© Черезова Т., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (^{www.litres.ru})

Пролог

Проснувшись, Тинталья почувствовала себя замерзшей и старой. Она нашла хорошую добычу и сытно поела, однако отдохнула все равно плохо. Из-за гноящейся раны под левым крылом ей трудно было найти удобное положение. Если она вытягивалась, то горячий и распухший участок тянуло, а если сворачивалась – то ощущала острую боль от стрелы, застрявшей глубоко в теле. Теперь стоило ей только расправить крыло – и боль распространялась по нему, словно жгучее жадное растение, которое прорастало внутри ее плоти и кололо острыми шипами. По мере приближения к Дождевым чащобам становилось все холоднее. В этих местах не было ни пустынь, ни теплых песков. Калсидийские пустыни просто источали жар земных недр, поэтому сейчас там было почти так же тепло, как и в южных краях. Но Тинталья уже оставила позади сухие земли – и цепляющаяся за весну зима давала о себе знать. От морозного воздуха кожа вокруг ее раны костенела, превращая каждое утро в пытку.

Айсфир не полетел с ней. Она рассчитывала на то, что древний черный дракон будет ее сопровождать, хотя сейчас и не могла вспомнить, почему ей так казалось. Драконы предпочитали жить в одиночку, а не группами. Чтобы хорошо питаться, каждому требовались обширные охотничьи угодья. А теперь, когда она оставила его, а он за ней не последовал, Тинталью окатило унизительное понимание: она преследовала его! Впрочем, он никогда ничего ей не предлагал. Правда, и не просил ее удалиться.

Айсфир получил от нее все, что ему было нужно. В первые дни ликования, вызванного встречей друг с другом, они совокупились. Когда она полностью созреет, то навестит остров гнездовий и отложит яйца, которые он уже оплодотворил. Однако после того как черный дракон оставил в ней свое семя, у него пропала причина проводить с ней время. Но из яиц Тинтальи выведутся змеи, которые сползут в море и возобновят нескончаемый цикл: дракон – яйцо – змей – кокон – дракон, – а воспоминания древнего рода сохранятся и продолжатся. Позже Айсфир сможет встретить других драконов – когда пожелает искать их общества. Тинталья даже удивлялась тому, что задержалась подле него на столь длительный срок. Наверное, вылупившись в одиночестве и изоляции, она переняла подобное поведение от людей?

Тинталья медленно распрямилась и еще более осторожно расправила крылья навстречу хмурому утру. Она потянулась, скучая по теплому песку, и постаралась не думать о том, что полет в Трехог окажется ей не по силам. Не слишком ли долго она выжидала, надеясь, что выздоровеет без посторонней помощи?

Тинталье было больно выгибать шею, и она не смогла толком осмотреть себя со всех сторон. От кожи мерзко пахло, а при любом движении из раны сочился гной. Она зашипела, разозлилась и использовала силу своего гнева для того, чтобы напрячь мышцы. Благодаря этому из раны вытекла новая порция жидкости. Теперь вонь стала нестерпимой, но в итоге кожа перестала быть натянутой. Она полетит! Ей будет трудно, но она справится. А вечером она выберет место для ночлега. Она будет внимательна. Только бы подняться с берега реки, куда ее занесло! Что ни говори, а это будет нелегко.

Тинталье хотелось поскорее достичь Трехога и отыскать Малту и Рэйна. Тогда прислуживающие ей Старшие сразу бы извлекли стрелу из чешуйчатого тела. Прямой путь был предпочтительнее, однако из-за густых лесов такой маршрут исключался. Даже здоровому дракону тяжело приземляться в чащобе – а с больным крылом она наверняка рухнет сквозь кроны на землю. Вот почему она полетела сначала вдоль морского берега, а затем – вдоль Дождевой реки. Она охотилась на заболоченных участках и илистых отмелях: одни мелкие зверьки часто лакомились здесь кореньями и вальяжно валялись в грязи, а другие лесные оби-татели искали водопои. Если Тинталье и повезет так же, как и прошлым вечером, она объединит поимку крупной добычи с удачным приземлением на болотистую прибрежную полосу.

А в случае неудачи она всегда сможет отдохнуть на речной отмели, однако Тинталья опасалась, что сегодня ее ждет именно такой вариант. Хотя она и не сомневалась в том, что переживет неприятную холодную и мокрую посадку, драконица страшилась даже думать о том, что утром ей обязательно придется взлетать. Она очень ослабела!

Тинталья уныло поплелась к воде. Она принялась пить, морща ноздри из-за горького вкуса. Утолив жажду, она распахнула крылья и рванулась в небо.

Беспорядочно захлопав крыльями, драконица рухнула обратно. Высота была небольшой, но приземление оказалось болезненным. Острые куски камней буквально впились в ее измученное тело. Удар выбил воздух у нее из легких и вырвал из глотки хриплый крик. Она упала, не успев сгруппироваться, и с размаху стукнулась о землю. Ошеломленная Тинталья лежала, дожидаясь, чтобы боль исчезла. Она не прошла, но постепенно ослабела до терпимого уровня.

Тинталья прижала голову к груди, подобрала лапы и сложила крылья. Ей хотелось отдохнуть. Но тогда она проснется еще более голодной и закоченевшей, чем сейчас, а свет начнет меркнуть. Нет. Ей необходимо лететь – и немедленно. Если она задержится, то совсем лишится сил. Надо попробовать, пока она еще способна передвигаться.

Она сжалась и приготовилась к новому падению, не позволяя себе расслабиться. Ей просто надо потерпеть и лететь так, словно она ничего не чувствует. Она внушила себе эту мысль, напряглась и ринулась вверх.

Каждый взмах крыльев ощущался ударом огненного копья. Тинталья яростно взревела, но не замедлила скорость. Вскоре она набрала высоту, начала парить над мелководьем и наконец поднялась выше деревьев, затенявших берега. Бледное солнце коснулось ее шкуры, ветер, дувший на открытом пространстве, порывисто бил ее по глазам. Тучи – набухли и отяжелели, предрекая долгий холодный дождь. Пусть будет ливень, ей все равно! Тинталья возвращается – домой.

Пятнадцатый день месяца Рыбы – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Рейала, исполняющего обязанности смотрителя голубятни в Удачном, – Эреку Данворроу.

Вложено в обычную почтовую капсулу.

Дорогой дядя!

Я задержался с ответом на твое письмо, поскольку был глубоко изумлен, получив его. Я перечитывал его снова и снова, гадая, готов ли я к такому ценному подарку – и достоин ли я принять твое предложение. Мало того, что ты даешь мне рекомендацию, чтобы я смог стать смотрителем в Гильдии, ты также поручаешь мне своих личных птиц и голубятню… Как мне отреагировать на подобную честь? Я знаю, как для тебя важны эти голуби, и я внимательно изучил твои записи родословных и методы, с помощью которых ты улучшал скорость и выносливость птиц. Я потрясен твоим талантом. И теперь ты решил передать мне стаю и тщательно разработанные планы разведения голубей?

Мне больно думать, что ты неправильно меня поймешь, но я должен спросить: ты уверен, что действительно этого хочешь?

Если, поразмыслив, ты все же захочешь предоставить мне чудесный шанс, то – да, я им воспользуюсь и всю жизнь посвящу тому, чтобы достойно продолжать твое дело! Но заверяю тебя: если ты передумаешь, я не затаю обиды. Зная, что ты рассматривал меня в качестве кандидатуры на столь почетную и ответственную должность, я буду стараться оправдать твои ожидания. В таком случае я приложу все силы и буду достойным смотрителем и не разочарую тебя.

С глубочайшей благодарностью

твой племянник Рейал.

И, пожалуйста, передай тетушке Детози мои наилучшие пожелания и радость по поводу удачного замужества.

Глава 1. Окончание жизни

Элис открыла глаза навстречу нежеланному утру. Крайне неохотно она подняла голову и осмотрела единственную комнату своего жилища. В хижине царил холод. Огонь догорел несколько часов назад, и сырость непривычно суровой весны безжалостно вползла в помещение. Элис съежилась под стареньким одеялом, ожидая, чтобы ее жизнь исчезла. Но жизнь этого не сделала: наоборот, она задержалась, чтобы снова наброситься на нее и начать мучить и изводить тоскливыми мыслями и одиночеством. Тогда Элис прижала тонкое одеяло к груди – и ее взгляд упал на аккуратно сложенные бумаги и пергаменты, которыми она занималась последнюю неделю. Вот оно! Дело всей жизни Элис Финбок умещается в одной стопке. Переводы древних текстов, ее собственные примечания, тщательно выполненные копии старых документов, записанные черными чернилами (красные Элис использовала для своих же догадок относительно стершихся слов). Поскольку ее собственная жизнь оказалась лишена значимой цели, она убежала в старые времена и гордилась своим научным мироощущением. Она знала многое о прежних обычаях Старших и о том, как они общались с драконами. Она выучила все имена Старших и разбиралась в их привычках. Она собрала кучу свидетельств о прошлом, которое уже не имело никакого значения!

Старшие и драконы вернулись в мир. Она была свидетельницей этого чуда. Теперь они заявят свои права на древний город Кельсингру и поселятся в его стенах. Все тайны, которые она пыталась вызнать по древним свиткам и заплесневелым гобеленам, рассыплются в прах. Старшие обретут свой город, а потом прикоснутся к камням памяти – и перед ними откроется их история. Загадки, которые она мечтала разгадать, превратятся в пепел. Она никому не нужна.

С несвойственной ей прытью Элис резко откинула одеяло и встала. Холод моментально заключил ее в цепкие объятия. Она шагнула к роскошным дорожным сундукам с одеждой, которые она бережно паковала перед своим отбытием из Удачного. В начале ее путешествия они были набиты доверху – полны практичной одежды, подходящей для дамы, ищущей приключений. Хлопчатые блузки с минимальным количеством кружева, юбки-брюки для пеших походов, шляпы с вуалями для защиты от насекомых и солнца, прочные кожаные башмаки… Сейчас от них остались практически лишь одни воспоминания. После трудного путешествия ткани протерлись, а ботинки стали протекать. Шнурки бугрились узлами. Стирать одежду можно было только в едкой речной воде, поэтому швы уже расползлись, а подолы истрепались.

Элис вытащила поношенное тряпье и равнодушно посмотрела на него. Все равно никто на нее смотреть не станет. Она давно решила не беспокоиться о своем внешнем виде. Пусть другие думают о ней что угодно!

Платье Старших, подарок Лефтрина, висело на крючке. Удивительно, но наряд сохранил свои яркие краски и упругую мягкость. Элис захотелось ощутить его тепло, однако она не смогла себя пересилить и примерить платье. Рапскаль все досконально ей объяснил. Она – не Старшая. Она не имеет прав на Кельсингру. Она вообще не имеет никаких прав на то, что когда-либо принадлежало Старшим.

Горечь, обида и смиренное признание реальности, о которой заявил Рапскаль, тугим и жестким комом стояли у нее в горле. Элис сверлила взглядом платье Старших до тех пор, пока его краски не смазались из-за выступивших на глазах слез. Ее печаль сразу же усилилась от воспоминаний о том мужчине, который подарил ей чудесное одеяние. Капитан живого корабля, Лефтрин. Несмотря на различия в статусе, они полюбили друг друга во время трудного плавания по реке. Впервые в ее жизни мужчина восхищался ее умом, уважал ее труды и желал ее тело. Он разжег в ней ответное чувство и познакомил со всем тем, что может существовать между мужчиной и женщиной. Он пробудил в ней желания, о которых она прежде и не подозревала.

А потом он оставил ее – здесь. Одну, в примитивной хижине…

«Прекрати! Прекрати нытье!»

Элис вновь устремила взгляд на платье Старших, заставляя себя вспомнить волшебный момент, когда Лефтрин сделал ей этот подарок. Он преподнес ей бесценный артефакт, фамильную гордость. Он поделился им с Элис без колебаний. И она носила его, как доспех, защищавший ее от холода, ветра и даже одиночества. Она никогда не задумывалась о его исторической ценности. И как она посмела упрекнуть хранителей за то, что они пожелали иметь нечто столь же теплое и надежное, как ее «бесценный артефакт», которым она часто наслаждалась? А Лефтрин? Разве она не винит его в своей судьбе?

«Лицемерка!» – упрекнула себя Элис.

Лефтрин был вынужден вернуться в Кассарик, чтобы закупить для них припасы. Он не бросил ее: она сама решила жить здесь, полагая, что сможет зарегистрировать все то, что увидела в нетронутом городе Старших. Вот что самое важное. Она сделала свой выбор. Лефтрин отнесся к Элис с уважением. А теперь она упрекает его? Он ее любит! Разве этого недостаточно?

Мгновение она балансировала на грани, отделявшей ее от того, чтобы принять странную мысль, возникшую у нее в голове. Мужчина, который ее любит: чего еще женщине нужно? А потом она стиснула зубы, словно готовясь сорвать повязку с не зажившей до конца раны.

Нет. Ей этого недостаточно.

Пора покончить с притворством и с жалким прозябанием. Хватит убеждать себя, что когда (и если) Лефтрин вернется и скажет, что любит ее, все будет хорошо. Что именно в ней он еще найдет свой путь. Когда все постороннее будет отброшено, то какая часть Элис окажется реальной и достойной его любви? Чего стоит женщина, которая цепляется за надежду, что возвращение партнера придаст ее существованию смысл? Так она уподобляется беспомощному паразиту, смысл жизни которого зависит от кого-то другого?

Свитки и наброски, бумага и пергамент аккуратными стопками лежали там, где Элис их оставила. Все ее изыскания и записки ожидали свою хозяйку подле очага. Порыв сжечь их уже прошел. То был момент полного отчаяния прошлой ночью – вязкая черная яма, настолько глубокая, что у нее даже не хватило сил швырнуть бумаги в огонь.

Холодный свет утра показал, что это было ребяческим тщеславием, детской истерикой. «Смотрите, на что вы меня толкнули!» Что ей сделали Рапскаль и другие хранители? Ничего – только заставили увидеть истинную суть. Если бы она испепелила свою работу, то продемонстрировала бы лишь одно. Да, все верно, она хотела просто пристыдить их. По губам Элис пробежала мимолетная дрожь – а потом они сложились в язвительную улыбку. Соблазн не ушел: заставить бы их всех почувствовать такую же боль, какую испытывает она сама. Однако они ничего не почувствуют. Они не поймут, что именно она уничтожила. Кроме того, не надо стучаться в чужую дверь и просить у кого-то из хранителей горящих углей. Нет. Пусть все бумаги будут здесь. Это будет памятник ей – женщине, состоявшей из бумаги, чернил и притворства.

Закутавшись в старую одежку, Элис открыла дверь домика и вышла навстречу сырому дню. Ветер отвешивал ей пощечины. Отвращение и ненависть к собственному прошлому поднялись в ней мощной волной. Раскинувшийся перед ней луг вел к реке – ледяной, серой и непреклонной. Однажды Элис в нее угодила и едва не утонула. Она позволила себе немного помечтать. Все будет быстро. Холодно, неприятно, но мгновенно. Она произнесла вслух слова, которые всю ночь стучали в ее снах: «Пора покончить с этой жизнью». Она подняла голову. Ветер гнал тяжелые тучи по бескрайнему голубому небу.

«Ты готова себя убить? Из-за такого? Из-за того, что Рапскаль сказал тебе то, что ты и без того знала?» Прикосновение Синтары к ее сознанию оказалось весьма насмешливым. Взгляд драконицы был отстраненным и беспристрастным. «Я припоминаю, мои предки и прежде наблюдали, как люди делали такое: преднамеренно решали прервать жизнь, которая и без того коротка… да она просто ничтожна. Вы словно комары, летящие в огонь. Бросаетесь в воду или вешаетесь на мостах. Итак. Река? Ты готова?»

Синтара уже несколько недель не говорила с ней мысленно. Ее бесцеремонное вторжение и любопытство разожгли в Элис гнев. Она обвела взглядом небосклон. Ага, ясно. Крошечный проблеск синевы на фоне далеких туч.

Она ответила вслух, давая выход своему возмущению: в одну секунду отчаяние превратилось в упрямство.

– Я сказала: «Окончить ЭТУ жизнь», а не «МОЮ жизнь»! – Элис заметила, как драконица изгибает крыло и скользит к холмам. Перемена настроения пустила корни, окрепла. – Убить себя? В отчаянии из-за даром потраченных дней и разнообразных самообманов? И что это докажет, кроме того, что в итоге я не избавилась от собственной глупости? Нет. Я не намерена так поступать. Я возьму себя в руки. Я заявляю на жизнь свои права.

Несколько долгих мгновений от Синтары не было отклика. Возможно, драконица почуяла добычу и потеряла всякий интерес к жалкой, слабой женщине, которая не способна была убить даже кролика. А потом совершенно неожиданно голос Синтары опять загудел у Элис в голове.

«Форма твоих мыслей изменилась. По-моему, ты становишься собой».

Элис изумленно воззрилась на Синтару, а та вдруг плотно прижала крылья к туловищу и ринулась вниз. Резкое исчезновение драконьих мыслей походило на порыв ветра, ударивший по ушам. Элис замерла на месте, ошеломленная и одинокая.

Становится собой? Форма мыслей изменилась? Она решила, что Синтара просто пытается манипулировать ею своими загадочными, озадачивающими фразами. Ладно: с этим тоже покончено! Она больше никогда добровольно не поддастся драконьему очарованию. Хватит, надоело! Элис круто развернулась на каблуках и вернулась в домик. А еще пора покончить с ребяческой демонстрацией своих обид. Двигаясь с сосредоточенной яростью (которую она считала исчезнувшей вместе с юностью), Элис спрятала документы в сундук и решительно захлопнула деревянную крышку. Вот так. Она осмотрела комнату и пожала плечами. Смешно: она так долго ютилась в тесном помещении и даже не попыталась придать ему хоть какой-то уют. Значит, она ждала, чтобы Лефтрин привез с собой все удобства корабельной каюты? Какой стыд! Она больше ни единого часа не будет здесь отсиживаться.

Элис натянула на себя всю теплую одежду, которая у нее была, вышла на улицу. Теперь она посмотрела в сторону лесистых холмов, возвышавшихся за деревенькой. Это и есть тот мир, в который она попала, – и, возможно, ее постоянное пристанище. Надо его помаленьку осваивать. Не обращая внимания на дождь, Элис направилась вверх по склону, следуя по протоптанной хранителями тропе. Обогнув соседние хижины, она добралась до опушки дремлющего леса. Когда деревня осталась позади, отвага Элис окрепла. Она способна измениться. Она не прикована к прошлому. Она может стать человеком, который не будет зависеть от других. Еще не поздно.

На пересечении тропинок она свернула на ту, которая шла вправо и вверх, пообещав себе, что ни за что не заблудится. Игнорируя боль в икрах, ягодицах и спине, она напрягала мышцы, которые не работали уже несколько недель. Ходьба помогла ей согреться, и она даже расстегнула плащ и распустила шарф. Сейчас она всматривалась в лес так, как раньше всматривалась в Кельсингру, мысленно отмечая известные и неизвестные растения. Голые шипастые плети могли оказаться лесной малиной, о чем полезно будет вспомнить с наступлением лета.

Она добралась до ручейка и, встав на колени, напилась из ладоней, а потом перешла через него и двинулась дальше. В укрытой от ветра низинке она заметила кусты гаультерии^[1] с блестящими красными ягодами. Элис обрадовалась, словно обнаружила клад. Свернув из шарфа кулек, она постаралась собрать побольше ягод. Плоды с острым вкусом станут удачным дополнением к их трапезе – а еще помогут вылечить саднящее горло и кашель. Вечнозеленые листья она тоже срывала, наслаждаясь их ароматом и представляя себе, как заварит из них чай. Ее удивляло, что никто из хранителей не нашел ягоды и не принес их в деревню, пока она вдруг не сообразила, что для выросших высоко в кронах охотников эти растения были загадкой.

Завязав добычу в узелок, Элис подвесила ее к поясу и двинулась дальше. Лиственные деревья сменил густой вечнозеленый лес. Иглистые ветки смыкались у нее над головой, делая дневной свет тусклым. Даже непрерывный ветер утихомирился. Толстый слой пахучих иголок и лесная тишина вызвали у Элис такое ощущение, будто она закрыла уши ладонями. Какое облегчение!

Она брела через лес, но потом ее догнал голод. Элис положила в рот пару ягод гаультерии и разгрызла их, ощущая непривычный вкус и аромат. Голод прошел.

Вскоре Элис вышла на прогалину, где рухнул поваленный молнией гигант, захвативший с собой множество деревьев поменьше. Упавший ствол обвивало растение, очень похожее на плющ. Она некоторое время рассматривала его, а потом ухватилась за одну из шершавых плетей и вытянула ее – хоть та и сопротивлялась. Избавив ее от листьев, она проверила прочность получившейся лозы. Голыми руками ее сломать не получилось. Ну что ж… Можно будет вернуться с ножом, нарезать лозу кусками, унести домой и что-нибудь из нее сплести. Например, корзину. А может, сеть для ловли рыбы? Не исключено. Она присмотрелась внимательнее. Почки уже начали набухать. Значит, зима начинает отступать отсюда. В вышине закричал далекий ястреб. Элис посмотрела сквозь прореху в кронах. Только благодаря этому она поняла, что полдень давно миновал. Надо возвращаться обратно. Она намеревалась набрать веток ольхи, чтобы коптить рыбу, – и не сделала этого, но она придет домой не с пустыми руками. Ягодам гаультерии будут рады.

Дорога вниз по склону быстро вызвала боль в мышцах ног. Элис стиснула зубы и заставила себя шагать дальше.

«Так мне и надо за то, что сидела в доме!» – сурово упрекнула она себя.

Добравшись до лиственного участка леса, Элис ощутила странный запах. Ветер усилился, и она остановилась, пытаясь понять, что именно уловила. Запах был неприятный, но знакомый. Только когда животное вышло на тропу прямо перед ней, она догадалась, что к чему.

«Кот», – подумала Элис.

Огромный кот не сразу заметил женщину. Он крался, опустив голову, и обнюхивал землю с открытой пастью. Длинные желтые клыки выступали за нижнюю челюсть. Шкура у него была пестрая: по черному фону шли еще более темные пятна. На ушах хищника красовались кисточки, мышцы под гладким мехом напрягались и перекатывались.

Элис была поражена, изумлена появлением животного, которого давным-давно никто не видел. Внезапно ей вспомнился собственный перевод слова из языка Старших.

– Пард! – выдохнула она вслух. – Черный пард.

Ее шепот заставил зверя вздрогнуть – и его желтые глаза устремились на нее. Элис охватил страх. Ее собственный запах на тропе! Вот что он вынюхивал!

Ее сердце замерло – и отчаянно заколотилось. Хищник уставился на нее, – возможно, появление человека изумило его не меньше, чем ее саму – появление парда. Представители людей и пардов не встречались друг с другом уже много поколений. Он выгнул спину и зашипел.

Элис захотелось заверещать – но она справилась с паникой. Она сосредоточилась и мысленно позвала на помощь: «Синтара! Синтара, огромный кот охотится на меня – пард! Помоги мне!»

«Нет. Справляйся сама».

Драконий ответ был не равнодушным – Синтара просто констатировала факт. В миг контакта Элис почувствовала, что драконица хорошо поела и погружается в довольное оцепенение. Даже если бы она пожелала пробудиться к тому моменту, то она взлетела бы, пересекла реку и нашла Элис…

«Бесполезная мысль. Сосредоточься на главном», – приказала она себе.

Кот наблюдал за ней – и его настороженность сменилась интересом. Чем дольше Элис будет стоять, оцепенев, как испуганный кролик, тем смелее будет зверь. Действуй!

– Не добыча! – заорала она. Ухватив полы плаща, она широко распахнула его и растянула, увеличивая свой размер вдвое. – Не добыча! – прокричала она опять, намеренно понизив тембр голоса.

Элис захлопала плащом и заставила свои трясущиеся ноги сделать шаг вперед. Если она побежит, пард ее схватит. Если замрет на месте, он тоже ее схватит. Страх наэлектризовал ее, и, взревев в яростном отчаянии, она бросилась на парда, продолжая на бегу хлопать полами одежды.

Он пригнулся – и она поняла, что сейчас он ее убьет. Ее басовитый рык стал гневным воплем, и неожиданно кот ответно рыкнул. У Элис сбилось дыхание. На секунду между противниками воцарилась тишина. А затем пард повернулся и умчался в лес. Он освободил тропу – и испуганная Элис бросилась наутек. Она бежала огромными прыжками. Она не подозревала, что человек способен развить такую скорость. Лес вокруг нее смазался. Низкие ветки рвали ей волосы и одежду, но она не замедляла бега. Она хватала ртом воздух, который обжигал ей горло и сушил рот – но не останавливалась. Наконец у нее в глазах начало темнеть – и тогда она заковыляла медленнее, хватаясь за стволы, чтобы удержаться на ногах. Когда страх перестал придавать ей силы, она сползла на землю, привалившись спиной к раскидистому дубу, и обернулась назад.

В чаще не было заметно никакого движения. Элис сумела закрыть рот, смирила бурное дыхание и услышала оглушительный стук собственного сердца. Ей показалось, что прошли часы, прежде чем она успокоилась, а биение сердца затихло и она смогла слышать обычные звуки леса. Она напряженно прислушивалась, но до нее доносился только шелест ветвей. Уцепившись за ствол, она с трудом поднялась, гадая, смогут ли трясущиеся ноги нести ее дальше.

Когда Элис двинулась по тропе, ведущей к дому, у нее на лице вдруг заиграла нелепая ухмылка. Она сумела! Она столкнулась с пардом, спаслась и возвращается домой победительницей – и к тому же с ягодами гаультерии и листьями для чая.

«Не добыча!» – хрипло прошептала она, и ее ухмылка стала еще шире.

На ходу она привела в порядок одежду и пригладила волосы. Дождь мог превратиться в ливень. Надо поторопиться, пока она не промокла до нитки. У нее накопилось много дел. Надо собрать дрова и растопку, одолжить углей, чтобы разжечь огонь, принести воды. А еще нужно рассказать Карсону про парда, чтобы он предостерег остальных. А потом она заварит себе чаю.

Она-то заслужила чашку чая из листьев гаультерии. Теперь это часть ее собственной жизни.

Двадцатый день месяца Рыбы – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Почтовой Гильдии, Удачный, – всем членам Гильдии.

Вывесить на видном месте во всех отделениях.

Необходимо, чтобы все члены Гильдии помнили о нижеследующем. Наша профессия – это освященное веками ремесло со своими правилами, профессиональными нормами и секретами обучения, связанными с содержанием и разведением голубей, которые доступны исключительно членам Гильдии. Обученные голуби являются собственностью Почтовой Гильдии, и потомство птиц остается собственностью Гильдии. Наша репутация и наша клиентура зависят от того, что наши голуби являются самыми быстрыми, прекрасно обученными и здоровыми. Наши клиенты прибегают к нашим услугам, поскольку уверены, что они могут полагаться на нас и на наших птиц для передачи сообщений, которая будет быстрой и конфиденциальной.

В последнее время участились жалобы и вопросы, касающиеся возможного вскрытия посланий. В то же время мы заметили, что больше жителей стало обращаться в частные голубятни для пересылки своих сообщений. Что еще хуже, недавняя эпидемия красных вшей привела к тому, что наши клиенты вынуждены были получать отказ из-за отсутствия гильдийских голубей, которые могли бы перенести их по-слания.

Нам следует помнить, что под угрозой оказывается не только наша репутация, но и доходы. Наша честь требует, чтобы члены Гильдии докладывали о любых подозрениях относительно вскрытия посланий.

Также необходимо докладывать о случаях кражи яиц или птенцов для личных нужд.

Только при строгом и всеобщем соблюдении гильдийских правил мы сможем обеспечивать то качество услуг, которого требует наша клиентура. Соблюдение всех норм обеспечит наше общее процветание.

Глава 2. Полет

Драконы, словно ласточки, описывали широкие круги над рекой. Казалось, что полет дается им без всякого труда. Хеби отливала алым, а высоко над ней – по расширяющейся спирали – кружила Синтара, подобная синему сапфиру на фоне голубого неба. Его сердце радостно запело, когда он наконец заметил пару изумрудных крыльев. Фенте! Его собственная Фенте. Она порхала уже три дня, и каждый раз, когда Татс видел ее в воздухе, его душу наполняли любовь и гордость. И, конечно, они были чуть-чуть приправлены тревогой.

«Глупыш! Я – дракон. Небеса принадлежат мне. Я понимаю, что привязанному к земле существу такое трудно осознать, но именно здесь мой дом».

Ее снисходительность могла вызвать только улыбку.

«Ты паришь, как пух одуванчика».

«Пух с когтями! Я лечу на охоту!»

«Да найдешь ты вкусное кровавое мясо!»

Татс наблюдал, как она, накренившись, отделяется от стаи, направляясь к подножиям холмов на дальнем берегу реки. Он ощутил укол разочарования. Наверное, сегодня он ее уже не увидит. Она найдет добычу, убьет ее, наестся до отвала, заснет – а вечером вернется не к нему, а в Кельсингру. Там она понежится в бассейне или переночует, спрятавшись в укромном драконьем городском убежище. Он знал, что так оно и к лучшему. Именно это ей необходимо, чтобы расти и увереннее летать. И он радовался, что его драконица одной из первых смогла взмыть ввысь. Но… но он по ней скучал. Ее успех сделал его еще более одиноким, чем прежде.

А сейчас несколько других драконов пытались проделать то, что Фенте уже освоила. Карсон стоял рядом с серебристым Плевком, оттягивая ему конец крыла, которое он осматривал на предмет паразитов. Плевок сверкал, как отполированный меч. Татс догадался, что Карсон под предлогом ухода заставляет дракона расправить крыло. Плевок ворчал – недовольно и угрожающе. Карсон игнорировал брюзжание дракона. Кроме того, не все подопечные с охотой тренировались и упражнялись. Плевок был в числе самых упрямых. Ранкулос проявлял неосторожность и славился угрюмым нравом. Черно-синий Кало кипел величавым возмущением по поводу того, что жалкие людишки смеют им руководить, а Балипер откровенно боялся быстрого речного течения. Что до остальных, то, по мнению Татса, они просто ленились. Обучение полету требовало немалых усилий и было болезненным.

Однако некоторые драконы были твердо намерены взмыть вверх любой ценой. Дортеан до сих пор не восстановился после падения на землю сквозь деревья. А Сестикан получил прореху в перепонке. Его хранитель, Лектер, удерживал поврежденное крыло в раскрытом положении и плакал, пока Карсон зашивал разрыв.

Меркор замер, широко раскинув золотые крылья в бледном солнечном свете. Харрикин и Сильве наблюдали за ним – и на лице Сильве отражалось беспокойство. Дракон Харрикина, Ранкулос, ревниво следил за ними. Золотистый дракон раскинул крылья, а потом отрывисто хлопнул ими, словно удостоверяясь, что все работает. Он подобрался, перенеся вес на задние лапы, и подпрыгнул, делая широкие взмахи. Но ему не удалось набрать достаточную высоту, и его усилий оказалось недостаточно, так что ему удалось только длинное планирование вдоль реки, после которого он неуклюже приземлился на песке. Татс испустил протяжный вздох разочарования и увидел, что Сильве закрыла лицо ладонями. Золотой дракон худел по мере роста и уже не сверкал так, как прежде. Умение летать и добывать пропитание становилось вопросом жизни и смерти – и не только для самого Меркора, но и для остальных его сородичей. Теперь они были готовы следовать его примеру.

Меркор обладал странной властью над ними – и Татс не очень понимал ее причину. В прежней, змеиной форме он возглавлял их «кубло». Татса удивляло, что преданность из былой жизни еще сохранилась. А когда Меркор объявил, что освоившие полет драконы должны охотиться исключительно на другом берегу реки и не трогать животных на этой стороне, чтобы хранителям проще было прокормить прикованных к земле драконов, никто с ним не спорил: ни драконы, ни люди. Теперь все наблюдали за тем, как Меркор разминает крылья, и Татс надеялся, что если Меркору удастся взлететь, остальные проявят большую заинтересованность.

Когда драконы смогут охотиться, всем станет легче жить. Хранители тоже смогут перебраться в Кельсингру. Татс подумал о теплой постели и горячей воде и тоскливо вздохнул. Он снова поднял взгляд, чтобы полюбоваться – Фенте.

– Трудно ее отпустить, да?

Он неохотно повернулся к задавшей вопрос Элис. Мгновение он потрясенно думал, что она заглянула ему в сердце и поняла, как он страдает по Тимаре. Поняв, что речь шла о его драконице, он попытался улыбнуться. Эта жительница Удачного в последнее время была молчаливой, серьезной и отчужденной. Казалось, будто она опять стала чужачкой – утонченной дамой, которая изумила хранителей из Дождевых чащоб, когда те узнали, что она тоже член их экспедиции. Сперва она конкурировала с Тимарой, добиваясь внимания Синтары, но ловкие навыки Тимары вскоре завоевали если не сердце, то желудок драконицы. А Элис все-таки нашла в экспедиции свое место. Она не охотилась, но помогала чистить питомцев и лечить их раны. И еще она обладала важными сведениями о драконах и Старших, которые были полезными и нужными в течение всей экспедиции. Какое-то время они считали, что Элис вписалась в их круг.

Однако ни один дракон не избрал Элис своей хранительницей, а заявление Рапскаля о том, что город принадлежит только хранителям, оттеснило ее в сторону. Татсу сразу же делалось неуютно при воспоминании о той жесткой конфронтации. Когда они попали в Кельсингру, Элис властно заявила, что ничего нельзя трогать или менять, пока она не сможет тщательно описать мертвый город. Татс согласился с ней – как и другие. Теперь он сам дивился тому, какую власть он ей предоставил лишь потому, что она была взрослая и ученая.

А потом произошла роковая стычка между Элис и Рапскалем. Рапскаль являлся единственным из хранителей, имевшим свободный доступ в Кельсингру. Его драконица, Хеби, полетела первой – и в отличие от сородичей не возражала против того, чтобы возить у себя на спине пассажира. Хеби не раз доставляла в город и саму Элис. Но когда Рапскаль и Тимара отправились на очередную разведку и на следующий день вернулись с запасом теплых одеяний Старших, чтобы поделиться с друзьями, одетыми в лохмотья, Элис вознегодовала. Он еще никогда не видел воспитанную, вежливую Элис настолько злой. Она закричала, потребовав, чтобы они «немедленно положили одежду и прекратили ее трепать».

И тут Рапскаль бросил Элис вызов. Он сказал ей – со свойственной ему прямотой, – что город живой и принадлежит Старшим, а не ей. Она напомнил Элис, что она – простой человек и других вариантов нет. Несмотря на собственную сердечную рану, которую Татс получил, увидев Тимару рядом с Рапскалем, он испытал глубокую жалость к Элис. Вдобавок он почувствовал стыд и сожаление, когда понял, что она быстро отдаляется, отгораживается от них. Сейчас он вспоминал о том случае, немного сожалея, что хотя бы не постучался к ней в дверь и не спросил, все ли в порядке. Конечно, он и сам страдал, но ему следовало проявить хоть какое-то участие. А в действительности он даже не заметил отсутствия Элис, пока она не появилась среди них снова.

Может, ее попытка завязать разговор означает, что она оправилась после отпора Рапскаля? Он надеялся, что это именно так.

Улыбнувшись ей, он ответил:

– Фенте изменилась. Я теперь нужен ей не так сильно, как прежде.

– Очень скоро это произойдет со всеми, – произнесла Элис, продолжая наблюдать за драконами, парящими в небе. – Вы начнете думать о себе по-другому. Ваши подопечные будут думать только о себе. Драконы сами начнут определять свою жизнь. И, возможно, нашу тоже.

– Что вы имеете в виду?

Теперь она посмотрела прямо на него, недоуменно приподняв брови, как будто ее изумила его непонятливость.

– Я хочу сказать, что драконы снова будут править миром. Как они делали это и раньше.

– Раньше? – повторил Татс и зашагал следом за Элис.

Это вошло у всех них в привычку: хранители и не освоившие полет драконы по утрам собирались на берегу реки, обсуждая разные дела и строя планы. Татс оглянулся и на секунду был захвачен волшебным зрелищем. Хранители в тающем утреннем тумане представляли собой сверкающие фигуры, закутанные в одеяния Старших. Драконы разбрелись по пологому склону. Они ярко сияли на фоне луга, влажного от росы. Теперь они разминали крылья, энергично хлопая ими по траве, или вытягивали шеи и лапы. Карсон, прекративший понукать Плевка, ожидал их вместе с Седриком, расположившись у подножия холма.

И вдруг Татс сообразил, что у них появился предводитель. Несмотря на впечатляющую речь Рапскаля, произнесенную после возвращения из Кельсингры, он не стал командовать другими, хоть Татс и считал, что он был на такое вполне способен. Но, вероятно, его совсем не тянуло к лидерству. Рапскаль был красивым и веселым малым. Он пользовался симпатией товарищей, но большинство говорило о нем с теплой улыбкой, а не с глубоким уважением. Порой Рапскаль был немного странным: иногда на него нападала задумчивость, которую сменяла неестественная общительность. Однако он всегда оставался доволен собой. Честолюбие, которое возгорелось бы в Татсе, было Рапскалю совершенно несвойственно.

Возрастом Карсон был старше всех, кого избрали драконы. Казалось логичным возложить на него ответственность – и охотник от нее не уклонялся. Как правило, Карсон распределял между хранителями обязанности: одним поручалось чистить и обихаживать питомцев, пока другие отправлялись охотиться или ловить рыбу. Если хранитель протестовал и говорил, что он по горло занят, Карсон не устраивал из этого проблемы. Он признавал особенности каждого и никогда никому не навязывался. В результате все признали его первенство и власть.

Элис молча взяла на себя часть черной, но необходимой повседневной работы. Она следила за коптильней, в которой вялились рыба и мясо, собирала съедобные растения и помогала чистить драконов. Сильве, которая не была особо хорошей охотницей, сосредоточилась на приготовлении еды. По предложению Карсона хранители опять вернулись к общим трапезам. Было приятно собираться вместе, чтобы поесть и вдоволь поболтать, как они это делали прежде, когда сопровождали драконов вверх по реке.

Именно поэтому Татс чувствовал себя менее одиноким.

– Да, драконы будут править миром, – продолжила Элис и покосилась на Татса. – Когда видишь их в полете, а потом наблюдаешь за тем, как вы меняетесь… это заставляет по-другому оценить то, что я обнаружила во время своих ранних исследований. Драконы были центром цивилизации Старших, а люди являлись отдельной популяцией и жили в поселениях вроде того, что мы нашли здесь. Они выращивали зерно и скот, которые отдавали Старшим в обмен на их чудесные изделия. Взгляни на город на противоположной стороне реки, Татс, и задай себе вопрос: как они могли себя прокормить?

– Ну, на окраинах, наверное, паслись стада. И еще поля были… – пробормотал Татс.

– Полагаю, что да. Но хозяйством занимался простой люд. Старшие же посвящали себя магии и уходу за драконами. Все, что они строили и создавали, было нужно не им, а драконам, которые их затмевали.

– Правили ими? Драконы повелевали ими? – беспомощно повторил Тарт.

Такая картина ему вообще не понравилась.

– «Правили» – это не совсем точное слово. Фенте тобой правит?

– Нет, конечно!

– Однако ты посвящал все дни добыче пищи для Фенте, чистил ее и всячески о ней заботился.

– Но я так хотел!

Элис улыбнулась:

– Вот поэтому и неверно употреблять термин «правили». Очаровывали? Околдовывали? Я не уверена, как это следует выразить, но ты, Татс, меня, очевидно, понимаешь. Если у нынешних драконов будет потомство, их количество увеличится, и тогда они неизбежно станут перестраивать мир в своих интересах.

– Звучит чересчур эгоистично!

– Неужели? А разве люди не делают то же самое на протяжении веков? Мы – поколение за поколением – заявляем свои права на земли и используем их в своих целях. Мы изменяем русла рек и ландшафты, чтобы можно было плавать на судах, собирать урожаи или пасти скот. И мы считаем вполне естественным формировать мир так, чтобы он был удобен и гостеприимен для нас. Тогда почему драконы должны воспринимать все как-то иначе?

Татс задумался.

– Их намерения искренни, и, возможно, они не принесут нам вред, – произнесла Элис, нарушив паузу. – Вероятно, люди растеряют часть своей ограниченности, если им придется соперничать с драконами. О, посмотри-ка на Ранкулоса… Никогда бы не поверила!

Огромный алый дракон завис в воздухе. Он не отличался изяществом. Его хвост по-прежнему был слишком тонким, а задняя часть туловища – недостаточно массивной для такого громадного существа. Татс собрался было возразить, что он просто хочет спикировать вниз, но в этот момент крылья дракона начали тяжело хлопать – и планирование пре-вратилось в натужный полет, который постепенно набирал высоту.

Татс заметил Харрикина. Высокий и худой хранитель бежал по склону, пытаясь догнать дракона. Когда Ранкулос взмыл ввысь, Харрикин закричал:

– Смотри, куда летишь! Поворачивай налево! Не над рекой, Ранкулос! Нет!

Его голос был слабым и прерывистым: Татс решил, что громадный дракон вряд ли услышал хранителя. А если и услышал, то проигнорировал вопль. Возможно, он был – полон ликования – а может, решил, что полетит или по-гибнет.

Красный дракон неловко поднимался в небо. Его задние ноги болтались и дергались в безуспешных попытках подтянуть их к туловищу. Другие хранители подхватили крик Харрикина:

– Слишком рано, Ранкулос! Спускайся!

– Вернись!

Но Ранкулос не обращал на них внимания. Он отчаянно стремился удалиться от берега. Ровные взмахи крыльев вскоре превратились в рваное хлопанье.

– Что он делает? О чем он думает?

– Молчать! – Трубный клич Меркора действительно заставил всех замолчать. – Глядите! – приказал он людям и драконам.

Ранкулос парил в вышине, широко раскинув крылья. Его неуверенность стала очевидной. Он качнулся и накренился, описывая широкую дугу – и одновременно теряя высоту. Потом, наверное, осознав, что до Кельсингры ему ближе, чем до деревни, он полетел прежним курсом. Однако все заметили, что красный дракон изрядно подустал. Его туловище обвисло, и крылья начали трепыхаться. Встреча Ранкулоса и реки превращалась в неизбежность.

– Не-е-ет!

Возглас Харрикина был полон муки. Он замер, схватившись за щеки так, что ногти впились в лицо. Но Ранкулос удалялся от деревни. Под ним неутомимо несся жадный речной поток. Сильве опасливо посмотрела на Меркора и, подбежав к Харрикину, встала рядом с ним. Лектер ковылял по склону к своему названому брату, сутуля широкие плечи. Он явно сочувствовал Харрикину и, несомненно, хорошо знал, чем закончится происшествие.

Ранкулос опять замахал крыльями – не равномерно, а панически. Из-за дерганых движений его стало перекашивать и накренять. Дракон вел себя, как птенец-переросток, покинувший гнездо. Он хотел попасть на противоположный берег, но понимал, что не сможет туда добраться. Один… два… три раза кончики его крыльев прочертили по поверхности реки белые полосы, а затем течение поймало его обвисшие задние лапы и вырвало Ранкулоса из воздушной стихии, заставив дракона опрокинуться в серый поток. Ранкулос даже не успел сгруппироваться. Он безрезультатно забил крыльями по воде – и пошел ко дну. А река быстро разгладилась над тем местом, куда он упал, словно его никогда не существовало.

– Ранкулос! – Голос Харрикина стал пронзительным и ребяческим. Он опустился на колени. Хранители смотрели на реку, не шелохнувшись. Каждый надеялся на чудо. Но ничто не возмущало стремительные воды. Харрикин напрягся, сжал руки в кулаки и заорал: – Плыви! Греби! Не сдавайся, Ранкулос! Борись! Не сдавайся!

Он поднялся на ноги и зашагал вниз. Вцепившуюся в него Сильве он волок следом. Наконец он остановился, отчаянно озираясь, содрогнулся всем телом и взревел:

– Нет! Са, умоляю! Только не мой дракон! Нет!

Порыв ветра отбросил жаркую мольбу в сторону. Паренек рухнул на колени – и низко опустил голову.

Воцарилась гнетущая тишина. Все смотрели на опустевшую реку. Сильве оглянулась на хранителей: на ее лице отразилось беспомощное потрясение. Лектер подошел ближе. Он положил покрытую чешуей руку на худое плечо Харрикина и тоже склонил голову. Плечи его дергались.

Татс молча взирал на них, разделяя общую боль. Он бросил виноватый взгляд в небо. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать Фенте – мерцающий далекий изумруд. Как раз в это мгновение она спикировала – наверняка на оленя. «Она не знает или ей все равно?» – задался он вопросом. Он безрезультатно высматривал других двух драконов. Если они и заметили, что Ранкулос тонет, то никак не отреагировали. Может, дело в том, что они понимали собственное бессилие? Но почему драконы всегда демонстрировали по отношению друг к другу такую бессердечность?

«А порой и к своим хранителям», – вдруг подумал он, увидев, как синяя красавица Синтара появляется в его поле зрения. Она была занята охотой и подобно молнии неслась над далекими пологими холмами. Ее не интересовала ни Тимара, стоящая в одиночестве на берегу, ни Ранкулос, погибающий в ледяных объятиях реки.

– Ранкулос! – внезапно прохрипел Сестикан.

Лектер вскинул голову, повернулся – и с ужасом увидел, что его голубой дракон тяжело мчится вниз по склону. На бегу Сестикан раскинул крылья, демонстрируя ярко-оранжевые прожилки. Лектер бросил своего убитого горем брата и помчался наперерез своему дракону. На ходу он громко умолял его угомониться. Дэвви ринулся следом за ним. Крупный голубой дракон усердно тренировался, и тем не менее Татс изумился, когда он внезапно подпрыгнул, ловко вытянул тело и принялся набирать высоту с каждым взмахом крыльев. Дракон пролетел выше головы своего хранителя, но когда он устремился на другой берег, от поверхности реки его отделяло только расстояние, равное длине крыла.

Лектер разразился протестами:

– Нет! Ты еще не готов. Стой! Нет!

Дэвви замер, в панике зажимая рот обеими ладонями.

– Не останавливай его, – устало посоветовал Меркор. В его словах не было энергии, но их услышали все. – Он пошел на риск, который ждет каждого из нас, рано или поздно. Оставаться здесь – значит, медленно умирать. Возможно, быстрая смерть в ледяной воде – это лучший выбор.

Вращая черными глазами, золотой дракон наблюдал за неуклюжим Сестиканом.

Ветер прошелестел по лугу, принеся с собой мелкий дождь. Татс прищурился, радуясь, что щеки у него и так уже влажные.

– А может, и нет! – протрубил Меркор.

Он встал на задние лапы и уставился на вожделенный противоположный берег ниже по течению. Его примеру последовали еще несколько драконов. Харрикин вскочил, а Плевок воскликнул:

– Он вылез! Ранкулос пересек реку!

Татс безуспешно всматривался в даль. Дождь превратился в серую дымку, а драконы смотрели туда, где масса древних построек Старших сползала в воду. Неожиданно Харрикин крикнул:

– Да! Он вылез из реки! Он ушибся и поранился, но он жив. Ранкулос жив – и он в Кельсингре!

Наконец Харрикин заметил рядом с собой Сильве. Он подхватил ее на руки и закружил в радостном танце, вос-клицая:

– Он цел! Цел! – Сильве присоединила к его радостным возгласам свой смех. А потом они вдруг замолчали. – Сестикан? – вопросил Харрикин. – Лектер!

Он и Сильве бросились к Лектеру.

Голубой дракон Лектера все-таки добрался до цели. Он выгнулся, прижал более короткие передние лапы к обвисшим задним и пошел на снижение. Сперва его приземление казалось достаточно ловким. Но лишняя скорость подвела дракона: он перекувырнулся, так и не сложив широкие крылья. Неуклюжая посадка вызвала одобрительные крики, стоны разочарования и даже взрывы смеха. Однако Лектер ликующе завопил и подпрыгнул на месте. Он повернулся и с лягушачьей ухмылкой осведомился у хранителей:

– А ваши драконы могут лучше?

Заметив Дэвви, он сжал своего возлюбленного в тесных объятиях.

В следующую секунду его названый брат и Сильве тоже обняли их. А потом, к изумлению Татса, Харрикин оттащил Сильве, еще раз покружил и, поставив на землю, крепко поцеловал. Собравшиеся хранители с приветственными возгласами направились к ним.

– Все меняется, – негромко сказала Элис, посмотрев на толпу восторженных хранителей, и снова повернулась к Татсу. – В Кельсингре уже пять драконов.

– А здесь – десять, – поддержал ее Татс и, видя, что Харрикин и Сильве продолжают обнимать друг друга, добавил: – Все и вправду изменилось. А вы как считаете?

– Неужели ты веришь, что им важно мое мнение? – спросила Элис искренне и не без горечи.

Татс ответил не сразу.

– Думаю, да, – заявил он в конце концов. – Это важно каждому из хранителей. Вы столько знаете о прошлом. По-моему, иногда вы лучше нас видите, что может с нами случиться…

Он сбился, осознав, что его слова могут показаться злыми.

– Потому что я – не одна из вас. Я только наблюдаю, – подытожила Элис. Когда он молча кивнул, смутившись, она фыркнула. – Но зато это дает мне особое преимущество и такую перспективу, которой у вас нет.

Она махнула рукой в сторону Сильве и Харрикина. Те до сих пор стояли рядом с Лектором. Остальные окружили их, смеясь и ликуя. С Лектером был и Дэвви – и они, конечно, не разнимали рук.

– В Трехоге и Удачном их поведение вызвало бы настоящий скандал. Там они давно стали бы изгоями. А здесь если ты и отводишь взгляд, когда они целуются, то не от отвращения, а чтобы не мешать им.

Татс отвлекся. Он заметил, что Рапскаль прошел между хранителями и приблизился к Тимаре. Он что-то прошептал ей, и она заулыбалась. А он положил ладонь ей на спину, едва касаясь пальцами ткани одеяния Старших – там, где находились крылья. Тимара изогнулась, словно от дрожи, и отстранилась, но на ее лице не было никакого недовольства.

Татс отвернулся и опять обратился к Элис.

– Или мы отводим взгляд из зависти, – заявил он, удивившись собственной откровенности.

– Одиночеству тяжело смотреть на счастье, – согла-силась Элис, и Татс понял: она приняла его реплику на свой счет.

– Но ваше одиночество скоро закончится, – напомнил он ей.

Она пожала плечами:

– Наверное. И со временем то же самое произойдет и с тобой.

Он не сумел изобразить приветливость.

– Почему вы настолько в этом уверены?

Элис задумчиво склонила голову.

– Все именно так, как ты сказал. Я наблюдатель. Но если я скажу тебе о том, что предвижу, тебе это не понравится.

– Я готов услышать правду, – заверил ее Татс и моментально смутился.

Элис кивнула, но промолчала.

Татс с трудом различал обоих драконов: их силуэты едва вырисовывались в дождливой дымке. Ранкулос уже вылез на сушу – значительно ниже по течению – и направлялся к Сестикану. А Сестикан казался маленькой голубой фигуркой, неторопливо шагавшей по одной из главных улиц города. Татс решил, что он идет к драконьему бассейну. Все не начавшие летать драконы только и говорили что о горячих ваннах. Он уставился на драконов на ближнем берегу. Они смотрели в сторону реки с явной тоской. Шея Меркора была вытянута к Кельсингре, как будто он мог перенестись туда лишь на усилии воли. Серебряный Плевок и приземистая Релпда топтались рядом и напоминали недоумевающих детей. Их сородичи расположились вокруг Меркора веером. Иссиня-черный Кало возвышался над Верас, миниатюрной королевой Джерд. Балипер и Арбук держались поодаль от вспыльчивого темного самца. Тиндер, единственный лиловый дракон, у которого на крыльях уже начали проявляться ярко-синие прожилки, застыл возле двух оранжевых собратьев – Дортеана и Скрима. Татсу эта парочка казалась страшно похожей на своих хранителей, Кейза и Бокстера. Прямо близнецы какие-то! Но плавная речь Элис прервала его размышления.

– Они очень юные даже по меркам Дождевых чащоб. Но по меркам Старших ваши жизни только начались. Я ведь долго занималась исследованиями и вычислила, что у вас впереди не десятки лет, а гораздо больший срок. Вам предстоит пережить несколько поколений. Подозреваю, что по мере того как население Кельсингры увеличится, у тебя появится возможность с кем-нибудь познакомиться. Рано или поздно ты найдешь себе молодую подружку, и не одну. Ты уж поверь мне, Татс.

Татс потрясенно глазел на Элис.

– Старшие – не люди, – твердо проговорила она. – Прежде они не были скованы людскими нормами. – Она вновь посмотрела вдаль, на Кельсингру, словно способна была узреть будущее окутанного туманом города. – И я подозреваю, что так и будет. Вы будете жить отдельно от нас и по вашим собственным правилам. – Она указала на радостную группу хранителей. – Теперь тебе не стоит стоять здесь, со мной. Тебе лучше присоединиться к ним.

* * *

Элис наблюдала за тем, как Татс принимает решение. Она восхитилась его мужеством, когда он отрывисто кивнул и направился вниз по склону. Он единственный из хранителей начал свой путь как татуированный сын рабыни, а не как уроженец Дождевых чащоб. Порой он ощущал себя чужаком. Однако она знала истину. Теперь он был таким же Старшим, как и остальные, – и будет им до конца своих дней. Она задумчиво возвратилась домой – и, со вздохом открыв дверь, вошла в свое прибранное жилище. Они – Старшие, связанные с драконами, а она – нет. Но ведь иначе и быть не может. Только она не смогла установить связь с драконом. Удушающее одиночество снова набросилось на нее. Она отмахнулась, заставив себя не думать о ликовании и стремлении в Кельсингру, которые она видела на берегу, и сосредоточилась на текущих заботах. Свежие ветки ольхи были нужны для коптильни. А для очага, на котором готовили еду, понадобятся сухие дрова. И то, и другое трудно находить: легкодоступные запасы быстро истощились. Эти дела оставались важными и вполне ей посильными. Не очень величественная и несложная работа, но это и есть ее обязанности. А лозы, которые она обнаружила, оказались отличным материалом для плетения легких корзин. В них удобно переносить ветки и растопку. Элис выбрала небольшую корзину и пристроила ее на плече. У нее – своя жизнь и свое предназначение. Она взяла толстую палку, которую ей принес Карсон, – та служила ей посохом. Если она намерена приспособиться к этим местам и жить рядом со Старшими и драконами, то ей надо привыкать к своему новому положению.

Альтернатива просто неприемлема. Вернуться в Удачный, к безрадостному псевдосупружеству? Глотать жестокие насмешки Геста и терпеть жалкое прозябание в качестве его жены? Нет! Лучше деревянная лачуга на берегу реки с Лефтрином или даже без него, чем возврат к прежней жизни. Элис расправила плечи и собрала волю в кулак. Было непросто не прятаться за своей якобы полезностью в качестве знатока Старших и драконов. Однако она постепенно учится. Теперь выполняемая ею работа стала скромной, но она была необходимой и приносила удовлетворение, которое отличалось от прежнего существования.

Сильве попросила, чтобы ей показали ягоды гаультерии. Сегодня днем они вдвоем пойдут собирать плоды и листья и искать новые заросли. И они будут вооружены посохами на случай повторного появления парда. Элис тихо улыбнулась, вспомнив, как изумился Карсон ее рассказу о том, как она напугала крупного кота. Он взял с нее обещание посетить вечером их общую трапезу и поделиться с другими хранителями своей историей и лесным приключением с пардом. Как-никак, но она избежала смерти! А еще он взял с нее слово не уходить в чащу без напарника и не уведомив кого-нибудь заранее.

В тот вечер ей было приятно стоять перед ними и пересказывать все, что она узнала о легендарных пардах из старинных рукописей Старших, а потом повествовать, как она тоже притворилась хищником и испугала зверя. Хранители смеялись, слушая о лесном происшествии, но не презрительно, а восхищаясь ее отвагой.

Теперь у нее есть свое место – и она добилась этого сама.

Двадцать второй день месяца Рыбы – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике, – Уинслоу, главному регистратору голубей.

Считаю нелепым, что простая ошибка в учете привела к подозрениям и обвинениям в мой адрес. Я много раз говорил Совету, что являюсь жертвой предрассудков просто из-за того, что получил свое назначение, будучи татуированным, а не уроженцем Дождевых чащоб. Мои нынешние подмастерья сочувствуют своим сородичам, что и приводит к подозрениям и ябедничеству. Поскольку, похоже, у них нет других дел, помимо распространения злонамеренных слухов, я увеличил вдвое их часы работы.

Разумеется, имеются расхождения между количеством птиц, которые сейчас находятся у нас в голубятне, и тем числом, которое имелось до того, как эпидемия красных вшей окончательно прошла. По одной простой причине: птицы умерли.

В той трудной ситуации я не уделял пристального внимания записям, поскольку отчаянно пытался сохранить голубям жизнь. И по этой же причине я сжигал мертвых птиц до того, как другие смотрители могли удостовериться в том, что они действительно погибли. Все было сделано лишь для того, чтобы остановить распространение заразы. И больше ничего за этим не стояло.

Я не могу предоставить вам никаких доказательств – если вы не желаете, чтобы я отправил вам угли и пепел. Мне представляется, что на такое занятие мое время тратить не следует.

А вы как считаете?

Ким, смотритель голубятни в Кассарике.

Постскриптум: Если в каких-либо голубятнях нужны подмастерья, то у меня есть некоторое количество, и я с радостью отправлю их на службу. Чем скорее мои собственные подмастерья смогут заменить тех, кто был мне неверен, тем скорее работа голубиной почты в Кассарике станет эффективной и профессиональной.

Глава 3. Охотники и добыча

Синтара выбралась на сушу. Холодная вода водопадом скатывалась с ее сверкающей синей чешуи. Оказавшись на берегу, она распахнула крылья, качнулась на задних лапах и отряхнулась, осыпая песчаную косу каплями. Плотно прижав крылья обратно к туловищу, она притворилась, будто не замечает, что взгляды драконов прикованы к ней. Она обвела всех взглядом, взирая и на драконов, и на застывших хранителей.

Молчание нарушил Меркор:

– Ты хорошо выглядишь, Синтара.

Она это знала. Для подобных изменений не потребовалось много времени. Долгие ванны в почти кипящей воде, полеты, тренировавшие ее мышцы, и свежее мясо, необходимое, чтобы ее кости обросли плотью… Она наконец-то ощущала себя драконом. Она задержалась еще на мгновение, позволяя присутствующим оценить свою красоту, и снова опустилась на четыре лапы. Пристально взглянув на Меркора, она произ-несла:

– А ты – нет. Все еще не летаешь, Меркор?

Он выдержал ее презрительный тон.

– Ты права. Но надеюсь, что я скоро буду летать.

Синтара сказала правду. Золотистый самец вырос из своей плоти, и теперь его мышцы слишком тонким слоем растянулись у него по костям. Он был чистым – таким же безупречно ухоженным, как всегда, – но прежний блеск уже исчез.

– Он полетит.

Слова прозвучали весьма уверенно. Синтара повернула голову. Она настолько сосредоточилась на Меркоре, что забыла о присутствии остальных драконов, не говоря уже о простом человеке. Несколько юных Старших прервали свои дела, чтобы наблюдать за происходящим, но Элис этого не сделала. Она обихаживала Балипера и тщательно обрабатывала рваную рану на драконьей морде. Элис бережно стирала всю грязь и кровь, полоща тряпицу в ведре, стоящем у ее ног. Глаза у Балипера были закрыты.

Синтара решила не отвечать на утверждение Элис и за-явила:

– Значит, теперь ты хранитель Балипера. Надеешься, что он выберет тебя Старшей? Подарит тебе лучшую жизнь?

Женщина покосилась на Синтару и опять вернулась к своему занятию.

– Нет, – коротко сказала она.

– Мой хранитель умер. Я не желаю другого.

Балипер говорил глубоко безразличным голосом.

Элис замерла. Она прижала ладонь к сильной шее алого дракона. А потом она наклонилась, сполоснула тряпицу и в очередной раз принялась промывать рану.

– Я понимаю, – негромко пробормотала она. А когда обратилась к Синтаре, то интонации у нее оказались точно такими же, как у Меркора: – Зачем ты сюда прилетела?

Вопрос Элис вызвал у драконицы раздражение – и не только из-за того, что они оба посмели его задать ей, но и потому что она сама не знала ответа. Действительно, почему она вернулась? Драконам несвойственно искать общества сородичей или людей. Она секунду смотрела на Кельсингру, вспоминая, с какой целью этот город создали Старшие. Ну, конечно, чтобы завлечь туда драконов. Чтобы предложить им приятные излишества, какие можно найти только в построенном людьми городе.

Некое давнее высказывание Меркора вторглось в ее мысли. Они тогда обсуждали Старших. Она попыталась точно вспомнить его слова, но у нее не получилось. В голове застряло лишь то, что люди меняют драконов так же сильно, как сами драконы меняют людей. По крайней мере Меркор так утверждал.

Подобная идея была унизительной. Почти бесящей. Неужели ее долгий контакт с хранителями переделал ее – внушил потребность оставаться в их компании? Ее кровь забурлила по жилам, и тело встрепенулось. Все ясно! Внезапно она ощутила, как по ее чешуе прошла цветная волна, которая ее выдавала.

– Синтара! Для твоего визита есть причина?

Меркор приблизился к ней. В его голосе прозвучал смех.

– Я лечу, куда мне захочется. Сегодня мне вздумалось навестить вас. У меня просто возникло желание посмотреть на то, что стало с самцами-драконами.

Какой-то звук. Элис фыркнула? Синтара резко обернулась на женщину, но та, казалось, была целиком погружена в обработку раны Балипера. Тогда Синтара уставилась на Меркора. Тот аккуратно складывал крылья. Кало наблюдал за ними обоими с интересом. Как и Плевок. Когда она посмотрела на серебряного самца, тот вскочил на задние лапы и раскинул свои роскошные крылья на всю ширину. Карсон стоял между ними – и вид у него был встревоженный.

– При чем здесь Меркор? – неожиданно протрубил злобный маленький серебряный дракон. – Это могу быть я!

Синтара воззрилась на него и почувствовала, как в горле у нее набухают резервуары с ядом. Он захлопал крыльями, гоня на нее свой мускус гадкой струей. Она затрясла головой, выдувая из ноздрей эту вонь.

– Нет! Никогда! – рявкнула она на него.

– А мог бы! – возразил он, делая шаг в ее сторону.

Глаза Кало начали гневно вращаться.

– Плевок! – предостерегающе прорычал Карсон, но серебряный нахально сделал еще один шаг.

Кало поднял когтистую лапу и демонстративно поставил ее ему на хвост. Плевок возмущенно завопил и рванулся на значительно превосходящего его ростом дракона. Он широко открыл пасть, демонстрируя свои ядовитые железы, алые и вздувшиеся. Кало протрубил свой вызов и распахнул крыло, отбрасывая меньшего дракона в сторону. Карсон с ругательством отпрыгнул, чтобы не оказаться раздавленным.

Кало не обратил внимания на воцарившийся позади него хаос.

– Я полечу на вызов! – объявил черно-синий дракон.

Он посмотрел на Синтару. Она услышала далекий клич и заметила, что высоко над ними кружит Фенте. Маленькая зеленая королева!

Жаркий взгляд Кало затопил ее тело, и внезапно в ней осталась только злость, ярость на них всех – тупых, нелетучих, бесполезных самцов. Волны цвета заиграли на ее чешуйчатой коже.

– Полетишь на вызов? – взревела она, обращаясь ко всем самцам. – Неужели? Никто из вас не летает! Я убедилась в этом сама еще раз! Целое племя драконов, прикованных к земле, будто коровы! И вы – столь же бесполезные для королевы, как костяк давно съеденной добычи.

– Ранкулос летает. И Сестикан, – безжалостно напомнила ей Элис. – Уже два самца. Если бы они были теми, кого ты хочешь…

Оскорбление было велико. Синтара, не сдержавшись, плюнула ядом. Точно посланный шар отравы шлепнулся на землю в нескольких дюймах от Элис. Балипер вскочил: его глаза завращались, рассыпая искры. Когда он ринулся в атаку, Элис с криком метнулась прочь. Один из шипов на его раскинутых крыльях едва не вонзился в нее. Синтара напружинилась и приготовилась к бою, но иссиня-черный Кало перехватил Балипера. Два самца схлестнулись друг с другом, делая выпады раскрытыми пастями и нанося удары шипастыми крыльями. Старшие принялись кричать и вопить. Некоторые бросились в бегство, другие кинулись к сражающимся.

Синтара смогла насладиться зрелищем всего мгновение – а потом Меркор сбил ее на землю. Несмотря на худобу, он был крупнее ее. Она растянулась на траве, а он вознесся над ней – и она поняла, что он оросит ее ядом. Однако он опустился на нее почти мягко, но так, что его тяжелые передние лапы прижали ее крылья к камням и больно придавили гибкие кости.

Синтара, не долго думая, собралась плюнуть в него кислотой. Он пригнул голову, широко распахнув пасть, чтобы продемонстрировать ей набухшие ядовитые железы.

– Не смей! – зашипел он. Приказ сопровождался тончайшей взвесью золотистой кислоты.

Обжигающий ядовитый поцелуй охватил ее голову, и Синтара поспешно отвела морду в сторону.

Он пророкотал вслух, чтобы его слышали другие, но при этом с силой впечатывал свои слова в сознание Синтары: «Тебе не терпится, королева. И это понятно. Еще немного – и я полечу. И я тобой овладею».

Затем он поднялся на задние лапы, освобождая ее крылья. Она неловко поднялась: грязная, со сбитыми и ноющими мышцами. Прижав крылья к телу, она попятилась.

Схватка Балипера и Кало была короткой. Они уже отошли друг от друга, храпя и принимая угрожающие позы. Плевок насмешливо резвился на безопасном расстоянии от крупных самцов, иногда плюясь ядом. Взволнованные хранители криками предостерегали остальных. Синтара поймала на себе взгляд Элис: глаза женщины были тревожно распахнуты. Когда она уставилась на женщину, та инстинктивно подняла руки и закрыла ими лицо. Это только сильнее разозлило Синтару. Она сделала мишенью своего гнева Меркора.

– Не угрожай мне, самец!

Он покосился на нее. Крылья его были наполовину раскрыты, чтобы отвесить ей оглушительный удар, если она ринется на него. Он мысленно ответил Синтаре: «Это не угроза, Синтара, а простое обещание».

Когда он сложил крылья, то она снова ощутила аромат его тела. Она понимала, что ее чешуя ярко вспыхнула в ответ: то была ответная невольная биологическая реакция королевы в течке. Его глаза лукаво вращались.

Она поднялась на задние лапы и отвернулась. Рванувшись в небо, она прокричала:

– Я веду охоту там, где пожелаю! Я тебе ничем не обя-зана.

Она сильно и ровно замахала крыльями, поднимаясь над ними.

Вдали затрубила Фенте: пронзительно и насмешливо.

* * *

– Тимара!

Она неуклюже повернулась на звук приветствия Татса. Мышцы живота свело от нервного напряжения. Она старалась избежать разговора. Когда она вернулась из Кельсингры, то сразу поняла: Татс знает, что произошло между ней и Рапскалем. Ей совершенно не хотелось обсуждать это с Татсом. С тех пор она не то чтобы совсем от него пряталась, но удачно избегала любых попыток оказаться с ним наедине. Почти так же сложно было не оставаться один на один с Рапскалем. Попытки Татса были хотя бы деликатными. Рапскаль же в день их возвращения из Кельсингры заявился к ней на крыльцо и, чересчур понимающе улыбаясь, спросил, не желает ли она прогуляться.

Он стучался в дверь домика, который Тимара делила с Сильве – и якобы с Джерд. Они втроем поселились вместе почти сразу же после того, как хранители начали обустраиваться в поселке. Тимара не помнила никаких обсуждений данного вопроса: просто казалось логичным, чтобы все три хранительницы жили вместе.

Харрикин помог им решить, какую именно из полуразрушенных лачуг назвать своей, – и помогал с обустройством хижины. Благодаря Харрикину дымоход теперь вытягивал дым из комнаты, крыша протекала лишь в том случае, если ветер становился очень сильным, а на окнах красовались ставни. Предметы мебели были немногочисленными и грубыми, но привычными для хранителей. Они взяли пример с Карсона: выдубили оленьи шкуры и натянули их на врытые в земляной пол колья, создав основу для постелей. Потом они вырезали из дерева ложки. Тимара была в числе лучших охотников, поэтому у них всегда было мясо: и чтобы поесть самим, и чтобы произвести обмен с другими хранителями. Тимаре нравилось проводить вечера с Сильве – и она любила, когда другие хранители заходили посидеть у огня и поболтать. Поначалу Татс частенько гостил у них, да и Рапскаль тоже.

Джерд редко проводила ночи дома, но порой заглядывала, чтобы порыться в своих вещах в поисках какого-то предмета или поесть, жалуясь при этом на того мужчину, с которым на тот момент делила постель. Несмотря на свою антипатию к Джерд, Тимара со странным интересом прислушивалась к тому, как Джерд обличает своих любовников. Ей претило небрежное отношение Джерд к сексу, ее вспыльчивость, готовность выложить самые интимные подробности и то, как часто она бросала одного партнера, чтобы переехать к другому. Она пожила с несколькими из хранителей не один раз. Ни для кого в их тесной группе не было секретом, что Бокстер безнадежно в нее влюблен. С Нортелем она сожительствовала уже трижды, а медноглазый Кейз отличился тем, что буквально выгнал ее из дома. То, что их связь прекратилась именно по его инициативе, Джерд не только рассердило, но и изумило. Тимара подозревала, что Кейз проявил преданность своему двоюродному брату Бокстеру и не пожелал разбивать ему сердце.

Однако в тот первый вечер после их с Рапскалем ночевки в Кельсингре Джерд, конечно, заявилась домой. Она так и сыпала мелочными и обидными замечаниями. К примеру, она поспешила напомнить Тимаре о том, что Рапскаль когда-то тоже был ее любовником, пусть и недолго, да и Татс делил с ней ложе. В ее присутствии Тимаре еще труднее было мягко ответить Рапскалю, что у нее нет желания гулять с ним сегодня вечером. Она отказала ему и на следующий день. Когда она наконец призналась ему, что сомневается в разумности своего поступка и что ее страх зачать ребенка гораздо сильнее ее страсти, Рапскаль удивил ее тем, что серьезно кивнул:

– Да уж, проблема… Я постараюсь выяснить, как Старшие в прежние времена предотвращали зачатие, а когда узнаю, то скажу тебе. Потом мы сможем наслаждаться без страха.

Он произнес это совсем недавно, когда они бродили по берегу реки, держась за руки. Она громко рассмеялась, как всегда очарованная и испуганная той ребяческой прямотой, с которой он говорил о вещах определенно не детских.

– Ты с легкостью отбросил все правила, с которыми мы росли? – спросила она.

– Правила больше на нас не распространяются. Если бы ты летала со мной в Кельсингру и больше времени проводила с камнями памяти, ты бы уже была в курсе.

– Поосторожнее с камнями памяти! – предостерегла его Тимара.

Это тоже являлось негласным законом. Дети из Дождевых чащоб были осведомлены о том, насколько опасно прикасаться к воспоминаниям, хранящимся в камнях. Не один подросток пропал, потонув в потоке былых времен. Рапскаль отмел ее опасения.

– Ладно тебе… Я использую камни так, как положено. – Теперь я понял, что часть из них – это городское искусство. В особенности те, что встроены в стены домов, они просто-напросто представляют собой личные воспоминания вроде дневника. Часть – это поэзия, например, запрятанная в статуях, или история. Но должно найтись и такое место, где Старшие хранили свою магию и свое целительство… Когда я его найду, у меня окажется то, что нам нужно. Успокоилась?

– Немного.

Она решила, что не стоит выкладывать ему сейчас всю правду. Она отнюдь не была уверена в том, что пустит его к себе в кровать. Опасно или нет… какая разница? Она сомневалась в том, что сможет объяснить собственное нежелание. Как она растолкует ему то, чего и сама не понимает? Проще вообще ни о чем не говорить.

