Предисловие

История Англии ХV века богата яркими и драматичными событиями. Война Алой и Белой Розы, политические интриги вокруг королевского престола, многочисленные казни и таинственные смерти наследников, неожиданные и неугодные браки, бегство особ королевской крови из страны… Поистине романтичная и одновременно жестокая эпоха, ее загадки до сих пор будоражат умы художников, музыкантов, писателей. Многие из них, вдохновленные легендами того времени, на протяжении веков создавали настоящие шедевры.

Книгу Анны О’Брайен «Невинная вдова» можно с уверенностью причислить к лучшим образцам современной исторической художественной литературы. Это восхитительный роман, где каждый герой — незаурядная личность, наделенная индивидуальными чертами, а сухие и скудные подлинные факты щедро пересыпаны самоцветами эмоций и чувств персонажей.

До того как осуществить свою мечту и посвятить себя литературному творчеству, Анна О’Брайен преподавала историю в одной из школ Восточного округа Йоркшира. По словам самой писательницы, на создание книг о средневековой Англии, о давних временах ее вдохновляют путешествия по живописным уголкам страны, где и происходили славные события, важные для британской истории. Сейчас она вместе с мужем живет в глуши Херефордшира, на границе Англии и Уэльса, в деревянном доме постройки XVIII века, здесь и рождаются на свет ее завораживающие романы.

«Невинная вдова» — это поиск ответа на вопрос: кем на самом деле была Анна Невилль? Несомненно то, что она была королевой Англии, женой одного из самых печально известных королей, Ричарда ІІІ, дочерью честолюбивого Ричарда Невилля, графа Уорика и Солсбери, «Делателя королей». Но сама Анна — «темная» фигура, ее биография не богата фактами: даты рождения и смерти, два замужества, смерть единственного сына… О ее жизни не повествует ни один исторический источник, не сохранилось ни ее писем, ни портретов, ни личных воспоминаний. Конечно же, столь таинственный образ не мог не воплотиться в главную героиню романа! Именно ее глазами нам, читателям, предстоит взглянуть на жизнь Англии ХV века. Мы ощутим себя причастными к великим событиям, представим, что переживала и как любила юная Анна…

Сюжет книги охватывает период с 1462 по 1472 год. Маленькая Анна на наших глазах из любопытного и неоперившегося птенца, взращенного в родовом гнезде в Миддлхэме в Северном Йоркшире, превращается в красивую, уверенную в себе молодую женщину. Она познает горечь утрат и предательства, столкнется лицом к лицу с разнообразными человеческими пороками, убеждаясь в том, что жизнь — сложный путь, на котором каждого ждет множество трудных подъемов и непредсказуемых поворотов. Но, несмотря на все невзгоды, девушке суждено встретить настоящую любовь, выдержавшую непростые испытания!

Об эпохе войны Алой и Белой Розы и восшествии на престол Ричарда ІІІ написано немало. Достаточно вспомнить трагедию Шекспира «Ричард ІІІ», роман Р. Л. Стивенсона «Черная стрела», повесть В. Скотта «Анна Гейерштейнская»… Однако до Анны О’Брайен никто не взял на себя смелость показать эти важные события глазами женщины! И пусть на самом деле Анна Невилль была лишь пешкой в большой политической игре, пусть судьба ее сложилась трагично, в романе мы видим молодую героиню, сильную духом, мужественную, откровенную, честолюбивую, достойную стать королевой.

Возможно, требовательный критик возразит, что достоверность некоторых фактов, изложенных писательницей, не доказана. Но важно помнить, что перед нами все-таки роман о любви! И пусть вам надолго запомнится мастерски созданный образ прекрасной Анны Невилль, королевы Англии.

Приятного чтения!

Благодарности

Выражаю искреннюю признательность моему агенту Джейн Джад, которая временами больше меня верила в «Невинную вдову». А также Мэдди Вест, чей энтузиазм был поистине бесценен.

Глава первая

Апрель 1469 года

На борту корабля неподалеку от английского порта Кале

Изабелла стонала. Корабль тяжело вздыхал и трещал. Он кренился и содрогался всем корпусом, а мощные удары волн ежесекундно грозили разнести его на части, навеки повергнув в морские глубины. Прижав ладони ко рту, Изабелла не сводила глаз с окруживших нас подобно стенкам гроба колышущихся деревянных стен каюты.

— Что с тобой?

Я понимала, что застывшее выражение ее лица объясняется вовсе не страхом перед гибелью в пучине. Я знала, в чем дело, но не хотела с этим смириться. Корабль снова взлетел на гребень волны, закачался и ухнул вниз. Мой лоб покрылся испариной. Тошнота скрутила все мои внутренности в тугой узел, но от ужаса я тут же забыла о ней.

— Изабелла.

Я ткнула ее локтем, пытаясь привлечь ее внимание. Она сидела в кресле с высокой спинкой, единственном кресле в каюте, любезно предоставленном ей капитаном. Все ее тело напряглось и застыло. Она зажмурилась, пытаясь таким образом защититься от безумной качки и ее последствий. Пальцы, стиснувшие подлокотники, побелели и напоминали лапы хищной птицы. Я пододвинулась ближе вместе со своим табуретом.

— Изабелла, это ребенок?

— Да, — выдохнула она, а затем: — Нет, нет, просто закололо что-то. — Она сделала глубокий вдох и немного расслабилась, разжав пальцы. — Прошло. Наверное, я ошиблась.

А что, если не ошиблась? Я настороженно наблюдала за ее измученным мертвенно-бледным лицом и тем, как она пытается устроиться удобнее на узком и жестком сиденье. В этой тесной каюте с низким потолком было так жарко и душно, что по моей спине ползли ручейки пота, но Изабелла, как будто ей было холодно, куталась в накидку, с трудом сходящуюся на ее огромном животе. Подходил к концу девятый месяц беременности моей сестры Изабеллы, и даже я понимала, что ей не место на утлом суденышке посреди бушующего моря.

Я встала, чтобы налить в кружку эля. Пол ходил ходуном, и мне с трудом удалось удержаться на ногах.

— Выпей.

Изабелла понюхала напиток с таким видом, как будто знакомый запах солода и хмеля вызывал у нее отвращение. Впрочем, так и было с тех пор, как она забеременела.

— Я не хочу эля. Я хочу вина.

Но я сунула кружку ей в руки.

— Ничего больше нет. Пей, не спорь.

«Нашла время капризничать!» — хотелось воскликнуть мне. Я с трудом сдерживалась, чтобы не выпить залпом содержимое кружки, предоставив сестре мучиться от жажды.

— Эль поможет твоим мышцам расслабиться, — вместо этого произнесла я.

— Да, и мочевому пузырю. Ребенок так сильно на него давит. — Еще одна гримаса, еще один стон, и она осторожно надпила из кружки. — О Господи! Поскорее бы уже он родился.

Терпение никогда не входило в перечень достоинств Изабеллы.

— Только не здесь! — От ужаса у меня внутри все перевернулось. — Скоро мы сойдем на берег. Мы уже целую вечность на море. Вот когда будем в Кале, тогда и попросим Господа о помощи.

— Вряд ли я дотерплю до берега… — произнесла Изабелла капризно и застонала.

Выпавшая из ее пальцев кружка покатилась по полу. Сквозь стиснутые зубы Изабелла с шумом втянула в себя воздух, обхватив руками похожий на гору живот.

— Когда мы сойдем на берег в Кале…

Я снова пододвинула к ней табурет и пыталась сообразить, что мне ей сказать… Все, что угодно, лишь бы отвлечь ее от боли.

— Когда мы сойдем на берег в Кале, ноги моей больше не будет на корабле! — крикнула Изабелла. — И как бы… — Фраза оборвалась, перейдя в стон, а затем в нечто похожее на вой. — Ребенок… Это, наверное, ребенок… Где мама? Она должна быть здесь, рядом со мной… Пусть Марджери ее позовет…

— Нет. Я скажу Марджери, чтобы она посидела с тобой. А я разыщу графиню.

О, какое счастье вырваться из этой убогой каюты! Какое счастье передать заботу о рвущемся в мир ребенке в другие, более умелые руки, несравненно более опытные, чем мои. В четырнадцать лет я была достаточно взрослой, чтобы понимать, что должно произойти, но слишком юной, чтобы взять на себя ответственность за это событие. Наверное, я всегда была эгоисткой. Я позвала Марджери, служанку графини, и велела ей присмотреть за Изабеллой. А сама сбежала.

Я обнаружила маму на палубе, именно там, где и ожидала ее увидеть — рядом с отцом. Несмотря на холод и шквалистый ветер, графиня Уорик, с головы до ног укутанная в плотную накидку с капюшоном, скрывающим даже ее лицо, стояла на корме. На лице графа читалась тревога. Все его планы рухнули, а впереди ожидала неизвестность. Его лежащая на планшире рука была стиснута в кулак, который он время от времени разжимал лишь для того, чтобы вновь сжать. Мои родители склонились друг к другу и что-то сосредоточенно обсуждали, глядя вдаль, туда, где мы должны были вскоре увидеть землю. Но пока что горизонт, как и все вокруг, скрывали тяжелые облака, зеленовато-серым покрывалом опустившиеся на море и на наш корабль. Граф и графиня с головой ушли в свои заботы и не услышали моих шагов. Они не обернулись при моем приближении, что дало мне возможность подслушать их разговор. А подслушивать я умела. Домашние, включая слуг, часто не принимали в расчет присутствие младшей дочери, считая меня то ли младенцем, то ли дурой. Они ошибались. Стараясь ступать неслышно, я подошла еще ближе.

— Что, если он не позволит нам войти в гавань? — услышала я вопрос графини.

— Нам он не откажет. Лорд Уэнлок — преданный друг. Мы можем рассчитывать на его помощь.

— Мне бы твою уверенность.

— А мне больше ничего не остается. Я должен в него верить.

В голосе графа прозвучала ничем не оправданная, с моей точки зрения, убежденность. Я заметила, что за последние дни у его рта и носа залегли глубокие морщины, свидетельствующие о сильном внутреннем напряжении. Но чтобы успокоить графиню и передать ей часть своей веры в лучшее, он ласково обнял ее за плечи.

— В Кале мы будем в безопасности. Там мы сможем организовать свое возвращение во главе армии, достаточно сильной, чтобы свергнуть короля…

Больше я ничего не услышала, потому что палуба резко накренилась, а я зашаталась и чуть не упала, пытаясь удержаться на ногах. Родители обернулись. Мама быстро подошла ко мне и схватила за руку, как будто предчувствуя очередную плохую новость.

— Анна, что ты делаешь наверху? Здесь небезопасно… Что-то с Изабеллой?

В последние дни все наши мысли и тревоги были о моей сестре.

— Да. Она говорит, что у нее начинаются роды.

Что толку приукрашивать скверные вести?

Мама прикусила нижнюю губу, а ее пальцы еще сильнее впились в мою руку. Она обернулась к отцу.

— Мы не должны были выходить в море. Я тебя предупреждала. Мы знали, что Изабелла вот-вот родит.

И она ринулась в сторону каюты, увлекая меня за собой, спеша поскорее оказаться рядом с дочерью. Отец остановил ее, быстро подняв руку:

— Чтобы успокоить Изабеллу, передай ей, что через час мы увидим Кале. А если облака рассеются, то еще раньше. И тогда мы сможем переправить ее на берег. Природу этим не остановишь, но, быть может, ей станет легче. — Он попытался улыбнуться, но в его глазах застыл страх. — И вообще, по-моему, обычно первенцы не спешат наружу.

— А вот тут ты ошибаешься. — На этот раз мама отвергла его поддержку. — Мы не имели права подвергать нашу дочь таким испытаниям.

Возле нас выросла высокая фигура в такой же, как и у моих родителей, накидке.

— Что стряслось? Скоро берег?

Фигура откинула капюшон, открывая лицо с точеными чертами, обрамленное золотистыми локонами. Джордж, герцог Кларенс, брат короля Эдуарда, один из претендентов на английский трон. Меньше года назад моя сестра вышла за него замуж. В окружающем нас тумане его синие глаза и светлые волосы сияли особенно ярко. «Какой красавец! — любила повторять моя сестра, радуясь своему везению. — Мечта любой девушки».

Я его ненавидела!

— Нет. Изабелла в опасности, — ответила я, едва удостоив его взглядом.

Графиня отчитает меня за грубость, но что бы она ни сказала, это не заставит меня примириться с зятем. Хотя ему до моего презрения не было никакого дела. Он крайне редко удостаивал меня своим вниманием.

— Она больна?

Графиня опередила меня, предвидя очередной резкий ответ.

— Она испугана. Начинаются роды…

Кларенс нахмурил брови.

— Жаль, что нам не удалось сойти на берег раньше. Надеюсь, ребенку ничто не угрожает.

Я почувствовала, что мои губы исказила злобная гримаса, но не предприняла даже попытки скрыть это от окружающих, несмотря на то, что мама заметила это и недовольно на меня покосилась. Она считала, что моя враждебность объясняется ревностью младшей сестры, завидующей удаче старшей. Он не спросил: «Угрожает ли что-нибудь моей жене?» или «Чем мы можем ей помочь?» Подумать только! «Надеюсь, ребенку ничто не угрожает!» Я ненавидела его всей душой. Просто непостижимо, что Ричард, мой милый и такой далекий Ричард, может приходиться братом этому самонадеянному принцу.

Графиня отмахнулась от неуместного заявления Кларенса, но для меня у нее нашлась ободряющая и ласковая улыбка.

— Не переживай, Анна. Изабелла молодая и крепкая. Как только ребенок увидит свет, она тут же забудет о своих страданиях.

— Ребенка надо спасти! Любой ценой.

Лицо Кларенса утратило всю свою привлекательность.

— Я учту ваши пожелания, ваша светлость. Но прежде всего я должна позаботиться о дочери, — спеша прочь, отрезала графиня.

Наслаждаясь этой отповедью, я тоже отвернулась от герцога Кларенса и устремилась за мамой.

Когда я вбежала в каюту, графиня уже взяла ситуацию под контроль. Сбросив накидку на табурет, она отстранила Марджери от Изабеллы и не допускающим возражений тоном засыпала последнюю советами вперемежку со словами утешения. В нашем северном родовом гнезде Миддлхэм, где я провела детство, за мамой, несмотря на ее высокое происхождение, закрепилась репутация человека, весьма сведущего в вопросах деторождения. Меня терзали опасения, что сегодня вечером ей может понадобиться весь ее опыт и умения.

В одном мама была права. Учитывая положение Изабеллы и близость родов, мы не должны были пускаться в плавание. Хотя выбора у нас, собственно, не было. Нам в затылок дышали король и вся его армия. Они жаждали крови. Катастрофическое невезение, скверная погода и прославленная хитрость венценосного Йорка обрекли нас на скитания по непредсказуемому апрельскому морю на этом хлипком суденышке. Вот так мы и оказались в этой темной душной каюте корабля, который несло по угрюмым волнам. Вопли Изабеллы отражались от грубых деревянных стен, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не закрыть уши руками. Но даже строгий мамин взгляд не помешал мне проникнуться глубоким отвращением к самой идее материнства.

От двери донесся стук. Кто-то колотил в нее кулаком.

— Кто там? — крикнула графиня, не сводя глаз с раскрасневшегося лица Изабеллы.

— Господин велел передать, миледи, что тучи рассеялись и мы уже видим Кале. Через час мы будем в гавани, — раздался чей-то голос.

— Ты слышала это, Изабелла? — Графиня крепко сжала руку моей сестры, а Марджери вытерла пот с ее лба. — Скоро ты будешь в своей комнате, в своей уютной постели, — приговаривала графиня, помогая дочери прилечь на узкую койку.

Эти ободряющие слова плохо вязались с напряженным выражением ее лица.

Изабелла капризно отдернула руку.

— Как будто тогда прекратится эта ужасная боль! — воскликнула она.

В этот самый момент до нас откуда-то издалека донесся легко узнаваемый треск пушечного выстрела, и в каюте воцарилась мертвая тишина. Один! Два! И вот еще один. Палуба взорвалась криками и топотом бегущих ног. Корабль кренился и стонал, борясь с ветром, а матросы спешно убирали паруса и с головокружительной скоростью разворачивали суденышко. Затем раздался грохот цепи и скрежет металла по дереву. Это за борт уронили якорь.

Мы все застыли. Даже Изабелла на мгновение забыла о своих горестях.

— Спаси нас, Боже!

Марджери упала на колени, сцепив руки на пышной груди.

— Пушки! — прошептала я.

— Они стреляют по нам? — прохрипела Изабелла.

— Нет. — Графиня выпрямилась во весь рост, и в ее голосе прозвучала глубокая убежденность. — Встань, Марджери. Разумеется, они не станут по нам стрелять. Лорд Уэнлок ни за что не откажет нам в убежище.

Но тут раздался очередной выстрел. Мы напряглись, ожидая попадания ядра в борт. Затем Изабелла застонала, комкая простыню похожими на когти пальцами. Ее совсем недавно красное лицо посерело, а губы посинели. Стон перешел в вопль.

Мама тут же очутилась возле нее, даже не глядя в мою сторону, но швыряя в меня жесткие и отрывистые, как пушечный огонь, распоряжения.

— Анна, немедленно узнай, что там происходит. И скажи отцу, что мы должны срочно сойти на берег.

Пробравшись сквозь мечущуюся по палубе толпу, я нашла отца. Впереди из-за гряды облаков показалась знакомая гавань Кале. Она была соблазнительно близко. Но близость берега также позволяла рассмотреть пушечную батарею, черные жерла орудий и повисшую над ними пелену дыма, отчетливо различимую даже на фоне серых туч. Стреляли по нам, если и не для того, чтобы потопить, то для того, чтобы не позволить нам войти в бухту. От берега уже отделилась лодка. Четыре гребца с излишним усердием налегали на весла, а на носу стоял какой-то человек. Расстояние не позволяло разглядеть его лицо, но оно было обращено к нам.

— Кто это? — спросил Кларенс, обращаясь к графу.

— Я его не узна ю.

Зато я узнала гневные нотки в голосе отца.

— Кто-то из людей Уэнлока. Что это он затеял?

Лодка подошла к кораблю, и парламентер взобрался на борт. Отряхнув одежду и поправив болтающуюся на боку шпагу, он зашагал к нам и изящно поклонился графу.

— Послание от лорда Уэнлока, милорд. Велено передать на словах. Он не пожелал ничего писать.

— Кто вы?

— Капитан Джессоп, милорд. Доверенное лицо милорда Уэнлока.

Парламентер бесстрастно смотрел на графа.

— Доверенное лицо, говорите? — в голосе отца прозвучала едва сдерживаемая ярость. — В таком случае сообщите мне, какого черта вы по нам стреляете? Я капитан Кале, дружище. Вы собираетесь помешать мне войти в порт?

— Вы опоздали, милорд. — В голосе Джессопа мне почудилось сочувствие, но он оставался неумолим. — Двенадцать часов назад мы получили распоряжение короля. Совершенно недвусмысленное. Под страхом смерти мы вынуждены повиноваться. При всем нашем уважении, мы не имеем права позволить бунтовщику (то есть вам, милорд) высадиться на английской земле в Кале.

— И лорд Уэнлок намерен в точности исполнить это распоряжение?! — не веря ушам, воскликнул отец.

— Он вынужден это сделать, милорд. Он вам очень сочувствует, но верность и долг перед королем превыше всего. — Джессоп многозначительно помолчал, а затем добавил: — Вы не сможете сойти здесь на берег, милорд.

Хриплый смех отца заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

— А я-то считал его верным другом и преданным союзником.

Я видела, что граф борется со своими эмоциями перед лицом очередного удара по его планам. Речь шла о лорде Уэнлоке, неизменном участнике всех начинаний Невиллей. Сколько я себя помнила, он всегда был желанным гостем в нашем доме и ни разу не дал повода усомниться в своей преданности.

— Лорд Уэнлок по-прежнему ваш друг и союзник, милорд, — заверил Джессоп. — Но таково его распоряжение. Тут, в крепости, очень много людей, которым нельзя доверять ввиду вашего… э-э… отчуждения от лагеря Йорков.

— Послушайте, дружище. — Граф с такой силой схватил капитана за локоть, что тот невольно поморщился. — Я должен доставить на берег дочь. Она рожает.

— Сожалею, милорд. Лорд Уэнлок велел передать вам, что Кале превратился для вас в своего рода мышеловку. И вам следует позаботиться о том, чтобы вы не стали мышью, которой здесь сломают шею. Он советует вам проплыть дальше и высадиться в Нормандии. Если вам удастся там обосноваться и найти соответствующую поддержку, тогда он и бóльшая часть гарнизона Кале перейдут на вашу сторону и вторгнутся в Англию. Но высадиться в Кале вам не удастся.

— В таком случае я должен поблагодарить вас за совет, верно? — Выпустив локоть капитана Джессопа, граф схватил его за руку и крепко пожал ее. Впрочем, в этом рукопожатии было мало теплоты и много горечи. — Передайте Уэнлоку, что я ему премного благодарен. Я вижу, что мне не остается ничего иного, кроме как последовать его совету.

Капитан раскланялся, а я поспешила вернуться в каюту. Так, значит, в Кале нас не ждут. Я почувствовала, что меня охватывает паника, и попыталась успокоиться, твердо сказав себе, что беспокоиться не о чем: отец наверняка знает, как нам быть дальше. Он обо всем позаботится. Вдруг над палубой пронесся страдальческий и тоскливый вопль. Я замерла, готовая броситься наутек. Затем чувство долга, воспитанное во мне матерью-графиней, возобладало над испугом и заставило спуститься в каюту. Меня ожидало печальное известие.

В тесной и темной каморке кипела такая деятельность, что я замерла от удивления у самого входа. Моя элегантная мама, знатная и богатая наследница, с рождения привыкшая к роскоши и комфорту, закатала широкие манжеты и с помощью Марджери стаскивала Изабеллу с койки. Не обращая внимания на жалобы и капризы дочери, она сдернула с той же койки тюфяк и заставила Изабеллу лечь на пол, где было несколько просторнее. Марджери с гордым видом помогала хозяйке. Ее широкое лицо то и дело омрачала тревога. Она могла похвастать своими навыками и опытом. Поступив в услужение к графине задолго до ее замужества, она ухаживала за ней в течение обеих нелегких беременностей и любила рассказывать о том, как сначала Изабелла, а затем и я, выскользнув в этот свет, угодили прямехонько к ней в руки. Марджери неизменно завершала свой рассказ уверениями, что если она и не знает чего-то о рождении детей, то, значит, этого и знать не стоит. Впрочем, сама она так и осталась бездетной.

— Ну-ну, детка, Марджери с тобой. А ну-ка, приподнимись чуть-чуть и не плачь…

Она говорила так, как будто Изабелла все еще была маленькой девочкой, которая упала и ушибла колено.

Графиня была слеплена из более крутого теста. Заметив, что я в нерешительности переминаюсь с ноги на ногу в дверях, она вскочила и молниеносно втащила меня внутрь.

— Даже не думай. Ты мне понадобишься.

— Здесь нет места…

— Анна! Замолчи. Ты нужна сестре.

Мне казалось, что я последний в мире человек, который в эту минуту мог понадобиться моей корчащейся от боли сестре. Изабелла с трудом меня выносила. Сколько я себя помнила, мы только и делали, что ссорились и дрались. Я подозревала, что так будет всегда. Но глядя на ее искаженное страданием лицо, я почувствовала, как во мне шевельнулось сочувствие.

— Мы не сможем сойти на берег.

Напустив на себя мученический вид, я передала графине содержание разговора с капитаном Джессопом и шагнула к сестре.

— Ха! Так я и думала. Как бы то ни было, все равно уже поздно.

Очередная коварная волна подбросила корабль, резко подняв его нос, и мы заскользили по наклонному полу, отчаянно хватаясь за окружающие предметы и пытаясь удержаться на ногах. Прислонившись к переборке, я поспешно прижала руки ко рту, борясь с приступом тошноты и чувствуя капли липкого пота на лице. Несмотря на духоту, меня бил озноб.

— Дыши глубже, дочка. Я не могу одновременно возиться с вами обеими. Посиди рядом с Изабеллой, подержи ее за руку, поговори с ней.

— О чем?

Я вопросительно посмотрела на графиню и вдруг почувствовала витающий в воздухе страх. Этот страх был таким сильным, что я ощутила его почти физически и чуть не задохнулась под его грузом.

— О чем хочешь. Подбадривай ее, постарайся ее отвлечь. А ну-ка, Марджери, давай поможем этому ребеночку появиться на свет.

Три часа мучений не принесли ни малейшего результата.

— Нам нужна помощь пояса Пресвятой Девы Марии, миледи, — прошептала Марджери.

— У нас его нет, а значит, придется обходиться своими силами!

Шмыгнув носом, Марджери утешилась проверенным старинным методом, сунув под тюфяк нож, который по поверью должен был облегчить схватки. Для верности она добавила к ножу небольшой камешек мутно-зеленого цвета.

— Это яшма, — произнесла Марджери шепотом. — Она придает сил и терпения хворым женщинам.

— А вот это нам точно сегодня понадобится. Всем без исключения.

Графиня не стала возражать против манипуляций Марджери, хотя сама заняла более активную позицию.

— Анна, найди кухню или то, что здесь ее заменяет, — скомандовала она. — Скажи коку, что мне нужен жир. Животный жир. Все, что угодно… Мне необходимо смазать руки. — Графиня обращалась со мной как с равной по возрасту и опыту женщиной. В ее голосе звучала тревога, которую она уже даже не пыталась скрыть. — Роды затянулись. Изабелла слабеет с каждой минутой, а ребенок не показывается.

Я умчалась и вскоре вернулась с горшком прогорклого, отвратительного на вид жира неизвестного происхождения.

— Не стой разинув рот, Анна. Если тебе больше нечего делать, молись.

Мамин вид меня и в самом деле ошеломил. С подоткнутыми юбками и выбившимися из прически засаленными прядями она походила на самую обычную повитуху, умудряясь при этом оставаться благородной, внушающей благоговейный ужас дамой.

— Кому молиться? — уточнила я.

Я не понимала, как можно молиться, когда вокруг царит хаос, а душа охвачена смятением и ужасом.

— Молись Пресвятой Деве. И святой Маргарите. Что с того, что она осталась целомудренной и бездетной, предпочтя смерть как меньшее из зол? Кстати, тут я с ней не согласна. Тем не менее она подверглась ужасным пыткам. Ты только представь себе — ее проглотил, а потом изрыгнул дракон. Немногим пришлось подвергнуться такому испытанию. Молись Маргарите. — Она немного поколебалась, а затем вперила в меня горящий взгляд. — Но сначала приведи сюда священника.

Я не стала спрашивать зачем.

Последующие несколько часов стали самыми страшными в моей юной жизни. Мы не выходили из каюты и не знали, день сейчас или ночь и когда они сменяют друг друга. Мы зажигали новые свечи взамен огарков и продолжали бдение. Нам присылали еду, но есть было некогда. И вот наконец этот ужас закончился, оставив после себя запах горячей крови и пота. Изабелла лежала белая как мел. Графиня в изнеможении стояла возле нее на коленях. Марджери суетилась, собирая окровавленное тряпье. Суставы моих пальцев, казалось, побывали в тисках. Их, корчась в муках, сжимала Изабелла. Сама я до хрипоты твердила все известные мне молитвы и псалмы, присовокупляя к ним множество собственных воззваний, и теперь едва держалась на ногах от усталости. Но результатом всех наших усилий был лишь крошечный мертвый младенец. Жир, которым графиня смазала руки, чтобы помочь ребенку выскользнуть в мир, и ужасающие испытания, выпавшие на долю святой Маргариты, спасли мою сестру, но не ее дитя. Прежде чем расстаться с едва обретенной жизнью, несчастное слабенькое, покрытое кровью и слизью создание успело лишь издать еле слышный писк.

Девочка. Отец Джилберт, личный священник Невиллей, один из обитателей нашего замка, все это время ожидал развязки драматических событий. Он поспешил окрестить малышку, чтобы спасти ее бессмертную душу из когтей дьявола. Мы все сделали вид, что верим в то, что она еще жива, когда вода коснулась ее лба. Достаточно было и того, что ее жизнь закончилась, не успев начаться. С тем, что ее душа утрачена для Господа, мы смириться не могли. Ее назвали Анной. Когда я уже пятилась к выходу, надеясь ускользнуть и, найдя укромный уголок, выплакать слабость и отчаяние, мама взглянула на меня, как будто пригвоздив к месту. Я замерла, а священник коснулся святой водой крошечного неподвижного личика. Остекленевшие глаза Изабеллы наблюдали за тем, как ее дочь обмыли, запеленали и вручили мне.

— Отнеси младенца графу, — распорядилась графиня, дрожащими пальцами трогая восковые щечки ребенка. — Он знает, что делать.

Малышка лежала в моих объятиях и как будто спала, изнуренная усилиями, которые ей пришлось приложить, чтобы явиться в мир. Кожа ее век казалась прозрачной, а идеальной формы ноготки были слишком слабы и не смогли уцепиться за жизнь. Поднимаясь со своей невесомой ношей на палубу, я не могла удержаться от слез. Мама велела отнести малышку отцу. Не герцогу Кларенсу.

Они глядели на меня, как будто я принесла им бесценный дар.

— Мальчик? — спросил Кларенс.

— Нет. Девочка. Она умерла. Мы назвали ее Анной. Ее окрестили.

Я знала, что мой голос звучит грубо и равнодушно, но иначе было невозможно. Я стояла, опустив глаза и не глядя герцогу в лицо. Слишком противоречивые чувства боролись в моей душе. Но самой сильной эмоцией была ненависть к этому человеку, которому не было никакого дела до моей сестры. Единственным, что его интересовало, было причитающееся ей наследство и связи могущественного рода Невиллей, в поддержке которого он нуждался, чтобы осуществить свою мечту — взобраться на английский трон. Если бы я могла дать волю чувствам, я рухнула бы на эту грубую палубу и взвыла от боли и разочарования, подобно одной из гончих отца.

— Ничего, в следующий раз будет мальчик.

Кларенс разочарованно отвернулся. Мертвая девочка его не интересовала. Не спросил он и о состоянии Изабеллы.

Отец заметил, что я на грани истерики. Взяв себя в руки, он порывистым движением привлек меня вместе с моим печальным свертком к себе.

— Как Изабелла?

— Выбилась из сил. Она очень слаба. Мне кажется, она не понимает, что произошло.

— Слава Богу, что у тебя такая искусная матушка. Если бы не она, мы бы и Изабеллу потеряли. — Он очень осторожно забрал у меня ребенка. — Иди к маме. Передай ей, что я попрошу капитана Джессопа отвезти малютку на берег, в Кале.

Я заметила, что капитан Джессоп снова на корабле. Он молча стоял в стороне, ожидая распоряжений.

— Я выскажу пожелание, чтобы ее похоронили в нашем замке со всеми почестями. Эта девочка очень маленькая и не успела пожить, но она член нашей семьи. Уэнлок обо всем позаботится.

У меня хватило сил только на то, чтобы кивнуть в ответ.

— Передай ей… Скажи маме, что я был не прав. Нам ни в коем случае нельзя было отправляться в плавание.

Я вытерла глаза и щеки рукавом.

— Вы тут ни при чем, сэр. Если кто-то и виноват, так это сторонники Йорков и король Эдуард, вынудивший нас спасаться бегством. Да, это он во всем виноват.

«А еще Ричард, мой Ричард, сохранивший верность старшему брату. Теперь он мой враг, хочу я этого или нет».

Оставив сверток графу, я поспешила прочь, чтобы не видеть, как малышку увезут с корабля.

А для нас началось долгое и утомительное плавание на запад. Мы шли вдоль побережья, оставив Кале далеко позади. Ни ветры, ни течения даже не пытались нам помочь. Кроме того, над судном продолжала висеть зловещая тень смерти. К Изабелле постепенно возвращались силы, и теперь она могла сидеть в кресле и ненадолго подниматься на палубу. Но она совсем пала духом. Кларенс не делал ничего, чтобы ее поддержать. Он был слишком озабочен собственным положением предателя и демонстрировал возмутительное равнодушие к жене, не интересуясь ее состоянием и не ища ее общества.

Граф и графиня каждый день до поздней ночи обсуждали создавшееся положение. Я знала, что они пытаются решить, куда нам следует отправиться ввиду недоступности Кале. Было ясно одно — в Англию мы сможем вернуться только во главе большой армии. Но всех богатств отца не хватило бы, чтобы профинансировать подобное предприятие. А если бы мы вернулись с повинной к королю Эдуарду, то тут же угодили бы в заключение. Это в лучшем случае. А в худшем мы рисковали бы не только свободой, но и головой. В поисках выхода отец с каждым днем все больше мрачнел. Я не знала, что нас ожидает, но догадывалась, что наше будущее не радует ни графа, ни графиню. Что касается Кларенса, то ему все было нипочем, лишь бы в конце концов заполучить заветную золотую корону.

Я много времени проводила на палубе, облокотившись на поручни и глядя в туманную серую даль, в которой осталось все, что было мне близко и знакомо. Угрюмые волны плескались между мной и моим домом в Миддлхэме, где я провела беспечное и счастливое детство, а также между мной и Ричардом, который не желал покидать мои мысли, как я ни старалась его оттуда изгнать. Растрепанная, в отсыревшей от морских брызг одежде, мрачная, как нависшие над нами тучи, я избегала общества людей, пока графиня не разыскивала меня и не требовала составить компанию сестре.

— Пойди, побеседуй с Изабеллой, — командовала она. — И если она захочет поговорить о ребенке, ты обязана ее выслушать. Кто-то же должен ей помочь, если этого не желает делать ее муж.

Эта откровенная критика презренного Кларенса придала мне сил, и я безропотно позволила Изабелле выплакаться у меня на плече. Я успокаивала ее, уверяя, что скоро все уладится, главное — высадиться на берег, и сама себя ненавидела за эти лживые слова. Впрочем, Изабеллу они, похоже, утешали.

Самой мне уже начинало казаться, что мы никогда не причалим к берегу и не найдем убежища, в котором снова почувствуем себя в безопасности.

Граф принял окончательное решение. В первый день мая, когда солнечные лучи наконец-то пробились сквозь облака, озарив наше жалкое суденышко, мы достигли цели путешествия и бросили якорь вблизи порта Онфлер, расположенного в устье великой французской реки. Стоя рядом с графом, я наблюдала за тем, как берег с каждой минутой становится все ближе и как солнце отражается от крыльев проносящихся мимо чаек. Впервые за много дней мое уныние сменилось надеждой.

— Это Сена, — сообщил отец то, что я и сама знала.

— Мы сойдем здесь на берег? Мы останемся в Онфлере?

Я и сама знала ответы на свои вопросы. На самом деле выбора у нас не было. Перед нами был открыт лишь один путь.

— Нет. Мы едем в Париж.

— Зачем?

— И в самом деле, зачем, моя проницательная дочь? Я и сам задаю себе этот вопрос. — Граф тихонько засмеялся, но в этом смехе слышались горечь и отчаяние, резанувшее меня по сердцу. — Мне нелегко было на это решиться.

Это я тоже знала. И хотя мне не терпелось взглянуть на роскошь французского двора, где я еще ни разу не бывала, а только слышала о царящей там роскоши и о великодушии монарха по имени Людовик XI, я понимала, что отец везет нас туда не ради пуховых перин и кулинарных изысков вроде жареных павлинов, подаваемых на золотых блюдах. Все это и даже больше было у нас и в Лондоне.

— Что еще нам остается? — спросил граф, ни к кому не обращаясь и уж точно не ожидая от меня ответа. — Не можем же мы вечно скитаться по морям? Придется нам связать судьбу с Людовиком.

— Он нам поможет?

— Этого я не знаю.

Жестокий, но честный ответ. Да и зачем ему лукавить? Я знала, сколько усилий приложил отец, чтобы наладить отношения между Эдуардом и Людовиком. Известно мне было и то, что Людовик очень уважал моего отца и, несмотря на отсутствие кровных уз, называл его своим «дорогим кузеном Уориком».

— А повлиять на него ты не можешь?

Этот вопрос, похоже, позабавил графа. Он покосился на меня, на мгновение забыв о своих тревогах, и улыбнулся.

— Кто знает? Может, мне это и удастся. Я надеюсь, что Людовик поможет нам хотя бы потому, что его королевское величество усмотрит в этом какие-то выгоды для себя лично. Впрочем, мы все стремимся обратить чужие несчастья себе на пользу. Но… торг будет жестоким. И готов побиться об заклад, что его исход меня вряд ли устроит. Нам придется заплатить дорогой ценой. — Он глубоко вздохнул, пытаясь примириться с собственным решением. Мне показалось, что отец задыхается от одной мысли о том, что ему предстоит. — Как я уже сказал, выбирать не приходится.

В его словах прозвучало такое отчаяние, что я содрогнулась. Хотя, возможно, дрожь была вызвана пробирающими нас до костей порывами резкого соленого ветра. Внезапно отец показался мне старым и усталым. Его темные, почти черные волосы блестели на солнце, но мне в глаза бросились вкрапления седины.

— Нам будут рады при французском дворе? — не унималась я.

Граф развернулся и внимательно всмотрелся в мое лицо. Это был очень странный, какой-то расчетливый взгляд.

— Думаю, что да, — пробормотал он. Его глаза расширились, словно ему в голову пришла неожиданная идея. — Во всяком случае, тебе, дочь моя, там будут рады.

— Мне? Что знает обо мне король Людовик?

— Пока ничего, кроме того, что ты моя дочь. Но он не прогонит тебя от своего порога.

Я не поняла, что отец имеет в виду, но не стала его больше ни о чем расспрашивать, потому что мрачные события последних дней сделали меня трусихой. Я была младшей дочерью Уорика, которая некогда была помолвлена с Ричардом Глостером. Когда отец восстал против брата Ричарда, короля Эдуарда, моя кандидатура была отвергнута, а помолвка поспешно разорвана. Теперь я и вовсе стала изгнанницей, не имеющей ни малейшей надежды вернуться домой. Я и представить себе не могла, что во мне способно заинтересовать французского короля. Но кожа на моих руках покрылась пупырышками от неприятного предчувствия.

Я молча проследила за взглядом отца, устремленным на французское побережье и открывшееся перед нами устье огромной реки, серые воды которой уходили далеко вглубь континента. Серый дождливый пейзаж показался мне таким же унылым и враждебным, как и тот, который остался у нас за спиной. Я попыталась взглянуть на него и на наше нынешнее положение глазами отца. Разумеется, у меня ничего не вышло. Я не могла представить, что чувствует беспомощный граф Уорик, лишившийся не только власти и земель, но и доброго имени, втоптанного в кровавую грязь предательства.

Как это вообще могло случиться?

Глава вторая

1462 год

Замок Миддлхэм, Северный Йоркшир

Несмотря на свою юность, я знала, что являюсь весьма важной персоной. Я всегда это знала. Мне сообщила об этом моя сестра Изабелла, когда мне было всего шесть лет. Или, скорее, с высоты своих одиннадцати лет она снисходительно заявила, что, возможно, я и важная персона, но сама она намного важнее. Провокационное, но вполне характерное для моей сестры заявление, в котором было много высокомерия, но, как обычно, мало правды.

Изабелла была на пять лет старше меня. В детстве пять лет — это очень много. Они позволяли ей царить надо мной, пользуясь бесценным многолетним опытом и привилегированным положением старшего ребенка могущественного графа Уорика. Изабелла была довольно высокой для своих лет. У нее были шелковистые белокурые, слегка вьющиеся волосы, светлая кожа и голубые глаза. Одним словом, она походила на мою маму и ее отца, Ричарда Бошама. Я же пошла в Невиллей и, сравнивая свою внешность с внешностью сестры, считала это величайшим несчастьем для себя. Я была хрупкой, темноглазой и темноволосой. К сожалению, волосы были прямыми, а землистого цвета кожа доставляла мне немало переживаний, особенно зимой. Все давно сошлись во мнении, что красавицей мне не стать. Я всегда была низкорослой для своего возраста, и Изабелла не упускала случая утвердить свое превосходство, ущипнув меня или ткнув острым пальцем в бок. Это научило меня всегда держаться настороже.

В тот день мы поссорились из-за тряпичной куклы, одетой в красивое бальное платье из старого дамаста. Куклу сшила для нас наша нянюшка Бесси. У игрушки были черные, как угольки, глаза и яркие, вишневого цвета губы. Черные, изготовленные из шерстяных ниток длинные волосы виднелись из-под льняного покрывала. Сразу отметив свое сходство с куклой, я принялась яростно оспаривать свое право на нее. Впрочем, этот спор закончился как обычно: Изабелла вырвала куклу из моих рук и подняла ее высоко над головой, чтобы я не могла до нее дотянуться.

— Ты злая, Изабелла. Это моя кукла. Ее сшили для меня.

— Нет, моя. Я старше.

— Зато я умнее. И кукла все равно моя.

— А я важнее.

Я беспомощно молчала, опасаясь, что тут она может быть права.

— С чего это вдруг? — наконец спросила я.

— Я наследница своего отца, — гордо вскинула голову Изабелла.

— И я тоже. — Я еще ничего не понимала в правилах наследования. — Граф Уорик и мой отец.

Изабелла презрительно и ехидно улыбнулась.

— Зато я старше. Как только я достигну брачного возраста, у меня отбоя от женихов не будет. Я смогу выбрать кого угодно, может, даже и принца крови.

Изабелла любила подслушивать разговоры слуг. В этой фразе чувствовалась самоуверенность Марджери.

— Это нечестно. — Я надула губы и стала еще больше похожа на куклу, послужившую причиной нашего спора.

— Еще как честно. А вот на тебе точно никто не захочет жениться. Ты младшая, и у тебя не будет наследства.

Я ударила ее ракеткой для игры в воланы. Этим заканчивались все наши разногласия. Изабелла ответила звонкой пощечиной. На наши вопли, эхом отразившиеся от стен закрытого дворика, примчались мама, наша гувернантка, леди Мэшем, и, конечно, Бесси. Увидев мои слезы и горящую щеку, графиня устало вздохнула, услала женщин прочь и увела нас в свою гостиную. Там она усадила нас на низкие скамеечки, а сама расположилась напротив. Я даже запомнила свою приличествующую случаю сдержанность. Но графиня отлично знала своих дочерей и не намерена была закрывать глаза на наши капризы и упрямство. Первым делом она обратилась к Изабелле.

— Что на этот раз, Изабелла? Ты ударила сестру? Ты ее дразнила?

Изабелла смотрела в сторону. Выражение ее лица показалось мне очень коварным.

— Нет, мадам, я этого не делала.

Так я и знала! Она была уверена, что я тоже продемонстрирую скрытность. Нам часто читали нотации о том, что гордыня — это грех, и моей сестре не хотелось посвящать графиню в суть наших разногласий. Но удар по моему самолюбию был слишком чувствительным, не говоря уже о пощечине, и поэтому я с огромным удовольствием на нее донесла.

— Изабелла говорит, что она важнее меня. И что на мне никто не захочет жениться.

Из моих глаз брызнули горячие слезы, но не обиды, а ярости.

— Так и будет, — как змея зашипела Изабелла. — Если ты даже язык за зубами держать не умеешь…

— Изабелла! Довольно! Что за недостойное поведение?! — Разгневанный взгляд графини заставил Изабеллу умолкнуть на полуслове. Склонившись ко мне, мама привлекла меня к себе. — Для меня важны вы обе. — Она промокнула мои слезы краем нарукавника.

Я покачала головой. Не это я хотела услышать.

— Она говорит, что ей достанутся все папины земли. А я не получу ничего.

— Изабелла ошибается. Вы являетесь сонаследницами. Это означает, что у вас одинаковые права на наследство.

— Несмотря на то что я не мальчик?

Я знала достаточно, чтобы осознавать превосходство этих существ над девочками. Хотя в нашей семье мальчиков не было, у нас постоянно жили сыновья из других благородных семейств, которых присылали к нам для завершения обучения. Но этих мальчиков можно было не принимать во внимание, а сыновей у моей мамы не было.

— Видите ли… — Графиня задумчиво посмотрела на меня, затем на Изабеллу, после чего вновь обернулась ко мне. — Земли и титул вашего отца являются наследством рода Невиллей и передаются по мужской линии. Это значит, что они отойдут сыну вашего дяди Джона и его жены Изабеллы. Но владения, которые привнесла в этот брак я, раньше принадлежали моим родителям, Ричарду Бошаму и Изабелле Диспенсер. Это огромное наследство, состоящее из земель, замков и монастырей, разбросанных по всей Англии. И оно будет поделено поровну между вами обеими.

— Но она слишком маленькая! — Изабелла не могла вынести подобного крушения своих планов и, вскочив на ноги, вперила в меня взгляд, в котором светилась ненависть. — Все должно достаться мне!

— Изабелла, ты слишком жадная. Успокойся и сядь. — Мама молча ожидала, пока Изабелла нехотя повинуется. — Анна не всегда будет маленькой девочкой. Она вырастет и станет очень важной леди, так же, как и ты. Земли будут поделены пополам. Это означает, что вы обе одинаково важны.

— Но я на тебя похожа, — обезоруживающе улыбнулась Изабелла.

Графиня рассмеялась. Я не поняла причины ее смеха.

— В самом деле, похожа. И я думаю, Изабелла, что ты будешь очень красивой. Зато Анна похожа на папу. — Она коснулась моих еще не успевших растрепаться волос. — По мере того как она будет подрастать, она будет становиться все привлекательнее. И вообще, внешность не значит ровным счетом ничего.

Боюсь, что, услышав это, я расплылась в постыдно самодовольной улыбке.

Когда нам было позволено уйти, Изабелла покинула комнату с высоко поднятой головой. Я же осталась и, подойдя к маме, прижалась к ее плечу щекой. В результате только что состоявшегося разговора мне в голову пришла совершенно недетская мысль.

— Мама, тебе придется умереть, прежде чем я смогу получить твои земли?

— Да.

— Тогда они мне не нужны.

Она улыбнулась и обняла меня.

— Дай Бог, чтобы это произошло еще очень нескоро.

Итак, я узнала, что моя взрослая жизнь будет обеспечена состоянием графини, половина которого должна была отойти ко мне. Но все мое существование перевернул с ног на голову Ричард Плантагенет.

Ричард появился в моей жизни, когда мне было всего восемь лет, и не произвел на меня особого впечатления. В то время мы жили на самом севере страны, в Миддлхэме. Как граф, так и графиня предпочитали эту резиденцию остальным своим замкам. Граф был главным советником короля, и поэтому у нас постоянно жили мальчики из самых знатных семейств Англии. Они приезжали, чтобы обучиться у нас всему, что могло бы пригодиться им в будущей жизни. Будучи девочкой, к тому же всецело поглощенной уроками и увлечениями, я почти не общалась с этими созданиями, погруженными в изучение приемов войны. Я все еще находилась на попечении Бесси и леди Мэшем, бедной вдовы, одной из многочисленных родственниц графини, которую наняли для того, чтобы обучить нас с Изабеллой обязанностям владелицы замка. Покрытые синяками и шишками мальчишки с их грубыми играми, состязаниями и драками меня совершенно не интересовали. Они, в свою очередь, тоже меня не замечали. Исключением был Фрэнсис Ловелл. Он жил у нас постоянно, потому что мой отец был его опекуном. Будучи ровесником моей сестры, Фрэнсис, тем не менее, не чурался моего общества и охотно болтал со мной. По доброте душевной он нарушал мальчишеский кодекс чести, запрещающий юным рыцарям обращать внимание на такое недоразумение, как я.

А потом появился Ричард.

Наверное, я обратила на него внимание только потому, что он чем-то был похож на меня. Мы оба страдали от одних и тех же недостатков. Ричард был невысок и худощав, а его голову венчала копна иссиня-черных волос, напоминающих цветом крылья воронов, гнездившихся в скалах за Миддлхэмом, но отличающихся от их прилизанных перьев постоянной взъерошенностью. С присущей детям хладнокровной жестокостью я решила, что рост и телосложение не позволят Ричарду преуспеть в обучении военному искусству. Что подумал обо мне он, меня не волновало. Для меня он был очередным мальчишкой, которому отныне предстояло сидеть за нашим столом и осваивать хорошие манеры.

Отца не было дома — король отправил его с миссией к французскому двору, поэтому, когда новичок со свитой, камердинером и целым обозом нагруженных багажом экипажей появился на нашем дворе, его встретила графиня. Внушительный антураж для столь юного создания, подумалось мне.

— Добро пожаловать в Миддлхэм, ваша светлость, — поприветствовала мальчика моя мама.

Он неожиданно изящно поклонился в ответ. Даже я отметила, что Ричард прекрасно обучен придворным манерам. Некоторым юношам, пытавшимся отвесить надлежащий поклон, с трудом удавалось удержаться на ногах. При этом они краснели до корней волос, смущенные любезным приемом, оказанным им такой высокородной леди, как моя мама.

— Миледи, — ответ Ричарда прозвучал тихо, но отнюдь не робко, — моя матушка герцогиня просила засвидетельствовать вам свое почтение и поблагодарить за гостеприимство.

Мама улыбнулась.

— Мы вам очень рады. Учитель пажей покажет вам, где вы будете спать и куда положить вещи. Ваше обучение будет полностью возложено на него. — Она указала на стоящего рядом учителя Эллерби. — А потом моя дочь Изабелла проводит вас в мою гостиную. Я буду вас там ждать.

Она подтолкнула Изабеллу вперед. Затем слуги начали разгружать экипажи, увели лошадей в конюшню и занесли в замок вещи гостя. Все это заняло некоторое время. Изабелла не собиралась дожидаться завершения хлопот.

— Я за тобой вернусь, — сообщила она мальчику, тем самым продемонстрировав ужасные манеры, и удалилась по своим делам.

А вот я почему-то медлила. Я и сама не понимала, что меня удерживает, и тем не менее осталась. Мне показалось, что мальчик не особенно счастлив, хотя это можно было сказать почти обо всех новичках. Он был бледен и серьезен, но спокоен.

Подойдя к одному из экипажей, Ричард извлек оттуда оружие — две шпаги, легкий лук и кинжал. У гостя были тонкие губы, которые он слегка поджимал, демонстрируя нежелание произносить больше, чем это необходимо. У него явно была привычка хмуриться. Возможно, мое воображение поразили его глаза. Они были очень темными и холодными. Сколько я ни присматривалась, в их бездонной глубине мне не удалось разглядеть ни одной теплой искорки. Я пришла к выводу, что мальчик грустит.

Самоуверенность, присущая мне как дочери хозяев замка, позволила мне потащиться вслед за ним. Разве я не леди Анна Невилль? Я путалась под ногами, пока вещи Ричарда Плантагенета складывали в сундуки и шкафы, после чего он уселся на кровать в отведенной ему комнате.

Я сделала шаг и вошла. Я смотрела на него. Он смотрел на меня.

— Это очень хорошая комната, — проинформировала я гостя, продолжая с любопытством присматриваться к нему.

Его поселили в одном из круглых помещений, расположенных по углам главной башни замка, где жили и мы, его владельцы. Каменные стены радовали глаз плавными очертаниями, а узкие и высокие окна выходили во внешний двор и на часовню, что делало комнату очень светлой по сравнению с большинством остальных помещений замка. Здесь даже была отдельная башенка с уборной, что было очень удобно, особенно в зимнее время, когда большинству обитателей замка приходилось мужественно переносить стужу в башне. Очень редко приходилось видеть, чтобы о пажах графа проявляли подобную заботу. Даже Фрэнсис Ловелл, который был почти такой же важной персоной, как и я, да к тому же будущим лордом, проживал в унылой комнатушке, расположенной в северной башне, принимающей на себя все порывы ледяного ветра.

— Я думаю, что это одна из лучших комнат в замке, — уточнила я.

— Неужели? А мне кажется, что тут холодно и гуляют сквозняки.

Я вместе с Ричардом еще раз огляделась вокруг. Следовало отметить, что здесь на стенах не было толстых гобеленов, как в нашей с Изабеллой спальне, а в отличие от комнаты графини, эти стены не были оштукатурены и расписаны экзотическими цветами и птицами. Пол был сделан из полированных дубовых досок, хотя в замке Уорик он был вымощен разноцветной плиткой. Я нахмурилась, заметив недостатки, бросившиеся в глаза этому мальчику. Зато деревянный остов кровати был украшен красивым темно-зеленым шелковым пологом, прекрасно гармонирующим с шелковым же покрывалом, искрящимся в падающей на него полосе солнечного света. Еще тут стояли сундук и шкаф для одежды. Нельзя было не заметить и целого пучка восковых свечей в высоком металлическом подсвечнике… Что еще ему нужно?

— А сам ты откуда? — Я высоко подняла брови, пытаясь сымитировать самое надменное из известных мне выражений лица графини.

Как он смеет критиковать мой дом, в то время как его собственный замок наверняка представляет собой грубую, окруженную стеной башню, не претерпевшую ни малейших изменений со дня постройки в эпоху Вильгельма Завоевателя!

— Из Фотерингхэя. Мой отец построил новое крыло. Там потолки пониже, и в каждой комнате есть камин.

Ричард бросил еще один угрюмый взгляд на неприветливые каменные стены.

— Этот замок, — повысив голос, заявила я, — один из самых больших в Англии.

— Но это не означает, что он самый удобный или что я хочу здесь жить. — Ричард посмотрел на меня как на надоедливую осу. — А ты вообще кто такая?

— Я леди Анна Невилль, — самоуверенным тоном избалованной девчонки провозгласила я. — А ты кто?

— Ричард Плантагенет.

— А-а… — Это мне ни о чем не говорило, хотя я знала, что имя Плантагенет носят особы королевской крови. — Мой отец граф Уорик.

— Я знаю. Граф — мой кузен, а значит, мы с тобой родственники.

Похоже, это открытие его не слишком обрадовало.

— Кто твой отец? — пожелала узнать я.

— Герцог Йоркский. Он умер.

Я проигнорировала резкость ответа, сосредоточившись на полученной информации. Теперь я знала, кто передо мной.

— Так, значит, ты брат короля Эдуарда.

Следовательно, этот гость принадлежит к совершенно иной категории.

— Да.

— Сколько тебе лет? — продолжала спрашивать я. — Мне кажется, что ты слишком юн, чтобы готовиться к посвящению в рыцари. Мне уже исполнилось восемь.

— Мне двенадцать лет, и я уже рыцарь Подвязки.

— Только потому, что ты брат короля.

Ричард пожал плечами и, демонстрируя нежелание продолжать разговор, наклонился, чтобы потрепать по голове забредшую в комнату гончую.

— Я тоже высокородная персона, — важно и беззастенчиво заявила я.

— Ты девчонка, к тому же еще маленькая.

После этого замечания я мгновенно опустилась с небес на землю. Развернувшись на каблуках, я с возмущенным видом покинула комнату, предоставив ему разыскивать покои графини самостоятельно или ожидать, пока над ним смилостивится Изабелла. Кажется, в конце концов над Ричардом сжалился Фрэнсис Ловелл. Я при этом не присутствовала. Леди Мэшем выследила меня и отругала за увиливание от уроков.

Мысли о новом госте не давали мне покоя.

Ричард Плантагенет продолжал отмалчиваться, но охотно и увлеченно приступил к учебе. Он заинтриговал меня своим спокойствием и серьезностью. При каждом удобном случае я стала околачиваться неподалеку от плаца и арены, где занимался этот необычный мальчик. И я оказалась права: Ричарду пришлось нелегко. Ему недоставало роста и мышечной массы, чтобы противостоять Фрэнсису, с которым он частенько оказывался в паре. Раз за разом Ричард летел в пыль и грязь. Но он не сдавался и вызывал у меня восхищение решимостью, с которой всякий раз бросался в бой. Он был очень способным учеником и быстро сообразил, что хитрость и ловкость способны компенсировать нехватку роста и веса. А на лошади он и вовсе сидел так, как будто родился в седле.

И все же Ричард то и дело оказывался на земле, с разбитым в кровь носом и измазанным грязью лицом. После одной особенно утомительной тренировки с мечом и щитом учитель Эллерби велел ему отдохнуть. Ричард Плантагенет плюхнулся на расположенную рядом с плацем скамью и вытер рукавом лицо. Прокравшись вдоль стены, я села рядом. Я хотела узнать о нем больше и не могла упустить такой удачный момент. Что меня интересовало? Да все. Все, что могло помочь мне понять этого мрачноватого паренька, не произносящего за столом ни слова, а лишь сосредоточенно сражающегося с ростбифом, молча наблюдающего за всем окружающим, все впитывающего и оставляющего свои мысли при себе.

— Тебе у нас нравится? — поинтересовалась я за неимением более интересной темы для беседы.

Ричард фыркнул, отбрасывая волосы с глаз.

— Я предпочел бы, чтобы моя голова не звенела от ударов учителя. Я уверен, что Эдуард прислал меня к вам не для того, чтобы я без сознания валялся на плацу.

— Ты сказал, что не хотел сюда ехать. — Меня продолжала терзать обида за критику в адрес Миддлхэма. — Где тебе было бы лучше, чем здесь?

— У брата, в Лондоне. Я поеду туда, когда пройду подготовку.

— Ты скучаешь по родным?

Он задумался.

— Не особенно.

— Кроме короля, у тебя есть братья? Или сестры?

— Да. Целых десять.

— Десять? — Я изумленно уставилась на него. — А у меня только одна сестра — Изабелла. И мне этого более чем достаточно.

— Некоторые из них уже умерли. Да и вообще, они все намного старше меня. Лучше других я знаком с Джорджем Кларенсом.

— Ты герцог Глостер. — Со времени нашего разговора я пополнила запас сведений. — Твоего отца заклеймили как предателя за то, что он сражался против предыдущего короля, ланкастерского выскочки Генриха.

— Да, — оскалил зубы Ричард. — И он погиб на поле брани в Уэйкфилде. А вместе с ним и мой брат Эдмунд. Маргарита Анжуйская, королева Маргарита, велела отрезать ему голову и насадить ее на кол у ворот Миклгейт-Бар в Йорке. Жалкий конец для такого отважного человека.

Это была самая длинная речь, произнесенная Ричардом в стенах Миддлхэма. Рана явно еще кровоточила.

— Тебе пришлось скрываться?

— Вроде того. Нам, то есть мне, моему брату Кларенсу и нашей маме, пришлось уехать в Нидерланды.

Я со своим допросом явно застала его врасплох, и неожиданно для себя самого он разговорился.

— Тебе там понравилось?

Я и представить себе не могла, что мне придется спасаться бегством из Англии, полагаться на милость чужих людей, даже не зная, вернусь ли я когда-нибудь домой. Тогда я бы этого точно не вынесла.

— Как тебе сказать…

Ну и что дальше? Я отчаянно искала новую тему для разговора, способную его заинтересовать. Это было нелегко.

— Тебя назвали Ричардом в честь отца? Меня назвали Анной в честь мамы.

— Нет, в честь твоего дедушки, Ричарда Невилля, графа Солсбери. Он был моим крестным, поэтому меня и назвали Ричардом.

— Вот как?

Оказывается, он в моей семье не чужой! Из его носа продолжала сочиться кровь, и рукав, которым Ричард вытирал лицо, тоже был измазан кровью. Я протянула ему полотняный платок. Наверное, леди Мэшем одобрила бы мое благородство, подумалось мне.

— Премного благодарен.

Ричард коротко и изящно кивнул, взял платок и, поморщившись, осторожно приложил его к носу, демонстрируя готовность воспользоваться моей помощью.

— Где ты родился?

— В Фотерингхэе.

— А я родилась здесь. И мне тут нравится больше, чем где-либо еще.

— Мне тоже тут нравится, — неожиданно признался он, чем мгновенно еще больше расположил меня к себе. — Ваш замок напоминает мне замок в Ладлоу, где я провел несколько месяцев, когда был помладше. А потом нам пришлось его покинуть, спасаясь от сторонников Ланкастеров.

Опять эта горечь.

— А почему тебя прислали сюда? Почему именно сюда?

Ричард покосился на меня, как будто пытаясь понять, что кроется за этим вопросом. Но моим единственным мотивом было врожденное любопытство.

— Вашу семью сочли единственной, достойной предоставить мне образование. Как брату короля Эдуарда… — Он невольно выпрямился и расправил плечи. — Мой брат очень близок с твоим отцом. Граф сражался за короля Эдуарда и помог ему взойти на престол. Возможно, ему это удалось только благодаря графу. Так что куда еще меня могли отправить? Выбора на самом деле не было. Мой брат-король хорошо заплатил за мое содержание. Он передал твоим родителям тысячу фунтов.

Я кивнула, сделав вид, что поняла. Сумма и в самом деле показалась мне огромной. Между нами повисло молчание. Ричард безуспешно пытался отчистить грязь с куртки.

— Ты еще будешь сегодня сражаться?

— Когда приду в себя. Наверное, я уже это сделал. Ведь последние несколько минут я только и делал, что болтал с тобой.

Он встал со скамьи и слегка застонал, выпрямляя ноги и спину.

— Быть может, лучше не надо?

— Ты думаешь, я на это неспособен?

Я продолжала сидеть, и ему было совсем нетрудно посмотреть на меня сверху вниз. Его темные глаза горделиво вспыхнули.

— Говорят, что когда я был младенцем, никто вообще не думал, что я выживу. Я всех удивил, включая свою маму, герцогиню. Она каждое утро докладывала домашним, что я все еще жив. — Ричард ухмыльнулся, обнажив ровные красивые зубы. — Я выжил, и я стану принцем, которому не будет равных. Ударом тупой шпаги меня невозможно отправить в могилу.

— Конечно нет, — улыбнулась я в ответ.

Я ему охотно верила.

Ричард потянулся за лежащим на скамье учебным мечом, и я протянула руку, пытаясь его остановить. Наши взгляды встретились. Глаза принца продолжали светиться.

— Я рада, что ты выжил.

Вырвавшиеся слова изумили меня. Мне было непонятно, почему я их произнесла. Я вскочила и умчалась, прежде чем Ричард успел ответить или прежде, чем меня обнаружили там, где мне было не место.

Уже в сентябре того же года мне пришлось приобрести первый опыт политических интриг. Это произошло, когда наша семья на целую неделю переехала в Йорк, чтобы принять участие в каких-то торжествах.

Все начиналось очень благоприятно. Отец пребывал в отличном расположении духа, что в месяцы, последовавшие за женитьбой короля, случалось нечасто. Последнее время граф ходил чернее тучи и при каждом упоминании об этом событии неодобрительно поджимал губы. Его недовольство объяснялось выбором невесты, Елизаветы Вудвилль. Граф считал ее происхождение слишком низким, а ее семью — алчной и рвущейся к власти. Я не понимала, почему вдова недостойна выйти замуж за короля. Ведь ее предыдущий муж лежит в могиле и никому не мешает. Слово «алчный» и вовсе находилось за пределами моего понимания. Впрочем, мое недоумение ничего не меняло. Я также узнала, что брак был заключен под покровом постыдной секретности. Это меня тоже удивило. Зачем королю что-то скрывать? Разве он не повелевает подданными, обязанными исполнять все его желания и прихоти?

— Именно это он и сделал, — ворчал граф, жуя кусок мяса. — Он пошел на поводу у своих желаний. Но чего это будет стоить королевству? Король решительно отверг все мои предостережения и советы. Мне остается только предполагать, что я ему больше не нужен. Ведь у него есть Вудвилли, готовые расшаркиваться, раскланиваться и делать все, что он прикажет.

Поэтому все вздохнули с облегчением, когда, приехав в Йорк, мой отец заметно повеселел. Нас с Изабеллой вымыли до блеска, нарядили и объяснили, что наше поведение должно быть безупречным. По этому поводу мне сшили новое платье, поскольку мне уже исполнилось девять лет и я пошла в рост.

Пройдя пешком небольшое расстояние, отделяющее наш дом от величественного собора, мы вошли внутрь и заняли свои места. Это были очень почетные места у самого алтаря, потому что — как под шарканье ног толпящихся позади нас людей прошептала мне на ухо Изабелла, — мы были самой важной семьей, присутствующей на этом богослужении. Запел хор, вышли священники со свечами, серебряными крестами и курильницами. В центре этого пышного действа находился облаченный в великолепную парчовую ризу и золоченую митру епископ Джордж Невилль, младший брат отца, а следовательно, мой дядя. Весь праздник был посвящен тому, что он стал архиепископом Йоркским.

Несмотря на оказанный нашей семье почет, брови отца то и дело сходились в прямую линию. Ему по-прежнему что-то было не по душе. Как и другому его брату, лорду Джону, графу Нортумберленду. Наклонившись вперед, я смогла разглядеть их обоих, богато разодетых в атлас и меха. Они сосредоточенно и явно гневно о чем-то перешептывались, но различить отдельные слова мне не удавалось.

— В чем дело? — так же шепотом поинтересовалась я у сидящего слева от меня Фрэнсиса Ловелла. — Что-то случилось?

— Пусто! — одними губами произнес он, кивнув куда-то влево.

Наклонившись вперед, я выглянула из-за его спины. Сбоку от алтаря, на самом почетном месте, стояло два золоченых резных трона, явно ожидающих прибытия каких-то важных персон. Это были единственные пустые места во всем соборе.

— Для кого они?

Мне ответил Ричард, сидящий по другую руку от меня. По случаю праздника он был одет в роскошный костюм из темного бархата.

— Для моего брата-короля и его жены Елизаветы Вудвилль, — ломающимся юношеским баском произнес он. — Все ожидали их прибытия, но они не приехали.

— А! — Я увидела, что он угрюм, как и мой отец. — Это что-то означает? — еле слышно прошептала я.

Ричард нахмурился еще сильнее.

— Думаю, да, — кивнул он.

Недовольный взгляд графини заставил нас умолкнуть и переключить свое внимание на церемонию, которая постепенно подходила к концу. Хор с утроенной силой восславил архиепископа Джорджа Невилля. Его горделивые черты также омрачало напоминание об отсутствующих на празднике гостях, а улыбка показалась мне несколько натянутой.

После службы мы все собрались у западного входа.

— Этого следовало ожидать, не правда ли? — Граф даже не попытался понизить голос.

Мама положила пальцы ему на рукав в тщетной попытке успокоить.

— Король сам предложил это повышение твоему брату. Он лично назначил Джорджа на пост архиепископа. Это большая честь.

— А потом проигнорировал введение в сан? Черт возьми! Это преднамеренная провокация. Оскорбление нашему имени и моему положению.

— Возможно, этому есть другое объяснение…

— Единственное объяснение, которое я нахожу, — это желание унизить меня и моих близких. Король должен был присутствовать на церемонии. Тебе не удастся убедить меня в том, что он не осознавал, как его отсутствие будет истолковано нашими недоброжелателями.

Разве у нас есть недоброжелатели? За девять лет своей жизни я не видела ничего, кроме любви и заботы. Хотя сторонники Ланкастеров вряд ли испытывали любовь к графу Уорику. Но ведь они повержены. Старый король Генрих тронулся умом и не покидает стен Тауэра. Его супруга и сын бежали. Что касается моего отца, то он всегда был в почете у короля Эдуарда. Так кому же мы мешаем?

— Возможно, другие дела потребовали его присутствия, — настаивала тем временем графиня.

— Эти дела носят имя Вудвилль. Она манипулирует королем, как ей вздумается. Он у нее на коротком поводке. Готов побиться об заклад, что это она не пустила его в Йорк. Король что, совсем уже не имеет собственного мнения?..

— Тсс. Тебя могут услышать.

— Пусть слышат.

Я остро чувствовала напряжение, исходящее от стоящего рядом Ричарда. С каждой минутой оно нарастало и становилось все сильнее. Бочком подобравшись к нему, я дернула его за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание и попытаться понять причину его бледности и гневного блеска в глазах. Но он резко отдернул руку, и это движение заметил граф, бросивший на Ричарда сердитый взгляд. На долю секунды мне показалось, что он сорвет гнев на младшем брате короля. Мой отец нахмурился, как будто застал нас за какими-то проказами, и уже хотел обрушиться на нас с резкой отповедью.

Но вдруг его черты смягчились. Подойдя к нам, он ласково коснулся моего плеча.

— Анна.

Затем граф обернулся к Ричарду, и в его глазах не было враждебности.

— Не тревожься. Наши отношения с твоим братом не имеют к тебе никакого отношения. На твоих плечах его провинности не уместятся. Для этого нужны плечи пошире. А тебе беспокоиться не о чем.

— Да, сэр, — опустил глаза Ричард.

— Мой дядя все равно стал архиепископом? — вмешалась я. — Несмотря на то что король не приехал?

— Конечно, — засмеялся отец. — И сейчас мы перестанем думать об Эдуарде, а вместо этого отметим с твоим дядей его и наше повышение. В конце концов, у нас сегодня праздник и нам есть чем гордиться.

И все же пустовавшие во время церемонии троны омрачили и последовавший затем пышный пир. У стола тоже были приготовлены стулья для короля и королевы. Их пришлось спешно убрать, а все приборы переставить. Музыка, песни, роскошное угощение, шумные разговоры Невиллей и их сторонников, казалось, заставили всех забыть об отсутствии на празднике короля. Однако в воздухе чувствовалась какая-то напряженность, едва заметная, но неприятная, как червь в абрикосе. Я мало что понимала, но запомнила реакцию на прозвучавшее имя — Вудвилль.

В тот вечер Ричарду не удалось от меня ускользнуть.

— Что так рассердило моего отца? — пристала я к нему, по своему обыкновению не обращая внимания на его грусть.

— Сама у него спроси.

— Так он мне и скажет! — Я была в таком возрасте, когда меня очень возмущало осознание того, что от меня могут что-то скрывать. — Я ведь тебя спрашиваю. — В моем любознательном сердце шевельнулось сочувствие к затаившемуся в глубине его глаз страданию. — Расскажи мне о Елизавете Вудвилль.

Мне показалось, что я коснулась оголенного нерва, такой мгновенной и бесконтрольной была его реакция.

— Брат не должен был на ней жениться! Моя мама ее ненавидит. И я тоже.

С этими словами он, нарушив приличия, развернулся и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался вверх по лестнице.

Все время нашего пребывания в Йорке Ричард сторонился меня и не проронил больше ни слова на интересующую меня тему. Мне пришлось в одиночку размышлять над тем, как амбиции и личные счеты могут заменить такие привычные для меня семейные ценности, как сострадание и привязанность к близким, а затем и вовсе разрушить узы, связывающие родных людей. Я не хотела бы, чтобы такое несчастье произошло в моей семье.

Так и проходило мое детство, которое я не могла представить себе без Ричарда. Наши пути то и дело пересекались, да иначе и быть не могло. Мы встречались во время молитв в часовне, за обедом в большом холле, а потом вместе ужинали в конце дня. Зимой и летом, в дождь, снег и жару… Но между нами не происходило ничего, заслуживающего упоминания. На время Ричарда постоянно посягал учитель пажей, на мое — леди Мэшем и графиня.

Подрастая, я все реже наблюдала украдкой за Ричардом. Быть может, я начинала осознавать свой высокий статус. Дочерям графа Уорика не пристало прятаться за углом и кого-то выслеживать. Но я знала, что Ричард научился искусно владеть мечом, великолепно стреляет из легкого лука, умело пронзает мишень копьем, успевая при этом увернуться от вращающегося мешка с песком. И все реже падает в грязь на плацу.

