Анна Ольховская
Бог с синими глазами



ПРОЛОГ

Сирена выла. Звук, дробясь на крохотные капельки, проникал сквозь кожу, добирался до вен и артерий и летел по ним, попутно надавав пинков сердцу, к голове. И уж там-то, там-то! Мозгу, пребывавшему в состоянии анабиоза после вчерашнего, приходилось совсем туго. От мерзкого, гнусного, нудного воя спрятаться было невозможно. Мозг метался, сжимался, пытался скрутиться в рулончик, притвориться мезозойской окаменелостью, растечься лужицей – бесполезно. Дурной визг запекал беднягу, словно взбесившаяся микроволновка.
Да что же это такое, в конце-то концов! Почему эта сирена не заткнется?! Если это чья-то автосигнализация сработала, то почему никто до сих пор ее не отключил? И кстати, зачем ставить машину на сигнализацию в охраняемом поместье? Придушил бы идиота, попадись он мне!
Хали с трудом открыл глаза. Думал, что открыл. Надеялся. Не получилось. Глаза открываться не желали. Голос прорезываться – тоже. Все пошло вразнос из-за истерики мозга, отдавать команды было некому. Работал один слух. А что ему, бедолаге, оставалось делать, если все тело превратилось в одно большое ухо и даже слегка резонировало дикому ору.
– Нет, господа, так не пойдет! Кто, я вас спрашиваю, в теле хозяин? – мысленно возмутился Хали.
– Когда как, – философски протянул один из органов.
– Без намеков тут мне! Ишь, распустились! А ну, – гаркнул хозяин тела, – по местам! Вы что, забыли, что имеете честь служить мужчине!
– Я-то нет, – опять не удержался наглец.
– Молча-а-ать! Всем сосредоточиться и начать функционировать!
– Но ведь я…
– Ладно, ладно, отдыхай, только заткнись. Всем остальным – марш, марш, марш! И чтобы без фокусов! Черт, как же мне надоел этот визг! Сабину, что ли, разбудить, пусть прекратит это безобразие, она ведь тут хозяйка. Ладно, думаю, сама сейчас проснется, будить ее с перепоя – себе дороже.
Хали предпринял еще одну попытку проснуться. На этот раз получилось. Медленно, с мерзким скрипом, но глаза все-таки открылись. И первое, что увидел Хали, когда окружающий мир обрел резкость и четкость изображения, был источник звука. Или источница?
Оказалось, что оглушительный вой издает вовсе не машина. И не полиция. И не пожарники. И даже не «Скорая помощь». Звук мощностью в 120 децибелл порождает невысокая полная женщина, одетая в платье горничной. Именно из ее широко раскрытого рта и несется этот умопомрачительный (причем в прямом смысле слова) ор.
С минуту Хали ошарашенно смотрел на горничную его нынешней пассии, французской кинодивы Сабины Лемонт. Ничего себе связки у прислуги! И чего она тогда в горничных подвизается, ей самое место на оперной сцене, свечи в зале голосом тушить. Был ведь лет сто назад русский оперный певец, как его, а, Шальяпин, кажется, который именно это и проделывал. Но, похоже, эта горластая баба способна своим воплем потушить пожар в лесу, а не только жалкие свечки.
Слегка придя в себя, Хали приподнялся на локте, нашарил рукой подушку (черт, что мы с Сабиной творили прошлой ночью, вся подушка в какой-то липкой гадости!) и запустил ею в горничную. Попал, как ни странно. Вой тут же прекратился. Женщина перевела взгляд на Хали, потом на подушку, валявшуюся у ее ног, потом опять на Хали. Лицо у бедняги исказилось от ужаса так, что стало похожим на маску из фильма «Крик». Она опять широко открыла рот (отчего сходство стало еще большим), но на этот раз, к огромному облегчению Хали, смогла издать лишь сорванный писк.
– Сюзанна, ты что, совсем с ума сошла? – хрипло проговорил Хали, не оставляя при этом попыток принять вертикальное положение. Получалось неважнецки. – Какого дьявола ты орешь, словно тебя режут? Хочешь хозяйку разбудить? Лучше принеси мне свежевыжатый апельсиновый сок, да побыстрее!
– Режут? Разбудить? Сок? – очумело лепетала Сюзанна, глядя на Хали, словно кролик на удава, одновременно медленно-медленно пятясь к выходу.
– Совсем прислуга у Сабины распустилась, – проворчал Хали и, сумев наконец сесть, заорал: – А ну, марш за соком, кретинка, а то задавлю сейчас, как цыпленка! Мало того, что спать не даешь своими воплями, так еще и тормозишь! Бегом, пошла!
Подействовало. Сюзанна резво повернулась, но вместо того, чтобы тихо удалиться готовить сок, опять включила свою сирену и так, завывая, пулей вылетела из комнаты.
– Идиотка, – буркнул Хали ей вслед.
Ох ты, как же плохо! Сидеть оказалось гораздо труднее, чем лежать, к горлу подкатила тошнота, нетерпеливо переминаясь на скользких лапках. Ну-ну, миленький, шевельнись чуть резче, и я на воле!
Ага, сейчас! И так, похоже, оттянулись они вчера с Сабиной по полной программе, очень уж странное амбре в комнате, какой-то приторный, сладковатый запах. Не хватало еще украсить его новыми изысканными нотками. Лучше все-таки опять лечь и подождать, пока проснется Сабина и приведет в чувство свою свихнувшуюся прислугу. Однако и в горизонтальном положении состояние Хали улучшилось ненамного. Правда, тошнота убралась, укоризненно вздыхая и с надеждой оглядываясь – может, все-таки?.. Нет? Ну ладно.
Но теперь, когда вой прекратился, в голове начался концерт группы больших японских барабанов «Тайкоза». С японскими же фейерверками. Низкорослые вспотевшие японцы с энтузиазмом колотили в свои барабаны. Вернее, они думали, что лупят в барабаны, но это были барабанные перепонки Хали, который в отчаянии прижал руки к ушам, пытаясь хоть как-то прекратить это издевательство. Не удалось. И руки были в чем-то липком, мерзком.
Нет, Хали, дружочек, пора прекращать такую жизнь. Не мальчик уже, сороковник скоро, сколько можно плейбойствовать? Что, нравится вот так просыпаться? Нет? Так какого… за ум не возьмешься?
Увы, такие мысли, частенько навещавшие по утрам Хали Салима, наследника многомиллионного состояния, известнейшего светского персонажа и современного Казановы, обычно через полчаса исчезали без следа, как только контрастный душ, стакан сока и чашечка крепчайшего кофе с первой утренней сигаретой возвращали Хали к жизни, оставляя недомогание вместе с раскаянием в прошлом.
И Хали Салим снова был готов к подвигам. И его отцу, Мустафе Салиму, ничего не оставалось, как, сжав зубы, ждать, пока его единственный сын, блестяще отучившийся в Оксфорде, владеющий пятью языками, обладающий цепким умом и великолепной деловой хваткой, наконец перебесится и остепенится. Мустафа, начинавший свой бизнес с одного крохотного отельчика в Тунисе, на сегодняшний день являлся владельцем целой сети роскошных отелей под общим названием «EASTERN PARADISE». Расположенные на всех самых популярных курортах Средиземноморья, эти отели полностью соответствовали своему названию, были настоящим восточным раем. Поэтому и обладали звездностью от 5 и выше.
Мустафа управлял своей империей четко и слаженно. Ум, хитрость, жесткость, способность мгновенно принимать единственно верное решение – все это позволило ему стать тем, кем он стал. Но он старел. Конкуренты дышали в затылок, пытались перехватить инициативу, завладеть его отелями, отправить на покой. И взрослеющий сын, который, казалось, перенял все лучшие качества отца, был его гордостью, его надеждой, символом того, что империя не развалится, попадет в хорошие руки и станет еще мощнее и богаче.
Да что там говорить, символ получился хоть куда, все шло к тому, что вот-вот Хали займет соседний с отцом кабинет и его современное видение, его ум и способности будут служить расцвету их теперь уже общего бизнеса.
Но… Мустафа до сих пор не мог простить себе, что после окончания Оксфорда не забрал сына сразу домой, а разрешил ему отдохнуть и развеяться после учебы. И совсем упустил из виду один огромный, просто космический недостаток сына. Хали был слишком хорош собой. Причем не той голубоватой красотой мальчиков с подиума, а другой, на которую женщины реагировали слишком бурно. Высокий рост, великолепное тело, не созданное в качалках, а подаренное матушкой-природой, густые вьющиеся черные волосы, смуглая кожа, резкие черты лица и – пронзительно-синие глаза, цвет которых казался ненастоящим, настолько насыщенной была синева. В общем, все вместе производило убойное впечатление. Женщины обожали Хали. А Хали обожал женщин.
И отдых наследника империи тянулся уже больше 10 лет. За эти годы Мустафа очень часто встречал имя сына в газетах и журналах, видел его на телеэкране. Но увы… Не в разделе финансовых новостей, а в разделе светской хроники. Связи с известнейшими красотками, скандалы, неприятности, из которых непутевого сынка приходилось выручать. Года два назад, после одной особо неприятной истории с русской моделью, Мустафа увез сына домой, посадил его под домашний арест и спешно начал готовиться к свадьбе. Невесту ему нашел подходящую, дочь одного из давних партнеров-недругов, Омара аль-Магдари. Очень хорошая девушка, тоже получила неплохое образование и могла бы стать прекрасной парой сыну Мустафы. Правда, внешность не так чтобы очень уж хорошая, но собаки при виде ее не воют и вороны замертво не падают. А с папашей ее лучше дружить, чем враждовать, хотя и неприятен был Мустафе Салиму аль-Магдари. Жестокий, беспринципный, способный ради достижения цели на любые подлости, аль-Магдари набирал все больший и больший вес в бизнесе. Происхождение его стартового капитала было довольно сомнительным, а методы приумножения этого капитала – еще более удручающими. Омар давно уже пытался наложить лапу на отели Салима, но пока ничего не получалось. Мустафа стоял на ногах прочно. Тогда-то Омар и придумал замечательный, на его взгляд, выход – если нельзя поглотить чужой бизнес, то ведь можно объединиться с ним. А тут и Лейла, доченька любимая, подросла. И давно уже сохнет по красавчику Хали. Папа знает, папа видел фото этого синеглазого бездельника у кровати доченьки.
В общем, все шло к свадьбе, слияние капиталов сулило фантастические перспективы, что понял даже сам Хали (мозги-то у парня на месте) и смирился с перспективой жениться и остепениться. Пока не увидел невесту. На свадьбе.
Хали поморщился, вспомнив свой шок при виде будущей жены. Впечатление было настолько сильным, что он, не соображая, что делает, не думая о последствиях, позорно сбежал с собственной свадьбы. Через окно туалета.
Прошло уже больше года, но отец до сих пор и слышать ничего не хочет о своем беспутном сыне. Империю все еще лихорадило, Омар аль-Магдари был в ярости, да и как иначе после такого унижения собственной дочери! Бедняжка никак не могла прийти в себя, да и цель не была достигнута, отели все еще были собственностью Салима, такой лакомый кусок прошел мимо рта! Короче, круги по воде шли и поныне. А этот мерзавец, так нагадивший собственному отцу, опять взялся за старое. И ведь даже деньгами его не прижмешь, поскольку после блестящего окончания Оксфорда Мустафа лично открыл на имя сына счет, куда перевел сразу миллион долларов. Конечно, за эти годы от денег ничего бы не осталось, трать их Хали бездумно. Но в промежутках между загулами он умудрялся быстро прокручивать некоторые суммы, играл на бирже, в общем, работала та самая деловая хватка, на которую так уповал отец. И деньги на счету Хали не кончались, увы…
Опа, снова сирена. Хали помотал головой и тут же с испугом подхватил ее, казалось, еще секунда, и голова оторвется и покатится в самый дальний угол. Да что тут происходит, в самом-то деле! Сначала прислуга визжит, психопатка, а теперь полиция, похоже, прискакала. Ага, вот и «Скорая» подключилась к общему хору. Хали опять сел и, все еще держась руками за голову, позвал:
– Сабина!
Молчание.
– Сабина, как ты можешь спать при такой адской какофонии?! У меня сейчас мозги лопнут, а она дрыхнет! Сабина, черт тебя дери!
Молчание.
– Ну ты и нализалась, детка, – застонал Хали, с трудом поворачиваясь к своей разоспавшейся подруге, – да и я, похоже, тоже. Ничего не помню. Что мы такое выпили, Са…
Слова остановились, тупо постояли и с диким топотом унеслись обратно. Язык одеревенел. С кончиков пальцев, все быстрее и быстрее, за пару секунд завладев всем телом, понеслись морозные мурашки. Хали затрясло так, что он не мог двинуться с места. Мозг отключился, он был в состоянии лишь удерживать изображение, но анализировать его, соображать, что к чему, делать какие-то выводы…
Этого не могло быть, но это было.
Блокированное сознание машинально фиксировало происходящее. Вот в комнату ворвались полицейские, вот они подбегают к нему, Хали, валят его на кровать, защелкивают наручники, потом поднимают и волокут к выходу. А там, на кровати, среди еще вчера белоснежных, а сегодня отвратительно ржавых простыней, осталось то, что совсем недавно было Сабиной Лемонт, очаровательной большеглазой женщиной, жизнерадостной и легкой. Но теперь при виде ЭТОГО почему-то вспоминалась лишь бойня.
Кровь. Много крови. И нож. Длинный и тонкий. Вон он, на полу. И отпечатки чьих-то кровавых ладоней на белье. И собственные руки, липкие и ржавые…



Часть 1



ГЛАВА 1

Вот и встретились два одиночества,
Развели у дороги костер,
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь, вот и весь
Разгов-о-о-ор!

Провыв особенно проникновенно последнее слово, отчего окрестные собаки готовы были утопиться от зависти, Славочка Тумилов и Серега Горенко затихли, обводя присутствующих растроганными взглядами. Им так хотелось понимания и участия! Но понимание и участие, возмущенно ругаясь и подталкивая друг дружку, давным-давно покинули нашу гулянку. Это было в тот временной период, когда тусовка еще могла претендовать на звание вечеринки. Звучали еще вполне связные речи, народ кучковался вместе, вспоминая общее студенческое прошлое. Еще прислушивались к говорившему, комментируя и дополняя, подкалывая и похихикивая. Но близок, близок был тот рубеж, когда вечеринка плавно переходит в пьянку, и следом за пониманием и участием к выходу потянулись здравый смысл, связные речи, самоконтроль. Последней, удрученно оглядываясь и тяжело вздыхая, ушла память.
И народ раскрепостился, народ отвязался. Или развязался? Нет, ведь развязанные – это состоявшиеся кобели в собачьем мире. Хотя… Судя по всему, таковых хватало и здесь. Забавно было наблюдать за своими однокурсниками, которые еще несколько часов назад, солидные и расфуфыренные, пришли на празднование 10-летия окончания политехнического института, а сейчас, похоже, многие забыли, ради чего, собственно, они сюда пришли.
Большинство из нас не виделись все эти годы ни разу…
Ох, погодите, я же не представилась. Я – Анна Лощинина, до недавнего времени скромная провинциальная журналистка на вольных хлебах. Десять лет назад закончила политехнический институт, но обстоятельства сложились так, что должность инженера мне сейчас предложил бы лишь оптимист с психическим диагнозом. Меня вполне устраивала моя тихая спокойная жизнь в родном городе. Сотрудничала с разными изданиями, писала статьи по заказу, деньги получала небольшие, но мне хватало. Побывала замужем, благополучно развелась, жила себе без проблем и потрясений в однокомнатной квартирке. И так бы все и продолжалось – душевно, спокойно, болотисто так, тинисто, пока я не обнаружила вдруг у себя совершенно неожиданный талант. Оказалось, что я могу писать стихи. А еще – неплохие тексты песен. Так и познакомилась с мегазвездой российского шоу-бизнеса Алексеем Майоровым. Он заинтересовался моими текстами, предложил сотрудничество. А потом… Так сложилось, что ближе и роднее Лешки для меня теперь человека нет. Скажи мне кто-либо пару лет назад, что моя половинка, мой самый родной и любимый человек – это вон тот расфуфыренный звездун с телеэкрана, я бы пожалела убогонького, всплакнула над трудной судьбой психа. Но судьба, хихикнув, подкинула мне вот такой сюрприз. И я бесконечно благодарна ей за это. Хотя она, судьба, словно компенсируя новообретенное счастье, щедрой дланью сыплет и сыплет на наши с Майоровым головы испытания, о которых я раньше только в книгах читала. О тихой жизни пришлось забыть (см. книги Анны Ольховской «Право бурной ночи», «Охота светской львицы»), нас штормит и поныне. Но сейчас Лешка уехал на гастроли, а я, чтобы не скучать, отправилась на десятилетие выпуска.
И не пожалела. Конечно, мы знали, как кто устроился, как живет, созванивались ведь, делились новостями. А о некоторых, как, например, об Илоне Якутович, нам сообщали страницы глянцевых журналов и телеэкраны. Да, наша Илонка высоко взлетела. Она была единственной знаменитостью нашего выпуска, остальные, пусть и добившиеся чего-то в жизни, были широко известны в узких кругах. Даже моя подружка, Светка Жеймовская, ох, простите, Светлана Леонидовна, ставшая заместителем директора крупнейшего металлургического комбината, разъезжавшая с личным шофером и прекрасно управлявшаяся с многотысячным коллективом, не вызывала у наших сокурсников, а особенно у сокурсниц, такого живейшего интереса, густо замешенного на зависти. Ну, сделала карьеру благодаря своему уму, настойчивости и фантастическому трудолюбию, ну и что? Ну, состоялась как специалист, не изменив, что большая редкость нынче, своему диплому, ну, защитила кандидатскую диссертацию, успев еще и замуж выйти, и дочку родить, ну и ничего особенного! Кто про нее, про Светку, знает?
А вот Илона Якутович – это да! Пусть и не работала по специальности и дня, пусть с трудом диплом защитила, так это все ерунда. Еще тогда мы знали, что инженером Илона не будет. Когда мы учились на третьем курсе, Илонка пошла по посудной части. По какой посудной? А по той, где миски коллекционируют. Вернее, Мисски. Сначала Илона стала Мисс Факультета, потом – Мисс Института, потом конкурсы, бывшие тогда не столь распространенными, как сейчас, вывели нашу однокурсницу вначале на орбиту города, затем области, а там уже и столица замаячила. Какая там учеба, на пятом курсе мы Илонку и не видели совсем. Честно говоря, мы уже думали, что ее отчислили, но на защите диплома Илона неожиданно появилась.
Сказать, что мы обалдели, – значит не сказать ничего. Особенно наши парни. Как они, бедняги, все же смогли защититься – до сих пор не понимаю. Глаза у всех были стеклянные, они то краснели, то бледнели, они теснились постоянно неподалеку от Илоны, роем перелетая следом, когда та перемещалась в пространстве.
Да и немудрено, если честно. Тогда, 10 лет назад, качественная косметика, фирменная одежда, элегантная обувь, не говоря уже о таком барстве, как аксессуары, – все было малодоступно, все приходилось «доставать». Каталог «ОТТО» листался с завистливыми вздохами – живут же люди! И понятно, что мы тогда выглядели, как бы это сформулировать… Простовато, что ли. Парадные прически – но сделанные косорукими умелицами объединения «Восход», нарядные платья и костюмы – но отечественные и сидевшие на нас не всегда удачно. И косметика, потекшая от жары. Июнь ведь все-таки был.
И тут, словно видение, словно ожившая страничка супержеланного тогда журнала «Космополитен», в зал, где должна была состояться защита, впорхнула Илона Якутович. И тогда я впервые воочию смогла увидеть разницу между черной и белой завистью. Она была четко прописана на лицах моих однокурсниц. «Ух ты, какая!» и «Чтоб ты провалилась, зараза!» – понятно, где какая?
Высокая, стройная, с роскошными рыжими волосами, прозрачными зелеными глазами и белоснежной кожей без единой конопушки, Илона приветливо улыбнулась:
– Как дела, народ? Ужасно по вас соскучилась!
– Да неужели? – угрюмо буркнула Лена Горельцева, считавшая себя до появления соперницы самой красивой.
– Серьезно, – повернулась к ней Илона, словно не замечая свирепого выражения лица однокурсницы, – устаю очень, сплошные переезды, перелеты, гостиницы, фотосъемки, интервью – кошмар! Так иногда хотелось просто посидеть с вами на лекции, потанцевать на дискотеке!
– Бедняжка! – постаралась выдавить из себя максимальное количество сарказма Ленка, но, похоже, мучительная процедура выдавливания была напрасной, поскольку Илона, резко повернувшись, направилась к нашему куратору.
Ох, как хотелось, видимо, Горельцевой хоть на минутку стать героиней книги Стивена Кинга «Воспламеняющая взглядом»! Всего одна-единственная минуточка – и от этой рыжей гадючки с ее фарфоровым холеным личиком, с ее ухоженными ручками, на которых посверкивали отнюдь не стекляшки, с ее длиннющими ножками в о-бал-денных туфельках, с ее омерзительно эксклюзивными шмотками осталась бы кучка пепла.
В общем, Илона Якутович благополучно защитилась и получила диплом о высшем образовании. И больше мы ее до сегодняшнего дня не видели. В смысле – вот так, вживую. А на телеэкранах, на обложках журналов, в светской хронике – постоянно. Илона стала одной из первых русских моделей, успешно работавших на Западе. Она участвовала во всех престижных показах, работала с известнейшими кутюрье, снималась в рекламе. Ее интрижки с киноактерами, певцами и всякими-разными другими плейбоями вызывали обильное разлитие желчи у наших дам. Всякий раз (который, этот самый раз, случался не так уж и часто, слава богу), когда мне звонила Ленка Горельцева, она предрекала Илоне Утофф (так затейливо изменила Илонка свою не очень благозвучную фамилию) скорый закат карьеры, забвение и кончину где-нибудь под забором, желательно в непосредственной близости от помойки. Добрая она у нас душа, Ленка, нежная и ранимая.
Но Илона всех удивила. Очень четко уяснив, что уходить надо вовремя, в зените славы, а не тогда, когда табун молоденьких девиц затопчет тебя, она два года назад открыла в Москве собственный Дом Дизайна, собрала туда со всей России талантливых дизайнеров одежды, прически, аксессуаров, макияжа, интерьера, ландшафта – всего, где только применимо слово «дизайн». И теперь весьма успешно руководила процессом. Вбухала она в свой бизнес немалые деньги, но оно того стоило. Теперь наша Илонка стала ВИП-персоной московской светской тусовки, участвовала во всевозможных ток-шоу на телевидении и даже выпустила книгу о своей трудной жизни.
И естественно, когда наш бессменный староста группы Славочка Тумилов затеял всю эту байду с 10-летием выпуска, никто и подумать не мог, что Илона появится. Ни с кем из бывших сокурсников связи она не поддерживала, поскольку близких друзей среди нас у нее не было. Координат ее никто, разумеется, не знал, поэтому Славочка так, на всякий случай, послал на электронный адрес Илонкиного Дома Дизайна приглашение на встречу. Послал и забыл.
И когда возле ворот небольшой и уютной загородной гостинички, которую мы целиком арендовали на все выходные, притормозил роскошный золотистый «Лексус», народ, возбужденный встречей и оживленно трепавшийся, примолк. Все с любопытством смотрели на сие средство передвижения, которое, в свою очередь, равнодушно-брезгливо смотрело на нас. Потом хлопнуло раздраженно фарами. Потом гнусаво загудело. Мы переглянулись и пожали плечами. Может, заблудился кто? За тонированными стеклами не было видно ничего. И никого. Наконец дверь со стороны водителя распахнулась, и оттуда вышел гоблин. Правда, хорошо одетый гоблин, но от этого краше, изящнее и человекоподобнее он не стал. Посмотрев на нас странным взглядом, больше подходившим гробовщику при снятии мерок для своего изделия, он прорычал что-то невразумительное.
– Простите, что? – рискнул переспросить Славочка, стоявший ближе всех к этому славному парнишке.
– Это «Сказочный лес»? – справился наконец со своим не приспособленным к человеческой речи голосовым аппаратом гоблин.
– Ой, ну что вы, – не удержалась я, – это самый обычный лес, для людей. А где ваши собираются, мы понятия не имеем.
– Гмр-р-ф! – внятно прокомментировал ситуацию гоблин, с трудом переместив серые камешки глаз на меня. И как-то так сразу захотелось стать букашкой, что ли, или червячком каким, чтобы иметь шанс спрятаться под ближайшим листом подорожника.
– Да ладно тебе, Димочка, пугать моих сокурсников! Разумеется, это та самая гостиница, «Сказочный лес», я же тебе сразу сказала! – Мы и не заметили, как в машине опустилось одно из стекол, и из кожаного комфорта на нас смотрела улыбающаяся Илона Утофф, Якутович которая. – А ты, Анька, все такая же язва, не меняешься! Молодец!
– Опа! – вылез вперед Серега Горенко. – Это же Илонка! Ну ни фига себе! А ты настоящая, не глюк?
– Вот за что я тебя всегда ценила, Сереженька, – промурлыкала Илона, с помощью другого гоблина, являвшегося клоном Димочки, выплывая из машины, – так это за детскую непосредственность. Твоя реакция всегда настоящая, что видишь, то и говоришь. В данном случае получилось мило. А глючить, господа, еще рановато, вечер только начинается.
Появление Илонки внесло еще больше оживления, ее затеребили, затормошили со всех сторон, на что гоблины реагировали довольно нервно. Пришлось хозяйке отправить своих бодигардов пообщаться с местной охраной, а мы все дружно направились в ресторанный зал гостиницы, где нас уже ждал банкетный стол. Истомился, бедняга, от нетерпения.
И понеслось! Через 10 минут светская элита Илона Утофф стала просто Якутович, как раньше. Мы друг дружку чаще по фамилии звали. Девчонкам пришлось свои девичьи вспомнить, хорошо хоть я на своей осталась. Да и не знает из моих однокурсников никто, что второй раз замуж вышла. Даже Светка, поскольку последние годы мы с ней общались лишь при помощи Интернета, ведь жила она нынче довольно далеко от своего родного города. И отношения из дружеских постепенно стали приятельскими.
Как-то так получилось, что к концу нашей вечеринки Илонка очутилась рядом с нами, т. е. со Светкой и со мной. И мы вместе прослушали проникновенное пение нашего дуэта, Сереги и Славочки. Даже хотели подпеть, но не справились со словом «одиночества». Трудное слово. Почти как «сиреневенький глазковыколупыватель с полувыломанными ножками».
Провал теста на опьянение показал нам, что отключка, потеря человеческого облика (вот радость-то для гоблинов!), а также порча дорогих нарядов уже совсем близко. Пора. Пора в номера. В те самые, гостиничные, которые мы все забронировали, оптом.
Держась друг за дружку, мы отправились на поиски приста… притонища, представища… Тьфу ты, опять. Короче, спать пошли.



ГЛАВА 2

Весь мир последние пару лет ужасно обеспокоен наступлением жуткой болячки – птичьего гриппа. И чего волнуются, дурашки? В России этим хотя бы один раз в жизни страдал или страдает почти каждый взрослый человек. Чаще всего – по утрам. Правда, у нас название этой болезни слегка видоизменено, да какая там разница – птичий грипп или перепил? Дискомфортное, нет, все же правильнее будет – мерзопакостнейшее состояние имеет место быть и в том, и в другом случае.
Вот как сейчас, к примеру. Возвращение в реальный мир проходило поэтапно, причем каждый этап был гнуснее предыдущего. Анна Лощинина, приличная женщина (надеюсь), замужняя дама (хотя так сразу и не скажешь), автор текстов многих популярных песен, неплохая журналистка, являла собой в данную минуту бесформенную, трудно поддающуюся определению груду.
Неподалеку кто-то завозился, застонал. Ага, не только мне, похоже, предстоит мучительная самоидентификация. Этот кто-то хрипло констатировал:
– Безвольная ты все же личность, Жеймовская, безвольная и безответственная. Тебе ведь завтра на работу, до которой еще добираться полдня, а у тебя вместо головы – чугун с помоями.
– Светуридзе, не клевещи на себя, ты по-прежнему гений, – охая и кряхтя, попыталась приподняться я.
– Особенно сейчас, – поморщилась Светка, сжав виски ладонями.
– Именно сейчас, – попыталась значительно поднять указательный палец я, но эта скотина, палец, абсолютно не желал меня слушаться, все время норовя создать что-то неприличное. – Ты смогла вот так, с ходу, без напряга, решить проблему, над которой я бьюсь все утро.
– Это какую же? – Мутный взгляд заместителя директора металлургического комбината попытался приукрасить себя любопытством, но получалось плохо.
– Ты подсказала мне, что у меня находится над руками. Это – голова! – ликующе посмотрела я на Светку. Правда, ликование мое быстро сменилось испугом. Это что, и у меня с лицом такая беда?
– Я бы на твоем месте не очень радовалась, – пропыхтела Жеймовская, выволакивая себя из кровати и направляясь в ванную, – голова на плечах у тебя, да и у меня тоже, была вчера. И то до определенного момента. А потом мы их, головы, где-то потеряли.
– Ладно тебе бухтеть, – бросила я ей вслед, – раз в 10 лет можно и голову потерять, было бы с кем!
– Вот это самое печальное, дорогая моя подруга, – раздалось из ванной, – что головы мы потеряли, но беспредметно, как видишь. Или там кто-то все же есть? – В голосе Светки появилась надежда. – Может, что-нибудь достойное мы и нашли? Поищи там пока, ладно?
– Поищи, поищи, – ворчала я, героически пытаясь принять вертикальное положение. – Чего тут искать? Мужик – не колечко, в угол не закатится.
Нет, закатиться в угол он, конечно, может, но потеряться там – вряд ли. Сосредоточившись на том, чтобы держать части тела вместе, я подтянула все это богатство к трюмо. И взглянула туда. Лучше бы я этого не делала…
Оставалось только радоваться тому, что мы со Светкой, будучи любящими и верными женами (хотя ручаться могу только за себя), так и не приволокли с собой никаких особей мужского пола, иначе, боюсь, взглянув на нас сегодняшних, парнишки с перепугу быстро бы сменили ориентацию. Так что перед вами, господа, первая благонравная спасительница генофонда нации! Вторая в ванной. Но тоже заслуживает аплодисментов. Личико не менее прелестное.
Внезапно на диване зашевелилась куча предназначенного для стирки постельного белья. Вернее, это я так вначале решила. Оказалось, однако, что это все же человек, с головой замотавшийся в простыни.
Я в ужасе застыла. Неужели я зря только что гордилась собой? И сейчас случится страшное?
Куча белья тоненько чихнула. Странный чих для мужика. Но вот появилась рыжая мохеровая кофта. Так, одеяние у парня еще более странное.
Парень явил свету свое лицо. Тьфу ты, напугала как! И вовсе это не кофта. Оказывается, именно так выглядят по утрам волосы некоторых супермоделей, пусть и бывших.
Илонка тем временем, сладко зевнув, потянулась. Нет, ну это просто свинство! Кроме спутанных волос и вмятин от подушки на щеке, в остальном эта злыдня Якутович была свежа и прелестна. Глаза – ясные, нос – на месте, мешков, отеков и припухлостей – дулюшки. Губки – свежие, бровки – гладкие, а не торчат ежами, как у меня. Да и самочувствие, судя по жизнерадостной улыбке, великолепное.
– Доброе всем утро! – прощебетала леди Совершенство, бодро спрыгивая с дивана. Ну что ты будешь делать – она и передвигается легко и изящно, словно молодая козочка. Я-то, конечно, тоже могу себя с копытным сравнить. И тоже будет начинаться на букву «к». И тоже с рогами. Но на этом, собственно, сходство и заканчивается. А дальше все грустно.
– Илона, открой свою страшную тайну! – зловеще провыла я, глядя на однокурсницу через зеркало.
– Какую еще тайну? – неожиданно нервно прореагировала та, засунув в карман мгновенно полинявшую улыбку.
– Как тебе удается выглядеть такой свеженькой киской после такого количества спиртного в миске?
– Постоянная тренировка. – Улыбка снова была извлечена на свет божий и даже отреставрирована. – Вы, девчонки, сразу видно, дамы, пьющие редко…
– Ты еще скажи – мало, – мрачно проворчала вернувшаяся из ванной Светка, которая теперь была почти похожа на свое фото в паспорте, т. е. изуродована уже не так сильно.
– Нет, не скажу, – рассмеялась Якутович, – врать не буду. Вчера мы с вами нажракались капитально. Но у меня в этом деле опыта побольше, чем у вас, я думаю, к тому же – профессия обязывает быть всегда, везде и во всем – супер!
И эта зловредная суперница, а если проще – супница, гордо понесла свой головной убор чабана (если бывает рыжая овчина) в ванную.
Хорошо ей, тренированной, вон как скачет. Придется опять ждать, пока освободится ванная, чтобы получить возможность реанимироваться под контрастным душем. Вру. Никогда в жизни не стану в таком состоянии под холодную воду. Только тепленькая. Только.
Где-то через час мы со Светкой приняли довольно пристойный вид, т. е. определенное сходство с первоисточником улавливалось. Про Илонку и упоминать не стоит, чтобы не расстроиться еще больше.
Правда, когда мы вошли в ресторан, где уже собрались почти все наши, мир показался уже не таким гнусным и несправедливым. При детальном рассмотрении мордашек остальных участников вчерашней вечеринки выяснилось, что наши со Светкой физиономии понесли не самый ощутимый урон.
Но, несмотря на то что собравшиеся больше напоминали участников Хеллоуина, несмотря на последствия птичьего гриппа, настроение у народа было все еще радостно-оживленным. Продолжения банкета не намечалось, все собирались после завтрака по домам, а ведь было еще столько незатронутых тем, не дождавшихся вчера наших нежных прикосновений (хотя мне больше нравится по-украински – «нежного дотыка»). Много еще их, тем, хотелось хорошенечко потыкать на трезвую голову, и потому начался обмен координатами.
Почти все подходили к Илонке, раздававшей свои визитки. Но я, если честно, очень не люблю навязываться, поэтому не брала ничьих телефонов, в основном сообщала свои. Кто захочет – позвонит.
Так, праздник заканчивается, впереди – трудовые будни, пора обдумывать варианты ухода. Поскольку гостиница была за городом, многие приехали туда на своих машинах. Я не рискнула, не люблю садиться за руль в не совсем трезвом виде, поэтому моя Кыся скучала в гараже. Светка же у нас очень-очень принципиальный руководитель, в личных целях служебным транспортом не пользуется. Даже из своего города добиралась поездом. Поэтому и приехали мы с ней сюда на Славочке Тумилове. Вернее, на его «Авдюхе», ой, прости, Славик, на «Ауди», конечно же.
Приехать-то приехали, а вот обратно с Тумиловым ехать как-то не улыбалось вовсе. Потому что улыбался Славочка, улыбался абсолютно счастливой улыбкой, которая обычно украшает идиотов и вдупель пьяных. Похоже, наши мальчики гудели до утра. И гудки их еще не зачехлены.
Я подошла к Светке и поделилась с ней печальной перспективой. Перспектива вовсе не желала, чтобы ее делили на куски, и поэтому стала еще печальнее. Чтобы не впасть окончательно в депрессию от ее унылой физиономии, пришлось затолкать эту перспективу в…, нет, думаю, Славочка обидится. Лучше уж вон в тот дальний угол. И мебелью задвинем. Но она, паршивка, успела-таки испачкать нам лица печалью.
В итоге стояли друг напротив друга два ослика Иа в женском обличии. Помните отечественный мульт про Винни Пуха? «Жалкое зрелище, душераздирающее зрелище! Подумать только, с этой стороны то же самое!» Ага. Вот именно.
– Девчонки, вы чего так прокисли? – Так, явление Винни Пуха, в данном случае – Илонки.
– Да вот, – грустно вздохнула я, – не знаем, как будем домой добираться.
– А сюда как?
– Сюда – на Славочке.
– Понятно, – улыбнулась Якутович. – Так в чем проблема? Я вас довезу.
– Серьезно? – обрадовалась Светка, но я, не в силах выйти из образа Иа, уныло протянула:
– У тебя же там все шкафами забито.
– Какими еще шкафами? – озадачилась Илонка.
– Парнишки твои, дистрофики.
– Ах, вот ты о чем. Не волнуйтесь, поместимся.
– Тогда поехали.



ГЛАВА 3

При виде Илонкиной машины мне опять захотелось снять шляпу (если бы она у меня была). Правда, ответных чувств мы со Светкой у машины явно не вызывали. Во всяком случае, положительных. А когда она, машина, услышала, что эти две лахудры посмеют осквернить своим присутствием ее чудненький, новенький, эксклюзивненький салончик, она вообще заглохла. Видимо, это означало глубокий обморок.
Пока гоблин Димочка, неодобрительно косясь на свою хозяйку, зашедшую, по его мнению, в своем братании с народом слишком далеко, приводил в чувство «Лексус», его клон-напарник, не выражавший, к счастью, никаких эмоций, помогал нам устроиться на заднем сиденье с максимальным комфортом. Учитывая размеры салона, субтильные телосложения Светки и Илонки, успешно претворенную мною недавно в жизнь кремлевскую диету – разместились мы очень даже неплохо.
В общем, когда машина пришла в себя, самое страшное для нее уже случилось. Салон был полон. Впереди сидели две прелестные гранитные глыбы – гоблины, а сзади – ее обожаемая хозяйка и остальной мусор. Обреченно ворча, «Лексус» заколыхался по узкой лесной дороге с плебейским корявым покрытием к такому вожделенному скоростному шоссе, чтобы слиться с ним в экстазе.
А тем временем Илонка, рассмотрев вблизи наши слегка (надеюсь!) деформированные физиономии, нажала какую-то кнопочку, и из переднего сиденья выехал мини-бар. И это было весьма кстати, не буду врать. И Светка не будет. А лучше будем дегустировать Илонкину заначку.
Не сговариваясь, мы со Светкой остановились на красном сухом вине. Илонка, потягивая кампари, какое-то время рассматривала пейзаж за окном. Ей это быстро надоело, да и немудрено, пейзажик был так себе, иллюстрация к учебнику по природоведению, раздел «Растительность средней полосы России», и она (Илонка, не растительность), повернувшись к нам, поинтересовалась:
– А вот интересно, девчонки, почему вы не взяли мои визитки? Неужели комплексы какие присутствуют? Ни за что не поверю! Я хоть и мало с вами общалась в институте, но прекрасно помню, что Лощинина и Топорец (не пугайтесь, это Светка в девичестве) тюхами никогда не были. А твой язычок острый, Анюта, до сих пор вспоминаю с удовольствием.
– Да при чем тут комплексы! – улыбнулась Светка. – Мы же все люди взрослые, вроде умные, сами визитки имеем и прекрасно знаем, какие именно координаты указываются на тех, которые раздаются неограниченно. Небось там только телефон приемной твоего Дома Дизайна и факс, правильно?
– Точно! – звонко расхохоталась Якутович. – Жесткий отбор моей секретарши проходят очень немногие. А ты что, тоже такой фокус используешь?
– Разумеется, – ответствовала Светлана Леонидовна, невозмутимо смакуя сухетик, – людей обижать не стоит, и если кто-то слишком настойчиво жаждет со мной пообщаться – пожалуйста, вот вам визитка. Звоните. Удачи. Эй, – толкнула меня локтем она, – а ты чего притихла? Голова болит?
– Сижу вот, – скромно потупила глаза я, – стесняюсь.
– Что делаешь? – непонимающе уставилась на меня заместитель директора металлургического комбината.
– Стесняюсь, говорю. Уж очень важные дамы сидят справа от меня. А я зубы не почистила, и платье у меня примялось! А такой шанец только раз в жизни выпадает, когда еще такие небожители ко мне снизойдут! Мужчина рядом с Димой! – завыла я совсем уж заполошно, отчего искомый мужчина нервно дернулся. Машину качнуло, а я продолжала буянить: – Вам говорю, мужчина рядом с Димой! Немедленно повернитесь и сфотографируйте меня с этими важными дамами! И не вздумайте вешать мне лапшу на уши, что у вас нет фотоаппарата! Он у вас встроен в лацкан пиджака, я знаю!
– Илона Сергеевна, может, ее высадить? – прогудел, не оборачиваясь, гоблин. – Доберется, тут уже пригородные автобусы ходят.
– Еще чего удумал, Боренька, – вытирая выступившие от смеха слезы, простонала Илонка. – Я тебя самого высажу! Это девушка так резвится, не нервничай.
– А кто нервничает, – буркнул гоблин Боренька. – Резвится она!
– Боря! – моментально заледенел голос Илонки.
– Извините, Илона Сергеевна! – Да, уважают, видно, свою хозяйку бодигарды, вон как прижух, даже уши поджались вместо хвоста.
– А ты, Анюта, – повернулась ко мне Якутович, – не скромничай. Это нам со Светкой фоткаться нужно для престижу, а вовсе не наоборот.
– Это почему, интересно? – суровым взглядом ввергла меня в нервную дрожь Светка. – Или я чего не знаю, дорогая моя подруга? А ну, признавайся, что ты от меня утаила?
– Ничего я не утаивала, – попыталась сконструировать удивленное лицо я. Получилось, судя по всему, неважнецки, Светкины брови выразили еще большее неодобрение моей дилетантской попытке лицедейства. Но я не сдавалась. – То, что я пишу иногда тексты песен, так это ты знаешь. А в остальном – все как и раньше. Инженером я отработала три года, нынче пасусь на вольных журналистских хлебах. Вот недавно любопытную статейку опубликовала, хотите, расскажу?
– Не заговаривай нам зубы, госпожа Майорова, – ехидно усмехнулась Илонка. – Я все знаю.
– Кто тут у нас Майорова? – все больше свирепела Светка. – Ты что, замуж вышла и ничего мне не сказала?
– Никакая я не Майорова, я Лощинина, вы что! – попыталась я избежать боя на ограниченном пространстве. – Что ты напридумывала, Илонка!
– Ой-ой-ой, Штирлиц в юбке! – хихикнула эта рыжая зануда. – Какие мы все из себя засекреченные! Ты что, забыла, кто я и в каких кругах вращаюсь? Ты что, думаешь, вам с Алексеем удалось скрыть от столичного бомонда вашу свадьбу, всего лишь устроив ее в Париже? Не смеши меня, дорогуша!
– Стоп-стоп, я уже ничего не понимаю! – Возмущению заместителя директора металлургического комбината не было предела. – Какой еще Алексей? Та-а-а-ак. – Понимание, на секунду появившееся в ее глазах, было тут же пинками выброшено вон, уступив место ярости берсерка. – Алексей, значит? Госпожа Майорова? Ты что, умудрилась окольцевать этого бабника, этого папуаса в блестках? Нашу мегазвезду шоу-бизнеса? Этого кривляку?
– Я тебе сейчас в нос заеду! – Плохо прилепленная шкурка непонимания и святой простоты мигом слетела с меня, стоило только Светке плохо отозваться о моем Лешке. – Сама ты папуас в блестках, я бы даже уточнила – шимпанзе в перьях! Что ты знаешь про Майорова, только сплетни собирать горазда! Сиди вот у себя на заводе, давай стране металл и меньше читай желтую прессу!
– О, видали, – победно улыбнулась Якутович. – Понеслась махать шашкой, муженька защищать.
– Никакого не муженька, я просто за справедливость, – вяло попыталась продолжить сопротивление я. Но сопротивлению это все осточертело, оно послало меня подальше и гордо удалилось. Не-е-ет, сбежало, как крыса с тонущего корабля. Ну и фиг с ним, буду гордо и молча тонуть.
– Так вот, – не обратив никакого внимания на мой прощальный бульк, приготовилась к разоблачению Илонка, – помнишь, зимой был жуткий скандал вокруг Майорова, его еще обвиняли в похищениях детей?
– Ну да, помню, – кивнула Светка. – Трудно было не обратить внимания, тогда любую газету откроешь – обязательно на физиономию этой звездули наткнешься. А про телевидение я вообще молчу.
– Предупреждаю, не прекратишь хамить – навешаю этих самых звездулей, – угрюмо проворчала я.
– Не дура, поняла, – усмехнулась Жеймовская, – постараюсь. Хотя сама виновата, нечего было Мату Хари разыгрывать.
– Ты бы лучше про хари-то вообще не упоминала, – громким шепотом, от которого уши сидящих впереди гоблинов явственно зашевелились, прошипела я. – Все-таки две из них с нами едут. Горазда ты оскорблять всех подряд, мадам директриса!
– Грмх! – раздалось где-то в районе рулевого колеса.
– И как ты их понимаешь, Илонка? – пригорюнилась я.
– Так, дорогуша, ты опять решила разговор в сторону увести? – прищурилась Якутович. – На-ка, – плеснула она мне в бокал еще винца, – займись лучше этим и помолчи. Дай мне посвятить Светку в твои тайны.
– Но ведь это же мои тайны!
– Пей. – Илонка была непреклонна. – В общем, – продолжила она, – если помнишь, тогда оказалось, что все это затеяла безумная фанатка этого самого Майорова, желавшая уничтожить отвергшего ее кумира. И у нее почти получилось. Но потом каким-то образом появились похищенные дети, и все стало на свои места.
– Да, помню, – тоже добавила себе вина в бокал Светка, – тогда еще довольно быстро все затихло. Обычно в таких случаях подробности смакуются долго, а тут – пара статей, правда, достаточно насыщенных информацией, реабилитирующей Майорова, с фотографиями, но и все! Грязью в него кидали более самозабвенно, если честно.
– Так это же гораздо увлекательнее, чем такая скукота, как порядочный мужик, – усмехнулась Илонка. – Но ты не знаешь одного – во всей этой истории непосредственное участие принимала наша с тобой однокурсница, вот эта вот скромница.
– Но я что-то не припомню, чтобы о ней упоминалось в прессе!
– Майоров подсуетился, не хотел привлекать внимания к главному действующему лицу. Оберегал свое вновь обретенное сокровище!
– Илонка, если уж ты решила продемонстрировать осведомленность, постарайся свой сарказм спрятать в сумочку хотя бы, – сквозь сжатые зубы проговорила я. – Я по-прежнему считаю, что личная жизнь Алексея Майорова никого не касается, но если иначе ты не можешь унять чешущийся язык, то хотя бы прояви больше уважения.
– Извини, – покладисто ответила Якутович. С переднего сиденья раздался отчетливый скрип – это повернулся Боренька, слегка обалдев от поведения своей хозяйки. Она? Извиняется?? А Илонка продолжила: – Короче, скандал быстро замяли, Майорова реабилитировали, виновных отправили шить телогрейки и валить лес, и все затихло. В праздничных концертах, посвященных дню 8 Марта, Майоров уже снова принимал участие, публика снова его обожала и засыпала цветами. Но мало кто обратил внимание, что на левой руке певца появилось новое кольцо. Да и где там заметить, ведь Майоров постоянно носит кольца. Но если присмотреться, то это колечко с бриллиантиками уж очень смахивало, – тут эта зараза ухватила меня за левую руку, – вот на это!
– Ну и что, – вернула руку на место я. Хватают тут всякие, конечностей не напасешься! Только утром пересчитывала. – Кольцо-то на левой руке.
– Ой, конспираторы, – рассмеялась Илонка, – устроили свадьбу в Париже, а там обручальные кольца на левой руке носят.
– Ничего не докажешь, мало ли колец похожих, – твердо решила стоять на своем я. Свое, правда, в восторг от этого не пришло, вес все же немаленький, но куда оно денется. Свое ведь!
– Видишь, упирается, не хочет говорить, – констатировала факт Якутович.
– Жаба ты, – укоризненно посмотрела на меня Светка. Я старательно прикинулась слепоглухонемой.
За окном тем временем замелькали окраины нашего города. Илонка достала блокнотик, ручку и записала наши телефоны и электронные адреса. Потом дала нам свои личные. Ишь ты, удостоились! С нами мадам Илоне Утофф общаться не стыдно, нас можно принять в узкий круг ее знакомых. Ладно, она в принципе баба неплохая, так что почему нет?
Высадив нас возле моего дома (Светка остановилась на время у меня, плюнув на гостиницу), «Лексус» брезгливо передернул золотистой шкурой и радостно сорвался с места. Мелькнуло в открытом окне Илонкино улыбающееся лицо, она помахала нам рукой и исчезла.
Светка угрожающе повернулась ко мне.



ГЛАВА 4

– Ну, и как это понимать?
– Не бузи на улице, – потянула ее в подъезд я. – Ты же все-таки дама при солидной должности, тебе по рангу не положено дорогих подруг таскать за волосья на глазах неискушенной публики.
– Так это если дорогих подруг, – шипела Светка, мстительно толкая меня в спину указательным пальцем, – а ты у меня с этого момента сие почетное звание утратила, поэтому готовься, брехуха, к жестокой мсте!
– Как ты меня назвала? – тщетно пытаясь увернуться от начальственного перста, влетела я первой в лифт. – Выхухолью, что ли? Это которая тоже не спит в лесу и ощущает боль в определенной части своего организма? В принципе похоже. Только я благодаря твоему мускулистому пальцу чувствую боль в основном в спине и боках, а не там, где выхухоль.
– Во-первых, тебя нарекли не выхухолью, а брехухой, брехлом, если угодно, – продолжала шипеть Светка, выходя следом за мной из лифта, – а во-вторых, прекрати свои жалкие попытки сменить тему. Это же надо! – бушевала Жеймовская уже в квартире. – Выставить меня такой идиоткой! Я, считавшаяся в институте лучшей подругой этой ренегатки, стала теперь так, бывшей однокурсницей, с которой в лучшем случае обмениваются поздравительными открытками!
– Ну все, все, успокойся, – с тревогой наблюдала я за тем, как невысокая худенькая Светка мечется из угла в угол моей однокомнатной квартиры. – Ты же сейчас разгромишь мое уютное холостяцкое гнездышко. – Я захлопнула рот ладонью, но было поздно.
– Холостяцкое? – подлетела ко мне злобная фурия. – Ты опять??
Ужом проскользнув мимо обстоятельства непреодолимой силы, я вбежала в ванную и заперлась изнутри. Ну ее, Жеймовскую, с ее темпераментом, пусть угомонится. Она и так своим дурацким тыканьем синяков мне наставила в самых неожиданных местах, как я все это Лешке объясню? Кстати, пора бы включить мобильник, который я отключила и оставила дома, уезжая на встречу. Я заранее предупредила об этом Лешку, пришлось, правда, выдержать мощный прессинг с его стороны – еще чего, целых два дня я буду вне его контроля! Никогда в жизни! Не подумайте, что муж у меня такой ревнивый, просто очень уж непростой период жизни выпал на нашу долю, он терял меня уже дважды. Причем в последний раз почти похоронил. Что обошлось моей половинке в несколько седых прядей, которые теперь приходится тщательно закрашивать. А что делать, профессия обязывает.
Потому и потащил меня Майоров к алтарю сразу же, как только закончилась история с Жанной Кармановой, не слушая никаких робких попискиваний с моей стороны. Во время общей с нашими друзьями Левандовскими поездки в Париж, в День святого Валентина мы поженились в маленькой церквушке на окраине города. Свидетелями были Артур и Алина, а Кузнечик, их дочь и моя маленькая подружка, с энтузиазмом осыпала нас с Лешкой цветами и рисом. Все произошло так скоропалительно, что я еще долго не могла привыкнуть к мысли, что мы стали двумя половинками одного целого не только друг для друга, а отныне перед Богом и людьми. Хотя что касается людей, то мы очень старались скрыть ото всех перемену в жизни кумира многих. Для своих поклонниц Алексей Майоров должен был оставаться холостым, это шоу-бизнес, что поделаешь. Но все же, смотрю, слухи просочились. Интересно, каким образом?
Сидя на краю ванной, я терпеливо ждала, пока Светка угомонится. Та периодически подбегала к двери, дергала за ручку и требовала открыть. Я отмалчивалась. Постепенно буря стихала. Послышался звяк чайника и шум наливаемой воды.
– Эй, там, на палубе! – подала голос я. – Ты что, воду из-под крана льешь?
– А другой я не вижу, – раздалось ворчание, в котором еще перекатывались отдаленные раскаты грома, но гроза явно ушла.
– Там, в холодильнике, пластиковая бутыль с питьевой водой, возьми ее, – все еще не рискуя высунуться, выдала ценное указание я.
– Хватит орать из ванной, выйди и сама приготовь кофе, кто тут хозяйка, в конце-то концов!
– А у тебя как, приступ бешенства уже иссяк? – бочком просочившись в кухню, робко поинтересовалась я у сидевшей за столом Светки. – Чего ты так раздухарилась, не понимаю?
– Не понимает она, – буркнула Жеймовская, отвернувшись к окну. – Нервы ни к черту, если честно, на моей должности свихнуться можно. Пашешь без отдыха по 12–14 часов в сутки, на планерках без мата не обходится. Знаешь, все чаще забываю, что я женщина.
– И немудрено забыть, – поставила я перед ней чашечку ароматного кофе. – Отправила мужа и дочь в Германию, сама в России, вкалываешь одна на всю семью – кто напомнит, что ты женщина? Только подруга.
– Ага. – Пригубив кофе, Светка блаженно зажмурилась. – Эта подруга тоже, по-моему, забыла о данном факте. Ни слова, ни полслова о своей личной жизни в письмах, так, общая информация, и все.
– Ну не дуйся, Светяка, – села я напротив грустной-прегрустной Жеймовской. – Ну сама посуди: одно дело, когда болтаешь о своем, о женском, вот так, за чашечкой кофе, тет-а-тет. И совсем другое – электронная почта. Она сама по себе не располагает к интимности, нет ощущения уединенности, верно ведь?
– Вообще-то да, – тяжело вздохнула Светка. – Есть в этом зерно истины.
– Да еще какое! – обрадовалась я.
И в этот момент зазвонил телефон.
Я виновато ойкнула. Мобильник-то я так и не включила! Ну что же, милочка, готовься. Сейчас получишь. В том, что это звонит Лешка, я не сомневалась ни секунды. Я всегда знаю, когда он звонит.
Я осторожно взяла трубку:
– Алло.
– Больше ни на какие уступки гадким толстым хомякам я не иду! – завопил с ходу Майоров. – Никогда! Я тут краску для волос уже скоро в ведре разводить буду, чтобы закрасить весь урон, нанесенный моей бесподобной шевелюре твоим гнусным и разнузданным поведением!
– И вовсе даже мое кроткое и ангельское поведение тут ни при чем, – хихикнула я. – Возраст, Лешенька, возраст, от этого никуда не деться. А будешь так наезжать на тихую и забитую женушку, то попомни – вот выпадут у тебя зубы, я тебе жевать не буду! Вот.
– Приплыли, – загрустил Лешка. – Наглость отдельных особей женского пола границ не знает!
– Откуда же ей, наглости, границы-то знать? – философски протянула я. – Она же не знанием, она наглостью и берет.
– Ох, зайцерыб, – громко вздохнула моя половинка, – я в самом деле больше не позволю тебе пропадать на целых два дня. Мне тут черт знает что в голову лезло, чуть с ума не сошел.
– Надеюсь, черт знает что не имело эротической подоплеки? – возмущенно засопела я. – Иначе за такие подозрения нос откушу. И выброшу. И пришить будет нечего. Или нет – найду донора-негра, и пришьют тебе черный расплющенный нос. Вот здорово будет, правда?
– Резвись-резвись, – угрожающе зарычал Майоров. – Скоро домой приедешь, вот тогда и поговорим про эротическую подоплеку. А вообще – как все прошло?
– Все прошло, как и ожидалось, – бодро начала я. – Встретились, наговорились, напились, разъехались. Как видишь – увлекательно, фантазийно, с огоньком, нетрадиционно.
– Это в смысле – нетрадиционно? – насторожился Лешка.
– Ой, ну какой же ты скособоченный у меня, точно как в песне команды КВН из Абхазии: «Только мысли все о нем и о нем – о сексе»!
– И неправда! – Негодованию супруга не было предела. – И не только! Хотя…
– Вот то-то же, что хотя. Все время причем хотя.
– Сама виновата.
– Если ждешь от меня раскаяния, то запасись терпением, – рассмеялась я. – Ждать придется долго.
– Кто бы сомневался, – мурлыкнул этот злыдень тем самым голосом, от которого я плавилась. Но на этот раз я собрала весь холод, имевшийся в наличии, и не позволила себе растечься безвольной лужицей. Нет, мне же надо сообщить важную новость!
– Лешка, не сбивай меня, – жалобно протянула ледяная невозмутимость. – Тут вот такая ерунда получается…
– Ничего удивительного, – влез-таки опять этот зануда.
– Ты лучше скажи, – решила не обращать внимания на беспочвенные инсинуации я, – ты знаешь Илону Утофф?
– Такая рыжая кошка, владелица Дома Дизайна? Кто ж ее не знает, довольно популярная особа в последнее время. А при чем тут она?
– А при том, что она на самом деле зовется Илоной Якутович и является моей однокурсницей.
– Серьезно? А ты мне не говорила.
– А зачем? Можно подумать, нам с тобой больше говорить не о чем, кроме как обсуждать столичный бомонд!
– Это точно. И вообще, говорить с тобой я тоже люблю, – заворковал опять Лешка, – но еще больше я люблю…
– Ну хватит тебе! Дай договорить! – простонала я.
– А ты прекрати так стонать! – парировал этот негодяй. – Хм. Ну ладно. Так что там эта Илона?
– А эта Илона радостно называла меня госпожой Майоровой! Мало того, она в курсе, что наша свадьба была в Париже, она даже наши кольца умудрилась сравнить.
– Та-а-ак, – посерьезнел Лешка. – И откуда она все знает, интересно мне?
– Понятия не имею, – буркнула я. – Причем, по ее заверениям, знает вся столичная тусовка. Но я все равно держалась стойко, как партизан на допросе, и ни словом не подтвердила ее рассказ, а обозвала все сплетнями. Вот какая я стойкая и непоколебимая!
– Молодец! Благодарность от лица командования!
– Только от лица?
– Ага, сама меня одергивала, а потом подначивает! – возмутился было Лешка. – Ну ладно, с благодарностью разберемся дома. А что касается слухов про нас – пусть болтают. Будем стойкими и мужественными в борьбе с желтой прессой, хорошо? И давай быстрей домой, а то у меня осталась всего одна неделя перед гастрольным туром, не забыла?
– Ох, Лешка, – расстроилась я, – забудешь разве! Целых полтора месяца тебя не увижу. Раньше хоть на 10 дней, максимум на две-три недели уезжал, а тут – вон на сколько!
– Ну зайцерыб, ну не мучай ты меня. – Бедный мой Лешик, даже голос дрогнул! – Что же сделаешь, если этим летом так все сложилось – весь июль фестивали, конкурсы всякие, да еще и концерты по всей России. Я же предлагал тебе ехать со мной.
– Ага, и делать вид, что мы незнакомы, – шмыгнула носом я. – И что легче?
– Согласен, – уныло протянул Лешка. – Но ведь ты поедешь вместе со своим Таньским в Египет на целых 24 дня! А знойные арабы скучать не дадут.
– Болван ты, муж мой, если честно. Какие еще арабы, это пусть Таньский развлекается. А меня после Таиланда не очень, между прочим, к воде и тянет.
– Ничего-ничего, надо эту фобию преодолевать. Ну ладно, хомка, тут уже Виктор пришел, топчется и подслушивает. Когда тебя ждать?
– Завтра утром, – улыбнулась я. – Я позвоню.
– Да уж постарайся, беспамятная.
И Лешкин голос растаял в телефонных проводах. Сзади раздалось покашливание. Я обернулась. В дверях, скрестив руки на груди, стояла Светка и ехидно улыбалась:
– Даже спрашивать не буду, с кем говорила. А Илонкины слова подтверждает идиотски-счастливая улыбка, гуляющая по твоей физиономии. Теперь пошли на кухню, и ты мне все обстоятельно расскажешь. А заодно и про Таиланд, и про арабов, и про море.
– Ну ладно, – смирилась я со своей участью. – Пошли.



ГЛАВА 5

– Ну ты даешь, дорогая моя подруга! – удивленно протянула Жеймовская, когда Шахерезада закончила дозволенные речи. – Прямо сериал бразильский, ей-богу! Везет же некоторым, а тут работаешь-работаешь, и никаких тебе приключений!
– Знаешь, Светунция, – вяло проговорила я (еще бы не вяло, попробуйте протрепаться два часа кряду, я на вас посмотрю!), – на самом деле подобные истории лучше смотреть по телевизору или читать о них, ты уж мне поверь. А вот принимать в них личное участие – удовольствие сомнительное.
– А как же насчет вас с Алексеем? – съехидничала Светка. – Тоже удовольствие сомнительное?
– Не ерунди, – отмахнулась я. – Вот уж кому-кому, а нам с Лешкой весь этот кошмар точно не нужен был.
– Ты уверена? А вдруг без подобных сложностей ваше взаимное влечение не переросло бы в серьезные отношения, а закончилось банальным скоротечным романчиком?
– История не знает сослагательного наклонения! – важно изрекла истину я. – Для не очень одаренных перехожу на доступный язык – если бы да кабы, да во рту росли грибы. Дальше продолжать?
– Да уж ладно, – улыбнулась моя директорша, – не напрягайся. Ты лучше мне скажи вот что. Парень этот тайский, который вас спас, как его там – Тхан, что ли?
– Для меня – Лютик.
– Ну, пусть будет Лютик. Ты с ним виделась еще хоть раз или все так и осталось? С глаз долой – и забыли.
– Ну, скажешь тоже! – возмутилась я. – Еще в январе Лешка с Артуром слетали в Таиланд, купили вместе в Бангкоке роскошное кафе в самом лучшем месте и подарили его Лютику. Там на втором этаже жилые помещения, так что теперь Лютик и его семья живут в Бангкоке, страшно довольны. Знаешь, как мой приобретенный братишка назвал свою овеществленную мечту? – хихикнула я.
– Ну и как?
– «Северная звезда». Это я, если ты не поняла.
– О-бал-деть! – рассмеялась Светка. – Так теперь вы с Алексеем можете смело записать вместе гимн вашей семьи: «Две звезды, две светлых повести…»
– В своей любви, как в невесомости! – дурномявом провыла я. – В общем, хоть кто-то оценил меня по достоинству. И теперь у Лютика появилась новая мечта – собрать нас всех – меня, Кузнечика, остальных малышек, причем вместе с родными и близкими, – и показать нам свой Таиланд, настоящий. А не то, что мы видели.
– И как его мечта, осуществима?
– Да пока не очень. Ни девочки, ни я как-то не спешим туда вернуться, еще слишком болезненны воспоминания. У нас у всех какая-то океанофобия развилась, на пляж совершенно не тянет.
– А как же Египет? – подняла брови Светка. – Насколько я поняла, ты собираешься в ближайшие дни именно туда?
– Собираюсь, – вздохнула я. – Это идея Таньского. Помнишь ведь ее, мою школьную подружку Таню Старостенко?
– Ну конечно! Я даже ревновала в свое время, что у тебя уже есть лучшая подруга.
– Ну вот. Так она каждое лето мотается то в Турцию, то в Египет. Раньше ездила с разными своими приятельницами, а в этом году они с Лешкой сговорились и решили меня отправить вместе с ней. Выбрали Египет, уж очень Таньский расхваливает дайвинг на Красном море, заверяет, что при виде такой красоты все мои страхи пройдут.
– А при чем тут Майоров? – не въезжала Жеймовская.
– Да понимаешь, у него через неделю начинается затяжной гастрольный марафон, где-то месяца на полтора без заезда в Москву.
– Ничего себе! – присвистнула Светка. – И что, часто он так?
– По-разному. Но после всей этой истории со скандалом он стал еще популярнее и теперь просто нарасхват. Ну вот. А чтобы я не заскучала одна, они с Таньским и решили совместить приятное с полезным.
– То есть?
– Отправить меня отдыхать и заодно преодолевать свою фобию, т. е. совать меня в море.
– А получится? – засомневалась подруга.
– С Таньским чтобы не получилось! – обреченно махнула рукой я. – С ней как в старом анекдоте – проще отдаться, чем объяснить, почему не хочешь.
– И когда вы едете? И куда именно?
– Куда – честно говоря, не знаю. Этим Таньский занимается. Мне ведь, по большому счету, все равно. Летим на 24 дня.
– Ого!
– Лешка настоял. Так вот, на 24 дня, вылет через 10 дней. Слушай, – уцепила я за хвост отчаянно визжавшую и вырывающуюся случайно залетевшую мысль, – а давай с нами, а? Ты же черт знает сколько толком не отдыхала!
– Смешная ты, – грустно улыбнулась Жеймовская. – Это ты у нас на вольных хлебах, когда хочешь, тогда и отдыхаешь. А мне отпуск за полгода планировать надо.
– Но ты же директор! Сама себе хозяйка.
– Если бы! Я заместитель, т. е. человек, на которого можно с успехом переложить свои обязанности и действительно уехать, когда вздумается. И отпускать своего зама в принципе не хочется, это же придется самому многие вопросы решать, вот ужас-то, представляешь? – Светка вроде бы и шутила, но чувствовалось, что накипело на душе здорово. – Так что я бы с удовольствием, но увы…
– Жаль. А было бы здорово, – расстроилась я.
– Ты лучше мне оттуда по Интернету свои фотки шли, – оживилась Жеймовская. – У тебя фотоаппарат цифровой есть?
– Нет. Но будет, если надо.
– Обязательно надо! Интернет сейчас есть везде, вот и будешь вести фоторепортаж непосредственно с места событий, причем во всех подробностях. Обещаешь?
– Крест на пузе масляной краской! – торжественно поклялась я.
Мы посидели еще пару часиков, обсудив все, что только можно. И что нельзя. А потом пора было Светке собираться и ехать на вокзал. Утром ведь с неумолимой неизбежностью обещал быть понедельник. И заместителю директора металлургического комбината надо было возвращаться к своей насыщенной и увлекательной жизни. Грустно, господа, когда главой семьи и основным добытчиком становится женщина. Если бы Мишка, ее муж, хотя бы слегка ослабил груз, который тянет хрупкая жена. Ага, три раза! Парнишка славно проводит время, переходя с одних обучающих курсов на другие. А тем временем и жилье, и учебу дочери, и машину, и курсы мужа оплачивает жена. О как!
Ну ладно. Живут себе и живут. Бог с ними. А пока я провожала старавшуюся выглядеть бодрой и жизнерадостной Жеймовскую. Но когда я захлюпала носом, Светка тоже не выдержала. Не виделись мы с ней до этой встречи почти два года, кто знает, когда увидимся снова! Остается опять тот же Интернет.
Посадив подругу в такси, я какое-то время постояла на обочине дороги, вообразив себя памятником скорби. Очевидно, получилось у меня неплохо, в образ я вошла, поскольку возле моих ног с недвусмысленными намерениями стал крутиться какой-то псяк. Пришлось топнуть на него. От такого чудовищного поведения памятника псяк описался на месте, а потом, захлебываясь в истерике, покатился к своей хозяйке, оживленно болтавшей с кем-то метрах в 200. На рыдания любимой деточки хозяйка развернулась, подхватила вздорный меховой шар на руки и с угрожающим видом двинулась в мою сторону. Я с позором покинула предполагаемое поле боя, спешно скрывшись в подъезде. Ну ее, у меня и так синяков после Светкиного допроса хватает, больше мне не надо.
А ровно через 8 дней я снова входила в свой подъезд расстроенная и зареванная. На этот раз после проводов Лешки. Неделя в Москве пролетела, как один день. Иногда хотелось хорошенечко разжевать это зловредное время, словно жевательную резинку, чтобы можно было растянуть его в длинную-предлинную линию. Но увы… Разжевываться время как-то не хотело. Гадство!
Провожая Лешку, я изо всех сил старалась не реветь, быть веселой и оптимистичной. Зачем добавлять моей половинке отрицательных эмоций, он и так выглядел подтаявшим снеговиком.
Но зато потом, оставшись одна в Лешкиной квартире, я показала мастер-класс! Надеюсь, звукоизоляция в его элитном доме надежная, иначе появятся потом публикации в желтой прессе про садомазохистские игрища у Майорова.
Результат безудержного буйства эмоций оказался предсказуем. Утром я была похожа на Рене Зельвегер, имеющую при тощем тельце пухлую мордашку. У меня процентное соотношение фейса к торсу было таким же, но учтите, что мой торс тощим назвать не мог бы даже самый неисправимый оптимист.
В общем, с трудом отыскав на этой пародии на Колобок пуговки глаз, я постаралась сделать обзор максимальным, но опухшие веки неумолимо сжимались в щелки. М-да, придется поискать ближайший косметический салон, чтобы хоть слегка соответствовать фотографии в водительском удостоверении.
Да, господа, увы мне. Как ни тянула я резину, как ни отбрыкивалась, как ни убеждала Лешку, что я за рулем – это даже не обезьяна с гранатой, это просто несовместимые понятия, – было бесполезно. Раз уж мне приспичило жить на два дома – в Москве у Лешки и у себя в городе, раз уж я такая принципиальная, что не желаю бросить работу и окончательно перебраться к мужу, – что ж, пожалуйста! Но мотаться туда-сюда в автобусах? С моей способностью притягивать к себе несчастья? Никогда!
И мне была куплена малышка «Тойота», которую я тут же назвала Кысей – уж очень ласково она мурлыкала, стоило оживить ее. Потом меня отправили на курсы вождения, причем на жесточайшие, где курсантов гоняли со всем энтузиазмом. Покупать мне права Лешка считал безумием. И правильно, кстати. Поскольку первые две недели обучения водительским навыкам я за рулем чувствовала себя монгольским космонавтом.
А потом неожиданно для меня как-то все пошло очень неплохо. Мне даже понравилось. Я почувствовала машину, машина почувствовала меня. И мы теперь дружим. Оказалось, что банальнейшая со времен Остапа Бендера истина – «Автомобиль не роскошь, а средство передвижения» – полностью соответствует действительности.
В общем, нацепив на нос большущие черные очки, максимально задрапировавшись полупрозрачной шалью (эх, паранджу бы сюда!), я спустилась в цокольный этаж Лешкиного дома, где на стоянке жильцов квартировала моя Кыся.
К своему стыду, прожив почти полгода в Москве (пусть и с перерывами), я так и не стала постоянной клиенткой какого-нибудь престижного салона красоты. Уж очень жалко было тратить время, которое мы с Лешкой проводили вместе, слишком его, времени, у нас было мало. Поэтому, отыскав по справке ближайший цех, где из невразумительного рыхлого комка теста, в которое превратилось мое лицо, могли бы вылепить что-то человекоподобное, я порулила туда.
Дизайн внутри салона был ну о-о-очень стильным. Девушка, восседавшая за стойкой администратора, выглядела живой рекламой этого заведения – просто супер-пупер-с ума сойти. И даже элегантные модные очочки без оправы присутствовали. В общем, все на высшем уровне.
Мило улыбнувшись, бизнес-леди поинтересовалась:
– Здравствуйте, мы рады приветствовать вас в нашем салоне. Что бы вы хотели?
– Мы бы, – снимая очки и разматывая шаль, доверчиво сообщила я, – хотели бы снова стать похожей на женщину.
– Ну что ж, – с сомнением осмотрела фронт работ администратор, – думаю, мы сможем вам помочь. Это будет стоить…
– Сколько? – челюсть почти вывихнулась. – А не дороговато ли?
– Ну, знаете, – поправила очки дама, – рожа у вас тоже не маленькая.
Европа, господа, причем полная!