Точно так же ей проще было не обсуждать Рапскаля с Татсом. Вот почему она повернулась к нему с полуулыбкой и извиняющимся тоном сказала:

– Я собиралась идти на охоту. Сегодня Карсон отвел мне Ивовый Кряж.

– И мне тоже, – непринужденно отозвался Татс. – Ради безопасности Карсон хочет, чтобы мы охотились парами. И не только из-за пардов Элис. Так меньше шансов спугнуть друг у друга дичь.

Она молча кивнула. Рано или поздно это должно было произойти. С того момента, когда хранители собрались, обсуждая, как побуждать драконов к полетам, Карсон выдвинул пару новых идей. В их числе было разделение охотничьих угодий, чтобы избежать конфликтов, и требование завести напарника для повышения безопасности. Сегодня кое-кто будет охотиться в Длинной Долине, другие пойдут на Высокий Берег, а кто-то отправится ловить рыбу. Ивовый Кряж шел параллельно реке и зарос преимущественно ивняком, из-за чего они его так и назвали. Густые заросли сулили хороший корм для оленей, поэтому Карсон и направил туда своих лучших лучников.

Тимара не расставалась со своим снаряжением, а Татс уже успел взять свое. В итоге она не нашла предлога, чтобы отложить выход. После утренней стычки Тимара мечтала убежать подальше. Хотя Синтара и не обратила на свою хранительницу никакого внимания, той было стыдно за драконицу. Ей не хотелось оставаться с другими хранителями: она боялась услышать то, что они станут говорить про ее капризную королеву. Что еще неприятнее, она поймала себя на мысли, что пытается найти объяснения заносчивости и злобности Синтары. Она жаждала хотя бы иметь возможность оправдать поведение подопечного дракона. Но Синтаре было на нее наплевать. Тимара это знала. Однако когда Тимаре начинало казаться, что она избавилась от всех чувств к синей драконице, Синтара находила новый способ пробудить в ней эмоции. Сегодня это был стыд.

Шагая к лесу в сопровождении Татса, Тимара недоумевала. Она ни в чем не виновата. Она ничего плохого не сделала. Тем не менее все оказалось бесполезным. Когда они пересекли луг, где хранители возились со своими драконами, она тщетно убеждала себя, что никто не глазеет ей вслед.

Сегодня по жребию обихаживать питомцев предстояло Кейзу, Бокстеру, Нортелю и Джерд. Они осматривали нелетающих драконов, проверяя, нет ли кровососущих паразитов возле их ушных отверстий, и уговаривали любимцев пошире расправлять крылья. Арбук слушался людей со свойственной ему глуповатой покладистостью, а Тиндер нетерпеливо расхаживал рядом, ожидая своей очереди. С того момента, как у лилового дракона появились цветные узоры, он демонстрировал склонность к щегольству, и кое-кто из хранителей даже посмеивался над его тщеславием. Элис тем временем втирала нутряной олений жир в свежие царапины, которые Кало нанес Балиперу.

Некоторые хранители уговаривали драконов попробовать полететь. Только после того как они делали такую попытку, пусть и чисто формальную, им давали поесть. На этом настоял Карсон.

Тимара не завидовала их работе. Из всех драконов только Меркор проявлял терпение, будучи голодным. Плевок был невероятно гадким, несносным и грубым существом. Даже Карсону было с ним трудно справляться. Вредная маленькая Фенте – гордость Са – беспечно парила в небе, а вот ослепительная зелено-золотая Верас оставалась прикованной к земле. Кстати, она была такой же мстительной, как и ее хранительница Джерд. Кало, самый крупный из драконов, предпринимал почти самоубийственные попытки взмыть вверх. Его хранителем был Дэвви, но сегодня многочисленные раны и царапины Кало, приобретенные в стычке с Балипером, обрабатывал Бокстер. В стычке, которую спровоцировала Синтара! Тимара зашагала быстрее. Лучше целый день выслеживать оленя и тащить добытую тушу в лагерь, чем проводить время с хранителями и их подопечными.

Хорошо хоть, что ей не нужно иметь дело со своим собственным драконом. Вспомнив о Синтаре, она мельком по-смотрела на небо – и постаралась отогнать тень обиды и сожаления.

– Ты по ней скучаешь? – негромко спросил Татс.

Она почти разозлилась из-за того, что он настолько легко смог прочитать ее чувства и мысли.

– Да. Она нисколько не облегчает ситуацию. Порой она вторгается в мое сознание – совершенно не понимаю, по какой именно причине. Она иногда хвастается, что только что убила огромного медведя, и рассказывает в деталях, как он сражался, но не смог причинить ей вред. Это случилось два дня назад. Или она вдруг показывает мне что-то, что видит: гору с шапкой снега или отражение города в большом речном заливе. Нечто настолько прекрасное, что у меня дух захватывает. А в следующий миг ее уже нет. И я вообще не ощущаю ее присутствия.

Тимара не собиралась откровенничать, но Татс сочувственно кивнул и признался:

– Я постоянно ощущаю Фенте. Наша связь словно нить, которая закреплена в моей голове. Я знаю, когда она охотится, когда ест… сейчас она как раз чем-то лакомится. Расправилась с горным козлом, и ей не нравится вкус его шерсти. – Он тепло улыбнулся причудам своей драконицы, но когда он взглянул на Тимару, его улыбка погасла. – Извини. Я не хотел сыпать соль на рану. Не понимаю, почему Синтара так плохо с тобой обращается. Она чересчур высокомерная! И жестокая. Ты – хороший хранитель, Тимара. Она у тебя всегда была ухоженной и накормленной. Ты справлялась лучше всех. Странно, что она не смогла тебя полюбить.

Наверное, подавленность ясно отразилась у нее на лице, потому что Татс сразу добавил:

– Прости. Я вечно болтаю какой-то вздор… Наверное, мне стоило помолчать. Извини меня, Тимара.

– Думаю, она меня любит, – неестественно бодрым голосом ответила Тимара. – А насколько драконы вообще способны любить своих хранителей? Думаю, правильнее было бы употребить слово «ценит». Я знаю, что она ревнует меня к другим драконам.

– Здесь никакой любовью и не пахнет, – заявил Татс.

Тимара ничего не ответила. Они и так уже затронули опасную тему. Поэтому она ускорила шаг и выбрала самую крутую тропу, которая вела на кряж.

– Вот самый короткий путь, – быстро объяснила она Татсу, хотя он не проронил ни слова. – Я предпочитаю подняться как можно выше, а потом начинать охоту, высматривая оленей внизу. Они не замечают меня, когда я оказываюсь на вершине.

– Ясно, – согласился Татс.

На какое-то время подъем не оставил им лишнего воздуха.

Тимара была рада возможности помолчать. Утро выдалось свежим: она замерзла бы, если бы подъем не требовал от нее стольких усилий. По-прежнему моросил дождь, и распускающиеся ивовые листья перехватывали часть капель прежде, чем те достигали хранителей. Они забрались на кряж – и она двинулась вверх по течению реки. Дойдя до незнакомой звериной тропы, Тимара храбро свернула на нее. Не советуясь с Татсом, она решила, что им следует пройти дальше, чем обычно, – иначе трудно рассчитывать на крупную добычу. Она собиралась преодолеть хребет, разведывая новые места, – и, как она надеялась, добыть для лагеря какую-нибудь серьезную добычу.

С самого начала подъема их окутывала тишина. Оба со-средоточились на охоте и вообще не хотели говорить о непростых вещах. Тимаре вспомнилось, что прежде молчание в компании Татса не вызывало у нее неприятия. Тогда они будто погружались в уютное безмолвие друзей, которым не всегда нужны слова. А сейчас ей не хватало этого ощущения. Не подумав, она произнесла:

– Иногда мне жаль, что нельзя вернуться к тому, что было между нами раньше.

– Раньше, чем что? – уточнил он.

Она пожала плечами и оглянулась на него, не переставая идти по звериной тропе.

– К тому, что было до ухода из Трехога. До того как мы стали хранителями драконов.

И до того, как он переспал с Джерд. Тогда любовь и плотская близость были запрещены ей обычаями Дождевых чащоб. А ведь именно Татс дал ей понять, что хочет ее, и пробудил в ней ответные чувства. Потом жизнь почему-то стала нелепо сложной.

Татс не ответил – и Тимара вновь растворилась в окружавшей их красоте. Солнечные лучи пробивались сквозь прорехи в облаках. Мокрые черные ветки деревьев образовывали узоры на фоне серого неба. То тут, то там проглядывали желтые листья, под ногами шуршала трава, которая создала пышный влажный ковер, заглушавший шаги. Ветер стих: теперь он не подхватит их запах. Идеальная погода для охоты.

– Я хотел тебя и тогда. В Трехоге. Я… просто боялся твоего отца. А твоя мать вообще внушала мне ужас. И я не знал, как с тобой об этом заговорить. Тогда все было запрещено.

Она откашлялась.

– Видишь участок, где тропа раздваивается? Там растет большое дерево. Если мы на него залезем, то сможем хорошо рассмотреть окрестности. И оттуда легко будет целиться в зверя. Нам обоим хватит места, чтобы сделать выстрел, если будет в кого.

– Вижу. Удачный план, – ответил он отрывисто.

Благодаря своим когтям Тимара легко забралась наверх. Деревья здесь были малюсенькими по сравнению с теми, среди которых она росла, и ей пришлось переучиваться, чтобы взбираться на них. Она перекинула ногу через ветку и на-клонилась вниз, чтобы подать Татсу руку, – и внезапно он спросил:

– Ты не собираешься поговорить начистоту?

Он схватил ее, и его лицо было всего в нескольких ладонях от ее собственного. Она почти повисла вниз головой и потому вынуждена была встретиться с ним взглядом.

– А нужно? – тоскливо пробормотала она.

Он чуть потянул ее за руку и влез на дерево с такой легкостью, что она заподозрила: он смог бы справиться и без ее помощи. Татс устроился на ветке, которая росла чуть повыше. Он прислонился спиной к стволу и, повернувшись в противоположную сторону, принялся наблюдать за тропой. Сперва они оба в молчании готовили луки и раскладывали стрелы. Наконец все было сделано. Рев реки превратился в далекое бормотание. Тимара прислушалась к перекличке птиц.

– Я хотел бы, – произнес Татс скороговоркой и осекся. – Мне это необходимо, – добавил он еще через мгновение.

– Почему? – спросила она, хотя на самом деле и знала ответ.

– Я схожу с ума и все время ломаю себе голову. Я не могу догадаться, Тимара… Поэтому мне надо, чтобы ты сказала мне правду, все как есть… Наверное, мне будет больно, но я не стану злиться… Ну, я постараюсь не злиться и не буду показывать этого… Но мне необходимо знать, Тимара. Почему ты выбрала Рапскаля, а не меня?

– Я не выбирала, – выпалила она и поспешно добавила, чтобы он не успел ни о чем ее спросить: – Думаю, ты не сможешь понять. Я сама толком не понимаю, поэтому и объяснить тебе не смогу. Мне нравится Рапскаль. Я… люблю Рапскаля, точно так же как и тебя. Как мы могли пережить все то, что с нами случилось, и расстаться? Но суть не в том, что я испытывала к Рапскалю в ту ночь. Я не спрашивала себя: «А не лучше ли мне пойти к Татсу?» Дело было в том, что я сама себя чувствовала… Я знала, кем я была. И вдруг оказалось, что я могу это сделать, если захочу. Вот и все.

Татс помолчал, а затем хрипло проворчал:

– Ты права. Я несообразительный.

Тимара надеялась, что он сменит тему, но Татс не уни-мался:

– Значит, когда ты была со мной, тебя к этому совсем не тянуло?

– Татс, я тебя хотела, – прошептала она. – Ты должен был сообразить, насколько трудно мне было сказать тебе «нет». И себе.

– Но потом ты решила сказать «да» Рапскалю, – буркнул он.

Татс явно не собирался отступать.

Тимара тщетно попыталась найти верные слова, но ничего путного в голову не приходило.

– Наверное, я сказала «да» себе, а Рапскаль просто оказался рядом в тот момент. Не очень приятно звучит, да? Но так оно и есть, Татс… Я не вру.

– Мне жаль… – У него сорвался голос. Он кашлянул и заставил себя продолжить: – Жаль, что там был не я. Ты меня не дождалась, и я не был у тебя первым.

Ей не хотелось знать, в чем причина, однако она не смогла не спросить:

– Почему?

– Тогда это было бы чем-то… ну, волшебным. Тем, что мы смогли бы вспоминать вместе всю нашу оставшуюся жизнь.

Татс говорил проникновенно и с глубоким чувством, но его реплика ее не тронула, а лишь рассердила.

Теперь ее голос стал ядовито-горьким:

– Как ты сберег свой первый раз для меня?

Он подался вперед и повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Она ощутила его движение, но не пожелала даже встречаться с ним взглядом.

– Не могу поверить, что ты до сих пор тревожишься из-за того случая, Тимара. Ты давно меня знаешь и должна была бы понять: ты всегда значила для меня больше, чем могла бы надеяться Джерд. Да, мы спали вместе, и мне нечем гордиться. Я сглупил, Тимара. Я признаю, что совершил громадную ошибку и… ну, она тоже была рядом и сама мне предлагала. И, по-моему, для мужчины все иначе. Ты поэтому кинулась на шею Рапскалю? Потому что ревновала? Что за бессмыслица! Между прочим, он был с Джерд, ты не забыла?

– Я не ревную, – заявила она. Она не лгала. Ревность отгорела, но она вынуждена была признать, что обида осталась. – Раньше я действительно сильно мучилась и не могла успокоиться… Потому что я считала, что между нами есть нечто особенное. А еще, если честно, то еще и потому, что Джерд часто тыкала мне этим в нос. Она представила все таким образом, что если я буду с тобой, то подберу за ней объедки.

– Объедки! – повторил он тусклым голосом. – Вот как ты ко мне относишься? Как к чему-то, что она выбросила. Решила, что я тебя уже недостоин!

Постепенно в его словах появился гнев. Тимара тоже рассвирепела. Он захотел, чтобы она сказала ему правду, и пообещал не сердиться, а теперь начал искать повод для ссоры. Он, видите ли, пожелал продемонстрировать ей ту ярость, которую давно копил в себе. Ну и пусть! Сейчас ей невозможно признаться ему в том, что – да – она успела немного пожалеть, что ей тогда подвернулся Рапскаль.

Татс был по-настоящему надежным. Кроме того, Тимара считала, что на него, как на напарника, всегда можно положиться. Рапскаль оказался ветреным и странным, необычным и притягательным – и порой опасно непредсказуемым.

– Разница, как между хлебом и грибами, – произнесла она.

– Что?

Он передвинулся на ветке, заставив ее заскрипеть.

Внезапно прозвучал чей-то возглас.

– Эй! Слушай!

Звук повторился. Это был не крик. По крайней мере не вопль человека – и он говорил не о страдании. Возбуждение. Зов. У Тимары волосы встали дыбом на затылке и на руках. Звук раздался снова – уже более протяжный. Он то поднимался, то опускался, заканчиваясь воем. Когда он затих, его подхватил другой голос, а потом третий. Тимара судорожно сжала лук и крепче прижалась спиной к дереву. Звуки приближались. И к ним прибавился еще один: тяжелый топот копыт.

Татс полез через ветки, огибая ствол, пока не оказался прямо над Тимарой, глядя в одном с ней направлении. Она почти ощущала топот: какое-то дикое животное направлялось в их сторону. Нет. Два. Или три? Она согнулась и, придерживаясь за дерево, стала всматриваться в тропу.

Это были не лоси, но, возможно, их родичи. Безрогие, с громадными горбами плоти над передними ногами, а в холке – выше Карсона. Они бежали изо всех сил, так что дерн разлетался в стороны. Они оказались чересчур крупными для тропы и мчались по ней потому, что их гнали. Низкие ветки хлестали их и с хрустом ломались. Ноздри первого животного были широко раздуты и налиты кровью. Хлопья пены слетали с его губ. Остальные, следовавшие за ним, явно перепугались до смерти. Они пронзительно вопили от ужаса, оставляя в лесу вонючее облако собственного страха. Тимара с отвращением поняла, что они с Татсом даже не наложили стрелы на тетивы.

– Чего они так?.. – начал Татс, но вдруг раздался долгий воющий крик.

На него ответили – и звук был не столь далеким: он приближался.

Тимара кое-что знала о волках. Хищники не обитали в Дождевых чащобах, однако в старинных легендах фигурировали жадные звери, заставлявшие людей ночами трястись от страха. Теперь она убедилась в том, что ее воображение отставало от реальности. Охотниками оказались громадные создания с алыми языками и белыми клыками, лохматые и опьяненные жаждой крови. Они неслись по тропе: пять, шесть… восемь… – буквально летели и одновременно успевали издавать воинственный клич. Это был не вой, а скорее взлаивающее и улюлюкающее объявление о том, что мясо скоро будет в их распоряжении. Когда деревья скрыли волчью стаю от хранителей, а жуткий зов стих, Татс полез вниз мимо Тимары, а потом спрыгнул на землю. Она со вздохом покачала головой. Он прав. После такого шума никаких животных поблизости не останется. Тимара последовала за ним, раздраженно ворча:

– Ты идешь не в ту сторону!

– Нет, в ту. Я должен все увидеть.

Спустя некоторое время Татс затрусил по тропе, проложенной лосями и волками.

– Не глупи! Они с радостью разорвут на клочки и тебя, а не только тех лосей – или кто они там.

Он ее не услышал – или не пожелал слушать. Мгновение она стояла, пытаясь понять, что сильнее: ее страх или злость? А затем рванулась за ним.

– ТАТС!!! – Ей было наплевать, насколько громко она кричит. Дичи вокруг уже не осталось. – Карсон велел нам охотиться парами! Волки – как раз то, о чем он нас предупреждал!

Но Татс скрылся из виду, и на мгновение она замерла в нерешительности. Она может вернуться и рассказать Карсону и остальным о происшедшем. Если Татс уцелеет, ее поступок будет выглядеть как ребяческое ябедничество. А если он не спасется, то окажется, что она предоставила ему право идти на смерть одному. Стиснув зубы, она закинула лук за спину и взяла стрелу, сжимая ее в руке, как короткое копье. Заправив тунику под пояс, она бросилась за Татсом.

Бег не входил в число умений, которые приобретали выросшие на деревьях дети Дождевых чащоб. Очутившись в этих местах, Тимара немного научилась бегать, но до сих пор проявляла робость. Как можно подмечать все окружающее, двигаясь с такой скоростью? Как можно прислушиваться, когда в ушах стучит кровь, и как принюхиваться, хватая воздух ртом?

Узкая дорожка вилась вдоль хребта, огибая самые густые заросли и ныряя в купы деревьев. Она обнаружила, что Татс бегает уверенно и быстро. Она даже его не видела, а просто следовала по протоптанной громадными копытными тропе.

Когда Тимара покинула кряж и направилась прямо на холмистый склон, уходящий к реке, она наконец различила Татса вдалеке. Он мчался, пригнув голову, зажав в одной руке лук и работая второй. Переведя взгляд вверх, она увидела не саму стаю, а раскачивающиеся кусты, отмечающие путь загнанных животных. Возбужденное поскуливание волков прилетало к ней, заражая звериным азартом. Тимара опустила подбородок к груди, прижала крылья к спине и помчалась прыжками по крутой тропе.

– Татс! – заорала она, и он обернулся на ее крик.

Он застыл как вкопанный, и как ей ни хотелось замедлить бег или вообще перейти на шаг, она заставила себя двигаться вперед.

Когда Тимара добралась до Татса, она задыхалась настолько сильно, что не могла говорить. Татс молча смотрел на противоположный склон.

Охота продолжилась без них. Очевидно, лоси и их преследователи перепрыгнули через глубокую лощину, до которой хранители как раз добрались. Склон был усеян кусками дерна и следами копыт. Внизу оказались остатки проложенной древними Старшими дороги: сначала она шла параллельно звериной тропе, а потом поворачивала к реке. Сейчас Тимаре было видно, что дорога вела к заброшенному мосту и обрывалась у обломков бревен и груд камней. Прежде мост был перекинут через реку, что казалось невероятным, хотя вдалеке тоже темнели останки какой-то старой конструкции.

Внизу под обвалившимся пролетом бурлили и кипели ледяные воды. На самой дороге валялись лишь куски покрытия и щебенка. Деревья здесь разрослись, а часть ровно уложенных булыжников сползла вниз, когда река подмыла берег. В общем, от дороги, ведущей к их поселку, практически не осталось никаких следов. Когда-то давно река поменяла русло и проглотила его, а потом вновь переместилась, уступив место поросшему травой лугу.

– Они загнали их в тупик! – объявил Татс. – Похоже, волкам тут все знакомо. Лоси спрятались в конце моста.

Тимара кивнула. Ее взгляд нашел сначала спасающихся бегством животных, а затем сквозь частокол деревьев она увидела и волков. Покосившись на Татса, она обнаружила, что тот съезжает вниз по крутому склону. Начал он движение на корточках, но вскоре резко сел и заскользил вниз. Он исчез из виду в жестком кустарнике, покрывшем нижнюю часть склона.

– Ты что, совсем идиот?! – возмущенно крикнула Ти-мара.

Но через несколько секунд, называя себя еще большей идиоткой, она последовала за ним. Каменистая осыпь была неустойчивой, а почва увлажнилась из-за дождя. Тимаре удалось удержаться на ногах дольше, чем ему, но в конце концов она рухнула на бок и остаток пути уже ехала, увлекая за собой землю и колючие плети. Татс тем временем добрался до самого низа.

– Тихо! – предупредил он, протягивая ей руку.

Тимара неохотно ухватилась за нее и приняла его помощь. Они преодолели небольшой подъем и внезапно очутились на открытом участке старой дороги.

Теперь ничто не мешало им наблюдать охотничью драму. Волки действительно загоняли лосей. Декоративные каменные стенки обрамляли подходы к мосту, заставляя животных выбежать прямо на него. Вырвавшийся вперед самец, более быстрый, чем двое других, уже осознал свою ошибку. Он достиг обрезанного участка моста и теперь неуверенно топтался на камнях, тщетно пытаясь найти безопасный спуск, а внизу ревел стремительный поток.

Один из уставших лосей захромал и отстал. Второй продолжал нестись вперед, по-видимому, не поняв, что их подогнали к обрыву. На глазах у хранителей волки выскочили на мост. В отличие от своей добычи они не замедляли движения и не колебались.

Отставшего лося окружили. Он рухнул, успев издать короткий крик протеста. Крупный волк сомкнул челюсти на горле шатающегося животного, два других вцепились ему в задние ноги. Четвертый запрыгнул ему на плечо – лось упал и завалился на бок. В этот момент еще пятый волк вцепился ему в брюхо. Все было кончено: беспомощно лягающиеся длинные ноги исчезли под нападавшими хищниками.

Второй лось, подгоняемый воплем умирающего, рванулся вперед. Не заметив опасности или ослепленный страхом, он добежал до края моста – и прыгнул вниз.

Первый лось оглянулся. Этот массивный самец повернулся к своим преследователям. Их осталось трое: остальная стая была поглощена поеданием добычи. Громадный лось тряхнул головой, угрожая врагам рогами, выпрямился и выжидающе замер. Когда первый волк скользнул вперед, лось развернулся и лягнул его задними ногами, попав в цель. Однако второй прыгнул на сохатого, стремясь оказаться под ним и впиться жадными зубами ему в брюхо. Лось неловко дернулся, но не смог стряхнуть с себя хищника. В этот момент последний из волков сделал уверенный бросок, а первый вскочил и пошел в атаку. Тимара изумилась: зверь высоко подпрыгнул, упал лосю на спину и, вытянув голову, вцепился в шею сразу за головой добычи. Огромный лось сделал еще пару неуверенных шагов – и рухнул на колени. Он умер молча, пытаясь уйти, даже когда задние конечности ему отказали. Когда он упал, Татс протяжно выдохнул.

Тимара заметила, что продолжает держать его за руку.

– Нам надо отсюда убираться, – прошептала она. – Если они повернутся, то заметят нас. А мы находимся слишком близко. И бежать нам будет некуда, ведь они в любом случае быстрее нас.

Татс не отрывал взгляда от волчьего пиршества.

– Они нажрутся досыта, и мы их не заинтересуем. – Внезапно он посмотрел на небо. – Если у них вообще что-то получится, – добавил он.

Синтара пронеслась вниз синей молнией, выбрав целью многочисленную группу волков, рвущих первого из заваленных лосей. От мощного удара дракона туша и волки скользнули по покрытию моста к каменной стенке. Синтара проехалась на них, надежно запустив когти задних лап в лося, а передними полосуя волков. Когда все они врезались в стену, она уже сомкнула челюсти на одном из хищников и вскинула его высоко вверх. Стая, визжа от боли, брякалась позади нее. Ни одному больше не доведется охотиться.

Спустя мгновение появилась Фенте. Она обрушилась на второго лося и трех его убийц. Удар драконицы оказался не таким удачным. Один из волков слетел с края моста, а ее туловище отправило в ту же сторону тушу. Второй хищник умер с испуганным взвизгом, а третий, воя от ужаса, бросился наутек.

– Татс! – предостерегающе крикнула Тимара, когда зверь стремительно понесся к ним.

Татс мгновенно оттеснил ее себе за спину, размахивая зажатым в руке луком, словно боевым посохом. Приближающийся волк увеличивался в размере, и Тимара вдруг осознала, насколько он на самом деле велик. Если бы он встал на задние лапы, то оказался бы выше Татса. Широко раззявив пасть и вывалив красный язык, зверь бежал прямо на них. Тимара резко втянула в себя воздух, чтобы завопить, но сдержалась: перепуганный хищник неожиданно вильнул, огибая их, и, вскарабкавшись вверх по склону, исчез из виду.

Тимара запоздало отметила, что крепко вцепилась в тунику Татса. Она выпустила ткань, а он повернулся и притянул ее к себе. Сперва они обнимали друг друга: обоих била дрожь. Наконец она подняла голову и заглянула ему через плечо.

– Он убежал, – вырвалось у нее.

– Да, – ответил он, но не выпустил ее из объятий. Чуть погодя он произнес: – Мне очень жаль, что я спал с Джерд. Жаль по многим причинам, но в основном потому, что это причинило тебе боль. И нам стало труднее…

Он замолчал.

Тимара глубоко вздохнула. Она знала, что он бы хотел услышать, – но не могла вымолвить ни слова. В отличие от Татса ее не мучило раскаяние. Она не считала свой «роман» с Рапскалем ошибкой. Правда, она не приняла решение более хладнокровно – однако она чувствовала, что не может сказать Татсу, будто жалеет о содеянном. Тимара задумалась.

– То, что было у вас с Джерд, не имело никакого отношения ко мне… Я, конечно, жутко злилась и чувствовала себя обманутой. А потом я рассердилась из-за намеков Джерд. Но это было не в твоей власти и…

– Верно! Как мы сглупили!

Она сделала шаг назад, чтобы возмущенно посмотреть ему в лицо. Однако он смотрел не на нее, а ей за спину, на обрушившийся мост. Она попыталась понять, что его ошеломило. Синтара устроилась на камнях, пожирая добычу. Фенте пропала – как и тот мертвый волк, ставший единственным результатом ее охоты. Наверное, проглотила его и улетела. Внезапно Фенте появилась, взмывая над обломанным краем мос-та. Изящная зеленая драконица ровно махала крыльями и набирала высоту. Достигнув середины русла, она изогнулась и направилась вверх по течению, поднимаясь все выше и выше.

– В чем мы сглупили? – спросила Тимара с опаской.

Совершенно неожиданно Татс воскликнул:

– Вот что было нужно драконам! Платформа для взлета. Готов поспорить, что половина из них уже сегодня сможет перемахнуть через реку, если станет стартовать отсюда! В крайнем случае они подлетят достаточно близко, и даже если они упадут в воду, то смогут выйти на берег на другой стороне. Ведь они все хорошо тренируются. А если они переберутся, полежат в купальнях, то скорее всего смогут стартовать с противоположной части моста и будут взлетать лучше. И охотиться.

Она тщательно обдумала идею Татса, мысленно измеряя концы моста и вспоминая, на что способны драконы.

– Должно получиться, – признала она.

– Точно! – Он подхватил ее на руки, прижал к груди и закружил. А потом поставил на землю и поцеловал – крепко, так что губам стало больно, а по телу прошла волна жара. И не дав ей времени отреагировать или ответить на его поцелуй, он отодвинулся от нее и наклонился за луком, который обронил, вновь заключая ее в объятия. – Пошли! Такая новость важнее мяса!

Тимара сжала губы. Внезапность поцелуя и уверенность Татса в том, что между ними сейчас что-то изменилось, лишили ее дара речи. Ей следовало бы его оттолкнуть. Или нет… Ей нужно броситься за ним, обнять и поцеловать. Ее отчаянно забившееся сердце вызвало у нее в голове сотню смятенных вопросов – но вдруг ей расхотелось их задавать. Пусть пока подождут. Она с трудом заставила себя успокоиться. Ей надо молча подумать, прежде чем кто-то из них скажет хоть слово. Она опустила глаза и взяла себя в руки.

– Ты прав, нам пора, – согласилась она, однако на пару мгновений задержалась, глядя, как Синтара насыщается.

Синяя королева очень выросла – да и аппетит у нее был отменный. Поставив лапу с выпущенными когтями на тушу лося, она оторвала от добычи заднюю ногу. Когда она запрокинула голову, чтобы проглотить кусок, ее сверкающий взгляд зацепился за Тимару. Мгновение она смотрела на свою хранительницу с набитой пастью, а потом начала трудоемкий процесс отправки ноги себе в глотку. Ее острые задние зубы резали плоть и крошили кости, а потом она подбросила истерзанный кусок в воздух и поймала его, после чего порция прошла в пищевод.

– Синтара! – прошептала Тимара в неподвижный холодный воздух.

Она почувствовала мимолетное прикосновение-узнавание, повернулась к ожидающему ее Татсу – и они побрели в по-селок.

* * *

– Мне обещали совсем другое! – Роскошно одетый мужчина гневно кричал на продавца, державшего цепь, которая была закреплена на наручниках Сельдена. Дувший с моря ветер дергал тяжелый плащ мужчины и ерошил его жидкие волосы. – Я не могу показывать герцогу тощего кашляющего урода! Мне был обещан человек-дракон. Ты сказал, что у тебя есть ребенок женщины и дракона!

Незнакомец устремил на него бледно-голубые глаза, в которых заледенела ярость. Сельден встретил его взгляд равнодушно, безуспешно пытаясь заинтересоваться происходящим. Его вырвали из сна, который напоминал оцепенение, выволокли из трюма и протащили по корабельной палубе на неоструганный причал. Ему оставили замызганное одеяло только потому, что он крепко прижал его к себе, когда его разбудили, – и никто не захотел прикасаться к нему, чтобы отнять эту тряпку. Он прекрасно их понимал. От него разило: кожа задубела от давно высохшего соленого пота. Волосы свисали ему на спину сбившимися в войлок прядями. Он страдал от голода, жажды и холода. А теперь его продают, как грязную лохматую обезьяну, привезенную из жарких стран.

Повсюду на причалах принимали грузы и заключали сделки. Откуда-то прилетел аромат кофе, в ушах гудело от кальсидийской речи. Все было таким же, как в удачненском порту в момент прихода судна. С такой же поспешностью грузы перемещались с палубы на сушу и в тачках развозились по складам. Или продавались на месте особо нетерпеливым покупателям.

Его будущий хозяин не выглядел особенно нетерпеливым. На его лице ясно читалось недовольство. Он по-прежнему держался прямо, но возраст заставлял плоть обвисать на костях. Возможно, раньше он был воином, но его мышцы уже стали дряблыми, а живот отяжелел от жира. Пальцы у него были унизаны кольцами, на шее висела массивная серебряная цепь. Возможно, когда-то его сила заключалась в его теле – теперь она видна была в его богатом одеянии и абсолютной уверенности в том, что никто не посмеет ему перечить.

– Но я не лгал! Он – настоящий человек-дракон, как я и обещал. Разве вы не получили то, что я вам послал: образчик его мяса? Вы ведь видели чешую! Вы посмотрите только! – Мужчина повернулся и решительно сдернул с Сельдена одеяло, бывшее его единственной одеждой. Ветер весело взревел, обжигая Сельдену тело. – Вот видите? Он в чешуе с головы до пят! Взгляните на его ноги и руки! Вы когда-нибудь видели у человека что-нибудь подобное? Он настоящий, клянусь, господин! Мы ведь только что с корабля, канцлер Эллик! Путь сюда был долгим. Его надо вымыть и покормить, но когда он снова станет здоров, вы убедитесь в том, что он – именно то, что вам надо, или даже больше.

Канцлер Эллик скользнул по Сельдену взглядом так, будто покупал кабанчика на рынке.

– Он с головы до ног в порезах и ссадинах. Это не тот образец, который мне нужен. А ты хочешь продать мне его втридорога.

– Он сам виноват! – запротестовал купец. – Он злобный. Дважды нападал на своего смотрителя. На второй раз тому пришлось хорошенько его избить. Он ведь должен был запомнить, как надо себя вести! А смотритель сильно рисковал, когда собирался его кормить. Он ведь бывает совсем диким. Но это его драконья кровь, не так ли? Обычный человек легко понял бы, что нет смысла начинать драку, если ты прикован к скобе. Вот вам очередное доказательство. Он – наполовину дракон.

– Ложь! – прохрипел Сельден.

Ему трудно было стоять. Он знал, что под ногами у него – твердая почва, и в то же время ощущение качки не прекращалось. Он слишком долго прожил в корабельном трюме. Серый свет раннего утра казался ему слишком ярким, а воздух – обжигающе-морозным. Он помнил свое нападение на служителя и причину своего поступка. Он надеялся, что заставит этого человека убить его. Но ему не удалось достичь цели, а смотритель получил огромное наслаждение, причиняя рабу максимально сильную боль, но при этом не нанося смертельного увечья. В течение двух дней он почти не мог шевелиться.

Сельден дернулся, выхватил свое одеяло и прижал его к груди. Торговец отшатнулся от него со сдавленным криком. Сельден отодвинулся от него настолько далеко, насколько позволяла длина цепи. Ему хотелось набросить ветошь себе на плечи, но он боялся, что ненароком упадет. Он так ослабел! Он болен! Он устремил взгляд на людей, которые решали его судьбу, пытаясь заставить свой измученный разум мыслить связно. Он находится не в том состоянии, чтобы бросать кому-то вызов. Кому он предпочтет принадлежать? Он сделал выбор – и даже подыскал нужные слова. Он постарался прочистить горло, а потом хрипло выдавил:

– Я сейчас на себя не похож. Мне необходима еда, теплая одежда и сон. – Он попытался нащупать общую почву, пробудить сочувствие хоть в одном из мужчин. – Мой отец не был драконом. Он – из Калсиды, так что он ваш соотечественник. Он был капитаном корабля. Его звали Кайл Хэвен. Он родился в рыбацком поселке – в Шалпорте. – Он осмотрелся и с отчаянной надеждой спросил: – Мы в Шалпорте? Скажите! Здесь наверняка кто-нибудь его вспомнит. Мне говорили, что я похож на него.

В глазах богача вспыхнули искры гнева.

– Значит, он еще болтает? Почему ты меня об этом не предупредил!

Торговец нервно облизал губы. Он явно не ожидал, что столкнется с подобной проблемой. Он заговорил пронзительно-скулящим тоном:

– Он – человек-дракон, мой господин. Он разговаривает и ходит, как человек, но у него тело дракона. И он лжет, как крылатая тварь: ведь все знают, что драконы источают обман за обманом.

– Тело дракона! – Канцлер оценивающе оглядел Сельдена, и голос его наполнился презрением. – Скорее ящерки. Или оголодавшей змеи.

Сельден подумал, стоит ли опять заговаривать, – и предпочел промолчать. Ему надо сохранить остаток сил на то, что может ждать его впереди. Он решил, что у него больше шансов выжить в том случае, если его продадут придворному: у торговца он скорее всего погибнет. Кто знает, в каком порту его в следующий раз попытаются продать, и главное – кому? Он достиг Калсиды, и здесь его считают рабом. Он уже почувствовал, насколько тяжелой может оказаться такая участь. Он знал, как унизительно и больно быть просто имуществом. Это мерзкое воспоминание прорвалось у него в памяти, как нарыв, полный гноя. Он прогнал его и уцепился за те чувства, которые оно в нем вызвало.

Он впился в свой гнев, опасаясь, как бы тот не уступил место покорности. «Я здесь не умру», – пообещал он себе. Он потянулся к центру своего «я», усилием воли вливая в свои мышцы энергию. Он заставил себя встать прямее, велел телу прекратить трястись. Сморгнул туман, застилавший слезящиеся глаза, и уставился на богача. Канцлер Эллик. Значит, он – влиятельный тип. Сельден позволил гневу зажечь свой взгляд.

«Купи меня!»

Он не произнес вслух ничего, но направил свою мысль покупателю. В нем стало расти спокойствие.

– Хорошо, – ответил канцлер Эллик так, будто услышал Сельдена.

На одно отчаянное мгновение Сельдену показалось, что он все-таки обладает некой возможностью определять свою жизнь. Однако в следующую секунду канцлер обратился к торговцу:

– Я – человек чести и свое слово не нарушу. Но я не уверен, уместно ли понятие «честь» по отношению к тебе. Полагаю, что ты способен на любую хитрость, лишь бы получить побольше денег. Но я все же куплю твоего раба. Но заплачу вдвое меньше уговоренной суммы. И считай себя счастливым, раз тебе так повезло.

Сельден скорее ощутил, чем увидел тайную ненависть в опущенных глазах торговца. Однако его ответ был кротким. Он протянул канцлеру конец цепи Сельдена.

– Конечно, мой господин. Раб теперь ваш.

Канцлер Эллик не пожелал протягивать руку за цепью. Он оглянулся – и к нему шагнул слуга. Он оказался мускулистым и поджарым, одетым в чистую и отлично сшитую одежду. Вероятно, он служит в доме. На его лице ясно читалось отвращение.

Канцлер не обратил на это никакого внимания. Он отрывисто рявкнул, приказывая:

– Доставь его ко мне домой. Проследи, чтобы он прилично выглядел.

Слуга нахмурился и резко дернул цепь.

– За мной, раб.

Он заговорил с Сельденом на общем языке, а потом повернулся и быстро зашагал прочь, даже не став проверять, как Сельден ковыляет и подпрыгивает, чтобы не отстать от него.

А судьба Сельдена перешла в новые руки.

Двадцать пятый день месяца Рыбы – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Рейала, исполняющего обязанности смотрителя голубятни в Удачном, – Детози, смотрителю голубятни в Трехоге.

Предложено обещание награды за любые сведения относительно судьбы Седрика Мельдара или Элис Кинкаррон Финбок, членов экспедиции на «Смоляном». Пожалуйста, скопируй приложенное объявление о награде и распространи его в Трехоге, Кассарике и мелких поселениях Дождевых чащоб.

Детози, смотрителю голубятни – короткое приветствие от ее племянника и пояснение относительно новой упаковки сообщений. Я напишу все необходимые распоряжения на внешнем конверте из ткани, а затем зашью и целиком окуну в сургуч. Внутри находится пустотелая костяная трубка, запечатанная сургучом, а в ней – внутренний футляр из металла. Руководство Гильдии утверждает, что это не будет перегрузкой для голубей, но я, как и многие другие смотрители, питаю некоторые сомнения, особенно в отношении мелких птиц. Конечно, необходимо что-то делать, дабы восстановить уверенность в конфиденциальности отправляемых и получаемых сообщений, но мне кажется, что данная мера скорее обременит голубей, чем позволит избавиться от нечестных смотрителей. Не могли бы вы с Эреком присоединить свои голоса к оценкам этих новых футляров для сообщений?

Глава 4. Начало торгов

– Кто бы мог подумать, что настолько унылая комната может так вонять? – спросил Реддинг с невеселым сар-казмом.

– Помолчи-ка, – велел ему Гест и протиснулся мимо него в комнатушку.

Стоило ему войти, как она пугающе закачалась у него под ногами. Это был не гостиничный номер: в Кассарике не существовало нормальных гостиниц, имелись только бордели, таверны, где можно было приплатить за возможность переночевать на скамье, и простенькие жилища. Последние представляли собой помещения размером с птичью клетку, которые рабочие семьи сдавали как источник дополнительного дохода. Женщина, принявшая у них деньги, была портнихой. Она заявила им, что они должны почитать себя счастливчиками, найдя жилье на ночь глядя. Гест постарался не рявкать на нее, пока она получала от них совершенно несусветную сумму, а потом отправляла своего младшего сына провожать их в эту незапертую комнатку. Она, кстати, сильно качалась на ветру в нескольких ветках от ее собственного жилища.

Пока они шли по сужающейся ветке, Реддинг цеплялся за нелепый кусок узловатой веревки, которая притворялась перилами. Гест ничего подобного не делал. Он предпочел бы убиться насмерть, рухнув в лесные заросли далеко внизу, чем выставить себя трусом. А вот Реддинга такая перспектива не смущала. На всем пути по мокрому от дождя мосту он ныл и причитал от страха, и Гест едва справился с желанием столкнуть его вниз и двинуться дальше в одиночестве.

Теперь он обвел взглядом комнату и хмыкнул. Придется удовлетвориться тем, что есть. Кровать маленькая, керамический очаг не выметен – да и постельное белье вряд ли стиралось после предыдущего гостя, использовавшего матрас в углу. Но это не имело никакого значения. В Трехоге его дожидался прекрасный номер в нормальной гостинице. Он собирался закончить калсидийское дело как можно быстрее, а затем ему удастся купить услуги какого-нибудь речника, чтобы тот отвез его обратно в Трехог. Оказавшись там, он сможет заняться кое-чем важным, а именно поисками своей заблудшей жены. Конечно, она отправилась из Кассарика, но он не видел причин, по которым ему не следовало бы вести ее поиски из уютного номера в Трехоге. В конце концов, именно для того и существуют гонцы: чтобы их посылали в непривлекательные места задавать вопросы и добывать для хозяина правдивую информацию.

Он скрипнул зубами, вдруг осознав, что именно так его использует тот калсидиец. Он – посыльный, отправленный в несусветную глушь, чтобы доставить мерзкое сообщение. Что ж, ладно… Надо поскорее с этим покончить. А после он сможет жить по своему разумению.

Он снял комнату исключительно ради возможности приватно провести встречу. Тот калсидийский злодей в Удачном подчеркнул несколько раз, что она должна быть тайной, а «сообщение» следует передать без посторонних. Весь процесс потребовал просто нелепого количества этапов: нужно было оставить в некой гостинице в Трехоге письмо, дождаться ответа, а затем послушно навестить некого оператора подъемника в том же городе и попросить у него рекомендовать жилье здесь, в Кассарике. Он рассчитывал, что у злодея хватит ума выбрать какое-нибудь приличное место. Однако его направили сюда. Его единственное везение состояло в том, что корабль отплывал в Кассарик в тот же самый день. Ему даже не пришлось отказываться от своей каюты на судне.

Гест избавился от скромного мешка с вещами. Реддинг поставил на пол свой гораздо более весомый саквояж. Спутник Геста со стоном выпрямился и мученическим тоном сказал:

– Вот мы и на месте. И что теперь? Ты готов рассказать мне что-то еще о твоем загадочном торговом партнере и причине, которая потребовала полной конфиденциальности?

Гест не пожелал делиться с Реддингом деталями полученного поручения. Он объяснил их поездку как торговую – к коей прибавилась прискорбная необходимость выяснить ситуацию с его исчезнувшей супругой. Он не упоминал имени Седрика: Реддинг пылал к нему совершенно необъяснимой ревностью. Не было никакого смысла заранее провоцировать его: он дождется момента, когда такой взрыв эмоций окажется подходящим и забавным, и тогда использует ссору для собственной выгоды. Ревность подстегивала Реддинга в его попытках быть занимательным.

О калсидийском мерзавце он вообще не упоминал, предоставив Реддингу считать, что тайные послания и странные контакты связаны с возможностью приобретения чрезвычайно ценного изделия Старших. Реддинг был заинтригован – вдобавок оказалось весьма забавным пресекать все его попытки расспросов. Не стал Гест упоминать и о возможности того, что в случае успеха своей миссии он получит права на значительную часть Кельсингры. Нет смысла чересчур разжигать жадность этого человечка. Он раскроет карты в нужный момент, положив начало истории о своей торговой смекалке, которую Реддинг, несомненно, разнесет по Удачному.

С момента приезда в Дождевые чащобы Гест все больше убеждался в том, что подобные права на Кельсингру принесут несказанные богатства. Трехог гудел от слухов о визите Лефтрина и его стремительном отъезде. Говорили, будто члены экспедиции стали союзниками семейства Хупрус. Действительно, капитан «Смоляного» закупил припасы, пользуясь кредитом, который ему предоставили. Лефтрин бросил Совету обвинения в предательстве и нарушенных контрактах, а затем сбежал из Кассарика, не получив причитающиеся ему деньги. Это невозможно было понять. Если, конечно, не допустить, что очередное плавание вверх по реке может принести настолько крупный доход, что сумма, которую ему должен заплатить Совет, вообще окажется незначительной. А вот эта мысль была любопытной.

Почти все небольшие искатели приключений, последовавшие за «Смоляным», уже успели приплыть обратно. Странно, но один корабль, – кстати, из той же серии, что и судно, на котором путешествовал сам Гест, – назад не вернулся. Непонятно, затонул ли он или продолжил преследование. А ведь путь выдался трудным. Однако теперь ему самому оставалось надеяться на успех предприятия. В Удачном его капитан казался неприветливым и скрытным, как будто ему не хотелось продавать Гесту каюту до Трехога. Гесту пришлось втаскивать Реддинга на борт в последнюю минуту, когда капитану приспичило отплыть, а Гест смог настоять на втором пассажире. Возможно, капитан не будет иметь желания плыть дальше вверх по течению. Однако он не являлся владельцем судна. Возможно, настоящий хозяин проявит отвагу и пойдет на риск – и согласится совершить плавание за одну десятую той доли от города, которую, в конце концов, получит сам Гест.

Пока он помалкивал о своих планах. Только два купца – осмелились спросить у него, не связан ли его приезд в Трехог с исчезновением жены. Он лишь смерил их суровым взглядом. Нет смысла болтать: кто угодно может протянуть руки к состоянию, которое по праву принадлежит только ему. Гест вздохнул и заставил себя переключиться на текущие дела. Как бы ему ни хотелось забыть о том, что ждало в ближайшем будущем, он понимал одно: он должен покончить с чужой проблемой, а уж потом думать о собственных интересах. Вот тогда он точно выкинет из головы проклятого калсидийца.

– Надо подождать, – объявил он, осторожно усаживаясь на единственный имевшийся в комнатке стул, странный предмет мебели, сплетенный из сухих лоз.

Плоская подушка не отличалась мягкостью, а кусок полотна сзади практически не давал опоры спине. Хорошо хоть, что могли отдохнуть натруженные на бесконечных лестницах ноги.

Реддинг безрезультатно обшарил взглядом стены и потолок и со стоном плюхнулся на кровать – такую низкую, что колени у него неудобно задрались вверх. Он оперся на них руками и подался вперед, недовольно щурясь.

– Чего мы ждем?

– Придется признаться в том, что мне следовало сказать: «Я жду». Боюсь, что моя первая встреча должна быть полностью конфиденциальной. Если она будет успешной, то вскоре меня навестит некий человек, отозвавшийся на записку, которую ты оставил у хозяина гостиницы, Дроста, в таверне «Лягушка и весло» в Трехоге. Я передам ему некие предметы. А тебе, мой милый, следует уйти и просто поразвлечься. Когда мои дела будут завершены, я попрошу, чтобы хозяйка послала за тобой своего мальчишку.

Реддинг выпрямился и заморгал.

– Развлечься? В обезьяньей деревне? Где именно, позволь тебя спросить? Сейчас стемнеет, а ветки деревьев, которые они называют дорогами, становятся скользкими… и ты хочешь, чтобы я ушел отсюда и где-то бродил в одиночестве? Как ты отправишь за мной мальчишку, когда не будешь знать, где я? Гест, это уже чересчур! Мы отправились в нелепую поездку вместе, и до этой минуты я делал все по-твоему: карабкался по деревьям, оставлял тайные записки в грязных тавернах и даже таскал за тебя коробку, словно древесный ишак! Я проголодался, промок насквозь, продрог до костей – и ты хочешь, чтобы я снова вышел из дома и сгинул в этом отвратительном месте?

Он вскочил и попытался гневно пройтись по комнате. Теперь он напоминал пса, который крутится у себя в конуре, прежде чем улечься спать. Из-за метаний Реддинга жилище начало качаться. Он замер с сердитым видом. Похоже, у него закружилась голова. Гест наблюдал за тем, как ярость Рединга доходит до точки кипения.

– Я не верю, что у тебя намечается здесь тайная встреча! По-моему, ты мне не доверяешь. Я не собираюсь быть твоей комнатной собачонкой, как Седрик, – зависеть от тебя во всем, никогда ничего не предпринимать самому! Если тебе нужно мое общество, Гест, то тебе придется меня уважать. Я приехал в эту дыру для того, чтобы приобрести товары Дождевых чащоб. Я независимый торговец. Поэтому я взял с собой денежные средства. Мне казалось, что раз мы стали добрыми друзьями, я смогу воспользоваться и твоими деловыми контактами. Не конкурировать с тобой, не пытаться перехватить что-то, нужное тебе самому, но вложить немного своих средств в те вещи, которые ты не сочтешь достойными твоего внимания. А сейчас я попал сюда – а ты собираешься прогнать меня, словно безмозглого лакея или слугу. Нет, хватит, Гест Финбок! Такой расклад меня совершенно не устраивает.

Стул был ужасно неудобный. И он сам продрог и устал не меньше, чем Реддинг. У Седрика хватило бы ума не скандалить в такой момент. Гест уставился на розовощекого мужчину, выпятившего нижнюю губу, словно надувшийся ребенок, и пыхтящего, как мопс, – и всерьез подумал, не бросить ли его здесь, в Кассарике. Пусть посмотрит, хорошо ли у него получится быть «независимым торговцем».

Но вдруг его осенило.

– Ты прав, Реддинг, – произнес он. Такое признание настолько изумило его спутника, что Гест с трудом удержался от хохота. Однако он напустил на себя серьезный вид и продолжил: – Давай я тебе прямо сейчас продемонстрирую, как я тебе доверяю. Я поручу тебе провести эту встречу и оставлю в комнате тебя одного. Мужчины, с которыми ты увидишься, являются представителями значительных торговых компаний. Возможно, ты даже удивишься, обнаружив, что они из Калсиды…

– Калсидийские купцы? В Дождевых чащобах?

Реддинг был искренне потрясен.

Гест выгнул брови.

– Ну, ты ведь должен был знать, что я совершал торговые поездки в Калсиду, а следовательно, у меня есть там связи. А после окончания военных действий в Удачном открыли свои представительства три калсидийских торговых дома. Между прочим, я слышал, что несколько членов Совета торговцев в Удачном говорили, что, по их мнению, установление деловых отношений с Калсидой станет отличным выходом из ситуации. Так что прочный мир не за горами. Когда экономические цели и выгоды сходны, страны редко начинают военные действия.

Гест говорил гладко и убедительно. Реддинг морщил лоб, но кивал. Гест сделал решительный шаг, полагая, что теперь Реддинг примет любые его утверждения.

– Тебе не следует удивляться тому, что некоторые калсидийские предприятия хотят найти контакты в Дождевых чащобах. Существуют, конечно, и отсталые личности, которые отрицательно смотрят на подобное. Именно поэтому мы и храним свои переговоры в тайне. Вероятно, ты узнаешь одного из этих людей, Бегасти Кореда, ты узнаешь. Он уже бывал в Удачном, прежде чем перенести центр своей деятельности сюда, в Кассарик. Второго мужчину, Синада Ариха, я никогда раньше не встречал. Но я получил о нем самые надежные рекомендации и наилучшие отзывы. Мне… то есть нам… доверили передать обоим господам вести из дома. Подарки, по сути, в виде двух шкатулок. Они лежат в том самом ящике, который ты старательно хранил для меня с момента нашего отъезда из Удачного. – Гест понизил голос и зашептал: – Подарки и сопровождающее их послание исходят от некой персоны, которая очень близка к властям Калсиды. Полагаю, что Бегасти Коред наверняка захочет переговорить со мной наедине, хотя в прошлом с ним контактировал Седрик. А весточка, которую нам надо передать, касается товара, который обещал доставить… угадай кто?.. Естественно, Седрик. И, разумеется, он ничегошеньки не сделал, даже пальцем не пошевелил. В общем, ты понимаешь, насколько щекотливо наше с тобой положение, не правда ли? Ты должен передать послание, шкатулки и поторопить наших друзей, чтобы они связались с Седриком (если у них имеется такая возможность). Пусть они убедят его в чрезвычайной важности скорейшей поставки обещанного товара.

Гест втянул побольше воздуха, раздувая ноздри, и признался Реддингу:

– Боюсь, что моей репутации сильно повредило то, что Седрик не выполнил своей роли в сделке. Немалая часть моей готовности перенести тяготы путешествия связана с тем, что мне необходимо восстановить свое доброе имя. В частности, мне надо попросить у Бегасти Кореда подписать бумагу о том, что он вел переговоры исключительно с Седриком, а не со мной. А если у него сохранился экземпляр первоначального соглашения, то лучше всего было бы, чтобы он отдал его нам.

Гест поразился собственному воодушевлению. Его мысли неслись стремительно. Реддинг выполнит грязную работу вместо него! А если Реддинг попросит у Кореда такое заявление, то он, сам ни о чем не подозревая, избавит Геста от назойливости калсидийца. Однако если встреча с калсидийцем в Дождевых чащобах повлечет за собой неприятные последствия, то с ними столкнется бедолага Реддинг. Ведь именно он отнес сообщение в ту таверну. А сейчас он закончит выполнять поручения, избавив Геста от возможного обвинения в предательстве в обозримом будущем.

Реддинг согласно закивал, глаза его заинтересованно блестели. Необычные аспекты предстоящей авантюры полностью завладели его воображением. Гест снова глубоко вздохнул, прикидывая, нет ли в его плане недостатков. Конечно, калсидиец приказал ему доставить его послание лично, но откуда он узнает, что имели место некоторые коррективы? Ничего, Гест выкрутится. А Реддингу так и надо: калсидийцы вскроют свои мрачные подарки в этой древесной комнатушке. Реддинг увидит, к чему приводят просьбы о самостоятельности и прочей ерунде.

Он заставил себя улыбнуться Реддингу и проникновенно произнес:

– Я знаю, что ты сравниваешь себя с Седриком и гадаешь, доволен ли я тобой. Послушай, я даю тебе возможность до-казать мне свою значимость. Если ты исправишь ошибки Седрика в наших переговорах, то ясно продемонстрируешь собственное превосходство. Я считаю, что ты достоин такого доверия, Реддинг. А то, что ты потребовал от меня этого, свидетельствует: у тебя есть необходимая цепкая хватка. Ты сможешь быть торговцем и моим партнером.

Румянец на щеках Реддинга становился все ярче. На лбу у него выступили капельки пота, а дышал он теперь ртом.

– Послание для них? Оно в шкатулках? – выпалил он.

Гест покачал головой:

– Нет, его должен передать ты сам. Секундочку… – Он откашлялся и вспомнил заученные наизусть слова. – Ваши старшие сыновья шлют вам приветы. Под опекой герцога они процветают. Такое не могли бы сказать некоторые члены ваших семей, но в отношении ваших старших сыновей дело обстоит именно таким образом. Чтобы все и дальше оставалось без изменений, вам нужно просто выполнить задание, продемонстрировав свою верность герцогу. Дары же посланы вам для того, чтобы напомнить: от вас по-прежнему с нетерпением ожидают обещанного отправления. Герцог желает, чтобы вы приложили все силы к тому, чтобы оно было получено – быстро.

Реддинг распахнул глаза.

– Я должен использовать именно эти слова?

Гест на мгновение задумался.

– Да. Должен. У тебя есть бумага и чернила? Я их продиктую, а ты можешь зачитать их, если не успеешь быстро заучить текст.

– Я… ну… при мне нет, но… повтори еще раз. Я смогу их запомнить или передать достаточно точно, чтобы никакой разницы не было. Герцог? Милосердие Са да пребудет с нами – герцог Калсиды? Ох, Гест, вот они… настоящие контакты в самых верхах! Мы и вправду балансируем на краю пропасти! Я понимаю, почему ты требовал скрытности. Я не подведу тебя, друг мой. Клянусь! Но где тем временем будешь ты? Разве тебе нельзя остаться здесь и самому передать им послание?

Гест задумчиво склонил голову к плечу.

– Повторяю: встреча должна быть сугубо конфиденциальной. Они рассчитывают увидеть здесь одного человека, а не двух. Я удалюсь – выпью где-нибудь чашку горячего чая или развлекусь, пока ты будешь заниматься столь важным делом. – Он сделал паузу и резко спросил: – Разве ты не этого добивался?

– Прости… Я и не думал выгонять тебя из твоего собственного…

– Нет! Стоп. Нет! – прервал Гест виноватый лепет Реддинга. – Никаких сожалений! Ты поставил мне свои условия – и я тебя уважаю. А перед моим уходом тебе надо будет потренироваться.

* * *

Они увидели первого дракона, когда Лефтрин мог с уверенностью утверждать, что до Кельсингры плыть еще не меньше трех дней. О его приближении предупредил сам корабль: не напрямую, а внезапной дрожью, которая пробежала по позвоночнику Лефтрина и закончилась покалыванием по всей голове. Он почесал затылок и обратил взгляд в небо, проверяя, не хочет ли «Смоляной» предупредить его о шквале, – а вместо этого заметил крошечный осколок сапфира, парящий на фоне серого облачного покрова.

Он исчез, и на мгновение Лефтрину показалось, что это был просто обман зрения. А потом он появился снова: сначала как бледно-голубой опал, подмигивающий ему сквозь дымку, а потом – как сияющая синева…

– Дракон! – закричал он, указывая вверх и заставив остальных вздрогнуть.

Хеннесси моментально оказался рядом с ним. Он был самым зорким членом их команды, и он опять доказал это, за-явив:

– Вижу Синтару! Вот бело-золотой узор у нее на крыльях! Она научилась летать!

– Я вообще едва различаю, что над нами парит дракон, – добродушно проворчал Лефтрин. Он не сдержал радостной улыбки. Значит, драконы уже летают! По крайней мере один из них. Он удивился наполнившему его душу ликованию. Он был горд, словно отец, наблюдающий первые шаги своего дитяти. – Интересно, настолько продвинулись другие?

Хеннесси не успел ничего сказать.

– Вы не могли бы ее окликнуть? Дать ей сигнал, что она нам нужна?

Рэйн с громким топотом пронесся по палубе и выкрикнул свой вопрос, еще не добравшись до Лефтрина. Его лицо освещала пугающая надежда.

– Нет. – Лефтрин не стал его обманывать. – Но даже если бы могли, на этом участке реки нет ни единого островка. Здесь ей не приземлиться. Но ее появление радует, Хупрус. Утешайся хотя бы тем, что увидел Синтару в полете. Мы всего в нескольких днях от Кельсингры. Уже очень скоро мы окажемся там, где есть драконы и, возможно, сумеем получить помощь, которая нужна твоему малышу.

– «Смоляной» не может идти быстрее?

Капитан пожал плечами. Он сочувствовал молодому пассажиру, но ему надоело повторять одно и то же.

– Корабль вкладывает в свое движение всю душу. Большего никто из вас от него требовать не может.

Казалось, Рэйну хотелось добавить что-то еще, но его прервали далекие крики, раздавшиеся ниже по течению. Оба мужчины одновременно обернулись к корме и застыли.

Судно из Удачного тоже не отставало. Их вахтенный только что заметил дракона – видимо, после того, как заинтересовался тем, почему команда «Смоляного» перекрикивается и куда-то указывает. Лефтрин вздохнул. Ему надоело видеть этот стойкий корабль. Раз за разом «Смоляной» отрывался от погони, продолжая путешествие ночью, но спустя день или два преследователь опять появлялся на горизонте. Узкое судно двигалось необъяснимо быстро. Лефтрин подозревал, что экипаж рискует жизнью, гребя день и ночь, чтобы успевать за ними. Наверняка им хорошо заплатили. Он всей душой желал, чтобы преследователи сдались и вернулись. Теперь, когда они увидели летящего дракона, ситуация осложнилась еще больше.

Если Синтара и заметила кого-то из них, то никак этого не показала. Она охотилась – пролетала над берегами широкими полукружиями. Лефтрин пообещал себе присовокупить запись о Синтаре к своей коллекции карт и зарисовок течения реки. Он подозревал, что если дракон здесь охотится, значит, поблизости имеется твердая почва. Он не допускал мысли о том, что Синтара стала бы пикировать на добычу, рискуя обрушиться вниз сквозь кроны и завязнуть в трясине. И, конечно, она бы не кинулась на какого-нибудь речного оби-тателя. Такое исключено. За кустами и зарослями высоких деревьев должны оказаться низинные луга или пологие холмы – предвестники зеленых пейзажей Кельсингры. Это необходимо выяснить. Если не сейчас, то в ближайшем бу-дущем.

* * *

– Тинталья летит сюда?

Рэйн отвел взгляд от ярких глаз Малты, наполненных верой, и покачал головой:

– К сожалению, нет. Думаю, что если бы это была она, мы бы смогли ее почувствовать. Там кружится одна из молодняка, синяя самка по имени Синтара. Лефтрин сказал, что даже если бы мы ее позвали, ей негде было бы приземлиться. Но мы уже скоро доберемся до Кельсингры. Пара-тройка дней – и мы будем на месте. Так что не волнуйся, милая. И с Фроном все будет в порядке.

– Пара-тройка дней! – уныло повторила Малта.

Она посмотрела на их спящего ребенка. Она не решилась произнести вслух то, о чем думали они оба. Возможно, у их малыша нет в запасе даже нескольких дней.

Сначала во время их пребывания на борту «Смоляного» малыш немного окреп. Он сосал грудь и дремал, а когда просыпался, то внимательно таращился на родителей темно-синими глазками, потягивался, извивался и рос. Его ручки и ножки стали пухленькими, щечки округлились. Тельце ребенка приобрело здоровый розовый цвет, и он стал меньше походить на ящерку, – мать и отец осмелились робко наде-яться на то, что грозящая их ребенку опасность миновала.

Но затем улучшение исчезло. Теперь сон малыша стал беспокойным и тревожным. Он подолгу плакал и никак не мог угомониться. Кожа у него пересохла, а глаза отекли. Рэйн заставлял себя быть терпеливым, хотя он никогда прежде не сталкивался ни с чем столь невыносимым, как с необходимостью баюкать вопящего младенца. Он держал сына на руках часами, пока Малта запиралась в другой каюте и отдыхала. Родители перепробовали все: они туго пеленали малыша и добавляли в молоко ром, чтобы успокоить кишечные колики ребенка. Фрона подбрасывали, смешили, купали в теплой воде, укачивали… Ему пели колыбельные, его оставляли выплакаться, над ним рыдали. Ничто не прерывало его пронзительного нескончаемого крика. Рэйн чувствовал себя беспомощным и растерянным, а Малта погрузилась в глубокое уныние. Когда ребенок спал, кто-то из родителей всегда дежурил рядом. Они опасались того момента, когда он сделает вздох – и не начнет следующего.

– Пусть он поспит один. Пойдем. Встань и разомнись немного, подыши свежим воздухом.

Малта неохотно поднялась, оставив Фрона в его корзинке. Рэйн обнял ее за талию и вывел из парусиновой палатки на открытую палубу. Ветер крепчал, обещая новые дожди, но это не заставило щеки Малты зарумяниться. Она совсем измучилась. Рэйн взял ее за руку, ощутив тонкие косточки под бледной кожей. Волосы у нее свалялись и выбивались из золотистых кос, сколотых на голове. Он не помнил, когда она в последний раз их расчесывала.

– Тебе надо больше есть, – мягко сказал он и заметил, как она вздрогнула, как будто его фраза была порицанием.

– У меня много молока, и Фрон хорошо сосет. Но не похоже, чтобы это шло ему на пользу.

– Я имел в виду другое. Подумай о себе. И о нашем сыне, конечно. – Рэйну с трудом удавалось подбирать слова, и он замолчал. Притянув Малту к себе, он закутал ее плащом и посмотрел вдаль поверх ее головы. – Капитан Лефтрин сообщил мне, что когда они в прошлый раз шли по реке, русло внезапно стало настолько мелким, что они метались в поисках нужного протока. Трудно поверить, правда?

Малта взглянула на широкий разлив реки и кивнула. Это место сейчас напоминало не реку, а прозрачное озеро. На этом отрезке течение действительно замедлило ход, а плавучих растений стало больше. И, похоже, кувшинки и лилии верили в то, что весна уже близко. Новые отростки поднимались из воды, дожидаясь тепла, чтобы развернуть листья. Черные ленты водорослей усыпали зеленые почки.

– В давние времена Старшие строили на берегах реки великолепные жилища со специальными убежищами для драконов. Некоторые дома возвышались на сваях: сейчас они превратились бы в островки. Другие чуть отстояли от берега. Хозяева предлагали залетным драконам всевозможные удобства. Каменные платформы, которые нагревались при контакте с телом дракона. Комнаты со стеклянными стенами и экзотическими растениями, где гостям было приятно спать в суровые зимние ночи. По крайней мере капитан заявил, что так ему рассказывали сами драконы. – Он указал на далекий склон, поросший голыми березами. Белые стволы чуть-чуть порозовели, что свидетельствовало о наступлении весны. – Думаю, мы возведем свой особняк вон там, – торжественно объявил он. – С белоснежными колоннами, согласна? И громадным садом на крыше. А еще там у нас будет множество рядов декоративной брюквы.

Он заглянул ей в лицо, надеясь, что пробудил на нем улыбку.

Его попытка отвлечь Малту своей фантазией провалилась.

– Ты считаешь, что драконы помогут нашему малышу? – прошептала она.

Он перестал притворяться. Его терзал тот же самый – вопрос.

– А почему бы и нет?

Он попытался сделать вид, будто ее вопрос его удивил.

– Потому что они – драконы. – Она говорила утомленно и безнадежно. – Они могут быть бессердечными. Такими же жестокими, как Тинталья. Она бросила своих сородичей, когда они голодали. Она превратила моего младшего брата в своего певца, очаровала его магией, а потом отправила в неизвестность. А когда Сельден исчез, пропажа парня ее, похоже, ничуть не обеспокоила. Тинталья изменила нам – и ни на минуту не задумалась о том, как это отразилось на нашей жизни.

– Она – дракон, – произнес Рэйн. – Возможно, остальные не такие.

– Они были точно такими же, когда я приезжала к ним в Кассарик. Мелочные и себялюбивые создания!

– Они ослабели от голода. Беспомощные бедняги!.. Я не встречал настолько хрупких и одновременно эгостичных существ. Но в такой ситуации всегда проявляются самые плохие качества.

– Но что, если драконы не захотят помочь Фрону? Что нам делать тогда?

Он притянул Малту к себе.

– Давай не будем придумывать себе проблемы на завтрашний день. Сейчас Фрон жив и спит. По-моему, тебе следует перекусить, а потом тоже поспать.

– А по-моему, вам обоим следует перекусить, а потом вместе лечь спать у себя в каюте. Я побуду с Фроном.

Рэйн поднял голову и улыбнулся сестре, которая появилась на палубе.

– Какая ты хорошая, Тилламон! Ты и правда не против?

– Разумеется, нет.

Волосы у нее были распущены, и порывом ветра одну прядь бросило ей на лоб. Она смахнула ее назад – и простой жест, открывший ее лицо, привлек его внимание. Щеки зарумянились. Рэйн вдруг понял, что его сестра выглядит такой молодой и полной жизни, какой он не видел ее уже много лет. Не подумав, он выпалил:

– Ты кажешься мне счастливой!

Она потрясенно произнесла:

– Нет, Рэйн, я боюсь за Фрона не меньше вас!

Малта медленно покачала головой. Ее улыбка получилась грустной, но искренней.

– Знаю, сестра. Ты всегда рядом и готова помочь. Но это не значит, что тебе нельзя радоваться тому, что ты нашла во время плавания. Ни я, ни Рэйн нисколько не обижены на тебя…

Малта осеклась и посмотрела на него. Рэйн недоуменно заморгал.

– Нашла – что? – спросил он.

– Любовь, – смело ответила Тилламон и встретилась с ним взглядом.

Мысли Рэйна неслись стремительно: он быстро находил новое толкование обрывкам случайно услышанных разговоров и эпизодов, подмеченных им между Тилламон и…

– Хеннесси? – выдавил он, разрываясь между изумлением и огорчением. – Хеннесси, первый помощник?

В его тоне содержалось все то, что он не сформулировал в словах. Его сестра, родившаяся в семье торговцев, увлеклась обычным матросом? И причем таким, по которому видно, что он падок на женщин?

Ее губы плотно сжались, а глаза потускнели.

– Хеннесси. И тебя это не касается, братик. Я уже совершеннолетняя. Я принимаю решения сама.

– Но…

– Я очень устала! – внезапно вмешалась Малта, поворачиваясь в объятиях Рэйна. – Прошу тебя, Рэйн. Давай воспользуемся предложением Тилламон и приляжем… Я давно не спала рядом с тобой, а ведь я всегда чувствую себя отдохнувшей, когда ты возле меня. Пойдем.

Она потянула его за руку, и он неохотно повиновался. Ей действительно надо выспаться, это гораздо важнее, чем выяснять отношения с сестрой. Позже они поговорят наедине. Он молча последовал за женой в каюту, где им можно было остаться вдвоем. Каюта представляла собой грузовой контейнер, прикрепленный к палубе. Внутри лежал матрас, служивший им попеременно постелью. Рэйн действительно рад был возможности обнимать Малту и оберегать ее сон. Ему надоело валяться здесь в одиночестве.

Казалось, Малта читает его мысли.

– Не трогай сестру, Рэйн. Подумай о том, что есть у нас и какое утешение нам приносит наша любовь. Как мы можем возмущаться, если Тилламон ищет того же?

– Но… с Хеннесси?

– С мужчиной, который усердно работает и любит свое дело… С тем, кто видит ее – и улыбается, а не насмешливо усмехается или отворачивается. Он искренен, Рэйн. Но даже если нет, Тилламон права. Она взрослая женщина, причем уже давно. Не нам решать, кому она отдаст свое сердце.

Он набрал воздуха в легкие, чтобы высказать возражения, но только протяжно выдохнул, а Малта тем временем подняла засов, закрывавший дверь. Душная маленькая каюта внезапно показалась ему манящей и уютной. Острое желание сжать жену в объятиях внезапно захлестнуло его.

– Для тревог у нас еще будет время. А сейчас нам надо поспать, пока мы можем.

Он согласно кивнул и зашел внутрь следом за Малтой.

Двадцать пятый день месяца Рыбы – седьмой год Независимого союза торговцев.

От вашего друга в Кассарике – торговцу Финбоку в – Удачном.

Необходимость в осторожности значительно возросла, а вместе с ней увеличились и мои расходы. Рассчитываю на то, что очередная выплата будет вдвое больше предыдущей. Ее следует отправить в виде наличных и доставить мне незаметно. Ваш прошлый посланец оказался полным идиотом: явился прямо ко мне в разгар рабочего дня и выдал мне кредитное письмо, а не наличные, как было нами условлено.

По этой причине та информация, которую я сегодня вам отправляю, содержит лишь самое обобщенное изложение того, что я разузнал. Заплатите мне – и получите более детальное послание.

Путешественник прибыл, но не один. Его цель, похоже, совсем не та, о которой упоминали вы. Еще один незнакомец предложил мне немалые деньги за сведения о нем. Я не стал ничего говорить, но информация – это то, что я продаю. Или не продаю… Все зависит от того, выгодна мне сделка или нет.

