Глава 1

Стивен

Сдержанный, но очень дорогой черный «мерседес» резко выехал из-за угла и остановился у ворот *…ской тюрьмы. Дверца машины звонко хлопнула, и высокий молодой человек в очках и с портфелем в руке уверенным шагом направился к входу.

Адвокат Брендон О’Брайан не был новичком в своем деле, но, несмотря на это, он еще не утратил врожденного умения сочувствовать и сопереживать. Не теряя твердой убежденности в том, что преступники остаются преступниками и что снисхождение к ним ни в коей мере не может являться руководством к действию, он, тем не менее, каждый раз, принимаясь за новое дело, пытался встать на место своего подзащитного, чтобы увидеть ситуацию его глазами. И часто в этом рискованном стремлении Брендон «переигрывал», сродняясь с каждым клиентом так, как хороший актер сродняется со своей ролью.

Подобный стиль работы был, несомненно, весьма продуктивным, но слишком изматывающим. Ну а если дело заканчивалось вынесением смертного приговора, тут уж Брендону бывало совсем туго. Адвокат долго после этого приходил в себя, постоянно задаваясь вопросом: все ли он сделал правильно, все ли возможности использовал? Коллеги считали его специалистом высокого уровня, но человеком излишне чувствительным.

С последним клиентом — Стивеном Кларком — сложности у О’Брайана начались сразу, так как обвиняемый поначалу вообще отказывался от защиты. Адвокату пришлось приложить немало усилий и употребить все свое красноречие, чтобы уговорить Кларка не отказываться от его услуг.

Дело Кларка не доставило правосудию особых хлопот. Обвиняемый с самого начала полностью признал свою вину. Свидетелей имелось предостаточно, и исход дела был ясен как божий день.

Однако для О’Брайана все оказалось гораздо сложнее. Ему пришлось изрядно попотеть, чтобы разговорить своего подзащитного. Но по мере того, как адвокат углублялся в дело, у него все отчетливее создавалось впечатление, что у Кларка не было серьезных мотивов для убийства. Поэтому О’Брайан очень скоро пришел к мысли, что преступление было совершено либо в состоянии аффекта, либо под воздействием каких-либо наркотических веществ. На одном из этих вариантов он и собирался построить всю защиту, оценивая шансы на успех как хорошие.

Но все расчеты адвоката в миг разбились о признание подсудимого, что свою бывшую жену он убил преднамеренно, в здравом уме и ясной памяти. Переубедить его и уговорить отказаться от своих показаний О’Брайану так и не удалось. Кларк продолжал утверждать, что отдавал себе полный отчет в том, чтó совершал. Он упорно настаивал на своем, словно не представлял, к каким неминуемым последствиям это приведет.

В итоге преступление было признано убийством первой степени, а обвиняемый Стивен Кларк приговорен к смертной казни.

О’Брайан, естественно, собирался опротестовать решение суда и, несмотря ни на что, продолжал оставаться при своем мнении об истинном характере этого преступления. Но Кларк наотрез отказался от подачи апелляции, в результате чего срок от момента вынесения приговора до приведения его в исполнение оказался минимальным.

Коллега, повстречав в коридоре суда опечаленного провалом О’Брайана, сочувственно похлопал его по плечу: «Ничего. С кем не бывает? Зато быстро». Брендон кивнул в ответ. Собственно, в тот момент его больше удручало другое: даже и по окончании процесса, после нескольких месяцев почти ежедневных длительных бесед Стивен Кларк продолжал оставаться для него темной лошадкой.

Этот высокий, атлетического сложения молодой человек — незадолго до того, как они повстречались, Стивену исполнилось двадцать восемь — обладал редкой притягательностью. Надо сказать, что все черты его лица — высокий лоб, прямой нос, ровно очерченный, с пухлыми губами рот, немного тяжеловатый подбородок и поблескивающие из-под густых ресниц зеленовато-карие глаза — ничем особо не отличались. Но достаточно было бросить беглый взгляд на это лицо, как тут же возникало ощущение какой-то незавершенности, недосказанности, заставлявшее посмотреть на него вновь.

Стивена Кларка отличали, с одной стороны, устойчивое жизнелюбие, по-детски свежая непосредственность в восприятии мира, подкупающая собеседника мягкая ироничность, а с другой — полное пренебрежение к собственной судьбе, отсутствие какого-либо намека на раскаяние и временами прорывающийся отчаянный цинизм. Уже с самого начала Брендон обратил внимание на то, что у Кларка очень своеобразная манера улыбаться: первыми вспыхивали глаза, затем проснувшаяся где-то внутри радость выплескивалась наружу, и тогда уже расплывалось в улыбке все лицо.

Поэтому немудрено, что такой человек, как Брендон О’Брайан, быстро проникся к своему клиенту искренней симпатией. Но сколько Брендон ни пытался, он так и не сумел ответить самому себе на вопрос: «Где скрытая пружина этой странной натуры?» Мысль эта продолжала будоражить его, заставляя снова и снова искать общения со своим подзащитным.

Кларк был из числа тех заключенных, кто приносит руководству тюрьмы одни беспокойства. Уже будучи приговоренным к смертной казни, он не изменил своим привычкам и, коротая последние дни в камере смертников, продолжал донимать надзирателей бесконечными придирками, уличая их в неправомочных действиях, в нарушении своих прав и настаивая на прибытии независимых комиссий. Он постоянно чего-то требовал, выпрашивая массу совершенно ненужных ему мелочей и поблажек: от коврика на стене и розовых роз на столе до любимых фруктов. Притом что на свободе Кларк не испытывал особой тяги ни к роскоши, ни к излишествам и привык довольствоваться в жизни гораздо меньшим. Похоже, что изводить охранников просто доставляло ему удовольствие.

Как ни странно, но адвокату Стивен просьбами почти не досаждал, за что Брендон, продолжавший регулярно наведываться к своему подзащитному, был ему от души благодарен.

И сегодня, накануне казни, Брендон О’Брайан считал своим долгом посетить Кларка.

— Ну что? — спросил он сидящего на постели Стивена. — Опять ущемляют твои права человека?

Тот кисло посмотрел на него, по-жонглерски катая на ладони спелый персик:

— Это хорошие персики, но не те, что я просил.

— Здесь тебе, однако, не ресторан, — заметил Брендон.

— Когда я был совсем маленьким, у нас был чудесный сад — из одних персиковых деревьев… Мне казалось, что их целый лес! И я тогда думал, что на всей земле растут одни только персики… — задумчиво проговорил Стивен.

Брендон пристально поглядел на него. Ему хотелось бы сейчас спросить и больше, но он ограничился вопросом:

— Вспоминаешь детство?

— Нет. Я предпочитаю вообще ничего не вспоминать. Зачем? Хорошее — жалеть, что не вернешь, плохое — душу бередить.

— О чем ты сейчас думаешь? — все-таки не удержался Брендон.

— Так… о разном… А лучше сказать — ни о чем.

— Неужели ты не думаешь о завтрашнем дне?! — изумленно воскликнул О’Брайан.

— Брендон, — поднял на него глаза Кларк, — завтра я отправлюсь туда, куда все мы без исключения рано или поздно отправимся. Только каждый из нас почему-то считает, что с ним это произойдет еще очень-очень нескоро, так нескоро, что неизвестно, произойдет ли вообще, и, как часто бывает, в этой уверенности он на следующий же день умирает… В нашем мире это проще, чем в первобытной стае! Вся разница между мной и тобой, Брендон, в том, что ты не знаешь часа своей смерти, а я знаю. Мне легче… К тому же я надеюсь, что путешествие в мир иной окажется достаточно увлекательным.

Брендон чертыхнулся:

— Ты говоришь о предстоящей казни, как о загородной прогулке! Это невыносимо!

— Невыносимо для кого — для тебя?

— Это кощунство перед теми, кто прошел этот путь раньше!

Стивен пожал плечами в ответ.

— Тебе вообще приходилось испытывать какие-нибудь человеческие чувства: сожаление, раскаяние, отчаяние, страх? Похоже, они тебе мало понятны! — запальчиво произнес Брендон. — Можно подумать, что тебе совершенно нечего терять в этом мире!

— Отчего же…

— Ну что именно? Назови.

— Я не хочу об этом говорить! — отрезал Стивен.

Брендон почувствовал, что на этот раз допустил бестактность:

— Прости…

Оба замолчали. Но Кларк был не из тех, кто обижается по пустякам, и через минуту заговорил снова:

— Брендон, я ведь имею право на последнее желание?

— Ну, если это не будет переходить границы разумного, я думаю, твою просьбу удовлетворят.

— Это не будет переходить границы. Я хочу сегодня заказать сюда ужин при свечах.

— При свечах?

— Хороший ужин, — продолжал Стивен, — из лучшего ресторана, с дорогим вином. Ужин на двоих.

Брендон дико посмотрел на него.

Стивен удивился его реакции:

— Ты разве не составишь мне компанию? Что же, я буду пить как свинья один?

— Может быть, для тебя еще и девочку заказать? — сострил Брендон.

— Девочку сегодня не надо! — засмеялся Стивен.

— Хорошо… я попытаюсь это устроить, — пообещал защитник.

По правде говоря, он был несколько взвинчен сегодня. Первый раз в жизни Брендон О’Брайан сталкивался с человеком, у которого, как ему казалось, патологически отсутствовал страх, и это выводило его из себя.

…Они сидели друг против друга — адвокат и подзащитный, — уже изрядно успевшие друг другу надоесть и тем не менее намертво взаимно притянутые обстоятельствами и глубиной той пропасти, которая их разделяла. Но сейчас между ними был только покрытый белоснежной скатертью и ничем не отличавшийся от ресторанного столик. Свечи, правда, отсутствовали.

Стивен ел неторопливо и со знанием дела. Впечатление создавалось такое, будто он полжизни провел в дорогих ресторанах. Было видно, что на этот раз он доволен.

— Жаль, на целую бутылку поскупились, — сказал он, поднимая пластиковый стакан. — Ну, за тебя и за твои будущие успехи!

Брендон угрюмо молчал.

— Да что ты так убиваешься? Право же, у меня нет к тебе никаких претензий!

— С чего ты взял, что я убиваюсь? — сказал задетый Брендон. — Я честно отработал свои деньги. И мне себя упрекнуть не в чем.

— Ну и отлично!

Разговор явно не клеился, хотя оба они, каждый по-своему, стремились к нему.

— Брендон, а какое напряжение подается на электрический стул во время казни? — спросил вдруг Стивен.

Адвокат поперхнулся:

— Охота тебе сейчас говорить о таких вещах… Не помню точно, — нехотя выдавил он, — кажется, две тысячи вольт.

— Не слабо! — присвистнул Стивен. — Мне кажется, тысячу я бы еще выдержал…

— Что ты несешь?! — поморщился Брендон. — Люди нередко гибнут от электричества у себя дома, где напряжение в двадцать раз меньше.

— Это они гибнут… потому что боятся… — сдавленным шепотом проговорил Стивен.

Брендон посмотрел с вызовом:

— А ты не боишься?

— Нет!

— И можешь сказать почему?

— Не знаю! Я, наверное, таким родился.

Брендон, подперев голову рукой, уставился на своего подзащитного. Удивительно: почему этого человека, с которым он так долго общался и которого так долго изучал, разгадать до конца он так и не сумел?

— Видишь ли, — снова заговорил Стивен, — в «Ридерз дайджест» я как-то прочел, что люди гибнут иногда только из-за того, что не могут воспротивиться смерти. Гибнут, скованные мертвой хваткой собственного страха. Но на самом-то деле они больше боятся не смерти, а процесса умирания. Если бы люди были уверены, что смогут умереть мгновенно — быстрее, чем успеют это почувствовать и осознать, — то многие проблемы решались бы гораздо быстрее и, может быть, сейчас на планете было бы не так тесно…

О’Брайану претила эта манера Кларка раздевать любую мысль донага, пока она не превратится в свою противоположность. Но сейчас он не стал возражать ему.

— Хорошо… В таком случае я желаю тебе, чтобы завтра все произошло именно так… Быстрее, чем можно почувствовать… — Брендон выпил залпом.

— Знаешь, — произнес Стивен, откинувшись на спинку стула, — а ведь страх перед казнью — это страх того же свойства: человеку кажется, что за всю жизнь он не испытывал такой боли, как та, что должна привести его к смерти. То есть это страх перед неизбежной болью. И страх этот постоянно в тебе, с ним встаешь, с ним ложишься…

— Прости, но как тебя понимать? О каком страхе ты говоришь? Минуту назад ты сказал, что ничего не боишься.

— Разве? — мотнул головой Стивен. — Ну да, конечно… я, собственно, не о себе сейчас… Ты же сам знаешь, как здесь иногда по десять-пятнадцать лет ждут казни. Как они живут? Как вообще можно жить в постоянном ожидании смерти?

— Наверное, так же, как смертельно больные, — примиряются с неизбежностью. Ничего другого им просто не остается.

— Да, человек привыкает ко всему… Но я бы так не смог. — Стивен сдвинул брови и задумался.

Брендон не прерывал его молчания, чувствуя, что выговорился тот еще не до конца.

— Мне кажется, — вновь заговорил Стивен, — что людям просто не хватает воображения. Если бы они хоть на минуту представили себя на месте осужденных… Но они не могут — или не хотят — этого сделать и не замечают, как сострадание уходит из их сердец… — Он сверкнул глазами в сторону напряженно слушавшего Брендона. — Ожидание казни — это наказание, и может быть, более тяжкое, чем само преступление. Я имею право это утверждать!..

Снова воцарилось молчание. Кларк сидел в напряженной позе, опустив голову, в нем происходила явственная внутренняя борьба. Такие пространные откровения подзащитного оказались для О’Брайана новостью — иногда на протяжении нескольких часов ему не удавалось выжать из Кларка и двух слов.

— Я не спорю… — тихо начал адвокат, — кто не испытал…

Стивен перебил его на полуслове:

— Ты хорошо помнишь, как звучит моя статья?

О’Брайан поморщился.

— Так вот, Брендон… Я долго думал над этим. И теперь считаю, что казнь — это то же убийство при отягчающих обстоятельствах — преднамеренное, хорошо спланированное убийство! Потому что как давать жизнь, так и забирать ее — право одного Творца. Жизнь — слишком прекрасный и непостижимый дар, чтобы ее можно было вот так взять и конфисковать в законном порядке, просто как какую-то вещь. Но на деле… право распоряжаться жизнью присваивает себе общество. Оно считает, что даже за убийство одного своего члена имеет законное право убивать! Само же общество при этом на протяжении веков губило и губит миллионы людей!.. Что дает казнь? Разве она чему-нибудь учит? Исправляет преступника? Компенсирует потерю? Или от этого становится меньше преступлений? Единственное, чего удается достичь обществу в результате казни, — это усмирить свой страх. Проще отправить преступника в мир иной и спокойно спать, чем постоянно проверять засовы в тревоге за собственную безопасность. Страх порождает жестокость. От средневековых костров и пыток прошли сотни лет, а мы не можем отвыкнуть от них и сейчас. А как же с этим: «Каждый человек имеет право на жизнь»? Выходит, это право с оговоркой?.. Наверное, человечество когда-нибудь и придет к милосердию… Но для этого ему нужно научиться сострадать! — Стивен тряхнул головой: — Почему ты молчишь? Разве я не прав?

Неожиданное красноречие подзащитного изумило Брендона, и он ответил не сразу:

— Я… слушал тебя. Но знаешь, меня всегда больше волновала другая проблема. А именно — постоянно существующая, пусть и минимальная, возможность судебной ошибки.

— Ну, это уж как судьба… — задумчиво протянул Стивен. — Понимаешь, я ведь говорю, что любая казнь — убийство. Мне кажется, что не должно быть такого закона, по которому можно убивать, потому что убивать за убийство — это месть. Но закон и месть — вещи разного порядка. Я так считаю! В двадцатом веке пора бы уже забыть о древнем принципе «око за око». И, главное, никто не задумывается о том, чтó предстоит испытать осужденному… А может, и наоборот, сознание того, что он претерпит не только физические, но и несравнимо более тяжкие душевные муки, приносит удовлетворение… Наверное, было бы милосерднее давать осужденным наркотики… хотя бы перед казнью.

Адвокат насупился и ультимативно произнес:

— Я тебя сейчас не слышал!

— А я ни о чем и не просил, — откровенно удивился Стивен.

Они разговаривали уже достаточно долго, но время пролетело как-то незаметно. Вдумываясь в только что услышанное, О’Брайан вдруг решил, что, будучи неправым по отношению к себе, его подзащитный тем не менее прав по сути! И адвокат поймал себя на мысли, что готов слушать и дальше. Но Кларк молчал, и тогда О’Брайан решился на еще один не дававший ему покоя вопрос:

— Стив, я сделал все, о чем ты просил, — я просидел с тобой весь вечер. Услуга за услугу. Ответь мне на последний вопрос: почему ты все-таки убил ее?

— Не знаю! — нехотя буркнул Стивен. — Так получилось…

— Но ты же сам утверждаешь, что долго готовился к этому убийству.

— Готовиться можно к чему угодно и хоть всю жизнь! — раздраженно парировал Стивен. — Перетряхни сейчас нутро первому встречному Дику, Джеку, Бобу — и ты увидишь, что они уже давно готовы с наслаждением размозжить голову своему более удачливому приятелю, любимую прежде жену задушить спящей в постели, а ненаглядных деток отправить куда-нибудь подальше, к дедушке сатане — так, чтоб они оттуда никогда не возвращались! Просто их час еще не настал.

— С тобой невозможно разговаривать! — выдохнул Брендон. — Что ты за человек?!

— Если ты думаешь, что я сильно отличаюсь от остальных, — усмехнулся Стивен, — то должен сказать тебе: ты ошибаешься.

— Я уже не знаю! — с досадой ответил Брендон. — Но таких как ты я еще не встречал.

Стивен зло посмотрел на него:

— Слушай, иди домой, Брендон! Ты мне надоел. Ужин при свечах окончен. Я спать хочу.

— Спокойной ночи, — процедил тот в ответ.

Завершился этот день для обоих в чем-то похоже…

О’Брайан вернулся домой поздно, и осторожно, не желая беспокоить домашних, поднялся в свой кабинет. Спать не хотелось, и он сел к недавно приобретенному чуду техники — компьютеру, — чтобы набросать кое-что для следующего дела. Но работа не клеилась. Брендон отодвинул клавиатуру и долго сидел уставившись в одну точку.

Кларк сразу же завалился в постель, но в одном он точно оказался прав: как и все остальные, он долго не мог уснуть в эту свою последнюю ночь и ворочался почти до рассвета. Но очень может быть, виною тому было лишь обилие съеденной на ночь пищи…

Глава 2

Казнь

Когда на следующий день Стивен увидел входящего к нему Брендона, он заулыбался:

— А я думал, ты не придешь больше.

— Значит, ты думал обо мне плохо. Неважно выглядишь…

— Я не спал всю ночь.

— Понятно… — вздохнул Брендон. — Ну, полежи сейчас, у тебя еще два часа как минимум.

— Лежать, Брендон, я буду в гробу! — мрачно сострил Стивен.

О’Брайан внимательно посмотрел на него: похоже, Кларк сейчас больше раздражен, чем обрадован его присутствием.

— Побыть с тобой это время или хочешь остаться один?

Стивен равнодушно пожал плечами:

— Я тебя не держу…

— Мне нужно навестить одного клиента. Самое большее через час я буду здесь.

— Иди…

Брендон ушел, а Стивен походил немного взад-вперед по камере и повалился ничком на постель. Сейчас уже бессмысленно было вспоминать о том, чего он не доделал, не додумал, не дострадал, и он попытался представить ту туманную неизведанную область, в которой ему предстояло вскоре оказаться… Но быстро поняв, что без потерь для рассудка сделать подобное не удастся, тут же бросил это занятие.

Брендона долго не было. Когда же он вернулся, Стивен понял, что времени осталось совсем мало.

— Скоро меня поведут туда? — спросил он, поднимаясь.

— Через полчаса.

— Брендон, давай прямо сейчас попрощаемся: я не хочу, чтобы потом это получилось в спешке и с истериками.

Стивен встал. Брендон подошел к нему, и они, не сговариваясь, крепко обняли друг друга. В этот момент Брендон ощутил легкую дрожь в теле своего подзащитного — дрожь, которую невозможно было увидеть, а только почувствовать.

— Только не кори себя ни за что. Ладно? — сказал Стивен.

Брендон кивнул.

— Ты пойдешь смотреть на меня?..

— А ты этого хочешь?

— Хочу!

— Пойду… — тихо сказал Брендон.

Стивен благодарно кивнул и отвернулся.

Брендон уже собрался было уходить, но вдруг обернулся и произнес:

— Стив… Я не знаю, важно это для тебя или нет… Но… мне будет недоставать тебя.

Стивен расплылся в улыбке:

— Ты сентиментальный парень, Бренд! И я рад, что судьба свела меня с тобой, хоть и при таких невеселых обстоятельствах. Спасибо тебе за все. Ты действительно здорово помог мне.

— Чем?!

— Да просто тем, что был все время рядом. — Стивен подошел к нему вплотную. — Знаешь, что? Не ходи на казнь — это будет для тебя слишком тяжело.

Брендон покачал головой.

— Ну, как знаешь… — Стивен вздохнул: — Брендон… ты так долго копался во мне, отыскивая человеческие слабости… Я скажу тебе только одно: я не боюсь ни смерти, ни боли, я не боюсь казни. Трагедия лишь в том, что я слишком люблю жизнь, данную мне Богом, а как раз ее-то у меня сейчас и отнимут… — проговорил он с чуть удивленным выражением лица.

— Ты говоришь о Боге, а сам отказался от священника. Если ты хочешь, еще не поздно… Я могу попросить.

— Не надо! — Стивен отошел вглубь камеры и не оборачиваясь произнес: — Прощай, Брендон!

Адвокат вышел в некотором замешательстве. Последние слова Стивена так и просились ему в душу, но он не решался поверить в то, что сейчас услышал: слова эти совсем не вязались со стоическим обликом его подзащитного и были чересчур трогательны, чтобы их можно было принять всерьез. Но кто знает: может быть, привычный цинизм был лишь маской, за которой в этот момент О’Брайан увидел истинное лицо Стивена Кларка?..

До казни оставалось меньше четверти часа. Обычно Брендон О’Брайан не позволял себе быть участником подобных зрелищ — видимо, срабатывал защитный рефлекс. А на казни своих подзащитных не ходил никогда. И хотя Брендон не понимал, чтó с ним сейчас происходит, он знал, что сегодня пойдет непременно, даже невзирая на то, что Стивен предупреждал его…

Брендон собрался с духом и прошел в комнату для свидетелей казни.

Здесь, за тонированным стеклом, отгораживающим помещение, где должно было свершиться правосудие, взгляд его приковало само орудие казни, мрачно возвышавшееся посередине. О’Брайан тяжело вздохнул и, посмотрев выше, пробежал взглядом надписи на стенах зала: «Доверие», «Равенство», «Защита», «Воздаяние»… но не увидел среди них одной, которая, он точно помнил, должна была здесь быть: «Справедливость»… Брендон нахмурился и снова уставился на пустующий пока электрический стул, и если бы его спросили, о чем он сейчас думает, он затруднился бы с ответом.

Только когда ввели осужденного, Брендон перевел взгляд и тут же про себя не без радости отметил, что Стивен по-прежнему спокоен и невозмутим. Он шел твердым шагом, не нуждаясь в чьей-либо поддержке, а во всем его облике была даже какая-то монументальность. Это поразило адвоката. Но в то же время О’Брайану упорно хотелось уловить сейчас на лице своего подзащитного хоть что-то традиционное, трепетно-человеческое! В какой-то момент ему показалось, что мышцы лица Стивена напряглись в плохо сдерживаемой гримасе, но на самом деле тот лишь выудил языком приставшую к десне фруктовую кожицу и сплюнул ее на пол.

«Он ведет себя так, будто его готовят не к казни, а к медицинскому обследованию!» — изумленно подумал Брендон и скосил взгляд на других свидетелей. Похоже было, что холодное безразличие Кларка удивляло всех, кто на него сейчас смотрел.

Когда все приготовления закончили, осужденному была предоставлена возможность сказать последнее слово.

Стивен повел бровями и произнес:

— Я думаю, насколько интереснее бы все это выглядело, если бы я мог наблюдать происходящее со стороны…

— Это все?

— Да. А вы что, хотели, чтобы я произнес речь?

«Он продолжает в своем духе, а уже через минуту все будет кончено…» — с ужасом подумал Брендон.

Секундная стрелка выразительно защелкала, отсчитывая последние мгновения: десять, девять, восемь… Стивен, с лица которого не сходило выражение абсолютного спокойствия, вдруг закрыл глаза и не открывал их до того момента, пока на отсчете «ноль» его не потряс сильнейший разряд. В эту секунду глаза его широко открылись, но что было в них в этот миг — боль, страх, или уже что-то другое, надчеловеческое, — Брендон так и не смог разобрать…

Легкий дымок поплыл по залу, и в нос сразу же ударил запах гари, способный просачиваться сквозь что угодно. Брендон смотрел прямо перед собой, но не мог больше сконцентрировать взгляд и видел лишь зыбкое темное пятно, окутанное сизой дымкой. Единственное, что оставалось ясно различимым, — это неестественно растопыренные, вздрагивающие пальцы по краям этого пятна.

В горле у Брендона запершило, и он понял, что ему сейчас станет плохо: «Боже мой, эта казнь никогда не кончится! Какими же долгими могут становиться иногда минуты!» Но тут свет снова резко моргнул — спектакль был окончен. Дым и гарь быстро рассеялись, и Брендон увидел, что глаза у Кларка закрыты, а кисти рук теперь безжизненно свисают с подлокотников…

Врач торопливо констатировал смерть. Погасили яркое верхнее освещение и попросили свидетелей покинуть комнату. А потрясенный О’Брайан все стоял и смотрел на казненного — как на нем расстегивают ремни, снимают электроды, и голова его падает на грудь, демонстрируя обожженную кожу на выбритой макушке, как его укладывают на каталку, покрывают простыней и везут по коридору…

Брендон вышел из комнаты и пошел следом — он ничего не мог с собой поделать! В конце коридора, перед лифтом, он подошел вплотную к каталке, медленно стянул простыню с лица: Стивен лежал словно живой. Брендону не хватало сил поверить, что перед ним труп — не человек уже вовсе, а одна лишь его оболочка…

Он покачал головой: «Лучше бы и не смотрел…» — рывком задернул простыню и быстро зашагал прочь.

Глава 3

Брендон

Загнав машину в гараж, Брендон направился было к дому, но тут же понял, что ноги сами несут его в противоположную сторону.

…Он шел, опустив руки в карманы брюк, не заботясь о том, куда и с какой целью идет, не разбирая дороги и не замечая окружающих. Очень скоро он оказался в тенистом парке, где на него сразу же пахнуло прохладой и запахом свежескошенной травы. Но Брендон не отдавал себе отчета в том, чтó чувствовал и видел вокруг. Ему припомнилось слышанное когда-то изречение, что на смерть, как и на солнце, нельзя смотреть в упор. Верность этих слов он ощутил сейчас всей своей кожей. Сегодня он смотрел на смерть слишком близко и слишком долго, чтобы оставаться после этого зрячим.

Теперь О’Брайан казался себе глупой марионеткой и винил себя за то, что пошел на поводу у своего подзащитного, у собственного любопытства и у еще черт знает чего! Не надо было соглашаться на этот дурацкий прощальный ужин! Не надо было ходить на казнь! В мельчайших подробностях Брендон начал припоминать вчерашний вечер, и ему стало от этого так тошно, что захотелось плакать.

Брендон вдруг вспомнил, что у Стивена была странная привычка: прежде чем что-то сказать или спросить, он пристально и испытующе-иронично смотрел собеседнику в глаза. И было в этом определенно что-то гипнотическое! Брендон быстро привык к этой особенности своего подзащитного — она абсолютно не мешала ему в работе. Но сейчас… он представил себе этот взгляд… и что-то перевернулось у него внутри: ему стало казаться, что преступник вовсе не Стивен Кларк, а преступник он сам, попустивший это убийство, свидетелем которого он сегодня был.

Он вспомнил все, что говорил ему вчера подзащитный, — и правосудие, которому О’Брайан так долго и верно служил, представилось ему вдруг кровожадным монстром, исчадием ада! Он подумал, что действительно, отнимая в законном порядке жизнь, общество не только усмиряет этого вечно голодного зверя — свой собственный страх, — но утоляет при этом еще и свою жажду мести. Прикрываясь жизненно оправданной целью — защитить себя от преступников, — общество не полагается на мощные решетки и высокие стены, оно просто убивает, безжалостно и без тени сомнения!

В этом и заключается справедливость?! И тут Брендону пришло в голову, что надписи, которую он искал — «Справедливость», — он не увидел среди прочих только потому, что она должна была находиться перед глазами осужденного в момент казни! Именно так… Только… справедливо ли это?.. Нет, не должно лишение жизни использоваться как наказание! Нельзя этого делать, просто потому, что нельзя делать никогда! Действительно, как же можно отнимать то, чего не давал?!

Да, Кларк убил… Но он не заслуживал, чтобы за это убили его самого.

«Нет, ты не заслуживаешь смерти, Стивен! — подумал Брендон. — Почему я не сказал ему об этом? Надо было сказать. Почему не сказал? Почему?!»

От этой мысли Брендон впал в отчаяние. В нем бесплодно боролись губительное чувство неискупимой вины и чувство самосохранения, желание оправдать себя перед самим собой. Но он ощущал полную свою беспомощность в стремлении выбраться из этого нравственного тупика — как будто он провалился в глубокую пропасть без надежды на спасение.

Окинув мысленным взглядом почти десять лет своей практики, Брендон подумал, что, может быть, все это время он занимался не своим делом, что ему надо было бы жить где-нибудь на природе и разводить домашних животных, а не копаться изо дня в день в самых темных сторонах человеческого бытия?

Следующее дело, за которое он только что взялся, по первому впечатлению, тоже вряд ли удастся выиграть. «Если оно завершится так же, я этого уже не вынесу! — размышлял Брендон, меряя шагами улицы города. — Может, действительно, бросить все к черту, пока не поздно?» Да, вряд ли он предполагал, что когда-нибудь додумается до такого.

Промучившись полдня, Брендон добрел наконец до дома. Здесь, прямо с порога, его встретил надрывный трезвон телефона. То, что дома никого не оказалось, было и к лучшему. Но вести сейчас какие-то разговоры… О’Брайан вздохнул и поднял трубку.

— Брендон! Где тебя носит?! До тебя весь день не дозвониться! — услышал он голос своего коллеги и сразу же вспомнил, что оставил в тюрьме портфель, который не разрешалось иметь при себе присутствующим на казни. — У нас тут сенсация! Ты что, еще ничего не знаешь? Тогда не упади сейчас: твой Кларк жив!

— Что за дурацкие шуточки? — вяло процедил Брендон. — Я устал, у меня голова раскалывается.

— Да говорю же тебе: это правда! Не будь идиотом — быстро кати сюда! — в трубке послышались короткие гудки.

…Когда всего через тридцать минут после казни в тюремный морг явился наконец застрявший в автомобильной пробке патологоанатом, Стивен Кларк дышал уже совершенно отчетливо.

Неизвестно, какие высшие силы вмешались в судьбу осужденного, но так или иначе, утаить эту шокирующую новость сразу не удалось. Более того, информация почти молниеносно просочилась за тюремные стены. Ответственные за проведение казни лица были в замешательстве: случай, казалось, не имел прецедентов. И так как осужденный находился в бессознательном состоянии, тут же прибегнуть к повторной казни не решились. Кларка перевезли сначала в тюремный госпиталь, а уже в середине дня — в клинику *…ского университета, где имелось отделение с новейшим оборудованием для лечения пострадавших от поражения электричеством и где проводились серьезные научные исследования в этой области.

О’Брайан добрался до клиники только к вечеру. Он предъявил свои внушительные документы, и его беспрепятственно пропустили в реанимационное отделение.

Увидев распростертого на постели Кларка, к рукам которого были прикреплены трубочки капельниц и разноцветные проводочки, Брендон застыл на месте. Вокруг хлопотала целая медицинская бригада. Но не это произвело на него впечатление: в какой-то момент он вдруг заметил, как нижняя челюсть Стивена едва заметно дернулась. Только тогда до Брендона начал доходить истинный смысл происходящего. Он неожиданно глупо крякнул и вслед за этим начал негромко, отрывистыми смешками нервно хохотать. Вряд ли когда-нибудь он был еще так потрясен! И если бы солнце вдруг взошло посреди ночи, он чувствовал бы себя спокойнее, чем сейчас.

Поймав косые взгляды медперсонала, О’Брайан быстро взял себя в руки. «Молодец, дружище! Держись, Стив!» — тихо прошептал он. И тут же заметил, что реаниматоры как-то особенно засуетились, до него стали долетать малопонятные реплики:

— Сильная экстрасистолия!

— Приготовить дефибриллятор! Осторожно, всем отойти! Включаю!

В этот момент новый электрический разряд заставил Стивена вздрогнуть всем телом. Брендон пришел в ужас: «Что они делают: спасают его или добивают?! Подобное подобным?!» Он уже готов был броситься на реаниматоров с кулаками, но возня как-то сразу прекратилась, и Брендон понял, что им удалось вывести пациента из критического состояния.

«Стив, держись! Только не умри сейчас! Выживи! Покажи им всем!» — твердил Брендон. Но что и кому должен был «показать» Стивен, Брендон и сам толком не знал. Единственное, что он сейчас ясно понимал, — так это то, что радость, подобную этой, он вряд ли испытывал когда-нибудь в жизни. Разве что в тот день, когда родился его первенец. Или когда они путешествовали с женой во время медового месяца и их машина, свалившись в кювет, два раза перевернулась, а они, не получив ни единой царапины, потом долго и заливисто хохотали. Но все равно все это было как-то по-другому…

На следующий день Брендон приехал в клинику после полудня. Там его ждало известие, что Стивен Кларк утром пришел в сознание.

— Вы его адвокат? Мы никого к нему сейчас не пускаем, вы же сами понимаете… Исключение только для вас. Но, пожалуйста, не более пяти минут! — Брендон терпеливо выслушал наставления врача и вошел в палату.

Стивен лежал с закрытыми глазами, обвитый проводами и окруженный приборчиками всех калибров. Рядом сидел, уставившись в монитор, молодой ассистент.

— Стив… — тихо позвал Брендон и взял его за руку.

Стивен приоткрыл глаза, гримаса боли исказила его лицо.

— Брендон… — прошептал он, стараясь улыбнуться, — я жив…

— Знаю, знаю! Как ты сейчас?

— О-о-о… — застонал в ответ Стивен. — У меня так голова болит… Это что-то адское… Даже глаза больно открывать…

— Не открывай, лежи. Все будет в порядке! Это лучший в мире центр. Они тебя вытащат. Держись! Самое страшное уже позади, — быстро проговорил Брендон и пожал его руку.

Стивен ответил слабой улыбкой.

Глава 4

Побег

Войдя утром в палату, Брендон заметил, что сегодня Стивен выглядит совсем молодцом — шел уже восьмой день его пребывания в клинике. Стив полулежал, повернувшись набок, и приветствовал адвоката словами:

— Повезло мне с тобой, Брендон!

— О чем ты?

— С адвокатом мне повезло. Кто бы еще стал таскаться ко мне каждый день? Ты один такой.

— Откуда ты знаешь? — уклончиво ответил Брендон, садясь на стул. — Есть разные люди, разные ситуации…

— Ну, все равно, — улыбнулся Стив. — Я тебе очень признателен!

Брендон был тронут этими словами, но ничего не ответил. Ему очень хотелось опять разговорить Стивена, но он не знал, с чего начать.

— Послушай, Стив… Я хочу спросить тебя кое о чем… но ты можешь и не отвечать. Тогда, во время казни… ты закрыл глаза…

— Да. Я молился.

— О чем же можно молиться в последние пять секунд?

— Обо всем. Я произнес три фразы: «Господи, прости мне грехи мои, прими мою душу и облегчи мне последнее страдание».

— У тебя что, раньше времени не было помолиться?

— Это все не то…

— А потом? — допытывался Брендон.

— Потом… я сказал себе: «Все!..» И больше уже ничего не помню.

— Ты не помнишь удара? — изумился Брендон.

— Нет, абсолютно ничего. До тех пор, пока не очнулся здесь.

— А мне показалось по твоему лицу, что ты испытал в то мгновение нечеловеческую боль.

— Может, так оно и было… Но я ничего не помню.

— А когда тебя пристегивали, ты что-то сказал. Что?

— Да, мне в тот момент вдруг стало трудно дышать… или, скорее, я просто заметил собственное дыхание. И я сказал, чтоб они ослабили ремни, — сейчас-то уж не убегу!

Брендон слушал с изумлением.

— Да правда, Брендон, — улыбнулся Стив, — все это не так страшно. Поверь мне! Все зависит только от того, как ты сам относишься к происходящему. Единственно, что сидеть на высоких креслах с прямыми подлокотниками я теперь вряд ли смогу…

Брендон поглядел недоверчиво — ему показалось, что Стивен каждой своей последующей фразой умудряется опровергнуть предыдущую.

— Прости меня за мое глупое любопытство, — тихо проговорил он. — Я не имел права расспрашивать тебя о таких вещах…

— Опять ты ищешь свою вину там, где ее нет, — это у тебя уже мания какая-то! — простодушно заключил Стивен.

— Кстати, врач, который констатировал твою смерть, уже безработный, — попытался перевести тему Брендон.

— Бедняга! Я надеюсь, его не будут судить?

— Не думаю. Нет никаких оснований считать, что он ошибся преднамеренно. И потом, у него безупречная репутация. К тому же сейчас уже невозможно достоверно определить, была ли вообще ошибка: иногда люди выходят из клинической смерти и без посторонней помощи.

Стивен искоса поглядел на своего адвоката:

— Но признайся, Брендон: у тебя хоть немного поехала крыша, когда ты узнал про меня?

— Да, состояние было не из обычных, — согласился Брендон.

— А ты мне не верил… — протянул Стивен.

Брендон проигнорировал его слова.

— Они сейчас сходятся на мысли, что в твоем случае напряжение в сети каким-то образом оказалось чуть ли не в три раза ниже номинального, иначе это было бы просто невозможно.

— Да, мистика! — съехидничал Стивен, поворачиваясь на спину.

— Каждый считает, как ему понятнее: для кого-то это, наверное, и мистика. Но при определенном стечении обстоятельств сбой может дать любая, сколь угодно надежная система, созданная человеком. От этого никуда не денешься — даже если вероятность сбоя оценивается в одну миллионную долю процента. Не дают осечек только законы природы. Пока еще.

— Ну и что теперь со мной будут делать? — спросил Стив, скептически глядя на адвоката. — Исправлять свою ошибку?

— Точно сейчас не скажу, но надеюсь, что повторная казнь тебе не грозит. Все быстро просочилось в прессу. Знал бы ты, какая буря из-за тебя поднялась! И каждый — от сошки до министра — норовит высказать свое мнение на этот счет. Если так и дальше пойдет, дело закончится заседанием Конституционного суда! — со смехом завершил Брендон.

Стивен не разделил его веселости:

— Да? И то хорошо. А то я уже думал, что теперь, в отместку за промашку, мне вкатят три тысячи вольт.

— Я принесу тебе газеты — почитаешь, — улыбаясь, сказал Брендон, еще воодушевленный этой темой.

— Не надо, — равнодушно ответил Стивен. Он лежал, уставившись в потолок, и над чем-то размышлял. — Брендон, а какие у меня шансы избежать пожизненного заключения?

— Думаю, никаких.

— Так не бывает… — протянул он задумчиво. — Пока я жив, шансы всегда есть. Я, например… могу убежать.

— Не смеши меня! Ты, наверное, с детства насмотрелся подобной киномуры. Ты не международный террорист, чтобы твои дружки стали доставать тебя хоть из преисподней. Кто станет делать для тебя подкопы?

— Ты! — уверенно ответил Стивен.

Глаза Брендона стали размером с его очки.

— Ты поможешь мне бежать, — повторил Стив.

— Что?! Да ты спятил!

— Ты поможешь мне, Брендон! — твердо произнес Кларк, гипнотически глядя адвокату в глаза.

— Никогда! — выпалил тот. — Даже если бы ты был моим сыном или братом.

— Именно потому, — медленно проговорил Стивен, — что я тебе дороже сына или брата… Я для тебя теперь — воплощение твоей мечты о Высшей Справедливости, найти которую ты и не надеялся.

Брендон посмотрел на него с ужасом: Стивен как будто читал его мысли. Брендону действительно стало сейчас казаться, что вся его предшествующая жизнь была лишь подготовкой к событиям последних дней, вывернувшим наизнанку его вселенную.

— Ты долго шел к этому, док! Такое не проходит даром! — торжествующим тоном заключил Стивен, видя его замешательство.

— Я никогда этого не сделаю, — тихо проговорил адвокат.

— Сделаешь!

— Во-первых, потому… что это невозможно!

Стивен не слушал его.

— Нужно бежать отсюда, и как можно скорее, — размышлял он вслух.

— Тебя завтра должна осмотреть врачебная комиссия, соберется консилиум, — торопливо выложил Брендон. — А потом, я думаю, они постараются сразу же перевести тебя в тюремный госпиталь.

— Тем более — значит, бежать надо сегодня!

— Ты не представляешь, какая здесь сейчас охрана, ее в два раза больше, чем медперсонала! — с отчаянием продолжал Брендон. — Не проверяют разве что только отпечатки пальцев.

— Вот и хорошо.

— Что хорошо?

— Хорошо, что не проверяют, — повторил с улыбкой Стивен. — А портфель твой?

— Портфель? У меня там одна деловая документация, зачем его проверять?

— Тебе когда-нибудь приходилось при входе его открывать?

— Нет.

— Отлично! Все как надо! Итак, к делу: сейчас двенадцать дня, бежим в десять вечера.

— Меня не пустят так поздно… — упавшим голосом проговорил Брендон.

— Ладно, в девять. Времени у тебя уйма. А теперь, — медленно произнес Стивен, впившись глазами в Брендона, — слушай меня внимательно и ничего не перепутай! Сейчас, первым делом, ты пойдешь и срочно закажешь парик с такой же шевелюрой, как у тебя: надо же закрыть чем-то это безобразие, — он похлопал себя по забинтованной макушке, — да и масть у нас с тобой разная. Дальше: давно ты покупал этот костюм?

— На прошлой неделе… — растерянно ответил Брендон.

— Купишь точно такой же, но на два размера больше. Понял? И рубашку не забудь.

Брендон сидел ошарашенный, вытаращив глаза.

— Так, еще, — продолжал Стивен, — две одинаковые пары очков с дымчатыми стеклами. Одни — для себя, другие — без диоптрий — для меня. И… наличка! Лучше побольше, или хотя бы столько, чтобы хватило на какие-нибудь документы. Вроде все… Нет, постой: что у тебя на ногах?

— Ботинки…

— Ты отупел или прикидываешься? — нетерпеливо вздохнул Стивен. — Ногу покажи. Сойдет! — оценил он.

Брендон с отчаянием смотрел на Стивена и понимал, что все уже кончено: он идет и покупает костюм, заказывает парик, что он даст ему денег, что он все сделает для этого человека… Еще пытаясь сопротивляться, адвокат вытащил последний довод:

— Ты пролежал неделю пластом и сейчас вскочишь и побежишь?

— Не волнуйся за меня! — усмехнулся Стивен. — Отправляйся. До вечера!

Было без четверти девять, когда в дверях палаты с каменным выражением лица вновь появился Брендон О’Брайан.

— Ну?! — сверкнул глазами Кларк.

Брендон молча протянул ему свой портфель.

— Молодец! — одобрил Стивен. — Теперь иди и скажи медсестре, чтобы пятнадцать минут нас никто не беспокоил — у тебя важное дознание. Ну, короче, ври что хочешь и через минуту будь здесь.

— Запри дверь. Там есть защелка, — сказал Стивен, когда Брендон вернулся. О’Брайан, не говоря ни слова, направился к двери, реагируя на все приказы, как хорошо налаженный робот-автомат.

— Так, документы, деньги, ключи от машины! — по-гангстерски скомандовал Стивен, уже напяливая новенький костюм.

Брендон выложил все беспрекословно.

— Вот… — виновато пролепетал он, протягивая пачку банкнот, которую Стивен быстро перелистал и сунул в карман брюк.

— Хватит. Спасибо!

Не теряя времени, Стивен быстро выяснил все недостающие подробности, как-то: марку, цвет и номер машины, где она стоит. Брендон отвечал сбивчиво, в страхе что-то упустить:

— Ммм… справа… да, справа от тебя, когда ты будешь выходить, недалеко…

— Так, ясно, — перебил его Стивен. — Куда я сейчас должен идти?

— Налево… до конца коридора, потом… направо, до лестничного холла, там лифт… Мы на шестом этаже… Выйдя из лифта, сразу увидишь, где предъявить пропуск.

Брендон ждал еще вопросов, но Стивен скомандовал:

— Садись! — и с этими словами, инсценировки ради, проворно связал скрученной простыней несопротивлявшегося Брендона. Потом пошарил рукой под подушкой. — А это я спер для тебя! — радостно сообщил он, держа наготове наполненный шприц.

— Что это?!

— Наркоз!

— Ты что?! Зачем? Я не хочу! — запаниковал О’Брайан.

— Да не бойся ты — это слабый, с ним зубы лечат. Ничего страшного — поспишь полчасика, зато будет тебе полное алиби. — И не давая бедному адвокату опомниться, Стивен прямо через одежду всадил иглу ему в бедро. — Так, хорошо. Теперь открывай рот. Не больно? — заботливо поинтересовался он, запихивая в рот Брендону полотенце.

Стивен взял в руки портфель своего адвоката — переодевание было закончено. Сходство получилось если и не полное, но вполне достаточное: при том же росте Кларк казался немного выше из-за того, что был значительно шире в плечах. Он отошел на шаг, полюбовался поверх очков на связанного О’Брайана и еще раз быстро окинул взглядом палату. На всё про всё ушло у него не более десяти минут.

— Ну, Брендон, не поминай лихом! Я тебя никогда не забуду, честное слово! — И быстрее, чем он произнес эти слова, Стивен Кларк исчез…

Глава 5

Короткие встречи

Накануне Лори вернулась из цветочного магазина, где работала уже второй месяц, поздним вечером. Она приняла душ и сразу легла, но заснула только за полночь, как всегда перед сном перебирая свою никудышную жизнь и неизвестно кому задавая неизменный вопрос: почему ей так упорно ни в чем не везет?

В половине седьмого Лори разбудил звонок в дверь. Пока она, сонная, накидывая халатик, соображала, кто бы это мог быть в такую рань, звонок повторился еще раз и еще — звонивший был настойчив и нетерпелив. Она открыла, не спрашивая.

— Здравствуй, Лори! — услышала она уже слегка позабытый голос и попятилась, вытаращив глаза.

— Стив?!

— Что ты смотришь на меня, как на привидение? — Стивен вошел и притворил за собой дверь. — Ты разве ничего не слышала про меня?

Лори часто закивала в ответ.

— Если уж я вынес казнь, то что стоило мне убежать?

— Ты убежал?! — сдавленно произнесла она, прижимаясь к стене.

— А ты думаешь, я тебе снюсь? — усмехнулся Стивен и, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату.

С тех пор, как он приходил сюда в последний раз, здесь как будто ничего не изменилось и ни на дюйм не сдвинулось с места, словно на застывшей фотографии, — даже в вазе на столике перед диваном стояли те же нежно-розовые розы. Удивительно!

Стивен обернулся к стоявшей позади него Лори:

— Можно подумать, что ты ждала меня…

Лори молчала. Ее черные, глубоко посаженные глаза горели, как два уголька. На совершенно бледном, без кровинки лице не осталось и следа привычного румянца, а непричесанные кудрявые волосы лежали в полном беспорядке. Она казалась такой маленькой, такой потерянной, что напоминала пойманного взъерошенного зверька. И она действительно мечтала в эту минуту лишь об одном: оказаться сейчас как можно дальше отсюда!

Стив невольно улыбнулся, посмотрев на нее, и покачал головой:

— А ты так ни разу и не пришла ко мне — ни в тюрьму, ни в клинику. Даже на суде не была. Что, сразу разлюбила?

Лори подняла на него испуганные глаза:

— Я… боялась…

— Чего?

— Что меня сочтут твоей сообщницей… — еле выговорила она.

Ее ответ рассмешил Стивена:

— Да тебя хоть раз допрашивали, вызывали?

— Нет.

— Ну и дуреха же ты! — Он подошел к стоявшему посреди комнаты креслу и, опустившись в него, поманил Лори к себе.

Она не сдвинулась с места и, опустив глаза, тихо произнесла:

— Я была в тюрьме…

— Была? Когда?

— На казни.

— На казни?! — изумился Стивен. — Каким образом?

— Я случайно получила такую возможность…

— И решила не упускать ее. — Он поднялся и снова подошел к Лори. — Тебе захотелось увидеть мою смерть… самой удостовериться, что тебя не обманули и я точно мертв. И не буду больше досаждать тебе!

— Нет-нет! — быстро проговорила Лори. — Все было по-другому! Накануне ко мне пришел Роб…

— Да, он был у меня в тот день.

— Он сказал, что завтра казнь, и спросил, пойду ли я. Я промолчала. Тогда он вскинулся: «Тебя не будет с ним рядом в его последние минуты?!» Я спросила: «А это имеет для него значение?» — «Да! — ответил Роб. — Завтра в десять я заеду за тобой».

Стивен подозрительно посмотрел на нее:

— Звучит красиво… только… Ну да ладно, — вздохнул он. — Скажи-ка лучше: какое у меня было тогда лицо?

— Спокойное.

— Нет, в тот момент, когда включили ток?

Лори сдвинула брови:

— Ты вдруг широко-широко открыл глаза, как будто увидел что-то ужасное.

— Брендон, мой адвокат, тоже говорит нечто подобное, — сказал Стивен.

Лори посмотрела на него:

— Тебе… было очень больно?

— Да я вообще ничего не почувствовал! — ответил он. — И всем теперь могу посоветовать: если вам надо свести счеты с жизнью — спешите на электрический стул!

— А ужас на твоем лице? Что он означал?

— Не знаю. Но боли я не помню. Одно из двух: или я не успел ее осознать, или у меня потом отшибло память. — Стив взял Лори за плечо. — А до этого, надеюсь, я выглядел достойно?

— Достойно? — переспросила Лори, убирая его руку. — Ты вел себя так, что у всех по спине бегали мурашки. Ты фамильярничал со смертью!

— А вы все считаете, что к смерти надо относиться с бóльшим уважением? — усмехнулся он.

— Может, и так, — ответила Лори.

Стивен пристально посмотрел на нее:

— Я не знал, что ты была там… Скажи: что ты чувствовала? Тебе было жаль меня?

Чтобы не покривив душой ответить на этот вопрос, Лори надо было заглянуть очень глубоко внутрь себя. Но она не стала этого делать, потому что ответ, который предполагала там найти, скорее всего, был бы: «Нет».

Лори затрясла головой и заплакала:

— Прости меня, Стив! Прости!

— Перестань. Хватит об этом, — сказал он, снова беря ее за плечи.

— И потом… — Лори отвела глаза в сторону, — я не приходила потому, что я плохо себя… Я была беременна! — вдруг выпалила она.

Глаза Стивена округлились, он скользнул взглядом по ее фигуре:

— От меня?

Лори кивнула.

— Ты… сама не захотела или… так получилось?

— Не захотела… — едва слышно ответила она.

— …ребенка от убийцы! — подхватил он ее слова.

— Стив, прошу тебя!