ГЛАВА 6

Накануне вылета в Египет Таньский ночевала у меня, поскольку выезжать из дома мы собирались в 6 утра, чтобы к 10 быть в Домодедове. Кысю придется оставить на охраняемой стоянке в аэропорту. Так долго без хозяйки моя машинка еще не была, надеюсь, будет вести себя прилично и не кокетничать напропалую с «Лексусами» и «Фордами», они ведь, бедняги, истекут маслом от возбуждения, а владельцам потом голову ломай – что же случилось с их новенькими авто?
Таньский, сопя и отдуваясь, втянула в мою прихожую два гигантских чемодана на колесиках, после чего в моей прихожей, которая и была размером в два с половиной таких чемодана, места осталось ровно 20 сантиметров по стеночке. С опаской оглядываясь на надменно смотревшие мне вслед пузатые кофры, я поинтересовалась:
– Слушай, Таньский, а что, в Египте в начале июля бывают снежные заносы?
– Ты чего, мать, – покрутила пальцем у виска моя нежная тургеневская барышня, – от расстройства совсем умом тронулась? Какие еще заносы?
– Ну, которые еще зауши, защеки, заброви, – сосредоточившись и закатив глаза к потолку, начала перечислять я, – в общем, когда все лицо мерзнет. Холодно когда, говорю.
– Вот беда-то, – закручинилась Таньский, усевшись на диван и горестно сложив руки на коленях, – у нее опять обострение, в аэропорт могут не пустить. Накрылась моя поездочка!
– И не пустят, – мстительно процедила я. – Увидят при таможенном досмотре багажа, что ты дворницкий тулуп и валенки 47-го размера волочешь в Египет, – сразу бригаду вызовут. Из психушки.
– Какой еще тулуп! – возмутилась Таньский. – У меня нет никакого тулупа! Ты что, гнусняка, так посмела назвать мою чудненькую рыженькую дубленочку?
– Ага! – торжествующе завопила я. – Так ты не отрицаешь, что все это везешь?
– Да с чего ты взяла, что ты несешь вообще? – начала свирепеть подружка.
– В данный момент – ничего, – удивленно посмотрела на свои пустые руки я. – Ничего не брала и нести ничего не собираюсь. Если тебе что-либо нужно – пойди и возьми сама. А что касается моих вопросов – так это же естественное предположение. Чем еще, кроме зимней одежды, можно загрузить эти промышленные контейнеры? Только не говори, что легкими и тонкими пляжными тряпочками! Ой, прости, Таньский, – всплеснула теми же руками я, – как я не подумала! Это же ты, похоже, всю свою личную библиотеку, все 5 книг и 349 женских журналов с собой решила взять, чтобы мы не заскучали в Египте! Вот молодец, на такие жертвы идешь ради подруги! Надо на кухню сбегать за полотенчиком, к рыданиям приготовиться.
– Жалкая комедиантка, – мрачно глядя на меня, припечатала Таньский, – да к тому же страдающая распространеннейшей женской болезнью – завистью. Не можешь смириться с тем, что придется целых 24 дня провести в обществе такой роскошной женщины, как я? А придется, голубушка, придется, – мстительно улыбнулась она, – и не забудь капу прихватить.
– Какую такую капу?
– Ну такую резиновую штуку, которые боксеры в рот вставляют…
– Фу, Таньский, гадость какая!
– Не пошли. Это для сохранения зубов, чтобы их не выбили.
– А мне зачем? Ты собираешься бить меня по лицу? – ужаснулась я.
– Нет. Это когда начнешь зубами скрипеть от зависти, глядя, как я меняю один обалденный наряд на другой, чтобы их, зубы-то, не раскрошить. Понятненько? А теперь кончай болтать, дай мне лучше пульт от твоего телевизора. Я и так уже начало пропустила!
– Начало чего? – шаря по полкам стеллажа, спросила я. – Что за спешка такая?
– Ну, ты даешь, Анюта! – искренне возмутилась Таньский. – Ты что, забыла? Я же тебе уже раз 5 говорила, что сегодня по первому каналу состоится премьера последнего фильма с участием Сабины Лемонт. Ну где же пульт, в конце концов!
– На, возьми и успокойся, – протянула ей вожделенный пульт я.
Таньский включила телевизор, и окружающий мир перестал для нее существовать. До очередной рекламы.
А я пошла на кухню, чтобы перед отключением холодильника с максимальной пользой очистить его, т. е. из остатков продуктов приготовить прощальный ужин. Фильм вместе с Таньским я смотреть не стала, я вообще душещипательные мелодрамы редко смотрю, под настроение только. Чего не скажешь про мою подружку, она эту продукцию просто обожает. Нет, длинные сериалы Таньский тоже не смотрит, у нее на них не хватает ни времени, ни терпения. А вот сладкие истории длительностью часа 1,5–2 – это да, это она обожает. И не сказать чтобы она была такой уж поклонницей творчества Сабины Лемонт, сексапильной красотки-француженки, просто история трагической гибели этой актрисы, ставшая главной новостью февраля, вызвала повышенный интерес к фильмам Сабины. Почти как в истории с Майоровым. Только Лешка, слава богу, остался жив. А Сабина – нет.
Я, если честно, не очень следила за событиями в мире в тот период, у нас ведь был медовый месяц в Париже. И хотя трагедия произошла в предместьях этого города всех влюбленных, и хотя именно французские средства массинфо захлестнула волна репортажей, нам было не до того. К тому же мы с Лешкой, недавно пережив свой, личный кошмар, вовсе не горели желанием смаковать подробности чужого.
Поэтому все об этой истории я узнала от Таньского во время наших походов в баню.
20 февраля в полицию позвонила насмерть перепуганная горничная актрисы Сабины Лемонт. Из ее истеричных воплей с трудом удалось разобрать, что ее хозяйку убили. В поместье, расположенное в предместье Парижа, незамедлительно выехали полиция и медики. Последние – в надежде на то, что горничная ошиблась. Но жуткая картина, открывшаяся глазам прибывших, не оставляла никаких сомнений в том, что Сабина Лемонт мертва. Ее роскошная, эротично-женственная спальня сейчас больше походила на бойню, где похозяйничал свихнувшийся мясник. Кровью было испачкано все – стены, мебель, постель, на которой ничком лежала Сабина, а также застывший с безумным видом полураздетый мужчина. Его руки, ржавые от крови, и нож, валявшийся рядом, свидетельствовали сами за себя. Мужчине надели наручники и увезли в участок. Согласно показаниям горничной, это был любовник Сабины Лемонт, сын арабского мультимиллионера Мустафы Салима, известный плейбой и светский персонаж Хали Салим. Что произошло накануне между любовниками, не мог сказать никто. Горничная, живущая в доме хозяйки, как раз 19 февраля взяла выходной, у ее сына был день рождения. Сам Хали пребывал в шоковом состоянии и не говорил ни слова. Он лишь тупо смотрел в одну точку, не реагируя ни на какие вопросы. Вывести его из этого состояния не смогли и приглашенные Мустафой Салимом лучшие специалисты в области психиатрии. Но то, что Хали не симулировал, было установлено абсолютно точно.
Но и без его показаний все было ясно. На испачканном кровью Сабины Лемонт ноже нашли отпечатки пальцев только одного человека – Хали Салима. В крови Хали обнаружили следы ударной дозы наркотика. Что же тут неясного? Тем более что многочисленные друзья и знакомые Сабины рассказали, что в последнее время любовники часто ссорились. Прожив вместе с Сабиной рекордный для него срок – полгода, Хали начинал поглядывать на других женщин, долгие связи вообще не входили в его планы. Но Сабина, безумно влюбившаяся в красавца араба, и слышать ничего не хотела о разрыве. В тот роковой вечер, 19 февраля, между любовниками скорее всего разразился очередной жуткий скандал. Наркотики, попав в и без того бурлившую восточную кровь, образовали смертельный для Сабины коктейль, и Хали превратился в берсерка.
Мустафа Салим нанял для сына лучших адвокатов, те старались изо всех сил отработать свой немаленький гонорар, но, увы, их усилия не давали и малейшего положительного результата. Ну чем, к примеру, могло помочь Хали то, что все знавшие его более-менее близко в один голос уверяли, что Хали никогда не употреблял наркотики, что он с презрением относился к тем, кто баловался этой гадостью. И что? Раньше презирал, а теперь сам решил попробовать. Все это было ерундой и никоим образом не перевешивало отпечатков пальцев на орудии убийства и показаний охранников, дежуривших в ту ночь на территории поместья и с уверенностью заявлявших, что никого, кроме Сабины и Хали, вернувшихся откуда-то в 8 часов вечера, в доме не было.

В общем, всем было ясно, что Хали Салиму светит тюремный срок, причем немаленький. Но этого не случилось. Утром 2 марта обвиняемый был найден в камере повесившимся. Как он это проделал, помог ли ему в этом кто-то – так и осталось загадкой. Служащие тюрьмы, где это произошло, хранили гробовое молчание. Вездесущим репортерам удалось лишь сфотографировать Мустафу Салима, забиравшего тело сына домой для захоронения.
А по экранам Европы тем временем начинал триумфальное шествие последний фильм с Сабиной Лемонт в главной роли. Интерес публики подогревало и название фильма: «Бабочка-мишень», народ валом валил в кинотеатры и жадно вглядывался в лицо актрисы – есть ли там печать смерти, следы обреченности? Разумеется, многие находили, ведь кто ищет – тот всегда найдет.
И вот теперь мой Таньский, жадно прильнув к экрану (бог с вами, не в прямом смысле, стекло она не целовала), не отрываясь, следила за происходящим в фильме. Во время рекламных пауз она врывалась ко мне на кухню и пыталась втянуть меня в обсуждение увиденного, периодически обзывая убийцу Сабины всякими нехорошими словами.
Но я, бесчувственная, втягиваться не желала, поскольку мучительно вспоминала: положила я один купальник в сумку или два? Ужасно не хотелось расковыривать туго набитый багаж, но сомнения меня вконец изгрызли. Заметив, что моя тень, удобно устроившаяся на полу, стала похожа на кусок «Российского» сыра, т. е. такой же мелкодырчатой, дальше грызть себя сомнениям я не позволила. А то стану «Радамером». Пришлось сумку все же распотрошить. Купальник был один, что меня порадовало. Почему порадовало? Ну как же, не зря потрошила, и складывать все обратно уже не так нудно и противно.



ГЛАВА 7

Домодедово порадовало нас своими обычными развлечениями – регистрация на рейс, к примеру, или паспортный контроль. Но недремлющая забота о нашем спокойствии и безопасности подвигла администрацию аэропорта добавить новый аттракцион под названием «Первичные навыки стриптиза». Оснащен он (аттракцион, не стриптиз) был, правда, весьма незатейливо – бельевыми корзинами, куда, по замыслу режиссера-постановщика, и надо было складывать верхнюю одежду и обувь. Эротичные покачивания приветствуются. Потом на ноги следовало нацепить шапочки для душа и в таком виде прошлепать прямо в объятия корифеев и фей досмотра. И здесь, господа, наблюдалась чудовищная дискриминация по половому признаку! Почему-то всех женщин ощупывали и охлопывали феи. А корифеи тискали мужчин. И где же тут справедливость, где свобода выбора?! Ну ладно я, дама замужняя, мне мужское щупание и даром не нужно, а что делать женщинам недолапанным и недотисканным? Может, это у них один из немногих шансов хоть немного добрать этого удовольствия! Недоработочка, дорогие мои работники аэропорта Домодедово, причем существенная. Вы уж поставьте, пожалуйста, на личный досмотр мужчин помоложе и посимпатичнее, да и женщин таких же, и дайте пассажирам право выбора, кому отдаться.
В аэропорту Шарм-эль-Шейха, куда мы прилетели, все было не в пример скучнее и быстрее. Хотя, возможно, это только в зале прилета, а при посадке тоже будут увлекательные приключения.
Пока же мы с Таньским топтались возле веселой карусели, на которой катались чемоданы и сумки с нашего рейса. Ни моих сумок, ни контейнеров Таньского все еще не было. Моя модница начала нервничать – а вдруг ее гардероб отправили куда-нибудь не туда? А вдруг это происки завистников и завистниц? Она начала с подозрением поглядывать на меня, и я сочла разумным отойти в сторонку и позвонить Лешке. Давно пора было включить мобильник и отчитаться, а то опять нарвусь. Нарвалась. Самолет приземлился полчаса назад, а я только сейчас звоню??? Телефон больше не отключать, звонить мой муж будет сам. Прямо Мичурин – ему не нужны милости от природы, взять их у нее – вот его задача! Природа, как вы поняли, это я. Вернее, стихийное бедствие. Катастрофа. Ласковый у меня супруг, ничего не скажешь!
Так, теперь надо попробовать подружиться со своим новеньким цифровым фотоаппаратом, купленным накануне отъезда. Я ведь помнила обещание, данное Светке. Первые кадры получились весьма даже недурственные – их можно было смело помещать в качестве иллюстраций к статье «Пожар в курятнике». Паника, развившаяся на лице Таньского, полностью гармонировала с названием.
И наконец, когда почти все пассажиры нашего рейса получили свой багаж, когда даже мои сумчонки уже давно скромно устроились у ног хозяйки, выплыли кофры Таньского. Похоже, худые, словно высушенные солнцем местные грузчики тянули до последнего, перекидав вначале вещи нормальных людей, а потом уже вместе, дружненько, с местным аналогом песни «Эх, дубинушка, ухнем!», забросили контейнеры Таньского на карусель. И с любопытством выглядывали теперь из своего окна, чтобы лицезреть того могучего русского богатыря, который будет забирать эти два чудища.
И надо было видеть то изумление, быстро сменившееся благоговейным восторгом, когда Таньский, радостно курлыкнув, бросилась к своим родненьким чемоданчикам и смела их с движущейся ленты. В глазах у арабов, звонко дзынькнув, высветилось: «Хочу! Такую! Красивую, белую и сильную!»
А надо сказать, что внешность Таньского и так полностью соответствовала всем канонам восточной красоты, во всяком случае, именно такие гурии присутствуют на иллюстрациях к «1001 ночи» – фигурой подобные амфоре. Тонкая талия и широкие бедра, аппетитная грудь (не вымя, грудь!), узкие плечи и гибкие руки, да еще ко всему этому – голубые глаза, русые волосы и белая кожа. Да еще и такая сильная к тому же!
– Таньский, берегись, – хихикнула я, направляясь следом за своей вьючной подружкой к выходу из аэропорта.
– В смысле? – сдув налипшую на лоб прядь волос, пропыхтела та.
– По-моему, аборигены, сраженные твоей бесподобной внешностью, уже прикидывают, во сколько верблюдов ты им обойдешься. Как думаешь, сколько мне за тебя запросить?
– Не отвлекайся, а лучше ищи табличку нашего туроператора. Ага, вон он, пошли.
Отель, который Таньский сочла достойным таких важных особ, как мы, был, разумеется, пятизвездочным и находился в районе под названием Наама-Бэй.
Наш номер располагался на втором этаже, вид из окна был просто великолепным – синева моря сливалась с небом. Выйдя на балкон, я прислушалась к своим ощущениям. Судя по всему, ощущения в данный момент прислушивались ко мне. Было тихо – ни паники, ни тошноты, ни медвежьей болезни. Уже хорошо. Посмотрим, что будет дальше.
После того как мы разобрали багаж (оказалось, что предусмотрительная Таньский взяла с собой вешалки, иначе разместить все свои наряды она вряд ли смогла бы), приняв душ и отдохнув пару часиков после перелета, свежие и воодушевленные, отправились мы знакомиться с территорией отеля.
И оказалось, что боялась ехать к морю я совершенно напрасно. Что было тогда, осталось в самом дальнем чуланчике моей памяти, надежно запертое и придавленное утюгом. И булыжником. И здоровенным томом истории КПСС. И ничто не мешает мне наслаждаться ароматом цветов, запахом моря, мягкостью песка и заигрываниями ветра.
– Слуша-а-ай! – протянула я, закинув руки за голову и потянувшись. – А мне здесь нравится!
– Серьезно? – обрадовалась Таньский. – И никаких фобий?
– Абсолютно!
– Ну, тогда держитесь все, мы приступаем!
И вечером на дискотеке моя подружка дала жару. Нет, я, конечно, тоже не сидела в уголке, скучно потягивая коктейль и всем своим видом выражая, что я выше всех этих плебейских развлечений. Присутствовали там пара-тройка таких дамочек – и чего пришли, спрашивается? Я же вместе с Таньским потрясала основы мироздания, в том числе и танцпол. И в полной мере ощутила, поняла, почему моя подружка так рвется каждое лето в Турцию или в Египет. После долгой и слякотной зимы, которая начинается в ноябре, а заканчивается в апреле, после отвратительно-нудной, но одновременно очень напряженной и выматывающей работы бухгалтера все это – море, солнце, ритм дискотеки под звездным небом, когда в перерывах между композициями слышен шум прибоя (ведь дискотека расположена на пляже), – все это действительно кажется сказкой, чудом, другой планетой. Но если, предположим, что-то подобное можно себе представить и ощутить, побывав на отечественных курортах – в Сочи или в Крыму, то одного, самого главного и притягательного компонента там точно нет – всепроникающей и обволакивающей чувственности. Воздух просто искрил от эротического напряжения.
А вокруг Таньского уже давно метались маленькие шаровые молнии, лазутчики мужских желаний. Каждое ее движение было настолько соблазнительно, что мне казалось – вот-вот раздастся жеребцовое ржание и мою подругу затопчут. Если не сами жеребцы, то уж кобылы точно. Из чувства мстительности.
Но все заканчивается, закончилась и дискотека. Впереди было самое трудное – дорога в номер. Осторожно ступая между вырытых копытами ям и лужиц накапавшей слюны, мы направились вместе с остальными в отель. Остальные довольно быстро рассыпались на парочки и троечки, и спасительной толпы вокруг уже не было. Дорожка, ведущая к корпусу, была густо обсажена кустами роз, которые, мерзавки такие, подливали розового масла в огонь, благоухая изо всех сил. То там, то сям, но чаще всего сям, в кустах наблюдались бутоны-гиганты, причем все, как на подбор, черноволосые. Когда мы, сцепившись ладошками, с максимально независимым видом проходили мимо очередного сям, бутон вываливался на дорожку и на ломаном русском выдавал фразу типа:
– Дэвушка, зачем спать, давай гулять!
Убила бы этого типа. Того, чья фраза. Поскольку мы с Таньским реагировали на очередного бедолагу не больше, чем на настоящий розовый куст (нет, вру, настоящий розовый куст иногда хочется понюхать, а вот этих парнишек – нет), и молча проходили дальше, в игру вступал очередной претендент. «Ручеек», блин!
В номер мы пришли, оставив позади не меньше десятка подстреленных Таньским экземпляров.
– Нет, ну ничего себе! – обрушилась я на довольно улыбающуюся подругу. – И ты, поганка такая, морочила нам с Лешкой голову, что заботишься исключительно о моем здоровье и только поэтому поехала вместе со мной. А на самом деле я тебе нужна лишь как личный бодигард-штабелеукладчик. Так ты учти, я свежевать твои личные охотничьи трофеи не буду, сама справляйся!
– Чего шумишь, – умиротворенно промурлыкала Таньский, усаживаясь перед зеркалом смывать лицо. – Тут всегда так.
– Где это – тут? Что – всегда? – продолжала кипеть я, аж крышка подпрыгивала и тренькала.
– Тут – на юге, что в Египте, что в Турции – везде одинаково, – спокойно, не обращая внимания на мой пар, возюкала по лицу ваткой с косметическим молочком эта знойная фемина, – мужчины горячие, в отличие от наших своих желаний не скрывают, если они тебя хотят, то сообщают об этой радостной новости незамедлительно.
– У-у-у, Таньский, – загрустила я, – так вот зачем ты, оказывается, сюда ездишь. Самцов коллекционировать.
– А знаешь, – повернулась ко мне подруга. Она улыбалась по-прежнему, но в глазах почему-то заплескалась такая тоска! – Я каждый год жду отпуска с одной лишь мыслью – ну вот теперь-то я отвяжусь, наверстаю упущенное! Уж в этот-то раз обязательно начну эротическую охоту. И каждый раз… – Она махнула рукой и отвернулась.
– Ты что, – ошарашенно смотрела я на ссутулившуюся спину Таньского, – хочешь сказать, что все эти годы, будучи абсолютно свободной, не связанной никакими отношениями, приезжаешь в этот переполненный чувственностью край, зажигаешь на дискотеках, соблазняешь всех особей мужского пола, включая муравьев, – и ни-ни? Ни с кем?? Ни разу???
– Угу, – еще больше ссутулилась спина.
– Ну, знаешь, – все еще не могла прийти в себя я, – это какая-то совсем редкая форма садомазохизма. Но почему?
– Я понимаю, это выглядит дико, – глухо проговорила Таньский, – тем более что прошло больше пяти лет, как мы расстались с Максимом, – (скотина и предатель твой Максим!), – и мне сам бог велел развеяться, забыться и наслаждаться каждым мгновением.
– Ну и?
– Не получается. Весь год я коплю нерастраченную сексуальную энергию, а потом выплескиваю ее только в танцах.
– Это трудно не заметить. Но, Таньский, – подошла я к подружке и обняла ее за плечи, – я все же так и не поняла, что тебе мешает?
– Не что, а кто, – посмотрела на меня через зеркало Таньский. – Я сама себе и мешаю. Я не могу заниматься сексом ради секса. Да, все это звучит глупо, мне уже 32 года, надо ловить любой шанс получить удовольствие, но – не могу. Понимаешь, я своего мужчину чувствую сразу, меня к нему неудержимо тянет буквально с первой минуты знакомства. А если не тянет, не включается что-то в душе – все. Ничего не могу с собой поделать. Будь он хоть трижды красив и сексуален. Насильно мил не будешь. Глупо, правда?
– Неправда, – улыбнулась я ее отражению, – я-то тебя как раз понимаю. Лешка ведь второй мужчина в моей жизни. И последний, я это точно знаю.
– А первый был Юрий? Твой бывший муж?
– Кто же еще, не к ночи будь помянут. И как бы мне ни было плохо рядом с ним, как бы он ни оскорблял и ни унижал меня, изменить ему просто так, чтобы отомстить и развеяться, у меня не получалось. Просто потому, наверное, что где-то меня ждал Лешка. А тебя, – дернула я за ухо грустного Таньского, – тоже где-то ждет твоя половинка, ты уж мне поверь.
– Хотелось бы, – бледно улыбнулась героиня сегодняшних эротических сновидений многих местных мужчин.



ГЛАВА 8

И покатилась, потянулась, порезвилась наша курортная жизнь. Каждый вечер, перед ужином, я заходила в местное Интернет-кафе и отправляла подробнейший отчет с фотоиллюстрациями Светке. Конечно, самую увлекательную часть нашей жизни под названием «Таньский и мужчины» мне сопроводить снимками не получалось, поскольку действие разворачивалось по уже заведенному сценарию – дискотека, глухое утробное ржание и «Ручеек». И не буду же я таскаться на диско с фотоаппаратом, чтобы последний затейливо и с размахом (во всех смыслах слова) прыгал во время танцев у меня на груди.
Так что об этой части нашей жизни Светка узнавала лишь из моих рассказов. В ответах она каждый раз сожалела о том, что не смогла поехать, иначе она, Светка, быстро показала бы Таньскому, как преодолеть барьер порядочности. Еще один воинствующий теоретик, кто бы уж говорил!
Зато все остальное присутствовало в моих репортажах в полном объеме. И наш номер, и вид с балкона, и фрагменты территории, и пляж, и рынок старого города, куда мы иногда ходили (совсем иногда, поскольку бурная химическая реакция на Таньского продолжалась. Да и, чего уж там, на меня тоже. Но поменьше, поскольку мой лимит эротичности был до донышка выпит Лешкой), и самое ужасное, просто преступление против человечества – шведский стол! Змей-искуситель подсунул Еве всего одно жалкое яблочко, и то вон какая петрушка приключилась. А что было бы, предложи он ей шведский стол? Страшно подумать!
Так прошла первая неделя. Ежевечерние выходки Таньского привели к тому, что на нас начали косо поглядывать. И немудрено, посудите сами – неделю дамочка зажигает так, что к танцплощадке подтягиваются все самцы, причем не только человеческие, а потом, не выбрав ни одного достойного из множества предложенных вариантов, уединяется с подругой в номере. Неужели такая роскошная женщина не любит мужчин, вразуми ее Аллах!
Но вот однажды, в разгаре второй недели нашего релакса, мы с Таньским, решив слегка отдышаться после особо долгого танцевального марафона, взяли себе по коктейлю и примостились за одним из столиков. Потягивая из затейливо разукрашенных бокалов вкусный напиток, мы снисходительно поглядывали на танцующих. Вернее, это я поглядывала на этих любителей, а основная профи сидела с совершенно отсутствующим видом. Я пощелкала пальцами у нее перед носом:
– Эй, спящая красавица, ты где?
– Ты о чем? – перевела на меня затуманенный томный взор Таньский.
– Ну-ка, ну-ка, – наклонившись поближе, всмотрелась я в ее лицо, – знакомое выражение физиономии наблюдается, хотя и сильно отдающее нафталином. Сколько оно у тебя в запасниках пролежало? Не меньше тех самых пяти лет?
– Что ты пристала? – бездарно попыталась Таньский изобразить непонимание.
– Слушай, – улыбнулась я, – сейчас я шепотом напомню тебе, сколько лет мы знакомы. Неужели ты надеешься, что за эти годы я не изучила тебя лучше даже, чем себя?
– А почему шепотом?
– Детская попытка сбить с мысли умницу Анечку. Я на нее, на мысль, прочно села и слезать не собираюсь, так что не напрягайся. А шепотом потому, что, услышав это кошмарное число, знаменующее четверть века, нас отправят обратно в пирамиды, как сбежавшие мумии.
– Откуда четверть века-то?
– Т-с-с-с, – зашипела я. – Не ори. У тебя еще и склероз развиваться начал. Или маразм? Ладно, не важно. Мы с тобой когда встретились?
– Ну, в первый класс когда пришли.
– И сколько же тебе годков тогда было?
– Как и тебе – семь.
– А сейчас сколько?
– М-да. Все правильно, – расстроилась Таньский. – С ума сойти, ну и срок! За убийство меньше дают, чем я уже с тобой отмучилась!
– Это еще кто с кем, – невозмутимо парировала я. – Но ты зубы-то мне не заговаривай, не финти. Давай признавайся, что за туман в очах наблюдается? Неужели барьер сломлен и местный климат вот-вот сподвигнет тебя на приключение?
– Да я сама еще не разобралась, если честно, – уныло болтала соломинкой в бокале Таньский. – Сегодня здесь, на дискотеке, вдруг так знакомо сердце зашлось, почти как тогда, при встрече с Максимом. Но только почти.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что все гораздо сильнее – и сердце замирает, как на качелях, и в животе бабочки летают, да еще вот, смотри, – вытянула руки она, – вся в пупырышках, как молодой огурец.
– Ничего себе! – присвистнула я. – Это на кого же тебя так перемкнуло?
– Да в том-то и весь идиотизм, что не знаю! – чуть не плача, выкрикнула Таньский.
– Я уже ничего не понимаю, – решительно поднялась я с места, – надо пойти еще по коктейлю взять, а потом ты мне постараешься объяснить.
– Если получится, – уныло протянула звезда Востока. – Только долго не ходи, а то, несмотря на подозрения в наш адрес, кольцо вокруг столика начинает сжиматься. А у меня нет никакого желания отбрыкиваться вежливо, я и напугать могу.
– Не сомневаюсь. Ладно, я быстро.
Но даже тех пяти минут, которые ушли у меня на добывание двух бокалов успокоительно-вразумляющего напитка, хватило одному из жаждущих прижаться к высокой груди Таньского, чтобы нагло усесться на мое место. Он явно пытался по-быстрому обрисовать моей подруге, какие фантастические перспективы ожидают ее в случае согласия, но момент парень выбрал явно неподходящий. Таньский мрачно посмотрела на него и выдала короткую фразу, после которой соискателя словно ветром сдуло.
– Ты что ему сказала такое, душистый бутончик? – поинтересовалась я, ставя перед грустной подругой утешительный приз.
– Не важно, – махнула рукой та, – важен результат.
– А теперь, – устроившись поудобнее, пригубила я коктейль, – давай разбираться в твоих мироощущениях. Сейчас все ранее перечисленные вибрации есть? Пупырышки на теле присутствуют?
– Ты знаешь, как-то все поутихло, словно исчез поток энергии, чувственный ветер.
– Эй, кто тут у нас поэт – я или ты! – возмутилась я. – Что это за попытка внедрения в мою вотчину? Ишь ты, сравнения какие – чувственный ветер! И откуда дует этот ветер?
– Вон из того угла, – взглядом показала Таньский в закуток сразу за пультом шефа нашей дискотеки, диджея Али.
– Ты что, на Али запала? – с сомнением оглядела я жирненького и слащавого диджея, с волос которого, казалось, сейчас закапает гель для волос.
– С ума сошла! – возмутилась моя пупырчатая подружка. – А то я Али каждый вечер не вижу! Он у меня эмоций вызывает не больше, чем его аппаратура. Надеюсь, в извращенной тяге к колонкам ты меня не заподозришь?
– А больше я там никого не вижу, – тщетно вглядывалась я в темень, царившую за спиной Али. Нет, там скорее всего было не так уж и темно, просто диджейский пульт был ярко освещен, и все, что (или кто) скрывалось за границей светового круга, пряталось во мраке. – Знаешь, Таньский, ты, наверное, экстрасенс скрытый, если ты чувствуешь чью-то энергетику, не видя объекта.
– Какой там еще экстрасенс, ведь это только сейчас все началось! И почему-то именно сегодня, неужели кто-то новый появился?
– Новые типажи здесь появляются почти ежедневно, одни уезжают, другие приезжают, но все отдыхающие тусуются здесь, на танцполе или за столиками. Я не думаю, что Али пустил бы себе за спину посторонних. Похоже, Таньский, – подмигнула я медитирующей подруге, – тебя переклинило на ком-то из работников отеля.

– И где же он раньше был?
– А я почем знаю? Пошли лучше танцевать, а то дискотека скоро закончится.
И мы пошли. И шумное сопение, и рытье копытами земли на этот раз усилились многократно, потому что Таньский превзошла саму себя. Если раньше ее танец был, так сказать, беспредметным, то сейчас, когда подругу заинтересовал и заинтриговал неизвестный, вся накопленная за пять лет сексуальная энергия (страшное дело!) закурилась над Таньским, словно предупреждающий дымок над жерлом проснувшегося вулкана. И этот дымок явственно тянулся туда, в угол диджея. Не знаю, может, это срабатывало самовнушение, но мне казалось, что я вижу наяву, как два встречных потока желания переплетаются и так, туго свитые, словно жгуты, продолжают свое движение в заданном направлении. Вы скажете – так не бывает, нельзя желать того, кого не видишь, может, там урод жуткий, потому и прячется. Я тоже так считала раньше, но первую брешь в моей уверенности пробила история наших с Лешкой отношений, а теперь я воочию убедилась – в жизни бывает все!
Вконец истомившись от любопытства, я едва дождалась конца дискотеки. Ну, теперь-то я увижу, к кому же Таньского тянет со страшной силой. Она, бедняга, от волнения стала похожа на получившего-таки свой удар суслика – бледная, лицо безумное, глаза периодически закатываются – просто блеск!
Я встряхнула ее за плечи:
– Так, дорогуша, прекращай истерику. Иначе рухнешь где-нибудь посередине «Ручейка», и я вряд ли сумею тебе помочь.
– Почему? – прошептала Таньский, по-прежнему пребывая в невменяемом состоянии.
– Потому что моих жалких силенок вряд ли хватит на то, чтобы отбить твое вожделенное для местных самцов тело от этих самых самцов. Давай, сконцентрируйся, включи автопилот, и пошли.
– Но ведь, – словно сомнамбула, двинулась за мной подруга, – ведь сейчас я увижу ЕГО! Как ты не понимаешь!
– Поверь мне, сейчас ты увидишь не только ЕГО, – передразнила я патетическую интонацию Таньского, – а еще и удвоенное количество претендентов на роль ЕГО! И все благодаря твоему разнузданному и безнравственному поведению. Ты хоть помнишь, что ты вытворяла последние полчаса? – пыталась я растормошить этого андроида, но все было бесполезно.
Как я и предполагала, количество черноволосых бутонов роз увеличилось. А вот количество настоящих – наоборот. Не выдерживали хрупкие розовые кусты партизанских набегов жарких мужчин, несмотря на все усилия садовников.
Я за руку волокла свою очумевшую подругу, стиснув зубы и отталкивая наиболее настырных обожателей. Ну их в пустыню, эти дискотеки, осточертело мне это ежевечернее шоу. Теперь еще и Таньский ополоумела, причем непонятно из-за кого.
А кстати, где же этот страстный мачо, который так хотел мою подругу? Самое время появиться. Но, судя по тому, что Таньский абсолютно не реагировала ни на кого из поджидавших ее мужчин, незнакомец так и не появился.
Интересненько!



ГЛАВА 9

К моменту возвращения в номер я напоминала Пятачка из отечественного мультика про Винни Пуха. Помните: «Интересно, куда подевался мой воздушный шарик? И откуда взялась эта тряпочка?» Приблизительно так все и выглядело – вместо эффектного и сияющего воздушного шарика, каким была Таньский к концу дискотеки, я приволокла домой невразумительную тряпочку. Бедняга даже полиняла как-то, выцвела. Вот ведь дитя эмоций!
Ну ничего, я Таньского знаю. Ее лучше сейчас не трогать, оставить наедине с собой. Они друг с дружкой (Таньский и собой) переспят ночку, предъявят взаимные претензии, объявят войну, поругаются всласть, потом помирятся и выработают план дальнейших действий.
Так и получилось. Утром я проснулась от предательского удара солнечных лучей прямо в лицо.
– Подлая ты все-таки женщина, Таньский, – простонала я, натягивая на голову простыню (не под ватным же одеялом спать в Египте!), – я бы даже рискнула сказать – зараза гнусная. Какого, спрашивается, пингвина ты шторы отдернула?
– Просыпайся, хватит спать, не забудь убрать кровать! – продудела «Пионерскую зорьку» жизнерадостная (я же говорила!) подруга.
– Я бы с большим удовольствием тебя куда-нибудь убрала, – пробурчала я, уткнувшись в подушку, – поскольку главных в подруге качеств – чуткости и самопожертвования – в тебе не было, нет и не будет.
– Давай, давай, поднимайся, – потянула меня за пятку Таньский, – у нас с тобой много дел сегодня.
– У нас? – в попытке достать эту злыдню лягнула воздух я. – У меня лично никаких новых дел не предвидится.
– Ну ладно, не вредничай, – продолжала тормошить меня эта перевозбужденная самка гамадрила, – не могу же я одна отправиться на поиски моего незнакомца.
– Можешь, – злорадно ответила я, – еще как можешь!
– Ладно, как хочешь, – покладисто согласилась Таньский и направилась к выходу. Вот ведь грымза, тоже изучила меня за четверть века как облупленную. А кстати, всегда мучилась над этимологией этого слова. Облупленный – это в смысле лупили со всех сторон до синяков? Или скорлупу снимали, как с крутого яйца? Или глазами лупали, разглядывая? Или облупленный – синоним слова облапленный, т. е. облапаный? В общем, знает меня Таньский хорошо, и моя реакция была просчитана этой провокаторшей заранее.
– Ну вот куда ты пошлепала, камень в почках? – сопя, вылезла я из кровати. – Прекрасно ведь знаешь, что оставить тебя без присмотра я не могу, а тем более позволить тебе одной шариться по служебным помещениям отеля. И вообще, как ты это себе представляешь?
– Что именно? – как ни в чем не бывало уселась на призеркальный пуфик Таньский.
– Как ты его искать будешь?
– Ну как, – пожала плечами подруга, – я же его почувствую, так и найду.
– Бред, причем самый настоящий, неподдельный, высшей пробы.
– Но почему?
– Ты только представь себе картинку: две тетки с очумелым видом лозоходцев бродят по территории отеля, проникают на кухню, в подсобные помещения, в офисы и везде, встретив мужскую особь, застывают и ждут – начнет ли основная бабахнутая покрываться пупырышками и трепетать или нет.
– Вообще-то ты права, – поскучнела Таньский. – Идиотизм получается. Но что же делать?
– А почему обязательно что-то надо делать? Будем жить как жили. Не хватало еще за мужиками бегать, и кому – тебе, объекту вожделения многих! – начала по-революционному кликушествовать я.
– Слушай, если бы я не знала точно, где ты была в декабре прошлого года, я бы решила, что ты жила на Майдане, – хихикнула Таньский.
– На Ма-чем?
– Ну, в Киеве, на Майдане, там, где было «оранжевое небо, оранжевое солнце, оранжевые люди оранжево поют!» – спародировала Стоцкую эта злыдня и, ехидно улыбаясь, добавила: – А поют весьма однообразные песни: «Ю-щен-ко! Ю-щен-ко!»
– Что там у них у щенка? Чумка?
– Не придуривайся, не такая уж ты темная.
– Нет, я не темная, я не светлая, я сумеречная! – таинственно провыла я. – Ладно, пошли в дозор. Но учти, твоего мачо будем вычислять без фанатизма, ясно? Вначале тебе придется запупыриться, а потом и вычислять будем.
– Слушаюсь, шеф, – с интонациями Папанова в «Бриллиантовой руке» дураковато вытаращилась на меня Таньский.
И мы пошли жить, как раньше. Вернее, это я жила, как раньше, а Таньский целый день старательно делала вид, к вечеру виду надоело, что его все время делают, и он послал мою подругу подальше. Так что на дискотеку пришла совершенно невменяемая особь, каждые пять минут истерически разглядывающая свои руки (как самую доступную часть тела) в поисках тремора и пупора.
Но, увы, моя пугливая лань все еще была гладкой и бесчувственной. Она даже танцевать идти не хотела, однако подобного издевательства над природой я снести не могла и буквально пинками вытолкала несчастную на танцпол. Естественно, я оказалась права – музыка сделала свое дело, и к началу следующей композиции передо мной была уже знакомая всем Мисс Дэнс-Эротика.
Почти час я наслаждалась этим незабываемым коктейлем, составленным самым гениальным в мире барменом, – треть звездного неба, треть дыхания моря и треть огненных ритмов. И самозабвенно выплясывающая соломинка – Таньский.
Но вот соломинка начала лихорадочно озираться. Явился, похоже. Я вопросительно посмотрела на Таньского, но поймать ее абсолютно расфокусированный взгляд не смогла. Так, с меня хватит этого идиотизма! Нет, идиотизм был утром. Тогда кретинизма! Пора мне вмешаться в этот неуправляемый процесс.
Я решительно отодвинула Таньского и направилась к вотчине Али. Сомнений в том, что загадочный мучитель Таньского прячется именно там, не было ни малейших, поскольку бывшая соломинка превратилась в стрелку компаса, безошибочно указывающую направление. Ну, сейчас я этому квази-Призраку Оперы покажу! А кстати, что бы ему показать такое убедительное? Может, сценку «Ленин и печник»? Или «Превращение Энакина Скайуокера в Дарта Вейдера»? По убойности впечатления обе сценки приблизительно одинаковы. Особенно в моем исполнении.
Али смотрел на мое приближение слегка обеспокоенно, но следов паники на его круглой физиономии не наблюдалось. Как и у всякого, кто лично не знаком с тайфуном «Анна». И когда я решительно направилась в обход его пульта в искомый закуток, безрассудно выставил в качестве заслона свою упитанную тушку.
– Туда нельзя, – на плохом английском наивно сообщил он мне.
– Почему?
– Там провода, электричество, леди может травмироваться.
– Скорее леди травмирует тебя, Али, если ты меня не пустишь, – холодно процедила я, уперев палец с любовно выращенным на отдыхе ногтем в защищенный лишь тонкой майкой мягкий пузец Али. – А проводочков леди не боится, леди известнейший в России инженер.
– Но… – попытался было продолжить дискуссию Али, но тут, заметив у него за спиной какое-то шевеление, я вдавила палец посильнее.
Али хрюкнул и отскочил. А я, забыв о том, что после яркого света глазам надо дать привыкнуть к темноте, раненым буйволом ломанулась в заветный уголок. И угодила в горячие объятия небольшого столика, на котором, судя по звону и бляму, только что мирно дремали бокалы. Обрушившись вместе с этим гадким столиком на землю, я получила еще и пинок от стула, затаившегося рядом с приятелем. Отбиваясь от злобной мебели и сообщая ночной прохладе все, что я думаю:
– об Али;
– о таинственном мачо;
– о Таньском с ее истериками;
– об этой… мебели и ее производителях, я все же успела заметить чей-то силуэт, быстрыми шагами покидающий поле боя. Трус! Вернись и сражайся, как мужчина! Хотя нет, как мужчина мне не надо, это Таньскому надо. А мне есть с кем сражаться.
Расправившись с коварной мебелью, я поднялась и, отряхиваясь, вышла на свет. Руки чесались отвесить подзатыльник Али, но, вовремя сообразив, что после его липкого геля для волос эти самые руки будут чесаться еще больше, я благоразумно удержалась, ограничившись лишь свирепым взглядом.
Так, теперь надо отыскать Таньского. Сейчас и проверим, нужного ли типа я только что наблюдала.
Я нашла свою подругу одиноко сидящей за столиком с совершенно потерянным видом. Хотя насчет одиночества я погорячилась. Ее воздыхатели густо облепили окрестности столика. Вся эта картина живо напомнила мне о моей кошке Миринде. Такие же сценки наблюдались с периодичностью три-четыре раза в год – Миришка, с отсутствующим видом сидящая под окном, и поодаль терпеливо ожидающие своего часа все окрестные коты.
– А ну, брысь всем, – рявкнула я, усаживаясь рядом с Таньским. Не надо было быть знатоком русского языка, чтобы понять приказ. Пространство вокруг нас очистилось.
– Ты где была? – с несчастным видом посмотрела на меня Танський.
– Сейчас расскажу, – нетерпеливо поерзала я. – Но только ты мне скажи – сейчас что-нибудь чувствуешь?
– Сейчас – нет. А вот недавно все было как вчера, представляешь? А потом ты куда-то исчезла. И вскоре исчезли и мои бабочки в животе, – дрожащим голосом закончила моя страдалица.
– Не боись, Таньский, – гордо улыбнулась я, – у тебя ведь есть такая умная и отважная подруга, как Анна Лощинина, поэтому поводов для разнюнивания быть не может в принципе. А теперь – внимание! Барабанная дробь, флаги трепещут…
– Ну хватит тебе, не томи, – начала оживать Таньский.
– Так вот, я ходила в разведку, атаковала Али.
– И что?
– Представляешь, этот коала пытался МЕНЯ остановить! – фыркнула я. – Но попытка была всего лишь одна, больше он не дергался, и я прорвалась в закуток.
– Ой, – зажала рот руками Таньский. Так, ее либо тошнит от волнения, либо она сейчас хлопнется в обморок. И то и другое нежелательно. Придется пойти на крайние меры. И я со всей дури пнула ее по ноге. Помогло.
– Больно же, – взвизгнула Таньский, мгновенно придя в себя. – Ты что, сдурела? Теперь синяк будет!
– Ничего, у меня тоже хватает после боя с мебелью!
– Какого еще боя?
– Не важно. В общем, там, в углу, за пультом диджея, стоял небольшой столик, стул, на столике – бокалы, короче, там кто-то сидел, ты правильно почувствовала. Но из-за этого жиртреста Али я твоего мачо упустила, он удрал.
– Но он там был, я не ошиблась, – расплылась в блаженной улыбке Таньский.
– Был, был. И кое-что я разглядеть успела, пока он удирал. Твой незнакомец довольно высокий, стройный, на голове у него повязана бандана, и, внимание, он носит черные очки!
– Почему внимание? – автоматически переспросила Таньский.
– Интересно, зачем человеку ночью черные очки? Тоже мне, Риддик нашелся.
– Кто?
– Интеллектуал в пальто. Ладно, не напрягайся. Определенные подвижки имеют место быть. Установлено точно – он есть, и его надо съесть!
– Шуточки у тебя, – счастливо улыбнулась подруга.



ГЛАВА 10

На следующее утро Таньский порхала по комнате радостным мотыльком. Хотя, учитывая ее аппетитную нижнюю часть, – радостной медоносной пчелой. Еще бы не порхать – предмет ее страсти оказался высоким и стройным, а мог бы быть кривоногим пузатым колобком. И все равно пришлось бы его вожделеть, куда денешься! Правда, настораживали черные очки ночью. Вполне вероятно, что мужик косой, одноглазый или бельмастый, но Таньский уверяла меня, что причина такого странного каприза совершенно другая. Какая же именно – она еще не придумала.
– Знаешь, Таньский, – задумчиво произнесла я, макая очередной (именно очередной, потому что, если я сознаюсь, какой он был по счету, я сгорю от стыда) воздушный рогалик в плошечку с золотистым медом, – чем больше я вспоминаю этого вчерашнего типа…
– Никакой он не тип! – возмутилась подруга, которая от волнения даже завтракать не могла и вот уже минут 20 ковырялась с одним несчастным блинчиком.
– Ох ты боже мой, ну извини. Так вот, чем больше я вспоминаю ЕГО, – благоговейно произнесла я и вопросительно посмотрела на Таньского, – так правильно? Я ничьих чувств-с не задела?
– Правильно, – буркнула защитница неизвестно кого.
– В общем, мне теперь кажется, что вчера я видела его не в первый раз, что он иногда мелькал где-то на заднем плане. Знаешь, как бывает, когда краем глаза замечаешь кого-то, но не фиксируешь на нем внимания.
– И где ты его не фиксировала?
– Точно не скажу, но здесь, в ресторане, пару раз мелькал. Стоп-стоп, кажется, что-то вспомнила!
– Что? Что? – Вилка и нож в руках Таньского забренькали по посуде, беднягу заколотило.
– Не торопи меня, – лихорадочно цепляла я багром норовившее опять нырнуть в глубины памяти воспоминание. Ура, получилось! – Вот, точно, вспомнила! Я видела его разговаривающим с тем парнем, который вешает афиши у входа в ресторан. Ну помнишь, мы еще смеялись над некоторыми названиями шоу на этих афишах, а ты говорила, что по сравнению с Турцией местная анимация – полная ерунда и на нее не стоит тратить время.
– Анюта, я тебя обожаю! – радостно завопила эта дурында, отчего многочисленные соотечественники, вкушавшие свой завтрак вокруг, посмотрели на нас с брезгливым любопытством. Так, эти две точно лесбиянки, я же тебе, Толик, говорила, а ты – нет, нет, не может быть! Таньский продолжила было блажить, но я пнула ее под столом ногой:
– Не ори так, балда несчастная!
– Почему же несчастная, очень даже счастливая, – шепотом сообщила мне балда (на это слово возражений ведь не последовало!), – ведь теперь я знаю, что ОН – аниматор!
– Откуда такая уверенность, может, он просто беседовал с тем аниматором, а к этой работе не имеет никакого отношения?
– Нет, я знаю, я чувствую, он аниматор! – упрямилась Таньский. – Он хорошо знаком с Али, а у них, у местных служащих, тоже существует своеобразная иерархия: работники кухни, охранники, уборщики, носильщики – это плебеи, так сказать, а вот менеджеры, ресепсионисты, аниматоры, диджеи – это местная аристократия. И никогда в жизни аристократ не будет водить дружбу с плебеем, а тем более пускать его в свою вотчину!
– Ну хорошо, согласна. Но ты же сама перечислила еще и менеджеров, и ресепсионистов, почему ты уперлась в аниматора?
– Почему – не знаю, а то, что он аниматор, – знаю! – стояла на своем Таньский. Своему было не очень комфортно служить пьедесталом для отнюдь не соломенной фемины, поэтому я поспешила освободить беднягу и согласиться:
– Ну хорошо, как скажешь. Значит, сегодня вечером, после ужина, потащимся смотреть их любительское шоу?
– Не потащимся, а вприпрыжку, с веселым гиканьем и молодецким посвистом побежим, – порадовала меня перспективой в очередной раз загреметь в психушку, только теперь в египетскую, Таньский.
– Ну да, ну да, – покладисто закивала я головой. Их, психов, в период обострения лучше не раздражать. – Всенепременнейше и с удовольствием. А пока пошли на пляж. Только без гиканья и посвиста, ладно?
– Уговорила, – улыбнулась Таньский, и мы пошли в номер собираться на пляж.
Аниматоры в турецких и египетских отелях – это люди, которых у нас называют гораздо более изысканно и трепетно – массовики-затейники. Только у нас это дядька с гармошкой или тетка с мешками, в которых она заставляет бегать несчастных отдыхающих, а в 4—5-звездочных отелях Востока (насчет Запада, т. е. Греции, Италии, Испании, говорить не буду, не знаю просто), особенно это касается Турции, аниматоры развлекают гостей почти круглосуточно. С утра и в течение дня они организовывают для любителей активного отдыха разные игры – пляжный волейбол, стрельбу из лука, дартс, бочо (шары катают), водное поло в бассейне и т. д., для женщин – аэробику, аквааэробику, бельданс. В мини-клубах девушки-аниматоры берут на себя нелегкую обязанность занять и развлечь детей отдыхающих, чтобы мамы и папы действительно могли почувствовать себя отдыхающими. А вечером, как правило, после мини-диско, т. е. дискотеки для детей, устраиваются развлекательные шоу: скетчи, инсценированные песни, мюзиклы, дэнс-шоу, конкурсы Мисс и Мистер Отеля и т. д. Правда, все это я знаю по рассказам Таньского, поскольку здесь, в Египте, во всяком случае, в нашем отеле, анимация не была очень уж активной. Мы пару раз проходили мимо амфитеатра, где они проводили свои шоу, и большого скопления публики что-то не замечали. Может, потому, что аниматорами здесь в основном работали итальянцы, которые русского языка не знали, а шоу проводили на английском, немецком и итальянском. Представителей же этих стран в нашем отеле было меньше, чем русскоязычных, отсюда и количество зрителей. Что касается дневной анимации, то тут я ничего не могу сказать, поскольку на такой жаре предпочитаю обугливаться на лежаке, периодически остывая в море.
Кстати, о море. Обещанный Таньским дайвинг пока меня не очень впечатлил, может, потому, что с нырянием у меня пока плоховато. Вернее, со всеми причиндалами дайвингиста – всеми этими масками, трубками, баллонами и прочими прибамбасами. Некомфортно мне в этом, и потому действительно фантастический подводный мир Красного моря я пока не смогла оценить должным образом.
После ужина мы пошли в номер, чтобы переодеться и идти на шоу. Ну какие подводные камни могут таиться в этом безобидном намерении – переодеться! Эх, наивные! Вы не знаете разрушительной силы любовного безумия Таньского! За ней глаз да глаз нужен, и еще один глаз, и еще – в общем, много глаз нужно, и желательно обработанных «Ваниш Окси Экшн». Зачем? А чтобы были чистенькие и без пятен и ничто уже не могло им помешать следить за Таньским. Ну помните ведь рекламу этого чудодейственного средства, заканчивающуюся словами: «И пятна исчезают на глазах». Помните? Ну вот. В тот вечер мне не помешали бы еще две-три пары незапятнанных глаз, потому что моей одной явно не хватало. Мне же еще и на свое отражение в зеркале смотреть надо было, чтобы нарисовать хоть что-то презентабельное. А Таньский металась по номеру, периодически что-то роняя, забегая в ванную, жужжа феном и – вот он, самый ужасный признак, безоговорочно свидетельствующий, что разум на ближайшее время покинул подругу полностью, – напевая: «Ой, люли мои, люли, ой, люли-поцелуи!» Разве можно это петь, находясь в здравом уме?
После завершения тщательнейшей прорисовки левого глаза я решила посмотреть, как там дела у Таньского. И едва не потеряла сознание. За это время сие недоразумение умудрилась сотворить из своих густых русых волос, которые совершенно не требовали замысловатой укладки, прическу, очень напоминавшую обсусленную голову Али. Но если на темных волосах диджея налипшие на гель мухи были не видны, то в пакле Таньского уже просматривались два-три крупных экземпляра. Можно, я не буду рассказывать, какого дикого душевного напряжения мне стоило убедить эту дурынду немедленно вымыть голову и просто высушить волосы феном, отчего они стали блестящими и красивыми, как всегда.
Довольная результатом, я занялась правым глазом. Легкая подводочка (обращаю внимание – не под водочку, а подводочка!), чуть-чуть теней, один раз мазнуть тушью – готово! Так, теперь нарисуем рот.
Эй, что-то за спиной подозрительно тихо. Я обернулась. Ну что же это такое, в самом-то деле! Просто не узнаю своего Таньского, такой любовной придури у нее не наблюдалось даже во время бурного романа с Максимом. А сейчас умная, состоявшаяся женщина превратилась в какого-то свихнувшегося тинейджера. И это при всем при том, что объекта этих пылких чувств она еще и не видела!
На этот раз Таньский нанесла на лицо боевую раскраску племени мумбо-проститумбо, выходящего на Тверскую тропу. И это она, которая всегда предпочитала легкий естественный макияж, а здесь, на отдыхе, обходилась почти вообще без него, справедливо считая, что потеки растаявшей туши на вспотевшем лице вряд ли могут украсить женщину.
Пришлось опять мягко напомнить больной, что ее мачо, запавший на натурального, так сказать, Таньского, вряд ли сможет разглядеть ее сквозь слой грима в палец толщиной.
Ну что ж, всего каких-то полчаса интенсивной психотерапии с погружением в гипнотический сон, и вуаля – Таньский поплелась смывать маску жрицы любви.
В общем, учитывая все эти подводные скалы, на шоу мы приплыли где-то минут через 20 после начала. Судя по афишке у входа в ресторан, сегодня нашему вниманию предлагался какой-то рок-н-ролльный мюзикл. Только вот аниматоры не пели сами, они подобрали под сценарий различные роковые композиции и старательно открывали рты под фонограмму. Но, если честно, разве не то же самое делают многие наши певцы? Лешка мой поет честно, я знаю, а про остальных говорить не буду. Что же касается сегодняшнего мюзикла, на который я пришла с большой долей скепсиса – эту самую долю я выбросила почти сразу, поскольку все было весьма даже недурственно: и декорации, и костюмы, и артистизм участников, и грим, и сценарий, и композиции, – все было на уровне. Видимо, поэтому сегодня зрителей было больше, чем обычно, все первые ряды амфитеатра были заняты. Мы с Таньским нашли места лишь на самом верху, на предпоследнем ряду.
Когда мы пришли, на сцене очень симпатичная девушка пела (вернее, изображала, что поет) какую-то трогательную композицию. Потом на сцену ворвались одетые в кожу рокеры, началась драка, пошла рокочущая напряженная музыка, казалось, все пульсирует в едином ритме, в том числе и сердца зрителей. И вдруг… Музыка прекратилась, погас свет, несколько секунд вибрирующей тишины, зазвучали первые аккорды композиции «We will rock you», и внезапно позади нас запылал огонь. Все оглянулись – на самом краю амфитеатра, на тонкой стене ограждения стоял высокий, стройный мужчина, одетый в кожаные брюки и кожаную жилетку на голое тело. В руках он держал два факела, пляшущие отблески которых освещали великолепное тело, которое жилетка не скрывала, а подчеркивала. С тигриной грацией он начал спускаться вниз, размахивая факелами в такт музыке. От него исходил такой животный магнетизм, что раздался всеобщий дамский «ах!», а Таньский начала заваливаться мне на плечо. Надо ли упоминать, что на голове у этого роскошного мужика была бандана, а в черных очках бликовало пламя факелов.
Нашли.