Новостей с верхнего течения реки немного. Они могут показаться вам любопытными, но чтобы передать их, мне надо получить наличные, которые будут доставлены в ту гостиницу Трехога, о которой я уже упоминал. Их необходимо вручить женщине с рыжими волосами и татуировкой на щеке в виде трех роз.

Если что-то будет проделано иначе, наши отношения закончатся. Вы не единственный, кто хочет получать от меня ценные торговые сведения. Есть и другие клиенты. И некоторым было бы весьма любопытно узнать кое-что о наших делах и кое-каких ваших проблемах.

Умный поймет с полуслова.

Глава 5. Прыжок очертя голову

Доставить драконов с прибрежного луга к мосту оказалось серьезной проблемой. Седрик стоял рядом с Карсоном и смотрел, как последний из питомцев спускается по крутому склону и направляется к древней дороге. Драконы уже проложили на берегу глубокую борозду с оползнями из глины, камней, рыхлой земли и веток, которые теперь веером рассыпались во все стороны. Тиндер был последним. Лиловый любимец Нортеля добрался до дорожного настила и отряхивался от песка.

Остались только два мелких дракона – Релпда и Плевок.

– Мерзкая холодная грязь! – сетовала Релпда.

– Я пытался уговорить тебя спускаться первой, пока остальные не испортили поверхность склона, – напомнил ей Седрик.

– Не хотела. Не хочу. Слишком сложно…

– С тобой ничего не случится. Ты съедешь вниз – и окажешься на дне оврага, – попытался успокоить ее Седрик.

– Ты покатишься, как камень, и если повезет, то не переломаешь себе крылья, – добавил зловредный Плевок.

Его серебристо-серые глаза налились алым и медленно вращались. Похоже, он наслаждался испугом, который ему удалось пробудить в Релпде. Седрика так и подмывало ударить его чем-нибудь потяжелее. Он подавил свой порыв прежде, чем Релпда или Плевок успели на него отреагировать, и постарался наполнить свои мысли и слова спокойной уверенностью:

– Релпда, послушай меня. Я бы не просил тебя сделать что-то такое, что считал бы опасным. Нам надо попасть вниз, а путь только один. Нам нужно съехать по склону, и тогда мы присоединимся к остальным драконам на мосту.

– А когда ты окажешься там, он захочет, чтобы ты прыгнула с моста в реку и утонула!

Судя по тону Плевка, он был в полном восторге.

– Потише, Плевок! – сурово предостерег его Карсон, но серебряного дракона это нисколько не смутило.

– Мой хранитель хочет, чтобы я тоже утонул, – сообщил он Релпде доверительно. – Тогда ему не понадобится часто охотиться, чтобы меня кормить. У него будет куча времени кувыркаться в постели с твоим хранителем.

Карсон стиснул губы, неожиданно резко рванулся вперед и ударил плечом драконью лапу, вложив в это весь свой вес. Плевок стоял возле самого края обрыва и недовольно косился на крутой склон. Он закачался, пытаясь отчаянно удержаться на месте, но это ему удалось лишь на миг. Серебристый Плевок дернул хвостом, сбив Карсона с ног, – и внезапно оба заскользили вниз, пытаясь притормозить в глиняной борозде. Карсон рванулся и ухватился за кончик крыла Плевка. Тот дико затрубил на ходу, и Карсон присоединил к его кличу собственное улюлюканье, Седрик понял, что оба на самом деле нисколько не испуганы спуском.

– Им нравится? Пачкаться и катиться с горы?

Медная Релпда озвучила его собственное недоумение.

– По-видимому, да, – растерянно ответил Седрик.

Карсон и Плевок добрались до дна и выехали на дорогу в фонтане рыхлой земли. Поднявшись, Карсон безрезультатно попытался отряхнуться и крикнул, обращаясь к оставшимся наверху:

– Совсем не страшно! Спускайтесь!

– Ничего не поделаешь, – проворчал Седрик.

Он вгляделся в склон, пытаясь понять, нет ли более простого, безопасного и чистого пути. Другие драконы вместе с людьми уже добрались до обрушившегося моста. Карсон дожидался их, глядя наверх. Плевок раскрыл крылья и тряс ими, не обращая никакого внимания на то, что осыпает своего хранителя грязью.

– Не тяни до вечера! – добродушно посоветовал Карсон.

– Она всегда самая последняя! – посетовал Плевок.

– Иду! – неохотно пообещал Седрик.

Он развернулся боком, решив приманить собственную тактику.

– Без грязи! – упрямо заявила Релпда.

– Моя медная красавица, мне это так же неприятно, как и тебе. Пожалуйста, не будь упрямой.

Он не хотел даже думать о том, какая задача его будет ждать после спуска: надо убедить драконицу прыгнуть с моста и взлететь. Ему казалось, что она справится. Все драконы в последнее время тренировались весьма усердно, и большинство уже способны были зависать в воздухе. Он почти не сомневался, что она благополучно долетит до Кельсингры. Почти. Он хотел справиться со своим беспокойством. Карсон уже предостерегал его относительно этой опасности. Если он будет сомневаться в Релпде, то и ей придется несладко: он заронит сомнения в ее душу. А такого допускать нельзя ни в коем случае.

Отойдя от борозды, оставленной крупными драконами, Седрик начал осторожный спуск, двигаясь по склону наискосок. Он успел сделать шагов пять, когда его нога неожиданно соскользнула. Он рухнул на землю, ударился бедром, перекатился на живот и отчаянно вцепился в грубую траву – та вырвалась с корнем, оставшись в кулаке. Он кубарем покатился вниз. Сдавленный смех Карсона и веселый рык Плевка ничем не исправили его положения. Два раза ему удалось остановиться, но стоило ему попытаться встать на ноги – и спуск продолжался снова. Когда он наконец добрался до ровной поверхности и сумел сесть, Карсон подбежал к нему и протянул руку, чтобы хоть как-то помочь.

– Что здесь смешного? – возмутился Седрик, но искрящиеся весельем глаза Карсона не дали ему ему выбора.

Спустя несколько мгновений он уже стоял и широко ухмылялся. Потом он принялся за дело: надо было очистить тунику и брюки, сшитые из ткани Старших, щебенку и репья. Когда он закончил, ладони у него были черными, зато одежда сверкала темно-синим и серебром точно так же, как и прежде. Он взглянул на Карсона, на его покрытый пятнами кожаный костюм охотника.

– Я ведь говорил тебе: попробуй носить что-нибудь другое! Рапскаль привез достаточно одеяний Старших!

Карсон смущенно пожал плечами:

– От давних привычек отказаться трудно. – Заметив во взгляде Седрика глубокое разочарование, он добавил: – Может, когда мы переберемся в город… Я чувствую себя неловко, если привлекаю к себе внимание яркими тряпками.

– А как же я? Мне что, эти тряпки не к лицу?

Карсон лукаво улыбнулся:

– Мне гораздо больше нравится, когда ты их снимаешь. Но – да, тебе все идет. Только ведь это ты. А ты красивый. Тебе надо носить красивые вещи.

Седрик покачал головой в ответ на комплимент, хоть ему и было приятно его слышать. Карсона не переделаешь, и Седрик в принципе не собирался ни на чем настаивать. Да и зачем Карсону меняться? Если бы от Седрика потребовали полной откровенности, то он вынужден был бы признаться, что в Карсоне, облаченном в грубый костюм, есть особая дикая привлекательность. Это даже являлось неким свидетельством его компетентности: все-таки он сам добыл эту одежду на охоте.

– Мне она тоже нравится, – неожиданно заметил Плевок. – Из-за нее он пахнет убийством и мясом. Отличный – запах.

Седрик отвернулся, не желая сознавать, что порой серебряный дракон слишком хорошо знает его самые потаенные мысли. Он посмотрел на вершину холма и Релпду, которая замерла на краю обрыва и таращилась вниз, нервно переступая передними лапами. Все, кроме Карсона и Плевка, ушли вперед, не дожидаясь их.

– Поторопись, моя медная королева, иначе мы застрянем!

– И ты прыгнешь последней, как была последней вообще во всем! – неуместно поддел ее Плевок. – Давай, медная коровища, найди в себе хоть соломинку отваги и скатись вниз!

– Пусть он прекратит над ней издеваться! – гневно потребовал Седрик у Карсона. – Он ее разозлит, и тогда мне не удастся ее уговорить!

Даже издалека Седрик видел, что вращающиеся глаза Релпды покраснели от злости. Она подняла голову, выгибая шею, и ее шипастый воротник встопорщился, демонстрируя то, как она разъярена. Ее чешуя стала ярче: все ее туловище загорелось, как медный котел, перегревшийся на плите.

– Последней? – крикнула она. – Ты будешь последним и не получишь пары, блестящая жаба! – Она перевела гневный взгляд на Седрика. – Без грязи! – объявила она, резко развернулась, отпрянув от края, и исчезла.

– Вот что ты наделал! – укоризненно заявил Седрик ничуть не смутившемуся Плевку. – Она вернется в деревню, и мне придется потратить еще один день, чтобы…

Он не успел договорить. Раздался оглушительный топот, хранитель вскинул голову и заметил драконицу. Релпда примчалась к обрыву и прыгнула в воздух.

– Беги! – завопил Карсон, но Седрик не смог пошевелиться. Его охватил страх – за нее и за себя.

Релпда расправила крылья, и он невольно пригнулся, закрывшись ладонями: миниатюрная красавица падала прямо на них. Крылья ее распахнулись, и Седрик в ужасе увидел, как она отчаянно ими захлопала. Он зажмурился.

Спустя секунду, поняв, что не раздавлен, он снова открыл глаза. Карсон изумленно разинул рот. И вдруг в его сознание пробился торжествующий крик Плевка:

– Она летит! Медная королева полетела!

Седрик озирался по сторонам. Куда же смотрит Карсон? Наконец рослый охотник обнял его за плечи и указал в сторону реки. Сперва Седрик ничего не мог различить. Но неожиданно его пронзила радость. Его дракон полетел! День выдался облачный, но Релпда отливала медью на фоне тусклого олова реки. Ее крылья были широко раскрыты – она парила. При этом она теряла высоту, и Седрик точно определил, где именно она соприкоснется с водой: даже не добравшись до середины русла.

– Давай! – хрипло прорычал он. – Маши крыльями, Релпда! Не сдавайся!

Карсон крепче сжал его плечи. Охотник молчал, но Седрик был уверен: он разделяет его мучительные переживания за Релпду. С моста донеслись голоса: другие хранители встревоженно спрашивали, что происходит. Дортеан оглушительно трубил. Верас присоединила к нему свой пронзительный клич.

– ЛЕТИ!!! – прозвучал повелительный рык, полный ярости, и издал его Плевок. Серебристый дракон встал на задние лапы, раскинул крылья и замахал ими в беспомощной досаде. – Лети!

Седрик не в силах был наблюдать за этим – и в то же время не мог оторваться от зрелища. Он ощущал панику Релпды и ее возбуждение от стремительного холодного ветра. Он чувствовал, как она пытается сгруппироваться. А потом – взмах, взмах, взмах – она начала работать крыльями. Ее прыжок с обрыва буквально подкинул ее в воздух, так что теперь ей нужно было лишь довериться инстинктам. Но в ней уже пробудилась древняя драконья память. Она была королевой и когда-то царила в небесах.

– Не думай! Просто лети! – протрубил Плевок.

А в следующую секунду он начал тяжелый разбег.

– Плевок!

Карсон бросился за ним. Седрик дернулся и побежал вперед. Ветер бил ему в лицо, и эти же вихри проносились мимо вытянутой шеи Релпды. Его драконицу трясли потоки воздуха над быстрой водой. Седрик заставил себя остановиться и вновь крепко зажмурился.

– Я с тобой, Релпда. Лети, моя красавица! Почувствуй – полет.

С того момента, как Седрик выпил ее кровь, он разделял с ней сознание. Порой это немного расеивало внимание, а иногда овладевало хранителем целиком. Он не задумывался о том, что связь может быть для нее не только отвлекающим моментом, но и источником неуверенности. Никаких сомнений сейчас. Только медная королева, вольный воздух и Кельсингра впереди – город, которой зовет ее к себе. Он вздохнул и отдал себя Релпде, вливая силу в ее крылья и уверенность в ее сердце.

– Плевок, стой!

Откуда-то издали до него донесся крик Карсона. С несгибаемой решимостью он не позволил себе отвлечься. Крылья уже машут размеренно. Звук несущейся под ним воды остается всего лишь звуком: он не способен утащить его вниз и на дно. Впереди ждут сверкающие каменные стены Кельсингры. Там будет тепло, пообещал он ей, – и она найдет укрытие от нескончаемых дождей. Там будет горячая вода, в которой можно будет лежать, избавляясь от непрерывной боли, вызванной холодами.

«Я лечу, медная королева! Мы поднимаемся ввысь – вместе!»

Чужая мысль вторглась в их общий разум. Плевок ринулся с моста, протолкавшись между крупных драконов и совершив прыжок первым.

«Я поймал ветер и направляюсь к тебе. Мы воспарим вместе!» – окликал Релпду серебряный дракон.

Взмахи крыльев Релпды внезапно изменились. Их ритм замедлился, нижний ход стал мощнее. Она набирала высоту, и река оставалась внизу. На одно головокружительное мгновение Седрик разделил с ней картину, раскинувшуюся перед ней. Он никогда не предполагал, что живое существо способно столь четко видеть мелкие детали на таком расстоянии. Человек, взобравшийся на вершину горы, мог различить подобную панораму… но не заметил бы лося, дремлющего на склоне холма, или движение густой травы на лугу, где паслось какое-то стадо. Это были животные, напоминающие коз. Неожиданно он вдруг ощутил мускусный запах самца, который их ведет, и пяти… нет, шести самок, следующих за ним. Подробнейшая информация вливалась в его мозг совершенно незнакомым доселе образом. Когда его контакт с Релпдой пре-рвался, то он не смог определить, она ли вытолкнула его из своего сознания или он сам сбежал.

Он стоял, растерянно моргая в дневном свете и чувствуя себя так, словно только что очнулся от необычного сна. Все вокруг казалось размытым, поэтому он закрыл глаза и потер их – и только потом понял, что проблема связана просто с тем, что к нему вернулось обычное человеческое зрение. Он тряхнул головой. Драконы и хранители собрались на дороге у моста. Карсон бежал к нему навстречу – и на его лице было странное выражение, где соединились ликование и ужас. А внимание Седрика привлекло движение на мосту – и он увидел, как оранжевый Дортеан промчался по каменному въезду, на миг замер, а затем прыгнул. При этом он распахнул крылья, демонстрируя их узор, похожий на огромные ярко-голубые цветы. Он идеально вытянул тело, превращаясь в стрелу. Он вообще не начал падения, а стал подниматься, мощно взмахивая крыльями. Кейз прыгал и плясал, восторгаясь победным взлетом своего красавца. Его двоюродный брат Бокстер бросился к хранителю, принялся хлопать его по плечу и дико хохотать. Кейз торжествующе указывал вверх. А затем оба пригнулись и отбежали в сторону, чтобы пропустить Скрима: длинный худой дракон тоже стремительно несся к краю моста. Он не колебался, а ринулся вперед, став второй летящей оранжевой стрелой. Его длинное узкое туловище по-змеиному извивалось, когда он поднимался в небо.

– Седрик! – Оклик Карсона отвлек его от любования успешным взлетом Скрима. – Седрик, ты видишь наших драконов?

Его спутник внезапно оказался перед ним, подхватил на руки и закружил.

– Ты видишь наших драконов? – повторил он Седрику.

– НЕТ! Поставь меня на землю! Что там еще? – возмутился Седрик. Однако когда охотник его отпустил, Седрик потерял равновесие, едва не упал, так что ему пришлось крепко схватить Карсона за руку. – Что? Где?

– Вон там! – гордо объявил Карсон и указал вдаль, где находилась Кельсингра.

Седрик едва смел надеяться на то, что Релпда сумеет благополучно приземлиться на дальнем берегу. Он и представить себе не мог, что она добралась до города. Релпда накренялась и заваливалась на каждом повороте, но хоть и не отличалась легким изяществом жаворонка, тем не менее ее полет был прекрасным. Под ней, отчаянно хлопая серебряными крыльями в попытке не отстать, мчался Плевок. Он летел с бо́льшим трудом, нежели она, и его напряжение было очевидным – как, впрочем, и его успех. Карсон и Седрик изумленно увидели, что он догнал ее и взмыл выше. Внезапно он спикировал на нее, и Седрик вскрикнул, безуспешно пытаясь предостеречь свою королеву. Однако Релпда заметила фокусы Плевка. В последний момент она плотно прижала крылья к туловищу и понеслась к земле. Она постепенно выровнялась и начала планирование. Наконец Релпда расправила крылья и, как вихрь, понеслась к далеким холмам. Плевок повторил ее маневр и почти не отставал от драконицы. Когда Релпда скрылась за холмистой грядой, Седрик воскликнул:

– Почему он ее донимает? Карсон, позови его обратно! Сделай что-то! Я боюсь, что он хочет ей навредить!

Карсон обнял Седрика, потом взял его за подбородок и заставил отвести встревоженный взгляд от опустевшего неба и заглянуть в его собственные глаза. Он улыбнулся ему.

– Городской парнишка! – нежно усмехнулся он. – Плевок хочет навредить Релпде ровно столько же, сколько я – тебе.

С этими словами он наклонил голову и поцеловал Сед-рика.

* * *

Гест был приятно удивлен. Чай оказался горячим и превосходного качества, пряным и согревающим. Владелец лавки усадил его за столик рядом с крутобокой синей керамической печкой. Он подал Гесту и пирожки: часть с перечным обезьяньим фаршем, а часть – с нежными розовыми плодами, которые были одновременно терпкими и сладкими. Гест смаковал пищу. Ему хотелось дать Реддингу побольше времени, чтобы тот завершил встречу с калсидийцами и успел хорошенько поразмыслить о том, как глупо было пытаться давить на Геста. Он предполагал, что когда он вернется в жалкую древесную комнатушку, обе его цели будут достигнуты. Мерзкие послания передадут адресатам, Гесту не придется пачкать о них руки, а Реддинг проявит прежнюю покорность и безропотность.

Гест постарался быть с владельцем лавки милым и остроумным. Как и всегда, этот прием сработал отлично. Торговец чаем приветливо кивал, но в целом был человеком занятым. Он обменялся с гостем любезностями, но когда Гест закинул крючок, сказав, что сегодня приплыл на стойком корабле и эти суда навсегда изменят передвижение по реке, тот тему не подхватил. Однако какая-то женщина с вытатуированными на щеке четырьмя звездами проявила к нему интерес. Направлять ход беседы не составило труда. Со стойких кораблей Гест перешел на живые корабли, а потом – на «Смоляного» и на опасную экспедицию. Сплетен набралось немало. Женщине было известно все про визит капитана Лефтрина в Кассарик и его неожиданный отъезд, и даже про то, что он создал товарищество с одной из дочерей торгового клана Хупрус. Дочку никто не видел с тех пор, как «Смоляной» отошел от причала, и некоторые допускали, что она влюбилась в капитана и сбежала с ним. Женщина поведала Гесту историю и о Рэйне Хупрусе и его жене Малте. По слухам, они появились на заседании Совета торговцев Дождевых чащоб примерно в то же время, что и Лефтрин, и тот передал Малте Хупрус тайное послание и, возможно, чрезвычайно ценное сокровище из города Старших, Кельсингры. Судя по тому, как его собеседница скривила губы, Гест заключил, что она предубеждена против Рэйна и Малты. Стоило ему намекнуть, что он разделяет ее презрительное отношение, разговор стал еще оживленнее. Собеседница охотно поделилась с ним всем, что знала. Глава семейства Хупрус не желала говорить ничего определенного об их местонахождении или о том, закончилась ли беременность Малты рождением здорового ребенка. Но усталый и встревоженный вид Джэни Хупрус был явным свидетельством того, что в семействе наметились проблемы. Девица высказала подозрение, что на свет появилось чудовище, которое теперь тщательно скрывают, чтобы его не убили.

Некоторые усилия потребовались для того, чтобы отвлечь ее от вопросов внутренней политики Дождевых чащоб и переключить на другую тему. Гесту нужны были сплетни о Кельсингре и в особенности о своей жене, но задавать вопросы впрямую он не мог. В конце концов он намекнул на то, что именно Лефтрин впервые заговорил с Советом об экспедиции. Женщина сама при этом не присутствовала, но подробно распространилась о том, как «старшая Малта» вмешалась в дела Совета. Дескать, она заявила, будто ведет речь от лица своего пропавшего брата Сельдена, который, в свою очередь, якобы говорил от лица драконов. Ну и ну! Как будто у драконов есть право иметь своего представителя в Совете! Собеседница Геста подозревала, что утверждение Сельдена о том, что он знает волю драконов, являлось очередной уловкой Старших Хупрусов с целью приобрести побольше влияния. Каждому известно, что они мечтают стать королем и королевой и помыкать жителями Дождевых чащоб. Ее обвинения наскучили Гесту задолго до того, как она их прекратила. Однако она не ушла, пока не съела последний пирог. Он потратил целый вечер и несколько монет на то, чтобы выяснить одно: похоже, никто толком не знает, что именно «Смоляной» обнаружил выше по течению.

Он посмотрел в маленькое окошко. Темно. Но темно было вроде бы с самого момента его прибытия, и он заключил, что это неудачный способ определять время. Густые кроны дождевого леса поглощали слабый зимний солнечный свет. Лучше было ориентироваться на собственные ощущения, и он счел, что ему уже можно возвращаться. Он сложил серебряные монетки в столбик у своей чашки, встал и покинул уютную комнату. Закрыв дверь, Гест поежился: ветер заметно усилился. Сухие листья, коричневые иголки и кусочки мха сыпались сквозь ветви вниз. Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы добраться до дерева меньших размеров. Преодолев две лестницы и одну корявую ветвь, он оказался у обшарпанной подвесной конструкции, в которой находилось его временное жилище. Когда он дошел до комнатушки, дождь, стучавший по верхним ярусам листвы, добрался и до его уровня. Он падал на Геста огромными и частыми холодными каплями и грозил превратиться в ливень. Но Гест был рад тому, что ему не придется здесь ночевать. Он подозревал, что раскачивание спальни будет не более приятным, чем качка на море.

Он дернул дверь и обнаружил, что та закрыта изнутри.

– Реддинг? – раздраженно позвал он, но ответа не по-лучил.

Как он посмел?! Конечно, Гест над ним подшутил, заставив передавать отвратительные напоминания. Это не повод оставлять Геста под дождем и ветром.

– Реддинг, проклятие! Открой дверь! – потребовал он.

Гест громко забарабанил в дверь, но ему никто не открыл. Дождь уже разошелся не на шутку. Гест навалился плечом на створку и сумел приоткрыть ее на ширину ладони.

Он заглянул в темную комнату.

– Реддинг!

Его оклик был прерван: загорелая сильная рука внезапно пережала ему горло.

– Молчать! – приказал голос, который был ему слишком хорошо знаком.

Дверь открыли чуть шире – и Геста втащили в древесную комнатушку. Он споткнулся обо что-то мягкое и рухнул на колени. При падении рука, пережимавшая его горло, исчезла. Гест закашлялся: ему не сразу удалось вздохнуть как следует. А к этому моменту дверь захлопнулась.

Единственный свет в комнате давали угли в маленьком очаге. Гест с трудом различил, что выход наружу был уже заблокирован – причем не предметом мебели, а человеческим телом. В этот момент рослый калсидиец встал перед Гестом и преградил ему путь к свободе.

Тело не шевелилось, а в комнате воняло.

– Реддинг!

Гест протянул руку вперед и нащупал грубую хлопчатую рубаху.

– Нет! – В голосе калсидийца звучало глубочайшее презрение. – Нет, это Арих. Он пришел один. Твой человек поначалу справился неплохо. Он передал посылку, и Арих перед смертью успел понять ее значение. Но после такого ужасного провала нельзя было допустить, чтобы он успел что-то выяснить или проболтаться. Кроме того, у него оставались вопросы, на которые у твоего человека ответов не имелось, и я был вынужден вмешаться. Арих был удивлен, увидев меня, – почти так же сильно, как и твой напарник. Перед тем как я расправился с Арихом, он сказал мне кое-что интересное. Теперь я уверен, что Бегасти Кореда уже нет на этом свете. Жаль. Он был хитрее Ариха и, возможно, сообщил бы больше сведений. Не говоря уже о герцоге. Его очень радовала мысль, что Бегасти узнает руку своего единственного сына.

– Что вы тут делаете? И где Реддинг?

Гест пришел в себя. Он поднялся и попятился к плетеной стене. Жалкая клетушка закачалась под ногами – или, вероятно, у него от ужаса закружилась голова. Мертвец в комнате, за которую он заплатил! Не обвинят ли его в убийстве?

– Я здесь выполняю поручение моего герцога. Я ищу для него куски дракона. Забыл? Именно за этим я тебя сюда отправил. А что до Реддинга… так зовут твоего подельника, верно? Он находится на кровати, там он и упал.

В полумраке Гест не заметил, что на низкой кровати кто-то лежит. Теперь он присмотрелся и заметил детали: бледные пальцы, касающиеся пола, кружевные манжеты, потемневшие от крови.

– Он ранен? С ним все будет в порядке?

– Нет. Он мертв, – бесстрастно произнес калсидииц.

Гест судорожно ахнул и прислонился к плетеной стене. Колени задрожали и подогнулись, в ушах шумело. Реддинг мертв. Реддинг, человек, которого он знал всю свою жизнь, который иногда становился его партнером в постельных играх с тех самых пор, как у них обнаружился взаимный ин-терес.

Реддинг, с которым они сегодня утром завтракали… Реддинг неожиданно погиб… Его убили! Такое невозможно было понять. Гест выпучил глаза, и они запечатлели картину, которая навсегда поселилась в его памяти: Реддинг распластался на матрасе ничком, повернув лицо в его сторону. Неровный свет очага плясал на очертаниях его открытого рта и блестел в неподвижных зрачках. Он выглядел немного изумленным, а вовсе не мертвым. Гесту представилось, что он сейчас рассмеется и сядет. Однако момент, когда все это могло оказаться странной шуткой, подстроенной калсидийцем и его другом, миновал. Перед ним – труп. Реддинг погиб прямо здесь, на тощем матрасе в крошечной лачуге в Дождевых чащобах.

Внезапно Гест решил, что подобная судьба может постигнуть его самого. К нему вернулся дар речи, хоть голос и звучал хрипло:

– Зачем вы убили его? Я выполнял ваш приказ. Я сделал все, что вы мне велели.

– Почти. Вы кое-что упустили. Я велел тебе приехать одному. Ты не послушался. И вот к чему привело твое упрямство. – Калсидиец говорил укоризненным тоном, словно школьный учитель, пеняющий ученику на то, что тот не выполнил урок. – Но не все потеряно. Ты и твой приятель-торговец выманили их на меня.

– Значит, у вас больше ко мне нет вопросов? Я могу – уехать?

Гест ощутил прилив надежды. Скорей бы сбежать. Вернуться в Удачный! Реддинг мертв. Мертв!

– Нет, конечно. Гест Финбок, запомни раз и навсегда. Мысль очень простая. Твой человек, Седрик, обещал добыть нам части дракона. Мы ничего не получили. Твоя роль завершится тогда, когда ты выполнишь заключенный им договор, который на самом деле заключен тобой, поскольку он был твоим слугой и говорил от твоего имени. – Убийца приподнял руки и снова их уронил. – Неужели это так трудно понять?

– Но я ведь сделал все, что вы просили, – повторил Гест. – Я не могу заставить части дракона взять и появиться! Если их у меня нет, то их у меня нет. Чего вы хотите? Что я могу дать вам взамен? Деньги?

Калсидиец надвинулся на него. Шрам на его лице был не таким ярким, как прежде, но сам он казался весьма изможденным, а его волосы и борода стали клочковатыми.

– Чего я хочу? – Он приблизился вплотную к Гесту, и в его желтовато-зеленых глазах вспыхнула ярость. – Послушай меня! Знаешь, я не хочу, чтобы руку моего сына доставили мне в усыпанной самоцветами шкатулке! Я достану и привезу моему герцогу плоть, кровь и органы дракона, чтобы он вернул мне мою плоть и кровь, которую держит в заложниках. Герцог щедро меня наградит, а потом напрочь забудет о том, что когда-либо видел меня или моих родных. Я и моя семья будем спокойно жить и перестанем беспокоиться о будущем. За деньги ничего такого не купишь, житель Удачного! Только за плоть крылатой твари.

– Я не знаю, как вам помочь! Неужели вы думаете, что если бы я мог найти для вас хоть кусочек дракона, я бы это от вас скрыл? – пролепетал Гест.

Тело Геста вибрировало. Не страх, а какое-то гораздо более глубокое чувство сотрясало его. Он стиснул зубы, чтобы они перестали стучать.

– Заткнись. От тебя нет никакой пользы, но ты – един-ственное средство, которое у меня есть. Здесь я сделал с двумя жалкими глупцами то, что считал нужным. Синад Арих и Бегасти Коред потерпели неудачу. Я был практически – уверен в этом, когда меня отправили сюда проверить, что их задержало. Поэтому я убрал их с дороги. А твоим Реддингом мне пришлось пожертвовать: ты ошибся, выбрав его в – качестве «доброго» вестника. Его вывернуло, когда Арих открыл свой подарок. Когда я вошел в комнату, он чуть не по-терял сознание. Потом он вопил, будто баба, когда я расправлялся с Арихом. И такого слабака ты сделал своим компаньоном?

– Я знал его много лет, – услышал Гест свой глухой – голос. Он говорил оцепенело, едва осознавая, что Реддинга уже нет.

Реддинга, который забирался на стол, чтобы провозгласить тост. Реддинга, примерявшего плащи в мастерской их любимого портного. Реддинга, который выгибал бровь и наклонялся ближе, чтобы поделиться совершенно скандальной сплетней. Реддинга с влажными губами, который становился на колени, чтобы раздразнить его. Реддинга, лежащего на животе, с тускнеющими глазами. Они были рядом всю жизнь – а теперь все было кончено. Реддинга больше нет.

– Я понятия не имею, как добыть вам куски дракона, – заявил он напрямик.

– Я не удивлен, – ответил калсидиец. – Но ты выяснишь.

– Как? О чем вы говорите? Что я вообще могу?

Калсидиец устало покачал головой:

– Ты думаешь, я не навел справки насчет тебя? Считаешь, я не узнал подноготную про твою жену? И про твои – связи, которые ты имеешь как будущий торговый предста-витель? Я направил тебя сюда, чтобы использовать тебя, – приятель, и выяснить все, что можно узнать про драконов и твою драгоценную женушку. Нас ждет замечательное пла-вание…

– Ни один корабль не повезет нас вверх по реке! – осмелился прервать его Гест.

Калсидиец отрывисто хохотнул.

– Вообще-то я обо всем договорился еще до отбытия из Удачного. Ты счел простым совпадением то, что новые стойкие суда вдруг стали отправляться в такое удобное для тебя время? А кстати, почему на одном кораблике осталась единственная пассажирская каюта? Дурак!

– Значит… вы плыли на том же корабле, что и мы?

– Конечно. Но довольно болтовни. Прежде чем мы сможем отправиться на боковую, надо доделать кое-какое дельце, а именно – замести следы.

– Следы?

– Тебе надо избавиться от трупов. Поэтому тебе нужно снять с них одежду, чтобы их личность было труднее установить. – Калсидиец задумался. – И будет лучше, если их лица будет сложно сразу опознать. – Он обнажил один из своих мерзких ножиков и присел над телом Ариха. – Можешь раздевать того, пока я займусь этой физиономией. – Не поворачиваясь, он добавил: – И поспеши. У нас еще куча нерешенных вопросов. Гесту Финбоку предстоит написать парочку писем с предложением крайне выгодных связей с его семейством, но весьма конфиденциального характера. Думаю, так мы сможем выманить наших скрытных друзей из нор и подвести их к краю пропасти. А потом начнется настоящее веселье…

Двадцать шестой день месяцы Рыбы – седьмой год Независимого союза торговцев.

От Роники Вестрит, представительницы торгового семейства Вестрит, Удачный, – Тому неумехе-смотрителю, который принимает послания в Кассарике.

Клиент требует, чтобы данное послание было вывешено в помещении Гильдии смотрителей голубятен.

Один раз мог быть случайностью. Два – совпадением. Четыре раза – это предумышленный шпионаж. Ты вскрывал все письма, отправленные мне из Кассарика. Вести, которые посылала мне Малта Вестрит Хупрус, приходили с поврежденными печатями или вообще без них. То же относится к недавнему сообщению, отправленному Джэни Хупрус. Нам ясно, что ты нацелен на переписку, ведущуюся между торговыми семействами Хупрус и Вестрит.

Очевидно и то, что ты считаешь нас глупыми и неосведомленными относительно того, как Гильдия ведет отбор голубей и их смотрителей. Заметь, что это сообщение доставит тебе птица из твоей голубятни, за которую отвечаешь именно ты. Хотя в Гильдии отказались назвать твое имя, мне известно, что теперь они осведомлены, кто именно ответствен хотя бы за некоторую часть вскрытых писем. Я написала жалобу против тебя лично, сославшись на отметки колец тех голубей, которые прибывали к нам с испорченными посланиями.

Твои дни в качестве смотрителя сочтены. Ты – позор всех торговцев Дождевых чащоб и семейства, в котором ты родился. Тебе следует стыдиться того, что ты нарушил клятвы верности и секретности. Торговля не может процветать там, где есть шпионаж и обман. Такие люди, как ты, наносят вред нам всем.

Глава 6. Кровь драконов

– Он выглядит больным! – возмутился герцог.

Канцлер Эллик молча потупился. Конечно, было унизительно, что герцог публично выразил недовольство, но Эллик покорно склонил голову и смирился. Он просто преподнес дар столь важной персоне и не имел права выбора – а правитель испытывал приятное чувство превосходства.

В помещении для частных аудиенций было тепло – а для некоторых из присутствующих, возможно, душно и жарко. Герцог настолько похудел, что постоянно мерз – даже в чудесный весенний день. Огонь трещал в огромных каминах, каменные полы устилали толстые ковры, а стены были завешаны гобеленами. Мягкое одеяние пеленало тощее тело герцога, однако его знобило, хотя на лицах шести охранников-гвардейцев выступил пот. Помимо них, в помещении находились только канцлер и то существо, которое он с собой приволок.

Скованный цепями человек-дракон – Старший, – стоявший перед герцогом, не потел. Он был худой, с запавшими глазами и прилизанными волосами. Эллик оставил на нем набедренную повязку – несомненно, чтобы лучше продемонстрировать его покрытое чешуей тело. Жаль, что его ребра сильно выпирали и заострившиеся колени и локти тоже не добавляли рабу никакого лоска. Его плечо стягивала тугая повязка. Да уж… отнюдь не то великолепное создание, которое ожидал увидеть герцог.

– Я и вправду болен.

Голос раба вызвал у герцога изумление. И дело было не только в том, что чешуйчатое существо вообще могло говорить: голос у него оказался очень выразительным. Вдобавок человек-дракон изъяснялся по-калсидийски. С акцентом, но достаточно понятно.

А Старший тихо прочистил горло, словно доказывая, что не солгал. Он соблюдал осторожность: так обычно действуют те, кто боится, что настоящий кашель, избавляющий от мокроты, будет непомерно болезненным. Этот недуг был герцогу знаком. Затем существо приложило тыльную сторону ладони ко рту, вздохнуло – и подняло глаза, встречаясь взглядом с герцогом. Когда человек-дракон уронил руку, цепи, сковывавшие его запястья, зазвенели. Глаза у него казались человеческими, однако когда его привели в зал, они све-тились, как у кошки, и поблескивали синевой в пламени – свечей.

– Молчать! – рыкнул Эллик на пленника. – Быстро встань перед герцогом на колени!

Он дал волю своей досаде, дернув цепь человека-дракона. Раб пошатнулся, рухнул на пол и едва не повалился ничком.

Шлепнувшись, человек-дракон вскрикнул, с трудом выпрямился и застыл, приняв коленопреклоненную позу. Он покосился на Эллика с ненавистью.

Канцлер замахнулся кулаком, но герцог вмешался:

– Значит, оно способно разговаривать? Не мешай ему, канцлер. Я хочу развлечься.

Герцог понял, что Эллика это не обрадовало. Тем больше оснований выслушать то, что скажет человек-дракон.

Покрытый чешуей человек снова откашлялся, но голос его все равно звучал хрипло. Его любезность была той, что свойственна бедолагам, находящимся на грани безумия. Герцогу были известны эти последние попытки уцепиться за нормальность. Почему отчаявшиеся люди считают, будто логика и правила поведения могут вернуть их к той жизни, которой уже не существует?

– Меня зовут Сельден Вестрит, я из семьи купцов из Удачного. Я – приемный сын семьи Хупрус, торговцев из Дождевых чащоб и певец дракона Тинтальи. Но, возможно, вы уже в курсе? – Он с надеждой заглянул в лицо герцога. Не найдя там никаких подтверждений, он продолжил: – Тинталья избрала меня на служение ей, и я был счастлив. Она дала мне поручение. Тинталья велела мне отправиться в путь и постараться найти других драконов или услышать истории о них. Я согласился. Я присоединился к одной группе торговцев. Я путешествовал из любви к дракону, а они отправились в дорогу в надежде завоевать ее расположение и каким-то образом превратить ее благосклонность в деньги. Но куда бы мы ни приезжали, наши попытки оказывались бесплодными. Многие захотели вернуться, но я был уверен, что мне нельзя сдаваться.

Он еще раз всмотрелся в бесстрастное лицо правителя, надеясь достучаться до герцога, обнаружить сочувствие или интерес. Герцог не позволил своему любопытству хоть как-то проявиться.

– В итоге мои собственные спутники меня предали, – произнес человек-дракон после паузы. – Торговцы отмахнулись от нашей цели. Наверное, они решили, что я спровоцировал их на глупое предприятие, из-за которого они лишились собственных денег и прибыли. В следующем порту они украли все, что у меня было, и продали меня как раба. Мои новые владельцы увезли меня далеко на юг и показывали на ярмарках и базарах, на перекрестках торговых путей. А потом я им наскучил, заболел, и меня опять продали. Меня повезли на север, но наш корабль захватили пираты, и у меня сменились хозяева. Меня купили в качестве уродца, чтобы демонстрировать зевакам. Каким-то образом ваш канцлер разведал обо мне и доставил меня сюда. И теперь я нахожусь здесь в вашем распоряжении.

Герцог хранил молчание. Он вообще ни о чем не догадывался. Надо же, в его покоях появился человек-дракон! На мгновение герцогу захотелось взглянуть на своего канцлера, но он отверг эту идею. Теперь его вниманием завладел раб, покрытый чешуей. Он говорил убедительно, этот «певец дракона». Голос у него был лишенным мелодичности, однако – интонации и обороты показались бы достойными и благородными. Герцог слегка нахмурился, а раб заговорил. В его словах было столько тоски и отчаяния, что герцог даже предположил, что мужчина может оказаться гораздо моложе, чем кажется.

– Люди, называющие себя моими хозяевами, лгали! Я не раб. Я никогда не совершал преступлений, наказанием за которые стало бы рабство, и не был гражданином такой страны, где практикуется подобная кара. Если вы не освободите меня, полагаясь на мои речи о том, что мое пленение несправедливо, то хотя бы позвольте мне отправить весть родным. Я уверен, они выкупят меня!

Он опять закашлялся – на этот раз сильнее, и при каждом выдохе его лицо искажалась гримасой. Ему едва удалось избежать падения, а когда он вытер рот, на губах у него блестела мокрота. Это было отвратительно.

Герцог смерил его холодным взглядом.

– Теперь я знаю твое имя, но это мне не важно. Ты оказался здесь из-за того, что собой представляешь. Ты наполовину дракон, и это – единственное, что меня интересует. – Он обдумал варианты своих дальнейших действий. – Как давно ты болеешь?

– Вы ошибаетесь. Я не наполовину дракон. Моя мать родом из Удачного, моим отцом был калсидиец, Кайл Хэвен. Он был морским капитаном. Таким же мужчиной, как вы.

Это жалкое создание посмело сжать кулаки, двигаясь вперед на коленях. Эллик рванул поводок, который оставался у него в руках, и Старший издал невнятный крик боли. Эллик небрежно пнул его ногой, заставив завалиться на бок. Существо сверкнуло на него глазами. Канцлер придавил сапогом шею закованного в цепи Старшего, и на мгновение герцог увидел того воина, которым когда-то был Эллик.

– Изволь вспомнить о вежливости, Старший, иначе я сам преподам тебе уроки правильного поведения!

Эллик говорил сурово, однако герцог не знал, было ли это данью уважения к нему, или же канцлеру понадобилось заставить это создание замолчать прежде, чем оно заговорит снова. Мелкая чешуя, синий окрас и даже светящиеся глаза доказывали, что он – не человек. Как хитро было притвориться, будто его отец – калсидиец! Хитроумен, как дракон, – недаром существует такое присловье!

– Сколько ты болеешь? – повторил герцог свой вопрос.

– Не знаю. – Старший прекратил сопротивляться. Отвечая, он не поднял взгляда на герцога. – Трудно определить ход времени, находясь в темном корабельном трюме. Но я уже был болен, когда меня продали… болел, когда пираты захватили корабль. Какое-то время они боялись ко мне прикоснуться, и не только из-за моей внешности.

Он сильно раскашлялся, свернувшись в клубок на полу.

– Он стал сплошными костями, – отметил герцог.

– Насколько я знаю, это их естественная форма, – осторожно предположил Эллик. – Они длинные и худые. В старинных свитках есть несколько изображений, на которых они выглядят именно так. Высокие и покрытые чешуей.

– У него жар?

– Возможно, он теплее обычного человека, но это может быть свойством подобных существ.

– Я болен! – снова объявило создание с новой решимостью. – Я похудел, я не могу делать глубокие вдохи, я горю в лихорадке. Почему вы не задаете эти вопросы мне? Вы позволите мне послать весть тем, кто будет готов заплатить за меня выкуп? Просите за меня чего пожелаете: я ручаюсь, что вам заплатят.

– Я не ем мясо больных животных, – холодно проговорил герцог, устремляя взгляд на Эллика. – И я недоволен тем, что такое создание представили передо мной испускать болезненные миазмы. Полагаю, у тебя были благие намерения, канцлер, но это не соответствует твоей части нашего договора.

– Да, о мой великолепный повелитель. – Канцлер признал свою вину, вынужден был согласиться, но в его голосе появились едва заметные жесткие нотки. – Я прошу прощения за то, что навязал вам его присутствие. Я немедленно удалю его с ваших глаз.

– Нет.

Герцог тщательно прикидывал, что ему следует предпринять. Крошечный кусочек плоти, который Эллик дал ему несколько недель назад, придал сил. В течение почти двух дней после того, как он был съеден, герцог нормально переваривал пищу и даже мог вставать и делать самостоятельно несколько шагов. Потом ощущение здоровья ушло, а слабость вернулась. Плоть человека-дракона полностью не исцелила его, однако придала силы на несколько дней. Он прищурился, размышляя. Это создание ценно, а разочаровать Эллика именно сейчас – значило бы совершить серьезную ошибку. Следует принять Старшего как подарок, дать Эллику почувствовать, что он сохраняет расположение своего повелителя. Он сознавал, что именно присутствие Эллика сейчас является опорой трона. Однако нельзя предоставлять канцлеру слишком большую власть. Пока нельзя отдавать ему в жены дочь. Ведь стоит Эллику обрюхатить дочку – и ему больше не понадобится ее отец.

Герцог обдумывал все возможности не торопясь. Он не обращал внимания на то, что гвардейцы переминаются из-за жары и что лицо Эллика потемнело от стыда – и, возможно, от гнева. Он смотрел на Старшего. Если съесть больное животное, можно самому заболеть. Однако больное животное можно вылечить – и тогда оно снова станет полезным. Жизненные силы Старшего казались немалыми, возможно, его удастся исцелить.

Заботу о Старшем следует поручить Кассим. Среди его женщин ее умение целительницы было признанным – и к тому же это поможет держать Эллика в подвешенном состоянии. Сейчас дочь надежно заперта и изолирована. Она ежедневно шлет отцу послания, спрашивая, чем она заслужила подобное обращение. Герцог ни на одно из них не ответил. Чем меньше она будет знать, тем меньше у нее будет оружия против него. Старшего надо будет изолировать, чтобы надежно защитить и сохранить только для собственного употребления. Герцог не собирался поручать его заботам своих неумех-лекарей. Им не удалось вылечить его самого – зачем давать им возможность усугубить болезнь этого существа? Просто позавидовав тому, что канцлер смог предоставить герцогу то, чего не смогли дать они сами, они способны будут отравить человека-дракона.

Он удовлетворенно кивнул собственным мыслям: картина складывалась. Он был чрезвычайно доволен своим планом. Старшего будет выхаживать Кассим. Герцог даст ей знать, что если она его излечит, то сможет получить свободу. А если ее подопечный умрет… он предоставит ей самой воображать последствия такой неудачи. Пока же он не станет пить кровь этого создания. А если Старшего не удастся оздоровить настолько, чтобы он стал источником пищи, тогда останется возможность обменять его на то, что необходимо. Человек-дракон дал понять, что сородичи его ценят. Герцог откинулся на троне, обнаружил, что его выпирающим костям удобнее не стало, и снова ссутулился. И все это время сбитое с ног жалкое создание непокорно взирало на него, а Эллик кипел.

«Довольно этого. Будь решителен. Или хотя бы производи такое впечатление».

– Приведите начальника тюрьмы, – приказал герцог. Гвардейцы дернулись было выполнять распоряжение, но он поднял палец и дал понять, что это будет поручено Эллику. – Когда он придет, я поговорю с ним и объясню, чтобы этого Старшего держали вместе с моим вторым особым пленником и обращались с ним так же мягко. Думаю, что со временем он восстановит свое здоровье и будет очень полезен. Ты, мой достойный канцлер, сможешь сопроводить его и удостовериться в том, что его разместят в тепле и с удобством и будут кормить хорошей едой.

Он подождал мгновение, давая Эллику возможность испугаться того, что герцог просто заберет экзотический подарок и ничем его не вознаградит. Заметив, что искры гнева начинают разгораться, он заговорил снова:

– И я объявлю начальнику тюрьмы, что ты будешь иметь право навещать обоих моих заключенных, когда пожелаешь. Кажется справедливым даровать тебе некую привилегию. Доступ к тому, что со временем станет твоим. Как ты считаешь, канцлер: это справедливо?

Эллик встретился с герцогом взглядом, и постепенно в его глазах появилось понимание.

– Это более чем справедливо, блистательный. Я приведу его немедленно. – Он дернул было за цепь своего пленника, но герцог покачал головой.

– Оставь человека-дракона здесь, пока будешь ходить за тюремщиком. При мне моя охрана – думаю, мне нечего бояться со стороны этого скелета.

По лицу канцлера промелькнула тень беспокойства, но он только глубоко поклонился и, медленно пятясь, покинул – помещение. Герцог продолжил рассматривать свою добычу. Судя по виду Старшего, над ним особо не измывались. Наверное, он немного оголодал – а блекнущие синяки свидетельствовали о побоях. Однако никаких признаков инфицированных ран не было заметно.

– Что ты ешь, существо? – поинтересовался он.

Старший встретился с ним взглядом.

– Я человек, несмотря на мою внешность. Я ем то же, что ели бы вы сами. Хлеб, мясо, фрукты, овощи. Горячий чай. Хорошее вино. Я был бы рад любой чистой еде.

Герцог заметил, что в голосе человека-дракона послышалось некоторое облегчение. Он понял, что с ним будут хорошо обращаться и дадут ему время выздороветь. Ни к чему вкладывать ему в голову какие-то другие мысли.

– Если вы дадите мне бумагу и чернила, – сказало существо, – я составлю письмо моей семье. Они меня выкупят.

– А твой дракон? Ты ведь, кажется, сказал, что пел дракону? Что он может дать за твое благополучное возвращение?

Старший улыбнулся, но улыбка у него получилась несколько кривая.

– Мне трудно сказать. Возможно, вообще ничего. Поступки Тинтальи по человеческим меркам предсказать нельзя. В любой день и час ее отношение ко мне может измениться. Думаю, вы заслужите ее расположение, если я смогу благо-получно вернуться туда, где она рано или поздно сможет меня найти.

– Значит, тебе неизвестно, где она?

Герцог решил, что это сильно уменьшает возможность использовать Сельдена в качестве приманки, чтобы завлечь дракона туда, где его можно будет убить и разделать на куски. Если он вообще говорит правду. Драконы славятся своей лживостью.

– Оказавшись в плену, я был далеко от тех мест, где мог бы рассчитывать на встречу с ней. Возможно, она решила, что я ее покинул. Как бы то ни было, я не видел ее уже несколько лет.

Не самое радостное известие.

– Но ты родом из Дождевых чащоб? А там ведь много драконов, верно?

Существо потеряло свою решимость и, поколебавшись, ответило:

– Когда драконы вылупились, слухи об этом распространились повсюду. Я давно не был дома. Я не могу с уверенностью говорить о том, каково там сейчас.

Не почуяло ли существо, что здесь может возникнуть возможность сделки? Тогда пусть подумает над этим. Но человек-дракон не должен знать, от чего зависит жизнь его повелителя. За дверью послышались шаги возвращающегося с тюремщиком Эллика, и герцог спокойно кивнул созданию.

– Прощай пока, Старший. Хорошо ешь, отдыхай и набирайся сил. Позднее мы, возможно, еще поговорим. – Он отвел взгляд от существа. – Охрана! Несите меня в Укромный сад. Когда я там окажусь, меня должно ждать горячее вино с пряностями.

* * *

Ближе к полудню Тинталья ощутила, что воздух пахнет древесным дымом. Ветер принес этот запах издалека – тем не менее это подняло ей настроение. Трехог уже недалеко, а вечер еще не скоро наступит. Мысль о скорой встрече со своими Старшими радовала ее. Заработав крыльями сильнее, она постаралась не обращать внимания на боль. Цель была уже близка, терпеть боль стало легче. Она призовет Малту и Рэйна, и они займутся ее травмой, их ловкие руки смогут найти в ране наконечник стрелы и извлечь его. Потом – какая-нибудь припарка, и они немного ее почистят. Она издала тихий горловой стон. Сельден всегда ухаживал за ней лучше, чем остальные двое. Ее маленький певец был ей предан. Она не знала, жив ли он еще и сильно ли состарился. Трудно было понять, насколько быстро стареют люди. Несколько сезонов минует – и они вдруг оказываются дряхлыми. Еще несколько – и они мертвы. Сильно ли постарели Малта и Рэйн?

Бесполезно гадать. Скоро она их увидит. Если они слишком стары, чтобы ей помочь, она воспользуется драконьей притягательностью, чтобы залучить на службу новых людей.

Когда солнце начало опускаться к реке, ощущения Тинтальи обострились. Ветер принес больше запаха дыма и человеческого жилья. Чуткий слух уловил слабые постукивания. Треск соревновался со звуками нескончаемого переделывания мира. Топоры врезались в дерево, а молотки забивали гвозди. Люди никогда не могут принять вселенную такой, какая она есть. Они постоянно все ломают, а потом прозябают среди руин и развалин.

На реке раскачивающиеся суденышки боролись с течением. Когда тень Тинтальи накрыла их, люди принялись вскидывать головы, что-то кричать и указывать пальцами на драконицу. Она игнорировала их. Впереди виднелись плавучие пристани, которые использовали жители города на деревьях. Тинталья пронеслась над ними, недовольная тем, насколько маленькими они кажутся. Ей уже приходилось на них садиться, когда она вышла из кокона. Конечно, доски трескались и ломались, причаленные к ним суда понесли некоторый ущерб, а другие поплыли по реке, все еще прикрепленные к кускам пристани. Но Тинталью нельзя было в этом винить: если люди хотят, чтобы к ним в гости прилетали драконы, им следует быть более надежными строителями.

Она всхрапнула от боли, когда ей пришлось скосить крылья, чтобы описать круг. Ей предстоит испытать боль, куда бы она ни села – на сушу или в воду. Значит, она выберет пристань. Тинталья расправила крылья и замахала ими, опуская когтистые лапы на деревянный причал. Люди тотчас разбежались в разные стороны.

– С ДОРОГИ! – предупредила она их, трубя свой клич и одновременно вдавливая слова в их жалкие умишки.

«Малта! Рэйн! Займитесь мной!»

Внезапно ее вытянутые передние лапы ударились о доски. Плавучий причал погрузился в воду под драконьим весом. Привязанные суда резко накренились, куски дерева взлетели в воздух. Серая речная вода взметнулась вверх, обливая Тинталью. Она яростно взревела, недовольная ее холодным и едким прикосновением, а плавучесть причала дала о себе знать. Сооружение постепенно поднялось под ней, и вода теперь только омывала ее лапы. Тинталья дернула хвостом от отвращения и почувствовала, как дерево крошится от удара. Она оглянулась через плечо на какой-то баркас, который начал крениться набок.

– Глупо было привязывать его здесь, – заметила она и побрела по причалу, который качался и погружался в реку при каждом ее шаге.

Вскоре Тинталья оказалась на раскисшем и истоптанном берегу. Когда она сошла с причала, большая его часть снова всплыла на поверхность. Лишь одно судно оторвалось и поплыло по течению.

Очутившись на твердой, хоть и раскисшей почве, она остановилась. Некоторое время она только дышала. Волны жара прокатывались по ее телу, окрашивая чешую в цвета гнева и муки. Тинталья страдальчески выгнула шею и замерла, дожидаясь, чтобы приступ стих. Когда мука стала терпимой, в голове у Тинтальи просветлело, и она осмотрелась.

Те люди, которые с криками разбежались при ее появлении, начали собираться неподалеку. Они окружали ее, будто стервятники, и трещали, как спугнутая стая дроздов. Их пронзительные голоса раздражали ее не меньше, чем невозможность отделить хоть один поток сознания от множества остальных.

«Ужас, ужас, ужас!» – вот и все, что они сообщали друг другу.

– Молчать! – заревела она, и как ни удивительно, они затихли. Боль от ее раны опять начала возвращаться. Тинталье не было дела до трескучих обезьян. – Рэйн Хупрус! Малта! Сельден!

Последнее из имен она произнесла с особенной надеждой.

Какой-то мужчина – коренастый тип в заляпанной тунике – осмелился обратиться к ней:

– Никого из них здесь нет! Сельден исчез уже давно, а Рэйн с Малтой отправились в Кассарик, и с тех пор их не видели! Как и сестру Рэйна Тилламон. Они пропали!

– Что?! – Ее охватило негодование. Она хлестнула хвостом и громко взвыла. – Куда они подевались? Значит, тут нет ни единого Хупруса, чтобы мной заняться? Это что за оскорбление?

– Не все Хупрусы исчезли! – прокричала старая женщина и бросилась вперед.

Чешуя на ее щеках говорила о том, что она родилась в Дождевых чащобах. Зачесанные и сколотые на голове волосы отливали белизной, но она быстро шагала по широкой дороге, направляясь к дракону. Местные расступились, пропуская ее. Женщина шла бесстрашно, однако дала знак своей дочери, которая бежала за ней вприпрыжку, чтобы та держалась на расстоянии.

Тинталья сощурилась, разглядывая горожанку. Ей не удавалось принять удобную позу, поэтому она оставила оба крыла полуразвернутыми и на миг оцепенела. Она подождала, когда женщина приблизится, а затем произнесла:

– Я тебя помню. Ты Джэни Хупрус, мать Рэйна Хупруса.

– Да.

– Где он? Я желаю, чтобы они с Малтой немедленно ко мне пришли.

Тинталья не стала распространяться о своей ране. В этой женщине бушевал гнев, лишь прикрытый пеленой страха. И до Тинтальи до сих пор доносились крики и проклятия от хлипкого причала, на который она приземлилась. Она надеялась, что его приведут в порядок настолько, чтобы ей можно было безопасно взлететь.

– Рэйн и Малта уехали. Я не видела их и не получала от них вестей очень много дней.

Тинталья воззрилась на женщину. Странно…

– Ты врешь.

Она ощутила молчаливое согласие Джэни, но фраза, ко-торую та произнесла вслух, противоречила утверждению Тин-тальи.

– Я их не видела. Я точно не знаю, где они.

«Сейчас проверим».

Тинталья медленно повела свои серебряные глаза и сосредоточилась на Джэни. Она собралась с силами и набросила на Джэни очарование. Женщина склонила голову к плечу, а на ее губах появилась слабая улыбка. А потом она выпрямилась и устремила суровый взгляд на драконицу. Она дала Тинталье понять, что попытка ее заворожить сделала ее более осторожной и менее расположенной к контакту.

Тинталье моментально наскучила игра.

– Хватит. Мне нужны мои Старшие. Куда они отправились, старуха? Я вижу, что ты все знаешь.

Джэни Хупрус сурово смотрела на нее. Ей явно не понравилось, что ее поймали на лжи. Другие люди, стоявшие позади нее, беспокойно двигались и что-то бормотали.

– Мне половину баркаса разнесло! – выкрикнул высокий мужчина.

Тинталья медленно повернулась, понимая, что резкие – движения могут пробудить боль. Мужчина, шагавший к ней, был рослым и нес длинный шест с крюком. Это был какой-то инструмент лодочника, но его могли использовать и как – оружие.

– Дракон! – проревел он. – Что ты собираешься делать? Что ты хочешь исправить?

Он замахал своим предметом так, что стало понятно: он намерен ей угрожать. При обычных обстоятельствах Тинталья бы вообще не встревожилась: вряд ли подобное орудие пробило бы ее толстую чешую. Оно нанесет ущерб только в том случае, если мужчине удастся найти уязвимое место. Такое, как, например, ее рана. Она неспешно повернулась к нему, надеясь, что он не догадается истолковать ее медлительность как слабость, а не как презрение.

– Исправить? – язвительно переспросила она. – Если бы ты все сделал правильно с самого начала, он не развалился бы настолько легко. Я ничего не могу сделать, чтобы что-то для тебя «исправить».

Она широко открыла пасть, демонстрируя мешки с ядом, но ему, похоже, показалось, будто она собирается его сожрать. Мужчина попятился от Тинтальи, позабыв про пику у себя в руке. Когда ему показалось, что теперь Тинталья до него не доберется, он заорал:

– Это ты виновата, Джэни Хупрус! Ты и твоя родня, твои «Старшие»! Они привели сюда драконов! И много нам было от них пользы?

Тинталья увидела, как гнев приливает к лицу старухи. Джэни надвинулась на мужчину, не обращая внимания на то, что оба они все-таки находятся в пределах досягаемости дракона.

– Много ли нам было пользы? Да, много, если вспомнить о том, что именно драконы не пропустили в нашу реку калсидийцев! Мне жаль, что твой баркас поврежден, Юлден, но не смей обвинять меня или насмехаться над моими детьми.

– Виноват дракон, а не Джэни! – крикнула какая-то женщина, спрятавшаяся за толпой. – Прогоните дракона. Пусть убирается к своей стае!

– Да!

– Ты не получишь от нас мяса, дракон! Проваливай от-сюда!

– Мы устали от драконов! Прочь!

Тинталья потрясенно воззрилась на них. Неужели они забыли все, что им было известно? Что она одним кислотным выдохом способна растворить плоть на их костях?

Вдруг раздался тихий свист, и над головами людей пролетел длинный и узкий предмет. Это был ствол молодого деревца или ветка, очищенные от отростков и листьев. Кто-то метнул самодельное копье прямо в Тинталью. Оно попало в нее, нанеся слабый удар и отскочив от шкуры. При обычных обстоятельствах это не причинило бы ей боли, но сейчас ситуация была другой. Тинталья вытянула шею, пытаясь найти нападавшего, и резко дернулась. Она начала привставать на задние лапы и распахивать крылья, чтобы испугать людской сброд, а потом выплюнуть на людишек ядовитый туман, который охватит каждого из присутствующих. К счастью, ей удалось вовремя справиться с порывом: нельзя открывать нежную плоть под крыльями и, что еще важнее, нельзя показывать противникам свою рану. Поэтому Тинталья запрокинула голову и почувствовала, как железы у нее в глотке раздуваются, готовя плевок яда.

– ТИНТАЛЬЯ!

Звук ее имени заставил ее застыть на месте. Не в первый раз она прокляла ту минуту, когда Рэйн Хупрус столь бездумно одарил собравшихся в Удачном людей ее именем. С тех пор оно стало известно всем – и они при любой возможности связывали ее, произнося его вслух.

Это крикнула старуха, конечно же. Джэни Хупрус, спотыкаясь, бежала так, чтобы оказаться между драконом и толпой. У нее за спиной кто-то задержал ее отчаянно вопящую дочь. Она остановилась перед Тинтальей и, пошатываясь, вскинула свои тощие руки, как будто они могли что-то заслонить.

– Тинталья, именем твоим заклинаю тебя: вспомни наш уговор! Ты поклялась помогать нам, защитить от калсидийских захватчиков, а мы, в свою очередь, заботились об окуклившихся змеях, из которых вылупились драконы! Ты не можешь нам навредить.

– Вы напали на меня!

Драконица пришла в ярость из-за того, что Джэни Хупрус посмела ее укорять.

– Ты сломала мой баркас! – подал голос мужчина с – крюком.

– Ты развалила полпристани!

Тинталья медленно развернулась и застыла, потрясенная собственной неосторожностью. Позади нее тоже собрались люди – они прибежали сюда с поврежденных судов и разбитых причалов. Многие несли тяжелые предметы, которые не являлись оружием, но могли быть использованы в качестве такового. Тинталья по-прежнему не сомневалась, что смогла бы убить их во мгновение ока, но понимала, что сейчас они представляют собой серьезную опасность. Неужели она угодила в такую передрягу? А ведь здесь были и другие горожане, глазевшие на нее сверху – с многочисленных площадок и переходов. Некоторые уже спускались по лестницам, которые вились вокруг огромных стволов деревьев.

– Дракон!

Она посмотрела на старуху.

– Тебе надо улететь! – воскликнула Джэни Хупрус.

Тинталья услышала в ее голосе страх – но еще там звучала мольба. Она боится последствий?

– Тебе надо последовать за твоими родичами и их хранителями, которые начали превращаться в Старших. Лети в Кельсингру! Там твой дом!

– Старшие? В Кельсингре? Я там была. Город пуст.

– Может, он пустовал, но теперь все изменилось. Остальные драконы отправились туда, и, по слухам, их хранители стали Старшими. Послушай – такими Старшими, каких ты ищешь.

Что-то в тоне Джэни… В ее мыслях! Тинталья сосредоточилась.

«Лети туда! Малта и Рэйн отправились туда. Улетай, пока не пролилась кровь! Ради всех нас!»

Старуха быстро училась. Она молча взирала на драконицу, посылая ей предостережение.

– Я улетаю, – объявила Тинталья.

Она спокойно и неторопливо направилась к причалам. Мужчины, стоявшие перед ней, возмущенно забормотали и весьма неохотно расступились.

– Пропустите ее! – громко крикнула Джэни – и, как это ни удивительно, к ней присоединились другие голоса.

– Пусть дракон убирается. Скатертью дорога!

– Пожалуйста, дайте ей пройти, пока никто не погиб!

– Мы устали от драконов!

Теперь Тинталья шагала к поврежденной пристани. Мужчины негромко ругались ей вслед и плевали на землю у нее за спиной, но не мешали идти. В душе у нее кипели ненависть и презрение: ей страшно хотелось убить их всех. Как они смеют демонстрировать ей, Тинталье, свой жалкий норов! Паршивые обезьяны! На ходу она вращала глазами, стараясь держать в поле зрения как можно больше людей. Как она и опасалась, толпа снова смыкалась у нее за спиной и непреклонно следовала за ней. Если она не будет бдительной, они способны загнать ее на разбитый причал и, возможно, сбросить в холодную быструю реку.

Тинталья чуть раздвинула крылья и собралась с духом. Будет больно – а шанс у нее только один. Она присмотрелась к длинной деревянной пристани. Расшатавшиеся доски разошлись под странными углами, и два привязанных судна почти затонули, кренясь набок. Тинталья напрягла задние лапы.

Без всякого предупреждения она рванулась вперед в мощном прыжке. Позади нее зазвучали вопли страха и смятения. Тинталья приземлилась на причал, и он погрузился в воду. А потом, как она и надеялась, он вновь обрел плавучесть и начал подниматься. Она справится! Тинталья распахнула крылья, яростно затрубила и, делая сильные взмахи, прыгнула.

Этого хватило. Она поймала ветер над быстрым течением и постепенно поднялась к небу. Ей хотелось повернуть назад, спикировать вниз и заставить горожан броситься в реку, однако ее боль была слишком сильной, а нарастающий голод гнал ее вперед. Нет. В другой раз. Сейчас она найдет добычу, поест и выспится. Завтра она полетит в Кельсингру. Возможно, когда-нибудь она вернется и всех накажет. Но сперва ей надо найти Старших, чтобы они ее исцелили. Тинталья изменила угол наклона, описала полукруг и возобновила свой мучительный полет.

* * *

– Уже скоро, – сказал Лефтрин, чувствуя огромное облегчение.

Он стоял на крыше рубки. Приближались ранние сумерки зимнего дня, но он разглядел первые строения Кельсингры. «Мы почти дома», – подумал он и засмеялся. Разве Кельсингра и есть дом? Нет. Его дом там, где находится Элис: в этом он был уверен.

Плавание оказалось долгим, но отнюдь не таким длительным, как их первое путешествие до Кельсингры. Теперь ему не приходилось снижать скорость корабля, чтобы не обогнать медленно плетущихся драконов. Не нужно было останавливаться каждый вечер, давая охотникам возможность добыть мясо, а драконам и хранителям – отдохнуть. Не нужно было и тратить дни в обмелевших и заболоченных рукавах, пытаясь добраться до глубокого русла и почти теряя надежду. Но пронзительный плач больного младенца растягивал каждый день до бесконечности. Лефтрин не сомневался, что не он один мучился от бессонницы, слушая крики Фрона, страдавшего от колик. Глядя на осунувшееся лицо и красные глаза Рэйна, он убеждался в том, что отец младенца разделял его невольное бодрствование.

– Мы доплыли до Кельсингры? Вот они – эти редкие строения? – недоверчиво спросил Рэйн.

– Нет. Мы находимся у окраины. Кельсингра – огромный город, растянувшийся вдоль берега реки и, возможно, уходящий к предгорьям. Деревья сбросили листву, и я вижу, что Кельсингра даже больше, чем мне раньше казалось.

– И она просто… брошена? Пуста? Что случилось с ее жителями? Куда они подевались? Они умерли?

Лефтрин покачал головой и сделал очередной глоток из своей кружки. Пар и аромат горячего чая поднимались вверх и соединялись с туманом, висящим над рекой.

– Если бы нам удалось получить ответы на все вопросы, Элис пришла бы в восторг. Но мы не знаем. Может, когда мы подробнее осмотрим город, мы это выясним. Часть зданий стоят пустые, будто жители собрали свое имущество и спешно уехали. Другие выглядят так, словно люди встали из-за стола, вышли за дверь – и уже не вернулись.

– Надо разбудить Малту. Пусть посмотрит.

– Нет. Ей необходимо поспать, и не только ей, но и Фрону. Когда она проснется, Кельсингра никуда не денется. По-моему, лучше дать ей отдохнуть, пока можно.

Лефтрину было бы стыдно признаться, что он думает не столько о Малте, сколько о собственном спокойствии. Вряд ли Рэйн сможет разбудить ее так, чтобы не потревожить младенца, вызвав новый приступ плача. Ребенок замолкал лишь тогда, когда спал или сосал грудь, а в последнее время он, похоже, делал то и другое очень редко.

– По-моему, к нам летит дракон, – вдруг произнес Рэйн.

Уставившись вверх, Лефтрин ощутил укол интереса от своего корабля. Он прищурился, но смог различить только серебряный отблеск.

– Когда я отплыл, летать могла только Хеби. Остальные пытались что-то сделать, но не преуспели. Именно поэтому я так удивился, когда несколько дней назад заметил Синтару. Но все-таки не верится, что…

– Это Плевок! – крикнул Хеннесси с кормы. – Ну и несется маленький ублюдок! Ты его видишь, Тилламон? Он же серебряный, и если он оказывается на фоне облаков, то довольно сложно его разглядеть… Вот! Он только что вырвался из тучи. Он был одним из самых мелких и одним из самых тупых драконов. Похоже, он теперь навострился махать крыльями, но даже если у него хватило смекалки, чтобы оторваться от земли, он остается подленьким и зловредным существом. Когда мы будем в поселке, советую тебе его избегать. А Меркор, наоборот, он – дракон, который тебе понравится.

Закутавшаяся в шаль Тилламон приложила ладонь к глазам и согласно закивала. Ее щеки разрумянились от ледяного ветра и волнения. И, может, еще от чего-то? С некоторых пор Хеннесси стал более общительным и болтливым. Лефтрин встревоженно покосился на Рэйна, прикидывая, заметил ли Старший, что его помощник чересчур фамильярен с Тилламон. Рэйн открыл было рот, чтобы ответить, но его реплику заглушил пронзительный вопль Фрона.

– Проклятие, как некстати! – прошептал Рэйн, отходя от капитана.

Лефтрин знал, как плач ребенка действует на членов его команды. Он не мог определить, в чем тут дело, но живой корабль явно расстраивался по поводу Фрона. Нервная дрожь, возможно, незаметная для кого-то из экипажа, но определенно выбивающая Лефтрина из колеи, пробежала по палубе. И словно в ответ на нее, Плевок опустил крыло, чтобы закружиться в небе, плавно спикировал вниз и завис над «Смоляным». Капитан вздохнул. Плевок нравился ему меньше всего. Хеннесси правильно его охарактеризовал: он был туповат на момент начала их экспедиции, а когда в нем пробудилось сознание, то стал зловредным. Настроение его было непредсказуемым: Лефтрину казалось, что он был самым импульсивным из драконьего выводка. Даже крупные сородичи старались держаться от него подальше, когда Плевок пребывал в дурном настроении.

В этот момент Плевок прекратил парить над «Смоляным» и полетел вниз по течению. Лефтрину хотелось наде-яться, что дракон увидел добычу и будет охотиться, убьет ее, поест – и оставит их в покое. Однако в следующую секунду он услышал далекие крики и понял, что теперь Плевок кружит над кораблем из Удачного, который продолжал упорно их преследовать. Лефтрин мрачно усмехнулся. Он желал Плевку совсем иной улов. Что ж, им было интересно узнать, что случилось с изгнанными драконами, ушедшими из Кассарика в разгар лета. Пусть полюбуются на серебряного Плевка.

Тот еще немного снизился, уменьшив радиус круга настолько, что уже никто не смог бы сомневаться в том, что именно его заинтриговало. Со смехом, к которому подме-шивалась тревога, Лефтрин смотрел, как на далекую палубу корабля внезапно высыпал народ. Он не мог разобрать, что именно они кричат. С самого начала своей гонки они не приближались к «Смоляному» и даже не причаливали по – вечерам поблизости от него. Они сами себя ввергли в по-добную изоляцию, а Лефтрин не считал нужным с ней бороться.

Теперь, когда Плевок кружил над судном, он пожалел о своем решении. Наверняка на соседнем корабле плыли обычные хитрые торговцы. Теперь он жалел, что не знает, кто именно командует судном из Удачного и как настроены члены его команды. Зря он в свое время не предупредил их о том, насколько опасно провоцировать драконов. Они теперь не те прикованные к земле попрошайки, какими были вна-чале.

– Я думал, что они отстанут. Был уверен, что мы легко оторвемся от них.

Хеннесси поднялся к Лефтрину на крышу рубки. Когда младенец заплакал, Тилламон поспешила узнать, не требуется ли Малте компаньон, и первый помощник смог вспомнить о своих обязанностях на корабле. Лефтрин посмотрел на него. Он знал Хеннесси еще тогда, когда тот был всего лишь младшим матросом, да и сам Лефтрин поднялся на борт в столь же низком звании. Не появился ли в его глазах особый свет?.. Трудно сказать. Сейчас его помощник был целиком поглощен драматическими событиями, развертывавшимися ниже по течению.