В свою очередь я усердно училась. Графиня хотела, чтобы ее дочери умели читать и писать, как и приличествовало утонченным девушкам из знатного семейства, и мы освоили эту науку. Это позволило мне с замиранием сердца прочесть легенды о короле Артуре и его рыцарях. Я оплакивала несчастную любовь Тристана и Изольды. Сэр Ланселот Озерный и его запретная страсть к Гвиневре также тронули мое романтическое сердце. На красочной иллюстрации в моей драгоценной книжке Гвиневра была изображена с длинными золотистыми локонами, которые, по моему мнению, слишком напоминали волосы Изабеллы. У высокого и широкоплечего Ланселота также были золотистые волосы до плеч. Он стоял в героической позе, подбоченясь и сжимая в одной руке меч, и смотрел на даму своего сердца. На его губах играла улыбка. Ничего общего с Ричардом, которому никогда не бывать ни золотоволосым, ни широкоплечим и который хмурился значительно чаще, чем улыбался. Но никто не мог запретить мне мечтать, что я и делала.

Я плохо помню, что предшествовало дню, когда мне сделали предложение. В тусклой череде дней ярким воспоминанием сохранилась только Двенадцатая ночь. После праздничных шествий, поедания жареного кабана и безудержного веселья мы обменялись подарками. Я до сих пор храню подарок Ричарда. Он был со мной, когда я вместе с родителями покинула Англию, подвергнув свою жизнь бесчисленным опасностям; он остался со мной и в плену. Я никогда не видела ничего подобного, а его утрата привела бы меня в отчаяние. Думаю, Ричард приобрел его у проходившего через Йорк бродячего торговца. Когда принц мне его вручил, я поспешила сорвать скрывающую подарок кожаную обертку.

— Ах! Ричард!

Подарок был таким забавным и по-детски непосредственным, что я невольно рассмеялась. На моей ладони сидела очаровательная искусно выкованная из металла птичка. Ее клювик был приоткрыт, а на крошечных, приподнятых за спиной крылышках отчетливо вырисовывались перышки. В боку птички имелся рычажок. Я его подвигала, и птичка высунула и снова спрятала язычок. Я дунула в отверстие в хвостике, и птичка издала мелодичную трель. К всеобщему веселью, я начала упражняться в этом своеобразном свисте.

— Ричард! Спасибо!

Не зная, что еще сказать, я присела в реверансе, слегка приподняв юбку нового платья и предмет своей гордости, шелковую нижнюю юбку, попытавшись сделать это как можно грациознее.

Он покраснел и поклонился в ответ, после чего поцеловал мои пальцы, как если бы я была знатной леди. Уроки хороших манер не прошли для нас даром.

— Не стоит благодарности. Эта птичка так же очаровательна, как и ты, кузина Анна.

Ричард расцеловал меня в щеки, после чего запечатлел родственный поцелуй на моих губах. Меня бросило сначала в жар, а затем в холод. Я никогда не реагировала так на дружеские приветствия Фрэнсиса Ловелла.

Полагаю, именно тогда, еще чувствуя на губах тепло поцелуя Ричарда, я с присущей всем Невиллям самоуверенностью решила, что он должен стать моим. Он не достанется другой девушке, твердо сказала я себе, присовокупив одно из подслушанных у отца цветистых проклятий.

Я уверена, что Ричард отнесся к моему подарку гораздо спокойнее. Все его мысли были заняты полученной от графа изумительно красивой конской сбруей, сверкавшей полированной кожей и изукрашенной золочеными пряжками и эмалями.

Так что же я подарила Ричарду Плантагенету? Что могла десятилетняя девочка подарить брату короля, принцу, у которого было буквально все?

После долгих сомнений и совещаний с мамой я засела за рукоделие. Графиня считала, что мне это пойдет на пользу, а Ричард слишком хорошо воспитан, чтобы отвергнуть мое подношение, даже если у меня не все получится. Этот намек заставил меня недовольно нахмуриться, но я взялась за иглу.

Я трудилась всю осень. Дни становились все короче, и я была вынуждена щуриться и напрягать зрение при свете свечи, чтобы успеть сшить для Ричарда тонкую полотняную сорочку, которую он смог бы надевать под любимую кольчугу из бархата и металла, подаренную ему братом. И пусть это был очень банальный подарок, я превратила его в настоящее произведение искусства, украсив сорочку шелковой вышивкой, изображающей геральдические мотивы Ричарда. Белая роза представляла дом Йорков, солнце в виде лица с расходящимися лучами также было избрано его братом в качестве эмблемы Йорков. Король сделал это после битвы при Мортимер-Кросс, когда все могли лицезреть чудесное явление трех солнечных дисков одновременно. Непосредственно Ричарду посвящался его собственный символ — изображение белого вепря. Результат моих усилий понравился даже мне самой, хотя лучи солнца трудно было назвать ровными, а вепрь, по утверждению Изабеллы, скорее напоминал одну из овец, пасущихся на холмах за Миддлхэмом. Однако мама заявила, что я отлично справилась с трудной задачей, и, преисполнившись гордости, я вручила сорочку Ричарду.

Он принял ее с таким видом, словно перед ним было очень дорогое изделие, прибывшее из искушенного в европейской моде бургундского двора. В отличие от Изабеллы Ричард даже не заметил кривоватых стежков и не стал насмехаться над моими жалкими потугами изобразить вепря.

— Это именно то, что мне необходимо, — с поклоном произнес он.

Я зарделась от гордости и смущения. И я знаю, что он всегда носил эту сорочку, не расставаясь с ней, даже когда от многочисленных стирок воротник и манжеты обтрепались, а от вышивки не осталось и следа.

Может, я и решила заполучить Ричарда Плантагенета, но я его не любила. Порой я и вовсе его ненавидела, за что он платил мне столь же ядовитой злобой. Впрочем, инициатором подобных вспышек всегда становилась я сама. По мере взросления меня все чаще раздирали противоречивые чувства, подталкивавшие меня к капризному и непредсказуемому поведению во всем, что касалось этого юноши.

Во время одной из схваток на арене лошадь Ричарда упала, увлекая за собой всадника. Ему было велено отвести захромавшее животное на конюшню. Я все утро искала повод испортить кому-нибудь настроение и, конечно же, не могла упустить представившейся мне возможности. Во мне даже не шелохнулась жалость к потному и растрепанному пареньку. Один рукав его кожаной куртки был почти полностью разорван по шву, а любое прикосновение к другому плечу вызывало у Ричарда приглушенный стон и гримасу боли. На щеке красовалась ссадина, а волосы выглядели так, словно уже много дней не видели расчески.

В пыльном полумраке конюшни Ричард принялся за дело. И хотя каждое движение причиняло ему боль, со встревоженным животным он говорил спокойно и ласково, поглаживая лошадь по груди и пытаясь ее успокоить. На скамье стояла миска с горячей припаркой, над которой клубился густой благоуханный пар, и лежал моток крепких бинтов. Лошадь беспокойно топталась на месте. Ричард коснулся раненого места, и она шарахнулась от него, закатив глаза и испуганно заржав. Плавными движениями Ричард начал наносить на рану горячее месиво, являвшееся, по мнению главного конюха Саттона, великолепным средством от всех конских болячек. Не обращая внимания на собственные мучения, Ричард обращался с лошадью очень бережно. Он трудился так самозабвенно, что мое присутствие осталось незамеченным. Я видела, что здоровье лошади он ценит выше собственного благополучия, но была не в настроении признавать чьи-либо добродетели. Я подошла и остановилась рядом с ним.

— Что ты делаешь?

— А ты сама не видишь?

Ричард не обернулся и никаким иным образом не отреагировал на мое присутствие. Ответ меня также не устроил. Утро не задалось, и я уже успела попасть в немилость. С момента пробуждения я пребывала в дурном расположении духа и во время занятий с леди Мэшем продолжала дуться и капризничать. В наказание она велела мне заново повторить все задание. Но после того как Изабелла обрела свободу и убежала по своим делам, я стала вести себя еще хуже. Леди Мэшем нажаловалась на меня маме, и графиня отправила меня на кухню, где мне надлежало заняться изготовлением свечей для хозяйственных нужд. По ее мнению, ребенок, отказывающийся учить уроки и грубо разговаривающий с гувернанткой, нуждался в том, чтобы его немного проучили. Физический труд должен был быстро вправить мне мозги.

Изабелла с довольным видом ухмыльнулась, а Фрэнсис Ловелл расхохотался и отказался мне сочувствовать. Я несколько раз обожгла пальцы горячим жиром, а потом кухарка отчитала меня за небрежное обращение с длинными свечами. Все это привело к тому, что теперь я жаждала крови. Меня возмутил резкий ответ Ричарда Плантагенета, к тому же я не выносила, когда мне не уделяли должного внимания. Я решила нанести ответный удар.

— Ты упал?

— Уходи.

Я не привыкла к тому, чтобы со мной так обращались, особенно когда подобное поведение позволял себе какой-то паж, будь он трижды герцогом Глостером и принцем крови.

— И не подумаю. Это моя конюшня, а не твоя. Ты, наверное, был таким неуклюжим, что свалился с лошади. Из-за тебя и она упала.

Ричард оглянулся на меня через плечо. Я стояла на фоне открытой двери, и ему пришлось прищуриться.

— Наверное, так все и было, — коротко ответил он, возвращаясь к своему занятию.

Боль и тревога, исказившие его черты, ничуть меня не тронули. Почему я должна быть единственным обитателем замка, испытывающим страдания?

— Бедняжка покалечилась. Теперь ей нечего делать в нашей конюшне.

— Это всего лишь растяжение связок. Все заживет.

— А что, если она сломала ногу? Ты же видишь, что она не хочет становиться на нее? Отец велит убивать лошадей, повредивших ногу.

— Что ты в этом понимаешь? Убирайся. Не девчонка, а недоразумение какое-то! Вечно путается под ногами.

— А ты подкидыш!

В искусстве подслушивания я не уступала Изабелле и успела стать кладезем компрометирующей Ричарда информации. К своему собственному стыду, я выбрала именно этот момент, чтобы все выложить.

Какое-то время Ричард никак не реагировал на мой выпад, чем немало меня разочаровал. Он закончил бинтовать ногу лошади и аккуратно заправил концы бинта, прежде чем выпрямиться и посмотреть мне в глаза. Все это время я ожидала в напряженном молчании. Теперь мне пришлось запрокинуть голову. Я и не подозревала, как сильно он вытянулся за последнее время. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. Мне показалось, что скулы Ричарда под туго обтянувшей их кожей заострились. Темные глаза впились в меня с такой же яростью, с какой ястреб хватает кролика, прежде чем разорвать его на части.

— Что ты сказала?

Я нервно сглотнула, но не отступила, хотя здравый смысл говорил мне о безрассудности такого поведения. Я стремилась привлечь к себе внимание Ричарда, и мне это удалось. Что бы мне это не сулило. Я встретила его взгляд, вызывающе вскинув голову.

— Говорят, что тебя подбросили эльфы. Что ты появился на свет не так, как все нормальные дети. Что у тебя с самого начала были черные волосы до плеч, как у животного, и все зубы во рту.

— И это все? — презрительно усмехнулся Ричард. — Что еще ты слышала?

Я опять сглотнула. Нет, я должна была это сказать.

— Что ты хилый и слабый. Что из тебя никогда не получится хороший воин.

— Ты и в самом деле так считаешь? Ты пересказываешь мне сплетни. А что думаешь ты сама?

Мне нечего было сказать в ответ на это суровое требование правды взамен домыслов. Я молчала.

— Почему ты молчишь? Что видишь перед собой ты, леди Анна Невилль, с высоты своего недостойного положения распространительницы ядовитых сплетен? Я и в самом деле чудовище?

Я еще выше задрала подбородок.

— Нет.

— С чего бы мне быть подкидышем эльфов? — вслух рассуждал Ричард, как будто не услышав моего ответа. — Неужели всему виной то, что я ничуть не похож на своего брата-короля? Или то, что я не так длинноног и светловолос, как мой брат Кларенс или моя сестра леди Маргарита? Цветом волос я пошел в род Невиллей, представительницей которого является моя мать, герцогиня Сесилия. Что касается зубов, то тут мне нечего сказать, но я не являюсь ни незаконнорожденным ребенком, ни подкидышем.

Так, значит, до него уже доходили эти слухи! Ну еще бы! И я сделала ему больно, повторив их в тот момент, когда он был особенно уязвим, расстроившись из-за травмы, полученной его лошадью. Вне всякого сомнения, я поступила очень дурно. Вина тяжелой плетью хлестнула мое безжалостное сердце. Нет, скорее это походило на удар молота по наковальне…

— Я не подумала…

— Конечно, ты не подумала. — Он не смягчился, и мне вдруг пришло в голову, что Ричард Плантагенет может быть очень опасным врагом. Куда подевалась его безукоризненная вежливость? — Стыдись. Ты клевещешь на гостя. Если бы графиня об этом узнала, она избила бы тебя.

Я сама готова была себя избить.

— Я не хотела…

— Еще как хотела. Ты, уподобившись простолюдинке, охотно повторяла болтовню кухарок, не имеющую под собой ни малейшего основания. Ты ничем не лучше наших врагов Ланкастеров, готовых на все, лишь бы опорочить наше имя.

Тут он ошибался. Я не была ни мстительной, ни злобной. И я не была ему врагом. Я всего лишь допустила по-детски бездумную жестокость, требуя внимания к своей персоне. Хотя, разумеется, это меня не оправдывало. Мне стало по-настоящему стыдно.

— Мне очень жаль, — вздохнула я.

— Еще бы.

— Прости.

— Разумеется, я тебя прощу. — Ричард ушел в себя. Его глаза утратили яростный блеск и смотрели на меня совершенно равнодушно. — Я не имею права сердиться на ребенка, который просто не думает о последствиях своих насмешек.

Он отвернулся и снова начал поглаживать лошадь по шее. Плечи Ричарда были напряжены, но движения были ласковыми и осторожными. Он не собирался вымещать на бедном животном гнев и обиду. Больше всего на свете мне хотелось каким-то образом забрать свои слова назад. Что, если из-за минутной глупости я навсегда утратила его дружбу? Я не знала, что мне делать, но оставить все, как есть, не могла. Я подошла ближе и тоже начала гладить лошадь.

— Она выздоровеет, — пролепетала я. У меня перехватило горло, и голос чуть не сорвался. — Я сказала это, чтобы задеть тебя. Саттон знает свое дело. Папа говорит, что его снадобье может поставить на ноги любую лошадь. — Я умоляюще смотрела на упрямый затылок Ричарда, надеясь, что он обернется и все будет как прежде. Но он не обернулся. Я вздохнула. — Когда я родилась, у меня тоже были темные волосы. Много темных волос.

Вместо ответа Ричард принялся перебирать пальцами спутанную гриву лошади.

— Но зубов у меня, кажется, не было. Няня рассказывала, что я очень капризничала, когда они у меня прорезáлись.

Ничего. Он просто не обращал на меня внимания. Что ж, сейчас я ему покажу.

Сняв с головы расшитый обруч и высвободив из-под него полотняное покрывало, я небрежно бросила и то, и другое на соломенную подстилку. Затем я без сожаления расплела свои косы, на которые Бесси каждое утро тратила уйму времени. Я тряхнула головой, и пряди, такие же темные, как и у Ричарда, упали мне на щеки и заструились по спине.

— Вот видишь, я тоже не похожа ни на маму, ни на сестру.

— В самом деле не похожа.

По крайней мере он на меня взглянул.

— Наверное, мы оба подкидыши.

— Очень может быть. — Кажется, уголки его рта слегка приподнялись. Но назвать это улыбкой было еще нельзя. — Иногда ты ведешь себя как настоящий чертенок.

— Марджери тоже так говорит.

Я робко улыбнулась, и Ричард улыбнулся в ответ.

— У тебя болит плечо? — спросила я.

— Да. Я упал на него, слетев с лошади.

— Прости меня. — Я опять потупилась. — Мне хотелось сделать тебе больно.

— Тебе это удалось. А я думал, что ты мне друг.

Он обращался со мной как с младшей сестрой, но мне все равно было приятно. Он редко подпускал меня так близко.

— Так и есть. Пойдем со мной. У Марджери имеется бальзам от ушибов. Тебе сразу станет легче. Она и куртку зашьет.

— Это следовало бы сделать тебе. Чтобы знала, как дерзить. — Ричард еще раз похлопал лошадь по шее и взял со скамьи пустую миску и неиспользованные бинты. — Что она скажет, когда увидит твои волосы?

Наконец-то настоящая улыбка озарила его лицо.

— Она разозлится. И Бесси тоже.

Я вздохнула, подумав о том, что меня ждет очередное наказание, хотя готова была заплатить эту цену за примирение с Ричардом. Из этого инцидента я извлекла серьезный урок. Мне предстояло научиться держать язык за зубами. Со стороны казалось, что Ричарду нет дела до клеветнических слухов, распространяемых приспешниками Ланкастеров и имеющих целью очернять и ранить ни в чем не повинных людей, но на самом деле это было совсем не так. И только очень бессердечный человек мог бередить эту рану. Ричарда Плантагенета было очень легко обидеть.

Я же весьма дорожила его дружбой.

Глава третья

В течение следующего года мы очень редко видели отца. Его почти никогда не было дома. В замке все шло своим чередом. Графиня умело управляла обширным хозяйством. Но она скучала по супругу, и постепенно я начала замечать, что с ней творится что-то неладное. Лишь с большим трудом ей удавалось улыбнуться, и она очень редко смеялась. За обедом графиня сидела на своем обычном почетном месте, но когда мне удавалось отвлечься от собственных забот, я замечала, что мама едва прикасается к кушаньям. Она была очень бледна и, наверное, плохо спала.

— Где папа? — приставала я к ней. — Опять в Кале?

Графу частенько приходилось бывать в этом самом важном английском владении на побережье Европы.

— Нет, на этот раз король отослал его во Францию.

— Зачем?

— Чтобы заключить союз между нашими странами.

— Это пойдет нам на пользу?

— Да. Во всяком случае, так считает твой отец.

— Почему же он не подпишет поскорее договор и не вернется домой?

Мама нахмурилась, сдвинув брови в тонкую линию.

— А потому, моя любознательная дочь, что король с этим не согласен. Он хотел бы подписать договор с Бургундией, а не с Францией.

— Он занимается моей помолвкой? — вмешалась в разговор Изабелла.

Ей уже исполнилось шестнадцать, и ее можно было выдать замуж или, во всяком случае, пообещать кому-нибудь ее руку. Пока об этом не было и речи, и такое положение дел было моей сестре явно не по вкусу.

— Да, полагаю, твой отец об этом подумывает.

Сообщение о таком радостном событии прозвучало как колкость.

— Это будет иностранец? Мне придется жить во Франции? — засыпала Изабелла графиню вопросами.

На мгновение перспектива покинуть семью и отправиться в неведомую даль испугала мою сестру. Но она тут же повеселела, как будто ей не терпелось выйти замуж за иностранного принца.

— Этого я не знаю.

— А… А когда папа вернется, он мне расскажет?

— Возможно. Если его планы оформятся в нечто конкретное. — Графиня иронично улыбнулась. — Не волнуйся, Изабелла. Я уверена, что твой брак будет заключен на небесах.

Но несмотря на то что маму позабавили мечты Изабеллы о прекрасном принце, я видела, что она чем-то обеспокоена. На ее лице читалось внутреннее напряжение.

Графиня что-то сказала дворецкому и вышла из-за стола. Изабелла была слишком сосредоточена на своем блистательном будущем, но я обратила внимание на то, как тщательно мама подбирала слова, отвечая на ее вопросы. Хотя, возможно, она действительно ничего не знала о намерениях графа.

Зато она дала мне оружие против Изабеллы.

— А я-то думала, у тебя отбоя от женихов не будет, — поддела я сестру. — Но у наших дверей не наблюдается толпы соискателей твоей руки.

— Они скоро появятся. Ты в этом ничего не понимаешь. Слишком мала.

— А ты скоро будешь слишком стара для замужества. Зато в самый раз для монастыря.

— Я выйду замуж за одного из самых знатных вельмож. — К моему восторгу, Изабелла с каждой минутой злилась все сильнее. — Неужели ты считаешь, что граф Уорик допустит, чтобы его наследница осталась старой девой? Или отдаст ее руку какому-нибудь бродяге?

Я так не считала. Я, как и Изабелла, не сомневалась в том, что отец относится к замужеству дочери как к делу первостепенной важности и что ее супругом может стать только тот мужчина, чье богатство и положение в обществе будут сопоставимы с богатством и положением графа Уорика. Но во всей этой ситуации ощущалась какая-то неопределенность и неловкость, докопаться до причины которой мне не удавалось. Чем отличается Изабелла от остальных наследниц, которые к шестнадцати годам были если не замужем, то, по крайней мере, помолвлены? А что, если Изабелла не выйдет замуж? Что ждет меня как младшую дочь? Неужели монастырь? Участь невесты Христа? Эта перспектива меня не на шутку испугала. Жизнь, полная ограничений и проходящая по строгому распорядку в замкнутых стенах, была не для меня. Я и представить себе этого не могла. Впрочем, как и своего будущего жениха. В одиннадцать лет меня это особо не беспокоило. Зато беспокоило мою сестру. Проходили дни и недели, не развеивая неизвестность и не принося облегчения, и Изабелла становилась все более нервной и раздражительной.

Граф вернулся в конце месяца. Коротко поздоровавшись со всеми домашними, едва улыбнувшись мне и Изабелле и перекинувшись несколькими словами с учителем Эллерби, он на целый день заперся с мамой. Мы привыкли к большему вниманию с его стороны, поскольку папа нас любил и был склонен баловать, но на этот раз он держался угрюмо и замкнуто. Перед ужином, когда вся семья вновь собралась вместе, а общение с мамой и бокал бордо разгладили хмурые складки между бровями графа, я решила рискнуть и подошла к отцу, расположившемуся в любимом кресле у камина.

— Вы заключили договор с Францией, сэр? — поинтересовалась я.

— Я вижу, ты следишь за международной политикой, дочь.

Он покосился на графиню, но я успела заметить в его глазах одобрительный блеск.

— Да. Этот союз пошел бы Англии на пользу, — продолжала я.

— Ты права. И король Людовик действительно является сильным союзником.

— Расскажи нам о нем.

— Людовик необычайно уродлив и исключительно коварен. Он постоянно плетет паутину, в которую стремится поймать как врагов, так и друзей.

Меня всегда интересовали сильные мира сего (да и как могло быть иначе, ведь моим отцом был граф Уорик!), и это описание мне очень понравилось. Тем не менее я сменила тему разговора, решив выяснить перспективы замужества Изабеллы и свою собственную дальнейшую судьбу.

— Папа, а когда ты уезжаешь? Ты опять поедешь во Францию?

— Никуда я не поеду. — Темные брови графа сдвинулись на переносице. — Я сыт по горло жизнью при дворе короля Эдуарда. А также ролью королевского посланника.

— А что скажет король?

— Ничего. У него и без меня хватает советников. Богом клянусь, Вудвилли просто кишат при дворе.

Это прозвучало очень резко. Мне показалось, что последние слова были адресованы не мне, а графине. Это было очень интересно. Значительно интереснее, чем несуществующий жених Изабеллы.

— Значит, король тебе больше не друг? — уточнила я. — Почему?

Граф медленно повернул голову и посмотрел на меня.

— Насколько я понимаю, леди Анна, вас интересует политика.

— Да, сэр, интересует.

— Анна, ты переходишь границы приличий, — нахмурилась мама. — Ты еще слишком мала, чтобы обсуждать такие важные вопросы.

— Нет, я уже большая, — возразила я. — И мне хочется во всем разобраться. — Внутри у меня все похолодело от собственной дерзости. Что скажет на это граф? Возможно, он просто отмахнется от меня как от маленького ребенка.

Отец издал смешок.

— Я и не заметил, как ты выросла, — признался он.

Я вздрогнула, потому что он неожиданно сгреб меня в охапку и усадил на крышку стоящего рядом сундука. Затем он наклонился ко мне, опершись локтями на колени. Наши глаза оказались на одном уровне, и я заметила на его лице тень тревоги. Я также поняла, что меня ожидает честный ответ. Я скрестила щиколотки и кротко сложила руки на коленях.

— Некогда король был мне другом, — начал отец. — Это действительно так. Я был его правой рукой, его советником. Ты это понимаешь?

Я кивнула.

— Ты великий коннетабль Англии, самый влиятельный человек в стране.

Граф рассмеялся.

— Король гораздо влиятельнее меня, и теперь он вполне оперился, как молодой ястреб. Ему всего-то двадцать пять лет. Молодые люди должны самоутверждаться и пробовать свои силы.

Двадцать пять лет показались мне глубокой старостью, однако я напустила на себя умный вид и важно кивнула.

— Но почему это должно означать, что ты больше не пользуешься его благосклонностью? — поинтересовалась я, опуская взаимоотношения государственных мужей на уровень перепалок, регулярно происходящих между мной и Изабеллой. — Вы поссорились?

Лицо графа окаменело и стало неподвижным, как маска.

— Дело не в благосклонности, Анна, и не в связывающих нас кровных узах. Ссора, если тебе это угодно так называть, началась, когда король женился на Елизавете Вудвилль. И теперь, вопреки здравому смыслу, ее родня завладела доверием Эдуарда.

Опять эти Вудвилли. Теперь я была проинформирована гораздо лучше, чем во время визита в Йорк. Если верить Марджери, против короля была пущена в ход черная магия, с помощью которой Елизавета Вудвилль очаровала его и сделала своим рабом. Я также понимала, что в присутствии графа и графини упоминать об этом не стоит.

— Ее отец лорд Риверс получил пост государственного казначея и стал самой выдающейся при дворе фигурой, — продолжал отец. — Вопреки моему мнению, он подталкивает короля к союзу с Бургундией, а не с Францией. — Он произнес это так возмущенно, что мне подумалось, что он забыл, с кем говорит. — Кроме того, уже заключены договоры о брачных союзах между сестрами королевы и неженатыми отпрысками самых знатных английских родов. Речь идет о молодых мужчинах, с которыми я сам был бы не прочь породниться. Но к тебе это покуда не имеет никакого отношения.

— Так, значит, король больше с тобой не разговаривает, — не отступала я.

Я ценила дружбу превыше всего.

— Мы остаемся родственниками, — спокойно ответил граф. — Но короля толкают на опасный путь, и мне следует поостеречься. Вудвилли нам не друзья. — Его лицо опять стало жестким, а лежащая на колене рука непроизвольно сжалась в кулак. — Никто не лишит Невиллей их богатства и могущества.

— Видишь ли, Анна, — вмешалась графиня, стремясь смягчить ситуацию и подавая супругу еще один кубок вина, — твой отец помог королю занять трон. Поэтому мы имеем право претендовать на его благосклонность. Но король решил отблагодарить нас, полностью игнорируя советы моего господина. Королева — волевая женщина. Она продвигает своих родственников за счет величайших людей королевства.

— И уж точно за мой счет! — прорычал граф. — Ты узнала все, что тебя интересовало, Анна? — Он натянуто улыбнулся. — Но тебе волноваться не о чем. Как и тебе, Изабелла, — обернулся он к старшей дочери. — Когда-нибудь король поймет, что мои советы имеют и вес и ценность. — Он провел пальцем по моему носу и, приподняв меня, поставил на пол. — И тогда мы вновь станем друзьями.

— Да, сэр…

Мне все стало ясно, и я была полностью удовлетворена полученными ответами. Король заблуждается. Граф проявит терпение и одержит верх. Я в этом нисколько не сомневалась, и мне было искренне жаль короля, околдованного коварной Елизаветой.

— Но ты нашел мне мужа? — с ревнивой гримасой перебила меня Изабелла, которой совершенно не понравилось то, что я очутилась в центре всеобщего внимания.

С того самого момента, как лошадь графа ступила на переброшенный через ров мост, моя сестра сгорала от нетерпения, желая поскорее обо всем его расспросить. Больше ждать она не могла.

Отец стиснул зубы, и я поняла, что это один из пунктов, вызывающих у него наибольшее недовольство. Он вопросительно взглянул на графиню. Когда она кивнула и граф с улыбкой повернулся к Изабелле, я решила, что ошиблась.

— Думаю, что да.

— Кто он? Когда я его увижу?

Изабелла задрожала от волнения, изнутри озарившего ее светлую кожу. От этой вспышки ее будущая красота расцвела прямо у нас на глазах. Даже я была вынуждена это признать, хотя это зрелище наполнило меня отчаянием, вызванным осознанием того, что мне никогда не сравниться с сестрой.

— Пока я тебе этого не скажу, — поддразнил ее отец. — Прояви хоть немного терпения. Но это случится прежде, чем ты состаришься и поседеешь.

Итак, Изабеллу ожидало замужество. Я все разложила по полочкам, вернувшись в спальню, которую делила с Изабеллой. Следующей буду я. Сколько мне придется ждать? Я очень надеялась, что узнаю свою судьбу прежде, чем достигну нынешнего возраста Изабеллы. Я хотела все узнать сейчас. Меня очень пугала мысль о расставании с Миддлхэмом, но я поклялась, что разузнаю все, что смогу.

Это оказалось труднее, чем я предполагала. Изабелла не находила себе места, а я тщетно изо всех сил напрягала слух, надеясь собрать хотя бы крохи интересующей нас информации. Но графа больше всего заботили участившиеся случаи краж скота в округе. Что касается графини, то она изводила управляющего, объявив войну вшам и клопам, расплодившимся с приходом тепла. Она не успокоилась до тех пор, пока все и вся не начало благоухать пряным ароматом в изобилии произраставшей в саду сатуреи и мы не перестали чесаться.

Наконец, когда я уже опустила руки, граф неожиданно вызвал Ричарда в небольшую комнату, где всегда занимался делами. Это событие не могло не привлечь моего внимания. Между ними состоялся долгий и доверительный разговор. Я это знала совершенно точно, потому что ожидала неподалеку, в коридоре, рассчитывая перехватить Ричарда, как только он выйдет за дверь.

— Что это означает? — пристала я к проходившему мимо Фрэнсису Ловеллу.

Он шел из кухни в конюшню, держа в руке большой ломоть хлеба с сыром.

— Понятия не имею, — пожал плечами Фрэнсис. — Скоро узнаем. Он сам нам все расскажет.

Тут дверь отворилась и я увидела Ричарда.

Не успел он перевести дух, как я набросилась на него со своими вопросами.

— Ты попал к графу в немилость?

— Нет.

Он выглядел несколько растерянным, и мне показалось, что ему трудно собраться с мыслями. Точно таким же он был в тот день, когда сидел рядом со мной после сильного удара по голове. Поначалу Ричард просто стоял, изучая пол у себя под ногами и подбоченившись. Затем наконец осознал наше присутствие и любопытство и попытался от нас отделаться, заявив, что все в порядке и рассказывать, в общем-то, нечего. Ему это не удалось.

— Граф опять поссорился с королем? Я угадал? — перехватил инициативу Фрэнсис.

— Он с ним и не мирился. Главное, что он не поссорился со мной.

— Тогда рассказывай, — потребовала я.

— Нет. Я поклялся хранить тайну, а ты этого делать не умеешь. — Ричард смотрел на меня очень серьезно, и его взгляд был таким цепким и оценивающим, что у меня екнуло сердце. — Ты еще маленькая.

С этими словами он развернулся и ушел вместе с Фрэнсисом, на ходу откусывающим от куска хлеба с сыром.

К моему возмущению, Ричард так ничего мне и не сказал, подобно устрице спрятавшись в раковину молчания.

Но вечером, когда Бесси расчесывала и заплетала мне волосы, у меня затеплилась догадка, очень быстро превратившаяся в пылающее зарево. Неужели загадочным женихом Изабеллы является Ричард Плантагенет? Я ахнула, и нянюшка решила, что это она дернула меня за волосы, и велела сидеть смирно. Я покачала головой. И в самом деле, это было великолепное решение проблемы. Как сказала мама, брак, заключенный на небесах. Они оба уже достигли возраста, позволяющего вступать в брак, к тому же являются родственниками. Ричард брат короля, что делает его довольно значительной персоной, достойной стать супругом наследницы рода Невилль. Изабелла и Ричард? Почему бы нет?

Темное, неприятное чувство зародилось у меня в душе, заняв все уголки сердца и причинив мне почти физическую боль. Я уже знала, что такое ревность, но еще никогда не испытывала ничего подобного. Изабелла сидела на кровати, откинувшись на подушки и расчесывая струящиеся белокурые локоны. Я нахмурилась. А сама она знает об этом? Она ничего мне не сказала. Я и представить себе не могла, чтобы она промолчала, заполучив столь важную для нее информацию. Должно быть, Изабеллу достигла волна моей враждебности, потому что она подняла голову и нахмурилась в ответ.

— Что с тобой опять, малышка?

— Ничего. — Я передернула плечами. — Изабелла, скажи… ты хотела бы выйти замуж за Ричарда?

— За Ричарда? Конечно нет. Не смеши меня. Вот уж неподходящая кандидатура.

Меня это не убедило. Мне его кандидатура казалась очень даже подходящей. Но меня это совершенно не устраивало. Я не понимала, почему все во мне противится этой мысли. Я обхватила живот руками и жалобно застонала. Бесси тут же заявила, что я съела слишком много пирожков с вишнями, и заставила меня выпить ложку горькой настойки дягиля. Я не призналась ей в причине своих страданий. Я ведь и сама не понимала природу боли, пронзившей меня, как только я попыталась представить себе Ричарда, ласково берущего за руки Изабеллу.

— Да Ричард и сам не захочет на тебе жениться! — выдала я в ответ и принялась истово молиться, чтобы это действительно было так.

Я недолго носилась со своим возмущением и раздражением. В сопровождении пышной свиты в Миддлхэм прибыл важный гость. Его звали Джордж Плантагенет, герцог Кларенс. Он приходился братом как Эдуарду, так и Ричарду, и был младше первого и старше второго. Я видела его впервые и совершенно ничего о нем не знала. Глядя на них с Ричардом, было невозможно догадаться, что они братья, но их взаимное приветствие было теплым и дружеским. Они вместе росли, вместе были в изгнании, да и вообще были самыми младшими отпрысками своей семьи. Джордж был высоким и великолепно сложенным молодым человеком. Его вьющиеся светлые волосы отливали золотом на солнце, а обращенные на нас ярко-голубые глаза весело блестели. Я услышала, как стоящая рядом со мной Изабелла томно вздохнула, прежде чем присесть перед принцем в изящном реверансе. Он и в самом деле был значительно представительнее и привлекательнее Ричарда. Едва увидев его, я решила, что он похож на сэра Ланселота.

Его приняли со всеми почестями, усадив за богато накрытый стол, предоставив ему самую лучшую комнату, застелив его постель тонкими простынями и наполнив благоухающей водой ванну, чтобы он смог смыть с себя дорожную пыль. Вместе с моим отцом и Ричардом, на время его визита освобожденным от всех уроков, Джордж объехал поместье. Он грациозно склонялся над рукой трепещущей от восторга Изабеллы, старательно игнорировал меня как слишком юное создание, не заслуживающее его внимания, а в общении с пажами избрал надменный и покровительственный тон. Своей невообразимой красотой он мгновенно поверг меня в состояние немого и полного обожания.

— Как ты думаешь, с чего вдруг этот невыносимый Кларенс почтил нас своим присутствием? — поджав губы, поинтересовался Фрэнсис Ловелл.

— Разве он тебе не нравится? — удивилась я.

Фрэнсис покосился на меня.

— Не нравится? Дело не в этом. Кларенс высокомерен и заносчив. И не внушает мне доверия.

— Ты его совершенно не знаешь, — фыркнула Изабелла. — Я считаю, что он великолепен. — С этими словами она вскинула голову и упорхнула прочь.

— И все же что он здесь делает? — повторил Фрэнсис.

Неизвестность мучила нас недолго. После ужина граф собрал нас в одной из гостиных, подальше от оживления, царящего в большом холле, и наконец-то раскрыл свои карты.

— Я долго думал о вашей дальнейшей судьбе, — обратился он ко мне и Изабелле.

Мы перестали лакомиться фруктами и сладостями и уставились на него.

— Изабелла, я хотел бы, чтобы ты вышла замуж за герцога Кларенса, — продолжал отец. — А ты, Анна, станешь женой Ричарда Глостера, когда немного повзрослеешь. Кто, как не Плантагенеты, достойны жениться на наследницах рода Невиллей? Будучи самым влиятельным подданным его величества, я могу выбирать женихов своим дочерям. Ни в Англии, ни в Европе нет более достойных кандидатур, чем эти принцы.

Я выронила ложку, и она с громким стуком упала на блюдо. Я была так ошеломлена услышанным, что даже не заметила, как густо зарделась Изабелла, опустившая глаза и из-под ресниц кокетливо поглядывающая на своего суженого. А тот с беспечным видом крутил в тонких пальцах нож и не обращал на нее ни малейшего внимания. Что касается меня, то я была настолько потрясена этими планами, что не знала, куда девать глаза. Я сосредоточилась на сверкающем на груди отца крупном рубине на золотой цепочке. Какой глубокий цвет! Мне показалось, что вихрь моих мыслей увлекает меня в самую его сердцевину.

Ричард? Я стану женой Ричарда, когда повзрослею?

Ричард смотрел на меня, и я чувствовала безмолвный взгляд его непостижимых глаз. Я с вызовом уставилась на него. Мои щеки покраснели, и меня охватило непреодолимое желание моргнуть, но я решила во что бы то ни стало не допустить этого. Ричард понял, что со мной происходит, и улыбнулся. Я моргнула. Меня бросило в жар.

— Это случится скоро? — спросила Изабелла.

— Для тебя да. — Граф был доволен собой и разговорился. — Этот вопрос уже почти решен. Вы родственники, хоть и дальние, и поэтому понадобится разрешение Папы. Думаю, с этим трудностей не будет. Мы располагаем достаточными аргументами, в том числе и денежными.

Последняя фраза показалась мне довольно туманной. Впрочем, если отец проблем не видит, то и мне волноваться не о чем. Это я поняла отлично. Ведь он всегда добивается своего.

— Но вот что я вам скажу. — Теперь граф обращался к принцам, но взглядом давал понять, что это касается также и нас с Изабеллой. — Пока я все не устрою и не поставлю в известность короля, то, о чем мы здесь говорили, не должно обсуждаться за стенами этой комнаты. Это семейное дело Невиллей и должно оставаться таковым, пока все препятствия не будут устранены.

Так, значит, это тайна. Меня это заинтриговало. Но почему о помолвке Изабеллы и Кларенса не должен узнать король? Не станет же он возражать против союза своих братьев с дочерьми своего главного советника! И разве для заключения столь важного альянса не требуется его разрешения?

— Это дело в равной степени касается как Невиллей, так и Плантагенетов, мой господин, — подала голос графиня, до сих пор хранившая молчание. — Вы уверены, что Эдуард не станет возражать?

Ее сомнения прозвучали как эхо моих собственных мыслей.

— С какой это стати? — возмутился граф. — Он сам не оставил мне выбора. После вторжения Вудвиллей при дворе нет ни одного подходящего жениха. Где я должен искать достойных супругов для своих дочерей? Возможно, король считает, что я выдам их за простолюдинов? За безземельных проходимцев? Разумеется, я мог бы поискать за границей, но вряд ли ему понравится, если земли и состояние Невиллей перейдут в собственность иностранных принцев. Нет, миледи, эти браки еще прочнее объединят Невиллей с Плантагенетами и послужат укреплению английской монархии. С чего ему возражать?

Ее сомнения нависли над нами подобно темной грозовой туче.

— Это всем пойдет на пользу, — заверил граф супругу, сжимая ее пальцы. — Давайте выпьем за это и за процветание королевства.

— А что обо всем этом думаете вы, милорд Кларенс? — обратилась графиня к лучащемуся самодовольством брату Ричарда.

— Лучшей партии я и желать бы не мог, миледи. — Он с довольным видом поклонился, не выпуская из рук блюда со сладостями. — Назовите мне хоть одного английского подданного, который бы не мечтал взять в жены дочь Невиллей. Я благодарен вам за то, что вы считаете меня достойным руки вашей дочери.

Самоуничижение, написанное на его лице, было таким убедительным, что казалось вполне естественным. Я все равно не поверила Кларенсу, но обаяния ему было не занимать.

Ричарда никто ни о чем спрашивать не стал.

Мы уже собирались покинуть комнату, когда я заметила расстроенное лицо мамы. Она грустно смотрела на отца, и я поняла, что ее такая перспектива не радует. Заметив мой взгляд, она тут же весело улыбнулась. Встав с кресла, она подошла ко мне и обняла за плечи.

— Тебя ожидает счастливое замужество, — прошептала она, прижавшись губами к моим волосам. — Ты так хорошо знаешь Ричарда. Дружба — это надежное основание для любого брака.

Я не была в этом уверена. Я вообще ни в чем не была уверена, кроме того, что испытала огромное облегчение, узнав, что Изабелла не выйдет замуж за Ричарда.

На следующий день я поднялась на стену замка и увидела там Ричарда. Опершись на парапет, он вглядывался вдаль, туда, где еще не осела пыль за ускакавшим в направлении Йорка Кларенсом и его свитой. Лицо Ричарда было грустным, как будто ему тоже хотелось покинуть Миддлхэм. Возможно, так оно и было, хотя, судя по всему, радости в этом стремлении тоже было мало. Вначале он даже не обратил на меня внимания. Я стояла рядом, сгорая от нетерпения.

— И что ты думаешь о планах на наше будущее? — наконец поинтересовался Ричард, не меняя позы и искоса глядя на меня.

В этот момент он показался мне очень взрослым. Будучи невысоким, он все же был выше меня, а его взгляд смутил меня своей прямотой. Его вопрос заставил меня ощутить себя до смешного юной и невежественной во всем, что касалось заключения и разрыва брачных и иных союзов. О чем может говорить со мной этот серьезный молодой человек?

— Я думаю…

Я не знала, что ему ответить. Разве только то, что я хотела узнать, о чем думает он. Хотя я не могла бы объяснить, почему это так важно для меня. Высокородные девушки часто выходили замуж за незнакомцев. Но речь шла о Ричарде, с которым мы уже четыре года жили под одной крышей. Мы часто соревновались в стрельбе из лука, и я подозревала, что иногда он просто позволял мне выигрывать состязание. Когда я впервые в жизни отправилась на соколиную охоту, он ехал рядом со мной. Ричард позволил мне держать на руке его сокола и не насмехался, когда поначалу я морщилась и боялась его мощного клюва и крыльев. Именно Ричард подарил мне маленькую металлическую птичку. Что думает он? Быть может, ему противна мысль о браке со мной?

Мое оцепенение не осталось незамеченным. Схватив меня за отороченную мехом накидку, он усадил меня на верхнюю ступеньку ведущей вниз лестницы, где высокий парапет защищал меня от резкого северного ветра.

— Ты потеряла дар речи? Не могу поверить!

Я пнула Ричарда ногой, и он рассмеялся. Мне стало лучше. Я почувствовала, что тугой комок в горле исчез.

— Я не знаю, что сказать, — призналась я.

— А ты хочешь знать, что думаю я?

— Да.

— Я нахожу эту идею вполне приемлемой. А ты?

Я задумалась.

— Я тоже. Просто все это очень странно.

— Брак с подкидышем эльфов, как ты когда-то меня назвала, кажется тебе странным? — Он ласково улыбнулся, а я густо покраснела при воспоминании о собственной глупости и жестокости. — Но это случится еще не скоро, — добавил Ричард, возможно истолковав мой румянец как признак страха и тревоги. — Тебе всего одиннадцать. Маловато для невесты.

— Но ты ведь скоро уедешь, — грустно заметила я.

— В следующем году. Надеюсь, Эдуард призовет меня ко двору.

— И пройдет много лет, прежде чем мы опять увидимся.

— Увы. Но когда ты вырастешь и мы поженимся, мы будем жить вместе.

— Да. Тебе этого хотелось бы? — Я покосилась на него, боясь увидеть на его лице отвращение.

— Думаю, да. Особенно если ты прекратишь засыпать меня вопросами.

— Я постараюсь.

Внезапно я почувствовала, что его мнение по этому поводу значит для меня очень много.

Ричард дружески обнял меня за плечи.

— Не бойся. Я не буду тебя бить.

— Еще чего не хватало! Моя фамилия Невилль! — Ко мне очень быстро вернулось чувство собственного достоинства. — А я обещаю не дразнить тебя.

Резкий окрик, донесшийся откуда-то снизу, вернул нас к реальности. Я не расслышала слов, но узнала голос. Учитель Эллерби разыскивал своего исчезнувшего ученика. Я сообразила, что леди Мэшем тоже сбилась с ног в поисках ученицы, то есть меня.

— Мне пора, — вздохнул Ричард. — Я слишком долго пренебрегал своими обязанностями на конюшне. Лошадей, за которыми я должен ухаживать, моя помолвка уж точно никак не касается.

Он встал со ступеней, помог подняться мне и отряхнул мою покрытую пылью юбку. Я не знала, что сказать ему на прощанье. Заявление отца неуловимым образом изменило наши отношения. Он по-прежнему оставался Ричардом, в котором я видела кузена и брата, пажа и принца крови. Но теперь он значил для меня намного больше.

Наверное, Ричард заметил мою растерянность, потому что без лишних слов повернулся и начал спускаться по лестнице впереди меня. Вдруг он остановился так резко, что я едва на него не налетела. Он наклонился и поднял соколиное перо, выпавшее из хвоста линяющей птицы. Я начала гадать, как оно попало на крепостную стену, осознавая всю нелепость подобных мыслей в момент, когда решалось мое будущее. Перо было длинным, черно-зеленым. Оно поблескивало даже в царящем на лестнице полумраке.

— Я подарил тебе птичку. А теперь дарю перо. Как знак своего уважения.

Ричард заправил перо за удерживающий мое покрывало обруч, и оно нелепо свесилось мне на лоб. Затем он взял мои холодные пальцы и поцеловал их, демонстрируя учтивость, которую прежде проявлял ко мне только во время официальных приемов и в присутствии взрослых.

— До свидания, леди Анна Невилль, — произнес Ричард.

Даже сейчас, годы спустя, я помню, как скользнули по моей руке его губы и какую бурю эмоций это вызвало в моей душе.

Один-единственный вечер превратил мою сестру в совершенно невыносимое существо. Она так высокомерно приказывала Марджери помочь ей одеться, словно была королевой Елизаветой. Свысока глядя на скромную и бесцветную леди Мэшем, моя сестра сообщила ей, что ее обучение окончено. Узнав об этом, графиня вмешалась и поставила старшую дочь на место. Королевская спесь слетела с будущей герцогини, когда ей вновь пришлось заниматься чтением и рукоделием.

Но как только мы оставались одни, Изабелла опять принималась за свое.

— Герцогиня Кларенс, — кружась, напевала она, шурша юбками, цепляющимися за богатые гобелены на стенах коридора, по которому мы шли. — Моим мужем будет брат короля. Я стану супругой наследника престола. Ты могла себе такое представить? Возможно, я стану королевой Англии. Я, кажется, готова молиться о том, чтобы у Елизаветы Вудвилль и впредь рождались только девочки. Разве представительница рода Невилль не более достойная претендентка на престол?

— Изабелла!

Меня шокировала прозвучавшая в ее голосе злоба.

— Что? — вскинула она украшенную мерцающим покрывалом головку. — Ее все равно никто не любит. Почему я должна желать ей добра?

Мне нечего было на это возразить, поэтому я не стала и пытаться.

— Неужели тебе хочется стать королевой?

— Конечно!

Разубеждать ее было бесполезно. Она все равно смотрела на меня свысока, как будто я была ничтожнейшей из ее подданных. Мне показалось, что моя сестра вот-вот потребует, чтобы я упала перед ней на колени, как это делала королева во время очистительной молитвы после рождения дочерей. Я ретировалась, прежде чем это пришло ей в голову.

Я отлично знала, кто из братьев короля по душе мне.

Моя радость оказалась очень недолгой. Наши с Изабеллой помолвки были расторгнуты так же быстро, как и заключены. Я не успела еще привыкнуть к мысли о том, что я невеста Плантагенета, как Ричарда срочно вызвали в Лондон. В кратком предписании не было даже намека на цель поездки. Ничего не знал об этом и герольд, пышно разряженный в цвета Плантагенетов. Ему просто было поручено препроводить ко двору юного брата короля. Если ему и было что-нибудь известно, то он не подал виду.

Дни, последовавшие за отъездом Ричарда, я провела в тревоге и неизвестности. Прежде всего я опасалась, что Ричард уже не вернется в Миддлхэм. То, что в будущем ему предстоит занять место при дворе, ни у кого не вызывало сомнения. Что, если Эдуард решил ускорить это событие? Мы с Изабеллой и Фрэнсисом каждый день отправлялись на конные прогулки, но никогда еще окружающие Миддлхэм холмы не казались мне такими бесцветными и унылыми.

— Как ты думаешь, когда он вернется? — в очередной раз спросила я у Фрэнсиса.

— Да откуда мне знать? Ты все время меня об этом спрашиваешь, но мне известно не больше, чем тебе.

— Что, если король узнал о наших планах?

— Если он до сих пор о них не знает, то он простофиля. Но об Эдуарде этого не скажешь. Наш король располагает сетью осведомителей, равной которой нет во всей Европе. — Фрэнсис задумчиво уставился на голову своей лошади. — А кроме того, я вообще не понимаю, зачем граф заставил Кларенса поклясться в неразглашении тайны. Этот тип не умеет держать язык за зубами. Или граф хотел, чтобы король поскорее обо всем узнал?

Резкий ветер трепал гриву моего пони, превращая ее в спутанный клубок.

— Как ты думаешь, король одобрит эти помолвки или будет против? — помолчав, спросила я.

Изабелла нас не слышала, потому что в сопровождении грума ускакала вперед. В ее присутствии я ни за что не затронула бы эту тему. Вся семья была задействована в заговоре, имеющем целью отвлечь ее либо от безудержных мечтаний о величии, либо от приступов в равной степени безудержной ярости, охватывавшей ее при мысли о том, что король может расторгнуть ее королевскую помолвку.

— Он вполне способен запретить вам вступать в брак с его братьями, — с серьезным видом ответил Фрэнсис. Тут его подбородок едва заметно дрогнул, и я поняла, что он надо мной смеется. — Не переживай, Анна. Если ты не выйдешь замуж за Глостера, то вполне можешь рассчитывать на меня. Ты станешь леди Ловелл и будешь царить в моих владениях.

— Ха! Как будто я соглашусь выйти за тебя замуж!

— Да и я не мечтаю о такой жене, моя кроткая Анна!

Я глубоко вздохнула и признала свое поражение. В такой ситуации я не могла рассчитывать на чью-либо помощь или поддержку. Я пришпорила своего упитанного пони и пустилась догонять сестру.

Вопреки моим опасениям, Ричарда не оставили в Вестминстере. Увлекательные политические интриги откладывались. Уже через месяц он вернулся в Миддлхэм. Что касается графа, то ему пришлось возглавить очередную дипломатическую миссию в Европе.

— Что сказал король? Он не дал своего разрешения, верно? — было первым, что выпалила я, как только Ричард покинул гостиную графини.

— Не дал. Он сказал, что ни за что на свете этого не допустит.

Что ж, прямолинейности Ричарду было не занимать.

Взяв под руку, он увлек меня за собой по коридору, вниз по лестнице, а затем в зимний сад между стеной и главной башней.

— Что сказал король? — спросила я, когда Ричард остановился и я смогла перевести дыхание.

Я не могла разобраться в своих эмоциях, испытывая одновременно разочарование из-за потери жениха и облегчение от того, что жизнь наконец-то вернется в привычное русло.

— Чего он только не сказал! — Ричард прислонился к стене и с шумом выдохнул воздух. На его лице промелькнула улыбка. — Я никогда не видел Эдуарда таким взбешенным. Он злился не столько на нас с Кларенсом, сколько на графа. Наверное, ему пришлась не по вкусу подобная самоуверенность. Хотя он и с нами разговаривал достаточно резко. — Раздался сухой смешок. — Особенно досталось Кларенсу, когда тот заявил, будто считает этот союз вполне приемлемым и не видит ни малейших препятствий для его заключения. Короче говоря, Эдуард и думать нам об этом запретил. Он также сообщил Папе, что если тот не хочет навлечь на свою голову проблемы с Англией, он не должен выдавать разрешение.

— Так, значит, все кончено?

— Да. Наша помолвка расторгнута.

Я недовольно нахмурилась, отлично понимая, что не в моих силах повлиять на ситуацию.

— Откуда он узнал?

— От Кларенса, разумеется. — Губы Ричарда изогнулись в презрительной усмешке. — Перебрав эля, мой братец принялся хвастаться тем, что заполучил в жены богатую наследницу из рода Невиллей.

Что ж, Фрэнсис очень верно оценил ситуацию. Из расположенного высоко над нашими головами открытого окна донеслись какие-то звуки, а затем разъяренный вопль Изабеллы. Ричард приподнял брови, и мы, не сговариваясь, попятились, спрятавшись за разросшимися кустами роз.

— Эдуард считает, что мы недостойны вступать в брак с Плантагенетами? — прошептала я.

Я видела, что Ричарду не по себе. Он пожал плечами, но ничего не ответил. Я нетерпеливо ткнула его локтем в бок.

— Послушай, Анна, — обернулся он ко мне. — Дело не в том, что Эдуард считает вас недостаточно высокородными кандидатурами на роль наших жен. Все как раз наоборот. Он считает Невиллей слишком могущественными, чтобы подпускать их к власти. Если Елизавете не удастся родить сына, то в случае смерти Эдуарда его место займет Кларенс. Это означает, что Изабелла будет королевой и ваш отец окажется в непосредственной близости к трону. Насколько я понимаю, Эдуард не хочет этого допустить. Таким образом, он находит, что вы чересчур влиятельны и заключать союз с вами опасно.

Я грустно кивнула, хотя то, что он обращался ко мне как к равной и всерьез обсуждал со мной политические хитросплетения, доставило мне неизъяснимое удовольствие. Сколько я себя помнила, вокруг меня всегда говорили о политике. Без подобных дискуссий не обходилось ни одно застолье.

— Я понимаю. Король не может позволить этого по серьезным политическим соображениям.

Любимая мамина фраза. Теперь я знала, что она означает.

— Вот именно, по серьезным политическим соображениям. Серьезнее не бывает. Иначе и быть не может. Вся наша жизнь зависит от политики. Видишь ли, Анна, такие люди, как мы, не имеют права на свободный выбор.

Я храбро улыбнулась. Во всяком случае, я очень надеялась, что моя улыбка вышла веселой. Ричард внимательно изучал ствол дерева, под которым мы стояли.

— Я хочу, чтобы ты знала… — угрюмо добавил он, — мне очень жаль. Я предпочел бы жениться на тебе, чем на любой другой леди из числа моих знакомых.

— Правда?

Он наклонился и сдержанно поцеловал меня в щеку.

— Правда.

От неожиданности и испуга я рассмеялась.

— Мне бы тоже этого хотелось.

По непонятной мне причине это заставило Ричарда поцеловать меня еще раз. В губы. Поцелуй был ласковым и невесомым, словно касание крыла бабочки, и напугал меня еще больше. Но Ричард уже отстранился и улыбнулся, заметив растерянность на моем лице.

Я смотрела на него во все глаза, пытаясь разобраться в одолевающих меня противоречивых мыслях и эмоциях. Он мой, думала я. Я хочу, чтобы он был моим другом и спутником. Я была еще слишком юной, чтобы желать большего, и все же почувствовала, как меня затягивает в глубину его непостижимых глаз. Эти глаза способны околдовать любую девушку, поняла я. И пусть Ричард ничуть не похож на своего золотоволосого красавца брата, очарование которого воспевает Изабелла. Ему присуще нечто завораживающее и интригующее. Я отдавала себе отчет в том, что очень хочу его заполучить, одновременно смиряясь с тем, что этого никогда не будет.

— Что сказал мой отец?

Моя последняя надежда заключалась в том, что, быть может, графу удастся убедить короля сменить гнев на милость.

— Твой отец был так же немногословен, как и король. Но он согласился с решением Эдуарда и признал расторжение помолвки между Плантагенетами и Невиллями. В знак достигнутого взаимопонимания они пожали друг другу руки.

Вот и все. Мы с сестрой вновь оказались на ярмарке невест. На нашем туманном горизонте, за которым скрывалось наше в равной степени туманное будущее, не было ни одного жениха.

Глава четвертая

В тот год, когда мне исполнилось двенадцать лет и, по моему собственному мнению, я стала взрослой девушкой, произошли события, навсегда изменившие спокойный и предсказуемый ход моей жизни. В попытке скрыть тревогу за сарказмом мама назвала этот год «Годом великих неудач графа Уорика». Когда отец обнаружил, что все его усилия по заключению договора с Францией растоптаны, а король уверенными шагами сближается с Бургундией в сопровождении воркующих от радости Вудвиллей, он демонстративно покинул Вестминстер и вернулся в Миддлхэм, поклявшись никогда больше не переступать порога королевского дворца. Впрочем, он сделал оговорку. Возможно, он вернется, но прежде Эдуард должен радикально изменить свою политику. А на это нечего было и надеяться. Не прошло и недели, как отец королевы, лорд Риверс, был назначен верховным коннетаблем Англии. Последним ударом стала помолвка сестры короля, леди Маргариты, с герцогом бургундским.

— Твоя сестра хочет выйти замуж за этого герцога? — спросила я у Ричарда.

Я и представить себе не могла, как можно покинуть свой дом и близких и навсегда уехать в чужую страну, к совершенно незнакомому человеку. Одна мысль об этом приводила меня в ужас.

— Я не думаю, чтобы ее кто-то об этом спрашивал. — Ричард равнодушно отмахнулся от моих переживаний. — В прошлом году ее женихом был португалец. Теперь француз. Думаю, ей уже все равно, за кого выходить, лишь бы это случилось побыстрее.

Я знала, что меня тоже может ожидать брак с представителем какой-нибудь отдаленной державы. От этой мысли я похолодела. Еще одним неутешительным фактом была грозящая нам политическая изоляция. И хотя в конце концов граф был вынужден пойти на компромисс и встретиться с королем в Ковентри, где произошло их формальное примирение, надежды Изабеллы на союз с Кларенсом, которые она до сих пор продолжала лелеять, исчезли без следа. И будущее не сулило нам ничего хорошего.

Дома мои перспективы были еще более безрадостными. Я долго не осознавала происшедшей со мной перемены, пока не поняла, что влюбилась. Это совершенно взрослое чувство воспламенило мою кровь и сердце и навеки завладело всем моим существом.

И виной тому были святой Георгий и дракон.

В октябре этого года Ричард достиг совершеннолетия. Мы отпраздновали это событие, поднеся ему подобающие случаю подарки. Эдуард прислал брату полный комплект рыцарских доспехов, тщательно завернутый в мягкую ткань и кожу, предохранявшие королевский дар от превратностей пути. Украшенные драгоценными камнями и позолотой доспехи были выкованы в Милане. Они были снабжены роскошным шлемом с забралом, а внизу оканчивались остроконечными башмаками, что означало защиту их владельца с головы до ног. На поле брани или на рыцарском турнире облаченный в них воин не мог не привлекать к себе всеобщего внимания. Мой отец подарил Ричарду настоящего боевого коня. Этих животных разводили на заводе отца в Шериф-Хаттоне, и в гордой посадке головы скакуна, как и в грациозно изогнутой шее, была явственно видна арабская кровь. Темно-гнедой норовистый жеребец обладал достаточной массой, чтобы нести своего всадника в гущу любой битвы. Они с Ричардом были достойны друг друга.

Я потеряла голову на вечернем пиру, на котором самым юным членам семьи предстояло поставить пьесу о святом Георгии и драконе. Мы часто видели эту историю, пользовавшуюся популярностью у бродячих артистов. Таким образом, подготовка не заняла у нас много времени, если не считать заучивания ролей и потрошения сундука со всевозможными мелочами, последние десять лет служившими источником вдохновения для постановок Двенадцатой ночи. Там хранились костюмы, доспехи, палки с лошадиными головами и потрепанные маски. Одним словом, все, что нам было необходимо.

Разумеется, Ричарду предстояло сыграть отважного святого Георгия. Фрэнсису Ловеллу досталась роль злокозненного дракона. Изабелла превратилась в Деву, которую надлежало спасти от участи горшей, чем смерть. Но поскольку я уперлась, наотрез отказавшись отступать в тень в качестве служанки Девы, спасать предстояло сразу двух прекрасных дам.

И вот мы приняли подобающие случаю позы и начали увлеченно декламировать.

— Приди нам на помощь, о, храбрый рыцарь! Или ждет нас верная погибель, — заламывая руки, причитала Изабелла.

Я тем временем рухнула на колени, изображая горе.

Преграждая путь огнедышащему чудовищу, вперед выступил святой Георгий.

— Стойте, сэр Дракон! Как смеете вы нападать на этих нежных созданий!

Дракон, на которого напялили маску и чешуйчатый костюм с волочащимся позади хвостом, взревел и выразил намерение немедленно проглотить нас всех. Облаченные в старые, некогда роскошные, а нынче заплесневевшие и мешковатые платья, болтающиеся на наших полудетских фигурах и волочащиеся по полу, мы выглядывали из-под прозрачных вуалей, романтически развевающихся вокруг наших лиц и плеч, и деланно хватались за грудь, демонстрируя добродетель и подвывая при виде вознамерившегося обесчестить нас дракона.

Дракон взревел. Дева Изабелла начала умолять его о пощаде. Я не вставала с коленей, как будто пораженная громом. Я не могла оторвать глаз от своего спасителя. В этот момент Ричард заслонил от меня все на свете. Под влиянием момента он побледнел и весь подобрался, исполнившись рыцарской отваги и решимости одолеть наглую тварь. Его нельзя было назвать привлекательным. Для подобного банального определения его лицо было слишком суровым. И все же его черты производили неизгладимое впечатление, которое подчеркивали сияющие доспехи. Его мужественный голос вдруг зазвучал совсем по-взрослому. Обращенные на дракона темные глаза горели, а черные волосы растрепались и рассыпались по плечам. Я смотрела на него как зачарованная.

Глубоко вздохнув, я поняла, что следующий вдох дастся мне с трудом. Кое-как поднявшись на ноги, я заняла свое место рядом с Изабеллой. Я даже открыла рот, но у меня из головы вылетели все так старательно заученные слова. Не помог даже острый локоть сестры, вонзившийся в мой бок. Я по уши влюбилась в Ричарда Плантагенета.

Я ничего не стала говорить Ричарду о своих чувствах. Почему? Да потому, что уже через неделю, застав его целующимся с судомойкой, я твердо решила, что разлюбила его. Да, да, укрывшись от любопытных взглядов за маслобойней, мой героический и загадочный кузен целовал игривую хорошенькую Мод. Это открытие обратило все мои сверкающие мечты в скисший осадок на дне пивной кружки. Эти поцелуи очень отличались от формальных бесстрастных касаний губ к руке или щеке, достававшихся на мою долю. Они открыли мне глаза на реальную жизнь. Жаркий шепот, не менее жаркие лобзания, тонкие пальцы, ощупывающие и ласкающие тело хихикающей Мод…

Я бросилась бежать от всего этого и остановилась только в полумраке своей комнаты. Я провела руками по своим бокам и груди и пришла в отчаяние, убедившись в полном отсутствии форм. Что у меня было, так это мослы и плоская грудная клетка. Ни малейшего намека на женственные изгибы, как у Мод. Свое лицо я изучила еще раньше в принадлежащем маме драгоценном зеркале. Куда мне до светлокожей красотки Мод, завораживающей мужские взгляды своими бархатными карими глазами? Почему бы Ричарду не целовать эту девушку, наделенную всеми достоинствами, которых я была лишена? Он никогда не станет целовать меня с такой страстью! Да он вообще не видит во мне женщину. И никогда не увидит, твердо решила я.

Итак, моей любви пришел конец. Я так решила. Ричард убил ее, вероломно предпочтя мне другую. Впрочем, он никогда и не клялся мне в верности. В мои мысли вторглась непрошеная объективность. Возможно, он и испытывал ко мне некоторую привязанность, но я хотела большего. Мне были нужны страстные поцелуи и объятия. Я разрыдалась от безысходности.

Выплакав все слезы, я решила защититься с помощью усвоенных у мамы манер. В данном случае мне пригодилась ее холодная, исполненная достоинства отчужденность. Я старательно держалась подальше от Ричарда, а при каждом его появлении лишь надменно вскидывала голову, обдавала его ледяным взглядом и награждала колкостями. Но мои губы скорбно сжимались, когда я замечала загадочную улыбку Ричарда. Эта улыбка обычно была адресована Мод, подающей ему кружку с элем. Я страдала, мои чувства были живы. Что касается Ричарда, то он хмурился, озадаченный моими выходками, но по большей части не обращал на меня внимания, когда я пыталась произвести на него впечатление, демонстрируя уязвленное самолюбие. Он даже поинтересовался у Изабеллы, не захворала ли я.

— Что испытывают влюбленные? — забыв об осторожности, приставала я к сестре как к более сведущему в подобных вопросах человеку. — Они страдают?

Изабелла лишь равнодушно пожимала плечами.

— Понятия не имею.

— Разве ты не влюблена в Кларенса?

— Конечно, нет!

— Но ты же хотела выйти за него замуж!

— Я и сейчас хочу этого больше всего на свете. — В ее улыбке явственно читалась снисходительность к моей наивности и жалость к своей несчастной судьбе. — У людей нашего круга любовь не имеет к браку никакого отношения.

Я ей не поверила. Я решила, что, несмотря на внешнюю резкость и равнодушие, в глубине души Изабелла страдает. Для меня любовь была вполне конкретным явлением. Она составляла наиболее болезненную часть моего существования. Как могло так случиться, что я люблю Ричарда, а он меня — нет? Я возненавидела его за это и решила, что радости жизни не для меня.

— Мадам, меня вызывают в Лондон. Немедленно.

Я видела, что Ричард излучает нетерпение. Несмотря на то что я по-прежнему держала себя с холодной отстраненностью, я с ужасом ожидала этого известия. Отношения между королем и графом все-еще были очень неопределенными. Итак, Ричард уедет и больше никогда не вернется. Я сжалась в безмолвной тоске, наблюдая за его сборами и подготовкой к отъезду, причинявшими мне невыносимую боль.

Вот и наступил момент прощания. Графиня ласково обняла Ричарда.

— Мы будем по тебе скучать. Ты успел стать мне сыном.

— Когда я приеду в Лондон, я буду рассчитывать на твое королевское внимание. Разопьем по кружке эля и вспомним былые времена. Или герцог Глостер с такими, как я, водиться не станет? — хитро прищурился Фрэнсис, намекая на необъяснимые узы мужской дружбы.

Изабелла тоже пожелала Ричарду всего доброго, хоть и в своей заносчивой манере.

Я стояла с каменным лицом и хранила безжалостное молчание, поклявшись себе в том, что Ричард меня совершенно не интересует и его отъезд меня нисколько не волнует. На самом деле я застыла в отчаянии. Я уже давно прекратила борьбу со своими чувствами, хотя в присутствии Ричарда была весьма осмотрительна как в высказываниях, так и в поступках. Остались в прошлом детская непосредственность и доверительность. Я знала, что никогда его больше не увижу. Разве что мы тоже явимся ко двору, что, учитывая неуклонно катящиеся под гору отношения между нашими семьями, казалось мне совершенно невероятным. Эти мысли бросили черную тень на и без того мрачный январский день. С севера, из-за холмов, ползла снеговая туча, но даже она не была темнее и холоднее стиснувшего мое сердце отчаяния.

— А ты не хочешь пожелать мне счастливого пути, кузина? — Это Ричард улучил момент и в бурлящей во дворе замка суете нашел время и для меня.

— Счастливого пути, Ричард, — коротко кивнула я.

— Я вижу, ты не станешь по мне скучать.

— Конечно, стану.

Я во всем следовала правилам хорошего тона.

Он склонился к моему уху, и не успела я отстраниться, как он уже зашептал:

— Возможно, эта затея была неудачной с самого начала. Твоя привязанность ко мне, моя маленькая кузина, растаяла, не оставив и следа. Я хотел бы иметь более ласковую невесту.

— А я — более верного и преданного супруга, — отрезала я.

При виде такой непреклонности Ричард расхохотался. Его глаза сверкали, и я увидела в них волнение и радость. Ему не терпелось уехать. Он чмокнул меня в щеку, вскочил в седло и был таков.

Итак, наше прощание оказалось сдержанным и холодным. И все по моей вине. Если мне отказано в его любви, не нужна мне и его дружба, решила я. И вот я осталась одна. Не зная, как мне быть, мучаясь чувством вины, я бродила по замку, неизменно возвращаясь на южную крепостную стену, где он любил гулять. Мне казалось, я качаюсь на волнах в море страданий и горестей. Впервые в жизни меня начали тяготить стены замка. Мне было в них тесно и хотелось убежать. Если бы мы поехали в Лондон, мы бы встретили там Ричарда…

Кале! Не Уорик. Не Лондон. Но почему Кале?

Зачем мы едем в Кале?

Прошло уже восемь лет со времени нашего последнего визита в Кале. Я ничего об этом не помнила. Граф часто там бывал, но с чего это вдруг ему вздумалось доставить туда все свое семейство? Графиня, получившая письменное распоряжение от своего мужа, не собиралась просвещать нас по этому поводу.

Мне это не понравилось. Я не любила секретов, а эта поездка была окутана таинственностью.

Мы двинулись на юг. Это было стремительное и очень странное путешествие, напоминающее бегство от какой-то непредвиденной опасности. Сперва мы прибыли в замок Уорик. Там мы сделали очень короткую остановку и воссоединились с отцом. Затем отправились дальше, на Сэндвич, где нас уже ожидал корабль. Я почти физически ощущала сковывавшее родителей напряжение. Холодное и серое море было под стать нашему настроению. Более того, едва мы переступили порог охраняемого внушительным гарнизоном огромного замка, как отец развернулся и уехал прочь.

— Что мы здесь делаем, мадам? — капризно поинтересовалась Изабелла.

Она даже не пыталась скрывать свое неодобрительное отношение ко всей этой затее. У нее на уме было только замужество. Одного жениха она уже потеряла, а в этом отдаленном военном поселении нечего было и думать о том, чтобы заполучить другого.

— И куда уехал граф? — добавила я.

— Он вернулся в Англию, на королевскую службу.

Вот и все, что сказала нам графиня. Последовали недели унылого ожидания, хотя, чего мы ожидаем, было совершенно неясно. Мне не давало покоя недоброе предчувствие, что нас тут попросту бросили. Но если граф восстановил отношения с королем, то что мы делаем в этой добровольной ссылке? Эта тайна была покрыта мраком всю весну и начало лета. Сидя в нашей твердыне в Кале, мы тщетно собирали обрывки новостей и сплетен. Так мы узнали, что граф находится в Сэндвиче, где оснащает свой корабль «Тринити». Королева произвела на свет еще одну девочку. На севере Англии вспыхнул мятеж, вызванный чрезмерно высокими налогами. Эдуард покинул Лондон, чтобы собрать армию и усмирить бунтовщиков.

— Граф к нему присоединится? — спрашивала я, пытаясь получить интересующую меня информацию. — А Ричард?

Рассеянные и туманные ответы графини лишь усиливали мою тревогу. Еще никогда в жизни я не видела такого смятения на ее лице.

— Кто знает, чем все это закончится? Но по крайней мере эти мятежи не позволят Эдуарду вплотную заинтересоваться нами и тем, что мы тут делаем!

Но что мы здесь делаем?

Я перестала надеяться на то, что когда-нибудь получу ответ. Что касается Ричарда, то я собирала крохи информации о нем, уподобляясь мыши, которая готовится к суровой зиме и тащит в свои закрома все зернышки, которые ей удается найти. Ричард правая рука короля. Он вместе с королем идет на север. Он вместе с графом Риверсом и милордом Гастингсом присутствует на заседаниях королевского совета. Он занимает не последнее место при дворе. Думает ли он обо мне? С каждым днем, с каждой неделей я скучала по нему все больше.

