В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ ОБ ОТКРЫТИИ НОВОГО СВЕТА, ПРОИСХОЖДЕНИИ СЛОВА ПЕРУ, ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ И ОБРАЗЕ ЖИЗНИ ДО КОРОЛЕЙ ИНКОВ, ОБ ИХ ПРОИСХОЖДЕНИИ, О ЖИЗНИ ПЕРВОГО ИНКИ И О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ОН СО СВОИМИ ПЕРВЫМИ ВАССАЛАМИ, И О ЗНАЧЕНИИ КОРОЛЕВСКИХ ИМЕН. ОНА СОДЕРЖИТ XXVI ГЛАВ.

Глава I

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ МНОГО МИРОВ. РЕЧЬ ИДЕТ О ПЯТИ ЗОНАХ

Поскольку речь пойдет о Новом Свете или о его лучшей и главнейшей части, которую образуют королевства и провинции империи, именуемой Перу, о древности и о происхождении королей которой мы претендуем написать, нам кажется, что было бы справедливо, следуя принятому у писателей обычаю, вначале затронуть здесь вопрос о том, является ли мир единым целым или существует множество миров, плоский ли он или круглый, а также круглое ли небо или плоское. Обитаема ли вся земля или только [ее] умеренные зоны; существуют ли проходы из одной умеренной зоны в другую; существуют ли антиподы и каковы они; какие из них и какие иные схожие явления весьма подробно и внимательно рассматривали античные философы, а современные не перестают обсуждать и описывать, придерживаясь той точки зрения, которая каждому из них наиболее близка. Но главная моя задача заключается не в этом — к тому же не по силам индейцу брать на себя так много, — и, кроме того, тот опыт, который был приобретен после открытия того, что [ныне] принято называть Новым Светом, устраняет для нас большую часть названных сомнений, и мы лишь слегка коснемся их, прежде чем перейдем к другой теме, ибо иначе я боюсь, что не успею изложить ее до конца; однако, веря в бесконечное милосердие, я заявляю, что в отношении первого можно утверждать, что существует лишь единый мир, и, хотя мы говорим Старый Свет и Новый Свет, происходит это лишь потому, что последний был заново открыт для нас, а не потому, что существуют два мира: мир — един. Не следует возражать тем, кто продолжает воображать, что существует множество миров; пусть они остаются при своем еретическом заблуждении, от которого они освободятся в аду. Ну, а тех, кто сомневается, — если найдется хоть один такой, — плоская или круглая земля, их необходимо убедить свидетельством тех, кто объехал вокруг всей земли или ее большей части, как, [например], те, кто плыл на корабле [Магеллана] Виктория, и других, которые уже позже обогнули ее. Что же касается неба, а именно: плоское оно или круглое, то на это можно ответить словами вещего пророка: «Ехtеndens соеlum sicut реllеm», в которых он хотел раскрыть нам форму и строение сотворенного, показывая одно в сравнении с другим и утверждая: «Растянулось небо подобно коже», что означает, что оно покрыло сплошь огромное тело из четырех элементов, как кожа покрывает все тело животного, не ограничиваясь лишь главными его частями, а закрывая все, вплоть до самых мельчайших частиц. Тем же, кто утверждает, что из пяти частей земли, называемых зонами, обитаемы лишь две умеренные, а средняя из-за избытка жары и две крайние части из-за слишком сильных холодов необитаемы и что из одной обитаемой зоны невозможно перейти в другую обитаемую зону из-за чрезмерной жары в середине, я, помимо того, что уже известно всем, могу добавить, что я родился в Жаркой зоне, в которой лежит Коско, и рос там до двадцати лет, и побывал в другой, умеренной зоне по другую сторону Тропика Козерога — по его южную сторону — у самых дальних оконечностей Лос-Чаркас, каковыми являются Лос-Чи-час; а для того, чтобы приехать в другую умеренную зону, расположенную в северной части, где я сейчас пишу, я пересек Жаркую зону и пересек ее всю целиком, находясь три полных дня под линией экватора, где, как говорят, он проходит перпендикулярно, а именно у мыса Пасау, и как следствие всего этого я заявляю, что Жаркая зона обитаема, так же как и умеренные. О холодных зонах я хотел бы тоже говорить как очевидец [но я там не был и] поэтому уступаю место тем, кто их знает лучше, чем я. А тем, кто говорит, что из-за сильных холодов они необитаемы, я дерзну сказать, что ведь населены же противоположные по своему характеру места, как и все другие [части земли]; поэтому не будет плодом воображения, а скорее уверенности [считать], что не мог господь сделать непригодными такие огромные части земли, сотворяя все для того, чтобы мог жить человек; и что обманывают себя люди древности (аntiguos) тем, что говорят о холодных зонах, точно так же как и тем, что они говорили о Жаркой зоне, а именно, что она необитаема из-за своей сильной жары. Можно скорее поверить в то, что господь, как всемогущий и мудрый отец, и природа, как благочестивая и всеобъемлющая мать, неудобства холода устранили бы мягкостью жары, подобно тому, как они умерили излишний зной Жаркой зоны столькими снежными вершинами, родниками, реками и озерами, расположенными в Перу, превратив ее в умеренную [зону] с необычайно разнообразной погодой. Одни из районов [этой зоны] устремлены вниз, к жаре, к еще большей жаре; они опускаются так низко, и по этой причине в них стоит такая жара, что они становятся почти необитаемы, как об этом говорили люди древности. Другие районы устремлены к холоду, к еще большему холоду; они достигают такой высоты, что становятся также необитаемы из-за сильного холода от покрывающих их вечных снегов, что находится в противоречии с тем, что философы говорили об этой Жаркой зоне; они даже не представляли себе, что в ней можно встретить снег, причем вечный снег, находящийся прямо под самой экваториальной линией и никогда и нисколько не уменьшающийся, по крайней мере в огромных Кордильерах, исключая их склоны и ущелья. Необходимо знать, что в той части Жаркой зоны, которая приходится на Перу, наличие жары и холода зависит не от расстояния между районами, не от того, как близко или как далеко находятся они от линии экватора, а от того, как высоко или как низко расположены они хотя бы и в одном и том же районе, зачастую даже совсем рядом, о чем дальше будет сказано подробнее. Я говорю, что по аналогии с этим можно предположить, что и холодные зоны имеют умеренные районы и могут быть обитаемы, как об этом говорят многие серьезные авторы, хотя и не на основе опыта или увиденного; однако достаточно и того, что именно так дал понять бог, когда он создал человека и сказал ему: «Расти и размножайся, заполни землю и покори ее себе»; куда ни бросишь взгляд— она обитаема, ибо, если бы это было не так, ее нельзя было бы покорить и заселить. Я надеюсь, что в своем всемогуществе со временем он раскроет эти тайны (как был открыт Новый Свет) для великого смущения и посрамления тех, кто пытается своими естественными философиями и человеческими понятиями ограничить силу и мудрость бога, который будто бы не может творить свои дела иначе, как они могут себе их представить, хотя знание одного и другого так же различны, как конечное и бесконечное. И т. д.

Глава II

СУЩЕСТВУЮТ ЛИ АНТИПОДЫ

На вопрос о том, существуют ли антиподы или их нет, можно ответить, что, поскольку земля круглая (как это общеизвестно), они несомненно существуют. Однако для себя я считаю, что, коль скоро этот менее благоприятный мир полностью не открыт для нас, невозможно точно знать, какие именно провинции являются по отношению друг к другу антиподами, как это утверждают некоторые [авторы]; этот [вопрос] можно скорее решить относительно неба, нежели относительно земли, путем противопоставления один другому полюсов или востока западу, вне зависимости от месторасположения линии экватора. Точно так же невозможно с достоверностью сказать, как попало туда столько народу, со столь различными языками и обычаями, сколько их было обнаружено в Новом Свете, ибо если говорят, что [люди попали туда] морем на кораблях, то возникают нелепости в отношении находящихся там животных; спрашивается, каким образом или зачем их взяли на корабль, если некоторые из них скорее вредные, нежели полезные? Утверждение же, что [люди] смогли прийти [в Новый Свет] по земле, порождает еще большие нелепости, ибо тогда нужно спросить, почему они привели с собой животных, которые там были домашними, и не взяли тех, которые остались и которых позднее привезли туда [испанцы] ? Если же это произошло потому, что они не могли взять с собой столько животных, то почему тогда здесь не остались те животные, которых они взяли с собой? То же самое можно сказать и о [тамошних] злаках, овощах и фруктах, столь отличных от местных [европейских], что по справедливости назвали [тот материк] Новым Светом, ибо он во всем [именно] такой; это относится к ручным и диким животным, и к пище, и к людям, которые, как правило, безбородые и лишены растительности на лице (lampinos); а так как в познании этих, столь сомнительных вещей можно загубить много труда, я оставлю их, ибо обладаю меньшими, чем другие, способностями для их исследования; я коснусь лишь происхождения королей инков и их наследников, их завоеваний, законов и правления в мире и на войне; но, прежде чем начать повествование об этом, будет полезно рассказать о том, как был открыт этот Новый Свет, а потом мы особо коснемся Перу.

Глава III

КАК БЫЛ ОТКРЫТ НОВЫЙ СВЕТ

Примерно в году тысяча четыреста восемьдесят четвертом, более или менее, один лоцман из местечка Уэльва, графство Ньебла, по имени Алонсо Санчес из Уэльвы, владел небольшим кораблем, на котором он перевозил из Испании на Канарские острова кой-какие товары, хорошо продававшиеся там; а на Канарских островах он грузил местные фрукты и вез их на остров Мадера, а оттуда возвращался в Испанию с грузом сахара и варенья. Плавая по этому своему треугольному торговому маршруту и направляясь с Канарских островов к острову Мадера, он был застигнут таким сильным грозовым штормом, что, не имея возможности оказать ему сопротивление, он отдался шторму и проплыл двадцать восемь или двадцать девять дней, не ведая, откуда и куда он плывет, потому что все это время он не мог определить высоту ни по солнцу, ни по звездам. Люди на корабле страдали от непосильного труда во время шторма, ибо он не давал им ни есть, ни спать; наконец, после долгого времени, ветер утих, и они обнаружили, что находятся рядом с каким-то островом, точно неизвестно каким, хотя предполагается, что это был остров, который сейчас называют Санто-Доминго; и многое говорит о том, что ветер, который с такой силой и с таким штормом нес тот корабль, был не чем иным, как [восточным ветром] солано, который зовут лэсте, потому что остров Санто-Доминго расположен на запад от Канарских островов; до того путешествия ветер этот скорее успокаивал бури, а не поднимал их. Однако, когда господь всемогущий хочет ниспослать милосердие, он извлекает самое таинственное и нужное из того, что противоположно [самому] существу содеянного, как он, [например], извлек воду из камня или вернул слепому зрение, положив на глаза грязь, чтобы всем было бы ясно, что сие — деяния божественного сострадания и доброты; и он [поступил] точно так же, подарив свое сострадание и послав свое евангелие и праведный свет всему Новому Свету, который так в них нуждался; ибо [индейцы] жили или, лучше сказать, влачили свое существование во мраке язычества и идолопоклонства, а сколь варварским и зверским оно было, мы увидели в [ходе] повествования истории. Лоцман сошел на землю, взял воду и подробно записал все то, что увидел и что случилось с ним, когда он плыл туда и обратно, а, взяв воду и продовольствие [lеnа], он вслепую пустился в обратный путь, не зная дороги как туда, так и обратно, в связи с чем прошло больше времени, чем он мог плыть, и из-за задержки в пути у них кончились вода и провиант; по причине этого и огромных усилий, которых им стоило плавание туда и обратно, [люди] начали так болеть и умирать, что из десяти и семи человек, которые отплыли из Испании, достигли третьего [пункта вышеописанного торгового маршрута] только пятеро, среди которых был лоцман Антонио Санчес из Уэльвы. Они остановились в доме знаменитого Христофора Колумба, генуэзца, потому что знали его как великого лоцмана и космографа, который составлял карты для мореплавания. Он принял их с большой любовью и одарил всем, чем мог, когда узнал то, что стряслось с ними во время столь долгого и необычного кораблекрушения (naufragio), которое, как они говорили, им пришлось перетерпеть. И, так как прибыли они измученные перенесенным в прошлом трудом, сколько ни одаривал их Христофор Колумб, они не пришли в себя и умерли все у него дома, оставив ему в наследство труды, которые принесли им смерть и которые взялся завершить великий Колумб с таким энтузиазмом и силой, что, если бы ему пришлось перенести такие же страдания или даже большие, он [все равно] предпринял бы это дело, чтобы передать Испании Новый Свет и его богатства, написав в геральдике своего герба: «И Кастилии и Леону отдал Новый свет Колон^[2]»

Тот, кто хочет увидеть великие подвиги этого мужа, пусть прочтет Всеобщую историю Индий, написанную Франсиско Лопесом де Гoмара, которые он там найдет, правда в сокращенном виде; однако возвеличивает и восхваляет этого известного среди известных само его дело завоевания и открытия. Я хотел добавить [лишь] то немногое, чего недоставало в сообщении этого старого историка, поскольку он писал вдали от мест, где случились эти дела, а [свои] сообщения он черпал от проезжих людей; ему говорили о многом из того, что там происходило, однако не всегда эти [сообщения] были совершенны, а я на моей земле обо всем этом слышал от моего отца и его сверстников, а в те времена для них самым частым и обычным разговором был пересказ наиболее выдающихся подвигов, которые случались в их конкистах, они сообщали в них о том, что мы [сейчас] рассказали и что еще в дальнейшем расскажем, а поскольку они застали там многих из первых открывателей и конкистадоров Нового Света, они знали от них самые подробные сообщения о подобных делах, и я, как я уже говорил, слушал их [эти сообщения] от взрослых, но слишком невнимательно (как ребенок), ибо если бы тогда я был внимателен, то смог бы сейчас написать о многих других достойных восхищения делах, которые необходимо [включить] в настоящую Историю; я же расскажу лишь о тех из них, которые сохранила память, испытывая боль по тем, которые утрачены. Весьма уважаемый отец Хосеф де Акоста также касается этой истории открытия Нового Света, выражая сожаление о том, что не может дать ее полностью, ибо у его преподобия также не было полного сообщения по данному периоду, как и по другим, более поздним [периодам], потому что, когда его преподобие попал в те места, уже не было больше старых конкистадоров, о чем он говорит в первой книге, в главе девятнадцатой, следующими словами: «Поскольку доказано (monstrado), что нет пути, чтобы полагать, что первые обитатели Индий прибыли туда на кораблях, специально сделанных для этой цели, было бы правильно считать, что если они и прибыли туда морем, то [произошло это] случайно и они достигли Индий благодаря сильным бурям, что не является невероятным, несмотря на то что море Океан там огромно. Ибо именно так случилось при открытии [Нового Света] в наши времена, когда тот моряк (имени которого мы пока еще не знаем, а столь великое дело не может быть приписано какому-нибудь творцу, кроме как богу), который из-за ужасной и так некстати разыгравшейся бури обследовал Новый Свет [и] заплатил Христофору Колумбу за доброе гостеприимство сообщением о столь великом деле. Так могло случиться», и т. д. Досюда мы дословно привели [текст] отца учителя Акосты, который свидетельствует, что его преподобие познакомился в Перу с частью [известного] нам сообщения, хотя и не со всем им полностью, но с самым главным из него. Таково было первое начало и происхождение открытия Нового Света, величием которого могло гордиться маленькое местечко Уэльва, вырастившее такого сына, убедившись в достоверности сообщения которого Христофор Колумб проявил столько настойчивости в своем прошении [к испанской короне], обещая ей вещи, которые никто до этого не видел и о которых никто не слышал; сохраняя при этом тайну, как благоразумный человек, он, однако, доверительно сообщил о ней нескольким очень авторитетным лицам, приближенным католических королей; они помогли ему начать свое предприятие, которое без того сообщения, переданного ему Алонсо Санчесом из Уэльвы, на основе только одного его космографического воображения, не могло бы сулить ему так много и так достоверно точно, как он обещал, ни столь быстро приступить к осуществлению своего открытия, ибо, согласно тому автору, Колумб только за шестьдесят и восемь дней пути достиг острова Гуанатианико, с остановкой на несколько дней в Гомера для обновления запасов; если бы из сообщения Алонсо Санчеса он не знал, каким направлениям нужно следовать в столь огромном море, было бы почти чудом добраться туда за столь короткое время.

Глава IV

ВОЗНИКНОВЕНИЕ НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Поскольку мы будем рассказывать о Перу, было бы правильно сказать здесь о том, как возникло это название, так как его нет в языке индейцев; для этого следует знать, что Море Юга было открыто дворянином Васко Нуньесом де Бальбоа, уроженцем Хереса де Бадахос, в тысяча пятьсот тринадцатом году, который стал первым испанцем, открывшим и увидевшим его; католические короли дали ему титул аделантадо того моря, с [правом] завоевывать и управлять королевствами, которые на нем могут быть открыты. За те немногие годы, которые он прожил после этой милости (пока его собственный тесть, губернатор Педро Ариас де Авила, вместо многих милостей, которых он был достоин и которые причитались ему за его подвиги, не отрубил ему голову), этот дворянин был озабочен желанием открывать и узнавать, что это за земля лежала от Панамы дальше на юг и как она называлась. С этой целью он построил три или четыре корабля, и, продолжая собирать все необходимое для открытий и завоеваний, он направлял их по одному в различные времена года для изучения того берега. Корабли по мере выполнения того что они могли сделать, возвращались с сообщениями о многих землях которые имелись на том берегу. Один из этих кораблей удалился дальше чем другие, и прошел на юг на экваториальную линию, рядом с которой, плывя вдоль берега, как тогда плавали во время этих путешествий, [испанцы] увидели индейца, удившего рыбу в устье одной из многочисленных рек, впадавших в море на той земле. Испанцы с корабля со всей возможной осторожностью высадили на землю вдали от того места где [находился] индеец, четырех испанцев, хороших бегунов и пловцов чтобы он не ушел от них ни по земле, ни по воде. Сделав это, они проплыли на корабле прямо перед индейцем, чтобы он устремил на него свой взор и не заметил засаду, которую они ему подготовили. Индеец, увидя в море столь необычную вещь, никогда не виденную дотоле на том берегу, каким был плывущий под всеми парусами корабль, был страшно поражен; оцепенев и одурев, он думал о том, чем могло быть то, что он видел перед собой в море; и был он так зачарован и так поглощен этими мыслями, что тех, кто должен был его пленить, он заметил лишь тогда, когда они уже схватили его; и так его доставили на корабль при большом ликовании и торжестве всех [испанцев]. Испанцы обласкали индейца, чтобы он избавился от страха, охватившего его при виде их бород и столь необычной для него одежды; они знаками и словами спрашивали его, что это была за земля и как она называлась. Индеец по жестам и движениям, которые они показывали ему с помощью рук и лиц (словно немому), понимал, что они его спрашивают, он не понимал, о чем именно они спрашивали его; а поняв, что его спрашивают, он поспешил ответить (пока ему не причинили зла) и назвал свое собственное имя, сказав Беру, и добавил еще одно [слово], и сказал пелу. Он хотел сказать: «Если вы спрашиваете, как меня зовут, я говорю Беру, а если вы спрашиваете, где я находился, я говорю, что был на реке»; ибо необходимо знать, что слово пелу на языке той провинции является нарицательным и означает река вообще, как мы потом это увидим у одного серьезного автора. В нашей Истории Флориды^[3] [другой] индеец на подобный вопрос [испанцев] в ответ [назвал] им имя своего хозяина Бресос и Бредос, — книга шестая, глава пятнадцатая — в которой я поместил этот рассказ в связи с другим случаем; теперь я изъял его оттуда, чтобы поставить на должное место. Христиане поняли его так, как это соответствовало их разумению, воображая, что индеец понял их и ответил им к месту, словно он и они разговаривали по-кастильски; и начиная с того времени, а был это год тысяча пятьсот пятнадцатый или шестнадцатый, ту богатейшую и великую империю стали звать Перу, исказив оба имени, как испанцы коверкают почти все слова, которые берут из языка индейцев той земли; потому что, если они взяли имя индейца Беру, они заменили б на п, а если слово пелу, что означает река, то они заменили л на p; так или иначе, но они сказали Перу. Другие, которые ради чванства хотят быть витиеватыми, — это [относится] к самым современным [историкам] — коверкают две буквы и в своих историях говорят Пиру. Самые старые историки, какими являются Педро де Сиеса де Леон, и казначей (сопtador) Агустин де Сарате, и Франсиско Лопес де Гомара, и Диего Фернандес, уроженец Паленсии, и даже весьма достопочтенный отец фрай Херонима Роман, хотя он и принадлежит к современным [историкам], — все они называют ее Перу, а не Пиру; а так как та местность, где случилось это, доходила до границ земель, которые короли инки в этой части [континента] завоевали и подчинили своей империи, после стали называть [именем] Перу все то, что находится [на юг] от этого места, [называвшегося] Киту, вплоть до Чаркас, что составляло самую главную часть [земель], которыми инки повелевали, и составляло более семиста лиг в длину, хотя сама их империя доходила до Чили, что составляло еще пятьсот лиг дальше [на юг] и являлось еще одним богатым и плодороднейшим королевством.

Глава V

АВТОРИТЕТЫ В ПОДТВЕРЖДЕНИЕ [ПРОИСХОЖДЕНИЯ] НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Таково начало и происхождение названия Перу, столь знаменитого в мире и знаменитого по праву; ибо Перу наполнило все золотом и серебром, жемчугом и драгоценными камнями; а поскольку это название было случайно присвоено [той империи] и хотя прошло уже семьдесят два года, как [испанцы] завоевали Перу, уста местных индейцев не произносят это слово, так как они никогда не называли этим именем [свою страну]; правда, при общении с испанцами они понимают, что оно означает, но сами не пользуются им, так как в их языке не было одного общего названия для обозначения всех королевств и провинций, которыми правили их прирожденные короли, как это имеет место, когда говорят Испания, Италия или Франция, что подразумевает многочисленные провинции, [из которых они состоят]. Они умели называть каждую из провинций своим собственным именем, как это много раз будет видно в изложении Истории; однако собственного имени, которое обозначало бы целиком все королевство, они не имели; они называли его Тавантин-суйу, что означает четыре стороны света. Слово Беру, как мы видим, было именем собственным одного индейца, и этим именем пользовались индейцы йунки с равнин и с морского побережья, но не те, что жили в горах; не относится оно и к всеобщему языку, ибо как и в Испании имеются имена и фамилии, сами показывающие, из какой они провинции, так это было и среди индейцев Перу. То, что это имя было присвоено испанцами, а у индейцев его вообще не было в их всеобщем языке, засвидетельствовал Педро де Сиеса де Леон в трех местах [своего труда]; в третьей главе, рассказывая об островах, называвшихся Горгона, он говорит: «Здесь находился маркиз дон Франсиско Писарро с тринадцатью испанцами христианами, своими товарищами, которые были открывателями той земли, которую мы зовем Перу», и т. д. В третьей главе он говорит: «В связи с чем необходимо, чтобы из Кито, где действительно начинается то, что мы зовем Перу», и т. д. Глава восемнадцатая говорит: «Из сообщений, которые нам дают индейцы из Куско, следует, что в прошлом был большой беспорядок во всех провинциях этого королевства, которое мы зовем Перу», и т. д. Повторять столько раз это выражение (termino) мы называем означает дать понять, что так называют испанцы, ибо он говорит так в разговорах с ними; а то, что индейцы не имели такого слова в своем всеобщем языке, я, будучи индейцем инкой, это подтверждаю. Это же самое и гораздо лучше говорит отец учитель Акоста в первой книге Естественной Истории Индий, третья глава, когда он с этой же целью пишет: «Весьма обычной привычкой в этих открытиях Нового Света было давать имена землям и портам благодаря возникавшим случайностям, и именно так считают, что было дано этому королевству имя Перу. Здесь распространено мнение, что река, у которой высадились вначале испанцы и которую местные жители называли Пиру, дала имя Пиру всей этой земле; и подтверждает это то, что индейцы, урожденные Перу, не пользуются и не знают такого названия своей земли», и т. д. Достаточно авторитета такого мужа, чтобы устыдить нововведения, которые потом были здесь изобретены в отношении этого имени, некоторых из которых мы коснемся дальше. А так как река, которую испанцы зовут Перу, находится в той же местности и очень близко от экваториальной линии, я рискнул утверждать, что факт пленения индейца именно на этой реке [послужил основанием для того], что как река, так и земля получили название от собственного имени индейца Беру или что нарицательное имя Пелу, которое для всех рек было общим, превратилось в имя личное и собственное, которым потом испанцы стали, в частности, называть здесь реку Перу, сохранив его только за ней.

Франсиско Лопес де Гомара в своей Всеобщей Истории Индий, говоря об открытии Юкатана, глава пятьдесят вторая, приводит два примера возникновения имен, очень похожих на то, что мы говорили о Перу, в связи с чем я привожу здесь то, что он говорит и что сейчас последует: «Отплыл Франсиско Эрнандес де Кордова, и, поскольку погода не позволяла плыть к другому мысу или преднамеренно стремясь к открытию [новых земель], он добрался до неизвестной земли, до которой не доходили наши [люди]; там на мысу были расположены соляные копи; мыс же он назвал Женским,^[4]поскольку там были каменные башни со ступеньками и часовнями, покрытые деревом и соломой, на которых в языческом порядке стояло много идолов, похожих на женщин. Увидя каменные здания, испанцы пришли в восторг, так как до этого они их не встречали, как не встречали и людей, которые одевались бы так богато и блистательно: здесь они носили рубахи и накидки из белого хлопка и цветные, украшения из перьев, серьги, броши и драгоценности из золота и серебра, а женщины прикрывали грудь и голову. Он не остановился там, а направился к другому мысу, который назвал Коточе, где ему повстречалось несколько рыбаков, которые от страха или ужаса поплыли назад к берегу, а [на вопросы испанцев] отвечали коточе, коточе, что означает дом, так как они думали, что их спрашивали о селении (lugar), чтобы пойти туда. Отсюда и пристало это имя [Коточе] к мысу той земли. Еще немного дальше они повстречали каких-то мужчин, которые на вопрос, как называется большое селение, расположенное рядом, сказали тектетан, тектетан, что означает я не понимаю тебя. Испанцы подумали, что так называется селение, и, исковеркав слово, [стали] впредь называть его Юкатан, и никогда не отстанет от него это имя». Досюда слово в слово был [текст] Франсиско Лопес де Гомара; мы видим, что во многих других частях Индий случалось то же, что и в Перу, ибо открываемые земли [испанцы] называли тем первым словом, которое слышали от индейцев, когда, разговаривая с ними, спрашивали названия этих земель, и, не понимая значения слов, они воображали, что индеец отвечает как раз то, о чем его спрашивают, как будто бы все они говорили на одном и том же языке. И эта ошибка имела место во многих других делах того Нового Света, и особенно в нашей империи Перу, как это можно заметить во многих местах истории.

Глава VI

ЧТО ГОВОРИТ ОДИН АВТОР ОТНОСИТЕЛЬНО НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Помимо того что Педро де Сиеса и отец Хосеф Акоста и Гомара рассказывают относительно названия Перу, мне представляется возможность воспользоваться авторитетом другого выдающегося мужа, монаха из святого ордена иезуитов, именуемого отцом Блас Валера, который написал историю той империи на элегантнейшей латыни и мог написать ее на многих языках, ибо владел ими; однако к несчастью для той моей земли, не заслужившей, того, чтобы ее государство было бы описано такой рукой, его рукописи (рареlеs) оказались утеряны во время разрушения и ограбления Кадикса, учиненного англичанами в году тысяча пятьсот девяносто шестом; сам же он вскоре после этого умер. Я спас (huve) от разграбления реликвии — уцелевшие [части] его рукописи, чтобы пережить еще большую боль и сожаление о тех из них, которые оказались потеряны, о чем можно судить по найденным [частям]; но и сохранившееся оказалось так разрушено, что недостает самого значительного и лучшего; мне оказал эту милость отец учитель Педро Мальдонадо де Сааведра, родом из Севильи, из того же ордена, который в этот год тысяча шестисотый читал Библию (Еsсгituга) в городе Кордова. Отец Валера говорит своей изящной латынью о появлении названия Перу то, что следует ниже и что я, как индеец, перевел на мой грубый испанский язык: «Королевство Перу, блестящее, знаменитое и очень большое; в нем имеется огромное количество золота и серебра и других дорогих металлов, изобилие которых породило поговорку, что, когда хотят сказать, что человек богат, говорят — он владеет Перу; это название было впервые присвоено испанцами той империи инков; название — присвоенное случайно, а не имя собственное, и потому ранее незнакомое индейцам; для них оно было столь чужим и непривычным, что никто из них не хотел им пользоваться — им пользовались только испанцы. Это новое [для страны] название не обозначает богатство или что-либо иное значительное; а так как оно было новым словом, также новым оно стало и для обозначения богатства, потому что породили его удачливые события (felicidad de los sucessos). Это название Пелу среди диких индейцев, которые обитают между Панамой и Вайакилем, является именем нарицательным, которое означает река; оно также является именем собственным некоего острова, который называют Пелуа или Пелу. А так как первые испанские завоеватели, плывя от Панамы, добрались до тех мест раньше, чем до других, и им так понравилось это имя Перу или Пелу, что они использовали его, как если бы оно обозначало что-то большое и, значительное, для обозначения любой другой попадавшейся им вещи, как это случилось со всей империей инков, получившей название Перу. Многим не нравилось название Перу, и поэтому они стали называть ее Новой Кастилией. Эти два названия были присвоены тому великому королевству, и ими обычно пользуются королевские нотариусы и церковные писцы, хотя в Европе и в других королевствах отдают предпочтение названию Перу. Многие также утверждают, что оно произошло от названия пирва, которое является словом на [языке] индейцев кечва из Коско, что обозначает земляное хранилище для фруктов. Я с огромным удовольствием подтверждаю это утверждение, потому что в том королевстве индейцы имеют большое количество земляных хранилищ, где они хранят свои урожаи; по этой причине испанцам было просто пользоваться тем чужим названием и говорить Пиру, заменяя первую гласную и ставя ударение на последнем слоге. Это дважды нарицательное имя первые конкистадоры присвоили в качестве имени собственного империи, которую они завоевали; я, не делая различия, буду пользоваться им, произнося Перу или Пиру. Введение этого нового слова не следует отвергать из-за того, что оно было присвоено (usurparon) ими ошибочно и без общего согласия, ибо испанцы не встретили другого всеобщего и собственного имени для обозначения всего того района, потому что до [включения] в королевство инков каждая провинция, не проявляя ни внимания, ни уважения к другим районам, имела свое собственное название, как-то: Чарка, Кольа, Коско, Римак, Киту и многие другие; однако после того, как инки подчинили своей империи все те царства, они называли империю согласно тому, как [назывались] завоеванные ими земли или покорившиеся и сдавшиеся им вассалы, пока наконец она не стала называться Тавантин-суйу, что значит четыре стороны королевства, или Инкап Рунам, что означает вассалы инки. Испанцы же, заметив разнообразие и путаницу в этих именах, своевременно и благоразумно назвали ее Перу, или Новая Кастилия», и т. д. Досюда из [рукописи] отца Блас Валера, который так же, как отец Акоста, говорит, что это название [Перу] было присвоено испанцами и что в языке индейцев его не было. Приводя то, что отец Блас Валера говорит, я заявляю, что более правдоподобно то, что присвоение имени Перу произошло от имени собственного Беру или нарицательного Пелу, которое на языке той провинции означает река, а не от названия пирва, которое означает земляное хранилище, ибо, как уже говорилось, его присвоили [люди] Васко Нуньеса де Бальбоа, которые не проникли в глубь материка (terra), где они могли получить сведения о названии пирва, и они не были конкистадорами Перу, ибо [еще] за пятнадцать лет до того, как они начали завоевание [этой империи], испанцы, жившие в Панаме, [уже] называли Перу всю ту землю, которая расположена от экваториальной линии на юг, что также подтверждает Франсиско Лопес де Гомара в Истории Индий, глава сто десятая, в которой он говорит следующие слова: «Некоторые говорят, что Бальбоа имел сообщения о том, что та земля Перу имела золото и изумруды; было ли это так или нет, но в Панаме ходила слава о Перу, когда Писарро и Альмагро снарядили [экспедицию], чтобы отправиться туда», и т. д. Досюда [взято] из Гомара и ясно свидетельствует, что присвоение имени Перу произошло гораздо раньше, чем [начался] поход конкистадоров, завоевавших ту империю,

Глава VII

О ДРУГИХ ДЕДУКЦИЯХ НОВЫХ НАЗВАНИЙ

Так как дедукция названия Перу была не единственной, мы скажем и о других подобных, возникших до и после этого [названия]; и, хотя мы скажем о них преждевременно, это не помешает нам, когда мы дойдем до соответствующего места [нашей Истории ]; а первым из них будет название Пуэрто-Вьехо, потому что оно появилось вблизи того места, где возникло название Перу; для этого следует знать, что из Панамы до Сиудад-де-лос-Рейес было очень тяжело плыть из-за многочисленных течений в море и Южного ветра, который дует все время вдоль того берега, в связи с чем корабли, чтобы совершить эти путешествия, были вынуждены выходить из порта одним бортом к ветру, [уходя] на тридцать или сорок лиг в море, чтобы другим бортом возвращаться к земле; и, [маневрируя] таким образом, они поднимались все дальше вдоль берега, чтобы плыть всегда по ветру, но, когда корабль плохо шел под парусами по ветру, случалось так, что он оказывался [не впереди], а сзади того места, от которого он отплыл, пока Франсиско Дрейк, англичанин, пройдя через пролив Магеллана в 1579 году, не показал лучший способ плавания, [заключавшийся] в удалении при бортовом ветре на двести или триста лиг в глубь моря, чего раньше не рисковали делать лоцманы, ибо неизвестно, отчего и почему, но по своей фантазии они верили и боялись, что на расстоянии в сто лиг от земли в море расположены громаднейшие штилевые [зоны], и, чтобы не попасть в них, они не рисковали далеко уплывать вглубь; от этого страха мог погибнуть наш корабль, на котором я плыл в Европу, потому что из-за бриза он продрейфовал до острова, именуемого Горгона, и мы боялись, что погибнем там по причине невозможности выбраться из той отвратительной бухты. Еще в начале завоевания Перу один корабль, плавая указанным нами способом, шесть или семь раз отплывал от берега и каждый раз возвращался в тот же самый порт, потому что он не мог в своем плавании подняться вверх [вдоль берега], и один из тех, кто на нем находился, раздраженный тем, что они никак не могут уплыть вперед, сказал: «Этот порт уже стар для нас», и после этого он стал называться Пуэрто-Вьехо [Старый порт]. И Мыс Святой Елены, который расположен рядом с тем портом, был назван так, потому что его увидели в день [святой Елены]. Другая дедукция названия имела место намного раньше этих схожих, о которых мы рассказали; и было это в году тысяча пятисотом, когда, при плавании на корабле, который неизвестно кому принадлежал, то ли Висенте Яньес Писону, то ли Хуану де Солису.— оба они удачливые капитаны, первооткрыватели новых земель, — который шел на поиски новых земель (ибо испанцы тогда не занимались иными делами) в надежде обнаружить материк, потому что та [земля], которую они до этого открывали, была всего лишь теми островами, которые сегодня называются Барловенто, один матрос, находившийся на марсе, увидя высокую гору, называемую Капира, — она возвышается над городом Номбре-де-Диос, — крикнул (требуя вознаграждения за добрую весть у тех, кто был на корабле): «Клянусь именем господа, товарищи, я вижу Твердую Землю»; потом так и назвали Номбре-де-Диос [Именем господа] основанный там город, а тот берег—Твердая Земля [материк], и никакой другой [берег] не называют Твердая Земля, хотя он и является таковым, а только то место, где стоит Номбре-де-Диос, — [восклицание], превратившееся в его имя собственное. Десять лет спустя назвали Кастилья-де-Оро [Золотая Кастилия] ту провинцию из-за большого количества золота, которое там нашли, и из-за замка (саstillo), который построил там Диего де Никуэса в году тысяча пятьсот десятом. Остров, существующий под именем Тринидад [Троица], который находится в Пресном Море, был назван так, потому что его открыли в день святой троицы. Город Картахена назвали так из-за его прекрасного порта, который был очень похож на порт испанского города Картахены, ибо первые [испанцы], увидевшие его, сказали, что этот порт так же хорош, как Картахенский. Остров Серрана, который находится по пути из Картахены в Гавану, назвали так по имени испанца Педро Серрано, корабль которого затонул недалеко оттуда, и только он один спасся вплавь, так как был великолепнейшим пловцом, и добрался до того необитаемого и незаселенного острова, лишенного воды и продовольствия; Серрано прожил гам семь лет благодаря своей ловкости и хорошей сноровке, [которые он проявил] при добыче воды, продовольствия и огня (об этом историческом случае, достойном огромного восхищения, мы, может быть, расскажем в другом месте); по его имени назвали Серрана тот остров, а Серранильей [Маленькой Серраной] — другой, расположенный рядом с первым, чтобы отличать их один от другого. Город Санто-Доминго, по имени которого стал так называться весь остров, был следующим образом основан и назван, как рассказывает Гомара, глава тридцать пятая, буквально этими словами: «Самым благородным селением является Санто-Доминго, которое было основано Бартоломе Колумбом на берегу реки Осама. Он дал ему это имя, потому что прибыл туда однажды в воскресенье (Domingo), в праздник святого Доминго, и потому что его отца звали Доминго. Таким образом произошло совпадение трех имен, что и побудило его назвать [селение] так», и т. д. Здесь кончается Гомара. Схожим образом были даны все остальные названия знаменитых селений (рueblos), и больших рек, и провинций, и королевств, которые были открыты в Новом Свете; они назывались по имени святого или святой, в день которых они были открыты, или по имени капитана солдат, лоцмана или моряка, который открыл их, как мы уже рассказали об этом в истории Флориды, когда коснулись ее описания и тех, кто отправлялся туда, — шестая книга, вслед за пятнадцатой главой, — следуя теме нашего рассказа; там я дал эти дедукции названий вместе с происхождением названия Перу, ибо я опасался, что моей жизни не хватит и я не успею написать то, что пишу сейчас; но бог своим милосердием продлил ее, и я счел необходимым изъять этот отрывок оттуда [из истории Флориды], чтобы поставить его здесь в надлежащем месте. Сейчас я опасаюсь, не похитил ли у меня какой-нибудь историк эти сведения, ибо та книга из-за моей занятости была без моего ведома отдана на отзыв (саlificacion), и мне известно, что она побывала во многих руках; помимо этого, меня многие спрашивали, знаю ли я происхождение названия Перу; и, хотя я хотел сохранить его [в тайне], я все же не смог отказать в этом некоторым моим сеньорам.

Глава VIII

ОПИСАНИЕ ПЕРУ

Следующие четыре конечных предела имела империя инков, когда испанцы пришли туда: на севере она доходила до реки Анкас-майу, протекающей вдоль границы между Киту и Пасту, что на всеобщем языке Перу означает синяя река, она проходит почти перпендикулярно экваториальной линии. На юге ее конечным пределом была река Маульи, которая бежит с востока на запад, пересекая королевство Чили еще до того места, где оно граничит с Арауками, что находится более чем на сорок градусов к югу от экваториальной линии. По материку расстояние между этими двумя реками будет немногим менее тысячи трехсот лиг. То, что называется [собственно] Перу, имеет по материку в длину семьсот пятьдесят лиг, от реки Анкас-майу до Лос-Чичас, что является последней провинцией Лос-Чаркас с севера на юг; а то, что называют королевством Чили, имеет [в длину] около пятиста пятидесяти лиг, также с севера на юг, начиная от самого конечного пункта провинции Лос-Чичас до реки Маульи. На востоке конечным пределом являются те недоступные снежные кордильеры, на которые никогда, никогда не ступал ни человек, ни зверь, ни птица; они идут от Санта-Мария до Магелланова пролива; индейцы называют их Рити-суйу, что означает снежная лента. На западе [империя] граничит с Морем Юга, которое омывает весь ее берег по всей его длине. Граница империи начинается на побережье у мыса Пасау, где проходит экваториальная линия, и доходит до названной реки Маульи, которая также впадает в Море Юга. С востока на запад узкое все то королевство. В самом широком месте, если пересечь провинцию Муйу-пампа через Лос-Чачапуйас до города Трухильо, который находится на берегу Моря [Юга], то ширина его достигает ста двадцати лиг, а в самом узком месте — от порта Арика до провинции, называемой Льари-каса, — оно имеет семьдесят лиг в ширину. Таковы четыре конечных предела того, чем управляли короли инки, историю которых мы намереваемся написать благодаря божьей милости. Однако будет правильно, если мы, прежде чем пойдем дальше, расскажем здесь о событиях, которые случились с Педро Серрано, как нами было ранее обещано, а также чтобы рассказ о них был бы рядом с тем местом, где ему надлежит быть, а настоящая глава не оказалась бы слишком короткой. Педро Серрано направился вплавь к тому пустынному острову, который до него не имел своего названия; как он рассказывал, в окружности остров имел две лиги; почти то же говорит [о его размерах] карта для мореплавания, потому что она изображает три очень маленьких острова, окруженных мелководьем, и такое же изображение она дает тому, что называется Серранилья, состоящему из пяти малюсеньких островков с еще большими отмелями, чем у Серраны; они имеются там повсюду, в связи с чем корабли бегут от них, дабы не оказаться в опасном положении.

Педро Серрано выпало на долю потерпеть на них крушение и добраться вплавь до острова, где он оказался в самом безутешном состоянии, потому что не нашел на нем ни воды, ни провианта, ни даже травы, которую можно было бы съесть, ничего такого, чем было бы можно поддержать жизнь, пока не появится какой-нибудь корабль, который заберет его оттуда чтобы он не умер от голода и жажды — смертью, которая казалась ему более ужасной, чем смерть в море, ибо она была бы более быстрой. Так он провел первую ночь, оплакивая свое несчастье и пребывание в столь подавленном состоянии, в каком, как можно представить себе, находится человек, доведенный до такой крайности. После того как рассвело, он снова стал ходить по острову и нашел разных морских моллюсков, которые выползали из моря, такие как раки, крабы и другие твари, и, набрав их столько, сколько он смог их взять, он съел их сырыми, потому что у него не было огня (candela), на котором он смог бы зажарить их или сварить. Так он поддержал себя, пока не увидел выползающих [из моря] черепах, а когда он увидел, что они отползли далеко от моря, он набросился на одну из них и перевернул ее на спину; то же самое он сделал со всеми, со сколькими мог, потому что они неуклюжи и не могут сами перевернуться; вынув кинжал, который он обычно по привычке носил на поясе, ибо то было [верным] средством сохранить свою жизнь, он обезглавил [черепаху] и выпил ее кровь вместо воды; то же он сделал со всеми остальными [черепахами]; их мясо он положил на солнце, чтобы есть его в вяленом виде, а также чтобы опорожнить панцири для сбора в них дождевой воды, ибо весь тот район славится обилием дождей. Таким путем он поддерживал себя первые дни, убивая всех сколько мог черепах, некоторые из них были такими крупными и здоровыми, как самые большие щиты, а другие — как круглые щиты и как маленькие щиты, таким образом, [панцири] были всех размеров. С очень крупными [черепахами] он не мог справиться и перевернуть их на спину, ибо у него не хватало сил; тогда он садился на них верхом, чтобы утомить их и подчинить своей воле, но ничто не помогало ему, так как они уползали в море вместе с ним, [неся его] на своей спине; таким образом, опыт подсказал ему, на каких именно черепах следует нападать, а перед какими капитулировать. В панцири он собрал много воды, так как в некоторых из них вмещалось до двух арроб воды, а в других меньше. Видя, что он вполне обеспечил себя едой и питьем, Педро Серрано подумал, что если бы ему удалось добыть огонь хотя бы для того, чтобы жарить пищу и зажечь дымовые костры, когда покажется какой-нибудь проходящий мимо корабль, то у него не будет ни в чем недостатка. С этими мыслями он, как человек, который [привык] бродить по морям, а это правда, что такие люди в любом деле дадут кому угодно большую фору, он принялся искать пару камней, которые могли бы послужить ему кремнем, ибо он рассчитывал, что кинжал можно использовать как огниво; не найдя их на острове, потому что он был Сплошь покрыт мертвым песком, он стал тогда плавать в море и нырять (sabullia), с огромным упорством разыскивая на дне то в одном, то в другом месте то, что было ему необходимо; и был он столь настойчив в своем труде, что обнаружил камни, и те из них, которые смог, вытащил [на берег], а из них он отобрал лучшие и принялся разбивать их одни о другие, чтобы получились [на камнях] углы, по которым можно было бы ударять кинжалом и испытать свое приспособление; и увидя, что искра выбивается, он из куска рубашки вытянул нити, которые так растрепал, что они стали подобны хлопку и [могли] послужить ему фитилем; благодаря своей изобретательности и хорошей сноровке, проявив большую настойчивость, он добыл огонь. Когда он понял, что у него есть огонь, он почувствовал себя счастливым, а чтобы поддерживать огонь, он собирал отбросы, которые море выкидывало на землю, и часами собирал он их всюду, где ему попадалось много травы, которую называют морскими водорослями, и обломки дерева с кораблей, затерявшихся в море, и ракушки, и рыбьи кости, и другие вещи, которые [могли] поддержать ему огонь. А чтобы ливни не загасили бы огонь, он построил себе хижину из самых крупных панцирей черепах, которых он убил, и проявлял он огромнейшую заботу об огне, чтобы он не ускользнул бы из его рук. Через два месяца, а может быть, и раньше он предстал перед самим собою в том, в чем его мать родила, потому что из-за обилия воды, жары и влажности в этих местах у него сгнила одежда, которая была на нем. Солнце своей страшной жарой очень утомляло его, ибо у него не было одежды, чтобы защитить себя, ни тени, чтобы укрыться. Когда он чувствовал себя чересчур усталым, он входил в воду, чтобы найти в ней укрытие [от солнца]. Так в трудах и заботах прожил он три года; за это время он видел проплывавшие мимо корабли, и хотя он разжигал свои дымовые костры, которые в море означают, что люди потерпели кораблекрушение, их не замечали с кораблей или, [заметив их], боялись отмелей и не рисковали плыть туда, где он находился, а проплывали мимо. Видя это, Педро Серрано испытывал такое безутешное горе, что принимал решение умереть и покончить с собой. Благодаря безжалостности неба все его тело так заросло волосами, что стало похожим на шкуру животного, и не какого-нибудь, а кабана; волосы [на голове] и борода спускались ниже пояса.

Однажды вечером по прошествии трех лет Педро Серрано неожиданно увидел на своем острове человека, который предшествующим вечером потерпел крушение на его отмелях и спасся благодаря корабельной доске, за которую он держался; когда наступил рассвет, он увидел дым от костра Педро Серрано и с помощью доски и своего умения плавать поплыл [на дым], не размышляя о том, что может его там ждать. Когда они увидели друг друга, нельзя с достоверностью сказать, кто из них удивился больше. Серрано решил, что это был дьявол, который принял человеческий облик, чтобы попытаться довести его до отчаяния. Гость же решил, что Серрано — дьявол во плоти, так как он увидел, что [все тело] его покрыто щетиной, бородой и кудрявыми волосами. Оба они пустились прочь друг от друга; убегая, Педро Серрано повторял: «Иисус, Иисус, спаси меня господь от дьявола». Услышав это, другой успокоился и, повернувшись к нему, сказал: «Не убегай, брат, от меня, ибо я, как и ты, христианин», а чтобы он убедился бы в этом, ибо [Серрано] все еще продолжал убегать, он громко призвал всевышнего, что, будучи услышано Педро Серрано, вернуло его назад; они обнялись с великой грустью и многими слезами и стенаниями, поняв, что оба одинаково несчастны и нет у них спасения. Каждый из них коротко рассказал о своей прошлой жизни. Педро Серрано, догадываясь о том, в чем нуждается гость, дал ему имевшуюся у него еду и питье, что немного его утешило, а потом они опять заговорили о своем несчастье. Они устроили свою жизнь по возможности удобнее, распределив свое время дня и ночи между поисками моллюсков для еды, и водорослей, и дров, и рыбьих костей, и всего другого, что море выбрасывало и [что могло служить] для поддержания огня, ибо самым главным было постоянное наблюдение за огнем; они часами следили за тем, чтобы огонь не погас. Так они прожили несколько дней, однако немногие из них проходили без ссор, и они даже делили хижину; им не хватало только дойти до рукоприкладства (ибо столь велика нищета наших страстей); причиной ссор были обвинения одним другого в том, что он не заботился так, как следует заботиться [о провианте], и тогда раздражение и сказанные при этом друг другу слова выводили их из себя, и они удалялись друг от друга. Однако, впав в безрассудство, они сами попросили извинения друг у друга, и стали друзьями, и снова объединились вместе, и так прожили еще четыре года. За это время они видели несколько раз проплывшие корабли и разжигали свои костры, но они не помогали им, что приводило их в столь безутешное состояние, что им ничего не оставалось, как только умереть.

В конце этого долгого времени случилось так, что один корабль проплыл так близко от них, что заметил дым и послал за ними небольшую лодку. Педро Серрано и его товарищ, который так же, как и он, зарос волосами, увидя рядом с собой лодку, стали взывать к богу и громко выкрикивать имя нашего спасителя, чтобы моряки, которые плыли к ним, не приняли бы их за дьяволов; это предупреждение сослужило им службу, ибо нет сомнения в том, что моряки убежали бы [от них], так как их тела не имели человеческого вида. Так их доставили на корабль, где все те, кто увидел их и услышал об их тяжелом труде, были восхищены ими. Товарищ [Серрано] умер в море по пути в Испанию. Педро Серрано приплыл туда и направился в Германию, где в то время находился император [Карл V]: он оставил свои волосы такими, какими они отросли [на острове], чтобы они послужили ему доказательством его кораблекрушения и того, что с ним случилось после. Во всех селениях, где он побывал во время своей поездки (если он хотел показать себя), он зарабатывал много денег. Некоторые сеньоры и знатные кабальеро, которым его вид доставлял удовольствие, оказывали ему значительную помощь для его путешествия, а его императорское величество, увидя его и выслушав его [рассказ], оказал ему милость в виде ренты в четыре тысячи песо, что составляет в Перу четыре тысячи восемьсот дукатов. Но он их так и не увидел: возвращаясь назад, чтобы насладиться ими, он умер в Панаме. Всю эту историю, как уже говорилось, поведал кабальеро, называвший себя Гарси Санчес до Фигероа, и я сам от него слышал; он был знаком с Педро Серрано и утверждал, что услышал ее от него самого и что после встречи с императером он остриг свои волосы, а бороду оставил чуть повыше пояса, а чтобы ночью спать [спокойно], он заплетал ее в косу, ибо если бы он не заплетал ее, то она стелилась бы по всей постели и мешала его сну.

Глава IX

ИДОЛОПОКЛОНСТВО И БОГИ, КОТОРЫМ ОНИ ПОКЛОНЯЛИСЬ ДО ИНКОВ

Чтобы были лучше поняты идолопоклонство, жизнь и обычаи индейцев Перу, необходимо разделить те века на два периода времени (еdаdes): мы расскажем, как они жили до инков, а затем мы расскажем, как правили эти короли, чтобы не путалось бы одно с другим и не приписывались бы ни обычаи, ни боги одних другим. Для этого нужно знать, что в тот первоначальный период времени и в период древнего язычества некоторые индейцы были лишь немногим лучше ручных животных, а другие намного хуже диких зверей; а начиная разговор об их богах, нужно сказать, что они соответствовали их наивности и глупости как своей многочисленностью, так и мерзостью и низостью того, чему они поклонялись; ибо было так, что каждая провинция, каждый народ (nasion), каждое селение, каждый квартал, каждое поколение и каждый дом имел отличных от других богов; потому что им казалось, что чужой бог, занятый [делами] других, не мог им помогать; помогает же им только свой собственный [бог]; и таким образом они дошли до такого разнообразия богов и такого их количества, что им не было числа;

а так как они не умели, как римские язычники, создать себе воображаемых богов, таких как Надежда, Победа, Мир и других подобных, потому что их разум не подымался до вещей невидимых, они поклонялись тому, что видели, каждый в отличие от другого своему, не принимая во внимание ни значения того, чему они поклонялись и был ли предмет поклонения достоин того, ни уважения к самим себе, чтобы не поклоняться тому, что было ниже их самих: они обращали лишь внимание на то, чтобы эти [боги] отличались от других и каждый из них от всех остальных, таким образом предметами их поклонения были травы, растения, цветы, любые деревья, высокие горы, огромные утесы и расщелины между ними, глубокие пещеры, большие и малые камни, которые они находили в реках и ручьях, разные по цвету, как яшма. Изумруду, в частности, поклонялись в одной из провинций, которую сегодня называют Пуэрто-Вьехо; они не поклонялись ни алмазам, ни рубинам, потому что в тех землях их не было. Вместо них они поклонялись различным животным, одним — из-за их силы, например тигру, льву или медведю; и в силу этой причины они считали их богами и если встречались с ними, то не убегали от них, а бросались на землю, чтобы поклоняться им, и позволяли им убить себя и сожрать, не убегая и не делая попытку к защите. Они также поклонялись зверям за их хитрость, таким как лиса или обезьяны. Они поклонялись собаке за ее верность и благородство и трусливому коту за его проворность. Птице, которую они называют кунтур (сuntur), за ее величину, а орлам поклонялись некоторые народы, потому что считали, что происходят от них, а также и от кунтура. Другие народы поклонялись соколам из-за их ловкости и умения быстро добывать пищу; поклонялись филину за красоту его глаз и головы; и летучей мыши за проницательность ее зрения, так как ее умение видеть ночью вызывало у них восхищение; и по прихоти своей они поклонялись многим другим птицам. Гигантским змеям за их чудовищность и свирепость, они в Андах (Аntis) достигают в длину более или менее от двадцати пяти до тридцати футов, а в толщину намного превышают ляжки. Где не было таких, как в Андах, крупных змей, они также считали богами и других, мелких змей; они поклонялись ящерицам, жабам и лягушкам. Иными словами, каким бы презренным и грязным не было бы животное, они считали его богом только ради того, чтобы боги одних отличались бы от других, не почитая в них какую-либо божественность, не имея возможности получить какую-либо пользу от них. Они во всем были крайне недалекими, похожими на [стадо] овец без пастуха. Однако нам не нужно удивляться тому, что люди без какой-либо науки и образования пребывали в столь великой простоте, ибо известно, что греки и римляне, так гордившиеся своими науками, в период наивысшего расцвета своих империй имели тридцать тысяч богов.

Глава Х

О ДРУГОМ ВЕЛИКОМ РАЗНООБРАЗИИ БОГОВ, КОТОРЫХ ОНИ ИМЕЛИ

В тот первоначальный период времени было много других индейцев, принадлежавших к разным народам, которые в отличие от упомянутых выбирали своих богов, исходя из иного соображения, ибо они поклонялись таким вещам, которые приносили им определенную пользу; так некоторые из них поклонялись многоводным родникам и большим рекам, которые давали воду для орошения их посевов.

Другие поклонялись земле и называли ее Матерью, ибо она давала им свои плоды; другие—воздуху, которым они дышали, ибо они ,считали, что с его помощью живут люди; другие — огню, ибо он согревал их и с его помощью они готовили еду; другие поклонялись ламе из-за множества [этого] скота, который водился на их землях; другие — огромным горным цепям Сьерры-Невады из-за их высоты, их удивительного величия и многочисленных рек, которые спускаются с них, чтобы оросить [землю]. Другие — кукурузе, или сара, как они ее называют, Ибо она была их хлебом насущным. Другие—другим злакам и овощам, которые в большом изобилии произрастали в их провинциях.

Те, кто жил на морском берегу, помимо бесконечного множества других, имевшихся у них богов или, возможно, тех же самых, о которых мы [уже] говорили, все вместе поклонялись морю и называли его Мама-коча, что означает Мать-Море, давая этим понять, что оно обращалось с ними как мать, питая их своею рыбой. Они также, как правило, поклонялись киту из-за его размеров и чудовищности. Помимо этого всеобщего поклонения, которое имело место по всему побережью, в различных провинциях и районах, поклонялись рыбе, которую больше всего убивали в этом районе, потому что они считали, что первая рыба, находившаяся в высоком мире (так они звали небо), от которой произошли все другие рыбы того же вида, которыми они кормились, проявила заботу и послала им в свое время в изобилии своих детей, чтобы накормить ими такой-то народ; и по этой причине в одних провинциях поклонялись сардине, потому что ее убивали в больших количествах, чем других рыб; в других — [морскому] бычку (la liza); в других — |акуле] морской собаке (el tollo); в других — дораде [золотой скумбрии] за ее красоту; в других — крабам и иным моллюскам из-за отсутствия другой лучшей рыбы, ибо ее не было в том море или потому что они не умели ее ловить и убивать. Словом, они поклонялись и считали богом любую рыбу, которая в отличие от других давала им большую пользу. Таким образом, они считали богами не только все четыре элемента [и] каждый из них в отдельности, но также и все слагаемое и образуемое ими, сколь презренным и отвратительным оно не было бы. Были и другие народы, как например чири-вано и те, что с мыса Пасау (они на севере и на юге являются двумя окраинными провинциями Перу), у которых не было и нет склонности поклоняться чему бы то ни было, будь то низкому или высокому, из страха или ради интереса, потому что они жили во всем и живут еще сегодня, словно звери и даже хуже, ибо до них не дошли ни вера, ни учение королей инков.

