще не разбился, – и уходит из кухни в свою комнату.

Стараясь сохранять спокойствие, я закрываю страницы на компьютере. Как же мне хочется скинуть дурацкую машину на пол. Но я сдерживаюсь. Выключаю экран, медленно спускаюсь вниз и выхожу на улицу. Вот тогда я бегу до тех пор, пока щеки не начинают неметь, легкие отваливаться, а ноги гореть.

Когда я возвращаюсь в магазин, пот катится с меня градом. Мне нужно выговориться. Беру телефон и набираю Скай. Звонок переходит на голосовую почту. Пальцами выбиваю нетерпеливый ритм по стене и решаю не оставлять ей сообщение.

Я должна позвонить Мейсону. Но не звоню.

Достаю из-под стойки журнал заказов и, бросив его на огромный календарь, нахожу номер миссис Далтон.

Пока слушаю телефонные гудки, едва не трушу.

– Алло, – отвечает миссис Далтон.

– Здравствуйте… – Я ошиблась номером. Вздыхаю, когда понимаю, что уже больше девяти вечера. Спала ли она? – Простите, что звоню так поздно. Это Кайман… из магазина кукол.

– Еще вовсе не поздно, и я знаю только одну Кайман, – отвечает она. – Как ты?

– Хорошо.

– Разве я что-то заказывала? Я не помню, но это еще ничего не означает.

– Как будто вы бы забыли, – шучу я.

– Это точно. Значит, ты проверяешь, не умерла ли я? Может, я и выгляжу старой, но мне всего шестьдесят семь.

– Правда? А я думала, вам чуть больше сорока.

– Хорошая попытка.

Я перевожу дыхание.

– Я надеялась, что смогу узнать у вас один номер телефона. Полагаю, он дал бы мне его сам… в смысле, я не пытаюсь достать его номер у него за спиной. Он даже звонил мне как-то раз. Не думаю, что он будет против.

– Сделай глубокий вдох, милая.

– Простите.

– Тебе нужен номер Алекса? Он такой очаровашка, правда?

– Нет. То есть да, очаровашка, но мы просто друзья.

А прямо сейчас мне необходим друг! Я так и подумала.

Я хихикаю. Миссис Далтон такая смешная.

– Сейчас найду его номер. У меня этот навороченный телефон, в котором можно сохранять сотни номеров, но я до сих пор записываю их в свой маленький красный блокнот.

В ожидании я даже затаила дыхание.

– Готова? – спрашивает она.

Более чем.

– Да. – Я записываю номер на календаре. – Большое спасибо.

– Не за что. Передавай ему от меня привет.

Я кладу трубку и, кажется, целую вечность гляжу на номер. Мне хочется поговорить с ним. Мне нужно поговорить с ним. Но внутри меня все скручивает. Крепко сжимаю глаза, а когда снова их открываю, быстро набираю номер, пока не передумала. Звучат три гудка, между которыми словно проходит по минуте.

И он наконец отвечает.

Глава двадцать седьмая

– Алло. – Его голос автоматически снимает напряжение. Он не похож на Роберта. Будь он на него похож, сбежал бы в ту же минуту, как узнал, что я живу над магазином кукол. От этой мысли я расслабляюсь.

– Алекс? – Не знаю, почему вдруг назвала его Алексом. Наверное, потому, что написала это имя рядом с номером телефона, когда миссис Далтон назвала его так.

– Кайман?

– Да. Привет.

– Алекс? – спрашивает он.

– Прости. Сорвалось с языка. Я разговаривала с твоей бабушкой.

– Тогда понятно.

Ложусь на пол за стойкой и, уставившись в потолок, почти ощущаю себя Скай. В этой позе лучше думается. Неудивительно, что она проводит здесь так много времени.

Довольно долго мы молчим, а потом он спрашивает:

– Тебе что-то нужно?

Ты.

– Мне нужен мой утренний горячий шоколад, кое-кто подсадил меня на него, а затем отобрал.

– Это твой тонкий способ сказать, что ты скучала по мне на прошлой неделе?

– Я скучала по горячему шоколаду. Для меня ты просто парень, который приносит мне его. Иногда я забываю твое имя и называю тебя парнем с горячим шоколадом.

Он хохочет, и я ловлю себя на мысли, что мне дико хочется увидеть его лицо, увидеть, как загораются его глаза, когда он улыбается.

– А я скучал по твоему остроумию.

– Понятное дело. – Мое сердце колотится в висках. – Я так и не поблагодарила тебя за фотоаппарат.

– Значит, ты закончила сайт? Какой адрес? Хочу увидеть на своем экране фарфоровых пожирательниц душ. – На том конце линии раздается шуршание бумаг, и мне становится интересно, тянется ли он через стол, чтобы включить компьютер.

– Нет. В смысле, нет адреса. Мама не хочет этот сайт.

– Почему?

– Если честно, не знаю. Я хотела удивить ее, показать, что сделала, а она сорвалась на меня. Категорически отказалась, сказала, что сайт ей не нужен. Это так на нее не похоже.

– Что ты там разместила?

– Да в том-то и дело, что ничего особенного. Я только показала ей баннер и нашу контактную информацию. А еще сказала, что хочу выложить ее фотографию.

– Она стесняется фотографироваться?

Я упираюсь ногами в стену и вожу свободной рукой над головой.

– Нет.

– Может, она просто не хочет выставлять в Интернет свое лицо и место проживания? Ты ведь выложишь это на сайте. Я понимаю, почему это могло ее напугать – куча незнакомцев узнает, где вы живете. Можно ли сделать сайт без личной информации?

Я перестала дышать. Понимаю это только тогда, когда перед глазами появляются темные пятна. Делаю вдох. Мама беспокоится, что куча незнакомцев узнает, где мы живем, или дело в одном конкретном человеке? Моем отце.

– Ты в порядке?

Я хмыкаю, не доверяя своему голосу. Горло сжало. Не уверена, что смогу хоть слово произнести.

– Ты уверена?

Сглатываю.

– Да. Думаю, ты прав. – Сильно болит горло, и удивительно, что мой голос звучит нормально.

– Я частенько прав.

– Думаешь, он пытался? – Только через мгновение я осознаю, что произнесла это вслух, а еще через мгновение понимаю, что Ксандер ответил мне и теперь ждет ответа на вопрос, который я не слышала. – Что?

– Я спросил «кто»?

Заставляю себя сесть, а потом и встать. Лежа я слишком легко высказываю свои мысли.

– Эти незнакомцы, про которых ты говорил. Думаешь, они попытаются найти нас в своих зловещих целях?

– Что за зловещие цели?

Я прислоняюсь к стойке и черной ручкой обвожу его номер телефона, который записала на календаре.

– Ну знаешь, таким незнакомцам нужны люди, чтобы… есть их конфетки и искать потерявшихся собак.

– Не думай, что я на это куплюсь.

– А ты и не должен. Такими уловками они заманивают в машину, а потом увозят. Рада, что ты на это не попадешься.

– Я говорю о твоем сарказме. Я знаю, что ты иногда им прикрываешься.

– Ты слишком мне льстишь. Я такая же недалекая, какой кажусь.

– Едва ли. И ответ на твой вопрос – да. Да, думаю, твой отец пытался тебя найти. Какой отец не хотел бы знать собственную дочь?

– Тот, который сбежал, лишь узнав о том, что я собираюсь появиться на свет. – Не знаю, почему говорю об этом. Есть причина, по которой я избегаю этой темы. Ощущения от таких разговоров всегда такие, будто кто-то проткнул каждый сантиметр моей кожи иголкой, оставив меня потом истекать кровью.

– Но ведь если бы он знал тебя, то никогда не смог бы уйти.

Я закрываю глаза. Какой мужчина мог вот так сбежать? Оставить маму в таком состоянии. Тот, который испугался до смерти. Испугался, что я сделаю с его будущим. Я разрушаю будущее, и мамина жизнь – тому подтверждение. Он был просто ребенком с будущим, полным возможностей и денег. Возможно, он был очень похож на Ксандера, и мама увидела в нем свое прошлое.

– Ты бы смог уйти?

– Никогда. – Не могу понять, лучше мне от этого или хуже. – Потому и думаю, что он пытался, Кайман. Такое сожаление просто так не уходит.

Только если он сожалел.

– Как сложно найти одну девочку?

– Может, твоя мама не рассказывала тебе о его попытках.

– Мама бы не стала от меня такое скрывать. – Едва я это говорю, как мой взгляд натыкается на ячейку календаря, в которую она вписала «встреча предпринимателей». Может, она что-то недоговаривала. А если это так, то Ксандер может быть прав. Может, она многое от меня утаивала. – Чем занимаешься в среду вечером?

– Я совершенно свободен.

– День карьеры. В полседьмого. Встречаемся у меня.

– Моя очередь для дня карьеры. Я кое-что запланировал на завтра, помнишь?

– Ладно, хорошо. Завтра ты, в среду я. – Прочищаю горло. – Если это не слишком. У тебя не будет проблем из-за того, что ты так часто со мной встречаешься? – Мне хочется добавить, что подружки иногда так ревнуют, но я молчу, поскольку боюсь, что это прозвучит резко. Меньше всего мне хочется таким образом заканчивать разговор.

– Нет, конечно нет. Я уже говорил тебе, ты нравишься моим родителям.

Больше я в этом не сомневаюсь, так как знаю – его родители в курсе, что мы на самом деле не встречаемся.

– Только давай завтра чуть позже, после обеда.

– Может, в два?

– Звучит отлично. Что ж, увидимся завтра.

– Кайман?

– Да?

– Можешь не вешать трубку. Если хочешь поговорить еще, у меня есть время.

Узел в моем животе ослабился, и как только я собираюсь открыть рот, на том конце провода раздается голос девушки:

– Ксандер, ты чего так долго? Ты разговариваешь по телефону?

– Да, прости, что заставил ждать. Сейчас спущусь. Дай мне пять минут.

– С кем разговариваешь? – спрашивает она.

– С другом. – Закрывается дверь, и теперь его голос в трубке звучит громче. – Прости за это.

– Ничего страшного. Похоже, тебе пора. Увидимся завтра в два. Пока. – Кладу трубку прежде, чем он успеет меня остановить, и горжусь тем, что мой голос звучал спокойно, ведь мне кажется, будто кто-то изо всех сил сдавил мне горло.

Больше никаких звонков. Они не помогают.

Глава двадцать восьмая

Я жду Ксандера на тротуаре. Каждая минута после двух часов кажется вечностью. Может, он передумал? Может, Сэди Ньюэлл запретила ему общаться с друзьями поздним вечером и устраивать им «дни карьеры»?

В семь минут третьего его машина поворачивает из-за угла. Он паркуется и выходит.

– Привет, – здоровается он.

– Привет. – Мое тело до сих пор реагирует на него, как обычно: сердцебиение ускоряется, по рукам к шее пробегает дрожь.

Он смотрит через мое плечо на магазин, потом вновь на меня:

– Готова?

Я киваю.

Он касается моего локтя:

– Ты в порядке?

Встретившись с ним взглядом, я хочу сказать: «Нет, по-прежнему чувствую себя ужасно. У мамы от меня секреты, через месяц я, возможно, окажусь бездомной, папа бросил меня, а у тебя есть девушка, на существование которой мы закрываем глаза», но вместо этого говорю:

– Да, почему нет?

Очевидно, не поверив мне, он притягивает меня в объятия. Закрываю глаза и вдыхаю его запах.

– Я рядом, – произносит он в мои волосы.

«Как надолго?» – хочется мне спросить.

– Ты хороший друг, – говорю я вместо этого, а следом выкручиваюсь из его объятий.

Поездка проходит в тишине, пока Ксандер не выруливает к аэропорту.

– Эм… – Наблюдаю, как взлетает самолет, и в шоке смотрю на Ксандера: – Мы куда-то летим?

– Ты же не боишься летать?

– Не думаю.

– Ты никогда не летала самолетом?

– Нет. – И возможно, боюсь, потому что ладони начинают потеть.

– Правда? – Он мгновение изучает меня, будто пытаясь разгадать загадку.

– Знаешь, я сказала маме, что вернусь вечером.

– И вернешься.

– Хорошо.

Меня бы не удивило, если бы Ксандер вошел в кабину частного самолета и принял управление на себя, но, к счастью, этого не происходит – нас ожидает пилот.

Мы усаживаемся в кресла лицом друг к другу. Ксандер достает из шкафчика под сиденьем бутылку воды и, сделав глоток, протягивает ее мне. Затем берет бутылку для себя.

– Предварительно отпитые напитки? Высший класс.

Он одаряет меня мимолетной улыбкой, и я тут же пытаюсь придумать что-нибудь еще, чтобы вернуть ее. Она хорошо отвлекает, и я скучала по его улыбке. Надо сказать ему это. Но я не говорю.

Все его внимание сосредоточено на сотовом – он начинает писать эсэмэску, е-мейл или что-то еще. Я разуваюсь и поджимаю одну ногу под себя, пытаясь устроиться поудобнее и забыть, что сижу в самолете, который вот-вот взлетит.

Ксандер слегка подвигается и похлопывает по сиденью возле себя:

– Можешь положить ее сюда.

– У тебя нет боязни ног?

– А такая существует?

– Конечно, это реальная патология. Есть группы поддержки, психотерапевты, полный комплект. – Кладу ногу возле него, задевая лодыжкой его бедро. – Никаких признаков нехватки дыхания? Учащенного сердце биения?

Продолжая копаться в телефоне, он кладет руку на мою ногу, а затем в изумлении смотрит на меня:

– Это такие признаки? Тогда, возможно, у меня есть некоторые проблемы.

Зачем он такое говорит? До встречи с ним мне казалось, я знаю, когда парень флиртует. Но он высказывается так тонко, так гладко, что сложно сказать, то ли он флиртует, то ли просто подыгрывает моим шуткам.

Может, стоит спросить его об этом напрямую. Что твоя девушка думает обо мне? Справедливый вопрос.

– Ксандер?

– Да?

– Что… – Он опускает телефон и внимательно меня слушает. – Что ты делаешь с телефоном? Играешь в «Слова с друзьями»… или что?

Я такая слабачка. Если все откроется, он, возможно, станет вести себя так, как подобает парню, у которого есть девушка. А я этого не хочу. И это проблема.

Он посмеивается:

– Нет. Ищу разные предложения для сайта, пока есть соединение. Извини, я веду себя грубо. Сейчас отключусь.

– Нет, все нормально. – За окном запускаются двигатели, и я напрягаюсь.

Он откладывает телефон и берет меня за лодыжку:

– Самое худшее – взлет. Как только окажемся в небе, будет не так страшно.

– А как же приземление?

– Хорошо, самое худшее номер два – взлет.

Свет в салоне приглушается, и самолет движется вперед, направляясь к взлетно-посадочной полосе. Большой палец Ксандера вырисовывает узоры на моей лодыжке. Я должна нервничать из-за самолета, но все нервные окончания в моей ноге гудят от его прикосновения. Самолет разгоняется, и я наблюдаю за мелькающими огнями, а как только меня вдавливает в сиденье, закрываю глаза. Когда мы выравниваемся в воздухе, я расслабляюсь, и он отпускает мою лодыжку:

– Видишь, проще простого.

– Осталось только приземлиться.

– Точно.

Я осматриваюсь.

– В самолетах ведь есть уборные? Это же не байки из фильмов?

Он указывает мне за спину. Когда я встаю и прохожу мимо него, самолет попадает в зону турбулентности, и я теряю равновесие. Я хватаюсь за плечи Ксандера.

– Я хорошо им плачу, чтобы они делали так в нужное время, – шутит он. Его антифлирт очень раздражает.

Я нахожусь в сантиметрах от его коленей. Нужно лишь слегка расслабить ноги, и я сяду на него. Соблазн сделать это весьма велик. Он поддерживает меня за талию, но не помогает крепко встать на ноги – просто держит и смотрит мне в глаза.

Теперь мое горло сдавливает по другой причине. А затем самолет снова трясется, и, может, это игра моего воображения и на самом деле у меня слабые ноги, но, клянусь, вместо того чтобы поддержать меня, Ксандер притягивает меня к себе. И теперь, все еще держась руками за его плечи, я сижу у него на коленях.

– Привет, – говорит он.

– Извинись.

– За что?

– За то, что пытаешься меня соблазнить.

Он смеется:

– Это ты у меня на коленях. Я просто сидел, занимался своими делами.

– Значит, все дело в самолете?

– Конечно.

Пытаюсь встать, но он снова тянет меня вниз.

– Ну и турбулентность сегодня, – оправдывается он.

– Смешно. – Только мне совсем не смешно. Меня окатывает волной злости. У него есть девушка, и он так флиртует. Я не хочу быть маленьким грязным секретом. Если он меня такой считает, то он ошибается. – Отпусти меня.

Должно быть, он понял, что я говорю серьезно, потому что на этот раз он помогает мне встать. На какое-то время я закрываюсь в уборной, чтобы успокоиться. После сегодняшнего вечера мне нужно покончить с Ксандером Спенсом. Мысленно произношу это, а потом повторяю вслух перед зеркалом:

– Хватит с меня Ксандера Спенса. – Я настолько убедительна, что почти сама себе верю.

Возвращаюсь на свое место.

– Тебе холодно? Жарко? Хочешь есть? – спрашивает он.

– Нет, все нормально.

– Сиденье откидывается, если хочешь вздремнуть или просто отдохнуть.

– Долго лететь?

– Нет, около часа.

Не могу понять, куда мы долетим за час. На машине мы не уехали бы дальше Окленда, но в воздухе все по-другому.

– Есть предположения? – спрашивает он.

– Что?

– Благодаря своей потрясающей наблюдательности ты выяснила, куда мы летим?

– Нет. – Меня беспокоит, что он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять – я пыталась вычислить пункт назначения.

Откидываюсь на спинку сиденья и остаток полета притворяюсь спящей. Из-за своей новоприобретенной решительности посадку мне нужно пережить без его помощи.