ГЛАВА 11

Очень хорошо, что мюзикл был не слишком долгим, потому что для меня лично каждая минута казалась вечностью. Очень удачно эти самые минуты заворачивались в тогу вечности, цепляли на голову лавровые венки и, окружив меня кольцом высокомерной бесконечности, вдруг начинали выделывать штуки, более подходившие стае обезьян.
Вернее, это моя неугомонная подруга выделывала все эти штуки, а мне, вместо того чтобы наслаждаться спектаклем, приходилось контролировать Таньского. Нет, не подумайте, что она с дикими воплями раскачивалась на ветвях либо с уханьем колотила себя в грудь. Но выскочить на сцену периодически порывалась. С совершенно безумным видом фанатки «Битлз».
Пока мне удавалось удержать Таньского на месте методом кнута и пряника. Пряник – взывая к ее разуму (трудновато, прямо скажу, поскольку на окошке разума все еще висела табличка «Закрыто на переучет» и, сколько я ни стучалась, – ответа не было). Кнут – грубое насилие, сопровождаемое шипением: «Сидеть!» А если учесть, что между мальчиком и девочкой опять пошел обмен энергетикой, что эти паршивцы снова были на одной волне, подпитывая друг дружку, то можете себе представить всю тяжесть стоявшей передо мной задачи?
Я не знаю, как работал этот аниматор раньше, но то, что он выделывал на сцене сегодня! Мужской вариант «Таньский на танцплощадке». Проследить за направлением его взгляда было невозможно, очки были непроницаемы. Но я ни секунды не сомневалась, что аниматор сегодня работает для моей подруги. А еще было забавно наблюдать за поведением женской половины зрителей. Нет, утробного ржания и рытья копытами не было, а вот нетерпеливое повизгивание, как перед началом рождественской распродажи, – это да, это имело место быть.
И немудрено – незнакомец Таньского оказался обалденным мужиком. Я не знаю, почему он носит черные очки, может, прячет какой-то дефект, но вряд ли что-нибудь могло очень уж испортить этот великолепный экземпляр. Таньский пропала, погибла, растворилась в нем. И, если честно, это меня слегка пугало. Нам оставалось отдыхать всего две недели, а что потом? Что я буду делать с Таньским? Не девчонка ведь 17-летняя, у которой все впереди. Да и не пресыщенная кошка, меняющая объекты сексуальных утех чаще, чем сумочки. Такая же дурища-однолюбка, как и я.
Ох, ладно, чего уж теперь. Как говаривал великий мудрец Леонид Ильич Брежнев в своем дацзыбао «Поднятая целина»: «Будет хлеб – будет и песня!» Какая тут связь? А никакой.
Мюзикл наконец закончился. Все участники вышли на сцену. Наш мачо взял микрофон и начал по очереди представлять всю команду. Похоже, он был тут главным. Мы с нетерпением ждали, когда же назовут его имя. Обычно это делает в заключение кто-либо из команды, после того как шеф назовет всех.
Но этого не произошло. Познакомив публику с командой аниматоров, наш незнакомец сверкнул улыбкой (рядом икнула Таньский), раскланялся и скрылся за сценой. Публика начала бисировать, вызывая главного героя сегодняшнего вечера, но он больше не появился. Исчез. К немалому разочарованию любительниц распродаж.
Все стали понемногу расходиться. Не в том смысле, что «раззудись плечо, размахнись рука», а расползаться кто куда. Кто – на прогулку, кто спать, а кто и в бар возле танцплощадки. До начала дискотеки оставалось полчаса.
А рядом со мной застыл памятник «Вселенская скорбь». Я толкнула его локтем. Никакой реакции – взгляд по-прежнему в пупок. Я поднялась, словно собираясь уйти. Полный ноль. Цветы возложить у подножия, что ли? А еще лучше – почетный караул из бравых парнишек поставить.
Нет, боюсь, и бравые парнишки не помогут. Я снова присела рядом с Таньским:
– Ну что, какие у нас планы на вечер?
– Не знаю, – вяло обронил памятник. Ага, реагирует на речь – уже хорошо. Пойдем дальше.
– И по поводу чего такой депрессняк, а? Радоваться надо – мы его нашли, и он оказался просто супер. Так давай, дерзай!
– Ага, – уныло шмыгнул носом памятник, – дерзай… Ты видела, как на него все бабцы стойку сделали? Видела? А там ведь такие красотки есть – не мне чета.
– Согласна, не тебе. Тебе чета – твой аниматор. Вы с ним очень даже сочетаетесь, поверь.
– Да ладно, – махнула рукой подруга, поднимаясь, – не успокаивай меня. Пошли лучше в номер.
– Вот еще новости! А дискотека?
– Не хочется что-то. Нет настроения, – отвернувшись, глухо проговорила Таньский.
– Ну-ка, ну-ка. – Я взяла ее за щеки и повернула к себе. Так и есть – слезы. Приплыли. И что мне делать? С одной стороны – может, оно и к лучшему, если Таньский поплачет сейчас, пока не очень больно, пока не приходится рвать по живому, а так, лишь тоска по несбывшемуся. Но с другой стороны – пусть дикая боль при расставании, но в ее жизни будут эти две недели счастья, эта сказка, ради которой стоит жить. Не так уж много в нашей жизни подобных моментов, чтобы от них стоило добровольно отказываться! Решено, и будь что будет. – Таньский, посмотри на меня, – все еще держа в ладонях ее лицо, попросила я. Она подняла на меня залитые слезами глаза и попыталась улыбнуться, но губы отказались выполнять неправильный приказ хозяйки и жалобно задрожали. Я вытерла слезы с ее щек и тихо сказала: – А теперь слушай меня. Я тебе врала когда-нибудь, если дело касалось серьезных вещей?
– Нет.
– Так вот. Я совершенно определенно утверждаю, что твой аниматор запал на тебя так же, как ты на него. Сегодня он танцевал для тебя, пел для тебя, дышал для тебя.
– Правда? – Безоглядная вера в ее глазах чуть не заставила меня разреветься. Но нет, никогда, я же очень хладнокровная и уравновешенная особа. Ну, если только хлюпнуть один разочек… Нет, не буду.
– Абсолютная. Неужели ты не чувствовала?
– Ну да, было, но ведь и другие дамы…
– Стали сырьем для пилорамы, – рассердилась я. – Какое тебе дело до других? Да, твой аниматор увлек многих, но ему нужна только ты, это видно сразу, особенно со стороны.
– Но…
– И никаких «но»! – встряхнула я за плечи свою подругу. – Ты мне лучше скажи – это твой мужчина, да?
– Да, – упрямо сжала губы Таньский.
– Тогда не рефлексируй, а действуй. Может, все эти пять лет ты ждала именно его.
– Думаешь?
– Ну, думать-то я всегда думаю. Или почти всегда. А сейчас я уверена только в одном, – важно сообщила я, потянув свою подругу за собой.
– В чем?
– В том, что мне надо выпить чего-нибудь вкусненького, чтобы восстановить вымотанные тобой душевные силы.
– Алкашка и трепло, – радостно поблагодарила меня теплыми словами полностью пришедшая в себя Таньский.
– Скажи мне, кто твой друг! – немедленно парировала я, и мы направились в сторону гостеприимно подмигивающего нам разноцветными огоньками бара.
Дискотека еще не началась, и свободных столиков было пока много. Мы выбрали место у самого края, практически возле пульта диджея. Обычно туда народ садился в последнюю очередь, когда все остальные столики были заняты. Уж очень громко здесь приходилось общаться друг с другом, чтобы перекричать грохот из расположенных рядом колонок.
Поэтому на нас, удобно устроившихся за этим столиком со своими коктейлями, посматривали с удивлением. Но постепенно публика подтягивалась, все места заполнились, и на нас перестали обращать внимание. Нет, вру. Клан Таньского, подтянувшийся к началу дискотеки, опять облепил наш столик паутиной желания. А если учесть, что Таньский от волнения (или от двух коктейлей?) просто фосфоресцировала, то паутина становилась все плотнее.
Наконец появился Али. Заметив в непосредственной близости от рабочего места вчерашнюю психопатку, он вздрогнул. Я приветливо помахала ему рукой. Той самой, с ногтями. Али вспотел. Или это его гель для волос все-таки потек? В общем, блинчик, по недоразумению носивший гордое имя лица Али, залоснился. Дрожащими руками он начал перебирать диски. Ишь, впечатлительный какой! Ладно, отвернусь, иначе дискотека совсем не начнется.
Я повернулась к Таньскому, которая сидела бледная, с лихорадочно блестевшими глазами, казавшимися сейчас просто огромными:
– В очередной раз убеждаюсь…
Но договорить не получилось, жалкие щепочки моих слов были буквально сметены мощным потоком, водопадом звука, обрушившегося из колонок. Диджей все-таки заработал.
Пришлось объясняться знаками. С Таньским, разумеется, не с диджеем. Для Али хватило бы одного, международного, чтобы не ухмылялся так злорадно, поглядывая на наш столик, на котором пустые бокалы начали танцевать раньше нас. Но, как женщина во всех отношениях воспитанная и интеллигентная, я проигнорировала этого жирного байбака. Пока, во всяком случае. Потому что занята была, Таньского танцевать тянула.
Но моя подруга лишь упрямо качала головой, словно собачка на передней панели автомобиля, и, не отрываясь, смотрела в сторону диджейского пульта. Вернее, в тот самый закуток, где вчера скрывался ее аниматор.
Тут уж Али занервничал всерьез. Мало ему одной ненормальной, тыкавшей в пузо ногтем, так теперь еще и другая, с ведьмачьими глазами, таращится куда-то ему за спину! О Аллах, за что ему такие испытания! Вот и помогай после этого сотрудникам! Пусть бы он другом ему, Али, был, так ведь нет. Но и отказать ему не смог, а почему – Али и сам не знал.
Одной идти танцевать мне не хотелось, да и Таньского оставлять в таком состоянии нельзя. Я на секунду отвернулась, чтобы посмотреть, нет ли поблизости официанта, очень уж лениво было самой тащиться к барной стойке.
А когда повернулась обратно, за нашим столиком сидел он. Аниматор. И откуда вынырнул?
Они с Таньским смотрели друг на друга не отрываясь. И я впервые в жизни наблюдала со стороны, как соединяются, сливаются в единое целое нашедшие друг друга половинки.
Потом аниматор встал, взял Таньского за руку, и они ушли.
А я сидела и радостно улыбалась. И по щекам текли слезы. Ну невозмутимая, ну уравновешенная, и что?



ГЛАВА 12

Был вечер пятницы, 22 июля. До нашего отъезда оставалось два дня. Уже в понедельник мы будем дома, в Москве. Я ждала этого момента с нетерпением, потому что Лешка, соскучившись за эти дни не меньше (очень надеюсь, что гораздо больше) меня, исхитрился выкроить в своем плотном гастрольном графике перерыв на три дня. На целых три дня! Вся его команда проведет это время в Юрмале, загорая, купаясь и готовясь к продолжению марафона. Пасти их останется Виктор, администратор, а Лешка вылетает в Москву в ночь на понедельник. Мне с трудом удалось убедить его не мчаться в аэропорт встречать меня. Во-первых, могут узнать, несмотря на всю маскировку. А во-вторых, меня на стоянке ждет изрядно, надеюсь, поразвлекшаяся Кыся.
В общем, встречать меня Лешка будет дома, и, судя по его тонким и не очень намекам, пощады мне ждать не приходится. Все три дня.
Так что настроение у меня было самое радужное. А вот у Таньского…
Первую неделю после того вечера я жила в одной комнате с самым счастливым человеком на свете. Нет, на Свете, насколько я знаю, Миша. Тогда с самым счастливым человеком в мире. Правда, жила в одной комнате – это громко сказано, поскольку все ночи Таньский проводила с ним, с аниматором. В номер она заявлялась после завтрака с совершенно очумевшим лицом. Возможно, в стиле дамских романов мне следовало бы написать, что оно, лицо, было озарено неземным блаженством. Но это была бы полная чушь, поскольку блаженство, заговорщически подмигивавшее мне из глаз Таньского, было очень даже земным.
Когда моя подруга ввалилась в таком виде в наш номер в первое утро, я, естественно, тут же возжелала задушевной беседы, но Таньский, улыбнувшись, смогла выдавить из себя лишь одно слово: «Потом…» И, уютно свернувшись калачиком на своей кровати, заснула. Понимаю.
Я сходила на пляж, потом пообедала, потом прогулялась по территории с фотоаппаратом (каюсь, хотела найти аниматора и сфотографировать его для очередного репортажа Светке, но не получилось), потом позвонил Лешка, которому я вкратце, всего минут за 40, рассказала про любовную горячку Таньского. Лешка, с симпатией относившийся к моей лучшей подруге, порадовался за нее, а когда я начала ныть по поводу грядущих душевных терзаний подруги, грустным тоном сообщил мне, что на ниве ясновидения и экстрасенсорики мне пастись не стоит, иначе несварение желудка грозит не только мне, но и моим возможным клиентам. Свин!
Когда я где-то часам к трем вернулась в номер, чтобы слегка отдохнуть в кондиционированной прохладе, Таньский еще спала, причем в той же позе, что уснула.
Глазоньки моей подружки открылись лишь спустя час, когда я уже собралась идти на вечерний эротический поединок с солнцем. Вы только не подумайте, что я, следуя последним веяниям, нокаутирую светило своим обнаженным бюстом! Солнышко, бедняга, и так от созерцания этих сморщенных кирзовых сапог (а во что еще, по-вашему, может превратиться обугленная грудь?) все чаще стало прятаться за тучи. Глаза бы мои не видели – вот что это значит. Поэтому я подставляю лучам литературные части моего тела.
Так, ушла от темы. Привычка путать следы сказывается. В общем, где-то часа в четыре Таньский завозилась на кровати и, мурлыкнув, томно потянулась. Заметив, что я расхаживаю по комнате в купальнике, она поинтересовалась:
– Что, уже на пляж? А на завтраке была?
– Шо характерно, – с одесскими интонациями сообщила я, – таки уже и на обеде была.
– Не свисти, – сыто улыбнулась Таньский, – сейчас еще утро. Я и спала-то минут 15.
– Нет, вы слышали? – всплеснула руками я. – У моих тапочек сейчас начнется истерика от этой женщины! Она спала 15 минут! А 6 часов не хотите, кошка вы развратная!
– Серьезно? – попыталась удивиться моя подруга, но счастье, резвившееся на ее лице, перескакивая с одной ямочки на щеке на другую, не желало покидать так понравившуюся ему площадку, поэтому удивление, потоптавшись у входа, пожало плечами и удалилось.
– Ну что, – присела я на край кровати Таньского, – не жалеешь, что вчера меня послушалась?
– Ой, Анютик, – уткнулась носом мне в плечо подружка, – я и не знала, что такое бывает. Вернее, знала, то есть слышала, то есть читала… – совсем запуталась она.
– Но никогда не думала, что это может случиться с тобой, – улыбнулась я. – Знаю. Плавала.
– С Лешкой? – подняла на меня сияющие глаза Таньский.
– С кем же еще! – толкнула ее плечом я. – Если бы ты только знала, как я рада за тебя! Ну что, стоило ждать так долго?
– Спрашиваешь!
– А кстати, как все же зовут твоего аниматора? – женское любопытство, до поры до времени запертое мной в кладовке, просверлило-таки дырочку в дверях и просочилось на волю. – Откуда он? Почему прячется за черными очками? И вообще – почему прячется?
– Ты только не издевайся надо мной, ладно? – жалобно посмотрела на меня Таньский.
– Я что, инквизиторша, что ли? – слегка обалдела от такой просьбы я. – С какого такого перепугу я должна над тобой издеваться? И как, позволь спросить, это должно выглядеть? Иголки под ногти или утюжок?
– Ну что ты завелась сразу? Я имела в виду твой длинный язык, – перешла в наступление подруга. Это уже лучше, а то я испугалась было, что от перенакала страстей ее окончательно замкнуло, и Таньский превратилась в слезливую любительницу книжек из серии «Алая роза» или там «Вулкан любви» какой-нибудь. А что делать с такими Барби, я не знаю. Но влюбленная Таньский осталась, слава богу, Таньским и сейчас ехидно сообщала мне: – Ваш раздвоенный язык, мадам, будет похлеще плети маркиза де Сада!
– А ты откуда знаешь? Пробовала, да? Сегодня?
– В лоб дам, – пригрозила Таньский. – Нет, поступлю еще жестче – ничего не скажу! Вот.
– Запрещенный прием! – возмутилась я. – Неспортивное поведение!
– Так и нечего гадости говорить про…
– Про кого?
– Про него, – отвела глаза подруга, потом, смущенно улыбнувшись, сказала: – Знаешь, тут получилось, как в анекдоте: «Проведенная вместе ночь еще не повод для знакомства».
– Опаньки! – рассмеялась я. – Что, серьезно? Даже имени не знаешь? – Таньский покачала головой. – Так вы что, вообще друг другу слова не сказали?
– Сказали, – вздохнула подруга, – и не одно. Но не расспрашивали друг друга, понимаешь? Не важно это было для нас, пусть и звучит пошло.

– Не говори глупостей. Ничего пошлого тут нет. Успеете еще. Ну, на пляж идешь?
– Обязательно.
И мы загорали и купались. А вечером всех поклонников Таньского ждало величайшее разочарование – на дискотеку она не пришла. Сразу после вечернего шоу она ушла со своим аниматором. И так продолжалось все это время. Общались мы с ней только во второй половине дня, но от моих вопросов про личность ее мужчины Таньский ловко уходила. Я не думаю, что она до сих пор ничего не знала о нем, но рассказывать не хотела. И я перестала спрашивать, прекрасно понимая, что существует какая-то причина для такого поведения. В том числе и для черных очков, прячущих не бельмо, не уродство, не шрамы, а невозможно красивые ярко-синие глаза, которые мне, да и остальным зрителям удалось увидеть во время одного из вечерних шоу. Аниматор вел конкурс «Мисс Отеля», в котором участвовали пять экспансивных дамочек разных национальностей. Победила разбитная хохлушка, очень сдобная и пышная пампушечка без комплексов. И вот, когда аниматор, ради победительницы перешедший на русский язык (который, как оказалось, он знал очень даже неплохо), объявил:
– А теперь главный приз нашего конкурса! Это… – повернулся он к помощнику, вынесшему бутылку шампанского, но тут хохлушка подскочила к аниматору и с криком:
– Ты – мой главный приз! – сорвала с него очки и, восхищенно завизжав, влепила бедняге поцелуй.
Ее оттащили, конечно. Правда, для этого понадобилось пять аниматоров и двое мужчин из зрителей. А женщины были солидарны с хохлушкой, потому что без очков мужчина Таньского оказался просто сумасшедше красивым. Черные брови вразлет, густющие ресницы и синие-синие глаза. И я успела сфотографировать все это счастье! Обычно я не беру с собой на эти шоу фотоаппарат, но именно сегодня чутье настоящего папарацци заставило меня притащить этот мешающий кусок пластика. Как знала! Правда, меня слегка смутила реакция Таньского, которая, увидев, что я фотографирую ее мужчину, возмущенно протянула руку к моей камере:
– Отдай!
– Ты что, обалдела? С какой это радости?
– Не надо его снимать!
– Почему? Наоборот, потом, дома, хоть будет тебе на что посмотреть, вспомнить.
– Мне не нужна фотография, чтобы помнить, – мрачно проговорила Таньский и на этот раз жалобно попросила: – Ну пожалуйста, ну отдай, я не хочу, чтобы были его фото.
– Да почему? – начала злиться я. – Можешь мне внятно объяснить?
– Нет, не могу. Сейчас не могу, – отвернулась Таньский. – Ты не сердись, я тебе дома все объясню. Только обещай, что уберешь эти кадры из фотоаппарата.
– Ладно, – пожала плечами я. – Но дома, милочка, тебе очень многое придется мне рассказать.
– Куда я денусь, – обреченно вздохнула та.
А пока мы препирались, на сцене навели порядок. Аниматор, снова нацепивший свои очки, с опаской вручил окруженной его коллегами (так, на всякий случай) хохлушке шампанское, шоу закончилось, и все разошлись.
Я, разумеется, как и обещала, удалила кадры с аниматором из камеры. Но перед этим отправила все же парочку Светке, уж очень ей хотелось видеть героя моих репортажей. Про странное поведение Таньского сообщать не стала, зачем? Светка в ответном письме порадовалась за нее, повосхищалась ее мужчиной, но и все. И проехали. По-вашему, заместителю директора металлургического комбината больше заняться нечем, как только чужих мужчин всем показывать?
И вот пятница, 22 июля, два дня до отъезда. Только что закончилось вечернее шоу, Таньский исчезла со своим аниматором.
Ох, Таньский, Таньский… Если я ждала отъезда с нетерпением, то моя подруга становилась с каждым днем все более и более оживленной. Неестественно оживленной. Она словно старалась доказать мне, а в первую очередь, думаю, себе, что ничего страшного не предстоит, что все нормально. Всего какой-то год – и она опять вернется сюда, и они снова будут вместе. Теперь целых 24 дня. А может, и больше, на сколько удастся собрать денег. Так что все будет хорошо, правда-правда!
Пару часов назад, за ужином, я как раз и присутствовала при этом сеансе самовнушения. Таньский бодро тараторила, смеялась, но вот глаза… Ох, эти наши предательские глаза!
Я решила сегодня на дискотеку не идти, хотя иногда ходила туда и без Таньского. Но сейчас не было настроения, как-то тяжело было на душе. Из-за подружки моей, что ли, так давит сердце? Не знаю, но лучше всего в таком состоянии поговорить с Лешкой. Не так уж и поздно, у него не так давно концерт закончился. Фу ты, опять забыла про разницу во времени, в России уже глубокая ночь, там уже суббота началась.
Ну и ладно, пойду спать. Пока я пришла в номер, пока плескалась в душе, суббота наступила и здесь. Ура, послезавтра я дома!
Я уже почти заснула, когда мой мобильник вдруг запрыгал на тумбочке. Звук я на ночь отключаю. Звонил Лешка. Господи, что там у него случилось? Я схватила телефон:
– Лешка, с тобой все в порядке?
– Зайцерыб, прости, что так поздно, – услышала я виноватый голос мужа, – но я места себе не нахожу.
– Что произошло? – испугалась я еще больше.
– У меня-то все нормально, а вот у тебя как дела? Все хорошо?
– Просто замечательно, – улыбнулась я. Опять Лешке что-то привиделось, он все еще не пришел в себя после наших приключений. – Что, тебе приснилось что-нибудь плохое, да?
– Если честно, – вздохнул Лешка, – приснилось.
– Что именно?
– Так, ерунда всякая…
И тут с жутким грохотом упало небо.



ГЛАВА 13

Похоже, мой ангел-хранитель тоже еще не спал, поэтому успел дать мне мощный пинок, от которого меня буквально снесло с кровати. Под кровать я забралась бы уже самостоятельно, причем моему проворству могла бы позавидовать любая ящерица, но увы… кровати в отеле были массивные, без какого-либо зазора под ними, на что я, естественно, внимания никогда не обращала и потому пару секунд тупо пыталась проникнуть сквозь обивку. Не получилось. Оставалось только одно – вжаться всем телом в эту самую кровать и благодарить ангела-хранителя за то, что он пнул меня в сторону, противоположную окну. Хотя окна как такового уже не было. Была лишь зияющая дыра с редкими вкраплениями застрявших осколков.
Но это я увидела лишь какое-то время спустя, когда стены прекратили трястись в приступе эпилепсии, а грохот стих. Пару секунд стояла тишина, а потом, постепенно нарастая, покатилась новая волна звуков – стоны, крики, плач, топот ног, какой-то тонкий вой на одной ноте, причем определить, кто или что издает этот жуткий звук, не получалось.
Я осторожно выглянула из-за спасшей меня кровати. Увиденное заставило съеденный накануне вкусный ужин с криком «Дай посмотреть!» устремиться обратно. С трудом удалось утихомирить эту братию, что слегка отвлекло меня от мысли, ЧТО было бы со мной, не позвони мне Лешка. Я бы сладко уснула. И не уверена, получилось ли бы у меня проснуться, поскольку и моя подушка, и простыня – все было утыкано осколками стекла, пронзившими мою постель довольно-таки артистично, с тонким вкусом. А толстое стекло в окна и не вставляют. Досталось даже кровати Таньского, расположенной еще дальше от окна, возле самой стены. Про пол я вообще говорить не буду.
Вытряхнув осколки из своих шлепанцев, я обулась и с хрустом подошла к дыре, бывшей еще недавно окном. Откуда-то справа поднималось зарево, слышались завывания сирен. Господи, да что случилось-то?!
Тут дверь распахнулась, и в номер влетела Таньский, но в каком виде! Ссадина на лбу, лицо замурзанное, правая рука наспех перевязана какой-то тряпкой. Увидев мою кровать, Таньский вскрикнула и прижала руки к губам. Потом она заметила возле окна меня и, подбежав, начала лихорадочно ощупывать, приговаривая дрожащим голосом:
– Ты цела, скажи мне честно, цела, да? Тебя не задело?
– Успокойся, у меня все в порядке, – постаралась бодро улыбнуться я, но с бодростью у меня сейчас было плоховато. Как со вкусом в одноименном чае.
– Господи, как же тебе удалось? – словно не веря своим глазам, все еще вертела меня Таньский, разыскивая следы скрытых мной жутких ран. – Ударная волна была в эту сторону отеля, здесь все окна такие, – кивнула она на наше, – многих покалечило осколками.
– Ударная волна? Так что же это было?
– Соседний отель взорвался, там вообще ужас что творится!
– Взорвался? Отчего?
– Ну откуда же я знаю! – удивленно посмотрела на меня Таньский. – Ведь все только что произошло. Комната Хали еще ближе к эпицентру, чем наша, у него вообще все вверх дном!
– Ты мне лучше скажи – а у тебя-то что? – показала я на набухшую кровью повязку. – Тебе ведь к врачу надо, а ты сюда примчалась!
– Да ладно, – махнула здоровой рукой подруга, – у меня так, небольшой порез. А вот Хали, – губы ее задрожали, – он меня собой заслонил от осколков, у него вся спина в крови-и-и-и, – не удержалась и захлюпала носом Таньский.
– Так что же ты его оставила?
– Я не оставила, его сейчас врач перевязывает, а я к тебе побежала, я так боялась за тебя! – И Таньский, обняв меня, разревелась всласть.
А я? Ну что вы, я же говорила, что очень невозмутимая. Очень. Прео-о-о-че-е-ень.
Вот так, повиснув друг на друге, мы и выплакивали пережитый страх. Такими нас и нашел Хали. Ну вот, теперь я знаю, как зовут аниматора. Неужели для этого надо было взорвать отель?
Увидев своего мужчину, Таньский громко всхлипнула и переместилась на его широкую грудь. Хоть и туго перетянутая бинтами, она все же была гораздо удобнее для сладких послегрозовых рыданий, чем плечо подруги ниже тебя ростом.
Я так полагаю, что бандана и очки аниматора, вся эта его маскировка, остались где-то в разрушенной комнате, и сейчас невозможная любовь Таньского была в своем натуральном, так сказать, виде. И бандана, оказывается, скрывала тоже вовсе не лысину, а роскошные вьющиеся черные волосы. Даже сейчас, после пережитых треволнений, гусеничка любопытства высунулась-таки из своего яблока. Ну, того самого, которое Ева грызла, которое познания. Очень уж было интересно: зачем Хали прятал всю эту красоту? Хотя зачем – не совсем правильный вопрос. Зачем – как раз понятно. Чтобы не узнали, ведь приблизительно так же маскируется Лешка, когда выходит, так сказать, в народ. А вот правильный вопрос – почему? Что заставило Хали прятаться в этом отеле? И если он прячется, то ему стоило бы работать отнюдь не аниматором, каждый вечер веселящим публику и притягивающим к себе внимание.
Так, ладно, это сейчас не главное. Главное сейчас – сообщить Лешке, что у меня все в порядке. Я даже боюсь представить его состояние в эту минуту, он ведь слышал грохот.
А кстати, где мой телефон? Куда я могла его забросить? Совершенно ничего не помню!
Пока Хали, бережно обнимая мою подругу, шептал ей на ухо что-то успокаивающее, я похрустела к своей кровати. Осторожно, стараясь не порезаться осколками, перевернула подушку, приподняла простыню. Телефона не было. Присев на корточки, я осмотрела место, где недавно отлеживалась.
Таньский, услышав хруст осколков, обернулась ко мне:
– Что ты делаешь?
– Телефон свой ищу. Меня ведь Лешка спас.
– Как это?
– Я уже засыпала, когда он позвонил. Ему что-то плохое приснилось, вот и набрал меня среди ночи. И во время разговора как раз и рвануло. Если бы я спала, вряд ли все закончилось бы так благополучно, – объясняла я, тщетно пытаясь найти искомое. – Можешь себе представить, что сейчас творится с Лешкой?
– Вы это ищете? – опять порадовал меня хорошим русским Хали и, наклонившись, вытащил из-под трюмо мой телефончик. И как он туда попал?
Я схватила аппаратик. Слава богу, он был невредим, но уже спустя секунду я поняла, что обрадовалась рано. На экранчике, где раньше висел логотип местного оператора сотовой связи, сейчас не было ничего. Только дата, время и индикатор зарядки.
– Не работает, – растерянно посмотрела я на Хали.
– Дайте, я посмотрю, – он взял аппарат, покрутил его, попикал кнопками и вернул мне обратно, – нет связи. Наверное, из-за взрыва. А вам что, очень срочно надо позвонить?
– Да, очень, – вытерла ладонью слезы со щек я. – Мужу. Он волнуется.
– Я понял, – кивнул Хали. – Тогда пойдемте, попробуем позвонить из офиса менеджеров. Надеюсь, стационарная связь работает.
И мы вышли в коридор. Никто не спал, люди суетились, бегали, кричали. Плакали дети. Возле стойки администратора собралась целая толпа отдыхающих, все орали одновременно.
Хали повел нас в сторону служебных помещений. Большинство офисов было закрыто, время ведь было позднее, персонал не обязан сидеть круглосуточно. Но в самом конце коридора мы увидели распахнутую дверь. За столом с совершенно очумелым видом сидел молодой парнишка в униформе менеджера и испуганно смотрел на верещавшие без умолку два телефона. Трубку он не снимал ни с одного, ни с другого. Заметив нас, он вскочил и протестующе замахал руками, но потом, очевидно, узнав Хали, успокоился. Хали подошел к нему и что-то стал объяснять, показывая на меня. Парнишка отрицательно замотал головой и даже повысил голос. Тогда аниматор, опершись руками о стол, навис над щуплым беднягой и внятно произнес несколько слов тоном человека, привыкшего приказывать. Парнишка икнул и замолчал, завороженно глядя на Хали, который, обернувшись, поманил меня рукой:
– Идите, можете позвонить. Код России знаете?
– Да, конечно, – обрадовалась я, бросаясь к телефону. – Спасибо вас огромное.
Номер набирать пришлось несколько раз, потому что вконец обнаглевшие пальцы именно сейчас решили разучивать тарантеллу. Нашли тоже время, идиоты!
Наконец мне удалось справиться с прыгавшими пальцами, и с пятой попытки у меня получилось. Лешка ответил после первого же гудка:
– Алло! Слушаю вас!
– Леш, это я…
– Господи, хомка! – Голос моей издерганной половинки на секунду прервался, а потом Лешку прорвало: – Ты в порядке? Что у вас там произошло? Откуда ты звонишь? Что с твоим телефоном?
– Стоп-стоп, подожди! – взмолилась я. – Не так быстро, пожалуйста!
– Ох, зайцерыб, – вздохнул муж, – похоже, дела у вас там действительно серьезные, если ты такая вежливая стала.
– Это с перепугу, ты угадал. – Губы растянулись в счастливой улыбке. Я дозвонилась, теперь все будет хорошо.
Пока я рассказывала Лешке о кошмаре, который только что посетил нас с визитом, Хали заговорил с менеджером. Тот, захлебываясь, начал с жаром что-то описывать. А Таньский просто стояла, прижавшись к своему счастью, и умиротворенно улыбалась.
Клятвенно пообещав мужу связаться с ним, как только представится возможность, я положила трубку.
– Ну что, – повернулась я к ребятам, – теперь куда? И кстати, что там рассказал этот юноша?
– Куда – сейчас придумаем. – Хали нежно прикоснулся к раненой руке Таньского. – Тания, как твоя рука? Может, к врачу еще раз пойдем?
– Тания? – подняла брови я.
– А разве нет? – Да, по части управления бровями мне с Хали соревноваться не имеет смысла.
– Ну, в общем, похоже, – милостиво кивнула я.
– Душевно рад, – приложив руку к груди, с совершенно невозмутимым видом наклонил голову аниматор.
– Э, батенька, да мы с вами из одного серпентария! – рассмеялась я.
– Всенепременнейше, и не соблаговолите ли, сударыня, вкусить от щедрот! – торжественно изрек Хали и, выдохнув, пожаловался: – Русский язык давался мне труднее остальных. Но зато и знаю я его лучше остальных!
– А остальных – это сколько?
Но ответить Хали не успел. В коридоре раздался громкий топот. Мы повернулись к выходу, и в этот момент в офис ворвались полицейские. Старший офицер, увидев Хали, торжествующе оскалился и что-то пролаял. Трое подчиненных налетели на не успевшего среагировать аниматора, завернули ему руки за спину и ловко защелкнули наручники. А потом поволокли к выходу. Таньский раненой птицей бросилась было следом, но офицер небрежным тычком отшвырнул ее в сторону.
Дверь захлопнулась.



ГЛАВА 14

– Что это? – растерянно улыбаясь, дрожащим голосом проговорила Таньский. – Почему? За что? Неужели они узнали… – и, словно опомнившись, конец фразы на волю не выпустила, а так и осталась сидеть на полу, глядя на закрытую дверь.
– Вставай, – потянула я ее за руку. Расспрашивать, что к чему, желания не было никакого, уж очень оживленно-любопытной стала физиономия местного менеджера. – Пойдем отсюда.
– Куда? Зачем? – послушно поднялась и двинулась следом подруга. Вопросы она, похоже, задавала чисто автоматически, не ожидая ответа.
И, к огромному сожалению любителя бесплатных спектаклей, мы вышли из офиса.
В отеле по-прежнему царила неразбериха. Толстая, противная, лохматая бабища в рваной одежде, эта неразбериха, напялив на голову царскую корону из осколков стекла, таскалась по окрестностям и зорко следила за тем, чтобы никто не посмел успокоиться и рассуждать здраво. Еще чего, иначе ей опять придется убираться вон, в канализацию, и оттуда вместе с соседями, крысами, завистливо наблюдать за размеренной, удобной и красивой жизнью людей. Обидно и противно. Но сейчас, пока власть неразберихи была сильна, она наслаждалась отчаянием, болью, страхом и паникой.
В номере, среди битого стекла, делать нам пока было нечего, и я повела Таньского на пляж, надеясь, что хоть там не потопталась эта гнусная старуха в криво сидящей стеклянной короне.
Надежда, умница, меня не подвела. На пляже действительно было тихо и спокойно. Покрывало звездного неба заботливо укутало море, которое мерно посапывало, шевеля во сне волнами. Их тихий плеск заглушал все звуки, оставшиеся там, позади, стирал напряжение и боль, успокаивал и нашептывал – все будет хорошо, вот увидите, все будет хорош-ш-ш-шо.
Я усадила Таньского на один из лежаков, сама пристроилась рядом. Какое-то время мы молчали, слушая шепот моря. Побережье переливалось огнями, словно бриллиантовое ожерелье. Раньше оно было целым, но сегодня его порвали. Кто, почему, зачем? Думать об этом не хотелось. Совсем. И море старалось помочь нам, договорившись с небом. Прилетевший откуда-то легкий ветерок обдувал разгоряченные лица, подсушивал слезы. Надежда присела рядом и обняла нас за плечи. Ну что же вы, девчонки, приуныли, а? Встряхнитесь! Ведь самое страшное уже позади, да и задело вас лишь крылом беды.
Я повернулась к Таньскому и тихо спросила:
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
– Я не знаю. – Она сидела на лежаке, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. – Я обещала Хали. Но теперь – я не знаю.
– Тань, я не настаиваю. Если нельзя говорить – что ж поделаешь. Просто… – Я помолчала, водя пальцем по песку. – Просто я по себе знаю, как трудно оставаться один на один с бедой. Хотя, – пожала я плечами, – может, ничего страшного и не произошло. Может, его с кем-то спутали, твоего Хали. Это все из-за взрыва. Успокоятся, разберутся и отпустят, вот увидишь!
– Как бы я хотела, чтобы все было именно так! – тяжело вздохнула Таньский. – Но скорее всего то, что Хали был арестован сразу после взрыва, – всего лишь совпадение. Его все-таки нашли, и теперь… – Лицо ее исказила мучительная судорога, словно нечем было дышать.
– Таньский, заяц, не молчи, говори, пожалуйста, говори хоть что-нибудь! – испуганно затормошила я подругу. – Тебе надо выговориться. Мы вместе подумаем, что и как. Ну ты же знаешь – одна голова хорошо, а две…
– Неудавшийся генетический эксперимент, – через силу улыбнулась та. – Ладно, ты права. Помнишь, перед нашим отъездом я смотрела фильм с Сабиной Лемонт?
– Ну вот, – расстроилась я, – совсем меня за дуру держишь. Что за бездарная попытка сменить тему? При чем тут фильм?
– Ты не поняла, – грустно посмотрела на меня подруга, – все очень даже связано. Если помнишь, я тогда еще все время вспоминала убийцу Сабины…
– Ну еще бы, такие затейливые словесные обороты редко услышишь.
– Так вот, оказалось, что вспоминала я Хали.
– Стоп. – Я схватила Таньского за плечо и развернула ее лицом к себе. – С этого момента подробнее, пожалуйста. Ты же мне рассказывала, что убийца Сабины Лемонт покончил с собой в тюрьме? При чем тут Хали?
– Смерть Хали была инсценирована, все это его отец устроил, чтобы вытащить сына. Сам Хали тогда вообще был не в себе, ему была абсолютно безразлична собственная судьба.
– Ну еще бы, после такой дикости – зарезать женщину, любившую его! – Меня аж передернуло. – Не знаю, Таньский, он, конечно, безумно красивый мужик, твой Хали, но как ты можешь, зная, на что он способен…
– Не говори так! – вскочила с лежака подруга и, воинственно сжав кулаки, топнула ногой. – Ты же его совсем не знаешь! Он никого не убивал! Он вообще не помнит, что произошло той ночью, его явно чем-то опоили! Но он никого не убивал!
– Так не помнит или не убивал?
– Хали не способен поднять руку на женщину, он и мысли не допускает, что женщину можно ударить, а уж чтобы убить! – запальчиво кричала Таньский. Глаза ее горели, волосы растрепались, окровавленная повязка добавляла воинственности этой валькирии.
Я улыбнулась и покачала головой. Все понятно. Добро пожаловать в наш элитный дамский клуб под названием «За мово мужика порву на фиг!».
– Что тут смешного? – еще больше рассвирепела Таньский.
– Успокойся, я не смеюсь, я на твоей стороне.
– Правда?
– Таньский, ты что, забыла, что Майорова тоже обвиняли черт знает в чем? Все на него ополчились тогда – и пресса, и телевидение, и люди. Но я-то знала, что он не способен на подобные гадости. Знала, потому что чувствовала его, он был и остается частью меня. Так что успокойся, я все понимаю. Если ты веришь своему Хали, значит, ему верю и я.
– Господи, – устало плюхнулась опять на лежак подруга, – как же все-таки здорово, что у меня есть ты!
– Ну еще бы, – обняла я ее за плечо, – такое счастье редко кому улыбается. Так, значит, отец Хали вытащил сына из тюрьмы, и что дальше?
– А дальше – достал ему новые документы, по которым его зовут Саид Рамзи, и устроил на работу сюда.
– Кстати, а кто его отец?
– Мустафа Салим, владелец сети отелей «EASTERN PARADISE».
– Ничего себе! – присвистнула я. – Так ты у нас теперь возлюбленная наследного принца? Ух ты, прямо «1001 ночь» получается! Интересно, а почему папаша сына аниматором работать пристроил, да еще и в чужой отель? Взял бы тогда в один из своих под крылышко.
– Глупости не говори. Для всех сын Мустафы Салима умер до тех пор, пока не найдут настоящего убийцу, которого, кстати, ищет только сам Мустафа. Вернее, его люди. А ты предлагаешь выставить Хали напоказ в одном из отцовских отелей, где его знают почти все!
– Нет, гораздо умнее выставить его напоказ в этом отеле! – разозлилась я. – Интересные хованки получаются – каждый вечер в нашем цирке! Спрятал сыночка, ничего не скажешь!
– Я и сама спрашивала Хали, почему его сунули именно сюда. А он лишь смеялся и говорил: «Чтобы я мог встретить здесь тебя, глупая…» – И Таньский уткнула лицо в колени.
– Ладно, что теперь гадать – почему да зачем, – бодро заявила я, стараясь отвлечь подругу, – сейчас нам важно узнать другое – причину ареста твоего аниматора. Утром пойдем с тобой в участок наводить справки.
– Я бы на них порчу с преогромным удовольствием навела. Если бы умела, – мрачно процедила Таньский.
– Нет, обойдемся справками. – Я поднялась с лежака. – А сейчас пойдем-ка в номер расчищать кровати от стекла. Надо успеть отдохнуть перед визитом в полицию, чтобы выглядеть попрезентабельней. А то, если заявимся такими чумазыми замарашками, с нами и говорить никто не захочет.
Заразившись моей деловитостью, Таньский вытерла слезы и тоже поднялась с лежака. Мы не спеша пошли к отелю, который за это время все же смог выпроводить вон неразбериху и уложить спать постояльцев.
Где-то минут 20 у нас ушло на то, чтобы полностью очистить постели от стекла. К сожалению, веников и прочей уборочной амуниции в номерах не было, поскольку поддержанием порядка ежедневно занимались работники отеля. Поэтому стекло, лежавшее на полу, мы убрать не смогли, и приходилось хрустеть по нему, отчего наши шлепки довольно быстро пришли в негодность. Но пока держались.
Все системы жизнеобеспечения в нашем отеле, к счастью, работали исправно, все было – и свет, и вода. Сначала Таньский, а потом и я с наслаждением приняли душ, смывая с себя паутину боли и страха. Только сейчас я заметила, что все это время разгуливала по отелю в пижаме. Правда, она состояла из шортиков и майки, так что с первого взгляда я не очень шокировала окружающих. Если не приглядываться к рисунку. Пижама эта была Лешкиным подарком, а приобрел он сей комплектик в магазинчике, специализирующемся на эротическом белье. Вот и догадайтесь, что за рисунок был на моей пижамке! Так, теперь понятно, что нездоровое любопытство, заплясавшее в глазах того юного менеджера, было вызвано не только происходящим в офисе.
Моя аптечка, вызвавшая в свое время немало хихиков Таньского, сейчас оказалась как нельзя кстати.
– Ну вот, – ворчала я, обрабатывая мазью глубокий порез на руке подруги, – а кто-то издевался надо мной, когда я все это брала с собой. «Ты на войну, что ли, собралась!» – передразнила я Таньского. – А теперь вот и мазь пригодилась, и бинтик. Будешь теперь бабу Нюру слушаться!
– Буду, бабунюшка, буду, – хрюкнула подружка.
Уже на автопилоте я поставила свой мобильник на зарядку – мало ли, что и как будет завтра, доплелась до кровати и с облегчением упала в объятия своей спасительницы. Таньский уже отключилась. Следом поспешила и я.
Завтрак мы, конечно же, проспали. Когда мы, отдохнувшие и посвежевшие, вышли из номера, в коридорах опять наблюдалась непонятная суета. Только теперь туда-сюда сновали служащие отеля, причем с весьма озабоченным видом.
Может быть, поэтому ресторан все еще был открыт. И пуст. Вернее, кое-где за столиками сидели такие же, как и мы, засони из отдыхающих, а вот официантов что-то видно не было.
Налив себе по чашечке кофе и захватив по парочке круассанов, мы направились к одному из столиков, когда услышали обрывок фразы, сказанный на русском языке:
– …уже многих арестовали.
– Извините, пожалуйста, – остановившись, обратилась я к мужчине, что-то оживленно рассказывающему соседям по столу, – я случайно слышала, о чем вы говорили. Что тут происходит?
– Да из нашего отеля многих работников арестовали, – охотно откликнулся тот, – и не только из нашего. Метут почти всех подряд во всех местных отелях. Скоро работать некому будет.
– Ищут кого-то конкретно? – оживилась Таньский.
– Похоже, что нет.
Поблагодарив словоохотливого соотечественника, мы сели за свободный столик.
– Ну вот, видишь, – улыбнулась я подруге, – твоего Хали взяли вместе с остальными, просто как работника этого отеля. Разберутся и отпустят.
– Но мы ведь все равно пойдем в полицию? – с надеждой посмотрела на меня Таньский. – Чтобы его отпустили побыстрее. Мы ведь скоро улетаем.
– Пойдем, не волнуйся.



ГЛАВА 15

В поход в полицейский участок мы выступили где-то часов в 12 дня. Солнце палило нещадно, обычно в это время мы отсиживались в номере, но сейчас Таньский и мысли не допускала о потере драгоценного времени, которого и так оставалось все меньше.
Поскольку идти мы собирались в серьезное учреждение, то и одеться попытались соответственно. Правда, очень трудно совместить два совершенно противоположных соответственно – погоде и полицейскому участку. Но не зря же Таньский волокла с собой свои кофры! Там можно было найти любое одеяние. И обувание, что было более актуально, поскольку в моих любимых шлепках сейчас впору было передвигаться по льду благодаря чудесной сверкающей подошве из битого стекла. А в дорожных кроссовках топать по плавившемуся от жары асфальту что-то не хотелось.
– Ну что, баба Нюра, – припомнила мне вчерашнее Таньский, протягивая свои скетчерсы, – не только ты у нас предусмотрительная, оказывается. А тоже ведь измывалась над подругой и даже ничуть не помогала тащить.
– Форс-мажор нафорсил и намажорил, кто ж знал, – примерила я этот гибрид кроссовок с босоножками. Слегка великоваты, но в такую жару это самое оно. – Обещаю, поедем обратно – помогу. Чуть.
– Не нужен мне твой чуть, – улыбнулась подруга, – Хали поможет.
– Точно! – хлопнула себя по лбу я. – Тогда что же ты копаешься! Пошли скорее за твоим личным носильщиком и моим выручателем.
– Меркантильная ты душонка, без выгоды и шагу не ступишь! – запустила в меня полотенцем Таньский. Запуск не удался. Полотенце было потеряно где-то в районе мыса Канаверал.
Наконец мы были готовы. Таньский надела длинные свободные брюки из нежно-голубого шелка и тончайшую белую блузку. Полупрозрачную шаль на тон светлее брюк мы с ней очень долго набрасывали и так и эдак, стараясь добиться нужного эффекта. Добили. Эффект, я имею в виду. И еще как! Когда Таньский, «дыша шелками и туманами», выплыла из отеля, раздался клац и хруст. Челюсти, господа, челюсти. Клацали упавшие на асфальт, хрустели вывихнутые.
А Таньский, дополнившая свой убойный наряд большими дымчатыми очками, и впрямь выглядела потрясающе. Я рядом с ней не замечалась, присутствуя словно тень. Но именно этого мы и добивались, ведь я буду наводчиком (справок), а Таньский главным оружием в борьбе за Хали. Поэтому мой прикид, состоявший из любимых бриджей с множеством карманов, позволявших мне обходиться без сумки или рюкзака, свободной майки и бейсболки (а, да, еще и скетчерсы Таньского), как нельзя больше соответствовал избранной роли. И солнцезащитные очки у меня были самые обычные, функциональные (прошу заметить, последнее слово через «о»!). По карманам я растолкала все свои вещи – мобильный телефон, паспорт и деньги. Хотела было взять и фотоаппарат, но потом опомнилась – хороша бы я была с ним в участке, прибабахнутая туристка, снимающая местные достопримечательности! Так недолго и в камере оказаться из-за камеры.
Выйти-то мы из отеля вышли, а вот куда идти дальше? М-да. Сосредоточившись собственно на сборах, мы упустили из виду то, что полицейский участок отнюдь не входит в культурную программу нашего туроператора, поэтому его местонахождение оставалось тайной.
Мы озадаченно осматривались по сторонам. Да вот же, в 200 метрах от входа в отель, стоянка такси! Там и узнаем. А заодно проверим действие нашего секретного оружия марки «Таньский». Есть ведь «беретта», «збройовка», «кольт», а у нас – «Таньский».
Внезапно что-то царапнуло сознание. Я отмахнулась, но потревоженное сознание, раскапризничавшись, со всей дури завопило: «Пожар! Горим! Бомбят! Да открой же глаза, дура!» Нелепость последнего эпитета заставила меня внимательнее посмотреть по сторонам. Ага, вот оно!
В двух шагах от нас газетчик раскладывал свежую прессу. Задев ненароком Таньского, я бросилась к пахнущей свежей типографской краской пачке и схватила верхний экземпляр.
– Ты что толкаешься, как носорог? – услышала я голос подошедшей подруги. – Зачем тебе газета на арабском? Можно подумать, ты умеешь… Ой!
Увидела. Ну еще бы – с первой страницы на нас, сияя белозубой улыбкой, смотрел Хали. Фотография была явно из той, прежней жизни аниматора – никакой банданы, очков – уверенное, надменное лицо хозяина жизни.
– Что это? – прошептала Таньский.
– Вопрос по существу, – огрызнулась я, роясь в карманах в поисках мелочи. – Газета. И пожалуйста, держи себя в руках. Твоему нынешнему имиджу вряд ли будет соответствовать банальная бабская истерика, сопровождаемая тупыми вопросами, подобными первому.
– Сама ты тупая баба, – моментально вычленила ключевые слова Таньский и возмущенно отвернулась. Зарождающийся было приступ кликушества был раздавлен на корню.
Я затормошила завороженно таращившегося на Таньского торговца, требуя у него показать все имевшиеся наименования газет. Не отрывая замаслившегося взгляда от мрачного лица моей разобидевшейся подруги, парень махнул рукой в сторону своей тележки. Ладно, покопаюсь сама, так даже лучше.
Лучше-то оно лучше, но пока я нашла газету, совмещавшую в себе искомую статью (которых оказалось всего две – попавшаяся мне на глаза первой и эта) и английский язык, руки у меня стали грязно-серыми от свежей краски. И как я теперь расплачусь, не угваздав одежду? Хотя ее, газету, смело можно было брать бесплатно, настолько увлекся торговец созерцанием знойной гурии в голубом. Но это не наш метод! Поэтому за газету расплатилась Таньский. Вы бы видели, с каким благоговением принял продавец монету из ее рук! Не сомневаюсь, что он просверлит в ней (в монете) дырочку и повесит на шею. Как талисман.
Мы отошли в сторонку, и я, оттерев руки бумажным платком, углубилась в дебри английской грамматики. Вот ведь еще гадость несусветная, терпеть ее не могу! Сплошные герундии без «г».
Рядом сосредоточенно сопела Таньский. Ее знание английского языка, виновато шмыгая носом, забилось под свой школьный уровень и не высовывалось. Поэтому подруга терпеливо ждала окончания моей битвы.
А я тянула время, хотя статью уже прочитала. Лихорадочно соображала, как же мне сообщить все Таньскому и одновременно уберечь ее от безумных поступков. А что такие воспоследуют незамедлительно, я ничуточки не сомневалась.
Соображать в лихорадке вообще трудно, а когда и времени на это нет – дело совсем дохлое. А Таньский уже теребила меня:
– Ну что там, что, скажи?
– Я… Тут… – заблеяла я, пытаясь достать веником забившиеся в угол мысли, но те, дряни, лишь сильнее вжимались в свой угол и испуганно закрывались руками. И ни одной здравой и полноценной, сплошной тупизм.
– Не тяни, – тихо проговорила Таньский, – пожалуйста.
– Ну ладно, – вздохнула я. – В общем, здесь написано, что доблестная местная полиция уже арестовала организатора серии ночных терактов. Это твой Хали, причем называют его настоящим именем. В статье упоминается и то, что это он убил Сабину Лемонт. Якобы она узнала, что ее любовник возглавляет террористическую организацию, и начала шантажировать Хали. Он и убил Сабину, а потом, инсценировав самоубийство, скрылся. И появился здесь. Доблестная полиция выследила Хали Салима и ночью арестовала его, надеясь предотвратить теракты, но опоздала. Все уже случилось.
– Но ведь это неправда! – Таньский сорвала очки и непонимающе смотрела на меня. – Последние 10 дней мы были вместе, и если бы он действительно что-то готовил, я бы знала! Да и разве сидел бы он в отеле, рискуя погибнуть, если бы знал о взрыве! Пойдем, скорее!
– Куда, в полицию?
– Какую еще полицию! – нетерпеливо тащила меня за руку подруга. – В редакцию этой газеты! Полиция сейчас и слушать меня не захочет, как же, они поймали главаря! А вот газете сенсации нужны, и даже очень!
– Слушай, – не сопротивляясь, двинулась я за Таньским, – ну какая же ты сенсация. Нет, ты, безусловно, великолепна, но…
Бесполезно. Таньский, абсолютно не реагируя на мои доводы, уже подтащила меня к стоянке такси. Мы уселись в первую машину и показали водителю адрес, напечатанный в выходных данных газеты. Тот кивнул и лихо газанул с места.
Я не знаю, насколько далеко была на самом деле расположена редакция этой газеты от нашего отеля, но таксисты есть таксисты. Везде и всегда.
Колесили мы минут 30, сумму наездили весьма недурственную, но в итоге прибыли, куда надо. Таньский, фанатично сверкая глазами, вылетела из машины. Пока я, зверски торгуясь, рассчитывалась с водителем, ее и след простыл. Вот ведь неугомонная!
Тут мое колено запело голосом Майорова. Прохожие с удивлением оглядывались на сей феномен, но когда я вытащила из наколенного кармана свой мобильник, интерес ко мне стал неинтересным.
– Леш, привет, – на ходу, разглядывая вход в редакцию в поисках Таньского, пропыхтела я.
– Хомка, ты что, бегом решила заняться? – Теплый голос мужа казался таким далеким сейчас. – Как у вас там дела? Посмотрел сейчас новости, и что-то мне совсем худо стало.
– Но ведь все позади, мы целы, послезавтра утром будем в Москве.
– Да вот думаю теперь, что больше никогда и никуда не отпущу тебя одну.
– Но я же не одна!
– Я имел в виду – без меня. Ты все время умудряешься вляпаться в неприятности и оказаться не в том месте не в то время, – бурчал Лешка. – Да куда ты бежишь там, так громко сопя? Что происходит?
– Таньского найти хочу, – остановилась отдышаться я. Ну не умею бегать и говорить одновременно! – Она без меня в редакцию полетела, капустница бестолковая, и где ее искать теперь?
– Какую редакцию? Зачем?
– Сегодня ночью арестовали ее аниматора, и утром уже вышла статья о том, что именно он и является организатором всех этих терактов. Вот Таньский и рванула в редакцию, чтобы убить всех опровержением.
– Стоп, зайцерыб. – Голос Лешки напрягся. – Немедленно разыщи свою подругу, и убирайтесь оттуда! Никуда не заходите и ни с кем не разговаривайте!

– Но почему?
– Хомка, милая, на объяснения нет времени! – застонал Лешка. – Разыщи подругу, и убирайтесь! Когда будете в отеле – позвони. Вместе придумаем, что делать. А пока просто вспомни и сопоставь – сколько газет напечатали эту статью? Откуда они все знали? Слишком мало времени прошло! Вспомни, как было со мной. И быстрее, пожалуйста, быстрее!
– Хорошо, сделаю, – пообещала я, заразившись его тревогой. – Я побежала. И еще, – запнувшись, я прошептала, – я люблю тебя, Лешка.
Спрятав телефон в карман на липучке, я с удвоенной энергией бросилась на поиски подруги. Я расспрашивала на английском всех встречавшихся мне людей, но они лишь пожимали плечами.
Но тут я услышала знакомый голос, доносившийся из-за неплотно прикрытых дверей. Таньский что-то громко доказывала, безбожно коверкая английские слова.
Я вошла без стука. Таньский, просияв, бросилась ко мне:
– Ну наконец-то! Поговори ты с ним, у меня не получается!
– А кто это? – улыбнулась я смуглому вальяжному мужчине, сидевшему за столом и с каким-то нехорошим любопытством рассматривавшему нас.
– Это главный редактор, а может, владелец этой газетенки, – торопливо зачастила подруга. – Я не очень поняла, если честно. Я показывала всем, кого встречала, газету со статьей, и вот, попала сюда.
– Таньский, уходим, – шепнула я ей. Пока она возмущенно подбирала слова, я на английском обратилась к редактору или владельцу: – Извините, пожалуйста, моя подруга ошиблась. Надеюсь, она не очень вас побеспокоила? Мы сейчас уйдем.
– Ну зачем же? – По-русски он говорил с жутким акцентом, но почти правильно. – Останьтесь. Вы же так спешили сюда.
Я рванулась к двери, таща за собой Таньского…
Не успели.



ГЛАВА 16

Тишина давила. Мягко, бесшумно, на лапах из пыли, она подползла к Хали и, выждав какое-то время, пошла в атаку. Грудь была деловито перехвачена ремнями тоски, отчего дышать становилось все труднее. В ушах поселился какой-то мерзкий комар, задавшийся целью свести своим писком Хали с ума. Хоть бы один, самый маленький, звук извне, из-за стен камеры! Какой-нибудь стук или окрик, что ли. Только чтобы исчез этот ватный монстр, тайный агент отчаяния!
Но было по-прежнему тихо. Так, ладно, придется воевать самостоятельно, иначе можно простенько и со вкусом сойти с ума. Или сползти. Или спрыгнуть. Как кому удобнее. Потому что ситуация, любезно открывшая двери перед Хали Салимом, выглядела полностью и абсолютно безнадежной. Слабенькая, полудохлая надежда на помощь отца возилась где-то в углу ситуации, пытаясь встать на ноги. Но у нее, у надежды, получалось плохо. Совсем не получалось.
Да и что мог сделать Мустафа Салим, чем помочь своему неудачнику-сыну? Он и так сделал все возможное и невозможное в прошлый раз, вытащил Хали, дал ему шанс начать жить заново.
Хали грустно усмехнулся. Сколько сил, не говоря уже о деньгах, потратил тогда отец, а оказалось – все зря…
Все происходившее той проклятой зимой Хали Салим помнил очень смутно, словно фильм, который смотрел невнимательно, без интереса. Но ему действительно в тот период было, в общем-то, безразлично, что с ним будет. Шок от увиденного тем утром, словно нокаутирующий удар (или укус?) Майка Тайсона, выбил из души Хали все чувства и эмоции, оставив пустую оболочку, выполняющую самые примитивные функции. Она, оболочка, тупо следовала простейшим командам, не заморачиваясь на предмет целесообразности последних.
Потому Мустафа и рискнул, поставив на кон практически все – свою репутацию, свой бизнес, свою свободу, наконец, – лишь бы спасти сына, вернуть того к жизни. Пустые глаза Хали, из синих ставшие блекло-голубыми, снились отцу по ночам. Мустафа ни секунды не сомневался в том, что его сына подставили. Зачем, для чего – вопрос оставался открытым, но это сейчас было не главное, с этим можно было разобраться и после. А пока надо было вытаскивать Хали. Законным путем не получилось – что ж, придется закон обойти. Разруливать осложнения будем после того, как сын снова станет прежним.
Все получилось. Какое-то время пришлось подождать, пока в городском морге не появился труп какого-то бродяги, очень похожего на Хали. Остальное было просто. И очень дорого. В результате – достойные похороны неизвестного бродяги и живой, пусть и не совсем здоровый, сын на свободе.
Теперь помочь Хали было гораздо проще. Частная клиника в Швейцарии, свежий горный воздух, покой, уединенность, лучшие врачи – и вскоре пустая оболочка открылась наконец уставшим болтаться без хозяина чувствам и эмоциям, которые, возбужденно толкаясь и радостно гомоня, хлынули обратно.
И сразу стало больно. Потом, тесня боль, на первое место вырвалась, раздувая ноздри и размахивая базукой, вконец одичавшая от долгого безделья ярость. Ярость к тому неизвестному врагу, который ради удовольствия уничтожить Хали Салима не пожалел красивую, веселую, полную жизни женщину. То, что Хали совсем не любил Сабину Лемонт, не имело никакого значения. Он, по большому счету, никого из тех женщин, которые были в его жизни, не любил. Ему нравилась новая игрушка – он получал новую игрушку. Но играл бережно, не ломал и не портил. И не выбрасывал на помойку, а старался найти игрушке нового хозяина. Если не получалось – упаковывал в роскошную коробку и оставлял. Хали искренне не понимал, зачем люди придумали себе красивую сказку про любовь. Ведь все равно, как его ни называй, в какие одежды ни ряди – секс он и есть секс. И все. А остальное – фантазии писателей и кинорежиссеров. Надо же из людей побольше денег выкачать – вот и штампуют всякий сентиментальный бред.
И Сабина Лемонт не была исключением. С ней было забавно, секс был фантастическим, но на момент того кошмара их связь изжила себя. Говоря проще – Хали надоела его игрушка. И он готовил пути отступления, стараясь причинить бывшей с ним рядом последние полгода женщине как можно меньше боли. Но уберечь от гораздо более страшной участи не смог…
Какая-то мразь, задумавшая уничтожить Хали Салима, растоптала, раздавила хрупкую и нежную бабочку только за то, что она была рядом с Хали. Бабочку-мишень. Последний фильм Сабины Лемонт все же оказался пророческим.
И оттого было больно. И оттого билась в груди ярость. А потом они, боль и ярость, неожиданно для самих себя, слились в одно, не имевшее названия чувство, поселив в душе Хали ледяную глыбу с пылающим внутри огнем. Глыба давила, не давала жить спокойно, заставляла хотеть одного – найти злобного и трусливого ублюдка, вытащить его из крысиной норы на свет божий, избавить этот свет от подобной грязи. А потом можно жить дальше.
И Хали, давно уже выписавшийся из клиники, не находил себе места. Ему хотелось действовать, немедленно, сейчас. А не сидеть сиднем на одной из вилл отца. Но охрана, строго проинструктированная Мустафой, не выпускала Хали с территории, вежливо, но настойчиво рекомендуя тому по всем вопросам обращаться к отцу. Хали и обращался, он звонил Мустафе по нескольку раз в день, требуя встречи, но отец не очень-то спешил.
Наконец, где-то в середине апреля, ворота виллы разъехались, и черный «Мерседес» Мустафы Салима важно принес себя, а заодно и своего хозяина с охраной, прямо к парадному входу.
Первым желанием Хали, увидевшего в окно машину отца, было выбежать навстречу, как когда-то в детстве. Ведь они не виделись около двух лет, с момента несостоявшейся свадьбы Хали. Нет, Мустафа, конечно, приезжал к сыну после ареста, но Хали был в таком состоянии тогда, что ничего не помнил. А из клиники его забирал помощник отца, сам Мустафа светиться не хотел. Так что сегодня они должны были впервые встретиться после долгой разлуки. Хали даже бросился к дверям, но потом, словно опомнившись, медленно вернулся и сел на кровать. Никакой суеты. Надо ждать. Раз отец приехал сюда, то рано или поздно он придет. Или позовет. В любом случае что-то прояснится.
Но Мустафа, словно испытывая выдержку сына, не спешил пообщаться. Прошло не меньше часа, прежде чем зазвонил телефон. Отец приглашал в свой кабинет.
С секунду помедлив, Хали постучал в дверь.
– Входи. – Усталый голос отца заставил сердце сжаться. А когда Хали увидел, как изменился, как постарел за последнее время Мустафа Салим, сердце сдавило еще сильнее. До боли.
– Здравствуй, папа, – остановился он в дверях.
– Ну что же ты, проходи, садись, не бойся, – усмехнулся отец.
– Еще чего! – вспыхнул Хали. – Я тебе что, мальчишка, что ли! Чего мне бояться! Я свое уже отбоялся!
– Ну вот, – удовлетворенно улыбнулся Мустафа. – Теперь совсем другое дело. А то я уже решил было, что лечение мало помогло и вместо сына я получил безвольного слюнтяя.
– На основании чего ты сделал подобные выводы? – уже спокойнее поинтересовался Хали, усаживаясь в кресло напротив отца.
– Уж очень ты выглядел испуганным, когда вошел.
– И не испуганным вовсе, просто я не ожидал… – Хали замялся, подбирая слова.
– Понятно, – Мустафа встал, подошел к столику, на котором стояли разнокалиберные бутылки, плеснул в два пузатых бокала «Хеннесси» и протянул один сыну, – жалко стало сдавшего отца?
– Нет, но… – Пригубив коньяк, Хали посмотрел в сторону.
– Я ведь тебе не раз уже говорил – не суди о книге по обложке, – прищурился отец, и знакомые властные нотки зазвучали в его голосе, – а теперь – к делу!
– Давно пора.
– Помолчи, – хлопнул ладонью по столу Мустафа. Постаревший лев все равно оставался львом. – Ты уже достаточно натворил, и право голоса тебе еще надо заслужить. А пока сиди и слушай. И не перебивай. Как ты понимаешь, всю жизнь отсиживаться под папиным крылышком не получится…
– А я и не собирался! – взвился Хали.
– Я сказал – не перебивать! Я не буду впустую сотрясать воздух укорами и перечислениями всех твоих выходок. Тем более что они привели тебя к закономерному финалу. – Мустафа отставил бокал и испытующе посмотрел на сына, но тот, играя желваками, молчал, глядя в пол. Удовлетворенно кивнув, Мустафа продолжил: – Тебя теперь нет. А есть Саид Рамзи, – он кинул на стол документы, – аниматор из Шарм-эль-Шейха.
– Кто? – непонимающе посмотрел на отца Хали.
– Клоун, – жестко припечатал Мустафа. – Балаганный шут. Будешь веселить богатеньких отдыхающих, и со всем старанием, понял меня? Выезжаешь завтра, послезавтра утром будешь на месте. Хозяин отеля – мой старый друг, он единственный будет знать, кто ты на самом деле. Для всех остальных ты – Саид Рамзи, шеф аниматоров. И скажи спасибо, что шеф, а не обычный.
– Но отец! – не выдержал и вскочил с места Хали. – Почему? Я думал…
– Ты думал – в черных очках и черном костюме, словно Джеймс Бонд, ты станешь моим тайным агентом и будешь заниматься поисками подставившего тебя? Ведь именно это и есть дело для настоящего мужчины – найти и уничтожить врага!
– Разумеется!
– Так это – для настоящего мужчины! – тоже вскочил Мустафа, с грохотом отбросив кресло. – А не для капризного и своевольного бабника! Не для заносчивого мальчишки, ни в грош не ставящего своего отца! Не для неблагодарного упрямца, приносящего мне на старости лет не радость, а сплошные проблемы! Нет уж, дружочек, тебе теперь придется делать то, что я скажу! И в первую очередь – гордыню свою ломать, понял? Безнаказанным думал остаться? Не выйдет. Черные очки – вот единственное, что тебе останется от твоих мечтаний! Да побольше, чтобы физиономию прикрыть, когда паясничать будешь! И вперед, шутом, на потеху публике!
– Тогда я все сделаю сам! – бросился к дверям Хали. – Сам буду искать, но клоуном не стану!
– Ну я же говорил, – презрительно бросил ему вслед Мустафа, – капризный мальчишка!
Хали, остановившись у самых дверей, медленно повернулся, посмотрел на отца, потом глухо проговорил:
– Во сколько выезжаем?