Наконец отчаяние толкнуло меня на решительный шаг. Набравшись смелости, я написала письмо и передала его с одним из снующих через Ла-Манш курьеров. На конверте стояло имя герцога Глостера. Я писала свое послание очень долго и еще дольше думала над ним. Мне хотелось извиниться за свою грубость и попросить Ричарда не забывать меня, несмотря на то, что вокруг все такое новое и такое волнующее. Но я и сама не знала, что хочу сказать ему кроме этого. В конце концов письмо было готово.

«Моему кузену Ричарду Плантагенету.

Дорогой кузен.

Мы обосновались в Кале. Я знаю, что вы вместе с братом заняты подавлением восстания на севере Англии. Я буду молиться за ваше здоровье и безопасность.

Быть может, когда-нибудь я вернусь в Лондон и мы снова встретимся и возобновим нашу дружбу.

Я очень сожалею о том, как мы с вами расстались. Это произошло исключительно по моей вине. Быть может, вы сможете меня простить.

Ваша кузина,

Анна Невилль».

Все это выглядело ужасающе официально, и вовсе не это я хотела ему сказать. Я хотела сказать, что скучаю по нему… Но я не имела на это права… Что я его люблю… Но не могла же я бросить к его ногам свое израненное сердце… И разве стоило говорить то, что я в конце концов написала? Кроме того, я не знала, попадет ли это письмо ему в руки. Ответа я, разумеется, не получила. Если Ричард был на севере, где ему противостояли отчаянные мятежники, он все равно не нашел бы времени для такой бестолковой записки. В моменты отчаяния воображение рисовало мне Ричарда, раздраженно комкающего облаченной в металлическую перчатку рукой жалкий клочок бумаги и пришпоривающего боевого коня, несущего его в самую гущу битвы.

— Я никогда больше его не увижу, Марджери, — шмыгала я носом.

— Может, и увидите, только не скоро, госпожа, — отвечала она, отлично понимая, о ком я говорю.

Она открыла рот, как будто хотела что-то добавить, и тут же его закрыла.

— Что тебе известно? — быстро спросила я.

— Ничего, леди.

Я ей не поверила, но мои надежды угасли вместе с догоревшей свечой.

Наконец… наконец-то!.. на горизонте показались паруса, принадлежащие целой флотилии. Вот они входят в бухту и начинают разгружаться. Возглавляла караван «Тринити», поэтому мы вместе с графиней и Изабеллой тщательно нарядились и отправились в гавань. Граф тут же подошел к нашей маленькой группе. Его лицо озаряла счастливая улыбка.

— Все хорошо? — спросила графиня, ответив на его приветствие и так крепко сжимая его пальцы, как будто боялась хоть на мгновение выпустить их.

— Лучше, чем мы смели надеяться.

— А разрешение? — прошептала она, прижимая его руку к своим губам.

— Оно у меня. Я чуть не разорился, но добился своего.

Он прижал ее руку к груди и улыбнулся. Затем отец поднял голову и поискал глазами мою сестру.

— Изабелла… — Он поманил ее к себе. — Наконец-то я привез тебе жениха. Думаю, ты останешься довольна.

Граф отступил в сторону, чтобы мы смогли увидеть приближающегося к нам мужчину.

Герцог Кларенс.

Изабелла зарделась и с милой улыбкой присела в реверансе. Она и не пыталась скрыть свое изумление и радость. Я просто стояла и наблюдала за Кларенсом, который тем временем остановился перед нами и заученным, но изящным движением отвесил низкий поклон. Он поцеловал пальцы Изабеллы и бархатным голосом проворковал:

— Леди Изабелла! Как я счастлив находиться здесь, с вами. Я так долго ждал этого дня.

Я так и застыла, словно высеченная из холодного мрамора статуя. Я позабыла сделать реверанс, потому что не верила своим глазам. Неужели отец открыто пошел против воли Эдуарда? Он привез сюда Кларенса, намереваясь женить его на Изабелле, а это самый настоящий бунт.

Эдуард никогда его не простит.

Король не даст своего благословения. А это означает, что я навеки потеряла Ричарда, всегда и во всем поддерживающего своего старшего брата.

Я горько пожалела о том, что отправила свое глупое и банальное послание.

Два дня спустя я пожалела об этом еще сильнее. На следующий день после пышной свадьбы Изабеллы герцог и граф не отправились с остальными гостями на охоту, а уединились в одной из комнат замка. К концу дня у них был готов документ. Клеркам было поручено переписать его набело, а затем сделать с него несколько копий. Все, кто хотел, смог ознакомиться с содержанием документа, а оригинал с первым же кораблем отправили в Лондон.

Я тоже его прочитала, с ужасом вглядываясь в еще непросохшие строки, выведенные переписчиком. Передо мной было свидетельство предательства, окончательно похоронившего жалкие остатки моих надежд на воссоединение с Ричардом. Бескомпромиссные формулировки звучали жестко. Короля Эдуарда обвинили в неумелом правлении и умышленном пренебрежении советами принцев крови, то есть Невиллей, дающих ему рекомендации по поводу того, как добиться процветания в государстве. Вместо этого он прислушивается к преследующим личные интересы злопыхателям Вудвиллям, которых ради благополучия королевства следовало немедленно отстранить от власти, лишив всяческого влияния. Если король не желает прислушиваться к пожеланиям своих подданных, значит, его должна постигнуть судьба других безответственных монархов, подрывавших основы государства. Разве не заслуживает он такого же наказания, как злосчастный Эдуард II или Ричард II? Я была прилежной ученицей и знала, что оба короля были отправлены в отдаленные замки и умерщвлены. Что касается упомянутого Генриха VI, то нынче этот дряхлый, выживший из ума старец доживал свои дни в Тауэре.

Все честные люди страны должны были равняться на Невиллей, а если точнее, то на графа Уорика, способного восстановить попранную справедливость.

Так, значит, на протяжении всех этих недель граф занимался организацией заговора! Листок бумаги, который я держала в руках, был исписан очень опасными словами, бросавшими вызов Эдуарду. Этого было достаточно, чтобы заклеймить нас всех как предателей. Отец и вовсе мог поплатиться за это головой.

Когда я показала письмо Изабелле, единственное, что она в нем увидела, это блеск своей будущей короны.

— Не будь дурой, Анна! Какое предательство! Еще до конца года я стану королевой. Все, что для этого необходимо, — свергнуть Эдуарда и посадить на трон Кларенса.

Она не разделяла моей тревоги, а я не понимала ее оптимизма.

— Это объявление войны? — спросила я у графини, не в силах в одиночку бороться с терзающими меня опасениями. — Отец намерен свергнуть Эдуарда с трона?

Мне показалось, что мама так же, как и я, ошеломлена безрассудством и дерзостью графа.

— Другого исхода событий я не вижу, — грустно кивнула она.

Отчаяние стиснуло мою душу. Я дочь предателя. На что мне надеяться? Теперь Ричард меня возненавидит.

Глава пятая

Изабеллу тошнило. Она склонилась над тазом, который ей услужливо подставила веселая, ни при каких обстоятельствах не теряющая оптимизма Марджери.

— Я хочу умереть, — задыхаясь, прошептала сестра, поднимая голову.

— Вот еще, — заворковала Марджери. — Милорд Кларенс отлично поработал. Надо же, настоящий мужчина, несмотря на золотые кудри.

Сидя в дальнем углу комнаты, я ухмылялась, слушая эти непочтительные речи.

— Наследник! И так скоро! — не унималась Марджери. — Вознесем хвалу Пресвятой Деве!

Изабелла прижала к губам полотняную салфетку, и ее скрутил очередной спазм. Я хотела было улизнуть, но тут в комнату вошла графиня в сопровождении служанки, несшей в руках накрытое блюдо.

— Сейчас все будет хорошо, — обратилась графиня к дочери. — Изабелла, выпей вот это.

Я не могла не восхищаться ее хладнокровием. Она вела себя так, как будто, кроме недомогания Изабеллы, у нее не было других забот, как будто ее супруг не возглавлял заговор, направленный на свержение короля.

— Я не могу это пить, — отчаянно сглатывая подступающую к горлу тошноту, хныкала Изабелла.

— Не упрямься.

Резкий свежий аромат заваренной в кипятке мяты заполнил комнату. Наконец Изабелла уступила, и графиня удовлетворенно кивнула.

— Вот и молодец. Послушай, Изабелла, ты не больна. Это просто беременность. И я бы на твоем месте очень этому радовалась, учитывая то, что ты замужем всего несколько недель.

— Я этого не хочу… — ныла Изабелла.

— Почему? — не выдержала я, не в силах больше скрывать зависть к сестре, ставшей женой одного из Плантагенетов. Теперь эта зависть прорвалась в форме самой постыдной злобы. — Когда мы были в Кале, ты мечтала о супруге и о наследнике Плантагенетов. Твое желание исполнилось. У тебя есть и то, и другое.

Но несмотря на охватившую меня злость, я вовсе не была такой бессердечной, какой могла показаться. В значительной степени мое поведение объяснялось тревогой, а также неукротимой враждебностью к мужчине, из-за которого моя сестра оказалась в таком положении. Теперь он и вовсе уехал, и ему ни до чего нет дела! Я была возмущена. Изабелла последний раз видела своего супруга почти два месяца назад, во время краткой встречи в Кале. Отъезд графа и его друзей-заговорщиков положил конец свадебным торжествам. Бунтовщики решили вторгнуться в Англию, рассчитывая на то, что в Кенте им удастся собрать достаточно людей, чтобы двинуться на Лондон. Дальнейший план включал бросок на север, где граф намеревался вынудить Эдуарда принять его условия. Нам было велено отправляться в замок Уорик и ожидать мужчин там. По крайней мере положение Изабеллы отвлекало нас от тревоги за судьбу графа. И все же Кларенс мог бы и навестить жену!

— Где Кларенс? — в очередной раз спросила моя сестра. — Почему он не здесь, не рядом со мной?

— Он в Лондоне. Пытается убедить лорда-мэра и олдерменов, что правительство полностью контролирует ситуацию в королевстве. Он взял власть в свои руки и правит от имени короля. Как только Кларенс сможет приехать, он это сделает. — Графиня убрала прядь влажных волос со лба Изабеллы. — Анна, почитай сестре. Это поможет ей отвлечься.

Я с готовностью повиновалась. Мне было жаль покинутую, одинокую Изабеллу. Мое сердце также разрывалось от жалости к маме, беспомощно ожидавшей исхода потрясающих королевство событий. И еще мне было очень страшно.

В новостях мы недостатка не испытывали. Состоялась битва, в которой бóльшая часть королевской армии была уничтожена. Вудвиллей настигло заслуженное отмщение! Графа Риверса и его сына сэра Джона Вудвилля поспешно казнили. Вопреки всем ожиданиям, Эдуард угодил в плен и стал узником моего отца. Поистине, мир встал с ног на голову! Граф, некогда выступавший главным поборником прав Йорков на престол, превратился в архинеприятеля венценосного помазанника. Решив собрать парламент в Йорке, отец привез Эдуарда в Миддлхэм. Граф уверял, что все его действия одобрены королем и что монарх лично и без всякого нажима с его стороны поставил оттиск королевской печати на всех его документах. Но кто мог знать правду? Лично я сомневалась, что ему удалось добиться от своего пленника такой сговорчивости и покладистости.

— Жаль, что мы не остались в Лондоне.

Изабелла ожила и села на постели, прервав ход моих мыслей и скорбное повествование о святой Урсуле и тысяче девственниц.

— В Лондоне тебя тошнило бы точно так же, как и здесь, — пробормотала я. — Эдуард в плену, и при дворе не наблюдается никакого веселья.

— Но ты забываешь о торговцах, Анна. Они, несмотря ни на что, привозят туда ткани и украшения… и прочее. Все равно там было бы намного интереснее. Тем более что нам нужны новые наряды. Из старых ты уже выросла.

— Да, — вынуждена была согласиться я, ощущая, как туго стягивает мою грудь лиф платья. — Скоро и ты вырастешь!

— Это точно! — расхохоталась Изабелла. — И не говори мне, что тебе не хочется в Лондон.

— Не буду…

Этого мне хотелось больше всего на свете.

— И я увиделась бы с Кларенсом…

Она опять приуныла. Все, чем я могла ей помочь, это взять ее за руку и продолжить чтение. Мне нечем было ее утешить. Я знала, что герцог Глостер также находится в Лондоне, хотя и отстранен от власти.

Да, мне определенно хотелось в Лондон.

Я бы совсем захандрила, если бы не гость, неожиданно появившийся у наших ворот. В замок с хорошо вооруженной свитой прибыл Фрэнсис Ловелл, следующий из Лондона в Миддлхэм. Я прозевала его прибытие, поэтому решила перехватить его в момент отъезда. Поэтому я и сидела сейчас на большом камне во дворе конюшни, пинала этот камень каблуками и понимала, что такая растрепанная особа в испачканном пылью платье скорее похожа на служанку, чем на леди Невилль. Но я так радовалась тому, что снова увижу Фрэнсиса, с которым мы расстались почти год назад, что все остальное меня уже не волновало. Мне не терпелось поговорить с кем-нибудь, кого не звали бы Изабеллой и кто смог бы поведать мне о том, что происходит за стенами нашего замка. Дополнительным преимуществом было то, что этот «кто-нибудь» бывал как в Лондоне, так и рядом с моим отцом, и хорошо изучил обстановку в стране, раздираемой между Йорками и Ланкастерами. Я размышляла над этим последним обстоятельством, когда в переходе между двумя двориками наконец-то показался тот, кого я поджидала.

— Фрэнсис! Иди сюда!

Я подняла руку, и, заметив меня, он направился в мою сторону. Это дало мне возможность рассмотреть его размашистый шаг и оценить происшедшие с ним изменения. Все, что я увидела, — это знакомая походка и приятное лицо, при виде меня расплывшееся в радостной улыбке. Но присмотревшись повнимательнее, я решила, что Фрэнсис выглядит старше. Передо мной был настоящий лорд Ловелл, а не шаловливый мальчишка, с которым мы вместе росли и бедокурили. Из его глаз исчезли озорные искорки. Более того, я решила, что в нем появилась какая-то жесткость и суровость, как будто ему пришлось стать свидетелем тяжелых сцен и принимать нелегкие решения…

У меня перехватило дыхание. Я замерла, прижав пятки к истертому камню, и подумала о высоком положении Фрэнсиса, о его прошлых и нынешних привязанностях. Я вдруг ощутила сильный удар в самое сердце, сказав себе, что былой дружбе между Фрэнсисом и моей семьей, вполне возможно, пришел конец. Это было написано на его лице. Я увидела, как напряжены его плечи, как резко он обернулся к своей свите, отдавая приказ готовиться к отъезду. Фрэнсису было не по себе, и мне казалось, я совершенно точно знаю причину его неловкости. Я так хотела увидеться и поговорить с ним, но меня ожидал жестокий урок, который мне суждено было помнить до конца своих дней.

— Я с дурными вестями, — было первым, что произнес Фрэнсис, усевшись на камень рядом со мной. Он знал, что меня интересует обстановка в стране, поэтому заговорил напрямик. — На севере поднялось новое восстание. На этот раз в поддержку старого короля Генриха.

— Генриха? — Я почти забыла о существовании этого заточенного в Тауэр старца. — Разве граф не может усмирить бунтовщиков?

— Это нелегко. Короля Эдуарда уже несколько недель никто не видел, и это породило слухи о его смерти. Очень многие предпочли бы вернуться к старым порядкам, а не… — Он осекся.

— А не признать право графа Уорика на власть? — вздохнула я.

— Вроде того. — Губы Фрэнсиса вытянулись в тонкую линию. С трудом разжав их, он произнес: — Графу все труднее привлекать людей на свою сторону. Больше я тебе ничего сказать не могу. Не имею права. Для всех настало время сделать выбор…

Вот оно. Неужели я не ошиблась в своих подозрениях? Посмею ли я задать ему вопрос прямо? Я решила вначале пойти обходным путем.

— Ты видел в Лондоне Ричарда? Какой выбор сделал он?

На лице Фрэнсиса появились глубокие складки, не оставлявшие сомнений в его ответе.

— Он верен Эдуарду и сохранит эту верность несмотря ни на что. На предательство он не способен.

Предательство!

— Он не желает объединиться с Кларенсом? С моим отцом? Ради блага королевства. Ведь такой шаг мог бы привести к восстановлению мира.

— Он этого ни за что не сделает.

— А кому верен ты, Фрэнсис?

Что толку ходить вокруг да около? У меня не оставалось другого выхода, и я решила действовать напрямик, рискуя задеть чувства своего старого друга.

— Граф мой опекун, и я обязан быть на его стороне, — отчеканил он. Эти слова прозвучали заученно, и души в них не было. Я буквально почувствовала, как ощетинился мой собеседник. — На что вы намекаете, леди?

— Я не сомневаюсь в твоей порядочности, Фрэнсис, — мягко ответила я. — Прости меня… Но, Фрэнсис! Только честно! Да, ты человек графа, но разве тебя не посещали мысли о том, чтобы перейти на сторону Ричарда?

На его помрачневшем лице промелькнула едва заметная улыбка.

— Ты как всегда прямолинейна! Я пытаюсь идти на компромиссы, не нарушая своих обязательств. — Он глубоко вздохнул. — Вся моя жизнь — сплошной компромисс!

— Это очень тяжело. Как тебе это удается?

Смогла бы я пойти на компромисс, если бы это вдруг от меня потребовалось? Позволила бы я голосу сердца заглушить голос долга? Я не знала. Подобный выбор казался мне невозможным.

— Тяжело! Ха! Я сам себя за это ненавижу! Анна… я очень надеюсь, что тебе никогда не придется оказаться на моем месте.

Я понимала, что ему очень нелегко. Долгая и крепкая дружба с Ричардом звала Фрэнсиса под его знамена. С другой стороны, его удерживали родственные узы, связывавшие Фрэнсиса с воспитавшей его семьей.

— Как бы я ни относился к политике графа, он мой опекун, и я обязан его поддержать. И еще я очень люблю графиню. — Он застонал. — Но сердце велит мне стать на сторону Ричарда.

Фрэнсис потер руками лицо, как будто пытаясь таким образом разрешить душевный конфликт. Но все, что ему удалось, это измазать пылью щеки.

Я впервые в жизни поняла, что значит разрываться между противоречивыми порывами души, когда семейный долг вступает в борьбу с иными обязательствами. Как сделать выбор? Как решить? Моя душа тоже рвалась на части, но у меня выбора не было. Я носила фамилию Невилль, не говоря уже о том, что юный возраст все равно не позволил бы мне пойти против воли семьи. Все, что мне оставалось, это оплакивать утрату. Но Фрэнсис имел право на выбор, и этот выбор в любом случае был мучительным. Неудивительно, что он так напряжен и измучен.

— Как Ричард? — спросила я.

— Нормально. — Фрэнсис моргнул, как будто своим вопросом я вернула его к действительности. — Надо же, а я-то считал, что тебе нет до него дела! — На мгновение передо мной, несказанно меня обрадовав, появился прежний насмешливый мальчишка. Краем рукава я отерла пыльную полосу с его щеки. — Когда Ричард покидал Миддлхэм, ты была холодна, как зимний пруд! Чуть нас всех не заморозила. И не пытайся отпираться!

Я смущенно на него покосилась.

— Видишь ли… Я думала… Я думала, он ко мне равнодушен…

— Вот дурочка! Если проблема заключалась в поцелуях с судомойками…

— Так он знал!

— Догадался. Но тот поцелуй ровным счетом ничего не значил.

— Это не был один-единственный поцелуй! Я видела!

Я уже не знала, что мне делать. Продолжать злиться на Ричарда? Или вздохнуть с облегчением, поверив Фрэнсису, отмахнувшемуся от злосчастного эпизода как от полной ерунды?

— А разве мог он поцеловать тебя? Где-нибудь за углом конюшни? Леди Анну Невилль, дочь Уориков? Это было бы недопустимо.

— Мод очень хорошенькая, — упорствовала я.

— Верно, — ухмыльнулся Фрэнсис, вновь став самим собой. — Я и сам ее целовал. И что с того?

— Я написала Ричарду письмо, — неохотно призналась я, пытаясь выудить из Фрэнсиса еще что-нибудь.

— Я знаю. Ричард мне сказал. Он получил твое письмо.

— Да? — Я попыталась сделать из этого какой-нибудь вывод, но не смогла. — Он мне не ответил.

Фрэнсис пожал плечами.

— Об этом я ничего не знаю. Но Ричард попросил меня, в случае, если я тебя увижу, передать тебе следующее. Итак, — он взял мои ладони в свои и повторил тщательно заученные слова: — Благодарю тебя за молитвы. Я жив и здоров. Мне ничто не угрожает. Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся в Лондоне. В последнее время я не целуюсь со служанками. И мне не за что тебя прощать. Вот!

— И это все? Повтори.

Фрэнсис повторил, а я все запомнила.

— Разве этого недостаточно? — спросил он, глядя в мое нахмуренное лицо. — Мне пришлось выучить все это наизусть!

Я почувствовала, как в моей груди разливается тепло. Несмотря на тяжелую обстановку, Ричард не забыл обо мне! Я с благодарностью сжала пальцы Фрэнсиса.

— Что теперь будет?

— Лично я возвращаюсь в Миддлхэм. Я нахожусь в распоряжении графа Уорика. — В его ответе прозвучала убежденность, как будто он заключил договор с самим собой. — Восстание так или иначе следует подавить. — Он уже соскочил с камня и стоял рядом.

— А потом?

Я тоже спрыгнула на землю и пыталась отряхнуть пыль с платья.

— Потом? Что я могу сказать? Только то, что графу не удастся удерживать Эдуарда вечно.

— Он… Он его убьет?

Жуткий холод стиснул мои внутренности, вытеснив тепло. Мне показалось, что мы все глубже погружаемся в омут, из которого нет спасения.

— Нет! Конечно, он этого не сделает! У него и в мыслях такого не было. Не смей так думать! Графу достаточно прочих грязных слухов, он не станет пятнать себя кровью короля.

— Прости. Я не подумала. — Вместе с Фрэнсисом я подошла к ожидающей его свите. В моем мозгу теснилось все, что я услышала от него о верности и долге. — Нам остается лишь ждать, пока все это не закончится. Каким бы ни был итог.

Наверное, Фрэнсис уловил отчаяние в моем голосе.

— Не сдавайся, Анна. Возможно, все еще уляжется и старые отношения можно будет восстановить. Несмотря ни на что, Уорика и короля связывают прочные узы. Если граф освободит Эдуарда и забудет о своих обидах, ты обязательно приедешь в Лондон и увидишь Ричарда. Было бы неплохо, — язвительная усмешка приподняла уголки его губ, — если бы ты доказала ему, что наконец повзрослела и перестала на него дуться!

У меня на сердце лежал тяжелый камень, и улыбнуться в ответ мне не удалось. Я отвернулась и погладила шею его лошади.

— Мой отец предатель, а значит, таковыми являются все его родные, включая меня. Какая разница, выросла я или нет? Все равно мне не на что надеяться.

Король Эдуард на свободе! Король бежал из плена! Он идет на Лондон.

Эти слова были на устах у всех проходящих мимо замка путников и бродячих торговцев. Я помню, как мы с графиней стояли у крепостной стены и расспрашивали всех, кого могли. Слушая их рассказы, мы все больше приходили в ужас и боялись, что следующая порция новостей окажется еще хуже.

Уорик мертв. Уорик в плену. Уорик скрывается.

К счастью, ничего подобного нам услышать не довелось. Всего лишь: Уорик в Миддлхэме.

Я, кажется, считала, что, когда мой отец захватил в плен короля, мир перевернулся с ног на голову? На самом деле худшее было впереди. Не прошло и недели со времени визита Фрэнсиса, как мир просто обрушился и рассыпался осколками у наших ног. Мы знали, что в любой момент можем оказаться узницами и заложницами Эдуарда, случись ему осадить наш замок.

— Нас всех казнят. Мы обречены! — Ну, разумеется, Марджери знала, о чем говорит. Разве она когда-нибудь ошибалась? В ее голосе слышалась нарастающая паника. — Мы окончим свои дни в Тауэре. — Она съежилась. — Мы изменники, и нам придется отвечать за предательство. Вы еще попомните мои слова!

— Прекрати говорить ерунду! — сказала, как отрезала, графиня, не сводя глаз с мертвенно-бледного лица Изабеллы. — Не можешь не болтать всякие глупости, тогда молчи. А еще лучше — отправляйся на кухню.

Марджери покинула комнату, всем своим видом показывая, как глубоко оскорбили ее слова графини. А ведь она столько лет служила ей верой и правдой и совершенно не заслужила подобного обращения! После ее ухода графиня попыталась исправить положение.

— Изабелла, не волнуйся! Все уже вернулось на круги своя. Эдуард никому не станет мстить.

Пустые слова, и графиня отлично это понимала. И пусть Изабелла кивала и цеплялась за них, как утопающий за соломинку, меня убедить не удалось. Время покажет, говорила я себе.

На шестой день декабря нам всем пришлось отправиться в путешествие. Эдуард вызывал нас в Лондон.

— Зачем ты его освободил? — сокрушалась мама. — Ты всех нас подверг опасности.

Когда граф вернулся в Уорик, мне в глаза бросились его заострившиеся от неудач и разочарований черты. Не выбирая слов и ничего не приукрашивая, он признал свое поражение.

— В конце концов стало ясно, что я не могу без него управлять страной. Без помощи короля я не смог бы ни собрать армию, ни подавить восстание. И в характерной для него жесткой манере Эдуард выдвинул условие: не видать мне армии, пока я не верну ему свободу.

— И теперь нам придется за это расплачиваться?

Я затаила дыхание. Меня чуть не стошнило, когда я представила, как лезвие топора касается моей шеи.

— Все зависит от того, как много, по его мнению, значат Невилли для его правительства и для спокойствия в королевстве. — Граф взял мою мать под руку и увлек ее к лестнице, ведущей в их покои. — Да, ряды Вудвиллей несколько поредели. — Он невесело улыбнулся, вспомнив о казни Риверса. — Но рядом с королем по-прежнему находятся Глостер и Гастингс, а значит, он вполне может обойтись и без Невиллей.

Нечего сказать, утешил.

Графу, графине, Кларенсу с Изабеллой и даже мне предстояло явиться на прием, который должен был состояться в Вестминстере, в роскошном холле, призванном производить впечатление на иностранных посланников. Я поняла, что задумал Эдуард. Мы все это поняли настолько отчетливо, что даже не стали обсуждать его намерения. Если Эдуард решил отомстить, он сделает это на глазах у всей английской знати. На повестке дня стояло унижение Невиллей.

Ужас стискивал мое сердце так, что мне было тяжело дышать. Я страстно молилась о том, чтобы все поскорее закончилось и наша судьба определилась, какой бы трагической она ни была. Эдуард старательно готовил декорации для своего спектакля, которым хотел нагнать такой страх на окружающих, чтобы впредь им было неповадно бунтовать против своего монарха. А он был великим мастером подобных инсценировок. Нам стоило большого труда не остановиться в испуге на пороге зала. Нашего появления, сверкая драгоценными камнями и шелками, ожидал королевский двор в полном составе и во всем своем величии. Несмотря на праздничное убранство толпы и раззолоченного зала с высокими потолками и роскошными витражами, там царила тяжелая атмосфера судилища. Мятеж считался тяжким преступлением, которое следовало пресекать на корню. Я поняла, что пощады нам не будет.

Некогда я уверовала в то, что Эдуард глубоко заблуждается, но когда-нибудь обязательно это поймет и восстановит графа во всех правах и привилегиях. «Но как он может это сделать? — спрашивала я себя. — Ведь отец поднял меч против монарха». Какую цену придется нам за это заплатить? Будет ли это ссылка? Или смерть? В поисках ободрения я подняла глаза на мать, но не нашла у нее поддержки. За ее внешним спокойствием скрывался такой же ужас, какой испытывала я.

И вот мы стоим перед Эдуардом. Он взирает на нас с высоты своего огромного роста, а его королевский статус подтверждают не только расшитые золотом одежды, но и золотая корона, соперничающая с золотом его волос, и тяжелая сверкающая цепь на груди. Как бы он ни задолжал моему отцу за прежние услуги, оказанные графом монархической династии Йорков, теперь правда была на стороне Эдуарда и наказание было лишь вопросом времени. Он ни за что не простит человека, распорядившегося арестовать короля и державшего его за толстыми стенами и запертой дверью. Уже сегодня вечером я, возможно, познакомлюсь с ужасами королевских подземелий.

Но тут мое сердце екнуло. Внезапно великолепие Эдуарда поблекло и утратило весь свой блеск. Мое внимание привлек стоящий рядом с ним мужчина. Разумеется, этого следовало ожидать, ведь я знала, что он здесь. Разве не этим объяснялось мое напряженное ожидание? Весь последний год Ричард провел при дворе и приобрел достаточно опыта, чтобы теперь стоять рядом с братом. Он стал выше, а его обтянутые сверкающей туникой плечи стали шире. Но меня потрясло другое. За эти несколько месяцев его способность скрывать мысли и чувства развилась до такой степени, что теперь эти полуприкрытые веками глаза и жесткая линия рта не выдавали абсолютно ничего. Ричард излучал силу, которая не имела никакого отношения ни к его облачению, ни к подобострастному окружению. Она объяснялась лишь его пристальным взглядом, горделивой посадкой головы и дерзким разворотом плеч. Заметил ли он меня? Наверное, да, но его взгляд не задержался на мне даже на мгновение. Ричард в упор смотрел на графа. Я не имела для него ровным счетом никакого значения.

Со всех сторон нас окружало плотное кольцо придворных. Я готова была поклясться, что услышала, как все присутствующие затаили дыхание. Я тоже замерла, остро ощущая все происходящее, включая малейшие движения воздуха и устремленные на нас взгляды. Мои ребра стиснул железный обруч страха. Стоящая рядом со мной мама выпрямилась еще сильнее. Казалось, что напряжение лопнет и рассыплется на сотни острых осколков, которые изранят как наши тела, так и наши души. Я чувствовала, как оно циркулирует, набирая силу и скорость, у меня в крови, крича: Невилли должны заплатить за неповиновение!

Но Эдуард улыбался. Его улыбка была веселой и ласковой одновременно. Он напоминал выглянувшее из-за темной тучи солнце. Я ожидала, что движимый праведным гневом король занесет над нашими головами карающий меч, но вместо этого его величество поднял руки ладонями вверх в знак радушного приветствия. И хотя голос Эдуарда проник в самые отдаленные уголки огромного зала, он звучал мягко и вкрадчиво.

— Милорд Уорик! Мой брат Кларенс! — Он сделал шаг вперед, переступая невидимую, но отчетливо ощутимую черту. — Добро пожаловать ко двору. С тех пор как я сюда вернулся, нам вас очень не хватает. И я действительно чрезвычайно рад вашему появлению. — Он стиснул руки графа и Кларенса, как будто между ними и не было никакого противостояния. — Вы всегда были моими лучшими друзьями. Так было, и так будет. Я клянусь, что отныне между нами не будет вражды…

Мы скользнули обратно в благородное придворное общество так же легко и естественно, как скользит по коже флорентийский шелк. Застывшие ряды разомкнулись и приняли нас, после чего вновь сомкнулись. Придворные последовали примеру своего короля и сделали вид, что ничего особенного не произошло, а Эдуард принялся делиться с графом своими планами. Моему отцу не оставалось ничего иного, кроме как принять великодушно протянутую ему руку дружбы. А хитрый и коварный Эдуард тем временем открыто излагал дорогому кузену свои намерения, давая понять остальным придворным, что он намеревается подрезать политические крылья графа Уорика. Заключение союзов, раздача титулов и земель… Но какое дело было до всего этого мне? Для меня во всем огромном зале существовал лишь один человек, скромно стоящий рядом с королем и с ледяным упорством игнорирующий мое присутствие.

— Глостер… — Эдуард слегка подтолкнул брата вперед. — Я тут рассказываю милорду Уорику о твоих способностях…

Ричард стоял так близко, что если бы я только посмела, я могла бы его коснуться. Если бы я посмела… Но со времени нашей злосчастной последней встречи я повзрослела, и дело было не только во времени, а и в происшедших за это время событиях. Я вздернула подбородок. Я не уроню достоинства Невиллей. Я найду применение своим недавно приобретенным навыкам и женской хитрости. Долгие месяцы в Кале, а затем в Уорике не прошли для меня бесследно.

Эдуард между тем продолжал:

— Я передал своему брату Глостеру управление Уэльсом. — Кларенс судорожно вздохнул и застыл, а Эдуард расплылся в широкой улыбке. — Глостер также является коннетаблем Англии, и его власть уступает только моей собственной.

Я подняла на Ричарда восхищенный взгляд. Я и представить себе такого не могла. Коннетабль Англии! Теперь он отвечает за безопасность всего королевства. Так вот чем объясняются его властная осанка и исполненная достоинства посадка головы, заставляющая всех окружающих держаться от него на почтительном расстоянии. Ричард всегда был очень серьезен, но я умела проникнуть в его мысли и чувства, лишить его спокойствия. Похоже, я утратила эту способность. Вместо лица передо мной была непроницаемая маска. Или в отличие от короля его младший брат не склонен прощать нам наши кровавые прегрешения? Отвергнет ли Ричард меня куда более решительно, чем я отвергла его в Миддлхэме? Его сдержанные, но изысканно вежливые слова, к моему негодованию, не ответили ни на один из моих вопросов.

Когда завязался общий разговор, Ричард наконец повернулся в мою сторону и поклонился. Я присела в реверансе, подметая юбками пол.

— Леди Анна.

— Ваша светлость.

Ричард протянул мне руку, приглашая подняться, что я и сделала, изящно и хладнокровно, едва касаясь пальцами его ладони. Я отлично помнила совет, который дал мне на прощанье Фрэнсис. Я решила доказать коннетаблю Англии, что я уже не капризный и взбалмошный ребенок. Я буду грациозной и исполненной достоинства леди.

— Благодарю вас за послание, ваша светлость. — Я опустила ресницы и попыталась произнести это кротко и мягко. — Фрэнсис мне все передал.

— И я благодарен вам за письмо, — сдержанно ответил он.

— Я счастлива узнать о вашем назначении на столь высокий пост, ваша светлость. Король по достоинству оценил ваши таланты.

— Брат очень великодушен.

Ты действительно ничего не понимаешь?

— Я должна извиниться за свое поведение во время нашего расставания, сэр. — Я слегка улыбнулась, склонив голову к плечу. — Надеюсь, что, пока я буду при дворе, мы сможем возобновить наше знакомство.

На этот раз я решила опробовать прямой взгляд в упор. Темные глаза Ричарда пристально смотрели на меня, но оставались непроницаемыми. Я изогнула губы в намеке на улыбку. Моя улыбка была многообещающей, но и только. Ведь я не брала на себя ровным счетом никаких обязательств.

— Я тоже надеюсь, что нам представится такая возможность, леди.

Ну почему ты держишься так невыносимо официально?

Брови Ричарда едва заметно приподнялись. Я не знала, что и думать об этом пристальном оценивающем взгляде.

Бога ради, Ричард! Что же мне сказать, чтобы вызвать тебя на откровенность?

Этого от меня не потребовалось. Очередным выстрелом из заготовленных против нас пушек Эдуард положил конец нашему примирению. Он вдребезги разнес мое спокойствие, и мои мысли с головокружительной скоростью пустились вскачь.

— …я долго об этом размышлял, Уорик. Я имею в виду помолвку вашей дочери Анны.

Моя шея совершенно неэлегантно повернулась в ту сторону, откуда донеслись эти слова.

— Возможно, я пересмотрю свое отношение к помолвке между вашей дочерью и Глостером…

Я уже не слышала слов благодарности графа и не видела простодушной улыбки Эдуарда. Я с трудом воспринимала окружающий мир, не считая того единственного факта, что Ричард вновь оказался в центре моего существования. На мгновение мне почудилось, что он изумлен не меньше меня. Впрочем, к нему тут же вернулось самообладание и его лицо вновь стало непроницаемым.

— С превеликим удовольствием, — с едва заметным наклоном головы произнес он.

Точно так же он мог поблагодарить радушных хозяев за миску горячей похлебки в ненастный зимний день! Что он думает на самом деле? Этого я не знала.

— Что скажешь? — улучив момент, прошептала Изабелла.

— Я не знаю, что сказать. Ричард растерялся так же, как и я. По крайней мере он не отверг меня как дочь врага.

— Верно… — неуверенно согласилась Изабелла. — Но, возможно, Эдуард потребовал от него повиновения. Как ты узнаешь его истинные чувства? Как их вообще можно узнать?

— Ты видишь, что он затеял?! — воскликнул граф. — Мне кажется, это видят все без исключения. И потирают руки, радуясь унижению могущественных Невиллей.

За закрытыми дверями нашего лондонского дома он дал выход долго сдерживаемой ярости. На него было страшно смотреть — лицо побелело, глаза налились кровью и горели. Это извержение накопившихся за день эмоций мгновенно сбросило меня с небес, на которых я блаженно восседала с момента столь неожиданного предложения замужества, на землю.

— Он нас просто изолирует! — прорычал Кларенс. — Раздает подарки и должности всем этим алчущим псам, готовым лизать его ботинки и клясться ему в вечной преданности. Кому угодно, только не мне! А ведь я его родной брат! На меня он наплевал, а Глостера сделал коннетаблем Англии…

Графиня пыталась восстановить мир в семье, хотя это давалось ей нелегко.

— Я, например, заметила нечто, чего Эдуард не сделал. Если бы не его милосердие, мы сейчас могли бы наслаждаться сомнительным гостеприимством подземелий Тауэра, в страхе оглядываясь на занесенный над нашими головами топор палача.

— Выходит, он нас простил, — неохотно признал граф. — Какое благородство!

— Ты сохранил все свои привилегии, — напомнила ему графиня. — Эдуард оставил тебе все твои титулы, права и земли.

— Король со всех сторон окружил нас семьями, которые будут рады нашему падению. И он кирпичик за кирпичиком складывает ограду, за которой вскоре никто не увидит Невиллей. На севере нас подпирают Перси, в Уэльсе обосновался Глостер вместе с Гербертсами, центральные графства теперь вотчина Стаффордов. Меня обошли даже в пользу моего собственного брата. Теперь он уже не какой-то там Нортумберленд, а маркиз Монтегю! Ха! Маркиз! — брызгал слюной граф. — Повышение получили все, кроме графа Уорика. Все, что нам досталось, это, как ты удачно подметила, наши собственные шеи.

— И мы должны быть за это благодарны. К тому же Эдуард пообещал женить Ричарда на Анне. Разве не этого ты хотел? Выдать обеих дочерей за Плантагенетов и еще больше укрепить наши родственные узы.

Граф покачал головой.

— В этой бархатной перчатке чувствуется железный кулак. Как Эдуард ни старался, ему не удалось убедить меня в своем расположении. Я думаю, он хочет усыпить нашу бдительность, лишить потенциальных союзников, а затем, улучив момент, нанести сокрушительный удар.

Я не понимала, чем так возмущен мой отец. Лично я была вполне довольна жизнью. Я знала только то, что с благословения короля Ричард наконец-то достанется мне. И хотя мне было ясно, что Эдуард лишь использует меня, чтобы ублажить Невиллей и покрепче привязать их к правящему дому, меня это вполне устраивало. Я всегда знала, что мой удел, как и удел мамы и сестры, — это брак, обусловленный политической целесообразностью. Но я хотела выйти за Ричарда Глостера и рассчитывала, что наш союз будет представлять нечто большее, чем брак по расчету.

Я пришла к такому решению, услышав, как он сказал «с превеликим удовольствием». Я решила, что мне этого недостаточно. Кроме руки Ричарда мне было необходимо его сердце. Я не хотела, чтобы он женился на мне только потому, что таково желание его брата. Если я его люблю, значит, он должен отвечать мне тем же. И я решила во что бы то ни стало найти дорогу к сердцу Ричарда Плантагенета.

За недели, проведенные при дворе, я успела организовать кампанию, состоявшую из преследований и отступлений. Мне потребовалось собрать в кулак всю свою выдержку — что далось мне с большим трудом, — чтобы привлечь внимание Ричарда, заинтересовать его и тут же отдалиться, оградившись ледяным безразличием. Мне предстояло расшатать его вновь обретенное самообладание, вынудить его отбросить в сторону прекрасные манеры и утратить хладнокровие. И ради этой цели я готова была льстить и шокировать, обольщать и удивлять — одним словом, делать все, что потребуется и что окажет на него наибольшее воздействие.

Я была уверена в своих силах и в том, что сумею найти к нему подход.

Временами меня охватывали сомнения и задача начинала казаться мне невыполнимой. Я понимала его противоречивые эмоции и даже в какой-то степени сочувствовала ему… Но мне очень не понравилось то, что я услышала в тот день на приеме у Эдуарда.

Однажды я не выдержала и решила действовать решительно.

— Я вижу, вам вовсе не хочется брать меня в жены, — произнесла я, чопорно опустив глаза.

Как же мне опостылела вся эта чопорность!

— Если таково желание короля, леди, я это сделаю.

Я решила, что его ответ прозвучал не враждебно, а просто очень сдержанно.

— Раньше вы желали нашего союза.

Мне удалось удержаться от возмущенного взгляда. Я позволила себе лишь кроткий взор из-под ресниц. К моему огорчению, губы Ричарда по-прежнему были сжаты в неумолимую жесткую линию.

— Это было прежде, чем я осознал, что являюсь частью замысла Уорика, вознамерившегося свергнуть моего брата с престола. Брак с вами гарантировал бы мою лояльность семейству Невиллей. Я был слишком молод и ничего не понимал. Зато теперь мне все ясно. — В его устремленных на меня темных глазах засверкало возмущение. — Я не люблю, когда меня используют.

— А кто любит? Я нахожусь в такой же ситуации.

Я произнесла это еле слышно, мягким и страдальческим голосом.

— Позвольте не согласиться. Вы в любом случае вышли бы замуж за того, кого избрал бы вам в мужья граф.

Я решила уйти от обсуждения этой скользкой и опасной темы.

— Что ж, Ричард, если вместо того, чтобы постараться сделать наш брак счастливым, вы решили держать меня на расстоянии…

Окончательно рассердившись, я решила пустить в ход колкости.

— Я этого не говорил. — В его голосе прозвучал намек на гнев. Вот и отлично! — Я всего лишь сказал, что не люблю, когда мной манипулируют.

— Я знаю, что вы сказали! И нахожу вас чрезвычайно невежливым. Пойду поищу более приятного общества.

Что я и сделала.

На моем пути стояла уверенность Ричарда в том, что его используют. Но я решила смести это препятствие. А если мне это не удастся… Нет, это невозможно, решила я. Ведь я Невилль. Поэтому я принялась при каждом удобном случае флиртовать с Фрэнсисом, который так хорошо меня понял, что принялся старательно подыгрывать. Боюсь, однако, что он перестарался и все его усилия оказались шиты белыми нитками. Я также много времени проводила с Изабеллой, что шло в ущерб нашим сестринским чувствам и отношениям. Мир такого еще не видел. Влюбленная девушка всячески льнула к дуэнье при каждом появлении объекта своих желаний, тем самым наводя скуку на упомянутую дуэнью…

Но, похоже, моя тактика начинала приносить успех. Терпение Ричарда было на исходе.

— Леди Анна, я приглашаю вас присоединиться ко мне на охоте.

— Благодарю вас, — я присела в глубоком реверансе, — но я поеду рядом с Изабеллой. В своем нынешнем состоянии она нуждается в моем обществе.

Не знаю, как я это пережила! Добровольно обречь себя на чинное следование в хвосте, вместо того, чтобы вихрем нестись рядом с ним!

Мне это показалось или, догоняя короля, Ричард действительно смеялся?

Двенадцатую ночь мы миновали, кружа друг возле друга подобно исполнителям какого-то замысловатого танца. Развлекались ли, наблюдая за нами, окружающие? Я ничего не замечала, да мне и не было до этого дела. Манеры Ричарда по-прежнему были безукоризненными, но его отстраненность выводила меня из себя. Я уныло плелась по плохо освещенному коридору, соединяющему покои графа с комнатами Изабеллы, пославшей за мной, чтобы я разделила с ней ее одиночество и ее переживания из-за неуклонно разрастающегося объема ее талии. Я решила, что должна смириться с неизбежностью политического, а не романтического союза с Ричардом.

— А вы, леди, не спешите. Я поджидаю вас тут уже битый час. И должен вам сообщить, что здесь чертовски холодно.

От испуга я чуть не подпрыгнула. От стены отделилась мужская фигура.

— Кто здесь?

— А как вы думаете, кто может вас тут поджидать?

Полумрак помог мне скрыть улыбку. Ко мне вернулись способность соображать и прекрасное настроение. Правила этой игры были мне отлично знакомы!

— Так это ты, Фрэнсис!

— Вот плутовка! Фрэнсис не стал бы поджидать тебя в темных закоулках!

В его голосе послышался смех, и я снова склонила голову, пряча улыбку. Я так увлеклась осуществлением своего плана, что не заметила, как из охотницы превратилась в жертву. У Ричарда было гораздо больше терпения, чем у меня, и он был значительно опытнее. Но что мне делать теперь? Позволить ему торжествовать победу? Элегантно сдаться или призвать на помощь оскорбленную гордость и возмущение?..

— Что вам угодно?

Мне удалось вполне правдоподобно нахмуриться.

— В последнее время вы старательно меня избегали и весьма в этом преуспели.

— Ничего подобного.

— В таком случае вы не станете сопротивляться моему намерению вас захватить.

— Еще как стану.

Я твердо решила не уступать, но мое заявление не произвело на Ричарда ни малейшего впечатления. Я поняла, что коннетабль Англии развязал против меня военные действия и не собирался проигрывать.

— Мы с вами помолвлены, леди Анна. — Его зубы блеснули в свете далекого факела. — Я имею полное право побеседовать с вами.

— Только не наедине! При разговоре должна присутствовать Марджери.

— Но ведь ее здесь нет… — Ричард осторожно взял меня за плечи и привлек к себе, едва коснувшись губами моих губ.

Я вздрогнула, а он рассмеялся.

— Это просто братский поцелуй! — вызывающе воскликнула я.

— Но у вас нет брата.

— И что же?

Реакция Ричарда была вполне предсказуемой. Он прижал меня к себе и поцеловал с жаром и страстью, опалившей мою кожу. От неожиданности я задохнулась, не успев придумать подходящую случаю колкость.

— Ты станешь моей женой, Анна Невилль, потому что таково желание Эдуарда, — прошептал Ричард мне на ухо. — Но станешь ли ты моей возлюбленной, потому что этого хочу я?

— Возможно. — Я прижалась лицом к его плечу, скрывая восторг. — Но только если моя любовь будет взаимной.

— Так ты торгуешься? Но как я могу полюбить такую коварную и изощренную особу?

Я не слушала его слов, сосредоточившись на обнимающих меня сильных руках и теплом дыхании, согревающем мою щеку. Мое сердце затрепетало на краю пропасти, после чего рухнуло к его ногам.

— Ты можешь меня полюбить, потому что мы всегда были предназначены друг для друга, — прошептала я, на этот раз говоря совершенно искренне. — Мы знакомы уже целую вечность и знаем друг о друге все, как хорошее, так и плохое. А еще потому, что я очень давно отдала тебе свое сердце.

— Значит, я должен хорошенько о нем заботиться.

— Ты действительно будешь это делать?

— Всегда.

— Несмотря ни на что? Несмотря на предательство и заговоры? Я ведь остаюсь дочерью Уорика.

— Несмотря ни на что, дочь Уорика. Я тебя люблю. Мне кажется, я всегда тебя любил. С того самого момента, как ты сообщила мне о своей радости по поводу того, что я не умер, едва родившись.

Наш смех гулко разнесся по холодному пустому коридору. Как это похоже на Ричарда — сказать так мало, но вложить в свои слова так много. И я попалась в его сети. Я позволила ему поцеловать меня еще раз. С другой стороны, возможно, я ему этого не позволяла. Он поцеловал бы меня в любом случае. Желание мурашками поползло по моей коже, и мои попавшие в любовный плен губы раздвинулись в улыбке. Все мои коварные планы и ухищрения оказались бесплодными. Все это время в них не было ни малейшей необходимости, потому что я обладала сердцем Ричарда, а Ричард хотел обладать мной.

Это было волшебное время. Моя наивная страсть лишила меня сна и аппетита, кровь в моих жилах возбужденно бурлила, а дни пролетали с головокружительной скоростью. Мне не терпелось как можно раньше вскочить с постели, чтобы снова с ним встретиться. И какое значение имело то, что за мной, как тень, следовала Марджери? Мимолетные поцелуи были тем слаще, чем реже нам с Ричардом удавалось уединиться. Я не замечала снисходительных улыбок окружающих, которых забавляло мое блаженное состояние. Я вообще ничего и никого, кроме Ричарда, не замечала.

Это не могло продолжаться вечно, и как его, так и моей жизни суждено было войти в привычное русло. С ранних лет я привыкла к тому, что сильные и властные мужчины имеют определенные обязательства, а это означало, что я не смогу всегда находиться рядом с Ричардом. Итак, я вместе с мамой и Изабеллой вернулась в Уорик. Граф остался при дворе, рядом с Эдуардом. Кларенс сновал между Лондоном и расположенным на севере Ричмондом, живот Изабеллы продолжал расти, и моя сестра становилась все ленивее. Ричард отбыл в Уэльс, чтобы не допустить нового восстания.

— Я этого не вынесу! — воскликнула я, прощаясь с ним в Лондоне. Я вцепилась в его бархатную куртку, не обращая внимания на безжалостно смятую моими пальцами ткань. — Как смогу я прожить без тебя целый день, не говоря уже о неделях… или о месяцах?! — Я широко раскрыла глаза, демонстрируя отчаяние и вынуждая Ричарда сказать то, что я хотела услышать. — Откуда мне знать, что ты станешь горевать о моем отсутствии? Готова побиться об заклад, что поход так тебя увлечет, что ты и думать обо мне забудешь. — Мне частенько удавалось подтолкнуть своего неразговорчивого возлюбленного к неосторожным заявлениям, хотя делала я это довольно неуклюже.

Уголки губ Ричарда дрогнули. Видимо, он разгадал мои намерения.

— Я обещаю, что стану думать о тебе по меньшей мере раз в день.

— И все?

— Разве этого недостаточно? — Но он сдался. — Я весь твой, Анна. Мое сердце бьется ради тебя. Ты чувствуешь это? — Он прижал мои ладони к своей груди, чтобы я ощутила глухое биение сердца под бархатом его куртки. — А когда я вернусь, мы поженимся.

Прощаясь, Ричард провел тыльной стороной ладони по моей щеке.

— Ласковая моя Анна! Я все равно тебя люблю!

Меня до глубины души тронула нежная насмешка, прозвучавшая в его голосе. Я поймала его запястье и прижалась к нему губами. Я улыбнулась, пристально глядя ему в глаза, и прочитала в них ответную любовь.

— И я тебя люблю! Храни тебя Господь! — прошептала я.

Я была счастлива. Все потрясения и переживания остались в прошлом. Мы купались в теплых лучах снисходительности и благородства нашего монарха.

Ричард принадлежал только мне.

Глава шестая

Я не почувствовала приближающегося несчастья. Буря обрушилась без предупреждения.

— Что стряслось? — спросила я у графини, встретив ее на главной лестнице донжона в Уорике. — Что там такое? Неужели опять война?

Мы вместе уставились на внезапно воцарившийся во дворе хаос. Несколько секунд назад в воротах появился небольшой отряд облаченных в боевые доспехи всадников. На остриях их копий развевались вымпелы графа.

— Не знаю.

Мама устремилась вниз. Я не отставала.

Она вскрыла письмо, врученное ей гонцом графа, и, пробежав его глазами, покачнулась. Остекленевшими от ужаса глазами она обвела заполненный солдатами двор. Было ясно, что она получила очень скверные вести. По наивности я решила, что это может означать только одно. Холодная рука паники стиснула мое горло.

— Нет, — прошептала я. — Нет!

— Что?

Лицо графини побледнело, глаза расширились. Даже ее губы побелели. Ей было трудно говорить. Наверное, это граф! Только несчастье с графом могло лишить мою маму самообладания.

— Он ранен?

Я подошла ближе, потому что мне показалось: еще мгновение, и она опустится на пол. Но хотя она смотрела сквозь меня, словно меня и не было вовсе, ее пальцы железной хваткой сомкнулись на моем запястье.

— Что? — Осознав смысл моего вопроса, она ахнула. — Нет… Нет, твой отец жив и здоров. Но… Я знала, что он обеспокоен и разгневан… Я знала, что им движет обида… Он считал, что Эдуард мягко стелет, одновременно вынашивая совершенно иные замыслы. Но мне и в голову не приходило, что Уорик может пойти на такое! Что он не пожелает забыть старые обиды. Пресвятая Дева! Зачем он это сделал?

— Но что он сделал?

Ее пальцы сжимались все сильнее, а она этого даже не замечала, пока я не поморщилась от боли.

— Восстание с целью свержения Эдуарда. Опять! — Графиня процедила эти слова сквозь зубы. — Твой отец поднял бунт в Линкольншире, чтобы выманить Эдуарда на север, намереваясь одолеть его в сражении. Прибывшему в Уорик коменданту графа надлежит собрать под его знамена войска.

— Он что, опять хочет захватить Эдуарда в плен?

Я не верила ушам. В прошлый раз пленение Эдуарда привело к самым унизительным последствиям. Зачем отцу понадобилось рисковать еще раз? Зачем вызывать на себя гнев короля?

— Нет. — Графиня скомкала письмо. — Кларенс сейчас с Уориком. Они собираются свергнуть Эдуарда и посадить на трон Кларенса. Кларенса!.. Изабелла станет королевой! Ха! Какая заманчивая затея! Хорошо, если у милорда все получится. А если нет? Если он потерпит неудачу, Эдуард нас больше не простит. Нет, на этот раз пощады нам не видать.

Но я об этом не думала. В приступе чистейшей воды эгоизма я не понимала ничего, кроме того, что мы опять оказались в роли изменников. Мы мятежники. Враги короля, нарушители мира в королевстве. Нам не избежать ненависти и мести Эдуарда. Впервые в жизни я поставила под сомнение мудрость своего отца. Но нет, я должна полагаться на верность его решений. Я не имею права сваливать на него вину за наши несчастья.

И вдруг на меня обрушилось осознание непоправимости происшедшего.

О Ричард! Любовь моя! Что с нами теперь будет?

— Что же нам делать? — беспомощно спросила я, заранее зная безжалостный и четкий ответ на свой вопрос.

— Ждать. Что еще нам остается?

Одно решение было принято за нас. В замок прибыл гонец с распоряжением от Кларенса. Оно было кратким и категоричным. Нам надлежало усадить Изабеллу в паланкин и отправить ее в Эксетер, где она должна была укрыться под сенью епископского дворца и с Божьей помощью избежать опасностей войны. Там она будет находиться вдали от Эдуарда, которому могло прийти в голову захватить ее и ее неродившегося ребенка и тем самым попытаться повлиять на Кларенса. Сопровождать Изабеллу будет Марджери. Маме не хотелось отпускать старшую дочь, но она понимала, что это необходимо. Мы долго смотрели вслед ее свите, постепенно исчезающей на фоне зимнего пейзажа.

— Я должна быть с ней, — бормотала графиня, побелевшими пальцами вцепившись в каменный парапет. — Изабелла слаба. Было бы лучше, если бы она осталась здесь. Случись что-нибудь в дороге…

Я стояла рядом, молча переминаясь с ноги на ногу. Приказания Кларенса не расположили меня к нему. Для Изабеллы было бы лучше остаться в стенах замка Уорик. Обхватив себя за плечи обеими руками, графиня устремила на меня пристальный взгляд.

— Итак, дочь! Готовимся к осаде или собираем пожитки для поспешного бегства?

— Ричард! Ричард приехал!

Я мчалась вниз, забыв обо всем, кроме того, что вопреки всем ожиданиям он о нас не забыл.

— Ричард приехал. И Фрэнсис тоже с ним.

Я остановилась как вкопанная. Как жаль, что вместо этого практичного шерстяного платья я не надела свой новый лазурно-голубой наряд с расшитым золотом лифом. Меня опять захлестнула радость предстоящей встречи. Но при виде напряженного маминого лица я похолодела. Как сможем мы с Ричардом пережить это очередное перераспределение сил? Ведь нас опять разделило черное предательство и пролитая кровь! И пусть Фрэнсис приходится Уорику приемным сыном, он прибыл в замок в составе свиты Ричарда Глостера. Как мы посмотрим им в глаза? И что скажет мне Ричард? Даже если я надену самое красивое из своих платьев, надеяться мне все равно не на что.

— Это должно было произойти, — только и сказала графиня. — Молодость тянется к молодости. Они всегда дружили.

Мы спустились во двор, чтобы поприветствовать гостей. Но встреча вышла натянутой и холодной.

— Я ненадолго, миледи. — Ричард спрыгнул с лошади, бросив поводья оруженосцу, и с ледяной вежливостью поклонился графине, одновременно косясь в мою сторону. — Мне не следует здесь находиться. Я очень сожалею о нашем разрыве, но не я поднял мятеж против короля.

Все его движения были такими порывистыми, что стало ясно — он мечтает о том, чтобы как можно скорее покинуть стены нашего замка.

Фрэнсису тоже было не по себе. Он едва коснулся пальцев графини. Никаких теплых объятий.

— Я вынужден был поступить так, как требует моя честь, миледи, — произнес он.

— Понимаю, — натянуто улыбнулась графиня. — Ведь я сама прививала тебе понятие о чести. Значит, теперь я должна быть довольна. Мы все должны попытаться с честью выйти из сложившегося положения.

— Я приехал, чтобы поговорить с Анной, — нетерпеливо вмешался Ричард. — С вашего позволения…

— Это было бы неприлично, — холодно ответила моя мама, повергнув меня в отчаяние. Неужели она сможет отказать нам? Она упорно избегала моего горящего взгляда.

— Мы были с ней помолвлены, — произнес Ричард. У меня внутри все оборвалось. Были! — Было бы неприлично, если бы я с ней не попрощался. Я вынужден просить вас об этой милости, миледи. Всего один раз. Неужели это так много — лично попрощаться с невестой?

Всего один раз! Какая пустая фраза! Лично попрощаться! Это прозвучало жестоко, беспощадно. Как я буду жить дальше, если сейчас он сядет на лошадь и ускачет прочь? Я безмолвно молила маму изменить свое решение. А Ричард, герцог Глостер, оставался верен себе и не отступал. Его темные глаза неотступно следили за графиней, бросая ей вызов, предлагая открыто отказать ему, допустив тем самым чудовищную неучтивость. Пауза затянулась. Графиня колебалась. Сейчас она ему откажет. Я почувствовала это, едва она открыла рот, чтобы заговорить…

— Прошу вас, мадам! — взмолилась я. — Ведь это действительно в последний раз. Скорее всего, мы никогда больше не увидимся. Мне это необходимо… необходимо… — Мой голос едва не сорвался. У меня не было никаких аргументов, способных убедить маму.

Но, видимо, графине хорошо была знакома боль расставания. Она коротко кивнула с таким видом, как будто мы вырвали у нее это согласие.

— Хорошо, Глостер. Отправляйтесь в часовню и прощайтесь. Я надеюсь, что ваши помыслы чисты. Бог вам судья. А ты, Анна, помни, что ты моя дочь, а значит, должна вести себя соответственно. У вас есть полчаса.

Графиня резко отвернулась и зашагала прочь.

Часовня всегда казалась мне самым суровым местом замка. Она была сооружена в самой древней его части, и даже летом здесь всегда царил полумрак. Но в этот зимний день ни один луч солнца не согревал витражи, и под мрачными сводами было так же холодно, как и в моем сердце. Фрэнсис остался снаружи, предоставив нам возможность попрощаться наедине. Тяжелая дверь, ведущая в мир, затворилась, и я обернулась к Ричарду, бросившему плащ, шляпу и перчатки на деревянную скамью. Я знала, что наше последнее свидание будет коротким. Ричарда привели в Уорик правила этикета и любовь, но все его дальнейшие действия будут предопределены преданностью королю. Я не могла его за это осуждать. Разве я полюбила его не за верность идеалам и непоколебимое чувство долга? Теперь эти же качества обрекли меня на несчастье, но я не могла ожидать от возлюбленного измены самому себе.

У нас было так мало времени. Всего несколько минут. И это время неумолимо истекало. Я поклялась себе сохранить спокойствие и не уронить собственного достоинства, приличествующего дочери графа Невилля.

Ричард отступил от меня на шаг, как будто расстояние могло облегчить предстоящий разговор.

— Я должен был приехать. Я не мог покинуть тебя без объяснений. Мне приказано собрать армию и присоединиться к королю, и поэтому… — Он замолчал и лишь неловко приподнял плечо. Я заметила, как предательски подрагивает уголок его губ, выдавая бушующие в его груди эмоции.

— И поэтому ты приехал попрощаться, — закончила я за него. — Я все понимаю. У нас нет будущего, верно? — Я рассмеялась. Или всхлипнула? Неестественно резкий звук диссонансом прозвучал под гулкими сводами святилища. — Ну конечно нет. Его нет и быть не могло. — Я сама ответила на свой вопрос.

— Увы. Кларенс и Уорик опять решили поставить себя вне закона. Эдуард аннулировал согласие на наш брак. На этот раз примирения между Уориком и королем не будет.

— Что, все настолько плохо?

— Хуже не бывает. — Ричард смотрел на меня потухшими глазами, а его обычно бледное лицо в тусклом свете зимнего дня показалось мне белым как мел и очень усталым. — Уорик пообещал привести в Лестер войска, чтобы помочь Эдуарду одолеть мятежников. Но король заподозрил ловушку. Он считает, что войска Уорика предназначены для того, чтобы помочь бунтовщикам. Граф собирается застать моего брата врасплох. Уорик с одной стороны, мятежники с другой… Таким образом, он намерен зажать короля в клещи и разделаться с ним. — Ричард поднял вверх стиснутую в кулак руку. — Раздавить, как орех.

Я нахмурилась. Мне не понравилась нарисованная им картина.

— Это и в самом деле случится? Но ведь мы не знаем, кто одержит победу…

— Битва состоится еще до конца недели. Эдуард будет форсировать события, чтобы скорее положить всему этому конец. Поэтому я так спешил.

Ричард замолчал, как будто не решаясь продолжать. Он уставился на алтарь, на котором тускло мерцали свечи и серебряное распятие. Теперь его пальцы судорожно сжимали опоясывающую его портупею. Наконец Ричард обернулся ко мне, видимо решив говорить откровенно, какой бы горькой ни показалась мне правда. И я была благодарна ему за честность.

— Я не думаю, что Эдуард проиграет это сражение. Он талантливый военачальник и знает цену твоему отцу. Если Уорик и Кларенс пойдут против него и он их одолеет, им несдобровать. На этот раз Эдуард будет беспощаден.

Я дышала так медленно, как будто каждый вдох причинял мне боль. Эта горькая правда была известна мне еще с того момента, как гонец прибыл в замок.

— Значит, мы опять станем предателями.

— Да.

— И ты не можешь жениться на дочери предателя.

Я произнесла это, зная ответ.

Ричард не ответил.

— О Ричард, — прошептала я, пытаясь проглотить стоящий в горле ком.

Отбросив напускное спокойствие, Ричард шагнул ко мне. Схватив за руки, он привлек меня к себе. Я уткнулась лицом в металлические пластины его кольчуги, вдохнула знакомый запах и ощутила его тепло. Он прижался губами к моим волосам, но его голос звучал сурово и мрачно.

— Анна, я знаю, что причиняю тебе боль. Но ты еще очень юная. Со временем боль утихнет. Ты найдешь себе другого мужа. Ты дочь Уорика, и у тебя не будет с этим проблем. — Я почувствовала, как по моей спине пробежала холодная дрожь, а Ричард продолжал, все сильнее стискивая мои пальцы: — Я обещаю тебе, что ты выйдешь замуж и вырастишь ораву детишек, таких же строптивых, как и ты. Ты обязательно будешь счастлива.

Я в ужасе подняла на него глаза. Или меня охватил гнев? Я уже и сама не понимала своих чувств. Как может он так стремительно переходить к обсуждению моего будущего замужества? Сама я видела впереди лишь черную бездну.

— Не буду, — прошипела я. — И я не хочу никакого счастья. Ты отказываешься от меня так непринужденно, как будто я для тебя ничего не значу. — Вот и сохрани тут спокойствие. Страх потери заставил меня забыть о чувстве собственного достоинства. — Итак, я найду другого мужа. Ну еще бы. Разве я не Невилль? Но найду ли я другую любовь? Ты говоришь, что боль утихнет. Я тебе не верю. Или ты имеешь в виду свою боль? Она утихнет?

— Нет, — выдохнул он.

— Так почему же моя боль должна утихнуть? Скажи мне, Ричард, ты меня когда-нибудь любил? Любишь ли ты меня сейчас?

— Как можешь ты сомневаться в моих чувствах?

Его глаза возмущенно сверкнули, но он не попытался уклониться от моих обвинений.

— Анна, но что нам остается? Вражда между моим братом и твоим отцом разрушила все наши надежды.

— Я знаю! — Мой гнев мгновенно трансформировался в отчаяние, а вместо ядовитых упреков из груди вырвались сдавленные рыдания. — Отец задумал лишить твоего брата короны. Что может быть хуже этого?

— Черт бы побрал этого Уорика!

— Но он мой отец. Я обязана любить и уважать его.

— Как бы то ни было, он разрушил наше счастье. — Прижимая ладони к груди Ричарда, я ощущала, как бешено бьется его сердце. Едва сдерживаемый гнев нарастал и рвался наружу. — Никогда не сомневайся в моей любви, Анна, — прошептал он. — Я буду любить тебя до конца своих дней. Все это ранит меня так же сильно, как и тебя. И меня убивает то, что я ничем не могу тебя утешить.

— Ричард! Пора…

Услышав донесшийся из-за двери голос Фрэнсиса, Ричард вскинул голову. Наше время истекло. Я почувствовала, что мой любимый весь подобрался, хотя пожатие его рук стало еще нежнее. Неужели нам больше нечего сказать друг другу?

— Возьми вот это. — Я стащила с пальца колечко, тонкий золотой ободок, украшенный рубином. Оно было слишком маленьким для мужской руки, но мне удалось надеть его ему на мизинец. — Ты будешь его носить?

— Да.

Последний поцелуй. Последнее объятие. В последний раз губы Ричарда жадно прильнули к моим губам. В этом болезненном поцелуе не было радости, не было сладости, лишь беспощадность расставания. Он обхватил мое лицо ладонями и начал целовать влажные от слез щеки, виски и веки.

— Мне кажется, что тогда, много лет назад, я влюбился в твои глаза… Они такие темные, но когда ты на меня смотрела, они лучились светом. Я погрузился в них и с тех пор так и не нашел выхода. И все же я должен тебя покинуть… Храни тебя Господь, любовь моя. Мне пора…

Это было невыносимо. Итак, он как благородный человек отпускает меня на свободу. Он жертвует своей любовью… Но я этого не хотела… Я не желала, чтобы мной жертвовали.

— Ричард…

Но я не знала, что мне еще сказать… Все уже было сказано. Я выпустила его руки, как будто обжегшись, и выпрямилась во весь рост, цепляясь за остатки гордости. В конце концов, передо мной стоял принц крови, а я была всего лишь подданной, и к тому же изменницей. Присев в глубоком реверансе, я почтительно склонилась над каменными плитами пола.

Ричард сгреб со скамьи плащ и шляпу и уже намеревался меня покинуть. Я его опередила. Одним прыжком я оказалась рядом и схватила его расшитые кожаные перчатки. Он протянул руку, ожидая, что я подам их ему.

Я покачала головой, сминая пальцами мягкую кожу. На атласной подкладке сверкал геральдический символ Ричарда, белый вепрь. Мощные клыки были вышиты золотом. Сильное животное показалось мне пойманным и совершенно беспомощным в сияющем узоре вышивки. Вдруг перед моими глазами все расплылось. На моих ресницах застыли слезы.

Ричард тихо и грустно засмеялся.

— Так ты решила украсть мои перчатки?

— Да.

Я спрятала руки с перчатками за спину.

— Они для тебя слишком велики.

— Я знаю.

Он понял, зачем они мне понадобились. Ричард всегда меня понимал.

— Что ж, если это тебя утешит, оставь их себе.

Я увидела в его глазах жалость. Как я презирала себя в этот момент! Я прижала перчатки к груди, но все во мне кричало: этого недостаточно! Как могут они заменить мне тебя? Пара перчаток — единственное утешение в жизни, исполненной сожалений?

— Прощайте, ваша светлость.

Я не должна больше плакать!

— Прощайте, миледи. Прощай, моя любовь.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как Ричард покидает меня, и без сил опустилась на каменные ступени алтаря. Лишь услышав, что шум стих, а топот копыт начал удаляться, я вскочила и бросилась бежать на крепостную стену.

Я смотрела Ричарду вслед, пока меня окончательно не ослепили слезы. Если он и оглянулся, я этого не видела. Если он помахал на прощание рукой, это осталось незамеченным. Лишь одна мысль жестокой болью отдавалась у меня в висках. Если мне и в самом деле суждено прожить жизнь изгнанницы, я больше никогда его не увижу. Мне показалось, что у меня в груди на месте сердца образовалась странная пустота. Я знала, что ничто никогда не заполнит этой зияющей бездны. Я сунула руки в перчатки, надеясь ощутить его тепло, но они уже остыли. Мое тело сотрясали рыдания, и я едва держалась на ногах.

Графиня проявила мудрость и позволила мне в полном одиночестве выплакать горе на продуваемой всеми ветрами стене. Окончательно замерзнув, я спустилась вниз.

— Он уехал.

Я шмыгнула носом, надеясь, что вуаль скроет от ее глаз мое распухшее лицо, и сунула перчатки за лиф платья.

— Я знаю.

Мама приложила ладонь к моей щеке. Всмотревшись в мое лицо, она увлекла меня на кухню, где усадила за грубо сколоченный стол и налила в кубок вина. Кухарка поставила передо мной миску горячего бульона. Я молча сидела, упорно отказываясь принимать от них утешение. Не обращая внимания на удивленные взгляды слуг и нанеся непоправимый ущерб своим юбкам, мама придвинула ко мне табурет, села рядом и обняла за плечи. Она развернула меня к себе и посмотрела в глаза.

— Выпей вина, Анна. И поешь.

— Я не хочу…

— Да, он уехал. И ты должна с этим смириться. Еда не поможет твоему горю, но сейчас тебе, как никогда прежде, необходимы сила и присутствие духа.

Я остро ощутила безнадежность своего положения.

— Он меня оставил…

Я почувствовала, что мой голос вот-вот сорвется и я разрыдаюсь.

— Да, оставил. — В мамином голосе не было сострадания, лишь непреклонная воля. — Пойми, Анна, у Ричарда нет выбора. Долг требует от него преданности и повиновения королю.

— Он мне нужен, — только и смогла ответить я.

— Нет, не нужен. Ты должна научиться жить без него, и ты этому научишься. Зато мне нужна ты. И ты не допустишь, чтобы расставание с Ричардом тебя раздавило. Ты меня поняла?

— Да.

Я вытерла лицо рукавом.