Глава XI

КАКИЕ ФОРМЫ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ ОНИ УПОТРЕБЛЯЛИ

Гнусности и низости их богов соответствовала также жестокость и варварство жертвоприношений того древнего идолопоклонства, так как, помимо обычных жертв, каковыми являлись животные и растения, они приносили в жертву мужчин и женщин любого возраста, взятых в плен на войне, которую одни [племена] вели против других. А у некоторых народов была столь бесчеловечной эта жестокость, что она была хуже, чем у зверей, потому что она доходила до того, что они уже не удовлетворялись принесением в жертву пленных врагов, а [приносили в жертву] своих собственных детей ради тех или других нужд. Способом принесения в жертву мужчин и женщин, юношей и детей было вскрытие им, живым, грудной клетки и извлечение сердца вместе с легкими; их кровью, пока она не остыла, орошали идола, который приказывал совершить такое жертвоприношение, а затем их предсказатели глядели в те самые легкие и сердце, чтобы увидеть, было или не было принято жертвоприношение; и было оно принято или нет, они в знак подношения идолу сжигали дотла сердце и легкие, а индейца, принесенного в жертву, съедали с огромным удовольствием и вкусом, и был у них праздник и ликование, даже если жертвой был их собственный сын.

Отец Блас Валера, согласно многим частям из его пострадавших рукописей, придерживается того же, что и мы, стремления различать времена, эпохи и провинции, чтобы были лучше поняты обычаи каждого из народов, что проглядывает во многих вопросах, о которых он писал; он пишет в одной из своих изорванных тетрадей то, что следует дальше, рассказывая о настоящем времени, потому что среди тех людей и сегодня имеет место та бесчеловечность: «Те, что живут в Андах, едят человеческое мясо; они более свирепы, чем тигры; у них нет ни бога, ни закона, они не знают, что такое добродетель, у них также нет идолов и ничего схожего с ними, они поклоняются дьяволу, когда он предстает перед ними в образе какого-нибудь животного или змеи и говорит с ними. Если они берут кого-нибудь в плен на войне или любым другим способом [и] знают о том, что он является плебеем и низкого происхождения, то они четвертуют его и раздают куски своим друзьям и слугам для того, чтобы они их съели или продали на бойне. Но если он благородный человек, то тогда собираются вместе все самые знатные [индейцы] со своими женами и детьми, и, словно посланцы дьявола, они обнажают его и живым привязывают к столбу, и каменными кинжалами и ножами разрезают его на куски, не расчленяя его, а срезая мясо с тех мест, где его больше всего: с икр, ляжек, и ягодиц, и мясистой части рук, орошая себя кровью; мужчины, женщины и дети с большой поспешностью все вместе съедают мясо, не давая ему возможности хорошо свариться, ни прожариться, и даже не жуя, а глотая его кусками, в результате чего несчастный страдалец видит, как его живого поедают другие [люди], хороня его самого в своих утробах. Женщины (более, жестокие, чем мужчины) смазывают соски своих грудей кровью несчастного, чтобы их младенцы сосали бы и пили ее вместе с молоком. Все это они делают на месте жертвоприношения с великим ликованием и радостью по случаю того, что человек только что умер. Они съедают тогда его мясо со всеми внутренностями не ради праздника и не для услады, как это делалось до этого, а как нечто самое божественное, ибо начиная с этого момента и дальше они относятся [к жертве] с огромным почтением и едят ее как святыню. Если во время мучений несчастный выдал свои страдания каким-либо движением лица или тела или у него вырвался стон или вздох, они разламывают на куски его кости, после того как срезают с них мясо, вынимают потроха и кишки и с огромным презрением выбрасывают их в поле или в реку; но, если во время мучений он проявил себя сильным, стойким и яростным, съев его мясо со всеми внутренностями, они кладут на солнце его кости и жилы, отнеся их на вершины гор; они относятся к ним и поклоняются им, как богам, и приносят им жертвы. Таковы эти идолы тех зверей, ибо до них не дошла империя инков и до сих пор не дошла до них империя испанцев и пребывают они в таком состоянии по сей день. Это поколение столь ужасных и жестоких людей вышло из мексиканского района и заселило районы Панамы и Дариена и все те огромные горы, которые доходят до Нового Королевства Гранады, а с другой стороны — вплоть до Санта-Марта». Все эти [слова] принадлежат отцу Блас Валера, который, повествуя о дьявольских проделках, с большой убедительностью помогает нам рассказывать о том, что было тогда в том первоначальном периоде и существует поныне.

Были другие индейцы, не столь жестокие в своих жертвоприношениях, которые хотя и примешивали к ним человеческую кровь, но она была не результатом чьей-либо смерти, а кровопускания из рук или ног, согласно торжественности жертвоприношения; а для наиболее торжественных случаев ее брали из переносицы, где сходятся брови, и этой холодной кровью среди индейцев Перу, даже после инков, обычно пользовались как для жертвоприношений (в частности, для одного, как мы расскажем дальше), так и при их болезнях, когда они страдали от сильной головной боли.

Были и другие общие для всех индейцев жертвоприношения (те, что мы упоминали выше, существовали в некоторых провинциях и у отдельных народов, а у других их не было), но те, которыми они обычно пользовались, были связаны с животными, такими как ламы, викуньи, ягнята, кролики, куропатки и другие жирные птицы, и с травой кука, которую они так уважают, кукурузой и другими злаками и овощами, и пахучим деревом, и [другими] схожими вещами, которые они получали с урожаем и которые, по мнению каждого из народов, могли быть наиболее приятным жертвоприношением для их богов, будь то птицы или животные, идущие на мясо, или что-то другое. Каждый из них подносил то, что было их обычной пищей, и то, что казалось им самым вкусным; и сказанного вполне достаточно о жертвоприношениях, которые существовали в том древнем язычестве.

Глава XII

ЖИЛИЩЕ И ПРАВЛЕНИЕ ДРЕВНИХ [ЛЮДЕЙ] И ТО, ЧТО ОНИ ЕЛИ

В форме своих жилищ и селений те язычники проявляли то же варварство, что и в своих богах и жертвоприношениях. У самых развитых (роlitico) из них обитаемые поселения не имели площадей, не было порядка ни в расположении улиц, ни домов, как в стойбище диких животных. Другие по причине войн, возникавших в результате нападения одних на других, селились на высоких скалах и утесах, как в крепостях, где они могли меньше опасаться нападения своих врагов. Другие [жили] в шалашах, разбросанных по полям, долинам и ущельям, выбирая каждый для себя наиболее удобное место для своего жилища и пропитания. Другие жили в пещерах под землей, в расщелинах скал, в дуплах деревьев; каждый [жил] там, где находил удобное для своего жилища место, потому что строить его они были неспособны; и сейчас еще остались некоторые из подобных, например жители мыса Пасау, и [индейцы] чири-вана, и другие народы, которых не завоевали короли инки и которые сегодня пребывают в прежнем невежестве; и эти такие хуже всех поддаются подчинению как в служении испанцам, так и [в восприятии] христианской религии, так как они никогда не имели веры (doctrina); они — существа неразумные и лишь едва владеют речью (lengua), чтобы объясняться друг с другом в пределах одного и того же племени (пасion); и так живут они, как животные разных видов, не объединяясь, не поддерживая между собой связи, имея отношения только лишь со своими [одноплеменниками].

В тех селениях и жилищах правил тот, кто решался на это и имел достаточно духу, чтобы командовать всеми остальными, а став господином, он тиранил и жестоко обращался с вассалами, заставляя их служить себе как рабов, используя по своей прихоти женщин и детей, вступая в войну против другого. В некоторых провинциях сдирали кожу с пленников и натягивали ее на барабанные ящики, чтобы устрашать своих врагов, потому что считалось, что, услышав [звучащую] кожу своих родственников, те убегали. Они жили в грабеже, воровстве, убийствах, поджогах; и вот так появилось множество господ и царьков, среди которых иногда встречались и хорошие, которые хорошо обращались со своими и поддерживали мир и справедливость: таких за их доброту и благородство индейцы по наивности почитали богами, поскольку видели, что они были отличными и совсем другими, чем множество иных тиранов. В других местах они жили без господ, которые бы правили и командовали ими; они не умели образовать у себя государство, чтобы в их жизнь пришли порядок и согласие; в своей простоте они жили как овцы, не творя ни зла, ни добра, и происходило это больше из-за их невежества и отсутствия злого умысла, чем из-за избытка доброй воли.

Манера индейцев одеваться и прикрывать свое тело во многих провинциях была столь примитивной и потешной, что их одежда вызывала смех. В других [провинциях] в своей еде и яствах они были столь дикими и такими варварами, что дикость их вызывает удивление; во многих крупных районах индейцам было одинаково свойственно и то и другое. В жарких землях, поскольку они были более плодородными, ничего не сеяли или сеяли немного, поддерживая себя дикими травами, и корнями, и фруктами, и другими овощами, которые давала земля сама по себе или при незначительном возделывании местных жителей, которые довольствовались малым, поскольку они, как и все, стремились лишь поддержать свою жизнь. Во многих провинциях они так любили человеческое мясо и считали его таким лакомством, что еще до того, как умирал индеец, которого они убивали, они пили из нанесенных ему ран кровь и делали то же самое, когда разрезали его на куски, высасывая кровь, собирая ее в ладони, чтобы не потерять ни одной капли. У них были публичные мясные лавки человеческого мяса: из кишок они делали морсильи [кровяные колбасы] и лонганисы [сосиски], набивая их мясом, чтобы они не пропадали. Педро де Сиеса, глава двадцать шестая, говорит о том же, и он видел это собственными глазами. Эта страсть так разрослась, что дело дошло до того, что не щадились даже собственные дети, рожденные иноплеменными женщинами, которых захватывали и пленяли на войне. Они брали их в качестве наложниц, а рожденных ими детей |они выхаживали с большой заботой вплоть до одиннадцати или тринадцати лет, а потом съедали их, а за ними и их матерей, когда они уже не могли рожать. Они совершали поступки еще страшнее: многим индейцам, захваченным в плен, они сохраняли жизнь и давали им женщин из своего племени, т. е. из племени победителей, а рождавшихся детей они выхаживали, как своих собственных, и, когда они становились подростками, они их съедали, создавая таким путем питомник по разведению детей для того, чтобы питаться ими, и они не испытывали к ним жалости ни как к родственникам, ни как к малолетним существам, к которым даже животные, враждующие между собой, иногда испытывают любовь, и это мы можем сказать, потому что сами видели некоторых из таких животных, а о других слышали. Однако у тех варваров не было ни того, ни другого, и они, убивали детей, которых сами зачали, и своих родственников, которых вырастили, чтобы съесть их; и то же самое они делали с родителями, когда те не были способны к зачатию; для них ничего не значило родство по браку. И был там один народ настолько странный в этом желании полакомиться человеческим мясом, что своих умерших [соплеменников] он хоронил в своих желудках: как только умерший испускал дух, собирались родственники и съедали его сваренном или зажаренным, что зависело от того, много или мало было у него мяса: если мало, то его варили; если много, то жарили, а после этого они собирали его кости по их сочленениям и одаривали их подношениями, сопровождая это великим плачем; они хоронили их в расщелинах гор и в дуплах деревьев; у них не было богов, они не знали, что такое поклонение божеству, и сегодня они пребывают в том же состоянии. Поедание человеческого мяса имело место больше среди индейцев жарких земель, чем земель холодных.

На бесплодных и холодных землях, где земля сама по себе не рождала плоды, корни и травы, вынуждаемые необходимостью, они сеяли кукурузу и другие овощи, и делали это без [учета] времени и здравого смысла. Они пользовались охотой и рыбной ловлей столь же невежественно, сколь невежественны были и во всем остальном.

Глава ХIII

КАК ОДЕВАЛИСЬ В ТУ ДРЕВНОСТЬ

Непристойность их одежды была такова, что лучше молчать о ней и утаить ее, чем говорить или показать [с помощью] описания; однако, поскольку история принуждает меня описать ее целиком и правдиво, я умоляю скромных людей отключить свой слух и в этой части не слушать меня, что послужило бы наказанием для меня, а эту немилость я считаю совершенно справедливой. В тот первоначальный период времени индейцы одевались как животные, ибо на них не было другой одежды, кроме кожи, которую им дала природа. Многие из них ради забавы или для украшения носили на поясе толстую нить, и им казалось, что этого одеяния достаточно, и мы не сдвинемся с этого места, если сказанное нами не будет достоверно. В году тысяча пятьсот шестидесятом, направляясь в Испанию, я встретил на одной из улиц Картахены пять индейцев без какой-либо одежды, и шли они не все вместе, а один следом за другим, словно журавли, хотя уже столько лет имели дело с испанцами.

Женщины ходили в той же одежде, т. е. нагишом; замужние опоясывали тело ниткой, на которой носили свисающую, как передник, тряпочку из хлопка величиной с квадратную вару, а где не умели или же не хотели прясть и ткать, они носили кусок коры дерева или его листья, что служило покрывалом для приличия. Девушки также носили на своем теле опоясывающую, как ремень, нить, а вместо передника и в знак того, что они были девушками, они носили разные другие вещи. Но здесь мы умолчим о том, что должно быть сказано, исходя из соображения, что нужно проявлять уважение, которое требуют к себе слушатели; хватит с нас того, что такой была одежда и одеяние индейцев жарких земель; словом, в вопросах приличия они были подобны неразумным животным; и только из одного этого скотства (bestialidad), которое они проявляли в украшениях своих особ, можно заключить, сколь дикими были во всем остальном индейцы того язычества до империи инков.

В холодных землях они покрывали себя с большею скромностью, но не для сохранения приличия, а из-за необходимости, вызванной холодом; они покрывали свое тело звериными шкурами и подобием покрывала, которое делали из дикой конопли и из белой соломы, длинной и мягкой, которая растет на полях. Этими изобретениями (invenciones) они как можно старательней закрывали свое тело. Другие народы были менее опрятны: они носили плохо сделанные, из плохой пряжи и еще хуже сотканные пледы из шерсти или дикой конопли, которую называли чавар; они носили их, закрепляя на шее и подвязывая на теле, что позволяло довольно хорошо укрываться ими. Эти одежды они носили в тот первоначальный период времени, а те из них, которыми, как мы рассказали, пользовались в жарких землях, что означало ходить нагишом, испанцы повстречали в очень многих провинциях, которые еще не были завоеваны королями инками; и сегодня ею пользуются во многих землях, завоеванных испанцами, индейцы которых настолько тупы, что не хотят одеваться; только те из них, что весьма близки в своих отношениях с испанцами [и работают] в их домах, одеваются, но делают это скорее из-за неудобств, испытываемых [испанцами], чем ради собственного удовольствия и порядочности; и отвергают [одежду] как мужчины, так и женщины, а над последними подшучивают испанцы, вопрошая: то ли они плохие пряхи, то ли большие бесстыдницы; то ли они не одеваются, потому что не хотят ткать, то ли не ткут, потому что не хотят одеваться.

Глава XIV

РАЗЛИЧНЫЕ БРАКИ И РАЗЛИЧНЫЕ ЯЗЫКИ. ОНИ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ ЯДАМИ И КОЛДОВСТВОМ

В остальных обычаях, таких как брак и сожительство (еl juntarse), .индейцы того язычества были не лучше, чем в одежде и в еде, потому что многие племена соединялись для сожительства, словно звери, как им доводилось встретиться, не зная, что такое собственная жена; а другие женились по своей прихоти, не считаясь с тем, что это были их сестры, дочери и даже матери. У других народов соблюдалось исключение только лишь в отношении матерей; в других провинциях считалось дозволенным и даже достойным похвалы, если девушки вели себя как можно более безнравственно и беспутно, и для самых распущенных из них замужество было больше всего гарантировано, так как среди них они наиболее высоко ценились; по крайней мере девушки такого поведения считались заботливыми, а о честных девушках говорили, что их никто не хотел из-за их слабости. В других провинциях были противоположные обычаи, ибо матери охраняли там дочерей с огромной тщательностью, а когда решался вопрос об их замужестве, их выводили и на виду у всех и в присутствии родственников, которые нашли суженого (оtorgo), своими собственными руками лишали их целомудрия (desfloravan), предъявляя всем доказательство их хорошего поведения.

В других провинциях девственницу, которая должна была выходить замуж, лишали целомудрия самые близкие родственники жениха и его самые большие друзья, и при этом условии заключался брак, и такой ее получал затем муж. Педро де Сиеса, глава двадцать четвертая, говорит то же самое. В некоторых провинциях имелись содомиты, хотя они занимались этим не очень-то открыто и не сообща всем племенем, а лишь отдельные частные лица и тайно. В некоторых местах содомиты имелись при храмах, потому что дьявол внушал им, что боги воспринимали их с большим удовлетворением, и делал так отступник, чтобы сбросить покрывало со стыда, который те язычники испытывали к преступлению, дабы заставить их всех совершать его публично и сообща. Были также мужчины и женщины, которые давали отраву как для того, чтобы убить ею медленно или быстро, так и для того, чтобы лишить рассудка и сделать глупыми тех, кого хотели, а также для того, чтобы обезобразить лица и тела, ибо она оставляла [на теле] черно-белые пятна, а члены их заболевали белой проказой и параличом. Каждая провинция, каждый народ, а во многих местах каждое селение имели свой язык, отличный от своих соседей. Те, кто объяснялся на одном языке, считали себя родственниками; и тогда они были друзьями и союзниками. Те же, кто не понимал друг друга из-за различия в языках, считали себя врагами и противниками и вели жестокие войны, пока одни не пожирали других, словно они были животными различных видов. Были также колдуны и колдуньи, и это было самым обычным занятием среди индейцев: многие занимались им только для того, чтобы самим иметь дело с дьяволом [или] чтобы, вопрошая или предсказывая грядущее, заслужить у людей [такую] репутацию, которая позволила бы стать великими жрецами и жрицами.

Другие женщины пользовались им для того, чтобы то ли из зависти, то ли из-за иной неприязни околдовать скорее мужчин, чем женщин, а колдовством они достигали тех же результатов, что и отвагой. И этого достаточно о том, что в настоящее время можно сказать об индейцах того первоначального периода времени и древнего язычества; то же, о чем не было сказано столь точно, как оно было, каждый по своему желанию может домыслить и дополнить рассказанное мною, но сколько бы он ни изощрял свое воображение, он не сможет представить себе, сколь велика была отсталость того язычества, что естественно (еn fin) .для людей, у которых не было иного наставника и учителя, кроме дьявола; и были они такими в своей жизни, в обычаях, богах и жертвоприношениях, варварство которых лишено чего-либо похвального, другие [племена] были во всем самыми примитивными, словно домашние животные, и даже еще примитивнее. Другие [племена] практиковали одну и другую крайность, как мы увидим дальше в ходе нашей Истории, где, в частности, расскажем, какие из зверств, упоминавшихся выше, были в каждой из провинций и у каждого народа.

Глава XV

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИНКОВ, КОРОЛЕЙ ПЕРУ

Так жили и умирали, как мы видели, те люди, и разрешил наш господь бог, чтобы поднялась из них самих утренняя звезда, которая в той кромешной тьме донесла бы до них известие о законе природы и благовоспитанности, и уважении, которые люди должны проявлять друг к другу, и чтобы потомки звезды, действуя от хорошего к лучшему, перевоспитали бы тех диких зверей и превратили бы их в людей, приспособив к [восприятию] разума и любой доброй веры с тем, чтобы, когда этот же самый бог, солнце справедливости, счел бы за добро направить свет своих божественных лучей на тех идолопоклонников, они перестали бы быть такими дикими, а были бы более податливыми для восприятия католической веры и учения, и доктрины нашей святой матери римской церкви, как позднее здесь они восприняли ее, что будет как одно, так и другое соответственно показано в изложении этой Истории, ибо опыт совершенно ясно показал, насколько быстрее и способнее к восприятию Евангелия оказались индейцы, которых покорили, обучили и которыми управляли короли инки, нежели народы остальных прилегающих районов, куда все еще не проникло учение инков и где еще сегодня люди такие же варвары и тупицы, какими они были раньше, Хотя прошел уже семьдесят один год, как испанцы пришли в Перу. И поскольку мы уже подошли к вратам этого огромного лабиринта, будет лучше, если мы тронемся дальше, чтобы сообщить о том, что в нем находилось.

После того как мы набросали много планов и выбрали много дорог, чтобы проникнуть в понимание происхождения и начала инков, которые были урожденными королями Перу, я думаю, что лучшим планом и самой легкой и прямой дорогой будет рассказ о том, что я много раз слышал в детстве от своей матери, и ее братьев и дядей, и от других своих старших [родственников] об этом происхождении и начале, потому что все то, что сказано об этом в других источниках, сводится к тому же, о чем скажем мы, и будет лучше узнать об этом из собственных рассказов инков, чем от других испанских авторов. Случилось так, что мою мать, проживавшую на своей родине, в Коско, почти каждую неделю посещали немногочисленные родственники и родственницы, спасшиеся от жестокостей и тирании Ата-вальпы (мы скажем об этом [в рассказе] о его жизни); и всегда во время их посещений наиболее обычные для них разговоры касались происхождения их королей, их величия, величия их империи, их завоеваний и подвигов, правления в мире и на войне, законов, которые столько пользы приносили на благо их вассалам. Иными словами, в своих разговорах они обсуждали все то, что случалось между ними и способствовало [их] процветанию.

От прошлого величия и процветания они переходили к настоящему, оплакивая своих мертвых королей, свою потерянную империю и разрушенное государство и т. д. Эти и другие подобные разговоры вели во время своих посещений инки и пальи, и, вспоминая о потерянных богатствах, они всегда заканчивали свои беседы в слезах и плаче, говоря: «Сменилось наше царствование на вассальную зависимость», и т. д. Я, как ребенок, мог приходить и уходить оттуда, где они находились, ведя эти разговоры; слушать их было для меня развлечением, как развлекаются слушанием сказки. Так прошли дни, месяцы и годы, и, когда мне было уже шестнадцать или семнадцать лет, однажды случилось так, что, когда мои родственники вели эту свою беседу, разговаривая о своих королях и о своем прошлом (аntiguallas), я сказал самому старому из них, тому, кто рассказывал об этом: «Инка, дядя, поскольку нет у вас письма, которое сохранило бы то, что хранит память о прошлых делах, [расскажи мне], что ты знаешь о происхождении и начале наших королей? Потому что там [в Европе] испанцы и другие соседние с ними народы, имея свои божественные и людские истории, знают из них, когда начали царствовать их и чужие короли, [когда] одни империи сменяли другие; они даже знают, сколько тысяч лет тому назад бог создал небо и землю; все это и еще гораздо большее они знают из своих книг. Однако вы, у которых нет книг, что вы помните о вашем прошлом? Кто был первым из ваших инков? Как его звали? От кого он произошел? Как начал он царствовать? С какими людьми и оружием завоевал он эту огромную империю? Каково происхождение наших подвигов?».

Инка словно бы возрадовался, услыхав эти вопросы; он испытывал удовольствие по мере их восприятия; [затем] он повернулся ко мне (я уже много раз слушал его, но никогда с таким вниманием, как в тот раз) и сказал: «Племянник, я с большой охотой скажу тебе о них, тебе надлежит услышать их и сохранить в сердце (так они говорят, когда хотят сказать в памяти). Знай, что в древние века весь этот район земли, который ты видишь, был огромными горами, покрытыми зарослями, и люди в те времена жили как неразумные звери и животные, без религии и порядка, без селений и домов, не возделывая и не засеивая землю, не одевая и не прикрывая свое тело, потому что они не умели обрабатывать ни хлопок, ни шерсть, чтобы делать одежду. Они жили парами, по трое, как им случалось соединиться вместе, в пещерах и расщелинах скал и в ямах в земле; словно животные, ели они полевую траву, и корни деревьев, и дикие фрукты, которыми они пользовались (dar de suyo), и человеческое мясо. Одни покрывали свое тело листьями, и корой деревьев, и шкурами зверей; другие ходили нагишом. Словом, они жили, как олени и стада диких животных (salvaginas), и даже к женщинам они относились, как скотина, так как они не знали ни собственных женщин, ни знакомых».

Прими, [читатель], к сведению, чтобы не вызывало у тебя раздражения: неоднократное повторение слов наш отец Солнце было свойственно языку инков, поскольку этим способом всякий раз они выражали свое почтение и послушание, называя [по имени] Солнце, ибо они кичились своим происхождением от него, а тому, кто не был инкой, было недозволено касаться [этих слов] своими устами, так как подобное считалось богохульством и [виновного] забрасывали камнями. Инка сказал: «Наш отец Солнце, видя людей такими, как я тебе сказал, огорчился, и проникся к ним сожалением, и направил он с неба на землю одного сына и одну дочь из своих детей, чтобы они наставили бы их на путь познания нашего отца Солнца, чтобы они стали бы поклоняться ему и восприняли бы его, как своего бога, и чтобы они дали им заветы и законы, с которыми они жили бы как здравомыслящие и благовоспитанные люди, чтобы они жили в населенных селениях и домах, умели бы обрабатывать землю, выращивать растения и злаки, растить скот и пользоваться им и плодами земли, как разумные люди, а не как звери. С этим приказом и поручением оставил наш отец Солнце этих двух своих детей в лагуне [озера] Тити-кака, которая находится в восьмидесяти лигах отсюда, и сказал им, чтобы они шли куда хотят и там, где им захочется поесть или поспать, они [должны] попытаться вогнать в землю золотой жезл длиною в половину вары и толщиною в два пальца (dendos), и там, где он войдет в землю с первого же броска, что для них послужит его знаком и указанием, там наш отец Солнце желал, чтобы они остановились бы и устроили свое местопребывание (аsiento) и королевский двор (согtе). Напоследок он сказал им: когда вы приведете этих людей к нашему служению, защищайте разум и справедливость, с сочувствием, милосердием и благодушием выполняя во всем обязанности почтительного отца к своим нежным и любимым детям, подражая и уподобляясь мне, приносящему всему миру добро, ибо я даю вам мой свет и ясность, чтобы вы увидели и создали бы свои богатства, а я обогрею вас, когда будет холодно, и взращу ваши пастбища и посевы, заставлю деревья приносить плоды и приумножу ваши стада, своевременно пошлю дождь и чистое [небо] и каждый день заботливо буду я пролетать над миром, чтобы видеть возникающие на земле нужды, и удовлетворять их, и приходить на помощь, как защитник и благодетель людей; я хочу, чтобы вы подражали этому примеру, как мои дети, посланные на землю только ради наставления и на благо этих людей, которые живут как животные. И с этого момента я объявляю и назначаю вас королями и господами всех людей, которых вы сумеете так наставить своим разумом, творением и правлением. Объяснив своим двум детям свою волю, наш отец Солнце отпустил их от себя. Они вышли из [озера] Тити-кака и зашагали к северу и на всем пути там, где они останавливались, они пытались воткнуть золотой жезл [в землю], но он ни разу не вошел в нее. Так они пришли к маленькому постоялому двору (venta) или спальне (dormitoria), который находится в семи или восьми лигах на юг от того города, который сегодня называют Пакарек Тампу, что означает рассветающий постоялый двор или спальня. Это имя дал инка, потому что он вышел из той спальни в момент рассвета. Это было одно из селений, которые тот князь (Ргincipe) приказал потом заселить, и его обитатели еще сегодня очень похваляются названием, потому что его дал наш инка; оттуда он и его жена, наша королева, пришли в эту долину Коско, которая была тогда вся недоступными горами».

Глава XVI

ОСНОВАНИЕ КОСКО, ИМПЕРСКОГО ГОРОДА

«Первая остановка, которую они сделали в этой долине,— говорил инка, — была на холме Вана-каури, на юг от этого города. Там он попытался воткнуть в землю золотой жезл, который с большой легкостью ушел в нее с первым же броском, который они сделали; больше они не увидели его. Тогда сказал наш инка своей сестре и жене: в этой долине приказывает наш отец Солнце остановиться и устроить наше местопребывание и жилье, чтобы этим выполнить его волю. Поэтому, королева и сестра, нужно, чтобы каждый из нас пошел созывать и привлекать этих людей, чтобы наставить их и сделать добро, которое приказал нам наш отец Солнце. Наши первые короли спустились с холма Вана-каури каждый в свою сторону, чтобы созывать людей, а так как то место было первым, о котором мы имеем сведения, что они ступали по нему своими ногами, и по причине того, что [именно] оттуда направились они делать людям добро, в память о той милости и благодеянии, которые они оказали миру, мы построили на холме, как известно, храм для поклонения нашему отцу Солнцу. Князь пошел на север, а княгиня (Ргincesa) — на юг; всем мужчинам и женщинам, которых они встречали в той скалистой местности, они говорили и рассказывали, что их отец Солнце прислал с неба, чтобы они стали учителями и благодетелями обитателей всей той земли, спасая их от звериной жизни, которой они жили, и обучая их людской жизни; и что во исполнение того, что им приказывал Солнце, их отец, они шли созывать и выводить их из тех гор и из зарослей, чтобы убедить их основать многолюдные селения и дать им для еды человеческие яства, а не звериные. Эти и другие схожие вещи говорили наши короли первым дикарям, которых они повстречали в горах и горных цепях [и] которые, увидя тех двух людей, одетых и наряженных в украшения, полученные ими от нашего отца Солнца (обычай, весьма непривычный для них), с ушами с большими круглыми отверстиями (horadadas), как это делаем мы, их потомки, и узнав из их слов и по их лицам, что они были детьми Солнца и что пришли они к людям, чтобы дать им помещения для жилья и продукты для питания, и, с одной стороны, восхищенные тем, что они увидели, а с другой — благосклонно относясь к обещаниям, которые они им давали, эти люди полностью поверили в то, что они им говорили, и стали поклоняться им, и почитать как детей Солнца, и повиноваться как королям; и сами дикари, мужчины и женщины, созывая друг друга и передавая чудеса, которые они видели и слышали, собрались в огромном количестве и пошли за нашими королями, готовые следовать за ними туда, куда они захотели бы их повести.

Наши князья, видя огромное количество приходившего к ним народа, дали приказ некоторым из них заняться заготовкой для всех деревенской еды, чтобы голод не разбросал бы их вновь по горам; другим инка приказал построить шалаши и дома, указав, как их нужно строить. Таким образом, началось заселение этого нашего имперского города, разделенного на две части, которые были названы Ханан Коско, что, как ты знаешь, означает Верхнее Коско, и Хурин Коско, что означает Нижнее Коско. Те, кого привлек король, по его желанию заселили Ханан Коско, и поэтому они назвали его верхним; а те, кого созвала королева, заселили Хурин Коско, и поэтому назвали его нижним. Это разделение города не означало, что жители одной его части имели бы преимущества над [жителями] другой половины в обязанностях (essencion) и в привилегиях, — они все были равны, как братья, дети одного отца и одной матери. Инка только пожелал, чтобы это разделение селения и различие в названии — верхнее и нижнее — сохранились бы, чтобы осталась вечная память о том, что одних созвал король, а других королева; и приказал он, чтобы между ними было только одно различие и признанное превосходство: жителей Верхнего Коско следовало воспринимать и уважать как первородных старших братьев, а [жителей] Нижнего, как младших (segundos) сыновей; иными словами, чтобы они были левой и правой руками в любых привилегиях по месту [в обществе] и по службе (оficio), ибо верхних привлек мужчина, а нижних — женщина. По этому подобию имелось потом такое же деление во всех больших или малых селениях нашей империи, которые были разделены по районам или по [принципу] происхождения и назывались ханан-айлъу и хурин-айльу, что означает верхнее и нижнее происхождение; ханан суйу и хурин суйу, что означает верхний и нижний районы.

Одновременно с заселением города наш инка обучал индейцев-мужчин мужским занятиям: таким как вскапывание и возделывание земли, сеяние злаковых, семян и овощей, ибо он показал им, что они были съедобны и полезны, и для этого он научил их делать плуги и другие нужные инструменты и объяснил им порядок и способ выводить (sacassen) оросительные каналы из ручьев, которые текут по этому району Коско; он даже научил их делать обувь, которую мы носим. С другой стороны, королева обучала индианок женским занятиям — пряже и ткачеству хлопка и шерсти, изготовлению одежды для себя и для своих мужей и детей; они рассказывали им, как следует выполнять остальные дела по домашнему хозяйству (servicio). Иными словами, наши князья обучали своих первых вассалов всему тому, что составляет человеческую жизнь, взяв на себя инка, король, обучение мужчин, а койя, королева, обучение женщин».

Глава XVII

ЧТО ПОКОРИЛ ПЕРВЫЙ ИНКА МАНКО КАПАК

«Сами индейцы, заново покоренные таким способом, увидя себя другими [людьми] и признавая полученные ими благодеяния, с огромным удовлетворением и ликованием шли по горам и горным хребтам, шли через заросли в поисках индейцев, и сообщали им новость о тех детях Солнца, и говорили им, что те появились на их земле на благо им всем, и рассказывали им о многих благодеяниях, которые они для них свершили; а чтобы им верили, они показывали новые одежды, которые они одевали, и новую еду, которую они ели, и [рассказывали], что теперь они жили в домах и селениях. Эти вести, услышанные дикими людьми, побуждали многих из них идти смотреть чудеса, которые рассказывали и распространяли о наших первых родителях, королях и господах, и, удостоверясь в них своими собственными глазами, они оставались служить им в послушании; и, таким образом, призывая одни других и передавая слово от этих к тем, за немногие годы собралось множество людей—столько, что по прошествии первых шести или семи лет у инки уже были люди войны, вооруженные и обученные для защиты от всякого, кто напал бы на него, и даже чтобы силой приводить тех, кто не хотел приходить по [своему] желанию. Он научил их изготовлять оружие для наступления: лук и стрелы, копья и дубинки и другое, которыми сейчас они пользуются.

И, чтобы укоротить [рассказ] о подвигах нашего первого инки, я скажу тебе, что на востоке он покорил [земли] вплоть до реки, называемой Паукар-тампу, а на западе завоевал восемь лиг [земли] до реки, называемой Апу-римак, а на юге девять лиг до Кеке-сана. В этом районе наш инка приказал заселить более ста селений; крупнейшие [имели] по сто домов, а другие — меньше, согласно вместимости [каждого] места. То было самым началом этого нашего города; так его основали и заселили, чтобы он стал таким, каким ты его видишь. Это же стало началом нашей великой, богатой и знаменитой империи, которую твой отец и его товарищи отняли у нас. Такими были наши первые инки и короли, которые пришли в первоначальный период времени мира, от которых произошли остальные короли, которые были у нас и от которых все мы происходим. Сколько лет тому назад наш отец Солнце послал этих своих первых детей, я не смогу тебе точно сказать, ибо их прошло столько, что память не может их сохранить; мы считаем, что более четырехсот. Наш инка назывался Манко Капак, а наша койя — Мама Окльо Вако; они были, как я тебе говорил, брат и сестра, дети Солнца и Луны, наших [пра] родителей. Думаю, что я рассказал тебе достаточно много о том, о чем ты просил, и ответил на твои вопросы, а чтобы не заставлять тебя проливать слезы, я повествовал тебе эту историю, не обливаясь кровавыми слезами, как ими обливается мое сердце, испытывая боль при виде наших уничтоженных (acabados) инков и нашей потерянной империи».

Это длинное сообщение о происхождении их королей передал мне тот инка, дядя моей матери, которого я попросил об этом, а я попытался точно перевести его с языка моей матери, являющегося и языком инки, на чужой [для них] язык, каковым является кастильский язык, и хотя я не написал рассказ величественными словами, которыми говорил инка, и не придавал им [в переводе] все то значение, которое они имеют, ибо они содержат столько значения, что то, что я сделал, [должно было] оказаться бы куда более длинным; я же скорее сократил сообщение, убрав из него некоторые вещи, которые сделали бы его ненавистным; вполне достаточно того, что я взял его подлинный смысл, так как именно это подходит для нашей Истории, Другие подобные вещи, хотя и немногочисленные, мне рассказывал этот же инка во время посещений и бесед, которые имели место в доме моей матери и которые я расставлю дальше в положенных для них местах, указав, кто является их автором; и огорчает меня то, что не спросил я его. о многом другом, чтобы сегодня располагать знаниями из такого прекрасного источника (агсhivo) и чтобы написать о них здесь.

Глава XVIII

ДВЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛЕГЕНДЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИНКОВ

Другую легенду о происхождении своих королей инков рассказывают простые люди Перу, а именно индейцы, которые живут на юг от Коско — эта [местность] называется Кольа-суйу — и на запад — называется Кунти-суйу. Говорят, что по прошествии потопа, о котором они знают только то, что он был, [и] невозможно понять, был ли он всеобщим времени Ноя или каким-то особым, другим, в силу чего мы будем говорить только то, что они сами рассказывают о нем и о других подобных вещах, ибо то, что рассказывают об этом, больше похоже на фантазию или плохо придуманные (огdenado) сказки, чем на исторические события; говорят же они, что когда остановились воды в Тиа-ванаку, который находится на юг от Коско, то появился человек, который оказался столь могучим, что разделил мир на четыре части и отдал их четырем мужчинам, которых назвал королями; первого звали Манко Капак, а второго Кольа, а третьего Токай, а четвертого Пинава. Говорят, что Манко Капаку он отдал северную часть, а Кольа — южную часть (по имени которого потом назвали Кольа ту большую провинцию), а третьему, по имени Токай, он отдал западную часть, а четвертому, которого звали Пинава, — восточную; и послал он каждого из них в свою область (distrito) завоевать людей и править теми, кого они там встретят; и не могут они сказать, утопил ли индейцев потоп или они воскресли, чтобы быть завоеванными и наставленными; и такие [нелепости] имеются во всем, что они говорят о тех временах. Они говорили, что из этого передела земли потом родилась та, которую инки сделали своим королевством, назвав его Тавантин-суйу. Говорят, что Манко Капак направился на север, и пришел в долину Коско, и основал тот город, и покорил вокруг соседей, и наставил их; и рассказывают они об этом начале почти то же самое, что говорили о нем мы, а [именно], что короли инки происходят от Манко Капака; об остальных же королях они не знают, что говорить; и так выглядят все истории той древности; и не следует пугаться того, что Люди, не имевшие письма (letras), которое помогло бы им сохранить память о старине, передают столь путанно то начало, ибо даже о язычестве Старого Света, несмотря на наличие письма и такого большого интереса к нему, выдумано столько смехотворных и других подобных легенд, как, например, та, что посвящена Пирру и Девкалиону, и другие, которые мы могли бы рассказать, ибо во многом схожи [легенды] разных язычеств; точно так же имеется нечто схожее [у этих легенд] с историей Ноя, как это хотели сказать некоторые испанцы, о чем будет сказано ниже. То, что я сам полагаю о происхождении инков, я скажу в конце.

О другом варианте (manera) происхождения инков, схожим с предыдущим, рассказывают те индейцы, которые живут на восток и на север от города Коско. Они говорят, что при возникновении мира из неких окон в скалистых горах, расположенных рядом с городом [Коско], в месте, которое называется Паукар-тампу, вышли четверо мужчин и четверо женщин; все они были братьями и сестрами, а вышли они из среднего окна — всего их было три, — которое назвали королевским окном; из-за этой легенды то окно было украшено со всех сторон огромными листами золота и множеством драгоценных камней; боковые же окна украсили только золотом без камней. Первого брата звали Манко Капак, а его жену Мама Окльо; говорят, что он основал город и он же назвал его Коско, что на особом языке инков означает пупок, и покорил те народы, Я научил их быть людьми, и что от него происходят все инки. Второго брата зовут Айар Качи, а третьего Айар Учу, а четвертого Айар Саука. Слово (diccion) айар ничего не означает на всеобщем языке Перу; на особом [языке] инков оно должно иметь какое-то значение; остальные слова относятся к всеобщему языку. Качи означает соль, которую мы едим; а учу — это приправа, которую они бросают в жаркое и которую испанцы называют перцем; индейцы Перу не имели других специй (esресiаs). Другое слово саука означает ликование, удовлетворение и радость^[5].

Сделав выжимку из того, что индейцы [говорили] о содеянном теми тремя братьями и [тремя] сестрами своих первых королей, [можно сказать], что они рассказывали тысячи бессмыслиц и, не находя лучшего выхода, они иносказательно объясняли легенду, утверждая, что под солью—одним из имен, они понимают учение, которое инка дал им об естественной жизни, а под перцем — вкус, познанный от нее; а под словом ликование понимается удовлетворение и радость, с которыми они после этого жили; однако все это говорилось такими окольными путями, без всякого порядка и столь несогласованно, что то, что они хотят сказать, скорее угадываешь, нежели понимаешь из их речи и порядка их слов. Они утверждают только, что Манко Капак был первым королем и что от него происходят все остальные короли.

Таким образом, все три пути сходятся в том, что инки [берут свое] начало и происхождение от Манко Капака, а о трех других братьях они не упоминают; они предпочитают разделаться с ними иносказательным путем и остаться с одним Манко Капаком, и похоже, что это так и было, ибо после этого [упоминания] никогда ни один король, ни его потомки-мужчины не назывались теми именами, и не было народа, который бы чванился своим происхождением от них.

Некоторые любознательные испанцы, слушая эти рассказы, хотят сказать, что индейцам была ведома история Ноя, его трех сыновей, жены и невесток, которые и были теми четырьмя мужчинами и четырьмя женщинами, которых бог спас от потопа, что это — те самые люди, о которых рассказывает легенда, но что вместо окна в Ноевом ковчеге индейцы говорили об окне в Паукар-тампу; а могучего человека, о котором первая из легенд говорит, что он появился в Тиа-ванаку, и который, как рассказывают, поделил мир между теми четырьмя мужчинами, любознательные [испанцы] хотят считать богом, который послал Ноя и его трех сыновей, чтобы они заселили мир. И в других местах той или иной легенды [испанцы] хотят видеть сходство со святейшей историей, на которую, как им кажется, они похожи. Я не могу вмешиваться в столь глубокие дела; я просто рассказываю исторические легенды, которые я в детстве услышал от своих [родных]; я воспринял их такими, какими каждый из них хотел представить, и передаю их с иносказательностью, более всего соответствующей им, Наподобие легендам, которые мы рассказали об инках, другие народы Перу придумывают бесконечное множество [легенд] о происхождении и начале своих первородителей; как мы это увидим в рассказе об истории, они отличаются друг от друга; индеец не считается добропорядочным, если не происходит от родника, от реки или озера, пусть даже от моря или от хищных зверей, таких как медведь, лев или тигр, или от орла, или от птицы, которую называют кунтур, или от хищных птиц, или от горных хребтов, от вершин, от утесов или пещер, каждый по своей прихоти и ради своей хвалы и славы, а для легенд хватит того, что было сказано.

Глава XIX

ТОРЖЕСТВЕННОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ АВТОРА ПО ПОВОДУ [НАСТОЯЩЕЙ] ИСТОРИИ

Так как мы уже заложили первый (хотя и легендарный) камень в наше здание о происхождении инков, королей Перу, имеет смысл продолжить дальше [рассказ] о завоеваниях и покорении индейцев, слегка пополнив суммарное сообщение, которое передал мне тот инка, сообщениями многих других инков и индейцев, урожденных [тех] селений, которые этот первый инка Манко Капак приказал заселить и включил в свою империю, с которыми я рос и поддерживал связь до двадцати лет.

В то время я узнал все то, о чем мы будем писать, потому что во время моего детства они рассказывали мне свои истории так, как детям рассказывают сказки. Позже, в более старшем возрасте, они изложили мне длинное сообщение о своих законах и правлении, сопоставляя новое правление испанцев с [правлением] инков, рассматривая отдельно, в частности, преступления и наказания и [степень] их суровости; они рассказывали мне, как поступали их короли в мире и на войне, как они обращались со своими вассалами и как они [вассалы] служили им. Кроме того, они рассказывали мне, словно своему родному сыну, о всем своем язычестве, о своих ритуалах, церемониях и жертвоприношениях; о своих главных и неглавных праздниках, как они праздновались; они говорили мне о своих дурных наклонностях (аbusos) и суеверии, о своих добрых и злых предзнаменованиях, которые они видели как в жертвоприношениях, так и вне их. В целом могу сказать, что они сообщили мне обо всем, что имелось в их государстве, и, если бы я тогда все записал, эта история была бы более точной. Помимо того, что мне рассказали индейцы, я сам смог увидеть своими глазами многое из того язычества, из его празднеств и суеверий, которые еще в мои времена — вплоть до двенадцати или тринадцати лет моего возраста — не во всем еще прекратились. Я родился восемь лет спустя после того, как испанцы захватили мою землю, и, как я уже говорил, я жил там вплоть до двадцати лет; таким образом, я видел многие из тех вещей, которые индейцы совершали в том язычестве, о которых я расскажу, указывая на то, что я их видел [сам]. Помимо сообщений, которые передали мои родственники о названных вещах, и помимо того, что я видел [сам], я располагал еще многими другими сообщениями о завоеваниях и [других] делах тех королей, потому что как только я взялся писать эту историю, я написал соученикам по школе и грамматике, поручив каждому из них помочь мне сообщениями, которыми они могли располагать об отдельных завоеваниях, которые инки осуществили в провинциях, [откуда происходили родом] их матери, ибо каждая провинция располагала своими отчетами (сuentas) и своими узлами (nudos) с их историческими хрониками и традициями, и поэтому они лучше сохраняли [сведения] о том, что случилось в этой, чем в чужой [провинции]. Соученики, отнесясь серьезно к тому, о чем я их просил, рассказали о моем намерении каждый своей матери и своим родным, а они, узнав, что некий индеец, сын их земли, хочет написать о случившихся на ней событиях, достали из своих архивов сообщения об историях, которые у них были, и направили их мне; и таким путем я получил сообщения о делах и завоеваниях каждого инки; они были точно такими же [сообщениями], какими располагали испанские историки, хотя и более длинными, как мы не раз убедимся в этом. И так как все дела, начиная от первого инки, являются началом и основой, Истории, которую мы должны написать, представляется весьма необходимым [именно] здесь подробно рассказать о них, по крайней мере о самых важных из них, ибо в дальнейшем мы не будем повторять их [в рассказах] о жизни и делах каждого из инков, его потомков; потому что все они, как правило, как короли, так и не короли, стремились подражать всем и во всем характеру, делам и обычаям (соstumbres) этого первого князя Манко Капака; и, поведав о его делах, мы расскажем о делах их всех. Мы будем внимательно рассказывать о наиболее исторически [значимых] подвигах, не касаясь многих других, поскольку они были бы не к месту и [привели] к многословию; и хотя некоторые места из сказанного, а другие из того, что будет сказано в дальнейшем, покажутся сказками, я все же решил написать о них, чтобы не выбросить те основы, на которых индейцы базируют самое значительное и самое лучшее из того, что они рассказывают о своей империи; потому что в конце концов из этого сказанного возникли великие творения (granderas), которыми сегодня совершенно реально владеет Испания, в связи с чем я позволю себе рассказать то, что более всего подходит для сообщения, которое можно было бы сделать о начале, среднем периоде и конце той монархии, и я торжественно заявляю, что буду лишь излагать о ней те сведения, которые я впитал вместе с материнским молоком, а также сообщения, полученные позднее здесь, о которых я просил своих собственных [родных]; и я обещаю, что их пристрастность не сможет [даже] частично увести меня в сторону от изложения правды, не вынудит меня изъять что-то плохое либо приписать хорошее к тому, что было у них, ибо я хорошо знаю, что язычество представляет собою море ошибок; и я не напишу ничего нового, о чем не было бы сказано, а только то, о чем уже писали испанские историки, рассказывая о той земле и о ее королях; я буду приводить в доказательство их же собственные слова там, где это будет необходимо, чтобы было видно, что я не прибегаю к подделкам в пользу моих родных, а говорю то же самое, что говорили испанцы; я буду служить лишь комментатором, чтобы объявить и расширить сведения о многих вещах, о которых они лишь упомянули, оставив несовершенным [рассказ о них], поскольку им не хватало полных сообщений.

Многое другое из того, что недостает в их историях, но имело место в действительности, будет добавлено, а кое-что как лишнее будет изъято либо из-за неверных сообщений, которые были ими получены, или из-за неумения испанца спросить с учетом разницы времени и эпох (еdades), различия между провинциями и народами, или оттого, что он не понимал получаемое от индейца сообщение, или потому, что они не понимали друг друга из-за трудностей в языке, ибо испанец, считающий, что он знает больше, чем другой [собеседник], не имеет представления о девяти из десяти частей, поскольку одно и то же слово может означать много предметов и существует различное произношение одного и того же слова (diccion) для обозначения весьма различных предметов, как это можно будет увидеть в дальнейшем на [примере] некоторых слов, которые мы будем вынуждены использовать.

Все, что я расскажу, помимо этого, о том государстве, скорее разрушенном, нежели познанном, будет мною изложено правдиво; [я расскажу] о том, что оно имело в древности из идолопоклонства, ритуалов, жертвоприношений и церемоний и в своем правлении, законах и обычаях в мире и на войне, [но] я не стану прибегать к сравнению чего-либо здешнего со схожим чужим, имеющим место в историях божественных и людских или в правлении нашего времени, потому что любое сравнение одиозно. Тот, кто прочтет все это, сможет по своему желанию заниматься сравнением, ибо он найдет многое, схожее с античным миром, другое — со святым Писанием или с непристойными россказнями (ргоfanas) и сказками древнего язычества; он увидит, что многие законы и обычаи похожи на законы нашего века; многие же другие он найдет во всем нам противоположными; я со своей стороны сделал то, что смог, хотя не смог сделать то, что хотел. Благоразумного читателя я умоляю принять мои добрые намерения, выразившиеся в желании подарить ему удовольствие и удовлетворение, хотя ни силы, ни способности индейца, рожденного среди индейцев и воспитанного среди оружия и лошадей, не могут этого достичь.

Глава XX

СЕЛЕНИЯ,КОТОРЫЕ ПРИКАЗАЛ ЗАСЕЛИТЬ ПЕРВЫЙ ИНКА

Возвращаясь к инке Манко Капаку, мы расскажем, что после того, как город Коско был основан [им] в виде двух групп жителей (рагсialidades), о которых говорилось выше, он приказал основать много других селений; и было так, что на востоке от города на пространстве, простирающемся [от Коско] до реки, называемой Паукар-тампу, он приказал заселить тринадцать селений людьми, которых он привлек в этой стороне, расположив их по обе стороны королевской дороги на Анти-суйу, которые мы не станем называть, чтобы избежать многословия; почти все они или все принадлежат к племени (nacion) по имени покес. На западе от города, на пространстве длиною в восемь лиг и шириною в девять или десять он приказал заселить тридцать селений, которые идут по одну сторону и по другую сторону от королевской дороги на Кунти-суйу. Эти поселения принадлежали трем племенам, именовавшимся по-разному; их следует знать: маска, чильки, папури. На севере от города были заселены двадцать селений, принадлежавших четырем племенам, каковыми являлись майу, сапку, чинча-пукуйу, римак-тампу. Остальные селения расположены в красивой долине Сакса-вана, где имело место сражение и пленение Гонсало Писарро. Самое дальнее из этих селений находится в семи лигах от города, а все остальные расходятся по одну и по другую руку от королевской дороги на Чинча-суйу. На юг от города были заселены тридцать восемь или сорок селений; восемнадцать племенем айар-мака — они находились по одну и по другую руку от королевской дороги на Кольа-суйу на пространстве в три лиги длиной, начиная от местечка Лас-Салинас, расположенного в малой лиге от города, где произошло достойное сожаления сражение между доном Диего де Альмагро Стариком и Эрнандо Писарро; остальные селения принадлежали людям пяти или шести [племен], называвшихся кеспиканча, муйна, уркос, кевар, варук, кавиньа. Это племя кавиньа чванилось своей пустой верой в то, что его первородители вышли из одной лагуны, в которую, говорят, возвращались души тех, кто умирал, и что оттуда они снова возвращались, войдя в тела тех, кто рождался; у них был идол ужасающего вида, которому они приносили очень варварские жертвы. Инка Манко Капак запретил эти жертвоприношения, и отнял идола, и приказал им, как всем своим вассалам, поклоняться Солнцу.

Эти селения, число которых превышало сотню в тот первоначальный период, были небольшими, ибо самые крупные из них не превышали ста домов, а самые маленькие имели от двадцати пяти до тридцати [домов]; позднее благодаря благодеяниям и привилегиям, которыми одарил их сам Манко Капак, как мы скажем об этом ниже, они намного разрослись, ибо многие из них уже имели по тысяче жителей (vezinos), а самые маленькие по триста и по четыреста. Позднее, очень много времени спустя, из-за этих самых привилегий и благодеяний, которыми первый инка и его потомки одарили их, их уничтожил великий тиран Ата-вальпа; одни из них пострадали больше, другие — меньше, а многих он уничтожил полностью. Сейчас, в наше время, отдаленное немногим более чем двадцатью годами от тех событий, те селения, которые инка Манко Капак приказал заселить, как и почти все остальные, которые были в Перу [до испанцев], находятся не на своих старых местах, а на совсем других, ибо один вице-король, как об этом своевременно будет сказано, заставил свести их в большие селения, соединяя по пять и шесть селений в одно и по шесть и восемь в другое, и число это колебалось в зависимости от того, какими были объединившиеся селения, в связи с чем возникло множество неудобств; однако [говорить о них] одиозно, и разговор об этом прекращается^[6].

Глава XXI

ЧЕМУ ОБУЧАЛ ИНКА СВОИХ ВАССАЛОВ

Инка Манко Капак, заселяя свои селения, вместе с обучением своих вассалов возделыванию земли, и строительству домов, и проведению оросительных каналов, и другим остальным вещам, необходимым для человеческой жизни, обучал их благовоспитанности, содружеству (соmpania) и братству, которые они должны были проявлять в отношениях друг с другом, в соответствии с тем, чему учили их разум и закон природы, весьма успешно убеждая их, что для того чтобы между ними царил бы вечный мир и согласие и не рождались бы гнев и страсти, следует для другого делать то, что ты желаешь для себя, ибо нельзя позволять себе для себя хотеть один закон, а для других — другой. В особенности он приказал проявлять всеобщее уважение в отношении к женщинам и дочерям, потому что касательно женщин у них царили самые варварские из всех пороки. Он ввел смертную казнь для прелюбодеев, убийц и воров. Приказал иметь не более одной жены, и чтобы женились они среди своих, не смешивали бы роды, и чтобы женились после двадцати лет..и старше, чтобы они уже могли бы [сами] управлять своими домами и работать в своих поместьях. Он приказал собрать домашний (manso) скот, бродивший без хозяев по полям, шерстью которого он их всех одел, используя ремесла и обучение в деле изготовления пряжи и ткани, полученные индианками от королевы Мама Окльо Вако. Он научил их делать обувь, именуемую усута, которую носят сегодня. Для каждого селения или племени, которые он подчинил, он избрал курак, что означает то же самое, что касике на языке Кубы и Санто-Доминго, т. е, господин вассалов; он выбирал их исходя из их достоинств — того, кто больше трудился для покорения индейцев, проявив себя более приветливым, мягким и благочестивым [человеком], большим другом к общему добру, — их он сделал господами над всеми остальными, чтобы они обучали их как отцы сыновей; индейцам же он приказал слушаться их, как [слушаются] сыновья отцов.

Он приказал, чтобы плоды, которые собирали в каждом селении, хранились бы вместе, чтобы каждому дать то, в чем он нуждался, пока не появится возможность дать землю каждому индейцу отдельно. Вместе с этими заветами и правилами он обучал их божественному культу своего идолопоклонства. Он указал место для возведения храма Солнцу, где ему будут приносить жертвы, убедив их в том, чтобы они почитали его как главного бога, которому поклонялись бы и воздавали благодарность за природные блага, которые он дарил им своим светом и теплом, ибо они видели, что поля плодоносили для них и умножались их стада, [и это] помимо других милостей, которые они получали каждый день; и что они, в частности, обязаны были поклоняться и служить Солнцу и Луне за то, что они послали им двух своих детей, которые, вырвав их из звериной жизни, которую они до этого вели, привели их к жизни человеческой, которой они жили в настоящем. Он приказал построить дом женам Солнца, когда число женщин королевской крови было достаточно большим, чтобы заселить его. Он приказал им все это соблюдать и выполнять в знак благодарности за полученные этими людьми благодеяния, ибо они не могли их отрицать; и от имени своего отца Солнца он обещал им многие другие блага, если они так поступят; и они твердо должны были знать, что говорил он им те вещи не от себя, а что раскрывало их Солнце, приказывая ему сказать все это индейцам от своего имени, что оно, будучи отцом, вело и обучало его всем своим делам и помыслам (dichos). Индейцы с наивностью, которая была им свойственна как тогда, так и всегда, вплоть до нашего времени, поверили всему тому, что сказал им инка, а главным образом тому, что он сказал им, что является сыном Солнца, потому что среди них были народы, чванившиеся происхождением, [взятым] из подобных же сказок, как мы скажем об этом дальше, хотя они и не сумели подобрать их столь же удачно, как инка, потому что они брали свое начало от животных и от вещей низких и земных. Тогда и в более поздние времена индейцы, сравнивая свое происхождение с [происхождением] инки и видя благодеяния, которые он принес им, поддержали его; они самым решительным образом поверили, что он — сын Солнца, и обещали ему соблюдать и выполнять то, что он им приказывал; и они почитали его как сына Солнца, признавая, что ни один человеческий человек не смог бы с ними сделать то, что сделал он; и поэтому они верили, что он был божественным человеком, пришедшим о неба.

