Северная Осетия, Моздок, июль 1994 г

Нариман – ювелир моздокский. Нет, это не ругательство – просто он действительно ювелир, а живет и работает в городе Моздоке. Сочетание слов «Петербург» и «ювелир» выводит мысли обывателя на Дом Фаберже, его поклонников и последователей. Сочетание слов «Моздок» и «ювелир» у большинства людей не вызывает никаких ассоциаций. Потому что после слова «Моздок» воображение рисует прифронтовой город, наполненный тысячами военных на улицах, «бэтээрами» на дорогах, контрольно-пропускными пунктами… Но первая чеченская война еще не началась, хотя напряжение уже чувствуется – уж больно беспокойной стала соседняя республика. И отгородиться от нее непросто: до Чечни рукой подать, кругом поля, чтобы отгородиться, нужно прорыть рвы протяженностью около 150 километров. А КПП можно и объехать, особенно летом.

Но Нариман об этом не думает. Он живет привычной, тихой и размеренной жизнью. Моздок конечно не Петербург, дух эстетствующей гордыни и эффектной показухи пропитали его гораздо меньше, но безработица Нариману не грозит. Хотя и процветающими его дела назвать трудно. Успешный бизнес не всегда показывает результаты в краткосрочном периоде. У Наримана этот период затянулся.

И уж конечно обычный человек, не знакомый с легендами, окутывающими ювелирное дело, при знакомстве с Нариманом первым делом удивится: почему это у человека славянской внешности такое имя? Да все просто – родители его так назвали под влиянием красивой и романтической сказки о Дамасской розе. В ней ювелирный мастер из Дамасска – юноша по имени Нариман – под впечатлением от увиденной в цветнике розы создал столь же прекрасную, но искусственную и подарил ее старому садовнику. А садовник, в благодарность, привел ему девушку неземной красоты. Нариман понял, что перед ним, стыдливо прикрывая лицо шифоном, стояла настоящая Дамасская роза. Так и соединились навек сердца ювелирного мастера и очаровательной девушки.

Моздокский Нариман свою Дамасскую розу пока не встретил. И не создал. Средней полноты, среднего роста, лысеющий, с аккуратной черной бородкой, он разменял четвертый десяток лет и никогда не был женат. Как-то не до этого было. Работа приучила Наримана не торопиться, вот и с женитьбой он не торопился. Вечерами зачитывался историческими книгами, на которые тратил немалую часть своих доходов. Причем, история его интересовала сугубо с прикладной точки зрения. Даже в кино, вместо того, чтобы следить за сюжетом или восхищаться формами главной героини, Нариман пытался рассмотреть форму кольца на ее пальце, или понять, что за узор на рукоятке ножа главного негодяя.

Но он вовсе не был схимником, и оторванным от радостей жизни книгочеем. Иногда позволял себе приводить домой девушек, которые могли бы поспорить с Нариманом, чья профессия древнее – их или его. Правда, красноречием кратковременные гостьи не отличались, да и приводил ювелир их не для того, чтобы спорить на исторические, или какие-либо другие темы. Приводил он их, увы, с сугубо греховными целями, восполняя таким образом отсутствие плотских утех, неизбежное для любого холостяка, лишенного как недостатков, так и радостей семейной жизни.

Конечно, ювелир должен быть более осторожным и осмотрительным, но Нариман считал, что ему нечего бояться. Дома ценности он не хранит, живет скромно, внимания не привлекает. Да и случалось это не часто: раньше – раз в неделю-десять дней, а теперь и того реже…

В тот день – была пятница, его гороскоп сообщил, что сегодня можно расслабиться. После сорока лет Нариман постепенно начал верить приметам. А раз гороскоп рекомендует – зачем противиться судьбе? Тем более, что ничего сложного в этом деле нет. Нужно только, возвращаясь с работы, пройти на километр дальше обычного, зайти в сауну, где постоянно ошиваются несколько жриц любви, выбрать по своему вкусу, а оттуда доехать домой на такси. И все дела. А там – расслабляйся, как душа пожелает…

В конце рабочего дня Нариман привычно почернил серебро в «серной печени». «Печень» – потому что поташ спекается с серой. Спекается – вот и «печень». Чернится серебро не сразу. Сначала оно становится желтым, потом оранжевеет и краснеет, и только потом чернеет. После чернения – зачистил железной ватой. Решив, что на сегодня достаточно, Нариман окинул взглядом рабочий стол, который постороннему мог бы показаться беспорядочно заваленным лобзиками, надфилями, напильниками, воском для моделей… Но каждый предмет, будь то микроскоп, бормашина, паяльник, либо любой другой, даже самый мелкий инструмент, занимал здесь определенное место. Хозяин мастерской мог всегда безошибочно определить, если бы кто-то посторонний переместил пинцет или кусачки.

Нариман любил порядок во всем. Может быть, даже чересчур. Он никогда не понимал поговорку «Ювелир без понтов – беспонтовый ювелир!» На это у него был свой ответ: «Не все то золото, что красиво блестит!» Может быть, именно поэтому порядочные девушки считали его занудой и на второе свидание не приходили. Одна потенциальная невеста даже ответила ему как-то: «Ну, а то, что не блестит – точно не золото!» Больше ее Нариман не видел. Ну, а с профессионалками таких проблем не возникало: закон экономики «деньги-товар» действовал безотказно.

Из мастерской он ходил домой пешком принципиально – заботился о здоровье. Пока что оно не подводило, лишь зрение начало беспокоить – типичное профзаболевание. Сняв шлепанцы, тренировочные штаны и синий, прожженный на подоле халат, он надел светло-серые брюки, блестящие светло-коричневые штиблеты и белоснежную рубашку с коротким рукавом. Привычно замкнул дверь мастерской, убедился, что она встала на сигнализацию, и вышел на улицу. Над дверью красовалась новая неоновая вывеска: «Карат». Выше неоновой – вывеска попроще: «Ювелирная мастерская». Когда Нариман заказывал вывеску, он решил, что делать всю вывеску неоновой не стоит – может быть, скоро придется поменять на «Ломбард», или «Парикмахерская». А «Карат» к любому заведению, даже не связанному с ювелирным делом, подойдет.

Пройдя почти два километра, Нариман зашел в сауну. Выбор был небольшой: всего две феи оказались свободны – одна пухленькая брюнетка с третьим размером груди, другая похудее, обесцвеченная до блондинки с темными у корней волосами, грудью второго размера и большим ртом. Обеим лет под тридцать. Худощавую Нариман раньше не видел, видимо она была не местной и работала здесь недавно. Новенькую он, естественно, и выбрал – «свежачок» как-никак. Назвалась она Анжеликой. Таксист, а по совместительству сутенер, из-за своей внешности прозванный Цыганенком, отвез их на красной «девятке» к дому Наримана.

– Где у тебя ванная? – спросила Анжелика, переступив порог.

«Чистоплотная! – одобрительно подумал Нариман. – Привыкла в сауне все время мыться…»

– Там, перед кухней! – показал рукой он, закрывая входную дверь на защелку. – И не закутывайся в полотенце – так иди, натурально!

– Хорошо, я быстро…

Анжелика нырнула за дверь ванной комнаты, а Нариман прошел в спальню. В доме было прохладно – дикий виноград, вьющийся по решеткам окон, хорошо спасал от жары. Переодевшись в халат, хозяин дома прошел в зал, включил телевизор и уселся в кресло. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, в коридоре послышались легкие шаги.

«Ну, наконец-то! – подумал Нариман. – И это она называет быстро?»

Он оторвал взгляд от экрана и, ладонью прикрывая глаза «козырьком», повернул голову, ожидая увидеть в нижней части дверного проема белые ноги Анжелики, а уже потом неспешно рассмотреть все ее голое тело. Нариман иногда позволял себе быть гурманом, и сейчас хотел со вкусом смаковать предстоящее угощение. Но испытал чувство, какое испытал бы дегустатор, который наколов на вилочку ломтик какого-нибудь деликатеса, обнаружил во рту кусочек дерьма!

Вместо обнаженных ножек Анжелики, он увидел две пары мужских конечностей в синих трико с белыми полосами и кедах. Издав сдавленный крик, Нариман вскочил навстречу нежданным гостям. Один был высокий и худой, другой – коренастый и широкоплечий. Кроме синих трико, на них были черные майки и черные маски с прорезями для глаз. Больше ювелир рассмотреть ничего не успел, так как сильный удар сбил его с ног. «Кастетом!» – подумал он, ощутив противный хруст зубов. Перед глазами все поплыло, но сознание он не потерял. Вкус крови и дикая боль наполнили сознание Наримана. Он с трудом сел, и сплюнул на ковер сгусток крови с раскрошенными зубами. Один из налетчиков уже связывал ему руки за спиной, второй тыкал в лицо пистолет, от которого остро пахло смазкой и смертью.

– Где сейф? – спросил высокий.

– Ключ от сейфа где? – не дожидаясь ответа, зарычал широкоплечий, вдавливая ствол ему в глаз. Говорили они с явным кавказским акцентом.

– Там, на связке, – невнятно проговорил Нариман разбитым ртом, отстраняясь от пистолета и кивая в сторону коридора, где на стене висела дубовая ключница. – Сейф в баре серванта…

– Побудь с ним! – бросил широкоплечий и направился к ключнице. Он был старше напарника. К тому же, у него был пистолет, и он отдавал приказы. Нариман понял, что это главарь.

– Ключ от сейфа на связке таскаешь? – спросил оставшийся, поглаживая кастет на правой руке. – А сейф в баре… Непьющий, что ли?

Нариман сглотнул кровавую слюну и промолчал.

«Молодой еще, глупый, – отметил он про себя. – И голос молодой, и бесполезных вопросов много задает… Не дал бы еще по морде!»

Вернулся широкоплечий, залез в бар, выбросил стоящие ребром для маскировки сейфа коробки конфет, зазвенел ключами. Раздался щелчок замка и скрип открывающейся дверцы.

Молодой подошел сзади и попытался заглянуть через плечо старшего.

– Не отвлекайся! – не оборачиваясь, приказал тот, доставая из сейфа кинжал без ножен.

– Красивое перышко! – присвистнул он, рассматривая обоюдоострый прямой клинок, сантиметров тридцати в длину, украшенный с обеих сторон тонкими вьющимися стеблями в технике золотой насечки. – Старинный! Где взял?

Главарь перевел взгляд на Наримана, и заметил, что тот рассматривает его правую руку.

– Ты чего пялишься? – заорал он так, что молодой отскочил.

Ювелир не понял его гнева. Нариман смотрел на кинжал, который ему очень нравился, за который он дорого заплатил и которого теперь неминуемо должен был лишиться. Но сейчас он обратил внимание, что у грабителя сросшиеся пальцы – мизинец и безымянный. И, очевидно, увидел лишнее…

– Нет, ничего, – Нариман опустил глаза.

Главарь порылся в сейфе, извлек несколько расписок и заключения художественных экспертиз, пошарил в глубине и вынул бронзовую статуэтку сидящей в позе лотоса женщины.

Нариман горестно вздохнул.

– Я не понял… – главарь с недоумением смотрел на ювелира. – Деньги где? Золото где? Здесь больше ничего нет?!

Ненужные бумаги упали на пол.

– Материал я домой не ношу, – ответил Нариман. – А деньги в левом верхнем ящике серванта. И в кармане брюк немного, они в спальне.

Бандит бросился к серванту, открыл ящик и достал пачку купюр. Быстро пересчитал и, сунув их в лежавший там же пакет, взял его в левую руку.

– Здесь всего полтора миллиона рублей?! Ты решил с нами шутить?!

Сжав в правой руке кинжал, он двинулся на Наримана.

– Мне сейчас не до шуток, – прошамкал ювелир разбитым ртом. – Долларов нет – все вложено в дело. Рубли оставил на расходы. Зачем мне дома держать наличку?! Для этого банк есть!

– Так это что, все? А этот кинжал… Он сколько стоит? Тут же золота совсем мало… Рукоятка самопальная, из плексигласа, да?

Нариман понял, что если он сейчас ничем не заинтересует грабителей, его просто убьют.

– Рукоять родная, вырезана из горного хрусталя. И вообще, это вещи старинные, дорогие… Кинжал вообще какого-то султана…

– Турецкий паша нож сломал пополам, когда я сказал ему: «Паша, салам!», – пробурчал бандит и вновь перехватил взгляд Наримана на свои сросшиеся пальцы. Тот поспешно отвернулся.

– И что мне с того, что это «перо» турецкого паши?

– За него можно купить дом в Моздоке.

– На хрен мне твой Моздок? У меня две квартиры в Москве! Ты мне зубы не заговаривай! Где капуста, рыжье, камушки?

– Сейчас он скажет! – сказал молодой.

Теперь вместо кастета он приготовил утюг, привычным жестом покрутил регулятор температуры, ногой повалил Наримана на пол и поставил утюг ему на живот.

– Расслабься! – ухмыльнулся он и направился к розетке.

«Вот тебе и «можно расслабиться»…», – с горечью вспомнил Нариман предсказание гороскопа.

– Я вам всё отдал! Всё! Клянусь! Обыщите всё – ничего нет! – не своим голосом заорал он.

– Брось, Султан! – повысил голос главарь, поигрывая зловеще блестящим кинжалом. Подойдя ближе, он ногой отбросил утюг. Нариман облегченно перевел дух.

– Похоже, у этого мудака, и правда, больше дома ничего нет. Кроме одного!

– Чего?! – насторожился молодой. – И зачем ты мое имя «светишь»?

– Жизни! Жизнь он не догадался в банк спрятать. А имя… Теперь неважно!

Широкоплечий наклонился и одним движением перерезал Нариману горло от уха до уха. Тот захрипел. По ковру растекалась большая темная лужа.

– Я не понял, – сказал молодой, стягивая с головы маску и хватая воздух широко открытым ртом. – Зачем имя «светить», а потом горло резать?

– Мне твое имя по колено! – зло отозвался главарь. – Он мои пальцы видел! Давай, уходим!

Тиходонск, сентябрь 1995 г. Время первой чеченской войны

Глава чеченской диаспоры, которую чаще называют более нейтрально – землячеством, Гирей-Хан Ферзаули допивал утренний чай на кухне, когда домофон разразился противным пиликаньем. Его квартира, на первом этаже Нахичеванской пятиэтажки, ничем не выделялась из множества других квартир старого жилого фонда. Разве что потолки в ней были повыше: говорят, до войны – той, давней, с фашистами, здесь располагалась больница. За давностью лет беспокойства по этому поводу у Гирей-Хана нет, призраки умирающих в палатах больных людей по ночам не приходят. И по утрам не приходят. Но иногда приходят другие, порой тоже не вполне здоровые «призраки», уже с этой, новой кавказской войны, о которой те, давние бойцы, и помыслить не могли. А они куда опаснее мистических. Раздвинув пальцами пластиковые жалюзи, Гирей-Хан посмотрел в зарешеченное окно и беззвучно выругался – у входной двери подъезда стоял один из таких призраков.

– Убери по-быстрому! – сказал он Тамиле. – Не хочу его в зал вести.

Жена зазвенела посудой, а хозяин дома, светя волосатыми ногами из-под серого велюрового халата, направился в спальню. Переоделся в новенький спортивный костюм «Монтана», в карман положил складной пружинный нож – на всякий случай. Нож еще никому не помешал, а помог многим… Мимоходом повернулся к зеркалу. Оттуда на него глянул краснощекий сорокапятилетний мужчина, довольно крепкого сложения, прямой длинный нос с горбинкой, сросшиеся брови, широкие прямые усы, прикрывающие жестко сжатые губы. Даже начинающаяся лысина на темени не портила впечатления. А желтая куртка «Монтаны» очень ему шла, к тому же скрывала отрастающий живот…

Домофон снова издал призывный сигнал – пришедший, очевидно, обладал завидным упорством. Впрочем, другие к нему и не приходили.

– Кто? – для порядка спросил Гирей-Хан в переговорное устройство.

– Открывай, земляк, я с нашей родины!

Гирей-Хан нажал кнопку, после этого открыл деревянную и металлическую двери квартиры. Призрак оказался высоким, худым молодым человеком, в потертой черной кожанке, черной рубашке с завернутыми на рукава куртки манжетами, синих джинсах и замызганных кроссовках. С виду – обычный кавказский студент, которых много в Тиходонске. Лет двадцати пяти, жгуче-черные волосы, низкий покатый лоб, глубоко посаженные глаза, острый орлиный нос, бледные узкие губы. Только взгляд необычный – будто внутри у него сидит совсем другой человек и настороженно выглядывает через глазницы наружу. Глава диаспоры часто видел такие взгляды, когда приходил в милицию выручать земляков, нашкодивших в большом городе. «Шкодили» они, в большинстве случаев, с использованием ножей, таких же, как лежал у него в кармане. И поговорку про ножи он слышал от них.

«Призрак» снисходительно улыбался, как будто это он был старшим по возрасту хозяином дома, к которому пришел молодой проситель.

– Только тихо! – предупредил Гирей-Хан. – Дети спят.

– Ассаляму алейкум! – демонстративно тихо поздоровался вошедший, и протянул руку. – Я Султан. Про детей знаю: Муса и Иса, будущие воины Ичкерии…

Гирей-Хану вступление не понравилось, он нехотя пожал твердую ладонь, обратив внимание на мозоли, выдающие постоянное обращение с оружием.

– Ва-алейкум салам! Проходи, – Гирей-Хан показал рукой в направлении кухни, замыкая при этом за вошедшим дверь – тоже на всякий случай: вдруг следом еще кто-то заскочит…

Тамила неслышно прошмыгнула из кухни в спальню. Хотя она и была полностью прибрана: в длинном халате, расчесанная, с белым платочком на голове, но мешаться в мужские разговоры у кавказских женщин не принято. И присутствовать во время них – тоже.

Усевшись за стол, Султан, судя по всему, ожидал, что ему предложат поесть, или как минимум, выпить чаю, как положено по законам гостеприимства. Но Гирей-Хан сел напротив, давая понять, что незваного гостя привечать никто не собирается.

– Ты ведь малхистинец, из Аршты? – спросил Султан, облокотившись локтями на стол. Рукава куртки задрались, обнажив широкие запястья, выдающие, несмотря на отнюдь не богатырское телосложение, недюжинную силу. На правом синели пять точек – четыре образовывали квадрат, пятая располагалась посередине.

– Ты что, мою биографию изучал? – нахмурился Гирей-Хан. – А теперь пришел проверить?

– Да ничего я не изучал. Мы и так все про всех знаем. Просто фамилия у тебя малхистинская.

– И ты пришел мне это сказать?

– Нет. Старшие интересуются, когда очередной взнос на джихад переведешь?! – сказал Султан тихим хриплым голосом.

– Земляки отказываются после захвата роддома в Будённовске деньги давать. Говорят: это никакой не джихад, воины не гинекологи! – отрезал Гирей-Хан.

– Амир предвидел такой ответ, – кивнул посланец войны. – Он сказал, чтобы вы тут хорошо подумали. Та операция ни тебя, ни других наших не коснулась, но может и коснуться. А чтобы лучше думалось, следующая операция тут, у вас будет. И будет она в этом году. Так что, думай быстрее, если такой нежный…

Гирей-Хан нахмурился, шевельнул крутыми плечами и начал приподниматься… Но усилием воли заставил себя сдержаться и не выбросить этого щенка пинком под зад. Хотя сделать это было бы непросто – он наверняка вооружен…

Султан заметил его движение, и поспешно добавил:

– Я ведь не от себя говорю, мое дело только передать.

Гирей-Хан молчал.

– И еще… – Султан достал из внутреннего кармана шесть цветных фотографий размером девять на двенадцать. – Нужно найти знающих людей, пусть определят – что это за цацки, откуда, сколько стоят…

Он разложил на столе плотные прямоугольники. Гирей-Хан надел очки, всмотрелся. На синем солдатском одеяле с черными полосами, крупным планом была сфотографирована статуэтка сидящей в позе лотоса женщины. «Бронза II век н. э.» написано синей шариковой ручкой на обороте. На другом снимке на том же одеяле лежал обоюдоострый кинжал без ножен с белой полупрозрачной рукояткой и прямым клинком, украшенным с обеих сторон золотистыми вьющимися стеблями. С обратной стороны имелась надпись, сделанная похоже той же ручкой, что и на фото со статуэткой. Точнее – не надпись, а тщательно срисованный рисунок: сабля, скрещенная с цветком, и арабская вязь под ними. На остальных фотографиях были те же самые предметы, сфотографированные с разных сторон.

– Где же я найду таких «знающих людей»? – угрюмо спросил Гирей-Хан.

Султан растянул большой рот в улыбке.

– Ну, здесь же не горы и ты, типа, в авторитете, вот и ищи. И разнюхай еще богатых покупателей! Может, мы с них деньги на джихад и отожмем…

– Я тебе не собака, чтобы разнюхивать! – повысил голос Гирей-Хан. – И в свои дела ты меня не впутывай! Я ни у кого ничего не отжимаю!

– Не хочешь моджахедам помогать?! – угрожающе оскалился Султан. – Может, мне так и передать амиру?! И вообще, я смотрю, ты тут законы гостеприимства забыл, разучился земляков встречать…

Ферзаули вздохнул.

– Ладно, что могу – сделаю, – он встал, давая понять, что разговор окончен. – Где тебя искать-то?

– Мы тебя сами найдем! – вроде бы нейтральная фраза, но с оттенком угрозы.

У двери Султан хотел еще что-то сказать, но взглянув на Ферзаули, передумал и ушел не попрощавшись. Гирей-Хан вернулся на кухню и открыл форточку. С улицы пахнуло свежим воздухом с запахом дождя.

– Не нравится мне все это, – сказал он тихо вошедшей жене. – Нам, наверное, скоро придется отсюда переехать.

Тамила заохала.

– Мы же здесь обжились, Муса в школу ходит, у тебя работа хорошая, авторитет… Куда мы поедем?

Гирей-Хан вздохнул:

– Ладно, посмотрим. Может и обойдется. Если хочешь избавиться от волка, напусти на него собаку…

– Что ты говоришь, Гирей? Какую собаку?

– Я знаю, какую…

* * *

Ферзаули позвонил шоферу и приказал не приезжать за ним, а сделать техобслуживание видавшей виды «Волге» и подать машину к обеду. Выйдя из дома, он не стал выходить на 1-ю Советскую, а неспешно двинулся по узкой, мощенной булыжником улице, по которой время от времени грохотал трамвай. Она и называлась Трамвайной. Кругом теснились маленькие тесные домишки, за высокими заборами, гремя цепями, злобно лаяли собаки. Но Гирей-Хан не обращал на них внимание. Главное, на таких улочках всегда малолюдно.

Впереди, у трамвайной остановки, стояли две замызганные будки телефонов-автоматов. Поставив ногу на завалинку углового дома, он сделал вид, что завязывает шнурок, а сам незаметно осмотрелся, и юркнул в ближнюю. Телефоны были у него и дома, и на работе, но он предпочел звонить из автомата, и даже приготовил несколько монеток – с запасом. В будке чем-то воняло. Как всегда в таких случаях, диск крутился медленно и громко скрипел. Гирей-Хан вертелся, как карась на сковородке, испуганно зыркая по сторонам – не покажется ли из-за дерева криво улыбающаяся физиономия Султана или еще кого-нибудь из «призраков» чеченской войны, что будет для него означать скорую, может быть даже немедленную смерть. Но никто не появился и трубку куратор снял почти сразу – после второго гудка.

– Это «Миша», – сказал Ферзаули. – Надо срочно встретиться!

– Приходи в одиннадцать тридцать на биржу, – ответили на том конце провода и положили трубку.

Гирей-Хан выскочил из будки и быстро пошел к остановке, зачем-то отряхивая на ходу синий двубортный финский костюм. Только сев в трамвай, он перевел дух, как будто опасность для жизни миновала навсегда. Хотя он знал, что она только отодвинулась.

Через полчаса он уже подходил к двухэтажному жилому дому старой постройки. Древние рамы рассохлись, фасад растрескался, иногда из него выпадали кирпичи. Но часть первого этажа выкрашена веселой бежевой краской, в ней вставлены новенькие металлопластиковые окна, а один оконный проем переделан во вход и закрыт стальной дверью, возле которой висела вывеска: «Товарищество с ограниченной ответственностью «Беркат». Для людей, не знающих, что по-чеченски «беркат» значит изобилие, вывеска и косметический ремонт не говорили ни о чем, кроме того, что ответственность расположившегося за свежевыкрашенным фасадом общества крайне ограничена. Поэтому посетители у двери не толпились, а если быть совершенно точными, то полностью отсутствовали.

Ферзаули открыл дверь.

– Здравствуй, Мариночка! – с улыбкой поприветствовал он миловидную брюнетку за письменным столом, раскладывавшую пасьянс на компьютере.

– Здравствуйте, Гирей-Хан! – улыбнулась в ответ девушка. В строгом деловом костюме черного цвета и с легким белым платочком на шее, она выглядела очень эффектно.

– Что-то вы пешком, и Мурата отпустили…

– Дела, Марина, дела, – озабоченно ответил Ферзаули. – Из Нижнего Тагила не звонили?

– Ниоткуда не звонили, писем не приносили, никто не приходил, – радостно доложила секретарша. Она явно пребывала в хорошем настроении.

«А маникюр-то дорогой для ее зарплаты, – подумал Ферзаули, рассматривая застывшие на клавиатуре пальчики. – Да и одевается не по средствам… Наверное любовник содержит…»

– Меня ни для кого нет, много работы, – сказал он, проходя к себе в кабинет. Это была неправда. Самая большая работа предстояла ему не в связи с делами «Берката». Да и выполнять ее следовало совсем в другом месте…

Чтобы снять напряжение, он выпил рюмку коньяка, потом вторую. Посидел, закрыв глаза, в удобном кожаном кресле. Расслабление не приходило. Вот если пригласить сюда Марину, да разложить ее на столе… Но он был человеком старых традиций, боялся семейных неприятностей, и потому отогнал греховные мысли и принялся рассматривать полученные вчера фотографии. Вещи были явно старинные и дорогие. Может, за них какого-нибудь коллекционера убили? Сейчас в республике полная анархия, могли и музей разграбить… Хотя кинжал явно не кавказский, скорей из Азии или с Востока… Да и статуэтка, похоже, индийская…

Так он убил полтора часа, потом наврал Марине про какую-то срочную встречу и отправился на «биржу». Собственно, к бирже это место не имело никакого отношения, хотя чем-то ее действительно напоминало. Очевидно, бестолковой толчеей, постоянным гулом голосов, а может быть, чем-нибудь еще, что вызвало соответствующую ассоциацию у куратора, который и придумал название для точки конспиративных встреч.

Проехав пять остановок на трамвае, он зашел в бывшее рабочее общежитие. Весь первый этаж арендовало множество фирм с громкими зазывающими названиями, отпечатанными на обычных листах писчей бумаги формата А4 цветным ксероксом и приклеенных скотчем к дверям комнат по обе стороны длинного узкого коридора.

Салон красоты «Клеопатра» – мы сделаем вас красивыми; свадебный салон «Адам и Ева» – лучшие костюмы и платья из Турции; мануальный терапевт Аванезов – победим боль вместе; провидица Прасковья – предсказание судьбы… По иронии судьбы оканчивался коридор дверью, за которой расположился салон ритуальных услуг «Последний путь».

Здесь постоянно толклись люди. Они громко переговаривались, спорили, хотя зачастую хотели совершенно разного, и точек соприкосновения между своими желаниями не имели. Ну что может быть общего у молодой женщины, ожидающей педикюра, и средних лет мужчины, пришедшего лечить позвоночник? Или группы родственников, обсуждающих, какой лучше венок выбрать – скромный или дорогой?

Коммерсант средней руки Ферзаули, он же руководитель вайнахского землячества Гирей-Хан, он же осведомитель ФСБ «Миша» прошел мимо толпящихся в ожидании стать красивыми, жениться, излечиться и узнать свою судьбу людей, не доходя две комнаты до «Последнего пути» свернул направо и остановился у двери с неприметной надписью «Кладовая». По выработанной привычке, он поправил синий в белую крапинку галстук, повертев при этом головой по сторонам и прислушавшись. Не увидев, и не услышав ничего подозрительного, «Миша» одернул свой строгий и одновременно нарядный костюм, переложил кожаную папку в левую руку, и открыл дверь. За ней была еще одна дверь – толстая и обитая изнутри звукоизоляцией. В кладовых таких дверей не бывает.

Помещение за ними представляло странный симбиоз склада и служебного кабинета. Слева, на стене, висели несколько полок, на которых стояли пачки стирального порошка, мыла, зубной пасты, шампуней, жидкостей для мытья стекол и прочего ширпотреба. Заднюю стену закрывал занавес цвета хаки от пола до потолка. Справа, у окна, стоял простой канцелярский стол, за которым, на допотопном жестком стуле, сидел Валерий Павлович Романов, собственной персоной. В строгом сером костюме, с галстуком, он не был похож на кладовщика. Не был он похож и на майора ФСБ, которым, собственно, являлся в действительности. Овальное простоватое лицо, нос уточкой, редеющие светлые волосы, зачесанные справа налево, заметные мешки под глазами. При виде вошедшего на его лице появилась широкая дружеская улыбка, настолько искренняя, что можно было поверить, будто он очень рад визиту осведомителя.

– Здравствуйте, «Миша»!

Майор встал, обошел стол, будто встречал очень уважаемого посетителя, не снимая улыбки, протянул руку. Ферзаули пожал ее столь же неохотно, как накануне Султану. Он понимал, что радости от этой встречи ни один из них не испытывает, просто каждый старательно играет свою роль.

Романов запер обе двери на щеколды, сделал приглашающий жест.

– Присаживайтесь! Как жизнь, как семья? Что нового? – добросовестно отрабатывал он прелюдию, предшествующую главному разговору.

Ферзаули осторожно опустился на неудобный, расшатанный стул, отметив, что в голосе куратора, несмотря на выучку и опыт, все равно проскальзывают снисходительные нотки – точь-в-точь, как у того щенка. Но этот, по крайней мере, майор службы безопасности. Хотя по горскому менталитету это ничего не значило: главное – что человек представляет сам собой, без должностей и званий. Ибо ни одна «корочка» не заменит силу характера, решительность и смелость. Поэтому, в глубине души, Гирей-Хан испытывал превосходство над курирующим офицером, хотя скрывал свои чувства гораздо лучше, чем тот…

Романов сел на свое место, скрестил руки на груди, и выжидающе посмотрел на визитера. Раз «Миша» вышел на встречу, значит, у него есть информация. А она сейчас как раз кстати. Вдруг он подумал, что хотя агент на семь лет старше его, выглядят они, как ровесники. И это в лучшем случае! И костюм у чеченца гораздо лучше, и сидит ловчее… Настроение испортилось.

– Ну, «Миша», давайте к делу! – сказал он.

Ферзаули расстегнул папку, достал оттуда стопку фотографий, молча положил перед майором.

– Ко мне вчера пришел человек из НВФ^[1], зовут Султан. Требовал денег на войну, угрожал скорым терактом в Тиходонске…

– Так, так, это интересно, – Романов просмотрел фотографии. – А это что за штучки?

– Как я понял, это вещи его амира. Он хочет, чтобы я отдал их на экспертизу и оценил.

– Зачем? Обеднели, продать хотят? – саркастически усмехнулся майор.

Но Ферзаули оставался совершенно серьезным.

– Вряд ли. Хотя просил найти богатого покупателя, чтобы его ограбить.

– Ну, ограбления – это не наша линия… Когда он вернется?

– Не сказал.

– Я фотки заберу на день-два. Если раньше придет, скажешь – отдал спецам на анализ.

Ферзаули молча кивнул.

– А теперь подробно опиши этого Султана. Как он выглядел, что говорил, как держался…

Через полчаса описание связника было готово. В последнюю очередь Гирей-Хан вспомнил про странные точки на запястье и нарисовал их.

– Вокруг косточки? – уточнил майор и кивнул, но объяснять ничего не стал. – Я подберу подходящих фигурантов и покажу вам фотографии. Может, кого-то и узнаете. Договорились?

Ферзаули мрачно кивнул и встал. Попробуй с ними не договориться!

– Спасибо за информацию! Возьми, вот, что хочешь! – Романов широким жестом показал на полки, как будто они были засыпаны золотом и драгоценными камнями. – Для правдоподобия…

Гирей-Хан на миг задумался, потом взял пачку стирального порошка и вышел. Жена как раз говорила, что порошок заканчивается. В коридоре он остановился, запихнул порошок в папку, и тяжело вздохнул. Когда он шел на связь, то думал, что использует майора Романова, как волкодава, напустив его на Султана. А вышло наоборот: майор запряг его на изобличение бандита…

«Сваливать надо! – окончательно решил он. – Хотя тут все дела налажены, но жизнь дороже. Особенно, жизнь семьи!»

Заперев за агентом замки, майор прошел в глубину комнаты, отдернул портьеру и через заднюю дверь вышел во двор. В отличие от «Миши», он был доволен и считал, что конспиративная встреча прошла удачно.

* * *

В кабинет начальника отдела майор Романов вошел в хорошем настроении, в отличие от многих коллег, которым нечем было отчитываться об успехах в борьбе с терроризмом. Каждый, конечно, расскажет о проделанной работе: перечислит количество проверок анонимных сигналов, назовет число встреч с осведомителями и тому подобное… Не сидели же они, сложа руки! Только это никого не интересует. «Главное – не сама работа, а ее результат!» – говаривал полковник Зиборов. А результатов нет.

Двенадцать оперативников расселись за длинным столом для совещаний, с сосредоточенным видом раскрыли блокноты, приготовили ручки и карандаши, чтобы ни одна капля мудрости руководителя не проскользнула мимо памяти, если она сразу не сможет ее впитать.

– Близится подведение итогов работы Управления за девять месяцев текущего года, – начал Зиборов, глядя в подготовленную замом обзорную справку. – Имеющиеся на сегодняшний день результаты не радуют. Попрошу каждого доложить, какие у кого есть перспективные наработки, которые смогли бы исправить положение!

Первому, по негласной традиции, предстояло отчитываться сидевшему слева от начальника, и далее – по порядку, по часовой стрелке. Чуть слышно вздохнув, подполковник Щербак начал доклад.

– Нам удалось выйти на след преступной группы, которая планировала совершать грабежи, используя террористический подход…

После этих слов все присутствующие оторвались от рисования чертиков и вопросительно посмотрели на докладчика. Это был немолодой костистый мужчина, с седой головой и усталыми глазами.

– Как это? – озвучил общий вопрос Зиборов.

– Одна из женщин, входящих в группу, должна была зайти в рейсовый автобус с поясом шахидки, напугать и ограбить пассажиров.

– Это вы о тех, у которых сотрудники милиции гранату и несколько патронов изъяли, что ли?

– Ну, – замялся подполковник. – Они совместно с нами изъяли. И там еще макет был, по внешнему виду похожий на пояс шахида…

Оперативники вернулись к своим блокнотам.

– Макет, похожий… Вы хотите это под терроризм подвести что ли? – вскинул брови начальник.

– Материалы разработки данной группы свидетельствуют о наметившейся в уголовной среде тенденции взятия на вооружение приемов, характерных для террористической деятельности, – не очень уверенно проговорил Щербак.

– А если квартирный вор наденет под рубашку пояс с проводами, вы его тоже запишете в террористы? – жестко сказал полковник. – И пьяного хулигана, который грозился взорвать дом? Может, вам тогда лучше в милицию перейти работать?

Щербак молчал. Он уже приблизился к пенсионному возрасту, и даже шуточные предложения коллег об изменении рода деятельности воспринимал болезненно.

– Туфта это, а не терроризм! Я хочу услышать конкретные факты и реальные предложения! У вас такие есть?

– Никак нет, товарищ полковник! – отчеканил докладчик, поняв, что для него будет лучше эту тему закрыть.

– Присаживайтесь! Майор Романов!

Валерий Павлович встал.

– От источника «Миша» мною получена оперативная информация о прибытии в Тиходонск представителя незаконных вооруженных формирований по имени Султан, который требовал активизировать сбор дани с местных чеченцев, и сообщил о готовящихся в нашем городе террористических актах, которые произойдут в ближайшее время…

Коллеги вновь оторвались от блокнотов – на этот раз, с профессиональным интересом.

– По описанию и особым приметам в наших базах я нашел подходящего фигуранта: Султан Альбакаев, прозвище «Гвоздь», – активный член НВФ, – упреждая вопрос начальника, сказал Романов и показал всем снимок худощавого парня явно уголовного вида. Потом показал еще один снимок: сильно увеличенные пять точек – четыре по краям и одна в середине.

– Он был судим в несовершеннолетнем возрасте, там такие колют – четыре вышки и правильный пацан посередине…

Майор положил снимки перед начальником отдела. Тот одобрительно хмыкнул:

– Молодец, хорошая работа! Главное – конкретный результат.

– Кроме того, Султан принес фотографии антикварных предметов, которые попросил оценить и определить стоимость…

Майор вынул из ежедневника снимки и тоже положил перед начальником.

– Источник полагает, что эти раритеты принадлежат командиру Султана…

– Интересно, интересно, – Зиборов рассматривал фотографии и передавал их по кругу подчиненным.

– Султан просил подобрать богатого покупателя, хотя, по мнению «Миши», не для продажи, а для ограбления подходящего фигуранта. И хотя это не наша линия, но можно использовать ее в своих целях, или поделиться информацией с милицией…

– Ты вначале собери эту информацию, а потом делись, – буркнул начальник, но для порядка: было видно, что доклад Романова его заинтересовал.

– Разрешите, товарищ полковник? – неожиданно для всех поднялся молодой оперативник капитан Паршуков – резкий верткий парень, любитель боевых единоборств. Он недавно вернулся из командировки в Чечню.

– Да, Игорь, слушаю!

Паршуков поднял и показал всем фотографию.

– Это кинжал Имрана Актумаева!

– Волка?!

– Ну, да, Борз по-ихнему… Он им демонстративно головы отрезает – пленным, заложникам, мирным жителям… Показательные казни устраивает, мерзота!

По рядам контрразведчиков прошел шумок.

– Ничего себе! Это серьезный зверь!

Действительно, Борз командовал большим бандформированием, участвовал в нападении на Будённовск, пользовался авторитетом у моджахедов и по рангу стоял немногим ниже Басаева. Эксперты предсказывали его дальнейшее продвижение в бандитской иерархии.

– Да-а-а, – озадаченно протянул начальник отдела. – А ты не ошибаешься? Похожих кинжалов много…

Паршуков решительно покачал головой.

– Нет, товарищ полковник, такой кинжал один. Его описывали свидетели, на чьих глазах убивали их родственников и друзей, а им самим Борз приставлял клинок к горлу. В такие моменты каждая мелочь навсегда врезается в сознание. Они его рисовали, и все рисунки совпали в крошечных деталях… К тому же, этот гад делал много видеозаписей казней… Хотите, я принесу кассету, посмотрим?

– Тут просмотром не обойдешься, надо будет экспертизу проводить, – задумчиво проговорил Зиборов. И продолжил:

– Но тогда получается, что этот Султан близкая связь Борза!

– Так и есть, товарищ полковник! – кивнул Паршуков. – «Гвоздь» его порученец. А вообще-то, он классный минер! И любит участвовать в казнях!

– Значит, товарищ Романов зацепил крупную рыбину! – одобрительно кивнул Зиборов.

Романов был ошарашен. Он сам не ожидал подобного результата.

Полковник кивнул. И продолжил:

– Предъявите фото Альбакаева «Мише» на опознание!

– Да, я с ним уже договорился.

– И все переключаемся на эту линию! – сказал полковник, уже без задумчивости. – Надо попробовать через связника выйти на этого бешеного волка!

И добавил:

– Подводим итог! Товарищ Романов, вы показываете фотографии кинжала специалистам, фотографии Альбакаева «Мише», затем вместе с Паршуковым разрабатываете план операции по нейтрализации Борза. Все остальные готовят свои предложения. А я доложу обстановку генералу. Совещание окончено.

Загремели отодвигаемые стулья.

* * *

Люди науки чем-то сродни служителям божьим: в толпе они легко различимы, а между собой – нет. Узнать среди выходивших из главного корпуса Тиходонского университета доктора исторических наук, профессора Куницына было не просто. Майор Романов, сидя в ожидании профессора на скамейке под деревьями сквера, расположенного через дорогу, всматривался в фигуры и лица выходивших, пытаясь угадать, кто из них тот, кого он ждет. Делал он это незаметно, сохраняя рассеянно-безразличный вид отдыхающего прохожего.

Романов умел легко выделять из толпы военных, с типичной для них подтянутостью, более того – оценив на взгляд физические параметры и манеру держаться, мог с достаточной степенью вероятности отличить летчика от танкиста, моряка от ракетчика. Как и любой опер легко вычислял коллег из различных правоохранительных структур – по цепкому взгляду, уверенным манерам, интересу к деталям, на которые обычные люди внимания не обращают.

Но отличить кандидата наук от доктора, доцента от профессора, историка от юриста, не мог даже майор с двенадцатилетним опытом работы. Все ученые мужи были для него практически одинаковы: недорогие костюмы, заменяющие униформу, не слишком отглаженные обязательные галстуки, иногда испачканные мелом обшлага, очки и залысины, портфели и папки… А главное – интеллигентные манеры, солидность в движениях и отрешенность от окружающего мира, вызванная погружением в собственные мысли.

Куницына майор все же распознал без особого труда. Дело в том, что его фотография имелась в архивном профилактическом деле 1983 года, связанном с антисоветскими анекдотами. Выйдя из массивных дубовых дверей, профессор перешел через дорогу и остановился, всматриваясь в сидящих вдоль аллеи людей и пустые скамейки с таким видом, как будто забыл на одной из них что-то жизненно важное. Так мог смотреть профессор-технарь, потерявший папку с незапатентованным изобретением, или профессор-историк, посеявший кандидатскую диссертацию аспиранта.

Но Куницын столь наглядно искал глазами назначившего ему встречу человека и… не находил подходящего. Справа, на соседней с майором скамье, расположились двое студентов-старшекурсников, напротив присел отдохнуть пожилой мужчина с таксой на поводке, слева мило беседовали молодой человек с девушкой. Словом, задача была простой, как дважды два, но профессору не поддавалась. Правда, он не математик, да и не оперативник, что его в данном случае извиняло. Романов поднялся и пошел ему навстречу.

– Здравствуйте, Сталинслав Андреевич! Это я вам звонил.

Профессор прищурил глаза, сфокусировал взгляд на подошедшем, и подал для приветствия руку. Очками он старался пользоваться лишь при чтении.

– Здравствуйте! Вы один из немногих, кто с первого раза правильно произнес мое имя. Отец назвал в честь Сталина – думал, это поможет мне в жизни.

– Помогло?

– Нет, естественно! Наоборот, одни хлопоты: постоянно ошибки в документах допускают. И отцу не помогло: в тридцать седьмом его расстреляли. Потом, правда, реабилитировали…

– А почему имя не поменяли? – спросил Романов. Не потому, что это его интересовало – просто с собеседником надо установить контакт, а ничто так не располагает человека, как интерес к деталям его жизни.

– Зачем? – Куницын махнул рукой. – Бумажная карусель, волокита… Меня и так все называют Станиславом. И потом, память об отце все-таки…

– Значит, поэтому вы не согласились приехать в Управление?! Недолюбливаете нашу службу?

– Перестаньте! Меня и самого когда-то за анекдоты к вам вызывали, так что? Кого недолюбливать? Уже и страны той нет… Просто у меня действительно мало времени.

Сталинслав Андреевич вздохнул, достал из бокового кармана потертого коричневого пиджака очки, надел.

– Позвольте взглянуть на ваше удостоверение?!

– Конечно!

Романов раскрыл перед профессором красную книжечку. Куницын внимательно прочел текст, сравнил фотографию с оригиналом и, кивнув, вернул очки на место.

– Чем могу быть полезен? – со старомодной учтивостью спросил он.

– Нам нужна консультация по некоторым предметам… Присядем?

Романов учтиво взял профессора под руку, подвел к пустой скамейке, помог сесть. Затем вынул из папки конверт с фотографиями и передал его профессору.

– Сколько времени вам нужно, чтобы определить происхождение этих предметов? И их стоимость?

Куницын снова надел очки, бегло просмотрел, покачал головой.

– Нисколько! Я уже делал им оценку. И не по фотографиям, а по оригиналам. Это статуэтка буддистской богини Тары, ориентировочно, второй-третий век нашей эры. А про кинжал известно больше: шестой-седьмой век, предположительно, принадлежал охраннику из личной стражи сельджукского султана Ахмада Санджара…

Романов потерял свою обычную невозмутимость.

– Подождите… Как так? Когда вы видели эти вещи? Где?

Куницын вздохнул.

– Года полтора назад я был во Владикавказе, на научной конференции по артефактам древности… А там живет мой давний ученик… Очень толковый, он уже сам доцент, кандидат наук. У него как раз были на экспертизе и Тара, и кинжал. Он попросил меня дать официальное заключение о подлинности, происхождении, ценности… Все-таки у меня и опыта больше, и имя известней. Это был частный заказ, деньги хорошие платили, я и согласился…

– А кто заказывал? – жадно спросил майор.

– Ювелир из Моздока. Нариманом звали, фамилии не знаю…

– И что потом?

– Потом, как обычно! В архивах копался, в Москву ездил, в Ленинград, по музеям ходил, со специалистами разговаривал. Вот таким образом!

– Ясно… Что еще можете сказать?

– Исторически они между собой никак не связаны. Но это лишь на первый взгляд!

Куницын сложил снимки и, не вкладывая в конверт, вернул Романову. Сверху лежало фото кинжала.

– На обоих предметах, – профессор коснулся указательным пальцем фотографии, – одинаковое клеймо: роза и сабля. Это знак ордена ассасинов, которые так метили свои трофеи. С кинжалом мне все понятно, а как оказалась в паре с ним статуэтка второго века – загадка. Хотя ассасины собирали дань с богачей всего мира…

– Про кинжал, пожалуйста, подробнее, – попросил Романов. – Чтобы и мне понятно было.

– О нем написано в рукописи историка Энно Франциуса. Кинжал принадлежал начальнику личной стражи сельджукского султана Ахмада Санджара – последнего представителя ветви Великих Сельджуков. Санджар отправился в поход для уничтожения секты Аламутских ассасинов. Однако, однажды утром, он обнаружил в своем тщательно охраняемом походном шатре записку с предложением мира. Она была приколота к изголовью кровати этим самым кинжалом. Который мог перерезать ему горло! Представляете?

– Конечно, конечно! – закивал майор, хотя Борз интересовал его гораздо больше всех султанов и ассасинов вместе взятых. Но перебивать увлеченного собеседника нельзя, иначе он замкнется. Или просто не скажет того, что может сказать. – И что же было дальше?

– Потрясенный, Санджар послал послов к главарю ассасинов Хасану ибн Саббаху, и они договорились не вмешиваться в дела друг друга… А кинжал Санджар подарил своему главному телохранителю, как знак укора и требование более бдительно нести службу…

Профессор замолчал и задумался. Прошла минута, или две…

– А дальше? – вернул его в реальность Романов. – Может, это другой кинжал?

Куницын улыбнулся:

– Имеется подробное описание этого кинжала, известно имя мастера… Подобных образцов в то время было не много, и каждый из них является штучным произведением искусства, ценившимся очень дорого даже тогда. Я посвятил изучению холодного оружия средних веков всю свою сознательную жизнь и могу с уверенностью констатировать – это именно тот кинжал. О чем, собственно, я и написал в выводах экспертизы.

– И отдали этому… ювелиру?

– Конечно, он же заказчик. Но история этим не окончилась…

«Это точно! – подумал майор. – Иначе я бы не терял времени, выслушивая эти байки!»

А вслух сказал:

– Как интересно! И каково же ее продолжение?

– Оно печально. Через несколько месяцев этого Наримана убили. Мои заключения нашли на полу возле открытого сейфа. А кинжал и статуэтка исчезли. Так что я давал свидетельские показания, хотя следователи смотрели на меня с подозрением… И сейчас я третий раз возвращаюсь к этому антиквариату. Надеюсь, вы меня не подозреваете?

Профессор взглянул в глаза майору.

– Что вы, что вы! – замахал руками Романов. – Никому и в голову не придет… А кстати, сколько они стоят, эти цацки?

Куницын задумался.

– Сколько стоит дождь в засуху? – наконец спросил он. – Или Солнце? Или хорошая погода? Они бесценны!

– Бесценный от очень дорогого отличается только количеством нулей, – прагматично сказал майор. – Антикварные вещи продают и покупают, вопрос только в цене…

– Ну… На аукционе Сотби за Тару дали бы не меньше миллиона долларов, за кинжал немногим меньше… Сколько заплатят у нас не знаю…

– Большое спасибо, Сталинслав Андреевич! Не смею вас больше задерживать, – сказал Романов, поднимаясь и пряча фотографии в конверт. – Спасибо за ценную консультацию. Вы позволите в случае необходимости побеспокоить вас еще раз?

Куницын кивнул и встал. Они тепло попрощались. Впрочем, теплоты было больше со стороны майора, нежели профессора. И это вполне объяснимо.

С Ферзаули Романов встретился на объекте «Склад». Позвонил ему на работу из автомата и сказал два слова: «Склад, тройка». Ровно в три «Миша» зашел в толстостенные развалины дореволюционных складов на набережной. Здесь все заросло бурьяном, бившие из земли ключи затопили несколько помещений. Пахло затхлостью и экскрементами.

– Это он? – спросил майор, показывая фотографию.

– Он, – мрачно кивнул «Миша».

Романов удовлетворенно кивнул.

– А что ты такой недовольный? – майор называл его, то на «вы», то на «ты».

– А вы не догадываетесь? – огрызнулся Гирей-Хан. – Я думал, вы избавите меня от него, а вы сделали из меня приманку!

– Все учтено, – успокаивающе произнес Романов и доверительно взял агента под руку, но тот высвободился. – Вы будете круглосуточно находиться под наблюдением и охраной. Вам совершенно нечего бояться. От вас требуется следующее…

Через десять минут инструктаж был окончен, и они разошлись разными путями, благо, из «Склада» имелось много путей отхода.

А через три часа заплаканная Тамила с двумя детьми, но без вещей села в поезд «Тиходонск – Москва» и отправилась к дяде Хамиду, который уже давно жил в столице. Гирей-Хан не пошел их провожать, чтобы не привлекать внимания. Но пообещал приехать через день-два.

* * *

Проект плана по нейтрализации Борза оба ответственных исполнителя на утверждение начальнику отдела понесли вместе. Без подписи начальника это был еще не план, для исполнения которого будут задействованы десятки людей и единиц техники, а лишь записанные на бумагу соображения двух офицеров ФСБ.

– Присаживайтесь, – пригласил Зиборов. – Докладывайте!

– Кинжал идентифицирован по рисункам свидетелей, а главное, по видеозаписям казней, как принадлежащий Борзу, – сказал Романов и положил перед полковником несколько отпечатанных листов. – Похоже, что именно он и убил ювелира в Моздоке, и именно из-за этого кинжала!

Зиборов надел очки и начал внимательно читать. Глядя на него, Романов почему-то вспомнил профессора Куницына. «А они в чем-то похожи, – подумал он. – Зиборов лет на пять младше – скоро на пенсию. Интересно, после увольнения он пойдет работать на гражданке? А кем? С хорошей работой напряженка… Вот профессор может трудиться сколько захочет. Или пока сможет…»

– План, в принципе, неплохой, – сказал, наконец, полковник. – Действительно, можно обоснованно предположить, что если в Тиходонске готовится теракт, то сюда прибудет Борз, чтобы лично руководить им… И если его заинтересовать, то есть шанс заманить в ловушку… Но наживка должна быть очень лакомой!

– Если он узнает, что статуэтка и кинжал стоят два миллиона долларов, то вполне может сунуться лично, – сказал Паршуков. – Но надо усилить корыстную мотивацию…

– Подожди, давай по порядку, – начальник отдела задумчиво почесал щеку. – Значит, через связника мы сообщим ему, что есть богатый коллекционер, готовый купить его антиквариат, причем у него имеются аналогичные древние вещи: сабли и доспехи персидских шахов…

– Борз жаден и любит иметь необычные раритеты, – снова встрял Паршуков. – Этим мы добавим к корысти мотив тщеславия. Раз этот Борз такой любитель антикварного, имеющего свою историю, оружия, то он не просто пошлет своих головорезов ограбить этого коллекционера, но вполне может прийти сам…

– Или просто прикажет принести ему всю старину, которую найдут в доме…

– Не исключено, – кивнул Паршуков, и Романов повторил его жест.

– Вот то-то! А еще нужно подобрать человека на роль коллекционера, оборудовать подставную квартиру, договориться с Министерством культуры и доставить туда экспонаты из музея, вывести из игры соседей, организовать тщательно скрытую засаду… Это не так легко, как кажется. Понадобятся средства и время…

– Пока связной передаст информацию, пока Борз примет решение и соберется, – осторожно сказал Романов. – За это время мы успеем подготовиться.

– То ли да, то ли нет, – пробормотал полковник и повысил голос: – Но мы должны в любом случае захватить хоть кого-то из его приближенных! Поэтому, если к «Мише» опять придет Альбакаев, мы захватим его на месте. Лучше синица в руках, чем Борз на горизонте… А этот Султан не синица, у него руки по локоть в крови!

Майор и капитан переглянулись. Это в корне меняло план, который только что начальник, в принципе, одобрил.

– Если придет кто-то другой, то запускаем второй план – наружное наблюдение, оборудование подставной квартиры, ну и так далее… Или мы схватим Альбакаева, или Борза, или его людей! Промаха быть не должно! Паршукова, в случае чего простят – он молодой, а нас с вами, товарищ Романов, вполне могут отправить на пенсию!

– Почему это меня на пенсию? – сказал майор. – Мне еще, вроде, рано…

– Есть пенсия по болезни! – сухо пояснил Зиборов.

Романов хотел сказать, что на здоровье не жалуется, но передумал. Все равно будет так, как захочет начальство.

– Мы внесем изменения в план, товарищ полковник! – четко отрапортовал он.

* * *

Вечером, когда на центральных улицах Тиходонска зажглись фонари, а окраины погрузились во тьму, Ферзаули смотрел телевизор, и уже собирался ложиться спать, когда прозвонил домофон. Сердце учащенно забилось: хотя он и ждал визита, но надеялся, что сегодня уже никто не придет. Хотя, какая разница – сегодня, завтра… Нож лежал в правом кармане треников, он обхватил потными пальцами рукоятку, отпер дверь подъезда, потом открыл дверь квартиры и выглянул на лестничную площадку.

– Выручай, Гирей-Хан! – запыхавшись, подбежал к нему уже немолодой земляк, наверное, его ровесник. Он не был похож на посланца бандформирований, больше того – Ферзаули его где-то видел, только не мог вспомнить – где.

– Моего племянника в милицию забрали! Ни за что! – горячечно заговорил он. – Поспорили с кем-то… Его и товарища… Помоги, ты знаешь, я в долгу не останусь!

Уфф… Ферзаули перевел дух. Он, наконец, узнал визитера – это был Хасан Вахаев – преподаватель кооперативного техникума. Его непутевого племянника уже приходилось один раз выпутывать из подобной истории.

– Слушай, Хасан, сколько можно? Один раз, второй… Время позднее. Я же не адвокат!

– Но ты председатель землячества! Тебя тут все знают!

– Когда я тебя на вайнахский праздник звал, ты был занят, а когда надо хулигана из милиции вытаскивать – ты меня ночью будишь! Так кто я – председатель землячества, или адвокат?

– Гирей, я тебя прошу…

– Ладно, последний раз! Только сейчас все равно поздно. Завтра с утра приезжай в «Беркат», будем думать…

– Спасибо, Гирей! В девять я приду!

Хасан развернулся и выскочил из подъезда, попав в поле зрения двух мужчин, сидящих в темной «семерке», растворившейся в темноте переулка, метрах в двадцати от дома.

– Вот он! – сказал наблюдатель, сидящий рядом с водителем, и поднес к губам рацию.

– Волна, я «пятый», объект принял…

– Тащите аккуратно, – ответила рация.

Хасан Вахаев быстро прошел по улице, дождался трамвая и вскочил в почти пустой вагон. «Семерка», соблюдая дистанцию, неспешно двигалась следом.

Зря перенервничавший, Ферзаули зашел на кухню, включил чайник. Пока вода закипала, осторожно отодвинул занавеску и выглянул в окно. Где-то там, в темноте, должна находиться машина с его охраной. Но сейчас ничего видно не было. И вдруг, в круге света от фонаря над подъездом, появился человек. Кто это, Гирей-Хан понял еще до того, как стихла трель домофона. Вот он, посланец бандитов! Когда перед наступающей опасностью собираешь нервы в комок, а опасность оказывается мнимой, очень трудно собраться во второй раз… Но деваться некуда и Ферзаули открыл дверь. Это оказался Султан. Не дожидаясь приглашения, он отодвинул Гирей-Хана и, по-хозяйски, вошел в прихожую.

– Ты что, переезжать собрался? – спросил связной, пнув ногой картонные коробки, набитые вещами и перевязанные веревкой. Вначале Тамила хотела брать их с собой, но Гирей-Хан запретил. А спрятать не догадался, так и оставил под вешалкой.

– Куда мне переезжать? – голос дрогнул. – Земляки попросили взять на хранение, дня на три…

– Ай, ай, – зацокал языком гость. – Зря дома держишь! Кто знает, что они там оставили. Вдруг наркотики, или взрывчатка?

Ферзаули откашлялся, беря себя в руки.

– Ничего подобного там быть не может, – уже твердым голосом сказал он. – Обычная, порядочная семья. Сам разберусь, короче!

– Ясно, что сам. Я не за этим пришел. По нашему делу что скажешь?

– Дорогие это вещи, вот что! По миллиону долларов стоят, а может, и больше. Но больше в наших краях никто не даст.

– А по миллиону дадут?

– Должны.

– А кто это у вас такой богатый?

– Есть один коллекционер. У него много интересных штучек… Сабля древняя, щит…

Султан зыркнул остро, будто бритвой полоснул.

– Слушай, председатель, ты конкретно базарь! Кто такой? Имя, адрес?

Ферзаули растерялся. Конкретности ему Романов не дал. К тому же, он понял, что допустил ошибку, разговаривая в коридоре. Связника следовало вести на кухню. Именно там, в радиоточку вмонтирован передатчик, который должен передать разговор кому надо…

– Что молчишь, или язык проглотил? – под подбородок Гирей-Хану уперся ствол пистолета. – Уж больно ты скользкий, председатель! Может, мне тебе сразу мозги вышибить? Говори, живо!

– Ашот Пилоян, Базарный переулок, 13, – наконец, сказал он.

– Ну, ладно! – Султан убрал пистолет, хотя по глазам было видно, что он не верит ни одному его слову. – Давай фотографии!

Ферзаули принес снимки. Султан взял их левой рукой.

– А насчет того, что переезжать тебе некуда, так это ты правильно сказал! Только на тот свет!

Засмеявшись, связник вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Только тут Гирей-Хан услышал свист кипящего чайника и бросился на кухню. Чаю уже не хотелось. Он прошел к телефону, набрал номер Романова – тот должен был быть на работе. И действительно – снял трубку после первого же звонка.

– Валерий Павлович, только что Султан ушел, – глухо произнес Ферзаули. – Он требовал имя и адрес коллекционера, пистолетом грозил. Пришлось назвать одного мелкого спекулянта, по нумизматике работает, по орденам… Ашот Пи…

– Подожди, подожди! – перебил куратор, повысив голос. – Ты о чем?! От тебя ушел посетитель двадцать минут назад! Наши ведут его, сейчас он уже на Зоологической, у зоопарка! А ты говоришь, что Султан ушел только что!

– Да это не тот! – убитым тоном проговорил Гирей-Хан. – Это Хасан Вахаев, он как раз возле зоопарка живет! Он к этим делам никакого отношения не имеет… Просто просил племянника из милиции вытащить…

– Да ты что?! – аж задохнулся майор. – А почему не предупредил? Почему передатчик не работал?! Да ты знаешь, что сорвал всю операцию?!

Ферзаули услышал удар трубки о рычаг. Послышались короткие гудки.

* * *

Утром Гирей-Хан проснулся как обычно, за пять минут до звонка будильника. Биологические часы работали безотказно. Непривычно, что рядом нет Тамилы – наверняка она уже в Москве. Он встал с кровати, взял со стола китайский будильник, нажал клавишу выключения, надел халат и вышел из спальни. После утреннего туалета разогрел котлеты из баранины, наготовленные женой, с аппетитом позавтракал. Он не был впечатлительным человеком и все, происшедшее вчера, казалось дурным сном. Он уже скучал по Тамиле, по детям… Но ничего, уже сегодня вечером он сядет в поезд, оставит в Тиходонске все дурные сны, и завтра воссоединится с семьей. Москва большая, там его не найдут. Да и искать не будут. Что он им такого сделал? Просьбу выполнил, про контакты с ФСБ никому не известно… А жить постоянно в Тиходонске он не обязан. Так что, за это искать его по всей стране и мстить?! Нет, ерунда!

Мурат приехал, как всегда, ровно в восемь. Гирей-Хан как раз успел допить чай. Он был очень пунктуальным человеком.

Надев костюм и тщательно повязав галстук, Ферзаули вышел из дома. Водитель, по обыкновению, ожидал у машины, протирая и без того чистое лобовое стекло. Это была маленькая хитрость Мурата. Открывать перед шефом дверь было ниже его достоинства, но и встречать старшего по возрасту и положению, сидя в машине, тоже было не в кавказских традициях. Вот он и тер каждое утро стекло – вроде, как при деле…

– Салам поближе, Мурат! – поздоровался за руку Гирей-Хан. У него было хорошее настроение. – Ну что, поехали?

Он сам открыл переднюю дверцу, перед тем как сесть в машину, взглянул на окна своей квартиры. Он привык к дому, привык к городу, привык к Мурату. И все это надо оставить – даже вещи он решил не брать, только деньги. Кстати, о деньгах… Гирей-Хан вынул триста долларов и протянул водителю.

– Возьми, Мурат, это тебе премия!

Тот просиял в улыбке.

– Спасибо, шеф! Да ниспошлет Аллах здоровья и благополучия вашей семье!

Он включил первую передачу и плавно тронулся с места.

– Бах! – что-то сильно ударило по днищу, машина подскочила, Мурата обдало чем-то мокрым и теплым, в салон ворвался горячий воздух и противный запах гари с каким-то кислым оттенком.

Еще не успев ничего понять, он инстинктивно вдавил в пол педали сцепления и тормоза. «Волга» встала как вкопанная. Мурат ударился о руль, выскочил из машины, захлопнув за собой дверь, и отбежал в сторону, ожидая взрыва. Провел рукой по лицу, с ужасом посмотрел на окровавленную руку. Взглянул на правое плечо, сорвал окровавленный пиджак, бросил на землю. Осторожно подкрался к машине. Окна были будто закрыты красными шторками. В крыше над головой Ферзаули образовалась дыра размером в яйцо, с рваными, вывернутыми вверх краями, похожими на черный тюльпан, проросший из салона наружу. Он напрасно ждал взрыва, взрыв уже был. Ювелирно направленный, он прошил «Волгу» насквозь, разорвав пассажира на куски.

Тиходонский край, ноябрь 2004 г. Время второй чеченской войны

С поросшего засохшим ковылем холма, до цели было метров четыреста. В пятнадцатикратный бинокль, несмотря на моросящий дождь и начинающие сгущаться сумерки, хорошо просматривалась дамба Степнянской ГЭС, неказистый домик караульного помещения и высокая крупная фигура в зеленом брезентовом плаще с остроконечным капюшоном, медленно возвращающаяся с обхода к конечной точке маршрута. Наконец, охранник приблизился и, перед тем как толкнуть дверь, откинул капюшон. Аюб даже рассмотрел розовые, то ли от бодрящей погоды, то ли от природного здоровья, щеки и написанное на лице чувство удовлетворения – наверное, потому, что обход закончен. Дощатая дверь распахнулась, и Аюб будто уловил вырвавшийся изнутри запах кофе. На таком расстоянии это было нереально, просто ему очень хотелось глотнуть крепкого, бодрящего напитка, вот и примерещилось… Сейчас этот чоповец^[2] просушится, отогреется, съест чего-нибудь и завалится перед телевизором, а ему, гордому воину – один позывной «Граф» чего стоит! – предстоит валяться на сырой земле и мокнуть под льющимися с неба струями. «Ждать у моря погоды», – вспомнилась, кстати, русская поговорка. Действительно, море рядом, только искусственное… Он плотнее завернулся в длинный плащ, который мало помогает в такую хлябь, особенно когда нужно лежать неподвижно.

Граф совсем не похож на чеченца: гладко выбритые щеки, волосы с рыжим отливом, крупноватый, но вполне укладывающийся в российские стандарты нос… Его никогда не останавливают на улицах милицейские патрули – ни здесь, ни даже в Москве, где у постовых безошибочный нюх на гостей с Кавказа… Может, дело в общем облике: у него интеллигентное лицо врача или учителя, небольшая, тщательно ухоженная «шкиперская» бородка, гордая осанка, солидные манеры, да еще очки в тонкой оправе, которые скрывают блеск глубоко посаженных серых, как сталь кинжала, глаз. Как выглядят «графья», в России давно забыли, а вот облик начальства и лиц, к ним приближенных, заучили очень хорошо… И потом, «четырехглазые», как правило, не привлекают внимания: они не ассоциируются с боем, стрельбой, взрывами, а инструктажи о возможной маскировке, в эпоху всеобщего пофигизма, забываются через пять минут, а когда вспоминаются, то оказываются уже бесполезными… Но у Графа очки не для маскировки – ему действительно не хватает диоптрий. Среди людей, которые занимаются такой работой – это большая редкость.

Правда, оптика прицелов, биноклей и дальномеров легко подгоняется под любые глаза и заменяет лишние стекляшки. Вот и сейчас футляр с очками лежит во внутреннем кармане комбеза, а глаза прильнули к окулярам бинокля и видят все, что нужно. И прицел лежащего рядом «Винтореза»^[3] тоже отрегулирован под его диоптрии. Но, похоже, сегодня он не понадобится. Начавший стихать дождь вновь усилился. Легкий ветерок бережно шевелит шуршащий ковыль. Даже мокрый, он выдаст подкрадывающегося врага. Смеркается, скоро совсем стемнеет. В окрестных хуторах люди уже укладывают детей спать.

Через дамбу, по однопутной железнодорожной ветке, тепловоз два раза в сутки таскает цистерны с горючим – в сторону Степнянска, и обратно. На случай поломки шандоров^[4], на плотине сверху сложены запасные, тут же стоит козловой подъемный кран на рельсах – для их установки. Но замена хотя бы одного запора – дело не пяти минут. Да и не десяти! За это время в буквальном смысле «немало воды утечет». А если «накроются» сразу два, да еще в момент прохождения по плотине взорвутся цистерны?! Хреново будет – вырвется из бетонной загородки волна высотой с четырехэтажный дом, да рванет вниз со скоростью курьерского поезда…

На смену розовощекому богатырю, из караулки вышел сутулый человечек с морщинистым лицом заядлого курильщика, наверное, ровесник неловко висящего за тощей спиной «СКС»^[5]. Накинув капюшон плаща, он закурил, и неспешно побрел вдоль идущей через дамбу автомобильной дороги. Аюбу показалось, что он слышит, как тот ругается себе под нос, проклиная осточертевшую работу, противную погоду, сидящего в тепле напарника, неудавшуюся жизнь, и вообще все на свете. Вполне возможно, что так оно и было в действительности. Но этот жалкий неудачник забыл, что его никчемная, никому не интересная жизнь, призвана во время дежурства защитить жизни сотен тысяч других людей, живущих в городах и станицах ниже по Дону. А потому, свиной ты потрох, следует не курить и бормотать проклятия под душным брезентом, а бдительно, как и положено по инструкции, нести службу – без всякого курева, с откинутым капюшоном, чтобы видеть все происходящее вокруг! Потому что мизантропия, никотин и спертый воздух только сокращают твои беспросветные дни, а вот хорошо отточенный нож или точная пуля, выпущенная из бесшумного оружия, могут оборвать их в любой момент!

Приближавшийся медленнее обычного поезд лишь на секунду привлек внимание охранника, после чего он снова опустил взгляд и уставился в бурлящий поток воды, с шумом вырывающийся из-под плотины. Впрочем, и этот поток, и все остальное вокруг он рассматривал без интереса, и лишь потому, что смотреть было больше не на что. За полтора десятка лет работы в охране ГЭС эта картина ему порядком надоела, и навевала только тоску. Еще эта слякоть…

Граф перевел взгляд выше, вращая кольцо диоптрий, подрегулировал фокус, и стал всматриваться в приближавшийся состав. Но ни Аюб, ни тем более дошедший почти до середины полукилометровой плотины и ни разу не обернувшийся охранник, не могли видеть того, что происходило со стороны водохранилища. Две фигуры в темных гидрокостюмах, с ластами на поясе, спрыгнули с тепловоза, зацепили альпинистские карабины за ограждение и еле заметными тенями скользнули по веревкам вниз. Это были Фитиль и Монтана. Сразу за ними на рассыпанный по плотине щебень из тепловоза вылетели два прорезиненных мешка, а следом выпрыгнули одетые в темные болоньевые куртки Док и Алха. Сцепив мешки веревкой, они быстро перебросили их через ограждение, и спустили вниз. Сквозь воду просвечивали бетонные клинья, похожие на волнорезы, стоящие на них аквалангисты приняли мешки.

Магомед замедлил ход состава почти до полной остановки. Связанный машинист, с кляпом во рту, испуганно таращил на него глаза, сидя на полу в углу кабины. Отцепив карабины и сбросив все веревки вниз, Док и Алха запрыгнули на платформу последней цистерны. Мага добавил ходу…

– Раз, раз! – голосом Дока прошипел наушник радиостанции в ухе Графа.

Непосвященный, услышав это в эфире, подумал бы, что кто-то просто проверяет связь.

«Первая часть выполнена, – понял Аюб. – Мешки доставлены, остается уйти аквалангистам. И мне пора!»

Он дважды нажал на тангенту – это означало: «Вас понял!»

Охранник остановился, немного не дойдя до середины дамбы, и задумчиво смотрел вниз: то ли решал – идти ли ему дальше, или вернуться, то ли просто размышлял о жизни. Хотя в этот момент ему бы следовало размышлять о смерти: два мешка тротила в один миг испарят его прокуренное тщедушное тело, пробивая смертоносную брешь в бетонном теле плотины и выпуская на волю сотни кубических километров холодной, стылой воды…

Аюб спрятал бинокль за пазуху, сунул «Винторез» под плащ и, пригнувшись, побежал в сторону дороги.

* * *

В кормовой каюте катера типа «Ярославец», принявшего на борт группу, было тепло – работали обогреватели.

– Если б вы знали, что там творится со стороны водохранилища! – оживленно рассказывал переодевшийся в спортивный костюм аквалангист – невысокий черноволосый крепыш, старательно вытирающий голову полотенцем. – Там под плитами целые гроты вымыты – в рост ходить можно! А рачищи – во, по локоть! И сомяры с метр, а может, и больше!

– С твоим ростом, Фитиль, конечно, можно ходить, – сказал второй аквалангист, стремительно спускаясь по трапу в каюту. Он был ростом выше среднего и славянской наружности. Но стоило ему три дня не побриться, как отличить его от кавказца было трудно. Тем более, что он долго жил в Грозном и хорошо знал язык.

– Все-то ты, Монтана, слышишь! – возмутился крепыш.