Графиня встала, но остановилась и обернулась, чтобы взглянуть на меня.

— Если нам придется расплачиваться за действия моего господина, мне потребуется твоя поддержка. Я не могу позволить тебе оплакивать Ричарда. Поэтому ешь!

Напоминание о чувстве долга и фамильная гордость придали мне сил. Я начала есть, стараясь не подавиться. Убедившись, что я повиновалась и взяла себя в руки, графиня ушла. Но прежде чем выйти из кухни, она склонилась надо мной и поцеловала мои волосы. Она меня понимала. Ей были знакомы и сердечные страдания, и боль расставания и потери.

— Ричард покинул тебя не потому, что разлюбил. Это было написано на его лице, когда он вышел из часовни. Он страдает так же сильно, как и ты.

Эти слова бальзамом пролились на мое израненное сердце, но особого облегчения не принесли.

В конце концов нам пришлось спасаться бегством.

Мы собрали все необходимые вещи, а также наполнили мешки золотом и фамильными драгоценностями Невиллей. Один Господь ведал, вернемся ли мы когда-нибудь в наше гнездо, и в наших скитаниях нам вполне могли понадобиться все ценности, которые мы только могли унести с собой. На башнях замка по-прежнему гордо развевались наши стяги, но во дворе уже ожидали экипажи. Последние несколько ночей мы почти не спали, и наши нервы были напряжены до предела. В отсутствие Изабеллы у меня не было даже возможности поупражняться в язвительности и остроумии.

— Мы уходим на юг! — провозгласил объявившийся наконец Уорик. С ним был мрачный и озлобленный Кларенс. У нас не было времени на обмен приветствиями. — У вас есть час на сборы. Успеете? За нами гонится Эдуард. Мы потерпели поражение. Нас ждет корабль, мы отплываем в Кале.

Я видела, что отец обессилен и едва стоит на ногах.

— Быть может, Эдуард проявит милосердие? — с надеждой в голосе спросила графиня.

— Нет. — Отец не старался подбирать слова и смягчить удар. — Видишь ли, я отверг требование Эдуарда предстать перед ним. Он располагает такой армией, что у нас недостаточно сил, чтобы сражаться. Эдуард объявил нас предателями, и если мы попадем к нему в руки, он поступит с нами соответствующим образом. Мы вторично подняли оружие против короля и потерпели неудачу… — Он пристально посмотрел маме в глаза. — У нас нет выбора. Мы все направляемся в Кале. И кто знает, когда мы сможем вернуться в Англию?

Итак, мы не стали тратить время на бесполезные разговоры. Перед лицом такого несчастья я не могла даже спросить отца о Ричарде. Выжил ли он в состоявшейся битве? Спустя час мы уже были в пути. Так началось наше долгое и трагическое странствие, приведшее к неожиданному отказу принять нас в гавани Кале, к тяжелым родам и появлению мертвого ребенка, к горькому и безрадостному существованию с клеймом предателей английской короны.

Глава седьмая

Май 1469 года

Но жизнь продолжалась, и нам следовало найти себе пристанище. А пока мы ожидали прилива у берегов французского порта Онфлер, я пыталась привыкнуть к мысли о том, что отныне мы беглецы, всецело зависящие от доброй воли или жадной заинтересованности французского короля Людовика. Ветер трепал мои волосы и уносил в море обрывки нашего разговора. Моего вопроса:

— Нам будут рады при французском дворе?

И непостижимого ответа отца:

— Во всяком случае, тебе, дочь моя, там точно будут рады.

Я этого не поняла. Но что было ясно даже мне, так это то, что все будет зависеть от договоренности между графом и Людовиком. Захочет ли французский король иметь дело с лишенным всех прав и имущества английским лордом?

— Людовик примет нас в Амбуазе, — произнес граф. — Но он ничего не делает просто так. За все нужно платить.

«За все нужно платить». Эта фраза не шла у меня из головы. Какова будет цена договоренности? И кто будет платить? Поразмыслив, я пришла к довольно очевидному ответу. Первым, что придется принести в жертву, станет гордость моего отца.

— Добро пожаловать, мой бесценный кузен Уорик! Я счастлив видеть вас и его светлость Кларенса, разумеется. Входите, милорд, и представьте мне вашу семью. После чего вы отобедаете за моим столом.

Я ожидала, что королевский замок Амбуаз окажется великолепным, похожим на крепость Уорик. Мое воображение рисовало низкие потолки и большие окна, а также обширные жилые помещения, пристроенные к первоначальным оборонительным башням и донжону. Все годы, проведенные отцом на королевской службе, он подталкивал Эдуарда к объединению сил с Францией для создания самого могущественного союза в Европе. Для меня это означало то, что Людовик должен жить в богатстве и пышности.

Поэтому Амбуаз стал для меня полной неожиданностью. Это и в самом деле была по-своему величественная цитадель, как и любая великолепно защищенная крепость вроде Миддлхэма. Круглые башни, толстые и высокие стены, глубокий ров, узкие бойницы… И все! Разглядывая все это, я вспомнила лондонский Тауэр. Вот уж местечко, где я ни за что не хотела бы жить! Неужели эта огромная, внушающая трепет крепость станет моим домом? Только не это! Я мысленно вознесла молитву творцу, умоляя Его избавить меня от такой участи.

Нас проводили в отведенные нашей семье покои. Расположенные в одной из башен комнатки были маленькими и весьма скудно меблированными. Даже в нашей крохотной пограничной крепости Пенрит жить было удобнее, чем здесь. Вслед за нами в комнаты прибыл и наш скромный багаж.

Мы представляли собой на редкость печальное зрелище. Изабелла была очень бледна и все еще переживала смерть своего ребенка. Она часто плакала и никому не позволяла себя утешать. Кларенс также яростно сетовал на гибель, только не ребенка, а своих надежд на английскую корону. Теперь ему оставалось лишь уповать на чудесные способности моего отца. Сам граф источал язвительность в ожидании приглашения на аудиенцию к королю. Среди этих разнообразных эмоций и переживаний графиня являла собой изумительный образец спокойствия и самообладания.

Не успели мы перевести дух и оценить свой потрепанный долгими скитаниями внешний вид, как за нами явился важного вида вельможа в строгом черном облачении. Нас ожидал король. Мне не давали покоя мысли о морской соли, выступившей на подоле моей юбки, о ее пыльных складках и о заношенной вуали. Мама, тщетно пытавшаяся отряхнуть платье ладонями, застонала, заметив пятна чего-то жирного на одном из рукавов. Я также обратила внимание на то, что она тут же гордо вздернула подбородок. Я поняла, о чем она думает. Главное — это наше благородное происхождение, все остальное не имеет значения. А наша родовитость такова, что позволяет с достоинством держаться даже в королевском обществе. Мне не удавалось скопировать ее гордую и независимую осанку. Да, мы потомки древнего рода и знаем себе цену. И несмотря на все это, мы остаемся нищими и бездомными попрошайками, всецело зависящими от благосклонности человека, принимавшего нас в Государственной палате.

— Добро пожаловать, кузен Уорик!.. — его высокий и звонкий голос был отчетливо слышен во всех уголках просторной комнаты.

— Это король Франции? — шепотом спросила я у мамы.

Я изумленно смотрела на человека, сошедшего с расположенного рядом с огромным камином возвышения и с распростертыми объятиями направившегося к графу. Мое знакомство с коронованными особами начиналось и заканчивалось рослым, широкоплечим и обожающим показную пышность королем Эдуардом. Я считала, что все короли должны быть похожи на Эдуарда и демонстрировать такие же царственные манеры.

— Неужели это Людовик? — еле слышно повторила я, шокированная внешностью приближающегося к нам человека.

— Тсс!

Губы графини подергивались.

Я слышала, что Людовика часто называют Пауком. Что ж, он и в самом деле был уродлив. Его крупный крючковатый нос выделялся на лице, и от него было очень трудно отвести взгляд. Глаза французского короля были прикрыты тяжелыми веками, скрывая от окружающих монаршие мысли. Опущенные уголки рта повторяли форму глаз и, казалось, демонстрировали отвращение ко всему миру. Впрочем, сейчас Людовик милостиво улыбался моему отцу. Одним словом, его внешность не была ни красивой, ни царственной. Простые, непритязательные одежды Людовика призваны были скрыть его тщедушное телосложение. Волосы были спрятаны под фетровой шляпой. В Лондоне такие шляпы носили торговцы. Ни следа царственной внушительности и значимости. И тем не менее именно от этого человека зависело мое будущее.

— Милорд Уорик! Как давно мы с вами не виделись! Я наслышан о ваших злоключениях… — Слова утешения прозвучали мягко и сочувственно. Мне показалось, это говорит о его доброте. Жестом король пригласил нас приблизиться к пышущему жаром камину. — Надеюсь, ваши комнаты пришлись вам по вкусу. Я готов сделать все, лишь бы облегчить ваше положение.

Меня очень заинтересовало то, что он подчеркивал свою близость к графу. Несмотря ни на что, Людовик называл моего отца кузеном. Этот могущественный монарх принимал нас так, словно мы были ему ровней.

Граф представил нас королю. Мы присели в изящных реверансах. Выпрямляясь, я поймала на себе цепкий взгляд Людовика. От столь пристального внимания мне стало не по себе, и я посмотрела на его необычайно крупные ступни.

— Ага… — Он сделал несколько шагов и остановился передо мной. — Поднимите глаза, моя дорогая. Леди Анна… Так вы говорите, Уорик, это и есть ваша незамужняя дочь?

— Да, в настоящий момент она не замужем.

— Но ее возраст уже позволяет это изменить?

Повинуясь приказу, я подняла глаза. На мгновение за благодушной внешностью Людовика мне почудился кот, поймавший мышь и предвкушающий вкуснейшую трапезу. Его самодовольная улыбка стала еще шире.

— Леди Анна! Вы очаровательны!

Я нервно сглотнула.

— Вы не замужем, но, быть может, у вас уже имеется жених? — поинтересовался он. — Быть может, в Англии есть какой-нибудь юный лорд, мечтающий о том, чтобы жениться на вас?

Ричард! Я не должна о нем думать. Иначе я сейчас разрыдаюсь.

— Нет, ваше величество, у меня нет жениха.

— Отлично. В таком случае придется нам поразмыслить, что тут можно сделать.

Я не поняла ничего, кроме того, что мне в мужья прочат отпрыска какого-нибудь благородного французского рода. Меня это не особенно заинтересовало. Мой мозг был занят решением другой, гораздо более важной задачи. Что именно этот необычайно уродливый, но могущественный человек потребует в обмен на скользкую руку дружбы, протянутую сейчас моему отцу? Нам не пришлось долго ломать себе голову. Людовик пригласил нас за стол так ласково и радушно, словно граф и в самом деле приходился ему любимым кузеном, и тут же перешел к главной цели нашей встречи. Он сделал это очень хитроумно, и все же я сумела разгадать его замыслы.

— Садитесь рядом со мной, милорд Уорик. Выпейте вина. И пусть графиня и ваши красавицы дочери также присаживаются за стол и чувствуют себя как дома. — Король сделал знак слугам налить в кубки вина и подавать первую перемену блюд. И только после этого он небрежно махнул Кларенсу, указывая ему на один из стульев, как будто зять отца не приходился братом английскому монарху. — Это и вас касается, ваша светлость. Думаю, вам будет небезынтересно послушать наши дебаты. — Людовик поудобнее устроился на крепком стуле во главе стола и потер ладони тонких ручек. — Нам многое предстоит обсудить, о многом договориться. Где еще поработать мозгами, как не над блюдом жареного мяса?

Вот так, лакомясь сладкой кашей с олениной, он открыл переговоры с моим отцом, как будто они были совсем одни. Не обращая внимания на остальных присутствующих, Людовик так решительно устремился к цели, что я обомлела от изумления. Я никак не ожидала такой дипломатичности и изворотливости от человека столь жалкой внешности. Французский король фехтовал своей властью столь же искусно, как самый изощренный дуэлянт обращается с рапирой.

— Скажите, кузен, — первый укол его безжалостной рапиры пришелся в самое сердце, — каким вы видите ближайшее будущее своей семьи? Каковы ваши планы?

Ключевой вопрос. Жестокий вопрос, вынудивший отца с самого начала оценить наше шаткое положение. Граф устремил взгляд в кубок с вином, но затем поднял глаза на Людовика и ответил ему на удивление откровенно.

— Ближайшее будущее? Оно неопределенно. Я не вижу, что может помешать Эдуарду восстановить контроль над Англией. Поэтому я предпочел бы вернуться как можно скорее, пока он окончательно не захватил все в свои руки. Очень многие готовы встать под знамена Невиллей, если я смогу продемонстрировать достаточную мощь.

— Но как вы оцениваете свои шансы на успех, милорд? — поинтересовался Людовик, ковыряя фаршированного цыпленка.

Я прислушивалась, пытаясь понять, что кроется за этими безобидными словами. Я заметила, что то же самое делает сидящая справа от меня графиня. Ее внимание было приковано к мужчинам, а не к изысканным деликатесам у нее в тарелке. Неужели мы и в самом деле можем вернуться домой, в очередной раз изгнав Эдуарда? Пока отец обдумывал ответ, Кларенс запальчиво вмешался в разговор:

— Мы смело можем рассчитывать на успех, сир! Стоит нам вернуться, и мое появление в Англии воодушевит всех, кто разочаровался в Эдуарде.

Я изумленно обернулась, шокированная его бесцеремонностью, но Людовик на него едва покосился. Он по-прежнему не сводил глаз с лица графа.

— Итак, милорд Уорик? — повторил он. — Каковы ваши шансы?

— Они не слишком велики, сир.

— Значит, вы обращаетесь ко мне за помощью, — расплылся в самодовольной улыбке Людовик, откидываясь на спинку стула с непринужденностью, которой, кроме него, в этой комнате не мог похвастать больше никто.

— Да, сир, это действительно так, — признал граф. — Я не вижу возможности одолеть Эдуарда, полагаясь лишь на собственные ресурсы.

Несмотря на попытку беспристрастно, объективно оценить ситуацию, я почувствовала, какой удар был нанесен гордости моего отца этим признанием. Впервые в жизни он был вынужден обращаться за помощью. Я знала, что признание собственной слабости подобно яду разъедает его внутренности.

— Итак, вам понадобится… А что, собственно, вам понадобится? Флот? Финансирование? Войска? Вы хотите, чтобы я поддержал ваше вторжение? — Людовик крепко сжал губы, что придало ему еще более желчный и недовольный вид. — Это очень рискованная затея, милорд. И обойдется она недешево. Я рискую потерять все свои вложения. А вы рискуете головой. В лучшем случае вас ждет тюрьма.

— Нет! — Отстаивая свою позицию, граф оттолкнул стоявшее перед ним блюдо и, сложив перед собой руки, навалился на стол. — Тут не может быть и речи о неудаче, сир. Я добьюсь успеха. С тех пор как Эдуард взошел на престол, ситуация очень изменилась. Он уже не пользуется популярностью. Народ ненавидит его жену и стонет под тяжестью непомерных и все повышающихся налогов. Если я докажу, что представляю собой силу, способную низвергнуть Эдуарда, английские лорды, не раздумывая, примкнут ко мне. Давая мне людей или деньги, вы ничем не рискуете.

Он излучал уверенность! Из-под ресниц я взглянула на маму. Она сидела неподвижно, но суставы ее стиснутых на коленях пальцев побелели. Она тоже забыла о цыпленке. Рядом с ней хранил молчание Кларенс, из-под насупленных бровей извергая молнии в главных действующих лиц развернувшегося за столом действа.

— Итак! — Людовик широким жестом призвал слуг очистить стол от остатков пиршества, и те проворно взялись за дело. Вскоре перед нами возникли серебряные чаши с всевозможными желе, засахаренными орехами и прочими деликатесами, которые привлекли мое внимание несмотря на окружающую меня напряженную атмосферу. — В таком случае предположим, что вам удастся свергнуть короля Эдуарда. Что дальше? — Людовик широко открытыми и удивительно невинными глазами смотрел на собеседника. — Быть может, вы сами хотите примерить корону, кузен Уорик?

— Нет, — отрезал отец. — Я не имею и никогда не имел видов на трон.

— Тем не менее вы могли бы претендовать на него в качестве принца крови. Кроме того, вы достаточно могущественны и обладаете всеми необходимыми качествами для того, чтобы управлять страной.

— Нет, сир, мне трон не нужен. Я считаю подобные притязания неправомочными.

Моя ложка замедлила движение ко рту, а затем и вовсе зависла в воздухе. Отец имеет право претендовать на трон? Я этого не знала. Одно дело быть близким родственником короля, и совсем другое — претендентом на трон. И хотя граф решительно отказался от этого права, я целиком переключилась на разговор, и думать позабыв о великолепном десерте с пряной яичной начинкой.

Похоже, такой ответ полностью удовлетворил Людовика.

— В таком случае кого вы желаете сделать королем вместо Эдуарда? — поинтересовался он.

Французский король отлично знал ответ. Это было видно по наклону его головы и блеску в глазах. Но если он знает, зачем спрашивает? И вдруг в моем мозгу молнией мелькнула догадка. Озарение пришло, когда я вспомнила нарочитое пренебрежение Людовика в отношении Кларенса. Он не хотел видеть Кларенса в качестве английского короля и поэтому подталкивал графа к отказу от этого плана.

Он желает, чтобы отец публично отрекся от Кларенса! Но если не Кларенс, то кто? Кого готов поддержать этот французский паук? Кого придется поддержать моему отцу в обмен на предоставленную Людовиком армию?

— Так кто же станет королем Англии, мой дорогой кузен Уорик? — повторил свой вопрос француз.

Под этим медленным, но упорным нажимом терпение Кларенса лопнуло. Он опять вмешался в разговор:

— Разумеется, Уорик отдаст корону мне. Я являюсь законным престолонаследником дома Йорков, ваше величество. Я и буду носить корону. Мы договорились об этом с милордом Уориком еще тогда, когда я женился на леди Изабелле. Кто, кроме меня, имеет право на английский престол?

— Я полагаю, ваша светлость, что вы этого права не имеете, — заметил Людовик, с трудом скрывая раздражение.

Воцарилась тишина. Мы все смотрели на Людовика, а он устремил желчный взгляд на Кларенса. От французского короля повеяло таким холодом, что я поежилась. Нить переговоров вновь перехватил мой отец.

— Это действительно так. Первоначально мы планировали посадить на трон Кларенса.

— Нет, — извлек очередную карту из рукава Людовик. — Сожалею, Уорик, но я этого плана не одобряю, — заявил он хладнокровно и совершенно не двузначно, как будто рядом не сидел разъяренный объект его антипатии. — Мои агенты доложили мне, что Кларенса в Англии не примут. Для этого у него слишком мало сторонников.

— Я могу опровергнуть подобные слухи! — вскочил Кларенс. — У меня есть права на английский престол. Ни для кого не секрет, что Эдуард — ублюдок, незаконнорожденный плод недостойной связи моей матери, герцогини Йоркской, и простого лучника. Он вообще не должен был становиться королем…

Я с отвращением слушала, как мой зять поливает грязью своего брата. Даже Изабелла смущенно опустила глаза. Как смеет он подобным образом очернять имя своей матери! Ни для кого не секрет… Лишь благодаря ядовитому языку Кларенса, распустившего эти гнусные сплетни. Неужели кто-нибудь поверит в то, что герцогиня Йоркская способна на подобные отношения с лучником своего супруга? Я в этом сомневалась. Но Кларенс без зазрения совести размахивал собственноручно изготовленным политическим оружием, стремясь запятнать сияющую чистотой репутацию Эдуарда. Меня охватила жалость к Изабелле, вступившей в брак со столь беспринципным человеком.

— Я готов поклясться, что это действительно так! — завершил свою обличительную речь Кларенс.

Людовик опять уставился на него. Король разглядывал его правильные черты так, как будто пытался разглядеть существо, скрывающееся за этой впечатляющей внешностью. Напряжение за столом заметно усилилось.

— Меня не убедило то, что я услышал. — Эта фраза Людовика была обращена непосредственно к Кларенсу. Мне показалось, что ему не понравилось то, что он увидел.

Кларенс грохнул кубком о стол.

— Я не допущу, чтобы меня отодвигали в сторону… Я наследник своего брата!

— У вашего брата нет наследника. Зато есть наследница — его трехлетняя дочь. Правомочность ваших притязаний на английский трон, ваша светлость, ничем не подтверждена. — Людовик развернулся к графу. Я поняла, что он уже принял решение. — Милорд Уорик, я не предоставлю вам ни денег, ни кораблей, ни войск, если объектом моей щедрости предстоит стать его светлости Кларенсу.

Я ожидала, что отец изменится в лице, что он не сумеет скрыть от царственного собеседника гнев, негодование или разочарование. Но я не увидела ничего, кроме ничем не прикрытого интереса, и это в свою очередь заставило меня задуматься. Возможно, он ожидал, что Людовик отвергнет Кларенса, тем самым разрушив его планы? Кажется, он что-то об этом сказал в Онфлере… Ну-ка, ну-ка… За все нужно платить. Возможно, это и есть та цена, которую ему придется заплатить, тем самым положив конец притязаниям Кларенса? Судя по всему, так и было. И еще я поняла, что отец нисколько не удивлен. Граф был готов к такому повороту событий с самого начала торга с Людовиком.

— В таком случае я должен поинтересоваться у его величества, — произнес граф, как будто исполняя очередную фигуру замысловатого танца, — если не Кларенс сменит Эдуарда на троне Англии, тогда кто? Кого вы предлагаете на роль английского короля?

Людовик расплылся в широкой улыбке.

— Я полагаю, дорогой кузен, что вам следует побеседовать с Маргаритой Анжуйской.

Стул Кларенса отлетел в сторону и с грохотом рухнул на пол. Сам Кларенс уже стоял, вцепившись в край стола и не обращая внимания на то, что выстроившиеся по периметру зала королевские стражники опустили руки на эфесы мечей и приготовились к усмирению нарушителя спокойствия. Его лицо побелело и исказилось от ярости, глаза сверкали. Кларенс угрожающе наклонился над сидящим рядом с ним графом.

— Нет! Вы слышите меня? Нет! Вам не удастся лишить меня моих законных прав. Я женился на вашей дочери. Вы поклялись меня поддерживать.

— Поклялся.

Ни один мускул не дрогнул на лице графа.

— Мы вместе шли к этому моменту, когда я смогу взять то, что по праву принадлежит мне.

— Его величество говорит правду. Климат в Англии изменился, и теперь очень многие поставят ваши права под сомнение, — мягко произнес граф.

— Богом клянусь, он и в самом деле изменился, если вы готовы рассматривать возможность союза с французской шлюхой!

— Я буду рассматривать его, если у меня не останется выбора, — не колеблясь ни секунды, ответил граф.

— Вы предали меня, Уорик.

— Нет. Я еще не принял решения.

— Да что вы? — резкий смех Кларенса гулко разнесся по огромному залу. — Вы только что от меня отреклись. Вы предали меня ради кошелька с французским золотом. Будьте прокляты! — Он оттолкнулся от стола. — Пойдем отсюда, Изабелла. — Он широким шагом пересек комнату, а за ним семенила Изабелла, робко оглядываясь через плечо.

Несколько минут мы все приходили в себя после этой вспышки. Этого следовало ожидать, и все же всем было не по себе. Возможно, Кларенс повел себя не лучшим образом, но в его словах была доля правды. Отец действительно променял его на французское золото. И пусть граф оправдывает свои действия тем, что у него нет другого выхода, мне все равно было за него стыдно. Неужели он действительно заключит союз с Маргаритой Анжуйской? Я и представить себе такого не могла. Мама медленно положила ложку на тарелку и сложила руки на коленях. Мне показалось, что она переживает такой же шок, как и я.

Один Людовик был невозмутим.

— Итак, — продолжал он, словно не произошло ничего, что могло бы нарушить приятный тон беседы, — вам придется включить в свои планы Маргариту Анжуйскую.

Брови графа сдвинулись в одну негодующую черную линию.

— О Господи!

Но ведь ты знал это с самого начала! Ты вовсе не удивлен. Ты знал, каков будет исход этой встречи, а также то, что тебе придется принять выдвинутое тебе условие. Я видела это в угрюмых, но решительных складках, залегших на лице отца.

Имя Маргариты Анжуйской было знакомо мне так же хорошо, как и мое собственное, потому что она была нашим заклятым врагом. Жена Генриха Ланкастера, некогда короля Генриха VI, Маргарита удалилась в ссылку при французском дворе и одолевала всех, готовых выслушать ее назойливые мольбы, просьбами предоставить ей деньги и войска, необходимые для ее воцарения в Англии. Поскольку к свержению ее мужа и ее собственному изгнанию привели именно действия моего отца, она ненавидела Невиллей всеми фибрами души. С этой ненавистью могло соперничать разве что омерзение, которое испытывал к ней сам граф. Одним словом, те еще союзники! Чего будут стоить ему одни переговоры с этой женщиной, больше известной под именем Французской Шлюхи? Этого я и представить себе не могла.

— Вы только подумайте о преимуществах, мой дорогой кузен, — тем временем увещевал его Людовик. — Ведь это кратчайший путь к осуществлению вашей мечты. Разве вы не мечтаете вернуться в Англию и восстановить былые привилегии и могущество? Самой подходящей пешкой, которую вы могли бы разыграть в равной партии между вами и королем Эдуардом, является сын Маргариты, Эдуард Ланкастер. Ему семнадцать лет, он сын короля Генриха VI, а значит, его права на престол никто не сможет подвергнуть сомнению. Вам необходимо кого-то посадить на английский трон, и лучшей кандидатуры вы не найдете. Он весьма привлекателен, и я уверен, что его можно научить держаться по-королевски. А еще… — глаза Людовика заблестели, — мальчик во всем будет слушать мать. Маргарита держит сына на коротком поводке, и вам нетрудно будет им управлять.

— Эта женщина была моим заклятым врагом с того самого времени, когда я впервые появился при дворе. — Пальцы отца стиснули ножку кубка. — Я не собираюсь вступать с ней ни в какие переговоры.

Нисколько не обескураженный Людовик только усмехнулся.

— Увы, она видит вас в столь же непривлекательном свете. В свержении мужа она винит именно вас. Но вы необыкновенно способный и обаятельный человек, Уорик. Вы можете построить совершенно новые отношения с Маргаритой.

— Я мог бы… но не желаю этого делать.

— Послушайте, милорд. — Людовик протянул руку и обхватил тонкими пальцами запястье отца, как будто пытаясь приковать его к своей идее. Он понизил голос и принялся рисовать привлекательную и очень убедительную картину. — Похороните былую вражду. Поговорите с Маргаритой. Объедините ваши усилия. Вернитесь в Англию под стягом Ланкастеров, свергните Эдуарда и вызволите из Тауэра Генриха. Снова посадите его на английский трон. Он не вечен. Когда он умрет, престол унаследует Эдуард, рядом с которым в качестве доверенного лица и советника будете находиться вы. Вы вернете себе земли и утраченное влияние. Вам это сулит куда бóльшие выгоды, чем сомнительная преданность Кларенса.

Но граф не сдавался.

— Рядом с юным Эдуардом будет Маргарита Анжуйская, а не я.

Это было слабое место всего плана. Подергивание губ Людовика указало на то, что он это понимает. Но он упорно гнул свою линию.

— Если вы добудете трон для ее сына, Маргарита сумеет достойно вас отблагодарить.

— Возможно. И все же мне это не нравится.

Я увидела, как дрогнули губы французского короля. Запас его терпения иссяк. Он отнял руку и повернул ее ладонью вверх, как будто делая окончательное предложение.

— Взгляните на это вот с какой стороны. Я дам вам все, что потребуется для вторжения, но лишь при одном условии: это произойдет в интересах Ланкастеров и вы возьмете в союзники Маргариту. При невыполнении этих условий я отказываюсь иметь с вами дело, несмотря на сочувствие, которое испытываю к вашему затруднительному положению. — Маленькие глазки блеснули из-под тяжелых век. — Или вы желаете провести остаток жизни в изгнании, не располагая ни средствами, ни властью, и всецело полагаясь на мою милость? Что скажете на это, милорд Уорик?

Собеседники пристально, не мигая смотрели друг другу в глаза, но было ясно, что места для маневра у графа не осталось.

— Вы не оставляете мне выбора, сир.

— Вы это верно подметили. Но у меня есть кое-что, способное смягчить удар. Маргарите необходим опытный в военном искусстве человек, способный возглавить вторжение. И я предлагаю сделать это вам, милорд. Как видите, тут имеет место обоюдная зависимость. — В улыбке Людовика отчетливо читалось злорадство. — У нее тоже нет выбора, несмотря на то, что все эти годы она усиленно предавала ваше имя анафеме. Так вы согласны? Имея таких союзников, как я и Ланкастеры, вы обречены на успех.

— Я вынужден принять эти условия, сир.

Крепким рукопожатием они скрепили договоренность, одновременно выразив глубокое взаимное уважение.

— Я договорюсь о вашей встрече, — произнес Людовик. — Маргарита будет упираться, но у меня есть весомый аргумент.

Людовик замолчал, и я подняла голову, пытаясь понять, что привлекло его внимание. Оказалось, что он смотрит на меня. Его взгляд был внимательным и задумчивым, а не случайным и мимолетным. Мне даже почудилось, что его что-то забавляет. Я поспешила отвернуться, но мои щеки зарделись.

— Подумайте об этом, милорд Уорик, — продолжал тем временем Людовик. — У вас есть козырная карта, и только от вас зависит, как вы сумеете ею распорядиться в ожидающей вас дипломатической игре с нашей анжуйской леди. Я думаю, вы меня понимаете.

— Да, сир, полагаю, что понимаю, — медленно произнес граф, как будто ему удалось прочесть смысл, скрытый за лукавыми словами Людовика.

Козырная карта?

Содержание переговоров вихрем закружилось у меня в голове, образуя самые неожиданные и тревожные узоры. Я успела перехватить выражение глубокого самодовольства на лице графа, которое он поспешно скрыл, но я знала, что мне это не почудилось. Речь шла о чем-то, на что он рассчитывал с самого начала: альянс с Ланкастерами, гарантирующий наше возвращение и восстановление в правах, как имущественных, так и политических. Время Кларенса миновало. Если пришла пора расстаться с Йорками и объединиться с Ланкастерами, значит, так тому и быть. Это была самая настоящая победа. Людовик был хитроумным политиком, но в лице моего отца он встретил достойного противника.

Я легла в постель, но сон ко мне не шел. Я была слишком озабочена положением Изабеллы и ее отвергнутого супруга. Что сказала мама, прежде чем удалиться к себе? «Кларенс не перенесет такого унижения».

На что граф ответил: «Лучше страдать от уязвленной гордости во Франции, чем ощутить на своей шее топор, а именно к этому привело бы бестолковое вторжение в Англию. Меня его гордость нисколько не волнует. Я его не отталкиваю. Он все равно будет рядом со мной».

Неужели все так просто? Вполне возможно, Кларенсу стало предельно ясно, что для него в планах Людовика места нет. В то же время граф является его единственным другом, и ему придется проглотить свои обиды. Разве что братец Эдуард готов его простить и принять обратно, что в сложившихся обстоятельствах весьма маловероятно.

Бедная Изабелла. Она обречена на брак с человеком, пышущим негодованием и яростью. Я испытала приступ острой жалости к сестре.

Когда же я наконец закрыла глаза, то вновь увидела обращенный на меня задумчивый взгляд Людовика, и у меня вновь по коже поползли мурашки. Я крутилась в постели, пока все простыни окончательно не сбились, и вздохнула с облегчением, когда в комнату, держа в руках свечу, вошла мама. Ее волосы были аккуратно заплетены, а поверх сорочки она надела тяжелый халат.

— У тебя измученный вид, милая! — Она поправила валик у меня под подушкой и уверенными движениями разгладила покрывало. — Не можешь уснуть?

— У меня кипят мозги от всего услышанного, — призналась я, обрадовавшись ее появлению и пользуясь возможностью что-нибудь выяснить. — Эдуард Ланкастер. Мы когда-нибудь встречались? Я его совсем не помню.

— Вполне возможно, что встречались. Но это могло быть только до того, как его отца свергли с трона. А тебе тогда было… около трех лет. Я сомневаюсь, что ты могла его запомнить.

— Да, я и в самом деле такого не припоминаю. Какой он? Такой же бесхребетный, как Генрих?

— Обычный юноша, помешанный на лошадях и сражениях. Во всяком случае, он был таким, когда я в последний раз его видела.

Личность Эдуарда Ланкастера меня особо не интересовала, поэтому я затронула гораздо более интересующую меня тему.

— Когда Людовик спросил папу, собирается ли он предъявлять права на трон, отец согласился с тем, что такое право у него есть. Это правда? И почему он не хочет этим воспользоваться?

— Его права на престол не слишком весомы. — Графиня устроилась поудобнее. — Но они ни для кого не являются секретом. Бабушку твоего отца, умершую задолго до твоего рождения, звали леди Джоанна Бофор. Ее отцом был Джон Гонт, один из сыновей Эдуарда III. Джон был женат три раза. Его третью жену звали Екатерина Суинфорд. На протяжении двадцати лет она была его любовницей.

— Скандал? — оживилась я.

Графиня улыбнулась.

— Это действительно был скандал. Она была вдовой и гувернанткой дочерей Джона от первого брака. Совершенно неподходящая кандидатура, но их любовь оказалась прочной и нерушимой, и в конце концов Джон на ней женился. Прежде чем они вступили в законный брак, у них родилось четверо детей. Джоанна была одной из их дочерей. Эти дети носили фамилию Бофор, по названию поместья, которым Джон некогда владел во Франции. Поэтому Бофоры приходятся нам родственниками.

У меня и в самом деле было множество дядюшек и тетушек с такой фамилией.

— Сначала все эти дети считались незаконнорожденными, — продолжала мама, — но после свадьбы родителей их права узаконили.

— Так, значит, папа имеет право на трон? — от возбуждения я подпрыгнула в кровати.

— Не совсем, — осадила меня графиня. — Excepta dignitate regali.

Я довольно неплохо владела латынью и без труда перевела: «Законнорожденный, но не имеющий права на корону». Зато теперь я знала, что в моих жилах течет королевская кровь.

— Папа очень гордый человек, — заметила я.

— Покажи мне хоть одного Невилля, который не был бы гордым. Но его гордости действительно был нанесен чувствительный удар, когда король приблизил к себе Вудвиллей.

— Это подтолкнуло его к измене?

Наконец-то я начала хоть что-то понимать.

— Да.

— Значит, мне никогда не быть королевой Англии? — Ситуация несколько прояснилась, и я могла позволить себе озорство. Надменно вздернув подбородок, я провела по волосам рукой, имитируя жест, которым королева поправляла свое покрывало. — Тебе не кажется, что корона пошла бы мне не меньше, чем Елизавете Вудвилль?

Это глупое легкомыслие не заслуживало серьезного ответа. И все же я его получила.

— Кажется, — кивнула мама. — По рождению ты уж точно выше ее!

Мне показалось, что по лицу графини пробежала тень. Но мое дерзкое подражание королеве заставило ее улыбнуться, поэтому я списала все на игру теней.

Глава восьмая

— Эта анжуйская тетка ни за что не доверится графу. Я это точно знаю. — В голосе Изабеллы, склонившейся над отороченной мехом манжетой нового платья, прозвучало самодовольство. — Она не захочет и слышать об этом вторжении, и Людовику придется поддержать папин план сделать королем Кларенса. И это будет правильно, — добавила она, демонстрируя совершенно неуместную преданность супругу.

— Изабелла! — Ее тупое упрямство вызывало у меня раздражение, и я с трудом сдерживала его. Даже я понимала, что Кларенсу лучше забыть о короне. — Ну конечно же, она уступит, если только всерьез мечтает о возвращении в Англию. Без Людовика она туда никак не попадет. Да и без графа тоже.

— Что ты в этом понимаешь! — Уголки губ моей сестры обиженно опустились.

— Я знаю, что Маргарита не получит желаемого, если не согласится объединиться с графом. И ты это тоже знаешь! Более того, ты не должна называть ее анжуйской теткой. Если мы собираемся стать истинными сторонниками Ланкастеров, ее следует называть королевой Маргаритой.

— И не подумаю.

— Ты обязана это сделать, — теряя терпение, произнесла я. — Разве ты не понимаешь…

— Но ведь это уничтожит все шансы Кларенса. И я ничем не могу ему помочь. — Это вырвалось как вопль отчаяния, и на соболиный мех брызнули слезы.

— Возможно. Но слезами горю не поможешь. И ты ни в чем не виновата.

— Но он разочарован и раздражен. И я потеряла ребенка…

Чем и объяснялось ее взвинченное состояние. Я мысленно прокляла этого тщеславного и самодовольного типа. Рядом с ним Изабелла была обречена всю жизнь выслушивать жалобы, мириться с вспышками злобы и желчной критикой в свой адрес. Причину всех своих неудач он будет искать в ком угодно, только не в себе. Я села рядом с сестрой и крепко обняла ее за плечи. За последние недели у ее рта залегли морщинки, говорившие о постоянной тревоге и напряжении. Она склонила голову мне на плечо, как будто ища утешения, но затем оттолкнула меня и вновь погрузилась в мрачное уныние.

— Я не могу поверить в то, что Кларенс никогда не станет королем. Я отказываюсь в это верить.

Я вздохнула. Я верила в это весьма охотно. Но я ничего не сказала, а лишь слегка пожала сестре руку. Даже мне было ясно, что Кларенс успел всех утомить своими жалобами и претензиями. Я предложила Изабелле поиграть в карты, изо всех сил стараясь ее развлечь, а заодно забыть о собственном несчастье, вызванном новостью, доставленной сегодня утром нашим гонцом.

— Расскажите мне о его светлости Глостере. У вас есть какая-нибудь информация о нем?

Гонец примчался с предостережением, присланным графу его братом Монтегю. «Даже и не думай сейчас вторгаться в Англию». Эдуард заподозрил, что мы можем переметнуться на сторону Ланкастеров, и начал собирать огромную армию и флот, способные противостоять нашему возвращению. Королева опять была беременна. Во всех церквях шли мессы. Священники молились о том, чтобы у нее наконец родился сын. О Ричарде не упоминалось. Да и зачем? Тем не менее я последовала за гонцом и, догнав его у выхода из замка, дернула за рукав.

Он взглянул на меня сверху вниз и уже хотел отмахнуться, как вдруг понял, кто я такая.

— Что именно вас интересует, леди?

Все!

— Где он? Чем он занимается? Благоволит ли к нему король?

Гонец решил удовлетворить мое любопытство.

— Герцог постоянно находится рядом с королем, который безгранично ему доверяет, леди. Его авторитет растет день ото дня вместе с приобретаемым опытом.

Все это хорошо, но мне этого было недостаточно.

— Он здоров?

— Насколько мне известно, вполне. Герцог постоянно путешествует по стране, что нисколько не отражается на его самочувствии. Следовательно, у него крепкое здоровье. — Стремясь избавиться от моей назойливости, гонец направился к двери, но остановился и обернулся: — Король собирается наградить его за верную службу.

— Хорошо! Это очень хорошо.

— Его ожидает самая высшая награда.

— Новая должность?

Я почувствовала, как меня распирает от гордости за Ричарда.

— Нет, леди. Король ведет переговоры о его женитьбе.

— Вот как?

Вокруг меня все замерло. Холодная рука стиснула мои внутренности. Я мысленно повторила слова гонца. Король ведет переговоры о его женитьбе.

— Говорят, что это очень удачная партия, — продолжал гонец, натягивая перчатки и не замечая моего потрясения. — Ему предстоит женитьба на дочери герцога Карла Бургундского. Эта леди является наследницей своего отца и после его смерти станет герцогиней Бургундской.

— Мария Бургундская. — Это произнесла я, хотя собственный голос показался мне незнакомым. — Кажется, она моя ровесница.

— Да, леди. И, судя по слухам, она красавица. И король, и герцог Глостер очень желают заключения этого союза. Родная сестра короля, которая приходится леди Марии мачехой, также высказывается в пользу брака падчерицы и герцога. А теперь прошу прощения, леди, но мне пора.

Он ушел, а я осталась стоять в одиночестве, обдумывая услышанное. Ричарду прочат в жены Марию Бургундскую. Этому способствует родная сестра Ричарда, леди Маргарита, которая вышла замуж за герцога Карла. Ну конечно же, она понимает все преимущества такого брака. В свое время Мария станет герцогиней, что сделает Ричарда герцогом этого небольшого, но процветающего и влиятельного герцогства. Я также была наслышана о красоте Марии. По слухам, у нее была светлая и нежная кожа, золотисто-каштановые волосы, правильные черты лица и природная грация. Вот это подходящая пара для Ричарда! Ревность накрыла меня с головой так неожиданно, что я едва не захлебнулась горечью. Если я не могу быть рядом с Ричардом, то какое право имеет на это она! Что толку, что меня воспитали в понимании того, что люди нашего положения не имеют права выбирать себе супругов по собственному желанию! В этот момент я была так же слепа к реалиям жизни, как и Изабелла, не желавшая смириться с будущим Кларенса.

— Ричард мой! — твердила я. — Он не может жениться на другой.

Где-то вдали хлопнула дверь, и я очнулась, внезапно осознав свое нынешнее положение гостьи французского короля, лишенной дома, богатства и привилегий. Я поняла, что навсегда рассталась с Ричардом. Любая дура на моем месте это уже давно поняла бы и приняла бы этот факт. Ну конечно, он женится на леди из могущественного рода, к тому же наделенной красотой. Но пользуясь моим отчаянием, дьявол продолжал нашептывать мне на ухо: мужское сердце непостоянно. Ричард волен отдать его, кому захочет.

Я впала в уныние.

— Что случилось?

Изабелла отложила карты, заметив на моем лице отчаяние, которое мне не удалось скрыть.

— Ничего. — А затем: — Ричард! Он женится!

— А ты чего хотела? Ты знала, что рано или поздно это все равно произойдет.

Конечно, знала. Но мне от этого было не легче. Позже, в момент слабости, я села и написала ему, как уже однажды это сделала, будучи несчастным одиноким ребенком. Я и представить себе не могла, как мне удастся передать ему это письмо. И все же я вооружилась ручкой и с тяжелым сердцем склонилась над листом пергамента.

«Мой милый Ричард!

Я нахожусь в Амбуазе. Отец ведет переговоры о вступлении в ряды сторонников дома Ланкастеров с тем, чтобы организовать новое вторжение в Англию. На этот раз от имени Маргариты Анжуйской. Скорее всего, вы снова встретитесь с ним на поле битвы. Эта мысль разрывает мое сердце. Я также слышала, что ты собираешься жениться на Марии Бургундской.

Мое сердце разбито.

Анна Невилль».

Я не знала, о чем еще ему написать. Источник нежных слов пересох, или, возможно, его затопила волна моего отчаяния. Я могла бы произнести их, войди Ричард сейчас в комнату и заключи меня в свои объятия. Но как написать их, зная, что его обещания и преданность, поцелуи и тепло тела предназначены другой! Ревность отравила все мои мысли и чувства. В этот момент я его ненавидела. Я беспомощно рыдала над письмом. Слезы капали на пергамент, слова расплывались… и вот их уже невозможно прочесть. Я гневно провела по листу ладонью, окончательно стерев с него остатки своего жалкого послания. Что толку оплакивать прошлое? Оно мертво, и его давным-давно следовало похоронить.

Я бросила пергамент в огонь. И вот он уже превратился в пепел, как и мои мечты о воссоединении с Ричардом. Я развернулась и отправилась к Изабелле, чтобы предложить ей прокатиться верхом. Я решила сделать вид, что забыла Ричарда Плантагенета.

Кислая физиономия моей сестры как нельзя лучше соответствовала моему настроению и моим целям.

— Ваше величество!

Людовик великолепно умел скрывать свои чувства и ничем не выдал накопившегося раздражения.

Маленькая женщина горделиво сидела на возвышении в окружении фрейлин, как будто все еще была королевой Англии.

— Позвольте представить вам графиню Уорик. А также ее младшую дочь, леди Анну Невилль.

Широким жестом он пригласил нас подойти ближе.

Предварительные сражения характеров между представлявшим наши интересы королем Людовиком и королевой Маргаритой (как видите, я успела стать преданной сторонницей Ланкастеров!) развернулись в Анжерском замке без нас. Я из третьих рук получала отчеты об их злобных стычках. Королеву планы Людовика приводили в ужас и ярость. Впервые услышав его предложение, она была так шокирована, что потеряла дар речи. Придя в себя, она разразилась гневной тирадой, обличающей трижды проклятых Невиллей, которым, по ее мнению, место было лишь в аду. Но несмотря на весь свой праведный гнев, королева вполне оправдывала репутацию дамы, способной менять взгляды подобно флюгеру в ветреную погоду. Нас вызвали в Анжер.

Я едва переставляла одеревеневшие от ужаса ноги.

Мы приблизились и присели в реверансе, после чего встали на колени, исполняя рекомендации Людовика продемонстрировать глубочайшее почтение. Маргарита любезно согласилась принять лишь нас с мамой. Отказано в приеме было не только графу, но также Кларенсу и даже Изабелле. Теперь на нас лежала большая ответственность. Мы обязаны были произвести на Маргариту благоприятное впечатление и убедить ее подпустить к себе графа.

Стояло лето, и нам было очень жарко в новых бархатных платьях. Я чувствовала, как мой лоб покрывается каплями пота, которые, к счастью, скрывала вуаль. После слов Людовика в зале воцарилась тишина. Мы стояли на коленях, опустив глаза. Время шло. Я изучала узорчатую плитку на полу. Долго Маргарита собирается держать нас в этой унизительной позе? И что она скажет нам, удовлетворив свое тщеславие?

Бросьте их в подземелье. Конфискуйте имущество. Пусть они закончат свои дни в заточении, как и мой супруг Генрих, которого они лишили священного права на престол.

— Вы можете встать.

У Маргариты был низкий и приятный голос. Она бегло говорила по-английски, приложив усилия к изучению языка страны, королевой которой она была. Тем не менее, несмотря на проведенные в Англии годы, Маргарита не сумела избавиться от акцента. Быть может, она просто не захотела от него избавляться? — подумала я, вспомнив, что об упрямстве и своеволии этой дамы ходили легенды.

— Я, разумеется, помню вас, миледи Уорик, но не вашу дочь.

Я осмелилась поднять глаза. Королева смотрела на нас холодно и враждебно. Маргарита Анжуйская никогда не была и не будет нам другом. Воспользовавшись ее позволением и выпрямившись, я смогла удовлетворить свое любопытство относительно этой женщины, которую меня научили считать злейшим врагом, воплощением зла, французской шлюхой… да мало ли нелестных слов о ней я услышала за свою жизнь в окружении сторонников Йорков. Наверное, я ожидала увидеть старую каргу со злобным, изборожденным глубокими морщинами лицом, похожую на злую колдунью из народных сказок. Но нарисованный в моем воображении образ абсолютно не соответствовал представшей перед моими глазами картине. Передо мной на золоченом троне, обхватив маленькими ручками в золотых перстнях резные подлокотники, сидела невероятно красивая женщина.

Но наиболее сильное впечатление на меня произвела необыкновенная энергия, излучаемая этой восседающей на великолепном троне миниатюрной леди. Мне сразу стало ясно, что она чрезвычайно умна и обладает несгибаемой волей. В настоящий момент она устремила на нас взгляд, в котором горела откровенная ненависть. Волосы Маргариты были скрыты под закрученным в виде тюрбана покрывалом, но я слышала, что они у нее белокурые. У нее была мягкая кожа с россыпью веснушек на переносице аккуратного носика. Губы были маленькими и упругими, как и ее презрительно вздернутый подбородок. Пронзительные карие глаза скрывали мысли Маргариты, но не отвращение, которое она испытывала к представленным ей дамам. Такое выражение я видела лишь на лице нашего дворецкого, господина Хэмптона, когда однажды осенью кладовые Миддлхэма подверглись нашествию крыс. Тогда он натравил на захватчиков всех наших собак, которые хватали грызунов, злобно их трепали, а затем прокусывали им горло. Теперь с таким же выражением на нас взирала Маргарита, до глубины души возмущенная тем, что ей приходится иметь дело с такими крайне неприятными особами, как дочь и супруга ее заклятого врага. Разница была лишь в том, что бдительно наблюдающий за ней Людовик не позволил бы ей разделаться с нами так, как господин Хэмптон расправился с крысами.

— С чем пожаловали?

Графиня подготовилась к этой встрече. Разумеется, ей не нравилась исполняемая ею роль, но выбора у нее не было. Она сложила ладони перед собой и заговорила так проникновенно, что даже я ей поверила.

— Я пришла, чтобы заверить ваше величество в искренности намерений милорда Уорика в отношении вас и вашего сына.

— Ну еще бы. — Маргарита отвела глаза от мамы и столь же безжалостно уставилась на меня. — А что скажешь мне ты, дочь архипредателя? Твой отец сверг моего сына с престола. Теперь ты знаешь, что это такое — лишиться имущества, земель и привилегий. Mon Dieu! Как же я этому рада! Что ты можешь сказать о чести своего благородного папеньки? — Ее губы раздвинулись в злобном, похожем на звериный, оскале. — Существует ли она вообще?

Меня трясло. Я потеряла дар речи. Такого я не ожидала. Я никак не думала, что Маргарита вообще обратит на меня внимание, не говоря уже о том, чтобы задавать мне вопросы. Я вообще не понимала, зачем я ей понадобилась.

— Ваше величество, — я попыталась взять себя в руки, — отец осознал свои ошибки и раскаялся. Он хотел бы встать под знамена Ланкастеров и вернуть трон королю Генриху.

Маленький ротик королевы презрительно искривился.

— А тебя хорошо натаскали.

— Я внимательно слушаю все, что говорит отец, — вступилась я за графа. — Я не знаю случая, когда он преднамеренно изменил бы данному слову или совершил бы бесчестный поступок.

— Он выдал твою сестру замуж за Кларенса вопреки запрету Эдуарда. Разве не так? — отрезала моя царственная собеседница. — Разве это не бесчестный поступок? Ведь тем самым Уорик предал оказанное ему доверие.

— Это действительно так. Идея этого брака принадлежит ему. — Мои мысли отчаянно метались в поисках какого-нибудь объяснения этому откровенному неповиновению воле монарха. — Возможно, это действительно предательство, потому что Эдуард выступал против этого союза. Но его светлость Кларенс уже достаточно взрослый и не нуждается в разрешении брата на брак. — Я повторила только то, что уже слышала. — Но он нуждался в разрешении Папы Римского, и он его получил. Моя сестра также имела право на самостоятельный выбор. — Что ж, я сделала все, что могла.

Маргарита не удостоила меня ответом, царственно отмахнувшись от моих разъяснений. Я испытала облегчение.

— А сколько тебе лет? — внезапно спросила она.

Это прозвучало так неожиданно, что я мгновенно насторожилась.

— Четырнадцать, ваше величество.

— Гм-м. — Королева с головы до ног окинула меня таким взглядом, словно я была низшим созданием, кем-то вроде таракана, и ей хотелось раздавить меня каблуком своей золоченой кожаной туфельки.

Мы молча ожидали, а напряжение продолжало нарастать, пока все пространство под высокими сводчатыми потолками зала не оказалось заполнено излучаемой Маргаритой враждебностью. Ее ненависть давила на наши плечи так же сильно, как и жара. Наконец Маргарита перевела взгляд на графиню.

— Ваш муж опорочил мое доброе имя. Тем самым он бросил тень на происхождение моего сына. Он осмелился утверждать, что Эдуард — плод внебрачной связи. Как я могу его простить?

Что было толку отрицать общеизвестные факты?

— Граф искренне об этом сожалеет, ваше величество. Он знает, что поступил дурно, раскаивается и готов просить прощения за вред, причиненный вам и принцу. Мой господин страстно желает добиться вашей благосклонности и позволения верой и правдой служить вам.

Как жалко выглядели эти заверения в раскаянии графа Уорика! Маме было противно унижаться перед этой женщиной. Это чувствовалось в ее напряженно застывших плечах и легком колебании прозрачной вуали. Но она держалась безукоризненно почтительно, и ее спокойный голос даже не дрогнул.

Впрочем, на Маргариту это не подействовало.

— Ваш муж хочет просить прощения и позволения служить Ланкастерам? Ха! Только потому, что иначе он вообще не сможет вернуться в Англию. Раскаивается он, как же! — Долго сдерживаемый гнев вылился во вспышку яростного негодования. — Лжецы! Вы все лжецы! Готовы говорить все, что вам выгодно. Возможно, вы назовете это прагматизмом. А я называю это лицемерием. — Она поднялась на ноги, да так резко и неожиданно, что фрейлины в растерянности отшатнулись. — Я бы порекомендовала вам смириться с тем, что вам придется провести всю жизнь в изгнании, пользуясь благосклонностью какого-нибудь иностранного монарха и его двора. Такова моя судьба, к которой меня приговорил ваш супруг. — Одной рукой приподняв юбки, другой Маргарита указала на свое платье. — Трудно жить в бедности тем, кто никогда не видел ничего, кроме роскоши.

Ее наряд был достаточно богат и расшит лентами и мехами. Но только сейчас я заметила, что он несколько поношен и не соответствует последней моде. Из украшений на королеве были лишь кольца. Видимо, остальные драгоценности ей пришлось заложить.

— Я знаю, что значит просить милостыню и постоянно экономить, — кивнула она. — Я уподобляюсь обычной торговке, распродавая и закладывая свое имущество. Но как отнесется к подобной перспективе гордый Уорик? Мне все это отлично знакомо, и я желаю, чтобы на его черную душу свалились те же унижения, только пусть они будут в три раза тяжелее. Запомните это, миледи, и не вздумайте больше обращаться ко мне за помощью. Я ни за что не возьму в союзники графа Уорика. — Последние слова Маргарита не произнесла, а скорее изрыгнула, после чего отвернулась от нас и слегка наклонила голову, прощаясь с Людовиком, который за все время не произнес ни звука. — Ваше величество, я выполнила вашу просьбу. Я встретилась с предателями, и мне больше нечего им сказать. А теперь я желаю удалиться к себе.

Какой унизительный провал нашей миссии! Гордо вскинув голову, мстительная Маргарита покинула наше общество. Мы могли сообщить графу лишь о том, что уступать она не намерена.

По крайней мере Анжерский замок был значительно удобнее Амбуаза.

И еще в Анжере была библиотека. Это позволяло мне хотя бы на несколько часов укрыться от окружающей действительности и забыть о своих бедах. Разумеется, она не могла соперничать с великолепной коллекцией книг и манускриптов в Вестминстере, но когда неожиданно задождило, я с головой ушла в романы, исторические исследования и книги о растениях, найдя в них увлекательную замену благочестивым творениям, подсовываемым мне леди Мэшем.

Итак, мы поселились в очередном королевском замке. Несмотря на нашу привычку к странствиям, нам было не по себе в этом чуждом окружении. Повсюду были чужие вещи и чужие слуги, не считая самых преданных, последовавших за нами в ссылку. Одним словом, все тут было странным и незнакомым. Все мое имущество умещалось в маленьком деревянном сундучке. Платья и рубашки, подбитый мехом зимний плащ, немногочисленные украшения, необходимые для выходов в свет… и еще металлическая птичка и вышитые перчатки… Как мы были уязвимы и беззащитны! Королева Маргарита, обосновавшаяся в Анжере задолго до своего замужества, явно чувствовала себя здесь хозяйкой. Она ясно давала нам понять, что ее голос будет решающим в любых переговорах, одновременно как будто вовсе не замечая нашего присутствия.

Впрочем, после ее решительного отказа никаких переговоров и не предвиделось.

Прошло чуть больше недели, и очередной ливень заставил нас с Изабеллой укрыться от сырости и ненастья в библиотеке. Хохоча и отряхивая с платьев капли дождя, мы вбежали в эту мрачноватую комнату с высокими потолками. Наши щеки раскраснелись, и на несколько минут к нам вернулась былая веселость.

И вдруг мы поняли, что мы здесь не одни. Прежде нас в библиотеке укрылся высокий молодой человек в элегантном темно-синем бархатном костюме с шелковой отделкой. Пылающий в камине огонь отбрасывал блики на его светлые волосы. Юноша был занят тем, что скороговоркой отдавал распоряжения одному из слуг, в котором я узнала Томаса, младшего оруженосца графа. Угловатый парнишка неловко переминался с ноги на ногу, слушая французского джентльмена.

— Принеси вина, — мягким, но не допускающим возражений голосом говорил тот, — а затем подбрось дров в камин. Тут слишком холодно. — Придворный обернулся, услышав звук открывшейся и закрывшейся двери и наш смех, и немедленно отвесил нам изящный поклон. — А затем обслужи этих леди. Я не сомневаюсь, что они тоже хотели бы подкрепиться.

Юноша был очень молод, не старше Изабеллы. Несмотря на его явную доброжелательность, отразившуюся на открытом улыбчивом лице, мне сразу стало не по себе. В его присутствии я вдруг остро ощутила, что мои волосы растрепались, а с подола капает вода. Я поймала себя на том, что расправляю складки вуали и одергиваю рукава. Почувствовав на себе внимательный оценивающий взгляд, я зарделась от смущения и досады. Томас, поначалу как будто не спешивший выполнять полученные распоряжения, вдруг взялся за работу. Насколько мне было известно, он владел французским, поскольку, как и любой отпрыск благородного рода, получил хорошее образование. Наверное, произношение и интонации молодого человека вызвали у него затруднения с пониманием обращенных к нему слов.

— Живее, парень, вина, — скомандовала я. — Слуги короля Людовика обычно расторопнее.

Вельможа снова улыбнулся и указал на резной серебряный графин и кубки на тонкой ножке, расположенные на столике поодаль.

Томас покраснел, засуетился, наполнил кубок и поднес его молодому человеку так, как его учили, слегка склонив голову, как и перед графом.

— Благодарю, — произнес молодой человек, принимая у него кубок, — но ты больше никогда не должен заставлять меня ждать. Ты очень молод и, наверное, не привык к придворным порядкам. — Он наклонился вперед и доверительно понизил голос. — Подавая мне вино, ты должен демонстрировать больше почтения.

Он фамильярно хлопнул Томаса по плечу, но мне показалось, что в этом жесте было больше силы, чем дружелюбия. Хрупкий для своих двенадцати лет Томас покачнулся и едва удержался на ногах. Я гневно шагнула вперед и раскрыла рот, чтобы обрушить на молодого человека резкие слова упрека, но Изабелла вцепилась в мою юбку. Сохраняя спокойствие, Томас подошел к нам с серебряным подносом, на котором стояло два кубка с вином. Я увидела, как он побелевшими пальцами сжимает резные края подноса, твердо решив на этот раз не сплоховать. Чтобы подбодрить его, я улыбнулась и поблагодарила, но он продолжал встревоженно щуриться.

— А теперь позаботься о камине.

Этот отчетливо прозвучавший приказ заставил Томаса броситься к огромным поленьям и, несмотря на вызванную волнением неловкость, отлично выполнить задание. Затем он выпрямился в ожидании новых поручений.

— Что еще я должен сделать, милорд?

— Тебе следует преклонить передо мной колени.

Это было сказано мягко и прозвучало, как обычное напоминание.

Томас поспешил повиноваться. Склонив голову, вельможа разглядывал его в течение нескольких секунд.

— Хорошо. Это все.

Томас вскочил на ноги и покинул зал, продемонстрировав скорость, но не изящество. Он едва успел поклониться, повернув к нам раскрасневшееся от стыда лицо. Мне стало не по себе. Я никогда не видела, чтобы граф или графиня ударили слугу, не говоря уже об оруженосце из хорошей семьи. Но на улыбающемся лице вельможи не было ни малейших следов раздражения или гнева. Я решила, что мне показалось. Просто он застал Томаса врасплох, вот тот и покачнулся. Он не хотел обидеть парнишку или причинить ему вред.

Мы с Изабеллой продолжали стоять у двери. Молодой человек поставил бокал и приблизился к нам. Он еще раз поклонился и блеснул белозубой улыбкой. Его манеры были безупречны, и он излучал обаяние, которому невозможно было не поддаться. Я почувствовала, что мое сердце забилось чаще.

— Располагайте библиотекой по своему усмотрению, леди. Теперь тут достаточно тепло и вам будет удобно. — Вельможа развел руками, распространяя вокруг себя облако удушливо-сладких духов с ноткой какого-то очень резкого запаха. Изящным жестом он пригласил нас проследовать к камину. Взглянув мне в глаза, он перевел взгляд на Изабеллу. Улыбка стала еще шире. — Приношу свои извинения, но я должен вас покинуть. Срочные дела…

Вельможа вышел, оставив дверь открытой, и зашагал по коридору.

Я вынуждена была признать, что он привлекателен. Ни одна женщина не смогла бы этого отрицать. И все же почему он даже виду не подал, что знает, кто мы такие? По блеску его глаз я поняла, что ему это известно. Точно так же он знал, что Томас — не простой слуга. На его камзоле красовался герб Невиллей. Глядя на удаляющуюся спину незнакомого юноши, я нахмурилась. Как вызывающе развевается плащ у него за спиной, как горделиво покачиваются павлиньи перья на шляпе! Как он посмел проигнорировать нас подобным образом?! Разногласия между нашими семьями, с моей точки зрения, не являлись для этого достаточным основанием.

Мы с Изабеллой переглянулись.

— Насколько я поняла, это и есть человек, которого мы хотим посадить на английский трон, — заключила она.

— Да. Он очень красив.

Я произнесла первое, что пришло мне в голову.

— Да уж. — Изабелла нахмурилась, как будто ей это пришлось не по вкусу. — И ты считаешь, что он чем-то лучше Кларенса?

Этого я сказать не могла. Вспомнив его пристальный изучающий взгляд, я почувствовала, что заливаюсь краской. Нам не надо было его представлять. Мы и так знали, кто только что покинул библиотеку. Густые рыжеватые волосы, светлая кожа, глаза неопределенного коричневато-зеленого цвета… Все это было в точности таким, как у его матери. И этого было вполне достаточно, чтобы мы поняли — перед нами Эдуард Ланкастер.

Последующие несколько дней я провела, размышляя над этой первой встречей. Больше я его не видела, хотя, должна признаться, высматривала в огромных залах и насквозь промокших от дождя садах. У меня не шел из головы образ этого красивого, высокого, атлетически сложенного юноши, несомненно привлекающего к себе внимание, где бы он ни оказался — будь то застолье или рыцарский турнир. Мне было совсем нетрудно представить (что я, собственно, и делала, вынужденно предаваясь праздным мечтам), как он направляет своего великолепного, повинующегося малейшим движениям его сильной руки коня к прекрасной даме, чтобы попросить у нее шарф, который он смог бы носить на рукаве. Разумеется, на месте дамы я видела себя. Вот я на зависть остальным присутствующим на турнире дамам заправляю нежнейшую ткань под пластины его кольчуги, и принц скачет с развевающимся на ветру шарфом навстречу победе. Солнце играет в его шелковистых волосах, вспыхивающих золотом, как только он снимает шлем, чтобы принять заслуженную награду из моих рук.

Это всепоглощающее видение занимало все мои мысли.

Я грустнела и вздыхала, потому что дни проходили, не принося желанной встречи. Эдуард Ланкастер был поразительно красив, но в этой красоте не было ни тени женственности. У принца был упрямый подбородок, четко очерченный нос и вызывающий взгляд горящих глаз. Я вспоминала его тонкие и изящные пальцы, подобно рукам Маргариты украшенные перстнями. Что касается его одеяния… Судя по всему, королева экономила на себе, но не на сыне. Неужели все, что ей удавалось выручить, она тратила на то, чтобы все сразу видели — перед ними принц Уэльский, наследник английской короны? На его груди блестело тяжелое ожерелье из изумительных сапфиров, а сапфировая брошь удерживала павлиньи перья на его берете. Этих драгоценностей вполне хватило бы на то, чтобы снарядить военный корабль, который мог бы доставить принца к родным берегам.

Постепенно мои мечты вытеснило чувство вины. Как могла я позволить одной-единственной ослепительной улыбке так меня очаровать? Я мысленно поставила принца Эдуарда рядом с Ричардом Глостером и начала сравнивать обоих молодых людей. Полученный результат мне не понравился. Поначалу Ричард проигрывал в сравнении с более рослым и статным красавцем Эдуардом. Его аскетические черты также поблекли на фоне яркой внешности наследника дома Ланкастеров.

Неужели моя привязанность так ненадежна? — спрашивала я себя. А ведь я сама обвиняла Ричарда в ветрености! Это была очень неприятная мысль, но сын Маргариты мог ослепить кого угодно. Я готова была простить ему и холодный взгляд, и то, что он сделал вид, будто не знает нас с Изабеллой. Возможно, жизнь в изгнании сделала его скрытным и расчетливым. Ведь ему столько лет приходилось полагаться на чью-то милость, не зная, что готовит ему завтрашний день. Кроме того, он вырос под влиянием Маргариты Анжуйской, являясь единственным объектом всех ее амбиций. Это не могло не повлиять на характер Эдуарда, сделав его осторожным и научив скрывать свои мысли и чувства.

И все же… Он ударил Томаса. Ричард, мой Ричард, никогда не сделал бы ничего подобного. Я моргнула, борясь с неожиданно подступившими слезами. Я напомнила себе, что жизнь продолжается, а все, что связано с Ричардом, осталось в прошлом. Это не мой Ричард, а Ричард Марии Бургундской не способен на грубость и неуважительное обращение с окружающими его людьми. Перед моим внутренним взором он предстал таким, каким я видела его во время нашей последней встречи в Уорике, — осунувшимся и сдержанным. Его темные глаза хранили тайны, которыми он не пожелал со мной поделиться. Ричард тоже помещает мой образ рядом с обликом прелестной Марии? В таком случае соперница, несомненно, затмит такую невзрачную особу, как я. По моим щекам покатились слезы, которые я уже не пыталась сдерживать.

Даже во сне меня преследовали две грустные мысли. Ричард никогда не станет моим — была первая из них. И вторая — несмотря на всю свою привлекательность, Эдуард Ланкастер для меня пустое место. Я не могла сказать, что он мне нравится, хотя причин зародившейся антипатии я не понимала.

Наши покои подобно дуновению свежего ветерка наполнила надежда. Когда мы уже совсем было отчаялись, Маргарита Анжуйская согласилась встретиться с графом. Если бы она вступила с ним в альянс, к концу года мы уже могли бы оказаться на палубе корабля, плывущего к берегам Англии. Но королева подтвердила свою репутацию мстительной особы и продержала нас в напряжении до позднего вечера. Усталые, но исполненные решимости выжать из этой ситуации все, что только возможно, мы вошли в зал, где она нас ожидала. Людовик также был там, готовый уладить непредвиденные неурядицы.

Мы с графиней шли впереди и, приблизившись к Маргарите, вновь присели в глубоком реверансе. Француженка, как и в прошлый раз, восседала на троне, и на ее застывшем лице не было и тени улыбки. На наше приветствие она ответила едва заметным кивком и движением руки.

Поднявшись с коленей, мы отступили назад. Что ж, пока все шло по плану. Следующими были Изабелла с Кларенсом. Маргарита едва взглянула на них, раздраженно отмахнувшись и давая понять, что они должны как можно скорее убраться из ее поля зрения. Прежде всего ее интересовал стоящий рядом с Людовиком граф Уорик, объект ее ненависти. Отец был облачен в роскошный, но строгий черный бархатный костюм. Последние лучи солнца играли на драгоценной броши, украшающей его берет.

— Может, не надо? — усомнилась мама, увидев все это великолепие.

Но отец был непреклонен.

— Я попрошу у нее прощения, раз уж у меня нет выбора, но не как нищий или простолюдин. Моя семья ничем не уступает ее собственной.

— Маргарита дочь короля, — укоризненно произнесла графиня, хотя я видела, что она даже не надеется переубедить супруга. — Король Рене…

— Король Рене ничего собой не представляет и полностью зависит от милости Людовика, — отрезал граф.

Мама признала поражение и отступила.

— Постарайся не дать ей понять, что ты считаешь ее ниже себя, — лишь попросила она.

Я затаила дыхание. Мама, кажется, тоже. Людовик остановился, но отец продолжал приближаться к Маргарите. Перед ее троном он низко поклонился, а затем встал на колени. Склонив голову, но держа спину очень прямо, он ожидал приговора королевы. Я беззвучно выдохнула. Всего несколько мгновений должны были решить нашу судьбу. Вдруг в полной тишине раздался звук быстро приближающихся шагов. Людовик гневно нахмурился, возмущенный столь бесцеремонным вторжением. На возвышение, на котором восседала Маргарита, шагнул молодой человек, которого мы видели в библиотеке. Его одеяние было таким же изысканным, как и в прошлый раз. Опустившись перед матерью на колено, он быстро, но почтительно поприветствовал ее, а затем занял место рядом с королевой и окинул взглядом нашу небольшую группу. Одну руку он опустил на эфес меча, а другой оперся на резную спинку трона. Королева продолжала хранить молчание. Унизанная перстнями рука принца скользнула на подлокотник трона, и, склонившись к уху матери, он что-то прошептал. Очень бледная и абсолютно неподвижная Маргарита по-прежнему не проронила ни слова, не удостоив ответом даже своего сына.

Мне казалось, что еще немного, и эта гнетущая тишина нас раздавит. Разумеется, первым ее нарушил Людовик.

— Ваше величество, — заговорил он. — Вы согласились принять моего кузена графа Уорика, и он желает попросить у вас прощения за содеянное зло и предложить свои услуги с тем, чтобы вернуть вам английский трон.

Но Маргарита не спешила с ответом.

— Уорик! — было ее первое слово. — Я не ожидала увидеть вас перед собой на коленях. И больше всего мне хочется проклясть вас на веки вечные.

— Я уповаю на вашу милость, ваше величество.

Она не мигая смотрела на склоненную голову графа.

— Вы источник всех моих бед. Как смеете вы надеяться на мою милость?

— Я восстал против вас, — признал граф. — Я видел в вас своего врага, врага, готового уничтожить меня и всех, кого я считал друзьями. Я полагал, что не заслуживаю столь враждебного отношения, и нанес ответный удар. Я признаю свою ошибку. Все, о чем я прошу, это о возможности ее исправить. Только этим я смогу доказать вам свою искренность и преданность.

— Что вы задумали на этот раз? Каким видится будущее графу Уорику? Каким образом вы собираетесь исправлять свои ошибки? — вмешался принц. В его вопросе не было гнева, лишь трезвое и спокойное осознание возникшей проблемы. Он сделал шаг вперед, как будто желая подбодрить графа. — Что вам требуется от ее величества, не считая прощения?

— Альянс, милорд принц, — не колеблясь, ответил граф. — Союз Ланкастеров и Невиллей. Позволение произвести вторжение от вашего имени. Клянусь кровью Христа, что стану злейшим врагом Эдуарда Йорка, невзирая на былую дружбу. А также что я стану вам другом, позабыв былую вражду.

Все это он произнес, не поднимая глаз выше подола платья Маргариты. Королева поджала губы.

— Я должна подумать, — обронила она.

И надолго замолчала. Время ползло мучительно медленно.

— Вы хотите вызволить из заточения милорда Генриха и вновь возложить на его голову корону? — наконец спросила она.

— Именно это я и собираюсь сделать, ваше величество. Клянусь.

Воцарилось еще более длительное молчание. Маргарита переводила взгляд с графа на Людовика и обратно. Граф продолжал держать спину прямо и сохранял коленопреклоненное положение без малейших признаков физической усталости. Он ничем не выдавал возмущения из-за унижения, которому его подвергла эта женщина. Как сможет этот гордый человек служить той, которая вынудила его просить милостыню? Неужели он сможет вверить ей свою судьбу и судьбу своих близких?