Глава XXII

ЗНАКИ МИЛОСТИ, КОТОРЫМИ ИНКА УДОСТОИЛ СВОИХ ВАССАЛОВ

Упомянутыми и другими подобными делами инка Манко Капак занимался много лет на благо своих вассалов, и, испытав их верность, любовь и уважение, с которыми они ему служили, поклонение, отдаваемое ему, он решил, что для того, чтобы они испытывали еще большую обязанность, [нужно] было облагородить их именами и знаками, которые сам инка носил на голове; а случилось это уже после того, как он убедил их в том, что был сыном Солнца, чтобы они более высоко ценили бы их. Для этого необходимо знать, что инка Манко Капак, а потом и его потомки, подражая ему, ходили стрижеными, оставляя волосы лишь в палец [длиной]; они стриглись каменными ножами, скобля волосы сверху вниз, сохраняя указанную длину. Они пользовались каменными ножами, потому что не сумели изобрести ножницы; стрижка стоила им большого труда, как любой может себе это представить; поэтому, когда позднее они увидели, с какой легкостью и мягкостью стригут ножницы, один инка сказал нашему соученику по письму и чтению: «Если бы испанцы, ваши отцы, принесли бы нам только лишь ножницы, зеркала и расчески, мы отдали бы им все золото и серебро, которое мы имели на своей земле». Кроме того, что они ходили стрижеными, они проделывали отверстия в тех местах ушей, где обычно женщины делают дырочки для серег, увеличивая искусственным путем эти отверстия (подробнее мы расскажем об этом своевременно) до удивительней величины, невероятной для тех, кто их не видел, потому что кажется невозможным, что такое малое количество мяса, которое имеется под ухом, могло так растянуться, что оказывалось возможным вмещать туда ушное украшение (огеjега) размером и формой с гончарный круг, ибо украшения, которые они вставляли в те петли, которые делали из [мочек] ушей, были подобны [гончарному] кругу; если же случалось, что петли эти разрывались, то выяснялось, что они были длиною в большую четверть вары (gгап сuarta dе vara), а толщиною в половину пальца. А за то, что индейцы вот таким способом, как мы рассказали, украшали себя, испанцы прозвали их ушастыми (огеjon).

Инки в качестве украшения носили на голове плетеную тесьму, которая называется лъауту; они делали ее из нитей многих цветов шириною в палец и немного меньшей толщиной. Этой тесьмой они повязывали голову и делали четыре или пять витков, и она свисала (quеdaba), как гирлянда. Эти три знака различия, каковыми являются льауту, стрижка и уши с отверстиями, являлись главными, которые употребляли инка Малко Капак, — о других знаках мы скажем дальше, — они были знаками различия королевской особы, и их не мог употреблять никто другой. Первая привилегия, которую инка предоставил своим вассалам, выразилась в том, что он приказал им всем в подражание ему самому носить на голове плетеную тесьму, однако она не должна была быть разноцветной, как та, которую носил инка, а только одного цвета, каковым стал черный [цвет]. По прошествии некоторого времени он оказал им милость и другим своим знаком отличия, к которому они относились с большей благосклонностью; и был это приказ, [разрешавший] им ходить стрижеными, однако при этом должно было сохраняться отличие одних вассалов от других и всех их от инки, чтобы не было путаницы в делении, которое он приказал установить для каждой провинции и каждого народа (nacion), и чтобы они не очень походили бы на инку и между ними было бы достаточно большое различие; и так он приказал, чтобы одни носили косу (соleta) наподобие четырехугольной шапочки с ушами: это значит, что она открывала лоб до висков, а по бокам волосы спускались до самого кончика ушей. Другим он приказал носить косу до середины уха, а другим еще короче, однако чтобы никто не носил волосы так коротко, как инка. И необходимо заметить, что все эти индейцы, и главным образом инки, заботились о том, чтобы не дать отрасти волосам — они всегда носили их одной и той же длины, чтобы в одни дни не выглядеть [обладателями] одного знака отличия, а в другие дни — другого. Такими нивелированными ходили все они, когда вопрос касался знаков отличия и различий [в украшении] головы, ибо каждый народ кичился своими, а еще больше теми знаками отличия, которые были им даны рукою инки.

Глава XXIII

ДРУГИЕ ЕЩЕ БОЛЕЕ МИЛОСТИВЫЕ ЗНАКИ ОТЛИЧИЯ, [СВЯЗАННЫЕ] С ИМЕНЕМ ИНКИ

По прошествии нескольких месяцев и лет он оказал им новую еще более приятную, чем прошлые, милость, приказав им сделать отверстия в ушах, хотя [здесь] тоже имелись ограничения [в частности] в размере отверстий в ухе, ибо оно не могло достигать половины того, что имел инка, а должно было быть меньше половины (de media аtras), и носить в отверстиях разные предметы, соответствующие разным родам (ареllidos) и провинциям. Одним он дал, чтобы они носили в качестве знака отличия палочку толщиной с указательный палец, как это было с племенами по имени майу и санку. Другим он приказал носить моток из белой шерсти, которая должна была высовываться по одну и другую сторону уха настолько, насколько высовывается ноготь большого пальца: это были [люди] из племени по имени покес. Людям муйна, чарук, чилька он приказал носить в ушах украшения из обычного тростника, который индейцы называют тутура (tutura). Племени римак-тампу и его соседям он приказал носить в ушах палку, которая на островах Барловенто называется магей, а на всеобщем, языке Перу ее называют чучау; если с нее снять кору, то сердцевина оказывается пористой, мягкой и очень легкой. Трем родам Уркос, Йукай, Тампу — все они с низовий реки Йукай — он приказал в виде особой милости и любезности сделать в ушах более крупные отверстия, чем у других народов, однако они также не должны были достигать половины размера отверстий у инки, для чего он дал им мерку величины отверстия, как он сделал это и для всех других родов, чтобы отверстия не превышали [установленную] величину. Вставки в уши он приказал сделать из тростника тутура, потому что они были больше похожи на вставки инки. Они называли их вставками в уши (огеjегаs), а не серьгами, потому что они не свисали с ушей, а вставлялись в отверстия, проделанные в ушах, как пробка в горлышко кувшина.

Различия, которые по приказу инки существовали в знаках отличия, служили не только для того, чтобы не было бы путаницы между племенами и родами, но и для того, как об этом говорят сами вассалы, дабы также показать, что те из них, которые имели большее сходство со знаками короля, означали большую милость и были более желанны для него. Однако он давал их не по своему свободному волеизъявлению и не по степени личной привязанности к одним или другим вассалам, а в соответствии со здравым смыслом и справедливостью; тем, кто показался ему более восприимчивым к его учению и кто потрудился больше в покорении остальных индейцев, он придал большое сходство со своей особой в [части] знаков отличия, одарив их большей милостью и постоянно давая понять, что все то, что он сделал с ними, произошло благодаря приказу и откровению его отца Солнца, и индейцы верили ему, и поэтому они, что бы инка ни приказывал им и как бы он с ними ни обращался, были очень довольными, потому что, помимо того, что они считали его откровением (геvelacion) Солнца, они видели на собственном опыте благодеяния, которые получали, покорившись ему.

Напоследок, видя, что старость уже пришла, инка приказал, чтобы в городе Коске собрались бы самые главные из его вассалов; в торжественной беседе он сказал им, что намеревается вскоре вернуться на небо, чтобы отдохнуть со своим отцом Солнцем, который призывал его к себе (это были слова, которые говорили все его потомки короли, когда предчувствовали наступление смерти), и что, вынужденный покинуть их, он хотел оставить им свои наивысшие благодеяние и милость, каковыми являлось его королевское имя, которое позволит им и их потомкам жить в почете и уважении всего мира, и что он, считая их своими сыновьями, приказал, чтобы они и их потомки всегда назывались бы инками, не делая различий, не отличая одних от других, как это было в прошлом с другими его благодеяниями и милостями, чтобы они сообща и открыто радовались бы величию этого имени, ибо, поскольку они были первыми вассалами, которых он имел, и так как они покорились его воле, он любил их, как своих сыновей, и с удовольствием дарил им свои знаки отличия и королевское имя и назвал их сыновьями; потому что он надеялся, что они и их потомки, как таковые сыновья, будут служить своему настоящему королю и тому, кто ему унаследует, в завоеваниях и покорении остальных индейцев ради увеличения своей империи; все это он приказал им хранить в сердце и в памяти и отплачивать [за милости] службой преданных вассалов; и что он не хотел, чтобы их жены и дочери назывались бы пальами, как [женщины] королевской крови, ибо, поскольку женщины не были способны служить, как мужчины, с оружием на войне, они точно так же не были способны носить королевскую фамилию и имя.

От этих инков, ставших [таковыми] по привилегии, произошли те, кого сейчас в Перу называют инками, а их жен называют пальами и койами, чтобы дешево насладиться этими и другими подобными вещами, которые им и другим народам преподносят испанцы. Инков же королевской крови осталось мало, а из-за их бедности и нужды их знают и того меньше, ибо тирания и жестокость Ата-вальпы уничтожили их. А те немногие, которые спаслись, по крайней мере самые главные и известные из них, погибли во время других бедствий, как мы об этом своевременно скажем. Из знаков отличия, которыми инка Манко Капак украшал голову, он оставил для себя и для своих потомков королей только один — это была красная кисточка, [сделанная] наподобие бахромы и проходившая по лбу от одного виска до другого. У наследного принца она была желтой и меньшего размера, чем у отца. О церемониях ее вручения во время провозглашения наследного принца и о других знаках отличия, которые позже носили короли инки, мы расскажем дальше, в том месте, где коснемся того, как инков посвящали в рыцари.

Индейцы очень высоко оценили полученные ими от своего короля милости — знаки, ибо они принадлежали королевской особе, и хотя они были разными, о чем мы сказали, они восприняли их с огромной благодарностью, потому что инка заставил их поверить, что он дал их, как уже говорилось, по приказанию Солнца, распределяя их согласно заслугам каждого народа, и поэтому они ценили их необычайно высоко. Однако, когда они увидели грандиозность его последней милости, заключавшейся в [присвоении им] имени инка, и что она распространялась не только на них самих, но и на их потомков, они пришли в такое восхищение от величия королевской души своего князя, его щедрости и великодушия, что не знали, какую воздать ему хвалу. Между собой они говорили друг другу, что инка, не довольствуясь тем, что вырвал их из звериной [жизни] и превратил в людей, неудовлетворенный многочисленными благодеяниями, которыми он одарил их, обучив вещам, необходимым для человеческой жизни, и естественным законам для моральной жизни, и познанию своего бога Солнца, чего хватило бы, чтобы они стали бы его вечными рабами, оказался столь человечным, что отдал им свои королевские знаки отличия, а напоследок вместо того, чтобы обложить их данью и налогами, он передал им величие своего имени, такого и столь высокого, что оно между ними считалось святым и божественным, ибо никто не решался коснуться его устами, кроме как с величайшим почтением и только для того, чтобы упомянуть короля, а что сейчас, подарив им значимость и сан, он сделал его столь обычным для них, что все они могли наполнить им свои уста, поскольку стали приемными сыновьями [инки], находя удовлетворение в том, что были обыкновенными вассалами сына Солнца.

Глава XXIV

ИМЕНА И ПРОЗВИЩА, КОТОРЫЕ ИНДЕЙЦЫ ПРИСВОИЛИ СВОЕМУ КОРОЛЮ

Индейцы, высоко ценя величие милосердия и любви, оказанных им инкой, воздали великое благословение и хвалу своему князю и начали искать титулы и прозвища, которые были бы равны величию его души и в совокупности своей выразили бы его героические добродетели, и так среди прочих придуманных ими имен оказались два. Одно было Капак, что означает богатый, но не поместьями, ибо, как говорят индейцы, этот князь не имел богатого состояния, а богатством духа, благонамеренности, сочувствия, милосердия, щедрости, справедливости, благородства и желания деяний на благо беднякам, и, так как все эти [качества] были у него такими великими, как их описывают его вассалы, они говорят, что его по достоинству назвали Капаком, что означает также богатый и могучий в ратном деле. Другое имя, которым они назвали его, было Вак Чакуйак, что означает сторонник и благодетель бедных, ибо если первое имя обозначало величие его души, то второе обозначало благодеяния, которые он совершил для своих [людей]; и с тех пор звали этого князя Манко Капак, а до этого его называли Манко Инка. Манко — имя собственное, мы не знаем, что оно обозначает на всеобщем языке Перу, хотя на особом [языке], на котором инки разговаривали друг с другом (который, как мне пишут из Перу, уже утерян полностью), оно должно было иметь какое-то значение, потому что большая часть всех имен королей имела его, как мы это дальше увидим, когда назовем другие имена. Для князя имя инка означало господин, или король, или император, а для остальных оно означает господин, а если передать полное его значение, то оно означает мужчина королевской крови, ибо курак, какими бы великими господами они не были бы, не называют инками; пальа означает женщина королевской крови, а чтобы отличить короля от всех остальных инков, его называют сапа инка, что означает единственный господин, на манер того, как свои называют Турка [султана] Великим Господином. Дальше мы назовем все подлинные мужские и женские имена для любознательных, которым приятно их узнать. Индейцы также называли этого своего первого короля и его потомков интип чурин, что означает сын Солнца, но это имя они давали ему скорее из-за его происхождения, как они ошибочно считали, чем из-за положения.

Глава XXV

ЗАВЕЩАНИЕ И СМЕРТЬ ИНКИ МАНКО КАПАКА

Манко Капак царствовал многие годы, однако [никто] не знает достоверно сколько; некоторые говорят, что более тридцати, а другие — более сорока; он постоянно занимался делами, о которых мы говорили, а когда ощутил приближение смерти, то позвал своих сыновей, которых было много, как от его жены королевы Мама Окльо Вако, так и от сожительниц, которых он брал, говоря, что будет хорошо, если появится много сыновей Солнца. Он также позвал самых главных своих вассалов и в качестве завещания провел с ними долгую беседу, поручив наследному принцу и всем остальным своим сыновьям благодеяние и любовь к вассалам, а вассалам верность и службу своему королю и охрану законов, которые он им оставлял, заверив, что все они были даны его отцом Солнцем. С этим он простился с вассалами, а с сыновьями секретно провел другую беседу, которая была последней и в которой он приказал им вечно хранить в памяти то, что они были сыновьями Солнца, чтобы они уважали и поклонялись ему, как богу и как отцу; он сказал им, что в подражание ему самому они должны охранять его законы и приказания и быть первыми в их соблюдении, чтобы служить примером вассалам и быть мягкими и сочувствующими, чтобы покорять индейцев любовью, привлекая их благодеяниями, а не силой, что [покоренные] с помощью принуждения никогда не станут хорошими вассалами; чтобы они поддерживали справедливость, не нанося обид; в заключение он сказал, что они должны своими наклонностями показывать, что были сыновьями Солнца, подтверждая в делах то, что свидетельствовали в словах, чтобы индейцы верили бы им и [не думали], что их обманывают, говоря одно, а делая другое. Он приказал, что все то, что он поручает им, они должны из поколения в поколение поручать своим сыновьям и потомкам, чтобы они выполняли и охраняли то, что им приказывал их отец Солнце, утверждая, что все это были его слова и что он завещает им эти слова и свою последнюю волю. Он сказал, что его призывает Солнце и он уходит к нему на покой; а они пусть остаются с миром, и он с неба будет заботиться о них, и благодетельствовать, и приходить на помощь во всех их нуждах. Сказав эти и другие подобные слова, инка Манко Капак умер; он оставил наследным принцем Синчи Рока, своего перворожденного сына от койи Мама Окльо Вако, своей жены и сестры. Помимо принца, эта [чета] королей оставила других сыновей и дочерей, которые переженились друг на друге, чтобы сохранить в чистоте кровь, которая, как говорили, чудесным образом брала начало от Солнца, ибо это правда, что они очень почитали [кровь], которая брала свое начало и чистоту от этих королей, и не смешивали ее с другой кровью, ибо они считали ее божественной, а всю остальную — человеческой, даже если она принадлежала великим господам вассалов, которых звали кураками.

Инка Синчи Рока женился на своей старшей сестре Мама Окльо или Мама Кора (как другие говорят), подражая примеру своего отца и своих дедов Солнца и Луны, потому что в своем язычестве они считали Луну сестрой и женой Солнца. Они совершили этот брак, чтобы сохранить чистоту крови и чтобы их сыну-наследнику королевство принадлежало бы как по материнской, так и по отцовской [линии]; [для этого] были и другие соображения, о которых мы скажем дальше более подробно. Остальные братья и сестры также поженились друг на друге, чтобы сохранить и увеличить потомство инков. Они говорили, что женитьба этих братьев и сестер друг на друге была предписана Солнцем и что инка Манко Капак так приказал, ибо его детям не на ком было жениться, [чтобы] сохранить при этом чистоту крови; однако позже никому не разрешалось жениться на сестре, кроме как инке-наследнику; они выполняли это, как мы увидим по ходу истории.

Инку Манко Капака его вассалы оплакивали с великим страданием: плач и приношения длились многие месяцы; они забальзамировали его тело, чтобы он был бы рядом и [можно было] постоянно видеть его; они поклонялись ему, как богу, сыну Солнца; они принесли ему в жертву множество лам, викуний, и ягнят, и домашних кроликов, и птиц, и злаки, и овощи, признавая его господином всего того, что он оставил им. Если взять то, что я видел и знал о природных качествах и условиях жизни тех людей, то я могу предположить (сопgeturar) о происхождении этого князя Манко Инка, которого его вассалы за величие назвали Манко Капаком, лишь то, что он должен был быть неким благоразумным, рассудительным индейцем с хорошими способностями и что он смог хорошо понять великую простоту тех народов и увидеть, что они нуждаются в наставлении и обучении для настоящей жизни; и с помощью хитрости и проницательности, чтобы добиться уважения, он придумал ту легенду, говоря, что он и его жена являются детьми Солнца, которые спустились с неба, и что отец направил их, чтобы они наставили и принесли добро тем людям; а чтобы заставить их поверить себе, он должен был придать своей внешности и поведению [нечто необычное], в частности такие огромные уши, какие имели инки и которые действительно невозможно представить тем, кто их не видел, как [их видел] я, а тому, кто их сейчас увидел бы (если бы уши удлинялись), было бы трудно понять, как им удавалось так удлинять их; а поскольку совершенные им для своих вассалов благодеяния и почести подтверждали легенду о его генеалогии, индейцы твердо поверили, что он был сыном Солнца, спустившимся с неба, и они почитали его таковым, ибо точно так же поступили античные язычники, хотя они были менее тупыми, в отношении тех, кто принес им подобные же благодеяния; потому что те люди ни на что так не реагируют, как на то, что слова их учителей не расходятся с их поступками, и когда они убеждаются, что в жизни доктрина и действие совпадают, нет больше нужды в аргументах для того, чтобы побуждать их делать то, чего от них хотят. Я рассказываю об этом потому, что ни инки королевской крови, ни простые люди не дают никакой другой [версии] происхождения своих королей, кроме той, с которой мы познакомились в их исторических легендах, которые похожи одна на другую, и все сходятся на том, что Манко Капак был первым инкой.

Глава XXVI

КОРОЛЕВСКИЕ ИМЕНА И ИХ ЗНАЧЕНИЕ

Будет правильно, если мы коротко расскажем о значении королевских нарицательных имен, как мужских, так и женских, и как и кому их присваивали, и как ими пользовались, чтобы была видна та забота, которую инки проявляли при выборе имени и прозвища, что само по себе не является значительным делом. И начиная с имени инка следует знать, что у королевской особы оно означает король, или император, а для их потомков оно означает мужчина королевской крови, ибо имя инка принадлежало всем им с указанной разницей, однако потомство шло только по мужской, а не по женской линии. Они называли своих королей сапа инка, что означает единственный король, или единственный император, или единственный господин, потому что сапа означает единственный; и это имя они не давали никому из родственников [короля], ни даже наследному принцу, пока он не унаследует престол; потому что король мог быть только один единственный и нельзя было присваивать его имя другому, ибо это означало бы появление многих королей. Они точно так же называли их вакча-куйак, что означает покровитель и благодетель бедных, и это прозвище они также никому другому не давали, а только королям из-за [их] особой заботы, которую они все, начиная от первого и кончая последним [королем], проявляли о деле оказания добра своим вассалам. Впереди уже говорилось о значении имени капак, которое означает: [человек] королевского достоинства, богатый благородством в отношении своих [вассалов]; его давали только королю и никому другому, потому что он был их главным благодетелем. Они называли его также Интип чурин, что значит сын Солнца, и это имя они давали всем мужчинам королевской крови, потому что, согласно их легенде, они происходили от Солнца, а женщинам его не давали. Сыновей короля и всех его родственников по мужской линии называли ауки, что означает инфант, как в Испании [называют] младших сыновей королей. Они сохраняли это имя до женитьбы, а после женитьбы их звали инка. Таковы были имена и прозвища, которые давали королю и мужчинам его королевской крови; помимо них, имелись другие, о которых вы дальше узнаете и которые, будучи именами собственными, превратились в родовые имена (ареllidos) потомков.

Перейдя к простым и родовым именам женщин королевской крови, нужно сказать, что королеву, законную жену короля, называли койа, что означает королева, или императрица. Ее также называли маманчик, что означает наша мать, потому что в подражание своему мужу она считалась матерью всех своих родных и вассалов. Их дочерей называли койа из-за принадлежности к материнскому [роду], а не по их настоящим именам, ибо это имя койа принадлежало королеве. Сожительниц короля, которые принадлежали к числу его родственниц, и всех женщин королевской крови называли палъа — это означает женщина королевской крови. Всех остальных сожительниц короля, которые были чужеродными и не принадлежали к королевской крови, называли мама-куна, их можно было бы назвать матронами, ибо в своем полном значении [это слово] означает женщину, которая должна выполнять обязанности матери. Инфант, дочерей короля, и всех остальных дочерей королевского рода и их родственниц называли ньуста, что означает девушка королевской крови; однако между ними существовала следующая разница: законнорожденные [девушки] королевской крови назывались просто ньуста, чем давалось понять, что они были законнорожденными по крови; [девушек] по крови незаконнорожденных называли так же, [прибавляя] название провинции, откуда родом была ее мать, как например Кольа ньуста, Банка ньуста, Йунка ньуста, Киту ньуста, и так остальные провинции; и это имя ньуста они сохраняли до замужества, а выйдя замуж, они назывались пальа.

Эти имена и прозвища давали потомкам королевской крови по мужской линии; когда же эта линия отсутствовала, хотя мать и была родственницей короля, ибо во многих случаях короли отдавали своих родственниц от незаконных жен великим сеньорам, их сыновья и дочери не брали имена королевской крови, они не назывались ни инками, ни палъами, а по родовому имени своих отцов, потому что происхождение по женской линии не учитывалось инками, ибо они не хотели дать своей королевской крови опуститься с той высоты, на которой она пребывала, поскольку даже потомство по мужской линии, не говоря уже о женской, значительно теряло свою королевскую сущность, смешиваясь с кровью инородных женщин, а не женщин того же рода. Сопоставляя теперь одни имена с другими, мы видим, что имя койа, что означает королева, соответствует [мужскому] имени сапа инка, что означает единственный господин; а имя маманчик, что значит наша мать, соответствует имени вакча-куйак, что означает покровитель и благодетель бедных; а имя нъуста, что означает инфанта, соответствует имени ауки; а имя пальа, что означает женщина королевской крови, соответствует имени инка. Таковы были королевские имена, которые я застал и слышал, как ими назывались инки и палъи, потому что в детстве я беседовал главным образом с ними. Кураки, сколь великими господами они не были бы, ни их жены, ни дети не имели права брать [себе] эти имена, потому что они принадлежали только людям королевской крови по мужской линии; и хотя дон Алонсо де Эрсилья-и-Суньига в своем заявлении, которое он делает по поводу индейских слов, употребляемых им в его изящных стихах, объясняет, что имя пальа означает госпожа многих вассалов и поместий, он говорит так потому, что, когда этот кабальеро прибыл туда, эти имена инка и палъа уже были неправильно присвоены многими особами, ибо славные и героические имена желаемы всеми людьми, какими бы варварами и низкими они не были бы, и если некому воспрепятствовать этому, самые лучшие имена узурпируются, как это случилось на моей земле.

В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ ОБ ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ ИНКОВ И ЧТО ШЛИ ОНИ ПО СЛЕДУ НАШЕГО ПОДЛИННОГО БОГА, ИБО ПРИЗНАВАЛИ БЕССМЕРТИЕ ДУШИ И ВСЕОБЩЕЕ ВОСКРЕШЕНИЕ. ОНА РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ИХ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯХ И ЦЕРЕМОНИЯХ И О ТОМ, ЧТО ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ СВОИМ [ГОСУДАРСТВОМ] ОНИ РЕГИСТРИРОВАЛИ СВОИХ ВАССАЛОВ ПО ДЕКУРИЯМ; [О] СЛУЖБЕ ДЕКУРИОНА; О ЖИЗНИ И ЗАВОЕВАНИЯХ СИНЧИ РОКА, ВТОРОГО КОРОЛЯ, И ЛЬОКЕ ЙУПАНКИ, ТРЕТЬЕГО КОРОЛЯ, И О НАУКАХ, КОТОРЫХ ДОСТИГЛИ ИНКИ. ОНА СОДЕРЖИТ ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ГЛАВ.

Глава I

ИДОЛОПОКЛОНСТВО ВТОРОГО ПЕРИОДА ВРЕМЕНИ И ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Тот период, который мы называем вторым временем, и идолопоклонство, которое имело место тогда, берут начало от инки Манко Капака; он первым создал монархию инков, королей Перу, которые царствовали в течение более четырехсот лет, хотя отец Блас Валера говорит, что более пятисот и [даже] почти шестьсот лет.^[7] Мы уже говорили, кем был и откуда пришел Манко Капак, как он положил начало своей империи и как он покорил тех индейцев, своих первых вассалов; как он обучил их сеять, и разводить скот, и строить свои дома и поселения, и всем остальным вещам, необходимым для поддержания естественной жизни; и как его сестра и жена королева Мама Окльо Вако научила индианок делать пряжу, и ткать, и воспитывать своих детей, и служить своим мужьям с любовью и почтением (rеgаlо), и всему остальному, что добрая жена должна делать в своем доме. Мы также говорили, что они обучили их законам природы и дали им законы и заветы для духовной жизни ради всеобщего их блага и чтобы не было нападок на их честь и их имущество (hacienda); и сообща они обучили их своему идолопоклонству, и приказали им, чтобы они считали и поклонялись Солнцу как главному богу, убеждая их в этом его красотой и сиянием. Он говорил им, что ведь не просто так Пача-камак (который является тем, кто поддерживает мир) дал ему столько преимуществ перед всеми другими звездами неба, которые были у него в услужении, а для того, чтобы они его боготворили и считали своим богом. Он указывал им на многочисленные благодеяния, которые [Солнце] ежедневно приносило им, и, наконец, на то, что оно направило к ним своих детей для того, чтобы превратить их, эти тупые существа, в людей, как они на опыте убедились в этом, а в дальнейшем по прошествии времени они увидят еще многие новые [благодеяния]. С другой стороны, он раскрывал перед ними низость и гнусность их многочисленных богов, говоря им: что могут ждать они от вещей столь гнусных, какую помощь они получат [от них] для своих нужд? Разве они получали такие милости от тех животных, которыми их ежедневно одаривал отец Солнце? Смотрите, и ваш взор откроет вам, что травы, и растения, и деревья, и все остальные вещи, которые они обожествляли, — все они взращивались Солнцем для того, чтобы они служили людям и [чтобы] ими кормились животные. Они увидели различие, которое было между сиянием и красотой Солнца и грязностью и безобразием жабы, ящерицы и лягушки и всех других пресмыкающихся, которых они считали богами. Помимо этого, он приказал охотникам поймать и принести их: он говорил им, что те пресмыкающиеся существовали скорее для того, чтобы вызывать чувство отвращения и ужаса, чем вызывать уважение и обращать на себя внимание. Подобными и другими грубыми рассуждениями инка Манко Капак убедил своих первых вассалов поклоняться Солнцу и считать его своим богом.

Индейцы, поверив убеждениям инки, а еще больше тем благодеяниям, которые он им принес, и видя собственными глазами свои заблуждения, стали почитать Солнце своим богом, единым, не присоединяя к нему ни отца, ни брата. Своих королей они считали детьми Солнца, потому что они наивнейшим образом верили, что тот мужчина и та женщина, которые столько для них сделали, были его [Солнца] детьми, пришедшими с неба; и так они стали поклоняться им, как божествам, а затем и всем их потомкам с гораздо большим внутренним и внешним почтением, чем древние язычники греки и римляне почитали Юпитера, Венеру, Марса и т. д. Я говорю, что они поклоняются им сегодня, как и прежде, ибо, чтобы упомянуть кого-либо из своих королей инков, они вначале совершают долгое и пышное поклонение; а если их укоряют, зачем они , это делают, ибо им известно, что они [короли] были такими же, как они, людьми, а не богами, они говорят, что уже избавились от язычества, однако поклоняются им за те многие и великие благодеяния, которые получили от них, что они обращались со своими вассалами, как инки, дети Солнца, и если им покажут сейчас других, по крайней мере подобных людей, они будут им также поклоняться как божествам.

Это было главное идолопоклонство инков, которому они обучили своих вассалов, хотя у них имелись многочисленные жертвоприношения, как мы расскажем дальше, и многие суеверия, например вера в сны, в предзнаменования и другие столь же мошеннические вещи, которые они [инки], как многое другое, запретили; у них в конце концов не было других богов, кроме Солнца, которому они поклонялись за его естественное превосходство и за благодеяния, ибо они были более разумными и более обученными людьми, чем их предки из первого периода времени, и они построили ему невообразимо богатые храмы, и хотя они считали Луну сестрой и женой Солнца и матерью инков, они не поклонялись ей, как богине, не приносили ей жертвы, не возводили [в ее честь] храмы; они относились к ней с великим почтением, как к всеобщей матери, однако в своем идолопоклонстве они не пошли дальше. Грозу, гром и молнию они считали слугами Солнца, как дальше мы увидим это по помещению (ароsento), которое им было отведено в доме Солнца в Коско, однако богами они их не считали, как хочет представить это один из испанских историков; они скорее проклинали и проклинают дом или любое другое место в поле, где случается упасть молнии: двери такого дома замуровывались глиной и камнями, чтобы никогда и никто не мог войти в него, а место в поле отмечали грудами камней, чтобы никто не ступил бы на него; те места они считали заколдованными, приносящими несчастья и проклятыми; они говорили, что Солнце своим слугою — молнией — указало, что они являются таковыми. Все это я видел в Коско в королевском доме, который принадлежал инке Вайна Капаку, в той его части, которая выпала на долю Антонио Альтамирано, когда тот город между собой делили конкистадоры; в одну из его комнат во времена Вайна Капака попала молния; индейцы замуровали камнем и глиной ее двери, считая это дурным предзнаменованием для своего короля: они сказали, что он должен потерять часть своей империи или с ним случится другое подобное несчастье, ибо отец Солнце указал на его дом как на несчастное место. Мне удалось проникнуть в замурованную комнату, позже перестроенную испанцами; через три года другая молния ударила и попала в эту же самую комнату и спалила ее всю. Индейцы среди прочих вещей говорили, что поскольку Солнце уже указало, что то место является проклятым, то зачем же испанцы снова начали строить там, а не оставили его покинутым, каким оно было, не обращая на него внимания. Однако, если бы они, как говорит тот испанский историк, считали бы их богами, совершенно ясно, что они должны были бы почитать те места как священные и построить там свои знаменитые храмы, говоря, что их боги — гроза, гром и молния — хотят жить в тех местах, ибо они сами указали на них и освятили их. Всех их троих вместе они называют Илъапа и по причине столь огромного сходства индейцы дали это имя [также] аркебузу. Все остальные имена, которые приписываются грому и Солнцу в троице (еn Тгinidad), были новыми образованиями испанцев^[8], и в этом частном случае, и в других подобных не было у них достаточных сведений, чтобы утверждать подобное, ибо таких имен не было во всеобщем языке индейцев Перу, и даже в новых словообразованиях (которые не были достаточно хорошо образованы) нет ничего общего с тем значением, которое они хотят или хотели бы им придать.

Глава II

ИНКИ СЛЕДОВАЛИ ПОДЛИННОМУ БОГУ, НАШЕМУ ГОСПОДИНУ

Помимо преклонения Солнцу, как зримому богу, которому они приносили жертвы и устраивали великие празднества (как мы расскажем в другом месте), короли инки и их амауты, которые были философами, шли с естественным горением (lumber natural) за подлинным создателем неба и земли, всевышним богом и господином нашим, в чем мы убедимся дальше по аргументам и изречениям, которые некоторые из них высказывали о божественном величестве, которого они называли Пача-камак; это имя составлено из [слова] пача, что означает мир, вселенная, и из камак, являющегося причастием настоящего времени от глагола кама, означающего оживлять, а этот глагол происходит от слова кама, что означает душа; [таким образом], Пача-камак означает: тот, кто вселяет душу в мир, вселенную, а во всем подлинном значении [это слово] означает: тот, кто делает со вселенной то, что душа с телом. Педрб де Сиеса, глава семьдесят вторая, говорит так: «Имя этого дьявола должно было означать творец мира, потому что кама означает творец, а пача—мир», и т. д. Будучи испанцем, он не знал язык [инков] так хорошо, как я — индеец инка. Они [инки] относились к этому имени с таким великим почтением, что не решались касаться его устами, а когда они вынуждены были произносить его, они выражали знаки любви и огромного послушания, пожимали плечами, склоняли голову и все тело, устремляли глаза на небо и опускали их к земле, поднимали раскрытые руки прямо над плечами, целуя воздух; среди инков и их вассалов это считалось проявлением, высшего преклонения и почтения, с которыми они называли имя Пача-камака, преклонялись перед Солнцем или почитали короля и никого более, но здесь также учитывалось большее или меньшее значение ранга: лиц королевской крови чтили частью этих церемоний, а других начальников (superiores), каковыми являлись касики, чтили другими, весьма отличными и менее значимыми [церемониями]. Они относились к Пача-камаку с большим внутренним почтением, чем к Солнцу, ибо, как я говорил, не решались касаться устами его имени, а Солнце они называли на каждом шагу. На вопрос, кем был Пача-камак, они отвечали, что он был тем, кто дает жизнь вселенной и поддерживает ее, но они не знают его, потому что не видели его, и поэтому не возводят ему храмы, не приносят жертвы; однако они поклоняются ему в своем сердце (т. е. умственно) и считают его неизвестным богом. Агустин де Сарате, книга вторая, пятая глава, описывал, как отец фрай Висенте де Вальверде сказал королю Ата-вальпе, что Христос, господин наш, сотворил "мир; как он говорит, инка ответил, что ничего не знал об этом и что, кроме Солнца, которого они считали богом, никто и ничего не создавал, и [почитали] они землю матерью и свои ваки, и что Пача-камак создал все то, что там было, и т. д.; из этого ясно следует, что те индейцы считали его [Пача-камака] творцом всех вещей.

Рассказываемую мною правду о том, что индейцы связывали с тем именем, а присвоили они его подлинному нашему богу, подтверждает дьявол во вред себе, хотя и на ее благо, ибо, будучи отцом лжи, он говорит правду, переодетую в ложь, или ложь, переодетую в правду. Как только он увидел, что индейцам проповедуют наше святое Евангелие и что они принимают крещение, он, [находясь] в долине, которую сегодня называют Пача-камак (из-за знаменитого храма, который построили там этому неизвестному богу), сказал некоторым своим родственникам, что бог, которого проповедуют испанцы, и он сам являются одним и тем же лицом, как об этом пишет Педро де Сиеса де Леон в Демаркации Перу, глава семьдесят вторая. И уважаемый отец фрай .Херонимо Роман в Государстве Западных Индий, книга первая, пятая глава, говорит то же самое; оба они ведут речь об этом самом Пача-камаке, хотя из-за незнания собственного значения слова они называют его Дьяволом.

Говоря, что бог христиан и Пача-камак являются одним и тем же лицом, он [дьявол] сказал правду, ибо индейцы хотели дать это имя богу всевышнему, который дает жизнь и существование (seг) вселенной, как об этом говорит само имя. А вот говоря, что он сам является Пача-камаком, он солгал, ибо индейцы никогда не собирались давать это имя дьяволу, которого они называли не иначе, как Супай, что означает дьявол, и, прежде чем назвать его [по имени], они плевали в знак ругательства и отвращения; а Пача-камака они называли с поклонениями и совершая церемонии, о которых мы говорили. Но, поскольку этот враг имел столько власти среди тех неверных, он выдавал себя за бога, проникая во все то, чему поклонялись индейцы и почитали священным. Он говорил [устами] их оракулов, в храмах, в закоулках их домов и в других местах, заявляя им, что он является Пача-камаком и всем остальным, чему индейцы приписывали божественность; и в результате этого обмана они преклонялись перед теми вещами, из которых с ними говорил дьявол, воображая, что это и есть божество, о котором они думали, ибо, если бы они поняли, что это был дьявол, они сожгли бы их так, как это делают сейчас благодаря состраданию господа, который пожелал дать им знать о себе (соmuniсагselos).

Само собой, что индейцы не знают или не рискуют сообщать об этих вещах подлинными по своему значению и содержанию словами, поскольку видят, что испанские христиане питают отвращение ко всему, что касается дьявола, а испанцы также не пытаются прямо спросить о них, заранее считая их дьявольскими проделками (соsas), как они думают о них. И происходит это также по причине недостаточного знания всеобщего языка инков, без чего нельзя узнать и понять происхождение, и образование, и подлинное значение подобных выражений (dicciones). А поэтому в своих историях они дают другое имя богу, а именно Тиси Вира-коча, и я, и они тоже не знаем, что оно означает. Испанские историки так ненавидят имя Пача-камак, потому что не понимают значения [этого] слова. Но, с другой стороны, они правы, потому что в том богатейшем храме говорил дьявол, самозванно выдавая себя за бога под этим именем. Что же касается меня, являющегося благодаря бесконечному милосердию индейцем-христианином, католиком, то если бы меня спросили сейчас: «Как зовут бога на твоем языке?», я ответил бы: Пача-камак, ибо на том всеобщем языке Перу нет другого имени кроме этого, которым можно назвать бога, а все другие [имена], которые упоминают историки, как правило, являются непригодными, так как они или не принадлежат всеобщему языку, или искажены языком каких-нибудь отдельных провинций, или являются новым словообразованием испанцев; и хотя некоторые из новых словообразований могут сойти [за слова], соответствующие испанскому смыслу, как Пача-йачачер, что должно было бы означать создатель неба, хотя означает учитель мира (еnsenador del mundo),—ибо, чтобы сказать создатель, нужно было бы сказать Пача-рурак, поскольку рура обозначает создатель, — их плохо воспринимает тот всеобщий язык, потому что они не являются его собственными, а пришлыми [словами] и еще потому, что они частично принижают ту возвышенность и величие, на которые поднимает и которыми увенчивает бога имя Пача-камак, — мы говорим это ради истины, — являющееся его собственным именем, а чтобы было понятно то, о чем мы говорим, необходимо знать, что глагол пача означает учиться, а если прибавить к нему этот слог чи, он означает обучать; глагол рура означает делать, [создавать], а с чи он означает делать, чтобы делали или заставлять, чтобы делали; и так происходит со всеми глаголами, какие можно представить себе. И точно так, как те индейцы не обращали внимание на вещи спекулятивного характера, а [лишь] на вещи материальные, точно так эти их глаголы не обозначали изучение предметов духовного характера, ни созидание грандиозных и божественных творений, как сотворение мира и т. п., а только лишь изготовление и обучение низкому и механическому искусству и ремеслу, [иными словами], делам, которые свойственны людям, а не божествам. Всей этой материалистичности весьма чуждо [высокое] значение имени Пача-камак, которое, как указывалось, означает: тот, кто делает с миром, вселенной то, что [делает] душа с телом, что означает дать ему существо, жизнь, рост (аumento), поддержку, и т. п. Все это ясно указывает на несоответствие новых словообразований, которые делались для именования бога (если они должны передавать правильное значение того языка), из-за низменности их значения; однако можно надеяться, что по мере их применения они станут приживаться и находить лучший прием [у индейцев]. И сочинители предупреждают, что не следует менять значение имени или глагола в словообразовании, ибо очень важно, чтобы индейцы воспринимали бы их правильно и не смеялись бы над ними, особенно при изучении христианской доктрины, ради которой их [словообразования] необходимо создавать, однако с величайшей осторожностью.

Глава III

У ИНКОВ БЫЛ КРЕСТ В СВЯЩЕННОМ МЕСТЕ

Был у королей инков в Коско крест^[9] из ценного бело-красного мрамора, который христиане называют яшмой; они не могут сказать, с каких времен он находится там. В году тысяча пятьсот шестидесятом я видел его в ризнице кафедрального собора того города, в которой он висел на гвозде с помощью шнура, проходившего через отверстие, проделанное в самой верхушке креста. Я вспоминаю, что шнурок был из кромки черного бархата; возможно, что во времена правления индейцев крест имел какое-нибудь ушко из серебра или золота, а тот, кто взял его там, где он находился, заменил его на шелк. Крест был квадратным, одинаковым в длину и в высоту; в длину он имел примерно три четверти вары, скорее меньше, нежели больше, а ширину в три пальца и почти такую же толщину; он был сделан целиком из одного куска, очень хорошо отделан, с очень четко высеченными углами, все одинакового [размера], образующими квадрат; камень был хорошо отшлифован и отполирован. Его хранили в одном из королевских домов в задней комнате, которая называется вака, что означает священное место. Они не поклонялись ему, а лишь относились с почтением, должно быть, из-за его красивой формы или по какой-либо другой причине, которую не могли объяснить. Так они хранили его, пока маркиз дон Франсиско Писарро не проник в долину Тумпис, а то, что там случилось с Педро де Кандиа, стало причиной поклонения и отношения к нему [испанцев] с великим почтением, как мы своевременно расскажем.

Когда испанцы захватили тот имперский город и построили храм нашему всевышнему богу, они повесили крест в том месте, о котором я рассказал, и лишь с тем украшением, о котором упоминалось, хотя было бы куда более справедливо поставить его на главном алтаре, богато украсив золотом и драгоценными камнями, ибо там они нашли столько всего этого, а индейцам внушать любовь к нашей святой религии с помощью их же собственных предметов [культа], сравнивая их с нашими, как можно было бы поступить с этим и другими крестами, которые занимали некое место в их законах и правилах, весьма близких к естественному закону, и которые можно было бы сравнить с предписаниями нашего святого закона и с добродетельными делами, которые, как мы увидим дальше, имелись в том язычестве и отличались большой схожестью [с нашими делами]. А поскольку речь шла о кресте, то нам следует сказать, что здесь [в Испании], как известно, практикуется клясться богом и на кресте, чтобы подтвердить то, что говорится как на суде, так и вне его, и многие поступают так, когда нет необходимости в клятве, а в силу дурной привычки, скажем, чтобы внести таким путем путаницу; инки же и все народы их империи никогда не знали, что такое клятва. Уже говорилось о том, с каким почтением и послушанием они касались своими устами имен Пача-камака и Солнца, произнося их только для того, чтобы выразить им поклонение. Когда же допрашивали какого-нибудь свидетеля, вне зависимости от серьезности дела, судья говорил ему (вместо приношения клятвы): «Обещаешь говорить правду инке?». Свидетель говорил: «Да, обещаю». Он снова говорил ему: «Смотри, ты должен говорить ее, не смешивая с ложью, не умалчивая чего-либо из того, что произошло, а прямо говорить то, что ты знаешь по этому делу». Снова свидетель подтверждал, говоря: «Я действительно так обещаю». После этого под залог его обещания [говорить правду] ему разрешали рассказать все, что он знал по делу, не перебивая, не выговаривая его [словами]: «Мы спрашиваем тебя не это, а другое», или иным путем. И, если рассматривалась ссора даже со смертельным случаем, они говорили, обращаясь к поссорившемуся: «Скажи ясно, что случилось при этой ссоре, не скрывая ничего из того, что сделал или сказал любой из поссорившихся»; и так же говорили свидетелю, [и], таким образом, обе стороны рассказывали то, что знали в пользу или против [провинившихся]. Свидетель не отваживался лгать, ибо, помимо того, что те люди были очень боязливыми и религиозными в своем идолопоклонстве, они знали, что ложь их будет проверена и они будут очень строго наказаны, часто даже смертью, если случай был тяжелым, и не столько за вред, который нанесли своими показаниями, сколько за то, что налгали инке, чем нарушили его королевский указ, приказывавший им не лгать. Свидетель знал, что, разговаривая с любым судьей, он говорил [как бы] с самим инкой, которому поклонялся, как богу; [инка] вызывал у них, помимо прочего, высшее почтение, которое не давало им лгать в своих показаниях (dichos).

После того как испанцы захватили ту империю, произошел тяжелый случай с убийствами в одной из провинций [индейцев] кечва. Чтобы произвести расследование, коррехидор Коско послал туда судью, который для снятия показаний с одного кураки, которые были господами над вассалами, положил перед ним крест от своего жезла и сказал ему, чтобы он поклялся богом на том кресте говорить правду. Индеец сказал: «Меня еще не крестили, чтобы я клялся, как клянутся христиане». Судья ответил ему, что тогда он должен поклясться своими богами Солнцем и Луной и своими инками. Курака ответил: «Мы произносим эти имена только для того, чтобы поклоняться им, и мне не дозволено клясться ими». Судья сказал: «Чем ты можешь подтвердить правду своего показания, если не подтвердишь его каким-либо доказательством?». «Достаточно моего обещания [говорить правду],—сказал индеец, — и чтобы я знал, что лично говорю с твоим королем, поскольку ты пришел творить правосудие от его имени, ибо так мы поступали с нашими инками; однако, чтобы исполнить твое требование, как ты просишь, я поклянусь землей и говорю: пусть она раскроется и проглотит меня живым, как я есть, если я солгу». Судья принял клятву, поскольку он видел, что другого не добиться, и задал ему вопросы относительно убийц, чтобы выяснить, кто были ими. Курака отвечал ему, а когда он увидел, что его не спрашивают об убитых, которые были нападающей стороной в ссоре, он сказал, чтобы ему позволили говорить все то, что он знал о том случае, потому что, говоря об одном и умалчивая о другом, он считает, что лжет и не говорит всю правду, как обещал. И, хотя судья сказал ему, что достаточно, если он отвечает на то, о чем его спрашивают, он возразил, что не будет удовлетворен и не выполнит своего обещания, если полностью не расскажет о том, что одни и что другие сделали. Судья как сумел лучше провел свое расследование и вернулся в Коско, где его рассказ о беседе, случившейся у него с куракой, вызвал восхищение.

Глава IV

О МНОЖЕСТВЕ БОГОВ, КОТОРЫХ ИСПАНСКИЕ ИСТОРИКИ ПО НЕТОЧНОСТИ ПРИПИСЫВАЛИ ИНДЕЙЦАМ

Возвращаясь к идолопоклонству инков, мы поговорим более подробно о том, о чем говорилось выше, что у них не было иных богов, кроме Солнца, которому поклонялись с внешними проявлениями (еsteriormente); они возводили ему храмы, покрытые сверху донизу золотыми пластинами стены, приносили в жертву многие вещи, преподносили богатые дары в виде большого количества золота и всяких других самых ценных вещей, которыми владели, в благодарность за то, что он дал им все это; они выделяли ему в качестве его владения третью часть всех возделываемых земель королевств и провинций, которые завоевывались ими, и весь их урожай, и многочисленный скот; они строили ему дома великого затворничества и приюта для женщин, предназначавшихся ему и хранивших вечное целомудрие.

Помимо Солнца, они (как уже говорилось) внутренне поклонялись Пача-камаку, как неведомому богу; они почитали его больше, чем Солнце, [однако] жертвы ему не приносили, храмы не строили, ибо говорили, что не знают его, потому что он не позволял увидеть себя; однако они верили в его существование. В должном месте мы расскажем о знаменитом и богатейшем храме, который находился в долине, называемой Пача-камак, и был посвящен этому неведомому богу. Таким образом, инки не поклонялись иным богам, кроме тех, которых мы назвали: видимому и невидимому; ибо те князья и их амауты, которые были философами и учеными (doctores) их государства (будучи людьми, не овладевшими письмом, ибо его никогда не было у них), пришли к заключению, что было недостойным и весьма оскорбительным и бесчестным делом приписывать божественные могущество, имя, честь, славу или достоинство более низким предметам, чем небо; и так они установили закон и приказали оповестить о нем, чтобы во всей империи знали, что запрещалось поклоняться чему-либо, кроме Пача-камака, как высшему богу и господину, и Солнца, за то добро, которое оно дарило им, и чтобы почитали бы и восхваляли Луну, потому что она была его женой и сестрой, и звезды, ибо они были дамы и слуги их дома и королевского двора.

Дальше в должном месте мы расскажем о боге Вира-коче, который был призраком; он явился одному наследному принцу инков, заявив, что был сыном Солнца. Испанцы приписывают инкам многих других богов, поскольку не умеют отличать времена и идолопоклонства того первоначального периода от второго, а также потому, что не владеют знаниями языка, чтобы уметь правильно спросить и получить сообщение от индейцев; инкам было приписано множество богов, которых породило невежество [испанцев], или все те боги, которых они отняли силой у индейцев, присоединенных к их империи; выше мы уже говорили, как много их было и какими странными были они. Особенно много неправды возникло из-за незнания испанцами многих и различных значений того слова вака, которое, если произносить последний слог на верхушке нёба, означает слово идол, каковыми [являлись] Юпитер, Марс, Венера, из которого нельзя сделать производный глагол, чтобы сказать идолопоклонствоватъ. Кроме этого первого и главного значения, оно имеет множество других, которые мы сейчас приведем в качестве примера, чтобы стало более понятно. Оно означает священный предмет (соsа), каковым могло быть все то, из чего с ними говорил дьявол; это — идолы, скалы, огромные камни или деревья, внутрь которых проникал враг человечества, чтобы заставить их поверить, что он и есть бог. Точно так же вака называют предметы, которые преподносятся Солнцу, как-то: фигурки людей, птиц и животных, сделанные из золота, или серебра, или дерева, и любые другие подношения, которые они считали священными, ибо Солнце принимало их, как подношения, и они становились его [собственностью], и, поскольку они стали таковыми, они их особенно сильно почитали. Вака называли также любой храм, большой или маленький, и погребения, которые находились в поле, и углы в домах, откуда дьявол разговаривал с жрецами и другими лицами, которые по-родственному обращались с ним; эти углы они считали священными местами и проявляли к ним такое же уважение, как к молельне или святилищу. Это название они также давали любому предмету, который своей красотой или великолепием выделялся среди других однородных [предметов], будь то роза, яблоко, или кальвиль, или любой другой фрукт, который был на дереве лучшим и самым красивым из всех [плодов] ; давали это же название и деревьям, имеющим такие же преимущества перед другими [деревьями] того же вида. В противоположность этому они называли [словом] вака чрезвычайно некрасивые и безобразные вещи, вызывавшие ужас и удивление; так они давали это имя огромным змеям из Анд длиною в 25 и в 30 футов. Вака также называли выходящие из ряда вон случаи, как-то женщину, рожавшую двойню из одного живота; и мать, и близнецов они называли этим именем из-за необычности родов и их рождения; роженицу проводили по улицам с великим праздником и ликованием и с множеством плясок и с пением па случаю ее большой плодовитости, на нее надевали гирлянды цветов; другие народы воспринимали это иначе: они плакали, считая такие роды дурным предзнаменованием. Это же имя дают ламам, которые рожают двух [ягнят] из одного живота, — я говорю про скот той земли, который, вырастая, обычно дает не больше одного приплода, как коровы или кобылы, и в своих жертвоприношениях они предпочитали ягнят-двойняшек, если таковые имелись, нежели других [животных], ибо они считали их великим божеством, в связи с этим называли их вака. И по аналогии они называли вакой яйцо с двумя желтками; это же имя они давали детям, родившимся ногами [вперед], или скорченными, или с шестью пальцами на ногах или руках, или рожденных горбатыми и с любым другим большим или малым дефектом на теле или лице, как-то с рассеченной [заячьей] губой, каких было много, или косоглазых, которых называли помеченными природой. Точно так же они дают это название многоводным источникам, которые выходят [на поверхность], словно целые реки, ибо они имеют преимущества перед обычными [источниками], и странной формы или разноцветным камушкам и камням, что отличало их от обычных [камней], которые находились в реках и ручьях.

Они называли вакой гигантскую горную цепь Сьерра-Невада, которая идет вдоль всего Перу до пролива Магеллана, за ее длину и высоту; ибо она действительно вызывает огромное восхищение у тех, кто смотрит на нее с вниманием. Они дают это же имя очень высоким вершинам, которые выделяются среди прочих вершин, словно высокие башни среди обыкновенных домов, и огромным горным склонам вдоль дорог, поднимающимся отвесно ввысь, почти как стена, на три, четыре, пять и шесть лиг, которые испанцы, коверкая их название, называли Апачитами, а индейцы поклонялись им и приносили им подношения. О склонах и о том, как они им поклонялись и кому [именно], мы скажем после. Все эти и другие предметы [и явления] они называли вака и не потому, что считали их богами или поклонялись им, а из-за особых преимуществ, которые они имели перед обычными [предметами]; по этой причине они относились к ним и обращались с ними с уважением и почтением. По причине этих столь различных значений [слова вака] испанцы, понимая лишь первое и главное из них, означавшее идол, полагают, что [индейцы] считают богами все те предметы, которые называют [словом] вака, и что, [следовательно], инки поклонялись им, как это имело место в первоначальном периоде времени.

Говоря имя Апачиты, которые испанцы присвоили вершинам самых высоких горных склонов, превратив их в богов индейцев, необходимо знать, что его следует произносить Апа-чекта; это дательный падеж, а в родительном падеже оно произносится Апа-чекпа; из этого причастия в настоящем времени апа-чек, стоящего в именительном падеже, со слогом та образуется дательный падеж, что означает которому несут, без указания, кто и что заставляет нести. Как мы уже говорили и еще скажем дальше, в соответствии с манерой изложения на языке индейцев в одно только слово они вкладывают очень много содержания; так, [апа-чекта] означает: мы благодарим и кое-что подносим тому, кто доставляет эти грузы, придавая нам силы и мощь, чтобы подниматься по столь крутым склонам; они говорили это, только лишь взобравшись на самую вершину склона, и поэтому испанские историки говорят, что они называли Апачитами вершины горных склонов, поскольку считали, что они разговаривают с ними, ибо они видели, что индейцы произносят там это слово Апа-чекта, и, поскольку они не знают, что оно означает, они выдают его за название горных склонов. Индейцы вполне естественно понимали, что они должны отблагодарить и преподнести какое-нибудь подношение Пача-камаку, неведомому богу, которому они поклонялись мысленно, за оказанную им помощь в той работе, и тогда они, после того как поднимались на склон горы, освобождались от груза, и, обращая свой взор к небу, и опуская его к земле, и совершая те самые проявления поклонения, связанные с произношением имени Пача-камака, о которых мы говорили раньше, они повторяли два-три раза Апа-чекта в дательном падеже, а в качестве подношений, дернув себя за брови, и вне зависимости от того, вырвали они или не вырвали хотя бы один волосок [из бровей], они сдували его в сторону неба и кидали траву, называвшуюся кука, которую держали во рту и которую они так высоко ценили, словно говоря, что отдают ему самое ценное, что имели с собой;

они подносили ему какую-нибудь палочку или соломинку, если такие находились там рядом, а у них не было с собой лучшей вещи; а если они их не находили, то подносили камень, а где их не было, то кидали горсть земли, и на вершинах горных склонов находились целые кучи подобных подношений. Они не смотрели на Солнце, когда совершали те церемонии, потому что то было поклонение не ему, а Пача-камаку и приношения были скорее знаками уважения, чем подношениями, потому что они хорошо понимали, что столь жалкие вещи не могли служить для подношений. Всему этому я был свидетель, ибо видел это много раз, шагая вместе с ними; и более того, я говорю, что индейцы, шагавшие без ноши, не поступали так; это делали лишь те, кто нес груз. Сейчас в наше время благодаря милосердию бога на вершинах тех горных склонов стоят кресты, которые они украшают, выражая благодарность за то, что они соединили их с Христом, нашим господином.