* * *

– Это мой брат, – говорит Ксандер, показывая на машущего нам парня, когда мы выходим из самолета и спускаемся по трапу. Я разворачиваюсь и пытаюсь вернуться в самолет. – О, перестань. – Он хватает меня за руку. – Ты ему понравишься.

– Лукас. – Они обнимаются, похлопывая друг друга по спине. – Это Кайман Майерс.

Лукас поворачивается ко мне и с искренней улыбкой пожимает руку. И это меня поражает. Друг я или нет, почему его семья ведет себя так, будто это нормально? Будто им все равно, что Ксандер подцепил на улице какую-то девушку и теперь тусуется с ней, катает на частном самолете семьи. Что-то не сходится.

Лукас и Ксандер начинают болтать о жизни, будто не виделись несколько месяцев. А может, так и есть.

– Отец заставляет тебя лететь домой на благотворительный вечер? – спрашивает Ксандер, когда мы подходим к черному внедорожнику, припаркованному на улице.

Лукас вздыхает. Он совсем не похож на Ксандера. У него светлые волосы, у Ксандера – каштановые. Лукас светлокожий, а у Ксандера кожа оливкового цвета. Но от них обоих исходит одинаковая аура.

– Да. Как думаешь, можно нанять двойника?

– Ты же знаешь, что это мамино детище. Как-то за завтраком я обмолвился, что с ужасом жду этого события, так она чуть не расплакалась. Теперь притворяюсь, будто это самый захватывающий вечер. Так лучше.

Ксандер открывает для меня пассажирскую дверь, и мои губы складываются в улыбку.

– Можешь сесть с братом. – Я открываю заднюю дверь и сажусь внутрь.

– Мама просто нервничает, – говорит Лукас, когда мы все рассаживаемся.

– Знаю.

– Скарлетт идет? Потому что я не уверен, что смогу выдержать ее в этом году.

– Не знаю. Она была вчера у нас, но ничего не сказала. Уверен, мама пыталась ее убедить. Она какое-то время общалась с родителями с глазу на глаз. – Ксандер смотрит на меня и улыбается, и я понимаю, что вчера наш телефонный разговор прервала Скарлетт, а не Сэди. – Зато на вечере она соберет все сплетни. Она наш личный источник грязной информации. Без нее будет не то.

Лукас оглядывается на меня:

– Не стоит так говорить, иначе напугаем Кайман. Не волнуйся. Тебе понравится. Там будет много гадких старичков, которые захотят потанцевать с тобой. Много еды, которая выглядит так, будто может уползти из твоей тарелки. И такая многообещающая группа, что ей даже не нужен солист.

– Я в этой группе. Рада, что она тебе нравится.

– Нет. То есть да. Группа отличная. Я просто сглупил. Прости, – начинает заикаться Лукас.

Ксандер смеется:

– Она просто шутит, Люк. Она не состоит в той группе.

Лукас качает головой и смотрит на меня в зеркало заднего вида:

– Ты сказала это с таким каменным лицом, что я на самом деле поверил.

– Она хороша в сарказме.

Я ударяю по подголовнику сиденья Ксандера:

– Я думала, мы сошлись на слове «исключительно».

– Я стараюсь тебя не поощрять.

– И как, получается?

Лукас улыбается:

– Может, благотворительный вечер будет не таким скучным, как я думал. Она же сидит за нашим столиком?

– Кайман умная. Она отказывается идти со мной.

– Что? – Лукас хлопает Ксандера по руке. – Такое раньше случалось? Это нужно где-то увековечить. – Он оглядывается по сторонам, затем берет с центральной консоли телефон и подносит его ко рту, будто это записывающее устройство. – Девушка отказалась идти куда-то с Ксандером. Сообщите в прессу.

– Глупости, – вставляет Ксандер.

– Раз уж зашла речь. Две недели подряд? Впечатляюще, бро! Должно быть, я для них сейчас слишком скучный.

– Ты о чем? – спрашивает Ксандер.

– О «Старз». – Он закатывает глаза и вздыхает, так как Ксандер явно не понимает, о чем речь. Не знай я, о чем именно говорит Лукас, тоже не поняла бы, в чем дело. – Журнал. Ты. Обложка.

– Серьезно? – Ксандер произносит это скорее разгневанно, чем удивленно.

– Да, они снова свели тебя с Сэди.

– Что? – Ксандер указывает на «Квики Март» через дорогу за светофором, на котором мы остановились. – Остановись здесь.

Лукас пожимает плечами и, подчиняясь указаниям, паркуется. Едва дождавшись, когда мы остановимся, Ксандер выпрыгивает из машины и исчезает в сверкающем магазине.

Глава двадцать девятая

Пока мы ждем в машине, Лукас, обхватив рукой сиденье, поворачивается ко мне:

– Что это значит?

Мое сердце бешено колотится. Вот и раскрылся «секрет» о девушке, и мне интересно, что теперь скажет или сделает Ксандер.

– Наверное, он разозлился, что они напечатали что-то о нем и Сэди.

– Похоже на то. Я думал, он знал.

– Я тоже.

Спустя несколько минут Ксандер впечатывает в окно с моей стороны журнал «Старз», и я подпрыгиваю от удивления.

– Ты это читала? – кричит он сквозь окно.

Я едва его слышу.

Он открывает дверь и, не дожидаясь, когда я подвинусь, подсаживается ко мне:

– Ты это читала, верно?

Он практически залез на меня, так что я отодвигаюсь, освобождая ему место.

– Поехали, Лукас, – велит он, закрывая дверь. Затем снова смотрит на меня – в его глазах бушует огонь.

– Ты злишься на то, что я читала статью? Мейсон показал мне ее на прошлой неделе.

– На прошлой неделе! Кайман, почему ты ничего не сказала?

– А что я должна была сказать? «Ух ты, у тебя сексуальная девушка»? Я не настолько великодушна.

Лукас хохочет, и Ксандер затыкает его взглядом.

– В том-то и дело. Она не моя девушка.

– Но в статье… – Я показываю на журнал, который он сжимает.

– Это, – он щелкает по лицу Сэди на обложке, – старая фотография. – Рассматривает ее поближе. – Она сделана в прошлом году.

– Еще она тебе недавно звонила…

– Звонила? Не было такого.

– Возможно, я ответила… Она сказала, что перезвонит.

Ксандер достает телефон и, пролистав список вызовов, хмыкает, будто говоря «А, смотри, вот она».

Он включает громкую связь, и в машине раздается сообщение, оставленное Сэди Ньюэлл: «Привет, Ксандер. Ты где? Уже видел журнал „Старз“? Идиоты. Какой план? Мне нужна твоя помощь, чтобы это исчезло. Скажи, что твой отец нанесет им ответный удар». Ее голос звучит раздраженно.

Ксандер сбрасывает сообщение и, медленно повернувшись ко мне, выгибает бровь.

– Оу! – Вот и все, что я могу сказать.

– Оу?

– А что ты ожидаешь от меня услышать? Я увидела статью. Я знала, что в те выходные ты был в Лос-Анджелесе. Извини, но думала, что в журналах всегда пишут правду.

– Я ожидал, – говорит он, наклоняясь ко мне, – что ты спросишь об этом меня. – Его взгляд настолько пристальный, что мне хочется отвернуться… или не отворачиваться никогда, не могу решить.

Мое сердце бьется как сумасшедшее, я так рада, что он не с Сэди Ньюэлл, что едва не заключаю его в объятия. Шутка. Мне нужна шутка. Срочно.

– Может, тебе стоит дать мне список всех актрис, с которыми ты встречался и в каком году? Тогда я буду знать, новая это фотография или старая.

– Я могу составить тебе этот список, – вклинивается Лукас.

С трудом отрываю взгляд от Ксандера и смотрю на Лукаса.

– Можешь еще включить туда всех богатых наследниц и дочерей миллиардеров? В общем, всех девиц, интересных прессе.

– Это может занять какое-то время. Список большой.

Я знаю, что он шутит, но слова задевают за живое, напоминая мне о том, что я и рядом не стояла с этим списком.

Ксандер вздыхает и откидывается на спинку:

– Не такой уж и большой. – Он накрывает ладонью мою руку, лежащую на сиденье между нами, и я стараюсь не улыбаться слишком широко.

Мы подъезжаем к обширному кампусу со зданиями из красного кирпича, и я прихожу в замешательство:

– Где мы?

– В университете Невады.

– Ты хочешь подать сюда документы?

– Нет. Увидишь. – Ксандер так забавно волнуется, устраивая мне дни карьеры. Может, ему стоит заняться организацией каких-нибудь тренингов. Ну или чем-то похожим.

Только когда мы идем по простирающемуся на большое расстояние кампусу, до меня доходит.

– Ты здесь учишься, – говорю я Лукасу.

– Да.

Меня это удивляет. Нет, университет Невады неплохой. Просто я думала, что он учится в Лиге плюща. Хотя мне все равно непонятно, зачем мы здесь.

Пройдя мимо множества однотипных зданий, мы наконец заходим в одно из них. В конце коридора Лукас стучит в дверь, и нам открывает улыбающийся парень в очках:

– Привет. Заходите.

Я осматриваю комнату. Микроскопы, горелки, пробирки, стеклянные колпачки, чашки Петри. Это факультет естественных наук.

– Слышал, ты хочешь заниматься наукой, – говорит парень, скорее всего ассистент.

Мои легкие вот-вот взорвутся.

– Да.

Он рассказывает о разных профессиях, которые можно получить со степенью в области науки. Медицина, криминалистика, аналитика и так далее. Почти каждая упомянутая им профессия кажется мне интересной.

– Идем, – говорит он и ведет меня к микроскопу. – Я как раз собирался проанализировать этот образец крови. Мне нужно рассчитать количество кровяных телец на квадратную единицу измерения. Посмотри в микроскоп и посчитай – узнаем, совпадет ли твой вариант с моим.

Делаю, как он просит, и сообщаю свое число. Он записывает его в графу на листочке возле микроскопа, затем подходит к стеклянному колпачку и достает пробирку. Разрешает мне опустить туда иголку, капнуть другую каплю крови на стеклышко и проанализировать ее. Потом показывает мне различные бактерии, что выросли в чашках, и рассказывает, какие откуда, а потом объясняет получившиеся результаты. Также он дает мне посмотреть старые полицейские отчеты, с которыми работали студенты – выясняли ДНК и причину смерти.

Похоже, я смотрю на все с благоговением, потому что, когда оборачиваюсь к Ксандеру, он улыбается самой широкой улыбкой, какую я только видела.

– Лукас, ты занимаешься наукой? – спрашиваю я.

– Нет, архитектурой. Это лишь одно из моих занятий. А Рик – мой сосед по комнате. Он ассистент доктора Фендермана.

– Доктор Фендерман заманил нас сюда, чтобы в будущем использовать как подопытных?

– Да, следующая остановка – клетка.

– Круто. А он, случаем, не тестирует вакцины? Этим парням нужна какая-нибудь тяжелая болезнь, чтобы не идти на благотворительный вечер.

– Сочувствую, – вздыхает Рик.

Неужели все в мире, кроме меня, ходили на благотворительные вечера? Рик меняет стеклышко, и я заглядываю в микроскоп. Лукас и Рик начинают разговаривать, я же изучаю стеклышко, как вдруг ощущаю покалывание на затылке.

– Тебе весело? – интересуется Ксандер.

Теперь я чувствую его, он совсем близко, позади меня, и от жара его тела у меня бегут мурашки.

– Да. Это потрясающе.

– Никогда не видел тебя такой счастливой.

Я никогда не чувствовала себя такой счастливой. Я по-прежнему смотрю через объектив на стеклышко, но ничего не вижу, потому что дыхание Ксандера касается моей шеи. Мое тело непроизвольно реагирует на него и откидывается на его грудь.

Он обнимает меня за плечи:

– Ты должна выбрать науку. Не обязательно здесь, но эта область тебе подходит. Представляю, какой привлекательной ты будешь в белом халате.

Я улыбаюсь:

– Хорошая идея. Может, через год. – Мне определенно надо взять год, чтобы помочь маме.

– Кайман, – произносит он неодобрительно, будто знает, о чем я думаю. – Это ошибка.

– Да, но у меня нет вариантов, Ксандер.

– У тебя столько вариантов, сколько ты сама захочешь.

Я посмеиваюсь. Это у него есть много вариантов. А остальные застряли с тем, что им уготовано.

– Почему тебя это волнует? – шепчу я.

С секунду мне кажется, что он меня не услышал, потому что я не смотрю на него, а он до сих пор обнимает меня за плечи, но потом он говорит:

– Потому что меня волнуешь ты.

На секунду я закрываю глаза и позволяю себе прочувствовать эти слова, прочувствовать его.

Мне хочется быть с ним, но что-то меня сдерживает. Я думала, дело в его девушке. Но теперь это не проблема. Дело в маме – я не рассказала ей. И чувствую себя из-за этого ужасно. Я не хотела быть его маленьким грязным секретом, а в итоге сделала его своим. Хорошо, что я стою к нему спиной, потому что ощущаю, как отвращение к самой себе отражается на моем лице. Передергиваю плечами, чтобы он убрал руки, и бросаю взгляд на часы на стене:

– Уже восемь? Нам пора, Ксандер.

– Пока мы здесь, я должен отвести тебя в скромное мексиканское местечко на Стрип. Это недалеко. Там потрясающая еда.

Глава тридцатая

– Значит, он отвез тебя на самолете на факультет естественных наук, чтобы дать тебе прочувствовать вкус студенческой жизни, и твоим ответным ходом будет?… – Скай пытается заставить меня придумать для следующего дня карьеры что-то совсем уж невероятно крутое, но как такое можно переплюнуть?

– Эм… вообще-то, он придет завтра вечером, потому что у мамы встреча предпринимателей… – Я не знаю, как закончить эту мысль, поэтому беру с полки небольшую деревянную шкатулку, крышка которой обклеена фальшивыми камешками, – идеальный пример того, почему я называю это место «Очевидным барахлом».

Скай спиной ко мне расставляет на полке старые книги.

– Не понимаю, что за день карьеры? Ты возьмешь его на встречу? Покажешь, как спорят владельцы малого бизнеса?

– Нет. – Ставлю шкатулку обратно. – Нет, на самом деле я думаю, что мама не пойдет на эту встречу. Мне кажется, она идет на свидание с каким-то парнем. За моей спиной.

Скай поворачивается и упирает руки в бока.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что вы с мамой втихую друг от друга с кем-то встречаетесь? – смеясь, замечает она.

– Нет, я не встречаюсь с Ксандером. – Пока. Пока не соберусь с духом рассказать обо всем маме. Я дала себе срок в неделю.

Она закатывает глаза:

– Вы обе влюблены и при этом ни с кем не встречаетесь. Вот это номер! Подожди. – Она идет в глубь магазина и кричит владелице, Лидии: – Книги расставлены по порядку, табличка перевернута. Надо сделать что-нибудь еще?

– Нет. Хорошего вечера, увидимся завтра.

Скай подхватывает меня под руку и ведет к черному ходу, чтобы срезать дорогу через переулок и пройти напрямик к задней двери магазина кукол.

– Где твоя мама? – спрашивает она, показывая на пустое парковочное место, где обычно стоит наша машина.

– Она после закрытия побежала в магазин.

– Ладно, вернемся к дню карьеры. Я так и не поняла, что ты будешь делать с Ксандером.

– Сама не знаю. Я планировала пошпионить за мамой. Но теперь вижу, что это плохая идея.

Она хихикает.

– У меня есть еще одна идея для дня карьеры.

Мы поднимаемся по лестнице в квартиру.

– Я на прошлой неделе разговаривала с Эдди, и он сказал, что научит нас готовить свои знаменитые маффины.

Скай хмурится:

– Зачем?

– Затем, что они нравятся Ксандеру. Да он вообще любит поесть. Куда бы мы ни направились, всегда в итоге оказывались в одном из его любимых ресторанов. Вот я и подумала, может, он поговорит с Эдди и поймет, понравится ли ему владеть собственным рестораном.

– А-а… очень предусмотрительно. И мило. – Как только мы заходим в квартиру, Скай подходит к холодильнику. – И ты еще притворяешься, что не влюблена в этого парня.

Я улыбаюсь, пока она роется в холодильнике. На автоответчике мигает лампочка. Я нажимаю на кнопку. «У вас одно новое сообщение, – произносит механический голос, а затем раздается женский: – Здравствуйте, миссис Майерс. Это Тина из офиса доктора Сондерса. Мы не стали ждать и записали вас на УЗИ на пятнадцатое. Подойдите, пожалуйста, за полчаса и не забудьте выпить побольше воды, как мы говорили. Если возникнут любые вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь звонить».

Слышу, как позади меня закрывается холодильник.

– Не знала, что твоя мама беременна, – говорит Скай.

– Беременна? Что?

– УЗИ. Его делают беременным.

Мой мозг едва воспринимает ее слова.

– Нет, она не беременна.

– Зачем ей тогда делать УЗИ?

Должны же быть другие причины, по которым людям делают УЗИ.

– Не знаю.

– Ее тошнило? Она уставала?

Пытаюсь вспомнить. Уже какое-то время она плохо ест. Может, потому что ее тошнит. И она определенно устает. Я киваю.

– Тогда, возможно, она беременна. – Скай кивает на автоответчик. – К тому же они попросили ее выпить побольше воды. Так всегда говорят беременным перед тем, как сделать анализы.

Я все качаю и качаю головой.

– Это так волнительно, правда? У тебя будет маленький брат или сестра.

– Волнительно? Да, точно. Нет. Она не беременна. Это смешно. У нее даже нет… – Я хотела сказать «парня», но очень даже возможно, что он у нее есть. – Она не беременна. – Но если она не беременна, тогда что с ней? Меня омывает волной тревоги. С ней что-то не так? Людям просто так не делают УЗИ… Или делают? Может, для взрослых это стандартная процедура?

Скай подходит ко мне и ободряюще гладит меня по плечам. Должно быть, я впала в ступор.