— Как вы убедите меня в том, что вам можно доверять? — наконец поинтересовалась она.

На этот вопрос ответил Людовик, мгновенно оказавшийся рядом с графом.

— Я лично гарантирую вам верность графа и искренность его слов. Он вас не предаст.

— В таком случае решение принято. — Сверкающим взглядом Маргарита впилась в глаза графа, смотревшего на нее. — Разумеется, вам придется принять определенные условия. Вы публично отречетесь от клеветнических заявлений относительно рождения моего сына и моей чести. И вы должны принести Господу клятву в том, что станете служить мне верой и правдой.

— Я принимаю эти условия, ваше величество.

— Кроме того…

Слегка нахмурившись, королева подняла голову и взглянула на сына, как будто в поисках подтверждения правильности принятого решения. Эдуард ответил ей такой любящей улыбкой, что у меня захватило дух. Затем принц опять склонился к матери и положил пальцы на ее запястье, едва коснувшись шелковистой меховой оторочки манжета. На долю секунды лицо Маргариты смягчилось, озарившись материнской любовью. «Неужели суровая, одержимая яростным честолюбием и жаждой власти Маргарита способна на столь нежные чувства? — подумала я. — Похоже, что да».

Но когда она повернулась к графу, ее лицо вновь напоминало высеченную из камня маску.

— Милорд Уорик, мы с сыном пришли к единому мнению. Я согласна простить вас и заключить с вами союз.

Дело было сделано, и наконец — наконец-то! — графу было позволено подняться с колен. Я почувствовала невероятное облегчение, и мне стоило огромных усилий не расхохотаться от радости при виде открывающихся перед нами новых горизонтов. Мы уже не были бездомными изгнанниками. Отец вернется в Англию во главе армии. Франция поддержит его своим богатством и мощью. Эдуард Ланкастер привлечет под знамена графа Уорика английскую знать, и он, вне всякого сомнения, одержит победу над Эдуардом Йорком. А потом мы вернемся в Уорик или в Миддлхэм, и жизнь войдет в прежнее русло. Я вновь обрету спокойствие и комфорт, которые привыкла воспринимать как нечто само собой разумеющееся…

Вдруг мои мысли оборвались, как будто налетев на каменную стену. Если Эдуард Йорк будет свергнут, что ждет его и Ричарда? Если они и выживут в решающем сражении, им придется бежать, и теперь уже они станут изгнанниками. В этом случае, лишившись власти и надежд на возвращение, не упустит ли Ричард возможность жениться на Марии Бургундской? Впрочем, я могла уверенно ответить на этот вопрос. Этого бракосочетания не будет. Точно так же мой отец откажется рассматривать кандидатуру Ричарда в качестве моего будущего мужа. Моя радость сменилась отчаянием. При любом исходе у нас с Ричардом не было ни единого шанса на воссоединение.

Мои мысли блуждали, и, уставившись на сверкающий камень на правой руке королевы, я утратила всякую связь с происходящим. Вдруг я моргнула и насторожилась.

Я огляделась, пытаясь понять, что вернуло меня к реальности.

Пока я стояла, погрузившись в свои мысли, атмосфера в зале снова накалилась. Маргарита раскраснелась от едва сдерживаемого гнева. Эдуард владел собой лучше, и его лицо оставалось спокойным. Изабелла в упор смотрела на меня. Весь ее облик выражал возмущение. Графиня резко вздохнула. Что же тут стряслось? Что бы это ни было, похоже, я стала центром всеобщего внимания. Что я пропустила? Я беспомощно взглянула на графиню, во взгляде которой промелькнуло сочувствие. Я встретилась глазами с графом. Он смотрел на меня сурово и пристально.

Что же я натворила?

— Это возмутительно! — вскакивая на ноги, воскликнула королева. — Как вы смеете мне это предлагать?!

— Это великолепная идея, — возразил ей Людовик.

Он почему-то стоял рядом со мной. Более того, он взял меня за руку! Что он предложил? И каким образом это касалось меня? Все, что я знала, так это то, что его пальцы были неприятно горячими. Мне очень хотелось отдернуть руку, но я не могла себе этого позволить. Поэтому я стояла и, стиснув зубы, терпела, пока липкая от пота ладонь Людовика гладила мои пальцы. Он повторил свое предложение, и я наконец-то осознала, что все это означает!

— Ваше величество, мне известно, что граф Уорик хочет предложить вашему сыну руку своей дочери. Это просто бесценное предложение. Вам следует принять его не раздумывая.

— Для кого оно бесценное? Я не вижу в нем никакой ценности!

Слова зароились в моей голове подобно мошкам вокруг обжигающего их огня. Я пыталась понять их смысл. Граф предлагает руку дочери?.. Но ведь это я его дочь! И он предлагает мою руку Эдуарду Ланкастеру, которого ждет английская корона?

О Пресвятая Дева! Как же я глупа! Сколько времени мне потребовалось, чтобы постичь этот новый поворот событий! Я понятия не имею, что почувствовала в тот момент. Я едва воспринимала слова, не говоря уже об их значении. Все это было слишком нереально. Я была уверена, что вот-вот проснусь и окажется, что весь этот кошмар мне просто приснился. У меня в груди все оборвалось. Я медленно повернула голову, пытаясь понять, что об этом думает принц. Мне это не удалось. Его непроницаемые глаза были по-прежнему устремлены на меня, но мысли были скрыты от всех присутствующих. Затем он улыбнулся и слегка поклонился, как будто давая мне понять, что с огромной радостью возьмет меня в жены.

Я стану Анной Ланкастер, королевой Англии.

— Нет, я ни за что на это не соглашусь! — бушевала Маргарита.

Я обнаружила, что затаила дыхание, и медленно выдохнула. На меня обрушились противоречивые эмоции, основную часть которых составляли волнение и страх. Конечно же, Маргарита ни за что не даст согласия на этот брак. О чем только думает Людовик? Удивительно уже то, что Маргарита снизошла до разговора с моим отцом. Но о более близком союзе, затрагивающем интересы ее будущих внуков, и думать нечего. Она не допустит, чтобы в жилах будущих правителей Англии текла кровь Невиллей. Беспокоиться мне было не о чем. Как ни удивительно, но самой первой мыслью, обдавшей меня волной искренней радости, было осознание того, что Маргарита Анжуйская никогда не станет моей свекровью.

Однако вслед за этой мыслью закралось подозрение. Что, если первоначальное предложение исходило не от Людовика, а от моего отца? Я вдруг вспомнила о замечании, сделанном графом на борту корабля у берегов Онфлера. «Во всяком случае, тебе, дочь моя, там будут рады». Неужели он с самого начала собирался заключить этот брачный союз?

Окруженная со всех сторон противоположными интересами, в тот день я начала постигать уроки политических интриг. Да, Людовик двуличен, но как только в воздухе начинало пахнуть властью, решимость графа становилась такой же сильной, как воля французского монарха. Я поняла, что ни одному из них доверять не стоит.

Нам придется заплатить дорогой ценой.

Еще одно зловещее высказывание, которое я по неопытности не сумела правильно истолковать. Я решила, что этой ценой станет гордость отца. Или амбиции Кларенса. Теперь я поняла, что ошибалась. В жертву принесли меня. И граф задумал это, как только мы покинули берега Англии.

Маргарита пылала яростью. Вся ее миниатюрная фигура тряслась мелкой дрожью, руки сжались в кулаки, как будто она готовилась ударить любого, кто рискнет к ней приблизиться. Не выбирая слов, она обрушила свой гнев на голову французского короля.

— Так вот что я должна сделать в благодарность за французское золото?! — вопрошала она. — Я вступила в альянс с этим человеком. Разве этого недостаточно? Я еще и его дочь должна принять? Вы хотите, чтобы я соединила кровь своего сына с кровью простолюдинов, да к тому же еще и предателей?

Людовик оставался непоколебим и невозмутим. Взяв Маргариту за локоть, он отвел ее в сторону и, остановившись у окна, принялся что-то нашептывать ей на ухо. Было ясно, что он разъясняет ей все выгоды этого союза. Если бы я не была потрясена чудовищностью этой идеи, я бы с легкостью догадалась, какие доводы выслушивает Маргарита. Этот брак накрепко привяжет Уорика к Ланкастерам, обеспечив им его постоянство и лояльность. Он не сделает ничего, что может лишить его дочь шанса стать королевой. От окна продолжал доноситься увещевающий голос Людовика, его едва уловимое пришепетывание. Маргарита слушала, но ее застывшие черты не смягчились. Время от времени она что-то отвечала, сопровождая слова резкими жестами. Ее сын, нахмурившись, наблюдал за ней, и между его бровей залегла глубокая складка. Что касается остальных, то мы застыли, как мраморные статуи. Наконец Людовик поднял голову и заговорил громко, чтобы все могли его услышать.

— Окончательное решение остается за вами, ваше величество. Но вы должны взвесить свои шансы на успех, если вы отвергнете предложение графа.

— Я отдаю себе отчет в последствиях своего решения, ваше величество, — отрезала Маргарита.

Приподняв юбки, она взобралась обратно на возвышение, как будто не желая давать отцу преимущество в росте. Вмешательство Людовика предоставило ей возможность обуздать свой гнев.

— Мне предписано дать вам ответ. Вот мой ответ, месье де Уорик. Вы, наверное, думали, что я ухвачусь за ваше предложение? Мне трудно поверить в то, что вы предложили свою дочь в жены моему сыну. Ведь вы подвергали сомнению его происхождение. Подобное лицемерие я терпеть не намерена. Я на это не согласна.

— Подумайте о нашей объединенной мощи, ваше величество, — произнес граф, пытаясь спасти ситуацию. — Вместе с вашим сыном мы могли бы многое сделать для усиления дома Ланкастеров.

— Наша встреча окончена, месье де Уорик.

Меня отвергли. В скупых словах королевы сквозила лютая ненависть.

Было уже поздно, когда мы наконец вернулись в свои покои. Долгий день, в течение которого перед нами то открывались, то закрывались разные двери, подошел к концу. Прощаясь с графом и графиней, я присела в реверансе. Я так устала, что уже и думать ни о чем не могла. Мои родные тоже были измучены. Кларенс зашагал вслед за Изабеллой, но у двери остановился и повернул к графу осунувшееся лицо.

— Все было напрасно. Я зря предал брата, нарушив данную Богу клятву хранить верность своему монарху. И ради чего? Что я получил взамен? Ничего.

Графу нечего было ему ответить.

Я уже протянула руку к дверной ручке, как вдруг дверь с грохотом распахнулась. Обожающая все драматизировать Маргарита Анжуйская и тут осталась верна себе. Теперь она стояла на пороге, а за ее спиной я увидела принца. Решительным шагом она вошла в комнату и резко остановилась перед графом, пристально глядя ему в лицо.

— Меня переубедили, месье де Уорик. Я согласна. Мой сын женится на вашей дочери.

— Ваше величество! Я тронут! Примите мою глубокую благодарность!

Граф поклонился, прижав ладонь к груди, при этом и виду не подав, что удивлен столь стремительным поворотом колеса фортуны.

Движимая какими-то странными переживаниями Маргарита тем временем продолжала:

— Не благодарите меня. Мне эта идея совершенно не нравится. Просто меня убедили в том, что я должна пойти на это.

— Этот союз восстановит Ланкастеров на английском престоле.

— Я только на это и надеюсь. И беспрестанно об этом молюсь. Но есть кое-что, чего я не допущу. — Ее лицо вновь окаменело. — Я не позволю своему сыну сопровождать вас во время вторжения в Англию.

Теперь напрягся отец.

— Ваше величество, это наше самое сильное оружие. Предъявив принца Эдуарда английской знати, мы обеспечим их объектом для верноподданнических настроений.

— Этого не будет. Принц вместе со мной прибудет в Англию только после успешного вторжения, когда вы одержите победу. Лишь после того, как Эдуард Йоркский будет отстранен от власти, принц займет свое место и от имени своего отца возглавит армию. Это мое последнее слово.

Маргарита протянула графу руку, позволив ему поцеловать свои пальцы. Если ей и было неприятно его прикосновение, она ловко это скрыла. Как и мой отец, не проявивший ни малейшего неудовольствия, услышав столь неожиданное решение. Но тут Маргарита обернулась ко мне.

— Подойди сюда.

Я повиновалась и остановилась перед ней.

— Я ни за что не выбрала бы тебя в качестве жены для своего сына, но вышло так, что враг моего врага должен стать моим другом. — Она скривила губы, давая понять, что считает такой поворот событий неприемлемым. — Будем надеяться, что тебя еще можно научить держать себя, как подобает принцессе. Мой сын с колыбели знал, что он принц Уэльский, и воспитывался соответствующим образом. Эдуард! — повелительно воскликнула она. — Подойди к Анне. Похоже, она является ключом к двери, за которой лежит Англия, а значит, к твоему трону. — В ее устремленном на меня взгляде не было и тени симпатии или снисходительности. — Вот твоя невеста, Эдуард. — Маргарита соединила наши руки своей маленькой мягкой ручкой. Однако я почувствовала, что мы оба являемся узниками ее железной воли.

Я с трудом удержалась, чтобы не отдернуть руку и не поморщиться от того, что я прочитала на ее лице. Я поняла, что для нее я по-прежнему презренная дочь ненавистных Невиллей. Но что бы она обо мне ни думала, вопрос был решен. Отныне я была невестой принца Уэльского.

— Миледи Анна…

Маргарита выпустила нас из капкана, и Эдуард крепко сжал мои пальцы, тем самым вернув меня к действительности.

— Позвольте мне сказать, что я счастлив заполучить в невесты такую очаровательную леди. — Он поцеловал мои пальцы прохладными губами, не сводя с меня внимательного взгляда блестящих глаз. В свете свечей они показались мне скорее зелеными, чем карими, а его улыбка была теплой и ободряющей. Он меня не ненавидел, и у меня отлегло от сердца. — Я думаю, из леди Анны получится великолепная принцесса, — добавил он.

— Посмотрим. — Маргарита с ног до головы окинула меня ледяным взглядом, заставив мысленно содрогнуться. — Я поговорю с тобой завтра. Придешь в мои покои, там мы и познакомимся получше.

Эта перспектива отнюдь не способствовала крепкому и освежающему сну.

Глава девятая

Итак, я явилась в покои королевы. По настоянию графини меня сопровождала раздувшаяся от осознания собственной значимости Марджери.

— В этом волчьем ланкастерском логове поддержка тебе не помешает, — напутствовала меня мама. — Если уж я не могу быть с тобой, возьми хотя бы Марджери.

«Интересно, что сказал бы отец, если бы услышал, как мама относится к нашим новым политическим союзникам? — подумала я. — Судя по всему, в душе она навсегда сохранит верность Йоркам». О себе я этого сказать не могла. Я вообще не понимала, что происходит в моей душе, но присутствие Марджери меня очень утешало.

Подойдя к двери королевских покоев, я вся сжалась, а во рту у меня пересохло. Марджери с недовольным видом постучала.

— Я ни за что не пожелала бы вам такого замужества, миледи, — в очередной раз прошипела она мне в самое ухо.

— Думаешь, мне этого хочется? — дрожа как осиновый лист, пролепетала я. — Но принц добрый и красивый…

Моя наивная похвала заставила Марджери нахмуриться.

— Красивый? Возможно. Что не мешает ему оставаться отродьем этой анжуйской лисы!

— Тсс.

Я недовольно поморщилась при виде столь откровенной враждебности. Хорошо, что мама оставляет подобные мысли при себе.

Дверь отворилась.

Перед нами стояла фрейлина королевы. Как я узнала позже, ее звали леди Беатриса. В настоящий момент эта высокая угловатая женщина с острыми чертами лица смотрела сквозь меня, как будто меня и не существовало вовсе. Марджери она просто проигнорировала. Тем не менее, приоткрыв дверь пошире, фрейлина сделала неопределенный жест рукой, приглашая нас войти.

— Ее величество ожидает вас, — провозгласила она и удалилась, предоставив нам самим отыскивать дорогу.

Итак, я успела заслужить неодобрение как минимум одной из приближенных королевы. Как она посмела окинуть меня таким взглядом?! Я вздернула подбородок и зашагала по бесчисленным залам под пристальными взглядами нарисованных королей и государственных деятелей минувших эпох, держа курс на виднеющуюся вдали приоткрытую дверь. Внутри меня все бунтовало, но я твердо решила подать себя наилучшим образом. По маминому совету я оделась очень тщательно, но просто, избегая вычурности и изысков. Таким образом, я знала, что к моему наряду королева уж точно не придерется. Но в каком она сегодня будет настроении? Я задрала подбородок еще выше. Я шла, твердя про себя мамино напутствие.

— Держись почтительно и думай, что говоришь. Но будь честна. И ни на секунду не забывай, что ты Невилль. — Мама понизила голос и отпустила несвойственную ей колкость: — Маргарита должна быть на седьмом небе от счастья, что ее сыночку досталась такая невеста. Что у него есть, кроме смазливой рожицы? Он неопытый юнец. Если бы не твой отец, у него не было бы не только королевства, но и малейших надежд его заполучить.

Итак, мои каблуки уверенно стучали по каменным плитам пола. Подойдя к упомянутой двери, я остановилась. Изнутри доносились голоса. Мое появление осталось незамеченным. Что указывало на то, как они были увлечены спором.

— Мадам, я желаю немедленно отправиться в Англию вместе с милордом Уориком. И я это сделаю. Если вы не дадите мне своего благословения, мне придется обойтись без него.

— Ты этого не сделаешь. Я тебе запрещаю.

Принц Эдуард направился в сторону окна, где я уже не могла его видеть, но тут же вернулся и остановился перед королевой, расположившейся так, чтобы свет из окна падал на лежавшее у нее на коленях рукоделие.

— В отсутствие отца армию должен вести я.

— Сын мой! — Королева сложила руки на своем вышивании, и я увидела, что она пытается справиться с волнением. С сыном она явно обращалась более предупредительно, чем со всеми остальными. — У тебя нет никакого военного опыта.

— У меня есть желание его приобрести! — Хотя я не видела лица принца, я отчетливо услышала прозвучавшее в его голосе раздражение. — Кроме того, недостаток опыта я смогу компенсировать верностью своему делу. Меня учили воевать. Пора применить свои умения. Ричард Глостер всего на год старше меня, но он уже коннетабль Англии.

— Я знаю. — Маргарита наклонилась вперед и хотела коснуться руки сына, но он резко отстранился. — И ты их применишь. Я ведь сама учила тебя бороться за свои права. Но ты вступишь в эту битву, когда на горизонте замаячит победа.

— Почему я должен ждать? Не держите меня. Я не ребенок, довольно меня пеленать и нянчить. Пока я расхаживаю, разряженный в шелк и бархат, другие пекутся о судьбе моего королевства.

Я почувствовала, как у него под кожей вскипает страсть. Принц снова зашагал по комнате, не в силах устоять на месте. При этом он так размахивал руками, как будто готовился немедленно вступить в схватку с врагами.

— Йоркистское семя! Я разорву их вот этими самыми руками. Я не знаю, как я не бросился на этого Кларенса, когда он к тебе приблизился!.. Я хочу наказать его и его мерзких братьев за все их грязные делишки и полить английскую землю их кровью. Я отомщу им за отца! Я лишу их всего, включая жизнь, и их мертвые тела будут растоптаны копытами лошадей Ланкастеров.

Он резко развернулся и, сделав несколько широких шагов, снова замер перед королевой.

— Ты помнишь, как головы их отца и брата, Йорка и Рутлэнда, вместе с головой отца Уорика красовались на воротах Йорка? Я четвертую эту трижды проклятую семейку и развешу куски их тел по всем мостам и воротам Лондона. Король Эдуард, как он имеет наглость себя называть… Кларенс… Глостер… Эдуардовы ублюдки… Они все там будут! Вот это будет победа! — Внезапно его голос изменился. — Я умоляю тебя! Отпусти меня! Отец поставил бы меня во главе своей армии. Почему ты не хочешь этого сделать?

Я почувствовала, что Марджери на меня косится, но отвела глаза. Я знала, о чем она думает, потому что ее мысли были отражением моих собственных переживаний. При виде столь бесконтрольной ярости мне было не по себе, несмотря на то, что я хорошо понимала причину гнева юного принца. Его мучила неопределенность жизни в изгнании, постоянная тревога о завтрашнем дне. Я на себе испытала, что все это значит. И все же меня шокировала подобная мстительность.

Королева Маргарита сохраняла спокойствие и невозмутимость.

— Эдуард, этого не будет. Ты должен стать не только храбрым солдатом, но и хитроумным политиком. Что случится с нами, если я позволю тебе отправиться в Англию вместе с Уориком, а он окажется предателем? Вдруг он решит передать тебя в руки Эдуарда Йорка в знак своей преданности старому хозяину и в обмен на его милосердие? Ты станешь их заложником. Я не доверяю месье де Уорику и тебе не советую. Что касается этой твари Эдуарда, то он бросит тебя в Тауэр, где уже томится твой отец, а Уорик вернется к власти и станет его правой рукой. Ты думаешь, я пойду на такой риск? Ни за что. Вначале Уорик должен отстранить от власти Йорков. Такому союзнику, как Невилль, верить нельзя.

— Я и сам ему не верю, — покачал головой принц. — И все же я считаю серьезной ошибкой позволить Уорику вернуться в Англию одному, тем самым дав ему возможность упрочить свое влияние среди противников Йорка. Они сбегутся под его знамена, хотя должны собраться под моими.

На этот раз королева крепко схватила сына за руку, не дав ему отшатнуться, и вынудила его стать на колени рядом с ее креслом. Хотя она понизила голос, в тишине комнаты я отчетливо слышала каждое слово.

— Я возлагаю на тебя все свои надежды, потому что, кроме тебя, у меня никого нет. Мы вернемся в Англию только после того, как Йорки будут низложены, а твой отец займет свое место на троне. И мы все вместе отпразднуем нашу победу.

— Но вся слава достанется Уорику, а не мне, и это наложит на меня определенные обязательства перед ним, — раздраженно бросил принц. — Что касается этой проклятой помолвки…

Я напряглась и затаила дыхание.

— Тише, сынок, — прошептала Маргарита. — Все еще может измениться.

— Как только епископ освятит наш союз, я окажусь привязанным к этой девушке, независимо от того, победит Уорик или нет.

— Это не так. Я все предусмотрела, и у меня есть план…

На этот раз мы с Марджери переглянулись. Густые брови моей спутницы приподнялись, а губы приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать. Мои пальцы, как капкан, сомкнулись на ее запястье.

— Что ты задумала?! — воскликнул принц. — Расскажи мне!

Как же они были похожи. Мать и сын были передо мной, как на ладони, в ярких лучах освещающего комнату солнца. Их ястребиные глаза сверкали решимостью. Но ярче солнца их черты освещала внутренняя убежденность в том, что им оставалось лишь протянуть руку и взять желаемое.

— Пока не могу, — прошептала Маргарита. — Слишком рано. Терпение, сын.

С этими словами королева улыбнулась своему единственному отпрыску, а затем провела рукой по его волосам. Между матерью и сыном, несомненно, существовала крепкая связь. Все надежды королевы лежали на плечах этого молодого человека, и его это вполне устраивало. Я с ужасом поняла, что любая женщина, которой придется стать членом их семьи, окажется в очень трудном положении. Королева Маргарита так просто свои позиции не сдаст и всегда будет оказывать влияние на сына. Ничего хорошего от этого брака мне ожидать не приходилось. Я содрогнулась при мысли о том, что меня просто затолкают в один из углов этого вынужденного треугольника.

Маргарита привлекла принца к себе и, улыбаясь, посмотрела ему в глаза. Да и как ей было не любить такого красивого сына? Ведь, кроме него, у нее больше никого не было.

Должно быть, я шелохнулась, потому что Маргарита крепко сжала пальцы Эдуарда и резко обернулась к двери. Он сделал то же самое. Я затаила дыхание, ожидая их реакции на это нежеланное вторжение. Глаза принца все еще горели волнением.

Его реакция была моментальной и необычайно дружелюбной.

— Леди Анна!

Нимало не смущаясь, он вскочил, широким шагом пересек просторную комнату, настежь распахнул дверь, поклонился и, взяв меня за руки, расцеловал в обе щеки, заставив густо покраснеть. Его улыбка была теплой и радостной, как будто ничего приятнее моего общества для него не существовало. Его руки продолжали сжимать мои пальцы, и я чувствовала, как они согревают мою кровь и мое лицо.

— Простите, — произнес он, склонив голову набок и продолжая улыбаться. — Я не знал, что вы пришли, и продолжал отнимать ваше время, предназначенное для ее величества.

Знакомый по встрече в библиотеке сладковатый аромат дразнил мое обоняние, пока, как и в прошлый раз, я не сморщила нос, уловив другой, весьма неприятный запах.

Я присела в реверансе.

— Я не хотела прерывать вашу беседу, милорд.

Его улыбка стала еще шире, и я, не удержавшись, улыбнулась в ответ.

— И все же хорошо, что вы нас прервали, — отметил принц, увлекая меня за собой в комнату. — Мама может подтвердить, что иногда я бываю слишком кровожаден. Я плохо переношу бездействие, и больше всего на свете мне хочется ступить на английскую землю. Вызванное бесконечным ожиданием раздражение заставляет меня произносить слова, о которых я позже неизменно сожалею. — Он рассмеялся низким мелодичным смехом. — Ее величество считает, что это юношеский максимализм, от которого я со временем непременно излечусь. Простите, миледи, если мои речи показались вашим ушкам чрезмерно жестокими. — Я совершенно не ожидала от принца такого искреннего раскаяния. Оно мгновенно меня подкупило, сделав его привлекательные черты еще красивее. Он очень серьезно смотрел на меня, умоляя о прощении. — Иногда мне кажется, что я больше не могу, и тогда меня захлестывают эмоции. — С его открытого лица исчезла улыбка. Я так хорошо его понимала, и мое сердце растаяло.

— Ну конечно. Я понимаю ваше желание вернуться в Англию, милорд.

— И мы вернемся. Вместе. Я вижу, леди Анна, сегодня у вас хорошее настроение. Рискну предположить, что вы так расцвели от мысли о нашем предстоящем браке. У вас очень красивое платье. Вам идет этот темно-розовый цвет.

От этих слов румянец на моих щеках вспыхнул ярче бархата.

— Благодарю вас, милорд. Мне очень приятно слышать такие добрые слова.

Демонстрируя обезоруживающую непосредственность, он склонился к моему уху и прошептал:

— Мы ведь с вами почти обручены, поэтому вам следует называть меня просто Эдуардом. А теперь я вас покину. Быть может, когда станет прохладнее, мы сможем встретиться и погулять в саду.

Я сделала очередной реверанс. Принц успел покорить меня своими изысканными манерами и серьезным взглядом. Мне отчаянно хотелось, чтобы он остался. Наверняка в его присутствии аудиенция у королевы Маргариты не превратилась бы в то ужасное испытание, которое меня ожидало.

Но Эдуард вышел, предоставив мне решать эту проблему в одиночку.

— Подойди ко мне!

Я повиновалась. Теперь я уже знала, чего ожидает от меня эта женщина. Поэтому я опустилась перед ней на колени, сложила руки и опустила глаза. На самом деле я вся дрожала, а кровь гулко стучала в ушах.

— По крайней мере у тебя хорошие манеры, — заметила Маргарита.

По крайней мере! Эти слова привели меня в ужас, хотя мне удалось ничем этого не выдать. Внешне я сохраняла полное спокойствие.

— Сядь рядом со мной.

Она вновь занялась забытым было рукоделием. У королевы были маленькие, но очень ловкие и умелые пальчики. Она сосредоточилась на работе, время от времени искоса поглядывая в мою сторону.

— Ты умеешь вышивать? — спросила она.

— Да, ваше величество.

— И конечно же, ты умеешь читать и писать.

— Да, ваше величество.

— Я знаю, что ты понимаешь мой родной язык.

Я не ответила, не увидев в этом необходимости.

— Ты умеешь петь или танцевать?

— Да, я пою и играю на лютне.

Я была горда тем, что, несмотря на столь жесткий допрос, мой голос ни разу не дрогнул.

— Полагаю, тебя научили вести хозяйство? — поинтересовалась Маргарита. — Проверять счета, руководить слугами и все такое?

— Мама позаботилась об этом, ваше величество.

Королева с задумчивым видом сделала несколько стежков. Ее лицо было непроницаемым, но исходящие от нее волны неприязни накрыли меня с головой. Ее спокойствие было всего лишь маской.

— Считаешь ли ты, что сможешь стать женой и принять на себя соответствующие обязанности?

— Да, ваше величество. — Я поняла ее намек. Моя подготовка уже началась.

— Хм-м. — Она бросила на меня испытующий взгляд. — До предательства отца ты была помолвлена с Ричардом Глостером.

К чему она клонит?

— Да, ваше величество. Герцог Глостер воспитывался в доме моего отца в Миддлхэме. Мы были знакомы с детства.

— Возможно, вас до сих пор связывает взаимная привязанность?

А ей какое дело? Наша помолвка давным-давно расторгнута. Но я знала, что обязана отрицать существование какой бы то ни было привязанности. В этой тонкой дипломатической игре мне следовало проявить крайнюю осторожность.

— Нет, ваше величество. Между нами ничего нет.

— Отлично! Ты не должна ни на что отвлекаться. — Острой иглой Маргарита проткнула тонкую ткань. — И запомни — твой долг выносить сына. Род Ланкастеров необходимо укрепить. Принцу нужен сын, которому он сможет передать имя и престол. Твоей матери не удалось родить сына, поэтому особого оптимизма на этот счет я не испытываю.

— Я все понимаю, ваше величество. Я сделаю все от меня зависящее.

Она окинула неприязненным взглядом мое лицо, платье, стиснутые руки.

— Поскольку тебе предстоит стать женой моего сына, полагаю, ты должна войти в мое окружение и узнать все, что потребуется от будущей принцессы и королевы.

При мысли о жизни в непосредственной близости от этой женщины у меня внутри что-то оборвалось. Все же я понимала, что не имею права отказаться. Хотя мне очень хотелось спросить: «В чем заключается ваш план?» Неужели она намеревалась каким-то образом ослабить связь, возникшую между мной и принцем? У меня есть план… Но вместо этого я подобно послушной дочери произнесла:

— Надеюсь, вы рады предстоящей свадьбе, ваше величество.

— Людовик объяснил мне, что мне не обойтись без Уорика, а значит, без тебя. — Маргарита метнула в меня испепеляющий взгляд. — И я не желаю, чтобы ты в одиночестве прогуливалась с моим сыном по саду. Ты меня поняла?

— Да, ваше величество.

— Если он тебя пригласит, ты откажешься. А теперь можешь идти.

На этом наш разговор закончился, заставив меня задуматься, зачем я вообще сюда приходила. Что извлекла королева из нашей беседы? Все, что ее интересовало, это мое образование и мои отношения с Ричардом. Ни то, ни другое ни для кого не было секретом. Быть может, она просто хотела разглядеть меня получше?

Приподняв юбки, мы с Марджери шагали по вытертым ступеням в отведенные нам покои.

— Она холодна как лед, — заметила моя спутница.

— Это точно.

— Будьте осторожны, леди.

— Постараюсь.

Королеве я явно не нравилась. Но мне показалось, что принц не разделяет взглядов матери.

— А вот и ее величество. Она снова среди нас. Что же нам делать? Быть может, склониться в реверансе? Или упасть на колени?

Когда я вошла, Изабелла оглянулась на меня, но и не подумала подняться со своего кресла. Каждое слово источало яд, и это глубоко меня уязвило. Ее глаза светились жалостью к себе. Как только Изабелла услышала о моем предполагаемом браке, она немедленно воздвигла вокруг себя непреодолимую стену. Сегодня утром эта стена стала еще выше, чем накануне вечером.

— Уведомят ли нас о времени великого события? — вежливо поинтересовалась моя сестра, приподняв брови и тщательно скрывая горькое разочарование.

Я не обратила на нее внимания. У меня просто не было сил что-либо ей объяснять.

— Ну что? — спросила графиня. На ее губах играла легкая улыбка. Она одобрила мою выдержку и нежелание ссориться с сестрой. — Я вижу, тебе пришлось нелегко.

Я неуклюже плюхнулась на стул рядом с мамой и, ссутулившись, обхватила руками колени. Избегая ее пристального взгляда, я угрюмо уставилась на носки своих туфель. Мне не хотелось, чтобы графиня увидела противоречивые эмоции, разрывающие мою душу.

— Меня она ненавидит, а отцу не доверяет. Маргарита вообще никому из нас не доверяет, — сообщила я. — Она всего этого, конечно, не говорила, но это ясно как божий день. Это было написано у нее на лице. Мне казалось, что она вот-вот вскочит и выбежит из комнаты. Я так и не поняла, чего она от меня добивалась.

Я нахмурилась, заметив, что мягкая кожа туфель уже потерлась от долгой носки, и принялась тереть ее пальцами.

— Что я слышу? Этого не может быть! — воскликнула Изабелла. — На ее месте я была бы готова целовать землю, по которой ты прошла. Ведь только благодаря тебе, ну и, конечно же, графу, она может надеяться на корону для своего сыночка!

Я отвернулась от сестры и крепко сжала губы. Раньше я немедленно излила бы перед ней все свои страхи и опасения. Теперь я заперла их глубоко внутри.

Принц выразил готовность казнить своих врагов, разорвать их на части и нанизать эти части на кол. В то же время он заверил меня, что счастлив на мне жениться. Он улыбнулся и попросил называть его Эдуардом. Он заявил, что жаждет йоркистской крови. Когда он меня целовал, его губы были теплыми. Мне показалось, он действительно рад моему появлению. И тем не менее я ему не нужна, он назвал нашу помолвку проклятой…

Я пожала плечами. Мне не хотелось даже думать об этом.

— Королева решила взять меня под свое крыло, чтобы сделать меня достойной своего сына. Мне предстоит стать ее фрейлиной, — пробормотала я.

Графиня поморщилась и издала короткий смешок.

— Это ненадолго. Когда ты выйдешь замуж и вернешься в Англию, у тебя будут свои фрейлины. Скоро ты от нее избавишься.

— Что меня ждет? — прошептала я, внезапно ощутив, что мне навстречу на невероятной скорости несутся огромные перемены.

— Тебе будет принадлежать все, что положено по статусу принцессе крови, включая земли в Англии, от Корнуолла до Честера. Ты сможешь выбирать собственных придворных и фрейлин, — защебетала графиня, бросив предостерегающий взгляд на Изабеллу. Моя сестра громко и выразительно шмыгнула носом. — Ты сможешь наслаждаться обширными и удобными покоями во всех королевских замках. Ты будешь путешествовать с комфортом, и многочисленные слуги будут удовлетворять все твои прихоти. В твоем распоряжении будут самые роскошные ткани и самые лучшие драгоценности. Ты сама сможешь диктовать моду, если, конечно, пожелаешь. Ты окажешься в центре всех придворных торжеств. И если я захочу с тобой увидеться, дочь моя, мне придется испрашивать аудиенции.

Она немного помолчала и продолжила:

— Тебе будут выказывать почтение. Особенно после того, как ты подаришь королевству наследника ланкастерской династии. Именно это даст тебе такую власть, которую ты пока и представить себе не можешь, и позволит избавиться от контроля со стороны Маргариты.

Ее слова калейдоскопом завертелись у меня в голове, зародив подозрения в том, что мама изо всех сил пытается нарисовать мне идиллическую картину будущего. На этой картине не нашлось места ни кровопролитию, которое только и могло привести к власти принца Эдуарда, ни моему тоскливому одиночеству при дворе королевы Маргариты, где меня в лучшем случае будут терпеть, а в худшем презирать. И тем не менее в ее монологе прозвучали и искренние нотки, особенно в финальной части, коснувшейся личного фиаско графини.

— Молись, чтобы тебе удалось зачать как можно скорее, — добавила она.

И поскольку разговор принял оборот, позволивший мне задать маме вопрос интимного свойства, я поинтересовалась:

— Через сколько лет после свадьбы у тебя родилась Изабелла?

— Через семнадцать лет.

Графиня улыбнулась, но в ее улыбке не было веселья.

— Прости. Я не хотела тебя огорчать.

— Ты меня не огорчила. Это не значит, что все это время мы с вашим отцом жили вместе. Мы обручились, когда были слишком юны, чтобы создать настоящую семью. Когда же это наконец произошло, Господь еще очень долго отказывал нам в детях. Но все-таки Он подарил нам двух бесценных дочерей, которые принесут славу и почет роду Невиллей. Разве этого мало?

Однако Он не дал вам сына, на которого вы смогли бы возложить все свои надежды. Зато у Маргариты есть Эдуард. Я почувствовала невысказанное горе моей мамы и мысленно взмолилась о том, чтобы как можно скорее родить сына.

Во время нашего разговора Изабелла сидела с каменным лицом и не проронила ни слова. В конце концов она, не выдержав, аккуратно сложила свое рукоделие, оставила его на столе и покинула комнату. Мы проводили взглядом ее прямую спину и вздохнули. Дверь затворилась медленно и осторожно. Лучше бы она ею хлопнула, подумала я.

— Наверное, мне не стоило говорить о детях, — пробормотала я.

— Речь не об этом. Кларенс…

— Что он сделал?

— Скорее чего он не сделал! — Графиня встала и, наполнив две кружки элем, одну из них протянула мне. — Он уехал из Анжера. Рано утром, никого не предупредив. И он отказался забрать с собой Изабеллу. Кларенс не вынес переговоров, в которых не играл ни малейшей роли и которые напрочь лишили его того, что, по его мнению, принадлежит ему по праву. Он сказал, что едет в Нормандию… в какой-то порт. Изабелла чувствует себя покинутой.

— Он решил вернуться в Англию? — изумилась я.

Мама подошла к своему креслу и сделала глоток эля.

— Один он этого не сделает. Кларенс не рискнет навлечь на себя гнев короля Эдуарда. Чем все это закончится, я сказать не могу. Вполне возможно, что вместо того, чтобы вместе с графом возглавить армию, он попытается помириться с братом. Хотя вряд ли Эдуард пойдет на это сближение. Кларенс уже дважды его предал. На месте Эдуарда я бы… — Мама наморщила лоб и задумалась. — Честно говоря, я не знаю, что бы я сделала на месте Эдуарда, — закончила она.

Я тоже не могла себе этого представить. Король уже однажды принял Кларенса и моего отца обратно ко двору, но если они сейчас попадут к нему в руки, их наверняка ждет страшный конец.

— А тем временем Изабелла вынуждена оставаться здесь и быть свидетельницей твоего триумфа, — продолжала графиня. — Будь к ней снисходительна.

— Да я ее убить готова!

Графиня поджала губы.

— Изабелла всегда мечтала о золотой короне и горностаевой мантии. Разве ты этого не знала?

— Как ты думаешь, скоро ли состоится моя свадьба? — Тревога о собственном будущем охватила меня с новой силой.

Не успела я это произнести, как дверь распахнулась. Мы думали, что это вернулась Изабелла и нас ожидает очередной приступ ее раздражения. Но это был граф, успевший услышать мой тоскливый вопрос.

— В обозримом будущем свадьбы не будет, — заверил он меня.

Судя по его облачению, его ожидал очередной раунд бесконечных переговоров с королевой. У его рта залегли морщины, свидетельствовавшие о глубоких внутренних переживаниях.

— Только не говори, что Маргарита пошла на попятный! — воскликнула мама. — Анна только что вернулась с аудиенции у ее августейшей особы.

— О нет! На этот раз дело не в Маргарите. Я должен был это предусмотреть. — Граф остановился у потухшего камина и ободряюще улыбнулся мне. — Анна и принц Эдуард состоят в родстве. Они оба праправнуки Джона Гонта. Нам придется обращаться к Папе за разрешением на брак. — Он застонал и пнул носком сапога полусгоревшее полено. — Мои сундуки с золотом пустеют с головокружительной скоростью.

— Но на это уйдут месяцы!

— Вот именно. И это означает, что если дело все-таки дойдет до свадьбы, это будет настоящее чудо.

Графиня вздохнула. Ее лицо исказила гримаса отчаяния, но голос был спокоен.

— Что ж, будем молиться о чуде, — произнесла она.

С сегодняшнего дня меня будут считать невестой принца Уэльского.

Облаченная в синее шелковое платье, с вышитыми золотом геральдическими символами принца, я дрожала от волнения, стоя перед алтарем Анжерского собора. В этот день должна была состояться моя помолвка. Я отлично знала свою роль. Все, что мне надлежало делать, это повиноваться. Мой единственный протест, если только это было протестом, заключался в том, что я наотрез отказалась надевать чужое платье.

Впрочем, мой отказ проигнорировали. Меня нарядили в шелковое платье и бархатную накидку, подбитую горностаем. И то, и другое по такому случаю мне предоставила королева Маргарита. Рядом со мной стоял принц Эдуард. Он держался очень прямо и был настолько выше меня, что мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть его горделивое лицо. У меня по спине пробежал холодок. Я понимала, что последующие несколько минут резко изменят всю мою жизнь, вымостив мой путь золотом и став первой ступенькой наверх. Анна Невилль обязательно станет королевой Англии.

Это не укладывалось у меня в голове. Все это происходило не со мной, и не к моим ногам ниспадали тяжелые складки наспех перешитого платья. И не я, а какая-то другая девушка моим голосом произносила обязательные слова церемонии. Маргарита свирепо хмурилась. Я даже спиной чувствовала ее угрюмый взгляд. Последние недели я жила в постоянном напряжении, понятия не имея, чего от нее ожидать, и даже не зная, чему бы я обрадовалась больше — решительному отказу или неохотному согласию на наш с Эдуардом брак.

Принц встал на колени, и я сделала то же самое. Епископ соединил наши руки. Все это было слишком нереально. Этого не может быть. Это вообще не я.

Эдуард уверенно произнес слова обетов. С юридической точки зрения он связал себя со мной неразрывной нитью. Он как будто почувствовал вновь охватившую меня дрожь. В его обращенной ко мне улыбке было столько понимания и заботы, что у меня перехватило дыхание.

Не тревожься. Ты будешь моей женой. Нас ждет прекрасное будущее. Теперь ничто не помешает нам вернуться в Англию и стать королем и королевой.

Эти слова через соединенные руки отозвались у меня в сердце. Мой дрогнувший было голос окреп, и я довольно уверенно произнесла свою часть обетов. На мгновение черты моего жениха неуловимо изменились, и я увидела перед собой знакомое и родное лицо Ричарда. Я моргнула и провела языком по мгновенно пересохшим губам. Видение исчезло. Передо мной стоял Эдуард. Его густые волосы сверкали, а красивое лицо сияло гордостью одержанной победы.

Всего несколько минут, и вот я уже принцесса.

Глава десятая

Граф стоял перед Маргаритой в зале для аудиенций. Скромно застыв в стороне среди ее фрейлин, я отчетливо ощущала исходящее от отца раздражение. Он устал беспрестанно подбадривать и уговаривать королеву. Это заставило меня задаться вопросом, что он скажет ей на этот раз. Если он рассердит королеву, она, несомненно, попытается сорвать досаду на мне.

— Мадам, я больше не могу ждать. Время для вторжения наступило. На севере Англии, в Йоркшире, вспыхнуло восстание, и Эдуард Йорк отправился его подавлять. Лучшего времени, чтобы напасть с юга, у нас не будет. Если мы хотим свергнуть его с престола и при этом пролить как можно меньше крови, мы должны действовать. С Божьей помощью еще до конца следующего месяца я мог бы занять Лондон.

Граф оказался прав: свадьбы пока что не предвиделось. Папа Римский демонстрировал удивительную устойчивость к золоту Людовика и Невиллей. Лето близилось к концу, июль сменился августом, и граф на побережье собирал войска и подготавливал транспорт. Все эти проволочки приводили его в отчаяние. С приближением осени он вернулся в Анжер, чтобы изложить Маргарите свой план.

Ему не удалось ее убедить. Она скептически смотрела на графа, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

— Слишком рано, месье де Уорик. Мы недостаточно подготовлены для сражения с Йорками. Мы ведь знаем, что этот самозванец Плантагенет весьма искушен в военном деле.

Решительным жестом граф отмел все ее возражения.

— Я готов, мадам. Лондон — это ключ к господству над Англией. Как только я вступлю в Лондон, я немедленно освобожу из Тауэра его величество короля Генриха. Едва мы вернем ему корону и королевство, как все приверженцы Ланкастеров встанут под его знамена. Сопротивление йоркистов будет сломлено. После этого препятствий для вашего воссоединения с супругом уже не будет.

— Да! — Стоящий рядом с матерью Эдуард вспыхнул от восторга. — Вы действительно должны отправиться в Англию, милорд.

Граф поклонился ему и перевел взгляд на Маргариту.

— Свою дочь и все вопросы, связанные с ее свадьбой, я оставляю на вашем попечении, мадам.

Он бросил беглый взгляд в мою сторону.

— Разумеется, месье де Уорик, — безмятежно кивнула Маргарита. — Я предвкушаю это счастливое событие с таким же нетерпением, как и вы. И я согласна с вами. Ничто не должно встать между вами и ожидающим вас успехом.

Она криво усмехнулась и позволила графу поцеловать ее пальцы.

Мне было позволено временно оставить свои обязанности при королеве, чтобы вместе с мамой и сестрой проводить отца. Войдя в комнату родителей, я почувствовала, что меня охватили сильные чувства, хотя все, что должно было прозвучать, уже было произнесено наедине. Сколько раз за свою жизнь граф прощался с мамой, уезжая на войну? Но легче ей от этого не становилось. Всякий раз она ожидала его возвращения, тревожась о его судьбе и готовясь к самому худшему. Она давно научилась контролировать свои страхи и теперь отчаянно пыталась улыбнуться.

— Ты сообщишь нам, как у тебя дела?

Графиня продолжала сжимать маленькими ручками пальцы мужа.

— При первой же возможности. Ты должна крепиться и верить. Нам уже не раз приходилось преодолевать множество препятствий. Неужели ты забыла об этом?

Граф обнял жену и крепко прижал ее к себе. Она вздохнула и спрятала лицо у него на груди.

Меня вдруг захлестнуло ужасающее чувство утраты, и я с трудом удержалась от слез.

— Я помню, — прошептала графиня. — Но все равно буду волноваться.

Единственным сюрпризом было возвращение в Анжер Кларенса. Он пребывал в отличном расположении духа, что, видимо, объяснялось приближением активных действий. Он был весел, полон энергии и приветлив с Изабеллой. Меня просто потрясла происшедшая с ним перемена. К нему вернулись и былая самоуверенность, и высокомерие.

— Еще до наступления зимы мы все возьмем под контроль. С нами Людовик, а значит, мой братец обречен. Поверь мне, Изабелла, скоро мы вместе будем в Вестминстере.

Я не понимала его энтузиазма. Что ожидает он от победы Ланкастеров? Почему согласился сражаться под их знаменами? В планах графа он вообще не фигурировал. Правда, если вторжение Ланкастеров провалится, если я не смогу родить принцу наследника, то в отдаленном будущем корона могла достаться детям Кларенса и Изабеллы. Мне эта надежда казалась слишком эфемерной, чтобы объяснять подобную лояльность Кларенса. Тем не менее, похоже, ее оказалось достаточно, чтобы его разочарование сменилось ликующим предвкушением. Я исподлобья наблюдала за тем, как он успокаивает Изабеллу. Нет, эти перемены объясняются чем-то куда более серьезным, чем перспектива вторжения в Англию и сражения на стороне Ланкастеров, — решила я и попыталась подавить острый приступ раздражения. Но, по крайней мере, он растормошил Изабеллу, пробудившуюся наконец от затянувшегося летаргического сна.

— Храни вас Господь. — Граф прижался губами к волосам мамы. — Я вызову вас к себе, как только пойму, что вам ничто не угрожает.

— Я приеду.

На моей памяти это было первое подобное прощание. Когда отец сражался на стороне Эдуарда в Тоутоне, мне было всего пять или шесть лет и я мало что понимала. В нынешнем тревожном расставании не было ничего необычного. Точно так же граф прощался с нами, отправляясь в Лондон из Миддлхэма. Но мой мозг неотступно сверлила страшная мысль: это война. Возможно, я больше никогда не увижу отца. Мой дед погиб на поле брани… Я задвинула эту мысль в глубину сознания, яростно коря себя за подобную слабость. Этого не будет! Мы одержим победу! Это решено!

— Будь хорошей дочерью! — произнес отец, привлекая меня к себе. — Не позволяй королеве себя подавлять. Из тебя получится великолепная принцесса, а в будущем — королева Англии.

От неожиданного комплимента я смутилась, и мои щеки заалели.

— Я постараюсь. Когда мы встретимся в Лондоне, я уже буду замужней дамой, а принц Эдуард будет восстановлен в правах.

Я расправила плечи и вздернула подбородок. Отец будет мной гордиться. Пусть, вступая в битву против Эдуарда Йорка, он помнит меня такой.

Граф направился к двери. Встретившись взглядом с Кларенсом, он кивнул, приглашая следовать за ним.

— Королева не должна отвертеться от этого брака, — напомнил граф жене.

— Она не посмеет этого сделать. Помолвка освящена перед Богом.

Отец обернулся и остановился. На его лице залегли угрюмые складки.

— Ты уверена? Когда это Маргарита считалась с чем бы то ни было? Если она изыщет средство, с помощью которого сможет заполучить трон для своего сына и при этом избавиться от Невиллей, она, не колеблясь, им воспользуется. Даже теперь.

— Что сказал тебе Кларенс, что привело тебя в столь радужное настроение?

Я стала случайным свидетелем разговора Изабеллы и Кларенса. Это не было торопливое прощание. Нервным движением она коснулась его руки, не сводя с его лица широко открытых глаз. И эти сияющие глаза, и румянец на ее щеках вновь пробудили во мне смутные подозрения. Было в них что-то заговорщическое.

— Так что он тебе сказал? — не отставала я, заметив, как радость на ее лице уступила место упрямству.

Сестра отвернулась от меня и заколебалась.

— Я не могу тебе сказать, — наконец вымолвила она.

— Почему?

Я преградила Изабелле дорогу и внимательно посмотрела ей в глаза. И хотя ее губы были сжаты в попытке сохранить секрет, я видела, что ей страшно хочется с кем-нибудь поделиться. Почему бы не со мной? Она смотрела на меня, не зная, довериться ли мне как сестре или отвергнуть меня как ненавистную соперницу в борьбе за корону. Изабелла взглянула в сторону графини, провожающей графа к двери.

— Я расскажу тебе, но ты должна пообещать сохранить это в тайне.

Значит, в данном случае она решила видеть во мне сестру.

— Я постараюсь.

— Поклянись.

Она стиснула мне пальцы, подтвердив обоснованность моих подозрений.

— Хорошо, клянусь. Говори скорее. Мне пора возвращаться. Королева остра на язык, и если ей что-то не по вкусу, она может так…

Изабеллу мои проблемы не интересовали.

— Милорд Кларенс получил письмо от Эдуарда, — сияя от счастья, прошептала она.

— Письмо? От Эдуарда? Что ему нужно?

Подозрения разрослись до таких размеров, что мне стало трудно дышать.

— Эдуард просит моего мужа перейти на его сторону, — сказала Изабелла. — Он предлагает Кларенсу покинуть графа и Ланкастеров и вернуться к английскому двору. Король обещает полное прощение и восстановление в правах.

Это сообщение потрясло меня до такой степени, что я онемела, лихорадочно пытаясь сообразить, что из этого вытекает.

— Тебе что, нечего сказать? — возмутилась Изабелла.

— И Кларенс верит Эдуарду?

— Они братья. Одна плоть и кровь, — просто ответила Изабелла.

— И Кларенс это сделает! — возмущенно воскликнула я. — Он предаст графа?

— Он об этом думал, — лукаво сощурившись, ответила Изабелла.

— Изабелла!

— Тсс! Не суетись, Анна. Не привлекай внимания. Кларенс решил этого не делать. Он все-таки считает… он считает, что с графом ему будет лучше, чем с Эдуардом.

Но мне было ясно, что она лукавит, и я задалась вопросом, что все-таки на самом деле считает Кларенс. Поняв, какие недостойные доверия союзники окружают отца, я похолодела от ужаса. Король Людовик всегда был себе на уме. У королевы Маргариты на первом месте только собственные интересы и интересы ее сына. А теперь еще и Кларенс задумал переметнуться от Ланкастеров обратно к Йоркам…

— Я уверена, что он ничего не рассказал графу об этом мерзком заговоре! — вспылила я.

Мысль о том, что граф вступит в битву, не зная о коварстве зятя, человека, которого он считает сыном, казалась мне невыносимой.

— Конечно, нет! И ты этого тоже не сделаешь!

— Но если твой муж задумал совершить предательство, граф должен об этом знать…

— Кларенс этого не сделает. Я ведь уже тебе сказала. Он не предаст графа. Просто, понимаешь, Анна, мы обязательно должны победить. Если граф одержит победу, мы вместе с Ланкастерами вернемся к власти. Но если наш план провалится… что ж, Эдуард охотно примет Кларенса обратно. Он ему пообещал…

Какая смехотворная наивность! Зная эгоизм Изабеллы, способной так хладнокровно и беспринципно рассуждать о возможности предательства, я понимала, что она вполне может убедить своего супруга перейти на сторону Эдуарда. Ведь Кларенсу не на что было рассчитывать в лагере сторонников Ланкастеров. Неужели она не понимает, что подобный шаг может поставить под угрозу жизнь графа? Неужели амбиции Кларенса для нее важнее безопасности отца?

— Изабелла, мне это не нравится…

Сестра с оскорбленным видом развернулась и зашагала к двери. Наверное, она давала мне понять, что я не имею права ставить под сомнение порядочность Кларенса. Насколько я могла судить, он таким качеством вообще не обладал, но я также понимала, что Изабелла останется глуха к моим увещеваниям. Меня раздирали сомнения. Возможно, следует предупредить графиню? Но что она может сделать? Я лишь добавлю к ее переживаниям новый повод для тревоги. Хорошо это или плохо, но вторжение в Англию началось. И если Кларенс все же сохранит верность отцу… Но меня приводила в отчаяние мысль о том, что отец может положиться на человека, который меняет свои взгляды с такой же легкостью, как лошадей в разгар азартной охоты. И моя собственная сестра не усматривает в этом ничего предосудительного! В конце концов я решила, что мне остается лишь надеяться, что граф никогда в полной мере не доверится Кларенсу, а вместо этого будет бдительно следить за каждым его шагом. А если отец одержит победу над Эдуардом, то все мои страхи относительно Кларенса окажутся напрасными.

Но если все планы графа рухнут из-за предательства зятя, в этом будет и моя вина!

— Нам угрожала серьезная опасность. Шло сражение. Солдаты падали и умирали. Моя одежда была испачкана кровью. Чтобы спастись от неминуемой гибели, нам пришлось бежать.

Я гуляла в саду с принцем. После помолвки мне позволили это делать, но нас всегда сопровождала одна из придворных дам Маргариты. Мы шли по дорожке вдоль внешней стены замка, а леди Беатриса, с которой я также была вынуждена жить в одной комнате, следовала за нами по пятам, ловила каждое слово, а затем все докладывала своей госпоже. Наверное, королева опасалась предательских комментариев с моей стороны. Неужели она всерьез считала, что я могу ослабить ее влияние на сына? Она могла спать спокойно. Наши беседы всегда были исключительно односторонними. Сейчас принц Эдуард с наслаждением смаковал подробности своего бегства из Англии.

— Мы потерпели полное поражение. Наши войска были рассеяны, наши крепости занял неприятель. Мы были вынуждены спасаться бегством. У нас были очень крепкие лошадки и надежные проводники. Мы ехали только ночью. Я помню, что у меня был слуга, который вел моего пони, хотя я хотел ехать на нем сам. Я был уже достаточно взрослым, но мама сказала, что так будет безопаснее… — Принц замолчал, переводя дыхание, и, сощурившись, уставился на штокрозу. Возможно, перед его внутренним взором проплывали эпизоды его детского приключения, вновь пробуждая в душе гнев и негодование.

— Наверное, вам было очень страшно, милорд.

Я не знала, что еще ему сказать. Эдуард вообще не нуждался в репликах с моей стороны. Я устраивала его в качестве молчаливого слушателя… Хотя я подозревала, что ему очень хочется произвести на меня впечатление.

— Да, но я был очень храбрым, — продолжал он, даже не взглянув на меня. — Мама сказала, что счастлива иметь такого смелого сына. Но ведь я принц! Я рожден для того, чтобы быть смелым и сильным.

— Я уверена, что вам очень пригодились эти качества, милорд.

— Однажды ночью на нас напала банда воров. Они хотели нас ограбить и убить. Они грозились лишить меня жизни, и мама отдала им все свои драгоценности…

Эдуард повернул и начал подниматься по лестнице, ведущей на крепостную стену, откуда открывался вид на окружающие холмы и перелески. Он даже не оглянулся, чтобы убедиться, иду ли я за ним. Впрочем, мне ничего другого не оставалось. До меня продолжали доноситься его взволнованные речи.

— Между ворами разразилась ссора, перешедшая в драку. Все претендовали на мамины украшения. И тут мама продемонстрировала необычайную смелость. Она поняла, что у нас появился шанс на спасение, схватила меня за руку, и мы бросились бежать. Мы бежали, бежали, пока совершенно не выбились из сил. Тогда мы укрылись в лесу. Мимо проходил какой-то человек. Судя по его виду, это был еще один разбойник. Мама пыталась меня удержать, но я вырвался и подошел к бродяге. «Я Эдуард, принц Уэльский, — заявил я. — Когда-нибудь я стану королем. А сейчас ты должен нам помочь». У разбойника была лошадь, на которую он нас посадил. Мы спаслись и добрались до Шотландии, и шотландская королева приняла нас ко двору.

Вот таким было мое общение с принцем. Эдуард был полон энергии. Слова лились из него потоком, и я невольно сравнивала его с Ричардом, из которого невозможно было вытянуть ни слова и который никогда не рассказывал ни о своей семье, ни о своем раннем детстве. Я охотно слушала, потому что бесконечные речи Эдуарда позволяли мне лучше узнать как принца, так и Маргариту, а также убедиться в существовании между ними нерушимой связи. Он так открыто восхищался матерью, что мне очень скоро стало ясно — других авторитетов в его жизни просто не существует.

Принц начал очередную сагу, воспевающую его дерзость и отвагу, но мне было трудно сосредоточиться, мои мысли блуждали, и мало-помалу меня охватывало мрачное, тягостное уныние. Я обязана была хранить верность гордо вышагивающему рядом со мной принцу, но на задворках моего сознания постоянно теснились воспоминания о Ричарде Глостере. «Что он сейчас делает?» — спрашивала я себя.

Что бы ты хотела узнать? Неужели ты считаешь, что существует информация, которая может тебя утешить?

Мой внутренний голос неожиданно зазвучал так громко, что заглушил даже голос принца. Разумеется, Ричард служит королю Эдуарду. Что еще он может делать?

Он коннетабль Англии, главный судья Северного Уэльса, верховный адмирал… На его плечи возложена забота о безопасности королевства. Он заседает в верховном суде, вербует войска, вместе с Эдуардом скачет в Йоркшир, чтобы подавить вспыхнувшее там восстание. И он уже наверняка обручен с Марией Бургундской. Он и думать о тебе забыл!

Принц вновь ударился в воспоминания, а я представила себе Ричарда. Я видела его сражающимся на поле брани. Он будет биться до последней капли крови, стремясь сохранить корону для своего брата, и использует для этого все навыки и умения, приобретенные им в Миддлхэме. По сравнению с ним мой нынешний царственный собеседник выглядел таким никчемным и незрелым. Этого принца интересовала только собственная персона. Объективности ради я попыталась вступиться за Эдуарда, напомнив себе, что у него просто не было ни единого шанса проявить свою доблесть. Быть может, став королем, он проявит все свои способности.

— Если мадам королева рискнула всем ради меня, я тоже должен поставить на карту все, лишь бы вернуть ей престол.

При этих словах я очнулась от грез, в которые успела уйти с головой. Усилием воли я заставила образ Ричарда поблекнуть и обернулась к собеседнику.

— Разумеется, королем станет ваш отец, — осторожно напомнила я ему.

— Отец править не способен. Он выжил из ума и преждевременно состарился. Будем надеяться, что долго он не протянет. — Эта резкая отповедь застала меня врасплох. Неужели все это внушила ему Маргарита? — Отец будет доживать свои дни в каком-нибудь безопасном месте, где он сможет нести околесицу, молиться и верить в то, что все еще правит страной. На самом деле править буду я. Я взойду на трон в день своего совершеннолетия. Так говорит мама.

И Эдуард снова вернулся к излюбленной теме:

— Когда мы отплыли из Шотландии, мы были одеты в тряпье, словно крестьяне. Ты не поверишь…

Я вздохнула. Он смотрел куда-то вдаль, в сторону невидимой Англии. Я стояла рядом с ним, прислонившись спиной к нагретым солнцем камням. Я его почти не слушала. Эдуард ни разу не поинтересовался моим прошлым, ни разу ни о чем не спросил и не посочувствовал моему положению бездомной изгнанницы. Я предположила, что, возможно, у него просто нет никого, кому бы он мог изливать свою душу, и мне стало его жаль.

— Сколько вам было лет, когда вы покинули Англию? — спросила я, воспользовавшись небольшой паузой, подобно любой женщине пытаясь направить разговор на личные темы.

— Десять лет.

— Мы с вами прежде встречались?

Принц равнодушно пожал плечами и зашагал обратно к лестнице.

— Понятия не имею. Если и встречались, ты была совсем маленькой, а значит, не могла меня заинтересовать. Я просто не обратил бы на тебя внимания.

Он не считал нужным льстить мне или флиртовать со мной. Такое безразличие меня задело. Я окончательно убедилась в том, что его вообще никто не интересует, не считая его самого. И все же я решилась задать еще один вопрос.

— Когда вы станете королем, сделаете ли вы моего отца своим советником?

Резкий и категоричный ответ заставил меня похолодеть.

— Вряд ли. Уорик несет ответственность за то, что сверг моего отца и лишил меня прав и имущества. Я ничего ему не должен.

— Даже если он свергнет Эдуарда Йорка и вернет вам корону?

— Разумеется, я буду ему за это благодарен. Но я сам выберу себе советников, и сомневаюсь, что месье де Уорик будет одним из них. — Принц резко остановился и перевел на меня взгляд, как будто только сейчас вспомнив, кто я, собственно, такая. Его лицо озарила улыбка, и глубокие угрюмые складки разгладились. — Довольно об этом, леди Анна. Вы моя невеста, и у меня есть для вас подарок. — Он поднял руку и сделал знак почтительно стоящему у входа в сад слуге.

— Подарок?

Слуга приблизился и по сигналу принца опустился на колени и протянул мне маленькую золоченую клетку. В ней с жердочки на жердочку прыгали две покрытые ярким оперением птички. Я была в восторге.

— Вот видите… — Принц провел пальцем по прутьям клетки, и птички засуетились еще сильнее. — Я о вас думаю. Каждое утро эти птички будут петь и напоминать вам обо мне.

— Они прелестны. Спасибо…

Я взяла клетку и подняла ее повыше, чтобы получше разглядеть своих новых питомцев. Мы никогда не держали птиц. В Миддлхэме у нас были только охотничьи собаки и полудикие кошки, обитавшие на конюшне. Птицы были очень красивы. Их перышки и маленькие черные глазки-бусинки поблескивали. Все же принц знал, как меня удивить. Он подумал обо мне, проявил заботу и преподнес такой изумительный подарок. Быть может, он вовсе не так равнодушен ко мне, как я полагала.

Вернувшись в свою комнату, я поставила клетку на окно. Теплые солнечные лучи успокоили птичек. Они уселись на жердочку, взъерошили перышки и запели. Золоченые листья и цветы, составляющие узор прутьев клетки, тускло поблескивали на солнце. Я все еще любовалась экзотическим оперением своих новых друзей, когда в комнату вплыла леди Беатриса.

— Значит, принц сделал вам подарок? — произнесла она, окинув меня высокомерным взглядом.

— Да. Правда, они красивые?

— Несомненно. А королева об этом осведомлена?

Я подняла на нее удивленные глаза. Какое имеет значение, осведомлена об этом королева или нет? Какое ей дело до пары певчих птиц, которых принц подарил своей невесте? Но Беатриса качала головой, а ее губы подрагивали в желчной усмешке.

— Почему бы вам не сказать мне все прямо? — поинтересовалась я.

Но она опять покачала головой.

— Когда-нибудь вы сами все узнаете. А теперь пойдемте со мной. Королева не любит, когда ее заставляют ждать.

Она развернулась и, не оглядываясь, зашагала прочь. Даже когда я была ребенком и жила в Миддлхэме, я имела больше прав, чем здесь. Будучи дочерью графа Невилля, я внушала окружающим уважение. Здесь же я была в клетке, как и мои милые птички.

Мою жизнь при дворе королевы Маргариты трудно было назвать приятной. Что я могла узнать здесь нового, чему меня еще не научила мама, под руководством которой я прошла суровую школу придворной жизни? Мне было известно практически все о предъявляемых там требованиях. Воспитание в семействе Невиллей налагало определенный отпечаток. Кроме того, я с самого начала понимала, что Маргарита преследует совершенно иные цели. Если коротко, то она хотела держать меня рядом с собой, намереваясь сломить мою волю и превратить в кроткую и покорную невестку. А также чтобы показать всем, какого она невысокого мнения обо мне и об этом навязанном ей браке. Открытой жестокости она никогда не допускала, довольствуясь мелкими оскорблениями и ядовитыми насмешками. Критике подвергались все мои действия, без малейшего исключения. Это было рассчитано на то, чтобы указать мне мое место и запретить его покидать.

«Леди Анна покажет нам всем, как следует вышивать это алтарное покрывало. Давайте посмотрим, как она умеет обращаться с иголкой… Леди Анна развеет нашу скуку, хотя, может, не стоит заставлять ее петь? Быть может, леди Анна нам почитает? Ах, нет! Лучше не надо. Ее акцент недостаточно благозвучен и труден для восприятия…»

И так далее, и тому подобное. Я не могла не замечать ехидных улыбок и не слышать источающих яд смешков. Иногда среди ночи мне приходилось отчаянно бороться с нахлынувшей на меня тоской. В такие моменты бывало очень трудно удержаться от слез и не смочить ими подушку. Но я твердо решила не допустить того, чтобы вездесущие шпионы Маргариты донесли своей повелительнице, что она заставила меня горевать. А я располагала не вызывающими сомнений доказательствами того, что за всеми моими действиями неусыпно следят и что я не могу произнести ни одного слова, которое тут же не передали бы королеве.

— Я запрещаю тебе подбивать принца на то, чтобы он назначил твоего отца, графа Уорика, своим советником! — обрушилась на меня Маргарита.

— Но я не…

— Мне сообщили, что ты затрагивала эту тему.

Вот тебе и прогулка по саду!

— Больше ты этого делать не должна. Поняла?

— Да, мадам.

— Если я услышу что-либо еще, что мне не понравится, я отменю все эти прогулки.

Я вышивала и молилась, играла на лютне и прислуживала королеве, держа свои мысли и возмущение при себе. Моя жизнь превратилась в одно сплошное ожидание. Ожидание того дня, когда я выйду замуж за принца и избавлюсь от гнета его матери.

Граф отплыл в Англию с внушительным флотом из шестидесяти кораблей. Во Францию поступали обнадеживающие новости. Глаза королевы Маргариты сверкали, хотя она ни одним словом не выразила одобрения действиям графа Уорика. Самозванец Йорк выслал ему навстречу свои корабли, пытаясь воспрепятствовать высадке войск Ланкастеров на английскую землю. Однако буря разбросала английский флот, и высадка в Плимуте произошла без сучка, без задоринки. Кларенс по-прежнему был рядом с графом. Видимо, он все же не решился на очередное предательство.

В Анжере принц не находил себе места. Его возмущало то, что он вынужден бездействовать. В присутствии матери он скрывал свое смятение за ласковыми и беззаботными улыбками. При ней он играл роль идеального придворного. Эдуард танцевал, садился с королевой за стол и исполнял все ее капризы с удивительной сыновней преданностью. Иногда он улыбался и мне. Но расставшись с Маргаритой, он позволял бушующей в нем яростной энергии вырваться наружу, что выражалось в крайне скверном расположении духа. Когда мы узнали, что армия графа идет на Лондон и под его знамена отовсюду стекаются люди, принц на целый день отправился на охоту в долину Луары, захватив с собой всех собак и соколов.

Когда он вернулся, я прогуливалась по саду в компании других фрейлин. Эдуард немедленно направил коня ко мне. Склонившись и держа шляпу в руке, принц заговорил:

— Миледи! Охота удалась, добыча просто великолепна. Вот это была погоня! — Его лицо раскраснелось, глаза сияли.

— Похоже, милорд, охота доставила вам удовольствие, — улыбнулась я.

— Огромнейшее удовольствие, миледи. Взгляните, что мы привезли. Какой прекрасный олень! Он чуть было не ушел от гончих, но я готов был преследовать его до ворот преисподней. — Эдуард через плечо оглянулся на окровавленную тушу, прикрепленную к спине одной из лошадей. — Сегодня нас ждет великолепный обед. И я позабочусь, чтобы на вашей тарелке, леди Анна, оказались самые лучшие куски. Вы моя невеста, моя принцесса, а значит, заслуживаете только самого лучшего.

— Благодарю вас, милорд.

Я грациозно присела в реверансе, сохраняя невозмутимое выражение лица. Это далось мне нелегко. Подобное внимание принца должно было мне польстить, но мои чувства были совершенно иными. Я испытывала жалость к великолепному чалому жеребцу принца. Его лоснящаяся шерсть была покрыта грязью и пóтом, а глаза закатывались от ужаса, когда Эдуард железной рукой натягивал поводья, чтобы удержать перевозбужденное животное на месте. По бокам коня струилась кровь. Принц вонзал в них шпоры, причем делал это не случайно, а вполне преднамеренно. Эдуард спрыгнул на землю и бросил поводья груму.

— Забери коня и позаботься о нем, — небрежно сказал он. — Неуклюжее создание, но сегодня он неплохо мне послужил. — Принц стегнул жеребца хлыстом.

Ричард так ни за что не поступил бы. Я вспомнила, как он заботился о лошади, повредившей ногу, как боялся, что она не выздоровеет, как осторожно накладывал компресс. Тем временем принц даже не взглянул на коня, продолжавшего трясти головой. Я догадалась, что животному очень больно, но принц не обращал на это внимания.

— Принц Эдуард всегда так жесток с животными?

Эти слова вырвались у меня прежде, чем я успела подумать.

— Он любит верховую езду, миледи, — ответила леди Беатриса. — Жеребец должен повиноваться наезднику. Принц умеет обуздывать норовистых лошадей. Ее величество гордится мастерством своего сына.

Мне следовало промолчать. О моей бестактности, несомненно, вскоре донесут королеве. Злясь на себя за неосмотрительность, я с возмущением увидела, как принц ударил грума, наказывая его за неповоротливость. Я тут же вспомнила об инциденте с Томасом в библиотеке, когда я попыталась убедить себя в том, что мне все показалось.

Знает ли Маргарита о необузданности сына? Я подозревала, что она готова простить ему все, кроме смертных грехов. Но и для них она нашла бы оправдание. В данном случае королева лишь поздравила Эдуарда с успешной охотой. Лучшие куски оленины поднесли, разумеется, королеве, а не мне.