– Кто мог предсказать такое? Никто.

Лефтрин попытался понять, можно ли назвать эти слова попыткой ухода от ответственности. Ибо на палубу вышел мужчина, который быстро встал в позу лучника. Корабль-преследователь находился слишком далеко, чтобы предупреждающий крик долетел до чужого экипажа или кружащего в небе дракона. Они могли только наблюдать за надвигающейся катастрофой.

– Ох, нет!.. – простонал Хеннесси.

– Поздно.

Лефтрин с трудом различил летящую стрелу, однако проследил за ней по реакции Плевка. Дракон легко уклонился от нее, а потом рванулся вверх, мощно взмахивая крыльями, чтобы набрать высоту.

Идиоты из Удачного радостно завопили, решив, что предотвратили атаку дракона. Плевок достиг вершины своей траектории и протрубил призывный клич. Странный трепет прошел по живому кораблю: Лефтрин отметил, что Хеннесси ощутил его столь же ясно, как и он сам. Все произошло молниеносно: никто из людей не успел даже глазом моргнуть. Спустя долю секунды в их поле зрения возникло с полдюжины драконов, включая сверкающего Меркора и сияющую Синтару. Некоторые летели со стороны города, другие просто появились в небе, вынырнув из-за облаков. Кало, черный, как грозовая туча, и столь же пугающий, метнулся к пронзительно кричащему Плевку.

– Прямо как вороны, собирающиеся травить орла, – отметил Хеннесси.

Следующее мгновение доказало его правоту. Место одинокого дракона заняла вращающаяся воронкой стая мстителей. Лефтрин задохнулся от изумления. Насколько они выросли с тех пор, как он в последний раз их видел! Как их преобразила способность летать! Теперь ему трудно было поверить, что он ходил среди этих созданий без страха, лечил их травмы, пас их и разговаривал с ними. Глядя на драконов, чешуя которых радужно переливалась, несмотря на хмурый день, он понял: покалеченные и раненые бедолаги остались в прошлом. В небе парили стремительные хищники невероятной мощи.

На корабле мужчины выкрикивали друг другу приказы и предостережения. Их лучник уже наложил новую стрелу на тетиву и застыл, напрягая мышцы, готовый выстрелить в того из драконов, кто окажется в пределах досягаемости. Лефтрину слышна была перекличка драконов – трубные кличи, рычание и пронзительные вопли.

– Они о чем-то спорят, – догадался Хеннесси.

– Вы не можете их позвать? Кто-нибудь способен вступить с ними в контакт и уговорить хоть одного из стаи прилететь к нам?

К ним присоединилась Малта. Лефтрин повернулся к ней, потрясенный тем, что в тот момент, когда драконы угрожают другому судну, она по-прежнему думает только о ребенке. Но когда он посмотрел на нее повнимательнее, его сердце наполнилось жалостью.

Старшая выглядела ужасно. Ее лицо лишилось человеческих красок, так что из-за слоя голубой чешуи она казалась серой и напоминала каменную статую. У губ и под глазами пролегли морщины. Волосы были расчесаны, заплетены в косы и сколоты, но в них не было блеска. Из Малты утекала жизнь.

– Боюсь, что не могу их окликнуть. Но Кельсингра совсем близко, Малта. Когда мы доберемся до нее, хранители призовут драконов. Даже если бы мы смогли достучаться до одного, он не смог бы сесть на нашу палубу. Но когда мы достигнем суши…

– Драконы дерутся! – прервал их Хеннесси.

На палубе «Смоляного» раздались изумленные возгласы. Лефтрин успел увидеть, что Плевок пикирует на далекий корабль. Он был великолепен и сверкал, как серебряная монета, летящая с огромной скоростью. Поведение дракона подсказало капитану, что ядовитые железы Плевка набухли и пришли в готовность. Его движение повторил Меркор: когда Плевок оказался над кораблем, золотой гигант внезапно подлетел под сородича и сбил его с курса. Меркор мощно работал крыльями, увлекая меньшего Плевка вверх и в сторону. Потом Меркор накренился и ушел вбок, оставив Плевка отчаянно бить крыльями в падении. При его снижении в воздухе рассеялось светлое облако яда. У самой воды серебряный дракон выровнял полет, хоть и не до конца. Он пролетел над рекой, взбивая кончиками крыльев фонтанчики воды, и неловко приземлился. Яд распространился под легким ветром, он опустился на речную поверхность без всяких последствий для людей. С берега летели вопли Плевка, протестующие и злобные.

Команда корабля из Удачного навалилась на весла. Судно уходило вниз по течению на самой большой скорости, какой только могло достичь. Драконы, кружащиеся в небе, стали по очереди имитировать атаки на беглеца. Лефтрин истолковал их трубные кличи как веселье и насмешки. Спустя некоторое время он заметил, что корабль их не интересует: похоже, они соревновались друг с другом в том, кто спикирует быстрее и пронесется ближе к палубе, прежде чем снова набрать высоту и присоединиться к остальным. Плевку удалось взлететь, но он проигнорировал игру сородичей. Он тяжело махал крыльями, видимо, травмированный после столкновения с Меркором. Теперь серебяный дракон изменил курс: он явно направлялся к центру Кельсингры. Лефтрин продолжал наблюдать за судном из Удачного, которое драконы гнали вниз по реке. Он немного подождал, но даже после того, как корабль скрылся из виду, драконы не вернулись.

– Они изменились, – отметил Хеннесси.

– Точно, – согласился Лефтрин.

– Теперь они настоящие, – добавил его помощник и прошептал: – Они меня пугают.

Двадцать седьмой день месяца Рыбы – седьмой год Независимого союза торговцев.

От Кеффрии Вестрит, торговца из Удачного, – Джэни Хупрус, торговцу из Дождевых чащоб в Трехоге.

Джэни, как нам обеим прекрасно известно, отправленные голубиной почтой послания уже не конфиденциальны. Если тебе надо сообщить нечто, не подлежащее огласке, пожалуйста, отправляй свое письмо в виде пакета с любым живым кораблем, ходящим по реке. Я доверяю им больше, чем так называемой Почтовой Гильдии и ее смотрителям. Я буду действовать так же, за исключением тех новостей, которые тебе следует узнавать срочно и которые, к сожалению, – могут быть прочтены посторонними и стать предметом сплетен.

Далее сообщаю тебе главное, о чем ты должна быть осведомлена. Мои письма Малте остаются без ответа. Я весьма встревожена, особенно потому, что у нее приближается срок родов. Если ты можешь передать мне какие-то весточки, которые бы меня успокоили, я была бы очень рада.

Есть еще сведения настолько важные, что их нельзя откладывать. Я наконец-то получила известие от Уинтроу с Пиратских Островов. Если ты помнишь, я написала ему пару месяцев назад, чтобы спросить, не знает ли он чего-нибудь про Сельдена. Как это часто бывает с письмами, отправленными в такую даль, мой запрос и ответ Уинтроу сильно задержались в пути. Он ничего не слышал про Старших, но встревожен слухами о «мальчике-драконе», которого показывали в бродячем балагане уродов и диковинок, побывавшем в его краях. Он опасается, что те, кому он задавал вопросы, отвечали не слишком откровенно, опасаясь навлечь на себя гнев супруга королевы пиратов. Умоляю тебя: воспользуйся своими связями и разведай, не слышал ли кто-нибудь о таком балагане и где его в последний раз видели.

Глубоко встревоженная,

Кеффрия.

Глава 7. Жители города

Тимара решила, что перебираться в город хранителям – будет гораздо труднее, чем драконам. Широкие улицы, громадные фонтаны и размеры общественных зданий ясно говорили, что прежде здесь обитали крылатые создания. Дверные проемы были очень высокими, ступени рассчитывались на гигантские шаги, а просторные помещения внушали трепет. Для хранителей, выросших в крошечных лачугах на деревьях Трехога и Кассарика, контраст был просто ошеломляющим.

– У меня нет ощущения, что я в доме, – признался Харрикин, когда в первый раз вошел в городские купальни.

Все хранители сбились в плотную группу, с изумлением разглядывая громадные фрески на невероятно высоком потолке. Сильве, Тимаре, Алуму и Бокстеру пришлось взяться за руки, чтобы определить диаметр одной из опорных колонн. Когда они добрались до Кельсингры, то решили выбрать первый попавшийся дом и заночевать в углу громадной комнаты. Здания пугали их и казались людям дебрями, где необходимо держаться рядом друг с другом в ожидании неизвестных опасностей.

Для драконов дело обстояло иначе. Они процветали, получив доступ к желанному теплу. Полежав в купальнях, они вспомнили другие места, созданные для того, чтобы ублажать им подобных, и стали их посещать. На вершине одного из холмов возвышалось строение с куполом и каменными стенами, которые чередовались со стеклянными. Потолок также представлял собой странную мозаику из камня и стекла, а на подогреваемом полу были неглубокие впадины с песком разной степени зернистости.

Несколько лет назад такое сооружение вызвало бы у Тимары недоумение. Сейчас она сразу же сообразила, что здесь драконы могут растянуться на мягком песке, наблюдая за жизнью, кипящей внизу, или любуясь медленным хороводом звезд. Впервые она попала сюда, когда ее позвала Синтара. Драконица приказала ей поискать старинные инструменты для ухода за драконами, которые могли храниться на полках. Пока Тимара рылась в шкафах, Синтара извивалась и крутилась в песке, почти полностью зарывшись в него. Она вынырнула оттуда, сверкая, как расплавленный синий металл, только что вылитый из печи.

Время превратило большинство инструментов для ухода в ржавчину и пыль, но кое-что сохранилось. Тимара об-наружила дюжину приспособлений с металлическими зубцами из материала, не подвластного ржавчине, и каменные щетки с пучками жесткой щетины. Здесь же имелись металлические скребки, у которых давно исчезли деревянные ручки, стеклянные фляги с загустевшими лужицами масла и черный ящичек с набором металлических игл и каких-то странных инструментов. Наверное, это и были специальные средства ухода за драконами. Интересно, наступит ли день, когда все тонкости этого утерянного ремесла будут восстанов-лены?

С помощью самой маленькой щетки Тимара осторожно почистила Синтаре чешую у глаз, ноздрей и ушных отверстий, удаляя остатки неаккуратных трапез. Они почти не разговаривали, но Тимара подметила у своей драконицы многое. Ее когти, когда-то затупленные от ходьбы и растрескавшиеся от контакта с водой и илом, стали прочнее и острее. Ее расцветка обрела яркость, а глаза – ясность. Вдобавок Синтара увеличилась в размерах: она не только нарастила плоть, но и удлинила хвост. Форма ее тела менялась по мере того, как ее мышцы тренировались в полетах. Теперь она забыла о долгих годах жизни на суше, когда ей приходилось топать по грязи. Сейчас Тимара ухаживала не за огромной ящерицей, а за крылатым хищником, который был одновременно прекрасным, словно колибри, и опасным, словно живой клинок. Тимара мысленно дивилась тому, что осмеливается прикасаться к такому созданию. Только когда хранительница заметила, что глаза у Синтары вращаются от удовольствия, она спохватилась, поняв, что драконица читает ее мысли и наслаждается ее изумлением.

А Синтара это признала:

– Ты передо мной благоговеешь. Пусть ты не можешь петь мне хвалы своим голосом, но, отражаясь в тебе, я вижу, что я – самый великолепный дракон из всех, кого ты видела.

– Отражаясь во мне?

Драконы не улыбаются, но Тимара ощутила, что Синтару ее реакция позабавила.

– Напрашиваешься на комплименты?

– Не понимаю, – честно ответила Тимара и немного возмутилась.

Слова Синтары подразумевали, что она гордится собой. А ей чем гордиться? Тем, что ее Синтара – самая красивая из дракониц? Та королева, которая то игнорирует ее, то насмехается над ней, то оскорбляет?

– Самая красивая вообще из всех драконов, – уточнила Синтара. – И самая блестящая и талантливая. Ведь это же очевидно, поскольку именно я создала самую ослепительную Старшую.

Тимара уставилась на нее, потеряв дар речи. Забытая щетка бесцельно застыла у нее в руке.

Синтара издала тихий рык, показывавший, что ей смешно.

– С самого начала я поняла, что у тебя самый большой потенциал развития. Именно поэтому я выбрала тебя.

– А мне казалось, что это я тебя выбрала, – пролепетала Тимара.

У нее отчаянно стучало сердце. Драконица считает ее красивой! А если подъем, который она сейчас испытывает, – просто опутывающие чары Синтары? Тимара попыталась взять себя в руки, но была уверена в том, что это не результат неотразимого очарования дракона. Синтара действительно именно так о ней думает! Удивительно!

– О, нет сомнения: тебе казалось, что ты меня выбрала, – продолжила тем временем Синтара с небрежным высокомерием. – Но как раз я притянула тебя к себе. И, как ты видишь, я применила острый взгляд и умелую решимость, чтобы сделать тебя самой красивой и необычной из всех ныне живущих Старших. Точно так же, как я сама – самая великолепная из драконов.

Тимара молчала. Ей хотелось бы хоть что-то возразить расхваливающей себя драконице, но она понимала, что только дурак осмелился бы на такое.

– Меркор сверкает, как золото, – робко начала она.

Синтара презрительно фыркнула:

– Самцы! У них есть краски и мышцы, но когда дело доходит до красоты, им не хватает внимания к деталям. Присмотрись к чешуе Сильве, а потом сравни ее со своей собственной. Она примитивная, как трава. Даже в окраске собственной чешуи остальные драконы от меня отстают. – Она встряхнулась, резко вскочила на лапы, вырываясь из горячего песка и одновременно распахивая крылья. – Смотри! – гордо провозгласила Синтара, потрясая крыльями так, что Тимаре в лицо полетели песчинки. – Ты где-нибудь видела такое изя-щество и настолько бесподобный узор?

Тимара прищурилась, а потом молча стащила с себя ту-нику, чтобы расправить собственные крылья. Один взгляд через плечо – и она убедилась в том, что ей не показалось. Разница была только в масштабе. Она полностью копировала великолепие Синтары. Драконы по-человечьи не смеются, но изданный Синтарой звук ясно свидетельствовал о том, что ей смешно.

Драконица снова устроилась на песке, раскинувшись на нагретом ложе.

– Так-то. Когда в следующий раз будешь ныть и стонать из-за того, что твоей драконице не до тебя, посмотри себе за спину и убедись, что ты тоже носишь мои цвета. Разве можно желать чего-то другого?

Тимара любовалась своей нежащейся Синтарой, разрываясь от противоречивых чувств. Можно ли решиться и поверить ее доброму расположению духа?

– Кажется, ты стала другой, – неуверенно пробормотала она, гадая, что Синтаре легче уловить: подозрительность или надежду?

Она приготовилась к очередным насмешкам. Их не было.

– Конечно, я другая. Я не голодная. Мне не холодно. Я перестала быть увечной жалкой тварью. Я не нуждаюсь в тебе, Тимара.

Синтара встряхнулась, и песок, попавший ей под чешую, ручейками стек с ее боков. Не дожидаясь просьб, Тимара выбрала щетку на длинной ручке, сделанную из странного легкого материала. Она внимательно рассмотрела щетинки. У них был металлический блеск, но они сгибались под прикосновением. Тимара решила, что здесь наверняка не обошлось без магии Старших. Она принялась обрабатывать щеткой Синтару, начиная с затылка и осторожно двигаясь вниз. Синтара зажмурилась от удовольствия. Когда Тимара добралась до кончика драконьего хвоста, она смогла сформулировать вопрос:

– Я тебе не нравилась из-за того, что была тебе нужна?

– Никому из драконов не нравится зависимость. Даже Старшие в конце концов это поняли.

– Драконы зависели от Старших? – Тимара почувствовала, что вступает на опасную территорию, но все-таки задала свой вопрос. – Почему?

Драконица сурово уставилась на нее. Тимара быстро пожалела о своей смелости: было заметно, что Синтаре крайне неприятно слышать ее слова.

– Из-за Серебра, – проворчала она и воззрилась на Тимару, вращая глазами, словно ожидала, что девушка начнет с ней спорить. Тимара терпеливо ждала. – Раньше Серебро текло здесь, будто река, и его было легко найти. Потом произошло землетрясение и все усложнилось. Какое-то время Серебро текло слабо. Порой драконам удавалось его отыскать, ныряя в неглубокое место или откапывая источник. Иногда оно вдруг начинало бить сильнее и проявлялось, как яркая полоса в реке. Но чаще всего его не было. Тогда мы могли получить его только от Старших.

– Не понимаю. – Тимара постаралась придать своим интонациям мягкую нейтральность. – Серебро? Какое-то сокровище?

– Я тоже не понимаю! – Драконица в ярости вырвалась из песка. – Это не сокровище – по крайней мере не в человеческом смысле. Не металл, из которого делают маленькие кругляшки, чтобы обменивать их на еду, и не украшения для тела. Это Серебро – бесценное для драконов. Оно находилось здесь – сначала в реке рядом с Кельсингрой, а потом, пока были живы Старшие, в самом городе… Все остальное у нас уже есть. Мы можем наслаждаться ваннами с горячей водой, отдыхать в зимних укрытиях, беззаботно нежиться в песчаных ямах для ухода за чешуей… в общем, Серебро тоже должно здесь быть. Где-то. Но никто из нас не может его обнаружить. В городе есть особые места, где Старшие помогали нам получить Серебро. Только никто из нас четко их не помнит. Нам это кажется странным: словно воспоминание преднамеренно у нас отняли. – Синтара раздраженно хлестнула хвостом. – По нашему мнению, один из участков пропал вместе с обрушившейся улицей у берега. Второй мог находиться там, где земля треснула и куда потекла река. Но все уже потеряно. Балипер попробовал там нырнуть, но впадина слишком глубокая, а вода ледяная. Да и Серебра он не нашел. Но мы верим, что сохранились и другие места. Но повторяю: воспоминания о Серебре для нас потеряны – они исчезли после того, как мы вылупились, вместе с другими сведениями, о которых мы даже догадываться не можем. Нам не стать настоящими драконами, а вам – Старшими, пока мы не отыщем колодцев с Серебром. Но вы не желаете ничего делать! Ни один из Старших не грезит Серебряными колодцами. И как я ни стараюсь, я не могу даже заставить тебя подумать о них!

Синтара содрогнулась и еще раз дернула хвостом. Тимара отскочила назад и смотрела, как драконица выбирается из песчаной ямы, а затем шагает к дверям. Створки распахнулись перед ней, а потом закрылись, оставив Тимару взирать ей вслед.

В течение следующих дней Тимара обдумывала слова своей драконицы. Синтара сказала правду. Ей часто попадались драконы, бродившие по улицам: они принюхивались и замирали в нерешительности. Ей стало любопытно. Она спросила Элис, не известны ли ей какие-то Серебряные колодцы в Кельсингре, но Элис уставилась на нее с недоумением.

– Здесь есть фонтан Золотого Дракона. Я однажды про него читала в одной древней рукописи. Может, он и сохранился, но мне он пока не попадался. – Она улыбнулась и задумчиво добавила: – Но несколько ночей назад мне приснилось, что я ищу Серебряный колодец. Странный сон!

Она склонила голову к плечу и нахмурила лоб с рассеянным видом человека, нащупавшего кусочки мозаики. Тимара ощутила странное волнение. Именно такое выражение часто возникало у Элис во время их экспедиции, когда она складывала вместе обрывочные сведения, чтобы понять нечто новое про Старших или драконов. Такого выражения Тимара у нее не видела уже довольно давно.

Элис принялась размышлять вслух:

– В старинных рукописях есть странные упоминания – например, некоторые вещи мне совершенно не удавалось разгадать. Намеки на то, что Кельсингра существует не случайно, что есть тайна, нечто, нуждающееся в охране… – Она замолчала и, обращаясь скорее к самой себе, чем к Тимаре, пробормотала: – Наверное, здесь что-то кроется. Я не могу разобраться в том, что на самом деле имеется в виду.

Элис погрузилась в размышления и впала в прострацию. Тимара знала, что любые попытки говорить с ней сегодня будут представлять собой вопросы, на которые Элис будет давать ответы невпопад. Она поблагодарила подругу и, решив, что передала тайну по-настоящему умному человеку, выкинула Серебряные колодцы из головы.

А вот слова Синтары относительно зависимости Тимара не забыла. Она наблюдала за тем, как другие драконы растут и меняются на глазах у своих хранителей. Некоторые становились более приветливыми, а другие – более высокомерными. А связи между хранителями и их подопечными постепенно слабли. Хранители приспосабливались к этому по-разному. Кое-кто наслаждался появлению свободного времени и возможности исследовать прекрасный город. Совершенно неожиданно для себя хранители смогли думать в первую очередь о собственном благополучии. Хотя в Кельсингре было множество пустых сооружений, Тимару позабавило, что в итоге и она, и ее товарищи поселились в трех соседних зданиях. Эти дома выходили на площадь, которую они незамедлительно окрестили площадью Драконов – поскольку в самом ее центре красовалась скульптурная композиция. Хранители могли поселиться в домах, которые Элис называла виллами и особняками, – в просторных строениях, которые были куда больше, чем Зал торговых собраний в Трехоге. Но они предпочли не слишком роскошные апартаменты над купальнями – жилищами тех давних Старших, кто занимался уходом за драконами. Тимаре казалось чудом иметь собственную комнату – помещение, которое превосходило размерами дом, в котором раньше ютилась ее семья. Как прекрасно иметь мягкую кровать, зеркало, комод и шкаф с полками! Она могла принимать горячую ванну сколь угодно часто, а потом уходить в спальню, где было так тепло, что ей вообще не требовались одеяла или домашняя одежда. Теперь она могла рассматривать себя в зеркале, заплетать и закалывать волосы, пытаться понять, кем она становится.

Однако все эти удобства не означали, что хранителям следует расслабиться. В Кельсингре не водилось дичи, было мало зеленых растений и отсутствовала растопка для печей. Поэтому они каждый день покидали освоенный центр Кельсингры и бродили на окраинах широко раскинувшегося города. Карсон подсказал, что им надо построить причал для «Смоляного». Когда живой корабль вернется, ему понадобится надежная пристань, где его смогут пришвартовать. А еще им нужно предусмотреть место для разгрузки припасов, которые, как они надеялись, доставит «Смоляной».

– А еще нам понадобятся пристани и верфи для наших собственных кораблей. Нельзя рассчитывать на то, что «Смоляной» и капитан Лефтрин будут возить припасы даром.

Эти слова вызвали удивленные взгляды собравшихся на совет хранителей. Карсон ухмыльнулся:

– Что? Вы решили, что мы устраиваемся в Кельсингре лет на пять или десять? Поговорите с Элис, друзья мои. Вы вполне можете прожить сто лет или даже больше. В общем, все, что мы сейчас начнем строить, следовало бы делать хо-рошо.

И Карсон начал обрисовывать перед ними практические задачи. Охота и собирательство для пропитания, постройка городского причала и – к немалому изумлению Тимары – проверка воспоминаний, хранящихся в камне, в попытке понять, как устроен город.

Тимара вызвалась добывать еду и охотилась почти еже-дневно. По мере того как ранняя весна оживляла землю, на лесистых холмах появились зелень и коренья, но основу их рациона по-прежнему составляло мясо. Тимаре оно порядком надоело. Ее не радовали долгие переходы до городской черты и обратный путь с грузом дров или кровавой дичи. Однако теперь часы, проведенные в лесу с луком и стрелами или плетеной корзиной, стали единственными моментами, когда в ее жизни все было просто.

А когда она оставалась в городе, ей приходилось сталкиваться с Татсом и Рапскалем. Соперничая друг с другом в попытке добиться ее благосклонности, парни растеряли свою прежнюю дружбу. До драки дело не доходило, но если у них не получалось избежать встречи, возникшее напряжение полностью исключало возможность нормального разговора. Пару раз Тимара оказывалась между ними и горько об этом жалела. В такие моменты Рапскаль осаждал ее нескончаемой болтовней, а Татс пытался привлечь ее внимание, демонстрируя девушке мелкие вещицы, которые он для нее изготовил, или докучал историями о новых открытиях в городе. Их напряжение не давало Тимаре никакой возможности поговорить с кем-то другим. Вдобавок ее передергивало, когда она просто представляла себе, как это должны воспринимать остальные: дескать, она намеренно провоцирует их соперничество. Если Татс подмечал в Кельсингре нечто, казавшееся ему любопытным, Рапскаль обязательно заявлял, будто знает, что это такое, и принимался за бесконечные и нудные объяснения. Татсу оставалось только возмущенно хмуриться. Поскольку хранители по-прежнему собирались вместе почти на каждую трапезу, поведение парней стало вызывать раскол внутри группы. Сильве заняла сторону Тимары, садясь рядом с ней и невзирая на то, что ухажеры Тимары могли этому воспротивиться. Харрикин не пытался скрыть того, что стоит на стороне Татса, а вот Кейз и Бокстер были явно в лагере Рапскаля. Кое-кто не выражал особых предпочтений, а некоторые – например, Нортель и Джерд – решительно игнорировали проблему или же ехидно комментировали происходящее.

Если у одного из юношей была работа, второй пользовался его отсутствием, чтобы добиваться расположения Тимары. Когда Татс трудился над возведением причала, Рапскаль настаивал на том, чтобы идти с ней на охоту, даже если ее напарником на тот день назначали Харрикина. Но самыми плохими были те часы, когда свободными оказывались и Рапскаль, и сама Тимара. Тогда он караулил ее у двери ее комнаты. Стоило ей показаться ему на глаза, как он начинал умолять ее снова прогуляться вместе с ним: побродить у виллы и у колонн памяти, чтобы узнать что-нибудь новое о предшественниках-Старших.

Тимара немного стыдилась того, что она очень часто сдавалась и принимала приглашение Рапскаля. Это было бегство в ослепительно утонченные времена. В том мире грез она изящ-но танцевала, вкушала потрясающие блюда, смотрела спектакли – и жила той жизнью, которую прежде даже представить себе не могла. Однако небрежные наблюдения, сделанные Амариндой, помогали Тимаре понять, чем являлась Кельсингра в былые времена. В оранжереях круглый год выращивали фрукты и зелень, а обычные люди из пригородов и поселений на противоположном берегу обменивали урожай или добычу на магические изделия Старших. Вместе с Карсоном и Элис она осмотрела несколько громадных теплиц. Там могли разместиться и драконы. Грядки были подняты на высоту груди, деревья росли в огромных кадках. Однако все уже давным-давно погибло, оставив лишь едва заметные следы листьев на полу и прогнившие пни в почве. Тем не менее земля в емкостях казалась пригодной для использования, а вода до сих пор вытекала из прохудившейся системы труб, которая прежде обогревала и поливала грядки.

– Но без семян или саженцев здесь все бесполезно, – печально отметила Элис.

– Надо дождаться весны, – отозвался Карсон. – Можно пересадить сюда дикие растения и выращивать их.

Элис медленно кивнула:

– Если нам удастся собрать семена или взять отростки от знакомых растений, то Старшие смогут заняться фермерством. А может, Лефтрину удастся привезти нам рассаду.

Во время других прогулок по воспоминаниям Тимара видела работающих в перчатках Старших. Они создавали скульптуры из камней, придавали деревьям дополнительную гибкость, заставляли металл сиять, петь и нагревать или охлаждать воду. Их мастерские выходили на узкие улицы, и они здоровались с проходящей мимо Амариндой. Тимара ощущала странное родство с ними, почти осознавая, что они делают, но не понимая, как именно у них это получается. Амаринда же неспешно шагала мимо поразительных деяний, почти не обращая на них внимания, принимая все как часть повседневного быта. Но бывали другие места и времена, когда Амаринда сосредотачивалась, решительно и безжалостно, заставляя Тимару тонуть в ее чувствах. Влюбленность Старшей в Теллатора не закончилась: она стала глубже, превращаясь в подлинную страсть. Погрузившись в воспоминания на несколько часов, Тимара пережила несколько месяцев жизни Амаринды. Она выныривала из чужой памяти с помутневшим взглядом, стискивая руку Рапскаля, который растянулся на соседних ступенях. Повернув голову, она видела на его лице улыбку Теллатора, да и большой палец, который гладил ее ладонь, принадлежал вовсе не Рапскалю. Только постепенно его взгляд снова становился взглядом Рапскаля. Тимара гадала, о ком он думает сейчас и что именно остается у него в памяти, когда они поднимаются на ноги, одеревенев и замерзнув. Потом Рапскалю неизменно хотелось поговорить об их общих видениях, но она всегда отказывалась. В конце концов, это ведь просто грезы.

Имеет ли значение то, что она испытывает в подобные моменты? Если съеденная ею пища не приносит ей сытости, то важен ли в этой жизни секс, которым она наслаждается в той? Она не могла решить. Конечно, такие прогулки изменили ее отношение ко многому из того, что люди способны устроить в уютной постели зимним вечером или на лугу под летним небом. Может ли она утверждать, будто не близка с Рапскалем, зная, что он облачен в кожу Теллатора? Она уверяла себя, что это именно так. Иногда. Он ведь не был властен над поступками или чувствами Теллатора точно так же, как она сама – над Амариндой. Она не могла предотвратить их ссоры, не имела возможности прервать их бурные примирения. Она и Рапскаль словно смотрели пьесу или слушали старинное повествование. Вот и все.

Иногда ей удавалось убедить себя в этом. И действительно, марионеточная близость, похоже, не приносила Рапскалю удовлетворения. Часто возвращаясь обратно к дому, он начинал делать намеки или открыто умолять Тимару, чтобы она пошла с ним в какой-нибудь укромный уголок. Тогда бы они заново повторили то, что только что пережили. Тимара решительно отказывалась. Она повторяла ему, что боится забеременеть. Но она не могла отрицать того, что ей хочется испытать радостное возбуждение женщины, которая контролирует происходящее. Или женщины, которую любит мужчина.

И сегодня, когда она брела с Татсом вдоль берега, чтобы посмотреть, как продвигается постройка причала, ее занимали те же мысли. Каково было бы сделать Татса своим любовником? Она много раз бывала близка с Теллатором и разделила одну долгую ночь с Рапскалем. Будет ли Татс отличаться от них обоих, как, например, Рапскаль отличается от Теллатора? Собственное любопытство смущало Тимару, и она попыталась избавиться от назойливых образов. Она покосилась на юношу Татса. Вопрос вырвался у нее раньше, чем она задумалась о том, насколько разумно его задавать.

– Ты уже ходил по грезам камней памяти?

Он прищурился, словно она показалась ему странной.

– Конечно, да. Как и остальные. Бокстер и Кейз посещают бордель и задерживаются на предлагаемых там пробах. Кое-то из ребят к ним присоединяется. Не надо так на меня смотреть! А что еще, по-твоему, им делать? Ни у Кейза, ни у Бокстера нет надежды на то, что они найдут себе пару – если только в Кельсингру не переселятся еще какие-то женщины, а это определенно произойдет не слишком скоро. Алум, Харрикин и Сильве обнаружили место, где знаменитые Старшие-менестрели обессмертили свои творения. И ты сама была с нами, когда мы смотрели спектакль театра марионеток, жонглеров, а потом акробатов. Ты ведь не забыла вечер, когда Длинная улица вспоминала этот праздник? В общем, мы все ходили по камням. Такого трудно избежать, когда живешь здесь.

Тимара имела в виду другое, но обрадовалась, что он истолковал ее вопрос именно таким образом.

– Знаю. Как можно пройти по одной из широких улиц после темноты и не поймать грезы? – Она фыркнула. – Сильве мне рассказывала, что когда Джерд находит воспо-минание о празднике, то обычно следует за любой богато одетой женщиной из прошлого. Она добирается до ее дома, а затем обшаривает ее жилище, чтобы отыскать сохранившиеся драгоценности и одежду. Она уже собрала роскошный гардероб. – Тимара покачала головой, пытаясь понять, считает ли Джерд жадиной или завидует ее умелому мародерству. Чуть понизив голос, она призналась: – Но я подразумевала не это…

Татс пристально посмотрел на нее.

– Ты думаешь, я ни о чем не догадался?

Она отвела взгляд. Выждав мгновение и не услышав ответа, он произнес:

– Есть куча причин для хождения по камням, которые не связаны с сексом, едой или прослушиванием музыки. Карсон пытается понять, как устроен город. Он попросил меня попробовать узнать что-то о прежнем порте. Естественно, мы не можем построить такой же: у нас и в помине нет магии, которой обладали древние Старшие. Важно посмотреть, что они учитывали, когда его возводили, – как люди, которые долго были знакомы с этим участком реки. – Он вздохнул. – Я бывал в тех местах, где, как мне казалось, они должны были хранить записи, которые могли нам понадобиться. Я заглядывал в громадное здание с башней и еще туда, где над дверями вырезаны лица. Мы предположили, что там могли храниться полезные бумаги и карты. Но ничего. Или, вернее, слишком много всего. Я увидел совершенно удивительные вещи. А как ты считаешь, почему город в основном сохранился? Почему улицы не заросли травой, а в фонтанах даже не появились трещины? Дело в том, что здесь камень помнит. Он помнит, что он – фасад здания, или улица, или чаша фонтана. Он способен себя починить. Он не может восстановиться, если из-за землетрясения появится расселина. Но зато маленьких трещин или обрушений в Кельсингре нет. Камень держится. Он помнит.

Татс сделал паузу и добавил:

– И, похоже, они могли делать и многое другое. Ты ведь слышала, как некоторые хранители клянутся, будто видели, что статуя шевелится? Старшие умели и не такое. Они вдыхали в камень жизнь – и тот сохранил их частицу. Поэтому иногда он способен двигаться. Иногда. Когда его пробуждает… что-то. Вот это для меня загадка, и я ничего толком не понял, хотя один старик помнил все предельно ясно. А ведь Элис была права… Нам нужно проверить сведения, до которых она докопалась, а потом применить это на деле. Представляешь, в чем она призналась мне накануне? Что в тот день, когда Рапскаль схлестнулся с ней и сказал, что она не Старшая и город ей не принадлежит, то она упала духом и чуть было не сожгла свои труды! Ужас, правда? Я тогда тоже злился на нее, но я понятия не имел, что он так глубоко оскорбил Элис.

Татс затих, и Тимара почувствовала: он надеется, что она разделит его гнев. Он отчаянно ждал от нее слов утешения или одобрения. Тимара знала, что если сейчас она осмелится на такое, то ситуация сразу изменится. Это же не просто согласие с тем, что Рапскаль проявил бездумную жестокость по отношению к Элис. Татс наблюдал за тем, как она застыла, а она не могла найти выхода из положения. Рапскаль вовсе не желал причинить Элис боль: он хотел заявить свои права на Кельсингру! Глупая мысль начала крутиться у нее в голове. «Элис взрослая. Разве чувства взрослых можно ранить настолько сильно, чтобы они решили сжечь свои труды или убить себя?» Но когда она наконец осознала, насколько ребяческой оказалась ее реакция, Татс покачал головой на ее молчание и продолжил:

– Нам надо составить карту города. И не только его улиц, а того, где расположены источники воды и стоки. И нам нужно составить вторую карту – там должны быть метки о том, где хранятся всякие древние рукописи. Сейчас Кельсингра похожа на огромную сокровищницу, полную тысяч сундуков, а у нас в руках тысячи разных ключей. Богатства лежат прямо у нас под ногами, но мы не можем с ними разобраться. Как с тем Серебряным колодцем, о котором на днях трещала Сильве.

Тимара изумленно посмотрела на него. Он пожал пле-чами:

– Наверное, ты думала о чем-то другом. Сильве сказала, что ей постоянно снятся сны о Серебряном колодце. Она ходила по городу, пытаясь его найти, но не увидела ничего похожего. Она решила, что вспоминает что-то древнее, о чем знает Меркор. По ее словам, он упоминал что-то о серебряных источниках Кельсингры – давно, когда мы только отправились сюда. И она добавила, что у нее появилось странное ощущение. Он вроде бы избегает этой темы, как будто она ему неприятна.

– Синтара тоже недавно твердила про колодец. По-моему, он для нее безумно важен. Но она заявила, что ее воспоминания очень неполные.

– На самом деле он не серебряный, – медленно проговорил Татс. Он бросил на нее быстрый взгляд, словно ожидал услышать насмешку. – Прошлой ночью он мне приснился. Постройка над колодцем была старинной и очень вычурной, сделанной не только из камня, но и из дерева. Наверное, ее соорудили, когда город только начали возводить. А внутри оказался механизм… но я плохо его разглядел. Когда ведро поднималось из глубины на вороте, оно было наполнено чем-то серебристым. Более густым, чем вода. Драконы это любят. Но я подумал, что это вещество опасно для людей.

– Для людей? Или для Старших?

Татс прикусил губу.

– Понятия не имею. Во сне я знал, что с ним надо обращаться крайне осторожно. Но был ли я тогда человеком или Старшим?

Теперь наступила ее очередь вздыхать.

– Иногда мне совсем не нравится то, во что меня превращает Кельсингра. Даже не прикасаясь к камням памяти, я вижу чужие сны. Я заворачиваю за угол, и на секунду мне кажется, что я – это кто-то другой, с целой жизнью воспоминаний, друзей и планов на ближайший день. Я прохожу мимо дома и хочу навестить приятеля, которого у меня никогда не было.

Татс энергично кивал, рассказывая это.

– А большие камни, которые стоят в кругу на площади… когда я вижу их, они напоминают мне про другие города Старших…

Тимара нахмурилась.

– Нет. Но однажды я попала на древний рынок, и вдруг мне захотелось съесть рыбную котлету, приправленную острым красным маслом. А потом я быстро очнулась и поняла, что рыба надоела мне до тошноты, с красным маслом или без него.

– Воспоминания дергают и меня. Что здесь творится? – спросил Татс, внезапно остановился и схватил Тимару за – руку.

На берегу под руководством Карсона кипела работа. Примитивный деревянный причал из бревен уже притянули толстыми веревками к старым опорным столбам. Река дергала его, серая вода вздымалась и натекала на дощатый край. Харрикин, раздевшийся до штанов и надежно привязанный, чтобы его не унесло течением, забрался в воду. Он пытался повернуть одно бревно так, чтобы оно лежало параллельно другому. Карсон выкрикивал указания и крепко держался за веревку, привязанную ко второму концу бревна. Лектер с бугрящимися от напряжения мышцами склонился над бревном, валявшимся на берегу. Он медленно вращал сверло, чтобы проделать в нем отверстие. Неподалеку Алум остругивал прямые куски тонкого стволика, превращая их в шпонки. Весенний ветер подхватывал голоса хранителей и разносил их по окрестностям. Нортель с повязкой на ребрах – он поранился на стройке несколькими днями раньше – устроился на причале на корточках. Он орудовал колотушкой и деревянными гвоздями, дожидаясь момента, чтобы закрепить очередное бревно. Трудиться приходилось на холоде и в сырости, и дело было рискованным. Татсу предстояло вскоре включиться в работу. Он потянул Тимару за собой, и она встретилась с ним взглядом.

– Рапскаль говорил, что нам надо погрузиться в воспоминания города, а иначе мы не научимся быть Старшими. Но я не забыл о предостережениях, которые слышал в Трехоге, и о словах Лефтрина: что слишком долгое пребывание рядом с камнем памяти может тебя утопить. Ты можешь потерять собственную жизнь, вспоминая о каком-нибудь человеке из прошлого.

Тимара опустила голову. Татс очень точно определил ее собственный страх, в котором ей не хотелось признаваться.

– Но мы ведь Старшие. Для нас все иначе.

– Да, Рапскаль в этом уверен… а если он ошибается? Ценили ли Старшие свою собственную жизнь, или они росли настолько пропитанными чужими воспоминаниями и в итоге даже не сознавали, что принадлежит им самим, а что они получили со стороны? Мне хочется быть самим собой, Тимара. Я останусь Татсом, сколько бы я ни жил, и буду ухаживать за своим драконом. И мне хочется разделить эти годы с Тимарой. Мне не нужно окунать тебя в чужие грезы, когда я рядом с тобой. – Он помолчал, давая ей прочувствовать болезненный укол, и произнес: – Теперь моя очередь спрашивать. Ты живешь своей жизнью, Тимара? Или ты избегаешь ее?

Татс слишком проницателен! Она не рассказывала ему о колоннах памяти и своих походах к ним с Рапскалем – но он откуда-то все узнал. К ее щекам прилила жаркая кровь. Когда ее молчание затянулось, обида в его взгляде усилилась. Она попыталась убедить себя, что не делала ничего плохого. Она ведь ни в чем не виновата! Но пока она мялась с ответом, он заговорил снова.

– Это самообман, Тимара, – негромко и жестко произнес он. – Ты не погружаешься в жизнь Кельсингры. Ты отказываешься от настоящего и уходишь в воспоминания, которые никогда не вернутся. И там нет ничего настоящего. Ты не принимаешь решений, а если последствия оказываются чересчур серьезными, ты просто сбегаешь. Ты усваиваешь некий образ мыслей, а когда ты возвращаешься обратно, то чувствуешь себя потерянной. Но что самое плохое, когда ты плаваешь в грезах? Почему ты ничего не делаешь здесь? Какой опыт ты упускаешь, какие возможности проходят мимо тебя? Что ты скажешь спустя год об этих временах, когда тебе посчастливилось попасть в Кельсингру?

Смущение Тимары превратилось в злость. Татс не имел права ее упрекать! А если ему кажется, что она совершает глупость, то она, между прочим, никому не вредит. Ну… только ему, и притом она задевает исключительно его чувства. И отчасти в этом виноват он сам. Ведь именно его волнуют такие вещи, правда?

Татс понял, что она рассердилась. Она заметила, как он напряг плечи, услышала, что его голос стал глубже.

– Когда ты со мной, Тимара… если ты когда-нибудь решишь быть со мной… Я не буду думать ни о ком, кроме тебя. Я не буду называть тебя чужим именем или делать с тобой что-то лишь потому, что очень давно это нравилось другому человеку. Когда ты наконец позволишь мне прикасаться к тебе, я буду прикасаться к тебе. И только к тебе. А Рапскаль может тебе это сказать?

От противоречивых чувств у Тимары путались мысли, но неожиданно ей пришел на помощь Карсон.

– Драконы дерутся! Хранители, быстро сюда! – громко вопил он.

Тимара резко развернулась и побежала к берегу – навстречу опасности и прочь от Татса.

* * *

– За что вы меня ненавидите?

Она еще пару раз щелкнула ножницами, а потом провела тонкими пальцами по его волосам, расправляя их и высматривая, не остались ли где-нибудь колтуны. От этого прикосновения у него мороз прошел по коже, и он по-детски содрогнулся. Другая женщина могла бы улыбнуться в ответ. Взгляд Кассим был холодным и отчужденным. Она задала ему встречный вопрос:

– А почему ты решил, что я тебя ненавижу, человек-дракон? Разве я неуважительно с тобой обращалась? Была не-внимательна или недостаточно покорна тебе?

– Ваша ненависть окружает вас маревом, словно жар от огня, – признался он.

Она отодвинулась, чтобы выбросить горсти влажных волос через зарешеченное окно. Покончив с этим, она захлопнула створку и опустила изящные деревянные жалюзи. Хотя они были покрыты белой краской и расписаны птицами и цветами, в комнате царил полумрак. Сельден вздохнул, огорчаясь расставанию с солнцем. Он замерз и никак не мог согреться: долгие месяцы скитаний совершенно измучили его.

Женщина приложила ладонь к защитному экрану.

– Я вызвала твое неудовольствие, и теперь ты пожалуешься моему отцу.

Это не было вопросом.

Он был поражен.

– Нет. Мне просто не хватает дневного света. Меня постоянно держали в плотном шатре, а по дороге сюда – в трюме корабля. Я тосковал по свежему воздуху.

Она отошла от окна, не подняв завесы.

– Зачем смотреть на то, чего не можешь иметь?

Он подумал, что, видимо, именно по этой причине она с головы до пят закуталась в бесформенное белое одеяние. Открытым оставался только овал ее лица. Он никогда раньше не видел женщин в подобных облачениях и заподозрил, что такой наряд является ее собственным изобретением. Посещая чужие места, все жители Дождевых чащоб закрывали лица вуалями. Даже когда они добирались до Удачного, где люди должны были бы понимать, что к чему, их чешуя и бородавки привлекали зевак и вызывали испуг и насмешки. Уроженка чащоб закрыла бы не только лицо: длинные перчатки, богатая вышивка и бусины довершили бы ее облик. Такая одежда демонстрировала бы богатство и власть своей хозяйки. А эта женщина одета аскетично, как будто ее тело приготовили к погребению в могиле для нищих. А ее лицо, хоть и красивое, выражало злость и возмущение, царившие в ее душе. Пожалуй, он предпочел бы, чтобы она опустила глаза.

Однако ярость ее взгляда никак не влияла на осторожность ее прикосновений. Он поднял руки и провел пальцами по волосам. Она укоротила их до плеч. Они казались легкими и мягкими, и его пальцы в них даже не запутывались. Такое чудо – ощущать себя чистым и согревшимся! Она подстригла ему ногти и тщательно вымыла. Она терла его спину мягкой щеткой, пока кожа у него не порозовела, а чешуя не заблестела. Его раны были промыты, обработаны мазями и забинтованы. Он чувствовал себя странно и неловко: ведь за ним ухаживают, как за породистым животным! Тем не менее у него не было ни сил, ни решимости сопротивляться. А сейчас, завернутый в мягкие одеяла и усаженный у огня, он понимал, что у него едва хватает сил держать голову прямо. Он сдался и позволил себе откинуться на подушки. Он ощущал, что его веки тяжелеют. Он боролся с желанием заснуть: ему необходимо думать, сложить воедино те обрывки сведений, которые ему сообщили.

Канцлер привез его сюда – явно пойдя на большие траты – и подарил герцогу. Герцог разговаривал с ним доброжелательно, отправил его к сиделке, которая помогала ему – бережно и презрительно одновременно. Что им от него надо? Почему его демонстрировали герцогу так торжественно и гордо? Сплошные вопросы… а четких ответов нет. Течение жизни замерло, и его существование зависит от прихотей других людей. Ему необходимо разгадать тайну. Благодаря заботе окружающих у него появилась возможность вновь обрести здоровье. Нельзя ли превратить это в шанс обрести свободу?

«Не спи. Задавай вопросы. Строй планы». Он заставил себя улыбнуться и как бы небрежно осведомился:

– Так канцлер Эллик – ваш отец?

Она повернулась обратно к нему, явно изумленная. Ее верхняя губа приподнялась, как у кошки, которая унюхала нечто гадкое. Он не мог понять, миловидна ли она или сколько ей лет. Он разглядел лишь светло-голубые глаза и белесые ресницы, усыпанные выцветшими веснушками щеки, узкий рот и остренький подбородок. Все остальное было скрыто.

– Мой отец? Нет. Мой кавалер. Он хочет жениться на мне и стать влиятельным господином. Когда мой отец потеряет силы, он возьмет власть в свои руки.

– Ваш отец болеет?

– Он умирает, причем очень давно. Хотела бы я, чтобы он смирился и покорно ушел! Мой отец – герцог Калсиды. Антоник Кент.

Сельден был потрясен.

– Антоник Кент? Я никогда не слышал этого имени!

Она отвернулась от Сельдена, прячась от его пронзительного взгляда.

– Его уже никто не произносит. Когда он сделал себя герцогом – за много лет до моего рождения, – он объявил, что будет правителем до конца жизни. Даже ребенком я не называла его отцом или папой. Нет. Он всегда был герцогом.

Сельден вздохнул: надежды на дружеский союз исчезли.

– Ясно… Я пленник вашего отца, герцога.

Женщина посмотрела на Сельдена с подозрением.

– Хм, пленник… Весьма мягкое обозначение для того, кого собираются сожрать в надежде продлить собственную жизнь.

Он непонимающе уставился на нее. Теперь она не отвела взгляд. Возможно, она хотела уколоть Сельдена своими речами, но постепенно ее лицо приняло более мягкое выражение. Наконец она произнесла:

– Ты ничего не знаешь?

У Сельдена пересохло во рту. Он ей не нравится – тогда почему она испытывает ужас и жалость при мысли о его судьбе? Он прерывисто вздохнул:

– Вы мне расскажете?

Пару мгновений она молча кусала нижнюю губу, а потом пожала плечами:

– Мой отец тяжело болен. По крайней мере он так утверждает. Думаю, многие приняли бы подобное состояние за обычную старость. Но он делал все возможное, чтобы избежать смерти. Он часто приглашал сюда ученых и целителей, постоянно принимал какие-то загадочные снадобья… Однако в последние годы усилия лекарей стали напрасными. Смерть зовет его, но он не желает откликнуться и принять все как должное. Теперь он угрожает своим целителям, а они, в свою очередь, боясь смерти не меньше, чем он сам, заявили о собственном бессилии. Дескать, они будут способны ему помочь, если он добудет самый редчайший ингредиент для их лекарств. Порошок из драконьей печени, чтобы очистить кровь. А еще – драконью кровь, смешанную с истолченными драконьими зубами, чтобы его кости перестали ныть. Жидкость из драконьего глаза, чтобы его собственное зрение стало острым. Только дракон вдохнет в него жизнь и прежний юношеский жар.

Сельден покачал головой:

– Я даже не представляю, где находится моя драконица. За целых три года я лишь два раза ощутил прикосновение ее разума к моему, и мне никак не удавалось до нее дотянуться. Она не приходит на мой зов, но даже если бы она это делала, она не отдала бы ни капли крови для моего спасения. Я уверен, что она бы рассвирепела при мысли о том, что герцог пожелал выпить ее кровь или сделать лекарство из ее печени. – Он помолчал и добавил: – От меня герцогу не будет проку! Он мог бы отдать меня за выкуп и потребовать, чтобы его целители нашли ему другие лекарства.

Она наклонилась к нему и жалостливо на него посмот-рела.

– Ты меня не дослушал. Он не смог получить драконьей крови, но то, что дал ему мой кавалер, пробудило его любопытство. Крошечный кусочек покрытой чешуей плоти. Ее отрезали от твоего плеча, если я не ошибаюсь. Отец съел ее. И сразу же почувствовал себя гораздо лучше – так, как не чувствовал многие месяцы. Однако ненадолго.

Сельден резко выпрямился. Комната начала кружиться – медленно и тошнотворно вращаться вокруг него. Он крепко зажмурился, но это только ухудшило дело. Тогда он открыл глаза и сглотнул, борясь с головокружением.

– Вы уверены? – хрипло прошептал он. – Он сам вам признался в том, что съел мою плоть?

– Нет, мой отец мне ничего не говорил. Мой кавалер… канцлер Эллик… хвастался этим. Когда он… пришел… сообщить мне, что тебя поручают моим заботам…

Ее речь перестала быть гладкой. Она запиналась – и он почувствовал, что за ее словами кроется какая-то история.

Внезапно она стала отчужденной и помрачнела. Он протянул руку и коснулся ее локтя. Она тихо вскрикнула и отпрянула от него, бросив на него дикий взгляд.

– Что еще? – спросил он. – Расскажите мне, что вам известно.

Она подошла к закрытому окну и замерла. Он испугался, что она откроет жалюзи и выбросится наружу. Однако она повернулась к нему лицом: зверек, загнанный в угол, – и бросила в него слова так, как могла бы бросать камни в свору бешеных псов:

– Он не может достать драконью кровь и поэтому возьмет твою! Он сожрет тебя, как сжирает все живое, что оказывается рядом. Сжирает и губит ради своих черных намерений!

Ее слова превратили немыслимое в нечто такое, с чем ему было необходимо бороться. Леденящий холод медленно наполнил его душу, вытекая из костей. Когда он заговорил, его голос звучал выше, чем обычно, будто воздух не до конца заполнял легкие.

– Ничего не получится, – выдавил он с отчаянием. – Я простой человек, как и вы. Моя драконица меня изменила, но я не дракон. Выпьют ли мою кровь, съедят ли плоть – это ничего не даст. Герцог неминуемо умрет.

До него наконец полностью дошло, что за судьбу ему уготовили. Поначалу он не понимал, зачем перед его продажей у него взяли образец мяса и кожи. Тогда он подумал, что это банальное доказательство того, что он покрыт чешуей. Рана на плече до сих пор кровила, и чистый бинт, которым его перевязала дочь герцога, успел промокнуть. Он считал, что она заживает, и не обращал на нее внимания, но эта особа сорвала толстую болячку, под которой обнаружилось гнойное воспаление. Он поморщился, вспомнив, как отвратительно пахло от раны.

Туманные намеки герцога прежде ускользали от понимания Сельдена. Но теперь он узнал правду. Молодая женщина, которой доверили заботиться о нем, была твердо намерена просветить Сельдена насчет его трагической участи. Она внимательно смотрела на него издали, а потом вдруг успокоилась – так же неожиданно, как обратилась в испуганное бегство. Она вернулась обратно, уселась рядом с диваном, где сидел Сельден, и тихо произнесла:

– Герцогу известно, что твои плоть и кровь не будут ему настолько полезны, как драконьи. Но его это совершенно не беспокоит. Он безжалостно растратит тебя, использует как временное средство, чтобы поддерживать в себе жизнь, пока не достанет истинного лекарства.

Она поджала губы и расправила на Сельдене одеяло, а потом безнадежно махнула рукой.

– И поэтому я должна вылечить твою инфекцию, отмыть тебя и давать тебе побольше еды и питья, как будто ты теленок, которого готовят к закланию. Видишь ли, мы оба – его скотина. Невольники, которых можно использовать как ему захочется.

Он всмотрелся в ее лицо, ожидая увидеть гнев или хотя бы слезы. Однако оно превратилось в деревянную маску, застывшую перед кошмаром безнадежного будущего.

– Чудовищно! Как вы можете смиряться с тем, что он делает со мной? И с вами?

Она с горьким смешком съежилась на деревянной табуретке и обвела взглядом маленькую комнатушку. Помещение было уютно обставлено, но решетка на окне и массивная дверь говорили о том, что Сельден угодил в позолоченную клетку.

– Я такая же пленница, как ты, и такой же человек, как ты, – если верить твоим словам. Для отца это не важно. Он сожрет нас обоих. Я – взятка, которую он обещает Эллику в уплату за его мерзкие услуги. Канцлер делает все возможное, чтобы сохранить жалкую жизнь герцога. Меня мало утешают твои заверения, что если он тебя съест, то он долго не продержится на белом свете. – Она посмотрела вниз и уныло призналась: – Когда-то я планировала пережить его, а потом объявить себя законной наследницей. Все мои братья погибли – либо от руки отца, либо от кровавой лихорадки. А я – старшая из сестер и единственная, кого не выдали замуж в обмен на что-либо ценное. После его смерти трон должен принадлежать мне.

Он недоверчиво покосился на нее:

– А его аристократы поддержали бы ваши притязания?

– Это была глупая мечта, – ответила она. – Те, кого я пыталась привлечь на мою сторону, в итоге оказались абсолютно бессильны. Я просто фантазировала, чтобы придать цель и на-дежду своему существованию. Теперь у меня ничего нет. У меня даже нет возможности связаться с теми, кто разделял мои амбиции. И мне остается только утешать себя мыслью о том, что он ненамного меня переживет… если переживет вообще.

Сельден нахмурил лоб.

– Но вы – молодая женщина! – воскликнул он.

– У дочери моего отца жизнь могла быть долгой, а вот у жены Эллика, по-моему, вряд ли. Его последняя супруга подарила ему наследников, принадлежащих к благородному роду. Он удовлетворился результатом, а затем ее жизнь оборвалась. Ему понадобится от меня один-единственный сын, чтобы установить регентство, против которого не будут возражать остальные аристократы. Я уверена, что именно из-за этого его первая жена умерла столь неожиданно: она освободила место для меня. – Дочь герцога внимательно посмотрела на Сельдена. – Я не была с ней знакома, но я оплакиваю ее. Ее труп едва начал разлагаться в могиле, а Эллик уже готов взяться за меня. Нет. Меня сожрут точно так же, как и тебя. Но, как мне сказали, лишь после того, как я восстановлю твое здоровье. Итак, дорогой, тебе следует есть.

Ее тон стал неестественно веселым, а в ее взгляде появились смешливые искорки над их общей трагедией.

Она поднялась и принесла к дивану изящный столик. На нем оказался поднос с большой закрытой миской и двумя емкостями поменьше. Женщина подняла крышку с миски. Сельден воззрился на гору сырого мяса, нарезанного на крупные куски. У него вырвался невольный возглас отвращения.

– Разве ты не голоден? – удивилась она.

– Если бы оно было приготовлено, – с трудом проговорил он.

При мысли о еде его рот наполнился слюной, но кроваво-красные куски были напоминанием того, что ждет его самого. Сельден отвернулся, судорожно сглатывая. Пробуждающийся голод вызвал у него тошноту.

– Ничего, я все исправлю, – вымолвила она, и впервые в ее голосе не звучала затаенная горечь. – Я поджарю его здесь, на огне, и буду рада доесть то, что ты оставишь. Мой отец считает, что женщинам не подобает употреблять в пищу мясо. Вот моя трапеза. – Она сняла крышки с двух других мисочек. В одной оказалась каша, в центре которой еще не до конца растаял щедрый кусок сливочного масла, а во второй – груда вареных овощей, оранжевых, желтых и зеленых. Когда Сельден их увидел, у него в животе громко забурчало. Домашние запахи вареной репы, моркови и капусты чуть не вызвали у него слезы.

Кассим помолчала и предложила:

– Если мы разделим еду, тут будет достаточно, чтобы мы оба хорошо поужинали.

Она говорила неуверенно, потупившись.

– Пожалуйста! – взмолился он, и в этом простом слове было нечто такое, что вызвало у нее на лице тень робкой улыбки.

– Пожалуйста, – изумленно повторила она и вскинула на Сельдена глаза. – Да. И с благодарностью.

Двадцать восьмой день месяца Рыбы – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Силии Финбок, супруги торговца Финбока, – Гесту Финбоку, возлюбленному сыну.

Послание, которое следует оставить для него в помещении Совета Торговцев в Трехоге.

Мой милый мальчик, ты уехал из Удачного, практически не сказав нам ни слова! Мне даже неизвестно, где именно ты остановился в Трехоге. Однако мне необходимо сообщить тебе, что твой отец очень рассердился, узнав, что тебя сопровождал сын торговца Реддинга. Он говорит, что открыто запретил тебе брать с собой сопровождающего, – о чем я сожалею, ибо это совершенно нелепо. Как можно вынести длительное путешествие в такую глушь? Дождевые чащобы – дикое, опасное место! А Реддинг – весьма образованный и остроумный молодой человек, и он, конечно, поможет тебе разогнать дорожную скуку. Чтобы умерить гнев твоего батюшки, я наплела ему, будто именно я настояла, чтобы ты взял с собой Реддинга. Дескать, я сильно беспокоилась о тебе и не могла помыслить, что ты окажешься в столь далеких краях в одиночестве. Поэтому по возвращении тебе надо будет подтвердить мои слова, а твой отец, разумеется, будет тебя обо всем подробно расспрашивать.

Очень Важная Новость! Лисси Себастипан разорвала свою помолвку с Исмусом, сыном торговца Порти! Она обнаружила, что у него есть незаконнорожденная дочь от какой-то девицы. Наш город гудит: ведь их свадьба должна была стать событием года. Мне безумно жаль мать Лисси, но в то же время признаюсь, что вижу в этом чудесный шанс для тебя! Не сомневаюсь, что ты понял мой материнский намек.

Пожалуйста, не трать слишком много времени на дело, которое я считаю бесполезным. Возвращайся домой, разрывай свой брачный контракт, забудь навсегда эту эксцентричную и неблагодарную особу и позволь мне найти тебе верную и подобающую твоему положению спутницу.

Если у тебя будет возможность заняться торговлей, то прими во внимание, что недавно были добыты совершенно потрясающие темно-пурпурные огненные камни. Разберись с этим слухом – и не стесняйся использовать кредит нашей семьи, если кристаллы окажутся достойным приобретением.

Прощаюсь с тобой со всем теплом, желаю тебе с толком провести время, излечить свою бедную израненную душу и вернуть прежнюю радость жизни.

Твоя любящая мать.

Глава 8. Город старших

– Элис! Элис! Вы здесь?

Элис медленно выпрямилась. Она наклонялась над столешницей, инкрустация на которой являла собой очень подробное изображение анатомии дракона. Она вдруг поняла, что уже какое-то время до нее доносились далекие крики, однако она не обратила на них внимания, решив, что это просто иллюзия. Наверное, воспоминания города просто пытались вторгнуться в ее сознание. Чаще всего подобные звуки мешали ей сосредоточиться. Сегодня, когда она расчищала и изучала схемы, шепот Кельсингры был полон информации. Элис молила судьбу о том, чтобы ей никогда не понадобилось удалять из челюсти дракона сломанный зуб, но тем не менее сочла полученные сведения ценными.

– Я здесь! – отозвалась она, недоумевая, кому она могла понадобиться.

Казалось, ей неизменно мешали именно тогда, когда она погружалась в нечто по-настоящему интересное, – и чего ради? Чтобы она смогла идентифицировать деталь от печки или чью-то нелепую находку. Недавно ее отвлек Рапскаль, заявившийся с охапкой крупных пряжек, украшенных сверкающими камнями.

– Я тут обнаружил кое-что, – заявил он без всяких пре-ди-словий. – Но почему-то когда пытаюсь ухватиться за воспоминание, оно ускользает. Я сам напрямую с этим дела не имел, но кто-то сделал эти вещи для меня, и они были важны для меня и моего дракона. – Он перевел дух и печально добавил: – Я отыскал их в куче мусора позади моего дома. Там произошло что-то нехорошее, Элис. Клянусь.

Она бесстрастно посмотрела на него. Он никогда не будет ей нравиться, но, похоже, он был наивен и не понимал, как он ее оскорбил. А он ранил ее! Именно он указал ей на то, что она не Старшая и никогда ею не станет. Именно он заявил, что она не имеет права голоса относительно того, что они будут делать с Кельсингрой, а город принадлежит новым Старшим. Хотя здесь таилась правда, речи юноши глубоко ее ранили и перевернули всю ее жизнь. Ей пришлось коренным образом изменить свое мироощущение и по-новому взглянуть на себя. В итоге Элис осознала, что упреки Рапскаля даже принесли ей пользу, однако это вовсе не означало, что ей приятно вспоминать о той стычке.

– Но ведь сегодня ты сам впервые дотронулся до них, – произнесла она. – Возможно, ты прочитал память кого-то, кто выковал эти вещицы, – терпеливо добавила она. Кстати, все знали, насколько Рапскаль одержим воспоминаниями его «второго я». Она взяла у него одну пряжку и покрутила в пальцах. – Она с драконьей сбруи. Не от боевого доспеха, а от праздничного убранства. Полагаю, что ее сделали для парада в честь победы или иного торжества…

– Боевая сбруя? – перебил он ее. – ДА!!! Да, конечно! Но… но… – Рот у него приоткрылся, взгляд стал отсутствующим, а лицо осунулось. – Я помню не все. От меня ускользают детали…

– Иди в Зал записей – в то здание, где башня с картой. Поднимись… э… кажется, на третий этаж. Там куча настенных украшений, которые ты можешь изучить, чтобы понять, как изготавливали и надевали сбрую.

– Да, теперь я вспомнил. Там чествовали героев. Отважных людей и драконов, отличившихся в битве…

Он рассеянно взял у нее из рук пряжку. Прижав ее к – груди, он оставил Элис, даже не поблагодарив ее. Рапскаль – бросился вон – он хотел вернуть себе частицу той личности, которой он даже никогда не был. Она вздохнула. Лефтрин предостерегал их, но она не могла остановить юношу. Однако чересчур долго задерживаться у камня памяти было – опасно.

И захватывающе.

Пусть она и не стала Старшей, но в душе Элис была уверена, что больше других подходит для того, чтобы разгадывать тайны Кельсингры. Знания, которые она получила, подготовили ее ко всему – они одновременно служили ей якорем и путеводным маяком. При этом сведения были для нее чуждыми, но завлекающими. Они манили Элис за собой, и поэтому ей приходилось крепко держаться за собственную личность и не слишком увлекаться прошлым. Но она боялась допустить даже мысль о том, что ее жизнь уносило прочь потоком воспоминаний. В Кельсингре Элис научилась новой дисциплинированности. Когда она решалась окунуться в грезы, то ставила перед собой конкретную цель и сосредотачивалась только на одном вопросе. Она решительно отторгала все остальное, что пыталось зацепить ее внимание. В такие моменты она как будто ныряла в прозрачную холодную воду, чтобы вынести на поверхность сверкающий камень.

– Элис!

Оклик прозвучал снова, и она узнала голос Сильве. Не успела она отозваться, как хранительница крикнула еще раз:

– Элис! Вы здесь? «Смоляной» подплывает. Они вернулись!

– Сейчас, Сильве!

Смысл слов девушки дошел до Элис с запозданием. «Смоляной» уже заметили! Лефтрин! А она на противоположном берегу реки… Он будет рассчитывать, что найдет всех в поселке, а не в городе. Элис вскочила, позабыв о драконьей стоматологии. Лефтрин скоро будет здесь, а на нее смотреть страшно! Она подбежала к двери и выглянула в широкий коридор с высоким потолком.

– Где Хеби? – спросила она у Сильве, подбегающей к ней.

За спиной девушки виднелись высокие двустворчатые двери. Створки были распахнуты навстречу порывистому весеннему ветру. Элис надеялась, что маленькая драконица и ее хранитель согласятся отнести на корабль ее послание.

– Они с Рапскалем ведут «Смоляной» к городу. Карсон сказал, что, по его мнению, причал их выдержит, но для разгрузки он пока не очень приспособлен. Он тревожится, а я считаю, что это станет для пристани хорошей проверкой. Интересно, правда?..

– «Смоляной» плывет прямо сюда?

Оказывается, у нее еще меньше времени, чтобы приготовиться к встрече.

– Да! Мы увидели их с берега вскоре после того, как драконы подрались…

– Драконы дрались? – торопливо прервала ее Элис. – Никто не пострадал?

Как же она сосредоточилась на Кельсингре, что не заметила такого происшествия!

– Нет, никого из хранителей не задело. А драконы сцепились в воздухе, ниже по течению. Мы мало что смогли разглядеть, но Меркор заставил Плевка сильно завалиться. Потом Плевок набрал высоту, и ему не слишком сильно досталось. А затем стая понеслась дальше и исчезла. Мы до сих пор не знаем, в чем было дело. Но вскоре после драконьей стычки мы увидели «Смоляного».

Руки Элис рванулись к волосам – и она тотчас посмеялась инстинктивному движению жительницы Удачного. Глупо возиться с внешностью! Лефтрин прекрасно осведомлен о том, в каких условиях она жила! Ну, он хотя бы найдет ее в более благоприятной обстановке, чем та, в которой он оставлял ее при отплытии. После того как хранители перебрались на другой берег реки, в Кельсингру, они стали относительно чистыми и ухоженными. Однако Элис поймала себя на том, что вынимает из прически все немногочисленные бесценные шпильки и распускает волосы. Встряхнув головой и расправляя пряди, она побежала за Сильве. На ходу ее пальцы ловко приглаживали упрямые рыжие локоны, переплетая их и снова закалывая косы. Она задумалась о том, как выглядит ее голова, и поняла, что ей это действительно безразлично. А если Лефтрина волнует ее облик – значит, он не тот мужчина, каким она его себе представляла. Она обнаружила, что уверенно улыбается. Ему будет все равно.

– Кстати, что спровоцировало драконов? Драка не была началом брачных поединков?

– Нет, по-моему. А ты их не слышала? Плевок затрубил, и стая полетела посмотреть, чего он хочет. Карсон насторожился и заметил, как драконы кружат в небе. Не меньше шести помчались к Плевку и взяли его в клин. А потом Меркор с ним схватился! Мы не представляем из-за чего, а они вообще нас игнорировали. Меркор подлетел под Плевка, когда тот пикировал вниз, и просто откинул его в сторону. Он стал падать, но деревья закрыли нам обзор. В общем, хранители ужасно испугались из-за того, что он рухнет в реку. Ну, не считая тех, кто был бы рад, если бы мелкий пар-шивец хорошенько окунулся в ледяную воду. Но в конце концов Плевок снова поднялся. Я даже не поняла, что стряс-лось.

На последних словах голос Сильве упал, и Элис почувствовала в нем обиду из-за того, что Меркор не разговаривал с ней после той стычки. С тех пор как драконы обрели способность самостоятельно добывать себе пропитание, они почти перестали интересоваться людьми. Конечно, любой питомец мог по-прежнему неожиданно вызвать хранителя, чтобы тот обеспечил ему особый уход, но мало кто поддерживал ежедневный контакт с юными Старшими. Некоторые из них, похоже, были оскорблены и чувствовали себя словно отвергнутые возлюбленные. Другие, как Сильве, грустили, но смирились с одиночеством. Наверное, забвение больнее всего ударило по ней и по Бокстеру. Кое-кто – в особенности Джерд и Дэвви – были весьма счастливы избавиться от своих требовательных драконов. Накануне вечером, за скромным ужином в общей комнате дома, расположенного возле купален, Сильве отважно высказала то, что остальные предпочитали игнорировать.

– В принципе ничего не изменилось. Они относятся к нам точно так же, как и раньше. Они всегда были честны. Они хотели уйти из Кассарика и снова стать драконами. Они связались с нами лишь потому, что нуждались в нас.

Хранители, собравшиеся за старым столом, застыли, позабыв про еду.

– А теперь мы им не нужны. Поэтому они по-прежнему нас терпят, но предпочитают себе подобных. Или одино-чество.

Она была права, но такой вердикт нисколько не умерил уныния, которое охватило хранителей после того, как драконы научились летать. Элис было жаль их. Она помнила, как пьянило ее внимание Синтары. А уж когда драконица очаровывала ее… Элис улыбнулась и едва не потеряла равновесие. Это было мощное чувство. Восторг после общения с драконом мог сравниться только с кружащей голову влюбленностью в Лефтрина и ликованием, которое пронзило Элис, когда она поняла, что ее чувство взаимно. А вот этого-то никто никогда от дракона не получал!

Когда она познакомилась с синей драконицей, у нее кружилась голова всякий раз, как та снисходила до беседы с ней. Она была готова делать все, что угодно, выполнять любую работу, даже самую черную, лишь бы сохранить расположение Синтары. Она была совершенно убита, когда Синтара поняла, что Тимара гораздо успешнее добывает ей пищу, и предпочла ей юную девушку. Если бы Лефтрин не оказался в тот момент рядом с ней, чтобы смягчить удар, она, возможно, не оправилась бы от того, что потеряла расположение Синтары. Теперь она усмехнулась при мысли о том, насколько успешно он ее отвлек.

После того как драконы стали игнорировать своих хранителей, некоторые из них избрали точно такой же способ отвлечься. Элис с тревогой наблюдала за тем, как Тимара разрывается между Рапскалем и Татсом. Бедняги – часто думала она и признавала, что оба молодых человека знают о наличии соперника. Тимара не обманывала их, так что им повезло больше, чем в свое время Элис. Тимара уважала своих ухажеров и старалась обращаться с ними хорошо.

Джерд окунулась в очередной лихорадочный роман. Элис не догадывалась, кого из хранителей она избрала на сей раз, и сомневалась в том, что это имеет значение.

Было странно видеть то, как Дэвви и Лектер поглощены друг другом. В Удачном сочли бы скандалом столь открытую страсть двух юношей. Здесь же хранители мудро относились к их отношениям – точно так же, как к партнерству Седрика и Карсона.

Вероятно, когда человек понимает, насколько глубоко можно привязаться к столь чуждому существу, как дракон, все формы человеческой любви не вызывают у него протеста. Двое юных хранителей часто бродили по городу вдвоем. Их смех, вызванный какими-то известными только им шутками, вызывал у остальных улыбки, а их бурные ссоры, как порой казалось Элис, были вызваны исключительно тем, что обоим доставляли удовольствие драматические расставания и умиротворяющие примирения.