– Не обижайся! – хлопнул его по плечу Монтана и, сняв с веревки под потолком полотенце, тоже принялся вытирать волосы. – Чего же ты не наловил раков? Или сома не ухватил?

– Раки и сомы – грязная пища, – скривился сидевший за столом Аюб. Он доедал жареную курицу и допивал кофе, о котором мечтал целый день. – Они падалью питаются. Еще хуже, чем свиньи!

– Да ладно! – отмахнулся Фитиль. – Главное не раки. Эту плотину и взрывать не надо: она и так скоро прорвется…

– Кстати, насчет сомов и раков…

Монтана перестал вытираться и взглянул на Аюба.

– Завтра же Ураза. Вы поляну накрывать собираетесь? Я и баранину ем, и свинину…

– Собираемся, – ответил Аюб, вставая из-за стола. – Давай до завтра доживем сначала. Лишь бы нормально все прошло.

Он вышел на кормовую палубу, постоял, подставляя лицо ветру с брызгами воды, посмотрел на удаляющиеся огни берега, прошел в рубку.

– Через сколько времени на месте будем? – спросил у стоявшего за штурвалом капитана.

– Минут за сорок дойдем!

– Хорошо! – кивнул Аюб и направился к себе, в носовую каюту.

Носовая каюта выглядела богаче, чем кормовая, или средняя: красные ковровые дорожки на полу, светильники с резными ножками на стенах, чистые наволочки на подушках, даже небольшой цветной телевизор на полке. Правда, качка чувствовалась здесь гораздо сильнее, а мерный гул двигателя нарушал стук разбивающихся о борт волн. Но под эту «музыку» Аюб прекрасно засыпал. А вот его сосед по каюте – Магомед – от качки очень страдал. Сейчас он с жалким видом сидел на своей койке, и смотрел, как после каждого удара волны в неплотно задраенный иллюминатор проникает вода и тонкой струйкой стекает к постели Аюба. Граф задраил иллюминатор, и сел напротив.

– Плохо, брат? – с сочувствием спросил он по-чеченски.

– Волла^[6], плохо. Скорей бы уже к берегу!

– Через полчаса причалим, потерпи.

Вскоре «Ярославец» действительно пришвартовался к крутому, заросшему густой растительностью берегу. Фитиль заступил на охрану, а Аюб и Магомед мгновенно уснули.

Все капитаны экономят солярку, поэтому ночью двигатель заглушили, и холодная вода быстро остудила металлическое нутро катера. Озябший Аюб калачиком свернулся в спальнике, и даже голову спрятал. Но это не спасло чуткий утренний сон.

– Граф! Просыпайся, Граф! – тряс за ногу Монтана.

– Что случилось?

Аюб сел на койке, протирая глаза. Вылезать из спального мешка не хотелось.

– Уже девятый час, завтракать пора, а ты говорил, что проставляться будете…

– И ты из-за этого меня разбудил?

– Не только. Мухтарыч звонил, сказал, чтоб мы сегодня местные новости посмотрели.

– Чего их смотреть – и так все ясно! Если бы сработало, то волна пошла бы метров двадцати, нас бы уже в Азовском море крутило!

– Чего их смотреть, я не знаю. Мне сказали, я передал.

– Ладно, передал и иди!

Монтана орлом взлетел по крутому трапу, а Аюб включил телевизор и попытался отыскать местный канал. Но экран рябило от помех – никаких станций телевизор не принимал.

«Вот еще одна головоломка, – с досадой подумал Аюб. – Как же смотреть эти новости, которые мы и так знаем?»

Он поднялся в рубку и скомандовал идти вниз по реке. Включился, набирая обороты, двигатель, мелкой дрожью задрожала палуба.

Граф с товарищами стоял у борта, благодушно осматриваясь по сторонам. У берегов, да и вдоль фарватера выстроились десятки лодок, с которых ловили не только удочками, но и сетями, «пауками», бреднями.

– Имейте в виду, могут нас за браконьеров принять, – предупредил капитан.

– И чё? – взъерепенился Алха.

– Ничё! – передразнил Граф. – Или отстреливаться будешь?! Давай кэп, быстрей ищи устойчивый сигнал, да чтобы никому не мозолить глаза – ни рыбакам, ни браконьерам, ни водной милиции!

Такое место удалось найти лишь к обеду. К берегу, на котором виднелись жилые вагончики рыбацкого стана, швартоваться не стали, бросили якорь неподалеку. Телевизор вынесли из носовой каюты и установили на столе кормовой палубы, под навесом из маскировочной сетки. Рябь на экране сменилась мутным изображением, а главное – появился довольно четкий звук.

Матрос, он же по совместительству кок, принес большую чугунную сковороду, исходящую ароматным паром, со стуком поставил рядом с телевизором.

– Опять рыба?! – вздохнул Монтана, поднимая крышку.

– Это жареный судак! – сказал, жадно рассматривая аппетитно зарумянившиеся ломтики Фитиль, и нос его хищно зашевелился. – Нежное мясо и почти без костей! Мне нравится!

– А я бы от шашлыка на кости не отказался, – заметил Монтана, бросив многозначительный взгляд в сторону Аюба. Но тот никак не отреагировал. Он не сводил взгляд с телевизора.

На экране появилась заставка местных новостей, и присутствующие притихли. А когда появились кадры с плотины, даже жевать перестали.

– Благодаря профессиональным действиям охраны ГЭС, удалось предотвратить крупномасштабный террористический акт, который мог принести неисчислимые бедствия жителям нашего края, – торжественно-скорбно вещал за кадром женский голос.

– Это что, выходит, тот доходяга с карабином все предотвратил?! – возмутился Фитиль. – Алха, почему ты его не зарезал?

– Получается так, – поддержал его Монтана. – Со своим дружком-героем. Вообще-то, положено было их обоих завалить, прямо в караулке! А теперь этим долбакам еще премию выпишут! При Сталине бы…

– Помолчи! – перебил его Аюб. – Сталин моих предков в Казахстан сослал…

На экране взрывотехник, похожий в костюме «Грот» на космонавта, колдовал над прорезиненными мешками, вокруг которых растекалось по асфальту большое мокрое пятно. Съемка велась с безопасного расстояния, так что даже если бы не забрало шлема, вряд ли кто-то из знакомых смог бы узнать сапера.

* * *

Сам лейтенант Корсиков не расстраивался из-за того, что его лицо никогда не показывали по телевизору – не космонавт же он, в самом деле. Ему не только слава – даже простая известность противопоказана. Наоборот, люди его профессии засекречены: работа ответственная, специалистов мало, заинтересованные лица могут и охоту устроить…

Вернувшись с дежурства в свою панельную «двушку», он переоделся, выкупался. За это время Марина – стройная двадцатитрехлетняя блондинка успела причесаться, набросить «выходной» – красный атласный халат, быстро приготовила завтрак – яичница с колбасой, соленые огурчики, поджаренный в тостере хлеб, масло, сыр… У них еще шел медовый месяц, но молодые супруги рассчитывали, что так будет всегда. И стол она накрыла торжественно: в комнате, на белой скатерти, включила телевизор для фона. Только вышла на кухню и начала набирать чайник, услышала крик мужа:

– Маришка, беги быстро, меня по телику показывают!

На экране двигался человек в громоздком скафандре или чем-то подобном, осторожно водил каким-то прибором вдоль черных пластиковых мешков…

– Вот он я! Узнаешь?

– Да как же тебя узнаешь? – Марина всплеснула руками. – Это что на тебе такое?!

«Прибывшие на место происшествия саперы обезвредили опасную находку…» – вещала дикторша.

– Это противовзрывной костюм…

«Если бы террористический акт удался, огромная волна смыла бы хутора, города и села ниже Степнянска…»

– И что, помогает такой костюм?

– Конечно! Еще как… На куски не разорвет, руки ноги не разбросает, можно целеньким в гроб положить…

– Костя, что ты такое говоришь?! – Марина в ужасе прижала руки к груди и закусила нижнюю губу.

– Да не обращай внимания на такие мелочи! – Костя Корсиков отмахнулся. Он явно был доволен, что показался молодой жене в таком героическом облике.

– До взрыва никто не доводит! Надо чисто сработать, как сегодня…

Лейтенант Корсиков встал, достал из серванта початую бутылку водки и две рюмки, наполнил до краев.

– А вообще-то всякое бывает, Маришка! Давай выпьем за то, что сегодня обошлось!

Они выпили, Марина закашлялась, поспешно закусила огурчиком.

Костя, как завороженный, вглядывался в экран.

– Оперативно журналисты работают: не успел я домой доехать, а уже и репортаж готов!

На экране «космонавт» махнул рукой – подал знак, что можно подходить. Через несколько мгновений камера выхватила крупным планом два прорезиненных мешка.

«Террористы заложили более пятидесяти килограммов взрывчатки, этого хватило бы, чтобы полностью разрушить плотину…»

– Ничего не пойму! – удивился Корсиков, снова налил и, не дожидаясь жены, выпил. – Там же разрезы мои на мешках остались! Куда они делись? И на месте бетон под ними был, а тут показывают, что они на асфальте лежат… Конечно, мешки могли перенести в другое место, но почему тогда вода до сих пор не вытекла? И потом, разрезы бы не стали заклеивать…

– И что все это значит?! – спросила Марина.

– Да ничего не значит. Может, напутали чего…

– Ты какой-то напряженный…

– Да нет… Теперь это все не мое дело… Вот когда на месте взрыватель деактивируешь – там будешь напряженным… Поэтому давай пойдем с тобой в ванную, включим горячий душ и хорошенько расслабимся! Нет возражений?

Марина покачала головой.

– Ну, и замечательно! – Корсиков развязал атласный поясок, ловко снял с супруги красный халат, отбросил его на диван.

У нее была стройная фигура: узкая талия, округлые бедра, маленькая грудь с розовыми сосками, рельефно выделяющимися на молочно-белой коже, красивые ноги с развитыми икрами… Марина знала, что производит на мужчин неотразимое впечатление, и сейчас многозначительно улыбалась, ожидая обязательных в таких случаях слов и столь же обязательных, стремительных действий.

– С мешками, скорей всего, так вышло: настоящие увезли, а тут надо репортаж делать… Вот и нашли похожие, – рассуждал Костя, но наткнувшись на удивленный взгляд молодой жены, осекся.

Когда голой женщине рассказываешь про какие-то мешки, трудно убедить ее, что у тебя все в порядке… И он перешел к делу, тем более, что дальнейшие новости его не интересовали.

* * *

А Аюба с товарищами – наоборот, интересовали.

– Пятого ноября в Чечне уничтожена группа турецких наемников из четырех человек. По оперативным данным, боевики планировали совершить теракт. На месте боя была обнаружена начиненная взрывчаткой автомашина «Нива». Среди личных вещей убитых найдено письмо председателю расположенного в Анкаре Комитета кавказской солидарности, – деловито сообщила дикторша и, заглянув в какой-то листок, прочитала:

– «В целом обстановка здесь очень скверная. Везде много военных. Передвигаемся только ночью, живем в подвалах. Люди перестают помогать моджахедам. Уже не помогают угрозы и поджоги. Один командир не доверяет другому. Арабы не верят чеченцам и уходят за границу. Положение с медикаментами также плохое. Не хватает людей, которые могут организовать большие взрывы», – говорится в письме. По мнению террориста, «нужно много денег, чтобы удержать моджахедов, иначе ситуация выйдет из-под контроля». Турецкий боевик призывает сократить время обучения моджахедов, а также ускорить направление в Чечню «специалистов» для реализации плана «Серебряный поток».

Потом стали показывать трудовые достижения тиходонцев, но это заняло бойцов куда меньше. Они закончили обед в молчании. Только напоследок Аюб сказал:

– Информация льется, как вода из крана! Уже по телевизору передают про «Серебряный поток»!

– И про нехватку спецов и денег! – добавил Монтана.

– Ну, денег никогда и никому не хватает! – философски заметил Фитиль.

И никто не стал с ним спорить.

Тиходонский край, ноябрь 2004 г

В станице Шлыковской группа высадилась с катера. На берегу их ждал микроавтобус с занавешенными шторками окнами. За рулем сидел незнакомый славянин, рядом с ним Мухтарыч – в клетчатой фланелевой рубахе, открывающей волосатую грудь, и широких штанах, – он был похож на торговца фруктами с Тиходонского базара. Мухтарыч выскочил навстречу, поздоровался со всеми, обнял Аюба, они соприкоснулись щеками. В салоне находились еще шестеро, во главе с Джигитом. Они встретили товарищей смехом и радостными выкриками.

– Ну, и облажались вы, парни! – сказал Джигит. – Где обещанная волна с девятиэтажный дом?

– Ничего, покажете, как вы умеете работать! – огрызнулся Аюб. – А мы поучимся!

– Есть хотите? – спросил Мухтарыч.

– Хотим! – за всех ответил Аюб. – Я для всех поляну накрываю в честь Ураза-байрама… Есть тут по дороге кафе с бараниной? Или так только в Чечне бывает?

– Найдем, – кивнул Мухтарыч.

– Только надо такое кафе искать, вокруг которого много собак и кошек! – вмешался Фитиль.

– Это еще почему? – заинтересовался Провайдер.

– Они на запах мяса должны собираться со всей округи, – пояснил Фитиль. – А если их нет, значит – что?

– Что?

– Значит, их самих жарят вместо баранины…

– И свинины, – уточнил Монтана. – Я бы с удовольствием свиную шейку умолотил…

– А если корейку из жирной овчарки? – спросил Алха.

Мухтарыч многозначительно кашлянул, и переходящий на скользкую тему разговор смолк. Почти все помнили, как, в самом начале, Мухтарыч построил бойцов в одну шеренгу и спросил:

– Есть желающие пойти на свалку, парочку собак подстрелить?

Ребята удивились.

– А зачем, Мухтарыч, нам собак стрелять?

– Ну, как, зачем? – ответил тот. – Повар на всех шулюм приготовит…

Бойцы ошалели. Ведь если даже отказаться от ужина, все равно потом из собачьего котла есть придется…

А Мухтарыч, чуть заметно, улыбнулся.

– Сейчас я пошутил. Но если услышу шуточки всякие про свинину и баранину, то заставлю есть собак!

Шутка оказалась доходчивой: с тех пор разговоров насчет того, какое животное чище и какое предпочтительней кушать, никто не слышал.

– Мухтарыч, в тебе живет великий психолог, – вспомнив давнюю историю, хохотнул Фитиль. – Откуда у тебя такие таланты?

– Оттуда, что у меня единственная такая банда, как вы! – буркнул командир. – Бывают интернациональные бригады, а про интеррелигиозные слышать не приходилось. Вот и приходится быть педагогом! Кстати, справа приличное кафе…

Микроавтобус притормозил у красивого здания с вывеской «Ветерок» над входом. Бойцы высадились, с удовольствием разминая ноги. Аппетитно пахло шашлыком. На парковке стояло около десятка машин. Просторный зал был почти полон. Аюб подошел к стойке делать заказ, Магомед и Алха принялись составлять столы. Посетители, тем временем, поспешно доедали горячее мясо и покидали кафе. Некоторые забирали свои порции в блестящих тарелочках из фольги. Через несколько минут зал очистился от посторонних и все машины с парковки разъехались.

– Чего это они? – удивился Провайдер. Вопреки прозвищу, он не был щуплым «ботаном» в обязательных очках. Жилистый чернявый парень, заросший по глаза жесткой щетиной, он умел все, что умеют остальные. Только компьютер знал лучше других и увлекался им не по необходимости, а от души.

Аюб усмехнулся, но ничего не ответил. Ответ на этот вопрос Провайдер получил чуть позже.

Когда принесли большие блюда с дымящейся бараниной и свининой, к кафе подъехал серебристый «Мерседес», из которого вышли две веселые молодые пары. Но как только первый парень зашел в «Ветерок» и осмотрелся, он тут же выскочил обратно.

– Поехали дальше, тут полный зал «черных»! – донеслось до обедающих, пока дверь не успела захлопнуться.

«Мерседес» умчался.

– Может, дать им вслед очередь, чтоб не зря боялись? – спросил Алха.

– Потерпи, еще настреляешься, – урезонил его Мухтарыч. – Ешь быстрей! Сейчас поедем, доэкипируемся, а в восемнадцать уже вертолет придет!

Но блюда с мясом и так быстро освобождались. Аппетит у всех был хороший.

Горная Чечня, Аржи-Чу, ноябрь 2004 г

В своем родовом селе, раскинувшемся на северных отрогах Черных гор, название которых по-чеченски звучит как Аржа ламнаш, начальник участка магистрального нефтепровода Увайс, по прозвищу Нефтяник, бывал нечасто: один раз в неделю, а то и две. Хотя дом он здесь выстроил немногим меньше того, что в Грозном – тоже двухэтажный, с просторным двором, гаражом и еще кое-чем. Но в городе все же цивилизация – больница, школа для детей рядом, да и на дорогу до работы меньше времени уходит. Зато здесь чистейший свежий воздух, покой и прекрасный горный пейзаж.

Дорога, правда, никуда не годная: вся в рытвинах и ямах, то прижимается к скале над пропастью, так что даже с ишаком не разъехаться, а то вьется змеей между полукилометровыми обрывами… Даже орлы иногда парят ниже машины – дрогнет рука у Султана, или лопнет скат, – только мокрое место от всех останется!

Обычно ему такие мысли в голову не лезли. Но сейчас в Аржи-Чу Увайс ехал без настроения. Может, потому, что он и не ехал – его везли! За рулем сидел ближайший помощник самого страшного бандита республики, а он подчинялся их воле. Холодное солнце готово было скрыться за горным хребтом и напоминало ему серебряную монету. Не ценную старинную, дорогую – серебряный доллар или песету, а обычную сегодняшнюю мелочь – рубль или два… Может, потому, что его жизнь обесценилась как раз до такой стоимости…

На заднем сиденье новенькой пятидверной «Нивы» серебристого цвета три милиционера из «нефтяного» полка^[7] внимательно смотрят в окна. Идеальная охрана: во-первых, потому что официальная, во-вторых – все они его родственники. Хотя насколько бы «идеальна» она не была, от серьезного покушения вряд ли спасет. А сейчас и вовсе непонятно: то ли они его охраняют, то ли конвоируют. Машину сопровождения пришлось оставить – так приказано: дескать, гость приедет со своей охраной, а большое количество вооруженных людей может привлечь внимание соседей… Может, конечно, так, а может – по-другому… Тревожные мысли теснились в голове Нефтяника.

«Просьба, вроде, пустячная – принять на ночлег в своем доме человека… Если бы попросил кто-то из родни, друзей, соседей, да кто угодно, – вопросов бы никаких не возникло, и настроение бы не испортилось. Но попросил не кто иной, как Борз! Самый авторитетный и жестокий полевой командир из местных, одно имя которого внушало ужас! Злейший враг федералов! И это меняло дело в корне – что-то здесь нечисто… Есть мудрая восточная пословица: “Змею из норы лучше вытаскивать чужими руками…”»

Так вот сейчас Увайс чувствовал, что это его руками Борз хочет решить какую-то свою опасную проблему. Может спрятать важного посланца из их Центра – из Турции, или Катара, или еще откуда-то – где там у них Центр?!

Дело-то несложное: встретить гостя, накормить, напоить, спать уложить… Еды на десять человек хватит, комнат много: не просто ночуй – хоть неделю живи, не жалко! Но вдруг его выследят – со спутников, с самолета-разведчика… И пустят ракету, так что на месте дома только воронка останется? Или из соседей кто-то донесет, что у меня посторонний, да еще и с вооруженной охраной? Хотя не должны донести, я же им всем помогаю: Хасану лекарства привозил, Данильбеку протез немецкий оплатил, Ризвану оставшиеся стройматериалы подарил… Но люди быстро забывают хорошее и не любят рисковать своей шкурой…

Увайс тяжело вздохнул. Да все равно выбора нет – Борзу не откажешь! Лично он, конечно, не обращался: прислал этого змееныша – Султана, с поганой улыбкой жабьего рта… Но почему они именно его выбрали? Султан вроде бы уважительно передал просьбу своего амира, тут же усадил в машину и повез. Чтобы никому не рассказал и не позвонил…

В сгущающихся сумерках они въехали в Аржи-Чу. Улицы, как и следовало ожидать, были пустынны, хотя наверняка через щелки в ставнях за ними наблюдает не одна пара любопытных глаз. Проехав через все село, «Нива» остановилась у высоких черных ворот в заборе из итальянского кирпича. Дальше были лишь величавые, покрытые густым темным лесом горы – изумительный вид из окон южной стороны. А под окнами, из подвала, в направлении гор тянется то самое «кое-что»: подземный туннель с замаскированным выходом в заросшем кустарником склоне. На всякий случай он прорыл его еще при закладке фундамента. Нефтяник не был бы Нефтяником, если бы не обладал крайней осторожностью и дальновидной предусмотрительностью. Именно эти качества позволяли ему ладить и с официальной и с теневой властью. Впрочем, определить – какая власть в данный момент и в данном месте является официальной, а какая – нет, часто было непросто.

Выйдя из машины, Увайс – невысокий лысеющий мужчина плотного телосложения, лет пятидесяти – вынул из чехла на поясе мобильник, посмотрел на экран. Связи здесь, как обычно, не было. Ни одной полоски на экране.

– Не ловит? – Султан закинул на плечо автомат и подмигнул.

– Нет.

– А рация у тебя есть?

– Тоже нет.

– Ну и хорошо. У меня есть. Сейчас тебе связываться не с кем. Ведь правда?

– Конечно.

Нефтяник неспешно двинулся к воротам. Строгий черный костюм и властная манера держаться выдавали в нем большого начальника. Еще бы – сидеть у нефтяного крана! Султан шел рядом, два милиционера – по бокам, третий держался сзади. Один из них, держащий наготове автомат с заряженным подствольником, открыл перед шефом калитку, но заходить не стал: с яростным лаем навстречу летел огромный лохматый пес. Султан, оскалившись, взял автомат на изготовку, но Нефтяник быстро вошел и прикрыл за собой калитку.

– Молодец, Шериф, – он потрепал пса за загривок, и тот замолчал, прижавшись к ногам хозяина.

На лай вышла Деши – вдова погибшего в бою с федералами двоюродного брата Нефтяника. Увайс разрешил ей с маленькой дочерью жить здесь на правах своей второй жены – загородному дому тоже нужна хозяйка. Луиза была ребенком любознательным, и сейчас, оставшись в доме одна, наблюдала за происходящим из окна второго этажа.

– Забери Шерифа, пока он меня не испачкал! – крикнул Увайс.

Женщина увела пса за дом, и остальные вошли во двор. Султан внимательно осмотрел двор, сарай, летнюю кухню и гараж. Один из милиционеров загнал машину. Оставив пса в специально построенном загоне, вернулась Деши.

– В багажнике мясо, – сказал Увайс. – Приготовь жижиг-галнаш, у нас сегодня гость будет.

Охранники расположились внизу, в просторной гостиной с камином, Деши, взяв с собой дочь, пошла на кухню, а хозяин, в сопровождении Султана, поднялся на второй этаж, снял пиджак, сел на белый кожаный диван и включил телевизор – до приезда гостя, по его расчетам, было еще не меньше часа. Как раз транслировали репортаж из Чечни. На экране люди в военной форме ходили между лежащими на земле трупами в простреленном камуфляже, что-то записывали, фотографировали.

– В результате спецоперации уничтожено пятеро террористов, – вещал за кадром голос репортера. – В ходе перестрелки дом, в котором они укрывались, был полностью разрушен…

Камера показала обгоревшие развалины дома. Увайс вздохнул и переключил на другой канал – зря, что ли, спутниковую тарелку ставил, чтобы теперь еще и по телевизору смотреть то, от чего и в жизни уже устал?!

Султан тем временем осмотрел все комнаты, что-то сказал в портативную рацию и подошел к окну. За ним уже совсем стемнело.

Спустя полчаса на лестнице послышались шаги. Увайс убавил громкость. Кто-то из охранников? Нефтяник встал и обомлел. Это оказался Борз, собственной персоной. В камуфляже, с автоматом в руке. Что все это значит?!

– Салам, брат! – улыбнулся Борз, хотя они не были близко знакомы и очень давно не встречались.

– Ва-алейкум салам! – растерянно ответил Нефтяник. – Извини, что не встретил, дорогой! Ты же не предупредил… Я ждал твоего человека…

– Ничего, какие могут быть обиды? Спасибо, что не отказал в моей просьбе. Обстоятельства изменились, и я ее снимаю.

Борз говорил уважительно, как и подобает гостю разговаривать с хозяином. Хотя Увайс понимал, что хозяин здесь именно Борз. Недаром он беспрепятственно прошел в дом, и никто из охранников не посмел его остановить.

– Ну, располагайся тогда, жижиг-галнаш покушаем, – предложил Нефтяник.

– Спасибо за приглашение, но у меня к тебе другая просьба.

– Просьба такого гостя для меня закон, – сказал Увайс, хотя сердце неприятно сжалось – вот сейчас ему и придется совать руку в змеиную нору…

Не ожидая приглашения, Борз уверенно развалился на диване, Султан с автоматом наперевес занял позицию рядом, а Увайс стоял напротив, как на допросе.

– Мне нужно встретиться с авторитетными людьми. Люди очень серьезные. И встречу организовать нужно конкретно. Я должен быть абсолютно уверен в безопасности места и надежности хозяина. Считаю, что лучший вариант – провести встречу здесь, в твоем доме. Кому мне еще доверять, если не тебе? Ты как считаешь?

– Я рад… Если бы заранее знал, предупредил бы хозяйку, чтоб ужин на всех нормальный приготовила: шурпа, шашлык, лепешки… Может, успеет еще? Сколько человек будет?

– Спасибо, Увайс, я знал, что ты не откажешь. А готовить ничего не нужно – мы же не ужинать собираемся, а дела решать. Через полчаса все подъедут. Не знаю сколько. Десять-двенадцать. Ну, и с каждым человека по два-три охраны. К дому каждый на одной машине подъедет, сопровождение в село заезжать не будет. Машины, сколько влезут, во двор поставим.

– Если и в гараж, то может, все поместятся.

– Хорошо. Даже если не все, то ничего подозрительного: ты ведь человек не бедный, уважаемый. Вокруг таких всегда много народу крутится. Знаешь поговорку: «Если ты беден, то будешь одинок, даже живя в городе. Но если ты богат, то и в необитаемых горах тебя разыщут родственники!»

Султан нарочито громко рассмеялся.

– Это действительно так, – кивнул Увайс. – Пойду тогда, распоряжусь, чтоб хозяйка чай приготовила. Чай – не ужин, а за пустым столом сидеть тоже нехорошо. И охрану предупредить нужно.

– Пойдем вместе, Увайс, – сказал Султан. – Определим места, куда можно охрану поставить, и проинструктируем всех, кого надо…

«Не хотят из виду меня упускать», – догадался Нефтяник.

– Здесь связь не работает, – на всякий случай сказал он Борзу.

– Я знаю. Она нам и не нужна.

Пройдя по дому, Увайс с Султаном заглянули на кухню, где колдовали над печью Деши с дочкой, и вышли во двор. Оказалось, Борз приехал не на своем излюбленном «Хаммере», а на «УАЗе»-«таблетке». Возле машины терпеливо ждали распоряжений трое охранников Борза: двое в гражданской одежде, с автоматами на плечах, а третий в камуфляже. У того, что в камуфляже – ручной пулемет с дисковым магазином и светлым, явно самодельным, деревянным прикладом. Милиционеры находились здесь же, во дворе, но уже без автоматов и вяло разговаривали с прибывшими «коллегами»: в республике все друг друга знают.

– Значит так, друг, – Султан цепко ухватил Нефтяника за предплечье. – Пошли своих людей, пусть приведут твоих женщин, принесут еду… Вы пока в летней кухне посидите, поужинайте, а мы свои дела будем решать. И лучше не выглядывать: дураков много – некоторые сразу стреляют, не разбираясь… Ты меня хорошо понял?

Увайс кивнул. Куда уж лучше!

– И это… Ключ от подвала мне пока отдай, – Султан протянул руку с длинными узловатыми пальцами. – Уезжать будем – верну!

«Все пронюхали, – подумал Увайс. – И про потайной ход, и про все мои дела… Наверное, строители проболтались! Может, поэтому они мой дом и выбрали… Лучше бы мне вообще никого из них не знать! Но тогда пришлось бы коротать свой век в нищете. Потому что такие, как Борз, слетаются к деньгам, как мухи на мед. Хотя мухи не только на мед садятся…»

Он молча положил ключи в протянутую ладонь. Потом с Деши, Луизой и незадачливыми родственниками-охранниками заперся в летней кухне, плотно задернул шторы и запретил всем подходить к окнам. Все жадно набросились на еду, но Увайс впервые ел жижиг-галнаш без удовольствия. На улице хлопали дверцы машин, открывались и закрывались ворота, раздавались гортанные приветствия, – словом, текла своя жизнь, которая не имела к нему ни малейшего отношения. Хотя федералы могут расценить это и по-другому…

Вскоре, в просторной гостиной на первом этаже стало тесно от суровых бородатых мужчин в пропахших костром камуфляжах. Вообще-то, приходя в чужой дом, оружие принято отдавать хозяину в знак особого доверия. Но сейчас гости ограничились тем, что оставили автоматы толкущимся во дворе охранникам, а «стечкины», «маузеры», «глоки» и ножи оставили при себе.

Последней к дому подъехала бежевая «шестерка» с шашечками такси на крыше. Из задней двери вышел человек, одетый в черную болоньевую куртку, черные брюки, черную рубаху, черную папаху. Он прихрамывал и опирался на простую черную трость, а в другой руке держал полиэтиленовый пакет. Сопровождали его двое атлетически сложенных мужчин в гражданской одежде, обвешанные оружием так, что это вызвало удивление даже у далеко не безоружных телохранителей ранее прибывших амиров. Шум во дворе стих.

– Это Саббах, – прокатился шепот от человека к человеку. – Сам Саббах!

– Я его никогда не видел… Скромный, смотрите на чем приехал…

– Так таксиста, скорей всего, завалили. Какая тут скромность?

Увидев нового гостя, Султан встрепенулся, бросился навстречу, и с почтением проводил его в дом. Охранники Саббаха сдержанно поздоровались с коллегами и остались у двери, широко расставив ноги и положив руки на висящие на груди автоматы. Кроме «стечкиных» и кинжалов, на поясе у каждого висели гранаты, а за спиной – реактивные огнеметы «Шмель», которые в обиходе называли «шайтан-труба». Оружие громоздкое, редкое и весьма эффективное, как переносная артиллерия.

– А это Абдаллах и Хуссейн, арабы, – пронеслась вторая волна шепота. Имена телохранителей Саббаха были овеяны легендами, хотя их самих, так же, как их хозяина, видели только избранные.

– Говорят, они просто звери! Вдвоем могут всех нас порвать…

– Да ладно! Мы не таких рвали!

Совещание уже началось. Когда Саббах зашел в зал, начавший говорить Борз замолчал, а все сидящие за столом повернули головы к опоздавшему.

С ним встречались только несколько командиров особо крупных формирований, остальные с интересом рассматривали покрытое шрамами лицо и обезображенное ухо.

– Ас-саляму алейкум ва рахматуллахи ва баракатуху^[8], – склонив голову, почтительно поздоровался он, и сел на свободный стул, изобразив внимательного слушателя. Головы вновь повернулись к Борзу, который несколько смешался, но потом все же продолжил свою речь.

– У русских есть поговорка: «Кто платит, тот и заказывает музыку». Зачем нам исполнять команды людей, которые сидят в Эмиратах или Турции, не знают нашей обстановки, и забывают, что рабочую лошадь надо кормить? Они планируют акции, на которые нам самим приходится находить деньги! Даже сегодняшнюю шуру^[9] мне пришлось собрать на свои средства…

– Это не шура, Борз! – перебил Саббах. Его низкий грозный голос напоминал рычание льва. – Если бы сегодня собралось столько амиров, как на прошлогоднюю шуру, здесь не хватило бы места. А сейчас из тридцати присутствуют двенадцать!

Собравшиеся зашевелились, пересчитывая друг друга – Саббах был прав. Борз растерянно молчал.

– А сколько ты потратил своих денег на сегодняшнюю встречу? – продолжал Саббах. – Я вижу пустой стол, на кухне есть чай и печенье, приготовленное нашим добрым хозяином Увайсом. Может, ты считаешь затраты на бензин? Это справедливо! Я возмещу их тебе! Передайте нашему брату…

Он протянул соседу сто долларов. Через мгновенье купюра лежала перед Борзом. Тот покрылся красными пятнами.

– Легко отщипнуть крошку от большого пирога, – напряженно произнес он. – Недавно еще один наш брат – амир Исхак – стал шахидом, иншалла. Вместе с тремя своими моджахедами он встретил смерть достойно. Они держали байат^[10], данный амиру Саббаху, и выполняли его приказы, а теперь об их семьях некому позаботиться.

Ни один мускул не дрогнул на лице Саббаха, хотя внутри у него все кипело.

– На освободившееся место опытного Исхака – командира диверсионного подразделения, пришел от имени амира Саббаха молодой, ничем себя пока не проявивший Исмаил Умаров. Может быть, завтра, послезавтра, через месяц амир Саббах поймет ошибку, которую он сделал, но тогда может быть уже поздно. Уже и так слишком много наших братьев стало шахидами… Разве не так?

Присутствующие одобрительно закивали.

– Наш брат Саббах сидит в своем укрепленном гнезде и оттуда раздает команды. Но он не участвует в нашей борьбе, в каждодневных акциях…

– Орел не охотится на мух! – высокомерно сказал Саббах.

– Я знаю, что ты дергаешь за ниточки, идущие по всему миру! Но что нам весь мир? Из того, что ты называешь «мухами», и складывается наш Великий джихад! Наш, а не твой!

– Джихад нельзя разделить на кусочки! – возразил Саббах. Но Борз упрямо покачал головой.

– Братья, я предлагаю отменить подчинение Центру! Каждый командир сам принимает решения – вот как должно быть!

– Но я поставлен амиром фронта! И деньги из Центра к вам через меня идут. И я за все отвечаю!

– Идут, но не доходят! Пока что наши земляки отвечают своими жизнями! – сказал амир Итум-Калинского сектора Абу-Усман.

– Братья, кафиры^[11] наступают! Нам нужно объединить усилия, а не делать разборки по мелочам!

– Смерть наших братьев для тебя мелочи? – вскипел Борз.

– Нам тоже от Центра давно нет никакой поддержки, – поддержал его Абу-Усман.

– И поэтому ты решил снимать дань с торговцев на моей территории? – вступил в разговор амир Шатойского сектора Сайди.

– Ты меня в чем-то обвиняешь? – оскалился Абу-Усман. – У тебя есть доказательства?

– Твои люди сами хвастались.

– Мы делаем джихад везде, где представляется такая возможность, и если даже мои люди взяли что-то с твоей земли, то не положили в свой карман! Это трофей, который пойдет на общее дело!

– Перестаньте! – сказал амир Тархан по прозвищу «Красная борода». Это был плотный немолодой мужчина, а борода его действительно имела красноватый цвет от красителя, которым он пытался замаскировать седину.

– Амир Саббах прав! Мы должны сплотиться…

– Никому я ничего не должен! – возразил Абу-Усман. – Один упрекает, типа я плохо контролирую своих людей, другой – типа он деньгами меня снабжает… Какими деньгами? Где эти деньги? За последний месяц мы увидели только сто долларов, которые амир Саббах в насмешку дал Борзу! Короче, надо мной только один амир – Аллах, хвала ему.

– А вокруг кого ты хочешь сплотиться, Тархан? – вдруг спросил Борз. – Вокруг амира Саббаха? Да, он хороший воин. Но он не нашей крови! Ему непонятны наши беды, наши горести и наши проблемы! Он воюет в Нью-Йорке, Париже, Найроби, – короче, по всему миру! А мы воюем на нашей земле!

– Смотрите сюда, – сказал Саббах, положив руки на стол. – И дайте мне кто-нибудь кинжал.

Тархан вытащил кинжал, взял за клинок и рукояткой вперед почтительно протянул амиру. Тот надрезал средний палец, капли крови закапали на полированный стол.

– Сделайте вы все то же самое! – приказал он. – И если у вас окажется желтая, зеленая и синяя кровь, я встану и уйду! Только кровь у всех одинаковая. И языки у нас одинаковые – они все имеют арабские корни! И внешне мы похожи, как братья! Поэтому кафиры не могут нас победить: их видно издали, стоит хоть одному появиться в наших краях и весть об этом мигом облетит всю округу!

Саббах вернул оружие Тархану, затем пристально уставился на порезанный палец, и под его взглядом кровь перестала капать. Все изумленно переглянулись. Амир достал платок и вытер стол.

– Нехорошо пачкать, особенно в гостях. А то наш добрый хозяин может подумать, что тут кого-нибудь зарезали…

Амиры улыбнулись шутке. Почти все.

– Теперь отвечу на упреки в мой адрес, – Саббах повернулся к Борзу, взглянул в упор.

– Да, я назначил Умарова амиром. Да, у него мало опыта. Но его готовил лично я! И в его группе всего двенадцать человек. Уверен, он хорошо проявит себя и сможет командовать большим отрядом. Это первое!

Борз не выдержал тяжелого взгляда и отвернулся.

– Я воюю по всему миру, это правда! Но эхо моих взрывов раздается и в столице кафиров! А сейчас я готовлю очень серьезную акцию. И мне нужна помощь тех, кто знает местные условия. Думаю, мы с Борзом договоримся об этом!

Борз не отреагировал.

– И насчет денег… Они идут кружными путями и иногда задерживаются. Но сейчас они пришли, – Саббах поднял с пола свой пакет и высыпал на стол пачки стодолларовых купюр в банковских бандерольках. – Прямо сейчас каждый получит свою долю. А семьи погибших получат компенсацию завтра…

Амиры одобрительно зашумели.

Скоро все разъехались, и в Аржи-Чу наступила обычная ночная тишина и покой. Выпущенный из добровольного заточения Увайс вздохнул с облегчением. Но когда он выглянул на улицу, то в ярком свете луны увидел, что у ворот осталось бежевое такси, и вновь напрягся. Где люди, которые на нем приехали?! Может, их убили и спрятали где-то неподалеку? Но это сулит большие неприятности…

На самом деле Саббах и его телохранители возвращались верхом на лошадях по горным тропам. Лошадей привел молодой боец Али, только недавно сдавший экзамен на моджахеда. Он же должен был забрать машину.

Когда Увайс услышал шум включенного мотора и, выглянув в очередной раз, не обнаружил бесхозного такси, он успокоился окончательно. Но ненадолго. Через двадцать минут вдали, в ущелье, появились отблески огня. И гореть могло только уехавшее недавно такси. Впрочем, это его уже не касалось.

Административная граница Чечни и Ингушетии, ноябрь 2004 г

Началось за час до рассвета. Сначала вдалеке послышался сильный взрыв, потом горохом посыпались автоматные очереди и одиночные выстрелы…

– Стрельба в стороне Чечни, километрах в трех от нас, – доложил лейтенант Руслан Исаев по рации. Он был старшим смены блокпоста ингушской милиции на полевой дороге и происходящее его непосредственно касалось. Быстро поднялся на позицию пулеметчика, выглянул в бойницу между мешками с песком. Там, откуда доносилась трескотня автоматов и разрывы гранат, судя по зареву, горела какая-то техника. Иногда черное небо перечеркивали очереди трассеров в направлении поперек дороги.

– Поднимай всех! – крикнул Руслан вниз, своему заместителю. – Похоже, кто-то на засаду нарвался…

Но блокпост уже и так наполнился топотом бегущих ног и металлическим лязгом оружия – личный состав занимал места по боевому расчету. Руслан снова связался с райотделом.

– Пост поднят по тревоге, жду указаний!

– Усильте бдительность и наблюдайте! – ответил дежурный.

«Как всегда!» – с раздражением подумал Руслан.

Хотя, что ему могли ответить? Дежурный будет сейчас связываться с чеченскими коллегами и с военными, выяснять, чье подразделение может находиться в указанном районе. Соваться в темноте на помощь непонятно кому – глупо: или шайтаны на подходе расстреляют, или на «дружественный огонь» нарвешься. Остается ждать. Правда, тем, кто попал в засаду, от этого не легче…

Через минут пятнадцать звуки боя стихли, послышался рев мотора и показался свет фар автомобиля, приближающегося на большой скорости. Красная ракета, с шипением разрезая ночную мглу, взвилась вверх с первого поста. Но ответа на запрос не последовало, автомобиль лишь пару раз моргнул фарами, продолжая движение на той же скорости.

– Не стрелять! – приказал Руслан.

Он взял большой фонарь и направил луч на дорогу, осветив перегораживающие ее устройства: ощетинившееся металлическими шипами спецсредство «Диана» и два самодельных, сваренных из перекрещивающихся рельсов «ежа». Автомобиль резко затормозил и остановился метров за пятнадцать до препятствий. Руслан осветил машину. Это был военный «Урал». Пассажирская дверь открылась, и из кабины показался старлей с забинтованной правой рукой на перевязи. Он стоял на подножке, держась здоровой рукой за открытую дверь, и жмурился от бьющего в глаза луча света.

– Открывай, «трехсотых»^[12] везем!

Руслан опустил фонарь и пошел к «Уралу». Военный спрыгнул с подножки, за ним из кабины вылез лейтенант и стал рядом. Руки его были измазаны кровью, хотя сам он, на вид, был целехонек.

– Кто здесь у вас старший? – спросил раненый.

– Я старший!

– Помощь нам нужна! Технику подбитую бросить пришлось, вернуться нужно, пока ее не утянули.

– Сколько человек оставишь здесь?

– Мы вдвоем останемся, – кивнул раненый на лейтенанта.

– Сопровождение нужно, дорогу до больницы показать?

– Седой! – вместо ответа позвал старлей.

Из кузова выпрыгнул сержант с автоматом и подбежал. Головного убора на нем не было, слева, на коротко стриженном седом виске запеклась кровь.

– Дорогу знаешь?

– Знаю, командир!

– Садись в кабину, поведешь!

Седой полез в кабину, а Руслан прошел вдоль машины, посветил сзади в тентованный кузов. С краю по бортам сидели измазанные кровью военные, их автоматы были направлены на Руслана. Или просто назад, а Руслан стал напротив стволов. Подниматься, чтобы заглянуть в глубь кузова, он не стал – доносившиеся оттуда сдавленные стоны говорили сами за себя.

– До рассвета не пойдем! – заявил Руслан. – Сейчас вызову помощь, к рассвету как раз подойдут.

– Ну, давай так, – кивнул военный.

– Пропустить! – сказал в рацию Руслан, и несколько фигур, вынырнув из темноты, разгородили проезд.

– Седой! – старлей ударил ладонью здоровой руки по двери кабины.

Из открытого окна показалась окровавленная голова.

– Седой, довези ребят! Живыми довези!

* * *

На службу прокурор Сунженского района Леча Бадуев ездил без формы. Чтобы не убили по дороге. Хотя если захотят – то штатская одежда не спасет: она страховка от случайно встретившихся бандитов. У входа в прокуратуру, за мешками с песком, два местных омоновца – прапорщик и сержант, ожидали смену после суточного дежурства.

– Ас-саляму алейкум! – поздоровался с ними Леча.

– Ва-алейкум салам! – кивнули те в ответ.

– Всё в порядке? – больше ради приличия, нежели из интереса спросил прокурор, обметая веником с ботинок легкий первый снежок.

– У нас в порядке, – ответил, потирая красные от недосыпания глаза, сержант. – А снег растает, грязь будет.

Не желая, чтобы угрюмое настроение сержанта передалось и ему, Леча быстро прошел мимо.

– Ночью стрельба в районе была, – сообщил ему в спину прапорщик.

Прокурор остановился и обернулся.

– Что за стрельба?

– Колонну русских, вроде, расстреляли. Подробностей не знаю, по рации слышал, как ингуши между собой разговаривали.

«Значит, скоро приедут из райотдела, – подумал прокурор. – И послать некого, придется самому ехать». Настроение все же испортилось.

Войдя в кабинет, Леча достал из шкафа синий форменный костюм с двумя большими звездами на погонах, и только успел переодеться, как за окном противно скрипнул тормозами милицейский «уазик». Спустя две минуты в кабинет прокурора постучали.

– Войдите!

Прокурор уже сидел за столом, для солидности взяв ручку и положив перед собой первое попавшееся дело. Для своих тридцати четырех лет и вполне солидной должности, Леча выглядел, как ему казалось, недостаточно важным: не было присущей руководителям такого ранга полноты, не было аккуратной черной бородки, о которой он когда-то мечтал – оказалось, что борода у него растет почему-то рыжей, и совсем не подходит под имидж серьезного человека.

В кабинет, прихрамывая, вошел начальник райотдела милиции – подполковник в новой камуфляжной форме.

– Салам! – коротко поздоровался вошедший.

Хозяин кабинета вышел из-за стола и протянул гостю руку.

– Ва-алейкум салам, Ваха Алхоевич! Присаживайся!

– Да чего садиться?! Я за тобой – на осмотр ехать нужно, военных на границе с Ингушетией расстреляли.

Грузный, с мужественным волевым лицом, Ваха выглядел полной противоположностью Лече. С первого взгляда было видно, что жизнь его потрепала, но не сломила, а лишь закалила. Прихрамывал подполковник из-за ранения. Еще в первую Чеченскую он был заместителем начальника райотдела милиции в Грозном. Когда войска ушли, оставив местную милицию на произвол судьбы, он вместе с верными сотрудниками держал райотдел еще почти неделю. Только когда боеприпасы кончились, а в живых осталось лишь несколько человек, боевики ворвались внутрь. Уцелевших защитников вывели к оврагу и расстреляли. Но Ваха выжил. Ночью он, весь израненный, очнулся под трупами товарищей и пополз…

– Может не на нашей территории? – с надеждой спросил прокурор, пожимая подполковнику руку.

– На нашей.

– Погибшие есть?

– Пять человек.

– Ничего себе! Чего их там ночью носило?

– Да кто их знает?! – пожал плечами Ваха. – Так ты на осмотр поедешь, или, как обычно – пошлешь кого-то из своих, а в спецсообщении напишем, что лично выезжал?

Леча вздохнул.

– Сам поеду. Мне не то, чтобы отправить кого-то, мне даже взять с собой некого: в разъездах все по району, да и некомплект, не хватает кадров, ты же знаешь.

– Да знаю, конкретно. Ничего, мой следак поможет, поехали!

– Сейчас куртку надену, и я готов, – засобирался Леча.

Бронированный «УАЗ», выбрасывая из-под колес грязь, несся по разбитой сельской дороге. Сержант-омоновец оказался прав: снег быстро растаял, превратив дорогу в липкую жижу. Серое утреннее небо было затянуто темно-серыми тучами, которые усиливали скверное настроение следственно-оперативной группы. Подполковник сидел рядом с сержантом-водителем, сзади, раздвинувшись по углам, устроились следователь райотдела Казбек и прокурор Леча. До места происшествия добирались в молчании.

Расстрелянную колонну увидели издали: БТР и три тентованных «Урала» застыли со спущенными скатами прямо на дороге. Переднее левое колесо БТРа было оторвано вовсе, один «Урал» сильно обгорел, на дугах его кузова дымились остатки тента, а тенты остальных машин зияли дырами как дуршлаги. Слева, вдоль дороги тянулся горный хребет высотой метров под двести, с лысым склоном и деревьями на верхушке. Справа раскинулась долина, где летом выпасали скот.

Они медленно объехали место происшествия.

– Наверняка оттуда стреляли, – прокурор показал рукой в сторону гор. До них было метров двести.

– Да это ясно. Только место выбрали странное, – сказал сидевший на переднем сиденье подполковник. – Раньше надо было засаду ставить: там узкое ущелье – не выскочить…

– Все как обычно, – кивнул Казбек. – Только трупов не видно.

Два милицейских «уазика» с ингушскими номерами стояли на обочине, прикрытые с опасного направления расстрелянным «Уралом». Милиционеры в черных бронежилетах, рассредоточившись вдоль дороги, сидели у подбитой техники в изготовке к стрельбе, направив стволы в сторону горы. Когда подъехали соседи, один из них поднялся, и пошел навстречу. Ваха вышел из машины, стараясь ступать там, где меньше грязи, прошел несколько метров и остановился у разбросанных на земле прорезиненных упаковок и окровавленных бинтов с ватно-марлевыми подушечками от индивидуальных перевязочных пакетов. Прокурор стал рядом. В полевых условиях он чувствовал себя явно менее уверенно, чем милицейский подполковник, и на руководство не претендовал. Следователь по своей инициативе принялся рисовать схему места происшествия. Потом составит протокол и впишет понятых. Так всегда делается на войне: где тут найдешь незаинтересованных гражданских лиц?

– Долго едете, – сказал подошедший лейтенант. – Мы уже заждались.

– Рассказывай, Руслан, по делу! – отмахнулся Ваха.

– Вон, в нашей машине двое из этой колонны сидят, – махнул рукой Руслан в сторону «уазиков». – Свое начальство ждут, сказали – сейчас подъедет. Один «Урал» на ходу остался, на нем они «трехсотых» и увезли.

– А «двухсотые» где? – спросил прокурор, глядя на подбитую технику.

– Так, говорят, некогда разбираться было, кто еще дышит, а кто нет, под обстрелом всех погрузили. Это потом из Назрани сообщили, что пятерых даже до больницы не довезли.

– Место, откуда обстрел велся, проверили? – спросил Ваха.

– Нет пока, – ответил Руслан. – Со мной семь человек всего, и саперов нет.

– Так может, они не ушли?

– Может. Только чего им ждать?

– Да нас с тобой!

Они принялись рассматривать зубчатую вершину горного хребта – острые выступы скал, валуны, большие камни. Но никакого подозрительного движения не заметили и отвернулись. Замаскировавшиеся за камнями Аюб и Док лежали неподвижно и сами превратились в часть горного хребта. Они видели всех внизу, как на ладони. Особенно Аюб, который смотрел в снайперский прицел, и сразу же заметил золотые звезды на погонах прокурора.

– Как на парад вырядился, – прошептал Аюб, снимая «СВД»^[13] с предохранителя.

– А кто это рядом с ним? – спросил в самое ухо Док. – Тот самый «Хромой Ваха»?

– Похоже!

Аюб сильнее вдавил приклад в плечо и повел стволом, переместив галочку прицела с прокурора на начальника милиции. Но Леча с Вахой подошли к «уазику» с военными, и на некоторое время исчезли из зоны видимости.

– Я начальник отдела милиции, – представился Ваха. – А вы кто?

Старлей и лейтенант вышли из машины, автоматы со сложенными прикладами повесили на плечи стволами вниз. Оба были в полевых камуфляжных костюмах. Правая рука старлея оказалась забинтованной и подвешенной на перевязи. Здоровую руку он протянул для приветствия.

– Старший лейтенант Смирнов, внутренние войска!

Вахе вдруг показалось, что он где-то уже видел этого офицера.

– Мы с вами раньше встречались? – спросил он.

– Вряд ли.

«Значит, показалось», – решил Ваха. И задал следующий вопрос:

– Как ваша колонна оказалась здесь ночью?

– Извините, товарищ подполковник, но я не уполномочен отвечать на ваши вопросы!

– Ах, вот как?! – вспылил Леча. – Может, вы и на мои вопросы не уполномочены отвечать? Я прокурор!

– Если вы не военный прокурор, то и на ваши! Сейчас подъедет наше командование, можете задать вопросы им.

– Поэтому и губите своих людей, что не доверяете нам! – не сдержался Леча. Ваха многозначительно посмотрел на прокурора, и тот не стал развивать свою мысль. В зоне антитеррористической операции много различных ведомств, много начальников, много представителей центра – как говорят, много центров власти. Поэтому лучше не болтать языком.

– Ну, ладно, – поняв, что предметного разговора не получится, прокурор и начальник милиции вернулись к своей машине и вновь оказались в зоне видимости Аюба. Тот снова прижал приклад к плечу и припал к прицелу.

Тут на дороге показалась колонна военных: впереди, разбрызгивая грязь, двигался «БТР-80» с десантом на броне, за ним шли три бронированных «УАЗа», замыкал колонну тоже БТР с десантом. Аюб прицелился в прокурора – все-таки, это фигура покрупнее…

– Давай-ка отойдем! – предложил Ваха, глядя на приближающуюся колонну. – А то грязью забрызгают.

– Правильно, я и так ботинки загадил! – в сердцах сказал Леча – чистая обувь была его пунктиком.

Аюб задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок.

Прокурор шагнул влево.

– Дзынь! – Винтовочная пуля, чиркнув по рукаву, ударила в бронированное стекло «УАЗа», оставив на нем глубокую выщерблину.

– Ложись! – крикнул Ваха и, падая, толкнул прокурора в грязь.

«Шайтан!» – прошипел по-чеченски Аюб, и скатился на обратный склон. Док последовал за ним. Они бросились вниз, потом по узкой тропинке быстро двинулись к месту сбора и вскоре затерялись в скалах.

А по гребню хлестали пули. Это ингушские и чеченские милиционеры открыли автоматный огонь, хотя стреляли наугад – места снайпера никто не засек. С брони подъехавшей колонны моментально слетел и рассредоточился десант. Стрелять, однако, военные не стали – они рассыпались цепью и перебежками рванули вверх по склону, туда, куда стреляли милиционеры.

– Прекратить огонь! – что есть мочи крикнул Ваха по-чеченски, нажав тангенту своей рации.

Стрельба прекратилась. Ваха поднялся, зашел за «уазик», Леча, пригибаясь, последовал за ним. Казбек спрыгнул с кузова обгоревшего «Урала» и подошел к начальству.

– Он попал в меня! Я, кажется, ранен! – воскликнул прокурор, рассматривая простреленный рукав. – Но ничего не болит!

– Дай посмотрю! – Ваха засунул палец в дырку от пули. – Нет, она прошла вскользь…

Леча все-таки снял куртку и убедился, что вред причинен только форме.

– Уф, обошлось! – он облегченно вздохнул.

– Приведи себя в порядок! – сказал Ваха. – Военные к нам идут!

Действительно, двое в зеленом камуфляже направились в их сторону. У обоих на погонах было по две больших звезды полевого образца, из оружия – у одного автомат на плече, у другого – лишь пистолет в закрытой кобуре на поясе.

Леча поспешно надел куртку и принялся застегиваться.

– Это спецназ, похоже, – сказал Ваха.

– Почему так решил?

– Сразу видно: патроны зря не жгут, передвигаются в парах и тройках, большой крюк делают, чтобы обойти с флангов.

Подполковники подошли вплотную.

– Военный прокурор Объединенной группировки^[14] подполковник Бордюгов! – махнул перед носом Лечи раскрытой красной книжечкой тот, что был без автомата. У него была коренастая фигура и красное лицо.

– Подполковник Кузнецов! – представился второй, не обременив себя ни предъявлением удостоверения, ни объявлением должности, ни какими-то особыми приметами внешности.

«Старший лейтенант Смирнов, подполковник Кузнецов, – усмехнулся про себя Ваха. – Самые распространенные русские фамилии. А тот, что со Смирновым, наверняка, Иванов… Похоже, мы влезли в какую-то секретную операцию русских…»

В это время зашипела радиостанция в разгрузочном жилете Кузнецова: «Первый – седьмому! Подходы к вершине заминированы», – доложил хриплый голос.

– Обозначьте вешками и обходите! – ответил подполковник. – На обратном пути – разминировать!

«Седьмой принял!», – прохрипела рация.

«Точно “спецы”»! – подумал начальник милиции.

Подошли старлей Смирнов и «Иванов», как окрестил лейтенанта Ваха.

– Идите к машине и ждите меня там! – сказал им Кузнецов, поздоровавшись с каждым за руку.

– Я должен буду их допросить, – не очень решительно заявил Леча.

– Нет. Я приму это дело к своему производству! – заявил военный прокурор. – Прошу передать мне все материалы.

– Да нет никаких материалов, – развел руками Леча. – Мы только приехали. И нас сразу обстреляли.

– В таком случае, напишите подробный рапорт об обстоятельствах вашего обстрела, мы приобщим его к делу! Пострадавшие есть у вас?

– Нет, пострадавших нет. Был всего один выстрел… Как раз, когда вы подъезжали. Вот! – прокурор показал простреленный рукав. Но на военных это впечатления не произвело. Леча даже пожалел, что упомянул об этом – еще не хватало, чтоб потом все говорили, что на месте расстрела колонны, где погибли пять человек, он написал рапорт из-за испорченного мундира!

– Но это мелочь… Я бы не хотел писать рапорт…

– И не надо, – кивнул Бордюгов. – Мы и об этом допросим очевидцев. Так что, если у вас больше тут дел нет, не смею задерживать! Дальше – наше дело. Вы же слышали: местность заминирована, зачистка затянется… А у вас, наверняка, своей работы невпроворот.

Военный прокурор протянул руку гражданскому коллеге, и Леча, довольный таким оборотом, пожал ее.

– А вам спасибо за оперативное реагирование! – Бордюгов пожал руку Вахе. – Я буду ходатайствовать о вашем поощрении.

– Лучшее поощрение для нас, это чтобы начальство поменьше вспоминало, – вполне искренне ответил Ваха.

– Да и моя роль здесь маленькая, это, вон, ингушские коллеги первыми на помощь пришли, – показал он рукой в сторону Руслана.

– И за них обязательно ходатайствовать буду, – кивнул Бордюгов. – Сейчас запишу фамилии.

Через пять минут «уазики» с чеченскими и ингушскими номерами разъехались в противоположные стороны, предоставив военным самим решать свои проблемы.

– И это правильно, – сказал Леча, когда остатки расстрелянной колонны остались далеко позади. – Сами заварили кашу, вот пусть теперь сами и расследуют!

– Правильно, но не совсем! – возразил начальник милиции. – Работы, конечно, меньше, но и показателей серьезных нет. Но мы это дело поправим!

– Каким образом? – насторожился Леча.

– Очень просто, – Ваха всем телом развернулся к прокурору. – Я напишу тебе спецсообщение о расстреле колонны. Ты возбудишь уголовное дело и направишь мне поручение провести неотложные следственные действия. Я поручу это Казбеку… А он оформит протокол осмотра, составит схему, план. Что там у тебя еще есть, Казбек?

– Соскобы крови взял из кузова «Урала», – с улыбкой сообщил следователь. – Можно биологическую экспертизу назначить, для солидности…

– Во-во! – обрадовался Ваха. – Пусть определят группу, установят – сколько человек ранены! Это уже полноценное расследование получается! Да, еще Алибека допросишь: что он видел на месте происшествия…

Начальник милиции толкнул локтем водителя.

– А что, я все запомнил, буду хорошим свидетелем, – сказал шофер.

– И зачем все это? – кисло спросил Леча.

– Затем, что потом мы направляем уголовное дело в военную прокуратуру, для соединения с имеющимся у них в производстве. А в нашу отчетность войдет расследование серьезного преступления, которое не доведено до конца по объективным причинам! Ну, как?

– А что? – оживился прокурор. – Голова у тебя работает. Молодец!

Москва, ноябрь 2004 г

Москва встретила Зару дождем. Вода, не успевая просочиться в дождевые коллекторы, текла по дороге сплошным потоком. Ее встретил светловолосый парень лет тридцати, в модной кожаной куртке, чуть выше Зары ростом, очень похожий на русского. И говорил он по-русски.

– Зови меня Арсеном, – представился парень после приветствия.

По акценту Зара безошибочно узнала в нем земляка.

– Нохчи вуй?^[15] – спросила она.

– Ву^[16]. Но говорить здесь мы будем по-русски. Побежали!

У Арсена зонта не было, и он уже промок насквозь, но ему было все равно. Накрывшись куском полиэтилена, который в поезде использовала вместо скатерти, Зара побежала за ним. Вместе они спустились в гулкое метро и поехали в неизвестном направлении.

Через полтора часа Арсен привел ее в съемную однокомнатную квартиру серой пятиэтажной «панельки» с черной цифрой «85» на углу. Обстановка была спартанская: кровать с матрасом в бурых разводах, буфет советских времен с небогатым выбором посуды, и стол со стулом. Но Зару это абсолютно не трогало: жить ей здесь придется недолго. И вообще жить на свете. По сравнению с тренировочным лагерем – это райские условия. А скоро она уйдет в настоящий рай. Так сказал амир Саббах и люди, которые ее готовили. Так все говорят.

Арсен показал ей ветхое белье, какую-то еду в обшарпанном холодильнике, дал обычную таблетку, после которой ей все было безразлично.

– Спи, отдыхай, – сказал он. – Я приду завтра. В окна не выглядывай, дверь никому не открывай. Что б там не происходило – тебя не касается.

Зара кивнула. Ей вообще ни до чего не было дела. Ни лицо, ни серые глаза не выражали никаких эмоций, а длинное темное платье и неснятый даже в квартире платок делали Зару еще больше похожей на зомби. Она и двигалась как во сне: медленно и отрешенно, словно выполняя чьи-то команды. Земляк ушел, а она легла и сразу заснула: в последнее время она много спала.

Арсен, как и обещал, пришел на следующий день после полудня, дверь открыл своим ключом, снял с плеча большую спортивную сумку синего цвета и аккуратно поставил на пол.

– На место я отвезу тебя лично, – сказал он. – А пока – примерь это…

Арсен расстегнул сумку и достал оттуда толстую матерчатую жилетку из черной ткани, похожую на бронежилет, какие Зара видела в лагере. Пояса шахида она тоже много раз видела.

– Нужно накинуть на плечи и обернуть вокруг туловища.

Он помог Заре надеть тяжелый жилет. Она надевала такие уже раз сто во время тренировок. Из него торчали два провода – красный и зеленый. Они заходили в небольшой черный кубик.

– Надень сверху куртку и пройдись!

Девушка безропотно выполнила и эту команду. Арсен окинул шахидку опытным взглядом.

– Нормально! Много ходить не придется… Поедешь, как мы вчера, выберешь момент, когда будет много людей… Ты же это знаешь?

Зара кивнула.

Он достал из нагрудного кармана черный кубик – такой же, какой был на поясе шахида.

– Смотри, это пластинка предохранителя. Ее надо поднять – вот так…

Палец инструктора поднял пластину. Это она тоже знала – слышала сто раз и сто раз проделывала на макете. Что здесь хитрого? Уже скорей бы нажать, чтобы все закончилось!

– Потом нажмешь под ней вот эту красную кнопку… Тебе все ясно?

«Да сколько можно повторять? Ну, конечно, ясно!»

Зара кивнула и сотый раз подняла предохранитель.

– Дац!^[17] – крикнул Арсен, но она в сто первый раз нажала красную кнопку. Мощный взрыв выбил наружу фасадную панель, обрушил стены, потолок и провалил пол. Жители микрорайона испуганно смотрели, как валят клубы дыма из черной дыры в фасаде восемьдесят пятого дома.

Чечня, Ханкала, штаб объединенной группировки, ноябрь 2004 г

Столько грязи, как в Ханкале, прокурор Сунженского района Леча Бадуев не видел уже давно. Потому что мокрой земле не дают высохнуть: ее все время месят тысячи ног, колеса тяжелых машин, гусеницы танков… По соседней, параллельной дороге, метрах в двухстах справа, два бензовоза на базе «Уралов» в сопровождении двух «бэтээров» ползли, увязая до осей и приглаживая мостами жидкую землю, как утюгом. Дорога для легковушек была чуть получше. Если эту колею вообще можно было назвать дорогой. Не доезжая ста метров до первого КПП, водитель крутанул руль вправо, и прокурорская «Волга» с разгона выскочила на площадку, где уже стояло двое «Жигулей» и полностью покрытая грязью иномарка непонятной модели. Пытаясь как можно меньше испачкать начищенные до блеска форменные туфли и не забрызгать отутюженные брюки, Леча вышел из машины, прихватив под мышку рабочую папку. Подтянув вверх штанины, осторожно, сделал несколько шагов, остановился и огляделся вокруг. Рядом с КПП – вросший в землю танк «Т-72». Впереди, в километре от поста, виднеется железобетонный забор с торчащими из-за него антеннами – это штаб группировки. Слева от штаба, на вертолетной площадке, устало свесили лопасти два «МИ-8». Справа, за «грузовой» дорогой, обнесенная колючей проволокой территория с какими-то буграми – явно подземные хранилища, на поверхности ни одного строения не видно. А вокруг – море грязи.

«Чертовы федералы, – размышлял прокурор, пока добирался пешком от машины до пропускного пункта. – Сначала забрали дело, теперь вызывают. Может по другому вопросу? А эти подземные бункеры за колючкой… Многие чеченцы уверены, что именно там, в подземных казематах, федералы держат похищаемых людей». Он почти дошел до обложенного мешками с песком вагончика КПП, обернулся, взглянул на свою «Волгу». Водителя видно не было. «Откинул спинку сиденья и дремлет, – догадался Леча. – Может ему и не суждено меня дождаться? Заберут, и скажут, что не приезжал. Бывали прецеденты». Прокурор постарался отогнать от себя грустные мысли, отвернулся от машины и, сделав несколько шагов, протянул в окошко служебное удостоверение.

– Без «бээрки» машину не пропустим! – заявил лейтенант, рассматривая прокурорское удостоверение, которое обычно, вызывало трепет и у обычных граждан, и у должностных лиц. Но это было давно, когда еще не поднялся смерч необъявленной войны, и все не перемешалось так, что разобрать ничего невозможно. Его удостоверение и форма для федеральных сил ничего не значат.

– Чего? – не понял прокурор.

– Боевое распоряжение с указанием марки и номера автомашины должно быть.

– А где мне взять такое распоряжение?

– У коменданта района нужно было взять. Только с гражданскими номерами все равно нельзя.

– Так что же мне теперь делать? Меня в штаб вызвали.

– Идите пешком! – ответил дежурный, возвращая удостоверение.

Брести по колено в грязи Леча не решился и стал ждать оказии. Простоять возле КПП пришлось минут двадцать, пока ему посчастливилось: у проезжавших омоновцев оказалось одно свободное место в бронированном «уазике», и они согласились подвезти растерянного прокурора до штаба.

После получения временного пропуска, Бадуев зашел на огороженную территорию. Ровные ряды однотипных металлических вагончиков составляли подобие улиц. Некоторые «улицы» были пустынны, на других толпились люди в ожидании очереди за нужными подписями. Самая большая очередь вытянулась у вагончика с надписью «Финслужба». Пройдя мимо бросающих на него недобрые взгляды военных, Леча подошел к одноэтажному кирпичному строению.

– Ожидайте там! – дежурный офицер указал рукой в сторону курилки между вагончиками. – Я вас приглашу.

«Зачем я вообще сюда приехал? – думал Бадуев, садясь на деревянную скамью в курилке. – Может, подняться и уйти? А дальше что? Если сам прокурор Республики лично мне позвонил и сказал явиться… Нет, придется дождаться. Не могут же они меня вот так взять, и задержать, как простого колхозника?! Да и не за что… Вроде…»

Он посмотрел на стоявших в очереди у соседнего вагончика военных. Меньше одной большой звезды на полевых погонах ни у кого не было. «Хотя, если они к своим офицерам так относятся…» – подумал Леча. Пасмурная погода настроения не добавляла. Бадуев поежился.

Внутри кирпичного здания в это время шло совещание. Здесь было сухо и тепло. Двенадцать старших офицеров расположились за длинным столом. Здесь были начальники артиллерии, разведки и авиагруппы, командиры «вованов»^[18], десантников и эмвэдэшников, штабисты. Вел совещание генерал-майор Свиридов – заместитель командующего группировки. По правую руку от генерала сидел его заместитель, а еще правее – никому не известный подполковник в отутюженной форме, и что особо удивительно – в очках «хамелеон». Он прибыл несколько дней назад, держался обособленно, и присутствующие с интересом рассматривали новенького.

– Какой-то «паркетный» из Москвы, – шепнул начальник оперативного отдела штаба полковник Бабенков сидевшему рядом начальнику разведки подполковнику Крюкову. – В «хамелеонах» на совещании у замкомандующего… Не иначе, генеральский родственник, за ВБД^[19] приехал!

– Перед рассмотрением текущих проблем, один рабочий вопрос, – сказал генерал. – К нам прибыл специальный представитель Управления «Т»…

«Генеральский родственник» поднялся.

– Подполковник Нижегородцев Анатолий Сергеевич, – окончил фразу Свиридов. – Можно его не любить, но жаловать вы обязаны – у Анатолия Сергеевича предписание с особыми полномочиями.

– Вот тебе и «паркетный»! – шепнул Крюков Бабенкову. – Это же тот самый Вампир^[20], крутой «спец» – у него больше боевых выходов, чем у нас с тобой партий в шахматы!

– Присаживайтесь, Анатолий Сергеевич! – благосклонно предложил генерал.

Нижегородцев сел.

– Теперь послушаем начальника разведки. Доложите, что нам известно о последнем нападении на колонну, – обратился генерал к Крюкову. – Общие данные можете опустить, со спецсообщением все ознакомлены. Какая есть информация об исполнителях?

– Достоверной информацией мы пока не располагаем, – начал подполковник, чувствуя на себе тяжелый взгляд генерала. – Но предполагаем, что это дело рук Тархана или молодого амира Исмаила Умарова. Если бы работали люди Саббаха, или Борза, все машины были бы сожжены, а все люди убиты. Никто бы не ушел. А тут и место выбрано неграмотно, и интенсивность огня недостаточная… Даже головную машину не подожгли…

Замкомандующего терпеливо слушал и не перебивал, но его тяжелое молчание не сулило докладчику ничего хорошего. Подполковник перечислял рабочие версии и проведенные мероприятия, которые, впрочем, результатов не дали. Наконец, генерал не выдержал.

– Товарищ подполковник! – он пристукнул ладонью по столу. – Я же просил докладывать по существу! Что конкретно известно о лидерах боевиков, их активности до и после нападения?

Начальник разведки тяжело вздохнул. Командование всегда считало, что он в шапке-невидимке ходит среди моджахедов, слушает их разговоры, а потому все знает.

– По оперативным данным, перед нападением на колонну где-то в горах состоялась сходка амиров, и между Саббахом и Борзом возникли разногласия по тактике действий, критиковалось назначение амиром Умарова… Возможно, нападение на колонну явилось следствием того, что Умаров доказывал свою состоятельность…

Крюков поднял глаза на генерала, в надежде, что замкомандующего одобрит эту версию и похвалит разведку. Однако тут же понял, что ошибся.

– Где-то, кто-то, возможно, – повторил Свиридов. – А почему их во время сходки не расхерачили?!

– Они очень быстро и конспиративно собрались, – скорбно доложил Крюков. – Мы узнали, уже когда все закончилось…

– Прохлопали ушами, короче!

– Ну, не совсем так, товарищ генерал! Информаторам очень трудно работать: там подозрение равно доказательству – сразу голову отрежут…

– Ясно, оправдываться мы все мастера, – Свиридов махнул рукой. – Какие есть дополнения, уточнения, предложения, вопросы?

– Разрешите вопрос? – поднял руку коренастый подполковник с красным лицом, одетый в такой же камуфляж, как и все остальные.

– Задавайте, товарищ Бордюгов! – ответил генерал, удивленно глядя на подполковника. – Вообще-то мы привыкли получать от военного прокурора не вопросы, а ответы…

– Да в том-то и дело, – Бордюгов встал. – Я тоже привык быть в курсе всего происходящего, но не в этот раз! Мы не смогли допросить уцелевших при нападении на колонну военнослужащих, не смогли освидетельствовать раненых и осмотреть убитых. Они просто исчезли!