Глава V

О МНОГИХ ДРУГИХ ВЕЩАХ, КОТОРЫЕ ОЗНАЧАЕТ СЛОВО ВАКА

[Слово] вака, произнесенное точно так же, [но] только последний слог должен звучать в самой глубине горла, превращается в глагол, означающий плакать, по причине чего два испанских историка, которые не знали об этом различии, заявили: с плачем и стенанием входят индейцы в свои храмы для жертвоприношений, о чем говорит нам [слово] вака. Имевшее место столь значительное отличие данного значения плакать от других [значений слова вака], причем в одном случае это был глагол, а в другом — имя существительное, в действительности происходило от того, что каждое его значение зависело лишь от характера произношения последнего слога, не меняя при этом ни буквы, ни ударения, ибо в одном случае слог произносился в верхней части нёба, в другом — в глубине горла. Это и все другие [различия] в произношении, имеющиеся в том языке, совсем не учитываются испанцами, какими бы любознательными они не были бы (хотя им было бы так важно знать о них), поскольку их нет в испанском языке. Их невнимательность станет очевидной из того случая, который произошел со мной [и] с одним монахом-доминиканцем, находившимся в Перу четыре года в качестве профессора (саtredatico) всеобщего языка той империи; узнав, что я происхожу из тех земель, он связался со мною, и я много раз посещал его в Сан-Пабло-де-Кордова. Случилось так, что однажды, беседуя о том языке и о многих различных значениях, которые имеют одни и те же слова, я назвал в качестве примера это слово пача, которое, будучи произнесено просто, так, как звучат испанские буквы, означает мир-вселенная, и еще оно также означает небо, и землю, и ад, и любое другое место (suelo). Тогда монах сказал: «Оно также означает одежду, и домашнюю утварь, и мебель». Я сказал: «Это правда, однако, ваше преосвященство, скажите мне, какая имеется разница в произношении [этого слова], чтобы оно означало бы это?». Он сказал мне: «Я ее не знаю». Я ответил ему: «Будучи преподавателем языка, Вы не знаете этого? Тогда узнайте, что для того, чтобы оно означало бы домашнюю утварь или одежду, следует первый слог произносить, разорвав воздухом от голоса сжатые губы так, чтобы разрыв этот прозвучал». И я показал ему произношение этого и других имен живым голосом, ибо иным способом этому обучить нельзя. Все это вызвало большое удивление у профессора и остальных монахов, которые присутствовали при [нашем] разговоре. В том, что сказано, ясно видно, до какой степени были незнакомы испанцам секреты этого языка, ибо даже тот монах, будучи его преподавателем, не знал их; от этого в их сочинениях появляются многие ошибки, неправильные интерпретации, подобные утверждению о том, что инки и их вассалы поклонялись, как богам, всем тем предметам, которые называются вака, поскольку они не знали различные значения этого слова. И этого хватит об идолопоклонстве и богах инков. В этом идолопоклонстве и в том, которое было до него, есть многое, вызывающее уважение к тем индейцам как первоначального, так и второго периода времени, ибо при таком, имевшем у них место, разнообразии и такой надуманности (burleria) богов они не поклонялись ни усладам, ни порокам, как древние язычники Старого Света, поклонявшиеся [даже] тем, кого они сами считали прелюбодеями, убийцами, пьяницами, и особенно Приапу, хотя они так гордились своими письменами и своей ученостью, а эти другие [язычники] были столь далеки от какого бы то ни было хорошего образования.

Об идоле Тангатанга, о котором один [испанский] автор говорит, что ему поклонялись в Чуки-сака и что индейцы говорили, будто бы он был един в трех [лицах] и три [лица] едины в одном, я ничего не слышал, а во всеобщем языке Перу нет такого слова. Может быть, оно относится к местному языку той провинции, расположенной в ста восьмидесяти лигах от Коско. Сам я подозреваю, что слово просто исковеркано, потому что испанцы коверкают все слова, когда касаются их своими устами, и что следует говорить Ака-танка, что означает навозный жук; слово с большой точностью (mucha ргорiedad) составлено из имени [существительного] ака, что означает навоз, и из глагола танка (последний слог произносится внутри горла), что означает толкать. Таким образом, Ака-танка означает тот, кто толкает навоз.

Меня бы не удивило то, что в Чуки-сака в тот первоначальный период времени и древнего язычества до империи королей инков навозному жуку поклонялись, как богу, ибо, как было сказано, тогда поклонялись и другим подобным же низким вещам, но только не после [прихода] инков, которые все это запретили. То, что индейцы говорили, что [бог] един в трех [лицах] и три [лица] едины в одном, является их новым изобретением, которое они придумали после того, как услышали о троице и единстве подлинного нашего господина бога, чтобы польстить испанцам, сказав им, что они также имели некоторые вещи, похожие на нашу святую религию, как та троица, которую, как говорит тот же автор, они приписывали Солнцу и молнии, и что у них [якобы] были духовники, и что они исповедовали свои грехи, как христиане. Все это является изобретением индейцев, рассчитывавших, что хотя бы такое сходство позволит им рассчитывать на некоторое уважение. Я утверждаю это как индеец, ибо я знаю природный характер индейцев. И я говорю, что у них не было идолов с именем троица, хотя всеобщему языку Перу из-за малого количества слов свойственно одним только словом означать три и четыре различные вещи; так слово илъапа означает молнию, гром и удар молнии (гауо), а слово маки, что значит рука, означает и кисть руки, и предплечье, и бицепсы; точно так же слово чаки, произносимое правильно, согласно испанским буквам, означает нога, [одновременно] означая ступня, голень и бедро, и можно привести еще много схожих слов, однако не из-за этого же они поклонялись идолам с именем троица; у них в языке даже не было подобного слова, как мы увидим дальше. Если дьявол пытался заставить их, чтобы они поклонялись ему под этим именем, я не был бы этим потрясен, ибо он мог делать все с теми неверными язычниками, столь далекими от христианской истины. Я рассказываю правду о том, что было у тех язычников в их пустой религии. [В заключение] укажем еще, что одно и то же слово чаки, первый слог которого произносится на верху нёба, превращается в глагол и означает испытывать жажду, или быть сухим, или обезвоживать любую мокрую вещь; здесь также три значения у одного слова.

Глава VI

ТО, ЧТО ОДИН АВТОР ГОВОРИТ О БОГАХ, КОТОРЫЕ У НИХ БЫЛИ

В рукописях (рареlеs) отца учителя Блас Валера я обнаружил то, что [далее] следует, и, поскольку это касается того же, о чем мы говорили, а я ценю его авторитет, я счел необходимым взять на себя труд перевести и вставить это сюда. Он говорит о жертвоприношениях, которые были у индейцев Мексики и других районов, и о богах, которым они поклонялись. Он говорит так: «Невозможно передать словами и без ужаса и страха представить себе жертвоприношения, которые индейцы имели обыкновения совершать в древности, и множество богов, которые были у них, ибо только в городе Мехико и его окрестностях их было более двух тысяч. Своих идолов и богов они обыкновенно называли теутл. Каждый из них назывался особым именем. Однако то, что утверждают Педро Мартир, епископ Чиапа^[10] и другие, будто индейцы с островов Косумеля, принадлежащих провинции Юкатан, считали [своим] богом изображение (senal) креста и поклонялись ему и будто те [индейцы] , которые находились под властью Чиапа, знали о святой троице и воплощении (епсаrnасion) нашего господа, было интерпретацией, которую те авторы и другие испанцы придумали и приписали этим таинствам, как они придали значение троицы в рассказах о Коско трем статуям: [одна] — Солнца, в храме которого, говорят, они находились, и [другие], грома и молнии. Если сегодня, когда [индейцев] так много обучали священники и епископы, они едва знают о существовании святого духа, то как могли те варвары в той страшной темноте иметь столь ясное представление о таинстве воплощения и о троице? Наши историки имели обычай писать свои истории, спрашивая индейцев на испанском языке о том, что они хотели узнать; информаторы (farautes) же, не располагая полными сообщениями о древних делах и не зная их на память, сообщали им ошибочные и искаженные [сведения], смешивая их с поэтическими легендами или сказочными историями. И самым худшим во всем этом были краткость сообщений и многочисленность ошибок, которые каждый из них допускал в языке другого, как в вопросах, так и в ответах. А происходило это из-за большой трудности индейского языка и недостаточного обучения тогда индейцев испанскому языку, что являлось причиной того, что индеец плохо понимал, о чем его спрашивает испанец, а испанец еще хуже понимал, что ему отвечал индеец. Таким образом, часто получалось, что в разговоре каждый из них говорил о своих вещах; иногда они были противоположны друг другу; в других случаях они часто говорили о схожих вещах и мало когда о тождественных. В этой, столь великой путанице священник или светский [человек], задававший вопросы, отбирал по своему вкусу и выбору то, что ему казалось наиболее похожим и наиболее близким к тому, о чем он хотел знать, и что, как ему казалось, мог сообщить индеец. И таким путем, давая по своему желанию и воображению толкование [услышанному], они выдавали за подлинные [такие] вещи, о которых индейцам даже не могло присниться, ибо в их подлинных историях нет никакого таинства нашей христианской религии. И хотя нет сомнений, что дьявол, будучи столь тщеславным, всегда пытался быть воспринятым и почитаемым, как бог, не только в ритуалах и церемониях язычества, но также в некоторых обычаях христианской религии, которые (словно опьянение завистника) проникли во многие районы Индий, чтобы этим путем он смог бы удостоиться чести и уважения этих жалких людей. И отсюда [возникли разговоры], что в одном районе существовало устное причастие для очищения от злодеяний; в других—мытье головы у детей [вместо крещения]; в других провинциях — соблюдение жесточайших постов. А в других [существовал обычай] добровольного предания себя смерти во имя их ложной религии, ибо как в Старом Свете верующие христиане предавали себя мучениям во имя католической веры, точно так же в Новом Свете язычники предавали себя смерти во имя злодейского дьявола. Однако разговор о том, что Икона является богом-отцом, а Бакаб — богом-сыном, Эструак — богом святым духом и что Чирипиа является святейшей Девой Марией, а Исчен — благословенной святой Анной и что Бакаб, убитый Эопуком, является нашим господом Христом, распятым Пилатом на кресте,—все это и другие подобные вещи являются изобретениями и выдумками некоторых испанцев, которые полностью неведомы аборигенам. Действительно, всех этих мужчин и женщин аборигены той земли почитали как богов, имена которых были здесь названы, ибо мексиканцы имели богов и богинь, которым они поклонялись, среди которых были крайне непристойные, и индейцы понимали, что они были богами пороков, каким был Тласолтеутл, бог сладострастия, Ометочтли, бог пьянства, Вицилопучтли, бог коварства и убийства. [Бог] Икона был отцом всех их богов: они говорили, что он зачал их с разными женами и сожительницами; они считали его богом отцов семейств. Бакаб был богом детей семейств. Эструак—богом воздуха. Чирипиа была матерью богов и самой землей. Исчен была мачехой своих богов. Тлалок — бог воды. Других богов они почитали, как родоначальников моральной добродетели, каким был Кецалькоатль, фантастический бог, реформатор обычаев. Других [они считали] покровителями человеческой жизни за их возраст (еdades). Они имели бесчисленное множество изображений и фигур богов, придуманных для различных служб и различных дел. Многие из них были очень непристойными. Одни из богов были общими [для всех], другие — частными. Были [боги] на один год, ибо каждый год каждый [из индейцев] сменял и обменивал их по своему желанию. А [когда] старые боги отвергались за подлость или потому, что они не принесли пользу, они выбирали новых богов или домашних дьяволов. Других богов они придумали, чтобы руководить и подчинять себе возраст детей, юношей и стариков. Дети могли принимать по наследству или отвергать богов своих родителей, потому что против их воли [боги] не могли царствовать. Старики почитали других, старших [по возрасту] богов и также отвергали их и вместо них создавали по прошествии года или времени мира, как говорили индейцы, других богов. Таковы были боги, которых имели аборигены Мексики, и Чиапа, и Гуатималы, и Вера-Паса и многие другие индейцы; они верили, что те, которых они избрали, были самыми главными, самыми высокими и суверенными из всех богов. Все боги, которым они поклонялись, когда испанцы пришли в те земли, были рождены, созданы и избраны после последнего периода (еdad) обновления солнца, ибо, согласно утверждению Гомара, каждое солнце тех [индейцев] содержало восемьсот шестьдесят лет, хотя, согласно счету самих мексиканцев, [период] был гораздо меньше. Такая манера исчислять солнцами возраст мира являлась общей и была принята в Мексике и в Перу. И, согласно их летосчислению (сuenta), годы последнего солнца исчисляются, начиная с тысяча сорок третьего года от рождества Христова.^[11] В соответствии с этим нет сомнений, что старые боги, которым (в солнце или [период] времени, предшествовавший последнему) поклонялись аборигены империи Мексики, — я хочу сказать те, кто жил шестьсот или семьсот лет назад (как они сами об этом говорят), — все они утонули в море, а вместо них изобрели многих новых богов. Из этого со всей очевидностью становится видна фальшивость того толкования, согласно которому Икона, Бакаб и Эструак являются отцом и сыном и святым духом.

Все остальные люди, обитающие в северных частях, которые соответствуют северным районам Старого Света [и] которые являются провинциями огромной Флориды, и на всех островах, не имели ни идолов, ни колдовских богов. Они поклонялись только тому, что Варрон называет природным естеством: стихиям (еlementos), морю, озерам, рекам, источникам, горам, диким зверям, змеям, пресмыкающимся и другим вещам подобного свойства — обычай, возникший и происходящий от халдеев и распространившийся среди многих и различных народов. Те [индейцы], которые ели человеческое мясо и занимали всю империю Мексику, и все острова, и значительную часть оконечностей Перу, самым скотским образом сохраняли эту дурную привычку, пока не наступило царствование инков и испанцев». Все это из [рукописи] отца Блас Валера. В другом месте он говорит, что инки поклонялись лишь Солнцу и планетам и что в этом они подражали халдеям.

Глава VII

ОНИ ПОЗНАЛИ БЕССМЕРТИЕ ДУШИ И ВСЕОБЩЕЕ ВОСКРЕШЕНИЕ

Инки-амауты считали, что человек состоит из тела и души и что души были бессмертным духом, а тело было сделано из земли, ибо они видели, как оно превращалось в нее, и называли они его халъпа-камаска, что означает одухотворенная земля. И чтобы отличить от животных (brutos), они называли его руна, что значит человек понимающий, разумный, а животных вообще они называли лъама, что значит звери. Они дали им то, что они называют душой растительной и чувствительной, но не разумную душу, ибо они видели, что они [только] растут и чувствуют. Они верили, что после этой существует другая жизнь — со страданиями для плохих и покоем для хороших [людей]. Они делили вселенную на три мира: небо они называли Ханан Пача, что означает высокий мир, куда, говорили они, уходили хорошие [люди], награждаемые за свои добродетели; они называли Хурин Пача этот мир зарождения и разложения, что означает низкий мир; они называли Уку Пача центр земли, что означает низший мир там внизу, в котором, говорили они, остаются плохие, а чтобы дать ему более крепкое имя, они называли его по-другому, а именно Супайпа Васин, что значит дом дьявола. Они не понимали что другая жизнь является духовной, а не телесной, как эта. Они говорили, что покой в высоком мире означал жить жизнью спокойной, свободной от работы и обид, которые имеют место здесь. А в противоположность [этому миру] жизнь низшего мира, который мы называем адом, была полна всяких болезней и страданий, забот и работы, которыми здесь мучаются без отдыха и какого-либо удовлетворения. Таким образом, они делили эту самую жизнь на две части: все ее радости, удовольствия и покой они отдавали тем, кто был хорошим, а страдания и работу — тем, кто был плохим. Среди услад другой жизни они не упоминают телесные наслаждения, и другие пороки, а только спокойствие души, беззаботность и покой тела от телесных работ.

Точно так же инки признавали всеобщее воскрешение, [но] не ради славы или страданий, а для этой же самой временной жизни, ибо их сознание не поднималось выше этой настоящей жизни. Они проявляли величайшую заботу о сохранении волос и ногтей, которые отрезали и стригли или вырывали расческой; они клали их в дырки или щели в стенах, а если они со временем выпадали [оттуда], любой индеец, который замечал это, поднимал их и клал в надежное место. Много раз (видя то, о чем они говорили) я спрашивал разных индейцев и в различные времена, для чего они делали это, и все они в ответ говорили мне одни и те же слова: «Знай, что все мы, родившиеся, должны вновь жить в [этом] мире (у них не было глагола, чтобы сказать воскреснуть) и души должны встать из гробниц со всем тем, что принадлежало их телам. И чтобы они не задерживались бы [в том мире] в поисках своих волос и ногтей (в тот день обязательно будут большие беспорядки и много спешки), мы кладем их здесь вместе, чтобы они могли побыстрее вырасти (sе levanten); более того, если бы было возможно, то следовало бы плевать всегда в одно место». Франсиско Лопес де Гомара, глава сто двадцать пять, рассказывая о том, как хоронили королей и великих сеньоров в Перу, говорит эти слова, которые воспроизводятся дословно: «Когда испанцы открывали эти гробницы и разгребали кости, индейцы умоляли их не делать этого, чтобы они находились бы все вместе в момент воскрешения; они также верят в воскрешение тел и бессмертие душ», и т. д. Ясно подтверждается то, о чем мы говорим, поскольку этот автор писал в Испании, не совершая поездку в Индии, а до него дошло это сообщение. Казначей (сопtador) Агустин де Сарате, книга первая, глава двенадцатая, говорит об этом почти теми же словами, и Педро де Сиеса, глава шестьдесят вторая, говорит, что те индейцы признавали бессмертие души и воскрешение тела.

Эти подтверждения (аutoridades) и подтверждение Гомары я обнаружил при чтении этих авторов после того, как сам написал о том, что узнал в этом частном [вопросе] у моих родственников в их язычестве. Они очень сильно обрадовали меня, ибо вещь — столь чуждая язычеству, как воскрешение, была похожа на мое изобретение, если бы о ней не написал какой-нибудь испанец. Я удостоверяю, что обнаружил их после того, как написал об этом, чтобы не думали, что я в подобных делах следую испанцам, однако, если я нахожу [подобные цитаты], то считаю за счастье ссылаться на них в подтверждение того, что я слышал от своих [сородичей] об их старых традициях. То же самое случилось со мной в случае с законом, который имелся против святотатствующих и прелюбодеев с женами инки или Солнца (что мы дальше увидим), ибо после того, как я написал о нем, я случайно нашел его при чтении истории генерального казначея Агустина де Сарате, что воспринял с большим удовлетворением, так как столь серьезную вещь подтверждает испанский историк. Каким путем или благодаря какой традиции инки поверили в воскрешение тел, являющееся предметом [христианской] веры, я не знаю, и не солдату, каковым я являюсь, исследовать это, и не верю я, что это можно с достоверностью выяснить, пока всевышний бог не снизойдет до раскрытия этого. Я могу только с достоверностью подтвердить, что они его признавали. Весь этот рассказ я написал в нашей Истории о Флориде, изъяв его из положенного ему места, подчинившись тем самым почтенным отцам учителям святого ордена иезуитов Мигелю Васкесу де Падилья, уроженцу Севильи, и Херониму де Прадо, уроженцу Убеды, которые мне так приказали, и я, хотя и поздно, убрал его оттуда по причинам [их] тирании; сейчас я снова возвращаю его на свое место, чтобы у здания не отсутствовал бы столь важный камень. И мы будем так укладывать другие [камни] по мере их надобности, ибо невозможно разом рассказать детские забавы и выдумки, в которые верили те индейцы, одной из которых была вера [в то], что душа покидала тело во время сна, ибо они говорили, что она не может спать, а то, что она в это время видела, являлось тем, что мы называем сном. Из-за этой пустой веры они так следили за сновидениями и толковали их, говоря, что они были предзнаменованиями и прогнозами, в соответствии с которыми нужно бояться большого зла или ждать большого добра.

Глава VIII

ПРЕДМЕТЫ, ПРИНОСИВШИЕСЯ В ЖЕРТВУ СОЛНЦУ

Многие и разнообразные предметы приносились инками в жертву Солнцу, как-то: крупные и мелкие домашние животные. Главным и наиболее ценным было жертвоприношение ягнят [лам], а затем лам (сагnего), затем бесплодных ламиц (machorras). В жертву приносили домашних кроликов и всех птиц, которые шли только на еду и на сало, и все зерновые и овощи, вплоть до травы кука, и самую изысканную одежду, сжигая все это на месте восхваления Солнца и преподнося это в знак благодарности за то, что оно создало все это для поддержания людей. Они преподносили также в качестве жертвоприношения множество питья, которое сами употребляли, приготовленного из воды и кукурузы, а во время обычных трапез, когда им приносили питье после окончания еды (ибо во время еды они никогда не пили), они окунали в первые сосуды кончик среднего пальца и, глядя на небо со смирением, отделяли от пальца каплю приставшего к нему питья (словно давая щелчок), преподнося ее Солнцу в знак благодарности за то, что оно давало им пить, а губами они целовали два или три раза воздух, что, как мы говорили, среди тех индейцев считалось знаком поклонения. Совершив это подношение из первых сосудов, они пили [потом] без всяких церемоний столько, сколько желали.

Эту последнюю церемонию или идолопоклонство я видел у некрещеных индейцев, ибо в мое время еще много стариков следовало крестить и по необходимости я некоторых крестил [сам]. Таким образом, в жертвоприношениях инки были почти или целиком подобны индейцам первоначального периода времени. Они отличались лишь тем, что не приносили в жертву ни мясо, ни кровь человека путем [его] умерщвления; скорее они прокляли это и запретили, например, пожирать его, а если некоторые историки так написали, то случилось это потому, что осведомители ввели их в заблуждение, поскольку они не указали на различие во времени и в провинциях, где и когда совершались подобные приношения в жертву мужчин, женщин и детей. И поэтому один историк пишет, рассказывая об инках, что они приносили в жертву людей; он называет две провинции, где, [как] он говорит, совершались подобные человеческие жертвоприношения: одна из них находится немногим менее чем в ста лигах от Коско (якобы в том городе инки совершали свои жертвоприношения) , а другая — одна из двух провинций с одинаковым названием, одна из которых находится в двухстах лигах к югу от Коско, а другая более чем в четырехстах к северу, из чего можно ясно констатировать, что, когда не делали различия во времени и по месту, не раз приписывали инкам многие вещи, которые они сами запретили тем, кого силой включили в свою империю, ибо все это имело место в тот первоначальный период времени до королей инков.

Я являюсь свидетелем, который много раз слышал, как мой отец и его современники сравнивали два государства — Мексику и Перу, разговаривая, в частности, о человеческих жертвоприношениях и поедании человеческого мяса, и они так хвалили инков из Перу за то, что у них не было и они не допускали этого, осыпая проклятьями индейцев Мехико, ибо и то и другое столь дьявольски совершалось как в самом, так и вне того города, как об этом рассказывает история его завоевания, которая была написана, согласно справедливой, хотя и тайной молве, тем самым [человеком], который дважды завоевывал и захватывал его, во что я лично сам верю, потому что на своей земле и в Испании я слышал об этом от достойных доверия кабальеро, которые говорили об этом с большой достоверностью. И само произведение говорит об этом же, если кто внимательно посмотрит его, и вызывает сожаление, что оно не было опубликовано под его именем, чтобы произведение обрело бы больший авторитет и автор был бы во всем подобен великому Юлию Цезарю.^[12]Возвращаясь к жертвоприношениям, мы говорим, что инки не имели и не разрешали приносить в жертву взрослых и детей, пусть даже речь шла о болезни их королей (как об этом говорит другой историк), ибо они не считали, что они болеют, как обычные люди: [болезни] считались посланцами, как говорили они, их отца Солнца, которые пришли позвать его детей, чтобы они отправились бы отдохнуть с ним на небо; вот какими были обычно слова, которые говорили те короли инки, когда они соблаговоляли умирать: «Мой отец зовет меня, чтобы я отправился отдохнуть с ним». И из-за этого тщеславия, превозносимого ими, чтобы индейцы не сомневались бы в нем и в остальных вещах, которые они, подобно этим, говорили о Солнце, выдавая себя за его сыновей, они не позволяли противоречить своей воле жертвоприношениями ради своего здоровья, ибо они сами верили, что их звали, чтобы отдохнуть. И этого хватит, чтобы нам поверили, что они не приносили в жертву мужчин, детей, женщин, а дальше мы расскажем более подробно об общих и частных жертвоприношениях, которые совершались ими, и о торжественных празднествах, посвященных Солнцу.

Входя или находясь внутри храмов, самый старший из входивших отдергивал руку от своих бровей, словно вырывая из них волосы, и, вырвав их или нет, он сдувал их в сторону идола в знак поклонения и подношения. Но так они не поклонялись королю, а только идолам, или деревьям, или другим вещам, куда проникал дьявол, чтобы поговорить с ними. То же совершали жрецы и колдуньи, когда входили в тайные углы или [иное] место, чтобы побеседовать с дьяволом, словно вынуждая то божество, которое они воображали, выслушать и ответить им, ибо тем жестом они вручали ему самих себя. Я говорю, что я также видел, как они совершали это идолопоклонство.

Глава IX

ЖРЕЦЫ, РИТУАЛЫ И ЦЕРЕМОНИИ, А СВОИ ЗАКОНЫ ОНИ ПРИПИСЫВАЮТ ПЕРВОМУ ИНКЕ

У них были жрецы, чтобы совершать жертвоприношения. Жрецы дома Солнца в Коско были все инками королевской крови; остальные службы в храме выполняли инки по привилегии. У них был верховный жрец, который должен был быть дядей или братом короля или в крайнем случае чистокровным [инкой]. У жрецов была обычная, а не специальная одежда. В остальных провинциях, где имелись храмы Солнца, которых было много, жрецами были местные уроженцы, родственники сеньоров этих провинций. Однако главный жрец (вроде епископа) должен был быть инкой, чтобы жертвоприношения и церемонии соответствовали бы церемониям метрополии; также во всех главных службах в мире или на войне они ставили инков за старших, не отстраняя местных уроженцев, чтобы не тиранить их и не проявлять к ним презрения. Точно так же у них было много домов девственниц, одни из которых хранили вечную девственность, не покидая домов, а другие были сожительницами короля; о них мы более подробно скажем дальше — об их званиях (саlidad), обетах, затворничестве, службах и [повседневных] занятиях.

Необходимо знать, что короли инки, устанавливая какой-либо закон или жертвоприношение, касавшиеся самого священного своей пустой религии или самого обычного (ргоfano) в делах своего временного правления, всегда приписывали их первому инке Манко Капаку, говоря, что он приказал все это, оставив одни из них уже в готовом виде и действующими, а другие лишь начертав, чтобы в дальнейшем его потомки усовершенствовали бы их [в соответствии] со временем. Ибо, поскольку они утверждали, что он был сыном Солнца, пришедшим с неба, чтобы править и дать законы тем индейцам; они говорили, что его отец рассказал ему и обучил законам, которые он должен был создать ради всеобщего блага людей, и жертвоприношениям, которые следовало воздавать ему в своих храмах. Они поддерживали эту сказку, чтобы она придавала авторитет всему тому, что они приказывали и повелевали. И по этой причине нельзя с уверенностью сказать, какой из инков создал тот или другой закон, ибо, поскольку у них не было письма, они также не знали о многих вещах, которые оно сохраняет для новых поколений. В действительности они сами создавали свои законы и повеления, некоторые из которых были заново приняты, а другие реформированы из старых и древних, согласно требованиям времени и надобностям. Одного из своих королей, как мы увидим из его жизни, они считают великим законодателем, который, говорят они, создал заново многие законы и исправил и расширил все те, которые уже существовали, и что он был великим жрецом, ибо ввел многие ритуалы и церемонии в их жертвоприношениях и украсил многие храмы великими богатствами, и что был он великим капитаном, который завоевал много королевств и провинций. Однако они точно не указывают, какие законы он дал, какие жертвоприношения ввел, и, поскольку они не могут найти лучшего выхода, они все приписывают первому инке, как законы, так и начало своей империи. Следуя этому запутанному порядку, мы назовем здесь первый закон, который лег в основу всего правления их государства. Изложив этот и некоторые другие законы, мы продолжим [рассказ] о завоеваниях каждого из королей, и между рассказами об их подвигах и жизни мы будем сообщать о других законах и многих их обычаях, больших празднествах, возведении [в сан] рыцаря (саbalero), службах в их домах, величии их королевского двора, чтобы разнообразие рассказываемого не делало бы чтение утомительным. Но прежде всего мне следует подобающим образом подтвердить то, что я сказал, тем, что говорят испанские историки о том же предмете.

Глава Х

АВТОР ПОДТВЕРЖДАЕТ СКАЗАННОЕ [СООБЩЕНИЯМИ] ИСПАНСКИХ ИСТОРИКОВ

Для того чтобы было видно, что то, что мы рассказали выше о происхождении и начале инков и о том, что было до них, является не моим изобретением, а общепринятым сообщением, которое индейцы передавали испанским историкам, я счел нужным привести одну из глав Педро де Сиеса де Леон, уроженца Севильи, которую он написал в первой части Хроники Перу, которая касается демаркации его провинций, их описания, основания новых городов, ритуалов и обычаев индейцев и других вещей, и т. д., это слова, которые автор дает названию своего труда. Он написал его в Перу, и, чтобы написать его с наибольшей достоверностью, он прошел, как он говорит, расстояние в тысячу двести лиг, проходящих по земле от порта Ураба до Вилья-де-Плата, которая сегодня называется Сиудад-де-Плата. В каждой провинции он записал сообщения, которые ему передавали о ее обычаях, варварских или цивилизованных (роliticos); он записал их, делая различия во времени и в веках. Он рассказывает о том, что имел каждый народ до того, как инки покорили его, и что было у них после того, как они стали царствовать над ними. Он потратил девять лет на сбор и написание сообщений, которые ему передавали, начиная от года сорок первого до года пятидесятого, и он описал то, что повстречал от Ураба до Пасто; после того как он заканчивает [описание] того, что входило в границы самих инков, он пишет отдельную главу, которая является тридцать восьмой главой его истории, в которой он говорит следующее: «В связи с тем, что в этой первой части мне много раз приходится касаться инков и сообщать о многих их хранилищах и других достойных упоминания вещах, мне показалось справедливым кое-что сказать о них в этом месте, чтобы читатели знали, кем были эти сеньоры, и ведали бы их значение, не принимая одного вместо другого, хотя у меня написана очень подробная книга специально о них и о их делах. Из сообщений, которые дают нам индейцы Коско, можно сделать вывод, что в древности был огромный беспорядок во всех провинциях этого королевства, которое мы называем Перу, и что аборигены имели так мало разума и понятия, что этому невозможно поверить, ибо они говорят, что они были очень дикими и многие ели человеческое мясо, а другие брали себе в жены своих дочерей и матерей, совершая, помимо этих, другие большие и более тяжелые грехи, совершая крупные дела с дьяволом, которому все они служили, проявляя великое уважение [к нему].

Помимо этого, были у них на холмах и высоких склонах замки и крепости, откуда выходили они, [чтобы] по причинам, весьма незначительным, начать войну одни против других, [и] они убивали друг друга и брали в плен всех, кого могли. И хотя они погрязли в этих грехах и совершали эти подлости, говорят, что некоторые из них были пристрастны к религии, что явилось причиной того, что во многих местах этого королевства были построены большие храмы, где они совершали свои моления и [где им] являлся дьявол, которому они поклонялись там, совершая перед идолами огромные жертвоприношения и обряды (supersticiones). И, поскольку люди этих королевств жили таким образом, в провинциях Кольяо и в других местах появились великие тираны, которые вели одни против других великие войны и совершали многие убийства и грабежи. И с одними и другими [народами] случались многие несчастья, так что были разрушены многие замки и крепости и все время между ними существовала вражда, чему немало радовался дьявол, враг человеческого рода (natura humana ), ибо было потеряно столько душ.

Такова была судьба всех провинций Перу, [когда] появились брат и сестра, о которых индейцы рассказывают великие чудеса и весьма забавные сказки; одного из них звали Манко Капак. Кто захочет, сможет познакомиться с ними в мною упомянутой книге, когда она выйдет в свет. Этот Манко Капак основал город Коско и установил законы для их соблюдения; и он, и его потомки назывались инками, что должно означать и говорить короли, или великие сеньоры. Они могли так много, что завоевали и правили [землями] от Пасто до Чили. И их знамена видели в местах к югу от реки Мауле и на севере от реки Ангасмайо, и эти реки были оконечностями их империи, которая была столь огромной, что от одного [ее] конца до другого было больше тысячи трехсот лиг. И построили они огромные крепости и хранилища [для продуктов], и во всех провинциях они поставили капитанов и правителей. Они совершили столь великие дела и имели такое великолепное правление, что мало кто в мире имел преимущество перед ними. Они обладали большой живостью ума и умели вести счет огромными цифрами (tenian gran cuenta) без письма, ибо таковое не было обнаружено в этих частях Индий.

Они привили хорошие привычки всем своим подданным и приказали им носить одежду и охоты вместо башмаков, которые подобны сандалиям. Они придавали огромную важность бессмертию души и другим таинствам природы. Они верили в существование сотворителя мира (hacedor de las соsas), а Солнце они считали верховным божеством, которому они построили великие храмы. И, обманутые дьяволом, они поклонялись ему в деревьях и в камнях, как язычники. В главных храмах у них жили в большом количестве очень красивые девственницы, [что] соответствовало тому, что имело место в Риме в храме Весты, и они соблюдали почти те же уставы, как и те [весталки]. На военную службу они подбирали храбрых капитанов и по возможности самых верных. Они обладали великолепным умением без войны делать из врагов друзей. А тех, кто поднимался против них, они карали с огромной строгостью и немалой жестокостью. И (как я говорю) у меня написана книга об этих инках, [и] хватит сказанного для тех, кто читает настоящую книгу, чтобы они поняли, кем были эти короли и то многое, что значили они, и на этом я возвращаюсь к своему пути».

Все это содержит глава тридцать восьмая, где он, суммируя, сходно говорит о том, что мы говорим и будем говорить весьма подробно о идолопоклонстве, завоеваниях и правлении в мире и на войне этих королей инков; и того же самого он будет касаться дальше на протяжении восьмидесяти трех глав, которые он пишет о Перу, и всегда он говорит с похвалой об инках. И в провинциях, где, [как] он рассказывает, приносили в жертву людей, и ели человеческое мясо, и ходили голыми, и не умели возделывать землю, и имелись другие злоупотребления, как поклонение низким и грязным вещам, он всегда говорит, что с господством инков исчезали эти дурные привычки и принимались [обычаи] инков. А говоря о тех многих провинциях, в которых существовали эти вещи, он говорит, что туда еще не дошло правление инков. И касаясь провинций, в которых не было таких варварских обычаев и где [индейцы] жили в определенной чистоте, он говорит: «Эти индейцы стали лучше в империи инков». Таким образом, он всегда отдает им честь за то, что они уничтожили дурные злоупотребления и улучшили хорошие обычаи, и мы сошлемся на него в нужных местах, повторив его собственные слова. Кто же хочет подробно ознакомиться с ними, пусть прочтет тот его труд, и он увидит проделки дьявола в обычаях индейцев, которые человеческое воображение даже при желании не может себе представить, столь непристойными [были] они. Но, если смотреть на них, как на порождения дьявола, нам не следует ужасаться, ибо он обучал античное язычество тому же, чему и сегодня обучает [язычество], которое не пришло к познанию света католической веры.

Во всей той своей истории, говоря во многих случаях, что инки или их жрецы беседовали с дьяволом и [что] были у них другие великие суеверия, он никогда не говорит, что они приносили в жертву взрослых людей или детей. Только рассказывая об одном храме рядом с Коско, он говорит, что там приносилась в жертву человеческая кровь, которую добавляли в определенное хлебное тесто, извлекая ее кровопусканием между бровей, как мы расскажем об этом в должном месте, а не убиением детей или [взрослых] людей. Он застал, как он говорит, многих курак, которые были знакомы с Вайна Капаком, последним из королей, от которых получил много сообщений, которые он записал, и тогдашние [сообщения] (которым пятьдесят с лишним лет) отличались от нынешних, ибо они были более свежими и более близкими к тому времени. Он говорит все это, чтобы выступить против мнения тех, кто заявляет, что инки приносили в жертву людей и детей, чего они в действительности не делали. Пусть же читают это те, кто пожелает, ибо какое это имеет значение, если в идолопоклонство можно все включить, однако столь бесчеловечную вещь все же нельзя говорить, если не очень твердо знаешь о ней. Отец Блас Валера, говоря о древности Перу и о жертвоприношениях, которые инки приносили Солнцу, признавая в нем отца, говорит следующие слова, воспроизводимые дословно: «В честь Солнца его наследники совершали великие жертвоприношения, [закалывая] лам и других животных, но никогда не людей, как неправильно утверждали Поло и те, кто следовал ему». И т. д.

То, что первые инки, как мы рассказывали, вышли из лагуны Тити-кака, говорит также Франсиско Лопес де Гомара во Всеобщей Истории Индий, глава сто двадцатая, где он говорит о происхождении Ата-вальпы, которого испанцы захватили в плен и убили. Об этом же говорит Агустин де Сарате, генеральный казначей имущества его величества, в истории, которую он написал о Перу, книга первая, глава тринадцатая, и высокочтимый отец Хосе де Акоста из ордена иезуитов говорит то же самое в знаменитой книге, которую он написал о Естественной и моральной философии Нового мира, книга первая, глава двадцать пятая, множество раз восхваляя в этом труде инков, [и], таким образом, мы не говорим новые вещи, и мы, как индеец, уроженец тех земель, лишь расширяем и удлиняем собственным сообщением сообщение, которое испанские историки, будучи иноземцами, укоротили, поскольку не знали в совершенстве язык и не впитали с [материнским] молоком те сказки и правдивые [истории], как я их впитал в себя; и мы пойдем дальше вперед, чтобы сообщить о порядках, которым следовали инки в правлении своим королевством.

Глава XI

ОНИ РАЗДЕЛИЛИ ИМПЕРИЮ НА ЧЕТЫРЕ ОКРУГА. ОНИ РЕГИСТРИРОВАЛИ ВАССАЛОВ

Короли инки разделили свою империю на четыре части, называя ее Тавантин-суйу, что означает четыре части мира, соответствовавшие четырем основным частям света: восток, запад, север и юг. Точкой или центром [империи] они поставили город Коско, что на особом языке инков означает пупок земли: они называли его ввиду большого сходства с пупком, ибо вся территория Перу является длинной и узкой, как человеческое тело, а тот город находится почти посредине. Восточную часть они называли Анти-суйу, по [имени] одной провинции, которая находилась на востоке и называлась Анти, из-за которой они также называли Анти ту огромную цепь заснеженных гор, которая проходит вдоль востока Перу, чтобы было понятно, что она находится на востоке. Западную часть они называли Кунти-суйу, по [имени] другой очень маленькой провинции, называвшейся Кунти. Северную часть они называли Чинча-суйу, по [имени] большой провинции, называвшейся Чинча, расположенной на севере от города. А южный округ они называли Кольа-суйу, по [имени] Другой огромнейшей провинции, называвшейся Кольа, которая расположена на юге. Под этими четырьмя провинциями понимались все земли, которые имелись в направлении этих четырех частей [света], даже если они уходили на многие лиги дальше за пределы провинций, как королевство Чили, которое, хотя и находилось в шестистах лигах на юг от провинции Кольа, относилось к округу Кольа-суйу, а королевство Киту принадлежало к округу Чинча-суйу, будучи расположено в четырехстах лигах на север от Чинча. Таким образом, упомянуть название тех округов означало то же самое, что сказать на востоке, на западе и т. д. И четыре главные дороги, которые выходят из того города, они называют точно так же, ибо они идут в те четыре части королевства.

Чтобы заложить начало и фундамент своего правления, инки придумали закон, который, как им казалось, поможет им предупредить и предотвратить зло, которое могло бы родиться в их королевствах. Для этого они приказали, чтобы в больших и малых селениях их империи все жители были бы зарегистрированы в декуриях по десять [человек] и чтобы один из них, которого назначали декурионом, руководил бы девятью [другими]. Пять декурий, каждая по десять [человек], имели другого высшего декуриона, который руководил пятьюдесятью [остальными]. Две декурий по пятьдесят [человек] имели другого старшего, наблюдавшего за сотней [человек]. Пять декурий по сто [человек] были подчинены другому капитану-декуриону, который заботился о пятистах [людях]. Для двух рот (соmpanias) по пятьсот [человек] требовался генерал, который имел власть над тысячей [человек]; и декурий не превышали тысячу жителей, потому что они говорили: чтобы один [человек] хорошо разбирался бы в своих делах, достаточно было поручить ему тысячу человек. Таким образом, были декурий по десять, пятьдесят, сто, пятьсот [и] тысяча [человек] во главе со своими декурионами или командирами отделения (саbо dе еscuadra), находившимися в субординации один у другого, младшие у старших, [и] так до последнего и самого главного декуриона, которого мы называем генералом.

Глава XII

ДВЕ СЛУЖБЫ, КОТОРЫЕ НЕСЛИ ДЕКУРИОНЫ

Декурионы десятка были обязаны нести две службы в отношении [людей] своей декурий или отделения: в одном случае он должен был выступать их прокуратором (ргосurador), чтобы помогать им своими заботами и просьбами по возникавшим у них нуждам, сообщая о них губернатору или любому другому министру, в обязанности которого входило их обеспечение, как-то просить семена, если их не хватало для сева или для питания, или шерсть для одежды, или перестройку дома, если он развалился, или сгорел, или в случае любой другой большой или малой нужды; другая служба обязывала его быть прокурором (fiscal) и обвинителем в случае любого преступления, которое совершал любой из [людей] его отделения; каким бы незначительным [начальником] он не был бы, он был обязан сообщить о случившемся старшему декуриону, которому надлежало наказать за это преступление, или [сообщить] другому, еще более старшему, ибо соответственно с серьезностью преступления (ресаdo) имелись судьи, одни старше других, а другие [старше] этих, чтобы всегда имелся бы [судья], который быстро наказал бы [виновного], и не было бы нужды идти один и много раз по каждому преступлению к старшим судьям с апелляцией, а от них — к верховным судьям королевского двора. Они говорили, что если имеется отсрочка наказания, то многие решаются на нарушение закона, ибо гражданские дела из-за множества апелляций, доказательств и дефектов обретали бессмертие, и бедняки, чтобы избежать подобных неприятностей и проволочек, считают необходимым отказываться от своих справедливых [претензий] и теряют свое имущество, ибо, чтобы взыскать десять, нужно истратить тридцать. Поэтому у них было предусмотрено, чтобы в каждом селении был судья, который выносил окончательное решение по делам, которые возникали между жителями, исключая те, которые возникали между одной и другой провинциями о пастбищах или об их границах, для решения которых инка направлял специального судью, как мы скажем об этом дальше.

Любой из младших или старших начальников, который был недостаточно внимателен для хорошего несения службы прокуратора, навлекал на себя наказание и наказывался за это более или менее строго, соответственно нужде, которой благодаря его небрежности не была оказана помощь. А тот, кто не выдвинул обвинения в связи с преступлением подчиненных, запоздав с ними хотя бы на один только день без достаточной причины, превращал чужое преступление в свое, и его наказывали за две вины, один раз за плохое выполнение своей службы, а другой — за чужое преступление, которое за то, что он умолчал о нем, становилось его собственным. И, поскольку каждый из них, будь то начальник или подчиненный, имел [над собою] прокурора, который следил за ним, они старались со всем вниманием и прилежанием хорошо исполнять свою службу и выполнять свои обязанности. И отсюда не было у них бродяг и бездельников, [и] никто не решался совершать дела, которые не следовало [делать], потому что рядом находился обвинитель, а наказание было строгим, в большинстве своем — смертная казнь, каким бы легким не было бы преступление, ибо они говорили, что наказывали их не за совершенное ими преступление, не за чужую обиду, а за нарушение приказа и слова инки, которого они уважали, как бога. И даже если пострадавший отказывался от жалобы или не выдвигал ее, все равно действовала служба правосудия или [дело шло] по обычным каналам прокураторов или начальников, и [обвиняемому] следовало в соответствии с его званием полное наказание, которое закон предусматривал для каждого преступления: или смертная казнь, или наказание плетью, или изгнание, или другие подобные [вещи].

Детей прихожан наказывали за совершенное ими преступление, как и всех остальных, в соответствии с серьезностью их вины, даже если это было всего лишь то, что называют детскими проказами. Они проявляли уважение к возрасту [правонарушителя], снижая или усиливая наказание в зависимости от его неведения; а отца наказывали жестоко за то, что он не воспитал и не исправил своего сына с детства, чтобы из него не вышел проказник и [человек] дурных привычек. В обязанности декуриона входило обвинение сына за любое преступление, так же как и [его] отца, в связи с чем они воспитывали детей с такой заботой, чтобы они не проказничали, не безобразничали ни на улицах, ни в полях; [и] поэтому, помимо естественной склонности к кроткости, которая свойственна индейцам, благодаря родительскому воспитанию дети вырастали такими прирученными, что не было разницы между ними и ягнятами.

Глава XIII

О НЕКОТОРЫХ ЗАКОНАХ, КОТОРЫЕ ИНКИ ИМЕЛИ В СВОЕМ ПРАВЛЕНИИ

У них никогда не применялось денежное наказание, ни конфискация имущества, ибо, говорили они, наказывать за счет имущества и сохранять жизнь преступникам не проявление стремления освободить государство от плохих [людей], а лишь изъятие имущества у преступников, предоставляющее им большую свободу для того, чтобы они совершали бы еще большее зло. Если какой-нибудь курака восставал (что у инков подвергалось самым жестоким наказаниям) или совершал иное преступление, которое заслуживало смертную казнь, даже если она приводилась в исполнение, наследника не лишали его [общественного] положения, а оставляли за ним его права, разъясняя вину и наказание его отца, чтобы он предостерегся бы от подобного же. В отношении этого Педро де Сиеса де Леон говорит в двадцать первой главе то, что следует: «Чтобы местные жители не испытывали к ним ненависти, они предусмотрительно никогда не отнимали владения касиков у тех, кто вступал в него по наследству и был местным жителем. А если случалось, что кто-нибудь совершал преступление или был виновен в том, что заслуживало лишения прав на владение поместьем, которое он имел, они передавали и доверяли земли, подвластные тому касику, его сыновьям или братьям и приказывали, чтобы все подчинились бы им», и т. д. Досюда Педро де Сиеса. То же самое соблюдали они на войне, дабы капитаны, уроженцы провинций, из которых они брали людей для войны, никогда с ними не расставались; они оставляли их на службе даже [в ранге] мастера боя (maesse de campo), а им придавали в качестве старших других капитанов королевской крови, и они очень радовались службе помощника (teniente) инки, говоря, что они, будучи его министрами и солдатами, становились как бы [его] частью, что воспринималось вассалами как величайшая милость. Судья не имел права по своему усмотрению выбирать наказание, которое предусматривал закон, а только применял его со всей строгостью под страхом смерти за нарушение королевского приказа. Они говорили, что если разрешить судье наказывать по своему усмотрению, то был бы нанесен ущерб величию закона, созданного королем в согласии и с понятием столь серьезных и опытных людей, какими являлись [члены] совета, опыта и серьезности которых не хватало отдельным судьям, и что это способствовало бы продажности судей и открывало бы дверь либо путем подкупа, либо путем уговоров для покупки каждому для себя правосудия, в результате чего в государстве появились бы огромнейшие беспорядки, ибо каждый судья присуждал бы то, что ему хотелось, и поэтому не было смысла, чтобы кто-либо становился бы для себя самого законодателем, а не исполнителем того, что приказывал закон, каким бы строгим он ни был. Действительно, взирая на строгость тех законов, ибо большинство из них (каким бы легким не было бы преступление, как мы говорили) предусматривало смертную казнь, можно сказать, что это были варварские законы; однако, внимательно изучая пользу, которую та самая строгость приносила государству, можно сказать, что то были законы благоразумных людей, которые стремились вырвать зло из своего государства, потому что, [коль скоро] наказание по закону исполнялось столь строго, а люди, естественно, любят жизнь и питают отвращение к смерти, они начинали испытывать отвращение к преступлению, которое причиняло им [смерть]; из этого получалось, что в течение года совершалось едва лишь одно преступление, которое подлежало наказанию во всей империи инков, ибо вся она, имея тысячу триста лиг в длину и такое разнообразие народов и языков, управлялась одними и теми же законами и правилами, словно она была только единым домом. Для того чтобы те законы выполнялись бы с любовью и уважением, имело также большое значение то, что они считали их божественными, ибо как они в своей никчемной религии считали своих королей сыновьями Солнца, а Солнце — богом, так для них было божественным указанием любое обычное приказание короля, сколько бы он сам не издавал частных законов ради общего блага. И так говорили они, что Солнце приказывало издать их и открывало их своему сыну инке, и отсюда повелось, что [любого] нарушителя закона считали святотатцем и анафемой, даже если не было известно его преступление. И много раз случалось так, что преступники, обвиняемые своим собственным сознанием, шли признаться правосудию в своих тайных грехах, ибо, помимо того, что они верили, что душа их будет подвергнута наказанию, они верили как в весьма достоверное в то, что из-за их дел и из-за их греха в государство придут беды, как-то: болезни, смерть, и дурные годы, и любое другое всеобщее или частное несчастье, и они говорили, что хотели бы умиротворить своего бога своею смертью, чтобы он из-за их греха не направлял бы миру больше зла. И из-за этих публичных признаний, как я понимаю, появилось у испанских историков желание утверждать, что индейцы Перу тайно исповедовались, как делаем мы, христиане, и что были у них избранные духовники, что порождено неправильными сообщениями индейцев, которые так говорят, чтобы угодить испанцам и снискать их расположение, отвечая на вопросы, которые они им задают, в соответствии с желанием того, кто их спрашивает, а не в соответствии с правдой. Это правда, что у индейцев не было тайных исповедей (я говорю об [индейцах] Перу и не касаюсь других народов, королевств или провинций, которых я не знаю), а были лишь публичные исповеди, как мы рассказали, [когда] они просили [для себя] примерного наказания.

У них не существовала апелляция одного суда к другому в любом деле, гражданском или уголовном, ибо, поскольку судья не имел возможности Принимать решение по своему усмотрению, а просто применялся в первом же приговоре закон, который предусматривал то дело [по аналогии], и судебное дело закрывалось, хотя по причине правления тех королей и образа жизни их вассалов лишь немногие гражданские дела содержали то, что следовало рассматривать в судебном порядке. В каждом селении имелся судья для возникавших там дел, который был обязан применить закон в течение пяти дней, заслушав обе стороны. Если же возникало какое-нибудь дело большей значимости и жестокости, чем обычное, требовавшее более высокопоставленного судьи, оно поступало в столичное селение той провинции, и там выносился по нему приговор, ибо во главе каждой провинции стоял старший губернатор для любого дела, которое могло в ней возникнуть, чтобы никто из тяжущихся не покидал своего селения или своей провинции, чтобы просить правосудия. Потому что короли инки хорошо понимали, что бедным из-за их бедности было тяжело искать для себя правосудия вне своей земли [и] во многих судах в связи с расходами, которые требовались, и неприятностями, которые появлялись, ибо часто это обходится дороже, чем то, о чем они будут просить, в результате чего они стали бы отказываться от их правосудия, главным образом если им пришлось бы судиться с богатыми и могущественными, которые благодаря своей силе душат правосудие для бедных. Те князья, желая избавить их от этих неприятностей, запретили, чтобы судьи принимали решение по своему усмотрению, чтобы имелось бы много судебных инстанций (tribunales), чтобы тяжущиеся не покидали свои провинции [в поисках правосудия]. О приговорах, которые выносили по делам обычные судьи, они каждый месяц делали сообщения другим старшим судьям, а те — другим, более старшим, которые находились при королевском дворе; они были разных рангов, соответствовавших характеру и серьезности дел, потому что во всех министерствах (ministerios) государства существовал порядок [прохождение дел] от младших к старшим вплоть до высших [чиновников], каковыми являлись президенты (ргеsidentes) или вице-короли (visorreyes) четырех частей империи. Сообщения направлялись для того, чтобы было видно, имело ли место правильное правосудие, чтобы младшие судьи не проявляли бы небрежности в его осуществлении, и, если они его не осуществляли, их строго наказывали. Это было подобно тайным проверкам на месте (гесidencia), которые осуществлялись каждый месяц. Формой передачи таких сообщений инке и его [людям] из его верховного совета были узлы, завязывавшиеся на шнурах разного цвета, которыми они объяснялись, как на цифрах, ибо узлы такого и такого цвета говорили о преступлениях, которые были наказаны, а определенные ниточки различного цвета, которыми были перехвачены более толстые шнуры, говорили о наказаниях, которые были осуществлены, и о законах, которые были применены. И таким образом они понимали друг друга, ибо не имели письма (letras), а дальше мы отдельно напишем главу, в которой будет дано более длинное сообщение о способе счета, который они имели, [применяя] эти узлы, ибо действительно у испанцев много раз вызывало восхищение, как их лучшие [испанские] счетчики ошибались в своей арифметике, а индейцы были столь точны в своих делениях и сложениях (соmpanias), которые, чем труднее были, тем легче казались, потому что те [индейцы], которые обращались с ними, занимались только этим днями и ночами и были искуснейшими в этом деле.

Если возникал какой-либо спор между двумя королевствами или провинциями о границах или пастбищах, инка направлял судью из тех, кто был королевской крови, который, получив информацию и осмотрев своими глазами то, что устраивало каждую из сторон, пытался примирить их, и достигнутое примирение становилось приговором от имени инки, который становился нерушимым законом, словно его провозгласил сам король. Когда же судья не мог примирить стороны, он делая сообщение инке о проделанном им с изложением того, что устраивало каждую из сторон и в чем они имели затруднения, на основе чего инка выносил приговор, становившийся законом, а когда его не удовлетворяло сообщение судьи, он приказывал приостановить тяжбу до первого посещения, которое он совершит в тот округ, чтобы, посмотрев своими глазами, он бы сам вынес приговор. Вассалы рассматривали это как величайшую милость и благосклонность инки.

Глава XIV

ДЕКУРИОНЫ ВЕЛИ СЧЕТ ТЕМ, КТО РОЖДАЛСЯ И УМИРАЛ

Возвращаясь к [вопросу] о начальниках или декурионах, мы говорим, что, помимо двух выполнявшихся ими служб — покровителя и обвинителя, их заботой было ежемесячное сообщение старшим, от ранга к рангу, о тех, кто умер и родился обоих полов, и, следовательно, в конце каждого года королю сообщали о тех, кто умер и родился в том году и тех, кто уходил на войну и умер на ней. Тот же закон и порядок, поднимаясь от ранга к рангу, существовали на войне между командирами (саbo) отделений, младшими лейтенантами (аlferez), капитанами, мастерами боя и генералом; они несли те же службы обвинителя и покровителя своих воинов, и отсюда появилось столь точное передвижение в самый яростный момент войны, равно как спокойствие в мире и среди королевского двора. Они никогда не разрешали грабить селения, которые захватывали, даже если захватывали их силой оружия. Индейцы говорили, что в любом государстве, каким бы огромным не было бы внимание, которое уделялось наказанию за первое же преступление, если в нем не хватало прилежания выкорчевывать дурную траву с появлением ее ростков, оставались безнаказанными [преступления], совершенные повторно, в третий и в бесконечное множество раз; и что правление не являлось хорошим и не было желания пресечь зло, если [власти] ждали появления жалобщиков, чтобы наказать злодеев, ибо многие пострадавшие не хотели жаловаться, чтобы их позор не стал публичным, и они выжидали [случая], чтобы отомстить за себя своими руками, в результате чего в государстве возникали великие скандалы, избежать которых можно было соблюдением правосудия в отношении каждого жителя и наказанием за служебные преступления, не дожидаясь жалующейся стороны.

Этих декурионов звали по численному составу их декурий: первые назывались чунка камайу, что означает тот, на кого возложены десять; название составлено из [слова] чунка, означающего десять, и камайу — тот, на кого возложено, и подобным образом поступали с остальными числами, которые мы, чтобы избежать многословности, не будем называть на этом же языке; хотя для любознательных [людей] это было бы приятно узнать: увидеть два или три числа, подвергнутых умножению и соединенных со словом камайу, которое служит также для многих других обозначений в соединении с другим именем или глаголом которые раскрывали бы, что именно возложено; а это же самое , название (nombre) чунка камайу в другом значении обозначает вечный игрок [в карты] — тот, кто носит карты в капюшоне плаща, как гласит пословица, потому что они называют [словом] чунка любую игру, поскольку все они имеют числовой счет; а так как все числа оканчиваются на десять, они взяли число десять для [обозначения слова] игра и, чтобы сказать сыграем, они говорят чункасум, что ради точности значения сказанного следовало бы так передать: будем считать десятками или числами, что означает сыграть. Я рассказал об этом, чтобы было видно, сколько различных значений имеют те индейцы для одного и того же слова, по причине чего весьма затруднительно усвоить до конца (гаiz) особенности того языка.