– Возможно, это пустяк. Даже если она беременна, в этом нет ничего страшного.

– Она не беременна, – настаиваю я. – Она слишком стара, чтобы забеременеть.

Скай смеется:

– Ей всего тридцать пять. – Пиликает ее сотовый, она достает его и улыбается, читая сообщение. – Это Генри. Группа тусуется в «Скрим Шаут». Хочешь пойти?

Я смотрю на уже не мигающую лампочку на автоответчике, затем на дверь. Не могу отдышаться. Когда мама вернется домой? Мне нужно спросить ее об этом. Но расскажет ли она? Все это время она мне ничего не рассказывала.

Это ерунда. Мама в порядке. Это просто стандартная процедура.

– Да, сейчас спущусь. Дай мне минутку.

Скай мешкает, но потом все же уходит. Я пишу записку, что переночую у Скай, и оставляю ее на стойке. Закидываю вещи в рюкзак и запираю за собой дверь.

* * *

Мы входим в почти пустой «Скрим Шаут». Скай вопросительно вскидывает голову, и бармен показывает на дверь сбоку от сцены. Тогда она идет через клуб прямо к этой двери. В тусклый коридор просачивается музыка из подсобки, и мы идем на звук. Ребята сидят на диванчиках в небольшой подсобке, и когда мы заходим, все поднимают головы.

Генри встречает Скай песней, аккомпанируя себе на гитаре:

– А вот и моя красавица.

Она улыбается и втискивается на диван между ним и подлокотником.

Мейсон подмигивает мне:

– Привет, Кайман.

– Привет. – Скидываю рюкзак у стены и, найдя место на полу, устраиваюсь поудобнее.

Мне хочется просто растечься по полу и ненадолго исчезнуть. И похоже, у меня получается, ребята начинают дурачиться со словами и музыкой, и я позволяю смешанным мелодиям вокруг проникнуть в себя.

Барабанщик Деррик вразнобой поет про свой день. Как он ехал на машине и слушал радио. Как пошел в магазин и купил молоко… Я отключаюсь до тех пор, пока он не задает вопрос:

– Что рифмуется с «пожарным краном»?

Мейсон становится серьезным, и мне кажется, он скажет что-то вроде: «Не будь идиотом. Почему ты поешь про пожарный кран?», – но вместо этого он отвечает:

– Не знаю, «проволочный тиран»?

– А кто это такой? – спрашивает Генри.

– Ну знаешь, тот, кто хранит проволоку. Это набирающая силу эпидемия.

Я посмеиваюсь.

– Может, «утомительная тирада»? – спрашивает Скай. – Хорошо рифмуется.

– Это наша утомительная тирада о бесполезном пожарном кране, – поет Генри.

Мейсон смеется:

– Это наша утомительная тирада о Генри, проволочном тиране.

– Как тирада может быть утомительной? – спрашиваю я. – Разве тирады от природы не оживленные?

Генри берет аккорд, с минуту смотрит на потолок, а затем, сыграв еще несколько аккордов, поет:

– Меня так утомила одна и та же долголетняя тирада, когда мне всего лишь нужен второй шанс.

– Отлично. – Мейсон тычет в него. – Давайте назовем песню «Пожарный кран».

Ребята смеются, но когда они начинают выкрикивать еще строчки о прощении и втором шансе, Деррик записывает все это в блокнот. Даже не верится, что я только что стала свидетелем рождения песни, которая началась со слов «пожарный кран». Странно видеть, как что-то создается из ничего. Я думаю о себе и о том, как Ксандер пытается создать что-то из моей никчемной жизни. И даже вроде как создал. Из моей песни он взял нелепость, тот самый пожарный кран, и дал мне понять, что из этого может получиться что-то другое, что-то стоящее.

После тяжелого дня эта мысль делает меня счастливой, и я начинаю выкрикивать строчки вместе с ребятами. Они сочинили уже достаточно много, как вдруг кто-то выкрикивает очередную глупость:

– И почему ты просто не дашь мне съесть черепаший суп?

Скай охает от возмущения, но затем все смеются.

К десяти часам смех так и не утихает. Мы насмеялись и надурачились от души. Скай лежит на полу, раскинувшись поперек меня.

– Давай отвезем тебя домой, малявка, – говорит она. – Завтра в школу.

– Я ночую у тебя! – ору я.

– Правда?

– Так написано в записке, так что да.

– Круто! Пижамная вечеринка.

– Нужно закидать чей-нибудь дом туалетной бумагой, – заявляю я.

– Да, нужно закидать чей-нибудь дом. Только чей?

– Не знаю, – отвечаю я, а следом поднимаю руку, будто она учитель. – Ксандера!

Она хихикает:

– Кто хочет закидать туалетной бумагой дом Ксандера?

Глядя на нас, парни стонут.

– Вы нам не нужны. – Я встаю. – Пойдем.

Скай выбегает вперед, и как только я подхожу к двери, меня тянут за руку. Я оборачиваюсь и упираюсь лицом в грудь Мейсона. Мы стоим в тускло освещенном коридоре.

Он целует меня в щеку:

– Ты ушла, не попрощавшись.

Я отступаю и заглядываю ему в глаза:

– Я…

Он моргает:

– Значит, ты и Ксандер?

– Думаю, да.

– Ты уверена, что впишешься?

Я точно знаю, что он имеет в виду, но когда в голове всплывает образ Ксандера, я киваю.

Мейсон лениво пожимает плечами:

– Ты знаешь, где меня найти. – И с этими словами он исчезает в подсобке.

Глава тридцать первая

Мы со Скай держим в руках по два рулона туалетной бумаги и смотрим на огороженный забором дом Ксандера.

– Не рановато ли? – спрашивает Скай. – Еще нет и половины одиннадцатого. Свет в доме включен.

– Для хорошей шутки никогда не рано. Главный вопрос: как мы проберемся во двор? – Я пытаюсь протиснуться между двумя железными прутьями, но мое бедро застревает, и я начинаю смеяться.

– Ты когда-нибудь в жизни была такой безответственной? – спрашивает Скай.

– Не думаю.

– Ты смешная, когда ведешь себя безрассудно.

Скай берет меня под мышки и, хохоча, пытается вытащить. Наконец она освобождает меня, и мы падаем на землю – я приземляюсь на нее.

– Давай просто обмотаем забор.

– А Ксандеру это тоже, как и нам, покажется смешным? – спрашивает она.

Понятия не имею.

– Конечно.

На улице темно, но мы умудряемся обмотать прутья забора бумагой. Когда это молодость приносила так много веселья? Через минуту я понимаю, что видеть стало легче, а еще через минуту осознаю, что кто-то светит фонариком прямо на наши руки. Этот человек откашливается.

– Веселитесь, леди?

– Да, очень, – отвечает Скай, и мы обе оборачиваемся и видим, что на нас осуждающе смотрит сотрудник службы безопасности.

– Как мило. Это охранник, – замечает Скай.

Он сводит брови на переносице:

– Охранник, который знает номер полиции. Пойдемте переговорим с мистером Спенсом.

Такие новости должны были омрачить вечер, но это не так. Может, когда мы стояли там, в темноте, с рулонами туалетной бумаги, нам казалось, что все это нереально. Теперь же, когда мы стоим на крыльце под пристальным взором мистера Спенса, все кажется реальней. Так почему я никак не могу перестать смеяться?

– Сэр, что мне с ними делать? – спрашивает охранник.

Мистер Спенс, наклонив голову, смотрит на меня. Интересно, он помнит, что мы уже встречались? Хотя с чего бы ему помнить? Я просто человек, которого он встретил несколько недель назад. Так что, когда он говорит: «Кайман? Верно?», улыбка исчезает с моего лица.

Я киваю. Конечно, он меня помнит. Я – символ неповиновения его сына. И последняя девушка на Земле, которую бы одобрил мистер Спенс. Неудивительно, что мое имя и лицо укоренились в его памяти.

– Ты разыгрываешь моего сына?

Снова киваю.

Он смеется:

– Буду честен, никого из моих детей не закидывали туалетной бумагой. Так это вроде называется? – Он поворачивается к охраннику: – Все в порядке, Брюс. – Затем говорит нам: – Может, зайдете, девушки?

Смотрю на рулон туалетной бумаги в своих руках, и моя грудь сжимается в приступе паники.

– Нет. Все нормально. Мы пойдем. Если дадите мусорный пакет, мы даже все-все уберем.

Он отмахивается от этого предложения:

– Не нужно, у нас для этого есть горничные. И я настаиваю. Вы должны зайти.

– Уже поздно. Мы…

– Кайман?

При первых звуках голоса Ксандера меня окатывает волна жара. Мои щеки краснеют. Наряженный в пижамные штаны и футболку, он подходит к двери. Даже его домашний костюм выглядит дорого. Он смотрит на туалетную бумагу в моих руках, затем на Скай и ее туалетную бумагу.

– Это был вызов, – выпаливаю я. – Нас не должны были поймать.

Скай начинает хихикать, и я присоединяюсь к ней.

Глаза Ксандера сверкают от сдерживаемого смеха.

– Заходите. Тесс приготовила горячий шоколад. Думаю, немного осталось.

Не уверена, что должна знать, кто такая Тесс, но не спрашиваю. В руках туалетная бумага, так что достаточно унижений для одной ночи.

– Нет, спасибо. Мы правда уже уходили.

– Я настаиваю, – говорит он.

Скай прыскает от смеха – наверняка потому, что Ксандер говорит так же, как и его отец. Видимо, она держит язык за зубами, чтобы я сама приняла решение. Смотрю то на Ксандера, то на его отца, которые, одинаково скрестив руки на груди и нахмурившись, в ожидании не сводят с меня глаз. Увидев такое очевидное сходство, я задаюсь вопросом, похожа ли я на своего отца. Может, я и выгляжу, как мама, но совсем на нее не похожа.

– Хорошо. Только на минутку. Уже поздно. Мы, честно, не хотели причинять вам беспокойство.

Их кухня огромна. Мраморные столешницы приглушенных тонов. Холодильник, больше которого мне видеть не доводилось. Мне даже на секунду показалось, что я рассматриваю прилавки с замороженными продуктами в супермаркете, такой этот холодильник огромный.

Отец Ксандера следует за нами на кухню:

– Вообще-то, Тесс уже ушла, но уверен, вы, ребята, сориентируетесь.

Тесс, по-видимому, кухарка.

– Спокойной ночи. Александер, не задерживайтесь, – говорит он и уходит.

Ксандер подходит к плите, на которой стоит чайник, и берет его:

– Пусто.

– Забей.

– Нет, сейчас я все сделаю. Думаю, порошок где-то здесь. – Он осматривает шкафчики.

Очевидно, он не успокоится, пока мы не выпьем горячего шоколада, поэтому я подхожу к плите, беру чайник и, налив в него воду, смотрю на кнопки. Скай подходит ко мне и помогает в них разобраться. Покрутив чайник в руках и понажимав несколько раз на разные кнопки, мы смогли зажечь одну конфорку.

Ксандер все еще ищет горячий шоколад. Он похож на гостя в своей собственной кухне: открывает все дверцы подряд, очевидно понятия не имея, что за ними прячется. Наконец он с громким «Ага!» достает из шкафчика упаковку.

– Ты хоть раз заглядывал в эти шкафчики? – спрашиваю я.

– Конечно.

– Давай тогда сыграем. Скай называет кухонную утварь, и тот, кто находит ее первым, выигрывает.

– Выигрывает что?

– Похвалу.

– Это мой дом, так что, думаю, я выиграю.

– Докажи, богатенький мальчик. Тесс здесь нет, чтобы приготовить тебе бутылочку.

– О-о, сама напросилась.

Я улыбаюсь. Кухня – моя стихия. И если здесь готовит кухарка, то она умна и практична. Кухонная утварь у плиты, стаканы у раковины. У меня дома все именно так. Киваю Скай.

Она улыбается:

– Хорошо, начнем с простого. Лопатка.

Ксандер бежит в противоположный конец кухни и начинает рыться в ящичках, я же иду к плите и открываю ящики с обеих сторон от нее. Сразу нахожу лопатку и, подняв ее, поворачиваюсь.

– Первый раунд за Кайман, – заключает Скай.

Ксандер, резко повернув голову ко мне, ворчит.

– Ладно, второй предмет – миска для хлопьев.

– Так не честно. Ты знала, что он в курсе, где она, – возмущаюсь я. И конечно же он знает. Она в шкафчике возле кладовки.

– Дополнительное задание, – выкрикивает Скай. – Найдите мне дуршлаг.

Я смеюсь над выражением лица Ксандера. На нем буквально читается: «Я даже не знаю, что это». Бегу к раковине. Он должен находиться где-то под одним из шкафов. Только я достигаю шкафчика, как меня за талию обхватывает пара рук и тянет назад. Затем Ксандер обходит меня и распахивает шкафчик, к которому я шла. Я рвусь вперед и, пристроившись рядом, телом пытаюсь оттолкнуть его в сторону.

– Мошенница, – возмущается он.

– Я? Да это ты мошенник.

Он не сдвигается ни на миллиметр. Не могу его оттолкнуть, а он уже обыскивает полки.

– Это как миска с дырочками, – выкрикивает Скай.

– Моя лучшая подруга против меня. – Обхватываю Ксандера за талию и стараюсь его оттянуть.

На плите свистит чайник, и Скай снимает его с конфорки.

– Нашел! – Ксандер понимает дуршлаг. Я подпрыгиваю и пытаюсь выхватить его, но Ксандер держит его слишком высоко. Когда я силюсь опустить его руку, он обнимает меня свободной рукой за плечи и прижимает к своей груди. – И победителем становится Ксандер.

– Мошенники! Вы оба!

Ксандер прочищает горло.

– Хочу посвятить эту победу своему превосходному знанию кухонной планировки и утвари, которой я неоднократно пользовался. Если бы не… – Он замолкает на полуслове, а потом говорит: – О, привет, мам.

Я сразу опускаю руки и, упираясь ладонями в грудь Ксандера, пытаюсь вывернуться из его объятий. Он кладет дуршлаг на стойку и обхватывает меня уже обеими руками:

– Мам, это Кайман Майерс и ее подруга Скай.

Мое тело до сих пор находится в ловушке объятий Ксандера, поэтому я могу только повернуть голову. Мне страшно увидеть выражение ее лица. Страшно, что это будет момент, когда я наконец встречусь с недовольством и презрением. Но у матери Ксандера приятное выражение лица (которое выглядит слишком молодым для лица мамы взрослого сына). У нее светлые волосы и голубые глаза. Теперь я понимаю, в кого пошел Лукас. Ксандер совершенно ничего не унаследовал от мамы. А затем она улыбается – возможно, потому, что я начинаю вырываться, – и я понимаю, что он унаследовал от нее все самое лучшее.

– Приятно познакомиться, девочки. Кайман, я многое о тебе слышала.

– Здравствуйте, миссис Спенс. Ваш сын не отпускает меня, потому что он мошенник, но мне тоже приятно с вами познакомиться.

Ксандер отпускает меня, и я, борясь с головокружением, отхожу от него на несколько шагов.

Миссис Спенс поднимает со стойки рулон туалетной бумаги и морщит нос.

– Спроси об этом Кайман, – советует Ксандер.

Прекрасно, теперь мне надо объяснять его маме свой акт вандализма?

– Ваш сын позвонил и сказал, что крайне нуждается в туалетной бумаге. Я сразу же примчалась.

Она выглядит сбитой с толку, поэтому Ксандер поясняет:

– Она шутит, мам.

– Ах да. Сарказм, о котором ты мне рассказывал.

Господи, сколько они обо мне говорили?

– Я рада, что ты смешишь моего серьезного сына. – Она сжимает мою руку, затем поглаживает Ксандера по щеке. – Я иду спать. Не пропадай, Кайман.

– Спокойной ночи, мам. – После того как его мама уходит, Ксандер подходит к чашкам, кладет в них по несколько чайных ложек порошкообразного шоколада и наливает кипяток. – Не так вкусно, как у Эдди, но, надеюсь, пить можно.

– Здесь где-нибудь есть уборная? – спрашивает Скай. – Хотя о чем это я. Их тут, наверное, с десяток.

Он улыбается:

– Ближайшая за этой аркой. Первая дверь справа.

– Спасибо.

Она уходит, и мы остаемся вдвоем, бок о бок у стойки. Он тянется за ложкой, и его бедро плотно прижимается к моему боку. Затем мы тянемся за одной и той же чашкой, наши руки соприкасаются, и мы оба их отдергиваем.

– Бери, – произносим мы одновременно и смеемся.

Он делает глоток и передает чашку мне.

Мы соприкасаемся везде – плечами, локтями, бедрами, голенями – вплоть до ступней. Я чувствую каждое, даже самое крохотное, его движение.

– Ты меня убиваешь, – с придыханием произносит он.

– Извини. – Отступаю на шаг, но он хватает меня за локоть и поворачивает к себе лицом.

Теперь наши тела соприкасаются спереди. Меня всю обдает жаром, и я резко вдыхаю. Ксандер разворачивает меня спиной к стойке. Его ладонь такая горячая, что, кажется, может оставить след на коже.

Я упрямо смотрю на воротничок его футболки.

– Кайман?

– Да?

– Ты выглядишь напуганной. Тебя это пугает?

– Больше всего на свете.

– Почему?

– Потому что я не захватила мятные конфетки.

– А теперь правдивый ответ…

– Потому что я боюсь, что, как только ты меня поймаешь, игра закончится. – Не верю, что призналась ему в этом, я даже самой себе в этом не признавалась. Но он бросил мне вызов. Он всегда бросает мне вызов.

Ксандер проводит пальцем по моей скуле, и мое сердцебиение ускоряется, а все тело оживает.

– Не знал, что мы играем, – говорит он.

Я улыбаюсь. Те же самые слова прозвучали во время нашей второй встречи. Я встречаюсь с ним взглядом, и – будто он только того и ждал – его губы накрывают мои. Когда они соприкасаются, меня словно бьет током. Он целует меня нежно, губы такие же теплые, как и рука.