– Как исчезли?! – замкомандующего вскинул голову. – Растворились в воздухе, словно призраки?

– Не знаю, где они растворились, только их нет, – военный прокурор развел руками и сел.

– Кто может прояснить ситуацию?! – Свиридов перевел взгляд с командира «вованов» на десантника, потом на руководителя ОМОНа и СОБРа. Те по очереди покачали головами.

– Разрешите мне? – встал Нижегородцев и, не дожидаясь разрешения, сказал:

– Военнослужащие из расстрелянной колонны отправлены в Москву. Раненые и убитые – тоже…

– Странно! Как же прикажете мне вести расследование? – поинтересовался Бордюгов.

– Вам не надо его вести. Дело принято к производству Главной военной прокуратурой. Сегодня вы получите шифротелеграмму, и указание передать дело мне. Я найду способ переправить его адресату.

Лицо военного прокурора покраснело еще больше.

– Товарищ генерал, почему прикомандированный сотрудник Управления по борьбе с терроризмом выполняет прокурорские функции?

Заместитель командующего, который сам был озадачен, с минуту молчал, подбирая слова, чтобы помягче выразить прокурору свою мысль, по смыслу сводившуюся к фразе: «А какая тебе, на хрен, разница?» Но потом взял себя в руки и ответил обтекаемо:

– Мы все военнослужащие и выполняем приказы. Уточнения можете получить у своего руководства!

Военный прокурор махнул рукой и успокоился. Но Нижегородцев продолжал стоять.

– У вас есть что-то еще? – поинтересовался генерал, явно собираясь переходить к следующему вопросу.

– Да. Небольшое дополнение к докладу начальника разведки, – спокойно произнес Нижегородцев.

Крюков насторожился. Что может дополнить только прибывший в Ханкалу москвич, каким бы крутым «спецом» он не был? Очевидно, присутствующие думали так же – вокруг стола пробежал оживленный шепот, на лицах появились недоверчивые улыбки. Даже генерал чуть заметно улыбнулся:

– Вот как? Интересно! Слушаем вас!

– Сходка амиров, о которой сообщил подполковник Крюков происходила на северном отроге Черных гор, в селении Аржи-Чу. На обратном пути машина амира Саббаха упала в пропасть и сгорела…

В комнате будто взорвалась граната. Офицеры зашумели, задвигались стулья, Крюков даже вскочил.

– Вы хотите сказать, что Саббах убит?!

– Нет. Машина, на которой он приехал, упала в пропасть и сгорела. Ни причины этого, ни судьба Саббаха мне неизвестны…

– Но откуда у вас вообще такая информация? – сердито надул щеки Бабенков. – Я возглавляю оперативный отдел штаба, ко мне стекаются сообщения из всех источников, но у меня таких сведений нет!

– Пошлите вертолет в квадрат «Б-14» и сведения появятся. Да и судьба Саббаха прояснится. А насчет источников, извините, я не уполномочен их раскрывать!

Крюков сел на место. Было видно, что мыслями он уже в далеком ущелье. А Нижегородцев ровным тоном продолжил:

– Теперь, когда все присутствующие убедились в моей осведомленности, я могу перейти к вопросу о нашем взаимодействии. Я прислан сюда потому, что на самом высшем уровне принято решение усилить борьбу с терроризмом и реализовать многие наработки, имеющиеся в Управлении «Т»…

– Нашими задницами московские наработки реализовывать будем, – тихо проворчал Бабенков – он сидел дальше всех от генерала.

– В частности, – продолжал Вампир, не обращая внимания на скептические взгляды. – Передо мной поставлена задача предотвратить широкомасштабный теракт под кодовым названием «Серебряный поток». Кто-нибудь слышал о таком плане?

Длительное неловкое молчание стало красноречивым ответом на его вопрос. Выждав внушительную паузу, Нижегородцев продолжил:

– В связи с изложенным, мне необходимо владеть информацией в полном объеме, по всем проводимым мероприятиям! Где работают группы спецназа, какой район собираются обработать «вертушки» или артиллерия… Больше того, эти мероприятия должны быть мной предварительно одобрены!

В зале наступила полная тишина, было слышно, как урчит у кого-то в желудке. Наглый москвич фактически присваивал себе полномочия командующего! Причем делал это совершенно буднично, как будто и сомнений в таком его праве ни у кого не могло возникнуть. Вопросительные взгляды офицеров обратились к генералу Свиридову. Все ждали, что он ответит. И ответ всех удивил.

– Можете присутствовать у меня на утренних и вечерних совещаниях, – вздохнул генерал. – Полковник Бобренков, прошу знакомить товарища Нижегородцева с текущими планами нашей активности.

– Спасибо, товарищ генерал! – кивнул Вампир. – А теперь конкретное предложение по линии моих задач: надо арестовать Муслима Актумаева, кличка Бамбук, это родной брат Имрана Актумаева, кличка Борз. И не только брат, но и активный помощник: осведомитель, резидент, вербовщик и хороший сапер… Один из лучших в республике.

– Но за что его арестовывать?! – спросил подполковник Бордюгов.

– За хранение самодельного взрывного устройства, которое прикомандированные сотрудники вместе с местной милицией найдут при обыске!

– А если не найдут?

– Обязательно найдут! Он хранит его дома.

По залу прокатилась очередная волна удивленного перешептывания.

– Но на обыск нужно постановление местного прокурора, – возразил Бордюгов. – Естественно, он такое постановление не подпишет – ссориться с Борзом себе дороже!

– Подпишет! – уверенно заявил Вампир. – Он уже ждет в курилке у штаба. И мы должны его убедить. Не думаю, что это будет сложно!

– Актумаев у нас не «засвечен», – продолжал упрямиться подполковник. – На каком основании выходить за санкцией?

– Я вижу, законность вы поддерживаете на высоком уровне, – криво улыбнулся Нижегородцев. – Но тогда непонятно, куда пропадают чеченцы, похищаемые людьми в камуфлированной форме и масках? Вон какой митинг устроили местные жители, даже федеральную трассу перекрыли! В центральные газеты это дело попало, спецкомиссия ОБСЕ приехала… Какая-то избирательная законность у вас получается!

Бордюгов, насупившись, молчал. Генерал отстраненно делал пометки в лежавшем перед ним ежедневнике с таким видом, как будто не слышал предложения дерзкого подполковника из Москвы. К незаконным методам он предпочитал отношения не иметь, для этого есть подчиненные. Вот когда будет результат, тогда можно и доложить наверх о том, что операция проходила под его руководством.

– Товарищ генерал-майор! – обратился Вампир. – Прошу оказать помощь в обеспечении силами и средствами для проведения операции по задержанию фигуранта «Бамбук».

– Подполковник Крюков! – нехотя обратился генерал к начальнику разведки. – Обеспечьте!

– Так у меня и личного состава своего нет, – удивленно ответил Крюков.

– Из числа приданных сил обеспечьте! – повысил голос генерал.

Затянувшееся обсуждение на «скользкую» тему похищений начало его раздражать.

– Есть!

– И товарищ Бордюгов, хоть вы мне не подчинены, но прошу оказать необходимое содействие товарищу Нижегородцеву!

Военный прокурор кивнул.

– По этому вопросу у кого-нибудь есть еще что сказать?

Присутствующие молчали.

– Все свободны! – с облегчением объявил заместитель командующего.

Офицеры встали. Заскрипели по полу отодвигаемые стулья.

– У этого Вампира в подчинении группа спецназа, а я его еще и обеспечить должен, – проворчал Крюков, выходя из кабинета.

– Да? – удивился Бабенков. – Что за группа, почему я об этом не знаю?

– Потому что они тоже позавчера прибыли, разбили свой лагерь, никого туда не пускают и никому, кроме него, не подчиняются. Еще и «вертушка» в их распоряжении.

– Ни хрена себе! – штабист выругался. – Приезжает какой-то подполковник, никому не подчиняется, командует, как у себя дома, а у него еще своя группа, свой вертолет, он лучше всех знает, что происходит в горах. Неужели у него имеется доступ к спутниковой съемке? Как все это можно объяснить?

Догнавший их военный прокурор, видно, услышал последнюю фразу.

– Вы что-то прослушали, товарищи офицеры. Про высший уровень. Вы знаете, какой уровень в нашей стране высший? Вот то-то!

Бабенков открыл дверь штаба, и три старших офицера вышли на улицу. В курилке одиноко сидел чеченец в прокурорской форме.

– Послушай, Леча, дорогой, иди сюда, разговор есть! – с доброжелательной улыбкой позвал его военный прокурор.

Чечня, Ортсхой-Юрт, ноябрь 2004 г

Из-за туч луны видно не было. По широкому, но мелкому руслу реки, между бурлящей водой и высоким берегом, группа из шести человек подошла к окраине Ортсхой-Юрта. Двое из них, с автоматами в руках и измазанными маскировочным спецсредством «Туман» лицами, скользнули от реки к крайним домам и там залегли у дороги. Это головной дозор. Четверо остальных – метрах в двадцати сзади. Тяжелую ношу они несут по очереди.

– Килограмм двадцать, зараза, если не больше, – сказал один, утирая пот с лица шапкой типа «Орех».

На речной гальке лежал танковый осколочно-фугасный снаряд калибра 125 мм.

– Ну что, передохнули? – спросил второй, поднимая снаряд на плечо. – Пойдем!

– Может, попарно понесем? – предложил третий.

– Не, неудобно будет!

Село спало. Пахло навозом, сеном и парным молоком. Медленно, обходя по соседним улицам дворы с зажженными фонарями, группа двинулась к нужному дому. Двое засидевшихся в гостях мужчин, в изрядном подпитии, справили малую нужду в метре от головного дозора, и скрылись за поворотом.

Дойдя до нужного адреса, дозорные аккуратно оторвали от забора внизу две штакетины, и группа заползла в огород. Пара бойцов со снарядом и малой пехотной лопатой поползла дальше, в сторону построек во дворе. Кавказская овчарка, привыкшая к доносившимся из коровника звукам, никак не реагировала. Свет от фонаря соседнего дома на эту сторону не добивал.

«Сюда!» – беззвучно показал рукой под стену сарая боец, несший снаряд.

«Понял!» – молча кивнул напарник, и присел с лопатой у стены.

Попробовали копать. Земля оказалась слишком твердой, полотно лопаты стучало о каменистый грунт, получалось шумно. Решили сделать проще: положили снаряд на крышу сарая и замаскировали лозой плетущегося по крыше винограда.

«Уходим!»

Они выскользнули на улицу, закрепили оторванные штакетины.

– Куда спрятали? – спросил командир, когда спустились к реке и отдышались.

– На крышу сарая.

– Не обнаружат раньше времени? А то подарим готовый фугас чехам^[21].

– Не! – мотнул головой прятавший. – Там высоко, с земли не заметят. Мы еще и виноградом прикрыли.

– Ладно, всё, уходим на базу!

Утром Муслима разбудил скрип тормозов двух милицейских «уазиков», остановившихся у ворот. Бронированное стекло одного имело выщерблину с расходящимися вокруг трещинами – след от недавней пули, чуть не угодившей в прокурора. В этот раз ни Лечи Бадуева, ни начальника райотдела Вахи Алхоевича среди приехавших не было. Хозяин дома, двадцатипятилетний Муслим Актумаев, живо натянул черный спортивный костюм и, улыбаясь, вышел на крыльцо. Бояться ему было нечего.

– Салам, Бамбук! – улыбаясь, крикнул от калитки бывший одноклассник Юсуп в пятнистой зеленой форме без погон. – Открывай, лиса, – медведь пришел!

– Чего так рано приехали? Ты же знаешь – я не «лесной», честно живу, ни от кого не скрываюсь…

– Я-то знаю, Муслим, но у нас постановление на обыск!

Одноклассник, не дожидаясь приглашения, зашел во двор, на ходу доставая из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист. За ним шел молодой следователь в гражданской синей куртке и форменных брюках, и три милиционера в таком же камуфляже, как Юсуп.

– Вот, тут Казбек, типа, главный, – показал Юсуп на следователя, и отдал документ Муслиму.

– Ознакомьтесь с постановлением, гражданин Актумаев! – сказал следователь, поправляя выпадающую из подмышки папку. – И я предлагаю вам выдать добровольно всё, что есть запрещенного на территории вашего дома и двора.

– Да чего мне знакомиться? – невозмутимо ответил Муслим. – Все равно я подписывать ничего не буду. По закону я чист. А за брата не имеете права!

– А кто тут хоть слово сказал про твоего брата? – Казбек поморщился и обратился к Юсупу: – Приведите понятых! Будем искать!

Побродив без особого энтузиазма по двору и заглянув, как их инструктировал Ваха Алхоевич, на крышу сарая, приезжавшие расселись по «уазикам», и уехали с пустыми руками. С момента начала проведения обыска, и до его окончания, не прошло и получаса.

Вернувшись в отдел и написав рапорта, милиционеры занялись текущими делами, а следователя вызвал к себе начальник. Ваха Алхоевич был мрачен. В кабинете у него сидел незнакомый подполковник в очках-«хамелеон».

– Ну, рассказывай, как ты делал обыск? – сурово спросил начальник райотдела.

– Да, как всегда, – не обращая внимания на недоброжелательный тон, браво ответил Казбек. – Все осмотрели, чтобы подозрений не вызывать, потом на крышу сарая заглянули, как вы учили. Но там ничего запрещенного не было. Только крышка от кастрюли, ржавая вся. И нигде ничего не нашли!

Казбек зачем-то ударил ладонью о ладонь, будто стряхивая усталость после добросовестно выполненной тяжелой работы.

– А хорошо искали? – неожиданно спросил подполковник в темных очках.

– Обижаете! – поджал губы Казбек. – Искали тщательно, как всегда…

– Под виноград заглянули?

– Под какой виноград?

– Ну, на сарае который.

– Так не было там никакого винограда! – искренне возмутился Казбек. – Голая крыша. Только крышка от кастрюли была. Но мы ее не взяли.

– А второй сарай там был? Увитый виноградом?

Казбек вытер вспотевший лоб.

– Второго не было, – неуверенно сказал он. – Большой новый сарай, мы его и проверили. Может, старый уже сломали?

Вампир молча надел фуражку и вышел к ожидающей его машине с двумя бойцами без знаков различия. С начальником райотдела он даже не попрощался. Но, выходя из здания, довольно громко выругался. Часовой у двери так и не понял, чем это вызвано.

Горная Чечня, Мамут, тренировочный лагерь моджахедов, ноябрь 2004 г

Ржавая буровая вышка в низине между типичными для предгорья холмами так и стояла нетронутой. Будь она поближе к селу, ее давно разобрали бы и утащили местные жители. Но после первой войны даже сборщики металлолома опасаются сюда соваться – если не на мину нарвешься, то на людей в камуфляже. А от встречи с ними ничего хорошего не жди, что от федералов, что от «лесных». Да и села-то рядом нет – остались одни руины, заросшие шиповником и прочей, бурно произрастающей без вмешательства человека растительностью, и это не розы, крыжовник и абрикосы, а лопухи, репейник, да чертополох… Но в подвалах разрушенных домов вполне можно жить. С высоты полета вертолетов заброшенное село подозрения не вызывает, и не нужно тащить сюда рабов для рытья землянок, а под видом посещения кладбища можно доставлять продукты нелегальным жителям «мертвого» села. Человек, пришедший на кладбище проведать могилы родственников, вряд ли привлечет внимание федералов, хотя от большинства могил тянутся к небу высокие пики с полумесяцем на конце, указывающие, что родственники эти – шахиды, геройски погибшие в боях с неверными.

Джамалутдин, Аки и еще двое из нового набора лежат за обломком скалы и наблюдают, как видавший виды «Урал»: с пробоинами от пуль, снятой водительской дверью и с выбитыми стеклами, – медленно спускается по дороге к буровой. Кузов без тента, в нем видны белые мешки, набросанные как ни попадя. Дорогу преграждает шлагбаум, за ним двухэтажное сооружение из бетонных плит – выглядит, как настоящий блокпост. Может, когда-то он и был настоящим, во всяком случае – бетонные плиты испещрены пулями.

Когда «Урал» приблизился к шлагбауму, в проеме окна второго этажа появился инструктор Рустам – сорокалетний чеченец с наполовину седой бородой. Выставив автомат, гортанным окриком он потребовал остановиться и предъявить документы. Недовольно рыча, грузовик уткнулся в шлагбаум и замер. Между мешками в ту же секунду возникли прятавшиеся в кузове моджахеды с автоматами в руках. Точнее – это пока еще не моджахеды, они такие же, как и Джамалутдин – ученики, стремящиеся стать настоящими воинами, и старательно постигающие искусство борьбы с неверными. Джамалутдин тоже стремится в моджахеды, и у него сегодня тоже экзамен, но другой.

Обучающиеся сбрасывают мешки, спрыгивают и, пытаясь за ними укрыться, открывают огонь по «блокпосту». Но стреляют они холостыми патронами, а мешки упали вразброс, укрытия не получилось, и когда седобородый открыл ответный огонь, «стремящиеся» в этом сразу убедились: один закричал и схватился за ногу, второй уронил автомат и принялся молча перетягивал жгутом простреленную руку…

– Он что, по-настоящему стреляет?! – в ужасе восклицает Аки. Его товарищи-новички тоже шокированы, даже дар речи потеряли.

– Конечно, а как ты думал? – тоном бывалого бойца говорит Джамалутдин. – Пусть скажут спасибо, что Рустам добрый! Муса уложил бы несколько человек наповал…

Правда, нерадивые ученики быстро сориентировались и бросили несколько дымовых шашек – густой туман заволок все вокруг и скрыл их от глаз условного врага.

– Вы стадо баранов, а не будущие моджахеды! – кричал разъяренный Рустам. – Вы забыли, чему вас учили! Надо было сбить шлагбаум и уйти, прикрываясь огнем и гранатами! Какой толк будет от вас в борьбе с кафирами?!

Гнев инструктора постепенно спадает, крики становятся тише. Но экзамен провален. Уцелевшие виновато строятся, раненых перевязывают. Позже их ждет разбор полетов. И неизвестно, чем он закончится…

А сейчас наступает очередь Джамалутдина. Взрывники – штучный товар, поэтому экзамен будет принимать сам Саббах. А это опасней, чем фугасы и неизвлекаемые мины… Новички уходят в расположение лагеря, а он идет к месту испытания.

Прохладный ветерок пробрался сквозь одежду – зеленую брезентовую куртку со множеством карманов, такие же штаны, и даже, казалось, забрался в высокие, со шнуровкой, ботинки. А может, виноват не ветер, а страх приближающегося испытания, которое вполне может закончиться смертью. Джамалутдин поднял голову, тоскливо посмотрел на голубое небо с легкими облаками, окинул взором гряду заросших лесом гор, над которыми парили орлы. Когда-то давно, когда его еще не было на свете, там располагалась ракетная часть, и мощные атомные ракеты целились из глубоких шахт в Америку и прочие обиталища шайтанов… Потом ракеты вывезли, шахты наполовину залили бетоном, еще до первой войны разворовали оставшееся оборудование, вывезли километры медных проводов и кабелей в свинцовой оплетке. Разрушились и пришли в негодность казармы и караульные помещения, гаражи и трансформаторные подстанции… А бывшие шайтаны стали почти друзьями, во всяком случае, это они дают деньги на великий джихад!

Но логово стратегических ракет не так легко уничтожить: до сих пор сохранились подземные коридоры, железобетонные бункеры, остатки стартовых шахт и командных пунктов… Мало кто помнил про бывший стратегический объект.

А еще меньше знали, что несколько лет назад, повалившиеся ряды ржавой колючей проволоки подняли и восстановили, отремонтировали сигнализацию, заново разбили минные поля, починили запорные устройства стальных дверей полуметровой толщины… Джамалутдин сам был родом из Мамута, его отец когда-то снабжал ракетную базу продуктами, а старший брат – Умар, участвовал в восстановительных работах и служил в охране объекта. Поэтому он был одним из немногих, кто знал, что именно там и устроил свое логово Саббах – в подземных спецсооружениях не страшны ни бомбежки, ни артобстрелы, да и подобраться к ним практически невозможно… Но, конечно, об этом он никому не рассказывал – только поэтому еще и жил на земле.

Джамалутдин глубоко вздохнул. Там, на господствующих высотах, для охраны базы выставлены посты с пулеметами, минометами и автоматическими станковыми гранатометами «АГС-17». Но их не видно – на то они и секреты. Он представил, как за шершавым камнем лежит сейчас Мадина, прижавшись нежной щекой к прикладу снайперской винтовки «СВД», и тренируется в расчете поправок на уклон рельефа и ветер. Вопреки бытующим среди неверных слухам, девушек-снайперов у моджахедов немного. В этом потоке курсантов Мадина одна – снайпер, у остальных предназначение другое – стать шахидками. И тренируются они отдельно. Сам амир^[22] Саббах лично курирует подготовку шахидок и проводит с ними занятия. Джамалутдин очень радовался, что Мадина не в этой группе. Было бы жалко, если бы ее тело превратилось в окровавленные и закопченные взрывом куски мяса! Хотя ему о теле Мадины можно лишь мечтать… Джамалутдин встряхнул головой, отгоняя грешные мысли. Нужно собраться – грозный Саббах сегодня экзаменует не снайперов, и не шахидок, а именно его…

Амир в американском зеленом камуфляже, такой же кепке и каплевидных солнцезащитных очках, сидит в позе лотоса на зеленом коврике под раскидистым деревом у дороги. Он иорданец, но больше о нем практически ничего не знают. Только то, что он поклонник средневековой организации ассасинов – первых профессиональных убийц и террористов, не боящихся смерти. В честь их основателя он даже взял себе позывной и на занятиях по укреплению духа будущих моджахедов часто рассказывает о подвигах ассасинов, историю которых знает наизусть.

Его грубое, будто вырубленное из камня лицо ничего не выражает. Возможно, оно и не может ничего выражать: ученики шептались, что его разыскивают все спецслужбы мира, поэтому он несколько раз менял внешность и нож хирурга лишил лицевые мышцы подвижности. И действительно, лицо Саббаха покрыто шрамами, но это не следы пластических операций. Через весь лоб и левую щеку протянулся грубый рубец, на правой щеке, ближе к уху, располагался звездообразный красный шрам, который затронул и ухо, да так, что от него остался только закрученный черный обрубок. Говорят, что у него один глаз стеклянный, но какой – никто не знает: может потому, что они блестят одинаково холодно и бездушно, а может оттого, что мало кто заглядывает в глаза наводящему ужас амиру. Тем более, что он почти не снимает темных очков.

Джамалутдин подбежал к командиру, поздоровался, поклонился, приложив руку к сердцу. Амир благосклонно кивает и указывает простой черной тростью на противоположную сторону дороги, где нарисованный на пыли крест обозначает место закладки заряда. Сам фугас – артиллерийский снаряд калибром 152 мм, лежит здесь же, рядом с Саббахом, и тот опирается на него левой рукой, как на мягкий диванный валик. Ему действительно так удобней, а то, что это не подушка, амира не волнует – он много раз демонстрировал пренебрежение к смерти… Еще один жест – трость упирается в кусок картона, где разложены провода, радиодетали и целые блоки для изготовления взрывного устройства. Джамалутдин кланяется еще раз, благодарит, и начинает выбирать то, что ему может понадобиться.

Амир внимательно, но безучастно, следит за действиями ученика. Ошибки быть не должно. Джамалутдина уже не морозило, напротив – бросило в жар, он даже вспотел.

В метре за спиной Саббаха стоит его личный телохранитель и доверенное лицо – могучий, длиннорукий бородатый иорданец, по имени Абдаллах. Даже здесь, в постоянно охраняемом учебном центре, телохранитель всегда вооружен до зубов: жилет разгрузки разбух от магазинов к висящему на груди «АКМу», по бокам топорщатся кармашки с ручными гранатами, в кобуре на голени правой ноги – автоматический «Стечкин», на левой – боевой нож, такой же, какой Джамалутдин видел у неверных при зачистке его села в прошлом году. А что там у него еще где припрятано…

Джамалутдин собрал все необходимое, осталась пара мелочей, но что-то именно этих мелочей он и не может отыскать… В четвертый раз он перебирает резисторы, транзисторы, кнопочные и тумблерные переключатели, обрезки экранированного провода, штекерные разъемы… Нету! Душа у будущего сапера буквально уходит в пятки: если он сорвет экзамен, то может заплатить за это жизнью! В невзрачной трости амира скрыт трехгранный клинок, который с треском выскакивает наружу и с противным хрустом пробивает грудную клетку негодного ученика. Джамалутдин несколько раз слышал такой хруст. Сам Саббах называет это «выбраковкой». Да и висящий на правом боку в открытой кобуре «Стечкин» мгновенно может поставить точку в конце жизни того, кто не оправдал надежд не знающего жалости Саббаха!

Теперь Джамалутдин покрылся холодным потом! Он не знает – что делать… Посторонний звук вторгается в его сознание, он не сразу понимает, что это, потом доходит – щелканье пальцами. И исходит оно со стороны амира. Джамалутдин поднимает голову. И точно – Саббах протягивает ему пару маленьких цилиндриков. Это конденсаторы, которых он не мог найти! Даже не поблагодарив, Джамалутдин выхватывает спасительные детали из жестких пальцев, хватает моток провода и бросается к нарисованному на пыльной дороге кресту. Сердце радостно колотится: значит, Саббах расположен к нему, и открыто выражает свою поддержку… И он должен оправдать это доверие!

Молодой человек внимательно изучает место закладки. Прямо под крестом прятать заряд нельзя – здесь укатанная дорога и следы разрытия будут заметны… Джамалутдин заглянул со стороны обочины. Оказывается, под дорогой проложена труба, чтобы дождевые потоки не размывали полотно… Это самое подходящее место! Стерев рукавом пот со лба, он встал на четвереньки, широким ножом аккуратно снял узкую полоску дерна, проделав перпендикулярно дороге канавку длиной метров тридцать, протянул по ней провод, прикрыл дерном, слегка притоптал… Вышел на дорогу, внимательно посмотрел – получилось незаметно. Удовлетворенный, он продолжил движение и, разматывая моток, потянул провод дальше.

Удалившись от дороги метров на триста, Джамалутдин обрезал провод, подсоединил к нему приемник, надрезав пластиковую бутылку, засунул его внутрь, плотно обмотал скотчем и зарыл, оставив торчать над землей лишь небольшую антенну. Вот так! Неверные используют генераторы помех, которые глушат радиосигналы в радиусе двухсот метров, и думают, что могут безопасно ездить по нашим дорогам! Но отнесенный на триста метров приемник спокойно примет сигнал, преобразует его в электрический импульс и подаст на электродетонатор: раздастся – «Бух»! и кишки этих глупцов разлетятся по сторонам…

Довольный собой, Джамалутдин вернулся к дороге. Амир сидел в прежней позе, но уже не опирался на снаряд. Сапер поднял тяжелую коническую болванку, отнес на противоположную сторону дороги, засунул наполовину в дождевую трубу, очень осторожно присоединил провод к электродетонатору, заменяющему ударный взрыватель, и, стараясь не дышать, полностью задвинул снаряд на место. Переведя дух, он нарвал травы и заткнул трубу, еще раз тщательно осмотрел землю: ни провода, ни других следов работы не видно! Очень хорошо! Остались детали…

На ветке дерева, под которым сидел амир, Джамалутдин закрепил ярко-желтый пакет – это видимый издалека ориентир: когда машина неверных закроет желтое пятно – можно нажимать кнопку… Саббах неторопливо перебирал четки, темные очки равнодушно отражали солнечные лучи. Казалось, действия экзаменующегося его абсолютно не интересуют, а расположенный в непосредственной близости и готовый к подрыву фугас совершенно не волнует…

В довершение работы, Джамалутдин рассыпал на дороге порошок, обжигающий носы натасканных на мины собак, и раскидал мелко порезанную проволоку – теперь металлоискатели неверных будут постоянно пищать и станут бесполезными. Окинув еще раз придирчивым взглядом место минирования, он подбежал к Саббаху и, поклонившись, застыл со склоненной головой.

Амир достал из нагрудного кармана камуфлированного комбеза золотые часы на цепочке, посмотрел на них и спрятал обратно.

– Успел, – равнодушно кивнул он. – Теперь проверим, как это сработает.

Саббах взял лежавший рядом с ним пульт, протянул.

– Код – четыре четверки!

Джамалутдин дрожащей рукой взял пульт и растерянно замер. Он не понимал, что происходит. Взрывать заряд с этого места нельзя! До фугаса было не больше четырех-пяти метров. Семь килограммов тротила оставят шестиметровую воронку. Ни от него, ни от амира, ни от телохранителя-иорданца ничего не останется!

– Чего ты ждешь?!

– Надо отойти, командир, – с трудом выговорил молодой человек: губы не слушались – еще бы, он перечил самому Саббаху! – Мы находимся слишком близко…

– Боишься?

Толстые губы амира скривились в презрительной улыбке, обнажив крупные желтоватые зубы. Он снял очки и в упор рассматривал молодого сапера.

– Только за тебя, амир!

– Чтобы стать моджахедом, нужно изгнать из сердца страх, верить в Аллаха, верить своему амиру, и не обсуждать его приказы!

– Я верю в Аллаха, Учитель, – растерянно произнес Джамалудин. – И тебе верю…

Про страх он предусмотрительно промолчал. Сердце колотилось все сильнее, и Саббах наверняка заметил это.

– Тогда ничего не бойся! Я с тобой. И Аллах с нами, на все его воля.

Немеющими пальцами Джамалутдин начал нажимать: «4», «4», «4»… Ожидая, что амир остановит экзамен, он поднял глаза, и встретился взглядом с Саббахом… Оба глаза были одинаково холодны и мертвы, как будто сделаны из стекла.

«Не остановит», – понял Джамалудин.

– Аллаху акбар! – крикнул он и, зажмурившись, в четвертый раз нажал кнопку с цифрой «4»…

Но ничего не произошло. Ни взрыва, ни ужасной ударной волны, ни адского пламени, испепеляющего слабые человеческие тела. Только горячая струя потекла по ноге Джамалудина, правая штанина намокла, остро запахло мочой. Он будто вернулся с того света и не мог занять свое место на этом. От пережитого страха смерти, а может от стыда за этот животный страх, у Джамалутдина поднялось давление, в ушах звенело. Застыв, он непонимающе смотрел на своего амира. Саббах криво улыбнулся, взял свою страшную трость, но только для того, чтобы подняться на ноги.

– Ты понял, что произошло? – спросил он. Спросил доброжелательно, обычным человеческим тоном, как мог бы спросить его отец или брат Умар.

– Аллах явил свою милость, – с трудом выговорил Джамалутдин.

Саббах хмыкнул.

– Вряд ли ты заслужил милость Аллаха! Просто не хватило силы тока, чтоб продавить сопротивление провода. Нужно было ставить конденсатор большей емкости, или уменьшить длину провода…

Джамалутдин постепенно приходил в себя, но смысл сказанного Саббахом воспринимался им не сразу.

– Ты выполнил мой приказ даже под угрозой смерти, – смягчил тон Саббах. – Преданность и бесстрашие – были главными свойствами ассасинов, и остаются главными для моджахедов! Всему остальному можно научить, а ошибки исправить… Поэтому я оставлю тебя в живых, пусть Аллах решит, достоин ли ты жизни, или смерти. А сейчас иди и вымойся!

Только теперь Джамалутдин понял: амир знал, что фугас не сработает. Может, даже, он нарочно дал ему не тот конденсатор… Кроме стыда в душе зарождалось еще одно чувство: чувство обиды. Низко склонив голову, он побежал прочь.

– Быстрее, Ссыкун, быстрее! – крикнул ему вслед Абдаллах и расхохотался.

* * *

Опираясь на тросточку, чтобы облегчить нагрузку на раненую ногу, Саббах подошел к Абреку, привязанному к дереву за поворотом дороги, отстранил руку охранника, караулившего коня, и без посторонней помощи довольно ловко вскочил в седло. Он с удовольствием проскакал около километра, отмечая, что оба охранника бегут так быстро, что почти не отстают, хотя увешаны оружием и снаряжением. Да, эти парни настоящие ассасины! Если бы таких было много, то они бы давно создали свое государство, как это сделал тот, чье имя он выбрал своим псевдонимом… Вздохнув, Саббах свернул с дороги.

Арабский вороной жеребец осторожно шел вверх по узкой тропинке. Осеннее солнце припекало, пахло разнотравьем, гудели поздние горные пчелы, самоотверженно запасающие мед перед долгой зимой. Умный конь старательно выбирал место, куда поставить копыто – он держался между флажками, обозначающими проход в минном поле, перешагивал через куски бетона, обходил груды разбитого итальянского кирпича, разбросанного в жухлой траве – остатки некогда богатого двухэтажного дома на краю села. Они поднимались все выше – туда, откуда доносились запахи бетона, ржавого железа и оружейной смазки, безошибочно распознаваемые по-звериному острым обонянием Саббаха. А аромат жарящегося на углях мяса мог услышать любой, и Абдаллах с Хуссейном, которые привычно выстроили боевое охранение: один шел впереди, другой – сзади, – громко сглатывали.

На пригорке располагались несколько пулеметных гнезд, сложенных из перевезенных сюда железобетонных перекрытий разрушенных домов, и обложенных мешками с землей. Саббах проехал мимо, чувствуя на себе любопытные взгляды засевших там бойцов.

Наконец, они подошли к забору из трех рядов колючей проволоки. Старая, проржавевшая «колючка» соседствовала с новой, матово блестящей, а третий ряд заграждений был и вовсе выстроен из спиральной «егозы», которой не было во времена ракетной части. В КПП, выстроенном из железобетонных плит и того самого итальянского кирпича, несли службу трое часовых. Один сидел у крупнокалиберного пулемета, торчащего из бойницы, второй поспешно выбежал и поднял шлагбаум. Это был молодой чеченец среднего роста в камуфляже и черной кожаной тюбетейке, с автоматом на ремне, висящим на правом плече с таким расчетом, что его можно было вскинуть одной рукой и сразу открыть огонь. Третий выглянул из дверного проема и восторженно рассматривал амира, но Хуссейн махнул рукой, и тот мгновенно скрылся.

Дальше начинался лес, всадник и его охранники скрылись в сыром и прохладном зеленоватом сумраке. «Зеленка» надежно укрыла их не только от вертолета-разведчика, но и от аэрофотосъемки с высоты шести тысяч метров. И даже от спутниковой съемки, если только та не ведется в тепловом диапазоне…

Вскоре они оказались на территории бывшей ракетной части: растрескавшаяся бетонированная площадка, сквозь которую пробивается трава и деревья, остатки асфальтовых дорожек, ведущих к бетонным жерлам туннелей, закрытых бронированными дверями, недавно восстановленная казарма… Все заросло деревьями, а проплешины накрыты маскировочной сетью, чтобы не засекли с воздуха.

Обед был уже готов. Как только амир совершил омовение и сел в новую, еще пахнущую свежим деревом беседку, на свой коврик, молодой парнишка в белой куртке не первой свежести принес снятую с огня свежую баранину на шампурах, лепешки, мацони и овощи. Расставив еду на низком столике, он поклонился и ушел.

Саббах сделал знак охранникам – он всегда разделял с ними трапезу. Абдаллах и Хуссейн присели напротив, но так, что было видно – они в любую минуту готовы мгновенно вскочить на ноги. Абдаллах пробовал обед первым – сегодня была его очередь. Если еда отравлена, он спасет амира ценой своей жизни. Но его это не пугало и аппетит не портило. Он жадно стал рвать белыми зубами горячее, хорошо прожаренное мясо.

– Машину осмотрели? – спросил амир на арабском.

– Конечно, – кивнул Хуссейн, возглавляющий контрразведку Саббаха. – Она цела. В смысле – следов пуль или подрыва нет. А так – как цела: в лепешку! Ну, и обгорела вся… Видно, Али в темноте на дороге не удержался – там очень узко…

– Машины не падают в пропасть сами по себе, – сказал амир. – Особенно, если в ней должен был ехать я… Даже молодой Али не допустил бы такой ошибки. Кстати, его нашли?

– Одни кости остались. Место неудобное, машина сплющена, не смогли достать…

– Передайте деньги родителям, – безразличным тоном распорядился амир. И тут же деловито спросил:

– А что по колонне? Разобрались?

– Нет. Неизвестно, кто там был. Но сработали конкретно: много убитых, много раненых, пожгли много транспорта, только одна машина ушла…

Абдаллах насытился, отодвинулся от стола и принял участие в разговоре.

– Вообще-то это непорядок. Если каждый делает что хочет, а других не предупреждает, то плохо кончится. Друг друга перестреляют.

– Борз так и хочет – чтобы каждый был сам по себе, – зло сказал Саббах. – И вообще, он слишком много стал о себе думать… А другие смотрят и берут с него пример!

– Так может, пора его убить?

– Рано пока. У него самый сильный отряд и вообще… Нужен он мне. Хочу с ним встретиться и поговорить глаза в глаза. А там Аллах подскажет, что делать!

– Двадцать минут прошло! – объявил молодой повар, ставя на стол свежую порцию шашлыка.

Большинство пищевых ядов проявляют себя за это время, но Абдаллах чувствовал себя прекрасно. Саббах и Хуссейн принялись за еду.

– Амир, а ты не узнал, кто под Тиходонском плотину минировал? – спросил Абдаллах.

Саббах только покачал головой.

– У нас много друзей и братьев, – только и сказал он. – И если они начали дело, они его закончат. А мы скоро подадим им хороший пример!

Дальнейшая трапеза проходила в молчании. Насытившись, суровые мужчины некоторое время сидели, отдыхая. В это время прозвонил спутниковый телефон. Это был телефон Саббаха, но носил его Абдаллах. Сейчас он вынул аппарат, подключил его к экранированному проводу, который уходил вверх по склону горы, и только после этого ответил. Выслушав пароль, он передал трубку Саббаху.

Звонили из Парижа. Руководитель французского филиала доложил, что они заподозрили в своих рядах шпиона: он не вызывал никаких подозрений, но кто-то поклялся, что видел его в загородном кафе с оперативником контрразведки…

– Вы его допросили? – спросил Саббах.

– Конечно! Послушай…

На том конце связи послышались шаги, потом раздались стоны, всхлипывания, и неразборчивая арабская речь:

– Ко… вы по. ри… Он дав… м… нен. ви…

– Не признается! – пояснил собеседник. – Он хорошо работал и принес много пользы. Так что с ним делать?

– Если в дом заползла змея, разве надо ждать, пока она кого-нибудь укусит? – вопросом на вопрос ответил Саббах.

– Я понял тебя, брат!

В трубке отчетливо прозвучал звук выстрела.

– Что еще у вас? – спросил Саббах. – Как «Белый путь»?

– Готовим, брат, готовим. Но есть сложности… Иншалла… Пора заканчивать, нас могут запеленговать… Аллаху акбар!

– Аллаху акбар! – ответил Саббах и, отключившись, неспешно передал трубку телохранителю. Пеленга и ракетного удара он не боялся: сейчас сигнал уходил на спутник не с телефона, а с антенны, расположенной в километре отсюда, на противоположном склоне горы.

Он со вкусом допил мацони, озабоченно вздохнул. Надо заново готовить акцию в Москве, надо пролить дождик здесь, а далеко не все идет гладко…

Телефон прозвонил снова. На этот раз Абдаллах, услышав голос, встал и поклонился, потом, подкатив глаза и указав пальцем свободной руки в небо, передал трубку амиру. По таким необычным для сдержанного телохранителя жестам Саббах понял, кто хочет поговорить с ним на этот раз. И точно: на связи был Калиф, руководитель «Всемирного джихада», друг студенческой юности. Давнее знакомство сказывалось: Калиф был с ним мягче, чем с другими.

– Салям алейкум, Тимур!

– Салям, Джарах! Я слышал, дела у тебя идут плохо, – не спросил, а утвердительно сказал Калиф. Голос у него был обычный – спокойный и бесстрастный. Но это ничего не значило: так же спокойно и бесстрастно он резал глотки кафирам и предателям, Саббах знал это лучше других.

– До «плохо» пока не дошло, – ответил он. – Но и хорошими их не назовешь.

– Вижу, ты не забыл лингвистические тонкости русского языка, – усмехнулся Калиф. – Акция в Москве сорвалась, «Серебряный поток» завис, кафиры загнали моджахедов в горы, отношения с амирами ухудшились… И ты считаешь, что это не «плохо», а «нехорошо». А в чем же разница?

– В Москве произошел самоподрыв, такие случаи не предусмотришь, – так же спокойно ответил Саббах. Он тоже умел невозмутимо отрезать головы. – «Поток» действительно откладывается: есть проблемы с людьми, знающими местность, где предстоит работать… И с хорошими взрывниками сложно, тем более, что в Москве погиб специалист, которому я думал поручить это дело…

– Неужели это проблемы? – безэмоционально удивился Калиф.

– Нет. Подходящие люди есть у Борза, а его брат – классный минер. Но Борз, как раз и есть проблема – это он мутит воду среди амиров!

– Причина? Из-за денег?

– Деньги – только повод. Главное, в другом: он хочет выйти из подчинения Центра! И говорит, что я и другие иностранцы не можем полноценно участвовать в местном джихаде. Мол, это не наш джихад, а их, и мы его не понимаем…

Собеседник на другой половине земного шара помолчал.

– Да, такие вопросы периодически возникают в разных странах, – наконец, сказал он. – Местные патриоты противопоставляют себя пришлым наемникам. Но я пришлю тебе группу чеченских патриотов – это снимет подобные спекуляции. Правда, не следует копаться в их прошлом: все они большую часть жизни провели в Иордании или Сирии. А некоторые здесь и родились. Если это выяснится, сама идея чистого патриотизма лопнет.

– Я понял тебя, Тимур!

– Очень хорошо. Но ситуацию надо выправлять!

– Я ее выправлю. В самое ближайшее время.

Отключившись, Саббах долго сидел в задумчивости, глядя перед собой невидящими глазами.

– Пошли кого-нибудь к Борзу, Хуссейн, – наконец сказал он. – Пусть приедет ко мне для конкретного разговора.

– Сделаю, амир! – кивнул телохранитель.

– И еще… Кого мы можем послать вместо Зары?

Абдаллах почесал бороду. Он курировал диверсионную подготовку.

– С уверенностью не скажу, хозяин. Материал не очень качественный. И психологическую подготовку до конца не прошли.

Он замолчал, но под требовательным взглядом командира сказал:

– Может, Зухра… Она лучше других. Но лично я не уверен и в ней…

– А сопровождающим кого?

– Молодого моджахеда, который сегодня сдал тебе экзамен. Этого… Ссыкуна…

Саббах поморщился.

– Не надо оскорблять парня! Он шел на смерть, но нажал кнопку! Я подумаю насчет него…

Саббах вновь застыл в мрачной задумчивости. Медленно текли минуты.

– Хозяин, а почему ты ездишь на Абреке, а не на японском вездеходе? – спросил вдруг Хуссейн, чтобы как-то развеять сгустившуюся атмосферу.

– Абрек живой и пройдет по любой тропинке, – медленно, будто обдумывая ответ, произнес амир. – И потом, ты слышал когда-нибудь, чтобы заминировали и взорвали лошадь? Или она вдруг упала в пропасть?

Он помолчал.

– И вообще, старинная арабская поговорка гласит: «В жизни есть только три удовольствия: есть мясо, ездить на мясе и вонзать мясо в мясо…»

Саббах, опираясь на свою трость, встал.

– Вызовите ко мне Мадину! – распорядился он и, прихрамывая, отправился в свою резиденцию.

Это был бетонный бункер в горе, из которого в глубину скального массива уходил длинный туннель с несколькими ответвлениями и переходами на другие уровни. Несколько толстых бронированных дверей позволяли надежно отгородиться от всего мира, запасы продовольствия были рассчитаны на месяц, разбомбить его убежище невозможно, а в случае необходимости он мог выбраться через два запасных выхода, расположенных в разных местах.

Бункер амиру хотели обустроить, как комфортабельную городскую квартиру, но он отказался. Поставил кровать, стол с двумя стульями, на бетонную стену над кроватью повесил ковер, второй бросил на пол, чтобы защитить израненное тело от сырости. Восстановил электричество, устроил арсенал – оружие, патроны, взрывчатка… Запасся противогазом, медикаментами, керосиновой лампой. Сделал запас консервов и галет. Вот и все, этого вполне достаточно. Недаром основатель государства ассасинов Хасан ибн Саббах исповедовал скромность и аскетизм, а за богатство сурово карал. На этом и держалась дисциплина в Аламуте, да и во всем исмаилитском государстве… А после смерти ибн Саббаха его заветы разрушились, Аламут пал, а ассасины разбрелись по всему миру…

Он опустился на жесткую солдатскую кровать, прикрыл глаза и тут же провалился в приятную дрему…

Аламут, Западная Персия, январь 1256 г

После смерти Хасана ибн Саббаха новые низаритские имамы появлялись в крепости Аламут лишь однажды – для торжественной процедуры вступления в должность, принятия присяги и выслушивания клятвы верности ассасинской общины. Никто из них не решался занять апартаменты «Старца Горы». Впрочем, аскетичные спальню и кабинет-библиотеку Хасана ибн Саббаха вряд ли можно было назвать апартаментами. Может быть, поэтому и не находилось желающих в них поселиться. Кроме того, поговаривали, что дух хозяина активно этому препятствует.

Как бы то ни было, шейх и имам Рукн ад-дин Хуршах – великий магистр Аламута – исключением не стал, избрав местом своей резиденции крепость Меймундиз. Его наместником в Аламуте был назначен комендант – Мухаммад ибн Иса аль Халифа. Он происходил из знатного рода и имел высшее звание ордена ассасинов – даи аль-кирбаль, что позволяло ему непосредственно общаться с великим шейхом и получать приказы непосредственно от него.

Крупный мужчина с жесткими чертами волевого лица, он руководил всей жизнью Аламута: от снабжения крепости провиантом и поддержания внутренней дисциплины и порядка, до взаимоотношений с султанами и шейхами окружающих государств и провинций. Каждый день Мухаммад обязательно присутствовал на занятиях по боевой подготовке учеников: в черном халате, чалме, черных сапожках из мягкой кожи, с кривой саблей на боку, и с кинжалом за поясом, он незаметно появлялся на тренировочной площадке, молча наблюдал, иногда что-то подсказывал, но чаще так же молча исчезал. Он понимал, что с уходом «Старца Горы» уровень подготовки ассасинов снизился во всех сферах – и в психологической, и в тактической, и в боевой. Причин этому было много, но главная, пожалуй, одна: после дамасского клинка, ни одна сабля не придется по руке…

Дел в крепости было много, поэтому комендант покидал Аламут редко и с неохотой. Но что поделаешь, если почтовый голубь принес записку от великого магистра с требованием прибыть к нему лично? Взяв с собой личную охрану – пять вооруженных всадников, – Мухаммад отправился в путь.

Дорога заняла почти целый день, когда кони стали от усталости сбиваться с рыси на шаг, вдали показались остроконечные башни Меймундиза. Крепость стояла на склоне горы, не так высоко, как Аламут, а поэтому была отгорожена от окружающего мира рвом с подъемным мостом. Мухаммада ждали, и мост опустился, как только маленький отряд приблизился. Копыта простучали по толстым доскам над глубоким рвом, наполовину заполненным зацветшей водой, на которой плавали большие зеленые кувшинки. Ворота гостеприимно распахнулись, и Мухаммад со свитой заехал внутрь. Телохранитель великого магистра немедленно проводил почетного гостя к своему хозяину.

Покои Рукн ад-дина Хуршаха выглядели богаче, чем в Аламуте, но излишеством тоже не блистали: посреди просторного зала с голыми стенами располагался огромный стол, за которым восседал имам в белой чалме и теплом белом халате с тонкой золоченой отделкой. Перед ним, на зеленой скатерти, горели свечи в массивных серебряных подсвечниках, и лежал большой коран в кожаном переплете. Сзади с треском пылал камин, но этого огня не хватало, чтобы обогреть такое большое помещение. Стульев для посетителей не было – равных себе великий магистр здесь не принимал, а неравным сидеть в его присутствии не полагалось.

– Приветствую тебя, мой верный Мухаммад! – имам сделал знак рукой, предлагая гостю подойти поближе.

На его пальцах разноцветными лучиками остро сверкнули бриллианты массивных перстней. Это перечеркивало аскетичный уклад, который насаждал в исмаилитском государстве Хасан ибн Саббах. «Золото и бриллианты расслабляют мускулы мужчины, убивают его храбрость и превращают в женщину!» – говорил «Старец Горы», а комендант привык исполнять все его заветы. Хотя с той поры прошло много лет и многое изменилось…

– Приветствую тебя, о великий шейх, и благодарю за возможность лицезреть тебя так близко, которую ты дал своему недостойному слуге! – Мухаммад ибн Иса аль Халифа отвел глаза от запрещенных перстней и поклонился.

– Все ли нормально в крепости Аламут?

Кроме них в зале никого не было. Имам говорил негромко, но в полной тишине каждое слово отражалось от каменных стен гулким эхом.

– Все в порядке, мой господин, хвала Аллаху! – склонил голову Мухаммад.

– Не нужно опускать глаза! Ты храбрый воин и мудрый руководитель, достойный смотреть гордо!

– Спасибо за столь высокую оценку моих скромных стараний, о господин и повелитель!

Имам встал, облокотился кулаками на стол, и посмотрел Мухаммаду прямо в глаза.

– Нас ждет большое испытание, – глухо произнес он.

– Вся наша жизнь – испытание: достойны ли мы лицезреть Аллаха в раю после земной смерти, или нам надлежит вечно гореть в аду.

– Воистину так, – кивнул имам. – Я надеюсь, что Аллах поможет нам преодолеть все трудности…

Он ненадолго замолчал, подбирая слова, и продолжил:

– Но и сами мы должны проявить усердие…

– Я готов! – без колебаний ответил Мухаммад.

– Мне доложили, что монгольская армия пересекла Амударью. Осталось не так много времени на подготовку – к началу лета монголы будут здесь. Они идут уничтожить нас.

– Низариты всегда готовы сразиться с врагом!

– Битва будет долгой и трудной. Может оказаться так, что Аллах решит испытать нас горечью потери Аламута.

– Если нам суждено стать шахидами, мы примем это с честью!

– Я не сомневаюсь в этом, брат мой! Речь о другом: мы должны позаботиться о будущем нашего государства.

Мухаммад выжидающе молчал.

– Исмаилиты разбросаны по всему миру, и перед тем, как стать шахидами, мы должны позаботиться о том, чтобы собрать их воедино для продолжения борьбы. Как говорил наш великий учитель Хасан ибн Саббах: «Рай покоится в тени сабель». С нашей земной смертью, если так распорядится Аллах, исмаилитское братство не должно исчезнуть с лица земли. Но для этого понадобятся деньги, много денег. А так же новая территория и покровительство ее хозяина. И все это у нас есть!

Имам достал из широкого рукава туго свернутый в трубочку лист толстой бумаги с большой сургучной печатью и протянул его коменданту.

– Это письмо для моего друга – Сулеймана ибн Яхья, командира гвардии Трапезунда, влиятельного и уважаемого в тех краях человека. Он окажет нам прием и покровительство, у него мы начнем заново создавать наше государство. Достань из тайника всю казну крепости и отправь ее с наиболее верными тебе людьми к моему другу Сулейману. Никто не должен знать об этом.

– Все сделаю, мой господин! – преклонил голову Мухаммад, взяв письмо.

По возвращении в Аламут, комендант вызвал командира личной охраны. Через минуту угрюмый, молчаливый Омид вырос на пороге, в проеме открытой двери. Крепко сложенный и обманчиво-медлительный, он имел высокое звание рафика, и пользовался непререкаемым авторитетом среди ассасинов.

– Заходи, Омид! – дружески приветствовал его Мухаммад ибн Иса, который «приподнимал» таким образом тех, кто занимал более низкое положение, особенно, если поручал им особо ответственное и опасное задание.

– Возьми с собой четверых хорошо подготовленных бойцов, оденьтесь как купцы, спрячьте оружие под одеждой, – приказал Мухаммад. – И готовьтесь, к вечеру вы уедете далеко и надолго с особо важной миссией!

Лицо Омида не изменилось.

– В Трапезунд, – уточнил комендант.

Рафик кивнул. Он понятия не имел, где находится Трапезунд, но даже если бы Мухаммад ибн Исса приказал ему отправиться на Луну, реакция у него была бы та же самая. Потому, что приказы старшего подлежали безусловному и точному исполнению.

– Через два часа ты приведешь сюда отобранных бойцов для дополнительного инструктажа! – подвел итог Муххамад.

Омид кивнул, сделал неуловимое движение, и дверной проем опустел, как будто рафик стал невидимым.

Западная Персия, февраль 1256 г

Всякие люди встречаются на длинных и опасных дорогах, но опытный глаз бывалого человека мгновенно определяет, что представляет из себя очередной путник. Паломники, смиренно идущие на поклонение в Святую Землю, курьеры, загоняющие лошадей, чтобы быстрей доставить пакет своим господам, странствующие рыцари с оруженосцами, монахи различных конфессий – от православных, до мусульман, важные господа с внушительной охраной, толстые купцы с мешками и корзинами… Но эта пятерка молодых подтянутых всадников – с крепкими фигурами, цепкими глазами и решительными движениями, мало походила на торговцев. Хотя и одеты они соответственно – длинные просторные накидки из толстой верблюжьей шерсти, шаровары, короткие сапоги, фески; и хотя вьючная пара лошадей изнемогает под тяжелыми сундуками, но похожи они скорей на военных, чем на купцов. Если бы кто-то заглянул под их одежду, то убедился бы в справедливости своих подозрений: тонкие кольчуги на теле, широкие ассасинские кинжалы с отравленными лезвиями в широких рукавах или между лопаток, разборные духовые трубки, надежно поражающие противника с десяти шагов отравленной стрелой, петли-удавки…

Но вели они себя смирно и старались не привлекать внимания. Омид ехал первым, внимательно осматриваясь по сторонам и проверяя изредка встречающиеся заросли кустарника. Он всегда был сдержан и рассудителен, из-за чего выглядел старше своих лет. Впрочем, рафик был действительно старшим не только по положению, но и по возрасту – ему исполнилось тридцать два. Младшим был восемнадцатилетний Бахрам, отличавшийся большой силой и необузданной энергией. Братьям Рошану и Сивушу двадцать четыре и двадцать пять, Парвизу – двадцать семь.

Все они прошли полный курс подготовки ассасинов, сдали экзамены, во время которых рисковали жизнями, и получили почетное звание фидаинов, дающее право носить белый халат с красным поясом – гордые цвета братства. Каждый из них неоднократно участвовал в акциях и покрыл свое имя славой. Тем более, что теперь не требовалось обязательно умирать, восхваляя своего шейха. Может быть оттого, что после ухода Хасана ибн Саббаха, восхвалять было некого, и умирать не имело смысла. Да и не хотелось. Уже давно никто из учеников не был в «раю», никто из них не видел «вознесений на небо» и не разговаривал с «отрубленной головой». К тому же, ассасинов уже хорошо знали и боялись – короли, султаны, графы и епископы добровольно платили дань и выполняли просьбы имамов назаритов, их уже не надо было заставлять это делать… Жизнь ассасинов стала продолжительней и спокойней. Тем не менее, все пятеро прекрасно владели оружием: Омид блестяще рубился двумя саблями одновременно, Парвиз отличался в метании ножей, Бахрам слыл специалистом в рукопашном бою, Рошан и Сивуш были мастерами удушений. Кроме того, все отлично стреляли из лука и арбалета и владели искусством отравления.

Долгое время они пробирались нехожеными тропами, ночуя в диких пещерах или прямо в пустыне. Если везло, то ели пойманную в силки или подстреленную из лука мелкую дичь, но чаще жарили змей, которые в изобилии водились в пустыне, а при недостатке воды высасывали соки из глубоко залегающих корней пустынной колючки. Когда ушли достаточно далеко от опасных мест, то перестали прятаться и продолжили движение по главным дорогам.

Первый караван-сарай на пути «аламутских купцов» встретился через две недели пути. За это время заметно потеплело, и они сменили теплые накидки на длинные и широкие куртки, не стесняющие движений. Горный пейзаж с его быстрыми холодными реками на дне ущелий, изрезавших долины, постепенно сменился равнинами полупустыни. В надежде сытно поужинать и нормально выспаться, ассасины повернули лошадей к двухэтажному каменному строению в виде квадрата с открытым двором и наблюдательными башенками по углам. Въехав в высокие арочные ворота, они увидели посреди двора колодец, рядом с которым совершали омовение четверо пожилых торговцев в дорогих халатах и чалмах. Первый этаж занимали загоны для животных и помещения для складирования грузов. Четыре узких лестницы по углам вели на второй этаж, где располагались комнаты для постояльцев. Двери всех комнат выходили на узкую крытую площадку, тянущуюся по периметру здания. На площадке второго этажа, рядом с одной из лестниц, двое молодых персов в грязной одежде играли в нарды. Терпкий запах дыма от кальяна, смешавшись с запахами вьючных и верховых животных, витал по закрытому от освежающего ветра двору.

Хозяин – грузный киликиец с мешками под глазами, встретил новых гостей радушно, как будто хотел развеять дурную славу своих соплеменников. Расседлав и напоив лошадей, ассасины отклонили предложение хозяина оставить поклажу внизу, под его неусыпным надзором. Рошан и Сивуш потащили наверх один сундук, Парвиз в это время охранял второй, а Бахрам зашел на кухню заказать ужин. Персы заинтересовались их грузом, оставили игру и предложили Парвизу помочь занести по лестнице второй сундук. Тот молча покачал головой.

– Чем вы торгуете, друзья? – спросил один и глаза его жадно блестели.

– Может, мы что-нибудь купим? – поддержал его второй.

Оба были грязны, небриты, от них сильно разило потом. Ассасины тоже ночевали, где придется, но всегда омывались в холодных струях реки, ручья или водопада. А персы, значит, постоянно живут вне дома – в ущельях, пустыне или лесах, и привыкли к этому настолько, что не следят за собой, и даже попав в караван-сарай, почему-то не спешат привести себя в порядок… Скорей всего, это не обычные путешественники, а разбойники, высматривающие здесь подходящую добычу!

– Из ваших краев возят шелк, парчу, ковры, – продолжил неприятный незнакомец. – А эти сундуки, похоже, набиты камнями… Или золотыми слитками?

Перс подмигнул. Один глаз у него был полуприкрыт, и тонкий шрам от острого ножа на брови и щеке выдавал причину этого.

– Каждый видит то, чего ему не хватает, – равнодушно ответил Парвиз. – Почему бы вам не вернуться к своим нардам?

– Мы так и сделаем, – ответил второй, многозначительно переглянувшись с товарищем. – Может, и ты сыграешь с нами? И позови своих друзей…

– Мы дали обет не играть в азартные игры. К тому же, так устали, что не можем стоять на ногах…

Рошан и Сивуш вернулись и под внимательными взглядами персов затащили наверх второй сундук. Парвиз поднялся вслед за ними. Комната оказалась просторной, но ни утвари, ни кроватей, ни ковров здесь не было: все следовало приносить с собой. Однако тренированные в духе аскетизма фидаины вполне могли спать на полу.

В стене напротив входа слабо светилось тусклое зарешеченное окно. Выглянув в закопченное стекло, Парвиз рассмотрел одного из персов: тот осторожно вывел из двора лошадь и, вскочив на нее, поскакал прочь.

– Мне не понравились эти игроки в нарды, – сказал он Омиду, который составил сундуки рядом в дальнем углу, и накрыл их своим ковром. – Они больше похожи на разбойников, чем на богобоязненных путников…

Омид молча кивнул.

– Один куда-то поскакал, наверное, за помощью…

Омид пожал плечами. Он не любил пустых разговоров. Впрочем, и все остальные не отличались многословием.

Бахрам принес большой котел с дымящейся шурпой, ржаные лепешки и немного овощей.

– Хозяин приглашал нас спуститься в трапезную, но я сказал, что мы устали, – сообщил он. – Они все похожи на злодеев – и этот киликиец, и повар… На всякий случай, я не отходил от котла, пока он готовил – мало ли что можно всыпать в еду…

Омид одобрительно кивнул и сделал приглашающий жест. Ассасины уселись вокруг котла и с аппетитом набросились на еду.

– Особо не объедайтесь! – предупредил Омид. – После двух недель сухомятки жирная шурпа может расслабить дух и тело. Да и желудок тоже… А ночь у нас будет, судя по всему, не очень спокойной!

Когда совсем стемнело, после вечернего намаза, караван-сарай затих. Лишь чавканье стоявших в стойлах животных, да крики окрестных гиен нарушали тишину ночи. Но постепенно замолкли и они. Слабый свет молодого месяца почти не проникал внутрь комнаты, в которой остались лишь Парвиз и Бахрам. Остальные трое бесшумно забрались на крышу и распластались на ней, растворившись в темноте. Хотя факелы, освещающие двор, потушили, они рассмотрели, как бесшумно приоткрылась калитка, и во двор проскользнули четыре темные фигуры. Здесь к ним присоединились еще три тени, и после короткого совещания, все семеро стали осторожно подниматься по скрипучей лестнице.

Надо отдать должное их опыту: они почти не производили шума! Лишь изредка предательски скрипела ступенька, тогда все мгновенно замирали на несколько минут, чтобы мимолетный звук не нарушил спокойствия ночи, и успел забыться, если вдруг пробился в тяжелый сон уставших путешественников. Наконец, ночные воры сгрудились у вожделенной двери, отделяющей их от богатых сундуков проезжих купцов. Специалист по замкам достал нож и принялся осторожно просовывать его к внутреннему запору, а остальные толпились вокруг, нетерпеливо наблюдая и торопя момент, когда польется кровь… Готовые к злодейству, черствые сердца бились учащенно, а ладони, держащие оружие, как обычно, вспотели, и разбойники нервно вытирали их об одежду. Они настолько сосредоточились на ерзающем в двери ноже, что даже не сразу обратили внимание на происходящее со стоящими по краям двумя их сотоварищами, которых неведомая сила потащила вверх и перебросила через перила галереи, причем падали они на спину, а свернутые головы смотрели вниз, на приближающиеся каменные плиты…

Парвиз лежал с открытыми глазами уже больше часа, и зрение адаптировалось к темноте. Он скорее увидел отблеск лезвия, просунутого в щель между дверью и стеной, нежели услышал звук откинутого засова. А может, просто почувствовал опасность – эта способность была развита у всех ассасинов. Раздался негромкий скрип ременных петель… Он извлек кинжал, бесшумно метнулся к приоткрывающейся двери, и встретил протискивающегося в комнату человека ударом рукоятью в висок. Кость хрустнула, обмякшее тело замертво рухнуло на пол, с грохотом отлетел в угол топор. Снаружи послышалась какая-то возня, на камни двора упало что-то мягкое и тяжелое, потом еще одно, что-то зазвенело, слышались хрипы и стоны.

Но следующий ночной гость уже не смог остановиться, он по инерции ворвался следом, и Бахрам сбил его с ног. Парвиз настежь распахнул дверь и рывком бросил на пол третьего, тяжело навалился сверху, схватил за горло. По запаху показалось, что это уже знакомый ему перс, тот отчаянно сопротивлялся, но недолго: Парвиз сломал ему кадык. Рядом бился в железных руках Бахрама его сотоварищ, которого молодой ассасин сгибал через спину назад. Раздался треск, как будто чересчур сильно перетянули пересушенный лук, и ночной разбойник обмяк.

Оставив в комнате бездыханные тела, Парвиз с Бахрамом выскочили на площадку. Здесь было светлее: тучи разошлись, а месяц стоял в зените. Омид с братьями уже все закончили. Они действовали удавками.

– Семеро, – как всегда тихим и спокойным голосом сказал Омид. – Хозяин и повар внизу, давайте и остальных туда отправим.

Трупы посбрасывали во двор. Ассасины не проливают крови без необходимости: ранений ни на ком не было. Пусть стражники думают, что они передрались и упали со второго этажа… Впрочем, это явное разбойничье гнездо и вряд ли кто-то станет особенно разбираться, что тут произошло… А если станет, то наверняка найдет трупы или вещи пропавших постояльцев…

Рассвета фидаины дожидаться не стали. Быстро собрались, погрузили свои сундуки, прихватили трех свежих лошадей разбойников, и покинули оказавшееся столь неприветливым место.

– Все, больше никаких караван-сараев! – объявил Омид, как только выехали за ворота. – Лучше снова будем есть змей и высасывать воду из корней растений, чем подвергать опасности столь важный груз!

Возражать старшему даже в голову никому не могло прийти – есть змей, значит есть змей! Но ловить вялых, отощавших за зиму гюрз не пришлось – конины хватило до конца пути. Лошадям корма тоже было в достатке – весна выдалась ранняя. Чем ближе караван с сокровищами подходил к южному побережью Черного моря, тем теплее становилось, и идти было легче. Через два месяца пути ассасины подъехали к Трапезунду. Солнце стояло в зените и ощутимо припекало, но снимать верхнюю одежду нельзя, чтобы не обнаружить скрытое под ней оружие. Хотелось есть и спать, но настроение у всех было хорошим. Вид переливающегося перламутровыми блестками моря и торчащих из него блестящих мокрых валунов привел усталых жителей гор в восторг. Похудевшие, с обветренными лицами, больше двух месяцев не видевшие крова над головой и нормальной пищи, они жадно рассматривали непривычный пейзаж. От морского воздуха, а может от усталости, у каждого кружилась голова.

Небольшой отряд въехал в тенистое ущелье прибрежных скал и спешился.

– Ждите меня здесь! – приказал Омид, снимая кольчугу и складывая на нее оружие. – А я отвезу письмо!

Трапезунд, апрель 1256 г

Трапезунд выглядел, как все города того времени. На окраине, в убогих, крытых ветками глинобитных лачугах ютилась беднота, возле полуразрушенных заборов лежали горы мусора, сильно воняло гнилью и нечистотами. Из-под копыт летели комья грязи, испуганно разбегались полуголые дети и редкие куры. Один раз Омиду с трудом удалось придержать коня, чтобы не растоптать немолодого мужчину, с трудом тащившего тачку с навозом. Наконец, он выехал в центральную часть, где все было по-другому. И дома побольше, и заборы покрепче. Запах моря чувствовался даже здесь, но вот в нос ударили запахи пересушенной рыбы и протухших водорослей, которые выдавали близость базара. Закутанная в чадру женщина несла на голове глиняный кувшин с водой, а в руках – набитые доверху корзины с продуктами. Другая, с открытым лицом, тащила свежую рыбу и овощи. Возле чайной несколько небритых мужчин играли в нарды. На площади мирно уживались греческий храм и мечеть, возле которых что-то обсуждали местные жители.

Дальше начинался богатый район. Вымощенные булыжником улицы, цветочные клумбы с розами и гвоздиками, высокие заборы, из-за которых выглядывали большие каменные дома местной знати… То и дело встречались пешие и конные патрули амирджандаров – местных гвардейцев. Они были в красных мундирах, черных брюках, коротких сапожках и белых чалмах. Форма напоминала ту, которую носили отборные части турецкой армии. И на боках у них висели кривые турецкие сабли.

Патрульные подозрительно косились на плохо одетого, забрызганного грязью чужака. А у въезда на улицу утопающих в роскоши белокаменных дворцов путь ему преградили три гвардейца. Настроены они были воинственно:

– Куда прешь, деревенщина! Разворачивай обратно!

– Я еду к Сулейману ибн Яхья, – сдержанно сказал Омид.

Амирджандары мгновенно преобразились, ибо только глупец оценивает человека по одежде, умный – по словам и осанке. Гвардейцам было уже неважно, как одет незнакомец – имело значение только то, что он знает имя их начальника, а решительное лицо и колючие стальные глаза подтверждают, что это имя парень услышал не на базаре…

Вежливо и почтительно они проводили странного путника к расположенному неподалеку белому дворцу, окруженному черным кованым забором с пиками на концах высоких прутьев. Здесь его внимательно выслушал вначале стражник, потом вызванный им начальник охраны, который принял письмо Рукн ад-дина Хуршаха и, велев посланцу ждать, отправился во дворец. Хотя он знал, что сейчас не лучшее время для того, чтобы идти к хозяину.

Командиру амирджандаров Сулейману ибн Яхья было сорок два года. Крупный сильный мужчина с бритой головой и резкими чертами лица, он сидел в плетенном из лозы кресле, откинувшись на высокую спинку и массируя пальцами виски. Стоявшие перед ним на низком столике яства – упругий овечий сыр, горячие пшеничные лепешки, зажаренные в кипящем масле перепелки, ароматный чай – остались нетронутыми. Снятый с головы белый тюрбан лежал на коленях, резко контрастируя с темно-синим парчовым халатом. Этот контраст раздражал Сулеймана. Он взял ненужный головной убор, и молча отвел руку в сторону. Стоявший за спиной Мустафа в ту же секунду с готовностью принял тюрбан у своего господина.

С утра по небу бродили низкие черные тучи, обещая грозовые ливни, а Сулейману в таких случаях не надо было выглядывать в окно: изменение атмосферного давления он определял по приступу мигрени. И хотя ливень давно прошел, головная боль осталась. Он не хотел вкушать любимые блюда, наслаждаться грацией танцовщиц, упражняться в стрельбе из лука или в фехтовании на саблях… В такие минуты он вообще ничего не хотел, все его раздражало, а жизнь виделась в самом черном свете… Да, он командир гвардии Трапезунда – ну и что? Что такое Трапезунд? Карликовое государство с пестрым национальным составом. Дуки – главы местных администраций из греческой знати, – скрыто враждуют между собой, подсиживают друг друга, и подрывают единство империи, в которой и так существует неустойчивое равновесие между православными и мусульманами… Правитель сопредельного государства султан Кай Кубад II Алаадин, под предлогом заботы о проживающих здесь турках, то и дело обращает внимание на слабосильного соседа: его войска периодически проводят маневры у самой границы…

А что может противопоставить могучей Турции империя, которая держится на копьях наемников? И хотя он сам командир наемных тюрков, именуемых гвардейцами, он хорошо знает им цену…

Сулейман сжал виски ладонями и, стиснув зубы, с трудом сдержал стон. Недопустимо выказывать слабость перед слугами, перед стражниками, стоящими за его высоким креслом и по углам комнаты… Только кто об этом помнит? И кто задумывается над бедственным положением с виду процветающего Трапезунда? Император Мануил, давно потерявший славу семейства Великих Комнинов, и сохранивший свою власть, лишь преклонив колени перед монгольскими ханами, которым согласился платить дань? Или погрязшие в интригах дуки, думающие, что все могут купить за свои аспры^[23]? Нет, деньги, не подкрепленные силой, ничего не стоят! Низариты совсем не чеканят своих денег, им вполне хватает чужих! Говорят, что даже турецкий султан платит им дань!

В черном потоке тягостных мыслей забрезжило светлое пятно. Низариты называли себя друзьями начальника трапезундской гвардии, а их великий магистр неоднократно присылал к нему гонцов с богатыми подарками и тайными письмами… Просил он немного, а обещал золотые горы…

Действительно, помочь низаритам обосноваться в Трапезунде, оказать покровительство на первых порах и дать развернуться – все это вполне по силам Сулейману ибн Яхья… Кто может ему помешать? Император Мануил озабочен сейчас столь важным делом, как поиск третьей жены, дуки погрязли в личном обогащении и интригах, реальная власть – власть оружия, находится в его руках… Конечно, пустить в империю ассасинов, и дать им здесь укрепиться, это все равно, что внести в родной дом осиное гнездо, но об этом Сулейман предпочитал не думать. Зато через год-два, когда новые жители сплетут тайную, пронизывающую все общество паутину, посеют страх в сердцах местных, больших и малых правителей, подвесят их на ниточках, как куклы в передвижном театре, когда они наберут невидимую, но коварную и изощренную силу, которая сложится с грубой и прямолинейной силой гвардии, тогда все изменится… Император Мануил не вечен, тем более, что ассасины славятся своим умением укорачивать земной век королей, епископов и всяких баронов, а на опустевший трон вполне может взойти Сулейман ибн Яхья! Именно это пообещал ему великий магистр…

– Ванная комната готова, господин! – негромко доложил Мустафа.