— Отчего же? — Взгляд его сразу стал жестким. — У меня ведь руки по локоть в крови. Я убивал Шейлу вот этими самыми руками, наносил ей удар за ударом…

— Стив, замолчи!

— …а она все извивалась, хрипела и никак не хотела умирать.

— Ради всего святого! Замолчи! — заорала Лори. Она тяжело дышала, губы ее вздрагивали, а широко открытые глаза восхитительно блестели.

Стив вдруг сразу затих и подошел к ней вплотную:

— Ты одна?

Лори кивнула.

— Я только об этом и молил Бога, идя сюда: чтобы ты была дома и одна… Посмотри мне в глаза, — сказал он, приподнимая за подбородок ее лицо.

Лори задрожала:

— Ты… хочешь убить меня?..

— С ума сошла?! — рассмеялся Стивен. — Ты и вправду думаешь, что я уже профессионал? — Он обнял ее и прошептал: — Пойдем…

…Стивен ласкал Лори, пьянея от давно забытого удовольствия, но чем ближе становились их тела, тем яснее он ощущал, что Лори с каждым мгновением все больше отдаляется от него.

«Какой он голодный! — думала Лори. — Еще бы, ведь он столько месяцев был без женщины! И потом… он пережил такое!.. Я должна быть с ним нежной. Должна…»

Она подняла руку, собираясь погладить Стивена по затылку, и только сейчас заметила непривычно темный оттенок его волос. Господи, зачем он выкрасился? И прическа какая-то странная… — ей всегда так нравилась пышная светло-каштановая шевелюра Стива. Лори приблизила пальцы к его волосам, но тут же отдернула руку, словно боялась обжечься. Нет… она не могла. Она боялась его! С той самой минуты, как она узнала, чтó он сделал, Стив был для нее только убийцей.

— Лори, что случилось? Тебе неприятно быть со мной? — спросил он, приподнимаясь.

— Нет, Стиви, нет!

— Ты как каменная… Лори, детка, расслабься! — Он погладил ее слегка пополневший животик: — А сейчас… ты не беременна?

— Нет. У меня никого не было после тебя.

— Что так?

— Не знаю…

— Лори… — Стив присел рядом. — Мне скоро придется уехать отсюда… далеко и надолго… Понимаешь? Поедешь со мной?

Лори сжалась и отвела глаза.

— Ладно… Можешь не отвечать! — засмеялся Стивен. — Скажи хоть на прощание, что любишь меня.

— Я… люблю… тебя… Стив… — произнесла она так, будто каждое слово было размером с предложение.

Но даже эти вымученные, им самим выклянченные слова как бальзам подействовали на его мужскую силу — и уже скоро он, тяжело дыша, лежал рядом с Лори, благодарственно поглаживая ее нежные округлости.

— Как у тебя щечки горят! Я так люблю, когда они горят!

«Когда он уйдет? — подумала Лори. — А если… если он собирается остаться? О, Матерь Божья!»

Пронзительный звонок в дверь прервал их затянувшуюся идиллию.

— Кто это?! — встрепенулся Стив.

— Не знаю. Может быть, Дейви…

— Кто?

— Брат.

— Пойди посмотри, но не открывай! — Стивен накинул на Лори халатик и вытолкал ее из спальни. А сам, прижавшись к стене, попытался заглянуть в окно.

Ничего подозрительного. Внизу стоял черный «мерс» — один к одному как у Брендона — точно такой Стивен позавчера бросил на обочине. В коридоре послышалось движение, громкий разговор. Значит, Лори открыла. Он подкрался к двери.

— Это очень серьезно! Прошу вас! Ему угрожает опасность! — услышал он хорошо знакомый голос и не раздумывая выглянул из-за двери.

В коридоре стоял Брендон О’Брайан.

— Ты?! — выпалил Стив.

Увидев Стивена, Брендон подскочил к нему:

— Одевайся скорее! Дорогá каждая минута! Они знают, что ты здесь. И им выгодно, чтобы ты был убит в перестрелке.

— Какая перестрелка? У меня же нет оружия!

— Не будь наивным!

— Как ты это узнал?

— Потом! Скорее, прошу тебя! — взмолился Брендон.

Лори стояла в коридоре, опустив руки и боясь шелохнуться. В последний момент, уже на пороге, Стив притянул ее к себе и крепко поцеловал. Через несколько секунд с улицы донесся шум отъезжающего автомобиля.

Лори закрыла лицо руками и заплакала.

Спустя пару минут «мерс» Брендона уже мчался по улицам города, навсегда унося Стивена прочь от Лори и от всего, что было с ней связано.

— А я, честно, как тебя увидел — решил, что ты теперь наживка у копов, — признался Стивен.

— Я от тебя большего и не ожидал, — буркнул Брендон.

— Не обижайся! — Стив потрепал его по плечу. — Мне сейчас положено во всем сомневаться. Это самосохранение. Что ты так несешься? Погони еще не видно.

— Ты со своим самосохранением недооцениваешь ситуацию, — ответил Брендон.

— Возможно. Но мне, по-видимому, неизвестно то, что знаешь ты. Как ты нашел адрес Лори?

— Это все ерунда! — отмахнулся Брендон. — Куда сложнее было опередить их. Знал бы ты, как я гнал сюда! Только чудом никуда не врезался.

Стив улыбнулся. Он был приятно удивлен таким ярким примером дружеской преданности со стороны Брендона, но открыто выражать своих чувств не стал.

— Ну и куда мы теперь летим? — спросил он.

— Давай все вопросы чуть позже, — с мольбой посмотрел на него Брендон. — Если честно, я и сам еще толком не знаю.

— О’кей, — ответил Стив. — А ты, оказывается, классный водила!

— Ты говоришь так, будто сам никогда в руках руль не держал. Бьюсь об заклад, что ты лихой наездник.

— Вот сяду за руль — тогда и узнаешь, какой я наездник! — засмеялся Стивен.

Они выехали на хайвей. Брендон чуть сбавил скорость и окинул взглядом одежду Стивена — высокие кроссовки, блеклые джинсы — и, остановившись на сизо-серой куртке, пощупал ее ткань:

— А где тот близнец?

— Через полчаса почил на помойке, — ответил Стивен. — Тебе жаль, что по городу больше не расхаживает твой двойник?

Брендон состроил презрительную физиономию.

— А этот «мерс» — тоже близнец? — спросил в свою очередь Стивен.

— Почему? Мне вернули его вчера утром. Спасибо, что не разбил.

— Не за что! — небрежно бросил Стив и, расстегнув часы на запястье, протянул их Брендону. — В целости и сохранности.

Брендон прыснул:

— Оставь себе на память.

— Спасибо. Если ты так богат… — пожал плечами Стивен. — Кстати, Брендон, а где ты взял наличку?

— Снял со счета.

— Сколько?

— Три тысячи.

— Постой, ты мне и дал почти три… Чем же ты расплачивался за костюм?

— Карточкой, — пожал плечами Брендон.

Стивен посмотрел на него так, будто пытался припомнить: кто это рядом с ним?

— Ну, Бренд, тебе крышка! — покачал он головой. — Так засветиться! Только ленивый не вычислит тебя. Как ты теперь объяснишь, зачем тебе понадобилось столько налички и куда ты ее дел?

— Я сказал им, что ты меня шантажировал.

— Глупо!

— Но меня никто не стал задерживать.

— Твоя кредитная карточка наверняка уже отслеживается — они сегодня же раскрутят твою покупку и арестуют тебя. И твое алиби будет бледно выглядеть на этом фоне. Понимаешь?

— Я понимаю лишь одно, — помолчав, ответил Брендон, — авантюризм — не мое хобби.

— Честно говоря, я от тебя такого не ожидал, — продолжал удивляться Стивен, — твоя профессия должна была научить тебя большей предусмотрительности. Бренд, тебя надо спасать… — произнес он нараспев. — И то, что мы сейчас драпаем вместе, пожалуй, и есть твое спасение. Единственный шанс для тебя выпутаться — это стать моим заложником. Другого выхода я не вижу.

— Там видно будет, — отмахнулся Брендон и молча уставился на дорогу. Стивен время от времени искоса поглядывал на него.

— Притормози, — сказал он, указывая на вывеску «Макдоналдса». — Возьму что-нибудь перекусить.

— Мог бы и потерпеть, — проворчал Брендон, останавливаясь.

— Я вообще не ел сегодня! А по-твоему, так я еще и от жажды должен помирать? — Стив хлопнул дверцей.

Стояла середина августа, и солнце палило нещадно. «Надо менять кондиционер», — подумал Брендон. Он ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки и, опустив руки на руль, закрыл глаза.

Он и вправду не только не имел четкого плана действий, но и вообще с трудом понимал, что происходит.

«Что я делаю? Куда еду? Зачем? — спрашивал он себя. — Нет, произошло что-то уму непостижимое! Я помог бежать осужденному… преступнику! Только потому, что мне стало от души его жаль? Я обязан был защищать его, но не избавлять от наказания, хотя бы и считал это наказание несправедливым. Чем он так околдовал меня, что я, все позабыв, кинулся его спасать и теперь, по сути, делю с ним его судьбу?»

Брендон с огорчением подумал о том, что иногда лишь один наш поступок влечет за собой целую цепь поступков, саму возможность которых нам трудно было даже предположить. Может быть, он и преувеличил опасность, грозившую Стивену при задержании, когда услышал краем уха переговоры полицейских. Но ведь даже при небольших осложнениях и сопротивлении они, не раздумывая, стреляли бы на поражение. Размышлять было некогда — условия диктовала ситуация.

Брендон отчаянно хлопнул ладонями по рулю. Он чувствовал себя сейчас как в капкане: события затягивали его все дальше, а он не мог рыпнуться ни вправо, ни влево.

— Ну как? Ты уже определился, куда мы едем? — спросил Стивен, садясь в машину с увесистым пакетом в руках.

— Думаю, да, — ответил Брендон, включая зажигание.

Брендон остановился за утопавшим в зелени двухэтажным особнячком. Хозяина шикарного строения не оказалось дома, и они расположились на скамейке в палисаднике напротив. Оба молчали, подъедая то, что бог послал Стиву в «Макдоналдсе».

Наконец Стивен вздохнул:

— Расскажи хоть, как ты нашел меня.

— Я был у твоего друга, Робина Дьюарта, — нехотя отозвался Брендон, — он дал мне адрес.

— Роб? Ну да, вполне естественно — это же он тебе меня сосватал. И он, конечно, сказал, что слыхом не слыхивал обо мне, да?

— А ты заходил к нему, что ли?

Стив кивнул:

— Ночевал в первую ночь.

— Прости, но теперь моя очередь удивляться, — покачал головой Брендон.

— Да, конечно, куда глупее, — сознался Стивен, — но я тогда к ночи почти ничего уже не соображал. Ноги сами понесли меня туда. Хорошо еще, что не к себе домой! Зато где я ночевал сегодня — лучше не спрашивай.

Но Брендон не только не горел желанием узнать, где ночевал Стив, но и вообще не хотел продолжать разговор дальше. Снова воцарилось молчание.

Прошел час или около. Брендон не находил себе места, постоянно поглядывая на часы. А Стивен развлекался тем, что смолил сигарету за сигаретой. Наконец Брендон стрельнул у него одну и тоже закурил — это было уже явным признаком того, что он запаниковал.

— Этот человек знает, что ты его ждешь? — спросил Стивен.

Брендон покачал головой.

«Слава богу, хоть догадался, что звонить сейчас нельзя», — подумал Стив.

— Так, может, мы и ждем напрасно?

— Помолчи, пожалуйста! — огрызнулся Брендон.

«Да, действительно, авантюра не для Брендона О’Брайана», — решил про себя Стивен, целясь пустой пачкой в стоявшую рядом урну.

В это время в нескольких ярдах от них затормозил светлый «форд». Брендон вскочил.

— Жди меня здесь! — скомандовал он Стивену и сразу же окликнул мужчину, вышедшего из машины: — Майк! — Тот обернулся.

Это был невысокий и неполный седоватый человек с мягкими чертами лица и небольшой бородкой. Увидев Брендона, он расплылся в доброй улыбке:

— Брендон! Вот не ожидал тебя сейчас увидеть! Какими судьбами? Заходи.

Войдя в обставленную со вкусом гостиную Майка, Брендон начал напрямик:

— Майк… мне очень нужна твоя помощь.

— Я в твоем распоряжении, — ответил тот, указывая гостю на кресло.

Брендон сел и тяжело вздохнул, не зная, с чего начать. Майк сел напротив.

— Понимаешь… жизнь иногда преподносит нам такие сюрпризы… — Брендон замялся. — Позволь, я не буду очень подробен?

— Говори все, что считаешь нужным, — ободрил его Майк. — Обещаю тебе: сделаю все, что смогу.

— Дело обстоит так, что мне надо на время исчезнуть… Мог бы я, предположим, рассчитывать на твой лесной домик?

— Он твой! — ответил Майк, не задумываясь. — Живи там хоть месяц, хоть год с уверенностью, что никто тебя не побеспокоит.

— Спасибо. Но… мне надо попасть туда сегодня. Ты сможешь отвезти меня?

— Сегодня? — немного опешил Майк. — Это триста миль. Вертолета у меня нет…

— Прости, я не то хотел сказать, — поправился Брендон. — Ты мог бы выехать прямо сейчас?

— Да, конечно. Хотя… у меня же завтра операция… — Майк потеребил себя за бородку. — А если я довезу тебя только до *…виля? Там ты возьмешь машину, оттуда уже недалеко.

— Идет! — кивнул Брендон. — Только мне надо, чтобы машину в *…виле взял для меня ты, а свою мне придется оставить пока у тебя.

Майк лишь развел руками в знак согласия.

— И еще, Майк… дело в том, что я не один.

— Меня это не касается. Я выполняю твою просьбу, так ведь? Вези хоть целую компанию.

— Нет, Майк, я должен тебе сказать, потому что это очень серьезно. Этот человек… он осужденный, он бежал… Нет… это я помог ему бежать.

Майк быстро посмотрел на Брендона и опустил глаза.

— Думаю… если ты так сделал… наверное, это было справедливо.

Брендон ответил ему благодарным взглядом.

— Добрый вечер! — поздоровался Майк, садясь за руль. Стив кивнул в ответ, с опаской оглядывая незнакомца.

В движениях Майк был резок, а говорил отрывисто, скороговоркой, и Стив подивился: как можно понимать такую торопливую и невнятную речь? Но Брендон, похоже, не испытывал в разговоре с ним никаких неудобств.

Стивен сидел сзади и прислушивался. Но так как говорил больше Майк, а разобрать он мог только слова Брендона: «Да… я понял… когда?.. с левой стороны?.. я помню… пожалуй, нет…», составить что-либо связное из этих отрывков не удавалось.

«Наверное, у меня уши устроены иначе», — подумал Стив и уставился в окно.

Уже вечерело, и перед глазами у него замигали разноцветные бегущие огоньки. Стивен смотрел на картинку за окном, как на большую рождественскую елку, не всматриваясь в отдельные детали, в восторженном желании охватить одним взглядом всю ее целиком. От этого занятия мысли его поплыли куда-то далеко, в тот период жизни, когда все мы требуем от мира ответов на свои вопросы, но еще никто не требует ответа от нас…

Разговор на переднем сиденье продолжался, но Стивен уже не пытался хоть что-то разобрать в нем. Из магнитолы лилась тихая, расслабляющая музыка — под нее так славно было помечтать. Но очень скоро все его мысли стали сами собой исчезать, и последним, что пришло Стивену на ум, было: «Какое это по-детски чистое наслаждение — устроиться вот так на заднем сиденье мчащегося по хайвею авто, смотреть в окно и ни о чем не думать…»

— Кто этот Майк? — спросил Стивен, когда они с Брендоном пересели в другую машину.

— Он был моим клиентом восемь лет назад, — ответил Брендон. — Я с блеском выиграл тот процесс.

— А что там было?

— Наркотики.

— Ого! — оживился Стив. — А ты не боялся увязнуть?

— Честно говоря, боялся, — признался Брендон. — Но я тогда был очень молод, и моя неопытность больше помогала мне, чем мешала. Вначале дело выглядело почти безнадежным. Я ума не мог приложить, как к нему подступиться. А Майк начал с того, что расплакался у меня на плече, клянясь в своей невиновности. И хотя он был вдвое старше меня, мы быстро нашли общий язык. Результатом же стало то, что мне удалось раздобыть такие свидетельства, которые ни у кого не вызывали сомнений. Его полностью оправдали. Майк до сих пор считает, что я спас ему и жизнь, и карьеру. Тогда он буквально озолотил меня. И все эти годы только и горит желанием оказать мне какую-нибудь услугу. — Брендон с довольной улыбкой посмотрел на Стивена. — Через неделю он раздобудет тебе документы, а это время мы пересидим на его даче.

— А чем он занимается?

— Он врач-онколог. Крупный специалист. У него своя клиника.

Стивен с сомнением покачал головой:

— С твоей стороны не очень честно было втягивать его в эту игру.

— Майк сам предложил мне помочь с документами.

— Но ты подвел его к этому.

— У меня не было выхода, — попытался оправдаться Брендон. — И потом… я уверен: он раздобудет такие, что проблем у тебя с ними не возникнет.

— Не будем загадывать… — Стивен со скучающим видом поглядел в потемневшее окно. — Далеко еще? Давай я поведу.

— Почти приехали.

Глава 6

Лесной домик

Брендон оставил машину прямо в лесу, в том месте, которое указал ему Майк. Но потом он все-таки перепутал дорогу, выйдя не на ту тропинку, и им дважды пришлось возвращаться назад к шоссе. До домика Майка они добрались только к полудню. И хотя оба были усталыми и голодными, сначала перетаскали в дом все продукты, которые запасливо купили неподалеку от *…виля.

Домик стоял посреди леса, но его вполне можно было бы назвать «домиком в горах» — так ловко он примостился на склоне холма. Едва высовываясь из густых зарослей, домик почти не был виден с ведущей к нему тропинки и как будто специально предназначался для того, чтобы скрывать его обитателей от посторонних глаз.

Стиву домик сразу понравился.

— Лучше не придумаешь! Пещера отшельника!

— Какая же это пещера? Настоящий райский уголок, — ответил Брендон, развязывая галстук. — Здесь все сделано с расчетом на то, чтобы можно было отдохнуть от излишеств цивилизации, не переставая пользоваться ее благами. В этом домике я был у Майка позапрошлой осенью, когда он пригласил меня поохотиться. Правда, вскоре ему пришлось убедиться, что охотник из меня никудышный. Но мы недурно провели несколько дней в компании еще двух его друзей.

Они наскоро перекусили, запивая фастфуд газировкой.

Потом Брендон, сняв пиджак, разлегся на диване, а Стивен отправился на разведку. Он быстро обследовал весь дом, предусмотрительно заглянув в каждый его уголок.

Домик был бревенчатый, одноэтажный и смехотворный по размерам — в нем оказалось всего три комнаты. Гостиная, главной достопримечательностью которой был большой, красиво сложенный камин, сообщалась со спальней — как через коридор, так и через просторную террасу, впритык упиравшуюся в холм. Окна кухни смотрели на убегавшую в лес тропинку.

Обстановка была дорогая, но не вычурная и не включала в себя ничего лишнего. В гостиной — столик, пара кресел, столько же стульев, диван и небольшой застекленный шкафчик с книгами, в спальне — встроенный гардероб и широченная кровать, на которую можно было уложить пятерых.

Стивен, вполне довольный всем, искренне удивился, не найдя нигде телевизора:

— Не думал, что где-то еще есть такие девственные места. А что, телевизор — это тоже излишество цивилизации?

— По мнению Майка, видимо, да, — пожал плечами Брендон. — В тюрьме же у тебя не было телевизора.

— Обижаешь тюремное начальство!

— Я имею в виду то обиталище, где ты провел последний месяц.

Стив ничего не ответил. А Брендон подумал о том, что Стивен стал теперь болезненно реагировать на разговоры о тюрьме и всем, что было с ней связано. Поэтому впредь он решил лишний раз не касаться этой темы. И, чтобы разрядить разговор, сказал:

— У меня предложение: давай на эту неделю забудем обо всех проблемах и будем вести себя так, будто мы приехали сюда отдыхать.

— О’кей! — согласился Стив. — Только с отдыхом здесь вряд ли разбежишься: чем тут можно развлечься?

На следующее утро Стив выбросил парик «а-ля Брендон», который похожим на адвоката его все равно не делал, да и вообще внешне менял мало, зачесал волосы назад, прикрыв ими свою пострадавшую макушку, и принялся за уборку.

В гардеробе он отрыл новый спортивный костюм — брюки и футболку, — немного ему узковатый, но вполне подходивший для здешних условий.

Франтом Стивен никогда не был. Можно даже сказать, что одевался он небрежно, однако разгильдяем не выглядел. Он не оказывал одежде излишнего почтения, и одежда как будто сама относилась к этому с пониманием: знала свое место, лишний раз не высовывалась и надежно выполняла свои основные функции. Стив разыскал в гардеробе кое-что и для Брендона, но тот предпочел расхаживать по дому в своей белоснежной рубашке.

Весь остальной день Стивен изучал окрестности, которые разнообразием не отличались — со всех сторон стоял густой лес. Тем не менее вскоре он обнаружил неподалеку маленькое озерцо, куда и стал ходить потом каждое утро. Но ни одна из его попыток заманить Брендона хоть на часок в лес не увенчалась успехом. Стивену же ни минуту не сиделось на месте — он все время где-то пропадал, чем вызывал недовольство Брендона:

— Эти прогулки до добра не доведут, — ворчал тот. — Твоя физиономия известна сейчас каждому копу. Зачем ею маячить без необходимости?

Но Стив, похоже, махнул рукой на все предосторожности и совсем не заботился об изменении своей внешности, за тем исключением, что раньше он носил густую челку, а теперь оставил лоб открытым. Узнать его, однако, и в таком виде труда не представляло. Поэтому, когда в третий день их «отдыха» зарядил основательный дождь, Брендон вздохнул с облегчением.

…Стивен сидел у камина — он явно облюбовал себе это местечко — и что-то мурлыкал, подыгрывая себе на банджо, которое еще утром случайно обнаружил на террасе. Брендон, на диване чуть поодаль, задумчиво глядел на него, монотонно постукивая ногой об пол.

Как действовать дальше, он представлял весьма смутно. Первым делом, конечно, нужно сплавить Стивена с глаз долой, и как можно быстрее. А потом? Что будет потом? Как ему выбраться из этой ситуации, в которой он завяз по уши? Что будет с работой, карьерой? Ведь не одного себя ставил он теперь под удар — под угрозой оказывалось благополучие его семьи, будущее сыновей… Во имя чего? Кто для него, в сущности, этот Кларк? Обычный клиент, симпатичный парень, с которым было так непросто работать, но так увлекательно беседовать. Да, он не заслуживает смерти — Брендон был в этом уверен. Но разве одно это убеждение заставляло его действовать? С той самой минуты, когда Стивен сказал ему: «Ты поможешь мне бежать!», Брендон понял, что перестал принадлежать себе, попав под власть необъяснимой целенаправленной силы, которая и гнала его теперь. Казалось, сама судьба манипулирует им, его руками спасая Стивена, а ему только остается быть послушным исполнителем ее воли. Но теперь Брендон хорошо осознавал, что, какие бы беды ни ожидали его впереди, просто взять и послать Стивена Кларка на все четыре стороны он уже не сможет…

— Бренд! — услышал он оклик Стивена. — Послушай, что я сочинил. — И он изобразил нехитрую мелодию наподобие «Happy Birthday to You». — Ну, как?

— Лучше бы ты занялся чем-нибудь другим.

— Не понравилось… — вздохнул Стивен. — А я думаю, что человек должен заниматься в каждый данный момент лишь тем, к чему у него лежит душа. Иначе ничего толкового из его занятий не выйдет.

— У тебя вышло сейчас что-то очень толковое? — поиздевался Брендон.

— Я не это имел в виду… — Стивен отложил банджо в сторону. — Ты привык мыслить слишком конкретно, тебе нужно видеть быстрый и ощутимый результат. А его может и не быть.

— И ты часто можешь себе позволить такое: заниматься именно тем, чем хочешь?

— Всегда! — заявил Стивен, вставая. — Какой смысл себя принуждать? Во имя чего?

— Принуждать в данном случае — исключительное право обстоятельств, а не собственной воли, — заметил Брендон.

— Вряд ли. Люди обычно преувеличивают значение обстоятельств — чтобы оправдать собственную нерадивость и нежелание действовать.

Брендон опять чуть было не ляпнул про тюрьму, но вовремя спохватился и подумал, что Стивен, может быть, в чем-то и прав. Во всяком случае, в отношении себя…

— Лично я думаю, — сказал он, — что отнюдь не борьба, не насилие над обстоятельствами дают нам шанс управлять ими и заставлять в конечном итоге устраиваться по нашему желанию, а наоборот — способность покоряться и уступать им.

— Возможно, — ответил Стивен. — Но хотел бы я посмотреть на тебя, когда только что сказанное ты станешь применять на деле… Противостоять обстоятельствам надо всегда, но действовать в соответствии с установленными ими правилами. А понимание того, что все происходящее с нами неслучайно, — это запасной выход из тех ситуаций, которые именуют безвыходными.

Брендон поглядел на Стива, еще раз про себя отметив, что при отсутствии какого-либо серьезного образования тот способен с успехом рассуждать на любые отвлеченные темы, — похоже, этим даром он наделен от природы.

— Не совсем тебя понял, — покачал он головой, — так что же все-таки: бороться или принимать все как должное?

— Принимать только в том случае, если есть внутреннее ощущение, что любая борьба будет не только бесполезна, но и вредна.

Брендон неодобрительно поморщился и вздохнул про себя: «А что я-то сейчас делаю: действую или принимаю все как есть? Скорее второе, чем первое…»

— Но лишь очень немногие, — продолжал Стивен, прохаживаясь по комнате, — могут принять жесткие условия игры, диктуемые жизнью, даже если и понимают, что в этом их единственное спасение.

— Ты забываешь, — Брендон потянулся к книге, лежавшей перед ним на столике, — что тут зачастую срабатывает самый мощный инстинкт — инстинкт самосохранения. Под его напором гаснут все чувства, все доводы рассудка. Он заставляет нас действовать совершенно безотчетно.

— Да, — согласился Стивен, — только один действует так, а другой — прямо противоположно.

— Но вряд ли кто заранее сможет предсказать, как он сам поведет себя в критической ситуации. Вот в чем дело!

— Что тут предсказывать? — пожал плечами Стивен. — Просто каждый ведет себя так, как он должен себя вести. И его личная воля имеет в этот момент мало значения.

Адвокат снова посмотрел из-под нахмуренных бровей. И хотя все сказанное Стивеном было достаточно отвлеченно, неконкретно, Брендону показалось, что речь сейчас идет о нем самом.

— Значит, ты считаешь, что происходящее полностью предопределено? — спросил он.

— Да, предопределено очень многое. От нас самих мало что зависит. Но иногда бывает и так, что зависит слишком много… от нашего выбора! Порой сделать выбор для нас бывает мучительно трудно, ведь именно в этот момент мы смутно осознаем, что за неверно сделанный шаг расплачиваться придется, может быть, целую жизнь…

— У тебя лично было много таких ситуаций?

— Наверное, да… Иногда трудно самому себе признаться в том, что твой выбор был ошибкой…

— А именно? — продолжал дотошничать Брендон.

Стивен замолчал, потом с ироничной улыбкой поглядел на него:

— Слушай, Брендон, пошли лучше выберем себе что-нибудь на обед. От безделья так есть хочется! — сказал он, направляясь к кухне. Брендон удивился такому быстрому завершению разговора, но заморить червячка тоже был уже не прочь и, поднявшись, пошел за Стивеном.

Едва они переступили порог кухни, как со двора донесся громкий собачий лай. Стивен чуть вздрогнул и посмотрел в окно:

— Людей пока не видно, зато живность уже наведалась.

— Это же собака.

— Собака, — подтвердил Стив, настороженно оглядывая двор. — Но у собаки обычно есть хозяин… И кем бы он ни был, видеться нам с ним необязательно.

— По-моему, просто забежала какая-то бездомная псина.

— Может быть… — Стивен опустил жалюзи. — Собака… пожалуй, единственное животное, которое не в состоянии прожить без человека, хотя имеет все возможности для этого. Нет хозяина — нет причины для жизни! — Стив распахнул холодильник и сосредоточенно оглядел его содержимое. — Собачья преданность, которой принято умиляться, — это проклятие для собаки и позор для человека, — продолжал он, прихватывая по банке с каждой полки, — а собака — это зомби животного мира, которого человек создал себе на потребу. Человек воспользовался страшной мутацией, роковым изменением, произошедшим со звериной психикой — появлением инстинкта преданности, — и тысячелетиями нещадно его эксплуатирует. Этот новый инстинкт, оказавшийся сильнее всех остальных, изуродовал несчастную зверюгу, оторвал ее от своих диких собратьев. Вот скажи: для чего существует эта тварь? — Стивен поставил банки на стол и принялся их открывать. — Только чтобы служить и поклоняться своему божеству: хозяин — бог, центр мироздания, смысл существования! Собачья верность, преданный собачий взгляд… потом собачья жизнь, паршивая собака… и в итоге: «Собаке собачья смерть!» — и Стивен завершил свою тираду, побросав крышки в мусорное ведро.

Брендон стоял рядом немного озадаченный — он не очень понял, на самом ли деле Стив так думает или удачно использует чужие идеи.

— Странно ты как-то мыслишь… — задумчиво протянул он.

Стивен ухмыльнулся:

— По тому, как ты на меня смотришь, держу пари: у тебя дома какой-нибудь шпиц или фокстерьер.

— Нет, у меня нет собак. Правда, Джефф просил… но жена не выносит.

— Видишь?! — торжествующе воскликнул Стивен. — Я не одинок!

— Знаешь, насчет собак… я вспомнил сейчас один эпизод… из детства, — проговорил Брендон. — Мне шел тогда седьмой год, но я был такой щупленький, что на вид мне было не больше пяти. Мы с мамой поехали в гости к тете в ее загородный дом. И к ней в этот день зашла приятельница со своим любимцем — медлительным, добродушным сенбернаром, которому я, видно, сразу же приглянулся, потому что пес лишь на секунду задержался на пороге, повернул морду чуть в сторону и направился прямиком ко мне. Я как сейчас вижу, как стою посреди комнаты, огромный лохматый зверь идет на меня, а я не могу и с места сдвинуться — ноги будто вросли в пол! И все это продолжается очень долго — как в покадровом просмотре. Когда между нами оставалось не более трех футов, я вдруг заорал так громко, что бедный пес отпрянул в сторону — слышать такое от ребенка ему, наверное, еще не приходилось. Плакал и кричал я долго, уговоры не помогали. Мама позвонила папе, и он вскоре приехал. Посадил меня к себе на колени, потрепал по голове и сказал: «Брендон, я думаю, ты все еще плачешь только потому, что тебе стыдно за то, что ты испугался. Но знай: кто ничего не боится, тот ничего по-настоящему и не любит в этой жизни…» Я мало что понял тогда в его словах, но запомнил их навсегда. Впоследствии отец ничего подобного мне больше не говорил. Думаю, эту фразу он незадолго до этого где-нибудь услышал или прочел и, не найдя сразу, чем утешить ребенка, сказал первое, что припомнилось.

Стивен к этому времени уже закончил все обеденные приготовления. Рассказ Брендона не произвел на него особого впечатления, он лишь вяло улыбнулся и спросил:

— Ты и сейчас собак боишься?

— Нет, — ответил Брендон, — собак точно не боюсь.

— Ладно, садись, — Стив махнул рукой на стул напротив, — будем надеяться, что сегодняшняя собачка окажется добросердечной и ничего не скажет про нас своему хозяину. Вдруг она уже вышла на новый виток мутации и пришла к выводу, что доносить нехорошо?

На этот раз оба засмеялись.

Глава 7

Огненная стихия

Весь следующий день моросил дождь, и Стивен слонялся из угла в угол, не зная, чем заняться.

— Ну как это можно жить без телевизора? — не переставал удивляться он. — Вечером хоть на стенку лезь. Прямо как в дремучем лесу.

Он продолжил обследование домика, слазал даже в подвал, как будто надеялся найти телевизор там. И спустя час несолоно хлебавши вернулся в гостиную. Брендон сидел на диване с книгой в руках. Дочитав до конца абзаца, он поднял голову и посмотрел на застывшего в дверях Стивена:

— А что ты любишь смотреть по телевизору?

— Все! — отрапортовал тот.

— Ну, как это — все?

— Да так. Можно, например, в жизни любить все?

— В жизни? — Брендон задумался. — Наверное, нет… Как можно любить зло, насилие, несправедливость? «Возлюби врагов своих…» — для этого надо быть святым.

— Вот я и есть святой… телевизионный!

Брендон усмехнулся:

— Ну, возьми почитай что-нибудь. — Он махнул рукой в сторону шкафчика: — Посмотри, какой здесь выбор — на любой вкус. Я уже кое-что себе отыскал.

— Вряд ли это может заменить телевизор, — с сомнением покачал головой Стивен. — Да я и не очень большой любитель чтения. Вообще, я думаю, человеку надо в жизни прочесть три-четыре хороших книги, и этого будет достаточно.

— И ты их, конечно, уже прочел, — поиздевался Брендон.

— Нет, — покачал головой Стивен. — Можно ведь перечитать горы книг, но так и не найти среди них те, которые были необходимы тебе… Лет пять или шесть назад мне попалась одна…

— Роман?

— Не помню. Я и названия-то не запомнил. Разве это так важно? По-моему, главное — остался ли хоть какой-то след. Там были такие интересные мысли… — произнес Стивен нараспев.

— О чем, например?

— Ну, хотя бы о том, что Бог — это любовь, но обретение Бога иногда бывает мучительным, поэтому любовь — это и муки, и страдания, и потери… И еще: о том, что человек так упорно стремится к бессмертию лишь потому, что не понимает: бессмертие — не синоним счастья и не гарантирует разрешения всех проблем. Стоит ли в таком случае обладать им? И если бы люди вдруг получили бессмертие, то не стало бы оно для них величайшим проклятием?

— Да, интересно, — согласился Брендон. — Но мне такая мысль встречалась неоднократно.

— Зачем об одном и том же читать двадцать раз? Достаточно и одного, — сказал Стивен, подходя к шкафчику. Он поглядел издали на разноцветные переплеты, но даже не стал открывать дверцу. — Нет, неохота. И потом, у меня что-то стало хуже со зрением — вблизи все расплывается.

— Наверное, возрастное? — предположил Брендон.

— Смеешься? Мой отец надел очки, когда ему перевалило за шестьдесят. Нет, мне кажется, это после электричества…

Брендон захлопнул книгу, которую читал, и посмотрел на Стивена:

— Твой отец жив?

Стив взглянул немного удивленно:

— А ты бы должен это знать. В деле есть все сведения обо мне.

— Прости, но я не помню, — признался Брендон.

— Какой же ты тогда профессионал? — поиздевался Стив.

— Я не обязан держать в голове всю подноготную моих клиентов, тем более по окончании процесса.

— Я бы запомнил… — сказал Стивен. — Мой отец умер пять лет назад: упал с лошади, недели две провалялся в постели, но оклематься так и не смог. Ему было семьдесят три.

— А когда ты родился, ему было…

— Пятьдесят.

— А твоя мать?

— Она умерла еще до моего рождения.

— Это что… прикол? — не понял Брендон.

— Это правда, — медленно проговорил Стивен. — У нее были трудные роды. Фельдшер, который их принимал, слишком поздно сообразил, что один он не справится, а когда приехала бригада, моя мать уже умирала. До ближайшей больницы было полчаса езды, и они стали делать кесарево прямо на месте, уже не надеясь, что достанут меня живым. Меня еще не успели вытащить, как моя мать скончалась. Я слышал, мне потом говорили, что ей сделали недостаточную анестезию, и она умерла от болевого шока. Отец хотел убить этого фельдшера, но тот очень быстро смотался, да так далеко, что не найти было и с собаками. А нас у отца к тому времени было четверо: я, сестра — на три года старше меня, и двое братьев — двенадцати и четырнадцати лет. Так что этот недоумок до сих пор ждет возмездия.

— Да… Выходит, ты родился в рубашке. Потому-то тебя и сейчас смерть не берет, — проговорил Брендон.

— Нет, не поэтому. Просто каждому человеку точно назначено его время, и пока оно не пробило, что ты с ним ни делай, он все равно останется жить. И все мы знаем этот час, но просто не отдаем себе в этом отчета. Обычно нас оповещают свыше о часе нашего ухода. Если же кто-нибудь скажет нам напрямую, когда и как мы умрем, мы сначала пугаемся, но, немного придя в себя, осознаем: «А ведь я знал об этом и раньше!» И эта же мысль посещает нас перед самой смертью…

— Откуда ты все это знаешь? — поморщился Брендон.

— Книжка была шибко умная! — то ли в шутку, то ли всерьез ответил Стив.

— Может быть, ты еще знаешь, когда и как умрешь?

— Нет. Я знаю только, что не доживу до старости, — сказал Стивен и, присев на корточки у камина, начал подбрасывать туда брикеты.

— Такая жара, а ты камин собрался топить, — неодобрительно покосился Брендон. — Мы же тут сваримся.

— Зато красиво как, посмотри! — сказал Стивен, глядя на весело заплясавшие огненные язычки.

Брендон покачал головой и снова углубился в чтение, а Стив опустился перед камином на одно колено и стал смотреть на огонь.

Две стихии — огонь и вода — всегда покоряли воображение Стивена, он мог любоваться на них часами. Но не в момент их отчаянного противоборства — хотя в невозможности их сосуществования уже изначально заложена особая мистическая притягательность, — а тогда, когда они, разнесенные на безопасное расстояние, независимые, проявлялись во всей своей мощи и необузданности.

Огонь был самым первым его воспоминанием — это было горящее дерево, в которое попала молния. Вероятно, дуб: высокий, раскидистый, он стоял на опушке леса не очень далеко от других деревьев, но все же обособленно от них и пылал, как огромный факел, освещая собой всю окрестность. Никто не тушил пламя — все любовались, потому что зрелище того стоило.

Стив, конечно, не помнил, ночь то была или вечер, но он запомнил совершенно черное небо, по которому метались молнии, дождь, ливший, как из ведра, ветер, налетавший порывами и гнувший деревья аж до самой земли. Они раскачивались во все стороны, всплескивая, точно руками, своими длинными ветвями — одни из них словно старались прикоснуться к погибающему дереву, хотя и понимали, что не в силах помочь ему, другие, наоборот, пытались отпрянуть, отодвинуться как можно дальше, в отчаянии, что ноги их навечно вросли в землю и нет возможности спастись бегством. А живой факел продолжал гореть, и казалось, что никто и ничто не в силах погасить его и он будет пылать вечно. Пламя подрагивало, занимаясь с новой силой, с устрашающим треском обламывались обгоревшие ветки, веером разлетались в разные стороны искры. И была в этой сцене гибели своя неповторимая и жуткая красота…

— Брендон, у тебя есть дома камин? — спросил Стивен, не отводя глаз от огня.

— Нет.

— И у меня нет…

«А что у тебя теперь есть, кроме трех тысяч долларов в кармане и висящего над тобой приговора?» — подумал Брендон и, не отрываясь от книги, проворчал:

— Перестань топить.

— Сейчас. Уже догорает…

Стивен продолжал смотреть на затухающий огонь — эта безжалостная, губительная стихия, схваченная черным квадратом камина, теперь такая мирная и дружелюбная, дарила ему чувство защищенности и незапорошенной детской радости… И Стив поймал себя на мысли, что последнее время никуда не может спрятаться от собственного детства — воспоминания о нем вламывались в его сознание с настырной регулярностью.

Вот и сейчас ласковое тепло, исходившее от камина, вызвало у него самые ранние воспоминания о его сестре Элизабет — когда ему было два года, а ей уже целых пять, и маленький Стиви засыпал под колыбельную, которую напевала ему сестра, поглаживая братца по кудрявой головке. Брат тогда был для нее чем-то вроде куклы в игре дочки-матери. Но кукла часто оказывалась непослушной, игра затягивалась и быстро надоедала — как, впрочем, и все игры, — тогда Стиви получал пинок под зад. Он редко удерживался от того, чтобы не дать сдачи, и обычно тут же завязывалась потасовка, которая всегда заканчивалась торжествующим криком Лизбет. Но даже поверженный и зареванный, Стив никогда не испытывал к сестре ненависти, как нельзя ее испытывать к самому близкому и дорогому человеку.

Возможно, что в раннем детстве он воспринимал Элизабет как мать, но впоследствии она была больше товарищем в детских забавах, чем старшей сестрой. Крепко сбитая, широкоплечая, с торчащими в разные стороны выгоревшими на солнце вихрами, сидению за рукоделием она предпочитала подвижные мальчишечьи игры.

Сестра всегда была в курсе всех его дел и планов и не скрывала от него своих. На нее он мог тогда положиться, как на себя самого. Лизбет не была способна хитрить, изворачиваться, но Стив знал, что, случись любая сложная ситуация, брата она никогда не выдаст.

Элизабет было тринадцать, когда отец определил ее в пансионат, находившийся в центре округа. Провожая сестру в конце лета, Стив еще не знал, что это расставание станет расставанием навсегда. В дальнейшем они уже не были так близки друг другу, как в короткую золотую пору детства. Через несколько месяцев Лизбет приехала домой на каникулы, и Стиви не сразу узнал свою сестру: она подросла, похорошела, формы ее округлились, это была уже не подружка, а взрослая женщина — он не знал даже, с какой стороны к ней подойти…

Никто не мог тогда возместить ему эту неожиданную потерю. На доверительные отношения с отцом Стиви не надеялся: Джеймс Кларк работал почти круглые сутки, чтобы прокормить свою ораву, и, казалось, всегда больше пекся о старших детях от первого брака. Из-за этого Стив с сестрой часто бывали предоставлены сами себе.

А братьев своих Стив просто не брал в расчет — в воспоминаниях о раннем детстве их вообще не было. Когда же он немного подрос и стал себя осознавать, это были уже здоровенные парни, каждый из которых мог сойти за его отца. Разница в возрасте так развела их, что Стив всегда воспринимал братьев просто как каких-то родственников, ну, может быть, дядьев, в лучшем случае. И когда они оба почти сразу друг за другом погибли — один в автокатастрофе, другой — от несчастного случая на стройке, где работал, — Стив не ощутил их смерть как большую потерю.

Братом в ту пору стал для него Эдди Мартинес, семья которого двумя годами раньше поселилась недалеко от их дома. Они с Эдди сдружились очень быстро, буквально с первого дня, и несколько лет были неразлучны. Стивену тогда исполнилось семнадцать, жизнь только открывалась перед ним — влекущая, неизведанная, огромная, — и в ней, казалось, должно было уместиться столько всего, что невозможно охватить и взглядом!

К тому времени пути Стивена и Элизабет уже окончательно разошлись — виделись они теперь редко и лишь по случаю. Последний раз это было на похоронах отца. И встреча эта больше походила на встречу дальних родственников или случайных знакомых.

…Огонь уже погас, но Стивен все еще сидел лицом к камину, погруженный в свои воспоминания. Потом отвел взгляд от тлеющих угольков и, не оборачиваясь, спросил:

— Брендон, а ты не боишься быть со мной наедине?

— Что за чушь взбрела тебе в голову? — проворчал Брендон, нехотя поднимая голову от книги.

— Ну как же — я ведь преступник! Ты не замечал, как магически действует на людей это слово, будто в нем самом уже заложена опасность?

Брендон подозрительно покосился, но не ответил.

— Считается — и не случайно, — продолжал Стивен, — что человек, переступивший черту, нарушивший нравственный запрет убивать, опасен для окружающих, потому что, убив один раз, он сделает это и во второй. Так старая дева, потерявшая наконец в пятьдесят лет невинность, восклицает: «Ах, как же это просто! И почему я не отважилась раньше?» — и тут же пускается во все тяжкие. Люди и сами не могут объяснить, почему их охватывает тревога, когда они слышат слово «преступник». Скорее всего, они подсознательно чувствуют, что невинность нравственная — вещь невосстановимая, и потерявший ее разверзает перед собой пропасть без дна…

— Я не понимаю: ты сейчас говоришь о себе или просто философствуешь? — нахмурившись, спросил Брендон.

Стив пропустил его вопрос мимо ушей.

— Знаешь, убить ведь легко… — тихо проговорил он, и взгляд его скользнул куда-то вдаль, — труднее то, что до этого и что после… а убить… легко…

— Во второй раз легче, чем в первый, и легче с каждым разом? — попытался развить его мысль Брендон.

— Не знаю… мне кажется, да…

— Стив, — серьезным тоном произнес Брендон, — мой тебе совет: выбрось все это из головы. Я не разделяю ни одной твоей идеи по этому поводу и не испытываю ни страха, ни его подобия, находясь рядом с тобой. И могу тебя заверить, что я не являюсь редким исключением.

— Все равно, — вздохнул Стивен, — то, что нас с тобой разделяет, сильнее того, что связывает.

— Почему? Если бы речь шла, скажем, о жизни моих детей, я убил бы кого угодно, не раздумывая!

Стивен покачал головой:

— Для тебя убийство — лишь теоретически возможная вещь, а для меня — свершившийся факт. Мы с тобой на разных полюсах событий и понять друг друга до конца не сможем никогда.

— Раньше ты утверждал обратное: что если мы считаем себя способными совершить какой-то поступок, то нет большой разницы в том, совершим ли мы его когда-нибудь или нет.

— Я и сейчас так считаю. И все-таки… дистанция велика… Ну, ладно! — Стив мотнул головой и поднялся. — Давай поговорим о другом. Расскажи что-нибудь из твоей практики. Были еще такие случаи, как с Майком? Когда подзащитный считал бы тебя своим спасителем?

— Да, много! Когда выигрываешь трудный процесс, первое время становишься для клиента почти что богом. Иногда и надолго.

— А если не удается стать богом — становишься соучастником… а на твоего подзащитного опускается карающая рука правосудия…

— Нет в природе идеальных преступлений. Все предусмотреть невозможно, — хмуро произнес Брендон. — Для этого и существуют законы и судебно-правовая система, а множество людей, в ней задействованных, постоянно бьются над тем, чтобы законы правильно применялись и эффективно действовали.

— И ты уверен, — ядовито прищурился Стивен, — что эта система настолько чиста и честна, что может распоряжаться судьбами?

— Если бы я не был в этом уверен, то отправился бы на ранчо разводить коров! — отрезал Брендон.

— Твоя система нашла бы тебя и там! Видишь ли, закон — это то, что требует толкования, разъяснения. Этим-то он и страшен: что его нужно истолковывать! А ведь это можно сделать по-всякому: в угоду кому-то или чему-то, а то и просто по настроению. Вот скажи: ты сам когда-нибудь брал взятки?

— Нет!

— Значит, давал… — как бы про себя проговорил Стивен.

Брендон зло посмотрел на него:

— В твоем случае взятки не помогли бы.

— Да я вовсе не о том… — Стивен взял в руки книгу, которую Брендон швырнул на диван, и без цели полистал ее. — Ну а твой последний клиент, которого ты кинул, — что там было?

— Во-первых, я никого не кидал, а передал его дело другому адвокату. Там… убийство: муж убил любовника жены.

— О господи! — развеселился Стив. — Не надоело тебе: муж — жену, жена — мужа, муж — любовника, жена — любовницу!

— Это моя работа, — пожал плечами Брендон. — Я занимаюсь уголовными делами, а это сплошь и рядом бытовые убийства.

— Ты надеялся выиграть этот процесс?

— Да, — немного подумав, ответил Брендон.

— За твою практику чего у тебя было больше: удач или поражений?

— Не считал… — нехотя отозвался Брендон. — Хотя… чаще, конечно, удавалось переломить ситуацию.

— Значит, я в твоей карьере — досадный прокол… — заключил Стив.

— Ты в моей карьере… — чуть не выругался Брендон, свирепо посмотрев на Стивена: тот его явно достал сегодня.

— Чего ж ты замолчал? Продолжай! Мне интересно послушать, — не унимался Стив.

— А мне интересно знать, когда ты заткнешься?! — Нервы у Брендона были раскалены уже до предела.

Стивен вздохнул и направился к двери.

— Ладно, договорим в другой раз, — стоя вполоборота к Брендону, произнес он. — Не пойму только: зачем ты потащился со мной? Ну, предупредил меня — и спасибо. Уверен: ты вывернулся бы и без алиби.

— Свинья! — буркнул Брендон.

Стивен сделал вид, что не расслышал, и, вздохнув еще раз, вышел из комнаты.

Брендон снова взял в руки книгу и задумался.

«Несовершенство правовой системы, возможность судебной ошибки, роль случайных факторов…» — эти вопросы всегда были самыми болезненными для него. И он прекрасно понимал, куда понесут его сейчас воспоминания, но спастись от них уже не мог…

…То дело было вторым по счету в его практике. Уже задним числом Брендон понял, что ему, тогда еще желторотику, подсунули столь скользкое дело нарочно. В то время он не думал об этом и не подозревал, какое количество врагов может быть у человека, еще не успевшего наделать сколько-нибудь значимых неприятностей окружающим. Врагов, которые возникают сами собой, как самоорганизующаяся материя, и которых вызывает к жизни один только факт нашего существования. Будь на его месте какой-нибудь старый ловкий адвокат, он наверняка легко выпутался бы из искусно расставленных сетей. Но у О’Брайана тогда еще практически не было опыта. Не успел он сделать и первых шагов, как тут же оказался между Сциллой и Харибдой: между темной пропастью гнусного шантажа и искушением закрыть на все глаза, дать возможность событиям разворачиваться без его участия. Он выбрал второе…

Его шантажировали — это правда. Но правдой было и то — Брендон это чувствовал, — что реальная опасность не так уж и велика. Он не столько спасал свою шкуру — только свою, тогда он еще не был женат, — сколько бездействие предпочел борьбе.

Позднее в свое оправдание Брендон всегда приводил тот факт, что он не взял денег и не стал делать того, что от него требовали. Но благодаря занятой им нейтральной позиции машина правосудия была развернута против невиновного. Брендон, наверное, дал бы в морду тому, кто осмелился бы обвинить его в этом. Но самому себе ему все-таки постоянно приходилось доказывать, что человек этот не был совершенно безвинным. Но не был он и виновен в такой степени, насколько суровым оказалось наказание, — это Брендон тоже хорошо знал. А ведь человек этот был его подзащитным!

Странно… Как давно он не вспоминал об этом. Может, и не было тогда никакой сделки с совестью? Просто все случилось так, как и должно было?.. Да, он не брал никогда взяток. Здесь он не солгал. Но мог ли он, положа руку на сердце, сказать, что всегда был абсолютно честен? И не была ли эта непререкаемая честность, которой он так гордился и в которую сам уверовал, как в божество, скорее мифом, чем реальностью?

И Брендон подумал, что, наверное, не случилось бы всей этой истории с Кларком, не будь на его совести пятен и пятнышек, подобных этому…

Глава 8

Выбор

— Откройте, пожалуйста, гараж, — вежливо, но настойчиво попросил полицейский. — Это ваша машина?

— Это не моя машина, — спокойно ответил Майк, отправляя ключи в карман.

— А чья?

— Моего адвоката.

— Вы можете объяснить, почему она стоит в вашем гараже?

Майк нахмурился, но ответил почти сразу:

— Он попросил меня об этом.

— Зачем?

— Не знаю, я не спрашивал.

— Возможно ли такое? — На лице полицейского изобразилась плотоядная ухмылка бывалого охотника. — Вы не поинтересовались, в чем причина столь необычной просьбы?

— Я привык доверять ему, — холодно отпарировал Майк.