— Ты превращаешься в мужчину, которым так и не стал твой отец, — прошептала Маргарита, нежно глядя на склонившегося в низком поклоне принца. На столе перед ней источала чудесный аромат горячая сочная оленина. — Корона Англии увенчает поистине мужественное чело. Ты сумеешь распорядиться полученной властью.

— Сумею. Клянусь.

Маргарита обняла маленькими ладошками лицо сына и поцеловала его сначала в обе щеки, а затем в губы. Этот поцелуй показался мне гораздо нежнее простой материнской ласки.

Недели тянулись невыносимо медленно. Новостей не было ни о моей свадьбе, ни об успехах графа. Принц уезжал на охоту. Королева все чаще теряла самообладание. Каждое утро на моем окне заливались звонкими трелями две маленькие прелестные птички, но им не удавалось развеять мрачную атмосферу ожидания.

И вот наконец долгожданный гонец!

— Ваше величество! — воскликнул одетый в цвета Уориков человек.

Его костюм был покрыт пылью, и, отказавшись даже от кружки эля, он потребовал, чтобы его немедленно провели к королеве. Принц бросился перед ней на колени, а она, напротив, встала, несмотря на небольшой рост, являя собой поистине устрашающее зрелище.

— Прекрасные новости, ваше величество, — прохрипел гонец. — Англия пала. Милорд Уорик удерживает Лондон. Эдуард Йорк повержен.

Глаза королевы вспыхнули.

— Он жив?

— Пока жив. Ему удалось бежать в Бургундию.

— А мой господин король Генрих?

— Он освобожден из Тауэра, ваше величество, и находится под защитой милорда Уорика.

Маргарита так стиснула руки, что их суставы побелели.

— Слава Богу! Это действительно хорошие новости.

— Мне поручили передать вам следующее. Англия ждет возвращения Ланкастеров. Вам уже ничто не сможет помешать. Милорд Уорик просит вас прибыть с первым же попутным ветром. К его просьбе присоединяется и его величество король Людовик. Вас встретят и с почетом препроводят в Вестминстер.

Наконец восковое личико Маргариты согрела улыбка. Я ожидала, что она что-нибудь скажет, но вдруг королева села и задумалась.

— Мадам, когда мы едем? — пританцовывал на месте принц Эдуард. Было видно, что он готов немедленно вместе со всем двором выдвинуться к побережью.

— Пока рано об этом говорить. — Маргарита встала, расправила юбки и, поманив фрейлин, направилась к двери. — Я должна помолиться. Откуда мне знать, что в Англии действительно безопасно? Что там не вспыхнет мятеж? Слишком рано, сын мой.

— Но, мадам…

Меня это уже не интересовало. Мне нетрудно было представить себе аргументы королевы. Вместо того чтобы слушать всякий вздор, я выскользнула в коридор и подстерегла гонца.

— В добром ли здравии граф?

— Да, миледи. Возблагодарим за это Господа!

— Вы уже поговорили с графиней?

— Нет, миледи.

— Обязательно поговорите. Она наверняка хотела бы, чтобы ей как можно скорее обо всем рассказали. — А затем я задала вопрос, давно терзавший мою душу. Неизвестность не давала мне в полной мере радоваться за графа. — Вы что-нибудь слышали о брате Эдуарда Йорка? Где герцог Глостер? Он тоже остался в живых? — спросила я, удивляясь своей смелости.

— Да, миледи. Он бежал вместе с братом.

Я с облегчением вздохнула и отпустила гонца.

Я подумаю об этом, когда останусь одна.

Людовик швырнул документ, скрепленный внушительной печатью, на стол перед королевой и выпрямился, испепеляя пергамент глазами.

— Вот оно, разрешение! — прорычал он. — Наконец-то! Его святейшество кого угодно выведет из себя. Давайте поскорее заключим этот брак.

Год близился к концу. Видя непреклонность в глазах Людовика, Маргарита уступила, и уже через неделю я стала леди Анной, принцессой Уэльской. В Амбуазе, под суровыми сводами королевской часовни я вступила в брак с Эдуардом Ланкастером.

Это было очень странное событие. На нем не было отца ни со стороны невесты, ни со стороны жениха. Род Невиллей вообще был представлен очень скудно. Я даже не пыталась искать знакомые лица в толпе гостей. Я знала, что их там нет. За моим восхождением в статус принцессы наблюдали только графиня Уорик и герцогиня Кларенс, мои мать и сестра. Что касается жениха, то его поддерживала не только мать, отныне королева Англии, но и целая толпа родственников, принадлежащих к королевскому Анжуйскому дому. По такому случаю свое уединение в одном из замков на берегу Луары прервал даже король Рене, отец королевы Маргариты.

Августейшее собрание искрилось и сверкало в слабых лучах зимнего солнца. Людовик хотел, чтобы все стали свидетелями того, что союз между королевой Маргаритой и графом Уориком освятился брачным союзом их детей.

Полагаю, его, так же, как и меня, терзали подозрения.

У меня есть план…

Я вспомнила эти слова, когда Людовик швырнул документ с папской печатью на стол. Королева прошептала их на ухо своему сыну, намекая на то, что она поможет ему избежать нежеланного союза. Теперь это уже не имело значения. Англия принадлежала ей, а я стояла перед алтарем. Идти на попятный было поздно.

На мои плечи давило расшитое золотом тяжелое атласное платье, но я не усмотрела в этом дурного предзнаменования. Я наслаждалась тем, как скользит по коже нежная ткань, символизируя мой новый королевский статус. Мою шею и запястья согревали шелковистые меха. Итак, горностай, которым грезила сестра, достался мне. На мои распущенные волосы было наброшено прозрачное покрывало. Оно было очень простым, зато прочно удерживающий его на голове обруч был сделан из сверкающего тончайшей гравировкой золота.

Мой жених был одет значительно богаче. Более того, он был просто великолепен. И хотя тусклое золото его пышных волос не гармонировало с выкрашенными в черный и красный цвета геральдическими страусовыми перьями, все в нем указывало на королевское происхождение. Королева Маргарита не упустила ничего. Золотистая туника сообщала всем присутствующим, что они лицезреют принца, которому вскоре предстоит вступить на престол. И если ткань не представляла собой ничего особенного, то украшения поражали воображение. Золотая цепь, кольца, брошь на бархатном берете своим блеском соперничали с изумительными витражами, сквозь которые нас благословляло зимнее солнце. Будущее манило нас, подобно сапфиру, сверкающему на груди принца. Эдуард обернулся ко мне и перед Богом назвал меня своей женой.

А потом все закончилось. Горячая ладонь принца стискивала мою руку так крепко, как будто он принимал ее за рукоять боевого меча. Тяжелое кольцо с рубином, которое он надел мне на палец, больно врезалось в нежную кожу, когда Эдуард еще крепче сжал мои пальцы и развернул меня к гостям, чтобы продемонстрировать им свою жену и свое ликование.

Смогу ли я полюбить этого человека, ставшего мне мужем? Буду ли я его уважать? Найду ли я в нем друга?

Столько вопросов, ни на один из которых у меня не было ответа. Я знала, что не люблю Эдуарда и никогда не смогу полюбить, но, быть может, нам удастся создать некий союз? Как он элегантен и обходителен! По такому случаю принц решил продемонстрировать безукоризненные манеры и прекрасное расположение духа. Вот он вновь улыбается мне, и его лицо озаряет искренняя радость. Раздражение и несдержанность минувших месяцев исчезли, и я немного воспрянула духом. Все складывается в его пользу, ему остается только радоваться жизни. А когда принц станет королем, места обидам и разочарованиям и вовсе не останется. Эдуард милостиво улыбался всем, кто желал нам счастья, прижимал мои пальцы к своим губам и беспрестанно твердил, что во всей Франции нет девушки красивее меня. И хотя это было неправдой, мне было приятно это слышать.

Мы медленно шли по проходу, и придворные один за другим опускались на колени. Я взглянула на графиню. Она стояла, склонив голову и опустив глаза. Я не знала, что она думает о моем головокружительном взлете. В сверкающем взгляде сестры я без труда прочла враждебность. Эта новая преграда между нами до предела обострила чувство одиночества, болью отозвавшееся у меня в сердце. Я всю жизнь принимала как должное близкие отношения с родными, легкое и непосредственное общение с ними. И вот все это осталось позади. Королеве Маргарите предстояло занять место моей мамы, но разве могла она мне ее заменить? Оставалась единственная надежда на принца. Если он будет со мной ласков, это скрасит мое одинокое существование. Ожидать от него любви мне не приходилось, но я готова была довольствоваться дружбой.

— Скорее! — торопила меня леди Беатриса. — Я уверена, что принцу не терпится продемонстрировать свою доблесть!

Дверь за нами затворилась, оборвав обычный в таких случаях хор грубых, непристойных шуток в адрес жениха и невесты. Я все это слышала на других свадебных торжествах, но, конечно же, не в ситуации, когда всеобщий интерес был прикован к моей девственности.

Для нашей первой ночи приготовили такую роскошную спальню, что если бы я была способна воспринимать окружающее, она произвела бы на меня неизгладимое впечатление. Огромную кровать застелили тончайшими простынями, кружевной полог был расшит золотыми геральдическими лилиями. В камине весело потрескивали поленья. На тот случай, если ночью нас одолеет жажда или голод, на столике был приготовлен графин с вином и блюдо с орехами, фруктами и сладостями. У меня в горле пересохло, но я и представить себе не могла, что мне захочется прикоснуться к чему бы то ни было.

— Эдуард обожает демонстрировать свою мужественность. — Фрейлины Маргариты не меньше мужчин любили поупражняться в непристойностях. — Вчера он делал это с другими рыцарями, но сегодня у него соперник помягче…

Я судорожно сглотнула подступающий к горлу страх. С меня сняли все мои роскошные одежды, как куклу дергая и поворачивая во все стороны. Атласное платье, горностаевую накидку и даже сорочку отложили в сторону, после чего тщательно расчесали мои струящиеся по обнаженным плечам волосы и наконец оставили меня в покое. И вот я, съежившись, сижу на краю огромной постели. Мне страшно, и я судорожно комкаю простыню, пытаясь скрыть свою угловатую наготу, напрочь лишенную женственных изгибов и округлостей. Подо мной рассыпаны сухие цветы и травы, призванные способствовать успешному соединению и зачатию. Впрочем, пока хрупкие веточки лаванды и розмарина лишь безжалостно царапают мою кожу. Великий викарий Байе, проводивший свадебную церемонию, застыл в напыщенной готовности окропить святой водой и благословить молитвой счастливую супружескую пару.

Одним словом, все было готово, не хватало лишь жениха.

Я попыталась представить себе последующие несколько часов и пришла к выводу, что не боюсь своего супруга. Кроме того, я знала, чего мне следует ожидать. Графиня достаточно подробно описала мне весь процесс.

— Как вы думаете, быть может, он решил сперва выпить для храбрости?

Я надеялась, что это не так. Хотя бы одному из нас сегодня ночью понадобится голова на плечах. Я пламенно молилась, чтобы принц не оказался таким же неопытным и невежественным, как и я. Шуточки становились все более ядовитыми, потому что фрейлины откровенно заскучали и начали позевывать, прикрываясь изящными ладошками.

— Что же его задерживает? Неужели он нашел себе занятие поинтереснее? Быть может, он завершает свое образование с какой-нибудь придворной проституткой?

— А что, если принц прислуживает королеве?

И еще:

— А что, если Маргарита захочет привести его сюда и лично за всем проследить?

И наконец, еле слышный шепот:

— Она контролирует каждый его вздох! И многое другое!

Я знала, чего добиваются фрейлины. Они хотели заставить меня поволноваться. Напомнить мне о моей неопытности. Возможно даже, довести меня до истерики. Они никогда не были мне подругами, и мой новый статус ничего не изменил, но я решила, что не позволю им себя запугать.

— Придворные проститутки принцу не понадобятся, — с невинной улыбкой заметила я. — Я сама позабочусь о том, чтобы практики у него было предостаточно.

— Не забудьте, что завтра придется встать очень рано, потому что вам предстоит поездка в Париж. Вы полагаете, Эдуард встанет вовремя?

На лукавый взгляд я ответила ироничной усмешкой.

— Еще бы! Со мной он вообще не уснет.

— Но ведь вы девственница! Неужели у вас такой аппетит?

— Волчий! Я надеюсь, принц тоже голоден.

Фрейлины расхохотались, но уже не надо мной. Теперь я была женой принца Эдуарда, и мне предстояло впервые остаться с ним наедине и стать единственным объектом его внимания. О Пресвятая Дева! Я опять взмолилась о том, чтобы мы сумели установить устраивающие обоих взаимоотношения.

За дверью раздался взрыв грубого хохота, больно резанувший мой слух, и шарканье множества ног. Шаги замерли у самой двери. Раздался звон металла о каменные плиты. Кто-то уронил кубок и разразился по этому поводу ругательствами. Формальный стук в дверь, возвещающий о прибытии моего супруга, и вот он уже входит в спальню, облаченный в умопомрачительной красоты алый халат с позолотой. Эдуард улыбается и лучится радостью. Мне ясно, что его хорошее настроение в известной степени подогрето вином. И тем не менее он явился сам, в отличие от Кларенса, которого пришлось нести в спальню Изабеллы на руках. В глубине своего эгоистичного сердца принц нашел достаточно чуткости, чтобы захлопнуть дверь прямо перед похотливыми лицами своих спутников. На мгновение воцарилась тишина, мягкая, как падающий снег. Звуки веселья удалились и стихли. Гуляки вернулись к свадебному столу.

Эдуард неспешно приблизился к постели. Мои пальцы судорожно стиснули край простыни, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не прижать тонкую ткань к своей плоской груди. Эдуард, похоже, даже не заметил моей внутренней борьбы. Он окинул взглядом мое лицо и ту часть моей фигуры, которая виднелась из-под простыни. Его глаза были слегка затуманены, но не больше, чем можно было ожидать. Он остановился, низко поклонился и, взяв меня за руку, поднес ее к губам.

— Моя нежная прелестная невеста. Как ты прекрасна! Ты ведь меня не боишься?

— Нет, милорд, — прохрипела я, поперхнувшись с головой накрывшей меня волной любимого аромата принца. Он весь был пропитан этим липким сладковатым запахом. Что это? Я едва не чихнула. Цибет! Нет, пахло кошками, а не цибетом! К горлу подступила тошнота.

— Любовь моя, я овладею тобой ласково и нежно!

Какая предупредительность! Мне следовало бы растаять от его задушевных интонаций, ласковых пальцев и легкого касания губ. Все дальнейшее должно быть еще приятнее, внушала я себе. Но страх, стискивающий мои внутренности, только усилился. Я не доверяла этому человеку.

Выпустив мои пальцы, Эдуард обошел кровать, сбросил отороченный мехом и расшитый золотом халат и замер, приглашая собравшихся полюбоваться его стройным мускулистым телом. Я отвела глаза, смущенная видом золотисто-рыжих волос на его животе и мужского достоинства, впечатляюще эрегированного, несмотря на выпитое вино и устремленные на нас любопытные взгляды. Впрочем, сам принц наслаждался всеобщим вниманием и восхищением. Наконец, сполна удовлетворив свое тщеславие, Эдуард откинул покрывало, уселся на пышную перину, удобно расположился рядом со мной и поманил викария, приглашая его завершить церемонию. Тем временем я боролась с удушьем, вызванным тошнотворным запахом его духов, и со страхом. Священник поднял сосуд со святой водой и, обходя кровать по кругу, начал обрызгивать постель, Эдуарда и меня. Он так старался, что я чуть не расхохоталась при мысли о том, что он сочтет свою работу выполненной, только убедившись, что постель промокла до нитки.

Священник поднял руку, завершая обряд благословения. На нас посыпались пожелания, выражающие надежды всех сторонников дома Ланкастеров.

— Да пребудет Господь с вами, милорд принц, и с вашей прекрасной супругой. Будьте верны друг другу и плодовиты, чтобы обеспечить дом Ланкастеров достойными наследниками. И пусть славное зачатие произойдет уже сегодня ночью. Благослови вас Господь. Аминь.

Графиня с ободряющей улыбкой склонилась к моему уху.

— Благослови тебя Господь, дочка, — прошептала она, повторяя слова викария. — И запомни — ничего не бойся.

Не бойся! Легко сказать! Меня трясло, пальцы все сильнее стискивали покрывало, а в голове крутилась предательская мысль: я не хочу, чтобы принц ко мне прикасался. Внезапно я испытала отвращение. Я представила себе его руки на своем теле. Они меня гладят и ласкают… От омерзения я закрыла глаза, одновременно вытесняя из своего сознания образ Ричарда. Ему не место в этой холодной супружеской постели. В конце концов, я теперь супруга принца и должна исполнять свои обязанности.

Дверь распахнулась без малейшего намека на вежливый стук, и в комнате подобно раскатам грома прогремел отрывистый приказ:

— Довольно!

На порог шагнула королева Маргарита, все еще облаченная в праздничное бархатное платье и горностаевую накидку. На ее голове красовалась корона, но сама королева была столь же бледна, как ее сын румян. Она решительно подошла к лежащему в постели принцу. Мне показалось, что все ее тело вибрирует от яростной, едва сдерживаемой энергии.

— Вон! — скомандовала она фрейлинам, не сводя глаз с сына. И повторила громче: — Убирайтесь вон!

Дамы бросились к двери, суетясь и спотыкаясь о подолы своих платьев. Моя мама не двинулась с места, за что я возблагодарила Всевышнего.

— Ваше величество! — Великий викарий выпрямился во весь свой внушительный рост. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу этим сказать, что подтверждения этого брака не будет. — Королева даже не обернулась к нему, продолжая изучать лицо сына.

— Это какое-то недоразумение, ваше величество, — залопотал священник. — Нет никаких оснований запрещать этим молодым людям вступать в законный союз. Все сделано правильно и в глазах людей, и в глазах Господа.

— То, что устраивает вас, не устраивает меня!

Я сидела с открытым ртом. На какое-то мгновение на лице принца тоже промелькнуло удивление, как будто он не мог поверить тому, что услышал. Я повернулась к графине, ища поддержки. Было ясно, что она такого тоже не ожидала. Возможно, препятствием к подтверждению брака служит мой юный возраст? Неужели королеве в самую последнюю минуту пришло в голову, что мне рано вступать в брачные отношения? Вряд ли. Я не была самой юной из невест, исполняющей супружеский долг. И случись мне зачать ребенка, я была бы не самой юной из августейших матерей.

— Мадам! Побойтесь Бога!..

Наконец-то я дождалась хоть какой-то реакции принца. Он выпрыгнул из кровати и сунул руки в рукава халата, как будто обнаженный вид лишал его преимуществ в этом неожиданно разразившемся споре. Я оставалась на прежнем месте. Я не только не знала, что мне делать, я была неспособна даже думать на эту тему. Зато я отметила, что впечатляющая мужественность моего супруга осталась в прошлом. Я замерла, наблюдая за разыгрывающейся на моих глазах сценой. Эдуард быстрым движением запахнул халат и туго затянул пояс.

— Я требую объяснений, мадам…

— Я ничего не должна объяснять. Ты мой сын и должен мне повиноваться.

Тут вмешался великий викарий, подобно дубу, упрямо вросший в пол спальни.

— Ваше величество, я считаю, что в данном случае вы не вправе требовать от принца послушания. Он взрослый мужчина и сам должен решать, как ему поступать со своей женой.

Великий викарий стиснул нагрудный крест, как будто ища поддержки Всевышнего.

Мама застыла, от возмущения потеряв дар речи. Я увидела, что ее охватывает паника.

Тем временем принц обрел уверенность в себе, одновременно утратив хладнокровие.

— Бога ради, мадам! — вскричал он. — Я требую объяснений. Эта женщина — моя жена перед Богом и перед законом, и я должен ею овладеть.

— Что с того, что она твоя жена? Подтверждения брака не будет.

— Почему? Бога ради, объясните почему?

От сыновней почтительности не осталось и следа. Принц сорвался на крик.

— Потому что я вам это запрещаю.

— Вы мне запрещаете? Я — принц Уэльский, наследник английского престола. У вас нет права ничего мне запрещать.

— Это право у меня есть, и я намерена им воспользоваться.

Эдуард шагнул к матери. Вид у него был угрожающий. Он поднял руку с раскрытой ладонью. Мы затаили дыхание. На мгновение всем показалось, что он ударит королеву. Наружу вырвался его взрывной и безудержный нрав.

— Милорд. Ваше величество. Давайте поговорим спокойно.

Вперед, откашлявшись, вновь выступил викарий. Эдуард опустил руку, и священник продолжил:

— Каковы основания для подобных действий, ваше величество?

Королева не взглянула ни на него, ни на меня. Я вообще была для нее пустым местом. Она продолжала пристально смотреть в горящие глаза своего сына.

— Я не обязана ничего объяснять.

Вот и все, что она сказала.

— Объясните! — Гневный рык Эдуарда эхом отразился от стен, не на шутку перепугав всех присутствующих. Его красивые черты исказил свирепый оскал. — Объясните мне, что вы задумали!

Я, затаив дыхание, сидела в огромной постели и ожидала, чем окончится это сражение между матерью и сыном. Королева медленно вздохнула, и украшения на ее груди сверкнули. Она покосилась на маму, потом на меня и наконец перевела взгляд на принца. Когда Маргарита заговорила, я поняла, что таковы были ее планы с самого начала и у нас нет ни малейшего шанса выпутаться из сплетенной ею паутины.

— Не вижу причин скрывать это от кого бы то ни было, а тем более от вас, — произнесла Маргарита. — И если у меня есть хоть малейшая возможность избавиться от этого брака, я ею воспользуюсь. Если я смогу его расторгнуть, я это сделаю. Месье де Уорик будет плясать под мою дудку, но ни в коем случае не наоборот.

— Вам нужны пути к отступлению, — возмущенно прошептала мама. — Выходит, если милорд Уорик потерпит неудачу, мою дочь просто вышвырнут вон. Вы собираетесь расторгнуть этот брак, даже не дав его заключить. Вы подвергаете несказанному унижению мою дочь. Это жестоко!

— Я не позволю, чтобы в таком вопросе вы навязывали мне свою волю… — начал было принц, но королева оборвала его резким жестом и обернулась к графине.

— Вы говорите «жестоко», мадам де Уорик? — Маргарита нащупала под ногами твердую почву и даже позволила себе улыбнуться. — Это не жестокость, а политическая целесообразность. Я сделаю все, что будет необходимо, чтобы вернуть своему роду его законные права. И вам как никому другому это должно быть понятно. Вся ваша жизнь была связана с политическими интригами. Вас и замуж выдали ради земель и титулов. Что в этом жестокого? — Она словно хлыстом ударила маму презрением. — Я не собираюсь привязывать своего сына к браку, из которого он ничего не сможет для себя извлечь.

— Ради вас и принца мой супруг рискует жизнью.

— Мы пока не знаем, удалось ли ему закрепить свой успех.

— Сторонники Йорков бегут! Моему отцу вернули корону! — взвыл принц. — Вам этого мало?

— Я хочу, чтобы йоркисты были растоптаны и раздавлены. Английская земля должна быть полностью освобождена от вражеских войск. Уорик еще может потерпеть неудачу. Что, если этот самозванец Эдуард соберет в Бургундии новую армию и с ее помощью вернется к власти? — Моя супружеская спальня внезапно превратилась в поле битвы, а Маргарита продолжала изливать терзающие ее страхи: — Сумеет ли Уорик устоять перед такими силами? Я в этом сомневаюсь. — Она опять с отвращением посмотрела на меня. — Таким образом, Уорик ничего для нас не сделает, но ты все равно будешь привязан к этой уже бесполезной для нас девчонке, которая превратится в обузу. Нет, в этом случае ты должен иметь возможность выбрать себе другую невесту, благодаря которой мы сможем получить военную поддержку и власть. Разубеждать меня бесполезно. — Королева вновь повернулась к принцу. — И ты, мой сын, мне подчинишься. Для этого тебе необходимо сейчас же вернуться в свою комнату.

Справедливости ради следует отметить, что Эдуард попытался отстоять свою позицию.

— Я отказываюсь выполнять ваши распоряжения. Анна моя жена, и я останусь с ней.

— Не перечь мне, Эдуард. Я воспитала тебя в послушании. Если ты попытаешься оказать мне неповиновение, я прикажу страже схватить тебя и запереть в твоих покоях. Ты не выйдешь оттуда, пока не смиришься.

— Вы не посмеете!

Королева едва заметно улыбнулась, сохраняя ледяное спокойствие.

— Посмею. И ты это знаешь.

Мне показалось, что принц вот-вот лопнет от возмущения. Что с того, что он был выше матери и шире ее в плечах? Рядом с ним фигура королевы казалась совсем миниатюрной, но ее воля наполнила комнату, не оставляя ни малейшего шанса на неповиновение. Решимость, которая помогла королеве вынести поражение, ссылку и нужду, сейчас сконцентрировалась во взгляде, принуждающем принца покориться ее воле. Уступит ли он этому напору? Этого я не знала. Если бы в тот момент на поясе у Эдуарда оказался меч, он бы наверняка его обнажил. Эта мысль подстегнула меня к активным действиям. Я сбросила простыни и, забыв о стыде и неловкости, выскочила из постели. Одним прыжком преодолев отделяющее меня от королевы расстояние, я упала перед ней на колени и замерла со склоненной головой.

— Ваше величество! — Я чувствовала, как дрожит от стыда моя обнаженная плоть. Я и сама не понимала, чего пытаюсь достичь, но знала, что должна попытаться отстоять свое положение. — Ваше величество, — взмолилась я, — мы вступили в законный брак. Принц мой супруг. Прошу вас…

— Пока он твой супруг только на словах. Но ты останешься девственницей, пока английский парламент не признает моего сына наследником престола.

Злобная и разрушительная сила, которая все это время нарастала в душе принца, вырвалась наружу. Вскочив на ноги, я едва успела увернуться. Принц носился по комнате, сметая все на своем пути. С ночного столика на пол полетели кубки и графин с вином, словно лужа крови выплеснувшимся на каменные плиты.

— Я не позволю обращаться с собой, как с ребенком! — кричал Эдуард.

Он пинал ногами полог кровати, в клочья разрывая нежную ткань, разнес о стену инкрустированный драгоценными камнями подсвечник, после чего обрушил свою ярость на меня.

— Я должен был с самого начала понять, что брак с тобой сулит мне одни неприятности! Вместо радости меня ждет бесчестие и унижение. Мне, взрослому мужчине, запретили ложиться с тобой в постель! Лучше бы я никогда тебя не видел. Ты меня опозорила. Мне надо было сразу от тебя отказаться!

— Милорд, вы несправедливы!

Разве он не понимает, что в том, что произошло, нет моей вины? Я стояла перед ним, высоко подняв голову, горящим взглядом бросая ему вызов. Волосы густой волной рассыпались по моим плечам. Несмотря на наготу, я не собиралась сдаваться и уступать. Единственным, что его бесчестило и унижало, были его безосновательные обвинения в мой адрес.

— Довольно! Я не собираюсь с тобой разговаривать.

Ярость обжигающей волной взметнулась вверх. Прежде чем кто-либо успел ему помешать, Эдуард схватил меня за волосы и подтащил к себе с такой силой, что мне пришлось упереться руками ему в грудь. Не обратив ни малейшего внимания на вырвавшийся у меня крик боли и протеста, он прижался к моим губам в жестоком поцелуе. Я задыхалась, но он меня не выпускал. Насладившись сполна, принц оттолкнул меня. Мои губы были растерзаны в кровь и распухли, но ему не было до этого никакого дела.

— Сын мой! — вмешалась Маргарита, положив руки ему на плечи и снизу вверх глядя ему в глаза. Ее лицо смягчилось и светилось нежностью. — Довольно. Успокойся. Такое поведение недостойно мужчины, тем более принца.

— Вы превратили мой брак в фарс, мадам!

— Нет, я тебя спасла, — проворковала Маргарита. Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в губы. — Мы обо всем с тобой поговорим. Только позже, когда ты возьмешь себя в руки. Я приду к тебе и все объясню. Ты меня понимаешь? А теперь ты должен уйти.

— Я хочу…

— Нет, Эдуард. — Еще один нежный поцелуй. — Успокойся. Я к тебе приду.

Не говоря больше ни слова, принц еще плотнее запахнул халат и, бросив на меня испепеляющий взгляд, широкими шагами покинул комнату.

Священник лопотал что-то бессвязное. Графиня молчала, но я видела, что она потрясена до глубины души. Маргарита наблюдала за нами из-под полуопущенных век. Я стояла, тыльной стороной ладони пытаясь остановить сочащуюся из растерзанных губ кровь.

— Хорошо, что вы все еще здесь, — провозгласила Маргарита, направляясь к двери вслед за своенравным сыном. — Вы мне пригодитесь как свидетели того, что подтверждения брака не было. Ты, Анна Невилль, — она окинула меня равнодушным взглядом, — будешь считаться супругой моего сына, и тебе как принцессе Уэльской полагаются почет и всеобщее уважение. Но ты будешь спать одна. Леди Беатриса об этом позаботится. На ночь твоя дверь будет запираться, ключ будет храниться у меня.

С этими словами королева исчезла, оставив меня созерцать последствия происшедшей в комнате битвы и осмысливать свое фиктивное положение жены принца Уэльского.

Все свидетели битвы, не считая меня и моей тюремщицы, покинули спальню. Ледяной холод сжимал мое сердце, и мне было трудно поверить, что все случившееся не является кошмарным сном или одной из детских сказок, в которую я каким-то образом провалилась. Но услышав звук поворачивающегося в замке ключа, я поняла, что отныне так будет каждую ночь, пока королева окончательно не убедится в том, что мой отец выполнил все свои обещания. Пока она не поймет, что меня нельзя выбросить на помойку, как обгорелые уголья из камина.

Но мне казалось, что и в этом случае она что-нибудь придумает. Что скажет граф, когда до него дойдут вести об очередном вероломстве Ланкастеров? Мне уже не было до этого дела, я была слишком занята собственными переживаниями.

Я никак не думала, что моя брачная ночь обернется для меня позором и унижением. Я сидела на краю огромной постели, вновь облаченная в сорочку, и словно издалека наблюдала окружающую меня роскошь. Мне не суждено лишиться девственности на этих тонких, достойных принцессы простынях. Впрочем, и на любых других тоже, какими бы тонкими или грубыми они ни были. Я продолжала сидеть, не зная, что мне теперь делать. Неужели просто забраться под одеяло и уснуть? Быть может, утро принесет мне утешение? Я впала в какую-то странную летаргию и не могла даже шелохнуться, как будто, обрекая меня на позорную жизнь в фиктивном браке, Маргарита заодно лишила меня воли.

Дверь с недовольным видом охраняла леди Беатриса. Заметив ее, я даже поперхнулась, издав звук, отдаленно напоминающий смешок. Впрочем, это было мрачное веселье. Неужели королева и в самом деле считает, что Эдуард способен бросить ей вызов, вернувшись сюда, взломав дверь и предъявив права на положенное ему по закону физическое удовольствие вопреки запрету матери? Я знала, что он этого не сделает. Несмотря на недолгое знакомство, я успела неплохо изучить принца. После столь позорного поражения он будет угрюмо бродить по своим покоям. Или вступит в яростный поединок, в котором выплеснет на несчастного соперника всю свою досаду и отчаяние, не обращая внимания ни на собственные раны, ни на кровь противника. Или отправится на охоту, чтобы в неистовой погоне избавиться от терзающей его жажды мести. Затем Эдуард вернется, и из него через край будет бить настораживающий своей избыточностью оптимизм. Принц будет игнорировать обстоятельства, которые он не в силах изменить, делать вид, что ничего не произошло и что его не прогнали, как нашкодившего мальчишку, из супружеской спальни.

Я хмурилась, разглядывая свои обнаженные ступни, свисающие с края высокой кровати. Они озябли. Да и все мое тело замерзло. Мои губы болели. Я поняла, что дрожу, и обратилась к более практическим рассуждениям, сказав себе, что вздохи и нытье мне все равно не помогут. Да и мерзнуть, предаваясь унынию, не стоит. Я могла выплеснуть свой гнев, а именно он был самой сильной из испытываемых мною эмоций, на того, кто был под рукой. А под рукой у меня была только леди Беатриса.

— Вы вынуждены здесь находиться, леди Беатриса, — довольно резко произнесла я. Прежде я не позволяла себе подобной бестактности с фрейлинами королевы. — Это идет вразрез с моими желаниями, и моей вины в этом нет. Поэтому я не собираюсь терпеть ваше дурное расположение духа. Вы можете лечь на тюфяке в гардеробной. — Я махнула рукой в сторону примыкающей к спальне комнатушки, предназначенной для прислуги. Королева запретила подтверждение брака, но пока он не расторгнут, я остаюсь принцессой Уэльской и буду настаивать на том, чтобы со мной обращались соответствующим образом. — Я уверена, что если глухой ночью принц попытается сюда войти, вы это сразу услышите. В таком случае я позволяю вам растащить нас и призвать на помощь королеву.

Я видела, как возмущает Беатрису внезапная смена ролей, и это доставило мне огромное удовольствие. Впрочем, она нехотя повиновалась. Я твердо решила, что не желаю всю ночь видеть возле себя эту кислую физиономию. И еще я очень надеялась, что в гардеробной холодно и сыро.

Ночь показалась мне бесконечной, часы тянулись, а сна не было ни в одном глазу. Что должна делать отвергнутая невеста, оставшись в полном одиночестве без малейшей надежды на ласку и утешение? Оглядываясь назад, я знаю, что отвергнутая невеста очень быстро повзрослела. Я тогда впервые поняла, что значит быть по-настоящему несчастной. До этой ночи я и не подозревала, что одиночество и отчаяние способны в клочья разорвать душу человека, утратившего надежду. Я сидела среди всей этой не принадлежащей мне роскоши, и мне не было до нее никакого дела. Какое значение имеет эта великолепная кровать, горностаевый плащ, золотое кольцо Ланкастеров на пальце по сравнению с бесчестием? Но я запретила себе плакать. Я не имела права тратить силы на напрасные эмоции. Никто не узнает о моем горе, о моем неистовом гневе. Никто не сможет порадоваться моему разочарованию и позлорадствовать на мой счет. Что касается капризного и ветреного принца, то этой ночью мне пришлось собрать все свои силы, чтобы не позволить глубочайшему презрению к этому человеку безвозвратно завладеть моей душой.

Но с того дня запах цибета стал мне ненавистен.

Меня разбудили голоса за дверью. Ближе к рассвету я забралась под покрывала и провалилась в глубокое, но не освежающее забытье. Шаги удалились, но вскоре вернулись. Опять раздались голоса. На этот раз они звучали резче и решительнее. Затем ключ в замке повернулся и в комнату вошла мама в сопровождении Марджери. Несмотря на сереющий за окном рассвет, она уже была одета в теплый дорожный костюм. Графиня прошла на середину комнаты. Она была бледна, под глазами залегли темные круги, свидетельствующие о бессонной ночи, но выражение ее лица было таким высокомерным, как будто за ее спиной стояли все ее предки-Диспенсеры. Она уже не ожидала милостей от королевы, а превратилась в гордую графиню Уорик.

— Вы можете идти, — отрывисто бросила она появившейся в дверях гардеробной леди Беатрисе. — Передайте королеве, что ее желание выполнено. Принцесса сохранила девственность. Теперь она ожидает распоряжений ее величества относительно путешествия. — Графиня проводила взглядом разъяренную фрейлину и обернулась ко мне. — Такого никто не ожидал, верно, дочка? — Она по-прежнему держалась очень прямо и с большим достоинством. Отдернув шторы, мама дала знак Марджери, чтобы та поставила на стол поднос с едой и кружкой эля, а затем поворошила дрова в камине. — Безусловно, у королевы незаурядный драматический талант. Она не перестает меня удивлять. Я сомневаюсь, что тебе удалось сегодня выспаться.

— Я почти не спала. — Внезапно меня охватило желание разрыдаться. За минувшие часы моя решимость вести себя так, как будто ничего не произошло, заметно ослабела. Больше всего мне хотелось спрятаться от всего мира. — Мне так стыдно. Теперь все придворные Маргариты будут тыкать в меня пальцами.

Если я рассчитывала на сочувствие и утешение, я ошиблась.

— У тебя нет выбора, — невыразительным голосом произнесла графиня. — И ты должна держаться так, чтобы не дать повода для презрительных замечаний. Я не допущу, чтобы все смотрели на тебя — как там она это назвала? — как на обузу. В настоящий момент ты со всеми своими связями — самое ценное, что есть у Маргариты. Признает она это или нет, но без Уорика ей не обойтись. Вставай, Анна.

— Сейчас.

Я даже не шелохнулась.

— После вчерашнего происшествия началась война. И эта война не менее ожесточенная, чем та, которую граф ведет в Англии. У нас разное оружие и разные враги, но эту битву мы выиграем. Слушай меня, дочь. Через два часа мы покидаем Амбуаз. Ты должна быть готова.

— К чему? К тому, чтобы выслушать, как принц меня ненавидит и сожалеет, что я вообще попалась ему на глаза?

— Нечего демонстрировать мне горестный вид.

— Но как я появлюсь при дворе? Меня ждут сплетни, ухмылки, перешептывания. Очень скоро всем будет известно, что и почему сделала Маргарита.

И куда улетучилась моя упрямая храбрость? Я с ужасом услышала в своем голосе жалобные нотки. Все же я выбралась из кровати и умылась ароматной водой, принесенной Марджери.

— Разумеется, тебя все это ждет. А Маргарита будет обращаться с нами как с последним отребьем. Но ты в этом не виновата, Анна. Ты стала жертвой ее предательства. И ты достойно встретишь это испытание. Ты сделаешь вид, что все в порядке.

— Но…

— Если мне придется избить тебя, я это сделаю. Но ты запомнишь, что обязана до самого конца оставаться гордой Анной Невилль. Моя дочь не будет прятаться в постели вместо того, чтобы смело шагнуть навстречу опасности!

Я знала, что бить меня графиня не станет. За всю жизнь она и пальцем меня не тронула. Поэтому ее слова заставили меня слабо улыбнуться. Графиня удовлетворенно кивнула.

— Когда ты почувствуешь, что вот-вот готова пасть духом, вспомни свою тетю, Сесилию Невилль. Никто не смог сломить эту гордую женщину.

Сесилия Невилль, мать Ричарда. В юности она была красавицей и привлекла к себе внимание герцога Йорка, славившегося необычайной смелостью и такой же удивительной дерзостью. Тетю вполне заслуженно прозвали Гордой Сесилией. О ее храбрости ходили легенды. Однажды в родном городке Ладлоу она оказалась один на один с неистовствующей толпой. С ней были ее младшие дети, и она сумела защитить их. Вскинув голову, она предложила черни напасть на нее, но они не посмели этого сделать. Да, я буду брать с нее пример. Я смело взгляну в глаза своим недругам и, подобно тете, брошу им вызов.

— Хорошо, я буду высоко держать голову.

Я позволила Марджери зашнуровать свое платье.

— Вот именно. Ты — принцесса Уэльская, а значит, не будешь обращать внимание на вульгарные и пошлые замечания. Ты не должна извиняться за поведение Маргариты ни перед кем, и уж точно не перед принцем. Вы оба стали жертвами ее прихотей и амбиций.

Верно. Я расправила плечи под зеленым узорчатым дамастом.

— Принц… — Я искоса взглянула на маму. — Я не знаю, что он мне скажет…

— Несмотря на ранний час и скорый отъезд, Эдуард упражняется с мечом. — Губы графини дрогнули в злорадной усмешке. — Я слышала, что у него болит голова, так что вряд ли он будет склонен к разговорам. А кроме того, какая разница, что он скажет, будь то сегодня, завтра или на будущей неделе? Ты будешь вкусно есть, сладко спать и вести себя так, как будто тебя все это совершенно не волнует. Когда мы прибудем в Лондон, все решится само собой. Поняла?

Я все поняла. Я вообще очень многое теперь понимала. Каким же я была еще ребенком, когда угрюмо сидела рядом с Изабеллой во время ее трудных, трагических родов! С тех пор я погрузилась в гущу политических интриг, о существовании которых прежде и не догадывалась. Я была пешкой в игре, исход которой предсказать было невозможно. При этом меня использовали как Невилли, так и Ланкастеры, и мне это было совершенно не по нутру. Но при всей своей неискушенности я понимала, какой ценный совет мне только что дала мама. Я решила, что буду следовать ему во что бы то ни стало. Мое поведение будет безупречным, и никто не догадается о том, что творится у меня в душе. В настоящий момент моя душа была исполнена восхищения графиней, которая в отличие от меня не стала упиваться жалостью к себе, а тщательно продумала нашу дальнейшую линию поведения, направленную на то, чтобы не уронить достоинство рода Невиллей.

— Когда мы окажемся в Англии, — тем временем продолжала мама, — и граф вручит принцу корону (потому что Генриху она уже ни к чему), королеве придется уступить и позволить своему сыну сделать тебя женой не только на словах, но и на деле, и это значит, что мы будем торжествовать победу. — Она взяла меня за плечи и осмотрела с ног до головы. — Это никуда не годится. Платье слишком темное, слишком мрачное. Марджери, Анне нужно надеть красное платье. И побыстрее. Красный идет ей больше. Кроме того, это королевский цвет. Мы еще покажем, кто тут принцесса!

Итак, Марджери занялась шнуровкой, а графиня продолжила читать мне нотации. И вот я уже облачена в роскошное алое платье и затканный замысловатыми черными узорами красный плащ с соболиной оторочкой. Тончайшая вуаль трепещет на золотом ободке. Одним словом, я готова. Какие бы тревоги ни одолевали мое сердце, о них никто не узнает. Во всяком случае, я выгляжу как принцесса.

— Я очень бледна? — озабоченно интересуюсь я.

— Да. И в этом нет ничего удивительного. А твои губы распухли, но это поправимо.

Мама осторожно коснулась моей щеки, наконец-то позволив себе смягчиться и хоть немного меня утешить. Из широких рукавов платья графини появилось два маленьких флакона.

— Существуют уловки, позволяющие исправить природу. Сейчас твои губы станут алыми и свежими, а щеки вспыхнут румянцем.

Сказано — сделано.

Когда я заняла свое место в паланкине рядом с королевой Маргаритой, я являла собой образец сияющей, довольной жены, счастливее которой не было ни во Франции, ни в Англии. И хотя королева старательно меня игнорировала, это не мешало мне улыбаться и махать прохожим, провожающим нас восхищенными взглядами. Рядом со мной на сиденье стояла клетка с птичками. Откровенное, хоть и молчаливое недовольство королевы доставило мне немалое удовольствие, но я сделала вид, что ничего не заметила. Принц был мрачен и раздражителен. Впрочем, вскоре он пришпорил лошадь и скрылся вдали. В тот день я его уже не видела, что меня нисколько не огорчило. Я была принцессой Уэльской, и очень многие события могли помешать королеве избавиться от нежеланной невестки. Относительно этого у меня были собственные планы.

Рождество в Париже? Да ведь это предоставит мне возможность предстать перед супругом в самом выгодном свете, заставив его оборвать поводок, на котором продолжает держать его властная матушка. Наблюдая за птичками, которые начали петь, едва освоившись в непривычном окружении, я поклялась себе, что завоюю привязанность принца. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы не позволить отшвырнуть себя в сторону. На меня вдруг нахлынули воспоминания об Англии, а вместе с ними и тоска по дому. Я решила, что должна убедить принца вернуться в Англию, независимо от того, как к этому отнесется Маргарита. И я вернусь вместе с ним. Разумеется, жить в Уорике или Миддлхэме я уже не смогу, но все же я буду дома.

Устроившись в Париже, во дворце Ситэ, расположенном на одном из островов Сены, я быстро разобралась в привычках принца и решила вставать пораньше, чтобы завтракать вместе с ним, не обращая внимания на ледяной холод нетопленых комнат, выходящих окнами на унылый в зимнее время сад.

— Милорд.

Войдя в гостиную, я присела в изящном реверансе, радуясь тому, что мне удалось улизнуть от своей извечной тени, леди Беатрисы.

— Анна! — при виде меня Эдуард просиял. — Ты решила посмотреть, как я буду упражняться на арене?

— Я пришла, чтобы побыть с вами. Так поступила бы на моем месте любая жена, которую удерживают вдали от супруга. — Я присела на стул, который он поспешил мне пододвинуть, и грациозно расправила юбки. — Меня печалит подобная разлука. — Я улыбнулась ему ласковой и невинной улыбкой. — Скажите, милорд, я вам хоть чуть-чуть нравлюсь? Вы мне доверяете?

Рыжеватые брови Эдуарда озадаченно съехались на переносице.

— Разумеется, я помню, что ты Невилль. И мадам королева говорит, что я должен держаться от тебя подальше.

Он смотрел на меня так растерянно, что я догадалась: впервые в жизни он вынужден анализировать свои чувства к другому человеку. Да и как могло быть иначе? Королева приучила его испытывать ответственность только перед ней.

— Но я ваша жена, и, конечно же, вы можете мне доверять. Я хотела поговорить с вами наедине. Другого такого случая нам может больше не представиться. — Я положила руку на его кулак, стискивающий нож, которым Эдуард собирался разрезать жирного каплуна, и доверительно наклонилась вперед. — Нам здесь не место, Эдуард. Мы должны вернуться в Англию прежде, чем это успеет сделать Эдуард Йорк. Герцог Бургундский пообещал ему помочь. — Я решила, что намеки мне не помогут. С его высочеством лучше всего действовать напрямик. — Вы принц. Вам не пристало понапрасну тратить время на развлечения. В Вестминстере вас ждет важнейшая из задач. Все ожидают вашего прибытия. Умоляю вас, не разочаруйте своих сторонников!

— Мадам королева утверждает, что это еще небезопасно. А мне скоро предстоит принять участие в турнире.

Эдуард сбросил мою руку и отрезал кусок белого мяса. Я украдкой вздохнула. Рыцарский поединок интересовал его больше, чем корона. Да и меня принц воспринимал только как молчаливого и восхищенного слушателя. Он даже не посчитал нужным предложить мне что-нибудь съесть или выпить. Тем временем Эдуард начал жевать, молча и торопливо, запивая мясо большими глотками эля.

— Отец считает, что сейчас самое подходящее время для вашего возвращения. — Я продолжала сидеть, наклонившись вперед, как бы деля с принцем некое интимное пространство, предназначенное лишь для нас двоих. — Разве вы не желаете быть рядом с ним? Разве вы не хотите занять по праву принадлежащее вам место во главе армии, если Эдуард Йорк вновь вступит на английскую землю, чтобы оспорить ваше право на престол? Мы могли бы оказаться в Англии еще до конца этого месяца. — Я опять положила руку на его запястье и крепко сжала пальцы. — Вы были бы просто великолепны, вступая в битву под знаменами Ланкастеров. Какое славное начало царствования!

Принц пристально смотрел на меня, и я увидела, что его глаза вспыхнули.

— Клянусь Богом, Анна, ты права, — пробормотал он с полным ртом, набитым хлебом и мясом. — И я подумаю об этом после турнира. Но прежде я должен победить этого наглого француза, который уверен, что сможет меня одолеть. Я ему покажу!

Смахнув крошки, Эдуард опустошил кубок и схватил лежащие рядом с тарелкой перчатки. Затем он вскочил и, даже не оглянувшись, покинул комнату. Я осталась сидеть в полном одиночестве. Все мои надежды рухнули. Я сделала все, что могла, но у меня не было уверенности в том, что принц хотя бы вспомнит об этой беседе.

Тем не менее мои усилия были не напрасны. Эдуард все же обдумал мое предложение. К сожалению, единственным результатом этого стал неприятный разговор с королевой, после чего она на два дня заперла меня в моей спальне.

— Ты говорила с моим сыном об Англии, — надменно произнесла Маргарита. — Ты не имеешь на это ни малейшего права. Не тебе принимать подобные решения. Как смеешь ты склонять моего сына идти против моей воли? Как смеешь ты настраивать его против меня? Эдуард мой сын, и я не позволю тебе оказывать влияние на принца. По какому праву?.. — Рот Маргариты захлопнулся подобно капкану. Ее лицо горело гневом.

У меня вдруг возникла смутная догадка. В лице Маргариты я заметила признаки обычной ревности женщины, не желающей ни с кем делить своего мужчину. Впрочем, это мимолетное впечатление появилось и тут же исчезло.

— Я устанавливаю порядки при этом дворе, госпожа Невилль! — продолжала Маргарита после секундной паузы. — И если вы этого еще не усвоили, тем хуже для вас!

— Я принцесса Уэльская! — выпрямившись во весь рост, ответила я, изумляясь собственной дерзости.

— Возможно, сударыня. Вопрос в том, как долго вы ею пробудете.

В голосе Маргариты прозвучала угроза, подобно дамоклову мечу занесенная над моей головой.

Я поняла, что должна проявлять осторожность. Это касалось и общения с принцем, который из любящего супруга в течение считаных минут был способен превратиться в яростного неприятеля. Будучи в добром расположении духа, он мог обнять меня за талию и прилюдно поцеловать. Но бездействие влияло на него пагубно, и стоило погоде испортиться, как его охватывало раздражение.

— Не хочу я играть в шахматы! — рявкнул Эдуард в ответ на мою попытку завладеть его вниманием. — Я должен быть в Англии!

— Почему бы вам туда не отправиться? Сообщите королеве о своем намерении и о том, что вы это сделаете независимо от ее воли. Людовик даст вам и людей, и корабли, — теряя терпение, ответила я.

Он вел себя не как принц, а как капризный мальчишка, и мне очень хотелось отвесить ему оплеуху.

Эдуард, прищурившись, смотрел на меня, как будто пытаясь обнаружить в моих словах какой-то тайный и зловещий смысл.

— Мама говорит, что еще рано доверять твоему отцу.

— И как убедить ее в обратном?! — взорвалась я. — Что может убедить ее в том, что все идет по плану? Генриху вернули корону. Чего еще она ожидает от графа?

Я сомневаюсь, что она перейдет к активным действиям, даже если граф поднесет ей голову Эдуарда Йорка на блюде, как некогда Ироду поднесли голову Иоанна Крестителя! Я прикусила язык и не произнесла последнюю фразу вслух.

— Граф должен сам прибыть за ней во Францию, — неожиданно заявил принц. — С английским флотом и армией преданных ей солдат. Все-таки она королева!

— С чего это вдруг он должен это сделать? — Я попыталась скрыть свое изумление, но мои приподнятые брови уже успели вызвать недовольство Эдуарда, и он нахмурился, как грозовая туча. — Мне кажется, было бы достаточно, если бы граф встретил ее величество в Дувре и препроводил в Лондон, — попыталась я исправить ситуацию.

— Нет. Он должен прибыть за ней сюда!

Эдуард хмурился все сильнее, и я скрылась от грозы за мягкими и пушистыми облаками ласковых слов.

— Эдуард, — заворковала я, беря его под руку, — возможно, все так и будет, а пока… пойдем поиграем в шахматы.

— Не хочу. Не буду я с тобой играть. — Он отшвырнул мою руку, словно я была его злейшим врагом. — Я думаю, мама права. Вашему семейству нельзя доверять. Если месье де Уорик нас предаст… что ж, госпожа Невилль, берегитесь.

— Мой отец никогда вас не предаст, — парировала я. — И я давно уже не Невилль. Я ваша супруга!

— Да, супруга. Без денег и друзей. Какой от тебя прок?

— Я вас не боюсь! — сказала я, вызывающе глядя на него.

— А зря! Не смей так со мной разговаривать! — Его глаза вспыхнули неукротимым гневом, а пальцы железной хваткой стиснули мою кисть. — Я этого не потерплю.

Принц отшвырнул мою руку и зашагал прочь. Я смотрела на его удаляющуюся спину, чувствуя, как в моей душе нарастает тревога. Что ждет меня рядом с этим человеком? Я вспомнила его изменчивое настроение, его эгоистичные требования и поняла, что мне придется нелегко. Я не смогу доверять Эдуарду, даже если мне удастся завоевать его доверие. Я вынуждена была признаться себе, что меня не на шутку пугает буйный и безудержный нрав моего супруга.

Когда я наконец вернулась к себе, спальню заливали лучи зимнего солнца, но меня насторожила непривычная тишина. Я резко остановилась в дверях и прислушалась. Где заливистые трели моих птичек, согретых солнцем и радостно встречающих свою хозяйку? Я увидела, что дверца клетки открыта. Неужели их случайно выпустили?

Нет! Я знала! О, я знала!

Конечно, они не улетели. Это было бы слишком просто, и тогда я не волновалась бы так. Я знала, что меня ждет. Медленными и осторожными шагами я направилась к клетке, готовясь к худшему. И вот мне не оставалось ничего иного, кроме как опустить глаза и посмотреть… На дне клетки лежали два взъерошенных комочка. Перышки потускнели, а глазки подернулись пеленой. Птички не умерли естественной смертью. Их шейки были вывернуты, а лапки беспомощно скорчились. Вот такая простая и жестокая месть. Расплата за неуступчивость.

Я знала: это сделал Эдуард.

В тот день я получила урок. Эдуард не был своенравным мальчишкой, которого можно задабривать или шлепать. Бездействие приводило его в ярость, которую он обращал против тех, кто перечил ему или становился у него на пути. Маргарита его избаловала, и он не привык обуздывать свои желания и порывы. Он вел себя, как необъезженная лошадь, никогда не видавшая узды или седла. Но это бездумное убийство моих птичек выходило далеко за рамки обычной несдержанности. Я гладила их сломанные перышки, вонзив зубы в нижнюю губу. Мне не оставалось ничего иного, кроме как признать, что принц — очень опасный противник.

Я не плакала. У меня не было слез. Мои чувства как будто застыли, скованные льдом. Я взяла клетку и отдала ее Беатрисе, с немым вызовом встретив ее взгляд. Она все поняла, так же, как и я, но мы не стали об этом говорить. Я оплакивала птичек в глубине своего сердца, ничего не сказав принцу о своих переживаниях. Думаю, они его только обрадовали бы.

А что же сам Эдуард? Он вообще ничего не сказал. Но в следующий раз, когда он меня увидел, его лицо озарила торжествующая улыбка. В его устремленных на меня глазах светилось злорадство.

Я поняла, что в моей душе поселился страх. Я боялась принца, и это чувство больше не оставляло меня ни днем, ни ночью.

Глава одиннадцатая

— Мы отправляемся в путь, — провозгласила королева в самом начале нового года, обращаясь к собравшимся перед ней придворным. — Мы едем на побережье, чтобы по первому же сигналу отбыть в Англию.

И на какой сигнал вы рассчитываете, ваше величество? Возможно, это будет прочертившая небо комета, огненным хвостом возвещающая о нашем возвращении? Я скрыла свой сарказм и сомнения за радостной улыбкой. Но даже такая напускная радость была преждевременной. Нам предстояло покинуть Францию не раньше второй недели апреля. К этому времени обстановка изменилась и торжество обратилось разочарованием, горьким, как испорченный сыр. Эдуард Йорк вернулся в Англию во главе пятидесятитысячного войска, предоставленного герцогом Бургундским. Он высадился на берег на севере, в Равенспуре, и англичане устремились под его знамена.

— Мы должны были прибыть в Англию в январе! — бушевал Эдуард. — Чего мы ожидали? — Принц метался от лихорадочного возбуждения к мрачному отчаянию и обратно. Кубок за кубком он опрокидывал в себя вино, от избытка которого его кожа покрывалась красными пятнами. — Почему вы меня никогда не слушаете, мадам? Мы могли пустить корни в Лондоне прежде, чем этот йоркистский ублюдок вышел в море.

— Я только и делаю, что слушаю! — отрезала королева. — И будь по-твоему! Мы отплываем на следующей неделе.

— Слава Богу! Наконец-то!

— Я все делаю только в твоих интересах, Эдуард. Неужели ты в этом сомневаешься? Подойди ко мне…

И тут произошло нечто неожиданное. Я думала, что Эдуард в припадке гнева покинет комнату, но он опустился перед королевой на колени и поднес к губам край ее платья. Принц поднял на Маргариту глаза, и их лица, которые были так похожи, озарила мягкая улыбка. Слегка наклонившись вперед, королева погладила сына по щеке, а он, в свою очередь, повернул голову и скользнул губами по внутренней стороне ее запястья. Эту пару соединяла нежность, более приличествующая влюбленным.

Я внезапно перенеслась в прошлое.

Так когда-то ласкал меня Ричард. И точно так же я откликалась на его ласку.

И вот я снова в настоящем, и от сделанного открытия меня слегка мутит.

Я застыла от ужаса. Что тут произошло? Чему мы все стали свидетелями? Я не решалась даже повернуть голову, чтобы ненароком не встретиться взглядом с кем-нибудь из собравшихся в этой жарко натопленной комнате людей. Или жарко только мне? Возможно, пылает лишь мой лоб, разгоряченный повисшими в воздухе эмоциями? Я вся горела, а по спине начали скатываться капли пота.

— Эдуард. Мой сын. Мой король. Ну конечно же, мы отправимся в Англию…

Королева взяла его за руку и прижала его ладонь к своим губам.

Эти слова и жесты глухими ударами отзывались у меня в животе, а подкатывающая к горлу тошнота становилась все сильнее. Я вдруг вспомнила все эпизоды, когда близость матери и сына беззастенчиво демонстрировалась окружающим. Картины прошлого, заслоняя друг друга, обрушились на меня, словно насмехаясь над моей наивностью и невежеством. Как же я этого раньше не замечала? Их зависимость друг от друга… Интимные поцелуи, выражающие гораздо больше, чем сыновняя любовь и почтительность… Язвительный шепот фрейлин за моей спиной… Их ядовитые шутки в мою неудавшуюся брачную ночь… Я судорожно сглотнула. Как ловко Маргарита воспрепятствовала подтверждению моего брака!

Широко раскрыв глаза и едва дыша, я наблюдала за тем, как Эдуард поднялся с коленей, и королева встала вместе с ним, продолжая сжимать его руку и слегка на нее опираясь. Вот она на мгновение прижалась к нему. Интимная сцена, не оставляющая сомнений в природе их отношений. Или это любовь матери к сыну? Раньше я так и думала, но теперь… Теперь у меня открылись глаза, и я уже не думала… я знала!

Так вот почему Маргарита противится появлению женщины в жизни Эдуарда! Причина была очевидна, хотя и противоречила законам общества, наставлениям Церкви и самой природе.

— Когда я стану королем Англии, мадам, я собственными руками возложу корону на вашу голову, — тем временем провозгласил Эдуард, склонившись, чтобы мать могла прижаться губами к его щеке.

Я в свою очередь прижала к губам платок.

Уловив это движение, королева резко обернулась ко мне.

— Что с тобой? — неприязненно поинтересовалась она.

— Простите, ваше величество. Жара…

Но она уже позабыла обо мне, наслаждаясь вниманием своего возлюбленного сына, что-то нашептывающего ей на ухо.

Я, спотыкаясь, покинула зал. Неужели я впервые ловлю на себе сочувственные взгляды фрейлин? Или это они насмехаются, злорадствуя и радуясь моей растерянности? Я едва успела добежать до ближайшей уборной. Меня рвало, пока позывы не стали сухими, а живот не свело судорогой.

Маргарита с самого начала встала между нами. Она запретила нам даже гулять по саду и затрагивать в беседах вопросы большой политики. Я поняла, что королева до самой смерти будет неотъемлемой частью моего брака. Хотя, возможно, я уйду первой.

Меня опять стошнило. Когда все закончилось, я вытерла со лба пот и села на пол, прислонившись спиной к стене. Силы меня покинули, но я заставила себя думать. Маргарита сотворила чудовище. Сможет ли она контролировать это чудовище, когда оно станет королем Англии? Я в этом сомневалась.

Зато я была уверена, что мне это будет не под силу. Что же теперь делать? Рассказать обо всем графине? Но у меня нет доказательств, одни подозрения. Возможно, я превратно истолковала невинную взаимную привязанность матери и сына? Но нет! И мне придется справляться в одиночку. Мои отношения с королевой или принцем уже не изменить. Поэтому я должна выработать четкую линию поведения и неукоснительно ей следовать. Я поклялась себе держать язык за зубами и, что бы ни случилось, сохранять спокойствие и самоконтроль. Я должна быть очень осторожна. Всегда. И я не имею права провоцировать своих оппонентов. Слишком уязвимо мое положение в этом противоестественном тройственном союзе.

Маргарита распорядилась готовиться к отплытию через неделю. Но весенние шторма имели на этот счет свое мнение. Семнадцать томительных дней противные ветра удерживали нас в Дьепе. Когда мы наконец вышли в море, нам пришлось столкнуться с сильной качкой и морской болезнью. Путешествие было долгим и тягостным. Я сомневалась, что наше возвращение на родную землю будет хоть сколько-нибудь радостным. Одним словом, обстоятельства повергли всех, включая принца, в глубочайшее уныние.

Но ожидание было не самым худшим, с чем мне пришлось столкнуться в Дьепе. Отвращение, которое королева Маргарита испытывала к навязанной ей невестке, стало еще сильнее. Глядя на мать, принц тоже решил, что до глубины души презирает свою никчемную супругу.

Во всем была виновата Изабелла. Или Кларенс. Хотя, если быть честной до конца, следует признать, что я сама во всем виновата. Как бы то ни было, все началось с такой невинной вещи, как письмо. К тому же оно было написано вовсе не мне.

Но я не могу простить Изабеллу. Не успев прибыть в Дьеп, она стряхнула с себя усталость и апатию со скоростью, с которой змея в жаркий день избавляется от старой кожи. Моя сестра не обращала внимания на сомнения и колебания королевы, демонстрируя удивительную собранность и целеустремленность, подстегиваемые близостью родных берегов. Она как будто вобрала в себя мощь серых штормовых волн, заставивших ее забыть о жалости к себе и перейти к активным действиям.

— Я не могу ждать, — заявила она, превращаясь в прежнюю Изабеллу, способную и на резкое словцо, и на обжигающий взгляд. — Терпеть не могу неопределенность, на которую нас обрекает нерешительность королевы. Я отправляюсь в Англию на первом же корабле, как только уляжется шторм.

Графиня попыталась призвать на помощь здравый смысл.

— Изабелла, ты этого не сделаешь. Мы должны пересечь канал вместе. Сейчас не время действовать независимо друг от друга. — Она помялась и неохотно добавила: — К тому же мы понятия не имеем, кто встретит нас на том берегу. Возможно, это будут вражеские войска.

— Мне кажется, мы вообще никуда не поплывем, — надула губки Изабелла. — Прошло уже четыре месяца с тех пор, как я в последний раз видела Кларенса. Мне надоело здесь торчать. Я хочу домой, и я туда вернусь.

— Но где Кларенс? Ты знаешь, где его найти? — поинтересовалась я, потрясенная этой переменой после долгих месяцев слез и стенаний.

Но Изабелла лишь пожала плечами, проигнорировав мой вопрос.

— Что угодно лучше, чем это бесплодное ожидание неизвестно чего.

— И ты не боишься угодить в руки Йоркам? — Ее уклончивый ответ пробудил мои былые подозрения. — Похоже, подобная перспектива тебя нисколько не смущает.

— Я должна быть с Кларенсом.

Метнув в мою сторону предостерегающий взгляд, в разговор вступила графиня.

— Объясни мне, Изабелла, почему он так срочно тебе понадобился?

— Только потому, что я его жена, — небрежно ответила моя сестра, запустив руки в сундук с одеждой, что с моей точки зрения свидетельствовало о попытке скрыть волнение.

Она напустила на себя невинный вид и принялась разворачивать и расправлять сложенные в сундук вещи, полностью сосредоточившись на этом нехитром занятии. Я в очередной раз отметила про себя ее светловолосую и розовощекую красоту и поразилась умению Изабеллы сохранять спокойствие, задумав предательство. А я не сомневалась, что она задумала именно это.

— Чем сейчас занимается Кларенс, Изабелла? — выпалила я.

Сестра возмущенно повернулась ко мне, но остановить меня было уже невозможно.

— Готова побиться об заклад, чем-то, достойным порицания.

— Я чего-то не знаю? — насторожилась графиня, переводя взгляд с Изабеллы на меня.

— Теперь мне все ясно! — воскликнула я, мысленно перенесясь в Анжер и в мельчайших деталях вспомнив, как яростно Изабелла отрицала предательство мужа. — Кларенс решил переметнуться на сторону Йорков, верно, Изабелла? Невзирая на все его заверения и клятвы в верности и преданности… невзирая на все твои заверения, Изабелла! Кларенс решил предать графа и помириться с братом. Быть может, он уже это сделал! Вот почему тебя не пугает возможность встречи со сторонниками Йорков!

Я даже не пыталась скрыть свое омерзение.

На мгновение самообладание покинуло Изабеллу.

— Да… Нет… Я не знаю, что он сделает, — дрогнувшим голосом отозвалась она. — Но я не собираюсь хоронить себя во французской глуши.

— Изабелла, что все это означает?! — Графиня за долю секунды преодолела разделяющее их расстояние и сгребла в кулак ее пышный бархатный рукав. Ткань натянулась и затрещала. — С какой стати Кларенсу предавать графа? Эдуард никогда не простит…

— Простит! Он пообещал. Он примет Кларенса с распростертыми объятиями.

— Говори, Изабелла! — вмешалась я. — Говори, что тебе известно! Разве ты не понимаешь, какую смертельную опасность это представляет для графа? Для твоего отца! И ты ничего мне не сказала?

Хорошенькие губки Изабеллы снова надулись.

— Я уверена, что ты все это придумала. На самом деле ты ничего не знаешь! — воскликнула графиня, встряхивая Изабеллу за плечо и, судя по всему, отчаянно надеясь, что это действительно так. — Но зачем это тебе? Ты пытаешься привлечь к себе внимание? Как тебе не стыдно! Как у тебя только язык повернулся! Ведь ты знаешь, что жизнь и здоровье графа — моя первоочередная забота.

В глазах Изабеллы промелькнуло какое-то неуловимое выражение. Это длилось лишь долю секунды, а затем она поспешила отвернуться, но я поняла — она знает. Ей были прекрасно известны предательские планы ее супруга.

— Ты получила от него какое-то известие, — заявила я. — Эдуард Йорк что-то тебе сообщил.

Изабелла посмотрела на меня, а затем кивнула, как будто решив, что с нами лучше говорить начистоту.

— Да, он прислал мне письмо. Еще из Бургундии. Эдуард пообещал простить Кларенса, если он раскается и перейдет обратно на его сторону.

— Я не могу поверить, что моя дочь участвовала в гнусных переговорах, способных повлечь за собой смерть и бесчестие ее близких. — Я впервые видела графиню такой разгневанной. — Я также не верю, что Эдуард действительно собирается принять своего блудного брата. Он его использует, но ни за что не простит. Кларенс будет последним дураком, если доверится Эдуарду. И ты тоже!

— Но это правда! — запальчиво воскликнула Изабелла. — У меня есть доказательства. Смотрите. — Она выхватила из-за лифа платья два листка потертого пергамента. — Можете сами почитать. Это письма Эдуарда, и у Кларенса они не вызвали ни малейших сомнений.

Резким движением, свидетельствовавшим о смятении в ее душе, графиня развернула первое письмо и быстро пробежала его глазами. Я тоже прочла его из-за ее плеча. Под этим коротким, но очень содержательным посланием действительно стояла подпись Эдуарда Йорка. Если Кларенс отречется от Ланкастеров и Уорика, Эдуард его простит. Если Кларенс приведет войска, находящиеся под его началом, в армию своего брата, король отменит распоряжение о конфискации и вернет ему не только все земли и иные владения, но и восстановит его в прежней должности в своем правительстве. Я была вынуждена признать, что это было очень убедительное и соблазнительное предложение, напрочь стирающее прошлые прегрешения. Кларенс был очень честолюбив. Он неправильно сделал ставку и утратил все, ничего не приобретя взамен. Ему было бы очень трудно отказаться от возможности начать все сначала.

— Изабелла, но ведь это катастрофа.

Изабелла вырвала письмо из рук графини и спрятала его в складках платья.

— Это здравый смысл, — отрезала она.

— Что во втором письме? — спросила я.

Графиня развернула пергамент. Это письмо состояло из нескольких кратких строчек. В нем даже не было имени адресата. Я немедленно узнала угловатый почерк Ричарда. В этом письме не было ничего нового, но оно дышало теплом и братской заботой. Я как будто услышала суровый голос Ричарда, убеждающего Кларенса посвятить себя служению Йоркам, с которыми его связывали кровные узы и общие убеждения.

«Тебе нечего делать в лагере Ланкастеров, а все ошибки прошлого будут прощены и забыты. Я с нетерпением жду того дня, когда мы снова будем вместе под знаменами Плантагенетов и Йорков», — завершал свое краткое послание Ричард.

На мгновение я совсем потеряла голову. Меня не волновало ни содержание письма, ни стоящие за ним чувства, а лишь то, что эти слова написаны рукой Ричарда. Это его пальцы, орудующие пером так же умело, как и мечом, начертали эти строки. Я и сама не заметила, как взяла пергамент из маминых рук и, воспользовавшись тем, что она снова переключилась на Изабеллу, сжала его между ладонями, как будто пытаясь впитать хоть малую частичку того, кто его прислал.

— Что он сказал? — вопрошала тем временем графиня. — Что ответил Кларенс на эти предательские предложения?

— Он сказал… — Изабелла прикусила губу, опасаясь новой вспышки гнева графини, но затем продолжила: — Он сказал, что присоединится к Эдуарду, когда ему представится такая возможность. Сейчас он в Англии, а значит, такая возможность у него появилась. Разве вы не понимаете, что я должна быть с ним?

— И что же ты скажешь своему благородному супругу, не способному выполнять свои обещания?

Горькая ирония графини как будто обожгла мгновенно вспыхнувшие щеки Изабеллы.

— Я напомню ему о долге перед графом, — голос Изабеллы дрогнул, но она выдержала пристальный взгляд матери. — Я напомню ему, что он клялся в верности и мне, и графу. Я не предатель.

— Станет он тебя слушать! Я по-прежнему считаю, что тебе нельзя туда ехать.

— Вам меня не переубедить.

Мы ничего не могли с ней поделать. Разве что силой запереть ее в комнате. Изабелла имела право делать то, что считает нужным. И она сделала свой выбор. Она воспользовалась затишьем, которым не пожелала воспользоваться Маргарита. Последовало холодное и грустное прощание. Марджери отправилась в Англию вместе с Изабеллой.

— Береги себя.

Я не знала, что еще сказать сестре.

— До встречи в Англии, — ответила она.

Изабелла не стала упоминать тот факт, что мы можем оказаться во враждебных лагерях. Что мы можем стать врагами. Но в глубине души мне страстно хотелось оказаться на борту отплывающего в Англию корабля. Родные берега казались мне тихой гаванью по сравнению со скалами и отмелями, на каждом шагу подстерегающими меня при дворе Маргариты.

— Ты ей веришь? — спросила я у графини, вместе со мной наблюдающей за маневрами покидающего бухту корабля. — Мы можем быть уверены в том, что Изабелла действительно вступится за нас перед Кларенсом?

— Нет, — от едва сдерживаемого ужаса лицо мамы потемнело. — И я очень боюсь за графа.