ГЛАВА 17

Воспоминания, спецназ Хали в борьбе с отчаянием, держались из последних сил. Они не жаловались на усталость, не ныли, они молча сменяли друг друга, поддерживая своего хозяина. Спасая его.
Но пора было дать им отдохнуть, чтобы их хватило надолго. Иначе запас можно исчерпать слишком быстро и остаться наедине с тишиной и безнадежностью.
Хали встал с узких нар, на которых лежал с момента ареста. Болела израненная спина, угол обзора правого глаза значительно уменьшился после общения с дружески настроенной местной полицией, превратившись в тусклую щелочку, так что вся нагрузка по восприятию зрительных образов легла на левый глаз. Правда, нагрузка пока была так себе, плохонькая. Смотреть-то, собственно, было не на что. Четыре серых стены, исцарапанные и исписанные предыдущими квартирантами, грязный потолок с тусклой лампочкой, узкие нары и вонючее ведро, которое когда-то так гордилось своими сверкающими новенькими жестяными боками, предвкушая счастливую судьбу сосуда для хрустально-чистой воды. Сосудом-то оно стало…
А больше в камере, куда втолкнули ночью Хали, не было ничего. В том числе и окна, поэтому определить, сколько он уже тут находится, Хали не мог. Ему казалось, что очень долго, но это ничего не значило. Миляга Эйнштейн, чьи портреты опровергали теорию Ломброзо, давным-давно сообщил миру, что все в нем относительно. И мир радостно согласился с этой истиной – это же ведь так удобно и оправдывает любые поступки!
И все же, все же… Хали начал мерить шагами камеру, пытаясь этими незамысловатыми действиями отвлечься от назойливых, словно навозные мухи, мыслей, моментально заполнивших пространство, оставшееся от ушедших на отдых воспоминаний. И нет бы явилась хоть одна гениальная идея и, поправляя очки в строгой оправе, осенила Хали откровением – что делать дальше. Ага, конечно! Только вертлявые жужжащие истерички: «Неужели меня нашли?», «Как это случилось?», «Я пропал!». И еще одна, которая не металась, не вопила, а прочно заняла свое место в голове, изматывая Хали гораздо больше остальных: «Что будет с Танией?»
Хали застонал и, сжав виски руками, бросился на жалобно скрипнувшие нары. О, Аллах, как же это, оказывается, трудно, как мучительно и невыносимо – бояться за любимую женщину! Собственная судьба волновала гораздо меньше, а вот мысль о том, что его неведомый враг, который, похоже, не поверил в смерть Хали Салима и нашел его даже здесь, может причинить боль Тании…
Отчаяние, почуяв приближение победного финала, нетерпеливо потирало потные ладошки, сидя на плече у Хали. Ну же, миленький, вот так, вот так, еще усилие!
Но, совершенно неожиданно для предвкушавшего триумф отчаяния, Хали вскочил и с размаху врезал кулаком в стену.
Ауч! Разбитые костяшки пальцев моментально залились кровавыми слезами, а волна боли смела отчаяние с плеча Хали и, что самое обидное для недавнего триумфатора, отправило его прямиком в унылый сосуд. И они нашли друг друга!
Оторвав кусок от бинта, щедро намотанного ему на спину и грудь врачом в отеле, Хали кое-как перевязал кровоточащие пальцы. И только сейчас до него дошло, что в его лексиконе появилось слово, к которому он всегда относился с сарказмом. Любимая… Разве? Это ведь чепуха все, я же знаю! Выдумки. Но… Тания, она просто… Она…
Хали горько улыбнулся. Ну что ж, самое подходящее место для подобных откровений. В крохотной и душной камере, рядом с депрессивным ведром, потонувшим в миазмах, до него, болвана, наконец-то дошло, ЧТО с ним происходило последние две недели. И КТО вошел в его жизнь. Брависсимо. Повеситься, что ли?
Но, слава Аллаху, почувствовав настроение хозяина, в атаку ринулся отдохнувший спецназ. На этот раз в дело вступили новобранцы, из последнего призыва.
Раннее июльское утро. Жара, лениво потягиваясь, еще нежилась в постели, готовясь к рабочему дню. Небо пока было синим и с удовольствием смотрело на себя в море, мягко разглаживая ладонью ветра ежившуюся спросонок водную гладь. Хали любил это время суток, вернее, полюбил за почти три месяца, проведенные в этом отеле. Раньше он просто никогда не просыпался так рано, его утро начиналось после полудня.
Но сейчас, в этой жизни, к которой он почти привык и с которой почти смирился, он вставал около 6 утра и шел на пляж, такой заманчиво пустынный в это время. Отдыхающие, которые, словно стада морских котиков, скоро заполнят своими тушками все лежаки, еще спали. Уборщики, наводившие здесь порядок после ночных забав особо любвеобильных парочек, только готовились приступить к своим обязанностям. И он, Хали, был в эти минуты единственным и полноправным участником ленивой игры моря и неба.
Вот и сегодня Хали, как всегда, уже почти полчаса щекотал море, брызгами задевая и небо. И всем было весело. И не хотелось думать о том, что впереди еще один бездарно прожитый день, который придется провести у себя в комнате и в репетиционном зале. Появляться днем на территории отеля Хали не рисковал, поскольку, помимо опасения быть узнанным, существовала и более реальная опасность – сексуально озабоченные отдыхающие. Причем, что особенно напрягало, не только женского пола. Многие ведь считали, что аниматоры обязаны их развлекать круглосуточно, в том числе и ночью. И, если честно, сослуживцы Хали частенько с удовольствием выполняли сверхурочные работы, особенно если объекты были симпатичными.
Казалось бы – зачем Мустафа Салим заставил сына работать именно аниматором, зная репутацию Хали? Это же вовсе не наказание, а, грубо говоря, – «пусти козла в огород». Помани любую, жаждущую его тела, пальцем – и без проблем!
Но, проведя здесь почти три месяца, первый из которых был самым тяжелым, Хали оценил замысел отца в полной мере и теперь был даже благодарен ему. Но как же трудно далось это понимание, как мучительна была ломка!
Гордый и властный, капризный и себялюбивый Хали Салим, привыкший жить в свое удовольствие и относиться ко всем, стоявшим на низшей ступени социальной лестницы, словно к вещам, существующим лишь для обеспечения его комфортной и беззаботной жизни, неожиданно для себя сам стал такой вещью. Никого не интересовало, о чем он думает, что у него на душе, чего он хочет. Вот еще! Ты – аниматор, тебя наняли для утехи и развлечения, так что каждый вечер – марш на сцену! И каждые 12 дней будь любезен отрабатывать ежедневные программы. Почему 12? Да потому, что отдыхающие, как правило, приезжают на 12 дней. А если кто дольше задерживается, что ж, смотрите повтор.
Тупые скетчи с генитальным юмором, веселенькие инсценировки песен, дурацкие конкурсы на звание Мисс и Мистер Отеля – кретинизм, если честно, но халтуры хозяин не терпел, и отрабатывать надо было честно. Пятизвездочный отель все же, все должно быть на уровне!
И Хали, стиснув зубы, работал. И понял, как же это унизительно, когда к тебе относятся потребительски, когда не ты выбираешь, а тебя выбирают. Он со стороны наблюдал себя, вчерашнего, в этих самодовольных физиономиях.
И с болью, с хрустом, по живому отрывалась хитиновая оболочка эгоизма и гордыни. И совсем другими глазами начинал смотреть на мир Хали.
А что касается козла и огорода… Проницательный Мустафа и тут угадал правильно. Оказавшись в роли той самой желанной игрушки, какими раньше были для него женщины, Хали теперь вовсе не стремился лакомиться произраставшей в изобилии капустой. Изжога началась. Наоборот, за все дни, проведенные в отеле, он виртуозно научился избегать нежелательных контактов и, удивительное дело, почему-то вовсе не страдал от отсутствия этих самых контактов. На него уже начинали косо поглядывать остальные аниматоры, поползли слухи о его мужской несостоятельности. Но это Хали было, по большому счету, абсолютно безразлично.
Вдоволь наплававшись, Хали вышел из воды и, закинув руки за голову, повернулся лицом к солнцу, чтобы обсохнуть. На пляже появились первые уборщики, которые что-то оживленно обсуждали. Хали обычно не прислушивался к их болтовне, но в этот раз его внимание привлекла излишняя эмоциональность обсуждения. Так, и что стало предметом столь бурных дебатов? Послушав пару минут, Хали усмехнулся. Оказывается, не что, а кто. Просто интересно, что такого особенного может быть в новой отдыхающей, что вызвало столь необычную реакцию? Красоток всех мастей и возрастов здесь более чем достаточно, чем же эта отличается от других? Ага, уже неделю в отеле, а ни с кем ни-ни. Везде и всюду только с подругой. Вот уж новость по нынешним-то временам!
Хали оделся и пошел к себе. О болтовне уборщиков он забыл почти сразу. Пока не услышал практически то же самое от менеджеров, потом охранников, а потом и сотоварищей-аниматоров. Вся мужская часть персонала взахлеб обсуждала одну и ту же женщину. И каждый надеялся привлечь внимание недоступной незнакомки именно к себе.
Всеобщий ажиотаж заинтересовал Хали. Ему захотелось увидеть эту покорительницу мужских сердец. Или не сердец? А, не важно. Вот сегодня вечером и полюбопытствуем.
Ну да. Полюбопытствовал. Со вкусом так расположился, договорившись с диджеем. Столик приволок, стул, напитками запасся и приготовился смотреть увлекательный спектакль. Собственно, пользовался он любезностью Али не впервые, очень уж забавно было наблюдать за ритуальными танцами отдыхающих. Сам Хали на танцпол не выходил никогда, инстинкт самосохранения прочно занимал свою позицию с пистолетом у виска.
В этот вечер начало дискотеки мало чем отличалось от уже виденных раньше. Хали никого не расспрашивал о незнакомке и потому понятия не имел, как она выглядит. Тем интереснее было наблюдать сегодня за танцующими. Пока никто особо не привлек его внимания.
Хали взял со стола стакан с коктейлем и отвернулся от пульсирующего танцпола. Там было все скучно. Звездное небо казалось гораздо более привлекательным.
И вдруг… Хали до сих пор не мог найти определения своим ощущениям. Тогда он просто не задумывался об этом, а сейчас… Сейчас он знал одно – никогда еще с ним не происходило ничего подобного. В спину словно ударил порыв солнечного ветра, вызвав волну мгновенной дрожи, прокатившейся по всему телу. Хали едва удержал стакан с напитком. Словно магнитом его развернуло в сторону танцпола. И не было никакой угадайки-узнавайки. Все существо Хали – душа, мысли, эмоции, желания, – все это рванулось к одной-единственной женщине, появившейся сейчас на танцполе. Наверное, все же легенда об андрогинах вовсе не выдумка, потому что Хали в этот момент абсолютно точно знал – теперь, только теперь он сможет жить, дышать, существовать полноценно. Он даже толком не мог рассмотреть эту женщину, поскольку занят был только одним – с трудом удерживал себя на месте, боролся с желанием броситься туда, к ней, прикоснуться, заглянуть в глаза, ощутить счастье узнавания.
Но нельзя, нельзя. Так и напугать можно, с ней-то вряд ли происходит что-то подобное. Хотя… Хали почему-то был уверен в обратном. Почему? Логически объяснить и аргументировать свою уверенность научными фактами он не смог бы, все шло на другом уровне, уровне сердца, уровне души.
Дискотека закончилась как-то слишком быстро в этот вечер. Постепенно все потянулись к выходу. Хали не трогался с места, он не знал, что же ему делать теперь, как жить? Его безумно тянуло туда, к ней, но разум, железной хваткой вцепившись в метавшуюся душу, тупо твердил одно: «Нельзя! Вспомни, почему ты здесь! Не смей!»
Хали боролся. Долго. Целых два дня.



ГЛАВА 18

Дверь ворчливо и медленно, словно разбуженная старуха, заскрипела, открываясь. Хали, даже не делая попыток подняться, лишь повернул голову навстречу тому самому офицеру, который арестовывал его. За спиной старшего маячили тревожно-любопытные физиономии охранников.
Полицейский какое-то время молчал, усиленно сверля Хали суровым взглядом. Но сегодня его коронный номер не удался, арестованный, вместо того чтобы вскочить и дрожащим голосом начать лепетать что-то бессвязно-умоляющее, продолжал валяться на нарах. Да еще и разглядывать вошедших так оскорбительно-равнодушно! Какой-то неправильный арестованный попался, надо его проучить.
Офицер, дернув левым усом, напыжился и коротко рявкнул:
– Встать!
– Кому? – вежливо поинтересовался Хали.
Полицейский, уже набравший полную грудь воздуха для следующего рявка, запнулся, и вместо грозного и устрашающего приказа на волю вырвался несолидный писк, словно из плохо завязанного воздушного шарика. Хали с любопытством наблюдал за происходящим, надеясь, что и сам офицер сейчас запрыгает по камере, как тот самый шарик. Увы, надежда не оправдалась. А полицейский, цвет лица которого вытащил из памяти Хали забавное словечко «пурпур», резко повернулся к подчиненным и обрушил на их привычные ко всему, кроме мыслей, головы невразумительный приказ. Для Хали невразумительный, те же моментально бросились исполнять. Значит, поняли. Наверное, все же в полиции давно разработан свой, личный язык, собственный эсперанто.
Толкая друг друга от избытка служебного рвения, охранники подбежали к нарам, мигом подняли неправильного арестованного, заломили ему руки за спину и защелкнули наручники.
Хали снисходительно улыбнулся и повернулся к офицеру:
– До чего же, ребята, у вас скудная фантазия! Второй раз с вами сталкиваюсь, и опять тот же убогий сценарий – схватить, скрутить, сковать. Неужели самим не надоело? Разнообразили бы хоть чем-то, ну не знаю – определенной песней, что ли, или ритуальным танцем. Если хотите, я могу помочь, я ведь все-таки аниматор.
– Заткнись, умник! – увесистым тычком поприветствовал почки Хали полицейский. – Пошел! Ты такой же аниматор, как я – наложница султана Брунея!
– Да неужели? – поднял брови Хали, с трудом пряча боль. – И вы продолжаете работать? Прелесть что такое!
– Молча-а-а-ать! – полоснула дубинкой прямо по забинтованной спине разъяренная прелесть.
На этот раз боль скрыть не удалось, слишком уж она была большая. Просто огромная. И выражение «боль ослепила его» оказалось правильным. На секунду Хали действительно ослеп, дыхание прервалось, чтобы продолжиться хриплым стоном. Повязка на спине стала липко-мокрой. А на посветлевшем и умиротворенном лице офицера расцвела довольная улыбка.
Хали стиснул зубы, чтобы не позволить топавшим ногами от ярости словам вырваться наружу. Иначе этот славный служитель закона с наслаждением продолжит воспитательный процесс, а превращаться в хорошо отбитый кусок вырезки из-за своего длинного языка было глупо. Надо сосредоточиться на том, как выйти отсюда, а не тешить свое самолюбие.
Каждый шаг отдавался пульсирующей болью в спине, но Хали шел молча. Эффект неожиданности сработал лишь раз, а потом терпеть стало легче. Вот только полностью пропитавшаяся кровью повязка неприятно липла к спине, добавляя дискомфорта. Ну что же, не в частной клинике в Швейцарии находишься, дружочек, привыкай.
Встречавшиеся по пути полицейские смотрели на Хали с гневом и презрением, что, если честно, слегка смутило его. Причина таких эмоций была ему не совсем понятна. Да что там – совсем не понятна! Если даже его и узнали – какое дело местной полиции до событий полугодовой давности, к тому же имевших место во Франции?
Наконец они остановились перед какой-то дверью, ничем не отличавшейся от остальных, расположенных дальше по коридору. Сопровождавший Хали офицер постучался. Изнутри что-то ответили все на том же местном эсперанто. Полицейский открыл дверь и втолкнул Хали дубинкой, приглашая посетить сие райское местечко.
Хали переступил порог и остановился, осматриваясь. Самый обычный кабинет – стол, стулья, персонаж за столом, окно. Правда, окно было не совсем обычное, а зарешеченное.
Персонаж за столом был одет в цивильное, и потому определить, кто перед ним, Хали не мог. Самый обычный на первый взгляд чиновник – лет 50, черные с проседью волосы, обрюзглый животик и одутловатое лицо, при одном взгляде на которое хотелось налить страдальцу пива. Но когда «страдалец» посмотрел на Хали в упор, наливать пиво сразу расхотелось. А захотелось найти какую-нибудь палку с рогаткой на конце, чтобы прижать голову этой змеюки к столу. Пусть потом бьет хвостом и обвивается вокруг палки – главное, нейтрализовать ядовитую гнусь.
Холодный змеиный взгляд переместился с Хали на вошедшего следом офицера:
– Я, по-моему, приказывал доставить арестованного, а не избивать его, верно, Фахри?
– Но… – побледнел бравый страж порядка, – это он… Он сам…
– Сам, конечно, – ласково кивнул хозяин кабинета, – исключительно из вредности характера бросался спиной на твою дубинку с одной лишь пакостной целью – загадить кровью мой кабинет! – С каждым словом капюшон сидевшей за столом королевской кобры раздувался все больше и больше, а виновник сиятельного гнева становился все меньше и меньше. К концу фразы он больше всего напоминал оплавившийся огарок свечи. Про фитилек не стоило и упоминать.
Кобра еще пару минут раскачивалась над столом, гипнотизируя огарок, затем прошипела:
– Вон отсюда! И немедленно прислать врача, пока этот, – брезгливо кивнула она на Хали, – окончательно не уделал мне мебель. Достаточно с него и пола. И уборщика позови, терпеть не могу работать в грязи. Достаточно, что общаюсь с грязью!
Офицер пулей (хотя пуля из воска – это то же самое, что и из… Неподходящий материал, в общем) вылетел из кабинета. Вскоре началась суета, столь любимая в дешевых комедиях, – одновременно прибыли врач и уборщик, веселья добавляли топтавшиеся тут же охранники, все друг другу мешали, потея от ужаса под неподвижным взглядом хозяина кабинета. Хали с удовольствием насладился бы неожиданным представлением, но манипуляции врача, особо не церемонившегося с пациентом, заставляли Хали сосредоточиться лишь на одном – постараться не взвыть от боли. И не укусить врача. А так хотелось!
Через 10 минут в кабинет вернулась тишина. Хозяин, выпроводив всех лишних вон, причем в числе лишних оказались и охранники, по-прежнему сидел за столом и, сложив руки домиком, с холодным любопытством разглядывал стоявшего перед ним Хали. Зверски болела растревоженная местным эскулапом спина, но все же Хали чувствовал себя гораздо лучше, во всяком случае, комфортнее. Прямо как в рекламе памперсов – «всегда сухая попка, и ваш малыш доволен!». Сухая спинка тоже, оказывается, может доставлять удовольствие. К тому же наручники по приказу хозяина кабинета сняли, так что оставалось только усесться поудобнее, и будет совсем хорошо.
Что Хали, предварительно осмотревшись и выбрав стул помягче, и сделал. Только стул он развернул и сел, опершись руками на спинку. Сейчас это была наиболее комфортная для него позиция. Устроившись, он со скучающим видом начал рассматривать дипломы и сертификаты, развешанные на стенах.
– По-моему, господин Салим, сесть вам никто не предлагал, – не меняя позы, холодно произнес хозяин кабинета.
– Вот пусть господин Салим и ждет предложения, – не отрываясь от своего не так чтобы увлекательного занятия, равнодушно ответил Хали, – а господин Рамзи, это я, если вы не поняли, ждать устал. Благодаря вашим костоломам стоять мне трудно, потому и сел. И кстати, – посмотрел он прямо в тусклые змеиные глаза, – учтите, любезный, что, когда я выйду отсюда, я подам в суд на ваших людей.
– За что же, интересно?
– За нарушение моих конституционных прав, за грубость, за избиение, в конце концов.
– Браво-браво-браво, – похлопал в ладоши хозяин кабинета. – Держимся молодцом, господин Салим. Небось опять на папочку рассчитываем?
– Не понимаю, о чем вы. И о ком. И потом, – Хали зевнул, – я вам представился, могу повторить – Саид Рамзи, аниматор. А вот с кем имею сомнительную честь беседовать, так до сих пор и не понимаю.
– Да, действительно, неувязочка. Меня зовут Ахмади. Полковник Ахмади.
– Не могу сказать, что мне очень приятно, господин Ахмади, слишком уж обстоятельства нашего знакомства удручающи, – церемонно наклонил голову Хали.
– Грамотный, – одобрительно кивнул полковник, – воспитанный. Ну еще бы – Оксфорд, блестящее образование, пять языков! И чего же вам не хватало, господин Салим, что вас понесло в террористы?
– Куда? – совершенно искренне изумился Хали.
– Да ладно вам дурачком прикидываться, в самом-то деле! – откинулся на спинку кресла Ахмади. – Глупо и неинтересно. Но, если желаете, я освежу вашу память, напомню некоторые вехи вашего пути, так сказать. – Он взглянул на Хали, ожидая реакции, но тот молчал. Стоило послушать этого полковника, чтобы иметь представление о происходящем. Тогда Ахмади продолжил: – Жил-был, причем вкусно жил и сладко был, на свете Хали Салим. Наследник многомиллионного состояния, умница, подающий большие надежды в бизнесе, отрада отца, Мустафы Салима. Правда, любил наш Хали женщин, даже слишком любил, но разве это недостаток для настоящего мужчины! Но, вероятно, надоела господину Салиму-младшему его безоблачная и удобная жизнь, захотелось ему приключений, чтобы адреналинчик в крови забурлил. И связался умница Хали с террористами, а поскольку был действительно умницей, быстро занял место лидера в одной из группировок. Понравилась Хали Салиму его новая жизнь, увлекла. Но вот одного не учел он – трудно совмещать эту жизнь и погоню за юбками. И прокололся наш Хали, разоблачила его очередная пассия, начала шантажировать, требовать жениться на ней. Пришлось ее убрать. Глупая и наивная бедняжка Сабина Лемонт, и на что она только рассчитывала! Зачем же было так жестоко с ней, а, господин Салим? И так бездарно? Поручил бы кому-нибудь из своей группировки, сам бы не светился, и все сошло бы с рук. Или что, ублюдок, опять адреналинчик погонять захотелось? – От того, что говорилось все это ровным тоном, без каких-либо эмоций, абсурдность обвинений не доходила до Хали полностью, он слушал этот бред с удивлением, но и только. – И арест для вас, похоже, тогда только развлечением был, ловко вы вывернулись. И от этой легкости эйфория, видимо, еще не прошла. Рассчитывал, что и здесь все пройдет так же гладко, верно? Развлекся взрывами, позабавился? Десятки убитых, сотни покалеченных – весело? Как адреналин, бурлит?



ГЛАВА 19

Вероятно, наиболее естественной и ожидаемой реакцией на все эти обвинения было возмущенное вскакивание (нет, какой-то термин диарейный, пусть будет просто «возмущение»), ломание мебели и крики: «Вы что тут, с ума все посходили???» Но Хали от монотонного гудения полковника почему-то начало клонить в сон. Он давно перестал вникать в смысл произносимых фраз, поскольку не было в них смысла, а была лишь чистая, без единой примеси чушь. Ложь. Бред. Да много еще синонимов подобрать можно было. Но не хотелось. А вот спать захотелось зверски, сказывалась бессонная ночь.
Хали большим и указательным пальцами потер переносицу и, невежливо прервав обличительную речь полковника, хрипло проговорил:
– Послушайте, господин Ахмади, может, хватит, а? Я слишком устал, чтобы слушать дилетантские россказни начинающего писателя. Не скрою, фантазия у вас богатая, хотя и есть некоторые признаки, свидетельствующие о психическом заболевании. Но однозначно – на литературном поприще делать вам нечего, умрете с голоду. До пенсии вам немного осталось, так что не экспериментируйте и дорабатывайте здесь, в этом теплом и славном местечке. А меня отпустите в камеру, отоспаться хочу.
– Потрясающая наглость! – рассмеялся полковник. М-да, смех змеи – что-то из области запредельного. – С тобой приятно иметь дело, Салим! Весело!
– Господин Салим, если уж вам так нравится это имя. И на «вы», не забывайтесь.
– Обойдешься. – Шипящий смех прервался. – Хватит с тобой церемониться, хорошего отношения ты не ценишь. Ишь, расхрабрился! Ты что, на самом деле решил, что тебе удастся выйти отсюда?
– Почему же нет? При самом плохом для меня раскладе вам придется выдать меня властям Франции, так что сие заведение я в любом случае покину. – Хали встал и направился к двери. – А сейчас зовите своих сторожевых, пусть отведут меня в камеру. И в следующий раз без моего адвоката я вообще говорить с вами не буду.
– Сядь, – все так же не повышая голоса, лениво процедил полковник. – Впрочем, как хочешь, можешь и постоять. Мне все равно. Настоятельно рекомендую тебе засунуть свой аристократический гонор куда подальше. И в ближайшее время никому не показывать, поверь, так будет лучше. С террористами у нас разговор короткий, а в этом городе, где твои забавы унесли столько жизней, боюсь, будет еще короче. Папа-Салим может и не успеть развязать кошелек.
– О Аллах, – Хали устало опустился обратно на стул, – опять вы об этом. Вам самому не надоело, а? Ну допустим, вам удастся доказать, что Хали Салим не покончил с собой во французской тюрьме, что я – это он. Допустим. Но ведь это – максимум, что вы мне можете предъявить. Однако вы почему-то с тупым упорством продолжаете долдонить про мою причастность к ночным взрывам. А эту тему я даже обсуждать не хочу, настолько она абсурдна.
– Отчего же, – оживился полковник, – давайте пообсуждаем!
– Ну давайте, – тяжело вздохнул Хали. – Тогда уж заодно обсудим и мою причастность к глобальному потеплению климата на планете, к загадочным кругам на пшеничных полях Англии, да мало ли в чем я могу быть замешан? Смелее, Ахмади, смелее, фантазируйте вволю, оттачивайте мастерство! Я же вижу, что такая малость, такой пустячок, как факты и доказательства, для вас никакого значения не имеют, поэтому не стесняйтесь, любезный, раз уж я вынужден быть вашим подопытным слушателем, я постараюсь не упасть со стула, когда засну.
– Да ладно тебе, Салим, – холодно усмехнулся полковник, швыряя на стол газету, – не держи нас за дураков. Вот тебе факты, вот доказательства, читай.
– Позвольте полюбопытствовать, – Хали взял газету и, прочитав материал о себе, положил ее обратно, рассмеявшись. – Ахмади, вы еще глупее, чем я думал! И это все, что у вас есть? Кстати, спасибо за статью, теперь отец осведомлен о происходящем произволе и, думаю, адвокаты уже спешат сюда. Боюсь, Ахмади, до пенсии вы не дотянете, вылетите раньше с треском.
– Напрасно, Салим, напрасно, – покачал головой полковник, – напрасно ты считаешь меня глупцом. Разумеется, у меня есть доказательства твоего непосредственного участия в организации взрывов, да такие, что никакие адвокаты тебе не помогут.
– Ну не томите тогда, шалун, – манерно загундосил Хали, – я весь горю, остудите мой пыл!
– Ишь ты, вжился-то как в образ аниматора, – с интересом посмотрел на него полковник. – Это хорошо, артистизм тебе пригодится. В суде.
– Не отвлекайтесь, я жду обещанных доказательств.
– Да пожалуйста! – Ахмади встал, обошел стол и, заложив руки за спину, навис над Хали. – Мое самое главное и неопровержимое доказательство – ты сам! Твои показания, дружочек мой Хали, твои личные искренние признания.
– У, я так не играю, – обиженно надул губы Хали. – Я думал, вы мне что-то интересное покажете, а вы опять за свое! Опять бредите, причем чем дальше – тем серьезнее отклонения от нормы. Какие еще мои искренние признания, о чем вы!
– Интересное я тебе действительно покажу, ты угадал. – Полковник взял со стола стопочку полароидных снимков и с умилением начал перебирать их. – Ну что за чудо, ты бы видел! Мы, если честно, на подобное и не рассчитывали, удача сама нас нашла. С топотом прибежала, умничка такая! И будет теперь Хали Салим петь по тем нотам, какие мы ему напишем! – Фотографии полетели в лицо Хали.
Наклонившись, тот поднял один из упавших снимков. Рука задрожала, и Хали ничего не мог с этим поделать. С небольшого прямоугольника на него смотрела Тания, его Тания… Смотрела возмущенно, с вызовом, только в самой глубине голубых глаз сжался в комочек, затаившись, страх. И горечь. И отчаяние.
– Откуда… – Горло перехватило, Хали откашлялся и продолжил: – Откуда это у вас?
– Очень хорошо, – одобрительно похлопал его по плечу полковник, – просто замечательно, что комедию ломать ты прекратил. А то я уже приготовился услышать вопросы: «Кто это?», «Зачем вы мне это показываете?»
– Я, по-моему, спросил – откуда это у вас?
– А я, по-моему, тебе уже сказал – сама прибежала твоя девка.
– Она не девка! – холодно посмотрел в глаза полковника Хали. – И если вы хотите, чтобы я продолжил разговор, будьте любезны отзываться о ней уважительно.
– Салим, ты что, не понял? Условия отныне ставить буду я. – В змеиных глазах впервые появился проблеск чувства – наслаждения собственной властью над противником. – Но так уж и быть, учту твою нижайшую просьбу. Так вот. Эта женщина, Татиана Старостьенко, фу ты, ну и имена у этих русских, вместе со своей подругой Анной Лосч… Лоч… А, ладно, обойдемся без фамилий. Короче, эти две дамы прибежали сегодня прямиком в редакцию газеты, напечатавшей статью о тебе. Опровержения требовать, идиотки! – Шипящий смех снова порадовал кабинет своей инфернальностью.
– Ахмади!
– А, да, ты же ПРОСИЛ, – выделил последнее слово полковник. – Ладно. Можешь себе представить нашу радость, когда мы узнали, что ты имел неосторожность опять увлечься очередной юбкой, а эта юбка, вместо того чтобы быстренько убраться в свою Россию, кинулась спасать обожаемого Хали! Или Саида? – вопросительно посмотрел он на Хали, но тот, стиснув до боли зубы, молчал. – Как ты ей представился? Хотя это теперь не важно. Теперь твоя курочка с подружкой у нас, и все складывается гораздо интереснее, чем предполагалось вначале.
– А как предполагалось вначале? – Хали с трудом узнал в этом натужном скрипе собственный голос.
– Ну, мы собирались еще несколько дней пообливать тебя помоями в прессе, навешать на тебя всех собак, раздуть огонь посильнее, а потом машина, в которой везли бы тебя на суд, неожиданно сломалась прямо в толпе жаждущих мести родственников погибших при взрывах. А им, согласись, никаких доказательств не нужно, им вполне достаточно газет. – Полковник, вернувшись в свое кресло, просто лучился довольством. Насколько это вообще было возможно в применении к пресмыкающемуся. – Так что адвокатам твоего папаши мы вернули бы лишь отдельные кусочки его сына, но зато самые настоящие, неподдельные, не то что во Франции. Этот вариант вполне устраивал нашего босса, но когда появились эти курочки! Когда появилась возможность манипулировать тобой, заставлять делать все, что боссу заблагорассудится! Скажу тебе по секрету, дружочек Хали, тебя ждут славные денечки!
– А вы не боитесь, что посольство России заинтересуется пропажей двух своих гражданок, что их будут искать? – выискал чахлую соломинку Хали.
– Не боимся, – усмехнулся полковник, – у нас все продумано.
– И последний вопрос, – глухо проговорил Хали, провожая взглядом идущую ко дну соломинку. – Зачем вам это надо? Вам лично? Где и когда я перешел вам дорогу?
– Мне? – Ахмади с преувеличенным вниманием начал рассматривать ногти на левой руке. – Лично мне на тебя плевать. А вот моему боссу – нет. И еще как нет! Не хотел бы я оказаться на твоем месте, Салим!
– Но почему? – сжал виски ладонями Хали. – Почему?
– Не знаю. Мне это безразлично. Пока мне платят, а мне очень хорошо платят, я делаю свое дело и не задаю лишних вопросов.
– Деньги? – Хали поймал почти утонувшую соломинку. – Сколько? Я дам больше.
– И деньги тоже, – хмыкнул полковник. – Но не только. Так что расслабься, Салим. Кстати, снимки можешь забрать себе, у нас есть еще, а тебе нужен постоянный стимул. Вот теперь можешь отправляться туда, куда так рвался, – в камеру. Поспи, дружочек, отдохни. – Полковник нажал кнопку на столе.
Дверь распахнулась, появился все тот же офицер. Видимо, полковник Ахмади предпочитал иметь дело с проверенными людьми, для личного, так сказать, пользования. Полицейский с недоумением посмотрел на Хали, собиравшего фотографии с пола, потом слайд в глазах сменился на вопросительный, и офицер перевел взгляд на своего начальника.
– Уведи его, – небрежно махнул рукой Ахмади. – Снимки я разрешил ему взять с собой, чтобы не скучал. Да скажи там, пусть принесут поесть нашему дорогому господину Салиму, силы ему понадобятся. И очень скоро.
– Слушаюсь! – вытянулся слегка отреставрированный огарок и посторонился, пропуская Хали вперед.
Вот теперь Хали стала понятной причина косых взглядов находившихся в полицейском участке людей. Еще бы – виновник столь чудовищного преступления, принесший боль и ужас в этот красивый и спокойный раньше курортный рай!
Но, если честно, их ненависть, от которой воздух буквально искрил, совершенно не задевала Хали. Он шел, глядя в пол и судорожно сжимая пачку фотографий, которые жгли ему руки. В голове было пусто. Мозг погрузился в анабиоз, защищаясь от невыносимого, нечеловеческого напряжения, граничащего с полным безразличием. Именно от несовместимости этих эмоций и сбежал мозг в последней попытке сохранить целостность личности, уберечь своего хозяина от потери себя, от такого манящего, такого притягательного сейчас безумия.



ГЛАВА 20

Сколько прошло дней – пять, шесть? Хали не считал этих убогих уродцев, похожих друг на друга, словно персонажи Кунсткамеры – вроде и все разные, но однотипны вызываемыми эмоциями. Дрожью отвращения.
Каждый вечер, когда мерзко ухмыляющийся день уступал, наконец, место равнодушно позевывавшей ночи, Хали мечтал о чудесном снотворном, виденном им как-то в одном из рекламных роликов, – бейсбольной бите. А еще об участливом охраннике, который врезал бы ему этой битой по голове и подарил столь желанные сейчас часы забытья. А по-другому уснуть не получалось. И обойтись без посторонней помощи, простенько и без затей врезавшись головой в стену, тоже не получалось. Все тот же инстинкт самосохранения, не поддававшийся ни рефлексии, ни истерии и крутивший фиги тупому безразличию, не отвлекался ни на секунду и стойко нес службу. Вот ведь животное!
Иным путем спасительный, исцеляющий сон, давно дежуривший у кровати Хали с чемоданчиком врача «Скорой помощи», приблизиться к пациенту вплотную не мог. Не получалось пробиться сквозь стену воспоминаний, свеженьких, ежедневных, плотно окружавших измученного хозяина.
Сегодняшний вечер мало чем отличался от предыдущих – Хали в очередной раз надеялся, что измученный многодневной бессонницей организм сможет, наконец-то, отключиться сам. Проделал же он такую штуку на встрече с журналистами пару часов назад.
Хали хотел было горько усмехнуться, но мышцы лица, забывшие за эти дни, какая из них и в какой последовательности отвечает за сей нехитрый процесс, выдали на-гора невразумительную гримасу. Ну и черт с ней, все равно никто не видит. А если бы и видел, то после сегодняшнего прилюдного обморока вряд ли удивился.
Оживившиеся воспоминания, засуетившись, выстраивались в нужном порядке. Старый, проверенный спецназ, по-прежнему несший службу на стороне хозяина, с яростным бессилием смотрел на этих предателей. Так хотелось задушить их, тварей сволочных, но увы, увы… Слишком свеженькими были эти картинки, слишком молодыми, цепкими и сильными.
Хали не знал, нормальным ли было то, что журналистам разрешили встретиться с обвиняемым в организации террористического акта и задать ему вопросы. Но поскольку в последнее время в его жизни вообще было мало нормального, то очередной спектакль в этом театре абсурда особых эмоций не вызвал. Если честно, у него уже ничего не вызывало особых эмоций. Роль свою, роль бездушного и бесчеловечного террориста, Хали исполнял вяло, без огонька, на «Оскара» его за такую игру вряд ли выдвинули бы, но режиссера, полковника Ахмади, и того неведомого продюсера, который затеял всю эту историю, лицедейство главного персонажа вполне устраивало.
Пресс-конференция для новоявленной звезды новостей была организована в здании суда. Чтобы актер привык к декорациям, так сказать. Тюремный фургон, в котором везли Хали, ехал в плотном кольце полицейского сопровождения – машины впереди и позади и мотоциклисты по бокам. Эти меры предосторожности вовсе не были излишними, как мог лично убедиться Хали. И первоначальный план полковника Ахмади, предполагавший поломку машины в такой ситуации, был весьма жизнеспособен. Вот только в одном его разработчики были не правы – от Хали Салима не осталось бы ничего, достойного захоронения. Ненавидящие взгляды, яростные лица, летевшие в фургон камни не оставляли и малейшего сомнения в этом. Наверное, следовало содрогнуться от мысли – что было бы, если… Но не получалось. Содрогаться. Однофигственно было, по большому-то счету, причем абсолютно.
Когда Хали, закованный в наручники, вошел в зал, где уже собрались жаждущие общения с ним журналисты, ему на секунду показалось, что он попал на новогоднюю вечеринку с бенгальскими огнями и фейерверками. Поскольку почти каждый из присутствующих поторопился запечатлеть на пленку вошедшего, радостно салютуя вспышкой.
Полуослепшего от световой канонады Хали провели к отведенному ему месту. Справа устроился принарядившийся в парадную форму полковник Ахмади, нацепивший по случаю выхода в свет все свои регалии. Возможно, там были даже значки юного бойскаута, Хали не присматривался.
Откашлявшись, Ахмади постучал карандашом по микрофону. Шум в зале стих.
– Уважаемые дамы и господа! – лучась самодовольством, возвестил, можно даже сказать – изрек (или изрыгнул?) полковник. – В последнее время в прессе публикуются самые разные материалы, посвященные чудовищному происшествию, в прямом и переносном смысле потрясшему наш город. Материалы, порой диаметрально отличающиеся друг от друга, содержащие абсолютно противоречивые сведения. И хотя наше ведомство своевременно сообщило о поимке организатора этого террористического акта, некоторые издания подвергли сомнению эту информацию, обвинив нас в подтасовке фактов и попытке свалить вину на совершенно непричастного к этому человека! – От справедливого гнева и возмущения голос полковника задрожал. – Давление на нас становится все сильнее, выпады все грязнее, денег явно кто-то не жалеет! Поэтому мы и решились на столь беспрецедентный шаг – эту пресс-конференцию. Человек не может считаться виновным, пока суд не докажет его вину, но в данном случае ждать суда смысла не имеет! – Ахмади торжествующе обвел глазами зал. – Поскольку этот человек, – показал он на Хали, – признал свою вину полностью и безоговорочно! – Все разом зашумели, загомонили, но полковник поднял руку, призывая к тишине. – Я прекрасно понимаю, господа, что вам не терпится пообщаться с ним, но во избежание недоразумений и конфликтов позвольте мне стать распорядителем, так сказать, нашей пресс-конференции и лично следить за тем, кто и в какой последовательности будет задавать вопросы. Договорились? Тогда начнем.
И начали. И продолжили. И остановиться не могли. Кто вы? Какова ваша цель? Ради чего вы пожертвовали жизнями стольких ни в чем не повинных людей? Почему вы выбрали этот город? Почему… Зачем… Неужели… Как…
Хали отвечал тусклым механическим голосом, словно запрограммированная игрушка. Да он и был сейчас именно такой игрушкой, с четко усвоенной программой, являвшей собой масштабную картину подготовки и осуществления террористического акта. Составителями программы были учтены практически все нюансы, поэтому Хали легко и без запинки отвечал на все вопросы.
Пока очередь не дошла до корреспондента какого-то русского издания, какого – Хали не запомнил. Вернее, не обратил внимания. О чем теперь очень жалел. А вот имя запомнил – Алекс. И еще запомнились дурацкие старомодные очки в роговой оправе.
Когда Ахмади указал на него, русский поднялся и, представившись, спросил, глядя на Хали с каким-то странным выражением лица, в котором угадывалось сочувствие (вот уж бред-то!):
– Скажите, господин Салим, а что вы можете сказать по поводу похищения двух гражданок России? – Хали дернулся, словно от удара хлыстом, а полковник возмущенно заорал:
– Вопрос не по существу дела! Сядьте! Следующий!
– Ну почему же не по существу, – усмехнулся русский, даже не думая садиться, – очень даже по существу! В Интернете, да и не только там, появилась информация, что похищены две гражданки России, Татьяна Старостенко и Анна Лощинина, отдыхавшие здесь, в Шарм-эль-Шейхе. Похитители требуют освобождения Хали Салима в обмен на их жизни. В противном случае их угрожают убить, причем показать сцену казни по Интернету! – Все это русский говорил, не отрывая взгляда от Хали, словно стараясь сказать ему что-то еще. – Неужели вы будете делать вид, что вам ничего не известно об этом, а, господин Ахмади?
– Если даже и известно, что с того? – надменно проговорил полковник. Правда, покрасневший лоб выдавал его столь тщательно скрываемое волнение. – Мы никаких переговоров с террористами не ведем!
– И все же я хотел бы услышать: что по этому поводу думает господин Салим? – по-прежнему не отводил настойчивого взгляда от Хали русский.
А Хали чувствовал, как кровь, до этого вяло бродившая по венам, вдруг с грохотом устремилась к голове, руки затряслись крупной дрожью и, не обращая никакого внимания на сковавшие их наручники, потянулись к горлу Ахмади. Следом, уронив стул, устремился и Хали. И у него получилось! Полковник, не ожидавший такой прыти от послушной игрушки, среагировать не успел, и его шея неожиданно для себя ощутила стальную хватку чужих пальцев. Было неприятно. Шея возмутилась и захрипела.
Все вскочили, зашумели, на Хали набросились охранники, пытаясь оттащить от жертвы, но у них получалось плохо. Вот тут-то и подвел Хали измотанный бессонницей организм. Нашел тоже время и место отключаться!
И последнее, что услышал Хали сквозь крики и гул, были слова на русском:
– Держись, ты не один!
Очнулся он уже здесь, в камере. И теперь мучительно размышлял – была ли фраза на русском на самом деле или это заморочки его сбрендившего подсознания?
Скрип открываемой двери разогнал толпу воспоминаний по углам. Хали мрачно посмотрел на вошедшего в камеру Ахмади. Судя по эскорту, состоявшему из трех полицейских, общения с глазу на глаз полковник не жаждал. Остановившись у порога, он процедил:
– Еще одна подобная выходка, Салим, и мы с боссом вернемся к первоначальному варианту.
– Возможно, это устроило бы и меня, учитывая то, что я услышал сегодня. – Цедить слова мы тоже умеем! – Вы нарушили наш уговор, Ахмади!
– Ты что, поверил бредням этого русского? – презрительно поморщился полковник.
– А почему я должен ему не верить? Разве Танию с подругой не похитили? Похитили. Откуда бы он все это узнал, не появись информация в прессе?
– В Интернете, он говорил об Интернете.
– Не важно. – Хали встал и подошел к полковнику вплотную. – А вот то, что вы, оказывается, в курсе, – важно. Так что там про казнь в прямом эфире?
– Вообще-то я не обязан перед тобой отчитываться, – мужественно посмотрел в глаза Хали из-за спин заслонивших его полицейских полковник, – но так уж и быть, объясню. Подруга твоей Тании оказалась замужем за довольно известным в России человеком, он и поднял шум по поводу пропажи своей жены. Замять дело не получилось, этот тип подключил посольство России в нашей стране.
– А я вас предупреждал!
– Да плевать мы хотели на твои предупреждения! – рявкнул полковник. Нервничает, это хорошо. – Как видишь, и в пропаже гражданок России оказался виноватым ты. Вернее, твои подручные. У босса голова на плечах имеется, да еще какая! – издевательски сощурился Ахмади.
– Слушайте, хватит мне зубы заговаривать своим мифическим боссом, – устало махнул рукой Хали. – Надоело!
– Да неужели? И кстати, Ахмади, непонятно: что вы так переживаете из-за сегодняшнего инцидента? Ведь наш милый Хали больше с прессой общаться не будет. Никогда, – раздался из коридора знакомый голос, голос из прошлого. Неприятного, если честно, прошлого. Недостойного.
– Это ты? – ошарашенно посмотрел Хали на нового персонажа, появившегося в его тесной камере. Попятившись, Хали наткнулся на нары и устало сел на них. – Так это все ты…



ГЛАВА 21

В дверь постучали. Алексей с трудом оторвал тяжелую, просто каменную, голову от подушки и сел. Подушка немедленно расхныкалась – стало так пусто, одиноко и слишком легко.
Стук в дверь повторился. С силой растирая лицо в надежде хоть как-то выровнять вес, Алексей хрипло спросил:
– Кто это?
– Прибыл багаж, который вы заказывали, господин. – Английский у местной обслуги был так себе, средненький, но смысл фраз понять было можно.
– Минуточку! – Алексей щелкнул замком и посторонился, пропуская местного беллбоя, сейчас больше похожего на жадного муравьишку, хапнувшего груз не по размеру.
Бедняга, шумно сопя, втянул в номер два гигантских чемодана на колесиках, на спине были навьючены сумки поменьше. Составив все это у стены, он повернул к Алексею раскрасневшееся потное лицо и, словно оглашая последнюю волю, еле слышно, буквально на краешке дыхания, произнес:
– Вот, господин, это все…
– Спасибо, можешь идти. – Да, такой груз заслуживал более чем щедрых чаевых, и Алексей не стал жадничать.
Получив звонкий целительный бальзам, умиравший чудесным образом преобразился и бодро отправился нести службу дальше. Ведь ее, службу, нести гораздо легче, чем такие жуткие чемоданищи.
Захлопнув за исцеленным дверь, Алексей повернулся к обиженно надувшимся у стены чемоданам и устало привалившимся к ним сумкам:
– Ну что, ребята, досталось вам? Небось думали, что вас бросили? Я, честно говоря, на встречу с вами особо не рассчитывал, думал, что у вас уже давно новые хозяева. Так что вдвойне приятно вас видеть! А еще приятней ощущать, как собственная крыша ускоряет движение все больше и больше. Вот, с сумками разговор затеял, сейчас с чемоданами по пивку усидим, а потом пойду унитазу душу изливать. Это я молодец, это я умница! Ну ничего, ребятки, потерпите, скоро ваши хозяйки вами займутся, вот увидите!
Меньше всего, конечно, Алексея заботила судьба вещей, оставшихся в отеле. Но они здесь, и это пока единственное, что он успел сделать после прилета. Хотя…
Сколько времени прошло после их последнего с женой разговора, неделя, больше? Нет, ровно неделя. А кажется, что сто лет. Сто мучительных, невыносимых лет. И в то же время все происходившее тогда, неделю назад, запомнилось до мельчайших подробностей.
Концерт прошел как всегда. То есть горы букетов, ворох записочек и хоровод фанатов возле служебного входа. Сил едва хватило на то, чтобы принять душ и доползти до кровати. Казалось, что вот, сейчас, стоит только зарыть глаза, и – привет вам, сны! Так обычно и случалось, ведь выматывался очень-очень востребованный и снова любимый публикой Алексей Майоров полностью, вычерпывал энергию до донышка. А потому что иначе не умел, халтурить не привык.
Но сегодня все шло не так, заснуть не получалось, маятно было на душе, тревожно. Переутомился, что ли? С зайцерыбом ведь говорил перед концертом, у них там все в ажуре, домой собираются. Вернее, жена его собирается, а вот ее подруга явно не спешит. Жена… Алексей счастливо улыбнулся. Ну надо же, кто бы сказал ему еще год назад, что он будет с таким удовольствием пробовать на вкус это щекочущее язык, жужжащее слово! Больше четырех десятков лет за спиной, огромный и не всегда приятный жизненный опыт, ободранные в кровь руки и ноги – на вершину шоу-бизнеса карабкаться приходилось по-всякому. Ложь и предательство, столь обычные в этом маскарадно-сверкающем мире и заставившие Алексея замкнуться, закрыться и надеть защитный костюм-образ. Казалось, так будет всегда, он привык к этой мысли. Пока в его жизни не появилась Анна…
Алексей ворочался с боку на бок минут 40, пока наконец не погрузился в какой-то поверхностный, дурнотный сон, больше похожий на горячечный кошмар. Всполохи огня, крики, какие-то окровавленные тряпки, повсюду пыль, обломки зданий. Алексей мечется среди этого бедлама и кричит, кричит до хрипоты, до кашля, он зовет, он ищет. Но никто не отзывается. Внезапно откуда-то из-под завала доносится тихий, едва слышный ответный крик. Алексей бросается туда, падает на колени, пытается отвалить огромный кусок обрушившейся стены, но сил не хватает. Он напрягается, мышцы, кажется, вот-вот лопнут от чудовищного напряжения. Неожиданно обломок с грохотом отлетает в сторону. Алексей недоуменно оглядывается – неужели это он сам все же справился? Но нет, рядом с ним сосредоточенно разгребает завал какой-то смуглый черноволосый парень. Он мельком взглянул на Алексея и ободряюще кивнул. Запомнились ярко-синие глаза на испачканном серой пылью лице, а потом все слилось в лихорадочную и напряженную работу – быстрее, быстрее, пока девчонки не задохнулись, быстрее!
Алексей вскочил и несколько секунд бессмысленно озирался по сторонам. Сердце, казалось, вознамерилось покинуть его, выбрав нетрадиционный путь – через горло, и сейчас пойманной птицей билось там, руки тряслись. Что это было? Господи, что это?
Не раздумывая, он схватил мобильник и набрал самый родной в мире номер. Сонный голос его хомяка теплой лапкой пробежался по телу, успокаивая взъерошенные нервы. Все хорошо, все в порядке, ничего страшного не…
Сначала жуткий грохот в мембране телефона, опаливший мгновенным ужасом. А потом бесконечная очередь коротких гудков, расстреливающая в упор.
Те бесконечные минуты мрака, минуты отчаяния и боли, распинавшие его вплоть до звонка жены, Алексей вспоминать не хотел. Это было где-то за гранью человеческой выносливости.
А потом Анна позвонила, и все самое страшное, казалось, было уже позади. Алексей даже помнил, с каким облегчением он тогда рассказывал Виктору, своему администратору, о пережитом, еще шутили тогда, два великовозрастных болвана, что жена у Алексея – любительница экстрима, умудряется совпадать с глобальными катастрофами, потому, наверное, и замуж за Майорова пошла.
Радужное настроение, послегрозовая эйфория, так сказать, пузырилась недолго. Всего полдня. Пока эти две воинственные амазонки не понеслись выручать попавшего в беду друга Татьяны, Таньского.
Алексей горько улыбнулся. Милый мой, глупый и отважный хомяк, любительница давать смешные имена! Ну как же ты могла так подставиться, ты, пережившая за полгода два похищения! Казалось бы, такие потрясения должны были научить тебя осторожности, слегка подкорректировать розовый цвет очков в сторону прозрачности, заставить видеть в людях не только хорошее. Да, твое жизненное кредо замечательное – поступай с другими так же, как хочешь, чтобы они поступили с тобой. Но, но… Нельзя же следовать ему безоговорочно, зайцерыб мой родной, ну как же ты так! Хотя, наверное, по-другому ты не можешь. Но ведь и я не могу! Жить. Без тебя.
Не дождавшись тогда звонка от жены, Алексей где-то через час позвонил сам. Телефон Анны был отключен. И больше не включался.
Алексей начал названивать каждые полчаса в отель, где жили жена с подругой. Должно быть, надоел он ресепсионистам изрядно, но если это и было так, то они даже намеком не показали ему это, отвечая всегда безукоризненно вежливо. Нет, не появлялись. Нет, не сообщали о себе. Нет, нет, нет…
Как он отработал концерт в ту субботу, Алексей не помнил. Судя по тому, что забросали опять цветами, а не тухлыми яйцами и гнилыми помидорами, – все прошло неплохо. Виктор, который был в курсе происходящего, с тревогой посматривал на шефа, опасаясь, вероятно, срыва. Обошлось. Отработал.
И в воскресенье вечером уже был в Москве. Как, собственно, и весь остальной коллектив, хотя вначале предполагался всего трехдневный перерыв в гастрольном туре, который его команда собиралась провести в Юрмале. Но сейчас Алексей отменил все концерты, перенеся их на неопределенный срок. Отдуваться за это решение пришлось Виктору, но в надежности своего администратора Майоров не сомневался. Ведь Виктор давно перестал быть просто администратором, он стал другом.
Третировать звонками персонал египетского отеля Алексей перестал, поскольку смысла в этом больше не видел. Пора было выводить на поле боя тяжелую артиллерию. Алексей набрал номер.
– Алло, здрасьте! – звонко чирикнула трубка.
– Привет, Кузнечик, а дедушка дома?
– Ой, дядька Алька, это ты! – радостно заверещала Инга, их общая с Анной маленькая подружка. Обычно Алексей с удовольствием болтал с ней, но сейчас сил на это не было. А Кузнечик продолжала трещать: – Ты чего так долго не звонил? И Улечка молчит! – Так Инга звала его жену, на это были свои причины. – А, да, знаю, она же на море поехала, учится не бояться! Но ты, дядька Алька…
– Стоп, Кузнечик, – довольно резко оборвал девочку Алексей, – пожалуйста, не сердись, с тобой я поговорю потом, хорошо? А сейчас позови дедушку.
– Что-то случилось, да? – тихо проговорила Инга. – Ладно, сейчас. Дедушка, это тебя! Дядька Алька, он…
– Ах, дядька Алька, – дружелюбно зарокотал в трубке голос Сергея Львовича Левандовского, генерала ФСБ, а по совместительству отца Артура, одного из немногих настоящих друзей Алексея. – Давненько не слышал тебя, давненько. Ну, здравствуй, Алексей.
– Добрый вечер, Сергей Львович! – старательно попытался изобразить безмятежность Майоров. – Вот, вернулся в Москву, прервал гастроли…
– Причина? – моментально изменился голос генерала, из добродушно-вальяжного сделавшись сосредоточенно-целеустремленным.
– Анна, – поперхнувшись, Алексей закашлялся, – она…
– Соберись! – Властный голос Левандовского подействовал нужным образом.
– Про взрывы в Шарм-эль-Шейхе, думаю, вам известно?
– Разумеется.
– Так вот, Анна с подругой отдыхали именно там, причем в отеле, находившемся по соседству со взорванным.
– Господи, – дрогнул-таки голос Сергея Львовича, – так что, она…
– Нет, все обошлось, И Анна, и Татьяна, ее подруга, не пострадали. Испугались, наверное, но никогда в этом не признаются, вы же Анну знаете!
– Слава богу! – выдохнул Левандовский. – Так ты приехал, чтобы встретить ее?
– Нет. – Так, теперь самое главное. Надо держать себя в руках. Алексей втянул побольше воздуха и начал: – Ситуация сложилась следующая. Там, в отеле, Татьяна, подруга Анны, познакомилась с местным парнем, работавшим аниматором. В общем, как я понял со слов жены, у них там все очень серьезно. И вот в ночь после взрыва этого аниматора арестовали. А уже утром девчата наткнулись на газету, в которой бойфренда Татьяны обвиняют в организации взрыва. И эти бестолковки не нашли ничего лучшего, как рвануть, не посоветовавшись ни с кем, в редакцию англоязычной газеты, опубликовавшей статью. Я позвонил жене как раз в тот момент, когда Татьяна уже была где-то в здании редакции, а Анна задержалась у входа. Я потребовал найти подругу и немедленно покинуть редакцию, я объяснил этому глупому хомяку, что просто так подобные материалы не появляются, да еще так быстро, неужели она могла забыть историю со мной! В общем, Анна, кажется, все поняла и пообещала сделать так, как я сказал. И все. Исчезла. Телефон отключен, в отеле они не появлялись.
– Я выезжаю к тебе. Немедленно, – после секундного молчания сказал генерал и отсоединился.



ГЛАВА 22

Сергей Львович приехал довольно быстро, причем не один. Следом за ним в квартиру влетели возбужденные Артур и Алина.
– Что ж такая команда малочисленная? – усмехнулся Алексей. – А где главные силы в лице Кузнечика и Ирины Ильиничны? Или задержались, подбирая бронежилет по размеру?
– Не язви, Леша, – направилась сразу на кухню Алина. – Ты же прекрасно знаешь, что твоя беда – наша беда. И Аннушку мы любим не меньше тебя.
– Это вряд ли, – пробормотал Алексей и повернулся к уже удобно устроившимся в креслах отцу и сыну. – Сергей Львович, вы что, к ним зашли специально, чтобы побольше отряд набрать на случай моего бешенства?
– Да нет, – улыбнулся генерал, – просто дети пришли к нам на ужин, когда ты позвонил.
– Понятно, – кивнул хозяин квартиры и, выглянув в коридор, позвал: – Алина, ты зачем на кухню-то пошла? Там все равно ничего нет, я же только что приехал!
– Вот потому и пошла, – откликнулась та. – Мы прихватили с собой стратегический запас маминых пирожков. Сейчас будем чай пить, а то ты на голодный желудок такого понапридумываешь!
– Ну конечно, – буркнул Алексей, вернувшись в гостиную, – путь к сердцу мужчины лежит через желудок, путь к мозгу пролегает там же, просто придорожный указатель какой-то: направо пойдешь – к сердцу попадешь, прямо пойдешь – в мозг попадешь, а налево пойдешь…
– Ладно, Лешка, не ворчи, – потянул его за руку Артур, – давай лучше садись, рассказывай.
– Я же по телефону… – начал было Алексей, присев на край дивана и опершись локтями на колени.
– По телефону, – прервал его Сергей Львович, – ты обрисовал все схематично, выдал суть проблемы, так сказать. А теперь давай обсудим это подробнее. Я тут, пока мы ехали, созвонился кое с кем, так что могу внести свою лепту в обсуждение.
– Что, – оживился Майоров, – вы что-то узнали? Про Анну?
– Откуда! – махнул рукой генерал. – Это было бы слишком фантастично. Но некоторая информация о происходящем в Шарм-эль-Шейхе у меня имеется. Вернее, о личности этого аниматора.
И Левандовский рассказал историю Хали Салима, вернее, то, что было опубликовано в прессе.
– Получается, – автоматически дожевывая необыкновенно вкусный пирожок, коварно подброшенный вместе со своими румяными товарищами Алиной, протянул Алексей, – приятель Татьяны оказался редкостным мерзавцем, да еще и убийцей? Нет, ребята, что-то тут не так. И дело не только в том, что статья в газете появилась слишком быстро для правдивой информации. Насколько мне известно из рассказов жены, эта парочка, Татьяна и аниматор, последние 10 дней провели вместе. И не только дней, как вы понимаете. Ну и как можно подготовить и осуществить террористический акт в этом случае?
– Я не совсем понимаю, – вопросительно посмотрела на всех Алина, – зачем нам этот Салим? Ну арестовали его – и ладно, у него ведь, кажется, папочка миллионер? Неужели он сынка не вытащит, как уже проделал это во Франции? Какое отношение его история имеет к пропаже Аннушки и ее подруги?
– Самое прямое. – Сергей Львович поднялся и заходил по комнате. – Ведь девчата пропали именно тогда, когда сунулись не в свое дело. Если бы Татьяна не полетела спасать своего друга, если бы у Анны вместо ложной солидарности проявила себя элементарная осторожность, ничего бы не произошло. Паутина-то была соткана именно для Салима, ни Анна, ни Татьяна интереса для главного паука не представляли, он, думаю, даже не знал об их существовании. Но они сами влетели в его паутину со всей дури, прости, Алексей, но это так, чем даже порадовали нашего паучка.
– Почему? – поднял голову Алексей.
– А вспомни свою историю, свои отношения с Анной. На что бы ты пошел тогда ради нее?
– На все, – угрюмо ответил Майоров. – Как и сейчас.
– Вот видишь, – сел обратно в кресло генерал. – И если у этого Салима с Татьяной все так же серьезно, как у вас, то наш паук получил мощный рычаг воздействия на свою жертву и теперь может вертеть им, как ему заблагорассудится. Если я правильно все понял, скоро стоит ждать от Салима самых неожиданных признаний. А если он будет молчать, значит, не очень ему и нужна Татьяна. И тогда она не будет нужна и похитителям. Вместе с Анной. Поэтому, Алексей, завтра же начинай бить во все колокола, требовать от посольства России в Египте начать розыски твоей жены. Надо обратить внимание местных властей на это похищение. Тогда паук десять раз подумает, прежде чем причинить вред гражданкам России. Зачем ему полиция и дипломаты на хвосте! А уж шум погромче я гарантирую.
– И все равно, при любом раскладе, зачем ему Анна? – стукнул кулаком по колену Алексей. – Она ведь никакого значения для Салима не имеет!
– Ты, похоже, от горя поглупел, – укоризненно посмотрел на него Левандовский-старший. – Раз девчата влипли в паутину вместе, неужели ты можешь предположить, что Анну отпустят за ненадобностью? Вот если бы Татьяна пошла в редакцию одна, тогда сейчас ты готовился бы встречать завтра жену. Хотя, зная Анну, я очень сомневаюсь, что она сидела бы там, сложа руки и не предпринимая ничего. Все равно влезла бы.
– К сожалению, это так, – криво улыбнулся Алексей. – Но я совершенно не представляю: что делать? Одно мне ясно – надо лететь туда, в Египет, и попытаться разобраться на месте.
– У меня там приятель работает, – оживился Артур. – Он, правда, в Каире живет, но он журналист, сотрудничает сразу с несколькими изданиями. Думаю, через него мы сможем получить информацию про ту газету, в редакции которой пропали Анна с подругой.
– Кто это – мы? – удивленно посмотрел на сына генерал.
– Интересные дела! – вскочил с кресла Артур. – Я что, по-твоему, сюда просто посидеть пришел, проявить, так сказать, дружеское участие? А Алексей один будет искать жену, подбадриваемый телефонными звонками типа «Мы с тобой, дружище!»? Неужели ты забыл, отец, чем мы обязаны Анне? Разумеется, я еду с Алексеем в Египет! И точка!
– Ну, ну, раздухарился! – одобрительно усмехнулся Сергей Львович. – Что, и жену не спросишь?
– А меня спрашивать не надо, – тихо проговорила Алина. – Леша один не справится, это ясно, поэтому Артур должен ехать с ним. Тем более что он знает несколько языков, а ты, Леша, ведь только английский?
– Только, – кивнул Алексей и, отвернувшись, глухо проговорил: – Спасибо, ребята.
– Ну что ж, – откинулся на спинку кресла генерал, – раз решили лететь в Египет – летите. Только вот один вопрос – вы под своими именами полетите или как?
– Если честно, я об этом как-то не думал, – растерянно посмотрел на Артура Майоров. – А ты?
– Я, собственно, тоже, – почесал затылок тот. – Да и когда, если мы только что решили лететь! Но тебе, Лешка, точно не стоит светиться, слишком ты у нас фигура заметная, а в Египте, особенно в Шарм-эль-Шейхе, наших соотечественников более чем достаточно. А я, как лицо вроде бы и незаинтересованное, полечу под своим. Только мне нужны будут журналистские корочки, впрочем, как и Лешке. Мы полетим туда журналистами, да, приятель? Это объяснит наш интерес к событиям.
– Договорились, коллега, – усмехнулся Алексей. – Только мне, пожалуйста, только фамилию измените, хорошо, Сергей Львович? Неохота привыкать к другому имени, да может и не получиться, засветимся из-за ерунды.
– Тогда ты, Алексей, завтра сфотографируйся в своем образе прикрытия – то есть с гладкой прической и в этих дурацких старомодных очках. Это для документов, – пояснил генерал, – думаю, готово все будет где-то дня через два-три. А за это время, возможно, появится новая информация, которая облегчит нашу задачу.
Информация появилась. Хали Салим признал свою вину полностью, чем вызвал у Алексея огромную симпатию. И сочувствие. Одновременно в египетской, и не только, прессе появилась и стала набирать силу встречная волна публикаций, обвиняющая полицию Шарм-эль-Шейха в подтасовке фактов. Приводились убедительные доказательства смерти Хали Салима во французской тюрьме, интервью с сотрудниками этой тюрьмы, возмущавшимися обвинениями в их адрес и обещавшими подать в суд за клевету. И хотя имя Мустафы Салима в этих публикациях не упоминалось, было ясно, что за всем этим стоит именно он. Деньги делали свое дело, скандал разгорался.
И на пике скандала полковник Ахмади, арестовавший Хали Салима, выложил свой джокер. На пятницу, 29 июля, была назначена встреча журналистов с обвиняемым, чтобы он сам ответил на все вопросы прессы. И Алексей непременно хотел быть на этой встрече. Вылет в Шарм-эль-Шейх был намечен на четверг.
А в среду вечером в квартире Майорова захлебнулся криком звонок. Алексей, занятый упаковкой вещей, недовольно поморщился. Он никого не хотел видеть, но раз охранник внизу пропустил пришедшего, значит, это кто-то из ближнего круга.
На пороге стоял Виктор, прижимавший к груди ноутбук.
– Ты что, в «Дум» поиграть забежал? – поднял брови Алексей. – Время ты выбрал неподходящее, мистер, я же завтра улетаю. Забыл?
– Это-то не забыл, – ловко обогнув хозяина квартиры, ввинтился в гостиную Виктор. – А вот есть ли у тебя в этой квартире компьютер с Интернетом – забыл. Что в студии у нас есть – знаю, а вот дома у тебя – не помню. Потому и захватил свою машинку.
– Помню – не помню, знаю – не знаю. Естественно, у меня есть компьютер, – раздраженно бросил Алексей. – Но зачем это тебе?
– Это не мне, а тебе, если честно, – заметил искомый агрегат Виктор и немедленно включил его. – Ты давно в Интернете-то был?
– Сегодня. Почту проверил. А что?
– Кроме почты, значит, никуда не ходил? – не отрываясь от монитора, щелкал мышкой Виктор.
– Да за каким… мне по сайтам бродить! – взорвался Майоров. – По-твоему, заняться мне больше нечем!
– А напрасно, – абсолютно не реагируя на крик, спокойно ответил Виктор. – Вот, смотри. Каждый час показывают. Это сайт арабских экстремистов, он на их языке, но есть английские титры. Только спокойно, ладно?
Но Алексей уже ничего не слышал. Потому что с экрана на него смотрела похудевшая, в испачканной одежде, измученная Анна. Вместе с Татьяной они сидели в какой-то пустой комнате, рядом стояли два вооруженных типа, замотавших физиономии черными тряпками так, что видны были лишь глаза. Вцепившись в стол так, что побелели костяшки пальцев, Алексей жадно впитывал изображение самого родного и любимого на свете человечка. А его хомяк был верен себе – грязная, усталая, но глаза горят возмущением, в лице ни капли покорности, да и связанные руки свидетельствуют о том, что, возможно, физиономии охранников замотаны не только потому, что те не хотели быть узнанными. Татьяна выглядела так же – две воинственные кошки, попавшие в западню, но все еще опасные. Охранники что-то монотонно бубнили на арабском, по экрану бежали титры, но Алексей не обращал на них внимания, Виктор потом расскажет. А сейчас только она, только. Каждая черточка, каждое движение губ или глаз. Губ… Губ? Губы Анны шевелились, она явно что-то старалась сказать, старательно артикулируя. Алексей вглядывался до боли, а жена все повторяла и повторяла одно и то же слово. Странно, что это не заметили охранники. И Алексей понял! Он очень надеялся, что понял. Бедуины. Вот это слово. Кочевники, давно уже занимавшиеся не очень законными делами. Не все, конечно, но…
Вот она, ниточка. Ты молодец, зайцерыб!