— Бывало ли раньше, что ваш адвокат обращался к вам с подобной просьбой?

— Не помню… кажется, что-то такое было… давно…

— Простите, но мне придется спросить вас еще кое о чем. — Полицейский вальяжно оперся о «мерс» Брендона, будто собирался на нем разлечься.

Майк смерил копа взглядом — его ординарная физиономия выглядела ужасно нахальной. Довольная самоуверенность, с которой тот задавал ему вопрос за вопросом, до предела раздражала Майка, и он с превеликой радостью размазал бы сейчас эту кряжистую фигуру по сверкающему капоту.

«На этого гада выдержки у меня должно хватить!» — решил он.

— Спрашивайте.

— Мистер О’Брайан был один, когда заезжал к вам?

«Так, фамилия уже прозвучала… Значит, дело приобретает серьезный оборот!»

— Да, один.

— Вы уверены в этом? — Полицейский выдержал паузу: — Мистер Филдстайн, советую вам хорошенько подумать, прежде чем отвечать дальше. Вы не можете не понимать, чтó вас ожидает за дачу ложных показаний.

«А это уже настоящий допрос!» — Майк почувствовал, как воротничок рубашки, словно удавка, впился ему в шею, он нервно покрутил головой. В конце концов, он знал, на что идет. Брендон ничего не скрывал от него и честно предупредил. С самого начала нельзя было сбрасывать со счетов такой поворот событий.

— Потрудитесь, пожалуйста, вспомнить, — продолжал полицейский, — в котором часу вы вернулись в тот день домой?

— В какой день? — попытался прикинуться Майк.

— Когда мистер О’Брайан оставил у вас машину, — услужливо уточнил полицейский.

— Часов… часов в пять вечера. Я был очень занят тогда: на следующее утро у меня была назначена ответственная операция.

— Однако в тот же вечер вы не поленились съездить в *…виль и взять там напрокат черный «форд». Не расскажете ли вы мне, зачем вам понадобилась эта машина, куда вы на ней ездили и где она сейчас?

Майк молчал. Дальше валять дурака было бессмысленно. Видимо, они все уже раскрутили, и им теперь нужен только выгодный свидетель.

— Вы взяли ее для Брендона О’Брайана? — не дождавшись ответа, подсказал полицейский.

Майк зло сощурился:

— Меня могут в чем-то обвинить?

— Да. В соучастии в побеге опасного преступника.

— Сколько?

— До десяти лет тюрьмы.

— Вы шутите?! — вскричал Майк. — Я же не совершил ничего противоправного! Я только выполнил то, о чем попросил меня мой друг. И в глаза не видел никакого преступника!

— Тем не менее это заявление не избавит вас от возможного обвинения. Но заверяю вас, что точность ваших показаний будет, без сомнения, учтена.

— Сожалею, мистер…

— Харт! — отчеканил полицейский.

— Сожалею, мистер Харт, но больше мне нечего добавить. — Майку почудилось, будто в эту минуту кто-то опустил ему на спину мешок с песком, а сам он вдруг сразу стал старше и ниже ростом.

— Мистер Филдстайн, — просверлил его голос копа, — в принципе, у меня есть уже все основания для вашего задержания. Поэтому в ваших же интересах ответить на мой вопрос. Скажите: вам известно, где сейчас находится Брендон О’Брайан?

«Вот он, момент истины!» — подумал Майк.

Как много он дал бы за то, чтобы никогда не оказаться перед его лицом! Да, тот самый момент, выход из которого — Майк уже чувствовал, знал — будет один: честь и хвала снаружи и бесконечные укоры совести внутри…

* * *

Два дня и две ночи Лори провела в непрерывном ожидании — вот сейчас раздастся стук в дверь. Если звонок не зазвонил в эту минуту — значит, обязательно зазвонит в следующую. Лори не сомневалась, что Стив, или полиция, или кто угодно — может быть, сама смерть — вот-вот заявятся к ней! Она сидела на диване, обхватив колени руками, и снова перебирала в уме все свои тридцать три несчастья. Так хотелось вспомнить хоть что-нибудь хорошее… Но получалось, что ничего хорошего в ее жизни никогда, собственно, и не было, а если и было, то так недолго… И на поверку всегда оказывалось обманом.

Парень, с которым она встречалась до Стива, — этот студент с философского… Кто только мог подумать?! Нет, лучше не вспоминать!.. Но Лори все равно еще помнила, как на первое свидание философ принес ей восхитительные белые лилии, и потом, когда узнал, что она очень любит цветы, стал приносить ей их каждый день. Лори и сама не заметила, как из прыщавого очкарика он вдруг превратился для нее в прекрасного принца, — она еще помнила, как летела на свидания с ним, а внутри нее вибрировала каждая жилка.

Первые несколько ночей все было замечательно. Но потом началось такое… чего она не видела ни в одном эротическом сериале и что очкарик игриво именовал «не совсем традиционным сексом». Даже близким подругам Лори не могла рассказать, какие штучки он выделывал в постели, — не потому, что считала постыдным говорить об этом — в конце концов, это был не ее грех, — но при одном только воспоминании о том, от чего ее партнер приходил в экстаз, у нее комок подкатывал к горлу и она боялась, что ее на самом деле стошнит.

Долгое время после разрыва с «какашечником» Лори и взглянуть не могла в сторону мужиков — в каждом ей мерещился извращенец. Но понемножку страхи улеглись, она успокоилась и опять стала ощущать тоску и неприкаянность.

И вот тут вдруг появился Стив… Это было что-то! Высокий, веселый, добрый, нежный… нет, это слишком! Слишком хорошо, чтобы быть правдой. «Что он во мне нашел? — думала она. — Ведь девушек вроде меня пруд пруди». Такой большой, такой сильный… Лори всегда чуть робела рядом с ним.

Стив ничего не требовал, не ставил никаких условий — это так здорово! Он практиковал с ней только такие формы секса, от которых она получала наибольшее удовольствие. И Лори было приятно видеть, что он делает это не в уступку ей, а наоборот, ее искреннее наслаждение становится его наслаждением.

Господи, как же хорошо было с ним! Иногда прямо посреди ночи Лори спохватывалась и спрашивала себя: «Неужели такое бывает? Нет, это не навсегда». И, увы, оказалась права: встречались они совсем недолго. Сглазила она, что ли, спугнула свое счастье? Или просто трезво оценила ситуацию? Но очень скоро — в один миг — все рассыпалось в прах.

В середине дня ей на работу позвонил Робин — и зачем только он познакомил ее со Стивом? — и проорал в трубку: «Ты что, газет не читаешь?!»

Газет Лори и правда не читала. А лучше было бы, если бы она вообще не умела читать, а заодно и видеть, и слышать, — так она хотя бы никогда не узнала, чтó натворил Стив…

И сейчас самое лучшее — оглохнуть, или что угодно, только бы не мучиться в этом бесконечном заледенелом страхе! Лори обхватила голову руками, и ей стало казаться, что она и вправду начинает глохнуть.

Но когда звонок наконец прозвучал — на этот раз холодно, неумолимо, — она не сразу даже поняла, что это за звук. Звонок повторился. «Стив!» — прошептала Лори, и ее бросило в жар. Она сползла с дивана и на негнущихся ногах побрела в прихожую, негнущимися пальцами отворила дверь — и тут уж ее бросило в холод: на пороге стояли полицейские!

Полиции Лори боялась с детства, боялась панически. И хотя за всю жизнь она не имела никаких столкновений с блюстителями порядка, страх этот с годами только усиливался. Даже одни разговоры о каких-нибудь серьезных правонарушениях повергали ее в ужас. По этой же причине она никогда не читала детективов, а в кино ходила только на сентиментальные мелодрамки.

И вот теперь копы в ее доме! Если до этого Лори казалось, что она оглохла, то теперь она словно онемела. Это было точь-в-точь, как однажды в детстве, когда она чуть не утонула, заплыв на середину реки: барахтаться еще барахтаешься, а кричать сил уже нет.

Копы… как их много… сколько — она не могла сказать… они рассыпались по всей комнате… А те двое, которые задают ей вопросы, — они такие одинаковые… у них одинаковые лица, одинаковые голоса — они близнецы? Или у нее просто двоится в глазах? Тот, что справа, — он предупредил ее об ответственности за дачу ложных показаний, или ей послышалось? А, какая разница? Все равно, что она ни скажет сейчас, все будет ложными показаниями!

Лори попыталась что-то произнести, но язык совсем не слушался, и слова выскакивали какие-то чужие, перекореженные, будто иностранные.

…Да, он был у нее… ну да, был… да, один… она не знает, куда он ушел… она не помнит, когда он приходил… не помнит, не знает… не помнит… не знает… И Лори продолжала повторять одни эти фразы, хотя никто ничего у нее уже не спрашивал, и знала, что будет повторять их теперь всегда, даже под пытками…

Один из полицейских что-то негромко сказал другому, и тот засмеялся, и двое рядом с ним тоже засмеялись. Теперь они все смеются! Чем же она их так развеселила? Ну и пусть смеются! Пусть! Пусть все будет, как будет. Пусть ищут, пусть найдут — его, Стива, судьба, не найдут — его счастье. Но она никак не будет в этом участвовать! Она ничего не будет больше говорить!!!

…Полиция исчезла так же, как и появилась, точно ее и не было. Лори стояла посреди комнаты одна. Было очень тихо. Она нащупала рукой краешек дивана и села. «Что это? Это начало или конец?» — она ничего не понимала.

Сейчас Лори снова вспомнила того Стива, в которого была так восторженно и так недолго влюблена, и того страшного оборотня-убийцу, которым он стал для нее теперь, — и голова у нее пошла крýгом: совместить эти два образа в один было невозможно! Ужас состоял в том, что Лори так и не могла понять, с кем из этих двоих она была недавно близка и кого из них только что всеми силами пыталась выгородить…

Глава 9

День рождения

Брендон сидел в гостиной и читал. За несколько дней, проведенных в лесном домике, он почти сросся с этим диваном. Наверное, если бы он курил, то не выпускал бы сейчас сигарету изо рта, если бы пил, то, скорее всего, валялся бы под этим же диваном. Но так как ни то ни другое не было ему свойственно, единственное, что оставалось, это чтение — хотя бы успокаивало, пусть и ненадолго.

В коридоре послышались шаги, и его вдумчивое уединение прервал веселый возглас Стивена:

— Тут не дом, а настоящий склад! Смотри, что я нашел! — Он стоял на пороге, в руках у него были две бутылки виски.

— Ого!

— Бренд, давай устроим какой-нибудь праздник. А то мы тут совсем прокисли.

— Я не против. Что будем отмечать?

— Да хотя бы… мой день рождения! — радостно выпалил Стив.

— А когда он у тебя?

— Ну… он, вообще-то, уже был, но почему бы нам не отметить его сейчас?

— Давай, — согласился Брендон. — Кто ты у нас по гороскопу?

— Лев!

— Кто ж сомневался! — усмехнулся Брендон.

Стивен быстро слетал на кухню и через пару минут вернулся, навалив на поднос все, что попалось ему под руку. Брендон с улыбкой следил за приготовлениями. Стивен поставил два стаканчика и, на удивление Брендона, открыл сразу обе бутылки — праздничный стол был готов.

— Что тебе пожелать? — спросил Брендон.

— А себе ты бы чего пожелал?

— Давай так: чтобы для нас обоих все хорошо кончилось!

— Это больше похоже на надгробную речь. Все когда-нибудь кончается…

— Хорошо, тогда так: пусть как можно дольше не кончается то, что мы хотим, чтобы оно не кончалось никогда! — произнес с торжественным видом Брендон.

Стивен покосился на него:

— Ты сам-то хоть понял, что сказал? Ну да ладно… За нас с тобой! — Они дружно выпили.

— Подарок за мной, — сказал Брендон, ставя стаканчик на стол.

— А что ты бы мне подарил? — заинтересовался Стив.

— Я не люблю громоздких подарков. Если это близкие люди, то как мужчинам, так и женщинам я предпочитаю дарить украшения, драгоценности.

— Ну, драгоценность я, положим, от тебя уже получил, — Стивен повертел левым запястьем. — «LONGINES»… думаю, они обошлись тебе немало! А украшения… Мужчины редко пользуются ими: перстни, браслеты, булавки для галстука — невелик набор. Главное украшение мужчины — это женщина. В его крепких объятьях она — как бриллиант в драгоценной оправе! — произнес Стивен, глубокомысленно подняв вверх руку. — Но… если женщина эта некрасива… мужчина рядом с ней сразу предстает несостоятельным, даже ущербным.

— А тебе, конечно, доставались одни красавицы! — усмехнулся Брендон.

— Не доставались — я их сам выбирал.

«И довыбирался!» — ехидно подумал Брендон, а вслух произнес:

— Ты рассуждаешь, как заправский бабник.

— Если мужчина не бабник, он бесцветен. Это слабак во всех отношениях. Могу тебе заметить, что у бабников редко бывают проблемы с потенцией.

Брендон промолчал. Ему надоела эта тупая болтовня и захотелось поговорить о вещах более серьезных.

— А ты мог бы стать палачом? — вдруг спросил он.

— То есть как? — не понял Стивен.

— Ну, еще в эпоху Средневековья существовала практика: когда требовался палач, работу эту предлагали молодому, физически крепкому смертнику — взамен казни.

— Если бы я мог представить себя во времена Средневековья… — Стивен поднял глаза кверху, — может быть, я и ответил бы. Но я не могу, — покачал он головой.

— Хорошо. Представь, что тебе предлагают это сейчас.

— Что — стать киллером?

— Предположим, киллером, но не на свой страх и риск, а киллером на государственной службе — с условием, что тебе гарантируется полная безопасность и безнаказанность.

— Все равно не отвечу… потому что не знаю. Когда предложат, тогда и разберемся!

— Не хочешь — не говори, — обиженно пробурчал Брендон.

— Не веришь… — улыбнулся Стив.

— Не верю, потому что ты намеренно уходишь от ответа.

— Хорошо. Предположим, я скажу: «Да!» — с вызовом произнес Стивен. — Что это дает тебе?

— Я ответил бы… так же.

— И когда ты это понял, это привело тебя в ужас.

— Что-то вроде… — согласился Брендон.

— Но так ответило бы большинство. Слишком велико искушение и слишком много лазеек, чтобы оправдать себя. Мало кто способен отказаться от такого королевского подарка — ведь это значит отказаться от жизни. За возможность избежать смерти мы готовы согласиться на многое. И продолжаем цепляться за жизнь, даже когда видим, что она уже ничего не способна дать нам, кроме страданий, и что только смерть принесла бы избавление. Это то же самосохранение, но только в осознанном варианте.

Брендон слушал нахмурившись. Стивен налил себе еще и сразу выпил — от этого разговора настроение у него резко упало.

— Ну, что тебе еще от меня надо? — тяжело посмотрев на Брендона, сказал он. — Опять у тебя что-то вертится на языке.

— Стив… — начал Брендон и тут же запнулся. — Этот вопрос, правда, последний.

— Ладно, что тебя гложет, выкладывай, — согласился Стив, закидывая ноги на стоящее рядом кресло.

— Помнишь… — снова заговорил Брендон, — мы сидели с тобой в день перед казнью… Ты мне тогда так и не ответил…

— Я помню! — перебил его Стивен. — Знаешь, теперь я отвечу так: на свете есть люди, есть сволочи… людей достаточно много, сволочей тоже хватает, но встречаются еще и дьяволы! Моя жена была из их числа… Этого тебе достаточно?

— Пожалуй… — неуверенно отозвался Брендон. — А сразу это нельзя было заметить?

Стивен смотрел в сторону и молча курил.

— Она была очень красива, — наконец, проговорил он, — просто дьявольски красива! Ты бы сам влюбился.

Брендон с сомнением покачал головой, давая понять, что способен быть более осмотрительным. Он уже не надеялся, что услышит еще хоть что-то, но Стивен вдруг заговорил вновь, глядя так же вдаль, словно всматриваясь в те события, о которых собирался сейчас рассказать:

— Все, что она ни делала, следуя зову своих садистских наклонностей, все было направлено на разрушение. За один лишь год, что мы были вместе, она умудрилась буквально перевернуть мою жизнь, перечеркнуть и отнять все, что мне было дорого. Лишила друзей, рассорила с сестрой. — Стивен замолчал, прикуривая новую сигарету. По выражению его лица Брендон понял, что добрался-таки до самых сокровенных уголков его души, и терпеливо ждал продолжения.

— И было еще одно… — снова заговорил Стивен, голос его теперь звучал глуше, — что ей никогда не простится. По ее сатанинскому сценарию погиб человек… мой друг… я боготворил его с детства… и она это знала… Эдди был всего на год старше меня, но тот блестящий набор человеческих качеств, которые его отличали, делал его между нами двоими непререкаемым лидером. И особо ценными из этих качеств в моих глазах были два, которых мне недоставало тогда и обладать которыми я поставил своей целью, а именно: способность ничего не бояться и ни о чем не сожалеть!

Брендон посмотрел с нескрываемым удивлением:

— А мне казалось, что это у тебя врожденное. Ты, по-моему, и сам так говорил.

— Не помню… может, я когда и блефовал… Несомненно одно: кем мы стараемся казаться, тем в результате и становимся. Но ведь речь сейчас не обо мне…

Стив обхватил рукой подбородок и снова замолк — то ли не мог собраться с мыслями после того, как Брендон перебил его, то ли проживал заново минувшее. Прошла еще минута или две, прежде чем он произнес:

— …Его убили… из-за денег… немалых денег… которых он не только не присваивал, но даже в глаза не видел.

— И ты предполагаешь, что тут была замешана твоя жена? — вставил Брендон. — Мне кажется, ты ошибаешься: в подобных делах все так просто не случается.

Стив метнул на него взбешенный взгляд:

— Я рассказываю тебе не предположения, а факты! И не спрашиваю твоего мнения на этот счет!

Повисла напряженная пауза. Стив сидел, закусив свои пухлые губы так, что они вдруг исчезли, и рот превратился в узкую щель. Взгляд его остановился на одной точке, отчего лицо сразу стало непривычным, злобным. Брендон почувствовал холодок под ложечкой и впервые подумал, что именно такое лицо могло быть у Стивена, когда он убивал…

— Хорошо… я расскажу тебе еще один случай, — тяжело вздохнув, сказал Стивен, черты лица его сразу разгладились, — после этого мы с ней расстались. Мы не жили вместе уже несколько месяцев, но виделись регулярно. В тот день она пришла ко мне и заявила, что беременна. Мне это было безразлично, ведь я знал, что это не мой ребенок. Шейла попыталась убедить меня в обратном, бубнила что-то невнятное. Я не перебивал ее, хотя не совсем понимал, чего она от меня хочет. «Стив, мы должны начать все сначала!» — наконец сказала она. «Для того, чтобы я стал отцом чужого ребенка?» — спросил я. Шейла не стала мне возражать — думаю, она и сама плохо представляла, кого из своих многочисленных партнеров собирается осчастливить. Она сразу же стала говорить о том, что никогда не хотела разрыва, а этот вечер мы непременно должны провести вместе — он станет началом нашего примирения. Сам не знаю, как ей удалось уговорить меня. Мне упорно не хотелось никуда идти, и она потащила меня почти силком. Мы вышли на улицу, было жарко, хотя солнце уже клонилось к закату. Шейла взяла меня под руку, мы миновали два или три квартала, завернули за угол и зашли в небольшой ресторанчик. Народу там оказалось немного, звучала тихая музыка — в общем, было вполне уютно. Но на душе у меня скребли кошки, и я только о том и думал, чтобы вечер этот поскорее закончился. Не помню, что мы там ели-пили, но не прошло и получаса, как Шейла изрядно набралась. И очень скоро я горько пожалел, что поддался на ее уговоры: она начала меня изводить и вести себя как последняя шлюха. В результате мне пришлось в прямом смысле выдирать ее из чьих-то похотливых лап. В ту драку я ввязался только благодаря ей. Их было человек пять-шесть — сплошной салажняк. Один из них очень кипятился и грозил раскроить мне череп. Разбираться мы вышли на улицу. Реальным же противником для меня оказался только один парень, который сыпал приемами направо и налево. Я был намного сильнее, и ему было меня не одолеть. Но решающим аргументом стал нож, который я не успел выбить из его рук. Он полоснул меня им по животу — не глубоко, но метко — так, что уже в следующую секунду я оказался на земле. А еще через секунду вокруг не осталось ни участников драки, ни зрителей. Шейла стояла до этого рядом и, по-моему, с явным удовольствием наблюдала за происходящим. Теперь она подошла ко мне, наклонилась и взяла мою руку в свою. «Позвони в скорую, — попросил я ее, — я ранен, мне нужна помощь». — «А если не позвоню?» — сказала она, играя моими пальцами. «Шейла! Хватит! — взмолился я. — Мне плохо. Я могу умереть. Позвони скорее!» — «О, это интересно… посмотреть, как ты будешь умирать: медленно, долго…» — прошипела она, и глаза ее засверкали. Потом отпустила мою руку, поднялась и отошла на шаг. «Замечательно! — сказала Шейла, нахально улыбаясь. — Ты так картинно выглядишь сейчас — не передать! Как в кино. Давно не видела ничего подобного». — Она подхватила свою сумочку, стоявшую на тротуаре, помахала мне рукой и удалилась, покачивая бедрами. Она была не настолько пьяна, чтобы ничего не соображать… Я оклемался довольно быстро и первое, что сделал, — пошел и оформил развод с ней. Как ни странно, Шейла не имела ничего против — видимо, у нее в это время была на примете какая-то рыба покрупнее. Но это, к несчастью, не означало, что она оставила меня в покое. Следующие два года она продолжала методично изводить меня, угрожать, шантажировать ребенком. И я знал, что это будет продолжаться до конца дней — моих или ее… Я готов был убить ее в любую минуту, каждый раз, как только она появлялась на пороге. И, может, никогда не сделал бы этого, но… так получилось… Я ни о чем не жалею.

Брендон слушал внимательно. Он был очень серьезен и даже не заметил, что Стив за это время успел пропустить не один стаканчик.

«Преступник притягивается жертвой…» — эта формула, давно известная Брендону, всегда представлялась ему умозрительной, не заслуживающей внимания. Теперь же он подумал, что, возможно, она и не лишена смысла и что душевное состояние жертвы действительно может определить ее судьбу. Но в таком случае на месте того, кого мы сегодня судим, завтра может оказаться любой из нас! Все зависит только от суммарной комбинации бессчетного количества факторов — внешних и внутренних, как реальных, так и мистически непостижимых. Вся наша жизнь — калейдоскоп и рулетка, неразрывная цепь закономерностей и случайностей. Кто может знать, как развернется к нему завтра судьба, какими сожмет тисками? И все мы в равной мере способны и на неизмеримо высокое, и на ужасающе низкое. А то, чем мы являемся на самом деле, постичь нам не дано: оно, словно глыба айсберга, скрывается в непроницаемых глубинах…

— То, что у нее был малолетний ребенок, сыграло не в твою пользу, — проговорил Брендон.

— Знаю, — ответил Стивен, — ты мне так сказал в самом начале.

— Почему обо всем этом ты не рассказал мне раньше? Я бы сумел это использовать.

— Потому что не люблю ворошить прошлое. Я и сейчас-то рассказал только, чтоб ты от меня отстал.

— Думаешь, можно откреститься от прошлого, не вспоминая его?

— Да нет, какое там! — усмехнулся Стив. — Прошлое цепко держит нас, потому что оно — часть нас самих. Никуда от него не денешься. Но способность забывать, пусть на время, — штука благословенная! — Он наполнил оба стаканчика. — А ведь кто-то недавно сказал, что вопросов больше не будет.

— Прости! — Брендон взмахнул руками ладонями к Стиву.

— Да ладно… А знаешь, я тебе наврал: никакой я не Лев, — вдруг сознался Стивен, — и день рождения у меня был уже полгода назад — я в феврале родился.

— Да? — отозвался уже немного захмелевший Брендон. — А какая, собственно, разница?

— Вот и я о том же… — Язык у Стива уже плохо ворочался. — Славно мы с тобой посидели. Только я теперь не уверен, смогу ли встать с этого стула.

— Тебе что, машину вести?

— Верно, — Стивен с трудом поднялся и, покачиваясь, побрел в коридор.

Был еще ранний вечер, но Брендона стало клонить ко сну. Стив долго не возвращался.

«Не иначе как он уже отправился на боковую. Изрядно он сегодня набрался. А все-таки после его откровений, — подумал Брендон, — мои проблемы отодвинулись куда-то в тень. И то спасибо!»

Он посидел еще немного. За окном стало уже совсем темно — теперь и вправду можно было идти спать.

Когда Брендон вошел в спальню, Стивен сидел на кровати, обхватив голову руками:

— О-о-о! Меня вывернуло наизнанку! Бренд, посмотри что-нибудь от башки… там, в ванной… есть…

Брендон сходил за лекарством.

— Вот, кажется, это, — он протянул Стивену таблетку.

— Что это? — прищурился тот.

— Ты же просил — от головы.

— Давай сюда! — Стивен забрал всю упаковку и, отсыпав целую пригоршню таблеток, отправил ее в рот.

— Теперь точно отравишься, — покачал головой Брендон.

Стив только замахал на него руками и не раздеваясь растянулся на кровати.

Глава 10

Всё испытать

На следующий день Брендон проснулся поздно. Настроение опять было хуже некуда. Стивен еще спал. Брендон вздохнул и поплелся на кухню варить кофе.

…Он сидел, лениво доедая сэндвич, и мысли его на этот раз потекли в другом направлении: «Сколько еще будет продолжаться это добровольное заточение? Майк обещал приехать не позже чем через неделю, а она уже подходит к концу… Возможно, возникли трудности с документами. А если проблемы оказались посерьезнее? У него ведь остался мой „мерс“. Кроме того, он еще брал для нас машину напрокат. Нет, о худшем не хочется и думать! Не ввязывать Майка — Стиву хорошо так говорить: все ему нипочем. Умудрился же он в первую ночь на свободе переночевать у приятеля, который проходил первым свидетелем по его делу. Ничего не боится, ни о чем не сожалеет, ни в чем не раскаивается… Впрочем, это уже дело его совести. Да и вряд ли сожаление и раскаяние суть одно и то же. — Брендон поднялся, подошел к окну. — Нет, Майк — это единственный поплавок. Я бы и сейчас ничего умнее не придумал. Ждать, ждать… Есть ли занятие тоскливее этого? Но пока ничего больше не остается».

С этими невеселыми мыслями он вернулся в спальню. Было уже около двенадцати. Стивен продолжал спать. Брендон подозрительно взглянул на него, потом нагнулся и слегка потормошил — реакции не последовало. Брендон замер в нерешительности, потом взял в руки стоявшую на тумбочке упаковку со вчерашним лекарством, быстро вынул и развернул инструкцию. Пробежав глазами первые несколько строчек, он сразу же понял, что дал вчера Стиву… снотворное!

Брендон прошелся взад-вперед по комнате, растворил окно и подошел опять к кровати. «Вот болван! Что ж я спьяну натворил?» — перепугался он не на шутку. Он действительно не знал, что надо делать в подобных случаях. С опаской глядя на спящего, Брендон расстегнул у него рубашку и, приложив ухо к груди, услышал ровные, отчетливые удары. «Надо еще немного подождать», — решил он и сел рядом.

Стивен спал, лежа на спине. Его мускулистая грудь, покрытая негустой, чуть рыжеватой растительностью и уже успевшая слегка загореть, мерно поднималась и опускалась в такт дыханию.

«Как гармонично он сложен, — подумал Брендон. — Почему-то раньше я этого не замечал…»

Он долго смотрел на спящего Стивена, потом провел рукой по его груди, чуть раздвинув полы рубашки… погладил ниже… еще ниже… и, дойдя до внушительных размеров гениталий, слегка сжал их через одежду…

И в этот момент произошло то, чего Брендон никак не ожидал: Стивен цепко схватил его руку в запястье — он уже не спал и лукаво смотрел на Брендона. Тот оторопел и, как мальчик, пойманный на воровстве, покраснел до ушей.

— Брендон… — протянул Стив удивленно-укоризненным тоном, — ты меня хочешь?

Брендон сидел застывший и онемевший. Стивен отпустил его руку, сел на кровати и потряс головой:

— Оригинальный у тебя, однако, способ будить. Извини, но я после вчерашнего к подвигам не готов… Ну, иди сюда. — С этими словами он поднялся и притянул Брендона к себе. Тот не сопротивлялся. Стивен ласково обнял его и поцеловал долгим поцелуем, нежно и горячо. Потом, расстегнув Брендону брюки, принялся одной рукой энергично его стимулировать. Вслед за этим он осторожно увлек его на пол и, встав на колени, ободряюще сказал:

— Действуй! Не бойся, за мной в клинике так ухаживали — я почти стерильный. Ну, давай!

…Брендон кончил быстро и сразу же повалился на спину, закрыв лицо рукой, — он плакал.

— Что с тобой? — искренне удивился Стивен. — Ну, перестань же, перестань! — утешал он его. — Что случилось? Разве было плохо?

— Нет… — ответил через силу Брендон, — слишком хорошо…

Глаза Стивена засверкали, и он расплылся в улыбке:

— Почему же ты плачешь?

— У меня никогда прежде не было гей-контактов… — признался Брендон.

— Даже в детстве?

Брендон покачал головой.

— Ну и что ж тут такого? Я тоже больше предпочитаю с женщинами… Ну и как тебе все это показалось?

— Это совсем не то, что с женщиной… — сказал Брендон, отнимая руку от лица.

— Конечно. Лучше?

— В чем-то — да…

Стивен помолчал немного.

— Ну ладно, поднимаемся. Что-то холодно стало. Это ты все окна пооткрывал? — Он снова сел на кровать. — Выпить что-нибудь осталось?

— Не знаю.

— Черт, как голова трещит! — проворчал Стив, добравшись наконец до кухни. — Лучше бы я нашел их по очереди: вчера одну бутылку, а сегодня вторую.

— А я сначала подумал, что ты отравился, — сказал Брендон.

— С чего тут отравишься? И потом, мы ели одно и то же.

— Я решил, что ты полакомился теми поганками, которых насобирал позавчера.

— Ты же сказал, что нормальные люди грибов из леса не едят, и я все выбросил. По-твоему, я ими тайком налопался? — сказал Стивен и, помолчав, добавил: — А готовил, между прочим, ты…

— Думаешь, я намеревался тебя отравить?! — возмутился Брендон.

— Ты? Да куда тебе! — сказал Стив таким презрительным тоном, что Брендон обиделся:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что для таких дел у тебя кишка тонка! — засмеялся Стивен. — Да и потом… С какой, собственно, стати? У любого, даже самого необъяснимого поступка всегда есть своя подоплека — прими это во внимание.

— Я не вчера родился! — огрызнулся Брендон. — Будешь сам теперь готовить.

— Прекрасно! Кстати, я делаю это весьма неплохо. Да и что тут готовить — консервы вспарывать, — ответил Стивен, роясь в холодильнике. — Когда мы успели всю пепси выдуть? — удивлялся он. Напившись в конце концов воды из-под крана, Стив провел рукой по лбу: — Да… видно, я еще не совсем поправился. Раньше я мог выпить раза в два больше… без последствий.

— Короче, пил как русский! — хмыкнул Брендон.

— Не пил, — поправил его Стивен, — а мог выпить. И потом, не помню, чтобы у меня в роду был хоть один русский. Уж скорее… Когда я был пацаном, вокруг нас жило много латиносов, мы вместе росли, играли. Они хорошие ребята: многое, чего я тогда от них понабрался, пригодилось мне потом в жизни. Они веселые и бесшабашные, а на языке у них больше, чем в голове. Будущее их волнует так же, как нас прошлогодний снег. Но если они любят — так любят, ненавидят — так ненавидят. Слово «компромисс» им незнакомо — оно не из их языка. Мир для них всегда свеж и ярок, а многие из них до старости так и остаются детьми.

— Опять ты все доводишь до абсурда, — покачал головой Брендон. — Можно подумать, что ты говоришь не о латиносах, а об австралийских аборигенах!

— Я знаю, что говорю! — отрезал Стивен. — Всего лишь голую правду, поэтому-то она и выглядит неприглядно. Просто я предпочитаю препарировать действительность, а не приукрашивать ее в угоду условностям.

— Ты, наверное, и по-испански говоришь?

— Да так, немного: ¿Qué tal? ¿Cuánto cuesta esta camisa? ¿Dónde está la playa? Y un poco más…^[1] — что называется, могу объясниться.

Брендон слушал Стивена со смешанным чувством зависти и удивления: «О чем его ни спроси, все он знает, все умеет… Глядя на него, можно не сомневаться, что, дай ему сейчас кольт — он начнет палить в цель без промаха, окажись здесь рядом лошадь — он резво вскочит на нее, а опустись сюда вертолет — спокойно сядет вместо пилота. И в сиянии столь ценных качеств недостатки его предстают в таком выгодном свете, что уже выглядят как достоинства!»

Стивен между тем сварил себе кофе и, прихватив сигареты, отправился в гостиную. Брендон последовал за ним.

— Ты знаешь, Брендон, — заговорил Стив, растягиваясь в кресле, — я рад, что у нас с тобой получилось… Я последнее время так к тебе привязался! Но мне и в голову не приходило предложить тебе что-нибудь подобное. Ты созрел раньше меня.

Брендон сидел напротив и разглядывал Стива так, будто в первый раз его видел. Стивен ответил ему открытой улыбкой:

— Что ты такой мрачный? Тебя, наверное, в детстве слишком строго воспитывали? Но, согласись: человек все должен испытать в жизни, тем более если это удовольствие. Если ты не против, мы могли бы снова заняться друг другом…

Брендон продолжал молча смотреть на него. Он подумал о том, что, не отягощая свою жизнь предрассудками, не ограничивая себя условностями, Стивен и сумел достичь всего, что вызывало сейчас его восхищение. И в своем рвении «всё испытать», пожалуй, даже переусердствовал…

— Ну, так как? — переспросил Стив.

— Секс хорош только на ночь, — отозвался наконец Брендон. — Иначе потом весь день ходишь разбитым.

— Чушь! Секс хорош в любое время. Если, конечно, ты к нему расположен. — Стив поднялся: — Пойду прогуляюсь. Погляжу, как там наши колеса.

— По шоссе не болтайся! — крикнул Брендон ему вдогонку.

Брендон остался сидеть посреди гостиной. Он был настолько шокирован своим собственным недавним поведением, что чуть было не расплакался снова. Происшедшее представилось ему сейчас до такой степени ирреальным, что он подумал: «Может быть, это уже не моя жизнь? Может быть, как в избитой фантастике, я попал в какое-то другое измерение? Сон, бред! Если бы только можно было сейчас тряхнуть головой и проснуться!» Собирая обрывки своих разорванных мыслей, он попытался заглянуть в себя поглубже — и вдруг увидел там такое, что ужаснуло его: будучи по природе эстетом, Брендон понял, что Стивен своей безукоризненной внешностью возбуждает и эту сторону его натуры. «Сначала я попал под власть его обаяния, потом — личности, а скоро не смогу без него жить? Уж лучше бы это была минутная блажь… А если не блажь и не последствия похмелья… Остается только повеситься!»

Но с какой беззаботной естественностью воспринял все Стивен! Имея по физическому и психическому складу имидж мачо, он еще, оказывается, мог быть и виртуозным гомосексуальным любовником.

«Я не смогу, как он… Ничего не выйдет! — понял Брендон и поймал себя на том, что думает о Стивене уже совсем иначе, чем прежде: — Господи! Да что это со мной?!»

Но следующая мысль поразила его еще больше: Брендон подумал, что те слова — о подоплеке человеческих поступков, — которые Стив бросил мимоходом, наверняка не вкладывая в них глубокого смысла, — может быть, и есть ключ ко всему происшедшему, объяснения чему он так долго искал. И что причины тех поступков, которые мы совершаем, на первый взгляд, неосознанно и действуя будто по какому-то фатальному внешнему принуждению, на самом деле кроются глубоко в нас самих…

Глава 11

Сатанинское безумие

Пошла вторая неделя жизни в лесу. Продукты заканчивались, и хочешь не хочешь — надо было что-то соображать на этот счет. Их личные контакты благополучно перекочевали в новую фазу, из-за чего Брендон какой уже день ходил сам не свой — он понимал, что упустил момент и не заметил грани, которую перешел. Не заметил Брендон и того, как с его молчаливого согласия активная роль в их отношениях плавно и естественно перешла к Стивену. В принципе, это уже ничего не меняло.

Стало заметно прохладнее. Но Стив не упускал любого случая «порезвиться» на природе, а каждый вечер умывался во дворе до пояса. За этим занятием и застал его в тот вечер вышедший на порог Брендон.

Стивен оглянулся:

— Ты чего сегодня весь день как в воду опущенный?

— Я спать собираюсь… — глухо отозвался Брендон.

— А мы с тобой теперь настоящие деревенские жители: ложимся с курами, встаем с петухами, — сказал Стивен. — Я сейчас приду. — Он поплескался еще пару минут и, накинув полотенце на плечи, вошел в дом.

— Какая у тебя мощная грудь, — отметил, глядя на него, Брендон. — Ты ведь сейчас не качаешься.

— Да я и раньше специально не накачивался. Уж что природа дала.

— Она дала тебе красивое тело…

— Это мне бабы всегда говорят в постели, — хмыкнул Стив, — что у меня отличное тело.

— Значит, я теперь как баба… — упавшим голосом проговорил Брендон.

— Брось, Бренд! — сказал Стивен, проходя в спальню. — Ты нормальный мужик, и ничего бы с тобой такого не приключилось, если бы мы не оказались тут совсем одни. Ну ничего, скоро мы поедем в *…виль, возьмем там себе свеженькую девочку, оттрахаем ее во все дырки… нет, лучше возьмем каждый по девочке… и ты сразу вспомнишь, что к чему.

— Мне кажется… — Брендон отвел взгляд, — я больше не смогу с женщинами…

— Перестань! Это все оттого, что ты вдруг резко оторвался от семьи. Вернее, это я оторвал тебя от прежней размеренной жизни. Мне, по правде говоря, даже совестно. Но здесь не во всем моя вина, ты же знаешь… Скоро я верну тебя домой — не знаю еще точно как, но обещаю, что верну, и все придет в норму, — заверил Стивен, растягиваясь на постели. — Нет в тебе ничего такого, что помешало бы тебе жить по-старому.

Брендон лег рядом.

— Ты не понял меня: я не смогу теперь больше ни с женщинами, ни с мужчинами… только с тобой.

Стив тяжело вздохнул и покачал головой:

— Так нельзя, Брендон! Ты зашел слишком далеко. Приучай себя к мысли, что скоро мы должны будем расстаться. Я не могу принадлежать тебе вечно. Я уже сейчас чувствую дискомфорт… тоску, если хочешь… Мне по ночам стали сниться пышные сиськи и горячие влажные щелки. Мне необходим обычный секс, понимаешь? Обычный!.. Ну, хорошо… — смягчившись, добавил он, — мы потом с тобой что-нибудь придумаем. Не горюй!

Расставаться с Брендоном было жаль — с ним так спокойно. Если Стивен и не чувствовал себя как за каменной стеной, то все равно была какая-то уверенность, поддержка. Скоро придется полагаться только на себя.

Стивен улыбнулся и погладил Брендона по груди.

— У тебя было много женщин? — спросил тот, придержав его руку.

— Не считал.

— Так обычно говорят, если речь идет о сотнях.

— Да нет! — хмыкнул Стив. — Я думаю, что меньше сотни… даже много меньше… Я не люблю девчонку на одну ночь и проституток снимал редко. Обычно если у меня завязываются отношения с женщиной, то это занимает какое-то время — бывает, год, а то и больше. Конечно, я не против разнообразия, но по натуре я привязчивый… — Он хотел сказать что-то еще, но Брендон, почувствовав себя на волне своей стихии — задавать вопросы, — перебил его:

— Ты помнишь свой первый опыт?

— Да. Это было с парнем, — ответил Стив.

— Ясно. Ну а с девушкой?

— А с девушкой мне пришлось нелегко! Она была старше меня, и я страшно пасовал перед ней — не потому, что боялся потерпеть неудачу, — мне очень хотелось выглядеть в ее глазах бывалым бойцом. Короче, я решил, что должен показать ей «суперкласс»! И донежничался до того, что она потом несколько месяцев бегала за мной, ожидая продолжения.

— А оно в твои планы не входило…

— Я тогда влюбился в другую девчонку. Она была целочкой. На ней я, может быть, и женился бы… Мы встречались долго — года два, — но потом как-то сразу расстались, даже не знаю почему.

Брендон усмехнулся и отвел глаза.

— И с кем же было лучше всего? — спросил он.

Стивен замолчал, резко сдвинув брови. Потом сел, достал сигарету из пачки, нервно похлопал по тумбочке, разыскивая зажигалку. Брендон опасливо наблюдал за ним. Наконец, найдя зажигалку на полу, Стив несколько раз вхолостую щелкнул ею и, не добившись результата, запустил с размаху в дальний угол комнаты. Зажигалка, отскочив от стены, зарылась в напольный ковер.

«Кажется, с последним вопросом я переборщил…» — подумал Брендон.

Стивен подпер голову руками и замер в неподвижной позе, с отрешенным взглядом.

…Впервые он увидел ее в профиль. Она сидела за высокой барной стойкой через два места от него со стаканом мартини в руках, рассеянно слушала неугомонно болтавшую подругу, сидевшую рядом, курила, наигранно закидывая голову и пуская вверх струи дыма, и лениво посматривала по сторонам.

Только взглянув на нее, Стив уже не мог оторваться. С этой минуты все поплыло вокруг — и в бордово-красных тонах ресторан, и заполонившие его звуки музыки, переливы света, запахи — все начало перетекать и смешиваться, как в фантастическом калейдоскопе, образуя нелепые, немыслимые сочетания. Но сквозь всю дурманящую поволоку ощущений и зыбких очертаний проступал лишь один четкий рельеф — дышащий мрамор ее обнаженных плеч.

Стив во все глаза глядел на нее, но не замечал ни цвета, ни фасона ее платья, а видел только эти обворожительные плечи да спадающие на них чýдные, с медным отливом волосы.

Теперь она была уже в полупрофиль к нему.

«Красивая… Очень красивая! Нет — просто шикарная! Всю жизнь о такой мечтал!» — думал Стив, пытаясь приворожить ее взглядом.

Скоро его старания увенчались успехом — она поставила пустой стакан на стойку и, словно почувствовав, быстро взглянула на Стивена — конечно, этого было достаточно. Она посмотрела снова и, оценив его гипнотизирующий взгляд, медленно произнесла:

— Нравлюсь?

— Да! — сразу ответил он.

— Не тебе одному…

— Легко представить! — так же быстро сказал он.

Она улыбнулась загадочно и отвернулась.

…А музыка бубнила, колотила в безостановочном ритме: «Тум-тум-тум, тум-тум-тум, тум-тум-тум!!!» — стремясь подмять, подчинить себе все вокруг. Но на этот бешеный ритм уже накладывался другой — более четкий и мощный: «Ту-тум, ту-тум, ту-тум, ту-тум, ту-тум!!!», — стучавший у него в висках.

Стивен сидел как в ступоре и не узнавал себя: знакомился он всегда быстро, за словом в карман не лез. Да и не бывало с ним раньше такого, чтобы он робел с женщинами. Но время шло, а Стив все никак не мог подыскать фразу для продолжения разговора.

Ну вот: кажется, они уходить собрались. Подруга ее встала и направилась к выходу, а сама она уже расплачивается. Стив соскочил со стула.

— Потанцуем? — вдруг выпалил он.

Она обернулась:

— О! Я и забыла про тебя. Думала, ты ушел давно… — и посмотрела чуть пристальнее: — Нет, как-нибудь в другой раз.

Стив взял ее за локоть:

— Где я увижу тебя?

Она легким движением высвободила руку и, порывшись в сумочке, протянула ему свою визитку:

— Меня зовут Шейла. Вот мой номер. Может быть — если тебе повезет, — то и дозвонишься… — И она вдруг рассмеялась звонким, но холодным смехом.

Он дозвонился…

…Стивен поднял глаза. Но взгляд оставался таким же — напряженным и немного растерянным, будто он очнулся после тяжелого сна.

— …Когда я ударил ее первый раз, — проговорил он, голос был тихий, но твердый, — она по-сумасшедшему взвизгнула. И от этого крика у меня будто помутилось все в голове. Я схватил ее одной рукой за горло, а другой бил и бил уже не переставая: рука сама поднималась и опускалась, поднималась и снова опускалась…

Брендон нахмурился: в его памяти мгновенно всплыли фотографии с места преступления, которые он просматривал, готовясь к первой встрече с клиентом Кларком. Брендон вспомнил, в какой ужас привели его эти фотографии — отталкивающе натуралистичные и беспристрастно-документальные. Он подумал тогда о том, как же трудно ему будет на этот раз представить, понять, чтó чувствовал в момент убийства его новый подзащитный…

— Семнадцать ран! Три из которых оказались смертельными, — непроизвольно вырвалось у него. — Ты ударил ее даже по лицу!

— Да… — глухо отозвался Стив, нижняя губа его при этом чуть дрогнула. — Когда она затихла, я опустил ее на пол и посмотрел ей в лицо — на нем застыл страх. Глаза закатились, а вся щека была залита кровью… И тогда, Брендон, я бросил нож… и закрыл ей глаза…

Воцарилась тяжелая тишина. Только по оконному стеклу едва слышно позвякивали капельки дождя.

Брендон приподнялся и сел на кровати. Он хорошо представлял себе сцену убийства — по долгу службы ему пришлось изучить ее в мельчайших подробностях. Потом изнурительно долго разбиралась она уже в зале суда. И вот сейчас эта сцена — обрисованная в нескольких предложениях, но ужасающе ярко и отчетливо — предстала глазами убийцы — только в уже совсем ином ракурсе…

— …Секс с ней, — вновь заговорил Стивен, — всегда был невероятным, неистовым… Ни на что не похожим! Это было сатанинское безумие! Иногда мне казалось, что она обладает каким-то магическим секретом или что-то перед этим подмешивает мне в еду или питье. У меня даже были косвенные свидетельства этого.

— Ты… уверен? — насторожился Брендон.

— Мне так казалось… Нет, — покачал головой Стив, — сейчас я не могу точно сказать.

— Могла она это сделать в тот день? Кажется… кажется, вы что-то пили с ней тогда… кофе?

— Да… да, кофе.

— Стив… — Брендон вдруг вскочил как ужаленный. — Стив! Я же знал, что так оно и было! Я знал! Да, именно так! Несомненно!

Стивен тяжело посмотрел на него:

— Не дури, Брендон. Я понимаю, о чем ты… Но я сделал то, что сделал. Что хотел сделать!

Брендон не слушал и продолжал восклицать, расхаживая по комнате:

— Я был прав! Я с самого начала понял, в чем суть дела! Для меня теперь важно то, что…

— Так, Бренд, сядь! — оборвал его Стивен. — Или ты успокаиваешься, или я сейчас же уезжаю и больше ты меня не увидишь. Понял?

Брендон сразу остановился:

— Не волнуйся — я не побегу сию минуту доказывать твою невиновность. Это теперь будет очень непросто! Почему ты раньше не дал мне такой возможности?

— Не делай из меня ангела, Брендон. Я хотел этого. И я не раскаиваюсь. Если вернуть время вспять, я убью ее снова!

— Не понимаю только: зачем тебе этот статус убийцы? — продолжал Брендон. — Ты себя в нем будто героем чувствуешь!

Стив сверкнул глазами:

— Я таков, каков я есть! Нож в руку мне никто не вкладывал! — Он с силой стукнул кулаком по тумбочке, так что отозвалось оконное стекло.

Опять наступила тишина. Стивен сидел, обхватив голову руками, Брендон, уже привыкший к внезапным вспышкам его гнева, стоял напротив.

— Ты упорно твердишь о своей виновности, — проговорил он, — но с еще бóльшим упорством стараешься теперь избежать наказания. Но если ты виновен, то… за все надо отвечать.

Стивен поднял голову и хмуро глянул на Брендона. Потом поднялся и подошел к шкафу. Нащупав в кармане переброшенных через дверцу брюк другую зажигалку, закурил.

— Нет, Брендон, — сказал он, глубоко затянувшись, — я никогда не говорил, что виновен, а только, что убил! Чувствуешь разницу?

— Ты ответил «да» на вопрос, считаешь ли себя виновным в убийстве.

— Не совсем так. На суде я сказал: «Да, я убил ее», а вовсе не положенное: «Признаю». А отвечать, Бренд, я теперь буду уже перед Богом. И будь спокоен: он меня обязательно накажет… если сочтет нужным! — Стивен рассмеялся и обнял Брендона за плечи: — Пошли спать!

Но тот продолжал сокрушенно качать головой — он все еще был под впечатлением от своего открытия:

— Нет, я убежден: в твоем случае надо было говорить о наркотических веществах! Ведь есть масса возбуждающих средств, под воздействием которых человек может вести себя совершенно непредсказуемо. И многие из них нельзя…

— Брендон, ты оглох? — с металлом в голосе прервал его Стивен. — Я, кажется, ясно сказал: прекрати! Или…

— Ты мне угрожаешь?! — возмутился Брендон.

— Просто не желаю больше выслушивать твои бредни. Разговор окончен! Ты понял?

— Понял, — обиженно буркнул Брендон.

— Вот и молодец. Ложись, — Стив потянул его за рукав.

Было уже за полночь. Дождь из моросящего превратился в проливной. И теперь за окном жалобно завывал ветер, стуча по стеклу мокрыми ветками акации.

Они молча лежали рядом: Стивен курил, Брендон сосредоточенно изучал потолок. И хотя думали они об одном и том же, получалось, что у каждого из них здесь была своя истина, в непреложности которой оба не сомневались.

Теперь Брендон был уже полностью уверен в невиновности Стивена. Но он понимал, что дальше обсуждать эту тему — дело абсолютно бесперспективное.

«Вряд ли мне когда-нибудь удастся переубедить его, — думал Брендон, — если уж он в чем-то непреклонен, то спорить с ним бесполезно, а его максимализм порой граничит с идиотизмом! Он продолжает себя оговаривать и ставит знак равенства между „готовностью убить“ и „убийством де-факто“. Что он хочет этим доказать? Кому? Нет, определенно, во всей этой истории он сам загнал себя в угол!»

У Брендона не укладывалось в голове, как можно было спокойно дожидаться обвинительного приговора, если имелась реальная возможность его избежать? Но Стивен предпочитал даже смерть, лишь бы не снисходить до обсуждения своего поступка. При этом он не снимал с себя ответственности за содеянное, но трактовал ее весьма своеобразно, собираясь отвечать лишь перед Всевышним, — просто потому, что не считал преступлением отправить в ад того, кто был, по его мнению, этого места исчадием!

«Несомненно, он прав в том, что только одному Богу подвластно воздать каждому по делам его. Но, рассуждая подобным образом, он же, по сути, отстаивает свое право на убийство! Господи, какой кавардак у него в голове!» — решил Брендон, проследив явную противоречивость в мыслях, а часто и в действиях Стивена. Но тут ему подумалось, что в этой противоречивости, может быть, и заключена загадочная притягательность Стива, и несмотря ни на что, он любит его именно таким…

Стивен затушил сигарету, повернулся к Брендону и, осторожно сняв с него очки, положил их на тумбочку.

— Стив… — проговорил Брендон, — я надоел тебе вопросами…

— Надоел, — подтвердил Стивен, отводя волосы с его лба.

— Все равно я спрошу тебя… тот друг, которого ты потерял… у тебя были с ним близкие отношения?

Стивен крайне удивился этому вопросу.