Мы стояли на берегу, пока корабль Изабеллы не скрылся вдали и холодный ветер не вынудил нас искать укрытия. Изабелла уплыла в Англию, и мы понятия не имели, в чьем лагере она окажется. Она увезла с собой письмо Эдуарда, но забыла о послании Ричарда, оставшемся у меня в руках. Моя сестра так увлеклась спором с графиней, что не заметила, как я спрятала второй пергамент в рукав платья. Если бы она хватилась письма, я бы тут же его вернула, заявив, что оставила его у себя по рассеянности. Но она этого не сделала, поэтому письмо осталось у меня. Я проявила непростительную беспечность и глупость! Разве я не знала, что моя комната и все мои вещи регулярно обыскиваются по требованию королевы?

Мне это было отлично известно, и все же я сохранила письмо. Ослепленная не утихающей болью, вызванной осознанием того, что никогда больше мой жизненный путь не пересечется с дорогой Ричарда Глостера, что время сотрет воспоминания, но не тоску об утраченной любви, я похитила письмо Ричарда и постоянно его перечитывала. Я делала это не ради его содержания, но ради исходящей от него братской заботы о благополучии близкого человека. Ради воспоминаний, которые оно пробуждало. Я так нуждалась в напоминании о его любви и поддержке в этом злобном и враждебном окружении. И пусть письмо не было адресовано мне. Более того, оно вообще никак меня не касалось. И все-таки я его сохранила и утешалась лицезрением предмета, которого касался Ричард. Когда я держала письмо в руках, он как будто становился ближе и доступнее. Я касалась написанных его рукой строк и вспоминала. Забыв о гордости, я не могла отказаться от этого напоминания. Ведь у меня почти ничего от него не осталось.

Я хранила письмо Ричарда под сорочками в комоде для белья. Какая безрассудная беспечность! Я не сразу заметила его исчезновение. Но не заметить обрушившуюся на мою голову ярость королевы было невозможно.

Меня вызвали к Маргарите.

Королева по своему обыкновению восседала за столом. Перед ней были разложены какие-то документы и письма. Я сразу ощутила витающую в воздухе опасность. Едва войдя в комнату, я чуть не задохнулась от окутавшей меня ненависти. Это заставило меня мгновенно насторожиться и занять оборонительную позицию. Фрейлины, как по команде, повернулись в мою сторону, и на их лицах я прочитала нетерпеливое ожидание. Принц стоял по правую руку от матери. Он едва сдерживал гнев, и я поняла, что ожидать от него пощады не стоит.

— Итак, миледи Анна… — голос Маргариты зазвучал на чарующе низкой ноте, — что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Я чем-то прогневала ваше величество? — Я попыталась унять бешено бьющееся сердце, но все мои внутренности свело от ужаса.

— Прогневала? Какое избитое слово! — полоснула она меня презрением, словно хлыстом. — Я изо всех сил пытаюсь подавить омерзение, которое испытываю к твоей персоне. А тебе следовало бы упасть на колени и умолять о прощении.

— Что я сделала не так, ваше величество?

Я подобралась, готовясь к худшему. Когда она указала на пол, я опустилась на колени.

— Я еще не знаю, что ты сделала. Вполне возможно, что ничего. — Ее губы изогнулись в ироничной усмешке. — Мы нашли вот это. — Маргарита взяла со стола письмо Ричарда и помахала им в воздухе. — Что ты можешь об этом сказать? Ты узнала это письмо? Насколько я понимаю, оно написано Ричардом Глостером. Оно было спрятано среди твоих вещей. Он тебе его прислал?

— Нет, не мне, ваше величество.

Этого письма было более чем достаточно, чтобы обвинить меня в предательской переписке с Йорками. В нем содержалась просьба покинуть Ланкастеров и посвятить свое будущее Эдуарду Йорку. Проклятый пергамент с головой обличал мои гнусные намерения.

— Если оно было прислано не тебе, почему ты его хранишь?

Потому что я люблю Ричарда и у меня нет ничего, кроме этого письма, пусть и адресованного другому человеку. Наша разлука длится уже второй год, но боль не утихает. Я попала в ловушку, вступив в брак с нелюбимым человеком, которому я не прихожусь не то что женой, но даже любовницей. Меня окружают ненавидящие меня люди. Единственное светлое пятно в моей жизни — это Ричард. Я храню его письмо потому, что оно приближает ко мне любимого человека и утешает мое израненное сердце. Потому что я люблю его…

Я продолжала стоять на коленях, держа спину прямо и крепко сжав губы. Я смотрела прямо перед собой. Если королева сочтет такое поведение вызовом, пусть… Все лучше, чем растекаться у ее ног лужей притворного раскаяния, которое она истолкует как свидетельство моей вины.

— Ты не ответила! — рявкнул принц. — Ты и в самом деле отдала свои предпочтения этому ублюдку Йорку?

Что мне делать? Сказать: «Это не я»? Обличить в сговоре с Йорками Изабеллу и Кларенса? В этом не было необходимости. Маргарита была проницательным политиком. Она подняла руку, заставив сына умолкнуть, после чего встала с кресла и подошла ко мне. Шурша юбками, она обошла вокруг меня, после чего обернулась и вновь насмешливо уставилась мне в лицо.

Когда она заговорила, ее слова были адресованы принцу.

— Разумеется, никто не стал бы посылать это письмо твоей жене. Что она из себя представляет, если не считать того факта, что она является твоей супругой? Она не способна ни на что повлиять. Письмо получила ее сестра, спешно и без предупреждения покинувшая наш двор. И ее супруг, герцог Кларенс. Вот как все было. Это нежное письмо адресовано брату в попытке переманить его на свою сторону. — Маргарита резко развернулась и ткнула в мою сторону царственным пальчиком. — Было ли письмо от Эдуарда? Я думаю, они оба пытались переубедить Кларенса.

Я покачала головой, но мои щеки предательски вспыхнули.

Королева расхохоталась злобным трескучим смехом.

— Я вижу, что было. И я не стану спрашивать, как попали сюда эти письма. Или как давно у тебя хранится письмо Глостера. Шпионы притаились за каждым углом, за каждым камнем, за каждой портьерой. Они только и ждут удобного случая, чтобы распространить свой яд. Интересно, удивишься ли ты, узнав, что эта трогательная мольба о поддержке достигла своей цели? — Отвернувшись от меня, Маргарита порывисто схватила со стола другой документ и ткнула его мне в лицо. — Твой предатель зятек оказался ненадежным союзником. И я нисколько не сомневаюсь, что твоя сестрица помогла ему поскорее сделать выбор в пользу Йорков. Ты удивлена? — Перед лицом таких обвинений я опустила глаза, и королева удовлетворенно кивнула: — Вижу, что нет.

Итак, Кларенс это сделал. Поддержала ли Изабелла его выбор или попыталась убедить мужа сохранить верность графу? Я была уверена, что она охотно приняла позицию Кларенса. Запираться не было смысла. Я знала, что это написано у меня на лице.

— Ах, дорогая моя Анна, — опять заворковала Маргарита. — Это было необыкновенно трогательное воссоединение.

Принц приблизился ко мне и протянул руку, приглашая подняться на ноги. Я была вынуждена принять его приглашение. Но я нисколько не заблуждалась на его счет. Этот дружеский жест был насквозь фальшив. Ярость по-прежнему искажала красивые черты Эдуарда, хотя его голос звучал так же вкрадчиво, как и у его матери.

— Это была весьма искусная инсценировка. Все произошло неподалеку от Уорика. Армии разделяло не более полумили, и они как будто готовились вступить в сражение. Проклятый йоркистский ублюдок продвигался вперед под развевающимися знаменами в сопровождении триумфальных звуков рожков. То же самое делал Кларенс. — Зубы принца сверкнули в хищной волчьей усмешке. — Они встретились. Кларенс опустился на колени. Эдуард пообещал вернуть ему все его владения. Объединенные взаимными братскими чувствами предатели рука об руку вернулись в йоркистский лагерь, чтобы за кубком вина обсудить поражение Ланкастеров. Черт возьми! В своем вероломстве они достойны друг друга. И все же их примирение не вызывает удивления. Не правда ли, мадам Законная супруга? Ведь они уже давным-давно обменялись письмами и заверениями в любви и дружбе!

Я продолжала хранить молчание.

— Вместе с Кларенсом к Йоркам перешли двенадцать тысяч человек! А ведь он присягнул служить мне! — Склонившись надо мной, принц, словно ударами молотка, вколачивал в меня каждое слово. — Двенадцать тысяч солдат, которые должны были сражаться за нас!

Королева вновь смотрела на меня. В ее глазах светился упрек.

— Но почему это письмо хранилось у тебя? Как оно к тебе попало?

Я уже успела проклясть свое легкомысленное решение сохранить письмо, единственным оправданием которому могло служить лишь мое ужасающее одиночество. Но не могла же я им это сказать!

— Все и так ясно. Письмо написано Глостером. Разве это не объясняет абсолютно все? — Рот принца исказился в угрожающем оскале. Сам он мной пренебрегал, но стоило ему усомниться в моей к нему привязанности, и вот он уже готов держать меня зубами и когтями. Эдуард был не из тех, кто упускает добычу. — Ты была с ним помолвлена. Наверное, поэтому он использовал тебя как посредника, готового передать его письма Кларенсу?

Королева медленно и задумчиво кивала.

— Ну конечно. Ты такая же лживая, как и все Невилли. Как я могла принять тебя в свою семью? Ведь ты с колыбели впитала в себя ложь и двуличие. Стоит Йоркам поманить, и вы готовы ползти за ними куда угодно. Мало того, ты все еще влюблена в Ричарда Глостера. Вздыхать о нем тебе не мешает даже замужество.

— Это не так!

Я не имела права молчать перед лицом таких обвинений. Просто не имела права. Молчание расценили бы как согласие.

— И ты думаешь, я тебе поверю? Когда ты в последний раз разговаривала с Глостером?

— Я с ним не разговаривала. В последний раз я видела его, когда наша помолвка была разорвана и я покинула Англию. С тех пор прошел целый год. — Одна мысль о том, как может расправиться со мной королева, приводила меня в такой ужас, что я готова была с пеной у рта отрицать все ее догадки. — Между нами ничего нет. Я всей душой предана своему супругу, милорду принцу.

— Быть может, она и не девственница вовсе, — хитро прищурившись, предположил Эдуард.

Мне было ужасно стыдно. Но сильнее стыда была ярость, под стать ярости Эдуарда, вызванная тем, что меня прилюдно вынуждают отвечать на такие вопросы. В моей душе взметнулось пламя возмущения, заслонив от меня все окружающее. Сквозь алые языки гнева я в упор посмотрела на супруга и буквально взорвалась ответом:

— Я девственница! Я была таковой, когда мы обвенчались, следовательно, я ею остаюсь, и не по собственному желанию. — От этого намека щеки Эдуарда покрылись красными пятнами, что привело меня в несказанный восторг. Я продолжала: — Я храню верность своим брачным обетам. И я храню верность вам, милорд супруг, хотя вы до сих пор не предъявили на меня своих прав. Так что у вас нет оснований обвинять меня в супружеской измене.

— Телесно да. А мысленно? — Он опять оскалился, пытаясь нащупать почву под ногами. — Ты недостойна быть моей женой.

— Я не заслужила вашего недоверия. Я не дала вам для этого ни малейших оснований.

— Довольно! — распорядилась королева. — Отправляйся к себе. За тобой будет установлено самое пристальное наблюдение. Скоро мы будем в Англии. Молись, чтобы месье де Уорик исполнил свои обещания, или я без малейших колебаний расторгну этот фарс, именуемый браком.

Я хотела выполнить ее распоряжение. Все, что угодно, лишь бы не видеть этих блестящих зачарованных глаз, со всех сторон увлеченно наблюдающих за моим унижением, которое грозило на долгие недели стать темой для придворных сплетен. Однако выход из зала мне преградил принц. Королева пыталась остановить сына, но он раздраженно высвободился и угрожающе шагнул ко мне.

— Я думал, ты желаешь мне удачи. Как же я в тебе ошибся! Но теперь все узнали о твоем предательстве.

К счастью, он уже разжал кулаки. Я не успела увернуться от его удара, таким стремительным и точным было движение Эдуарда. По комнате разнесся звук пощечины. Меня еще никогда не били. Во всяком случае, с такой злобой и силой. Я одновременно ощутила боль в скуле и воцарившуюся вокруг ватную тишину. На мгновение мир передо мной померк, и я зашаталась, пытаясь удержаться на ногах и совладать с выстрелившей в мозг острой болью. Но я не упала. Ни за что! — твердила я себе. Моргая от боли и от шока, я призвала на помощь все свои силы и самообладание. Я подняла голову и в упор взглянула в горящие глаза принца.

— Я не совершила ничего дурного и не заслужила подобного обращения, милорд. — Я сама изумилась собственному хладнокровию и спокойствию, с которым мне удалось произнести эти слова. — Вы ко мне несправедливы. Я клянусь в своей невиновности, и пусть все присутствующие будут мне свидетелями. Возможно, вы этого добиваетесь? Я не разговаривала с герцогом Глостером с того момента, когда мой отец восстал против Йорков и предложил свою помощь Ланкастерам. — Мне даже удалось присесть в реверансе, хотя он вышел несколько неуклюжим. — Вы напрасно меня обидели.

Я с необычайным достоинством склонилась перед принцем и королевой, а затем развернулась и покинула комнату. Не успела я выйти за дверь, как толпа придворных зашевелилась, зашуршала и зашепталась.

Пока кровоподтек на моем лице не сошел, я скрывала его под толстым слоем белой пудры. Я спрашивала себя: быть может, мне стоит выставить на всеобщее обозрение склонность моего мужа к насилию, но все во мне восставало против подобной идеи. Я не желала становиться предметом новых пересудов или, того хуже, жалости. А меня, вопреки ожиданиям, не заперли в комнате, и мне пришлось, как ни в чем не бывало, выполнять свои обязанности, то есть служить королеве под пристальными взглядами окружающих. В каком-то смысле это было своеобразным заточением, потому что я ни на мгновение не оставалась одна. Леди Беатриса даже спала со мной в одной постели, правда, отодвигалась от меня как можно дальше, рискуя свалиться на пол. Хуже того, мне запрещено было видеться с мамой. А Марджери, которая могла бы хоть немного меня утешить, уплыла в Англию вместе с Изабеллой. Принц обходил меня десятой дорогой. Таким образом, я была вынуждена рассчитывать только на себя. Никто не помогал мне в эти трудные дни сохранять самообладание и демонстрировать всем чудесное настроение. Зато я обнаружила в себе необычайную стойкость. Я отгородилась от мира холодной и неприступной гордостью. Я поддерживала беседу, когда от меня это требовалось, вышивала, читала королеве и сама изумлялась собственной выдержке. Я никогда не плакала, удерживаясь от слез даже ночью, когда сопение леди Беатрисы указывало на то, что она крепко спит. Я сухими глазами смотрела в ночную тьму, понимая, что не имею права на слабость в этом враждебном окружении. Я впервые призналась себе, как сильно я боюсь принца. Разгулявшееся воображение рисовало мне ситуации, в которых он разделывался со мной так же, как с моими птичками.

Жалкие крохи утешения я получала лишь от Беатрисы. Однажды, когда я, сидя перед зеркалом, пыталась получше замаскировать кровоподтек, она подошла ко мне и, остановившись у меня за спиной, произнесла:

— Меня восхищает ваше мужество. — С этими словами фрейлина подала мне баночку с пудрой. — Не всякий способен выдержать гнев королевы. Мне кажется, стоит нанести еще немного пудры вдоль скулы. Тогда синяк будет практически незаметен.

— Это вы отнесли письмо Маргарите, — резко обернулась я к ней.

— Да, я, и не раскаиваюсь в этом. Если бы я этого не сделала, его нашел бы кто-нибудь другой, и тогда наказали бы меня. Не стоит сердить королеву. Я думаю, вам тоже следовало бы это запомнить. — Беатриса пожала плечами. — Позвольте, я вам помогу.

Ловкими движениями она нанесла пудру на мое лицо и, не говоря больше ни слова, вышла. Но и за такую малость я была ей очень благодарна.

Что касается Ричарда, то я запретила себе даже думать о нем. Но мои сны были мне неподвластны. Я не могла по собственной воле определять их содержание, поэтому он являлся ко мне в грезах. Тем не менее эти сны были смутными и тревожными, в них было много крови и насилия, и они меня не радовали. Однажды я проснулась и смогла в мельчайших деталях припомнить то, что мне привиделось. Ричард и принц Эдуард стояли рядом в каком-то огромном, исполненном теней здании. На полу между ними лежал клинок. Они оба одновременно потянулись к нему, и я испуганно вскрикнула. Но я не увидела, кто из них первым успел схватить оружие, как и того, что произошло сразу вслед за этим. Что я увидела, так это лужу крови, растекающуюся по истертым каменным плитам пола.

Когда я проснулась, у меня стучало в висках, а за окном бушевал очередной шторм.

Разумеется, письмо Ричарда было для меня утрачено. Навсегда. Маргарита разорвала его на мелкие клочки и бросила в пылающий камин.

Англия. Наконец-то вдали показались плавные очертания прибрежных холмов. С каждой минутой они увеличивались и становились все отчетливее.

— Что вы будете делать, милорд, когда мы сойдем на берег?

У самого берега теснились рыбацкие хижины, чуть дальше виднелись жилища торговцев, а также башенки и зубчатые стены крепости. Мы подплывали к Веймуту, городку на южном побережье Англии, где королева рассчитывала набрать войска. Вполне возможно, что где-то в засаде нас поджидали вооруженные сторонники Йорков, но я могла думать лишь о том, с каким облегчением я ступлю на твердую землю, которая не будет качаться и убегать из-под ног.

Настроение принца оставалось непредсказуемым. С того дня когда он потерял самообладание из-за письма Глостера, мы не перекинулись ни единым словом, а в условиях тесноты и царящей на корабле скученности это была задача не из легких. По большей части я старалась держаться как можно дальше от супруга. У меня и без него хватало проблем. Но здравый смысл твердил, что в моих интересах сделать первый шаг к примирению. Ведь мне придется жить с этим человеком. И вот он стоит, опершись на поручни, и вглядывается вдаль, пытаясь понять, что ожидает нас на берегу. Я сочла этот момент вполне благоприятным для того, чтобы поднести принцу оливковую ветвь, пусть даже и не вполне настоящую.

Эдуард заметил мое присутствие, но не отстранился и не отошел, когда я приблизилась и остановилась рядом. В знак примирения я принесла ему кубок с вином. Я твердила себе, что должна наладить отношения с принцем, хотя все во мне протестовало против этого.

Кроме всего прочего, я рассчитывала выудить из него хоть какую-то информацию.

— Какие у вас планы? Вы сразу двинетесь в поход? — спросила я, вместе с ним глядя вдаль и стискивая в руках кубок.

Эдуард ответил на мой вопрос, не поворачивая головы, но вполне дружелюбно:

— Как только соберу войско, я выступлю на Лондон.

Мы не знали, что нас ожидает, не считая того, что Эдуард Йорк вновь представляет собой силу, с которой нельзя не считаться. И это занимало все мысли принца. Сегодня он был спокоен и задумчив. Он не испытывал беспричинного оптимизма и не строил воздушных замков. Не было в нем и враждебности ко мне. Я попыталась забыть пощечину. Разумеется, простить его я не могла, так же, как и оправдать эту дикую выходку всплеском неконтролируемых эмоций… Но, как бы то ни было, мы находились в одной упряжке. Необходимость вынуждала меня действовать вопреки моим побуждениям.

— Как вы думаете, вам придется вступить в сражение?

Разумеется, я знала, что битвы не избежать. На это указывал здравый смысл, но я хотела, чтобы принц связно изложил мне свои планы.

— В сражение? Ну, конечно. — Эдуард неожиданно улыбнулся, и эта улыбка полностью его преобразила. Угрюмый юноша превратился в прекрасного рыцаря. Он положил руку на мои сжимающие поручень пальцы. — Хорошая примета, Анна. Мы сходим на берег накануне Пасхи. Я уверен, что это указывает на Господнее благословение. Завтра мы будем присутствовать на праздничном богослужении и сможем возблагодарить Всевышнего за то, что он привел нас к этому берегу. Затем мы двинемся на Лондон и наконец-то раз и навсегда покончим с Йорками. Я уверяю тебя, Йорки больше никогда не вернутся к власти.

— А потом?

— Ты о чем? — Эдуард с трудом оторвал взгляд от того места, где нашему кораблю не позднее чем через полчаса предстояло причалить, и покосился на меня. — Разумеется, я рассчитываю воссоединиться с Уориком и его войсками. Граф будет стоять рядом со мной на ступенях Уайтхолла.

— Это понятно. — Как бы получше это сформулировать? — Когда вы займете Лондон, что тогда? Что будет с вашим отцом? Получит ли он обратно свою корону?

Лицо принца потемнело. Он устремил взгляд поверх моего плеча в сторону Лондона, как будто пытаясь разглядеть своего отца, вновь угодившего в руки йоркистам и запертого в одной из комнат Тауэра.

— Вряд ли, — наконец ответил он. — Отец так обращался с Елизаветой Вудвилль, что всем стало ясно — он напрочь утратил способность отличать друзей от врагов. Он нашел для нее повивальную бабку и заплатил какому-то лондонскому мяснику за то, чтобы тот снабжал ее семейство половиной телячьей туши и двумя бараньими тушами в неделю. Мне этого не понять. Гораздо разумнее было бы отправить ее и ее новорожденного сыночка-ублюдка, а также всех богомерзких дочерей на эшафот. Во всяком случае, я на его месте поступил бы именно так. — Меня в очередной раз потрясла кровожадность моего супруга. — Я стану регентом и, если потребуется, буду править вместо отца. А потом я стану королем. Ты же, моя женушка, будешь моей королевой.

Итак, я опять пользовалась его благосклонностью. Впрочем, я не сомневалась, что это ненадолго. Я неподвижно стояла рядом с Эдуардом, пока матросы убирали паруса. Наконец он повернулся ко мне, как будто вспомнив о моем существовании.

— Ты очень молчалива.

Я взглянула на него, размышляя над ответом, но мне ничего не пришло на ум.

— Ты переживаешь из-за своей матери? Корабли часто тонут, и все, кто на них плывет, гибнут в волнах, — насмешливо заметил принц, пристально глядя на меня.

Эдуард чувствовал страдания других людей.

Я просто ахнула при проявлении такой жестокости. Ведь это было правдой. Стоило мне чуть ослабить самоконтроль, и мной овладевал парализующий страх за мамину жизнь. Нашу небольшую флотилию рассеял сильный ветер, и мы очень быстро потеряли из виду корабль, на котором плыла графиня. Я каждый день молилась о том, чтобы он не затонул.

— Они могли войти в другой порт, — ответила я, усилием воли подавив очередной приступ страха.

— Возможно, — пожал плечами Эдуард и тут же воскликнул: — Смотри! — Он широким жестом указал на берег, над которым с отчаянными криками носились чайки и на котором нас ожидала толпа людей под гордо развевающимися флагами Ланкастеров. — Это все мое. Мое королевство и мой народ, и я не видел всего этого семь долгих лет. Взгляни, эта чудесная картина просто купается в солнечных лучах.

И в самом деле, бледное весеннее солнце заливало берег и море. Мне это тоже показалось добрым предзнаменованием. Я задвинула кровавые образы из своих снов в глубь сознания. Сегодня я должна была радоваться и ликовать.

— Я буду молиться за ваш успех, милорд. Быть может, нам следует за него выпить? — Я протянула ему нетронутое вино.

— Из тебя получится замечательная жена, — иронично протянул Эдуард и, хищно оскалив зубы в подобии улыбки, взял из моих рук кубок.

Он уже поднес вино к губам, как вдруг замер, опустил кубок и начал в него всматриваться.

— Нет уж, спасибо, — покачал он головой.

— Но почему, милорд? — растерялась я.

— Ты можешь меня отравить.

Это потрясло меня до глубины души.

— Вы и в самом деле так считаете?

Мне никак не удавалось привыкнуть к непредсказуемым перепадам его настроения. Неужели он до такой степени мне не доверяет?

— Ты вполне на это способна. — Принц поднял кубок высоко вверх и выплеснул его содержимое в волны. Мы оба смотрели, как рубиновая жидкость широким веером взмыла в воздух и каплями осыпалась в море. — Кто знает, на что ты готова пойти, если тебя попросит об этом Глостер. Не стоит рисковать, не правда ли, мадам принцесса?

Итак, Эдуард не забыл о моем предполагаемом преступлении. Но как смеет он обвинять меня в столь гнусном злодеянии?! Я почувствовала, как вскипает праведным гневом моя кровь.

— У меня и в мыслях не было покушаться на вашу жизнь!

— В самом деле? Как бы то ни было, я не собираюсь предоставлять вам такую возможность, мадам!

Не успела я дать волю возмущению, вызванному его обвинениями, как принц развернулся и отправился наблюдать за высадкой на берег, оставив меня наедине с моим гневом и невеселыми мыслями. Мы вернулись, а значит, нас ожидала битва. Битва означала смерть и кровь. Кларенс предал моего отца, а Ричард принадлежал к клану наших врагов. О маме я вообще ничего не знала. Отношения с принцем не складывались. Но что бы ни таило в себе будущее, мне наконец-то предстояло снова ступить на английскую землю. То же самое сделает и принц Эдуард, надежда Ланкастеров, и ожиданию будет положен конец.

Глава двенадцатая

Я вошла в церковь аббатства, где уже началось пасхальное богослужение, через южные двери, к которым вела укромная тропинка. Беатриса не отставала, хотя и старалась быть незаметной.

Мы расположились в аббатстве Серн, хотя, как известила аббата королева, с Божьей помощью, мы не собирались задерживаться там надолго. Она уже познакомилась с острыми шипами розы Ланкастеров. Теперь королева вместе с сыном рассчитывала лицезреть ее роскошное цветение. Годы испытаний остались позади.

В моем сердце не было места ликованию. Как я могла чему-то радоваться, если о графине по-прежнему не было никаких известий! Я цеплялась за надежду на то, что ее корабль вошел в другой порт и что скоро мы воссоединимся. А пока я не могла ни есть, ни спать. Поэтому я ощущала необыкновенную слабость во всем теле и у меня кружилась голова.

Вслушиваясь в слова молитв, я надеялась ощутить в своей душе присутствие Господа и получить поддержку. Я увидела королеву и принца. Они стояли на коленях друг возле друга далеко впереди. Церемония шла своим чередом. Все вокруг казалось мне далеким и каким-то нереальным. Проникающие в большое восточное окно солнечные лучи играли на серебряных и золотых сосудах, на роскошном облачении аббата. Я почувствовала, как мое сердцебиение начало замедляться, и всем моим существом овладел покой. Вслушиваясь в размеренный голос священника, я ощутила прилив надежды. Все это было мне знакомо и неподвластно времени. В этот момент я верила, что мама жива и скоро прибудет в Серн. Все будет хорошо. Ну конечно же, все будет хорошо!

Ощутив прилив сил, я вознесла Господу горячую молитву.

Откуда-то из-за моей спины в церковь ворвался яркий луч света. Он подобно стреле пронзил полумрак, застигнув меня врасплох. Я обернулась и застыла, ослепленная этой неожиданной вспышкой. Западная дверь слегка приотворилась. В нее поспешно вошли трое мужчин, явно не принадлежащих ко двору Маргариты. Они прошагали мимо, удостоив меня лишь мимолетным взглядом и задев меня полами забрызганных грязью плащей. Пройдя через всю церковь, они остановились перед королевой, при их появлении поднявшейся с колен. Внимание всех присутствующих теперь было приковано к этой небольшой группе людей. Даже аббат умолк и обернулся к ним. Посланцы упали перед королевой на колени. Их беседа с Маргаритой длилась не дольше минуты, но мне показалось, что она растянулась на целую вечность.

За этим последовала лихорадочная активность. Фигуры зашевелились и задвигались, составляя новые узоры, подобно тому, как дыхание ветра морщит морскую гладь. Посланцы выполнили свою миссию и отступили назад. Хор умолк, как будто Господь поразил певцов немотой. Монахи, беспорядочно толкаясь, покинули свои места. Напряжение нарастало, отовсюду доносилось глухое бормотание и шепот. В центре всего этого замерли королева с принцем. Но вот они покинули свои места и направляются ко мне. Резкий от сдерживаемого волнения голос королевы разносится под древними сводами.

Какое-то ужасное предчувствие толкнуло меня им навстречу. Маргарита в упор смотрела на меня странным неподвижным взглядом. Мои внутренности свело судорогой от ужаса.

— Тебе следует это знать, — отчетливо, как звон церковного колокола, прозвучали слова королевы.

— Что-то случилось с мамой? — Это было первым, что пришло мне в голову, потому что именно этого я боялась больше всего на свете. Корабль затонул, и я ее потеряла. Навеки. — Только не это, — прошептала я. — Скажите мне, что она жива.

Маргарита резко и шумно втянула воздух ртом.

— Какое мне дело до того, какая участь постигла супругу Уорика? Произошло нечто похуже… Намного хуже… Такой катастрофы никто и представить себе не мог. Ужасные перемены…

— Что может быть хуже? Я не…

— Все наши планы рухнули.

— Да скажите вы ей, мадам!

Одним прыжком принц оказался рядом со мной и, схватив меня за локоть, изо всех сил встряхнул.

От боли и неожиданности я ахнула.

— Йорки одержали победу. Уорик погиб.

Нет! Нет!

Мои губы шептали это слово, но голос мне не повиновался. Я покачала головой, как будто это могло опровергнуть жестокие слова принца.

— Нет! — Мне наконец удалось выдавить это из себя.

— Да! Это произошло… — Он раздраженно обернулся к гонцам. — Черт возьми! Где это было? Где вместе с Уориком похоронены все мои надежды?

— В Барнете, милорд.

Я слышала слова, но они, ничего не знача, перекатывались в моей голове. Граф мертв? Мой отец погиб? Но он был так искусен в военном деле. Он не мог сложить голову в каком-то никому не ведомом сражении. А я не могла сразу же не ощутить своей потери. Кроме того, зачем Эдуарду Йорку жизнь моего отца? Боль от продолжающих сдавливать мой локоть пальцев принца не могла сравниться с той, которая разрывала мою душу, заставляла задыхаться и стучала у меня в висках.

— Нет. Вы ошибаетесь.

Я лихорадочно вглядывалась в лица гонцов, надеясь услышать иную правду.

— Уорик мертв, — снова услышала я уверенный голос королевы. — Вот этот человек видел его гибель собственными глазами.

Один из гонцов поклонился.

— Это правда, леди.

— Пусть он подробнее расскажет о его позорной смерти, — прошипела Маргарита.

— Битва завершилась победой Йорков, миледи. — Гонец говорил медленно, взвешивая каждое слово. — Граф попытался вскочить на лошадь и ускакать.

— Трус! — взорвался принц. — Бежать с поля битвы, когда еще есть надежда! Будь он проклят! Чертов предатель! Как он мог позволить йоркистам одолеть себя? Все потеряно. Ведь он бросил своих людей. Насколько я понял, он хотел бежать в Кале, отрекшись от Ланкастеров? — продолжал бушевать принц. — Он должен был вступить в переговоры и попытаться спасти свою армию. Теперь все эти люди, оставшись без командующего, разбежались. Они для нас потеряны. Уорик не заслуживал моего доверия…

Я больше не могла это слушать.

— Сомнений быть не может? Граф действительно мертв?

Этот хриплый голос принадлежал не мне. Губы, которые произнесли эти слова, также были чужими. Мне казалось, что я подвешена в каком-то странном безвоздушном пространстве, где я была не способна ни думать, ни чувствовать.

— Увы, леди. Король Эдуард позаботился о том, чтобы это было правдой. Тело графа обнажили и увезли в Лондон, чтобы выставить в каком-нибудь публичном месте. — Должно быть, гонец заметил, что кровь еще больше отхлынула от моего лица, и заторопился, чтобы как можно скорее покончить с ужасной новостью. Но ничто не могло смягчить причиненную ею боль. — Король хочет, чтобы все узнали о том, что граф мертв.

Раздался скрежет металла о металл. Это принц выхватил из ножен меч, золотом вспыхнувший в скользнувших по его лезвию солнечных лучах.

— Милорд! — прошептал аббат.

Но принц остался глух к его предостережению. Он ринулся к алтарю, едва не отшвырнув оказавшегося на его пути священнослужителя. У алтаря Эдуард опустился на колени и положил перед собой меч. Откинув назад голову, он почти закричал, так, чтобы его услышали все присутствующие в церкви люди.

— Клянусь воскресшим телом Христа, что я уничтожу этого мерзавца Йорка, лишившего меня того, что принадлежит мне по праву рождения. Клянусь, что не успокоюсь, пока не отниму у него корону. Господь благословит мой меч, чтобы я смог прославить Его, отомстив ненавистным Йоркам. — От ярости его голос звучал сипло и глухо. — Я призываю гнев Всевышнего на головы тех, кто носит имя Невилль. Потому что из-за проклятого Уорика рухнули все мои замыслы!

Оставив свой сияющий меч на алтаре, принц решительным шагом вернулся к нам. На наших глазах он разыгрывал настоящее представление, достойное профессионального актера. Вне всякого сомнения, все это было сделано с определенной целью — привлечь к себе всеобщее внимание и вызвать одобрение матери. И в этот момент я его откровенно презирала. Я ненавидела Эдуарда всеми фибрами души и знала, что никогда ему этого не прощу. Как он мог произнести все это, не считаясь с моими чувствами! Он вел себя так, как будто меня вообще не существовало, хотя, возможно, так и было. Я была всего лишь обузой, как окрестила меня его матушка. Принц взял меня в жены, преследуя определенную цель. Но этой цели больше не было. Граф мертв, а значит, уже не мог им пригодиться. Таким образом, наш брак полностью себя исчерпал.

— Эдуард! Сын мой! Опомнись…

Королева протянула к сыну руки, пытаясь его остановить. Ей это не удалось.

Контролировать его она уже была не в состоянии.

— Нет! — завопил принц, и его крик эхом отразился от стен церкви. — Все пропало! — Он ткнул в мою сторону пальцем. — А ты привязала меня к этой шлюхе!

Когда он убил моих птичек, я назвала его чудовищем. Я его недооценила. Сегодня я увидела его звериную натуру во всей красе. Я смотрела на принца, а видела расстилающуюся передо мной безрадостную пустыню своего жалкого существования, в которой меня ожидали унижения, оскорбления и медленная, но неуклонная деградация. Быть может, мне следует опасаться за свою жизнь? Постоянное недосыпание, скудное питание, а теперь еще эта ужасная трагедия возымели свой эффект. На меня опустилась темнота. Я начала задыхаться. Липкий запах ладана был невыносимо сладок. Шум в моих ушах, напоминающий трепетание крыльев испуганного голубя, все нарастал. Мрачное лицо королевы и искаженные черты принца расплылись и закачались. Я попыталась поднять руку и найти опору, но вокруг была пустота… Мои конечности похолодели, и я упала на пол.

Когда ко мне вернулось сознание, я лежала на своей кровати. Несколько мгновений я просто впитывала в себя тишину. А потом на меня лавиной обрушились воспоминания о том, что произошло в церкви. Я не знала, кто меня сюда перенес, но это не имело значения. Открыв глаза, я увидела сидящую у окна Беатрису. Присутствие шпионки королевы было невыносимо. Я отвернулась к стене, чтобы скрыть свое отчаяние.

Графа Уорика больше нет.

Моего отца. Талантливого и опытного воина, искушенного дипломата. Его холодное мертвое тело лежало сейчас где-то в Лондоне, доступное взглядам любопытных зевак. Его имя было известно всем, хотя одни произносили его с ненавистью, а другие с восхищением. Ему не было и двадцати, когда он взялся за меч и за рычаги политической власти. Как могла такая удивительная жизнь погаснуть столь буднично и незаметно? Я попыталась вызвать в памяти облик графа, увидеть его таким, каким он покидал нас, отправляясь в свой последний поход, с самого начала обреченный на неудачу проволочками и недоверием Маргариты. Теперь все было потеряно и тело Уорика лежало в открытом гробу, чтобы все желающие могли на него плюнуть.

Я не могла с этим смириться. Я вообще отказывалась в это верить. Мой отец не мог трусливо бежать с поля боя, покинув своих солдат на произвол судьбы, что бы там ни заявлял принц. Но ведь гонец все подтвердил! И как мог Эдуард — король Эдуард — допустить его смерть? Неужели он забыл, сколь многим обязан своему другу и кузену? Или предательство уничтожило их взаимную привязанность?

Мои мысли повернули в гораздо менее приятное русло. Если король Эдуард одержим местью, то, возможно, он велел осквернить тело графа? И где оно теперь? Возможно, его разорвали на части и развесили на воротах и мостах Лондона как предостережение всем потенциальным предателям? Я уткнулась лицом в подушку и застонала. Эти мысли были невыносимы.

— Выпейте вина, леди.

У моей постели стояла Беатриса с кубком в руках. У меня не было сил даже на то, чтобы отказаться. Я промолчала.

— На все Божья воля, — пробормотала она. — Мы должны смиренно принимать посылаемые нам испытания.

— Нет, не должны! Я не желаю их принимать!

Я похолодела при мысли о маме. Как она? Где она? Если она жива, знает ли она о смерти отца? Возможно, прощаясь с графом в Анжере, она чувствовала, что видит его в последний раз? Я и представить себе не могла, как графиня перенесет эту страшную весть. Супруг погиб, одна из дочерей накрепко привязана к Ланкастерам, другая волей-неволей очутилась в лагере Йорков. Сможет ли она справиться с подобным разделением?

Вдруг мое внимание привлекла острая боль в локте. Я опустила глаза и с удивлением увидела огромный кровоподтек. Проведя рукой по нежной коже предплечья, я поморщилась и все вспомнила. В гневе принц вновь утратил самоконтроль. Я поняла, что мама не единственная, кого ожидает одинокое и туманное будущее. Одернув рукав, я попыталась скрыть следы насилия. Но мне нечем было скрыть от себя свой страх. На меня нахлынуло отчаяние, и я расплакалась. Мое тело сотрясали рыдания, и мне не было дела до того, что Беатриса видит мое горе.

Наконец я уснула.

Мы провели в Серне десять дней, и все это время армия у стен аббатства неуклонно росла. Дни в холодном и неуловимо враждебном окружении, от которого мне негде было укрыться, тянулись бесконечно. Принц по большей части отсутствовал, все свое время посвящая созданию армии, которой предстояло доставить его в Лондон. Его энергия была поистине неиссякаема. Он уезжал на рассвете и возвращался уже после захода солнца. Всю свою жизнь Эдуард готовился к этому моменту, к попытке вернуть отнятое наследство. Теперь до престола было рукой подать, и принц был готов на все.

Я была предоставлена самой себе и все свое время проводила у ворот аббатства, беседуя с путешественниками, которые хотели укрыться от непогоды, или прибывшими к королеве гонцами, с нищими или калеками, желавшими воспользоваться гостеприимством монахов. Я искала тех, кто хоть что-нибудь знает о судьбе графини. Я походила на обитающее у входа в аббатство привидение. Единственным человеком, нарушавшим мое одиночество, была Беатриса.

— Пойдемте, миледи. Из этого не выйдет ничего хорошего.

Она пыталась чуть ли не силой увести меня в отведенную нам комнату.

— Я должна быть здесь.

Я была глубоко несчастна. Меня терзали мрачные предчувствия и ужасающее одиночество. Мир, знакомый мне с детства, лежал в руинах у моих ног. Граф погиб, Изабелла и Кларенс были накрепко связаны с Эдуардом Йорком. В довершение к этому я ничего не знала о маме. Возможно, она тоже погибла. Мы утратили все наши владения и замки. Я была жалкой просительницей. У меня за душой не было ни пенни, а над моей головой проклятием висело мое происхождение. Мое будущее находилось в руках ненавидящих меня людей. Королева меня презирала, а муж угрожал физической расправой.

Я впала в беспросветное отчаяние. Только здесь, в аббатстве Серн, у меня открылись глаза. Зрелость наотмашь ударила меня осознанием того, что мой отец — вовсе не герой, каковым я привыкла его считать. Я ведь всегда безоговорочно ему верила. Но мой колосс оказался на глиняных ногах. Кто был повинен во всех моих утратах? Я знала ответ. Мой отец, граф Уорик.

И это знание причиняло мне невыразимую боль. Мое сердце обливалось слезами, но глаза были сухими.

Что его ослепило? Что побудило поставить на карту благополучие своей семьи? Я и это понимала. Амбиции, самонадеянность и жажда власти. Восходящая звезда Вудвиллей угрожала затмить его собственную славу главного советника короля. Теперь я понимала, что король все время протягивал отцу руку дружбы, но граф от него отвернулся. Он отказался делиться королевскими щедротами с соперниками. Позже мой отец стремился любой ценой вернуть Невиллям все их владения, пусть даже ради этого ему пришлось встать на колени перед ненавистной анжуйской королевой.

Глядя на проходящих мимо аббатства путешественников, я вспоминала простое объяснение, которое еще в Миддлхэме предложил мне граф. Он без труда убедил меня в том, что король Эдуард заблуждается. Теперь я увидела обратную сторону этой медали. Я уже знала, на какие крайности способны люди, одержимые честолюбием. Разве не был мой собственный супруг лучшим тому подтверждением? Подстегиваемый жаждой власти, он развил бурную деятельность, которая сама по себе убедила его в том, что он просто не может проиграть в этом противостоянии.

Опустошенная безысходным одиночеством, я поняла, что отец предопределил наше падение, вопреки воле Эдуарда выдав Изабеллу за Кларенса. Лежа ночью без сна, я задыхалась от горечи и обиды. Граф нас уничтожил. Он использовал меня для заключения этого безнадежного союза. Любящий отец никогда бы так не поступил. Я приходила к неизбежному выводу: Эдуард Плантагенет был королем, и граф Уорик не имел права оспаривать этот факт. В Барнете он поднял меч на помазанника Божьего. Возможно, он действительно заслуживал смерти. Но мой обожаемый отец погубил не только себя, а и нас всех.

Затем во мне просыпалась фамильная гордость Невиллей. Мой отец возложил корону на голову Эдуарда Плантагенета. Разве тем самым он не заслужил благодарность монарха? Эдуард не имел права использовать Невиллей, а затем отшвырнуть их прочь! Я также принадлежала к этому гордому роду. Я всех заставлю со мной считаться!

Но кто меня поддержит?

Мое сердце было разбито, и я жила в постоянной агонии. Куда бы я ни обращала свой взор, нигде я не видела выхода.

Пока однажды у дверей аббатства не появилась труппа бродячих жонглеров и акробатов, воспользовавшихся затишьем в военных действиях.

— Ваша матушка жива и здорова, — сообщил мне облаченный в яркое, но потертое одеяние руководитель труппы, когда я подбежала к воротам.

— Жива? — Это слово теплым комочком упало в мое заледеневшее сердце. — Здорова?

— Графиня высадилась в Саутгемптоне, леди. — Странствующий артист выпятил грудь, как будто выступая перед обширной аудиторией. — Она ехала на запад, чтобы присоединиться к вам, когда ей сообщили о том, что произошло в Барнете. Полностью разуверившись в людях и жизни, она укрылась в аббатстве Булье и не желает его покидать.

Мне ли не знать, что она сейчас испытывает!

— Она говорила о графе?

— Нет, леди. Не говорила.

— Как она? Она хорошо себя чувствует?

Я хотела узнать как можно больше.

Акробат наморщил лоб.

— Графиня держалась очень спокойно, леди. Но в ее глазах я видел горе. Думаю, она очень страдает. Она боится, что король Эдуард выместит на ней гнев на ее супруга.

Я сунула ему монету и поспешила уединиться. Легче всего это было сделать в церкви, где я упала на колени перед алтарем и вознесла благодарственную молитву Господу. Но меня по-прежнему не покидало чувство одиночества и безысходности.

Почему ты не со мной? Ты так мне нужна!

Я бунтовала против жестокой судьбы. Мне хотелось рыдать и кричать. Будь моя воля, я в клочья разорвала бы дорогое шелковое платье, сбросила бы покрывало и дрожащими пальцами расплела волосы. Я бы призвала проклятье на головы убийц отца. Одним словом, совершила бы какое-нибудь безрассудство, чтобы выплеснуть скопившееся в душе отчаяние. Почему я должна соблюдать приличия, если мое сердце разбито? Но вместо этого я свернулась калачиком на полу и закрыла руками лицо.

Я понимала, что Маргарита сделает все от нее зависящее, чтобы лишить меня статуса принцессы, как можно скорее и без лишнего шума расторгнуть мой незавершенный брак и попытаться найти более подходящую жену своему сыну. Ей больше незачем было мириться с невесткой из ненавистного рода Невиллей. Я представляла себе, как она будет ликовать, когда ей наконец-то удастся от меня избавиться. Я спрашивала себя, сколько должно пройти времени, прежде чем она осознает, что смерть Уорика — это вовсе не трагедия. И сама себе отвечала: немного. Маргарита уже перестала звать меня, чтобы я почитала ей или развлекла ее каким-либо иным способом. Я стала изгоем и с каждым днем все больше отдалялась от окружающих.

Мы покинули аббатство Серн. Но наше продвижение походило скорее на отчаянную и плохо организованную охоту, чем на победоносную поступь мощной, уверенной в своих силах армии. Мы были отважным оленем, обреченным на гибель, невзирая на роскошную корону, венчающую его голову. Эдуард Йорк шел за нами по пятам. Даже я ощущала, каким будет финал этой охоты. Рано или поздно он загонит нас в угол и разорвет на клочки со свирепостью стаи гончих собак. Мне постоянно чудился за спиной яростный лай. От ужаса я вся холодела. Мне казалось, я вижу, как подобрались перед прыжком упругие собачьи тела. Мои кровавые сны грозили сбыться уже в ближайшем будущем.

Я вспоминаю это время как нескончаемую череду невыносимо жарких и изнурительных дней, в течение которых мы миновали маленькие безымянные городки. Жители радовались нашему появлению или категорически отказывали в помощи. Мы ехали верхом впереди армии, потому что ехать позади было просто невозможно. Множество ног поднимало на дороге огромную многокилометровую пыльную тучу. Седло натирало мою нежную кожу, и она постоянно саднила и кровоточила. Чтобы хоть немного отвлечься от непрерывной боли, я размышляла. Я задавалась вопросами, где состоится финальное сражение и скоро ли я встречу свою смерть. Случится ли это на продуваемой всеми ветрами вересковой пустоши или в густом зеленом лесу?

И тем не менее рядом со мной постоянно были призраки моих родных. Они утешали меня, словно и в самом деле ехали рядом. Граф и после смерти был суров и отважен. А графиня окутывала меня любовью и нежностью, невзирая на свое неизбывное горе. Даже в самые мучительные моменты этого путешествия, когда мне хотелось соскользнуть с седла, упасть в дорожную пыль и разрыдаться от изнеможения и отчаяния, они заставляли меня только сильнее выпрямиться и без единой жалобы продолжать путь. Я была идеальной фрейлиной и не давала королеве ни единого повода для недовольства. Стиснув зубы и преодолевая мучительную боль во всем теле, я спешила исполнить все ее капризы. Я напускала на себя безмятежный вид и не обращала внимания на ее грубость и язвительность.

Присутствие Ричарда было гораздо более осязаемым. Я знала, что он идет в авангарде неуклонно приближающейся к нам йоркистской армии. И тем не менее каким-то непостижимым образом это меня тоже утешало и успокаивало.

Однажды вечером мы подошли к городку Тьюксбери, где нам предстояло переправиться через реку Северн. Однако тут мы обнаружили, что армия Йорка уже наступает нам на пятки. Как я и предполагала, нас загнали в угол. Мы были вынуждены принять бой. Оленю пришлось развернуться и отбиваться от настигших его гончих. Узнав об этом, мне следовало прийти в ужас. Но я была слишком измучена и неспособна на какие бы то ни было чувства.

Глава тринадцатая

Двор королевы разместился в Глапсхилд-Маноре, к югу от города. Особняк был невелик для такого количества людей, и мне казалось, что мы напоминаем посаженных в одну корзину крыс, на которых скоро спустят терьеров и сделают ставки. Уснуть в эту ночь не удалось никому. На рассвете я встала и оделась. Я почти ничего с себя не снимала, поэтому это не заняло у меня много времени. Покончив с туалетом, я в отчаянии опустилась на колени перед безмятежным образом Божьей матери.

— О Пресвятая Дева! За кого же мне молиться?

Я сердцем произнесла имена любимых людей, прося Деву о заступничестве, и помолилась за упокой души своего отца. А как же принц?..

— Как я могу молиться за его победу? — шептала я в ладони, закрывающие мое лицо.

Выражение склонившегося надо мной кроткого лица не изменилось. Синие складки облачения Девы ниспадали с ее сочувственно простертых надо мной рук. И тут от двери раздался голос принца, как будто его привлекли недостойные его супруги мысли.

— Я всегда знал, что сумею силой вернуть себе Англию. И сегодня я это сделаю. Еще до вечера Эдуард Йорк будет мертв. Я хочу, чтобы ты помолилась за меня и за мою победу. — Грохоча латами, принц подошел ближе. Его глаза под забралом лихорадочно блестели.

Почему он не хочет быть честен даже с самим собой? Почему не выскажет опасений, терзающих сердца многих ланкастерцев?

— Эдуард! — Я встала с колен и в упор посмотрела на него. Я не случайно назвала его по имени. Этим я хотела показать ему, что он меня не запугал. — Откуда такая уверенность? У вас совершенно нет опыта сражений. У Йорка больше пушек. Они способны смести нашу армию с поля битвы.

— Победа будет за мной! Ничто меня не остановит. Господь не допустит моего поражения. — Он угрожающе навис надо мной. — Тебя подослал ко мне сам дьявол, чтобы ты подорвала мою уверенность в собственных силах. Или ты мысленно уже с сестрой и желаешь мне поражения?

— Нет, Эдуард! — воскликнула я. — Если бы я задумала предательство, то нашла бы способ отстать от армии еще во время перехода. И сейчас я уже была бы с Изабеллой.

Я поняла, что мне не удастся его убедить. Он был так уверен в своем превосходстве, что ничего не желал слышать.

— Когда мы увидимся снова, корона Англии будет у меня в руках. Ты желаешь мне победы?

— Я не могу желать вам поражения, милорд. — Это было все, на что я оказалась способна. — Храни вас Господь, Эдуард.

Неожиданно он склонился еще ниже и коснулся губами моей щеки. Эта лицемерная демонстрация привязанности застала меня врасплох. Полагаю, именно этого он и добивался. Борясь с отвращением, я постаралась не отшатнуться, но принц внушал мне такое омерзение, что я сделала непроизвольный шаг назад. Думаю, в моих поднятых на него глазах промелькнул страх, потому что я ощущала себя мышью в когтях коршуна. И Эдуард, подобно коршуну, в самом деле на меня напал. Стремительно подняв руку, он схватил меня за горло. Вначале это было едва ощутимое касание, быстро сменившееся пугающе сильным сдавливанием. Его глаза светились уже знакомой мне жаждой крови, и в этот момент он показался мне воплощением зла. Я вся напряглась и замерла. От кровоподтека на моей щеке давно не осталось и следа, но я не забыла о нанесенной мне обиде. Что он задумал на этот раз?

— Глостер командует западным крылом армии Йорка, — промурлыкал принц, все сильнее сжимая пальцы на моей шее. — Да ты, наверное, и сама это уже знаешь. Ах, с каким наслаждением я его убью! Я брошу его голову к твоим ногам.

— Зачем вам это нужно? — Меня трясло от омерзения, но я продолжала вызывающе смотреть ему в глаза.

Не показывай ему, что тебе страшно. Не позволяй взять над собой верх. Если он заметит, что ты паникуешь, это его только укрепит, — твердила я себе.

— А затем, моя дорогая женушка, что таким образом я избавлюсь от соперника и завоюю твою преданность. — Его горячие и липкие от волнения пальцы продолжали стискивать мое горло. Губы почти касались моего рта. — Возможно, даже твое восхищение. Восхищение гордой Анны Невилль! Быть может, ты даже сможешь меня полюбить.

— Делай, что хочешь, — прошептала я.

Меня тошнило и от его близости, и от его намеков.

Я замерла, уподобившись статуе Богоматери и неотрывно глядя в глаза Эдуарду. На мгновение его пальцы еще сильнее сдавили мне горло. Края аккуратно подпиленных ногтей впились в кожу. Вдруг он меня выпустил, так же стремительно, как и схватил. Опуская руку, принц похотливо скользнул пальцами по моей груди. Но его презрительный взгляд противоречил этому любовному движению. Никакой он не коршун, подумалось мне. Обычный кот, играющий с беспомощной мышью, все еще трепыхающейся у него в зубах.

Не справившись с собой, я содрогнулась от ужаса.

— Лживая шлюха, — прошептал Эдуард мне в волосы и вдруг прижался ртом к моим губам.

Его зубы кусали и царапали, а язык агрессивно проник мне в рот в еще более диком и безудержном поцелуе, чем тот, которым он наградил меня в нашу неудавшуюся брачную ночь. Я уперлась руками ему в грудь и попыталась вырваться, но он крепко прижимал меня к себе.

— Ты пожелаешь мне успеха, женушка? — пробормотал принц, переводя дыхание. — Ты хочешь, чтобы я настиг и казнил Глостера?

Не ожидая ответа — да я и не знала, что ему ответить, — Эдуард оттолкнул меня с такой силой, что я едва не упала на ступени алтаря. Я знала, что он меня ненавидит и, будь его воля, уничтожил бы вместе с Глостером.

— Будешь ли ты молиться за мою победу? — опять поинтересовался он.

Как я могла за это молиться?

— Делай, что хочешь, Эдуард, но если ты мечтаешь о мести, я не дам тебе своего благословения.

— Я стану королем и без твоего благословения! — оскалился он.

Я знала, что поступила неосторожно, обнаружив перед ним свои чувства, и что мне придется поплатиться за столь резкий ответ. Но желать ему успеха? Ни за что! Эдуард широким шагом вышел из часовни, чтобы во главе армии вступить в сражение с Эдуардом Йорком. С тяжелым сердцем я смотрела ему вслед.

Поражение! Ланкастеры разгромлены наголову!

Мы услышали эту новость задолго до вечера. Одежда гонца была испачкана кровью. Королева заставила его рассказать все, что он знал, в мельчайших деталях. Мы стояли по обе стороны от нее, как будто пытаясь защитить ее. Но никто не мог защитить Маргариту от страшного известия. Мы все были потрясены до глубины души. В сражении полегло более двух тысяч ланкастерских солдат, после чего армия обратилась в бегство. Поистине сокрушительное поражение. На поле битвы разбились радужные надежды королевы.

Погиб и принц, надежда Ланкастеров.

Мой муж был мертв.

Перед нами развернулась широкая панорама катастрофы во всех кровавых подробностях. Королева продолжала расспрашивать гонца, хотя он уже несколько раз изложил ей все известные ему факты. Она огляделась вокруг с таким видом, как будто не могла понять, где находится, а затем медленно, почти без чувств, опустилась на пол. Я еще ни разу не видела, чтобы Маргарита Анжуйская хоть на мгновение забыла о своем королевском величии. Но сейчас она, как простая женщина, лежала на пыльных каменных плитах, и все ее тело сотрясали судорожные рыдания.

Гонец сделал шаг назад, а фрейлины обступили ее со всех сторон, размахивая руками и веерами. Власть королевы улетучилась вместе с ее слезами, и среди придворных дам начала нарастать паника. Я стояла рядом, пытаясь понять, что же я только что услышала, и пряча свои переживания глубоко внутри.

Меня потрясла не столько смерть принца, хотя, узнав о ней, я испытала огромное облегчение, а то, как она его настигла. Все это нам бесстрастно изложил гонец. Я заставила себя сосредоточиться на грозящей нам всем опасности. Оказалось, что в критической ситуации я вполне способна взять на себя ответственность.

Обо всем остальном я даже думать не решалась, боясь утратить самоконтроль.

— Ваше величество! — Я подошла к Маргарите, оттолкнув бестолково топчущихся вокруг фрейлин, и обняла ее хрупкие плечи.

Королева раскачивалась и стонала в моих объятиях. Мне казалось, что она вот-вот лишится рассудка. Я впервые стала свидетелем такого горя. За месяцы лишений и волнений она очень исхудала, и под многочисленными слоями одежды я ощущала лишь кожу да кости. Маргарита вцепилась в меня похожими на когти пальцами.

— Все потеряно. Мой сын мертв. Как же я наказана!

Ее слезы стекали по лицу мне на плечо, и вскоре мое тонкое платье насквозь промокло.

— Мы не можем здесь оставаться, — тормошила я ее. — Нам надо бежать… Вас могут взять в плен. — Поначалу моим словам не удавалось проникнуть сквозь пелену ее горя. — Ваше величество, вам необходимо где-то укрыться, — не унималась я, тряся ее и вынуждая на меня посмотреть.

— Куда я пойду? — в беспомощном отчаянии пролепетала королева.

Этого я не знала. Я повернулась к гонцу, все еще нерешительно переминающемуся с ноги на ногу возле двери, и вопросительно приподняла брови.

— Тут неподалеку живет одна семья, миледи. — Он обращался ко мне. — Они спрячут вас хотя бы сегодня. Пока самое плохое не останется позади…

— Нет, нет, я должна быть здесь… — Маргарита безумным взглядом обвела комнату, отталкивая мои руки. — Я не могу отсюда уйти.

Как будто ее сын не погиб, а в любую секунду мог появиться в дверях.

Но я поняла, что попытался сообщить мне гонец.

— Йорки обезумели от вида крови, мадам. Если вы попадете к ним в руки, они не посмотрят на ваш сан. — Я схватила ее за руки, вновь стараясь привлечь ее блуждающее внимание. — Оставаться опасно.

Королева нахмурилась, тщетно пытаясь сосредоточиться.

— Леди права, ваше величество, — подтвердил гонец, встревоженно глядя на Маргариту. — Там настоящее побоище. Самое худшее еще впереди.

Королева закрыла глаза.

— Я вас поняла, — наконец прошептала она.

Гонец отвел нас в маленькую деревушку Пейнс-Плейс, укрывшуюся в небольшой лощине в нескольких милях от города. Мы уложили королеву в постель. Она больше не плакала. Маргарита все время молчала и заговорила, только оказавшись в кровати. Королева невидящим взглядом смотрела на шелковый балдахин, но ее слова были обращены ко мне.

— Я не хочу тебя видеть. Уходи.

Я ее поняла и не обиделась. Со слов гонца нам обеим было известно, кто убил принца, чья рука держала кинжал, пронзивший сердце Эдуарда.

Я не знала, удалось ей уснуть или нет. Что касается меня, то, к своему собственному удивлению, я провалилась в глубокий сон без сновидений, едва коснувшись тюфяка, брошенного на пол в пустой и пыльной комнате.

Я стояла в церкви аббатства Тьюксбери, у одной из огромных колонн. Наброшенный на мои плечи плащ ниспадал до самого пола, а лицо закрывал глубокий капюшон. В самом центре главного нефа стояла группа мужчин. Они были совсем близко, но не обращали на меня ни малейшего внимания. На их одежде и лицах лежал отпечаток недавней битвы. Они даже еще не успели снять свои пыльные и окровавленные доспехи. От них пахло смертью. И опасностью. Они явились сюда прямо с поля брани.

Я узнала Эдуарда. Короля Эдуарда. Он держал в руках свой шлем с золотым ободом. Рядом с ним, сжимая в руке меч, стоял Кларенс. И Глостер. Мой Ричард. Он широко расставил ноги и, несмотря на покрывающую его доспехи грязь и запекшуюся кровь, являл собой внушительное зрелище, ничуть не уступая братьям. В его темных глазах горела решимость, а осунувшееся лицо свидетельствовало о невероятной усталости. Унизанные перстнями руки сжимали портупею. На мизинце правой руки поблескивало мое кольцо!

Я перевела взгляд на стоящего поодаль принца. Его окружала стража, и вид у него был довольно жалкий. Его волосы были взъерошены, а один из рукавов рубашки еле держался. Одним словом, в нем не осталось ничего от гордого и высокомерного наследника престола. Полоса грязи тянулась через все его лицо ото лба до самого подбородка. Он был бледен. Двое стражников удерживали его за руки.

— Итак, ты дерзнул восстать против меня, — нарушил молчание король Эдуард.

— Да, дерзнул, — отрезал принц. — И готов сражаться за свои права до последней капли крови, до последнего вздоха.

— Вот видите! — обернулся король к своим спутникам. — Ты сам признался в предательстве, — снова обратился он к принцу. — У тебя нет прав на корону.

— У меня этих прав больше, чем у тебя! Мое происхождение ни у кого не вызывает сомнений. И корона принадлежит мне по праву рождения.

На лице принца Эдуарда появилось такое знакомое мне капризное выражение. От гнева его светлая кожа раскраснелась, а губы изогнулись в усмешке.

— Давай сразимся один на один! — продолжал он. — Но ты не осмелишься, ты знаешь, что я одержу победу. Потому что истинный король — это я!

Эдуард Йорк задумчиво склонил голову набок и крепко сжал губы.

— Ты сам признался в предательстве. А значит, заслуживаешь смерти. Я одержал победу в битве, и я вершу здесь правосудие.

Угроза повисла в воздухе, вдруг ставшем таким плотным, что я едва дышала. Она была красной, как кровь, и сверкающей, как молния. Я стояла как завороженная, затаив дыхание и не двигаясь с места.

— Ты заслуживаешь смерти, — повторил король.

— Ты не посмеешь меня убить! Я требую предоставить мне убежище.

— Не будет тебе никакого убежища.

Глаза принца Эдуарда забегали, он, как безумный, начал озираться вокруг.

— Узурпатор! — вдруг выпалил он. — Я все равно унаследую престол…

Принц Эдуард бросился на короля. С какой целью? Трудно сказать. Но я увидела, как Ричард выхватил из-за пояса длинный кинжал. Я как зачарованная смотрела на этот сверкающий клинок.

И Ричард нанес удар. Одним резким движением он вонзил клинок в живот принцу, а затем направил его вверх, чтобы пронзить сердце. Раздался крик. Принц Эдуард ахнул от боли и ужаса. Широко раскрытыми глазами он обвел присутствующих. Его руки сжимали рукоятку клинка, как будто пытаясь исправить то, что исправить уже невозможно. Затем он бесформенной кучей рухнул на пол. Вместе с хлынувшей из раны кровью его тело покинула жизнь.

Я в растерянности смотрела на труп. Убийство? На моих глазах произошло убийство? Сорочка Эдуарда насквозь пропиталась кровью, грязные страусовые перья на его груди тоже окрасились в алый цвет. Вот кровь стекает на пол и ручейком ползет ко мне. Я опустила глаза. Лужа крови окружила мои туфли, кровью были забрызганы мои юбки.

Я издала протестующий возглас. Но чье же имя я произнесла? Я и сама не поняла, кого звала: принца или Ричарда. Меня никто не услышал. Сделав свое дело, они отвернулись и зашагали прочь. Я осталась одна, наедине с мертвым телом своего супруга.

Я опустилась рядом с ним на колени.

И тут я увидела, что уже не одна. Рядом стояла королева. Она была облачена в черное траурное платье, а ее сведенные судорогой пальцы стискивали мое плечо.

— Ты видела, как убили моего сына! Глостер убил моего сына. Ты довольна? Твой любовник убил твоего мужа.

— Нет! Меня это не радует!

— Но ведь теперь ты свободна. Отправляйся к нему.

Я проснулась с бешено бьющимся сердцем. Во рту у меня пересохло. Несколько минут я лежала, глядя в темноту и заново переживая ужас того, что мне приснилось. То, что я увидела, не было убийством в пылу битвы. Это была хладнокровная, расчетливая месть. Все произошло так, как и рассказывал гонец. Я не шевелясь лежала на полу. Мне очень хотелось натянуть одеяло на голову и укрыться от всего мира.

Кто способен по собственному желанию вернуться в город на следующий после кровавого побоища день?

Только не я! Но именно это я и сделала. Я не испросила позволения королевы. Я вообще не представляла себе, что должна сделать, чтобы осуществить свой план. На столь безрассудные действия меня толкали чувство долга, гордость и прочие качества, которые с самого рождения взращивало во мне мое окружение. Как бы то ни было, Эдуард Ланкастер был моим мужем. А теперь он погиб.

Я надела плащ. Посулила пригоршню золотых груму, в хорошем настроении откликающемуся на имя Сим, чтобы тот оседлал двух лошадей и помог мне незаметно уехать. Я не опасалась королевы. Она пребывала в такой глубокой меланхолии, что не заметила бы моего отсутствия. А если бы и заметила, то, возможно, возблагодарила бы за это Господа.

Я уже собиралась вывести лошадь из конюшни, как у моего плеча выросла чья-то тень. Беатриса! Что с того, что королева от горя утратила рассудок? Ее распоряжений никто не отменял, а Беатриса была в высшей степени добросовестной особой.

— Клянусь Пресвятой Девой! Как вы меня испугали! — Я гневно воззрилась на нее, пытаясь совладать с собой. Мое сердце билось так учащенно, что мне казалось, еще немного, и я задохнусь. — Что вы здесь делаете?

— Что я делаю? — Ее идеальной формы брови высокомерно приподнялись, странным образом контрастируя с растрепанными волосами и грязным платьем. Ее обычно безупречная вуаль лоснилась от грязи. Я не решалась даже думать о том, как выгляжу я. — Что делаете вы?

— Я еду в Тьюксбери.

Не было ни малейшего смысла что-то придумывать.

— Вы не можете уехать.

— Могу и уеду.

Я отвернулась и принялась подтягивать подпругу.

Вдруг пальцы Беатрисы больно вонзились в мою руку.

— Так, значит, ты бежишь. Мне следовало сразу тебя раскусить. Ты бесхребетное существо, способное бросить королеву тогда, когда она больше всего нуждается в поддержке. — Личико Беатрисы заострилось еще сильнее. Было видно, что отвращение ко мне борется в ее душе со страхом, что нам всем придется поплатиться за попытку свержения монарха. И все эти эмоции нашли выход в злобных обвинениях в мой адрес. — Сразу видно, что ты Невилль. Предательство у вас в крови. Тебе не на что здесь больше рассчитывать, верно? Что мешает тебе переметнуться к Йоркам, упасть к ногам Эдуарда и молить о прощении? Твоя сестрица обязательно за тебя заступится. Да и Кларенс в стороне не останется. — Обвинения сыпались на мою голову, как из рога изобилия. — Готова побиться об заклад, герцог Глостер тоже вмешается. Ты для него просто подарок богов. Если твою мамочку обвинят в предательстве, ты сможешь получить свое наследство раньше, чем предполагаешь. Глостер не поверит своей удаче.

Ядовитые слова удушающей пеленой повисли между нами. Мои пальцы замерли на подпруге. Я об этом не подумала. В настоящий момент мама укрылась за стенами аббатства Булье. Но если ее обвинят в предательстве, я сразу стану богатой наследницей. А будучи вдовой, я снова смогу выйти замуж… Об этом я тоже не подумала. Я ведь и женой была лишь формально, следовательно, вдовство вообще не оставило на мне ни малейшего отпечатка. Я расхохоталась, да так резко и цинично, что Беатриса перепугалась и шарахнулась от меня, как от чумной.

Похоже, я снова представляла собой определенную ценность.

Но у меня не было времени погружаться в столь глубокие размышления.

— Я не собираюсь никого предавать, Беатриса. Я хочу найти тело своего мужа и позаботиться о том, чтобы ему отдали дань уважения. Тебе это и в голову не пришло? Ведь Эдуард, несмотря на все свои недостатки, является… являлся наследником дома Ланкастеров. Я хочу знать, что стало с его трупом. Вдруг его выставили на всеобщее обозрение? — Лондонцы от души пощекотали себе нервы лицезрением распятого тела моего отца, а обнаженное тело принца вполне могли вышвырнуть на городскую свалку. — Или ты хочешь, чтобы принц не удостоился ни погребения, ни отпевания, которое упокоит его душу? Он заслуживает уважения, а не глумления. Или ты считаешь иначе?

Я вскочила на лошадь. Необходимость действовать настолько меня воодушевила, что остановить меня было уже невозможно.

— Брось поводья, Беатриса. Если долг запрещает тебе оставить меня в покое, поехали со мной. В противном случае прочь с дороги!

Ее помощь была мне не нужна, но я ее получила. Хотя не могу сказать, что я была разочарована. Гордость не позволила бы мне обратиться к Беатрисе за помощью, но отправляться в залитый кровью Тьюксбери одной мне было страшно. Перед моим внутренним взором то и дело вставал мрачный образ Ричарда, по самую рукоятку вонзившего нож в грудь Эдуарда.

Мне еще придется с этим столкнуться. Но сегодня я решительно запретила себе даже думать об этом.

Я еще ни разу не бывала в городе, только что пережившем побоище, но мне часто приходилось слышать рассказы о солдатах, с помощью большого количества эля лишенных человеческого облика и ослепленных запахом крови и вкусом победы. Однако действительность превзошла все ожидания. Я и представить себе не могла такого ужаса. На всем лежала печать чудовищного насилия. Куда бы я ни бросила взгляд, повсюду были мертвые обезображенные тела, с которых сорваны одежды и все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Я отводила глаза от детских тел, от женщин, разбросавших ноги в непристойной пародии на позу любви. Мне не надо было присматриваться к окружающему, чтобы понять, что здесь происходило. Эти мертвецы не были солдатами Ланкастеров, застигнутыми во время бегства. Передо мной лежали невинные и беспомощные жители города. Их всех застала в стенах города разнузданная победоносная армия.

— Тихо! — шептал Сим, осторожно выбирая дорогу среди мертвых тел. — Не привлекайте к себе внимания. Ни с кем не разговаривайте. Они изрубят вас на куски прежде, чем узнают ваше имя. Или хуже того… — Я с облегчением увидела, что из голенища сапога он вытащил длинный нож. У меня тоже был наготове клинок. Я держала его в рукаве платья, так что в случае необходимости он мгновенно оказался бы у меня в руке. — Куда ехать, леди?

Голос Сима заставил меня отвести глаза от распростертого в грязи тельца ребенка лет пяти. Он лежал ничком, его волосы были залиты запекшейся кровью. Я заставила себя сосредоточиться.

— Наверное, на рыночную площадь. Скорее всего, нам придется расспрашивать…

Сим неодобрительно крякнул.

— Спрашивать буду я! А вы, леди, помалкивайте!

Он поехал вперед. Мы медленно следовали за ним по залитым кровью улицам. Вдруг из бокового переулка прямо на нас выскочила группа мужчин. Судя по коротким кожаным курткам, это были солдаты. Но если они когда-либо были способны к повиновению, то сейчас вся их почтительность улетучилась. Грязные руки схватили узду моей лошади. Животное взвилось на дыбы и в испуге затрясло головой.

— Вы только посмотрите, кто нам попался! Отличные лошади. А тряпье и того лучше!

— Отпусти!

Я позабыла все предостережения Сима.

— Ах, какой лакомый кусочек! И такой шустрый! — Грязные пальцы вцепились в мою руку, пытаясь стащить меня с лошади. — Молоденькая птичка! А ну-ка посмотрим, что у нее под плащом…

Я вонзила каблуки в бока лошади, так что она попятилась и взбрыкнула. Солдат грязно выругался. Теперь он уже обеими руками схватил меня за плащ. Я успела заметить, что с Беатрисой обращаются точно так же.

— Убери руки! — зарычала я.

— Я бы на твоем месте был поласковее, малышка. Если не хочешь, чтобы тебе сделали больно. — Похотливые пальцы обвились вокруг моей лодыжки. — Мы заслужили награду. Мы только что одержали победу для своего короля. — Солдат изо всех сил дернул меня за ногу, и я едва удержалась в седле. — Вот такая награда мне и нужна. — Его ухмылка превратилась в звериный оскал. — А это мои друзья… они тоже от тебя не откажутся. От вас обеих… — Он осклабился, глядя на бледную как смерть Беатрису.