Спустившись на первый этаж, мимо гвардейцев, стоящих с обнаженными саблями в коридорах и на лестничных площадках, Сулейман вошел в просторный гулкий зал со стенами из мрамора, высокими сводчатыми потолками и стрельчатыми окнами, застекленными цветными витражами. Ступая босыми ногами по подогретому полу, он подошел к небольшому квадратному бассейну в полу, сбросил халат на руки слуги, медленно спустился по гранитной лестнице и сел на скамеечку, идущую под водой вдоль боковой стены. Теплая вода приятно окутала большое, начавшее рыхлеть, белое тело до самого подбородка. За уровень наполнения бассейна и температуру воды, впрочем, как и за множество других бытовых, да и всех остальных вопросов, отвечал Мустафа. За годы, проведенные в Трапезунде, Мустафа стал для него не просто слугой, а доверенным лицом. Аккуратно сложив одежду хозяина, Мустафа выскользнул в коридор и занял место у двери – он прекрасно знал, что в моменты обострения болезни господина лучше не тревожить.

Сулейман ибн Яхья расслабленно сидел в бассейне, его организм сливался с водой, специально нагретой до температуры тела, и казалось, растворялся в ней, выпуская боль наружу… Косые солнечные лучи, проникающие сквозь витражи и окрашивающие стены в разные цвета, выявляли шероховатости на безукоризненно гладком мраморе, проявляя прямые параллельные бороздки от огромных пил, которыми в каменоломнях отрезали плиты от остального массива; пересекающие их круглые полоски – следы шлифовальных кругов; невидимые обычно микротрещины и едва заметные впадинки… Все это образовывало паутинчатые узоры на отшлифованном мраморе, и каждый раз они складывались в разные картины, которые то проявлялись, то исчезали, то менялись… Вот на той плитке – третьей слева, в радостном зеленом цвете ясно видна корона на чьей-то голове, да не на чьей-то, а на его собственной – это ведь его лицо… Хороший знак!

Он закрыл глаза. То ли от теплой воды, то ли от приятных мыслей, но боль постепенно отпускала. Сулейман даже испытал голод и хотел уже позвать Мустафу, чтобы приказать приготовить баранью голову – излюбленный деликатес: не возвращаться же к остывшим блюдам! Но открыв глаза, вдруг увидел, что картинки на мраморе изменились: в мрачном синем цвете появилось другое лицо – узкие раскосые глаза, выступающие скулы, жесткий взгляд… Хан Хулагу! А на месте коронованной особы, в кровавых тонах страшного возмездия теперь виделся всклокоченный изможденный старик – узник подземной монгольской тюрьмы… И это опять он сам! Плохой, очень плохой знак!

Сулейман откинулся на стену бассейна. Да, это подсказка судьбы… Положение изменилось. Монгольское войско выдвинулось в поход, и скоро доберется до Аламута. Вряд ли в этот раз назаритам удастся устоять против огромной армии внука самого Чингиз-хана… И что тогда станет с предателем, пустившим ассасинов в Трапезунд?! Монголы изобретательны в казнях… Могут привязать к хвостам четырех коней и разорвать на части, могут тащить за скачущим конем по бугристой степи, поросшей дикой колючкой, а могут просто перебить хребет и бросить на расклевывание хищным птицам… Нет, сейчас предложение великого магистра ассасинов уже не казалось таким привлекательным!

– Господин! – робко позвал Мустафа, войдя в ванную со скатанной в плотный свиток бумагой. Свиток был перехвачен красной ленточкой и скреплен коричневой сургучной печатью. С первого взгляда было видно, что это серьезный документ. Сердце Сулеймана неприятно ворохнулось.

– Что это?!

– Пришел странник, сказал, что принес послание от вашего друга – очень важного человека…

Командир амирджандаров молча протянул руку. Мустафа вначале вытер мокрую ладонь полотенцем, потом вложил в нее свиток. Сулейман уже знал – от кого это послание. Но тщательно всмотрелся в печать. Точно – это был отпечаток перстня Рукн ад-дин Хуршаха! Сломав печать, Сулейман развернул свиток и быстро прочел каллиграфически исполненную арабскую вязь:

«Дорогой друг Сулейман, да продлит Аллах твои дни! Пришло время превратить наши красивые слова в не менее красивые дела! Посылаю тебе самых верных своих людей, которые должны заложить первый камень нашего нового государства на твоей земле. Они привезли с собой казну Аламута, которая с твоей помощью, не сомневаюсь, будет сохранена и приумножена. Ты знаешь, что надо делать, и знаешь, какова будет моя благодарность. Да поможет нам Аллах в этом справедливом деле! Твой брат Рукн ад-дин Хуршах».

Да, он знал, что надо делать. Подобрать неприметный, стоящий на отшибе, но крепкий домик, поселить туда гостей, выделить им охрану и помощников, принять на хранение казну, помогать, пока они не освоятся на новом месте и пока не прибудут их соратники… Дело, в общем-то, простое! Знал он, и какова будет благодарность – возвышение, умножение богатства, а может быть, и трон императора Трапезунда! Но эти договоренности устарели. И «благодарность» он получит не от великого магистра ассасинов, а от известного своей жестокостью и непреклонной волей хана Хулагу! Сулейман невольно перевел взгляд на пророческие знаки, но ничего не увидел: гладкий мрамор переливался в ярких цветах оконных витражей, и трудно было представить, что на нем появлялись какие-то пророческие знаки. Но это ничего не меняло…

– Азата ко мне! – приказал Сулейман, выбираясь из бассейна и позволяя Мустафе накинуть на себя длинный белый халат, впитывающий влагу.

Через минуту в банном зале возник начальник стражи – скуластый, явно тюркского происхождения, воин с непокрытой наголо бритой головой, в жилете из грубой кожи и брюках, заправленных в сапоги с острыми, загнутыми вверх носами. Не решаясь ступать по подогреваемому мрамору, он замер у порога, предварительно поклонившись своему господину.

– Сколько человек с гонцом, который принес письмо? – спросил Сулейман, и по тону можно было определить, что вопрос задан не для того, чтобы подготовить пиршественный стол для гостей.

– Он один, господин. На мой вопрос ответил, что с ним еще двое.

– Значит, не меньше шести-восьми, – задумчиво проговорил Сулейман. – Это ассасины. Ты знаешь, что каждый из них стоит трех обычных воинов?

Азат снова поклонился.

– Простите мою дерзость, господин, но слухи часто преувеличивают возможности людей, которых боятся. Ассасины известны хитроумными и коварными убийствами, а не подвигами на полях сражений…

– Это правда, – кивнул Сулейман. – Но, тем не менее, возьми не меньше дюжины своих лучших бойцов и пусть у каждого будет лук или арбалет. А теперь слушай, что надо делать…

– Я весь внимание, господин! – приложив правую руку к левой стороне груди, амирджандар склонил голову.

– Назначь гостям встречу в Южном ущелье, на закате… Туда можно зайти с двух сторон и взять их «в клещи». Неожиданное нападение позволит быстро решить дело. Хотя все равно избегайте ближнего боя – вначале используйте луки… Трупы бросите в реку, а сундуки или мешки с грузом привезете сюда! Все ясно?

– Ясно, господин! – в очередной раз поклонившись, Азат развернулся и исчез за дверью.

А Сулейман еще долго рассматривал стену, отыскивая знаки, которые оценили бы правильность его решения. Но гладкий холодный мрамор безразлично блестел в разноцветных солнечных лучах, и никаких изображений на нем не появлялось.

* * *

Когда солнце стало заходить за горную гряду, конный отряд амирджандаров выехал через кованые ворота дворца и помчался по улице. Первым на вороном коне скакал начальник стражи. Теперь он был в пластинчатых доспехах на тканевой подкладке и металлическом шлеме с перьями. Двенадцать всадников, растянувшись по дороге, скакали рысью за своим командиром. Они тоже были в доспехах и шлемах, с копьями, саблями и луками – словом, в полном боевом снаряжении. Через полчаса гвардейцы подъехали к Южному ущелью. Поскольку все было оговорено заранее, отряд без дополнительных совещаний разделился надвое. Семеро, во главе с Азатом, бесшумно двинулись по основной дороге, шестеро поехали в обход по узкой, заросшей деревьями и колючим кустарником, тропинке.

Четверо ассасинов сидели в темном сыром ущелье и смотрели, как совсем рядом стремительным потоком несется шумная холодная река, петляя между поросшими лесом склонами, перекатывая окатыши, и обходя валуны, которые не удавалось сдвинуть с места. При этом бойцы мрачно жевали надоевшую вяленую конину и черствые лепешки, то и дело настороженно оглядываясь по сторонам, и время от времени бросая непонимающие взгляды на молчаливого, как всегда, Омида.

– Что-то нас не особенно гостеприимно встречают, – вроде ни к кому не обращаясь, сказал Рошан. – Мы думали, свежей баранины поедим, в бане попаримся, на мягких постелях выспимся…

Несмотря на грохот вздымающего брызги горного потока, Омид расслышал каждое слово, но промолчал: ведь у него Рошан ничего не спрашивал – так, рассуждает вслух…

– Слушай, Омид, а куда ты послал Бахрама? – на этот раз Рошан четко адресовал вопрос. Но это вовсе не означало, что он получит столь же четкий и ясный ответ. Омид только пожал плечами.

– Бахрам должен узнать – стоит ли нам рассчитывать на местное гостеприимство. И какое именно…

Парвиз внимательно следил за своим старшим. По неуловимым признакам он понял: что-то пошло не так, Омид почувствовал опасность и пытается как-то противостоять ей… Но почему тогда они не готовятся к бою? Или почему не уходят? Почему не прячут казну? И чего вообще они ждут в этом ущелье?

Парвиз был самым сообразительным из группы ассасинов, и он все понял правильно. Омид действительно был насторожен. Насторожили рафика три вещи. Во-первых, Сулейман ибн Яхья не принял его лично, хотя он был не просто гонцом, а доверенным лицом великого магистра, которому командир амирджандаров обязался оказать помощь, а такие отношения требуют личного знакомства. Во-вторых, Сулейман не предложил привезти казну во дворец, а почему-то назначил встречу за городом. Заехав на базар и поговорив с торговцами, Омид узнал, что Южное ущелье – пустынное место, пользующееся дурной репутацией: раньше там прятались разбойники, да и сейчас горная река часто выносит разбитые о камни до неузнаваемости трупы… И третье: зачем ждать сумерек? Если у командира гвардейцев нет дурных мыслей, то логичней сразу спрятать в надежное место сундуки с драгоценностями и позаботиться о людях, уставших после долгого и опасного путешествия: накормить и напоить их, разместить на ночлег… Нет, действия Сулеймана ибн Яхья явно свидетельствовали о замышляемом предательстве…

* * *

Шум реки помогал амирджандарам, заглушая цокот копыт о камни. Оба небольших отряда медленно сближались, зажимая ожидающих странников «в клещи». Наконец «клещи» сомкнулись: с натянутыми луками и обнаженными саблями гвардейцы за очередным поворотом столкнулись нос к носу и едва сдержали готовое к бою оружие. Но никаких ассасинов здесь не было! Впрочем был один, по имени Бахрам, но он спрятался на вершине заросшей лесом скалы и, невидимый снизу, наблюдал, какая судьба была уготована ему и его товарищам, которые тоже находились в ущелье, но другом – Северном, расположенном на противоположном конце города!

Пока растерянные амирджандары обсуждали – что делать, Бахрам спустился по противоположному склону горы, вскочил на лошадь и через полчаса добрался до своих.

– Ты был прав! – еще не спешившись, ответил он на вопрошающий взгляд Омида. – Тринадцать конников в доспехах подкрались с двух сторон с оружием на изготовку! Нас не застали, так чуть друг друга не перебили…

– Вот тебе баранина, вот тебе баня, – медленно сказал Омид Рошану. И, уже обращаясь ко всем остальным, добавил:

– Теперь ясно, на какое гостеприимство мы можем рассчитывать!

Несмотря на свое мужество и выдержку, ассасины несколько растерялись. Усталые люди надеялись, что все испытания остались позади, а оказалось – они только начинаются…

– Что будем делать, рафик? – поинтересовался Сивуш. – Придется возвращаться?

Омид презрительно скривился.

– Разве неудача может отменить приказ старшего? Нам поручено сохранить казну, значит, ее надо надежно спрятать…

– Да тут полно трещин, пещер, ущелий! – Бахрам обвел рукой окружающие скалы. – Куда угодно можно засунуть! Только уже смеркается, может, подождем до завтра?

– Нет времени ждать! Ищите сейчас и быстрее!

Через полчаса подходящее место нашли: узкую расщелину над излучиной реки, в густых зарослях терновника. Там жила пара змей, но убивать их не стали: пусть охраняют! Сундуки затащили в расщелину, вход завалили камнями – случайно не найдешь…

Подложив седло, Омид на обрывке бумаги нарисовал карту-схему, привязав местонахождение сундуков к приметам местности.

– Значит так, Парвиз и Сивуш возвращаются в Аламут, и докладывают все даи аль-кирбалю Мухаммаду, – он протянул свернутую карту Парвизу, тем самым назначая его старшим.

– Рошан и Бахрам остаются в Трапезунде, и ждут наших! Причем, каждый день проверяют это место! Каждый!

– И сколько надо будет ждать? – спросил Рошан, явно недовольный тем, что их с братом разлучают.

– Пока не придут. Хоть всю жизнь.

– А ты, Омид, куда? – поинтересовался Парвиз.

– А я должен наказать предателя, – буднично произнес рафик.

– Один?! Почему бы тебе не подождать подкрепления?!

– Если не убить змею сразу, это доставит много хлопот в будущем, – ответил рафик древней поговоркой. И добавил:

– К тому же, мы всегда действуем в одиночку!

Несколько минут они стояли молча, но сумерки становились все гуще. Впрочем, среди ассасинов и не приняты долгие прощания.

– Да пребудет с нами Аллах, – Омид по очереди обнял каждого из товарищей и, вскочив в седло, осторожно поехал по узкой тропинке. Его кольчуга и оружие остались сиротливо лежать на вытоптанной траве. Четверо оставшихся проводили рафика печальными взглядами. Каждому было ясно, что они видят своего старшего в последний раз. Да и как сложатся их судьбы – неизвестно. Никто не знал – придется ли им еще встретиться…

Выехав из ущелья, они распрощались и разделились. Бахрам и Рошан поехали в город, Парвиз и Сивуш двинулись вдоль береговой линии прочь от Трапезунда, туда, где висевшая над горой луна освещала мягким светом чайные плантации на склоне. Оливковая роща кончилась, за ней началась ореховая, обрывистый берег стал более пологим. Еще через пару часов перед путниками неожиданно возник глубоко врезавшийся в сушу залив с поблескивающей в лунном свете спокойной водной гладью.

– Давай заночуем здесь? – предложил Рошан.

– Нет, – твердо сказал Парвиз. – Уедем как можно дальше! Когда Омид сделает свое дело, тут такое начнется…

И они пришпорили коней.

* * *

Сулейман ибн Яхья ждал в своем особняке, томясь в тревожной неизвестности. Днем он все же съел баранью голову, пришел в хорошее настроение и, окончательно убедившись в правильности своего решения, стал ждать, когда к нему привезут драгоценности назаритов. Коротал время он, наслаждаясь танцами наложниц, и даже уединился с одной из них в спальне. Но время шло, Азат со своим отрядом задерживался, и Сулеймана вновь начали мучить сомнения. Неужели, он допустил ошибку? Может, ассасины перебили амирджандаров и двинулись обратно в свой Аламут? Или затаились, чтобы расправиться с виновником происшедшего? В любом случае, они не прощают обид! Он прогнал наложницу и мрачно валялся на измятой постели.

Но когда наступили сумерки, Азат вернулся, и оказалось, что ничего страшного не произошло: просто гвардейцы не обнаружили ассасинов в Южном ущелье… Может быть, те заблудились? Или не нашли условленного места? Такое вполне может случиться, если люди приехали издалека и не знают города. Но на ассасинов это правило не распространяется: они всегда находят то, что им нужно… Или того, кто им нужен!

Настроение вновь испортилось, Сулейман даже подумал, что может опять разболеться голова… Он сжал виски ладонями, как будто это могло предотвратить мигрень.

– Мустафа, задерни шторы! – хрипло крикнул военачальник. Дежуривший за дверью слуга с некоторым недоумением повиновался. Что может грозить хозяину через окна второго этажа, выходящие в огороженный и тщательно охраняемый сад?

Но Сулейман ибн Яхья был более осведомлен. Где же эти змеи со смертельно ядовитыми зубами, умеющие проникать в любую щель и сквозь любую охрану? Их не остановит ни многочисленная стража, ни второй этаж, ни задернутые шторы. Хотя… Ведь фактически он ничем их не обидел! Не отобрал сокровища, не пролил кровь… Им не за что мстить! Но тогда где они?

– Мустафа, трубку! – приказал он.

Пряный дым опиума наполнил спальню, расслабляя озабоченное сознание приятными видениями. Наркотик улучшил настроение. Страхи показались напрасными. Скорей всего, посланец великого магистра снова придет к нему и теперь надо будет принять его по-другому: проявить уважение, накормить, напоить, выполнить просьбу Рукн ад-дин Хуршаха… Первое решение было ошибочным: ссориться с ассасинами нельзя, нельзя силой отбирать их казну… Во всяком случае сейчас, когда монголы только выдвигаются к Аламуту. Вот когда они сожгут змеиное гнездо, тогда он уничтожит змей, заползших в империю! И драгоценности сами собой останутся у него навсегда, но мстить будет некому…

В Трапезунд Омид въехал уже ночью. На улицах было темно, под копытами коня чавкала грязь. Бриз, приносивший днем свежесть с моря, сменил направление, и теперь неприятные запахи выдавали расположенный неподалеку базар. Омид безошибочно нашел улицу местной знати. Здесь почти у каждого дворца ворота освещались горящими факелами. На миг остановившись у цветочной клумбы, Омид перегнулся с седла и сорвал розу, проколов при этом указательный палец до крови.

Знакомые ворота из черных прутьев усиленно охранялись шестью стражниками в полном боевом снаряжении. Омид спрыгнул с коня и тут же оказался в кольце направленных в грудь копий.

– Я гость вашего господина – Сулеймана ибн Яхья, – спокойно сказал Омид по-арабски.

Язык Корана, который стремился знать любой уважающий себя мусульманин, как нельзя лучше подходил для общения между амирджандарами разных национальностей, но одной веры. Копья опустились. Их командир недоверчиво посмотрел на странного посетителя в поношенной одежде и с розой в руке.

– Жди!

Охранник повернулся и крикнул что-то на непонятном языке. Послышался топот ног по ступенькам, калитка раскрылась, и на улицу вышел уже знакомый Омиду скуластый начальник стражи по имени Азат. На этот раз Азат встретил его приветливо.

– Проходи, брат, хозяин ждет тебя, – с широкой улыбкой сказал начальник стражи. – Он очень озабочен тем, что мы разминулись. Только извини, я должен проверить твою одежду: с оружием входить запрещено.

– У меня нет оружия, – так же спокойно ответил Омид. Это была неправда: он сам был оружием, его руки и ноги были оружием, и голова, и зубы, да и еще кое-что…

В вестибюле дворца Омид расставил руки и Азат тщательно проверил места, где обычно прячут оружие: пояс, спину между лопатками, голени… Оружия он действительно не нашел.

– Иди за мной, брат! – сказал по-арабски начальник стражи. По широкой белокаменной лестнице они поднялись на второй этаж. На площадках стояли по двое гвардейцев, вскинув на плечи готовые к удару сабли. Азат открыл полированную дверь. В просторном зале за большим дубовым столом, в шелковом, расшитом золотыми узорами халате, сидел крепкий мужчина с бритой головой. За ним стояли два гвардейца с обнаженными саблями на плечах.

При виде гостя Сулейман ибн Яхья встал и изобразил подобие улыбки.

– Рад приветствовать верного слугу моего друга и брата Рукн ад-дин Хуршаха! Очень жаль, что мои люди не смогли вас найти! Виновные будут строго наказаны!

– Тот, кто меня послал, обязал говорить без посторонних ушей! – заявил Омид, подходя к столу.

Поколебавшись, военачальник сказал что-то на тюркском наречии, и стражники сделали несколько шагов назад. Шаги были большими – они знали: если услышать то, чего слышать нельзя, то можно лишиться головы… Азат тоже отступил.

– Теперь они не услышат, если ты будешь говорить тихо, – Сулейман наклонился вперед, перегнувшись через стол, чтобы сократить расстояние. Он не боялся одинокого и безоружного визитера: как бы ни были страшны ассасины, но он тоже опытный воин, и сумеет отразить первый удар, а вооруженные гвардейцы всего в одном прыжке…

Но гость не собирался нападать – он только протянул главному амирджандару розу, стебель которой был завернут в кусок белой ткани. Сулейман ибн Яхья по инерции взял ее, и непонимающим взглядом уставился на красный бутон, словно пытаясь что-то сообразить. Сознание еще не утратило опиумной вязкости. Красная роза и белая ткань – это был явно какой-то знак, но что он значил, Сулейман ибн Яхья никак не мог вспомнить. Тем временем, Омид отработанным движением вынул из шва в рукаве рубахи иглу дикобраза с каплей яда гюрзы внутри и спокойно, как он делал все, воткнул ее в сонную артерию предателя. Никто, даже сам Сулейман, не поняли, что произошло. Только когда командир гвардии упал на стол и сполз на пол, стражники опомнились и, рыча от ярости, с трех сторон бросились на убийцу своего господина…

Но Омид, неуловимым движением, будто танцуя, выскочил из замыкаемого кольца, две острые сабли рассекли воздух, а клинок Азата по локоть отрубил руку одного из телохранителей. Фонтан крови с головы до ног облил начальника стражи, сжимающая саблю рука отлетела в сторону, и, вращаясь, заскользила по мраморному полу, ее бывший обладатель истошно закричал и, потеряв сознание, повалился под ноги своему товарищу, который ненадолго пережил его: Омид ударом ребра ладони сломал ему шею и, подхватив выпадающую из рук саблю, повернулся к перепачканному чужой кровью Азату. Клинки скрестились, и начальник стражи убедился, что зря отрицал способности ассасинов к открытому бою: хитрым приемом Омид обезоружил тюрка и тут же отрубил ему голову.

В дверь, один за другим, вбегали все новые, и новые амирджандары… Рафик Омид подхватил вторую саблю и двинулся им навстречу. Клинки в его руках крутились, как два сверкающих, разбрасывающих красные брызги колеса, оружие нападающих вылетало из сильных рук и звонко ударялось о стены, следом летели руки, ноги и головы… Такую мясорубку устраивали римским легионам в Британии боевые колесницы друидов, к бешено вращающимся колесам которых были прикреплены лезвия мечей… Война пришла в кабинет главного амирджандара – он был залит кровью и завален трупами, Омид грамотно занял позицию у двери, не давая вбегающим гвардейцам развернуться, и не выказывая ни малейших признаков усталости, убивал их одного за другим. Неизвестно, чем бы все кончилось, но внезапно сзади резко щелкнула арбалетная тетива и короткая тяжелая стрела пробила мускулистое тело ассасина насквозь, так что оперение торчало в спине, а окровавленное острие выглядывало из груди. Омид упал ничком и тут же сабли амирджандаров порубили его на куски.

В дверях примыкающей к кабинету спальни показался Мустафа с арбалетом в опущенной руке. Бросив оружие, неловко переступая через трупы и оскальзываясь на мокром красном мраморе, он подошел к телу Сулеймана ибн Яхья, опустился перед ним на колени, выдернул из шеи и отбросил в сторону иглу дикобраза, закрыл выпученные глаза и поцеловал своего повелителя в начавший холодеть лоб.

– Прости мою старость, господин, прости мои слабые руки, я никак не мог натянуть арбалет, – прошептал он.

Потом с трудом поднялся, посмотрел на розу в белом лоскуте и даже хотел ее взять, но вовремя отдернул руку. Роза могла быть отравлена. Потому что это не просто цветок, а знак мести ассасинов. И лучше ее не трогать и не нюхать…

Западная Персия, июнь 1256 г

Когда-то крепость Аламут считалась неприступной. Она находилась на поросшей лесом одноименной горе высотой в триста пятьдесят локтей^[24], из которой, как указательный палец, еще на пятьдесят локтей торчал отвесный скальный утес. Его-то и венчал мрачный замок, высокие стены которого обрывались прямо в пропасть. В массивной крепостной стене был только один вход, и только одна дорога вела к небольшой площадке перед массивными дубовыми воротами. На дороге было устроено множество ловушек: падающие камни, перекрывающие дорогу решетки, обрушивающиеся мосты… Но, на самом деле, неприступных крепостей в мире нет, они неприступны лишь до тех пор, пока не появляется завоеватель, добавивший имя очередной твердыни к списку своих побед. Монгольский правитель Хулагу, овеянный славой своего деда Чингиз-хана, был как раз таким завоевателем.

Когда Парвиз вернулся к Аламуту, он замер от ужаса: словно ощетинившаяся колючками-пиками змея, вражеское войско двигалось вверх по спиральной дороге, будто сжимая смертельные кольца, наброшенные на последний оплот ассасинов. Парвиз не знал, что крепость Меймундиз – резиденция великого магистра Рукн ад-дина Хуршаха – тоже находится в осаде, но догадался об этом по обилию желтолицых узкоглазых воинов в окрестностях. Их было много тысяч, они разбили лагеря по всей округе, поставили свои юрты, жгли между ними костры, готовили пищу, тренировались быстро сворачивать шеренги в колонны, устраивали учебные бои на узких скальных карнизах, стреляли из луков в установленные на горных склонах мишени, учились карабкаться на скалы по приставным лестницам… Кузнечных и столярных дел мастера сужали колеи колес стенобитных машин и катапульт, чтобы они могли пройти по узкой горной дороге… Словом, войско готовилось в любой момент пойти на штурм.

Некоторое время молодой фидаин пребывал в растерянности. Сивуш был убит по дороге, в скоротечном бою с догнавшими их амирджандарами, и теперь он остался один против тьмы монгольских завоевателей. Что же делать?

Конечно, он знал, что может прийти к главному собору любого крупного азиатского или европейского города и по тайным знакам опознавания найти собрата по ордену, осевшего там под видом законопослушного местного жителя, который поможет выполнить задание: обеспечит приют, укрытие, снабдит деньгами, оружием… Но никакого задания в дальних странах у Парвиза не было, ему надо доложить результаты экспедиции коменданту Мухаммаду, но как это сделать? Крепость может продержаться довольно долго: в большие комнаты-резервуары Аламута собиралась дождевая и снеговая вода, а в хранилищах с продуктами было прохладно даже засушливым летом… Но как пробраться туда сквозь тысячи монголов? Но и сидеть, сложа руки, Парвиз не собирался. На заросшем лесом склоне он нашел небольшую пещеру, рядом с которой журчал ручей, где прятался днем от посторонних глаз.

Ночью, когда луна перевалила пик самой высокой башни Аламута, Парвиз подполз к монгольскому лагерю. Всадники по очереди охраняли подходы к огромной осадной катапульте, вокруг которой сидели и лежали у тлеющих костров не меньше пятидесяти воинов – охранников и обслуги. Свежий ветер доносил запах жареной баранины, Парвиз даже слюну проглотил. Но сейчас ему было не до еды. Конник в панцире из толстой кожи и железном шишаке, с копьем в руке, неспешно объезжал охраняемый периметр, и Парвиз пополз наперерез, сокращая расстояние с линией его движения. Спрятавшись между большими камнями, он замер и стал ждать, сжимая в руке широкий кинжал. Было бы удобней зажать его в зубах, но клинок отравлен, и хотя яд несколько месяцев не освежался, делать это не стоило. «А если он увидит меня с высоты седла? И пришпилит копьем, как скорпиона?»

Мерный топот копыт неотвратимо приближался, отступать было уже поздно. Но отступать он и не собирался. «Победа или смерть!» – вот лозунг ассасина. Луна зашла за тучу, теперь заметить его среди камней было практически невозможно. «Сам Аллах помогает мне», – решил Парвиз и приободрился. Передние мохнатые ноги низкорослого монгольского коня прошли совсем рядом с его головой… Выждав секунду, он, как атакующая гюрза, взлетел на круп, левой рукой обхватил всадника за туловище, а правой ударил в горло – снизу вверх.

– Хрусь! – с противным звуком кинжал вошел по самую рукоятку. Издав короткий хрип, монгол повалился вперед, конь заржал и взвился на дыбы. С трудом удержавшись, Парвиз сбросил труп и, ухватившись за уздечку, вернул животное к повиновению, похлопал по шее, погладил, и конь успокоился. Парвиз осмотрелся и прислушался. Никаких признаков тревоги у костров не заметно: ни всполошенного метания теней, ни лязга обнажаемых сабель, ни криков… До обостренного слуха доносились обрывки гортанных разговоров и смех. Он хотел завладеть доспехами, но они были запачканы кровью. Зато лук, колчан со стрелами, копье и сабля – стали его трофеями. Так же, как шлем и притороченный к седлу плащ, в которые Парвиз немедленно облачился. То, что вещи принадлежали только что убитому им воину, а шишак еще сохранял его тепло, ассасина ничуть не смущало.

Потом Парвиз нарвал жесткой высохшей травы и привязал несколько пучков к стрелам, сразу за наконечником. Достав огниво, поджег их и быстро выпустил горящие стрелы в чернеющую на фоне костров громаду катапульты – одну за другой. Описав дугу, пять клубочков огня, подобно падающим звездам пролетели около сотни локтей, несколько стрел со стуком вонзились в массивную деревянную конструкцию. Вначале это не привлекло внимания, а потом было поздно. Когда послышались испуганные крики и заметались темные фигуры, на них налетел черный всадник, как потом утверждали уцелевшие – в два раза больше обычного. Он рубил врагов саблей и пронзал копьем, от чего сумятица только усилилась. Деморализованные воины начали разбегаться, а страшный всадник преследовал их и рубил, колол, рубил, колол…

Потом, так же неожиданно, неизвестный мститель исчез, оставив на поляне несколько десятков трупов, и горящую катапульту.

Добравшись до своей пещеры, и хлестнув напоследок коня, чтобы ускакал подальше, Парвиз поел вяленого мяса и лепешки, найденные в седельной сумке убитого монгола, после чего заснул сном младенца. Совесть его была спокойна: он достойно выполнял свой долг.

Утром монголы, гортанно перекликаясь, прочесывали лес, но гораздо ниже пещеры, видно не решаясь подниматься по склону. К вечеру все успокоилось, но Парвизу стало ясно, что придется искать другое укрытие. Хотя где можно укрыться от тысяч раскосых, но острых глаз, он не имел понятия. К тому же, ему надо было любой ценой пройти в крепость, а как пробраться сквозь стоящее на горной дороге войско, он тоже не представлял. Разве что облачившись во вражескую форму? Вряд ли это возможно: уж слишком он не похож на монгола, да и языка не знает…

Когда спустились сумерки, Парвиз накинул трофейный плащ, надел шлем и вновь отправился на вылазку. Он сразу обнаружил, что монгольская армия пришла в движение: ощетинившиеся копьями отряды двигались по дороге на вершину Аламута, низкорослые, но сильные, монгольские лошади с мохнатыми ногами, тащили катапульты и стенобитные машины. Внизу были усилены караулы: лагеря объезжали парные патрули, и их число заметно увеличилось. Но он сумел пробраться сквозь линию оцепления и направился к большой войлочной юрте, с привязанной рядом парой лошадей, где по его расчетам должен был располагаться штаб.

Он уже приблизился к цели, когда из юрты выскочил маленький желтолицый китаец в широком халате и похожей на треуголку шапке. Это мог быть камнеметчик, огнеметчик, или арбалетчик – завоеватели доставляли их из захваченной части Китая тысячами. Но, судя по тому, что он очень торопился, и держал в руках свернутую трубочкой бумагу, это был курьер. Они столкнулись лицом к лицу. В просторном монгольском плаще и шишаке, закрывающем щеки, Парвиз надеялся, что не будет привлекать внимания. Но он ошибся. Китаец что-то спросил напряженным тоном и поднял фонарь, в котором плавал в плошке с жиром тускло горящий фитиль. Ни шлем, ни плащ не помогли: узкие глаза округлились от удивления и страха, но вскрикнуть он не успел – помог кинжал, который пробил сердце китайца насквозь… Однако Парвизу стало совершенно ясно, что никакая маскировка не поможет ему смешаться с войсками и даже близко подойти к воротам крепости! Значит, надо воевать – одному против всей армии!

Наложив стрелу на тетиву лука, а две зажав в зубах, Парвиз ворвался в юрту. Там, в тусклом свете такого же фонаря, писарь-китаец что-то писал под диктовку толстого и важного монгола, в богатой одежде, с удобством развалившегося в кресле с высокой спинкой и подлокотниками. По обе стороны от него застыли в настороженных позах два охранника. Но настороженность была вызвана скорей раболепием перед начальником, чем готовностью отразить нападение противника. И дальнейшие события это подтвердили. Парвиз вскинул лук и пустил стрелу в сердце толстяка, тот вскрикнул и обмяк, но остался довольно ровно сидеть в кресле: очевидно, на близком расстоянии стрела пробила его насквозь и пригвоздила к спинке. Вторая стрела уложила охранника. Только тогда его напарник вышел из оцепенения и схватился за саблю, но успел вытащить ее только наполовину: третья стрела пробила ему горло.

Парвиз резко повернулся к писарю. Тот бросил заточенную тростинку на недописанный лист бумаги, и закрыл лицо руками. Ассасин неспешно вытащил саблю. На бумаге расплывалась клякса. Она портила весь вид каллиграфически написанного документа. Внезапная мысль удержала руку.

– Ты понимаешь по-арабски? – спросил он. Китайцы имели склонность к языкам и часто служили в монгольском войске переводчиками.

– Да, да, – убрав руки от лица, с надеждой закивал писарь.

– Тогда пиши то, что я тебе скажу!

Китаец послушно достал чистый лист бумаги, схватил тростинку, обмакнул ее в бронзовую чернильницу, преданно и внимательно уставился на Парвиза.

– Коменданту Мухаммаду… – начал диктовать тот.

Когда писарь закончил писать, присыпал текст песком, отряхнул и, с угодливой улыбкой, протянул письмо Парвизу, тот на миг задумался. Но только на миг. Теперь китаец знал то, чего никто посторонний знать не должен. И его сабля вроде сама собой сверкнула в воздухе. Теперь стопка бумаги на столе писаря была забрызгана красными кляксами. Но ассасин все равно взял с собой несколько листов.

Выйдя из юрты, Парвиз вскочил на одну из лошадей и неспешно поехал прочь от дороги на вершину. На этом направлении его никто не остановил.

* * *

Гора Миканит примыкала к горе Аламут, их разделяло только узкое ущелье, по дну которого бежала мелкая холодная речка. Монгольская лошадь, умело выбирая дорогу в темноте, довезла Парвиза до середины довольно крутого склона, может быть повезла бы и дальше, но в темноте провалилась копытом в какую-то нору и сломала ногу. Парвиз быстро перерезал ей горло, отрезал несколько волос из хвоста и дальше стал подниматься пешком. Ярко светила луна и звезды, но идти было тяжело, несколько раз он падал, но после короткого отдыха продолжал свой нелегкий путь.

К рассвету он добрался до вершины. И в первых лучах солнца обнаружил, что находится прямо напротив крепостной стены Аламута. Прикинул на глаз расстояние: около двухсот локтей – в пределах полета стрелы. Послюнил и поднял палец – ветра не было.

Письмо коменданту Парвиз обернул вокруг стрелы и накрепко примотал конским волосом. Еще к двум стрелам прикрепил чистые, в каплях крови, листы бумаги: пристрелка должна происходить в одинаковых условиях, а стрела с письмом может лететь не так, как без письма… Первый выстрел подтвердил его предусмотрительность: стрела полетела ниже обычного и, ударившись в каменную стену, упала в пропасть – то ли на большой дистанции сказалось изменение центра тяжести, то ли концы бумаги выбились из-под конского волоса и замедлили полет…

Парвиз тщательнее закрепил листки и прицелился повыше. Описав пологую дугу, вторая пробная стрела перелетела через стену. Вот так-то лучше! Когда он посылал настоящее письмо, сердце колотилось, но руки сохраняли обычную твердость, и глаз точно повторил предыдущий прицел. Третья стрела повторила путь предыдущей и, перелетев через ущелье, нырнула во двор крепости. Парвиз обессиленно опустился на камень. Он сделал все, что от него зависело. И все, что мог. Но его задача еще не выполнена до конца. Посидев некоторое время, ассасин стал спускаться вниз.

Днем идти было легче, хотя спускаться зачастую бывает труднее, чем подниматься. К тому же, Парвиз очень устал и едва стоял на ногах. В некоторых местах лес на скальной почве не рос, склоны были покрыты мелкими камешками, которые скользили под ногами. Несколько раз он падал на спину и съезжал вниз, несколько раз менял маршрут и получилось так, что спустился он совсем не в том месте, откуда начал свой путь. Понял он это, когда увидел в непроходимых зарослях едва заметную узкую, похожую на извивающуюся гадюку, дорогу. Когда-то широкая и вымощенная булыжником, она теперь заросла травой и кустарниками, слилась с местностью, и было понятно, что по ней давно никто не ходил. Но Парвиз пошел. Потому что идти ему было некуда, а тут судьба подбрасывала подсказку…

Через несколько минут он оказался перед высоким каменным забором с потускневшими от времени и проржавевшими железными воротами. Крайне удивленный, Парвиз прислушался. За забором было слышно лишь журчание воды. Он подошел к воротам и потянул за медное кольцо в зубах львиной головы. Калитка с трудом и противным скрипом отворилась.

Огражденная территория оказалась сильно заросшей виноградом: он вился по неработающим фонтанам, оплетал колонны лестниц и стволы деревьев, поднимался на забор, впиваясь своими усиками в стыки камней. Виноград свисал и со стен небольшой каменной беседки, при ближайшем рассмотрении оказавшейся бассейном, спуститься в который можно было по выложенной из камня лестнице. Парвиз никак не ожидал увидеть такой оазис здесь, в горной долине Рудбар, совсем рядом с Аламутом. Оказалось, что журчал ручей: чистейшая вода, переливаясь через края бассейна внутри беседки, широким, но не глубоким потоком стекала вниз, постепенно сужаясь и уходя в промоину под забором.

В глубине двора виднелся некогда белый, а теперь выцветший и обветшавший дворец. Он тоже был затянут ползучими растениями, в куполе чернела дыра, мраморные ступени развалились… Все это напоминало сказку.

Парвиз вошел во дворец. Некоторые комнаты сохранились, на стенах угадывались фрески, изображающие извивающихся в сладострастных танцах девушек. Он осматривал территорию, забыв об осадивших Аламут врагах, о спрятанной в Трапезунде казне, об усталости и голоде, вообще обо всем. В какой-то миг Парвизу показалось, что он находится в раю, а из глубины дворца сейчас выйдут прекрасные гурии. Он даже услышал их тихие шаги. Но глаза смыкались, он повалился на груду каких-то шкур и заснул мертвым тяжелым сном без сновидений.

* * *

Даи аль кирбаль Мухаммад ибн Иса аль Халифа, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял на крепостной стене и, спрятавшись за зубец, рассматривал то, что происходит внизу. То, что там происходило, не радовало сердце коменданта. Он обошел весь периметр крепости и видел нескончаемую ленту ощетинившихся копьями солдат, видел катапульты, установленные в боевых позициях прямо на дороге, видел готовых к бою лучников и арбалетчиков, ждущих команды, чтобы засыпать Аламут тысячами стрел… К сожалению, многочисленные ловушки не сработали: за ними давно не было надлежащего ухода – падающие камни намертво вросли в склоны, решетки сгнили и перекосились… А может, некоторые и сработали, но они не были рассчитаны на то, чтобы остановить целую армию…

Как бы то ни было, площадка перед воротами была заполнена готовыми к штурму монголами, которые уже подкатывали к воротам стенобойную машину. Защитники крепости пускали в них редкие и бесполезные стрелы – машина имела специальные щиты, защищающие стенобойцев…

Комендант Мухаммад вздохнул. Голубиной почтой он регулярно получал сообщения от своих осведомителей на равнине и знал, что крепость осаждена огромным войском. Знал, что на помощь никто не придет. Но знал, что кто-то сжег огромную катапульту, которая могла метать валуны прямо снизу. А также разгромил штаб, убил множество воинов, в том числе и крупного военачальника… Наверняка это сделал кто-то из вернувшихся с задания ассасинов. Но кроме группы Омида, возвращаться было некому…

– Кирбаль Мухаммад! Кирбаль Мухаммад! – послышались крики с лестницы, и на стену взбежал возбужденный Бабай с двумя стрелами в руках. «Монгольские», – определил комендант. К стрелам были прикреплены листы бумаги. Один оказался чистым, но в пятнах крови. Второй – исписан каллиграфическим почерком профессионального писца. К его удивлению, это оказалось письмо, причем адресованное ему. Оно было коротким:

«Яхья – предатель, Омид его наказал. Сундуки спрятали, Рошан и Бахрам остались охранять. Сивуш погиб. Я внизу, жду указаний. Парвиз».

– Где ты нашел эти стрелы? – спросил комендант. – Как они лежали?

– Там, во дворе, – показал рукой Бабай. – Они прилетели с севера…

Мухаммад задумался.

– У тебя есть верные и надежные друзья?

– Конечно, – Бабай кивнул. – Али, Муса, Аки…

– Приведи их ко мне. Я буду у Северной башни.

Северная стена крепости обрывалась в безлюдное дикое ущелье. Монголов с этой стороны не было. Осмотревшись, Мухаммад понял, что Парвиз выпустил стрелы с расположенной напротив горы Миканит. Об этом он и сказал четверым фидаинам, гордым, что к ним проявил внимание сам даи аль карбаль Мухаммад.

– Потом он спустился вниз и наверняка нашел развалины «рая», – палец коменданта показал куда-то на нижнюю часть противоположного склона. Молодые ассасины вгляделись в зеленую чащу и разглядели какое-то сооружение, проглядывающее сквозь ветки и листву.

– Почему «рай», комендант?

– Когда-то давно, отличившимся бойцам устраивали там райский отдых с гуриями, изысканными яствами и даже вином… Но дело не в этом. Скорей всего, именно там и спрячется Парвиз. И вы сможете пересидеть там несколько дней…

– Мы, комендант?! – воскликнул Бабай. – Нет! Мы должны победить или умереть!

Мухаммад покачал головой:

– Вы не должны умирать. И победить монгольскую армию мы не сможем. Когда конец будет близок, вы спуститесь по веревке с Северной башни и укроетесь в «раю». Если Парвиз будет там, он станет вашим начальником. Если нет – вы сами отправитесь в Трапезунд, найдете там Бахрама и Рошана, и начнете возрождать империю ассасинов! Она должна распространиться на весь мир и одно ее название будет повергать в трепет королей, епископов и баронов, как это было при великом Хасане Аль Саббахе! Поклянитесь, что вы выполните мой приказ!

Помешкав, фидаины надрезали пальцы, смешали кровь и принесли клятву.

И тут раздались мощные удары тарана в ворота – штурм начался.

* * *

Парвиз не знает, сколько он спал – наверное, несколько дней. Да и был ли это сон или обморок от чудовищной усталости, нервного напряжения и голода? Он вышел во двор. Солнце стояло в зените, дул легкий ветерок, который доносил со стороны крепости звуки боя, запах дыма и горящей смолы, которую льют на головы атакующих… Сам не зная для чего, Парвиз выскочил за ворота и, продираясь сквозь кустарник, бросился к крепости. Когда он выбрался из леса, то увидел, что над высокой стеной во многих местах поднимались в небо клубы черного дыма. Несколько тел почти одновременно сорвались со стены и полетели в пропасть. Кто это были – враги или свои? Парвиз этого не знал. Он растерянно остановился с ненужной саблей в руках. Один человек не может помешать армии, штурмующей крепость, даже если это опытный ассасин. Штурм было уже не остановить. Значит, надо оставаться ночным мстителем и убивать врагов до тех пор, пока им не удастся убить его… Но надо было набраться сил и он отправился охотиться на в изобилии водившихся вокруг муфлонов.

* * *

Оборона Аламута была сломлена на третий день. Монгольские воины нескончаемым живым потоком полились в сломанные ворота, заполняя всё внутреннее пространство крепости, вытесняя исмаилитов, которые десятками сыпались с крепостных стен в пропасть. Казалось, от столь мощного напора толстенные каменные стены вот-вот лопнут, как яичная скорлупа. Страшная какофония слившихся воедино криков тысяч воинов и звона сабель разносилась ветром по горной долине Рудбар. Пепел летал над крепостью, как черный снег.

Ассасины яростно отбивались от напирающих монголов, отступая бок о бок под натиском превосходящих сил, но шеренгу не разрывали. Комендант Мухаммад отозвал из боевого строя Бабая с тройкой его товарищей и повел их по винтовой лестнице Северной башни. Они уперлись в массивную дверь из скального дуба, Мухаммад повернул в замке большой ключ, потянул кольцо щеколды, и дверь бесшумно отворилась.

– Сюда! – скомандовал комендант и, пропустив вперед четверку ассасинов, сам зашел за ними и запер дверь.

Они оказались в небольшом помещении с высоким сводчатым потолком.

Посередине стоял резной стол из розового дерева и простой грубый стул с высокой спинкой. Слева имелись три узких стрельчатых окна. На противоположной стене от пола до потолка располагались крепкие полки, уставленные толстенными фолиантами в тяжелых кожаных переплетах с золочеными застежками, томиками потоньше с сафьяновыми корешками, пергаментными и папирусными свитками, рукописями философов и чернокнижников…

– Это кабинет самого великого Аль Саббаха, – торжественно произнес комендант и указал на моток толстой веревки в углу. – Закрепите веревку и спускайтесь по-одному. Вы знаете, что надо делать – вы дали клятву!

– А ты, Бабай, иди сюда!

Они подошли к столу. На нем, покрытая слоем пыли, лежала раскрытая книга. Бабай прочел вслух: «Кто не может идти по дороге иначе, как с предводителем и спутником, тому сначала нужен спутник, а потом дорога».

– Это рукопись Великого Учителя! – восхищенно произнес он.

– Да, – кивнул Мухаммад. – Возьми эту книгу с собой, она поможет вам строить новое государство!

– Да поможет нам Аллах, – сказал Бабай, пряча книгу за пазуху.

Тем временем Али привязал веревку к вделанному в стену железному кольцу и, раскрыв створки сводчатого окна с цветными витражами, выбросил ее наружу. Разматывая кольца, веревка полетела вниз.

– Пошел! – приказал комендант.

Али проскользнул в окно и исчез из вида. Аки перегнулся через подоконник, наблюдая за ним.

В это время за дверью послышались возбужденные гортанные крики, кто-то толкнул ее, потом посыпались тяжелые удары. Но справиться со скальным дубом не так просто. Очевидно, поняв это, монголы перестали бить в дверь. Зато снаружи раздался треск занимающегося огня и запахло гарью.

– Али внизу! – сообщил Аки.

– Теперь Бабай! – приказал Мухаммад.

– А ты, даи кирбаль? – спросил тот.

– Я пойду последним, – сказал комендант.

– Тогда до встречи внизу, – Бабай ловко вылез в окно. Комнату постепенно затягивало дымом. Но ассасины были совершенно спокойны, как будто это был дымок костра, на котором для них готовили шашлык.

Третьим начал спуск Аки. Четвертым – Муса. Обжигая ладони, он скользил по мохнатой веревке вдоль больших камней крепостной башни, потом – вдоль отвесного скального «пальца». Наконец, началась каменная осыпь, покрывающая обычный горный склон. Веревка закончилась, но ноги уже коснулись земли. Муса съехал по осыпи до начинающегося кустарника, постепенно переходящего в лес. Там уже ждали его товарищи. Все четверо, подняв головы, ожидали, когда начнет спуск сам комендант. Но вдруг веревка упала вниз и витражное окно закрылось. Ассасины изумленно переглянулись.

Но Мухаммад и не собирался следовать за ними. С одной стороны, возраст мог помешать ему благополучно спуститься, с другой – он не хотел наводить врагов на след скрывшихся ассасинов. Он отрезал веревку от кольца, и закрыл окно.

Прогоревшие доски двери хрустели под мощными ударами. Комендант Мухаммад взял в каждую руку по сабле и стал ждать.

* * *

Вначале четверка ассасинов, продираясь сквозь лес, спускалась к подошве горы Аламут, потом перебиралась через ледяной горный поток на дне ущелья, затем углубилась в лес соседней горы Миканит. Они нашли заросшую кустарниками и деревьями древнюю дорогу и по ней вышли к забору столь же древнего дворца. Из-за забора доносился запах жареной баранины. Али сглотнул слюну.

– Это мираж? – спросил он.

– Но стрела из этого миража вылетит самая настоящая! – предупредил Бабай, осторожно открывая скрипящую калитку.

– Не стреляй, Парвиз! – предусмотрительно крикнул Бабай.

Они гуськом протиснулись в заросшие и одичалые бывшие «райские кущи».

– Это мы, Парвиз, выходи!

У полуразрушенного фонтана зашевелились кусты. Заросший, в окровавленном монгольском плаще, Парвиз уронил лук, и бросился навстречу товарищам.

Рассказав о последнем приказе команданта Мухаммада и жадно утолив голод, Бабай со своими спутниками принялись мыться в бассейне, а Парвиз завороженно перелистывал листы спасенной книги:

«Пока другие следуют за истиной, помни – ничто не истинно…

В то время когда остальные ограничены моралью и законом, помни – все дозволено…

Мы действуем во тьме, но служим свету. Мы – Ассасины».

Пораженный мудростью основателя ордена, он поднял просветленные глаза к небу, по которому носились черные снежинки. А сколько книг и рукописей собрал великий «Старец Горы»! Сколько знаний он накопил!

Но пепел от остальных книг из бесценной библиотеки Хасана Аль Саббаха оседал здесь же, покрывая белый камень дворца черными хлопьями.

Горная Чечня, укрепрайон «Гнездо Саббаха», ноябрь 2004 г

Еле слышно скрипнула тяжелая стальная дверь, раздался тихий шелест одежды, и Саббах вынырнул то ли из сладкого сна, то ли из реального средневековья, сразу поняв, что в бетонный каземат проскользнула Мадина. Худощавая, с еще не округлившимися по-женски формами, в свободных спортивных штанах, мешковатом свитере черного цвета и камуфлированной бандане на голове, она была похожа на мальчишку.

Прижав руку к сердцу, она поклонилась своему командиру и повелителю, потом сразу юркнула в умывальную, где на крюке в стене висела ежедневно наполняемая деревянная бадья, а в бетонном полу была пробита дыра импровизированного слива. Быстро скинула одежду и потянула за ведущую к бадье веревку, обдавая пропотевшее тело ледяной водой. Через несколько минут, дрожа от холода и закутавшись в махровое полотенце не первой свежести, девушка вышла к Саббаху. Он лежал на кровати в прежней позе, и то, что должно было произойти, целиком находилось в руках и других частях тела Мадины. И она взялась за дело.

После многочисленных ранений и контузий у амира было немало проблем со здоровьем, и одну успешно решала Мадина. Справилась она со своей задачей и в этот раз, хотя, как всегда, нарушила правило, по которому женщина должна находиться под мужчиной, но не над ним. Закончив свою нелегкую работу, она соскочила с Саббаха, как с коня после скачки, тут же убежала обратно в умывальную, обмылась и вернулась. Амир, наконец, расслабился, на его лице появился легкий румянец, а на губах – улыбка. Сама девушка ничего не чувствовала, кроме морального удовлетворения от мысли, что она нужна такому великому и важному человеку.

Она села на кровать у него в ногах и молча ожидала – заговорит ли он с ней в этот раз, или нет. В половине случаев амир удостаивал ее коротким разговором, в другой половине – молча отпускал движением руки. Правда, в любом случае она забирала со стола приготовленный для нее пакет с редкими в горной крепости продуктами: копченой конской колбасой, говяжьей тушенкой, рыбными консервами. В редкие увольнения она относила продукты родителям, которые жили неподалеку – в Алай-Юрте, что в двух километрах ниже Мамута. Родители радовались гостинцам, а она боялась, что им как-то станет известно об их происхождении. Это позор для чеченской девушки, который падает на всю семью и весь род. И Мадина не была уверена, что высокое положение ее любовника изменит такую оценку.

Сейчас Мадине очень хотелось, чтобы амир проявил к ней внимание, ибо ей надо было сказать что-то очень важное, а обратиться к своему повелителю первой она не могла.

– Как идет снайперская подготовка? – неожиданно спросил Саббах, и его голос гулко отразился от стен бетонного каземата.

– Хорошо, мой амир! – просветлев лицом, ответила девушка. – Я уже не допускаю ошибок в поправках и всегда попадаю в цель.

– Это главное! – кивнул Саббах. – Скоро тебе предстоит доказать твое мастерство в битвах с неверными!

– Я буду счастлива это сделать, мой амир, но… – Мадина осеклась.

– Что?! – насторожился командир, не привыкший ни к каким «но».

– Но мне надо будет взять небольшой отпуск и побыть дома…

– Да ты в своем уме?! – Саббах даже сел на узкой солдатской кровати.

– Дело в том, что я беременна… – Мадина была ни жива, ни мертва. Она начала жалеть, что затеяла этот разговор, но останавливаться уже поздно…

– Мне стало тяжело долго лежать на животе… А дальше будет еще хуже… Я не смогу неподвижно сидеть в засаде, долго целиться… Да и отдача может повредить твоему… То есть, я хотела сказать моему…

– Я понял все, что ты хотела сказать! – перебил амир. – А ты подумала, как отнесутся твои родители, братья, родственники к этому «отпуску»?

– Думаю, они поймут, – прошептала Мадина, и заплакала, закрыв лицо руками. Ясно было, что никто ничего не поймет, ее с позором изгонят из дома, а может и кровью смоют с семьи такой позор.

Саббах вскочил и принялся, прихрамывая, ходить взад-вперед по каземату, как раненый тигр. Амир фронта не должен соблазнять молодую соратницу по борьбе! Это против всех правил джихада, против арабских и кавказских традиций, против морали! Конечно, поправлять его здесь некому – он самый главный, и подчиненные закрывают глаза на то, что он делает. Но если узнают родственники девушки, если молва разойдется по округе, если узнает Борз и другие амиры, если дойдет до Калифа… А ведь именно так и будет: у нее уже округлился живот, скоро все узнают и до Центра дойдет! Его боевой авторитет растворится, как капля крови в грязной луже, на него станут показывать пальцем, ему объявят кровную месть, его отзовут, припомнят все провалы и неудачи, объяснят их моральным разложением, и спросят, как с изменника…

– Ладно, иди! – грубо приказал Саббах. И крикнул вслед согбенной девичьей фигурке:

– Возьми свой пакет!

Она вернулась, взяла продукты, снова двинулась к двери и вдруг остановилась.

– Скажи, мой амир, а ты когда-нибудь любил девушку? – сквозь слезы спросила Мадина. – Ты был счастлив от любви?

Вопрос был глупый и наглый, Саббах, естественно, не ответил, и она вышла. Тяжелая дверь мягко закрылась, отрезая сырой бетонный каземат от остального мира. Через полчаса он вызвал Абдаллаха.

– Ты был прав насчет Зухры, – сказал он, глядя в серую стену. – Она может провалить задание. Пошлем вместо нее Мадину!

– Мадину? Но у нее другая подготовка!

Амир махнул рукой.

– Она сообразительней, быстро приспосабливается к обстановке, успешно изучила винтовку, и поправочные таблицы… А пояс шахида вообще освоит за один раз. Главное – ускоренная психологическая подготовка. Ну, гипноз и сам знаешь что… Вначале посадите ее на чай, потом на кокаин. На все – неделя!

– Сделаю, амир!

– И не выпускать ее за пределы лагеря, ограничить контакты.

– Все понял! – Абдаллах кивнул головой и исчез.

А Саббах повалился на кровать и попытался уснуть. Но сон не шел. В памяти стоял последний вопрос Мадины.

Москва, май 1984 г

Русские сокурсники прозвали Джараха «Хирургом». Через несколько лет, когда он станет заживо резать неверных на куски, это прозвище было бы заслуженным. Но тогда худощавый и застенчивый юноша ничем его не оправдывал, только именем: по-арабски хирургия – «джираха», а будущие лингвисты, естественно, не могли пройти мимо такого совпадения.

Двадцатилетний Джарах медленно привыкал к Москве. Все ему казалось удивительным: прославляющие коммунистическую партию плакаты на стенах домов, бесконечные очереди за самыми обычными апельсинами и кроссовками, привычка русских распивать спиртные напитки на улице, на глазах у всех. Удивительным был и язык: на птицу, уцепившуюся лапками за ветку, русские говорили «птичка на ветке сидит», зато на чучело этой птички говорили «оно стоит», «тарелка на столе стоит, но в раковине она лежит», автобусы почему-то называли скотовозами, а машины руководителей – членовозами. Но больше всего юного студента поразили русские девушки: они как будто специально оголяли ноги и груди до недопустимых по понятиям Джараха пределов, причем даже в холодную погоду. Греховный взгляд Хирурга почти всегда непроизвольно стремился к этим, не виданным у себя на родине, частям женского тела. Это сильно напрягало – он постоянно боялся, что его взоры будут кем-то замечены.

Жили они в комнате втроем: он, его соотечественник Тимур и русский парень – двадцатитрехлетний Сергей, который уже отслужил в армии. Такое расселение в общежитии было обычным – два иностранца и русский. Официально это объяснялось заботой об удобстве гостей СССР – и язык изучать проще, и любое необходимое разъяснение, совет или помощь можно получить в любое время. Правда, Тимур считал, что Сергей следит за каждым их шагом и докладывает о них в КГБ, это же делают и русские студенты из других комнат.

Хотя Тимур был старше и опытней – ему исполнилось двадцать пять, он отслужил в иорданской армии, и имел звание лейтенанта, но Джарах ему не верил. Не могут же тут следить за всеми иностранцами! К тому же, Сергей ему нравился – приветливый, участливый, он располагал к себе. Несколько раз он приглашал Джараха в кино, предлагал записаться в комсомольский оперативный отряд дружинников, где сам был командиром. А Тимур молился пять раз в день, читал Коран и требовал, чтобы Джарах делал то же самое, как и положено правоверному. Но и в его набожность Джарах не очень верил. К тому же, в поведении Тимура он замечал странности: иногда тот исчезал на целый день, иногда встречался с какими-то людьми, в основном, арабской или кавказской внешности, и вообще был негативно настроен к стране, которая их приютила, обучала, и обеспечивала материально гораздо щедрее, чем своих собственных студентов. Например, Сергей получал стипендию тридцать пять рублей, а они с Тимуром по девяносто – как рабочий или окончивший университет лингвист…

Однажды Сергей предложил пойти в гости и немного развеяться.

– Я тут недавно с одной химичкой познакомился, – сказал он по пути с занятий. – Она в гости пригласила, а живет в общаге. Одной подруги не будет, а вот другую придется развлекать. Пойдешь со мной?

– С кем познакомился? – не понял Джарах.

– Девчонка с химфака. Так пойдешь, или нет?

Молодой иорданец тяжело сходился с людьми, в Москве у него не было знакомых, и все свободное время он проводил в библиотеке или общежитии.

– Пойду! – обрадовался он.

– Тогда деньги давай!

– Зачем?

– Ну, не с пустыми же руками мы поедем!

Джарах протянул товарищу трехрублевку. В гости к девушкам его пригласили впервые, и он решил не мелочиться, опасаясь, что Сергей передумает, и возьмет с собой кого-то другого.

– Неплохо! – похвалил Серега. – Тогда я сразу пойду затарюсь, а ты меня в общаге жди. Да, и с собой еще денег возьми – может в кино придется тебе подругу повести, или еще куда!

– А что значит «затарюсь»? – спросил будущий лингвист. Но товарищ только рукой махнул.

В ожидании Сергея Джарах тщательно готовился: нагрел воды, помыл шевелюру смоляного цвета, аккуратно подбрил бакенбарды, подстриг усы – предмет особой гордости, которым могли похвастать далеко не все ровесники, – гладко выбрил щеки и обильно спрыснулся остатками французской туалетной воды, купленной еще на родине. Только он привел себя в порядок, как заглянул сокурсник и сказал, что Сергей ждет его под общежитием. Так оно и оказалось.

– А что ты здесь стоишь? – спросил Джарах. – Почему не зашел? Помыться, побриться…

Вместо ответа тот распахнул куртку-ветровку и показал засунутые под ремень, как гранаты, две бутылки сухого вина.

– Так баба Надя на вахте дежурит! А у нее нюх на спиртное, да и на все остальное тоже. Говорят, она работала еще на Берию, может, и сейчас «постукивает»…

– Что значит «постукивает»?

– Сообщает куда следует. Ну, информирует органы…

– А что, органам интересно, что ты пьешь вино? – не мог понять Джарах. – Это же не запрещено!

– А моральный облик? Комсомол и все такое… Нет, лучше не рисковать. Кстати, а Тимур у тебя не спрашивал, куда идешь?

– Так его самого дома нет.

– А он где?

– Откуда ж я знаю?

– Слушай, а он, правда, офицер иорданской армии?

– Как-то разговор зашел, сказал, что да.

– А чего же тогда он все бросил и поехал на лингвиста учиться?

– Не знаю. Он не очень-то разговорчив…

– Вот и ты ему не говори, куда мы ходим. А то проболтается…

– А разве нельзя ходить в гости?!

– Можно, нельзя… Лучше не болтай!

Через полчаса Сергей и Джарах вошли в общежитие химиков.

– Мою зовут Ира, она светленькая, а твою – Люда, она темненькая, инструктировал по пути Серега. – Постарайся Люду увести куда-нибудь на пару часов.

Джарах только вздохнул. Ему не нравилось, что Сергей командует, но выбирать не приходилось.

Лицо у здешнего вахтера – полной женщины лет пятидесяти, было гораздо добрее, чем у бабы Нади. С уверенным видом Сергей поздоровался, протянул студенческий билет и назвал номер комнаты, втянув живот, чтобы не выпирали засунутые под ремень бутылки.

– Второй студенческий тоже оставляйте! – заявила вахтер, записывая фамилии посетителей в прошнурованный и пронумерованный журнал. – И, смотрите, до двадцати трех часов посторонние должны покинуть общежитие.

– Знаем, мы раньше выйдем! – заверил Сергей.

Комната девушек находилась на третьем этаже. Общежитие было совсем не таким, как то, в котором жили Джарах и Сергей – с отдельным санитарным блоком на каждые две комнаты. Здесь двери комнат выходили в длинный коридор, в концах которого располагались туалет и кухня, а душ находился на первом этаже, и работал по расписанию. Несмотря на протертый местами линолеум и облупившуюся побелку, выглядело оно довольно прилично – может из-за поддерживаемой чистоты, а может, из-за ненакрашенных девушек в легких халатиках, то и дело попадавшихся навстречу. В коридоре витал запах недорогих духов и горохового супа, тянувшийся от кухни.

– Заметно, что парней здесь немного, – с удовлетворением сказал Сергей, и постучал в покрашенную белой краской дверь с номером 324.

– Входите! – раздался изнутри девичий голос.

Последовав приглашению, гости оказались в импровизированной прихожей, отделенной от жилого пространства и без того небольшой комнаты шкафом для одежды и пестрой занавеской.

– Разувайтесь, вешайте куртки и проходите! – встретила их Людмила, отодвинув занавеску. В отличие от бегающих в коридоре студенток, она была в открытом коротком сарафане, босоножках, с макияжем на лице и вымытыми, тщательно расчесанными волосами. Среднего роста, миловидная, с прической «каре» она напомнила Джараху артистку из «Кавказской пленницы».

Из-за занавески вкусно пахло жареной картошкой. Сергей сглотнул слюну и чмокнул Люду в щеку. У дальней от двери стены, под окном, располагался небольшой квадратный стол, посреди которого стояла дымящаяся сковорода – было видно, что гостей здесь ждали. Слева от входа вдоль стены стояли две заправленные зелеными покрывалами кровати, над которыми висели одинаковые, явно общежитские, ковры красной расцветки. На прибитых прямо сквозь ковер гвоздях держалась стеклянная полочка с косметикой и тубус для чертежей. Задняя стенка шкафа была обклеена листами из журналов мод. Еще одна кровать располагалась справа.

На ней, поджав ноги, в позе лотоса сидела Ирина, разглядывая гостей карими с лукавым прищуром глазами и улыбаясь большим чувственным ртом. Она была выше и тоньше Людмилы, с модной короткой стрижкой из обесцвеченных волнистых волос. Но глаза Джараха, против его воли, смотрели не в лицо девушки, а в то место, где из коротких джинсовых шорт выходили длинные белые ноги.

– Знакомьтесь, это Жорик! – объявил Сергей и, наклонившись, поцеловал Иру в губы. Он чувствовал себя, как рыба в воде, и никак не реагировал ни на наряды, ни на позы девушек – все это было для него в порядке вещей.

А Джарах стоял как завороженный, и даже на чужое имя никак не отреагировал.

– Жорик – это Георгий? – спросила Люда. – У нас на курсе есть Георгий, он грузин, но без усов…

Только теперь Джарах понял, что говорят о нем. Еще он понял, отчего так улыбается Ира – она заметила, куда направлен его взгляд, но менять позу не стала, а откровенно наслаждалась мужским вниманием. Ему даже показалось, что девушка рассмотрела бугорок возбужденной плоти, который так и рвался сквозь брюки.

– Вы грузин, да? – продолжала щебетать Люда.

– Почти! – ответил Джарах.

Он без приглашения прошел к столу, отодвинул стул, чтобы не оказаться спиной к остальным, и сел, скрывая непослушную часть тела, слишком явно выдающую его мысли.

– Ой, что же мы стоим?! – спохватилась Люда. – Присаживайтесь к столу, картошка стынет!

– Давайте стаканы!

Сергей не без гордости поставил на стол две бутылки вина.

– А что, сегодня праздник? – игриво спросила Ира.

– День капроновых чулок! – не раздумывая, выпалил Сергей и погладил ноги Иры.

– Да? – в один голос воскликнули девушки.

– Конечно! А вы не знали?

– Ну, ладно! – улыбнулась Ира. – Тогда можно и выпить…

Несмотря на свою женскую привлекательность и ту реакцию, которую она вызвала в организме Джараха, Ира ему не понравилась. Женщине не пристало столь откровенно демонстрировать свою доступность. Так ведут себя только проститутки. Вот Люда – другое дело. Она тоже чрезмерно оголена по стандартам Востока, но здесь так принято – все женщины ходят в таком виде по улицам. И ведет она себя не вызывающе, не смотрит дерзко в глаза. И надушена не так сильно, наоборот – от нее исходит легкий и приятный аромат цветущей белой акации… И, сразу видно, хозяйственная – встретила, пригласила в дом… Вот, подала стаканы… И картошку, наверняка, она пожарила…

– А почему молчит Георгий? – спросила Людмила. – Я хочу услышать красивый тост. Наш грузин всегда так красиво говорит…

И голос у нее был приятный.

– Я не грузин, и не Георгий, – неожиданно для самого себя сказал Джарах. – И я не пью вина.

– Вот как?! – рассмеялась Ира. – Какой завидный жених – непьющий!

Сергей наполнил три стакана и ободряюще подмигнул.

– Но тост я для вас скажу! – сориентировался Джарах. – Однажды у Ходжи Насреддина спросили: «Эфенди, как называется у арабов остывший плов?» Ходжа не знал ответа, но ловко вывернулся: «По правде говоря, арабы не дают плову остыть». Давайте же и мы уважим наших замечательных хозяек и не позволим остыть столь прекрасно пахнущему блюду!

– Вай, маладэц! – воскликнул Сергей, поднимая стакан и чокаясь с девушками.

– Ты мусульманин? – спросила Людмила, одарив Джараха улыбкой.

– Да, и я не ем свинину.

– Картошка на подсолнечном масле, – посерьезнев, сказала она.

– Спасибо!

Когда сковорода опустела, Сергей стал глазами указывать Джараху на дверь. Но Джарах не знал: как так можно – прийти к незнакомой девушке и увести ее из дома?! У него на родине так делать не принято! Сергей несколько раз пнул его под столом ногой, но товарищ только отодвинулся. Тогда Сергей стал, не стесняясь, обнимать и целовать Ирину, гладить ее ноги и грудь.

Джарах был готов сквозь землю провалиться, да и Людмиле стало неудобно.

– Не хочешь прогуляться? – предложила она.

– С удовольствием! – глядя в окно и будто ничего не замечая, ответил Джарах.

– Куда пойдем? – спросил Джарах, когда они вышли на улицу.

– Вообще-то кавалер должен предложить, – пожала плечами Людмила. – Кстати, как тебя зовут по-настоящему?

– Джарах!

– Поехали на ВДНХ, Джарах, там хорошо и воздух чистый…

Они сели в метро, и через сорок минут уже бродили по широким тенистым аллеям, любовались фонтанами, зашли в несколько павильонов, и незаметно оказались у аттракциона «Американские горки». Сцепленные между собой вагончики с грохотом летали по причудливо изогнутым рельсам, пассажиры отчаянно кричали – то ли весело, то ли испуганно.

– Ой, давай прокатимся! – попросила Людмила.

– Тебе не страшно? – спросил Джарах.

– Я люблю острые ощущения!

Ему не очень хотелось летать вниз головой, но признаться в этом девушке было невозможно. Вагончик полетел вперед, резко меняя направления и скорость движения. Сначала он медленно поднимался на высоту десятиэтажного дома, затем резко срывался вниз, практически оказываясь в свободном полете, и вновь на огромной скорости летел вверх. На каждом вираже Людмила, громко крича, прижималась к Джараху, приятно щекоча волосами его лицо.

– Фух, накричалась! Адреналин так и бурлит в крови! – сказала девушка, когда они вышли за ограждение аттракциона. Продавец в синем фартуке и колпаке торговала мороженым из передвижной тележки с изображением пингвина.

– Хочешь? – спросил Джарах.

– Хочу!

Он купил два «Эскимо», и они принялись есть на ходу.

– Вон там можно посидеть, – показал рукой Джарах на свободную лавочку в тени цветущего неподалеку каштана. Они сели.

– Я даже запыхалась от этого полета, – прошептала Людмила.

– Тебе говорили, что ты похожа на артистку? – спросил Джарах, наклоняясь ближе, чтобы лучше слышать.

– Да, на Наталью Варлей, – по-прежнему шепотом ответила девушка.

Девичьи губы оказались к лицу Джараха ближе того расстояния, после сокращения которого между мужчиной и женщиной барьер личного пространства разрушается и срабатывает невидимый магнит… Джарах впервые в жизни прильнул губами к губам девушки. Они были сладкими и липкими, они раскрылись навстречу. Большие белые капли таявшего мороженого стекали с лавки и капали на траву – Джараху было не до него. Он был счастлив в этой замечательной стране, где гораздо меньше жестких запретов, чем на родине, где женщины не сидят взаперти и не носят чадру, где он впервые испытал странное и приятное чувство, зародившееся в груди и растекающееся по всему телу.