ГЛАВА 23

В аэропорту Шарм-эль-Шейха их встречал знакомый Артура, верткий и подвижный итальянец Марио Ланчетти. Артур познакомился с ним года четыре назад, когда был на гастролях в Милане. Потом они изредка созванивались, переписывались по электронной почте – в общем, связи не теряли. Правда, был перерыв длиною в год, когда Артур по прихоти мадам Кармановой жил чужой жизнью, жизнью бывшего уголовника Павла. Но это долгая история (см. книгу «Ребро Каина»). И когда к Артуру полностью вернулась память, он, разумеется, восстановил старые связи, тем более что долгой и кропотливой работы реставратора при этом не требовалось.
И вот одна из этих связей неожиданно для себя и окружающих оказалась полезной. Артур созвонился с Марио и попросил приятели об одолжении. Естественно, он не выложил Ланчетти истинную причину своего звонка, ведь Марио был в первую очередь журналист, к тому же работающий для нескольких изданий сразу, а потом уже знакомый русского музыканта Артура Левандовского. Поэтому Артур и попросил Ланчетти оказать содействие его другу, журналисту Алексею Северову (он же Майоров), ведущему частное журналистское расследование загадочного исчезновения после взрывов в Шарм-эль-Шейхе двух гражданок России. Официально газета, в которой работает Северов, ему никаких заданий не давала, поэтому и действовать от имени своего издания он не может. Но, поскольку материал в случае успеха может получиться очень даже вкусным и весьма горячим, Северов решил действовать на свой страх и риск. А Артур вызвался ему помогать потому, что одна из пропавших, Анна Лощинина, близкий друг его семьи.
Марио с энтузиазмом (причем энтузиазм, нетерпеливо дергая его за уши, придавал голосу хозяина повизгивающие нотки) завопил, что он с удовольствием поможет другу Артура, тем более что он, Марио, уже в Шарм-эль-Шейхе, где будет принимать участие в пресс-конференции. Это же сейчас на первых полосах всех местных газет! Разумеется, он сделает аккредитацию и для Алексея Северова, и для Артура Левандовского! Он готов и дальше помогать другу Артура во всем, но, в свою очередь, надеется, что Артур будет держать его, Марио, в курсе всех этапов расследования, ведь Марио Ланчетти тоже очень любит вкусные и горячие пироги!
Из толпы курортников, предвкушающих релакс у моря, Алексей и Артур выбрались первыми, поскольку ждать багаж им нужды не было, все, что необходимо, уместилось в рюкзаках. А если что-то еще понадобится, можно купить.
На выходе из зала прилета их атаковал невысокий худой человечек, показавшийся Алексею полупрозрачным, настолько быстро тот двигался. Радостно завопив что-то на итальянском, человечек кинулся обнимать Артура, хотя, на взгляд Майорова, лучше бы встречающий ограничился рукопожатием, что, учитывая значительную разницу в росте, осуществить было бы куда проще. А так – Алексей не удержался от улыбки, наблюдая за тем, как экспансивный итальянец, радостно лопоча, висит на шее у озадаченного Артура. Это так мило – сын встретил любимого папочку! Правда, сынишка, если присмотреться, выглядел старше папы, но чего в жизни не бывает!
Артур, криво улыбаясь, вежливо снял с шеи своего чувствительного приятеля и проговорил на английском:
– Марио, разреши познакомить тебя с моим другом. Это Алексей Северов, твой коллега, журналист.
– О, прошу прощения! – тоже перешел на английский Ланчетти. – Это было так невоспитанно с моей стороны, я заговорил на родном языке, не поинтересовавшись, знаком ли он всем присутствующим! Меня зовут Марио Ланчетти, к вашим услугам.
– Ничего страшного, мне симпатична ваша радость по поводу встречи, – искренне улыбнулся Алексей, пожимая протянутую руку.
– Артур, мне нравится твой друг! – завопил Марио. Заметив приподнявшуюся бровь Майорова, он рассмеялся. – Нет, вы меня не так поняли! Ну и времена, мамма миа! Вы славный парень, Алекс, вот что я хотел сказать. А сейчас, друзья, я отвезу вас в ту же гостиницу, где остановился сам. Я забронировал там для вас номера, так ведь будет гораздо удобнее, правильно? – Не умолкая ни на минуту, Ланчетти вывел их из здания аэропорта, усадил в припаркованный неподалеку «Фиат» и лихо рванул с места. – Пресс-конференция начнется завтра, в час дня. Для вас пропуска я сделал, но хотел бы кое-что уточнить. Вы будете задавать вопросы?
– Скорее всего да, – кивнул Алексей. – Я буду. Но я владею только английским, а местная полиция ведь вряд ли будет общаться на этом языке.
– Ничего страшного, – махнул рукой Марио, отчего «Фиат» игриво рыскнул по дороге, вызвав приступ истерии у остальных машин. Не обращая на это внимания, Ланчетти продолжил: – Рядом с этим болваном из местной полиции будут находиться переводчики, причем не только с английского. Интерес к делу огромный, народу съехалось! – присвистнул он. – Еле удалось вас втиснуть.
– Спасибо, Марио, – похлопал по плечу водителя Артур. И тут же пожалел об этом. Руль оказался предоставлен сам себе, поскольку Ланчетти с энтузиазмом вцепился в похлопавшую руку и, радостно вопя – да чего там! – затряс ее.
Рулю свобода понравилась, и он решил, пока суд да дело, подучить тряску плечами из «Цыганочки». Получалось не очень хорошо, но было весело. Ну подумаешь, два-три инфаркта у слишком нервных водителей – скучные, неинтересные люди!
Когда, непонятно каким чудом, они все же добрались до гостиницы целые и невредимые, Алексей, выходя из машины, украдкой посмотрел на то место, где он только что сидел. Сухо. Герой. Ура.
Договорившись встретиться вечером, причем обязательно в присутствии дамы – бутылки русской водки, Марио умчался по своим делам. А Алексей решил съездить в отель, где отдыхала Анна. И там, совершенно неожиданно для него, был атакован багажом жены и ее подруги. Нет, сам багаж, разумеется, не бросался, вереща от радости, ему на шею, иначе на этом спасательная миссия Алексея Майорова бесславно оборвалась бы, учитывая размеры чемоданов Татьяны. Но администрация отеля, узнав, что кто-то из России интересуется пропавшими гостьями, поспешила воспользоваться этой оказией и перепоручить русскому ответственность за вещи, оставшиеся без хозяек. Места багаж занимает много, круглосуточно охранять его некому, пропадет что-то – отвечай потом.
Алексей сопротивляться не стал, продиктовал адрес, по которому следовало доставить вещи, и попросил прислать их не позже завтрашнего утра. Администрация отеля оказалась на высоте – багаж прибыл точно в срок.
И сидели теперь Алексей с вещами друг напротив друга, соревнуясь в гляделки. Победили чемоданы. На втором месте – сумки. Но у Алексея было оправдание – его отвлек Артур, постучавший в дверь номера и пригласивший друга на завтрак. Но есть не хотелось. А вот пить – даже очень. После вчерашнего ужина с прозрачной дамой. Причем одной мужчины не удовлетворились. Марио в его номер пришлось нести. Вернее, волочь. Тащить. Тянуть. Короче, транспортировать.
Где-то часов в 12, бодрые и энергичные (подумаешь, две жалкие бутылки!), журналисты Левандовский и Северов постучались в дверь номера журналиста Ланчетти. В ответ послышались шаркающие шаги, сопровождаемые постаныванием и оханьем. Дверь распахнулась. Да-а-а, пасуют итальянцы перед нашими дамами. Перед настоящими, наверное, тоже, но общение с прозрачненькими дамочками под 40 бедняга Марио перенес однозначно плохо. Он уже не казался полупрозрачным от излишней подвижности, куда там! Престарелая виноградная улитка, доживающая последние мгновения на этой земле. Вялая такая, обрюзглая, безразличная к суете остающихся.
Переглянувшись, Алексей и Артур приступили к чудовищной по своей жестокости операции «Экстренное приведение в чувство после вчерашнего». Некоторые методы этого запрещенного в цивилизованных странах действа были почерпнуты из записей Игнация Лойолы, одного из самых преданных своему делу инквизиторов.
Да, сурово. Да, бесчеловечно. Но – цель оправдывает средства (он же, Лойола, изрек). И цель была достигнута. В 12.40 мрачный, но абсолютно вменяемый Марио садился за руль своего «Фиата», чтобы отвезти свое измученное тело, а заодно и тела своих палачей, бр-р-р, друзей, конечно же, друзей, в здание суда, где должна была состояться пресс-конференция.
Когда они приехали, зал был уже заполнен алкающими истины журналистами.
– М-да, – уныло проворчал Марио, – опоздали. Придется возле стенки пристроиться.
– Но вон же, в середине прямо, есть свободные места, – показал Алексей на затерявшиеся в людской массе пустые островки.
– Ага, попробуй туда доберись, – все еще не забыл пребывание в образе улитки Ланчетти.
– Ну-у-у, – усмехнулся Алексей, – ты, Марио, видно, никогда не ездил в нашем общественном транспорте в час пик. А я еще помню, как это бывает. За мной! – И он врезался, словно ледокол, в людские торосы.
Артур и Марио, смущенно извиняясь, последовали по узкой дорожке чистой воды. Добрались. Сели. Возмущение, прикатившееся за ними следом, силу набрать не успело, поскольку в зал ввели главное действующее лицо. Хотя почему только лицо? У вошедшего действовало, похоже, и все остальное. Руки и ноги точно. Причем руки, судя по сковывавшим их наручникам, функционировали даже слишком хорошо.
Увидев вошедшего, Алексей вздрогнул. Это был он, синеглазый парень из сна, помогавший разгребать завалы. Но теперь для того, чтобы сон стал явью, из завалов следовало вытащить его, Хали Салима.
А сделать это было трудно. Очень трудно. Поскольку Хали, опустив голову, монотонно отвечал на вопросы, погружаясь в завалы все глубже и глубже, старательно сбрасывая на себя просто неподъемные валуны. Да, я Хали Салим. Да, это я убил Сабину Лемонт. Да, это я организовал взрывы. Это я… Это я… Это я…
Сидевший рядом с Хали полицейский, полковник Ахмади, раздувался от гордости все больше и больше, напоминая Алексею обожравшуюся пиявку, высасывающую из своей жертвы все соки.
А интересно, знает ли Хали об информации из Интернета? Вряд ли, судя по всему. Ну что же, сейчас проверим.
И Алексей, он же Алекс Северов, встал и задал свой вопрос. И пресс-конференция на этом, собственно, и завершилась, после того как потерявшего сознание Салима оттащили от полковника и унесли.
Последняя сцена запутала всех еще больше. Шум и гам стоял невообразимый, все успели сфотографировать набросившегося на полковника такого тихого и покорного обвиняемого.
Марио что-то возбужденно кричал Алексею, но тот не слушал.



ГЛАВА 24

Всю дорогу до гостиницы друзья молча выслушивали монологи итальянца. Марио оставил попытки разговорить Алексея (пока оставил), но молчать импульсивный журналист не мог, эмоции переполняли его, словно пена бутылку пива после встряски. А ведь встряска была, и еще какая! Крышечка же на бутылке под названием Марио Ланчетти сидела, судя по всему, чисто номинально. И теперь словесная пена фонтанировала с неослабевающим напором.
Алексей, отключившись от происходящего в машине процесса брожения, размышлял над самой главной сейчас для него проблемой – как поговорить лично с Мустафой Салимом? Здесь журналистские связи Марио вряд ли пригодились бы, Мустафа не шел на открытый контакт с прессой. Он занял индифферентную позицию, не проявляя никакого явного интереса к происходящему в Шарм-эль-Шейхе. О его участии в судьбе сына можно было догадаться лишь по обвиняющим местную полицию публикациям в прессе. В прессе… Стоп, значит, достаточно отследить именно тех журналистов, которые пишут эти статьи, и через них постараться выйти на контакт с Мустафой! Значит, Марио все же может пригодиться?
Алексей досадливо поморщился. Нет уж, этот путь к Салиму-старшему пусть останется в запасниках, на случай крайней необходимости. Иначе пронырливый Марио растрезвонит всему миру горячую информацию раньше, чем нужно, это и ежу понятно. Причем не только ему, но ежихе с ежатами.
Машина резко затормозила, отчего задумавшийся Алексей буквально влип в переднее сиденье. Ну вот, Марио все-таки нарвался со своей экстремальной ездой!
Алексей выглянул в окно, ожидая увидеть покореженные авто или, не дай бог, покалеченные тела. Но нет, за окном была всего лишь их гостиница.
– Приехали! – гордо сообщил Ланчетти, обернувшись.
– Заметили, – пробурчал Артур, длинные ноги которого после экстренного торможения выгнулись, казалось, в обратную сторону, словно у кузнечика. – Что это за шуточки с парковкой?
– Разбудить вас захотел, – радостно сверкнул Марио белоснежными зубами. Хороший у него дантист, сразу видно. – А то вы, ребята, такие сонные ехали, безразличные, мамма миа! Словно не с потрясающей пресс-конференции, а с благотворительного обеда сестер-францисканок! Неужели вам совсем не интересно, тем более что ты, Алекс, и спровоцировал скандал! А, понятно, вы решили отодвинуть бедного Марио в сторонку, бедный Марио вам теперь совсем не нужен! А обещали ведь делиться информацией!
– Остынь, бедный Марио, – махнул рукой Артур. – Чем делиться-то? Догадками? Никакой информации, кроме той, что озвучил Алексей, у нас нет. Происшедшее на пресс-конференции доказывает лишь одно – не все так гладко и успешно, как трубит местная полиция. Надо все обдумать и решить, в каком направлении двигаться дальше. Давай через пару часиков в ресторане гостиницы встретимся? Поужинаем и все обсудим.
– Только без водки! – перекосило от пережитого утром Марио.
– Разумеется, – похлопал его по плечу Алексей. – Начинается серьезная работа, какая уж тут водка.
– Тогда договорились – через два часа в ресторане, – оживился Ланчетти.
Поднявшись на свой этаж, друзья решили обосноваться в номере Алексея, чтобы спокойно поговорить о происшедшем. Но, переступив порог своего номера, Алексей ощутил странный дискомфорт. По позвоночнику пробежала дрожь, наверное, если бы там была шерсть, она встала бы дыбом.
– Ну, что остановился? – удивленно посмотрел на него Артур. – Пошли, у нас не так много времени.
– Знаешь, – громко и фальшиво-оживленно проговорил Алексей, выталкивая приятеля из номера, – мы ведь совершенно не видели города с тобой! Уже больше суток здесь, а даже у моря не были! Пойдем прогуляемся.
– Ну пойдем, – согласился Артур, все еще не понимая ничего.
Они молча спустились на первый этаж, вышли из гостиницы и пошли по залитой солнцем улице.
– И как все это понимать? – не выдержал, наконец, молчания Артур. – Что за выходки в стиле Джеймса Бонда?
– Тут такое дело, – вытащил из кармана и нацепил на нос солнцезащитные очки Алексей, тщательно спрятав свои маскировочные, – когда мы вошли в номер, у меня сразу появилось ощущение опасности.
– Чего?
– Ну, не совсем опасности, а… – Алексей запнулся, подбирая нужные слова. – В общем, по-моему, в номере успели оперативно побывать в мое отсутствие и, думаю, установить прослушку. Похоже, мой пробный шар угодил прямо в осиное гнездо, и я привлек к себе внимание.
– Но как ты смог сразу это понять?
– А вот этого я сам не могу понять, – скаламбурил Алексей. – Чувствую – и все.
– Экстрасенс хренов. – Диагноз был на удивление точен. – Ладно, давай по делу. Только надо найти местечко потенистее, иначе я сейчас расплавлюсь.
– А вон, симпатичная аллейка.
Аллейка и вправду была славной, плетущиеся розы густо обвили декоративные арки, создавая душистую тень. Вероятно, это было излюбленное место для вечерних парочек, тем более что вдоль аллеи стояли белые ажурные скамейки, много повидавшие на своем веку. Сейчас, днем, они дремали, отдыхая, набирались сил, и потому, когда на одну из них плюхнулись две мужские…, сели, в общем, на нее, старушка недовольно заскрипела. Ходят тут всякие, ночи им мало, бесстыдникам!
– Я вот всю дорогу думал, – начал было Алексей.
– Так вот почему ты так гримасничал, – улыбнулся Артур. – А я-то думал, у тебя живот болит от местной кухни.
– Сострил. Смешно, – кивнул Майоров. – Оценил. А теперь серьезно. Нам необходимо срочно найти возможность для личной беседы с Мустафой Салимом.
– А это еще зачем?
– Артур, ты что, не понимаешь? – досадливо посмотрел на друга Алексей. – Сегодня мы окончательно убедились, что Хали Салимом управляют, шантажируя его Татьяной. Что будет после инцидента на пресс-конференции – неизвестно. Судьбы Анны и Татьяны связаны в один узел с судьбой Хали. Девчата находятся где-то у местных бедуинов. Как мы с тобой сможем выйти на них? Необходимо отслеживать связи полковника Ахмади, связи журналистов газеты, в редакции которой пропали наши амазонки. Неужели ты предполагал, что мы справимся со всем этим только с помощью болтуна Марио?
– Разумеется, нет! – возмутился Артур. Помолчав, он смущенно добавил: – Я, если честно, вообще особо не задумывался, что и как мы будем делать. Предполагал действовать по ситуации.
– Ты как пацан, ей-богу! По ситуации, – передразнил приятеля Алексей. – Ведь еще в Москве твой отец сказал, что моя жена с подругой умудрились вляпаться в чужую паутину. А паутина огромная, и мы, «действуя по ситуации», рискуем оказаться висящими в ней рядом с девчонками. Нам нужен сильный союзник, обладающий немалым влиянием здесь, связями и властью, знающий местные обычаи и кровно заинтересованный в этом деле. Ну что, вопросы еще будут?
– По поводу Мустафы Салима – нет. Но вот как же с ним связаться? – почесал затылок Артур.
– А я о чем! Да еще и постараться избавиться от внимания местной полиции. И не забывай о своем друге Марио. Необходимо нейтрализовать его энтузиазм, направив энергию Ланчетти в нужное русло.
– Слушай! – возбужденно вскочил со скамейки Артур. – А давай ему поручим собрать информацию о нужной нам газете! То, что именно там исчезли показанные в Интернете гражданки России, упоминать не будем, а привлечем внимание Марио тем, что именно в этой газете появились первые обличающие Хали Салима материалы, причем подозрительно оперативно. Вот увидишь, как только он просечет это несоответствие, он вцепится в газетенку мертвой хваткой! И он при деле, и нам польза.
– Молодец! – искренне похвалил друга Алексей. – Отлично придумано. Но как же, как же выйти на Салима-старшего? – стукнул он кулаком по скамейке, которая от подобной наглости возмущенно затряслась. – Необходимо, чтобы нас порекомендовал человек, которому Мустафа полностью доверяет. Позвони-ка отцу, пусть он покопается в своих записных книжках, может, найдет нужного человечка?
– Позвонить-то я позвоню, – загадочно улыбнулся Артур, доставая мобильник, – только не отцу.
– А кому?
– Анна ведь тебе, думаю, рассказывала, что в Таиланде, а потом и в Москве, с нами работали сотрудники Интерпола? Анна еще злилась на них все время, хотя они, в общем-то, оказались неплохими ребятами, просто работа у них такая.
– Точно! – хлопнул себя по коленке Алексей, вызвав облегченный вздох скамейки. – Слушай, Артур, ты не музыкант, ты – Эркюль Пуаро, гениальный сыщик! Ведь Интерпол должен быть очень заинтересован в поисках истинного организатора террористических актов, так что, думаю, с удовольствием откликнутся на твой звонок.
Так и получилось. Информация, предоставленная Артуром, весьма заинтересовала Интерпол, и в Шарм-эль-Шейх был незамедлительно направлен сотрудник регионального представительства этой организации. Встреча с ним была намечена на 10 утра следующего дня в одном из тихих кафе на центральной улице. А пока друзьям строго-настрого было велено обследовать всю одежду и обувь на предмет радионасекомых – всяких там «жучков» и «клопиков». Номер советовали не трогать, чтобы не причинять противнику беспокойства своей осведомленностью.
Алексей и Артур вернулись в гостиницу и занялись дезинсекцией своих вещей, перещупав и осмотрев каждый миллиметр. Хорошо, что вещей было немного, так что до назначенной с Марио встречи они справились. Все было чисто. Видимо, за них пока всерьез не брались, взяв на заметку для профилактики.
На ужин Алексей и Артур явились в приподнято-оживленном настроении – дело сдвинулось с мертвой точки! Перемена, произошедшая с ними за два часа, естественно, не прошла незамеченной. Ланчетти от нетерпения даже аппетит потерял, напряженно вибрируя. Друзья не стали мучить своего союзника и рассказали ему то, что намеревались. Долго объяснять не пришлось, Марио обладал великолепным журналистским чутьем и ухватил суть дела моментально. «Фас!» было произнесено. Ну, держись, газетенка!
На следующий день, ровно в 10 утра, Алексей и Артур вошли в прохладный, кондиционированный полумрак кафе. К ним немедленно подошел администратор и, узнав, что у господ здесь назначена встреча, провел их в увитую цветами уединенную кабинку.
Там их уже ждал смуглый черноволосый человек незапоминающейся внешности. Одет он был так же, как и большинство местных жителей, – легкие открытые туфли, джинсы и белая рубашка навыпуск.
– Меня зовут Махмуд, – на хорошем русском с едва заметным акцентом представился он. – Только не надо сразу добавлять – «поджигай!».
– Я вижу, вы тоже любите фильм «Белое солнце пустыни»? – невольно улыбнулся Алексей, который мысленно добавил-таки это словечко.
– Обязательно, – кивнул головой Махмуд. – Насколько я понимаю, вы – Артур, а вы – Алексей? – Понимал он правильно. Друзья кивнули. – Тогда – к делу.



ГЛАВА 25

Мустафа Салим назначил встречу в собственном отеле в Хургаде. Махмуд сказал, что в данный момент Салим-старший обитал на одной из своих вилл, расположенной в уединенном месте неподалеку от Хургады. Но принимать у себя посторонних людей, к тому же журналистов, Мустафа отказался категорически, и любые рекомендации тут были бессильны. Хотя сами по себе рекомендации были очень даже ничего – гладкие, внушительные и весьма презентабельные. Еще бы – ведь их владельцем являлся один из ведущих политиков Египта, чье имя частенько мелькало в местных новостях. Каким боком имел отношение этот человек к Интерполу, оставалось для Алексея и Артура загадкой, равно как и недопонимание по поводу того, как можно умудриться иметь отношения боком. Но все это было несущественно, ведь главная цель была достигнута – они ехали на встречу с Мустафой Салимом.
Добираться решили самостоятельно, на взятом напрокат автомобиле. О Марио с его бодрым «Фиатом» и речи не шло – во-первых, после получения задания Ланчетти принялся за дело столь усердно, что друзья не видели его за прошедшие двое суток ни разу. А во-вторых, если бы даже он и объявился, никто не собирался тащить его с собой в Хургаду. Ну и в-третьих. Манера езды Марио никак не совпадала с дальнейшими жизненными планами ни Алексея, ни Артура. Потому что они, планы, у ребят были. А вот водительское искусство Марио Ланчетти, судя по всему, таковых не предусматривало. И паром до Хургады ситуацию не улучшал.
Потому и отправились друзья в пункт проката машин. При выборе средства передвижения они руководствовались двумя критериями – надежность и наличие кондиционера. Толстенький и лоснящийся то ли от пота, то ли от вытопившегося жира хозяин проката попытался всучить им самый дорогой из имеющихся у него автомобиль – почти новый, высокомерно сияющий черными боками «БМВ». Но Алексей, моментально представив себя придурковатой икринкой из рекламы, едущей на такой же тачке по пескам с пьяным ором «Черный бумер, черный бумер, стопсигнальные огни…», категорически отказался. Видимо, что-то подобное пришло в голову и Артуру, поскольку он был солидарен с другом.
В итоге остановились на трехлетнем «Фольксвагене Бора». Хозяин, клятвенно заверяя, что более надежной машины он в своей жизни не видел и что, если она, не приведи Аллах, сломается, он лично приедет к уважаемым господам на своем личном авто и будет у уважаемых господ личным шофером, вручил Алексею ключи и документы на машину.
Выехать решили пораньше, воспользовавшись утренней прохладой. Кондиционер в машине штука, безусловно, полезная, но воздух, качаемый им, ни в какое сравнение не шел с вкусным, пахнущим морем и утренней свежестью вольным воздухом.
Вооружившись подробными картами автомобильных дорог, до Хургады друзья добрались довольно быстро. Въехав в город, они остановились возле первого же более-менее приличного на вид кафе, чтобы перекусить и заодно узнать дорогу до отеля EASTERN PARADISE. До назначенного Мустафой времени оставалось еще полтора часа, поэтому Алексей и Артур расположились в кафе со вкусом, радуя владельца своими многочисленными и разнообразными заказами. На щедрый обед у Салима-старшего друзья не очень рассчитывали, ведь даже на встречу отец Хали согласился весьма неохотно, так что надеяться на традиционное восточное гостеприимство и вовсе не приходилось.
Сытые и разомлевшие, вооруженные подробнейшим описанием дороги до отеля, друзья выпали из кафе. Солнце тут же радостно вылило на них ведро отборнейшей магмы. Переход на спортивную ходьбу, задуманную как вид спорта, похоже, представителями сексуальных меньшинств, желаемого эффекта не принес – в машину оба ввалились мокрыми от пота. Предатель «фолькс», за прошедший час окончательно попавший под опеку солнца, встретил их полностью готовым к проведению конкурса «Сауна-2005» салоном. Градусов 90 там было без сомнения. Пришлось включить кондиционер, а заодно переодеться в благоразумно прихваченные свежие рубашки. Иначе бравые спасатели могли дружненько улечься в койку со зверской простудой в обнимку. А хотелось все же с женами. В обнимку. В койку.
Территория отеля EASTERN PARADISE была надежно скрыта от посторонних глаз высоченной живой изгородью. Даже въезд для доставлявшего гостей транспорта был оборудован не обычным шлагбаумом, как в большинстве отелей, а автоматическими воротами, отъезжавшими в сторону. Дирижировал воротами сидевший в стилизованном под восточный шатер КПП охранник.
Подъехав к этому средоточию спокойного и богатого отдыха, Алексей посигналил. Из «шатра» выглянул охранник и спросил что-то на арабском.
– Мы приехали на встречу с господином Салимом, – ответил ему на английском Алексей.
– Как ваше имя? – перешел на ломаный английский охранник.
– Алексей Северов и Артур Левандовский.
– Правильно. Проезжать. Машина быть на парковка, вы идти в главный дом. Хозяин ждать там.
И ворота отъехали, пропуская друзей в восточный рай. Парковка находилась сразу за воротами, и, судя по количеству и качеству отдыхавших там машин с египетскими номерами, работники этого отеля получали очень неплохие деньги. И было за что. Все – и территория, и само здание, и внутреннее убранство отеля вызывало одну-единственную реакцию – ух ты! В том числе и вышколенность персонала.
Величавый портье, которого и в голову бы не пришло назвать присвистывающим словом «ресепсионист», предварительно созвонившись, провел Алексея и Артура к кабинету хозяина. Именно кабинету, а не офису, в чем друзья могли воочию убедиться, получив в ответ на стук в дверь приглашение войти.
Роскошная старинная дубовая мебель, великолепный персидский ковер, в котором ноги утопали по щиколотку и хотелось по совковой привычке надеть тапочки, коллекция холодного оружия на стене, невольно притягивавшая к себе завистливое внимание любого мужчины, – какой, на фиг, офис! Ка-би-нет.
Хозяин кабинета полностью соответствовал этому помещению. Хотя нет, наоборот – помещение соответствовало своему хозяину.
Навстречу вошедшим поднялся из-за стола невысокий, плотный, абсолютно седой человек с неожиданно черными бровями. Одет Мустафа Салим был в легкий полотняный костюм, при одном взгляде на который необходимость посмотреть на ярлычок полностью отпадала. И так было понятно, что приобретен он не на рынке в старом городе. Мустафа не обладал красотой своего сына, но умное волевое лицо вызывало уважение и доверие. С таким лицом в политику надо идти – отец нации, защитник слабых. Вот только глаза, с холодным вниманием смотревшие на Алексея и Артура, как-то не очень гармонировали с этим образом. А стоило присмотреться повнимательнее, и, словно на волшебной картинке, начинали проявляться жесткость, властность, расчетливость.
– Здравствуйте, господа Северов и Левандовский, – на безупречном английском поприветствовал Мустафа вошедших. Так и не выйдя из-за стола, он рукой указал на стоящие напротив стулья. – Присаживайтесь, пожалуйста. – И одновременно с гостями опустился в свое кресло.
– Здравствуйте, господин Салим, – вежливо наклонил голову Алексей. – Большое спасибо, что согласились встретиться с нами. Мы…
– Прошу прощения, что перебиваю, – поднял руку хозяин кабинета. – Сразу хочу предупредить, что у меня очень мало времени, поэтому дело, с которым вы пришли, излагайте максимально сжато. Но доступно. Насколько я понял, оно касается моего беспутного сына, так не вовремя решившего воскреснуть?
– Именно так. – Алексей откашлялся и, сосредоточившись, начал: – Хали, ваш сын, стал жертвой чьих-то интриг, он ни в чем не виноват. Во всяком случае, к террористическим актам в Шарм-эль-Шейхе он не имеет никакого отношения. Про убийство Сабины Лемонт говорить не буду, фактов по тому делу у меня нет.
– А по этому есть? – раскуривая трубку, цепко посмотрел на собеседника Мустафа.
– Кое-что есть. – И Алексей рассказал все, что ему было известно, не упоминая пока, что одна из похищенных женщин – его жена. На протяжении всего рассказа Салим-старший сидел с совершенно непроницаемым лицом, изредка попыхивая трубкой. Когда Алексей закончил, Мустафа какое-то время молчал, полузакрыв глаза и размышляя.
– Так вы считаете, что мой сын оговаривает себя, чтобы спасти любимую женщину? – не меняя позы, медленно проговорил он. – Если честно, в этот мотив верится с трудом, я слишком хорошо знаю Хали и его отношение к слабому полу.
– Люди меняются. – Алексей вытащил из кармана несколько фотографий, на которых были изображены Анна и Татьяна. Он прихватил их из дома. Протянув снимки Мустафе, он уточнил: – Та, что повыше, – Татьяна, женщина вашего сына.
– Красивая, – рассматривая фото, отметил Салим, – Хали мог ею увлечься. Но чтобы гробить себя ради нее! Не верю.
– Но чем же тогда вы объясните поведение вашего сына на недавней пресс-конференции? – подключился к разговору Артур. – Я уверен, вы не могли пропустить это событие и внимательно наблюдали за происходящим.
– Да, – холодно кивнул Мустафа. – И готов был задушить этого болвана собственными руками.
– Тогда вы видели реакцию Хали на вопрос Алексея, верно ведь? Неужели вам не показалось это странным?
– Трансляция оборвалась, а я был слишком зол на сына, чтобы анализировать его поведение. – Мустафа опять замолчал, задумчиво глядя в окно. Затем он перевел взгляд на Алексея. – Но теперь, когда вы свели все воедино, я начинаю склоняться к мысли, что в ваших рассуждениях есть доля истины. К тому же я знаю, кому принадлежит газета, в редакции которой, как вы утверждаете, исчезли женщины. И это наводит на некоторые предположения, которые имеет смысл проверить. – Он побарабанил пальцами по столу. – Так, и что же вы предлагаете, чего хотите?
– Мы – спасти наших женщин, вы – своего сына. И сделать это надо одновременно.
– Что именно сделать и почему одновременно?
– Найти, где держат Анну и Татьяну, параллельно найти слабые места в охране Хали, а потом освободить их одновременно. Можно и в разное время, но женщин раньше. Иначе, если вы освободите раньше своего сына, необходимость в Анне и Татьяне пропадет, и их могут попросту убрать. – Голос Алексея дрогнул.
– Или продать, чтобы добро не пропадало, – впервые за всю беседу с интересом посмотрел на него Мустафа. – А теперь скажите честно, господин Северов, какой лично у вас интерес в этом деле? В частном журналистском расследовании, как мне это представили, обычно эмоции отсутствуют. Так что, если вы рассчитываете на мое содействие, говорите правду.
– Хорошо, – глухо ответил Алексей. – Вторая похищенная женщина, Анна Лощинина, моя жена.
– Во-о-от оно что, – протянул Салим. Затем встал и подошел к окну. Прошло пять мнут. Десять. Все молчали. Наконец Мустафа вернулся в свое кресло и заговорил: – Значит, поступим так. Вы возвращаетесь пока в Шарм-эль-Шейх и ждете моего звонка. Если у вас появятся какие-то новые сведения – звоните, вот номер моего мобильного телефона. Я же поручу своей личной службе безопасности покопаться в том деле. Значит, вы думаете, женщины у бедуинов? – Алексей кивнул. – Что ж, это значительно упростит дело. А вот Хали вытащить будет посложнее. Но мне надо не только вытащить, но и реабилитировать его. – Отложив трубку, Салим поднялся, показывая, что беседа окончена. – Ну что ж, наша встреча оказалась гораздо полезнее, чем я предполагал. Надеюсь, у нас с вами все получится. Будем держать друг друга в курсе.
– Договорились, господин Салим, – тоже встали со стульев Алексей и Артур. – Спасибо вам за согласие помочь.
– Пока не за что.



ГЛАВА 26

На следующий день после поездки друзей в Хургаду объявился Марио. Он позвонил Артуру рано утром, выдернув того из постели, и, возбужденно повизгивая, затараторил:
– Доброе утро! Спускайся в ресторан на завтрак! У меня столько новостей, мамма миа! Ужасно хочу есть! Зови Алекса!
– Стоп, Марио, – болезненно поморщился Артур, отводя трубку с голосящей мембраной подальше от пугливо съежившегося уха. – Какой ресторан? Какой завтрак? Еще только 7 часов утра, все еще закрыто! И вообще, мы с Алексеем вчера поздно вернулись, хотели отоспаться. Давай попозже, а? Часиков так в 9? Как раз в ресторане сварят свежий кофе.
– Ох, прости, Артур! – мгновенно раскаялся Ланчетти. – Я так спешил поделиться новостями, что не посмотрел на часы! Какой я идиот, мамма миа! Конечно же, ресторан еще закрыт! Прости!
– Ну все, успокойся, а то сейчас начнешь волосы рвать на голове, – сонно улыбнулся Артур. – Шевелюра у тебя, безусловно, роскошная, но так и облысеть недолго. Значит, договорились – в 9 часов, в ресторане?
– Договорились, мой друг! Буду ждать вас с Алексом! Приходите в 9.30, отоспитесь!
Подавив подушку еще часок, Артур созвонился с Алексеем. Ровно в 9.30 они вошли в ресторан и сразу увидели Марио, с завидным аппетитом уничтожавшего обильно намазанный маслом тост. На столе перед тщедушным Ланчетти покорно выстроилось в ожидании неминуемого конца фантастическое количество еды – выкатившая от ужаса желтые глаза яичница судорожно вцепилась в поджаренный бекон, горка тостов о чем-то шепталась с круассанами, апельсиновый сок, джем и масло расписывали пульку, мед спал, а три чашки кофе играли в камень, ножницы, бумагу – кому отправляться к Марио первому. Три пустые чашки уже уныло сидели на блюдцах, свесив ложки.
– Доброе утро, Марио! – улыбнулся Алексей, присаживаясь рядом. – Ты знаешь, мы с Артуром по утрам есть не привыкли, так что напрасно ты нам заказал.
– Доброе утро, Алекс! – проглотив очередной кусок, жизнерадостно ответил итальянец. – Я уже был сегодня достаточно бестактен, разбудив Артура, поэтому продолжать в том же духе и навязывать вам свои вкусовые предпочтения побоялся. Да и разве это жалкое количество пищи может удовлетворить трех здоровых мужчин! Не смеши меня, Алекс, иначе я подавлюсь и не успею рассказать вам то, что я узнал!
– Два кофе, пожалуйста, – обратился к подошедшему официанту Артур, – один черный и один со сливками. Ну, Марио, – повернулся он к приятелю, едва официант отошел, – рассказывай, где ты пропадал все это время?
– О, все свои приключения я опишу в потрясающей воображение статье, которую, я уверен, с удовольствием купят у меня все мои издания! Там будет столько вкусного и горячего, м-м-м, – мечтательно закатил глаза Ланчетти. – Я очень рад, Артур, что ты обратился с просьбой именно ко мне! И теперь я – обладатель суперэксклюзивного материала, и все благодаря вам! Я обязательно поделюсь с вами всеми подробностями, но потом, после публикации моей бомбы! А пока я скажу вам самое важное для вас – я нашел, где держат похищенных русских женщин! Что с тобой, Алекс?
– Ничего, Марио, он с вечера себя неважно чувствовал, – с тревогой посматривая на смертельно побледневшего друга, ответил Артур. – Мы вчера вынуждены были почти весь день провести на солнце, и Алексей, похоже, перегрелся.
– О, с этим солнцем вам, северянам, надо быть очень осторожными! – сочувственно проговорил итальянец. – Может, позвать врача?
– Нет, спасибо, мне уже лучше, – через силу улыбнулся Алексей, спрятав под стол дрожавшие руки. Его колотило от волнения так, что, прикоснись он сейчас к столу, посуда затеяла бы «Танец с саблями» Арама Хачатуряна. Хотя нет, в данном случае получился бы танец с вилками. И ложками. – Не обращай на меня внимания, Марио, продолжай, пожалуйста.
– Ну хорошо. Понимаю ваше нетерпение. В общем, вы, думаю, знаете, что среди отдыхающих в Египте очень популярна экскурсия «Ночь в лагере бедуинов». Но на самом деле настоящие бедуины очень редко задействованы в этом шоу, чаще всего все это – фальшивка. И таких поддельных бедуинов расплодилось очень много. Они не брезгуют порой и криминальными делишками, лишь бы это приносило доход. Разумеется, солидные туристические компании с этим сбродом не связываются, но существует масса мелких фирмочек, которые не брезгуют услугами любых сомнительных «бедуинов», главное – подешевле.
– Ну и зачем ты нам все это рассказываешь? – нетерпеливо перебил Ланчетти Артур. – Короче нельзя?
– Можно и короче, тем более что я как раз собирался переходить к главному. В общем, даже среди этих команд существует одна, отличающаяся особой беспринципностью и, так сказать, всеядностью. Они не брезгуют ничем – наркотики, проституция, воровство, торговля людьми, и это лишь надводная часть айсберга. Руководит этой бандой некий Рашид. И что характерно – о незаконных увлечениях этих ребятишек известно всем, в том числе и местной полиции, на них не раз устраивались облавы, но никогда не удавалось взять с поличным. Кто-то постоянно предупреждает Рашида о готовящейся полицейской операции. В общем, ваши женщины – у Рашида.
– Это точно? – постарался выговаривать слова твердо и уверенно Алексей.
– Во всяком случае, позавчера были там.
– А там – это где?
– Ну-у-у, кто же тебе скажет точный адрес в пустыне? – развел руками Ланчетти. – Эти ребята – кочевники, они ведь под бедуинов работают, забыли? Но то, что позавчера русские женщины были в их лагере, – известно абсолютно точно.
– Откуда?
– Нет, ребята, вы уж меня извините, – хитровато прищурился Марио, – но все подробности вы узнаете из моей статьи. А пока можете заняться спасением женщин, ведь после публикации их явно перепрячут. В вашем распоряжении – три дня. И кстати, – торжествующе посмотрел итальянец на Алексея и Артура, – так уж и быть, поделюсь с вами еще одним эксклюзивчиком, только уговор – раньше меня это не публиковать! – И он жестом фокусника вытащил из кармана фотографию. – Снимок сделан позавчера в лагере Рашида. Осторожнее, Алекс, не порви! Другой не получите, самому нужны!
Но Алексей не обращал никакого внимания на кудахтанье Марио. Он жадно всматривался в выхваченную фотографию. «Хомяк мой милый, лапка родная, держись, я уже рядом, я совсем близко! Я приду за тобой скоро, потерпи еще чуть-чуть!»
Фотография была не очень четкая, сделанная явно скрытой камерой, очень уж неудобным был ракурс. Но и Анна, и Татьяна узнавались легко. Они стояли у какой-то дряхлой палатки, беседуя с женщиной, замотанной в рваное тряпье. Правда, то, что сейчас было надето на пленницах, тоже мало соответствовало гордому наименованию «одежда». А вот прикид для чучела – самое то. Но ближе и роднее одного из этих чучелок не было для Алексея никого.
– Спасибо, Марио, – тихо проговорил он. – За все.
– Да пожалуйста! – с удивлением посмотрел на него итальянец.
Сразу же после завтрака Алексей позвонил Мустафе Салиму и сообщил ему полученную информацию. Салим попросил друзей не горячиться и не предпринимать самостоятельно никаких действий, иначе они могут все испортить. Что – все, Мустафа объяснять не стал, сказал только, что процесс пошел и через два-три дня должен завершиться. Его служба безопасности освободит женщин, это Салим обещал твердо.
Два-три дня. А как прожить их, эти дни? Когда каждую минуту представляешь, что может произойти с зайцерыбом и ее подругой в лапах этих отморозков? Когда душа рвется на части и каждая из частей готова лететь в свою сторону в поисках утраченной половинки? Как прожить?
Но все когда-нибудь заканчивается. Заканчивался и названный Мустафой срок, но вестей от него по-прежнему не было. Несчетное количество раз Алексей собирался набрать за эти дни его номер, но сдерживал себя. Они ведь договорились – как только будут новости, Салим-старший позвонит сам. Прошло два дня, начался третий – Мустафа не звонил. Алексей твердо решил: до вечера не будет новостей – завтра утром он обязательно свяжется с Салимом.
В дверь постучали. Тихо как-то, робко. Интересно, кто это? Алексей распахнул дверь. На пороге стоял бледный Артур с очень странным выражением лица.
– Что случилось? – отступил на шаг Алексей.
– Ты, похоже, телевизор здесь вообще не включаешь, – попробовал улыбнуться Артур. Не получилось. А вот мучительная гримаса – получилась. Он прошел в комнату и включил телевизор.
– Что случилось? – Других слов Алексей вспомнить сейчас не мог, внутри все сжалось от предчувствия беды.
– Смотри сам, это EuroNews, на английском, – угрюмо проговорил Артур и устало опустился в кресло.
А на экране довольный Мустафа Салим, обняв одной рукой за плечи своего сына, другой отодвигал слишком близко наехавшие камеры. Вокруг напирала толпа журналистов, они наперебой задавали вопросы Салиму-младшему, но Хали молчал, лишь заученно улыбался. Затем появился репортер и, захлебываясь, затараторил. Мелькали, сменяя друг друга, фотографии каких-то людей, среди которых Алексей узнал только полковника Ахмади.
Сенсация! СЕНСАЦИЯ! СЕНСАЦИЯ!!!
Как только что стало известно, Хали Салим, обвиняемый в организации террористического акта в Шарм-эль-Шейхе, а также в убийстве французской кинозвезды Сабины Лемонт, полностью реабилитирован и отпущен на свободу! Разоблачены истинные виновники! Все было подстроено! Вендетта по-арабски! Красавчик Хали увел в свое время женщину у главаря одной из террористических группировок! А потом, наигравшись, бросил! Женщина покончила с собой! Сабина Лемонт стала жертвой чужой мести! Наемный убийца, одурманив Хали Салима наркотиком, устроил кровавую резню! Полковник Ахмади, действуя в сговоре с террористами, незаконно арестовал Хали! Пытками он заставлял Салима признаваться во всем! Кто же в действительности взорвал отель?
И так далее, и тому подобное. И ни слова о пропавших гражданках России.
Трясущимися руками Алексей схватил телефон, намереваясь позвонить Мустафе, но мобильник заверещал прежде, чем он успел набрать номер.
– Здравствуйте, Алекс, – раздался холодный голос Салима-старшего. – Думаю, вы уже в курсе происходящего, поэтому, предупреждая возможную истерику, счел нужным позвонить сам.
– Мало того, что вы нарушили нашу договоренность, господин Салим, – изо всех сил стараясь говорить спокойно, ответил Алексей, – вы еще и оскорбляете меня!
– О каких договоренностях может идти речь, если вы, Алекс, изначально ввели меня в заблуждение! – Голос Мустафы заледенел еще больше, телефон покрылся изморозью.
– Потрудитесь объяснить! – послал ответный ледяной залп Алексей.
– В принципе не обязан, но не люблю недомолвок. Вы явились ко мне за помощью, пытаясь убедить меня вытащить ваших женщин, одну из которых якобы любит мой сын. Вы лгали мне!
– Но…
– Никаких «но»! Хали сейчас рядом со мной, и он слышать ничего не хочет ни про какую Татьяну Старостенко! Да, он спал с ней последние дни перед арестом, он не отрицает этого, но ни о какой любви и речи быть не может. Так, очередное развлечение, как я и предполагал. Он может сказать вам это лично, если хотите.
– Не надо, – почти шепотом ответил Алексей, ничего не видя перед собой. Все кружилось, сжимаясь в одну черную точку, из середины которой продолжал монотонно бубнить голос Мустафы:
– Я, как мужчина, где-то могу вас понять. Вы пошли на обман ради жены, и это частично вас оправдывает. И еще. Я – человек слова, и хотя вы ложью вынудили меня дать обещание, я все же выполнил его. Хали выпустили сегодня, а вчера моя служба безопасности прочесала лагерь Рашида, перевернув там все. Ваших женщин там нет. Судя по всему, они исчезли незадолго до появления моих людей, причем для самого Рашида и его подручных их исчезновение, похоже, стало сюрпризом. Так что ждите, они скоро объявятся сами. Но это меня уже не касается. Я сдержал свое слово и больше не желаю слышать ничего об этом деле! И впредь, будьте любезны, больше никогда не беспокойте ни меня, ни моего сына.



ГЛАВА 27

Боль. Вот кто первым поприветствовал меня, едва я пришла в себя. Где я болталась до этого момента, одному богу известно, но надеюсь, ничего порочащего образ истинного арийца (или в данном случае арийки?) не натворила. После долгих блужданий, причем еще раз подчеркиваю – это слово не однокоренное со словом «блуд», я все-таки пришлепала к себе. В себя. И тут же получила по полной программе от этой мерзавки, постоянно меняющей свои очертания, отчего нанести ответный удар в глаз, к примеру, у меня никогда не получалось. Глаза, впрочем, как и нос, и другие части тела, у нее, у боли, все время мигрировали и могли оказаться в самых неожиданных местах. В основном это зависело от точки, где она хозяйничала у меня в каждом конкретном случае.
Сейчас, к примеру, передо мной сидел чей-то наркотический глюк с глазами на шее и крутил мне фиги. Откуда при этом у глюка росли руки – умолчу. Нет, не угадали, не оттуда. Это было бы слишком тривиально, оттуда они растут у 80 % знакомых мне мужчин и 60 % женщин. На сей раз руки занимали более затейливое место.
А в целом эта пакость выглядела гнусно. И действовала так же. В самые неожиданные моменты вонзала мне в шею здоровенные иглы. Причем для этого совсем не обязательно следовало шевельнуться, боль была непредсказуема и игрива.
Ну и кто подбросил мне эту заразу? Ага, вспомнила. Это мы с Таньским попытались вырваться из кабинета того урода в редакции, который по недоразумению именовал себя журналистом.
Едва мы, улыбаясь приветливо и жизнерадостно (я), растерянно и жизнерадостно (Таньский), сделали два шага к двери, как эта предательская деревяшка распахнулась, пропуская еще двух «журналистов». Почему в кавычках? Да потому что, судя по одухотворенным лицам вошедших, они застряли где-то в районе буквы «д», осваивая алфавит.
Мы, помахав на прощание хозяину кабинета (в который раз жалею, что не ношу в качестве талисмана какую-нибудь изящную гранатку со слезоточивым газом), двинулись было мимо вошедших симпатяшек. Но – именно было. Потому что выхода не было. А были широко расставленные боковые отростки, которые почему-то хотелось назвать ревякинскими лопатами, но никак не руками. Правда, если верить рекламе, ревякинские лопаты – штучки веселенькие, разноцветненькие, но никак не волосатые и кривоватые.
Радостно гыгыкая, представители побочной ветви в семействе «гомо сапиенс», в которой прилагательное «сапиенс» отгнило за ненадобностью, затеяли с нами увлекательнейшую, на их взгляд, забаву – догонялки-загонялки.
Вероятно, по правилам этой игры нам с Таньским полагалось, как это обычно показывают во всех почти фильмах, дико визжать и метаться по кабинету, натыкаясь на мебель и роняя все, что попадет под руку. Вернее, под тело. Похоже, этого от нас ждали и игривые приматы, но, увы, пришлось их разочаровать, что немедленно отразилось на их физиономиях, особенно когда я пустила в ход свои любовно выращенные на отдыхе ногти. Отражений на физиономии стало больше. А уж когда ко мне присоединилась Таньский!
Прорывались мы молча и ожесточенно. Не ожидавшие такой прыти «журналисты» дрогнули и, вытирая кровь, обильно и дружно выступившую широким флангом после знакомства с нашим маникюром, опасливо отступили. Обнадеженные успехом, мы совершенно забыли про сидевшего за столом хозяина кабинета, ведь мы были уже практически у дверей, вот она, свобода!
Тогда-то моя шея и пострадала. Помню оглушающую боль, от которой, собственно, я и вышла из себя.
– Ч-ч-черт, больно-то как, – не выдержав, простонала я после особенно здоровенной иглы, садистски вонзившейся мне в шею.
– Расскажи мне об этом! – раздалось рядом страдальческое кряхтение.
Таньский, кто же еще. Глаза открыть, что ли? Осмотреться. Если честно, момент прозрения я трусливо оттягивала. Или откладывала? Нет, оба слова не нравятся. В первом случае почему-то видятся старые семейники, резинку которых и оттягивают, проверяя – все ли на месте. А во втором случае – яйца, господа, яйца. Которые откладывают.
Мои лингвистические размышления были прерваны сипом Таньского:
– Слушай, меня почему-то дико трясет. Неужели я стала неуправляемой истеричкой?
– Нет, дорогуша, – да, при звуках моего голоса Дональд Дак удавился бы от зависти, – ты по-прежнему остаешься управляемой торпедой, поскольку меня тоже трясет. А внезапное одновременное превращение отважных львиц в дрожащих козочек, согласись, из области убогих фантазий комплексующего кинорежиссера. Значит, вывод однозначен – нас куда-то везут.
– Причем на телеге, которую волокут буйволы по каменистой степи, – ворчливо согласилась со мной подруга.
– А ты что, уже осмотрелась, да? – с надеждой поинтересовалась я, все еще трусливо жмурясь. Пусть мне лучше расскажут про то, что меня ждет, подготовят, так сказать. Иначе моя нежная и неустойчивая психика может не выдержать, и я превращусь в какую-нибудь Кристину Агилеру. Бр-р-р, вот ужас-то! Хотя нет, у нас персонажи среди коллег Лешки по цеху еще покруче есть, Агилера по сравнению с ними – кладезь мудрости, Цицерон крашеный. Нет, Цицерон из нее плохой. Ненастоящий потому что, силиконовый.
– Ты чего молчишь-то? – Возмущенный голос Таньского опять выдернул меня из спасительных размышлизмов. Вот вредина, я так стараюсь отвлечься, а она меня все время тормошит!
– Я не молчу, я медитирую.
– Фу!
– Дурында озабоченная.
– Ну конечно, медитирует она! Трусишь ты, банально трусишь. Боишься посмотреть правде в глаза! – заклеймила меня проницательная зануда.
– Ну и боюсь, – покладисто согласилась я. – А кому охота смотреть в тупые самодовольные глазки, в которых в данный момент не отражается ничего хорошего?
– Ах, вот ты как о правде-матушке! – патетически начала Таньский, но потом, не выдержав заданного тона, хрюкнула. – Хотя в одном ты права. Поскольку в глазах визави отражаешься обычно ты сам, то в тот самый данный момент там действительно ничего хорошего нет. Только ты.
– Не расслабляйся, ты тоже. Ну все, – решилась наконец на героический поступок я. – Пора не пора, открываю глаза!
Ну и чего напрягалась так? Смотреть, собственно, все равно не на что. Разве что тупо таращиться на слишком низко расположенный потолок какого-то фургончика. До чего же тесное средство передвижения выделили для дам, жлобы! Тут даже и не сядешь толком, если только согнувшись в три погибели. А мне и одной погибели не надо, меня Лешка ждет.
Рядом шумно завозилась Таньский. Вообще-то в нашем тарантасе окон не было, но сквозь щели свет пробивался. Правда, свет тускловатый какой-то, хотя следовало бы ожидать солнечных кинжалов с пляшущими внутри их лезгинку пылинками. Похоже, уже вечер.
А вот Таньский сейчас совсем не похожа. На себя утреннюю. От старательно конструируемого нами сообща смертельного оружия остались одни обломки. Я диссонировала меньше, поскольку одета была проще. Но в целом выглядели мы сейчас вполне бомжевато. Хорошо хоть, с запахом пока все было в порядке.
Сесть поудобнее у нас так и не получилось, пришлось лечь. Поудобнее. Потом опять сесть. Потом полулечь. А вы бы не ерзали на абсолютно голом металлическом полу?
Сколько продолжался этот вибромассаж – не знаю. По-моему, так целую вечность. Или около того. Но наша коробчонка наконец остановилась.
Помните, в сказке про царевну-лягушку? «Раздался стук да гром, гости всполошились:

– Кто это?
– А это моя лягушонка в своей коробчонке приехала, – отвечал им Иван-царевич».
В данном случае приехали две лягушонки, которых еще и асфальтовый каток парочку раз проутюжил. Во всяком случае, именно так я себя и ощущала, когда тряска прекратилась и задние дверцы нашего фургончика распахнулись.
Но открыл их отнюдь не Иван-царевич. На нас с совершенно похабной ухмылкой таращился Мерзяк-сволочевич. Можно и Гнусняк-скотинич. Но в любом случае – падаль отменная, без вариантов.
Помочь нам выбраться из этой коробки, к которой какой-то тип с больной фантазией приделал колеса и заставил ездить, естественно, никто не собирался. Может, оно и к лучшему, учитывая первое впечатление, но попробуйте гордо и независимо выбраться из катафалка. Представили? Вот именно.
Когда мы выпали наконец на землю, земля повела себя самым свинским образом. Закачалась она под нами, ходуном заходила. А следовало бы лежуном лежать, как и полагается порядочной земле.
Пришлось уцепиться друг за дружку. Утвердиться в вертикальном положении. Осмотреться. И с трудом подавить в себе желание ринуться обратно в катафалк, визжа и толкаясь локтями.
Потому что вокруг нас собралась, радостно демонстрируя не оскверненные стоматологом зубы, целая толпа Гнусняков-скотиничей. И роднили их не только зубы. А и то, КАК они их скалили. Сомнений по поводу глубинного смысла этих рекламных улыбок не оставалось ни у меня, ни у Таньского. Мы судорожно сцепились ладонями, стараясь смотреть на подступавших все ближе и ближе самцов мужественно и с презрением.
Но мальчонкам, похоже, было абсолютно наплевать на сложную гамму чувств, озарявшую наши лица. Поскольку лица сейчас волновали их меньше всего. Возникло ощущение, что по телу ползают целые полчища слизней, настолько липкими и отвратительными были взгляды этих членистоногих.
– Ну что, подруга, похоже, тут нам и трындец пришел, – одними губами произнесла Таньский. – Как бы умудриться сначала умереть?
– Надо мыслить позитивно, – сглотнув тугой комок страха, мешавший дышать, ответила я. – Будем драться. Авось что и получится. Ногти, надеюсь, еще все целы?
– Почти.
– Тогда держимся спина к спине, главное, чтобы нас не вырубили, как в редакции. Задача ясна?
– Да.
– Тогда до встречи.
– Пока.
И мы заняли оборонительную позицию, которая, правда, почему-то вовсе не заставила толпу в ужасе расступиться. Наоборот, оживленный ропот и похрюкивание прокатились по этому стаду. Они сомкнулись потеснее и придвинулись поближе. К зрительному восприятию добавилось обонятельное. Я немедленно пожалела, что у меня нет насморка, – не хватало еще шлепнуться в обморок от этой вони!
Особь, стоявшая ко мне ближе остальных, протянула волосатую грязную конечность по направлению к… Ну, там, чуть глубже, сердце еще расположено. Пощупать захотел, оценить? Н-на! Особь с неожиданным для такого здоровяка поросячьим визгом отдернула украсившуюся чудесными кровавыми полосами руку. Нет, все же соленая вода, воздух и солнце действительно замечательно укрепляют ногти!
Сзади послышался возмущенный вопль бабуина. Ага, кто-то посмел покуситься на Таньского.
Возмущенная таким неспортивным поведением жертв толпа разразилась угрожающими криками и, возбужденно размахивая руками, придвинулась к нам вплотную. Потоотделение у них, похоже, тоже от возбуждения усилилось. Волна оглушающей вони захлестнула нас, глаза заслезились.
Не смей падать в обморок, сейчас начнется!



ГЛАВА 28

Мы с Таньским, казалось, срослись спинами и стали сиамскими близнецами Ань и Тань, которым в данный момент не нужен был даже самый лучший в мире хирург. Разделяться в наши намерения не входило.
А вот что входило в намерения окружавших нас джентльменов, было ясно без слов. Языка жестов было вполне достаточно. Картина вырисовывалась довольно любопытная, но одновременно и удручающая. Такого жуткого падения нравов и тяги к извращениям я даже не могла представить!
Помня участь первого, пожелавшего отведать новую дичь, ребятки решили сменить тактику и навалиться всем скопом. Но фишки, то есть мы, ложиться не собирались в принципе. Налицо был вопиющий конфликт. И, надо сказать, вопил он прегадостно. А про вонь я уже говорила.
Внезапно откуда-то с периферии толпы раздался невразумительный рык, а затем выстрел. Стая павианов, достигших половой зрелости, на секунду притихла, а затем нехотя расступилась.
Сквозь образовавшийся узенький и кривенький тоннельчик к нам неспешно направлялся новый персонаж. Вероятнее всего, вожак стаи. Нет, он вовсе не отличался величественной поступью и мудрым взором. Впрочем, чистотой и опрятностью тоже. В этом отношении он был един со своим сбродом. Борода, заботливо укутавшая лицо хозяина так, что без шерсти остались разве что глаза, очень подозрительно шевелилась. Что было тому причиной – оживленная мимика или насекомые, – понятия не имею. Погрузиться в спасительные размышления на эту тему времени не было.
А лидерство подошедшего угадывалось по размеру
а) золотой цепи на шее;
б) пистолета;
в) кулаков.
Возможно, были и скрытые причины, но в любом случае павианы слушались своего вожака, который в данный момент, поочередно показывая то на меня, то на Таньского, что-то громко бухтел.
Судя по разочарованию, с удивительной прытью расставившему крестики-отметки на прелестных лицах этих романтичных юношей, наше нежное свидание с ними сегодня явно не состоится.
Возмущенно ворча, самцы стали расползаться по своим норам. Их нечуткий главарь, повернувшись к нам, выдал относительно понятную фразу на языке, родственном английскому. Может, в его представлении это и был английский, во всяком случае, разубеждать парня мы не стали. Понятно – и ладно. Правда, понимать пока особо нечего было. Нам сообщили, что сей гордый представитель человекообразных откликается на имя Рашид. И что мы должны подчиняться ему беспрекословно.
Напряжение, судорогой связавшее нас, все еще не отпускало, поэтому полемизировать с Рашидом мы не стали, а лишь молча кивнули.
Потом нас отвели в… Понятия не имею, как называется эта халабуда в действительности, но больше всего это походило на творение свихнувшихся термитов, построивших дом из тряпок. Но, что в данный момент было для нас самым главным, там было относительно чисто, сухо и, ура, пусто! Мы остались в этом клоповнике одни, полотняные стены и крыша создавали видимость защищенности, и потому, едва наши добрые стражи, втолкнув нас туда, убрались, недовольно лопоча, мы с Таньским обессиленно рухнули на землю.
И слегка расслабились. Совсем чуть-чуть. Помедитировали, вышли в астрал, там побродили. Развеялись. Правда, когда Таньский начала выдавать совсем уж жалобные поскуливания вперемешку с причитаниями, я, как более стойкая и закаленная предыдущими приключениями личность, вытерла краешком майки зареванное лицо и, судорожно вздыхая, прохлюпала:
– Ладно, Тань, отдохнули – и хватит. Поверь, чем дольше будем себя жалеть, тем хуже будет.
– Но ведь они… Хали… Нас чуть… Ой, не могу!
– Очень вразумительная и содержательная речь. – Вот же какие противные эти глаза, и откуда там столько слез? Вытираешь их, вытираешь, а источник все не иссякает! – Ну все, все. Имей ты совесть, наконец! Я только начну успокаиваться, а тут твой скулеж! Таньский, пойми, если мы сами себе не поможем, не найдем выхода, нам вряд ли кто поможет. Лешка нас просто не найдет, а твоему Хали и самому помощь нужна, забыла?
– Да, да, точно, – торопливо закивала подружка, тыльной стороной ладоней пытаясь осушить глаза. Учитывая, что утром Таньский блистала тщательно наложенным макияжем, сейчас у нее на лице был полный сюр. – Надо помочь Хали. А для этого надо поскорее отсюда выбираться. Давай сейчас, а?
– Все, Таньский, приплыли. Куда сейчас? Ты что, хочешь выйти отсюда, вот так прямо взять и выйти?
– Ну да.
– И прямо в нежные ручки наших новых знакомых?
– Нет! – аж подпрыгнула Таньский.
– Тогда не ерунди, – устало махнула рукой я. – Давай лучше спать укладываться, может, за ночь запас выплаканных тобой мозгов восстановится.
– А Хали там один, – шумно вздохнула подруга, совершенно не реагируя на мои слова. Да, плохи ее дела. Спать, немедленно спать!
Мы настолько вымотались за этот безумно долгий день, что, едва наши тела заняли более-менее удобное положение на валявшихся на голой земле подстилках, мы отключились моментально.
И, как это обычно бывает, казалось, что проспали всего пять минут. Во всяком случае, я была абсолютно убеждена в этом, услышав вопли за пределами нашего убежища. Ну чего им неймется, перевозбудились, что ли? И теперь до утра колготиться будут?
Если бы мысли действительно обладали той силой, что им приписывают, ближайшие перспективы обитателей лагеря очень удивили и расстроили бы их. Я и сама от себя не ожидала столь изысканных пожеланий в их адрес, но уж очень эти уроды утомили меня, а теперь и заснуть не дают!
Возмущение было так велико, что один глаз, самый непослушный, левый (причем абсолютно левый!), взял да и открылся. Увиденное весьма озадачило его, и он растолкал старшего брата, который всегда и во всем был прав. Правый потому что. Уж ему-то хозяйка точно поверит!
Правый смущенно подтвердил – да, все правильно. Уже утро. Вы, барыня, прохрапеть изволили всю ночь, а теперь напраслину на местных жителей наводите, ай-яй-яй!
– А знаешь, – сонно пробормотала Таньский, не открывая глаз. – Я тут вспомнила – нас ведь фотографировали. Там, в редакции.
– Ага, на обложку «Плейбоя». – Похоже, одной ночи для полного восстановления умственных способностей бедняге было мало.
– Нет, я серьезно! – Глаза подруги открылись и задумчиво уставились в верхнюю тряпку. Не могу же я назвать ЭТО потолком. – Тебя сразу вырубили надежно, а меня слегка придавили, потом усадили на стул и сделали несколько полароидных снимков.
– Тогда понятно, почему нас вчера не тронули.
– Почему?
– Таньский, просыпайся. Если им нужны были только твои фото, значит, их покажут тому, кому интересна и нужна именно ты!
– Хали? – моментально села сусликом подруга.
– А кому же еще? И скоро мы узнаем, как он относится к тебе на самом деле.
– Ты, – губы Таньского задрожали, – ты думаешь, его будут шантажировать мной?
– Ну конечно! Иначе от нас уже мало что осталось бы после вчерашнего. А так им нужен – пока нужен – твой товарный вид. Почему меня оставили в покое – понятия не имею, но меня это вполне устраивает. Дальнейшая наша судьба пока напрямую зависит от поведения Хали Салима. Если ты что-то значишь для него – он будет делать все, что ему прикажут, а тебя, надеюсь, и меня, пока не тронут. Если же ты – всего лишь легкая интрижка, тогда… – Я обреченно махнула рукой.
– Знаешь, – подняла на меня залитые слезами глаза Таньский, – а я не могу сейчас точно сказать, какой из вариантов я бы предпочла.
Она попыталась улыбнуться, улыбнуться гордо и независимо, но не получилось. Опять ушла в астрал.
Тряпка, служившая нам дверью, кокетливо подбоченилась, пропуская женщину. Судя по практически полной задрапированности – местную женщину. Она молча поставила перед нами кувшин с водой, две алюминиевые кружки и блюдо с лепешками. Я попыталась заговорить с ней на английском, ведь, если верить американским фильмам, этот самый нужный в мире язык знают все и везде. Но женщина, похоже, американских фильмов не смотрела. Во всяком случае, на мои слова она не отреагировала и так же молча вышла. А мне столько нужно было ей сказать, и именно как женщине! Ведь еда – это, бесспорно, здорово, вода – тоже очень хорошо, но, скажите мне честно, куда вы направляетесь, едва проснувшись? Ага, вот именно. И мне туда надо было. И Таньскому.
Пришлось шуметь. Высунуться из халабуды мы не решились. На наши заунывные вопли явился мрачный пузатый тип, который американские фильмы смотрел. С пятой попытки сообразив, что нам, собственно, угодно, он тупо заржал и что-то прохрюкал снаружи. Итогом первого раунда переговоров было ведро. Прелестно!
Примерно через час за нами пришли вчерашние сопровождающие. Или это были уже другие? Они все были какие-то одинаковые. Вошедшие знаками велели следовать за ними. Ну что же, пошли.
Когда мы выбрались из нашего убежища, то сразу в полной мере оценили муки летучих мышей, застигнутых солнцем. Не видно же ничего! Пару минут мы подслеповато щурились и моргали, пока адаптировались к солнечному свету. Нашим конвоирам это в конце концов надоело, и нам довольно грубо, прикладами автоматов в спину, задали нужное направление.
Пока мы брели в этом направлении, у нас была возможность осмотреться. И сориентироваться. Возможность-то была, вот только с ориентирами было плоховато. Не было их вовсе. Только что – на два лаптя левее от солнца и где-то туда. Поскольку вокруг очень неэстетично раскинула барханы пустыня. Правда, кое-где, словно остатки шевелюры на лысине, торчала чахлая растительность.
Не знаю, может, это и называется гордым словом «оазис», но именно среди трех пальм и пяти кустов и расположилось стойбище (или лежбище?) банды Рашида. Помимо нашего тряпочного термитника, насчитывалось еще штук восемь таких же сооружений. Несколько верблюдов рассматривали свысока нас с Таньским. Но когда мы унюхали запах коровьего стойла, исходивший от этих кораблей пустыни, их надменность сразу превратилась в коровью же покорность. Лучше бы они пахли соляркой, как и положено кораблям!