Я попыталась ударить его ногой. Бесполезно. И тут в воздухе сверкнул нож Сима. Я выхватила клинок и замахнулась на своего обидчика. Судя по раздавшемуся крику и брызнувшей на мою руку горячей крови, я не промахнулась.

— Черт! Ты за это заплатишь…

Но рядом уже был Сим.

— Назад! Это вы поплатитесь головой, если причините вред этим путешественницам. Они из лагеря Йорков и прибыли сюда по приглашению короля. Пошли прочь!

Нападающие оторопели. Мы не стали ожидать, пока они опомнятся, и, воспользовавшись замешательством, пришпорили лошадей и помчались вперед, не разбирая дороги и не обращая внимания на попадающих под копыта мертвых и раненых.

— Спасибо, Сим, — выдохнула я.

— Рано благодарить. Взгляните…

Улица, по которой мы скакали, выходила на рыночную площадь. Там собралась толпа. Над площадью стоял громкий гул голосов. До нас донесся одобрительный крик, вырвавшийся не менее чем из сотни глоток. В нем звучало такое звериное ликование, что у меня застыла кровь в жилах. Сим знаком велел нам остановиться.

— Подождите здесь. Воспользуйтесь кинжалом в случае необходимости.

Он проехал вперед и, свесившись с седла, стал расспрашивать солдат на самом краю площади. Наконец он кивнул и вернулся к нам.

— Ну что?

— Командиры Ланкастеров, — лаконично отозвался он. — Пообещав им помилование, их выманили из аббатства, где они искали убежища. Когда они вышли, их схватили и приговорили к смертной казни как бунтовщиков и предателей. Приговор приводят в исполнение на рыночной площади. Им рубят головы… Всем до единого.

Мы не могли поверить своим ушам, но очередной вопль толпы убедил нас в том, что это правда.

— Это убийство… — прошептала Беатриса.

— Военное правосудие, леди. Сегодня утром состоялся трибунал. Они подняли оружие против короля. Это государственная измена. И Глостер не теряет времени даром.

Хладнокровное смирение Сима шокировало меня больше, чем сама казнь.

Глостер и в самом деле не терял времени даром, избавляя короля от врагов. Я тоже не могла позволить себе бездействовать. Я должна была найти тело принца. Только после этого я смогу позволить себе задуматься над тем, что я узнала о Ричарде Глостере за последние два дня.

— Куда ехать, леди?

— В аббатство. Надо найти церковь.

Это было единственным, что пришло мне в голову.

Я внезапно успокоилась, зная, что в аббатстве могу рассчитывать на помощь. Это было семейное святилище, где молились многие поколения моих предков по материнской линии. И вот сюда приехала я, самая юная и неопытная представительница благородных родов Диспенсеров и Бошамов.

Мы въехали в церковный двор, всегда считавшийся святой землей. Я резко натянула поводья, в ужасе глядя на окружающие нас свидетельства зверских убийств. Тела усеяли траву и древние могильные плиты. Эти люди тщетно искали здесь спасения. Мое горло свело судорогой, во рту пересохло.

Сим равнодушно смотрел на тела двух явно состоятельных мужчин. Остатки их некогда пышных одежд были залиты запекшейся кровью. Он кашлянул и сплюнул в траву.

— Будь прокляты эти Йорки!

Но мне показалось, что в зависимости от окружения он мог сказать то же самое и о Ланкастерах.

— Я не верю своим глазам!

Белая как мел Беатриса изумленно озиралась вокруг.

— Придется поверить, леди, — шмыгнул носом Сим.

Войти в аббатство оказалось невозможно. Кровь громко стучала у меня в ушах, заглушая грохот, с которым колотил в огромные деревянные двери Сим. Наконец за дверью послышались медленные шаркающие шаги. Человек остановился. Последовала долгая пауза, вынудившая Сима возобновить свои усилия. Решетка на двери приотворилась, и в образовавшуюся щель выглянул монах.

— Кто вы?

— Путники, ищущие убежища, — ответил Сим. — Со мной две женщины.

— Вы не найдете здесь убежища. Аббат запретил мне кого-либо впускать.

— Вы не можете нам отказать. Это Божий дом.

Спрыгнув с лошади, я бросила поводья Беатрисе и подошла к двери, оттолкнув Сима.

— Откройте дверь, сэр. Я желаю немедленно видеть аббата.

— Я не смею…

Я откинула капюшон. Он ни за что бы меня не узнал. Да и никто не узнал бы в окровавленной оборванке одну из благородных покровительниц аббатства. Но я надеялась, что властный тон поможет мне произвести на него впечатление.

— Я леди Анна Невилль.

— Миледи! — Монах испуганно моргнул. — Что вы здесь делаете? Тут опасно.

Мое имя оказалось ключом. Дверь приотворилась, и мы с Беатрисой скользнули внутрь, оставив Сима снаружи охранять лошадей.

Монах в отчаянии заламывал руки. Его круглое лицо избороздили глубокие морщины. Он боялся и очень устал.

— Видите, что они сделали? Они все здесь осквернили… Тут нет больше убежища.

Если на кладбище нашим глазам предстала страшная картина, то в аббатстве было еще страшнее, потому что ужасающие разрушения не могли скрыть величественного и элегантного силуэта церкви, походившей на красивую, но израненную и искалеченную женщину. Никакие увечья не могли скрыть ее красоты. По аббатству пронеслась безумная толпа вандалов, грабя и громя то, что нельзя было унести, убивая всех, кто оказался на пути. Каменные плиты пола все еще были залиты кровью.

Почему этому никто не воспрепятствовал? Как мог король допустить, чтобы осквернили святое место? Содрогнувшись, я торопливо отступила назад, заметив у себя под ногами огромное кровавое пятно. Я с трудом вспомнила, зачем вообще сюда явилась.

— Я приехала за телом принца.

— Леди… — В глазах монаха был ужас.

— Вы знаете, где он? Куда его отвезли?

— Тсс! — Он оглянулся через плечо, как будто ожидая, что из стены вот-вот выскочат йоркистские мародеры. — Пойдемте со мной.

Монах поманил нас и зашагал впереди с удивительной для его возраста скоростью. Я поспешила за ним, Беатриса тоже бросилась вдогонку.

Почти все свечи на главном алтаре были потушены, и повсюду царил полумрак. Единственным, что нарушало глубокую тишину, были наши шаги. Монах торопливо шел по уводящему вглубь аббатства коридору. Он даже не оборачивался, чтобы убедиться, что я не отстала. Я уже хотела снова потребовать аудиенции у аббата, как вдруг впереди забрезжил огонек свечи. Монах остановился и пригласил меня войти в придел Богоматери.

— Сюда, миледи. Мы спрятали его, чтобы никто не похитил и не осквернил его тело.

Вот он. Мой супруг, возлюбленный сын Маргариты. Тело Эдуарда лежало на грубом, наспех сколоченном столе. Его омыли, стерев следы крови с лица и рук. Но затем его вновь одели в пропитанную засохшей кровью тунику с красно-черными страусовыми перьями, свидетельствующими о его королевском происхождении и притязаниях. Я неотрывно смотрела в его лицо. Оно было необыкновенно юным и почти прозрачным. При жизни я ни разу не видела у супруга такого безмятежного выражения. У изголовья горели свечи, и ни одна тень не искажала его черты. Смерть разгладила лицо принца, сделав его прекрасным и наконец-то умиротворенным. Но при жизни Эдуард никогда не искал мира. Он всегда мечтал лишь о жестокой смерти для своих врагов и о славной победе для себя. Его руки были сложены на груди, и казалось, что он просто уснул. Рядом с ним монахи положили его меч. Кто-то расчесал его волосы, и они сияли, излучая золотистое тепло.

— Принца убили здесь? — еле слышно спросила я.

— Да, миледи. В нефе.

— В присутствии короля Эдуарда?

— Да, в присутствии короля и его братьев. Они поссорились.

Значит, гонец сказал правду. Я не могла не задать следующий вопрос, хотя мне не хотелось этого знать.

— Он пал от руки герцога Глостера?

— Да, миледи.

У нас за спиной раздался какой-то шорох. Беатриса испуганно ахнула.

— Птицы. Они тоже пытаются спрятаться. — Монах едва заметно улыбнулся. — Но вам оставаться нельзя.

— Я не собираюсь здесь оставаться. Я должна вернуться к королеве.

По крайней мере я смогу рассказать ей о том, что мне удалось узнать. Я вынула из рукава мешочек с золотом, припасенным именно на этот случай. Я знала, что необходимо сделать. И где еще, если не тут?

— Позаботьтесь о нем, пока в этих краях вновь не воцарится закон. — Я вложила мешочек в ладонь монаха. — Я хочу, чтобы принца похоронили у алтаря, прямо в центре. Чтобы, войдя в церковь, все сразу видели место его упокоения. Что касается памятника… — Мне ничего не приходило в голову. Наверное, лучше пока не привлекать лишнего внимания к его могиле. — Я вернусь и все устрою. Когда ситуация прояснится. И еще я хочу, чтобы вы каждый день отправляли по нему заупокойную службу.

Птицы опять завозились, и у меня внутри все оборвалось. Я знала, что нам нельзя задерживаться. В последний раз я коснулась руки Эдуарда. Она была холодной, как каменные плиты у меня под ногами. Неожиданно для самой себя я наклонилась и коснулась губами его лба. Не в знак сочувствия, а в знак прощания. Я впервые по собственной воле поцеловала Эдуарда Ланкастера, не считая целомудренной ласки во время нашей свадьбы в Анжерском соборе.

— Позаботьтесь о нем.

— Не беспокойтесь, миледи.

Мы вышли из придела и направились к выходу. Мои мысли были невеселыми. Я исполнила свой долг в отношении погибшего супруга. Но передо мной маячило унылое будущее вечной беглянки. Кем я буду? Приживалкой при французском дворе? Или узницей Йорков? Я знавала лондонский Тауэр в лучшие времена, от души наслаждаясь его гостеприимством. Но у меня не было ни малейшего желания жить там в комфортабельной неволе. Я вообще не собиралась становиться пленницей.

— Леди! Берегитесь! — прошипел мне на ухо монах.

У главного входа послышалась какая-то возня. Нас обдало порывом холодного воздуха. Раздались шаги. Решительные и уверенные, но неторопливые. Они принадлежали одному-единственному человеку. И этот человек явно никого не искал и не преследовал. Факелом полыхнувшая в моей груди паника улеглась, оставив лишь слабый огонек тревоги.

— Сюда! — Монах затолкал нас в часовню, посвященную моей бабушке и расположенную сбоку от алтаря, и заспешил прочь.

Мы прижались к стене. Беатриса осторожно выглянула из-за колонны.

— Король! — выдохнула она мне в ухо. — Он нас увидит?

Я покачала головой, не решаясь вымолвить ни слова. Не догадываясь о том, что у него есть зрители, король Эдуард подошел к алтарю. Отстегнув от пояса меч, он опустился на колени, склонив голову. Его золотистые волосы поблескивали в пламени двух свечей.

— Благодарю тебя, Всевышний, за эту победу.

Мы отчетливо слышали его приглушенный голос, отражающийся от церковных стен.

— Я клянусь, что это была последняя битва, залившая английскую землю английской кровью. Я больше никогда не допущу братоубийства. В знак того, что я твердо намерен сдержать эту клятву, я оставляю свой меч здесь.

Король продолжал стоять на коленях, устремив взгляд на крест, как будто пытался прочесть на нем свое будущее.

А я вспомнила другую мрачную клятву, когда принц, рисуясь и стремясь возвеличиться в глазах придворных, поклялся в вечной вражде и жажде крови. То, чему я стала свидетелем сейчас, было очень личным моментом, моментом общения короля с Богом, не предназначенным для посторонних глаз. Что касается принца, то он использовал свою клятву для того, чтобы очернить имя моего отца, положившего за него свою жизнь. Меня затрясло от бессильного гнева. Но тут раздался щелчок щеколды и под величественными сводами раздался звук шагов другого человека. Мы застыли, затаив дыхание и всматриваясь в просветы в резной каменной решетке, скрывающей нас от глаз вошедших в главный неф людей. Но я узнала имя второго человека прежде, чем увидела его лицо и фигуру. За столько лет я научилась его чувствовать.

Ричард!

Думаю, моей главной эмоцией был шок. Я не ожидала увидеть его здесь. Даже не предполагала, что встречу его в подобной ситуации. У меня голова пошла кругом. Я видела лишь очертания его фигуры, остановившейся рядом с братом у алтаря, но этого было достаточно. Братья беседовали, пребывая в полной уверенности, что их никто не слышит. Я узнала бы голос Ричарда где угодно. Он звучал уверенно и резко. Было ясно, что его обладатель привык отдавать приказы.

— Готово? — спросил король.

— Да. Все казнены.

Передо мной был мужчина, а не мальчик, которого сохранила моя память. Этот мужчина держался уверенно и властно. Он привык к беспрекословному повиновению и почтению. Это был закаленный в кровавых битвах солдат, успевший стать первым советником короля.

— Грязное, но абсолютно необходимое дело, — вздохнул Эдуард.

Он оглянулся вокруг, окинув взглядом пустые ниши, из которых выволокли статуи. Теперь их обломки густо усеивали пол церкви, свидетельствуя о ярости тех, кто это совершил. Кроме главного креста в церкви не осталось ни серебра, ни золота.

— Теперь нам предстоит позаботиться о восстановлении этого храма, — добавил король, опустив глаза и поморщившись. Я могла только догадываться, какие ужасы он там увидел. — Его необходимо хорошенько вымыть. Позови сюда епископа Ворсестера, Ричард. Надо организовать похороны предводителей ланкастерской армии. Пусть они стали предателями, проявив слабость и доверчивость, тем не менее они храбро сражались и заслуживают того, чтобы их проводили с почестями.

Ричард проследил за взглядом брата.

— Наши солдаты вели себя как животные. Они покрыли нас позором.

— Трудно их в этом винить, — пожал плечами король. — Мы их используем, накачивая элем до тех пор, пока они не сумеют преодолеть страх смерти и увечий и не бросятся на врага. Мы не можем судить их за последствия. Это неизбежная расплата. Солдаты победоносной армии вправе рассчитывать на награду.

— Это слишком дорогая цена, — ответил Ричард. — Но довольно. Бездумные и беспорядочные убийства должны прекратиться. Я уже отдал соответствующие приказания нашим командирам. — Он умолк, увидев, что Эдуард снова склонил голову перед алтарем.

Я тем временем перевела дух. Скоро опасность, в которой мы оказались, будет позади.

— Что дальше? — продолжал Ричард, вместе с королем направляясь к двери.

— Я должен найти Маргариту. Это слишком опасный враг, чтобы позволять ей оставаться на воле.

Я застыла.

— Она покинула город, — напомнил брату Ричард.

— Мы ее найдем. Я повсюду разослал лазутчиков. Она не могла уйти далеко. — Эдуард дружески взял Ричарда под руку. Даже издалека я увидела, что его черты озарила торжествующая и задумчивая улыбка. — Мне тут кое-что пришло в голову. — Он прищурился, и улыбка стала лукавой. — При Маргарите находится Анна Невилль.

Я прижала пальцы ко рту, подавив возглас ужаса.

— Верно, — кивнул Ричард.

— Анна Невилль теперь свободна.

— И это верно.

— К тому же она наследница своей матери. Тебя это случайно не интересует?

Ричард задумчиво склонил голову набок. Было ясно, что он не готов ответить утвердительно. Жар, в который меня бросило при виде Глостера, внезапно обратился в ледяной холод, проникший даже в кончики пальцев. Как он может так спокойно обо мне размышлять? И это человек, которого я поклялась любить до конца своих дней, который, как я полагала, любит меня?

— Она очень богатая невеста, братец, — продолжал настаивать Эдуард, не зная, как истолковать молчание Ричарда. — А если ее мать объявят вне закона, Анна унаследует ее земли. Как ты на это смотришь? Разумеется, ты мог бы поискать и повыше. Мария Бургундская, например, до сих пор свободна.

— Выше, чем Невилли? — иронически поинтересовался Ричард. — Разве это возможно? — Внезапно он поднял голову и огляделся.

— Что такое? — удивился Эдуард.

— Ничего. Наверное, привидения.

— Или гнездящиеся голуби. Итак, как насчет Анны Невилль? — повторил Эдуард. — Если она попадет мне в руки, мне все равно придется подыскать ей мужа. А ты ведь был весьма не прочь на ней жениться. Честно говоря, она представляет собой большую ценность. Поэтому я просто обязан позаботиться о том, чтобы она не попала не в те руки. Есть люди, склонные обвинять ее в предательстве и поступить с ней соответствующим образом…

В предательстве? Затаив дыхание, я ожидала ответа Ричарда. Не может быть, чтобы я была ему не нужна. Он обязательно за меня вступится. Но тут опять раздались шаги, и появление Кларенса воссоединило тройственный союз царственных братьев.

— Что здесь происходит? — спросил он, подозрительно глядя то на Ричарда, то на Эдуарда. — Вы опять что-то задумали?

— Да нет, ничего серьезного. Обсуждаем положение Анны Невилль, — отмахнулся от брата Ричард, как будто речь и в самом деле шла о каких-то пустяках. — Хорошо, Эдуард, я об этом подумаю. Разумеется, когда все закончится.

Положение Анны Невилль! Он подумает об этом! Когда у него будет время! Услышанное одновременно испугало и рассердило меня. Я едва удержалась от того, чтобы не покинуть свое укрытие и не потребовать у него объяснений. Меня остановила рука Беатрисы, вцепившаяся в мой плащ. Неужели это тот самый человек, который клялся мне в вечной любви? Как смеет он обсуждать меня столь бесстрастно! В то же время мне очень хотелось броситься к Ричарду, рискуя всем, довериться ему и возложить на него все свои заботы. Но не только пальцы Беатрисы удержали меня за пучками резной каменной зелени. Прежде всего это сделали холодные слова Ричарда. «Ты свободна! Можешь отправляться к Глостеру!» — воскликнула Маргарита в моем сне. Но у меня не было уверенности, что меня примут с распростертыми объятиями.

— Глостер очень импозантный мужчина, — прошептала Беатриса.

Я почувствовала, как она уставилась в мое лицо.

— Еще бы! В конце концов, он коннетабль Англии.

— Он видит в тебе свою будущую жену.

— Ты так думаешь? Лично мне показалось, что он считает мою персону весьма недостойной принца крови!

Мы замолчали, провожая глазами медленно удаляющуюся троицу.

— Как ты думаешь, он казнит королеву? — спросила Беатриса, когда стало ясно, что ей не удалось меня разозлить. — Так же как и остальных предводителей ланкастерцев?

— Ты имеешь в виду Глостера или короля? — процедила я сквозь зубы.

— Обоих.

— Кто знает? Мне известно только то, что все йоркисты в душе предатели!

И я имела в виду вовсе не короля. Я вообще говорила не о политике.

Мы покинули Тьюксбери в напряженном молчании. Беатриса засыпала меня вопросами, но мои односложные ответы заставили ее умолкнуть, и она покорно следовала за мной с такой же кислой физиономией, как и у Сима. Меня это нисколько не волновало. Теперь мне вообще ни до чего не было дела. Наконец мы подъехали к конюшне.

Вокруг царила гнетущая тишина.

— Где королева? — спросила я у выбежавшего нам навстречу хозяина дома.

Мы даже не успели спешиться, а он уже объяснял нам, что поблизости заметили йоркистских лазутчиков.

— Королева уехала. Я посоветовал ей укрыться в Литл-Мэлверне… Там есть небольшой монастырь… — с явным облегчением закончил он свою краткую речь.

О Боже! Опять в путь? Только этого мне не хватало! Поворачивая свою усталую лошадь обратно, я вынуждена была признать, что отныне нас ждут постоянные переезды с места на место, от одних перепуганных хозяев к другим. Я понимала, что нам необходимо доставить королеву на побережье и помочь ей вернуться во Францию, хотя при одной мысли об этом у меня сжималось сердце. Судьба распорядилась так, что мы вновь стали беглецами, такими же отверженными, как прокаженный с колокольчиком на шее.

Почему я не выбежала из часовни и не попросила прощения за ту роль, которую меня вынудили играть? Почему не воззвала к милосердию?

Разве ты его не любишь?

Конечно, люблю. Такой простой вопрос, а ответ и того проще.

Значит, ты подозреваешь его в том, что он тебя разлюбил?

Вот в этом и заключалась проблема. Ответа на этот вопрос у меня не было. В моей голове царил полный хаос. Ричард отвечал Эдуарду так холодно и расчетливо. В его голосе не было и тени желания воссоединиться со мной. Возможно, он захочет жениться на мне из-за моего состояния? Или если не подыщет себе кого-нибудь получше? Он фактически высмеял мое происхождение. И все же когда-то он меня любил…

Любовь может умереть. Возможно, в его сердце не осталось никаких теплых чувств к тебе.

Но почему она должна была умереть?

Потому что ты изменница, дочь изменника.

С этим невозможно было спорить. Если бы я упала к ногам Ричарда, а он бы меня не простил и отверг, я молниеносно оказалась бы в Тауэре.

Возможно, тебя тут же выдали бы замуж. Все равно за кого. Лишь бы привязать тебя к Йоркам.

Я вспомнила неосторожные слова Эдуарда. Я представляла собой большую ценность и не должна была попасть не в те руки.

Если Ричард на тебе женится, ты всегда будешь сомневаться в его мотивах. Власть и деньги (мамино наследство) могут оказаться важнее любви.

Нет! Но тут в мои мысли заполз еще один отвратительный червь.

Ты хочешь связать свою судьбу с таким человеком? Его руки обагрены кровью. Он держал нож, убивший принца. Как ты сможешь ему это простить?

— Ого! — Беатриса искоса смерила меня взглядом. Кажется, я думала вслух. — Мало удовольствия с тобой путешествовать.

Я дернула плечом. Я и сама это понимала. И я ничуть не приблизилась к истине.

Когда наконец вдали показался монастырь, я уже выбилась из сил. Это было убогое строение, прибежище горстки стареющих монахов, скрытое в глубине леса, в тихой долине у подножия холмов. Вряд ли мы могли рассчитывать здесь на какие-то удобства. Но по крайней мере у нас появилась возможность спокойно обдумать свои дальнейшие действия.

Однако все было против нас.

Не успела я войти в предназначенный для странников холодный суровый зал, внутренне готовясь объяснить королеве свое отсутствие и с облегчением узнав, что она уже легла, как раздался оглушительный стук в дверь. Стемнело, и мой провожатый медлил отвечать на этот стук. От дурного предчувствия у меня сжалось сердце, и я вместе с монахом подошла к двери.

— Кто в столь поздний час ищет нашего гостеприимства? — дрожащим старческим голосом спросил монах.

— Сэр Уильям Стэнли. Прибыл по поручению короля.

От страха мое сердце ушло в пятки. Я знала это имя. Оно принадлежало человеку сомнительных моральных качеств, в настоящее время примкнувшему к йоркистам. Монах посмотрел на меня, и я покачала головой.

— Уже поздно, сэр. Все братья спят.

— Открывайте именем короля. Немедленно отворите!

— Мы не можем предложить вам наше гостеприимство, сэр.

Но я понимала, что ему придется открыть. Удача отвернулась от нас.

— У меня есть основания полагать, что у вас укрылась Маргарита Анжуйская. Откройте дверь, брат. Вам ничего не грозит.

Отделаться от сэра Уильяма было не так просто.

Я дала монаху знак распахнуть дверь. Мне было ясно, что нас кто-то предал. Как принц не нашел убежища в аббатстве, так мы не нашли его здесь. Вот и все. В одно мгновение мы превратились в узников, всецело зависящих от милосердия короля.

Вскоре нам предстояло узнать, существует ли такое понятие, как королевское милосердие.

Глава четырнадцатая

Король Эдуард велел доставить нас из Тьюксбери в Ковентри, в королевские покои, где часто заседал королевский совет. По прибытии на место мы являли собой жалкое зрелище. Наши платья были покрыты дорожной пылью, и мы почти не разговаривали друг с другом. Я и представить себе не могла, каким образом мы можем угрожать королю и его короне. Тем не менее, нас хорошо охраняли. Королева путешествовала в паланкине, скрываясь от мира за плотно задернутыми шторами.

Я ехала верхом, погрузившись в уныние и чувствуя лезвие топора на своей шее. Не обращая внимания на яркое весеннее солнце и чудесную погоду, я собирала воедино все имеющиеся у меня сведения об Эдуарде, чтобы понять, что он за человек. За королем прочно закрепилась слава справедливого, не склонного к кровопролитию правителя. Если он смог простить Кларенса, значит, не так уж он плох, решила я. Но мне тут же припомнились и другие эпизоды. К примеру, он решительно казнил всех офицеров армии Ланкастеров. Он не пощадил Уорика в Барнете. Он не помешал Ричарду хладнокровно зарезать принца.

Как же он поступит со мной?

Вступиться за меня было некому. На Кларенса была слабая надежда, и я понятия не имела, где находится Изабелла. Что касается Ричарда… Я не была в нем уверена. Одним словом, я пришла к выводу, что защищаться мне придется самой.

Подул легкий ветерок, и я содрогнулась.

Неужели ты утратишь присутствие духа и станешь в слезах умолять Эдуарда о помиловании?

Я гордо выпрямилась в седле. Я буду честной и прямолинейной. Мне нечего терять. Я ничем не выдам своего страха и буду молиться о том, чтобы король проявил снисходительность к изменнице и вдове своего злейшего врага.

Стража доставила меня к королю. Я переступила порог на удивление небольшой и уютной гостиной и замерла.

К счастью, я не увидела здесь Ричарда. На низкой кушетке, скрестив ноги и небрежно опершись рукой на ее спинку, сидел Кларенс. Я присела в реверансе, чувствуя, как дрожат мои колени. Эдуард сидел в кресле, но при моем появлении вскочил, взял меня за руку и подвел к стулу у камина. В его поведении не было враждебности, но я все равно трепетала от страха, осознавая, какую огромную власть надо мной имеет этот человек.

— Леди Анна. Или вас следует величать принцессой? Со времени нашей последней встречи ваш статус заметно вырос.

Эдуард насмешливо приподнял бровь. Я вглядывалась в его лицо в поисках злого умысла, но не заметила ничего угрожающего.

— Как же мне с вами поступить, леди Анна? Что вы сами об этом думаете?

Так, значит, он предлагает мне решить проблему за него? Я сказала себе, что так просто не сдамся. Король Эдуард имел право распоряжаться моей жизнью, но облегчать ему задачу я была не намерена.

— Так что же вы можете мне предложить? — повторил он, как будто мы обсуждали маршрут будущей охоты. — Вы представляете лагерь Ланкастеров. Ваш отец и ваш супруг подняли против меня оружие и погибли. Ваша мать укрылась от моего правосудия в аббатстве. Таким образом, из всех изменников-Невиллей вы единственная, кто попал ко мне в руки. Вы мой враг, принцесса. Как мне с вами поступить?

В его темно-карих, цвета спелых каштанов глазах плясали искорки. Они смотрели на меня тепло и ободряюще. Но я была настороже. «Вполне возможно, он играет со мной, усыпляет мою бдительность, чтобы понять, не удастся ли ему что-нибудь из меня выудить, — говорила я себе. — Он хочет, чтобы я сама свила себе веревку. Или же попросту считает меня слишком юной, чтобы обращаться со мной с должным уважением». Младшая дочь Невиллей могла рассчитывать лишь на покровительственный тон. Я понимала, что должна быть начеку, и тем не менее решила, что лучшим способом защиты будет нападение. Если мне придется за это поплатиться, что ж, значит, так тому и быть.

— Я не могу ответить вам, сир, потому что мне неизвестны ваши намерения. Если бы я была мужчиной, я бы уже давно рассталась с жизнью.

— Верно.

Губы короля дрогнули, как будто он и в самом деле решил рассмотреть такую возможность. Затем его лицо прояснилось и озарилось дружеской улыбкой. Теперь я поняла, почему его враги утверждают, что ему нельзя доверять.

— Так, значит, мне придется вас казнить.

— Как сторонник Ланкастеров, я ничего из себя не представляю, — угрюмо продолжала я. — Принц мертв. Мои отец и дядя тоже погибли. Графиня укрылась в святилище. У меня никого не осталось. Какую я могу представлять для вас опасность?

— Вы очень точно все описали, леди.

Эдуард подошел к столу, на котором стоял графин с вином, и разлил вино по кубкам. Один кубок он пододвинул Кларенсу, который до сих пор не проронил ни слова, но внимательно наблюдал за всем происходящим, а второй сунул мне. Я вцепилась в кубок обеими руками, чтобы не расплескать вино на платье, и замерла в напряженном ожидании.

— Вы ведь можете стать очень богатой женщиной.

— Мне это известно, сир. Но сам по себе этот факт не таит в себе никакой угрозы для вас лично.

Эдуард усмехнулся.

— Понятно. Думаю, вам придется хорошенько поторговаться со мной за свою жизнь, леди.

— Я не по собственному желанию вышла за Эдуарда Ланкастера, сир.

Король склонил голову, оценивающе глядя на меня своими непроницаемыми глазами. Я не знала, о чем он думает, но в этот момент он напоминал мне лису, пытающуюся понять, стоит ли эта курица усилий. Смущенная его пристальным взглядом, я уставилась в свой кубок. Тут мое внимание привлек Кларенс. Он с самодовольным видом потягивался и зевал, давая понять, как утомляет его весь этот скучный эпизод. В тот момент я презирала его, как никогда прежде. Я отвернулась, чтобы не видеть его. Предательство этого человека привело к смерти моего отца. Но я нашла в себе силы отодвинуть в сторону тлеющую, но грозящую вспыхнуть ярким пламенем ненависть. Я не имела права отвлекаться на второстепенные вещи. Сейчас все могло подождать, даже мое будущее. Эдуард мог облегчить мою душу, сняв с нее самый тяжкий груз. Я сделала глоток вина, чтобы справиться со спазмом в горле.

— У меня есть одна просьба, сир.

— Только одна? — Подвижные брови Эдуарда снова взлетели вверх. — Что ж, просите.

— Я прошу вас сообщить мне подробности смерти моего отца.

Это его явно удивило.

— Я думал, что мы с вами сошлись во мнении, что вы рискуете лишиться головы, леди. Разве не об этом вы должны меня просить? Я бы на вашем месте мечтал лишь о помиловании.

— Возможно, вы правы, сир. Но эта рана не заживает. — Зная любовь Эдуарда к драматизациям разного рода, я вдруг поставила кубок на пол, а сама упала на колени перед королем, устремив на него умоляющий взгляд. — Я хочу узнать о судьбе графа, сир.

— Какая же вы упрямая женщина, — добродушно заметил король. — Но это лишь причинит вам страдания, — сочувственным голосом добавил он.

— Лучше страдать от знания, чем от незнания. Я не думаю, что правда хуже того, что мне рассказали и во что я не могу поверить.

— Хорошо, — кивнул Эдуард. — Но вы не должны стоять передо мной на коленях, как просительница. Мне ничего не стоит исполнить вашу просьбу. — Он заставил меня подняться, снова усадил в кресло и вручил кубок с вином. — Что именно вы хотите узнать?

И я излила перед ним тот позор, с которым жила последние недели, рассказав о неумелом командовании графа, о его трусости и предательстве собственных солдат, о неудавшейся попытке бегства и торговле за жизнь.

— Вас обманули, — выслушав мою исповедь, мягко ответил Эдуард. — Тот, кто сказал вам это, либо сам был плохо осведомлен, либо преднамеренно ввел вас в заблуждение. Так вы хотите знать правду. Я не стану лгать такой храброй принцессе, как вы.

Зацепив носком сапога ножку ближайшего стула, король подтянул его к себе, чтобы расположиться прямо передо мной. Забрав мой кубок, он ласково взял меня за руки, а затем спокойно и бесстрастно начал рассказывать.

— Слушайте, леди, вот как все произошло. Я пошел в наступление очень рано, еще до рассвета, и застал противника врасплох. — Я обратила внимание на то, что он не стал подробно останавливаться на собственном военном искусстве. — Через три часа ожесточенной битвы все было кончено. Я видел графа в самой гуще сражения. Он храбро дрался рядом со своими солдатами, сначала верхом, а затем спешившись. Ваш отец до самого конца продолжал руководить своими людьми, пока не осталось ни малейшей надежды на победу. Его поведение было образцовым.

Я кивнула, чувствуя пожатие его руки.

— Он повел себя как трус? — прошептала я.

— Нет, конечно. Род Невиллей может им гордиться.

Я вздохнула. Гонцы королевы сообщили ей то, что она хотела слышать. В итоге полученная ею информация была искажена и перекручена до неузнаваемости.

— А убивать его было обязательно, сир?

Эдуард неловко поежился.

— Я отдал приказ сохранить ему жизнь, но его зарубили в пылу битвы. Так что да, я действительно его не спас. И если вам необходимо кого-то обвинить в его смерти, можете возложить вину на меня.

Его привлекательное лицо было обезоруживающе честным. Руки продолжали сжимать мои запястья, а в залегших у рта складках я прочитала искреннее горе. Но я тряхнула головой, упрямо отказываясь от предлагаемого мне утешения.

— Но зачем вы выставили его обнаженное тело на посмешище? — Я поперхнулась этими словами, представив себе последнее унижение, которому подвергли графа.

— Это было необходимо.

Губы короля сжались в тонкую линию. Теперь на его лице была несгибаемая решимость защитить свою власть и свое королевство от посягательств. Я хотела правды, и я ее получила во всем ее неприкрытом уродстве.

— Я сделал это без малейших колебаний и не раскаиваюсь в этом, — продолжал Эдуард. — Я не мог позволить бунтовщикам воскресить Уорика как главаря будущих мятежей. Уже через час после его смерти стали ходить слухи о том, что на самом деле он жив, о том, что скоро он снова поднимет знамя Ланкастеров и соберет под него всех противников Йорков. Поэтому все должны были увидеть мертвое тело Уорика и убедиться в том, что он уже ничего не сделает. Повторяю — это было необходимо. Но я должен опровергнуть слух о том, что тело вашего отца подверглось поруганию. Его с почестями похоронили в Бишаме. — Я кивнула, зная, что аббатство монахов-августинцев всегда было местом упокоения усопших Невиллей. — Я мог расчленить его как предателя, — продолжал свое грустное повествование король. — Многие на этом настаивали. Но я и после смерти продолжал относиться к Уорику с глубоким уважением и отказался это делать.

Я моргнула, чтобы сдержать слезы. Я ему поверила. Я видела, что он искренне сожалеет о случившемся. Что толку вынашивать обиды? Те, кто, подобно графу, разыгрывал карту предательства, рисковали всем, в том числе и жизнью.

— Вы удовлетворены? — поинтересовался король.

Я кивнула.

— Можно мне еще кое о чем вас попросить? — немного поколебавшись, произнесла я.

— Еще одна просьба?! — не выпуская моих рук, насмешливо воскликнул король. — Что ж, просите.

— Я хотела попросить вас о маме, сир. Мне так ее не хватает. Если бы вы простили ее, сир, мы опять могли бы быть вместе…

Эдуард вдруг стиснул, а затем резко выпустил мои пальцы, и я испуганно вскинула на него глаза. Мягкость исчезла из его глаз. Вряд ли он рассердился на меня за мою просьбу, но его ответ был краток.

— Я еще не принял решения и поэтому ничего не могу обещать. Пока графиня останется в Булье. Это ее собственный выбор, но мои люди позаботятся о том, чтобы она не покинула аббатства. — Он отодвинул стул и встал, глядя на меня сверху вниз. — Ваша мать все еще очень влиятельная и богатая женщина, хотя я могу конфисковать ее земли и владения. Но можете быть спокойны, казнить ее я не собираюсь. — Тут он иронично улыбнулся. — Я не воюю с женщинами. А теперь, принцесса, если с просьбами покончено, давайте решать, что мне делать с вами.

— На этот вопрос отвечу я.

Я вздрогнула от неожиданности. Думаю, Эдуард тоже был удивлен. Это заговорил Кларенс. Он выпрямился и наклонился вперед, опершись локтями на стол. В его глазах мне почудилось необъяснимое волнение.

— Можно мне внести предложение, брат? Почему бы не передать Анну под мою опеку? Я с удовольствием приму ее к себе, а ее сестра сумеет о ней позаботиться. Герцогиня живет в Уорике. Я не сомневаюсь, что Анна с радостью вернется в свой старый дом. Во всяком случае, она могла бы пожить с нами, пока ты не примешь окончательное решение относительно того, что с ней делать дальше. Я знаю, что Изабелла очень по ней скучала и будет рада ее возвращению.

Я почувствовала, что мой мозг приступил к работе по препарированию его гладких и невинных, как свежевзбитые сливки, речей. Тем не менее мне они скорее напоминали темный бездонный омут, в котором под гладкой поверхностью неосторожного путника подстерегают неведомые опасности. Все это звучало довольно убедительно, если не считать того, что я сомневалась во внезапном радушии Изабеллы. Наше прощание было отнюдь не теплым. Да и уверения Кларенса в братской любви звучали несколько фальшиво. Окончательное решение относительно того, что с ней делать дальше. Разумеется, речь идет о моем браке. Раз уж мне оставляют жизнь, то в качестве богатой наследницы я не могла долго оставаться не замужем. Эдуард обязательно подыщет мне кого-нибудь, чью преданность необходимо будет закрепить при помощи брака с богатой наследницей состояния Невиллей. Меня и в этот раз никто даже спрашивать не будет. Я вдруг почувствовала, что очень устала. Мне показалось, что меня внезапно покинули силы. Внутри остались лишь пустота и безразличие. Меня больше не интересовало мое будущее. Пусть делают все, что хотят, думала я.

Эдуард просиял.

— Родственные узы. Вот и хорошо. — Он на мгновение задумался, а затем склонился надо мной, подавая мне руку и помогая подняться на ноги. — Решено, принцесса. Вы будете жить в Уорике под присмотром сестры. Ваша свобода ни в чем не будет ограничена. За вашу безопасность будет отвечать герцогиня. Так что ваша жизнь будет вполне сносной, сестрица.

Сносной? Я не желала попадать в полную зависимость от Кларенса и Изабеллы, но на большее я не смела и надеяться.

— Благодарю вас, ваше величество. Вы очень великодушны.

Мой голос звучал бесцветно и безрадостно. Было ясно, что аудиенция окончена. Я присела в безупречном, сугубо формальном реверансе и хотела уже покинуть комнату. Но тут дверь распахнулась…

Только не сейчас! Только не это!

Я слишком устала, и физически и эмоционально. У меня больше ни на что не было сил.

Он нес перед собой огромную охапку свитков, снабженных королевскими печатями, и заметил меня не сразу. И вот он уже стоит передо мной, хотя я предпочла бы избежать этой встречи до тех пор, пока не приведу себя и свои мысли в порядок. Ричард, герцог Глостер, коннетабль Англии.

Увидев меня, он застыл на месте.

Импозантный мужчина.

Почему-то в памяти всплыли именно эти слова Беатрисы. Я заметила происшедшие в нем перемены еще издалека, выглядывая из-за каменной решетки в аббатстве Тьюксбери. Теперь я лицом к лицу оказалась с повзрослевшим и возмужавшим Ричардом. И радости от этого я не испытала. Он пристально и вопросительно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на короля и Кларенса, после чего снова покосился в мою сторону. Судя по всему, мой жалкий вид его разочаровал. Ричард слегка поклонился мне и равнодушно произнес:

— Надеюсь, ваше путешествие было приятным, миледи.

Его слова и его лицо свидетельствовали о полном спокойствии. Хотя, возможно, Ричард просто довел до совершенства умение притворяться. Мои щеки вспыхнули ярким румянцем.

— Благодарю вас за заботу, милорд.

Я тоже умела притворяться. Если он предлагает сыграть в ледяное равнодушие, как будто мы едва знакомы, я буду вести себя соответствующим образом.

Все происходящее казалось мне очень странным. Ричард едва взглянул на меня и даже не попытался улыбнуться. Вместо того, чтобы обрадоваться моему появлению, он изумленно напрягся, как будто получив булавой по голове. Я считала, что, несмотря на двенадцатимесячную разлуку, вправе ожидать от него хоть какой-то теплоты. Но он обдал меня холодом и отверг. Это причинило мне такую боль, рядом с которой померкли все испытания, которые мне пришлось пережить с момента вторжения Ланкастеров в Англию.

И пусть Глостер не желал на меня смотреть, я не сводила с него глаз.

Передо мной определенно был Глостер, а не Ричард. Его яркая, темно-синяя, усиленная металлическими пластинами кольчуга была сшита из бархата, а на воротничке сверкали кроваво-красные рубины, придававшие его одеянию пышный и даже щегольской вид. Ричард, которого я знала, никогда не обращал внимания на свою внешность. Этого человека я не узнавала. Он держался уверенно, и тем не менее в нем чувствовалась какая-то уязвимость. Впрочем, несмотря на его юный возраст, вряд ли кто-либо осмелился поставить под сомнение его права на пост коннетабля. Одним словом, герцог Глостер умел и любил повелевать. Внешне он почти не изменился, хотя кое-какие перемены я все же подметила. Копна спутанных темных волос, строгое худое лицо… Все это было присуще скорее богослову, а не воину. Тем не менее он был наделен и отвагой, и доблестью. В битве при Тьюксбери Ричард также продемонстрировал ум и хладнокровие, за что заслужил благодарность и восхищение своих солдат.

Но его руки обагрены кровью.

Я перевела взгляд на его сильные руки с длинными изящными пальцами. Сейчас они сжимали свитки. Но я знала, как ловко они умеют орудовать ножом.

Наверное, он тоже смотрит на меня другими глазами. Что он видит?

Мне очень хотелось это узнать.

Я видела властного и сильного мужчину. Его гордо вскинутая голова свидетельствовала о присущей ему надменности. Но что он видел во мне? Ответ был настолько очевиден, что у меня чуть не оборвалось сердце. Я сомневалась, что за время разлуки стала соблазнительнее и привлекательнее. А присущее мне, как и всем женщинам, тщеславие заставило меня содрогнуться при мысли о том, как я выгляжу, несмотря на предпринятые попытки привести себя в порядок. Последние три недели я провела в постоянных переездах, не слезая с седла. Мы переправлялись через реки и месили грязь на весенних дорогах. Все это привело мои платья в полную негодность. Таким образом, перед Ричардом стояла усталая молодая женщина в некогда элегантном, а нынче изуродованном, покрытом пятнами одеянии. Он видел перед собой измученную жизнью вдову, чьи нервы, как и одежда, оставляли желать лучшего. Я его не винила. Меня и саму приводила в отчаяние мысль о том, во что я превратилась.

— Воссоединение семьи? — Ричард стоял в центре нашего треугольника, непостижимым образом доминируя в нем. Свитки он уже оставил на столе.

— Что-то вроде того, — отозвался Эдуард, одобрительно покосившись на меня. — Мы тут обсуждали, что нам делать с леди Анной.

— И что же? — поинтересовался Ричард, спокойно обводя нас взглядом. — Что вы решили?

— Кларенс предложил забрать ее к себе, — ответил Эдуард. — Она будет жить в Уорике, пользуясь его покровительством. Общество Изабеллы пойдет ей на пользу.

Я заметила это, потому что хорошо знала Ричарда. И еще потому, что пристально за ним наблюдала. Глостеру не было равных в умении владеть собой, но я заметила, как мышцы на его плечах напряглись, а складки у рта стали глубже. Он перевел взгляд на Кларенса, и я даже вздрогнула, столько враждебности было в его ледяных глазах. Но его голос звучал вежливо и приветливо.

— Это очень благородно с твоей стороны, Кларенс.

— Ну что ты, — расплылся в самодовольной улыбке тот. — Просто это самый удачный вариант.

— Наивные люди назвали бы тебя благодетелем.

— Что за муха тебя укусила, Дикон? — насторожился Эдуард. — Это и в самом деле очень удобно.

Я молча стояла и смотрела на братьев. Всю мою вялость и апатию как рукой сняло. Тут происходило нечто, недоступное поверхностному наблюдателю.

Глостер резко развернулся к королю.

— Позвольте мне не согласиться. Это наихудшее из всех возможных решений.

— Почему? — лениво поинтересовался Кларенс, вновь откидываясь на спинку дивана и поднимая бокал в насмешливом тосте.

— Я знаю, что ты задумал, Кларенс. И я этого не допущу.

— Ничего я не задумал, братишка.

В его голосе прозвучала едва заметная издевка.

— Нет, задумал. Ты ведешь нечистую игру. Тебя интересует только собственная выгода. Анна не поедет в Уорик.

— Но король согласился с тем, что там ей будет лучше…

Они смотрели друг на друга, как псы, сцепившиеся из-за кости. Я боялась, что этой костью являюсь я, хотя и не понимала, как это могло случиться. Кларенсу эта ситуация явно нравилась, и меньше всего мне хотелось, чтобы он стал моим покровителем. Но оставаться здесь у меня тоже не было желания.

— Прошу прощения, ваше величество. — Это я наконец решилась привлечь к себе их внимание. — Я плохо себя чувствую. — Я опять присела перед Эдуардом.

— Ну конечно. — Он встрепенулся и подвел меня к двери. — Можете спокойно отдыхать. Вам пришлось проделать долгое и утомительное путешествие, леди, но здесь вы в безопасности. Считайте, что вы вернулись домой.

Эдуард легко коснулся моего плеча. Сквозь поношенное платье я ощутила тепло его большой руки. Приветливость короля контрастировала с холодностью Глостера. Я поняла, что Ричард говорит не о расстоянии, отделявшем Тьюксбери от Ковентри. Впервые с того самого момента, как мы ступили на английскую землю, я ощутила искреннее сочувствие. По иронии судьбы оно исходило от короля, которого мы хотели свергнуть. Я была так тронута, что едва сдержала слезы и постаралась как можно скорее и не глядя на Глостера покинуть комнату. Я не желала, чтобы кто-то сводил из-за меня счеты. Тем более что причина ссоры оставалась мне непонятной. Как бы то ни было, мне это было неприятно. Как и то, что меня назвали проблемой, которую необходимо как можно скорее решить.

Что случилось с Глостером? С Глостером, а не с Ричардом. Он как будто надел на себя непроницаемую маску, в которой не было уязвимых мест. Сегодняшняя встреча заставила меня усомниться в том, что у него еще остались какие-либо слабости. Вся его уязвимость осталась в прошлом. В Тьюксбери Глостер тоже показался мне холодным. Но тогда я увидела его сразу же после боя. Сегодня оправданий для подобной отстраненности у него не было.

Разве что… Я заметила это, когда он вошел в комнату. Быть может, Глостер ко мне и охладел, но он по-прежнему носил мое кольцо. Тонкий золотой ободок с рубином поблескивал на мизинце его правой руки. Как следует это понимать? Хотя, возможно, этот факт сам по себе ничего не означает. Как и то, что, услышав желание Кларенса поселить меня в замке Уорик, он принялся вертеть кольцо пальцами левой руки.

Уже на следующий день мы покинули Ковентри. Эдуард с Глостером спешили вернуться в Лондон, забрав с собой Маргариту. Кларенсу предстояло сопровождать меня в Уорик.

И вдруг среди напоминающего приготовления к военной операции шума, среди лошадей и экипажей, вооруженных солдат и паланкинов возник Глостер собственной персоной. Ведя коня в поводу, он подошел ко мне. Я застыла с каменным лицом, твердо решив ни единым словом не выдать своих мыслей и чувств.

— Леди.

Он вежливо наклонил голову.

— Глостер.

Я в точности воспроизвела его жуткий в своей нарочитости официальный тон.

— Вам будет хорошо в Уорике.

Неужели? Ничего не значащие слова. И тем не менее я ощутила, что сегодня хладнокровие дается ему значительно труднее. Я уже заготовила в равной степени равнодушный ответ, но в последнее мгновение передумала.

— Насколько я помню, вчера вы считали иначе и не хотели меня туда отпускать.

К своему разочарованию, я услышала очередную вежливую, но уклончивую реплику.

— Король настоял на своем.

— В таком случае я, разумеется, вынуждена подчиниться воле короля.

Я отвернулась в сторону.

— Анна, я хотел дать тебе совет.

Я медленно повернулась к нему.

— Совет? В последнее время я только и делаю, что получаю советы.

— Относительно твоего положения в семье Кларенса…

— Какой ты мне можешь дать совет, если тебе нет до меня никакого дела? — Обида в моей душе взвилась ярким факелом. — Вчера ты меня едва заметил. У тебя не нашлось для меня ни одного доброго слова. Было ли приятным мое путешествие? Нет, не было! Неужели тебе больше нечего было мне сказать? Ведь мы не виделись целый год! Почему я должна выслушивать твои советы?

Я была недовольна собственной язвительностью, но мне стало немного легче. Пусть Ричард почувствует то, что вчера почувствовала я! И я тут же увидела результат своей вспышки. Глостер побледнел, как будто я ударила его по лицу. Но я не раскаивалась. Он первый сделал мне больно!

— Мне ясно, что между нами все кончено. Разумеется, если только ты не положил глаз на мое наследство.

Последнюю фразу я добавила, вспомнив разговор в Тьюксбери.

Он побледнел еще сильнее, если только это было возможно.

— Анна, я понимаю, как это выглядело. Но я не осмелился…

— Что ты не осмелился? Я слышала, что ты способен на все, а ты говоришь «не осмелился».

— Что?

Глостер озадаченно сдвинул брови.

— Разве не ты зарезал моего мужа, когда он стоял перед тобой безоружный и беззащитный? Ты сделал это совершенно хладнокровно, к тому же в стенах храма.

Я презрительно скривила губы, ожидая, что Ричард станет защищаться и оправдываться. И молила Бога, чтобы он это сделал.

К моему ужасу, этого не произошло. Лицо Глостера вспыхнуло гневом. Прежде чем я успела отступить, его пальцы свирепо сжали мою кисть, вынудив меня замереть на месте.

— Сейчас не время для этого, — прошипел он мне на ухо. — Слишком много слушателей. Слишком много заинтересованных лиц. — Я уловила в его голосе тревогу. — Я лишь хотел тебя предостеречь. Не позволяй им… — Он осекся и выпустил мою руку.

Не позволяй им чего? Не позволяй кому?

У меня за спиной вырос Кларенс.

— Мы готовы, леди Анна. — Он холодно, как мне показалось, кивнул брату. — Увидимся в Лондоне, Глостер. Я буду там через неделю.

— Не медли, — отозвался Глостер. — Ты нам понадобишься, если слухи подтвердятся и в Кенте действительно вспыхнул мятеж.

Вот оно, опять. Явное противостояние, не имеющее отношения к часто встречающемуся между братьями соперничеству. Я перевела взгляд с Ричарда на Кларенса и обратно. Напряжение нарастало, но ни один из них не решался первым сделать шаг к открытой агрессии.

А потом все закончилось. Кларенс вскочил на коня, а Глостер подал мне руку, помогая войти в паланкин.

— Благодарю вас, милорд.

— В прошлой жизни я был для тебя Ричардом, — прошептал он, подкладывая мне под локоть подушечку.

Услышав это, я чуть было не растаяла, но все же взяла себя в руки.

— В прошлой жизни я думала, что вы меня любите, — холодно заметила я.

Это положило конец нашей так и не начавшейся беседе.

Я хотела ехать верхом, но вынуждена была смириться с принятым за меня решением. Кларенс счел, что ему проще сопровождать никому не известную даму, скрытую за плотно задернутыми шторками паланкина, чем демонстрировать любопытным и не всегда доброжелательным взорам вдову предводителя Ланкастеров. Впрочем, в этом были и свои преимущества. Раздраженно задергивая занавески, я вынуждена была это признать. Одним из них было полное уединение. Как только мы выехали на дорогу, я разжала кулак и посмотрела на скомканный клочок пергамента, вложенный в мою ладонь Ричардом. Я старательно разгладила пергамент и прочитала следующее:

«Ты взрослая. Никто ни к чему не может тебя принудить. Они попытаются убедить тебя уйти в монастырь. Не слушай их».

В записке не было ни обращения, ни подписи. Ничего, что указало бы потенциальному недругу на то, кто и почему написал это загадочное предостережение. Я нахмурилась, внимательно вчитываясь в наспех начертанные строки. Зачем Изабелле или кому-либо еще убеждать меня уйти в монастырь?

Занавески раздвинулись, и в просвете показалось улыбающееся лицо Кларенса.

— Тебе удобно?

— Вполне.

— Скоро мы будем в Уорике. Мы очень рады, что ты наконец-то вернулась.

Его привлекательные черты выражали братскую заботу о моем благополучии.

Что он задумал? Ведь не из родственных же чувств он настоял на моем переезде в Уорик? Я вынуждена была признать, что мне не под силу понять ход коварных мыслей зятя, и с глубоким вздохом откинулась на спинку сиденья, сжимая в кулаке записку Ричарда. Когда-то я хранила подобное послание только ради того, чтобы ощутить близость с ее автором. Теперь я и сама не знала, как мне к нему относиться. Что касается содержания записки, то здесь мне все было ясно. Убеждать меня было не нужно. Я торжественно поклялась себе, что никогда в жизни не уйду в монастырь. И никто меня к этому не вынудит. Да никто и не станет мне этого предлагать.

Кому это может понадобиться?

За деревьями показались мощные башни замка Уорик. В заходящих лучах солнца они лучились теплом и радушием. Я отдернула шторки паланкина, чтобы полюбоваться знакомыми стенами, изящными изгибами Эйвона, свежей июньской зеленью. На меня нахлынули счастливые воспоминания детства. Хотя мы проводили здесь гораздо меньше времени, чем в Миддлхэме, это обычно бывало в разгар лета, когда река мелела, а сады изнывали от жары. На отмелях плескались лебеди со своим пушистым выводком, а будущее было радужным и вполне предсказуемым. Предложение пожить здесь казалось мне очень заманчивым. Ведь меня ожидали родные стены, любовь близких и забота старых слуг. Никаких шпионов, слежки, подозрений, необходимости спасаться бегством… Никаких обид, оскорблений, приступов ревности, заговоров… Возможно, здесь я снова буду счастлива.

Единственное, что меня беспокоило, это мысль об Изабелле. Как она меня примет? Этого я не знала. Как и того, что я буду чувствовать, попав в полную зависимость от старшей сестры. Носилки резко остановились, и я испуганно задернула занавески. Ко мне уже спешили знакомые с детства слуги. Они улыбались, радуясь приезду второй дочери Невиллей. Заботливые руки помогли мне выйти из паланкина, и я как будто вновь перенеслась в детство, чувствуя себя маленькой избалованной девочкой.

— Анна! Наконец-то! — донесся откуда-то радостный возглас. — Мы тебя заждались.

На ступенях крыльца я увидела Изабеллу. «Возможно, она ожидает, что я подойду к ней как просительница?» — подумала я. Но нет. Ее лицо озарила неподдельная радость, и она со всех ног бросилась ко мне.

— Слава Богу! Ты жива.

Я замялась, но радость воссоединения с сестрой оказалась сильнее, и я ринулась ей навстречу. Мы обнялись, а потом крепко взялись за руки. Мы снова были вместе, и все было чудесно, как будто мы никогда не расставались, никогда не бросали друг другу в лицо обидные и горькие слова. Я была так глубоко несчастна, что ни на секунду не усомнилась в искренности ее чувств. Я была уверена, что сестра сумеет обо мне позаботиться.

Как же я была наивна! Впрочем, это меня нисколько не оправдывает.

— Изабелла! Я так рада, что я снова дома.

Мне стало стыдно, что я посмела в ней усомниться, и мне на глаза навернулись слезы радости. Наши разногласия остались в прошлом. Я была вдовой и больше не могла претендовать ни на какую корону. А это означало, что источник зависти и обид исчез. Нашим отношениям больше ничто не угрожало.

Мы замерли, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза. Изабелла прекрасно выглядела. На ее лице не осталось и следа перенесенных во Франции испытаний. Жизнь в Уорике с Кларенсом ее вполне устраивала. Моя сестра снова стала очень красивой. Мне даже показалось, что она опять ожидает ребенка, что обещало окончательно излечить ее душевные раны. За спиной Изабеллы маячила Марджери. Ее круглое лицо лучилось любовью и радостью встречи. Она сгребла меня в объятия и прижала к своей теплой уютной груди. Я с трудом сдерживала слезы, но вместо того, чтобы расплакаться, неожиданно рассмеялась над собственной эмоциональной реакцией на родные лица и, забыв, что я принцесса, шмыгнула носом.

— Пойдем, пойдем скорее, — тянула меня за руку Изабелла. — Я приготовила тебе твои старые комнаты в восточном крыле. Там все точно так же, как и было. Ты можешь жить со мной, сколько захочешь.

Или пока Эдуард не распорядится иначе.

Я чувствовала себя мухой, беспомощно барахтающейся в кружке с элем. В моей собственной жизни от меня совершенно ничего не зависело. Я покачала головой, пытаясь избавиться от тяжелых мыслей. У меня еще будет для них время.

— Ты голодна? Хочешь пить?

Я опять покачала головой.

— Еще чего! — вмешалась Марджери, буравя меня негодующим взглядом. Мне даже показалось, что я перенеслась в прошлое. — Вы такая бледненькая. А это ужасное платье! — Она в ужасе всплеснула руками. — Вы только на него посмотрите! Да оно на вас висит. На кого вы только стали похожи? Вас необходимо откормить!

Я рассмеялась.

— Уверена, что тебе это удастся. А я не буду сопротивляться.

В глазах Марджери заплясали веселые искорки.

— Тогда побегу закажу кухарке ваши любимые пирожки с курицей.

Она заспешила прочь, наконец-то оставив нас с Изабеллой наедине.

— Быть может, ты хочешь присесть? — суетилась вокруг меня Изабелла, как будто я была гостьей.

— Я лучше постою или пройдусь, — сухо отозвалась я. — Никому не пожелаю путешествовать в паланкине. Но на этом настоял Кларенс.

— Наверное, он хотел, чтобы ты путешествовала в соответствии со своим положением.

— Он боялся, что меня кто-нибудь увидит.

— Да, конечно. Пока все это не утрясется… Но не волнуйся, скоро о твоей связи с Ланкастерами все и думать забудут.

О твоей связи с ними, похоже, уже забыли. Или тебе пришлось заплатить за это смертью графа?

Жизнь рядом с Маргаритой научила меня держать язык за зубами, поэтому я оставила свои мысли при себе. Тем временем Изабелла отмахнулась от скользкой темы, как от облачка назойливых мошек.

— Пойдем прогуляемся у реки, — предложила она. — В саду еще тепло.

Она взяла меня под руку, и мы отправились на прогулку. Все же я находила ее бьющее через край радушие чрезвычайно странным. Я никак не ожидала от сестры подобного великодушия. Изабелла без умолку болтала о наших с ней общих планах на будущее.

— Пока ты поживешь у меня, — заявила она. — Так решил король.

Это полностью подтвердило мои подозрения. Однако Изабелла не усматривала в этом ничего особенного.

— Скорее всего, он захочет поскорее выдать тебя замуж. Думаю, тебе придется смириться с тем, что он использует тебя для того, чтобы гарантировать себе преданность какого-нибудь ненадежного сторонника. — Наверное, она заметила промелькнувшую на моем лице гримасу отвращения, потому что поспешила добавить: — Возможно, все будет намного лучше, чем ты думаешь. Будем надеяться, что король выберет кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. А до тех пор мы сможем наслаждаться обществом друг друга. Рождество и Двенадцатую ночь мы проведем в Лондоне…

Я вполуха слушала ее болтовню, кивая и вставляя реплики там, где это от меня требовалось, и спрашивая себя, когда же Изабелла перейдет к более личным темам. Вопросы стояли между нами, незримые, как призраки, и тем не менее вполне осязаемые. Я понимала, что рано или поздно нам придется их коснуться. И вот мы сидим в укромном уголке сада, вдыхая аромат в изобилии растущих здесь лилий. Солнце уже скрылось, и сгущающийся теплый полумрак расчерчивают летучие мыши.

— Анна… — немного помолчав, заговорила Изабелла. — Несмотря на все наши разногласия, мне очень жаль принца. Я очень тебе сочувствую…

— Спасибо…

Она все же отперла запретный ларец, в котором были горе и потери, но я не знала, что ей сказать. Не могла же я признаться Изабелле, что я в равной степени презирала и боялась своего мужа и была безмерно счастлива избавиться от этой глубоко несчастной семьи. Мне не удавалось отделаться от мысли, что теперь, когда я перестала быть принцессой, мое присутствие радует Изабеллу куда больше, чем прежде. Я уже не представляла угрозы ее собственному радужному будущему. Кларенс был не последним лицом в королевстве, и Изабелла могла позволить себе великодушие и благородство. Я тут же отчитала себя за злобные мысли. Цинизм всегда казался мне отвратительным качеством, и я не собиралась его культивировать.

— Я пока не готова об этом говорить, — неохотно отозвалась я. — Я вообще предпочла бы забыть несколько последних недель своей жизни.

— Что ж, давай забудем о них вместе, — жизнерадостно поддержала меня Изабелла и вскочила со скамьи. — Холодает. Пошли в дом.

Она упорно отказывалась касаться волнующих меня тем. Что ж, тогда это сделаю я. Я смотрела на Изабеллу, изумляясь ее способности отгораживаться от всего, что могло нарушить ее спокойствие. Ее можно было заподозрить в легкомыслии, но я хорошо знала свою сестру. Меня с новой силой охватили подозрения, что ее радушие — это часть хорошо продуманного плана.

— Я хочу поговорить с тобой о графе и графине.

— Что ж, давай поговорим. — Она нехотя опустилась на скамью. — Только о чем тут говорить?

— Мне сказали, что наш отец похоронен в Бишаме.

— Да.

Я заметила, что Изабелла напряглась. Было ясно, что на эту тему она говорить не хочет.

— Ты была у него на могиле?

— Еще нет.

Ты вообще туда, наверное, не собираешься.

— Почему?

— Он погиб как предатель.

— Он погиб сражаясь.

Изабелла пожала плечиком.

Он погиб из-за предавшего его Кларенса!

Я снова промолчала, не желая портить наших едва наладившихся отношений, и не стала развивать эту тему.

— Графиня все еще в Булье, — произнесла я.

— Знаю.

В голосе Изабеллы в самом деле прозвучало раздражение или мне это показалось?

— Почему бы Кларенсу не пригласить ее сюда? Я уверена, что Эдуард не стал бы возражать.

Изабелла колебалась. Искоса наблюдая за ней, я заметила, что ее сложенные на коленях руки судорожно комкают кружевные манжеты.

— Кларенс считает, что графине лучше оставаться в аббатстве, — пробормотала моя сестра. — Там ей ничего не угрожает. Она в полной безопасности и не на виду.

— Ты хочешь, чтобы она жила там до конца своих дней? С таким же успехом мама могла бы жить и здесь. Или Эдуард что-то имеет против ее возвращения домой? Неужели Кларенс не может его уговорить? — Я ничего не понимала. Какая разница, где живет графиня? Она не вооружала армии и не пыталась свергнуть Эдуарда, и не представляла никакой угрозы королевству. — Изабелла, объясни мне, в чем смысл ее дальнейшего пребывания в аббатстве? Насколько я знаю, Эдуард не собирается ее казнить. Или я ошибаюсь?

Сестра снова пожала плечами, но сдалась перед моим натиском.

— Нет, не собирается. И я думаю, что, как только все уляжется, Кларенс ее оттуда заберет. Просто пока графине лучше немного побыть там. Возвращение вдовы Уорика ко двору может всколыхнуть нежелательные эмоции.

— Но мы дочери Уорика. В твоих рассуждениях отсутствует логика.

— Анна…

— Что, Изабелла?

Она вздохнула.

— В конце концов, Булье — это выбор графини.

— Ты с ней разговаривала?

— Я получила от нее письмо. Она просила вступиться за нее перед Эдуардом и попросить его не конфисковывать владения Бошамов.

Владения Бошамов были нашим с Изабеллой наследством. Возможно, все дело именно в наследстве?

— С какой стати он стал бы это делать? Графиня не несет ответственности за предательство супруга. При чем тут ее личное наследство?

Я нахмурилась.

— Не знаю.

— Со временем наследство Бошамов-Диспенсеров должно перейти к нам как к сонаследницам. Разве не так?

— Да… Нет! Я не знаю!

Я пристально наблюдала за реакцией сестры на мои вопросы. Она насторожилась и опустила глаза. Ей явно было не по себе.

— В чем проблема, Изабелла? — не унималась я. — Неужели Эдуард задумал лишить графиню наследства?

— Не исключено, — отозвалась сестра, не сводя глаз со своих стиснутых рук. — Эдуард не посвящает меня в свои планы. — Сделав над собой усилие, она подняла на меня умоляющий взгляд. — Нет никаких проблем, Анна. Кларенс всегда отстаивал и будет отстаивать наши интересы. Можешь в этом не сомневаться. Я умоляю тебя, давай не будем говорить о политике. Это только разрушит наши отношения. — В ее голос вкрались хорошо знакомые мне резкие нотки. — Проблем действительно нет. Вечно ты со своими подозрениями. Или ты хочешь все испортить?

Я пыталась читать между строк. Но это было очень трудно сделать, потому что строк тоже не было. Изабелла просто отказывалась их произносить. И все же мне казалось, что тут что-то не так. Не успев сделать этот вывод, я тут же засомневалась в правильности своих ощущений. Быть может, моя недоверчивость объясняется недавними событиями, разлучившими меня с сестрой? Я решила, что у меня еще будет время во всем разобраться.

— Прости, Изабелла. Пожила бы ты с мое с королевой Маргаритой, тоже перестала бы всем доверять. Наверное, это я от нее заразилась. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном…

Мы встали. Изабелла тут же завернулась в покрывало приветливости.

— О, нам есть о чем поговорить! Возьмем хотя бы твою внешность! — Одной рукой она обняла меня за талию, а другой дернула за рукав моего платья. — Этому одеянию место на мусорной куче. У тебя есть что-нибудь, не вобравшее в себя грязь всех дорог Западной Англии?

Я мысленным взором окинула свои скудные пожитки. И как могло случиться, что я, которая еще совсем недавно была принцессой, смогла уместить все свое имущество в один небольшой дорожный сундук?

— Увы, нет. На всем остальном не только грязь. Лучше тебе об этом не знать. Твои кухарки одеты лучше, чем я.

Я не хотела вспоминать об изнурительном бегстве от армии Эдуарда, о том, как принц пытался избежать сражения, об ужасах Тьюксбери, все еще преследующих меня во сне. Ничего этого я не могла ей рассказать. Быть может, потом, со временем…

Изабелла не заметила моей задумчивости. Радуясь, что неприятных тем удалось временно избежать, она увлекла меня к замку.

— Значит, пока мы не устраним это упущение, ты будешь носить мои платья. Чтобы завлечь нового супруга, тебе потребуется новый гардероб…

Опять эти разговоры о замужестве! Я снова погрузилась в размышления, из которых меня вывел веселый голос Изабеллы.

— А вот и Марджери. Я не сомневаюсь, что она спешит пригласить тебя на пир. Можешь считать себя гусыней, которую откармливают для Двенадцатой ночи. — Сестра добродушно ущипнула меня за талию. — Она не успокоится, пока ты не станешь пухленькой и аппетитной, а твои новые платья не начнут трещать по швам.

Хохоча над собственной шуткой, Изабелла крепко обняла меня, и я снова почувствовала себя желанным членом дружной и любящей семьи. Рядом со мной была моя сестра. Возможно, мы действительно будем счастливы вместе? Главное — не касаться деликатных тем.

Глава пятнадцатая

Стояло лето, и мое пребывание в Уорике было легким и приятным. В стенах замка я чувствовала себя в полной безопасности. Ушли в небытие страхи и тревоги, остались позади кровь и смерть. Все это теперь не имело ко мне ни малейшего отношения. Принц был частью прошлой жизни, от которой я старательно отгородилась, запретив себе даже думать о том, что мне пришлось вынести. Точно так же я не позволяла себе сосредоточиться на той главе своей жизни, которая покуда не началась. Я жила неопределенным, но безмятежным настоящим. Поселившись в своем родовом гнезде, я гуляла и каталась верхом, читала, вышивала и наслаждалась целительным бальзамом музыки. И даже самой себе я не признавалась в том, что порой меня одолевает нестерпимая скука, а мысли помимо воли устремляются в Лондон, к братьям Плантагенетам. Я убедила себя в том, что больше не интересуюсь политикой. Правительство Англии вполне могло обойтись и без моего назойливого внимания. Меня не взволновала даже смерть старика Генриха в стенах Тауэра. Официальная версия гласила, что его наповал сразило известие о смерти сына. Слухи предлагали куда более интересную информацию. Шептались о том, что Генрих умер от руки убийцы. Кое-кто даже называл имя этого убийцы — Ричард Глостер.

Неужели Ричард действительно был к этому причастен? Вспоминая казни в Тьюксбери, я готова была в это поверить. Я уже не знала, на что он способен, а на что — нет. Я попыталась обдумать все это спокойно и беспристрастно, без эмоций, после чего выбросила эти мысли из головы. Я старательно оберегала себя от всего, что могло в очередной раз ранить мое сердце.

Изабелла с завидной регулярностью заводила разговоры о моем повторном замужестве. Я разгадала ее план. Она пыталась заставить меня привыкнуть к этой мысли, а я не противилась ее усилиям. Даже Марджери порой удивленно поднимала брови, видимо, каждую секунду ожидая, что мое терпение иссякнет и я взорвусь ядовитыми замечаниями и ехидными наблюдениями. Но на самом деле меня это просто не интересовало. В перечне женихов, предлагаемых моему вниманию Изабеллой, ни разу не промелькнуло имя Ричарда. Погрузившись в летаргию, я даже не пыталась понять почему. Я по-прежнему старательно избегала любых огорчений и волнений. И мне это какое-то время удавалось, пока не состоялся разговор, вернувший меня к реальности.

Время от времени в замке появлялся Кларенс, постоянно курсировавший между севером Англии и Лондоном. Бывая в Уорике, он часами беседовал с Изабеллой. Меня это не касалось, поэтому я старалась его избегать и до его отъезда не покидала своих покоев.

— Ну как? Что он рассказывал? — поинтересовалась я, входя в спальню Изабеллы сразу после его отъезда.

На самом деле меня это совершенно не интересовало, пока я не заметила, что сестра изо всех сил старается скрыть от меня следы недавних слез.

— Изабелла, что случилось? — Я в мгновение ока очутилась возле нее и участливо обняла ее за плечи.

— Ничего, — шмыгнула носом сестра.

— Ты заболела?

— Нет.

— Это из-за Кларенса?

— Нет… Дело не в этом. — Ее бледная кожа покрылась красными пятнами, а от жалобной улыбки у меня защемило сердце. — Напротив, он привез хорошие новости. Мы скоро едем в Лондон…

Отделаться от меня было непросто.

— Но что тебя так опечалило?

— Ничего. Я тебе уже сказала. — На мгновение хрупкая дружба, связавшая нас за последние несколько недель, бесследно улетучилась. Изабелла высвободилась из моих объятий. — Обычная размолвка между мужем и женой.

— Прости. Я не хотела совать нос в ваши отношения.

Увидев ее упрямо сжатые губы, я сдалась.

Тем временем Изабелла взялась за вышивание, и в залитой солнцем комнате воцарилась тишина. Считаясь с ее настроением, я листала страницы томика стихов, но вскоре поняла, что эта вялая лирика меня совершенно не трогае