У других хранителей нашлись свои заботы. Харрикин добывал дичь. Татс и Карсон погрузились в изучение Кельсингры. Некоторые, следуя примеру Нортеля и Джерд, превратились в охотников за сокровищами, а Рапскаль все свободное время – когда он не таскался за Тимарой – познавал город иным способом. После того как он задал ей вопрос о пряжках, он часто заговаривал об оружии, боевых приемах и о том, как люди Кельсингры смогли защититься от драконов из другого города. Элис испугало и встревожило известие о том, что в прошлом существовало столь острое соперничество между городами Старших и населявшими их драконами, но когда она спросила о причине их вражды, Рапскаль замолчал и смутился. А у Элис наметилась очередная причина для беспокойства.

Элис и Сильве выбежали на улицу. Свежий ветер налетел на них, разметав уложенные волосы Элис и превратив ее прическу в непокорную рыжую копну. Она громко рассмеялась и вскинула руки, чтобы спасти последние шпильки, пока те не посыпались на землю. Кудри упали ей на плечи. Ладно уж: пусть так и будет.

– Скорее! – крикнула Сильве через плечо и бросилась вперед.

Элис попыталась ее догнать, но девушка-Старшая легко от нее оторвалась. С некоторых пор Сильве очень вытянулась в длину, да и лицо у нее постепенно делалось женственным. Сильве теряла ребяческие черты, однако ей еще предстояло расти, и не только физически. К счастью, Харрикину, похоже, хватало терпения ее дожидаться. Девушка явно с удовольствием проводила время в его обществе, и их считали парой, однако Элис не видела никаких признаков того, чтобы юноша стремился добиться от нее чего-то большего, нежели обещаний. Порой они гуляли, взявшись за руки, а однажды Элис невольно стала свидетельницей нескольких быстрых поцелуев, – но Харрикин свою избранницу не торопил. Сейчас он оставался ей настоящим другом, и Элис не сомневалась в том, что вскоре он получит то, о чем мечтает.

Как это было с Лефтрином.

Вспомнив о нем, она почувствовала, как в ее груди разливается тепло. Неожиданно Элис резко рванула вперед, поразив не только себя, но и Сильве. Они переглянулись сквозь занавешивающие их лица растрепанные волосы и хором расхохотались. Они преодолели последний холм перед спуском, ведущим к причалу, и помчались вниз изо всех сил.

* * *

Лефтрин решился оглянуться всего один раз. Вихрь из драконов распался – или, возможно, они скрылись за деревьями, чтобы и дальше тревожить невезучий корабль из Удачного. Лефтрин жалел чужую команду, но отлично понимал, что им уже ничем не поможешь. Наверное, драконы удовлетворятся тем, что просто прогонят стойкий корабль… Туда ему и дорога. Не могли же драконы измениться настолько, чтобы убивать людей! Или нет?

Он отбросил пугающую мысль и сосредоточился на собственных проблемах. У него накопилось много весьма насущных поводов для беспокойства. «Смоляной» отчаянно пытался пришвартоваться к пристани Кельсингры. Мощное течение жестоко толкало корабль. Река у города была глубокой и быстрой, подмывая берег и стоящие на нем строения. Было заметно, что это продолжается уже немало зим. На некоторых участках поток пенился и бурлил у останков недавно покоренных зданий. Наблюдая за рекой, Лефтрин стиснул зубы и постарался не представлять себе, как коварное течение внезапно бросает «Смоляного» на камни.

Когда корабль приблизился к набережной Кельсингры, Лефтрин увидел, что хранители восстановили пристань. Грубые бревна были притянуты веревками или прибиты к вертикальным опорам – единственному, что сохранилось от древних причалов. Сооружение выглядело не слишком крепким, и капитан усомнился в том, разумно ли было слушать Рапскаля. Сразу после того, как они стали свидетелями атаки драконов на корабль, над ними пролетела Хеби с Рапскалем на спине. Хранитель без устали кричал им, чтобы они плыли к Кельсингре, а не к поселку. Когда Сварг помахал рукой, подтверждая, что понял сообщение, драконица с юношей улетели. Потребовались объединенные усилия «Смоляного» и всей команды, чтобы пробиться поперек течения и проплыть вдоль того берега, где река была глубоководной и быстрой. На том берегу, где раскинулся поселок, было гораздо спокойнее: там имелась широкая песчаная коса, к которой легко мог пристать «Смоляной». Здесь же был только построенный на скорую руку новый причал – и бурное течение, которое толкало их назад. Лефтрин чувствовал, как упрямо живой корабль борется с напором, как он бьется из стороны в сторону, едва не зачерпывая воду, пока команда налегает на весла, направляя «Смоляной» к городу.

Хранители спустились их встречать. В основном они благоразумно остались на берегу. Карсон добрался до причала, готовый поймать конец троса, как только его бросят. С ним оказались Харрикин и, к глубокому изумлению Лефтрина, Седрик, который выглядел более мускулистым и подтянутым, чем перед отплытием «Смоляного». Харрикин и Седрик облачились в яркие одеяния, как и другие хранители. Очевидно, Кельсингра поделилась с ними кое-какими сокровищами. Нахмурив брови, капитан подумал о том, как к этому отнеслась Элис.

Закрепленные бревна причала двигались вместе с водой, равномерно поднимаясь и опускаясь. На обвалившейся набережной сразу за пристанью сгрудились хранители. Как Лефтрину ни хотелось всмотреться в толпу в поисках Элис, он осознавал, что сейчас все его внимание требуется кораблю. Он не покидал своего места на крыше рубки, отдавая приказы для изменения курса, а «Смоляной» сражался с пенящимися волнами. Они приближались к цели, идя вверх по реке, пока не продвинулись чуть дальше.

– Бросай якорь! – взревел Хеннесси.

Большой Эйдер исполнил приказ, бросив стоп-анкер сначала по левому, а потом по правому борту. Цепь, а затем и канат быстро разматывались, команда продолжала бороться с течением. Через пару секунд якоря зацепились за дно, и живой корабль чуть присел: канаты приняли на себя вес судна. Спустя мгновение «Смоляной» дернуло: якорь левого борта чуть протащило по дну, но затем он закрепился надежно.

– Выравнивай их! – проорал капитан Хеннесси, но его помощник уже действовал, помогая Большому Эйдеру.

Когда судно выровнялось, они начали осторожно выбирать канат, чтобы течение отнесло их назад, развернув параллельно берегу.

Лефтрин молил богов, чтобы под стремительной водой не оказалось скрытых опор старой пристани. Расстояние между «Смоляным» и причалом сокращалось, невидимые лапы и хвост корабля яростно боролись, чтобы удержаться на плаву. «Смоляной» явно не доверял стоп-анкерам. Это значительно затрудняло причаливание, однако Лефтрин не мешал кораблю прислушиваться к инстинктам. Наконец они подошли настолько близко, что появилась возможность бросить трос. Седрик поймал первый и быстро закрутил его на одной из древних каменных опор. Карсон поймал следующий и зафиксировал его на деревянной стойке. Она застонала, пошатнулась – но выдержала. Все новые концы были также брошены, пойманы и закреплены. Когда «Смоляного» закрепили, более длинные канаты вынесли на сушу, минуя причал. Без всякого уважения к городу один из них обмотали вокруг статуи какого-то Старшего, а второй пропустили через окно и дверь каменного строения, после чего завязали намертво. Стоянка получилась не слишком аккуратной: казалось, что громадный паук поймал «Смоляного» в свою паутину. Лефтрин выжидающе замер, однако тросы были надежными и крепкими. Он облегченно вздохнул.

– Ладно, – сказал он Хеннесси. – Но мне это не нравится и «Смоляному» – тоже. На борту постоянно должен оставаться или я, или ты, и пусть команда далеко не расходится. По крайней мере три члена экипажа будут на борту в любое время. Когда разгрузимся, пересечем реку и поставим «Смоляного» подальше отсюда. Гонять корабельные шлюпки от поселка в Кельсингру будет невесело, но там он будет пришвартован как следует.

Хеннесси мрачно кивнул.

– Давайте разгружаться, – произнес Лефтрин, – как только благополучно высадим пассажиров на берег. Начинай. Я хочу перемолвиться словечком с кораблем.

Хеннесси кивнул и исчез. Спустя мгновение он уже выкрикивал приказания, в соответствии с которыми грузы будут поднимать на палубу для переправки на сушу. Из толпы на берегу полетели приветственные возгласы. Лефтрин отрывисто махнул рукой и прошел на нос. По пути он заметил, как Хеннесси перегибается через борт, что-то обсуждая с Карсоном. Массивный охотник был способен при необходимости действовать очень быстро – и, словно по волшебству, хранители засновали, как муравьи, и выстроились цепочкой, го-товясь работать грузчиками. Большой Эйдер лично помог Малте спуститься на шаткий причал. Она прижимала к себе малыша, отказываясь отдавать его кому бы то ни было. Взволнованный Рэйн следовал за женой. Лефтрин обратил внимание, что Хеннесси застыл рядом с Тилламон, словно собирался оказать ей услугу. Он поджал губы, но решил, что если Рэйн увидит в происходящем нечто неподобающее, то пусть сам и разбирается. Но, вероятно, даже Рэйн не мог бы ничего возразить, поскольку Тилламон – женщина взрослая.

Лефтрин задумчиво облокотился на фальшборт из диводрева.

– «Смоляной»! Поговоришь со мной?

Он почувствовал знакомое биение – пробудилось сознание «Смоляного». Судно было самым старшим из живых кораблей: его построили задолго до того, как кто-то догадался о том, что диводрево – не просто древесина с тонкой структурой и великолепным качеством. «Смоляной» представлял собой баржу с традиционными нарисованными глазами для наблюдения за течением реки, но без фигуры над форштевнем, какими могли похвастаться его сородичи. «Глаза» с годами стали выразительнее, однако у «Смоляного» не было резного рта, с помощью которого он мог бы разговаривать. Обычно Лефтрин разделял чувства корабля на интуитивном уровне – или когда «Смоляной» прямо вторгался в его сны. И совсем редко, только ощущая наличие прямой угрозы своему судну, капитан высказывал подобную просьбу. Теперь он склонился над бортом в надежде услышать ответ.

Он ощутил беспокойство «Смоляного», но это его не удивило. Члены экипажа двигались с нервозной быстротой, которая говорила об их готовности в любую секунду начать действовать, спасая корабль в том случае, если якоря или причал не выдержат.

– Здесь небезопасно, да, «Смоляной»? Нам нужно найти на берегу что-нибудь посерьезнее, а не такое хлипкое, чтобы ты пробыл здесь достаточно долго. Но когда мы разгрузимся, мы тебя отсюда выведем и отправимся на другой берег, к песчаной косе. Там ты сможешь хорошо отдохнуть, верно?

Лефтрин замолчал и посмотрел на небо. Даже имея опытных грузчиков и причал в Трехоге, они заносили на борт припасы почти целый день. Теперь ящики тащили по трапу на шаткий, раскачивающийся вверх и вниз причал, а оттуда волокли на сушу. Бегло посмотрев на разгрузку, Лефтрин решил, что здесь лихорадочно трудится примерно десять хранителей. Он отметил, что Рэйн, Малта и Тилламон уже сошли на берег. А рядом, в знакомом платье, с непокорной гривой рыжих волос, ниспадающих на плечи, оказалась его Элис, которая явно взяла над ними шефство. Он тихо застонал, мечтая подхватить ее на руки, прижать к себе и ощутить ее сладкий аромат.

«Не время».

«Знаю, корабль. Мой долг – быть здесь, с тобой. И я останусь на борту, пока мы не сможем благополучно отправить тебя на другой берег».

Капитан попытался определить время – и понял, что, наверное, ему придется провести ночь прямо здесь. Задумавшись о том, захочет ли Элис присоединиться к нему, он улыбнулся, догадываясь, что скорее всего она не ответит отказом. Тревога корабля вернула его к действительности.

«Нет. Дитя в опасности».

«Элис им поможет. Она сводит их к драконам, наверное, к Меркору. Или к Хеби. Кто-то из них поможет малышу».

«Да. Если они смогут. Я сделал все, что в моих силах».

«Если смогут?» – повторил Лефтрин.

Ему не понравился тон «Смоляного». Он считал, что достаточно привезти младенца сюда, чтобы кто-нибудь из драконов его вылечил, – и дело будет сделано. Единственная трудность, по его мнению, заключалась в том, что драконов надо умасливать и уговаривать.

«Ты считаешь, что они не согласятся?»

«Нужный дракон должен быть здесь».

Ответ пришел не сразу, и Лефтрин почувствовал, что его кораблю трудно передать свою мысль капитану. Он решил не задумываться об этой проблеме. В прошлом самым общительным из драконов был Меркор. Вероятно, он захочет поболтать о Кельсингре, о Старших, плавно сменит тему и займется младенцем. Однако Лефтрин не очень-то и хотел передавать это известие Малте. Напоследок он решился задать кораблю еще один вопрос.

«Не лучше ли было младенцу оставаться на борту? Ты не мог и дальше ему помогать?»

«Смоляной» минуту молчал.

«Все, что можно было сделать, я сделал».

«И мы тебе благодарны».

Лефтрин сосредоточился, но не почувствовал от корабля ответа. Их контакт прервался. Но «Смоляной» всегда вел себя таким образом, и Лефтрина радовало то, что его корабль молчаливее собратьев. Вряд ли ему понравилось бы общаться с трещоткой «Офелией» или с ветреным позером вроде «Совершенного». Но, возможно, здесь все обстоит точно так же, как с детьми. Каждый родитель считает своего ребенка самым лучшим – и, несомненно, каждый капитан предпочтет свой живой корабль всем прочим.

«Я самый лучший. Самый старший, самый мудрый, самый лучший», – откликнулся «Смоляной».

«Конечно! Я никогда в тебе не сомневался».

И это замечание Лефтрина снова осталось без ответа. Впрочем, иного он и не ожидал.

* * *

Ошеломленная Малта осмотрелась. Длинный коридор уходил куда-то в мягко освещенный полумрак. Малта заметила двери: большинство из них были закрыты, но некоторые оставались приотворенными.

– Любую открытую дверь? – устало спросила она.

– Да, – подтвердила Элис Финбок. – Если кто-то из хранителей комнату уже занял, то дверь будет закрыта. Многие оказались запертыми бывшими хозяевами, а мы так и не нашли способа проникнуть внутрь. Зато последние три двери в самом конце коридора поддались. За ними находятся помещения побольше: ты увидишь апартаменты, состоящие из нескольких спален. Мы считаем, что они, возможно, предназначались для делегаций, приезжавших из других городов. Конечно, у нас нет никаких подтверждений, просто ничего другого никто придумать не смог.

– Спасибо вам.

Малта с трудом смогла произнести даже эти два коротких слова. Ее тело до сих пор было распаренным после горячей ванны, влажные волосы свисали вдоль спины. В драконьих купальнях они провели время в одиночестве. Малта смутно понимала, что в любой другой момент была бы поражена громадным залом с высоченными сводами и волшебством текущей горячей воды. Сейчас же печаль и усталость прогнали из ее сердца изумление. Пребывая в полуоцепенении, она смыла с себя накопившийся за многие дни солоноватый пот. Горячая вода унесла с собой всю боль из костей, но вместе с ней исчезла и упрямая стойкость Малты.

Элис была так добра, что подержала плачущего Фрона, пока Малта принимала ванну. Сейчас сын тихо лежал у нее на руках, но Малта ощущала, что его тельце обмякло от усталости, а не от сонной истомы. Он выплакался в объятиях Элис и вернулся к матери безвольным, будто тряпичная кукла. Он казался спящим, когда она осторожно опустила его в воду. Однако очутившись в этой стихии, он сразу же распахнул глаза, и Малта с удовольствием увидела, как он потягивается и шевелит ножками и ручками. Фрон похлопал ладонями по поверхности воды и сначала удивился, а потом развеселился тем, как она плещется. Малта улыбнулась тому, что он ведет себя, как обычный ребенок. Но при виде того, как цветные чешуйки на его теле порозовели, а потом приобрели более темный цвет, она ощутила волну тревоги.

– С ним что-то происходит!

– У хранителей была такая же история, – поспешила успокоить ее Элис. Она сидела на краю гигантской ванны и держала наготове полотенце для Фрона.

Малта кивнула. Элис изменилась не так сильно, как остальные члены экспедиции. Только очень внимательный взгляд позволял заметить чешую у ее бровей и на тыльной стороне рук. Говорила она по-прежнему с интонациями исследователя.

– Благодаря горячей воде драконы выросли, да и боли у них затихли. Буквально у нас на глазах по их крыльям растекалась яркая краска. Они вытягивались, а затем их тела приобрели другие пропорции. И они росли – некоторые просто поразительно. Тиндер из бледно-лилового стал темно-фиолетовым с золотыми узорами. У Плевка хвост был коротковат, а теперь его фигура абсолютно пропорциональна. Пара дней в теплой купальне – и почти все драконы смогли взлетать с ровной поверхности. А теперь, конечно, каждый способен парить в воздухе и проделывать разные фокусы. У хранителей произошли подобные изменения, связанные с кожей и конечностями. Они выросли и окрепли. А крылья Тимары действительно потрясающие!

– Крылья?

– Да, – подтвердила Элис. – А у Сильве, по-моему, на лбу появляется гребень.

– А как насчет меня? – поинтересовалась Малта.

– Я полагаю, что вы прямо-таки сияете. Но, наверное, этот вопрос лучше задать вашему мужу, который лучше знает, как вы обычно выглядите.

Элис руководилась соображениями вежливости. Она не захотела говорить то, что было известно самой Малте. Из-за непрерывного бдения над малышом Малта настолько себя запустила, что Элис уже не смогла определить, были ли трансформации в чешуе женщины связаны с тем, что теперь она чистая, или это являлось развитием ее драконьих характеристик. Малта поняла все с полуслова и устало улыбнулась. «Вот и подточено твое девичье тщеславие! – подумала она. – Достаточно поставить под угрозу жизнь твоего сына, и остальное тотчас перестало иметь значение».

Она склонилась к Фрону. Он молчал, но не спал. Его облик был совершенно не таким, как у всех тех младенцев, каких ей случалось видеть прежде. Ротик у него был болезненно сморщен, дыхание с тихим шелестом прорывалось сквозь узкие ноздри. Малта попыталась посмотреть на него непредвзято: может, он – уродливый ребенок, от которого будут отворачиваться другие дети? Она обнаружила, что не может ничего толком определить. Он – просто Фрон, ее маленький мальчик, а его особенности были частью его самого. Фрона не следует сравнивать с другими. Указательным пальцем Малта провела по мелкой чешуе, шедшей вдоль бровей сына, и он зажмурился. Она передала малыша Элис, та завернула его в полотенце, и Малта вылезла из ванны.

В теплом помещении ее кожа быстро высохла, и Элис вручила ей мерцающее перламутром платье Старших. Красочный блеск напомнил Малте внутреннюю сторону морской раковины. Раньше она бы потянулась к зеркалу, чтобы полюбоваться ниспадающими складками мягкой ткани. Сейчас, у края бассейна, ей хотелось одного: снова взять на руки дитя.

Несколько минут спустя она отупело смотрела на закрытые и открытые двери. Выбор… Ты его делаешь – и остальные пути перед тобой навсегда закрываются. Как можно узнать, которое из незначительных решений может навсегда изменить ход твоей жизни?

– Давайте я покажу вам комнату, которая, как мне кажется, вам подойдет, и помогу устроиться на ночь. Утром, когда вы отдохнете, можно будет устроиться в другой, если первая вам не понравится.

Малта поняла, что не двигалась и не говорила уже несколько минут. Неужели она стоя заснула?

– Да, прошу вас, – пролепетала она и нисколько не удивилась, когда Элис взяла ее под локоть и повела по коридору.

Было большим облегчением уйти от шумных и радостных приветствий хранителей. Когда они представились и знакомились, несколько человек выглядели потрясенными.

– Король и королева Старших! – прошептал кто-то из них.

Малта отрицательно покачала головой, но это, похоже, не уменьшило их благоговейного восторга. Они забросали их сотнями вопросов, и Рэйн, зная, насколько она измучена, попытался сам на них ответить. Девушки были заворожены ее малышом, и даже юноши подходили, чтобы изумленно посмотреть на него.

– Как Грефт! – воскликнул один из них, уставившись на мальчугана.

Рослый хранитель, почти взрослый мужчина, велел парнишке с алой чешуей замолчать и оттащил его в сторону. Рэйн поймал ее несчастный взгляд и перетянул внимание хранителей на себя. Муж решительно посоветовал Элис найти для его супруги возможность вымыться и поспать. И вот на исходе дня она оказалась здесь, едва способная что-то воспринимать. Она проделала весь этот долгий путь, надеясь, что ее будут встречать драконы. Ни один из них не появился. Сейчас ей хотелось только одного: чтобы Рэйн вернулся, чтобы вся ее маленькая семья снова была рядом с ней.

В конце коридора Элис провела ее в дверь, которая широко распахнулась под усилием рукой. В комнате было темно, но она осветилась, как только они в нее вошли: не имеющий видимого источника свет постепенно усиливался, пока теплое сияние не залило все помещение. Малта с беспокойством отметила, что очага здесь нет, но Элис словно прочитала ее мысли, потому что сказала:

– В комнатах всегда сохраняется приятное тепло. Кресла и кровати становятся мягкими, когда на них садишься. Мы не знаем, как все это устроено. Про Кельсингру все еще известно очень мало. Одеял нет. Возможно, Старшие ими не пользовались: ведь в комнатах сохранялась нужная температура. В некоторых шкафах находили одежду, а кое-где на полках и в комодах оказывались личные вещи. Назначение некоторых было очевидным: например, разных щеток или бус – а другие остались совершенно непонятными. Я просила всех хранителей оставлять вещи, в которых нет острой необходимости, на местах, пока нам не станет известно больше. Но, – она тихо вздохнула, – они ко мне особо не прислушиваются. Джерд хуже остальных: ищет сокровища по всем зданиям, так что собрала столько украшений, сколько одной женщине за всю жизнь не переносить, и при этом совершенно не задумывается о том, откуда они или кто носил их до нее. Кубки из золота, словно у нас есть достойное вино для них. Зеркало, которое показывает то, что должно было бы отражать несколькими мгновениями раньше, так что она может рассматривать собственный затылок. Но есть и полезные вещи. Посуда, которая сама нагревает то, что в нее положили. Чулки с плотными подошвами, которые подстраиваются под ногу того, кто их надел… Ох, извините! Я заболталась и заставила вас стоять! Пойдемте. В этой комнате только стол и стулья, как будто для собрания людей. Но вот здесь – спальня, и вон те две двери тоже ведут в спальни. Как только вы сядете на одну из кроватей, она начнет становиться мягкой и прогибаться под ваше тело.

Малта тупо кивнула.

– Рэйн? – устало спросила она.

Элис пообещала:

– Я позабочусь о том, чтобы он узнал, где вы. Вы совершенно измучены, дорогая. Ложитесь немедленно – ради вашего ребенка, если не ради себя самой.

Элис похлопала рукой по кровати, и Малта бережно уложила на нее Фрона. Он заерзал – и она с ужасом поняла, что он сейчас опять расплачется. Но когда кровать вокруг его тельца стала мягкой и податливой, его недовольная гримаса исчезла, а веки медленно опустились. Она инстинктивно наклонилась, чтобы ее щека и ухо оказались у лица малыша: так она убеждалась, что он по-прежнему дышит. Ей невероятно хотелось погрузиться в сон следом за ним – но она удержалась. Не сейчас. С печальной улыбкой на губах она вспомнила, как ее матушка неизменно заботилась о нуждах своих детей и только потом позволяла себе отдохнуть.

– Его вещи, – сказала она, поворачиваясь к Элис. – Нельзя ли принести сюда мой багаж? Там синий саквояж, в котором сложены вещи Фрона: запасные пеленки, платьица, мягкие одеяла…

Она замолчала, пытаясь понять, что с ней произошло: как можно было так сглупить и не взять все с собой? Ей никак не удавалось сосредоточиться, голова буквально гудела от тысячи полузабытых идей…

– Малта! – Элис окликнула ее и тряхнула за руку. – Город полон воспоминаний Старших. В этом здании они не так давят, как в других местах, но очень легко не заметить, как собственные мысли рассеиваются, и забыть, что ты делаешь и о чем думаешь. Ничего, если вы будете сегодня спать здесь? Может, вам следует вернуться на корабль?

Когда Элис сказала о Кельсингре, Малта сразу поняла, в чем дело. Камни памяти, полные сохраняемых жизней! Она крепко зажмурилась, а потом снова открыла глаза.

– Спасибо, Элис, но я в порядке, и я уже сообразила, что к чему. Я сталкивалась с подобными вещами. В первый раз такое было, когда я попала в засыпанную часть Трехога, чтобы попытаться найти Тинталью и умолять ее оставить Рэйна в покое.

Элис посмотрела на нее с жадным любопытством, и Малта невольно усмехнулась:

– Если вы захотите, я поделюсь с вами подробностями этой долгой истории. Но не сейчас. Я совершенно без сил.

– Конечно! Кстати, я слышала, как команда «Смоляного» говорила, что все будет разгружено сегодня же. Капитан собирается переместить корабль на более надежную стоянку на другом берегу. Я пойду и прослежу, чтобы ваш багаж принесли сюда. Но пока я вас не покинула, скажите: вам еще что-то нужно?

– Только Рэйн, – честно ответила Малта.

Элис засмеялась – понимающим женским смехом.

– О да! Он такой молодец, что отвлек хранителей. Они буквально сгорали от любопытства, желая узнать, почему вы здесь и что вы сможете сообщить об обычаях и Старших. Король и королева Старших! Думали ли вы, что эти титулы станут столь значимыми? Но так и есть! Я слышала болтовню молодежи.

Малта уставилась на Элис, а та мягко добавила:

– Они почему-то решили, что вы возглавите Кельсингру. Дескать, вы используете свое влияние и статус для управления городом. Рапскаль меня даже огорошил. Он заявил следующее: «Нас будут называть Драконьими торговцами, и мы будем стоять на одном уровне с Удачным, Пиратскими островами и самой Джамелией. Теперь, когда наши король и королева здесь, нас будут уважать». – Элис понизила голос: – Я знаю, что у вас совершенно другие цели. Но вам надо быть в курсе ситуации. Любая брошенная вами фраза имеет огромный вес для юных Старших. Сейчас они собрались вокруг Рэйна и ловят каждое его слово. Я освобожу его и отправлю к вам. И я предупрежу их, что королева пожелала, чтобы ее сундуки доставили сегодня. Все будет сделано во мгновение ока.

– Элис, мне такое не по силам, – пролепетала Малта. – Я и не думала… – выдавила она и запнулась. Бесполезные надежды, и, кроме того, она безумно устала! Она вымоталась и измучилась до полного отупения. Она и про Тилламон забыла. – Сестра Рэйна… вы поможете ей добраться до наших апартаментов? Наверняка она устала не меньше меня, а я оставила ее на пристани. Как невежливо! Но я настолько умаялась…

Элис была немного удивлена:

– Кажется, Тилламон говорила, что хочет переночевать на борту «Смоляного» и помочь команде доставить судно завтра на тот берег, к поселку. Но я могу о ней справиться.

– Ночевать на «Смоляном»? Ладно, пусть поступает, как ей угодно. Я думала, ей захочется присоединиться к нам, здесь же очень удобно. Но, вероятно, шум воспоминаний будет ее беспокоить. – Малта глубоко вздохнула и продолжила: – Пожалуйста, просто попросите Рэйна прийти сюда. И доброй вам ночи, и огромное спасибо за радушную встречу.

– Доброй ночи. И я уверена, что завтра утром мы уговорим кого-то из драконов с вами побеседовать. Я обязательно попрошу, чтобы хранители призвали своих драконов – как-никак намечается прием с королем и королевой Старших. Естественно, кто-то из них поможет вашему малышу.

Король и королева! Это звучало смешно и грустно. Юные мечты Малты осуществятся, а чаяния матери Фрона будут разбиты. У Малты не было слов, чтобы выразить то, что творилось в ее душе.

– Элис, вы невероятно добры. А я ужасна…

– Вы просто устали, – твердо ответила Элис. – Отдохните. Я вызволю Рэйна от хранителей. Скоро он присоединится к вам и Фрону.

Элис выскользнула из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, с огромным облегчением позволив своей фальшивой улыбке погаснуть. Трагедия. Она никогда в жизни не видела настолько костлявого младенца. И, несмотря на восторг хранителей, королева Старших Малта исчезла: ее сменила печальная мать с глубокими морщинами на лице. Горячая вода сделала ярче ее чешую, но золотые волосы превратились в сухую солому после сбора урожая, а руки напоминали когтистые лапы. Красоту вытеснили суровые жизненные испытания. Элис не знала, вернется ли к Малте былая прелесть.

Она быстро прошла по коридору и спустилась по винтовой лестнице. Драконьи купальни и удобное жилье неподалеку от них с некоторых пор стали излюбленным местом для хранителей. Здесь они часто устраивали свои сборища. В дальнем конце вестибюля темнела дверь, которая вела в зал собраний. Там был длинный стол, кресла и скамьи, которые становились удобными, когда на них усаживались. Дальше находилась кухня. Помещение озарялось светом, когда туда заходили. Шкафы с утварью напоминали Элис кухонные помещения многих особняков Удачного. Однако здесь не было очага – только каменные плиты и таинственные рабочие столешницы. Имелась там и мойка со сливом, и устройство, которое, по-видимому, должно было подавать воду. Тем не менее никто не смог догадаться, как приводить его в действие.

Вот почему приготовлением пищи занимались в переулке позади этого здания. Элис было больно видеть грубый очаг, построенный из обломков камней. Однако хранители жарили на нем мясо. Дичь подрумянивалась на вертелах, под которыми горели сухие плавники, собранные на берегу. Элис понимала, что это необходимо сделать, однако стыдилась, что Старшие развели грязь на прежде безупречно чистых городских улицах. Рапскаль был прав. Должен существовать способ, чтобы влиться в Кельсингру и жить в ней обычной жизнью! Чем скорее они его узнают, тем лучше будет – как для города, так и для хранителей. А пока Элис ощущала себя членом варварского племени захватчиков, а не группы поселенцев, попавших в прекрасный город.

Она открыла дверь, вдохнула запах приготовленной еды – и чуть не упала в обморок, почуяв аромат горячего чая. Она не пила этот напиток уже несколько месяцев! И не ела хлеба: а в корзинках на столе лежали пышные караваи! Это казалось настоящим чудом. Элис пробралась к столу через лабиринт из ящиков и бочек – запасов продуктов, выгруженных со «Смоляного». С немалым облегчением она заметила несколько сундуков – вероятно, они и принадлежали Малте.

Она подошла к Рэйну, сидевшему во главе длинного стола. Шесть хранителей устроились рядом, а Лектер повествовал о том, как по пути в Кельсингру они избавляли драконов от впившихся в них змей. Рэйн наклонялся к нему через стол – воплощение завороженного слушателя… или измученного человека, который боится рухнуть на пол. Элис сурово произнесла:

– Хватит! Пора отпустить Рэйна к жене и ребенку, предоставить ему заслуженный отдых после столь трудного пути. Новостями и историями можно обменяться и завтра.

– После того как вы созовете к нам драконов, – добавил Рэйн.

У сидевших вокруг улыбки сразу поблекли.

– Я попытаюсь, – пообещала Сильве.

Другие молча переглянулись. Элис догадалась, о чем они думают. Их король и королева желают переговорить с их драконами, но никто не мог утверждать, что те явятся на зов.

– Дайте бедному парню отдохнуть! – снова потребовала она, и Рэйн воспользовался возможностью встать из-за стола.

Собравшиеся хранители разочарованно застонали, лишаясь его общества. Он вяло пробормотал:

– Я был бы очень благодарен, если бы нам помогли с нашими сундуками.

Они откликнулись с энтузиазмом.

Элис воспользовалась суматохой, чтобы незаметно улизнуть из зала собраний. Ее сердце забилось быстрее при мысли об ожидающей ее встрече. Она задержалась только для того, чтобы захватить плащ, и мигом выскочила на улицу.

Там лил дождь, но Элис не чувствовала холода. Она накинула на голову капюшон. Темно-синий плащ был одеянием Старших. Понизу его украшали желтые звезды. Ее ступни и ноги также были облачены в теплые вещи Старших. Их все принесла Сильве, сказав, что хранители считают нелепым ее упрямое желание носить протекающие башмаки и поношенные тряпки, когда остальные одеваются тепло и нарядно.

– Но… я не настоящая Старшая в отличие от вас, – выпалила она.

Впервые она признавалась другому человеку в том, насколько посторонней стала себя чувствовать.

Сильве нахмурилась, морща покрытый чешуйками лоб: сначала недоуменно, а затем с досадой.

– Рапскаль! – вздохнула она возмущенно. – Вспомните те странные вещи, которые он говорит, и объясните мне, почему хоть что-то из его слов следует принимать всерьез. Не Старшая!.. Ну, наверное, формально он прав. Но только в том, что у вас нет дракона, который может в любой момент потребовать от вас нелепых услуг. Хотя Синтара, конечно, не постесняется. Но, Элис, вы ведь проделали с нами весь путь и так много для нас сделали. Неужто вы считаете, что без вас мы бы здесь оказались? Разве мы посмели бы поверить в то, что город действительно существует? А я, между прочим, выбрала эти наряды специально для вас: их расцветка вам будет к лицу. Я видела, что вы носили то платье, которое вам подарил Лефтрин… почему бы вам не принять мой подарок? Вы же в нашей команде…

Элис было нечего возразить. Она не знала, как ей поступить: то ли смутиться, то ли пылать от гордости? В конце концов она взяла из рук Сильве одежду. И щеголяла в ней уже на следующий день.

Сейчас, шагая по продуваемым ветром улицам, она плотнее завернулась в волшебный плащ, словно кутаясь в дружбу Сильве. Зима ослабила свою ледяную хватку, и дни казались почти весенними, однако каждый вечер мороз возвращался снова и по городу гулял ветер.

Кельсингра была совершенно не похожа на остальные города, какие только доводилось видеть Элис. Она шла в полном одиночестве – единственная живая душа на проспекте, который был достаточно широким, чтобы на нем смогли разминуться два дракона. Здания возвышались по обе стороны: строение за строением со ступеньками, портиками и входами, чьи размеры были, разумеется, рассчитаны на драконов. Широкие улицы, пустые и темные, по-прежнему кишели залитыми воображаемым светом воспоминаниями о Старших. К этому туманному сиянию прибавлялись блеклые лучи, которые лились из проснувшихся окон Кельсингры, – они были белыми, золотистыми, а иногда голубоватыми. Некоторые крупные сооружения мягко мерцали, служа маяками в пределах города. Элис повернула в сторону набережной.

Когда «Смоляной» причалил, она увидела с берега Лефтрина, крикнула ему слова приветствия – и прочла по его лицу все, что ей хотелось услышать. Он осмотрелся, явно разрываясь между долгом и желанием, и она внезапно поняла, что не хотела бы требовать от него подобного выбора. Сейчас ему следовало думать только о живом корабле, а не о том, как провести ее на борт, где она будет его отвлекать.

Она вспомнила, как голос Старшей Малты разрешил дилемму.

– Элис? Элис Финбок?

Она была поражена тем, что Старшие сочли нужным посетить Кельсингру. Однако эти чувства исчезли, как только она хорошенько рассмотрела измученную женщину и худого как скелет младенца. После этого ее наполнили совершенно иные эмоции. Взявшись помогать Старшим, она лишь оглянулась на Лефтрина – и с гордостью заметила отразившееся на его лице облегчение. Она подняла руку в знак вынужденного прощания, а он повторил ее жест. А потом она ушла от причала, чтобы проводить Малту, Рэйна и Фрона к тем удобствам, которые хранители могли им предложить.

А ей и Лефтрину слова не нужны. Это стало чем-то совершенно новым: мужчина заранее угадывал ее поступки и выказывал молчаливую готовность ее ждать. Элис невольно улыбнулась. Она больше ждать не желает!

Элис поднялась на пологий холм и залюбовалась береговой линией. Перед ней развернулась панорама, похожая на сцену из джамелийского кукольного театра. Хранители позаимствовали у города световые шарики на привязях, украшавшие самые изысканные сады Кельсингры. Сферы сияли золотым и алым, рисуя цветные круги на быстрой воде. Элис потрясенно застыла: никогда прежде она не видела ничего подобного. Теплый свет отразился от палубы «Смоляного» и, постепенно тускнея, образовал ореол вокруг корабля, выхватывая его из черной ночи. Люди продолжали сновать темными силуэтами. Члены команды перекликались, и звук гулко разносился повсюду. Низкорослый крепыш Сварг шел по палубе – не без грации, что в целом не было характерно для человека такого сложения. Спустя мгновение Элис поняла, что просто успела привыкнуть к стройным фигурам хранителей. Обычные люди казались ей странными.

Сооруженный на скорую руку треножник помогал поднимать и переносить ящики с палубы на примитивный причал, где мужчины с кряхтеньем и руганью их подхватывали и опускали на настил. Элис различила Карсона, Лектера… а потом заметила Седрика среди тех, кто перетаскивал ящики с причала на берег. Алум тоже был здесь: он работал в паре с Татсом – и она заподозрила, что знает, почему он вызвался помогать.

Когда ящики спускали с причала, их грузили на тачки и перемещали во временный склад. Работа шла ритмично и организованно, команды действовали согласованно, словно в отрепетированном танце.

Элис увидела Тимару: девушка трудилась, не покладая рук, как и Нортель. Внезапно Татс закричал Дэвви, чтобы тот подошел и помог ему с последним ящиком, который ему не удавалось сдвинуть. Элис вдруг задумалась о том, когда в последний раз какой-нибудь корабль выгружал привезенные в Кельсингру припасы. Каким был речной порт в дни Старших? Что за опрометчивая мысль! Она ощутила кружащее голову мгновение двойного зрения и узрела сложную систему причалов и десятка два пришвартованных кораблей. Фонари на высоких столбах ярко освещали раскрашенные суда, по пристани сновали горожане и моряки. Некоторые из людей, судя по одежде и высокому росту, принадлежали к Старшим, а другие, несомненно, являлись чужаками. На них были широкополые шляпы и меховые одеяния. Элис заморгала и прищурилась, усилием воли возвращаясь в настоящее. Старшие поблекли, корабли превратились в туман, и только «Смоляной» остался на якоре, борясь с мощным течением.

– Все, ребята! – крикнул Хеннесси, когда четыре ящика в сетке со стуком грохнулись на доски причала. Команда «Смоляного» и хранители радостно завопили. – Надо еще поставить груз под крышу, короче, не думайте, что работа закончена! – напомнил им помощник капитана.

Элис вынуждена была с ним согласиться. Она удивилась количеству привезенных запасов. Какое богатство! Ящики и бочки выстроились рядами на улице, пока хранители затаскивали их на склады. Однако она вспомнила о том, как много месяцев у них впереди и сколько работы предстоит проделать, прежде чем хранители смогут снабжать себя продуктами, – и невольно пала духом. Провиант из Трехога придется расходовать бережно, а дичь и дикие растения останутся основой их рациона.

Сколько еще нужно сделать, какой долгий путь предстоит, чтобы Кельсингра стала настоящим, живым городом! Им нужны зерно для посевов, лошади и плуги, чтобы вспахать поля… Но самым сложным было то, что хранителям надо научиться самим себя обеспечивать. Сыновья и дочери охотников и собирателей, купцов и торговцев, бывшие жители города, которые никогда не могли себя прокормить, – привыкнут ли они разводить скот, возделывать сады?

И даже если смогут, достаточно ли их для того, чтобы справляться с хозяйством? Соотношение мужчин и женщин также вызывало тревогу, причем с самого начала.

Она решительно отогнала от себя назойливые мысли. Хватит. Сегодняшний вечер целиком принадлежит ей – наконец-то! Она спустилась с холма, пробралась мимо ящиков и бочек и вышла на причал.

– Смотрите под ноги! – предостерег ее Карсон, широко улыбаясь. – Мы устроили бревнам настоящее испытание, и некоторые потрескались. Вот вам очередная проблема строительства из свежей древесины.

– Я буду осторожна, – пообещала ему Элис.

Разгруженный «Смоляной» колыхался на воде, и натянутые канаты якорей негромко гудели песню бдительности. Элис бросила взгляд на сколоченные на скорую руку сходни, крутые и шаткие. Нет. Она не будет просить помощи. Подошвы магической обуви неожиданно прочно сцеплялись с мокрым деревом, но не успела она сделать и трех шагов, как к ней спрыгнул Лефтрин. Не обращая внимания на предательски скользкую поверхность, он сжал ее в объятиях, отрывая от досок. Царапая ей щеку отросшей щетиной, он прошептал Элис на ухо:

– Мне не хватало тебя так, как не хватало бы воздуха, чтобы дышать. Я не смогу с тобой расстаться. Я просто не способен на это, моя госпожа.

– Тебе и не понадобится! – пообещала она, чтобы тут же ахнуть и потребовать: – Пусти меня, пока мы оба не свалились за борт!

– Исключено!

Держа ее на руках с легкостью, словно она была маленьким ребенком, Лефтрин преодолел сходни, оказавшись на палубе «Смоляного». Он поставил ее на ноги, но не выпустил из объятий. Его близость согрела ее тело и душу. Возможно, пребывание в городе Старших повысило ее чувствительность: она ощутила приветствие «Смоляного» как ласковую волну, поднявшуюся с того места, где ее ноги касались палубы, и затопившую ее целиком.

– Потрясающе! – прошептала она Лефтрину и, чуть приподняв голову, спросила: – А как мне дать ему знать, что это взаимно?

– Он знает, можешь не сомневаться. Так же, как и я.

Она вдохнула его запах. Пахло не туалетной водой, как от Геста, а как от мужчины, который работал весь день напролет. Его руки крепко прижимали ее к груди. Она уступила же-ланию, которое пробудилось в ней, и подняла лицо для по-целуя.

– Кэп! Капитан Лефтрин!

– Что еще?!

Его рык был скорее повелительным, чем вопросительным. Элис повернула голову и увидела, как Скелли прячет ухмылку. Ее волосы были аккуратно расчесаны и блестели, и она сменила брюки и тунику на цветастую юбку и бледно-желтую блузку. Элис решила, что молодая морячка выглядит непривычно женственно.

– Все убрано. Помощник сказал, что у него для меня нет никаких поручений. Мне будет позволено сойти на берег?

Лефтрин выпрямился.

– Скелли. Как твой капитан я даю тебе увольнение на ночь. Но ты должна вернуться к рассвету, чтобы помочь перевести «Смоляного» на тот берег. Если опоздаешь, то не видеть тебе города целый месяц. Договорились?

– Да, кэп. Я не опоздаю, обещаю.

Скелли крутанулась на месте, но капитан предупреждающе кашлянул. Она застыла как вкопанная.

– Как твой дядя я хочу напомнить тебе, что у нас еще не было возможности поговорить с твоими родителями и с твоим женихом. Они до сих пор рассчитывают на то, что у тебя есть некие обязательства. Ты не свободна. Даже если бы я считал подобное разумным, я не дал бы тебе такого рода разрешения. Ты понимаешь, о чем я говорю. Я несу за тебя ответственность. Но в еще большей степени ты должна отвечать за себя сама. Не рискуй нами обоими.

У Скелли покраснели щеки. Улыбка с ее лица исчезла.

– Так точно, – отчеканила она и добавила: – Кэп.

Казалось, она испугалась, как бы он не отменил ее увольнение.

Лефтрин пожал плечами:

– Ступай, повидайся с друзьями. Поброди по городу. Са свидетель: мне Кельсингра любопытна не меньше, чем тебе. И будь я не капитаном «Смоляного», а палубным матросом, я непременно постарался бы увидеть все своими глазами. Но я капитан. И потому я останусь на борту и буду рассчитывать на то, что увижу тебя на камбузе с рассветом, готовой к работе.

– Конечно, – пообещала она и быстро повернулась.

В следующее мгновение она уже достигла причала, а затем бросилась к набережной. Элис с Лефтрином увидели, что Алум прощально помахал Татсу и Седрику и последовал за ней.

– Ты уверен, что это разумно? – осведомилась Элис, изумляясь собственной смелости.

– Нет, – ответил он. – Пошли.

Они вдвоем принялись медленно обходить палубу «Смоляного», что всегда предшествовало постели и отдыху. Постель! Сегодня отдыха не будет. По ее телу пробежала сладкая дрожь желания. В следующее мгновение Лефтрин улыбнулся:

– Странная реакция дамы на бедного моряка, проверяющего узлы.

– «Смоляной» выдает тебе все мои секреты! – рассмеялась она и решила проверить такелаж. Когда Лефтрин ее догнал, она понизила голос: – Я тревожусь за твою племянницу. Кельсингра меняет молодых хранителей. Алум не исключение. Возможно, Скелли не увидит в нем того юношу, с которым расставалась.

Лефтрин невесело усмехнулся:

– Такова судьба моряков! И если ты права, то чем скорее она это обнаружит, тем лучше. И тогда, вероятно, она будет рада, что не разорвала помолвку со своим кавалером в Трехоге. – В ответ на ее молчаливый вопрос он добавил: – Мы очень многое не успели… Малта и Рэйн не рассказали тебе всей истории о том, как меня встретил Совет, и о зверском нападении на Малту и ее младенца?

– Я услышала краткий вариант. По-моему, Малте не хотелось заново это переживать, а Рэйн произвел на меня впечатление человека, который не любит болтать попусту.

Лефтрин поморщился.

– Они – люди скрытные. Несмотря на свою красоту, они, похоже, вели уединенную жизнь. А может, именно из-за нее… Кроме того, они осторожны. Что ж… они все еще опасаются предательства. Кто мог вообразить, что на Старшую Малту в одном из городов Дождевых чащоб нападет калсидиец? Я подозреваю герцога, который твердо вознамерился получить то, что ему нужно, и наших торговцев, которые оказались настолько продажными, что решили помогать старому безумцу. Элис, я понимаю твою тревогу. Однако сокровище, за которым сейчас идет главная охота, – это не артефакты Старших, а плоть драконов. Видимо, за нее предлагают серьезную награду, раз два мужчины согласились убить женщину и новорожденного младенца в надежде выдать их тела за драконью плоть. А стая уже продемонстрировала, на что она способна. Мелькор и остальные отогнали корабль, который нас преследовал! Но меня пугает то, что рано или поздно случится, если они решат, что должны защищать себя по-настоящему. В какой-то момент будут убиты люди. Возможно, будут сотни жерств. А если начнется война, то на чью сторону встанут Старшие?

Элис молча шла рядом, пока они проверяли последние три крепления. До нее донесся тихий разговор, и она подняла голову. На крыше рубки стоял Хеннесси и беспечно рассказывал очередную захватывающую историю незнакомой женщине. От ее покрытого чешуей лица отражался свет подвесных шаров. Значит, здесь находится Тилламон, сестра Рэйна. А ведь рассказ помощника капитана поглотил ее целиком. Жительница Дождевых чащоб куталась в плащ, защищавший ее от холода и сырости. Кто-то догадался принести ей одежду Старших. Элис решила, что скорее всего это была Сильве. В бликах догорающих факелов ткань отсвечивала медью и бронзой. Тилламон улыбнулась Хеннесси – и оба заливисто расхохотались над неожиданной смешной концовкой. Как Элис ни хотелось познакомиться с сестрой Рэйна, она сообразила, что сейчас выдался неподходящий момент для обмена любезностями.

Лефтрин остановился, помрачнел и недовольно сжал губы. Она взяла его за локоть и увлекла ко входу в камбуз.

– Они поступают точно так же, как мы, любимый. Они просто берут от жизни все радости, которые она им предоставляет. И ты прекрасно понимаешь, что именно по этой причине Скелли убежала в город. Тень тяжелых времен подкрадывается к нам, милый. В случае войны между драконами и людьми свою сторону придется определять не только Старшим, но и нам с тобой.

Они пробрались в маленький корабельный камбуз. В нем было пусто. На столе красовалась кружка с недопитым кофе. В комнатушке пахло маслом для жарки, дегтем и людьми, живущими в тесноте. Элис почувствовала прилив радости.

– Как приятно оказаться дома! – воскликнула она.

Лефтрин обнял Элис. Его ладонь гладила ее тело сквозь ткань магического одеяния. Его губы нашли ее рот, и он поцеловал ее медленно и нежно, словно им совершенно некуда было спешить. Когда он наконец оторвался от нее, она уже задыхалась и смогла говорить только прерывистым шепотом:

– У нас ведь есть только здесь и сейчас, правда?

Он притянул ее к себе, прижавшись подбородком к ее макушке, будто она являлась музыкальным инструментом, на котором он собирался играть.

– Здесь и сейчас – этого достаточно, Элис, – прошептал он.

Второй день месяца Плуга – седьмой год Независимого союза торговцев.

От Рейала, смотрителя голубятни в Удачном, – Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге, и Эреку.

Стандартный футляр с посланием, печать наложена.

Уверен, что вы осведомлены о недовольстве многих наших клиентов. Совет торговцев Удачного подал официальный запрос, в котором Гильдии предлагается принять Комиссию торговцев для рассмотрения обвинений в коррупции и открытом шпионаже. Пропадают послания и даже голуби. Я допускаю, что исчезновение птиц отчасти можно списать на громоздкие футляры для посланий и дополнительные средства, которые нам предписано использовать.

Стало известно, что к троим нашим ученикам обратились семьи торговцев, выразившие желание разводить и использовать голубей, чтобы создать частные почтовые стаи. Нет нужды объяснять, насколько это подорвало бы позиции Гильдии. Если такое осуществится, мы лишимся заработка – мало того, исчезнут все наши устои и привычный образ – жизни.

Здесь нам приказано строго следовать всем правилам обмена посланиями между смотрителями. Добавление дополнительного письма к официальному сообщению, отправленному клиентом, теперь становится причиной исключения из Гильдии. Нас обязали пересчитывать голубей по три раза в день, включая яйца и птенцов. Добавлю, что любые испорченные яйца или погибшие в гнезде птенцы должны регистрироваться тремя смотрителями рангом не ниже подмастерья или выше оного. Только после этого их можно ликвидировать. Смотрителям в Удачном разрешается прикасаться к тем птицам, которые официально приписаны к их голубятне. Неофициальная помощь друг другу, разрешенная ранее, строго запрещена.

Введены ли данные меры в Трехоге или Кассарике, а также в небольших поселениях? Могу сказать вам, что, по слухам, Гильдия осуществляет постоянные проверки. Однако в самих сплетнях не говорится, будут ли это люди, пытающиеся подкупить смотрителей, или здесь имеют место быть послания, которые должны соблазнять тех, кто вскрывает письма и шпионит. Грустно, что я достиг звания смотрителя в столь неспокойное время.

В качестве приятной новости хочу сообщить тебе, Эрек, что твои голуби дали отличное потомство. Две птицы из нового поколения на прошлой неделе поставили рекорды в гонке до Удачного, после того как их выпустили с корабля на расстоянии четырех суток хода от порта. Я предоставил записи о спаривании мастерам Гильдии, отметив, что именно ты разглядел их потенциал и начал разведение этой породы. На-деюсь, твои умения будут признаны.

С уважением и любовью,

Рейал.

Глава 9. Несостоявшиеся встречи

Гест оказался пленником чужой жизни. А это совершенно не подобало наследнику удачненского торговца! Он никогда не находился в столь отвратительных условиях, не говоря уже о том, чтобы путешествовать. Он потерял счет дням, когда был вынужден сидеть в трюме. На нем по-прежнему оставалась та самая одежда, которая была на нем в тот момент, когда его умыкнул калсидиец. Сейчас она висела на нем мешком: покрой пал жертвой скудного питания и тяжелой работы. Он знал, что от него воняет, но в его распоряжении была лишь ледяная речная вода, однако Гест понимал, насколько опасно ею пользоваться. Задания, которые давал ему калсидиец, часто требовали от него находиться на палубе при любой погоде. Его руки и лицо обветрились и покрылись язвами от дождя и яркого солнца. Его одеяние выцвело и износилось. Он уже не помнил, когда в последний раз его ноги были сухими. У него появились язвы на подошвах, а покрасневшая кожа на щеках и лбу постоянно зудела.

Ему до сих пор снились кошмары, в которых он избавлялся от трупа Реддинга. Тащить тело Ариха по узким темным переходам, чтобы в итоге сбросить его вниз, было до отвращения противно. Потом он услышал, как труп с треском проламывался сквозь ветви, но звука удара о землю не последовало. Гесту стало страшно, но и это поблекло по сравнению с его расставанием с Реддингом. Калсидиец заставил Геста нести тело Реддинга, и они прошли довольно далеко, неизменно выбирая те древесные дороги, которые казались самыми заброшенными. В конце концов они добрались до ветки, где страховочных веревок вообще не имелось. Гест тащил труп на плечах, словно он был охотником, несущим домой тушу оленя. Знакомый запах помады для волос, которой всегда пользовался Реддинг, смешивался с запахом крови, капавшей Гесту на шею. С каждым шагом ноша становилась все более тяжелой и ужасающей. Но Гест покорно ковылял впереди мужчины, который приставил к его спине нож. Гест подозревал, что, если бы упал с дерева, пока нес труп, его мучитель бы не слишком огорчился. Наконец калсидиец выбрал место, где суживающаяся ветвь пересекалась с соседним деревом. Гест устроил Реддинга на развилке и оставил на съедение падальщикам.

– Муравьи и другие твари очистят его до костей в считаные дни, – сказал калсидиец. – Если его и найдут, в чем я сомневаюсь, никто не сможет определить, кто это был. А теперь мы вернемся обратно и уничтожим все следы твоего пребывания в Кассарике.

Убийца исполнил свое обещание буквально. Он сжег детские руки в керамическом очаге и отправил туда же разломанные причудливые ящички, в которых они хранились. Плащ Реддинга превратился в мешок, куда он ссыпал драгоценные камни, которыми были украшены шкатулки. Он ненадолго ушел, предупредив Геста, чтобы тот не вздумал сбежать. Гест подозревал, что калсидиец отправился убивать женщину – владелицу древесной комнатушки. Так или иначе, но проделано это было бесшумно. Сжимая зубы, которые могли начать громко стучать, Гест твердил себе, что, возможно, хозяйка просто получила много денег. Но калсидиец отсутствовал очень долго, а Гест оставался в одиночестве. Он скрючился на стуле, а в комнате воняло горелой плотью и свежей кровью. В помещение царил полумрак, и Гест никак не мог отогнать видение, в котором обезображенный Реддинг смотрел на него из развилки ветвей. Калсидиец нанес ему множество порезов, покрывая сетью ран, пока знакомые красивые черты не исчезли под рваными ошметками кожи. А глаза Реддинга так никто и не закрыл.

Гест всегда считал себя безжалостным торговцем. Обман, шпионаж, нечестные сделки на грани настоящего воровства вошли у него в привычку. Он не видел никакого смысла в том, чтобы быть честным или благородным. Торговля – жестокая игра, и, как часто повторял его отец, каждый человек должен сам о себе заботиться. Гесту нравилось считать себя тертым калачом, мужчиной, которого ничто не смутит. Однако он еще никогда не становился соучастником убийства. Он не любил Реддинга – в том смысле, в котором употреблял это слово Седрик. Но Реддинг был умелым любовником и приятным собеседником. А после его смерти Гест остался один-одинешенек. Теперь ему предстоит выпутываться из мерзкой истории, но как – он даже не представлял.

– Я не хотел ничего такого, – бормотал он угасающему огню. – Я не виноват. Если бы Седрик не заключил ту безумную сделку, меня бы сейчас здесь не было. Это Седрик ви-новат.

Он не слышал, как открылась дверь, но ощутил сквозняк и заметил, как заколебались язычки пламени. Калсидиец показался ему черной тенью на фоне глухой ночи. Он тихо затворил за собой дверь.

– Теперь ты напишешь под мою диктовку кое-какие письма. А потом мы их доставим.

Гест уже был не в состоянии интересоваться тем, что с ним происходит. Он безропотно написал требуемые послания адресатам, имена которых ему не были известны, подписывая их собственным именем. В каждом тексте он хвалился своей репутацией хитроумного торговца и приглашал их на встречу в предрассветный час у стойкого корабля, пришвартованного у пристани. Все письма были одинаковыми: в них подчеркивалась необходимость скрытности и содержались намеки на огромную прибыль, которая будет ожидать их, «когда наши общие планы реализуются». А еще там содержались ссылки на торговцев, с которыми Гест никогда не имел дела.

Затем они аккуратно скрутили послания по очереди, перевязали листы бечевкой и запечатали каплей сургуча. Калсидиец затушил огонь в очаге, и они покинули обчищенную комнатенку, унося послания с собой.

Долгая ночь стала и вовсе бесконечной, пока они пробирались по Кассарику. Калсидиец был проворен, но плутал впотьмах. Не один раз им приходилось возвращаться. В конце концов все шесть посланий были разнесены, привязаны к ручкам дверей или всунуты в щель между дверью и рамой. Гест почти с радостью спустился за убийцей по нескончаемой лестнице на раскисшую дорогу, которая вилась на земле. Отличная каюта, чистая теплая постель и сухая одежда ожидали его на корабле. Как только он окажется там, он наверняка сумеет лучше разобраться в событиях этой ночи и решить, что делать дальше. Он снова станет самим собой, а мерзкое приключение превратится в эпизод из прошлого. Однако когда они добрались до судна, калсидиец опять приставил нож к спине Геста. Тыкая острием, заставил пленника спуститься в трюмный отсек для грузов и опустил над ним крышку люка.

Такое унижение стало для Геста неожиданностью. Он замер, скрестив руки на груди, и принялся молча ждать, считая, что калсидиец вернется с минуты на минуту. Но время шло, калсидиец не появлялся, а отсутствие элементарных удобств привело Геста в бешенство. Он на ощупь обследовал каморку, но обнаружил только глухие деревянные стены. До люка он не дотягивался, а когда взобрался по невысокому трапу, чтобы толкнуть его, то обнаружил, что крышка заперта. Гест начал колотить по люку, но он очень ослабел, и его криков никто не услышал. Он метался по отсеку, сыпля проклятиями и рыча, пока не выбился из сил. Тогда он сел на пол и решил ждать калсидийца, но позже задремал и проснулся в кромешной темноте. Сколько его продержали в трюме, определить не удавалось.

Его терзали голод и жажда. Когда люк наконец открылся, то пролившийся в него слабый свет ослепил его. Однако он попытался взобраться вверх по ступеням.

– С дороги! – прикрикнул кто-то.

В люк бесцеремонно принялись запихивать каких-то мужчин. Трое приземлились нормально, ругаясь и пытаясь пробиться обратно, пока в трюм заталкивали новых. Гест опознал в некоторых пассажиров, вместе с которыми он плыл вверх по реке, а в других – членов корабельной команды. Оказались здесь и джамелийцы, вложившие деньги в постройку стойкого судна. Последние двое пленных являлись торговцами из Удачного. Люди, смотревшие на них сверху, издеваясь и угрожая, были калсидийцами, в традиционных вышитых жилетах и с кривыми кинжалами.

– Что происходит? – спросил Гест.

Один из торговцев прохрипел:

– Это бунт!

А его сосед по несчастью добавил:

– Оказывается, всю дорогу в трюме прятались калсидийцы. Они захватили корабль!

Отсек оказался тесно набит мужчинами: их было больше дюжины. Один держался за плечо – и у него из-под пальцев сочилась кровь. Испуганные и ошеломленные торговцы явно пострадали от побоев.

– Где капитан? – подал голос Гест.

– С ними заодно! – проорал кто-то с такой злобой, словно тут была вина Геста. – Ему хорошо заплатили, чтобы он пустил на борт калсидийских ублюдков и спрятал их. Утверждает, будто они вложили не меньше нашего – и к тому же приплатили лично ему!

Люк трюма начал закрываться. Мужчины ринулись вверх по лестнице, выкрикивая протесты и мольбы – но в считаные мгновения в трюме наступила ночь.

Теперь Гесту стало еще хуже. Теснота и духота давали о себе знать. Одни просто потеряли голову от злости или страха. Другие ожесточенно спорили относительно того, что именно случилось и кого надо наказать. Некоторые оказались даже не бывшими пассажирами, а торговцами из Дождевых чащоб, которых заманили на корабль «поддельными посланиями». Гест не открывал рта и радовался темноте, которая могла принести хоть крошечную пользу.

Калсидийцы, которые командовали кораблем, при захвате судна, похоже, убили не меньше трех матросов. Вероятно, жертв было четыре, поскольку поднявшуюся на борт женщину сбросили в воду, когда она истекала кровью, но еще дышала. Гест внезапно в полной мере осознал безжалостность убийцы и серьезность своего положения. Когда какой-то из заключенных предположил, что они наверняка вскоре погибнут, кто-то заорал на него, приказывая заткнуться, но никто не стал спорить с беднягой. Двое мужчин вскарабкались по ступеням и отчаянно пытались сдвинуть тяжелую крышку люка, пока остальные подбадривали их и давали советы. Гест забился в угол и прижался спиной к стене.

Пока те двое били по люку, корабль покачнулся. Гесту понадобилась пара мгновений, чтобы понять, в чем дело, – и вдруг один из матросов заметил:

– Чувствуете? Они отчаливают! Они нас похищают!

Поднялся жуткий гвалт. Гневные вопли смешивались с дикими завываниями. Пленники стучали по стенам и орали, но ритмичное раскачивание судна усиливалось по мере того, как оно набирало скорость, борясь с течением.

– Куда они нас везут? – спросил Гест, обращаясь ни к кому в особенности и в то же время ко всем.

– Вверх по реке, – раздался ответ. – Чувствуете, как он борется?

– Зачем? Чего они от нас хотят?

Его вопрос потонул в криках возмущения. Пленники сообразили: их увозят прочь – и можно уже не надеяться на чью-то помощь.

Проклятия длились долго, постепенно сменившись гневным обсуждением, а потом – тихим бормотанием и хриплым плачем. Гест впал в ступор. Он скорчился на прежнем месте, вдыхая запахи пота и мочи. Время еле плелось, и под шелест воды, обтекающей корпус, он пытался понять, что случилось с его размеренной и благопристойной жизнью. Эти события казались невозможными и, уж конечно, нереальными. Как разъярится его матушка, когда услышит о столь возмутительном обращении с ее сыном!

Если она вообще о нем когда-либо услышит. И Гест неожиданно осознал, насколько безвозвратно он оторван от прежней жизни. Его имя, богатство семьи, репутация ловкого торговца, любовь матери – все не имело здесь никакого значения. Всякая защита, любая опека попросту исчезли. Мгновение – и он может превратиться в обезображенный труп и стать пищей для муравьев или рыб. Он ахнул, чувствуя, как ему больно сдавило грудь, и уткнулся лицом в колени. Гулкие удары сердца заполнили его слух. Время шло… а может, и нет. Он не мог уже ничего утверждать.

Когда люк наконец открыли, то в отсек упала желтая полоса света от фонаря. Снаружи царила ночь. Знакомый Гесту голос предостерег:

– Не приближаться! Если кто-то сделает шаг, то упадет с ножом в сердце. Гест Финбок! Подойди поближе. Да. Ты здесь. Поднимайся. Немедленно.

В дальнем углу трюма раздалось недовольное ворчание:

– Гест Финбок? Он с нами? Он – предатель, который заманил меня сюда запиской, подбросив ее на порог моего дома! Он даже подписал ее своим именем! Финбок, ты заслуживаешь смерти! Ты предал Удачный и Дождевые чащобы!

Поднимаясь по короткой лестнице, Гест не только рвался к открытому пространству и свежему воздуху, но и убегал от плескавшейся внизу злобы. Пока он на четвереньках выбирался на палубу, вслед ему летели проклятия и угрозы. Два матроса захлопнули крышку люка, оборвав крики пленников. Он оказался у ног калсидийца. Убийца держал в руке фонарь и выглядел очень усталым.

– За мной! – рявкнул он и даже не стал проверять, повинуется ли Гест.

Тот потащился следом за ним в свою бывшую каюту.

Разворошенный гардероб Геста усеивал пол. Одежда была бесцеремонно перемешана с вещами Реддинга. Ящик с вином, сырами, колбасами и деликатесами, столь заботливо собранный Реддингом, был наполовину опустошен, а липкая столешница свидетельствовала о том, что его содержимым попользовались. Постель на койке Геста была смята и перепачкана. Постель Реддинга оставалась нетронутой. Потрясение и утрата, вызванные смертью друга, снова захлестнули Геста, и он шумно вздохнул – но не успел ничего сказать: калсидиец резко повернулся к нему. Увидев свирепое выражение на его лице, Гест поперхнулся и попятился.

– Приберись! – рыкнул калсидиец, после чего плюхнулся прямо в сапогах на койку Реддинга и откинулся на подушку. Глаза у него были полузакрыты, лоб прорезали морщины усталости.

Гест застыл, молча уставившись на него, а каслидиец проговорил:

– На самом деле ты мне больше не нужен. – Его перерезанные шрамом губы кривились и морщились при каждом слове. – Если ты будешь полезен, я могу оставить тебя в живых. Если нет…

Он поднял руку – и в ней сверкнул нож. Калсидиец выразительно повел им в сторону Геста и ухмыльнулся.

С того момента Гест превратился в раба. Он прислуживал не только убийце, но и любому калсидийцу, отдававшему ему приказ. Гесту поручалась самая грязная и отвратительная работа, начиная со сливания содержимого ночных горшков за борт и кончая уборкой обеденного стола и мытьем посуды. Соскребая с палубы кровь убитых матросов, Гест решил, что не станет оказывать сопротивления. Он жил одним днем. Других пассажиров он не видел, но слышал их гневные крики и мольбы, которые с каждым днем слабели. Он питался объедками со стола своих хозяев, а спал в трюме, в чулане, где хранились запасной такелаж и крепеж. Он радовался тому, что его не поселили с остальными пленниками, зная, что они винят его в своих бедах и разорвали бы в клочья, если бы смогли. Он был абсолютно одинок: калсидийцы его презирали, а купцы проклинали.

Он не узнал почти ничего нового. Стойкие суда строили в Джамелии, и корабелов не интересовало, кто платит за работу: главное, чтобы плата была щедрой. Пусть торговцы и запретили калсидийцам появляться на Дождевой реке, но их твердое намерение убить драконов и добыть куски их плоти заставило чужеземцев пренебречь возможными – последствиями. Калсидийские «инвесторы» прятались на том самом корабле, который вез Геста вверх по реке. А теперь подкупленный капитан и калсидийская команда вели судно к неизведанным землям в надежде найти Кельсингру и – драконов, которых можно было бы забить и разделать на – куски.

Гест считал это безумной затеей. Пусть речная вода и не разъест корабль, но нельзя же рассчитывать на то, что забытый город удастся найти или что недоразвитые драконы действительно окажутся там. А если даже они доберутся до Кельсингры и столкнутся с драконами, что тогда? Кто-нибудь из них видел разгневанного дракона? Когда Гест осмелился задать свой вопрос калсидийцу, тот пригвоздил его к месту холодным неподвижным взглядом. Страх забился у Геста в животе, и он напрягся, готовясь умереть, не завопив. Однако его мучитель сказал:

– Ты никогда не был свидетелем ярости нашего герцога, когда он не получает желаемого. Невыполнимые задания лучше, чем его недовольство. – Он чуть наклонил голову. – Ты считаешь, что украшенная драгоценными камнями шкатулка с отрубленной рукой моего сына – самое страшное, что я могу себе вообразить? – Он пожал плечами. – Ты глубоко ошибаешься.

Замолчав, убийца уставился в иллюминатор, где виднелся берег, поросший густым лесом. Гест с глубоким облегчением вернулся к своей черной работе.

Гест мало что знал о драконах – и еще меньше о теориях Элис относительно затерянных городов Старших. Теперь его часто допрашивали, сурово предупреждая, что любая ложь принесет ему сильную боль. Он никогда не врал, слишком хорошо веря в то, что калсидийцы без всяких колебаний накажут его за любую неправду. Ему было трудно сохранять невозмутимость и повторять: «Не знаю», – в ответ на высказанные шепотом или криком вопросы, однако он понимал, что искренность – его единственная защита. Любая ложь, которую он изобрел бы в угоду своему мучителю, наверняка обнаружилась бы позднее.

Калсидиец постоянно возвращался к одному и тому же вопросу:

– Разве твой отец дал тебе другое задание? Ведь ты собрался вернуть свою сбежавшую жену обратно? И разве ты не сказал мне, что она улизнула с твоим рабом? Вот именно. Как ты собирался это сделать? Ты должен иметь сведения о том городе и о проклятых драконах!

– Нет. НЕТ!!! Мне ничего неизвестно. Он сказал, что я должен отправиться в Дождевые чащобы, и я послушался. Я не располагаю никакой информацией. Люди, с которыми я стал бы говорить, остались в Трехоге. А может, они гниют в трюме корабля! Спрашивайте у них, а не у меня!

Затем калсидиец отвешивал Гесту такие звонкие пощечины, что во рту у него появлялась кровь. А однажды калсидиец замахнулся и отвесил ему очередную оплеуху, после которой Гест растянулся на полу. Но в принципе дело обошлось без серьезного физического ущерба и травм. Гесту повезло больше, чем пленным торговцам из корабельного трюма. Однако задумываться об этом было бесполезно. Сам Гест пытался смириться. Забравшись в чулан, он старался отключиться от стонов и звуков пыток. А когда ему приказывали убраться в каюте для допросов, он делал только то, что ему велели, и не вмешивался.

Он уверял себя, что, несмотря на лишения, он серьезного ущерба не получил. Всего-то пара ссадин и синяков и чувство голода. Но по-настоящему Гест страдал лишь от глубочайшего унижения: от того, что он влачит рабское существование и беспрекословно подчиняется чужим приказам и прихотям. Он искренне мучился из-за того, что его доброе имя погибло окончательно. Он не сомневался в том, что пленники в трюме его, разумеется, презирают. Кроме того, его любовника зарезали, а он сам превратился в вынужденного соучастника преступления. Он старался не думать об иных – более глубоких – последствиях тех ужасов, которые выпали на его долю. Порой его мысли улетали к отцу и матери: известно ли им о его исчезновении? Предприняли ли они ответные действия? Может, они уже предложили вознаграждение за его обнаружение или отправили голубей, чтобы нанять поисковиков? Или его отец пробурчит, что Гест намеренно прервал связь, захватив с собой в Дикие чащобы приятеля? Гест признался себе, что второй вариант гораздо вероятнее. Он не мог даже мечтать о побеге и возвращении в Удачный. Случившееся будет преследовать его до конца дней – если он не отыщет способа обелить себя.

Гест скрипнул зубами и выжал мокрую рубашку. Утро выдалось холодным и неспокойным. Начинал он свою стирку в горячей воде, но ветер быстро ее выстудил. Он мрачно отметил, что рубашка была из его собственных: калсидиец присвоил ее вместе с большей частью имущества. Он, к примеру, щеголял в плаще, подбитым мехом, и прогуливался по палубе даже в проливной дождь, пока Гест, трясясь от холода, трудился в одной рубашке. Он никогда в жизни никого не ненавидел с такой силой, как этого калсидийца. А еще ему ненавистны были моменты, когда ему приходило в голову, что именно так относился к нему и Седрик, когда он наслаждался властью над юношей. По мере того как корабль приближал Геста к встрече с Седриком, он обнаружил, что его чувства становятся весьма противоречивыми. Когда он ложился спать на дощатом полу чулана, было трудно не вспоминать о том, как этот молодой человек когда-то стремился обеспечить Гесту всяческий комфорт. Он бы бережно размял Гесту ноющие плечи и спину и вскричал от ужаса при виде испорченных рук Геста. Ближе к концу их отношений преданность Седрика уже раздражала Геста не на шутку. Он вспоминал, как преднамеренно подвергал испытаниям его привязанность: отвергал сентиментальные знаки внимания Седрика, превращал нежные заигрывания в грубые совокупления, насмехался над любыми попытками юноши понять, чем вызвано недовольство его возлюбленного. Тогда все казалось ужасно забавным, а предложенный Реддингом способ проверки чувств породил множество занятных ситуаций, которыми он потом развлекал Реддинга, обостряя его соперничество с Седриком. Как они веселились во время первых свиданий! Острый на язык Реддинг искрометно высмеивал доверчивость и наивность Седрика!