ГЛАВА 29

Резиденция Рашида выглядела просто дворцом шахиншаха по сравнению с мусорными кучами его орлов. Еще бы – это был целый трейлер! Настоящий, большой, белый! Когда-то. В смысле бывший белый, а сейчас основательно ободранный и исписанный. Ну как вам не стыдно! Исписанный означает щедро украшенный разнообразными надписями, а для других целей в трейлере предполагаются «удобства».
Перед трейлером был устроен навес, скрывавший под своим слегка потрепанным пузом обеденный гарнитур из пластика – шесть стуликов и столик. Столик изо всех сил старался выглядеть антикварным хендмейдом XVIII века, и, надо отдать ему должное, у него почти получилось. Уж чего-чего, а ручной работы бедолага получил по полной программе – тут тебе и резьба, и ковыряние ножом, и выжигание с прижиганием, и еще много-много интересного, оставшегося, видимо, после трапез Рашида.
Сейчас владелец всей этой роскоши осчастливил своей тушей один из стуликов, развалившись на нем с максимальной вальяжностью. Другой стулик, менее удачливый (а может, и наоборот – у стульев ведь нет обоняния!), получил в качестве утренней нагрузки босые ноги Рашида. Да, похоже, с «удобствами» я погорячилась. Душа там точно нет. А и правильно, грязь – защитная броня тела, редкий микроб доплывет до середины корки.
Увидев нас, Рашид приглашающе кивнул на свободные стулья. Он вообще сегодня был очень благодушно настроен. Хотя кто его знает, может, он всегда с утра добрый, нежный и ранимый, а к вечеру жестокий мир его угнетает.
– Ну садитесь же, чего встали. – Кажется, смысл был именно такой.
Мы с Таньским, переглянувшись, заняли места, максимально удаленные от ног нашего гостеприимного хозяина. А тот, почесав застенчиво выглядывавший из-под расстегнутой рубахи украденный у бегемота животик, приступил к детальному осмотру своей добычи. Взгляд его был настолько сосредоточенным и глубокомысленным, что казалось, еще секунда – и он отправит палец в нос, чтобы извлечь оттуда истину.
Но наш мудрец решил истину пока не извлечь, а изречь. Закончив визуальное знакомство, он снова осчастливил нас раритетным английским:
– Вы должны быть послушными.
– В смысле? – надменно подняла брови я.
– Детка, кажется, не совсем поняла, куда попала, – хрюкнул Рашид. – Сейчас объясню. Но сначала – кто из вас Тания?
Так вот почему вчера он отобрал у своих павианов обе игрушки! Он просто не знает, кто из нас кто, а по общему описанию мы похожи – светлые волосы, светлые глаза, приблизительно одинаковое телосложение, правда, Таньский немного выше меня, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Мы вообще в глаза не бросаемся, мы предпочитаем их выцарапывать.
Переглянувшись, мы мило улыбнулись и уставились на Рашида придурковато-кокетливо, словно две модели на экзаменах в МГУ.
Наш добрый хозяин нахмурил верхнюю бороду (для бровей это слишком густо) и повторил свой вопрос медленно, почти по слогам. Мы улыбнулись еще шире. Вот с тупостью было сложнее, в наших глазах плескался даже резервный запас, больше найти не удалось.

Но Рашиду, похоже, хватило и того, что мы могли ему предложить. Уши его побагровели (насчет лица утверждать не буду, из-под шерсти не видно), он схватил со стола мобильный телефон, набрал номер и что-то возмущенно закудахтал на арабском. Ответ, видимо, его не очень удовлетворил, Рашид нахмурился еще больше, да еще и губы трубочкой вытянул. Картинка получилась та еще – задница черного терьера, севшего покакать.
Я не выдержала и хихикнула. Потом еще раз. Потом еще. А потом плотину прорвало, и у меня начался классический приступ смехоистерики. Очень заразная штука, скажу я вам, особенно когда нервы на пределе, что немедленно подтвердила Таньский, согнувшись от хохота на своем стуле.
Вероятно, наше поведение никак не вписывалось в привычные Рашиду рамки, потому что смотрел он на нас не с гневом, как можно было ожидать, а с искренним любопытством. Дождавшись, пока приступ пойдет на убыль, он, сцепив пальцы на животе, участливо поинтересовался:
– Водички дать? – Мы отрицательно покачали головами. Рашид продолжил: – Я рад, что на этот раз мне попались не только красивые, но и веселые женщины. Я люблю веселых, я сам очень веселый. – Тут меня снова согнуло, потому что совершенно некстати вспомнился Доктор Зло из фильма про Остина Пауэрса, показывающий сыну, какой он веселый и заводной. – Ну смейся, смейся. Все равно я узнаю, кто из вас Тания, мне скоро привезут фото. А потом женюсь на другой. Я бы уже сегодня женился – вот радость-то! – но вы решили со мной поиграть. Ну что ж, так даже интереснее. А если друг Тании поведет себя неправильно, вы обе будете моими женами. Сначала. Понравитесь мне – оставлю, нет – продам. Своим людям не отдам, не бойтесь, – благодетель! – иначе потом вас уже трудно будет продать, я много денег потеряю. Бедуины, которые живут там, – махнул он рукой в сторону… в пустыню, в общем, – очень ценят таких женщин, как вы.
– Там – бедуины, а вы кто? – Таньский справилась со смехоистерикой первой и сейчас очень удачно разыгрывала из себя «прелесть что за дурочку».
– Мы – тоже бедуины. Почти настоящие, – ухмыльнулся Рашид. – Мы просто более цивилизованные по сравнению с теми дикарями. – Ну да, ну да, цивилизованностью так и веет. Просто шибает. – К нам иногда даже туристов привозят, посмотреть на жизнь бедуинов. Но вы напрасно надеетесь, туристы вам не помогут, потому что ближайшее время их не будет, мы сейчас очень заняты. Вами. Можете пока идти. – Мы встали. – Но учтите, вам лучше по лагерю не ходить, иначе мои люди могут нарушить приказ. Я их, конечно, потом накажу, но вряд ли это вас утешит.
– Это уж точно, – проворчала я, обессиленная хохотом.
– Так что сидите и не высовывайтесь, вас будет обслуживать моя жена. Нынешняя. Эй, Гюль! – заорал он, повернувшись к трейлеру. Оттуда выглянула женщина, приносившая нам завтрак. А может, и другая, в этом тряпичном коконе видны были только глаза. – Зовите ее, если понадобится, она услышит.
– А разве она понимает по-английски?
– Понимает, понимает. Она теперь все понимает. – Мне показалось или в голосе Рашида послышалась угроза? – Охрану я вам оставлю, но не потому, что опасаюсь побега. Бежать вам некуда. Просто я берегу свой товар от воров. А та, которая не Тания, пусть готовится. Скоро наступит самый счастливый день в ее жизни! – Смех у парня оказался еще отвратительней, чем внешность.
Мы вернулись в свой термитник совершенно подавленные. Разговаривать не хотелось. Хотелось выть, именно выть. По-волчьи. Вырваться из капкана на этот раз вряд ли получится. Даже лапу не отгрызешь, попались целиком и полностью. Лешка, Лешенька, прости меня, идиотку безмозглую! Ты уже вряд ли сможешь мне помочь. Хотя… Может, именно ты и сможешь! Я просто скажу Рашиду, что меня выгоднее продать не бедуинам, а моему мужу. Сказать-то я скажу, но где гарантия, что этот урод не «женится» на мне перед продажей? Нет гарантии. Ладно, пока у нас есть какое-то время до установления личности Таньского. Да и поведение Хали под вопросом. В общем, пока живу – надеюсь. На лучшее.
Следующие два дня мы видели лишь молчаливую Гюль. Разговаривать с нами она по-прежнему не хотела, но английский действительно понимала.
Новостей от Рашида не было. Вернее, у него новостей не было. Хотя одно уже было ясно и не вызывало сомнений – отношение Хали к моей подруге. И, несмотря на ужас нашего положения, я была очень рада за Таньского. А Таньский грустила, Таньский тосковала. Горькое счастье – теперь эта фраза была для нее не пустым звуком. Счастье от обретения своей половинки, той самой, единственной, предназначенной только тебе, и горечь от осознания того, что эта половинка страдает и мучается из-за тебя.
Утро третьего дня началось с торжественного появления Рашида в нашем термитнике. Он ввалился в сопровождении двух охранников и, высунув из бороды зубы (улыбка у парня такая, прикус ему в детстве не исправили), радостно сообщил:
– Вам очень повезло, вы даже мечтать о таком не могли!
– О таком? – не удержалась я, показывая пальцами сантиметра три. Сарказм со свистом пролетел мимо цели, цель просто не въехала, к моему счастью. Зато Таньский ущипнула меня со всей дури, разъяренно шипя.
– Сегодня вы станете звездами Интернет-видео! – продолжал воодушевлять нас Рашид. – Вас увидит весь мир!
– Надеюсь, не на… – «порносайте» застряло у меня в горле после мощного пинка силой в 9 баллов, эпицентром которого была та же личность, что и щипалась. Она готова была испепелить меня взглядом. Я виновато пожала плечами и запечатала рот ладонями, пока мой болтливый язык окончательно меня не подвел.
– Что это с ней? – удивленно посмотрел на меня Рашид.
– Зубы болят, – пробубнила сквозь ладони я.
– Переживешь. Чтобы во время съемок руки тебе не мешали, мы их свяжем. И тебе, Тания, тоже, – гадко улыбнулся Рашид. – Чтобы неправильное поведение исключить. Ну что, птичка моя, – повернулся он ко мне, – готовься. Сегодня вечером ты станешь самой счастливой женщиной в мире.
Меня чуть не вырвало от восторга.
Нас отвели в трейлер Рашида, связали руки и посадили возле пустой стенки. Рашид и его клон, такой же урод, замотали физиономии черными тряпками. Наверное, думали, что так они выглядят ужасно воинственно. А по-моему, получилось с точностью до наоборот. Глупее не придумаешь.
«Осчастливленная» вечерней перспективой, я вела себя безобразно. А чего терять? Так что к тому моменту, когда мои руки потеряли свободу самовыражения, окружавшие меня павианы понесли ощутимый урон. И держались теперь подальше от меня.
Прямо перед нами Рашид установил видеокамеру. Похоже, управляться с этим невероятно сложным приспособлением умел только он. А ему ведь очень хотелось быть одним из главных действующих лиц этого захватывающего шоу. Поэтому Рашид, зафиксировав камеру и включив ее на запись, быстренько подбежал к нам и что-то громко и грозно завыл по-арабски, периодически показывая на нас грязным пальцем.
А я думала только об одном – меня может увидеть Лешка! Надо хоть как-то намекнуть, где нас искать! Но так, чтобы это пошло в эфир.
К сожалению, единственное, что мне удалось в темпе придумать и осуществить, – одними губами, четко артикулируя, на протяжении всей записи произносить одно и то же слово – «бедуины».
Надеюсь, Лешка меня поймет.



ГЛАВА 30

Когда съемка закончилась, Рашид размотал свою черную портянку и присел передо мной на корточки. Минуты две он по-хозяйски рассматривал меня, затем, взяв своими тухлыми волосатыми сардельками меня за подбородок, эротично (как он думал, наверное) прохрипел:
– Ну вот ты и дождалась, детка. Сейчас вы вернетесь к себе, а ближе к вечеру Гюль отведет тебя в купальню, у меня там настоящая, пусть и надувная, ванна с водой есть. Хорошая вода, теплая, ее солнце греет. И чистая, я всего один раз мылся две недели назад. Сама понимаешь, как трудно здесь с водой, но я хочу, чтобы моя новая женщина пахла приятно. Я потому и люблю европейских женщин, они всегда хорошо пахнут. – Кривые зубы Рашида опять высунулись из бороды. – А вот как я люблю женщин, ты скоро узнаешь. И не забудешь этого никогда. Потому что почувствуешь наконец, что такое настоящий мужчина! – Хрипа в его голосе прибавилось, похоже, Рашид пытался покорить меня согласно правилам, диктуемым дешевыми фильмами. Лучше бы он смотрел русские фильмы, «Джентльмены удачи», в частности. Потому что сейчас его голос больше всего походил на сип Хмыря из этой нетленки. Оч-ч-чень сексуально, не правда ли? А «воркование» продолжалось: – Но знаешь, детка, я забыл, как тебя зовут. Мне говорили, но у вас, русских, такие трудные имена, что я не запомнил. Так как мне тебя называть сегодня ночью? – игриво зашевелилась борода. Это что, его насекомые тоже возбудились?
– Не надо меня никак называть, тебе же выгоднее оставить меня в покое.
– Это еще почему?
– Потому что я замужем.
– Ну и что? Забудь.
– Ты не понял. У моего мужа достаточно денег, чтобы выкупить меня. Тебе это будет гораздо выгоднее, чем продавать меня бедуинам.
– Замечательно! – Рашид выпрямился во весь рост и насмешливо посмотрел на меня. – Очень хорошо, что ты мне сказала об этом. Я свяжусь с твоим мужем и назначу свою цену. Но потом. Сначала тоже побуду твоим мужем. Может, ты после этого уж сама не захочешь возвращаться к своему европейскому хиляку! – Я же говорила, смех у него омерзительный.
– Но я люблю своего мужа! – в отчаянии выкрикнула я. Сволочные слезы все же прорвались из своих мешочков, сумочек или чего там еще и с энтузиазмом бросились прокладывать себе русла на моих щеках, чем немало порадовали Рашида.
– Вот и будешь любить дальше. Меня. – Хрюканье, иканье и ослиные вопли усилились, к хохоту своего вожака присоединились остальные самцы, находившиеся в трейлере. В дверях мелькнула Гюль.
Рашид стоял передо мной, широко расставив ноги. Давно мне хотелось проверить на деле безотказный прием, растиражированный почти во всех боевиках. Связали-то мне только руки. Сосредоточившись, я прицелилась. Осечки быть не должно, заряд достаточно тяжелый и прочный – все те же скетчерсы. Батарея, огонь!
Моя правая нога, умница, проделала все четко. Резкое выпрямление, мощный удар и – ура! Прямое попадание!
Мне показалось или по трейлеру действительно звон пошел? Не-е-ет, это не звон, это Рашид лавры у Витаса решил отобрать. Опера № 8.
Настоящий мужчина, мечта любой европейской женщины, шлепнулся на нижний мозг и, держась за травмированное сокровище, закачался, словно ванька-встанька. Его бойцы подбежали ко мне и, злобно кудахтая, замахнулись прикладами. Сквозь подвывания Рашида прорвалась какая-то команда, видимо, запрещающая портить товар. Нас с Таньским подхватили со стульев и волоком, не развязывая нам рук, вытащили из трейлера. Затем, толкая в спину и возмущенно вопя, погнали к нашему термитнику, где и оставили. Руки нам так и не освободили.
Минут десять мы, сопя, пытались освободиться самостоятельно. Ничего не получалось.
– Неужели придется зубами? – с отвращением посмотрела на грязные и засусленные веревки Таньский.
– Ага, нам только кишечной инфекции не хватало для полноты ощущений, – мрачно проворчала я, безуспешно дергая руками. – Развяжут рано или поздно сами, мы ведь денег стоим, забыла? У Рашида вава пройдет, он успокоится, и нас развяжут.
– Здорово ты его! – хихикнула Таньский. – И где только научилась?
– Не поверишь – впервые в жизни попробовала. Но мне понравилось.
– А вот Рашиду, судя по всему, не очень. Разозлила ты его, думаю, капитально, – сочувственно толкнула меня плечом подруга. – Что теперь будет?
– Можно подумать, до того, как я его обидела, перспективы у меня были самые радужные, – тяжело вздохнула я. – А так хоть душу отвела. К тому же на сегодняшний вечер мой ангажемент скорее всего пропадет. Игривое настроение я Рашиду отбила. Вместе с охотой. Надеюсь.
– Что делать-то будем?
– Сейчас – сидеть и ждать.
– Чего ждать?
– Реакции.
И реакция последовала. Но вовсе не та, какой можно было ожидать. Где-то часа через два в наше убежище проскользнула Гюль. В руках она держала только кувшин с водой, еды видно не было. Ну, это понятно. И за воду спасибо.
Гюль тем временем подошла к нам и, покопавшись в складках своего кокона, вытащила нож. Я инстинктивно шарахнулась в сторону, но Гюль успокаивающе положила руку мне на плечо, а затем перерезала веревки.
– Спасибо, Гюль, – с невольным стоном поблагодарила я, растирая затекшие и распухшие руки. Та неожиданно убрала с лица закрывавшую его тряпку и, серьезно глядя на меня, прошептала:
– Я помогу тебе. Ты смелая. Потом ты сможешь помочь мне. Одна я боюсь.
– Чего боишься? – автоматически переспросила я, опешив от неожиданности. Заговорила наша молчунья, да еще на очень неплохом английском, во всяком случае, гораздо более грамотном, чем у ее мужа. К тому же оказалась совсем молоденькой и очень-очень красивой. И грустной.
– Рашида боюсь. – Губы Гюль задрожали. – Ты не представляешь, какая это тварь, что он сделал с моей жизнью! Но я была одна здесь, а теперь появились вы. Втроем мы сможем убежать, я знаю как. Я уже давно придумала. Я все это время только об этом и думала! – Тонкие пальцы судорожно сжались. – Я…
– Гюль! – послышался рев снаружи. Вождь, похоже, оклемался.
– Мне надо бежать. Потом поговорим, – зачастила Гюль. – Вот, возьми. – И она протянула мне небольшую коробочку из пластика.
– Что это?
– Это специальная мазь, я сама ее сделала, рецепт мне бабушка рассказала. Я для себя делала, но не успела. – Голос девчонки дрогнул. – А тебе она поможет. Ты сейчас намажь этим все тело, и где-то через час оно покроется пятнами и сыпью. Будет ужасно чесаться, но ты не бойся. Это все быстро пройдет, если вымыться хорошенько. Зато выглядеть будешь так, что Рашид вряд ли тебя захочет. Ради этого стоит потерпеть, правда? – улыбнулась она.
– Господи, Гюль, если бы ты знала… – От счастья, от огромного облегчения все слова вылетели у меня из головы и затеяли танцы где-то наверху. Я лишь сидела, глупо улыбаясь и прижимая к груди заветную коробочку.
– Гюль!!! – Рев стал угрожающим и приблизился.
– Я побежала. Удачи тебе. – И, снова спрятав лицо и покорно согнувшись, моя спасительница тенью выскользнула наружу.
А мы с Таньским немедленно приступили к обезображиванию меня. Мазь выглядела странно и пахла странно. Не противно, нет. Но необычно. Для натирания пришлось пожертвовать остатками шали Таньского, потому что руками возюкать мы опасались. Зачем нам сыпь на ладонях, тем более у Таньского? Тут даже такая дубина, как Рашид, заподозрит неладное.
Именно по этой причине намазывалась я в основном самостоятельно, поручив Таньскому труднодоступные места. Нет, не те, которых может достичь лишь самая лучшая в мире зубная щетка, а спину. Всего-навсего спину.
Где-то с полчаса пришлось посидеть без одежды, пока мазь впитывалась. А потом она впиталась…
Я не знаю, с чем сравнить те незабываемые ощущения, с радостным визгом обрушившиеся на меня. В моей жизни подобных встреч еще не было. Причем действие этого снадобья начиналось поэтапно, в той же последовательности, в какой я намазывалась. Словно армия кусючих насекомых, выполняющая план «Барбаросса».
Я могла бы сказать, что зуд был невыносим. Но не скажу. Потому что зуд был ужасный, изматывающий, сводящий с ума, но – выносимый. Я еще и не такое смогла бы вынести, вытащить, выволочь на себе ради избавления от сладостной перспективы оказаться в жарких объятиях Рашида.
Постанывая и поскуливая, я оделась и легла. Лицо Таньского напоминало мне сейчас древнегреческие театральные маски – половинка трагедии, половинка комедии. Скорбь и смех. Но ведь так оно и было. Выглядела я восхитительно отвратительно. Не знаю, чего там понамешала в своем снадобье бабушка Гюль и для чего это ей надо было, но эффект был, да еще какой!
Кожа моя обиженно бугрилась мерзкими пятнами разных оттенков – от алого до фиолетового. Кое-где очумело повыскакивали волдыри, заполошливо таращась белесыми глазами. Лицо распухло, глаза превратились в щелочки. Очаровательное создание!
И впервые в жизни я была счастлива, став уродливой. Коробочку с остатками мази я припрятала, кто знает, вдруг начну хорошеть даже без воды?
Когда ближе к вечеру в наш термитник пришла Гюль с вечерней трапезой, я лежала на своей подстилке и громко стонала. Увидев вошедшую, я показала ей большой палец в знак одобрения и застонала еще громче. Хихикнув, она с громкими воплями выбежала вон.
Через пять минут ворвался Рашид и обалдело застыл, уставившись на меня.
– Это… Но… Как… Почему… – замямлил он, боясь подойти поближе. Ага, прямо Евгений Гор без Надежды Бабкиной – «Как, почему?». Чтобы скрыть смешок, я вскрикнула и заметалась на подстилке. Рашид отскочил еще дальше и наконец смог слепить из отдельных слов целую фразу:
– Что с ней случилось?
– Сама не знаю, – рыдала (от смеха) Таньский. – Она… Она так расстроилась сегодня утром, что попробовала перегрызть веревку на руках зубами. Я отговаривала ее, это ведь мерзкая и грязная гадость, но она не послушалась и жевала веревку до самого прихода Гюль. – Эта зараза уронила голову на колени, плечи ее затряслись. Ой, я сейчас не выдержу, хохот уже свербел в гортани посильнее зуда. Пришлось скорчиться от невыносимых мук. Веревку жевала!
– Ну и что? – недоуменно посмотрел на Таньского Рашид. – И что тут такого?
– А откуда эти веревки? – подняла она залитые слезами глаза.
– Ну, верблюдов привязывали, – пожал плечами вождь.
– Что?!! – вскочила моя безутешная подруга и, размахивая руками, подлетела к опешившему бедняге. – Да как вы могли! Да ведь она может умереть теперь, если не дать лекарства!
– Почему?
– У нее жуткая, просто ужасная аллергия на верблюжью шерсть, она всегда с собой лекарства носит! А у нас все отобрали еще там, в Шарм-эль-Шейхе! А тут вы со своей веревкой! – Заломив в отчаянном жесте руки, эта гениальная актриса аккуратно упала на свою подстилку и зарыдала еще громче.
– Но кто же знал, что она веревку грызть вздумает, – флегматично поскреб бороду Рашид. Сомнений в правдивости слов Таньского у него не возникло, разумеется, в России полно верблюдов, мы в основном на них и ездим. Все как у людей. – Что ж делать-то теперь?
– Лекарство достать, и как можно скорее, – не поворачиваясь, глухо проговорила Таньский.
– Какое?
– Кларитин.
– На, запиши, – вытащил из кармана мобильник Рашид.
– Где? – не поняла подруга.
– В сообщениях, где же еще.
– А, ну да. – Таньский попикала кнопками и, вернув телефон, прошептала, умоляюще глядя на вождя: – Только быстрее, заклинаю вас, быстрее!



ГЛАВА 31

Благодаря спасательному средству Гюль Рашид оставил меня в покое «до выздоровления». Лекарство для меня привезли на следующий день, так что стоны и метания в бреду пришлось отменить. Но омерзительный внешний вид я старательно поддерживала, периодически домазывая светлеющие участки. А к зуду я даже привыкла, как потом буду без него? Гюль обещала, что необратимых процессов на коже не будет.
Вообще за последние дни мы очень сблизились с этой славной девчушкой. Именно девчушкой, ведь ей было всего 17 лет, причем исполнилось недавно, буквально месяц назад. Разумеется, помнила об этом только она, ее «мужу» и в голову не пришло заморачиваться такой ерундой.
Нам было безумно жаль эту тоненькую хрупкую красавицу, любимицу всей семьи. А семья у Гюль была большая – мать, отец, два старших брата, бабушки с дедушками и еще толпа родственников. Причем все они были довольно состоятельны, так что выросла младшенькая в тепличных условиях. К тому же семья Гюль не была мусульманской, они принадлежали к немногочисленной христианской прослойке – коптам. Соответственно, и отношение к женщинам в семье было иное.
Надо ли говорить, что в таком окружении девчонке и в страшном сне не могло присниться, что все, о чем она читала в газетах, видела по телевизору – торговля людьми, бесправное положение женщин, полная и абсолютная зависимость от воли «мужа», – все это может произойти и с ней.
Семья Гюль жила в Каире, а в Хургаде у них была вилла, куда они частенько приезжали на уик-энд. Гюль очень любила ходить на дискотеки в городе – развеселая жизнь туристического центра не могла оставить ее равнодушной. В школе она изучала английский язык, так что проблем с общением не было. Она знакомилась с молодежью из разных стран, с некоторыми поддерживала связь через Интернет. Разумеется, на дискотеку ее всегда сопровождал кто-нибудь из старших братьев, но Гюль и не возражала, так ей самой было спокойнее. Вот полгода назад она познакомилась на такой дискотеке в Хургаде со студентами из Швеции. Три девушки и два парня оказались очень веселыми и компанейскими, они тут же пригласили свою новую знакомую и ее брата Мераба поехать вместе на экскурсию к бедуинам. Гюль и Мераб долго отнекивались, а потом все же сдались. К тому же они, как и большинство египтян, очень редко выбирались на различные экскурсии и видели в своей стране гораздо меньше, чем туристы. Бедуины так бедуины, даже любопытно.
Гюль сначала все очень не понравилось. Ну и что тут особенного – барбекю в пустыне, песни и танцы замотанных в экзотические одежды заросших мужиков и плохо различимых женщин. Скучно. К тому же эти бедуины не очень хорошо пахли, почти так же, как их верблюды, на что Гюль, брезгливо сморщив носик, пожаловалась Яну, одному из шведов.
– Ох, какая же ты привередливая! – рассмеялся светловолосый толстячок. – Ты посмотри, ночь-то какая, звезды вон просто огромные! В пустыне они совсем другие. А чтобы запах не чувствовать, стань с подветренной стороны.
– Это как?
– Чтобы ветер от тебя дул, а не к тебе.
– Все равно воняет! – топнула капризно ногой Гюль. – Поехали обратно!
– Да ладно тебе, сестренка, – обнял ее за плечи Мераб. – Сейчас не получится, мы же можем уехать только вместе со всеми.
– Девушке что-то не нравится? – подошел к ним местный шеф (или как там его). – Ай-ай, такая красавица грустит, так нельзя! Сейчас я прикажу, и мои люди будут петь и танцевать только для тебя!
– Лучше пусть твои люди, а заодно и их начальник, пойдут и вымоются, – презрительно фыркнула Гюль, глядя на гадкого, заросшего бородой до самых бровей мужика. Старый, ему ведь лет 40 уже, пузатый, вонючий – а туда же, весь вечер на нее пялится. Фу!
– Ну откуда же мы воду в пустыне возьмем, красавица, – вроде миролюбиво ответил бедуин, но глаза его злобно сверкнули. Он еще раз улыбнулся и ушел.
Мераб какое-то время ругал сестру за хамское поведение, да она и сама чувствовала, что поступила некрасиво, но потом, заразившись все же общим развеселым настроением, быстро забыла об этом инциденте. И напрасно.
Потому что через две недели ее выкрали прямо с дискотеки, на которой она была в этот раз с Алишером, вторым братом. Но присутствие брата ничем не помогло. Он отлучился на пару минут, а Гюль внезапно ощутила легкий укол в руку, а потом – темнота. В себя она пришла уже в гостях у того самого гадкого пузатого вонючего старика. Это и был ее нынешний «муж», Рашид, которого очень задели спесь и наглость нахальной девчонки. К тому же эта девчонка очень понравилась Рашиду, а он привык получать все, что пожелает. Любым путем.
Укротил строптивицу Рашид довольно быстро. Согнул, но не сломал. Все эти полгода Гюль готовилась к побегу. Она внимательно прислушивалась ко всем переговорам «мужа» и поняла, что его банда «бедуинов» кочует в основном по Синайскому полуострову. В районе Хургады они оказались тогда только потому, что на тот момент других дел (наркотики, оружие, похищение людей и прочие мелочи) у них не было, случился простой. Потому и согласился Рашид на предложение одной из турфирм Хургады поизображать перед туристами бедуинов. Так уж «повезло» Гюль.
Разумеется, сразу после похищения девушки банда снялась с места и перебазировалась в район Шарм-эль-Шейха, в окрестностях которого и кочевала все эти полгода. Ну, окрестности – понятие относительное. Скажем так – в радиусе 3–4 часов езды на машине от Шарм-эль-Шейха. Гюль так ждала, что снова появятся туристы и она сможет убежать. Не появились, банда занималась более доходным и привычным бизнесом. Где-то с месяц назад, как раз после дня рождения Гюль (почему она и запомнила), почти все мужчины из банды, забрав верблюдов, ушли довольно надолго. Как поняла из разговоров Гюль, они доставляли в Шарм-эль-Шейх взрывчатку. Заплатили им за это более чем щедро, а спустя несколько дней прислали еще и премиальные – нас. Пусть пока эти премиальные и нельзя было трогать, но Рашида уверили, что это временно, скоро мы перейдем в полное его распоряжение. Я, собственно, уже перешла, но благодаря мази не вызывала пока у Рашида никаких плотских желаний.
Но мазь заканчивалась, к тому же Гюль услышала недавно, что с Хали Салимом возникли какие-то сложности. Какие именно – она не поняла, но ее «муж» стал все чаще и чаще посматривать на Таньского хозяйским взглядом. А мази на нее уже не было. Надо было спешить.
Помимо приблизительных сведений о местонахождении лагеря, Гюль на сегодняшний день имела спрятанные в тайнике компас, сменную одежду, запас еды и деньги. Все это ей удалось скопить за полгода. Но одной бежать ей было страшно. Да и пешком не уйдешь – поймают. А машину водить она не умела.
Но я-то ведь умела! И мы назначили побег в первую же ночь после прибытия любых гостей. Почему надо было ждать гостей? Да потому что доблестные «бедуины», как правило, напивались при этом вдрабадан, причем практически все, и у нас был шанс уехать незамеченными.
И через пару дней случай представился. Вместе с очередными «партнерами по бизнесу» Рашида. Настоящий такой случай, крепкий, основательный, а не то, что были за неделю ожидания. В лагере периодически появлялись какие-то люди, но на ночь еще не оставался никто. Как правило, они возвращались обратно через пару часов. Мы с Таньским изредка выбирались из нашего термитника под присмотром Гюль, чтобы подышать свежим воздухом, потому и знали о таких кратковременных посетителях. Один, помню, все крутился неподалеку от нас. И чего хотел? Ведь хотеть-то, по большому счету, было нечего. И некого. Наша одежда давно уже превратилась в невразумительные обноски, я по-прежнему «цвела», хоть и меньше уже (мазь заканчивалась), да и пахли мы отнюдь не «Шанелью». Возжелать нас мог только слепой с насморком.
В общем, мы уже были на границе страны под названием Отчаяние, когда с шумом и приветственными выстрелами в лагерь прибыли на двух джипах долгожданные гости. Что уж они там привезли Рашиду – деньги, товар или хорошие новости, – не знаю, но встретил их вожак павианов очень радостно. Пить начали сразу. Через пару часов после начала фуршета Рашид ввалился к нам.
– Ты, – указал он пальцем на пустое место слева от Таньского, – готовься. Глыпт! – Отрыжка была могучая. И вонючая. – Раз она, – палец переместился в мою правую пустоту, – оказалась такой больной, я женюсь на тебе. Теперь можно. Глыпт! – И он, шатаясь, выпал из нашего термитника.
– Что он имел в виду? – жалобно посмотрела на меня Таньский. – Почему можно? Что с Хали, что они с ним сделали?
– Тебе не кажется, что это проблема номер два? – Я вскочила и заметалась, инстинктивно пытаясь собрать вещи в дорогу. Но вещей у нас, кроме двух алюминиевых кружек, не было никаких, поэтому я носилась кругами с этими кружками в руках и бормотала:
– А вот проблема номер один только что посетила нас с визитом. И радуйся, что он нахрюкался, иначе быть тебе его любимой женой уже этой ночью.
– Ой, точно! – побледнела Таньский. – Так чего же мы ждем, нам пора! – И она присоединилась ко мне, беспорядочно суетясь.
Через пять минут такого увлекательного времяпрепровождения я ощутила непреодолимое желание громко и заполошно кудахтать. И, по-моему, у меня начали отрастать перья. Червячка склевать, что ли?
Я остановилась и со злостью ущипнула себя. Потом пробегавшую мимо подругу. Она взвизгнула и разъяренно налетела на меня:
– Ты что, с ума совсем сошла?
– Если тебя это утешит, – миролюбиво проговорила я, – себя я ущипнула в первую очередь.
– Но зачем?
– А затем, что мы с тобой уже почти превратились в двух безмозглых куриц. А это прямая дорога в курятник Рашида, но никак не на свободу. Надо собраться.
– А мы что только что делали? – показала на кружки в моих руках Таньский. – Мы же как раз вещи и собирали.
– Смотрю, щипка тебе мало, – нахмурилась я. – Сейчас пенделя получишь.
– Ладно-ладно, шучу, – уселась на всякий случай подруга.
Нет, уселась-то она не на случай, а на то место, к которому применим пендель. Я пристроилась рядом, и мы стали ждать появления Гюль.
А в том, что она появится, мы не сомневались. Пьянка распространялась по лагерю, как лесной пожар. Мы даже начали побаиваться, что надравшиеся павианы забудут про приказ своего вожака и нанесут нам визит. Обошлось.

Где-то часа через три-четыре вопли и выстрелы начали стихать. Количество спиртного перешло наконец в качество сна. Разнотональный храп сообщил нам об этом с присущей ему прямотой и бескомпромиссностью. Похоже, ребятки не смогли даже добрести до своих жилищ.
А еще через час появилась Гюль. Мы сначала не узнали ее, испуганно шарахнувшись от вошедшего паренька. Хотя с таким тоненьким и хрупким подростком, в которого превратилась переодевшаяся в мужскую одежду Гюль, мы бы с Таньским справились играючи.
– Пора, – прошептала Гюль, бросая нам ворох одежды. – Переодевайтесь.
Повторять не было нужды.



ГЛАВА 32

Одежда оказалась почти новой, правда, это была мужская шкурка, но какая разница?
– Гюль, где ты все это взяла? – полюбопытствовала я, натягивая джинсы. Они оказались мне великоваты, причем довольно ощутимо, но ремень спас положение – теперь они не свалятся. Внизу я их подвернула почти до колена – получилось что-то бесформенное и пузырящееся, теперь можно и рэп бормотать. Йоу!
– Я же говорила, что все это время готовилась, – улыбнулась Гюль. Без своего кокона она стала еще красивее. – Пару раз привозили одежду для всех, оптом, мне и удалось стянуть. Брала несколько пар, потому что обращать внимание на размеры времени не было. Рассчитывала, что хоть что-нибудь мне подойдет. А видите, пригодилось все. Вот только с обувью проблема, – с сомнением посмотрела она на разбитые босоножки Таньского. – В этом нельзя. Надо что-то придумать.
– Некогда думать, – торопила нас Таньский, уже одетая в джинсы и белую рубаху. Она взяла босоножки в руку. – Я пока босиком, а это с собой возьму. Мы же все равно на машине поедем, а там видно будет. Ну, пошли?
– Пошлю, – мрачно буркнула я, – обязательно пошлю. Но потом. Дома.
И мы без сожаления покинули осточертевший нам термитник. Свое грязное тряпье мы оставили на память нашему несостоявшемуся «мужу». Очень надеюсь больше не увидеть его рожу никогда.
А для этого надо было предпринять кое-какие меры предосторожности.
К счастью, ночь была ясной, звездной, к тому же луна оказалась еще мало погрызенной и почти круглой, так что света было достаточно для того, чтобы передвигаться по лагерю свободно, не рискуя наткнуться на храпящие туши.
– Гюль, – наклонившись почти к самому уху девушки, прошептала я, – а ты не видела у гостей мобильные телефоны?
– К сожалению, нет, – так же тихо ответила она, – я старалась не попадаться им на глаза, пряталась. У Рашида точно есть, но он почти всегда держит его выключенным, включает только в определенное время. Здесь же заряжать его негде. Думаешь, я за эти полгода не пыталась хоть на минуточку заполучить этот проклятый мобильник? Не получилось. Ни разу.
– Ладно, тогда действуем по плану.
И мы направились к стоявшим невдалеке джипам, среди которых было и средство передвижения Рашида. Естественно, не «БМВ» и не «Мерседес», а тоже джип. По пустыне ничего больше и не пройдет.
Я посмотрела на датчики бензина всех трех автомобилей. Больше всего горючего было в одном из гостевых. Ключи зажигания торчали в гнездах, здесь всегда так делают, боясь потерять ключи в песке.
Мы обшарили все машины в поисках чего-либо полезного. Нашли. В багажниках гостей стояли канистры с водой, а в одном из бардачков нашлась карта Синайского полуострова со славненькой такой пометочкой крестиком. Замечательно! Спасибо вам, добрые люди. Поскольку воды было много, я решила вымыть хотя бы лицо и руки, чтобы не пугать людей.
В качестве благодарности мы прокололи все покрышки в оставшихся двух джипах, слили бензин из них в пустую канистру, валявшуюся неподалеку, и поставили ее рядом с водой. Завершили мы свой дружественный акт закапыванием ключей в песок.
Ну, кажется, все. Запасы Гюль уже в багажнике, их хозяйка вместе с Таньским сусликами сидят в машине и с надеждой смотрят на меня. Пора!
С замиранием сердца я повернула ключ зажигания, боясь услышать завывание или чихание. Но, слава богу, джип оказался вполне здоровым, без какого-либо недомогания, о чем и сообщил мне бодрым приглушенным ворчанием. Коробка передач тоже работала без скрежета. Все складывалось на удивление удачно.
Я тронулась с места и медленно покатила в сторону от лагеря. В данный момент мне было абсолютно безразлично, куда ехать, главное – убраться подальше, чтобы можно было включить двигатель на полную мощность. А за направлением следила Гюль, у которой был компас.
Отъехав пару километров, мы остановились. Было тихо. Было очень тихо. И очень красиво. В лагере этих павианов как-то не хотелось любоваться природой, но сейчас я в полной мере ощутила бездонное, бесконечное пространство вокруг себя. И почему-то вспомнила другое пространство, тоже бездонное и бесконечное, – пространство океана в ночь после цунами. Но тогда все было гораздо сложнее и страшнее, сейчас же хотелось прыгать и громко орать от счастья – мы вырвались! Понятно, что все было не так, что это только начало пути, а впереди нас ждет еще немало сложностей, но воздух свободы казался таким вкусным! А звезды такими яркими и близкими! А луна…
Так, стоп, опять. Ослабела ты, матушка, в заточении, совсем слаба на голову стала! Я посмотрела на своих спутниц. Судя по их глуповато-счастливым улыбкам, они еще пребывали в том самом эйфорическом болоте, из которого только что вынырнула я.
– Гюль, карта у тебя? – потрясла я за плечо девушку.
– Что? – непонимающе посмотрела она на меня. Затем разум к ней все же решил вернуться. – А, карта. Да, вот она.
– Я очень надеюсь, что этот крестик означает стойбище Рашида, – склонилась я над расправленной картой. – Тогда получается, что мы сейчас ближе к Каиру, а не к Шарм-эль-Шейху. Значит, надо ехать в Каир. Это получается – держать направление на северо-запад. А мы куда двигались, ты следила по компасу? – повернулась я к Гюль.
– Ну конечно. Мы ехали на северо-восток.
– Понятно. Отъехали мы недалеко. Значит, так. Чтобы не наткнуться на любезного нам всем Рашида, едем вначале километров 20 строго на север, затем поворачиваем на запад и едем прямо, все время забирая чуть севернее. В итоге, если верить карте, мы выбираемся на трассу, идущую вдоль побережья Суэцкого залива. Если все пойдет как надо, утром должны быть на нормальной дороге. Так что, пока наши павианы прочухаются, мы уже доберемся до телефона.
– И я позвоню домой! – радостно захлопала в ладоши Гюль. – И все закончится!
– Не кажи гоп, – по-русски сказала я, с сомнением покачав головой.
– Я не понимаю, что ты говоришь.
– Ладно, следи за компасом. А ты, Таньский, за километражом. Будем действовать сообща.
И мы поехали. Там, где земля была голая и скалистая, я выжимала из машины максимально возможное, делая скидки на ночь и отсутствие дороги. В песках мы плелись совсем медленно, иногда пробуксовывая.
Но мы двигались, двигались все дальше и дальше! Вскоре за спиной, на востоке, заалел горизонт. Заспанное солнце, нехотя выкатившись на работу, с удивлением смотрело на смешную машинку с тремя фигурками, карабкающуюся, как больная ревматизмом вошь, по лысине пустыни.
Наверное, мне давно должно было захотеться спать, по закону жанра глазам пора бы закрываться, а носу – начать клевать воздух. Но дикое напряжение, усиливавшееся по мере того, как становилось все светлее, гнало меня вперед без остановки, а заодно гнало и сон.
Я прибавила газу, поскольку видимость теперь была великолепная. Солнце взбиралось все выше и с дурным энтузиазмом обстреливало нас лучами. Хорошо, хоть воды у нас было достаточно. Тепловатая, тухловатая, но все равно вкусная. И наше с Таньским единственное богатство – алюминиевые кружки – оказалось очень кстати, потому что пить прямо из канистры, не обливаясь, у нас лично получалось плохо.
А дороги, нормальной, гладкой автомобильной дороги, все еще не было. Солнце палило нещадно, мы давно уже замотали головы рубашками, прихваченными запасливой Гюль, но пот заливал глаза все сильнее. Неужели мы ошиблись и крестик на карте означал что-то другое? И теперь мы едем в совершенно другую сторону? Нет, если верить карте, в какой бы точке Синайского полуострова мы ни находились, двигаясь на запад, мы все равно должны были попасть на огибающую залив трассу. Лишь бы джип нас не подвел и хватило бензина.
К тому же нельзя было забывать и про Рашида. Если судить по солнцу, сейчас уже почти полдень, так что в покинутом нами лагере все давно проснулись. И Рашид уже забил тревогу, обзвонив всех своих подельников. Очень надеюсь на то, что у них нет вертолета, тогда шанс у нас остается.
Мы все ехали и ехали. А пустыня все не кончалась. Бензина в баке уже почти не осталось, скоро понадобится канистра из багажника. В машине властвовало, уныло посматривая по сторонам, тоскливое молчание. Гюль крепилась изо всех сил, она даже старалась храбро улыбаться. Ну, наверное, она так думала, что храбро улыбается, а на самом деле уголки губ направлялись у нее вовсе не вверх. Вот уже и сами губы начали подрагивать, и нос зашмыгал, и слезы нетерпеливо столпились в уголках огромных карих глаз.
Но тут… Я боялась, что выдаю желаемое за действительное, что от напряжения меня посетил глюк, в пустыне именуемый миражом. Раздавшийся рядом дикий ликующий вопль развеял мои сомнения – впереди была дорога. Шумная, широкая, настоящая!
Наверное, джип с тремя чумазыми существами неопределенного пола (волосы-то у нас были замотаны рубашками), вприпрыжку несшийся напрямик через пустыню к дороге, выглядел довольно экзотично даже здесь, в стране сплошной экзотики. Во всяком случае, наше появление на трассе было встречено хором автомобильных сигналов. Проезжавшие мимо водители оглядывались на нас и что-то весело кричали на арабском, но я не обращала внимания. Стиснув зубы, я выжимала из двигателя все возможное, стремясь побыстрее добраться до какого-нибудь придорожного кафе или заправки, где есть телефон. Встреча с полицией не входила в наши планы, поскольку документов у нас не было, а полагаться на кристальную честность местных стражей порядка мне почему-то не хотелось.
Наконец впереди появилась долгожданная заправка с магазином и кафе. Три в одном, так сказать. Уж здесь-то точно должен быть телефон. Я въехала на стоянку, расположенную рядом, и заглушила движок. Гюль, сняв с головы импровизированный головной убор и пригладив волосы, отправилась звонить. Мы остались сидеть в машине, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. К тому же мы ни слова не понимали по-арабски.
Но как же трудно давалось нам это сидение! Как хотелось мне позвонить Лешке, господи, кто бы знал! Судя по тоскливой физиономии Таньского, ей хотелось того же – услышать голос самого родного в мире человека, пожаловаться ему, уткнуться носом в теплое плечо и нареветься всласть. И позволить себе быть слабой…
Минут через 10 из кафе выбежала сияющая Гюль. Она подлетела к нам, плюхнулась на переднее сиденье рядом со мной и начала радостно тормошить меня, звонко хохоча:
– Ана, я дозвонилась! Я говорила с Мерабом, моим братом! Он сначала не поверил, а потом заплакал! Они уже едут сюда! Бармен в кафе сказал мне, где мы! Это всего в 120 километрах от Каира! Отец и братья скоро будут здесь! Мы спасены! Пошли в кафе, чего тут сидеть, плавиться! Теперь можно потратить все деньги, что я накопила!
Заразившись весельем Гюль, мы, смеясь, направились к кафе. Но напряжение, стянувшее душу в узел, по-прежнему не отпускало. Нам предстояло еще часа полтора ожидания. А люди Рашида явно не сидят на месте.
Поэтому мне очень не понравилось то, что, едва мы вошли в кафе, бармен, говоривший с кем-то по телефону, тут же положил трубку.



ГЛАВА 33

– Ну, что заказывать? – Улыбка никак не хотела покидать лицо Гюль, она слишком засиделась за полгода где-то там, в самой глубине души своей хозяйки. Страх, боль, отвращение, отчаяние – правили бал эти уродцы, спесиво разогнав надежду, веселье, счастье, смех по самым темным углам, туда, где раньше обитали сами. Но теперь армия повстанцев смела ненавистных узурпаторов, и девчонка просто светилась от счастья.
– Давай на свой вкус, – улыбнулась я в ответ, – мы все равно в местной кухне не разбираемся. Только мне, пожалуйста, что-нибудь полегче – салат, фрукты, мороженое, если есть. И, разумеется, попить. Мяса не хочется что-то, из-за жары, наверное. – Хотя на самом деле вовсе не из-за жары. Неуютно мне было, некомфортно, будь у меня шерсть, она бы сейчас стояла дыбом на загривке, уши были бы прижаты и хвост хлестал из стороны в сторону.
– Мне, пожалуй, то же самое, – вздохнула Таньский, подперев щеку ладонью.
– Ана, Тана, да что с вами? – рассмеялась Гюль. – Вы такие смешные сейчас, надутые, серьезные. Хорошо хоть у тебя, Ана, сыпь уже почти не видна, иначе было бы еще смешнее!
– Ага, бородавчатая жаба, размышляющая о глубинных причинах конфликта между желанием и необходимостью, – меланхолично кивнула я.
– Ой, прекрати! – согнулась от хохота Гюль. – Я сейчас лопну! Не смеши меня!
– А никто и не собирался, – вошла я в роль ослика Иа-Иа. Это хоть как-то отвлекло меня. – Суета сует и есть суета, ибо…
Гюль взвизгнула и завалилась на своем диванчике набок, захлебываясь от смеха и размахивая руками. Мы с Таньским переглянулись и покачали головами – ну что ты будешь делать, дите ведь еще совсем, хоть и с покалеченной судьбой.
Где-то через час, когда мы, наевшись, лениво отщипывали от роскошной виноградной грозди самые крупные ягоды, за окном раздался свист лопастей. Вертолет?
– Это папа! – вскочила с места Гюль и бросилась наружу.
Чтобы через две минуты, пятясь, войти обратно. Словно кролик на удава, не отрываясь, смотрела она на остановившегося в дверях Рашида. За спиной вожака маячили еще два самца из его стаи. С омерзительно торжествующей ухмылкой этот урод подошел к Гюль и с размаху ударил ее по щеке. Жалобно вскрикнув, девушка упала. Мы бросились к ней на помощь и тоже получили. Ногой. Били меня впервые в жизни. И оказалось, что это чудовищно больно.
Прижавшись друг к другу, мы сидели на полу и снизу вверх смотрели на Рашида. Мы оказались в одинаковом положении, но чувства, владевшие нами, были разными. Меня душила ярость, хотелось вцепиться в эту жирную заросшую шею и рвать, пока не захрипит. Гюль, поскуливая, с ужасом смотрела на вернувшийся кошмар. Судя по мрачному выражению лица Таньского, ее чувства были ближе к безнадежности.
– Ну что, крысы, – с презрением смотрел на нас Рашид, – не вышло? На что вы надеялись, не понимаю! Неужели серьезно рассчитывали сбежать? Да у нас на всех почти заправках свои люди есть, поэтому я и не волновался особо, обнаружив ваше исчезновение. – Он уселся на ближайший диванчик, заложил ногу за ногу и, ковыряясь грязным ногтем в зубах, продолжил: – А уж как я веселился по дороге сюда, если бы вы только знали! Ведь вы, идиотки, умудрились сбежать именно тогда, когда у вас появился шанс вернуться домой! – Мы растерянно переглянулись, а Рашид заикал и захрюкал. – Да, дочери ослицы, именно так! Сегодня утром в наш лагерь нагрянули люди Мустафы Салима…
– Хали?!! – вскинулась было Таньский, но Рашид толкнул ее ногой на место.
– Сидеть смирно! Папаша твоего Хали расстарался по просьбе муженька вот этой, – кивнул он на меня. Помня печальный опыт подруги, я удержалась от порывистых движений, но сердце бешено затрепыхалось в груди, норовя выскочить. Лешка, родной, ты здесь, ты нашел меня, ты почти спас меня, а я… Господи, сколько бы я ни проклинала эту гадскую соленую жидкость, она по-прежнему предает меня в самый неподходящий момент. Перед глазами все задрожало, очень трудно фокусировать зрение сквозь пелену слез. А Рашид наслаждался, Рашид резвился. – Дошло наконец? И ведь если бы они вас нашли, мне бы не поздоровилось, хозяева вряд ли простили бы меня. А так вы очень выручили своего господина, и поэтому я не убью вас, так уж и быть. Хотя очень хотелось поначалу. Но вам придется очень постараться, ублажая меня, чтобы я не отдал вас своим людям. Я говорил с бедуинами, они готовы купить вас даже после всего, очень уж у них плохо с женщинами. Вернее, без женщин. Гы! – пошутил. Комик мирового уровня. Чарли Чаплин. – Ладно, подъем. Марш в вертолет, а то скоро мои родственнички со стороны жены пожалуют. Встать!
Гюль, услышав о своих, не выдержала и горько заплакала. Мы нехотя поднялись и, подгоняемые Рашидом, направились к выходу. Помощничков вождя не было видно, наверное, уже в вертолете ждут или на улице. Может, попытаться все-таки? Я машинально оглянулась на наш столик, где лежал нож для фруктов, но тут же получила такой мощный толчок в спину, что буквально вылетела на улицу.
И оторопело остановилась. В следующую секунду кто-то попытался оторвать мне руку, с силой дернув в сторону. Пискнув, я поспешила за своей конечностью, она мне еще пригодится. А молниеносное выдергивание морковок из грядки продолжалось. Вот уже рядом со мной таращит глаза ничего не понимающая Гюль. А там и Таньский оказалась в крепких руках парней в полицейской форме.
Теперь доступ к телу Рашида был беспрепятственным, и ему была приготовлена особенно торжественная встреча – прикладом по физиономии. Затем его бережно и аккуратно уронили на землю, сделали массаж почек тяжелыми ботинками, придали тушке изысканную форму, сковав наручниками правую руку и левую ногу, а затем завершили им композицию в духе Эрнста Неизвестного, состоявшую из подельников Рашида.
И тут мы увидели, как к оцеплению полицейских машин с проблесковыми маячками на полной скорости подлетают два автомобиля, резко тормозят и оттуда выскакивают трое мужчин – один постарше и двое помоложе.
– Папа! – отчаянно закричала Гюль и рванулась навстречу, но, сделав два шага, как-то неуклюже осела на землю.
Мы бросились к ней, но родные успели раньше. Отец упал перед дочерью на колени, бережно приподнял ее и, прижав к груди, закачался из стороны в сторону. Один из братьев пощупал пульс Гюль и успокаивающе что-то проговорил по-арабски. Но отец по-прежнему не отпускал свое дитя, словно боялся, что она опять исчезнет. Он взял дочь на руки и попытался встать, но у него не получилось. На помощь пришли сыновья, и они пошли к машинам.
Мы растерянно смотрели им вслед. А нам что, разбираться теперь с полицией? Но в этот момент один из братьев повернулся и побежал к нам.
– Простите нас, пожалуйста, – запыхавшись, заговорил он на хорошем английском. – Это все так неожиданно, мы очень нервничаем, потому едва не забыли о спасительницах нашей Гюль. Меня зовут Мераб.
– Это еще вопрос – кто кого спас, – устало улыбнулась я. – Я – Анна, это – Татьяна.
– К сожалению, я не знаю пока всех подробностей, но по телефону сестра сказала, что именно благодаря вам она смогла вырваться из грязных лап этого сына шакала. – Глаза Мераба сверкнули такой дикой ненавистью, когда он обернулся к Рашиду, что, боюсь, нашего несостоявшегося «мужа» от мести оскорбленных родичей не уберегут даже самые толстые тюремные стены. – Но пойдемте, пойдемте скорее!
Он подхватил нас под руки и буквально потащил к ожидавшим у машины родственникам. Гюль уже пришла в себя и, полулежа на заднем сиденье шикарного «Крайслера», радостно протягивала к нам руки:
– Ана, Тана, видите – папа успел! Он, оказывается, сразу позвонил своему другу в полиции, дяде Халиду, и сюда направили всех полицейских, бывших поблизости.
– Просто я понимал, – счастливо улыбнулся моложавый седой мужчина, совершенно не стеснявшийся слез, – что за вами обязательно вышлют погоню, потому и решил подстраховаться. Но я даже не смел надеяться, что мне посчастливится лично встретиться с негодяем, оскорбившим мою дочь и всю мою семью! – Счастливую улыбку сменила хищная. Ох, Рашид, Рашид! Почему мне кажется, что если ты и останешься в живых, то разговаривать будешь очень высоким голосом.
– Садитесь рядом со мной, хорошо? – тянула нас к себе Гюль.
– Но мы же все не поместимся, – улыбнулась Таньский.
– Поместимся! С нами будет только папа, а братья поедут следом вместе с охраной. Да, папа?
– Ну конечно же! А по дороге вы мне расскажете поподробнее о своих приключениях, и мы вместе придумаем, как вам помочь. О’кей?
– Еще бы не о’кей, – хихикнула Гюль и втянула нас в салон.
И только здесь, в кондиционированной кожаной прохладе, спазм напряжения наконец отпустил меня. Причем без предупреждения, сразу, отчего я медузой растеклась на сиденье. Казалось, из тела вытащили не только все кости, но и мышцы тоже, я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Пожалуй, языком тоже. Хорошо, Гюль начала свой рассказ первой. Правда, это «хорошо» длилось совсем недолго, секунд 30, потому что Фархад, отец Гюль, сразу же прервал дочь, слегка кивнув на безмолвного водителя:
– Доченька, ты нам дома расскажешь, чтобы не пришлось повторять для мамы. К тому же у тебя все невзгоды позади, а вот Ане и Тане надо как-то попасть домой.
– Нам не надо домой, – жалобно посмотрела на меня Таньский. – Ведь правда не надо, Ань?
– Это еще почему? – удивился Фархад.
– Долгая история, – тяжело вздохнула я, – но сначала у меня к вам будет огромная просьба – могу ли я позвонить? У вас ведь есть мобильный телефон?
– Да, конечно, – протянул мне навороченный аппаратик отец Гюль, – только не уверен, что у вас получится позвонить в Россию с дороги.
– Мне не в Россию, – улыбнулась я, – мой муж скорее всего здесь, в Египте. – С замиранием сердца я набрала самый лучший в мире номер. Сердцу надоело замирать, и оно возмущенно бухнуло в грудную клетку – давай-ка подруга, дыши, живи! Ну и что, что механический голос выдал тебе какую-то фразу на арабском? Позвонишь позже, когда приедешь в Каир. Там-то связь получше будет, столица все-таки!
– Не расстраивайтесь, – словно прочитал мои мысли Фархад, забирая телефон, – доберемся до дома, тогда попробуете еще раз. А сейчас, если для вас это не слишком болезненно, расскажите: почему вы не хотите возвращаться домой?
– Давай ты, – толкнула меня локтем Таньский. – У тебя лучше получится.
– Ну давай, – не стала упираться я.



ГЛАВА 34

– Значит, люди Мустафы Салима сегодня утром навестили лагерь Рашида? – задумчиво проговорил отец Гюль, глядя в окно. – Любопытно. Я сам лично не знаком с господином Салимом, но весьма наслышан о нем. И о его сыне тоже. Репутация у парня, прямо скажем, не очень хорошая. Но если Мустафа лично заинтересовался вашей, мадам, – с интересом посмотрел он на Таньского, – судьбой, значит, вам действительно удалось найти тропинку к сердцу Хали. Хотя, если честно, мне всегда казалось, что сердца-то у него и нет. Великолепные мозги, деловая хватка, чутье бизнесмена есть, а сердца – увы. Рад ошибиться. А вы, Ана, предполагаете, что ваш муж здесь, в Египте?
– Я не предполагаю, я уверена в этом, – счастливо улыбнулась я. – Даже его мобильник выдает фразы на арабском, и Мустафу о помощи просил он, Рашид упомянул об этом. Лешка, наверное, прервал гастроли и сразу вылетел сюда, как только узнал.
– Гастроли? – обернулся теперь ко мне Фархад. – А он у вас кто, простите?
– А он у Аны известный русский певец, Алексей Майоров, – торжественно объявила Гюль. – Не знаю, папа, как ты, но я слышала это имя. А вот песен, увы, не знаю. Я вообще раньше русской музыкой не интересовалась, но теперь обязательно буду слушать. Чтобы язык быстрее выучить.
– А зачем тебе русский язык? – удивился отец прихоти дочери.
– Ну как же, папа! – рассмеялась Гюль. – У меня ведь теперь появились две очень хорошие подруги, и я собираюсь к ним в гости, в Россию. Примете? – толкнула она нас с Таньским в бока.
– О чем речь! – улыбнулась Таньский, но улыбка как-то очень быстро сбежала с ее лица, словно появлялась там из-под палки. Или из-под веника.
– А вы, Тана, – внимательно посмотрел на нее Фархад, – что-то не выглядите очень радостной. Все страшное ведь уже позади, вас искали люди Салима, значит, вы сможете обратиться к нему и вместе заниматься освобождением Хали. Разве не так?
– Наверное, так, – попыталась было опять вытащить на свет божий улыбку Таньский, но на этот раз та уперлась – и ни в какую. – Вот только из головы у меня не идут вчерашние слова Рашида о том, что теперь я в полном его распоряжении. Значит, похитителям я стала не нужна. Но почему, почему? Неужели с Хали что-то случилось? – Она закусила губу и отвернулась к окну. Ох, по себе знаю – неблагодарное это дело – кусание губ. Они злопамятные, потом обязательно отомстят, став непослушными.
– Не расстраивайтесь, Тана, – успокаивающе проговорил Фархад. – Скоро все узнаете. Видите, мы уже подъезжаем к Каиру, минут через двадцать будем дома. Отдохнете, приведете себя в порядок, а потом я вам помогу связаться с нужными вам людьми.
– Не знаю, – смущенно протянула я, переглянувшись с Таньским, – неудобно как-то к вам домой ехать. Может, вы нас в какую-нибудь гостиницу поселите, а мы потом деньги вам вернем обязательно.
– Надеюсь, насчет денег вы пошутили, – сухо проговорил Фархад. – В противном случае я сочту это оскорблением.
– Извините, пожалуйста, я ничего плохого не имела в виду, – ох, этот мне восточный менталитет! Хоть и христиане, но понять их сложно. Ишь, насупился. И что я такого сказала?
– Папа, не сердись, мы же очень устали! А Ана особенно, ведь она всю ночь за рулем была. Нам надо отдохнуть. И в гостиницу они собрались, потому что боятся нас стеснить. Правда? – лукаво посмотрела на нас Гюль.
Так, придется, чувствую, все же направиться к ней домой. Хотя, если честно, меньше всего сейчас хотелось быть среди посторонних людей, следить за своими поступками и словами, чтобы не обидеть ненароком родственников Гюль. Но без их помощи нам действительно не обойтись.
А наш «Крайслер» уже плыл по шумным улицам Каира. Я задумчиво смотрела в окно, совершенно не обращая внимания на пестрые витрины и толпы людей. Как вдруг…
– Стойте! – машинально заорала я, не думая о последствиях своего ора.
Вздрогнувший от неожиданности водитель так же машинально утопил педаль тормоза. Наша с ним коллективная попытка примазаться к сообществу машин привела к тому, что это самое сообщество громко и от души обматерило нас со всех сторон воплями гудков и визгами тормозов.
– Что случилось? – испуганно повернулся ко мне Фархад.
Но, увидев позади себя увеличенную копию обезьянки из знаменитой троицы «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», с вытаращенными от ужаса глазами и плотно запечатанным ладонями ртом, покачал головой и что-то скомандовал вспотевшему водителю. Тот кивнул, вытер дрожащей рукой пот со лба, а потом осторожно припарковался у тротуара.
– А теперь, дорогая Ана, объясните нам, пожалуйста, что именно вызвало у вас такую бурную реакцию? – добродушно проговорил отец Гюль, устраиваясь на сиденье поудобнее и с интересом глядя на меня.
Интересы Таньского и Гюль переплелись с его, и этот слепящий луч бил мне прямо в глаза. Я зажмурилась и, набрав полную грудь воздуха, начала каяться:
– Я понимаю, мы чуть не попали в аварию из-за меня, но я увидела что-то совершенно невозможное здесь и побоялась, что мне опять мерещится из-за перенапряжения. Потому и закричала. Зато теперь я точно знаю, что это был не мираж.
– Да что это? – нетерпеливо переспросила Таньский.
– А посмотрите вон туда, – указала я на билборд, стоявший неподалеку.
– Ну и что тут особенного? – непонимающе переглянулись Гюль и Таньский. – Какая-то рыжая красотка.
– Это не просто рыжая красотка! – торжествующе сообщила я. – Это не кто иной, как моя бывшая сокурсница, а ныне владелица Дома Дизайна в Москве Илона Утофф, она же Якутович.
– Серьезно? – обрадовалась Таньский. – Та самая, с которой ты не так давно встречалась?
– Точно! Гюль, – тронула я за плечо девушку, – переведи, пожалуйста, что там написано.
– Так, – деловито начала та. – Там написано, что с 25 июля по 25 августа в Каире проходит Месяц Дизайна, а ваша Илона Утофф и ее Дом – главные действующие лица этого мероприятия.
– А где все это проходит?
– В какой-то галерее, здесь указан адрес.
– Самый уважаемый в мире господин Фархад! – умоляюще сложив ладони, обратилась я к отцу Гюль. – Пожалуйста, я вас очень прошу, отвезите нас по этому адресу!
– Сейчас? – удивленно поднял брови «самый уважаемый в мире господин».
– Да, именно сейчас! – Я пошарила по закоулкам, по сусекам и наскребла еще с колобок мольбы, который и запустила прямо в направлении Фархада. – Поймите, ведь Илона находится здесь уже больше недели, она освоилась, знает все и всех, ей будет гораздо проще найти Алексея и связаться с нашим посольством, чтобы восстановить наши документы. Да и в высший свет, в местный бомонд она, думаю, уже влилась, поэтому и с Мустафой Салимом сможет помочь встретиться. Ну пожалуйста, ну господин Фархад, ну миленький! – еще один, резервный, комочек мольбы.
– Ну, предположим, с Салимом и я вас сведу, это не проблема, – улыбнулся «миленький». – А что касается вашей знакомой – я бы на вашем месте не торопился.
– Почему? – Совсем ослабела ты, матушка, в странствиях своих, что за слезы!
– Это еще что такое! – Похоже, отец Гюль был солидарен с моим «Я». Сговорились, демоны! – Ана, немедленно прекрати! Ты что, маленькая девочка? Иначе, как каприз, твое поведение рассматривать нельзя.
– А чего его рассматривать, не жук ведь раздавленный, – по-русски проворчала я, шмыгая носом. Действительно, стыдоба. Я постаралась, честно, изо всех сил постаралась втянуть слезы обратно (подчеркиваю, слезы!) и снова перешла на английский: – Извините.
– Успокоилась? Ну вот и хорошо. – Фархад протянул мне белейший носовой платок. – А теперь послушай меня. Скажи, кроме того, что эта Илона Утофф является твоей бывшей сокурсницей, вас еще что-либо связывает? Вы близкие подруги?
– Нет, но…
– Я прекрасно понимаю ваши с Таной чувства, но это всего лишь эмоции. А реальность – штука суровая. И теперь попытайся аргументированно доказать мне, зачем чрезвычайно занятой Илоне Утофф бросать свои дела и заниматься вашими? Поверь, ее пребывание здесь расписано по минутам, я немного знаком с проведением подобных мероприятий и знаю, насколько жесткий график у главных действующих лиц. И вламываться, простите за грубость, с требованием помощи к малознакомым людям как минимум неприлично.
– Папа, ну зачем ты так с Аной! – возмутилась Гюль.
– Ничего, все нормально, твой отец прав. – Похоже, в машине стало гораздо светлее от моих пылающих ушей. – Вы не думайте, Фархад, что я всегда веду себя по-свински, это все от усталости.
– Вот и умница. Сейчас приедем домой, вы отдохнете, найдете своего мужа, а потом, если захотите, встретитесь со своей приятельницей. Поверьте, я здесь знаю все и всех гораздо лучше, чем госпожа Утофф. Поэтому пользы от меня все же побольше, верно?
Хлопнув опухшими от стыда ушами, я кивнула. Отец Гюль улыбнулся и приказал водителю продолжить путь.
Путь продолжился, но, как оказалось, у него, у пути, на сегодня были свои планы. Возможно, пиво и девочки, не знаю. В любом случае мы с Таньским в его планы не входили. И путь специально проложился так, чтобы буквально на следующем светофоре оказаться рядом с роскошным лимузином. Стекла у лимузина были затемненными и очень, очень высокомерными. Но и у Фархада автомобиль был не лыком шит, а «металликом» крашен, только что окна были обычными, прозрачными. А у того окна, что оказалось вплотную к лимузину, печально скукожилась я.
Да, понимаю, зрелище не для слабонервных, но зачем же так истерить? Сами посидите у бедуинов пару неделек, а я потом на вас посмотрю.
Но лимузин продолжал истошно орать автомобильным сигналом и мигать всем, что мигается. А потом затемненное стекло поползло вниз, а там…
О-бал-деть! Вот и не верь после этого в судьбу! Посреди перенаселенного Каира встретить на светофоре ту, о ком говорили буквально пять минут назад! Из окна мне ожесточенно махала рукой Илонка!
– Господи, Лощинина, ты откуда?!
Но ответить я не успела, загорелся зеленый свет, и одновременно заистерили остальные машины.
– Не уезжай, слышишь! – Супермодель чуть не вывалилась из окна. – Остановитесь где-нибудь здесь! Иначе обижусь навсегда!
– Можно? – ого, оказывается, не все запасы мольбы исчерпаны в прошлый раз, что-то еще осталось.
Этого чего-то вполне хватило, Фархад кивнул и передал мою просьбу шоферу. А сам вытащил мобильный телефон и, похоже, позвонил сыновьям. И правильно, пусть едут домой, мы их догоним.
Не сложилось. Во всяком случае, у нас с Таньским. Потому что суперзанятая госпожа Утофф утащила нас к себе. Ее глаза сияли такой искренней радостью, а восторг по поводу нашей неожиданной встречи был так неудержим, что отец Гюль не смог противостоять напору Илонки. Взяв с нас железобетонное обещание позвонить и сообщить, как все сложилось, он отпустил нас с Якутович. Не реви, Гюль, мы скоро увидимся, и я познакомлю тебя с Лешкой.