— Нет! Что ты! — покачал он головой. — Эдди был из слишком религиозной семьи, католической. Честно говоря, фанатичная религиозность, которая царила в их семье, всегда представлялась мне ограниченностью — она скорее исключение, чем правило. А две его сестры стали почти монашками. Это случилось после того, как его брат покончил с собой, — сказал Стивен и, чуть помедлив, произнес: — Слушай, странно как-то все получается… я и не задумывался над этим… Выходит, что религиозны мы или нет, но поступки мы совершаем, в общем-то, одинаковые. То есть наша приверженность какой-либо религии или отсутствие веры практически не отражается на том, что мы делаем. Вера не удерживает от греха, а почитание закона — от желания нарушить его. Может ли хоть что-нибудь остановить нас? Мне иногда кажется, что так называемой «свободы воли» вовсе и не существует. Есть одна только навсегда заданная предопределенность. Мы лишь следуем заранее написанной роли, произнося ее выверенные слова. Кто талантливо, кто бездарно — скороговоркой или нараспев — иной оттарабанил быстро свой текст, но впереди еще целый акт сидения в темном закулисье… а иной так долго собирался с силами, старался, пыхтел, но успел только приоткрыть рот, как перед ним уже падает занавес… Ты замечал, что чаще бывают счастливы те из нас, которые больше действуют, а не философствуют? Размышления наши рождают нашу печаль…

— В Библии, по-моему, немного иначе, — проговорил Брендон, — «Умножая знания свои, умножаешь печаль свою…»

— О, Брендон, да ты у нас, оказывается, знаток Писания! — сказал Стивен, кладя руку ему на пояс…

Глава 12

Розовые розы

Надо сказать, что спалось им здесь обоим отлично — чистый воздух и тишина делали свое дело. Но в эту ночь Стивен долго не мог заснуть. Последний разговор сильно взбудоражил его. И теперь ему вспоминалось разное, так — ничего путного, просто неспокойно было на душе. Чтобы побороть бессонницу, он решил подумать о чем-нибудь приятном.

И сразу же ему представился большой куст роз, усыпанный некрупными цветами того прекрасного нежного оттенка, название которому они сами же и дали. Картинка была такая живая, что Стив даже ощутил сладковато-томный запах, исходящий из глубины матовых лепестков. Раньше во дворе их дома всегда росли розы…

Он вспомнил, что держал их в руках совсем недавно — это было в тюрьме, за несколько дней до казни — и долго хохотал, обнаружив, что на всех стеблях предусмотрительно срезаны шипы — охранники явно перестарались. Розовые розы… — он думал тогда, что видит их в последний раз… Стивен просидел в тот день, наверное, не один час, любуясь ими: поворачивал и рассматривал каждый цветок в отдельности, огибал взглядом плавные линии тугих, еще не раскрывшихся бутонов, вглядывался в каждый лепесток, пытаясь постичь неизреченную тайну их совершенства.

…Зеленый куст страстно-ароматных роз…

Такой же куст, но чуть поменьше, рос и в палисадничке перед домом, где жил Эдди. Последний раз Стивен был там спустя месяц после его гибели. Стив очень хорошо запомнил весь тот день и всё, о чем он думал, подходя к дому друга.

Тогда и еще долго потом он корил себя за то, в чем не было его вины. Ему казалось — нет, Стив был просто уверен в этом! — что будь он в тот момент рядом, ничего бы не стряслось.

Стив думал, как неотвратимо меняется мир со смертью каждого человека. Особенно остро ощущаешь это в первые часы и минуты после случившегося. И первые чувства, которые тебя охватывают, — вовсе не горечь и тяжесть утраты, а изумление, немое недоумение, они заставляют взглянуть вокруг совсем другими глазами. Ты вдруг осознаешь, что мир изменился, стал иным, и в первую очередь из него исчезло так тщательно и упорно оберегаемое чувство защищенности. И кажется, что так будет теперь всегда — тоскливо и бесприютно. Единственные реалии, которые ты способен сейчас воспринять, — только холод и пустота, разлившиеся по всему окружающему миру, и какая-то пугающая, парадоксально усилившаяся от этого устойчивость и незыблемость его материальности…

…Мать Эдди была дома, она сидела за большим квадратным столом посреди комнаты. Ее потемневшее, обращенное книзу лицо составляло нечто единое с ее траурной одеждой, а весь облик: и тяжело опущенные плечи, и неподвижные руки на коленях — все заставляло вспомнить фигуру классической Пьеты: «Мать, оплакивающая своего сына…»

— Вот, Стиви, теперь у меня не осталось больше сыновей… — сказала она, поднимая усталые глаза, — только дочери…

— Тетушка Эмили… — начал Стивен и почувствовал, что любая из подобающих в таких случаях фраз будет сейчас неуместна. — Как умер Эд?

Мать посмотрела на него долгим взглядом, потом опустила голову и медленно, очень медленно начала рассказывать:

— Здесь… прямо на пороге нашего дома… Это случилось так быстро… На улице из-за чего-то началась драка… — а ты ведь помнишь его привычку всегда вступаться за кого-нибудь… Они проломили ему голову…

— Кто?

— Не знаю, никого из них не нашли… А я ничего и не видела — была в то время на кухне… потом какие-то крики, шум… прибежали ребята Марии — помнишь, соседка наша? — галдят, тащат меня за фартук… А я стою и не возьму в толк: чего им от меня надо? — тетушка Эмили замолчала, глаза ее заволокли слезы.

Стив сел напротив.

— Он умер сразу?

— Нет, еще жил с полчаса, но уже ничего не мог сказать… Когда доктора приехали, он был уже без сознания… они стали перевязывать его, делать какие-то уколы, но я сердцем почувствовала, что все это бесполезно… подошла и сказала: «Оставьте моего сына в покое, разве вы не видите, что он умер?» Они сделали вид, что не слышат, но сразу стали проверять, есть ли признаки жизни… потом повозились еще несколько минут… и все… А я села рядом с сыном… но не плакала… не могла… Иногда, когда горе слишком велико, слез совсем нет — они высыхают раньше, чем успеют скатиться… — тетушка Эмили закрыла глаза рукой.

Во время ее рассказа в комнату вошла младшая сестренка Эдди — худенькая девочка лет десяти с маленьким треугольным личиком, на котором все черты выглядели слишком крупными, и с таким страдальческим выражением больших карих глаз, что, казалось, один этот взгляд уже способен притягивать несчастья. Она встала позади матери, глядя исподлобья на гостя. Старшие ее сестры наверняка сейчас в церкви — где им еще быть? Стив кивнул ей, но девочка не ответила ему.

Стив опустил глаза. Он подумал о том, что мы так привыкли ежедневно — в кино, по телевидению, в прессе — сталкиваться с упоминанием о смерти, что считаем, будто очень хорошо осведомлены об этой составляющей человеческого бытия и вряд ли сможем уяснить себе здесь хоть что-то новое. Но стоит нам встретиться со смертью накоротке — как оказывается, что мы совершенно не готовы к этой встрече: смерть всегда потрясает нас, надолго выбивая из привычной будничной суеты. Смерть всегда застает нас врасплох!.. Только оказавшись с ней лицом к лицу, мы понимаем, что все наши прежние выводы были умозрительны и ничего теперь не стóят. Постижение смерти при близкой встрече с ней возможно только на уровне чувства, но не ума.

Стивен вздохнул и полез в карман за бумажником. В этот момент в лице матери Эдди промелькнул какой-то испуг:

— Стиви, сынок… Эдуардо обязательно отдал бы тебе те деньги… если был бы жив… обязательно бы отдал… но сейчас, ты знаешь… — Она запнулась и снова замолчала.

Стив с недоумением посмотрел на нее:

— Какие деньги?

— Ну… те пять тысяч… за которыми приезжала твоя жена.

— Шейла?! Когда это было?

— За неделю до того проклятого дня… — совсем тихо произнесла она.

Стив был настолько потрясен услышанным, что так и застыл с бумажником в руках. И более всего — тем, что мать Эдди видит сейчас в нем неумолимого кредитора!

— Тетушка Эмили, Эд мне ничего не должен, — медленно проговорил он, — и никогда не был должен. Это я его должник… навсегда!.. — Он торопливо вывалил на стол все содержимое своего кошелька: — Вот, это для вас… пожалуйста, возьмите. Эдди… — Стив так и не смог выговорить «был», — Эдди — самый дорогой человек для меня! Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

Эмилия Мартинес недоверчиво посмотрела на лежавшие на столе доллары, сдержанно поблагодарила, но Стив понял, что эти деньги для нее сейчас, может быть, как вода в пустыне.

Все молчали, и в комнате стояла такая тишина, что слышно было только жужжание большой черной мухи, которая судорожно крестила пространство над столом и, не найдя себе пристанища, взмыла, наконец, к потолку. Комната была почти пуста, но несмотря на это, сейчас она стала казаться Стивену, наоборот, слишком тесной — тесной и душной!

Он сидел, глядя прямо перед собой, и сосредоточенно думал, пытаясь восстановить реальный ход событий. Во всем, что он услышал, особенно поразило его то, что названная сумма в пять тысяч долларов в точности совпадала с суммой штрафа, который ему присудили тогда за драку с братом Шейлы Вэлом. Получалось, будто Шейла ездила к Эду, чтобы занять у него деньги?.. Но дело в том, что деньги у Стива как раз тогда водились. Более того, штраф был к тому времени уже выплачен.

Стив даже не помнил в точности, чтó они не поделили с Вэлом Боноски. Вэл частенько наведывался к своей сестренке в первые месяцы после ее замужества, и Стив, естественно, не имел ничего против. Оба они немного выпили тогда. Шурин знал, что Стива легко вывести из себя, и стал в тот вечер, потехи ради, заводить его. В результате Стивен так врезал Вэлу, что до дома тот добрался на четвереньках, со свернутым на сторону носом.

Стив забыл о ссоре очень быстро, но не забыл о ней Вэл. Кроме того, что Вэл сделал все, чтобы упрятать зятя за решетку, и отсудил у него тогда кругленькую сумму на лечение, его с тех пор не покидала мысль круто отомстить Стивену. Но все это было еще задолго до гибели Шейлы…

В итоге, когда произошла трагедия с Эдди, Стивен отбывал свой последний из шести месяцев за драку с Вэлом. Можно было, конечно, сразу выйти под залог или еще как-нибудь полюбовно договориться с судом, но Стив не пожелал больше платить ни цента и предпочел отсидку, тем более срок был невелик. Он даже не сразу узнал о случившемся, потому что Шейла «забыла» ему об этом сказать!

Зачем Шейла тайком от него ездила к Эду? Что ей было нужно? Почему Эд сам не позвонил ему? При желании не составило бы труда связаться с ним и в тюрьме. Стив терялся в догадках: что-то не состыковывалось в этой череде событий, каких-то деталей — решающих деталей — недоставало. Одно виделось ясно: поездка Шейлы, деньги, гибель друга — все это звенья одной цепи. Здесь была какая-то хитрая ловушка, подготовленная, расставленная и захлопнутая его женой.

И вот теперь, сидя рядом с матерью погибшего друга, Стивен представил свою жену, ее яркую, вызывающую красоту, и в первый раз произнес фразу, которую повторял потом регулярно, до тех самых пор, пока она не обратилась в страшную реальность: «Я убью ее!» — прошептал он.

— Ты что-то сказал? — отозвалась мать Эдди.

— Нет-нет… ничего.

— Ты знаешь, Стиви, все это произошло так быстро… как несчастный случай… Ну что поделаешь? Значит, на то воля Божья… — губы тетушки Эмили сжались: — Лало^[2] был мой первенец… Из всех — самый любимый…

Стивен поднялся. Прощаясь, он не мог даже смотреть ей в глаза.

Вернувшись и не застав жены дома, Стивен пулей влетел в спальню и принялся выбрасывать из шкафа Шейлины вещи, швыряя их прямо на пол. Чемодана он не нашел и начал запихивать вещи в попавшуюся под руку дорожную сумку. И тут на дне ее он наткнулся на странный пустой пакет: по внешнему его виду, без риска ошибиться, можно было сказать, что это… упаковка из-под наркотиков… Рядом с пакетом лежал маленький помятый листочек. Стив развернул его — это оказался старый телефонный счет. Он машинально пробежал глазами столбики цифр, даже не предполагая найти здесь что-то интересное. Но тут его внимание привлекло странное единообразие этих цифр: разговоры следовали подряд один за другим в течение нескольких дней и были очень небольшой продолжительности — по пять-семь минут каждый. Стив посмотрел на даты — получалось, что по времени разговоры приходились как раз на середину их с Шейлой медового месяца… Он перевел взгляд на колонку, где стоял номер телефона, с которым было соединение, — везде номер был один и тот же, и это был номер… Эдуардо Мартинеса…

Стивен скомкал листочек, крепко зажав его в кулаке, и опустил глаза. К сожалению, он очень хорошо помнил, что сам он не звонил Эдди в то время и не мог звонить, потому что друга его не было дома — он уезжал на заработки в соседний штат. По этой же причине Эд не смог даже приехать к нему на свадьбу. И Стив расстраивался, что все никак не может познакомить его со своей молодой женой.

Стивен простоял еще с минуту неподвижно, потом быстро побросал все вещи обратно в шкаф.

После этого он не предпринял ни одной попытки докопаться до истины, а Шейле не обмолвился ни единым словом, так и не позволив себе поверить, что в злополучном шкафу он наткнулся, быть может, на ту самую — недостающую — деталь…

Попытка спасти от падения пошатнувшийся пьедестал? Вероятно. Ведь низвержение богов — это так страшно! Каждому ли под силу сжечь то, чему поклонялся? Тем более если знаешь, что потом все равно поклонишься тому, что сжигал…^[3]

Сжечь куст розовых роз в своей душе? На это он был не способен…

— Сколько можно ворочаться? — послышалось в темноте.

— Тоже не спишь? — удивился Стивен. — О чем думаешь, Бренд?

Брендон скосил взгляд, но ничего не ответил.

— А я вот думаю: почему ты все еще со мной?

— Потому что я люблю тебя, — проговорил Брендон.

— Как любовника или просто как человека?

Брендон на минуту задумался:

— А какой ответ ты бы хотел услышать?

— Только такой, какой ты сам хотел бы произнести.

— Тогда… как человека, — сказал Брендон, натягивая на себя одеяло. — Тебе было бы приятнее первое?

— Не знаю, — отозвался Стивен. — Мне приятно уже то, что я тебе небезразличен. Порой так важно знать, что ты кому-то небезразличен…

Глава 13

Кровные братья

Утром Стивен вскочил взъерошенный.

— Приснилось что? — зевая, спросил Брендон.

— Да… — прохрипел Стив. — Бушующее пламя… я его отчаянно тушил, но все напрасно. Плохой знак!

— Не бери в голову, — махнул рукой Брендон.

Стивен подошел к окну.

— Раньше мне часто снились такие сны, — проговорил он, стоя спиной к Брендону, — когда я занимался этим профессионально — целых два года. Но в тех снах я всегда справлялся с огнем.

— Почему же ты оставил эту работу?

— Разонравилось… — пожал плечами Стив.

— По-моему, когда мы с тобой встретились, ты был безработным. А до этого чем занимался?

— Много чем, — не оборачиваясь, ответил Стив, — я строил, возил, продавал… Ты не поверишь, но какое-то время даже проповедовал — недолго, правда.

— Ну и откровение! — хмыкнул Брендон. — Так вот откуда твоя страсть к разглагольствованиям. Это ценная информация — ее можно было использовать в суде.

— Ага, тебе только что-нибудь расскажи — ты из мухи слона сделаешь. А когда-то я еще плавал и стрелял.

— Да… — протянул Брендон. — Если судить по числу профессий, которые ты сменил, они надоедали тебе быстрее, чем ты успевал их освоить.

— Как раз наоборот, — сказал Стивен, отходя от окна, — когда я овладеваю чем-то достаточно хорошо, интерес пропадает сам собой, и я чувствую, что надо искать другое дело.

Они позавтракали, почти не разговаривая, и Стивен сразу же, лишь бы чем заняться, начал кромсать листья салата. А Брендон пошел в гостиную и в который раз принялся перебирать книжки на полке — все было уже прочитано и пролистано. Ожидание становилось все тягостнее, и Брендон подумал, что это нескончаемое безделье превращается в сущее наказание и оба они уже начинают от него дуреть.

— Что-то сегодня уж совсем тошно! — прокричал с кухни Стивен, словно читая его мысли. — Где же твой архангел Майкл? Похоже, мы его не дождемся.

Брендон насупился: это был тот вопрос, который он и сам постоянно себе задавал и ответа на который взять было неоткуда.

— А-а-а! — вдруг громко закричал Стив. Брендон, побросав книги, кинулся на кухню:

— Что случилось?!

— А, ерунда. Порезался.

— Ну, знаешь ли… Ты так заорал.

— Я вообще на слабую боль острее реагирую, чем на сильную, — виновато улыбнулся Стив, — и так было всегда, с самого детства. Как-то давно, лет десять назад, я попал в аварию. — Едва только Стивен произнес это, Брендон понял, что опять становится на неопределенное время терпеливым слушателем. — Мы ехали с дружком на мотоцикле, — продолжал Стив, — неслись, что называется, на всех парах. И тут под колеса нам рванул какой-то зверек — собачонка или другая мелочь. Я свернул не очень резко, но все равно мы полетели кувырком. Приятель мой отделался синяками и ссадинами. Мне повезло меньше: я ударился спиной и несколько дней не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже прикосновений не чувствовал. Вроде был в сознании, но соображал с трудом — это было и к лучшему, иначе я, наверное, умер бы от ужаса, узнав о тех перспективах, которые мне пророчили. Так я пролежал неделю или чуть больше, а потом всё как-то само собой вернулось.

— С тех пор ты реагируешь на боль неадекватно?

— Может быть… Но, скорее, так было всегда.

— И поэтому не любишь собак, — констатировал Брендон.

— Я же сказал, — ответил Стив нетерпеливо, — я не знаю, была ли это собака, или другое животное. И потом, почему ты решил, что я не люблю собак? У меня их перебывало с десяток.

Брендон собрался было сказать, что недавно он слышал нечто прямо противоположное, но тут же передумал и, постояв немного, вышел в коридор. О чем бы ни начинали они сейчас говорить, беседа быстро пресекалась, потому что ни у одного из них не было желания продолжать ее.

— Ну вот, все готово, — сказал Стивен, воткнув вилку в свое творение. — Хоть сейчас обедай.

— Спасибо, не хочется.

Брендон спустился во двор и начал неторопливо прохаживаться под самыми окнами, глядя на шуршащую под ногами черную гальку.

Он стал перебирать в памяти их вчерашний ночной разговор. В конце концов ему удалось вытянуть из Стива признание, которого он так долго от него добивался. Но какое значение это имело сейчас? Он лишь получил подтверждение тому, в чем и так был уверен! Для себя он уже давно на все сто оправдал Стивена. А ситуация как была тупиковой, так тупиковой и оставалась.

Брендон поглядел на небо. Дождь, шедший всю ночь, прекратился, и сквозь поредевшие тучи начало пробиваться солнце. Под первыми его лучами засверкали гладкие, только что умытые дождем стволы выстроившихся по краю леса сосен. В воздухе было чисто и свежо. Но не в пример разгулявшейся погоде на душе становилось все пасмурнее.

Брендон опять с головой погрузился в свои мысли и, когда вдруг услышал голос за спиной, не сразу понял, что это обращаются к нему:

— Добрый день! Прошу прощения, сэр…

Брендон обернулся — за оградой стоял веснушчатый паренек лет пятнадцати в футболке и шортах, с тощим рюкзачком за плечами.

— Прошу прощения, — повторил он, — мне нужна мисс Трейнор. Мисс Джулия Трейнор. Она живет здесь где-то рядом.

Брендон обалдело уставился на него и ничего не отвечал. За все то время, что они прожили в домике, ни одна живая душа еще не наведалась сюда.

— Вы не можете сказать, как выйти к ее дому?

— Ничем не могу вам помочь, — произнес, наконец, Брендон, — здесь поблизости нет других строений. Может быть, по другую сторону от шоссе?

Паренек снова извинился и стал спускаться вниз по тропинке. Проводив его взглядом, Брендон обернулся: на пороге уже стоял Стивен.

— Я все слышал, — сказал он. — Не нравится мне это… Он не рыбак и не охотник, и одет совсем не для леса. И он знал, в какую сторону идти к шоссе!

— У твоего страха глаза велики: просто он по этой же тропинке забрел сюда.

— Я видел, откуда он шел — со стороны леса. — Стив сразу помрачнел: напуган он был не на шутку. — Надо сматываться отсюда… — тихо проговорил он.

— Куда? Без документов?

— Ерунда! Что-нибудь разыщем, — Стив стрельнул глазами по сторонам. — Так… Майка больше не впутываем. — Схватив куртку, он стремглав бросился из домика.

— Куда ты?! — кинулся ему вдогонку Брендон, но Стивен уже сбегáл по тропинке.

— Вещи собирай! — прокричал он и скрылся за поворотом.

Часа не прошло, как Стивен, взмыленный и запыхавшийся, вновь появился на пороге.

— Пошли! — крикнул он Брендону, сидевшему посреди комнаты. — Так… еще что-нибудь пожрать, чтобы нигде не останавливаться. — Он подхватил из прихожей дорожную сумку, быстро запихал в нее несколько банок и выбежал обратно.

Брендон поднялся, прошел в коридор и, еще ничего не понимая, снял с крючка у входной двери ключи.

Увидев стоящий на обочине просторный, с тонированными стеклами джип, Брендон встревожился:

— Ты что, угнал его?

— Угнал, угнал, — спокойно заверил его Стивен. — Садись.

Брендон вздохнул и, как само собой разумеющееся, сел за руль.

— Куда? — спросил он с тусклой интонацией таксиста.

— Пока что подальше отсюда и побыстрее.

— А потом?

— В ближайший аэропорт! — Стив сопроводил свою фразу размашистым актерским жестом.

— Ты в качестве багажа собираешься лететь? — вяло сострил Брендон, выруливая на шоссе.

Стивен неторопливо вытянул из кармана джинсов водительское удостоверение и еще пару корочек и потряс ими перед Брендоном:

— Вот, смотри: вылитый я! И зовут меня теперь… — Он принялся рассматривать чужие документы.

Брендон вытаращил на него глаза:

— Где ты это взял?!

— Поделился владелец этой лошадки, — хитро улыбнулся Стив.

Брендон развернулся к нему, и на лице его появилось выражение брезгливого ужаса:

— Что ты с ним сделал?!

— Проломил череп и сбросил в пропасть! — буркнул Стив, не отрываясь от просмотра документов, потом глянул на Брендона и, закинув голову, расхохотался: — Да цел твой водитель: сидит и кукует сейчас на обочине. Я его и пальцем не тронул. Ну… почти.

— Думаешь, он так и останется там сидеть? — недоверчиво покосился Брендон. — Эта машина уже наверняка в розыске.

— До вечера обещался сидеть, — пожал плечами Стив. — Мы с ним… так договорились.

— Заплатил ты ему, что ли? — Брендон прибавил скорость.

— И это тоже. Но больше… — Стив причмокнул: — Чтобы получить то, что тебе требуется, не обязательно всё и вся изрешетить на своем пути, надо лишь немного знать людскую психологию.

Брендон молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Стивен запихал документы обратно в карман и ненадолго задумался.

— Ну и рожа у тебя сейчас! — хмыкнул он, снова посмотрев на Брендона. — На ней поперек написано: «Господи, с кем я связался?!»

Они ехали уже несколько часов. Стивен курил, болтал о том о сем, Брендон больше молчал. Новый поворот событий подействовал на него угнетающе. В лесном домике под ногами была хоть и зыбкая, но почва. Сейчас опять все пошло вразнос. Даже ближайшее будущее расплывалось в густом тумане. Брендон тихо вздыхал и мрачнел еще больше.

— Мистер Чернее Ночи, да на тебя смотреть страшно! — Стивен засмеялся и игриво потрепал его по затылку. Брендон невольно отстранился — этот жест показался ему сейчас таким странным, как будто все, что произошло между ними в лесном домике, только там было возможно и там же навсегда должно было и остаться.

Стивен снова закурил.

— Ты ведь у нас полдня за рулем, — сказал он. — Давай я сменю тебя. Останови после подъема.

Брендон снова промолчал, хотя вести машину было ему сейчас не в тягость. Движение на этом участке трассы было мало интенсивным, никто никому не давил на пятки, не действовал на нервы — ехать одно удовольствие. Они миновали подъем, и Брендон заметил, что Стивен вдруг подозрительно притих и, чуть наклонившись, сосредоточенно смотрит в зеркальце бокового вида.

— Что ты там увидел?

Стив сверкнул глазами и сдавленно произнес:

— Брендон, за нами хвост!

— Не может быть! Тебе показалось, — Брендон резко прибавил скорость, и машина, на которую грешил Стивен, сразу же осталась далеко позади.

— Где мы могли засветиться? — сокрушался Стив. — На автозаправке, что ли?

— Нечего было вылезать и разгуливать там, — Брендон глянул в зеркальце: расстояние до шедшего сзади автомобиля снова сократилось — похоже, за ними действительно идут по пятам.

— Ну что? Видишь теперь?

— Это еще ничего не значит, — буркнул Брендон.

— Не значит?! По-твоему, нас догоняют, чтобы спросить, какая завтра погода? Ничего ты не понимаешь! Это твоя решетка и моя смерть!

— Но машина не полицейская.

— Разуй глаза — это типичная шерифская тачка! — обернувшись назад, прокричал Стивен. — Ну вот, Брендон, полюбуйся: тебе сигналят! Ты же человек с чистой совестью — почему бы тебе не остановиться?.. Так, теперь рулить буду я! — скомандовал он. — Пересаживаемся!

— Ты что?! — вытаращился на него Брендон. — Мы же разобьемся! Посмотри, на какой скорости мы идем!

— Не разобьемся — я держу руль. Ставь ноги сюда и полезай!

— Куда?!

— Куда, куда, — огрызнулся Стив, — да хоть на крышу!

— Ничего не выйдет!

— Еще как выйдет! — Стивен энергично подтолкнул Брендона в спину, и тот глазом не успел моргнуть, как Стив оказался за рулем, а сам он — на его месте.

— Не думал, что такое возможно… — покачал он головой, глядя на то, с какой легкостью Стив управляет машиной: в его руках она затанцевала, как хорошо выезженная лошадь. — Первый раз попадаю в подобную переделку.

— Я тоже! — В голосе Стивена звучало озорство, погоня раззадорила его. Он умудрился еще прибавить скорость. Сейчас они шли уже на пределе, и любое неверное движение могло стоить обоим жизни.

— Сбавь скорость! — взмолился Брендон. — Это самоубийство!

— Сиди смирно и следи за дорогой! — рявкнул на него Стив.

Брендон попытался разглядеть в зеркальце преследовавшую их машину, потом оглянулся и… не поверил своим глазам.

— Стив… Стив! Они стреляют по колесам!

— Вижу, — проскрежетал Стивен, продолжая давить на газ. От его недавней веселости не осталось и следа. — Посмотри, сколько до города? Там легче будет оторваться.

— Думаю, миль двадцать, — предположил Брендон, потому что увидеть что-либо на бешено мелькавших указателях было уже невозможно. Он снова оглянулся — расстояние между ними опять стало увеличиваться. В этот момент раздался зловещий хлопок, и густая паутина из трещин покрыла заднее стекло.

— Гады! — заорал Стив. — Да что ж они?! Мать их! Они же знают, что ты со мной! — Он еще пару раз выругался. — У тебя есть пушка?

— Ты что?! Откуда?!

— Плохо! — мотнул головой Стив. — Пригни башку, она у тебя слишком торчит! — Он метнул взгляд в сторону Брендона и увидел, что тот вдруг откинулся на спинку сиденья и схватился рукой за грудь. — Сволочи! — выдохнул Стив, остервенело крутя руль. — Брендон, держись, мы сейчас оторвемся!

Через каких-то пять минут Стивен уже виртуозно выруливал по городским улицам, пытаясь уйти от преследования. Джип заносило на поворотах, их кидало из стороны в сторону, а уши глохли от скрипа шин и визга тормозов.

— Отрывайся, Стив, отрывайся… — шептал Брендон, медленно сползая по сиденью.

Почти не сбавляя скорости, за считанные минуты они проскочили городишко. И когда после еще двух крутых поворотов джип оказался на забитой машинами широкой магистрали, Стивен радостно закричал:

— Оторвались! Мы оторвались, Бренд!

Брендон не реагировал, тупо глядя на залитую кровью руку, которой он сжимал рану на груди.

— Потерпи немного, — успокоил его Стив. — Сейчас я отвезу тебя в больницу — здесь недалеко.

Брендон устало посмотрел на него:

— Какая больница?.. Ты с ума сошел… Нас сразу вычислят…

— Где же я возьму тебе сейчас частного доктора? Другого выхода нет.

— Не надо… — прошептал Брендон, и голова его опустилась Стивену на плечо.

— Брендон! Ты что, умирать собрался?! — Стив схватил его за руку, сжимавшую подлокотник. — Не смей! Слышишь?! Мы так не договаривались! — Он развернул машину и снова погнал ее, одной рукой держа руль, а другой обхватив друга за плечи.

— …Положение очень тяжелое: шоковое состояние, большая потеря крови. — Эти последние слова дошли до Стивена не сразу. Мгновение он стоял неподвижно, потом поднял на врача помертвевшее лицо и вдруг, схватив его за ворот, затряс изо всех сил:

— Ты спасешь моего брата! Спасешь, гад! Я приволок его сюда живым! Он еще дышит! Ты сделаешь ему операцию! Слышишь, сволочь?

— Уберите руки! — заорал врач, стараясь высвободиться. — Успокойтесь! Я просто предупредил вас. Не думайте, что я Господь Бог. Кроме того, у нас недостаточно крови для переливания: ее надо много и прямо сейчас.

— Вот! — Стивен задрал рукав по локоть: — Первая положительная. Берите, сколько надо!

— Это уже лучше, — оживился врач, — можно сделать прямое переливание. Пройдите сюда для экспресс-анализа. Вы с ним кровные братья?

— Нет.

— Тогда нужен еще тест на совместимость.

…Самый неприятный для Стивена момент — медицинских манипуляций — миновал, и тоненькая прозрачная трубочка, тянувшаяся от его руки, стала медленно заполняться темной жидкостью.

«Это у меня такая кровь? — удивился он. — Прямо шоколад! Что ж, Брендон, надеюсь, не отравишься».

Лежать пришлось долго. У Стивена затекла спина, хотелось повернуться, посмотреть, как дела у Брендона, — похоже, его уже начали оперировать. Но правая рука была плотно зафиксирована, приподняться он не мог и видел перед собой лишь светло-зеленые спины хирургов. Стив попытался шевельнуться, на него цыкнули, и он понял, что надо набраться терпения и лежать, сколько потребуется. Но уже через несколько минут переливание было закончено, и ему разрешили встать. Стивен поднялся.

«Ну вот, Бренд, теперь мы с тобой кровные братья, — подумал он, глядя на порозовевшее лицо Брендона. — Пока, друг, выздоравливай! А мне пора уносить ноги».

Медсестра взяла Стива за локоть и подвела к двери.

Первый же его шаг за порог операционной завершился звонким щелчком наручников. Ноги у Стивена подкосились, и он повалился на не ожидавших этого полицейских.

Из операционной выскочил ассистент:

— Я же спрашивал вас: вы мне сказали, что недавно плотно пообедали!

— Времени уже не было… — еле выговорил Стив.

Его усадили на стул, дали выпить чашку крепкого кофе, измерили давление. Подошел врач, пощупал у Стивена пульс и извиняющимся голосом сказал:

— Мы хотели взять у вас полторы пинты крови, но потом немного обсчитались — и получилось чуть больше. Но я думаю, это не повредит вашему здоровью.

— Спасибо, что сказали, а то они, — Стивен мотнул головой в сторону полицейских, — верно, подумали, что я это от страха.

Врач кивнул и, развернувшись к копам, предупредил:

— Физические нагрузки сегодня исключить. Он должен весь день отдыхать.

— У него теперь будет достаточно времени для этого, — последовал ответ.

Глава 14

Новое заточение

Брендон не приходил в себя уже третью неделю. Состояние было стабильное, но врачи не обещали ничего утешительного. А тем временем тучи над Стивеном начали быстро сгущаться. В рекордно короткие сроки было состряпано новое дело. Стиву инкриминировали побег с захватом заложника, включив при этом и всякую мелочь типа шантажа и угона автомобиля.

Ему назначили нового адвоката, которого судьба подзащитного Кларка не очень-то волновала. Адвокат этот был уже тертый калач, но к тому времени, когда он обзавелся и брюшком, и лысиной, карьера его остановилась на точке замерзания, не оставляя никаких шансов на изменение ситуации. Неудивительно, что подобный служитель закона не погнушался теми — не бог весть какими — деньгами, которые посулил ему на этот раз брат Шейлы.

Стивен все это сразу почувствовал и возненавидел своего защитника — ожидать какой-либо помощи с его стороны было бессмысленно. И Стив не отказывался от адвоката только потому, что надеялся через него получать более или менее достоверную информацию о Брендоне.

Новый защитник — если его вообще можно было так назвать — при первой же встрече заявил своему подзащитному, что положение практически безнадежно, поскольку решающим фактором при рассмотрении второго дела будет вынесенное ранее обвинительное заключение по первому. С этой минуты Стив вообще перестал отвечать на все вопросы, дав утвердительный ответ лишь на один — считает ли он себя виновным.

На его беду слишком много на этот раз оказалось людей, заинтересованных в том, чтобы повторный суд над Стивеном Кларком состоялся как можно скорее, пока главный свидетель — Брендон О’Брайан — находится в коматозном состоянии. Как ни печально, но среди них было много друзей и благожелателей Брендона. Очень быстро отыскалось подозрительное количество свидетелей, и, конечно, всё, что они сообщали, было не в пользу обвиняемого.

Стивен как сторонний наблюдатель взирал на эту мышиную возню вокруг себя и только диву давался, как им всем не терпится поскорее избавиться от него! Всё это так быстро ему надоело, что он и сам стал думать: лучше уж скорее! Какой еще суд? Трата времени. Но время — субстанция нежная и не терпящая прессинга… Стоит ли торопить то, что и так летит слишком быстро? Стивен и глазом не успел моргнуть, как пролетел суд с его заранее спланированным результатом, и дни вслед за этим запрыгали со скоростью стрелки секундомера.

Вскоре ему сообщили дату исполнения приговора и то, что на этот раз будет применен другой, более прогрессивный способ, а именно: введение в организм сильнодействующего вещества, приводящего к быстрой остановке сердца. Первое, что сделал Стив, услышав эту новость, — накинулся на своего любезного адвоката:

— Какого черта?! Меня это не устраивает! Может быть, я хочу, чтобы меня повесили или расстреляли?

— В нашем штате не применяется такой вид казни, — спокойно отвечал адвокат, — вы же знаете.

— Нет, не знаю! И знать не хочу! — орал Стив. — Немедленно подайте апелляцию и укажите, что осужденный просит изменить способ казни!

— Подобная апелляция не будет даже рассматриваться. Думаете, специально для вас здесь соорудят виселицу?

— Я обойдусь без ваших комментариев! Выполняйте свои обязанности — делайте то, о чем вас просят. И до свидания! — зло отрезал Стивен.

— Все-таки должен заметить, что способ, который для вас избран, — самый гуманный…

— Скоро увидим! — ядовитым тоном процедил Стивен, и непонятно было, чего больше в его словах: цинизма или горькой иронии. В общем-то, Стиву было на все это плевать. Его бесило лишь одно: что Всемогущее Правосудие имело возможность распоряжаться его судьбой до самого конца, даже здесь не предоставляя ему — в целях гуманности — право выбора.

…До рокового часа оставалось два дня. Стивен сидел и думал: какой все-таки подлюга этот адвокат! Глядя на него, можно решить, что вся их братия такова. Прав был Брендон, когда как-то сказал, что есть разные люди… Как он там сейчас? Стивен просил, чтобы ему разрешили навестить Брендона в больнице, но до сих пор не получил никакого ответа.

«Если этот гад придет сегодня, ничего не разузнав о Брендоне, я его задушу! Конечно, он не подал апелляцию. Ну что ж? Другого уже не остается: придется теперь развлечься и этим зрелищем». Тогда, в первый раз, Стивен не фиксировал внимания на деталях. Теперь он получал возможность проследить процедуру убивания более подробно: несколько человек умерщвляют одного, следуя строго заведенному распорядку — ритуальное убийство, да и только! Забавно!

Стивен глянул на часы, подаренные Брендоном, которые, на его удивление, ему позволили здесь оставить. Со временем явно творилось что-то странное: оно то неслось вскачь, то будто останавливалось.

В коридоре послышались шаги: «Идет… Чтоб он провалился!» Но вместо того, кого он ждал, Стивен увидел в конце коридора высокую, до боли знакомую фигуру…

— Бренд… — прошептал Стив и как полоумный рванул к решетке. — Брендон! — закричал он.

Брендон О’Брайан, немного похудевший и осунувшийся, в элегантной тройке и с неизменным портфелем в руках, шел, слегка улыбаясь, ему навстречу! Едва он прошел в камеру, Стив набросился на него и сжал в объятьях.

— Не дави ты так. Больно! — взмолился Брендон.

— Ой, прости! Я так обрадовался! — выпалил Стив, сияя от счастья. — Я же ничего не знал! Когда ты пришел в себя?

— Неделю назад. А позавчера сбежал оттуда. — Брендон взял Стивена за плечи. — Сядь и выслушай. У меня сейчас время на вес золота. — Брендон говорил медленно, тихим голосом. — Стив, я перетряхнул все материалы по твоему делу. То, что они на этот раз сделали с тобой, — сущее беззаконие! Но ты сам помог этому.

Стивен смотрел на него с восторгом.

— Чему ты улыбаешься? Ты отказывался отвечать, согласился с глупостью о заложнике. Ты же этим сам наклепал на себя. В результате все двенадцать присяжных в один голос сказали «да».

— Даже если бы их было двенадцать тысяч и среди них смог затесаться один, который сказал бы «нет», это ничего не изменило бы. И потом… — Стив вздохнул, — мне было как-то все равно… Ты же знаешь: я фаталист.

— Ты трепач и пустозвон! — обругал его Брендон. — Кто говорил мне про то, как он любит жизнь? Могу тебе точно сказать: сейчас ты сам вырыл себе могилу! А твой теперешний адвокат — идиот под стать тебе. У него в руках были такие рычаги, каких не было у меня. Он не воспользовался ни одним. Если бы он действовал с умом, они не решились бы вторично приговорить тебя. — Брендон остановился, переводя дух, видно было, что он устал.

— Ты еще не совсем поправился, — сказал Стивен. — Что ты собираешься делать?

— Я добьюсь пересмотра дела. Главный свидетель здесь — я, и с учетом моих показаний все меняется.

— Что ты докажешь: что ты был соучастником побега?

— Что я не был заложником!

— У тебя ничего не получится, — покачал головой Стив. — Никто не отменял мой первый смертный приговор, меня все равно казнят, а твоя жизнь будет погублена.

Брендон усмехнулся:

— Всё это — слово в слово — я слышал вчера, но совсем в другом месте. Я беседовал с главным прокурором.

— Ну и что он сказал тебе?

— То же, что и ты: «Я понимаю, что, стараясь спасти своего бывшего подзащитного, вы действуете из самых лучших побуждений, но тем самым вы рискуете сломать свою собственную судьбу», — отчеканил Брендон.

— Значит, я прав… — тихо сказал Стивен.

— Ты ничего не понимаешь! Сейчас ситуация складывается совершенно иначе, и ее легко будет переломить. А себя я как-нибудь сумею сам защитить. Сейчас главное — отсрочить исполнение приговора. Без боя я тебя не отдам!

— Поедешь к губернатору? — с сомнением спросил Стивен.

Брендон кивнул.

— Только не суетись слишком. Держись спокойнее, — напутствовал его Стив. — И послушай, что я скажу тебе: все произойдет так, как должно произойти. Если мне суждено умереть — значит, я умру, и ты ничего здесь не сможешь изменить, если же нет, то твои жертвы не окажутся напрасными. Только и всего. Не пытайся идти против того, что есть промысел Божий и что постичь нам не дано. И главное — не смей потом изводить себя упреками, ты ведь на это мастер! Запомни: этот грех прощается труднее всего. Ну, удачи! — Они торопливо попрощались.

И когда Брендон уже шел обратно по коридору, Стивен, провожая его взглядом, подумал, что за то недолгое время, пока они не виделись, он успел так свыкнуться с мыслью о скорой и неминуемой смерти, что ему и вправду было все равно… И тогда он спросил себя: «А хочу ли я, чтобы Брендону удались его хлопоты?» — и тут же услышал свой одними губами произнесенный ответ: «Да, хочу!» От этого ему сразу стало как-то спокойнее, потому что он хорошо знал: чем чистосердечнее ответ, тем вероятнее, что так все и случится…

…О’Брайан сидел, утонув в кресле, и ждал, когда, наконец, нарочито долго роющийся в бумагах на своем столе председатель Комиссии по помилованию объявит ему решение. Время от времени на Брендона наваливалась тяжелая усталость, а перед глазами начинали искриться маленькие звездочки.

«Только в обморок бы не упасть», — думал он.

Наконец председатель поднял голову и заговорил:

— Мистер О’Брайан, я внимательно изучил представленное для пересмотра дело — а фактически два дела, — а также вашу апелляцию… — В его голосе послышалась отстраненность и даже брезгливость.

«Кажется, он считает, что, выполняя свои обязанности, делает большое одолжение окружающим», — подумал Брендон.

— Так вот… я могу сказать следующее. Этот человек уже был судим ранее. Убийство, за которое его приговорили, было совершено с особой жестокостью, и еще… он надругался над трупом!

— Этого не было! Я же сразу доказал, что этого не было! — вскричал Брендон. «Господи, и это называется „внимательно изучил дело“?!»

— Я считаю, — продолжал председатель, недовольный тем, что его перебили, — что осужденный социально опасен, и не вижу необходимости в смягчении наказания.

— Мистер Джефферсон, я же не говорю о том, чтобы снять с Кларка обвинение. Но учитывая все обстоятельства, можно хотя бы сохранить ему жизнь… то есть заменить казнь на пожизненное заключение.

— Эта мера недостаточна и не соответствует тяжести совершенного преступления, она не исправит его преступных наклонностей.

— Господин председатель, я должен заявить, что при всей тяжести своей вины Стивен Кларк — честный и глубоко порядочный человек. Я успел убедиться в этом! — четко произнес Брендон, прекрасно понимая, что с такими аргументами ему сквозь эту стену не пробиться. — Я требую, чтобы Комиссия приняла во внимание мое заявление!

— Однако, оказавшись на свободе, этот ваш «глубоко порядочный человек» тут же натворил еще кучу дел.

«А что еще остается делать тому, кто, не имея статуса свободного человека, оказывается вдруг на свободе? Любые его действия можно расценить как противоправные. Он просто вынужден их совершать».

Брендон тяжело вздохнул:

— Мы все делаем страшную ошибку, убивая Кларка!

— Его казнят, а не убивают. Не надо смешивать эти понятия! Осужденный признал себя виновным в убийстве, а вы хотите доказать нам, что он — Иисус Христос?

— Я только хочу напомнить вам, что Кларк уже претерпел всю процедуру смертной казни. Но никто не может быть наказан дважды за одно и то же преступление! Это противоречит конституции!

— Никаких противоречий здесь нет: фактически та смертная казнь не была доведена до конца — можно считать, что Кларк просто получил тогда отсрочку. — Председатель поднялся из-за стола, всем видом давая понять, что его ждет еще масса неотложных дел.

— Это бесчеловечно! Нельзя же во второй раз подвергать его таким страданиям! — Брендон нервно дернул ворот рубашки.

— Цель смертной казни — не причинить максимум страданий — а только в этом случае можно было бы говорить, что он понес наказание, — а лишить жизни, — методичным голосом произнес председатель. — Делается это абсолютно безболезненно, поэтому на самом деле ни о каких страданиях речь идти не может. Почему я должен объяснять вам эти очевидные вещи, которые вы и так обязаны знать?

Брендон молчал.

«Ожидание казни, приготовления к ней, последнее прощание… — какие это страдания? Они ровным счетом ничего не значат! По его логике, через все это проходит уже не живой человек, а ходячий труп. Засунуть бы сейчас твою умную холеную башку в петлю и посмотреть, как ты тогда запоешь!» — зло подумал Брендон, продолжая сидеть напротив стоящего перед ним председателя. Тот смотрел выжидающе.

«Ну что ж… другого выхода нет!» — Брендон помедлил секунду…

— Дело еще в том, мистер Джефферсон, что мне стали известны новые обстоятельства убийства Шейлы Боноски, — бросил он свой последний «убойный» козырь. — Я убежден, что, если бы у меня было достаточно времени, я смог бы доказать невиновность моего клиента.

Председатель нахмурил брови, крайнее удивление на его лице смешалось с крайним неудовольствием:

— В вашей апелляции нет ни слова об этом…

— К сожалению, я получил эти факты только сегодня.

Председатель неодобрительно покачал головой:

— Вам следовало бы именно с этого начать, а не разводить тут демагогию на полчаса! Изложите ваши соображения письменно. Но учтите: у меня должны быть очень веские основания, чтобы собирать Комиссию. Когда до назначенной казни остается менее двадцати четырех часов, это возможно лишь в исключительных случаях.

Брендон откинулся в кресле и закрыл глаза: «Стив мне этого ни за что не простит…»

— Мистер О’Брайан, — немного смягчился председатель, — вы можете, конечно, обратиться еще лично к губернатору штата, он прилетает сегодня вечером. Но прошу вас учесть, что в вопросах помилования губернатор руководствуется исключительно нашими рекомендациями. Мне кажется, вы только зря потратите время. И потом… — взгляд мистера Джефферсона стал вдруг непривычно дружелюбным, — еще не до конца ясна ваша роль во всем этом… Вас, видимо, тоже вскоре ждет разбирательство. Короче, мистер О’Брайан… я не советовал бы вам… Поймите меня правильно.

Брендон медленно поднял на председателя глаза — ужасно хотелось врезать ему, но не было сил даже встать.

…Ни на следующий день, ни утром того дня, на который была назначена казнь, Брендон в тюрьму не пришел. Последние часы потекли как резиновые. Стив заметил, что зубы у него начали постукивать друг о друга. «Что еще такое?!» — изумился он.

Приготовления к казни шли своим чередом. Хотя это ничего не означало — об отсрочке могли объявить в самый последний момент. Но в десять часов за ним пришли со словами, что уже пора… Стив сел, попросил закурить. Надзиратель кивнул и, достав из кармана пачку, протянул ее осужденному, услужливо поднес зажигалку.

«Значит, Брендону не удалось… Странно… А я был почти уверен…» — Стив сидел посреди камеры, медленно пускал дым и смотрел прямо перед собой. Тюремщики стояли рядом, не выказывая нетерпения. «Вот оно как получилось… Тот, кто сказал, что двум смертям не бывать, вряд ли мог такое предположить. И во второй раз, оказывается, намного тоскливее… хотя… пора бы уже и привыкнуть!» — Он быстро затушил сигарету, не докурив ее и до половины, и тут же поднялся.

…«Действительно, все это забавно! — подумал Стивен, когда перед тем, как ввести иглу в вену, ему традиционно протерли руку спиртом. — Какое лицемерие — собираются вводить яд и при этом не отступают от правил антисептики!» Но когда игла вошла в тело, он втянул через зубы воздух: «Не могли хотя бы сейчас сделать без боли!.. Да, забавно… если бы не было так грустно…»

Прошло чуть больше минуты с момента начала экзекуции, но Стивену показалось, что он лежит тут уже битый час. Он повернул голову к экспертам:

— Я ничего не чувствую. Вы что, туда воду налили?

— Успокойтесь, Кларк. Самое большее — через тридцать секунд у вас закружится голова, и вы тут же потеряете сознание. — От этого ледяного голоса его замутило. А чего еще он ожидал услышать от палача?

Стивен повернул голову в противоположную сторону. «Может быть, Брендон успеет?.. Куда он подевался, черт возьми?!» — Стив еще надеялся его увидеть. Но ему удалось разглядеть лишь несколько незнакомых фигур. Кто были эти люди, зачем они пришли — полюбоваться на него? Может быть, это родственники Шейлы? Ну не с улицы же они забрели сюда? Брендона среди них не было — Стивен понял это сразу.

В эту секунду он услышал вблизи себя какую-то возню, кто-то ругнулся, и следующим звуком был треск отдираемого от его руки пластыря.

— Что вы делаете?! — закричал он.

Тот же ледяной голос, который только что обещал ему плавный конец через полминуты, произнес:

— Поступило распоряжение приостановить вашу казнь.

В один момент были расстегнуты все ремни. Стивен приподнялся и обхватил голову руками:

— Вам бы такое! — глухо проговорил он и почувствовал, что ему стало тяжело дышать. — Вы ведь уже накачали в меня этой гадости!

— Не паникуйте, Кларк. Вам еще не успели ввести ни одного из летальных средств — вы получили только снотворное.

— О господи… — прошептал Стив, теряя сознание.

…Стивен пришел в себя в той же камере, где находился раньше. Во рту было как в пустыне. Он попробовал проглотить слюну: ощущение такое, будто он наелся мертвечины, нашпигованной металлическими опилками. В голове слышался сухой треск — будто по ней кто-то ударял молотком. Он не сразу понял, что этот треск — его собственное дыхание, а удары — стук его сердца. Стивен застонал и приоткрыл глаза:

«Куда Брендон-то подевался, где его носит? Он что, поехал на прием к президенту? Или спускался за разрешением в преисподнюю? А может быть, ему стало плохо и он опять слег — он же сбежал из больницы. Брендон! Где ты, мой ангел-хранитель? Выручай меня! Я опять подыхаю».

После всего происшедшего О’Брайану на первых порах пришлось нелегко — как и следовало ожидать, за соучастие в побеге он был привлечен к уголовной ответственности. Ему хватило бы и гораздо меньшего, чтобы впасть в жестокую депрессию, но оказаться в роли обвиняемого… Совсем недавно такое Брендону трудно было даже представить. Однако стоявшая перед ним задача вытащить Стивена заслонила мысли о собственной участи.

Брендон предполагал, что, скорее всего, сам он будет осужден условно. Но из-за недостаточности и спорности улик следствие затягивалось, да и мир, как известно, не без добрых людей… Поэтому вскоре дело вообще замяли. На какое-то время Брендон О’Брайан был отстранен от адвокатской практики. И дело Стивена вел по его просьбе один из его коллег. Но фактически всем руководил сам Брендон, правда, не имея теперь возможности посещать заключенного Кларка так же часто, как раньше. Использовать снова «запрещенный прием», с помощью которого ему удалось отсрочить исполнение приговора, Брендон уже не мог — Стив все равно не позволил бы ему этого. Поэтому Брендону приходилось идти к цели окольными путями, проявляя при этом чудеса изворотливости и проницательности.

В одно из свиданий Стивен встретил его возгласом:

— Знаешь, кто был у меня?!

Брендон насторожился.

— Брат Шейлы! Он сказал, что так этого не оставит и живым я отсюда не выйду. Ему уже надоела эта комедия с моими чудесными воскрешениями, и он не сомневается, что избежать смерти мне удается только с помощью дьявола! Короче, он поклялся убить меня.

— Насколько это реально? — спросил Брендон.

— Я думаю, вполне. Тем более что он наполовину итальянец. Но самое главное — он ее брат. К тому же я как-то раз слегка подпортил ему физиономию. Похоже, он помнит об этом до сих пор. Если бы он мог предположить, что я опять выйду сухим из воды, то, наверное, застрелил бы меня в зале суда!