Однако, несмотря на заверения Седрика в своей преданности, именно он виноват в нынешней катастрофе. Из-за Седрика Гест теперь полощет чужое тряпье, терпит то, что его жизнь ежедневно подвергается опасности, а его репутация торговца лежит в руинах. В темном трюме ночью, когда у Геста появлялось свободное времени для жалости и размышлений, он порой рисовал себе душещипательные сцены возможного рандеву. Что, если Седрик столкнется со своим другом и благодетелем и увидит его – исхудавшего Геста, покрытого синяками, измученного лишениями и незаслуженным пленом? Но в таком случае поймет ли он, насколько виноват перед Гестом? Осознает ли он чудовищность того, что натворил в своих попытках стать самостоятельным торговцем? Не будет ли он готов рискнуть, чтобы спасти Геста? Или же он эгоистично отвернется и предоставит Геста его судьбе?

Иногда Гест мысленно проигрывал множество вариантов. Седрик помогает ему, вырывает его из лап калсидийца, а Гест великодушно приглашает его обратно в свою жизнь. Иногда он скрежетал зубами, представляя себе, как Седрик радуется тем неприятностям, которые он ему устроил. Но, возможно, сам Седрик давно мертв, став жертвой собственной глупости. И определенно Гесту хотелось бы, чтобы подобная участь постигла Элис!

Порой, когда горечь и одиночество давили на него особенно сильно, он просто надеялся быстро умереть. Он не питал иллюзий относительно того, почему калсидиец оставил его в живых, как и других торговцев из Удачного.

– Ценные заложники являются хорошей страховкой, – заявил он Гесту как-то вечером, когда тот ждал, пока хозяин поест. – Мы понятия не имеем, что будет в Трехоге. За купцов нам могут предоставить свободный проезд. Мы захватили только тех, кто имел несчастье оказаться на борту корабля, а еще тех торговцев, которые согласились помочь нам в приобретении плоти драконов для герцога. А раз они нарушили данное нам обещание, значит, ребята заслуживают того, чтобы отправиться с нами и оказывать нам любые услуги. Если они окажутся бесполезны, их можно предложить за выкуп после нашего возвращения в Калсиду. Курочка по зернышку клюет.

А потом, когда Гест подумал, что его мать наверняка щедро заплатила бы за его свободу, калсидиец добавил:

– И не вздумай доставлять мне лишние хлопоты. Сейчас от тебя есть толк. Если будешь и дальше играть свою роль, я, конечно, буду тебя щадить. Но попробуй мне досадить – и я тебя убью.

Гест в последний раз выжал рубашку, ощущая, как едкая вода пощипывает руки. Синяя ткань стала светлее, чем до стирки: сейчас река была слабокислотной, но при долгом воздействии ткань расползлась бы на тряпицы. Жаль. Она была у Геста одной из любимых. Он с горечью вспомнил, что именно Седрик выбирал и материал, и портного.

Он встряхнул рубаху, и она заполоскалась на сильном ветру. Стирка была окончена. Гест понес ведро к борту, чтобы вылить воду. Другой корабль он заметил одновременно с кем-то из калсидийских матросов.

– Нам навстречу идет судно! – прокричал вахтенный. – Стойкий корабль, такой же, как наш!

Гест смотрел на судно, которое двигалось за счет быстрого течения реки и одного квадратного паруса. Он застыл, вцепившись в поручень, слушал чужие возгласы и приказы, отдаваемые обоими капитанами. Оба явно не ожидали такого разворота событий. Сперва Гест захотел позвать на помощь и предупредить матросов о том, что здесь произошел бунт, всё захватили калсидийские пираты, но предпочел осторожность и молчание. Капитан и команда второго корабля были джамелийцами – и когда суда достаточно сблизились, Гест заметил, что они уже успели напороться на неприятности.

– Драконы! – заорал кто-то из джамелийцев. – На нас напали драконы! У вас на борту есть хирург? Он нам – нужен!

В корпусе корабля виднелись дыры, часть фальшборта вообще исчезла. У кричавшего вахтенного рука висела на перевязи и голову стягивала похожая на тюрбан повязка. Гест вытянул шею, стараясь рассмотреть все детали, но внезапно рядом с ним оказался калсидиец.

– Иди вниз. Сейчас же.

И Гест повиновался. Он шагал, как побитый пес, впереди своего хозяина, и его снова запихнули в чулан. Люк закрылся – и он понял, что его заперли. Он забился в угол и сел, откинувшись головой на переборку. Звуки, доносившиеся снаружи, как он уже успел убедиться, распространялись по всему кораблю. Гест навострил уши. Слова ему разобрать не удавалось, но, похоже, начались переговоры. Потом, как он и страшился, по палубе быстро протопали ноги, раздались команды, тяжелые удары – крики гнева и мучительный вопль, которые резко оборвались. Суматоха царила еще некоторое время, а Гест корчился в неведении, гадая о том, что стряслось и как это отразится на его шансах выживания.

Ненадолго наступила тишина, а затем шум возобновился. Он услышал, как открывают другой люк. Заключенные в соседнем отсеке уже давно не голосили и не колотили по стенам. Гест предполагал, что им дают достаточно еды и воды, чтобы они не умерли, но не более того. Грохот заставил его заподозрить, что калсидийцы прибавили к своей коллекции новых заложников для выкупа. Означало ли это, что они захватили корабль – или же просто взяли пленных в стычке? И зачем, Са ради, им такое понадобилось?

Он лег на бок, подтянув колени к груди и дрожа от холода. Он лихорадочно напрягал свой разум, пытаясь мыслить, как калсидийцы. Конечно же! Со второго корабля им выкрикнули предостережение против драконов. Второй капитан нашел путь в забытый город! И теперь калсидийцы воспользуются полученными сведениями, чтобы добраться до цели. Они же так стремятся попасть в самое пекло. А на джамелийское судно напали драконы. Значит, Гесту суждено отправиться навстречу этой опасности.

* * *

Тинталья летела. Без изящества, без легкости – но летела. При взмахе крыльев из загноившейся раны струйкой сочилась жидкость. Каждое движение отдавалось болью. Инфекция распространялась, сказываясь на всем ее теле. Вокруг раны уже отслаивались чешуйки, так что открытый участок кожи становился голым и болезненным. Если она долго спала, то при пробуждении ей трудно было открыть слипшиеся веки, а из ноздрей приходилось отфыркивать слизь. Она постоянно была голодна, но сколько бы ни съедала, пища не придавала ей сил. Все давалось драконице с огромным трудом. Радость жизни покинула ее.

А приземление в Трехоге было катастрофическим. Тинталья быстро потратила силы и легкомысленно напала на стадо речных свиней на мелководье. Одну она поймала, но животное оказалось маленьким, и лакомиться им пришлось, стоя в ледяном течении. Попытка взлететь после этого провалилась. Три раза она яростно била крыльями – и каждый раз падала обратно в реку. Так она и провела ночь в холодной – воде.

Когда рассвело, она едва могла шевелиться. Густые кроны деревьев, нависшие над берегом, не позволили ей даже набрать высоту. Тинталья собрала всю свою волю, чтобы заставить себя брести по течению вверх. Только благодаря удаче в тот вечер ей в пасть попал гревшийся на солнце секач. Потом Тинталья заснула на узкой полоске тростника и ила. Еще два дня медленного продвижения по реке подорвали ее силы. Теперь она не гнушалась даже падалью. Вечером она нашла для ночлега широкую песчаную косу, выступавшую за вездесущий лесной полог, – но сомневалась в том, что доживет до следующего утра.

Однако она проснулась. Исхудавшая от голода и движимая отчаянием, с пониманием того, что это станет ее последним шансом, она подпрыгнула, взмахнув крыльями… и взмыла в небо.

Тинталья предельно сосредотачивалась, чтобы не сбиться с пути. Каждый новый взмах требовал сознательного усилия и железной воли: она заставляла себя лететь вопреки боли и усталости. Вскоре ей придется снизиться и начать охоту. А затем она разрешит себе краткий отдых. Ее тело уже сейчас заявляло ей об усталости. Как ей хотелось приземлиться и лечь! Она с трудом преодолевала небольшое расстояние, и даже сейчас ее клонило в сон. Скоро она совсем ослабеет и не сможет сделать невероятное усилие, чтобы парить в воздухе. Если этот день настанет прежде, чем она достигнет Кельсингры, она умрет. И вместе с ней исчезнет весь драконий род: она так и не отложит несозревшие яйца. С того момента, как она увидела беспомощных калек, вышедших из коконов последних змеев, она знала, что стала единственной надеждой своей расы.

* * *

А ведь одна-единственная стрела вероломного человека обрекла на гибель все ее мечты. Порой – как сейчас, когда боль в боку разгоралась все ярче, заставляя мышцы тела ныть, – Тинталья находила убежище в ненависти. Она подпитывала ее планами и картинами мести. Она выздоровеет, вернется в Калсиду и спалит их жалкие городишки своим испепеляющим огнем. Тогда она насладится и убьет сотни – нет, тысячи – калсидийцев и навечно внушит им страх перед гневом драконов.

С каждым движением крыльев Тинталья повторяла данные себе обеты. Она спалит города и наводнит улицы вопящими людьми!

«Кельсингра уже близко», – подбадривала она себе. Конечно, она гораздо дальше Трехога, но она сможет туда добраться. Она должна. Порой, когда сон охватывал ее, она слышала голоса других драконов. Они нашли Кельсингру, создали Старших и разбудили город. Бодрствуя, она не могла достичь их разумов. Лишь когда она находилась на грани полного изнеможения, их мысли пересекались с ее собственными. Однажды ей показалось, что ее зовет Малта – она окликала Тинталью с тревогой и укоризной. Драконица попыталась ответить Старшей и приказать Малте готовиться к служению. Однако когда Тинталья пробуждалась, боль туманила ей сознание, делая такие простые вещи, как полет или охота, трудными. Хотя то, что чужим мыслям удавалось соприкоснуться с ее разумом, означало, что она почти достигла своей цели.

К счастью, дождь на время прекратился. И хорошо, что ей не надо лететь против ветра. Эти слабые утешения немного грели Тинталью. Она равномерно взмахивала крыльями, но летела невысоко над водой, высматривая добычу, – и потому услышала громкий шум прежде, чем заметила его источник. При виде двух кораблей она испытала гнев. Суда были сцеплены, члены команд кричали и сбрасывали друг друга в воду. Они не охотились ради мяса, а убивали друг друга, как обычно. Бесполезные, вонючие людишки! Их вой разгонит дичь в окрестностях. Именно в тот момент, когда ей необходимо, чтобы выслеживание добычи проходило легко, люди все осложнили! Ни одно крупное животное даже не отважится приблизиться к берегу. Что у них там за бессмысленная ссора? Если бы у нее были лишние силы, она повернула бы обратно и плюнула в них ядом. Пусть поквитаются за те неприятности, которые они ей причинили. Она низко пролетела над кораблями, а поднятый ею ветер заставил качаться оба судна. Людишки явно испугались, а Тинталья внезапно уловила запах, который поднял ей настроение.

Драконий яд!

Она захрипела, накренилась и сделала круг. Точно. На палубе одного из кораблей были потеки едкой кислоты и следы огня. Несомненно, это работа разъярившегося дракона. А может, и нескольких. Тинталья принюхалась. Она не ошиблась: это определенно не метки Айсфира. Его острый запах был ей очень хорошо известен. К тому же следы отмщения на палубе не соответствовали его темпераменту. Корабль еще мог плыть, команде позволили сбежать. Значит, не Айсфир. Другие собратья. Ее грезы вели ее в нужном направлении. Драконы живы и парят в небесах над Кельсингрой. Значит, у них есть будущее.

Она летела вдоль реки, оставив людишек позади: миновала плавный изгиб и последовала дальше, пока не оказалась у длинной илистой косы, покрытой прошлогодним рогозом^[2]. Судьба послала ей подарок в виде стада речных свиней, которые выбрались на сушу, чтобы покопаться в корнях. Какое-то древнее воспоминание или новый опыт испугали их, когда по ним скользнула гигантская тень. Завизжав, они бросились в реку. Тинталья откликнулась пронзительным кличем, вложив в него боль и голод, и слишком резко накренилась на больной бок. Она скорее упала, чем бросилась на стадо, широко расставив четыре когтистые лапы. Правой она механически захватила одно из животных, крепко притянув его к себе под грудь. Затем она спикировала на вторую свинью. Раздалось верещание – глаза Тинтальи налились кровью и стали яростно вращаться от натуги. Она набросилась на добычу и разорвала обеих свиней на кровавые куски.

Когда предсмертные вопли стихли, Тинталья осталась на месте – она лежала на тушах, пытаясь восстановить дыхание. Неподвижность была единственным способом заставить боль утихнуть. Действительно, спустя некоторое время драконице полегчало, но боль не снизилась до прежнего уровня. Тинталья уже заметила, что с каждым днем мучительные приступы, вызванные неудачным движением, становились все невыносимее. Но свежая кровь пахла так аппетитно, и теплое мясо добычи манило! С превеликой осторожностью, словно ее плоть была соткана из стеклянных нитей, она вытянула шею, чтобы захватить кусок свинины. Она проглотила его целиком – и голод пробудился. В итоге алчность победила. Тинталья едва могла стоять, однако сумела передвинуться по вязкой земле так, чтобы дотягиваться до пищи.

Когда она доела последний кусок, ее охватила дремота. До ночи было далеко. До темноты можно было бы пролететь еще немало – однако она уже вымоталась. Тело ныло, а илистый берег был холодным и мокрым. Тинталья переползла чуть выше, туда, где рогоз не был примят и не испачкан ее кровавым пиршеством. Она с сожалением подумала, что если сейчас заснет, то останется здесь до утра. Ей не удастся проснуться вовремя, чтобы сегодня продолжить путь. Ничего не поделаешь, решила она. Она тихо улеглась, найдя наиболее приемлемую и безболезненную позу, и тотчас закрыла глаза.

Третий день месяца Плуга – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Рейала, смотрителя голубятни в Удачном, – Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге.

Отправлено переписанное сообщение, доставленное посыльным от Уинтроу Вестрита Хэвена, капитана живого корабля «Проказница» и консорта королевы пиратов Этты Ладлек.

Прошу обратить внимание, что, судя по датам, данное послание шло несколько месяцев, в чем нет вины Гильдии.

Оно адресовано в дом семейства Хупрус, но, похоже, предназначалось Рэйну и Малте Хупрус.

Моей сестре, Малте Вестрит Хупрус, и ее супругу, Рэйну Хупрусу из семейства торговцев Дождевых чащоб.

Сестра и брат!

Если вы можете призвать вашего дракона, то сейчас самое время действовать. Мои усилия отыскать Сельдена оказались бесплодными. Жаль, что он не связался со мной, прежде чем начать путешествие по тем краям: я бы обеспечил сопровождение, подобающее такому высокородному Старшему и драконо-поэту. Сейчас мне больно сообщать вам, что до меня дошли сведения о «мальчике-драконе», которые отчасти соответствуют описанию Сельдена после того, как он превратился в Старшего. Я и надеюсь, и опасаюсь, что незнакомцем окажется наш младший братец. Мои упования связаны с тем, что когда до меня дошли тревожные слухи, Сельден хотя бы оставался жив, а боюсь я того, что он остро нуждается в помощи. Беднягу превратили в раба и выставляют на потеху невежественным зевакам! Молю Са хранить его, где бы он ни был! Я также обещал немалое вознаграждение тому, кто доставит его ко мне живым. С сожалением вынужден добавить, что обещал награду и за достоверные сведения о его гибели – с доказательствами, ибо мне нужно знать, что с ним случилось, пусть даже это заставит меня горевать.

О чем думала наша матушка, отпустив его одного? Неужели никто не понял, что он будет ценным заложником для любого проходимца?

«Проказница» шлет приветы Алтее и Брэшену, если вы с ними встретитесь. Этта просит передать им, что наш Идеал желает познакомиться с кораблем, в честь которого он назван. Лично я считаю, что он слишком мал, чтобы узнать об этой части своего наследия. Ну а «Совершенный», конечно же, выразит свое несогласие и поделится с Идеалом таким количеством информации, что мальчик будет ошеломлен.

Пожалуйста, помните, что здесь вам всегда будут рады. Мы все очень хотели бы снова вас увидеть.

А если Сельден уже успел вернуться домой, то ради Са пришлите мне весточку как можно скорее.

Когда я о нем думаю, то по-прежнему представляю себе мальчишку, у которого только-только начали отрастать выпавшие передние зубы.

Шлю вам самые теплые пожелания и надеюсь, что мое письмо найдет вас обоих в добром здравии.

Ваш любящий брат

Уинтроу.

Глава 10. Прикосновение тинтальи

– Но мы проделали такой путь! – запротестовала Малта. – Что-то же вы могли бы сделать! Прошу вас!

Золотой дракон еще раз опустил голову и втянул в себя воздух, почти касаясь ее малыша носом. Драконья голова была настолько большой, что с этого расстояния Малта могла видеть только один его глаз. Ей показалось, что черный зрачок вращается. Дракон медленно опустил веко, потом снова поднял его. Ветер, прилетевший с реки, пронесся мимо них. И Малта ждала с ноющим от надежды сердцем.

Накануне поздно вечером в купальне собралось несколько драконов. Элис предупредила ее, что во время мирного отдыха они не пожелают терпеть ее вопросы. Потому Малта встала на рассвете и направилась на Драконью площадь, зная, что обычно они минуют ее, перед тем как подняться в небо, начать охоту и унять свой голод. Она взывала к ним, умоляя помочь ее младенцу. Некоторые косились на нее, как на безумную нищенку. Другие задерживались, чтобы склониться над малышом.

– От него пахнет Тинтальей, – сказала зеленая королева.

А рослый темно-синий дракон на ходу заметил:

– Хотел бы я быть в родстве с Тинтальей!

Она останавливала их – порой благодаря помощи хранителей. Голод бушевал в драконьих желудках, и, говоря с ними, она разделяла их неукротимый аппетит.

Теперь на ее пути остался один-единственный дракон. Его стройная золотоволосая хранительница положила руку на его громадное плечо, словно ее прикосновение способно было его сдержать. Голод пылал в нем, но его умиротворяла симпатия к их крохотному существу. Малта ощущала, как в драконе закипает раздражение, но ее сердце переполняло отчаяние. Она постаралась не терять вежливости, сосредоточилась и сделала низкий реверанс.

– Прошу вас, о Великолепный! Прошу вас, гордый Повелитель Трех Стихий! Пожалуйста, помогите мне!

Золотой Меркор поднял голову и посмотрел на нее с высоты своего огромного роста. Почти терпеливо он повторил то, что уже сказал ей:

– Никто из нас не состоит в достаточно близком родстве с Тинтальей, чтобы исполнить твою просьбу. Ее метка стоит на тебе и твоем спутнике. Она превратила вас в Старших. Ваш ребенок унаследовал от вас отличительные черты создавшей вас драконицы. Чтобы он выжил, Тинталья должна изменить метки так, чтобы он мог расти. – Он фыркнул, и Малте почудилось, что дыхание хищника пахнет предсмертной тоской. Возможно, он пытался проявить мягкость, добавив: – Вам не следовало размножаться без дозволения Тинтальи.

– Что?! – спросил Рэйн с почти не сдерживаемой – яростью.

Малта поспешно повернулась к нему, пытаясь призвать его успокоиться, но Рэйн шагнул вперед. Гнев окутал его, подобно ледяному облаку. Малта скорее почувствовала, чем увидела, как несколько хранителей придвинулись к своим драконам поближе. Было ясно: речи Меркора стали новостью и для них. Она бросила взгляд через плечо и увидела в глазах одной из девушек искры ярости. Тимара – да, так ее звали.

– Дозволения? – повторила крылатая девушка негромким, но полным возмущения голосом.

Элис неожиданно для себя вскинула руки. Похоже, она хотела утихомирить Старших или хотя бы убедить их не давать воли собственному бессильному раздражению.

– Малта, разрешите мне задать вам пару вопросов.

Она шагнула вперед, чтобы оказаться между Рэйном и драконом, словно ее хрупкое тело могло защитить мужчину от драконьего гнева. Глаза Меркора начали вращаться быстрее, и в них появились крошечные красные проблески. Малта крепче прижала к себе Фрона и, потянувшись, схватила Рэйна за руку. Он обнял их обоих, но не дал ей отступить. Хранительница дракона застыла, кусая губы.

Элис нервно посмотрела на них и заговорила громче:

– Меркор, самый великодушный и золотой из всех драконов, источник мудрости и силы, молим тебя: будь к нам снисходителен. Сказанное тобой поразило нас, и мы стремимся исключительно к пониманию.

Элис выпрямилась во весь рост. Даже в облачении Старших эта женщина из рода торговцев казалась теперь низенькой и пухлой. Малта неожиданно осознала, что ее тело не изменилось. По контрасту с высокими и изящными Старшими, окружавшими ее, она являлась существом иного рода. Однако драконы относились к ней уважительно. Элис определенно лучше других умела с ними ладить. Малта была переполнена не только страхом, но и возмущением, но она обуздала злость и не издала ни звука. Элис удалось заинтересовать золотого дракона, когда тот готов был взлететь. Меркор уставился на Элис – и Малта могла поклясться, что удовольствие, вызванное комплиментами, исходит от его золотой чешуи, будто жар от плиты.

– Задавай свои вопросы, – разрешил он.

Малта стиснула Рэйну руку. Она ощущала, как напряжены его мышцы, и понимала, насколько ему трудно. Они столько дней дожидались, чтобы драконы собрались и поговорили с ними, – но, похоже, они могли утверждать только одно: Фрон должен умереть. Неужели они проделали столь опасный путь, чтобы услышать то, чего они боялись с самого рождения малыша? Малта посмотрела на личико младенца. Ее сын был закутан в одеяние Старших, которое должно было защищать его от холода и сырости, – но даже сейчас ему было зябко. Драконья чешуя Фрона ярко очерчивала его брови и нос, а человеческая плоть под ней имела блекло-серый оттенок. А как же он исхудал! Ручонка, выпроставшаяся из-под одеяльца и сжавшая ее палец, напоминала когтистую птичью лапку, а не пухленькие пальчики младенца. Боль, гораздо более острая, чем любое телесное страдание, пронизывала ее всякий раз, когда она смотрела на сына. Этот кроха за всю свою коротенькую жизнь не знал ни секунды покоя.

Тем временем Элис заговорила:

– Уже много поколений жители Дождевых чащоб теряют своих детей, поскольку те рождаются не такими, как все. У выживших проявляются некоторые черты Старших – те, которые мы видим изображенными на древних гобеленах, но позже эти младенцы тоже умирают. Торговцы считали подобную участь платой за обитание в Дождевых чащобах. Однако там не было драконов, которые могли бы обрекать детей на такие трансформации. Мудрый Меркор, объясни, почему они болеют и страдают?

Золотой дракон вскинул голову и посмотрел куда-то вдаль. Был ли он погружен в размышления или просто хотел, чтобы жалкие людишки отстали от него, чтобы он смог подняться в воздух и вернуться к охоте?

Наконец он неторопливо произнес:

– Люди подвержены влиянию драконов. Прежде мы намеренно меняли некоторых из вас, чтобы превратить в компаньонов и слуг нашего рода. Ваша жизнь была настолько короткой, что нам почти никогда не удавалось достигнуть своей цели. И потому мы допускали изменения лишь у тех, кто больше других подходил для нас самих. Но вскоре люди поняли, что любой контакт с драконами и со всеми предметами, связанными с ними, может переделать любого человека до неузнаваемости и что это не всегда благотворно. Тогда те, кто искренне мечтал приблизиться к драконам, создали эти города и полностью их обустроили. Они обитали рядом с нами и получали наслаждение от служения нам. Они ценили свой новый облик. А те, кто не желал перемен, заходили в наши города крайне редко. Они знали, чем это может грозить. А здесь, в Кельсингре, поселились Старшие. Люди работали и в других поселениях, на противоположном берегу реки. Некоторые предпочли находиться за пределами Кельсингры, где они пасли скот или разбивали сады вдали от пронизанных Серебром каменных стен. Об опасности было известно каждому. Кое-кто шел на такой риск, но делал это по доброй воле. Мы не вредили людям злонамеренно: если они и получали ущерб, то навлекали его на себя сами.

Говорил ли это только дракон, или же он призвал воспоминания из камней? Малта была заворожена: она видела и слышала то, о чем он повествовал. Во мгновение ока она очутилась на площади, запруженной народом. Горожане разговаривали между собой, наслаждаясь весенним солнцем. Старший в серебряных перчатках, на пальцах которого повисли три искусно сделанные марионетки, что-то кричал трем стройным женщинам. Его спутницы несли сверкающие трубы. Одна поднесла музыкальный инструмент к губам и про-свистела ему ответ, а прохожие засмеялись перепалке. Сквозь толпу Старших неспешно прошествовал фиолетовый дракон с серебряным узором на крыльях. Он был облачен в изящную золотистую сбрую, покрытую тысячами крошечных круглых бубенцов. Люди расступались перед ним, и многие Старшие выкрикивали приветствия или отвешивали поклоны, когда он проходил мимо них. Бубенцы издавали мелодичный нежный звон. Предок Меркора? Великолепная сцена изобилия и процветания поблекла – и Малта снова перенеслась в настоящее. Она поежилась от ветра и продолжила слушать Меркора.

– Когда драконы и Старшие покинули этот мир, другие люди пришли в земли, где когда-то процветали мы. Вы обнаружили магические творения Старших и те места, которые они делили с драконами. Вы трогали руками их произведения и жили там, где обитали наши предки. Там сохранилось достаточно следов, чтобы вы стали меняться. Однако трансформации были случайными, а не намеренными, а потому зачастую неприятными для вас. Такими были и наши хранители, когда они решили нам служить. Искореженными близостью чего-то драконьего, но лишенными подлинных черт Старших. Благодаря драконьей крови мы привязали вас к себе и смогли сформировать ваш облик. Вы стали приятнее нашему глазу. В наших жилах порой течет некоторое количество Серебра, и мы наиболее могущественны, когда наша кровь им богата. Увы, сейчас мы не имеем ни капли Серебра, хотя каждый из нас обладает способностью приспособить Старшего для своих нужд. И мы превратили вас в юных Старших – и если позже вы попытаетесь иметь детей, мы сможем переделать их по своему разумению. Но ни один дракон не способен противодействовать тому, что начал другой дракон, так же как ни один смертный не способен изменить черты лица чужого ребенка. Наверное, только Тинталья исцелила бы вашего сына. Мы же бессильны.

В тоне Меркора полностью отсутствовали сожаления или извинения. Какая-то холодная часть рассудка Малты задалась вопросом, способны ли драконы вообще допустить мысль о том, что можно сожалеть о своем поступке или чувствовать ответственность за причиненную их небрежностью боль. Внезапно ее страх исчез, оставив только ярость. Если ее сын умрет, то какая разница, что сотворит Меркор? Она оттолкнула Элис и замерла перед Меркором. Она почувствовала, как ее кожа краснеет от гнева, и поняла, что гребень на ее лбу и ее чешуя стали ярче.

– Я никогда ни о чем подобном не просила! – Ее глубокий голос был полон гнева и печали. – Тинталья не спрашивала у нас разрешения на те изменения, которые перенесли мы с Рэйном. И, конечно, нас никто не предупреждал о том, что из-за этого может пострадать наш ребенок! Наша трансформация принесла нам красоту и радость, хотя мы не приняли бы ее, если бы знали истинную цену! И я никогда не получала крови Тинтальи! При чем же здесь она?

Дракон наклонил голову и пристально посмотрел на Малту. Его черные глаза вращались: в грозном водовороте искрились серебряные отблески. Но его ответ оказался скорее задумчивым, нежели сердитым:

– Ты в какой-то момент была рядом с ней. Ты гладила ладонью дракона в коконе? Или, может, разделяла с ней долгие размышления, вдыхала тепло ее дыхания?

Рэйн негромко сказал, обращаясь скорее к ней, чем к Меркору:

– Мы с Сельденом были свидетелями того, как она проплавила себе дорогу из оболочки. Воздух наполнился драконьими миазмами. Мы оба их вдыхали.

– Я тоже была в том помещении. И Са свидетель: я разделяла ее мысли в то время. Но…

Меркор вдруг нетерпеливо фыркнул, прерывая Малту. Он уставился в утреннее небо, словно ему невыносимо хотелось взлететь и начать охоту. Остальные драконы уже парили в вышине. А Малта чувствовала, что Меркор здесь надолго не задержится. Когда его взгляд обратился к Малте, его огромные агатовые глаза замедлили вращение. Время остановилось, пока он рассматривал ее, а потом тоном глубокого недоумения и любопытства он спросил:

– Почему ты задаешь столько вопросов, Малта Вестрит Хупрус? – Малта догадалась, что, называя ее полным именем, Меркор пытается мягко добиться от нее правдивого ответа. – Тебя целенаправленно коснулись Серебром. Запах магии окутывает тебя, заставляя меня жаждать его. Мне кажется, что ты должна очень хорошо знать все ответы на них.

– Я? Тинталья отметила меня синевой, а не серебром!

Она вытянула вперед свои чешуйчатые руки, пытаясь понять смысл его слов.

Меркор презрительно прищурился.

– Ты носишь метку Серебра на затылке. Я до сих пор чую на тебе его аромат, хотя отметине уже много лет. Кто-то коснулся тебя, умело и целенаправленно, и отправил тебя выполнять величественное задание. – Дракон потянулся к ней – и она увидела в сверкающем черном глазу собственное потрясенное лицо. – Откуда у тебя взялось Серебро? Ты должна знать, как остро мы в нем нуждаемся! Ты пришла к нам просить об услуге, но прячешь от нас источник твоего Серебра, которое положило начало твоей трансформации!

Малта стремительно поднесла руку к затылку.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! – заявила она смятенно.

Но на самом деле она знала о тонкой серебряной чешуе на этом месте: каждая была не больше отпечатка пальца. Никогда прежде Малта не связывала отметину с драконами. Она помнила, что серебряный след появился на ее теле тогда, когда семья Малты спустила на воду «Совершенный». Это произошло задолго до того, как захват Удачного заставил ее бежать в Дождевые чащобы и в конце концов попасть в помещение с окуклившимся драконом. Но метку нанес не дракон. Она винила Тинталью во многих вещах, но не в этом.

Рэйн подал голос в ее защиту:

– Метки были на ней всегда. Родимые пятна, когда я их в первый раз увидел, – просто сероватые кляксы. Серебряными они стали от изменений. Я не лгу. Мы ничего от тебя не скрываем, великий дракон. Все, что мы имеем, – твое, если только ты спасешь нашего ребенка. Возьми мою жизнь, съешь меня немедленно, если хочешь, но позволь моему сыну узнать хоть миг покоя и умиротворения!

И мужчина, которого Малта любила больше жизни, рухнул на колени, подставляя золотому дракону свою склоненную голову.

– Ох, нет! – простонала Малта, зная, насколько голоден дракон.

Однако Меркор не нанес удар. Наоборот: он застыл, будто каменный. Хранители молчали. Сильве прижимала ладонь к плечу своего дракона, а Элис закрыла рот обеими руками, словно сдерживая вопль ужаса.

А потом дракон медленно отвернулся.

– Вы считаете свое объяснение правдивым. Боюсь, вы ничего полезного не знаете. Старшие Тинтальи, повторяю, – я не могу исцелить вашего ребенка. Но если вы преданы драконьему роду… – Меркор задумался и неожиданно громогласно протрубил, отдавая приказ всем присутствующим хранителям: – Отыщите нам Серебряный колодец! Эта женщина – доказательство того, что он где-то есть! Кто-то коснулся Серебра и поделился с ней магическим прикосновением. Если мы хоть немного вам дороги, задайтесь этой целью! Спешите! Ибо покуда колодец не найден, магии Старших не будет и ни один дракон не сможет жить нормально. Найдите нам ко-лодец!

– А если мы его обнаружим, вы спасете моего малыша? – отважилась Малта поторговаться.

Она ничего не знала про Серебро. Но такое обещание было ее последней надеждой.

Дракон в последний раз посмотрел на нее.

– Я уже сказал тебе. Твоего сына излечит только Тинталья. Позови ее, Старшая. Поведай дракону о своей беде – и, возможно, она проявит к тебе благосклонность. – Он отвернулся, Сильве быстро убрала руку и шагнула в сторону. Не глядя на Малту, он добавил: – Но не слишком надейся. Тинталья не прилетела к нам, когда мы в ней нуждались. Если она ведет себя подобным образом, то сомневаюсь, что она пойдет навстречу Старшему.

У Малты ком подкатил к горлу. Ей стало трудно дышать. Понимает ли Меркор, что он только что приговорил ее малыша к смерти? Осознает ли он, что это для них значит? Он опять взглянул на Малту, а его стройная хранительница покачала головой. До Малты долетело мимолетное сочувствие Меркора – он жалел Фрона, как мог бы пожалеть ребенка, в руке которого увял цветок. Дракон не понимал ее муки.

– Но разве кто-то из вас не может… – начал Рэйн, но Малта оборвала мужа.

– Нам пора, – прошептала она. – Чему быть, того не мино-вать. Давай просто где-нибудь уединимся и побудем с Фроном.

Она пошла прочь – не столько от Рэйна, сколько от хранителей и золотого дракона. Есть вещи, которые невыносимы, и внимание посторонних только усиливает их тяжесть. Внезапно ее стал бить озноб, и с дрожью она ничего не могла поделать. В следующий миг Рэйн догнал Малту: он обхватил ее и ребенка рукой, направляя ее неверные шаги. До них донеслись разговоры хранителей, но она не оглянулась. Они с Рэйном бессильны. Они могут только быть с ним – оставаться рядом до его последнего вздоха. Значит, они именно так и поступят.

* * *

– Поднимайся! Немедленно!

Калсидиец рявкнул на Геста, словно он сам пожелал остаться в трюме после восхода.

Гест вынырнул из полудремы, как только его чулан открылся, однако двигаться быстро у него не получалось. Поднявшись на палубу, Гест еще продолжал подслеповато моргать. По его ощущениям, было раннее утро – и в качестве приятного разнообразия дождь пока не намечался. Гест осмотрелся, пытаясь как можно быстрее оценить обстановку. Корабль медленно плыл вверх по течению, гребцы мерно взмахивали веслами. Второй стойкий корабль следовал за ними. Гест на секунду задержал взгляд на втором судне, гадая, идут ли они вынужденно или стали союзниками.

Калсидиец не собирался терпеть его любопытство.

– Куда пялишься?

Он отвесил Гесту оплеуху, а потом ткнул пальцем вперед.

Увидев то, на что ему указывали, Гест от изумления рази-нул рот. Они приближались к невысокой отмели из поросшего травой ила. Среди рогоза, как громадный синий кот, свернулся дракон, спящий и сверкающий на ярком солнце. Калсидиец тихо пробурчал:

– Мы его убьем. Но нам нужно быть в курсе всего, что тебе известно о драконах. У него есть уязвимое место? Если он проснется раньше, чем нам удастся нанести ему смертельную рану, как он отреагирует на наше нападение?

Гест пожал плечами:

– Понятия не имею. Я никогда не пробовал убивать дракона. Вы посмотрите на его размеры! Только безумец осмелится на такое!

Калсидиец бросил на него угрожающий взгляд, и Гест поменял ход мыслей. Итак, что же ему известно? Лишь то, что он слышал от других. Он откашлялся и произнес более спокойным тоном:

– Когда калсидийцы захватили Удачный, прогонять их нам помогала драконица. Синяя, как этот, но поменьше. Она могла выплевывать кислоту, иногда в виде тумана, который падал на ряды солдат. Иногда она направляла кислотную струю прямо на человека. А еще у нее были лапы с когтями. Но я просто рассказываю вам то, что мне говорили. Я сам не видел, как она сражалась. Я не бывал в той части города.

Если честно, то в те дни его вообще не было в Удачном: они с матерью бежали в их загородное имение. Настолько далеко в глубь материка грабители не проникли.

– Бесполезно!

Калсидиец отмахнулся от него и повернулся, обратившись к своему спутнику. Они общались на калсидийском, не подозревая о том, что Гест свободно владеет этим языком, или не придавая значения, что он может их понять.

– Мы причалим ниже по течению, высадимся и подкрадемся к твари. Дракон гораздо крупнее, чем мы ожидали, руководствуясь докладами наших шпионов из Дождевых чащоб. С нами двое лучников: они должны быть впереди. Цельтесь в глаз: думаю, нам удастся убить его, пока он спит. Если он проснется, посылайте всех остальных с пиками.

Его соотечественник покачал головой:

– Лорд Дарген, это очень опасно. Когда мы по вашему приказу захватывали второе судно, мы потеряли слишком много людей. Мы и так вынуждены распределить команду по двум кораблям. Даже если вы возьмете с собой лучников и других вооруженных парней, нападение может оказаться неудачным, а мы лишимся экипажа. Мы все здесь умрем.

Убийца – лорд Дарген – воззрился на своего спутника, как на идиота.

– Мы здесь именно ради дракона. Мы должны его убить, разрубить на части и плыть обратно в Калсиду. – Он усмехнулся. – Мы можем погибнуть тут или где-нибудь еще. А может, наши близкие умрут, пока мы будем придумывать способы спасти собственные шкуры. Хватит. Мы движемся к смерти с момента нашего рождения. Единственное, на что надо надеяться мужчине, – это на то, что его род продолжится и его имя запечатлеется в памяти потомков. Если я в ближайшее время не положу к ногам герцога драконью плоть, у меня не останется будущего. Поэтому я рискую своей жизнью. Кроме того, в случае моего успеха память обо мне будет жить вечно. Причаливайте к берегу. Я сам возглавлю отряд. – Он кивнул на Геста. – Отправьте моего слугу в его конуру. От него нет никакой пользы, и я не хочу, чтобы он болтался у нас под ногами.

Второй калсидиец схватил Геста за локоть и рванул в сторону. Когда его бесцеремонно столкнули в трюм, не дав возможности воспользоваться трапом, он понял: второй калсидиец хотел бы обойтись так и с самим лордом Даргеном.

– Лорд Дарген! – пробормотал Гест, вставая. – Теперь я знаю твое имя! У меня есть нить, которой я воспользуюсь, чтобы расквитаться с тобой. Я тебе отомщу!

Гест произнес свои угрозы вслух, но в холодной деревянной клетушке они прозвучали так же бессильно, как угрозы ребенка в адрес отца, отправившего его в детскую. Гест устроился в углу, обхватив руками колени, и постарался не думать о том, что с ним будет, если дракон рассвирепеет и набросится на корабль. Сейчас Гест напоминал себе корабельную крысу на тонущем судне. Ледяная вода. Он никогда не предполагал, что умрет, утонув в реке.

* * *

Тинталья подняла голову и распахнула глаза. Она воз-мутилась тем, что кто-то посмел приблизиться к ней, пока она спала. Люди столпились рядом с поднятым оружием! Она вскочила, хлеща хвостом, и взревела от острой боли, охва-тившей ее. Рана открылась, и по боку потекла свежая порция гноя.

– Оставьте меня! – потребовала она.

Пока ее приказ катился к воинственным мужчинам, лучники сделали первый выстрел. Тинталья замотала головой – но три стрелы все-таки попали ей в морду. Они со стуком отскочили: одна пришлась в гребень на лбу, а две другие угодили прямо под глаз. Было ясно, что они целились именно туда, – и Тинталья поняла, что ее собираются убить. Она развернулась к ним боком, подставляя под стрелы хорошо бронированные части своего тела. Одновременно Тинталья махнула хвостом – и люди рухнули наземь, либо попав под ее удар, либо в результате собственных усилий его избежав. Но она заметила, что к ней подбегают новые противники. Они пытались ее окружить!

Рослый мужчина выскочил вперед с пикой наперевес. Его лицо застыло в гримасе страха и решимости. Кто-то из ее предков помнил о подобном нападении, и поэтому Тинталья не стала подниматься на задние лапы, открывая уязвимое брюхо для обозрения. Крылья она плотно прижимала к туловищу, чтобы нападающие не увидели ее распухшую рану и не догадались о слабости драконицы. Вместо этого она запрокинула голову на длинной шее, а затем резко выбросила ее вперед, открыв пасть, чтобы выпустить облако яда.

Однако из широко открытого зева ничего не вылетело. Ядовитые железы Тинталья оказались пусты в результате долгой болезни. Воины скорчились. Кто-то завопил, когда туманная слюна накрыла весь отряд. Но спустя мгновение они догадались, что целы, и радостно заулюлюкали, кинувшись на Тинталью в отчаянной атаке.

Она приказала себе храбро встретить нападающих яростным ударом хвоста. Но ее движение было неуклюжим, как у раненого бизона: прихрамывая, она отвернулась от противников. Они налетели на нее, тыча своими копьями и крича. В их мыслях она могла прочесть только страх, ликование и жажду крови, словно ей пришлось схлестнуться со стаей шакалов за право на добычу. Тинталья опять взмахнула хвостом, сшибая некоторых с ног, но остальные отпрыгнули назад, издевательски хохоча.

– Вы заплатите! – зарычала она.

Она уловила изумление, исходившее от двух лучников. Они явно не ожидали, что зверь может говорить. Другие были глухи к ее словам, как и большинство смертных. Они в очередной раз налетели на нее, стуча своими бесполезными копьями по ее прочной чешуе. Тинталья взревела, намереваясь наброситься на них и раздробить врагов своими челюстями. Однако одно из копий отскочило от ее века, заставив Тинталью испытать всплеск ужаса. Они способны ее убить! Это не пастухи, пытающиеся отогнать дракона от стада, и не охотники, сражающиеся за свою добычу. Они явились сюда не просто так.

Тинталья затрубила и получила слабое удовлетворение, увидев, как некоторые поспешно бросились наутек. Но другие принялись воинственно размахивать копьями – они и не думали отступать.

У Тинтальи не было выбора. Она заковыляла им навстречу: сначала с трудом, а потом разогнавшись, дергая головой из стороны в сторону. Какого-то мужчину она отбросила на рогоз, а другого раздавила. Она наступила на орущего врага и мстительно подвинула лапу так, чтобы ее когти впились поглубже.

Когда она расправилась с противниками, перед ней остался лишь один путь: в реку. Она не могла взлететь: ей необ-ходимо было время, чтобы разогреть мышцы, и свободное пространство для самого первого болезненного подскока. Тинталья громко затопала, она хлестнула хвостом и с удовольствием услышала чей-то вой. Оглядываться она не стала. Пусть лучше им кажется, что она просто гневно удаляется, а не спасается бегством.

Ее ждала река, и Тинталья решительно прошлепала по илистому берегу. Ее враги пришвартовали корабли чуть ниже по течению. Значит, люди оставили свою вражду друг с другом и объединились для нападения на нее! Ей хотелось уничтожить оба судна, однако она не была уверена в своих силах. Поэтому она погрузилась в воду по грудь и направилась в обратную сторону. Если они пожелают продолжить охоту, им придется вернуться на корабли и сесть на весла. А если они действительно настроены настолько серьезно, она, конечно, даст им отпор: перевернет утлое суденышко или хотя бы сломает один ряд весел.

Она услышала их раздосадованные крики у себя за спиной. Копье подняло фонтан брызг совсем рядом с ней, стрела попала в хвост, на мгновение застряла между двумя чешуйками, а потом упала. Глупые насекомые! Как они посмели! Не будь она уже ранена, от них и жалких кораблей не осталось бы ничего, кроме дымящегося мяса и расколотых досок!

Она сделала еще шаг, но неожиданно речная вода проникла под ее плотно прижатые к туловищу крылья. Тинталья вздрогнула и яростно затрубила от едкого поцелуя ледяного потока, разъедающего рану. Рванувшись вперед, она упала на колени: мучительная боль пронзила ее насквозь. Враги на берегу завопили и заулюлюкали, будто обезьяны. Они с интересом наблюдали за тем, как Тинталья тонет, не удержавшись на лапах. Она обернулась к ним и мысленно послала им свое последнее послание: «Вы все умрете! Даю вам слово дракона. Все люди, нападающие на нас, умирают!»

Она постаралась, чтобы вспышка гнева разнеслась как можно дальше, отправляя отчаянную весть драконам Кельсингры. Ощущая, как боль впивается все глубже, а едкая вода высасывает из ее плоти жизнь, Тинталья не знала, услышали ли ее.

Пятый день месяца Плуга – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Почтовой Гильдии – выражение благодарности.

Вывесить во всех отделениях Гильдии.

Мы рады объявить об оказании этой чести Эреку Данворроу, бывшему смотрителю голубятни в Удачном и мастеру-почтовику, пользующемуся уважением Гильдии. Нижеследующим мы признаем его немалый вклад в программу улучшения пород голубей в Удачном, а именно – выведение птиц с повышенной выносливостью и скоростью полета.

Он получает премию в размере шестидесяти серебряных монет, а также отныне в его честь птицы данной породы и окраса будут называться данворрами.

Глава 11. Серебро

– У подножия предгорий были построены чудесные дома. Меньшего размера, но с потрясающими видами. И до охотничьих угодий оттуда совсем недалеко.

Последнее Карсон добавил уже тише, зная, что охота не относится к тем критериям, которые стоят во главе списка Седрика. Он повернул голову в сторону гор и скал, начинавшихся за окраиной, и тоскливо посмотрел на лесистые – склоны.

– Ближе к диким местам. И дальше от всего остального, – отозвался Седрик с грустной улыбкой.

– От реки-то дальше, – возразил Карсон, – зато ближе ко всему, что нам сейчас необходимо для самостоятельной жизни. На холмах водится много дичи: сами драконы предпочитают охотиться на более открытой местности. И там есть деревья, которые могут давать орехи или плоды. Кроме того, мы легко обнаружим кустарники с ягодами. Припасы, которые капитан Лефтрин доставил из Кассарика, когда-нибудь закончатся. Нам надо задуматься об этом, не дожидаясь, пока их не останется ни крошки. Нам стоило бы запасать мясо и искать другие источники пищи.

– По-моему, я раньше это где-то слышал, – отозвался Седрик.

Карсон замолчал на середине тирады, а потом рассмеялся.

– Знаю. Я вечно повторяю одно и то же. Обычно обращаясь к тебе, потому что порой мне начинает казаться, что только ты ко мне и прислушиваешься. Другие ведут себя как дети: живут сегодняшним днем.

– Ошибаешься. Просто они наслаждаются коротким перерывом в нашей рутине. Сам посуди, они трудятся на пристани, выслеживают дичь и выполняют кучу заданий, которые ты призываешь их выполнять. Они ведь действительно очень юные, Карсон. А теперь у них, как по волшебству, появились чай, варенье и сухари. Дай им немного отдохнуть – а затем я помогу тебе уговорить кого-нибудь отправиться на долгую охоту. Не забывай и о нас самих, Карсон. Между прочим, я хотел показать тебе один дом. Я считаю, он тебе понравится.

– Дом? – Карсон наклонил голову к плечу и ухмыльнулся. – Или роскошный особняк?

Седрик, в свою очередь, смущенно пожал плечами:

– Ну, любое здание в Кельсингре непременно покажется тебе роскошным. Дождевые чащобы приучили вас к скромности. Пару дней назад я прогуливался по одной улице, которая меня заинтриговала. Там действительно были огромные сооружения – даже по меркам Удачного. Но я нашел уютный дом с оранжереями, покрытыми прозрачными крышами. В общем, если мы выберем это жилище, то сможем сами себя прокормить.

– Если бы у нас были семена… А, ладно. Давай-ка посмотрим, – согласился Карсон, поймав укоризненный взгляд Седрика. – Наверное, ты прав. Лефтрин ведь сказал, что оставил заказ на семена, цыплят и тому подобное. Хотя я никогда не думал, что буду ухаживать за садом. Или выращивать птиц…

– А я никогда не предполагал, что стану Старшим, – парировал Седрик. – Карсон, у нас впереди целая жизнь, и мы вправе попробовать что-нибудь новое. Мы можем сажать и сеять или разводить скот…

– Или охотиться.

– Верно. А вот и улица! Кельсингра слишком запутанная и чересчур растянута вдоль берега! Стоит мне решить, что я знаю весь город, как я натыкаюсь на очередную площадь, которую надо осмотреть. По-моему, нам вверх… Или, наоборот, нам надо спуститься вниз?

Карсон добродушно засмеялся.

– Ты не обратил внимания, открывался ли оттуда красивый вид? Если да, то он будет выше.

Он остановился, наблюдая, как Седрик озирается по сторонам. Карсон поправил воротник туники. Надо признать, что одежда, которую Седрик ему подобрал, оказалась весьма удобной. И теплой. Да и весила она меньше его кожаного костюма. Он посмотрел на свой ярко-синий плащ, напоминающий крылья попугая. Наряд Старшего. Хорошо хоть сапоги ему достались коричневые. Они были невесомыми, и он вообще не ощущал их. Странно, но ноги в них не мерзли, а в ступни не врезались камни. Широкий коричневый пояс тоже был изготовлен Старшими, как и спрятанный в чехол нож, закрепленный на ремне. Лезвие было сделано не из металла. Карсон даже не представлял, что это за материал, однако он оказался бритвенно-острым и до сих пор не затупился. Нож походил на синюю обожженную глину. Еще одна загадка Старших!

Чем подробнее хранители исследовали Кельсингру, тем больше артефактов они находили. Конечно, в основном дома, лавки и общественные строения были пустыми, как будто горожане спешно собрали свои пожитки и уехали. Но в некоторых районах им попадались особняки попроще, в которых оказывались разнообразные вещи Старших. Некоторые деревянные изделия, свитки и книги рассыпались в прах на их глазах. Тем не менее часть ткани уцелела, особенно те материалы, из которых были изготовлены туники и плащи. Юные хранители примеряли изящные кольца и ожерелья, и в такие моменты они уподоблялись богатым торговцам из Удачного. Такое поведение вызывало у Карсона беспокойство, хоть он и не мог объяснить причину этого чувства. Вдобавок ему было неловко решать, какой именно дом им с Седриком следует выбрать. Сперва они заняли общие апартаменты над драконьими купальнями – и даже в аскетичной комнате он корил себя за ненужное сибаритство. Он не совсем понимал, почему Седрику понадобился просторный особняк. Но он, конечно, его заслуживает, если таково его желание.

Карсон посмотрел на него – и невольно улыбнулся. Седрик, неторопливо шагающий по улице и изучающий каждый дом, был сосредоточенным и настороженным, как охотник. Переезд в Кельсингру пошел ему на пользу. Карсон и сам был человеком опрятным и по мере сил стремился к чистоте, но Седрик возвысил это в ранг настоящего искусства. Волосы юноши мерцали в солнечных лучах и напоминали о блестящей чешуе его Релпды. Драконица не оставила без внимания глаза, кожу и даже ногти своего хранителя: теперь они приобрели оттенок червонного золота. Сегодня Седрик, щеголяющий в черных сапогах, подчеркнул это мягкое сияние металлически-синими туникой и рейтузами. Широкий черный пояс придавал ему стройности. Одежда Старших носилась настолько хорошо, что, по мнению Карсона, всем хватило бы только одной смены. Однако Седрик превратил свой гардероб в настоящую радугу и с невыразимым удовольствием менял наряды – порой по несколько раз за день. Пусть Карсон и не понимал такого увлечения одеждой, но это не уменьшало того наслаждения, с которым он наблюдал за другом. Седрик почувствовал взгляд Карсона и, повернувшись, вопросительно посмотрел на охотника.

– В чем дело? – произнес он.

Улыбка Карсона стала шире.

– Да ни в чем. Просто любуюсь.

Щеки Седрика залил румянец, сделавший его одновременно и юным, и привлекательным. Юноша явно покраснел от удовольствия, вызванного комплиментом Карсона, но и сам охотник был впечатлен. Он подтолкнул Седрика локтем, а потом обнял за плечи.

– И где же дом? – добродушно поинтересовался он, чувствуя, что если бы сейчас Седрик объявил, что желает поселиться во всех сразу, он бы пошел на что угодно, лишь бы осуществить желание молодого человека.

– Погоди! – оборвал его Сердик.

Он поднырнул под руку Карсона и бросился прочь. На мгновение Карсону стало обидно – но он почти сразу же понял, что Седрик не хотел причинить ему боль. Карсон сосредоточился и последовал за юношей.

Они находились в районе с весьма причудливой архитектурой. Почти на каждом перекрестке красовались фонтан, статуя или площадка для отдыха. Все строения здесь, по понятиям Карсона, могли считаться дворцами, но Седрик целенаправленно двигался вниз, игнорируя величавые особняки. Он миновал площадь со скульптурой женщины, льющей воду из кувшина, и решительно свернул на улицу с более скромными домами. Здесь прекращались проспекты, по которым могли свободно разгуливать драконы, и начинались извилистые, хоть и широкие улицы. Теперь у зданий был более компактный вид. Надо же, Карсону и в голову бы не пришло, что его щеголя-возлюбленного могли привлечь столь скромные жилища. Седрик двигался очень странно: он не смотрел на изящные здания взглядом оценщика, а словно блуждал в потемках. Внезапно Карсон догадался: Седрик был похож на путешественника, который попал в незнакомый город и пытается найти хоть какой-то ориентир. Он пожал плечами. Как и во всей Кельсингре, дома здесь возвели из голубовато-серого камня. Ничего особенного. Но ему тоже стало интересно. Любопытствуя, он открылся городу и позволил впечатлениям давно умерших Старших коснуться его мыслей.

Карсон всегда немного брезговал этим даром. Будучи крайне замкнутым человеком, он находил странной возможность погружаться в личные воспоминания абсолютно чужих людей. Но остальных хранителей это нимало не смущало – и Карсон не винил тех, кто решал наслаждаться чувственной памятью иных времен. При таком немногочисленном населении лучше удовлетворять свои потребности так, чем сталкиваться и воевать друг с другом за имеющихся партнеров. И он прекрасно понимал, что из разделенных воспоминаний можно извлечь ценные сведения – техническую информацию об устройстве города и окрестных землях, и, конечно, знания о драконах. Седрик, в свою очередь, наслаждался контактом с камнями памяти точно так же, как наслаждался театральными постановками или песнями менестрелей. А камни были полны историй – и драматичных, и трогательных. Но никакая другая часть Кельсингры не ощущалась настолько сильно и незнакомо. Вокруг царила тишина. Здесь не просыпались былые грезы, не веяло соблазнительными ароматами, не доносился смех из давно ушедшего летнего дня. Город сохранял немоту и не раскрывал своих тайн. Седрик недоуменно уставился на Карсона, и тот почувствовал, что его любимый не может разгадать мучительную загадку.

– Что ты ищешь? – окликнул он Седрика, и его слова эхом отразились от безмолвных городских стен.

– Не знаю, – пробормотал Седрик и тряхнул головой, словно его только что разбудили. – Эти улицы вдруг показались мне ужасно знакомыми. Мне почудилось, что я бывал тут раньше, и очень часто. Ради чего-то важного. Но когда я пытаюсь призвать воспоминания, они моментально уплывают от меня. И вот что непонятно… Те воспоминания Старших, которые я брал из камня, обычно остаются со мной, сохраняя четкость и ясность. А это как туман…

– …преднамеренно наведенный, – закончил фразу – Карсон.

– Да. Как будто что-то специально спрятали.

Теперь они шли не мимо особняков: дома опять увеличились в размерах, и в них свободно могли бы помещаться самые крупные драконы. Седрик и Карсон тихо ступали по мостовой – и их легко обутые ноги еле слышно шуршали по камням.

– Эта часть Кельсингры очень старая, – вдруг сказал Седрик. – Взгляни на то, как вымощены улицы… Район гораздо древнее того, где расположены купальни или тот величественный зал архивов в башне, где хранится карта.

– Подозреваю, что именно здесь и начиналась Кельсингра. – Карсон указал на ближайшее здание с гигантским крыльцом и выщербленными ступенями. – По-моему, тут побывала куча народа и драконов. Видишь, как пострадали ступеньки? Кроме того, эти строения находятся ниже уровня улицы. Думаю, саму мостовую чинили и поднимали. – В ответ на изумленный взгляд Седрика Карсон добавил: – Я никогда не был в Старой Джамелии, но слышал, что там похожая архитектура. Один человек рассказывал мне, что те отверстия, которые раньше являлись окнами второго этажа, позже переделали в двери. Забавно, что тамошние улицы поднялись настолько сильно.

Седрик кивнул, и его губы медленно изогнулись в улыбке.

– Я знаю… И ты прав. Странно. Я таращился на дома Старой Джамелии, а по-настоящему ничего не видел.

Они замолчали и продолжили путь. Теперь улицы вновь сузились, а здания становились все скромнее, будто первые поселенцы еще ни о чем догадывались. Карсон обнаружил, что Седрик старается держаться поближе к нему. Он взял его под руку – и почувствовал, что соображает гораздо лучше, чем обычно, когда находится в городе. Тут полностью отсутствовал обычный фон из воспоминаний. Возможно, эту часть построили до того, как Старшие овладели магией, которая позволяла сохранять память в камне. Шорох их шагов по брусчатке гулко отдавался в ушах, а кожа Седрика стала более теплой. Все его чувства приобрели странную остроту. Он наконец-то ощутил себя самим собой – и встревоженно задумался о том, кем же был раньше.

– Вот! – воскликнул Седрик, вытягивая руку.

– Что? – спросил Карсон.

Узнавание щекотало какую-то далекую часть его мозга, но ему не удавалось вызвать явное воспоминание.

– Пока непонятно, – признался Седрик. – Но я уверен, что мы добрались до чего-то важного.

Карсон внезапно поежился – но не от холода. Это было нечто иное. Опасность? Предвкушение? Он втянул воздух, принюхиваясь: может, ощущение вызвано запахом хищника? Нет… Однако его неожиданно затопило почти сексуальное возбуждение – и когда оно щекоткой прокатилось по его телу, он догадался, что оно принадлежит не ему. Плевок, который в мыслях всегда был неподалеку, что-то об этом месте знал. Маленький серебряный дракон, который парил в вышине, накренил крыло, не обращая внимания на дюжину оленей, пасущихся в долине. Он стремительно мчался в Кельсингру. Карсон принялся озираться по сторонам, пытаясь разглядеть то, что заметил Плевок.

«Это» оказалось широкой площадью, хоть не такой величественной, как другие общественные пространства Кельсингры. В ее центре обнаружились какие-то руины. Разрушение конструкции выглядело преднамеренным и недавним – по крайней мере гораздо менее древним, чем каменное крошево, оставшееся после землетрясения. Обрывок черной цепи скрутился мертвой змеей. Зеленые, золотые и красные бревна были превращены в щепки.

Карсон и Седрик медленно подошли к рухнувшему сооружению.

Первым заговорил Седрик:

– Все торчит из дыры вон там. Видишь стенку вокруг нее – вернее, ее обломки? Это похоже на колодец для забора воды, только он намного шире обычного. Но если река расположена совсем близко, зачем им понадобилось копать здесь колодец?

– Он не для воды, – произнес Карсон чужим голосом и осекся, ловя ускользающую мысль. После паузы он пробормотал одно-единственное слово, повторяя мысль своего дракона: – Серебро. – Но тотчас покачал головой, не соглашаясь: – Что за бессмыслица!

Но Седрик резко выпрямился, как будто был марионеткой, которую только что дернули за ниточку. Глаза его округлились.

– Серебро? СЕРЕБРО! – выкрикнул он. – Точно, Карсон! Это место из моих снов. Са милосердный, ты угадал! Мы нашли Серебряный колодец! Теперь мне ясно, почему тут построили Кельсингру! Помнишь, ты еще удивлялся, с какой стати здесь возвели огромный город? В чем была причина, какой товар, ремесло или порт стали его основой? Зачем понадобилось угождать драконам… ведь зимой в этих краях царит холод! Почему Кельсингру основали Старшие? И вот ответ! Серебряный колодец. Тайное сердце Кельсингры.

Карсон заморгал. Речи Седрика заполняли его слух, затапливали разум неясными воспоминаниями, соединяли обрывки мыслей и намеки в почти стройную логичную теорию.

– Действительно, это знание скрывали от посторонних. Лишь Старшим разрешалось приходить сюда. – Он глубоко вздохнул, и ему показалось, что невольно он втягивает в себя информацию. Он нахмурился, и внезапно его осенило: – И даже не все Старшие. Только небольшой группе предоставлялась подобная честь. Тайну тщательно прятали и от внешнего мира, и от непосвященных. Воспоминания о Серебре не сохранялись в камне – по крайней мере намеренно. Знания передавались изустно от одного поколения хранителей колодца к следующему. Серебро являлось редчайшим ресурсом, и места расположения колодцев нельзя было заносить на карты или записывать в камнях памяти. Как секреты гильдии, о которых осведомлены исключительно мастера. Это было крайне важной тайной, и даже драконы ничего не раскрывали своим сородичам из других выводков. – Его взгляд стал печальным и отстраненным. – Серебро было настолько ценным, что, наверное, могло стать единственной причиной, по которой драконы воевали бы друг с другом.

– Откуда ты знаешь? – с любопытством выпалил Седрик.

Карсон пожал плечами, выражая собственное недоумение.

– Часть я получил от Плевка, но ему не хватило сведений, чтобы все разгадать. Я последовательно искал те улицы, где хранились воспоминания об архитектуре Кельсингры. Водоснабжение, обогрев зданий, планы зданий и так далее… Мне всегда хотелось досконально разобраться в строительных умениях Старших. Я обнаружил информацию о самых разнообразных сооружениях и зданиях – но только в общих чертах. Но думаю, что именно те люди, которые оставляли воспоминания в камнях, и следили за колодцем и… делали что-то еще. Но тут все резко обрывается. Хотя, по-моему, они случайно сохранили обрывки старых воспоминаний. Их оказалось достаточно, чтобы я сложил их вместе и что-то почувствовал. Как будто идешь за дичью, продираясь сквозь чащобу. Сломанная ветка, разорванный лист…

На мгновение у него в глазах потемнело. Он тряхнул головой и понял, что ему не ничего не померещилось. Небо и впрямь потемнело. Он посмотрел вверх и застыл. Прямо над ними драконы собирались в спираль, которая вращалась, закрывая солнце. Они кружили в небе, постепенно снижаясь. Их вел Плевок. Вдалеке виднелся быстро приближающийся золотой Меркор. Он затрубил – и сородичи откликнулись. Они явно призывали хранителей собраться здесь. Карсон оторвался от созерцания и покосился на Седрика: его друг улыбался.

– Они меня услышали.

При виде летящих драконов его интуиция встрепенулась, и Карсона захлестнул поток эмоций. Ликование и предвкушение заставили его сердце отчаянно забиться. Но он понимал, что ощущает лишь слабый отзвук чувств драконов.

– Седрик! Что такое «Серебряный колодец»? Что особенного в этом веществе?

– Пока не очень ясно. Меркор говорил Малте, что у всех драконов от природы есть Серебро в крови, и оно помогает им превращать нас в Старших. Но если учесть, как они стремились его найти, это далеко не все. Наверное, мы скоро поймем, что к чему.

* * *

Тимара дернулась, словно ее укололи иглой. В следующий миг то же случилось с Татсом. Она дремала у него на плече. Они заснули в атриуме со стеклянной крышей, составлявшем часть здания, в котором прежде выращивали цветы. Барельефы на стенах изображали гигантские распустившиеся бутоны, каких она никогда в своей жизни не встречала. Татс предположил, что барельефы сделаны такими большими, чтобы показать все детали. Помещение, в котором они находились, располагалось на верхнем этаже здания. Плоская часть крыши позволяла драконам совершать посадку, чтобы затем входить через арочный проем. Лабиринт из кадок и горшков с землей окружал скамейки, на которых в прошлом сидели Старшие, обсуждая растения. Тимара попыталась представить себе, что у нее есть куча свободного времени, чтобы целый день напролет любоваться на цветы, – и у нее ничего не получилось.

– Они их ели? – размышляла она вслух. – Они здесь работали, выращивая съедобные растения?

Вместо ответа Татс прошел к скульптуре, изображавшей женщину с корзинкой, и приложил кончики пальцев к ее руке. Его лицо стало недоумевающим, взгляд – невидящим. Она наблюдала за тем, как его сознание уплывает прочь, соединяясь с воспоминаниями каменной незнакомки. Татс прикрыл веки, мимические мышцы его лица расслабились: он бродил по ее жизни. Он поник, ссутулился и сделался похожим на идиота. Тимаре все это не понравилось, но она знала, что обращаться к нему бесполезно. Он вернется к ней тогда, когда пожелает, – и не раньше.

Она едва успела об этом подумать, а Татс открыл глаза. Его зрачки сузились, а потом он моргнул и улыбнулся ей:

– Нет. Цветы разводили просто ради красоты и аромата. Их привезли издалека, из очень теплой страны, и они могли расти только здесь. А это – скульптура Старшей. Она написала семь книг о растениях, дав подробные указания по уходу за ними. А еще она объяснила, как можно заставить бутоны стать крупнее или изменить их оттенки и запахи, используя различный состав почвы и добавляя что-то в воду.

Тимара подтянула колени к груди. Скамейки были такими же, как кровать в ее комнате: они казались каменными, пока на них немного не посидишь. Затем они превращались в мягкие и удобные ложа.

Она изумленно покачала головой:

– И она посвятила цветам несколько месяцев!

– Нет. Десять лет. И заслужила немалое уважение.

– Не понимаю.

– А я, кажется, понимаю. Полагаю, это связано с тем, сколько человек рассчитывает прожить. – Татс помолчал и смущенно откашлялся. – Когда я задумываюсь о нас двоих и о том, сколько лет я мог бы провести с тобой, я начинаю относиться ко многому иначе.

Тимара покосилась на него и ничего не ответила, а он подошел к ней и устроился на скамье. Какое-то время он пристально смотрел на нее, а затем лег на спину и уставился в небо, которое виднелось сквозь покрытое пылью стекло.

– Мы с Рапскалем поговорили. Насчет тебя.

Тимара напряглась.

– Вот как?

Она услышала в своем голосе холод.

На губах у Татса заиграла легкая улыбка.

– Да. Тебе больше понравилось бы, если бы я заявил, что мы подрались? Мы оба понимали, что до этого может дойти. Рапскаль меняется, вбирая воспоминания древнего Старшего. Он становится… – Татс оборвал себя на полуслове и продолжил: – Напористым. – Но она почувствовала, что Татс не уверен в этой характеристике. – И именно у него хватило мудрости сказать, что ему не хочется ссориться со мной. Что мы слишком долго были друзьями, чтобы изменить это по любой причине – и в особенности из-за того, что мы ревнуем тебя.

Тимара не шевелилась, пытаясь проанализировать свои чувства. Ее раздирали обида и гнев, причем одновременно. Почему? Потому что у нее возникло ощущение, что соперники не приняли ее во внимание. Возможно, они вдвоем пришли к какому-то решению, которое следовало обсуждать с ней.

– И что вы двое надумали? – спросила она, пытаясь не взорваться.

Татс потянулся и взял ее за руку. Она не стала отнимать руки, но на пожатие его пальцев не ответила.

– Ничего, Тимара. Разговор был не такой. Мы оба – не Грефт и не думаем, что можем заставить тебя сделать выбор. Ты обоих нас в этом убедила. Когда – или если – ты захочешь быть с одним из нас, ты так и поступишь. А пока…

Он тихо вздохнул и наконец посмотрел на нее.

– А пока вы ждете, – подытожила она и почувствовала удовлетворение: пусть Татс поймет, что ситуацию контролирует она.

– Жду. Или не жду.

Тимара изумленно воззрилась на Татса. Странно было видеть его нынешнее лицо и вспоминать того гладкокожего паренька, которым он был прежде. Драконица славно поработала над ним и изменила его на свой вкус. Она запечатала рабскую татуировку юноши в узор его чешуи, и лошадь на щеке Татса уже напоминала дракона. Тимара хотела было до нее дотронуться – но удержалась.

– Что это значит?

– Только то, что я свободен, как и ты, Тимара. Я могу уйти, найти кого-то еще…

– Джерд! – прорычала она.

– Да, она мне на это уже намекнула. – Он повернулся на бок и опять потянул ее за руку. Она неохотно легла рядом с ним. Спустя некоторое время скамья подстроилась под ее крылья, и ей стало удобно. Тимара повернула голову и пронзила Татса холодным взглядом. Он улыбнулся. – Но я могу жить в одиночестве. Или набраться терпения и познакомиться с новой девушкой, которая однажды появится в Кельсингре. Кто знает?.. У меня есть время. Вот о чем мы с Рапскалем болтали. Что если – а это кажется вполне вероятным – мы сможем прожить две или даже три сотни лет, то нам не надо торопиться. Какое счастье!.. Нам не нужно жить так, словно мы дети, которые дерутся из-за игрушек.

Что? Она – игрушка? Тимара попыталась отстраниться.

– Нет, дослушай меня, Тимара. Я отреагировал так же, когда Рапскаль начал со мной говорить. Порой он просто превращает мои чувства к тебе во что-то тривиальное. Дескать, мне стоит просто подождать – и когда он с тобой расстанется, я смогу тебя заполучить. Но он имел в виду совсем другое. Поначалу мне казалось глупым, что он прикипел к камням памяти. Но теперь я уверен – он что-то узнал и скрывает. Он заявил, что чем длиннее жизнь, тем важнее сохранять друзей и не затевать бессмысленных ссор. – Улыбка Татса чуть померкла, и на его лице отразилось беспокойство. – Он сказал, что, как солдат, он понял: крепкая мужская дружба – это самое важное, что есть на свете. Вещи могут сломаться или потеряться. Человек может полагаться только на то, что у него в мыслях и в сердце.

Татс поднял свободную руку и погладил Тимару по щеке.

– Он твердил, что, какое бы решение ты ни приняла, он хочет остаться моим другом. И он спросил меня, способен ли на это и я. Смирюсь ли я с твоим выбором… и не буду ли я позже винить соперника…

– По-моему, именно это я и пыталась тебе объяснить, – прошептала Тимара, но втайне она сомневалась, что так и было на самом деле.

– И он добавил кое-что еще, над чем я серьезно заду-мался. В общем, если судить по воспоминаниям из камня, – некоторые Старшие сталкивались с подобной же проблемой. И они решали ее тем, что не ревновали. Не ограничивали женщину одним мужчиной. Или мужчину одной жен-щиной.

Татс умолк и вновь стал смотреть в небо. Тимаре страстно захотелось понять, что отразилось в его взгляде: ведь теперь он не хотел делиться с ней своими чувствами. Он боится – или надеется, – что она на это согласится? Такую идею она услышала не в первый раз. В последнее время Джерд ясно давала понять, что намерена уделять внимание всем, кому пожелает, и никто не должен считать ее своей просто потому, что она провела с ним ночь. Или целый месяц. Трое или четверо хранителей, похоже, приняли такие отношения. Тимара была в курсе их презрительных высказываний в ее адрес, но с несколькими из них у Джерд образовался подлинный союз, причем ее партнеры казались связанными не только с ней, но и друг с другом. Тимара сомневалась в том, что романы Джерд выдержат испытание временем, но решила игнорировать происходящее.

Однако если Татс предлагает это в качестве решения…

Она процедила:

– Если ты надеешься, Татс, то мне очень жаль. Я не смогу быть и с тобой, и с Рапскалем и всему радоваться. Не смогу я и делить тебя с кем-то еще, даже если это была бы не Джерд. Мое сердце устроено по-другому.

Неожиданно он вздохнул с облегчением:

– Мое тоже. – Он взглянул на нее – и она позволила ему взять ее за руки. – Я бы согласился на компромисс, если бы это было единственным будущим, которое ты себе представляешь. Но я против такого. Я хочу, чтобы ты принадлежал только мне, Тимара. Пусть даже мне придется ждать.

Глубина его любви застигла ее врасплох. Татс понял ее замешательство.

– Тимара, я оказался здесь, в Кельсингре, не случайно. Я здесь ради тебя. Я сказал тебе и твоему отцу, что мечтаю о приключениях, но я лгал. Я уже тогда следовал за тобой. Не потому, что в Трехоге я не имел будущего, нет… Я знал: у меня нигде нет будущего, если там нет тебя. Суть не в том, что нас угораздило попасть в Кельсингру. И не в том, что ты отличная охотница, и даже не в том, какой прекрасной ты стала. Дело в тебе. Я отправился сюда ради тебя.

У нее не было слов, чтобы ему ответить.