ГЛАВА 35

Нет, все же как приятно не разочаровываться в человеке! Илонка повела себя совершенно неожиданно для своих спутников. Вообще-то она повела не себя, а нас, причем не куда-нибудь, а в свой дворец на колесах. Даже приказала дверцы перед нами открыть, а ведь нас смело можно было закинуть сквозь люк в крыше, словно мешки с картошкой.
Радостно сообщив своим обалдевшим спутникам, что на фуршет сегодня она не поедет, поскольку к ней пришла ее хорошая знакомая, которой необходима помощь и поддержка, Илона грациозно впорхнула следом за нами в лимузин.
– Поехали, Дима! – приказала она водителю. – Домой! – Со стороны руля раздался такой знакомый, такой приятный сейчас скрежет камней. Гоблин Дима?
– Димочка, это вы? – радостно завибрировала я всеми фибрами души. Кстати, всегда стеснялась спросить: а фибры – это жабры?
– Он, он, – нетерпеливо махнула рукой устроившаяся напротив нас Илона. – А дома еще и Борис ждет. Я их всегда с собой беру, это мой НЗ.
– Неприкосновенный запас? – улыбнулась Таньский.
– Нет, надежная защита, – вернула улыбку Илона. – А вы, как я понимаю, Татьяна Старостенко, подруга нашей Анны?
– Да, но откуда…
– Ну, вы с Анной стали просто звездами Интернет-видео. Правда, на довольно специфических сайтах, принадлежащих террористическим группировкам, но зато показывали вас часто. Даже в наших новостях информация прошла. Ох, Лощинина, Лощинина, – покачала головой Илона, наливая в три бокала шампанское, – если бы ты знала, как я перенервничала из-за тебя! И из-за твоей подруги, кстати, тоже.
– Серьезно? – недоверчиво посмотрела на бывшую однокурсницу я. – Но мы же никогда особо и не дружили, а Таню ты вообще не знаешь.
– Дура ты, Лощинина, – грустно сообщила Илона, протягивая нам бокалы. – Я что, по-твоему, рептилия бесчувственная? Ну ладно, давайте выпьем за ваше освобождение, а также за нашу невероятную встречу!
– Да уж, – усмехнулась я, поднимая бокал, – встреча действительно из области ненаучной фантастики.
– Ох, девчата, – выпив шампанское, посмотрела на нас Илона сияющими от радости глазами. – Больше всего сейчас мне не терпится узнать о ваших приключениях все подробности, но я подожду. Во-первых, мы уже почти приехали, а во-вторых, – она забавно сморщила нос, – вы не обижайтесь, но вам надо принять ванну и переодеться.
– Да чего там обижаться, – вернула я бокал, – очень сложно благоухать лилиями после стольких дней, проведенных в лагере бедуинов.
– Где? – широко распахнула глаза Якутович.
– Именно там. В Пицунде.
– Боже, девчонки, – аж заерзала от нетерпения Илона. – Я чувствую, меня ждет еще немало потрясений! О, а вот и моя здешняя хибарка, я арендовала ее на месяц.
Ну и кокетка эта Якутович. Хибарка! Наш лимузин как раз въезжал через отъехавшие в сторону ворота на территорию, площадь которой хотелось почему-то измерять акрами. Обнесенное высоченным забором, здесь скрывалось настоящее поместье какого-нибудь английского лорда. Или пэра. Ухоженные газоны, ровные дорожки, цветники, над которыми поработали самые лучшие ландшафтные дизайнеры, – все это аристократическое великолепие подобострастно окружало надменно поглядывавший на всех сверкающими окнами особняк. И не какой-нибудь там убогий осопляк, жалкая новорусская подделка, которых много расплодилось сейчас в России, а самый настоящий, надутый и важный особняк. Даже заходить в него страшно в таком виде, а вдруг выплюнет?
На пороге застыл второй гоблин, Борис, как и было обещано. Увидев выпавших из машины следом за хозяйкой чучел, он удивленно поднял брови. Раздался скрип несмазанного механизма.
– Так, Боря, у нас гости, как видишь, – деловито бросила на ходу Илона. – Комнаты наверху, надеюсь, в порядке?
– Да, но…
– Никаких «но»! – резко оборвала его хозяйка. – Проводи дам наверх, покажи им комнаты. А вы, – обернулась она к нам, – не стесняйтесь, расслабляйтесь, приводите себя в порядок. Там в ванных комнатах есть чистые махровые халаты, наденьте пока их, потом подберем вам что-то более подходящее. В общем, располагайтесь, а через час жду вас внизу, в гостиной, на торжественный ужин в вашу честь.
– Илона, а в комнатах, куда мы направляемся, телефоны с выходом на международные линии есть? – умоляюще посмотрела я на Якутович.
– Что, не терпится мужу позвонить? – рассмеялась та. – Понимаю. А телефоны должны быть, вот насчет выхода на другие страны – не знаю. Не пробовала звонить. Я в основном своим мобильным пользуюсь. Ну ладно, идите, жду вас через час.
И мы с Таньским направились следом за гоблином Борисом на второй этаж. Роскошь внутреннего убранства особого впечатления не произвела, свой лимит впечатлений я, похоже, уже исчерпала. К тому же по сравнению с аристократическим внешним обликом сэра Особняка нутро у него оказалось плебейским – слишком роскошным, слишком навороченным. К сожалению, такое случается не только с домами.
Наши комнаты располагались дверь в дверь. То есть дверь комнаты Таньского тупо таращилась в дверь моей комнаты. И наоборот.
Держась от нас на некотором расстоянии, Борис молча указал, кому куда, и поспешно удалился, отфыркиваясь, словно кот после тыканья носом в место преступления. С ума сойти, какой чувствительный гоблин попался!
– Ну что, Таньский, – подмигнула я подруге, – на час погружаемся в нирвану?
– Я предпочитаю погрузиться в ванну, – гордо сообщила мне она. – Встретимся на этом же месте ровно через час.
– Ну вот еще, когда захочу, тогда и завалюсь к тебе. Вдруг я раньше справлюсь?
– Это вряд ли, – с сомнением покачала головой Таньский. – Тебе ведь придется долото поискать. Или хотя бы отвертку какую.
– В смысле – коктейль?
– В смысле – инструмент. Корку грязи отковыривать, чтобы не пришлось грязевую ванну принимать, – уже почти скрывшись в своей комнате, уточнила подруга. И быстренько захлопнула дверь.
Я улыбнулась – слава богу, Таньский приходит в норму. А то слишком уж она увлеклась депрессняком, бледная ходит, унылая. Нет, ходила. Теперь, надеюсь, все позади.
Войдя в комнату, я сразу направилась в ванную, включила воду, щедро наплескала пены и отправилась на поиски телефона. Поискам мое отправление явно не понравилось, и они немедленно самоликвидировались, подбросив телефон на самое видное место. А где самое видное? Правильно, телевизор. Вот на нем и притаился радиотелефон.
Радостно цапнув вожделенный аппарат, я вернулась в ванную. Гигантский айсберг пены, вздувшийся над местом омовения, ввел меня в заблуждение. Решив, что воды уже достаточно, я с немалым облегчением сбросила с себя одежду и блаженно погрузилась в пену. И снова в пену. И опять в пену. А вода-то где? Ага, вот, нашла. Сантиметров на двадцать над уровнем дна. Пришлось снова открыть кран. Сидя в пене, словно Афродита (только у нее с пеной морской близкородственные отношения были), я приступила к давно предвкушаемому действу – набору номера Лешки. Не получилось. Сорвалось. Раз, другой, третий. Телефон нагло подмигивал мне цифрами на экранчике и заходился короткими гудками. Еще и ржет, сволочь пластиковая! А не боишься утопления в унитазе? Похоже, не боялся. Знал, что хозяйский.
Ну и ладно. Придется позвонить с Илонкиного мобильника, а пока буду наслаждаться уже подзабытым блаженством.
И оказалось, что отпущенный нам час – это совсем мало. Посмотрев спустя какое-то время на прихваченные из комнаты часы, я заполошно подхватилась, хотела вскочить, но немедленно поскользнулась и с шумом плюхнулась обратно, украсив шлепками пены стены и зеркало. Следующая попытка выбраться из ванной оказалась более успешной.
За оставшиеся десять минут я успела вытереться, расчесаться и высушить волосы. И с удовольствием завернуться в пушистый нежно-розовый халат. А еще я нашла в комнате, у кровати, меховые тапочки. Господи, как мало надо человеку для счастья!
Так, мадам, не прибедняйтесь! Поводов быть счастливой у вас гораздо больше, чем ванна с пеной, халат и тапочки. Кошмар последних дней закончился, впереди – встреча с Лешкой, реабилитация Хали и еще много-много хорошего.
Ну вот, теперь и в зеркало на себя можно смотреть, не провоцируя обратную перистальтику желудка. Сама розовенькая, халат розовенький, тапочки розовенькие – мисс Пигги, ойнк-ойнк!
Я вышла из своей комнаты и направилась было к Таньскому, но тут она выплыла мне навстречу. Халат и тапочки ей достались голубые. Может, поэтому моя подруга даже после часового отмокания и распаривания выглядела бледновато. А благодаря загару – серовато. Но жизнерадостно, это главное.
– Ой, что-то вы сбледнувши как-то, – сочувственно всплеснула руками я.
– Сама такая, только через «я», – бодро парировала Таньский и направилась к лестнице. – Пошли, пошли, нас ведь ждут.
– Ах, ты оскорбухами кидаться! – дернула я ее за пушистые отмытые волосы. – Тогда будешь сама рассказывать про наши приключения, я сегодня уже солировала перед Фархадом.
– Не дождешься, – хихикнула зануда. – Это ведь твоя знакомая, тебе и карты в руки. Вернее, микрофон в зубы.
Препирательства пришлось прекратить, поскольку мы увидели внизу Илонку. Она тоже переоделась, в легкие светлые брюки и светло-зеленый топик. Якутович восседала в кресле, именно восседала, грациозно и царственно. Бокал в ее руках подмигивал рубиновыми искрами. Елки-палки, она что, каждую позу продумывает, что ли? Вот и сейчас – просто обложка для журнала, а не вечерние посиделки.
– Ну, теперь совсем другое дело, – улыбнулась Илона, выпархивая из кресла. – Теперь рядом с вами приятно находиться – чистенькие, красивые, славно пахнущие.
– Ладно, Илонка, не напоминай, – махнула рукой я. – А то мы опять комплексовать начнем.
– И совершенно напрасно, – усмехнулась та, подходя к нам. – То, что вам пришлось пережить, выдержит не всякий мужчина, а тут две слабые женщины. И они еще будут переживать по поводу недавнего внешнего вида! В общем, хватит об этом, пойдемте лучше к столу, поужинаем. И мне, если честно, не терпится услышать ваш рассказ. Надеюсь, вы меня поймете и не будете томить долго?
– Ладно, не будем, – рассмеялась я. – Вот прямо за ужином и начнем.
– Серьезно?
– Серьезней некуда.
Ужин был просто великолепный. Такой вкуснятины мы, казалось, не ели уже лет сто. Поэтому с началом повествования пришлось задержаться минут на 30, пока не перешли к десерту.
А вот десерт растянулся надолго. Илона слушала, не перебивая, лишь переводила взгляд с меня на Таньского. И вот что удивительно – она сидела с совершенно непроницаемым лицом. Неужели боялась потревожить нас чрезмерными эмоциями? Вот уж не ожидала от Якутович подобной чуткости.
Я перешла к завершающему этапу своего рассказа – к описанию ареста Рашида. В этот момент зазвонил телефон, стоявший на столике рядом с Илоной. Она сняла трубку, выслушала говорившего и по-английски велела пропустить кого-то.
Мы с любопытством посмотрели на нее, а потом на дверь. Через пару минут она распахнулась, и в гостиную вошел, приветливо улыбаясь…
Упс.



ГЛАВА 36

– Знакомьтесь, дамы, – улыбнулась Илона, поднимаясь из-за стола, – это мой шеф. Зовут его Омар аль-Магдари, он…
– Знаю, – с ненавистью смотрела я на того самого главного редактора, в кабинете которого и началась наша эпопея. Хотя при чем тут попа? Хм, очень даже при чем. Только мы думали, что выбрались оттуда, как она опять нам приветливо подмигивает одним глазом.
– Но, Илона, – с тревогой посмотрела на Якутович Таньский, – это ведь тот самый тип, что опубликовал статью про Хали, зови скорее охрану!
Аль-Магдари насмешливо расхохотался и уселся в кресло напротив нас. Вальяжный, холеный, с благородной сединой, аль-Магдари больше всего ассоциировался бы у меня с профессором какого-нибудь престижнейшего университета, если бы не одно но… Глаза. Холодные, пустые, кажущиеся белесыми, несмотря на темно-карий цвет, глаза Омара аль-Магдари рассматривали нас, словно бабочек, приготовленных для коллекции, – оценивающе-отстраненно.
– Рад видеть вас снова. – Как мы уже успели убедиться раньше, русский язык этот тип знал неплохо. Акцент, конечно, присутствовал, но понять аль-Магдари нам удавалось без труда. Хотя… Как же не хотелось его понимать! – Вы просто молодцы, уже второй раз являетесь сами, не причиняя нам лишних хлопот. А мы-то голову ломали, как исправить промах этого кретина Рашида.
– Разрешите помочь? – мило улыбнулась я этой твари, придвинув к себе бутылку с вином.
– В чем? – удивленно посмотрел на меня аль-Магдари.
– Голову тебе сломать, гадина! – прошипела я, замахиваясь бутылкой. Пробка не выдержала накала страстей и выскочила (ведь сидела она неплотно, бутылка была откупорена), кроваво-красное вино плеснулось на стол и ковер, но каким-то чудом совершенно не испачкало меня. Бутылка смачно врезалась в стену в том месте, где только что была голова Илонкиного босса, но сам вожделенный предмет его владелец успел переместить вместе с телом в сторону. На шум в гостиную ворвались гоблин Борис и два незнакомых мне типа, судя по облику – местных. Борис глыбой застыл в дверях, а типы подбежали к нам с Таньским и заломили нам руки за спину.
– Но, Илона! – все еще не въезжала в ситуацию Таньский.
– Прекрати! – свирепо покосилась я на подругу. – Ты что, совсем ничего не соображаешь от усталости? Мы опять вляпались, эта гадина заодно со всей сворой. Идиотка, какая же я идиотка!
– Ты даже не представляешь насколько! – холодно усмехнулась Илона Утофф. Она что-то приказала на арабском, и державшие нас типы отошли в сторону. Аль-Магдари, пересевший в другое кресло, достал сигару, со вкусом раскурил ее и окутал нас клубами вонючего дыма.
– А теперь садитесь, побеседуем, – перешла на русский Якутович. – И без глупостей, охрана остается у вас за спиной, иначе мадам Лощинина нанесет немалый материальный ущерб. Ты, Борис, – обратилась она к ожившему валуну, – контролируй вход. Хотя сюда вряд ли кто пожалует, но лучше перестраховаться. И не забудь про ТУ дверь. – Илона многозначительно подняла брови. Кивнув, гоблин вышел.
– Ну вот, – удовлетворенно произнесла Илона, поворачиваясь к нам. – Теперь можно спокойно пообщаться. Но, – предупреждающе подняла она палец, – попрошу без словесной грязи и оскорблений. Умейте проигрывать с достоинством. Поскольку ты, Лощинина, сама того не ведая, очень помогла мне, я и сочла нужным дать вам отдохнуть и день-другой пожить достойно…
– День-другой? – исподлобья посмотрела я на свою бывшую однокурсницу.
– И то только благодаря вышесказанному и еще потому, что я к тебе всегда неплохо относилась. Если бы здесь находилась только эта, – с отвращением кивнула она на Таньского, – то ни о какой ванной, свежей одежде и ужине и речи бы не шло. Она бы у меня сразу отправилась по будущему постоянному месту жительства – в пустыню, к вонючим бедуинам. Почти сразу. А так вы отправитесь туда завтра вечером. Или послезавтра утром, у меня еще есть кое-какие планы насчет вас. Должна же я, помимо материальной, т. е. денег, полученных от вашей продажи, получить и моральную компенсацию! – Она опять взглянула на Таньского, и лицо ее перекосила гримаса такой злобы, что мне на секунду стало страшно. За мою подругу.
– Господи, Илона, но почему? – не удержалась я. – За что? Где мы перешли тебе дорогу?
– Ну что же. – Якутович устроилась поудобнее на диване и тоже закурила, хорошо хоть не сигару, а длинную тонкую сигарету, и с минуту разглядывала нас прищуренными глазами сквозь дым. Затем промурлыкала, обращаясь к своему шефу: – Омар, я могу доставить себе удовольствие посвятить этих дам в подробности нашего дела? Они ведь уже никому ничего не скажут, а мне так хочется отвести душу! – Она опять злобно покосилась на Таньского. – Ведь согласись – моя заслуга в том, что наша почти безнадежная затея все же увенчалась успехом, немаленькая.
– Да ради бога! – небрежно махнул рукой аль-Магдари. – Ты действительно умница, потому можешь поразвлечься. Я, ты же знаешь, вообще не собирался ничего объяснять этим ослицам, но тебя я могу понять. Месть – вкуснейшее из блюд, особенно в холодном виде! – пафосно закончил он, глядя куда-то в сторону.
Я непроизвольно посмотрела туда же. Ничего. Стена, картина, зеркало. А, зеркало! Полюбоваться, видать, любит великолепнейший аль-Магдари на свою выхоленную персону. Словно в подтверждение моих слов Омар встал, подошел к зеркалу и, внимательно рассмотрев свое отражение, выдернул из брови какую-то недостойную торчащую волосинку. Затем вернулся в свое кресло и продолжил вонять. Курить, в общем.
А Илона, победно улыбнувшись, продолжила:
– Как я уже говорила, благодаря тебе, Лощинина, нам удалось то, на что мы уже и не надеялись. Поэтому ты имеешь право знать, почему, за что и где. А заодно и эта толстозадая, твоя подруга.
– Стоп, Илона, – спокойно прервала я хозяйку дома, хотя внутри все кипело. – Ты же сама начала с требования обойтись без оскорблений. Или на тебя это не распространяется?
– Согласна, – кивнула, выпустив облачко дыма, та. – Хотя и не обязана. Так вот, начну издалека. Как ты, Лощинина, знаешь, еще в институтские годы я пришла в модельный бизнес. Карьера моя на Западе складывалась более чем удачно, я работала с лучшими кутюрье. Банковский счет рос вместе с популярностью, я была востребована и, как мне казалось, уважаема и ценима. Хотя не скрою, – нервным движением Илона загасила в пепельнице окурок, – иногда, да что там иногда – очень часто путь к самым выгодным контрактам лежал через постель. Но это в порядке вещей в модельном бизнесе, и никто не будет на тебя показывать пальцем и улюлюкать вслед. В общем, у меня была своя квартира в Париже, успех и блестящие перспективы. Пока на моем пути не появился он. – Якутович встала и, подойдя к столику с разнокалиберными бутылками, бросила в широкий стакан лед и щедро набулькала виски. Какое там «на два пальца» – на кулак! Вернувшись на место, она отпила несколько глотков. Рука ее подрагивала. – Если бы я знала, ЧТО принесет мне это знакомство, я бы, наверное, бросила все, вернулась домой, в Россию, и устроилась швеей-мотористкой на фабрику постельного белья в каком-нибудь Захудалинске! Но тогда, о, тогда! Мы встретились на какой-то вечеринке, уже не помню, на какой. Да это и не важно. Я много слышала о нем, о нем писали в газетах, его показывали по телевизору, о нем постоянно судачили дамы на всех тусовках. И хотя за ним тянулся шлейф скандальных историй, хотя его потребительское отношение к женщинам было хорошо известно, но именно это и разжигало интерес дам. Каждой хотелось познакомиться с этим плейбоем, каждой казалось, что именно она сможет привязать его к себе, приручить, подчинить и потом демонстрировать всем как самый ценный трофей. – Илона отпила еще и усмехнулась. – Говорю – каждой, но под этим словом подразумеваю себя. Именно мне и хотелось заполучить в свое единоличное владение Хали Салима. – Якутович испытывающе посмотрела на Таньского, ожидая реакции, но моя подруга не двинулась с места. Она сидела, опустив голову, лишь руки, судорожно вцепившиеся в мягкую ткань халата, выдавали ее волнение. – И вот наконец мы познакомились. На ту вечеринку Хали пришел со своей тогдашней пассией. А ушел со мной. Затащить его в постель оказалось на удивление просто. А потом, я была уверена: я смогу очаровать его, увлечь и заставить потерять голову. Так и произошло, – скрипуче рассмеялась Илона, хотя в лихорадочно блестевших глазах не было и следа веселья. – Но с точностью до наоборот. Я была очарована, увлечена и окончательно потеряла голову, я! Я стала очередным трофеем Хали! А он… Целых три месяца мы были вместе, и он был великолепен во всем – в ухаживаниях, в щедрости, в постели. Он засыпал меня подарками, он возил меня на уик-энд в Монте-Карло, в Ниццу, в Венецию – по всей Европе. И я была на седьмом небе от счастья и, как вскоре оказалось, на втором месяце беременности. – Тут моя бедная подруга не выдержала и тихо ахнула. Илона мстительно посмотрела на нее: – Да, именно. Я ждала ребенка от Хали и, как только мой врач подтвердил это, радостно сообщила Салиму хорошую, как мне казалось, весть. Особого восторга Хали не высказал, он только попенял мне за то, что я плохо предохранялась, а больше возмущаться не стал. Воспринял эту новость на удивление спокойно. А через неделю проиграл меня в карты саудовскому шейху. – И Илона залпом допила виски.
– Нет! – вскочила Таньский. – Ты все врешь! Он не мог! Он не такой!
– Такой, милочка, такой, – пьяновато ухмыльнулась Илона. – И скоро ты сама сможешь в этом убедиться.
– Не верю, – твердо проговорила Таньский и, садясь на место, добавила: – И не поверю никогда.
– Ну-ну, – покивала моя бывшая однокурсница. – Поживем – увидим. Так вот. Хали Салим – человек честный и, ставя меня на кон, честно предупредил шейха о моей беременности. Но это Абдаллу совсем не смутило, очень уж я ему нравилась, очень он хотел меня заполучить. И заполучил. Его люди явились за мной прямо в квартиру Хали, где я жила последнее время. Они передали мне записку от Хали с просьбой приехать. Я, ничего плохого не подозревая, собралась и отправилась вместе с посыльными. Которые и привезли меня в дом Абдаллы. А уж он вначале воспользовался правом собственника, – криво улыбнулась Илона, закуривая снова, – а потом объяснил мне, что к чему. Я, разумеется, не поверила. Тогда Абдалла набрал номер Хали, и этот мерзавец абсолютно спокойным тоном подтвердил слова Абдаллы, да еще и удивился: чем я, собственно, недовольна? Он нашел подходящую замену себе, шейх сказочно богат, так что я, мол, не только ничего не теряю в этой ситуации, но при правильном поведении еще и выиграю. Я щипала себя за руку, мне казалось, что все это снится, но увы, увы… Все было на самом деле. И на мое напоминание о нашем ребенке я услышала лишь безразличное: «На усмотрение Абдаллы». Вот так. – Пошатываясь, Илона направилась за очередной порцией виски. – Я проревела всю ночь, а утром тихо выбралась из дома Абдаллы и направилась к своему знакомому, журналисту популярной во Франции газеты. Я рассказала ему все, он записал мои слова на диктофон, и скандал грянул! Ну еще бы, такой горячий, просто дымящийся материал! Все газеты мусолили эту тему, репортеры гонялись за Хали Салимом, но он исчез. Вроде бы его забрал домой отец. Наверное, репортеры искали и меня, но я тоже исчезла. Меня тоже забрали, но не мама и папа, а люди Абдаллы. На следующий день после выхода газеты они появились уже в моей квартире, куда я, естественно, вернулась, и, вкатив мне снотворное, чтобы я не шумела и не сопротивлялась, увезли. Все в тот же дом, к Абдалле, который очень доходчиво объяснил мне мое нынешнее положение. После его «объяснений» я потеряла ребенка. – Илона прервала рассказ, занявшись виски, а бедняга Таньский… Я с испугом смотрела на подругу – она сидела согнувшись, прижав одну руку к животу, а вторую – ко рту, бледная до синевы. Глаза ее закатывались, похоже, она вот-вот потеряет сознание. Оторвавшись от виски, Илона тоже заметила это. – Что с ней?
– Не знаю. Танечка, милая, что с тобой? – потрясла я подругу за плечо. Та, глубоко дыша ртом, попыталась мне ответить, но тут же опять зажала рот ладонями и вскочила с места. Я тоже подхватилась, поддерживая ее за плечи. – Илона, где тут туалет? Скорее. Скорее, ей же плохо! Ты что, отравить ее решила?

– Не-е-ет, – сузились глаза Якутович, – еда была отменная. Похоже, тут другое. Отведи ее, туалет там. Потом закончим. А охрана пойдет следом, у дверей постоит. Марш, марш, пока она все тут не изгадила!



ГЛАВА 37

До местного санузла мы добрались за рекордно короткий срок, и то едва успели. Таньскому было совсем плохо, поэтому мы задержались довольно надолго. Под дверью уже давно раздавалось возмущенное сопение, потом наши стражи закудахтали по-арабски, потом начали барабанить кулаками в дверь. На их стук среагировала только я – открыла дверь и, лучезарно улыбаясь, продемонстрировала международный жест. И быстренько захлопнула дверь обратно. Раздались возмущенные вопли и еще более сильные удары, от которых не очень внушительное препятствие, разделявшее меня и беснующихся человекообразных, в ужасе затряслось.
Послышался окрик Илоны. Вероятно, судьба арендованного имущества ее все же волновала. Лягание копытами прекратилось, но шумовые спецэффекты остались.
Я так увлеклась происходящим, что не заметила подошедшую подругу. Таньский тронула меня за плечо и едва слышно проговорила:
– Пойдем, слышишь – скандалят.
– Плевать, пусть верещат, что нам терять, – отмахнулась я и с сочувствием посмотрела на желто-зеленую страдалицу. – Ты-то как?
– Спасибо, хреново, – попыталась улыбнуться Таньский.
– Слушай, ты что – того? – не стала озвучивать свое предположение я, все еще надеясь на версию пищевого отравления.
– Наверное, да, – растерянно посмотрела на меня подруга.
– Что значит – наверное?
– Вообще-то со мной такое впервые, – на мгновение проявила себя прежняя Таньский, но лишь на мгновение. А потом губы ее задрожали, слова никак не хотели выговариваться. Я же предупреждала – нельзя их кусать, губы-то. Злопамятные очень. – Но… ты слышала, что она говорила… я… ребенок… ой, мамочки! – всхлипнув, закрыла лицо руками Таньский.
– Не отчаивайся, – уверенным тоном проговорила я, обняв дрожавшую подругу. – Я еще не знаю как, но мы выберемся, обязательно выберемся. – Мне бы мою же уверенность!
– Но Хали… – начала было Таньский, но тут из-за дверей раздался голос Илоны:
– Обсуждать свое нынешнее положение будете потом, а сейчас – выходите.
– Ты что, подслушивала? – презрительно посмотрела я на бывшую однокурсницу, выводя едва державшуюся на ногах Таньского из туалета.
– Вот еще! – фыркнула Якутович, держась за спиной охранников. Я невольно усмехнулась – а она все же боится меня! Слабое, конечно, утешение, но хоть что-то. – Я и так вижу, что Хали успел обрюхатить и эту самку.
– Видимо, Илона, достойно вести себя ты просто не в состоянии, – бережно усаживая Таньского, обернулась я к уже устроившейся на своем диване хозяйке дома. – Ты очень похожа на свой дом.
– В смысле? – слегка обалдела Илона.
– Все равно не поймешь, поэтому не напрягайся так, а то проблемы со стулом будут. – Я налила минеральной воды и протянула благодарно посмотревшей на меня подруге.
– Каким стулом? – опять не въехала сразу Якутович, затем глаза ее сузились, и она криво усмехнулась. – Ах, да, я же забыла, ты у нас любительница поострить. Ну давай, давай, резвись, пока можешь. Пока тебя понимают. У бедуинов ты сможешь упражняться в остроумии разве что перед верблюдами. А также змеями, пауками и прочей нечистью.
– А я, по-твоему, что сейчас делаю? – нарочито удивленно посмотрела я на Илону. – Я перед ними уже и выступаю. Тренируюсь, можно сказать.
– Ты опять за свое, – понимающе протянула та. – Внимание от своей подруги отвлекаешь. Надеешься, что я забуду о недавнем инциденте? Не надейся. Я даже очень довольна, что она беременна. Ее ценность от этого только возрастет. В бедуинских племенах большая проблема с притоком свежей крови, они там все друг другу родственники, так что этому детенышу, к тому же таких благородных кровей, будут только рады. И плодовитой бабе тоже, – гадко хихикнула Илона.
– Хали обязательно разыщет нас! – вскинула голову Таньский. Она с ненавистью смотрела на снова закурившую хозяйку дома. – Я знаю, его выпустят, разберутся во всем и выпустят! И он будет искать меня! Он ничего не знает про ребенка, не знает, что будет искать НАС!
– Дура ты, дура, – равнодушно процедила Илона, и от ее тона мимолетный порыв Таньского тут же угас, она опять сникла и опустила голову. А Якутович, откинувшись на спинку дивана и пуская дым вверх, продолжила: – Ты что, не слышала моего рассказа? Ты решила, что к тебе Хали относился как-то иначе? Вы сколько были вместе – недели две от силы? Да первое время Хали являет собой сбывшуюся женскую мечту – внимательный, заботливый, страстный. Пока ты ему не надоешь. А надоесть ты ему на момент ареста еще не успела. Что касается твоей уверенности в том, что Хали выпустят, то тут ты права. Его действительно выпустят, причем уже завтра.
– Правда? – забыв обо всем на свете, просияла Таньский.
– Правда, милочка, правда, – усмехнулась Илона. – Только ты напрасно радуешься. Никто тебя искать не собирается. Хали уже и думать забыл о тебе.
– Ты все врешь! – запальчиво зачастила Таньский. – Нас целую неделю никто не трогал в лагере бедуинов, потому что Хали вел себя, по словам Рашида, «правильно». То есть делал все, что ему прикажут, спасая меня. А люди его отца, сегодня утром перетряхнувшие лагерь Рашида, а? Зачем бы они все это делали, будь я безразлична сыну Мустафы? Ты просто завидуешь мне, потому и говоришь все эти мерзости.
– Я? Завидую тебе? – Якутович визгливо расхохоталась. – Большей ерунды я в жизни не слышала! Значит, ты все еще считаешь себя особенной? Ну-ну. Пожалуй, завтра я дам тебе возможность лично убедиться в обратном. А пока объясню вам, что, собственно, происходило последние две недели, почему вы оказались в лагере Рашида и почему я благодарна тебе, Лощинина, за помощь. – Илона опять приложилась к заветному стакану. Ну и горазда же она пить! Хлещет неразбавленное виски стаканами, а опьянела только чуть-чуть. Речь пока вполне связная. – Так вот. Вместе с ребенком я потеряла и свою любовь к этому самодовольному мерзавцу. Я возненавидела его, возненавидела так, что теперь моей единственной целью в жизни стало одно – отомстить. Причем такая банальность, как его смерть, меня не устраивала. Я хотела, чтобы он страдал и мучился, и чем дольше – тем лучше. Я хотела унизить и растоптать его, как унизил и растоптал меня он. Но как, как это сделать? Что я могла? В одиночку справиться с этой задачей, причем так, чтобы не подставиться самой, у меня вряд ли получилось бы. Мне нужен был могущественный союзник. На Абдаллу рассчитывать не приходилось, к Хали Салиму он относился абсолютно безразлично, с Мустафой же портить отношения ему и в голову бы не пришло. И я начала присматриваться к людям, бывавшим в доме Абдаллы. И вот на одном из приемов меня познакомили с партнером Абдаллы по бизнесу Омаром аль-Магдари. – Илона очаровательно улыбнулась своему боссу, тот отсалютовал ей стаканом с виски. – Я все никак не могла вспомнить: откуда же я знаю это имя? Промучилась целый вечер и уже незадолго до окончания приема вспомнила! Пару месяцев назад в газетах прошла информация об очередном скандале, в котором упоминалось имя Сали Халима. Этот тип был в своем репертуаре, умудрившись сбежать с собственной свадьбы через окно туалета. А невестой его была дочь моего дорогого Омара… – Я невольно улыбнулась, глядя на побагровевшее лицо аль-Магдари. Похоже, Илонкин шеф до сих пор лелеял мозоль обиды. – В общем, я улучила момент и передала Омару записку с номером моего мобильного и просьбой позвонить. Я знаю, что, получив записку, господин аль-Магдари отнес мое внимание на счет своей мужской неотразимости, – Илона кокетливо подмигнула шефу, – и, разумеется, на следующий день нашел способ встретиться со мной. После разговора с Омаром я поняла, что удача снова повернулась ко мне лицом, поскольку аль-Магдари вовсе не собирался прощать мерзавцу оскорбления своей дочери и срыва далеко идущих планов. Наши интересы совпали настолько, что с тех пор мы вместе. Омар выкупил меня у Абдаллы, помог перебраться в Москву, где у него был свой интерес, но не было надежного партнера. Зато теперь появился одновременно с моим Домом Дизайна. Я помогала Омару во всем, а он тем временем разрабатывал план, благодаря которому Хали Салим становился нашей послушной марионеткой. И в феврале этого года мы приступили. И Хали Салим стал убийцей своей любовницы Сабины Лемонт. Проделать все это для людей аль-Магдари оказалось проще простого. Разумеется, охрана поместья этой актрисульки не заметила никого и ничего. А красавчик Хали не помнил никого и ничего – еще бы после лошадиной дозы наркотика в шампанском он что-то помнил! Правда, то ли мы с дозой переборщили, то ли Хали оказался слабаком, но этот его ступор, в котором он находился, смешал нам все карты. Поскольку Салим и на самом деле ничего не симулировал, мы поверили в его самоубийство, поверили безоговорочно. Вам не передать, как мы с Омаром рассвирепели! Столько сил потрачено, столько средств, мы уже почти достигли своей цели – и такой облом! Этой скотине, этому мерзавцу удалось сорваться с крючка, избежать своей незавидной судьбы и просто умереть! Вот так – раз, и все! А я? А наши планы? Помнишь, Омар? – Илона подошла к своему шефу и, словно кошка, потерлась щекой о его плечо. Интересно, а обслюнявить, как это делают все кошки, она не забыла? Пометить, так сказать, хозяина. А Якутович, прижавшись поплотнее к своему Омару, продолжила, периодически любуясь собой все в том же зеркале. – Постепенно мы смирились с неизбежным, жизнь продолжалась, наш совместный бизнес процветал, и тут мне на глаза попалось приглашение на встречу выпускников. Я не собиралась вначале никуда ехать, но меня вдруг так потянуло посмотреть на ваши физиономии, вспомнить беззаботную студенческую пору, да и просто отвлечься. И как же я рада, что поехала! Я действительно развеялась, приятно было пообщаться, вернуться хоть на день в другой, беспечный и веселый мир студенчества. Мне захотелось продлить общение со Светкой Жеймовской, как с самой состоявшейся из всех. И мы стали переписываться по электронной почте. В одном из писем Светка упомянула, что ты с подругой отправилась отдыхать в Египет, и очень восхищалась бойфрендом Татьяны. Во мне заговорило женское любопытство, и я попросила прислать фото, если есть. Светка прислала. Надо ли говорить, какое впечатление оно на меня произвело? – усмехнулась Якутович, холодно глядя на нас.
– Ты, – словно раненая птица посмотрела на меня Таньский, – ты все-таки отправила снимок Хали? Но ведь я же просила тебя!
– Прости, – глухо проговорила я, – я не думала, я даже предположить не могла…
– Что так помогу своей сокурснице! – опять заскрипела пенопластом по стеклу славная хохотушка.
Мне захотелось ее убить.



ГЛАВА 38

– В общем, получив от Жеймовской фотографию, я сначала не поверила своим глазам, – смакуя каждое слово, наслаждалась Илона. – Боясь ошибиться, я отправила снимок Омару. Он тут же ответил мне, поздравив и восхищаясь. Чем восхищаясь? Что нужный нам человек оказался в нужном месте в нужное время! Акция в Шарм-эль-Шейхе была уже в стадии завершения, все было готово, подвезена взрывчатка, выбраны точки, назначено время. Она не имела никакого отношения к Хали, это совсем другой бизнес. И тут – такое совпадение! В отеле, расположенном рядом с намеченным для акции, в поте лица трудился господин Салим-младший! Разве можно было не использовать такой шанс – провести акцию и одновременно запустить механизм отложенной за ненадобностью бомбы для Хали! – Впечатленная собственным искрометным юмором, Якутович пьяно расхохоталась. – В Шарм-эль-Шейхе у нас было много своих людей, в том числе полковник Ахмади в полиции. Омар быстро внес нужные коррективы – и вуаля! Все прошло великолепно!
– Великолепно? – не выдержала опять я. – Обгоревшие трупы, изувеченные люди, хаос и страх – это, по-твоему, великолепно?
– Подумаешь, – пожала плечами Илона, – горе большое! Не хватало еще заморачиваться такой ерундой! Мне, по большому счету, абсолютно наплевать на серую биомассу, именуемую людьми. Для меня существуют только те, кто мне нужен.
– Ну ты и мразь! – Меня передернуло от отвращения. – Ради чего ты спокойно шагаешь по трупам! Ради денег? Власти? Или ради банальной мести? А не боишься?
– Чего это? – искренне удивилась моя бывшая однокурсница. – Мифической кары господней? Не смеши, ладно, а то у меня морщинки появятся. А что касается лично вас, дамы, – я уже сбилась, какую по счету сигарету закурила Илона, – то в своих бедах виноваты вы сами, и никто другой. Нашей целью был только Хали Салим, только он. Ни о тебе, Лощинина, ни о твоей подруге и речи не шло. Уехали бы домой – жили бы спокойно дальше. Может, – подмигнула она мне, – даже иногда встречались бы с тобой на посиделках вместе с Жеймовской. Нет, вам надо было сунуться со своим алиби для Салима, курицы безмозглые! – досадливо поморщилась Якутович. – Омару пришлось реагировать оперативно, что он и сделал. Сначала я испугалась, думала, что он своими действиями только все усложнил, но оказалось совсем наоборот…
– Вот видишь, – упрямо подняла голову Таньский, – ты сама сейчас подтвердила.
– Что я подтвердила, милочка? – выдохнула дым в сторону Таньского Илона.
– Что ради меня Хали говорил и делал то, что велели ему вы.
– Разве я именно это сказала? – насмешливо подняла брови хозяйка дома.
– Не совсем это, но ты же сказала, что мы облегчили вам задачу. А как же еще мы могли это сделать? – не сдавалась Таньский.
– Ну, во-первых, для подтверждения версии причастности Хали Салима к взрыву, – лениво начала Илона. – Если вы помните, вас снимали на видео, которое и показывали потом как на сайте Омара, так и на других подобных сайтах. Рашид очень артистично требовал освобождения Хали в обмен на ваши жизни. С ума сойти, Салим великий и ужасный, главный террорист, – хихикнула Якутович. – А во-вторых, вами, вернее, тобой, самочка-мамочка, – показала она сигаретой на Таньского, – действительно шантажировали Хали, но совсем не тем, чем ты думаешь. Мы показали этому слизняку твои фото и сказали, что ты готова дать показания против него, подтвердив, что именно Хали Салим и стоит за ужасными взрывами в Шарм-эль-Шейхе, что ты лично видела и слышала, как он готовил этот чудовищный теракт. Почему не заявила? Да влюбилась, как кошка, и плевать тебе было на все и всех, ведь Хали обещал жениться на тебе и увезти с собой.
– Хали ни за что бы не поверил в такую чушь! – дрожащим голосом попыталась гордо заявить Таньский. Но дрожащий голос не очень способствует гордым заявлениям. Если быть до конца честной – совсем не способствует.
– Поверил, и еще как поверил! – злорадно ухмыльнулась Илона. – ОН-то судит по себе, потому и поверил. И сломался, как сухое печенье. Конечно, не только поэтому, пришлось еще кое-какие не совсем гуманные методы применить, но теперь эта медуза целиком и полностью наша и будет отныне делать только то, что ему прикажут. Поэтому завтра он и выходит на свободу, реабилитированный полностью и бесповоротно. А потом, спустя какое-то время, когда Мустафа окончательно убедится в том, что его сын стал на путь истинный, и официально сделает Хали своим главным компаньоном и наследником, настанет черед Мустафы отойти не только от дел, но и в мир иной. Оставив нам, скорбящим и безутешным родственникам, – притворно всхлипнула Илона, – все свое состояние.
– Стоп, – подняла ладонь я, – почему нам? При чем тут ты?
– Как, разве я не сказала? – Нет, из полупьяной Якутович актриса фиговая, в трезвом виде у нее лучше получалось. – Уже совсем скоро, где-то через месяц, Хали Салим женится на мне.
– Нет, – прошептала Таньский, отрицательно мотая головой, – нет!
– Да, о да! – кривляясь, расхохоталась Илона.
– Но постой, – я ободряюще сжала холодную ладошку подруги, – ведь ты нам целый вечер рассказывала, как ты ненавидишь Хали Салима. А теперь собралась за него замуж. К тому же, насколько я поняла, замуж за него собиралась выйти дочь твоего босса!
– Хочешь превратить жизнь мужчины в ад, – глубокомысленно подняла палец Якутович, – выйди за него замуж. А что касается Лейлы аль-Магдари, то…
– Моя дочь давно уже замужем за достойным человеком, – лениво проговорил Омар. – Гораздо более достойным, чем этот мерзавец Салим.
– А мне сойдет и мерзавец Салим, – хмыкнула Илона. – Ну ладно, – пошатываясь, поднялась она. – Я устала. Пора, пора на заслуженный отдых. И вы идите по своим комнатам, насладитесь напоследок благами цивилизации.
– Погоди, Илона, – поднялась и я. – Но из твоего рассказа я так и не поняла: почему Рашид не решался трогать Татьяну? И зачем сегодня утром люди Мустафы искали нас в лагере бедуинов?
– Рашид – идиот, – небрежно махнула рукой бывшая супермодель, – он просто неправильно понял. Так ему и надо, кстати. А что касается людей Мустафы, ик! – так, похоже, хозяйку дома наконец развезло, – то благодари своего муженька, Лощинина. Не знаю, что он напел Мустафе, чем аргументировал, а может, и шантажировал…
– Ну да, – усмехнулась я, – других методов ты не признаешь.
– Отстань, – досадливо поморщилась Якутович. – Короче, твой Майоров и заставил Салима-старшего предпринять этот спасательный рейд. И опять вы, умнички, сделали все, чтобы спасти задницу тети Илоны! – М-да, смехом это назвать уже нельзя. Ржание свихнувшейся кобылицы – самое то. – Все, – повиснув на Омаре, произнесла, успокоившись, Якутович. – Марш к себе. Вас запрут, а охрана у дверей останется, так что спите спокойно, дорогие товарищи.
Она что-то произнесла на арабском, и порядком подуставшие от безделья стражи толчками в спину инициировали начало движения.
Мне приходилось буквально волочь безразличную ко всему подругу. Похоже, Таньский сдалась окончательно. Думаю, она смогла бы выдержать удар, нанесенный рассказом Илоны, но все это плюс беременность подкосило мою веселую, никогда не унывающую, самую чуткую и заботливую в мире подружку. И ей еще предстоит остаться наедине со своими мыслями на всю ночь? Нет уж, этого допустить я не могу!
– Илона, раз уж я так тебе помогла, – остановившись на самом верху лестницы, обернулась я к своей бывшей однокурснице, – то выполни, пожалуйста, мою просьбу.
– Последнее желание перед казнью, – с трудом сфокусировав на мне взгляд, хихикнула Илона. – Ну, чего тебе?
– Разреши нам ночевать в одной комнате, вдвоем все же не так погано.
– Ох, эти мне девичьи шушул… шушумк… шу-шу-кань-я, – старательно выговорила все же трудное слово Якутович и, махнув рукой, отчего едва не рухнула на пол, почти царственно возвестила: – Хрен с вами, ночуйте вместе. Напоследок.
– Так ты своим сторожевым об этом скажи.
Собравшись с силами (хотя в основном это были силы Омара), чтобы сохранить вертикальное положение, «верная соратница» аль-Магдари что-то прокудахтала. Наши охранники коротко кивнули и так же вежливо, как раньше, отконвоировали нас до места назначения.
– Куда пойдем, Тань, к тебе или ко мне? – предприняла я попытку расшевелить Таньского. Бесполезно, она все так же безучастно продолжала смотреть в никуда.
Поскольку комната, которая в данный момент была «моей», мне была уже знакома, то и потащила я манекен под названием Татьяна Старостенко именно туда.
Когда дверь за нами захлопнулась, а скрежет ключей снаружи ехидно сообщил, что груз в сундуке заперт надежно, я слегка расслабилась. Случайно заметив свое отражение в зеркале, я грустно улыбнулась – там была все та же мисс Пигги. Вот только мордочка этой розовенькой хрюньки уже не лучилась таким предвкушением счастья, как всего пару часов назад.
Почему-то вдруг вспомнился фильм «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Там очень славно показан удар судьбы. Вот такой же гигантский молот методично, раз за разом, вбивал нас с Таньским в стену мрака и безнадежности. И все наши попытки вытащить себя из этой проклятой стенки заканчивались еще более сокрушительным ударом. Таньского, похоже, уже вколотили накрепко. Но со мной этот номер не пройдет. Много раз я попадала в безвыходные на первый взгляд ситуации и твердо знаю одно – надо верить, искренне и твердо, в лучшее. Даже если вокруг сплошной мрак и ни единого просвета – закрой глаза, зажмурься изо всех сил, и из темноты появится сверкающее и пульсирующее облако. Это она, надежда. Иди за ней. Не смотри по сторонам, не сомневайся ни секунды – иди за ней.
И все будет хорошо.



ГЛАВА 39

Вечер уже давно закончился, уступив место вкрадчиво заглядывавшей в окно ночи. Таньский сидела на стуле забытой под дождем куклой. Она послушно поднялась, когда я потянула ее за руку, и пошла следом за мной. Словно маленькую девочку, уложила я свою подругу в кровать и заботливо подоткнула одеяло.
– Спи, Таньский, спи, – присев рядом, погладила я ее по плечу. – Не думай сейчас ни о чем, пожалуйста! Поверь мне, утром все будет выглядеть по-другому, мы что-нибудь придумаем. В любом случае еще не все потеряно, не забывай о Гюль и ее семье. Мы ведь не позвонили им сегодня, они обязательно забеспокоятся. Вот увидишь, завтра обязательно случится что-то хорошее, обязательно, – словно заклинание, повторяла я, убеждая в этом и себя. И подействовало, ура, подействовало! Таньский пошевелилась и, жалобно заглядывая мне в глаза, прошептала:
– Ты правда так думаешь?
– Ну конечно же! – оптимистично улыбнулась я. – Завтра Гюль и ее семья забьют тревогу, разыщут моего Лешку, и они, надеюсь, вместе с полицией, придут за нами. Илона ведь решила нас зачем-то задержать здесь, не отправлять пока никуда, так что все будет в порядке.
– Но то, что она говорила про Хали, – начала всхлипывать было Таньский, но я зажала ей рот ладонью:
– Больше ни слова, ладно? Рассказу этой дряни доверять никак нельзя, ведь она бешено ревнует Хали, это очень заметно. Если твоего аниматора-миллионера действительно выпустят завтра, я думаю, мы найдем способ связаться с ним. Я так точно найду, ведь получается, что все случилось из-за меня и моей страсти к фотографированию.
– Знаешь, – слабо улыбнулась Таньский, – давай не будем искать виноватых. Ты послала снимок Хали, я поперлась в редакцию газеты – отличились обе.
– Вот и молодец, – облегченно боднула ее в плечо я, – вот и правильно. А то ишь – скуксилась, сникла, рассопливилась! Зачем же доставлять удовольствие этой гадючке Илоне таким видом, а? Наоборот, завтра будем цвести и пахнуть назло всем. А теперь спать. Заканчиваются, пожалуй, самые длинные и насыщенные сутки в моей жизни. Вчера в это время мы были еще в лагере Рашида…
– Лучше бы там и оставались, – тяжело вздохнула подружка.
– Не начинай опять, – дернула я ее за выбившуюся прядь волос, – кто же знал, что так получится! Ничего, прорвемся. Спи. Надеюсь, колыбельную тебе петь не надо?
– Нет! – в ужасе заорала Таньский, натягивая на голову одеяло. – Только не это! Лучше к бедуинам, чем слушать твое пение.
– Кабаняка зловредная, – улыбнулась я и, погасив свет в комнате, устроилась на второй половине кровати.
Таньский уже тихо посапывала. Ничего себе, минута – и она в отключке. А вот я, чувствую, заснуть не смо…
Ну вот, я же говорила, что не смогу заснуть. Правда, едва я закрыла глаза, случился какой-то сбой в процессе мышления, отключивший этот процесс прямо в середине слова. Но – пара секунд, и все наладилось. Можно размышлять дальше, пытаясь уснуть. Нет, для того чтобы уснуть, размышлять как раз не надо, надо считать баранов, прыгающих через ручей. А я буду считать Рашидов, прыгающих через скакалочку. Раз – Рашид, два – Рашид, три – снова Рашид.
Ну и за фигом Таньский свет включила, спрашивается? Ведь спала уже!
– Таньский, ты что, в ум еще так и не пришла? – возмущенно забурчала я, перевернувшись на живот и уткнувшись носом в подушку. – Без света ты до туалета дошлепать не можешь?
– Какой еще туалет? – сипло прокукарекали рядом. – Ты чего будишь, выспаться не даешь?
– Это я не даю? – возмущенно села я на постели.
М-да. Неожиданно.
Свет никто не включал – он сам нахально залез через окно и, обежав всю комнату, решил сосредоточить основной удар прямо на нашу кровать. Причем банальным зайчиком солнце ограничивать себя не захотело и отправило в атаку на нас целого солнечного слона. Это сколько же мы проспали?
Я посмотрела на часы. Ого, уже почти двенадцать. Интересно, а хозяйка дома еще дрыхнет или уже вся в трудах, в заботах?
Я выползла из кровати и направилась к двери. Тихонечко, стараясь не скрипнуть (дверью, конечно, а не суставами), я выглянула в коридор и тут же получила угрожающий гавк вместо теплого пожелания доброго утра. Так, охрана на месте.
Предпримем еще одну попытку. Я взяла телефон. Он молчал, словно жених на свадьбе, мрачно посверкивая экраном. Отключила, вот ведь зараза предусмотрительная!
Таньский все еще посапывала в кровати, но мне спать больше не хотелось. Я нанесла визит в ванную комнату, а затем включила телевизор, поставив звук на минимальную громкость. Каналы вещали в основном на арабском, я решила вместо утренней гимнастики поупражняться с пультом дистанционного управления и попрыгать по каналам в поисках чего-нибудь интересного и желательно на английском. Попрыгала. Даже не вспотела. Попрыгала еще раз. И вдруг… на экране мелькнуло знакомое лицо. Я судорожно стиснула пульт и вернула переключенный было канал. К счастью, он шел на английском.
Я затрясла Таньского за плечо, не отрываясь от происходящего на экране и одновременно увеличивая звук.
– Ну что ты меня сегодня достаешь все утро! – возмущенно засопела Таньский, приподнимаясь на локтях. – И зачем трясти меня с таким энтузиазмом, спелые яблоки с меня все равно не посыплются! Да хватит же, кому…
Она замолчала. Увидела, наверное. И услышала.
А на экране чистенький, свеженький, словно и не проведший столько дней в тюрьме Хали Салим позировал перед журналистами. Рядом с ним стоял невысокий плотный человек с абсолютно седыми волосами. И хотя большого сходства с Хали не наблюдалось, но ясно было с первого взгляда – это отец Хали, тот самый Мустафа Салим. Холеное лицо, жесткий взгляд, властные движения – и как Лешке удалось договориться с этим человеком, словно сошедшим с обложки журнала «Миллионер-уикли». Да и Хали с экрана мало напоминал того, отельного Хали. Нет – лицо, волосы, глаза, фигура – все осталось прежним. Т. е. красивым до безобразия. Но наш Хали ходил в потертых джинсах и легкой майке, волосы его всегда чувствовали себя более чем свободно, разметавшись по плечам или нехотя собравшись в небрежный хвост. А экранный Хали был одет в великолепно сидящий на нем светлый костюм, рубашка из тончайшей ткани открывала смуглую шею с поблескивающей, довольно массивной золотой цепочкой. Волосы были гладко зачесаны назад и усмирены немалым количеством геля и лака, на руках спесиво поблескивали бриллиантами массивные перстни.
Если честно, внешний вид ЭТОГО Хали как нельзя лучше укладывался в рамки образа, нарисованного нам Илоной. Господи, неужели все в действительности обстоит именно так, как нашипела нам эта гадюка?
Я боялась взглянуть на Таньского, делая вид, что внимательно слушаю повизгивавшего от журналистского оргазма репортера. Все, что он говорил, выстраивалось в очень логичную и правдоподобную версию происшедшего, придраться было не к чему. У этого мерзавца аль-Магдари мозги и на самом деле присутствуют, причем не только для того, чтобы из-за сквозняка голову не мотало на ветру. Хали Салим был реабилитирован полностью и бесповоротно, как и было обещано Илоной, и сейчас вместе с отцом усаживался в сверкающий новенький «Мерседес». В салоне автомобиля на секунду мелькнуло чье-то лицо.
Ха, чье-то! Рыжие пряди, обрамлявшие это лицо, не оставляли никакого сомнения в том, кто сидит рядом с Хали в машине. Вижу, способность Илоны выглядеть свеженькой и очаровательной после любой дозы спиртного сохранилась.
Я рискнула посмотреть на подругу. Ох ты, да что же с нами, женщинами, происходит во время любовной лихорадки! Глаза Таньского лучились таким счастьем, такой бешеной радостью, что я даже слегка окосела от удивления. Вероятно, мои органы зрения отказывались смотреть на это безумие и потому угрюмо насупились. Т. е. проделали то же, что и брови, – съехались к носу.
– Ну чего ты кривляешься? – даже не пыталась согнать с лица блаженную улыбку Таньский. – Думаешь, очень смешно получается?
– Если бы! – с трудом разогнала глаза по местам я. – Ты-то чего сияешь?
– Ну как же – Хали действительно выпустили, твоя Илона не соврала! – чуть не прыгала от переполнявшего ее восторга подруга. – Теперь и твой Лешка, и семья Гюль легко смогут связаться с ним, тем более что Майоров уже знаком с Мустафой, отцом Хали! Ты молодец, Анюта! – кинулась обниматься эта безумная.
Она попыталась даже повалить меня, чтобы отмутузить подушкой, но, похоже, резкие движения разбудили ее кроху. Замерев на секунду, Таньский привычным уже жестом запечатала рот и утопотала в ванную.
Тем временем репортаж закончился, и я выключила телевизор. Так, с Таньским на эту тему лучше говорить не буду, но мне кажется, что на помощь Хали рассчитывать не стоит. Искренне рада буду ошибиться, но самодовольный красавчик на экране телевизора мне совсем не понравился.
Минут через десять вернулась бледная, но очень жизнерадостная подруга. От вчерашней вселенской депрессии не осталось и следа. Ну и хорошо, проблемы решать эффективнее с веселым и вменяемым напарником, а не со средоточием уныния и печали. Хотя насчет вменяемости я погорячилась.
– Ой, как же есть хочется! – потерла ладошки Таньский. – А особенно винограда хочу, изабеллу, сорт такой, знаешь?
– Таньский, – с укоризной посмотрела я на нее. – Приди в себя побыстрее, ладно? А то я сейчас опять напомню относительно молодой мамочке, сколько лет мы знакомы. Знаю я твой любимый виноград. Кислятина, по-моему.
– Ты сама кислятина! – Таньский направилась к дверям.
– Ты куда собралась?
– Попрошу, чтобы поесть принесли.
Но не успела она сделать пару шагов, как дверь распахнулась и появилась тележка, заставленная едой, которую толкал уже ставший родным гоблин Боря. Следом за ним в комнату вошла Илона.
– Завтрак? – с удовольствием вдохнула вкусные ароматы Таньский. – Очень кстати. Я как раз шла попросить.
– Ну, по времени это скорее обед, – усмехнулась Илона, снисходительно глядя на мою сиявшую подругу. – А ты, я вижу, уже совсем оклемалась? Вчера тебя Лощинина чуть не волоком тащила наверх, а теперь, ишь ты, бодрой козочкой скачешь. – Она кивнула на лежавший возле меня пульт. – Что, телевизор смотрели? Значит, все видели?
– Все, – кивнула я, а Таньский засияла еще больше. – А ты как здесь оказалась? На вертолете прилетела?
– На ковре-самолете, вместе с любимым. – Улыбка Якутович стала совсем змеиной. – Не тупи, Лощинина. Это же все в записи идет, Хали выпустили в десять утра. Кстати, вам интересно будет узнать, что сегодня вечером здесь, в этом доме, состоится прием в честь триумфального возвращения моего жениха, Хали Салима. Вы, кстати, приглашены. Обе.
– Но как? – непонимающе посмотрела я на Илону.
– Разумеется, некоторые меры предосторожности в отношении вас я предприму, не волнуйтесь. – Она направилась к двери и, остановившись у самого выхода, обернулась: – Что же касается Фархада Мерави, оборвавшего мне телефон, не волнуйтесь, он тоже будет на приеме. Зачем же заставлять волноваться столь почтенного господина? Пришлось пригласить все их семейство, чтобы они лично могли убедиться, что с вами все в порядке. Люблю риск, – прищелкнула пальцами Илона.
– Тогда пригласи и Майорова, – предложила я, изо всех сил стараясь удержать на лице маску надменности. Надеюсь, что это была именно она, нацепила-то я ее второпях.
– Но не настолько! – закончила фразу Якутович, скрываясь в коридоре.
Гоблин молча вышел следом, на удивление тихо закрыв дверь.



ГЛАВА 40

– Что она затеяла, как ты думаешь? – озадаченно посмотрела на меня Таньский.
– Понятия не имею! – пожала плечами я. – И гадать не собираюсь, поскольку проникнуть в искривленное пространство ее больного воображения практически невозможно. Во всяком случае, для нас с тобой.
– Вах, как говорит, да? – ввинтив в воздух указательный палец, перешла на грузинский выговор Таньский. – Как песню поет, понимаешь! И вообще – мы будем кушать или мы не будем кушать эту прекрасную еду? Если не будем, я тебя буду кушать, мамой клянусь! – стукнула она себя кулаком в грудь.
– Ладно, матушка Танико, – улыбнулась я, – раз уж тебе так не терпится, давай, налетай. Брюхоног прожорливый.
– До брюхонога мне еще далеко, – с набитым ртом уведомила меня подружка. – Еще месяцев 6–7.
– Судя по аппетиту – максимум три, – запустила я в нее виноградиной.
Бодрому настроению Таньского почти удалось заразить и меня. Но иммунитет к излишней эйфории, выработанный предыдущими приключениями, упорно не давал мне радостно расслабиться, пинками в копчик возвращая в реальность.
Однако должное любезно предоставленной нам хозяйкой дома еде я отдала. Все оказалось замечательно вкусным и свежим. Я не думаю, что это было приготовлено исключительно ради того, чтобы побаловать нас напоследок. Просто другой еды в доме не водилось.
Похоже, все-таки вымотались мы накануне гораздо сильнее, чем я думала, поскольку сразу после обильного завтрака (или все же обеда?) глаза у меня повели себя совершенно свинским, эгоистичным образом. Абсолютно не считаясь с суровой необходимостью хорошенечко подумать над создавшейся ситуацией, озабоченно похмурить брови, раз двадцать измерить шагами комнату, набросать на бумаге кратенький, всего из 37 пунктов, план побега, эти возомнившие о себе невесть что шарики нахально начали натягивать на себя веки! Я боролась, боролась с этой напастью мужественно и стойко. Я даже успела еще увидеть, как Бориска укатил столик с остатками нашего пиршества. Но на этом предел выносливости закончился, и я опрокинулась в постель, заснув, по-моему, еще в полете. Может, все-таки в еду что-то подсыпали?
Но эта версия стыдливо съежилась и уползла под плинтус, едва мы с Таньским проснулись. Потому что проснулись мы на удивление свежими и отдохнувшими, в голове все было чистенько, убрано и расставлено по своим местам. Мысли и идеи благонравно сидели по своим комнатам у компьютеров, соединенных в единую сеть, готовые выдать на-гора конструктивную версию. А после снотворного как обычно бывает? Вялость, апатия и обколовшиеся мысли, едва лепечущие что-то бессвязное и маловразумительное.
Часы уже второй раз за этот день удивили меня, изобразив стрелками так нелюбимое мужчинами время – полшестого.
– Горазда ты спать, Таньский! – сочла своим долгом упрекнуть подругу я, ведь мне удалось проснуться намного, намного раньше ее, на целых пять минут!
– Скучен день до вечера, коли делать нечего! – сообщила мне Таньский, потягиваясь.