У себя он не смог бы вот так, просто, во время прогулки, поцеловать девушку. Да еще целоваться с ней в парке, прямо на скамейке. За это сразу в тюрьму сажают! А если что-то большее позволишь, – так закопают по пояс в землю и забьют камнями! Чтобы дотронуться до девичьего тела, надо жениться, а это процедура длительная, сложная, к тому же, связанная с большими затратами – за красивую девушку из хорошей семьи и калым назначают большой! А тут вот – пожалуйста! И он снова прильнул к губам Людмилы, растворяясь в волнах новых ощущений. А над ними грохотали, смеялись, кричали и лязгали сцепками до предела заполненные пассажирами вагоны «Американских горок»…

– Подожди несколько минут, я сейчас вернусь, – Людмила отстранилась и поднялась с лавки. – Пойду носик припудрить.

– Зачем? – не понял Джарах. – У тебя нормальный нос…

– Какой ты смешной, – рассмеялась девушка. – Мне в туалет надо. Я быстро.

Людмила ушла по посыпанной песком аллее, Джарах с удовольствием проводил взглядом ее стройную фигурку и откинулся на спинку скамейки.

«И люди здесь хорошие, – размышлял он. – Доброжелательные, приветливые. Вот Сергей – он старается, чтобы я чувствовал себя как дома, даже в гости с собой позвал. Ко мне все хорошо относятся, даже стипендия в три раза больше, чем у местных… Может, остаться здесь навсегда? Женюсь на Людмиле без всякого калыма, квартиру дадут бесплатно…»

– Эй ты, черножопый! – грубый оклик раздался совсем рядом. – Чего расселся, как у себя дома?!

Пятеро молодых людей полукругом обступили скамейку. Обычные парни, почти все его ровесники, один постарше – лет двадцати семи. Все бритые наголо, у старшего – крепкого высокого парня на левом виске вытатуированы две молнии, как эмблема СС. Это он начал разговор. Но почему такая агрессия? И остальные смотрят с ненавистью. Неужели его с кем-то спутали?

– Вы ошиблись, ребята, – растерянно сказал Джарах, вставая.

Молодой человек не привык к скандалам и дракам. А приставшая к нему компания, похоже, привыкла и сама явно искала конфликта. Джарах внимательно осмотрел их.

Все пятеро – крепкие, накачанные, с ничего не выражающими лицами и пустыми глазами. И одеты они как-то странно: несмотря на теплую погоду – черные ботинки с почему-то белыми шнурками и высокими берцами, в них заправлены широкие штаны из прочной ткани; черные майки-футболки, кожаные куртки… Как униформа! Но кто они? На майках надписи на английском языке, явно кустарного производства: набитые белой краской с помощью трафарета. «Я ненавижу расизм и негров», – объявляет всем старший кривоватой надписью на груди.

«Странно, – Джарах в очередной раз удивился русской вольности трактовки некоторых фраз. – Это равносильно тому, что написать: Я ненавижу Россию и люблю русских». Но сейчас было неподходящее время для анализа лингвистических тонкостей.

– Мы не ошиблись, – сказал старший. – Это ты ошибся! Приехал к нам, жрешь мороженое, наших девок тискаешь. Сука!

Мощный кулак сбил Джараха на землю, и тут же на него обрушился град ударов ногами. Инстинктивно он свернулся в комок, подтянув колени к груди и закрыв голову руками. Но это мало помогало: его били изо всех сил, как футболисты бьют по мячу, тяжелые ботинки пробивали слабую защиту: он услышал, как хрустнули ребра, как потеряла чувствительность левая рука… И внезапно понял: ЕГО НЕ БЬЮТ, ЕГО УБИВАЮТ! Рука автоматически схватила лежащую под скамьей половинку кирпича – пыльную и липкую от накапавшего мороженого. Он швырнул кирпич в нападающих, но все тело болело, и сил уже не было, бросок получился слабым… Однако кольцо бритоголовых на миг разомкнулось, один, самый низкий, схватился за голову.

– Гля, Шульц, он мне чеклан пробил! – вскрикнул коротышка, рассматривая окровавленную ладонь.

– Ах ты гад!

Щелкнул выкидной клинок и старший, наклонившись, полоснул его ножом по лицу: сверху вниз, через всю левую половину. От острой боли Джарах потерял сознание.

* * *

– Имейте в виду, это иностранец, может возникнуть международный скандал, – сквозь темноту небытия прорвался строгий мужской голос. – Надо сделать все, чтобы не уронить достоинство советской медицины!

– Что могли – сделали, – отвечал ему другой голос, усталый и раздраженный. – Переломы ребер зафиксировали, они срастутся, на руку тоже наложили гипс. Но глаз-то мы ему не вставим! Можем только протез подобрать…

– Самый лучший протез! – уточнил строгий.

И снова наступило небытие.

Пробуждение было болезненным. Голова гудела и кружилась, все тело болело, левая рука была в гипсе, левая сторона лица будто онемела и вся была в бинтах и тампонах. Левым глазом он ничего не видел, возможно, из-за бинтов. Но он вспомнил подслушанный разговор, и ужасная догадка зародилась в не совсем еще отошедшем от наркоза мозге.

– Что с глазом? – громко спросил он, сам не зная у кого.

– Проснулся, милок?! – всполошилась дремавшая на стуле у его кровати пожилая санитарка. – Лежи, не разговаривай! Тебе пока мышцы лица нельзя напрягать.

– Какой я тебе милок? – раздраженно сказал Джарах.

Теперь его раздражало все в этой чужой ему стране. Раздражал этот больничный запах, эти застиранные простыни с черными прямоугольниками больничных штампов по углам, даже морщинки на уставшем, но добром лице санитарки казались ему злыми. И это ее «милок»…

– Я сейчас дежурного врача позову, – сказала она. – Доктор сам тебе объяснит…

«Аллах наказал меня, – размышлял Джарах. – За то, что пошел с этим Сергеем к распутным девкам. Прав был Тимур…»

Пришел врач – молодой юноша с бледным лицом, лет на пять старше Джараха, не больше.

«И он, наверное, молодых медсестер ночью в кабинет к себе водит по очереди, – подумал с отвращением Джарах. – Все они неверные, такие…»

– Как себя чувствуете, больной? – спросил врач, заглядывая в лицо, словно хотел увидеть что-то под слоем бинтов.

– Что с моим глазом?

– Глаз вы, к сожалению, потеряли. В милицию мы сообщили.

– И что? Ваша полиция вернет мне глаз? – не скрывая раздражения, спросил Джарах.

– Нет, – немного растерянно ответил врач. – Но… так положено.

Раздражение сменилось отчаянием. «Вся жизнь теперь сломана из-за неверных», – подумал Джарах.

– Оставьте меня одного! – твердо сказал он. – Я не хочу никого из вас видеть.

* * *

Утром пришел Тимур.

– Салам, брат! – сказал он, войдя в отдельную палату, куда положили Джараха, как иностранца. – Я все знаю. Я искал тебя всю ночь. Эти кафиры не посчитали нужным даже сообщить мне – я же, видите ли, не родственник.

– Ва-алейкум салам! – попытался улыбнуться Джарах, искренне обрадовавшийся визиту земляка. – Ты был прав, когда ругал неверных и их страну – они сделали меня инвалидом! И меня ты ругал справедливо – за то, что пропускаю молитвы, не читаю Коран и якшаюсь с неверными…

– Ничего, – Тимур положил свою руку на руку больного и будто влил в него порцию своей силы. – Держись, Джарах! Аллах не посылает испытания шакалам, потому что испытания могут пройти только львы! И ты с честью пройдешь тяжелое испытание, оно поставит тебя на путь истинный…

– Спасибо, Тимур! Я не сдамся! Я хочу отмстить! Если бы мне попался этот Шульц… Но Москва очень большая… Да он и сильней меня…

– Я помогу тебе! Мы найдем этих свиней и спросим с них. Я принес Коран. Читай, и Аллах поможет тебе.

Тимур положил толстую книгу под руку Джараху.

– Спасибо! Мне пока трудно читать одним глазом…

– Ничего, ничего! – похлопал товарища по руке Тимур. – Коран поможет, даже если он просто будет лежать рядом с тобой!

Потом приходил усталый милиционер в потертом мундире, который подробно записал все, что запомнил Джарах: приметы нападающих, их одежду, особые приметы, кличку «Шульц». Потом еще один милиционер – посолидней, в хорошем костюме, с галстуком и пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Он тоже подробно расспросил Джараха и тоже записал, но как-то по-другому расставлял акценты. Возможно, он был из другой милиции, более высокого уровня.

Приходила и Людмила с пакетом фруктов, но Джарах не стал с ней разговаривать и фрукты не взял: девушка почему-то стала ему противной. Зато Сергей проведывал каждый день: извинялся за то, что оставил его одного в незнакомом городе, передавал приветы от однокурсников, говорил ободряющие слова, уверял, что милиция обязательно найдет преступников… К Сергею Джарах неприязни не испытывал, но и товарищеских чувств – тоже…

* * *

Через месяц у Джараха срослись переломы, прошли ушибы, только глаз не вырос, да красный шрам от лба до подбородка навсегда изуродовал некогда гладкое лицо.

– Ничего, через некоторое время рубец сгладится и побледнеет, а протез тебе вставят на днях, вообще незаметно будет, – успокаивал его Сергей.

Но Джарах не стал поддерживать разговор – лег, укрылся одеялом с головой и сделал вид, что спит.

Сергей тихо выскользнул из палаты, спустился вниз, сел в автобус и приехал на Западную окраину Москвы. Пройдя полкилометра от автобусной остановки, он проверил, как учили – нет ли хвоста, свернул к мясокомбинату и, пройдя еще полкилометра, вышел в район, напоминавший пейзажи из фильмов ужасов: между высоким забором из красного кирпича и ржавыми металлическими гаражами тянулась узкая тропинка, вдоль которой валялись черепа и кости крупного рогатого скота. Удручающую картину дополняла тошнотворная вонь, доносившаяся из-за забора. Ближайшая из шести собак, охраняющих свою территорию, – грязно-рыжая дворняга, – зарычала и оскалилась на чужака. Остальные молча выстроились полукругом, стараясь обойти с флангов. Ну, точно, как люди!

– Пошли вон! – крикнул Сергей, замахнувшись предусмотрительно подобранной палкой.

Разразившись разноголосым лаем, псы утратили опасную целеустремленность, нехотя разбежались и, нюхая землю, скрылись за гаражами. Сергей подошел к импровизированной лавке – лежащему на кирпичах бревну с отполированной чужими задами поверхностью, брезгливо присел на краешек. Валявшиеся вокруг бутылки, яичная скорлупа и обертки от плавленых сырков не оставляли сомнений в том, для каких целей служило это место.

– А ты пунктуален, Рулет!

Куратор подошел с другой стороны и совершенно незаметно. Как, впрочем, и всегда. Это был мужчина лет тридцати трех, среднего роста, худощавый, с пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Типичный «вечно молодой» комсомольский вожак, какими привык их видеть Сергей. Хотя комсомольским вожаком Иван Иванович не был. Хотя, когда-то, может и был. Но не сейчас.

– Здравствуйте, Иван Иваныч!

Мужчина протянул руку.

– Здорово, Сергей.

Настоящего имени куратора он не знал. А может, того и вправду так звали. В любом случае, Иван Иванович – нормальное человеческое имя. А ему дал дурацкую кличку, на которую собаки бросались, как на настоящий мясной рулет.

Иван Иванович достал торчащую из кармана газету, расстелил ее и сел, подтянув брюки, чтобы не растягивались на коленях.

– Ну, докладывай! Как обстановка, что нового?

– Его скоро выпишут…

– Это я и без тебя знаю. Как он?

– Вроде выздоравливает. Но угнетен очень. Глаз потерял, шрам через все лицо… Сегодня посмотрел в зеркало, в постель повалился, накрылся с головой одеялом… Как бы руки на себя не наложил…

– Исключено! – Иван Иванович похлопал его по плечу. – Мусульманская вера это запрещает. Лишить себя жизни можно только вместе с врагом, неверным, а лучше – с несколькими…

– Ну, тогда хорошо, – послушно кивнул Сергей.

– Хорошо-то хорошо, только ничего хорошего! – сказал куратор. – Это еще хуже и вызывает большое беспокойство!

– Почему?

– Это тебе еще рано знать. Еще что?

– Со мной он ведет себя отчужденно, зато очень сошелся с Тимуром. Тот приходит почти каждый день. Коран принес. Джарах теперь молится регулярно.

– А что Тимур?

– После этого случая он со мной перестал общаться. И в общаге, и в институте. Он меня винит во всем: даже какую-то поговорку обидную сказал…

– Какую?

– Что-то типа: если пойдешь куда-нибудь со свиньей, то обязательно испачкаешься в грязи…

– Ну, я же не виноват, что так вышло, – смутился Сергей. – Пошли в гости, кто знал, что такое случится?

– А на него что, в гостях напали? Если бы ты не услал его хрен знает куда… Или с ним пошел! Ты, вон какой здоровый лось – один бы троих отметелил! Да и не полезли бы они!

– Виноват, Иван Иванович! – Сергей понурился.

– То-то! А в больнице ты с Тимуром встречался?

– Один раз, случайно…

– И что? – заинтересовался Иван Иванович.

– «Встреча в Кремле прошла в теплой и дружеской обстановке» – это не про нас, – усмехнулся Сергей. – Просто разошлись, как будто друг друга не знаем. Он с Джарахом по-своему разговаривал. Но внизу его двое земляков ждали – я из окна видел, как они вместе потом ушли. Одного я раньше встречал – он как-то приходил к Тимуру в общагу.

– А потом Джарах их разговор не пересказывал?

– Ну так, напрямую, нет… Но, кое-что проскакивало. Я сказал, что, мол, наша страна борется со скинхедами, поэтому их обязательно найдут и посадят в тюрьму… А он ухмыльнулся так… Говорит: «Разве несколько лет тюрьмы могут заменить глаз? Только выбитый глаз может стать отмщением!»

– Вот как! Интересно!

– Я думаю, это Тимур его научил. Они вообще очень сдружились после случившегося. И Джарах теперь часто словами Тимура говорит, это заметно.

– Молодец, внимательный! – усмехнулся Иван Иванович. – Значит, мстить хотят?

– Ну, да…

– Глянь сюда! – Иван Иванович протянул ему несколько фотографий. На них были изображены трупы двух молодых людей, снятые в разных ракурсах. Оба бритоголовые, у одного на затылке вытатуирована свастика, у другого – две молнии. Лица разбиты, под каждым натекла большая лужа крови.

Сергею стало плохо, когда он протянул снимки обратно, руки у него дрожали.

– Про это они тебе ничего не рассказывали? – спросил Иван Иванович, не торопясь забрать страшные фотографии.

– Н-нет. Кто это? Что с ними?

– Это мертвые скинхеды, – спокойно объяснил Иван Иванович. – Но они не имеют никакого отношения к истории с Джарахом. Просто кто-то стал убивать эту погань… Похоже – всех, кто под руку попадется. Не догадываешься, кто это может делать?

– Неужели?! – Сергея даже пот пробил.

– Не знаю. Прокуратура ведет расследование. Но это не наше дело.

Куратор взял, наконец, снимки, сложил и сунул во внутренний карман. Потом вынул другую фотографию: круглая бритая голова, пустые глаза, на виске две зигзагообразные молнии…

– А вот это – наше! – он протянул портрет Сергею. – Покажешь Джараху, дескать, она из альбома твоего оперотряда. Если узнает своего обидчика, скажешь, что его группа вечерами зависает в баре «Ниже нуля». Знаешь, где это?

– Неа, – мотнул головой Сергей, пряча фотографию в задний карман брюк.

– Метро «Щелковская», за кинотеатром, вот здесь, – Иван Иванович показал нарисованную на тетрадном листке схему. – Понял?

– Понял, – кивнул Сергей.

– Съезди туда обязательно, посмотри на месте, чтобы смог нормально объяснить, – куратор поджег листок и, когда он сгорел, растоптал пепел.

– Ясно, сделаю!

– Ну, молодец! – холодно улыбнулся Иван Иванович. – По результату – сразу звони!

– Есть!

Иван Иванович улыбнулся теплее.

– Еще не передумал у нас работать?

– Конечно, нет! – с жаром сказал Сергей.

– Пока у тебя получается. Только…

– Что «только»? – Сергей насторожился.

– Шутки про встречи в Кремле забудь навсегда!

– Уже забыл! – Сергей клятвенно приложил руку к сердцу.

* * *

Бар «Ниже нуля» соответствовал своему названию: крутая лестница, покрытая скользкой, во многих местах поколотой плиткой, вела вниз – ниже уровня горизонта, принятого на чертежах обозначать «ноль». Впрочем, контингент посетителей, облюбовавших этот бар, вряд ли разбирался в таких тонкостях. Чаще всего «ноль» ассоциировался у них лишь с одним – излюбленной в этих кругах прической. А «ниже нуля» – это уже не стрижка, это снятый у чурки скальп, которым хвастался Отмороженный. Если, конечно, не врал.

И располагался бар очень удобно – на отшибе: плохо освещенная пустынная дорога, напротив – небольшой сквер, за которым на несколько километров тянулись огороженные высоким забором боксы автотранспортного предприятия и ангары каких-то складов.

Они следили за точкой уже третий вечер подряд – сидели, развалившись на скамейке, и сквозь узкий проход между кустами наблюдали за входом. По приказу Тимура Джарах надел старую одежду: потертые черные брюки, стоптанные черные туфли, черную рубаху. Одежда такая, что не жалко выбросить, и цвет подобран специально, чтобы не выделяться в темноте. Тимур, оказывается, был предусмотрительным и хорошо разбирался в таких делах. Рядом находилась импровизированная свалка: ящики из-под масла, гофрированные подставки из-под яиц, пустые бутылки, промасленные бумажные и полиэтиленовые пакеты. Стойкая вонь пережаренного подсолнечного масла, сгоревшего лука и вяленой рыбы впитывалась в одежду и вызывала рвотный рефлекс.

– Давай отойдем подальше, – сказал Джарах. – Меня сейчас вытошнит!

Тимур покачал головой.

– Тогда ничего не увидим. А если ближе ко входу подойдем, тут же «засветимся». Здесь такие, как мы, сразу привлекают внимание – словно заяц у псарни… Кстати, как себя чувствуешь?

– Да, вроде, нормально…

– Чего там нормально! Месяц, как из больницы вышел, – пробурчал Тимур. – Я же тебе говорил – оставайся лучше дома.

– Одному тебе не справиться…

– А я не один, – усмехнулся Тимур. – Я с друзьями. Видишь ту машину?

Он указал на стоящую неподалеку от «Ниже нуля» старенькую «пятерку».

– Так что и без тебя бы обошлись…

– Нет, это мое дело! Я сам должен отомстить. В сорок пятом аяте суры «Аль-Маида» прямо говорится: «Мы предписали им в нем: душа – за душу, око – за око, нос – за нос, ухо – за ухо, зуб – за зуб, а за раны – возмездие. Но если кто-нибудь пожертвует этим, то это станет для него искуплением. Те же, которые не принимают решений в соответствии с тем, что ниспослал Аллах, являются беззаконниками».

– Молодец, что изучаешь Коран, – похвалил Тимур. – И молодец, что начал молиться. Поверь, Аллах поможет тебе!

Прошло минут сорок. Несколько скинов вышли из бара, подошли к скверу, помочились и, пошатываясь, двинулись прочь.

– Свиньи! – с отвращением сказал Тимур. – Хоть бы за кусты зашли!

– Тогда бы нас увидели!

– Тем хуже для них, – Тимур сунул руку за пазуху и извлек длинный черный пистолет.

Джарах напрягся.

– Откуда это у тебя?!

Товарищ улыбнулся и спрятал оружие.

– У нас здесь много друзей.

– У нас?!

– Конечно! Ты же стал на путь поиска истины, значит, ты с нами!

В это время из бара вышла еще компания бритоголовых, человек шесть. Под фонарем над дверью они задержались, долго жали друг другу руки и визгливо хохотали.

– Узнаешь? – спросил Тимур.

– Конечно! – Джарах сразу узнал Шульца и коротышку рядом, которому он разбил голову. Внутри все похолодело. Он не представлял – что надо делать теперь, когда враги – вот они, рядом…

– Но их много…

– Тем хуже для них! – процедил Тимур и удержал вскочившего Джараха за руку. – Не спеши. Сядь. Они не уйдут.

Товарищ говорил очень уверенно, и эта уверенность удивила Джараха. Он послушно сел. Сердце билось, как перегретый мотор, поднявшееся давление отдавалось толчками в висках и в пустой глазнице.

Прощание у бара закончилось. Трое бритоголовых завернули за угол – видно, пошли к метро. Шульц и еще двое направились в противоположную сторону – к железнодорожной платформе, наверное, на электричку. Через полминуты за ними медленно двинулась и старенькая «пятерка».

– Откуда они знают, за кем ехать? – удивился Джарах.

– Все все знают! – уверенно ответил Тимур. Джарах никогда не слышал, чтобы он так говорил. Это был голос не студента-лингвиста, земляка и соседа по общежитию, а голос капитана иорданской армии. – Они же выполняют боевую задачу!

– Боевую?..

«Пятерка» поравнялась с троицей бритоголовых, хлопнули дверцы, в темноте закрутилась какая-то возня теней, которая, впрочем, быстро закончилась. Снова хлопнули дверцы, взревел мотор, машина развернулась и уехала, напоследок свет фар мазнул по неподвижно распростертой на тротуаре фигуре.

– Теперь пойдем! – Тимур встал и быстро пошел вслед за скрывшейся «пятеркой». Впрочем, уехала она недалеко – метров через сто заехала в узкий проезд между двумя бетонными заборами. Три парня кавказской внешности выкинули из багажника Шульца и его дружка. Судя по их виду, каждый получил по физиономии удар кастетом с четырьмя шипами, оставившими каждому четыре кровоточащих дырки. Они сидели на пыльной земле, было видно, что скины находятся в полубессознательном состоянии и медленно приходят в себя.

– Вот у этого был, – незнакомец протянул Тимуру пружинный нож и кивнул на Шульца. Тимур нажал кнопку. Пружина со щелчком выкинула блестящий клинок.

– Этим он тебе глаз выбил?

Джарах кивнул. Тимур протянул ему нож.

– Давай! Теперь твоя очередь! Только рубашку сними…

Джарах двумя пальцами взял оружие, и принялся снимать рубашку, не понимая, зачем это делает, но радуясь отсрочке: он был растерян, и совершенно не представлял, как сможет свершить обряд мести.

– Не надо! – хрипло проговорил Шульц, становясь на колени. – Давай договоримся. Мы вас трогать не будем, а глаз я компенсирую…

Растерянность прошла, вместо нее вспыхнула ярость.

– Глаз компенсируешь, сын собаки! – Джарах крепко перехватил нож. – Вот тебе компенсация! – он взмахнул клинком, так же, как это сделал Шульц два месяца назад – по левой половине лица, сверху вниз, через глаз. Скин истошно заорал, и, чтобы он замолк, Джарах принялся наносить один удар за другим – в шею, грудь, лицо… Захрипев, обливающийся кровью Шульц повалился на бок и затих.

У Джараха закружилась голова, он бросил окровавленный нож и, пошатываясь, отошел в сторону, с трудом сдерживая рвоту.

– Молодец, брат! Но работать надо по-другому! Смотри!

Тимур поднял нож. Второй скинхед к этому времени сумел сесть, но по глазам было видно, что он не в себе: то ли не отошел от удара по голове, то ли впал в ступор, увидев, какая судьба постигла его сотоварища. Впрочем, такие подробности никого не интересовали. Тимур зашел скину за спину, и с ловкостью человека, не раз резавшего овец (а может и не только овец), одним движением перехватил горло. Потом повторил ту же процедуру с не подающим признаки жизни Шульцем.

– Человек – животное живучее! – пояснил он. – Иногда мертвяк мертвяком, а оказывается – живой!

Один из друзей Тимура достал канистру с водой, и Джарах умылся до пояса, смывая кровь с рук и тела. Тимур оказался более аккуратным, или более умелым – у него были запачканы только руки, и то несильно. Потом он отдал своим друзьям пистолет и сказал что-то на незнакомом языке, наверное, дал им какие-то указания, потому что те внимательно слушали и кивали. Напоследок пожали друг другу руки и разошлись. Машина растворилась в темноте, а они вначале отбежали от страшного места, потом, быстрым шагом, петляя в темноте между домами, прошли к метро.

– А ты молодец, Джарах! – с уважением сказал Тимур, когда они сидели в пустом, грохочущем вагоне. – Кровью смыл оскорбление! Как себя чувствуешь?

– Гораздо лучше! Будто камень с души свалился… Даже, как будто новый глаз вырос! Хотя я еще многого не умею из того, что можешь ты…

– Ничего, брат, научишься! – ободряюще сказал Тимур. – Придет время, и я буду тобой гордиться…

* * *

Через день Тимур пропал. Ушел из института, а в общежитии не появился. Не пришел и к ужину. И ночью койка Тимура пустовала. Джарах расспрашивал одногруппников, соседей по общежитию – все только пожимали плечами: никто его не видел. Он серьезно забеспокоился. Неужели друга арестовали? Тогда скоро придут и за ним! Инструкции Тимура по заметанию следов он выполнил полностью: одежду выбросил в мусорные баки разных районов, тщательно выкупался, коротко постриг ногти… Но это мало что значило: если Тимур попался, то из него выбьют показания на всех соучастников… Только как могли «выйти» на Тимура?!

Сергей сказал, что он сообщил в деканат и позвонил в милицию, значит, Тимур скоро найдется: в советской стране люди бесследно не пропадают! Но дни шли, а оптимистический прогноз не сбывался. Две недели прошли как обычно: занятия, медицинские процедуры, молитва… За исключением одного: рядом не было Тимура, и Джарах не знал, чем ему можно помочь. Как найти друзей Тимура, он не знал. Что сообщить на родину – тоже толком не представлял. Да и кому сообщать? Наверное, советские власти уже сообщили. «Не может же иностранный студент бесследно пропасть в этой стране, а никто и пальцем не шевелит?! – размышлял Джарах. – Наверняка его уже ищут…»

Сергей неоднократно приглашал его пойти погулять, сходить в кино или бассейн, но Джарах отказывался. «Хватит, я уже сходил с тобой в гости, на всю жизнь хватит!» – думал он. Но вслух причин не объяснял. Пожав плечами, Сергей уходил один.

В пятницу вечером, когда Джарах, как обычно, при свете настольной лампы читал Коран, незапертая дверь отворилась…

– Ассаляму алейкум! – раздался за спиной незнакомый голос, и он обернулся. Это был Тимур.

За две недели он заметно изменился: похудел, черты лица стали более угловатыми, а красные глаза выдавали недосыпание и усталость. Но лицо было чисто выбрито.

– Ва-алейкум салам!

Джарах вскочил от радости и шагнул навстречу другу. Они обнялись. От Тимура пахло каким-то чужим, казенным запахом, непонятным и отпугивающим. Он прошел в комнату и прямо в одежде лег на свою застеленную кровать, бросив на тумбочку тетрадь, с которой неделю назад вышел из института.

– Где ты был так долго? – спросил Джарах.

– В тюрьме, – глухо отозвался Тимур.

– Так они все узнали?! Но как тебе удалось выйти?!

– Меня за контрабанду задерживали. Помнишь, я привозил Сергею костюм и туфли, девчонкам духи французские, колготки… Да почти всем, кто просил – и привозил. А тут это, оказывается, контрабанда и спекуляция, пять-семь лет лагерей! Да еще пытались к делу Малика привязать – помнишь четверокурсника, которого за наркотики осудили?

– Ничего себе! – воскликнул Джарах. – А я-то думал…

Тимур предостерегающе приложил палец к губам.

– Гм… Да… Ну, и что решили в конце концов?

– Разобрались, отпустили…

– Почему так долго?

– Это долго? – горько усмехнулся Тимур. – Там наши земляки по году сидят. Спасибо, что вообще отпустили. В этой стране…

Тимур понизил голос и покосился на дверь, как будто за ней кто-то стоял.

– В этой стране любого из нас могут посадить просто так, ни за что. Ты-то как? Как здоровье?

– Да я нормально. Видишь – протез сделали?

– Я и внимания не обратил! Ну-ка, дай глянуть! Да, неплохо…

– Может, хочешь искупаться? – предложил обрадованный возвращением друга Джарах. – Горячей воды опять нет, но я подогрею.

– Спасибо! Иди сюда, поговорим…

И когда Джарах присел к нему на кровать, зашептал в ухо:

– Все, закончилась моя учеба! Поеду обратно, домой. И тебе советую! Мы уже получили здесь все, что могли. И еще легко отделались.

Джарах, не задумываясь, кивнул.

Через неделю он уже тренировался в пустыне Вади Рам, в лагере боевиков, которым командовал Тимур. Через две недели распотрошил первого неверного. А через месяц уже полностью оправдывал прозвище «Хирург». Впрочем, через несколько лет, когда за плечами было много серьезных операций, а к московскому шраму добавились новые, получив назначение командиром Европейского сектора, он поменял позывной.

Чечня, Ортсхой-Юрт, ноябрь 2004 г

Борз принял приглашение встретиться, но отказался приезжать в укрепрайон Саббаха, и назвал свое место. Когда-то здесь жили русские. С десяток полуразрушенных домов вдоль дороги на Мамут – единственная улица, расположенная за рекой. У перекрестка трех проселочных дорог – старое мусульманское кладбище. Пик с полумесяцем здесь нет – шахидами в то время становились не часто. На другом берегу – кладбище христианское. Оно давно неухожено, из-за разросшихся деревьев и кустов, крестов там почти не видно. Словно в память о былом, когда в селе дружно жили русские и чеченцы, здесь стираются грани религий.

Первыми к месту встречи прибыли люди Борза. Во всяком случае, они думали, что прибыли первыми. Двое «Жигулей», шестой и девятой моделей, забрызганные грязью настолько, что трудно было установить их цвет, остановилась у дороги между перекрестком и кладбищем. Худощавый пожилой чеченец в черном потертом пиджаке бросил взгляд на неспешно расходящихся от машин охранников, и принялся раскачивать торчавшую из земли трубу, оставшуюся от сгоревшего забора. Время от времени он пытался ее вытащить, но безуспешно, и вновь продолжал раскачивать.

– Иди отсюда! – крикнул ему один из приехавших, для убедительности махнув стволом автомата.

Тот оставил трубу, впрягся в тачку, наполненную почти доверху трубами, арматурой и другими ржавыми железяками, и часто оглядываясь, покатил в сторону моста.

– Мины здесь русские наставлены, – подумав, добавил автоматчик вслед, чтобы смягчить свою грубость. – Подорвешься еще…

Когда посторонний скрылся из виду, прибывшие быстро рассредоточились, заняв позиции в развалинах русских домов, в кустах кладбища и за поросшим чертополохом холмом.

А сборщик металлолома, перейдя через мост, вошел во двор крайнего дома, оставил тачку, и поднялся по приставной лестнице на чердак.

– Семеро приехало, – сообщил он прильнувшему к прицелу снайперу. – Двое с «красавчиками»^[25], остальные с автоматами. Борза среди них нет.

– Вижу, – ответил снайпер. – На, вот, схему, отметь, куда мины поставил.

Спустя два часа, на дороге, идущей между деревьев со стороны Мамута, показался одинокий всадник. Сидевший в развалинах русского дома пулеметчик из отряда Борза встал и подошел к проему окна.

– Еще какой-то колхозник на лошади, – сказал он напарнику с автоматом. – Что ему тут понадобилось?

– Это не колхозник, Муса! – донесся с улицы незнакомый голос. – Смотри, не выстрели!

Оба боевика резко обернулись.

– Спокойно, Муса! – предупредил тот же голос из-за стены. – Я Руслан «Пуля».

– Пуля?! – удивленно повторил пулеметчик, узнав теперь, по манере говорить, своего дальнего родственника, ушедшего, по слухам, к амиру Саббаху.

– Убери ствол, брат, я захожу!

В дверной проем вошел улыбающийся Руслан с автоматом. Прозвище свое он оправдывал – худой, юркий, руки-ноги словно на шарнирах. Пуля мог мгновенно пролезть куда угодно, а потом столь же мгновенно испариться.

– Салам, братья! – приветствовал он обалдевших боевиков. – Ну, чё, семь минут до встречи, и наш амир приехал. Ваш где?

– Ты откуда здесь? – спросил Муса, и поставил пулемет откинутыми сошками на землю.

– Это вы на машинах ездите, а мы пешком. Для здоровья полезно.

– Да мы тебя видели! – соврал автоматчик, самолюбие которого было явно ущемлено.

– Ну, и хорошо, – ответил Пуля. – Значит, наши амиры могут встретиться спокойно. Так где ваш?

– Будет вовремя, – буркнул автоматчик.

– Ну, ладно, пошел я тогда, – улыбнулся Пуля и вышел.

Муса снова посмотрел в окно. Всадник был уже близко – он остановился у моста, метрах в ста от засады. Теперь коня держал под уздцы могучий бородач в забитом до отказа разгрузочном жилете, с автоматом впереди на сильно отпущенном ремне, стволом вниз – так легко вскинуть его одной рукой и открыть огонь. Это был легендарный Абдаллах. В нескольких метрах правее, за деревом, стоял еще один охранник – не менее легендарный Хуссейн. По другую сторону дороги Муса заметил еще как минимум двоих – огромных, бородатых иорданцев. В руках у них были «Шмели».

«Это звери из личной охраны, – догадался он. – А сколько еще простых моджахедов с ним?!»

Обычно Борз на встречи опаздывал. Он считал, что этим показывает свою значимость. Но опаздывать на встречу с Саббахом было бы чревато. Похожий на «Ниву» темно-синий «Сузуки Самурай» и огромный, защитного цвета, «Хаммер» показались из-за холма, минута в минуту свернули к назначенному месту и переехали мост.

Вышедшая из продуктового магазина на окраине села старушка в синем цветастом халате прищурила глаза, глядя в сторону моста – с годами у нее развилась дальнозоркость.

– Опять мужчины собрались решать, быть кровной мести, или нет, – сказала она ожидавшей у крыльца соседке.

– Я слышала, что вчера авария на трассе была, женщина погибла… Наверное, поэтому собрались, – предположила та.

– Аллахумма-гфир ля-ха, ва-рхам-ха… – тихо запричитала старушка молитву за упокой погибшей, и собеседницы пошли по улице вглубь села.

Из «Хаммера» вышел Борз в модном среди боевиков «натовском» камуфляже, плохо скрывавшим излишний для его возраста живот. Из «Сузуки» упруго выскочили четыре бойца личной охраны с автоматами на изготовку. Иорданцы-телохранители только презрительно улыбнулись.

Амир Саббах подъехал вплотную к Борзу, и неторопливо спешился. Они поздоровались, но руки друг другу не подали.

– Все шикуешь, Борз! – сказал Саббах. – На крутых тачках ездишь, внимание привлекаешь. Твой «Хаммер» все федералы знают, а ты красуешься.

– Я у себя дома, как хочу, так и езжу, это шакалы пусть меня боятся!

Борз покосился на трость в правой руке Саббаха. Он много про нее слышал и хотел бы рассмотреть поближе, но случая не представлялось.

– Пройдемся?! – предложил Саббах. – Нога затекает в одном положении.

Амиры медленно пошли в сторону моста. Абдаллах с Хуссейном тут же вышли вперед метров на тридцать. Находиться ближе во время таких переговоров Саббах обычно им не позволял, и по сегодняшней встрече особых указаний не было. Еще двое иорданцев шли на таком же расстоянии сзади. Охранники Борза потоптались и остались у машин, держа оружие наготове. О том, что они находятся под прицелом снайпера и автоматчиков, никто не подозревал.

– Я слышал про упавшую машину, – сказал Борз. – Поскольку мы с тобой перед этим резко разговаривали, некоторые люди могли подумать, что я причастен к этому. Мне все равно, что думают глупцы. Но мне не хотелось бы, чтобы такое подозрение появилось и у тебя. Клянусь Аллахом, что я тут ни при чем!

– Я и не думал на тебя, брат! – кивнул Саббах. – Потому что обвинять человека без доказательств глупо. А имея доказательства, глупо приглашать его на мирную беседу…

– Я рад, что между нами не возникло недоразумений, – с удовлетворением кивнул Борз. И, не удержавшись, спросил:

– Это и есть та самая знаменитая трость?

– Наверное. Другой у меня нет.

– И как она работает?

Они остановились. Саббах поднял трость, картинно навел на развалины дома, в котором сидело прикрытие Борза, и который уже находился под прицелом нескольких пулеметов, и нажал рычажок спуска…

– Дзынь! – тихо звякнул ограничитель.

Трость в один миг удлинилась почти на полметра: теперь из нее торчал острый трехгранный клинок. Саббах правой рукой начал вращать рукоятку, левой крепко зажав трубку, в которой прятался клинок. Мощная пружина поддалась хитроумному механизму, и стилет медленно начал втягиваться обратно.

– Вещь! – с неподдельным восторгом сказал Борз. – А с виду такая невзрачная… Антиквариат? Сколько же ей лет?

– Не так уж много, – ответил Саббах. – Лет двести. Когда-то я купил ее на блошином рынке в Аммане за три тысячи долларов. Сейчас она стоит дороже.

Грехом хвастовства он не страдал. Чего не скажешь о его коллеге.

– А я режу глотки врагов кинжалом шестого века. У него целая история! – гордо заявил Борз. – Ты слышал что-нибудь про ассасинов?

Он расстегнул куртку, и быстрым движением достал висящий на поясе кинжал. Прямой обоюдоострый клинок с белой полупрозрачной рукояткой с обеих сторон был покрыт золотистыми вьющимися стеблями. Но не это украшение привлекло внимание Саббаха. Под ограничителем рукоятки, в том месте, где у современных боевых ножей наносят номер, стояло клеймо. И это действительно было клеймо ассасинов!

– Продай мне его! – еле сдерживаясь, чтобы не забрать вожделенную вещь сразу, предложил Саббах.

– С чего вдруг? – удивился Борз. – Он не продается!

– Тогда давай поменяемся! Хочешь эту трость?

Борз усмехнулся.

– У нас есть пословица: «Кто ходил продавать черемшу – вернулся, купив лук…» К тому же этот кинжал стоит миллион долларов!

– Ого! И где ты его купил? У вас-то и аукционов на такие суммы нет!

Борз помолчал, обдумывая – нет ли в голосе Саббаха издевки? Но если она и была, то настолько скрытая, что придраться невозможно.

– По случаю… Давно это было, тогда настоящей цены таким вещам не знали, – ответил Борз, пряча кинжал обратно. И грамотно ушел со скользкой темы:

– Давай к делу. Зачем звал?

– По делу и звал, – Саббах снова неторопливо двинулся вперед. Борз последовал за ним. Наблюдавшие за своими амирами охранники, снайперы и пулеметчики перевели дух. Все-таки, когда они не размахивают оружием, на душе спокойней!

– Нам поручено задание, для которого мне нужна твоя помощь. У тебя сильный отряд, много людей, родом из Икчирийского района, хорошо знающих окрестности. Твой брат Бамбук и твой помощник Гвоздь – хорошие подрывники. Мне нужно десять икчирийцев и Бамбук или Гвоздь. На этот раз проплата пройдет вперед.

Борз остановился. Саббах по инерции прошел несколько шагов и тоже остановился, обернулся удивленно. Борз стоял, широко расставив ноги, и покачивался с носков на пятки. Руки он засунул в карманы. Это не была поза дисциплины, подчинения и уважения. Это была поза, из которой посылают по известному адресу.

– Икчирийское водохранилище? – холодно спросил Борз.

Саббах кивнул. Борз сплюнул.

– Значит, пусть затопит часть Дагестана, Ингушетию, Чечню, а ты довольный уедешь к себе в Амман? Нет, Саббах, я в этом не участвую! И брат не пойдет, он, кстати, никакой не взрывник! А Султан – тем более: он работает только на меня. Так что зря ты меня позвал. И вообще, я сказал, и сейчас повторяю – нет у меня амира, кроме меня самого! А надо мной только Аллах! Прощай!

Через некоторое время старушка в синем халате вновь вышла на улицу, ведущую к мосту, приложила ко лбу сухонькую ладошку козырьком, прищурилась. Но там уже никого не было.

– Значит, договорились, – сказала она сама себе. – Только вот до чего? Будет кровная месть, или не будет?

Махнув рукой, она пошла во двор кормить кур – это было важнее.

* * *

Бамбук проснулся, когда правоверные мусульмане уже готовились к Зухру – полуденной молитве. Он неторопливо вышел на крыльцо, потянулся, вдохнул полной грудью свежий воздух и направился к деревянному туалету во дворе. Настроение было прекрасным. Вчерашний визит незваных гостей укрепил его позиции. Все соседи видели, как менты приехали, показали ордер и… ушли ни с чем! Значит, брата Борза голыми руками не возьмешь: Муслим – неприкасаемый! И слухи уже разошлись по всей округе. Теперь на него будут смотреть с уважением. И авторитет Имрана возрастет еще больше: подумают, что он влияет и на ментов, и на прокуроров, во всяком случае, те его побаиваются! Иначе подкинули бы гранату и увезли Муслима неведомо куда!

Бамбук подошел к закрепленному на дереве алюминиевому умывальнику с прижимным носиком. Вода была холодной – по ночам уже пробивают заморозки. Таза под умывальником не было, использованная вода лилась прямо на покрытую слоем опавших листьев землю. Тщательно вымыв руки с мылом, Бамбук умылся и принялся вытирать лицо вафельным полотенцем.

– Салам, Муслим! – раздался за спиной незнакомый голос.

Бамбук резко обернулся.

Двое незнакомых чеченцев стояли рядом. Оба без автоматов, в обычной гражданской одежде, по виду и не определишь, кто такие. Щетина недельной небритости, на губах улыбки, а взгляды жесткие, как у Имрана и остальных моджахедов.

«Лесные, – подумал он. – Больше некому! От Имрана…»

– Мы от Борза, – подтвердил его догадку тот, что был повыше.

– Салам! – кивнул Бамбук. – Друзья моего брата – мои друзья. Проходите в дом, завтракать будем.

– Спасибо, нет времени. Амир прислал предупредить тебя, – сказал второй. – Мунафики^[26] хотят подбросить тебе во двор снаряд. Слава Аллаху, есть среди ментов истинные мусульмане…

– Они уже были вчера, – сказал Бамбук. – Обыск делали.

Гости переглянулись.

– И что? – спросил тот, что повыше.

– А ничего. Ушли ни с чем.

– Значит, подкинули и ушли. Надо искать!

– Если бы подкинули – сразу бы и нашли, – засомневался Бамбук.

– Имран сказал – информация стопроцентная. Они взорвать его хотят вместе с тобой. Слышал же, дома некоторых, кто в «Норд-Осте» захват делал, взорвали уже?

«Откуда они знают, что я помогал в том деле? – подозрение у Бамбука усилилось. – Брат не мог такого сказать! Хотя чем я рискую?»

– Я тут при чем? – на всякий случай произнес Муслим, хотя именно он изготовил тогда пояса шахидов и фугасные заряды.

– Слушай, Муслим, мы же не сами к тебе пришли! Амир за тебя волнуется. Сказал – хорошо все проверить. Сказал – ты сам обезвредить сможешь, нужно только найти успеть. Куда они заходили?

– Да никуда особо, – пожал плечами Бамбук. – В коровник с улицы заглянул один, но я его видел все время. Другой на крышу по лестнице поднимался, но у него с собой ничего не было. А в дом они и не заходили.

– На крышу коровника, говоришь? А на тот сарай, что за ним?

– Да я особо не следил, – признался хозяин.

– Давай, посмотри! Должны же мы амиру доложить, что все проверили.

– Ну, давай, проверим.

Муслим направился к невысокому, покосившемуся, старому сараю. За ним валялась куча металлолома, ощетинившаяся торчавшими во все стороны ржавыми трубами, проволокой «катанкой», ножками кроватей с колесиками, и прочим железным мусором. В нескольких метрах он остановился и приподнялся на носках.

– Там что-то есть! – удивленно сообщил он, указывая рукой. – Вон, из-под винограда выглядывает…

Бамбук вернулся к коровнику, взял расшатанную деревянную лестницу, приставил к стене старого сарая и полез вверх по «играющим» ступеням.

– Сейчас посмотрим…

– Аккуратно там! Мы подержим, чтоб не завалился! Тут вон сколько железок, еще напорешься! – тот, кто пониже, крепко ухватился за лестницу, а высокий вытащил из кучи металлолома метровый отрезок трубы и полез следом.

– Гля, тут точно снаряд! – Бамбук начал осторожно раздвигать руками виноградную лозу…

– Хрясь! – удар трубой пришелся в первый шейный позвонок у основания черепа. Муслим, раскинув руки, упал на снаряд, как будто хотел его обнять.

Высокий бросил трубу на место и нагнулся к взрывателю снаряда. Через несколько минут он спустился вниз, и оба неожиданных гостя быстро покинули домовладение «неприкасаемого» Муслима. Когда они вышли за околицу, в селе раздался сильный взрыв и к небу поднялся черный столб дыма. Но они даже не обернулись.

Чечня, Сагашки, ноябрь 2004 г

По сравнению с бескрайними зарослями Черных гор, лес возле Сагашек, конечно, не лес, а так – маленький лесок. Но из-за растущего сплошной стеной ивняка он похож на джунгли. К тому же, эти джунгли за две войны буквально нашпигованы минами и растяжками. Поэтому федералы сюда и не суются. Зато тем, кто знает тропы, отсюда удобно выходить на минирование федеральной трассы, по которой, хочешь не хочешь, а приходится ездить военным и чиновникам всех мастей; удобно встречаться с информаторами на окраине села, и здесь совсем не трудно спрятать диверсионную группу из дюжины человек.

Новоиспеченный амир этой группы – Исмаил Умаров, сидя на стволе поваленного дерева, рисует карандашом в тонкой тетрадке схему построения инженерной разведки федералов с привязкой ко времени прохождения участков. Три дня он собирал информацию об этом от своих пособников. В первый день, под видом таксиста, ожидающего в бежевой «шестерке» у выезда из села, за ними следил старый Иса. На второй день толстый Пумба сыграл роль мелкого торговца, торопящегося довезти к покупателям на стареньком «Иж-Комби» свежий, еще теплый хлеб, но вынужденного стоять на перекрестке, пока не пройдет инженерная разведка. По внешнему виду его вряд ли можно было бы заподозрить в причастности к моджахедам. С видом эдакого розовощекого добряка Пумба даже вышел из машины и подарил солдатам булку хлеба, бросив при этом фразу: «Когда же в республике наступит мир?!», поцокав языком и сокрушенно покивав головой. На третий день с машиной вышла заминка, а следить на одной и той же было опасно, саперы – парни внимательные.

Выручила Тамила – сестра Бесика, убитого неверными в прошлом году. Посильнее закутавшись платком, она вместе с несколькими местными женщинами вошла в маршрутную «Газель» рядом со стоянкой частных такси, и наблюдала за военными из окна. Правда, местные на нее тогда косились – что здесь делает в такую рань молодая девушка не из их села? Но на проведение операции их взгляды уже никак повлиять не могли. Инженерно-разведывательный дозор снова прошел как обычно: 7 человек, с интервалом 25 метров друг от друга, с двумя собаками и БТРом прикрытия, старший дозора – пятым номером, по правой стороне проезжей части. И по времени все как всегда: военный комендант района на бронированном «уазике» проехал перекресток ровно через 10 минут после прохождения инженерной разведки.

Исмаил сделал последние пометки и, довольный, закрыл тетрадь – завтра все решится: если Аллах будет благосклонен, уже к обеду в новостях объявят о гибели военного коменданта района. Кстати, пора бы и пообедать. Исмаил поднялся. В двадцати метрах от него, еле различимые среди деревьев, маячили фигуры собиравших хворост Максуда и Зелимхана. Остальные отдыхали в шалаше.

– Э, Максуд! – негромко позвал амир. – Далеко не отходите!

Оба моджахеда остановились и обернулись.

– Я помню, – ответил Максуд.

Три дня назад, в местах, определенных Исмаилом, его подчиненные поставили в десяти минутах ходьбы на подступах к лагерю с разных сторон: четыре «ОЗМ-72»^[27] на растяжках, и шесть ПМНок^[28]. Поэтому для охраны базы в светлое время суток амир решил ограничиться выставлением у тропы со стороны села одного наблюдателя. Да и полноценной базой это сложно назвать. Так – место дневки с одним общим шалашом. Даже землянку рыть не стали – смысла нет столько сил на жилье для краткосрочной акции тратить. Зимовать здесь они не собираются.

Исмаил, пригнувшись, зашел в крытый ветками шалаш, в полумраке прошел между рядов разложенных на подстилке из травы вдоль стен спальных мешков, большая часть из которых сейчас была занята спавшими, и подошел к своему месту. Покопавшись в рюкзаке, достал оттуда банку рыбных консервов, спрятал тетрадь и вышел.

Максуда с Зелимханом видно не было. Исмаил посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать их глазами…

– Гу-гух! – раздался взрыв совсем рядом, заставив амира присесть от неожиданности и выронить консервы из рук.

На его глазах шалаш разлетелся, как карточный домик под порывом ветра. Рассыпавшиеся ветви и жерди вспыхнули, из-под них струились клубы черного дыма. Крича от боли, пытались выбраться из-под горящих ветвей израненные и контуженные моджахеды.

– Гу-гух! – громыхнуло снова, и рядом с Исмаилом упала чья-то нога, обрызгав его кровью.

Выхватив «Стечкин», амир бросился прочь. Петляя между деревьями, Исмаил уверенно бежал в сторону села – схему минирования он помнил хорошо. За спиной к крикам и стонам добавились звуки автоматных очередей.

– Бзы-нн-нь! – хлестнула по ногам металлическая проволока растяжки…

«Здесь не должно ее быть!» – успел подумать амир, прежде чем стальной ролик – один из двух с половиной тысяч, вылетевших из подброшенной пороховым зарядом на метр вверх ОЗМки – пробил его череп насквозь и вонзился в дерево, оборвав все мысли вместе с жизнью.

Через пять минут все стихло. Лишь сырые ветви шалаша тихо потрескивали в пламени горящих под ними вещей моджахедов.

– Пойдем отсюда, – сказал Алха, глядя на пламя. – Там же боеприпасы под ветками остались, сейчас взрываться начнут и разлетаться во все стороны.

– Угу, – кивнул Аюб и, нажав тангенту рации, скомандовал: – Уходим!

Чечня, Ортсхой-Юрт, ноябрь 2004 г

Если судить о размерах республики по количеству упоминаний в средствах массовой информации, то можно подумать, что Чечня занимает не меньше половины всей территории России – столько событий выпало на ее долю с конца 1994 года. Тысячи погибших, раненных и пропавших без вести с обеих сторон, миллиарды рублей в денежном эквиваленте выпущенных за две войны снарядов и пуль, не поддающееся подсчету количество искалеченных судеб. Даже в самых отдаленных уголках России знают имена «прославившихся» терактами амиров и названия небольших чеченских селений, близ которых шли бои, погиб сосед, или остался без ноги брат. Реально же Чеченская Республика в три раза меньше Московской области, не удивительно, что расстояния между соседними селами здесь невелики и вполне преодолимы пешком. Для находящихся в лагерях моджахедов это порой самый безопасный способ передвижения. Как говорится – «короче дорога та, которую знаешь». А если знаешь короткую дорогу – еще лучше.

Джамалутдин знал самую короткую дорогу из лагеря Саббаха и всегда ходил домой только пешком. Переодевшись в черные потертые джинсы и черную болоньевую куртку с белыми полосами вдоль рукавов, он спустился с Мамутского предгорья к Ортсхой-Юрту и спокойно, как обычный мирный житель, вошел в село. Сразу за мостом его обогнал самосвал на базе «ГАЗ-53», груженный металлоломом выше бортов. В кабине, рядом с водителем, сидел старший брат – Умар. «По дороге шел, а попутный «металлист» его подобрал, – догадался Джамалутдин. – Значит, и его амир отпустил дома побыть». Умар был охранником в «гнезде» Саббаха, куда вход рядовым бойцам был закрыт, поэтому братья хоть и служили одному амиру, но виделись лишь дома, в тех редких случаях, когда совпадали дни их увольнительных.

Пока Джамалутдин дошел до дома, Умар успел уже умыться с дороги, и теперь сидел с отцом в зале за столом. Мать суетилась на кухне. Поздоровавшись с матерью, Джамалутдин прошел к мужчинам.

– Ас-саляму алейкум! – поздоровался он со старшими с порога.

– Ва-алейкум салам, сын! Проходи, садись с нами, – отец жестом пригласил к столу.

В это время зашла мать с подносом в руках, поставила на стол тарелки с горячими мясными манты и томатно-чесночным соусом, и, не сказав ни слова, вышла. Джамалутдин сел, и мужчины приступили к обеду. К удивлению младшего, старшие в этот раз ели молча. Сам же он не решался заговорить первым. Чувствовалась какая-то напряженность. Лишь когда тарелки опустели, и мать поменяла их на чашки ароматного чая и домашний сыр, заговорил Умар.

– Волла, не хотел я говорить об этом при отце, – сказал он. – Но, пусть лучше узнает от меня, чем от посторонних.

Джамалутдин напрягся.

– Дело очень серьезное, – продолжал старший брат. – Ходят слухи, что ты обмочился при испытании…

– Нужно немедленно пресечь эти разговоры! – строго заговорил отец. – Такая клевета может опозорить наш род, если в нее поверят. Ни один родитель не отдаст свою дочь замуж за такого парня!

Джамалутдин почувствовал, как запылало от стыда его лицо.

– А я как раз хотел просить тебя, отец, присмотреться к Мадине из Алай-юрта – дочери Сулумбека, что живет возле мечети… Возможно, ты согласился бы засватать ее для меня, – тихо произнес он, с трудом выдавливая слова. – А теперь и не знаю, что делать…

– Я сам решу, кого для тебя сватать! – перебил отец. – Твое дело – разобраться с этими слухами! Нужно найти негодяя, и сделать так, чтобы больше никому неповадно было бросать тень на наш род!

Джамалутдин молчал, опустив голову, будто изучал узор клеенки. И то, что он не возмущался, не хватался за кинжал, и не грозил убить клеветника, выдавало его с головой. Старшие мужчины переглянулись.

– Это правда? – спросил Умар, глядя на поникшего брата. – Посмотри мне в глаза!

– Да, – еле слышно выдавил из себя Джамалутдин.

– Что-оо-о?! – изумленно воскликнул отец. Его глаза расширились так, что, казалось, вылезут из орбит, а мускулистые руки сжались в кулаки. – Рассказывай, как это было!

– Амир Саббах дал мне негодную деталь и приказал подрывать заряд, который был в двух шагах от нас, – тяжело вздохнув, начал Джамалутдин. – Он знал, что взрыва не будет, а я был уверен, что мы умрем. Но я выполнил приказ и нажал кнопку. И даже не понял, как это получилось…

Когда он закончил, наступила тишина. Старшие мужчины смотрели в стену, на скулах играли желваки.

– С одной стороны – это позор для семьи, – наконец, нарушил молчание отец. – А с другой – получается, что Саббах сам спровоцировал то, что случилось.

– Да, – кивнул старший брат. – Он поступил нехорошо, амир не должен так поступать со своими моджахедами. Но как теперь прекратить эти слухи? Их разносят эти обезьяны Абдаллах и Хуссейн, а им рот не заткнешь… Тебе надо совершить подвиг, чтобы смыть позор!

– Думаю, у меня скоро будет такая возможность, – сказал Джамалутдин. – Амир Саббах отправляет меня в Москву для сопровождения Зухры. Я надену на нее пояс шахида и провожу до цели.

– Это вместо Зары, которая подорвалась вместе с инструктором? – спросил Умар.

– Да, – подтвердил Джамалутдин. – Хороший был парень. Его звали Иса, хотя он представлялся Арсеном. Иса давно занимался взрывным делом, не знаю, как получился этот взрыв… По сравнению с ним, я – мальчишка…

– Мне это все не нравится! – сказал отец. – Одно дело воевать с вооруженным врагом в честном бою, а совсем другое – вот так, исподтишка… Что плохого сделали нам люди, которые погибнут? И почему должна умереть молодая девушка?

– Тихо, отец, так нельзя, кто-то может услышать, – понизил голос Умар.

– Ну и что? Я ведь говорю правду! Разве родители этих девушек радуются тому, что они делают?

Умар досадливо махнул рукой.

– При чем здесь правда? Знаешь пословицу: «Бойся, чтобы твой язык не перерезал тебе горло!» За такие слова всех нас могут убить…

Отец недовольно замолчал. Но ненадолго.

– Разве я должен радоваться тому, что будет делать Джамалутдин? Ведь этот Иса тоже думал, что вернется домой невредимым!

– Ничего, отец, все будет в порядке, – попытался успокоить его Джамалутдин. – Только я совсем не знаю Москвы, был там всего один раз… Может, от этого у меня плохое предчувствие…

– Возьми себя в руки! – повысил голос Умар. – И выбрось из головы эту Мадину. Она опозорила свой род еще больше, чем ты. Никто и никогда не возьмет ее замуж!

– Почему ты так говоришь, Умар? – вскинулся Джамалутдин. – Ты ведь ее не знаешь…

– Открой глаза, брат! Я сам отводил ее к Саббаху. Она его любовница. Он забавляется с ней, чтобы расслабиться.

– Ты специально так говоришь?!

– Да все, кто у него в охране, знают об этом. Думаешь, зачем амир ее так часто вызывает? А теперь у нее округлился живот, Зухра с ней живет в одном блоке, она первая заметила, и стала шушукаться с другими женщинами… Пошли слухи, скоро всем все станет ясно!

– Ну, она делает это не по своей воле…

– По своей, не по своей – какая разница? Главное, что делает!

– Вай, вай, – покачал головой отец. – Что там вообще у вас творится? Амир спит со своей подчиненной и издевается над моджахедами… Тот, кто должен быть для них вторым отцом и примером…

Джамалутдин совсем поник головой.

– Отец, мне нужно побыть одному, – попросил он.

– Нет, не нужно! В одиночестве тебе в голову могут прийти глупые мысли. Чтобы этого не случилось, пойдите вместе с Умаром к сараю, наколите много дров на зиму и сложите их там аккуратно!

Слово отца – закон! Братья молча поднялись и вышли на улицу. Через несколько минут застучали топоры и затрещали раскалываемые пни и разрубаемые ветки.

Ингушетия, Сурдахи, ноябрь 2004 г

На седьмой день после смерти Муслима нервы у Борза сдали окончательно. Он не понимал, что вокруг происходит. Всегда понимал, а теперь – перестал. Больше того, раньше он управлял всем, что происходит в округе, причем так, чтобы из любых событий извлекать максимальную выгоду для себя. А теперь в его секторе и прилегающих районах происходило неизвестно что. Кто-то устроил засаду и расстрелял колонну кафиров… Никто не знает, кто это сделал. И никакой выгоды он не получил, кроме активизации федералов и нескольких рейдов, в которых двое его бойцов погибли, а трое – захвачены и пропали бесследно. Кто-то уничтожил группу молодого амира Исмаила Умарова. Кто? Опять неизвестно! А какова его, Борза, выгода? Никакой, один убыток – он выступал против назначенца Саббаха, значит, тот думает, что это его рук дело… Кто-то убил Муслима… Кто? Ответа нет. Но ясно одно: в зоне его ответственности действует неизвестная, невидимая и жестокая сила… Что это за сила?!

Окончательно выбитый из колеи, он сидел в своей землянке и курил кальян. Убийство брата – это уже личное дело! Только теперь он почувствовал, как много Муслим для него значил, и как родственник, и как помощник – надежный связник, грамотный осведомитель, опытный взрывник… Сидя на жестких, хотя и покрытых травяным матрацем, нарах, Борз поднес ко рту мундштук кальяна и жадно втянул в себя очередную порцию дыма. Стойкий запах гашиша быстро заполнял небольшое помещение с земляным полом, стенами и потолком из березовых жердей, столом, табуреткой и нарами. В жерди стен были вбиты гвозди, на которых висела его одежда, оружие и большая сумка из желтой кожи с длинным ремнем, чтобы носить на плече. Из динамиков старого кассетного магнитофона негромко лился нашид^[29] в сопровождении бубна. Загаженная мухами керосиновая лампа тускло светила сквозь висящий слоями густой дым, со специфическим запахом. Краем глаза Борз заметил какое-то движение и быстро повернулся, выхватив из-под матраца позолоченный «Стечкин». Из желтой сумки выглядывала бронзовая богиня Тара и делала какие-то знаки руками. Борз выстрелил, статуэтка спряталась.

На выстрел мгновенно прибежали. Дверь распахнулась, и в землянку, пригнувшись, чтобы не удариться о потолок, ворвался Мовсур – туповатый, зато верный телохранитель Борза. За ним следом проскользнул Султан по прозвищу «Гвоздь». Оба держали автоматы наперевес.

– Заприте дверь! – крикнул амир, – Вы что, не знаете: смерть стоит за плечами!

Мовсур немедленно накинул дверной крючок на петлю. В расширенных зрачках Борза читался откровенный страх. Султан никогда не видел шефа в таком состоянии.

– Что случилось, Имран? – спросил Султан.

– Я недавно сказал Саббаху, что у себя дома ничего не боюсь, – тяжело выговорил Борз. – Выходит, соврал. Даже на похороны брата пойти не смог. Там же стопроцентно на меня засада была! Если не кафиров^[30] с муртадами^[31], так этого пса Саббаха…

– А в кого ты стрелял, амир? – непонимающе озирался Мовсур.

– В шайтанов! – водя пистолетом, Борз огляделся по сторонам, будто искал шайтанов в собственной землянке.

– Так тут никого нет!

– Много ты понимаешь! – амир впился в своих помощников подозрительным взглядом. – Шайтаны в кого хочешь превращаются! В тебя может превратиться, в Гвоздя…

Оба моджахеда напряженно следили за стволом «Стечкина».

– В магнитофон даже может превратиться!

– Бах! – пуля вошла как раз в кассету, прошла насквозь, ударила в стену и со свистом отрекошетировала над самой головой Мовсура. Тот присел. Музыка смолкла, в землянке наступила мертвая тишина.

– Ха-ха-ха! – Борз, указывая пальцем на Мовсура, залился сиплым истерическим смехом. – В штаны наложил! Вот тебе и моджахед!

– Да нет, шеф, ты реально ему чуть голову не прострелил, – деликатно сказал Султан. – Еще бы чуть ниже – и конец…

– Да ладно! Тут все ясно: случайность, пролетела мимо – и все! Значит, успокойтесь – больше бояться нечего… А с Муслимом что получилось? Я, например, не знаю!

– Так он же на снаряде подорвался, – прежним аккуратным тоном сказал Султан. – Видно хотел бомбу замастырить, да что-то не вышло…

– На крыше сарая он бомбу делал? – с издевкой спросил Борз. – И для кого? Я не поручал, а больше он никого не слушал… Так что, ничего тут не ясно! И опасность не исчезла! Кто-то стоит за всем этим!

Амир снова затянулся галюциногенным дымом.

– Сегодня семь дней, как Муслим стал шахидом, иншаллах^[32], – сказал он, выпустив изо рта сизое облачко. – Идите, возьмите людей на две машины – поедем в Ортсхой-Юрт!

– Понял, Имран, сделаю! – Султан развернулся и вышел. Мовсур замешкался.

– Взять с собой поминальное угощение? – уточнил он. – Но уже вечер…

– Ага, угощение! – зло усмехнулся Борз. – Я раздам им «угощения»! Я хочу знать, кто это сделал! Говорят, за день до смерти Муслима, к нему приходил одноклассник, ставший муртадом… Мы проведаем его сегодня. А еще заедем в гости к этому старому Майрбеку, которого муртады называют «отец села»^[33]. Если для того, чтобы узнать, кто убил моего брата, мне придется сжечь все село, я его сожгу! Иди, выгоняй машину! И всех, всех…

Борз махнул пистолетом. Мовсур выскочил за дверь.

– Всех! – проворчал амир, вставая с нар. – Этот Саббах еще и гонца мне прислал с соболезнованиями… Мунафик!

* * *

До Ортсхой-Юрта двинулись по объездной. Таких дорог, идущих прямо по полю, между Ингушетией и Чечней много, круглосуточные посты на всех не поставишь. Есть небольшой шанс, что федералы передвижные КПП на ночь выставят. Но тогда об этом успеют предупредить отправленные в разведку на отдельной машине Мовсур и Султан. Плохо, что на въезде в село все дороги сходятся к двум. Но и среди двух есть выбор. А еще на трассу можно выскочить и заехать вообще с противоположной стороны…

Слишком приметный «Хаммер» Борз все же решил в этот раз не брать. Он сел сзади в обычную «девятку». Еще одна такая же, и того же, красного цвета, шла следом. В каждой машине по четыре человека. Впереди, в кремовой «шестерке» – двое. «С такими ребятами мне никакой выездной пост не страшен», – размышлял Борз, прикрыв глаза.

– Борз, ответь Нукеру! – зашипела на чеченском мобильная рация.

– На связи!

– По какой ехать? Что к мосту выходит, или напрямую?

Амир хотел сначала отчитать Мовсура, за то что тот говорит открытым текстом, но потом передумал – не стоит обижать верного слугу лишь за отсутствие предусмотрительности: он ведь хочет, как лучше.

– Напрямую! – ответил Борз, и на ближайшие полчаса погрузился в дрему.

Через десять минут Гвоздь доложил, что все чисто, и они ждут на въезде в село. Но Борза будить не стали.

Ремонтная мастерская колхоза на въезде в Ортсхой-Юрт стояла полуразрушенной еще с первой чеченской кампании. Денег на ее восстановление не нашлось. На первом, уцелевшем этаже некогда двухэтажного здания, посреди бывшего цеха лежит остов гусеничного трактора – все, что осталось после визитов сборщиков металлолома. Соседнее здание пострадало меньше: сохранились второй этаж, и даже крыша. На первом в нем тоже когда-то был цех. Теперь там, над длинной смотровой ямой, стоят одна за другой серая «Тойота Королла» с «правым» рулем и темно-зеленая «десятка». Их добыли так, как обычно добывают машины вооруженные люди в этих краях: отобрали у законных владельцев. По идее, они в розыске, но на самом деле их, скорей всего, никто не ищет. Тут даже люди бесследно пропадают, не то, что дешевые авто.

Багажники машин почти пусты. Палатка из «японки» установлена в комнате на втором этаже – в ней гораздо удобнее, чем на сквозняке, да и светомаскировка получше. Разборная печь из «десятки» тоже перекочевала на второй этаж, как и небольшой бензиновый агрегат для вырабатывания электричества – «абэшка», провода и спальные мешки. Словом, устроились бойцы достаточно комфортно. Собственно, сейчас здесь остались только трое. Док лежал на крыше, а Монтана на первом этаже, вооруженные пулеметами, они контролировали въезд в Ортсхой-Юрт. Аюб сидел, с бесшумной снайперкой, у окна второго этажа, остальные ждали в засаде у моста.

Было тихо. Аюб положил свой «Винторез» на подоконник и сквозь прицел ночного видения рассматривал пустынную полевую дорогу. До обостренного слуха донесся шум мотора, он насторожился и сильней прижался к резиновому наглазнику. Наконец, в поле зрения появилась машина. В призрачном зеленом свете оптики трудно разобрать ее марку, а тем более, цвет. Но жители села не ездят в такое время. А тем более, не останавливаются на въезде. Это разведдозор Борза! Доложил основной группе и ждет своих… Аюб терпеливо выжидал. Водитель закурил. Похоже, с ним еще один боец – сидит рядом…

– Что-то Мовсура с Султаном не видно! – голос водителя разбудил Борза.

– Наверное, габариты выключили, – предположил сидевший рядом. – Или дальше проехали.

– Нукер, Гвоздь, ответьте! – прохрипел амир в рацию сонным голосом.

– Мы здесь, напротив мастерских, – ответил Султан. – Все тихо.

– Хорошо, мы заезжаем, – буркнул Борз.

Перед железобетонными плитами, переброшенными через арык, водитель притормозил и медленно переехал пошатывающийся импровизированный мост. «Девятка» раскачивалась, фары высвечивали сухую траву, редкий кустарник и слегка присыпанную гравием дорогу. Стоящие на низких ножках метрах в семи от дороги, и замаскированные высохшей растительностью, два вогнутых пластмассовых прямоугольника из кабины видны не были. Эти предметы могли напоминать фотоаппараты, нацеленные на определенные участки дороги, но знающий человек безошибочно определил бы в них мины «МОН-90»^[34]. Так же медленно преодолела опасное место вторая машина. Но осторожность не помогла им избежать опасности.

– Гух! Гу-Гух! – мины сработали почти одновременно, выплюнув в красные «девятки» по две тысячи поражающих шариков, летящих со скоростью пули и уничтожающих все на своем пути. Кузова мгновенно превратились в решето, стекла вылетели, скаты спустили и машины сели на диски. Кустарники и трава были выстрижены почти под корень расширяющимися секторами на расстояние до девяноста метров. Снесло даже кусок деревянных перил самодельного моста.

В принципе, этого было достаточно, но работу подобного рода положено доводить до конца. Из сумерек вынырнули несколько темных фигур с бесшумными автоматами наперевес.

– Шлеп! Шлеп! – глухо зашлепали тяжелые пули, прошивая бездушный холодный металл и горячую человеческую плоть…

Много раз Борз пытался представить, что чувствуют неверные в момент, когда на них обрушивается шквал огня моджахедов. Теперь, когда в качестве мишени он оказался сам, его задурманенный гашишем мозг просто ничего не успел понять.

Когда со стороны моста грохнули два взрыва, Аюб прицелился в чуть расплывчатый призрачно-зеленый силуэт водителя, и плавно нажал спуск. Раздался тихий щелчок, цель уронила голову на руль. Аюб быстро перевел прицел на соседа, но тот открыл дверь и выскочил наружу.

– Шайтан! – Аюб выстрелил еще раз, целясь в нижнюю часть тела. Силуэт упал.

Монтана бросился к машине, Аюб побежал следом. Сзади тяжело топал Док.

Негромкие хлопки со стороны моста прекратились – зачистка закончилась.

– Ищите Борза! И соберите документы! – коротко распорядился Магомед – он был старшим тройки. Но его товарищи и так знали свою работу. Они сноровисто вскрыли дырявые, как дуршлаг двери изрешеченных машин и направили внутрь яркие фонари. Через несколько минут осмотр был закончен.

– У двоих при себе не было, – доложил Алха, обследовав вторую машину. – У одного, вот, паспорт, а еще у одного – удостоверение помощника какого-то муниципального депутата.

– Любят они красные книжечки, – усмехнулся Провайдер, отдавая Магомеду документы из первой машины.

– Там теперь все красное, – проворчал Алха, вытирая тряпкой из багажника испачканные кровью руки. – Их как сквозь мясорубку пропустили!

– Перчатки нужно было надевать, – сказал Провайдер, который во всем любил порядок.

– Это только убийцы в кино перчатки надевают.

– А Борз? – спросил Магомед. – Борза среди них, конечно, нет?

– Есть! – буднично кивнул Алха.

– Так что ж ты молчишь?! Документы у него были?!

– Нет. Только это, – Алха протянул ему кинжал с полупрозрачной рукояткой. – Похоже, старинная вещь!