Он прерывисто заговорил, чтобы хоть как-то заполнить паузу:

– Некоторые заставляют меня чувствовать себя идиотом из-за того, что я не способен идти на компромисс. Недавно после ужина, когда ты гуляла с Рапскалем, Джерд отозвала меня в сторонку. Заявила, что у нее в комнате на высокой полке что-то лежит, до чего ей не дотянуться. Это был предлог. Там ничего не было – но когда мы оказались наедине, она сказала, что у нее в отличие от тебя проблем с мужчинами нет. И если я ее хочу, то могу быть с ней – и продолжать ухаживать за тобой, если я еще питаю к тебе интерес. Она заверила меня, что будет держать это в тайне и ты никогда ничего не узнаешь. – Он посмотрел Тимаре в глаза и поспешно напомнил: – Это слова Джерд, а не мои. Я не согласился – я отверг ее предложение. – Он добавил тихим голосом: – Я не повторю ошибку, доверившись ей. Однако ей удалось заставить меня почувствовать себя ребенком. Глупым – потому что не могу отмахнуться от «старых правил» и «жить так, как нам захочется». Она посмеялась надо мной. – Он откашлялся. – Рапскаль тоже на меня давил. И хотя он надо мной не смеялся, он повторял, что через пару десятков лет я свое мнение изменю. Он так легко принимает новые идеи! А я не могу.

– Тогда, наверное, я такой же связанный старыми правилами ребенок, как и ты. Потому что отношусь к этому так же. – Она положила голову ему на плечо и неуверенно прошептала: – Но, Татс, ты не передумаешь, если я скажу, что пока не чувствую себя готовой?

– Конечно, нет, Тимара. Если мне надо ждать – что ж, у меня почти вечность в запасе. Нам не надо спешить. Нам нет нужды торопиться, чтобы родить детей до того, как нам исполнится двадцать, потому что мы можем умереть к сорока годам. Драконы нас спасли. У нас есть время.

«Тогда я готова». Она едва не произнесла это вслух. Услышав, что он больше не будет настаивать, она успокоилась. Узнав, что он понимает: для нее союз должен подразумевать верность, Тимара убедилась в одном – она не ошибалась в нем.

– Ты стал именно таким мужчиной, как я ожидала, – просто сказала она.

– Надеюсь, – ответил он.

А потом они замолчали – и постепенно она задремала. Внезапно возбужденный толчок Синтары ее встряхнул.

– Серебро! – воскликнула Тимара почти одновременно с Татсом.

В его голосе прозвучала радость его дракона, но сам он посмотрел на Тимару с недоумением.

– Серебряный колодец? Тот самый? – изумленно переспросил он. – Он нам приснился?

Она укоризненно покачала головой и широко улыбнулась:

– Синтара говорит, что Карсон с Седриком его нашли. Она показала мне, где он находится.

Тимара заморгала: место расположения колодца внезапно перестроило у нее в голове карту города. Разумеется! Теперь все понятно. Знание постепенно просачивалось из – скрытых воспоминаний. Тайна, которой владели древние Старшие и драконы прошлого, тот самый секрет, которым ни в коем случае нельзя было делиться с посторонними, стал явным. Наконец-то открылась главная причина существования Кельсингры и объяснение того, почему она возникла именно здесь.

Тимара нахмурилась: случившееся было слишком зна-чимым.

– Это Серебро драконов. Источник всей магии.

* * *

Сельдена разбудила чья-то ссора. Мужской голос, настойчивый и почти насмешливый, и женский – возмущенный и гневный:

– Я расскажу отцу!

– А откуда у меня, по-твоему, появился ключ? Кто, по-твоему, приказал страже мне не мешать и уходить, когда мне заблагорассудится?

– Ты на мне не женат! Ты не имеешь права ко мне прикасаться! Убирайся! Прекрати!

Сельден не сразу понял, что он проснулся, что это не сон – и он узнает голос женщины. Он с трудом сел на узком диване. Огонь в маленьком камине почти догорел: значит, сейчас глубокая ночь. Он обвел взглядом кабинет. Здесь никого нет. Значит, все-таки сон?

Нет. Мужской голос, негромкий и злой, доносился из соседней комнаты:

– Иди сюда!

Сельден приложил руку ко лбу, пытаясь остановить головокружение, и хрипло закашлялся. Голоса моментально замолкли.

– Ты его разбудил! – воскликнула Кассим с отвращением. – Мне надо проверить, как он. Ты ведь не хочешь, чтобы он умер раньше, чем у моего отца появится возможность его прикончить? – добавила она.

– Подождет, пока я не закончу, – резко ответил мужчина.

За его словами последовал стук падающей мебели – а потом приглушенный крик Кассим.

Длинная рубаха, которую Сельдену недавно дала Кассим, закрутилась вокруг его бедер и спутала ноги. Он спустил ноги с кровати и начал выпутываться из складок ткани.

– Кассим! – позвал он и опять захлебнулся кашлем.

Он встал, ощущая себя чересчур высоким, качаясь, как тростинка на ветру. У него подкосились колени. Он ухватился за спинку дивана и сделал несколько неверных шагов. Вскоре его вытянутые руки натолкнулись на прочную деревянную дверь. Он не покидал своей комнатушки с того момента, как здесь появился, и понятия не имел, куда ведет эта дверь. Сельден похлопал ладонями по массивной поверхности, нашел ручку и открыл защелку. Створка распахнулась – и он, шатаясь, переступил порог.

Кассим придавил к кровати массивный мужчина. Одной рукой он сжимал ее горло, а другой стаскивал с ее тела ночную сорочку. Она дергалась и отчаянно старалась освободиться. Голова у нее запрокинулась, косы растрепались, рот широко распахнулся, а глаза выпучились от ужаса, вызванного невозможностью дышать.

– Отпусти ее! – крикнул Сельден.

У него ком подкатил к горлу, но юноша заковылял вперед, заходясь в кашле. Нащупав цветочный горшок, он бросил его в мужчину. Горшок отскочил от его спины, упал на пол, не разбившись, и покатился по кругу. На ковер высыпалась земля. Мужчина обернулся через плечо. Его лицо, красное от похоти, побагровело от ярости.

– Убирайся! Исчезни, или я тебя убью, урод!

– Кассим! – закричал Сельден, видя, что у нее изо рта начал вываливаться язык. – Ты ее убиваешь! Отпусти ее!

– Мое право ее убить! И тебя тоже! – проорал Эллик.

Однако он выпустил Кассим и ринулся на Сельдена.

Под рукой оказалась бронзовая статуэтка. Сельден швырнул ее в канцлера, но она пролетела мимо и гулко ударилась об пол. А в следующую секунду Эллик сгреб юношу за сорочку, вздернул над полом и принялся трясти, словно тряпку. Сельден не мог справиться с Элликом. Он осыпал противника ударами, но в его кулаках не было силы. Обозлившийся ребенок – и тот дрался бы лучше. Эллик расхохотался, насмешливо и торжествующе, и отшвырнул Сельдена прочь. Тот ударился об дверь и, соскальзывая вниз, попытался за нее ухватиться. Темнота стала наступать со всех сторон, делая комнату тесной, а в следующее мгновение она вообще исчезла.

Неожиданно кто-то вцепился в его плечи и перевернул на спину. Он замахал руками, пытаясь сопротивляться, но услышал слова Кассим:

– Перестань. Это я. Он ушел.

В комнате царил полумрак. Когда зрение юноши восстановилось, он различил светлое пятно сорочки Кассим, а потом и блеклое золото растрепанных кос. Увидев ее лицо в рамке распущенных волос, он понял, что она моложе, чем ему раньше казалось. Он убрал упавшие на лоб пряди и внезапно скорчился от боли. Ныло все тело. Сильно. Наверное, он состроил гримасу, потому что она устало произнесла:

– Он приберег несколько пинков для тебя на обратном пути.

– Он тебя обидел? – спросил он.

Наивный вопрос зажег в ее глазах искры ярости.

– Нет. Он просто меня изнасиловал. Даже не особо напрягая фантазию. Придушил, побил и изнасиловал.

– Кассим! – потрясенно воскликнул он, почти укоряя ее за то, насколько хладнокровно она об этом говорит.

– Что еще? – спросила она. Губы у нее опухли, но все равно презрительно кривились. – Думаешь, это в первый раз со мной? Нет. Или притворишься, что искренне удивлен, и будешь утверждать, что ваш род так не поступает?

Говоря столь грубо, она прикасалась к нему бережно и осторожно помогла ему сесть. Он снова раскашлялся и смутился, когда она прихватила рукав своей сорочки и утерла ему рот. Обретя способность говорить, он вымолвил:

– В нашем народе изнасилованиям не потворствуют.

– Да? Но я уверена, что они все равно случаются.

– Верно, – вынужден был признать он.

Он мягко высвободился из ее рук. Если бы она на него не смотрела, он вернулся бы к дивану ползком. Сельден чувствовал, куда пришлись пинки Эллика. Один – в ребра, другой – в бедро, а третий – в голову. Хотя могло быть и хуже. Однажды он видел, как какого-то человека сбили с ног, а потом принялись топтать. Это произошло прямо перед его клеткой, когда его только выставили напоказ. Нападающие были пьяны, глазели на него и насмешничали, и он не был дружески расположен к зевакам, но громко закричал, требуя, чтобы они прекратили бить того несчастного. Он звал на помощь – прося, чтобы хоть кто-нибудь вмешался.

Никто его, конечно, не слушал.

– Я пытался тебе помочь, но у меня ничего не получилось, – пробормотал Сельден, удивляясь, почему стал напоминать ей о своей неудаче.

Он поднялся на ноги и преодолел небольшое расстояние, отделявшее его от дивана. По дороге он хватался за все предметы мебели, какие оказывались под рукой. Добравшись до постели, он рухнул на покрывало.

Пока он совершал свой подвиг, Кассим молча смотрела на него, а затем прошла к камину и подложила в него пару сухих веток. Спустя несколько секунд пламя занялось и побежало вдоль древесины. В мерцающем свете Сельден заметил, что на щеке Кассим уже наливается лиловый синяк.

– Да, пытался, – произнесла она как ни в чем не бывало.

Внезапно она повернулась и посмотрела прямо на него. Кассим сидела на полу с разметавшимися косами. Отблески пламени отбрасывали тени на ее сорочку, и она показалась Сельдену совсем юной. Похожей на Малту, когда та была еще девочкой, а он – мальчишкой, и они порой прокрадывались ночью на кухню, чтобы проверить, какие лакомства кухарка спрятала в чулан. Он понял, что это было ужасно давно. Крошечный кусочек счастливого детства, которого хватило ненадолго: война и лишения уничтожили его навсегда.

С совершенно не детским взглядом Кассим спросила у – него:

– Зачем? Почему ты осмелился на такое? Он мог тебя убить!

– Он причинял тебе боль. Это было неправильно. А ты проявила по отношению ко мне доброту… – признался – Сельден.

Он был потрясен тем, что она не могла понять его порыв. Неужели его поступок настолько странен? Он на секунду замешкался, но вскоре нашел в глубине своей души ранящую правду.

– Со мной однажды произошло нечто подобное.

Сказав эти слова, Сельден впал в панику. Он не собирался никому ничего рассказывать. И сейчас тот случай вновь ожил в его памяти.

Она уставилась на него, широко раскрыв синие глаза. Он гадал, что она теперь о нем думает. Неужели она будет его презирать?

– Что с тобой было? – вырвалось у нее.

Он заговорил грубо – и неожиданно понял ту черствость, с которой она сама сообщила о том, что с ней сделал Эллик.

– Меня захотел один тип. Ради новизны, по-моему, как некоторые мужчины совокупляются с животными, и чтобы все хорошенько распробовать. Он заплатил человеку, у которого я был в плену. Мой тюремщик впустил его в мою клетку и ушел. И… он был как безумный. Я как будто превратился в вещь, в неодушевленный предмет. Я отказывался, я сопротивлялся, а в конце концов умолял его – когда понял, что он гораздо сильнее меня. Ничего не помогало. Он причинил мне боль. А потом слез с меня и убрался восвояси. Что-то случается, когда ты осознаешь, что какой-то человек наслаждается, причиняя тебе невероятную боль… без всяких сожалений. Ты начинаешь иначе к себе относиться – и ты по-другому оцениваешь других людей. Все меняется.

Он замолчал.

– Да, – подтвердила она.

Воцарилась тишина. Затрещал огонь – и Сельден почувствовал себя обнаженным и уязвимым, каким не был даже тогда, когда его голым выставляли напоказ.

– Я потом долго болел. По-настоящему. Было чудовищно больно. У меня текла кровь и начался жар. Кажется, я до сих пор не выздоровел.

Слова рвались из него. Он вскинул руку и прижал пальцы к губам, чтобы их остановить. Слезы, которые он не пролил тогда, жгли ему глаза. Слезы изорванного и избитого ребенка, беспомощного перед совершенным над ним насилием. Собрав остатки мужества и гордости, он старался с ними справиться.

– Когда тебя насилуют, плоть рвется. – Она негромко констатировала этот суровый факт. – Я слышала, как люди – женщины – делают вид, будто произошел сущий пустяк. Как будто женщины заслужили такое обращение или причиной вообще стало лестное для них возбуждение мужчины. Дескать, это просто уловка ради того, чтобы разжечь чужую страсть. Я их не понимаю. Мне хочется бить и душить их, пока они не согласятся со мной.

Она медленно встала – и он увидел, какую муку она испытывает. Когда она отдышалась, то наклонилась и укрыла его одеялом.

– Спи, – посоветовала она ему.

– Может, завтра день будет лучше, – прошептал он и закашлялся.

– Сомневаюсь, – без злости отозвалась она. – Но, так или иначе, ты проснешься здесь. Выбора нет. – Она направилась к двери, но замерла у порога. – Твоя драконица, – проговорила она и на миг запнулась. – Когда она тебе изменяла, было больно?

Он покачал головой:

– Иногда. Но то, что у нас появилось, все компенсировало. Жаль, что я не могу толком объяснить.

– Она знает, где ты находишься? Чувствует твое со-стояние?

– Вряд ли.

– А если бы она была в курсе, явилась бы сюда? Спасла бы тебя?

– Хотел бы думать, что да.

– И я тоже, – загадочно произнесла она.

И Кассим удалилась, оставив Сельдена в одиночестве.

Пятый день месяца Плуга – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Джэни Хупрус, торговца Дождевых чащоб, Трехог, – Ронике и Кеффрии Вестрит, торговцам Удачного.

Кеффрия, я последовала твоему совету. Подробное объяснение отсутствия Малты отправлено тебе в опечатанном сургучом пакете с кораблем «Офелия» и доверено капитану Тенире. Как мы все знаем, он человек безупречно честный.

Молю вас хранить эти сведения в глубокой тайне. Я сама почти отчаялась, но посчитала своим долгом поделиться с вами столь важной информацией. Сожалею, что вынуждена отвечать туманно и заставлять вас ожидать прихода пакета. Сейчас я разделяю ваше нежелание доверять Почтовой Гильдии конфиденциальные данные, касающиеся семейных дел.

Я разделяю ваш страх за Сельдена. Как бы хотелось узнать о нем хоть что-то наверняка! Мы отправили ответ Уинтроу и сообщили, что по-прежнему надеемся на благоприятный исход.

Остальное здесь в полном порядке, кроме, конечно, постоянной тревоги за Сельдена.

Молю вас: если вы получите добрые вести о нашем мальчике, сообщите их как можно быстрее голубиной почтой. В таком случае я бы поделилась своим счастьем со всем светом.

Да хранит нас Са!

Джэни.

Глава 12. Драконий воин

Бесконечное преследование затянулось. Геста от него уже тошнило. И дело было не в том, что он испытывал сочувствие к твари, на которую они вели охоту. Его желудок протестовал против невероятной скуки, которая внезапно сменялась не поддающейся контролю опасностью.

Калсидиец и его товарищи были полны решимости захватить дракона и заполучить его кровь, глаза, мясо, язык, печень и селезенку. И еще какую-то свежатинку, по которой они пускали слюнки каждый вечер, когда Гест прислуживал им в камбузе за ужином. Сегодня калсидиец и его компания исполнились дикого оптимизма. Они стучали кружками по столу для пущей выразительности и превозносили собственные смекалку и отвагу, которые позволили им так долго не сдаваться. Драконица практически у них в руках, и с ее смертью они получат славу и почет. Они убьют ее, освежуют тушу и отправятся домой к славе и богатству, а что самое главное – обеспечат безопасность своим семьям. Герцог прекратит докучливые угрозы и осыплет их подарками и милостями. Любимые сыновья, которых держали в качестве заложников в ужасающих условиях, будут им возвращены.

Так они разговаривали поздно вечером, когда темнота вынуждала их прекратить трудную охоту и пришвартоваться у берега. С рассветом они возобновят преследование. Однако проклятое животное не желало умирать. Драконица плелась прочь от них день за днем – и, возможно, не останавливалась и ночью. Стойкие корабли боролись с течением, но не смогли ее догнать. Дважды она устраивала засаду и бросалась на них в отчаянной попытке перевернуть суда. Она ломала весла и сожрала пару гребцов, которые упали или были сброшены в воду во время драконьей атаки. Казалось, она с особым удовольствием медленно перемалывала их зубами, пока они орали от боли.

Но даже жертвы не заставили калсидийца отступить. Лорд Дарген был непреклонен.

Пленных выпустили из трюма и посадили на места убитых гребцов, приковав к веслам, словно рабов. Купцы и торговцы оказались плохой заменой закаленных трудами матросов, которые погибли в гигантских челяюстях. Но калсидийца и его сторонников, похоже, не смущало то, что девятнадцать из двадцати выпущенных в дракона стрел бесполезно шлепались в воду. Если двадцатая сбивала чешуйку или на мгновение застревала в уязвимой части ее тела, они ликующе ревели и верещали.

Гест не понимал, зачем они тратят столько усилий. Было очевидным, что драконица умирает. С каждым днем она выглядела все более потрепанной. Она явно не могла взлететь. Она держала крылья полуоткрытыми под странным углом. Ее расцветка поблекла, и воняло от нее ужасно – гниющим мясом. Поднимаясь с очередного места ночевки, она теперь тратила почти все силы, чтобы находиться вне досягаемости вражеских стрел. Порой она пряталась в зарослях рогоза на заболоченном берегу реки. Но когда она ложилась, то делалась почти невидимой. Тогда лорд Дарген заставлял кого-то из своих людей выбираться на сушу, чтобы спугнуть ее и заставить показаться. Некоторые из бедолаг становились пищей. Гест думал, что если бы калсидиец прекратил подкармливать драконицу своими прихвостнями, она бы уже давно ослабела и сдохла.

Но он, конечно, помалкивал. У него не было желания оказаться за бортом. Вдобавок он опасался, что при той скорости, с которой лорд Дарген разменивает своих людей, это станет неизбежностью. Теперь калсидиец редко отдавал ему приказы. Гест старался работать и держаться подальше от убийцы, пытаясь быть одновременно полезным и незаметным. Он часами занимался грязной работой: вытирал столы, варил кашу или суп – в общем, брался за любое дело, чтобы себя занять. Он с горечью говорил себе, что превратился в идеального раба: постоянно угождает хозяину, не требуя распоряжений.

Хуже постоянной черной работы были только моменты невероятного ужаса, когда драконица нападала на корабль. А это, кстати, могло произойти в любое время. Если ее выводили из себя, она поворачивалась и наносила удар. Ее рев был лишен задора: здесь скорее угадывалась реакция загнанной в угол крысы, а не разъяренного хищника. Иногда подобный штурм наносил ущерб не только кораблям, но и людям: порой драконица умудрялась убить кого-нибудь из команды.

– Гест!

Он вздрогнул, услышав свое выкрикнутое имя, а собравшиеся за столом мужчины разразились хохотом. Калсидиец к нему не присоединился. Он хмурился, недовольный слугой. Гест невольно поежился. У него было несколько поводов бояться. Сегодня утром он стащил два куска бекона, притворившись, что протирает сковороду. А еще он присвоил запятнанный водой плащ, который один из калсидийцев швырнул на палубу после того, как драконица устроила им неожиданный ливень брызг. Теперь он служил Гесту постелью, заставляя нелепо радоваться столь тонкой подстилке.

Геста захлестнул страх, и он обозвал себя дурнем. Не настолько уж сильно он мерз, да и дощатый пол был не слишком жестким! Он не собирается расплачиваться за это своей жизнью!

Щеки калсидийца покраснели от выпитого – или, возможно, от недавних шлепков воды. Но сейчас все собравшиеся на корабле имели весьма потрепанный вид, и Гест не решался предположить, как выглядит он сам. Его руки были ошпаренными до локтей из-за одной лишь уборки…

Наконец его господин вынул из поясного кошеля массивный бронзовый ключ и пробурчал:

– Пойди во второй кормовой трюм и принеси нам бочонок сансидского бренди. – Чуть покачиваясь, он обвел взглядом присутствующих за столом. – Полагаю, мы можем праздновать уже сейчас. Завтра она наверняка будет нашей. Копье, которое сегодня метнул Бинтон, вошло глубоко. Все видели, как пузырилась ее кровь, попадая в воду. Драконья кровь! Очень скоро у нас ее будет много. Вполне разумно было бы уже сегодня освободить бочонок, чтобы налить туда ее!

Двое мужчин одобрительно закричали, однако остальные с сомнением покачали головами. Гест совершенно перетрусил, когда один из них вырвал у него ключ и засунул обратно в кошель его господина. Гнев расцвел на лице калсидийца – и Гест прекрасно знал, что направлен он будет на него.

– Твой хозяин пьян. Только глупец празднует победу, когда она ему еще не досталась. Уведи его и уложи спать. Возможно, завтра ты действительно принесешь нам полный бочонок.

Лорд Дарген поднялся на нетвердые ноги. Его пальцы потянулись к одному из его опасных метательных ножей.

– Ты здесь не командуешь, Клард. Тебе следует об этом помнить.

Тот не стал отводить взгляда.

– Я прекрасно знаю свое место, лорд Дарген. Вы нас ведете – и перенесли немалые трудности, делая это. Но я повинуюсь вам, а не вину у вас в брюхе!

Добавляя эту последнюю фразу, он ухмыльнулся, а спустя мгновение с лица калсидийца исчезла ярость. Он медленно кивнул, и остальные сидевшие за столом облегченно заулыбались.

Лорд Дарген повернулся к Гесту:

– Я иду спать. Возьми свечу и иди впереди, удачненский торговец. Когда мы вернемся в Калсиду, я, возможно, сделаю тебя своим камердинером. У меня никогда не было камердинеров, но тебе вроде эта работа очень подходит. Если только ты не станешь распускать руки.

Пирующие оглушительно захохотали. В сердце Геста пылала ярость, однако он скривил губы, изображая довольную улыбку. Страх перед подобной судьбой боролся у него в душе с ненавистью к этому человеку. Неужели быть съеденным драконом или утонуть в реке намного страшнее такого будущего? Загораживая ладонью пламя свечи от ветра на пути к каюте, он жалел, что у него не хватает мужества, чтобы столкнуть пьяного хозяина за борт, – но его более разумное «я» напоминало, как спутники калсидийца отреагируют на гибель своего главаря.

* * *

Смерть была совсем рядом. Они знали это – падальщики и кровососы, роящиеся вокруг нее. Некоторые даже не ждали ее гибели, а кидались на нее, ища возможность вырвать кусок ее плоти или впиться в одну из ран. Ей мучительно хотелось стряхнуть их, стремительно вытянуть шею и сделать своих мучителей собственной трапезой, но она этого не делала. Пусть налетают. Тинталья двигалась тихо, не обращая внимания на стайки мелких червей-вампиров и рыб, пытающихся ее кусать. Если они едят ее уже сегодня, то завтра почти наверняка будут пировать на ее трупе. Но ни один человек не возьмет ее крови и не срежет чешую, ни один человек не вспорет ей брюхо, чтобы взять окровавленными руками ее сердце. Если она не сможет скрыться от преследователей, то хотя бы позаботится о том, чтобы они умерли вместе с ней.

В конце дня Тинталья устроила себе небольшой отдых – если это можно было так назвать. С наступлением вечера она нашла в стене деревьев брешь и заползла в лес. Далеко продвинуться она не могла, с трудом пристроила свое ноющее тело среди древесных стволов и корней и ненадолго закрыла глаза.

И увидела сон.

Это ее удивило. В последнее время, когда она находила место и время, чтобы поспать, усталость утаскивала ее в темную пропасть, которую едва ли можно было назвать отдыхом. «Скорее кусочком смерти», – говорила она себе. Однако на этот раз недолгий отдых принес ей осколок идеи. Какое-то древнее воспоминание, доставшееся от предков, развернулось в ее памяти – и после пробуждения уже ожидало ее. У кораблей есть уязвимое место. Любому кораблю необходимо управление, будь то кормило или рулевое весло. Если их уничтожить, суда теряют возможность маневрировать.

Глупо было убегать от них, позволять им нападать на нее и преследовать. Нанести им ущерб ей удавалось только тогда, когда она ждала их в засаде. Но они быстро научились предсказывать ее атаки. Она бросалась на них, когда они бодрствовали, были начеку и при них было оружие, а дневной свет помогал им ее разглядеть. Теперь, когда она медленно и бесшумно шла по мелкой воде к кораблям, она шипела от молчаливой радости. Огни стоящих на якоре судов манили ее, рисуя бледные силуэты на поверхности воды. А вот для них она останется почти невидимой – черной фигурой в черной воде.

Тинталья не обманывала себя. Это ее последняя попытка выжить. Если сегодня ночью она не уничтожит или хотя бы не выведет из строя своих врагов, она вряд ли выдержит еще один день преследования. Заражение из ее первоначальной раны, похоже, распространилось на все мелкие травмы, которые они успели за это время ей нанести. Она не выздоравливала: с каждым днем состояние ран все ухудшалось, а сама она слабела. Если бы ей удалось отдохнуть, убить кого-то, поесть и поспать, то, может быть, она собрала бы достаточно сил, чтобы брести дальше к Кельсингре. Летать она больше не в состоянии. Одним крылом она едва могла пошевелить, а мысль о том, чтобы высоко подскочить, резко его раскрыть и сильными взмахами подняться в небо, казалась всего лишь давним сном.

Они поставили свои корабли носом к течению.

Она постарается обогнуть их как можно бесшумнее, а затем повернется и атакует. Она надеялась вывести из строя оба судна, а затем отступить, не дав им возможности ответить. Драконы так не сражаются, не позволяют себе нанести удар и потом бежать, однако она живет в не типичные для драконов времена. Она несет в себе яйца, которые созреют и которые со временем можно будет отложить. Она уловила на одном из кораблей запах драконов: существует слабая надежда на то, что в Кельсингре окажется жизнеспособное поселение ее сородичей. В это трудно поверить, и пока она в этом не убедится, она вынуждена считать, что все будущее драконов зависит от нее. Если эти глупцы, твердо вознамерившиеся ее убить, добьются успеха, может оказаться, что они уничтожат драконов навсегда.

Эта мысль укрепила ее решимость. Она выведет из строя корабли и спасется бегством. А когда она выздоровеет, то вернется и уничтожит не только их самих, но и то зловредное гнездо, откуда они родом. Она слышала их разговоры и опознала слова из воспоминаний своих предков.

«Я знаю, где вы плодитесь, – подумала она в их адрес. – Я и мое потомство падем на вашу землю и не оставим целым ни одно из ваших гнезд. Мы будем пировать на вашем скоте и ваших детях и отравим ваши водопои падалью. Вы будете уничтожены – и память о ваших обычаях развеется».

Она была уже так близко, что до нее доносились их приглушенные голоса и идиотский смех. «Веселитесь в последний раз!» – мысленно сказала она им.

Ее путь будет лежать между двумя стоящими на якоре судами на такой глубине, чтобы вода скрывала ее, но при этом ее когти по-прежнему впивались в речное дно. Она чуть согнула лапы, пригнувшись так, чтобы над водой оставались только ее глаза и ноздри, и начала подкрадываться.

* * *

Ковыляя рядом, лорд Дарген дохнул на Геста винным перегаром. Он схватил Геста за плечо и навалился на него, выругав своего слугу, когда его заплетающиеся ноги запнулись о фальшборт.

– Стой. Стой! – внезапно приказал он Гесту. – Надо отлить. Стой и смотри, удачненский торговец: вот какое оружие есть у калсидийца!

Гест понял, что его господин действительно очень пьян.

Продолжая сжимать плечо Геста, он ковылял вдоль борта, заставляя своего сопровождающего поневоле двигаться вместе с ним. Гест с отвращением отстранился, когда Дарген принялся сыпать похабными замечаниями насчет желания, которое он якобы внушает Гесту, и ехидно прохаживаться насчет малых размеров его члена. Ночь была отнюдь не тиха. Какие-то животные перекликались в ближайшем лесу, а призрачные отблески светящегося мха, свисающего со стволов, превращали деревья в безумные привидения. Желтый свет фонаря, падавший из иллюминаторов, уходил от корабля длинными полосами света на речной поверхности. Краем глаза Гест заметил какую-то рябь на воде. Он присмотрелся, пытаясь понять, что могло нарушить слабое течение между корпусами двух судов. Огромный сверкающий глаз воззрился на него – и быстро был прикрыт веком.

– Драконица! – заорал Гест. – Она прямо рядом с нами! Дракон в реке!

– Идиот! – обругал его Дарген. – Что тебя напугало? Речная свинья? Плывущее бревно? – Лорд Дарген проковылял к Гесту и посмотрел вниз. – Там ничего нет! Только вода – и фантазия труса! – Он схватил Геста за запястье и с неожиданной силой притянул ближе. – Посмотри вниз, удачненский трус! Что ты видишь? Одну только черную воду! Сейчас сброшу тебя туда, чтобы ты сам в этом убедился!

Свободной рукой он сгреб Геста за шиворот и заставил наклониться, перегибая через борт. Гест невнятно заорал, но даже в пьяном виде калсидиец обладал огромной силой. И что еще хуже, прямо напротив Геста сверкающий синий глаз уставился на него из глубины. Остальная часть твари была невидимой, скрытая черной водой, но он прекрасно знал, что на него с ненавистью взирает именно драконица. Взирает – и ждет.

– Вон она! Сами посмотрите, вон там! Видите: глаз! Посмотрите!

Его голос становился все пронзительнее, превращаясь в женский визг.

Калсидиец захохотал пьяно и утробно.

– Отправляешься за борт, удачненец!

Корабль вдруг резко лег на борт. Скрежет крошащегося дерева смешался с резкими криками сидевших на камбузе и отчаянными воплями заложников, запертых в трюме. Гест вцепился в перекладину, испуская нечленораздельный вопль.

Калсидиец отшатнулся от него с криком:

– К оружию! Дракон нас атакует. Убейте ее, убейте немедленно!

Корабль снова накренился – и калсидийца швырнуло на фальшборт. Несколько мгновений он цеплялся за него – и Гест уже посмел надеяться, что увидит, как хозяин летит в воду. Однако следующий удар дракона отбросил корабль на другую сторону, и лорд Дарген врезался в рубку.

– Нападение! – взревел он.

Ярость и страх резко протрезвили его.

Дверь камбуза распахнулась – и вооруженные люди выскочили на палубу.

* * *

– И почему бы всему городу не освещаться! – посетовал Рапскаль.

В душе Тимара была согласна с его словами, хоть и понимала, что это невозможно. Даже магический город имеет свои ограничения. Только некоторые из полос металла реагировали на изменения солнечного освещения. Как именно это было устроено, по-прежнему оставалось тайной, но теперь она узнавала магические творения Старших с первого взгляда. И в этой части города их, похоже, сознательно старались не использовать. Она почти поняла, почему именно. Она отстранилась от неуловимого воспоминания. Статуи на ближайших площадях были просто безмолвными и неподвижными статуями. Они были из любовно обработанного камня, но в них не блестели серебряные нити памяти.

Хранители собрались на колодезной площади и расчищали завалы. Элис тоже пришла – и впервые за много дней при ней была папка с бумагой и карандашами. Лефтрин привез новые запасы пишущих материалов. Она перелезла через груду изломанных бревен и быстро скопировала надпись с одного из них. Дерево на удивление хорошо сохранилось. Тимара услышала, как Элис высказывает Лефтрину свое предположение, что это связано с толстым слоем блестящей краски, которая покрывала бревна. Лефтрин неохотно согласился, хоть и высказал недовольство, что его команда оказалась здесь, вместо того чтобы приложить свои силы к укреплению причала для «Смоляного».

Тимара распрямила ноющую спину и попыталась посмотреть на эту площадь глазами Элис. Было непросто мысленно восстановить ее. Когда-то колодец защищал изящный и богато украшенный навес из резного дерева, установленный на прочных деревянных колоннах. Крыша имела форму пирамиды и была выкрашена зеленой, золотой и синей краской. Она обрушилась от времени, а может, была специально сломана. Карсон подметил, что некоторые бревна раздроблены, тогда как другие подгнили. Среди бревен запутались цепи и блоки – останки ворота, которым когда-то из глубины подни-мали огромное ведро. Карсон велел хранителям оттаскивать металлические детали в сторону и сохранять все найденные предметы.

– Возможно, нам удастся заново собрать хотя бы часть механизма, – сказал он.

Лефтрин посмотрел на груду обрывков цепи и тихо присвистнул.

– Неужели колодец мог быть настолько глубоким?

На его вопрос ответил Меркор:

– Со временем уровень Серебра понижался. Он действительно был таким глубоким.

Драконы собрались в круг, наблюдая за работой храни-телей и с надеждой переминаясь с лапы на лапу. Они по-являлись и исчезали, когда голод заставлял их охотиться, наедаться и спать, но они неизменно возвращались на площадь, как только вечер начинал уступать место ночи, не – уходя в горячие купальни или к песчаным лежбищам. Тимара отметила про себя, что драконы впервые за последние недели проводят со своими Старшими настолько много вре-мени.

Явное нетерпение драконов передалось хранителям. Они все, как и команда Лефтрина в полном составе, отложили другие дела, чтобы трудиться на расчистке колодца. Лефтрин потребовал, чтобы вахтенная команда постоянно присутствовала на борту его обожаемого корабля, но матросы распределили обязанности так, чтобы каждый мог какое-то время находиться и на колодезной площади. Невероятная сила Большого Эйдера оказалась неоценимой при уборке огромных бревен, Хеннесси и Скелли отбирали из коротких обрывков такие куски цепи, которые еще можно было пустить в дело. Тимара обратила внимание на то, как довольно ухмылялся во время работы Хеннесси: он был как никогда шутлив и добродушен. Возможно, это было как-то связано с тем, что Тилламон, облаченная в одеяние Старших, всегда приносила ему воду и останавливалась рядом с ним, задавая вопросы, на которые он с удовольствием ей отвечал. Тилламон нельзя было назвать хорошенькой: ее чешуя и выросты на челюстях, по мнению Тимары, делали эту молодую женщину больше похожей на бронированную жабу, а не на грациозную Старшую. Однако Хеннесси с его шрамами и огрубевшими руками тоже не был образчиком мужской красоты. И, похоже, их обоих мало интересовало то, что о них подумают другие, если сами они друг другу нравятся. Высокий и стройный Алум казался не на своем месте, когда под серьезными взглядами команды старался найти себе дело рядом со Скелли. Особенно внимательно наблюдала за ним Беллин: взгляд ее был испытующим, а губы плотно сжаты.

Это был долгий рабочий день: Элис вела записи, а остальные разбирали и сортировали бревна и остатки металлических конструкций. И вот наконец перед ними в центре ничем не примечательной площади разверзлась круглая дыра, диаметр которой был больше роста высокого человека. Ее окружали остатки кирпичной стены. Сам колодец был забит обломками.

– Чтобы это расчищать, понадобится устроить ворот, – мрачно отметил Сварг. – Кажется, будто все это набивали туда специально, – добавил он.

Карсон согласился с ним, добавив несколько цветис-тых ругательств.

Обломки не просто беспорядочно упали: их специально бросали в колодец, полностью его перекрыв. Даже когда они установили над устьем колодца треножник из сохранивших прочность бревен, поднимать перекрывшие источник куски удавалось только после того, как их хорошенько расшатали. Когда уровень обломков понизился, Лефтрин настоял, чтобы спускавшийся в отверстие хранитель надевал страховку и работал с партнером.

– Нельзя предсказать, когда эти обломки не выдержат и рухнут вниз. Нельзя допустить, чтобы хранитель или матрос полетел туда же.

Так начался тяжелый труд по разборке плотно забитого в колодец мусора. Хранители работали с рассвета до темноты, а драконы наблюдали за ними, нетерпеливо кружа рядом. Порой они приближались на такое опасное расстояние, что хранителям приходилось весьма льстиво умолять их, чтобы они отодвинулись и освободили им пространство для работы. Даже когда к ночи небо начинало блекнуть, драконы толпились на площади. Некоторые просто стояли, другие настороженно расхаживали, словно ожидая, что из колодца вырвется до-быча.

Плевок принялся ворошить носом сложенные грудой обрывки цепи, сводя на нет все результаты проделанной работы.

Карсон вздохнул:

– Дракон, прекрати, пожалуйста. Ты ведь не хочешь, чтобы нам пришлось еще дольше здесь возиться и разгадывать головоломку.

Плевок прекратил рыться в цепях и поднял голову. Его глаза сверкали.

– Серебро – вот что нам нужно! Мы получаем его крохи, когда пьем из реки или съедаем добычу, которая водится в прибрежных водах. Серебро рассеяно в этих местах, оно вплавляется в камни и кости и перемещается глубоко под землей. – Удивительно, но Плевок говорил продуманно и спокойно. – Все здешние обитатели получают немного Серебра с едой и питьем, и когда-то даже драконам приходилось удовлетворяться столь малым количеством. Мы знали, что дичь, которая водится в окрестностях, омолаживает нас сильнее, чем где-либо еще. Мы слышали друг друга яснее, когда охотились в долине, и до нас долетали ваши мысли…

Он замолчал – и Тимаре показалось, будто ночное небо стало угольно-черным.

– Плевок? – окликнул дракона Карсон, когда его необычная речь стихла.

Он был не единственным, кто изумленно взирал на склочного маленького серебряного дракона. Плевок замер, невидяще глядя на обрушившиеся стены старого колодца. Пауза затянулась.

Ее прервал Меркор:

– Я чувствую, что Плевок не солгал. Не могу вспомнить все события, о которых он говорил, но кое-что согласуется с его словами.

– А ну-ка отдай! – внезапно потребовал Карсон.

Он надвинулся на миниатюрного дракона и строго на него посмотрел. Далеко не сразу Плевок разжал челюсти. Кусок цепи свесился у него изо рта, а потом с лязганьем упал на брусчатку площади. Карсон присел, разглядывая обрывок, но не притронулся к нему.

– Что это? – осведомился он, обращаясь сразу ко всем.

Меркор выдохнул через ноздри.

– Наверное, на звеньях оставались следы Серебра, и Плевок их обнаружил.

– Совсем чуть-чуть, – важно подтвердил Плевок. – Я его почуял. И забрал, пока вы глазели на меня, будто коровы.

Его самодовольство было на редкость противным.

– А вот и тот Плевок, с которым мы хорошо знакомы, – проворчал Карсон, и спустя миг ему, как и другим хранителям, пришлось спасаться от лап Меркора и всех его соро-дичей.

Драконы дружно ринулись рыться в обломках колодца. Однако похоже, что шумное обнюхивание и копание в цепях и досках было абсолютно бесполезным. Они медленно разошлись, вернувшись к своему бдению. Тимара поняла, что хранители разделяют ее изумление. Если крошечного количества Серебра достаточно, чтобы вызвать в Плевке такую перемену – пусть на короткое время, – то что с драконами сделает постоянный приток загадочного вещества? И на что они будут готовы ради него?

Синтара появлялась на месте работ не меньше трех раз. Она почти не разговаривала с Тимарой, но излучала одобрительное отношение к тому, как усердно девушка старается расчистить колодец. Тимару возмущало то, что энтузиазм королевы способен настолько ее согреть и подстегнуть, но сопротивляться уже не могла. Она знала, что трудится интенсивнее, когда синяя драконица наблюдает за ней. Однако она была не одинока. Даже Джерд принимала участие в работах с таким рвением, какое обычно редко проявляла в эти холодные дни. Тимара избегала ее, предпочитая работать рядом с Татсом и Рапскалем. Ее совсем по-другому согревало то, насколько легко им стало друг с другом. Татс искренне отбросил ревность, а Рапскаль и раньше не выказывал никаких ее признаков. Тимара удивлялась, что все могло быть настолько легко, – и надеялась на то, что не ошиблась. Наконец она стала собой! Когда они сделали перерыв на простую трапезу, в которую – о счастье! – входили горячий чай с сахаром и сухари, а не только копченое мясо, Джерд прошлась за их спинами и с улыбкой отметила, что они втроем нашли для себя общее занятие.

Тимара решила перестать волноваться по любому поводу – и сказала себе, что может гордиться этим достижением.

Но с наступлением сумерек, когда от земли поднимался холод, обжигавший ей руки и лицо, ей хотелось только одного: вернуться домой. «Да, домой», – подтвердила она мысленно. Скорей бы добраться до уютной комнаты со скромным запасом личных вещей и лечь на кровать! Она предположила, что расчистку колодца можно отложить на завтра и на светлое время суток, но другие не разделяли ее желания отдохнуть. Карсон, Большой Эйдер и Лефтрин подошли к краю колодца и теперь смотрели вниз.

– Уже стемнело, – объявил Лефтрин.

– Я жутко замерз и больше ничего не могу делать! – откликнулся Татс из глубины.

Кейз и Бокстер работали на веревке от ворота. Когда они подтянули Татса к краю колодца, Нортель и Рапскаль стояли наготове, чтобы ухватить его за страховочную сбрую и перетащить юношу на надежное место. Даже сквозь чешую Старшего было видно, что лицо у него покраснело от холода, а пальцы скрючились, как птичьи лапы: развязывать узлы страховки пришлось Рапскалю.

Подходя к ним, Татс пробормотал:

– Кажется, мы почти добрались. Тот последний кусок бревна, который вы вытащили, – помните, на нем был закреплен обрывок цепи? Когда вы его подняли выше, я проверил завал и обнаружил небольшое отверстие. Кое-что еще надо убрать, но, по-моему, его перекрывают всего два куска древесины и несколько камней. Когда мы их вырвем, нам откроется свободный доступ до самого дня.

– На дне спрятано Серебро? – жадно спросила Верас.

Ноздри у нее раздулись, шипы на шее встопорщились воротником. Джерд застыла рядом со своей королевой, и на ее лице читался тот же вопрос.

– Вы можете до него добраться? – спросила Синтара. Она протолкалась в первый ряд и, игнорируя окрик Лефтрина, призывавший к осторожному обращению с воротом, заглянула в дыру. – Ничего не вижу, – констатировала она. – Но, кажется, я его чую!

– Руины пахнут Серебром, вот и все, – фыркнул Плевок со своим привычным пессимизмом. – Все Серебряные колодцы пересохли, и мы обречены. Хорошо, что я забрал то, что нашел на цепи.

Хеби издала унылый вопль, и Рапскаль, бросив находившуюся у него в руках страховку, кинулся к ней.

– Нет, моя красавица, моя милая! Мы никогда не сдадимся! – Он повернулся к хранителям. – А нельзя опустить вниз фонарь? Чтобы драконы получили ответ уже сегодня?

Несмотря на надвигающуюся морозную ночь, они согласились. Но с первой попытки ничего не получилось. Факел, брошенный в колодец, упал на затор и остался на нем, продолжая гореть и застилая все своим светом. Но они – швырнули еще пару факелов – и один полетел прямо в отверстие.

Все это время Тимара лежала на животе – вместе с другими хранителями, склонившимися над колодцем. Огонь на несколько мгновений осветил сверкающие стены. Ствол оказался идеально круглым и гладким: Тимара не разглядела границ блоков, которыми он был выложен. Дрожащее пламя отражалось от стен, мимо которых факел летел. Тимару потрясло, что хранители спускались настолько глубоко и потом работали в завале. Она посмотрела на Татса.

– Я бы так не смогла, Татс.

Рапскаль устроился по другую ее руку.

– Конечно, смогла бы, – произнес он.

Его слова вызвали у нее раздражение, но она не могла определить причину своей реакции. Раньше, когда он говорил, что она сильнее или храбрее, чем она думала, Тимара чувствовала себя польщенной. Но сегодня, созерцая эту черноту, – нет.

– Смогла бы, но не стала бы, – парировала она, и он промолчал.

Когда третий факел кинули в отверстие, которое заметил Татс, ей показалось, что он летит целую вечность. Однако он не потух.

Остроглазый Хеннесси воскликнул:

– Внизу есть что-то серебристое! Странно… Там вроде бы лежит опрокинутое ведро. Но оно не плавает, и факел – тоже. Кажется, он достиг самого дна. А все остальное закрывает собой ведро. Оно громадное.

– А зачем нужно такое большое ведро? – выпалила Ти-мара.

– Оно, наверное, драконьего размера, – пояснил Рапскаль.

В неровном мерцающем свете они старались разглядеть то, что заметил Хеннесси. Наконец Карсон подвел итог:

– Кажется, колодец наполнился осадком и пересох, и тогда кто-то сломал механизм и сбросил его вниз, перекрыв ствол. Может, внизу и есть Серебро, но я не уверен, что сейчас нам стоит тратить время на его поиск. – Он устало вздохнул и потянулся. – Друзья мои, думаю, нам нужно уходить.

– Надо убрать мусор!

– Его можно углубить. Пусть Старшие спустятся в дыру!

– А нельзя поднять на поверхность хоть каплю Серебра?

Драконы задавали вопросы и взволнованно трубили. Тимара ощутила, как они алчут обрести драгоценное вещество. Это было похоже на жажду того, кто очень давно не пил, только гораздо более сильную.

– НЕТ!!! – Яростный рев Плевка заглушил остальных. – Серебро нам необходимо! Необходимо! Убьем вас, если прекратите попытки!

Меркор сделал несколько шагов и встал между Плевком и хранителями. Он одарил мелкого серебряного дракона долгим взглядом черных глаз. Тот опустил голову так, что его пасть оказалась у самой земли, и зашипел, однако от-ступил.

– Драконы действительно нуждаются в Серебре, – внезапно произнесла Тимара.

Уверенность как-то незаметно возникла в ней – и она невольно повторила обрывок древней премудрости Старших. Но ее реплика прозвучала в потрясенной тишине, наступившей после выходки Плевка, и девушку услышали все. Хранители застыли на месте, ошарашенные поведением драконов, но Меркор мгновенно оценил обстановку и начал говорить – размеренно и неспешно. Как это часто бывало, он не придал значения фокусам Плевка.

– Прежде в реке имелись особые источники Серебра, и оно текло прямо под водой. Драконы сами могли получить его – не прибегая к помощи Старших. Иногда серебряное русло мелело, а порой после землетрясения Серебро могло пропасть, но мы всегда вынюхивали его и вновь обретали бесценное вещество. Самые лучшие подземные ключи бдительно охранялись мощными самцами-воинами.

Меркор прервал свою речь, выискивая старые воспоминания. Кало издал басовитый рык: территориальное предупреждение. Тимара никогда прежде не слышала от драконов такого звука, но моментально опознала его. Балипер, который редко подавал голос, добавил:

– Много кровавых сражений велось за источник Серебра. Тогда драконы почти не общались с людьми. Мы являлись совершенно другими существами.

– Тогда царила жестокая эпоха, – подтвердил Меркор, но в его словах ощущалась скрытая тоска по давним битвам. – Мы создавали мало Старших… Кажется, только певцов. Но некоторые поселились здесь, приведенные своими драконами. Они построили поселение. Они не приближались к источникам и не знали про Серебро. А затем, после необычайно мощного землетрясения, Серебро появилось в одном рукотворном колодце. Первые люди, которые его обнаружили, умерли, прикоснувшись к нему. Но драконы, которые съели их трупы, стали разумнее. Оно пригубили Серебра – самого чистого и неразбавленного, какое только могло быть в природе. Вкус поразил их. Постепенно все драконы привыкли пить то колодезное Серебро. Мы научились разговаривать с людьми и использовать магию Серебра, чтобы придавать смертным тот облик, который подходил для служения нам. Они стали истинными Старшими. От драконов они получили силу Серебра и построили Кельсингру – наш общий город. Когда очередное землетрясение перекрыло источник, Старшие обнаружили другие. Одних хватало надолго, а были и те, что быстро иссякали. У меня нет воспоминания о том, как или когда был вырыт этот колодец. Но, по легендам моих предков, когда-то Серебро доходило в нем почти до верха. Любой дракон мог утолить свою жажду. Все складывалось прекрасно, поскольку речные источники становились все менее надежными и отыскивать их было весьма трудно. Наши старшие очень рисковали, но сделали колодец больше и глубже и даже построили беседку, которая его защищала. По мере того как Серебро отступало, доставать его было очень сложно, но Старшие трудились, не покладая рук. Им многое удавалось. А Серебро в этом колодце то прибывало, то убывало в зависимости от времени года: иногда оно плескалось на дне, а иногда буквально выливалось наружу. А остальные Серебряные колодцы Кельсингры в конце концов пересохли. Зато этот действовал безотказно и потому стал для нас сокро-вищем.

Меркор замолчал. Тимара слышала только дыхание драконов и хранителей и далекий шепот реки. А Меркор заговорил снова:

– Тогда мы не были единственными драконами. В мире обитали наши собратья, но без чистого Серебра разум у них был не таким ясным, как у нас. Они мало чем отличались от львов и медведей, на которых охотились. Когда мы встречались с ними во время брачных полетов или миграций в теплые земли, они чуяли Серебро. Они его желали. И тогда они присоединялись к нам, чтобы отведать его, но мы их прогоняли. Они налетали стаями, но нам всегда удавалось их победить и отправить назад, на их собственные территории. Кельсингра процветала, и мы создавали Старших, чтобы они следили за колодцами и сооружали для нас теплые и удобные зимние убежища. Старшие помогали нам защищать самый щедрый источник Серебра в этом мире. Постепенно город разрастался вокруг колодца. Хранители добывали камень с серебряными прожилками и находили для него множество применений. Мы использовали Серебро, чтобы трансформировать Старших, а они, в свою очередь, прилагали все силы к тому, чтобы обживать Кельсингру и ее окрестности. Серебро сохранилось здесь: сейчас оно подобно тонким нитям и разговаривает с нами. Но драконы не способны пить камень. Если колодец пересох, а мы не нашли выходов в реке…

– Зачем драконам Серебро? – прервала его Сильве.

Ее дракон повернул массивную голову, чтобы посмотреть на нее. Его антрацитовые глаза вращались в свете факелов. Тимара почувствовала, что он отвечает неохотно:

– Оно продлевает нам жизнь – примерно таким же образом, как мы сами продлеваем жизнь нашим Старшим. Оно – наша часть, течет у нас в крови и содержится в яде, оно содержится в наших изначальных змеиных оболочках и в коконах. Вот почему был важен Кассарик. Там в прибрежной глине и песке есть Серебро. Его нельзя попробовать, но при плетении нитей оно сохраняет нам воспоминания почти так же, как камни хранят воспоминания Старших. Оно помогает нам восстанавливать память предков, когда мы превращаемся из змей в драконов. Если Серебро исчезнет, то наш род упростится. Мы не вымрем, но, думаю, наша мудрость поблекнет, а разум померкнет. И наши жизни укоротятся. – Он понизил голос и добавил: – А еще уменьшится наша способность формировать Старших.

Огромный золотой дракон воззрился на Малту и Рэйна. Как всегда, Малта прижимала к груди закутанного младенца, как будто она была ребенком, а он – ее самой любимой куклой. Даже холодной ночью она не желала расставаться с Фроном. Может, ей казалось, что ее сын не умрет, пока она держит его в своих объятиях.

Но Меркор произнес слова, заставившие ее смертельно побледнеть.

– Если Тинталья вернется, то для исцеления вашего ребенка ей понадобится Серебро. Все мы зависим от Серебра, так или иначе.

– Нет! Не-е-ет!!!

Малта отчаянно завыла и приникла к мужу, спрятав крохотного Фрона между их телами.

Нахмурив лоб, Сильве сочувствующе прикоснулась к морде своего дракона.

– Меркор, если Серебро хоть как-то можно получить, я его тебе добуду, – вымолвила она с тревогой.

– Знаю, – спокойно отозвался дракон. – Для того и существуют Старшие. Но хочу предупредить: Серебро представляет для вас огромную опасность. Драконы способны его пить, но любое его соприкосновение с кожей человека ведет к медленной смерти. Немногим Старшим удалось выжить и овладеть магическим даром, связанным с Серебром. Но они заплатили за это слишком дорогую цену.

И Меркор погрузился в раздумья. Никто не посмел снова с ним заговорить.

Малта выпрямилась. По ее щекам струились розоватые слезы.

– Но ты упомянул, что на мне есть Серебро – в виде метки. Почему же я не умерла, Меркор?

Дракон покачал громадной золотой головой.

– Старшие нашли какой-то способ, но я не знаю всех деталей. Они могли прикасаться к нему и прикладывать его к себе, чтобы заниматься магией. Серебро отдавало камню приказы и разговаривало с деревом, керамикой и металлом, требуя, чтобы они приняли определенную форму, – а те всегда подчинялись. А потом бездушные вещи делали то, чего от них требовали Старшие. Люди мастерили из Серебра двери и создавали проходы из камня, с помощью которых перемещались в другие города. Они строили здания, которые зимой оставались теплыми. Они прокладывали дороги, которые никогда не позволяли растениям себя разрушить. А самые могущественные Старшие применяли Серебро, чтобы преобразить себя в момент смерти, – они застывали в статуях и тем самым вели непонятное существование. Иногда они лечили Серебром, напоминая телу, каким оно должно быть, и избавляя себя от боли и недугов. Их долгой жизни способствовало их собственное колдовское искусство. Старшие были пропитаны магией Серебра. Но, возможно, их время прошло и уже не вернется. Вероятно, точно так же дело обстоит и с драконами.

– Не говори так! – всхлипнула Сильве, стремительно прижимаясь к боку Меркора.

Плакала не только Сильве: все хранители разделяли ее чувства. Неужели они проделали этот путь лишь для того, чтобы потерпеть неудачу?

Рэйн крепче прижал к себе Малту с Фроном на руках и вслух пообещал:

– Если Серебро можно добыть, я достану его для нашего сына.

* * *

Тинталья оказалась слабее, чем думала. Ее удары по рулю расщепили его, но не оторвали от корпуса. Она вновь вытянула шею и схватила дерево зубами, сжав челюсти, а потом резко дернула, намереваясь оторвать от корабля. Вместо этого на рывок подался весь корабль, заставив ее потерять равновесие. Она инстинктивно распахнула крылья, чтобы восстановить устойчивость, – и произошло немыслимое.

Копье направила сама судьба. Даже метнувший его мужчина удивленно вскрикнул, когда оно ударило дракона и – вошло глубоко в тело. Тинталья завопила. В темноте удар безошибочно нашел ее самое слабое место, попав в опухшую рану, где сохранялся нарыв, вызванный застрявшим наконечником стрелы.

Она ощутила обжигающий толчок невыносимой боли, а потом размягченная зараженная ткань не выдержала – и часть стрелы вывалилась. Кровь и гной хлынули из нее в холодную речную воду. Мир вокруг нее завертелся, звезды замерцали на поверхности реки. Она попыталась отдалиться от корабля.

Первый удар шестом попал ей по голове. Внезапно на палубе обоих кораблей появились люди, которые принялись осыпать ее ударами шестов и весел. Стрелы летели с близкого расстояния, больно стукаясь об нее, хоть и не проникая сквозь чешую.

В смятении она оказалась между двумя корпусами вместо того, чтобы отодвинуться дальше. Кто-то швырнул пустую бочку: она ударила ее по макушке, и на секунду ее оглушило. Голова драконицы погрузилась под воду.

Вновь она подняла голову под торжествующие крики обеих команд. Они убивали ее – и она это сознавала. Ее охватила ярость: жалкие людишки сумели стать для дракона угрозой! Не думая о том, что подставляет под удары свое уязвимое брюхо, она взметнулась на задние лапы и начала бить передними по кораблям. Одновременно с этим она запрокинула голову, трубным гласом изливая свой гнев и отчаяние.

«Они меня убивают! Люди Калсиды протыкают и бьют меня. Я умираю! Драконий род, если ты еще жив, отомсти за меня. Айсфир, если ты меня слышишь, знай: твое потомство погибло, не появившись на свет! Отомсти за них!»

* * *

У Карсона сел голос. Он говорил извиняющимся тоном, словно просил прощения у Малты за тяжелое состояние – Фрона.

– Колодец занесен, но он не пересох. Существуют способы, с помощью которых его можно почистить и снова открыть. В Дождевых чащобах подземные ключи с питьевой водой часто становятся илистыми. И меня очень удивило, почему здесь вообще не было влаги – ведь колодец расположен поблизости от реки. Завтра, когда можно будет работать при свете, мы напряжем наши силы, чтобы с ним разобраться. Тогда мы поймем, где лежит Серебро и насколько глубоко оно спрятано. Однако сейчас холодает, и, подозреваю, к утру пройдет дождь. Давайте отдохнем и хорошенько выспимся. Завтра все будет выглядеть иначе.

Хранители закивали. Некоторые начали разбирать горящие факелы из самодельных креплений. Хеннесси протянул руку Тилламон, и та охотно ее приняла. Спрятавшись за грудой бревен, Скелли прощалась с Алумом. Драконы разворачивались и медленно шествовали по улицам к песчаным ваннам и горячим купальням, не дожидаясь, пока хранители и матросы разберут с места работы принесенные инструменты. Плевок ушел последним, склонив голову и с шипением выпустив струйку яда, который пузырился, попадая на камни мостовой.

– Серебро им нужно, чтобы жить? – поинтересовался Татс у Тимары.

– Оно продлевает им жизнь, – уточнила Тимара. – И по-моему, с помощью Серебра они передают потомству свои воспоминания, – добавила она. – Кажется, оно понадобится и нам. Подозреваю, что прежние Старшие обновляли свои тела, когда начинали стареть.

Они оба слышали речь Меркора. Однако, обсуждая магию Серебра между собой, они каким-то образом делали все более реальным. Ни Татс, ни Тимара не упомянули о том, что Меркор сказал о малыше Малты, или о том, как Серебро важно для будущих детей, родящихся в Кельсингре. В глубине души Тимара полагала, что Фрон обречен. Ему нужны дракон, которого никто не видел уже много лет, и Серебро, давным-давно пропавшее из старого колодца. Она жалела и Малту, и Рэйна, но старалась не допустить в свое сердце слишком сильных чувств. Она молча радовалась тому, что не стала рисковать и не забеременела. У нее не было желания разделить участь Малты.

Неожиданно подле них возник Рапскаль.

– А завтра кому-то из нас стоило бы поискать небольшие колодцы, о которых говорил Меркор, и проверить, по-прежнему ли они сухие. Мне кажется, что если из-за землетрясения один колодец пересыхает, подземный ключ может сменить направление и начать бить в другом месте.

– Хорошая мысль, – кивнул Татс, и Тимара уловила тревогу за его зеленую королеву.

Девушка попыталась понять, что сама думает о возможной угрозе, и ощутила отклик Синтары, когда произнесла:

– Я бы не стала отчаиваться, пока мы не проверим, как обстоят дела с главным колодцем. Может, там сейчас плещется вода, а к утру уровень быстро поднимется. Мы извлечем из него хотя бы пару капель Серебра, когда окончательно уберем завал. А потом посмотрим, что делать дальше.

– Точно! – радостно подхватил Рапскаль. – И моей Хеби надо…

Он внезапно замолчал. Глаза у него округлились. Он судорожно втянул в себя воздух – и задержал дыхание.

– Что случилось, Рапскаль? – спросила Тимара.

Он повернулся – и его взгляд сфокусировался на ней.

– Мерзкое предательство! На драконов напали люди! Нам нужно лететь ей на помощь. Сегодня! И немедленно!

Его слова потонули в яростном реве драконов, подхвативших призыв хранителя. В следующее мгновение Тимару пронзила догадка. Где-то умирал дракон, убитый людьми. Королева Тинталья! Тинталья, которая вела их всех вверх по реке, пока они еще были змеями, – и она стала жертвой людского предательства! Она призывала их отомстить за нее!

– Тинталья! – Полный муки вопль Малты пронзительной нотой влился в трубные клики драконов. – Если ты и твое потомство погибнете, то и мое тоже! Синяя королева, чудо небес, не умирай! Не позволяй себя уничтожить! – Быстро повернувшись, она обратилась к остальным хранителям. В ночной темноте она выпрямилась во весь рост – и силу ее голоса ощутили все. – Старшие, восстаньте! Молю вас, придите к ней на помощь! Ради моего ребенка – да, но и ради всех драконов! Ибо если вы допустите, чтобы сапфировая Тинталья погибла, будете ли вы в безопасности?

Малта сияла в желтом свете факелов и фонарей – и со странным трепетом Тимара признала королеву Старших. Неудивительно, что такой ее видела вся Джамелия: величественной, грозной и практически наводящей чары на окружающих. Тимара вдруг уверилась в том, что, если Тинталья сможет уловить слова Малты, они поднимут ей дух.

– Мы полетим! – яростно и хрипло взревел Рапскаль. Глаза у него горели гневом, а складка губ превратила в совершенно незнакомого Тимаре человека. Он расхаживал между мечущимися Старшими и драконами и, казалось, внезапно стал выше. – Мои доспехи! Мое копье! – громко закричал он. – Где мои слуги? Отправьте их за моими доспехами! Нам надо лететь! Нельзя дожидаться рассвета: к этому моменту она может погрузиться в вечную тьму. Просыпайтесь и беритесь за оружие! Приготовьте драконьи корзины! Несите боевую сбрую!

Тимара уставилась на него, открыв рот. Ей показалось, что она одинока, захваченная водоворотом завихрившихся времен. Теллатор. Это он разговаривал таким повелительным тоном, и он так расхаживал. Вокруг нее драконы поднимались на дыбы и исступленно трубили. Между ними метались хранители: некоторые умоляли своих любимцев не рисковать и остаться здесь, а другие пятились, отступая на безопасное расстояние от стаи драконов, потрясающих крыльями и дергающих шеями, чтобы наполнить мешки ядом. Но самое невероятное заключалось в том, что странное поведение Рапскаля никто не заметил.

Он прошагал к Тимаре с напряженной улыбкой и стиснутыми зубами. Она застыла, когда он обнял ее и прижал к сердцу.

– Не страшись, дорогая. Я сотни раз вступал в битву и неизменно возвращался к тебе, верно? И этот раз не станет исключением! Верь в меня, Амаринда. Я благополучно вернусь к тебе, сохранив и честь, и жизнь. Мы обратим в бегство врагов, которые посмели без приглашения вторгнуться на наши земли!

– Рапскаль! – выпалила она и высвободилась из его объятий. Схватив его за плечи, она встряхнула юношу. – Ты Рапскаль, а я Тимара. И ты не воин!

Он недоуменно посмотрел на нее и парировал:

– Может, и нет, Тимара. Но кто-то сражаться должен, а я единственный, чей дракон согласен нести воина. Мне пора лететь! Жестокие убийцы напали на королеву, собираясь разделать ее, будто говяжью тушу! А такое недопустимо.

Теперь голос принадлежал Рапскалю, и очень серьезный взгляд – тоже, однако интонации и слова были Теллатора. Тимара повторила попытку:

– Рапскаль, ты не он. И я не Амаринда. Я Тимара.

Рапскаль заморгал.

– Конечно, ты Тимара. И я знаю, кто я. Но я также обладаю воспоминаниями Теллатора. Цена совсем невелика: я просто должен чтить жизнь того человека, который их мне оставил. Следовать его долгу и продолжать его дело. – Он придвинулся ближе и пытливо заглянул ей в глаза. – Как и тебе следовало чтить воспоминания Амаринды, выполняя ее обязанности. Кто-то должен это делать, Тимара, и этот «кто-то» – ты.

Тимара лишь покачала головой. Она смутно сознавала, что рядом находится Татс и пристально наблюдает за ними обоими. Она не могла сейчас уделить ему время, что бы он ни думал. Она уцепилась за Рапскаля и горячо проговорила:

– Рапскаль, я не хочу, чтобы ты был Теллатором. И я не Амаринда! Я хочу, чтобы мы были самими собой и сами принимали решения. Я – не продолжение чужой жизни из прошлого, Рапскаль!

Он тихо вздохнул и покосился на Татса.

– Присмотри за ней, друг мой. А если я умру, не думай обо мне плохо. – Он помолчал и обратился к Тимаре: – Когда-нибудь ты поймешь. И, полагаю, лучше бы раньше, чем позже. Ради моей чести и моего слова. Хеби, ко мне!

И Рапскаль ушел прочь. Вдруг Тимара услышала женский возглас, который раздавался из глубины ее души:

– Твой меч! Твои доспехи!

Она едва не кинулась следом за ним.

Однако Татс встал рядом с ней и крепко взял за плечо. Не обращая внимания на хаос и суматоху, он прошептал ей на ухо:

– У него нет меча… и никогда не было. Тимара! Вернись ко мне. Тебе его не остановить. Ты сама знаешь.

– Да… – Она гадала, имеет ли Татс в виду то, что Рапскаль бросится в бой без оружия, или что он взял на себя жизнь и обязанности другого человека. Она подняла голову и встретилась взглядом с юношей. – Мы его теряем. Мы теряем нашего друга, – всхлипнула она.

– Боюсь, что ты права.

Он обнял Тимару и прижал ее к своей груди, защищая и оберегая. Вокруг них трубящие драконы мощными прыжками взмывали в воздух. Поднятый их крыльями ветер грозил сбить людей с ног, а их боевые клики оглушали. В считаные секунды они уже парили в вышине.

Тимара наблюдала за ними, но затянутое тучами небо моментально проглотило стаю. Только дождь падал на ее лицо, обращенное вверх.

Шестой день месяца Плуга – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике, – Торговцу Финбоку в Удачном.

Дорогой торговец Финбок!

Я получил от вас послание, которое, должен признаться, поставило меня в тупик. Либо вы отправили письмо мне по ошибке и не понимаете, насколько такое сообщение может повредить моей репутации, либо вы – негодяй и злодей, намеренно пытающийся меня опозорить. Возможно, вас ввел в заблуждение преступник, который притворялся мной и опорочил мое честное имя. Хотел бы я надеяться, что на самом деле вы не являетесь злоумышленником, готовым рисковать нашей общей репутацией.

В полученном мной письме не только утверждается, будто я передавал вам сведения, украденные из посланий других торговцев, но также фальшиво засвидетельствовано, что вы платили мне за шпионаж немалые деньги. И в нем заявлено, что если я не предоставлю вам некую информацию о вашем сыне, о котором, уверяю вас, я никогда даже не слышал, вы разоблачите меня перед мастерами Почтовой Гильдии в Удачном!

Письмо меня удивило и возмутило. Я предполагал, что, возможно, его сочинил кто-то из ваших врагов, решив привести вас к финансовому краху и лишить уважения в обществе. Судите сами – если я покажу его мастерам Гильдии, утверждая, что я невиновен, они все равно представят его Совету торговцев в Удачном. Совет и будет решать, принимали ли вы участие в похищении секретов других торговцев, наживаясь на ценных сведениях.

Прошу немедленно ответить на мое послание, дабы эта ситуация прояснилась.

Глава 13. Последний шанс

– Мертвечина всплывает.

Калсидиец произнес эти слова твердо, будто приказывая кому-то ему подчиниться. Усталые мужчины, собравшиеся на палубе, переминались с ноги на ногу – но ни один ему не ответил. Для команды было очевидно, что мертвые драконы не всплывают. Во время шумного боя прошлой ночью они убили синее чудовище и видели, как оно скрылось под водой. Многие провожали тонущую тушу возгласами отчаяния. Другие посоветовали подождать: вдруг она все-таки всплывет?

Солнце уже миновало зенит. Пока на поверхности никакого трупа не появлялось. Никто не ложился спать. Матросы пристально наблюдали за рекой: они боялись, что драконица не умерла и попытается повторить нападение. Но время шло, а она все не показывалась над водой, поэтому они продолжили наблюдение, опасаясь, что их желанная добыча покоится на сумрачном илистом дне.

Они тыкали в дно между стоящими на якорях кораблями самыми длинными шестами, но ничего так и не обнаружили. Одного невезучего раба-гребца с веревкой вокруг лодыжки выбросили за борт с приказом нырнуть как можно глубже и разведать обстановку. Он не хотел этого делать и отчаянно вопил, пока его товарищи послушно выполняли распоряжение калсидийца. Он оказался никудышным пловцом: пошел ко дну, а потом с шумом и брызгами поднялся наверх и взмолился о помощи. Гест решил, что громкие приказы нырять и искать тушу дракона на него не подействовали.

Вторично раб пошел ко дну из-за собственного неумения. Наконец его извлекли и вытащили на палубу. Он лежал, не шевелясь, как мертвый, с покрасневшей кожей и хрипло дышал. На его глазах появилась серая пленка от едкой влаги. Они ругали его, требуя объяснений или внятной истории.

– Ничего! Я ничего не видел! Ничего!

Ужасающая перспектива ослепнуть лишила раба страха перед его господином.

Калсидиец презрительно пнул его ногой и объявил бес-полезным. Он выбросил бы его за борт, если бы остальные не заявили, что слепой гребец лучше пустой скамьи. Гест отметил, что никто из калсидийцев не вызвался нырнуть в – реку.

Спустя несколько часов солнце осветило берег, заросший деревьями, и они принялись озирать окрестности, проверяя, не вынесло ли тушу дракона на сушу. Там ничего не оказалось. Тогда калсидиец заявил, что, возможно, течением их добычу унесло дальше. Измученные подчиненные смотрели на него с тошнотворным сомнением. Дракон упущен – они промахнулись и проиграли.

Предводитель не разделял их мрачного настроя.

– Полно! – уговаривал матросов лорд Дарген. – Неужели вы сдадитесь и упустите лакомый кусок? Течение просто унесло добычу ниже по реке. Мы поищем ее, и знайте: каждый взмах весла приближает нас не только к дому, но и к будущему богатству!

Гест решил, что калсидиец лукавит. Что за мошенничество! Примерно так мать лжет, заставляя дитя открыть рот и выпить горькое лекарство. Однако обе команды поверили лорду и начали готовиться к отплытию. Да и разве они могли поступить иначе? Странно: рабская жизнь показала Гесту свою изнанку, и он осознал, что у большинства людей почти нет никакого выбора. Его собственное существование всегда формировалось требованиями его отца.

А прошлой ночью краденые отрепья и холодный трюм манили его и казались Гесту настоящим спасением от бдения на палубе. Тогда он стоял с высоко поднятым фонарем и помогал вахтенному – и в те минуты он по-новому взглянул на фантастическое предложение Седрика убежать с ним вдвоем в далекую страну. Седрик высказал его всего лишь однажды, ближе к концу их совместной жизни в Удачном. Тогда Гест презрительно отмел его и запретил упоминать о подобном идиотизме.

Застыв на скользкой палубе, Гест вспоминал их ссору во всех подробностях – времени у него было хоть отбавляй. Поработав фонарным столбом, он решил, что это именно из-за Седрика он здесь оказался. Его любовник мечтал разбогатеть и уехать подальше, чтобы нежиться в роскоши и без необходимости скрывать свои отношения от жены Геста и от светского общества Удачного. Гест велел ему не глупить: им и так хорошо. Гест не имел желания рисковать своей налаженной жизнью. Но вопреки желаниям Геста Седрик бросил жребий за них обоих. И вместо богатства и свободы в какой-то экзотической местности Гесту выпало рабство, а самому Седрику – весьма странное изгнание.

Он слышал разговоры калсидийских охотников за драконами. Седрик не представлял себе громадной стоимости плоти дракона. Впервые Гест подумал, не мог ли Седрик действительно осуществить свои планы. Может, он собрал чешую или кровь, продал их и отправился в одиночку воплощать в жизнь ту мечту, которую осмеял Гест? Разумеется, нет. Ведь если бы Седрик доставил герцогу Калсиды или кому-то из его подчиненных такую ценность, калсидийцы, конечно, уже давно бы судачили об этом! Возможно, они бы приплыли домой, зная, что кто-то другой выполнил за них столь ужасающее поручение. И если бы Седрик действительно получил награду, он бы, несомненно, нашел Геста и умолял – уехать с ним. Естественно, Седрик бы обязательно так и – сделал.