– Мудро, – кивнула я. – Впечатляет. Внушает трепет глубиной наблюдения. Но позвольте поинтересоваться – вы это о чем?
– О наболевшем, – хихикнула подруга и, встав с кровати, побрела в ванную.
– Какой кошмар! – раздалось оттуда через две минуты. – Тихий ужас! Вот это зеленое опухшее существо – я? Глазки – щелочки, нос – недозрелая груша – все это я?
– Ты еще забыла брови, щеки и рот, – громко напомнила ей я. – А также уши и волосы! О них тоже есть что сказать!
– Волчица ты, тебя я презираю! – гнусаво провыла в ответ Таньский.
– Ага, еще и «мерзкая притом»! – закончила за нее я. – Все, Таньский, ты прокололась! Ты сообщила мне наконец свое тайное имя, Сисочка!
– Кто? – обалдело выглянула из ванной подруга.
– Это я любя, сократила от Васисуалии Лоханкиной. Васисуалия – Сиса – Сисочка.
– Так, значит, – кивнув, скрылась опять в ванной Таньский.
Ясно, задумала гадость какую-нибудь, опоссум мстительный! Но хорошенько подготовиться к ответу подруги мне не удалось, поскольку входная дверь распахнулась и в комнату вплыла расфуфыренная Илона. Фуфырь была во всем – от макияжа до обуви. Причем определить, какая фуфырь была круче, не получалось – все было на высочайшем уровне. Просто запредельном. Не стоило и надеяться допрыгнуть.
Следом за Илоной вошел все тот же Боря, но на этот раз вместе со вторым гоблином, Димой. С плохо скрываемым отвращением они волокли два вечерних платья, и у каждого в руках было еще по пластиковому пакету.
– Ну что, выспались? – усмехнулась Илона. – Если честно, вы не перестаете меня удивлять. Спокойно и безмятежно дрыхнуть в вашей ситуации – это что-то!
– А что ситуация, – невозмутимо посмотрела на нее я. – Бывало и похуже.
– Да неужели? – изогнула бровь Якутович. – Ну-ну, бодрись. Это даже хорошо. Так, теперь к делу. Гости на прием начнут съезжаться к восьми часам. Чтобы к этому времени были готовы и вы, ясно? Я, как видите, подготовила для вас достойные наряды, чтобы вам было что вспомнить потом.
– Я с трудом сдерживаю слезы умиления, Илона, перестань! – закатив глаза, начала обмахиваться я ладонями.
– Тебе, Лощинина, надо было в театральный поступать, а не в политехнический, – холодно заметила моя бывшая однокурсница. – Тогда твое фиглярство могло бы приносить хоть какую-то пользу. Так вот. Платья, думаю, придутся вам впору, я редко ошибаюсь с размерами. Туфли тоже должны подойти.
– Когда? – опять не удержалась я.
– Что – когда? – Маленькая пакость, а приятно. Видеть снова тупой взгляд Якутович.
– Когда должны подойти туфли? И откуда они идут?
– Хватит! – раздраженно рявкнула Илона. – Не угомонишься – весь вечер просидишь здесь, на прием пойдет только твоя подруга. В общем, в пакетах – обувь, колготки, белье, косметика. Приводите себя в порядок, а ровно в восемь за вами зайдут ваши кавалеры на этом приеме – Дима и Боря. Они весь вечер будут ходить с вами под ручку, за ручку, в обнимку – в общем, вплотную.
– Вот радость-то! – буркнула появившаяся из ванной Таньский.
– Да еще какая! – торжествующе улыбнулась Илона. – Вы не смотрите на их грубую внешность, когда надо – они очень быстрые и ловкие. И очень сообразительные, кстати. А еще – прекрасно знают расположение некоторых точек на теле человека, при незаметном нажатии на которые этот самый человек мгновенно теряет сознание. Так что, дамы, – развела руками Якутович, – если вам в голову придет бредовая идея сказать и сделать что-либо лишнее – вас вырубят. И в следующий раз солнце вы увидите уже в пустыне. Причем не надейтесь, что будете жить вместе, в одном лагере. Вас уже ждут, причем с нетерпением, в совершенно разных, максимально удаленных друг от друга, племенах. Так что – либо вы ведете себя послушно и спокойно, и тогда сможете насладиться цивилизацией и провести вместе еще какое-то время, либо – одно легкое нажатие, и игрушки выключены. И кстати, – уже уходя, обернулась Илона, – если вы не хотите испортить жизнь семье Мерави, не напрягайте их, ладно? Ведите себя с ними весело и непринужденно, чтобы у них не возникло сомнения в вашем благополучном скорейшем возвращении на родину. Если же они, не дай бог, что-то заподозрят и попытаются вмешаться, все закончится для них очень печально. Вопросы будут?
– Нет, – процедила я. Таньский промолчала.
– Ну вот и славненько. Значит, жду вас с кавалерами внизу ровно в восемь. Кстати, прием я организовала на улице, там гораздо комфортнее и просторнее, чем в доме. Но вас это обнадеживать не должно. Димочка и Боренька свое дело знают. Да, мальчики?
Мальчонки кивнули и двумя глыбами двинулись следом за хозяйкой. Дверь захлопнулась.
– Ну, а теперь что делать? – растерянно посмотрела на меня Таньский. – Эта дрянь и на самом деле может навредить Гюль и ее семье! Вот если бы они догадались сообщить в полицию, прежде чем идти сюда!
– Сама подумай, зачем? – Я подошла к окну. Сумерки уже разбавили насыщенные краски дня, приглушив их яркость. – Илона пригласила всю семью Гюль на прием, значит, с нами все в порядке. Ради чего идти в полицию? Думаю, ни у Фархада, ни у Гюль даже мысли такой не возникнет. Да и в чем можно подозревать Илону Утофф?
– Но что же нам делать? – Так, вижу, страшные рассказки про капризы и перепады настроения у беременных женщин вовсе не вымысел. Только что веселая и жизнерадостная Таньский опять смотрела на меня полными слез глазами. Правда, через минуту слезы высохли, и подружка, понимающе подмигнув мне, рассмеялась. – Ага, поняла! Ты мою сообразительность проверяешь! Ну конечно, как я могла забыть, в честь кого затеян этот дурацкий прием! Уже через два часа я увижу Хали, господи, наконец-то! Так, я в душ, я быстренько, не волнуйся, мы все успеем. А ты пока с платьями разберись, где чье, – деловито прощебетала она и упорхнула в ванную.
Можно было, конечно, вконец расстроиться и, уныло шмыгая носом, порезать принесенные вечерние платья в лоскуты. А потом, готовясь к жизни в пустыне, сесть и начать плести из этих лоскутов половички, чтобы окончательно сразить своего будущего бедуинского мужа. Пусть потом радостно скачет на верблюде и стреляет из ружья, не в силах совладать с переполняющим его восторгом – эй, люди, слушайте, я купил себе жену, белую, красивую, большую, и ОНА УМЕЕТ ПЛЕСТИ КОВРИКИ!
Но бедняге бедуину придется бедовать без меня. О, скороговорка получилась. И это все, что получится из замысла Илоны. Это я обещаю.
А пока нужно посмотреть, чем там нас осчастливила госпожа Утофф. Ну что же, во вкусе ей не откажешь, платья великолепные. Они, конечно, ни в какое сравнение не идут с фуфырью Илоны, но тоже очень и очень достойные. Одно – нежно-розового цвета с теплым золотистым отливом, а другое – светло-кремовое с легким, похожим на изморозь узором. Примерив оба, я поняла, что мне предназначалось розовое золото, а Таньскому – зимний узор. Туфли были одного фасона, белые и очень изящные. Отличались они только размером.
В этот момент из ванной показалась Таньский. Я показала ей ее платье и помчалась принимать душ.
Ну что же, милая моя однокурсница, ты решила поиграть в адреналиновые игры? Мы принимаем вызов!
Увлекательная все-таки это штука – приводить себя в порядок. За этими скучными словами скрывается столько удовольствия, вдохновения, артистизма! А если к этому добавить желание победить, то результат, как правило, превосходит самые смелые ожидания.
Так и получилось. Поскольку одно из моих тайных имен – Скромность, отмечу лишь то, что мы остались довольны. Мы справились не только с макияжем, но и с прическами, и с маникюром. Вот.
Немая сцена, последовавшая вслед за появлением наших кавалеров, взбодрила нас еще больше. Вы когда-нибудь камнепад наблюдали? Да? Тогда вы можете на минуту представить тот грохот, который произвели нижние челюсти гоблинов при падении на пол.
Одобрительно кивнув друг дружке, мы понесли все это великолепие, т. е. себя, вниз по лестнице. Быстренько подобрав свои запчасти и поставив их на место, Димочка и Боренька догнали нас на середине лестницы. Мне достался первый, все остальное – Таньскому.
Крепко ухватив меня под локоток, Дима проскрежетал:
– Только без глупостей, поняла? И без приказа рот не раскрывать.
– Золотко мое, а как будет звучать этот приказ? – мило улыбнулась я. – Внимание, рот ра-а-аскрыть! Так, да?
– Поговори мне еще, – гнусно ухмыльнулся гоблин и слегка надавил пальцем на…
Я даже не успела понять, где именно находилась эта точка на моем теле, поскольку оглушающая волна невыносимой боли чуть не заставила мое сердце остановиться. Я покачнулась и, наверное, упала бы с лестницы, не поддержи меня это неудачное творение доисторического каменотеса.
– Ну вот, думаю, теперь ты поняла все, – удовлетворенно посмотрел на меня «кавалер».
– Но от подруги уводить меня уговора не было, – упрямо сжав губы, я ускорила шаг и догнала шедших чуть впереди Таньского под ручку с Бориком.
Мы вышли из дома. И в восхищении замерли, забыв на какое-то время, где мы, с кем мы. Сгустившиеся сумерки играли в прятки с причудливой подсветкой, затейливо расположенной в самых неожиданных местах сада. Ажурные столики, словно гигантские орхидеи, томно расположились на лужайке. На временной эстраде, украшенной гирляндами цветов, уже играл оркестр. Нежная, красивая мелодия обволакивала, увлекала, поила негой. Хотелось закрыть глаза и представить, что рядом – Лешка и сейчас мы пойдем танцевать…
– А вот и наши гостьи из России, господин Салим. Позвольте представить – Анна Лощинина и Татьяна Старостенко. – Раздавшийся у нас за спиной голос Илоны, говорившей на английском, заставил меня вздрогнуть и вернуться в паршивую действительность.
А что она была паршивой, я поняла сразу, едва повернулась. Перед нами, вежливо и отстраненно улыбаясь, стояли господин Мустафа Салим и его сын, на руке которого повисла мадам Утофф.
– Хали! – рванулась было Таньский, но, вскрикнув, замерла, глядя на своего мужчину с такой отчаянной любовью, с таким счастьем, что проняло даже Салима-старшего.
– Минуточку, – нахмурил брови он, пристально вглядываясь в лицо Таньского. – Хали, ведь это женщина, которая…
– Знаю, отец, – слегка поморщившись, не очень вежливо оборвал его Хали. Разговор шел на английском. – Добрый вечер, Татиана, – холодно кивнул он Таньскому, – рад снова видеть вас. Вы великолепно выглядите.
– Но я… – растерянно начала было моя подруга, однако, наткнувшись на змеиный взгляд Илоны, замолчала. А Хали, наклонившись к спутнице, нежно проворковал:
– Дорогая, покажи нам свой чудесный сад, пока остальные гости собираются. – И, отойдя от нас на несколько шагов, громко сказал своему отцу: – Слава Аллаху, эта русская не стала устраивать скандал! Не люблю говорить женщине в лицо, что она мне надоела.



ГЛАВА 41

Я молчала, боясь посмотреть на Таньского. Мне было тошно, так тошно, как никогда. Впервые в жизни я столкнулась с таким подлым и омерзительным предательством. Ведь я же помню, как еще совсем недавно смотрел этот холеный хлыщ на мою подругу. Я думала, что я уже достаточно взрослая, обремененная некоторым количеством жизненного опыта женщина, которая может отличить настоящее, всепоглощающее чувство от обычного курортного флирта. Оказалось, что я просто 15-летняя пацанка, наивно хлопающая глазками.
– Ну, что застыли? – заработала рядом камнедробилка. – Весь вечер тут столбами торчать будете?
– А есть еще какие-то предложения? – повернула голову я к своему очаровательному спутнику.
– Безусловно, – гордо выговорил Димон умное слово. – Для нас приготовлен столик под номером 13, за которым мы с Борисом и собираемся провести этот вечер. Да, дружище?
– Умгум. – Вот за что уважаю Борю, так за лаконичность высказываний.
И нас, словно две льдинки в пору ледохода, неудержимо поволокло к столикам и, покружив в водоворотах, вынесло возле одного из них, украшенного табличкой с номером «13». Расположен он был возле изящной перголы, увитой плетущейся розой. Причем стоял так, что два креслица были вплотную придвинуты к этой перголе, а три других замыкали круг.
Разумеется, нас засунули (вежливое «усадили» тут явно не в тему) именно на эти два креслица. А гоблины придавили своими тушами запирающие нас сиденья. Все было продумано до мелочей – теперь кавалеры могли посвятить себя священному для них процессу – пожиранию. Всего съедобного, что было на столе и что разносили порхавшие вокруг официанты. А нам дергаться было бесполезно – мы оказались в западне. Ну что ж, значит, пока займемся другой проблемой – Таньским.
Я наконец рискнула посмотреть на нее. И, каюсь, чуть было не щелкнула челюстью о стол. Моя подруга, совершенно спокойная, безмятежно наслаждалась фруктовым салатом. Причем спокойствие было не нарочитое, а самое настоящее, вальяжно раскинувшееся на плечах хозяйки. Вероятно, выражение моего лица можно было смело выдвигать на премию «Обалдение года». Таньский, заметив это, улыбнулась и, наклонившись ко мне, тихо сказала:
– Ну что за вид? Не смеши меня, ладно?
– Не смеши? – Бедствие на моем лице стало еще масштабнее, и Таньский, всхрюкнув, толкнула меня локтем:
– Ну прекрати же!
– Эй, там, – оторвались от своих кормушек гоблины, – что за болтовня?
– А в чем проблема? – повысила голос Таньский. – По-моему, нам запрещено общаться с посторонними, а беседы друг с другом, наоборот, поощряются. Если вы настолько тупы, что не в состоянии уяснить свою задачу, вон, идет ваша хозяйка, уточните. – Браво, Таньский!
– Ну, как вам наш вечер? – действительно подошла к нашему столику Илона. Она была одна, без своих спутников. – Как встреча с Хали, милочка? – ехидно посмотрела она на мою подругу. Та, поднося ко рту кусочек ананаса, невозмутимо произнесла:
– Вечерочек неплохой, ничего не скажешь. А с Хали я еще не встречалась пока. Жду обещанного.
– Как это не встречалась? – Так, появилась еще одна претендентка в моей номинации. Причем очень серьезная претендентка. – Да буквально десять минут назад кто тут повизгивал «Хали!», а?
– Бывает, – улыбнулась Таньский. – Ошиблась. Это не Хали Салим. Это совершенно посторонний тип какой-то.
– Ах, вот оно что! – звонко расхохоталась Якутович. – Ну разумеется, это злобный инопланетянин, принявший облик Хали Салима. Ему удалось обмануть всех – друзей, знакомых, родного отца Хали, но обмануть любящую женщину не под силу никому! – подняв вверх указательный палец, с пафосом провыла она. – Господи, вот дура-то! – Все еще смеясь, Илона повернулась и собралась уходить, но тут, скрипнув креслицем, приподнялся Димон.
– Тут, эта… – забубнил он, выковыривая из закоулков попрятавшиеся слова.
– Ну, в чем дело? – нетерпеливо притопывая эксклюзивной туфелькой, остановилась Илона.
– Они, эти две, – не очень вежливо ткнул он в нашу сторону вилкой, – уверяют, что вы разрешили им болтать между собой.
– Ничем болтать между собой мы не собираемся, – уточнила я. – Поскольку в отличие от вас просто нечем. А беседовать нам никто не запрещал. Разве не так? – посмотрела я на свою бывшую однокурсницу.
– Да беседуйте на здоровье, – махнула рукой та. – Только друг с другом, а вот с гостями – поосторожнее. Я буду все время рядом, наш с Хали и Мустафой столик вон он, – указала она на стоявший в центре площадки стол, отличавшийся от других еще более изысканным убранством. Он действительно находился буквально в трех метрах от нас, так что наслаждаться обществом этой троицы нам предстояло весь вечер. – Ну все, я пошла. Не прощаюсь, поскольку собираюсь еще не раз навестить вас, например, вместе с Фархадом Мерави, который что-то опаздывает. Может, он и его семья передумали? – И, взметнув над плечами роскошную гриву рыжих волос, Илона Утофф развернулась и ушла.
А Таньский, с удовольствием доев фрукты, опять повернулась ко мне:

– Слушай, ну прекрати гримасничать!
– С чего ты взяла? – искренне удивилась я. – Ничего я не гримасничаю.
– Ага, конечно. Сначала смотрела на меня, словно на колибри работы Зураба Церетели, теперь сконструировала такую постную физиономию, какую обычно надевают у постели безнадежного больного.
– Ничего я не конструирую! – разозлилась я. – Но, если честно, Таньский, ты ведешь себя и в самом деле не совсем адекватно. Я изо всех сил стараюсь войти в ее положение, а она еще и издевается! – И я обиженно отвернулась.
– Эй, подруга! – толкнула меня плечом эта ненормальная. – Для того чтобы войти в мое положение, тебе помощь Алексея понадобится, так что расслабься пока. А в то, что вон тот манекен, усаживающийся за столик рядом с жабой Илоной, – мой Хали, я не поверю никогда. Ну неужели ты и сама этого не видишь?
– Не вижу, – мрачно буркнула я, разглядывая весело смеявшегося Хали Салима.
Он взял в руки бокал с шампанским и поднялся. Постучав ножом по бокалу, он привлек к себе всеобщее внимание. Илона сделала музыкантам знак рукой, и оркестр прекратил играть. Покрывалом опустилась тишина, простроченная лишь вышивкой цикад.
Хали откашлялся и, с благодарностью глядя на Илону, начал:
– Я хочу первый бокал выпить за прелестную хозяйку этого дома, женщину не только невероятно красивую, но и невероятно умную и добрую, а ведь такое сочетание встречается крайне редко, не правда ли? – Гости одобрительно посмеялись и похлопали в ладоши. – Я знаком с Илоной Утофф уже довольно давно, был в нашей с ней жизни очень сложный период, когда я, каюсь, не смог по достоинству оценить сокровище, подаренное мне Аллахом! – Он наклонился и поцеловал Илоне руку. – Но теперь, после того как эта женщина совершила невозможное и смогла не только вытащить меня из тюрьмы, но и вернуть мне честное имя, я понял – это судьба. И сейчас, перед всеми присутствующими, перед своим отцом я хочу громко, на весь мир крикнуть: Илона, я тебя люблю! Будь моей женой!
И Хали Салим, залпом выпив шампанское, упал на одно колено перед сияющей Илоной и склонил голову в ожидании ответа. Все было проделано так красиво, так искренно, что у многих дам навернулись слезы и они, прижав к глазам надушенные платочки, растроганно улыбались. А когда Илона, наклонившись, ладонями подняла лицо Хали и, поцеловав его, негромко сказала, глядя прямо в глаза:
– Я согласна! – на красивую пару обрушился просто шквал аплодисментов.
Хали выпрямился во весь рост и, нежно прижимая к себе невесту, благодарно улыбался и кивал. Музыканты заиграли нежную мелодию «O, my love» из фильма «Привидение». Хали вывел Илону на середину танцплощадки, и они, прижавшись друг к другу, закачались в танце.
Я очень старалась найти подтверждение словам Таньского, очень. Но увы… Перед нами, несомненно, был Хали Салим. Та же тигриная грация, та же сексуальность в каждом движении, та же улыбка. Тот же голос. Что же делать, господи, что? Рассчитывать на помощь этого красавчика и его отца, одобрительно смотревшего на танцующую пару, не приходилось. Фархада и Гюль не было видно. Времени же у нас почти не оставалось. А тут еще Таньский со своими завихрениями!
Я повернулась к подруге, и словно огромная ручища сжала мое сердце – оно, задохнувшись, замерло. Спустя минуту хватка ослабла, и я смогла говорить:
– Таньский, милый, ну пожалуйста! Ну наплюй на них, они друг друга стоят! Тем более что мы-то знаем, как на самом деле эта змея относится к своему жениху. Ты слышишь меня, Тань?
Не слышала. Похоже, сцена из бразильского сериала, разыгранная сейчас перед всеми, пробила оборонительные рубежи моей подруги. Может, потому, что эти слова она ожидала услышать в свой адрес. Не знаю. Но знаю одно – Таньский наконец поверила. Поверила в то, что человек, трепетно обнимающий сейчас на глазах у всех другую, – и есть Хали Салим. Ее Хали. Нет, уже не ее.
Наши гоблины оторвались от еды и настороженно наблюдали за нами, опасаясь осложнений. Я, если честно, тоже боялась, что Таньский сорвется. И тогда ее вырубят. И больше мы не увидимся никогда.
Но обошлось. Таньский отвела потухший взгляд от этого смазливого урода (да, возможно и такое!) и тихо проговорила:
– Не волнуйся, Анюта, я в порядке. Только давай пока помолчим.
– Ну давай, – вздохнула я и решила выпить шампанского, чтобы хоть немного расслабить звенящие от напряжения нервы.
Борик и Димчик, сообразив, что пока проблем не предвидится, снова зачавкали.
Музыка закончилась. Хали подвел свою даму к столу и бережно усадил ее, затем сел сам. К нему наклонился Мустафа, и они заговорили на арабском. В этот момент в сумочке Илоны мелодично затренькал телефон. Она взяла трубку и, выслушав говорившего, отдала на арабском какое-то распоряжение. Затем, извинившись перед Хали и его отцом, поднялась и направилась к нам.
– Ну что, милочка, – торжествующе посмотрела она на Таньского, – теперь ты, надеюсь, не будешь нести чушь? Убедилась, что я была права насчет Хали? – Таньский молчала, отвернувшись. Но слегка потекшая из-за слез тушь предательски сдала хозяйку. – Вижу, что убедилась. Так вот, дамы, – наклонившись, тихо проговорила Якутович, – прибыл господин Мерави с сыновьями Мерабом и Алишером. Дочь и сестру мужчины, похоже, решили оставить дома, с матерью. Рано ее еще в свет выводить, рано! – пакостно ухмыльнулась Илона. – Я сейчас подведу к вам ваших знакомых, и будьте любезны, скажите им, что у вас все в порядке. Не позвонили, потому что очень рано уснули, устали очень. Ясно? Иначе господа Мерави вряд ли вернутся домой. Езда в автомобиле – дело опасное. Вы все поняли, надеюсь? – угрожающе прошипела она.
– Все, все, не волнуйся, – нехотя кивнула я.
– А вот мне-то как раз волноваться нечего, – шепнула напоследок Илона и, повернувшись, пошла навстречу приближавшимся трем мужчинам.
Первым, приветливо улыбаясь, шел Фархад. А следом за ним… В глазах потемнело, стало нечем дышать. Кровь почему-то с грохотом устремилась в голову и, резонируя, заметалась там. Ноги стали ватными, а руки затряслись так, что пришлось спрятать их под стол.
Потому что следом за Фархадом шел Артур, Артур Левандовский собственной персоной. А рядом с ним важно вышагивал хорошенечко залепленный аккуратной черной бородкой и черными же усами, пришлепнутый очень неплохо сделанным париком мой Лешка! Узнать его было практически невозможно, над ним поработал хороший гример, но глаза, фигура, походка, жесты!
Я опустила голову и, изо всех сил сжав под столом дрожащие руки, постаралась сконцентрироваться. Вот теперь все действительно будет в порядке. Если мы с Таньским все не испортим. Я наклонилась к самому уху безучастно сидевшей подруги и быстро прошептала:
– Таньский, молчи! Что бы ни случилось – молчи! Говорить буду только я.
– А ну, не шептаться! – приподнялся было над столом Дима, но, заметив приближавшуюся вместе с новыми гостями хозяйку, тяжело плюхнулся на место.
И несчастное ажурное креслице, никак не предназначенное служить постаментом гранитной глыбе, больше не смогло терпеть это издевательство. Трагично заломив ноги, оно рухнуло. Следом отправился и Димочка, в последней попытке сохранить равновесие ухватившийся за скатерть. Не ожидавшая такого откровенного лапанья скатерть немедленно упала в обморок прямо на Диму, мстительно забросав его всем, что на ней было.
На какое-то время все застыли, словно кто-то нажал стоп-кадр. А затем я, цепко ухватив левой рукой ладонь Таньского, правой с силой толкнула стыдливо съежившийся от собственной наготы столик прямо на Бориса, обалдело таращившегося на тихо матерившуюся на земле груду. Рассчитывать на то, что изящный столик сможет повторить подвиг креслица, не приходилось, но свою задачу он выполнил. Во-первых, освободил нам дорогу, во-вторых, задержал Бориса.
Все это заняло какие-то доли секунды, и вот я уже подбегаю к застывшей в изумлении группе людей, волоча за собой Таньского. Два метра, метр, полметра, все!



ГЛАВА 42

– Лешка! – всхлипнув, только и смогла выговорить я.
И тут ноги напомнили мне, что они все еще ватные, и как я вообще посмела на них бежать! Я покачнулась и начала медленно оседать, проклиная эти капризные подпорки. Вот сейчас Лешка бросится поднимать меня, отвлечется, и все опять пойдет неправильно. Господи, ну почему я всегда все порчу!
Но неожиданно для меня опорой стала Таньский. Только что я волокла за собой безучастную страдалицу, а теперь, когда она поняла, кто перед ней, рядом со мной стояла, поддерживая меня за плечи, мрачная и решительная валькирия. А трое мужчин, мгновенно сориентировавшись, окружили нас, заслонив собой.
– Ну что, госпожа Утофф, как теперь выкручиваться будешь? – с ненавистью глядя на замершую Илону, тихо проговорил Лешка. – Посмотри, сколько вокруг влиятельных и уважаемых людей, им любопытно будет узнать истинное лицо хозяйки приема.
– О чем вы, господин Майоров, не понимаю! – на английском ответила Якутович и, повернувшись к недоумевающим гостям, громко произнесла: – Все в порядке, господа, маленькое недоразумение, не обращайте внимания! Отдыхайте, можете пока потанцевать, пообщаться. Музыка! – махнула она оркестру.
Музыканты заиграли что-то веселенькое, публика, успокоившись, вернулась к приятному времяпрепровождению.
А к холодно улыбавшейся Илоне уже подошли оплошавшие гоблины. Подтянулась и местная охрана, окружив нас плотным кольцом.
– Вам не кажется, господа и дамы, что было бы гораздо удобнее отойти куда-нибудь в сторонку, – снисходительно посмотрела на нас моя бывшая однокурсница. – Наша живописная группа как-то не очень гармонирует с окружающей обстановкой.
– Дорогая, что происходит? – с тревогой обнял за плечи невесту подошедший Хали. – Кто эти люди? И почему Татиана и ее подруга так странно себя ведут?
– Мне тоже было бы любопытно это узнать, – присоединился к сыну и Мустафа. Он кивнул Артуру и Лешке. – Добрый вечер, господа. Скажите, господин Майоров, а к чему весь этот маскарад? Почему вы под чужим именем? Илона, – повернулся он к своей будущей невестке, – вы что, не пригласили на прием мужа Анны Лощининой?
– Да, Илона, – в голосе Лешки было столько презрения, что господин Салим-старший удивленно поднял брови, – объясни. Если сможешь.
– Ну, это долгая история. – Якутович старалась говорить и выглядеть хладнокровно, но капельки пота, проступившие на лбу даже сквозь слой грима, выдавали ее истинное состояние.
– Ничего, мы подождем. – Лицо Мустафы превратилось в каменную маску. Человек, пробившийся на самый верх социальной лестницы практически из подвала, может быть кем угодно, но только не наивным дураком. С безукоризненного здания Илониной лжи начала осыпаться штукатурка. Не опасно, но довольно неприятно. Якутович вцепилась в руку Хали и, криво улыбаясь, попыталась беззаботно прощебетать:
– Ой, ну что вы все так напряглись, всему ведь есть логичное объяснение.
– Дело в том, Илона, – холодно посмотрел на нее Мустафа, – что напряглись, похоже, вы.
– С чего вы взяли? – подпустила в голос кокетства Илона. Вы когда-нибудь видели кокетничающую крысу? Прелюбопытнейшее, скажу я вам, зрелище.
– Количество появившейся охраны заставило меня сделать такой вывод.
– Но это же естественно! – Беззаботный смех у мадам Утофф получился отвратительно. – Мои люди решили, что мне грозит опасность, вот и среагировали.
– А вам грозит опасность?
– Разумеется, нет! – пожала плечами Илона.
– Тогда почему ваши люди все еще здесь? – Молодец, Мустафа! И как только у такого умного и властного мужика мог получиться столь гнусный сыночек? А сыночек, нежно гладя ладошку своей дамы, возмущенно вмешался:
– Отец, почему ты так грубо разговариваешь с моей невестой?
– А ты вообще помолчи, – отмахнулся, словно от назойливой мухи, Мустафа. Похоже, он не питал иллюзий по поводу своего чада. – Я очень надеялся, что все случившееся за последние полгода в твоей беспутной жизни хоть чему-то научило тебя, но увы… То, как ты обошелся с этой женщиной, – кивнул Салим-старший на мою подругу, – показалось мне просто отвратительным!
– Но послушайте! – жалобно посмотрела на Мустафу Илона. – Давайте все-таки поговорим в более удобном месте! На нас опять начали обращать внимание! А я пригласила на прием и журналистов, и мне вовсе не хотелось бы увидеть завтра в прессе выдуманный скандал вместо материала о нашей с Хали помолвке! Вон там, совсем рядом, есть чудесная беседка, где мы сможем все спокойно обсудить.
– Хорошо, – кивнул Мустафа, – давайте отойдем. Но при одном условии – уберите своих людей.
– Да пожалуйста! – с облегчением вздохнула Якутович и отдала короткий приказ на арабском. Охранники мгновенно исчезли. Остались только гоблины. Кивнув на них, Илона с усмешкой произнесла: – Но этих-то я могу оставить? Это мои личные телохранители. Или и в этом вы увидите какой-то подвох, господин Салим?
– Этих оставьте, – сухо ответил Мустафа. – И ваш сарказм совершенно неуместен. Пока я не разберусь в происходящем, рядом с нами будут находиться люди из моей службы безопасности.
– А что, отец, разве здесь есть кто-то из них? – удивленно посмотрел на отца Хали. – Но зачем? Мы же приглашены Илоной, зачем твоя служба?
– Болван, – поморщился Мустафа и, церемонно наклонив голову, протянул руку… Таньскому! – Позвольте проводить вас, милая леди!
– Но… Я… – растерялась было моя подруга, затем, тепло улыбнувшись, взяла Салима-старшего под руку. – С удовольствием!
А я… Стыдно, конечно, но я банально ревела на самом уютном и удобном для плача плече. Лешка бережно прижимал меня к себе, руки его подрагивали. Он шептал что-то ласковое и успокаивающее, но я не прислушивалась к словам. Моя половинка была рядом, и этого было достаточно!
Когда наша процессия, возглавляемая Илоной и Хали, двинулась к беседке, Лешка слегка развернулся и, не выпуская меня из кольца рук, повел следом. Идти было не очень удобно, но так спокойно, так надежно!
Беседка и в самом деле оказалась совсем рядом. Оттуда прекрасно были видны все гости, а мы, в свою очередь, тоже были видны гостям, которые могли не беспокоиться по поводу исчезновения хозяйки приема. Захотелось Илоне Утофф пообщаться с кем-то из гостей поближе – ее право. Тем более что один из этих «кем-то» – ее будущий свекор.
Мы удобно расположились на диванчиках, стоявших вдоль стен беседки. Представителей службы безопасности господина Салима по-прежнему не было видно, но это не значит, что их не было вовсе. Просто, судя по всему, у Мустафы работали настоящие профи.
За те несколько минут, которые занял путь до беседки, Илона, похоже, полностью пришла в себя. Во всяком случае, на диванчике сидела спокойная, приветливо улыбающаяся светская дама. Хали пристроился рядом, заложив ногу за ногу, и, держа невесту за руку, нежно перебирал ее пальцы. Кольца с бриллиантами инвентаризировал, что ли?
Салим-старший вежливо усадил Таньского, а сам сел напротив жениха и невесты. Артур устроился слева от Таньского, мы с Лешкой, который по-прежнему не выпускал меня из теплого кольца, оккупировали пространство справа от моей подруги, а Фархад, слегка кивнув Мустафе, сел с ним рядом.
Получилось, что Илона и Хали оказались в некоторой изоляции. Рядом с ними не было никого, только два утеса, Боря и Дима, торчали за спиной у хозяйки с внешней стороны беседки.
– Мне непонятна, господин Салим, – с неподдельной обидой в голосе начала Илона, – причина столь резкой перемены отношения ко мне. Еще полчаса назад вы говорили, как благодарны мне за то, что я помогла разобраться в истории с вашим сыном. Вы с одобрением восприняли выбор Хали, и вдруг, стоило появиться господину Майорову, затеявшему дурацкий маскарад, от вас тут же повеяло холодом. Вы ведете себя сейчас так, словно в чем-то подозреваете меня! – Голос ее дрогнул, и она, отвернувшись, начала трясущимися руками что-то искать в сумочке.
– Госпожа Утофф, – абсолютно не реагируя на этот спектакль, невозмутимо начал Мустафа, – позвольте вам напомнить, что это вы пытаетесь войти в мою семью, а не я в вашу. Поэтому отчитываться в своих словах и поступках должны вы, но никак не я.
– Да в каких поступках, отец! – опять встрял Хали. – Что же она такого страшного натворила, в конце-то концов!
– Хали, помолчи, – процедил Мустафа, не отводя глаз от Илоны.
– Но почему?
– Потому. Я все эти годы надеялся, что ты перебесишься, успокоишься и станешь наконец похожим на меня! – Таньский, услышав это, грустно усмехнулась. Мустафа заметил ее реакцию и кивнул. – Да, Татиана, вы правы. Я не дождался этого. Мой сын так и остался избалованным эгоистом и абсолютно бездушным типом. Когда эти господа, – кивнул он на Лешку и Артура, – пришли ко мне с просьбой о помощи, они уверяли меня, что ты оговариваешь себя ради любимой женщины. И я поверил им, потому что очень хотел поверить. В то, что мой сын стал наконец настоящим мужчиной, что он научился любить и жертвовать собой ради этой любви! – Нервно дернув щекой, Мустафа с минуту молчал. Затем снова заговорил: – Потому я и согласился помочь. И обещание свое выполнил, не так ли? – Лешка и Артур кивнули. – Другое дело, что я опоздал, но в этом моей вины нет. Хотя на момент выполнения своего обещания я уже знал, что мой сын и думать забыл о женщине, с которой провел дни перед арестом. Развлекся – и ладно. – Таньский опустила голову. – Извините, Татиана, но такое происходило в жизни Хали слишком часто. Ваш муж, Анна, – посмотрел он на нас с Лешкой, – ошибся. Намеренно или тоже искренне заблуждался – не знаю. Но я видел его глаза, когда он говорил о вас, я видел его боль. И именно по этой причине я выполнил обещание. Хотя очень не люблю, когда меня используют. А теперь, Илона, я хотел бы выслушать вас, прежде чем принять окончательное решение по поводу выбора сына.
– Да, собственно, и слушать особо нечего, – пожала плечами Якутович. Она достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. – Никак не могу бросить курить. Но я постараюсь. А пока, – она выпустила облачко дыма, – побалую себя. Так вот. Наша встреча с Анной и Татьяной была более чем неожиданной, господин Мерави может подтвердить. Девочки были настолько измучены и обессилены, что заснули прямо в машине, когда я везла их домой. Боря и Дима могут подтвердить. Тем более что они помогали девочкам подняться наверх, в гостевые комнаты. Анечка и Таня так вымотались, что проспали почти до двенадцати дня, а я с утра, если вы помните, уже была вместе с вами у ворот тюрьмы, встречала Хали. Поэтому узнала о том кошмаре, который пришлось пережить бедняжкам, только сегодня днем. И знаете, – с искренним сочувствием посмотрела на нас Илона, – по-моему, девчата от всего этого ужаса немного, как бы это выразиться помягче…
– Свихнулись? – саркастически улыбнулась я. Лешка успокаивающе сжал мое плечо.
– Ну-у-у-у, – протянула Якутович, – грубо, но в целом правильно. Уж очень неадекватно вы себя вели и ведете. Например, по просьбе Анны я сразу же набрала ваш номер, Алексей, – мило улыбнулась она моему мужу, – но почему-то не было связи. Так ваша супруга учинила такой скандал! – закатила глазки эта актриса. – С трудом удалось ее успокоить. И чтобы хоть немного отвлечь и развлечь бедняжек, я решила пригласить их на сегодняшний прием. Я подобрала им одежду, обувь, косметику, мне так хотелось подарить им кусочек праздника! – с укоризной посмотрела она на нас. – Да неужели бы я вытащила их к гостям, задумай я что-то плохое? Ну, посудите сами!
– Допустим, – кивнул Мустафа. – Но что вы можете нам сказать по поводу господина Майорова? Только не говорите, что просто не смогли дозвониться.
– Не буду. Я и не пыталась больше. Потому что не собиралась приглашать его на сегодняшний прием по одной простой причине – думала, что это будет неприятно вам, господин Салим.
– И почему вы так решили?
– Я же присутствовала при вашей с ним беседе по телефону сегодня утром, видела, как вам неприятен этот разговор, вот и решила не омрачать прием. Ведь это наш с Хали вечер, – нежно провела она рукой по волосам жениха. И не прилипла ведь! – Но, как видите, господин Майоров узнал о сегодняшнем мероприятии. Думаю, в этом ему помог господин Фархад, которого я пригласила этим утром. Понятия не имею, зачем было затеивать этот идиотизм с переодеванием и прорываться сюда так настойчиво! Уже завтра утром я лично отвезла бы девочек туда, куда бы они захотели, тем более что их психическое здоровье, судя по всему, еще более ухудшилось. Думаю, обострение спровоцировало странное появление Алексея, – глубокомысленно произнесла Илона, выдохнув дым вверх. – Хотя с Татьяной все произошло немного раньше, после встречи с Хали. Да, признаю, я не подумала о возможных последствиях этой встречи, но поймите, дорогая, – сочувственно улыбнулась она Таньскому, – так случилось, и тут ничего не изменишь. Хали любит меня.
– Ловко ты импровизируешь, – покачал головой Лешка. – Ничего не скажешь. Придраться не к чему.
– А что вы, господин Майоров, собственно, имеете в виду? – высокомерно подняла брови Илона. – И почему обращаетесь ко мне на «ты»? По-моему, я все объяснила, в том числе и странное поведение девочек. Поверьте, мне их искренне жаль, но это все-таки мой вечер, мой праздник, и я намерена продолжить его. А вас, извините, я попрошу уйти. Забирайте ваших дам и уезжайте. Пусть я покажусь невежливой, но я устала от вас. Вы доставили мне и моему жениху достаточно неприятных минут. Всего хорошего!



ГЛАВА 43

Илона замолчала, холодно и насмешливо глядя на нас.
Умна, и в самом деле умна моя бывшая однокурсница. Как быстро и точно отвела она от себя катастрофу! Ведь, если вдуматься, кроме наших слов ей действительно нечего предъявить в качестве обвинения. Да я и сама, когда вчера рвалась к ней, увидев рекламу, меньше всего могла предположить, что Илонка Якутович каким-то образом причастна к событиям, едва не уничтожившим нас! Бред, при чем тут владелица модного Дома Дизайна? А наши с Таньским слова мадам Утофф заранее подвергла сомнению – мы же слегка повредились умом, бедняжки!
Мустафа, видимо, был вполне удовлетворен словами Илоны. В принципе все логично и понятно, а то, что мы, нарядные и красивые, присутствовали на приеме, полностью подтверждало версию его будущей невестки. Кидаться к ней с криками раскаяния он не стал, извиняться за допрос тоже. Просто лицо его расслабилось, и он задумчиво проговорил, глядя на нас с Таньским:
– Все, что рассказала сейчас госпожа Утофф, действительно очень похоже на правду. Да и зачем ей лгать, не вижу смысла. Она, похоже, и в самом деле просто неравнодушный человек, готовый в любую минуту протянуть руку помощи. Вначале моему оболтусу, – снисходительно кивнул он на Хали, – а потом и вашей, господин Майоров, жене. Ваше же необычное появление на приеме и в самом деле могло вызвать такую же необычную реакцию со стороны Анны, учитывая, что это была первая встреча после разлуки, верно ведь? – Лешка, стиснув зубы так, что побелели щеки, отрицательно покачал головой. Но промолчал. А Мустафа, с сочувствием переведя взгляд на Таньского, продолжил: – Что же касается вас, Татиана, скажу одно – мне искренне жаль, что так получилось. Я вижу, КАК вы любите моего сына. Поверьте, я достаточно перевидал на своем веку женщин, но еще ни одна не смотрела на меня так, как вы на Хали. – Он вздохнул и, поднявшись, повернулся к Фархаду: – А о вас, господин Мерави, я слышал только положительные отзывы и потому слегка удивлен сегодняшним происшествием. Наверное, у этой выходки есть свои причины, но мне, если честно, совсем не хочется знать их. У нас действительно праздник, все объяснилось, и я очень рад тому, что мне не придется больше сомневаться в порядочности женщины, которую мой сын выбрал в спутницы жизни. Вашим дамам, господа, действительно нужна психологическая помощь и отдых сейчас, так что я согласен с нашей очаровательной хозяйкой и думаю, что вам стоит отправиться домой.
– Но вы же представления не имеете, кто на самом деле эта мадам! – вскочил с места Артур. Его трясло от негодования.
– И кто же? – На этот раз холод в голосе Мустафы был адресован Артуру. – Только, прежде чем сказать, подумайте. Если ваши обвинения будут бездоказательны, я сочту их оскорблением, нанесенным невесте моего сына, а значит, и всей нашей семье. Учтите это.
– Да она… – запальчиво начал Артур, но Лешка прервал его, тоже поднявшись:
– Ладно, Артур, успокойся. Ты сейчас, – подчеркнул он это слово, – действительно ничего не сможешь доказать. А вы, господин Салим, – повернулся Майоров к Мустафе, – запомните: свою дальнейшую судьбу вы выбрали сами. Вы мне по-настоящему симпатичны, вы порядочный человек. И то, что в вашу семью, уже отягощенную таким сыном, – с отвращением посмотрел мой муж на Хали, – теперь вползла еще и эта…
– Осторожно, господин Майоров, выбирайте выражения! – еще больше заледенел Мустафа.
Лешка с минуту смотрел на него, потом, махнув рукой, помог подняться мне и Таньскому:
– Бог с вами, Мустафа. Но даю слово, – он жестко глянул в сторону торжествующей Илоны, – я приложу максимум усилий, чтобы расставить все по своим местам.
– Да сколько угодно! – Змеиная улыбка Якутович могла ввести в заблуждение отца и сына Салимов, но не нас. Живыми добраться до дома будет весьма проблематично.
– Одну минуточку! – Фархад, за все время не проронивший ни слова, поднял руку. – Несмотря на то что господин Салим не пожелал выслушать моих объяснений, я все же счел нужным отнять у всех присутствующих еще несколько минут.
– Ну что еще там! – досадливо поморщился Хали.
– У меня вопрос к госпоже Утофф. – Фархад пристально посмотрел на Илону. – А где ваш непосредственный начальник, почему его нет на этом приеме?
– Кого это вы имеете в виду? – надменно подняла брови Якутович. Но голос ее слегка дрогнул.
– Ну как же, – покачал головой отец Гюль. – А господин аль-Магдари, фактический владелец вашего Дома Дизайна, а заодно и вас, думаю?
– Омар? – Лицо Мустафы Салима застыло. – А при чем тут Омар аль-Магдари?
– Действительно, – пожала плечами Илона. – Какой-то аль-Маграби, или как там его… Я вас не понимаю, господин Мерави.
– Не кривляйся, Илона, – неожиданно спокойно произнесла Таньский. – Вчера вечером ты так ластилась у ног своего шефа, чуть ли не вылизывала его, а теперь делаешь вид, что ничего не понимаешь, да еще и коверкаешь фамилию хозяина.
– Так. – Поиграв желваками, Мустафа мрачно посмотрел на Фархада. – Я не думаю, что господин Мерави голословен в своих обвинениях. Насколько я понимаю, у вас есть какая-то информация, неизвестная мне?
– Кое-что есть. – И отец Гюль вытащил из-за пазухи сложенную вчетверо газету, развернул ее и показал присутствующим: – Это сегодняшняя «Ла Стампа», одно из крупнейших изданий Италии. Здесь опубликована весьма любопытная статья некоего Марио Ланчетти. – При этих словах я заметила, что Артур и Лешка многозначительно переглянулись. Видимо, они знали, о ком идет речь.
– А вы что, владеете итальянским? – лениво протянул Хали. Он, похоже, абсолютно не беспокоился ни о чем. А вот Илона заметно побледнела, но и только. Мило улыбаясь, она смотрела на Фархада с искренним любопытством. А тот невозмутимо продолжил:
– Я – нет, но мой секретарь владеет. Он очень исполнительный работник и после того, как получил от меня задание просматривать прессу на предмет упоминания имени этого мерзавца Рашида, тщательнейшим образом выполнял поручение. И сегодня принес мне эту газету. Думаю, завтра статья Ланчетти появится и в остальных изданиях, в том числе и местных, очень уж горячая информация приведена здесь.
– Не тяните, господин Мерави, – сухо проговорил Мустафа. – Говорите по существу.
– Я и говорю по существу, – холодно ответил Фархад. Похоже, Мустафа не очень понравился отцу Гюль. – Если убрать в сторону эмоции и преувеличения, свойственные подобным разоблачительным статьям, то остается следующее. Господина Ланчетти очень заинтересовал тот факт, что обвинительная статья о Хали Салиме вышла буквально через пару часов после его ареста. Учитывая специфику издательского процесса, такое вряд ли было возможно. И он занялся установлением имени владельца газеты, которым и оказался, собственно, Омар аль-Магдари. Устанавливая причастность аль-Магдари к происходящему, Ланчетти вышел на таксиста, подвозившего в то утро к офису редакции двух русских туристок, исчезнувших сразу после посещения редакции. Не буду утомлять вас подробностями, скоро сами все сможете прочесть, но в статье четко прослеживается связь между Омаром аль-Магдари и бандой Рашида, между Омаром аль-Магдари и взрывом гостиниц в Шарм-эль-Шейхе, между Омаром аль-Магдари и наркотрафиком из Средней Азии в Европу, осуществляемым через Дом Дизайна госпожи Утофф…
– Что за чушь! – попыталась возмутиться Илона, но, посмотрев на закаменевшее лицо Мустафы, неожиданно хмыкнула и налила себе полный бокал шампанского. Пригубив (или загубив?) сразу половину содержимого, она скучающим тоном протянула: – И что вам не сиделось, и что вам не молчалось, господин Мерави? Уехали бы спокойно домой, к так счастливо приобретенной вновь дочери, занимались бы своими делами, а так… Осиротили вы семью, господин Мерави!
– Вы отдаете себе отчет в своих словах, госпожа Утофф? – пророкотал Мустафа. – Вы что, угрожаете своему гостю или я неправильно вас понял? И после этого вы надеетесь войти в мою семью в качестве моей невестки?
– Не только надеюсь, но и войду, – мило улыбнулась ему Илона. – Конечно, со свадьбой придется повременить, поскольку надо будет соблюсти траур по безвременно ушедшему отцу моего жениха, да еще утрясти непредвиденные сложности, которые, возможно, возникнут из-за пачкотни этого журналистишки. Но с этим Омар, думаю, справится легко. Так что мы поженимся где-то месяца через три-четыре. Да, дорогой? – подмигнула она Хали.
– Ну конечно, любимая, – усмехнулся тот, победно глядя на отца.
– Вы что же, ребятки, и мне вздумали угрожать? – Мустафа смотрел на сына удивленно-гадливо. – Мне, отцу? Хали, ты в своем уме?
– В своем, в своем, – сквозь зубы прошипел Салим-младший. Сейчас он уже не казался красавчиком, омерзительная гримаса ненависти исказила его лицо. Я покосилась на подругу. Таньский с ужасом и отчаянием смотрела на своего любимого. А любимый продолжал шипеть: – Ты меня достал, отец, своим нытьем и попреками, своими издевательскими выходками! По твоей милости мне пришлось полгода пробыть клоуном, тешить публику! Если бы я знал, что Илона меня простит, я бы давно кинулся ей в ноги, и не было бы всего этого кошмара с отелем, надоевшими бабами, – он презрительно покосился на Таньского, – и, самое ужасное, с арестом и тюрьмой. Меня там били! – Голос Хали сорвался на визг. Меня замутило от тошнотворности всего происходящего. Вот же гаденыш!
– Понятно. – Лицо Мустафы словно подернулось пеплом. Он достойно держал удар, но было видно, КАК ему тяжело. – Ну что ж, придется принимать меры.
И Мустафа попытался было поднять руку, чтобы, вероятно, сделать какой-то знак своим людям из безопасности. Но неожиданно выросший у него за спиной Борис перехватил это движение и застыл за спиной у Фархада и Мустафы с невозмутимым видом. Со стороны казалось, что в беседке все нормально и спокойно, просто телохранители хозяйки рассредоточились вокруг охраняемого объекта, а не топтались на одном месте, как раньше. Кстати, Димочка оказался за нашей спиной.
– Не советую делать лишних движений, господа, – усмехнулась Илона. – Иначе…
– Что иначе, госпожа Утофф? – процедил Мустафа, с презрением глядя на свою будущую невестку. – Как вы собираетесь незаметно расправиться с пятью гостями на глазах у всех остальных? Я уже не говорю о моих людях.
– Как? – зевнула наша милая хозяйка. – А вот как.
И она слегка кивнула Борису. Тот сделал неуловимое движение – и Фархад безжизненно обмяк на скамейке. Я с ужасом смотрела на происходящее – неужели отца Гюль действительно только что убили у нас на глазах? Словно услышав мой немой крик, Илона проворковала:
– Не беспокойтесь, господин Мерави пока всего лишь потерял сознание. Я уже рассказывала девочкам о незаурядных способностях моих телохранителей. Они умеют отключать человека лишь нажатием на определенную точку…
– Но их двое, – с трудом сдерживаясь, проговорил Лешка. – Всех одновременно они просто не успеют вырубить, мы все равно сможем привлечь внимание гостей.
– Ну почему же двое, нас трое, – ехидно ухмыльнулся Хали Салим. – Я, конечно, не владею профессиональными приемами бодигардов, но зато неплохо владею вот этим. – И он показал нам небольшой пистолет, укромно расположившийся в его ладони. – Предупреждаю заранее – с такого расстояния не промахнусь.
– Но выстрелы привлекут внимание, на что ты рассчитываешь, сопляк? – с омерзением глядя на сынулю, поинтересовался Мустафа.
– На то, что стрелять все же не придется, – очаровательно улыбнулся Хали. – Потому что предупреждаю – первый же выстрел будет в одну из ваших женщин. Одно неосторожное движение с вашей стороны – и…
– Но Хали, – не выдержала Таньский. – Как ты можешь!
– Отстань, – досадливо отмахнулся от нее Салим-младший. – Я все могу.
– Я же тебе говорила, дорогуша, – торжествующе посмотрела на мою подругу Илона, – ты слишком плохо разбираешься в людях. А теперь, господа, – к делу. Сейчас мы все встанем и спокойно пойдем к выходу. О последствиях неразумного поведения вы предупреждены. Ваш ранний уход объясним тем, что господину Мерави стало плохо и вы решили сопроводить его в больницу.
– А смысл нам идти спокойно, словно баранам на бойню, если ты в любом случае решила от нас избавиться? – еще сильнее прижав меня к себе, прохрипел Лешка. Откашлявшись, продолжил: – Погибать – так с музыкой. Заодно и вас с собой захватим. К тому же есть шанс, что хоть кто-то из нас уцелеет.
– Есть, – согласно кивнула Илона. – А если будете послушными баранами, то тогда стопроцентно уцелеют ваши дамы. Омар не собирается терять деньги из-за такого пустяка, как вы, и их по-прежнему ждут в бедуинских племенах. Пусть их будущее не представляется очень уж радостным, но это – жизнь. Они будут жить и, возможно, даже дотянут лет до 50–60.
– Нет, – с ужасом прошептала я, глядя по очереди на наших мужчин. – Не делайте этого, не надо! Не слушайте ее! Лучше умереть, чем попасть в рабство! Лешка! Артур! Ну хотя бы вы, Мустафа! Мы же вам никто, чужие женщины! Спасайтесь, деритесь!
– Я прежде всего мужчина, – покачал головой Мустафа. – И если я знаю, что могу спасти женщин, я сделаю это. Надеюсь только на свою службу безопасности, на то, что они смогут разобраться в причинах моей гибели. Что это будет, взрыв автомобиля?
– Догадливый ты у меня, отец! – радостно оскалился Хали. – А насчет службы безопасности – не надейся. Я всех уволю за то, что они не смогли уберечь тебя, негодяи!
– Не кривляйся, урод! – зашипела я. – Ничего…
В этот момент со стороны дома раздался звон разбитого стекла. Все вздрогнули и повернулись на звук. А там…
На месте одного из окон третьего этажа зияла дыра. Внизу, на земле, валялся среди осколков стекла стул. А на подоконнике сцепились в яростном клинче двое мужчин. Они балансировали на самом краю, не прекращая борьбы. Затем один из них оступился, и они полетели вниз, так и не разжав смертельных объятий.
Единый испуганный вдох собравшихся и глухой удар о землю слились в один звук.
А потом наступила тишина. В которой каждый звук чувствовал себя главным и единственным. В том числе и хриплый стон, раздавшийся с места падения. Затем – хруст битого стекла.
И вот уже поднимается, покачиваясь и неестественно держа руку, один из упавших. Окровавленный, израненный, он делает к нам шаг, другой, третий. Идти ему трудно и больно, но он идет, идет, не отрывая взгляда от единственного для него сейчас лица, идет и что-то шепчет разбитыми губами.

– Тра-та-та, тра-та-та, однозначно тра-та-та – чижика, собаку, Петьку-забияку… – мурлыкал Лешка полюбившуюся ему версию детской песенки, предложенную кавээнщиками из «Мегаполиса».
Он самозабвенно дудел этот шедевр, переворачивая щипящее от злости мясо. Не знаю, что послужило причиной такой ярости – огонь или пение звезды отечественного шоу-бизнеса Алексея Майорова, но мясо корчилось и плевалось раскаленным жиром.
Апрельское солнце трудилось с самого утра, не обращая никакого внимания на то, что сегодня, 16 апреля, было воскресенье, т. е. выходной. Оно, сопя протуберанцами, буквально за уши вытаскивало из земли первую травку, а из почек – лакированные листочки. И с неодобрением посматривало на толпу бездельников, собравшихся на первый в этом году пикник.
Ну, с толпой я погорячилась. На Лешкиной даче (фу ты, никак не привыкну – на нашей даче) собралась скорее толпишка. Или толпуська? В общем, семейство Левандовских-младших, т. е. Алина, Артур и Кузнечик, да мы с Лешкой.
Кузнечик, проведя ревизию всех знакомых укромных уголков, отыскав свои позапрошлогодние секретки, вспомнила, что она уже вполне взрослая дама и должна присоединиться к женской части нашей толпенки. Для чего? Ну как же, пока мужчины занимаются главным – приготовлением мяса, нам надо успеть быстренько справиться с непринципиальной ерундой – накрыть стол, настрогать салаты, соорудить бутерброды, так, мелочь всякая!
Разумеется, мой мобильник решил напомнить о своем существовании именно тогда, когда я извазюкалась в оливковом масле. Хорошо хоть, что это был не звонок, а сигнал о видеосообщении. Поэтому я смогла спокойно, не спеша, обстоятельно, потратив на это целых полторы секунды, вытереть руки и вальяжно взять трубку. И даже всего один раз уронить ее, а в нужную кнопку попасть практически сразу, всего лишь с пятой попытки. И вообще, я дама очень и очень выдержанная, хладнокровная, моего волнения никто и не заметил. А если всякие вредные девчонки начали хихикать, то за это они потом получат.
Наконец я справилась со своим навороченным мобильником. Последняя новинка технического гения страдальчески пискнула и выдала изображение.
Ой, мамочки! Вернее, мамочка. На меня смотрела бледная, измученная, но одновременно сияющая Таньский.
– А ты знаешь, все не так страшно! – счастливо улыбнулась она. – Так что не бойся, Анюта, давай-ка присоединяйся. И получишь вот такое чудо! – Камера чуть отъехала, и я увидела, что Таньский полулежит в кровати, а на руках у нее сопит кукленок с золотистым пушком на головке. Таньский ласково прижала своего ребеныша к груди и проворковала: – Вот такую славную дочку.
– А если Алексей постарается, – раздался мужской голос, говоривший на русском с акцентом, – то еще и вот такого классного парня!
Камера сместилась вправо, и в кадре появился Хали Салим, сейчас больше похожий на воздушный шарик, наполненный радостью и гордостью. Неумело, но очень нежно он держал еще одного куклика, очень похожего на первого, но с черной прической.
– Это мои внуки, – забасил на английском Мустафа, видимо, это он снимал счастливое семейство. – Моя замечательная, лучшая в мире невестка Тания подарила мне сегодня, 16 апреля, в 5.30 утра – внучку, а в 5.45 – внука.
Опа! Королевская парочка – дочь и сын сразу! Вот же злыдня моя подруга, даже намеком не проговорилась, что у нее двойня. А ведь знала, знала, жужелица коварная! Хали таскал жену к самому лучшему врачу, какого только можно было найти в Швейцарии, чуть не каждую неделю.
Да, жену. Да, в Швейцарии. Хотя тогда, на приеме в честь освобождения и реабилитации Хали Салима, я меньше всего могла предположить, что все будет именно так. И что моя измученная, настрадавшаяся подруга обретет самого заботливого и нежного в мире мужа. После Лешки, конечно. А муж этот упадет к ее ногам из окна.
Все оказалось очень сложно и одновременно просто. Да, в жизни Хали Салима действительно было всякое, и не всегда достойное. И история с Илоной Утофф имела место. Хотя именно после этого случая до Хали стало доходить, что пора научиться думать не только о себе и своих желаниях, но и о тех, кто рядом с тобой, об их чувствах и желаниях. Но доходило очень и очень медленно.
А ничего не забывшая Илона посвятила свою жизнь одному идолу – мести. И действительно нашла себе подходящего сообщника – Омара аль-Магдари. Но, кроме злобы и ненависти, да еще своего роскошного тела, ничего больше предложить не могла. Если только еще беспрекословное послушание и исполнительность. Основным мозговым центром был, естественно, Омар аль-Магдари. Этот паук плел свою паутину медленно, не спеша, но очень надежно. Оскорбление, нанесенное Хали Салимом обожаемой дочери Омара, было, конечно, серьезным поводом для воздаяния. Но аль-Магдари не стал бы тратить столько времени и средств ради банальной мести. Нет, ему нужно было большее – вся империя Мустафы Салима. А участь, приготовленная Хали, являлась лишь бонусом. Тем более что полное подчинение такой красотки, как Илона Утофф, было возможно только при условии незавидной судьбы Хали Салима. Госпожа Утофф действительно не хотела довольствоваться банальным убийством, нет, это было бы слишком просто. Илона жаждала видеть Хали Салима раздавленным, униженным, полностью зависящим от нее, выполняющим все ее прихоти. Ей нужен был раб, с которым можно было делать все, что угодно.
Не знаю, что придумал бы аль-Магдари, не появись в его доме дальний родственник, присланный к дяде после окончания Колумбийского университета. Парня звали Эльхан, и когда Омар впервые увидел его, ему захотелось ущипнуть себя за… Ну, за что-нибудь мягкое. Поскольку парень был очень похож на Хали Салима. Рост, телосложение, тигриная вкрадчивость движений, даже голос. Лицо, правда, погрубее, и глаза карие. Но сделать из него двойника Хали Салима было элементарно – небольшая пластическая операция, и все!
И Омар начал обработку родственничка. Поначалу Эльхан и слышать ничего не хотел, ведь он терял не только лицо, но и имя. Однако радужные перспективы полученного взамен состояния Мустафы Салима, сочно обрисованные дядей, постепенно подтачивали твердое «нет». Миллионы долларов да плюс целая сеть отелей, причем таких дорогих и роскошных, – ну очень заманчиво!
Все меньше и меньше Эльхан возражал против такой перемены в судьбе. Он хоть и был родственником аль-Магдари, но семья Эльхана жила бедно, парень полностью зависел от дяди и его денег. А тут провидение подкинуло ему такой шанс – стать владельцем собственного состояния, да еще получить такую красотку в жены! И всего-то надо изменить лицо и носить синие линзы. А то, что дядя рассчитывает деньги Мустафы заполучить себе, так мы еще посмотрим! И Илону для этого в жены пристраивает, ха, наивный! Да не родилась еще та женщина, которая не растает от ласк Эльхана! А вместе они смогут противостоять дядиным притязаниям. Пусть только все получится!
В общем, дядя уломал-таки Эльхана. И вскоре пластический хирург совершил маленькое чудо – создал второго Хали Салима. Даже линзы удалось подобрать нужного оттенка.
Теперь можно было приступать к заключительному этапу операции. Просто заменить одного на другого было нельзя, подменыш мог выдать себя неправильным поведением. Нужна была шоковая, стрессовая ситуация, после которой любые несоответствия в словах и поступках Хали были бы объяснимы и оправданны. Такой «ситуацией» и стала несчастная Сабина Лемонт, которую Илона возненавидела за то, что актриса жила с Хали уже так недопустимо долго!
И случилось то, что случилось. Надо ли описывать ярость этой кучки моральных уродов, когда в прессе появились сообщения о самоубийстве Хали Салима! Особенно бесился Эльхан – ведь он остался с чужим, теперь уже никому не нужным лицом, да еще и нельзя было высовываться, приходилось прятаться в доме дяди, не имея возможности выйти, так сказать, «в свет».
И тут появилась я в образе придурочной феи. Ура Анне Лощининой! Благодаря ей все получилось! Новый Хали вышел из тюрьмы, а настоящий был доставлен в дом Илоны под надежной охраной. Доставлен за два дня до нашего появления там. Я не знаю, что делала с ним Илона, что говорила, как издевалась. Хали молчит, а Илону спросить об этом не представляется возможным.
Разумеется, когда мы по инициативе все той же полубезумной феи, т. е. меня, приперлись прямо Илоне в лапы, радости моей бывшей сокурсницы и ее шефа не было предела. Они уже знали о том, как лопухнулся Рашид, знали, что его арестовали. Насчет его молчания сообщники не беспокоились – Рашид гораздо больше боялся Омара, чем полицию. Но под удар попадал наркотрафик, осуществляемый Домом Дизайна. Ведь в банде Рашида были и другие люди, да еще эта Гюль! В общем, проблем хватало.
И тут – та-там! Я вот все думаю – я в этой ситуации была прелесть что за дурочка или ужас что за дура?
Разумеется, отправив нас приводить себя в порядок, Илона тут же поскакала к Хали, запертому в комнате на третьем этаже. Рядом с ним неотлучно находился один из людей аль-Магдари, дежурство сменяли каждые 12 часов. Причем торчали постоянно рядом, не давая Хали ни минуты покоя. Чтобы сломать его побыстрее. Илона радостно сообщила своему пленнику замечательную новость – его подружка, та самая Татьяна Старостенко, вырвалась-таки из лап похитителей, и сейчас она находится совсем рядом, на втором этаже буквально в десяти метрах от Хали! А вечером состоится торжественный ужин в честь чудесного освобождения, и, чтобы Хали не было скучно, он получит возможность слышать и даже видеть все, что будет происходить в гостиной. И измученного парня, предварительно хорошенечко связав и заклеив ему рот скотчем, устроили вместе с охранником в крохотной комнатушке рядом с гостиной, больше похожей на гардеробную, в стене которой было затемненное окно – то самое зеркало на нашей стороне, в которое любовались по очереди торжествующие Илона и Омар.
Что пришлось пережить Хали в тот вечер, можно только догадываться. Возможно, Таньскому он и рассказал об этом, нам – нет. Но сломаться от услышанного и увиденного было вполне реально. На что, собственно, Илона и рассчитывала. Но Хали не сломался. Наоборот. Боль, ярость, ненависть выжгли из него остатки эгоизма, слабости и себялюбия. У него появилась цель – спасти свою женщину и своего ребенка. Спасти любой ценой. И уничтожить ублюдка, занявшего его место в этой жизни, задумавшего убрать с дороги отца.
Ради этого Хали пошел на небольшой спектакль. Он изобразил капитуляцию. Когда на следующее утро Илона заявилась к нему перед тем, как ехать в тюрьму встречать двойника, Хали со слезами на глазах умолял ее не делать этого, обещал выполнять любое ее желание, лишь бы оставили в покое отца и Татьяну. Чем доставил мадам Утофф немало удовольствия. Чтобы окончательно закрепить успех, Илона распорядилась вечером, когда начнется прием, посадить Хали возле самого окна, чтобы он мог все видеть и слышать. Глядя на трясущегося и рыдающего бывшего красавчика, Илона решила, что одного охранника будет вполне достаточно, и присылать дополнительно кого-либо не стала. А оставшегося охранника Хали расслабил своим поведением. Целый день он хныкал, трясся, горячо молился, отказывался от еды – в общем, истерил. Кто же будет ожидать от такого слабака жестких действий? Вот и человек аль-Магдари не ожидал. Он даже развязал Хали, чтобы не возиться каждый раз, когда этому слюнтяю понадобится в туалет. А в туалет, как вы понимаете, от страха бегают часто.
Хали, как только увидел, что там, внизу, происходит что-то непредвиденное, приготовился. Т. е. усилил нытье и причитанья. Одновременно внимательно следя за развитием событий. Вот все ушли в беседку. Вот зачем-то телохранители Илоны рассредоточились вокруг беседки. Вот как-то странно обмяк один из недавно появившихся гостей Илоны. Кто были эти мужчины, Хали не знал, но они явно пришли помочь Татьяне и Анне. Что происходило дальше – для Хали уже не имело значения. Он приготовился. Продолжая бухтеть и ныть, он сосредоточил свое внимание на охраннике. А тот, вдоволь налюбовавшись приемом, включил телевизор и увлеченно следил за какими-то стрелялками. И совершенно забыл о том, за кем ему полагалось следить.
И Хали бросился на него. Сработал эффект неожиданности, и нападавшему удалось выбить из рук опешившего охранника оружие. Но уже в следующую минуту тот опомнился, и Хали пришлось туго. Он ничего не ел последние дни, только пил воду. И ту приносили совсем мало. И сейчас это сказалось. А охранник, наоборот, кушал хорошо и много. И отдыхал тоже славно. И рассвирепел очень от такого неспортивного поведения поднадзорного.
И все же у Хали получилось. Он, вывернувшись из лап этой сопящей гориллы, схватил стул и запустил мальчонке прямо в голову. Но тот успел уклониться, и стул вылетел в окно. Звон стекла отвлек охранника на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы Хали вцепился в него и поволок к окну.
И очень хорошо, что охранник был упитанный и откормленный. Его тушка, согласно закону всемирного тяготения, оказалась внизу и самортизировала удар о землю. Для Хали самортизировала. Не для себя.
А потом все было просто замечательно. Свадьба Таньского, шикарней которой я не видела. Дом в Швейцарии, куда Хали отвез беременную жену, посчитав, что климат этой страны больше всего подходит для его сокровища. И вот теперь – королевская парочка.
Что стало с Илоной Утофф и лже-Хали? Если честно, понятия не имею. Славные ребятки Мустафы Салима, мгновенно появившиеся возле хозяина сразу после звона стекла, в тот же день уволокли их куда-то, и больше я свою бывшую сокурсницу не видела. И ничего о ней не слышала. Была – и нету. Дом Дизайна как-то незаметно разорился и исчез, о нем довольно быстро забыли. Удалось ли Интерполу собрать достаточно доказательств против Омара аль-Магдари и арестовать его – не знаю. И, если честно, не желаю знать.
Гюль собирается приехать в этом году в Москву, будет поступать в РУДН. Фархад, который созвонился тогда с Лешкой по номеру, сохранившемуся в его мобильном телефоне, очень подружился с Мустафой. И теперь излюбленная тема их бесед – воспоминания о том приеме и о роли каждого в имевших место событиях.
А у Лешки появилась новая песня, текст которой написала, разумеется, я. Песня стала хитом, и теперь отовсюду несется:
Оставь меня в покое,
Оставь на поле боя,
Отстань, слышишь, отстань,
Рыжая дрянь!






          See more books in http://www.e-reading-lib.com