Брендон нахмурился:

— Чем он занимается?

— У него вполне мирная профессия — он работает шеф-поваром в ресторане. По-моему, он всю жизнь только и делал, что пек пирожки.

— Однако он наверняка имеет связи с преступным миром.

— Насколько я знаю, нет, — покачал головой Стив.

— Хорошо, если так… Ладно, об этом мы позже поговорим. Пока он нам не опасен, — заверил друга Брендон. — Дело твое уже пересматривается. Я уверен, что добьюсь отмены смертного приговора.

Стивен понимающе кивнул.

…Брендон сломя голову спешил на внеочередное свидание, получив сегодня разрешение на посещение Кларка в тюремной камере.

— Стив! Победа! Победа, Стив! — радостно повторял он. — Дело пересмотрено. Тебе дали сорок лет!

Стивен вытаращил на него глаза, потом медленно проговорил:

— Мы, по-моему, об этом никогда с тобой не говорили, но… пожизненное для меня хуже смерти.

— Я же сказал: сорок. Не пожизненное! — нетерпеливо растолковывал ему Брендон.

— А это не одно и то же?

— Нет, конечно! Причем в этот срок входит и то время, что ты уже успел отсидеть. Правда, без права на досрочное освобождение… Но получается, что ты выйдешь, когда тебе будет… — Брендон вскинул глаза к потолку и радостно произнес: — шестьдесят восемь.

Стив с ужасом посмотрел на него:

— Ты что, издеваешься?! Это же значит, что вся моя жизнь пройдет в тюрьме. Я, может быть, и умру в ней, — упавшим голосом проговорил он. Стив действительно был очень расстроен. Брендон не ожидал такой реакции и не знал, чем его утешить.

— Шестьдесят восемь — это еще не дряхлость. И у тебя будет перспектива прожить на свободе, может быть, не один десяток лет.

— Чушь несешь! — обозлился Стивен.

— Ну, а на что ты, собственно, рассчитывал: что тебя прямо сейчас отпустят?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Стивен. — Я ведь уже понес наказание… дважды!

Брендон вздохнул:

— В официальных протоколах значится, что первая казнь не была приведена в исполнение, а вторая — отменена.

— А я при всем этом вообще не присутствовал! — подхватил Стив, закидывая ногу на ногу. — Ловко! И это называется правосудием? Бренд, как ты можешь всю жизнь возиться в этом дерьме? Это же не для порядочных людей.

— Но кто-то ведь должен помогать тем же порядочным людям, если они попали в переплет, — с улыбкой ответил Брендон.

— А мне кажется, что тут любая помощь — чистый блеф. Из этих жерновов можно выбраться только случайно, — сказал Стивен и добавил: — Это камешки не в твой огород.

— Ты переворачиваешь все с ног на голову — у тебя получается, что горстка негодяев и облеченных властью подлецов вершат судьбами ни в чем не повинных граждан, по своему произволу решая, кому из них выйти на свободу, а кому умереть.

— Очень метко! Именно это я и хотел сказать.

— Но это же абсурд! — возмутился Брендон. — Общество, в котором не существует контроля за исполнением законов и отсутствуют карающие органы…

— Эти карающие органы, — тут же прервал его назидательную речь Стивен, — и есть самое уязвимое место общества, потому что…

Теперь перебил уже Брендон:

— Значит, их надо упразднить?

— Нет, но их надо сделать такими, чтобы собственно человек — с его личными пристрастиями и убеждениями, а чаще — предубеждениями, с его сиюминутными эмоциями и прочими слабостями — не мог в них участвовать.

— Боже мой, какая утопия! — развел руками Брендон. — По-твоему, нас должны судить созданные нами машины? Или сам Господь Бог будет спускаться к нам каждый раз, чтобы помочь разобраться?

— Не знаю… Порочность состоит в том, что можно только сказать «да» или «нет», и третьего не дано. Но не может быть абсолютно виновного, как и абсолютно невиновного.

— Я с тобой не согласен. Ты рассуждаешь слишком категорично, — возразил Брендон.

Стивен вдруг посмотрел пристально и произнес:

— Значит так, Бренд: несколько месяцев нам с тобой на разработку плана… и еще год-два — на его реализацию. Все! На большее не рассчитывай.

Брендон недоуменно заморгал, не ожидая такого резкого поворота темы.

— Я не собираюсь торчать тут до старости. И выберусь отсюда любой ценой. Запомни это!

Глава 15

Стивен Кларк, 31

Прошло три года после того разговора, но новый побег так и не был пока осуществлен. Хотя планов уже имелось предостаточно, Стивен сам отвергал все сомнительные и ненадежные варианты. Ему нужен был абсолютный, беспроигрышный план, а самый лучший из пока что придуманных обещал успех не более чем на пятьдесят процентов.

Брендону удалось достаточно скоро восстановить свое доброе имя, и карьера его снова пошла вверх. В последний год он добился для Стивена перевода в старую, небольшую тюрьму с более свободными условиями содержания. Стивену здесь даже понравилось — с той оговоркой, что сказать подобное о таком месте, как тюрьма, можно лишь с изрядной долей иронии. И он не имел ничего против еще год-другой провести за решеткой, только чтобы свобода, которую надеялся вновь обрести, стала бы свободой навсегда. Однако перевод на новое место заключения привел к тому, что дело с побегом только замедлилось.

Хотя Стивен постоянно был чем-то занят и работа, которую ему поручали, не вызывала у него отвращения, все же бывало, что вечерами тоска охватывала смертная. И не столько окружавшие его тюремные стены и мелькавшие перед глазами решетки, сколько одно сознание того, что он взаперти и не по своей воле, угнетало его все сильнее. Но время, слава богу, не изменило себе и не приостановило свой бег, а исправно работало на Стива, отсчитывая его нешуточный срок.

«Гром грянул среди ясного неба…» — к несчастью, эта фраза, столь расхожая в своем переносном значении, стала для Стивена Кларка в этот день дословной.

Стояла поздняя осень, с утра моросил скверный дождичек, и день выдался такой же скверный — никаких примечательных событий, никаких отрадных новостей. К вечеру Стив подумал, что вот еще полдюжины таких дней подряд — и хоть вешайся! Вряд ли такая мысль пришла бы ему в голову, если бы он знал о грядущих событиях. То, что произошло через какой-то час, не могло присниться ему и в страшном сне…

…Ровно в одиннадцать вечера здание тюрьмы содрогнулось от оглушительного взрыва, осколки стекол полетели в разные стороны, а из продырявленных окон верхних этажей повалил густой дым. Через несколько минут межэтажные перекрытия четвертого и пятого этажей прогнулись и плавно осели на третий, имевший прочный металлический каркас.

Стивен был на третьем.

Он стоял, впечатавшись спиной в угол камеры, когда на его глазах медленно, в лучших традициях сюрреализма, стали трещать и рушиться стены. Потом что-то сильно толкнуло его сзади, и через мгновение он оказался заваленным грудой щебня, но все же успел увидеть ломающиеся и падающие на него балки. С этой минуты воцарилась полная темнота. А сверху с грохотом еще осыпáлся и вскоре оказался на полу потолок. Какое-то время были слышны скрежеты, удары и леденящие душу крики, а потом наступила почти полная тишина.

Стивену, как всегда, крупно повезло: ту часть завала, где он лежал, пока еще не раздавленный окончательно, не охватило задымление. И хотя кромешная тьма вселяла ужас, но зато было чем дышать.

Первая же возникшая версия происшедшего была: неудавшийся — а может быть, наоборот, удачный! — подкоп. Но территория вокруг тюрьмы была моментально оцеплена, и впоследствии ни одного заключенного, которого бы недосчитались, не оказалось. Позднее говорили о том, что, возможно, это был акт мести, так как среди погибших в большинстве оказались охранники, а не заключенные, а сам взрыв произошел в служебном помещении на четвертом этаже. Ни одна из версий в результате не подтвердилась, и расследовавшая это дело комиссия пришла к выводу, что имел место банальный взрыв газа, хотя по разрушительной силе произошедший взрыв заметно перекрывал возможности последнего.

Вскоре прибыла первая группа спасателей, но работы по разборке завала, требовавшие применения мощной техники, начались только к утру. Спасатели шныряли туда-сюда, как муравьи по разворошенному муравейнику, но дело продвигалось медленно.

Наконец им удалось подцепить большую плиту межэтажного перекрытия и начать ее подъем. Стивен хорошо слышал возню наверху, но уже плохо реагировал на происходящее: от боли он время от времени терял сознание.

Подняв плиту, спасатели сразу же увидели заваленного человека, лицо которого заслоняла здоровенная балка. Балка поддалась быстро, и когда ее оттащили в сторону, дневной свет ударил Стиву в глаза, и он зажмурился.

«Живой! — радостно закричали наверху. — Как твое имя, парень?» Стив разлепил спекшиеся губы и достаточно громко произнес: «Стивен Кларк». — «Держись, Стив! Сейчас мы тебя вытащим!» — услышал он в ответ.

Но голоса раздавались еще высоко над ним, и Стивен понимал, что радоваться рано. Чтобы подбодрить его, спасатели что-то ему кричали, но до Стива все доходило с трудом. Кто-то спросил, сколько ему лет. «Тридцать один», — ответил Стив. И эти четыре слова, которые он успел сейчас произнести, стали отдаваться бесконечным эхом в его затуманенном сознании: «Стивен Кларк, 31… Стивен Кларк, 31… Стивен Кларк, 31…»

Вскоре один из спасателей протиснулся ниже, наклонился над Стивеном и, просунув руки ему под мышки, попытался его приподнять. Стив застонал. «У него ноги зажало! Надо отодвинуть балку справа! — прокричал спасатель и, повернувшись к Стиву, сказал: — Потерпи еще немного, приятель! Мы разберем это мигом». Однако Стивену пришлось ожидать спасения добрых три часа, пока его не вытащили из завала и не вынесли наружу.

Почти одновременно группам спасателей, работавшим с противоположных концов обрушения, удалось извлечь пятерых пострадавших и четыре трупа. Пока на смену только что отъехавшим машинам скорой помощи прибывали другие, носилки со Стивеном опустили на землю. Рядом лежали еще двое раненых.

В эту минуту Брендон, метавшийся от одной машины к другой, всматриваясь в лица пострадавших, увидел наконец друга. «Стив! Стив!» — истошно заорал он и, подлетев к носилкам, проехался на коленях, раздирая новые брюки. Стивен лежал очень бледный, с закрытыми глазами. Брендон принялся судорожно искать пульс у него на шее: «О Боже!..»

— Да жив я… жив еще… — Стивен открыл глаза: — Ты своим криком мертвого разбудишь… Бренд, посмотри, что у меня с ногами?

— Они все в крови.

— Очень больно… — простонал Стив. — Скажи, чтоб мне сделали что-нибудь… Я сейчас отрублюсь…

Брендон тут же разыскал снующего туда-сюда врача и набросился на него:

— Почему вы увозите сначала трупы, а не раненых?!

— Потому что это не ваше дело! Те машины, на которых увезли погибших, были без спецоборудования.

— Так вы ждете оборудование, а сами уже ничего не в состоянии сделать?! — Брендон схватил врача за рукав и силой подтащил к Стивену. Тот бегло осмотрел его и распорядился ввести обезболивающее.

Через несколько минут оба они — Стивен, уже без сознания, и Брендон, сидя рядом и держа друга за руку, — были в машине на полпути к больнице.

Здесь, в смотровой больницы, Стивен еще раз услышал знакомое, но уже не им произнесенное: «Стивен Кларк, 31…»

Брендон ходил из угла в угол у дверей операционной. Едва только они распахнулись и вышел врач, оперировавший Стивена, Брендон бросился к нему с немым вопросом во взгляде.

— Не волнуйтесь, он будет жить, — заверил доктор. — Все ранения оказались совместимыми с жизнью. Единственно… должен вас огорчить: пришлось провести частичную ампутацию нижних конечностей.

— Как?! — выдохнул Брендон. — Неужели ничего нельзя было сделать?

— К сожалению, нет. Были размозжены мягкие ткани, и только ампутация могла предотвратить быструю интоксикацию всего организма. Но нам все-таки удалось сохранить ему оба колена. И если дальше все пойдет нормально, я думаю, впоследствии он сможет неплохо передвигаться на протезах.

Брендон, потрясенный, покачивая головой, отошел в сторону. Он посмотрел на бледное лицо друга, когда того вывезли из операционной, с ужасом представляя тот момент, когда Стив проснется. Что он скажет ему?!

Стивен пришел в себя раньше положенного срока. Рядом с собой он увидел уже успевшего пробраться к нему Брендона.

— Бренд… — прошептал он, — что хоть это было, а?

— Взрыв в здании тюрьмы — предполагают попытку побега.

— Надо же — тюрягу подорвать! А мы вот с тобой до такого не додумались. Я-то сперва решил, конец света…

Брендон напряженно улыбнулся.

— Ну что, Бренд, кажется, я опять выкарабкался? — проговорил Стив.

— Я беседовал с твоим доктором — он считает, что твоя жизнь вне опасности.

— Ну да: забинтовали, как мумию, — голову не повернуть.

— Скажи спасибо, что тебя по голове не ударило балкой. Иначе ты бы сейчас не веселился.

— Ты считаешь, что я уже веселюсь? Нет, Бренд… Одна из балок уперлась мне в грудь… она нажимала все сильнее и сильнее, намереваясь медленно меня раздавить. Когда до меня добрались, я уже не мог вздохнуть, — Стивен зажмурился, переводя дух. — Брендон, я не могу передать тебе, что это такое… Знаешь, в детстве я очень любил смотреть фильмы ужасов… но ничего подобного я там не видел… Теперь, если после смерти я попаду в ад, то, наверное, посчитаю, что это вполне сносное местечко. Нет, тут не ужас — ужас быстро проходит… Ни одна казнь не сравнится с этим, ни одна пытка… Тут что-то в квадрате: ты похоронен заживо, но тебя продолжают пытать!

Брендон молчал, не зная, что ответить на это. Стив тоже замолчал, глядя прямо перед собой. А через минуту произошло то, чего Брендон боялся больше всего: Стивен повернул к нему голову и спросил:

— Что они сделали с моими ногами? Я их совсем не чувствую.

Брендон набрал воздуху в легкие, даже не представляя, что произнесет в следующий момент. Но Стив успел перехватить отчаяние на его лице:

— Их… больше нет?..

— Стиви… — проговорил Брендон, — это не конец… главное, что ты жив — одно это уже чудо…

— Только не говори мне сейчас, — перебил его Стив, — про то, какие отличные протезы делают в Штатах…

Стивен откинул голову на подушку. Лицо его было совершенно спокойно, но глаза вдруг наполнились таким невыносимым мучением, какое бывает лишь на лицах святых с полотен великих живописцев.

— Стив… Стиви… — снова заговорил Брендон, не в силах больше видеть это безмолвное страдание. — Ты выдержишь, я знаю… Бог не по силам испытаний не дает. А ты очень сильный, Стив!

Тот медленно повернул голову и пристально посмотрел на Брендона:

— Я пережил две казни… Две! Найдется ли второй человек на свете, который мог бы сказать такое?! И теперь еще это… Не слишком ли? Думаешь, я железный?!

— Стиви… — тихо повторил Брендон.

— Иди, Бренд, — Стив закрыл глаза, — я очень устал…

Стивен лежал некоторое время неподвижно — невозможно было понять, в сознании он или нет. Когда же он снова открыл глаза, в лице его появилось ожесточение. Он попробовал приподняться на локтях, но у него ничего не вышло. Предприняв еще несколько отчаянных попыток, Стивен откинулся на подушку, и из глаз его потекли слезы — они скатывались по щекам, капая на подушку, затекая ему за шиворот, но он даже не пытался их сдерживать.

Только поздно ночью Стивену удалось наконец приподняться, и он едва гнущимися пальцами стал ощупывать свои ноги — или то, что от них осталось. Но дотянуться он смог только до забинтованной, как кокон, культи левой ноги. Будто в кошмаре, он водил и водил по ней рукой, потом повалился навзничь и зарыдал — вернее, зажмурившись, затрясся всем телом, потому что слез уже больше не было…

Понемногу он стал успокаиваться, но спать не мог. В голове крутилась всякая белиберда. Мысли повторялись одна за другой, как мелодии в игрушечной шарманке. Он думал о том, что многого теперь уже никогда не будет в его жизни: со странным спокойствием подумал, что теперь ему не понадобятся носки, но почему-то не вспомнил про обувь… И только под утро, совсем изможденный, задремал.

На следующий день, увидев Брендона на пороге палаты, Стивен слегка кивнул ему.

— Как дела? — начал Брендон, стараясь выглядеть спокойным.

— Нормально, — выжал из себя Стив.

— Отрадно слышать!

— Знаешь, сегодня утром во время перевязки я отрубился — ввели обезболивающее, но оно не подействовало.

— Мне сказали, что первые дни тебе будут колоть наркотики.

— По-моему, все наркотики они уже употребили сами, — попытался пошутить Стивен, потом отвел глаза и спросил: — Бренд… а что с моей правой ногой — я не смог ее ощупать… она… цела? — и с едва тлеющей надеждой посмотрел на Брендона.

Тот покачал головой.

Стивен обреченно опустил глаза…

Брендона очень беспокоило состояние Стива. Нужен был дельный, компетентный совет, а где ему было получить такой, как не у своего давнего клиента Майкла Филдстайна?

Как-то так само собой вышло, что после известных событий они больше не встречались. Первое время О’Брайан очень терзался из-за того, что чуть было не подвел Майка под монастырь. Много раз порывался позвонить ему, но… как всегда, мешали неотложные дела. Время летело по обыкновению быстро, и благие намерения так и оставались намерениями. Сам Майк также не звонил, как бы автоматически перестав быть его клиентом, — Брендон воспринял это как досадную потерю. Но что тут поделаешь — что называется, судьба развела.

И вот теперь, хотя это было вовсе не в его характере, Брендон отправился за советом к Майку так, будто ничего не произошло. Он решил не заморачиваться с запоздалыми извинениями и вести себя понахрапистее, может быть, позаимствовав кое-что из привычек Стива — действовать в соответствии с обстоятельствами и не проявлять повышенной чувствительности там, где ее необходимость только предполагается.

«Надо было все-таки договориться о встрече заранее», — думал Брендон, уже шагая по коридору клиники.

Появление в кабинете его бывшего адвоката повергло Майка в такое изумление, что вместо того, чтобы предложить Брендону сесть, он сам вскочил из-за стола, и некоторое время они разговаривали стоя.

После первых же слов приветствия Брендон понял, что ему не избежать неловкости, и спешно принялся затушевывать ее серьезностью проблемы, с которой он пришел. Он быстро, почти скороговоркой изложил Майку всю историю Кларка, чуть ли не с самого момента их знакомства, заключив все просьбой о помощи, необходимой Стивену в данный момент.

Майк слушал немного растерянно и избегал смотреть на Брендона — он тоже чувствовал себя предельно неловко.

— Я все понял, — сказал он, когда Брендон закончил свой рассказ. — Видишь ли, здесь проблема не столько физиологическая, сколько психологическая. В дальнейшем твоему другу наверняка потребуется еще не одна хирургическая операция. И я, конечно, готов оказать любую помощь. Но сейчас ему в первую очередь необходим курс реабилитационной психотерапии. — Только теперь Майк, словно опомнившись, указал Брендону на стул. — Я могу посоветовать тебе двух хороших специалистов. К Дэниэлу Россу можешь обратиться от моего имени, а Хадсону я позвоню сам. — Он снова сел за стол и нацарапал координаты докторов, но даже отдавая листок Брендону, продолжал смотреть куда-то в сторону.

Брендон энергично поблагодарил, крепко пожав его руку, на что Майк прореагировал как-то странно — вначале чуть не отдернул ее.

— Послушай, Брендон… мы с тобой так давно не виделись… — начал он нерешительно. — Знаешь, меня тогда так прижали… с твоей машиной… — И сразу, не давая Брендону ответить, затараторил: — Но я ничего про тебя не сказал! Честное слово! Ничего!

— Не будем сейчас об этом.

— Нет, наоборот: я сочинил такую историю! И мне поверили. Представляешь?

— Не надо, Майк. Это все давно закончилось. И не так плохо, слава богу! Я сам чертовски виноват перед тобой — виноват, что втянул тебя в эту историю. Ты уж извини, что так получилось, — у меня тогда не было другого выхода. Я заставил тебя здорово поволноваться?

— Поволноваться? — автоматически повторил Майк. — Нет, я хочу, чтобы ты это знал: я ничего про тебя не сказал тогда. Не знаю, как уж они потом… но я здесь ни при чем. Ты веришь мне?

Брендон поднял руку, пытаясь прервать эту тираду, но Майк, воодушевленный своей версией, продолжал что-то еще говорить, но так быстро и взахлеб, что теперь уже и Брендон с трудом понимал его. Похоже, сейчас Майк больше оправдывался перед самим собой, чем перед ним, и самогó себя пытался убедить.

Еще три года назад, знакомясь с материалами второго дела, Брендон отметил, что свидетельские показания Майка были в числе самых значимых и здорово оттянули книзу чашу весов Фемиды^[4] — не в пользу Стивена, конечно. Но почему-то тогда Майк не так уж пекся о том, как будут выглядеть его слова впоследствии.

Майк глянул наконец на Брендона и осекся:

— Ты мне не веришь…

— Верю, — устало улыбнулся Брендон. — Только давай больше не вспоминать об этом: кто старое помянет, тому глаз вон. Договорились?

Майк быстро кивнул. Но видно было, что он и сам не очень-то верил в то, что сейчас наговорил.

А днем позже Брендону в голову пришла еще одна мысль. Он решил разыскать девушку Стивена, у которой нашел того сразу после побега.

У Брендона была цепкая память на адреса. Обладая к тому же прекрасной ориентацией, он, даже спустя много лет, мог найти то место в городе, где был лишь однажды. Поэтому ему не пришлось вновь раздобывать адрес Лори — он без труда отыскал ее дом. Поднялся по лестнице на второй этаж и, сомневаясь только в номере квартиры, наудачу нажал на звонок.

Лори открыла дверь и замерла на пороге. Она, казалось, узнала Брендона, хотя видела его лишь раз — три года назад и всего каких-то пару минут.

Брендон торопливо представился и, так как хозяйка не двигалась и не приглашала его войти, начал с места в карьер:

— Стивену сейчас очень нужна поддержка, в первую очередь, моральная. Он оказался в крайне тяжелой жизненной ситуации. И мне кажется, вы могли бы помочь ему. Если позволите, я расскажу подробнее…

Лори стояла несколько секунд, не моргая, потом, не произнеся ни слова, взялась за ручку двери и, сделав шаг назад, резко захлопнула ее. Еще через секунду послышался щелчок замка.

Брендон недоуменно пожал плечами и, постояв с минуту у закрытой двери, стал спускаться по лестнице. Ну что ж, одной неудачей меньше, одной больше — не привыкать!

…Было раннее утро — монотонное больничное утро, одно из многих, которые потянулись теперь в монотонной череде дней, начинающихся с уборки палаты и заканчивающихся вечерним туалетом и в своей монотонности мало чем отличающихся от тюремных будней. Долговязый темнокожий санитар по имени Боб уже заканчивал свою ежедневную работу. Стивен лежал с закрытыми глазами и старался ни о чем не думать. Удавалось это ему плохо.

— Мистер Кларк, проснитесь, — услышал он над собой голос медсестры. — Вам надо подкрепиться.

— Мне ничего не надо… — пробормотал Стив, разлепляя веки.

— Ваш завтрак.

— Я не хочу есть.

— Исключено. Эта еда для вас сейчас как лекарство, — медсестра быстро приподняла изголовье кровати и поставила перед ним поднос с неопределенного цвета блюдом, напоминающим овощное пюре. Стив нехотя, только чтобы от него отвязались, попробовал еду.

— Фу, какая гадость! Еще одна ложка — и меня стошнит.

Медсестра — миниатюрная блондиночка — стояла рядом в терпеливом ожидании.

Стив посмотрел на нее:

— Как тебя зовут?

— Лиз.

— Так звали мою сестру… в детстве… — тихо проговорил он.

Воспоминание о сестре было для Стивена приятным, но на лице его при этом ничего не отразилось: казалось, он навсегда разучился улыбаться.

— Лиз, — обратился он к медсестре, — пожалуйста, убери эту бурду и не мучай меня больше.

— Если вы не будете есть, — разозлилась Лиз, — доктор распорядится кормить вас насильно!

— Тут таким варварством занимаются?

— Если вам приятнее целыми днями лежать под капельницей…

Стив проглотил еще пару ложек.

— Все, с меня хватит. Лиз, принеси мне лучше яблочко, — попросил он.

Лиз посмотрела на него и улыбнулась.

В течение следующей недели Брендон перетаскал к Стивену всех самых лучших психологов, каких только мог сыскать. Стив смотрел на них как на гладкую стенку, отвечая безучастно и невпопад и пропуская все их увещевания мимо ушей. И вскоре Брендон услышал от друга слова, которым не придал сначала большого значения, посчитав их первой естественной реакцией на случившееся:

— Брендон, я должен разочаровать тебя: это выше моих сил… Я все равно не смогу с этим жить. Не осуждай меня, Бренд, но… я покончу с собой. И никто не сможет мне помешать!

— На меня не надейся, — покачал головой Брендон. — Я не принесу тебе ни ножа, ни яду, сколько бы ты ни просил.

— Не беспокойся. На этот раз твоя помощь не потребуется. Я справлюсь сам…

Глава 16

Лиз

Стивен лежал, глядя, как всегда, прямо перед собой — в никуда. Лиз тихонько подошла к нему и села рядом.

— Психологи не помогли тебе?

Он покачал головой.

— Постарайся не думать об этом. Ты молодой, ты очень интересный мужчина… Уверена: женщины всегда были от тебя без ума.

— Может быть, — хмыкнул Стив.

— И теперь ничего не изменилось, — тихо и вкрадчиво продолжала Лиз. — Поверь мне, что и сейчас, несмотря на постигшее тебя несчастье, ты не потерял своей привлекательности. Любая женщина была бы счастлива рядом с тобой… — С этими словами Лиз наклонилась и чмокнула его в губы. — Я приду вечером, — шепнула она уставившемуся на нее Стиву и упорхнула.

Он растерянным взглядом проводил ее до дверей.

Слова Лиз заставили Стивена дышать глубже и возымели действие большее, чем многочасовые беседы психологов. Он не мог собраться с мыслями. Ему казалось, что она сейчас войдет и скажет что-то еще, объяснит ему… В голове продолжал звучать ее нежный голос… Но Лиз сегодня дежурила в коридоре и не появлялась в палате весь день. Стивен уже начал бояться, что она забыла о своем обещании. Он… ждал ее!

Время близилось к одиннадцати, когда он наконец увидел Лиз в дверях. Она улыбалась. Стивен, широко раскрыв глаза, смотрел на нее, будто и не ожидал ее вовсе. Вид у него был немного испуганный.

Лиз подошла к нему, наклонилась и, не говоря ни слова, прикоснулась губами к его губам. Стив обхватил ее, и они слились в долгом жарком поцелуе, пронзившем его насквозь.

Лиз расцепила руки Стива, погладила их и опустила вдоль тела.

— Лежи, — сказала она и начала ласкать его, моментально отыскав самые чувствительные места.

Стивен немного приподнялся, чтобы занять более активную позицию, но Лиз остановила его:

— Нет, так тебе будет больно сейчас. Лежи.

— Лиззи… у меня так давно не было женщины… — прошептал он.

— Знаю, не волнуйся. Я все сделаю сама, — ответила она и, не позволяя ему напрягаться, сразу же перешла к самой нежной и результативной ласке, перед которой не в силах устоять ни один без исключения представитель сильного пола.

Стивен закинул голову и закрыл глаза — он сходил с ума от этого нежданно свалившегося на него блаженства.

— Ты… чудо… Лиз… — пробормотал он, отдышавшись.

— Тебе было хорошо? — пролепетала она, прильнув щекою к его щеке.

Стив ничего не ответил, крепко прижав Лиз к себе. Потом посмотрел на нее, скользя быстрым взглядом по ее глазам, губам, шее, груди… провел рукой по волосам, едва касаясь их.

— Что ты хочешь? — прошептала она.

— Хочу, чтобы тебе стало так же хорошо, как мне, — ответил он. — Повернись! — С этими словами Стив крепко взял Лиз за талию и вмиг, как кеглю, развернул ее на 180°. «Ой!» — только и успела пискнуть она. Он приник губами к ее интимным местам и почувствовал, как ее тело напряглось…

Стив ласкал и целовал Лиз с упоением, получая наслаждение и от ее частых вздохов и вздрагиваний, и от упругой свежести ее молодого тела, и от сознания того, что может доставить ей сейчас максимум удовольствия. Он чувствовал, что она не притворяется, а отдается ему самозабвенно и первозданно, как истая дочь Евы.

— Это ты — чудо, Стив, — пропела ему в ухо Лиз, снова опускаясь рядом.

Они лежали обнявшись, и обоим казалось, что не в первый раз они были вместе, а давно и хорошо знали друг друга…

— Бренд, знаешь, что я делал вчера ночью? Трахался! — радостно сообщил Стивен пришедшему днем другу.

— Во сне? — спросил Брендон без эмоций.

— Ха! Наяву! И спроси меня, с кем?

— Ума не приложу…

— Нет, ты спроси меня: «С кем?» — настаивал Стив.

— Ты прямо как младенец! Ну, с кем?

— С Лиз Галлахер!

— Лиз? Медсестра?

Стив довольно кивнул.

— Ну, знаешь ли… — протянул Брендон. — Теперь я за тебя спокоен: ты не пропадешь.

Лиз обещала прийти сегодня снова. И Стивен волновался сильнее, чем вчера. Точно ли она придет? Какое впечатление он на нее произвел? Да и вообще, была ли вчерашняя ночь? Или это все приснилось? Ведь последнее время ему так трудно было отличить сон от реальности.

Лиз пришла вовремя. Она сразу же стала шептать Стиву что-то о любви, о том, какой он неповторимый и как ей хорошо с ним. Он и верил, и не верил ей, — скорее не отваживался поверить. Но она была так настойчива в своих признаниях!

И очень скоро весь мир для Стивена сосредоточился на одной Лиз и завертелся вокруг нее…

Лиз… Это имя всегда звучало для него ласково, нежно, как имя матери…

О своей матери Стив знал очень мало. Отец его был человеком молчаливым, а каких-нибудь тетушек или других родственников, которые могли бы рассказать ему о ней, у Стивена не имелось. Он видел мать лишь на старых фотографиях, где она была вместе с отцом. Но эти фото — мелкие, неважного качества — не оставили у него никакого впечатления о ней. Лица матери он не помнил, как не помнил и ее имени.

И вот теперь Стивену стало казаться, что ее могли звать только Элизабет — и никак иначе!

Воистину, это по-королевски величавое имя, воплощавшее самые светлые его воспоминания, было ему на роду написано. В нем одном слились воедино образы сразу нескольких женщин. Точь-в-точь как в детской загадке про трех девочек — Лиззи, Бетси и Бесс, где в конце концов выясняется, что речь-то, оказывается, шла об одной девочке, которую звали Элизабет!

Но теперь имя Элизабет зазвучало для Стивена совсем на новый лад — колдовской мелодией любви…

Стивен был весь во власти своего чувства к Лиз. С самого утра он не мог дождаться вечера, если она дежурила в этот день, и не знал, как дожить до следующего, если ее не было. Лиз работала сейчас через день, но он даже не задумывался, почему так часто, — лишь бы скорее увидеть ее!

— Лиз, ты все время повторяешь, что я такой… необыкновенный. Чем? — наконец решился спросить он у нее.

— Ну… ты нежный… — залепетала Лиз. — Ты реагируешь на мои импульсы раньше, чем я сама в них разберусь. Понимаешь?

— Хм! Вроде да, — улыбнулся Стив, — хотя я не задумываюсь, каким будет следующий шаг. Я просто люблю.

— Этим-то ты и восхитителен! И потом… — продолжала она, — ты можешь, если мне это необходимо, так долго сдерживать себя и быть таким неторопливым и распаляюще нежным… даже если сам при этом сгораешь от желания.

— Лиззи… — прошептал Стивен, расстегивая ее блузочку, — вот сейчас я именно от него и сгораю…

Сказка наяву продолжалась, она увлекала все дальше. И представить, что когда-нибудь наступит конец… разве такое было возможно?

Но не успела еще откатить первая угарная волна любовного опьянения, как к Стивену опять стали возвращаться невеселые мысли. Если в настоящем его больше всего угнетало то, что даже в самых простых своих надобностях он не мог теперь обойтись без посторонней помощи, то в будущем зависимость от окружающих не рисовалась ему такой неизбежной. С будущим была другая проблема — в нем он уже не мыслил себя без Лиз…

Она тоже начала тревожиться: Стив уверенно шел на поправку, а расставаться с ним так не хотелось!

…Лиз подошла почти неслышно. Стив понял, что она здесь, но не пошевелился, притворяясь спящим.

— Ну зачем ты опять? — Лиз пальчиком осушила уголки его глаз.

Стивен открыл глаза:

— Это не любовь, Лиз! То, что ты называешь любовью, — это… Я видел твои глаза, когда Боб вытаскивал меня сегодня из ванной… Я не человек, Лиз, а жалкий обрубок! Ты ложишься со мной только из жалости!

— Нет! — почти выкрикнула Лиз и уже тише, наклонившись над ним, произнесла: — Нет… Я хочу ребенка от тебя…

— Зачем тебе это?! — ошарашенно посмотрел он.

— Я хочу от тебя ребенка, — тихо повторила Лиз и поцеловала его. Стив притянул ее к себе и жадно прильнул губами к ее губам.

Стивен лежал задумавшись и даже не сразу заметил вошедшего Брендона. Последний разговор с Лиз сильно взволновал его.

— Как ты думаешь, когда меня заберут отсюда? — было первое, что он спросил.

— А тебе здесь уже надоело? — немного удивился Брендон. — Дело в том, что в тюремной больнице нет условий для восстановления после такой тяжелой травмы. Только когда ты… — он чуть не сказал «встанешь на ноги», — будешь чувствовать себя лучше…

— Постарайся это как-нибудь оттянуть, — попросил Стивен.

— Думаешь, от меня что-нибудь зависит? Но тебе в любом случае предстоит перевод в другую тюрьму — из-за взрыва ту, в которой ты сидел, временно закрыли. Это может задержать тебя здесь.

Стивен мечтательно посмотрел на друга:

— Бренд… я хочу курить… очень!

— Но у меня нету…

— Ну, стрельни сигаретку, что тебе стоит?

— Да ты что? Нас же здесь сразу накроют!

— Сразу точно не накроют — сейчас они не так часто сюда заходят. Ну хоть две затяжечки! — продолжал канючить Стив.

— Да и потом, это может быть для тебя вредно.

— Бог мой, ну что будет с одной сигареты — не умру же я!

Брендон покачал головой:

— Тебе прямо как ребенку — не откажешь. — Он вышел и через несколько минут возвратился с сигаретой и зажигалкой.

— Спасибо, Брендон! — Стив прикурил и благоговейно затянулся.

…Было около девяти вечера. Дверь палаты неслышно отворилась, и вошла Лиз.

— Ты уже? — удивился Стив.

— Я ненадолго.

— Побудь со мной немножко, — он взял ее за руку.

Она присела на кровать.

— Какая ты красивая, Лиз!

— Если бы ты не был в меня влюблен, ты бы сказал: ничего особенного.

— Не-е-ет, — покачал головой Стив. Он вытащил недокуренную днем сигаретку, которую стрельнул для него Брендон, и зажег ее: — С твоего разрешения?

— Где ты взял сигарету? — заволновалась она.

— Лиз, от одной сигареты не будет вреда даже грудному младенцу.

— Тебе нельзя курить: ни сейчас, ни потом! — строго сказала она. — Это вредно для твоих ног.

— Ног у меня уже давно нет, Лиз… — тихо проговорил он.

— Но ты же не хочешь, чтоб их отрезали еще выше? — не унималась она.

— Это уже не принципиально…

— Не кури, прошу тебя! Дай сюда!

— У меня все равно больше нет, — усмехнулся Стивен, протягивая ей зажигалку. — Ну, скажи хоть: что со мной произойдет?

— Ты не знаешь, что бывает с теми, кто плюет на запреты докторов? — назидательно сказала Лиз. — Их уже очень много ушло на моих глазах: сначала им отнимают ступни, потом ноги до колена, потом выше колена, а потом они умирают.

Стивен снова затянулся:

— Мне очень тяжело, Лиз… Что я могу дать тебе? Что могу предложить, кроме своего тела?

— Ты считаешь, этого мало?

— Теперь — да. — Он затянулся еще раз.

Лиз склонила голову набок и с сомнением в голосе спросила:

— А ты женился бы на мне?

— А ты вышла бы за меня? — сказал он в унисон ей.

— Я первая спросила.

— Ну, считай, что я сделал тебе предложение. Что ты мне ответишь? — спросил он больше риторически, чем всерьез.

— Не знаю… — протянула Лиз.

Ее неопределенный ответ не смутил Стивена — он намеревался говорить сейчас о другом.

— Лиз… надо смотреть на вещи трезво: у меня еще больше тридцати лет отсидки. Ты согласна оставаться всю жизнь невестой?

— Но, может быть, мы как-нибудь могли бы с тобой видеться? — вздохнула она.

— Несомненно. Лазейки можно найти везде. Но я не об этом… — Стивен затушил сигарету об угол кровати и замолчал, собираясь с мыслями.

— Стиви… — начала Лиз как-то неуверенно, — на следующей неделе меня не будет: мне надо… съездить повидать родителей…

Стив испуганно посмотрел на нее:

— Кто-то из них болен?

— Нет, но я очень давно не была у них… больше нельзя откладывать…

— Вот как? А я? Я ведь болен, Лиз! — дрогнувшим голосом произнес он. — Целая неделя… Я же умру без тебя!

— Ну что ты, милый! Ты даже не заметишь, как пролетит время.

— А ты не подумала, что за это время меня могут отправить обратно в тюрьму?

— Нет, что ты! Об этом нет и речи. Наш доктор не выпишет тебя, пока ты совсем не поправишься. А это еще месяц, а то и больше, — затараторила она и, чтобы скорей прекратить разговор, быстро вскочила: — Ой, мне же надо подготовить сводки! Я приду позже.

Стив сидел как убитый. Лиз чмокнула его в щеку и убежала.

Время прошло быстрее, чем это представлялось Стивену, хотя он считал часы и минуты, которые оставались до возвращения Лиз. Но через неделю она не вернулась…

— Боб, а когда будет дежурить Лиз? — обратился он к санитару, убиравшему утром палату. — Неделя уже прошла.

— По-моему, она отпрашивалась на две. А мне так кажется, мы ее не дождемся.

— Почему? — вскинул брови Стив.

— Она же выходит замуж. Жених у нее очень состоятельный — преуспевающий бизнесмен. Они несколько раз уже сходились и расходились. А теперь он вроде поставил ей условие: сейчас или никогда. Ну, и Лиз решила не упускать свой шанс.

Стивен онемел. Боб окончил уборку и вышел — Стив этого даже не заметил. На какое-то время он потерял способность соображать.

«Нет, этого не может быть! — было первой его мыслью. — Откуда у Боба эта информация? Он что-то перепутал. Но и оговаривать Лиз ему тоже не с чего — работает он только до полудня и ни разу не видел нас вместе. Надо спросить кого-нибудь еще».

Стив глянул на часы — через пятнадцать минут ему должны делать укол. «Кто сегодня дежурит? Мэг? Да, кажется… У Мэгги я могу спросить…» Стиву показалось, что эта четверть часа никогда не кончится, но едва она истекла, на пороге появилась Мэг — полная мулатка средних лет.

— Доброе утро, Стиви! — сказала она, улыбаясь во весь рот. — Поворачивайся на бок — сейчас тебя ждет самое приятное в твоей жизни.

— Мэг, сделай сегодня лучше в бедро — у меня на заднице уже места живого нет.

— Ладно, так и быть — ты всегда так слезно просишь.

— Мэг… — начал Стив, когда она уже выдернула иглу. — А когда вернется Лиз?

— Скучаешь? — Мэг была в курсе их нежных отношений. — Уже скоро.

Стив не мог собраться с духом и спросить дальше, он надеялся, что Мэг, может быть, сама еще что-то скажет, — она любила поболтать. И действительно, отправив шприц в пакетик и подоткнув одеяло, медсестра заговорила вновь:

— Да… теперь тебе, да и другим пациентам придется туговато — надо будет довольствоваться лишь остатками той нежности, которую она раньше на всех вас тратила и которая теперь должна доставаться лишь одному… — Мэг весело посмотрела на Стивена и заговорщицким тоном сообщила: — У Лиз сейчас медовый месяц. Она вышла замуж. Она тебе разве не говорила? Лиз сделала прекрасную партию. И дай ей бог счастья, она славная девушка!

— Да… — прошептал Стив, сам не зная, о чем он.

Мэг продолжала болтать, но Стивен уже не слышал ее.

«Лиз! Лиз!!! Предательница! Как же ты могла так?! Зачем ты…?» — Он зажмурился до боли, и в это мгновение перед ним возникла картина: Лиз… она в белом свадебном платье, воздушная, невесомая идет, не касаясь земли, потому что слишком прекрасна, чтобы ее касаться… она под руку со своим молодым мужем спускается по ступеням храма, будто паря над ними… налетевший ветерок набрасывает фату ей на лицо, и она в который раз отгоняет прозрачную ткань своими тоненькими пальчиками…

«Нет! Ведь этого не может быть! Ведь я поверил тебе, Лиз! Как же ты могла…?!» — Ему вдруг стало так холодно, что он задрожал всем телом. Стивен укрылся с головой, обхватив себя руками. В одну минуту он ощутил себя маленьким беспомощным комочком, звериным детенышем, оторванным от матери и брошенным в горную расщелину.

Он долго лежал неподвижно, ничего не чувствуя, не видя и не слыша вокруг. Шок был такой сильный, как если бы с него живого содрали кожу. Когда наконец к нему стала возвращаться способность воспринимать окружающее и он с трудом повернулся набок, резкая непонятная боль вдруг полоснула его внизу. Стивен приподнялся и пошарил по тому месту, где была раньше голень левой ноги. Ужасное впечатление! Там была пустота, но пустота эта невыносимо болела! Он попробовал помассировать бедро, потом, стиснув зубы, лег. Терпеть больше не было сил — он протянул руку и нажал на кнопку вызова.

— Полин, позови дока, — сказал он вошедшей медсестре.

— А что случилось?

— Не твое дело! Позови.

— И не подумаю, если не скажешь. — Полин спокойно направилась к двери.

— Полин, стой! Стой, изуверка! — прохрипел Стив. — У меня… сильные боли…

Через минуту появился доктор. Вид у него был безразличный, казалось даже, заспанный.

— Что беспокоит?

— Я не знаю… — с трудом отозвался Стив. — Что-то невероятное: кажется, будто нога цела… и ее режут на куски!

— Не пугайтесь. Так бывает: это называется «фантомные боли», — сказал врач и похлопал пациента по плечу. — Сейчас вам введут обезболивающее.

Стивен повернулся набок и закрыл глаза.

Если бы сейчас рядом была Лиз… Она сказала бы два-три ласковых слова, поцеловала его — и все бы прошло. Он зримо представил, как миленькое светлоглазое личико Лиз с выбивающимися из-под белого колпачка завитушками склоняется над ним, и почувствовал, как ее маленькая, с тонкой, нежной кожей ручка скользит по его щеке, подбородку, плечам, спускается дальше — на грудь…

«Лиз, Бог тебе судья… Но если бы ты только знала, на какие страдания ты меня обрекла!..»

Мэг сделала укол и вышла в коридор.

— Жалко парня. Такой красавец! — сказала она, обращаясь к Полин. — Совсем он приуныл с тех пор, как Лиз уехала. Знаешь, что он мне сейчас сказал: «Поцелуй меня, Мэгги!» — Я его погладила по голове, поцеловала в щеку, а он мне: «Спасибо». Совсем как ребенок. И уколов так боится!

— Всех тебе жалко. А он, между прочим, человека убил.

— Сердца у тебя нет, Полин! Откуда мы знаем, как там все было. Убить можно и по неосторожности, и себя защищая.

— Если бы это было так, его бы оправдали, а не дали сорок лет.

— Все равно, Полли, прошу тебя: будь с ним поласковее.

— Я со всеми ласкова! — отрезала Полин.

Боль отступала медленно.

— Стиви, не спишь? — услышал он опять голос Мэг и открыл глаза. — Вот, малыш, положи под бочок эту подушку и подтяни ножку к себе. Так нервы будут меньше напряжены, и боль быстрее пройдет.

Стивену хотелось поблагодарить ее, но он сумел выдавить из себя лишь подобие улыбки.

— И постарайся поспать хоть немного. — Мэг ушла, а Стивен закрыл глаза и заплакал…

«О Господи! За что?! Я больше не могу! Господи, почему ты не даешь мне умереть?! Почему я не погиб тогда на электрическом стуле? Все ведь погибают! Каким счастьем была бы эта смерть! Наверное, я не умер тогда потому, что не хотел умирать. Я фамильярничал со смертью, как сказала мне потом Лори, и смерть стушевалась передо мной. А теперь… теперь я мечтаю о ней, как о желанной возлюбленной!»

Лори… она хотя бы не стала его обманывать. Он начал думать о тех женщинах, которых знал когда-то и которых еще, оказывается, помнил, и перед ним вереницей стали проплывать их лица. Но ни за одно из этих лиц он не мог ухватиться, остановить на мгновение, чтобы четче разглядеть и понять: любила ли какая-нибудь из них его по-настоящему? Но, пожалуй, ни одна женщина не обошлась с ним так жестоко, как та, которую он полюбил больше всех.

Нет! Все! Хватит! Надо прервать эту бесконечную череду мучений. Немедленно! Всему когда-нибудь приходит конец. Почему у него нет права самому определить его час? Он выстрадал это право. За все уже заплачено! И никто ни в чем не сможет его упрекнуть!

И как только он понял, что все решено и выход найден, на душе сразу стало как-то легче, будто камень с нее свалился…

Глава 17

Борьба с жизнью

Теперь его мысль работала в одном направлении: как? Выбор способов сведения счетов с жизнью был для него сейчас невелик, и Стивен сразу сконцентрировался на поиске мало-мальски пригодного орудия.

…Если бы, например, удалось спереть у Боба бритву — там двойное лезвие, очень тоненькое, но все-таки это бритва. Стив потрогал волосы на затылке: оброс. Можно попросить, чтобы подстригли, и попробовать утянуть что-нибудь из набора для стрижки…

Во время обеда Стивен обратил внимание на то, что чайная ложечка, воткнутая в джем, на этот раз металлическая — обычно вся посуда была пластмассовая, одноразовая. Он стал с интересом разглядывать тонкий, сужающийся кверху черенок и подумал, что при необходимости орудием убийства мог бы послужить и обыкновенный карандаш. Но металлическая ложка, да еще такой коварной формы… Стив без промедления спрятал ее под подушку. Едва только медсестра вышла за дверь, он вытащил ложку и принялся экспериментировать, ударяя себя по руке, но сразу же понял, что нанести таким образом проникающий удар не удастся, — в лучшем случае выйдет здоровенный синяк. Больше придумать ничего не получалось.

А к вечеру опять вернулась эта непонятная боль, но теперь уже в обеих ногах — казалось, что их проворачивают в мясорубке! Уснуть он смог только после укола.

…Стивен открыл глаза посреди ночи. Вокруг какая-то странная картина: за окнами заунывно и протяжно свистит ветер, а вся палата залита матовым светом. Никого нет рядом, но едва он переводит взгляд на дверь, как за ней мелькает коротенький белый халатик… Стив вскакивает и бежит по коридору, меряя его прыжками. Коридор длинный, темный, но он знает, что в конце обязательно настигнет ее. Вдруг коридор обрывается — перед ним глухая стена, и нет поворота ни вправо, ни влево. В этот момент он наконец хватает ее за руку — Лиз оборачивается, смотрит удивленно, словно не понимая, что ему надо. Она что-то говорит, но он не понимает ее, сам хочет что-то сказать, но… не может, не умеет говорить… — у него нет рта! И тут лицо Лиз вдруг начинает на глазах меняться, оно темнеет — глаза, волосы, кожа меняют свой оттенок, черты лица перетекают, как на дисплее компьютера. И Стив в ужасе отскакивает — перед ним лицо совсем другой женщины, той, которую он меньше всего хотел бы сейчас увидеть!..

…Стивен с трудом разлепил глаза. В голове звенело. Он долго лежал, не в силах оценить окружающую действительность. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось ухватить место и время происходящего.

Было уже утро. Из коридора доносились негромкие голоса. Стивен стал припоминать подробности своего ночного кошмара, который был, скорее всего, следствием введения наркотика. Но он все равно пытался разгадать: что же мог означать этот сон? И в конце концов решил, что раз он увидел Шейлу… значит, вскоре ему предстоит встретиться с ней… там… Неужели она и на том свете будет мучить его?! Но даже эта перспектива не поколебала его решимости — столь непомерны оказались выпавшие на его долю мучения.

Однако вчера он ни на дюйм не продвинулся к цели. Сегодня непременно надо что-то придумать. Пока же первым, что пришло Стивену в голову, было попросить у Боба маникюрные ножницы. На успех он почти не рассчитывал и опешил, когда Боб принес ему маленькие ножницы с очень острыми концами. «Да, не очень-то здесь следят за нашим братом! Видимо, считают, что я уже мало на что способен…» Он проверил ножницы на прочность, сжав их в руке: не согнутся. Это была удача! Стив сунул их под подушку и затаился: «Если он сейчас вспомнит про них, не отдам ни за что — запихну себе в задницу или проглочу». Но Боб не вспомнил… «Значит, судьба!» — подумал Стив, когда Боб закрыл за собой дверь.

Стивен откинулся на подушку и облегченно вздохнул. Как все просто разрешилось!

«Ну что, Лиз? Я был прав? Сколько я смог протянуть без тебя? Два дня… Только два дня…»

Он вспомнил, что уже давно не видел Брендона — тот готовился к очередному процессу и некоторое время был в отъезде.

«Брендон, наверное, придет сегодня. Да, он обязательно придет. Он не должен ничего заметить… — размышлял Стив. — Бренни… Брендон… — последняя моя зацепка в этом мире… единственный человек, которого я заставлю жестоко страдать… Прости меня, Бренд! Ты должен меня понять…»

Когда вскоре после обеда в палате появился Брендон О’Брайан, Стивен с аппетитом уплетал здоровенное яблоко.

— Ну, как твои успехи? — приветствовал он Брендона.

— Очень хорошо. Знаешь, я думаю, что выиграю этот процесс. Но дело было не из легких!

— Поздравляю! Рад за тебя.

— Поздравлять еще, положим, рано, — улыбнулся Брендон.

— Все у тебя будет нормально. Я уверен! — ободряюще кивнул Стивен.

— Спасибо. Как у тебя-то дела?

— Да что мои дела: валяюсь целыми днями — уже все кости болят.

— Выглядишь ты хорошо, — отметил Брендон.

— Конечно: сплю да ем, — хмыкнул Стив. — Давай лучше поговорим о чем-нибудь.

Они поболтали о том о сем, и, когда Брендон уже собрался уходить, Стивен посмотрел чуть пристальнее обычного:

— Когда придешь?

— Завтра.

— Завтра? — переспросил Стив, как будто удивленный этим ответом.

— Да, после обеда, раньше вряд ли смогу.

— Хорошо… Значит, до завтра… — вдруг упавшим голосом проговорил Стивен.