– Откуда же ты знаешь, что это Борз?! – раздраженно спросил Магомед. – Там же сплошное месиво! Нужно же как-то удостоверить личность!

– Да есть у него удостоверение личности, есть! – Алха показал что-то старшему. Тот посветил фонарем и, отскочив, выругался. – Ты что делаешь?! Прямо в лицо суешь!

Но вспышка гнева быстро прошла и он успокоился.

– Ладно, молодец! Личность удостоверена. Документы все собрали?

– Все, что были!

– Тогда пошли к Аюбу!

Боевая тройка бросилась вверх по пригорку и через две минуты оказалась возле кремовой «шестерки», цвет которой, впрочем, определить в свете звезд и луны было сложно. Она стояла с распахнутыми дверцами и открытым багажником, Мовсур, уронив простреленную голову на руль, сидел на месте водителя, раненный в бедро Султан лежал в двух шагах от пассажирской дверцы. Аюб задавал ему один и тот же вопрос:

– Где находится лагерь Борза?

В ответ тот стонал, ругался и угрожал не только Аюбу, но и стоящим рядом Доку и Монтане. Теперь, когда количество окруживших его бойцов удвоилось, Гвоздь угрожал уже шестерым.

– Кто вы такие, собаки? Вас послал Саббах? Сделайте мне укол! Мой амир заживо сдерет с вас кожу! Дайте промедол! Борз никогда не прощает такого!

– Да нет уже твоего Борза! – сказал Магомед. – Он горит в аду, и скоро вы с ним встретитесь!

– Врешь, свинья! Сколько раз я слышал эту брехню! Вколите мне промедол!

– Это не брехня. Узнаешь? – Магомед показал кинжал с прозрачной рукоятью.

– По-твоему, это Борз? Это только его кинжал! Лучше отдайте, иначе мы порежем вас на куски! И перевяжите меня, я истекаю кровью!

Это было правдой – под ногой Султана уже натекла изрядная темная лужа.

– Скажи, где лагерь! И не бойся Борза, он убит! – Алха поднес к лицу Гвоздя отрезанную ладонь со сросшимися пальцами.

– Шайтаны! Гореть вам в аду! Перевяжите меня и сделайте укол!

– А ты много делал обезболивающих уколов тем, кому отрезал головы? – недобро спросил Аюб, и взял у Маги кинжал. – У нас мало времени, где лагерь?

– Я многим баранам перерезал глотки! И тебе перережу! Как тому ювелиру, у которого мы…

В лунном свете блеснул старинный клинок, и левое ухо Султана упало в пыль сельской дороги.

– А-а-а! – истошно заорал он. – Шайтан, ты что делаешь?! Кто вы такие?!

– Отличная сталь. Я же сказал – у нас мало времени! – кинжал нацелился на второе ухо и Султан понял, что с ним на этот раз будут обходиться так, как он привык обходиться с несговорчивыми пленниками. А когда сделан первый шаг по дороге жесткого допроса, то известны и все последующие, а также результат – полное признание в том, о чем спрашивают.

– На плешивой горе, на лесной поляне, в двух километрах выше Сурдахи! – быстро выпалил Гвоздь и этой быстротой спас себе второе ухо.

– Сколько там бойцов?

– Человек двадцать. Некоторые ночуют дома… Теперь перевяжи меня и вколи промедол!

– У меня промедол из твоей аптечки! – сказал Аюб. Кинжал сверкнул еще раз и перерезал Султану горло от уха до уха. Гвоздь всегда так заканчивал допросы.

– Машины сжечь, уходим! – скомандовал Аюб. Потом по рации с шифрованным каналом связался с Мухтарычем.

– В координатах 28–92, по улитке 4! Около двадцати человек. Я возвращаюсь на базу. Удачи!

– Удачи! – безэмоционально ответил Мухтарыч.

Чечня, Черный лес, с. Мухаши, ноябрь 2004 г

Сожженные на въезде в Ортсхой-Юрт машины Борза еще дымились, распространяя по ночному селу едкий запах горелого поролона и человеческого мяса, когда серая «Тойота Королла» и темно-зеленая «десятка», проехав около 15 километров по трассе, свернули на проселок, остановились и выключили фары, став в темноте практически невидимыми. Лунный свет, несмотря на ясную погоду, почти не освещал спрятавшуюся среди Черного леса узкую, давно не знавшую ремонта, дорогу.

– Дальше по приборам! – объявил Аюб.

Он находился рядом с водителем. За рулем, как обычно, сидел Монтана, и пассажиров он устраивал больше, чем Шумахер, который оправдывал свое прозвище, не уставая повторять, что тормоза придумали трусы. Провайдер достал из сумки прибор ночного видения и протянул Монтане.

Обе машины тронулись, и медленно поползли через лес к полузаброшенному селу. В некоторых местах вдоль дороги полузасыпанные окопы и поляны торчащих пней от спиленных деревьев напоминали о бывших здесь когда-то блокпостах. Перед въездом в Мухаши, справа от дороги, показались несколько домов. К их полуразвалившимся деревянным заборам лес подступал почти вплотную.

– В селе свет есть, а эти дома темными стоят, – сказал Аюб. – Наверное, здесь никто не живет. Проверить нужно!

Машины остановились, все находившиеся в них вышли и сразу же, по привычке, присели, взяв оружие на изготовку.

– Док, прикройте нас! – распорядился Аюб, включая ночной прицел на своем «Винторезе».

– Давай, я первым пойду?! – предложил Алха.

– Иди! – согласился Аюб. – Только аккуратно, нам спешить некуда. Мало ли, какие сюрпризы там федералы оставили, или еще кто…

Алха промолчал. Он и сам все это знал, но опасения Аюба были ему понятны.

Во двор крайнего дома зашли, как обычно в таких случаях, через заросший сухим сорняком огород, оторвав пару штакетин. Дверь дома оказалась запертой на висячий замок.

– Сбиваем? – шепотом спросил Алха у идущего сзади и немного сбоку Аюба.

– Отойди!

Аюб встал метрах в четырех от двери и прицелился…

– Пых! – раздался еле слышный выстрел бесшумки.

– Дзынь! – звякнула пуля с карбид-вольфрамовым сердечником, разворотив внутренности замка. Дверь со скрипом открылась.

Дом оказался пустым. Совсем пустым. Из мебели остался лишь стол со сломанной ножкой, да старое кресло с торчавшей из него ржавой пружиной. На полу по всем трем комнатам валялись какие-то бумаги, старое тряпье, сломанные детские игрушки, и прочий мелкий мусор. Подсвечивая фонариком, Аюб наклонился и поднял с пола милицейскую фуражку старого образца, с советской кокардой.

– Ясно, – сказал он. – Хозяин ментом был. Значит, либо уехал, и мебель увез, либо…

– Либо убили, мебель растащили, а потом соседи замок повесили, – окончил Алха мысль Аюба. – Только зачем на замок закрывать, если здесь и брать-то нечего?!

– Чтоб такие, как мы, меньше здесь лазили! Радуйся, что сюрпризов никаких не оставили. Зови остальных! Ночуем здесь!

Загнав обе машины во двор, они прошли в дом, завесили найденными в сарае и разрезанными мешками окна, зажгли свечи и, постелив на пол спальные мешки, готовились ко сну.

– Кто за кем по очереди дежурить будет, делитесь! – сказал Аюб. – По двое.

– Может по одному хватит? – предложил Алха.

– Нет, по два! Один во дворе, другой – в прихожей. Меня тоже считайте.

Первыми выпало дежурить Монтане и Магомеду – им, как водителям, решили сделать поблажку: отдежурил, и спи до утра. Взяв оружие, они вышли из комнаты.

Док достал несколько банок консервов.

– Дай мне кинжал Борза, Аюб. Он хорошо режет…

– Своим открывай, – буркнул Аюб. – Представляешь, сколько на нем крови?

– Думаешь, на моем меньше? – спросил Док, и с хрустом вогнал свой нож в банку.

Аюб вынул из жилета-разгрузки трофейный кинжал.

– А ножны где?

– Ножны там новые были, кожаные, как с кизлярскими ножами сейчас продают, – сказал Алха. – Ну что, мне надо было ремень расстегивать на трупе, чтобы их снять? Другие найдем!

– Да я просто спросил, – задумчиво произнес Аюб, рассматривая трофей.

Он переставил поближе свечу, достал из внутреннего кармана футляр, вынул оттуда очки, не надевая, поднес к украшенному золотыми узорами клинку, словно лупу. У самой рукоятки отчетливо просматривалось увеличенное линзой клеймо – скрещенные сабля и цветок.

– Это старинная антикварная вещь, – наконец, сказал он. – Думаю, все в этих краях его знают. И таскать его с собой, все равно, что носить руку Борза. Кстати, куда ты ее дел?

– В багажнике, – буднично ответил Алха. – Может, еще пригодится.

– Закопай ее утром! – приказал Аюб.

– Понял. Кинжал тоже закопать?

Аюб помолчал.

– Да нет… Это музейная ценность. Спрячем где-нибудь. Может, вернемся когда-нибудь и заберем. Не всегда же война будет.

– А если его раньше кто-то найдет?

– Значит, будем считать, что кинжал сгорел вместе с Борзом в машине!

– Хватит вам все считать, да рассчитывать! – вмешался Док. – Кто будет есть – быстро налетай, да давайте ложиться спать, я с ног валюсь!

Через двадцать минут пустой дом наполнился храпом. Спали они беспокойно: то и дело кто-то вскрикивал или дергался, но тут же снова проваливался в тяжелый сон.

Еще не рассвело, когда они выехали из села, и по узкой крутой дороге поехали вверх, в самую гущу Черного леса, к Ослиной горе, где Аюб выбрал место для постоянной базы. Когда дорога сузилась так, что ехать дальше стало невозможно, они замаскировали машины в кустах, и пешком поднялись по извилистой тропинке на поросшую лесом безымянную высоту, обозначенную на картах цифрами 550, а местными жителями называемую Ослиной горой. Удобна она была тем, что находилась в безлюдном месте, а кроме того, имела большую поляну, на которую мог легко сесть вертолет.

Уже на подходе они услышали запах дыма, а выбравшись на вершину, увидели под деревьями палатку защитного цвета, горящий костер и наставивших на них автоматы огромных братьев-близнецов Болека и Лелека, которые оставались дежурить по лагерю. Узнав прибывших, двухметровые парни забросили за спину оружие и разразились радостными выкриками.

– Наконец-то! Мы тут совсем в дикарей превратились! Вы хоть барашка привезли?

– Не до барашков было! – ответил Аюб. – А вы что, поохотиться не могли?

– Да тут одни кабаны, на кого охотиться, – сказал Лелек.

– Ничего, сейчас шулюм из тушенки сварим, – ободрил товарищей Болек и стал наливать воду из пластиковой канистры в алюминиевый котел. Лелек принялся чистить картошку и вскрывать консервы.

Пока дежурные занимались приготовлением обеда, остальные зашли в палатку, побросали вещмешки, сняли жилеты-разгрузки, поставили в угол оружие.

– Пойдем, кинжал спрячем! – предложил Аюб.

Монтана и Док повалились на спальные мешки, и идти куда-либо отказались. А Аюб, Алхи, Магомед и Провайдер углубились в лес. Отойдя метров на сто, они вышли на небольшую поляну с высоким крепким деревом посередине. При их приближении захлопали крылья и в небо, всполошенно каркая, взлетела стая ворон. Оказывается, среди опавших листьев, на земле лежало много орехов – собирать их здесь было некому. Аюб поднял два ореха, сжал в руке и с хрустом расколол. Вынув из скорлупы сердцевину, отправил ее в рот.

Знакомый вкус напомнил, как в детстве, с соседскими ребятами, рвали зеленые орехи на краю села, не давая им вызреть и выпасть из раскрывшихся коробочек. После сока зеленой кожуры руки становились коричневыми, плохо отмывались и долго еще выдавали тех, кто этим занимался.

«Где они сейчас, те мальчишки? – подумал Аюб. – Руслан погиб еще в девяносто пятом, защищая Белый дом от федералов, а Агдан встал на сторону федералов и погиб в двухтысячном… Ислам, говорят, где-то в этих местах воюет…»

От таких воспоминаний Аюбу стало грустно. Он поднял голову вверх и посмотрел на дерево. Было уже достаточно светло. На высоте около трех метров, там, где от ствола расходились несколько ветвей, чернело какое-то пятно. «Дупло, – подумал Аюб. – Здесь будет суше, чем в земле. И место приметное…»

Кинжал Аюб еще на месте ночлега засунул в найденную милицейскую фуражку, сжав ее по бокам, чтобы оружие поместилось по длине. Потом положил в полиэтиленовый пакет, плотно закрутил и замотал веревкой. Сейчас он сунул пакет за пазуху и подошел к высокому, голому стволу. Влезть по нему будет не просто…

– Помогите, пацаны! – сказал Аюб.

Алха присел на корточки, а когда Аюб встал ему на плечи, выпрямился. Теперь Графу удалось дотянуться до ветвей, подтянуться, поставить ногу в развилку… Потом он ухватился за толстый сук, подтянулся, как в далеком детстве, и через минуту был у цели. Товарищи стояли внизу и, задрав головы, наблюдали. Он извлек пакет, покрутил его в воздухе и, жестом фокусника, засунул сверток в дупло. Обратный путь занял несколько секунд.

– Плотно вошел, – сказал Аюб, спрыгнув на землю. – Как там и был.

– И снизу не видно, – резюмировал Алха, глядя вверх. – Нормально.

– Сделайте затес с северной стороны, – скомандовал Граф.

Провайдер с Магомедом достали ножи, и принялись срезать поросшую мхом кору.

– Остальным расскажем, место приметное, найти легко… Если окажется, что это ценная вещь – любой, кто останется в живых, сможет достать…

– Все будем живы! – возразил Магомед. – Когда-то все это закончится, вместе приедем и достанем!

– Да зачем огород городить, планы строить, в долгий ящик откладывать? – спросил Провайдер. – Закончим работу – и заберем…

Магомед и Алха мрачно хмыкнули.

– Пусть услышит Аллах твои слова!

Аюб посмотрели на часы. Остальные невольно повторили его жест и все медленно пошли обратно. На несколько минут они отвлеклись от повседневности, но теперь в нее вернулись. А в суровой реальности надо было ждать группу Мухтарыча, и неизвестно, с каким некомплектом она вернется…

* * *

В полевом лагере Борза было холодно и сыро. Сурхо находился здесь уже почти месяц, а в село его ни разу не отпускали, и даже за продуктами не посылали. Хотя Сурдахи совсем рядом, в низине. Иногда, когда оттуда дует ветер, можно услышать голос муэдзина, призывающего к молитве. Говорят, такое месторасположение базы амир выбрал лично. Отсюда, с постов охраны, все подходы видны как на ладони.

На боевых вылазках Сурхо тоже еще не был. Пока что он собирает дрова, чистит картошку на всех моджахедов – их ведь здесь почти по сорок человек бывает. Сейчас, правда, меньше – ушедшие вчера с Борзом еще не вернулись. Но лагерь Сурхо охраняет наравне с другими. В этот раз перед заступлением на пост он проснулся сам.

«Наверное, так положено, – думал Сурхо, лежа в пропахшей сыростью землянке. – Все недавно вставшие на путь моджахедов это проходят. Никакого недоверия здесь нет, я не хуже других».

Дверь распахнулась, и в землянку ввалился Исрапил – сегодня он возглавлял дежурную смену. Это был уже матерый волк, настоящий моджахед. На второй день своего нахождения в лагере, Сурхо видел, как Исрапил, под исполняемый стоявшими по кругу товарищами нашид, казнил пленного федерала. Своим широким, всегда висящим на поясе ножом, он перерезал молодому лейтенанту горло, как барану, и, отделив голову от тела, поднял ее за волосы в вытянутой руке. Правда, Сурхо тогда стошнило, и он убежал за дерево… Хорошо, что никто этого не заметил!

– Ас-саляту хайрум-минан-наум, – донесся из села призыв на утреннюю молитву.

– Эй, Сурхо! Спишь? Вставай! Молитва благостнее сна! – сказал Исрапил, пытаясь в темноте среди четырех пар ног, торчащих с нар, ухватить за штанину Сурхо и потрясти.

Но он ошибся.

– Сурхо дальше лежит, – проворчал Ислам, отдернув ногу. – Когда ты запомнишь уже? И дверь закрой!

– Я не сплю! – сказал Сурхо, вылезая из спального мешка.

Одевшись, он взял автомат и вышел из землянки. Вокруг шелестел голыми ветками лес, было еще темно, хотя он знал, что на востоке уже появилась белая полоска наступающего рассвета. Поежившись на свежем воздухе, Сурхо поднял воротник камуфлированного бушлата и побрел по поляне в сторону западного поста. Стараясь не вспоминать вид отрезанной головы и подергивающегося тела, он обошел стороной место, на котором Исрапил зарезал федерала, справил под дерево малую нужду, и вышел к замаскированному ветками окопу.

– Это я, Сурхо! – сказал он громко.

– Давай, давай, иди скорее! – отозвался часовой. – А то я уже полчаса терплю, чтоб в штаны не наложить. Перед постом тушенку съел, что в подорванной машине русских нашли… Видно, испорченная была.

Сурхо подошел и спрыгнул в окоп, бросив мимолетный взгляд на державшегося за живот любителя тушенки.

– Говяжью, – на всякий случай добавил тот. – Ну, что, все, я побежал?

– Угу.

Как только шаги сменившегося стихли, Сурхо выбрался из окопа, вынул из-за пазухи свернутый брезент, расстелил его на пригорке и опустился на колени, лицом к югу, с небольшим отклонением на запад – в сторону Мекки. Положив автомат сбоку, он начал молиться. Молился Сурхо долго – он был старательным правоверным. Лесная темнота стала сереть, оповещая о наступлении дня. Сурхо собрался завершить молитву земным поклоном, но какой-то шорох отвлек его. Сурхо вспомнил, что он сейчас часовой, но все же окончил молитву поклоном, и только после этого протянул руку, чтобы взять автомат, но не дотянулся…

– Щелк! – девятимиллиметровая пуля из «Вала»^[35] Фитиля вошла ему прямо между глаз, опрокинув на спину.

Джигит и Фитиль бесшумно прошли сквозь лес до поляны, заползли в кусты и заняли позиции, направив стволы в сторону землянок. У обоих – пулеметы «ПКМ» на сошках. В армии такие используют по одному на взвод, а то и роту. Они приготовили запасные ленты, рядом положили автоматы.

Следом появились Аслан с Шумахером. Низко пригнувшись, они пробежали дальше, и упали в сухую траву между деревьями, метрах в двадцати левее, чтоб не попасть в сектор обстрела товарищей. У обоих за спинами висели на ремнях по два тяжелых огнемета «Шмель» в камуфлированных тубусах. В руках – автоматы с подствольниками.

Справа от окопа занимают позиции Тихий и Лось, у них тоже по «ПКМ». В это же время Мухтарыч и Махди занимали позиции с северо-восточной стороны, они вооружены автоматами с подствольниками. Кроме того, у всех имеются гранаты. В общем, группа вооружена почти как батальон ВДВ.

Солнце медленно поднималось. К этому времени все часовые были убиты, а окруженный лагерь Борза готовился разделить судьбу своего командира.

На поляне были видны крыши трех больших землянок и нескольких маленьких – очевидно, там жили помощники амира. Несколько темных фигур разжигали костры, собираясь готовить завтрак.

Аслан с Шумахером стали на колено, каждый положил на плечо «шайтан-трубу», прицелились под едва возвышающиеся над землей крыши самых больших землянок. Мухтарыч нажал на тангенту рации…

– Огнеметчики начинают и выигрывают! – прошептал он. – Огонь по готовности!

– Гух! Гух! – выстрелили почти одновременно. Два дымных следа от выпущенных снарядов на доли секунды повисли в воздухе…

– Ба-бах! – взрыв выпущенного Асланом снаряда попал в цель: бревна, жерди, комья земли и куски разорванных тел взлетели в воздух!

Второй заряд, ударившись о тонкий ствол молодой акации, сломал его, изменил направление и взорвался в лесу, выворотив несколько деревьев.

– Шайтан! – выругался Шумахер, выбросив использованный тубус и хватая заряженный «Шмель». Аслан тоже схватил второй огнемет. На этот раз прицел оказался точным – большая и маленькая землянки взлетели на воздух.

Из уцелевших укрытий, с гортанными криками, стали выскакивать уцелевшие и раненые моджахеды. Они пытались организовать оборону, но под кинжальным огнем четырех пулеметов большинство падали на землю мертвыми.

Исрапилу повезло: он находился в землянке, по которой промазал Шумахер. Опытное ухо сразу определило высокую огневую мощь нападающих, и он не стал выскакивать наружу, как остальные. Больше того, он пытался остановить товарищей, но те его не слушали и, как обезумевшие бараны, рвались наружу. Хотя по плотности огня было ясно: шансов уцелеть у них нет.

– Подождите, они начнут перезаряжаться, и мы попробуем уйти, – сказал он, закрывая выход четверке молодых моджахедов.

Но тщетно – парни оттолкнули его и выскочили туда, где пули летали с плотностью пчелиного роя в жаркий разгар медоноса. Выругавшись, он закрыл дверь, и затаился внутри. Несколько минут ожидания длились для него, как несколько часов.

Между тем, ответное сопротивление было подавлено. Мухтарыч поднял сигнальный пистолет, и многозвездная ракета зеленого огня рассыпала свои звездочки над усыпанной трупами поляной.

– Зачистка! – продублировал он сигнал по рации.

Стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.

Короткими перебежками от дерева к дереву, пытаясь хоть как-то укрываться за тонкими стволами акаций, Шумахер и Аслан подбирались к самой большой землянке. Шумахер метнул гранату под закрытую дверь, и оба упали.

– Гух! – взрыв выбросил из окопа взрытую землю и выбил дверь.

– Фьюи-ии-ить! – просвистели осколки над головами.

– Гух! Гух! – раздались взрывы у других землянок.

Зачистка шла полным ходом.

Оглушенный Исрапил понял, что пришло его время. Выскочив наружу, он бросился к зарослям акации, поливая наугад из автомата пространство перед собой. Пули перебивали тонкие ветки, вздыбливали кору на стволах… Одна из пуль ударила Шумахера в левое плечо и прошла навылет. Он вскрикнул, но автомат не бросил.

– Аллах акбар!! – кричал Исрапил, огромными прыжками надвигаясь на раненого.

– Тах-та-дах! – дернулся автомат в руке Шумахера, но пули прошли мимо: попасть, стреляя одной рукой – трудно, особенно, если у тебя прострелено плечо… Аслан поспешил на помощь: вскинул автомат и нажал на спуск…

– Щелк! – бессильно щелкнул ударник. Патронник был пуст.

Исрапил прицелился. «Все!» – успел подумать Шумахер, увидев в нескольких метрах перед собой прищуренные, красные от недосыпания и ярости глаза борющегося за жизнь «волка», звериный оскал крепких зубов, густую щетину…

– Пах! – раздался сзади глухой выстрел подствольника.

Сильный удар опрокинул Исрапила на спину, в груди вспыхнула огромная рана, откуда потоком хлынула кровь.

Шумахер обернулся… Аслан сидел на колене, зажав приклад подмышкой и держась за рукоятку подствольника.

– Это «ВОГ»^[36], – пояснил он то, что и так было ясно. – На боевой взвод не успел встать. Не трогай его – в любой момент может взорваться…

– Спасибо, брат! – сказал Шумахер.

– Ладно, пока ребята живых проверяют, давай я тебя перевяжу. Уходить пора!

* * *

Следственно-оперативная группа на место разгромленного лагеря прибыла к обеду. Восемнадцать трупов лежали в разных позах на пятачке земли, размером с футбольное поле. Высокий следователь в сером гражданском костюме под черным плащом и усатый капитан в милицейской форме медленно обходили место происшествия, стараясь не наступить на какой-нибудь взрывоопасный предмет, или оторванную часть тела. Из осыпавшихся землянок торчали бревна и валил густой дым.

– А этого, похоже, за молитвой смерть застала, – сказал капитан, глядя на лежавший рядом с куском брезента труп Сурхо.

– Да, похоже, дали окончить молитву, – ответил следователь. – Может потому и умер без мучений, что молился. Могли перерезать горло от уха до уха…

– Думаешь, здесь мусульмане поработали?

– Не знаю. Только вооружены они были до зубов. Не меньше четырех пулеметов – я по местам россыпей гильз насчитал, и четыре отстрелянных «Шмеля» валяются… Многие ваххабиты, наверное, даже из землянок выскочить не успели, нам их еще откапывать придется.

– Чего их откапывать? – поморщился капитан. – Подорваться запросто можно. Пусть родственники и откапывают.

– Нельзя так. Да и оружие там может быть. Потом по нам же стрелять из него будут.

– Пусть омоновцы откапывают. Вон их сколько. И саперы есть, и миноискатели.

Действительно, несколько саперов обшаривали поисковыми рамками разгромленные землянки. Полтора десятка омоновцев, глядя себе под ноги, бродили по поляне.

– Что с этим делать будем? – капитан показал на труп Исрапила, который кто-то перевернул на живот. Из спины торчал окровавленный 40-миллиметровый снаряд.

– Взорваться же в любой момент может.

– А что делать? Забирать труп надо, однозначно! Пусть омоновцы займутся. И в село людей отправь – может, что интересное расскажут.

– Отправил уже. Да что там кто расскажет? Эта база здесь давно, а никто нам о ней не сообщил.

– Ну, мало ли… Все равно до вечера здесь описывать придется…

Вернувшись к «уазику», следователь сел на переднее пассажирское сиденье и начал заполнять протокол. Сосредоточиться мешали омоновцы, которые, под руководством капитана, пытались обезопасить для транспортировки труп Исрапила.

– Давай подорвем «ВОГ» гранатой, – предложил молодой лейтенант, доставая «РГД-5». – Давайте веревку. И железяку какую-то, чтобы придавить, а то скатится.

– А вот железяка есть! – прапорщик протянул металлическую скульптуру какой-то восточной женщины, сидящей в позе лотоса.

Лейтенант повертел статуэтку в руках.

– Где взял?

– Вон там, возле маленькой землянки, – показал рукой прапорщик. – Взрывом желтую сумку обгорелую выбросило. Там она и была, а еще несколько золотых монет, документы… Я все следаку отдал, а эта штука никому не нужна…

– Ну, ладно, давай!

К кольцу «эргэдэшки» привязали веревку, свели усики чеки, осторожно положили на спину боевика, рядом с торчащим «ВОГом», придавили увесистой фигуркой, отошли подальше, залегли… Лейтенант аккуратно потянул веревку и через минуту крутил в руках кольцо. Но взрыва не было.

– Эта баба железная, спусковой рычаг держит! – сказал капитан, глядя в бинокль. – Ну, вы даете… Был один неразорвавшийся «ВОГ», а теперь еще и граната! И что теперь делать?!

– Да что… – омоновский лейтенант почесал затылок. – Стрелять будем. Собьем статуэтку – и рычаг отлетит. И все!

Стреляли по очереди: лейтенант, потом прапорщик, потом сержант… Но попасть из автомата в небольшую статуэтку оказалось непросто. Пули попадали в труп, а тот подпрыгивал так, будто живого человека пинали ногами.

– Мышцы еще срабатывают! – со знанием дела пояснил прапорщик.

– А ты что, доктор? – усмехнулся сержант.

Но в это время лейтенант попал. Статуэтка отлетела в сторону, рычаг отскочил, раздался сдвоенный взрыв. К этому времени Исрапил перестал дергаться, но на этот раз его разорвало пополам.

– Что вы творите? – закричал следователь, когда подошел описывать труп. – Хотите, чтоб нас в издевательстве над мертвыми обвинили?

– А что было делать? – огрызнулся капитан. – Самим взорваться?

– В селе людей опросили? Есть что интересное?

– Нападающие, когда уходили, машину у местного жителя забрали. «Волгу» серую.

– Так надо было сразу ориентировку по постам дать!

– Дал уже. Только хозяин ни номера кузова, ни номера двигателя не знает.

– Как это? – удивился следователь.

– Говорит, в машине документы все были, – пожал плечами капитан. – Думаю, врет! Скорее всего, у него самого документов на машину нет. Заявление, сказал, писать не будет.

– А как описывает их? В масках были?

– В масках. Раненые, похоже, у них были. Сам он не видел – во двор двое всего заходили. Но слышал, как те, что на улице ждали, про бинты что-то говорили. Причем, говорили по-чеченски. А те, что машину забирали, по-ингушски разговаривали. Правда, говорили мало, он и не понял, ингуши они, или нет.

– Выходит, это не федералы? Тогда кто?

– С Ханкалой все равно связываться придется!

– Да конечно, – вздохнул следователь. – Только толку от них обычно мало…

Чечня, Ханкала, штаб объединенной группировки, декабрь 2004 г

На утреннем совещании подполковнику Нижегородцеву пришлось пересесть с уже «нагретого» места между заместителем генерала полковником Поповым и командиром ОМОНа и СОБРа полковником Деминым. Вытеснил его представитель Регионального оперативного штаба, который мало что решал, но которому начальник Объединенной группировки войск был формально подчинен. Полковник Тахиров по-хозяйски развалился, где захотел, и теперь сидел по левую руку от Вампира, раздражая находившихся рядом офицеров чересчур сильным запахом одеколона. А может одеколон был лишь поводом. Структура командования, которая могла запутать не только врагов, но и своих, сама по себе была раздражителем для всех, кто с ней сталкивался. Это сильно напрягало привыкших к единоначалию военных.

– Товарищи офицеры! – подал команду Попов, когда в комнату вошел генерал. Несмотря на всю запутанность управления, замкомандующего Свиридов здесь и сейчас являлся старшим по должности. Все присутствующие поднялись.

– Товарищи офицеры! – махнул рукой генерал, занимая свое место в торце стола.

Снова заскрипели по полу ножки стульев, и наступила тишина.

– На совещании присутствует представитель Регионального оперативного штаба, – объявил генерал, хотя все хорошо знали Тахирова. – У руководства РОШ имеются вопросы по нашей работе. Прошу их озвучить, товарищ полковник!

Тахиров поднялся. Сейчас он держался не так уверенно, даже запах одеколона стал слабее.

– Хотелось бы услышать доклад об обстановке в Республике. Что происходит? Кто расстреливает колонны федеральных сил и громит банды моджахедов? Почему региональный штаб не осведомлен об этих операциях?

– Полковник Бабенков, доложите! – приказал Свиридов с таким видом, будто бы объединенный штаб знал ответы на все эти вопросы. И начальник оперативного отдела штаба, словно подтверждая мнение начальника, солидно поднялся, открыл красную папку с грифом «Секретно», заглянул, перелистнул бумаги.

– Нашим штабом не планировались операции по уничтожению банд Актумаева и Умарова. Нападение на колонну расследуется Москвой. Полковник Бабенков доклад закончил, – он сел на место.

– Полковник Демин! – обратился Свиридов к руководителю ОМОНа и СОБРа.

– Специальные подразделения в данных операциях не задействовались, – столь же кратко отчитался он, лишь обозначив вставание.

– Начальник разведки! – генерал перевел взгляд на Крюкова.

– Представители федеральных сил, и вообще лица славянской национальности, в районах боевых действий не замечены, – доложил подполковник. – Правда, есть информация о посторонних, но из местных народностей. И их немного: два-три человека в одном месте, четыре-пять – в другом…

– Местные силовики там не работали! – не спросив разрешения, на правах заместителя генерала, добавил Попов. – Во всяком случае, так нам сообщили из Регионального оперативного штаба.

Он сделал учтивый жест в сторону Тахирова, как будто замкнул круг некомпетентности. И полковник мгновенно понял, как он сейчас выглядит, и в каком виде его роль будет доведена до сведения руководителя регионального штаба.

– Что же это получается! – повысил он голос и вскочил, с грохотом отбросив стул. – В зоне нашей ответственности действует некая третья сила, о которой не знают представители ни одной службы федеральных сил?!

– Примерно так все это и выглядит! – кивнул замкомандующего.

– Они что, невидимки, не оставляющие следов?! – Тахиров почему-то гипнотизирующим взглядом уставился на Вампира. – И откуда они взялись?

– Факты мы доложили, – Бабенков развел руками. – Их мало, но это все, что есть! Другими фактами наши службы не располагают. Хотя с разрешения товарища генерала, мы можем заслушать субъективные мнения наших людей…

Свиридов снова кивнул.

– Не возражаю. Но старайтесь держаться в рамках материалистической диалектики. Невидимок и потусторонние силы прошу из докладов исключить.

– Разрешите? – обратился полковник милиции Демин.

– Говорите!

– Действовали небольшие группы, об этом говорят следы ног и количество стрелковых позиций…

– Так, так, продолжайте! – заинтересовался генерал.

– Но работали они очень быстро, профессионально и эффективно. Мои люди, выезжавшие на места, отметили очень большую огневую мощь нападавших. Такое количество огнеметов, мин, пулеметов, гранат, спецоружия, и прочего, малая группа не может нести на себе в длительном пешем переходе. К тому же, в отрядах НВФ просто нет многого из этих арсеналов. Несколько «Шмелей» есть только у Саббаха, «МОН-90» вообще ни у кого – «пятидесятки» – другое дело! «Валов» тоже очень мало – может, один-два…

– Вывод?

– В зоне нашей ответственности действует высокопрофессиональная, мобильная, отлично вооруженная и прекрасно подготовленная диверсионная группа!

– Но что это за группа?! Чья она?!

Взгляды присутствующих многозначительно обратились к Вампиру. Тот невозмутимо протирал линзы своих знаменитых очков куском желтой замши, а закончив эту важную работу, водрузил «хамелеоны» на переносицу.

– Что вы думаете по этому поводу, товарищ Нижегородцев? – неожиданно спросил генерал.

– Такой вывод очевиден и напрашивается сам собой, – Вампир встал и обозначил стойку «смирно». В тщательно выглаженном и подогнанном мундире он мог служить образцом для строевых плакатов, только темные очки пришлось бы снять.

– И название для этой группы товарищ полковник придумал красивое, – Вампир слегка кивнул в сторону Тахирова. – Только как объяснить, что эта «Третья сила» нападает на всех подряд – и на федеральные силы, и на боевиков? Боюсь, я не смогу этого сделать.

Он сел, поддернув брюки, чтобы не мялись и не вытягивались на коленях. Наступила тишина. Взгляды офицеров переместились с Вампира на заместителя командующего – начальство всегда все знает. Только Тахиров продолжал сверлить москвича взглядом.

– Разрешите, товарищ генерал, – встал командир группы авиационной разведки. – За последние несколько дней в квадратах «Б-17», «Г-5», «Д-11» наши радары засекали неизвестный вертолет. Или вертолеты. Они вполне могли транспортировать группу и доставлять ей оружие. А указанные квадраты расположены недалеко от точек огневых контактов!

– Что это за вертолет? – вскинулся Свиридов. – Какие меры приняты?!

– Были предложения накрыть эти квадраты огнем, – многозначительно сказал Попов. – Но никакие меры не принимались. Так решил представитель из Москвы. Я вам докладывал, товарищ генерал!

– Мм… Гм… Да, – издал генерал не очень членораздельные звуки.

Взгляды руководителей служб снова обратились к Вампиру. Но тот оставался совершенно невозмутимым, как человек, к которому никто не обращался за разъяснениями.

– А почему, товарищ полковник, вы помешали боевой работе? – неожиданно для всех спросил Тахиров, и всем стало ясно, что он такой смелый не сам по себе, а получил команду от руководства Республики.

– У меня есть соответствующие полномочия, – так же невозмутимо ответил Вампир, даже не повернув голову. – Все, кому надо, знают об объеме этих полномочий.

– А правда, что в вашем непосредственном подчинении находится вертолет и группа из суперсекретного спецподразделения? – с особыми интонациями произнес представитель регионального штаба. Офицеры переглянулись – Тахиров был хорошо подготовлен! Это неспроста…

– В моем подчинении действительно находится вертолет и имеются бойцы, для реализации тех полномочий, о которых я только что упомянул, – кивнул Вампир.

– И они живут отдельно, не состоят на довольствии группировки, не задействуются в общих мероприятиях и даже не поднимаются по общей тревоге? – не успокаивался Тахиров.

– Да, это так, – подтвердил Вампир. – И все это вытекает из моих полномочий, о которых шла речь только что… Больше того, скажу, что у моих бойцов есть приказ применять оружие, если кто-то попытается проникнуть в их расположение, приблизиться к вертолету или наблюдать за ними…

– А вы можете дать честное слово офицера, что не ваши люди являются «третьей силой», и не ваш вертолет совершал несанкционированные вылеты и посадки в квадратах «Б-17», «Г-5», «Д-11»? – напористо спрашивал Тахиров.

Вампир снова встал по стойке «смирно».

– Даю честное слово офицера!

Это была чистая правда, хотя и не вся. Впрочем, всю жизнь занимавшийся оперативной работой и проведением секретных операций, Нижегородцев и не мог говорить всю правду. Только часть ее, да и то не всегда. Хотя врать он не любил. Впрочем, оперативные «легенды» и ложь, несмотря на свою похожесть, по сути – совершенно разные вещи.

По комнате прошел легкий шумок.

– Но вы знаете секрет непонятных никому боестолкновений?

– Думаю, что знаю.

– Так может, вы доведете это до нашего сведения?

– Конечно! Я думаю, что это разборки местных бандформирований, – официальным тоном ответил Вампир. – Полевые командиры сводят между собой счеты. Других предположений у меня нет!

– Но вы отправляли на своем вертолете раненого в Моздок! – обличающим тоном продолжал Тахиров.

– Да, к сожалению, один наш боец пострадал, – кивнул Нижегородцев.

– При каких обстоятельствах? – не успокаивался Тахиров. – Нам ничего не известно о каких-то боестолкновениях, в которых участвовали ваши люди!

– И не может быть известно, – снова кивнул Вампир. – Это закрытая информация.

Тахиров развел руками. Больше вопросов ни у кого не было, на этом совещание и закончилось.

Горная Чечня, «Гнездо Саббаха», декабрь 2004 г

В «гнездо Саббаха» рядовых моджахедов не вызывали, а без вызова не пропускали. И Джамалутдин шел сюда впервые, причем по личному вызову главного амира. Во всяком случае, именно так объяснил ему Ахмад – непосредственный командир, начальник минно-взрывной подготовки. Он же проводил его через минное поле, провел мимо секретов, и на КПП подтвердил, что это и есть тот самый боец, который идет к самому Саббаху. Сам Ахмад остался на посту, а Джамалутдин, в сопровождении одного из часовых, прошел дальше. Несмотря на все строгости, на объект его пропустили с оружием. Лишь магазин от автомата заставили отстегнуть, как делают кафиры при входе в свою комендатуру – Джамалутдин однажды это видел.

– Жди здесь! – распорядился сопровождающий, оставив его на покрытой маскировочной сетью территории, у свежеструганной беседки. Теперь вместо низкого столика и подушек здесь стоял обычный стол, стулья, с трех сторон она была обтянута полиэтиленом, а с одной стороны даже висел ковер, и под ним стояло кресло, тоже покрытое небольшим ковриком с извилистыми узорами – очевидно, это место амира. Молодой парнишка, в белом халате поверх камуфляжа, принес и молча поставил под стол, на железный лист, решетчатое ведро с раскаленными углями. Это было не лишним: судя по подернутым льдом лужам, ночью снова был морозец.

Неподалеку, на вымощенной камнем площадке, упражнялись в приемах рукопашного боя Абдаллах с Хуссейном. Оголив мускулистые торсы, они наскакивали друг на друга, проводили захваты за горло, ловили на приемы, крутили друг друга на плечах, но не бросали наземь, чтобы не покалечить. Они были похожи на гладиаторов из американского кино. На плечах у обоих оставались красные следы, а от разгоряченных тел шел пар. Джамалутдин подсознательно сравнил физическую форму арабов со своей, и настроение ухудшилось.

«Ну и что, что они такие здоровые?! – принялся он успокаивать сам себя. – Зато я один могу взорвать всю базу, нужно только много взрывчатки. Или могу подсоединить быстро рожок к автомату и застрелить обоих… Гм… Если только меня не держит на прицеле снайпер».

От этой мысли по телу пробежал неприятный холодок. Да, вряд ли тут можно так просто трясти оружием – наверняка все продумано!

Джамалутдин осмотрелся по сторонам, прикидывая, где мог бы расположиться следящий за ним стрелок. А вдруг это Мадина рассматривает его через оптический прицел?

«Интересно, если она решит, что я угрожаю Саббаху – убьет меня? Наверняка, даже не задумается. Она ведь меня не знает… Если бы я ее посватал – тогда другое дело… Хотя, какое тут сватовство? И она порченая, да и я… Ни мой отец, ни ее не дадут согласия… Разве убежать с ней куда-нибудь далеко-далеко… Но как тут убежишь?»

Охранники перестали мутузить друг друга и, спешно набросив на себя камуфлированные куртки с жилетами разгрузки, подбежали ко входу в бункер – оттуда вышел Саббах. Таким Джамалутдин его раньше не видел. Амир был не в американском зеленом камуфляже, как обычно, а в национальной арабской одежде – белоснежной, выглаженной без единой складочки джалабии^[37] и платке-гутре. Черные очки и борода смотрелись на белом фоне слишком контрастно. Здесь, среди чеченской зимней грязи, это одеяние выглядело величественно и очень эффектно. Это был не просто амир, это был полубог, который имел право распоряжаться жизнями простых смертных, имел право спать с Мадиной, и имел право делать все, что ему заблагорассудится. Терпкий аромат от пропитанной благовониями одежды донесся раньше, чем Саббах подошел к беседке. Джамалутдин ощутил себя ничтожеством по сравнению с амиром, и ему стало не по себе.

– Ассаляму алейкум, амир Саббах! – поздоровался он издали, склонившись в почтительном поклоне.

Саббах молча кивнул, неторопливо вошел в беседку, сел на застеленное ковриком кресло и дал знак рукой, приглашая Джамалутдина сесть напротив – это был знак уважения. Охранники стали метрах в трех от беседки. Джамалутдин присел на краешек неудобного холодного стула.

– До твоего сведения довели задачу помочь нашей сестре в Москве, – ровным голосом сказал Саббах. – Ты готов выполнить мой приказ? Какие трудности ты видишь в этом деле?

Как загипнотизированный, Джамалутдин тут же выложил все, о чем он думал:

– Я готов выполнить твой приказ, о амир всех амиров! Но я могу не найти нужного места, ведь я был в Москве только один раз, еще школьником…

Амир величаво поднял руку, останавливая минера.

– Это место найти очень легко. Оно называется ВДНХ…

Джамалутдин оживился.

– Знаю, нас туда водили!

Саббах так же величаво кивнул.

– Тебе не нужно ничего знать. Такси привезет вас на ВДНХ. Зайдете внутрь и найдете огромный аттракцион – сейчас он называется «Большой дракон». Вначале постойте, посмотрите, как летают вагончики. Подождите, пока соберется больше народа. Ты купишь нашей сестре билет, и посадишь ее в вагончик. В последний момент дашь ей пульт. Объясни, что нажимать надо, когда вагончики будут в петле наверху и все повиснут вниз головой…

– Но Зухра… Она туповата… Делает все очень медленно, на муляже она десять секунд нажимает кнопку… Это вторая трудность!

– Молодец, Джамалутдин, ты очень наблюдательный и откровенный, – благосклонно кивнул амир. – Я учту твое мнение и заменю Зухру. Я дам тебе другую сестру. Она быстрая и сообразительная. Она сделает все, что надо…

– Но кем можно заменить Зухру? – растерялся Джамалутдин. – Две другие девушки такие же, как она, а может и еще хуже…

– Я дам тебе Мадину, – спокойно сказал амир. – Она хорошо ориентируется в обстановке и успешно к ней приспосабливается.

Сердце оборвалось, слова амира доходили до сознания, как сквозь вату. Как можно превращать в живую бомбу женщину, которая носит под сердцем ребенка?! Твоего ребенка?!

Внутри у Джамалутдина все вскипело. Он готов был вцепиться зубами Саббаху в глотку! Но эта готовность тоже оставалась глубоко внутри. А тот, кто был снаружи, был полностью согласен с тем, что говорит этот полубог, величайший из всех амиров!

– Мы готовили ее на снайпера, но сейчас она больше нужна как шахидка… Бу-бу-бу, бу-бу-бу…

Но голос его он по-прежнему слышал плохо.

– Ты все понял?

– Да, амир Саббах!

– Первое занятие по переподготовке проведешь с ней прямо сейчас, – продолжал амир. – Надеюсь, ты готов, и оправдаешь оказанное тебе доверие? Не зря же я считаю тебя одним из своих лучших учеников?!

– Я выполню все, что от меня зависит, – выдавил из себя Джамалутдин.

– Вот и хорошо, – кивнул Саббах. – Иди, жди там, – он указал рукой в сторону площадки, где недавно тренировались охранники. – Мадину сейчас приведут. И пособие для занятий получишь.

Джамалутдин поклонился и вышел из беседки.

– Приведите к нему Мадину! – услышал он адресовавшееся охранникам распоряжение Саббаха. – И пусть несут завтрак!

«Как вообще можно посылать женщин, чтобы они сами себя разрывали на куски вместе с другими людьми? – ничего не соображая, думал Джамалутдин. – Какой изверг это придумал?!»

Трабзон, сентябрь 1597 г

Этот район Трапезунда назывался «Рыбацкая бухта». Когда в августе 1461 года турки захватили город и переименовали на свой лад в Трабзон, «Рыбацкая бухта» сохранила свое название, хотя ни рыбацких хижин, ни просмоленных лодок с сетями, пропахшими рыбой, здесь уже давно не водилось. И скупщики даров моря забыли сюда дорогу. О том, куда делись исконно проживающие на берегу бухты рыбаки и откуда взялись новые жители: молчаливые, мускулистые, востроглазые, – никто в окрестностях никогда не говорил, а если говорили, то между своими, и то – шепотом и с оглядкой. Да и вообще в этот район добропорядочные жители старались не заходить. Во-первых, делать тут им было нечего, а во-вторых – посторонних здесь не приветствовали.

Дворец, выросший на месте бывшего рыбацкого поселка, представлял собой настоящую крепость. Докатывающиеся во время приливов волны с шумом разбивались о высокий забор из дикого камня, ограждавший дворец со стороны моря. Длинный крепкий причал упирался в огромные ворота, так что разгружать и загружать частенько причаливавшие здесь торговые суда было весьма удобно.

С юга и запада дворец вплотную примыкал к крепким двухэтажным домам, некогда принадлежавшим зажиточным купцам, покинувшим по неизвестным причинам свои жилища. Одного из них нашли с перерезанным горлом, но проводить расследование местные власти не стали, списав на то, что глава семьи впал в безумие, зарезал всех домочадцев – жену, троих детей и служанку – а потом зарезался и сам. Такая терпимость была понятна: все знали, что во дворце и прилегающем районе под видом купцов живут ассасины, дурная слава которых не располагала жандармов и войска ссориться с ними. Так повелось издавна, и никто не хотел менять сложившегося положения. Ходившая среди власть имущих давняя легенда о печальной судьбе начальника амирджандаров Сулеймана ибн Яхьи охлаждала пыл любого нового борца за порядок, пытавшегося взять этот район под контроль.

Впрочем, внешне все тут выглядело вполне благопристойно: приходили и уходили какие-то люди, причаливали и отчаливали парусники и галеры, словом, кипела обычная жизнь, как вокруг любого центра торговли. Правда, до властей доходили слухи, что предмет торговли в этом анклаве не совсем обычный – люди, – и что по ночам там видели шхуны пиратов… Но это всего лишь слухи! Мало ли их рождается вокруг любого закрытого от посторонних места?!

Новому главе ассасинов, Камрану ибн Дахи, недавно исполнилось сорок. Он сидел в одиночестве на площадке северной башни своего дворца-крепости, за круглым столом, на котором лежала старинная книга в толстом переплете и стояли тарелки с фруктами. Из-под длинной белой рубашки выглядывали белые шаровары, ноги обуты в белые туфли из мягкой кожи с загнутыми носами, на голове красная турецкая феска с помпончиком. Главный ассасин читал мудрую книгу аль Саббаха, лакомился персиками и виноградом, и любовался видом на море.

– Наше кредо: Не убивать невинных, Скрываться на виду у всех, Не подставлять под удар Братство… – вслух прочел он и отодвинул книгу.

Еще теплый осенний ветер колыхал свисавшие края белоснежной, в цвет костюму главы Братства скатерти, уставленной легкими яствами: крупной гроздью белого винограда среди гранат и груш, ломтиками персиков, дыни и арбуза на серебряных блюдах. Судя по убранству стола, от былой скромности руководителей ассасинов в быту не осталось и следа.

Из пришвартовавшегося двухмачтового парусника по широкому деревянному трапу смуглые моряки выкатывали на причал бочки с порохом, выносили какие-то мешки, корзины и ящики. Потом они заносили грузы в открытые ворота, где их принимали дворцовые слуги, знающие – что и где надо разместить. Некоторые матросы возвращались к кораблю, а некоторые шли к каменному сараю, в котором держали заложников.

На площадку тихо поднялся высокий широкоплечий молодой мужчина в турецком одеянии, с саблей и кинжалом на поясе. Он молча поклонился и застыл в почтительном ожидании.

– Подходи, Абдулкахар, – хозяин жестом пригласил помощника за стол. – Присаживайся.

Абдулкахар подошел и сел напротив.

– Ты знаешь наизусть эту великую и святую для нас книгу? – спросил Камран, поглаживая исписанные каллиграфическим почерком страницы.

Абдулкахар виновато опустил голову, и сложил ладони перед грудью.

– Моего скудного ума не хватает, чтобы впитать ту великую мудрость, которую оставил нам величайший Учитель! Но благодаря твоим разъяснениям, я знаю, как правильно поступать в земной жизни…

Камран осторожно полистал переплетенный в кожу древний манускрипт.

– Ассасин подобен стреле, которая настигает непослушного сановника, предателя или другого врага, – найдя нужное место, вслух прочитал он. – Ни время, ни расстояние, ни охрана, не могут помешать моим стрелам попадать в цель…

Он вновь оторвался от текста и строго посмотрел на помощника.

– Тебе знакома эта фраза?

– Конечно, о, мудрейший последователь нашего Учителя!

– Много воды утекло с тех пор, Абдулкахар, прошли века, многое изменилось в мире. У нас нет своего государства, своей закрытой от посторонних глаз территории, у нас нет великих мастеров боевых искусств, которые готовили наших учеников, да и желающих пополнить наши ряды стало значительно меньше. Мы уже не можем так тщательно отбирать наши стрелы и долго шлифовать их, у нас нет возможности менять жизнь ассасина на жизнь врага, и прибегать к отсроченному возмездию мы не можем: слишком быстротечно бежит время. Надо искать новые способы поражать жертву и вселять ужас в сердца врагов, друзей, да и всех остальных. Имя ассасина должно заставлять трепетать сердца султанов, шейхов, королей и других повелителей!

Абдулкахар ничего не понял, но уяснил ответственность момента, встал и поклонился.

– Я полностью согласен с твоими мудрыми речами, о Камран ибн Дахи, но поясни, что должен сделать я, твой ничтожный слуга, чтобы воплотить твои бесценные слова в великие дела?

– Пленников, за которых не уплачен выкуп, уже казнили?

– Еще нет, господин. Объявленный срок истекает сегодня вечером.

– Это хорошо, – кивнул Камран ибн Дахи и отправил в рот налитую соком виноградину. – Угощайся, фрукты вкусные!

Это был знак благосклонности и расположения, но Абдулкахара встревожило то, что он не понял, в каком смысле господин употребил слово «хорошо». Хорошо, что не казнили заложников? Или хорошо, что срок наступит вечером? А может, хорошо казнить их немедленно?

– Спасибо, мой повелитель! Прикажете исправить оплошность и казнить их прямо сейчас?

В голосе Абдулкахара улавливалось напряжение – кто знает, к чему клонит хозяин?

– Нет, ты все сделал правильно. Сколько их?

– У двоих срок выкупа истекает сегодня, еще у одного – через два дня.

Главный ассасин взял со стола маленький серебряный нож и принялся очищать им гранат. Абдулкахар покорно и терпеливо ждал.

– Не спеши от них избавляться, – наконец сказал хозяин. – Некоторые из них могут нам пригодиться.

Моряки закончили разгрузку, и готовили судно к отходу. Слуги закатывали бочки в подвалы крепости.

– Сколько нужно пороха, чтобы убить одного врага? – спросил Камран ибн Дахи, глядя на кипящую внизу работу.

– Если стрелять из мушкета не дальше семидесяти шагов, ассасины обычно попадают с первого выстрела, – уверенно сказал Абдулкахар. – Для одного выстрела нужно приблизительно два дирхам аль-кайль^[38] пороха. Для выстрела из базилики^[39], которой турки пробили крепостную стену Константинополя, потребуется несколько мешков пороха. Могу я поинтересоваться, что конкретно имеет в виду мой господин, говоря об уничтожении врага с помощью пороха?

– Кувшин пороха, перемешанного с наконечниками стрел и камнями, может заменить длительную и кропотливую подготовку ассасина. Для того, чтобы взорвать порох, не нужны ни сила, ни ловкость, ни умение владеть оружием. Достаточно любому человеку, в котором никто не заподозрит ассасина, незаметно поджечь фитиль и подойти к врагу. Порох сам сделает все остальное – уничтожит и цель, и тех, кто ее окружает!

– Да, верно, – удивился Абдулкахар. – Но разве простой человек согласится умирать за нашу идею?

Камран только махнул рукой.

– Он будет умирать не за идею. За деньги, за райское блаженство, за страх, наконец! Ведь страх гораздо важней денег!

Помощник внимательно слушал.

– Если родственники не хотят платить выкуп за пленника, мы заставим пленника заплатить за родственников. Если он откажется, мы убьем всю его родню.

– Я верю каждому слову своего господина, как верю в самого Аллаха, хвала ему, – склонил голову Абдулкахар. – Но позволь узнать, откуда пленники смогут взять выкуп за всех своих родственников?

– Им не нужно будет ничего брать, – усмехнулся хозяин. – Им нужно будет отдать то, что у них есть – их жизнь. Как там эта… жена менялы Османа?

– Михри? – Абдулкахар усмехнулся, обнажив большие, как у лошади, зубы. – Мы держим ее на опиуме, и она обслуживает всех моряков, которые привозят нам товары. В море они скучают по женщинам, и сейчас очень довольны и благодарны твоей мудрости и щедрости.

– Вот с нее и начнем! – кивнул Камран. – Слушай, что надо делать…

Ризе, сентябрь 1597 г

Рынок городка Ризе, зажатого на узкой полоске земли между горами и морем, был гораздо меньше рынка соседнего Трабзона – крупнейшего портового города Черноморского побережья Османской империи. Но в изобилии и разнообразности товаров ему не уступал: за мясными рядами тянулись рыбные, за ними – чайные и мучные, фруктовые и овощные, еще дальше продавали вино, масло, мед, орехи… Как морские течения подчиняются законам водной стихии, так людская многоголосая толпа создавала между торговыми рядами свои течения, подчиняющиеся законам рынка. Среди этой людской стихии то и дело выныривали загоревшие мальчишки, снующие поперек течений и вызывающие в волнах покупателей краткосрочные шумные завихрения.

Лишь жену главы города – Айшет – не беспокоили ни давка, ни человеческие волны и завихрения – она вальяжно шла по пустому пространству, защищенная от толпы простых смертных четырьмя огромными охранниками, попутно исполнявшими роль носильщиков. Конечно, покупать продукты для стола высокородной семьи могла бы и прислуга, но Айшет любила ходить по рынку и частенько делала это сама, устраивая для себя небольшое развлечение. Иногда, как и теперь, она брала с собой семилетнего сына Мурада. С ней то и дело здоровались, норовили поцеловать руку или подол платья: жители обожали наместника султана Ибрагима ибн Хамида – он был строг, но справедлив и неподкупен. Недавно он отказался пустить жить в городе шайку кровожадных убийц – ассасинов, хотя они предлагали ему столько золота, сколько увезет взрослый осел. Айшет очень гордилась мужем.

Навстречу ей в толпе медленно двигалась другая женщина, по имени Михри. Ни охранников, ни носильщиков у нее не было, она сама несла на левом плече широкий глиняный кувшин с узким высоким горлышком, закрытым крышкой. Хотя Айшет и Михри друг друга не знали, они были чем-то похожи: обоим на вид лет двадцать пять, обе рослые, статные, с широким тазом и узкой талией, которые не могла замаскировать нарочито мешковатая восточная одежда. Обе были в дорогих хиджабах, не скрывающих миловидных лиц. И платья у них одинакового качества: пошиты из дорогих тканей и, несомненно, искусными портными, только у той, что несла кувшин, оно было помятым и испачканным, как будто госпожа подарила служанке одно из своих старых. Но это было не так. Служанкой Михри никогда не была. Еще неделю назад она жила в Орду со своим мужем и сыном – девятилетним Баязидом – в большом красивом доме, в полном достатке. Когда ее похитили, Михри думала, что скоро муж заплатит выкуп, и весь этот кошмар закончится. Но тогда кошмар только начинался…

В винный ряд обе женщины вошли с противоположных сторон почти одновременно.

– Вон она, в расшитом золотом хиджабе, среди охранников, – вынырнув из толпы, шепнул на ухо Михри худой, заросший черной щетиной, парень с крючковатым носом – это был один из ее мучителей. – И помни: если не сделаешь – твой сын умрет вместе с мужем!

Парень отошел в сторону, и, пробиваясь сквозь толпу, стал удаляться. Плохо понимая, что она делает, Михри продолжала движение, не обращая внимания ни на боль в нижней части живота после многократных изнасилований, ни на тяжесть кувшина с порохом, ни на кричавших ей что-то охранников Айшет… Вообще ни на что: ею владела только одна-единственная мысль – она должна сделать то, что должна, все остальное не имеет значения! «Скоро все закончится», – стучало в висках. Ей было уже не важно, почему муж не заплатил выкуп, сейчас Михри думала лишь о сыне. «Скорее бы это закончилось…»

Поддерживая левой рукой кувшин, правой она резко сняла крышку. Рванув за собой веревку, крышка привела в действие запальный механизм, за глиняной стенкой сосуда зашипело… И тут Михри увидела рядом с Айшет маленького Мурада. Круглые глаза ребенка смотрели на нее, так же, как глаза ее Баязидика. «Может, это он и есть?» – мелькнуло в затуманенном сознании.

– Гух-хх-х! – разрывающая ушные перепонки ударная волна рванулась во все стороны.

Разлетающиеся с огромной скоростью осколки кувшина, камни и наконечники стрел смешались в воздухе с оторванными руками и ногами, вонзились в клокочущие гортани и окровавленные животы, довершая начатое ударной волной. Огромное черное облако от дымного пороха накрыло место взрыва…

Горная Чечня, «Гнездо Саббаха», декабрь 2004 г

Через десять минут Абдаллах принес широкий пояс с лямками для плеч и выстроченными вертикальными отделениями-карманами. Он выглядел, как настоящий: тяжелый, с вшитым батарейным блоком, проводами, миниатюрным пультом с кнопкой, похожим на выключатель настольной лампы или торшера. Только вместо взрывчатки, наполненный песком. В свое время Джамалутдин изучал устройство пояса шахида именно на этом муляже, поэтому знал про песок. Переделать его в боевой можно за полчаса. «А может, его уже перезарядили? – почему-то мелькнула мысль. – Или это вообще не тот, а настоящий?»

– Держи, Ссыкун! – протянул Абдаллах муляж на вытянутой руке, словно тот ничего не весил. На самом деле в нем было килограммов восемь-десять, и Джамалутдин принял пояс двумя руками. Кровь ударила ему в голову, но возражать этому головорезу он побоялся. Ибо Абдаллаху убить его – что муху прихлопнуть…

– Мадина сейчас подойдет, – небрежно процедил охранник, и ушел к беседке, где Хуссейн уже попробовал завтрак, и теперь беседовал с амиром, выжидая, не подействует ли возможный яд… Джамалутдин представил: каково это: каждый день есть, не зная – выживешь или умрешь? Телохранители Саббаха отличались от него не только физической силой, но и силой духа…

Сзади раздались легкие шаги, и он обернулся. Это была Мадина. На ней, что называется, не было лица.

– Это правда? – чуть не плача, спросила она, с ужасом рассматривая пояс шахида. – Я же прошла снайперскую подготовку и сдала экзамен… Я снайпер!

Джамалутдин заглянул ей в глаза. Зрачки были расширены, значит, она получала препарат. Но тогда непонятно ее поведение…

– Успокойся, на нас смотрят! Ты хочешь, чтобы нас убили обоих прямо здесь? Делай то, что я говорю – просунь руки в эти лямки…

Джамалутдин помог надеть на хрупкие плечи тяжелый пояс, больше похожий на жилет, застегнул липучки впереди. Невольно опустил глаза – на животе пояс топорщился.

– Надо будет надеть широкую одежду, чтобы свободно сидела. Эти провода пропустишь в рукав, кнопку аккуратно возьмешь в кулак, только не сжимай преждевременно, – автоматически инструктировал Джамалутдин, плохо понимая, зачем вообще он это делает. – На следующее занятие надень ту одежду, в которой будешь…

Он запнулся.

– В которой ты должна быть там…

Мадина издала непонятный звук.

– А теперь, сними пояс, и попробуй надеть его сама!

Саббах и охранники беседовали, и одновременно наблюдали, как девушка с трудом облачается в смертельный наряд. Получалось у нее это очень неуклюже: она никак не могла застегнуть пояс. Саббах поморщился. То ли от неловкости шахидки, то ли от чего-то другого. Лица охранников, как всегда, оставались невозмутимы.

– Почему ты сегодня так наряден, хозяин? – спросил Абдаллах. – Разве сегодня праздник?

Саббах кивнул.

– Большой праздник Великого Джихада. Впрочем, я жду доклада о готовности.

Через несколько минут прозвонил спутниковый телефон. Амир молча выслушал собеседника.

– Сколько там народа? – наконец, спросил он. – Я знаю, что сегодня распродажа. Сколько? Несколько тысяч? Тогда наблюдайте: пока приходят больше, чем уходят – выжидайте. А потом делайте, что должны. В любом случае – это должно свершиться не позднее полудня. Лучше, ровно в полдень!

Отключившись, Саббах довольно улыбнулся.

– Сегодня надо посмотреть новости! Это будет нечто грандиозное! Мир содрогнется!

Абдаллах и Хуссейн почтительно кивнули.

– Ты великий человек, амир! – сказал Абдаллах. – По твоему слову в разных концах мира падают самолеты, слетают с рельсов поезда, взрываются дома!

– Я не велик! – покачал головой Саббах. – Я только слуга Аллаха, выполняющий его волю…

– Твоя скромность не знает границ, о амир всех амиров!

– Достаточно славословий! Как у нас со временем?

– Время прошло, – сказал Хуссейн. – Превосходная свежайшая еда!

– Тогда прикажи, чтобы Али подавал завтрак!

Повар захлопотал у мангала.

– Не нравится мне, как работает Мадина, – сказал Абдаллах. – А снайпер из нее хороший…

Саббах пропустил его слова мимо ушей.

Неслушающимися пальцами, Мадина все же застегнула пояс.

– А теперь пройдись! – приказал Джамалутдин.

Будущая шахидка, пошатываясь, то ли от тяжести пояса, то ли от навалившейся внезапно тяжести неминуемой гибели, прошла несколько метров, повернулась, подошла к инструктору. Глаза были наполнены слезами. От беседки доносился запах жареного мяса, Джамалутдин сглотнул слюну.

– Меня сейчас стошнит, – прошептала Мадина, прикрывая рот ладошкой и наклоняясь.

– Эй, что там у вас? – тут же крикнул Абдаллах.

– Ее тошнит! – ответил Джамалутдин.

– Иди, иди отсюда! – замахал рукой охранник. Поняв, что девушка не в состоянии сойти с места, он подбежал, брезгливо схватил ее за пояс, как собаку за ошейник и, почти отрывая от земли, поволок к казарме. С минуту постояв в оцепенении, Джамалутдин пришел в себя и направился к беседке.

– Занятие прошло неудачно, амир, – сказал он, надеясь, что Саббах заменит неудачницу. – Она не укладывается в нормативы, к тому же, у нее не снята тревожность… И она плохо себя чувствует…

– Как говорят русские: «Первый блин – комом», – сказал Саббах, с аппетитом уплетая жареное мясо со свежайшей лепешкой. – Ты продолжишь занятия с ней по ускоренной программе, и я думаю, справишься с заданием. Ты полностью отвечаешь за нее, я не хочу этим заниматься. У тебя будет постоянный пропуск сюда, и ты должен поддерживать связь с Якубом. Он отвечает за ее психологическую подготовку.

– Я все исполню, амир!

– Завтра ты должен быть готов сообщить мне, как планируешь дублировать импульс на взрыватель. А сейчас поговори с Якубом, он придет на площадку.

При этих словах Хуссейн поднес ко рту маленькую рацию и, с трудом проглотив недожеванный кусок, невнятно что-то сказал. Джамалутдин поклонился и отошел туда, куда ему показали. Через три минуты прибежал Якуб.

Это был высокий, худой, даже высохший, будто изнуренный болезнью, мужчина лет пятидесяти, хотя ему можно было дать и все шестьдесят. У него было узкое морщинистое лицо, острый подбородок, запавшие, горячечно блестевшие глаза под развитыми надбровными дугами. Седые волосы остались только на висках, поэтому он всегда носил круглую черную шапочку, скрывающую лысину. Седой треугольник усов был коротко подстрижен, и он то и дело пробовал щетину согнутыми пальцами, а может, это он почесывал нос. В советские времена он работал фельдшером в районной больнице, потом заведовал медпунктом в горном селе, несколько раз у него были проблемы с законом, связанные с наркотиками… Когда-то маленький Джамалутдин упал с абрикосового дерева и рассек колено, Якуб остановил кровотечение, наложил швы, перевязал. Все быстро зажило, хотя шрам остался до сих пор. И теплые чувства к Якубу Джамалутдин испытывал до сих пор. Правда, с того времени фельдшер сильно изменился: он стал нервным, дерганным, постоянно втягивал голову в плечи и часто беспокойно оглядывался по сторонам.

Вот и сейчас он испуганно посмотрел в сторону Саббаха и его охранников.

– Я не виноват, – с ходу начал оправдываться он. – Прошло еще очень мало времени, я даю ей чай, ну, ты знаешь, какой… Лейла использовала кокаин, но она владела гипнозом, а я этого не умею… Ты же знаешь – Лейлу убили, совершенно случайно, на базаре вспыхнула перестрелка, а она покупала сонный корень…

– Ничего, дядя Якуб, – успокаивающе произнес Джамалутдин, не понимая – чего так боится бывший фельдшер, а ныне инструктор-психолог. – Все будет хорошо…

– Да, да, я собираюсь применить морфин, он, конечно, тяжелый, но какая ей разница, ведь правда?

– Правда, правда, – кивнул Джамалутдин, но тут же будто вынырнул из забытья. – Что значит: какая разница? Зачем морфин?

– Ну, ее же все равно разорвет на куски… А кокаин закончился… Он, конечно, легче, но его уже нет. И не потому, что я его вынюхал сам – это ложь!

Якуб двумя пальцами схватился за кончик носа и тут же провел по коротко подстриженным усам. Так делают люди, у которых кокаиновый насморк.

Горячая волна ударила Джамалутдину в голову: эта сволочь уже считает Мадину мертвой и собирается посадить на тяжелый наркотик! Под взглядами Саббаха и его псов он с трудом сдержался.

– Ладно, завтра поговорим, – сказал он и сумел сохранить голос спокойным. – Мне тоже надо кое-что усовершенствовать в системе подрыва.

– А я так боюсь этих ваших подрывов, этой взрывчатки! – замахал руками бывший фельдшер. – Но у каждого своя работа! Хорошо, что ты согласен со мной по схеме обработки…

Якуб оживленно потер сухие ладошки.

– Мы подготовим ее в нужное время – никуда не денется! Не она первая, не она последняя…

Джамалутдин до боли в пальцах сжал кулаки, но спросил обычным, спокойным голосом.

– Вы живете по-прежнему в Бабай-Юрте?

– Да, дом у меня там… Хотя, в основном, ночую здесь, так удобней. Но сегодня хочу сходить домой… Ну, я рад, что мы договорились. Тогда до завтра…

– До завтра, – сказал Джамалутдин, отводя взгляд.

* * *

Зимой в горах рано темнеет. Только что стоял светлый день, как вдруг небо посереет, сумерки сгустятся, и на землю падает ночь. Впрочем, еще час продержится светлое время, так что Якуб должен скоро появиться: в темноте плутать по горным тропам нет резона даже тому, кто родился и вырос в этих краях. Джамалутдин сидел на большом камне за пределами минного поля. Он с первого раза запомнил расположение мин, и теперь не нуждался в проводнике.

Якуб, конечно, за много месяцев тоже выучил схему расстановки наизусть. Вначале Джамалутдин думал устроить ему сюрприз: переставить «пээмэнку»^[40] на новое место, или проволоку какой-нибудь растяжки протянуть в другом направлении… Потом решил, что это слишком рискованно: и взрыв услышат, и прибегут быстро, и следствие проведут тут же. Установят – кто ходил через минное поле, да кто мог с минами такие штуки устроить? А выйдет, что кроме Джамалутдина и некому! Так что он от первоначального плана отказался и теперь сидел на камне у разветвления тропинок: одна поворачивает на Мамут, а вторая идет прямо к дороге, где можно поймать попутку до Бабай-Юрта. Сидел и терпеливо ждал. Из «Гнезда» это место не просматривалось – вокруг все заросло лесом и кустарником, в конце дня тут, обычно, никто не ходит, короче – позиция выбрана удачно. За спиной – небольшой рюкзак, из которого торчит отполированная ручка малой саперной лопатки. Он не представлял, как сделает то, что собрался, но знал наверняка, что сделает!

Небо уже начинало сереть, когда он увидел высокую согбенную фигуру с длинным, почти в свой рост, то ли посохом, то ли шестом. Фигура продиралась сквозь кусты, на всякий случай прощупывая длинной палкой дорогу перед собой. Когда она подошла вплотную, Джамалутдин спрыгнул с камня и вежливо поздоровался. Якуб шарахнулся в сторону и схватился за сердце.

– Уф, как ты меня напугал! Я думал – это враги!

– А кто у тебя враги, дядя Якуб?

– А-а-а… Жизнь устроена так, что у каждого живого существа кругом враги. Одних он ест, другие хотят его съесть… Вот и ходят с опаской, спиной друг к другу не поворачиваются, – Якуб засмеялся дребезжащим смехом.

Очевидно, он принял свою дозу и находился в хорошем состоянии и настроении. Но смех тут же оборвался.

– А ты здесь что делаешь? – настороженно спросил бывший фельдшер. – Договорились завтра встретиться, а сейчас еще сегодня… Зачем здесь сидишь – ночь скоро?

– Да просто так, дядя Якуб, – добродушно ответил Джамалутдин. – А раз тебя встретил, так и провожу до дороги, на попутную машину посажу.

– Так разве я сам не сяду? Меня здесь все знают!

– Может все, а может, и нет. Глянут, а у тебя в руках палка. Ну, скажут, пусть идет себе и дальше пешком! А у меня автомат, со мной другой разговор…

Они пошли по тропинке, ведущей к дороге, Якуб все время оглядывался и норовил сбавить шаг, чтобы идти рядом, не оставляя бывшего пациента за спиной. Чувствовалось, что он насторожился.