Только я собираюсь ему ответить, слышу, как Скай прочищает горло и говорит:

– Я просто возьму свой горячий шоколад и уйду. Чашку верну в следующий раз.

Я прекращаю поцелуй и, не желая показаться грубой, пытаюсь оттолкнуть Ксандера, но он не сдвигается ни на сантиметр. Скай одобрительно мне улыбается, и я понимаю, что она совсем не обиделась.

– Я отвезу ее домой, – заверяет Ксандер, не сводя с меня горящих глаз.

Мы оба слушаем, как Скай покидает кухню, а затем он подхватывает меня за талию и усаживает на стойку. Я обнимаю его руками и ногами и прижимаюсь к его губам своими. В этот раз в нашем поцелуе намного больше страсти. Моя потребность в нем более чем очевидна.

Он отвечает на поцелуй, его язык находит мой, а руки прижимают меня к себе как можно ближе. Ксандер приятный на вкус, как соленый шоколад. Мои ладони исследуют его спину через футболку. Нахожу его позвоночник и обвожу каждый позвонок. Меня омывает волна противоречивых эмоций, и, на удивление, верх берет сильнейшая грусть. Именно эту эмоцию я весь вечер успешно подавляла.

Я на грани слез, поэтому в надежде сдержать их зарываюсь лицом в его шею. Он замирает и пытается отстраниться, вероятно чтобы взглянуть на меня, но я крепко вцепляюсь в него. И тогда Ксандер начинает гладить меня по спине:

– Кайман? Что случилось? Прости. Это было слишком быстро? – Он берет меня за талию и спускает со стойки.

– Нет, это не так.

– Мне очень жаль.

– Нет, ты ничего не сделал. Сейчас совсем неподходящее время, чтобы выходить из фазы отрицания. – Не уверена, понял ли он, что я сказала, потому что из-за охвативших меня эмоций моя речь стала невнятной.

– Поговори со мной. Что случилось?

– Ты можешь просто обнять меня и не отпускать? Хотя бы на минутку… – Прежде чем попробовать все ему объяснить, мне нужно взять себя в руки.

Он, должно быть, понимает, что опустил руки, и, глубоко вдохнув, снова обнимает меня. Мы прижимаемся друг к другу так тесно, что между нами и миллиметра нет. Я держусь только благодаря его присутствию, в то время как на поверхность выходят мысли, которые я подавляла весь вечер.

Что, если мама беременна? Рождение ребенка погубит нас. Мы его не потянем. И что за парень этот Мэтью? Сбежит ли он, когда узнает? Как мама могла дважды наступить на одни и те же грабли? Я думала, у меня есть крохотный шанс оставить магазин кукол и начать собственную жизнь, но теперь это практически невозможно.

С ресниц срывается одна-единственная слезинка, и я быстро ее вытираю.

– Ты пугаешь меня, Кайман. Что не так?

– Мама.

– Она в порядке? – встревоженно спрашивает он.

– Возможно, она беременна.

Глава тридцать вторая

Ксандер тихонько выругался:

– Черт, Кайман, я сожалею. – Это все, что он говорит. Его пальцы прокладывают дорожку по моей спине: он легонько гладит меня вдоль позвоночника вверх и вниз, вверх и вниз. – Когда ты узнала?

– Сегодня. – Я вздыхаю. – А может, и не беременна. Как же мне хочется, чтобы это было так. Но если она не беременна, значит, с ней что-то не так, а я ужасная дочь, раз хоть на секунду подумала: пусть с ней будет что-то другое, только бы не беременность.

Ксандер чуть отстраняет меня, и я покорно уступаю.

– Чем я могу помочь? – спрашивает он, заглянув мне в глаза.

– Преврати все это в сон. Пусть я проснусь завтра утром и ничего этого не будет.

Он в задумчивости покусывает нижнюю губу.

– У меня такое чувство, будто я сегодня тобой воспользовался. Прости. Если бы я знал, то никогда…

– Перестань, – прерываю я. – Не говори так. Я уже несколько недель хотела тебя поцеловать. Еще до того, как узнала о маме. Еще тогда, когда ты провожал меня в школу.

Его взгляд опускается на мои губы, затем он снова смотрит мне в глаза:

– Ты хотела меня поцеловать?

– Правильнее сказать «хочу». Я хочу тебя поцеловать. – Наклоняюсь вперед и касаюсь его губ своими.

Он слегка отодвигается:

– Теперь я точно буду кретином, если позволю тебе это. Давай поговорим. Пойдем. – Он ведет меня за руку по коридору к огромной комнате, в которой устроен домашний кинотеатр. Перед большим белым экраном на разных уровнях установлены мягкие кресла.

– Ничего себе! – восхищенно восклицаю я, осматриваясь вокруг. – Именно здесь надо смотреть «Сияние».

Он приподнимает уголок рта в полуулыбке, затем идет к полке с DVD-дисками и достает один с изображением Джека Николсона, который просовывает свое жуткое лицо в дверь.

– Ты купил его?

– Да. Ты сказала, что мы обязательно его посмотрим, так что я купил.

Я опускаюсь в кресло:

– Ну, тогда включай.

Он качает головой:

– Не сегодня. Сегодня мы поговорим. – Он кладет диск на место и устраивается в кресле возле меня.

– Чем занимался до моего прихода?

– Хорошо, перефразирую: сегодня мы поговорим о тебе.

– Мы можем постепенно подойти к этому? Я не особо хороша в таких разговорах.

Он кивает:

– Ладно. До твоего прихода? Я выполнял задание по истории.

– Ты учишься в Академии Далтон или Оушенсайд?

Это частные школы. Уверена, он учится в одной из них.

– В Далтон.

– Далтон… это фамилия твоей бабушки. – Не успеваю даже закончить предложение, а уже чувствую себя глупо. – Ну естественно. Это не совпадение.

Он смеется:

– Кстати, спасибо.

– За что?

– За то, что напомнила мне, каково быть нормальным человеком. Я давно не общался с тем, кто не знает, кто я такой.

Я наклоняю голову:

– Погоди, а кто ты? – Ухмыльнувшись, он дергает меня за волосы. – У тебя очень хорошие родители.

– Да, когда получают то, что хотят.

– Так ты работаешь над сайтом для отца?

Он выдыхает:

– В этом-то и проблема. Работаю. Знаю, знаю, я не должен…

Я поднимаю руки:

– Я ничего не говорила.

– У меня была куча классных идей, как сделать сайт необычным, интересным, но отец их все отверг, сказал: «Нет, сдержанный и классический».

– Наверное, так лучше для клиентов.

– То есть?

– У вас же номера бронирует не молодежь, а бизнесмены и состоятельные люди. Им как раз по вкусу сдержанный, классический стиль.

Он на секунду закрывает глаза и говорит:

– Ты права. Почему он просто этого не сказал?

– Может, он пытался. Ты не очень хорошо слушаешь своего отца.

– Потому что он хочет слепить из меня идеальную копию самого себя, и мне тяжело с этим жить. Я не он.

– Ну разве не смешно? Ты не хочешь быть похожим на своего отца, а мне бы очень хотелось знать, похожа ли я на своего хоть капельку.

– Извини. Я бестактен.

Я касаюсь его плеча:

– Нет, не бестактен. Я понимаю, о чем ты говоришь. Ты не хочешь, чтобы тебя сравнивали с отцом. Особенно когда ты так похож на него внешне. Но ты не он. Ты всегда будешь другим. – Ты всегда будешь удивительным. Почему мне до сих пор так сложно произнести это вслух?

Он берет меня за руку и большим пальцем поглаживает тыльную сторону ладони:

– Твой отец гордился бы тобой. Гордился бы тем, кем ты стала.

От этого комментария у меня перехватывает дыхание и глаза наполняются слезами. Я сдерживаю их, но меня удивляет такая сильная реакция. Удивляет то, как сильно на самом деле я хотела услышать от кого-нибудь такие слова.

– Он живет в Нью-Йорке, работает каким-то крутым адвокатом.

– Ты его искала?

– Пришлось. Однажды мне может понадобиться почка. – Он смеется. – Когда мне было двенадцать, я прочла историю про одного парня, который не видел своего отца много лет. Так вот, он заболел раком, отец стал донором костного мозга и спас ему жизнь.

Ксандер смотрит на меня так долго, что мне становится неловко.

– Знаешь, нужно оказаться на смертном одре, чтобы достучаться до отца.

Я потираю предплечье:

– Он ушел от мамы.

Он медленно кивает:

– Тебе кажется, если ты встретишься с ним, то предашь маму?

Я смотрю на свет, но из уголка глаза все равно срывается еще одна слезинка.

– Он бросил ее.

– Ее отношения с ним не должны определять твои.

– Меня он тоже бросил.

– Мне жаль. – Он проводит костяшками пальцев по моей щеке. – А что насчет твоей мамы? Почему тебя так пугает ее возможная беременность?

– Думаешь, я слишком бурно реагирую?

– Я этого не говорил. Если бы это была моя мама, я бы расстроился. Просто не хочу проецировать свои соображения на тебя. Расскажи мне, что творится в твоей голове.

– Я злюсь, мне больно и стыдно, и все это я чувствую одновременно. Поверить не могу, что она снова это сделает. – Я забираюсь в кресло с ногами и поворачиваюсь лицом к Ксандеру. – Я ощущаю вину и чувствую себя эгоисткой, потому что не хочу, чтобы на свет появился еще один человек, но мне не нужны такие перемены в жизни.

– Ты справишься с этими чувствами. А когда у тебя на руках окажется ребенок – растаешь.

– Нет, не растаю. Мне не нравятся дети, а детям не нравлюсь я. Мы давно пришли к такому соглашению.

Он улыбается:

– Ну, по крайней мере, у тебя есть время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

– Если она все-таки беременна. – Я вздыхаю и крепко зажмуриваю глаза.

Его большой палец вырисовывает небольшие круги на тыльной стороне моей ладони.

– Как хорошо, что ты здесь. В моем доме. Тебе надо приходить сюда каждый день.

Я смеюсь:

– Я хороша в малых дозах. Кстати, я, наверное, пойду. Завтра в школу.

– Ни за что. Останься хотя бы еще на час. – Он тянет меня к себе в кресло. – Спасибо, что поговорила со мной. Знаю, для тебя это было сложно.

Я прислоняюсь своим лбом к его:

– Спасибо, что выслушал.

– На завтра все в силе?

Завтра? Ох! День карьеры. Мама якобы собирается на встречу предпринимателей. Теперь-то я уж точно это не пропущу.

– Все в силе.

– А что насчет сегодня? – спрашивает он, крепко обнимая меня.

Мне кажется, будто моей желудок совершает кульбит.

– А что насчет сегодня?

– Чем займемся в ближайший час?

Я притворяюсь, будто раздумываю.

– Поработаем над твоим сайтом?

– Ха-ха.

Я принимаю серьезный вид, что очень сложно, ведь улыбка, похоже, хочет укорениться на моем лице.

– Нет, правда, надо его закончить.

Он наклоняет голову, изучая мое лицо:

– Ты серьезно?

– Нет, – произношу я ему в губы.

Глава тридцать третья

Открываю дверь в магазин, придерживая колокольчик, и втягиваю внутрь Ксандера.

– Что за?…

– Ш-ш-ш…

Несколько секунд я прислушиваюсь, желая убедиться, что мама не вернулась, войдя через заднюю дверь. Она только что ушла… позже, чем планировала. Я попросила Ксандера прийти в полседьмого, через час после ее предполагаемого ухода. Но минуты шли, и ситуация становилась критической. Однако в итоге все вышло даже лучше, потому что теперь мы сможем за ней проследить. До этого я думала, что нам придется ее искать.

Когда я наконец делаю вдох и смотрю на Ксандера, то в темноте комнаты натыкаюсь на его взгляд. Одна моя рука лежит на его груди, прижимая его к стене магазина. У меня перехватывает дыхание.

Его дыхание не должно пахнуть так знакомо. Оно омывает меня, я закрываю глаза и тогда ощущаю его губы на своих губах. Мне хочется раствориться в этом поцелуе, но я знаю, что у нас на это нет времени.

– Пойдем. – Хватаю его спереди за рубашку, тяну к задней двери и приоткрываю ее. «У Луиджи» расположен через квартал от нас, и я вижу, как мама поворачивает за угол в конце переулка.

– Кайман, – произносит Ксандер за моей спиной. – Не расскажешь, в чем дело?

– Мы немного поработаем детективами. Или частными сыщиками. – Залезаю в задний карман и достаю снимки Мэтью, которые сделала на фотоаппарат Ксандера. Я распечатала их. Качество ужасное, так как у нас древний принтер, но картинка достаточно четкая.

– На что я смотрю?

Выскальзываю на улицу, и Ксандер следует за мной.

– Мне нужно узнать об этом парне всё, что только можно.

– Хорошо… что мы знаем на данный момент?

– Ничего.

Он откашливается.

– У мисс Научной наблюдательности нет конкретных фактов?

– У меня есть предчувствие. – Что, если мама беременна, мне нужно знать всё о потенциальном отце.

– Теперь предчувствия доказывают теории?

– О, заткнись!

Он смеется и берет меня за руку. От удивления я, должно быть, подпрыгиваю, потому что он со смешком сжимает мою ладонь. Странно держать его за руку. На ум приходит фотография в журнале, где они с Сэди держатся за руки, и я задаюсь вопросом: поджидает ли нас кто-нибудь, чтобы сфотографировать?

Будто прочитав мои мысли, он говорит:

– Мы переехали сюда, чтобы держаться в тени. Лос-Анджелес ужасен. Там у нас не было никакой личной жизни.

Я киваю, не зная, что сказать в ответ.

– Но так как это не самый процветающий город Калифорнии, а у отца обширные деловые интересы, мы много путешествуем. Отец часто тащит меня с собой. Например, завтра. Я должен уехать во Флориду до пятницы, а в субботу у меня благотворительный вечер.

Он же не спрашивает моего разрешения… да? Он просто говорит мне это, потому что… потому что что? Мы сейчас вместе?

– В таком случае, когда мы снова увидимся?

– Ох! На следующей неделе?

– Впишешь меня в свое плотное расписание?

– Не знаю. Не уверен, что мне удастся найти окно. Мне нужно постараться, чтобы выкроить минутку в своей суперзанятой жизни.

Когда мы заворачиваем за угол, я вижу красно-белый навес итальянского ресторана «У Луиджи»… и спину мамы, которая закрывает за собой дверь. М-да… Не этого я ожидала. Она должна была встретиться с высоким, темным и ужасным мужчиной.

– Что теперь? – спрашивает Ксандер.

– Будем ждать. – Подхожу к зарослям кустов на углу квартала, из-за которых хорошо виден ресторан, а вот нас из окон заметить невозможно, и сажусь. – Переживаешь, что испортишь джинсы? – спрашиваю я, когда Ксандер мешкает. – Здесь сухо.

– Нет… просто… мы шпионим за твоей мамой? – Он садится рядом со мной.

– Да, – морщась, признаюсь я.

– Кайман, я знаю, что ты расстроена, но разве это правильно?

Я показываю на снимки в его руках:

– Мне нужно хоть что-то знать о нем.

Он снова просматривает снимки:

– Это он? Отец… – Он даже не может закончить фразу. Будто ему так же стыдно, как и мне. Интересно, знаком ли он хоть с кем-нибудь, кто забеременел вне брака?

– Да. – Я слегка откидываюсь назад и опираюсь на ладони.

Он кивает, а затем осматривается:

– И сколько мы будем здесь ждать?

Я бросаю взгляд на ресторан:

– Не знаю. – Может, она увидится с Мэтью после встречи.

Забираю у Ксандера снимки и снова их просматриваю.

– Значит, ты думаешь, из меня бы вышел хороший детектив?

– Что?

– Сегодня твой «день карьеры». – Он показывает в воздухе кавычки, и в его исполнении это действие выглядит шикарно. – Так ты сказала, верно? Ты должна найти мне подходящие варианты для изучения. Думаешь, работа детективом мне бы подошла?

– Да, конечно.

– Потому что я внимателен, замечаю подсказки и верно прослеживаю связи? – Ксандер вырывает несколько травинок. Он выглядит таким уязвленным.

Мой аварийный сигнал гаснет, предупреждая меня сдать назад, исправить случившееся, сказать: «Нет, дело во мне и моей маме, и мне просто нужна твоя помощь». Я открываю рот, но уже поздно.

Он встает и, отряхнув руки, протягивает мне ладонь:

– Я тебя провожу.

– Я останусь.

– Хорошо. – Он начинает уходить.

– Прости, – произношу я ему в спину. Он останавливается. – Я слишком сосредоточилась на себе и вела себя ужасно. Ты сделал для меня столько всего удивительного, а я для тебя не сделала ничего. Я отвела тебя копать могилы. Ты отвез меня в университет Невады.

Он поворачивается ко мне лицом.

Я указываю в конец улицы:

– Я собиралась сводить тебя к Эдди, чтобы он научил нас готовить свои знаменитые маффины и рассказал, как начал бизнес. Решила, тебе понравится, ты ведь любишь поесть. И я вижу тебя владельцем ресторана. Но потом случилось это и…

Он сокращает расстояние между нами, обхватывает руками мое лицо и целует.

Какое-то мгновение я не могу дышать, а потом мне хочется дышать только им. Есть, спать и пить Ксандера Спенса. Я не могу им насытиться. Не знаю, как существовала без него, потому что сейчас единственное, что поддерживает меня на плаву, это источаемая им энергия.

Он слегка отстраняется, и я судорожно глотаю воздух. Ложусь на траву, потому что мое тело отказывается мне повиноваться. Он ложится на бок рядом со мной и опирается на локоть.

– Я купила платье, – признаюсь я в состоянии блаженства.

– Эм… здорово.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой в субботу на благотворительный вечер.

– Если? – Он качает головой. – Я бы с радостью пошел с тобой на вечер. Просто думал, ты категорически против. Да, пойдем.