По каналам этих декурионов инка, и его вице-короли, и губернаторы каждой провинции и царства знали, сколько вассалов было в каждом селении, чтобы без нанесения ущерба распределить [их] вклад в общественные работы, которые они были обязаны делать сообща в своих провинциях, как-то: [строительство] мостов, дорог, шоссе и королевских зданий и на других подобных службах, а также чтобы направлять людей на войну, как солдат, так и носильщиков. Если кто-либо возвращался с войны без разрешения, его капитан, или его младший лейтенант, или командир отделения, а в селении его декурион обвиняли его и наказывали смертной казнью за измену и предательство, [поскольку] он оставил без защиты на войне своих товарищей, и родных, и своего капитана, и, наконец, инку или генерала, который представлял его особу. Ради другой цели, помимо контрибуций и выделения людей для войны, инка приказывал, чтобы каждый год было известно число вассалов всех возрастов, имевшихся в каждой провинции и в каждом селении, а также чтобы было известно бесплодие или изобилие каждой провинции, и делалось это для того, чтобы можно было знать и предусмотреть, количество продовольствия, которое было необходимо предоставить им в помощь в годы бесплодия и нехваток урожая, а также чтобы знать необходимое количество шерсти и хлопка, чтобы дать им его своевременно для одежды, как мы скажем [об этом] в другом месте. Инка приказывал, чтобы все это было известно и предусмотрено на случай необходимости, чтобы не было задержки в оказании помощи вассалам, когда у них возникнет [такая] необходимость. По причине столь предусмотрительной заботы, которую инки проявляли ради блага своих вассалов, отец Блас Валера много раз повторяет, что никоим образом их не следует называть королями, а очень благоразумными и усердными защитниками сирот. А индейцы, чтобы сказать все это одним словом, называли их любящий бедняков.

Чтобы губернаторы и судьи не относились небрежно к своим службам, как и любые другие младшие министры, или слуги во владениях Солнца, или инки, имелись наблюдатели и следователи, которые тайно пребывали в их областях, наблюдая и следя за тем злом, которое творили эти чиновники, и сообщали об этом старшим, которым надлежало наказывать своих подчиненных, чтобы они их наказали. Они назывались тукуй рикок, что означает тот, кто видит все. Эти чиновники и любые другие, которые имели отношение к правлению государством, или к королевскому казначейству, или любому другому министерству, все они подчинялись младшие старшим, чтобы никто не допускал небрежности в своей службе. Любой судья, или губернатор, или иной младший министр, который был уличен в нарушении правосудия в своей юрисдикции или совершивший любое иное преступление, наказывался значительно строже, чем любой простой [подданный] за одинаковое преступление, и, чем выше было его министерство, тем строже было наказание, ибо они говорили, что нельзя терпеть, чтобы тот, кто был избран для вершения правосудия, совершал бы злодеяния, или совершал преступления, будучи назначен карать за них, что это было оскорблением Солнца и инки, который избрал его, чтобы он был лучшим среди всех его подданных.

Глава XV

ИНДЕЙЦЫ ОТРИЦАЮТ: ИНКА КОРОЛЕВСКОЙ КРОВИ НИКОГДА НЕ СОВЕРШАЛ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Не было обнаружено, или они скрывают, что какой-либо инка королевской крови подвергался бы наказанию по крайней мере публично: индейцы говорят, что [инки] никогда не совершали преступлений, которые заслуживали бы публичного и примерного наказания, ибо учение их отцов и пример их старших и всеобщая молва (voz соmun) о том, что они были сыновьями Солнца, рожденными для того, чтобы обучать и приносить добро остальным [людям], держали их в такой сдержанности и добропорядочности, что они скорее были примером для государства, нежели [поводом] для скандала; они также говорили, что у них не было [побудительных] причин, которые обычно являются основаниями для преступлений, как-то: страсть к женщинам, или алчность к богатствам, или желание мести, ибо, если они желали красивых женщин, им было дозволено иметь их столько, сколько они хотели, и любая красивая девушка, которую они пожелали бы и попросили бы ее отца прислать ее, инка знал, что в этом не только не откажут, а что ее должны отдать ему с огромным проявлением благодарности за то, что он пожелал снизойти, чтобы взять ее в наложницы или служанки. То же самое имело место с богатствами, ибо у [инков] никогда не было в них недостатка, чтобы брать чужие, или позволить подкупить себя из-за необходимости, потому что всюду, где они пребывали с правительственными поручениями или без них, в их распоряжении находились все богатства Солнца и инки, как их губернаторов. А если требовалось, то губернаторы и [представители] правосудия были обязаны дать им из одного или другого [богатства] все, в чем они нуждались, ибо они говорили, что они, будучи сыновьями Солнца и братьями инки, владели (tenian) частью того богатства, в которой нуждались. У них также не было случая, чтобы они убили или ранили кого-либо по причине мести или негодования, ибо никто не мог оскорбить их, так как им скорее поклонялись, поскольку они стояли на втором месте после королевской особы, а если кто-либо, каким бы великим сеньором он ни был, вызывал гнев какого-нибудь инки, это являлось святотатством и оскорблением самой королевской персоны, за что он подвергался очень тяжелым наказаниям. Однако можно также утверждать, что неизвестны случаи наказания индейцев за нанесение оскорбления чести или богатству лично какому-нибудь инке, ибо такого не случалось, потому что они считали их богами, как не было также случая наказания какого-нибудь инки за его преступления, что они сопоставляют одно с другим, ибо индейцы не хотят признаться в нанесении оскорбления инкам или в том, что инки совершали тяжелые преступления, [а если] испанцы спрашивают их об этом, они сразу же выражают свое возмущение. И отсюда появилось среди испанских историков высказывание одного из них, что существовал закон, по которому ни один инка не должен был умирать, каким бы не было бы его преступление. Подобный закон для индейцев был бы скандалом, если бы, как говорили [испанцы], он давал им разрешение совершать по своему желанию сколько угодно зла, и что они имели один закон для себя, а другой для остальных. Они прежде низвергли бы его и лишили [права называться человеком] королевской крови и наказали бы его самым строгим и суровым образом, ибо, будучи инкой, он стал аукой, что значит тиран, предатель, неверный.

Педро де Сиеса де Леон, рассказывая о правосудии инков, глава сорок четвертая, говорит относительно военной службы: «А если в камарке земель совершались какие-либо оскорбления или грабежи, они наказывались с великой строгостью, [и] сеньоры инки проявляли в этом такую справедливость, что готовы были подвергнуть наказанию даже своих собственных сыновей», и т. д. А в главе шестидесятой, рассказывая об этом же правосудии, он говорит: «И, следовательно, если кто-либо из тех, кто шел с ним из одного места в другое [и] дерзал проникнуть на посевы или в дома индейцев, хотя бы убыток, нанесенный им, не был бы большим, он приказывал казнить его», и т. д. Все это говорит тот автор, не делая различия между инками и неинками, потому что их законы были общими для всех. Гордость быть сыном Солнца являлась тему что больше всего заставляло их проявлять порядочность (ser bueno), чтобы иметь преимущество над другими как в доброте, так и в происхождении, чтобы индейцы верили, что и то и другое досталось им по наследству. И они так верили и так считали со всей убежденностью, что, когда какой-нибудь испанец говорил, восхваляя что-либо, что сделали короли и кто-либо из их родственников, индейцы отвечали: «Не поражайся, ведь они были инками». А если он, наоборот, хулил что-либо плохо сделанное, они говорили: «Не верь, что какой-либо инка сделал так, а если он сделая это, то не был инкой, а был бастардом подкидышем», как они говорили об Ата-Вальпе за предательство, которое он совершил в отношении своего брата Васкара инки, законного наследника, как мы расскажем об этом более подробно в должном месте.

Для каждого из четырех округов, на которые они разделили свою империю, инка имел советы войны, правосудия, имущества. Эти советы имели для каждого министерства своих министров с подчинением младших старшим, вплоть до низших, каковыми являлись декурионы десяток, которые по ранжиру сообщали один другому о всем том, что имелось в империи, доводя эти сведения до высших советов. Имелось также четыре вице-короля — у каждого округа свой: они были председателями советов своего округа; они получали суммированные сведения о том, что происходило в королевстве, чтобы поставить об этом в известность инку; они немедленно допускались к нему и были верховными губернаторами своих округов. Они должны были быть инками чистой крови, опытными в мире и на войне. Инка давал [только] им приказ о том, что надлежит делать в мире или на войне, а они [передавали его] своим министрам от ранга к рангу, вплоть до последних [чиновников]. И на этом сейчас достаточно о законах и правлении инков. Дальше, в повествование об их жизни и делах, мы будем вплетать самые значительные [их] дела.

Глава XVI

ЖИЗНЬ И ДЕЛА СИНЧИ РОКА, ВТОРОГО КОРОЛЯ ИНКОВ

Инку Манко Капака сменил его сын Синчи Рока; [его] собственным именем было Рока (р произносится, как простое); на всеобщем языке Перу оно ничего не означает; на особом языке инков оно должно было что-то [означать], хотя я не знаю что. Отец Блас Балера говорит, что рока означает зрелый и благоразумный князь, однако он не говорит, на каком языке [это сказано]; так же, как мы, он отмечает мягкое произношение р. Он говорит это, рассказывая о превосходствах Инки Рока, которые дальше мы увидим. Синчи является прилагательным, оно означает храбрый, потому что, говорят, он был [человеком] отважной души и огромной силы, хотя и не использовал [эти качества] на войне, ибо он ни с кем не воевал. Но в борьбе, беге и прыжках, в метании камня и копья и в любом другом силовом упражнении он не имел себе равных среди всех [людей] своего времени.

Этот князь, торжественно исполнив церемонию похорон своего отца и приняв корону его королевства, каковой являлась разноцветная тесьма, предложил увеличить свое царство (senorio), для чего он приказал созвать самых главных курак, которых оставил ему его отец, и со всеми ими он имел долгий и торжественный разговор, а среди прочих вещей он сказал им, что его отец, когда пожелал вернуться на небо, оставил ему приказ обращать индейцев к познанию и поклонению Солнцу, и что во исполнение его он предлагает отправиться созывать соседние народы, и что он посылает их и поручает им эту самую заботу, ибо, называя себя именем инка, как [и] их собственный король, они должны выполнять ту же самую обязанность служения Солнцу, их общему отцу, ради блага и пользы своих соседей (саmarcanos), которые так нуждались в том, чтобы их вырвали бы из скотства и тупости, в которых они жили, и они на собственном примере могли показать преимущества и блага, которыми обладали в настоящем, столь отличном от прошлой жизни до прихода инки, их отца, и этим они помогут ему покорить тех варваров, чтобы они, увидя полученные ими выгоды, с наибольшей легкостью шли бы получить другие подобные [благодеяния].

Кураки ответили, что они готовы и повинуются своему королю, даже если нужно будет пойти в огонь ради его любви и служения [ему]. На этом они закончили свой разговор и назначили день отправления [в путь]. Пришло время; инка направился в добром сопровождении из своих [людей] и пошел он в направлении Кольа-суйу, который находился на юге от города Коско. Они собрали индейцев, уговаривая их добрыми словами, [своим] примером, чтобы они приняли бы вассальную зависимость и господство инки и поклонение Солнцу. Индейцы из народов пучина и чанчи, граничившие с теми оконечностями [владений инки], крайне простые по своим природным данным и необычайно легко верящие любой новости, как все индейцы, видя пример покорившихся [индейцев], что для них было самым убедительным [доводом] в любом деле, легко покорились инке и пошли под власть его империи. И на протяжении тех лет, которые он прожил, указанным нами путем мало-помалу без оружия и иных усилий (seccesso), о которых следовало бы рассказать, он расширил свои границы в том направлении вплоть до селения, которое называют Чункара, что составляет двадцать лиг дальше от того места, которое было захвачено его отцом; [там находилось] множество селений, которые расположены по одну и по другую сторону дороги. Во всех селениях он делал то же, что и его отец в покоренных [им землях], а именно он культивировал их земли и души для моральной и естественной жизни, уговаривая их оставить своих идолов и дурные привычки, которые они имели, и чтобы они поклонялись бы Солнцу, соблюдали бы законы и заветы, которые оно открыло и объявило инке Манко Капаку. Индейцы покорились ему и выполнили все, что он им приказал, и жили они весьма довольные новым правлением инки Синчи Рока, который, подражая своему отцу, многими дарами и любовью сделал все, что мог, ради их блага.

Некоторые индейцы хотят сказать, что этот инка завоевал [земли] только до Чункара, и думается, что этого достаточно при той малой возможности, которой тогда располагали инки. Однако другие говорят, что он прошел намного дальше вперед и завоевал многие другие селения и народы, которые расположены вдоль дороги Ума-суйу [и] которыми являются Канкальа, Кача, Руру-качи, Асильу, Асан-кату, Ванкани вплоть до селения, называющегося Пукара в Ума-суйу, в отличие от другого [селения], которое находится в Орко-суйу. Я перечисляю названия, в частности, провинций для тех, кто находится в Перу, ибо для людей из других королевств они могут показаться совершенно лишними: да простят они меня за это, ибо я хочу услужить всем. [Слово] пукара означает крепость; говорят, что ее приказал построить тот князь, чтобы она стала бы пограничной заставой того, что он завоевал; и что в сторону Анд он завоевал [земли] вплоть до реки, называющейся Кальа-вайа (где добывается великолепное золото, которое иногда превышает двадцать четыре карата чистой пробы), и что он завоевал остальные селения, которые находятся между Кальа-вайа и королевской дорогой из Ума-суйу, где расположены вышеназванные селения. Пусть будет так, как говорят первые или как утверждают вторые; не имеет большого значения, завоевал ли их второй инка или третий, [ибо] важно то, что они их завоевали, не применяя оружие, а уговорами, и обещаниями, и показом того, что они обещали. И, поскольку они захватили их без войны, мало что можно сказать о той конкисте, кроме того, что она длилась долгие годы, хотя точно неизвестно сколько, и сколько царствовал инка Синчи Рока: они хотят сказать, [что] этих лет было тридцать. Он употребил их как хороший садовник, который, посадив одно растение, возделывает его всеми необходимыми способами, чтобы оно дало ожидаемый плод. Так поступил этот инка, проявив всяческую заботу и усердие, и он увидел и насладился в великом мире и спокойствии плодом своего труда, ибо вассалы стали очень преданны ему и благодарны за благодеяния, которые принесли им его законы и правила, которые они восприняли с великой любовью и хранили с большим почтением, как приказания своего господа Солнца, ибо их заставляли так верить, что они ими были.

Прожив долгие годы в спокойствии и процветании, как было сказано; инка Синчи Рока скончался, говоря, что он уходит отдохнуть со своим отцом Солнцем от трудов, которые он употребил на приведение людей к его познанию. Он оставил наследникам Льоке Йупанки, своего законного сына от своей законной жены и [родной] сестры Мама Коры или Мама Окльо, согласно другим [источникам]. Кроме принца-наследника, он оставил других сыновей от своей жены и от наложниц своей [королевской] крови — своих племянниц, чьих детей [также] будем называть [людьми] чистых (legiitimos) кровей. Он также оставил огромное число детей-бастардов от наложниц не [королевского] рода (аlienigenas), от которых он имел много детей, чтобы осталось бы много его сыновей и дочерей и тем самым приумножились бы потомство и каста Солнца, как они говорили.

Глава XVII

ЛЬОКЕ ЙУПАНКИ. ТРЕТИЙ КОРОЛЬ, И ЗНАЧЕНИЕ ЕГО ИМЕНИ

Инка Льоке Йупанки был третий из королей Перу; его собственным именем было Льоке, что означает левый; из-за ошибки, которую допустили его учителя (ayos), воспитывавшие его, он стал левшой, и это имя сделалось его собственным. Имя Йупанки было присвоено ему за его достоинства и подвиги. И, чтобы познакомиться с некоторыми разговорными формами, которые индейцы Перу употребляли в своем всеобщем языке, необходимо знать, что такое произношение (diccion) Йупанки образует глагол во втором лице будущего несовершенного изъявительного наклонения единственного числа и означает он ты расскажешь; и только в один [этот] глагол, произнесенный абсолютно так, они вкладывают и зашифровывают все то, что можно в значительной мере рассказать об одном князе, как бы говоря: ты расскажешь о его великих подвигах, о его великолепных дарованиях, о его добродетели, сочувствии и благодушии и т. д., и в этом проявляется особенность фразеологии (frasis) и элегантность языка. Он, как говорилось, имеет короткий словарный запас, однако сами слова имеют очень много значений, и, говоря так, индейцы в одном существительном или глаголе, которые становились именем их королей, выражали все то, что этим глаголом или именем можно высказать, как мы рассказали об имени Капак, которое, означает богатый, но не имуществом, а всеми добродетелями, которыми может обладать хороший король. И такую манеру говорить они не применяли к другим [людям], какими бы великими сеньорами они не были бы, а только к своим королям, чтобы не стало общедоступным то, что они применяли к своим инкам, ибо они считали это кощунством, и похоже, что эти имена подобны имени Августа, которое римляне присвоили Октавиану Цезарю за его добродетели и которое, будучи применено к другому [человеку], не являющемуся императором или великим королем, теряет все хранящееся в нем величие.

А тот, кто скажет, что [этот глагол] также означает рассказывать о дурных качествах, ибо глагол рассказывать (contar) можно применять в обоих, хорошем и плохом значениях, я говорю, что в том языке, пользуясь в разговоре этими его тонкостями (еlegancias), они не применяют один и тот же глагол, чтобы обозначить им хорошее и плохое [действия], а только одно качество, а для противоположного [качества] употребляется другой глагол, с противоположным значением, свойственным дурным качествам князя; например (в том смысле, как мы ведем разговор), [глагол] ваканки в том же наклонении, времени, числе и лице означает ты поплачешь от его жестокостей, творимых публично или тайно, наносимых кинжалом или ядом, от его ненасытной скупости, его всеохватывающей тирании, не отличающей святого от непристойного — и все то другое, [свойственное] дурному князю, заставляющее плакать [его подданных] . А так как они говорят, что им не приходилось плакать от своих инков, они в этом же самом смысле (frasis) употребляли глагол ваканки в разговоре о влюбленных, давая понять, что они будут оплакивать страсти и бури, которые часто причиняет возлюбленным любовь. Эти два имени, капак и йупанки, в том их значении, о котором мы сказали, индейцы присвоили трем другим своим королям, чтобы воздать им хвалу, как мы дальше расскажем. Их также брали многие из [членов семьи] королевской крови, превратив в имя [собственное] личные прозвища, которые дали инкам, как в Испании случилось подобное с теми, кого зовут Мануэль, ибо, будучи личным прозвищем (nombre ргорrio) одного кастильского инфанта, оно превратилось в имя собственное его наследников.

Глава XVIII

ДВА ЗАВОЕВАНИЯ, КОТОРЫЕ СОВЕРШИЛ ИНКА ЛЬОКЕ ЙУПАНКИ

Приняв власть в своем королевстве и лично посетив его, инка Льоке Йупанки предложил расширить его границы, для чего он приказал поднять шесть или семь тысяч воинов, чтобы идти на покорение с большей силой и авторитетом, чем его предшественники; потому что прошло уже больше шестидесяти лет, как они были королями, и ему показалось, что не всех следует покорять просьбами и убеждением, а что оружие и сила должны выполнить свою долю [завоеваний], по крайней мере против твердых и упорных [в сопротивлении]. Он назначил двух своих дядей мастерами боя и выбрал других родственников, чтобы они стали капитанами и советниками, и, оставив дорогу на Ума-суйу, которая вела его отца к его завоеваниям, он направился к Орко-суйу. Эти две дороги расходятся в Чункара и проходят по округу Кольа-суйу, обнимая огромную лагуну Тити-кака.

После того как инка вышел за пределы своего округа, он вошел в большую провинцию, называемую Кана; он направил к местным жителям посланников с требованием покорности и послушания и служения сыну Солнца, отказа от своих пустых и злых жертвоприношений и зверских обычаев. Канцы пожелали узнать подробнее все то, что инка посылал приказать им, и какие законы они должны были принять, и каким ботам поклоняться. И после того, как они узнали [все] это, они ответили, что их удовлетворяет поклонение Солнцу и повиновение инке и соблюдение его законов и обычаев, ибо они кажутся им лучше, чем свои собственные. И так они вышли встретить короля и отдали себя в послушные вассалы. Инка, оставив им министров, как для того, чтобы они обучили их его идолопоклонству, так и для возделывания и раздела земель, пошел дальше вплоть до селения и народа, называвшихся Айа-вири. Местные жители были столь суровы и мятежны, что не воспринимали ни уговоров, ни обещаний, ни примера других покоренных индейцев; все они упрямо предпочитали погибнуть, защищая свою свободу, в противоположность тому, что до этого случалось с инками. И так они вышли сражаться с ними, не желая внимать разуму, и заставили инков взять оружие, скорее чтобы защитить себя, нежели нападать на них. Они долго сражались, и были мертвые и раненые с обеих сторон, и, хотя неизвестно, чья оказалась победа, они возвратились в свое селение, где по возможности лучше укрепили все, что можно было укрепить, и каждый день они выходили оттуда сражаться с воинами инки. А он, выполняя оставленный ему наказ предшественников, избегал всего, что могло привести к рукопашной с противником; он предпочитал терпеть наглость варваров, словно не он осаждал, а осаждали его, и приказывал своим, чтобы они стремились взять их в окружение (если это было возможно), не прибегая к рукопашному бою. Но люди из Айа-вири, воспрянув духом от мягкости инки, которую они приняли за трусость, становились день ото дня все более не склонными к покорности и более яростными в сражении, и им даже удавалось сломить [ряды] королевских [воинов] инки. В этих схватках и столкновениях всегда хуже доставалось осажденным.

Чтобы другие народы не последовали бы дурному примеру и не набрались бы наглости [также] взяться за оружие, инка решил проучить тех упрямых. Он послал за новыми людьми, скорее для того, чтобы показать свою силу, чем из-за необходимости, которую в них испытывал; в то же время он со всех сторон сжимал противников, не позволяя им делать какие бы то ни было вылазки ради того, в чем они нуждались, в результате чего противники весьма страдали и больше всего от того, что им стало не хватать еды. Они решили испытать счастье: вдруг им удастся добыть его с помощью своих рук; с яростью сражались они целый день. Воины инки с огромным мужеством сдерживали их; с обеих сторон было много убитых и раненых. Люди Айа-вири вышли из этого боя такими потрепанными, что больше не рисковали делать вылазки для сражений. Инки не хотели уничтожить их, хотя могли легко это сделать, они лишь окружили их еще плотнее, чтобы те сдали свои позиции. Между тем прибыли люди, которых потребовал инка, отчего противники совсем пали духом и сочли за благо сдаться. Инка поступил разумно, приняв их без каких-либо условий, и после того, как он приказал сделать им строгий упрек за то, что они не проявили должного уважения к сыну Солнца, он простил их и приказал, чтобы с ними хорошо обращались, не принимая во внимание упрямство, проявленное ими. И, оставив министров, чтобы они обучили их своей вере и следили за имуществом, которое следовало выделить Солнцу и инке, он направился дальше к селению, которое сегодня называют Пукара, превратив его в крепость, которую он приказал построить для защиты и [обозначения] границы того, что он завоевал, а также потому, что этот народ защищался и его пришлось покорить силой оружия, в связи с чем он построил крепость, ибо местность [также] располагала к этому; там он оставил хороший гарнизон из [своих] людей. Совершив это, он направился в Коско, где был встречен с великим праздником и ликованием.

Глава XIX

ЗАВОЕВАНИЕ ХАТУН КОЛЬА И ГЕРАЛЬДИКА КОЛЬА

По прошествии нескольких лет, хотя и немногих, инка Льоке Йупанки вновь приступил к завоеванию и покорению индейцев, ибо эти инки, поскольку они с самого их начала распространяли молву о том, что Солнце направило их на землю, чтобы они вырвали людей из звериной жизни, которой они жили, и обучили бы их учтивости, они, поддерживая это мнение, избрали главным девизом (blazon) насильственное включение (геducir) индейцев в свою империю, прикрывая свою амбицию заявлением, что так приказывало Солнце. Под этим предлогом инка приказал снарядить восемь или девять тысяч воинов, и, отобрав советников и офицеров для армии, он вышел из округа Кольа-суйу и дошел до своей крепости, именуемой Пукара, где позднее Франсиско Эрнандес Хирон потерпел разгром в сражении, которое называли [сражением] под Пукара. Оттуда он направил своих посланцев в Паукар-кольа и в Хатун-кольа, от которого берет [свое] название округ, именуемый Кольа-суйу (это — огромнейшая провинция, состоящая сама из многих провинций и народов, носящих это имя кольа}. Он потребовал от них, как и от других [народов], чтобы они не сопротивлялись бы, как индейцы Айа-вири, которых Солнце наказало повальной смертью и голодом за то, что они рискнули поднять оружие против его сыновей, [и] что он сделает с ними то же самое, если они впадут в ту же ошибку. Кольа вняли его уговору, собрав самых главных [вождей] в Хатун Кольа, что означает Великий Кольа, и они рассудили, что бедствие, случившееся с Айа-вири и Пукара, было наказанием неба, пожелавшим проучить неразумную голову, [и] ответили они инке, что весьма довольны стать его вассалами и поклоняться Солнцу, и принять его законы и указания, и соблюдать их. Дав такой ответ, они вышли встретить его с великим праздником и торжеством, с шумными приветствиями и песнями, сочиненными по этому случаю (nuevamamente), чтобы показать свои намерения.

Инка встретил курак с многими приветствиями, и одарил их одеждой своей собственной особы, и дал он им многие дары, которые они [приняли] с большим уважением, и потом, в дальнейшие времена, он и его потомки оказывали множество благосклонностей и чести этим двум народам, особенно Хатун Кольа, за службу, которую они сослужили ему, приняв его с проявлением любви, ибо инки всегда выражали благосклонность и благодарность за подобную службу, и они приказывали это же своим преемникам, и поэтому они в более поздние времена облагородили тот народ не только храмом Солнца и домами девственниц, основанными там, но и другими огромными и красивыми зданиями, что так ценили индейцы.

К кольа относились многие и различные племена, и поэтому они хвалились происхождением от различных предметов. Одни говорили, что их первородители вышли из огромного озера Тити-кака: они считали его своей матерью и до инков поклонялись ему, помимо многих своих богов, а на его берегах они приносили ему свои жертвы. Другие гордились, что вышли из большого источника, из которого, утверждали они, вышел их первый прародитель. Другие славились тем, что их старшие вышли из пещер и расщелин в огромных скалах, и те места они считали священными и в нужное время они, словно дети родителей, посещали их для жертвоприношений. Другие кичились, что первый из них вышел из реки; они проявляли к ней великое почтение и преклонение, как к отцу; они считали святотатством убивать рыб из той реки, ибо они называли их своими братьями. Таким образом, было у них много других сказок относительно своего происхождения и начала и соответственно много различных богов — сколько они хотели одни по одной, другие по другой причине. Лишь в отношении одного бога, которому все они одинаково поклонялись и считали его главным богом, было согласие у кольа, а была им белая лама (сагпего), потому что они были хозяевами бесчисленного скота. Они говорили, что первая лама, которая находилась в высоком мире (ибо так они называли небо), позаботилась о них больше, чем об остальных индейцах, и что любила она их больше, и поэтому она произвела и оставила на земле кольа больше поколений [своего потомства], чем в любой другой части земли. Те индейцы говорили это, потому что во всем Кольяо выхаживается больше всего и самый лучший скот из всего того местного скота Перу; за это благодеяние кольа поклонялись ламе и приносили ей в жертву ягнят и животный жир (sebo), а среди их скота пользовались самым большим уважением ламы, которые были целиком белыми, ибо они говорили, что тот, кто похож больше на своего первородителя, обладал большей божественностью. Помимо этой выдумки, они допускали во многих провинциях Кольяо великую гнусность, а заключалась она в том, что до замужества женщины могли быть дурными, сколько им заблагорассудится, и самые распущенные из них выходили первыми замуж, словно быть самой дурной было лучшим качеством. Все это было прекращено королями инками, особенно в отношении богов; они их убеждали, что только Солнце было достойно поклонения за свою красоту и превосходство и что оно выращивало и поддерживало все то, чему они поклонялись, как богам. Инки не противоречили индейцам относительно геральдики их начала и происхождения, ибо, поскольку они [сами] гордились происхождением от Солнца, их радовало то, что имелось множество подобных сказок; поэтому в их [собственную сказку] было легче поверить.

Установив порядок в правлении теми главными селениями, как во имя своей никчемной религии, так и ради [приумножения] имущества Солнца и инки, он вернулся в Коско, ибо не хотел вести дальше свои завоевания, потому что эти инки всегда считали лучше завоевывать мало-помалу, насаждая порядок и разум, чтобы вассалам нравилась бы мягкость [их] правления и они призывали бы соседей покориться ему, а не захватывать единым махом многие земли, что причинило бы беспорядки (еscandalo), а их [самих] представило бы тиранами, честолюбивцами и завистниками.

Глава XX

БОЛЬШАЯ ПРОВИНЦИЯ ЧУКУИТУ ПОКОРЯЕТСЯ МИРНО. ТАК ЖЕ ПОСТУПАЮТ МНОГИЕ ДРУГИЕ ПРОВИНЦИИ

Инка был встречен великим праздником и ликованием в Коско, в котором он задержался на несколько лет, занимаясь правлением и благодеяниями для всех своих вассалов. Потом он решил посетить все свое королевство ради радости, которую испытывали индейцы при виде инки на своих землях, и чтобы министры не проявляли бы халатность в своих обязанностях и службах из-за отсутствия короля. Закончив визит, он приказал поднять людей, чтобы продолжить прошлое завоевание. Он вышел с десятью тысячами воинов; взял отборных капитанов; он дошел до Хатун Кольа и границ Чукуиту, знаменитой провинции со множеством народа, которую из-за ее значимости отдали [испанскому] императору во время раздела испанцами тех земель; в провинцию и в ее селения [инка] направил свои обычные требования, чтобы [ее жители] поклонялись бы и считали Солнце своим богом. Люди Чукуиту, хотя они были сильными и их предки покорили некоторые народы в своей округе (саmarca), не пожелали оказать сопротивление инке; они предпочли ответить, что покоряются ему с любовью и добровольно, потому что он был сыном Солнца, милосердие и мягкость которого они любили, и они хотели стать его вассалами, чтобы наслаждаться его благодеяниями.

Инка принял их с привычной любезностью и оказал им милости и [преподнес] подарки из тех, которые высоко ценились среди индейцев, и видя большой успех, которого он добился в своем завоевании, он послал те же самые требования остальным соседним селениям вплоть до вод (desaguadero) великого озера Тити-кака, и они все — самыми главными из них были Ильави, Чульи, Пумата, Сипита — по примеру Хатун Колья и Чукуиту прямо покорились инке; и мы не рассказываем, в частности, какие требования предъявлялись каждому из селений и что они отвечали, ибо все они были подобны тем, о которых говорилось до этого, и чтобы не повторяться столько раз, мы говорим, суммируя их. Они [индейцы] также хотят сказать, что инка потратил много лет на завоевание и покорение этих народов, однако они не делают отличия в форме их завоевания; таким образом, было мало или совсем не было важного, на что следовало обратить внимание.

Усмирив те народы, он распрощался со своей армией, оставив при себе людей, необходимых для охраны его особы, и министров для обучения индейцев. Он хотел лично присутствовать при всех этих делах как для того, чтобы придать им тепло (саlor), так и для того, чтобы облагодетельствовать своим присутствием те народы и провинции, ибо они были главными и важными для дальнейших дел. Кураки и их вассалы считали себя отблагодетельствованными тем, что инка пожелал провести среди них одну зиму, что для индейцев было самой большой милостью, которую им могли оказать, и инка обращался с ними с огромной любезностью и лаской, каждый день придумывая новые милости и подарки, ибо он видел по собственному опыту (помимо учения своих предков), как много значили мягкость и благодеяния и умение заставить полюбить себя для привлечения чужеземцев к послушанию и службе. Индейцы повсюду восхваляли превосходства своего князя, говоря, что он настоящий сын Солнца. Пока инка находился в Кольяо, он приказал снарядить к следующему лету десять тысяч воинов. Настало время, и люди были собраны; он избрал четырех мастеров боя, а генералом направил одного своего брата — индейцы не знают, как его звали, — которому он приказал, чтобы он по совету и мнению тех капитанов приступил бы к завоеванию, которое [инка] приказывал ему осуществить, и всем пятерым он дал приказ и ясное указание, чтобы они ни в коем случае не начинали бы сражение с индейцами, которые не захотели бы добровольно покориться им, а, подражая своим предшественникам, привлекали бы их ласками и благодеяниями, показывая себя во всем прежде всего заботливыми отцами, а не воинственными капитанами. Он приказал им, чтобы они направились на восток от места, где находились, в провинцию, называемую Хурин Пакаса, и покорили бы индейцев, которых там повстречают. Генерал и его капитаны отправились, как он им приказал, и, сопутствуемые счастьем, они покорили местных жителей, которых повстречали на пространстве в двадцать лиг, которое доходит вплоть до склона горной цепи и Сьерра-Невады, отделяющих берег [озера Тити-кака] от горной цепи. Индейцы легко покорялись, потому что были людьми разрозненными и неорганизованными, без порядка и закона; они жили наподобие зверей, правили ими те, кто брал верх [своей] тиранией и яростью; и по этим причинам они легко покорялись, а большинство из них, будучи людьми простыми, сами приходили, привлеченные славой о чудесах, которые рассказывали об инках, сыновьях Солнца. Почти три года ушло у них на это покорение, потому что больше времени тратилось на их обучение вере, поскольку они были неразумными, нежели на их подчинение. После окончания завоевания, оставив министров, необходимых для правления, а капитанов и воинов — для порядка и защиты того, что было завоевано, генерал и его четыре капитана вернулись, чтобы сообщить инке о совершенном ими. А он, пока продолжалось то завоевание, был занят посещением своего королевства, стремясь прославить его [и] всеми путями расширять обрабатываемые земли: он приказал вырыть новые оросительные каналы и построить здания, необходимые для пользы индейцев, как-то: хранилища, мосты и дороги, чтобы провинции сообщались между собой. [Когда] генерал и капитаны предстали перед инкой, они были очень хорошо встречены и вознаграждены за свои труды, и он вернулся с ними к своему королевскому двору с намерением прекратить завоевания, ибо ему казалось, что он достаточно расширил свою империю, завоевав с севера на юг более сорока лиг земель, а с запада на восток — более двадцати, вплоть до подножия горной цепи и снежной Кордильеры, которая отделяет льяно от сьерры: эти два названия введены испанцами.

В Коско он был встречен с великой радостью всего города, ибо за свою приветливость, мягкость и великодушие он был любим до крайности. Он провел оставшиеся [годы] своей жизни в покое и отдыхе, одаривая благодеяниями своих вассалов, верша правосудие. Два раза он посылал наследного принца, которого звали Майта Капак, объехать королевство в сопровождении старых и опытных людей, чтобы он знал вассалов и поупражнялся бы в правлении ими. Когда он почувствовал, что приблизился к смерти, он позвал своих сыновей и среди них наследного принца, и вместо завещания он поручил им заботу о вассалах, хранение законов и указов, которые его предки по приказу своего бога и отца Солнца оставили им, и приказал им, чтобы они поступали во всем, как дети Солнца. Капитанам инкам и остальным куракам, которые были господами вассалов, он поручил заботу о бедняках [и] покорность своему королю. Напоследок он сказал, что оставляет их с миром, что отец Солнце зовет его, чтобы он отдохнул от прошлых трудов. Сказав эти и другие подобные вещи, умер инка Льоке Йупанки. Он оставил от наложниц много сыновей и дочерей, хотя от своей законной жены, которую звали Мама Кава, кроме наследного принца Майта Капака, он не оставил иного ребенка мальчика, но зато двух или трех дочерей. С огромной болью и страданиями оплакивали Льоке Йупанки во всем королевстве, ибо за свои добродетели он был очень любим. Они зачислили его в число своих богов, сыновей Солнца, и поэтому поклонялись ему, как одному из них. И чтобы история не утомляла бы постоянным разговором об одном и том же, будет правильно вплести в [рассказ] о жизни королей инков некоторые из их обычаев, о чем будет более приятно послушать, чем о войнах и завоеваниях, ибо почти все они происходили одинаково. В связи с этим мы скажем кое-что о науках, которых достигли инки.

Глава XXI

НАУКИ, КОТОРЫХ ДОСТИГЛИ ИНКИ. ВНАЧАЛЕ РЕЧЬ ПОЙДЕТ ОБ АСТРОЛОГИИ

Немногого достигли инки в астрологии и естественной философии, поскольку у них не было письма, хотя среди них были люди больших способностей, которых называли амаутами, которые философствовали о вещах хитроумных (sutil), о которых много говорилось в их государстве, но, поскольку не было возможности сохранить их в записи, чтобы преемники развивали бы их дальше, они погибали вместе со своими создателями. И поэтому они мало что знали во всех науках или совсем не имели их, а лишь владели некоторыми их принципами (рrincipios), озаренные природным огнем, обозначив их грубыми и неотесанными знаками, чтобы люди увидели и заметили их. Мы скажем обо всем, что они имели. Моральную философию они усвоили хорошо и на практике записали ее в своих законах, жизни и обычаях, как в рассказе будет видно по ним самим. В этом им помогал закон природы (ley natural), который они стремились соблюдать, и опыт, который они нашли в хороших обычаях, и в соответствии с ним они изо дня в день насаждали [обычаи] в своем государстве.

В естественной философии они мало что или ничего не достигли, потому что не занимались ею. Ибо, поскольку в своей простой и естественной жизни у них не встречалась необходимость, которая заставила бы их исследовать и идти по следу тайн природы, они жили, не ведая и не заботясь о них. И поэтому они не практиковали ее; они даже [не умели объяснить] качества элементов, [образующих вселенную], чтобы утверждать, что земля является холодной и сухой, а огонь — горячим и сухим, и лишь по опыту, а не в результате философской науки они знали, что он согревал и обжигал их; они усвоили лишь полезность некоторых лекарственных трав и растений, которыми лечились во время своих болезней, как мы расскажем о некоторых из них, когда коснемся их медицины. Но они и этого достигли больше благодаря опыту (обученные своими нуждами), чем своей естественной философией, ибо они мало что воспринимали умозрительно из того, чего не касались руками.

Астрология означала для них несколько большую практику, нежели естественная философия, потому что имелось больше побудительных причин, которые толкали к умозрительным построениям на ее [основе], каковыми являлись солнце и луна и изменяющееся движение планеты Венеры, которую они видели двигающейся иногда перед солнцем, а иногда и вслед ему. Подобным же образом они видели рост луны и ее уменьшение; полнолуние и исчезновение луны, когда она не выходит из-за линии горизонта, и что они называли смертью луны, потому что они не видели ее три дня. Солнце также вынуждало следить за собой, ибо в одно время оно удалялось от них, в другое приближалось к ним; ибо одни дни были длиннее ночей, другие — короче, а другие — одинаковыми; все это заставляло их обращать внимание на [эти явления], и они наблюдали их настоль материально, что не упускали их из вида.

Они восхищались [наблюдаемыми] эффектами, но не пытались искать их причины и поэтому не стремились узнать, существует ли много небес или только одно, и не могли себе представить, что их было более, чем одно. Они не знали, от чего происходят рост и уменьшение луны и движение остальных планет, либо торопливых, либо медленных; они следили за тремя названными планетами из-за их величины, сияния и красоты; они не наблюдали остальные четыре планеты. О знаках [Зодиака] они не имели никакого представления и еще меньше — об их влиянии. Солнце они называли Инги, луну — Кильа, а яркую звезду Венеру — Часка, что означает длинноволосая или кудрявая из-за множества ее лучей. Они наблюдали за семью Плеядами, потому что видели их так близко [друг к другу] и по причине их отличия, которое имелось между ними и остальными звездами, что вызывало у них восхищение; других причин [для этого] не было. А за другими звездами они не наблюдали, ибо, не испытывая в том вынужденной необходимости, они не знали, с какой целью следить за ними, [и] не было у них больше имен [собственных] для отдельных звезд, кроме двух, которые мы назвали. Они их именовали общим именем койлъур, что означает звезда.^[13]

Глава XXII

ОНИ ПОЗНАЛИ ИСЧИСЛЕНИЕ ГОДА, СОЛНЦЕСТОЯНИЕ И РАВНОДЕНСТВИЕ

Однако при своей неотесанности инки познали, что движение солнца завершалось за один год, который называли вата: это имя [существительное] и оно означает год, а то же самое слово без изменения произношения или ударения, в другом [своем] значении является глаголом и означает связывать. Простые люди считали годы по урожаям. Они познали также летнее и зимнее солнцестояние, которые зафиксировали огромными и видимыми знаками, каковыми являлись восемь башен, поставленных на востоке, и другие восемь — на западе от города Коско; и те и другие стояли по четыре в ряд; две маленькие [башни], величиною примерно в три роста (estado) находились между остальными двумя большими; маленькие [башни] стояли одна от другой в восемнадцати или двадцати футах; с боку от [каждой] из них на таком же расстоянии стояли две другие большие башни, которые были намного выше тех, что в Испании служили сторожевыми башнями; эти большие [башни] служили для наблюдения и для ориентира, чтобы легче было находить маленькие башни. В пространстве, которое лежало между маленькими [башнями] и по которому проходило солнце при восходе и закате, находилась точка солнцестояний; две башни востока соответствовали двум запада, [указывая на] летнее или зимнее солнцестояния.

Чтобы убедиться [в наступлении] солнцестояния, инка во время восхода и захода солнца располагался в одном определенном месте и следил, встает ли оно и садится между двумя маленькими башнями, которые находились на востоке и на западе. И этим путем их астрология удостоверялась в солнцестояниях. Педро де Сиеса, глава девяносто вторая, упоминает об этих башнях; отец Акоста также говорит о них, книга шестая, глава третья, хотя и не определяет их значения. Они отмечали их такими грубыми знаками (letras), потому что не умели фиксировать их при помощи дней месяцев, на которые приходятся солнцестояния, потому что они считали месяцы по лунам, как мы расскажем потом, а не по дням, и хотя на каждый год они выделяли двенадцать пун, [однако], поскольку солнечный год превышает обычный лунный год на одиннадцать дней [и] не умея подгонять один год к другому, они вели счет движению солнца по солнцестояниям, чтобы уточнять год и высчитать его, а не по лунам. И таким путем они отделяли один год от другого, руководствуясь для своих посевов солнечным годом, а не лунным. И если даже нашлись бы такие, которые сказали бы, что они уточняли солнечный год по лунному году, то их обманули в сообщениях, ибо, если бы они умели так уточнять его, они фиксировали бы солнцестояния по дням месяцев и не было бы у них нужды строить башни, как указатели границ, чтобы следить за ними и уточнять при их помощи со столькими ежедневными трудами и заботами, наблюдая за восходом солнца, когда оно встанет точно против башен; башни еще были целы, когда я покинул их в тысяча пятьсот шестидесятом году, и если потом здесь (аса) их не разрушили, то можно было бы с их помощью уточнить место, откуда инки следили за солнцестоянием; с одной ли из башен дома Солнца или из другого места, чего я не могу написать, поскольку достоверно не знаю этого^[14].

Они также познали равноденствие и очень торжественно отмечали его. В мартовское [равноденствие] они с великим празднеством и ликованием убирали кукурузные поля Коско, особенно в округе Колькам-пата, считавшемся как бы садом Солнца. В сентябрьское равноденствие они отмечали один из четырех главных праздников Солнца, который называли Ситва Райми — р простое, что означает главный праздник; в должном месте мы расскажем, как он праздновался. Для определения равноденствия у них были каменные колонны богатейшей отделки, поставленные во дворах или на площадях, которые лежали перед храмами Солнца. Когда жрецы чувствовали, что равноденствие уже близко, они брали на себя заботу ежедневно следить за тенью, которую отбрасывала колонна. Они ставили колонны в центре огромной круглой изгороди во всю ширину площади или двора. Посредине круга с помощью нити они проводили линию с востока на запад, зная по долгому опыту, где следует ставить одну и другую точку [этой линии]. По тому, как падала на линию тень от колонны, они знали о приближении равноденствия; и когда тень покрывала линию прямо посредине с самого восхода и до захода солнца, а в полдень свет солнца заливал всю колонну вокруг, не оставляя где-либо тени, они говорили, что тот день был [днем] равноденствия. Тогда они украшали колонны всеми цветами и пахучими травами, которые могли собрать, и на них ставили трон (silla) Солнца, и они говорили, что в тот день Солнце со всем своим светом целиком и полностью усаживалось на те колонны. В связи с этим они в тот день особенно, с самым большим проявлением радости и ликования поклонились Солнцу и преподносили ему большие дары из золота, и серебра, и драгоценных камней, и других уважаемых вещей. И нужно отметить, что короли инки и их амауты, которые были философами, по мере того как они завоевывали [новые] провинции, убеждались, что, чем ближе становилась экваториальная линия, тем меньше в полдень становилась тень от колонны, в связи с чем колонны, расположенные ближе к городу Киту, пользовались все большим и большим уважением; а наибольшим уважением у них пользовались колонны, которые они поставили в самом городе [Киту] и его окрестностях вплоть до берега моря, [и], поскольку солнце там стоит во весь рост (как говорят каменщики), в полдень не было какого-либо признака тени [от этих колонн] . По этой причине они ценили их выше всего, ибо говорили, что те [колонны] являлись самым приятным ложем для солнца, так как оно восседало на них прямо, а на других сбоку. Эту и другую подобную наивность те люди сочиняли в своей астрологии, ибо в своем воображении они не могли пойти дальше того, что материально видели своими глазами. Колонны в Киту и во всем том районе весьма разумно разрушил губернатор Себастьян де Бельалькасар, превратив их в обломки, ибо индейцы поклонялись им, как идолам. Остальные [колонны], имевшиеся во всем королевстве, разрушались другими испанскими капитанами, как только они обнаруживали их.

Глава ХХIII

ИМ БЫЛИ ВЕДОМЫ ЗАТМЕНИЯ СОЛНЦА, И О ТОМ. ЧТО ОНИ ДЕЛАЛИ ПРИ [ЗАТМЕНИИ] ЛУНЫ

Они считали месяцы по лунам, от одного новолуния к другому, и поэтому называли месяц килъа, так же как и луну. Каждому месяцу они дали свое имя; полумесяцы исчисляли по их росту и по убыванию; недели считали по четвертям [месяца], хотя у них не было названий для дней недели. Им были ведомы затмения солнца и луны, однако они не познали [их] причины. О солнечном затмении они говорили, что Солнце было разгневано каким-то преступлением, совершенным против него, ибо лицо его становилось мутным, как у разгневанного человека, и предсказывали (наподобие астрологов), что их постигнет тяжелое наказание. О затмении луны — при виде, как она чернеет, — они говорили, что луна заболевает, и что, если она совсем потемнеет, она должна умереть, упасть с неба, и поглотить всех, кто [находится] внизу, и убить их, и что она должна прикончить мир. Из-за этого страха, когда начиналось затмение луны, они гудели в трубы, рожки, раковины, били в литавры и барабаны и [использовали] все доступные инструменты, которые производили шум; они связывали маленьких и больших собак, [и] сильно били их палками, чтобы они выли и звали бы луну, ибо, согласно одной сказочке, которую они рассказывали, они говорили, что луна любила собак за какую-то службу, оказанную ими, и что она, услыша их плач, должна была пожалеть их и выйти из забытья, которое причиняла ей болезнь.

О лунных пятнах они рассказывали иную сказку, более простую, чем о собаках, которой можно было бы даже пополнить [легенды], которые придумало и сложило античное язычество о своей Диане, превращенной в охотницу.

Однако та, что следует ниже, является глупейшей. Они говорят, что одна лиса влюбилась в луну, видя такую ее красоту, и, чтобы похитить ее, она взобралась на небо, и, когда она хотела прикоснуться к ней рукой, луна обняла лису и прижала ее к себе, и что от этого на ней появились пятна. В этой сказке, столь простой и столь путанной, можно увидеть простоту тех людей. [Во время лунного затмения] они приказывали юношам и детям плакать, и громко голосить, и кричать, называя ее Мама Кильа, что означает мать луна, умоляя ее не умирать, чтобы не погибли бы все [люди]. Мужчины и женщины делали то же самое. Поднимался такой шум и такое великое смятение, что невозможно себе представить.

В соответствии с тем, было ли затмение большим или малым, они определяли болезнь луны. Но если оно было полным, то и определять было нечего, [ибо] она была мертва и какое-то мгновение они боялись падения луны и своего конца; тогда плач и стоны становились более естественными, как случилось бы с людьми, которые своими глазами увидели бы смерть всех и конец мира. Когда же они замечали, что луна мало-помалу начинала обретать свой свет, то говорили, что она выздоравливает от своей болезни, ибо Пача-камак, который был опорой вселенной, дал ей здоровье и приказал, чтобы она не умирала, чтобы мир не скончался. А когда она вся становилась светлой, ее поздравляли с выздоровлением и долго благодарили за то, что она не упала. Все это я видел своими глазами. День они называли пунчау, а ночь тута, рассвет — пакара; у них были слова для обозначения рассвета и всех остальных частей дня и ночи, как-то: полночь и полдень.

Им были ведомы молния, гром и удар молнии (гауо), и все эти три [явления] вместе они называли ильапа; они не поклонялись им, как богам, а оказывали им честь и уважение, как слугам Солнца; они считали, что они обитают в воздухе, а не на небе. То же почтение они оказывали радуге за красоту ее красок и потому что считали, что она происходит от Солнца; а короли инки изобразили ее на своем гербе и знаках отличия. В доме Солнца они отвели каждому из них свое помещение (ароsento), как мы в должном месте расскажем. В пути, который астрологи называют Млечным, в некоторых черных пятнах, которые вдут вдоль него, они желали видеть фигуру ламы со всем ее телом, которую сосет ягненок. Они хотели показать ее мне, говоря: «Видишь, там голова ламы, видишь там-то [голова] ягненка, сосущего [ее вымя], видишь тело, передние и задние лапы одной и другого». Однако я не видел фигуры, а только пятна, должно быть из-за неумения вообразить их себе.

Однако они не составляли изображения (саudal) тех фигур для своей астрологии [и] даже не стремились рисовать их по воображению; приметы по солнцу, луне или кометам не использовались для простых суждений или предзнаменований, а только лишь по весьма необычным и очень большим делам, как-то: смерть королей или разрушение королевств и провинций; дальше в должных местах мы расскажем о некоторых кометах, если доберемся до них. В отношении обычных вещей они делали свои предсказания и суждения скорее по сновидениям, которые им снились, и по жертвоприношениям, а не по звездам и не по знакам в небе (senales del аire). И просто ужасно слушать то, что они говорили и предсказывали по сновидениям, однако, чтобы не возмущать простых людей, я не буду говорить то, что можно было бы рассказать об этом. В отношении звезды Венеры, которую они иногда видели в вечерних сумерках, а иногда на рассвете, они говорили, что Солнце, как господин всех звезд, приказывало ей, поскольку она была самой красивой из всех, быть рядом с ним, иногда впереди него, иногда сзади.

Когда солнце садилось, видя, как оно опускается в море (ибо вдоль всего Перу на западе находится море), они говорили, что оно входит в него, и что своим огнем и теплом оно высушивало значительную часть вод моря, и, как великий пловец, оно ныряло, [проплывая] под землей, чтобы на следующий день выйти на востоке, давая понять, что земля стоит на воде. О заходе луны или других звезд они ничего не говорили.

Все эти глупости имели место в астрологии инков, из чего можно увидеть, сколь малого они в ней достигли, и на этом хватит об их астрологии. Мы расскажем о лекарствах, которыми они пользовались при своих болезнях.

Глава XXIV

МЕДИЦИНА, КОТОРОЙ ОНИ ДОСТИГАЛИ, И СПОСОБЫ ЛЕЧЕНИЯ

Так случилось, что они угадали, что очищение [организма] путем кровопускания и промывания желудка было полезным и даже необходимым делом, и поэтому они пускали кровь из рук и ног, не умея применять кровопускания и не зная расположения вен, которые следует вскрыть при том или ином заболевании, а вскрывали ту, что находилась ближе всего к больному месту, причинявшему страдания. Когда они испытывали сильную головную боль, они пускали кровь из [места] соединения бровей над носом. Ланцетом служил каменный наконечник, который они вставляли в расщепленную палочку и завязывали, чтобы он не выпадал, и тот наконечник они ставили на вену и сверху давали по нему щелчок, и так они вскрывали вену с меньшей болью, чем обычным ланцетом. Они также не знали, что перед применением очищения желудка нужно изучить мочевую жидкость (humores рог la urina); они даже не смотрели на нее [и] не знали, что такое желчь, слизь и черная желчь (melancolia).

Обычно они очищали желудок, когда чувствовали себя отяжелевшими и наполненными, и делалось это чаще у здорового, нежели у больного. Они принимали (помимо других трав, которые служили слабительным) белые корни, подобные маленьким репам. Говорят, что те корни бывают мужскими и женскими (macho у hembra); они принимали как одни, так и другие в количестве около двух унций, а приняв их, они вставали под солнце, чтобы его тепло помогло бы [их] действию. По прошествии часа или немного больше они чувствовали себя столь ослабленными (descoyuntados), что больше нельзя было терпеть (tener). [Это состояние] похоже на морскую болезнь, когда снова выходят в море; голова испытывает сильное головокружение и обморочное состояние; кажется, что по рукам и ногам, венам и нервам и по всем суставам тела бегают муравьи; очищение почти всегда происходит обоими путями: рвота и экскременты. Пока оно продолжается, пациент полностью ослаблен и страдает от головокружения так, что человек, не ведающий по опыту результаты действия того корня, будет считать, что он умирает от расстройства желудка (purgado). Ему не хочется ни есть, ни пить; он выбрасывает из себя всю имеющуюся в нем жидкость; из него выходят черви, и глисты, и все насекомые, которые там внутри жили. Как только дело сделано, он оказывается в таком прекрасном состоянии, и ему так хочется есть, что он съест все, что ему дадут. Меня два раза очищали так из-за боли в желудке, которая была у меня в разное время, и я испытал все то, о чем рассказал. Эти очищения [желудка] и кровопускания приказывали делать самым опытным в них [людям], особенно старухам (как здесь [в Испании] повивальные бабки) и великим знахарям, среди которых были очень знаменитые во времена инков, знавшие целебную силу многих трав и по традиции обучавших [своему искусству] своих сыновей, и этих считали врачами, но не для того, чтобы лечили всех, а только лишь королей и [людей] его крови, и курак, и их родных. Простые люди лечили друг друга лекарствами понаслышке. Грудных детей, когда чувствовали, у них какое-то расстройство, в частности, если болезнью был жар, по утрам купали в моче, чтобы [потом уже] запеленать их (embolerlos), а когда у них имелась моча ребенка, они давали ему проглотить ее немного. Когда у новорожденного ребенка отрезали пупок, они оставляли кишечку длиной с палец, которую, после того как она отвалится, хранили с великой заботой и давали им ее пососать при любом недомогании, которое они испытывали. А чтобы удостовериться в недомогании, они смотрели на лопаточку языка и, если они видели, что она покрылась налетом (desblanquecida), они говорили, что он болен, и тогда давали ему кишечку, чтобы он пососал ее. Это должна была быть его собственная [кишка], ибо они говорили, что чужая не приносила ему пользу.

Природные тайны подобных вещей они не раскрывали мне, [и] я не спрашивал о них, а лишь видел, как они совершались. Они не умели прощупывать пульс и не следили за мочой; о жаре они узнавали по излишнему теплу тела. Их очищения желудка и кровопускания применялись скорее к стоящему, чем к тому, кто уже свалился. Когда они были повергнуты болезнью, они не применяли какое-либо лекарство; они отдавали себя действию природы и соблюдали свою диету. Они не достигли общего применения лекарства; которое называется очистительным (рuгgadera), каковым является клизма (сristel) [и] не умели пользоваться пластырем и втираниями, а знали лишь очень немногое и общее^[15]. Простые и бедные люди, заболев, вели себя почти как животные. Озноб трехдневной или четырехдневной лихорадки они называют чукчу, что означает дрожать; жар называют рупа — с р простым, — что означает обжечься. Они очень боялись подобных заболеваний по причине их крайностей, как при ознобе, так и при жаре.