Итак. Что же случилось с Седриком и Элис? Геста не особо интересовало, почему к нему не вернулась его безвкусно одетая женушка, но что помешало Седрику с ним воссоединиться? Он же был по-юношески романтично влюблен в Геста и не мог с ним расстаться по своей воле. Он бы отыскал Геста – с драконьей кровью или без нее. А капитан Лефтрин заявил, что и Элис, и Седрик живы. Это Гест за время своего пребывания в Трехоге и Кассарике успел выяснить.

– Эй! Смотрите!

Вскрик мужчины, полный изумления и, наверное, страха, заставил всех броситься к бортам и уставиться на воду. Неужели дракон вернулся? Однако когда они оглянулись на вахтенного, то оказалось, что он указывает не на реку, а в небо.

– Попугаи! – воскликнул кто-то с презрением. – Просто стая синих и зеленых попугаев.

– И золотых, и серебряных, и алых, и голубых! – подхватил кто-то еще.

– Великоваты они для попугаев…

Это было не похоже на стаю птиц, вспугнутых со своих гнезд в древесных кронах. Существа приближались на быстрых широких крыльях, и движениями они больше напоминали летучих мышей, а не птиц. Они летели клином, как гуси, и даже мощные взмахи их крыльев делались в такт, словно кто-то отбивал им ритм. Гест смотрел на них вместе с остальными и чувствовал, как у него от щек отхлынула кровь. Руки и ноги покалывало – и он не смог произнести вслух то, что выкрикнул в конце концов кто-то другой, все еще полным неверия тоном:

– Стая драконов!

– Судьба нам улыбнулась! Готовьте луки! – радостно вскричал лорд Дарген. – Стреляйте, когда они будут пролетать над нами. Давайте собьем пару и вернемся домой с трюмами, набитыми их плотью!

Гест впервые понял, что этот человек сошел с ума. Он обезумел от страха за свою семью и верит, что сможет заполучить магические предметы, которые вернут ему прежнее благополучие. Гест внезапно с ужасающий ясностью осознал, что родных лорда уже нет в живых и они погибли ужасной смертью, возможно, отчаянно призывая на помощь калсидийца.

В жизни лорда осталось лишь поручение герцога. Остальное существует только в его воображении. Даже если он наполнит корабль кусками сырого мяса и бочками крови, он не обретет близких. Добиться своей безумной цели для него было бы столь же гибельно, как и потерпеть поражение. Как бы то ни было, теперь драконы стали его целью, и он оказался в плену точно так же, как и Гест. Все они – заложники этой сумасшедшей экспедиции. Какую бы судьбу он себе ни уготовил, Гест ее разделит. Безоружный, он стоял и смотрел, как они приближаются. Существа из преданий, драгоценными камнями сверкающие на фоне серого неба, – издалека они были похожи на украшения с изящной музыкальной шкатулки какой-то аристократки, а не на мстительных крылатых хищников. На палубах кораблей метались и кричали люди, натягивая тетивы, требуя стрел, разминая руки, чтобы метать копья. «Они ничего не понимают», – подумал Гест. Однажды он видел синюю драконицу Удачного, Тинталью. Правда, издалека: он как раз вернулся в Удачный, после того как она прогнала воинов Калсиды. Тогда она показалась ему кра-сивой.

Он оказался в городе и узрел, на что способна драконья ярость. Она не имела намерения выщербить мостовые кислотными дырами или заполнить гавань потопленными кораблями. Но эти разрушения казались мелкими по сравнению с тем уроном, какой мог нанести дракон. Тинталья, сражающаяся на стороне города, показала, на что она способна.

Сейчас, стоя на палубе, он пытался сосчитать приближающихся драконов. На десяти он сбился со счету. Десятикратные мертвецы или нет, какая разница? Рабы на веслах молились. Ему захотелось к ним присоединиться.

* * *

Драконы летели целую ночь, не обращая внимания на холод и дождь, который то начинался, то снова переставал. Синтара ожидала, что к утру будет совершенно измучена, но никто не чувствовал усталости. Они летели, пока на наступил рассвет. Солнце взошло и поднялось на горизонтом. Они летели так, будто были единым существом, превратившись в своих древних предков. Меркор возглавил их строй, и Синтара была горда тем, что летит справа от него. Иссиня-черный Кало занял левую позицию, а дальше пристроились Сестикан и Балипер. Она почему-то знала, что эти трое давно были вместе с золотым драконом, возможно, когда-то плавали с ним в виде морских змеев. Пусть они и ссорятся между собой – сейчас у них появился общий враг, с которым надо сразиться и которого следует уничтожить. Разногласия между ними исчезли. Даже их тяга к Серебру была подавлена. Пятнадцать сородичей откликнулись на призыв Тинтальи отомстить.

Серебряный Плевок тащился в конце клина. Медная Релпда мощно работала крыльями, почти позабыв о прежней неуклюжести. А нелепая красная Хеби летела где получалось – то как часть клина, то приотстав, то свернув в сторону. Ее стройный алый всадник пел. То была песнь гнева и отмщения, но одновременно она превозносила красоту разъяренных драконов и обещала им славную победу. Забавно и нелепо, что ей и остальным это нравится. Тимара нередко сетовала на то, что драконы злоупотребляют своим очарованием, заставляя хранителей им служить. Но Синтара ни разу даже не призналась в том, какую власть над драконами могут иметь человеческая лесть и хвала, вознесенные в гимнах. Синтара ненадолго задумалась о своем роде, где были не-вероятно красивые драконы, преодолевающие любые пре-пятствия.

Они мчались, как стрелы, не следуя изгибам речного русла. Рассвет наступил для них раньше, чем для кораблей. Высокие деревья, которые стеной стояли вдоль Дождевой реки, заслоняли первые лучи солнца. Драконы проносились над самыми кронами, ощущая, как солнечное тепло придает подвижность их усталым крыльям, а потом, когда деревья сменились открытым речным пространством, они увидели своих врагов.

– Отмщение, о мои прекрасные, о солнечные драгоценности! Мы принесем им смерть – смерть настолько ослепительную, что они умрут, восхваляя вас!

– Уничтожим их! Потопим их корабли!

Трубный глас Кало, полный боевой ярости, разнесся по мертвенно-серому небу.

Рапскаль громко захохотал:

– О нет, мой могучий! Ни к чему разрушать столь полезные суда. Умереть должны только убийцы. Оставьте в живых достаточно матросов, чтобы они привели нашу добычу домой! Некоторым мы позволим жить в качестве слуг: пусть растят наших коров и овец! За других мы потребуем выкуп! А сейчас наполните их сердца ужасом!

Юный Старший в утреннем солнце ало блестел, а его синее и золотое одеяние развевалось на ветру, будто знамя. Он запел гортанную песню на древнем наречии, и Синтара обнаружила, что помнит ее по давним временам. Когда в конце куплета Рапскаль замолчал, переводя дух, драконы хором затрубили. Ее сердце переполнилось яростью и наслаждением от собственного могущества. Они подлетели к незадачливым судам и, снизившись, пронеслись над ними.

* * *

Корабли закачались под бешеным ветром, поднятым их крыльями. Те, кто не забыл сделать выстрел из лука, могли видеть, как жалкие стрелы болтает и крутит драконья буря. Листья и веточки с ближайших деревьев с шелестом посыпались вниз, и даже река покрылась сильной рябью. Напор отбросил Геста на стену рубки.

– Мы здесь умрем! – крикнул он в панике Драконы повернут и пролетят над ними еще ниже. Однако опасаться следует не ветра: яд, которым они их обольют, заставит ветер казаться дружелюбным шлепком. Даже одной капли вещества будет достаточно, чтобы убить человека: она проест одежду, плоть и кости, выступит уже из трупа, отравит воду и землю. Если драконы выдохнут его в форме тумана, что от людей останутся только размякшие обломки и дымящиеся кости.

Он невнятно завопил, четко представив себе эту картину.

– Уходим с кораблей! Прячемся в деревьях! – отдал кто-то приказ, и толпа людей торопливо бросилась его вы-полнять.

Из-под закрытых люков раздались крики ужаса, но Гест мог думать только о себе. Бежать – вот единственный шанс выжить. Он кинулся к борту и спрыгнул в тучи брызг, поднятых матросами. Ему повезло хотя бы в том, что их корабль стоял ближе к берегу. Вода, холодная и жалящая, сомкнулась у него над головой. Гест крепко зажмурился и, вынырнув, слепо забарахтался, так и не осмелившись открыть глаза, пока не ощутил под ногами скользкий прибрежный ил. Тогда он быстро заморгал: вода немного пощипала и замутила ему глаза. В следующее мгновение он уже вылезал на глинистый, поросший тростником берег.

Гест оказался на берегу одним из первых. Позади него царил хаос. Люди попрыгали кто куда – некоторые в сторону русла, где их подхватило сильным течением. Другие оказались между корпусами двух кораблей, полуослепшие и ошеломленные холодной водой и страхом. Они завыли и заорали, когда драконы снова пронеслись над ними. Поднятый их пролетом ветер закачал корабли, и крики идущих ко дну потонули в рвущем барабанные перепонки реве. Гест был оглушен: он зашатался, зажимая уши. Внезапно он полностью осознал величие и мощь драконов и пал на колени, рыдая от мысли, что посмел выступить против этих великолепных существ. Остальные делали то же самое: молили о прощении и обещали до конца дней оставаться их рабами, если только их пощадят. Они падали ниц или распластывались в грязи. Гест выпрямился, воздев руки к небу, и неожиданно понял, что выкрикивает хвалы драконьей красоте, – а те внезапно повернули обратно. Он понимал с полной определенностью две вещи: на сей раз они их убьют и – это он осознал еще яснее – все его мысли и чувства принадлежат не ему.

«Я сплю, – сказал он себе. – Я нахожусь со сне, в котором я делаю и говорю то, что никогда не стал бы делать или говорить, бодрствуя. Здесь нет ничего моего. Это не моя – воля».

А потом драконы снизились и спикировали на корабли – и связные мысли исчезли.

* * *

Все, кто только мог сбежать с кораблей, прятались среди деревьев. Синтара смутно отметила, что какие-то люди отчаянно завывают в ловушке. Некоторые дергались, не обращая внимания на то, как вредят себе в стараниях избавиться от цепей, которыми они были прикреплены к скамьям для гребцов. Похоже, одни смертные держат других в заточении. Зачем им это нужно, она не знала и не находила достаточно любопытным, чтобы попытаться разгадать. Ей не понравилось, что Меркор повел их на посадку на мелководье, а затем заставил брести на берег, но она почувствовала, что он использовал особую тактику. Теперь люди отрезаны от своих кораблей, а безумная попытка улизнуть в лес им не поможет. Там они и погибнут сегодня или завтра. Люди не способны жить без укрытия и еды.

А вот кое-кто еще скорчился на траве, спрятался за стволы деревьев или просто упал ничком, охваченный тошнотворным страхом. Никто не был убит драконьими зубами, когтями или ядовитым дыханием. Те, кто погиб, сами обрекли себя на смерть: их умишки не смогли выдержать ужасающих чар драконьего мщения и величия. Когда стая выбралась на берег, некоторые из их пленников взвыли от ужаса. Но Хеби испортила величественное шествие, резко затормозив на глинистом склоне и осыпав испуганно жмущихся людишек грязью. Синтара презрительно фыркнула.

Синтара заметила, что Рапскаль спрыгнул со спины алой драконицы только тогда, когда та вышла на менее заболоченное место. Рапскаль соскочил на землю, заставив яркий плащ Старших затрепетать. Немногочисленные пришельцы, которые еще были способны на какую-то реакцию помимо ужаса, потрясенно ахнули при виде него. Она неохотно признала, что он выглядит гораздо величественнее коренастых людей в темной одежде. Высокий и стройный, он был достойным спутником драконов. Он осмотрелся с мрачной улыбкой на лице, а потом забросил полу плаща на плечо. Почти с гордостью она наблюдала, как он шагает вперед, приказывая людям:

– Вставайте. Пройдите вперед. Пора предстать перед судом тех, кого вы разгневали.

Драконы чуть уменьшили чары, которыми опутали людей, а те повиновались. Они были раздавлены ужасом и побеждены. Мокрые и дрожащие от холода, они поплелись на берег и образовали тесную группу. Здесь собралась пестрая компания. Некоторые были в лохмотьях, худые и покрытые шрамами. Другие – в костюмах лучников с кожаными ремнями на запястьях и в облегающих рубахах. Были там и люди в нарядах аристократов. В прежние времена драконы знали самых разных смертных и успели убедиться, что если с них содрать ткань, все они превращаются в мягкокожих вопящих обезьян.

* * *

Гест обнаружил, что выполняет чужую команду. Он нашел в себе остаток здравого смысла и присоединился к пленникам, понимая, что благоговение и страх, которые он испытывает, не вполне логичны. Он позволил себе мельком взглянуть на товарищей по несчастью. Некоторые казались бездумными, как овцы, приготовленные к закланию, а в глазах у других отражалась внутренняя борьба. Он с изумлением отметил, что кальсидийские рабы-гребцы лучше владеют собой, чем аристократы, которые ими командовали. А потом ему стало не до размышлений: высокий алый воин двинулся в их сторону. Гест никогда не видел столь ярких одеяний. Он двигался походкой бойца, но на нем не было защитной брони или меча.

Он замер вблизи пленников. В этой инспекции его сопровождал красный дракон, однако взгляд Геста задержался на огромном золотом драконе, который возвышался над ними обоими. Глаза существа были большими и влажными, чернее беззвездной ночи. Гест заглянул в них – и ему показалось, что они вращаются, излучая спокойствие. Самый крупный дракон черно-синей горой выделялся на фоне сородичей. Он словно поглощал свет, исчезавший в его раскаленном гневе. Его зрачки были бездонны и непроницаемы.

Кто-то заговорил – Гест не понял, был ли то красный человек или дракон.

– Ты причинял дракону вред?

– Нет, – ответил он, ибо никогда не выпускал стрелы и не наносил удары копьем.

Он обнаружил, что встает и отступает назад. То же делали и рабы, и матросы, и даже один из калсидийских лучников. Некоторые застыли на коленях, и Геста охватило пугающее чувство обреченности.

– Приговор совершен, – объявил алый мужчина. – Те из вас, кто посмел поднять руку на великолепие дракона, всю оставшуюся жизнь проведут как их слуги. Таково милосердие Меркора Мудрого. Вас ждет рабочий поселок, где вы сможете быть полезными. Если вы не станете служить охотно и хорошо, вас съедят. Так или иначе, ваши жизни станут искуплением ваших преступлений. Остальные являлись участниками отвратительной экспедиции. Вина на вас есть. Но ваши семьи смогут вас выкупить, если пожелают. Если нет – вы найдете для себя дело среди нас. Это будет обсуждаться позже, когда мы доберемся до Кельсингры. А преступники будут перевозиться в оковах. – Он на мгновение прищурился, а потом указал на двух рабов и какого-то матроса: – Вы трое этим займетесь. Закуйте их и посадите в трюм. Затем соберите команды. Вы поведете корабли в Кельсингру. Их мы объявляем своей законной добычей, ибо вы вторглись на нашу территорию без нашего разрешения и потому лишаетесь всего, что привезли с собой.

Он отвернулся от них и поднимающегося потрясенного ропота.

– Большего милосердия вам не будет, – заключил он без всякого сожаления и вернулся к красной драконице.

Она опустила громадную голову и принялась его обнюхивать. Он погладил ее по морде, и его лицо стало глупым от любви к громадному зверю.

Гест на мгновение оторопел.

– Но… – начал он, но сразу же замолчал: убийца вскочил на ноги.

Калсидиец потряс головой, как человек, оказавшийся внутри тучи комаров, и громко закричал:

– Нет! Я никогда не стану рабом! Я лорд Калсиды Дарген – и скорее умру, чем подставлю свою шею под ярмо!

Его руки были все такими же быстрыми, как запомнилось Гесту. Маленькие ножи молниеносно отправились в полет, словно обладали собственной волей. Лорд не промахнулся. Лезвия градом забарабанили по толстой чешуе громадного иссиня-черного дракона. Один на мгновение застрял в уголке глаза величественного существа. Дракон дернулся – и кинжал выпал. Маслянистая капля алой крови выкатилась из раны и медленно соскользнула по вытянутой морде.

Калсидиец издал торжествующий крик, который гулко разнесся по берегу. Внезапно небольшой серебряный дракон пронзительно протрубил свое возмущение. Однако черно-синий не издал ни звука, делая шаг вперед. Он наклонился над оскорбителем и принюхался. Пленники попадали ниц и скорчились на земле. А дракон распахнул челюсти без рева или шипения. И просто, – как человек, переламывающий прутик, – перекусил калсидийца пополам. Выгнув шею, он отправил себе в глотку голову и туловище лорда. Спустя мгновение подобрал ноги и проглотил их целиком, повернулся и зашагал прочь. Кисть калсидийца и часть предплечья оказались отрезанными первым укусом дракона. Они остались – валяться там, где упали в грязь, ладонью вверх, словно в – последней мольбе. Один из калсидийцев отвернулся, и его вырвало.

Но алого мужчину ничего не удивило и не смутило.

– Его желание исполнилось. Он обрел свободу.

Он снова повернулся к своей драконице, ловко вспрыгнул ей на плечо и уселся на ее спине. Она распахнула крылья, а ее сородичи уже пригибались, чтобы прыгнуть в небо. Пропахший драконами воздух накатывался на Геста волнами, пока на берегу не остались только красная драконица и алый наездник. Воин обвел их жестким взглядом:

– Не медлите. Если вам нужно узнать направление, смотрите на небо. Над вами всегда будет один из драконов, следя, чтобы вы не останавливались, пока не достигнете Кель-сингры.

Спустя миг красная драконица тяжеловесно пробежала по глинистому берегу и подскочила в воздух. Гест в изумлении разинул рот. А она отчаянно и неизящно захлопала крыльями, набирая высоту. Будь это не здесь и не сейчас, Гест засмеялся бы столь нелепому взлету. Сегодня он мог только с глубоким облегчением провожать взглядом улетающих драконов.

Звон в ушах, которого он до того момента не замечал, стих. Гест заморгал. День показался ему темнее, а запахи заболоченного места не такими резкими. Вокруг него зашевелились люди. Они трясли головами и протирали глаза.

– Они заставили нас обвинить самих себя! – в ярости закричал какой-то калсидиец.

Раб, стоявший рядом с Гестом, устремил взгляд на кричавшего – и у него на лице появилась ехидная усмешка.

– Понятно, что нужно, чтобы калсидиец сказал правду! Обычный дракон!

Оскорбленный мужчина сжал кулаки и двинулся на раба, который скрестил руки на груди.

Кто-то завопил. Серебряный дракон пронесся прямо над ними – и раб оказался один. Гест успел заметить тело, бол-тающееся в зубах, – дракон покружил над деревьями и скрылся.

Гест повернулся и побежал к кораблям. И оказался там – отнюдь не в числе первых.

* * *

Свет на несколько мгновений прервался. А потом еще раз. Порыв ветра простучал по высокому рогозу вокруг нее. Тинталье удалось приоткрыть глаз. Она продолжала грезить. На нее сверху вниз смотрела зеленая драконица.

«Опоздали».

«Боюсь, ты права».

Она не видела золотого дракона. Он приземлился позади нее. Только сейчас, когда его голова оказалась в поле ее зрения, она догадалась, что он здесь. Он обнюхал ее – и в его черных глазах вскипела печаль.

«Заражение слишком распространилось. Ей больше не взлететь. – Он поднял голову. – Обидно ее потерять. Убита людьми. Ни один из нас не должен так погибать».

Рядом приземлялись и другие из стаи. Синяя королева, серебряный и лиловый самцы. Настоящие драконы, способные летать и охотиться.

«Мы отомстили за тебя, Тинталья, – сообщил ей золотой, словно ощутив, какой будет ее следующая мысль. – Людей судили и наказали. Никто из них не поднимет руку на наш род. – Он посмотрел в небо. – Ты долго к нам не возвращалась. Возможно, ты о нас забыла, как и мы о тебе. Но мы тебя не бросим. Твоя плоть не сгниет и не станет пищей для крыс и муравьев. Кало заберет твои воспоминания, синяя королева. И все мы пронесем их вперед – через время. Твое имя и дела не будут забыты драконьим родом».

Вперед выступил алый Старший. Она его не видела – не знала, что Старшие вернулись в этот мир. Она вспомнила о тех трех, которых начала создавать сама, и испытала мимолетное сожаление. Незавершенные: без ее постоянного присутствия в их жизни они обречены на смерть. А Старший заговорил:

– …и статуя, прославляющая тебя, будет воздвигнута в сердце новой Кельсингры, Спасительница рода, первая королева нового поколения, помощница змеев, ты не будешь забыта, пока Старшие и драконы еще дышат в этой все-ленной.

Хвала согрела ее – но только чуть-чуть. В отличие от Сельдена он не являлся певцом. Она представила своего маленького воспевателя – он был еще мальчишкой, когда она изменила Сельдена, – и на миг почувствовала, что соску-чилась по нему. Умирая, она послала ему прощальную мысль: «Пой мне, Сельден. До самого окончания твоей жизни, которую прервет моя смерть, пой о драконице и своей любви к ней».

Ей показалось, что откуда-то издалека принесся его ответ: колебание далекой струны, настроенной на лад ее собственного сердца. Она закрыла глаза. Приятно было знать, что драконы будут кружить над ней и наблюдать ее смерть, радовало, что пока она будет умирать, мелкие зверьки не начнут ее глодать. Она действительно не превратится в пищу для червей и муравьев! Вся ее мудрость и все то, чему она научилась за эту жизнь, перейдут к драконьему роду. Конечно, было бы лучше, если бы она смогла отложить яйца. Тогда она бы не сомневалась, что однажды жарким днем ее отпрыски выскользнут из скорлупы и проползут по песчаному берегу в воду, чтобы начать свое существование в виде морских змеев. Но, видно, такова ее судьба, хотя, с другой стороны, ее смерть вполне подобает кончине дракона.

* * *

Хранители проснулись в городе, откуда исчезли драконы. Ни один не выходил из купален, сверкая в весеннем рассвете. Никто не приземлялся на площади, громко хлопая крыльями. Кельсингра стала громадной, пустой и заброшенной.

Татс очень удивился, когда Тимара постучала в дверь его жилища. Если бы не Тимара, он, наверное, поспал бы подольше. Однако он встал и спустился к ней вниз, чтобы насладиться чашкой ароматного чая и сухарями с вареньем. Странно, до чего такая простая еда кажется вкусной после вяленого мяса и рыбы! Не закончив завтрак, Тимара поставила чашку и, склонив голову к плечу, спросила:

– Ты что-нибудь слышал от Фенте?

Татс сосредоточился, мысленно потянулся к своей отважной маленькой королеве. Потом пожал плечами.

– По-моему, они еще летят. Интересно, какое расстояние им надо преодолеть? Но что бы она ни делала, она вообще не желает, чтобы ее отвлекали. – Он повернулся к Тимаре: – Синтара с тобой не говорила?

– Напрямую – нет. Она редко это делает, когда улетает. Но я почувствовала ее радостное возбуждение. Как бы мне хотелось узнать, что происходит!

– А мне страшновато, – признался Татс. – Их стремительный сбор был пугающим. Столько гнева разлилось в воздухе!

– И Рапскаль стал очень… необычным, – робко добавила Тимара.

Татс пристально посмотрел на нее.

– Он по-прежнему мой друг, – заявил он. – Не думай, будто тебе нельзя говорить со мной о нем. Он провел в камнях воспоминаний больше времени, чем мы все, – и это становится заметно. Полагаю, что когда он вернется, нам надо все хорошенько с ним обсудить.

– Боюсь, что слишком поздно. Он искренне убежден в том, что Старшим следует жить именно так: погрузившись в грезы прошлого.

– Возможно. – Татс допил чай и уставился на несколько неразвернувшихся листьев заварки на дне чашки. – Но я не стану сдаваться, не попытавшись.

– И я тоже, – согласилась она и улыбнулась. – Татс, – открыто произнесла она, – ты очень хороший человек. Как-то раз отец мне про тебя сказал, что ты никогда не подведешь. Я понимаю, о чем он говорил.

Слова Тимары смутили его так, как не смутило бы даже признание в любви. Он почувствовал, что его щеки запылали от жаркого румянца.

– Пошли. Давай вернемся к колодцу и посмотрим, что надо сделать.

Он не слишком удивился, обнаружив, что Лефтрин и Карсон уже стоят у колодца, обсуждая способы добраться до Серебра. Отношение Карсона было весьма практичным.

– Проход почти свободен. Надо спустить кого-то вниз с топором, багром и веревкой. Если пробку нельзя будет вытащить, пусть ее рубят, пока она не провалится вниз.

– И кого мы спустим? – мрачно спросил Лефтрин и насупился. – Этот завал глубже других. Там холодно и совершенно темно.

– Я в черную нору ни за что не спущусь! – пробормотала Тимара, содрогаясь.

И Татс был почти уверен, что именно поэтому шагнул к хранителям.

– Я попробую.

Они спустили его с топориком, канатом и корабельным фонарем. Сам Лефтрин закрепил на нем приготовленную страховку и даже не протестовал, когда Хеннесси дергал все узлы.

– Лучше сделать что-то лишний раз, чем не сделать тогда, когда это нужно, – проворчал он, и Татс почувствовал, как у него захолонуло в животе.

Спуск занял целую вечность. Сложнее всего было смириться с тем, что его тело висит на канате. Он слышал звуки, которые издавали мощные бревна и массивный ворот, принимающие на себя его вес, – и начался скрипучий спуск. Татса опускали медленно, и фонарь, который он держал в левой руке, освещал гладкие черные стены: камни, из которых они были сложены, соединялись почти без швов. Правой рукой он сжимал канат, на котором держался, и не мог заставить себя его отпустить, хоть и знал, что веревка надежно закреплена на страховочной сбруе.

Голоса друзей удалялись, превращаясь во встревоженные птичьи крики. Круг света над головой уменьшался, а гудение натянутого каната становилось все громче. Ремни страховки впивались ему в ребра. Он опускался в бездну.

Когда он добрался до застрявших бревен, кружок света наверху превратился в звездный колодец. Татс не понимал, как это могло получиться. Добравшись до завала, он крикнул, что жив. Потом перенес свой вес на завал, поставил ноги на толстую доску и ощутил, что державший его канат немного обвис, а потом резко натянулся.

– Чуть посвободнее! – заорал он и услышал, что далекие голоса яростно заспорили.

Хранители выполнили его просьбу, и он выпрямился, балансируя на завале. Опустив фонарь, он пристроил его на – доску.

Друзья привязали к его страховке лишний кусок веревки – и первым делом он принялся его отвязывать. Это оказалось неожиданно трудно: руки у него совершенно закоченели. Наконец все было сделано. Татс с большим трудом заставил себя сесть на корточки, чтобы обвязать веревкой кусок дерева, на котором стоял. Это было массивное бревно обхватом с его талию и чуть-чуть длиннее диаметра колодца. Он затянул веревку именно тем узлом, каким потребовал Хеннесси, не забыв проверить его, и с облегчением вздохнул.

Татс встал на колени на более высокий конец бревна, взялся за топорик, висевший на поясе, и принялся рубить. Сотрясение передавалось по дереву – сначала просто как интересное ощущение, а затем и как неприятное гудение в коленях. Древесина была сухой и твердой и сидела на месте прочно, будто пробка в горлышке бутылки. Татсу хотелось бы иметь более тяжелый инструмент с длинным топорищем, хоть он и сознавал, насколько опасно рубить дерево у себя под ногами.

Так получилось, что все утро он возился с последней преградой в колодце. Ему приходилось делать перерывы, согревая кисти рук и растирая онемевшие колени. Только одеяние Старших не давало ему заледенеть. Уши и нос горели от хо-лода.

Наконец бревно начало издавать тихие стоны. Хоть он и знал, что страховка остается наготове, чтобы принять его вес, Татс взревел от ужаса, когда балка под ним внезапно обрушилась. Ее короткий конец улетел в темноту. Большая часть тоже упала – и резко закачалась. Удерживавший его канат загудел. Татс повис совсем рядом с освобожденной балкой и только чуть-чуть выше. Он вцепился в страховочный трос обеими руками и испытал мимолетный стыд, заметив, что в панике уронил топор. В следующий миг его начали поднимать – настолько поспешно, что он даже не успевал упираться ногами в стену колодца, чтобы не раскачиваться.

Его вытащили на край с таким рвением, что ободрали кожу на лодыжках. Большой Эйдер настолько обрадовался, увидев его целым и невредимым, что сгреб в объятия. Но следующей его обняла Тимара – и он счел страх вполне приемлемой ценой за то чувство, которое испытал, оказавшись так близко от нее и услышав ее шепот:

– Слава Са милосердному! Ох, Татс, когда я услышала твой крик, то подумала, что ты пропал навсегда!

– Нет. Это я просто от неожиданности. – Продолжая прижимать ее к себе, он наслаждался ее теплом, согревающим его озябшие руки. Обращаясь поверх ее макушки к остальным, он сказал: – Осталось вытащить тот последний кусок бревна – и колодец открыт. Теперь можно будет попытаться достать Серебро.

Хеннесси и Тилламон пришли к колодцу, чтобы сменить Большого Эйдера. Татс с изумлением понял, что с того момента, когда Хеннесси отправлял его вниз, прошла целая вахта. Помощник капитана подытожил:

– Он даже глубже, чем я думал. Прежде всего надо вытащить старую балку, а потом убрать ведро. – Он помолчал и с кривой ухмылкой добавил: – Пора порыбачить, парни.

* * *

Первую неудачную попытку «порыбачить» сделал Лефтрин. Однако у него ужасно уставали руки и выворачивались плечи. Хеннесси протянул канат через тот же ворот, с помощью которого спускали Татса. На его конце закрепили не только прочный крюк, но и ожерелье из огненных камней. Его принесла Малта и слезно умоляла использовать украшение для освещения дна колодца. Сияющие камни, обернутые вокруг каната в паре локтей над крюком, давали мерцающий свет, при котором Лефтрин попытался подвести конструкцию к ведру. Но пятно света получалось небольшим. Лефтрин лежал на животе, вглядываясь вниз, и пытался зацепить ту часть, которую они приняли за ручку ведра. Оно находилось гораздо ниже того места, до которого спускался Татс. Лефтрин решил, что на такую глубину посылать человека было бы чересчур опасно.

Когда спина у него невыносимо заныла, а зрение затуманилось, он уступил очередь Нортелю. Он встал, и его взгляд скользнул по кругу зрителей. Хранители и матросы тревожно наблюдали за работами. Чуть позади них ждали король и королева Старших, словно в своем горе им было невыносимо любое общество.

Малта сидела на ящике, который ей принес Рэйн, и держала своего малыша на руках. Ее глаза были прикованы к руинам стены, окружавшей колодец. Ее древнее одеяние сверкало на солнце, голова была замотана золотистым шарфом. Весенние лучи блестели на мелкой чешуе ее безупречно правильного лица.

«Достоинство», – подумал он, глядя на нее.

Достоинство вопреки всему. Рэйн стоял рядом с ней, высокий и серьезный. Втроем они напоминали скульптурное изображение монархов.

Или воплощение горя – если присмотреться к их лицам. Малыш кричал: пронзительный, прерывистый плач вызывал у Лефтрина желание заткнуть уши и убежать. Казалось, оба родителя больше его не слышат. Малта не ука-чивала Фрона и не шептала ему ласковые утешения. Она стоически терпела, как и ее супруг. Они ждали в молчании, и их отчаянная надежда была тонкой и острой, как лезвие кинжала. Колодец даст Серебро, и кто-то из драконов может объяснить им, как с его помощью излечить малыша. Младенец не унимался – и его крик стесывал с разума Лефтрина спокойствие. «Скоро он угомонится. Он измучается», – попытался он себя утешить. «Или умрет», – пришла к нему мрачная мысль. Сейчас малыш был настолько истощен, что на него не хотелось смотреть. С сероватой кожи отшелушивались чешуйки, пучок светлых волос на голове пересох и ощетинился. Лефтрин знал, что если в колодце будет Серебро, родители рискнут и приложат его к ребенку. Другого пути у них не было. Он попытался представить себе, что они должны испытывать, и не смог. Или просто не решился.

– Лефтрин!

Элис окликнула его, задыхаясь, и прозвучавшая в ее голосе слабость заставила его быстро повернуться в ней. Элис вышла из-за поворота узкой улочки и медленно двинулась к ним. Она ступала тяжело, будто вес накинутого на ее плечи яркого плаща был для нее непосильным.

– Что с ней? – пробормотал Татс.

Харрикин негромко подхватил:

– Как будто она напилась… или нанюхалась.

Лефтрин задержался на мгновение, чтобы бросить на них угрожающий взгляд, и поспешил к Элис.

– Вид у нее совершенно больной, – испуганно предположила Сильве.

Лефтрин перешел на бег – а Седрик и Сильве бросились за ним. Вблизи Элис выглядела такой измученной, какой Лефтрин еще никогда ее не видел. Сердце у него больно сжалось, и он притянул ее к себе. Она бессильно привалилась к его груди.

– Я ничего не нашла. – Она говорила громко и четко, но как-то безжизненно. Она оглянулась на Малту и произнесла: – Дорогая моя, я пыталась и пыталась. Повсюду. Я всю ночь слушала камни, прикасаясь к ним везде, где только могло храниться это знание. Мне кажется, что с момента нашего последнего разговора я прожила сотню жизней. Я поняла очень многое, кроме того, как для исцеления можно использовать чистое Серебро и как прикоснуться к нему и не умереть, – добавила она голосом дребезжащим, как у старухи.

Элис пошатнулась, и он крепче обнял ее, чтобы не позволить упасть.

– Элис! Я думал, ты уединилась, чтобы отдохнуть! Как ты могла так собой рисковать? Мы ведь не Старшие, чтобы без страха прикасаться к камням!

– А как я могла поступить иначе? – чуть слышно спросила она. – Разве я могла? – Она безнадежно засмеялась. – Лефтрин, там в одном месте была музыка и танцы. Мне хотелось забыть о том, зачем я пришла, и просто танцевать. А потом я вспомнила тебя и пожалела, что ты не со мной…

Она закашлялась.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Элис? – умоляюще позвал он. – Элис!

Она перевела взгляд на него. Она по-прежнему была здесь. Ее лицо стало чуть более живым. Неподалеку от них замер Седрик, рядом с ним переминалась с ноги на ногу Сильве. Он понимал, что они хотят помочь Элис, – но не в состоянии был передать ее им. Они вдруг стали истинными Старшими, невероятно отличными от него самого и той женщины, которую он держал в своих объятиях. Хрипло он прошептал ей на ухо:

– Зачем ты так, Элис? Это же опасно! Что бы ни говорил Рапскаль и что бы ни делали остальные, мы ведь знаем, что камни памяти могут с нами сотворить! Сколько их было, жителей Дождевых чащоб, утонувших в грезах? Может, Старшие и способны применять камни без угрозы для себя, но мы-то – нет! Я понимаю, что ты хочешь здесь все исследовать, но прикосновения к камням ты должна предоставить другим. Что могло заставить тебя совершить такую глупость? Кельсингра?

– Город тут ни при чем, – ответила она. Он ощутил, как она берет себя в руки. Она уже могла стоять нормально, но не захотела покидать кольцо его объятий. – Лефтрин! Речь идет о ребенке, о малыше Фроне. И детях Беллин, так и не рожденных. И о… – Она замолчала, а потом сделала глубокий вдох и решилась: – И о твоем ребенке, которого я захочу когда-нибудь родить. Ты слышал, что нам сказал Меркор. Если мы будем жить рядом с драконами и Старшими, то трансформируемся. И со Скелли будет то же самое. Дети будут появляться на свет измененными, но те, кто не стал Старшим и не обрел своего дракона, умрут в преклонном возрасте – как обычные люди. Если есть другой вариант, нам необходимо его найти, милый. Любой ценой.

Ее слова захлестнули и затопили его, как ливневый паводок. Он привлек Элис к себе теснее: голова его закружилась от возможностей, которые прежде казались ему нереальными.

– Я расчищу колодец, – пообещал он ей. – Я достану ведро, чтобы оно не мешало. Большего я с уверенностью сказать не могу.

– Серебро – это недостающее звено, – проговорила она, уткнувшись ему в грудь. – Необходимо именно Серебро. Ты вернешь Старшим всю магию целиком.

«Звучит устрашающе. – Он обвел взглядом хранителей, подошедших ближе и слушающих Элис. – Юнцы, овладевшие магией! Что они станут с ней делать? Применять ее – мудро?»

Он нахмурился, признавая свою надежду глупой.

Малта встала и в сопровождении Рэйна подошла к ним. Губы у нее были обветрены и искусаны, волосы напоминали солому. Младенец пищал, не переставая.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Я благодарю тебя за все твои попытки нам помочь.

Лефтрин не сомневался в ее искренности, но невероятная усталость и глубокое горе сделали ее речь блеклой. Казалось, она благодарит Элис за чашку чая, а не за то, что она рисковала собственным рассудком.

Лефтрин сделал шаг назад, взяв Элис за плечи.

– Беллин! – рявкнул он. – Уведи ее на корабль. Накорми чем-нибудь горячим и проследи, чтобы она легла спать у меня в каюте. Пусть хотя бы эту ночь проведет вне города! – Лефтрин умолк и посмотрел на колодец совершенно иначе, чем прежде. – Я его расчищу, – еще раз пообещал он Элис.

Элис что-то протестующе пробормотала, но не стала сопротивляться, когда Беллин взяла ее за руку и повела прочь. Когда они уже отходили, Лефтрин услышал, что Беллин глухо произнесла:

– Ох, Элис! Если бы чудо было возможно!..

* * *

«Рыбалка» продолжалась целый день. Канат был длинным, и призрачного света огненных камней едва хватало. Седрик тоже сделал безрезультатную попытку. Сто раз, тысячу раз крюк проскальзывал рядом с ручкой ведра, не зацепляя ее. Хранители и члены команды – все пробовали по очереди. Каждый терпел неудачу. Когда Сильве наконец его подцепила, она издала торжествующий крик.

– Продолжай натягивать! – крикнул Карсон, но при этом он широко улыбался.

Они сгрудились у колодца и затаили дыхание. Юная Старшая крепко держала канат, сохраняя его натяжение, пока Карсон медленно выбирал слабину той части, что была переброшена через блок.

– Держу! – сообщил он, и Сильве аккуратно отпустила веревку. Она попятилась от края колодца и потянулась, прогибая поясницу. Лектер без приглашения подхватил канат у Карсона за спиной.

– Медленно и равномерно, – посоветовал ему Карсон, и Лектер кивнул.

Все видели, с каким усилием двое мужчин тянут канат. Ворот скрипел – и Лефтрин присоединился к ним, чтобы помочь.

– Застряло в пересохшей грязи, – предположил Карсон, задыхаясь.

Лефтрин согласно хмыкнул. Ворот заскрипел громче – и Сильве тихо взвизгнула, когда всех троих резко шатнуло назад.

– Вы его упустили! – горестно воскликнула она.

Однако она ошиблась. Чуть дергаясь, канат принял на себя вес ведра.

– Не давайте ему провисать! – скомандовал Карсон. – Не спешим. Неизвестно, насколько прочно ведро подцепилось. Стараемся, чтобы ведро не касалось стенок: от удара оно может соскочить. Тогда все придется начинать заново.

Седрик наблюдал, как хранители перехватывают канат, поднимая древнее ведро на поверхность.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда показалось ожерелье с огненными камнями, – и за ручку ведра поспешно ухватилось сразу несколько человек.

– Просто повезло, что проклятущая веревка выдержала! – воскликнул Лефтрин.

Они перенесли ведро через край колодца и поставили на площадку. Хранители окружили его. Рапскаль угадал правильно: размер емкости был рассчитан на то, чтобы из него мог пить дракон. Ведро было с любовью изготовлено из темного дерева, выстеленного чеканным металлом.

– Серебро! – ахнул Татс.

Седрик онемел от изумления. Карсон положил руку ему на плечо и устремил взгляд туда же, куда смотрели ос-тальные.

Стало понятно, что ведро долго лежало на дне колодца под углом. Внутри оказалось нечто вроде слежавшегося осадка. А с него стекало Серебро, собираясь на дне неровной лужицей. Седрик затаил дыхание. Да. Теперь он понял то, о чем говорил Меркор: загадочное вещество было кровью драконов. Невероятно!

К нему стремительно вернулось неприятное воспоминание. Он скрючился в темноте, пожираемый жадностью и на-деждой, и, взрезав дракону шею, поймал струю крови. Тогда она не была Релпдой, его сверкающей медной королевой. Она была грязно-коричневым животным, умирающим на берегу реки, – и он думал только о том, что если сцедит ее кровь и продаст ее, то купит себе новую жизнь. Он разбогатеет и будет купаться с Гестом в роскоши – в какой-нибудь далекой стране. Он собрал кровь в бутылку и предоставил драконицу ее судьбе. Но теперь он вспомнил, как кровь завихрилась и плыла в бутылке – алая на серебристо-красном фоне. Она не прекращала двигаться у него перед глазами ни на секунду.

Да. В ведре плескалось Серебро: сейчас он наблюдал за тем, как оно поблескивает на дне, словно живое существо, пытающееся сбежать. Такая маленькая лужица – и какое благоговение она им внушила! Серебро собралось в идеальный круг и внезапно вздулось – будто пузырек масла на воде. Там оно и замерло – и в то же время в нем переливались оттенки жемчуга и перламутра…

– Какая красота! – выдохнула Тимара.

Она протянула руку – и Татс поймал ее за запястье.

Малта и Рэйн стояли рядом. Младенец неожиданно замолчал.

– Оно смертельно опасно, – напомнил всем Татс. Юный хранитель посуровел. – Что мы будем с ним делать?

– Сейчас? Ничего! – объявил Лефтрин. Он посмотрел в упор на повернувшуюся к нему Малту. – Мы его подняли. Внизу есть Серебро, хоть его едва хватит для того, чтобы смочить дракону язык. Но то немногое, что мы достали, мы не тронем. Мы оставим Серебро до возвращения драконов, в надежде на то, что с его помощью они смогут спасти ребенка. Кто-то против?

И он вновь обвел взглядом хранителей.

Сильве изумленно спросила:

– А что еще мы бы стали с ним делать? Мы все хотим, чтобы маленький принц жил!

Лефтрин с трудом скрыл свое удивление. Принц! Вот как они относятся к болезненному малышу – и потому рискуют ради него. Он откашлялся.

– Что ж… По-моему, нам надо немного остыть и от-дохнуть.

* * *

Тинталья чувствовала, как из дня начинает уходить свет. Из ее последнего дня? Наверное. Боль жила в ней огнем, который не согревал. Какой-то мелкий падальщик, оказавшийся смелее остальных, потянул ее за ногу. Она дернулась – даже рефлекторное движение теперь причиняло боль, – и он сбежал в тростники ждать. «Уже недолго», – подумала она.

Она ощутила, что он приземлился неподалеку от нее. Тяжелый удар лап взрослого самца о землю заставил вибрировать ил, на котором она лежала, а ветер, поднятый его крыльями, овеял ее. Она почуяла запахи: пахло мускусом и свежей кровью его недавней добычи. Они разбудили в ней голод – но неожиданно инстинкт потребовал от нее чрезмерных усилий. Тело уже избавило Тинталью и от этой примитивной потребности. Оставалось только перестать дышать.

А он подошел ближе.

«Еще не время. – Ей трудно было посылать ему мысль. – Хватит с меня боли. Дай мне умереть прежде, чем заберешь мои воспоминания».

Кало приблизился: она почувствовала, что он встал прямо над ней. Она напряглась. Он прикончит ее, моментально перекусив шею в самой ее тонкой части, где череп соединяется с позвоночником. Это будет больно, но быстро. Невыносимо ощущать муравьев, которые уже исследуют ее раны.

Кровь из его челюстей капала дождем, попадая ей на морду и в угол рта, где челюсть отошла в сторону. Она попробовала ее краешком языка и втянула воздух. Сладкая мука! Ее глаза приоткрылись.

Большой самец возвышался над ней. Свет падал на него, заставляя блестеть то черным, то темно-синим. Из его пасти свисала речная свинья. Теплая кровь капала в угол ее губ. Он захватил с собой добычу, чтобы не чувствовать голод, дожидаясь ее смерти. Запах свежего мяса пьянил. Она шевельнула языком, чтобы в последний раз вкусить жизнь.

Он бросил тушу прямо перед ней.

«Съешь ее».

Ее изумленная реакция была бессловесной.

«Съешь это. Если поешь, то, может, выживешь. Если выживешь, то я найду достойную подругу себе по размеру. – Кало стремительно отвернулся. – Я добуду еду себе и вернусь».

Она ощутила, как влажная земля под ней содрогнулась, когда он взмыл в небо. Глупый самец. Все зашло чересчур далеко. Это бесполезно. Она чуть приоткрыла пасть – и свежая кровь потекла по ее языку. Она содрогнулась. Убитая свинья была так близко, источая запах теплой крови. Она не может поднять голову. Но она вытянула шею по земле, раздвинула челюсти достаточно широко, и они сомкнулись на блестящей от воды туше. Она свела челюсти – и ее зубы вонзились в мясо, а кровь потекла прямо в пасть. Голод проснулся в ней, словно припорошенный пеплом огонь на ветру. Она рванула тушу, откусила кусок и наклонила голову, глотая. Прошло немного времени – и она подняла голову. Утоляя первый голод, она близко подтянула свинью. Жизнь снова возвращались к ней.

С силами вернулась боль. Когда туша закончилась, Тинталья содрогалась всем телом. Мелкие твари, приблизившиеся под покровом темноты, резво бросились обратно в заросли. Она перекатилась на брюхо и, взревев от боли, поднялась на лапы. Пройдя к реке, она вошла в ледяную воду. Муравьи и жуки, начавшие пировать в ее ранах, были смыты прохладной струей. Она ощутила жестокий поцелуй едкой воды: надо было надеяться, что она прижжет мелкие раны и они закроются. Она неуклюже приводила себя в порядок: из-за отека и плохой подвижности до некоторых ран дотянуться не удавалось. Самая тяжелая рана, в которой до сих пор оставался обломок проклятой калсидийской стрелы, заставила ее крыло странно оттопыриться. Она заставила себя пошевелить крылом и ощутила, что по боку заструилась горячая жидкость. Она заревела, выплескивая в темноту ярость и боль, и ночные птицы сорвались с ветвей, а оказавшаяся поблизости стая обезьян с воплем убежала от реки. Приятно было осознать, что она по-прежнему может заставить трястись от страха. Она проковыляла обратно и, найдя не слишком истоптанный участок тростника и папоротников, улеглась спать.

«Не умирать. Спать».

«Рад слышать».

Его мысль коснулась ее за несколько мгновений до того, как она ощутила дуновение ветра от его крыльев. Он приземлился тяжело, так что холодная почва под ним вздрогнула. Она ощутила запах свежей крови: значит, он опять нашел добычу и поел.

«Завтра утром я снова для тебя поохочусь».

Он беззаботно вытянулся рядом с ней – и она ощутила мимолетное беспокойство. Драконы так не делают. Ни один дракон не приносит добычу другому. И они не спят рядом друг с другом. Однако глаза у него были закрыты, а шумное дыхание было ровным и сонным. Было странно, что он лежит так близко.

«Странно, но уютно», – призналась она себе, закрывая глаза.

Шестой день месяца Плуга – седьмой год Вольного союза торговцев.

От Эрека Данворроу, бывшего смотрителя голубятни в Удачном, – Керигу Свитуотеру, мастеру Почтовой Гильдии в Удачном.

Мастер Свитуотер, я отправляю это послание голубем, выпущенным лично моей супругой из ее голубятни в Трехоге. Я пишу по вопросу, который очень важен для всех нас.

Надеюсь, вы помните, что когда-то я был вашим учеником и от вас усвоил принципы честности и порядочности. Сейчас я женат на Детози Данворроу, которую здесь, в Трехоге, давно знают как отличного и благородного смотрителя.

Сегодня, когда я направлялся к голубятне Детози, чтобы принести ей полдник, я услышал, а затем и увидел страдающую птицу: почтовый голубь запутался и повис на лапке. Я влез на тонкую ветку перехода и сумел его освободить. Представьте себе мое изумление, когда я узнал птицу, лично выращенную мной в Удачном и позже отправленную в качестве не имеющего пары самца в голубятни Кассарика. Хотя он не был окольцован, заверяю вас: голубя я узнал. У меня он носил прозвище Двупалый, потому что вылупился без одного пальца на лапке. Еще сильнее я удивился, когда нашел подтверждение того, что мне помнилось про эпидемию красных вшей. Эта птица значилась в списке тех, которые погибли в голубятнях Кассарика!

К его лапке было прикреплено послание, не упакованное в гильдейский футляр. Птица была недокормлена и нездорова, а запуталась из-за того, что футляр с посланием был закреплен небрежно.

Полагаю, что голубь был отправлен из Кассарика в Трехог тайно и попал ко мне по чистой случайности. Прошу, не подозревайте меня в чем-то неподобающем: я унес голубя к себе домой, чтобы вылечить его. Он заслуживает хотя бы этого! Я оставил незаконное послание невскрытым. Умоляю, сообщите мне, кому я могу доверить его здесь, ибо я боюсь отдать его тому самому негодяю, который организовал мошенничество.

Если вы сочтете мои действия ошибочными, молю всю вину возложить на меня, а не на Детози. Ко всему этому она не имела никакого отношения, все сделал я.

Эрек Данворроу.

Глава 14. Цена крови

Сельден внезапно проснулся от громкого стука в дверь. Дрожа от возбуждения, он скатился с дивана на пол, а потом, неожиданно для себя самого, быстро вскочил на ноги. Он не успел задуматься над тем, стало ли ему лучше – или это страх поборол телесную слабость. Он услышал, что в замке повернули ключ.

– Леди Кассим, мы должны войти по приказу герцога. Он желает, чтобы человека-дракона привели к нему немедленно! – хрипло прокричал мужской голос.

Дверь распахнулась.

Кассим вышла из своей спальни, не запахнув халат, наброшенный поверх ночной сорочки, и подняв над головой каменную вазу, которую сжимала обеими руками. Сжатые губы словно говорили, что она сначала вступит в бой, а потом уже станет выяснять, в чем дело. Сельден взял за обычай спать, положив рядом с собой полено. Это оружие было не таким мощным, как ваза, но он крепко сжал его в руке, намереваясь на этот раз защитить Кассим ценой собственной жизни.

При виде ее ярости два стражника попятились.

– Леди, прошу вас! Простите, что мы вас потревожили. Наш приказ однозначен. Мы должны доставить человека-дракона к герцогу. Его нужда крайняя, он ждать не может.

При этих словах у Сельдена закружилась голова, и полено выпало из обессилевшей руки. Вот она смерть: ворвалась в дверь посреди ночи.

– Я не готов, – сказал он скорее себе, чем стражникам.

– Он не готов! – резко подтвердила Кассим. – Посмотрите на него! Он кашляет и отхаркивает комки желтой мокроты. У него жар, и моча у него цвета застоявшегося чая. Он худой, как старая кляча, и трясется, когда пытается встать. И вот это вы собираетесь доставить герцогу? При его болезни вы хотите привести к нему это немощное создание? Горе вам, принесшим смерть своему господину!

Младший стражник побледнел, услышав ее слова, однако его седеющий напарник только покачал головой. Лицо у него было осунувшимся, словно он давно не высыпался.

– Леди, вы прекрасно знаете: если мы вернемся без него, мы – мертвецы. Неисполнение приказа герцога приведет к одному: нас запытают до смерти вместе со всеми нашими близкими. Отойдите, леди Кассим. Я не хотел бы грубо обращаться с вами, но человека-дракона я сейчас забираю.

Не выпустив из рук вазы, она храбро встала между Сельденом и его похитителями. По ее позе он понял, что она намерена сопротивляться. Неверной походкой он обошел ее по широкой дуге и, шатаясь, упал на руки стражников прежде, чем она успела понять его намерения.

– Идемте быстрее, – сказал он. Они схватили его за руки, и, пока выволакивали через дверь, он успел обернуться и сказать: – Да благословит вас Са за эти несколько дней передышки.

– Са! Бог, который сам себя трахает! – презрительно усмехнулся младший из стражников.

Массивная ваза шумно упала на пол прямо позади них.

– Ты ее не запер? – в ужасе воскликнул старший охранник. Послышался громкий хлопок двери. – Беги назад и запри ее! – возмущенно приказал он младшему.

Он продолжал сжимать Сельдену руку выше локтя и почти волоком тащил его, пока младший не догнал их, схватив пленника за вторую руку.

– Ты болен, как она и сказала? Мы от тебя заразимся?

Младший стражник говорил, задыхаясь от спешки. Хватка у него оказалась не такой крепкой: ему явно не хотелось даже дотрагиваться до чешуйчатой руки Сельдена. Словно в ответ, Сельден закашлялся. Воздух выталкивался из его легких, так что он еле успевал сделать короткий вдох. «Спокойней, – сказал он себе, – успокойся». Он уже успел убедиться в том, что это единственный способ восстановить дыхание. Он закрыл глаза, обмяк, предоставляя им тащить его, а сам сосредоточился на том, чтобы воздух попадал к нему в легкие. «Зачем? – думал он. – Почему бы не умереть по дороге и не разочаровать герцога?»

Однако он все-таки дышал, хоть и не глубоко. Его долго тащили – по нескольким пролетам лестницы, а потом по бесконечному темному коридору. Лампы в нишах давали мало света. Им навстречу попалась небольшая вереница слуг с охапками окровавленных простыней и тазами.

– Как можно терять столько крови и все-таки жить? – спросил младший стражник.

– Заткнись! Если тебя услышат, это могут назвать изменой! – рявкнул второй.

Дальше они шагали молча. В конце коридора они передали Сельдена двум слугам в безупречно белых одеяниях. Те поспешно провели его через великолепные резные двери в вестибюль, где двое слуг в бледно-зеленом без всяких комментариев подхватили его. Еще одни внушительные двери – и они оказались в роскошной спальне герцога.

«В спальне умирающего», – подумал он: запах смерти пропитал всю комнату. Тяжелые занавеси балдахина были отведены в стороны шнурами, повсюду горели лампы. Жгли и благовония, Сельден опустил голову, стараясь не вдыхать дым, который заставил бы его задыхаться. Корзина с окровавленными тряпицами у кровати пахла гнилью, красные пятна были в черных и коричневых потеках. Лекари, стоящие вокруг постели, имели испуганный вид, как и возвышающиеся у них за спинами стражники, поставленные следить за ними. У ног больного стоял канцлер Эллик. Он был аккуратно и богато одет, словно приготовился к особому случаю. Может, он надеялся уже этой ночью объявить о смерти герцога?

Сам герцог лежал на спине с запрокинутой головой и широко открытым ртом. Он втягивал в себя воздух и выталкивал его обратно с шумом, похожим на кузнечные мехи. Сельден подумал, что он без сознания, пока костлявая голова на истончившейся шее не повернулась к нему. Блекло-голубые глаза умирающего были окружены красным.

– Ленивцы! – прокаркал он. Его сморщенные губы тряслись, словно ему хотелось разразиться тысячами проклятий, однако он произнес только: – Кровь!

Они подволокли Сельдена ближе, и один из лекарей достал блестящий нож. Тем временем кто-то подставил небольшой столик, уже застеленный белой скатертью. На ней стоял отполированный до блеска серебряный тазик. Он упал на колени, но они обратили на него не больше внимания, чем если бы он был цыпленком, которого готовились варить. Его левую руку схватили и подтянули вперед, а когда его запястье оказалось над тазиком, лекарь вскрыл ему вену одним ловким и отработанным движением лезвия. Из разреза потекла его ярко-красная кровь. Сельден тупо смотрел, как жизнь перетекает из его тела в миску. Кровь сначала текла частыми каплями, а потом – небольшой струйкой. Столпившиеся лекари смотрели, как она собирается на дне тазика.

– Хватит! – неожиданно объявил один из них.

Сельдену быстро и умело перебинтовали руку белой тканью. Кто-то из помощников лекарей подскочил к нему и, схватив за пальцы, поднял ему руку над головой. Сельден беспомощно обвис у него на руках. Ему хотелось, чтобы его забрали отсюда, не заставляли все это видеть, но его оставили в спальне. Он потрясенно смотрел, как они переливают его кровь в хрустальный бокал. Не меньше четырех лекарей помогали герцогу приподнять голову, а еще двое поднесли бокал к его губам. Еще один посоветовал:

– Пейте понемногу, мой господин!

«Чтоб ты ею подавился!» – пожелал ему Сельден.

Однако этого не произошло. Герцог проглотил немного его крови, а потом, обретая силы, сам поднял голову и стал пить самостоятельно. Сельден с ужасом наблюдал за тем, как к лицу этого человека возвращаются краски. Его сероватый язык слизнул последние алые капли с края бокала. Он вздохнул глубже, а потом попытался сесть. Это ему сделать не удалось, но его голос явно начал звучать тверже, когда они приказал:

– Подведите его сюда. Прямо ко мне!

Они подтащили Сельдена к кровати на коленях. Один из слуг насильно пригнул ему голову в знак почтения перед герцогом, тогда как второй сорвал бинт у него с запястья. Его голову вдавили в одеяло. Сельдену трудно было дышать, но никого это не заботило. Кто-то крепко сжал ему руку и развернул запястье вверх, к герцогу.

Он почувствовал, как растрескавшиеся губы припали к его запястью в противоестественном поцелуе. Влажный язык герцога стал искать его рану, оставляя на коже холодный склизкий след. Сельден тихо застонал от отвращения: рот старика припал к его запястью, высасывая кровь.

Спустя короткое время иссохшие лапы герцога сомкнулись на его руке. Сосущие движения стали сильнее, и боль начала распространяться от запястья к локтю, а потом и выше по руке. Сельден подумал, что сейчас потеряет сознание. Мир кружился, и далекие крики изумления и радости казались насмешкой над смертью.

* * *

Эллик с отвращением наблюдал, как герцог сосет кровь из руки урода.

«Трус. Чего не смогли сделать сражения, сделала болезнь. Она превратила его в труса, и он готов сделать что угодно, как угодно унизиться, лишь бы отсрочить свою кончину».

Благодаря долгой практике его мысли оставались скрытыми. Любой наблюдатель решил бы, что Эллик озабоченно смотрит на то, как его обожаемый герцог пытается вырваться из пасти смерти.

А герцог сопел носом учащенно, в том же ритме, что при совокуплении. Канцлер отвел взгляд от отвратительной демонстрации, ожидая, что герцог вот-вот испустит дух. Однако ожидание все тянулось, а дыхание стало более сильным… Эллик покосился на своего повелителя – и почувствовал ужас. Герцог оставался худым, как и прежде, но теперь на его щеках расцвел слабый румянец. Его глаза были полуоткрыты, словно от наслаждения, и обрели юношескую яркость.

– Мой господин! Прошу, не гневайтесь на меня, но если вы желаете сохранить этому существу жизнь, чтобы и дальше лечиться его кровью, вам следует прекратить немедленно.

Лекарь, сжимавший запястье человека-дракона, говорил дрожащим от страха голосом. Большим пальцем он щупал рабу пульс. Герцог игнорировал совет. Лекарь бросил испуганный взгляд на коллегу постарше, который сжимал предплечье человека-дракона. Теперь Эллик заметил, что он тоже прижимал палец к точке пульса в локтевой ямке. Тот встретился взглядом с коллегой, чуть качнул головой и надавил пальцем. Герцог пытался сосать еще три мгновения, а потом вскинул голову и хрипло спросил:

– Он умер? Кровь не течет!

– Нет, мой герцог, он жив, но почти при смерти, – мягко произнес целитель и с почтением добавил: – Желаете прикончить его сейчас или отправите обратно, чтобы его откормили ради дальнейшего лечения?

На лице герцога отразилась борьба жадности и осторожности. Он отвел тонкое запястье ото рта.

– Заберите его. Велите моей дочери откормить мою чудесную синюю корову. Предоставьте леди Кассим все, что бы она ни потребовала! Пусть она доведет его до такой кондиции, чтобы ему снова можно будет пустить кровь. Передайте ей, что я требую этого, если она желает сохранить расположение своего герцога.

– Да, господин! – хором отозвались лекари.

Эллик подметил тревогу в том, насколько поспешно они перебинтовали запястье твари. Перед тем как они наложили повязку, он успел разглядеть темно-фиолетовый синяк вокруг раны. Зубы герцога оставили в плоти глубокие впадины.

– Теперь я поем, – объявил герцог.

Он откинулся на подушки с глубоким вздохом удовлетворения, и спальня взорвалась отчаянной суматохой. Корзинка с чистыми кусками ткани возникла на месте убранных грязных тряпок. Было принесено свежее постельное белье, и слуги ловко складывали грязное, накрывая тело герцога покрывалом так, чтобы он ни на мгновение не ощутил прохлады. Музыкантов с инструментами впустили в комнату и расставили у стены на тот случай, если герцог пожелает насладиться музыкой. Затем в покои внесли узкий стол, а следом явилась муравьиная процессия слуг с подносами, на которых – были расставлены всевозможные блюда и напитки. Капли покрывали запотевшие бока графинов с охлажденным вином, а над кувшинами с горячими напитками с пряностями вился ароматный парок. Накрытые крышками блюда соседствовали с открытыми супницами. Такой выбор яств и напитков годился бы для пира – и Эллик подумал о том, куда девался тот стойкий воин, спутником которого он когда-то был.

Канцлер откашлялся – и взгляд герцога обратился на него. Он понимал, как герцог просчитывает и отмеряет слова, которые будут ему адресованы, и догадался, что может лишиться всего, чего достиг с таким трудом.

– Твой подарок меня порадовал, – проговорил наконец старик.

Эллик выждал десять ударов сердца. Герцог больше ничего не добавил, и канцлер предположил, что данное ему обещание не будет выполнено. Когда человек собирается выжить, он не готовит на свое место сильного преемника. Значит, теперь герцог собирается подольститься к дочери, чтобы она сохранила жизнь дающему ему кровь тельцу. Он назвал ее «леди Кассим»! Канцлер уже не помнил, когда герцог в последний раз удостаивал ее упоминания имени и титула. Ее статус в его глазах изменился. Он уже не предложит свою дочь Эллику. Однако канцлер произнес:

– Я счастлив, мой господин.

Он опустил глаза, чтобы никто не заметил, как в голове у него роятся планы, рассчитанные на то, чтобы получить заслуженную награду.

* * *

Впервые за многие месяцы герцог приказал слугам раздвинуть занавеси, которые не впускали в его комнату свет. Лежа на кровати, он смотрел, как светло-серый рассвет заползает на ковер, а потом на его чистую постель. Он открыл ладонь навстречу лучу – который уже не рассчитывал увидеть – и улыбнулся золоту утреннего солнца. Он жив. Все еще. И он решительно отдал свои приказы. Старший из его лекарей ахнул и ужаснулся:

– Мой господин, любимец богов и счастье подданных, боюсь, что вы можете утомиться. Поберегите себя! Ваше выздоровление было стремительным, однако столь быстрое улучшение с чрезмерной деятельностью может привести к рецидиву и…

– Молчи или умри. – Герцог был краток. Он знал, что не следует напрягаться в момент восстановления здоровья. Однако данное дело он не мог никому поручить. – Отнесите – меня в ее покои, поставьте паланкин и удалитесь. Стойте наготове за дверью, пока я вас не позову. А до тех пор не мешайте нам.

Накануне ночью, после крови человека-дракона он впервые поел и с удовольствием выпил вина. Когда он проснулся, то сел на постели – и смог проконтролировать собственный кишечник. Сегодня он не обделался и не харкал кровью. Он понимал, что потребовал перенести себя к дочери слишком рано, но этот риск он хорошо взвесил. Под легким покрывалом в обеих руках он сжимал кинжалы. Если дрянь сочтет нужным продемонстрировать свою злобную натуру, он убьет ее без всяких сожалений. Но если с ней можно будет разговаривать, то ее покорность принесет немалую пользу им обоим. Он твердо намерен намекнуть ей на нечто интересное.

Он заранее отправил гонца сообщить о своем визите. У него не было желания стать мишенью для брошенной вазы. Что-то похожее на улыбку затаилось в уголках его старческих губ. Отвагу она унаследовала от отца. Он даже подумал, не приказать ли, чтобы из ее комнат убрали все тяжелые пред-меты.

Нет. С ней не нужно ругаться. Она не должна думать, будто он ее боится. Не следует ей и до конца понимать, насколько большую власть она теперь имеет. Близятся непростые переговоры – и провести их способен только он сам.

В соответствии с его повелением герцога принесли к покоям Кассим. Засовы были убраны.

– Стучи! – сказал он стражнику, который уже начал открывать дверь.

Изумленный охранник помедлил, ставя под вопрос полученный приказ. Но потом поспешно постучал по массивной деревянной створке и провозгласил:

– Леди Кассим, вас почтил своим визитом герцог!

Молчание тянулось так долго, что могло считаться вызывающим. Однако в последний миг она отозвалась:

– Тогда входите и чтите меня!

Его охранники растерялись. Она насмехается над герцогом? Ее надо убить? Он нашел ее ответ почти забавным и кивком приказал им подчиниться.

Они внесли его в солнечную комнату с пушистыми коврами, устилающими полы. В одном углу оказались клетка с певчими птичками и столик с серебряной вазой, где лежали свежие фрукты из его оранжереи. Похоже, придворные начали посылать ей подарки. Насколько же быстро по двору распространяются слухи! Он прищурился и облизал губы. В ее покои должны попадать исключительно его дары. Именно к нему она должна обращаться за любой милостью. Она должна зависеть от него во всем, вплоть до стакана воды или корки хлеба. Ибо он прекрасно осознает, что сейчас его жизнь зависит от нее.

– Приятное жилище, – напомнил он ей, пока его кресло ставили у камина.

Едва заметным движением головы он отослал прочь телохранителей и носильщиков. Он не соизволил наблюдать за тем, как они уходят. Он не отрывал взгляда от нее. За ведьмами всегда надо пристально наблюдать. Она странно закуталась – спрятала все тело с головы до ног в складчатой ткани. Ему видно было лишь ее лицо – но зато он мог изучить обстановку. Встречаясь взглядом с дочерью, он слышал, как за его людьми закрылась двери.

На диване в углу лежал человек-дракон. Он не шевелился – только простыня, укрывавшая его, поднималась и опускалась. На столике рядом поблескивал поднос с недоеденной едой и бокалом, на дне которого осталось вино. Значит, она его кормила – и существо поело. Прекрасно.

– Очень много солнца, – добавил он, не дождавшись ее ответа.

– Было бы больше, если бы не решетки на окне.

– Верно. Ты хотела бы, чтобы их сняли? Или чтобы тебя перевели в более просторные комнаты без решеток на окнах?

Это сбило ее с толку. Промелькнувшая в ее глазах растерянность согрела его лучше огня в очаге.

Она набрала воздуха в легкие, чуть поколебалась – и отважно парировала:

– Я хотела бы вернуться обратно в свои апартаменты на женской половине, чтобы свободно гулять в садах и ходить в купальни, как раньше.

– Увы, но я не дам согласия. Моему человеку-дракону не подобает жить среди женщин. Я не доверяю им так, как доверяю своей единственной дочери.

Растерянность превратилась в изумление – и она не смогла его скрыть.

– Что вам нужно? – спросила она настороженно. – Зачем вы пришли повидать меня спустя столько лет, в течение которых мне было запрещено находиться в вашем присут-ствии?

Он уставился на нее – и она не отвела глаз.

«Она больше похожа на меня, чем на свою мать, – поду-мал он. – Мне следовало это понять. В ней от меня больше, чем было в любом из сыновей, которые меня подвели. Я искал решение задачи, а оно все это время находилось прямо передо мной».

На него снизошло вдохновение. Он негромко проговорил:

– Я знаю, что ты сделала. И я осведомлен о твоих стремлениях.

По ее лицу пробежала тень страха, однако она промол-чала.

– Ты пыталась поднять против меня восстание. Мятеж. Твои призывы были умелыми… для женщины. Но ты не там искала союзников. Чтобы воздвигнуть трон, нужно строить на камне, а не на цветах. Я – камень.

– Не понимаю.

Он этого и добивался. Ему необходимо было втянуть ее в разговор, заинтриговать, опутать своей паутиной.

– С твоими амбициозными планами получить власть тебе следовало обратиться ко мне. Разве я не твой отец? В твоих жилах течет столько же моей крови, сколько и в любом из зачатых мной сыновей. Ты же не думала, что я найду твое стремление к власти чем-то предосудительным, а не подлинным доказательством того, что ты достойна быть моей дочерью? Быть моей наследницей.

Он понизил голос и с удовлетворением отметил, что она подалась вперед, чтобы уловить слова.

Она чуть пошатнулась: от его предложения у нее закружилась голова. Но она быстро пришла в себя.

– Быть матерью вашего наследника – возможно. Эллик рассказал мне об условиях вашего договора, когда он… навестил меня. Я стану коровой, которая принесет вам обоим теленка.

Ее ответ объяснил блекнущий синяк у нее на щеке. Эллик поспешил воспользоваться его предложением. Герцог предпочел бы, чтобы она не забеременела сейчас. Ему ни к чему, чтобы она распускала слюни в материнских чувствах, пока его собственное здоровье не восстановится полностью. А это, по его убеждению, требовало, чтобы его человек-дракон был жив и хорошо откормлен.

– Я не разрешу ему снова «навещать» тебя, если таково твое желание. Я переведу тебя в роскошные и просторные апартаменты с окнами без решеток. У твоего подопечного будет собственная комната. – Он вспомнил о помещениях в башне неподалеку от его собственных покоев. Окна в ней расположены настолько высоко на отвесной стене, что решетки там действительно не нужны. Она воззрилась на него – и он бесшабашно продолжил: – И моим наследником будешь объявлена ты, а не ребенок Эллика. С правом выбрать себе консорта, когда придет время.

Он умолк. Что еще могло бы ей понравиться?

– Почему вы пришли ко мне? – вырвалось у нее.

Она заволновалась и даже не стала притворяться, что ей все равно.

– Ты доказала, что достойна моего подарка, – напыщенно произнес он. – Я не верю, что ты пыталась меня свергнуть, – солгал он. – Даже тебе должно быть ясно, что тебе не овладеть властью в стране, раздираемой гражданской войной. Все подчиненные мне вожди восстали бы, заявляя права на мой трон, а ты бы превратилась в лакомый кусок – с помощью тебя любой из них смог бы прийти к законной власти. Сколько бы женщин ты ни сплотила вокруг себя, их быстро скрутили бы их собственные мужья, отцы и сыновья. Нет. Ты не можешь воздвигнуть свой трон на хрупких цветочках, милая моя. Его надо устанавливать на камне мощи твоего отца.

Он поднял руку и небрежно махнул в сторону человека-дракона.

– Я дал тебе задание, решив проверить тебя. Теперь я выяснил, что таится в твоем сердце. Выполнишь ли ты мое пожелание или намеренно убьешь ценное существо, которое доверили твоим заботам. Ты знала: я желаю, чтобы он исцелился. И ты, моя Кассим, выдержала испытание. Вчера ночью, когда его доставили ко мне, я убедился, что его здоровье значительно улучшилось. И это свидетельствует, что наши желания совпадают.

– Он был без сознания, когда его ко мне вернули, а его запястье изжевали, словно его терзал дикий зверь.

Ее негромкий голос звучал обвиняюще. Он почувствовал легкий тик на своем лице и подумал, не убить ли ее. Как она смеет? Но вместо этого он добродушно усмехнулся:

– Вот еще одна проверка, которую ты с блеском выдержала. Я вижу, что ты уложила его и убедила поесть и попить. Не сомневаюсь, что вскоре ты добьешься успеха и окончательно поправишь его здоровье. Ты молодец, дочь. Поэтому я и явился к тебе. Я хочу пр