Ксандер снова меня целует, и я, смеясь ему в губы, зарываюсь пальцами в волосы на затылке. Он сжимает меня за талию, и я вновь смеюсь.

Я не слышу ни шагов, ни позвякивания ключей. Слышу только, как кто-то прочищает горло. Слишком быстро сажусь, кровь приливает к голове, и из-за этого перед глазами какое-то время все плывет. Но как бы то ни было, я все равно вижу маму, которая разгневанно смотрит на нас.

Глава тридцать четвертая

Я почему-то хихикаю. Может, потому, что до сих пор не могу унять счастливо колотящееся сердце. Может, потому, что до сих пор так злюсь на маму за все ее секреты, что, когда вижу, как она злится на меня, мне это нравится. Или потому, что понятия не имею, что сказать. В любом случае мое хихиканье в ночной тишине звучит забавно.

– Привет.

Она осматривает Ксандера с ног до головы, начиная с его только что подстриженных волос и заканчивая дорогой обувью. Затем с пренебрежением вновь смотрит на меня:

– Увидимся дома. – С этими словами она уходит.

Я сжимаю губы, чтобы перестать смеяться. Когда она скрывается за углом, ложусь обратно на траву и тяну за собой Ксандера. Начинаю его целовать, но он сопротивляется:

– Кайман, подожди.

– Что?

– Она не знает о нас?

– Ты же знал это.

– Нет, не знал. Я думал, что после того, как представился ей, ты о нас рассказала.

Чувствую себя ужасно. Именно так я должна была поступить. До того сообщения на автоответчике я собиралась сделать это.

– Почему ты так думал? Я же притворялась, что не знаю тебя.

– Я думал, ты шутишь. Думал…

Сегодня у меня совершенно точно не получается сделать так, чтобы Ксандер почувствовал себя особенным. Провожу пальцами по его запястью и прижимаю свою ладонь к его:

– Извини. Мамино прошлое немного ее измотало. И я собиралась рассказать ей о нас, но потом случилось все это. Я расскажу ей обязательно.

– Думаю, ты только что это сделала.

Я снова хихикаю, и один уголок его рта приподнимается в полуулыбке.

– У Эдди еще открыто? Пойдем поедим.

* * *

Прислонившись к своей машине, Ксандер слизывает с пальцев сахарную пудру.

– Не знал, что ты так тесно общаешься с Эдди. Он открыл нам после закрытия по секретному стуку. Могла бы рассказать мне об этом несколько месяцев назад.

– Я не делюсь своими секретами. – Я выкидываю пустой бумажный пакет в один из мусорных баков, выставленных вдоль улицы.

Когда же поворачиваюсь к Ксандеру, он притягивает меня к себе, и я вскрикиваю от удивления.

Он утыкается лицом в изгиб моей шеи.

– Мне пора. Мама терпеливо ждет меня, чтобы накричать. Лучше покончить с этим.

– Она нормально отнесется к этому? К нашим отношениям? – Его голос звучит приглушенно.

Улыбнувшись, я провожу пальцами по его волосам:

– Все будет нормально, когда она тебя узнает. В смысле, как ей может не понравиться Ксандер Спенс?

– Это верно. – Он целует меня еще раз и отпускает.

Я начинаю уходить, но тут же оборачиваюсь к нему. Прислонившись к машине, он с милой улыбкой на лице наблюдает за мной. Я спотыкаюсь, но со смешком удерживаю равновесие.

– Удачи во Флориде.

* * *

В магазине темно, но лестница освещена. Делаю глубокий вдох и медленно поднимаюсь наверх – я не готова столкнуться с гневом, который полыхал в глазах мамы. Я слишком счастлива и не хочу, чтобы мама развеяла эйфорию, охватившую меня после поцелуя. Может, она уже спит? Может, смирилась? Я смеюсь сама над собой, понимая, что этого никогда не будет.

Дверь скрипит, когда я открываю ее. Я практически ощущаю напряжение, которое повисло в воздухе. Бомба вот-вот взорвется. Мама неподвижно сидит за кухонным столом. В комнате полутьма, только над столешницами горят лампочки. Включаю свет.

– Как долго? – Первые ее слова.

– Пару месяцев.

– Это с ним ты гуляла?

– Да.

– А как же Мейсон? Я думала, вы с Мейсоном…

Я качаю головой:

– Мы просто друзья.

Она встает лицом ко мне:

– Где ты с ним познакомилась?

Знаю, она говорит не о Мейсоне, а о Ксандере.

– Здесь.

– Ты познакомилась с ним здесь. – Она показывает на пол.

– Нет, вообще-то, там, внизу, – говорю я, указывая на дверь.

Она напрягается – вероятно, сейчас не самое подходящее время для шуток.

– Ты знаешь, что семья Далтон… – Кажется, будто она даже произнести это не может.

– Неприлично богата? Да, знаю.

– Кайман… – Она тяжело выдыхает.

– В чем проблема? Мы нравимся друг другу.

– Такие, как он, не остаются с такими, как мы.

Я вздыхаю:

– Мам, пожалуйста. На дворе не восемнадцатый век.

Она иронически усмехается:

– Чем ты богаче, тем медленнее течет время.

Я наигранно ахаю:

– То есть ему всегда будет семнадцать?

– Кайман, это не шутка. – Она проводит рукой по лицу. – Что подумает миссис Далтон?

Я смотрю на ее сжатый кулак, и эйфория окончательно улетучивается.

– А при чем тут миссис Далтон?

– Ты познакомилась с ее внуком в магазине. Она подумает, что мы непрофессиональны.

– По-моему, я нравлюсь миссис Далтон.

– Ты нравишься ей как девушка, которая ее обслуживает, а не как девушка, которая встречается с ее внуком.

Я моргаю, от шока слова застревают в горле. Мама будто сказала: «Семья Ксандера решит, что ты недостаточно хороша для него, и знаешь что? Так и есть».

– Ты знала, я не приму его, и поэтому врала мне о нем с самого начала.

Поверить не могу, что мама, которая утаивает столько секретов, вообще смеет сейчас заикаться о честности.

– Мам, это же смешно. Нам весело вместе. Почему ты просто не можешь за нас порадоваться?

– Веселье – вот что это значит для него. Ты разве не видишь? Для него ты просто развлечение, Кайман, ничего больше. Он еще не готов по-настоящему остепениться.

– Подожди… Ты решила, что я жду не дождусь от него предложения? Что я замуж за него собралась? Знаешь, я собиралась подождать еще хотя бы недели три, а потом уже спрашивать его об этом.

Она полностью игнорирует мой сарказм.

– Он развлекается. Это же так захватывающе – встречаться с девушкой, которая живет над магазином кукол. Настоящее приключение. Для него это все несерьезно. Он разобьет тебе сердце.

– Ух ты, неудивительно, что папа никогда меня не навещал.

– Твой отец никогда не хотел с тобой увидеться! Об этом я и говорю, Кайман. Ты не понимаешь? Он ушел от нас.

Я тяжело дышу, грудь резко вздымается и опадает, кажется, будто кислород не поступает в легкие.

– Потрясающе. Как думаешь, может, его пошантажировать? Заявиться к нему на работу и выкрикнуть: «Папочка»? Как Уилл Феррелл в «Эльфе»?

– Кайман, от твоих шуток нам не станет легче.

Мое сердце будто кто-то сжимает в кулаке.

– «Эльф» – не повод для шуток. Этот фильм – классика.

Мама тяжело выдыхает:

– Если тебе захочется поговорить о своих истинных чувствах, я рядом. И я не могу запретить тебе встречаться с Ксандером, но, если ты доверяешь моему суждению и тебя волнует мое мнение, ты не станешь этого делать.

Ей неинтересны мои истинные чувства.

Она просто хочет, чтобы я перестала встречаться с Ксандером.

– Я тебя услышала. – Выхожу из кухни, надеясь, что скоро снова смогу дышать.

Глава тридцать пятая

В субботу я жду Ксандера снаружи магазина. Мы с мамой игнорировали друг друга всю неделю, и мне не хочется, чтобы она воспользовалась этим случаем как предлогом для того, чтобы высказать ему в лицо всё, что она думает о наших встречах. Так что я стараюсь пресечь любые ее попытки поговорить с Ксандером. Стоять неудобно, и я переступаю с ноги на ногу (на мне туфли Скай). Я не часто ношу каблуки. Но ради Ксандера я готова пойти на некоторые жертвы, и, очевидно, каблуки можно добавить к растущему списку… сразу после отношений с мамой.

Он подъезжает ко мне на роскошной черной спортивной машине, и я прикусываю губу. Я шутила насчет того, что у него не одна машина. Почему он так хорошо соответствует одним стереотипам и разрушает другие? Он будто стремится что-то доказать моей маме, но на самом деле только делает хуже. Чем богаче он кажется, тем больше ей придется приложить усилий, чтобы смириться и осознать собственную неправоту. А она прилагать усилия не будет.

Он выходит из машины, и мое сердце начинает биться часто-часто. Ксандер по-прежнему нравится мне, нравится до безумия. В костюме он выглядит потрясающе. Сегодня его волосы зачесаны назад, и от этого он кажется старше. После поездки во Флориду он приобрел поистине миллионерский загар.

– Я по тебе скучал, – говорит он.

– Я тоже.

– Выглядишь шикарно.

Хоть платье мне впору, меня смущает, что оно обтягивает мое тело во всех нужных местах. А тот факт, что я купила его в комиссионном магазине, только все усугубляет. Платья дам, которые приглашены на сегодняшний вечер, будут в два раза наряднее и в сотню раз дороже.

– Я чувствую себя фальшивкой.

– Почему? Ты разве никогда не бывала на таких мероприятиях?

– О да, много раз. – Я слегка ударяю его по руке.

– Тогда тебе повезло. Меня мама заставляет приходить.

– И правильно делает. Было бы преступлением лишить мир удовольствия лицезреть тебя в костюме.

Он отдергивает пиджак:

– Тебе нравится?

– Да, очень.

Он приобнимает меня одной рукой за талию и притягивает к себе, обдавая целым букетом запахов, от зубной пасты до крема после бритья. Я чуть спотыкаюсь на каблуках, но, опершись на него, удерживаю равновесие. Обнимаю его, и на секунду меня одолевает беспокойство, что мама наблюдает за нами в окно, но его запах и руки напоминают мне, за что я борюсь. За это. За него. Как хорошо, когда он меня обнимает. Кажется, что все слова, сказанные мамой о нем и обо мне, исчезают в небытие.

Ксандер целует меня в щеку:

– Ты хорошо пахнешь.

– Ты тоже.

Он бросает взгляд за мое плечо на магазин:

– Мы зайдем?

– Нет… нет. – Обнимаю его крепче. Как бы мне хотелось завести его внутрь. Чтобы мама с ним познакомилась, приняла так же, как Мейсона.

– Хорошо. – Он отводит меня к машине и, открыв пассажирскую дверь, помогает сесть.

Как только он сам садится, то заводит двигатель и долго смотрит на меня.

– Что случилось, детка? – Ксандер берет мою руку и кладет ее к себе на колено.

– Теперь мы используем ласковые прозвища? Детка?

Он нажимает на газ и трогается с места.

– Тебе не нравится?

– Да нет. Хотя я почему-то думаю о свинье, когда его слышу.

– Есть другие предложения?

– Я всегда была неравнодушна к «милой». На самом-то деле я не такая, так что это меня весьма забавляет.

– А как насчет «куколки»?

– Ха! Только если ты хочешь, чтобы меня каждый раз передергивало.

– Ладно, тогда, может, «сменщица тем»? Тебе отлично подходит. – Он сжимает мою руку. – Хорошая попытка, но все-таки что случилось… куколка?

Я вздыхаю:

– Мы с мамой серьезно повздорили.

– Из-за меня?

– Ты такой самоуверенный. Думаешь, всё крутится вокруг тебя?

– Тогда из-за чего?

– Из-за тебя.

Он улыбается. Люблю его улыбку.

Я не хочу говорить о маме. Мне хочется говорить о его улыбке или поцелуях. Я могла бы поговорить о поцелуях.

– Почему я не нравлюсь твоей маме?

– Главным образом потому, что ты богат. Если бы ты смог это изменить, моя жизнь стала бы намного проще.

– Я поработаю над этим.

– Спасибо. Ты так любезен.

– Значит, она хочет для тебя чего-то другого?

– В смысле?

– Другой жизни, не похожей на ее?

– Точно. Если конкретно, то она не хочет, чтобы я встретила богатого парня, забеременела от него и он потом от меня сбежал.

– Она списывает такое поведение на деньги этого самого парня?

– Знаю, это смешно.

– Так с этого началась жизнь над магазином кукол?

Родители отца дали маме деньги на открытие магазина кукол.

– Вообще-то, да.

– Получается, ты прожила там всю свою жизнь?

– Да.

– Ого, она экстремалка.

Какое отношение экстрим имеет к проживанию над магазином кукол?

– Пожалуй, в каком-то смысле.

– Я думал так о своей маме, но твоя явно бьет все рекорды.

* * *

Банкетный зал в отеле – самый красивый зал из всех, что я видела в реальной жизни: большие люстры, выложенные узорчатой плиткой полы, плотные, высотой до потолка, шторы. Ксандер ведет меня к переднему столику, и я глубоко вдыхаю. Какой глупый совет дал мне Генри перед моим знакомством с Мейсоном? Ах да, быть самой собой. Вот только не думаю, что здесь это сработает. Может, сегодня мне притвориться кем-то другим?

Я замечаю миссис Далтон, и мне хочется убежать и спрятаться. В любое другое время и в любой другой ситуации ее присутствие успокоило бы меня, но после маминых слов моя рука в ладони Ксандера начинает подрагивать. Мне кажется, что именно на нас направлен свет всех ламп.

Я смотрю на миссис Далтон слишком долго, и наши взгляды встречаются. Мой лоб покрывается испариной, и я вытираю его. Она улыбается мне и приветливо машет.

– Думаю, нас подозвали. – Ксандер подмигивает мне, довольный выбором слов. Я хочу поддержать игру, но слишком нервничаю для этого.

– Кайман, – говорит миссис Далтон. – Не знала, что ты придешь. Приятно тебя видеть. Рада, что Алекс тебя очаровал.

– Это было сложно, бабушка. Эту девушку нелегко завоевать. – Он целует мою руку.

– Она этого стоит.

Может, так кажется только мне, но она не похожа на человека, который злится, что ее внук встречается с прислугой.

– Обидишь ее – пеняй на себя. – Она предостерегающе грозит Ксандеру пальцем.

– Разве ты не должна говорить это ей? Я же все-таки твой внук. – Ксандер наклоняется и, поцеловав бабушку в щеку, шепчет ей что-то на ухо, отчего миссис Далтон смеется.

– Что ты ей сказал? – спрашиваю я, когда мы уходим.

– Что ты вполне способна сама за себя постоять и не нуждаешься в дополнительной защите.

– Это правда.

– Я должен пообщаться с людьми до того, как все рассядутся. Но лучше я потанцую с тобой, а потом мы найдем наш столик.

– Нет.

– Ты не хочешь со мной танцевать?

– Нет, в смысле, конечно, я с тобой потанцую, но не будь сегодня плохим сыном, для твоей мамы это особенный вечер. В твоем равнодушии она обвинит меня.

Он смеется:

– Нет, не обвинит. Вообще-то, мама недавно сказала, что я стал более ответственным. И эту заслугу она приписывает тебе.

– Не думала, что так положительно влияю на тебя, особенно если учесть, что сама в последнее время была королевой безответственности. – Это судя по словам моей мамы.

– Пойдем, они играют нашу песню.

Я прислушиваюсь. Группа без солиста, как и говорил Лукас, играет какое-то классическое произведение.

– Это наша песня?

– Ну, это же твоя группа, помнишь? Так что любая песня наша.

– Точно.

Благодаря каблукам я легко могу уткнуться носом ему в шею. Расстегиваю пуговицы на его пиджаке и скольжу руками по его спине, пока мы покачиваемся в ритм вместе с другими парами.

Ксандер начинает придумывать смешные слова для песни и фальшиво напевает ее мне на ухо.

– Ты должен взять микрофон, группа в тебе нуждается.

– Что? Предпочитаешь мягкий голос Тика?

– Да.

– Я тоже, – со смешком отвечает он.

Наши шутки прерывает женский голос:

– Здравствуй еще раз, Кайман.

Ксандер останавливается и поворачивается:

– Мама. – Он обнимает ее.

Затем, к моему удивлению, она обнимает и меня. У нее светлые, ухоженные, тщательно уложенные волосы, идеальная форма бровей и невероятно гладкая кожа – должно быть, она делает какие-то уколы.

– Так приятно видеть, что мой сын столько улыбается. Ему идет улыбка, как ты считаешь?

– Я называю ее его секретным оружием.

Ксандер хмурится:

– Правда?

– В основном в своей голове, но иногда и у тебя за спиной. – Искоса смотрю на миссис Спенс. Я сейчас такая, какая есть. Надеюсь, ее не испугает мой сарказм. Она улыбается, так что, думаю, все в порядке.

Ксандер притягивает меня к себе:

– Что ж, это многое объясняет.

– Я просто подошла поздороваться. Не могу остаться. Кто-то должен вести это мероприятие. – Она проводит рукой по моему плечу. – Но давай поговорим с тобой позже, вдвоем. Мне бы хотелось узнать тебя получше.

Я с улыбкой киваю, хотя мне хочется сказать: «Звучит как пытка».

Когда она уходит, Ксандер берет меня за руку и, снова притянув к себе, покачивается под музыку.

– Не думаю, что ты запомнишь их имена, но давай я покажу тебе членов своей семьи.

Он не только начинает называть имена многих людей в зале, но и рассказывает о каждом коротенькую веселую историю.

– А это, – говорит он, показывая в другой конец зала, – моя кузина Скарлетт.

– А… кукла. – Наклоняю голову. – Да, она правда похожа на ту куклу.

– Правда? – Он смеется, и она, будто чувствуя, что мы говорим о ней, не только замечает Ксандера, но и идет к нам.