– А домой чего не поспешил? – вкрадчиво спросил он. – Отец, мать, заждались… Умар, правда, на дежурстве, мы с ним только что прощались. Хороший парень вырос. Да и вообще у вас вся семья порядочная…

– Спасибо, дядя Умар…

– А помнишь, как ты ногу сломал, и я тебе гипс накладывал?

– Не ногу сломал, а колено разбил. И не гипс, а швы… А почему вдруг вспомнил, дядя Якуб?

– Не знаю, – печально ответил Якуб и машинально осмотрел руки своего спутника. Но они были пусты. Только автомат висел на плече.

– Вспомнилось почему-то…

«А он чувствует, – понял Джамалутдин. – Как барашек, которого везут на шашлык…»

Тропинка круто пошла вниз. Якуб безропотно шел впереди, уже не оглядываясь. Видно, смирился… Сутулая спина, худые плечи. Абдаллах показывал, что если ударить сверху в левую ключицу, то попадешь в сердце. Беззвучная мгновенная смерть…

Джамалутдин сунул руку под куртку и осторожно, чтобы не заскрежетал, вытащил кинжал из ножен. Медленно поднял руку, прицелился, и, закусив губу, ударил! Но в этот самый момент Якуб поскользнулся, ноги проехали по мокрой земле, и он плюхнулся на свой тощий зад. Кинжал не попал в нужную точку, а проехался по спине, распоров ее от плеча до лопатки. Раздался протяжный крик смертельно раненного зайца, старенький пиджак мгновенно пропитался кровью. Джамалутдин коршуном налетел сверху, и принялся бить кинжалом куда попало, словно гвозди забивал. Все пошло не так, как планировалось. Якуб корчился, кричал, хрипел, теплые капли попадали на одежду и брызгали в лицо. Но он не останавливался. До тех пор, пока не довел начатое до конца.

Потом встал. Ноги и руки дрожали. Растерзанное тело бывшего фельдшера лежало в темной луже, кровь была везде: на руках, на лице, на одежде… Быстро смеркалось, над головой клекотали орлы. Суровые горные вершины молча смотрели на влюбленного минера-убийцу. То ли с осуждением, то ли с уважением. Джамалутдин был уверен, что поступил правильно, но не испытывал гордости. Ведь ему предстояло заметать следы. А герои этого не делают. Это делают преступники.

* * *

– Где Якуб? – спросил Абдаллах, как только Джамалутдин утром появился в «Гнезде».

– Не знаю, – пожал плечами тот.

Джамалутдин соврал: на самом деле Якуб лежал в расщелине у тропы, ведущей к дороге, засыпанный окровавленной землей и присыпанный листьями и ветками. Он сам его туда положил.

– А что он тебе вчера говорил? Вы долго шептались!

– О деле. Как Мадину готовить. Он жаловался, что кокаин кончился, и уверял, что не он его вынюхал.

– Грязная собака! – разъярился иорданец. – А кто? Может, я? Или ты?

– Я сегодня здесь второй раз…

– Да знаю, знаю… А куда он идти собирался?

– Не знаю. Сказал, что у него какая-то важная встреча.

– Важная встреча! За наркотой скорей всего поехал. И обдолбался в хлам!

Джамалутдин изобразил изумление.

– Не может быть! Дядя Якуб очень порядочный человек!

Абдаллах скривился.

– Много ты знаешь! Пока его нет, сам выполняй его работу, – могучая волосатая рука протянула несколько ключей на короткой цепочке. – Вон там его каморка, все лекарства, дурь… Делай, что хочешь, амир сказал – ты за все отвечаешь!

Джамалутдин растерянно взял ключи и направился к врезанной в скалу стальной двери. Такого оборота он не ожидал.

– Слышь, а чего ты так вырядился? – ухмыльнулся охранник. – Хочешь Мадину разложить на столе? Так здесь это нельзя, вот когда в Москву приедете, если поторопишься – успеешь проскочить в последний раз…

– Что ты ерунду всякую несешь? – буркнул Джамалутдин и, не поддерживая скользкую тему, пошел своей дорогой. Повседневную рабочую одежду – зеленую куртку из прочной ткани со множеством карманов, такие же штаны и высокие ботинки пришлось тщательно отстирать и сейчас все это сохло дома. А ему ничего не оставалось, как надеть потрепанный коричневый костюм – еще со школьного выпускного вечера, светлую рубашку и черные узконосые туфли. Надо сказать, что такой наряд выглядел здесь довольно странно.

Мадина сегодня выглядела лучше, чем вчера: зрачки уже не были расширены, да и безысходность с лица исчезла. На Джамалутдина она теперь смотрела с надеждой.

– А где этот… Якуб? – напряженно спросила она, оглядываясь по сторонам.

– Он больше не придет, – сдержанно ответил молодой человек. – Только никому об этом не говори! И давай заниматься, за нами наблюдают!

Сегодня Мадина работала гораздо быстрее и легко укладывалась в нормативы. Улучив момент, когда Саббах со своими волкодавами выехал из лагеря и на них никто не смотрел, Джамалутдин тихо предупредил девушку:

– Всем говори, что я даю тебе таблетки и желтый чай!

Она кивнула.

– А что будет дальше?

– Я должен отвезти тебя в Москву, чтобы ты стала шахидкой, – прошептал Джамалутдин, незаметно осматриваясь по сторонам. – Но я предлагаю убежать и спрятаться там, где нас не найдут. Ты согласна?

– Конечно! Когда мы убежим? Сегодня?

– Нет. Придется подождать. А пока веди себя, как обычно…

Мадина взяла его за руку и благодарно сжала пальцы. Для чеченской девушки это была очень смелая и откровенная благодарность!

Когда занятия закончились и Джамалутдин собрался домой, оказалось, что и Умар сдает дежурство. Так что с КПП они вышли вместе.

– Что это ты так вырядился? – с улыбкой спросил старший брат. – Неужели собрался свататься?

– Хватит, Умар! Мне не до шуток!

Тот посерьезнел.

– А что случилось?

Джамалутдин оглянулся, хотя они шли через минное поле и рядом никого быть не могло.

– Я решил убежать с Мадиной! Поедем будто бы в Москву, а сами спрячемся где-нибудь…

– Да ты с ума сошел?! – Умар вытер вспотевший лоб. – Ты соображаешь своим умом? Где ты спрячешься? Новости по телевизору видел?!

– Нет…

– В Америке вчера огромный универмаг взорвали! Трупы грузовиками вывозят! А команду отдал амир Саббах! И где ты думаешь от него спрятаться?!

– Найду тихое место…

– Какое тихое место, если он до другого полушария дотягивается?! Где есть такое «тихое место»?! И потом – ты о нас подумал? Они убьют всех – меня, отца, мать, тетю Тамилу, дядю Мурата! Всех!!

Джамалутдин тяжело вздохнул. Сейчас он казался себе маленьким глупым несмышленышем, считающим, что если залезть под кровать, то его никто не найдет…

– Но мне отступать уже некуда, брат! – упавшим голосом сказал он.

– Почему?!

– Ты спросил, почему я так одет…

– Ну…

– Потому что я убил Якуба, и моя обычная одежда была перепачкана кровью, мать стирала ее всю ночь!

– Значит, родители знают? – недобро прищурился Умар.

– Догадываются. Но Якуба рано или поздно найдут. И Хуссейн с Абдаллахом вырвут у меня признание вместе с кишками!

– Надо было думать об этом раньше!!

Джамалутдин ничего не ответил. Они долго шли в тяжелом молчании. Наконец, старший брат тяжело вздохнул.

– Меня пытались посадить на крючок, но я не дался, – медленно произнес он. – Но судьба подводит меня к этому крючку…

– Что ты говоришь, брат? – Джамалутдин остановился. – Какой крючок? Кто хотел это сделать?

– Неважно, – Умар продолжал идти широким, уверенным шагом, как он ходил всегда. Младший брат побежал следом. Дальнейший путь прошел в молчании. Только когда подходили к дому, Умар сказал:

– Ладно, я попробую что-нибудь сделать!

Чечня, Черные горы, базовый лагерь «Сандала»

Группа Мухтарыча вернулась к обеду, и всего с одним «трехсотым» – Шумахер словил пулю в левое плечо. Рана была сквозная, но его решили отправить в госпиталь – все равно он не мог работать в полную силу, да и необходимости считать каждого бойца не было: когда скатишь с вершины большой камень, остальные посыплются сами собой.

– Как все прошло? – спросил Аюб.

Мухтарыч молча кивнул и пожал плечами: мол, дело сделали, значит – все нормально, что тут еще рассказывать?

– В Аризоне взорвали магазин! – сообщил Провайдер. Он подключил к спутниковой антенне свой ноутбук, провел сеанс связи с Центром, вызвал на вечер вертолет – забрать раненого, и напитался новостями.

– Говорят, самый мощный теракт за последние годы. Ответственность взял на себя «Великий Джихад»…

Эту новость восприняли мрачно и никак не комментировали. То ли от усталости, а может, от осознания своего бессилия.

– Слушай, Аюб, а твой кинжал не простой, у него целая история, – Провайдер перевел разговор на более занимательную тему. – Оказывается, он принадлежал ассасинам, ну, знаешь, этим персидским ниндзя, которые проникали сквозь крепостные стены и убивали, кого хотели… Потом он попал к начальнику охраны турецкого султана и вообще сменил много хозяев… Кстати, стоит он около миллиона долларов!

– Откуда ты все это узнал? – скептически спросил Мухтарыч.

– В Интернете один профессор написал. Оказывается, он дважды устанавливал его подлинность!

– Один раз у ассасинов, а другой – у турецкого султана? – пошутил Шумахер. Он явно хотел показать, что держится молодцом, хотя все понимали, что легкие раны бывают только у других. Да еще в кино.

– Нет, уже совсем недавно. Я вам покажу. Там и фотографии, и его заключение…

– Хватит болтать, иди есть! – сказал Монтана, пробуя суп из говяжьей тушенки с картошкой и овощами. – И подумай, откуда этот кинжал мог здесь взяться? Ветром его занесло, что ли? Или мало на Кавказе своих кинжалов?

Бойцы рассмеялись и принялись беззлобно подшучивать над Провайдером.

– Как его принесло, я не знаю, – честно сказал тот. – Но это точно тот самый кинжал!

Трабзон, сентябрь 1599 г

Часовой северной башни дворца-крепости Камрана ибн Дахи смотрел на восток – вот-вот там забрезжит рассвет, приближая час его смены с поста. Это зрелище наверняка будет более интересным, чем вид пустынного, порядком опостылевшего моря. Минареты расположенной на возвышенности мечети, освещенные первыми лучами солнца, станут похожи на две большие розовые свечи. Стоя на посту, ассасин наблюдал это зрелище уже много раз, но такое надоесть не может. А что может быть интересного с северной стороны? Мало кто рискнет в это время года выходить в открытое море.

Часовой оказался прав – с северной стороны ничего интересного не происходило. Пять юрких одномачтовых казачьих стругов, неся по полусотне человек и одной небольшой пушке-фальконету, подошли не со стороны открытого моря, от Керченского пролива, а бесшумно скользнули вдоль берега, с запада, со стороны города Орду. Минареты в лучах рассвета стали последним, что увидел часовой, перед тем как выпущенная из арбалета стрела пробила его тело.

Благостный рассвет закончился. Град стрел обрушился на крепость. Струги подходили к берегу, из них выскакивали разгоряченные, готовые к бою казаки, разворачивались цепью и шли в атаку. Отрывисто пролаяли фальконеты, срывая с петель тяжелые крепостные ворота. Толпа вооруженных людей ворвалась в крепость, растеклась по прилегающим улицам, захватывая попадавшиеся на пути дома. Выбежавшие навстречу нападающим ассасины оказали ожесточенное сопротивление. Захлопали выстрелы, зазвенели сабли, бесшумно летали стрелы… Нынешние ассасины имели уже не ту боевую подготовку, что во времена Аль Саббаха, к тому же, их было значительно меньше. Вскоре вымощенный камнем двор был усеян трупами, в основном, телами обороняющихся. Тесня уцелевших защитников, казаки ворвались в крепость, где бой продолжался. Кровь заливала беломраморные лестницы и персидские ковры, которыми были устланы коридоры.

В своей спальне, на широкой кровати под белым балдахином, Камран ибн Дахи спал между двумя наложницами – светло-русой Нурой и смольной брюнеткой Латифой. Когда звуки приблизившейся рукопашной проникли сквозь толстую дубовую дверь, Латифа вскочила и принялась будить своего повелителя. Ворвавшийся в спальню Фрол – пожилой бородатый казак с серьгой в левом ухе – увидел голую девушку, трясущую за плечо спящего бородатого мужика. Та отчаянно закричала, вмиг разбудив Камрана и Нуру. Главный ассасин попытался дотянуться до рукояти стоящей у изголовья сабли… Казак оказался проворнее – он взмахнул саблей, и отрубленная голова Камрана скатилась на пол, белоснежную постель мгновенно залило кровью. Нура и Латифа, дико крича, забились в угол. Они закрыли лицо руками, забыв о более интимных частях тела, которые завороженно рассматривал Фрол. Его поразило, что ногти на ногах у девушек покрашены в золотой и серебряный цвета.

В коридоре раздались выстрелы, топот, и в комнату вбежали еще четверо казаков: двое с окровавленными саблями, и двое с пищалями на изготовку. Они быстро осмотрели комнату, заглянули за тяжелые портьеры, проверили платяной шкаф.

– Больше никого нет! – сказал самый высокий. Это был Игнат. Его отец – Иван Макарович – стоял рядом и перезаряжал пищаль.

– Проходите дальше! – крикнул им Фрол. – Эти обе мои!

– Ты же знаешь, Фрол, наш закон казачий, – огрызнулся Иван Макарович. – Все на бочку, а потом поделим.

– Бабы – это тебе не зипуны! – отрезал Фрол. – Я забираю их, а вы мою долю вещами себе возьмите!

Он был настроен серьезно: две наложницы были слишком хорошей добычей, чтобы рисковать ими в поисках неизвестно чего.

– Одевайтесь, чего жметесь! – грубо приказал он.

Нура пришла в себя первой: схватив со стула легкую одежду, протянула ее Латифе, и сама стала быстро одеваться. Но одевание мало что изменило: в золотых лифчиках и трусиках, в прозрачных шароварах и накидках, в золотых туфельках без задников – девушки были все равно, что голые. Новый хозяин сорвал парчовые портьеры и бросил пленницам.

– Прикройтесь! И идите со мной, быстро! – он указал рукой направление.

Девушки безропотно засеменили к двери. Для них смена хозяина была делом обычным, так же, как и беспрекословное послушание.

– Пошли, пошли! – для порядка поторапливал Фрол, подталкивая их в спины.

Четверка казаков нехотя расступилась, пропустив более удачливого сотоварища с добычей.

– Да черт с ними, с этими бабами! – сказал один из них – плотный парень с огненно-рыжими усами. – Давайте поищем, может, чего получше найдем!

– Ааа, – махнул рукой другой. – Что может быть в спальне? Пойдем лучше дальше, а то уже уходить скоро пора…

– Да там везде без нас уже хватает, кому искать, – не уступал рыжеусый, распахивая платяной шкаф и выбрасывая на пол штаны из тонкого полотна, длинные шелковые рубашки, кафтаны с золотым орнаментом, круглые шапки, отороченные дорогим мехом, короткие сапожки из тонкой кожи…

– Собирай в узел! – приказал он самому молодому – Семке Лобаю. Тот сорвал очередную штору и принялся увязывать туда вещи, в которые, казалось, можно было одеть всю станицу. Туда же умудрился засунуть саблю обезглавленного хозяина.

Иван Макарович и Игнат осмотрели примыкающие помещения: терму с бассейном, библиотеку, круглый зал для молитвы. Не найдя ничего интересного, они вернулись в спальню, заглянули за огромную кровать с балдахином, раздернули занавески и обнаружили запертую дверь.

– Ерунду всякую запирать не будут! – резонно сказал Иван Макарович, и пальнул из пищали в замок. Дверь треснула и после нескольких ударов ногами распахнулась. Это была комната без окон, заставленная сундуками, кожаными мешками и корзинами. Стены были увешаны оружием, щитами, доспехами. Игнат запалил масляную лампу у входа. В тусклом свете оружие заиграло блеском драгоценных камней, золотом и серебром.

Отец открыл обитую железом крышку сундука. Игнат присвистнул: сундук был полон драгоценностями: золотые монеты, подсвечники, всевозможные статуэтки, жемчужные ожерелья, рубины, бриллианты…

– Мы нашли, можем взять долю малую, – сказал отец, вынимая золотой подсвечник и пряча его под кафтан. А Игнат взял какую-то статуэтку и кинжал в богато отделанных разноцветными каменьями ножнах с прозрачной рукоятью.

– Эй, бросайте барахло, сюда идите! – крикнул Иван Макарович товарищам.

* * *

В роскошных покоях, на лестницах, в коридорах, во дворе – всюду лежали трупы, оружие, растекались лужи крови. Струги подогнали к причалу, возле них толпился народ: полным ходом шла погрузка трофеев. Со всех сторон казаки несли сундуки и мешки с драгоценностями, дорогое оружие, узлы с одеждой, мешки с порохом, мешочки с чаем и специями. Некоторые тащили за руку женщин.

Игнат с обнаженной саблей, переступая через убитых, обходил разграбленные жилые комнаты, любуясь необычайно красивой полированной мебелью, роскошными орнаментами, зеркалами в потолках…

– Э-эх, вот так бы зажить! – вырвалось у него то, что он хотел сохранить у себя внутри.

И вдруг раздался приглушенный звук – как будто кто-то чихнул! Игнат насторожился и, выставив острый, испачканный кровью клинок, проверил все закоулки, заглянул за шторы. Звук повторился, и ясно стало, что идет он из-под кровати. Иван стал на колени, осторожно заглянул. Так, свернувшись в дрожащий комочек, кто-то прятался – то ли девушка, то ли ребенок.

– Выходи, живо! – приказал он нарочито грубым голосом. Но комочек не шевелился. Тогда он сунул под кровать руку, уцепился за скользкую ткань, и одним рывком выдернул его наружу. Это оказалась девушка. Из-под растрепанных прядей черных волос на него смотрели испуганные глаза.

– Вставай! – Игнат поднял девушку на ноги. Ее пошатывало. Она не отводила глаз от сидящего в углу турка, разрубленного от плеча до подмышки. В руке у него была зажата сабля. По щекам у девушки потекли слезы.

– Это отец? – спросил Игнат. Но она не отвечала. Хрупкую фигурку била крупная дрожь.

– Теперь уже ничего не поделаешь! Пойдем! – он взял ее за руку, потянул, но она стояла неподвижно, как каменная статуя. Тогда он перебросил легкое тело через плечо и понес, стараясь не поскользнуться на лестнице. Во дворе он поставил ее на ноги.

– Гля, какая турчанка! – вокруг мигом собрались казаки и жадно рассматривали пленницу. Под этими взглядами она шагнула ближе, а потом и вовсе прижалась к Игнату.

– Чего уставились? – разозлился он. – Это моя добыча! Кто не согласен?!

Его вид, тон и окровавленная сабля сделали свое дело: толпа быстро рассосалась.

– Пойдем со мной, – Игнат взял турчанку за руку и потянул за собой. На этот раз она не сопротивлялась.

– Я Игнат! – он показал пальцем на себя. – А ты кто?

– Айгюль, – тяжело вздохнув, ответила девушка.

Раздорский юрт, октябрь 1599 г

Бабье лето в этом году затянулось. Через открытые целый день двери низкого глинобитного куреня с соломенной крышей тепло накапливалось внутри, и протапливать жилище на ночь необходимости пока не было. Дед Никон в длинном турецком халате коричневого цвета и заправленных в сапоги серых потертых шароварах сидел у открытого окна и глядел на улицу. Там было шумно и оживленно – народ бежал к берегу: кто пешком, кто верхом, кто на телеге… Мужики, бабы, дети, подростки перекликались на ходу:

– Ну, что там?

– Вроде подходят…

– Васька сказал – первый струг причаливает!

– Хотя бы все живыми вернулись…

Никон вздохнул. Так не бывает, чтобы все вернулись…

Подслеповатыми глазами он рассматривал накрывавшую на стол тетку Агафью – близилось время обеда. Агафья была лет на сорок младше деда. Какая у них разница в возрасте, точно не знал никто. А сколько лет деду Никону, похоже, не знал и он сам. Да ему это было и не интересно. Несмотря на возраст и плохое зрение, женщины Никона интересовали больше, чем что-либо другое. Гораздо больше. Именно поэтому он и попросил своего сына, чтобы тот, уходя в поход «за зипунами», прислал ему «помощницу по хозяйству», хотя со всеми хозяйственными делами вполне справлялась его невестка.

– Плывут, деда, уже совсем близко! – запыхавшись, забежали в курень внук Гриня с соседским Стёпкой.

– Только издаля не видно, кто там есть, – добавил Стёпка.

– Ничо, скоро заявятся, – сказал Никон, погладив внучка по вихрастой голове.

– А они что, одни зипуны привезут? – спросил Гриня.

– Да нет, это только говорят так: «За зипунами пошли»! А берут все, что под руку попадется. Да скоро сам увидишь… Там столько всякого барахла красивого, глаза разбегутся!

– А у нас почему ничего красивого нет?

– Потому, – уклончиво сказал дед Никон. – Не треба нам такого. А когда надо будет, у них и заберем.

– Батя сказывал, что видел в Туретчине курени огромные из белого камня и струги большие, как весь этот курень, – влез в разговор Стёпка.

– Есть такое, – кивнул дед Никон. – Дворцами те курени называют. А лодки большие – галерами.

Гриня обвел взглядом убогое жилище.

– А почему казаки из камня курени не строят? – спросил вдруг он.

– Так… нету у нас таких камней, – немного растерянно ответил дед. – Ну, все, мальцы, бегите уж на берег, наших встречать пора…

Пацаны бросились к двери.

– Тетка Гаша! – обернулся с порога Гриня. – А ты корову привела?

– Чё? – обернулась Агафья, перестав резать лук. – Какую корову?

– Я слышал, как дед батьке говорил: «Ты перед отъездом не забудь коровенку мне на поле выгнать». А батя забыл.

Агафья прыснула, на глазах появились слезы, то ли от лука, то ли от смеха.

– Ничего, он ужо вернется скоро, вот сам и приведет, – ответила она, утирая слезы фартуком.

Дед улыбнулся, выцветшие глаза лукаво прищурились. Когда-то этот прищур сводил молодых казачек с ума.

– Ты гутарь поменьше, мал еще! – беззлобно сказал дед. – Бегите уже!

Казачата выскочили на улицу, рванули к реке, сразу же обогнав торопящуюся молодуху в праздничном синем платье, с бордовым колпаком на голове.

– Ну, что там, станичница? – с серьезным видом спросил у нее Стёпка. Он был на год старше Грини. Отец учил его стрелять из лука и арбалета, а один раз даже дал самому зарядить пистоль и стрельнуть. Поэтому Стёпка считал себя достаточно взрослым.

– Первый струг причалил, второй на подходе, – запыхавшись, отозвалась казачка, не сбавляя шага. Не сговариваясь, друзья бросились со всех ног к Дону…

На берегу толпилось и шумело много народа. Матери Грини и Стёпки тоже были здесь. Первый струг уже пристал к берегу и разгружался, вдали виднелся парус второго. Заросшие, усталые казаки выкладывали на берег связки ружей с отделанными перламутром прикладами, пистоли, бочки с порохом, тюки и корзины с вещами, сундуки с драгоценностями. Жены и дети подбегали к ним, бросались на шею, казаки оставляли работу, обнимались с семьями и снова принимались за разгрузку. Трофеи складывали в большие кучи, сразу сортируя по отдельности: оружие, одежду, драгоценности…

Неподалеку от сундуков с драгоценностями на пороховой бочке, поджав под себя ноги, сидела красивая турчанка в длинном темно-синем платье и такого же цвета шароварах. Рядом с ней стоял Гринькин брат Игнат и что-то говорил, непривычно сильно жестикулируя. Гриня помахал брату рукой, но тот его не заметил – похоже, он пытался что-то объяснить турчанке, а она не понимала. Гриня подбежал, схватил брата за руку. Они обнялись.

– А батя где?

– Вон, на втором струге, – Игнат показал на приближавшийся парусник.

Через несколько минут струг пристал к берегу. Но разгружать его начали не с трофеев. Четверо молодых казаков несли на плечах деревянную дверь, на которой лежал раненый Степкин отец – Семен Трофимович.

– Батя! – вскрикнул Стёпка, и бросился расталкивать толпу, но его мать оказалась у ложа своего мужа раньше и по-бабьи завыла. Стёпка тоже заплакал.

Приподнявшись на носках, Гриня с тревогой стал искать глазами своего отца. Сначала он увидел плечи матери и обвивающие их мужские руки, и только потом сообразил, что это руки Ивана. Жив батя! Гриня пробрался сквозь толпу, обхватил отца за ноги, прижался щекой к пропитавшейся солью морской воды и пота штанине. Грубая рука нежно потрепала его волосы.

«С такими батей и братом мне никто не страшен», – подумал Гриня.

Он посмотрел в сторону турчанки. «Айгюль» – донеслось сказанное братом слово.

«Красивое имя, – подумал Гриня. – Если это имя, а не какое-то басурманское слово. Интересно – у них и курени из белого камня, и струги огромные, а все равно казаки басурманов побеждают».

Только сейчас он рассмотрел на поясе Игната красивый кинжал в дорогих ножнах. «Вот и мне бы такой! – подумал он. – Ничего, скоро вырасту, тоже за зипунами ходить стану!»

Чечня, Ортсхой-Юрт, декабрь 2004 г

Небольшое кафе «У Алихана» рядом с федеральной трассой, на северном выезде из Ортсхой-Юрта, славилось у военных отменной, сравнительно недорогой кухней, просторной парковкой, и тем, что за все время существования, здесь не убили ни одного русского. Правда, и Алихан обосновался здесь не так давно – в первую войну его еще не было. А тогда как раз и мочили военных направо и налево при первой возможности.

Впрочем, сейчас тишь и благодать тоже не наступили, и ухо надо было держать востро. Как бы строго ни инструктировали командиры личный состав, ни предостерегали против посещений кафе и рынков, ни доводили до них сводки по застреленным в таких заведениях коллегам, но желание побаловать себя горячими чеченскими блинами чепалгаш с домашним творогом и маслом, или хычинами с мясом и зеленью, зачастую брало верх над осторожностью. Ведь люди устроены так, что на себя примеряют только хорошее – например, дешевый, вкусный и сытный обед, а все плохое – холодный клинок в сердце или расстрелы из засад оставляют для других. С одной стороны, это понятно – нельзя все время жить под страхом смерти. С другой – когда «чужая» реальность оказывается вдруг твоей, наверное, особенно остро ощущаешь несправедливость этой жизни, если вообще успеваешь что-нибудь ощутить…

Но по распространенной среди федералов байке, «У Алихана» безопасно, так как хозяин снабжает боевиков продуктами и, якобы, даже приходится родственником кому-то из амиров. Хотя, скорей всего, причина крылась в другом: на расположенной рядом АЗС круглосуточно находилась вооруженная охрана, а бизнесу лишние проблемы не нужны.

Сам Алихан к слухам о себе относился иронично, и сам их охотно распространял.

– А я им и сказал, – отвечал он на вопросы об отношении с моджахедами. – Это вы федералов кормите, а не я! Я с них деньги беру, а вы им деньги даете, когда через посты проезжаете…

После такого объяснения военные обычно смеялись и охотнее расставались с денежными знаками.

Инженерная разведка прошла по трассе недавно, и пока посетителей не было, Алихан скучал за столиком у окна. Это был пятидесятичетырехлетний грузный мужчина в дорогом спортивном костюме светло-серого цвета, с аккуратной черной бородой и абсолютно лысый. Он маленькими глотками прихлебывал из чашки черную жидкость, наполнявшую помещение ароматом хорошего кофе. Двадцатилетняя официантка, она же повар, Амина возилась на кухне. Всегда аккуратная, она и сейчас была в чистом белом отглаженном платке и таком же чистом белом фартуке. Поставив в холодильник большую разделочную доску со свежеслепленными мантами, она включила теплую воду и зазвенела посудой в мойке.

– Оставь посуду! – громко сказал Алихан, глядя в окно. – К нам клиент идет.

Амина наскоро вымыла руки и вышла в зал. Через минуту дверь отворилась, и в кафе вошел Умар. На нем были изрядно поношенные синие джинсы, короткая темно-синяя куртка и надвинутая на брови черная шапка типа «Орех».

– Ас-саляму алейкум! – поздоровался он.

– Ва-алейкум салам! – кивнули ему в ответ хозяин с официанткой.

– Пачку «Парламента» и чай с лимоном! – заказал Умар.

– Иди, сделай чай! – распорядился Алихан, поднимаясь из-за стола. – Я сам сигареты дам.

Амина вернулась на кухню, а хозяин подошел к полке с сигаретами, взял оттуда пачку, отдал ее покупателю. Взамен тот протянул сложенную пополам пятидесятирублевую купюру. Алихан сунул ее в карман, отсчитал сдачу. Умар сел за ближний столик. Амина поставила перед ним белую с синими цветами чашку на блюдце, и молча удалилась.

Выпив свой чай, посетитель поблагодарил и вышел. Алихан вынул из кармана купюру, развернул ее… На белом поле банкноты простым карандашом было написано: «102». Согласно шифру, составленному УФСБ по Чеченской Республике, это означало, что агент «Ветер» просит срочной встречи с куратором в точке номер один в 17 часов 15 минут. Но Алихан этих подробностей не знал, его задачей было лишь как можно быстрее передать полученный код по цепочке. Впрочем, и звенья этой цепочки были сокращены до минимума.

– Аминатка! – позвал Алихан. – Одна побудь пока, я за сливочным маслом съезжу. Я скоро.

Масла в холодильнике было достаточно, и Амина поняла: дело не в нем. Но хозяин – он сам себе хозяин, мог бы вообще не объяснять, куда ему надо отлучиться.

– Поняла, иду! – ответила девушка с кухни.

Алихан прошел по узкому коридору мимо кухни, и вышел через служебный ход. Амина заперла за ним дверь.

* * *

Ровно в 17 часов 15 минут две темного цвета машины остановились на обочине пустой в это время трассы в трех километрах от Ортсхой-Юрта и выключили ближний свет, оставив габаритные огни. В сумерках только опытный взгляд мог издали определить, в первой – «Жигули» десятой модели, а во второй – пятидверную «Ниву». Водитель «десятки» – в короткой кожаной куртке, под которой скрывался пулезащитный жилет «Кора», широких гражданских брюках, тяжелых ботинках и с компактным пистолетом-пулеметом «Кипарис» на боку – вышел, открыл капот, под его прикрытием направил фонарик в сторону шелестящей рядом лесополосы и мигнул три раза. Потом еще три. И, через паузу – еще. Из темного массива деревьев, пригнувшись, выбежал человек и, скользнув тенью, запрыгнул через открытую дверь на заднее сиденье «десятки». Водитель в ту же минуту захлопнул капот и обе машины продолжили движение в сторону Ортсхой-Юрта.

От нового пассажира пахло холодом, прелой листвой и дождем. Он быстро осмотрелся. Рядом, зажав между коленями автомат, сидел Салавди – его куратор. В пиджаке, спортивных брюках, кроссовках и кепке он походил на местного механизатора. Лет десять назад он и был механизатором. В тусклом свете от подсветки панели приборов лицо его казалось неестественно темным. На водителя Умар, когда садился, внимания не обратил.

Сейчас тот пригнулся к рулю и сосредоточенно вел машину. Он не обернулся, не поздоровался, но ясно было, что это не Зураб, постоянно сопровождавший местного фейса^[41]. Почему произошла замена? Это против правил… Если всем «светить» секретного информатора, то скоро он станет на голову короче! Впрочем, уже поздно – раз он сел в машину, то обратного хода нет… Вздохнув, Умар раздвинул усики чеки «Ф-1» и спрятал гранату в карман.

Моросил мелкий дождь, стеклоочистители работали в прерывистом режиме. В салоне было тепло, чисто и пахло одеколоном. Умар поймал себя на мысли, что отвык уже от комфортных условий, даже такого простого, как ехать в обычной легковушке, а не брести пешком под дождем, или трястись в холодной и грязной грузовой попутке.

– Ну, здравствуй, Ветер, – нарушил молчание Салавди. – Давно не виделись.

– Салам! – сдержанно ответил Умар.

– Что случилось? То от меня прятался, никакой информации не давал, а тут вдруг сам на связь вышел…

– Дело касается моей семьи. Амир отправляет Джамалутдина с шахидкой в Москву. А брат хочет убежать с ней. Ты же понимаешь, что тогда люди Саббаха расправятся со всеми нами?! Поэтому мне нужна ваша помощь…

– Подробней! – потребовал Салавди. – Что за шахидка? Где конкретно хотят взрыв сделать? Когда? На чем поедут туда?

– Мадина из Алай-юрта, дочь Сулумбека, что живет возле мечети. Конкретное место и время я не знаю. Но очень скоро. Я хочу, чтобы ты спрятал мою семью. И Мадины тоже.

Салавди покачал головой, вздохнул.

– Да, дело серьезное. Этот вопрос не нашего уровня. Такие проблемы должны решать люди с большими погонами и полномочиями. Из Центра.

– Тебе до таких людей ближе, чем мне или брату. А времени совсем нет. И я не могу каждый день уходить из «Гнезда».

– Даже не знаю, – неуверенно сказал Салавди.

Водитель кашлянул, и голос куратора окреп.

– Впрочем, я могу познакомить тебя с человеком, который решает такие вопросы!

– Я готов. Только нужно ехать прямо сейчас!

– Не нужно никуда ехать. Этот человек здесь.

– Где? – не понял Умар. – В «Ниве»?

– Ближе. Слышал такую поговорку: «Не знаю, кто он, но водитель у него – полковник»? – сверкнул в темноте белыми зубами куратор.

– Мне сейчас не до шуток! – начал терять терпение Умар.

«Десятка» сбросила скорость, съехала на обочину и остановилась. «Нива» проехала вперед, и тоже остановилась. Умар интуитивно понял, что она набита вооруженными людьми.

Водитель повернулся, положив локоть на спинку сиденья.

– Салавди не шутит! – сказал он по-русски, без малейшего акцента. – Я действительно полковник из Москвы. Называй меня Вампиром. И я могу перевезти всех членов твоей семьи в безопасное место.

Умар удивился так, что минуту не мог ничего ответить. Полковник из Москвы везет обычного чеченского опера, старлея – это было против всех правил. Хотя каких таких «правил», Умар и сам не знал. Кто его знает, какие у «фейсов» правила?

– Что я должен сделать? – наконец спросил он.

– Правильный вопрос, – похвалил Вампир. – Только не «я», а «мы»!

– Что?

– Ты и Джамалутдин. Вам обоим придется выполнить мои поручения.

– Ну, это ясно, – буркнул Умар. – Услуга за услугу…

– Точно. Ты познакомишь меня с братом…

– Но…

– Что, «но»?

– Джамалутдин не очень доверяет русским. Ему лучше иметь дело с земляком…

Вампир помолчал.

– Ну что ж, обдумаем и этот вопрос.

Он включил двигатель, выехал с обочины на трассу, и набрал скорость. На этот раз «десятка» держалась за «Нивой».

– Вы любите говорить, что чеченский «мерседес» не имеет задней передачи, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал москвич.

– Ну, – кивнул Умар.

– А кстати, у тебя есть «мерседес»?

– Откуда?

– Ладно, неважно, это я так… Просто, обратного хода у тебя не будет. И у твоего брата тоже.

За окном с правой стороны показались огни автозаправочной станции и кафе «У Алихана» с темными окнами. «Нива» снова шла сзади.

– Какие гарантии? – спросил Умар.

– Мое слово! Какие же еще могут быть гарантии?! Или написать тебе расписку кровью?!

– Слово человека, которого я вижу первый раз в жизни? – с сомнением произнес Ветер.

– Салавди ты видел много раз и даже дал подписку о сотрудничестве. А он и я – не отдельные люди: мы Система. Мощная, могущественная Система, которая может очень многое!

– Салавди вырвал у меня подписку с ножом под кадыком, – буркнул Умар.

– Побойся Аллаха, Ветер! – возмутился местный опер.

– Ножа, конечно, не было, но ты взял меня за горло…

– И за горло я тебя не брал! Зачем мне твое горло?

Умар махнул рукой и замолчал.

– Если тебе что-то не нравится, можешь отказаться, – спокойно сказал Вампир. – Тогда мы просто высадим тебя на следующем повороте, и все.

– Я согласен! – поспешно сказал Умар. – Речь идет о жизни моей семьи!

– Хорошо, – кивнул Нижегородцев. – Тогда слушай…

Через десять минут Умар покинул чистый, уютный, хорошо пахнущий салон и выскользнул под дождь, в грязь и ночную темноту, которая пахла смертью.

Горная Чечня, Змеиное ущелье, декабрь 2004 г

В предгорьях и горах ясных дней в году гораздо больше, чем на равнинах. Правда, солнце уже не греет так, как летом. Сидя на коврике у костра под дикой грушей на склоне горы, амир Итум-Калинского сектора Абу Усман любовался красотой раскинувшегося внизу ущелья. Его моджахеды – почти сотня вооруженных бородачей – сняв рюкзаки и оружие, завтракали среди деревьев.

– Готово! – сказал помощник – Альви, подавая амиру веточку с нанизанными кусками поджаренного мяса. – Шашлык из косули, конечно, мне нравится меньше, чем из барашка. Он жесткий, жилистый, особенно не вымоченный…

– Ничего, скоро и барашка поедим.

Абу Усман снял зубами целый кусок горячего мяса и жадно стал его пережевывать. Из набитого рта жир потек по седеющей бороде. Двадцатилетний Альви положил на вырытую прямоугольную ямку с углями новую партию мяса, вынул из ножен самодельную копию боевого ножа аквалангистов «Катран», модного среди моджахедов, наколол острием поджаренный кусок и отправил его себе в рот. Альви нравилось есть с ножа – считается, что так делают злые и отчаянные люди. Моджахедам он рассказывал байку, что нож забрал у убитого федерала, и что, якобы, резал им неверных. А может это была и не байка.

– Зачем мы с базы ушли? – прожевав мясо, спросил у амира помощник. – Такая хорошая база была, там и перезимовать можно было.

– Саббах знал, где она расположена. Так что вряд ли бы мы там дожили до зимы.

– Разве амир Саббах наш враг? Ну и что, что он знал про нашу базу?

– Он и про базу Борза знал. И где сейчас Борз и его отряд?

– У нас все про всех знают, – усомнился помощник. – Так можно на любого подумать…

– Эх, Альви, ты еще очень молод, – вздохнул Абу Усман, вытирая бороду. – Скажи: у нас есть шайтан-труба?

– Нету, – покачал головой тот.

– А у Борза была?

– Не знаю. Никогда не видел.

– И я ни у кого не видел! А у Саббаха видел!

– Да, точно, – оживился Альви. – Он когда из своего гнезда выезжает, то охрана всегда с ними. Но, может, это случайность? У кафиров тоже есть шайтан-трубы…

– Одна случайность – это случайность, а две случайности – уже не случайности! – назидательно сказал Абу Усман. – К тому же, федералы так не воюют. Это стопроцентно люди Саббаха. Сегодня Борз, завтра я… Я же Борза поддержал тогда, на шуре. Воевать с ним у меня нет желания. Знаешь поговорку: «Хитрая обезьяна на горе ждет исход схватки тигров в долине»? Пока они тут между собой разборки будут делать, мы уйдем в Грузию, и там спокойно перезимуем.

– Очень мудро, амир!

– Ты толковый парень, Альви. Поэтому я тебя и приблизил к себе.

Закончив завтрак, Абу Усман приказал выдвигаться. Моджахеды взвалили на себя рюкзаки и двинулись по узкой тропе. Горы по сторонам становились все круче и выше, менялся и лес. Все больше попадался бук с примесью граба, карагача, липы, ясеня, клена. Во второй половине дня отряд вошел в чистый буковый лес, не тронутый еще рукой человека. Словно громадные колонны, стояли светло-серые деревья, заслонив небо своими могучими кронами, сквозь которые не проникали солнечные лучи. На земле, покрытой полусгнившей прошлогодней листвой, не было ни кустарников, ни трав. Лишь кое-где чернели истлевшие стволы поваленных бурей лесных великанов. Воздух был насыщен запахом гнили. Сырость, полумрак и безмолвие царили в этом лесу.

– Никакой вертолет не сможет здесь десант высадить, – сказал Абу Усман, глядя вверх. – Привал!

Небрежно плюхнулись на землю рюкзаки с плеч боевиков, на них легло оружие, в руках появились пластиковые бутылки и фляжки с водой… Горка листвы выше по склону еле заметно зашевелилась. «Горка» оказалась головой наблюдателя из отряда амира Сайди, в накинутом камуфляжном капюшоне. Рука в камуфляже поднесла ко рту маленькую рацию…

– Эрзу, Эрзу^[42], у нас гости! Много!

Дежурный по лагерю моджахедов, принявший это сообщение в километре от наблюдателя, побежал к землянке амира. Земля на ее крыше еще не успела осесть, а из свежеспиленных бревен выступала смола. На это место базу перенесли лишь два дня назад. Так приказал амир Саббах после того, как были разгромлены база Борза, и временный лагерь Исмаила Умарова.

– Я никого не жду! – ответил Сайди, выслушав доклад. – Амир Саббах приказал нам взять под контроль эту тропу. Если бы эти гости шли с добрыми намерениями, нас бы предупредили. Похоже, это те муртады, которые уничтожают наших братьев. Нужно обеспечить им достойный прием.

Вскипятив при помощи газовых баллончиков воду, боевики Абу Усмана сделали «суп» из шоколадных батончиков «Сникерс»: три батончика на литр кипятка – получается очень калорийная густая масса, напоминающая кисель с орехами. Наскоро пообедав и отдохнув, отряд двинулся дальше. Амир, как всегда, шел в голове колонны, Муртаз – сзади, а Альви возглавил боевой разведдозор из четырех моджахедов, который двигался впереди колонны, чтобы не нарваться на засаду. Разделив дозор на две пары, Альви отправил первую по тропе, а сам с Тойсумом по прозвищу «Акула», шел метрах в двадцати сзади и чуть правее.

Лес то густел, то редел. Впереди идущая пара монотонно маячила между деревьями. Одинаковые деревья, почти одинаковая одежда, оружие, обветренные бородатые лица, жухлая листва под ногами… Еще не прошли и километра от места привала, а Альви начал чувствовать усталость. Висящий на груди автомат, казалось, заметно потяжелел и давил ремнем на шею. Восемь самодельных гранат «хаттабок»^[43] на поясе – по четыре с каждой стороны – смотрелись круто, но облегчению ходьбы тоже не способствовали. Хорошо, что рюкзаки дозорных несут другие…

– Бах! Тра-та-та-та-тах! Бах! – в один миг звуки взрывов и стрельбы разорвали горную тишину.

Альви упал на землю и вжался всем телом в мягкие листья, пытаясь понять, что происходит. В голове все перемешалось. Бой начался сзади, хотя пули свистели и справа, и слева, и спереди…

«Засада! – включился, наконец, мозг. – Пропустили дозор и ударили по основной группе…»

Он перевернулся на спину и посмотрел назад, в сторону основных сил. Под кинжальным огнем моджахеды разбегались в стороны, пытаясь прятаться за деревьями и отстреливаясь во все стороны. Но пули невидимых стрелков разили их со всех сторон. Худой Зайнди, видимо пытаясь понять, откуда стреляют, поднялся во весь рост и тут же упал, схватившись за окровавленную голову. Пулеметчик Хасан, встав на колено, беспрерывно стрелял с рук из своего «ПК» куда-то влево, прямо поверх голов лежавших рядом.

– Гу-гух! – подброшенный взрывом Хасан выронил пулемет, подлетел на полметра вверх и упал на землю, неестественно изогнув шею.

Амира видно не было. В двух метрах слева лежал Акула и смотрел на него. Повернулся на бок, посмотрел вперед… Передовую пару не видно. Живы ли?

– Вперед! – крикнул помощник амира.

Вскочив, он бросился вперед, рывком пробежал несколько метров, упал и откатился – все как учили.

«Бьют по основной группе, на нас не обращают внимания, – понял Альви. – Нужно отрываться».

Он снова вскочил…

– Фьють, фьють! – просвистели совсем рядом пули.

– Ааа! – вскрикнул сзади Акула. Но оборачиваться у Альви времени не было. Метрах в пятнадцати перед собой он увидел за стволом дерева бойца в камуфляже, короткими очередями стреляющего в их сторону. Продолжая бежать, Альви вскинул автомат и нажал на спусковой крючок…

– Тра-та-та-та-та-та-тах!

Несколько пуль вздыбили светло-серую кору толстого бука, оголив под ней красную как кровь древесину, но одна все же попала автоматчику в голову. Подбежав, Альви присел рядом с трупом. Это был молодой чеченец. Пуля угодила ему в правый глаз, щека и лоб залиты кровью, но Альви узнал его. Это был боец из отряда Сайди! Они охраняли своих амиров во время недавней шуры в Аржи-Чу – рассказывали анекдоты, смеялись, угощали друг друга сигаретами… Почему же они напали на своих?! Или это ошибка?! Конечно, ошибка!

– Стойте, стойте, мы свои! – заорал Альви во все горло и вскочил. Но больше крикнуть ничего не успел: напарник убитого выпустил из-за соседнего куста полмагазина ему в голову.

Люди Абу Усмана оправились от неожиданности и, хотя понесли большие потери, все же заняли оборону. В нападающих полетели гранаты, заухали гранатометы, точнее стали пулеметные и автоматные очереди. Моджахеды амира Сайди тоже начали нести потери. Но изменить было уже ничего нельзя. Бой разгорался, и остановить его было невозможно…

Чечня, Ортсхой-Юрт, декабрь 2004 г

Зимой темнеет рано. Еще полчаса, и на автозаправочной станции включат освещение, а Алихан перекроет вентили воды и газа, закроет изнутри главную дверь, выключит свет, замкнет снаружи «черный» выход во двор, и до утра хозяйничать здесь останутся лишь мыши, сбегающиеся в тепло из окрестных полей. Вечерами здесь никто в кафе не ходит: мирные люди дома сидят, а немирные по своим волчьим делам рыскают… Он уже и Амину отпустил – ни к чему девушке дотемна задерживаться. Но посетители «У Алихана» пока еще есть. Правда, это клиенты особые…

За столом у окна Алха, Монтана, Магомед и Провайдер с аппетитом уплетают ароматный жижиган-чорпа – суп из мякоти баранины с помидорами, похожий на рагу, политое чесночным соусом. Чеченцы в камуфляжной форме и с оружием, на гражданских машинах, для Чечни не в диковинку: служащие местной милиции, «лесные», милиционеры «нефтяного полка» и военнослужащие комендатур… Много таких. Очень много.

Только местные всех их в лицо знают. Ну, или почти всех. В любой чужой компании один-два знакомых всегда найдутся. Особенно у хозяина придорожного кафе, через которого с утра до вечера идет человеческий поток: местные, приезжие, проезжие, прикомандированные… Но сейчас Алихан никого из посетителей не знал. И припаркованную снаружи серую «Тойоту Короллу» с правым рулем никогда не видел. Вот темно-зеленая «десятка» рядом казалась знакомой. Но мало ли в республике таких «десяток»? А двое здоровенных лбов в ней – точно незнакомые…

Несколько раз Алихан вышел в зал: то горячих лепешек поднес, то свежесмолотый перец, то спросил: не надо ли чего? Но нет, ничего чужакам нужно не было. При нем они замолкали или говорили на нейтральные темы – типа: «Первый раз жидкое едим больше, чем за неделю…» Или: «Надо Болека с Леликом подменить, чтоб тоже горячего покушали…»

Алихан под разными предлогами терся, присматривался, принюхивался… В Чечне о мужчине можно судить по оружию: чем круче ствол, тем значимей его владелец. Если у тебя нет «Стечкина» на боку – то какой же ты командир? А если есть, да еще золоченый, сразу ясно – человек непростой! А если у кого-то иностранная штучка: «Глок» или «Беретта» – значит, это вообще большая шишка! Только ничего такого у этой четверки не было: обычные «калаши», да «пээмы»… Правда, когда они зазвали здоровенных братьев, то у тех оказались бесшумные автоматы с толстыми стволами – такие бывают только у «спецов». По осуждающим взглядам их товарищей, Алихан понял: они допустили оплошность – должны были оставить спецоружие в машине, как наверное, и сделали все остальные…

А тут еще вдруг вспомнилось про зеленую «десятку»: у Мурата с верхнего пастбища неизвестные отняли как раз такую у Черного леса! И праворульную «японку» у его односельчанина!

Не нравилось все это Алихану, ох, как не нравилось! Еще больше, чем то, что происходило сейчас в его маленьком кабинете, переделанном из подсобки…

В нем не было ни одного окна. Четверым здесь негде развернуться. Настенная лампа «двадцатьпятка» под плотным бордовым абажуром освещала придвинутый одной стороной вплотную к стене квадратный стол, лежавшую на нем топографическую карту и троих сидевших за ним: Вампира, Аюба и Умара. Джамалутдин стоял сбоку, наклонившись к карте и карандашными точками обозначая минное поле. Дверь в коридор плотно закрыта.

– Все, – сказал Джамалутдин. – Может, тут есть неточности, но проходы нанесены точно.

Он указал на несколько извилистых линий.

– Хорошо, – кивнул Вампир, глядя сквозь почти прозрачные в таком освещении очки. – Тебе осталось узнать контакты в Москве. Приметы встречающего, может, адрес или что-то еще… Ясно?

Джамалутдин кивнул.

– Потом выйдете с Мадиной сюда, к развилке дорог, – Вампир ткнул острозаточенным карандашом в карту. – Здесь вас заберет машина и все для вас закончится. А ваших близких вывезут завтра ночью, когда вы еще, вроде бы, будете находиться в пути… Ясно?

Джамалутдин снова кивнул.

– Ты нарисовал схему помещений лагеря? – спросил Вампир, обращаясь к Умару.

Тот кивнул, достал из-за пазухи смятый лист бумаги, положил на стол.

– Вот КПП, вот казарма, крестиком отмечен бункер амира, он запирается бронированной дверью в полметра толщиной, – Умар показывал карандашом нужные точки Вампиру, который очень внимательно рассматривал кривоватый рисунок. На бункере Саббаха он поставил жирный крестик.

– Из него есть два выхода – один на вершину, второй – в какую-то расщелину, я не знаю – в какую… Здесь беседка, в которой амир любит сидеть, принимать пищу, беседовать с гостями.

– В прошлом году мы послали ракету на сигнал спутникового телефона Саббаха, – сказал Вампир. – Она вышла на цель, взорвалась, но не причинила ему вреда. Как это могло получиться?

– Очень просто, – глухим голосом пояснил Умар. – Когда Саббах у себя в расположении, телефон подключен длинным кабелем к антенне. Ваша ракета взорвалась на противоположном склоне горы. А в остальное время телефон носит его телохранитель, и Саббах вообще не берет трубку. Если что-то срочное – он отдаст приказ через эту иорданскую обезьяну. Он очень осторожен: всю его пищу пробуют охранники. Вы не доберетесь до него. «Гнездо» сильно укреплено, и если даже вы пройдете через минное поле, вас перестреляют с господствующей позиции… Там и пулеметы, и минометы, и снайперы!

Вампир и Аюб переглянулись, но возражать не стали.

– Сколько человек охраняет «Гнездо»? – спросил Аюб.

Умар на мгновенье задумался.

– Двенадцать человек на постах, столько же отдыхают в казарме, трое на КПП, с Саббахом рядом всегда двое обезьян… Всего в отряде около ста бойцов, основная масса живет в Мамуте, кто-то уходит ночевать домой…

– Хорошо, – сказал Вампир, и было непонятно, что хорошего он увидел в описанной ситуации. – Где живет Мадина?

– У шахидок отдельное помещение в скале, вроде кельи на шестерых, – ответил Умар и поставил на схеме еще один крестик. – Но сейчас там только двое: Мадина и Зухра.

– Хорошо! – в очередной раз сказал Нижегородцев, поднял с пола сумку и вынул конверт из плотной желтой бумаги, обернутый в полиэтиленовый пакет. На нем аккуратной арабской вязью был написан какой-то адрес.

– Надо, чтобы после ухода, в вещах Мадины нашли вот это письмо, – он положил конверт перед Умаром. – Но ты должен не пустить ее напоследок в «келью», вроде бы она не смогла его забрать, а не просто забыла… Ясно?

– Ясно, – ответил Умар, но не очень уверенно. – А если она туда не пойдет?

– Должна пойти! Пусть Джамалутдин ее пошлет!

– А я не пущу? – Умар окончательно запутался.

– А ты не пустишь, так надо! И обеспечишь их выход из «Гнезда»!

– Как надо, так и сделаю! – угрюмо кивнул Умар. – А потом что?

– Через пару дней уйдешь. А если раньше что случится, поможешь нашим…

– Как я помогу? Каким «нашим»?

– Разберешься! Ты же не вчера родился. Вот и действуй по обстановке! И запомни – бандитам скоро конец, начнется другая жизнь, и тебе надо будет найти себе место в этой жизни. Чтобы заработать амнистию, надо хорошо постараться! – Вампир снял очки и впился ему в глаза высасывающим душу взглядом. – Ясно?

Умар молча кивнул.

– Ну, тогда расходимся! Всем удачи!

Джамалутдин и Умар надели плащ-накидки, скрывающие одежду и фигуры, набросили капюшоны, быстро вышли во двор и сели в старый, раздолбанный «рафик» с тонированными стеклами. Вряд ли кто-то мог их рассмотреть в сумерках, даже если бы специально следил за кафе. А через несколько минут уехали и остальные посетители.

Алихан остался один. Он запер обе двери, выключил свет и долго сидел в темноте, тягостно размышляя. Он знал, кто такой Салавди, услуги которому ему приходилось с неохотой оказывать. А что делать? Отказать офицеру безопасности было нельзя, и он это хорошо понимал. Оставалось только делать вид, что он понятия не имеет о роде занятий земляка. И когда Салавди познакомил его с русским в темных очках, меняющих прозрачность в зависимости от освещенности, он тоже сделал вид, что ничего не понимает. И когда этот русский привез каких-то двоих, в делающих их неузнаваемыми зеленых накидках, он тоже вроде бы ничего не заподозрил. Все это охватывалось правилами игры в республике, в которой идет необъявленная война, а жители хотят выжить и потому ходят по лезвию бритвы, маневрируя между двумя противостоящими силами.

Особенность республики состоит в тесной родоплеменной связи почти всех жителей, и никого не удивишь тем, что один брат ушел к моджахедам, а другой служит в милиции или органах безопасности. При таких обстоятельствах незатейливая хитрость Алихана была вполне допустимой: здесь охотно закрывали на что-то глаза, верили в детскую наивность и недопонимание, или делали вид, что верили… Но в последнее время правила игры нарушились: начались какие-то странные события, на поле войны появилась какая-то непонятная «третья сила», которая стала играть против всех и не соблюдать никаких правил!

И вот сегодня Алихан видел эту новую силу! Он видел отобранные у земляков машины! Как можно в такой ситуации сделать вид, что он ничего не понял? Нет, тут притвориться недалеким глупцом и отстояться в стороне не удастся! Другие тоже могли видеть краденые автомобили у его кафе, информация быстро разойдется по районам и селам, и завтра-послезавтра, через неделю или месяц, к нему придут Мурат с хозяином праворульной «японки» и вооруженной родней, и спросят: «Где наши машины, брат? И где твои друзья, которые их у нас отняли?» И что ему тогда отвечать? Что он не видел никаких машин? Или не понял, что они краденые? Или чистую правду: «Это не его друзья, а случайные посетители?» Но тогда они спросят: «А почему ты их скрыл от нас? Значит, вы заодно?» И никакие объяснения тут не помогут, ибо когда речь идет о нанесенной обиде, никто не закроет глаза на самую малозначительную мелочь и не поверит самым убедительным словам! И что же ему делать?!

Алихан нервно ходил взад-вперед, и его тяжелые шаги распугивали мышей, которые собирались провести ночь в покое, тепле и сытости.

* * *

На следующий день, с утра, Алихан, будто невзначай, заглянул на бензозаправку, поболтал о том, о сем, с Рашидом и уже собираясь уходить, «вспомнил»:

– Видел вчера машины у меня стояли?

– Они у тебя каждый день стоят, с утра до вечера, – меланхолично ответил тот. – Если бы они все у меня заправлялись, я бы стал богатым…

– Серая «японка» с правым рулем и зеленая «десятка».

– Не, не заметил, – безразлично зевнул заправщик.

– Как ты мог не заметить?! Они в конце дня стояли, когда ты смену заканчивал!

Рашид оживился.

– А-а-а, этих помню! И что?

– А то, что их угнали! «Десятку» у Мурата с верхнего пастбища, «японку» – у его односельчанина!

В глазах Рашида вспыхнул интерес.

– Я их видел! Когда после смены домой поехал, они меня на трассе обогнали… И свернули за оврагом направо, к Лысой горе…

– Так надо хозяевам сообщить!

– Мурата я не знаю, – задумчиво сказал Рашид. – Но у сестры моей Розы муж тоже на верхнем пастбище овец пасет. Он наверняка Мурата знает… Сейчас я Розе позвоню, скажу…

Он взялся за телефон, а Алихан пошел к себе: надо готовить, вот-вот появятся первые гости. За работой время бежало быстро, а когда прошло обеденное время и поток посетителей схлынул, к кафе подьехали три «Нивы». Он сразу почувствовал, что это не запоздавшие гости – и точно: в кафе зашли человек десять небритых мужчин в сапогах, теплых штанах, телогрейках и бараньих шапках. Двое были вооружены автоматами, остальные – охотничьими ружьями. Но оружие висело за плечами и настроены они были миролюбиво.

– Я Мурат Ашугов, – представился немолодой мужчина, с торчащими из-под шапки, во все стороны, седыми волосами. – Это у меня какие-то шакалы машину забрали! А это Айдамир – у него тоже отняли машину. Автоматы наставили и отобрали… Спасибо, земляк, что ты их выследил!

Алихан скромно опустил голову, порадовавшись тому, что принял правильное решение: иначе разговор мог получиться совершенно другим. Потом они не меньше часа разговаривали: вначале Алихан в подробностях описывал машины, людей, которые в них приехали: количество, внешний вид, одежду, вооружение. Потом Рашид подробнейшим образом рассказал, как негодяи ехали по трассе, как свернули за оврагом, высказывал предположение, что те направлялись к Лысой горе.

– Мы их найдем! – сказал, в конце концов, Мурат. – Все кошары объедем, все села в районе Черного леса! Никуда не денутся!

Вооруженные родственники поддержали его одобрительными криками.

– Только разобраться с ними будет трудно! – вздохнул Мурат.

– Почему? – поинтересовался Алихан.

Мурат понизил голос.

– Похоже, это они разгромили базу Борза! Восемнадцать человек убили, а у них только один раненый!

– Откуда ты это знаешь? – спросил Рашид.

– Они в Сурдахи у Седого Эмина «Волгу» забрали. А на другой день ее нашли на берегу Хартанги, в салоне – кровь. Значит, раненого вывозили…

– Похоже, – кивнул Алихан. Он отметил, что полуграмотный пастух мыслит очень логично – именно так Салавди учил его анализировать обстановку. Может, он и Мурата учил?

Горная Чечня, «Гнездо Саббаха», декабрь 2004 г

Утро принесло плохие вести. Группа, совершившая нападение на блокпост, попала в засаду. Трое убиты, пятеро ранены, двое – тяжело. Неужели кто-то предупредил кафиров? Но о предстоящей операции знали только очень близкие люди… Неужели предательство проникло в самый центр руководства отрядом?! Или это вмешательство тех, кого стали называть «третьей силой»? А может, никакой «третьей силы» и нет? Вот отряды Абу Усмана и Сайди по ошибке перестреляли друг друга… Может, и с Борзом расправился кто-то из своих? Тот же Сайди… Он держал сторону Главного амира, а Борз выступал против… Но кто тогда уничтожил группу Исмаила Умарова? Исмаила поддерживал он сам, значит, Сайди не мог поднять на того руку, а Борз в то время как раз встречался с ним в Ортсхой-Юрте и тоже не мог этого сделать… Или мог? Может, за это Борза и убили? Но кто? И кто напал на колонну федералов? Если все это делает «третья сила», то она ведет себя, как бешеная собака – бросается на каждого, кого видит! Но так не бывает… За исключением случаев, когда это не бешеная, а тщательно выдрессированная собака, действия которой преследуют определенную цель!

Саббах вынырнул из запутанных и неприятных размышлений. Следовало заниматься делами и, в первую очередь, отправить шахидку с сопровождающим. Акция в Москве поправит его пошатнувшийся авторитет, а заодно решит и щекотливую личную проблему…

Амир, в утепленном камуфляже, сидел в своей излюбленной беседке, под навесом, поэтому срывающийся с неба редкий снег на него не попадал. Касаясь и без того мокрой земли, крупные снежинки тут же таяли, делая ее еще мокрее. Стоявшая в отдалении Мадина, даже в длинном, ниже колен, пуховике серого цвета с отороченным искусственным мехом капюшоном, выглядела, как ребенок. Джамалутдин стоял рядом с ней. Обычно амир сам отправлял шахидок в последний путь. Однако в этот раз он приказал, чтобы подошел только инструктор. И когда он поднял руку, тот точно выполнил приказ.

– Капюшон накинь и жди! – сказал Джамалутдин. – И веди себя так, как будто ты под наркотиком!

Он повернулся, и пошел в сторону беседки. Мадина не пошевелилась. Она отрешенно смотрела куда-то вдаль. Снег ложился на ее непокрытую голову и каплями стекал по щекам. От платка решено было отказаться – подозрительных лиц кавказской внешности на каждом вокзале проверяют. А так она выглядит обычной студенткой, да и в висящей на плече синей, спортивной сумке нет ничего запрещенного. Зачем привлекать к себе лишнее внимание?

– Мы готовы выполнить волю Аллаха и исполнить приказ своего амира! – подойдя к беседке, доложил инструктор под тяжелым взглядом амира всех амиров.

– Ты все знаешь, Джамалутдин, – Саббах впервые назвал его по имени. – Ты мой лучший ученик. Надеюсь, таким и останешься. Я буду молиться, чтобы Аллах помог тебе. Иди, и возвращайся с победой, если на то будет воля Аллаха! А потом я пошлю тебя на операцию «Серебряный поток» и ты покроешь себя славой!

Амир движением руки сделал отсылающий знак. Джамалутдин поймал себя на мысли, что больше не боится Саббаха. Возможно, потому, что за ним теперь стояла мощная невидимая сила, которую сам амир если и не боялся, то опасался. Он сдержанно поклонился, и вернулся к Мадине. Она по-прежнему неподвижным взглядом смотрела перед собой. Именно так ведут себя одурманенные и потерявшие волю смертницы.

– Пойди, проверь свои вещи – ничего не забыла? – почти шепотом сказал Джамалутдин.

– Какие у меня вещи? – словно вернувшись из небытия, встрепенулась она. – Все со мной.

– Пойди, и проверь! – настойчиво повторил он. – Так надо.

Мадина покорно побрела к рыжей от ржавчины железной двери с потертым до блеска рычагом блокировки. Саббах, двумя руками опираясь на свою трость, мрачно смотрел ей вслед. Черты изуродованного шрамами лица были неподвижны, а что происходило в душе, знал только он.

– Куда? – у самого входа в отсек путь шахидке преградил Умар.

– Инструктор приказал проверить, не забыла ли я что-нибудь? – вяло ответила девушка. Притворяться особенно не приходилось – она действительно была будто под действием наркотика: запуганная, сбитая с толку резкими поворотами судьбы, не знающая, что ей предстоит – жить или умереть.

– Там, куда ты отправляешься, тебе ничего не понадобится! – сурово ответил охранник. Умар был недоволен Мадиной, считая, что именно из-за нее младший брат перебаламутил жизнь всей семьи.

– Я хочу попрощаться с Зухрой, – сказала она, недоумевая – почему один начальник препятствует в выполнении приказа другого начальника.

– Она на тактических занятиях, – Умар повторил запрещающий жест. – На выход, скоро придет машина!

Мадина растерянно обернулась на Джамалутдина, но тот не смотрел в ее сторону. Она молча развернулась и пошла обратно. Саббах отвернулся. Вся эта унылая картина ему порядком надоела.

Через пять минут Джамалутдин с Мадиной, в сопровождении Умара, вышли через КПП. Они прошли через минное поле и точно в назначенное время оказались в условленном месте. Почти сразу подошла попутная «Газель», в которую и сели молодые люди. А тот, кто постарше, пошел обратно в гору.

– Отправил? – спросил Абдаллах.

– Да, – кивнул Умар. – Доложить амиру?

– Не надо. Я сам доложу. Ему не до тебя!

Действительно, Саббах сидел в своем бункере и разговаривал с Амманом. Несмотря на ровный тон Калифа, чувствовалось, что он раздражен.

– Почему ты, в обход меня, отдаешь приказы группам американского сектора? Это вообще не твоя зона!

– Извини, брат, – тоже спокойным тоном ответил Саббах. – Но мои группы работают по всему миру, а очень часто акции, которые планируются тобой, проваливаются… Зато сейчас все прошло успешно!

– Что ты хочешь этим сказать? – голос Калифа стал ледяным.

– Я думаю, что в твоем окружении завелся предатель. Только и всего.

– И ты решил меня обойти? Но я руководитель Организации! Или ты хочешь меня заменить?

– Ничего такого я не хочу. Я только сказал то, что есть!

– Но ведь у тебя тоже провал за провалом! На Кавказском фронте, и вообще в России, не произведено ни одной заметной акции! В движении моджахедов нет единства, кафиры заняли всю республику и загнали вас в горы! Как мне это понимать? Что и тебя окружают предатели? Или еще как-нибудь?

– Намекаешь на то, что я сам предатель? – угрожающе спросил Саббах.

– Нет. Только перечисляю то, что происходит у тебя на самом деле!

Саббах вдруг вспомнил про «бешеную собаку»: а ведь она действительно не бешеная, а тщательно выдрессированная! Все амиры перессорены, а его задача – наоборот: их сплотить! Убит Бамбук, убит Султан – лучшие саперы, которых он планировал использовать в операции «Серебряный поток»! Разгромлен отряд Борза, людей которого он собирался использовать в тех же целях… Странный самоподрыв в Москве… В общем, неудача за неудачей, провал за провалом! Его хоть сейчас можно вызвать в Центр и обвинить в предательстве… Вот оно, значит, как!

– Послушай, а та группа, о которой ты говорил, она уже здесь? – спросил Саббах.

Калиф помолчал. Молчание длилось дольше, чем нужно, чтобы ответить на простой вопрос. Значит, вопрос непростой!

– Да, – наконец последовал ответ. Слышимость была отличная, как будто сигналы не проходили через космическое пространство. Можно было даже разобрать, что собеседник тяжело дышит.

– Почему же они не вступили в контакт с нами? Почему командир не представился мне? Ведь он должен поступить в мое подчинение! Тем более, что мне сейчас нужны опытные люди…

– Группа действует автономно и подчиняется непосредственно Центру! – сказал Калиф своим обычным – жестким и непререкаемым тоном. – Если командир найдет нужным, он сам выйдет на контакт с тобой…

Теперь помолчал Саббах.

– Я понял тебя, Калиф! Ты только за этим звонил?

– Звонил, чтобы узнать обстановку.

– Я ее доложил. До свидания!

Саббах отключился. Сырость и промозглость бетонного каземата его угнетали. Отвалив тяжеленную дверь, он вышел на улицу. Внутри все клокотало от ярости. Ясно было, что Калиф хочет его заменить! А чем заканчиваются такие замены, он тоже очень хорошо знал. Пулей в голову – вот чем! Командир присланной группы занимает его место, его отряд составляет ядро нового подразделения, собирает вокруг уцелевших моджахедов – вот и готов сильный кулак для борьбы с неверными…

Дул холодный ветер, срывался легкий снежок, но это ему даже нравилось: он жадно хватал широко открытым ртом свежий горный воздух, и это понемногу успокаивало бушующий в душе пожар. Когда Саббах почти успокоился, к нему подошел Абдаллах. Иорданец хорошо знал своего амира и умел выбирать нужный момент в его настроении.

– Умар отправил Ссыкуна с женщиной, – доложил телохранитель.

– Ну, ладно, будем ждать результата! – хмуро ответил амир. – А то у вас все хорошо, все гладко, а потом ничего не получается…

Чечня, окраина Черного леса, дорога на Мухаши, декабрь 2004 г

– Граф, по обычной дороге не проезжайте, тут засада! – донесся из эфира напряженный голос Джигита.

– Не понял, повтори! – Аюб переложил рацию из одной руки в другую.

– Повторяю: когда проезжали Мухаши, нас обстреляли! Мы ответили огнем, прорвались, Болек легко ранен…

– Стой! – скомандовал Аюб, и Монтана затормозил.

– Кто стрелял? Сколько их?

– Не знаю. Тут большое движение, как будто все жители вернулись, и еще родственников с собой привезли. Только все спрятались и устроили нам засаду!

– Где вы сейчас?

– Поднялись в лагерь, находимся в боевой готовности. Мухтарыч связывается с Центром.

– Понял. Через десять минут доложу обстановку!

– Что случилось? – спросил сзади Алха.

– Первую машину обстреляли в Мухашах, Болек ранен… Нам советуют по этой дороге не ехать…

– А что, по воздуху лететь?! – спросил Магомед.

– Лететь я не могу, но отсюда по-любому уезжать надо! – сказал Монтана. – Давай, Граф, командуй!

– Налево поворачивай! Найдем место для ночлега, а там видно будет! – приказал Аюб.

Серая «Тойота» свернула с накатанного проселка и запрыгала по кочкам.

Горная Чечня, «Гнездо Саббаха»

– От Ссыкуна вестей нет, – доложил Абдаллах. – И от людей, которые должны были их встречать – тоже. Правда, автобус мог задержаться…

– Тогда не гони панику! – мрачно бросил Саббах.

Абдаллах промолчал. Он знал, что с амиром лучше не спорить. Но по лицу его было видно, что он хочет рассказать что-то еще.

– Вижу, у тебя есть новости? – без особого интереса спросил Саббах.

Богатырь кивнул.

– Мой информатор передал, что они нашли какую-то группу. Чужаки, хорошо вооруженные. Похоже, это те, кто мутит тут воду.

– Подожди, как нашли?! Кто нашел?!

– Мурата Ашугова знаешь? Ну, неважно… У него машину отняли. А на днях ее опознал Алихан, который кафе на трассе держит…

– Знаю, – кивнул Саббах. – И что?

– А заправщик видел, куда они поехали! Ну, Мурату сказали, а у него род сильный, они весь район на уши поставили и нашли…

– Где они?! – амир не смог выдержать обычную невозмутимость.

– Под Лысой горой, у Хартанги. Мурат всех взбаламутил, местные хотят с ними расправиться…

– Собирай людей, быстро! – скомандовал амир. – Я еду с вами!