Глава XXV

ЛЕКАРСТВЕННЫЕ ТРАВЫ, КОТОРЫЕ ОНИ ПОЗНАЛИ

Они постигли целебное свойство сока и смолы дерева, которое они называют мулъи, а испанцы молъе. Вызывает огромное восхищение результат его воздействия на свежие раны, что похоже на сверхъестественное явление. Трава или кустарник, которую они называют чилъка, разогретая в глиняном горшке, дает великолепные результаты [при лечении] суставов, в которые проникла лихорадка, а у лошадей при вывихах суставов передних и задних ног. Один корень, подобный корням злаковых, хотя намного крупнее и с более мелкими и густыми узлами, который я не помню, как они называли, служил для укрепления и заживления зубов. Они разжаривали его на углях, и, когда он был уже изжарен [и] очень сильно раскален, они разрывали его зубами в длину и так, кипящим, прикладывали одну половину к одной десне, а другую половину — к другой, оставляя их там, пока они не остынут, и таким путем они обрабатывали все десна к великому горю пациента, потому чадо у него зажаривался рот. Сам пациент накладывает корень и производит все лечение (medicamento); это делается в первую ночь; на следующий день они просыпаются с деснами белыми, словно обваренное мясо, и в течение двух или трех дней они ничего не могут есть из того, что нужно жевать, и употребляют лишь то, что едят с ложки. По их прошествии у них с десен отваливается сожженное мясо и под ним открывается другое, очень красное и красивое. Я видел, как они таким образом много раз обновляют свои десны, и я попробовал сделать это, не нуждаясь в том, но не будучи в состоянии вытерпеть страдания от ожогов, от жары и огня корней, я оставил то [занятие].

Травой или растением, которое испанцы называют табако, а индейцы сайри, они пользовались много [и] для многих целей. Они нюхали порошок [табака], чтобы освободить от усталости голову. Над целебными свойствами этого растения много экспериментировали в Испании и поэтому прозвали его именем святой травы. Они познали другую чудеснейшую для глаз траву: они называют ее матеклъу. Она растет в маленьких ручьях; это — одноножка, а на каждой ножке имеется только один круглый лист. Она подобна тому [растению], которое в Испании называют ухо аббата, растущее зимой на черепичных крышах (texados); индейцы едят ее сырой, и она хороша на вкус; эта [трава], если ее разжевать, а сок выпить в первую ночь [лечения] на больные глаза, а саму разжеванную траву положить, как пластырь, на веко, а сверху завязать, чтобы трава не упала бы [с глаз], за одну ночь снимет любое бельмо, которое имелось на глазах, и успокаивает любую боль или [залечивает] ранение.

Я положил ее одному мальчику, у которого один глаз должен был вывалиться из черепа. Он был воспален, как перец, [и] не было возможности различить, где белок, а где радужная часть, [ибо] все было сплошным мясом, а глаз уже наполовину вывалился на щеку, а [после] первой ночи, когда я положил ему траву, глаз вернулся на свое место, а [после] второй он был во всем здоровым и хорошим. Потом здесь, в Испании, я видел этого юношу, и он сказал мне, что видит тем глазом, который был болен, лучше, чем другим. Мне сообщил об этом же один испанец, который поклялся мне, что был совершенно слеп от бельма и что за две ночи он обрел зрение в результате целебных свойств [этой] травы. Где бы он ни встречал ее, он обнимал и целовал ее с огромнейшим уважением и клал ее на глаза и на голову в знак благодарности за благодеяние, которое при ее содействии совершил господь наш, восстановив ему зрение. Мои родственники-индейцы использовали многие другие травы, о которых я не помню.

Такой была медицина, которую сообща достигли индейцы инки Перу и которая заключалась в использовании простых трав, а не составных лекарств, и дальше они не пошли. И раз в делах такой важности, как здоровье, они изучили и познали так мало, можно поверить, что в вещах меньшего для них [значения], как-то: естественная философия и астрология они знали [еще] меньше, и еще меньше в теологии, ибо не сумели подняться к пониманию вещей невидимых; вся теология инков замкнулась на имени Пача-камака. Потом уже здесь испанцы экспериментировали над многими лечебными свойствами (соsas) главным образом маиса, который они называют сара, и произошло это отчасти благодаря совету, который им дали индейцы на основе того немногого, чего они достигли в лекарствах, и отчасти благодаря тому, что сами испанцы размышляли над тем, что они видели; так они пришли к [мысли], что маис, помимо того, что он является пищевым продуктом такого питательного содержания, весьма полезен при болезни почек, болях в подвздошной впадине, страданиях от камня, при задержании мочи, болей в мочевом пузыре и в мужском половом органе (саnо), и они пришли к такому заключению, видя, что очень немногие индейцы или почти никто из них не имел этих страданий, что испанцы приписывают их обычному напитку, который является напитком из маиса, и поэтому его пьют многие испанцы, которые имеют подобные заболевания. Индейцы также пользуются им, как пластырем, при многих других бедах.

Глава XXVI

О ГЕОМЕТРИИ, ГЕОГРАФИИ, АРИФМЕТИКЕ И МУЗЫКЕ, КОТОРЫЕ ОНИ ПОСТИГЛИ

О геометрии они знали много, потому что она была необходима им, чтобы измерять свои земли, уточнять и делить их между собой, но это делалось материально, не по высоте градусов или по какому-либо другому умозрительному счету, а с помощью своих шнуров и камушков, которыми они ведут свои счета и [передают] сообщения, о которых я, поскольку я не решился посвятить себя им, расскажу лишь то, что знаю о них.^[16] Географию они знали хорошо; каждый народ рисовал и создавал макеты и чертежи своих селений и провинций, ибо это было тем, что они видели. Они не совались в чужиe [провинции]; было вполне до статочно того, что они делали у себя. Я видел макет Коско и часть его провинции с ее четырьмя главными дорогами, сделанную из глины, камушков и палочек, вычерченную с помощью их счета и размеров, со своими маленькими и большими площадями, со всеми своими широкими и узкими улицами, со своими городскими кварталами и домами вплоть до самых забытых, с тремя ручьями, которые бегут по нему; вид его вызывал восхищение.

То же самое испытываешь, глядя на [макет] сельской местности с ее высокими и низкими горами, равнинами и ущельями, реками и ручьями, с их поворотами и разворотами, ибо даже лучший космограф мира не мог бы сделать лучше. Они сделали этот макет, чтобы с ним познакомился ревизор (visitador), которого звали Дамиан де ла Ван-дера, который имел поручение от канцелярии королей [Испании] выяснить, сколько селений и сколько индейцев было в области Коско; другие ревизоры направлялись в другие части королевства за тем же. Макет, о котором я говорил, что видел его, сделали в Муйна, которую испанцы называют Моина, в пяти лигах на юг от города Коско; я находился там потому, что во время того посещения обследовалась часть селений и индейцев репартимьенто Гарсиласо де ла Вега, моего господина.

Об арифметике они знали много и восхитительным образом, ибо узелками, завязанными на нитях различных цветов, они вели счет всему тому, что имелось в королевстве инков по обложению и освобождению от налогов и контрибуций. Они суммировали, вычитали и умножали теми узелками, а чтобы знать, что приходится на каждое селение, они осуществляли деление зернами маиса и камушками, [и] таким образом у них получался точный счет. И, поскольку по каждому делу в мире и на войне, по вассалам, налогам, скоту, законам, церемониям и всему остальному, что требовало счета, у них имелись самостоятельные счетчики, и они занимались в своих министерствах и со своими счетами, они с легкостью вели [счет], потому что счет каждого из тех предметов (соsа) находился в самостоятельных нитях и связках [нитей], словно в отдельных тетрадях, и, если даже один индеец отвечал бы (как старший счетчик) за два, или три, или более предметов, счет по каждому предмету велся бы отдельно. Дальше мы дадим более подробное сообщение о способе счета, и как они понимали друг друга с помощью нитей и узлов.

В музыке они познали некоторые аккорды, которыми умели пользоваться индейцы кольа или те, кто жил в их области, когда играли на некоторых инструментах, сделанных из трубок тростника — четыре или пять трубок, связанных парами; каждая трубка звучала на ноту выше наподобие органа. Этих связок трубок было четыре; они отличались одна от другой. Одни из них звучали на низких нотах (рuntos), а другие—на более высоких, а другие—выше и выше, как четыре природных голоса: сопрано, тенор, контральто и контрабас. Когда один индеец играл на одной связке трубок, ему отвечали созвучно пятой или любой другой [нотой] и затем другой в другом созвучии, и другой в другом, и одни из них поднимались к высоким нотам, а другие опускались к низким, всегда в такт. Они не умели играть вариации с полунотами; все они были полными и в одном ритме. Исполнителями были индейцы, обученные исполнять музыку для короля и господ вассалов, однако, поскольку музыка была такой тяжелой (гustica), она не была общим [явлением] и ее изучали и осваивали каждый своим собственным трудом. У них были флейты четырех или пяти нот, как пастушечьи; они не были созвучны друг с другом, а каждая звучала сама по себе, ибо они не умели настраивать их на один лад. Для них они сочиняли свои песни, сложенные на размерные стихи, которые в своей большей части были о любовных страстях, либо о наслаждении, либо о, страданиях, о милости или немилости дамы.

Каждая песня имела свой известный самостоятельный мотив, и нельзя было петь (decir) две разные песни на один мотив. И было это так, потому что влюбленный кавалер, играя ночью музыку на своей флейте, своей мелодией говорил даме и всему миру о радости или печали своей души в соответствии с милостью или немилостью, которую она ему оказывала. А если бы пелись две различные песни на один мотив, не было бы известно, какую из них хотел исполнить кавалер. Таким образом, можно сказать, что он разговаривал флейтой. Один испанец встретился однажды вечером в неурочный час в Коско с индианкой, которую он знавал и хотел вернуть в свой дом; индианка сказала ему: «Сеньор, позволь мне идти, куда я иду; знай, что та флейта, которую ты слышишь на том холме, зовет меня с великой страстью и нежностью, принуждая меня идти туда. Оставь меня, ради своей жизни, ибо я не могу не пойти туда, потому что любовь силой влечет меня, чтобы я стала его женой, а он моим мужем».

Песни, которые они слагали о своих войнах и подвигах, они не сопровождали игрой [на инструменте], потому что их не нужно было петь дамам или, с помощью флейты давать им знать о них. Они пели их на своих главных праздниках, после своих побед и триумфов, в память своих героических дел. Когда я выехал из Перу, что было в 1560 году, я оставил в Коско пять индейцев, которые играли самым искуснейшим образом на флейтах но любой певческой книге для органа, какую бы ни поставили перед ними: они принадлежали Хуану Родригесу де Виль-ялобос, жителю того города. В настоящее время, т. е. в тысяча шестьсот втором году, мне рассказывают, что имеется так много столь искусных в музыке индейцев, играющих на инструментах, что их можно повсюду встретить [в Перу]. В мои времена голоса индейцев не использовались, потому что они не были столь хорошими — причиной тому могло быть то, что, не умея петь, они не упражняли их, — и, наоборот, было много метисов с очень хорошими голосами.

Глава XXVII

ПОЭЗИЯ ИНКОВ АМАУТОВ, ЯВЛЯЮЩИХСЯ ФИЛОСОФАМИ, И АРАВИКОВ, ЯВЛЯЮЩИХСЯ ПОЭТАМИ

У амаутов, которые были философами, не было недостатка в умении

cочинять комедии и трагедии, которые в дни торжественных праздников представлялись перед их королями и господами, которые посещали королевский двор. Исполнители были не из низших [сословий], а инками и благородными людьми, детьми курак и самими кураками и капиталами, даже мастерами боя, ибо аллегорические сюжеты (аutos) трагедий воспроизводились точно, [а] их содержание всегда касалось военных событий, триумфов и побед, подвигов и величия прошлых королей и других героических мужей. Содержание комедий касалось деревенской жизни, поместий, домашних и семейных дел. Исполнители, как только заканчивалась комедия, занимали свои места в соответствии со своим рангом и занятием. Они не сочиняли непристойных, гнусных и низких интермедий: все они были о серьезных и благородных делах, с сентенциями и изяществом, допустимыми в таком месте. Того, кто выделялся в изяществе даваемых [в честь королей] представлений, они одаривали драгоценностями и весьма ценимыми милостями.

В поэзии они достигли также немногого, ибо умели слагать короткие и длинные стихи со слоговым стихотворным размером; в них они вкладывали свои любовные песни с различными мелодиями, как об этом говорилось. Они также слагали стихи о подвигах своих королей, и других знаменитых инков, и главных курак, и они обучали им по традиции своих потомков, чтобы они помнили о добрых делах своих предков и подражали бы им. Стихи были короткими, чтобы память [легче] хранила бы их, однако они были весьма содержательны (соmpendido), словно цифры. Они не пользовались рифмой, а [сочиняли] все свободным стихом. В большинстве своем они походили на простые испанские сочинения, которые называются редондильями. Память дарит мне одну подобную песню, сложенную из четырех строк; по ним будет видно искусство стихосложения и сокращенное, сжатое значение, которое они в своей неотесанности хотели передать. Они сочиняли короткие любовные стихи, чтобы их было бы легче исполнить на флейте. Я хотел бы также положить мелодию на ноты для органа, чтобы стало очевидным и одно и другое, однако излишняя щепетильность освобождает меня от [этой] работы.

Песня следует далее с ее переводом на испанский язык:

Кайльа льапи Сауllа llарi С гимном

Пуньунки Pununqui Ты заснешь,

Чавпи тута Chaupituta В полночь

Самусак Samusac Я приду

А точнее следовало бы сказать приду без личного местоимения я, как это делает индеец, который не называет лицо, а включает его в глагол посредством [самого] стиха. Многие другие стихотворные формы были достигнуты инками поэтами, которых называли аравеками, что в подлинном значении означает сочинитель (inventador). В бумагах отца Блас Валера я нашел другие стихи, которые он называет спондеическими (spondaico): в отличие от других, которые состоят из четырех и из трех [слогов], все они состоят [только] из четырех слогов. Он пишет их по-индейски и по-латыни; они касаются астрологии. Инки поэты сложили их, философствуя о вторичных причинах, которые бог поместил в сфере воздуха, чтобы они вызывали гром, молнии и удары молний и чтобы шел град, снег и дождь, давая все это понять в стихах, как будет видно [из дальнейшего]. Они сочинили их в соответствии со сказкой, которая имелась у них и которая следует далее: говорят, что творец оставил на небе одну благородную девушку, дочь короля, у которой был кувшин, заполненный водой, чтобы она выливала бы ее, когда земля нуждается в ней, и что ее брат в нужное время разбивает его и от удара возникают гром, молнии и удары молний. Говорят, что породил их мужчина, ибо они являются деяниями свирепых мужчин, - а не нежных женщин. Говорят, что град, дождь и снег вызывает девушка, ибо дела эти более мягкие и нежные и столь полезные. Говорят, что один инка, поэт и астролог, сочинил и прочел стихи, воспевая превосходства и добродетели дамы, и что бог дал их ей, чтобы она ими приносила добро созданиям земли. Отец Блас Валера говорит, что сказку и стихи он обнаружил в узлах и отчетах одних древних анналов и они были заключены в нитях разного цвета, а что о традиции стихов и легенд ему рассказали индейцы-счетчики, которым были поручены узлы и исторические отчеты, и что он, восхищенный тем, что амауты смогли достичь такого, записал стихи и заучил их на память, чтобы знать их. Я вспоминаю, что в детстве слышал эту сказку вместе со многими другими, которые мне рассказывали мои родичи, но, будучи ребенком и мальчиком, я их не попросил [рассказать] ее значение, а они сами не передали его мне. Для тех, кто не понимает ни индейский [язык], ни латынь, я набрался смелости перевести стихи на испанский, исходя больше из их содержания на языке, который я впитал вместе с материнским молоком, нежели от чужого латинского [языка], ибо то малое, что я знаю о нем, я усвоил в самый разгар войн на моей земле, среди оружия и лошадей, пороха и аркебузов, о которых я знал больше, чем о буквах. Отец Блас Валера имитировал на своей латыни четыре слога индейского языка, [имеющихся] в каждой строке, и имитировал очень хорошо; я вышел за их пределы, ибо на испанском [языке] их невозможно сохранить, потому что необходимость передачи полного значения индейских слов требует в одних случаях большего количества слогов, а в других — меньшего. Ньуста означает девушка королевской крови и не меньше, ибо, чтобы назвать обычную девушку, они говорили тоске; чина они называли молодую девушку-служанку. Илъа-пантак — глагол; он включает в себя значение трех глаголов, которыми обозначаются [действия, совершаемые] громом, молнией и ударом молнии, и именно так применил их в двух стихах отец учитель Блас Валера, ибо предыдущая строка — кунуньунун — означает грохотать, и ее поставил тот автор, чтобы выразить все три значения глагола ильа-пантак. У ну — вода, пара — идет дождь, чичи — идет град, рити — идет снег. Пача Камак означает тог, кто делает со вселенной то, что душа делает с телом. Вира-коча — имя одного тогдашнего бога, которому они поклонялись, с историей которого мы познакомимся дальше весьма подробно. Чура означает власть; кама означает вселить душу, жизнь в существо и материю. В соответствии с этим мы скажем по крайней мере то, что знали, не выходя за собственное значение индейского языка. Далее идут стихи на трех языках:

Сумак ньуста Pulchra Nympha Красавица-принцесса,

Торальайк'им Frater tuus Это твой брат.

Пуйньуй кита Urnam tuam Он твой кувшин

Пак'ир кайан Nunc infringit Разбивает

хина мантара Cujus ictus И по этой причине

Кунуньунун Tonat, fulget Гром и молнии,

Ильапантак Fulminatque: Ударяют молнии.

Камри ньуста Sed tu Nympha Ты, девушка-принцесса,

Унуйк'ита Tuam Limpham Свои прекрасные воды

Пара мунк'и Fundens pluis: Дашь нам в дожде;

Май ньимпири Interdumque Иногда также

Чичи мунк'и Grandinem, feu [Шлешь] нам град,

Рити мунк'и Nivem mittis Снег точно так же.

Пача рурак Mundi factor Творец мира,

Пача камак Pachacamac Бог, оживляющий его,

Вира-коча Viracocha Великий Вира-коча,

Кай хинапак Ad hoc munus Для этой службы

Чурасунк'и Те suffecit Тебя вознесли

Камасунк'и Ас praefecit И дали тебе душу.

Я внес сюда его, чтобы обогатить мою бедную историю, ибо действительно без какой-либо лести можно сказать, что все то, что отец Блас Валера написал, было жемчугом и драгоценными камнями. Моя земля оказалась недостойна увидеть себя в таких украшениях.

Мне говорят, что в настоящее время метисы слагают много таких стихов по-индейски, а другие во многих [других] манерах, как о божественном, так и о земном (humano). Пусть господь даст им свое покровительство, чтобы они служили ему во всем.

Столь ограничены и столь недалеки, как мы видели [из изложенного], были познания инков Перу в науках, о чем мы говорили, хотя, если бы они имели письмо, оно мало-помалу повело бы их вперед, и они получили бы в наследство друг от друга [знания], как это делали первые философы и астрологи. Только в философии морали они проявили усердие, как в ее обучении, так и в применении законов и обычаев, которые они соблюдали [и] не только среди вассалов, как им следовало обращаться друг с другом в соответствии с естественным законом, но так же, как им следовало вести себя в послушании, служить и поклоняться королю и старшим и как королю следовало править и оказывать благодеяния куракам и остальным вассалам и низшим подданным. В применении этой науки они проявляли столько усердия, что никакая похвала не может поставить точки над и, ибо их опыт заставлял их идти дальше, усовершенствуй ее день ото дня, от хорошего к лучшему; этого опыта им не хватало в других науках, ибо они не могли управлять ими столь материально, как [нормами] морали, да и они сами не умели должным образом заниматься умозрительными построениями, как [другие науки] требуют того, ибо они удовлетворялись естественной жизнью и законом, подобно людям, которые по своим природным данным более склонны не причинять зла, чем приносить добро. Однако при всем этом Педро де Сиеса де Леон, глава тридцать восемь, говоря об инках и их правлении, пишет: «Они совершили столь великие дела и имели столь хорошее правление, что мало кто в мире имел перед ними преимущество», и т. д.

А отец учитель Акоста, книга шестая, глава первая, говорит следующее в пользу инков и мексиканцев: «Рассказывая о том, что касалось религии, которую исповедовали индейцы, я намерен в этой книге описать их обычаи и порядки и правление с двумя целями. Одна [из них] — разрушить ложное мнение, которое повсюду сложилось о них, как о тупых и звероподобных людях без понятия или с таким ничтожным [понятием], что оно едва достойно этого имени; и на основе этого заблуждения им продолжают приписывать многие и весьма значительные оскорбления, считая их чуть ли не. животными и отвергая какое бы то ни было уважение, которого они достойны, что является весьма распространенным и таким пагубным заблуждением, как об этом знают те, кто с каким-либо усердием и уважением пребывал вреди них и увидел и узнал их тайны и сообщения об их делах; и вместе с тем [индейцам] уделяют так мало внимания те, кто думают, что знают много, хотя обычно они являются самыми невежественными и самыми самоуверенными. Чтобы лучше разрушить это столь пагубное мнение, я не вижу [иного] средства, как познакомить с порядком и образом действий, которые эти [индейцы] имели, когда они жили по своему закону, в котором хотя и было много варварских вещей и без [разумного] основания, однако имелись также многие другие, достойные восхищения, которые прекрасно дают понять, что они имели природные способности, чтобы быть хорошо обученными, и даже в значительной части они имеют преимущества перед многими [людьми] наших государств. И нечего удивляться, что они были замешаны в тяжелых грехах, ибо даже с самыми тщеславными законодателями и философами случалось такое, хотя среди них [были] Ликург и Платон. И даже в самых мудрых государствах, какими были Римское и Афинское, мы видим невежество, достойное улыбки, [и] несомненно, что, если бы государства мексиканцев и ингов относились бы ко временам римлян и греков, их законы и правление пользовались бы уважением. Однако, поскольку мы, ничего не зная о них, приходим [к ним] с помощью меча, не слушая и не понимая их, нам не кажется, что дела индейцев достойны [хорошей] репутации, а что они, словно наша [добыча] на охоте в горах, и созданы, чтобы служить нам и [удовлетворять] нашу прихоть. Самые любознательные и ученые мужи, которые проникли и постигли их тайны, обычаи и древнее правление, судят о них совсем другим образом, восхищаясь тем порядком я разумом, которые существовали среди них». И т. д.

До этого из отца учителя Хосефа де Акоста, авторитет которого столь велик, что его хватит на все, что мы до сих пор сказали и скажем дальше об инках, об их законах и правлении и способностях, одной из которых было умение сочинять в прозе так же, как и в стихах, короткие и емкие благодаря поэтической форме сказки, чтобы заключить в них моральную доктрину или хранить некоторые традиции своего идолопоклонства или знаменитые деяния своих королей и других великих мужей, многие из которых испанцы хотели бы считать не сказками, а правдивыми историями, поскольку они в чем-то сходны с правдой. Многие другие они превращают в шутку, поскольку они кажутся им плохо сочиненной ложью, ибо они не понимают их аллегорию. Многие другие были глупейшими, как некоторые, которых мы коснулись. Быть может, в ходе изложения истории перед нами предстанут некоторые из хороших [сказок], которые мы изложим.

Глава XXVIII

НЕМНОГОЧИСЛЕННЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ, КОТОРЫЕ ИНДЕЙЦЫ СОЗДАЛИ ДЛЯ СВОИХ РЕМЕСЕЛ

Поскольку мы уже говорили об изобретательности и о науках, которых достигли философы и поэты того язычества, будет правильно, если мы скажем о неумелости мастеров (oficiales) механиков в их ремеслах, чтобы было видно, в какой нищете и отсутствии необходимых вещей жили те люди. И, начиная с серебряных дел мастеров, мы скажем, что, несмотря на такое их количество и постоянный их труд в своем ремесле, они не умели делать наковальни из железа или другого металла: причиной тому было неумение выплавлять (sacar) железо, хотя у них имелись шахты [по его добыче]; на [своем] языке они называли железо килъай. Для них наковальней служили очень твердые камни зелено-желтого цвета; они делали их плоскими и шлифовали один о другой; они высоко ценили их, поскольку они встречались редко. Они не умели делать молотки с деревянной ручкой; работали они инструментами, которые делали из меди и латуни, смешивая одно с другим; молотки имели форму надолба со сбитыми (muertas) углами; одни — большие, насколько может охватить рука, чтобы сильно ударить; другие были средними и маленькими, а иные продолговатыми, чтобы ударять по вогнутой [поверхности]; они держат те свои молотки в руке так, чтобы ударять ими, словно булыжниками. Они не умели делать напильники и резцы; они не додумались до мехов для плавки; они плавили с помощью сопл (soplos) — трубочек из меди длиною с половину сажени; были и длиннее или короче для большой или маленькой плавки; трубочки закрывались с одного конца; они оставляли в них [лишь] маленькую дырочку, через которую воздух выходил быстрее и сильнее; собирались вместе восемь, десять или двенадцать [человек] — столько, сколько было нужно для плавки. Они ходили вокруг огня [и] дули через трубочки; и сегодня стоят на том же те, кто не хочет менять привычки. Они также не умели делать клещи, чтобы вынимать металл из огня: они вынимали его прутами из дерева и меди и бросали его на кучку сырой земли, которая имелась на этот случай, чтобы умерить огонь металла. Они несли его туда и переворачивали с одной стороны на другую, пока он не становился таким, что его можно было взять рукой. При всем этом неумении они создавали великолепные творения, в особенности в отливке одних предметов при [помощи] других, оставляя их полыми; о других восхитительных [вещах] мы расскажем дальше. При всей своей простоте они познали также, что дым от любого металла был вреден для здоровья, и поэтому они строили свои литейни, большие и малые, на открытом воздухе в своих дворах или загонах и никогда под навесом. Искусство плотников было не выше; пожалуй, оно было даже меньшим, ибо из тех инструментов, которыми пользуются здешние [испанские плотники] для своих ремесел, плотники Перу знали только топор и тесло, и эти инструменты были из меди. Они не знали пилы, сверла и рубанка или какого-либо другого инструмента для ремесла плотника и поэтому не умели возводить свод и двери, [а] лишь умели резать дерево и [готовить] штукатурку (blanguella) для зданий. Топоры, тесла и немногочисленные скребки (escardillas) выделывали серебряных дел мастера, а не кузнецы, ибо весь инструментарий, который они делали, был из меди и латуни. Они не пользовались гвоздями, ибо сколько бы дерева они ни использовали в своих зданиях, все оно было увязано канатами из дрока, а не сбито гвоздями. Точно так же каменотесы для обработки камней не имели другого инструмента, кроме черных булыжников, которые назывались ивана [и] которыми они не рубили, а раскалывали их. Для подъема и спуска камней у них не было никакого орудия; все делалось силою рук. И, несмотря на вое это, они создали столь огромные сооружения и с таким искусством и порядком, что они кажутся невероятными, за что их превозносят испанские историки, и как это видно по развалинам (reliquias), сохранившимся от многих из них. Они не умели делать ножницы ц иглы из металла; они делали [иглы] из длинных шипов, которые там растут, и поэтому они мало что шили, предпочитая латать (remendar), нежели зашивать, как мы дальше увидим. Из тех же шипов они делали гребешки, чтобы причесываться: они завязывали их между двумя тростниками, которые служили как бы хребтом расчески, а шипы выступали по одну и другую сторону тростника в виде гребня. Зеркала, в которые смотрелись женщины королевской крови, были из хорошо отполированного серебра, а у простых [женщин] — из латуни, ибо они не могли пользоваться серебром, как это будет сказано дальше. Мужчины никогда не смотрелись в зеркало, ибо это считалось позором, поскольку являлось женским занятием. Подобным же образом им недоставало многих других вещей, необходимых для человеческой жизни. Они обходились без того, что не умели делать, потому что были мало или совсем не изобретательными [в отношении] самих себя и, наоборот, они — великие подражатели тому, что увидят уже сделанным, как это подтверждается на опыте того, чему они научились от испанцев во всех ремеслах, которые они увидели у них, ибо в некоторых из них они сумели превзойти [своих учителей]. Ту же способность они проявляют в науках, если их обучают им, что подтверждается комедиями, которые представлялись в различных местах, ибо случилось так, что некоторые любознательные монахи из различных орденов, главным образом иезуитского, чтобы внушить любовь индейцам к таинствам нашего искупления (redencion), сочиняли комедии, чтобы их представляли бы индейцы, потому что они знали, что таковые представлялись во время их инков, королей, и потому что они видели, что они обладали способностью и талантом в отношении того, чему их хотели обучить, и поэтому один из отцов-иезуитов сочинил комедию, воспевавшую нашу госпожу деву Марию, и. он написал ее на языке аймара, отличном от всеобщего языка Перу. Ее содержание основывалось на тех словах из третьей книги [Моисея] о первопричинах: «Я посею вражду между тобой и между женщиной и т. д... и она сама разобьет твою голову». Ее представляли индейцы — дети и юноши в селении, которое называлось Сульи. А в Потоси был продекламирован диалог веры (dialogo de la fe), на котором присутствовало более двенадцати тысяч индейцев. В Коско представлялся другой диалог младенца Иисуса, на котором присутствовало все могущество того города. Другой [диалог] был представлен в Городе Королей Лиме перед канцелярией и всей знатью города и бесчисленным множеством индейцев, содержанием для которого послужило святейшее таинство; он был сочинен частями на двух языках — на испанском и на всеобщем [языке] Перу. Индейские дети представляли диалоги во всех четырех частях с таким изяществом и благородством, с такими движениями и благородными действиями, что вызывали восторг и удовлетворение, и с такой нежностью они [исполняли] песни, что многие испанцы проронили слезы радости и счастья, и, видя изящество и способности и замечательные таланты маленьких индейцев, они изменили свое мнение, которое до этого имели об индейцах, которых они считали тупыми, грубыми и бездарными.

Дети-индейцы, чтобы выучить наизусть текст (dichos), который они должны произносить и который им давали в написанном виде, шли к испанцам, умеющим читать, светским или священникам, вплоть до самых главных, и умоляли их прочесть им четыре или пять раз первую строчку, пока они не запомнят ее наизусть, и чтобы она не ушла от них, хотя они цепкие, они все же много раз повторяли каждое слово, обозначая его камушками или зернами одного плода (semilla) разных цветов, который имеется там; размер его с горошину [и] называется оно чуй; с теми знаками они запоминают слова и таким путем легко и быстро запоминают свой текст благодаря большой заботе и усердию, которые вкладывают в это [дело]. Испанцы, которых маленькие индейцы просят прочесть им [тексты], не пренебрегают ими и не раздражаются, сколь знатными они не были бы, [а] скорее приласкают их и встретят с радостью, ибо они знают, для чего это нужно. Таким образом, индейцы Перу, хотя и не были талантливы в изобретениях, обладали большими способностями подражать и воспринимать то, чему их обучали. Это проверил на долгом опыте лиценциат Хуан Куэльяр, уроженец Медины-дель-Кампо, который был каноником святой церкви Коско и преподавал грамматику метисам — детям знатных и богатых людей того города. Делал он это, движимый своим человеколюбием и по просьбе самих студентов, потому что пять наставников, которых они раньше имели, сменяли один другого по прошествии пяти или шести месяцев учебы, ибо они убеждались в том, что в других хозяйствах (granjeria) могут получать большую прибыль, хотя правда и то, что каждый студент давал им в месяц по десять песо, что равно двенадцати дукатам, однако в целом этого было мало, потому что [самих] студентов было мало; в лучшем случае [их число] доходило до дюжины с половиной. Среди них я знал одного индейца Инку по имени Фелипе Инка, и он принадлежал (era de) одному богатому и знатному священнику, которого звали отец Педро Санчес, который, видя способности индейца, проявлявшиеся им в чтении и письме, дал ему [возможность] учиться; он также успешно усваивал грамматику, как и лучшие студенты метисы. А эти, когда их покидал [очередной] наставник, возвращались в школу, лишь когда приходил другой [учитель], который преподавал на основе иных принципов, нежели предыдущий, и, если у них сохранялось что-либо от прошлого [учителя], он говорил им, чтобы они забыли это, поскольку оно ничего не стоило. Таким образом в мое время учились студенты, вводимые в заблуждение то одним, то другим наставником, без какой-либо пользы от них, пока добрый каноник не собрал их под своим крылом и в течение почти двух лет обучал латыни среди оружия и лошадей, среди крови и огня военных сражений, которые случились тогда, среди восстаний дона Себастьяна де Кастилья и Франсиско Эрнандеса Хирона, когда не успело затухнуть одно из них, как вспыхнуло второе, которое оказалось страшнее и длилось дольше [первого]. В то время каноник Куэльяр увидел большие способности, которые проявляли его ученики в грамматике, и их проворство в остальных науках, которых недоставало им из-за бесплодности земли. Переживая, что эти большие таланты пропадут, он очень много раз говорил им: «О, дети, как жалею я, что не могут увидеть дюжину из вас в том Саламанкском университете!». Обо всем этом было рассказано, чтобы показать способности, которыми обладают индейцы к [восприятию] того, чему их хотят обучить, что так же свойственно метисам, как их родственникам. Каноник Хуан де Куэльяр также не довел до совершенства латынь своих учеников, ибо он не мог проводить работу, давая [им] по четыре урока каждый день, и приходить в часы [занятий] своего хора, и поэтому [их знания] латинского языка остались несовершенными. Те, кто сейчас являются [студентами], должны долго благодарить бога за то, что он направил им орден иезуитов, благодаря которому имеется такое изобилие всех наук и всякого хорошего обучения для них, которым они располагают и наслаждаются. И на этом будет правильно, если мы вернемся к знакомству с наследованием [престола] королей инков и к их завоеваниям.

ОНА СОДЕРЖИТ ЖИЗНЬ И ДЕЛА МАЙТА КАПАКА, ЧЕТВЕРТОГО КОРОЛЯ. ПЕРВЫЙ ПЛЕТЕНЫЙ МОСТ, КОТОРЫЙ БЫЛ ПОСТРОЕН В ПЕРУ; ВОСХИЩЕНИЕ, КОТОРОЕ ОН ВЫЗВАЛ. ЖИЗНЬ И ЗАВОЕВАНИЯ ПЯТОГО КОРОЛЯ, ИМЕНОВАВШЕГОСЯ КАПАК ЙУПАНКИ. ЗНАМЕНИТЫЙ МОСТ ИЗ СОЛОМЫ И КАМЫША, КОТОРЫЙ ОН ПРИКАЗАЛ ПОСТРОИТЬ В ДЕСАГУАДЕРО. ОПИСАНИЕ ДОМА И ХРАМА СОЛНЦА И ИХ ВЕЛИКИХ БОГАТСТВ. ОНА СОДЕРЖИТ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ГЛАВ.

Глава I

МАЙТА КАПАК, ЧЕТВЕРТЫЙ ИНКА, ЗАХВАТЫВАЕТ ТИА-ВАНАКУ И ЗДАНИЯ, КОТОРЫЕ ИМЕЮТСЯ ТАМ

Инка Майта Капак (имя которого нет надобности интерпретировать, поскольку Майта является именем собственным — во всеобщем языке оно ничего не обозначает, — а имя Капак уже было объяснено), исполнив церемонии погребения своего отца и торжества восхождения на престол своего королевства, вновь посетил его как полновластный король, ибо, хотя он при жизни своего отца посетил его два раза, он был тогда ограниченным опекой воспитанником, который не мог выслушивать дела, отвечать на них и оказывать милости без присутствия и одобрения людей своего совета, которым надлежало определять ответ и решения по просьбам, выносить приговоры и обдумывать и предусматривать милости, которые должен был оказывать принц, хотя он и был наследником [престола] , однако он не достиг возраста, чтобы править [самому]; то был закон королевства. Поскольку теперь он был свободен от воспитателей и опекунов, он захотел вновь посетить своих вассалов в их провинциях, ибо, как мы уже указывали на это, то было одним из [главных] дел, которые совершали князья [и] которые воспринимались с наибольшей благодарностью подданными. В силу этого и чтобы показать свою великодушную и прекрасную, кроткую и любящую душу, он совершил поездку, [сопровождая ее] огромными, высоко ценимыми кураками и остальными простыми людьми милостями.

Завершив поездку, он вновь устремил душу к главному для тех инков целу чести, каковым являлось обращение и подчинение варварских племен своей пустой религии, а под предлогом своего “идолопоклонства они удовлетворяли тщеславие и алчность к расширению своего королевства.

То ли ради одного, то ли ради другого, или ради того и другого, ибо всемогущие могут все, он приказал поднять людей и с наступлением весны вышел с двенадцатью тысячами воинов, четырьмя мастерами боя и остальными офицерами и министрами армии, и шел он до водораздела великой лагуны Тити-кака, которая по причине того, что земли Кальяо были равнинными, представлялась более доступной для завоевания, чем любые другие [земли], а также потому, что люди того района казались более простыми и покорными.

Подойдя к водоразделу, он приказал построить большие плоты, на которых перешла его армия, и в первые же селения, которые он обнаружил, он направил обычные требования, которые нет нужды повторять столько раз. Индейцы легко покорились благодаря чудесам, которые они слышали об инках, и среди других селений, которые покорились, было одно — Тиа-ванаку, об огромных и невероятных зданиях которого будет правильно кое-что рассказать.^[17] Так было, что среди других сооружений, которые имеются в том месте и вызывают восхищение, одно было горой или холмом, сделанным вручную; оно было таким высоким (исходя из того, что мог сделать человек), что вызывало восхищение, и, чтобы холм или нагромождение земли у них не расползалось бы и не исчез бы холм, они соорудили его на фундаменте из огромных камней, а зачем было построено то сооружение — неизвестно. В другой части селения, удаленной от того холма, стояли две высеченные из камня фигуры гигантов в длинных до земли одеяниях и со своими украшениями на головах, — все уже сильно разрушенное временем, что указывало на их большую древность. Видна также огромнейшая стена из таких огромных камней, что одна только мысль о том, какие человеческие силы смогли доставить их туда, где они находились, вызывала наибольшее восхищение, поскольку — и это правда — вокруг на громадном расстоянии нет скал или каменоломен, откуда можно было бы извлечь те камни. В другой части [Тиа-ванаку] видны другие великолепные сооружения, но больше всего поражают несколько огромных порталов из камня, поставленных в разных местах, многие из которых монолиты из одного только камня, обработанного со всех четырех сторон, но чудо этих порталов возрастает еще больше, ибо многие из них установлены на камнях, причем некоторые, будучи измерены, оказались тридцати футов в длину, пятнадцати в ширину и шести в высоту. И эти такие огромные камни и порталы были сделаны из одного куска; невозможно постичь и понять, каким инструментом или орудиями могли быть выполнены эти работы. Углубляясь в рассмотрение этой грандиозности, понимаешь, насколько более громадными были те камни до того, как их обработали.

Местные жители говорят, что все эти и другие сооружения, о которых не написано [здесь], были построены до инков, и что инки наподобие этим построили крепость Коско, о чем дальше мы скажем, и что они не знают, кто их соорудил, хотя слышали от своих предков, что все эти чудеса возникли в одну только ночь на рассвете. Похоже, что те сооружения не были доведены до конца и были лишь началом того, что думали построить основатели [Тиа-ванаку]. Все сказанное из демаркации Педро де Сиеса де Леона, которую он написал о Перу и его провинциях, глава сто пятая, в которой он подробно описывает эти и другие сооружения, что мы рассказали суммируя; к этому я счел нужным прибавить другие [описания], которые мне сообщил один священник, мой соученик, по имени Диего де Алькобаса (которого я могу назвать братом, так как оба мы родились в одном доме и его отец, словно воспитатель, растил меня); наряду с другими сообщениями, которые мне присылали он и другие [соученики], он рассказывает следующее, говоря об этих огромных сооружениях Тиа-ванаку: «В Тиа-ванаку, провинция Кольяо, среди прочих имеется одна древность, достойная бессмертной памяти. Она соприкасается с озером, которое испанцы называют Чукуиту, настоящее же Имя Чуки-виту. Там находятся огромнейшие сооружения, среди которых имеется квадратный двор в пятьдесят морских саженей с одной и с другой стороны, ограда которого превышает высоту в два роста. По одну сторону двора находится зала длиною в сорок пять, а шириною в двадцать два фута, покрытая так же, как покрывались соломой комнаты, которые ваша милость видела в доме Солнца в этом городе Коско. Двор, о котором я говорю, как и его стены, и пол, и зала, и ее крыша, и покрытие, и порталы, и пороги двух входов, которые имеет зала, и другой вход, который имеет [сам] двор, — все это один-единственный монолит (pieca), вырубленный и сделанный из одной скалы, а стены двора и залы толщиною в три четверти вары, а потолок залы с внешней стороны похож на солому, хотя он из камня, ибо, поскольку индейцы покрывают свои дома соломой, камень причесали и покрыли линиями, чтобы он был бы похож на другие [крыши] и казался бы соломенной крышей. Озеро бьется об одну из стен двора. Местные жители говорят, что тот дом и остальные сооружения были построены в честь творца вселенной. Недалеко оттуда находится большое скопление камней, сделанных в виде таких натуральных мужских и женских фигур, что кажется, что они живые [и] пьют из сосудов, [держа] их в руках, другие — сидя, другие — стоя на ногах, другие переходят ручей, который течет среди тех сооружений; другие статуи стоят со своими детьми, [прижавшимися] к юбкам и подолам; другие несут их на спине и другие на тысячу разных манер. Сегодняшние индейцы говорят, что [люди] того времени были превращены в те статуи за великие грехи, которые они совершили, и за то, что забросали камнями одного человека, проходившего по той провинции». Досюда слова Диего де Алькобаса, который во многих провинциях того королевства служил викарием и проповедником индейцев, ибо его проповеди (perlados) вынуждали его переходить из одного места в другое, ибо как метис-уроженец Коско — он знает язык индейцев лучше, чем другие неместные жители той земли, и приносит большие плоды.

Глава II

ХАТУН-ПАКАСА ПОКОРЯЕТСЯ, И ОНИ ЗАВОЕВЫВАЮТ КАКЙА-ВИРИ

Возвращаясь к инке Майта Капаку, укажем, что случилось так, что он почти без сопротивления покорил большую часть провинции, именовавшуюся Хатунпакаса, каковой является земля, расположенная по левую сторону от Десагуадеро. Был ли это только один поход или много — [неизвестно]; среди индейцев нет единого мнения, ибо большинство из них утверждает, что инки завоевывали земли мало-помалу, потому что они обучали вассалов и возделывали землю. Другие же говорят, что вначале, когда они еще не стали могущественными, было [именно] так, однако, став таковыми, они завоевывали все, что могли. Случилось ли это так или по-другому — не имеет большого значения. Будет лучше, чтобы не раздражать многократным повторением одних и тех же вещей, сразу называть то, что каждый из этих королей завоевал, если у них не вызовет обиду то, что не будет указано [число] походов, которые каждый из них совершил в разных направлениях (partes). Предприняв свое завоевание, инка дошел до селения, именуемого Какйа-вири, вокруг которого было расположено много хуторов, разбросанных без какого-либо порядка, и каждый из них имел господинчика (senorete), который управлял и командовал остальными. Все они, зная, что инка шел покорять их, договорились и собрались на холме, который имеется в том районе, словно бы построенный вручную — высотою почти с четверть лиги и круглый, как сахарная голова, хотя вся тамошняя земля ровная. Этот холм, поскольку он был [там] единственным и по причине его красоты, те индейцы считали священным, поклонялись и приносили ему жертвы. Они пришли искать его покровительство, чтобы он, будучи их богом, защитил и освободил их от своих врагов. Они построили на нем укрепление из смеси сухих (seca) камней и дерна. Говорят, что женщины взялись принести весь дерн, который был необходим, чтобы воздвигнуть как можно быстрее это сооружение, а мужчины со своей стороны укладывали камни. Они в огромном количестве укрылись в крепости вместе со своими женами и детьми, со всей едой, которую только можно было собрать.

Инка направил им обычные требования и, в частности, велел сказать, что он не собирается отнимать у них их жизнь и их владения, а хочет оказать им благодеяния, которые Солнце приказывало ему оказывать индейцам, чтобы они проявили бы уважение к его сыновьям, не сопротивлялись бы им, ибо они были непобедимы, потому что Солнце помогало им во всех их завоеваниях и сражениях, и чтобы они считали бы его своим богом и поклонялись ему. Инка много раз направлял послание индейцам, которые все время упорствовали, отвечая ему, что их образ жизни был хорошим, что они не хотели его улучшать, и что у них были свои боги, одним из которых был тот холм, который защищал их и должен был оказать им помощь, что пусть инка уходит с миром и обучает других всему, чему они захотят, поскольку они не хотят чему-либо учиться. Инка не был расположен дать им сражение, ибо хотел победить их лаской или голодом, если иначе было невозможно; он разделил свою армию на четыре части и взял холм в окружение.

Индейцы кольа много дней упорствовали на своем, выжидая нападения на крепость, однако, видя, что инки не хотят сражения, они приписали это страху и трусости, и, становясь день ото дня все более решительными, они много раз совершали вылазки из крепости, чтобы сразиться с ними, но они, выполняя приказ и указание своего короля, лишь сдерживали их, хотя с одной и с другой стороны люди все же погибали, и больше⁸ со стороны кольа, потому что они, как люди безрассудные, [сами] бросились на оружие противников. Тогда среди индейцев Кольяо распространилась всеобщая молва, а позже инки распустили ее по всем своим королевствам, что в один из дней, когда осажденные индейцы сделали такую вылазку, чтобы сразиться с людьми инки, камни и стрелы и другое оружие , которое они метали в инков, возвращались назад против них же самих их что так погибли многие кольа, раненные своим же собственным оружием. Дальше мы расскажем эту сказку, относящуюся к числу наиболее почитаемых ими. Из-за многочисленных в тот день смертей мятежники, и в частности кураки, раскаявшиеся в своем упрямстве, сдались; опасаясь другого великого наказания, они собрали всех своих людей и направились группами просить милосердия. Они приказали, чтобы первыми шли бы дети, а за ними вслед их матери и старики, которые находились с ними. Немного спустя вышли солдаты, а затем шли капитаны и кураки со связанными руками и с веревками, свисавшими с шеи в знак того, что они были достойны смерти за то, что подняли оружие против сыновей Солнца. Они шли босые, что у индейцев Перу считалось знаков унижения, чем давали понять, что там присутствовало великое высочество или божество, которому они идут поклоняться.

Глава III

ОНИ ПРОЩАЮТ СДАВШИХСЯ, И СКАЗКА ПРОВОЗГЛАШАЕТСЯ

Поставленные перед инкой, они, [как шли] по своим группам, унижались на земле и с громкими криками поклонялись ему как сыну Солнца. По совершении общего поклонения подошли сами кураки, с присущим им почтением они говорили, умоляя его величество о своем прощении, а если же ему было более желательно, чтобы они умерли, они сочли бы за счастье свою смерть, если бы он простил тех солдат, которые, видя их дурной пример и [повинуясь] приказу следовать ему, оказали сопротивление инке. Они также умоляли простить женщин, стариков и детей, которые не были виновны, ибо только они одни являлись таковыми и поэтому хотели сами заплатить за все.

Инка принял их, сидя на своем кресле, окруженный своими вассалами, и, выслушав их, он приказал развязать им руки и снять с шей веревки в знак того, что прощает их и дарует жизнь и свободу, и ласковыми словами он говорил им, что пришел не ради того, чтобы отнять у них жизнь или имущество, а совершить добро и научить их разумной жизни и закону природы, чтобы они оставили бы своих идолов и стали бы поклоняться Солнцу как богу, которому они были обязаны этой милости, что, поскольку так приказывало Солнце, инка прощает их и в виде милости вновь дарит им их земли и вассалов с единственным намерением оказать им добро, в чем они по долгому опыту убедятся сами, и их дети, и потомки, ибо так приказывало Солнце; поэтому они должны вернуться в свои дома, и вылечить свои болезни и раны, и подчиняться тому, что он им приказывает, ибо все совершается ради их блага и пользы. И, чтобы они унесли с собой свидетельство милосердия инки и большую уверенность в [своем] прощении, он приказал, чтобы кураки от имени всех своих [людей] объявили бы ему мир [прикасанием] к правому колену, чтобы было видно, что, разрешая им коснуться своей особы, он считает их своими. Эта милость и благодеяние считались среди них бесценными, ибо было запрещено и воспринималось как святотатство прикосновение к инке, который был одним из их богов, если [прикоснувшийся] не принадлежал к королевской крови или не имел на то его позволения. Увидя обнаженной благочестивую душу короля, они почувствовали свою полную безопасность в отношении наказания, которого боялись, и, вновь унижая себя на земле, кураки заявили, что будут добрыми вассалами, чтобы стать достойными столь великой милости, и что его величество словом и делом показал себя сыном Солнца, ибо людям, заслужившим смерть, он оказывал никогда никем не воображавшуюся милость. Провозглашая сказку, [о которой говорилось выше], инки рассказывают, что исторически достоверным (historial) в ней было то, что капитаны инки, видя наглость кольа, которая с каждым днем росла, тайно приказали своим солдатам, чтобы они приготовились бы сразиться с ними в огне и в крови и наказать их со всей силой своего оружия, ибо было неразумно [больше] допускать ту непочтительность, которую они позволяли себе в отношении инки. Кольа, как обычно, предприняли свои угрозы и бравады, не замечая ярости и готовности противника встретить их. Они были встречены и подвергнуты нападению с огромной суровостью; большинство из них погибло. И, поскольку до того случая люди инки сражались с ними не для того, чтобы убивать их, а только сдерживать, [инки] заявили, что в тот день они также не сражались, а что Солнце, не желая терпеть столь малое уважение, которое кольа проявили к его сыну, приказало, чтобы их собственное оружие повернулось бы против них сами и наказало бы их, поскольку [сами] инки не хотели делать этого. Индейцы, будучи такими наивными, верили, что это было так, поскольку так утверждали инки, считавшиеся сыновьями Солнца. Амауты, которые были философами, аллегоризируя сказку, говорили, что раз кольа не хотели оставить оружие и покориться инке, когда он им так приказал, оружие обернулось против них же самих, ибо их же оружие стало причиной их смерти.

Глава IV

ПОКОРЯЮТСЯ САМИ ТРИ ПРОВИНЦИИ, ОСТАЛЬНЫЕ ЗАВОЕВЫВАЮТСЯ: ОНИ СОЗДАЮТ КОЛОНИИ И НАКАЗЫВАЮТ ТЕХ, КТО ПРИМЕНЯЕТ ЯД

Эта сказка и мягкий и милосердный приговор князя распространились среди соседей Хатун-пакаса, где произошел тот случай, и вызвали такое восхищение и удивление, а с другой стороны, и любовь, что многие селения добровольно покорились и пришли выразить покорность инке Майта Капаку; и они поклонялись и служили ему, как сыну Солнца, и среди других народов, выразивших покорность, были жители трех больших провинций, богатых множеством скота и могучих воинственными людьми, именовавшиеся Кавки-кура, Мальяма и Варина, где[позже] случилось кровавое сражение Гонсало Писарро и Диего Сентено. Инка, оказав милости и благодеяния как покоренным, так и тем, кто пришел по своей воле, вновь перешел водораздел в сторону Коско, и из Хатун Кольа он направил войско с четырьмя мастерами боя на запад от места, где он находился, и приказал им, чтобы они, пройдя ненаселенные земли, которые называются Хатун-пуна (у границ которых остановил свои завоевания инка Льоке Йупанки), покорили бы своему служению народы, которые они встретят по другую сторону ненаселенных земель на склонах Моря Юга. Он приказал им ни в коем случае не допускать развязывания сражения с противниками, и что если они повстречают какие-либо упорные и упрямые [народы], которые не захотят покориться иначе, как благодаря силе оружия, чтобы они не трогали бы их, ибо варвары теряли больше, чем инки выигрывали. С этим приказом и большим запасом провианта, который им пополняли день за днем, отправились в путь капитаны и перешли Снежные Кордильеры с некоторыми трудностями, вызванными тем, что там не было открытой дороги и в той стороне было более тридцати лиг пути по ненаселенным [землям]. Они дошли до провинции, называвшейся Кучуна, с разрозненным и разбросанным населением, хотя людей было много. Местные жители, узнав новость о новой армии, построили укрепление, куда ушли со своими женщинами и детьми. Инки окружили их, и, выполняя приказ своего короля, они не хотели нападать на укрепление, которое было весьма слабым; они предложили им пакт о мире и дружбе.

Противники ничего не хотели принимать от них. И одни, и другие упорствовали так в течение пятидесяти дней, во время которых возникало немало случаев, когда инки могли причинить много ущерба своим противникам, однако, следуя своему старому обычаю и особому приказу инки, они не хотели сражаться с ними, лишь сжимая [кольцо] окружения. С другой стороны, на осажденных людей оказывал давление голод, их жестокий враг, и был он великим, ибо по причине внезапности прихода инков они не сумели запастись достаточным провиантом [и] не сообразили, что [инки] окажутся столь упорными в осаде, считая, что они уйдут, видя их упрямство. Взрослые люди, мужчины и женщины, переносили голод, не падая духом, однако юноши и дети не могли переносить его страдания; они шли на поля в поисках трав, и многие приходили к противникам, и родители разрешали им это, чтобы не видеть их смерть на своих глазах. Инки подбирали их и давали еду для них самих и кое-что, что они могли отнести своим родителям, и вместе с едой они посылали им обычные предложения мира и дружбы. Противники, видя все это и не ожидая помощи [со стороны], согласились сдаться без каких-либо условий, поскольку им казалось, что те, кто проявил себя столь милосердными и жалостливыми, когда они были бунтовщиками и неприятелями, станут еще милосерднее, когда увидят их побежденными и униженными. Так они покорились воле инков, которые приняли их приветливо, не проявляя гнева, не укоряя их за прошлое упрямство; они скорее проявили к ним дружелюбие, и дали им еду, и вывели их из заблуждения, объясняя, что инка, сын Солнца, стремится завоевывать земли не для того, чтобы тиранить, а для того, чтобы принести добро их жителям, как ему приказывал отец Солнце. И чтобы они увидели это на [своем] опыте, они дали предводителям (principales) одежду и другие дары, говоря, что инка оказывает им эту милость; простым людям они дали провиант, чтобы они шли по своим домам, отчего все остались весьма довольны.

Капитаны инки передали сообщение о всем том, что случилось во время конкисты, и попросили людей, чтобы заселить селения в той провинции, ибо земля показалась им плодородной и пригодной для значительно большего [числа] людей, чем она имела, и что было полезно поставить там крепость, чтобы обеспечить сохранность завоеванного и на всякий иной случай, который в дальнейшем может иметь место. Инка направил им людей, как они просили, с их женами и детьми, которые и заселили два селения; одно у подножья горы, где местные жители построили крепость; они назвали его Кучуна, что являлось именем самой горы; другое назвали Мокева. Одно селение удалено от другого на пять лиг, а сегодня те провинции называются по имени этих селений, и они входят в юрисдикцию Кольа-суйу. Когда капитаны закончили создание селений и указали принятый способ и порядок в своей вере и правлении, они дознались, что среди тех индейцев имелись некоторые, пользовавшиеся ядом против своих врагов, [и] не столько чтобы убить их, сколько для того, чтобы обезобразить и причинить вред их телу и лицу. Это был слабый яд, от которого умирали лишь слабые комплекцией; те же, кто был здоров, продолжали жить, но с великими страданиями, потому что их рассудок и члены становились непригодными и разум тупел, а лицо и тело обезображивались. Они становились очень страшными, [как] пораженные белой проказой, покрытые белыми и черными пятнами; словом, они были разрушены внутри и снаружи, и все родные (linaje) очень страдали, видя их такими. Те, кто имел эту отраву, радовались их страданиям больше, чем если бы смерть наступила сразу. Капитаны, узнав об этом зле, сообщили о нем инке, который направил им приказ заживо сжигать всех, кого обнаружат применяющим ту жестокость, и сделать так, чтобы от них не осталось бы даже памяти. Этот приказ короля оказался настолько приятен местным жителям той провинции, что они сами провели расследование и исполнили приговор; они заживо сожгли преступников и все то, что находилось в их домах, которые [также] были разрушены и засыпаны битым камнем, как вещи, принадлежавшие проклятым людям; они сожгли их скот и разрушили поместья, даже выкорчевали посаженные ими деревья; они приказали, чтобы никто и никогда не воспользовался бы [всем] этим, чтобы там царило опустошение и никто не смог бы унаследовать зло их прежних владельцев. Строгость наказания породила такой страх у местных жителей, что, как они заверяют, никогда больше во времена королей инков тот яд не был использован, пока ту землю не завоевали испанцы. Исполнив наказание и устроив поселения переселенцев (transplantados) и правление среди покоренных, капитаны вернулись в Коско, чтобы отчитаться в совершенном ими. Они были очень хорошо приняты и вознаграждены своим королем.