Брендон подозрительно взглянул на друга, но тот ответил ему самой светлой из своих улыбок, которая сразу развеяла все сомнения. И Брендон, кивнув, направился к выходу. Но у самых дверей Стивен вдруг окликнул его.

— Что? — Брендон вернулся.

— Слушай… — неуверенно заговорил Стивен, — у них тут так паршиво с гигиеной… меня мыли бог знает когда, накапай там кому следует — иначе они не понимают.

— Хорошо, я скажу, — ответил немного озадаченный Брендон. Стив не производил впечатление неухоженного — он лежал в белоснежной постели, был гладко выбрит, на нем была свежая рубашка.

В этот момент Стив взял руку Брендона и крепко пожал ее, задержав на секунду…

Стивен лежал спокойный, расслабленный — ему казалось, что все самое страшное и сложное уже позади. Оставалось протянуть совсем немного. Хорошо, что повидался напоследок с Брендоном… Несколько раз он принимался щупать шею, стараясь определить то место, где находится артерия и куда надо будет ударить, рассудив, что с тем орудием, какое ему выпало, так будет надежнее и быстрее.

Вечером Стивена надраили так, что он весь блестел и благоухал. И он испытывал какую-то странную радость от сознания, что ему предстоит умереть в таком идеальном состоянии.

Дождавшись позднего вечера, когда в коридоре стихли последние шаги, Стивен медленно вытащил ножницы из-под подушки, покрутил их в руках и начал молиться…

…Брендон проскочил мимо поста охраны и замер в дверях палаты, увидев аккуратно застланную кровать, на которой еще вчера лежал Стивен. Безотчетный страх сразу охватил его. Он повернулся и направился к медсестре.

— Куда вы перевели Кларка?

Медсестра посмотрела на него с плохо скрываемым испугом:

— Пройдите, пожалуйста, к доктору, — и провела его прямо в кабинет.

Войдя, Брендон сухо поздоровался и спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Да! — ответил доктор, вставая из-за стола.

Сердце у Брендона ёкнуло и повалилось куда-то вниз.

— Что?

Врач с опаской посмотрел на него, потом произнес:

— Сегодня ночью Кларк пытался перерезать себе горло.

Брендон покачнулся и ухватился за стол.

— Вам плохо? Сядьте вот сюда.

— Нет! — Брендон решительно отстранил помощь. — Он в сознании?

— Он и не терял его. Повредил пару сосудов да пропорол себе трахею — только и всего! — ответил врач раздраженно. — Зато в шоке был весь персонал! А медсестру, которая утром зашла в палату, пришлось долго приводить в себя.

— Мне необходимо его видеть.

— К сожалению, это невозможно. Как только мы его немножко подлатали, его сразу же перевели обратно в тюрьму.

Брендон стоял со зверским выражением лица. Он подумал о том, что эти два слова — «Стив» и «смерть», — хотя и шли постоянно рядом, но были как две параллельные прямые — их пересечение немыслимо!

— Что вы так на меня смотрите? — нахмурился доктор. — Это не мое распоряжение — я здесь ни при чем! — А про себя облегченно вздохнул: Кларк был последним пациентом из числа заключенных, и с его отправкой отпадала необходимость в охране и прочих сложностях.

Брендон хлопнул дверью. Теперь он горько раскаивался в том, что с самого начала не придал значения словам Стивена о самоубийстве. Но в последние дни, отметив улучшение в настроении друга, Брендон решил, что тот снова вышел победителем в противоборстве с судьбой. А ведь он думал, что уже знает Стивена как облупленного! Но в который раз все выходило иначе…

Стивена перевели в ту тюрьму, где он сидел еще до вынесения ему первого приговора. Два дня он пролежал в полной прострации, не переводя взгляда с потолка. Есть ему сначала не давали, да и глотать было так больно, что все равно ничего не полезло бы в глотку. Лишь на третий день он получил в качестве еды что-то очень жидкое и малоаппетитное, напоминавшее по цвету и вкусу подливку. Но есть он это не смог.

«Так и помру теперь — с голода, — подумал Стив. — И прекрасно!»

И тут в голове у него сложилась изящная по своей простоте мысль: и вправду, надо перестать есть! Пусть кто-нибудь попробует впихнуть ему еду насильно. И Стивен начал голодовку.

— Не могу поверить… как ты мог так… прикидываться довольным, а сам… — сокрушался Брендон.

Стивен глядел на него тусклым взглядом и ничего не отвечал.

— А теперь что еще надумал? — продолжал отчитывать его Брендон. — Ты не вправе так распоряжаться своей жизнью!

— Отстань от меня, — пробурчал Стив, поворачиваясь к стене. — Это моя жизнь, как хочу — так ею и распоряжаюсь.

— Ошибаешься! Ты же веришь в Бога и прекрасно знаешь, что самоубийство — тяжкий грех.

— У меня свой Бог, он меня простит, — пробубнил Стив и отвернулся, твердо решив больше не отвечать.

Брендон поворчал еще что-то о долге и совести и ушел, ничего толком не добившись.

«Брендон разобиделся на меня за мое якобы коварство. Он считает, что я прикидывался. Прикидывался?! Если б он только знал, как я был счастлив тогда!..» — Стивен опять вспомнил Лиз, хотя уже поклялся себе никогда больше не думать о ней. Несколько раз он повторил про себя это имя… и тут ему вспомнилась другая Лиз — его сестра — или Лизбет, как чаще они ее звали. Ему вдруг стало так недоставать ее!

Окончательно их связи прервались после того, как Стивен женился. Он не знал, какую роль сыграла здесь Шейла, но предполагал, что она, скорее всего, оговорила его — этого умения ей было не занимать. Стив не стал выяснять, в чем дело, тем более что отношения с сестрой тогда уже были далеки от тех, какими они были в детстве. Последнее, что он получил от Лизбет, которая после замужества жила в Канаде, было суховатое поздравление по случаю свадьбы. А когда он вскоре позвонил ей, ему показалось, что не родная сестра разговаривает с ним, а какая-то совсем чужая женщина, в каждом слове которой сквозит раздражение. Правда, Лизбет не сказала ничего такого, в чем ее можно было бы упрекнуть, не произнесла ни одной оскорбительной фразы. Но положив трубку, Стив понял, что не позвонит ей больше никогда… даже если будет умирать… просто потому, что это бесполезно.

— Она не приедет… нет… не надо ей ничего сообщать! — сказал Стивен, когда Брендон при первой их встрече спросил его о родственниках.

И вот теперь, когда Стив понял, что ему уже не хватает сил справиться со всем, что на него навалилось, его охватило чувство, которого он не испытывал с раннего детства — желание прижаться к сестре, ощутить прикосновение ее рук, как в те минуты, когда она была для него как мать…

Но увы, сестра была слишком давно слишком далеко от него и от их общего детства. Нет, Элизабет Кларк, в замужестве Дюваль, никогда не откликнется на его зов, сколько бы он ни просил… Стив лег ничком и нахлобучил подушку на голову.

Только бы вернуть сейчас блаженную способность ни о чем не думать, ничего не вспоминать! Он попробовал прислушаться к ударам своего сердца — оно стучало с перебоями: то замирало, то вдруг начинало бешено колотиться. Вот опять замерло, уже чуть дольше — от этого сразу перехватило дыхание, и Стив закашлялся.

«Ах, Лиз, как мне плохо! Неужели ты не чувствуешь этого? Если бы ты пришла… хоть ненадолго! Ведь я все простил!..» — и шепча эти слова, Стивен сам уже не знал, какую из двух Лиззи он звал сейчас и больше хотел увидеть…

Брендон приходил почти каждый день, но эти визиты выливались лишь в бесконечный его монолог: он уговаривал Стивена, стыдил, обвинял в малодушии, через слово приплетая Господа Бога, приводил примеры, рассказывал анекдоты и под конец уже стал умолять во имя их дружбы и любви.

— Я тебя очень люблю, Бренд, но не надо меня шантажировать этим — не получится! — было последнее, что Брендон услышал от него. На все последующие свои речи ответа он уже не получал: Стивен отмалчивался или цедил сквозь зубы одно-два слова.

Прошло десять дней. Стивен продолжал голодовку — он сильно похудел, и хотя дистрофиком еще не выглядел, вид у него был болезненный: щеки ввалились, обтянув скулы, так что они стали казаться чересчур широкими, губы побледнели, а кожа приобрела землистый оттенок. Голода Стив практически не ощущал — ни с самого начала, ни теперь: с той минуты, как он решил больше не есть, даже один вид пищи вызывал у него тошноту. Он лежал целыми днями напролет, упершись взглядом в стенку, и считал слонов в надежде хоть немного подремать. Но сделать это было почти невозможно — он и так спал по двенадцать часов в сутки.

В коридоре снова послышались знакомые шаги.

«Брендон… Опять приперся… Как он мне надоел! Как мне всё надоело! Как еще долго терпеть…»

Брендон присел на кровать, слегка потрепав друга по плечу. Стивен даже не повернулся. Он слово в слово знал все ветхие доводы Брендона и благополучно пропускал их мимо ушей, воспринимая его речь как сплошное однообразное гудение. «Долго еще это будет продолжаться? — Стив зевнул. — О, да под это, кажется, можно уснуть! Хорошо бы». Но обрывок одной фразы все же добрался до его сознания:

— …Тогда я понял, что здесь что-то не так и надо сходить в больницу, где ты лежал. Там должны были остаться сведения об этом.

«…Больница… Лиз… Лиз!..» — У Стивена защемило сердце. Он повернул голову:

— Ты был в больнице?!

— Да, — ответил Брендон. — А что такое?

— Когда?! — выпалил Стив.

— Позавчера. — Брендон насторожился: — Почему это тебя так удивило?

— Нет… так… ничего… — Стив снова отвернулся.

Брендон посмотрел недоверчиво и продолжил свой рассказ: он наскребывал материалы для того, чтобы Стива можно быть признать невменяемым. Но цель, которую он сейчас преследовал, была не столько скостить тем самым осужденному Кларку срок или добиться отмены приговора, сколько более утилитарная, а именно — принудительное лечение, которое могло бы спасти его другу жизнь, о чем он, конечно, пока умалчивал.

— Ну, пока! Подумай над тем, что я тебе сказал. — И Брендон попрощался так же, как и поздоровался, — потрепав Стивена по плечу.

Тот не шелохнулся и ничего не сказал в ответ.

Из дверей тюрьмы Брендон вышел немного обескураженный: за те полчаса, что он провел у Стивена, тот не произнес ни слова, но когда речь зашла о больнице, его как подменили — глаза опять горели, мышцы лица напряглись — будто задели самую слабую его струну. Здесь что-то нечисто! Возможно, его попытка самоубийства и голодовка связаны с чем-то произошедшим там, в больнице, а вовсе не с его нежеланием примириться с собственной инвалидностью. Что же там могло случиться? Брендон стал перебирать все возможные варианты, мысль его неустанно работала. Пока, однако, безрезультатно.

Уже дома, у себя в кабинете, откинувшись на спинку кресла, сняв очки и зажав пальцами переносицу, он стал день за днем, шаг за шагом представлять себя на месте Стивена сразу же после операции. Он вспоминал все, о чем они тогда говорили и какая реакция была у Стивена на его слова. Психологи… потом были психологи. Могли они сыграть какую-нибудь роль? Ведь именно после их визитов Стив и сказал ему, что готов покончить с собой. Ах, черт бы их побрал! Но уже буквально на следующий день Стива было не узнать: он весь посветлел, преобразился… он рассказал ему, что спал с медсестрой… Стоп! Медсестра… Лиз…

Брендон вскочил — ему показалось, что он нащупал то, что искал. И первой его мыслью было побежать в тюрьму, но он тут же одумался: во-первых, Стивен может опять запереться и из него ничего будет не вытянуть, во-вторых, если он попал в точку, это травмирует друга еще больше. И Брендон набрал номер больницы, чтобы узнать, когда дежурит медсестра Лиз Галлахер из хирургического отделения…

Брендон появился в больнице рано утром, но Лиз он там не нашел: оказалось, что она опять уехала на несколько дней — на этот раз на самом деле к родителям в *…таун — небольшой городок в двухстах пятидесяти милях на юго-запад. Через час он уже знал адрес и, уладив срочные дела, в середине дня отправился за Лиз…

…Утром Стивен проснулся от жуткого озноба. «Что-то мне сегодня совсем худо…» — произнес он, но язык почти не ворочался, он как будто перестал помещаться во рту. «Скоро вывалится и будет болтаться, как у подыхающей от жары собаки…» — подумал Стив. Он отпил воды из кружки — в животе заунывно заурчало. Но что хорошо: время от времени он ни с того ни с сего стал отключаться. Все шло по плану — подходила к концу третья неделя его голодовки.

Но, слабея с каждым днем, Стивен не терял при этом рассудка, в голове одна за другой проносились очень четкие мысли, иглами пронзая сознание. Стив провел рукой по щеке — он уже давно не брился. «Вот если б отпустить бороду — окладистая бы получилась! Почему я так никогда и не попробовал? — подумал он с сожалением. — А каким страшилищем я, наверное, буду выглядеть в гробу… всех будет тошнить, и все будут отворачиваться… Интересно, придет ли Лори… или опять испугается? — Он вспомнил еще двух-трех своих друзей. — А ну их всех, пусть и не приходит никто! — раздраженно решил он. — Один Брендон… и никого больше не надо!.. Брендон… он наклоняется надо мной — страшным, зеленым — и целует меня в губы… ему противно… его тошнит… и у него взаправду начинается рвота…» — От этой жутковатой картины, нарисовавшейся в его воспаленном мозгу, Стивену стало совсем невмоготу.

«Господи, где Брендон-то? Сколько его уже не было — день, два? Не помню… А сейчас утро или вечер? Странно, что я еще что-то соображаю… Так и будет до самого конца? Я еще что-то вижу, слышу… слышу шаги…» — Он чуть повернулся и… увидел перед собой Лиз.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, потрясенная его исхудавшим видом. В первую секунду она даже не узнала его — перед ней лежал какой-то совсем незнакомый изможденный мужчина лет на двадцать старше того Стива, которого она любила. И из глаз у нее закапали слезы. Стив смотрел на нее и не понимал: реальность это или уже бред?

— Зачем ты пришла? — едва слышно проговорил он.

Лиз быстро-быстро затараторила о том, как она виновата. Да, это одна она виновата в том, что он довел себя до полусмерти. Но она не предавала его, а лишь утаила от него правду о своем бывшем женихе, с которым давно рассталась, потому что оба они решили, что совершенно не подходят друг другу… Она не замужем! И она любит только Стива, его одного! И это правда!!!

Стив почти ничего не понял из того, что она натарахтела, он произнес лишь:

— Правда?.. — и отправился в очередную отключку.

Брендон быстро сообщил начальнику тюрьмы, что заключенный Кларк прекратил голодовку, и добился, чтобы Стивена немедля перевели в тюремную больницу. Стиву поставили капельницу, подключили кислород. Вскоре он пришел в себя. Брендон, как всегда, сидел рядом.

— Бренд… она… была здесь? — прошептал Стив.

— Она здесь, сидит сейчас внизу. А ты скажи мне, — строго спросил Брендон, — ты будешь есть теперь?

— Буду…

Через два дня заключенный Кларк был отправлен обратно в свою камеру, где должен был по приговору провести еще тридцать шесть лет…

Глава 18

Глория

В конце концов Стивену пришлось смириться с неизбежностью отсидки, тем более что впереди забрезжила надежда: Брендон старался для него не покладая рук. Это не означало, что Стивен перестал разрабатывать планы побега, но теперь это уже было чем-то вроде игры — способом убить время, которое в заключении течет много медленнее, чем на воле. Но от реальных шагов его в первую очередь удерживала мысль, что любой незаконный способ оказаться на свободе может лишить его Лиз.

Конечно, они могли сочетаться браком еще до его выхода из тюрьмы, но сам Стив был категорически против этого, а Лиз не спорила с ним — она обещала ждать.

Прежде, чем Стивен смог пользоваться постоянными протезами, ему пришлось перенести еще две операции. Брендон, естественно, опять обратился к Майклу Филдстайну. И тот вызвался сам прооперировать Стива, стараясь представить на должной высоте свое искусство. Брендон оплатил дорогие, но замечательные протезы. Стивен освоил их очень быстро — его подстегивало желание выглядеть в глазах Лиз полноценным человеком. И вскоре он уже мог ходить достаточно уверенно.

Годом позже Брендон устроил перевод друга в тюрьму с максимально либеральными порядками, где Стивену, учитывая характер его преступления, находиться, мягко говоря, не полагалось. Так что они с Лиз могли теперь иметь регулярные свидания наедине. Путем невероятных ухищрений — а Стивен подозревал, что и мощного подкупа — Брендону удалось разыскать новые материалы и добиться очередного пересмотра дела, в результате чего Стив оказался на свободе, когда ему стукнуло сорок три.

Как ни казалось это ей самой странным, но Лиз дождалась Стивена. В первый момент на нее сильно подействовало его маниакальное желание расстаться с жизнью в ответ на ее «предательство». На какое-то время этого хватило. А потом… потом просто не везло с мужиками: попадались всё какие-то неврастеники и прилипчивые психопаты, от которых хотелось поскорее отделаться. Так она и дождалась.

Ночь перед освобождением Стивен провел без сна. А утром за ним приехал Брендон вместе с Лиз и с охапкой розовых роз. Они обнялись и расцеловались, и хотя момент был на редкость сентиментальный, Стивен казался скорее пьяным, чем растроганным. Брендон усадил его и Лиз в свой неведомо какой по счету «мерседес» и повез к себе домой. Там их ждала жена Брендона — Глория. Она встретила их в гостиной.

Представив всех друг другу, Брендон проводил Стивена и Лиз наверх, в отведенную для них комнату, сказав, что они с женой ждут обоих в гостиной на праздничный ланч. Но, уединившись, Лиз и Стив напрочь забыли о времени, так что Брендону пришлось дважды подниматься и торопить их.

— Теперь ты доволен? — спросила его жена, когда он спустился.

— Нет, Глоу — я просто счастлив! И, по-моему, больше, чем он сам.

Глория одарила мужа ласковой улыбкой и невольно залюбовалась им: Брендон за последние год-два стал заметно солиднее, но выглядел еще моложаво, был, как всегда, элегантен и деловит. Его сегодняшнее прекрасное настроение радовало ее — оно было ему так к лицу. Чаще ей приходилось видеть мужа напряженным и сосредоточенным. Глория поцеловала его и отправилась на кухню — давать распоряжения прислуге. Брендон проводил ее теплым взглядом.

Глория О’Брайан была на пять лет младше своего мужа и за все годы их совместной жизни, по мнению окружающих, практически «не изменила» свой возраст, успев за это время несколько раз поменять имидж: от задорного мальчишки до жеманной златокудрой красавицы, побывав и жгучей брюнеткой, и белоснежной блондинкой. Отчасти она делала это для себя — как один из элементов программы «Займи с пользой время», — отчасти инстинктивно.

Брендон же считал, что все эти перемены осуществляются исключительно ради него. Он привык думать, что все, что ни делается его женой, направлено на его же собственное благо. Глория умела почувствовать, когда мужу нужна ее поддержка, а когда надо просто промолчать и сделать вид, что ничего не замечаешь. Брендон также считал, что без мощного тыла, который обеспечивала ему жена, вряд ли ему удалось бы столь благополучно и с честью, а главное — без ощутимых потерь для карьеры выбраться из тех перипетий, которые время от времени подстраивала ему судьба. И в этом была большая доля истины.

Несмотря на то, что дом, дети, семейные проблемы были всецело в ее ведении, Глория никогда не выглядела «домохозяйкой в фартучке». Последние несколько лет она прекратила доходившие иногда до крайности эксперименты со своей внешностью, остановившись на имидже элегантной бизнес-леди, энергичной и независимой. Глория была невысокого роста, стройна, ее глаза и улыбка источали приветливость и располагали к общению, но в то же время лицо казалось столь типичным, что не запоминалось ни с первого, ни со второго раза — ее так легко было потерять в толпе…

Теперь, когда дети уже выросли — старшему, Джеффри, исполнилось двадцать, и он уверенно шел по стопам отца, а младшему, Тимоти, было семнадцать, и он еще раздумывал, чем заняться, — жизнь ее текла размеренно, не делая резких поворотов и не обещая досадных сюрпризов. Но последнее время Глория постоянно была чем-нибудь раздражена. Возможно, это объяснялось тем, что она входила уже в тот возраст, который так ненавистен всем женщинам и которого они ждут с чувством ужаса и отвращения: Глория О’Брайан неминуемо приближалась к цифре 45. Однако она умела держать себя в руках, никогда не срывала плохое настроение на муже, и их семейная ладья плавно скользила по течению.

Несмотря на свою профессию, предполагающую завидное красноречие, дома Брендон не был слишком многословен. Но даже из того, что ей время от времени перепадало, Глория составила себе представление о Стивене Кларке как о герое авантюрного романа. Первое впечатление — а Глория только его и считала истинным — превзошло все ее ожидания: приятелем мужа она мгновенно очаровалась. Несомненно, сказалось и то, что Стив был явно в ударе, — да и трудно было в такой день ожидать от него иного!

Сам Стивен мало изменился за эти годы. Благодаря его энергичному характеру на первый взгляд было и не определить, сколько ему лет: тридцать или сорок. «Кроме того, что он, как говорится, ладно скроен да крепко сшит, есть в его облике еще нечто неуловимое, что приковывает взор», — подумала Глория, когда Стив и Лиз спустились в гостиную.

Если бы она не знала, то никогда не поверила бы, что Стивен ходит на протезах: только приглядевшись более пристально, удавалось заметить, что передвигается он несколько медленнее, чем можно было ожидать от его порывистой натуры. Чуть позже Глория разглядела также его привычку облокачиваться на окружающие предметы, будь то спинка стула или дверной косяк, и стоять всегда прислонившись к чему-нибудь. «Наверное, он старается обходиться без трости потому, что понимает: с ней он будет выглядеть комично», — подумала она. И эти вынужденные, немного вальяжные жесты Стивена ей даже понравились — показались величавыми, говорящими о широте мысли их обладателя.

День этот запомнился им всем надолго и стал своеобразным этапом в жизни не только для самогó виновника — Стивена Кларка, — но и для каждого из них.

Брендон предложил выпить за здоровье Стивена, но тот запротестовал:

— Нет, главный здесь Брендон — без него ничего бы не было: ни этого праздника, ни меня! — И он настоял на том, что первый тост будет за Брендона.

Быстро завязалась оживленная и непринужденная беседа. Говорили без умолку, на самые простые и веселые темы, но центром застолья, конечно же, оставался Стивен. Он сразу обаял всех своим красноречием и остроумием — счастье так и выплескивалось из него. А когда он улыбнулся сидящей напротив миссис О’Брайан и предложил тост за прекрасную хозяйку дома, Глория почувствовала, что у нее перехватило дыхание и ее повлекло к Стивену, как к мощному магниту…

Потом выпили за Лиз, и лишь последний тост был произнесен в честь Стивена. После чего мужчины с бокалами в руках вышли на балкон, а женщины пересели на диван, продолжая беседовать.

— Как у тебя красиво! — проговорил Стив, окидывая взглядом гостиную Брендона.

— Да нет, обычно. Тебе потому так кажется, что ты отвык от нормальной обстановки. Скоро приглядишься и начнешь критиковать. Ни я, ни Глория не склонны к излишнему украшательству, мы предпочитаем рационально организованное пространство, на что нам часто пеняют. Но человека не переделаешь — я не могу в угоду чужому вкусу заставлять комнаты разным хламом, как не могу быть приятен всем подряд.

— Нет, у тебя здорово! — повторил Стив.

Брендон улыбнулся — ему и самому нравилась эта находившаяся в шумном центре города квартира, и своему загородному дому он предпочитал именно ее.

— Ну и прекрасно, — заключил он. — Тем более что тебе все равно придется пожить какое-то время у меня.

— Я так и думал, что ты мне это предложишь. — Стив глянул вниз, на блестящие крыши снующих по мостовой автомашин, на разноцветный людской поток, текущий по тротуару, потом посмотрел вдаль, проследив взглядом до самого горизонта весь открывавшийся перед ним вид.

— Знаешь, — произнес он задумчиво, — тюрьма — это такое место, где жизненные реалии предстают в несколько ином свете. Там смещаются акценты на многих человеческих понятиях, из-за решетки жизнь на свободе с ее проблемами представляется чем-то химеричным, иллюзорным. Длительное заключение отучает человека от мысли, что в жизни — хочешь или нет — надо заботиться о хлебе насущном, надо нести бремя многих обязанностей и обязательств, как перед людьми, так и перед самим собой. Поэтому выход на свободу сродни новому рождению — приходится заново учиться жить…

— Ну что ж? — сказал Брендон. — Будем считать, что сегодня мы отпраздновали твой новый день рождения.

— Да, такие моменты не повторяются, я знаю. Они бывают в жизни единожды, поверь мне!

— Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, ведь я ждал этого дня не меньше тебя.

— Ах, Брендон, — сказал Стивен, опуская руку на плечо другу, — я тебе всем обязан: и жизнью, и свободой, и любовью! Нет для меня человека дороже тебя!

Брендон сдержанно улыбался.

— Поэтому ты весь день не спускаешь глаз с моей жены, — пошутил он.

— Перестань! — засмеялся Стивен. — Но Глория у тебя действительно замечательная. И главное — вы столько лет живете душа в душу.

— Надеюсь, у вас с Лиз тоже все будет прекрасно.

Стивен разулыбался в ответ:

— Ты знаешь, я так затрахал сегодня Лиззи, что она, по-моему, с трудом поднялась.

Брендон хмыкнул и покачал головой:

— Смотри не переусердствуй, демонстрируя свои сверхспособности! А то как бы она не отказалась выходить за тебя.

— Да, ты прав, — откровенно испугался Стив, — но я сегодня просто сумасшедший какой-то…

Брендон перевел взгляд в гостиную: Глория и Лиз оживленно беседовали — похоже было, что дамские проблемы поглотили их целиком. Потом посмотрел на Стивена и, понизив голос, произнес:

— Если тебе будет не хватать одной Лиззи… то мы могли бы продолжить…

Стив глянул удивленно.

— Ну, тогда пошли, — сказал он, хитро подмигнув.

— Что, сейчас?! — опешил Брендон.

— А почему бы и нет? Или я тебя неправильно понял?

— Пойдем… — сказал Брендон.

* * *

Вскоре жизни Стивена суждено было круто перемениться. А началось все с того, что он занялся сочинительством. Идею эту подал Брендон еще за несколько лет до его освобождения, когда они обсуждали, чем бы заняться Стиву впоследствии.

— Писать? — удивился Стивен. — О чем?

— Разве тебе нечего вспомнить? Пиши о том, что пережил. Даже если не будешь слишком подробен, этого может хватить не на один роман.

— Какой из меня писатель? Я и читатель-то никакой — ты же знаешь. Последний раз держал книгу в руках лет пятнадцать назад.

— В данном случае это не имеет решающего значения, — заверил его Брендон.

— Но я даже не помню, с какой стороны держать ручку! — не унимался Стив.

— Ну, положим, ручками писатели не пользуются уже с прошлого века, — ответил Брендон. — А если серьезно, то с чувством юмора у тебя нормально, мыслишь ты глубоко и образно. Кроме того, у тебя есть способность ухватывать суть явления — это неплохой задел. Почему бы тебе не попробовать?

Стивен задумался.

Но в тюрьме до дела руки у него так и не дошли. Он попытался — забавы ради — что-то нафантазировать, но получались лишь вялые перепевки избитых боевиков. Попробовал читать и поначалу даже увлекся, но скоро и это ему наскучило — очень уж однообразное стало попадаться чтиво. «Так-то и я смогу!» — решил Стив и был недалек от истины. В результате читать он бросил, а писать так и не начал — явной потребности в этом у него тогда не было, а необходимости — и подавно.

Всерьез он вспомнил о словах Брендона лишь спустя месяц жизни на свободе и сразу же побежал к нему с этой идеей. Брендон, не говоря ни слова, притащил другу новенький ноутбук и пожелал удачи.

Итак, Стивен «взял старт». Первые две вещи, которые он наскоро состряпал, оказались сущей дрянью, о чем Брендон не преминул ему в весьма нелестных выражениях заявить. Стивена, однако, его критика не обескуражила — он уже успел набить себе здесь шишек и смекнуть, что к чему. Но главное — он почувствовал вкус к этому занятию, как молодой хищник, распробовавший свою первую добычу.

Уже следующее, что он написал, — небольшой детектив — удалось напечатать. Появились первые — и Стиву поначалу показалось, огромные — деньги. Нащупав эту золотую жилу, он решил, что от добра добра не ищут и продолжать надо в том же духе. А написанный через год психологический детектив с претенциозным названием «Кто из вас без греха?» не только стал бестселлером, но и принес уже ощутимый доход.

Так с головокружительной быстротой Стивену удалось взять весьма высокую жизненную планку, к чему он отнесся вполне спокойно, не переставая при этом удивляться необычности своего нового положения.

Беллетрист? Смешно! Еще несколько лет назад он хохотал бы до упаду, если бы узнал, что будет вскоре зарабатывать себе на хлеб — и хлеб совсем неплохой — писательским трудом. Собственно, — и он старался никому об этом не рассказывать — труда-то никакого, по его мнению, и не было: он садился, закрывал глаза, представлял себе ситуацию… остальное уже совершалось само собой и без его участия — он едва успевал все это записывать. Сначала Стивен очень удивлялся происходящему, но довольно скоро привык и стал воспринимать уже как должное.

А когда Брендон принес ему книгу Стивена Кинга, название которой резало слух своей прямолинейностью — «Как писать книги»,^[5] — Стивен взял ее, минут десять усиленно листал, а потом крепко захлопнул и сказал, что все это он уже давно прошел.

Но Брендон взял теперь за обыкновение при каждой встрече давать другу множество «ценных» советов, реализовать которые на практике удавалось крайне редко. В основном Стивен обходился своим собственным умом и умением.

Однажды Брендон сказал ему:

— Ты у нас так раскрутился, что пора тебе уже брать псевдоним, а то тебя скоро начнут путать со Стивеном Кингом.

— Что тут похожего? — пожал плечами Стив. — Сходство только по звучанию: ведь моя фамилия пишется через «С», а не «К», а имя — через «V», а не «Ph».^[6] Кому надо, тот разберется.

— По-моему, ты стал слишком самоуверен, — не унимался Брендон. — Учти: популярность — вещь переменчивая, и здесь не стоит пренебрегать никакими мелочами. Во всяком случае, посоветуйся со своим литературным агентом.

— Ладно, — нехотя пообещал Стивен, зная, что и палец о палец не ударит для этого.

Короче, в работе он полагался только на себя, что и позволило ему быстро набить руку в писательском ремесле. Теперь он уже был полностью уверен в собственных силах, как и в правильности выбранного пути. Более того, теперь Стивен был твердо уверен и в том, что дело, которым он занялся, не наскучит ему никогда.

А еще через год они с Лиз переехали в купленный им загородный дом. К тому времени Лиз уже родила. И Стивен был счастлив при мысли, что теперь сможет обеспечить приличное будущее своим детям.

Первый ребенок — девочка — по общему мнению, была так похожа на свою мать, что ничего не оставалось, как окрестить ее тем же именем. И чтобы не было обидно папе, решили, что если в следующий раз родится мальчик, то его нарекут Стивеном. Что и вышло впоследствии, словно по писаному. Все складывалось как нельзя лучше — оставалось только повесить на шею деревяшку, чтобы время от времени стучать по ней.

Была лишь одна проблема, которая вызывала у него беспокойство, и проблема эта называлась «Глория»… Стивен не мог сказать, что Глория не давала ему прохода, но с каждым разом она действовала все решительнее, недвусмысленно давая понять, что не на шутку увлечена им и ждет его ответных шагов.

Но увы, Глория О’Брайан была, пожалуй, первой женщиной за всю его жизнь, которая не вызывала в нем никаких эротических фантазий. Возможно, что при других обстоятельствах Стивен и не оставил бы ее намеки без внимания, но сейчас у него в голове не укладывалось, что к ней можно относиться иначе, как к просто приятной собеседнице, жене своего лучшего друга. Стивену не хотелось резко отталкивать Глорию и давать ей понять, что он намеренно избегает ее, но все же он старался бывать теперь у Брендона лишь в ее отсутствие, что удавалось весьма редко. И ситуация эта начинала уже основательно тяготить его.

Глорию же заносило все дальше, но она даже не пыталась притормозить себя, продолжая безудержно идеализировать Стивена и распаляясь от этого еще сильнее…

Глава 19

Последняя встреча

Это случилось в один из сентябрьских уик-эндов, когда Глория с Брендоном вернулись вечером после концерта. Чуть раньше им позвонил Стивен и сказал, что ненадолго заедет. У них обоих было отличное настроение, они вошли, еще продолжая обмениваться впечатлениями. Глория присела, чтобы сменить обувь, а Брендон сразу же прошел в гостиную. По донесшимся оттуда приветственным возгласам Глория поняла, что Стивен уже ждал их. Она стащила зверские шпильки, быстро влезла в уютные лодочки и, подойдя к двери, остановилась на пороге.

Стивен и ее муж стояли обнявшись в глубине гостиной. Глория посмотрела на них и улыбнулась, но улыбка почему-то тут же сползла с ее губ, и что-то неприятно кольнуло ее в сердце: была в этом затянувшемся мужском приветствии какая-то неестественность… В этот момент рука Стивена, которую он держал на поясе Брендона, вдруг скользнула ниже. Движение это было столь недвусмысленным, что не оставляло никаких сомнений…

Глория, широко открыв глаза, на мгновение замерла, потом инстинктивно подалась назад и неслышно проскользнула обратно в коридор. Сделав еще несколько шагов, она пулей влетела в ванную и защелкнула за собой дверь.

«Ах, какая я дура! Дура! — заплакала она. — Я… я как школьница с замиранием сердца ожидала каждого его прихода! И не знала, что делать с этими проклятыми щеками, которые начинали пылать в самый неподходящий момент! Я зачитывала до дыр его безмозглые книги! И мечтала хоть ненадолго остаться с ним наедине! А он, оказывается, в это время только и ждал, когда же я наконец свалю, чтобы заняться любовью с моим мужем!» — только сейчас она вспомнила о Брендоне, поведение которого должно было удивить ее гораздо больше, но вдруг почувствовала, что ей как-то все равно…

Перед глазами у нее стоял только Стивен Кларк — она представила его открытое лицо, статную фигуру, его неподражаемую улыбку и горестно всхлипнула. Но ведь он сейчас здесь — у них в гостиной! Надо только выйти — и она вновь увидит его. Глория схватилась за ручку двери и замерла. Но он там… с Брендоном. И они… целуются! Примириться с мыслью, что ей он предпочел ее мужа?!

Глория опустилась на пол у двери и разрыдалась…

Прошло несколько дней.

— Глоу, что происходит? — спросил Брендон, входя в гостиную. — Стив звонит, когда я принимаю душ, а ты говоришь, что меня нет дома. Объясни, что это значит?

— Я не хотела тебя беспокоить, только и всего. Ничего страшного, позвонит еще, — спокойно ответила Глория.

Брендон смотрел на нее с изумлением: подобное поведение жены выходило за рамки принятого в их семье.

— Нет, я решительно не понимаю тебя! — продолжал он повышенным тоном. — С тобой последнее время творится что-то неладное: ты ходишь темнее ночи, на меня не обращаешь никакого внимания, на Стивена кидаешься, как на врага. Ты нездорова?

Глория скривилась в улыбке, мысленно представив себе свой только что нарисованный мужем портрет:

— Я не предполагала, что это так заметно. Что ж, актрисой я никогда быть не собиралась.

— Я не понимаю тебя, Глория… — повторил Брендон.

— Что ты не понимаешь?! — Она вскинула на него глаза.

Брендон с опаской посмотрел на жену: Глория вся сжалась, как перед прыжком, и он понял, что она собирается сказать ему что-то страшное. Ему стало не по себе.

— Я никогда не думала, — очень тихо начала она, — что всю жизнь прожила с бисексуалом…

Брендон застыл с перекошенным лицом — он ожидал чего угодно, но не этого.

— Очень горько, когда осознаешь, сколько лет из тебя делали идиотку! — проговорила она уже громче. — Надеюсь, сейчас у тебя хватит ума не убеждать меня в обратном? Я все видела своими глазами!

Брендон не стал допытываться, чтó именно она видела.

— Глория… — сдавленно произнес он.

— Нет! — прервала она. — Мне не нужны твои комментарии! Труднее всего мне было произнести все это… А теперь сам решай, как тебе развлекаться: хочешь — сиди дома у телевизора, хочешь — заводи хоть гарем любовников на стороне. — Глаза Глории сверкнули недобрым пламенем, а голос сделался неестественно низким. — Но если еще раз этот уголовник переступит порог моего дома, я… я не ручаюсь за себя, Брендон! — Она замолчала и повернулась к нему спиной.

Брендон стоял посреди комнаты, понурив голову и закрыв глаза. Конечно, она права, она всегда права… Но в то же время он чувствовал, что обвинение ее чудовищно несправедливо. Он дождался, пока Глория, покинув гостиную, закроет дверь своей спальни, быстро поднялся к себе и набрал номер Стивена.

…Брендон припарковался на противоположной стороне улицы. Стивен, в светлом плаще, уже ждал его, прислонившись к дверце своего темно-зеленого джипа.

— Что случилось? — спросил он подошедшего Брендона.

Тот ответил не сразу — не требовалось большой проницательности, чтобы увидеть, как он подавлен. Уже в одном том, что он вдруг позвонил и попросил через полчаса встретиться на улице, было нечто экстраординарное. Стивен терпеливо ждал, постукивая о капот пачкой сигарет.

— Глория видела нас вместе…

— Когда? — вскинул брови Стив.

— Не знаю, — устало проговорил Брендон. — Какая разница?

Стивен вздохнул:

— Да… доигрались мы с тобой, Бренд… Когда ни тебе, ни мне это уже и не было нужно. — Он посмотрел на Брендона: тот как-то сразу осунулся и стал выглядеть по меньшей мере на свой возраст. — Она поставила тебе условие?

— Нет, — покачал головой Брендон. — Но я думаю, что даже если она увидит, как мы на улице пожимаем друг другу руки, она уйдет в ту же минуту. Ты не представляешь, чтó для меня значит — потерять ее! — произнес он со слезами в голосе.

Стивен ободряюще посмотрел на него:

— Ты знаешь, я думаю, все не так страшно: она простит тебя. Не паникуй! Надо только подождать немного, и все утрясется. — В ответ он встретил тяжелый взгляд Брендона.

Стив опустил глаза. Он жалел друга, но особой вины перед ним сейчас не чувствовал. Ему вдруг припомнились лесной домик и их житье-бытье там, и ему стало немного смешно.

— Не в добрый час ты повстречал меня, Брендон, — произнес он, — я был причиной уже стольких твоих тревог и несчастий.

— Может быть, и так… — не стал разубеждать его Брендон.

— Я не хотел говорить тебе… — Стив остервенело сорвал обертку с сигаретной пачки. — Да я и никогда бы не сказал тебе… Но сейчас… когда твоя жена хочет разлучить нас… — Он запнулся и, опустив глаза, проговорил: — За эти три года Глория несколько раз назначала мне свидания… — Потом снова посмотрел на Брендона и тут же пожалел о сказанном: такого страшного лица он не видел у друга, пожалуй, никогда. Стив стоял, не решаясь даже вытянуть сигарету из пачки.

«Сейчас он ударит меня!» — промелькнуло у него в голове.

В этот момент Брендон сглотнул слюну, размахнулся и влепил Стивену смачную затрещину. Стив покачнулся и едва устоял, ухватившись за проем окна своего джипа.

— Между вами что-нибудь было? — с трудом выговорил Брендон.

— Нет! — сухо ответил Стив.

Брендон кивнул: этого ответа ему было достаточно. Он повернулся, уже собираясь уходить, потом оглянулся к Стивену:

— Прости… я позвоню… потом… — и зашагал к своему авто.

Стивен с тоской поглядел ему вслед. Это была их последняя встреча…

…Стив ответил на звонок, но в трубке была тишина.

— Да, — повторил он — вас слушает Стивен Кларк. — Лишь через несколько секунд он услышал голос Глории и невольно усмехнулся, когда она попросила его срочно встретиться на улице — на этот раз в небольшом кафе.

…Стивен заказал бутылку бренди и, вынув из кармана электронную записную книжку, набросал в ней кое-что для памяти, спустя некоторое время поглядел на часы.

Глория появилась через полчаса. Он заметил ее издали. На ней был песочного цвета костюм, который нисколько не полнил ее, удачно оттеняя рыжинку короткой стрижки… терракотовый шарфик, минимум украшений… картину довершала видимость полного отсутствия косметики.

Глория уверенным шагом подошла к столику. Он хотел подняться ей навстречу, но она жестом остановила его.

— Прости, что заставила тебя ждать, — сказала она, усаживаясь напротив.

Стивен улыбнулся и, не спрашивая, наполнил ее бокал.

— Здесь очень уютно, и я не без пользы провел время, — сказал он, указывая на лежащую на столе записную книжку.

Глория покачала головой:

— Стоило мне только сказать, что речь пойдет о Брендоне, и ты тут как тут!

Стивен промолчал.

— Тебе, наверное, не очень понятно, почему я… — начала она.

— Я все знаю, Глория… — перебил ее Стив.

— Знаешь?! — Она вскинула на него глаза. — Он сказал тебе?

— Да. — Стивен пристально посмотрел на нее: — Позволь сначала скажу я.

Она молчала.

— Глория… — Он повертел в руках свой бокал и поставил его обратно. — Ты можешь верить тому, что я скажу, или нет… это твое право. Я не могу и не стану отрицать нашу связь… Но контакты эти были столь эпизодическими… они носили скорее характер развлечения, чем внутренней потребности. И главное — не были основой тех глубоких чувств преданности и уважения, которые мы с Брендоном на протяжении стольких лет питали друг к другу. — Стивен говорил на этот раз медленно, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. Убедить сейчас Глорию — это был единственный шанс не потерять Брендона. — Видишь ли, многое бывает предопределено в нашей жизни. И мы не всегда вольны в собственных поступках, в которых отражаемся иногда, как в кривых зеркалах. А еще чаще, — не задумываемся об их последствиях…

Глория смотрела на Стивена, слушала его плавную, размеренную речь, не очень вникая в смысл его слов. «Слегка располнел, седая прядь в волнистых волосах — годы ему только к лицу. Как красит седина мужчину и как уродует женщину — насмешка природы!» — думала она, разглядывая его.

— …Но иногда нам кажется, — продолжал он, — что минута может дать больше, чем целая жизнь… Это иллюзия, но иллюзия сладостная, манящая, и сколько бы мы ни обманывались, все равно каждый раз надежда обратить эту иллюзию в реальность не покидает нас… Разве у тебя не было подобных моментов в жизни? — Он пристально смотрел на Глорию. Может быть, она хоть что-то ответит сейчас? Только бы она сумела понять, простить… Но и обманывать ее сейчас он не мог… нет, другое… не хотел. — Пойми, Глория, я не оправдываюсь перед тобой — я хочу разобраться сам.

Его тихий, неторопливый голос завораживал Глорию, пронзительный взгляд его зеленоватых глаз, казалось, проникал ей в самое сердце… «Красивый, умный, недоступный… не мой… и никогда не будет моим…» — Этой примитивной формулой она хотела успокоить себя, но добилась лишь того, что все невостребованные чувства, накопившиеся за эти годы, всплыли сейчас разом со дна, из всех потаенных уголков души и затопили ее… Глория вдруг поняла, что уже не влюблена, как прежде, а… любит его! Любит страстно и навсегда!

— Глория… — услышала она в этот момент. — Я очень прошу тебя — и не думаю, что это невыполнимо, — постарайся понять: я не могу любить тебя не потому, что я люблю Брендона, а потому, что я люблю Лиззи. Не ревнуй меня к Брендону: о нашей с ним связи больше нет и речи — теперь это просто невозможно. Но самое главное: если ты еще любишь меня, я прошу лишь об одном — не разлучай меня с Брендоном. Я этого не перенесу… — Он не мигая смотрел ей в глаза.

Глория не выдержала и резко отвела взгляд.

— Прощай, Стивен! — сказала она, поднимаясь. — Спасибо, что избавил меня от пытки произносить речи. — Она последний раз посмотрела на него: «Ну, поцелуй, поцелуй меня, хоть сейчас поцелуй! Обними хоть раз — что от тебя убудет?!» Губы ее сами раскрылись, и лицо приобрело от этого страдальческое выражение. Она едва сдержалась, чтобы не заплакать.

— Я тебя тоже прошу об одном, — произнесла она дрожащим голосом, — сделай, пожалуйста, так, чтобы я никогда больше не видела тебя и не слышала о тебе!

Стивен с недоумением посмотрел на нее. Глория повернулась и почти побежала прочь.

Он закрыл глаза рукой.

Это было поражение. Надо было солгать ей. Чего он добился своей искренностью? Смешно было рассчитывать, что отвергнутая женщина сможет отозваться на нее. Ах, как неладно все получилось! Но чтобы не потерять друга, надо всего лишь начать его обманывать… Как все просто! И конца этому уже не будет…

Так или иначе, но отвоевать сейчас свой шанс он не сумел: между ним и Брендоном невидимой стеной стояла теперь Глория О’Брайан…

«А ведь такое уже было со мной…» — эта внезапная мысль заставила его вздрогнуть.

Шейла… — проклятие всей его жизни! От одного ее имени он приходил в ужас. Она не была для него ни женщиной, ни человеком, а только исчадием ада! И теперь Глория — эта милая, с добрым взглядом и изысканными манерами женщина — делала, по сути, то же, что и Шейла много лет назад. Все повторяется? И хотя мотив поступка Глории был иной, от этого ничего не менялось.

Стивен усмехнулся: все без исключения женщины, которых он встречал на своем пути, безжалостно полосовали его сердце. Лиз… Осталась она одна… Бог упаси! Только не это! Свою Лиззи он уже выстрадал. Последнее время он чересчур ушел в работу. Надо больше времени уделять жене, ребенку. Нет, он просто обязан это сделать, тем более что Лиз опять беременна. Стив с нежностью подумал о жене и понял, что все не так уж безрадостно, со временем все утрясется… конечно, утрясется.

Стивен вернулся домой поздно. Лиз ждала его и, услышав шаги, вышла в прихожую, чтобы помочь ему раздеться. Но он не дал ей сделать это, а сразу принялся ее целовать.

…Эта ночь с женой показалась ему исключительно яркой, необычной — казалось, он никогда не насытится Лиззи. Когда же Стив наконец оставил ее в покое и лег, положив ладонь под щеку, Лиз ласково посмотрела на него и подумала, что вот этот сильный, с детским улыбающимся лицом мужчина — ее муж! И пусть он иногда утомляет ее в постели, в глубине души она очень гордилась им и была счастлива.

Сейчас Лиз подумала о том, что ей никогда ни к кому не приходилось его ревновать… ну, разве что к прошлому… И вдруг нестерпимо захотелось — и она сама не понимала почему — спросить его…

— Стиви… Ты спишь?

— Нет еще, — ответил он, не открывая глаз.

— Скажи мне… та женщина… которую ты убил… она была твоей женой?

Стивен открыл глаза и нахмурился. Почему она заговорила об этом именно сегодня?

— Нет, — соврал он после недолгого молчания.

— Сколько вы были вместе?

— Три года! — отчеканил он, как на допросе.

— Стиви… А какая она была? Тебе было хорошо с ней? — произнесла Лиз заговорщицким шепотом, каким маленькие дети отваживаются задать вопрос на запретную тему.

— Милая, зачем тебе это знать?

— Тебе трудно ответить? — не отставала Лиз.

— Да! — выпалил он таким чужим голосом, что Лиз не решилась продолжать.

Стив лег на спину, покусывая губы, закурил…

Второй раз за сегодняшний день ему пришлось вспомнить ту, с появления которой начались все его несчастья. Теперь, по прошествии стольких лет, многое стало восприниматься по-другому, но оставалось еще и много такого, что забывать он не имел права… гибель Эдди — апофеоз всех ее деяний… Не случайно ведь, что с того времени имя потерянного друга было навсегда связано в его сознании с ее именем. Он ни на минуту не сомневался, что это ее рук дело! В тот момент Стивен был очень далеко от места, где все произошло, но в смерти друга он винил именно себя. Но никогда он не винил себя в том, что он убил эту… эту… это чудовище! Нет, он не раскается в содеянном никогда! Убив Шейлу, избавив себя и мир от нее, он почувствовал тогда такое облегчение, как будто выполнил свое предназначение, и остальное было уже несущественно…

Стивен долго лежал с холодным, каменным лицом, и когда Лиз уже начала дремать, вдруг повернулся к ней и сказал:

— Лиз, не задавай мне больше таких вопросов. Ладно?

— Хорошо… — немного опешив, пробормотала она.

Глава 20

Шейла

В это воскресное утро Стивен проснулся со странным скребущим чувством внутри. Оно напоминало чувство упущенной возможности, но было каким-то другим… Что-то ускользало от него, и он не мог понять что. Он принялся перебирать в памяти все варианты, пытаясь отыскать причину своей непонятной тревоги. Но кроме размолвки с Брендоном, не находил ничего, что могло бы ее вызвать.

Брендон… За последние полтора года он так ни разу и не позвонил. Стив старался как можно меньше думать об этом, загоняя вглубь неприятные воспоминания. Он много и продуктивно работал, особенно последний год, удачно печатался — дела его шли в гору. И охлаждение со стороны Брендона он объяснил Лиззи элементарной завистью. Лиз пару раз еще съездила к Глории, но, получив там довольно прохладный прием, быстро прекратила свои визиты.

Брендон… это была незатянувшаяся рана в его душе. Стивен задумался, вспоминая прошедшее. И вдруг ощутил, что потребность увидеть друга перешла уже все границы.

«Сегодня же вечером сам позвоню ему, — решил он. — Как это я смог столько выдержать?»

Но то, что сейчас его беспокоило, вряд ли было связано с Брендоном. Чувство, которое его угнетало, было иного рода. От него хотелось поскорее избавиться, но не тут-то было! Оно бежало неотвязно следом, как прицепившаяся дворовая шавка, готовая вот-вот настигнуть и укусить. Было неуютно и неприятно…

Лиз с детьми собиралась сегодня в гости к приятельнице. Может быть, не надо отпускать их туда? Нет, не то… опять не то…

Стивен работал за письменным столом в гостиной, когда Лиз, приодев детишек, спустилась вниз, держа их за руки.

— Стиви, мы поехали. Роуз я отпустила на сегодняшний вечер. Думаю, к девяти мы вернемся. Ты останешься работать здесь или поднимешься к себе?

— Здесь, Лиззи. Счастливо провести время! — улыбнулся он, не отрываясь от компьютера.

— Пока, милый! Не скучай.

Он кивнул в ответ.

Стивен сидел, листая один за другим старые файлы, и никак не мог сосредоточиться. Может, лучше все-таки подняться в кабинет? Но идти туда ему сейчас не хотелось. Для работы он предпочитал именно этот стол в гостиной. За ним Стивену нравилось иногда посидеть, когда здесь собиралась вся семья или приходили какие-нибудь гости. Нужные мысли возникали в голове в любой им удобный момент и требовали выхода. Тогда он просил извинения у своего собеседника и садился к компьютеру — обычно ненадолго, — чтобы набросать лишь самое главное. Стивен не без основания считал, что наиболее интересные его находки были сделаны именно за этим столом, а не в тиши писательского кабинета. И хотя в последнем ему приходилось проводить значительно больше времени, кабинет ассоциировался у него скорее с рутинной работой, чем с радостными вспышками творческого озарения.