Чечня, Сунжи-Юрт, декабрь 2004 г

Кабинет начальника РОВД был обставлен в соответствии с его представлениями о солидности руководителя и со стандартами, принятыми в республике. Флаги России и Чеченской Республики в углу; портреты президентов за спиной; под ними – дверь в комнату отдыха, почти не заметная на фоне деревянных панелей, большой книжный шкаф, в котором стояли уже немодные собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма, которые просто нечем было заменить, массивный тяжеленный сейф из двух отделений, огромный письменный стол, на котором стояли часы в виде орла на камне, подаренные участковыми на недавний День милиции. Все остальное пространство было завалено схваченными скрепками тонкими пачками отказных материалов, которые Ваха Алхоевич с явным отвращением перебирал, на некоторых расписывался, некоторые откладывал в сторону, хватаясь то за голову, то за сердце, то молча вздымал руки к потолку, будто призывая Аллаха в свидетели полной бездарности своих дознавателей. Иногда, правда, он хватался за трубку внутреннего телефона.

– Ибрагим, ты совсем с ума сошел?! Что ты написал по краже коровы у Магомедова?!

– Отказной материал написал, Ваха Алхоевич! – с победными нотками в голосе доложил дознаватель.

– Это я вижу, что отказной! – взревел подполковник. – Корова могла уйти в лес, где ее могли съесть волки!

– Так точно, товарищ начальник! Могли!

– Ты бы еще написал, что она могла улететь зимовать на юг!

– Никак нет, товарищ подполковник! – молодцевато возразил лейтенант. – Прокуратура не пропустит. Коровы не летают!

– А волки в нашем районе есть?!

– Волки? – Ибрагим помолчал. – Волки есть. Омар в прошлом году матерого застрелил…

– А в этом году кто-нибудь волков видел?!

– Не видели. Но раз корова пропала, значит, есть…

В бешенстве, подполковник бросил трубку, вскочил и, прихрамывая, прошелся по кабинету.

– С кем работать? – спросил он сам себя. И сам же себе ответил:

– Не с кем работать!

Стук в дверь оторвал начальника милиции от обсуждения недостатков кадровой работы. Дверь отворилась, в кабинет боком протиснулся озабоченный следователь с какой-то бумажкой в руке.

– Разрешите, Ваха Алхоевич?

– Заходи, Казбек! – вздохнул подполковник, возвращаясь в свое кресло. – Что интересного принес?

Следователь подошел к столу, положил рядом с орлом бумагу, будто гранату с выдернутой чекой.

– Вот…

– Что «вот»? Словами не можешь сказать?

– Помните, мы на расстрел колонны выезжали?

– Да мы разве на одну колонну выезжали?

– На границе с Ингушетией, у нас военные дело забрали, помните? А вы сказали, для «палки»^[44] провести следственные действия и отослать им в догонку, а нам возбуждение дела записать… Я еще соскобы крови сделал с кузова «Урала»…

– А-а-а, это… Ну, и что?

– Вот биологическая экспертиза пришла, – показал на бумагу Казбек. – Только в ней написано, что кровь баранья!

И тут начальника милиции прорвало.

– Сами вы бараны! – закричал он, багровея лицом. – Корову украли, а Ибрагим отказняк пишет – мол, ее могли, слышишь – могли! съесть волки! А теперь ты приходишь со своими баранами! Какое отношение бараны имеют к расстрелу колонны?!

– Так написано, начальник, – смиренно молвил Казбек, переступив с ноги на ногу и глядя в пол. Тон и поза покорности призваны были дать понять подполковнику: лично он ни в коей мере не желал его разгневать, он только повторил то, что написали эксперты, за которых он отвечать не может и не должен…

Ваха взял бумагу, поднес поближе к глазам, просмотрел. Потом прочел еще раз – уже внимательней.

– Что за ерунда?! Может ты перепутал что-то, когда отсылал?

– Не мог я ничего перепутать! – обиженно ответил лейтенант. – В разных местах соскобы делал, как положено, потом запечатал и лично в Грозный отвез. Все официально, с постановлением. Вот официальный ответ пришел…

– Ты его входящим не зарегистрировал?

– Нет, конечно! Как учили – сначала к начальнику…

– Шайтан их знает… Может они там соскобы перепутали?

Ваха снял телефонную трубку с пульта оперативной связи, нажал кнопку, над которой была надпись «прокурор».

– Леча, ас-саляму алейкум, дорогой! Помнишь, Казбек на расстреле колонны соскобы крови брал из кузова «Урала»?

– Еще бы я не помнил! – воскликнул прокурор. – В меня же тогда пуля попала, рукав прострелила… Еще бы чуть-чуть…

– Так вот только что результаты биологической экспертизы пришли… Написано, что кровь баранья…

Подполковник нажал кнопку громкой связи, чтобы следователь сам услышал указание надзорного органа. Но он поторопился, потому что Леча, вместо того, чтобы давать прокурорские указания, разразился потоком брани.

– Они что там, совсем о… ли?! Выходит, в расстрелянном «Урале» бараны ехали?! Или бараны заключение писали?! Или баран соскобы делал?!

– Я-то при чем? – недоуменно развел руками Казбек.

– Подожди, Леча, следователь у нас на глазах работал, – заступился за своего сотрудника подполковник.

– На глазах… Ладно, отсылай федералам! – после короткой паузы донесся из динамика голос прокурора. – Напиши сопроводиловку: «направляю для приобщения к уголовному делу, находящемуся в вашем производстве…» Пусть сами голову ломают!

– Я понял. Ладно, тогда отбой!

Ваха положил трубку и протянул заключение экспертизы следователю.

– Слышал, что делать? Забирай свою бумажку!

Казбек неуверенно взял документ и направился к выходу. Но как только за ним закрылась дверь, запиликал пульт оперативной связи, мигая кнопкой «прокурор». Голос Лечи уже не был таким уверенным, как пару минут назад.

– Я тут подумал… Нельзя это воякам отправлять! – сказал прокурор. – Скажут, что мы соскобы делали не там, и вообще, незаконно возбудили дело, фальсифицируем материалы расследований…

– Ну, давай порвем заключение – и дело с концом?!

– Еще хуже: рано или поздно выяснится – скажут, что уничтожили важный документ! А это уже подсудное дело!

– Так что же делать?

– А что теперь делать, – в голосе прокурора послышалось раздражение. – Это же ты все придумал, а у меня теперь голова болит!

– С нас же показатели требуют… Да и ты не возражал.

– Меня только не впутывай! Что делать… Теперь поезжай к военным, и там решай как-то, чтоб не было скандала. Скандал нам не нужен!

– Ладно, решим!

Ваха отбил кнопку на пульте, вздохнул, и тут же нажал другую.

– Казбека ко мне! – приказал он. – И водителя моего – на выезд!

Чечня, Ханкала, штаб Объединенной группировки, декабрь 2004 г

Подполковник Нижегородцев уже собрался выйти из кубрика, как зазвонил висевший на дощатой стене, у изголовья кровати, стационарный телефон внутренней связи. Это был первый звонок за все время его пребывания здесь. Но кроме него в этом вагончике никто не жил, значит либо ошиблись, либо что-то срочное… Вампир снял трубку.

– Подполковник Бордюгов, – представился звонивший. – Ко мне приехал начальник постоянного отдела милиции из Сунженского района… Привез документ по делу об обстреле колонны. Но дела-то у нас нет! Вы забрали его для передачи в Москву. У меня есть шифротелеграмма и ваша расписка!

Вампир усмехнулся. Таким образом, зам военного прокурора переводит стрелки с себя, на путающегося под ногами москвича. И показывает власть: вместо того, чтобы передать ему бумагу, по-существу, вызывает к себе…

– Вы зря напоминаете про расписку, я не собираюсь отказываться. Что за документ? Очень срочный? Почему не передали через дежурного?

– Заключение экспертизы соскобов крови из кузова расстрелянного «Урала». Очень странные выводы: эксперты определили, что это баранья кровь! Начальник райотдела хочет, чтобы документ не подшивали к делу…

Вампира словно палкой ударили.

– Придержите его, я сейчас подойду!

Накинув камуфлированную куртку, Нижегородцев поспешил в штаб. В прокурорском вагончике, кроме подполковника Бордюгова и Хромого Вахи находились лейтенант и капитан. Каждый из них сидел за отдельным столом и работал на компьютере, пряча улыбку и искоса поглядывая на седого чеченца-подполковника в синем камуфляже.

– Добрый день! – поздоровался Вампир за руку с зампрокурора и начальником милиции, а остальным просто кивнул.

– Все вопросы по тому делу решает теперь товарищ полковник, – сказал Вахе Бордюгов, с любопытством разглядывая Нижегородцева.

– Товарищ полковник, там ерунду написали про баранью кровь, – сразу произнес Ваха. – А бумага официальная, уничтожать нельзя…

– Пойдемте со мной! – перебил его Вампир.

Они вышли из вагончика и прошли в курилку под навесом. В это время здесь никого не было.

– Дайте мне документ! – приказал Нижегородцев. Быстро прочел заключение, сложил вдвое, потом вчетверо и сунул во внутренний карман куртки.

– Кто брал соскобы? Кто назначал экспертизу? – спросил он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

– Мой следователь, мы же выезжали на место происшествия…

– Но дело забрал Бордюгов, потом Москва. На каком основании вы все это делали?

По тону полковника Ваха понял, что попал в скверную историю. И дело не в процессуальных нарушениях, а в том, что он понял еще на месте происшествия: они влезли в какую-то секретную операцию русских!

– Чтобы участие в расследовании крупного дела сделать, – честно признался он.

Нижегородцев молчал.

«Наверное решает, кому из начальства пожаловаться», – подумал Ваха.

– Кто еще знает об этом заключении? – спросил Вампир.

– Следователь, я, прокурор, – удивленно ответил Ваха. Вопрос показался ему странным – какая теперь разница, кто об этом знает?! Но он удивился бы еще больше, если бы узнал, о чем на самом деле думает в тот момент русский полковник.

«Отправить всех троих в срочную командировку? Или на курсы повышения квалификации? А у военных прокуроров отобрать подписку о неразглашении?» – обдумывал Вампир способы пресечь расползание информации.

– Мой водитель знает, дежурный знает, часовой на входе в отдел знает, – добросовестно перечислял Ваха.

– А эти откуда знают?! – взревел Вампир.

– Так смешно же… Вот все и рассказывают друг другу, прикалываются, смеются… Вон, посмотрите, – Ваха указал рукой. На стоянке возле милицейского «УАЗа» собралась толпа военных. В центре внимания находились следователь Казбек и водитель Алибек. Собравшиеся смеялись.

И Вампир понял, что информация не расползалась – она разлеталась со скоростью передачи данных по сотовой связи…

– Укороти языки своим сотрудникам! – зло бросил он. – И рассказывай всем, что произошла ошибка – эксперты выслали не то заключение!

– Хорошо! – кивнул Ваха, но уверенности в его голосе не было.

Чечня, подножье высоты 424 (Лысой горы), у реки Хартанги, декабрь 2004 г

Магомед и Монтана с автоматами за спиной спустились к реке. Пока Магомед набирал пластиковую канистру, Монтана страховал его, водя стволом вдоль лесополосы на другом берегу. В бурном потоке Магомеду приходилось нелегко. Осторожно ступая по крупным мокрым камням, и тихо чертыхаясь, промокший от брызг он, наконец, вынес полную канистру.

Противоположный берег круто уходил вверх. Там, у вершины Лысой горы, сливаясь с бурой травой, лежали бородатый иорданец Абдаллах и разведчики – юркий Руслан «Пуля» и Заур «Борода».

– Двое воду несут к лесу, – сообщил Пуля, наблюдая в морской бинокль, оснащенный встроенным компасом и дальномером. – И дымом запахло… Еду готовить собираются.

Абдаллах поднес рацию к губам и передал эти слова Саббаху. Тот затаился в двухстах метрах правее, рядом с верным Хуссейном, в цепи из полутора десятков самых подготовленных моджахедов.

– Сколько их всего? – спросил амир.

– Мы видели четверых. Остальных за деревьями не видно. Можно прямо отсюда из «АГСа»^[45] накрыть!

– Никого накрывать не надо! – отрезал амир. – Это могут быть наши друзья! Я же тебе говорил! К ним надо незаметно подобраться, и пригласить в гости. Но так, чтобы они нас не перестреляли! Я сам буду с ними говорить!

– А если это враги и они откроют огонь?

– Надо предусмотреть и такую возможность!

– В километре выше по течению есть брод, – подумав, сказал Абдаллах. – Можно там перейти, окружить, и прижать их к воде. А с этой стороны оставить снайпера и пулеметчика, только ниже их спустить, ближе к берегу.

– Это правильное решение! – похвалил Саббах. – Отбери десяток бойцов, я с вами перейду реку…

* * *

Еды было мало – всего две банки тушенки, и несколько брикетов гречневого концентрата. Пока Алха варил жидковатый суп, а остальные несли дозор на подходах к временному лагерю, Аюб напряженно думал: что делать? Он сидел на рюкзаке и чистил «Винторез» – глушитель был сильно загрязнен. Аюб извлек из его корпуса сепаратор и принялся очищать от нагара смоченной в масле щеткой. Время, конечно, для этого было неподходящее, но стрелять можно и без него – звук выстрела на убойность пули не влияет…

Что же делать?! Они разъединены: группа Мухтарыча отрезана на Ослиной горе, внизу собираются вооруженные люди, причем, многие с обычными двустволками – значит, это не моджахеды, а обычные жители… Из-за чего все это затеялось? Может, кровная месть за убитых бандитов? Может, обида за угнанные машины? Может, что-нибудь еще, о чем они даже не догадываются?

Но группа, практически, выполнила задание: осталось дождаться известия о смерти Саббаха, и можно уходить. Мухтарыч может вызвать вертолет, а потом и их подберут в условленном месте… Или не дожидаться? Механизм запущен, известие может догнать их и далеко отсюда…

– Готово! – сказал Док, в очередной раз попробовав свое варево. – Зовем ребят? Вообще-то тут тихо…

– Тихо! – передразнил Граф, собирая оружие. – Алха и Монтана пусть подойдут, а Магомед подежурит один. Через десять минут его сменят.

– Ничего подозрительного не заметил, – доложил подошедший Алха и принялся за еду.

– Все спокойно, – подтвердил Монтана.

Они были опытными, прошедшими специальную подготовку и многократно проверенными бойцами. Но сейчас они ошибались: на самом деле все обстояло совсем не так хорошо и спокойно. И первым в этом убедился Магомед. Он бесшумно передвигался между деревьев, держа палец на спусковом крючке автомата. Потерявшая листву «зеленка» хорошо просматривалась, он не чувствовал ни подозрительных запахов, не слышал лишних звуков – ни веточка не колыхнется, ни сучок не треснет… И вдруг за его спиной появилась огромная фигура, как будто вышла из ствола дерева! Жесткая ладонь намертво зажала ему рот, причем так, что тренированный боец не мог шевельнуться, только указательным пальцем шевельнул, чтобы поднять тревогу. Но нападающий другой рукой успел поставить в верхнее положение предохранитель автомата, и палец напрасно жал на омертвевший спуск… В следующий миг оружие вообще вылетело из рук, его повалили и умело связали: руки к ногам за спиной.

Хуссейн подкрался поближе к костру и, сведя вместе усики предохранительной чеки зажатой в руке гранаты, прижался к стволу дуба. Чужаков всего четверо, сидят кучно – одной «эфки» хватит, чтобы всех уложить. У соседнего дерева встали Пуля и Заур, направив стволы автоматов на Аюба. Чуть в стороне – Абдаллах и еще десяток бойцов: в каждого чужака нацелены несколько стволов. Еще пятеро залегли со стороны берега. Да и на противоположном берегу пулеметчик, снайпер и несколько автоматчиков. Из такого кольца никому не вырваться. Но хозяин не давал команды валить всех…

Очевидно, один из чужаков каким-то шестым чувством уловил опасность и обернулся, одновременно развернув толстый ствол бесшумного автомата. Очевидно, это старший: остальные тоже перестали есть и потянулись к оружию.

– Сидите спокойно, – по-арабски сказал Саббах. – Вы наши гости!

– Разве гостей окружают со всех сторон? – спросил старший, и тоже по-арабски.

– Вы же не в дом к нам пришли, – парировал Саббах. – Пришлось вас по всей республике искать. А теперь назови имя того, кто тебя послал, чтобы я убедился, что вы действительно гости!

– Меня послал Калиф, – ответил Аюб. – Я – Граф. А ты – Саббах.

– Хорошо, я вижу, что не ошибся.

– Где Магомед?

– Он цел и невредим. Я приглашаю вас к себе, но оружие придется пока сдать.

Аюб кивнул.

– Конечно! Когда приходишь в гости, зачем оружие? Я всегда отдаю автомат хозяину.

Он положил «Винторез» на землю. Док, Алха и Монтана последовали его примеру.

Саббах дал знак рукой. Пуля и Заур быстро собрали с земли автоматы.

– Еще оружие есть? – спросил амир. И добавил:

– Ножи можете оставить.

Пуля забрал два «ПМ», «ТТ» и «Стечкин».

Окружающие кусты зашевелились и моджахеды Саббаха, уже не скрываясь, сузили круг. Кто-то привел обезоруженного, но не получившего увечий Магомеда.

– Извини, Граф, не знаю, как они подкрались, – глядя в землю, сказал он.

– Ничего, Мага, мы у друзей, – вроде бы добродушно сказал Аюб, хотя все поняли, что это показное.

* * *

На КПП «Орлиного гнезда» у сандаловцев отобрали жилеты-разгрузки с боезапасом и ножи. Полностью «стерильные», они прошли на территорию. Здесь их встретил старший охранник дежурной смены. Это был Умар. Увидев Аюба, он изменился в лице, но тут же взял себя в руки. Вместе с двумя бойцами, он проводил «гостей» в обтянутую полиэтиленом беседку, а сам стал у входа, расставив подчиненных с двух сторон, чтобы они могли стрелять, не мешая друг другу.

– Я не знаю, откуда он взялся, будто из дерева вышел, – не успокаивался Магомед. Он чувствовал свою вину.

– Если что, на этих гориллах – целый арсенал, – тихо проговорил Граф, прикрыв губы рукой. – А вон того, в круглой шапочке, не трогайте, – он взглядом показал на Умара. Тот поймал его взгляд и отвернулся. Он знал, что прошлой ночью отца с матерью и младших сестер вывезли из Ортсхой-Юрта, значит, они в безопасности. Но если об этом узнают псы амира – ему конец! Значит надо быстро уходить и он как раз собирался это сделать… Но тут появились «наши», о которых говорил кафир из Москвы в темных очках… И он должен им помогать. Иначе… Судьбы его семьи находятся в руках этого москвича…

Через несколько минут в беседку вошел Саббах со своими телохранителями. Он по-хозяйски сел в кресло, под ковром с наскоро приколотым зеленым флагом, и пронзительным взглядом осмотрел «гостей». Шрам на лице и мертвый блеск стеклянного глаза делали этот взгляд ужасным. Но Аюб встретил его спокойно.

Хуссейн небрежным движением руки отогнал рядовых охранников в сторону. А Абдаллах зловещим шепотом спросил у Умара:

– Твой братец-Ссыкун вестей не подавал? Имей в виду – если он напустил в штаны, то ты ответишь за него!

– Не смей так называть моего брата! – Умар осмелился возразить богатырю, но тот только презрительно улыбнулся.

– Стой здесь, никуда не уходи! – процедил Абдаллах. – Сейчас я занят, но потом с тобой разберусь…

Умар сверлил его ненавидящим взглядом. Он представил, как вскидывает автомат и выпускает в иорданца короткую очередь. Никакие мышцы не способны защитить от автоматных пуль. Они пройдут насквозь и вырвут куски мяса в местах выхода…

Игру в «гляделки» Саббах выиграть не смог, здоровый глаз стал слезиться, и он поспешно надел темные очки.

«Под Вампира косит!» – неожиданно подумал Аюб, и еле сдержал улыбку – это тебе не Европа, где принято улыбаться всем – знакомым и незнакомым. Здесь показывают зубы только тогда, когда собираются вцепиться в глотку. Беспричинная улыбка может быть истолкована как насмешка, со всеми вытекающими последствиями.

– Я понял, что тебя зовут Граф, – сказал Саббах по-прежнему на арабском. – Ты откуда?

– Родился и вырос в Иордании. А потом был во многих местах…

– Где жил в Иордании?

– В Сухне…

– Да, там у вас большая диаспора… Куда ходил молиться?

– В старую мечеть у базара. К имаму Осману.

Саббах бросил многозначительный взгляд в сторону Абдаллаха. Тот кивнул. «Значит, будут проверять, – подумал Граф. – Если успеют…»

– И какие великие подвиги ты успел здесь совершить?

Граф пожал плечами.

– Пусть наши старшие и потомки судят – были ли это подвиги… Заминировали плотину в Степнянске, только ничего не вышло…

– Знаю, взрывчатку нашли, – кивнул Саббах.

– Поймали в засаду колонну кафиров…

– Это было громкое дело, – снова кивнул амир. – Никто не знал, кто сделал. А наших зачем валили?

Сандаловцы напряглись.

– Расчищали для тебя поляну: убрали не желающих подчиняться. Такой была задача, поставленная Калифом.

– Ты второй раз назвал имя уважаемого человека… А знаком ли ты с ним лично?

Граф кивнул.

– Давно встречались?

– Месяц назад.

– Где?

– В штабе чеченского сектора «Великого Джихада».

– А конкретно?

– В Эз-Зарке.

– Давно я там не был, – будто бы что-то вспоминая, произнес Саббах. – Сколько же теперь стоит проезд на поезде до Аммана?

– Между Амманом и Эз-Зарком поезда не ходят.

– Почему?

– Рельсы не проложили.

– Правильно, правильно, – Саббах усмехнулся одним уголком рта. – А кебабную «Под фиником» знаешь?

Аюб кивнул.

– Там хозяин по-прежнему Саид?

– Нет. Саида там никогда не было. Хозяин – Ахмед.

– А какой адрес Организации в Аммане?

– Мне не положено его знать! Мне достаточно чеченского сектора.

– Тогда назови конкретный адрес штаба в Эз-Зарке!

– Мы меняем адреса.

– Назови действующий на этот момент! – терял терпение Саббах.

Аюб оглянулся на охранников.

– Не делай вид, что опасаешься ушей моих телохранителей! – сказал амир. – Разве доверил бы я им свою жизнь, если бы не был уверен в их верности?!

– Истикляль, сто сорок два, – нехотя произнес Аюб. – Что за детские расспросы, как в кино? Соедини меня с Якубом!

Под таким именем знали в Организации Калифа. Конечно, не все – только командиры высшего уровня – руководители фронтов и секторов. То, что чужак знал секретное имя, подтверждало, что он входит в узкий круг осведомленных…

– Хорошо! – словно подводя черту, амир хлопнул ладонью по столу и кивнул Абдаллаху. Телохранитель подсоединил спутниковый телефон к уходящему в гору кабелю и протянул амиру. Тот привычно набрал номер.

– Ас-саляму алейкум, Калиф! Рядом со мной человек, которого сегодня мы захватили в нашем секторе… Он, говорит, что пришел от тебя.

Выслушав короткий ответ, Саббах протянул трубку Аюбу.

– Салам, Якуб! – сказал Аюб. – Узнал? Да нет, обошлось без грубостей, культурно. Первую часть задания мы выполнили. Нет, безвозвратных потерь нет, субхана-Ллахи ва би-хамди-хи^[46]! Передаю!

Аюб вернул телефон хозяину.

– Да, я все понял! – сказал в трубку Саббах. – Окажу необходимое содействие… До связи!

Саббах отключился.

– Эти люди – наши гости! – объявил он. – И пусть готовят ужин на всех!

Слегка поклонившись, Абдаллах передал приказ Умару, тот убежал и через несколько минут молодой парень в не очень чистом белом халате уже разжигал стоящий неподалеку мангал и насаживал на шампуры мясо.

– Я устрою вас в казарме, там есть места, – сказал Саббах. Аюб покачал головой.

– Спасибо, но это лишнее. У нас приказ действовать самостоятельно.

– Как хотите, – пожал плечами амир. – Поешьте и можете идти своим маршрутом.

– Пусть принесут наше оружие, – сказал Граф.

– Чуть позже. Мои люди проверяют его. На всякий случай.

Аюб улыбнулся.

– Хотите по номерам установить, откуда оно попало к нам в руки? Даже если стволы из армии кафиров, что это доказывает? Оружие часто переходит из рук в руки, и ты это хорошо знаешь…

На самом деле основная часть оружия была из разбитых артиллерией складов, а несколько автоматов даже входили в партию, проданную в Иорданию и Сирию. Так что здесь все было чисто.

– Порядок есть порядок, – пробурчал Саббах и, очевидно, чтобы сменить тему, крикнул в сторону:

– Что там у вас происходит?

Все повернули головы и увидели, как Хуссейн взял что-то у низкорослого неказистого бойца, с которым разговаривал несколько минут. После окрика он немедленно подбежал к командиру и протянул конверт из плотной желтой бумаги с написанным по-арабски адресом.

– Салим нашел это под матрацем Мадины.

– Кстати, есть вести из Москвы? – спросил Саббах.

– Нет, – покачал головой телохранитель. – И люди, которые должны были их встречать, не отвечают…

– Очень плохо! – Саббах покрутил конверт в руках, вгляделся в каллиграфическую надпись и замер: крупные синие буквы складывались в адрес штаб-квартиры «Великого Джихада» в Аммане. Тот самый адрес, о котором он только что спрашивал Графа! Странно! И почему этот чужак следит за каждым его движением?

Он поднялся.

– Сейчас я вернусь.

Абдаллах последовал за ним, Хуссейн остался – то ли развлекать гостей, то ли сторожить их.

– Потерпите, скоро мясо будет готово, – обернувшись, сказал Саббах.

И действительно, повар в условно белом халате распалил мангал, и до голодных сандаловцев донесся запах жарящейся баранины. Но сейчас их больше встревожило письмо, полученное хозяином и заставившее его уйти. Может, оно касается их группы?

Алха под столом незаметно толкнул ногой Аюба и посмотрел выразительно: не пора ли действовать? Но Граф был совершенно спокоен, хотя и напряжен.

– Все идет отлично! – сказал он. – Я проголодался. А шашлык не сравнится с тем супом, который варил Док.

– Что было, из того и варил, – огрызнулся тот.

Но по тону Графа все поняли, что оснований для беспокойства нет. Если в их положении вообще можно было так считать.

А Саббах был озабочен еще больше. «Откуда Мадине известен адрес Организации? И откуда она знает арабский? Может она пожаловалась, и ее письменные показания должны были стать официальным поводом заменить меня? Тогда она должна была передать их кому-то… Или отправить письмо из Москвы? Но с адресом, написанным по-арабски, в почтовый ящик его не опустишь… Да и арабского она не знает! Значит, у нее есть помощники – и здесь, и в Москве… А группу чужаков прислали, чтобы они отстранили меня и возглавили отряд? Но у них что-то не срослось и письмо попало ко мне…»

Он оставил Абдаллаха у входа, зашел в свой отсек, закрыл тяжеленную дверь и даже повернул штурвал запора и включил блокировку, чтобы нельзя было открыть снаружи. Обычно, он так запирался только на ночь.

Острым боевым ножом взрезал конверт, который оказался изнутри покрытым чем-то вроде полиэтилена, наверное, чтобы, даже попав в воду, текст письма не пострадал. Значит, Мадина должна была оставить его в тайнике, а Граф – забрать его оттуда… Да, скорей всего, именно так все и было!

Бумага оказалась самой обычной. Сев на кровать, он с нетерпением развернул лист. Быстро пробежав учтивое приветствие, впился глазами в основной текст: «Амир Саббах забыл свой долг моджахеда, он погряз в разврате с подчиненными ему женщинами… принудил к греховному сожительству Зару, она сказала мне, что покончит с собой, не выполнив задания…»

– Лживая свинья! – выругался он. – Но звучит правдоподобно, в это поверят…

Саббах вновь окунулся в чтение: «… принудил к сожительству и меня, а узнав, что я зачала ребенка, приказал мне стать шахидкой, хотя я прошла снайперскую подготовку… Он перестал воевать с неверными, дисциплина ослабла, он потерял уважение среди местных жителей…»

– Вот сука! – Саббах вскочил и выбежал в умывальную, долго щелкал зажигалкой. Лживое письмо не должно попасть никому в руки! Это готовый приговор трибунала Организации!

Наконец, бумага загорелась. Когда от нее остался только пепел, он сжег и конверт. Плотная бумага не хотела гореть и медленно тлела. В конце концов, он разорвал его на куски, и спустил в импровизированный унитаз, труба которого уходила в бездонную скальную расщелину.

В холодном сыром бункере ему было жарко, тело дрожало от возбуждения и гнева. Это писала не Мадина! Писал враг, который находится рядом с ним! Но кто?

Саббах лег на кровать и попытался успокоиться. Арабский знают только Абдаллах и Хуссейн. Кстати, Хуссейн обучался в медресе, а там учат красиво писать… Неужели?!

Впрочем, чему удивляться: предателя надо искать не среди врагов, а среди друзей. Причем, самых близких… Что ж, Хуссейна придется ликвидировать. А заодно и Абдаллаха, чтобы не допустить ошибки… А этих, непрошеных гостей, надо быстро спровадить из лагеря – ему здесь не нужны чужие глаза!

Саббах встал. «Нужно взять себя в руки и вести так, как будто ничего не произошло…»

Он вышел на воздух, прошел мимо Абдаллаха, как мимо пустого места и подошел к беседке. Нежеланные гости оживленно обсуждали предстоящую еду, рассказывали какие-то истории, смеялись. Обычно молчаливый Хуссейн принимал участие в этой беседе и даже смеялся вместе с ними. Это укрепило подозрения амира.

– Ну как, Саббах? – спросил Граф. – Разобрался, что это за письмо?

«Не твое свинячье дело!» – подумал амир. А вслух сказал:

– Конечно. Шахидка написала прощальное послание родителям. Но я его сжег! Зачем волновать стариков?

Саббах внимательно следил за лицом Графа. Но оно осталось совершенно невозмутимым. Больше того, на нем отразилось нечто вроде удовлетворения или облегчения.

– Правильное решение! – кивнул он. – Лучше проявить к ним милосердие…

Амир тяжело повалился в кресло. Сердце колотилось, кровь стучала в висках. Это гнев, или давление?

Гости продолжали непринужденно болтать с Хуссейном, но Саббах их не слушал. Или не слышал. Точнее, почти не разбирал слов. Он даже видеть никого не хотел. В глаза будто сыпанули песком.

«Это специальная операция, направленная против меня, – тяжело шевелились в голове угнетающие мысли. Но зачем все это? Тимур мог просто сказать, что руководство Организации решило меня заменить… Неужели он мне больше не доверяет и думает, что я выйду из подчинения, и стану неуправляемым? Нет, этого не может быть…»

Откуда-то в поле зрения появился Заур Борода.

– Амир, пришел мой агент с равнины, – тревожно сказал он. – Там ходят слухи про разбитую колонну…

Голос разведчика словно проходил сквозь вату.

– Какие слухи? – собрав волю в кулак, спросил Саббах. Он себя плохо чувствовал, и не понимал – в чем дело. Лицо Заура двоилось, чтобы увидеть стоящего рядом Хуссейна, надо было повернуть голову… Как будто он смотрел сквозь ружейный ствол…

– Типа местные мунафики взяли на анализ кровь с машин, а она баранья оказалась…

Хуссейн и Абдаллах расхохотались.

– Значит, кафиры и есть бараны!

Но гости не смеялись. Лицо Графа будто окаменело.

– Что удивительного? – как можно небрежней сказал он. – Сколько бараньих туш перевезено в тех машинах?

– Нет, это доказывает, что все федералы – бараны! – продолжали веселиться телохранители.

А Саббах вдруг все понял!

«Баранья кровь… – эти слова оказались ключевыми ко всему происходящему. – Никакие не слухи – это правда! Расстрел колонны был имитацией, а группа – подставная! Возможно, и Тимур на другом конце связи был подставным! Но как они это сделали?! Все расскажут, надо только снять с них кожу…» Перед глазами все плыло, жар мангала докатывался волнами, как надвигающаяся вулканическая лава…

Саббах вскочил, выщелкнул клинок своей трости и вонзил в грудь Графа. «Хватайте их!» – рявкнул он.

Но это происходило только в его гаснущем сознании. В реальности грозный амир наклонился вперед, и упал с кресла, раскинувшись на холодных каменных плитах. Оба телохранителя бросились на помощь. Абдаллах припал ухом к груди хозяина, затем принялся делать ему искусственное дыхание… Хуссейн стоял рядом на коленях, поддерживая голову Саббаха, и растерянно наблюдал за тщетными попытками товарища.

– Амир умер! – вдруг сказал Абдаллах.

– Но отчего? – растерянно спросил Хуссейн. – Он не ранен, до него никто не дотрагивался, он ничего не ел… Отчего он мог умереть?!

– Только от них! – рявкнул Абдаллах, вскочил на ноги и, сдернув с плеча автомат, со звериным рычанием навел его на гостей.

Но Умар его опередил. Все получилось так, как он мечтал, даже лучше: короткая очередь вошла под поднятый локоть правой руки, на этом направлении ее даже не могли случайно отклонить запасные магазины в нагрудных карманах жилета-разгрузки. Пять пуль, разрывая внутренние органы, кучно прошли сквозь грудную клетку и, вырывая куски мяса, вышли из левого бока, оставив широченный раневой канал, сквозь который можно было рассмотреть искаженное лицо ничего не понимающего Хуссейна. Вторая очередь угодила как раз в него, стерев изумление, как, впрочем, и любые другие чувства, которые могли на нем отражаться. Телохранители упали друг на друга крест-накрест, подтвердив известную истину: никакие мышцы и бойцовские способности не способны остановить пули, пробивающие стальной рельс… Все произошло мгновенно, Заур даже не успел ничего понять: третья очередь снесла ему голову.

Сандаловцы бросились к убитым. При жизни иорданцев называли ходячими арсеналами – сейчас они превратились в лежачие арсеналы: у каждого по два «Стечкина», по автомату, гранаты и ножи. Группа быстро вооружилась.

– Только до Саббаха не дотрагивайтесь! – предупредил Граф, забирая автомат Заура.

– Что это было? – спросил Монтана, кивнув на труп амира.

– Контактный яд. Опасная штука. Лучше держаться от него подальше.

Они огляделись. Повар бросил мангал и убежал. Умар, расставив руки, остановил десяток выбежавших из казармы и ничего не понимающих бойцов.

– Амир Саббах умер от сердечного приступа! – громко объявил он. – Его охранники перестреляли друг друга. Возвращайтесь обратно и ждите команды!

Моджахеды не привыкли самостоятельно разбираться в сложных ситуациях, и выполнили команду старшего охранника смены. Хотя на ходу мрачно переговаривались и оглядывались.

– Магомед и Алха прикрывают казарму, а мы – к КПП! – скомандовал Аюб и, петляя между фруктовыми деревьями, побежал вниз. Умар, Док и Монтана последовали за ним. Из красного кирпичного здания выглядывали растерянные часовые.

– Не стрелять! – на бегу крикнул Умар.

– Что там происходит? – спросил один.

– Предателей убили! – коротко ответил Умар, и оба парня успокоились – объяснение было универсальным. Они убедились в своей ошибке через несколько минут, когда холодные ножи Магомеда и Алхи вонзились каждому в сердце. Третий часовой дежурил у бойницы с крупнокалиберным пулеметом «Утес» и его постигла та же участь.

Оружие гостей было сложено в углу, они быстро облачились в жилеты-разгрузки. Умар стал к пулемету. Пулеметные гнезда внизу были как на ладони. Они рассчитывались на атаку снизу и защищены были соответствующим образом. Но от «дружественного» огня они не защищали.

– Гу-гу-гух! Гу-гу-гух!

Тяжелые пули «Утеса» в пыль крошили красный кирпич, разрывали мешки с песком и незащищенные тела дежурных пулеметчиков. Через несколько минут внешняя охрана была уничтожена. Зато наверху, со стороны казармы, раздались выстрелы. Сначала редкие, потом перестрелка усилилась.

– Опомнились! – сказал Умар. – Там человек двенадцать. Но скоро из Мамута придет подмога… Так что долго не продержимся!

– Ничего, и нам помогут, – сказал Аюб, поднося ко рту рацию. Вампир ответил почти сразу.

– Мы в «Гнезде», амир уехал в соответствии с планом, нужна помощь! – передал Граф.

– Молодцы! – воскликнул Вампир. – Укройтесь в бетоне, сейчас «крокодилы» отработают территорию. Я со своими ребятами вылетаю…

– Вон, уже идут! – сквозь зубы сказал Умар. – Спроси про моих…

– «Ветер» спрашивает про своих родственников, – передал Граф.

– С ними порядок. Все в безопасном месте, обживаются…

Умар кивнул и прильнул к пулемету. Он был в долгу у этих людей, а долги принято отдавать сполна! Монтана и Аюб высунули в бойницы автоматы.

По склону, с оружием наперевес, бежали вверх несколько десятков бойцов в боевом камуфляже. Поднятые по тревоге, в горячке, они забыли про минное поле. Под ногами передних раздались взрывы, черные фонтаны дыма с прожилками огня подбрасывали камуфлированные фигурки вверх, как кукол, легко отрывая конечности. Послышались крики боли и отчаяния, атакующие развернулись и залегли, ползком двигаясь к отмеченным условными метками проходам.

– Гу-гух! Гу-гух! Гу-гух!

Пулеметные очереди прижали их к земле. Аюб, аккуратно выцеливал наиболее активных – скорей всего, командиров, – тех, кто пытался встать и командовать. Нападающие открыли ответный огонь. Пули защелкали по железобетонным плитам, влетали в бойницы, одна вскользь чиркнула Дока по голове, оставив на месте уха кровавые лохмотья. Контуженный, тот потерял ориентацию и закрутился в тесном помещении. Ухнул гранатомет, здание содрогнулось. Монтана, меняя магазины, стрелял из соседней бойницы, его спина дергалась в такт очередям.

– Гранатометчик готов! – азартно крикнул он.

Но сдерживать противника было все труднее: пока одна группа ползком продвигалась вперед, другая поддерживала ее огнем… Несколько ручных гранат разорвались под стеной КПП, завизжали осколки, сверху посыпалась кирпичная крошка.

– Наверх, в укрытие! – приказал Аюб.

– Идите, я догоню! – крикнул Умар, не отрываясь от гремящего пулемета. Гильзы разлетались по КПП, звеня о стены. Все понимали, что только «Утес» удерживает атакующих. И понимали, что уйти ему будет нельзя: как только замолчит пулемет, атака сметет КПП…

– Ладно, мы пробьемся к бункеру Саббаха и укроемся там. Скоро здесь будут «вертушки»… Держись, Умар!

Тот не ответил. Он бился не за незнакомых ему людей, не за идею всемирного террора, не за создание государства джихадистов. Он бился за свою семью.

Граф выскочил наружу и побежал вверх. За ним рванулись Монтана и Док. Он еще не оправился от контузии, к тому же, левое плечо было залито кровью, и кровь не останавливалась.

– Тьююю, Тьюи-и-ить! противно засвистели рядом пули. Вскрикнул Монтана. Аюба будто железной палкой ударили по плечу. Но открытое пространство быстро закончилось, и они нырнули в заросли деревьев. Теперь нападающие стреляли вслепую, пули срезали ветки и сучья. Монтана хромал – пуля попала ему в бедро. Он достал индпакет и перетянул рану. Аюб последовал его примеру. Потом он перевязал Дока – тот еще не совсем пришел в себя. Наверху раздались взрывы гранат – один, второй, третий, четвертый.

Когда они поднялись на площадку, то бой стих: Алха в окровавленном комбинезоне сидел, закрыв глаза, прислонившись к основанию снесенного памятника Ленину, из-за которого они и отстреливались. Вокруг валялись сотни гильз и кольца от гранат. Между укрытием и казармой, без признаков жизни, раскинулся на земле Магомед. У двери казармы лежали трупы пяти моджахедов. Фасад был поклеван пулями, особенно вокруг обгоревших окон, из одного наполовину выпал моджахед, его руки беспомощно свисали вниз. В нескольких окнах металось пламя.

– Магомед выскочил, и их гранатами закидал, – очнувшись, тихо сказал Алха. – Но сейчас они очухаются, там еще много осталось…

– Идти можешь? Быстро в бункер Саббаха!

– Гу-гух! Гу-гух! Гу-гух! – работал внизу «Утес», свидетельствуя, что Умар еще жив.

– Заканчивай, Умар! Догоняй нас! – прошептал Аюб, словно тот мог его услышать.

Док поддерживал Монтану, Аюб закинул себе на здоровое плечо руку Алхи. Так они доковыляли до входа в бункер. Когда уже заходили внутрь, «Утес» внизу смолк. Зато со стороны казармы вновь послышались выстрелы. Следовало ждать продолжения атаки. Но они уже выполнили свою работу. Аюб закрыл тяжелую дверь, закрутил штурвал запирания и включил блокировку. Эта дверь, теоретически, должна была выдержать близкий ядерный взрыв. Ближайшие минуты должны были показать – так ли это…

* * *

Все повалились прямо на пыльный бетонный пол. Отдышавшись, Док встал, нащупал на стене старинный поворотный выключатель, и вдоль длинного, идущего внутрь горы, туннеля загорелись тусклые лампочки в защитных колпаках.

– Нужно подальше отойти! – сказал Док. Он был единственным, у кого оказались целы все конечности, да и сил у него было побольше, чем у других. Хуже всего пришлось Алхе: он получил касательное попадание в шею и прямое в грудь. Монтана и Аюб отделались ранениями мягких тканей, но ослабели от потери крови.

– Да, – согласился Аюб. – Но сначала надо кровь остановить…

Док когда-то был врачом. Разорвав майку, он наложил жгуты Аюбу и Монтане. Осмотрев Алху, только печально покачал головой. Но зайдя в бункер Саббаха, он нашел ящик с медикаментами и оживился. Кое-как, они перенесли Алху на кровать, и Док принялся оказывать ему помощь. Монтана и Аюб навалили на ковер старые теплые куртки и легли на них, отдыхая.

– Если помощь придет вовремя, он выживет, – сказал Док. – Я ему промедол вколол, антибиотики. Тут как раз для таких случаев лекарства.

– Ну, понятно, что не геморрой лечить, – сказал Монтана. – Вколи и мне чего-нибудь…

Алха действительно стал дышать ровнее, похоже, он заснул. Со стороны двери раздался какой-то приглушенный звук, бункер содрогнулся, словно от удара землетрясения.

– Это они нас достать хотят? – спросил Док. – Взрывчатки тут до хрена!

– Надеюсь, атомной бомбы у них нет, – сказал Аюб. И он был прав.

Несколько десятков уцелевших моджахедов столпились вокруг двери в бункер. Только что они взорвали под ней ящик минометных мин и с огорчением обнаружили, что это не причинило ей ни малейшего вреда.

– Надо найти запасные выходы, – сказал Пуля, который принял командование на себя. – Где-то должны быть два или три выхода…

– Давай обыщем все вокруг!

– Мы посмотрим в расщелине!

– А мы залезем наверх…

Но тут сверху донесся нарастающий рев двигателей, и у моджахедов появились совсем другие заботы. В небе показались вытянутые тела двух ударных вертолетов «МИ-24», которые действительно напоминали крокодилов, за что и получили соответствующее прозвище. И они входили в боевой разворот…

Док нашел продукты и спирт. Они вскрыли консервы и жадно набросились на еду. Монтана выпил разбавленного спирта и уверял, что ему сразу полегчало.

– Нам нельзя, – сказал Док.

Аюб поднял палец, указывая на скальный потолок.

– Когда Аллах не видит, то можно!

Вертолетная пара прошлась над бывшим военным городком. Реактивные снаряды и пушечный огонь смели разбегающихся моджахедов, кому повезло – те укрылись в соседнем тоннеле, не имеющем входной двери, но надежно укрывающем от воздушной атаки. Потом «крокодилы» сделали второй заход, накрывая склон горы и прилегающую территорию учебного лагеря.

– Гу-гу-гу-гу-уу-у… – загудел бункер от разрывающихся на поверхности реактивных снарядов.

– Началась дискотека, – сказал Аюб, и выпил вторую порцию спирта.

– Умара жаль! – сказал Док. – Он нас несколько раз спас… Он кто?

– Простой чеченец, как и мы с тобой, – ответил Аюб. – Мы спасли его семью, а он, как настоящий мужчина, вернул долг!

– Гу-гу-гу-гу-уу-у…

– В «Гнезде» сейчас Джаханнам^[47], – сказал Монтана.

– «А те, которые несчастны, – в огне, для них там вопли и рев», – процитировал Аюб фразу из Корана.

Больше они не разговаривали. Просто молчали, и слушали, пытаясь представить, что сейчас творится за металлическими дверями, отделяющими их от ада.

Еще не осела пыль от разрывов снарядов, как на территории дымящегося «Гнезда» приземлился «Ми-8» с таинственным московским спецназом.

– Пошли! – крикнул командир, и пулеметчик первым выпрыгнул наружу, за ним посыпались остальные «спецы», которые сразу же включились в работу…

Вампир выбрался из вертолета последним. Спрыгнув на землю, он сполна ощутил позвоночником всю тяжесть бронежилета. Спецы же, словно не чувствуя тяжести защиты и боекомплекта, перекатывались боевыми тройками от дерева к дереву, от препятствия к препятствию, «зачищая» подозрительные места профилактической очередью или броском гранаты. Еще дымились воронки от ракет и снарядов, тут и там лежали трупы, попадались разбросанные по земле куски обгоревшего человеческого мяса. Черный зев уходящего в скалу туннеля, несомненно, являлся подозрительным местом и туда дважды выстрелили из «Шмеля», после чего никто не мог уцелеть.

Когда боевая работа подходила к концу, и Вампир отдал все нужные команды по документированию результатов, раздался шум еще одного вертолета, и неподалеку от «восьмерки», ожидавшей группу с работающим двигателем, приземлилась вторая, почти такой же – камуфлированной расцветки, только с несколько другим оттенком.

В открытом проеме кабины Вампир узнал фигуру Мухтарыча – командира группы «Сандал». Тогда, на совещании в Ханкале, он не соврал, что не его люди являются «третьей силой», и не его вертолет совершал несанкционированные вылеты: «Сандал» не был ему подчинен и имел свой вертолет, базировавшийся в Моздоке. Вампир с приданными ему силами и средствами лишь обеспечивал действия сандаловцев.

Мухтарыч и Нижегородцев обнялись. Из вертолета выпрыгивала вторая часть группы. Некоторые были ранены.

– Что с нашими ребятами? – спросил полковник – Потери есть?

– Не знаю, – честно ответил Вампир. – Они должны быть в бункере Саббаха.

– А где бункер?

– Пойдем, посмотрим…

Офицеры подошли к вделанной в скалу и наглухо закрытой двери. На вид она казалась не поврежденной, лишь закопченной и испачканной кровью.

Вампир рукояткой ножа отстукал по стали условный знак: три точки, тире, три точки… Удары звучали очень глухо, он даже усомнился, что их слышно внутри, и повторил серию. Но его услышали.

Противно заскрипели втягивающиеся ригели, и дверь тяжело приоткрылась. Мухтарыч, Вампир и двое спецназовцев рванули ее на себя, и наружу медленно вышли перевязанные Аюб и Док. Сквозь бинты проступала кровь.

– Где остальные? – спросил Мухтарыч, обнимая их по очереди.

– Алха и Монтана внутри, их надо в госпиталь, – ответил Аюб. – А Магомед в раю. Тело возле казармы… Его тоже к нам погрузите…

Вампир отдал приказ, и «спецы» потащили раненых в вертолет. Аюб осмотрелся. За какой-нибудь час все неузнаваемо изменилось: бетонная площадка и дорожки перепаханы стальным дождем, от беседки, в которой любил проводить время Саббах, ничего не осталось, Абдаллах и Хуссейн, оскалясь, задрали бороды в чужое для них небо… Самого Саббаха двое военнослужащих в резиновых перчатках грузили в толстый пластиковый мешок, еще один фотографировал всю картину.

Нижегородцев проводил раненых до вертолета, где их шумно и радостно встретили товарищи. Когда шум стих, Мухтарыч положил руку на плечо Вампира:

– А это наш ангел-хранитель! Благодаря ему мы не попадали под огонь федеральной артиллерии и вертолетов, благодаря ему, на нас не охотился наш спецназ!

– Я доложил в Москву о том, что группа «Сандал» свою задачу успешно выполнила, – объявил Нижегородцев. – Командование просило передать группе благодарность, все будут поощрены…

– Что за «Сандал»? – удивился Лось.

– Это секретное название нашей группы, – пояснил Мухтарыч.

– Интересно, кто же его придумал? – поинтересовался Провайдер.

– Да я и придумал, – не стал отказываться Нижегородцев.

– А почему именно «Сандал»? – спросил Мухтарыч.

Вампир пожал плечами:

– Не знаю… Помню из детства, что у матери был веер из сандала с удивительным запахом… Она клала его в шифоньер, чтобы белье напиталось ароматом. Вот вспомнил…

Лось непроизвольно поднес ладони к лицу.

– А от меня гарью пахнет.

И действительно – все пропахли порохом. И они знали, что когда начнут мыть руки, то вода долго будет черной от порохового нагара. Но это не имело уже никакого значения.

– Всё, грузимся быстро! – приказал Мухтарыч. – Раненых надо в госпиталь!

Сандаловцы полезли в вертолет.

– Слушай, это ведь ты чуть местного прокурора не застрелил? – спросил Вампир у Аюба. – Говорят, в руку ранил? Для правдоподобия, что ли? По-моему, убитый прокурор – это уже перебор!

Аюб мрачно усмехнулся.

– Думаю, мы много перебрали. Но не в этом случае. Я рядом целился, а он, то ли поскользнулся, то ли оступился…

– Ладно, может, еще встретимся, – сказал Вампир на прощанье, когда обменивались рукопожатиями, потом развернулся и, не оглядываясь, побежал к своим.

«Восьмерка» подпрыгнула и быстро стала набирать высоту. Пилоты вели ее по косой линии, чтобы быстрей уйти от гор.

– Как вы на Ослиной горе обошлись? – спросил Аюб, наклонившись к уху Мухтарыча.

– Да вначале местных жителей кто-то взбаламутил, они кричали, лезли на гору, стреляли, мы отстреливались для вида. А потом какие-то мелкие банды подтянулись – с гранатометами, минометом, пулеметами… Ну, пришлось дать настоящий бой – внизу весь лес повалили. Я вызвал «вертушку», стали грузиться, а этот разгильдяй куда-то пропал! – Мухтарыч указал на сидящего напротив Провайдера. Тот в ответ широко улыбнулся.

– Минут десять ждали, уже без него улетать хотели… А тут бежит – говорит, живот схватило…

Провайдер словно почувствовал, что речь идет о нем. По-прежнему улыбаясь, он встал, шагнул через проход и втиснулся между Аюбом и Тихим.

– Про живот рассказывает? – перекрикивая шум двигателя, спросил он. – Вот этот живот!

И достал из-за пазухи знакомый сверток. Поднял вверх, чтобы все видели, ножом вскрыл его, бросил на пол старую милицейскую фуражку и показал всем тот самый старинный кинжал. Потом протянул его Графу.

– Отрежь рукав, чтобы не болтался!

Аюб одним движением отхватил разорванный и пропитанный кровью рукав куртки.

– Как ты про него вспомнил?! Я начисто забыл…

– Глупо было бы оставить такой раритет в дупле! – усмехнулся Провайдер. – Это наш трофей и очень дорогой! Семье Магомеда деньги понадобятся, да и нам всем лишними не будут… Знаешь ведь, как бывает: обещают золотые горы, а вместо этого отдерут по полной программе!

Граф кивнул. Тут Провайдер был прав.

Горы остались позади. Вертолет лег на нужный маршрут и набрал крейсерскую скорость.

Иордания, Амман, февраль 2005 г

Была пятница, время близилось к полудню, и после ночной прохлады на улице уже заметно потеплело. Резкий перепад температуры для этих мест – дело обычное. Французский коммерсант Клод Дюпре достаточно долго жил здесь, чтобы изучить особенности климата пустыни. Поэтому он был в легком бежевом костюме, а на заднем сиденье белого «Лексуса», аккуратно свернутый, лежал темно-синий плащ на клетчатой фланелевой подкладке и широкополая черная шляпа. В таком наряде он не замерзнет даже ночью, к тому же, с его помощью можно легко и быстро изменить внешний вид. Хотя зачем преуспевающему торговцу коврами менять внешность? Судя по одежде, автомобилю, «Роллексу» на запястье и уверенным манерам, дела у него шли в гору. И покатался он по городу, внезапно тормозя на желтый свет или столь же внезапно проскакивая через перекресток, резко сворачивая в улочки и переулки, внимательно поглядывая в зеркало, – исключительно для собственного удовольствия.

В арабских странах пятница и суббота – выходные дни, поэтому машин было мало и улицы хорошо просматривались. Это с наступлением сумерек жители Аммана выйдут из однотипных бетонных коробок песочного цвета и, набившись в «Мазерати», «Порше Кайены», «Ниссаны Патрол» и легковушки попроще, включат на всю громкость динамиков арабскую музыку, и потащатся по пробкам на ужин.

Но до вечера еще далеко. К тому же, в загородной кебабной «Под фиником» никогда не бывает слишком много посетителей. На парковке – не асфальтированной, а просто засыпанной укатанной щебенкой, стояли три огромных джипа с тонированными стеклами – белый, кремовый и черный. Который из них принадлежит Фаруку, Дюпре не знал: тот никогда дважды не пользовался одним автомобилем. Пожалуй, наверняка не кремовый – Фарук не любит этот цвет. К тому же, протекторы его скатов, так же, как и белого, забиты красным песком пустыни. А партнер никогда не выезжает в пустыню без необходимости…

Припарковавшись рядом с черным внедорожником, Клод Дюпре упруго выпрыгнул на щебенку. Его уже встречал мальчик в белом халате и белой шапочке, из-под которой выбивались кудри вьющихся, иссиня-черных волос.

– Вас ждут во дворе, – на чистом английском языке сказал он после приветствия, и показал рукой, предлагая обойти небольшое здание в мавританском стиле.

Дюпре кивнул в ответ.

– Но вначале я хочу помыть руки, – на чистом арабском ответил он и вошел в кебабную. Мальчик двинулся следом.

– Я мог бы принести вам кувшин…

– Не стоит, малыш, – рассеянно бросил гость, на ходу внимательно осматривая почти пустое помещение.

Обстановка была незатейливой: общий зал с квадратными столиками, за одним сидели четыре немолодых бедуина в национальной одежде: белые головные платки в черную и красную клетку с длинными, свисающими до пояса концами; розовые и желтые джалабии – чем-то похожие на широкие рясы, до пят, даже джамбии на поясах в согнутых под прямым углом ножнах… Еще не хватало верблюдов на парковке! Хотя сейчас и жители пустынь предпочитают джипы… А это не кочевники, они ездили проведывать родственников, или часть времени живут в пустыне, но имеют квартиры в городах… И они настоящие бедуины, а не подставные, что сейчас главное…

Клод Дюпре неспешно вымыл руки в умывальнике, за зеленой ширмой в углу; поглазел на отделанные деревом стены, увешанные небольшими картинками мусульманской тематики – аятами Корана, хадисами, словами ученых на фоне различных изображений. В основном это были изображения фантастической, явно не иорданской, природы. В общем – ничего подозрительного, да они и не первый раз здесь встречаются, но сегодня торговцу коврами что-то не понравилось… Дюпре не мог объяснить, что именно, но какое-то недоброе предчувствие не покидало его…

Тошфин Фарук сидел во дворе, под огромной финиковой пальмой, дающей название всему заведению. Хотя глаз на затылке у него не было, он будто увидел партнера: встал, развернулся, учтиво поздоровался, спросил о делах.

– Думаю заняться торговлей французскими курами, – сообщил Дюпре. – Но надо узнать – будет ли это выгодно?

– Сегодня пятница – Джума, – ответил Фарук. – В этот день просьба молящегося непременно исполнится. Прошу присаживаться, я уже сделал заказ…

Он был в европейской одежде: строгий черный костюм из хорошей ткани, белая сорочка, черный галстук и черные, блестящие лаком туфли. Несмотря на теплый день, пиджак был наглухо застегнут. «Слишком официально, – подумал Дюпре. – Как будто пришел с заседания Совета директоров или с похорон…» Хотя нет – то, что обязательно для Европы, вовсе не обязательно на арабском востоке. Здесь другие стандарты…

Кроме них двоих во дворе никого не было: еще пять столиков, под пальмами поменьше, пустовали. Перед Фаруком открывался величавый вид на пустыню, а Клод ощущал только дующий в спину легкий ветерок, пахнущий песком и вековым покоем. Зато он видел открытое окно кухни, два больших вертикальных вертела с нанизанным слоями мясом – такие же, как в любой московской палатке шаурмы. Вытапливающийся жир стекал по мясному конусу вниз, шипел и вспыхивал на раскаленных углях, распространяя вкусные запахи, от которых у торговца коврами заурчало в животе.

– Здравствуйте, мистер Дюпре! – к ним с подносом подошел хозяин – средних лет араб в просторной белой рубахе, таких же брюках, и белой с золотым узором тюбетейке, похожей на поварской колпак. Он принялся выставлять на стол меззе – набор закусок в маленьких порциях с тонкими лепешками: оливки, кусочки подкопченного овечьего сыра, хумус – гороховое пюре с добавлением молотых семян кунжута, тарелку с овощами и зеленью, высокие стаканы с соком… Меззе мог принести и мальчишка-официант, но хозяин вдобавок демонстрировал свое уважение гостям.

– Как ваши дела? Я хочу заказать новый ковер в основной зал…

– Конечно, Ахмед, и я сделаю вам хорошую скидку! – кивнул Дюпре.

Хозяин удалился, и Клод набросился на еду: отрывал кусочек лепешки, поддевал ею хумус, и отправлял в рот, туда же отправлял оливки, сыр и овощи, которые брал тремя пальцами правой руки, как здесь и положено. Его сотрапезник лениво бросил в рот одну маслину и долго ее жевал, что выдавало отсутствие аппетита и некоторую напряженность. Черный костюм и белая рубашка еще больше оттеняли темные круги под глазами, и делали его толще. Сейчас несколько лет разницы между ними были незаметны: два немолодых, грузноватых мужчины с заметной сединой в волосах, только один европеец, а другой – араб. Сокурсники-лингвисты не узнали бы ни одного, ни другого. Время никого не щадит, а нервная работа не сохраняет молодости, хотя может изменять имена и даты рождения…

– Зачем звал, Фарук? – спросил Клод Дюпре. – Есть новая информация?

– Давай будем называть друг друга нашими настоящими именами, Сергей. Помнишь, как тогда, давно?

– Очень давно, – Сергей пожал плечами. Все это было, мягко говоря, странно, и он не мог понять, в чем дело. – Но если хочешь, давай… Тимур… – он с трудом вымолвил настоящее имя агента. – Только что это меняет?

– Ничто не может изменить того, что уже произошло. Просто, мне это приятно, к тому же, здесь никого нет, а те, кто есть, все равно ничего не поймут.

– Пожалуйста, раз тебе это приятно…

– Спасибо, Сергей! Ты как всегда внимателен ко мне. И всегда меня понимал. Я становлюсь сентиментальным… Вспоминается молодость, Москва: широкие улицы, высокие дома, огромные зеленые площади… Юный и наивный Джарах… Я бы хотел, чтобы он слушался меня, но ему вскружила голову суета огромного города, свободные нравы, демонстративная легкость жизни… Этот мальчик стал сниться мне каждую ночь…

Шустрый маленький официант принес шаурму и кебаб из говядины, добавил ослепительную улыбку и опять исчез.

– Извини, Тимур, я проголодался, – невнятно проговорил Сергей, снимая зубами маленькие кусочки мяса прямо с обугленной местами палочки. – Я думал, у тебя что-то срочное…

Тимур покивал головой:

– Что может быть срочного в нашей жизни? Разве что смерть…

– Ты чем-то озабочен? В семье, надеюсь, ничего не произошло?

– Ты бы узнал об этом раньше меня, – печально усмехнулся Тимур. – Нет, с семьей, слава Аллаху, все в порядке. Твои люди охраняют жену и детей круглые сутки, где бы они не находились. А это очень важно при моей профессии – сам знаешь… Спасибо тебе, что устроил Реваза и Ибрагима учиться в Швейцарии! Ты уделяешь им много внимания и осведомлен обо всех их делах. Они тебя очень любят. Я это очень ценю. И жена моя тебя ценит. Куратор, который был до тебя, тоже держался со мной как с другом, а не с предателем, взятым на короткий поводок. Все пять лет он был деликатен и предупредителен. Потом пришел ты, и стал практически родным для моей семьи. Купил нам дом в Испании…

– Мне, конечно, приятно, когда меня хвалят, – перебил Сергей. Он по-прежнему не мог понять, чего хочет Калиф. – Но ты ведь просил о срочной встрече не для того, чтобы перечислить мои заслуги?!

Ахмед принес поднос со свежими кебабами, хумусом и горячими лепешками, поэтому Тимур не ответил. А может быть, у него имелись другие резоны не отвечать. Сергей перестал раздумывать и анализировать, и с аппетитом принялся за кебаб из цыпленка без костей.

– За пятнадцать лет ты привык к нашим обычаям и ловко обходишься без вилки и ложки, – задумчиво сказал Тимур, глядя на жующего сотрапезника. – Ты усвоил, что есть надо только правой рукой, потому что она чище левой, а еду надо брать тремя пальцами…

Сергей молча ел. Он любил восточную кухню, к тому же находился в хорошем настроении: из Центра пришла шифровка о награждении его орденом, на днях должны присвоить следующее звание… А все благодаря Калифу. Поэтому он наслаждался пахнущим дымом цыпленком и благодушно слушал: у агента бывает потребность выговориться, а сделать это он может лишь с одним человеком.

– В разных странах – разные обычаи, – продолжал Тимур. – Но их носители – люди. И за глаз Джараха тогда, в Москве, нужно было отомстить по нашему обычаю. То, что это случилось не у нас дома – роли не играло…

– Я долго не мог понять, как можно вынуть кинжал, если ножны изгибаются под прямым углом, – отвлекся от еды Сергей, желая сменить тему и уйти от печальных воспоминаний. – А потом оказалось, что клинок заканчивается там, где начинается этот изгиб. Но тогда зачем он нужен? Оказывается – обычай!

– Конечно, вряд ли мы тогда сами нашли бы в огромной Москве того, кто это сделал, – Калиф упорно развивал тему и пропустил слова собеседника мимо ушей. – Спасибо, что ты помог нам. Просто удивительно, что в твоем оперотряде была такая подробная картотека. Она, наверное, не уступала картотеке КГБ…

Сергей насторожился – обычная болтовня принимала иной оттенок, разговор приобретал скрытый смысл, разгадка которого прольет свет на странное поведение Калифа. Он положил недоеденную лепешку на тарелку, сделал несколько глотков яблочного сока.

– Благодаря тебе, месть свершилась, спасибо тебе еще раз, это было справедливо…

Калиф тоже допил свой сок.

– Мы все сделали как положено, и не оставили следов… Но меня тут же арестовали. Московская милиция очень хорошо поработала, если сумела найти меня в таком большом городе. И Иван Иванович тоже работал очень грамотно, он даже знал о моей принадлежности к «Великому Джихаду», хотя в те годы даже это название было мало кому известно…

Сергей покосился по сторонам – не слышал ли кто ставшее громким и грозным название организации, бывшей на слуху у всего мира. Но вокруг по-прежнему никого не было, а с кухни доносился мерный стук ножа по разделочной доске. Тимур же, казалось, совсем не боялся быть услышанным и, не обращая внимания на реакцию куратора, которую, наверняка, заметил, продолжал говорить. Впрочем, говорил он не тише, но и не громче, чем обычно.

– Не пойму, к чему ты клонишь? – сказал Сергей. А сам подумал, что если агент раскрывает душу перед куратором, значит, тот сумел стать ему другом. А точнее – сумел заставить его в это поверить.

– Я просто вспоминаю свой жизненный путь.

– Очень хорошо, что у тебя сохранились хорошие впечатления о Москве…

– Хорошие? – Тимур задумался, как бы взвешивая что-то на весах памяти.

– Знаешь, а надо мной ведь очень сильно издевались тогда в тюрьме, – вдруг сказал он. – Сокамерники заставляли сутками стоять посреди камеры, не давая сесть. Они не давали мне пить, говорили: «Пей свою мочу!», и спать тоже не давали. А когда я падал, избивали меня ногами, поднимали, опять били…

– Это ужасно! Впрочем, в тюрьмах всего мира нравы одинаковы…

– Да, наверное… Но потом пришел Иван Иванович. Он душевно говорил со мной один на один, без переводчика, на английском… Говорил, что знает законы шариата и понимает меня, но по советским законам за двойное убийство положен расстрел…

Сергей кивнул:

– Это правда, так и было.

– Конечно, Иван Иванович никогда не врал. Хотя имя, конечно, было у него не настоящим. Как, впрочем, и у нас, и у всех других, кто занимается такой профессией, как я. Или как ты.

Хозяин кебабной принес кофе. Солнце припекало, на лбу у него выступил пот. Но стакан воды к кофе был очень холодный. В нарушение правил кофепития, Сергей Петрович выпил его залпом.

– Больше всего я боялся, что в Организации узнают о моем аресте, – Тимур понизил голос. – Тогда меня ждали бы позор и мучительная смерть, ибо считается, что арестованный всегда поддается вербовке. И надо сказать – это правда. Хотя из этого правила и бывают редкие, очень редкие, исключения. Не уверен, что я бы им стал. Но и в этом случае, меня бы ждал суд и расстрельный приговор! Так что, выбирать было не из чего…

Тимур поднес маленькую чашечку к губам, но, не пригубив, поставил обратно. Чашка Сергея осталась стоять нетронутой.

– И тогда я проявил слабость. Я дал подписку о сотрудничестве. Меня тут же выпустили, снабдив легендой об ошибочном аресте за контрабанду. И Джарах в нее сразу поверил! Он верил каждому моему слову, считал меня своим старшим братом, и очень переживал, когда я пропал. И он переоценил все, что видел вокруг, он посмотрел на приветливую Москву другими глазами. Точнее – единственным оставшимся глазом! И он, наконец, стал меня слушаться, уехал со мной, учился у меня… Он был хорошим учеником и быстро научился всему, что должен знать специалист мирового уровня. Он проводил масштабные акции, при этом всегда уходил сам и уводил своих людей! Его имя стало известным во всем мире, как в наших кругах, так и в полициях Европы и Америки…

Тимур снова взял чашечку, отпил несколько глотков, явно не чувствуя вкуса.

– Я только одного не могу понять: неужели он потом ни о чем не догадался? Когда стал опытным конспиратором и узнал все правила наших игр? Слишком часто отменялись или проваливались операции, которые шли через меня… Только благодаря моему авторитету мне не задавали вопросов и списывали все на случайности… Но Джарах-то помнил мой странный арест и должен был связать одно с другим! И, наверное, связал!

Он хлопнул тяжелой ладонью по столу.

– Но мне ничего не сказал. Просто провел несколько операций в обход меня! Короче, Джарах стал настоящим героем! А я оказался плохим учителем, допустил много ошибок, благодаря которым и стал презренным предателем…

Сергей сделал глоток черной горькой жидкости со специфическим привкусом кардамона. Разговор становился все более мутным, безысходным, втягивался в черный туннель лабиринта, откуда, может быть, не было выхода.

– Мне нельзя было заводить семью, – с горечью произнес Тимур. – Но я ее завел, и стал уязвим: короткий поводок превратился в железную цепь! Семья навечно привязала меня к русским хозяевам.

– Ну что ты, Тимур?! Откуда эти мысли?

– Оттуда, что я не знаю – охраняют ли мою жену и моих детей, или сторожат! И я не знаю, какой приказ у них есть на случай, если я попробую перегрызть цепь или просто поведу себя не так, как надо…

Сергей молчал.

– Я не должен был предавать людей, которые мне доверяли… Но я предал Джараха, и в результате он убит. Он стал шахидом, иншалла! А кто виноват во всем этом? Я сам! Но разве я сам стал на путь предательства? Разве не умело и коварно кто-то поставил меня на эту дорожку? Разве я не попался в коварную ловушку, и не запутался в специально натянутую паутину? И как мне теперь вырваться из этой паутины лжи и предательства?

Тимур смотрел Сергею прямо в глаза. Это был взгляд не давнего студента-лингвиста, но жестокого и беспощадного Калифа, он прожигал насквозь и давал ответ на все вопросы сегодняшнего дня. В памяти появился пустырь между мясокомбинатом и ржавыми гаражами, на котором Иван Иванович втолковывал молодому агенту с обидным прозвищем «Рулет»:

– Мусульманская вера запрещает самоубийство. Лишить себя жизни можно только вместе с врагом, неверным…

Да, все сходится! И мутный разговор действительно завел их в туннель без выхода.

Сергей вытер пот с лица. Стало откровенно жарко. Может быть от солнца, а может, оттого, что должно сейчас произойти. Как Тимуру не жарко в наглухо застегнутом черном костюме? Нет, у него тоже капли стекают со лба на нос и щеки… А пиджак он не расстегивает потому, что под ним что-то скрывается. И Сергей знал – что…

– Успокойся! – он поднял руки в примиряющем жесте. – В том, что случилось с Джарахом, нет ни твоей, ни моей вины. Не мы с тобой выбили ему глаз, из-за которого все и началось. Произошло то, что было угодно Аллаху. Только он может влиять на судьбу, а не ты, или я. Он послал Джараху одни испытания, а тебе другие. Ты и сам знаешь, что должен пройти эти испытания до конца. Нельзя винить себя за то, что обзавелся семьей! Если бы у тебя не было жены, то Аллах не дал бы жизнь твоим детям. Подумай – может, все это было ради их жизней?!

Калиф слушал и улыбался презрительной улыбкой. Потому, что он уже принял решение и ничего не боялся. А от кафира исходил противный запах страха и он пытался спасти свою жалкую жизнь.

– И еще – ты забыл, что сейчас Джума! – торопливо заговорил Сергей. – В Джуму увеличивается не только воздаяние за добрые дела, но и наказание за нечестивые поступки. Совершение грехов в пятницу считается пренебрежением к священному дню, к милости Всевышнего!

Улыбка стала еще презрительней.

– Ты хорошо изучил не только наши обычаи, но и Коран. Изучил, но не понял!

Калиф встал, обошел стол. Сергей поднялся навстречу. Ему показалось, что перед ним прежний Тимур, агент «Руслан», которого он пятнадцать лет держал на коротком поводке и который исправно выполнял его указания. Он даже улыбался – так не может улыбаться человек, который задумал… Тимур распахнул объятия, обнял как брата, так крепко, что Сергей ощутил у него что-то твердое и ребристое под наглухо застегнутым пиджаком.

– Гух! – раздался грохот, пламя взрыва окутало обнявшиеся фигуры.

В следующее мгновение они разлетелись на куски, смешавшись с осколками тарелок и красноватой пылью пустыни. В клубах черного дыма с треском обрушилась огромная финиковая пальма, полетели в разные стороны столы и стулья, вылетели стекла на кухне…

Когда дым рассеялся, сбитый взрывной волной с ног кебабщик поднялся с кафельного пола кухни и выглянул во двор. Первое, что он увидел на подоконнике – оторванную по локоть руку с часами «Роллекс» на запястье.

* * *

А в горах как раз цвели сандаловые деревья. Нежные красные и белые цветы, окутанные сладким терпким ароматом, умиротворяющее щебетанье птиц – все это напоминало райские кущи…

Ростов-на-Дону

2015 г.