Глава V

ИНКА ЗАВОЕВЫВАЕТ ТРИ ПРОВИНЦИИ, ОН ВЫИГРЫВАЕТ ОЧЕНЬ УПОРНОЕ СРАЖЕНИЕ

По прошествии нескольких лет инка Майта Капак решил направиться на покорение и присоединение новых провинций к своей империи, ибо день ото дня росла у этих инков жадность и стремление к увеличению своего королевства, для чего, собрав как только можно больше воинов и обеспечив себя провиантом, он пришел в Пукара в Ума-суйу, которая была последним селением, завоеванным в том направлении его дедом или, согласно другим, — его отцом, как мы говорили в должном месте. Из Пукара он пошел на восток в провинцию, которую называют Льари-каса, и без какого-либо сопротивления покорил ее местных жителей, которые с радостью признали его господином. Оттуда он пошел в провинцию, называемую Санкаван, и с той же легкостью подчинил ее себе, ибо, поскольку по тем провинциям прошла слава, восхвалявшая прошлые подвиги отца и деда этого князя, местные жители с большим желанием шли к нему в вассалы. Эти провинции составляют в длину более пятидесяти лиг, а в ширину с одной стороны тридцать, а с другой — двадцать; провинции были очень заселены людьми и богаты скотом. Инка, установив обычный порядок в своем идолопоклонстве, и в хозяйстве, и в правлении новыми вассалами, прошел в провинцию, называемую Пакаса, и в ней он покорил и заставил служить себе ее местных жителей, которые не оказали ему какого-либо противодействия ни в сражениях, ни сопротивлением; наоборот, они все покорились ему и восхваляли как сына Солнца.

Эта провинция является частью той, которую, как мы говорили, завоевал инка Льоке Йупанки; она очень большая и имеет много селений, и вот так оба эти инки, отец и сын, завершили ее завоевание. Закончив конкисту, он приблизился к королевской дороге из Ума-суйу, недалеко от селения, которое сегодня называют Вайчу. Там он узнал, что впереди собралось множество людей, объединившихся, чтобы начать с ним войну. Инка продолжил свой путь в поисках противников, которые вышли [ему навстречу], чтобы защитить переправу через реку, которую называют река Вайчу. Вышли тринадцать или четырнадцать тысяч индейцев, воинов из различных племен (apellidos), хотя все они назывались этим именем кольа. Инка, чтобы не начинать сражение, а продолжать завоевание, так же как он до этого осуществлял его, много раз посылал противникам великие предложения мира и дружбы, однако они ни разу не захотели принять их; наоборот, день ото дня они все больше наглели, ибо им казалось, что предложения [мира], которые предлагал им инка, и его нежелание идти с ними на разрыв происходили от страха, который они ему внушали. С этой пустой презумпцией они отдельными отрядами переправлялись во многих местах через реку и нападали с великим бесстыдством на королевское войско инки, который, чтобы избежать смерти с обоих сторон, пытался любым путем привлечь их добром и переносил оскорбления противников столь терпеливо, что даже его [люди] стали воспринимать все это как зло и они говорили ему, что величие сына Солнца не может разрешать и терпеть такую дерзость тех варваров, ибо в дальнейшем оно могло вызвать презрение и потерю завоеванной репутации.

Инка сдерживал гнев своих людей, говоря, что подражает своим предкам и ради исполнения приказания своего отца Солнца, который приказывал ему беспокоиться о благе индейцев, что он не хотел наказывать тех [индейцев] оружием; что, не причиняя им зла, не давая им сражения, нужно дождаться такого дня, когда можно будет увидеть, не зародится ли в них понимание добра, которое он желал принести им. Этими и другими схожими словами много дней удерживал инка своих капитанов, не желая давать разрешение, чтобы они начали рукопашную с противником. Пока однажды, побежденный настойчивостью своих [людей] и вынуждаемый дерзостью противников, которая была уже невыносима, он приказал начать сражение.

Инки, которые страстно желали этого, начали сражение со всей поспешностью. Противники, видя близость сражения, которого они так добивались, также выступили с великой радостью и поспешностью; вступив в рукопашный бой, и та, и другая стороны сражались с огромнейшей яростью и храбростью: одни, чтобы сохранить свою свободу и право не желать покориться и служить инке, даже если он был сыном Солнца, а другие, чтобы наказать за неуважение, которое проявлялось к их королю. Они сражались с великим упорством и слепотой, в особенности кольа, которые, словно не ощущая боли, бросались на оружие инков и, будучи варварами, упорствующими в своей непокорности, сражались отчаянно, без какого-либо порядка или согласованности [в действиях], благодаря чему смертность среди них была огромна. В этом упорном сражении они провели весь день без передышки. Инка был повсюду в сражении; ввязываясь или выходя [из боя], он то укреплял [ряды] своих воинов, выполняя обязанности капитана, то сам сражался с противником, чтобы утвердить славу доброго солдата.

Глава VI

ЛЮДИ ВАЙЧУ СДАЮТСЯ; ОНИ ПОЛУЧАЮТ ЛЮБЕЗНОЕ ПРОЩЕНИЕ

Более шести тысяч [людей] кольа, как говорят их потомки, погибло по причине плохой согласованности и безрассудства, проявленных в сражении. Наоборот, со стороны инков благодаря порядку и хорошему руководству было потеряно не более пятисот [воинов]. С ночной темнотой одни и другие собрались в своих лагерях; кольа, испытывая боль от уже поостывших ран и видя тех, кто был убит, потеряв боевой дух и мужество, которые до этого были у них, не знали, что делать и какой совет принять, потому что у них не было сил, чтобы защитить свободу, сражаясь оружием, а, чтобы спастись бегством, они не знали, как и где можно было бежать, ибо противники окружили их и заняли проходы; им казалось, что и они не могут уже просить милосердия, ибо из-за своей великой гнусности и пренебрежения к стольким и столь прекрасным условиям, которые предлагал им инка, они были недостойны его.

В этой всеобщей растерянности они избрали самый надежный путь, который виделся самым старым из них; они советовали, что, если все сдадутся, хотя и поздно, они смогут вымолить милосердие у князя и что он, хотя и оскорбленный, в проявлении сочувствия последует примеру своих отцов, о которых было известно, что они были чрезвычайно милосердны с взбунтовавшимися и небунтовавшими противниками. Согласившись на это, они с рассветом оделись в самые презренные одежды, которые только могли придумать, обнажили головы, разулись, сняли накидки (manta), оставаясь в одних только рубашках. И капитаны, и знатные люди со связанными руками, не произнося ни единого слова, входили через ворота в лагеря инки, который принял их с большим благодушием. Кольа, встав на колени, сказали ему, что они не пришли просить милосердия, ибо хорошо знали, что недостойны, чтобы инка применил его к ним из-за их неблагодарности и великого упорства; что они просто просили его приказать своим воинам прикончить их кинжалами, чтобы они стали примером и другие не решились бы, как они, проявить непокорность сыну Солнца.

Инка приказал, чтобы один из его капитанов ответил бы от его имени и сказал бы им, что отец Солнце послал его на землю не для того, чтобы убивать индейцев, а чтобы приносить им благодеяния, вызволяя их из животной жизни, которую они вели, и обучая их познанию Солнца, своего господа, чтобы дать им порядок, законы и правление, чтобы они жили бы как люди, а не как животные; e что он ради исполнения этого приказания шел из земли в землю, в которых он не нуждался, чтобы привлекать индейцев к служению Солнцу, и что он, как его сын, прощает их и приказывает им жить, хотя они недостойны этого, а что за бунт, который они подняли, его отец Солнце должен был наказать и наказал их, что вызывает у инки сожаление; что с этих пор и дальше они должны загладить свою вину и проявлять покорность приказаниям Солнца, благодаря благодеяниям которого они будут жить в процветании и покое. Дав им этот ответ, он приказал одеть и лечить их, и чтобы с ними обходились по возможности лучше. Индейцы вернулись в свои дома, рассказывая о зле, которое им причинил их бунт, и что они остались жить благодаря милосердию инки.

Глава VII

ПОКОРЯЮТСЯ МНОГИЕ СЕЛЕНИЯ; ИНКА ПРИКАЗЫВАЕТ ВОЗВЕСТИ ПЛЕТЕНЫЙ МОСТ

Затем новость о повальной смерти в том сражении и что она явилась наказанием, которому Солнце подвергло тех индейцев, потому что они не покорились его сыновьям инкам и не пожелали принять его благодеяния, распространилась по всей округе. В связи с этим многие селения, находившиеся еще дальше и жители которых [уже] поднялись на борьбу и построили военные лагери, чтобы оказать сопротивление инке, [сами] разрушили их, и, зная его милосердие и кротость, направились к нему, и попросили у него прощения, и умоляли его, чтобы он взял бы их своими вассалами, и что они были бы счастливы стать таковыми. Инка принял их весьма любезно и приказал дать им [свою] одежду и другие дары, чем индейцы остались весьма довольны, рассказывая повсюду, что инки были настоящими сыновьями Солнца.

Этими селениями, которые принесли покорность инке, были те, что расположены от Вайчу до Кальа-марка, на юге по дороге из Лос-Чаркас, имеющей тридцать лиг пути. Инка прошел дальше от Кальа-марка еще двадцать четыре лиги по той же самой королевской дороге из Лос-Чаркас до Каракольо, подчинив служению себе все селения, которые находятся по одну и по другую руку от королевской дороги, пока он не достиг лагуны Париа. Оттуда он вновь повернул на восток, к Андам, и дошел до долины, которую сегодня называют Чуки-апу, что на всеобщем языке означает капитанское копье, или главное копье, что одно и то же. В том округе он приказал заселить перемещенными индейцами много селений, ибо он признал, что те долины были более жаркими для выращивания кукурузы, чего нельзя было сказать о всех остальных провинциях, значащихся под этим названием Кольа. Из долины Кара-кавту он пошел на восток до склонов великой Кордильеры и снежных гор Анд, расположенных в тридцати и более лигах от королевской дороги Ума-суйу.

На тех дорогах и в покорении людей, и в начертании планов селений, которые были им заселены, и в наведении порядка в своих законах, и в правлении он провел три года. Он вернулся в Коско, где был встречен величайшим праздником и ликованием. И, проведя в отдыхе два или три года, он приказал собрать к следующему лету провиант и людей для осуществления нового завоевания, чтобы душа его не страдала от праздности, и еще потому, что он вознамерился пойти на запад от Коско, где находилось то, что они называли Конти-суйу и включало в себя многие и большие провинции. А так как ему было необходимо переправиться через большую реку, называемую Апу-римак, он приказал соорудить мост, по которому переправилась бы его армия. Он дал им план, как его следовало соорудить, обсудив его с некоторыми весьма талантливыми индейцами. И, поскольку писатели из Перу хотя и говорят, что [там] имеются мосты из плетеного камыша, но не рассказывают, каким образом они строились, я счел нужным описать его здесь для тех, кто не видел их, и еще потому, что этот [мост] был первым плетеным мостом, который построили в Перу по приказу инков.

Чтобы построить один из тех мостов, они собирают огромнейшее количество ивовых кустов, которые, однако, не являются такими же, как в Испании, — они другого вида, с тонкими и жесткими ветвями. Из трех простых ивовых лоз делается очень длинная плетенка, размером в длину, которую должен иметь мост. Из трех плетенок по три ивовые лозы делаются другие [плетенки] по девять лоз; из трех таких делаются другие плетенки, которые вместе имеют уже двадцать семь ивовых лоз, а из трех таких делаются другие, еще более толстые; и таким образом они увеличивают и утолщают плетенки, пока они не становятся такими толстыми, как тело человека, а то и толще. Таких очень толстых плетенок делается пять. Чтобы переправить их на другой берег реки, индейцы переправляются [туда] вплавь или на плотах. Они берут тонкий шнур, к "которому привязывают канат толщиною с трос из пеньки, которую индейцы называют чавар; к этому канату привязывается одна из плетенок, и огромная толпа индейцев тянет ее, пока она не перейдет на другую сторону [реки]. И, перетащив все пять [плетенок], они укладывают их на две высокие опоры, которые сделаны прямо из скалы (pena viva), где таковая имеется, а если она там не обнаружена, [то] опоры высекаются из таких же крепких, как скала, камней. Мост над [рекой] Апу-римак, который находится на королевской дороге из Коско в Лос-Рейес, имеет одну подпорку, [вырубленную] прямо в скале, а другая сделана из камней. Опоры на земле — пустотелые, с крепкими стенами по сторонам. В тех пустотах между одной и другой стенами каждая опора имеет пять или шесть поперечных балок, таких толстых, как быки, расставленных в своем порядке и соразмерности (compas), как ручная лестница; индейцы накручивают на каждую из этих балок каждую из толстых плетенок из ивовой лозы, чтобы мост был натянут и не ослабевал под своей собственной тяжестью, которая была огромна; однако, сколь сильно они ни тянули ее, она всегда вытягивается и провисает дугой, поэтому, войдя [на мост], до середины спускаются, а выходят, поднимаясь до самого конца, и при любом несколько более сильном ветре он начинает раскачиваться.

Три толстые плетенки они укладывают в качестве пола моста, а две другие ставят по одну и другую стороны вместо перил. На те [плетенки], которые служат полом, они кладут тонкие, как прутья, деревья, сложенные и переплетенные, как плетень, занимающий всю ширину моста, которая равна двум варам в ширину. Они кладут то дерево для сохранения плетенок, чтобы они не ломались бы так быстро, и крепко связывают их с самими плетенками. На дерево они накладывают большое количество связанных и уложенных в своем порядке ветвей. Они кладут их так, чтобы ногам животных было бы во что упираться и чтобы они не скользили и не падали бы. Нижние плетенки, которые служат полом, и верхние, которые служат перилами, оплетены множеством очень крепко привязанных ветвей и тонких деревьев, которые образуют стенку вдоль всего моста, и он становится таким крепким, что по нему переходят люди и животные. [Мост] над Апу-римаком, являющийся самым длинным из всех [мостов], имеет шагов двести в длину. Я не измерял его, но в Испании вместе с теми, кто ходил по нему, мы старались подсчитать, и все давали ему [именно] эту длину, и скорее даже большую, нежели меньшую. Я видел многих испанцев, которые не спешивались, чтобы перебраться через мост, а некоторые переезжали его рысью, чтобы показать отсутствие страха, что не было лишено некоторого безрассудства, Эту столь гигантскую махину (maguina) начинают строить из трех только ивовых лоз, превращая в столь мощное и великолепное сооружение, каким оно [здесь] представлено, хотя и плохо нарисовано. Сооружение действительно чудесное; оно кажется невероятным, если бы его нельзя было бы увидеть, как [можно] увидеть сегодня, ибо всеобщая нужда в нем защитила и сохранила мост, хотя он мог бы быть разрушен временем, как случилось с другими, столь же крупными и [даже] большими [мостами], которые повстречали испанцы на той земле. Во времена инков те мосты подновлялись каждый год; на работы приходили соседние [с ним] провинции, между которыми в зависимости от их близости [к сооружению], от количества и возможностей индейцев каждой провинции были распределены [изготовление и доставка] материалов. Сегодня происходит то же самое.

Глава VIII

МОЛВА О МОСТЕ ПРИВОДИТ К ДОБРОВОЛЬНОЙ ПОКОРНОСТИ МНОГИЕ НАРОДЫ

Узнав, что мост уже построен, инка поднял свою армию, в которой он вел двенадцать тысяч воинов с опытными капитанами, и направился к мосту, где он обнаружил добрый гарнизон людей для его защиты, если противники захотели бы его сжечь. Но они были столь восхищены новым сооружением, сколь жаждали заполучить своим господином [того] князя, приказавшего построить такую махину, ибо индейцы Перу в те времена, и даже когда пришли испанцы, отличались такой простотой, что, когда появлялась какая-нибудь новая вещь, кем-то другим изобретенная, и которую они не видели, этого было достаточно, чтобы они покорились и признали бы сыновьями Солнца тех, кто ее создал. Именно так, а не иначе они были настолько поражены видом испанцев, сражающихся верхом на таких яростных, как им показалось, животных, как лошади, стреляющих из аркебузов и убивающих противника в двухстах и трехстах шагах, что они сочли их за богов и в первой же конкисте покорились. Благодаря этим двум вещам, которые оказались главными из того, что они увидели в испанцах, они посчитали их сыновьями Солнца и почти без сопротивления покорились им, как это случилось тогда; и уже здесь [в Испании] всякий раз они проявляли и проявляют восхищение и признание [чужого превосходства], когда испанцы показывают какую-нибудь новую для них и дотоле невиданную штуку, будь то мельницы для помола пшеницы, пашущие буйволы, строительство сводной арки из камня при возведении мостов через реки, ибо им кажется, что вся та огромная тяжесть повисла в воздухе; они говорят, что за подобные и другие дела (cosas), с которыми они сталкиваются ежедневно, испанцы достойны того, чтобы им служили индейцы. Поскольку во времена инки Майта Капака была еще большей эта простота, те индейцы восприняли сооружение моста с таким восхищением, что он один внес вклад, благодаря которому многие провинции той округи приняли инку без всяких возражений, и среди них была одна, именуемая Чумпи-вилька, которая расположена в округе Конти-суйу и имеет двадцать лиг в длину и более десяти в ширину: они с большим удовольствием признали его своим господином как благодаря его славе сына Солнца, так и чуда нового сооружения, ибо им казалось, что подобные дела могли совершать только люди, спустившиеся с неба. Только в селении, именуемом Вильильи, он встретил некоторое сопротивление; там местные жители построили укрепление вне селения и укрылись в нем. Инка приказал окружить его со всех сторон, чтобы ни один индеец не ушел; с другой стороны, он призвал их к себе с обычным милосердием и кротостью.

Те [люди] из укрепления по прошествии немногих дней — их прошло не более двенадцати или тринадцати, — сдались, и инка полностью простил их, а оставив ту провинцию умиротворенной, он пересек ненаселенные [земли] Конти-суйу, что составляло десять и шесть лиг пути; он обнаружил [там] недоброе болото шириною в три лиги, которое лежало по одну и по другую руку вдоль многих земель, препятствуя проходу армии.

Инка приказал проложить по нему дорогу, которую соорудили из больших и маленьких камней, между которыми насыпался земляной дерн. Сам инка работал на строительстве, обучая [индейцев] мастерству или помогая поднимать большие камни, которые укладывались в сооружение. Этот пример вызвал такое усердие у его людей, что шоссе было готово за несколько дней, хотя оно было шесть вар в ширину и две в высоту. Это шоссе пользовалось и пользуется сегодня великим почтением у индейцев той местности как по причине того, что сам инка работал над [этим] сооружением, так и благодаря той пользе, которую они получают, передвигаясь по нему, ибо оно намного сократило их путь и те усилия, которые прежде приходилось вкладывать, чтобы пересечь болото с одной либо с другой стороны. И по этой причине они проявляют величайшую заботу о его ремонте, чтобы камень, не успев упасть, уже стоял бы снова на своем месте. Они поделили его между своими областями, чтобы каждый народ заботился бы о своей части [шоссе], и благодаря упорству одних и других оно содержится так, словно его только сегодня закончили [строить]; и в любом общественном строительстве существовало такое же распределение [обязанностей] по родовым линиям, если сооружение было небольшим, либо по провинциям, если оно было очень крупным, как-то: мосты, хранилища, королевские и другие подобные сооружения.

Дерн приносит шоссе большую пользу, ибо корни, переплетаясь между собой среди камней, обхватывают, и сцепляют, и очень сильно укрепляют их.

Глава IX

ИНКА ЗАХВАТЫВАЕТ ДРУГИЕ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ И КРУПНЫЕ ПРОВИНЦИИ И МИРНО УМИРАЕТ

[Когда] шоссе было построено, инка Майта Капак прошел [болота] вошел в провинцию, именуемую Алька; много индейцев, воинов из всей окрестности, вышли защитить от него проходы на ужаснейших откосах и тяжелых перевалах, которые имеются на дороге; они такие [опасные], что передвижение по ним даже в самое мирное время вызывает ужас и страх, возрастающий во много раз, когда, двигаясь по ним, нужно преодолевать сопротивление противника. На тех переходах инка проявил столько благоразумия, и выдумки (consejo), и столь прекрасное военное искусство, что, несмотря на то что они защищали их с одной и с другой стороны и гибло много людей, он постоянно отвоевывал земли у противников. Видя, что они не могут оказать ему сопротивление на столь труднодоступных проходах, скорее день ото дня проигрывая [войну], они решили, что инки действительно были сыновьями Солнца, поскольку показали себя непобедимыми. С этой пустой верой (хотя они сопротивлялись более двух месяцев), с общего согласия всей провинции они признали его королем и господином, обещая ему верность преданных вассалов.

Инка вошел с великим триумфом в [их] главное селение, именуемое Алька. Оттуда он пошел в другие крупные провинции, имена которых Тау-рисма, Кота-васи, Пума-тампу, Пари-вана Коча, что означает озеро птиц фламинго, потому что на небольшом клочке незаселенной земли, который имеется в той провинции, лежит большое озеро: на языке инки они называют коча море и любое озеро или лужу с водой, а пари-вана означает птицу, которую в Испании зовут фламинго, и из этих двух слов они составляют одно, говоря Пари-вана Коча, называя ими ту провинцию, которая отличается красотой, плодородием и величиной и имеет много золота; а испанцы делают синкопу, называя ее Парина Коча. Пума-тампу означает хранилище львов и составлено из пума, что значит лев, и тампу, что значит хранилище: должно быть, в той провинции когда-то имелось логово львов или в ней больше львов; чем в любой другой [провинции].

Из Пари-вана Коча инка пошел дальше, пройдя ненаселенные земли Коро-пуны, в которой возвышается красивейшая и высочайшая снежная пирамида, которую индейцы с большим уважением называют Baea, что среди прочих значений, которые имеет это слово, здесь означает восхитительная (оно так и есть), и по своей старой простоте жители округи боготворили ее за ее высоту и действительно восхитительнейшую красоту Пройдя незаселенные земли, он вошел в провинцию, именуемую Аруни оттуда он прошел в другую, которую они зовут Кольава, которая доходит до долины Аре-кепа, что, согласно отцу Блас Валера, означает звучная труба.

С большой легкостью для себя инка Майта Капак подчинил и включил в свою империю все эти народы и провинции, проявившие со своей стороны большую кротость. Ибо, поскольку они слышали о подвигах, которые совершили инки па тяжелых и ужасающих переходах в горах Алька, [и] считая их непобедимыми и сыновьями Солнца, они радовались [возможности] стать его вассалами. В каждой из тех провинций инка останавливался на время, которое было необходимо, чтобы дать ей порядок и законы, как полагалось для хорошего правления и ее спокойствия. Обнаруженная им долина Арекепа не имела обитателей; оценив плодородность [этого] места, теплоту воздуха, он решил перевести [туда] большое число тех индейцев, которых он завоевал, чтобы заселить ими ту долину. Разъяснив им выгоды и пользу, которые они получат, заселив то место и насладившись той землей, [и] не только те, кто [непосредственно] заселит ее, но также и весь его народ, ибо все они с избытком воспользуются благами той долины, он отобрал более трех тысяч дворов (casas) и основал четыре или пять селений. Одно из них называют Чимпа, а другое Сука-вайа, и, оставив в них губернаторов и других нужных министров, он вернулся в Коско, затратив на эту вторую конкисту три года, за время которых он подчинил и включил в свою империю в направлении, именуемом Кунти-суйу, почти девяносто лиг в длину, а в ширину — в одних местах десять или двенадцать, а в других пятнадцать лиг. Все эти земли соприкасались с теми, которые уже были завоеваны и подчинены его империей.

В Коско инка был встречен величайшими торжественными празднествами и ликованием, танцами и песнями, сочиненными в честь его побед. Инка, наградив своих капитанов и солдат благодеяниями и милостями, распустил свою армию, и, считая, что на тот период времени было достаточно того, что он завоевал, он решил отдохнуть от прошлых трудов и заняться своими законами и указаниями для хорошего правления своим королевством, [уделяя] особую заботу и внимание благодеяниям для бедных, вдов и сирот, на что он затратил оставшуюся часть своей жизни, которая, как и у предшественников, насчитывала более или менее тридцать лет царствования, хотя достоверно неизвестно, сколько [лет] он царствовал и сколько прожил, и я не смог узнать (pude haber) большего о его деяниях. Он скончался весь в подвигах и трофеях, которые совершил и добыл на войне и в мире. О нем горевали и плакали [целый] год в соответствии с обычаем инков; он был очень любим и желаем своими вассалами. Он оставил полновластным наследником Капака Йу-панки, своего первородного сына от своей сестры и жены Мама Кука. Помимо принца [наследника], он оставил других сыновей и дочерей, как от тех [женщин], которых называют законными по крови, так и от незаконных.

ГлаваХ

КАПАК ЙУПАНКИ, ПЯТЫЙ КОРОЛЬ, ЗАВОЕВЫВАЕТ МНОГИЕ ПРОВИНЦИИ В КУНТИ-СУЙУ

Инка Капак Йупанки, имя которого уже объяснено именами ею предшественников, после того как умер его отец, принял в знак восхождения [на престол] красную повязку с бахромой (borda) и, совершив подношение подарков, отправился посетить всю свою землю и прошел по ее провинциям, интересуясь, как живут их губернаторы и остальные королевские министры: он истратил на посещения два года. Он возвратился в Коско [и] приказал собрать к следующему году людей и провиант, потому что задумал конкисту в направлении Кунти-суйу, что значит на запад от Коско, где, как он знал, находились многочисленные и большие провинции с многочисленным населением. Чтобы пройти к ним, он приказал на большой реке Апу-римак, в местности, именуемой Вака-чака, соорудить другой мост, расположенный ниже [моста] в Акча, и он был построен со всем усердием и оказался более длинным, чем предшествующий/ибо в том месте река течет уже более широко.

Инка вышел из Коско и повел почти двадцать тысяч воинов; он дошел до моста, находящегося в восьми лигах от города, — дорога, весьма неровная и тяжелая, ибо один лишь склон, по которому следует спускаться к реке, имеет три большие лиги почти перпендикулярного спуска, хотя высота его [по прямой] не достигает половины лиги; а подъем по другую сторону реки — еще три лиги. Пройдя мост, он вошел в прекрасную провинцию, именуемую Йана-вара, в которой сегодня находится более тридцати селений; неизвестно, сколько их было тогда, но первое же селение, которое стояло на той стороне [реки] и которое они называют Пити, вышло [навстречу инке] со всеми своими жителями — мужчинами и женщинами, стариками и детьми, с великим праздником и ликованием, с громкими песнями и обращениями к инке, и они признали его своим господином и свою покорность и вассальную зависимость. Инка принял их с большим одобрением и дал им большие подарки из одежды и других вещей, которые обычно имелись при его дворе. [Люди] из селения Пити направили посланников в остальные селения своей округи, принадлежавшие тому же народу Йана-вара, сообщая им о приходе инки и как они признали его королем и господином; их примеру последовали остальные кураки, и с большой радостью они поступили так же, как и [люди] из Пити.

Инка принял их, как и первых, и одарил милостями и подарками, и для большего их удовлетворения он пожелал увидеть и посетить все их селения, расположенные на пространстве в двадцать лиг длиною и более пятнадцати шириною. Из провинции Йана-вара он прошел в другую, именуемую Аймара. Между этими двумя провинциями находится ненаселенная земля протяженностью в пятнадцать лиг. По другую сторону ненаселенной земли на холме, который называют Муканса, он встретил огромное число людей, намеревавшихся преградить ему дорогу и вход в свою провинцию, которая имеет более тридцати лиг в длину и более пятнадцати в ширину, населенную множеством людей, с многочисленным скотом, богатую шахтами с золотом, и серебром, и свинцом, которая до завоевания [инками] имела более восьмидесяти селений.

Инка приказал расположить свою армию у подножья холма, чтобы отрезать выход противникам, которые, будучи варварами, не [зная] военное искусство, бросили свои селения и собрались на той горе, как в укрепленном месте, не обращая внимания, что оказались обложенными, как в загоне. Много дней инка не хотел начинать бой и не допускал, чтобы им причинялось бы иное зло, кроме как оказание противодействий их снабжению провиантом, что могло случиться, ибо голод должен был заставить их сдаться; с другой стороны, он предлагал им мир.

Так более месяца упорствовали одни и другие, пока восставшие индейцы, вынуждаемые голодом, не направили посланцев к инке, заявляя, что они готовы и согласны признать его своим королем и поклоняться ему как сыну Солнца, если он в качестве такового сына Солнца даст им свою клятву и слово завоевать и включить в свою империю (после того как они покорятся) соседнюю с ними провинцию Ума-суйу, населенную воинственными и тираническими людьми, которые проникали к ним, пожирая их провиант прямо у самых дверей их домов, и причиняли им другие беды, в результате чего возникали войны со многими смертями и грабежами, [и], хотя они много раз замирялись, столько же раз вновь разгорались войны и всегда из-за тирании и нарушения соглашений [людьми] из Ума-суйу; поэтому они умоляли его, поскольку им придется стать его вассалами, чтобы он избавил их от тех злых соседей, и что на этом условии они покоряются ему и признают князем и господином.

Инка через одного капитана ответил, что он пришел туда ради уничтожения безрассудства и обид и обучения всех тех варварских народов, чтобы они жили по человеческим, а не по звериным законам, чтобы указать им познание своего бога Солнца, и что уничтожение обид и приведение к разуму индейцев являются обязанностью (oficio) инки; [поэтому] у них не было причин ставить условием то, что король был обязан осуществлять по службе; что он принимал их своими вассалами, но не на их условиях, ибо они должны были не диктовать ему законы, а принимать их от сына Солнца; что же касалось их распрь, ссор и войн, то пусть они оставят их на усмотрение инки, ибо он знал, что следовало делать.

С этим ответом вернулись послы, а на следующий день пришли все индейцы, которые укрывались на том холме и которых было более двенадцати тысяч воинов; они привели с собой своих женщин и детей, которых было более тридцати тысяч душ, [и] все они шли по своим отрядам, включавшим людей из каждого отдельного селения, и, встав по своему обычаю на колени, они выразили покорность инке, и вручили ему себя в вассальную зависимость, и в знак этого они отдали ему золото, и серебро, и свинец, и все остальное, чем владели. Инка принял их с великой лаской и приказал, чтобы им дали еду, ибо они исстрадались от голода, и обеспечивали бы их провиантом, пока они не доберутся до своих селений, чтобы они не страдали бы в пути, и он приказал им, чтобы они разошлись бы затем по своим домам.

Глава XI

ЗАВОЕВАНИЕ АЙМАРА, ПРОЩЕНИЕ КУРАКОВ. ОНИ УСТАНАВЛИВАЮТ ПОГРАНИЧНЫЕ ЗНАКИ НА СВОИХ ГРАНИЦАХ

Разослав [по домам] людей, инка пошел в одно. из селений той самой провинции Аймара, которое называется Вакирса, состоящее сегодня более чем из двух тысяч домов, а оттуда он направил [своих] посланцев к касикам Ума-суйу. Инка приказал им предстать перед ним, ибо он, как сын Солнца, хотел выяснить разногласия между ними и их соседями, [людьми] из Аймара, относительно пастбищ и лугов и [сообщил], что ожидает их в Вакирса, чтобы дать им законы и указы, благодаря которым они будут жить как разумные люди и не будут убивать [друг друга] как тупые звери за столь незначительные вещи, как пастбища для их скота, поскольку было очевидным, что и одним и другим хватало места пасти скот. Кураки из Ума-суйу, собравшись вместе, чтобы обсудить ответ, дабы он был общим, ибо таким именно был приказ [инки], заявили, что они не нуждаются в инке, чтобы идти туда, где он находился, но что если инка нуждался в них, то. пусть он ищет с ними встречи на их землях, где они ждут его с оружием в руках, и что они не знают, является ли он сыном Солнца, и не считают своим богом Солнце, и не хотят его [считать таковым]; что у них были природные боги своей земли, с которыми им было хорошо, и они не желали других богов; пусть инка дает свои законы и распоряжения (prematicas) тем, кто хочет соблюдать их, для них же было очень хорошим законом добывать оружием то, в чем они нуждались, и силой отнимать это у любого, кто этим владеет, а самим защищать свои земли от любого, кто ступит на них, причиняя им неприятности; что таков был их ответ, а если инка хотел иного, они его дадут ему на поле боя как храбрые солдаты.

Инка Капак Йупанки и его мастера боя, рассмотрев ответ [кураков] Ума-суйу, решили как можно быстрее захватить их селения, чтобы, застав их врасплох, подавить их решимость и наглость скорее страхом и угрозой оружием, нежели причинением вреда, ибо, как уже говорилось, для всех королей — потомков первого инки Манко Капака было законом и его ясным приказом ни в коем случае не проливать кровь, если этого хоть как-то можно было избежать, и чтобы они старались привлекать к себе индейцев лаской, и благодеяниями, и доброй сноровкой, ибо так завоеванные ими вассалы будут любить их по любви, а в противном случае, как покоренные и принуждаемые оружием, они будут ненавидеть их. Инка Капак Йупанки, понимая всю полезность для себя соблюдения этого закона ради увеличения и сохранения своего королевства, приказал со всей тщательностью подготовить восемь тысяч самых отборных из всей его армии мужей, с которыми он, шагая дни и ночи, в очень короткий срок оказался в провинции Ума-суйу, где проявлявшие беспечность противники ожидали встретить его не раньше, чем через месяц, поскольку его сопровождали огромная армия и большие трудности. Однако увидев его столь неожиданно с избранным войском посреди своих селений и [понимая], что вся остальная [армия], которая осталась позади, шла за ним следом, они решили, что не смогут достаточно быстро собраться вместе, чтобы защитить себя, ибо инка раньше успеет сжечь их дома; кураки, испытывая раскаяние за свой дурной ответ, бросив оружие и известив друг друга посланниками, со всей поспешностью направились просить милосердия и прощения за [свое] преступление. По мере того как они приходили, одни раньше, а другие позже, они предстали перед инкой и молили его простить их, ибо признавали его сыном Солнца, и просили, чтобы он, будучи сыном такого отца, взял бы их своими вассалами, публично обещая верно служить ему.

Инка совсем вопреки страхам курак, считавших, что он прикажет обезглавить их, принял их с великим милосердием и приказал сказать, что он не удивлялся, что они, будучи плохо образованными варварами, не понимали того, что было полезно для их религии [и] для их духовной жизни; что стоит им только испробовать вкус порядка и правления его предшественников королей, как они будут счастливы стать его вассалами, и что точно так же они станут презирать своих идолов, как только познают и признают множество благодеяний, которые они и весь мир получают от его отца Солнца, за что оно воспринимается как бог и достойно поклонения [в отличие от] тех, кого они называли богами своей земли, которые, будучи фигурами грязных и презренных животных, были прежде всего достойны презрения, а не поклонения как богам; посему он приказывал им, чтобы они во всем и всюду слушались его и делали бы то, что инка и его губернаторы прикажут им как в религии, так и в законах, потому что и одно и другое было приказано его отцом Солнцем.

С великим унижением кураки ответили, что обещают не иметь иного бога, кроме Солнца, его отца, не соблюдать иных законов, кроме тех, что он пожелает дать им; что, судя по тому, что они слышали и видели, они поняли, что все приказания делались ради чести и блага его вассалов. Инка, желая оказать милость новым вассалам, направился в главное селение той провинции, называвшейся Чирарки, и там, будучи осведомлен о расположении пастбищ, о которых шли споры и войны, и, рассудив то, что подходило обеим сторонам, приказал проложить границы там, где он счел, что будет лучше всего, дабы каждая из провинций знала свою часть [земель] и не проникала бы в чужую. Эти пограничные знаки охранялись и охраняются сегодня с великим почтением, ибо они были ?первыми установлены в Перу по приказу инки.

Кураки обеих провинций поцеловали руки инке, долго благодаря его за то, что их всех так удовлетворил раздел [земель]. Король, не торопясь, посетил те две провинции, чтобы утвердить свои законы и указания, и, совершив это, он решил вернуться в Коско и пока не продолжать завоевания, хотя он мог бы это сделать, о чем свидетельствовали процветание и добрый успех, которые сопутствовали ему до этого. Инка Капак Йупанки вошел со своей армией в свой королевский двор как триумфатор — кураки и знать из трех вновь завоеванных провинций, шедшие с королем посмотреть имперский город, несли его на своих плечах в золотых носилках в знак того, что они покорились и вошли в его империю. Вокруг носилок шли его капитаны, а впереди — воины, [сохраняя] военный строй и порядок, по эскадронам, каждая провинция отдельно от другой, по старшинству, в зависимости от того, когда они были завоеваны и подчинены империей, ибо те, кто были первыми из них, шли ближе всего к инке, а самые последние [шли] дальше всех. Весь город вышел встретить его с песнями и танцами, как это было принято.

Глава XII

ИНКА ПОСЫЛАЕТ ЗАВОЕВАТЬ КЕЧВА. ОНИ ПОКОРЯЮТСЯ ДОБРОВОЛЬНО

Четыре года инка посвятил правлению и благодеяниям своим вассалам; однако ему показалось, что было неразумно тратить столько времени на спокойную жизнь и удовольствия в мире, и поэтому следовало уделить время военным занятиям; он приказал особо внимательно запастись провиантом и оружием и подготовить людей к наступающему году. Когда пришло время, он избрал генерал-капитаном своего брата по имени ауки Титу, а четырех инков из [числа] самых близких родственников, людей опытных в мире и войне, [назначил] мастерами боя, чтобы каждый из них возглавил одну терцию в пять тысяч воинов и все впятером командовали бы армией. Он приказал продолжить дальше завоевание, начатое им в округе Кунти-суйу. И, чтобы положить доброе начало кампании, он направился с ними до моста в Вака-чака; обязав их следовать примеру инков, своих предшественников, в завоевании индейцев, он вернулся в Коско. Инка-генерал и его мастера боя вошли в одну провинцию, именуемую Кота-пампа; они нашли господина [этой] провинции, которого сопровождал один его родственник, господин другой провинции, которую называют Кота-нера; обе они [принадлежали] народу, называвшемуся кечва. Касики, узнав, что инка направил свою армию в их земли, собрались вместе, чтобы признать его полностью [и] добровольно своим королем и господином, ибо они уже много дней желали этого, и поэтому они вышли в сопровождении множества людей с танцами и пением, и приняли инку ауки Титу, и с проявлениями большого удовлетворения и радости сказали ему: «Добро пожаловать тебе, инка апу (что значит генерал); ты дашь нам новое существо и новое качество, сделав нас слугами и вассалами сына Солнца; за это мы поклоняемся тебе, как его брату, и сообщаем тебе как чрезвычайно достоверную новость (cosa), что если бы ты не явился так скоро покорить и подчинить нас служению инке, то в наступающем году мы, как решили, пришли бы в Коско отдать себя королю и просить его приказать принять нас в свою империю, ибо слава подвигов и чудес, совершенных этими сыновьями Солнца в мире и на войне, превратила нас в таких сторонников [инков], и жаждущих служить им, и стать их вассалами, что каждый день становился для нас годом. Мы также хотели этого, чтобы почувствовать себя свободными от тирании и жестокостей, которые с давних времен, со времен наших дедов и предшественников, причиняют нам народы чанка и анко-вальу и другие их соседи, ибо у них [наших предков] и у нас они захватили много земель и причиняют нам много беспорядков и держат нас в страшном угнетении; по этой причине мы хотим [войти] в империю инков, чтобы ощутить себя свободными от тиранов. Пусть Солнце, твой отец, покровительствует и защитит тебя, ибо ты исполнил наше желание». Сказав это, они выразили свою покорность инке и мастерам боя, и передали им много золота, чтобы они отослали его королю. После войны, [начатой] Гонсало Писарро, провинция Кота-пампа стала репартимьенто дона Педро Луиса де Кабрера, уроженца Севильи, а провинция Кота-нера и другая, с которой мы познакомимся ниже, именовавшаяся Вамам-пальпа, принадлежали Гарси-ласо де ла Вега, моему господину, и они были вторым репартимьенто, которые он имел в Перу: о первом мы расскажем дальше в нужном месте.

Генерал ауки Титу и капитаны ответили им от имени инки и сказали, что благодарят их за добрые намерения в прошлом и настоящую службу, что о том, и о другом, и о каждом слове, которое они произнесли, они дадут подробный отчет его величеству, чтобы он приказал бы наградить их, как награждали всех, кто служил ему. Кураки остались очень довольны, узнав, что инке станут известны их слова и служба; и поэтому они с каждым днем проявляли все большую любовь и с большей радостью выполняли все, что им приказывали генерал и его капитаны. Эти же, установив, как обычно, добрый порядок в тех двух провинциях, перешли в другую, именовавшуюся Вамам-пальпа; они также покорили ее без войны и какого-либо сопротивления. Инки переправились через реку Аманкай, текущую по тем провинциям двумя или тремя рукавами, которые, соединясь вместе несколько ниже, образуют многоводную реку, именуемую Аманкай.

Один из этих рукавов проходит через Чуки-инка, где имело место сражение Франсиско Эрнандеса Хирона с маршалом Алонсо де Альварадо, и на этой же самой реке годами раньше имело место [сражение] дона Диего де Альмагро и названного маршала и оба раза был побежден дон Алонсо де Альварадо, как будет более подробно рассказано в надлежащем месте, если господь позволит нам дойти до него. Инки шли, покоряя провинции, расположенные по одну и по другую стороны реки Аманкай; их было много, и они объединены [одним] этим названием кечва. В них много золота и скота.

Глава XIII

НА МОРСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ ОНИ ЗАВОЕВЫВАЮТ МНОГИЕ ДОЛИНЫ. ОНИ КАРАЮТ СОДОМИТОВ

Установив в них порядок, необходимый для правления, они вышли на ненаселенные земли Вальа-рипа — горная цепь, знаменитая огромным количеством золота, которое было там добыто, и еще большим, которое осталось там для добычи, — и, пройдя через одну из полос (manga) ненаселенной земли, которая в том месте имеет тридцать пять лиг пути, они спустились на равнину, каковой является побережье моря. Всякую землю, являющуюся морским побережьем, и любую другую жаркую землю (tierra caliente), индейцы называют йунка, что означает жаркая земля: под этим названием йунка понимаются многие долины, которые имеются по всему тому побережью. Испанцы же называют долинами земли, которые орошаются реками, сбегающими в море с гор. Именно эта земля обитаема на том побережье, ибо все то, до чего не доходит вода, дающая влагу земле, необитаемо, потому что это мертвые пески, на которых не растет трава, ни что-либо иное, приносящее пользу.

В местности, через которую эти инки спустились в долины, находится долина Хакари, большая, плодородная и очень густо населенная, ибо в прошлые времена в ней проживало более двадцати тысяч жителей-индейцев, которых они с большой легкостью подчинили своей власти и службе. Из долины Хакари они прошли в долины, которые называются Увиньа, Камана, Кара-вильи, Пикта, Келька и другие, которые расположены дальше вдоль того побережья с севера на юг в пространстве длиною в пятьдесят лиг. А эти поименованные долины имеют в длину более двадцати лиг вниз по [течению] реки от гор до моря, а в ширину они имеют столько [земли], сколько может оросить река по одну и по другую руку, ибо одни орошают две лиги, другие — больше, а другие — меньше, в зависимости от того, мало или много воды они несут. Некоторым из рек того побережья индейцы не дают дойти до моря, выводя их из русел, чтобы орошать свои поля и рощи. Инка генерал ауки Титу и его мастера боя, без сражений подчинив служению своему королю все те долины, направили ему отчет обо всем случившемся и, в частности, передали ему, что, исследуя тайные обычаи тех местных жителей, их ритуалы, и церемонии, и их богов, каковыми являлись рыбы, которых они убивали, они обнаружили, что там имеются содомиты, но не во всех долинах, а в такой-то и такой, [и] не повально среди всех жителей, а среди некоторых из них, в тайне совершавших тот страшный грех. Они сообщили также, что в том направлении не было больше земель, чтобы завоевывать их, ибо то, что осталось позади [уже] завоеванным, закрыло [путь] дальше к югу побережья.

Инка весьма возрадовался сообщению о завоевании, а еще больше, что оно было проведено без пролития крови. Он послал приказ, чтобы они, наведя принятый порядок для правления, вернулись бы в Коско. И он особо приказал, чтобы с великим старанием они выследили бы содомитов и на общественной площади сожгли бы живыми тех, кого обнаружат, [и] не только виновных, но и подозреваемых в преступлении, сколь незначительным не было бы [подозрение]; точно так же следовало сжечь их дома, и стереть их с земли, и сжечь деревья из их владений, вырвав их с корнями, чтобы никоим образом не сохранилась бы память о столь мерзком деле, и провозгласить нерушимым законом, чтобы отныне и впредь они остерегались бы совершать подобные преступления под страхом, что за грехопадение одного [жителя] будет опустошено все его селение и сожжены все его жители вообще, как сейчас [сжигались] отдельные [преступники].

Все это было исполнено, как приказал инка, вызвав величайшее восхищение местных жителей всех тех долин этой новой карой, которая свершалась над гнусностью, которая вызывала такое отвращение у инков и у всего их поколения, что даже само только его имя было им столь ненавистно, что они никогда не касались его своими устами, а если какой-либо индеец из уроженцев Коско, даже не являвшийся инкой, в гневе, в ссоре с другим произносил его в виде оскорбления, то сам оскорбитель покрывал себя позором, и много дней остальные индейцы смотрели на него как на гнусный и омерзительный предмет, ибо он коснулся своими устами такого слова.

Генерал и его мастера боя, завершив все то, что инка приказал им, вернулись в Коско, где были встречены с триумфом и им были оказаны великие милости и благодеяния. По прошествии нескольких лет после конкисты, о которой было рассказано, инка Капак Йупанки решил лично предпринять новый поход и расширить границы своей империи в направлении, называвшемся Кольа-суйу, ибо в двух прошлых конкистах они не выходили за пределы округа, именовавшегося Кунти-суйу. С этим намерением он приказал, чтобы к наступающему году подготовились бы двадцать тысяч отборных солдат.

В то время как люди готовились [к походу], инка предусмотрел все то, что подходило для правления всем своим королевством. Он назначил своего брата генерала ауки Титу губернатором и наместником. Он приказал, чтобы четыре мастера боя, которые ходили с ним [в поход], остались бы советниками брата. Чтобы взять с собой, он отобрал других четырех мастеров боя и капитанов, которые руководили бы армией — только инков, ибо поскольку они были ими, то [люди] других народов не могли стать капитанами, и даже если солдаты, приходившие из различных провинций, приводили капитанов, избранных из своего собственного народа, то после того, как они вливались в королевское войско, каждому чужеродному капитану придавался начальником инка, приказу и указанию которого в военных делах он подчинялся, выполняя их как его лейтенант: этим путем всей армией командовали [только] инки, но при этом другие не лишались должностей, которые они занимали, ибо если бы у них их отняли, то они сочли бы себя отвергнутыми и лишенными милости. Потому что инки во всем, что не противостояло их законам и порядкам, всегда доставляли своим управлением удовольствие и удовлетворение куракам и провинциям каждого народа: благодаря этой мягкости в правлении, проявлявшейся в любом деле, индейцы с такой быстротой и любовью отзывались на призыв служить инкам. Он приказал, чтобы принц-наследник сопровождал бы его для обучения военному искусству, хотя ему было немного лет.

Глава XIV

ДВА ВЕЛИКИХ КУРАКИ ПЕРЕДАЮТ ИНКЕ НА РЕШЕНИЕ СВОИ СПОРЫ И СТАНОВЯТСЯ ЕГО ВАССАЛАМИ

Настало время похода, и инка Капак Йупанки вышел из Коско и дошел до лагуны Париа, являвшейся последней оконечностью [империи] в том направлении, завоеванной его отцом. Он шел со своими министрами по дороге, собирая воинов, которые в каждой провинции уже были готовы [выступить]. Он проявил заботу о том, чтобы по одну и по другую сторону дороги посетить все селения, до которых мог добраться, чтобы своим присутствием оказать милость тем народам, и они считали эту милость посещения инкой своих провинций столь великой, что многие из них все еще сегодня хранят в памяти многие места или селения, в которых инки соблаговоляли сделать остановку в пути, чтобы отдать какой-то приказ, или оказать им какую-либо милость, или отдохнуть от дороги. Такие места [и] сегодня почитаются индейцами, поскольку там находились их короли. Инка, после того как он прибыл в долину Париа, стремился покорить своей власти селения, которые он обнаружил в той округе: одни покорялись ему из-за добрых вестей, которые они слышали об инках, а другие потому что не могли оказать ему сопротивление. Он был занят этими завоеваниями, когда к нему прибыли посланцы двух великих капитанов, которые вели друг с другом жестокую войну. А чтобы лучше понять [эту] историю, необходимо знать, что эти два великих курака были потомками двух знаменитых капитанов, которые в прошлые времена — еще до инков — каждый сам по себе отличился в тех провинциях, и завоевал много селений, и стал великим господином. Не удовлетворяясь завоеванным, они направили свое оружие один против другого ради присущего всем стремления царствовать, не признавая себе равных. Они вели жестокую войну; то один, то другой выигрывал и проигрывал ее, хотя, будучи отважными капитанами, они оба до конца своей жизни продолжали храбро бороться. Эту войну и борьбу они оставили в наследство своим сыновьям и потомкам, которые продолжали вести ее с тем же мужеством, как и их предки, вплоть до времени [царствования] инки Капак Йупанки.

Видя, что неутихавшая и жестокая война, которую они вели, уже не раз приводила их к почти полному истреблению, и опасаясь, что они уничтожат друг друга без какой-либо выгоды [хотя бы] для одного из них, ибо всякий раз их мужество и сила были одинаковыми, они по совету и по мнению своих капитанов и родичей пришли к соглашению отдать себя суду и воле инки Капак Йупанки и поступить так, как он прикажет и укажет им в отношении их войн и страстей. Они пришли к этому соглашению, побуждаемые прошлой и настоящей славой инков, чья справедливость и прямота вместе с чудесами, которые, как рассказывали, их [руками] совершал их отец Солнце, были так широко известны среди тех народов, что все они хотели познакомиться с ними. Одного того господина звали Кари, а другого Чипана: эти же имена имели их предки, начиная с самых первых; потомки хотели сохранить их в памяти, один за другим наследуя их имена, чтобы помнить и подражать своим старшим, ибо они были отважными [людьми]. Педро де Сиеса де Леон, глава сотая, коротко касается этой истории, хотя [по времени] ставит ее гораздо позже, чем она случилась; одного из кураков он называет Кари; а другого — Сапана. Поскольку кураки знали, что инка вел завоевания неподалеку от их провинций, они направили к нему посланников, сообщив ему о своих сражениях и борьбе, умоляя его, чтобы он счел бы за благо дать им позволение прийти поцеловать ему руки и передать ему самое подробное сообщение о своих страстях и разногласиях, чтобы его величество уладил бы их и примирил, что они публично заявляют, что сделают то, что инка прикажет им, поскольку весь мир признает его сыном Солнца, справедливость которого, они надеются, станет правосудием для обеих сторон, чтобы был бы вечный мир.

Инка выслушал посланников и ответил, что пусть кураки прибудут, когда сочтут удобным, а он постарается примирить их и надеется установить мир и сделать их друзьями, потому что законы и порядки, которые он им дает, будут приказаны его отцом Солнцем, с которым он посоветуется по тому делу, чтобы решение по нему оказалось бы наиболее разумным. Ответ очень обрадовал кураков, и через несколько дней они пришли в Парна, где находился инка, и вошли они туда с разных сторон, ибо так они договорились. Представ перед королем, они одновременно поцеловали ему руки, дабы ни один из них не имел преимущества перед другим. И Кари, земли которого были расположены ближе к инке, заговорил от имени обоих и подробно рассказал о ссоре, которая существовала между ними, и о ее причинах. Он сказал, что иногда ею была зависть, которую каждый из них испытывал к подвигам и богатствам другого, а в других случаях — амбиция и алчность толкали их на захват [чужого] государства (estado) или по крайней мере пограничных районов и на [расширение своей] юрисдикции; что они умоляли его величество умиротворить их, приказав то, что ему заблагорассудится, ибо они оба пришли для этого, устав от войн, которые ведутся между ними с давних пор Приняв их с обычной любезностью, инка приказал им провести один день в его армии и чтобы два самых пожилых капитана инки обучили бы каждый своего [кураку] законам, в основе которых лежит закон природы, при помощи которых инки правили своими королевствами, чтобы их вассалы жили в мире, уважая друг друга как в [делах] чести, так и имущества. А чтобы решить разногласия, которые имелись в отношении границ и юрисдикций, из-за которых у них возникали войны, инка направил двух: своих родичей инков провести в провинциях тех кураков расследование» чтобы выяснить корень причин тех войн. Будучи осведомлен обо всем и посоветовавшись с членами своего совета, инка позвал кураков и в немногих словах сказал им, что его отец Солнце приказывал ei для жизни в мире и согласии соблюдение законов, которым их обучили инки, и заботу о здоровье и росте [числа] вассалов, ибо войны прежде всего служили для уничтожения одних и других, а не для их приумножения; что они должны знать, что, видя их раздоры, другие кураки могут встать против них и покорить их, ибо они окажутся слабыми и обессиленными, и отнять у них их государства, и стереть навсегда память об их предках; в мире же все это и сохранится, и укрепится. Он приказал им установить в тех и тех местах пограничные знаки и не нарушать границ. Напоследок он сказал, что так приказывал и указывал его бог Солнце ради их жизни в мире и отдыхе, а инка подтверждал это под страхом строгого наказания того, кто это нарушит, ибо в их разногласиях он был судьей.

Кураки ответили, что полностью подчиняются его высочеству и ради любви, которой они прониклись к службе инке, они станут настоящими друзьями. Затем касики Кари и Чипана обсудили между собой законы инки, правление его домом, и королевским двором, и всем его королевством, мягкость, с которой он действовал на войне, и его справедливость, оказываемую всем, не допускавшую нанесения кому-либо обиды. Так они увидели, в частности, сколь мягким и беспристрастным было его отношение к ним обоим, и сколь справедливым был его раздел их земель. Рассмотрев и обсудив все это должным образом со своими родственниками и подданными, которых они привели с собой, они решили вручить себя инке и стать его вассалами. Они поступили так еще и потому, что видели, что империя инки очень близко подошла к их государствам и однажды неизбежно они будут завоеваны силой, ибо они не были столь могущественны, чтобы оказать ему сопротивление. Будучи благоразумными, они решили стать его вассалами добровольно, а не по принуждению, чтобы не утратить заслуги, которые они приобретали таким путем перед инками. Согласившись на этом, они предстали перед инкой и сказали, что просят его величество принять их к себе на службу, что они хотят стать вассалами и слугами сына Солнца и что с этого момента они передают ему свои государства; пусть его величество направит [своих] губернаторов и министров обучить новых подданных тому, что им следует делать на своей службе.

Инка сказал им, что благодарит их за доброе стремление и не забудет одаривать их каждый раз милостью. Он приказал вручить им много одежды для касиков из своего гардероба и другой, не такой дорогой, для их родичей; он оказал им много других богатых и высокоценимых милостей, чем кураки остались весьма довольны. Таким образом инка подчинил своей империи многие провинции и селения, которыми те два касика владели в области Кольа-суйу, среди которых были Поко-ата, Муру-муру, Макча, Кара-кара и все то, что находится на востоке от этих провинций до великой Кордильеры Анд, и еще все те огромные ненаселенные земли, которые доходят до оконечностей большой провинции, называемой Та-пак-ри, которую испанцы зовут Тапа-кари; [а] те ненаселенные земли имеют в поперечнике более тридцати лиг очень холодной земли, и, поскольку она является таковой, она не населена жителями, однако из-за множества пастбищ на ней обитает бесчисленное множество дикого и домашнего скота, и есть там множество источников такой горячей воды, что невозможно даже на миг удержать в них руку, а по пару (baho), который, выходя [из земли], выбрасывает вода, видно, где находится источник, если он даже расположен далеко. И вся эта горячая вода воняет серным камнем, и следует отметить, что среди этих источников столь горячей воды имеются другие с холоднейшей и очень вкусной водой, и из тех и других рождается река, которую называют Коча-пампа.

За большой ненаселенной землей с источниками начинается горный склон, спуск по которому до равнины провинции Танак-ри равен семи лигам пути; это был первый репартимьенто индейцев, которым владел в Перу Гарсиласо де ла Вега, мой господин. Он состоит из плодороднейших земель со множеством людей и скота и имеет двадцать лиг в длину и более двенадцати в ширину. В восьми лигах дальше расположена прекраснейшая провинция, именуемая Коча-пампа; [эта] долина с многоводной рекой, образующей долину, имеет тридцать лиг в длину и четыре в ширину. Среди прочих эти две прекрасные провинции вошли в то, что кураки Кари и Чипана подчинили [империи инков], когда они, как было рассказано, поступили так со своими государствами. С [этим] завоеванием империя инков увеличилась в длину на шестьдесят лиг. В провинции Коча-пампа, которая была столь прекрасной и плодородной, испанцы в году тысяча пятьсот шестьдесят пятом основали селение; они назвали его Сан-Педро-де-Карденьо, потому что его основателем был кабальеро, уроженец Бургоса, которого звали капитан Луис Осорио.