Но сейчас работа не клеилась. Тревожное настроение, заладившееся у него с утра, предчувствие чего-то дурного не отпускало его. Да, видимо, сегодня ничего сделать не удастся… Стивен снял очки и откинулся на спинку кресла.

В эту самую минуту он отчетливо услышал шаги наверху… Роуз? Но Лиз сказала, что сегодня отпустила ее. Тем не менее кто-то был в доме, кроме него… и этот кто-то был чужой… Шаги становились все четче, они приближались к лестнице…

Стивен поднял голову.

Он всегда был далек от мистики, от веры в привидения и любую чертовщину, но то, что он увидел сейчас на площадке лестницы, лишило его на какое-то мгновение рассудка.

Там, наверху, стояла молодая женщина в черном облегающем платье с глубоким декольте. По голым плечам ее рассыпáлись пряди вьющихся каштановых волос. Узкое бледное лицо с удлиненным носом, маленький алый рот и огромные, устремленные на него карие глаза…

— Шейла… — прошептал Стив и подумал: «Я схожу с ума…»

— Ха! Подействовало?! — вдруг произнесла женщина низким, хриплым голосом. Это не был визгливый голос Шейлы, но от этого он показался Стивену еще страшнее.

— Кто ты?! — выдохнул он.

— Ха! — опять хохотнула она. — Твоя смерть! — Она сделала несколько шагов по лестнице и остановилась. — Я — Шейла, дочь Шейлы Боноски и твоя дочь! Не ври, что ты не знал о моем существовании. — С этими словами она рванула за каштановые пряди и стянула парик, из-под которого высунулись короткие, торчащие в разные стороны огненно-рыжие патлы. Теперь она уже меньше походила на Шейлу, отчего Стивену стало немного легче.

— Если ты — дочь Шейлы, то это не значит, что ты — моя дочь, — медленно произнес он.

— Это не меняет дела! — зло выкрикнула она. — Хоть я и уверена в обратном. Мою мать убил ты! К несчастью, я узнала о том, что ты жив, только сейчас. Иначе я давно бы уже отправила тебя к праотцам.

Стивен заметил, что вызывающей жестикуляцией, движениями девица очень напоминает свою мать. Теперь она уже спустилась с лестницы…

— Меня воспитывал дядя Вэл, — продолжала Шейла, — только перед смертью он рассказал мне обо всем. И теперь я здесь, чтобы убить тебя тем же способом, каким ты убил мою мать! — В руках у нее в этот миг сверкнуло лезвие ножа.

«Если она действительно моя дочь, долго размышлять она не станет…» — подумал он. Из-за протезов встать быстро Стивен при всем желании сейчас не мог. Это обстоятельство, вряд ли известное Шейле, давало ей теперь колоссальное преимущество. «Шансов мало, но надо попробовать заболтать ее или как-то отвлечь», — решил он.

— Но тебя звали… по-другому…

— Неважно! Я теперь Шейла! И всегда буду только Шейлой.

— Что толку тебе в моей смерти? — сказал Стивен, глядя ей в глаза. — Если ты считаешь, что я твой отец, то, убивая меня, ты берешь на душу большой грех.

— Позаботься лучше о своей душе! Благодаря тебе я выросла без матери.

— Я тоже вырос без матери.

— Ее убили?

— Нет, она умерла, рожая меня.

— Вот, значит, с чего ты начал, — ухмыльнулась Шейла, — с того, что убил свою мать!

Стивен содрогнулся: какая простая и естественная мысль! Но что удивительно: за всю его жизнь она ни разу не пришла ему в голову. Мало того, никто никогда даже не намекнул ему об этом.

И впервые за всю жизнь ему вдруг захотелось крикнуть сейчас: «Мама!» — потому что он всем нутром почувствовал безвыходность создавшейся ситуации: надвигалась казнь номер три, и обещала она быть пострашнее двух предыдущих…

Глаза Шейлы блуждали из стороны в сторону. «Похоже, она наширялась, — подумал Стив. — Надо еще хоть как-то потянуть время».

— Дашь мне хотя бы сигарету выкурить? — спросил он.

— Кури или молись — твои проблемы! У тебя пара минут! — отрезала она.

Стивен закурил и опустил правую руку — так, что ее закрывал теперь край столешницы. Взгляд его скользил по столу. Так… здесь ничего… Он посмотрел ниже. Стоп! В пятницу они все вместе мастерили тут воздушного змея, и нож для резки картона оставался лежать на столе… Да, он должен быть на полке справа, должен… Держа сигарету в левой руке, Стив незаметно пошарил пальцами под столешницей: есть!

Сигарета догорела уже до половины. Стивен смерил взглядом расстояние: Шейла стояла в пяти шагах. Руки у него были достаточно крепкими. Если проделать все быстро, ответный бросок не будет таким сильным, и он успеет увернуться. Единственное, в чем он сейчас сомневался, — это в своей меткости. «Хотя бы оглушить ее или сбить с ног… там — по обстановке!» На секунду он закрыл глаза.

«Держись, Стив!» — сказал он себе… рванул нож с полки и метнул его в Шейлу.

Девица вдруг страшно выпучила глаза и, раскинув руки в стороны, упала на спину. Стивен не поверил своим глазам: нож застрял у нее в груди! Насколько глубоко он вошел? Может, она придуривается? Но стоит ему только приблизиться — и она накинется на него, как монстр из ужастика? Стивен не двигался с места и не отрываясь смотрел на Шейлу.

Прошла минута, другая. Она не шевелилась. И тут он вдруг увидел, как из ее чуть приоткрытого рта потекла тонкая струйка крови…

Стивен выронил потухшую сигарету и провел пальцами по дрожащим губам: «Господи! Я убил ее… Значит, теперь я убил трех женщин… И если она моя дочь…» — у него потемнело в глазах: мать, жена, дочь…

Да что же это за судьба?! Это проклятие! Кто и когда его проклял? Всю жизнь он был игрушкой в руках рока. Ему представилось вдруг, что вся его жизнь была казнью, только растянутой во времени… сплошной, непрекращающейся казнью!

Стивен приложил руку к груди: сердце стучало редкими, глухими ударами — казалось, оно вот-вот остановится. И тут же сильнейшая боль вдруг рванула изнутри. Перед глазами у Стива поплыли цветные радужные круги, тут же исчезнувшие в ярко вспыхнувшем синеватом пламени, на фоне которого он увидел лица — мужчин, женщин — нескончаемая толпа… — но все они были чужими… Лишь в последнюю секунду перед ним промелькнули глаза Лиз и детей, а вслед за этим все померкло. Боль — резкая и нестерпимая вначале — стала уходить, но вместе с ней уходила и жизнь…

Стив тяжело вздохнул и уронил голову на стол…

Лиз вернулась, как и обещала, в девять, войдя в дом со стороны сада. Она быстро уложила уставших детей и сразу направилась в гостиную.

Здесь ее ждала кошмарная до нереальности картина: на полу у лестницы — труп незнакомой рыжеволосой женщины с ножом в груди, а за столом — бездыханное тело ее любимого мужа Стивена Кларка…

Глава 1

Глава 2

Каждый раз, бывая в доме Кларков, О’Брайан насквозь пропитывался ароматом цветов. Сейчас — в начале лета — запах ощущался особенно сильно, будто перед отъездом его опрыскали розовой водой. Поэтому на обратном пути он то и дело улыбался, хотя размышлял о предметах далеко не веселых. Мысленно прокручивая новую семейную драму, Брендон старался подробнее представить ее участников. Получалось пока с трудом — ведь перед ним был лишь финал истории, схема, в которую можно уложить все что угодно.

К моменту трагических событий их главный герой — Виктор Дадли — был успешен в делах, счастлив в семье, на чистом небосклоне его жизненного пути нельзя было разглядеть ни облачка.

Окружающие считали Вика человеком слова. Прямодушие, ровный, податливый характер располагали к нему людей. Не имея каких-то вредных привычек, Вик Дадли все же иногда становился рабом своих маленьких слабостей. Так, еще со школьных лет он все время что-нибудь собирал: то бейсбольные карточки, то замочки от банок с пепси, то стеклянные шарики для игры в маблз^[7] и тому подобную мелочь. Конечно, это нельзя было назвать серьезным коллекционированием, но за приглянувшуюся безделушку Вик, уже будучи взрослым мужчиной, мог выложить любые деньги.

Вик Дадли имел тонкое сложение, светлые глаза и волосы, черты — мягкие и некрупные — гармонично сочетались на гладком овальном лице. Он знал, что недурен собой, но преимуществом этим пользовался редко. В юности, бывало, даже смущался от мысли, что Бог наградил его столь благообразной наружностью.

Вик не слыл сердцеедом. Свою Трини он повстречал, когда оба были почти детьми, и по сей день продолжал нежно любить ее. Он женился еще студентом. Родители были против его ранней женитьбы, но препятствовать намерениям сына не стали. Чарльз Дадли привык в жизни всего добиваться сам, поэтому считал, что в двадцать один год человек уже в состоянии отвечать за свои поступки и распоряжаться собственной судьбой. Он оплачивал учебу Вика в университете, но больше не давал ни цента, будучи уверен, что и так делает для сына достаточно.

Все годы обучения Вик подрабатывал на непритязательных должностях — от разносчика пиццы до санитара, — стараясь, чтобы занятость не отражалась на успеваемости. Жена тоже работала, окончив фармацевтический колледж. Семья, в общем, не бедствовала, но как только появились дети, денег в доме стало в обрез.

Несмотря на все трудности, Вик успешно окончил университетский курс и начал работать в одном из отделений отцовской компании. Лаборатория, в которой он вскоре получил место заместителя начальника, занималась разработкой новых медицинских препаратов. К тому времени сыновья немного подросли, жена снова устроилась на работу, и они зажили обычной жизнью среднестатистической американской семьи. Трудовые будни, торопливые сборы по утрам, препирания из-за того, чья очередь отвозить мальчиков в детский сад, к концу дня — телефонные споры по аналогичному поводу, вечные автомобильные пробки по пути на работу и обратно, вечером — совместный, иногда довольно поздний ужин и — после того, как дети уснут — долгое сидение в обнимку перед телевизором под чипсово-попкорновое хрумканье. В уик-энд, естественно, шопинг, барбекю на природе, а в праздники — поездки к родственникам. Жизнь текла размеренно и, казалось, была расписана на много лет вперед.

В то время как Вику никогда в голову не приходило обращаться за помощью к родителям, старший брат его, Сэм, часто пользовался их поддержкой — отчасти из-за проблем со здоровьем, отчасти потому, что знал, за какие рычажки в родительской душе надо подергать, чтобы деньги папы и мамы зазвенели в кармане.

Сэм женился позже брата, когда у того уже родились оба сына. Своим выбором он удивил всех: Сэм Дадли отхватил красотку, каких поискать, к тому же весьма небедную. Впрочем, последнее большой роли не играло — в брачном договоре, который они заключили, первым пунктом стояло, что своими деньгами каждый распоряжается самостоятельно.

Когда Сэм представил родне свою невесту, все ахнули: Грейс Хейворд и в самом деле была женщиной шикарной. При взгляде на нее сразу возникала мысль: «Нашелся же счастливчик, которому досталось такое сокровище!» Рядом с будущей женой старший из братьев Дадли — субтильный, среднего роста — казался еще тоньше и ниже. Вытянутым худощавым лицом с глубокими складками, залегшими вдоль скул, Сэм производил впечатление человека замкнутого и немногословного, каковым на самом деле и был. Ко всему прочему из-за перенесенного в детстве заболевания он слегка прихрамывал. Сэм и Грейс были странной парой, и это слишком бросалось в глаза. Оставалось загадкой, чем Сэм Дадли мог привлечь красавицу Грейс. Разве что постелью?

Случилось так, что Вик познакомился с Грейс только на церемонии бракосочетания. И был сразу ослеплен: невеста брата предстала перед ним словно с обложки глянцевого журнала — белоснежное платье делало ее неотразимой. Формами новоиспеченную миссис Дадли Бог не обидел: ни излишней полноты, ни болезненной худобы, фигурка, что называется, «песочные часы» — пышная грудь, узкая талия, округлые бедра, — плюс длинные стройные ноги.

Но более всего впечатлили Вика ее волосы. Не собранные по обыкновению в сложную прическу, а лишь приподнятые и заколотые сзади, они искрились и переливались, как водопад в ночи. От природы неяркая брюнетка, волосы свои Грейс холила и лелеяла, избегая как травмирующего обесцвечивания, так и окраски, лишь время от времени придавая им различные модные оттенки. С ранней юности шелковистые, идеально прямые пряди были основным богатством ее внешности.

Любуясь волосами Грейс, Вик подумал о том, что короткие стрижки, выбритые черепа да лысины — какие бы дифирамбы им ни пели — на самом-то деле никого не украшают. В волосах великая сила — древние это знали.

И, конечно, Вику не потребовалось много времени, чтобы понять: Грейс принадлежит к разряду женщин, рожденных повелевать, женщин, одним взмахом ресниц заставляющих мужчин выполнять любые их прихоти. По сравнению с ней его Трини выглядела наивной простушкой. Впрочем, Вик был счастлив с женой и представить не мог, что окажется когда-нибудь в постели с таким совершенством, как Грейс!

А сама Грейс в это время дико скучала и томилась в ожидании хоть каких-то перемен в жизни. Замужество, к которому она так стремилась, оказалось нудным и бесцельным времяпрепровождением. Брачные узы представлялись ей теперь чем-то вроде серой паутины: попался — не рыпайся. Во-первых, бессмысленно: вырвешься из одной — угодишь в другую, во-вторых, жалко: паутинка такая тоненькая, а паук так старался…

Первый год Грейс еще удалось вытерпеть и сохранить мужу верность, но затем, поразмыслив, она решила, что посвящать всю себя семье — идиотизм. Надо, пока не поздно, взять от жизни все. Приняв на вооружение сей нехитрый императив, она тут же пустилась на поиски приключений и, наверстывая упущенное, закрутила три романа сразу: со случайно заглянувшим страховым агентом, с новым садовником, не пропустила даже молоденького посыльного из торговой фирмы.

Грейс действовала дерзко и виртуозно, она ловко обводила мужа вокруг пальца, так что у того не закрадывалось и тени сомнения. Грейс это даже веселило.

Пошустрив и немного пресытившись, она почувствовала, что ей хочется чего-то иного — может быть, более постоянных отношений, а может быть, более глубоких и романтических чувств… И тогда Грейс вспомнила про своего деверя. Еще на брачной церемонии из всей толпы она выделила именно его, Вика, хорошо запомнив неподдельный восторг на его лице. Они встретились тогда глазами, и, возможно, именно в ту минуту проскочила между ними первая искорка взаимного интереса. Однако время шло, а Вик никак себя не проявлял, и это при том, что возможностей остаться наедине и завести невзначай фривольную беседу было предостаточно. Поведением Вика Грейс осталась разочарована и даже чуточку оскорблена и уже решила навсегда обидеться, но тут в дело, как всегда, вмешался случай. На одном из семейных празднеств Грейс ненароком приняла Вика за Сэма. Оба брата были в тот вечер в темных, классического стиля костюмах, и со спины их легко было спутать. Грейс подошла сзади и решительно взяла Вика за локоть. Обернувшись и увидев жену брата, тот вздрогнул, но как-то слишком резко, чем озадачил Грейс.

Реакцию деверя она истолковала по-своему: если хочешь сдвинуть отношения с мертвой точки, пора брать инициативу на себя.

Еще одно обстоятельство заставило Грейс остановить на Вике свое внимание. На исходе был третий год их с Сэмом супружества, но Грейс пока еще ни разу не понадобился тест на беременность. И это при достаточно регулярном и незащищенном сексе с мужем. Все родственники и знакомые вели себя на редкость деликатно и не лезли к молодой чете с докучливыми расспросами. Сама Грейс беспокоилась лишь первые месяцы, а потом и вовсе забыла.

И вот теперь ей подумалось, что неплохо будет, если в их просторных апартаментах появится наконец бэби. Но, так как Господь не торопился дальше умножать род Дадли, Грейс рассудила, что можно пока взять какого-нибудь крошку из приюта. Однако стоило ей лишь намекнуть об этом мужу, как сразу стало ясно: Сэм Дадли категорически против усыновления и ждет появления собственного наследника.

Грейс погоревала чуточку и снова вернулась к мыслям о Вике. Деверь молод, смазлив и, уж надо думать, не промах в постели. Да к тому же он счастливый отец двоих здоровых детей… Грейс начала представлять Вика в разных пикантных ситуациях, и у нее потекли слюнки: адюльтер с братом мужа представлялся заманчивым приключением. Вик, похоже, натура тонкая — с ним будет прикольно!

А не убить ли ей двух зайцев разом и проверить заодно свою способность к деторождению? Это же намного быстрее и проще, чем нудные медицинские обследования. И не обойдется ни цента… Родить от мужа или от мужнина брата — разве не одно и то же? Чем не вариант?

И Грейс стала готовиться к наступлению. Главное, что сейчас требовалось, — остаться с Виком наедине. Более всего подходил для этой цели особняк свекра — место, полное укромных уголков.

Возможность представилась скоро. В следующем месяце мистер Дадли собирался отметить очередное торжество. Еще не так давно пышных празднеств в особняке Дадли не знали, жили почти затворнически. Мистер Чарльз был поглощен работой, миссис Джулия — воспитанием детей. Дни текли обычной чередой. В гости тоже ездили редко. Только после смерти жены Чарльз Дадли воспылал вдруг слабостью к шумным сборищам.

Сначала, по всей видимости, это был способ заглушить тоску, спастись от одиночества в большом доме, ставшем пустым и неуютным, едва только добрая жена и хозяйка покинула его. Но дальше — больше: мистер Дадли вошел во вкус. Будучи расчетливым и достаточно прижимистым господином, он к концу жизни превратился в настоящего транжиру. Особенно последнюю пару лет, когда Чарльз Дадли практически отошел от дел, передав управление компанией в руки старшего сына.

Теперь домашние празднества в особняке Дадли стали устраиваться по любому поводу и без оного, и следовали друг за другом с небольшими перерывами. Съезжались близкие родственники: братья, сватья, племянники всех мастей, затем друзья, знакомые, друзья знакомых, соседи, друзья соседей и так далее. Народу набиралось, как на большом дворцовом приеме. Но просторный трехэтажный особняк мистера Чарльза Дадли вмещал всех, оставляя при этом еще уйму «незанятого пространства»: балконы, веранды, галереи, лужайки перед домом, аллеи и беседки парка.

Но на сей раз повод для торжества был значительный — четверть века компании мистера Дадли. Естественно, сам Чарльз отверг рестораны со всеми их услугами и юбилей готовился отметить в собственном особняке. Была разослана добрая сотня официальных приглашений, два из которых, заверенные размашистой подписью главного виновника торжества, получили и братья Дадли.

Никто не подозревал тогда, что это шумное празднество станет для Чарльза Дадли последним: не прошло и двух месяцев, как он мирно скончался, уснув сном праведника у себя на веранде.

Едва Вик столкнулся с Грейс на ступенях отцовского дома, ее зовущий взгляд привел его в замешательство. Взгляд был дерзок, недвусмыслен и адресован, без сомнения, ему одному. Впрочем, Вик, обеспокоенный сейчас состоянием жены, ее затянувшейся депрессией, не склонен был придавать значения легкомысленным намекам.

У Трини и раньше случались периоды подавленности, перепады настроения, но, как правило, все ограничивалось неделей-двумя. На этот раз она уже месяц не разговаривала с мужем, детей под любым предлогом сплавляла к родне, а сама надолго забивалась в угол. Особенно тревожило Вика то, что жена отказывается от любой помощи и мгновенно переходит на крик, стоит ему только заговорить о докторе.

Своими опасениями он поделился с братом. Сэм терпеливо выслушал.

— Ты ее мало трахаешь, — констатировал он, когда Вик замолчал.

— Ты что?! — обалдел тот. — Да к ней сейчас и близко не подойти.

— Все это оттого, что ты ее мало трахаешь, — тоном, не терпящим возражения, повторил Сэм.

— Что же мне делать, если она говорит «Нет!» и поворачивается спиной?

— Когда женщина говорит «Нет!», это еще не значит, что она так думает. Насилие — вот к чему подсознательно стремится вся ее чувственность.

Вик с сомнением посмотрел на брата.

— Я не говорю, — продолжал Сэм, — что женщина мечтает быть избитой, но о мощном мужском насилии она грезит постоянно. Хотя может и не признаваться себе в этом. И потом… она все-таки твоя жена. Похоже, она из тех женщин, которым надо время от времени напоминать об этом. Поэтому бросай умничать, пойди и возьми ее.

— Я не могу, — покачал головой Вик.

Сэм тяжко вздохнул:

— Да пойми ты: насилие — бог живого мира! Половой акт есть акт насилия природы мужской над природой женской, и тем не менее он — основа всей жизни.

— Ты… так делаешь? — боязливо осведомился Вик.

Сэм хмыкнул в ответ:

— Все равно, рано или поздно — если не хочешь, чтобы дальше продолжалось в том же духе, — тебе придется прибегнуть к силе.

— Ни за что!

— Дурак! Больше мне нечего сказать, — спокойно резюмировал Сэм.

— Ведь я люблю ее!

Сэм посмотрел на брата и усмехнулся:

— Плохо ты ее любишь…

В особняк мистера Дадли Трини и Вик вошли чинно, под руку, медленно поднялись по лестнице на второй этаж, где их приветствовал сам виновник торжества, побранив при этом за то, что не привезли с собой внуков.

Вик принялся оправдываться:

— Папа, ну что таким малышам делать среди взрослых дядей-тетей?

Пока они разговаривали, Трини высвободила тихонько руку и ускользнула. Вик понял, что до конца вечера больше не увидит ее. Он вдруг почувствовал себя так одиноко…

Нельзя сказать, чтобы Вик тяжело переносил воздержание — на его здоровье это практически не сказывалось. Но вот грустно теперь становилось все чаще. Сама судьба подталкивала Вика Дадли к адюльтеру, и его несло вперед, как корабль на рифы.

Оставшись один, Вик отправился бродить по дому своего детства, который давно уже перестал быть родным. Многое с тех пор было здесь переделано, перестроено. Особняк Чарльза Дадли теперь больше походил на «Дворец приемов», чем на жилище одинокого вдовца, а тем более на тот дом, где когда-то жила дружная семья.

Вик поболтался в одной гостиной, завернул в другую — везде, на его взгляд, было слишком шумно и душно. Поднявшись выше, он без особой цели побрел по бесконечной анфиладе третьего этажа, пока в одной из комнат не натолкнулся на Грейс…

…Появление Грейс в доме свекра было похоже на приезд Золушки на бал: стоило ей войти — и все головы тут же повернулись в ее сторону. Хороший вкус и многолетняя привычка посвящать себе массу времени сделали свое дело. Да и потрудилась она, чего греха таить, изрядно.

Получив приглашение, Грейс ликовала: они с Виком увидятся в ближайший уик-энд! Всю неделю она провела в интенсивных поисках. Объездила десятки бутиков, перемерив добрую сотню платьев и не меньшее количество пар обуви, и лишь в последний день остановила свой выбор на предельно лаконичной модели — длинном облегающем платье из темно-синего бархата, с глубоким декольте спереди и сзади. К платью идеально подошел комплект: бриллиантовое колье и серьги — свадебный подарок Сэма, который Грейс впервые решила надеть.

Теперь самое время было заняться волосами. Грейс заново оттенила и немного укоротила их, заказав своему мастеру прямую челку до бровей. Как всегда, уйма времени ушла на макияж. И — вуаля! — образ соблазнительницы был готов.

Выходя из дома, Грейс остановилась перед большим — еще бабушкиным — зеркалом, висевшим в прихожей. Повернулась чуть влево, потом вправо. Прямые, будто из лазера выпущенные лучи от драгоценностей полосонули пространство слева и справа от нее.

«„Бриллианты неотразимы на синем“, — так, кажется, говорила бабушка? — Грейс тряхнула головой. Волосы сверкающей медно-красной волной заструились по плечам. — Нет, это я неотразима — в бриллиантах и в синем!»

…Грейс стояла посреди комнаты, лицом к Вику, рукой опершись о мраморный столик и выставив колено из бокового разреза платья. Ее красота — чуть-чуть холодноватая, но безупречная — манила и пугала его.

Она предстала перед ним, будто голливудская дива, ногой попирающая мозаичную звезду со своим именем. Казалось, еще мгновение — и защелкают наперебой фотокамеры, глаза заслепит от бесчисленных вспышек, и толпа назойливых репортеров с микрофонами кинется к ней.

Вик потряс головой, чтобы сбросить оцепенение.

— Мы здесь одни, — низким голосом произнесла Грейс, и в ту же секунду, сам не поняв как, он оказался рядом с ней — так близко, что мог разглядеть каждую жилку на гладкой, без единого изъяна коже и ощутить изысканный аромат, исходивший из глубины чересчур откровенного декольте.

Вик обхватил Грейс за талию, а она, медленно опустив руки ему на плечи, потянула его к балконным дверям. Не успел Вик опомниться, как уже страстный, стремительный поцелуй спаял их уста…

…Их жаркое слаженное дыхание переплеталось с гулом голосов, доносившихся снизу. Аромат обольщения перемешивался с ароматом ночного сада. Вик одуревал все больше: не отрываясь от пылающих губ, ласкал тугие, с напрягшимися сосками груди, другой рукой пытаясь расстегнуть молнию на платье. А Грейс все больше пьянела от его деликатной, но настойчивой нежности.

— Рви его! К чертовой матери, рви! — простонала она, распаленная дразнящей лаской через одежду.

— Что? — не понял он.

— Платье — рви! — выкрикнула Грейс, облокотившись на балконную решетку.

Она запрокинула голову, потом резко наклонилась вперед, волосы плавной струей прошелестели по его щеке. Вик больше себя не помнил. В одну секунду платье было сорвано. Дальше все произошло само собой — быстро и естественно, как всегда происходит в природе…

…Вик стоял, ухватившись за перила, и в упор смотрел на Грейс, но видел ее словно в тумане.

— Знаешь, сколько оно стоило? — хихикнула она, пытаясь натянуть на плечи обрывки платья.

— Что же… что же теперь делать? — спросил он, понемногу приходя в себя.

— А, плевать! Придумаем!

Они вернулись в комнату. Грейс огляделась.

— Что это? — спросила она, указывая на полный бокал, стоящий на подоконнике.

— Думаю… шампанское, — сказал Вик, оценив взглядом его форму.

— Прекрасно! — С этими словами Грейс схватила бокал и выплеснула на себя все содержимое. — Ах, ах, я облилась! Снимите с меня это мерзкое платье! Я не могу оставаться в мокром! — наигранно затараторила она, чмокнула Вика в ухо и, подняв бокал над головой, стремительно вышла.

«Слава богу, никто не видел», — повторял про себя Вик, возвращаясь в гостиную.

По прошествии двух дней он мало что помнил из недавнего приключения, а уж о продолжении и не помышлял. Разве мог он предположить, что этот, как ему казалось, случайный эпизод — начало бурного романа, который приведет обоих к роковой развязке…

Глава 3

В начале недели Брендон О’Брайан, заехав по делам в окружной суд, повстречал в вестибюле Остина Ламмерта.

«На ловца и зверь бежит!» — подумал Брендон.

— Добрый день! — поздоровался он первым. — Мистер Ламмерт… А вы ведь учились в *…стоне, не правда ли?

Ламмерт остановился.

— Как вы догадались?

— По расцветке вашего галстука, — пошутил Брендон. — Как-то раз вы при мне упомянули своего учителя — профессора Дрейка.

— Значит, вы тоже окончили *…ский университет? — спросил Ламмерт, глядя снизу вверх на О’Брайана.

— Имел счастье. Но намного раньше вас. В ту пору Дрейк там еще не профессорствовал, а только учился.

— Что ж, рад встрече, — сказал Ламмерт, протягивая руку.

— Насколько понимаю, вы сейчас не очень заняты? — с места в карьер начал Брендон. — Что скажете насчет того, чтобы пообедать вместе?

— Да… но вы, кажется… — начал немного озадаченный Ламмерт.

— Мои дела не столь спешные, — заверил его О’Брайан, — и не позже, чем через четверть часа я собирался подкрепиться.

Тут он, по правде говоря, лукавил — дела у него были, и весьма срочные. И все же он решил урвать от них пару часов. Брендону не терпелось узнать Ламмерта поближе — самому, а не с чужих слов понять, что он за птица. Совместный ланч был как нельзя кстати.

Ламмерт продолжал недоуменно взирать на него.

— У меня есть на примете один ресторан, — продолжал Брендон. — Вы любите тайскую кухню?

— Честно говоря… не пробовал. Мне попадался на глаза только тайский фастфуд.

— Тогда пора восполнить пробел. Надеюсь, кухня китайская, японская вам знакома?

— Да-да, — воодушевился Ламмерт. — И в той, и в другой меня удивляет сочетаемость несочетаемого.

— Превосходно! — заключил Брендон, легонько подталкивая коллегу к выходу. — Теперь у вас будет возможность познакомиться с еще более оригинальными находками в том же направлении.

Остин Ламмерт раскрыл меню и растерянно в него уставился.

— Вы позволите? — с видом знатока предложил Брендон.

Остин без колебаний передал ему папку.

Пока О’Брайан делал заказ, Ламмерт скептически оглядывал помещение.

Ресторан, куда его заманил коллега, был своеобразен — он мало походил на восточные рестораны. Убранство простое, лаконичное и вполне американизированное. О Таиланде напоминали только развешенные по стенам офорты, расставленные по углам резные деревянные фигурки в виде то ли драконов, то ли диковинных животных, и поданная на стол посуда: блюда, миски, тарелки имели волнистые, выгнутые края, окаймленные синим витиеватым узором. В остальном ресторан соответствовал строгим классическим нормам: безукоризненно белые скатерти, подсвечники с длинными нетронутыми свечами, грациозные вазы с цветами на столах. По залу порхали официанты в белых блузах и черных жилетах.

Официант, их обслуживавший, оказался американцем азиатского происхождения. Но вот поварá, по всей видимости, были «привозные», либо длительно стажировавшиеся за рубежом. В любом случае, это были мастера своего дела: о том свидетельствовали непревзойденный экзотический вид и аромат блюд, вкус которых Ламмерту предстояло оценить.

— Странно… — сказал он, показывая на заставленный тарелками стол. — Они всегда так делают?

Брендон вскинул брови, будто не поняв вопроса. Потом, снисходительно улыбнувшись, пояснил:

— В тайской кухне не принята смена блюд. Все, включая десерт, подается на стол одновременно.

Ламмерт глянул недоверчиво.

— И в какой же последовательности это надо употреблять? — осторожно осведомился он.

— У тайцев полагается отведать всего понемногу и в любом порядке, но непременно заедая рисом. Они считают, что только таким образом — получая удовольствие от различных вкусовых сочетаний и консистенций — и нужно принимать пищу.

— Похоже, в Таиланде знают толк в еде.

— Да, не в пример нам, тайцы — великие гурманы! — вдохновенно комментировал Брендон. — У них на столе, кроме супа, обязательно должны быть и вареное, и жареное блюда — из мяса, рыбы, птицы; по меньшей мере, два десерта, причем один жидкий, а другой — сухой. Ну и, само собой, овощи, фрукты, зелень.

— Любопытно. Тогда приступим? — предложил Ламмерт.

— Охотно! — кивнул Брендон.

Они еще раз вспомнили университет, перебросились парой ничего не значащих фраз и на какое-то время занялись едой.

— Здесь не пользуются ножами? — спросил Ламмерт, рассматривая очередное блюдо — рулетики из свинины и креветок.

— Нет, перед приготовлением все продукты нарезаются на мелкие кусочки, поэтому ножей не требуется.

— Оригинально.

— Каковы ваши впечатления от тайских блюд? — спросил Брендон.

«Что ему надо? — думал в это время Ламмерт. — Ясно, что, предложив пообедать вместе, он не имел целью освежить воспоминания об университетской юности. О чем еще, кроме изысков тайской кухни, он намерен говорить?»

— Если в двух словах, то блюда острые, как перец, — ответил он.

Брендон улыбнулся и пристально посмотрел на Ламмерта, который исследовал ложкой содержимое экзотического супа.

В Остине Ламмерте все было среднее: он был среднего роста, среднего возраста — на вид меньше сорока, — имел среднюю, очень стандартную для его профессии внешность, хотя и не носил традиционных «адвокатских» очков; был, как положено, в дорогом деловом костюме. Пожалуй, единственное, что в нем запоминалось, — это быстрый и резкий взгляд холодных немигающих глаз.

— Мистер Ламмерт… — как бы невзначай начал Брендон, подливая себе соевого соуса.

— Можно просто Остин, — снисходительно разрешил тот.

— Да, благодарю… Так вот, Остин, я хотел бы поговорить с вами о деле, которое вы ведете. Вы будете защищать Виктора Дадли…

Ламмерт оторвал взгляд от еды и вопросительно посмотрел на коллегу.

— Вам может показаться, что я лезу в чужой огород… — продолжал О’Брайан.

— Напротив, вы — известный адвокат. Мне, наверное, следовало поблагодарить…

— Нет-нет! — запротестовал Брендон. — Воспринимайте меня сейчас не как юриста, а как частное лицо. Можете считать меня… дальним родственником обвиняемого.

Ламмерт смотрел выжидающе, все еще не понимая, откуда дует ветер.

— Я очень заинтересован в этом деле, — продолжал Брендон, — и уверяю вас: не ради денег.

Ламмерт поставил на стол стакан с кокосовым молоком. Небрежная ухмылка чуть тронула его тонкие губы и тут же исчезла.

— Знаете, какую свою коронную фразу произнес бы профессор Дрейк, услыхав ваши слова?

— Нет. Озвучьте, будьте добры.

— Он сказал бы: «Покажите мне адвоката, которого не интересуют деньги, — и я скажу, что это плохой адвокат!»

— Что ж, — проговорил Брендон, — Дрейк учил вас жизни. Эта фраза не столь цинична, какой кажется на первый взгляд. Здравая практичность не имеет ничего общего с продажностью. Она — одна из составляющих успеха в нашей профессии. Видите ли, когда я сказал, что беспокоюсь не ради денег, я имел в виду несколько иное…

«Собирается ли О’Брайан предложить что-то конкретное? Сомнительно, чтобы он стал с ходу раскрывать свои карты», — думал Ламмерт, ковыряясь вилкой в злосчастных рулетиках.

— Не волнуйтесь, дело это предельно простое, — сказал он. — Моего опыта с лихвой хватит, чтобы с ним справиться.

— Вы сможете выиграть процесс?

— Я не стал бы говорить заранее… — покачал головой Ламмерт. — Моя роль в данном случае сводится к тому, чтобы отстаивать интересы обвиняемого, а не добиваться его оправдания.

— Да? — с иронией произнес Брендон. — Вина вашего подзащитного еще не доказана, а вы уже, кажется, записываете его в преступники?

Ламмерт отодвинул тарелку с рулетиками и нахмурился:

— Мистер О’Брайан, у вас богатейшая практика — признайтесь: разве в ста случаях из ста вы могли добиться оправдания своих клиентов?

— Нет, конечно. Но за последние двадцать лет у меня не было ни одного смертного приговора.

— Неужели? — скептически улыбнулся Ламмерт.

— Даже если смертный приговор и выносился, то впоследствии мне удавалось добиться его отмены и смягчения наказания. Ни один из моих клиентов за это время не был казнен!

— Это еще не значит, что ни один из них не заслуживал смерти, — невзначай бросил Ламмерт, не подозревая, что в эту секунду наступает на любимую мозоль своего собеседника.

— Никто не заслуживает смерти! Смерть, как и жизнь, нельзя заслужить! — громко произнес О’Брайан. — Да, большинство моих подзащитных заслуживали наказания. На-ка-за-ни-я! Но не смерти!

— Вы сторонник отмены смертной казни? — усмехнулся Ламмерт.

— Да! — с жаром ответил Брендон. — Меня ужасает всякая иная — а более всего аргументированная — точка зрения по этому вопросу. Уверен: через десяток лет наши потомки будут диву даваться, какие дикости мы творили!

— О-о! Как вы категоричны! — разулыбался Ламмерт. — Все-таки общественное мнение до сих пор на стороне смертной казни.

— Общественное мнение — ненадежная основа в решении сложных проблем. Оно подвержено манипулированию. Нам не удастся отменить смертную казнь, если мы будем дожидаться, когда общественное мнение для этого созреет!

— Смертная казнь — превентивная^[8] мера, — поучительно заметил Ламмерт. — Она сдерживает рост преступности в стране.

О’Брайан сдвинул брови, раздумывая, стоит ли сейчас вступать в полемику.

— Есть нечто глубоко порочное в том, — тихо проговорил он, — когда одного человека наказывают в назидание другим.

— Никто не наказывается просто так, — пожал плечами Ламмерт. — Преступник лишь расплачивается за понесенную обществом потерю.

— Нельзя жизнью расплатиться за смерть, потому что от этого не возвратится жизнь утраченная… — все так же тихо продолжал Брендон. — Да и сама казнь, строго говоря, — не наказание. Всякое наказание преступника прекращается с его смертью. Скорее, это конфискация. Только вот ценность, которую мы конфискуем, не поддается определению.

— Может быть. Но надо учитывать, что в людях всегда присутствует справедливая жажда мести. В этом случае она…

— Месть?! — вскричал Брендон. — Боже упаси! Принципиально недопустимый мотив для наказания! Мы же с вами цивилизованные люди! Принимая месть в качестве законного обоснования смертной казни, мы тем самым оправдываем и легализуем ветхозаветное «око за око»!

— Я иного мнения. Удовлетворение от того, что злодей получил по заслугам, — это нормальное человеческое чувство.

— Вы способны испытывать удовлетворение, когда приведен в исполнение очередной приговор? Радуетесь, узнав о гибели живого существа? Где же ваше христианское сострадание?

— Если это маньяк или серийный убийца, о каком сострадании речь? — пожал плечами Ламмерт.

— Сколько бы мы ни казнили, ничего не изменится! — зло отрезал О’Брайан. — Убийства — любого рода и свойства — не прекратятся, пока существует род человеческий. Вы будете удовлетворены тем, что убийца исчезнет с лица земли, а общество сможет наконец спокойно вздохнуть. Да, он исчезнет, но буквально тут же в другом месте появится такой же, который сразу займет его место — природа, как известно, пустоты не терпит! Убивать преступников во имя искоренения преступности — это почти то же, что убивать сумасшедших, надеясь таким образом избавить мир от сумасшествия!

Ламмерт нахмурился и прекратил трапезу.

— Хорошо, — немного помолчав, продолжал Брендон. — Давайте иначе: если на вас нападет тигр, а у вас с собой ружье — вы застрелите тигра, если набросится гремучая змея, а в руках у вас палка — вы забьете змею, так?

— Смешные примеры! Дай бог, чтобы у меня в этот момент оказалось и то и другое!

— Да, здесь вы защищали себя и тех, кто, возможно, был с вами рядом. Но, убив, устранив источник угрозы, что вы испытаете? Неужели удовлетворение? И если была бы возможность избежать уничтожения живой твари, разве бы вы ее отвергли? Уверен: вы бы не стали тогда убивать.

— Преступники — не животные. Они не заслуживают даже сравнения с последними! Животные действуют инстинктивно, а человек совершает преступление осознанно.

— Если бы… — как бы про себя проговорил Брендон.

— То есть?

— Я говорю: если бы так было всегда… — Он глубоко вздохнул. — Чтобы понять, что чувствует человек в момент убийства, недостаточно представить себя на его месте — для этого нужно самому убить!

Ламмерт чуть не подавился: «Черт побери! Неизвестно, до чего еще договорится этот умник! Если уж ему так захотелось поболтать на темы морали и нравственности, незачем было тащить меня в это… в эту забегаловку!»

Остин Ламмерт был раздражен жгучей едой, раздражен беседой. Но сам Брендон О’Брайан раздражал его еще больше — и с каждой минутой все сильнее.

— Еще в школьные годы, — заговорил Брендон после минутного раздумья, — я прочел книгу об известных адвокатах, вошедших в историю. И знаете, кто из них запомнился мне больше остальных? Нет, вовсе не отец-основатель Джефферсон,^[9] не великий Линкольн^[10] и, конечно же, не кубинский диктатор Кастро. А один француз…

— Лафайет?^[11] — подсказал Ламмерт, обрадованный тем, что накал беседы несколько спал.

— Бог мой, Остин! — воскликнул Брендон. — Что вы делали в университете — ворон ловили? Школьники знают больше.

— Когда речь заходит о французах в истории, у нас обычно вспоминают Лафайета, — обиженно пробурчал Ламмерт.

— Маркиз де Лафайет никогда не был адвокатом! А имел я в виду не менее известного его современника Максимильена Робеспьера.^[12] Да-да, Французская революция! Так вот, Робеспьер — несмотря на то, что сам, придя к власти, отправил на гильотину не один десяток политических противников, — сравнивал смертную казнь с убийством младенца: преступник так же беззащитен перед обществом, как младенец перед взрослым человеком.

— Видимо, за это высказывание его вскоре и обезглавили! — рассмеялся Ламмерт в уверенности, что удачно сострил. — Но мы с вами, Брендон, слава богу, не во Франции. А французы-то — кто мог подумать! — такой галантный и жизнерадостный народ — и такая кровожадность!

— Да… — задумчиво произнес Брендон, — у нас все совершается куда как пристойнее… Не прольется и капли крови. Даже во время расстрела — там, где он еще практикуется, — на полу стелется коврик, моментально впитывающий кровь. Чтобы ничем не осквернить освященное законом убийство, мы теперь, готовя осужденных к казни, надеваем на них памперсы, затыкаем анус и завязываем глаза. Может быть, это как-то облегчает их участь? Увы! Скорей наоборот! Это делается для нас — это мы не хотим видеть ничего такого — с нашей точки зрения непристойного, что могло бы испортить всю возвышенность момента. Момента торжествующей Справедливости!.. Но на самом-то деле… — Брендон замолк, не окончив фразы.

Стоило ему только заговорить о леденящих душу подробностях, как тут же все казни, на которых он присутствовал, всплыли в памяти, начиная, конечно, с той давней, на которой должны были убить Стивена Кларка. Тогда О’Брайан впервые оказался на казни своего подзащитного. Потрясение, испытанное в тот день, перевернуло все его представления о добре и зле.

«Боже мой, как это было давно! Сколько воды утекло… Целая жизнь прошла». Брендон вздохнул и, заметив, что Остин Ламмерт нетерпеливо ерзает на стуле, продолжил:

— Я был не на одной казни… — зрелище не для слабонервных! — и наблюдал за свидетелями. Люди ведут себя по-разному. Почти всегда встречаются такие, кто будто минуту назад сообразил, куда попал и что за цирк сейчас начнется. Многие смотрят в пол, в сторону, закрывают глаза. Некоторые — и вовсе не из числа родственников казнимого — даже плачут. А знаете почему? Потому что планомерно умертвить здорового, в полном уме и рассудке человека — это противоречащий природе акт! Ведь мы же боимся! Боимся посмотреть в глаза того, кого мы казним!

Ламмерта передернуло от этих слов. Раздражение, нараставшее в нем, перешло уже все границы. Оба давно забыли о еде: острота пряных тайских блюд не шла ни в какое сравнение с той остротой, которой достигла их беседа.

— Многие смертники — из тех, кто уже не надеется выйти на свободу, — сами ратуют за смертную казнь, — сказал Ламмерт, в надежде, что его слова подействуют на О’Брайана отрезвляюще. — Пожизненное заключение, которое вы, как я понимаю, предлагаете, — очень суровое наказание. Может быть, гуманнее лишать их жизни, чем до конца дней держать за решеткой?

— Господи, Ламмерт! — вскричал Брендон. — Вдумайтесь в то, что вы сейчас сказали: гуманнее убить! Гуманность и убийство — это взаимоисключающие слова, они не могут стоять рядом, но у вас тем не менее оказываются! «Гуманнее убить»! — то есть «убить, чтобы избавить от мучений»? Что это — разновидность эвтаназии? Убийство во благо, убийство во имя человечности?! Абсурд! — Брендон разгоряченно дернул галстук.

— Лично я не считаю эвтаназию абсурдом. И первый бы голосовал за ее разрешение, — сказал Ламмерт, довольный тем, что может наконец показать свою «продвинутость».

Брендон тяжело посмотрел на него:

— Вы переводите разговор в иную плоскость. Хотя… как это ни прискорбно, между эвтаназией и смертной казнью действительно много общего. Так много, что у нас теперь сплошь и рядом «эвтаназией» именуют смертельную инъекцию! При законодательном закреплении права на эвтаназию возникают те же проблемы, что и в случае смертной казни, а именно: возможность ошибок, намеренных нарушений и — что самое ужасное — необратимость совершенного! Перейти грань, отделяющую предполагаемое благо от преступления, и там, и там очень легко. Споры вокруг эвтаназии ведутся давно, а многие ли страны ее разрешили?

Ламмерт, взмахнув рукой, попытался завершить разговор. Но О’Брайан с жаром продолжал, не давая тому и рта раскрыть. Он уже не мог остановиться, не выговорившись до конца.

— Разные моралисты толкуют нам о том, что все равно — рано или поздно — справедливость восторжествует. Но ведь если будет казнен невиновный, ни о каком восстановлении справедливости в отношении него речь уже не идет! А ведь такая возможность существует всегда. Вы адвокат, и лучше других должны это понимать.

Ламмерт зло посмотрел на О’Брайана.

— Мы с вами все-таки служители закона, и не нам… — попытался вставить он.

— Законы? Люди могли бы устанавливать их, только если бы сами были праведны, как боги! — громко завершил Брендон и, вздохнув, добавил: — Да, кстати, о Франции: смертную казнь там отменили еще в тысяча девятьсот восемьдесят первом году…

— Что вы от меня хотите? — ледяным тоном произнес Остин Ламмерт.

— Исходя из формальных признаков инкриминируемого Дадли преступления, — чуть помедлив, проговорил Брендон, — ему грозит высшая мера…

— Весьма вероятно, — пожал плечами Ламмерт.

— Вы говорите об этом так спокойно? У вашего клиента еще вчера была прекрасная семья, дети, престижная работа и полное отсутствие поводов для совершения преступления. Думали вы над этим? Представляете ли вы хоть немного, что за человек ваш подзащитный?

Ламмерт презрительно ухмыльнулся:

— Догадываюсь, что вам не знаком и второй постулат Дрейка, — он выдержал тягучую паузу и медленно произнес: — «Покажите мне адвоката, которого интересует личность его клиента, — и я скажу, что это…»

— Да, я очень плохой адвокат, мистер Ламмерт! — резко оборвал его Брендон. — А вы — талантливый ученик своего учителя! Надо обладать незаурядным талантом, чтобы защищать человека, на которого вам глубоко плевать!

— Что вы так шумите? — зашипел на него Ламмерт. — Поберегите пыл для зала суда, когда будете выступать на очередном процессе. А пока… — Ламмерт брезгливо отодвинул от себя тарелку, — не стоит вам, как вы сами выразились, «лезть в чужой огород»… В одном могу вас уверить: на этом деле я не заработаю состояния, мистер О’Брайан. — Ламмерт торопливо расплатился и встал. — Всего доброго! Спасибо за компанию. Да — и за тайскую кухню.

— Мистер Ламмерт, постойте! — опомнился Брендон. — Надеюсь, вы понимаете: разговор должен остаться между нами…

Ламмерт состроил презрительную гримасу и, резко развернувшись, зашагал к выходу.

Едва Ламмерт ушел, Брендон поднялся и вышел следом. Он был очень раздосадован. Нечасто, но случалось с ним так, что — когда речь заходила о глубоко волновавших его проблемах — он терял контроль над ситуацией и позволял надавать себе тумаков. Брендон считал обостренную чувствительность большим изъяном в своем характере, но за всю жизнь избавиться от нее так и не сумел.

О’Брайан искренне сожалел, что разговор не удался. Он не только не достиг цели, но, вероятно, даже в лице Ламмерта нажил себе врага — и если не теперешнего, то будущего…

Да, Брендон О’Брайан был недоволен собой! Но еще больше его удручала надменность, сквозившая в каждом слове его коллеги. Остин Ламмерт был неискренен с ним. В его устах рассуждения о таких понятиях, как вина, справедливость и тому подобное, выглядели, по меньшей мере, странными. «Выигрыш любой ценой, любыми способами и средствами!» — вот девиз, достойный ученика профессора Дрейка. Но Ламмерт изначально настроен на проигрыш… Почему? Сомневается в своих силах? Нет, не скажешь… Наоборот — самоуверен, даже слишком, несмотря на то, что его послужной список в уголовных делах совсем невелик. Мимоходом Брендон навел справки: до того, как заняться частной практикой, Ламмерт долго трудился в одной сомнительной фирме, помогая ей увиливать от налогов.

Почему адвокат убежден в бесперспективности дела Дадли? Ведь случаев абсолютно безнадежных, как известно, не бывает. В любом деле встречаются мелкие неясности, неувязки, ухватившись за которые, защита неминуемо одерживает верх. И на этот раз такие неувязки наверняка отыщутся. Ламмерт это прекрасно знает, так же, как и то, что от людей его профессии порой зависит очень многое, если не сказать всё! Конечно, адвокату придется потрудиться, хорошо потрудиться! Возможно, Ламмерта не вполне удовлетворяет гонорар, который он сумел запросить? Не исключены и другие варианты… Над этим стоит подумать…

После разговора с коллегой О’Брайан чувствовал себя совсем разбитым, понимая, что в дальнейшем с Остином Ламмертом надо держать ухо востро.

Глава 4

На сотрудничество с Ламмертом рассчитывать теперь не приходилось. Поэтому Брендон, не очень надеясь на достоверность сведений, полученных от Лиз, сам принялся наводить справки — пока самые общие — о семействе Дадли. И в первую очередь — об убитой Грейс Хейворд Дадли.

Ее отец, ныне покойный Генри Хейворд, владел солидным пакетом акций крупной строительной компании. Мистер Хейворд был женат четырежды, и только последний брак — с молоденькой, но слабой здоровьем топ-моделью — принес потомство. Грейс, вскоре после рождения оставшаяся без матери, была единственной дочерью, избалованной и заласканной. А в пятнадцать лет, после смерти мистера Хейворда, оказалась и единственной его наследницей.

Грейс имела престижный диплом *…ского университета по специальности «Английская филология», но со дня его получения диплом пылился в рамочке на стене давно не отпиравшегося отцовского кабинета.

Мисс Хейворд вышла замуж на двадцать пятом году жизни, а ее брак с Сэмом Дадли продлился пять лет. Сэма и Грейс, по всей видимости, сблизило лишь то, что оба они занимали достаточно высокую ступеньку социальной лестницы.

Впрочем, это, как и многое другое, Брендон О’Брайан мог только предполагать. О взаимоотношениях Грейс Хейворд и Виктора Дадли, о том, чтó и когда толкнуло их в объятия друг друга, Брендону оставалось лишь фантазировать.

…Роман их развивался стремительно. Достигнув желаемого — поймав рыбку в сети, Грейс уже не собиралась ее отпускать. Она приложила максимум энергии, чтобы заставить Вика встретиться вновь.

Поначалу он был в смятении. Можно сказать, что Вик впервые изменял жене, поэтому теперь наедине с ней чувствовал себя не в своей тарелке. Но как только встречи с Грейс стали регулярными, угрызения совести быстро улетучились.

Если уж человек захочет найти оправдание своим поступкам, то всегда его отыщет.

«Что такого? — размышлял Вик, возвращаясь с очередного свидания. — Миллионы христиан по всему миру имели и имеют любовниц, оставаясь при этом примерными мужьями. Они счастливы со своими женами и не терзаются муками совести. А я ведь жену люблю!»

И он не лукавил: Трини, семья — это было святое. Но Грейс… совсем другая — особенная женщина. Все с ней было не так как с женой, все по-иному — непредсказуемо, загадочно. Все возбуждало и затягивало глубже.

В постели Грейс оказалась взрывной и неистовой. При этом, вопреки ожиданию, ей совсем не требовались завершающие ласки. Едва только все заканчивалось, она равнодушно отворачивалась. Оргазм действовал на Грейс так же, как и на большинство мужчин: она тут же засыпала.

В противоположность жене любовница отлично разбиралась в тонкостях парфюмерии. С первого же вечера Вика заворожил томный, волнующий аромат Грейс, и искусно подобранную композицию он принял за естественный запах ее кожи.

Поток новых, неведомых ранее ощущений нахлынул на него. Вик даже не сразу понял, что случайный эпизод обернулся увлечением, а увлечение переросло в любовь.

Сперва они встречались в отеле. Через месяц Грейс сняла для свиданий шикарную пятикомнатную квартиру. Но Вик — из соображений конспирации — нашел другую, подальше от центра и поскромнее.

Хотя отношения с Трини худо-бедно наладились, с Грейс Вик чувствовал себя намного свободнее.

…Она повернулась на спину. Копна золотистых шелковых волос нимбом рассыпалась по подушке.

— Грейси, — прошептал Вик, наклоняясь над ней, — тебе не надоела моя болтовня?

— Нет, — ответила Грейс, — тебя приятно слушать, как и всех милых людей, даже если они говорят глупости.

На столь экстравагантное одобрение Вик не обиделся.

— Тогда послушай еще. — Он приподнялся на локте, набрал побольше воздуха и, подражая «авторскому исполнению», нараспев прочел:

Грейс расхохоталась:

— Сам сочинил?

— Ну да… — покраснел Вик. — Это про нас с тобой…

— Когда ж это мы залеживались до полуночи, а? — Грейс поднялась с кровати и потянулась за бельем. — Застегни, стихоплет! — скомандовала она, повернувшись спиной.

— Ты, наверное, не любишь поэзию? — осторожно предположил Вик, мучаясь с тугой застежкой.

— Почему? Вот, пожалуйста, — Грейс снова развернулась к Вику и, прикрыв рукой его гениталии, произнесла: «Ах!» — потом, подняв глаза вверх, продекламировала:

Грейс наклонилась и поцеловала Вика в причинное место.

— Видишь: могу не хуже тебя!

— Но… это не твое… — покачал он головой. — Это же… Шекспир?^[13]

— Да — в моей интерпретации. Как на твой вкус?

— По-моему, не очень… — признался Вик.

— Ну, твои стишки тоже не шедевр, — бросила Грейс, вставая.

— Наверное… Но они от души…

Слушая их разговор, можно было решить, что Вик смертельно обижен. На самом же деле никогда не был он так восторженно счастлив, как сейчас.

Однажды Грейс призналась Вику, что до него у нее был любовник, который оказался сатанистом.

— Как ты узнала? — изумился Вик.

— Сам сказал.

— И продолжала с ним встречаться?

— Знаешь, — мечтательно пропела она, — это так щекотало нервы… Да и в постели он был умелец…

В эту минуту Вик вдруг ощутил сильную, неподдельную ревность, что могло означать лишь одно: его чувство к Грейс искренно и глубоко.

— Ты же… рассталась с ним? — взволнованно произнес он.

— Да, — ответила Грейс. — Сатана разлучил нас.

Вик нахмурился, глядя, как она медленно одевается, словно испытывая его терпение. Он едва сдерживался, но молчал.

— Мой бешеный любовничек, — наконец вновь заговорила она, — сгорел вместе со своей страстью, да с еще полусотней соратников. Они собирались где-то на окраине, в подвале заброшенного дома. Для своих ритуалов разводили огонь. Видимо, что-то вспыхнуло, загорелось. В подвал вела одна металлическая дверь, которую заклинило… — Грейс подошла к окну и отдернула штору.

— Ужас…

— Да уж — куда уж! — кисло сострила она. — Это было в прошлом году, в Вальпургиеву ночь — их праздник.^[14] А ужасы, кстати, здорово возбуждают — не хуже, чем кровавые зрелища. Хотела бы я хоть на минуту оказаться в Колизее Древнего Рима… Думаю, публика на трибунах кончала там через одного, пока резвые парни на арене мочили друг друга. — Она вернулась к сидевшему на кровати Вику и провела ладонью по его ровной груди: — В гладиаторы не годишься — безобразие!

Он взял ее руку в свою:

— Ты горевала о нем?

— Нет.

— Почему?

Грейс пожала плечами.

— И обо мне не будешь? — спросил он тихо.

Грейс пропустила вопрос мимо ушей.

— Видишь ли, — нехотя проговорила она, — любая женщина мнит себя богиней и хочет, чтобы ее не просто лелеяли, на руках носили, но чтобы ей поклонялись. Если же тебе без конца твердят, что не могут тобой насытиться, тут уж не любовь, а голод какой-то! Такая страсть быстро приедается. Будто лежишь на тарелке, а на тебя сверху капают его сладострастные слюни. М-да… — виновато улыбнулась Грейс, заметив, что картинка, ею нарисованная, получилась чересчур скабрезной.

Вик с сомнением посмотрел на нее: уж для кого-кого, а для Грейс любовь как раз и была чем-то вроде пищи. К чувственным наслаждениям она подходила как гурман, которого влекут блюда экзотических, еще не отведанных кухонь.

— В общем, страсть скоро испарилась, и все свелось к одному чревоугодию. Вот! — закончила она.

— Моя любовь — не голод, — покачал головой Вик.

— Да, твоя любовь — жажда!

Он усмехнулся и опустил глаза. Грейс попала в точку: Вик теперь не просто любил, желал ее, он ее жаждал.

Вик без устали упивался Грейс, не в силах унять своей жажды, которая иссушала его все сильнее. Так, что ему иногда бывало не по себе: в неутолимом чувстве к Грейс таилось что-то зловещее…

Спустя год чувства их не остыли. Вик Дадли и Грейс Хейворд привязались друг к другу, и обоим теперь казалось, что они знакомы чуть ли ни с детства.

И вот, наконец, настал день, когда Грейс, радостно улыбаясь, сообщила своему любовнику, что беременна. Эту новость Вик воспринял как внезапный удар стихии. Захлебываясь в потоках любви, он напрочь оторвался от реальности, и ни разу за все это время не посетила его мысль о возможных последствиях.

В том, что Грейс забеременела не от мужа, сомнений не было. Сэм почти месяц проболел, потом пару недель был в отъезде, благодаря чему любовники смогли встречаться чаще обычного. Результат не заставил себя долго ждать…

— Кого бы ты хотел, — игриво спросила Грейс, — мальчика или девочку?

— А ты… уже узнала?

— Нет, пока еще рано, — улыбнулась она. — Я хочу дочку. Я назову ее Агатой.

— Да… красиво… — проговорил Вик растерянно. — Но… ты могла бы спросить меня…

Грейс лишь руками взмахнула:

— Вик, ты только подумай: ведь мы с тобой создадим новую жизнь! Сотворим ее — из ничего, понимаешь? Как боги!

— Ты уверена, что хочешь ребенка?

Но Грейс не слушала:

— Мы будем как боги, Вик, как боги! — твердила она.

Вик зажал виски руками:

— А Сэм? Он не заподозрит?

— Не волнуйся, — успокоила его Грейс, — я обо всем позаботилась: вчера вечером мы были вместе. Сэму не в чем сомневаться.

— Все-таки этот ребенок не будет ему чужой… — размышлял Вик вслух.

— Да, конечно. Но об этом первая сказала я! — заявила Грейс, совсем забыв, что так она только думала.

Вик печально посмотрел на нее.

Эйфория закончилась. Впереди же пока неясно вырисовывались грядущие проблемы…

Глава 5

После встречи с О’Брайаном Ламмерт не находил себе места. Если сначала он был польщен вниманием известного адвоката к своей скромной персоне, то теперь терзался вопросами: какая заинтересованность у О’Брайана в предстоящем процессе, не ведет ли он двойную игру? Неизвестно еще, какие подводные рифы могут скрываться за возвышенными речами коллеги о гуманности. А так как рыльце у Ламмерта часто бывало в пуху, напугался он не на шутку.

Сейчас, аккуратно выруливая по тенистым улочкам *…стона — города университетской юности, — Остин Ламмерт ехал к профессору Дрейку, с которым созвонился вчера вечером. Но даже предвкушение встречи с любимым учителем не способно было избавить его от невеселых мыслей.

Профессор юридического факультета Фрэнсис Дрейк был крепкого сложения брюнет, лет около шестидесяти. Благодаря пышной, с проседью шевелюре, окладистой бороде и ехидно смотрящим черным глазкам в облике Дрейка проглядывало что-то авантюрно-пиратское. Как и его полный тезка,^[15] профессор был человеком энергичным, деятельным, однако для карьеры пирата ему помешала бы излишняя полнота. Но что поделаешь — другие времена!

Ламмерт нашел профессора в гостиной. Тот поприветствовал его кивком головы, стоя на лесенке, приставленной к шкафу, и поглощенный приведением в порядок своих бесчисленных коллекций. Собственно, за этим занятием профессора можно было застать дома всегда, если только он не готовился к ответственной лекции или не корпел над очередным печатным трудом.

Дрейк слыл страстным коллекционером. Казалось, что он собирает все на свете. Может, так оно и было. В собраниях профессора числились картины и вазы, мебель и фарфоровые статуэтки, побрякушки аборигенов тихоокеанских островов и энтомологические редкости. Естественно, что о такой традиционной мелочи, как монеты, марки, открытки, не стоит и упоминать — всего было навалом, вплоть до откровенной дряни типа пуговиц и пивных крышек — этого барахла у профессора водилось несметное количество. Неизвестно, правда, были ли коллекции должным образом систематизированы, но хранились они чрезвычайно аккуратно: все тщательно сортировалось и раскладывалось по коробочкам, расклеивалось по альбомам, а также расставлялось, развешивалось, размещалось в доме всеми возможными способами. Это было собирательство редкой широты и размаха! В сравнении с ним маленькие наборы мелочей Виктора Дадли выглядели ребячеством. Однако и тому, и другому было хорошо знакомо чувство, роднящее всех собиральщиков на свете, — всесокрушающее и непобедимое желание заполучить в свою коллекцию очередной экземпляр.

Уход за коллекциями Дрейк никому не доверял, сокровища свои не пылесосил, а пыль с них бережно сметал, сдувал, стряхивал, поэтому процесс уборки никогда не прекращался. В такой обстановке в основном и происходили беседы профессора со студентами, коллегами и с каждым, кто посещал его дом, отчего у окружающих создавалось впечатление, будто Дрейк увлечен вовсе не коллекционированием, а смахиванием пыли.

Надо сказать, что профессор Дрейк не вполне соответствовал представлению Ламмерта о стандартном преподавателе. Следовать во всем стандарту было основной заповедью Остина Ламмерта, несоблюдение которой он прощал, пожалуй, одному только профессору. Ведь именно благодаря его помощи Ламмерт вышел, наконец, из тени неизвестности и на пятом десятке вдруг сделался модным адвокатом. Немудрено, что Фрэнсис Дрейк был в глазах Остина Ламмерта «царем и богом юриспруденции».

— Брендон О’Брайан? Как не знать? — Профессор снял с полки очередную коробочку и повертел ее в руках, пытаясь определить, где верх. — И чем же он вас озадачил?

Ламмерт откашлялся, прежде чем начать:

— Ну, во-первых, вместо того, чтобы прислать своего поверенного или помощника, О’Брайан настоял на личной беседе с глазу на глаз. И потом… он просто замучил меня проповедью о смертной казни.

— О’Брайан — ярый аболиционист.^[16] — Дрейк с силой дунул на коробочку и поставил ее обратно. — Слава богу, что он не стремится во власть, иначе его стараниями мы бы давно уже присоединились к тринадцати «милосердным» штатам.^[17] Кстати, — профессор испытующе глянул на своего бывшего студента, — вы, наверное, помните интересный эпизод из его блестящей биографии, когда О’Брайан сам чуть было не угодил за решетку?

Остин Ламмерт вытаращил глаза и весь обратился в слух. Дрейк неторопливо спустился с лесенки и, приоткрыв застекленный шкафчик, вынул из него пупырчатую раковину.

— У вас никудышная память, Ламмерт, — покачал он головой. — На одной из лекций — не сомневаюсь, что вы на ней присутствовали, — я упоминал этот случай.

Пока Дрейк заботливо протирал створки раковины, Ламмерт хмурил лоб, силясь вспомнить, о чем толкует профессор.

— Удивляюсь, — продолжал тот, — как такое сногсшибательное событие не получило широкой огласки! Чуть раньше СМИ устроили столько трескотни о неудавшейся казни Стивена Кларка, того самого клиента, из-за которого… — Дрейк на минуту прервался: страдальческий вид собеседника говорил о том, что требуются разъяснения.

Фрэнсис Дрейк не питал иллюзий по поводу интеллектуальных и профессиональных качеств своего бывшего студента: тот никогда способностями не блистал, науки брал, что называется, задним местом. Но то, что Ламмерт, как губка, впитывал все его наработки и вынянченные идеи, очень тешило самолюбие профессора. Посему Дрейк снисходительно терпел частые наезды пустоголового ученика и, немного морщась, подкидывал ему время от времени пару-тройку скороспелых советов.

— Там была довольно запутанная история… — продолжил Дрейк, ставя раковину на прежнее место. — В двух словах: О’Брайан способствовал побегу своего уже осужденного клиента, был привлечен к ответственности за укрывательство и пытался выпутаться, сваливая все на шантаж. Хотя кто кого там шантажировал — еще вопрос! О’Брайана ждали крупные неприятности, но… дальше перетолков в узких судейских кругах дело не пошло. Впрочем, ему уже тогда благоволили власти предержащие… — Профессор опять поглядел на Ламмерта: тот вытянулся в струнку, боясь пропустить хотя бы слово. Дрейк усмехнулся: — Хотите знать мое мнение о нем? О’Брайан — недалекий везунчик, идеалист, смотрящий на мир сквозь призму своих дурацких принципов. Многие, кажется, считают его высоким профессионалом. Я не из их числа! — Дрейк со звоном сложил и поставил в угол лестницу. — Вот вы, Ламмерт, стали бы укрывать сбежавшего преступника?

— Я пока еще в своем уме, профессор! — отрапортовал тот.

— Вот именно, — хмыкнул Дрейк. — А О’Брайан, видимо, считал, что спасти негодяя от смерти — дело чести. И, надо признать, в плену своих извращенных представлений о добре и зле он пребывает до сих пор.

Профессор подошел к каминной полке и, пододвинув ближе к краю фарфоровую балерину, провел кисточкой по вскинутой ножке. Потом, улыбаясь, повернул статуэтку боком. Похоже, вытирание пыли было для него только поводом прикоснуться лишний раз к своим сокровищам.

Ламмерт с глуповатым выражением лица следил за действиями профессора.

Дрейк глянул весело:

— И что теперь? О’Брайан желает, чтобы вы плясали под его дудку?

— Я не до конца понял… Мистер О’Брайан был чересчур эмоционален тогда. Вроде бы он в родстве с моим клиентом.

— Ну, это несложно проверить.

— Да, конечно… Но то, что вы рассказали мне, профессор, — это большое подспорье. Не люблю, когда на меня давят во время работы.

Дрейк положил кисточку и встал спиной к камину, скрестив руки на груди, — сегодняшняя уборка была закончена.

— Согласен, — подтвердил он, — мерзкое ощущение. Но все же иногда… приходится с ним мириться. Вернее… как бы вам сказать… стоит научиться его не замечать. Вы меня понимаете?

— Да, профессор, — заученно кивнул Ламмерт.

— Что-нибудь еще? — покосился на него Дрейк. — Нужен совет — вы ведь за этим приехали?

— Нет-нет! На этот раз нет, — поспешил заверить Ламмерт. — Дело предельно простое. Я уже все продумал — хоть сейчас на заседание. Я вам очень благодарен, профессор!

Дрейк довольно улыбнулся:

— Не стоит, Ламмерт. Заезжайте. Да, и еще… будьте внимательны: О’Брайан — юрист… — у Дрейка так и не выговорилось «хороший», и он, цокнув языком, завершил: — добротный.

Вопреки уверенности Дрейка О’Брайан не всегда был аболиционистом. Долгое время он придерживался того же мнения, что и большинство, и смертную казнь считал мерой суровой, но необходимой и действенной.

Конечно, ничто в нашей жизни не происходит мгновенно, и у каждого изменения есть свой «подготовительный период». Для О’Брайана таким периодом стали первые десять лет адвокатской практики. Но на вопрос, когда магнитная ось его взглядов сменила полярность, он мог ответить точно: весной 198* года Брендону стукнуло тридцать три, и именно тогда у него появился новый клиент — Стивен Кларк…

Встреча с этим неординарным человеком заставила О’Брайана многое переоценить и переосмыслить в жизни.

Глава 6

Глава 7

После суда прошло более недели, а О’Брайан никак не мог отделаться от ощущения, будто все еще присутствует на том процессе. Он не понимал, чтó конкретно его тревожит, но оттуда — из подсознания — все настойчивее проступало, теребило, не давало расслабиться чувство нарастающего беспокойства. Перед глазами продолжал стоять Вик — совсем еще молодой человек — с затравленным, страдальческим взглядом.

Неровности, шероховатости в деле, с одной стороны, и бесчеловечный приговор — с другой продолжали волновать Брендона.

Даже если отбросить подбор присяжных — в конце концов, это распространенная практика, — были в этом процессе еще моменты, которые настораживали. По окончательной версии — так и не подтвержденной обвиняемым, — тот, совершив убийство, пытался покончить с собой. То есть весьма вероятно, что все действия Дадли совершал, находясь в состоянии аффекта. Суд не признал этого и не принял во внимание ни одного смягчающего обстоятельства.

Защита проявила поразительное бессилие: ведь только открытая входная дверь — при любом реальном раскладе событий — могла бы перевесить все остальные улики! Но суд расценил ее как улику против обвиняемого, не поверив ни единому его слову. Нет, адвоката там будто и вовсе не было! Ни сердца, ни совести у этого Ламмерта!

Похоже, Вик Дадли кому-то крепко насолил, и стоило ему оступиться, как с ним быстро свели счеты. Адвоката нанимала жена Вика… Кто подсунул ей Ламмерта? Но главное: кто заплатил ему за провал?..

Брендон считал неэтичным подключать к делу, в котором имел личную заинтересованность, своих подчиненных. Однако, просматривая утром ежедневник, понял: за всем на свете один не угонишься. Вздохнув, он захлопнул блокнот и вызвал помощника Кристофера Литгоу — недавнего выпускника университета.

Брендону не нужно было выяснять точку зрения Литгоу на проблему смертной казни. В адвокатской конторе О’Брайана работали только аболиционисты. Наличие твердой позиции в данном вопросе служило для него основным критерием в отборе людей. Может быть, именно идейная общность и делала его клерков на редкость сплоченной командой. Большинство из них Брендон знал много лет, и каждому доверял как себе самому.

Молодой адвокат Кристофер Литгоу, кроме отлично усвоенного курса юридических наук, выделялся двумя ценными качествами: смышленостью и расторопностью. Ему-то Брендон и поручил, наряду с проверкой фактического материала по делу Дадли, выяснить еще ряд щекотливых моментов, о которых, рассчитывая на сообразительность Литгоу, в разговоре лишь намекнул. И был приятно удивлен, когда уже на следующий день помощник доложил о первых результатах. Он выяснил, что услуги адвоката Ламмерта оплачивались Сэмюэлом Дадли, и — «как стало известно из неофициальных источников» — по умопомрачительной цене.

— Как вы это узнали? — не сдержался О’Брайан. Литгоу заговорщицки молчал. — Уж, конечно, не за чтением материалов по делу…

— Вы же дали мне свободу действия, патрон.

— Ну, все, все — не буду, — успокоил его Брендон. — А у вас, коллега, неплохие задатки…

На эти слова Литгоу довольно улыбнулся.

— …частного детектива! — завершил О’Брайан.

Брендон отослал помощника и, оставшись один, снова задумался.

…Значит, Сэм… Сэм Дадли — тот, кто вознамерился уничтожить Вика. Брата?! Уму непостижимо! Какие-то библейские страсти! Грейс Дадли не вернешь… Уже будучи в мире ином, она все-таки умудрилась разбить сердце Сэма. Но, возможно, здесь есть доля и его вины — ведь у них не было детей…

Помнится, Глория говорила, что у жены Вика проблемы с деньгами… Возможно, в тот момент у нее не было иного выхода, как принять помощь от деверя. В том, что защитника оплачивал родной брат обвиняемого, нет, собственно, ничего необычного. Если бы… он не был потерпевшей стороной, если бы не преднамеренная тактика Ламмерта, и таких «если бы» набирается еще предостаточно…

Бóльшую часть сведений о Сэме Брендон почерпнул еще несколько месяцев назад из разговоров с Лиз Кларк.

Для своих тридцати двух Сэмюэл Дадли выглядел старовато. Про него можно было сказать: «Этому мистеру лет сорок, но он прекрасно сохранился». Впрочем, маловыразительная внешность позволяла Сэму быть «человеком без возраста»: и десять лет назад, и еще лет через десять он смотрелся бы так же.

В своей семье Сэм всегда находился на привилегированном положении. С раннего детства у мальчика начались припадки, которые случались периодически. Сэм падал, ранился, что-то себе ломал, у него вечно то там, то сям ныло, болело, и почти все детство он проходил с головы до ног перебинтованный. Ежедневно Сэм вынужден был принимать лошадиную дозу лекарств, из-за чего на всю жизнь «посадил» себе и почки, и печень. Ребенку требовался систематический уход: режим, специальная диета, длительный отдых.

За всем этим неукоснительно следила мать. Возможно, что нежнее она любила Вика, но тому доставались лишь ее поцелуи утром да на сон грядущий. В то время как за старшим сыном миссис Дадли ходила буквально по пятам, стараясь оградить от всяческой напасти. Так продолжалось все детство и юность, вплоть до тех пор, когда Сэм уже достаточно окреп и не нуждался более в постоянной опеке. Выпустив любимое чадо из-под своего крыла, Джулия Дадли будто потеряла внутренний стержень. Она сильно сдала после совершеннолетия Сэма и плавно угасла в течение последующих трех лет, успев дотянуть только до женитьбы младшего сына.

Хотя заболевание не было врожденным, у Сэма навсегда сохранилось ощущение, что он с ним и родился. Из-за болезни он был ограничен в общении со сверстниками, учился дома, и долгие годы младший брат оставался единственным его компаньоном. Все это вкупе с неусыпным вниманием матери и сформировало характер Сэма: он был замкнут, мнителен, порой злопамятен, но в то же время сильно подвержен женскому влиянию. Надо сказать, что последнее отличало и Вика. Домашнее воспитание миссис Дадли дало свои плоды…

Кроме прочего, у Сэма была еще одна неприятная черта, а именно — сильно развитое чувство собственника. Он просто не выносил, когда брали какую-нибудь его вещь, особенно без спроса. Тогда в ход шло все: от безудержного крика до кулаков. Малышом Сэм приходил в странное волнение при виде денег. Поэтому с возрастом к «прекрасному» букету качеств добавилась еще и патологическая жадность.

Пока Сэм рос, в детской стоял целый шкаф, набитый лекарствами. Родителям волей-неволей пришлось научиться в них разбираться. Это привело к тому, что Чарльз Дадли, бывший тогда еще предпринимателем средней руки, занялся сначала сбытом лекарственных средств, потом, когда дела пошли хорошо, подключился к их производству и в конце концов выкупил контрольный пакет акций небольшой фармацевтической компании. Через пять лет, благодаря энергии и неустанному труду мистера Дадли, компания, к тому времени полностью перешедшая в его руки, значительно расширилась и заняла уверенные позиции на внутреннем рынке.

В дальнейшем Чарльз Дадли немало средств вложил в научные исследования по разработке безопасных — не дающих побочных эффектов и осложнений — лекарств. Лаборатория, где по окончании университета трудился Виктор Дадли, как раз и занималась испытанием новых медикаментов, которые люди должны принимать по жизненным показаниям — часто до конца своих дней.

Повзрослев, Сэм Дадли перерос многие свои болячки, успешно выучился, женился и еще при жизни отца занял в компании директорское место. Несмотря на хронические заболевания, он не производил впечатления доходяги. Как правило, люди такого типа — «бегуны на длинные дистанции» — обгоняют на жизненной прямой любого здоровяка. Сэмюэл Дадли имел хорошие шансы дотянуть лет до ста.

Младший брат его рано покинул отчий дом. Женившись, он стал снимать квартирку вблизи университета, потом взял в кредит также весьма скромную по размерам квартиру поближе к работе, имея в перспективе купить загородный дом. Однако когда должно было это случиться — неизвестно. А при умении его жены сорить деньгами и набирать кредиты — возможно, лишь к пенсии. Сэм долгое время оставался жить с отцом, только после женитьбы перебравшись в не меньший по размерам особняк супруги.

Последние годы братья Дадли, несмотря на то, что трудились рядом, виделись довольно редко, а за дверьми компании — тем более. По отзывам окружающих, братья не поддерживали тесных отношений: ни внеурочных визитов друг к другу, ни совместных уик-эндов. Жены их приятельницами не сделались. Каждый из братьев жил своей жизнью.

Вот, собственно, и все, что было известно Брендону о Сэмюэле Дадли.

Впервые братьев Дадли О’Брайан увидел только на слушании в суде.

Своим поведением Сэм производил двоякое впечатление. С одной стороны, — это не вызывало сомнений — Сэм Дадли любил жену. Ее смерть стала для него тяжелым потрясением. Ко всему он тут же узнаёт, что покойная длительное время ему изменяла, и не с кем-нибудь, а с его родным братом! Такое известие любого доконает.

С другой стороны, с момента гибели Грейс прошло более полугода, но Сэм выглядел так, будто узнал об этом пару часов назад. Фигурируя в качестве потерпевшего, он долго молчал, прежде чем ответить. Иногда, казалось, не слышал обращенных к нему вопросов. Когда же начинал говорить, ответы его были сбивчивы, порой алогичны.

Сэм нервничал больше, чем подсудимый. Временами можно было подумать, что судят не Вика, брата, убившего его жену, а его самогó… Он судорожно вздыхал, озираясь то на судью, то на присяжных, — чувствовалось, что ему не хватает воздуха. От этого трагедия его начинала выглядеть немного театральной. Сэм то оправдывался, то нападал и… безжалостно топил брата. Ясно было, что при любом исходе судебного разбирательства Вик для Сэма — враг навек.

Да, суровый человек — Сэм Дадли… Видимо, прощать он не способен…

Глава 8

Другой неоднозначной фигурой, которая могла бы пролить свет на вопросы, беспокоившие О’Брайана, являлась Тринити Дадли.

Уж она-то была больше остальных заинтересована в том, чтобы Вика — отца ее детей — оправдали. Подозревает ли миссис Дадли о закулисных играх в суде? Ведь потерпевшей стороной оказывалась теперь именно она — жена осужденного.

Брендон познакомился с Трини еще за два месяца до суда. Но это было в буквальном смысле мимолетное знакомство. Как-то вечером он позвонил Лиз — осведомиться, не нужна ли его помощь. И та сказала, что сестра должна быть у нее завтра после обеда, и неплохо, если он тоже заедет. Брендон сомневался, удастся ли ему выкроить в своем плотном графике время для визита, но вышло так, что как раз в середине дня он, располагая свободным часом, оказался недалеко от дома Лиз.

Однако Трини заскочила к сестре совсем ненадолго — Брендон даже не понял, по какому поводу. И Лиз едва успела их друг другу представить, упомянув профессию Брендона. Он получил тогда только самое общее впечатление от миссис Дадли.

Трини была очень похожа на сестру — та же видимая хрупкость и незащищенность при явной способности крепко стоять на ногах. Несмотря на внешнее сходство, Трини выглядела проворнее, энергичнее сестры, в разговоре она явно доминировала, и Лиз проигрывала на ее фоне.

Побеседовать с миссис Дадли в тот день О’Брайану так и не пришлось. Снова они повстречались только в зале суда. Лиз прийти в суд не смогла — расхворались дети. Брендон на следующий день позвонил ей, но она была очень расстроена: у Аманды зашкаливала температура. Он извинился за беспокойство, пообещав перезвонить.

Теперь Брендон набрал номер Лиз Кларк с одной целью — напроситься к ней в гости. Он хотел видеть жену Вика. Оказалось, это совсем несложно: не далее как послезавтра Трини с детьми собиралась быть у Лиз.

Брендон смог подъехать только к вечеру, уже не надеясь застать миссис Дадли. Но его опасения оказались напрасными — гости еще были в доме и уходить пока не собирались.

Трини Дадли сидела на диване посреди гостиной, закинув ногу на ногу. Одета она была строго, без изысков — в полном соответствии с постигшей ее жизненной ситуацией. Кажется, именно в этом темно-синем брючном костюме он и видел ее на суде. Трини коротко глянула в его сторону, и Брендон сразу почувствовал, что сегодня он здесь не ко двору.

О’Брайан сдержанно поклонился. Перед адвокатом стояла непростая задача — говорить с женой осужденного. Хотя подобная обязанность являлась обычной составляющей его работы и таких бесед ему приходилось вести, может быть, не одну сотню, все равно каждый раз его при этом охватывало напряженное волнение — чувство, знакомое только людям редких профессий: актерам перед выходом на сцену, хирургам перед операцией, летчикам перед взлетом. Привыкнуть к нему невозможно. На внутреннее состояние О’Брайана накладывало сейчас отпечаток еще и то, что, даже не будучи официальным участником процесса, он ощущал моральную ответственность за вынесенное судом решение.

Хозяйка дома встретила Брендона как обычно — источая потоки любезности и гостеприимства.

— Это мистер О’Брайан, — заново принялась знакомить их Лиз, — он популярный юрист, я тебе говорила.

«Популярный? — усмехнулся про себя Брендон. — Как шоумен! А, впрочем… почему бы и нет?» — Он снова поклонился миссис Дадли.

Она посмотрела на него чуть внимательнее. Почти тринадцатилетняя разница в возрасте между сестрами действительно была мало заметна, но на этот раз Трини уже не показалась ему точной копией Лиз.

— Не стоит отчаиваться — ничто еще не потеряно, — начал Брендон, обращаясь к обеим. — Теперь пойдут апелляции — впереди долгая борьба.

— Мне все равно, — опустив глаза, буркнула Трини.

— Спасибо, Брендон, — вставила Лиз, обнимая сестру за плечи. — Я знала, что вы нас поддержите.

— Я любила мужа! — вдруг выкрикнула миссис Дадли.

Брендон с удивлением посмотрел на нее:

— А теперь? Не любите?

— Он обманул меня! — сверкнув глазами, резко произнесла она. — Подло обманул! — Глаза у Трини были выразительнее и темнее, чем у ее сестры, а рот — чуть крупнее. И когда она говорила, движению губ сопутствовала мимика всего лица.

«Спросить бы ее сейчас: а сама-то она никогда не изменяла?» — подумал Брендон, пожалев, что сделать это не позволяют рамки приличия. Он решил не форсировать разговор, сел в кресло напротив и окинул взглядом гостиную.

Сегодня Лиз расставила вазы по всем углам просторной комнаты. Такое убранство соответствовало, наверное, ее понятиям о красоте и уюте в доме, либо призвано было отвлечь внимание от раскиданных где попало детских вещей, создавая видимость порядка. Обилие свежесрезанных цветов делало воздух в гостиной тяжелым и влажным, как в оранжерее, из-за чего у Брендона запершило в горле.

Дети — трое Лиз и двое Трини — сидели здесь же, в дальнем конце комнаты, так увлекшись игрой, что их, на удивление, было почти не слышно.

— Брендон, — прервала недолгое молчание Лиз, — нам так тяжело говорить об этом…

Но Трини не дав сестре окончить, перевела разговор:

— А где твоя капризуля? Что-то ее не слыхать? — и, поднявшись, чеканным шагом пересекла комнату.

Брендон взглядом проследил за ней. При хрупком сложении у миссис Дадли была тяжеловатая походка, а движения иногда резки и угловаты. Впрочем, эти мелочи не отражались на общем ее облике — незамысловатой милашки.

— Лиззи! Да она здесь спит! — крикнула Трини из другого конца гостиной, подхватывая на руки сонную племянницу. Лиз поспешила ей навстречу. — Слабенькая она у тебя — вся в папу… то есть… — Трини прикусила язык, — я хотела сказать… — не в своего папу…

— Аманда всегда так, — вдруг вспыхнула Лиз, — спит, когда ей вздумается. И потом, ты же знаешь, она недавно болела.

— Но если только подумать, — продолжала Трини, не замечая грозных взглядов сестры, — сколько ты, бедняжка, пережила, когда носила ее!

Девочка проснулась у тети на руках и привычно захныкала. Лиз забрала у Трини малышку и направилась с ней наверх, в детскую.

Она была раздосадована: вечно сестра не к месту со своим сочувствием! Уж Брендону-то меньше всех полагалось знать, на кого похожа Аманда…

Друг мужа первым пришел тогда Лиз на помощь. Если бы не Брендон, кто знает, осталась бы она жива? Он сделал все, чтобы с Лиз как можно скорее сняли подозрения, — ведь это же надо: на проклятом ножике обнаружились именно ее отпечатки! Как в дрянном детективе! Брендон не только спас Лиз — он в лепешку разбился, чтобы после случившегося на имени почившего писателя Стивена Кларка не заалело клеймо «убийца»…

И как это у Трини недостает ума, чтобы понять: нельзя постоянно напоминать людям об их несчастьях! Лиз, слава богу, давно позабыла тот жуткий день — память спасительно вычеркнула самое страшное. Неизгладимым оставался лишь вкус последнего поцелуя в холодные, затверделые губы…

Ну вот, опять: стоило Лиз вспомнить о Стивене — глаза тут же начали наполняться слезами…

Покойный муж был ее надеждой и опорой. Она любила в нем всё, она гордилась им. Со Стивеном ее жизнь была не только наполнена особым смыслом, но и расцвечена яркими красками. А те остальные, которые вились, кружились вокруг нее, словно мотыльки летним вечером, — ничего подобного с ними не было. Так же, как мотыльки, они быстро исчезали, не оставив никакого следа. Только Хаггерс… Трусливый кролик, слинявший в самую трудную минуту! Забыть, навсегда забыть!

Лиз смахнула слезинку со щеки и притворила дверь детской. Вернувшись в гостиную, она застала Брендона, с напускным безразличием изучающего рисунок паркета, и Трини, сидящую спиной к нему. Лиз решила, что в ее короткое отсутствие они не перемолвились и словом. Но это было не так: едва она вышла, Брендон сразу же попытался возобновить разговор.

— Чем они так увлеклись? — спросил он о детях.

— Рисуют, — холодно отозвалась Трини.

— Рисуют? — удивился Брендон. — Редкое занятие в наши дни. Это вы их надоумили?

— Сами. Лиз подарила Эйблу набор красок — у него скоро день рождения, — нехотя ответила она.

— Тогда им лучше не мешать.

— Угу, — поддакнула Трини, — пока не станут колотить друг дружку.

О’Брайан улыбнулся и, чуть сменив тон, произнес:

— Миссис Дадли… Я понимаю, мой вопрос может вызвать у вас недоумение. Скажите: почему в качестве адвоката вы наняли мистера Ламмерта? Вам кто-то посоветовал?

Трини вспыхнула и устремила на него немигающий взгляд.

— Дело в том, — пояснил Брендон, — что на процессе Ламмерт продемонстрировал полное отсутствие профессионализма. От качества его работы во многом зависел успех дела, а он выглядел на суде не защитником, а случайным человеком с улицы. Я говорю вам это как специалист.

Трини нервно передернула плечами:

— Я полагаю… полагаю… — Она не могла подобрать нужных слов. — Я не обязана отвечать вам, мистер О’Брайан!

— Конечно. Единственное, что мне хотелось бы знать: вы удовлетворены его работой?

— Вполне!

— Пойду сварю кофе, — спускаясь с лестницы, сказала Лиз и, не обращая внимания на то, что Трини процедила: «Я не буду», а Брендон покачал головой, отправилась на кухню.

Секунду спустя из детского уголка раздалось утробное «Вау!», в ответ ему — воинственное улюлюканье индейцев, и сразу за этим — грохот падающих на пол предметов.

— Ну вот — началось! — Трини со вздохом поднялась и твердым шагом направилась в зону «боевых действий».

Брендон тоже встал.

А события в детской компании развивались по своим законам: пока взрослые только пытались завязать разговор, там уже вовсю кипели страсти.

Набор акварельных красок, которым Лиз решила побаловать племянника, был чудесный — дорогой, почти профессиональный, кроме кистей разной толщины, к нему прилагались стопка рисовальной бумаги и набор баночек и ванночек. Мальчику сразу же захотелось попробовать все это в деле. Он разложил подаренные сокровища прямо на полу и принялся рисовать. Ребята окружили его, с любопытством наблюдая, как на абсолютно гладком листе вдруг начали вырастать стены сказочного замка.

И тут Стиви предложил рисовать наперегонки: кто быстрее и лучше изобразит подземный лабиринт дракона. Его клич упал на благодатную почву — все уже горели желанием попробовать. Но Лиззи заявила, что не любит подземных лабиринтов и будет рисовать королевский дворец. Как всегда, начали шумно спорить, бегая вокруг Эйбла и сотрясая кулачками воздух. Юный художник, не обращая внимания на их возню, продолжал трудиться над своим произведением. Вволю поскандалив, дети сошлись на том, что каждый будет рисовать то, что ему заблагорассудится, но обязательно на тему новой компьютерной стрелялки, в которую они недавно играли и где были и замки, и скальные гроты, и таинственные подземные лабиринты, и, конечно, рыцари, драконы, маги и прекрасные принцессы.

Лиз-младшая раздала всем бумагу и кисти, и работа закипела. Лист вручили даже Аманде, но кисточки не хватило, и сестра принесла ей набор фломастеров, которым малышка осталась очень довольна.

Стиви долго пыхтел, закручивая свой невероятный лабиринт. Время от времени, макая кисточку в воду, он останавливался, чтобы перевести дух, и искоса следил за тем, что происходит на других листах. Брат Эйбла — Кейн — «строил» неприступную каменную крепость, а Лиззи принялась старательно украшать свой дворец изнутри и заселять его принцами и принцессами. Рисунок у нее получался неплохой. Эйбл уже дорисовал замок, и теперь из-под его кисти стал появляться доблестный рыцарь в полном боевом облачении. Стояла идеальная тишина, под которую Аманда благополучно уснула.

Все было мирно и чинно до тех пор, пока у Кейна не иссяк энтузиазм. Он все чаще хмурился, глядя на рисунок Эйбла, и в конце концов смял свой лист с недостроенной крепостью. После этого пошло то, что Трини охарактеризовала: «началось» — опрокидывание баночек, тыканье друг в друга кисточками и раздача тумаков без разбору.

Брендон впервые видел сыновей Вика. Они были почти погодки, светловолосые и тоненькие, как былинки. Но Кейн больше походил на мать, а Эйбл на отца — это сразу бросалось в глаза. Пока Трини растаскивала драчунов в стороны, Брендон наблюдал за мальчиками. Он вспомнил, что про его собственных сыновей, разница в возрасте между которыми тоже была невелика, в детстве всегда говорили: «Джефф — в папу, Тим — в маму». Как же быстро они выросли! И давным-давно уже были не в маму и папу, а в самих себя… Глядя на детей Дадли, Брендон коротко вздохнул.

«Наверное, это уже тоска по внукам», — решил он.

Трини не выясняла, кто зачинщик, и взбучку получили все. Постепенно ребята утихомирились. Лиззи, едва сдерживая слезы, забрала свой слегка помятый рисунок и понесла показывать его матери. Эйбл, как только его оставили в покое, снова принялся за рыцаря, а Стиви, подражая ему, уселся рядом. Брендон стоя смотрел на то, как они рисуют.

К ним подошла Лиз в обнимку с дочерью:

— По-моему, у Эйби есть способности. Вам не кажется?

— Да, вероятно… — задумчиво произнес Брендон. — Почему они рисуют левой? Оба левши?

— Нет! — рассмеялась Лиз. — Левша только Эйби, а Стиви паясничает.

— Вот как? А отец Эйбла… тоже левша? — немного рассеянно спросил Брендон.

— Да, у них в роду почти все левши.

— Вика переучивали в детстве, — скороговоркой пробубнила стоявшая в стороне Трини, — он пишет правой.

— Но ты замечала, — вставила Лиз, — что любую вещь, ту же ручку, он берет сначала левой рукой.

Брендон сдвинул брови: «Ох уж эти мне левши! Кажется, ни одна детективная история не обошлась без их участия. Надо сказать Литгоу — пусть еще пошустрит».

— А вообще, говорят, переучивание вредно, — продолжала Лиз, — у ребенка после этого пропадает уверенность в себе и еще что-то там… я читала.

— Теперь не переучивают, — бросила Трини, зло покосившись в сторону Брендона.

Тот задумчиво молчал.

«Наказывая преступника, мы неизбежно наказываем его близких, — он снова взглянул на сыновей Вика, — но совсем трагично, если при этом страдают дети…»

Игра распалась, взрослые занялись разговорами, и заскучавший Стиви начал потихоньку задирать кузенов — то скорчив рожу, то тюкнув в бок. И если Эйбл, чувствуя себя постарше, снисходительно терпел выходки шкодника, то Кейн, который был самым старшим во всей компании — ему уже исполнилось семь, — спуску Стиви не давал и на каждую состроенную рожу отвешивал порцию оплеух, от которых Кларк-младший ловко увертывался. Но от последней размашистой оплеухи спастись он не успел и, поскользнувшись, с треском растянулся прямо на красках и ванночках Эйбла, а его светлая, в мелкую клетку рубашка вмиг превратилась в яркое оперение попугая. Лиз с ахами и охами бросилась выручать сынишку, а Трини, схватив Кейна за руку, поволокла его из комнаты. На этот раз она была полна решимости выдворить драчуна на улицу. Мальчик упирался как мог, выкрикивая запоздалые оправдания. В последней попытке он ухватился за край стола, и стоявшая там керамическая ваза вдруг опасно наклонилась и, пробалансировав секунду, полетела на пол, превратившись через мгновение в груду черепков.

— А, черт! — Трини остановилась, выпустив руку сына, но тот не двинулся с места. Все остальные тоже замерли.

Внезапно наступившую тишину прорезал голос Лиз:

— Пингвинчик!

И Брендон сразу понял, какую именно вазу из несметного их количества постигло несчастье. Ваза эта запомнилась ему еще с прошлого визита — серая, с синими полосами — она была такой причудливой и несуразной формы, что невольно вызывала улыбку. Правда, чтобы увидеть в скособоченном, с выпирающей грудью и откляченным задом уродце «пингвинчика», надо было изрядно пофантазировать. Пышная густо-фиолетовая роза выглядела в этой вазе, как красавица в объятиях чудовища.

Лиз стояла с таким перепуганным лицом, будто случилось непоправимое несчастье. И на глазах у нее — в который раз за вечер — опять засверкали слезы.

— Только, пожалуйста, не делай из этого трагедию, — сказала Трини, — я завтра привезу тебе точно такую же.

Кто-кто, а миссис Дадли прекрасно знала, что не стоит обращать внимания на театральные страдания сестры. На самом деле такие неожиданные, на голову сваливающиеся ситуации приводили Лиз в восторг — тогда-то уж она вволю могла, воздевая руки к небу и закатывая глаза, взбалтывать пену застоявшихся чувств.

Трини покачала головой и снова ринулась к сыну, но, перешагивая через лужу, поскользнулась и чуть было не упала, в последний миг удержавшись за спинку кресла. Стиви громко захохотал, но мать тут же затрясла пальцем у него перед носом.

— О господи! — Трини в изнеможении плюхнулась в кресло.

Все молчали, чувствуя себя неловко.

Общее оцепенение нарушила Лиз-младшая. Она подошла к столику, где прежде стояла злополучная ваза, и, наклонившись, подняла с пола розу, на которую ее тетя успела наступить.

— Ей не больно, — прошептала девочка, разглаживая помятые лепестки, — она ведь сорванная…

И всем сразу подумалось, что действительно никакой трагедии не произошло. Просто жизнь все расставила по своим местам: несчастный уродец вдребезги разбит, а мертвая красавица оказалась на земле…

— Всё! Нам пора, — резюмировала Трини, поднимаясь. — Ничего хорошего, когда засиживаешься допоздна.

Лиз сразу заторопилась, помогая Эйблу сложить краски и все остальное в пластиковый мешочек. Трини чмокнула сестру в щеку, взяла детей за руки и, спешно кивнув Брендону, направилась к дверям.

Поглядев им вслед, О’Брайан опять вспомнил о Вике.

Почему ни у судьи, ни у присяжных, когда они выносили свой вердикт, не дрогнуло сердце при мысли, что дети останутся без отца? Более того, Брендон даже не помнил, чтобы на процессе хоть кто-нибудь заикнулся про детей подсудимого. Или они считают, что преступник недостоин воспитывать? Недостоин быть отцом?!

«Да, осудив Дадли на смерть, они осудили и его сыновей!» — еще раз подумал Брендон.

Лиз все еще выглядела убитой. Она начала собирать с полу осколки, машинально пристраивая один к другому, словно собиралась их склеивать.

Брендон наклонился, чтобы помочь ей.

— Вы так расстроились из-за вазы… Она дорога вам?

— Вазы — они же как дети… — тяжко вздохнула Лиз. — У нас их больше пятидесяти, и я каждую знаю в лицо.

Брендон посмотрел удивленно — честно говоря, он ожидал услышать нечто более трогательное: может быть, что-то связанное со Стивеном.

— Хотя… — Лиз приподнялась, — не важно, я уже завтра обо всем забуду.

Ее слова заставили Брендона улыбнуться: Лиз вовсе не прикидывалась дурочкой, она говорила то, что на самом деле думала.

— И кофе остыл, — обреченно вздохнула она, посмотрев на полные чашки. — Вы опять торопитесь?

— Нет. Но вам, наверное, пора укладывать детей? — сказал он, кивнув в сторону.

В это время притихший, перемазанный Стиви, которому мать успела только сменить рубашку, сидел нахохлившись в углу. А Лиззи с розой в руках ходила от одной вазы к другой, не зная, куда пристроить поникшую красавицу. Лиз глянула на них и устало махнула рукой.

— Простите — так все по-дурацки получилось… Вы же хотели поговорить с Трини, — спохватилась она.

— Ничего. Может быть, посоветуете, где удобнее с ней увидеться?

Лиз сложила на столе горку из осколков и, еще раз вздохнув, присела на краешек дивана, где прежде сидела сестра.

— Вообще-то, сейчас ее лучше не трогать. Трини не выносит, когда ее жалеют.

— Я вовсе не собирался жалеть.

— Трини бывает резковата — не судите ее строго, Брендон. Пережив то, что ей довелось…

— Конечно. Я представляю, насколько тяжело… — начал он, садясь напротив.

— Я не об этом… — Лиз посмотрела многозначительно и опустила глаза. — У Трини еще до замужества… были проблемы в семье… Понимаете?

— Нет, — покачал головой Брендон. — Расскажите подробнее.

— Как же я смогу рассказать, если вы не понимаете? — Она покашляла и поправила волосы таким жестом, будто собиралась выходить на подиум.

Брендон нервно повертел головой — похоже, предстоял новый раунд общения с Лиз.

«Интересно, читала ли она хоть один из романов мужа? — подумалось ему. — Вообще, берет ли она в руки книгу?» Будь он сам писателем — жена стала бы его первым читателем и советчиком. «Состарюсь — обязательно напишу мемуары», — решил Брендон.

— Трини воспитывал отчим, — наконец сказала Лиз. — Это был человек буйного нрава — по крови ирландец.

Брендон усмехнулся:

— О’Брайан — тоже ирландская фамилия.

Лиз осеклась и затихла.

— Она досталась мне от прадеда, — продолжал он. — Отец — уже американец в третьем поколении, мать родом из Франции. Так что «кельтских корней» в своем характере я не ощущаю.

— Галлахер! — вдруг радостно выпалила Лиз. — Это моя девичья фамилия.

— Что же — прекрасная ирландская фамилия.

— Но она не моя, — сообщила Лиз и снова замолчала.

«Все ли у нее в порядке с головой?» — подумал Брендон, тупо уставившись на собеседницу.

— Меня удочерил отчим, — после долгой паузы пояснила она.

— Серьезно? А я был уверен, что мистер Галлахер — ваш родной отец. Вы очень похожи.

— Да, все так говорили. Это был прекрасный человек, он так много сделал для меня! А вот Трини в девичестве носила фамилию нашего отца — Монро. Это же вроде французская фамилия? — оживилась Лиз. — Да, я точно знаю: французская!^[20] Наверное, у меня в роду были французы! — радостно завершила она.

Брендон устало вздохнул.

— Лиз, я думаю, нам понадобится уйма времени, чтобы разобраться в происхождении всех американских фамилий. Так у вас с Трини был… один отчим? — спросил он, чувствуя, что окончательно «завис» в родственных связях двух сестер.

— Боже мой! Нет, конечно! — возмутилась Лиз. — Отец оставил нас с мамой, когда мне было всего десять. Но с новой женой — у них разница больше тридцати лет — не прожил и года — умер вскоре после рождения Трини. Видно, не хватило силенок на молоденькую, — хихикнула она. — Вот и вышло, что и у меня, и у сестры были отчимы. Теперь понятно?

Брендон кивнул и с сочувственной улыбкой посмотрел на маленького Стиви, который красно-сине-зелеными руками тер слипавшиеся от сна глаза.

— Вы хотели рассказать мне о Трини, — безнадежным голосом напомнил он.

— Да-да… — протянула Лиз, будто что-то припоминая. — Их семья считалась в общем благополучной. Да и сам Мэтью — отчим Трини — был солидным человеком, работал инженером. Правда, из-за вздорного характера он нигде не уживался, иногда по несколько месяцев не работал. Просто сидел дома и квасил, и весь воз везла мать Трини, попутно рожая ему детишек, — у Трини еще трое братиков. Поэтому достатка в доме никогда не было. Но ужаснее всего, что Мэтью по-свински относился к жене — постоянно колотил. Не говоря уже о Трини — он и дубасил ее, и домогался с самого нежного возраста.

— Сестра сама рассказывала вам об этом?

— О чем? — заморгала Лиз.

— Миссис Дадли подвергалась в детстве насилию — вы только что сказали.

— Я этого не говорила, — испуганно пролепетала она.

Брендон шумно выдохнул — продолжать дальнейшие расспросы было бесполезно.

— Пожалуйста, Лиз, спросите сестру, когда она сможет найти время для беседы, — сказал он, поднимаясь. — Если миссис Дадли не хочет встречаться со мной лично, я могу прислать помощника. По приговору суда казнь ее мужа должна состояться ровно через месяц.

— Господи! Неужели через месяц?! — изумилась Лиз.

— Так бывает исключительно редко — казнь почти никогда не проводят в первый же назначенный срок. Подается апелляция. Дело отправляют на доследование. Осужденный получает отсрочку. Отыскиваются новые факты и свидетели, смягчающие обстоятельства, какие-то улики подвергаются сомнению. Назначают повторные слушания. Все это может тянуться годы и десятилетия.

— Ужасно… — прошептала она.

— Да, согласен.

— Вы спасете Вика? — спросила Лиз, глядя снизу вверх на стоящего перед ней О’Брайана.

— Я сделаю все возможное, чтобы облегчить его участь, — ответил он.

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14