– Скарлетт.

Она слегка пожимает ему руку, а потом целует воздух у его щеки.

– Это Кайман.

– Привет. Я так много о тебе слышала.

Искоса смотрю на Ксандера. Он что, все время обо мне говорит? И как принято на такое отвечать?

– Похоже, Ксандеру стоит почаще куда-нибудь выбираться, раз он так много обо мне болтает.

Скарлетт улыбается так же широко, как и ее кукла-двойник, а затем сжимает руку Ксандера:

– Видел, с кем пришел твой брат?

– Нет, мы еще не пересекались. – Ксандер вытягивает шею, очевидно пытаясь оценить спутницу своего брата.

– Лучше избегай их. Ходячий комплекс Золушки.

Ксандер смеется:

– Серьезно? Лукас?

– Меня это не удивляет, если учесть, где он учится. – Она кривит губы.

Ксандер кому-нибудь из своей семьи говорил, что я беднее грязи? Если говорил, почему не попытался приструнить Скарлетт, а просто с ней согласился?

– Приятно с тобой познакомиться, Кайман, но мне пора бежать. Брэдли пришел.

Мы смотрим, как она уходит, и я жду, когда Ксандер все объяснит. Может, скажет, что его кузина высокомерный сноб (а так и есть). Но он молчит. Просто предлагает мне руку и говорит:

– Пойдем присядем.

Он ведет меня прямиком к Лукасу.

– Я думала, Скарлетт велела избегать их.

– Мы не можем избегать их весь вечер. Все места расписаны, и я хочу есть.

– Кайман, – здоровается Лукас, вставая и приобнимая меня одной рукой. – Не думал, что ты придешь. Решила все-таки дать скуке шанс?

– Да, наверное… – Даже не знаю, что сказать. Я до сих пор в шоке от разговора Ксандера и Скарлетт.

Лукас показывает на девушку справа от себя:

– Это Лия.

Лия не встает, но улыбается мне:

– Приятно познакомиться.

Ксандер выдвигает для меня стул, и я присаживаюсь.

– Где Сэмюэль? – спрашивает Ксандер, оглядываясь по сторонам. Осталось два свободных места с именными карточками.

– Еще едет.

Сэмюэль приезжает меньше чем через пять минут. Ксандер и Сэмюэль обнимаются так, будто не виделись целую вечность, – точно так же обнимались Лукас и Ксандер, когда встретились в аэропорту. Лукас присоединяется к ним. После чего Сэмюэль знакомит нас со своей спутницей, и мы обмениваемся любезностями.

– Сэмюэль, – говорит Ксандер, положив руку мне на поясницу. – Это Кайман Майерс.

– Та самая Кайман Майерс? – Он широко улыбается, и я поражаюсь тому, насколько братья отличаются друг от друга. Ксандер определенно унаследовал от отца темные волосы, в то время как остальные были блондинами, как мать.

– Наслышан о тебе, – заявляет Сэмюэль.

– Сочувствую.

Мы все рассаживаемся, и Сэмюэль поднимает пустой бокал, показывая его проходящему мимо официанту, тот подходит и наполняет его.

– Итак, Кайман, ты как-то связана с владельцами сети аптек Майерсами?

Я уже было начинаю отвечать «нет», но Ксандер меня перебивает:

– Да, они ее бабушка и дедушка. Они сегодня приглашены. – Он осматривается. – Еще не приехали, но, как только появятся, я попрошу Кайман меня им представить.

– Папа очень уважает твоего дедушку, – продолжает Сэмюэль. – Он говорит, что тот, кто может сделать деньги на магазинах среднего уровня, должен быть гением. Я бы сам хотел быть таким проницательным бизнесменом, как он.

Я слишком потрясена, чтобы думать. Вот почему семья Ксандера так хорошо ко мне относится? Он выставляет меня богатой?

Глава тридцать шестая

– У меня нет бабушки с дедушкой.

Лукас и Ксандер смеются, а потом Лукас говорит:

– Она говорит с таким серьезным лицом. Ксандер, как ты понимаешь, шутит она или нет?

– Она всегда шутит.

Улыбнувшись, Сэмюэль объявляет:

– Я и не знал, что у семьи Майерс здесь есть родственники, пока Ксандер не рассказал мне.

Ксандер кивает:

– Я тоже не знал, мне сказала бабушка.

Бред какой-то. Миссис Далтон, должно быть, напутала. С чего она решила, что я родственница этих самых Майерсов? Только с того, что у меня та же фамилия?

Тяжело сглатываю и осматриваю столы вокруг. Затем перевожу взгляд на дверь и наблюдаю за людьми, которые входят. Да, в каком-то смысле я пошутила, что бабушки и дедушки у меня нет. Они есть, целых четыре человека. Мамины родители отреклись от нее, когда она забеременела мной, а родители отца заплатили ей, чтобы она держала язык за зубами. У меня самые ушлые на свете бабушки и дедушки. Майерс – фамилия мамы, но она довольно распространенная. Мама не может быть родственницей этих владельцев сети аптек. Это просто совпадение. Смотрю через весь зал на миссис Далтон. Милая миссис Далтон улыбается мне.

Все за столом смотрят на меня, и я понимаю, что кто-то задал вопрос. Мое колено сжимает чья-то рука, и я подскакиваю. Смотрю вниз и поднимаюсь взглядом от кисти руки до плеча Ксандера, а затем сталкиваюсь с его озадаченным взором.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Нет… да… мне просто нужно в уборную.

– Через те двери и направо. – Он встает и показывает мне, а потом целует в щеку. – Не сбегай через окно. Мы только добрались до самой скучной части, ты же не хочешь ее пропустить.

Я пытаюсь посмеяться, но ничего не выходит. Уборная приносит долгожданное облегчение, и я закрываюсь в одной из кабинок и силюсь осмыслить, что только что произошло. Ксандер думает, я богата. Думает, я из богатой семьи. Вот почему его отец так легко принял меня, когда узнал мою фамилию, а братья вели себя со мной на равных. Я всхлипываю и пытаюсь приглушить рыдания рукой.

– Глупые богатые парни, – рычу я, стараясь разозлиться: сейчас нельзя раскисать. Мне нужно с достоинством добраться до дома.

Когда я выхожу из уборной, то чуть не получаю дверью по носу: она распахивается так быстро, что я едва успеваю отступить.

– Извини, – бросает девушка, проносясь мимо. Она включает воду в раковине и начинает оттирать пятно на белой блузке. Когда я замечаю ее черную юбку, то понимаю: она, скорее всего, официантка. И она на грани слез.

– Ты в порядке?

– Мне на блузку брызнуло вино, и не думаю, что удастся его вывести. – Она трет сильнее, затем тянется к диспенсеру с мылом. – Босс отправит меня домой.

– Подожди, не надо мыла. Вот, у меня кое-что есть. – Залезаю в сумочку и достаю бутылочку с перекисью. У нас не часто пачкают кукол, но порой какой-нибудь ребенок с липкими руками или человек с кофе наносит урон. Это средство – чудо из чудес. Капаю перекись на ее блузку и промокаю бумажным полотенцем со стойки. – Только глянь. Волшебство!

Она рассматривает блузку и притягивает меня в объятия, но потом, вероятно осознав, что не стоит лапать гостей, краснеет и отстраняется:

– Простите. Просто… Большое спасибо!

– Это всего лишь перекись.

– Я все равно очень признательна.

– Была рада помочь.

Она в последний раз смотрит на свою чистую блузку:

– Мне лучше вернуться.

– Да, конечно.

Она уходит, и я прислоняюсь к кафельной стене. Ее «беда» немного отвлекла меня, но это было временное облегчение. Я должна выйти и лицом к лицу встретиться с тем, кто ждет меня за дверью.

Нужно выбраться отсюда. Я не смогу смотреть в глаза Ксандеру, когда скажу ему правду. Иду обратно в зал и чуть не врезаюсь в женщину с гарнитурой и клипбордом.

Начинаю ее обходить, но потом останавливаюсь:

– Вы организатор мероприятия?

Она улыбается вышколенной улыбкой, предназначенной для гостей, но в глазах у нее отражаются явные признаки стресса. Наверное, она думает, у меня есть жалоба.

– Да, могу я вам чем-то помочь?

– Ксандер Спенс сказал, что здесь присутствуют мои бабушка и дедушка, но я не могу их найти. Не подскажете, за каким столиком они сидят? Майерсы. – Я указываю на ее клипборд, как будто она не знает, где указана рассадка гостей.

– Конечно. – Она пролистывает страницы и, пробежав пальцам по листку, говорит: – А, вот они. Тридцатый столик. Я вас провожу.

– Спасибо.

Я словно иду под водой – ноги медленно передвигаются, а голова гудит от давления. Как только мы оказываемся в зале, я прислоняюсь спиной к ближайшей стене, и девушка повторяет:– Они вон там. На ней бирюзовая кофта. Видите?

Проследив взглядом за ее пальцем, замечаю женщину в бирюзовом.

– Да, это она. Спасибо.

– Не за что. – Организатор быстро уходит, вероятно откликаясь на вопль голоса у нее в наушнике.

Они сидят спиной ко мне. У женщины в бирюзовом темные до плеч волосы, а у мужчины рядом – благородная седина. Я медленно обхожу зал, желая увидеть их лица. И вот наконец это происходит. Я ожидаю, что тут же узнаю их, что-то почувствую, но тщетно. И с моих плеч как будто падает небольшая часть груза, что давил на них все это время.

Но тут женщина поднимает голову, и наши взгляды встречаются. И тут я с ужасом понимаю – она меня узнала. Ее губы произносят имя «Сьюзен». Я отчетливо вижу это с другого конца зала, оттуда, где стою. Мое лицо вспыхивает лихорадочным румянцем. Миссис Далтон ничего не напутала. Эта чета Майерсов – мои бабушка и дедушка.

Женщина хватает мужчину за предплечье, и он в замешательстве смотрит на нее. Я решаю не ждать, что будет дальше. Разворачиваюсь, намереваясь покинуть это место, но врезаюсь прямиком в Ксандера.

– Вот ты где. Только что подали закуски – икра и крекеры с каким-то греческим салатом. Тебе нравится икра?

– Не знаю. Никогда не пробовала. – До меня доходит смысл сказанного им прежде про маму-экстремалку и жизнь над магазином кукол. Он думает: мама сделала это намеренно. Чтобы показать мне, как живут другие. И я теперь понимаю, что в каком-то смысле именно это она и сделала. Мама росла в богатой семье. Вот откуда она столько знает о жизни богачей. Мама…

Она лгала мне. Вся моя жизнь – ложь. Нет, ее жизнь – ложь. А моя – правда. Мы на мели. Живем от вдоха до вдоха. Чуть больше кислорода, и наш магазин превратится в руины.

– Что случилось? Я сделал что-то не так? – спрашивает Ксандер.

От меня, должно быть, пышет яростью, потому что я дико зла.

– Я нравилась тебе только потому, что ты думал… – Я даже не могу закончить предложение, настолько я зла. Не только на него, на всех! На маму, на ситуацию, на бабушку с дедушкой, которых даже не знаю. – Мне нужно идти.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на еще одно знакомое лицо. То, которое не хочу видеть. Роберт! Смотрю на его лицо и жалею, что в прошлый раз не вылила на него содовую.

Ксандер хватает меня за локоть:

– Подожди. Поговори со мной.

– Я так и не разобрал твоего имени, – заявляет Роберт.

– А я его и не называла, – рычу я.

– Где сегодня твой парень? Мейсон, кажется? Он очень хорошо поет.

Рука Ксандера на моем локте сжимается.

– Роберт, сейчас неподходящее время.

– Просто я видел ее на концерте на прошлой неделе. Не знал, что она встречается с Мейсоном.

– Мы не встречаемся, – возражаю я.

– О чем ты говоришь? – Ксандер убирает руку с моего локтя.

– Они были так поглощены друг другом.

– Нет, это неправда. – Краем глаза замечаю, что бабушка направляется к нам. – Мне нужно идти.

– Кайман. – Ксандер выглядит подавленно, но я тоже расстроена. Слишком расстроена, чтобы рассуждать здраво. Слишком расстроена, чтобы защищаться от его друга-придурка. Мне просто нужно уйти.

И я ухожу.

Глава тридцать седьмая

Когда я захожу в магазин, меня раздирают противоречивые чувства. Первое – всеобъемлющая злость на маму за то, что она всю жизнь во всем лгала мне. Второе – нестерпимая душевная боль, от которой хочется ринуться к маме, что есть силы обнять ее и сказать, что она была права насчет богатых парней и мне нужно, чтобы она забрала мою боль.

Она сидит за кассой, точно статуя. Кажется, она ждет меня. Верхний свет выключен, освещены только несколько полок. Лицо ее выглядит почти так же безжизненно, как и у окружающих кукол.

– Извини, – говорит она. – Я была несправедлива.

– Они были там сегодня, – хрипло произношу я. Горло до сих пор болит.

– Кто?

– Твои родители.

Ее лицо искажается, и она опускает голову на стойку. Я слишком поглощена жалостью к себе, чтобы пожалеть ее. Прохожу мимо, поднимаюсь по лестнице и, зайдя к себе в комнату, плотно закрываю дверь.

В своей жизни я повидала много сломанных кукол. У некоторых просто не хватало пальца, но у других отсутствовали конечности, а головы были проломлены. И все равно ничто из этого не сравнится с тем, какой разбитой я ощущаю себя сейчас. Это полностью моя вина. Я всегда знала, что он совершенно иной породы. Почему я позволила себе думать, что смогу вписаться в его окружение?

Переодевшись в какой-то спортивный костюм, сворачиваюсь калачиком на кровати и наконец даю волю накопившимся слезам.

Раздается тихий стук в дверь. Я его игнорирую, но мама все равно заходит. Очевидно, у нее нет ни капли уважения к моим чувствам. Снова сдерживаю слезы и пытаюсь выровнять дыхание. Она садится на кровать рядом со мной:

– Я не могу толком объяснить тебе, почему ничего не рассказывала о своих родителях. Наверное, отчасти я боялась, что тебе захочется жить так же, как они. Я понимала, что не смогла дать тебе достаточно и ты будешь искать у них то, чего, по твоему мнению, тебе не хватало.

Если бы она оставила меня в покое, я бы приняла все случившееся, но сейчас бушующая во мне ярость ищет выхода.

– Почему ты ушла от них? – Сажусь на кровати. – Что они такого сделали?

– Кайман, нет. Они выгнали меня. Отреклись. В этом я была честна. Но мне жаль. Правда, очень жаль. Я могла бы быть более откровенной. Я была зла, обижена и слишком горда. Я не дала им шанса искупить вину – просто исчезла.

– Ты стыдила меня за то, что я скрывала свои отношения с Ксандером. Заставила чувствовать себя никчемной. Внушила, будто миссис Далтон и ее семья меня ненавидят.

– Мне так жаль.

– Миссис Далтон знает, кто ты? Не понимаю.

– Ей известна моя история, но я не думала, что она знает моих родителей. Все это время она, должно быть, хранила мой секрет.

– Я просто не знаю, смогу ли снова доверять тебе. Я очень зла.

– Понимаю. Надеюсь, что сможешь… Но если нет, я пойму.

– И Ксандер. Он не идеален, но он был добр, хорошо ко мне относился, а ты даже не захотела дать ему шанс. Он не мой отец. А я не ты. Я не собираюсь беременеть и сбегать.

Она кивает:

– Знаю. – Мама вдруг хватается за живот и резко вдыхает.

– Что такое?

– Ничего, я в порядке. Мне просто надо… – Она встает, слегка покачивается, но тут же в поисках опоры прислоняется к стене.

Я тоже встаю:

– Ты не очень хорошо выглядишь.

– Мне просто надо прилечь. – Она спотыкается, но удерживается за спинку стула.

– Мам, что-то не так?

Она снова хватается за живот и выбегает из комнаты.

Я следую за ней в ванную, где она едва успевает добежать до раковины – ее тошнит. Раковина окрашивается в ярко-красный.

– Мам! Это кровь?

Она вытирает рот, размазывая кровь по запястью, и кашляет.

– Такое уже случалось?

Она кивает.

– Ладно, мы едем в больницу. Сейчас же!

* * *

Я уже два часа слоняюсь по коридору в ожидании врача, который расскажет мне, что происходит. Когда он наконец выходит, я нахожусь на грани обморока. Он осматривается – интересно, чего он ждет, – а после спрашивает:

– Только вы?

– Только я? – Не понимаю его вопрос.

– С вами еще кто-нибудь есть?

– А… нет. Только я. – Мне не по себе. Может, стоило позвонить Мэтью? Он должен быть здесь. Он имеет право знать. Обязательно найду его номер и позвоню ему, как только поговорю с врачом. – Пожалуйста, скажите, мама в порядке?

– Ей лучше. Мы взяли пару анализов, попытаемся кое-что прояснить. Ей дали снотворное.

– А… эм… – Даже не знаю, как сказать. – Ребенок в порядке?

– Ребенок? – У него округляются глаза, и он смотрит в карточку. – Она сказала вам, что беременна?

– Нет. Я просто думала, что это возможно.

– Нет, она не беременна. Но мы сделаем еще несколько анализов, чтобы проверить наверняка.

Мне стыдно из-за того, что я в какой-то степени испытываю облегчение. Но стыд вскоре исчезает без следа, потому что, исключив беременность, я понимаю – с мамой случилось что-то серьезное. И меня охватывает страх.

– Она больна? – выдавливаю я, слова даются мне с трудом.

– Да, и мы пытаемся понять, что с ней. Но серьезные заболевания мы уже исключили. – Он ободряюще поглаживает меня по плечу, будто от этого мне станет легче. – Скоро мы все узнаем.

– Я могу ее увидеть?

– Она спит, ей нужен отдых. Обещаю, что позвоню вам, как только она проснется. – Он замолкает и снова осматривается. – Вам правда не стоит сейчас быть одной.

Но я одна. У меня есть только мама.

– У меня нет сотового.

– Тогда на какой номер вам можно позвонить?

Бывало много случаев, когда я расстраивалась, что у меня нет сотового, как у любого другого подростка. Но сейчас, когда мне хочется просто сесть в зале ожиданий и уснуть на стареньком диване, я впервые думаю, что умру без телефона. Может, пойти к Скай? Но что, если Скай нет дома? И до ее дома идти на десять минут дольше, чем до магазина. Лишние десять минут ходьбы до больницы – не вариант. Даю врачу номер магазина и ухожу.

Иду сразу в магазин, поднимаюсь наверх и в ожидании сажусь у телефона. Так не пойдет. Мне нужно чем-то себя занять. В торговом зале всегда есть чем заняться. За все годы жизни в магазине кукол я никогда не протирала полки в час ночи. К моменту, когда добираюсь до витрины, одна стенка с полочками сверкает. Я уже вся взмокла, но решительно принимаюсь за вторую стенку. Во время уборки нахожу карточку без куклы. Кэрри. Обыскиваю полки, но куклы нет. Должно быть, мама продала ее сегодня и забыла убрать карточку в ящик для следующего заказа.

Хотя нам не нужно заказывать еще одну Кэрри. Она популярна. У нас есть еще как минимум две такие куклы. Кэрри – спящий младенец с умиротворенным выражением лица. Все ее любят. Даже я считаю ее довольно симпатичной, что само по себе чудо, ведь почти все куклы меня пугают.

Иду в подсобку. Три коробки с надписью «Кэрри» стоят рядышком на второй полке. Полка расположена достаточно низко, поэтому я безо всякой помощи снимаю коробку и сразу по весу понимаю – она пустая, но все равно роюсь в ней, чтобы убедиться. Беру следующую коробку. Пустая. Достаю каждую коробку вне зависимости от написанного на ней имени. Вскоре весь пол усыпан пенопластовыми шариками. В коробках нет ни одной куклы.

Теперь я знаю, сколько времени уходит на то, чтобы снять все коробки и обыскать их. Сорок пять минут. Опускаюсь на пол и прижимаюсь лбом к коленям. Я всегда думала, что взваливала на себя большое количество маминых проблем, в магазине делала больше, чем необходимо, поддерживала порядок, но на самом деле все проблемы она держала при себе. Почему мама всех отталкивает?

И я делаю то же самое.

Беру с полки телефонную трубку и набираю номер.

Раздается четыре гудка, и сонный голос отвечает:

– Алло?

– Ты нужна мне.

Глава тридцать восьмая

Запыхавшись, Скай заходит в подсобку:

– Что случилось?

– Я все испортила.

Она садится на диван и похлопывает по подушке рядом с собой. Я подползаю к ней и кладу голову на колени. Она нежно перебирает мои волосы, заплетает их в косичку, а потом расплетает.

– Я ужасный человек. Я думала, лучше умереть, чем иметь беременную маму. А теперь, кажется, я действительно умираю.

– Что случилось-то?

– Мама больна. Она в больнице. Они не разрешили мне остаться.

– Так она не беременна?

– Нет.

– Тогда кто такой Мэтью?

– Не знаю. Может, они просто встречаются. Нужно позвонить ему, да? – У меня болит голова. – У меня нет его номера.

– Не беспокойся об этом. С твоей мамой все будет хорошо. Завтра она сама сможет ему позвонить.

Я киваю.

Скай несколько раз проводит рукой по моим волосам.

– А где Ксандер? Пошел принести тебе поесть или побежал за кофе?

Я крепко сжимаю веки, не желая вспоминать ужасный вечер.

– Он ушел навсегда.

– Что? Почему?

– Он считал меня богатой, Скай. Я только поэтому ему нравилась.

Она кашляет и меняет положение:

– Эм… без обид, но ведь он был здесь, не так ли? С чего он решил, что вы богаты?

– С того, что он знает моих бабушку с дедушкой. Маминых родителей. И они, очевидно, одни из самых богатых людей в Калифорнии.

– Что?

– Они были сегодня на благотворительном вечере.

– Ого! С ума сойти!

Я отстраняюсь:

– Именно так. Я имею полное право злиться. На маму, на Ксандера…

– Ты злишься на Ксандера потому, что у тебя богатые бабушка с дедушкой?

– Нет. Потому, что я нравилась ему только по этой причине.

– Это он так сказал?

– Нет. Но… Как такое вообще можно знать наверняка? Даже если он поклянется, что в любом случае встречался бы со мной, мы никогда не узнаем правду, он ведь знал обо всем, и теперь мы ничего не можем доказать.

Скай берет меня за руку:

– Не все нужно доказывать. Может, стоит просто ему поверить.

– А что насчет мамы? Ей тоже стоит поверить? Она лгала мне всю жизнь! И я злюсь. И чувствую себя виноватой за то, что злюсь, ведь она больна! – Падаю спиной на диван и смотрю в потолок.

– Понимаю. Я бы тоже злилась. Но ты не думаешь, что они должны знать о ее болезни?

– Кто?

– Ее родители.

Киваю. Она права.

– Сможешь завтра позвонить Ксандеру и узнать их телефон?

– Ты не хочешь с ним разговаривать?

Прижимаю ладони к глазам:

– Нет. И пожалуйста, не рассказывай ему, что с мамой. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы он жалел меня и пришел навестить из чувства вины.

– Да, конечно, я все сделаю. – Скай сползает на пол и кладет голову на диван рядом с моей. – Почему бы тебе не попытаться поспать? Я посижу на телефоне.

– Не могу спать.

– Хочешь, позову Генри? Он может сыграть на гитаре. Может, отвлечет тебя ненадолго.

– Сейчас половина четвертого. Ты не думаешь, что он спит?

Скай проверяет время на телефоне.

– Вряд ли. Он полуночник.

– По-моему, ночь заканчивается в два. Значит, он ранняя пташка.

– Почему ночь заканчивается в два?

– Не знаю. Это самое позднее, когда я ложусь спать, поэтому в это время заканчивается ночь.

Скай смеется и отправляет эсэмэску:

– Если ответит, значит, не спит; если нет, то спит.

– Ого, прям научный способ выяснить, спит человек или нет.

Она шутливо теребит мои волосы:

– Рада, что ты не утратила свой сарказм.

* * *

К утру я решаю, что Генри хороший парень. Рада, что Скай за его весьма своеобразной внешностью сумела разглядеть добрую душу. Я засыпаю под его игру на гитаре.

Когда открываю глаза, вижу, как на другом конце комнаты Скай разговаривает по телефону. Сонливость снимает как рукой, вскакиваю с дивана и чуть не спотыкаюсь о Генри, который спит на полу. Она замечает, что я иду к ней, и, качая головой, машет мне рукой. Затем произносит одними губами: «Ксандер», я тут же разворачиваюсь и падаю на диван. Надеюсь, она без особых проблем узнает о бабушке с дедушкой, а потом он может полностью вычеркнуть меня из своей жизни.

– Нет, – говорит Скай. – Она спит.

Сколько времени? Тянусь вниз и поворачиваю часы на запястье Генри, чтобы взглянуть на них. Половина одиннадцатого. Ого! Я проспала не меньше пяти часов. Тогда почему мне до сих пор кажется, будто меня шандарахнули битой по лицу? И почему Скай все еще говорит по телефону? Сколько времени нужно, чтобы записать номер телефона и адрес?

– Ксандер, пожалуйста. – Слышу я ее слова. Она слишком любезна. На ее месте я бы уже получила номер.

Может, позвонить в больницу, пока жду? Ищу телефон, но потом понимаю, что по нему говорит Скай. Почему она не воспользовалась своим сотовым? Что, если сейчас мне пытаются дозвониться из больницы? Моя злость на Ксандера возвращается во всей красе.

– Нет, – произносит Скай со вздохом, который звучит слишком мило. Только я собираюсь встать и отобрать у нее телефон, как она говорит: – Спасибо. – И записывает что-то на листке. – Да, конечно, я передам ей. – Она вешает трубку.

– Передашь мне что?

– Что он хотел с тобой поговорить.

– Рада слышать, только я не хочу с ним разговаривать.

– Знаю. – Она отдает мне листок и, присев на корточки возле Генри, проводит рукой по его щеке: – Генри, просыпайся.

Я пинаю его ногой, и он резко просыпается.

– Иногда нужно быть более настойчивой, Скай.

Она закатывает глаза, но улыбается. Да, я сказала, что ей нужно быть более настойчивой, но на самом деле я совсем не хочу, чтобы она изменилась.

* * *

Спустя час я стою в вестибюле больницы и жду, что мне кто-нибудь поможет. Никто мне не позвонил, но после ухода Скай на работу и звонка маминым родителям я больше не могла ждать. Наконец регистратор кладет трубку и говорит:

– Она в 305-й палате. Поднимитесь на лифте на третий этаж, а там попросите кого-нибудь проводить вас в нужное крыло, хорошо?

– Спасибо.

Я волнуюсь. Мне просто хочется увидеть маму. Если я увижу ее, то почувствую себя лучше. Большая часть моей злости сменилась беспокойством, но кое-что еще осталось, но мне хочется, чтобы вся злость исчезла без следа. В тот момент, как я оказываюсь у мамы в палате и вижу ее бледное, но спокойное спящее лицо, я с облегчением выдыхаю. Подвигаю стул к койке и заставляю себя взять маму за руку.

– Привет, мам, – шепчу я.

Она не шевелится.

Не знаю, как долго я сижу так и держу маму за руку (час? два?), но в конце концов приходит врач и приглашает меня в коридор.

– К сожалению, я не мог разрешить вам навестить ее ночью. Нам пришлось отвезти ее вниз, там общие палаты, в которых определенные часы посещения. Но позже мы перевезли ее сюда.

– Что с ней?

– Мы еще ждем результаты некоторых анализов. Ваша мама в последнее время уставала?

– Да.

Он кивает, будто подозревал это.

– У меня есть предположение о том, что с ней, но для того, чтобы знать наверняка, нам нужно ввести в ее желудок камеру. УЗИ мало что показало, нужно посмотреть поближе.

– Ладно. Это опасно?

– Нет. Это стандартная процедура с минимальным риском, которая, надеюсь, даст нам определенные ответы.

– Она знает?

– Она еще не просыпалась. – Должно быть, я выгляжу напуганной, потому что доктор тут же добавляет: – Нет причин для беспокойства. Мы дали ей сильное снотворное, она скоро проснется. Тогда мы с ней и поговорим – вы тоже сможете с ней поговорить, – и если она согласится на процедуру, то мы тут же ее проведем.

– Сейчас я могу остаться здесь?

– Конечно. Как я сказал, теперь у нее отдельная палата, и вы можете остаться. Можете даже спать там, если хотите.

– Да, спасибо.

Пока я морально готовлюсь к тому, чтобы снова войти в палату, из-за угла появляются бабушка с дедушкой. Почему мама не проснулась, чтобы со всем разобраться? Для меня они чужие. Нервно потираю руки и машу им.

– Кайман, верно? – говорит… миссис Майерс? Бабушка? Женщина.

– Да. Здравствуйте, я Кайман.

Она судорожно вздыхает и на мгновение прикрывает рот.

– Ты так похожа на свою маму. Она была точно такой же в этом возрасте. – Миссис Майерс касается моей щеки. – Только глаза у тебя папины. Ты такая красивая.

Я переступаю с ноги на ногу.

Мужчина что-то тихонько бормочет, а затем протягивает мне руку:

– Привет, я незнакомец номер один, а это незнакомец номер два. Тебе все еще неловко?

Я слегка улыбаюсь.

– Единственное, из-за чего она может чувствовать себя неловко, так это из-за твоего извращенного чувства юмора, Шон. Милая, он шутит.

– Знаю. – Чувство юмора может передаваться по наследству? Я показываю на дверь: – Она еще не проснулась, но вы можете ее увидеть.

Женщина делает несколько глубоких вдохов, затем несколько коротких.

– Вивиан, достать тебе кислородный баллончик или ты справишься сама? Уверен, лишний здесь найдется.

Она хлопает мужа по груди:

– Просто дай мне минутку. Я не встречалась с дочерью семнадцать лет, а теперь увижу ее на больничной койке. Мне нужно это как-то пережить.

– Врач, похоже, уже знает, что с ней, он сказал, что она будет… – Начинаю говорить «в порядке», но понимаю, что он этого не говорил. Может, она и не будет в порядке.

– Кайман, – произносит Шон. – Покажешь мне этого врача? У меня есть к нему пара вопросов.

– Конечно. Собственно, вот он, разговаривает с медсестрой.

– Спасибо. Заходите без меня. Я вернусь через минуту.

Он уходит, а Вивиан стоит у двери и странно дышит.

– Вам лучше войти одной. Я подожду здесь, – говорю я.

Она кивает, но не двигается. Я открываю для нее дверь, и это помогает ей зайти. Разозлится ли мама, когда проснется и увидит возле себя бабушку? После нашего вчерашнего разговора, когда я рассказала ей о родителях, мне кажется, мама давно хотела с ними встретиться.

Мой взгляд перемещается на Шона, который беседует с врачом. Я рада, что кто-то помогает мне в этой тяжелой ситуации. Если Шон такой проницательный, как говорили Ксандер и его братья, то он сможет мне помочь, он все сделает так, как надо.

Мои бабушка с дедушкой богаты. Странно… Вскоре Шон возвращается ко мне.

– Как думаешь, сколько ей нужно времени, чтобы решить все вопросы, накопившиеся за семнадцать лет? – спрашивает он, глядя на часы. – Десяти минут хватит?

Я улыбаюсь:

– Мама спит, так что этого времени даже много.

Он втягивает воздух сквозь зубы.

– Нет, Вивиан слишком любит поспорить сама с собой. – Он поворачивается ко мне: – Им наверняка нужно больше времени. Ты уже ела?

– А вы не хотите ее увидеть? Вы ведь не видели ее семнадцать лет.

– Тебя я тоже не видел семнадцать лет. – Глаза щиплет, и дедушка расплывается, но мне удается сморгнуть слезы. – У меня же есть время все наверстать, правда? Десяти минут хватит?

– Я думала о пяти, но посмотрим, как пойдет.

Его губы растягиваются в улыбке.

– Ага, ты все-таки моя внучка.

Глава тридцать девятая

Остаток дня я наблюдаю, как мама то счастлива, то зла, то плачет, то радуется. Такие резкие перемены настроения не нравятся врачу, и к вечеру он всех нас выгоняет из палаты, хотя еще утром говорил, что я могу там переночевать. Мама не спорит с ним, и я понимаю, что ей, вероятно, нужно отдохнуть.

– Все прошло хорошо, – говорит Шон в коридоре.

Вивиан сердито смотрит на него.

– Кайман, мы живем в нескольких часах езды отсюда. Можно нам остаться с тобой, пока твоя мама поправляется?

– Мы можем снять номер в отеле, если тебе это по какой-то причине неудобно, – быстро добавляет Шон.

– У нас очень маленькая квартира. Не знаю, будет ли вам там комфортно. Уверена, вы привыкли к большему.

Шон вскидывает руки:

– Она считает нас испорченными, Вив. Так не годится.

– Прекрати, – осаживает мужа Вивиан. – Мы будем довольны в любом случае, милая. Чего хочешь ты?

Я бы хотела, чтобы они остановились в отеле, но это прозвучит слишком грубо, к тому же, наверное, компания мне не повредит.

– Все нормально, можете остаться со мной.

Когда мы идем на парковку, Шон откашливается и говорит:

– Так, значит, Ксандер Спенс? На мой взгляд, он слишком смазлив, но семья у него хорошая.

– Слава богу, твое мнение тут не определяющее, – вставляет Вивиан. – Он кажется очень хорошим мальчиком.

– Мы не вместе.

– Ох! Прошлым вечером нам просто так показалось.

– Бывает. Все нормально. – Так вот что значит иметь бабушку с дедушкой. Еще больше людей вмешивается в твою личную жизнь.

Вивиан обнимает меня:

– Я не хотела это говорить, но и мне он кажется слишком смазливым.

Защита срабатывает на автомате, и я говорю:

– Как только вы его узнаете, он… – Замолкаю. Мне больше не нужно защищать Ксандера.

Вивиан сжимает мое плечо:

– Это был очень длинный день, верно?

– Да.

* * *

Видно, что квартира им кажется маленькой. Особенно когда Шон открывает дверь чулана, полагая, что та приведет его в другую часть дома, и резко останавливается.

– Нам двоим здесь достаточно места. Внизу еще магазин кукол, так что, когда становится тесно, у нас есть дополнительное пространство.

Я недостаточно хорошо знаю Вивиан, но кажется, будто она ощущает вину за то, как мы живем. Только я говорила серьезно: конечно, у нас маленький дом, особенно в сравнении с другими, но я никогда не чувствовала себя обделенной. Я всегда была счастлива. Похоже, только недавно я начала замечать все то, чего у меня не было.

Вивиан настаивает на походе в магазин и возвращается домой с таким количеством еды, что нам не съесть и за месяц. Она раскладывает по местам всё, что купила. А потом начинаются ужасные вопросы:

– Ты сказала, что ты выпускница?

Я киваю.

– Что планируешь изучать в следующем году? – как бы невзначай спрашивает Шон, читая этикетку на банке с кукурузой, что купила Вивиан. Очевидно, он избегает смотреть мне в глаза, ведь что еще может быть в банке с кукурузой, кроме кукурузы? Он откуда-то знает, что для меня это больная тема?

– Я не… – Хочу сказать «не уверена», но не могу. Не потому, что мне стыдно признаться в этом, или потому, что нужно помогать в магазине. Обнаружив прошлой ночью в подсобке пустые коробки, я поняла, что моя помощь была никчемной. Маме необходимо придумать, как поднять магазин, и в этом я ей не помощник. Мне нужно двигаться дальше. – Науку. Но пока не уверена где…

– Что будешь делать с научной степенью? Тебя интересует медицина?

– Нет, я подумываю о криминалистике. Но еще не знаю точно.

– Для преддипломной практики есть много возможностей. Можно двигаться в самых разных направлениях. На самом деле варианты безграничны.

Я киваю:

– Да, так и есть.

Звонит телефон, и я быстро отвечаю, полагая, что это может быть мама или врач. Но это мужчина.

– Сьюзен дома?

– Нет, ее нет. Ей что-нибудь передать?

– Можешь передать, что звонил Мэтью?

– Мэтью. Нет. То есть да, могу, но она в больнице.

Он усмехается, чем застает меня врасплох.

– В этот раз у нее такое оправдание?

– Что?

– Послушай, скажи маме, что, если она оплатит счета, я перестану ей звонить.

– Вы коллектор?

Шон смотрит на меня.

– Пусть она позвонит мне.

Шон жестами просит дать ему телефон, и я передаю трубку. Он выходит за дверь и закрывает ее за собой. Как хорошо иметь поддержку.

Глава сороковая

Мама крепко сжимает мою руку.

– Мам, врач сказал, что это стандартная процедура. Не стоит нервничать.

– Но ты все утро не шутила. Ты думаешь, что это серьезно.

Я смеюсь:

– Я просто слишком устала, чтобы шутить, к тому же из-за твоего папы я чувствую себя неоригинальной.

Она улыбается:

– Они тебе нравятся?

– Да. – Вот и все, что я могу сказать. Сейчас не время разбираться с тем, что она лгала мне всю жизнь. Баб ушка с дедушкой определенно не монстры, какими она их пыталась представить. Мне едва удается сдержать злость.

– Знаю, я лишила тебя их общества, – говорит мама, будто читая мои мысли. – Я приняла это решение для себя, но не имела права решать за тебя. Мне так жаль…

Я сжимаю ее руку:

– Мы наверстаем упущенное, когда тебе станет лучше. Так что хватит уже притворяться больной. Если хотела помириться с родителями, могла бы придумать что-то менее драматичное.

Она улыбается:

– Я не умру.

– Я люблю тебя, мам.

– Я тоже люблю тебя, детка.

Шон и Вивиан уже поговорили с мамой, поэтому я еду на лифте вниз, чтобы присоединиться к ним в зале ожиданий. Повернув за угол, я вижу, что они не одни. Я сразу узнаю Ксандера, его идеально прямую спину ни с чем не спутаешь. Если бы Вивиан не посмотрела на меня, когда я вошла, я могла бы тихонечко сбежать, и Ксандер меня бы не заметил, но ее взгляд побуждает его повернуться. Мое сердце пропускает удар. И я все равно отступаю, иду к входной двери и выхожу на улицу. Голые деревья, растущие вдоль парковки, на фоне белого снега кажутся угольно-черными.

– Кайман, – зовет он меня. – Подожди! Пожалуйста!

Я останавливаюсь на клочке пожелтевшей травы, каким-то чудом не запорошенной снегом, и поворачиваюсь к нему:

– Что?

– Я почти забыл, как ты одним взглядом можешь поколебать уверенность человека в себе.

Жду, когда он объяснит, зачем пришел сюда.

– Хорошо. Думаю, слово за мной. – Он глубоко вздыхает. – Я столкнулся с проблемой. Поставил все на кон, хотя знал, что могу потерять. И я напуган.

Тяжело сглатываю, борясь с желанием успокоить его.

– Но, как ты сказала, без риска не случается ничего хорошего. – Он смотрит на траву, затем снова на меня, будто заранее приготовил эту речь и это только начало. – Мне так жаль. Тем вечером я сглупил. Я понятия не имел, что ты не знаешь своих бабушку с дедушкой. А потом, после слов Роберта…

– Роберта? – Воспоминание о Роберте резко всплывает в голове. Из-за всего случившегося я совсем о нем забыла. – Я не… мы с Мейсоном никогда не были вместе…

– Знаю. Скай все объяснила. Его слова застали меня врасплох, и я решил, что ты поэтому убегаешь. Потому что виновата. Но Роберт придурок. Не знаю, почему я хоть на секунду ему поверил. Я должен был побежать за тобой, убедиться, что ты в порядке. Что мы в порядке.

Это правда – Роберт придурок.

Он смотрит на свои руки, затем проводит пальцами по волосам. Таким растерянным я его еще не видела.

– Понимаю, ты была шокирована, когда впервые в жизни увидела бабушку с дедушкой, но почему ты не отвечала на мои звонки?

– Ты встречался со мной, потому что я богата.

– Что?

– Можешь отрицать это сколько угодно, но мы никогда не узнаем, правда это или нет, потому что ты не мог не знать.

– Я узнал о твоих бабушке с дедушкой меньше месяца назад. Моя бабушка рассказала мне. Сначала я не знал.

– Ты не мог не знать, – повторяю я.

– Но… – Он морщит нос, а затем в отчаянии смотрит на небо.

– Но что?

– Не надо меня ненавидеть за эти слова, но… ты не богата. Я видел, как ты живешь, и, когда узнал о твоих бабушке с дедушкой, решил, что твоя мама хотела показать тебе, как живут обычные люди, познакомить тебя с настоящей жизнью. Но как только я понял, что ты их не знаешь, что ты впервые увидела их на благотворительном вечере, я понял – у тебя действительно нет денег. Кайман, ты бедна. И ты все еще мне нравишься. До безумия.

У меня вырывается смешок, и Ксандер улыбается. Он шагает ко мне, и я понимаю, что он готов оставить все случившееся позади. Но я не готова. У меня еще есть вопросы.

– Но твоя кузина. Она говорила о комплексе Золушки, а ты и слова не сказал.

– Моя кузина – испорченный ребенок, и я знаю, что лучше с ней не спорить. Но ты права. Тем вечером я многое сделал неверно. Я должен был заступиться за спутницу брата. И за тебя. Я должен был ударить Роберта так сильно, чтобы он больше никогда в жизни не захотел произнести мое имя, не говоря уже о том, чтобы в дальнейшем использовать его. Я не должен был отпускать тебя. Должен был отвезти тебя домой. Должен был наплевать на вечер.

– Нельзя плевать на благотворительные вечера.

Он замолкает и останавливается, чем приводит меня в замешательство – я была уверена, что он ведет к какому-то вескому заключению, которое мне бы действительно хотелось услышать. После которого я бы могла сказать: «Все хорошо, любовь всегда побеждает всё». Но вместо этого он одаряет меня своей фирменной улыбкой, чуть прикусывая нижнюю губу, и я едва не бросаюсь в его объятия. Впервые с тех пор, как я ушла от него тем вечером, мое сердце кажется целым.

– Почему ты улыбаешься так, будто что-то выиграл?

– Потому что ты только что пошутила. «Нельзя плевать на благотворительные вечера», – сказала ты. Ты саркастична, когда у тебя хорошее настроение. А если у тебя хорошее настроение, значит, ты не так сильно злишься на меня.

– Вы с моей мамой думаете, что разбираетесь в моем сарказме, да?

– Да.

– Я всегда саркастична, Ксандер, хорошее у меня настроение или нет, так что не надо пытаться анализировать и проводить какие-то аналогии.

Он беззаботно смеется:

– Знаешь, как сильно я по тебе скучал?

Закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Вот та фраза, после которой мне хочется его простить.

– Как ты узнал, что я здесь? Как узнал про маму? – Задерживаю дыхание. Ответ на этот вопрос кажется мне очень важным. Он решил навестить меня после того, как узнал про маму, или до того? Мне нужен ответ «до того».

– Ну, когда я вчера позвонил в магазин кукол и Скай не дала мне поговорить с тобой…

– Я думала, это Скай тебе звонила, – прерываю его.

– Нет, я позвонил тебе, и Скай ответила, она хотела узнать о твоих бабушке и дедушке. Я умолял ее позволить мне поговорить с тобой, но она не дала. Поэтому я поехал в магазин, тот оказался закрыт, и я занервничал – никогда прежде не видел, чтобы ваш магазин был закрыт днем. Тогда я пошел в антикварный магазин по соседству, чтобы найти Скай и выяснить, что происходит. Ее не было, но владелица, которая, кстати, показалась мне слегка сумасшедшей…

– Мы называем ее чудаковатой, но суть одна.

– Она рассказала мне про твою маму. Правда, она не знала, в какой та больнице, так что я начал с общественной, а потом приехал сюда. – Он делает шаг вперед и снова обезоруживает меня своей улыбкой. – Мы уже можем обняться? – спрашивает он, но не ждет ответа, а просто притягивает меня к себе, и я, не сопротивляясь, обвиваю руками его за талию.

По лицу струятся слезы, и я расслабляюсь. Он мне нужен.

– Я люблю тебя, – шепчу я.

– Что ты сказала? Я не расслышал.

– Не дави на меня.

– Я тоже тебя люблю, – говорит он и прижимается щекой к моей щеке. – Очень сильно.

Глава сорок первая

Ксандер отстраняется первым, но я, крепко ухватившись за его футболку, удерживаю его.

– Как твоя мама? Она беременна?

– Нет.

– Это хорошо… верно?

– Нет, я была эгоисткой. Ребенок был бы хорошей новостью. Это ужасно. Они пытаются выяснить, что с ней.

Он заправляет прядь волос мне за ухо и большим пальцем стирает слезу с моей щеки. Опять пытается отойти, но я хватаюсь за его футболку второй рукой, и он со смехом сдается, снова обнимая меня:

– Мы это выясним. Папа знает лучших врачей в мире и…

Вот тогда-то я отпускаю его и делаю шаг назад:

– Нет. Ты здесь не для того, чтобы помогать мне с этим. Меньше всего мне нужно, чтобы твои родители решили, будто я начала с тобой встречаться, потому что моя мама больна и мне нужна твоя помощь. У Шона и Вивиан все под контролем, все будет хорошо, – говорю я, хотя сама не уверена, что верю в это.

– Тогда чем я могу помочь? Твоим бабушке с дедушкой есть где остановиться? Потому что я вроде как занимаюсь тем, что размещаю людей на ночь или две…

Я улыбаюсь.

– Вы голодны? Когда вы в последний раз ели? Может, мне принести всем еды?

Беру его за руку:

– Ксандер.

– Что?

– Пожалуйста, не уходи. Когда врач выйдет… ты будешь просто… здесь со мной?

– Конечно. – Он сжимает мою руку, и мы вместе идем внутрь.

При виде нас Шон выгибает бровь, вероятно думая: «Разве мы все не согласились, что этот парень слишком смазлив?»

– Врач еще не выходил? – спрашиваю я.

– Нет.

– Кстати, это Ксандер, – говорю я, приподнимая наши сплетенные руки. – Это Майерс… но, думаю, вы все уже познакомились на благотворительном вечере.

Шон смотрит то на Ксандера, то на меня; такое впечатление, будто он пытается сдержаться, чтобы чисто по-родственному не предостеречь меня от чего-то. Интересно, сложно ли ему держать свое мнение при себе? Может, за последние двадцать лет он узнал кое-что о подростках, ведь, очевидно, когда мама жила с ним, он ничего о них не знал.

– Ксандер, мы только с ней познакомились, так что позаботься о ней хорошенько, – наконец говорит Вивиан.

– Конечно, мэм.

– Кайман, – говорит дедушка, беря Вивиан за руку, – я собираюсь перекусить с этой дамой. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. – Я нахожу стул в углу, и Ксандер садится рядом со мной.

Телевизор тихо вещает новости.

Шон с Вивиан уходят, и я смотрю им вслед. Как такое возможно: в один день есть только мы с мамой, а в другой – обо мне заботятся сразу трое?

И тут меня охватывает страх. Это бог готовит меня, убеждается, что я не останусь одна, когда с мамой случится что-то страшное? Смотрю на потолок и мысленно произношу: «Мне нужна мама. Пожалуйста, не забирай ее у меня».

– Кайман? – Ксандер берет меня за руку. – Ты в порядке?

– Я просто боюсь.

– Знаю, я тоже. – Он вытягивает перед собой ноги и, прислонившись головой к стене, прижимает мою руку к своим губам.

Кладу голову ему на плечо:

– Значит, работа детективом тебе не подходит. Хотя должна сказать, что ты наблюдательный.

– Только когда меня вынуждают.

Провожу пальцем по вене на его запястье:

– И музыкальное продюсирование тоже не твое? Генри любил бы тебя вечно.

Он улыбается:

– Было бы весело, но, чтобы продюсировать музыкантов, нужны деньги. Но, по моему совершенно дилетантскому мнению, «Красти Тодс» очень хороши. У них все получится… Мы можем обсудить с ними логотип? Кто его придумал?

– Серьезно, он ужасен. Но может, он так ужасен, что это и хорошо?

Ксандер сжимает губы.

– Не знаю.

– Ладно, никакого продюсирования. Значит, переходим к еде. Тебе это нравится.

– Нравится.

– Ты разозлишься, если я кое-что скажу?

– С чего мне злиться?

– С того, что тебе не захочется это слышать.

Он вздыхает:

– Хорошо, говори.

– Мне кажется, твой отец прав насчет тебя. Думаю, что ты многогранен. И способен одновременно решать много проблем. К тому же ты чертовски обаятелен. Может, именно отели – твое будущее. Тебе это подходит. – Я задерживаю дыхание, ожидая, что он начнет защищаться, скажет, что я не знаю его так хорошо, как он знает меня.

Его плечи поднимаются и опускаются.

– Ты права, мне не хотелось это слышать.

– Извини.

– Но может, ты и права. Я думаю об отеле больше, чем человек, которому должно быть все равно.

– Кайман.

Я поворачиваю голову на голос и сразу подскакиваю, понимая, что это врач.

– Да? Как она?

– Все прошло хорошо. Как я и предполагал, у нее кровоточащая язва желудка.

– Что это значит? Звучит серьезно.

– Так и есть. И хорошо, что мы ее диагностировали сейчас. Это излечимо, но на восстановление потребуется некоторое время. И стресс ей категорически противопоказан.

– Определенно. – Ей точно нужно отдохнуть от магазина кукол. Перевожу дыхание. – Можно ее увидеть?

– Да. Она спрашивала о вас, когда пришла в себя.

Врач поворачивается, и я следую за ним, но оглядываюсь назад, когда замечаю, что Ксандер не двигается с места.

– Я подожду здесь, – говорит он. – Передам всё твоим бабушке с дедушкой, когда они вернутся.

– Нет. Пожалуйста, пойдем со мной. Мама захочет тебя увидеть.

Я рассказала ей, что произошло между мной и Ксандером на вечере, и мама расстроилась больше, чем человек, которому не нравится Ксандер. Тогда я не могла сказать ничего, чтобы успокоить ее, но теперь, когда мы вместе, надеюсь, она обрадуется.

– Кайман, я буду в порядке.

Возвращаюсь, беру его за руку и тащу за собой:

– Дело не в тебе.

Он смеется.

* * *

Я захожу в палату одна, оставив Ксандера в коридоре. Мама протягивает мне руку, и я присаживаюсь у ее койки.

– Похоже, я сплошной клубок нервов.

– Не ты, а твой желудок.

– Извини.

– Тебе не за что извиняться. Жаль, что ты не доверяла мне на все сто. Не позволила помочь тебе чуть больше.

Она вяло усмехается:

– Больше? Кайман, ты делала больше, чем я имела право просить. – Я смотрю на капельницу в ее руке, по которой уже расплылся фиолетовый синяк. – У магазина…

– Серьезные неприятности? Да, знаю.

– Я продумываю альтернативные варианты. Может, онлайн-магазин – то, что надо. Но, Кайман, это моя ноша, не твоя. Я думала однажды оставить его тебе, но у тебя же не лежит к нему душа?

Хихикнув, опускаюсь лбом на ее койку:

– Я так старалась только потому, что знала, как для тебя это важно.

Она гладит меня по голове:

– Ты удивительная дочь. Ты столько всего для меня делаешь.

– Так ведут себя члены одной семьи.

– Кайман, если хочешь встречаться с ним, то ради бога. Ты имеешь на это полное право.

Я вскидываю голову:

– Что? С кем?

– С твоим отцом. Это тебе решать. Ты не сделаешь мне больно.

Я киваю. Не уверена, что хочу с ним встретиться, но здорово иметь выбор.

– Так если магазин кукол не твоя мечта, тогда что?

– Колледж. Наука.

– Идеально.

– Ксандер здесь, в коридоре.

– Я знала, что он вернется. Разве кто-нибудь способен долго быть без тебя? Позови его. Мне нужно извиниться.

Я улыбаюсь. Мама крепко держит меня за руку, и это напоминает мне о том, какая она сильная. Сжимаю ее ладонь и выхожу в коридор.

– Она в порядке?

Обнимаю Ксандера и утыкаюсь лицом ему в шею.

– Как я могу чувствовать себя такой счастливой, когда мама в больнице, а у магазина серьезные неприятности?

– Потому что ты знаешь, что всё будет хорошо. Это как затишье после бури. Все улеглось, и, хотя остались разрушения, ты знаешь, что самое худшее уже позади.

– Хорошая аналогия.

– Спасибо.

– Готов к разговору с мамой?

– Почему-то я не так уверен в себе, как был в день нашего знакомства.

– Ты справишься. Ты нравишься всем мамам, забыл?

Он приседает, обвивает руки вокруг моей талии и встает, поднимая меня с пола – пальцы ног едва касаются плитки.

– Я смогу справиться со всем, пока ее дочь меня любит.

– Даже с тремс? Потому что после этого мы поедем к тебе смотреть «Сияние».

– Теперь, когда мы выяснили, что мое будущее связано с отелями, думаешь, это хорошая идея?

Щекой я чувствую его улыбку.

– Не волнуйся, в самых страшных местах ты всегда можешь зажмуриться. Я не буду смеяться над тобой… слишком сильно.

1

Crusty Toads (англ.) – противные жабы. – Здесь и далее прим. переводчика.

2

Caveman (англ.) – пещерный человек.

3

Генри назвал парня Tic, Кайман Tick (в переводе с английского «клещ») – оба слова произносятся одинаково.