Завершив покорение, инка приказал, чтобы два мастера боя из тех, что находились с ним, направились в государство тех курак и взяли министров, необходимых для правления и обучения новых вассалов; проделав это, он счел, что для того года было вполне достаточно [уже] осуществленных завоеваний, ибо они оказались значительнее того, что он ожидал, и вернулся в Коско, взяв с собой обоих касиков, чтобы они увидели бы королевский двор, и чтобы одарить их, и торжественно принять при дворе. В городе их принимали очень хорошо, и обоим куракам было устроено множество празднеств, оказаны им честь и уважение, ибо так приказал инка. По прошествии нескольких дней он дал разрешение, чтобы они вернулись в свои земли, и они отправились весьма довольные милостями и благодеяниями, которые он им оказал, а перед отправлением инка сказал им, чтобы они были готовы, ибо он думал вскоре направиться в их государства на покорение индейцев, которые жили по другую сторону их [государств].

Глава XV

ОНИ СТРОЯТ МОСТ ИЗ СОЛОМЫ, КАМЫША И ХУНСИИ НАД ДЕСАГУАДЕРО. ЧАЙАНТА ПОКОРЯЕТСЯ САМА

Инка Капак Йупанки был удовлетворен строительством моста, как мы говорили, в Вака-чака на реке Апу-римак, и поэтому он приказал построить другой [мост] в водоразделе лагуны Тити-кака, ибо он думал вскоре приступить к завоеваниям провинций, которые находились в Кольа-суйу, потому что та земля была ровной и удобной для передвижения армий, что благоприятствовало их завоеванию инками, и по этой причине они не успокоились, пока не завоевали весь тот округ. Мост в Вака-чака и все другие, имеющиеся в Перу, построены из плетенки; [мост] через ту реку, которую испанцы называют Десагуадеро, сделан из хунсии и других материалов. Он лежит на воде, как [мост] в Севилье, который составлен из лодок, а не висит в воздухе, как из плетенок, согласно нашему рассказу. Во всем Перу выращивается длинная трава, мягкая и упругая, которую индейцы называют ичу [и] которой они покрывают свои дома; та, что выращивается в Кольяо, имеет большие преимущества, и она — очень хороший подножный корм для скота; из нее кольа делают корзины, и маленькие коробы, и то, что они называют патакас (словно маленькие ларьки), и веревки, и канаты. Кроме этой хорошей травы, на. берегах Тити-кака выращивается в огромнейшем количестве хунсиа и шпажник, который иначе называется эпеа [камыш]. В нужное время индейцы провинций, которые обязаны строить мост, срезают огромное количество камыша и хунсии, чтобы они высохли, когда нужно будет возводить мост. Из соломы, о которой мы говорили, они делают четыре каната, [каждый] толщиною с ногу; два из них бросают на воду, [затем] переправляют с одного берега реки на другой, которая, если судить по поверхности, кажется, что не течет, а в глубине у нее сильнейшее течение, как утверждают те, кто пожелал на опыте убедиться в этом. На канаты, заменяющие лодки, накладывают огромные связки хунсии и камыша толщиною с вола, крепко связывая их одни с другими и с канатами; затем на связки хунсии и камыша бросают два других каната и крепко привязывают их к связкам, чтобы соединить и укрепить одно с другим. На эти канаты, чтобы они не так быстро ломались бы от топота животных, накладывают другое множество камыша в тонких связках размером с руку или ногу, которые в нужном порядке сшиваются одни с другими и с канатами. Эти маленькие связки испанцы называют шоссе моста. Мост в ширину имеет тринадцать или четырнадцать футов, и более вары в высоту, и более или менее сто пятьдесят шагов в длину, что дает возможность представить себе, какое количество хунсии и камыша необходимо для такого большого сооружения. И следует указать, что они обновляют его каждые шесть месяцев,—я хочу сказать, что строят его заново, ибо материалы, которые они употребляли, были такими слабыми, как солома, камыш и хунсиа, что их нельзя было снова употреблять. А чтобы мост был надежным, они обновляют его прежде, чем канаты протрутся и сломаются.

Этот мост и другие крупные сооружения, во времена инков были распределены между соседними провинциями, и они знали, какое количество материалов должна была каждая из провинций поставлять, и, поскольку это делалось из года в год, индейцы сооружали мост в кратчайшее время. Концы больших канатов, которые являлись основанием моста, вкапывались в землю, а не крепились на каменных подставках, к которым их привязывали. Индейцы говорят, что это было лучше всего для того типа (manera) моста; они делали так еще и потому, что меняли место, возводя мост иногда выше, а иногда ниже, но всегда рядом. Узнав, что мост построен, инка с принцем, своим наследником, вышел из Коско и прошагал в походном порядке до последних провинций касиков Кари и Чипана, каковыми являлись, как уже было сказано, Тапак-ри и Коча-жампа, Касики вместе с воинами были готовы нести службу инке. Из Коча-пампы они пошли в Чайанту; они пересекли лежащие между ними тридцать лиг плохих ненаселенных земель, где нет ни горсти полезной земли, а только утесы, и скалы, и каменные поля, и голый камень; ничто не растет в той пустыне, кроме сириосов (cirios), имеющих шипы длиною с палец на руке, из которых индианки делали иглы, чтобы шить то немногое, что они шили; те сириосы растут во всем Перу. Пройдя ненаселенную землю, они вошли в провинцию Чайанта, которая имеет в длину двадцать лиг и почти столько же в ширину. [Здесь] инка приказал принцу направить посланников с обычными требованиями.

У индейцев Чайанты не было единства относительно ответа на послание, ибо одни говорили, что было бы весьма справедливым, чтобы сын Солнца был бы принят господином, а его законы соблюдались бы, ибо следовало верить, что, коль скоро они были приказаны Солнцем, они были справедливы, мягки, и полезны, и все до одного направлены на благо вассалов, а не ради интересов инки. Другие заявили, что они не нуждались в короле и в новых законах, ибо те, что были у них, были хорошими, поскольку их соблюдали их предки, и что им хватало своих богов, [и незачем было] принимать новую религию и новые обычаи, но самым худшим они считали подчинение воле одного человека, который проповедовал религию и святость, а завтра, когда они станут покорны ему, он мог навязать им любые законы, которые будут во всем ему на пользу, а вассалам во вред, и что не следовало испытывать на себе это зло, а жить, как раньше, на свободе или на том умереть.

В этом разногласии они провели несколько дней, пока каждая из сторон пыталась отстоять свое мнение, однако, с одной стороны, страх перед оружием инки, а с другой — молва о его хороших законах и мягком правлении привели их к согласию. Они ответили, но не абсолютным согласием и не полным отказом, а объединив вместе оба мнения; они заявили, что с радостью приняли бы инку своим королем и господином, однако они не знают, какие законы он прикажет им соблюдать [и] окажутся ли они им на пользу или пойдут во вред. В силу этого они молили его о перемирии обеих сторон, и чтобы (пока их обучат законам) инка и его армия вошли в провинцию, дав им слово уйти и сохранить им свободу, если его законы не удовлетворят их; однако, если они окажутся столь хорошими, как он говорил, они будут поклоняться ему как сыну Солнца и признают его господином.

Инка ответил, что согласен с условием, на котором они его примут, хотя он мог бы покорить их силой оружия; однако он готов последовать примеру своих предков, что означало покорение вассалов любовью, а не силой, и своей верой и словом клянется оставить им свободу, которую они имели, если они захотят поклоняться его отцу Солнцу и соблюдать его законы, ибо он надеялся, что, узнав и поняв их, они не только не станут питать к ним отвращение, но полюбят их и будут испытывать боль, что не познали их много веков тому назад.

Дав это обещание, инка вошел в Чайанта, где был принят с почтением и послушанием, однако не с празднеством и ликованием, как имело место в других провинциях, потому что не было известно, во что выльется это соглашение. И так пребывали они между страхом и надеждой, пока пожилые мужи, избранные инкой, которых он имел в качестве советников и для управления армией, в присутствии наследного принца, который несколько дней находился при этом обучении, продемонстрировали им законы как своего идолопоклонства, так и правления государством; и это совершалось много раз и много дней, пока они хорошо не поняли их. Индейцы, внимательно изучив, сколько чести и пользы они им приносят, заявили, что Солнце и инки, его сыновья, дававшие людям такие правила и законы, достойны, чтобы им поклонялись и считали их богами и господами земли. Поэтому они обещали хранить их власть и установления и отвергнуть всех идолов, ритуалы и обычаи, которые у них имелись. И с этим публичным заявлением, сделанным перед принцем, они преклонились перед ним вместо его отца Солнца и инки Капак Йупанки.

Когда клятва была произнесена и закончилась торжественная церемония, начались, по их обычаю, грандиозные танцы и пляски, незнакомые инкам. Они вышли разодетые в праздничные украшения и с песнями, сложенными для восхваления Солнца и инков, и их добрых законов и правления, радовались (festinaron) и служили им со всем проявлением любви и доброй воли, которые только могли высказать.

Глава XVI

РАЗЛИЧНЫЕ ОРУДИЯ, КОТОРЫЕ ИНДЕЙЦЫ ИМЕЛИ ДЛЯ ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ РЕКИ И ДЛЯ СВОЕГО РЫБОЛОВСТВА

Поскольку уже было сообщено о двух типах мостов, которые сооружались по приказам инков для переправ через реки, — один из плетенок, а другой из хунсии и камыша, имеет смысл рассказать о [других] способах и приспособлениях, которые имелись у них для переправы, ибо мосты из-за больших расходов и многосложности они позволяли себе строить только на королевских дорогах. А поскольку та земля такая широкая и длинная и ее пересекает столько рек, индейцы, обученные одной лишь необходимостью, создали различные орудия для переправы через реки, соответствовавшие различному профилю (dispusiciones), который они имеют, а также для того ограниченного плавания по морю, которого они достигли. Они не умели или не знали, как для этого строить пироги или каноэ, как их делали во Флориде или на островах Барловенто и материке, изготовлявшиеся наподобие корыт, ибо в Перу не было толстого дерева, пригодного для этого, и хотя правда, что там имеются очень толстые деревья, их древесина чрезвычайно тяжела, словно железо, по причине чего они ценили другое дерево, тонкое, как ляжка, легкое, как смоковница; самое лучшее, согласно утверждению индейцев, росло в провинции Киту, откуда по приказу инки его вывозили ко всем рекам. Из него делали большие и маленькие плоты из пяти или семи длинных бревен (palos), связанных одно с другим; среднее из них было самым длинным; первые боковые были менее длинными; затем вторые — еще более короткими, а третьи — еще короче, ибо так они лучше рассекают воду, чем если бы все стояли одним фронтом; одна и та же форма была у кормы и у носа. К ним привязывали две тонкие веревки и за них тянули, чтобы переправить плот с одного берега на другой. Часто из-за отсутствия плотовщиков сами пассажиры тянули веревку, чтобы переправиться с одного мыса на другой. Я помню, как переправлялся на нескольких плотах, построенных [еще] во времена инков, и индейцы с почтением относились к ним. Кроме плотов, они строили другие более легкие лодочки: их делают из круглой связки камыша толщиною с вола; ее крепко стягивают, заостряя от центра к началу связки, задирая его вверх, словно нос корабля, чтобы он рассекал и разрезал воду; в двух третях от начала связку расширяют; верх связки — плоский, туда бросают груз, который следует переправить. Только один индеец управляет каждой такой лодкой; он располагается на конце кормы, ложась грудью на лодку; руки и ноги служат ему для гребли, и так он гонит ее по поверхности воды. Если река стремительная, то он выйдет [на берег] на сто или на двести шагов ниже, чем вошел. Когда переправляют какого-то человека, его грудью кладут вдоль лодки, головой в сторону лодочника; ему приказывают ухватиться за веревку от лодки и прижаться к ней лицом и не поднимать его, не открывать глаза и ни на что не смотреть. Меня переправляли таким образом через многоводную с быстрым течением реку (это приказывают на таких только реках, ибо на спокойных в этом нет нужды); из-за чрезмерной и излишней настойчивости, с которой индеец-лодочник требовал, чтобы я не поднимал голову и не открывал глаза, ибо я, будучи ребенком, испытал бы страх и потрясение, как будто бы тонула земля и падали небеса, у меня появилось желание посмотреть, чтобы узнать, нет ли там какой-нибудь колдовской или потусторонней штуки. С этими мыслями, когда я почувствовал, что мы находимся на середине реки, я немного приподнял голову и посмотрел на бег воды, и мне действительно показалось, что мы падаем с неба вниз, а произошло это потому, что голова моя пошла кругом из-за стремительного течения и той ярости, с которой камышовая лодка рассекала поверхность воды.

Страх заставил меня закрыть глаза и признаться, что лодочники правы, приказывая, чтобы их не открывали. Другие плоты делают в виде квадрата, напоминающего сеть, из целых больших тыкв, крепко привязывая их одну к другой на расстоянии более или менее одной с половиной вары в зависимости от необходимости. Впереди к плоту привязывается упряжка из сыромятной кожи, как у седла для верховой езды, в которую индеец-лодочник вставляет голову; он бросается вплавь и тянет за собой плывущий плот и груз, пока не переправится через реку, или бухту, или морской залив. А если имеется необходимость, то за ним плывут один или два индейца-помощника, которые подталкивают плот.

На больших реках, которые из-за своего сильного и свирепого течения не позволяют, чтобы по ним ходили ни плоты из тыкв, ни лодки из соломы, или они не могут плавать из-за множества скал и утесов, которые имеются на одном и другом берегу, и нет пляжа, где можно было бы их загружать или разгружать, индейцы протягивают по воздуху с одной горы на другую очень толстый канат из того тростника, который называют чавар: они привязывают его к толстым деревьям или большим крепким утесам. По тросу ходит плетеная корзина с де ревянным ушком, толстым, как рука; она выдерживает трех или четырех человек. Корзина имеет две веревки, привязанные одна к одному берегу [реки], другая к другому, за которые тянут находящиеся в корзине, чтобы переправить ее с одного берега на другой. А так как трос бывает таким длинным, он вытягивается и провисает в середине; необходимо передвигаться, мало-помалу отпуская корзину до середины троса, ибо он свисает весьма отвесно, а дальше ее тянут [вверх] силой рук. Для этой [службы] имеются индейцы, которых в порядке очереди выделяют соседние провинции; они находятся на тех переправах для [обслуживания] путников без какой-либо платы (interes); и пассажиры в корзине [также] помогают тянуть веревки, а многие переправлялись в одиночку без чьей-либо помощи: стоя в корзине, они руками передвигали [ее] по тросу. Я помню, как переправлялся два или три раза этим способом переправы, еще будучи юношей, который едва только переступил порог детства; по дорогам индейцы несли меня на спине. В корзинах они переправляли также свой скот в небольших количествах, но с большим трудом, так как им приходилось связывать его, бросать в корзину и так переправлять его, теряя много времени. То же самое они делают с мелким скотом из Испании, как-то: овцами, козами и свиньями. Однако таких крупных животных, как лошади, мулы, оспы и коровы, из-за их силы и веса они не переправляли в корзинах, а проводили их по мостам или хорошим бродам. Этот способ переправы не применяли на королевских дорогах, а только на частных, которыми индейцы соединяли одно селение с другим; его [этот способ] называют уруйа.

Индейцы всего побережья Перу выходят в море ловить рыбу в лодочках из соломы, о которых мы рассказывали; они уходят на четыре, и пять, и шесть лиг в открытое море и больше, если необходимо, потому что то море спокойно и оно разрешает покорять себя (hollar) столь слабым суденышкам. Чтобы привозить или отвозить большие грузы, они пользуются плотами из дерева. Рыбаки, чтобы плыть по морю, садятся па корточки, [предварительно] встав на колени на свою связку из соломы; они гребут толстым тростником, длиною с морскую сажень, расколотым пополам на всю длину. На той земле имеется тростник, столь же толстый, как нога и как ляжка; дальше мы подробнее расскажем о нем. Чтобы грести, они берут тростник обеими руками; одной они берутся за конец тростника, а другой — за его середину. Выемки тростника служат им лопатой, чтобы сделать более сильным [гребок] в воде. Они гребут так: едва ударив по воде с левой стороны, они сразу же меняют [положение] рук; тростник скользит по рукам так, чтобы следующий удар нанести с правой стороны, и там, где у них была правая рука, они кладут теперь левую, а где была левая — правую: таким способом они гребут, меняя [положение] рук и тростника по одну и по другую сторону [лодки], и среди прочих вещей, вызывающих восхищение тем, как они занимаются этим своим плаванием и рыбной ловлей, наиболее достойно восхищения именно эта [гребля]. Когда одна из таких лодок идет со всей поспешностью (furia), ее не догонит почтовая лодка, какой бы хорошей она ни была. Они ловят острогой рыб величиной с человека. Эта рыбная ловля острогой (ради нужды индейцев) схожа с той, что имеет место с китами в Бискайе. Они привязывают к остроге тонкий шнурок, который моряки называют леской; он имеет двадцать, тридцать, сорок морских сажень; один его конец привязывается к носу корабля. Ранив рыбу, индеец высвобождал ноги и обхватывал ими свой корабль, а руками он выпускал леску с убегающей рыбой; когда же шнурок кончался, он накрепко обхватывал свой корабль, и так на поводу (asido) его тащила рыба, если она была очень крупная, и тащила с такой скоростью, что казалось, будто птица летела по морю. Таким образом, они сражаются, пока рыба не устанет и не попадет в руки индейца. Они также ловили рыбу сетями и на крючки, однако все это было бедностью и нищетой, ибо сети для ловли рыбы в одиночку, а не сообща были очень маленькими, а крючки очень плохими, потому что они не познали ни сталь, ни железо, хотя имели рудники, однако они не умели выплавлять его. Железо они называют килъай. Они не ставили парус на лодочки из соломы, ибо ему просто не на чем было держаться; и я не думаю, чтобы она пошла с ним так быстро, как она шла с одним только веслом. На плоты из дерева они ставили парус, когда плавали по морю. Эти орудия, которыми индейцы Перу пользовались для плавания по морю и переправы через многоводные реки, оставались в употреблении, когда я уехал; то же самое имеет место сейчас, потому что те люди, будучи столь бедными, не стремятся к большему, чем то, что они имеют. В Истории Флориды, книга шестая, мы рассказали кое-что об этих орудиях, говоря о каноэ, которые строятся на той земле для переправы и плавания по рекам, [которых там] так много и они такие же полноводные, как и реки в Перу. А на этом мы вернемся [к рассказу] о завоеваниях инки Капака Йупанки.

Глава XVII

О ПОКОРЕНИИ ПЯТИ БОЛЬШИХ ПРОВИНЦИЙ, ПОМИМО ДРУГИХ, МЕНЬШИХ

Инка ушел из Чайанты, оставив в ней гарнизон и министров, необходимых для его идолопоклонства и для его владений, и направился он в другие провинции, которые имеются в той округе, которую называют Чарка. Это имя включает в себя многие провинции с разными народами и языками, и все они относятся к направлению Кольа-суйу. Главные из них — это Тутура, Сипи-сипи, Чаки, а на востоке от них, т. е. в сторону Анд, находятся другие провинции, которые называют Чамуру (в которой также растет трава, которую называют пука, хотя она не столь хорошая, как та, [что растет] в пределах Коско), и другая провинция, называемая Сакака, и много других, которые мы не называем, чтобы избежать многословия; инка направил в них обычные предупреждения.

Те народы, которые уже знали о том, что случилось в Чайанта, ответили почти все одними и теми же соображениями, мало, чем отличавшимися одно от другого: в целом они сказали, что считают за счастье поклоняться Солнцу и иметь господином инку, его сына; что они уже слышали о его законах и хорошем правлении; они просили его принять их под свое покровительство и предлагали ему свои жизни и богатства; [они просили], чтобы он послал завоевать и усмирить остальные соседние с ними народы, дабы они не начали с ними войну и не обращались с ними плохо, поскольку они отвергли древних идолов и приняли новую религию и новые законы.

Инка приказал ответить, чтобы они возложили бы на него ответственность и обязанность завоевать их соседей, что он позаботится осуществить это так и тогда, когда оно окажется полезнее всего для его вассалов; чтобы они не боялись бы, ибо никто не обидит их за то, что они покорились инке и приняли его законы, а когда они испытают их, одни и другие станут восхвалять жизнь по этим законам, потому что их дало Солнце. С этими ответами они без сомнений приняли инку во всех тех провинциях, [и], поскольку не случилось ничего, что было бы достояно памяти, мы даем сообщение в целом. Инка потратил на это завоевание два года, а другие говорят, что три, и, оставив достаточный гарнизон, чтобы соседи не рискнули бы начать с ними войну, он вернулся в Коско, посетив по дороге селения и провинции, которые стояли на его пути. Своему сыну, наследному принцу, он приказал идти другим окольным путем, чтобы он также посетил бы вассалов, поскольку они считали великим благом увидеть в своих селениях своих королей и принцев.

Великим праздником и ликованием был принят инка в своем королевском дворе, куда он вошел в окружении своих капитанов, впереди которых шли кураки, которые пришли из тех вновь завоеванных провинций посмотреть имперский город. Несколько дней спустя [в Коско] вошел наследный принц Инка Рока, и он был принят с тем же удовлетворением. Оказав милости своим капитанам, инка приказал им разойтись по своим домам, а сам остался в своем [дворе], занявшись правлением своих королевств и провинций, оконечности которых в стороне, направленной на юг, были уже удалены от Коско более чем на сто восемьдесят лиг и доходили до Тутура и Чаки, а на западной стороне они доходили до Моря Юга, что составляет в одном направлении (parte) более шестидесяти лиг от города [Коско], а в другом—более восьмидесяти; а на востоке от Коско они доходили до реки Паукар-тампу, что составляет тринадцать лиг прямо на восток; на юго-востоке они достигли Кальа-вайа, что составляет сорок лиг от Коско. В силу этого инка решил не предпринимать на это время новых завоеваний, а сохранить завоеванное дарами и благодеянием, [оказываемыми] вассалам, и так он занимался этими делами несколько лет в большом мире и спокойствии. Он посвятил себя приданию великолепия дому Солнца и [дому] избранных девственниц, который основал первый инка Манко Капак; он счел нужным приказать построить другие здания в городе [Коско] и во многих провинциях, где имелась необходимость увеличения их числа; он приказал вырыть большие оросительные каналы, чтобы оросить обрабатываемые земли; он приказал построить многие мосты через реки и большие ручьи для безопасности путников; он приказал проложить новые дороги из одних провинций в другие, чтобы все дороги его империи сообщались между собой. В целом он сделал все, что считал подходящим для общего блага и пользы для своих вассалов и для собственного могущества и величия.

Глава XVIII

НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ИНКА РОКА ПОКОРЯЕТ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ И БОГАТЫЕ ВНУТРЕННИЕ И ПРИМОРСКИЕ ПРОВИНЦИИ

В этих и других схожих занятиях провел тот инка шесть или семь лет, в конце которых он счел, что будет правильно вернуться к военной службе и к увеличению своего королевства, для чего он приказал подготовить двадцать тысяч воинов с четырьмя мастерами боя, которые двинулись бы с принцем Инка Рока, его сыном, в направлении Чинча-суйу, что значит на север от Коско. Потому что в том направлении инки не увеличили свою империю по сравнению с тем, что им оставил первый инка Манко Капак, т. е. она доходила до Римак-тампу, семь лиг от города [Коско], ибо инки не стремились ее завоевать, поскольку та земля была очень суровой и малонаселенной.

Наследный принц вышел из Коско и дошел до реки Апу-римак; через нее он переправился на больших плотах, которые для него построили заранее, и, поскольку та земля не была заселена, он прошел вперед до Кура-васи и Аманкай, десять и восемь лиг от города: с большой легкостью он покорял немногочисленных индейцев, которых повстречал в той округе. Из провинции Аманкай он двинулся по левую руку от королевской дороги, которая следует из Коско на Римак, и, пройдя ненаселенные земли, которые именуются Коча-каса, в том месте они имеют двадцать две лиги пути, он вышел в провинцию, именуемую Сура, в которой живет много людей, богатую многочисленным золотом и скотом, где инку приняли с миром и признали господином. Оттуда он прошел в другую провинцию, именуемую Апу-кара, где его приняли точно так же, а причиной столь легкого подчинения этих провинций было то, что каждая из них жила сама по себе и они враждовали друг с другом и ни одна из них не могла [самостоятельно] оказать сопротивление инке.

Из Апу-кара он прошел в провинцию Рукана, разделенную на две провинции; одна именуется Рукана, а другая — Хатун-Рукана, что означает Большая Рукана. Там живут красивые и очень стройные люди, которых он подчинил к великой радости местных жителей. Оттуда он спустился вниз к морскому побережью, которое испанцы называют льяно, и он дошел до первой долины, которая имеется в тех местах [и] называется Нанаска, что означает поврежденная или строго наказанная, и неизвестно по какой причине ей дали такое имя, ибо это не могло произойти случайно, а по причине какого-то наказания или другого подобного бедствия (испанцы называют ее Ланаска), где инка точно так же был принят с великим миром и полной покорностью; и то же самое случилось во всех остальных долинах, которые расположены от Нанаска до Аре-кепа — вдоль побережья на расстоянии длиною в восемьдесят и шириною в четырнадцать и пятнадцать лиг. Наиболее значительными долинами были Хакари и Камата, в которых проживало двадцать тысяч жителей; другие долины были небольшими, меньшего значения, каковыми являются Атику, Укуньа, Ати-кипа и Келька. Всех их с большой легкостью покорил своей власти Инка Рока как потому, что у них не было сил, чтобы оказать ему сопротивление, так и потому, что они были нищими и каждая даже маленькая долина имела своего собственного господинчика, а более крупные — по два и по три, и среди них шли ссоры и вражда.

Поскольку мы добрались до этого места, будет правильно, прежде чем тронуться дальше, рассказать об одном удивительном случае, который произошел в долине Хакари вскоре после того, как испанцы захватили ее, хотя по времени мы предвосхитим события; случилось так, что в долине жили два курака, все еще не крещенные, имевшие столь великие разногласия в отношении границ, что дело дошло до сражений и с обеих сторон имелись убитые и раненые. Испанские губернаторы направили комиссара, чтобы он совершил правосудие и примирил их так, чтобы они стали друзьями. Он по своему усмотрению установил границы и приказал куракам, чтобы они жили в мире и дружбе. Они это обещали, хотя один, считая себя обиженным в разделе, остался недоволен и хотел тайно отомстить своему противнику, прикрываясь личиной той дружбы. Итак, в день, когда торжественно праздновался мир, они все вместе обедали, т. е. на одной площади, расположившись одни напротив других. Когда обед закончился, курака, страдавший от обиды, встал и поднял два сосуда со своим питьем, чтобы выпить со своим новым другом (это является у индейцев всеобщим обычаем); в одном из сосудов он нес отраву, чтобы умертвить его; подойдя к другому кураке, он предложил ему сосуд. Угощаемый то ли заметил, что угощающий изменился в лице, то ли он не был настолько уверен в своем положении, чтобы доверять ему, заподозрив случившееся, сказал: «Ты дай мне тот другой сосуд, а сам выпей этот». Курака, чтобы не проявить слабость, с большой легкостью поменял сосуд и дал своему врагу здоровый, а сам выпил смертельный, и через несколько часов он лопнул как от крепости яда, так и ярости, что он вместо своего врага убил самого себя.

Глава XIX

ОНИ ЗАБИРАЮТ ИНДЕЙЦЕВ С ПОБЕРЕЖЬЯ ДЛЯ КОЛОНИЙ В ГЛУБИНЕ МАТЕРИКА. УМИРАЕТ ИНКА КАПАК ЙУПАНКИ

Инка забрал из Нанаска индейцев того народа, чтобы переселить их к реке Апу-римак, потому что та река рядом с королевской дорогой; идущей из Коско в Римак, течет по такому жаркому району, что индейцы с гор, поскольку они [жители] холодных или теплых земель, не могут жить в такой жаре, ибо вскоре заболевают и умирают. По этой причине, как уже говорилось, инки дали приказ, чтобы всегда, когда вот так индейцы переселяются из одной провинции в другую, у них это называлось митмак, районы должны были соответствовать друг другу, чтобы [переселение] происходило в подобную же по климату землю и им не причинялся бы вред от климатических различий при переводе из холодной земли в жаркую землю или наоборот, ибо они потом умирают. И поэтому было запрещено спускать индейцев с гор в льянос, ибо там они действительно через немного дней умирали. Инка, принимая во внимание эту опасность, переселил индейцев с жарких земель, чтобы заселить ими жаркую [же] землю, и было их немного, ибо было немного земли, чтобы заселить ее, поскольку река Апу-римак, текущая среди высочайших и очень крутых гор, имеет по одну и по другую руку от своего течения очень мало пригодной земли; но инка не хотел, чтобы пропадала и эта малость; он хотел, чтобы ее использовали под сады хотя бы ради наслаждения многочисленными и очень хорошими фруктами, которые растут на берегах той знаменитой реки.

Совершив это и установив обычный порядок для правления во вновь завоеванных провинциях, наследный принц Инка Рока возвратился в Коско, где был очень хорошо принят своим отцом и его двором. Он приказал распустить капитанов и солдат, одарив их милостями и благодеяниями за службу на войне. И тогда инка Капак Йупанки решил не продолжать дальше свои завоевания, ибо он уже чувствовал себя старым и хотел наладить и укрепить завоеванное для служения своей [империи]. В этом спокойствии он прожил несколько лет, уделяя много внимания благодеяниям своим вассалам, которые точно так же отвечали большой любовью и поспешностью в служении инке как на строительстве дома Солнца, так и других сооружений, которые возводились одни по приказу инки, а другие были придуманы индейцами, чтобы услужить ему и доставить удовольствие, и каждая провинция сама в своем округе [поступала так].

Умер инка Капак Йупанки в этом спокойствии и отдыхе; он был храбрейшим князем, достойным имени Капак, которое индейцы так уважали. С великим сожалением оплакивали его королевский двор и все королевство; он был забальзамирован и положен вместе со своими предками. Он оставил наследником Инку Рока — своего перворожденного сына от койи Мама Курильпай, своей жены и сестры; он оставил многих других сыновей и дочерей, законных и незаконнорожденных, число которых, поскольку оно точно неизвестно, не называется, однако считается, что их было более восьмидесяти, потому что остальные инки оставляли по сто и по двести, а были некоторые, которые оставили больше трехсот сыновей и дочерей.

Глава XX

ОПИСАНИЕ ХРАМА СОЛНЦА И ЕГО ВЕЛИКИЕ БОГАТСТВА

Одним из главных идолов, которые имелись у королей инков и их вассалов, был имперский город Коско, которому как святыне поклонялись индейцы, поскольку его основал первый инка Манко Капак, а также благодаря бесчисленным победам, которые он одержал в своих завоеваниях, и потому, что он был домом и королевским двором инков, их богов. Поклонение это доходило до такой степени, что проявлялось даже в весьма малозначительных вещах; так, если два индейца одинакового общественного] положения, один из которых шел из Косно, а другой направлялся туда, встречались на дороге, то тот, который шел оттуда, пользовался уважением и почтением того, кто шел туда, словно речь шла о вышестоящем и нижестоящем [лицах], а происходило это только лишь потому, что один из них побывал и шел из города [Коско]; однако положение изменялось куда больше, если кто-то был жителем и, что еще важнее, уроженцем Коско. То же самое было с семенами и овощами или любыми другими вещами, которые привозились из Коско в другие места, ибо если они не обладали преимуществами в качестве, то только за то, что они были из того города, их ценили выше, чем из других районов и провинций. Отсюда легко понять, что случалось с более значимыми предметами. Чтобы держать его в этом почитании, те короли придавали городу какое только можно великолепие роскошными зданиями и королевскими домами, многие из которых они строили для самих себя, как мы расскажем об этом при описании [Коско]. Среди них был дом и храм Солнца, над которым они особенно усердствовали, ибо они украсили его невообразимыми богатствами, приумножавшимися каждым инкой, стремившимся превзойти своего предшественника. Грандиозности того дома были настолько немыслимыми, что я не рискнул бы описать их, если бы их не описали все испанские историки Перу. Однако то, что говорят они, и то, что скажу я, не может передать того, что там имелось [в действительности]. Создание того храма приписывается королю Инке Йупанки, деду Вайна Капака, не потому, что он его построил (fundasse), ибо он был построен во времена первого инки, а потому, что завершил его украшение и придал богатства и величие, которые повстречали там испанцы.

Однако, прежде чем начертать планировку храма, следует знать, что ложем Солнца являлось то, что сейчас является церковью чудотворца святого Доминго, но, поскольку я не располагаю точной его длиной и шириной, я не называю их здесь; что же касается размеров помещения (pieza), то оно сохраняется сегодня. Оно построено из ровных, превосходных и великолепно отшлифованных монолитных камней (canteria).

Большой алтарь (назовем его так, чтобы было понятно, хотя те индейцы не умели делать алтари) находился на востоке; крыша была из длинных бревен, чтобы там гуляли бы сильные воздушные потоки; кровлей служила солома, ибо они не знали черепицу. Все четыре стены были сверху донизу покрыты пластинами и брусками из золота. На фасаде, который мы назовем большим алтарем, стояла фигура Солнца, выполненная из золотой пластины, которая была в два раза толще тех, что покрывали стены. Фигура [Солнца] со своим круглым ликом, и со своими лучами, и с языками пламени была вся сделана из одного слитка (piesa) — точно такая, какой ее рисуют художники. Она была такой огромной, что занимала от стены до стены весь фасад храма. Рядом с изображением Солнца инки не держали других идолов — ни своих, ни чужих, как в том храме, так и в других, ибо они не поклонялись другим богам, а только Солнцу, хотя нет недостатка в тех, кто говорит противоположное.

Когда испанцы вошли в тот город, фигура Солнца досталась по жребию знатному человеку, одному из первых конкистадоров, по имени Мансио Серра де Легисамо, которого я знал и он был жив, когда я уехал в Испанию, великому игроку в любые [азартные] игры, ибо он, несмотря на то что фигура была столь крупной, поставил на нее и проиграл ее a одну ночь. Из этого, согласно отцу учителю Акосте, можно сказать, родилась поговорка, которая гласит: «Поставь на солнце, прежде чем оно взойдет» (Juega el Sol antes que amanezca). Позднее, в другое время, кабильдо того города, видя, что этот его сын по причине игры совсем опустился, ради его спасения избрал его на один год очередным алькальдом (alcalde ordinario). Он приступил к служению своей родине с таким старанием и усердием (потому что обладал весьма добрыми прирядными качествами кабальеро), что весь год не брал карты в руки. Город, видя это, следующий и многие другие годы возлагал на него [разные] публичные должности. Мансио Серра, [занимая] очередные должности, забыл об игре и навсегда бросил ее, посвятив себя множеству дел и обязанностей, которые каждый день вставали перед ним. Из чего ясно видно, как безделие помогает греху и сколь полезна бывает занятость для добродетели. Возвращаясь к нашей истории, мы укажем, что только по тому предмету, который достался в качестве его доли одному лишь испанцу, можно судить о сокровищах, которые обнаружили испанцы в том городе и в его храме. По одну и по другую сторону изображения Солнца в порядке старшинства (antiguedad) находились тела мертвых королей, как сыновей этого Солнца; будучи забальзамированы (неизвестно как), они казались живыми. Они восседали на своих золотых креслах, поставленных на золотые толстые брусья (tablon), на которых они имели привычку восседать. Лица их были направлены в сторону народа (pueblo); только Вайна Капак имел преимущество перед другими, ибо он был помещен перед фигурой Солнца, с лицом, повернутым в его сторону, как самый любимый и обожаемый сын, поскольку он превосходил всех остальных, ибо еще при жизни ему стали поклоняться как богу за его добродетели и королевские достоинства (ornamentos), которые он проявил еще совсем молодым. Эти тела [вместе] с остальными сокровищами были [тайно] спрятаны индейцами, поскольку большинство из них так и не было обнаружено вплоть до сегодняшнего дня. В году 1559 лиценциант Поло нашел пять из них: три королей и два королев.

Главная дверь храма, как и сегодня, была устремлена на север; помимо нее, имелись другие, меньшие двери для служб храма. Все они были обшиты золотыми пластинами в форме порталов. С внешней стороны храма по верхней части его стен шел золотой бордюр из бруска шириною с вару, охватывавший храм в виде короны.

Глава XXI

КРЫТАЯ ГАЛЕРЕЯ ХРАМА И ЛОЖИ ЛУНЫ И ЗВЕЗД, ГРОМА И МОЛНИИ И НЕБЕСНОЙ РАДУГИ

К храму примыкала крытая галерея в виде четырехугольника; одной из ее стен был храм. Сверху по всей длине галереи лежал сплошной бордюр из золотого бруска толщиною более чем с вару, служивший венцом галереи; испанцы в память о прошлом приказали сделать вместо него другой белый бордюр из гипса такой же толщины; я застал его на стенах, которые были целы и [еще] не обрушились. Галерею окружали пять приемных залов или больших квадратных лож, стоявших отдельно и не соприкасавшихся друг с другом; они имели покрытия в виде пирамиды; ложи образовывали остальные три стены фасада галереи.

Один из тех приемных залов являлся ложем Луны, жены Солнца; именно он был ближе всего расположен к главной молельне (capilla) храма; зал и его двери были целиком обшиты серебряными пластинами, чтобы по белому цвету было бы видно, что то было ложе Луны. Там, как и у Солнца, находились ее образ и портрет, сделанные и нарисованные на толстом слитке (tablon) серебра в виде женского лица. Они восходили на то ложе, чтобы посетить Луну и заручиться ее покровительством, ибо они Считали ее сестрой и женой Солнца и матерью инков и всего их поколения и поэтому они называли ее Мама Кильа, что означает Мать Луна; они не приносили ей жертв, как Солнцу. По одну и по другую руку от изображения Луны находились тела покойных королев, расположенные в порядке старшинства; Мама Окльо, мать Вайна Капака, находилась прямо напротив Луны, лицом к лицу с ней, имея преимущество перед всеми остальными, поскольку она была матерью такого сына.

Другое из тех лож, самое близкое к Луне, было предназначено для звезды Венеры, и семи Плеяд, и всех остальных звезд вместе взятых. Звезду Венеру они называли Часка, что означает длинноволосый и кудрявый; они почитали ее, потому что говорили, что она паж Солнца, который был к нему ближе всех, иногда шагая впереди него, а иногда сзади. К семи Плеядам они проявляли уважение по причине необычности их расположения и одинаковых размеров. Они считали звезды служанками Луны и поэтому их ложе расположили рядом с их госпожой, чтобы они были у нее под рукой для услужения, ибо они говорили, что звезды идут по небу [вместе] с Луной, как ее служанки, а не с Солнцем, ибо их можно видеть ночью, а не днем.

Это ложе было обито серебром, так же как Луны, и портал был из серебра; весь верх потолка был усеян большими и малыми звездами наподобие звездного неба. Другое ложе, рядом с ложем звезд, было посвящено молнии, грому и удару молнии (rayo). Эти три явления (cosas) они называли и понимали под одним словом Ильапа, а с [помощью] глагола, который с ним употребляли, они различали их значение, ибо, говоря «ты видел ильапа?», они знали, [что речь шла] о молнии; если говорили «ты слышал ильапа?», они знали, [что речь шла] о громе а когда говорили: ильапа упал в таком-то месте или причинил такой-то вред, они понимали, [что речь шла] об ударе молнии.

Они не поклонялись им как богам, [а] лишь уважали их в качестве слуг Солнца. Они относились к ним так же, как античное язычество относилось к молнии, которая считалась инструментом и оружием их бога Юпитера. По этой причине инки предоставили молнии, грому и удару молнии ложе в доме Солнца, как его слугам, и оно было сплошь украшено золотом. Гром, молнию и удар молнии они не изображали в виде статуи или рисунка, потому что не могли изобразить их с натуры (как они всегда пытались делать со всем изображаемым); свое уважение к ним они выражали [самим] словом Ильапа, тройное значение которого до сих пор не сумели понять испанские историки, ибо они превратили его в триединого бога (dios trino y uno) и приписали его индейцам, придавая тем самым сходство их идолопоклонству с нашей священной религией; ибо даже в других, менее вероятных и очевидных вещах они изобретали троицы, составляя новые слова в языке индейцев, которые и не воображали их себе. Как я говорил в других местах, я пишу то, что впитал с материнским молоком, и видел, и слышал от naieo старших. А относительно грома выше было сказано, как они его воспринимали.

Другое ложе (которое было четвертым) они предназначили радуге, ибо они постигли ее происхождение от Солнца, и поэтому короли инки сделали ее своим девизом и геральдическим знаком, ибо они похвалялись своим происхождением от Солнца. Это ложе было сплошь украшено золотом. На одном из его фасадов прямо на золотых пластинах была нарисована радуга, очень похожая на натуральную [и] такая огромная, что расположилась вдоль всей стены всеми своими живыми цветами. Они называют радугу куйчи, и поскольку они относились к ней с таким почтением, то, когда видели ее на небе, закрывали рот и клали на него ладонь, ибо считали, что, если перед радугой обнажить зубы, они разрушатся и сгниют. Они верили в эту и другие подобные наивности, не объясняя их смысл. Пятое и последнее ложе было предназначено для верховного жреца и для других жрецов, которые занимались служ бами храма; все они должны были быть инками королевской крови. Они пользовались тем ложем не для сна или еды в нем; оно было присутственным залом для устройства жертвоприношении, которые не обходимо было свершить, и для всего остального, что составляло службу храма. Это ложе, как и остальные, было сверху донизу украшено золотом.^[18]

Глава XXII

ИМЯ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА И [ОПИСАНИЕ] ДРУГИХ ЧАСТЕЙ ДОМА

Верховного жреца испанцы называют виляома, тогда как его следует называть вилъак уму — имя, составленное из этого глагола вилъа, что означает говорить, и из этого существительного уму, что означает прорицатель или волшебник. Вильак с [буквой] к является причастием настоящего времени; с прибавлением существительного уму получается [фраза]: прорицатель иди волшебник, который говорит; и они не объясняют, что именно он говорит, давая, однако, понять, что он говорил народу, что он, как верховный жрец, совещался с Солнцем, и о том, что Солнце приказывало ему сказать, — как рассказывают их сказки, — и о том, что ему говорили дьяволы из идолов и святилищ, и о том, что он сам, как понтифик, предсказывал и узнавал из своих предвестий, наблюдая (cantando) жертвоприношения, толкуя сны и остальные приметы, которые имелись в их язычестве. И в них не было слова, которым можно было бы сказать жрец; они составляли его из [названий] тех вещей, которыми занимались жрецы.

Из пяти [описанных] помещений я застал три, стены и крыши которых все еще стояли на своих старых местах. Не хватало лишь слитков золота и серебра. Два других, являвшихся ложами Луны и звезд, были уже повержены на землю. В стенах всех этих помещений, выходивших на крытую галерею, с их наружной стороны, в каждом этом фасаде прямо в толще самих стен, построенных из камня, как и все помещения того дома, имелось по четыре молельни (tabernaculos). Углы и все пространство молелень имели свои украшения, и в соответствии с украшениями, которые были высечены из камня, были обложены золотом не только стены и потолок, но также и пол молелень. По углам карнизов проходила широкая оправа (muchos engastes) с изысканными камнями — изумруды и бирюза, ибо в той земле не было ни алмазов, ни рубинов. Когда совершались празднества в честь Солнца, инка восседал в этих молельнях иногда одного фасада, иногда другого, что зависело от времени празднества.

В двух таких молельнях, которые находились в стене, смотревшей на восток, помню, я видел множество дырок в украшениях, которые были высечены из камня; те, что были в углах [молелен], пересекали их от одного конца до другого, от других же, [прежде] размещавшихся по всему пространству молельни, остались лишь следы на стенах. Дома я слышал от индейцев и от монахов, что в тех самых местах во времена язычества обычно поверх золота прикреплялись оправы с драгоценными камнями. Молельни и все двери, выходившие на крытую галерею, — их было двенадцать (исключая ложе Луны и ложе звезд) — были целиком обшиты (chapadas) золотыми листами и слитками в виде порталов, а две другие, которые своим цветом должны были походить на своих хозяев, имели серебряные порталы.

Помимо пяти больших гальпонов, о которых мы рассказали, в доме Солнца имелось много других помещений (aposentos) для жрецов и слуг дома, которыми были инки, [но] по привилегии, поскольку в тот дом не мог войти ни один индеец, каким бы великим господином он не был бы, если он не являлся инкой. Также не имели права входить туда женщины, даже если они были дочерьми и женами самого короля. Жрецы служили в храмах по неделям, которые исчислялись лунными четвертями. На этот период времени они воздерживались от своих жен и не покидали храм ни днем, ни ночью.

Индейцы, служившие в храме в качестве слуг, т. е. привратниками, метельщиками, поварами, подавальщиками напитков (botelleres), кондитерами, охранниками драгоценностей, дровосеками, водоносами или занимавшиеся любыми другими делами, относившимися к службе в храме, были уроженцами тех же самых селений, [жители] которых несли службу в королевском доме и которые были обязаны выделять этих самых мастеров (oficiales) для домов инки и Солнца; ибо оба эти дома, как дома отца и сына, ни в чем не отличались в службах, за исключением того, что в доме Солнца не допускалась женская служба, а в доме инки — жертвоприношения: все остальное было одинаковым в своем величии и великолепии.

Глава XXIII

МЕСТА ДЛЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ И ГРАНИЦА, ГДЕ ОСТАВЛЯЛИ ОБУВЬ, ЧТОБЫ ВОЙТИ В ХРАМ. ИСТОЧНИКИ, КОТОРЫЕ У НИХ ИМЕЛИСЬ

Места, где сжигались жертвы [при жертвоприношениях], соответствовали торжественности акта: одни осуществлялись в одних дворах, другие — в других, ибо дом имел много дворов для тех и других праздников соответственно обязанностям или наклонностям инков. Главные (generales) жертвоприношения, имевшие место во время главного праздника Солнца, называвшегося Райми, совершались на главной площади города. Другие же, не столь важные жертвоприношения и праздники проходили на большой площади, которая имелась перед храмом, на которой все провинции и народы королевства исполняли свои танцы и пляски; а оттуда они не могли войти в храм, хотя даже там [на площади] они должны были находиться без обуви, поскольку считалось, что это уже входит в пределы [территории], где следовало находиться босым; мы укажем ее здесь, чтобы было известно, где она находилась.

Три главные улицы выходят с главной площади Коско и идут с севера на юг в сторону храма: одна из них та, что следует вниз по ручью; другая та, что в мои времена называли улицей тюрьмы, потому что на ней находилась тюрьма испанцев, которая, как мне рассказали, уже переведена в другое место; третья та, что выходит из угла площади и идет дальше этим же направлением. Дальше на восток от этих трех есть [еще] одна улица, которая идет тем же направлением [и] которую сейчас называют [улицей] святого Августина. По всем этим четырем улицам они шли к храму Солнца. Однако самой главной улицей, которая идет прямо к дверям храма, является та, которую мы называем улицей тюрьмы, ибо она подходит к середине площади; по ней шли и приходили к храму поклониться Солнцу и принести ему свои прошения (emhaxadas), подношения и жертвоприношения, и она была улицей Солнца. Все эти четыре [улицы] пересекает другая улица, которая идет с запада на восток, от ручья до улицы святого Августина. Та, что пересекает другие [улицы], являлась границей и пределом, где разувались те, что шли к храму, и даже если они не шли в храм, они должны были, подойдя к тем постам, снять обувь, потому что было запрещено идти дальше обутым. От улицы, о которой мы говорили, что она являлась границей, до дверей храма было более двухсот шагов. На востоке, западе и юге от храма были установлены такие же границы, достигнув которые следовало разуться. Возвращаясь к украшениям храма, [нужно сказать], что внутри дома имелись пять [искусственных] источников воды, которая поступала в него из различных мест. У них были трубы из золота; бассейны были сделаны из камня, другие из золота [в виде] кувшина со срезанным верхом или из серебра; в них в соответствии с их качеством и величием праздника происходило омовение жертвы. Я застал только один из источников, служивший для орошения овощного огорода, который имел тогда тот монастырь; остальные были разрушены; [испанцы] допустили их разрушение то ли потому, что не нуждались в них, то ли потому, что не знали, откуда к ним подводилась [вода], что представляется более достоверным. И даже тот источник, о котором я говорил, что я его видел, через шесть или семь месяцев оказался также испорченным, а огород запустелым из-за нехватки орошения, и весь монастырь и даже город опечалились из-за его потери, ибо они не могли найти индейца, который мог бы сказать, откуда поступала вода того источника.

Тогда причиной его разрушения стал ручей, который бежит посреди города, ибо вода, поступавшая в монастырь с запада под землей, пересекала тот ручей. Во времена инков он имел глубокие берега из искусно обтесанных камней, а ложе — из больших каменных плит, что предотвращало разрушение дна и берегов при подъеме [воды], и это сооружение выходило за город более чем на четверть лиги. По причине нерадивости испанцев оно начало разрушаться, особенно каменное покрытие [дна], ибо у того ручья (хотя в нем крайне мало воды, потому что он родится почти, в самом городе) иногда бывают стремительные и невероятной силы подъема воды, которые уносили каменные плиты.

В году тысяча пятьсот пятьдесят восьмом унесло те [плиты], что лежали поверх труб того источника, а сама труба оказалась сломана, и разбита, и все было покрыто тиной; таким образом, путь для воды оказался отрезан и огород высох, а из-за отбросов, которые весь год выбрасывают в ручей, все закупорилось и не осталось даже признаков труб.

Монахи, как они ни старались, все же не обнаружили следов, а для того, чтобы проследить направление труб, начиная от источника, нужно было разрушить многие здания и выкопать с глубины много земли, ибо источник был расположен довольно глубоко; они не смогли разыскать индейца, который мог бы указать им направление [труб], поэтому они потеряли веру в тот источник так же, как и в другие, которые имелись в доме. Из этого можно сделать вывод, насколько мало традиций хранят от своего прошлого те индейцы сегодня, ибо сегодня, спустя [лишь] сорок два года, оказалось утеряно столь великое дело, каковым являлась вода, которой снабжался дом их бога Солнца. Подобное было бы невозможно, если бы сохранились традиции, [передаваемые] старшими мастерами и жрецами [своим] преемникам, чтобы не допускались бы подобные ошибки. В действительности же, поскольку в те времена уже не было старших мастеров и жрецов, имевшихся в этом государстве и сохранявших традиции тех дел, которые считались священными и являлись славой и службой храмов, то сообщение [о трубах] отсутствовало, как и многие другие, о которых индейцы не имеют представления; ибо, если бы [эта] традиция сохранялась бы в узелках [кипу] по сбору налогов или распределению королевских служб или в историях об ежегодных событиях, относившихся к мирским делам (cosas profanas), без всяких сомнений было бы найдено объяснение устройства (razon) тех источников, как находят и объясняют другие такие же великие и более значимые дела счетчики [узлов] и историки, сохраняющие их традиции, хотя и это уже утрачивается полным ходом в связи с заменой новыми формами учета и современными историями новой империи.

Глава XXIV

О ЗОЛОТОМ САДЕ И ДРУГИХ СОКРОВИЩАХ ХРАМА, ПО ОБРАЗЦУ И ПОДОБИЮ КОТОРОГО БЫЛИ СОЗДАНЫ МНОГИЕ ДРУГИЕ [ХРАМЫ] В ТОЙ ИМПЕРИИ

Возвращаясь к источнику, скажу, что по прошествии шести или семи месяцев после того, как он был потерян, несколько индейских мальчишек, игравших у ручья, увидели родник воды, выбивающийся из разбитой и покрытой тиной трубы. Новость о воде передавалась от одних к другим, пока не дошла до взрослых индейцев, а от них к испанцам, которые, подозревая, что это та самая вода, которой лишился монастырь, ибо ее обнаружили рядом с ним, определили направление труб и, видя, что они идут к дому, убедились в своем предположении, о чем сообщили монахам. Те с великим ликованием починили трубы, правда не с той тщательностью, с какой раньше они были сделаны, и восстановили [поступление] воды в свой огород, даже не попытавшись узнать, откуда она поступала и где протекала. Правда, на трубах сверху лежало много земли, потому что они были проложены очень глубоко.

Тот огород, который сейчас служит для обеспечения монастыря овощами, во времена инков являлся садом из золота и серебра — такие сады имелись в королевских домах королей; в них находилось множество трав и цветов различного происхождения (suertes), множество малых растений и больших деревьев, множество больших и малых, свирепых и домашних животных и пресмыкающихся, которые ползают, как змеи, большие и маленькие ящерицы и улитки, бабочки и птицы и другие более крупные воздушные пернатые — каждая вещь стояла так и на том месте, которое более всего делало ее схожей с изображаемой ею натурой.

Было [там] большое кукурузное поле и растение (semilla), которое они называют кинуа (quinua), и другие овощи и фруктовые деревья со своими плодами, целиком из золота и серебра, повторявшие натуру. В доме имелись также повторенные в золоте и серебре груды дров, как те, что находились в королевском доме; [там] были также большие фигуры мужчин, и женщин, и детей, отлитые из того же самого [металла], и много житниц и амбаров, которые они называют пирва, — все для украшения и большего величия дома своего бога Солнца. Поскольку каждый год на всех главных праздниках, которые проводились в его [честь], они подносили ему так много золота и серебра, которое полностью использовалось для украшения его дома, что изобретали каждый день новые [символы] величия; все золотых дел мастера, которые находились на службе Солнцу, не занимались иными делами, кроме как изготовлением и повторением [в металле] названных вещей. Они изготовляли бесконечное множество посуды, которую держали в храме для своей службы, включая горшки, кувшины, маленькие и большие сосуды. В целом в том доме не было вещи, которой пользовались для какой бы то ни было службы, чтобы она не была бы сделана целиком из золота и серебра, включая [инструменты], служившие киркой или маленьким заступом для очистки садов. По этой причине с большим основанием и точностью они называли храм Солнца и весь дом [инки] Кори-канча, что означает золотой квартал.

По образцу и подобию этого храма города Коско были построены остальные [храмы], находившиеся во многих провинциях того королевства; о многих из них и о домах избранных девственниц упоминает Педро де Сиеса де Леон в проведенной им демаркации той земли; поскольку он описывает ее почти [последовательно] провинцию за провинцией, он имел возможность указать, где они находились, однако он не назвал все дома и храмы, которые там имелись, а только те, которые повстречались ему на королевских дорогах [и] которые он нарисовал и описал, оставив в забвении те, что находятся в больших провинциях по одну и по другую руку [в удалении от] королевских дорог. Я также не стану касаться их, чтобы избежать многословия, ибо нет того, ради чего их стоило бы упомянуть, поскольку я описал самый главный из них, по образу и подобию которого строились все остальные храмы, в украшении которых каждый курака изощрялся соответственно имевшемуся в его землях богатству золота и серебра, и каждый из них стремился сделать все, что он мог, чтобы почтить и услужить своему богу и польстить своим королям, которые чванились тем, что были сыновьями Солнца. Поэтому все храмы тех провинций также были обиты золотом и серебром, соперничая с храмом Коско.

Самые близкие родственники кураков являлись жрецами храмов Солнца. Верховный жрец наподобие епископа каждой провинции был инкой королевской крови, ибо жертвоприношения, которые совершались [в честь] Солнца, должны были соответствовать ритуалам и церемониям Коско, а не предрассудкам, которые существовали в некоторых провинциях и были запрещены инками, например принесение в жертву мужчин, и женщин, и детей, и кушание человеческого мяса тех жертв, и другие очень варварские вещи, которые, как мы говорили, имелись у них в период первого язычества. А чтобы подданные снова не возвращались бы к ним, их заставляли иметь в качестве верховного жреца инку, что значит — мужчина королевской крови.

Их также направляли [в провинции], чтобы оказать честь вассалам, ибо, как мы говорили во многих частях [книги], они высоко ценили, когда им давали начальником инку, будь то жрец в мире или капитан на войне, ибо это означало, что подчиненные становились частями [тела] той головы; и сказанного было достаточно для того во много раз большего, что о том богатейшем храме мог бы сказать другой, который сумел бы лучше поставить его на свое место.

Глава XXV

О ЗНАМЕНИТОМ ХРАМЕ ТИТИ-КАКА И О ЕГО ЛЕГЕНДАХ И АЛЛЕГОРИЯХ

Среди других знаменитых храмов, которые в Перу были посвящены Солнцу [и] которые своими украшениями и богатствами золота и серебра могли состязаться с Коско, был один на острове по имени Тити-кака, что означает свинцовый холм, составленном из [слова] тити, что означает свинец, и из кака, что означает холм; оба слога кака следует произносить в глубине гортани, ибо произнесенные так, как звучат по-испански, oни означают дядя, брат матери. Озеро, именуемое Тити-кака, на котором находится остров, получило от него свое название; от материка остров расположен менее чем в двух выстрелах из аркебуза; он имеет по окружности от пяти до шести тысяч шагов; как рассказывают инки, Солнце сюда спустило тех своих детей — мужчину и женщину, когда послало их на землю, чтобы они обучили бы вере и человеческой жизни самых варварских людей, которые тогда находились на земле. К этой легенде они прибавляют другую, на много веков более древнюю: