1

Жара, окутавшая город, казалась вполне материальным и живым существом. Сара Фарнезе сидела за столом в читальном зале Ватиканской библиотеки, рассматривая через оконное стекло аккуратный прямоугольный дворик и безуспешно пытаясь сосредоточиться. Изнуряющий августовский полдень колыхался перед ее взором, словно смазанная фотография. В фантастическом мареве пожелтевшая трава на газоне выглядела зеркальным отражением неумолимого солнца. Было два часа пополудни. Примерно через час температура за окном перевалит за сорок. Пожалуй, Саре стоило уехать из города, как и всем остальным. Рим в августе напоминает огромную раскаленную пустую печь, наполненную призрачными шорохами и скрипами. Этим утром университетские коридоры на окраине Рима отозвались эхом лишь на ее одинокие шаги. Другая причина, по которой она решила сбежать куда-нибудь из душного города, состояла в том, что почти все магазины и рестораны сегодня были закрыты. Признаки жизни наблюдались только в парках и музеях, где редкие стайки потных туристов пытались укрыться в скудной тени.

Это лето было самым противным на ее памяти. Хотя Сара знала, почему в такую мерзкую пору она все-таки осталась в городе, однако не была до конца уверена, что не совершила глупость. Да, из Лондона должен был прилететь Хью Фэрчайлд. Очаровательный Хью, талантливый Хью – человек, который мгновенно припоминал названия всех раннехристианских рукописей, хранившихся в музеях Европы, а часто мог и зачитать их наизусть. Если самолет прилетел по расписанию, то в десять утра он был в аэропорту Леонардо да Винчи ди Фьюмичино, а сейчас, наверное, уже выкладывает вещи из чемодана в гостинице "Ингильтерра". Сара понимала, что для встречи с ней еще рановато, а потому выбросила из головы неприятную мысль, что в его записной книжке могут быть имена и других кандидаток на постель. Это вообще был крайне занятой человек. Он прибыл в Рим на пять суток, из которых две ночи принадлежат ей, затем он отправится на конференцию юристов в Стамбул.

Она знала: наличие других любовниц у Хью вполне возможно. Нет – скорее, вероятно. В конце концов, он живет в Лондоне. После окончания академии он сделал успешную карьеру в системе Европейского союза и, как правило, одну неделю из четырех проводит в командировках – в Риме, Нью-Йорке, Токио и т.д. Они встречаются примерно раз в месяц. Ему тридцать пять, это почти идеальный мужчина. Высокий, мускулистый, загорелый, с мягкими чертами аристократического, чисто английского лица, которое всегда готово расплыться в улыбке, и непокорными светлыми волосами. Просто невозможно представить, чтобы он не спал с другими женщинами – часто уже после первой встречи. С чувством легкого стыда Сара припомнила, что подобное случилось и с ней самой четыре месяца назад, на съезде, посвященном хранению исторических и художественных ценностей в Амстердаме.

Но это ее не слишком беспокоило. В конце концов, они были взрослыми и к тому же одинокими. А в вопросах секса Хью соблюдал все меры предосторожности. Это был один из самых организованных мужчин, которых она встречала за свою жизнь и впоследствии оставляла с обоюдного согласия. Нынче вечером они собирались отужинать в ее квартире неподалеку от Ватикана. Потом они пересекут мост у замка Кастель Сант-Анджело, прогуляются по улочкам исторического центра, выпьют по чашке кофе в одном из ночных ресторанчиков. Где-то около полуночи вернутся к ней домой, где он пробудет до утра, а следующие два дня займется делами конференции. Ей казалось, что такая программа отвечает ее интеллектуальным и физическим потребностям – причем в приятной форме. По крайней мере настолько, чтобы почувствовать себя счастливой. "И развеять сомнения", – тут же подумалось ей.

Она попробовала сосредоточиться на бесценной рукописи, лежавшей перед ней на столе из красного дерева. Темный пожелтевший листок по содержанию разительно отличался от тех манускриптов, с которыми Сара Фарнезе обычно работала в читальном зале Ватикана: сделанная в X веке копия знаменитейшей кулинарной книги, написанной неким Апицием в I веке нашей эры. Сара выписывала оттуда рецепты настоящих древнеримских яств: isicia omentata (тонкие ломтики говядины, жаренные с орешками из сосновых шишек), pullus fiusilis (пельмени с курятиной, сдобренные специями) и, наконец, tiropatinam (медовое суфле). Ее интерес к поварскому искусству объяснялся исключительно временем года – в августе лучшие римские рестораны закрыты – и, следовательно, не означал, что она намеревалась перевести личные отношения с Гуго на другой, более "домашний" уровень.

– Апиций? – раздался удивленный голос у нее из-за плеча, причем так неожиданно, что Сара вздрогнула.

Обернувшись, она увидела невозмутимо веселое лицо Гвидо Фрателли и постаралась ласково ответить на приветствие, хотя не особенно обрадовалась гвардейцу из охраны Ватикана, который появлялся рядом с ней почти всегда, когда она заходила в библиотеку. Гвидо неплохо знал, какие манускрипты ее интересуют и полагал, что это дает ему право завязывать беседу. Он был примерно ее возраста, слегка склонный к полноте; ему нравились его синяя униформа средневекового покроя и черная кожаная кобура с громоздким пистолетом на боку. Гвардейцы не были полноценными полицейскими, их полномочия ограничивались лишь территорией Ватикана, причем самыми безопасными участками. Так, на площади Святого Петра, где действительно требовалось поддержание порядка, службу несли обычные римские карабинеры, которые что поведением, что видом заметно отличались от этого спокойного, даже слегка робкого охранника. Гвидо Фрателли никогда не приходилось разбираться с пьяницами, наркоманами и бродягами у вокзала "Термини".

– Я не слышала, как ты вошел, – сказала Сара, надеясь, что он воспримет ее слова как намек. Кроме нее, в читальном зале никого не было, и не хотелось нарушать покой необязательным разговором.

– Прости. – Он машинально похлопал ладонью по кобуре, выдавая невольное раздражение. – Нас специально тренируют вести себя тихо, как мышь. Ты, наверное, не знаешь.

– Ну почему! – возразила Сара. Насколько ей помнилось, за последние двести лет в Ватикане произошло всего два убийства. Сравнительно недавно, в 1988 году, когда командира швейцарских гвардейцев и его жену застрелил сослуживец, затаивший на них какую-то обиду. И в 1848 году, когда премьер-министр папского правительства пал от рук политического оппонента. Поскольку за толпой на площади внимательно наблюдала городская полиция, Гвидо Фрателли оставалось лишь следить за случайными воришками.

– Что-то новенькое для тебя, не так ли? – поинтересовался он.

– У меня широкий круг интересов.

– У меня тоже. – Он с любопытством взглянул на раскрытый том. Манускрипт покоился в специальной коробке, на крышке большими жирными буквами было выведено название и имя автора. Гвидо отчаянно искал повод для беседы. Вероятно, он считал разговоры частью своей "детективной работы". – Я ведь учу греческий, ты знаешь.

– Но это латынь. Взгляни.

Лицо у него вытянулось.

– Вот как! А я думал, это греческий алфавит. Тогда ясно.

Заметив на его физиономии признаки искреннего разочарования, она чуть было не рассмеялась. Похоже, охранник всерьез размышлял, не изучить ли ему оба языка.

– Может, ты как-нибудь поговоришь со мной на эту тему?

Она быстро допечатала на портативном компьютере оставшуюся часть древнего рецепта.

– Только не сейчас, Гвидо. Я занята.

Письменный стол располагался под прямым углом к окну. Она посмотрела в окно, где на стекле маячило долговязое отражение гвардейца. Гвидо не собирался так легко сдаваться.

– Ладно, – наконец произнес он и медленно направился к выходу.

С верхней галереи донесся приглушенный смех. В библиотеку иногда забредали туристы, которым удавалось неведомыми путями добыть пропуска в эти сугубо частные владения. Интересно, осознают они, в какую богатейшую сокровищницу знаний попадают? За последние несколько лет в качестве лектора по вопросам раннего христианства ей частенько приходилось наведываться в Ватиканскую библиотеку, и та всякий раз потрясала ее выдающимся собранием художественно-исторических произведений, да и просто доставляла эстетическое наслаждение. Сара с невольным трепетом касалась рисунков и рукописей, которые когда-то держал в руках сам Микеланджело. Читала любовные письма Генриха VIII Анне Болейн и копию его же трактата "Assertio Septem Sacramentorum", принесшего английскому монарху славу "защитника веры", но так и не позволившего ему удержаться в лоне католической церкви.

С профессиональной точки зрения это было бесценное хранилище древних манускриптов и раритетов, привлекавших неизменное внимание специалистов. Однако Сара не могла отказать себе в удовольствии хоть краешком глаза взглянуть на средневековые документы сугубо личного свойства. В такие моменты ей слышались голоса Петрарки и Фомы Аквинского, которые навсегда запечатлелись в шуршащих пергаментах и выцветших чернильных штрихах. Именно следы, оставленные авторами, оживляли немые документы, чья мудрость и выраженный сухими словами смысл были бы ничто без видимых признаков человеческого участия. Хотя Хью Фэрчайлд мог с этим и не согласиться.

Со стороны входных дверей послышался шум, даже крик – не слишком громкий, но в данных обстоятельствах весьма раздражающий. Никому не дозволялось так громко разговаривать в читальном зале Ватиканской библиотеки.

Приподняв голову от стола, Сара с удивлением увидела направлявшуюся к ней фигуру. Она прищурилась от яркого солнечного луча, проникающего через окно, – ей сразу показалось: что-то здесь не так. Под потолком неожиданно загудел кондиционер, заставив поежиться от струи холодного воздуха. Присмотревшись внимательнее, она узнала Стефано Ринальди, профессора из университета. На круглом бородатом лице застыло странное выражение – сочетание злобы и страха. Профессор был в своих традиционных черных брюках и такой же черной рубахе, одежда имела весьма помятый вид, ее густо покрывали какие-то пятна.

Сара Фарнезе почувствовала испуг.

– Стефано... – мягко проговорила она. Так тихо, что он, похоже, не расслышал.

Профессор пребывал в откровенном смятении. Он беспорядочно размахивал правой рукой, в которой держал громоздкую пластиковую корзинку из супермаркета, а левой... Сара заметила, что в левой у него нечто напоминающее небольшой черный пистолет. Стефано Ринальди – человек, которого она никогда ранее не видела раздраженным и с которым у нее в свое время были довольно близкие отношения, – решительно приближался к ней с пистолетом в руке, а она не могла сообразить, что же послужило тому причиной.

Резко привстав, она развернула стол на девяносто градусов. Послышался пронзительный скрип, вызванный трением старого дерева о мраморный пол, как будто застонало раненое животное. Выпрямившись вопреки всякой логике, Сара прижалась спиной к оконному стеклу: ведь разумнее было остаться сидеть, поскольку старинный стол вкупе со сборником древних кулинарных рецептов и ноутбуком обеспечивал хоть какую-то защиту от надвигавшейся смертельной опасности.

С неожиданной скоростью профессор подошел к Саре вплотную и прерывисто задышал ей прямо в ухо. В темно-карих глазах застыло откровенное безумие.

Опустившись на стул, он заглянул ей в лицо. Она, заставив себя хотя бы слегка расслабиться, попробовала подавить первоначальный испуг, говоря себе: профессор здесь не для того, чтобы причинить ей вред. При этом она отчетливо понимала всю зыбкость своих доводов.

– Стефано... – тихо повторила она.

За спиной профессора в глубине зала она разглядела Гвидо Ринальди. Ей тут же подумалось: а хорошо ли тот владеет оружием и не придется ли ей сегодня погибнуть от случайной пули неуклюжего гвардейца, дрожащей рукой целившегося в ее бывшего любовника, у которого по неизвестной причине "поехала крыша" в этой самой знаменитой римской библиотеке.

Стефано судорожно провел пистолетом по столу, смахнув на пол бесценный томик Апиция и дорогой ноутбук; все с грохотом ударилось о мраморный пол читальни.

Сара старалась казаться безмятежной, давая понять, что хочет наконец услышать, зачем профессор припер ее к окну.

Стефано водрузил на крышку стола пластиковую корзинку, перевернул ее, вывалив содержимое, и громким пронзительным голосом – наполовину сумасшедшим, наполовину загробным – сообщил:

– "Кровь мучеников питает древо церкви"!

Она бросила взгляд на стол и обнаружила странный предмет, похожий на скомканный лист влажного пергамента. Примерно на таких же листах, только гладких и сухих, был изложен кулинарный трактат Апиция.

Не выпуская пистолета, Стефано принялся разглаживать неведомую ткань, заполняя ею все пространство огромного стола до тех пор, пока ее края не стали свешиваться по бокам, обретя известную, но весьма странную в данных обстоятельствах форму.

Сара сначала зажмурилась, но потом заставила себя приоткрыть глаза. Предмет, который Стефано любовно поглаживал ладонью правой руки, словно это была дорогостоящая скатерть или ценный музейный экспонат, на самом деле являлся... человеческой кожей, светлой, слегка загорелой и влажной – словно ее недавно сполоснули. Она была аккуратно отделена от тела в области шеи, гениталий, запястий и лодыжек. Последний разрез прошел по спине вдоль позвоночника и ниже, по ногам, в результате чего получился цельный кусок. Сара с трудом подавила желание погладить нежную на вид ткань, дабы убедиться: это не мираж, это действительно человеческая кожа.

– Что тебе надо? – спросила она как можно спокойнее.

Он быстро посмотрел на нее и сразу же отвел взгляд. Несомненно, Стефано самого пугало то, что он делает, фактически он пребывал в ужасе, но тут присутствовал и другой момент. Ведь это был не какой-то невежественный упрямец, а хорошо образованный, интеллигентный человек, все мысли которого – как ей сейчас припомнилось – занимало исследование идей и деятельности Тертуллиана; как раз один из главных постулатов этого раннехристианского богослова и полемиста профессор только что процитировал.

– Что за мученики, Стефано? – спросила Сара. – И что все это значит?

На секунду он словно пришел в себя – по крайней мере взгляд прояснился. Стефано явно задумался над ответом и своими дальнейшими действиями.

– Она все еще там, Сара, – произнес он знакомым прокуренным голосом, но так тихо, словно боялся, что их кто-нибудь услышит. – Тебе тоже надо идти. Посмотри сюда. – И он показал глазами на кожу, разложенную на столе. – Я не могу... – Круглое лицо искажал откровенный страх, хотя в данных обстоятельствах он уже не удивлял Сару. – Вспомни о Варфоломее, ты ведь знаешь эту историю.

И снова, круто возвысив голос, что означало очередной приступ сумасшествия, он повторил слова Тертуллиана:

– "Кровь мучеников питает древо церкви"!

И с широко распахнутыми, почерневшими глазами Стефано Ринальди навел на нее короткое узкое дуло пистолета, метя Саре прямо в голову.

– Брось пистолет! – раздался крик охранника. – Брось!

Гвидо оказался настоящим кретином – Сара инстинктивно чувствовала, что ничего из увиденного он не понял.

– Нет! – воскликнула она, подняв руку в намерении остановить и того и другого мужчину, но, к своему ужасу, заметила, как Стефано напряг палец на спусковом крючке. – Вы, оба! Стойте!

Гвидо зло и одновременно испуганно что-то пробормотал – он явно себя не контролировал. А Стефано уставился на нее таким скорбным и отрешенным взором, что она похолодела, прочитав в нем свой смертный приговор.

Стефано обронил только одно:

– Поторопись.

– Не надо, – успела вымолвить она, понимая, что уже поздно.

Со стороны Гвидо прозвучал мощный выстрел. Зал наполнился таким оглушительным эхом, что у нее от боли заныли уши. Череп Стефано Ринальди раскололся, брызнув кровью и обнажив синевато-багровый мозг. Гвидо подбежал к окну и засуетился, словно танцуя, вокруг оседающего на пол тела, безуспешно пытаясь его подхватить, а пистолет в мертвой руке продолжал дергаться, будто жил самостоятельной жизнью.

При звуке выстрела Сара прикрыла глаза к только слышала, как по залу прокатилось эхо – по мирному читальному залу, где она испытала столько прекрасных, удивительных мгновений.

Когда все стихло, она открыла глаза. Рядом стоял один из служащих, всхлипывая и прижимая руку к животу, словно опасаясь, что его стошнит.

Она заметила, что развороченная голова профессора покоится прямо на древнем манускрипте Апиция, заливая пергамент густой, почти черной, кровью.

2

Они стояли в тени колоннады на площади Святого Петра, и Лука Росси с грустью размышлял, сколь вредно с его лысой башкой целый день торчать на жгучем солнце. В желудке будто жернова ворочались – результат неумеренного потребления пива и пиццы вчера вечером. В довершение всех неприятностей сегодня утром он узнал, что ближайшие четыре недели его напарником по дежурству будет сущий пацан. Лично он, Росси, привык четко исполнять определенные и понятные функции. Неопытный парень казался ему досадной помехой.

Еще раз взглянув на нового напарника, он тяжело вздохнул:

– Ладно, ты что-то хотел рассказать. Ну, про трюки твоего Караваджо.

Коста улыбнулся в ответ, отчего Росси захотелось, чтобы тот не выглядел столь откровенно юным. Ведь на этом святом месте приходилось задерживать довольно опасных и злобных типов. Понимая, что особой помощи от наивного напарника не дождешься, он прикинул, как лучше использовать стройного, похожего на подростка полицейского в случае необходимости.

– Это никакие не трюки.

До сих пор они служили на разных участках. Росси полагал, что пацан понятия не имеет, с какой стати ему выпало дежурить со старым толстым копом. Однако ничего подобного Коста не спрашивал. Казалось, он принял этот факт как должное – впрочем, как и все остальное. Самому Росси было о нем кое-что известно, как и многим в их управлении. Ник Коста имел репутацию человека, на которого нельзя положиться. Он, например, почти не выпивал и даже не ел мяса. Постоянно поддерживал спортивную форму, занимался на тренажерах и слыл неплохим марафонцем. А его отцом был один из тех строптивых типов, дела которых хранят в чертовых папках красного цвета. Помимо прочего, папаша оставил Нику в наследство странное увлечение – помешательство на живописи, особенно на работах Караваджо, о жизни и творчестве которого знал все до последней мелочи.

– А мне это кажется какой-то хитростью.

– Всего лишь знание и умение, – твердо возразил Коста, чье лицо вдруг приобрело серьезное выражение, каковое и должно быть у двадцатисемилетнего мужчины. – Никакой ловкости рук, просто волшебство. Но волшебство реальное.

– Небось там такого волшебства навалом. – Росси кивнул в сторону ватиканских кварталов. – Все залы увешаны.

– Нет, там только одна его картина, "Снятие с креста", да и ту они взяли из какого-то музея. Ватикан никогда не ценил Караваджо. По их мнению, он был излишне революционным и чересчур сочувствовал беднякам. Изображал апостолов с грязными ногами, как простых смертных, которых можно встретить на улице.

– Так вот что тебе в нем нравится. Думаю, этого ты набрался от своего старика.

– Это только часть того, что мне нравится у Караваджо. И я имею собственное мнение, независимое от других.

– Ясное дело. – Росси припомнил, что отец Ника являлся источником постоянных конфликтов и редко соглашался с общим мнением. Он никогда не брал взяток и заслужил репутацию крайне неуживчивого человека. – И где же такие шедевры хранятся?

Парень кивнул на реку:

– В шести минутах ходьбы отсюда, в церкви Святого Агостиньо. Картина называется "Мадонна Лоретто", или "Мадонна паломников".

– И что же в ней замечательного?

– Грязные ноги. Ватикан просто ненавидел подобные полотна. Это великолепная работа, но я знаю и лучше.

После небольшой паузы Росси произнес:

– Ты, наверное, не увлекаешься футболом? А то могли бы поболтать на эту тему.

Ничего не ответив, Коста включил радиосканер и сунул в ухо наушник. Росси шумно вдохнул раскаленный воздух.

– Ты чувствуешь вонь? – проворчал он. – Они тратят бешеные деньги на строительство самых огромных в мире церквей, папа почти все время торчит в своей резиденции. А запах здесь словно в глухом переулке, заваленном гниющими отбросами. Похоже, они разрубают тела убитых на части и сбрасывают в сортир. Не стоит ли нам это проверить?

Коста упрямо шарил по радиоволнам, хотя оба полицейских знали, что это строго запрещается инструкцией.

– Эй, – проворчал Росси, – тебе не кажется, что мне могут за тебя намылить шею? Если Фальконе услышит, как ты возишься с этой хреновиной, он надерет тебе задницу.

Пожав узкими плечами, Коста смущенно улыбнулся:

– Я просто хотел найти для тебя что-нибудь о футболе. Какие проблемы?

Росси шутливо поднял могучие лапы и рассмеялся:

– Тогда лады. Ты меня убедил, приятель.

Они взглянули на редкие стайки обалдевших от зноя прохожих, еле передвигавшихся по площади. Росси подумал, что для карманников и сумочников сегодня слишком уж жарко. Погода способствовала снижению уровня преступности куда эффективнее любого наряда полиции. Вряд ли стоило упрекать Косту за возню с радиосканером. Кому приятно торчать на дежурстве рядом с местом, где тебе не особо рады и твои полномочия резко ограничены. Может, у Косты и было в генах что-то антиклерикальное, однако большая часть его высказываний – в отличие от отцовских – носила аполитичный характер. Тем не менее Ватикан – неотъемлемая часть Рима, чтобы ни талдычили политики. И противно наблюдать, как юный гаденыш на твоих глазах нагло выхватывает у туристки сумку и скрывается среди толпы, кишащей внутри собора Святого Петра. Там он сразу становится неприкосновенен, поскольку папская территория находится в ведении швейцарских гвардейцев, облаченных в театрально-синие мундиры и носки до колен.

Коста вовсе не ожидал услышать что-нибудь важное по приемнику. Сегодня для этого в Ватикане не было особых поводов. Но само по себе пользование служебным радио было своеобразной формой протеста – дескать, мы здесь.

Недалеко от них просеменила большая группа монашек, возглавляемых старушкой с красным флажком на папке. Процессия напомнила Росси длинного черного крокодила. Бросив взгляд на часы, он пожалел, что стрелки ползут так медленно.

– Тоска зеленая, – сказал он, потянувшись, и почувствовал на плече руку Косты.

Молодой полицейский внимательно слушал какое-то сообщение, до Росси из наушника доносился только пронзительный треск.

– Кого-то застрелили, – произнес Коста озабоченным голосом. – В читальном зале Ватиканской библиотеки. Ты не знаешь, где это?

Росси кивнул:

– Конечно, знаю. Все равно что в Монголии, дружище.

Коста вопросительно прищурился:

– Там кого-то убили. Мы что, так и будем торчать здесь или выясним, в чем дело?

Вздохнув, Росси медленно ответил:

– Повторяй за мной: "Ватикан – другое государство". Если тебе опять непонятно, то при желании Фальконе разъяснит это лучше меня.

"Фальконе и в самом деле способен объяснить все куда выразительнее и короче", – подумал Росси. Ему даже не хотелось представлять себе возможную беседу с начальником. Он вообще был рад, что последние пять лет ему удавалось избегать подобных объяснений, и молил Бога, чтобы это счастье продлилось подольше.

– Понял, – согласился Коста. – Но это не означает, что нам запрещено хотя бы взглянуть, что там произошло. Согласно инструкции мы лишь не имеем права никого арестовывать в Ватикане.

Поразмыслив над его словами, Росси прикинул, что в принципе парень прав.

– И это все, что ты услышал по радио? Ну, что кого-то застрелили?

– А разве этого мало? Ты предлагаешь вернуться в участок и сообщить Фальконе, что мы даже не предложили свою помощь?

Похлопав по куртке, Росси проверил, на месте ли пистолет, и Коста машинально повторил его движение. Затем они посмотрели в самый конец виа ди Порта-Анджелика, где располагались ворота в частные ватиканские владения. Швейцарских гвардейцев, обычно стоявших там и проверявших у посетителей документы, на сей раз видно не было – вероятно, их срочно вызвали в библиотеку. Два римских карабинера прошествовали через ворота без единого вопроса, словно по приглашению.

– Предупреждаю, бежать не собираюсь, – бросил на ходу Росси. – Тем более в эту дьявольскую жару.

– Ваше право, – ответил Коста, быстро обгоняя его энергичным спортивным шагом.

– Мальчишка... – буркнул старый полицейский, покачав головой.

3

Когда минут через семь Росси добрался до библиотеки, Ник Коста уже выяснил, что мужчина с раскроенным черепом в самом деле мертв. На глазах у Косты два санитара с перепуганными лицами вывели из зала какого-то служащего, державшегося за живот. Коста попытался спокойно и трезво оценить обстановку. В читальне царил переполох, который в данный момент был полицейским на руку. Гвидо Фрателли, еще не оправившийся от пережитого ужаса, и трое его сотоварищей, прибежавших по тревоге, приняли Косту за ватиканского чиновника и ожидали распоряжений. Коста не собирался их в этом разубеждать. За четыре года службы в полиции он повидал немало мертвецов, в том числе и застреленных. Однако такой труп – в придачу с кожей, содранной с другой жертвы, да еще в Ватикане ему не попадался. Поэтому Коста не желал добровольно упускать инициативу.

Его мозг работал с полной нагрузкой. На короткое время Ник практически отключился от внешних раздражителей, он вытеснил из сознания даже острый запах перегретого асфальта, заполнивший читальню через распахнутые окна и смешавшийся со зловонием крови.

Пока Фрателли, мямля и заикаясь, рассказывал, как все случилось, Коста неотрывно смотрел на женщину, которая сидела на стуле у стены и внимательно наблюдала за происходящим. По виду он дал бы ей лет тридцать. Одета она была в строгий деловой костюм серого цвета. Изысканно уложенные темные шелковистые волосы струились до плеч; классические черты лица подчеркивал серьезный взгляд больших зеленых глаз. Она напоминала женские портреты средневековой эпохи, только не кисти Караваджо, а более красивые. От нее исходило некое сияние. Похоже, она с трудом сдерживала переполнявшие ее чувства, опасаясь выплеснуть их наружу.

Когда гвардеец закончил свой доклад, она встала и подошла к Косте. Ник заметил, что серый жакет женщины забрызган кровью, но это ее совсем не заботило. "Вероятно, запоздалое потрясение от пережитого", – подумал он. Скоро до нее дойдет, как близко она была от смерти, когда этот мужчина, теперь неподвижно лежавший на полу, выложил перед ней свою странную отвратительную добычу. Влажная кожа все еще лежала на столе, напоминая атрибут какого-то неудачного маскарада в канун Хэллоуина. Ник Коста поймал себя на мысли, что ему трудно поверить, будто эта кожа когда-то принадлежала человеку.

– Вы из городской полиции? – спросила женщина с легким акцентом, то ли английским, то ли американским.

– Точно.

– Я так и подумала.

Растерянно переглянувшись, швейцарские гвардейцы издали недоуменный вздох, но выступить не осмелились. Они пока чего-то ждали. Росси, с явным удовольствием наблюдавший, как парень ведет дело, приветливо улыбнулся охранникам. Как старший наряда, он решил остаться в тени, поскольку Коста, очевидно, держал ситуацию под контролем. А у него и без того виски седые – пусть пацан попотеет.

Женщина обратилась к молодому полицейскому:

– Полагаю, Стефано хотел что-то мне рассказать.

– Стефано? – спросил Коста. – Мужчина, который собирался вас убить?

Она кивнула, и Коста как завороженный наблюдал за покачиванием ее пышных волос.

– Этот идиот, – она кивнула на Гвидо Фрателли, и тот покраснел, – просто не понял, что происходит. Стефано хотел меня куда-то отвести и что-то показать. Но не успел ничего толком объяснить.

Гвардеец что-то пробубнил в свою защиту.

– Что он пытался вам рассказать? – поинтересовался Коста.

– Он сказал... – Она задумалась, и Ник догадался о причине заминки: слишком много страшных и непонятных событий случилось за короткий период времени. – Да, он говорил, что она еще там. Призывал вспомнить святого Варфоломея. И требовал поспешить.

Слушая, как спокойно и последовательно она излагает историю происшествия, Ник Коста изменил о ней мнение. Возможно, никакого шока она не испытала, а отнеслась к попытке убийства хладнокровно и даже несколько отстраненно.

Он собирался спросить ее, куда именно надо было спешить, но в это время коренастый мужчина в черном костюме ткнул толстым пальцем ему в плечо:

– Кто вы, черт подери?

Коста смерил его взглядом. Человек средних лет, крепкого телосложения и примерно его роста; от темного костюма пахнет дорогими сигарами.

– Полиция, – сообщил Ник нарочито таинственным тоном.

– Ваше удостоверение?

Достав бумажник, он предъявил служебный жетон.

– Вон отсюда, – скомандовал чиновник. – Немедленно.

Коста взглянул на старшего, который, судя по слегка покрасневшим щекам, немного разозлился.

Поприветствовав агрессивного пришельца церемонным поклоном, Росси полюбопытствовал:

– Ну а вы кто такой будете?

Ник Коста подумал, что этот чиновник с расплющенным лицом, рябыми щеками и перебитым носом походит на профессионального боксера, только что обретшего веру в Бога. На лацкане шерстяного пиджака сверкало миниатюрное распятие, которое, как понимал Коста, ничего особо не означало.

– Ханрахан, – буркнул любитель сигар, и Коста снова попытался определить акцент, уловив отчетливые ирландские нотки с легкой примесью американского произношения. – Служба безопасности. А теперь, ребятки, на выход. Это наше внутреннее дело.

Коста тронул крепыша за плечо. В глазах "боксера" вспыхнула ярость.

– Вы хотите знать, что мы здесь обнаружили? Мы ведь прибыли сюда помочь вам, синьор Ханрахан. А дело, похоже, весьма неприятное. Чтобы в Ватикане кого-то застрелили... Скажу откровенно, проблем у вас теперь прибавится. И мы не дадим замять это довольно скверное происшествие.

Тем временем женщина смотрела на троих мужчин с откровенным раздражением. Коста представлял, что она сейчас думает о них: в такое время решили постучать рогами. И она была абсолютно права.

– Это дело Ватикана, – упрямо повторил Ханрахан. – Мы сами разберемся. Когда понадобится ваша помощь, позвоним.

– Вот уж нет, – возразил Коста. – Это и наше дело тоже.

В ответ Ханрахан произнес лишь одно слово:

– Юрисдикция.

– Вы хотите сказать, – продолжил Коста, – если туповатый охранник убил человека на вашей территории, то это ваше дело?

Ханрахан бросил взгляд на Гвидо Фрателли:

– Если все так и случилось, то да.

Сделав несколько шагов к столу, Коста приподнял край кожи. Это был участок, когда-то покрывавший руку. На ощупь кожа оказалась прохладной, а по цвету более человеческой, нежели он ожидал.

– А как насчет этого?

Ханрахан тупо уставился на него:

– Ну а вы-то сами что думаете?

– Что я думаю? – Коста сразу понял: мужчина – не детектив. И не швейцарский гвардеец, благо одет не по уставу. Возможно, из службы безопасности, в ее функции входит прежде всего защита порядка и стабильности, она совсем не заинтересована в неторопливом и скрупулезном расследовании. – Думаю, что где-то имеется тело, с которого эту кожу сняли. И могу поручиться – само оно сюда не придет.

– Послушайте... – попыталась прервать его женщина.

– Прошу, поймите меня правильно. Все, что я хочу сказать, синьор Ханрахан, это то, что мы имеем дело с двумя убийствами. И если вы согласны держать пари, то готов поспорить на приличные деньги, что одно из этих убийств целиком в нашей юрисдикции, поскольку в полиции для расследования есть нужные специалисты. А у вас, – он бросил взгляд на готового расплакаться Гвидо Фрателли, – ничего подобного нет. Но, соблюдая вежливость, мы предлагаем вам сотрудничество. Как по-вашему, в данной ситуации мы вправе рассчитывать на ответные шаги?

Ханрахан раздраженно потряс головой:

– Вы просто не понимаете, с чем столкнулись.

– Эй, приятель! – произнес Коста громче и положил руку на плечо Ханрахана. – Мы ведь занимаемся общим делом, не так ли?

– Нет, – зло бросил Ханрахан. – Отнюдь нет. А теперь...

Решительно оттолкнув их друг от друга, Сара в упор взглянула в лицо Ника Косты:

– У вас есть машина?

– Разумеется.

– Стефано сказал, чтобы мы отправились туда без промедления. Не могли бы мы это сделать сейчас? Пожалуйста.

Коста еще раз поразился ее спокойствию. Выходит, все время, пока они здесь базарили, она продолжала размышлять над загадкой, подкинутой покойником.

– Вы знаете куда?

– Думаю, да. Глупо, что я не сообразила раньше. Итак, едем?

Потрепав на прощание Ханрахана по плечу, Ник Коста сказал:

– Теперь видите, как надо уговаривать? Учитесь.

4

По дороге Коста размышлял об истории, которую ему только что кратко поведала Сара Фарнезе. У него возникла куча вопросов, в том числе по поводу ее страстных и путаных объяснений. Возможно, Сару все-таки потрясло случившееся, только она до времени сдерживала свои эмоции, а теперь ее мысли разлетались в разные стороны, словно дикие утки.

– А почему именно Тибрский остров? – спросил он.

– Я же говорила вам, нам надо попасть в тамошнюю церковь.

Росси, сидевший за рулем, бросил на него прохладно-ироничный взгляд. Косте и самому начало казаться, что он затеял что-то не то. Возможно, решение он принял дурацкое и лучше было дождаться инструкций из управления. Но никаких сообщений по поводу убийств на городской территории сегодня не поступало. Да и женщина была непреклонна: она требовала ехать немедленно. И еще Коста подумал, что для него это хорошая возможность реабилитировать себя в глазах Фальконе. Нет, он все делал правильно.

– Вы не возражаете, если я поинтересуюсь, зачем мы туда едем?

Она вздохнула, словно предстояло объяснить туповатому школьнику урок:

– Варфоломей – это святой, с которого содрали кожу. Освежевали живьем. Стефано много о нем знал. Церковь Святого Варфоломея расположена на острове. Ничего другого мне на ум не приходит.

– Вот, значит, как. – Коста начал сомневаться, что заслужит поощрение Фальконе.

– Именно так, – бросила она с раздражением. – Если только у вас нет идеи получше.

Детективы переглянулись. Уличное движение благодаря августовской жаре было самое свободное. Без остановок промчавшись через портовые кварталы Трастевере, они свернули налево и по мосту добрались до небольшого островка на самой середине Тибра.

– А этот Стефано, он был вашим приятелем? – спросил Росси, когда они въехали на площадь перед часовней.

Она молча, словно не расслышала вопроса, вышла из машины.

– Меня эта баба просто пугает, – пробормотал Росси, мотнув головой.

Мужчины последовали за дамой, рассматривая по дороге здание церкви. Невероятно, чтобы в старинном незагаженном уголке Рима с небольшой уютной площадью перед храмом, где можно было спокойно посидеть в тени, почти не слыша грохота автомобилей, могло совершиться что-то злодейское.

– Тебе не кажется, что нам стоит позвонить? – спросил Росси.

Коста пожал плечами:

– А чего ради? Если у них есть задание, пусть сами нас ищут.

– Ну-ну, – согласился старший полицейский. – Попробую найти сторожа и взять у него ключи.

Сара уже стояла у ворот церкви.

– Эй, – окликнул ее Коста. – Погодите.

Однако она вошла внутрь. Выругавшись, Коста поспешил за ней, крикнув Росси, чтобы тот не отставал.

Очутившись в нефе, с обеих сторон обрамленном полированными колоннами, Коста – как и обычно – почувствовал себя неуютно. Сам он предполагал, что все дело в воспитании. В церкви ему частенько мерещились привидения.

Они оглядели боковые приделы часовни, еле освещенные сумрачным светом. Несколько незапертых дверей вели в тесные пыльные чуланы.

– Похоже, здесь ничего нет, – констатировала Сара.

Она выглядела растерянной и озабоченной, будто ей не удавалось решить запутанную головоломку.

– Попытка не пытка, – успокоил ее Коста, стоя в центре собора. – Не корите себя.

– Это место больше всего отвечает тому, что он сказал в библиотеке, – мягко ответила она. – Мы здесь однажды вместе работали. В дохристианские времена здесь располагался храм Асклепия. Наверняка сохранились какие-то помещения под землей.

– Аско... кто?

– Асклепий – бог врачевания и медицины, – взглянула она на него. – Вам не кажется, что этот факт неплохо вписывается в мою гипотезу?

– Возможно, – согласился он, хотя и не постиг всей глубины ее размышлений. Только понял, что она весьма и весьма образованна.

Росси притащил целую связку больших старинных ключей. Тем самым он временно вернул себе утраченную было инициативу, принадлежавшую ему как старшему по всем параметрам.

– Мы заглянули везде, – доложил Коста. – Но ничего не нашли.

– Тогда нужно связаться с управлением, – предложил Росси, который не хотел копаться в этом деле.

Заметив дверцу слева от алтаря, Сара тихо произнесла:

– А вон еще одна...

– Мы там уже проверили, – откликнулся Коста.

– Нет. Это вход на колокольню. Мы в этой башне еще не были.

Коста решительно направился к алтарю и толкнул дверцу.

Комната за ней оказалась темной и тесной. Осветив с помощью карманного фонарика помещение, Коста увидел в дальнем углу стальной экран с огромным висячим замком. Проворчав что-то себе под нос, Росси покопался в ключах, нашел нужный и отпер тяжелую дверь.

– Господи! Что это? – Хриплый крик толстяка эхом разнесся по каменному колодцу.

Коста рванулся к лестнице. Перед ним предстала каменная спиралевидная лестница, идущая вдоль щербатых стен с полуобвалившейся штукатуркой.

Росси неуверенными шагами спускался по ступенькам. Лысая голова была обильно залита кровью. Росси яростно пытался стереть ее носовым платком, продолжая пронзительно орать. Впервые за свою полицейскую карьеру Ник Коста испытал приступ раздражительности. Башня напоминала огромную каменную печь, наполненную теплым кисловатым запахом разлагающейся плоти. Ник направил луч фонарика вверх. С ветхого деревянного потолка на ступеньки размеренно падали красные капли. Под этот медленный, но плотный кровяной дождь, очевидно, и угодил Росси.

– Нам требуется помощь, – мрачно сказал Коста и достал из кармана радиопереговорное устройство.

Взглянув на женщину, он не поверил своим глазам. Оттеснив Росси, Сара Фарнезе буквально скакала вверх по ступенькам.

– Эй! – крикнул Коста, наблюдая, как изящная фигурка постепенно исчезает из поля зрения. – Не трогайте ничего, ради Христа...

Его напарник не обращал на них никакого внимания, продолжая стирать с лица кровь с таким тщанием, словно это был яд или кислота, способная разъесть кожу. Передав по радио срочное сообщение, Коста сказал Росси, чтобы тот ждал его в церкви. На лицо старшего было неприятно смотреть – похоже, он был близок к помешательству. По правде говоря, Ник Коста чувствовал себя немногим лучше, однако ему надо было догонять попрыгунью, которая решительно поднималась навстречу чему-то ужасному. Ник просто не мог позволить себе оставить ее в одиночестве.

Где-то наверху щелкнул выключатель, и лестница осветилась неярким желтоватым светом, перемежавшимся густыми тенями. В ту же секунду послышался полупридушенный женский хрип – первый явный признак волнения Сары Фарнезе с момента кровавой бойни в ватиканской читальне, случившейся полчаса назад.

– Черт побери, – выругался Коста и припустил вверх сразу через две ступеньки.

Сара, скрючившись, сидела у стены – руки прижаты ко рту, зеленые глаза широко распахнуты. Проследив за ее взглядом, Коста обнаружил два трупа. Желудок свело судорогой.

На женщине, висевшей в петле, привязанной к потолочной балке, была темная юбка и красная блузка. Рядом с вытянутыми ногами валялся деревянный стул. Коста не стал рассматривать лицо удавленницы, но, судя по всему, ей было лет тридцать – тридцать пять, у нее были непокорные светлые кудри и тонкая бледная кожа.

В двух метрах поодаль находился оскальпированный мужчина, подвешенный за обе руки к почерневшему от времени потолочному перекрытию. Во рту у мужчины торчал кляп, из-за чего бледные губы и безупречно белые зубы изображали ироническую усмешку, тем более странную, что кожа на теле отсутствовала; исключение составляли лицо, кисти рук и промежность.

Вокруг свежих трупов роились мухи. Монотонное жужжание до отказа наполняло небольшое округлое помещение. На стене было выведено кровью послание, которое Сара Фарнезе услышала сегодня в зале Ватиканской библиотеки: "Кровь мучеников питает древо церкви". А за головой мертвеца виднелись строчки на английском языке, похожие на слова из стихотворения:

Добравшись до Сан-Айвс,

Я встретил мужчину и семь его жен.

У Ника Косты похолодело в животе. Сара завороженно смотрела на висельников. Складывалось впечатление, что она бесповоротно помешалась.

Ник в два прыжка пересек комнатушку и, присев на корточки, погладил ее по руке:

– Вам надо уйти отсюда. Прошу вас. Сию же минуту.

Сара попыталась отстранить его, дабы не загораживал мертвые тела, но Коста взял ее ладонями за щеки и повернул лицом к себе:

– С этим разберутся другие. Не надо больше на это смотреть. Пожалуйста.

Поняв, что женщина не слышит его и не собирается двигаться с места, он с максимальной осторожностью поднял ее на руки и стал медленно спускаться по лестнице, то и дело уворачиваясь от капель крови, падавших с потолка.

Росси стоял за дверью. Когда они проходили мимо, он пробубнил, что группа поддержки выехала. Коста принес Сару Фарнезе в главный зал собора и аккуратно посадил на скамью. Сара уставилась на алтарь, глаза были полны слез.

– Мне надо кое-что сделать, – сказал Ник. – Не могли бы вы здесь меня подождать?

Она кивнула.

Попросив Росси побыть с ней, Коста набрал в грудь побольше воздуха и вернулся в башню, в залитую кровью комнату. Личность женщины удалось легко определить по удостоверению, которое он нашел в сумочке. Одежда оскальпированного мужчины лежала беспорядочной кучей. В кармане куртки обнаружился британский паспорт и корешок билета на сегодняшний утренний авиарейс из Лондона.

Через десять минут появились специалисты из полицейского управления, они поднялись по лестнице и заполонили тесное помещение. Тут были криминалисты, группа внешнего осмотра, целая армия мужчин и женщин в белых пластиковых костюмах. Все упорно выпроваживали Косту с места происшествия, предлагая заняться своими непосредственными обязанностями. Командой заправляла патологоанатом Тереза Лупо, или Бешеная Тереза, ее в полиции ценили за невероятное хладнокровие и решительность. Разумеется, Бешеная Тереза не могла пропустить подобный случай. Помимо прочего, она, должно быть, знала, что Лука Росси здесь. В отделении ходили слухи, что сравнительно недавно у них завязались личные отношения.

Вскоре прибыл и Лео Фальконе. Он оглядел освежеванный труп, словно музейный экспонат. Как всегда, одежда инспектора отличалась безукоризненностью: тщательно выглаженная белая сорочка, красный шелковый галстук, идеально подогнанный костюм кремового цвета и, конечно, до блеска надраенные туфли. Чрезвычайно импозантный тип: абсолютно лысый, с ровным ореховым загаром и модной серебристой бородкой клинышком. Внешне он напоминал Мефистофеля в знаменитом спектакле. В упор посмотрев на Косту, он ядовито спросил прокуренным голосом:

– Я ведь посылал вас карманников ловить. Какого черта вас сюда занесло?

Коста подумал, что когда-нибудь Фальконе лишится этой наглой самоуверенности, причем на глазах у подчиненных. Кто-нибудь однажды пошлет его куда подальше.

– Эта женщина – жена Ринальди, – доложил Ник.

– А мужчина?

Ник Коста почувствовал, что ему хочется нагрубить Фальконе. Да, он не спросил у Сары про мужчину, хотя она определенно его знала. Ник вообще отказывался ехать сюда. Но что было делать, если Сара Фарнезе начала сходить с ума...

– Насчет мужчины выясняют, – бросил он в ответ и направился вниз по лестнице, чтобы заняться своим делом.

К его огорчению, Росси рядом с Сарой Фарнезе уже не было. Коста поймал напарника на раскаленной прицерковной площади, где тот пытался найти хоть какую-то тень, затягиваясь сигаретой столь жадно, словно от табачного дыма зависела его жизнь.

– Она что-нибудь сказала? – спросил Коста.

Несколько секунд Росси молчал. Похоже, увиденное в башне не просто ужаснуло его, а заставило страдать. Что-то в этом грузном закомплексованном человеке было такое, чего Коста не понимал.

– Ни единого слова, – наконец выдавил Росси, не глядя напарнику в глаза. Под дряблым лицом набух двойной подбородок. – Я там перепугался и просто не смог войти в комнату. Ты, наверное, заметил. Мерзкое ощущение...

– Там любой мог испугаться.

– Вранье! – прошипел Росси. – Сам ты прошел туда, словно к себе домой. – Он кивнул на криминалистов, куривших у входа в часовню: – И эти ребята тоже.

– Поверь мне, они тоже потрясены. Мы все в шоке.

– В шоке, говоришь? – ухмыльнулся Росси. – Да Фальконе выглядит так, будто готов сожрать этот труп на завтрак.

– Лука, – впервые Ник назвал старшего напарника по имени, – что случилось? Почему тебя направили сюда?

Взглянув на него влажными грустными глазами, толстяк спросил:

– Тебе разве ничего не сказали?

– Нет.

– Господи. – Он выплюнул окурок и достал из пачки новую сигарету. – Хочешь узнать? Так вот, я стал свидетелем дорожного происшествия. Понимаю, такое нередко бывает. Ничего исключительного. Машину вел отец, причем в стельку пьяный. В результате сына выбросило через лобовое стекло и буквально размазало по дороге. Он погиб. Мгновенно. – Росси покачал лысой башкой: – И знаешь, о чем больше всего беспокоился папаша? Под любым предлогом хотел избежать ответственности и лишения прав, убеждал меня, что трезв как стеклышко.

– Мерзавцев на земле хватает. Что тут нового?

– Что нового? А то, что я схватил этого отморозка за холку и ткнул мордой в асфальт. Несколько раз. Хорошо, вовремя подъехал дорожный патруль, я был готов убить выродка.

Коста оглянулся на церковь, словно желая убедиться, на месте ли сооружение. Когда он снова посмотрел на Росси, тот чуть не плакал от неизбывной тоски.

– Его уговорили не возбуждать судебного иска, а меня перевели на другую работу. Хотя, по чести говоря, это без разницы. Мне уже сорок восемь, я не женат и не очень нуждаюсь в чужом обществе. По вечерам я смотрю телевизор, пью пиво и объедаюсь пиццей. До той аварии мне было все до фонаря. Но нелепая смерть мальчишки вывела меня из дремоты, будто пелена упала с глаз. Такое когда-нибудь случится и с тобой. Ты тоже состаришься, около тебя будет вертеться энергичный юный напарник, и ты вдруг поймешь, какое все это дерьмо. А может, и того хуже. В конце концов ты поймешь, что все это не игра. Люди умирают, и часто без особых причин. Когда-то настанет твоя очередь.

Косте показалось, будто Росси обижен лично на него.

– Никогда не думал, что есть иной путь, – ответил он. – Иди домой, Лука. Поспи немного. Я сделаю все, что нужно.

– Какого хрена ты сделаешь? Думаешь, я хочу, чтобы Фальконе мне яйца завтра открутил?

Сунув руку в карман куртки напарника, Коста извлек полупустую пачку сигарет и сунул Росси:

– Ну, в таком случае покури. Поговорим позже, хорошо?

Росси кивнул в сторону церкви:

– Хочешь еще кое-что узнать? Могу рассказать, только вряд ли тебе понравится.

– Что именно?

– Она пугает меня, баба из библиотеки. Уж больно держится спокойно. Что это за человек? Ведь сегодня ее чуть не убили. И она побывала в той комнате, наверху. Нет, молчи, пожалуйста! Не хватает еще, чтобы по ночам снились люди без кожи. Это вредно для здоровья. А что касается свидетельницы, по-моему, ей абсолютно наплевать на все эти ужасы. Словно сама к ним причастна.

Ник Коста ощутил необходимость вступиться за Сару Фарнезе:

– Ты не видел ее там, Лука, поэтому не можешь судить. И ты бросил ее одну у алтаря, хотя я просил тебя побыть с ней. Она не знает, куда спрятать глаза, чтобы не разреветься. Тебе следовало бы это заметить.

В знак согласия Росси ткнул его кулаком в грудь:

– Ты прав. Этого я не заметил.

К Росси подошла Бешеная Тереза и попросила закурить. Тот, помявшись, протянул ей сигаретную пачку. Патологоанатом, крупная женщина лет тридцати пяти с черным конским хвостиком на голове, как и Лука, выглядела усталой. Она скинула синтетический комбинезон и осталась в мешковатых дешевых джинсах и мятой розовой блузке. Прикурив сигарету и выпустив облачко дыма в раскаленный полуденный воздух, Бешеная Тереза произнесла с блаженной улыбкой:

– В такие деньки начинаешь больше ценить жизнь. Не правда ли, мальчики?

Мысленно выругавшись в ответ, Коста вернулся в церковь.

Сара молилась, стоя перед алтарем на коленях и сложив лодочкой ладони. Широко раскрытые глаза были неподвижны. Коста подождал несколько минут, пока она закончит. Он догадался, на что направлен ее взгляд. За позолоченным, как принято на византийских иконах, ликом Христа висело огромное, во всю стену, изображение смерти святого Варфоломея. Руки мученика были связаны и вытянуты над головой, как у того мужчины в башне. Ухмыляющийся палач, держа нож, смотрел прямо на приговоренного, словно прикидывал, как удобнее начать казнь.

Наконец Сара поднялась с пола и присела рядом с Костой на скамью.

– Мы можем поговорить и в другой раз, – предложил он. – Не обязательно сегодня.

– Спрашивайте, что хотели. Лучше уж сразу с этим разделаться.

– Понимаю.

Она вновь обрела невозмутимость, и ему припомнились недавние слова Росси.

– Кем вам приходился Стефано Ринальди? – спросил он.

Пару секунд помедлив, она ответила:

– Он был профессором на моем факультете. Одно время мы были близки. Вы это надеялись услышать? Наш роман длился недолго.

– Ясно. А та женщина, в башне, его жена?

– Мэри, англичанка.

– Да, я в курсе. Она знала о вашей связи?

Сара Фарнезе посмотрела на него пристально:

– Вам что, обязательно все это ворошить?

– Приходится. Если вы не в силах говорить, можем встретиться завтра. Или послезавтра. Как прикажете.

Сара бросила взгляд на заалтарное полотно.

– Да, она узнала. Поэтому все и закончилось. Мне и самой непонятно, как это случилось – обычная дружба постепенно переросла в нечто более тесное. В любом случае брак Стефано и Мэри был довольно непрочен. И я тут ни при чем.

Ник достал из внутреннего кармана куртки пластиковые корочки, между которыми белел листок из блокнота.

– Я пытался понять, что здесь произошло. Не хотел слоняться без толку в ожидании криминалистов. Так вот, эту записку я обнаружил в одежде того мужчины из башни. Полагаю, кто-то ее оставил для него сегодня утром в аэропорту. В записке говорится, что вы просите его о немедленной встрече в храме Святого Варфоломея. И что это очень важно. Вы писали?

Она покачала головой:

– Нет.

– Откуда Ринальди узнал о его приезде?

– Понятия не имею. Может, я проговорилась на работе?

– А мужчина из башни тоже был вашим любовником?

От последнего слова она поморщилась:

– Мы... общались иногда. Его звали Хью...

– ...Фэрчайлд. При нем был паспорт. Хотите взглянуть?

– Зачем?

– Просто совпадение – и он был женат.

– Нет, – холодно проговорила она. – Мне не нужен его паспорт.

– А вы знали?

– Какое это имеет значение?

Коста задумался: "Может, этот мужик был просто похотлив? Если даже так, ну и что?"

– Ладно, оставим. А как насчет кровавой надписи на стене? Кто такой Сан-Айвс? Еще один мученик?

– Нет, это название английского городка.

– А семь жен?

– Я не знала, что у него и одна-то была, – с горькой усмешкой вымолвила Сара.

– Как по-вашему, что же здесь случилось?

Фарнезе бросила на него возмущенный взгляд:

– Это вы полицейский, а не я. Вот и расскажите мне.

Он не терпел скоропалительных выводов, но этой женщине не мог отказать.

– Любой, кто посмотрит на все это со стороны, сразу предположит следующее. – Коста передернул плечами. – Обнаружив, что у вас появился новый любовник, ваш старый дружок решил с ним разобраться. А заодно и со своей женушкой. Не исключено, что и с вами.

– Я уже говорила вам, Стефано не собирался убивать меня. И никакими "дружками" они мне не были. Это были мужчины, с которыми я иногда спала. А со Стефано интимные отношения у нас прекратились несколько месяцев назад.

Косту ее объяснение не убедило. Даже сейчас – бледная от потрясения, с серыми мешками под глазами – Сара Фарнезе сохраняла природное очарование. Как эта прекрасная женщина могла вести столь пустую жизнь, он не понимал.

– Человека сводят с ума разные вещи, – заметил он. – И далеко не всегда они очевидны. Так, кто-то, поднимаясь по лестнице, способен лишиться рассудка оттого, что ему на темя льется кровь. А на самом деле кровь тут ни при чем. Просто другой человек, которого он любил еще сегодня утром, приговорен к смерти через повешение.

– Возможно, – согласилась она, правда, не слишком твердо.

– Прошу прощения. Мне надо было задать эти вопросы. Знаете почему?

Она не ответила, снова поглощенная созерцанием Варфоломея, готового расстаться с собственной кожей.

– Апокрифическая история, – медленно произнесла она, словно констатируя научный факт.

– Что?

– Я имею в виду эпизод из Библии. Да, Варфоломей был замучен, несомненно. Но каким-то обыденным способом. Например, обезглавлен, как было принято в те времена. Ранняя христианская церковь активно использовала эту легенду, дабы ободрить колеблющихся.

– То есть "кровь мучеников питает древо церкви"?

Она удивленно посмотрела на него, и он понял, что попал в точку.

– Может, позвонить вашим родственникам? – предложил он.

– Не надо, спасибо.

– Никому? Даже родителям?

– Мои родители давно умерли.

– У нас есть специалисты-психологи, которые помогают в подобных случаях. Консультанты.

– Если понадобится, я вам позвоню.

Он снова припомнил, как о ней отозвался Росси. В этой женщине за внешним покровом скрывалось море непостижимого.

– А вы сами молитесь когда-нибудь? – неожиданно спросила она.

Коста пожал плечами:

– У нас в семье не было такой привычки. Да и не знаю я, чего просить.

– А зачем намекали мне на вечные вопросы? Типа, если Бог существует, то как допускает, чтобы страдали хорошие люди.

– Значит, все они были хорошими людьми? И англичанин, и тот, кто его убил.

Подумав, она ответила:

– Могу сказать одно – они не были плохими людьми.

– Послушайте, – слегка рассердился он, – вам повезло, что вы не работаете в полиции. Ведь нам, помимо этого, приходится искать ответ и на другой вопрос: почему счастье так благоволит негодяям? Почему богатые становятся богаче, а бедняки беднее? И почему Сталин умер в своей постели? Мой отец коммунист, и в детстве я немало наслышался подобных "вечных" вопросов.

Ник Коста поразился, заметив у нее на лице мимолетную улыбку, придавшую ей совсем иной вид. На секунду Сара Фарнезе помолодела, стала более хрупкой и нежной, избавившись от той ледяной элегантности, которая, как броня, скрывала ее внутреннюю красоту. И вопреки собственным защитным инстинктам он вдруг понял, что от такой женщины любой мужчина может потерять голову.

– Да, семейные традиции, – продолжил Коста. – Именно благодаря им чувствуешь себя членом команды, они поддерживают тебя в борьбе со всем миром. Не завидую тому, кто восстанет против всей этой мерзости в одиночку.

– А теперь мне пора. – Сара встала и направилась к выходу из церкви.

Ник Коста проводил ее долгим взглядом.

5

На следующий день в восемь утра Коста и Росси отчитывались перед Фальконе о проделанной работе. Инспектор выглядел более хмурым, нежели обычно. Его постоянно мрачное настроение мало кому нравилось. И в особо умелых руководителях он не числился. Однако Фальконе обладал талантом, редко присущим руководителям римской полиции. Ему часто удавалось раскрывать запутанные громкие преступления, занимавшие первые полосы газет. Он пользовался большим влиянием за пределами своего полицейского участка. К нему с уважением относились в городской прокуратуре.

На столе лежали документы по делу Ринальди и комплект леденящих кровь фотографий. Фальконе помахал в воздухе вчерашними отчетами и недовольно пробурчал:

– Скудновато.

– Синьор, – объяснил Коста, – мы готовим развернутый доклад, который представим к десяти.

Росси неуютно заерзал на стуле. Фальконе буравил его взглядом: дескать, какого черта этот пацан отдувается за тебя, почему молчишь?

– Так что у вас по синьоре Фарнезе? – спросил Фальконе.

Коста тряхнул головой:

– Вы имеете в виду официальные документы?

– Разумеется.

– За ней ничего не числится, – ответил Росси. – Вчера вечером я проверил ее имя по картотеке. Единственный криминал – превышение скорости.

Наклонившись через стол, Фальконе сурово взглянул на Косту:

– Это вы должны были проверить.

– Знаю, – согласился Ник. – Виноват.

– Так что это за история? – продолжил Фальконе. – Бывший ухажер убивает своего преемника, а заодно и собственную женушку?

– Выглядит так, – подтвердил Коста.

Фальконе передернул плечами:

– Об этом никто не спорит. Похоже, все так и было. Сегодня утром я поговорил с криминалистами. Кроме этой троицы, больше ничьих следов в башне не обнаружено – ни в цоколе, ни на первом этаже. Только Ринальди и этих двоих покойников.

– Так в чем проблема? – спросил Коста.

– Проблема? – Фальконе кивнул на Росси. – Поинтересуйтесь у него.

Коста взглянул на напарника. Они дулись друг на друга после вчерашней довольно резкой беседы, но Коста понимал: пора помириться. Он уважал грустного толстяка и не хотел, чтобы их разделяла взаимная неприязнь.

– Лука? – обратился он к напарнику.

Росси нахмурился:

– Проблема заключается в причине. Ринальди перестал встречаться с синьориной Фарнезе три-четыре месяца назад, Тогда почему все произошло именно сейчас?

– Может, он недавно узнал про англичанина? – предположил Коста. – Услышал, как она расхваливает нового любовника, и взбесился.

Фальконе ткнул в него пальцем:

– Что-то я не видел этой версии в вашем отчете.

Вспомнив о своем вчерашнем разговоре с Сарой Фарнезе, Коста со вздохом признался:

– Упустил.

– Надо плотнее заняться этой дамочкой, – распорядился Фальконе. – Выясните все подробности. Встречи. Имена. Причины.

– Ясно, – кивнул Коста.

А Росси равнодушно посмотрел в окно и вытащил сигарету. "Похоже, у него раньше состоялась беседа с Фальконе", – подумал Коста: другого объяснения не нашел.

– Но какого черта он выбрал столь сложную и длинную процедуру? – удивился Фальконе. – Зачем сдирать с человека шкуру? И зачем ставить жену с петлей на шее на стул? Неужели хотел, чтобы Сара Фарнезе застала ее живой? Плюс эти каракули на стене...

– Он просто помешался, – заявил Коста. – Если выдумал такой зверский способ убийства.

Фальконе хмыкнул:

– Уж больно простое объяснение. Вам не кажется? Ведь это был весьма разумный и организованный человек. Он сумел убедить англичанина приехать в храм прямо из аэропорта, заманил туда жену. А потом убил обоих и отправился в библиотеку... Или сначала прикончил жену? Но тогда почему англичанин дал себя связать, когда увидел ее подвешенной к балке? Разве способен университетский профессор проделать все это в одиночку чисто физически? Полагаю, что нет. Но тогда – как? И в каком порядке? Вот что вы должны мне рассказать. Теперь о Фэрчайлде. Это был весьма крепкий мужчина, вряд ли он позволил бы связать себя какому-то Ринальди. Что сами об этом думаете?

– У меня есть кое-какие соображения, – сказал Росси. – По дороге сюда я зашел в лабораторию и побеседовал с Бешеной Терезой. В крови Ринальди нашли следы наркотика или какого-то мощного успокоительного.

– Успокоительного? – переспросил Фальконе. – Тем более! Как профессор умудрился все это проделать в полусонном состоянии? Но даже если так, где он, черт возьми, научился освежевывать человека, да еще столь умело? Но самая большая загадка для меня по-прежнему: зачем и почему таким изуверским способом?

– Сара Фарнезе работает на том же факультете, что и профессор Ринальди, – обронил Коста. – Надпись на стене – изречение древнего христианского богослова. Возможно, это что-то объясняет.

– Объясняет? – передразнил Фальконе таким тоном, будто слова Косты были самой большой глупостью, которую он когда-либо слышал. – Вы хотите сказать, Ринальди намекнул Фарнезе: "Они приняли мученическую смерть из-за тебя, сучка. Доказательства перед тобой"? Меня это объяснение не устраивает. Чего он хотел добиться? Логичнее было просто шлепнуть ее. А вы утверждаете, что это не входило в его планы. Что он лишь хотел привести ее туда, где оставил свою жену, еще живую. Так?

Коста вопросительно взглянул на Росси. Тот продолжал смотреть в окно, задумчиво дымя сигаретой. За окном набирал силу очередной знойный безоблачный день. Ник Коста усомнился, что именно такого поведения ожидает от опытного полицейского инспектор.

– Вы не совсем правы, – тем временем гнул свое Фальконе. – Как выяснилось, Ринальди, хотя и работал с ней на одном факультете, но занимался совсем другой тематикой. Областью его интересов были преимущественно римское право и дела папской курии, все эти ватиканские интриги, о которых то и дело приходится слышать даже в наши дни.

– И как все это связано? – оторвался Росси от окна.

– Я просмотрел кое-какие университетские отчеты. Так вот, четыре месяца назад Ринальди вызывали в суд в качестве эксперта по поводу дипломатической неприкосновенности ватиканских чиновников. Им, как всегда, хотелось расширить свои суверенные права. А нам – наоборот. И Ринальди встал на их сторону, сославшись на какой-то давно забытый ветхозаветный закон. Скажите мне, какое отношение к современности имеют первые христианские мученики?

– И вы считаете, синьор, что мои выводы ошибочны? По-вашему, Ринальди здесь ни при чем?

– Да, черт подери! – отрезал Фальконе. – Никакой другой вариант в голову не приходит.

– Тогда в чем же дело? Разве не достаточно того, что Ринальди знал подобные вещи? До причин не всегда удается докопаться. Поэтому приходится принять все как есть.

Фальконе бросил на него сердитый взгляд:

– Пока об этом говорить рано. Вы ведь знаете, я очень дотошный старикашка. И кое-что меня здесь настораживает. Как и любого настоящего полицейского. Если пропускать подобные вещи, никогда не станешь профессионалом. Вот поэтому я и хочу, чтобы вы разобрались в вопросах, которые заставляют меня чесаться. Мне не нужны сыщики, возомнившие себя святым воинством на службе у правопорядка. Главная их цель – подать любое дело в красивой, аккуратной упаковке, перевязанной ленточками, с правильными ответами на все вопросы. И положить мне на стол, чтобы я погладил их по головкам, после чего приняться за разгадывание новой забавной загадки. Меня такая работа не устраивает.

– Это я знаю, – ответил Коста. – Меня по крайней мере никто по головке пока не гладил.

Тяжело вздохнув, Росси смял окурок и тут же запалил новую сигарету.

На лице Фальконе появилась довольная улыбка. Он выиграл спор, продемонстрировав Косте, насколько тот глупее начальника.

– Послушайте, ребятки, вы чересчур сентиментальны. Полагаю, вы правильно ответили на основные вопросы. Просто мне не нравится ваш путь расследования. Пытаетесь срезать слишком много углов.

– Синьор, – недовольно буркнул Коста.

– И вот еще что, – добавил Фальконе. – Больше прислушивайтесь, что вам говорят старшие. Понимаю, мы живем в эпоху, когда всех, кому за тридцать, принято считать слабоумными...

– Лично мне двадцать семь, синьор инспектор.

– Ну-ну. Желаю вам выглядеть так подольше. Главное, что я хочу сказать, Коста: в жизни есть только один способ чему-то действительно научиться – внимательно наблюдать за теми, кто старше и лучше вас. Выбросите из головы весь этот мусор, которому вас обучили в полицейском колледже. Нам приходится иметь дело с реальной человеческой жизнью. Люди по большей части пытаются соврать и запудрить нам мозги. Так уж заведено. Поэтому поменьше говорите и побольше слушайте.

Коста скривился:

– Синьор, я...

– Заткнись, – оборвал его Фальконе. – И еще вот что. Там на стене ведь были и другие строки – по поводу Сан-Айвса?

– Настоящая чушь, – сказал Росси, проявив наконец интерес к беседе.

– Может, и так, – согласился Фальконе. – Но теперь я могу показать вам, как это выглядит в полном варианте, мне удалось разыскать.

Глядя в лежащую перед ним на столе распечатку, он продекламировал:

Добравшись до Сан-Айвса,

Я встретил мужчину и семь его жен.

Каждая из них несла по семь мешков,

В каждом мешке было по семь кошек,

У каждой кошки – по семь котят.

Котята, кошки, мешки и жены,

Сколько всего их было в Сан-Айвсе?

Детективы в недоумении переглянулись. Схватив калькулятор инспектора, Коста принялся быстро нажимать кнопки.

Фальконе хитро ухмыльнулся:

– Это математическая головоломка. Какой получился ответ?

Коста переписал в блокнот несколько цифр:

– Итак, семь жен, сорок девять мешков, триста сорок три кошки, две тысячи четыреста один котенок. Плюс один мужчина. В сумме получается две тысячи восемьсот один. – Ему припомнилась тесная комнатушка в башне и сладковатый запах разлагающейся плоти. – Но к чему эта загадка?

Инспектор нахмурился:

– А к тому, что вы ничего не смыслите в головоломках. И даром потратили время. "Я встретил мужчину и семь его жен..." Ведь они шли в противоположных направлениях. В Сан-Айвсе оказался лишь один человек. Сам рассказчик. Вы постоянно ищете не там. Самый очевидный ответ далеко не всегда самый правильный.

Ник Коста помотал головой:

– Это розыгрыш сумасшедшего.

– Который к тому же эту загадку не закончил, – заметил Фальконе. – Зачем покойнику понадобилось писать эти строки? Можете мне сказать?

Готового ответа у детективов не нашлось.

– Отправляйтесь в дом Ринальди, – приказал Фальконе. – Там уже проводили обыск, но, возможно, что-нибудь пропустили. Постарайтесь понять, что это был за человек, отыщите факты, объясняющие его поведение. И не надо больше наезжать на этого Ханрахана. Он уже дважды мне звонил. Вы произвели сильное впечатление на ватиканских служащих.

Коста не сразу понял, какая тут связь:

– Ханрахан? Вы знакомы?

– О да, мы с ним близкие приятели, – проговорил Фальконе с явным сарказмом. – Расскажу в другой раз. Ну а теперь...

Поднявшись с кресла, он подошел к окну и повернулся к ним спиной – то ли заинтересовался уличным движением то ли погрузился в размышления о чем-то личном. Так или иначе, это был его обычный способ показать, что разговор окончен.

Первым к выходу направился Росси.

6

Супругам Ринальди принадлежала просторная квартира в здании, возведенном в середине XIX века и, судя по всему, недавно отремонтированном. Дом стоял рядом с парком на виа Меценате, соединявшей виа Мерулана с Колизеем. Жилой квартал располагался вплотную к историческому центру Рима. Всего за несколько минут можно было добраться до античных сооружений на Каэльянском холме, а в какой-то сотне метров виднелся Золотой дворец Нерона, окруженный выцветшим на солнце газоном. В самой квартире, отличавшейся правильными пропорциями и отделанной в современной сдержанной манере, было довольно тихо, поскольку окнами она выходила в большой внутренний двор. Тем не менее у Ника Косты зародилось подозрение, что супруги Ринальди вовсе не купались в деньгах. Виа Мерулана не отличалась спокойствием, особенно по вечерам: совсем рядом располагался крупнейший в Риме – а то и во всей Италии – железнодорожный вокзал "Термини". Кроме того, при желании в ближайших проходных дворах и придорожных канавах всегда можно было обнаружить десятки употребленных одноразовых шприцев и использованных презервативов. А по ночам соседний парк служил прибежищем для многочисленных бездомных. Коста отлично понимал, что преуспевающий университетский профессор запросто нашел бы место для жилья и получше.

Квартиру тщательно осмотрели до их прихода. Коста и Росси ознакомились с протоколом обыска: редкие следы марихуаны, пустой автоответчик, невинные письма, обычная информация на стареньком дешевом компьютере в тесном кабинете рядом со спальней. Интересно, что же нового рассчитывал отыскать здесь Фальконе?

В ящике письменного стола Коста наткнулся на банковские квитанции. Оказывается, супруги Ринальди имели раздельные счета, причем и у мужа, и у жены были солидные задолженности. Так, за профессором числился долг около четверти миллиона евро. Тут же лежали письменные предупреждения из банка – похоже, в случае неуплаты Ринальди предстояло расстаться с квартирой на виа Меценате.

Неужели именно это сделало Стефано Ринальди серийным убийцей? Нет, такую хлипкую идею Фальконе ни за что не примет, надо искать другие мотивы. Коста решил по новой опросить соседей. В предыдущем отчете имелись лишь стандартные рассказы сторонних наблюдателей – дескать, культурные люди вели спокойную, размеренную жизнь, изредка приглашая в гости немногочисленных друзей. Никто не видел синьору Ринальди с синяками на лице и не слышал ее жалоб на поведение мужа. В общем, интеллигентная бездетная семья, однако с трудом сводившая концы с концами. Фальконе прав: что-то за этим кроется.

По утверждению протокола Мэри Ринальди не работала. Но профессор получал в университете весьма солидное жалованье – около шести тысяч евро. По крайней мере на проживание бездетной семье должно было хватить с избытком. Почему же, несмотря на довольно скромное жилье, они с трудом держались на плаву, куда девались деньги? Внимательнее просмотрев банковские документы, Коста получил ответ: наличные платежи. Ринальди переводил четверть заработка на банковский счет супруги, половина шла на оплату текущих квитанций, а остаток перечислялся на кредитную карточку, откуда деньги моментально исчезали – иногда до тысячи евро в неделю.

Столь крупную сумму наличных мужчина мог тратить на самые разные вещи – прежде всего на секс, выпивку и наркотики. Не исключено, что ему в копеечку влетали встречи с той же Сарой Фарнезе, хотя и сомнительно – эта женщина выглядела слишком независимой, чтобы полагаться на деньги любовника. Впрочем, допустимо, что ее место заняла другая, менее разборчивая подруга. Но это совсем не объясняло, почему Ринальди так окрысился на Сару, что захотел убить ее нового любовника.

Как всегда, на сложный вопрос нашелся простой ответ. Пока напарник разбирался со свежими сообщениями на телефонном автоответчике, Коста заглянул в небольшую, сплошь покрытую зеркалами туалетную комнату, где располагались унитаз, умывальная раковина с укрепленным над ней шкафчиком и душевая кабина в углу. В шкафчике он обнаружил лезвия для бритья, таблетки от головной боли и два аккуратных ряда белых пластиковых коробочек, по виду аптечных. Он прочитал названия на этикетках: масло примулы, женьшень, селен и тому подобное, всего восемь препаратов.

Коста открыл коробочку с маслом примулы. Десять желатиновых капсул покоились на мягкой белой подушке из ваты. Ник ненавидел вату, потому что она противно приставала к ногтям. Это вызывало у него не меньшее отвращение, чем у некоторых – скрежет железа по стеклу. Предосторожность при хранении дешевых пилюль показалась Косте излишней – вряд ли эластичные ампулы способны разбиться при соударении. Опрокинув контейнер, он высыпал пилюли в сухую раковину и осторожно вытащил хлопковую прокладку.

На дне коробочки лежал прозрачный пакетик с белым порошком. Коста мысленно обругал олухов-криминалистов, до него осматривавших квартиру. Он терпеть не мог доставлять людям неприятности, но в данном случае этого не избежать. Высыпав из пакетика несколько крупинок на тыльную сторону ладони, он лизнул их и почувствовал отчетливый вкус кокаина. Похоже, причины денежных затруднений синьора Ринальди удалось выяснить. Значит, тяга к наркотикам подорвала его семейный бюджет. Да и вскрытие показало наличие в его организме психотропных препаратов.

Коста снова выругался, теперь на себя самого: кроме кокаина, пока в квартире покойного профессора им не удалось найти ничего криминального.

Вернувшись в гостиную, он продемонстрировал свою находку Росси, на что тот заметил:

– И эти люди считались интеллигентными? С такими-то гнусными привычками?

– Ну, не оба же, – возразил Коста.

Просто удивительно, до чего часто в их работе всплывает эта тема. Ведь у каждого наркомана имеется семья – по крайней мере кто-то, удовлетворяющий его или ее потребности. У представителей среднего класса такие отношения, как правило, фиксировании и регулярны – как посещение врача: еженедельные утечки из семейного бюджета о многом говорят. Получается, в городе живет дилер, знакомый с семьей Ринальди, – человек, который снабжает наркотиками лишь заядлых любителей, он никогда не рискует и, вероятно, достаточно образован, чтобы оправдывать свою мерзкую деятельность какой-нибудь философской теорией.

Следующий час полицейские посвятили проверке адресов из записной книжки Мэри Ринальди. Они переговорили с парикмахером, врачами, дальними и близкими друзьями, агентами из бюро путешествий. Однако выявить наркоторговца не удалось. Затем они проделали ту же операцию с телефонами, которые нашли в компьютере профессора. Таких оказалось примерно сорок номеров, в основном деловые контакты. Но и здесь не прозвучало ни одного тревожного сигнала.

Судя по всему, Ринальди часто обращался к компьютеру. На диске имелось большое количество разнообразных эссе, заметок и писем – многие из последних адресовались банкам. Компьютер был подключен к телефонной линии. Щелкнув мышкой по ярлыку электронной почты, Коста ожидал, что машина запросит пароль на вход в программу. К его удивлению, список входящих сообщений открылся без задержки. Три послания были отправлены два дня назад. Одно – обычное рекламное объявление, другое – приглашение на научный семинар во Флориде.

Зато третье письмо чрезвычайно заинтриговало Косту. В сообщении говорилось: "С деньгами никаких проблем. Приезжай к десяти утра". Имя и адрес отправителя отсутствовали, но в самом низу экрана светился номер телефона.

Росси с досадой посмотрел на экран компьютера:

– И они прошляпили это письмо? Фальконе лопнет от злости.

Коста придвинул к себе телефон и быстро набрал высвеченный номер. Ответил женский голос:

– Кабинет кардинала Денни. Что вам угодно?

– Простите. Я ошибся номером. – Ник дал отбой.

– Ну и?.. – спросил наблюдавший за ним Росси.

– Попал в приемную кардинала Денни.

Влажные глаза пожилого полицейского округлились от удивления.

– Ты сказал, кардинал Денни?

– А тебе это имя что-то говорит?

Росси направился к выходу, обронив по дороге:

– Мне надо срочно прочистить мозги. Выпить, и прямо сейчас.

7

Коста настоял на том, что если Луке так необходимо посетить бар, то это должно быть знакомое ему место. И теперь Росси сердито разглядывал содержимое своего бокала, наполовину наполненного подозрительной жидкостью соломенного цвета. Принюхавшись, он отпил глоток, сморщился, положил на хлеб кусок сыра и жадно откусил, рассыпав вокруг крошки. Полицейские сидели на табуретках за низким столиком в кабачке, который располагался неподалеку от дома Косты в Кампо ди Фьоре. Кроме них, здесь была только женщина, прекратившая протирать пол, чтобы обслужить посетителей.

– Почему бы не завалиться в более приличное заведение? – недовольно пробурчал Росси. – Тебе ведь известна рыночная математика? Зачем платить в два раза больше за сандвич, когда за углом можно купить такой же, только в три раза больше и всего за полцены? А заодно и пива.

Коста легонько шлепнул старшего по огромному пузу. Шутливый жест, снисходительно дозволяемый Росси, говорил об определенной близости их отношений. Словно добродушный лев разрешал ребенку дернуть его за хвост.

– От пива ты еще больше растолстеешь, – сказал Коста. – И станешь портить воздух. Поверь мне как напарнику. Уж лучше тебе, дядюшка Лука, соблюдать диету. Особенно учитывая твой солидный возраст и... положение.

– Меня моя комплекция вполне устраивает, благодарю. И никакой я тебе не дядюшка, – огрызнулся Росси. – Что за причуда – поселиться в Кампо? Копы в такой дыре не живут. Вот почему мне хочется выпить в нормальной обстановке.

– И вовсе не причуда. Просто мне нравится тут жить.

– Ну да, и заодно трахать туристок, когда хватят лишку?

– Ничего подобного. Это место мне по душе, вот и все.

– Ой ли, – недоверчиво произнес Росси. – Похоже, где-то поблизости есть приличные картинки, не так ли?

– Да, в этом районе есть что посмотреть, – согласился Коста.

Толстяк бросил на него уважительный взгляд, словно говоря: "Ну, теперь ясно, какого хрена ты здесь поселился".

– Я ничего не знал о той аварии, Лука. И что там случилось. Прошу прощения.

– Видал я и похуже, – проворчал старший. – Впрочем, мы оба видели. Вчера. Такие вещи невозможно забыть. Поначалу кажется, ничего страшного, а потом... Словно цепляешься за угол. Вдруг понимаешь, какая мерзость царит кругом и всегда царила, а ты просто обманывал себя, что все обойдется.

– Кстати, тут рядом есть интересная картина. Могу показать, если хочешь.

Росси с трудом сдержал смех.

– Мне? Любоваться живописью?

– Почему бы и нет?

– Предложи кому-нибудь другому. Хотя бы уличным отморозкам.

– Стоит подумать. Ну а теперь расскажи мне об этом кардинале Денни.

Росси порывисто схватил его за руку:

– Тише, приятель, ради Христа.

Коста удивленно поднял брови. Кроме них, в баре по-прежнему была только женщина, она протирала пол в дальнем углу.

– Ты что, никогда не слышал про него? – опасливо спросил толстяк.

– А что я должен был слышать?

Росси тряхнул головой:

– Сплетни, что ходили одно время по нашему участку.

– Наверное, был слишком занят и пропустил.

– Черт подери, – проворчал толстяк полицейский. – Прямо святая невинность какая-то. Ну а насчет банка "Ломбардия" ты в курсе?

– Разумеется, – кивнул Коста. – Помнится, у них были крупные неприятности. Что-то связанное с незаконными инвестициями. Подозрение пало на руководителей банка. Тысячи вкладчиков лишились своих денег – и наши, и американские.

– Умница. А теперь слушай. За двух напарников до тебя мне довелось дежурить на машине с парнем, который практически не закрывал рта. Вероятно, даже во сне бормотал, но самое забавное... он умел и слушать. Некоторое время он был приставлен помощником к следователям, разбиравшимся с махинациями в министерстве финансов. Господи, как же он любил потрепаться о секретах, которые ему довелось узнать, и об этих политиках, которых прихватили за жабры. Ему были известны имена всех людей, исподтишка приводивших в движение хитроумный механизм. И знаешь что? У одного из них была красная кардинальская шапочка, и звали его Майкл Денни. В тот раз ему удалось спрятаться под крышей Ватикана, зато теперь, похоже, он угодил в наши сети.

– Ватикана?

– А где же еще? – Росси на несколько секунд задумался, освежая в памяти давние события. – Господи, банкиры – только видимая часть айсберга. Это была всего лишь частная операция, которую Денни тайно прокручивал за спиной официального Ватикана. – Он опустошил бокал одним глотком. – А тут внезапное банкротство. Проблемы ликвидности. В такой суматохе никто не знает наверняка, удастся ли ему выпутаться. Помнишь ту шумную историю?

– Угу. Читал в газетах.

– Ни хрена ты не читал. Слушай, Ник. Этот Денни сунул свои шаловливые ручонки в такое дело, с которым никому не стоит связываться, тем более священнику. Он размещал деньги на оффшорных счетах в местах, где никаких оффшорных фондов официально не существует. Чтобы до них заведомо никто не добрался – ни налоговая инспекция, ни финансовая разведка. После банкротства банка "Ломбардия" к святому отцу выстроилась длинная очередь желающих потолковать. В том числе из нашего ведомства, министерства юстиции, ФБР. И еще, сдается мне, из мафии. Таких промахов с отмывкой денег эти ребята не прощают даже Ватикану. Кардиналу повезло, что он успел спрятаться под крышей папской курии, воспользовавшись дипломатическим иммунитетом. – Он помолчал. – Помнишь, что говорил Фальконе? Насчет Ринальди?

Коста кивнул: несколько месяцев назад профессора вызывали в качестве эксперта как раз по данному вопросу.

– Думаешь, Денни расплатился с ним за поддержку нужного решения? – Росси быстро огляделся, проверяя, нет ли кого рядом. – А даже если и так, что из того? Фактически Денни из священника переквалифицировался в финансиста. И вряд ли мог рассчитывать на дипломатическую неприкосновенность. Поздно корчить из себя святого, когда денежки тю-тю... И огромная куча денежек. Я читал отчет по этому делу.

– А зачем он их украл? Зачем человеку с его положением понадобились такие капиталы? – не понял Коста.

– Все дело в родовых корнях. Денни из ирландско-американской семьи. В годы "сухого закона" его бостонские предки активно участвовали в контрабанде спиртного, каким-то боком они даже были связаны с кланом Кеннеди. Потом занялись политикой, финансами, и все такое прочее. Преступные наклонности, полагаю, у них в крови. Денни еще ребенком наставили на путь священнослужителя. Имя себе он составил, работая в ирландских гетто Бостона. Так сказать, пастор из народа. Особых перспектив это не сулило, и он сделал неожиданный скачок – перебрался в Европу. К тридцати годам оказался в Ватикане, а в сорок пять стал кардиналом. Ему поручили пристраивать деньги папской курии. Вначале он приобрел акции "Ай-би-эм", "Дженерал моторс" и тому подобных солидных компаний, затем решился на более рисковые операции – принялся переводить средства на счета заведомо не существующих организаций. А со временем вообще занялся отмывкой доходов из источников, о которых одному Богу известно. – Росси задумчиво обозрел дно пустого бокала. – Слушай, какого хрена я тебе все это рассказываю?

Коста пожал плечами:

– Захотел.

– Это точно, – пробормотал толстяк. – Так вот, по сведениям одного из моих людей, к началу нового тысячелетия финансовые дела "банковского дома" Денни, как и многих других банков, выглядели далеко не блестяще. Кардинал попробовал подстраховаться, сделав ставку на компании, специализирующиеся на авиационных перевозках и средствах связи, но и тут прогорел. В один ясный сентябрьский денек он включил телевизор и увидел, как два авиалайнера протаранили нью-йоркские небоскребы. После этого в делах кардинала наступил полный облом. Стань его тайные махинации известны общественности, ему грозило бы длительное тюремное заключение. Это не устраивало ни его, ни многочисленных вкладчиков, которые доверили свои сбережения – пусть не всегда трудовые – святой церкви.

– Твой человек неплохо осведомлен, – заметил Коста.

– Да, знающий был мужик. Собственно, почему "был"? Он еще есть.

– Судя по всему, у него отличная память. А чем он сейчас занимается?

– Вероятно, возится с каким-нибудь изворотливым засранцем, который не верит ни единому его слову. Я понятно излагаю?

– Несколько туманно. Ему что, удалось кого-то арестовать?

– Да. Только кого? Ведь официально банк "Ломбардия" до сих пор не объявлен банкротом, его деятельность всего лишь "приостановлена". Почти все деньги переправлялись в такие дивные места, как Лихтенштейн и Большие Каймановы острова. Попробуй разыщи их там. Следователям из финансового управления удалось отыскать мелкого клерка, который согласился кое-что рассказать. Но вскоре его нашли в собственной ванне, плавающим лицом вниз. Диагноз: разрыв сердца. Дело, в общем, обычное. Кто знает! Может, сам Денни руку приложил. Не исключено, что, войдя во вкус, он захочет избавиться и от других нежелательных свидетелей, оказывавших ему определенные услуги.

– Например, от Стефано Ринальди, он ведь отстаивал автономные права Ватикана.

– Выглядит не слишком правдоподобно, тебе не кажется? Впрочем, у Денни обширные связи. Самому ему достаточно тихо сидеть за ватиканскими стенами. Для нас он недосягаем. По крайней мере до тех пор, пока святые пастыри не пожелают избавиться от паршивой овцы. Только вряд ли мы этого дождемся.

– А почему церковь должна его терпеть? – озадаченно спросил Коста.

Росси посмотрел на него, как Фальконе, словно говоря: "Не будь же таким идиотом, парень".

– Тут дело не просто в церкви, а в Ватикане. Как я уже тебе говорил, папская область для нас все равно что Монголия. Без личной заинтересованности там никого не сдают. Возможно, Денни – что-то вроде занавески, за которой скрывается кое-кто покрупнее. А может, и нет. В любом случае нам его не достать, и он вряд ли покинет свое укрытие, понимая, что мы тут же его схватим. Кроме того, он, думаю, боится встречи с бывшими клиентами. Крутые ребята пойдут на все, чтобы вытрясти из него свои деньги.

Коста оставался непреклонен:

– Мы должны все проверить.

Толстяк помахал пальцем у него перед носом:

– Нет и нет! Забыл слова Фальконе? Даже не заикайся, больше мы туда не пойдем. Усек?

– Ты ведь сказал, что это только сплетни. Кстати, я знаю тут еще одно место.

– А как насчет живописи? – попытался Росси сменить тему.

– Все-таки хочешь посмотреть?

– Мой стакан пуст. И ты начинаешь меня пугать. Кроме того, по твоему мнению, на это стоит взглянуть.

Выйдя из бара и перейдя оживленную улицу, они углубились в густую сеть переулков, раскинувшуюся между Пантеоном и площадью Навона. Росси послушно следовал за молодым напарником.

– Это кому же пришло в голову размещать шедевр в такой дыре? – поинтересовался Росси, когда они вошли под сумрачные своды небольшой часовни. – Даже в Неаполе я видел церквушки получше.

– Это храм Святого Людовика Французского. Здесь хранятся два шедевра Караваджо. Он написал их именно для этой церкви.

– Очень любопытно, – сказал Росси без всякого энтузиазма.

Коста бросил несколько монет в щель ящика рядом с выключателем. Под потолком и на стенах вспыхнули электрические огни. Росси, поморгав от неожиданности, увидел огромное полотно: группа людей пересчитывает монеты, лежащие на столе. Трое человек, обернувшись, смотрят на две фигуры, стоящие справа от них. Сзади вошедшую пару освещает поток яркого света.

– Здесь изображены сборщики налогов, – пояснил Коста. – Картина называется "Призвание святого Матвея". Матвей – он сидит в центре – спрашивает, тыча себя в грудь пальцем: "Я?"

– А кто эти двое справа?

– Иисус и Петр, символизирующий церковь. Протянув руку, Иисус говорит Матвею, что тот избран апостолом.

– И как это связано с аварией, о которой я тебе говорил? Ведь ты недаром меня привел сюда?

Коста кивнул: толстяк быстро соображал.

– Глянь на костюмы. На сидящих за столом обычная одежда того периода, когда создавалась картина. А Иисус и Петр облачены в типично библейские одеяния. Караваджо исказил исторический эпизод, но существенно углубил идею. Он изобразил момент божественного откровения, когда Матвей неожиданно понимает: жизнь – это не только материальные блага.

– Ты все больше напоминаешь мне проповедника, – проворчал Росси.

– Прошу прощения.

– Ну а в чем тут конкретный смысл для меня?

– А в том, что надо шире смотреть на вещи. Бывают разные ситуации, но в любой нужно помнить, для чего стоит жить. То есть не просто так изо дня в день трудиться и радоваться, что все в порядке.

– Что ж, в этом есть определенный резон.

– Вот именно, – подхватил Коста. – Только надо разглядеть то, что подскажет тебе верный путь. Может, для этого судьба и столкнула нас с тобой.

Росси глубоко вздохнул. Похоже, до него дошло.

– Ты ведь католик? Эта картина как раз о таких, как ты, старина, согласен? – спросил Коста.

– Нет. Вовсе нет. Мне просто нравится искать и находить во всем конкретный смысл. Своего рода хобби.

Пара зашедших в церковь туристов зажгла лампочки у соседней картины того же Караваджо. Росси оценил про себя и выразительную игру красок, и динамику сюжета. Над стариком, лежащим на полу, занес меч убийца с безумным лицом. Картина вызывала у зрителя глубокое чувство тревоги.

– "Мученическая смерть святого Матфея", – тихо прокомментировал Коста. – История из другого времени.

– Никогда не понимал, почему в религии, основу которой составляют жизнь и мир, так много убийств, – пробубнил Росси. – Ты можешь ответить? Или для этого тебе сначала надо стать католиком?

– Думаю, это связано с мученичеством. Люди приносят себя в жертву во имя чего-то более высокого, чем обычное человеческое существование. Скажем, во имя матери-церкви. А для моего отца это были серп и молот.

– Звучит глуповато, – процедил Росси, вытерев губы тыльной стороной ладони.

Коста сообразил, что старшему хочется пива. Он вывел толстяка на улицу и показал ему ближайшую пивную. Росси взглянул на него влажными подобревшими глазами:

– Если хочешь узнать о деле кардинала побольше, у меня есть предложение.

– В самом деле?

– Угу. Сегодня вечером мы договорились с Бешеной Терезой поужинать. Можешь присоединиться. Услышишь немало интересного.

– Разве Бешеная Тереза назначила свидание нам двоим?

Росси состроил невинные глазки:

– Свидание?

– Да я почти не знаком с ней, – сообщил Коста.

– Да брось ты, это же Бешеная Тереза. Ее всякий знает.

– Я же сказал, мы почти не знакомы.

Росси принял обиженный вид:

– Конечно, это не лучший способ для налаживания отношений. Но ведь я для тебя стараюсь, малыш. Все, что в моих силах. Кроме того, это весьма подходящий вариант. Она любит потрепаться. И вообще не собираюсь я ужинать наедине с Терезой.

Коста не поверил своим ушам.

– Господи, а какого черта я туда попрусь?

– Ну, ты ей нравишься. И не спрашивай меня почему. Смотри на эту встречу как на жест вежливости. Так сказать, укрепление связей между отделами полиции, вот и все.

– Великолепно придумал.

– Значит, договорились?

– Как сказать, – лукаво произнес Коста.

А вдруг Тереза вне службы совсем другая женщина?

8

Сара Фарнезе обитала в небольшом и уютном районе Борго, зажатом между руслом Тибра и стенами Ватикана. Жилой массив относился к Риму и принадлежал муниципалитету. Тем не менее нельзя было не учитывать близкое соседство папских владений на вершине холма. Дом стоял на улочке Виколо делле Паллине, спрятавшейся между виа ди Корридори и Борго Пио. Укрепленный узкий проход Иль Пасетте, соединявший Ватикан с бывшим папским замком Кастель Сант-Анджело, был застроен старинными зданиями преимущественно коричневато-желтого цвета. Когда по следам давно умерших понтификов шли экскурсанты, до Сары доносились слабые, словно из глубокого подземелья, звуки голосов. Всего в нескольких минутах ходьбы от дома располагалась площадь Святого Петра с толпами туристов и постоянной торговой суетой. Но по ее любимым узким переулкам внутри квартала праздный народ, как правило, передвигался не спеша и с благоговением. Модернизация практически не затронула этот уголок Средневековья, он сохранил свое скромное, но выразительное обличье. Дома здесь, как правило, переходили от поколения к поколению. Сара являлась исключением.

Эту квартиру на втором этаже она, двадцатитрехлетняя, купила за очень приличные деньги четыре года назад, поступив на преподавательскую работу в Римский университет. С тех пор она изменилась и внешне, и внутренне – причем внешне больше, чем хотелось бы. Учеба в колледже – сначала в Америке, потом в Лондоне – стала далеким воспоминанием. А уж детские годы – скитания по европейским интернатам, которые закончились средней школой в холодном швейцарском городке Монтре, – вообще виделись, как в густом тумане. В памяти застрял только школьный пароходик, скользящий по необъятному Женевскому озеру. Она тогда завороженно смотрела на зеркальную гладь из дальнего угла палубы, куда забивалась, спасаясь от назойливого внимания классной руководительницы, считавшей ее нелюдимой и чудаковатой. Сара часами просиживала на палубе, не отрывая распахнутых глаз от резной короны, украшавшей восточный берег и четко отражавшейся в светлой воде. Ей казалось, что с горных вершин на нее молча взирает Господь – всемогущий и вездесущий наблюдатель, отрешенный от мирской суеты.

Все наиболее яркие воспоминания Сары Фарнезе были связаны с физическими или географическими объектами. Зеленые лужайки и холмы Гарварда. Прямоугольные университетские кварталы Оксфорда. Извилистые улочки неподалеку от Голубой мечети в Стамбуле. Бродя по этим улочкам, она воображала себя современницей императора Константина и свидетельницей эпохи раннего христианства, которое выбрала предметом своих научных исследований – или оно ее выбрало, трудно сказать наверняка – и к которому испытывала непреодолимую страсть.

Что касается людей, то их в памяти Сары Фарнезе задержалось немного. Например, воспитательница детского сада при парижском монастыре сестра Аннетт. Сара часто мысленно возвращалась в солнечное июньское утро двадцать два года назад. И теперь, находясь в своей уютной римской квартире, она легко воскресила в памяти усталое озабоченное лицо монахини в накрахмаленном снежно-белом платке.

В то утро сестра Аннетт отвела Сару в крошечную комнату. Солнечный свет проникал туда через узкое витражное окошко, изображавшее Христа с барашком на руках, и разбивался на яркие разноцветные лучи. С улицы долетал протяжный перезвон колоколов церкви Святого Евстахия, смешанный с веселыми звуками оркестра из соседнего торгового комплекса. Воздух отдавал пылью, но, как и все в монастыре, комнатка была чисто прибрана. Они сели на жесткие деревянные стулья и положили ладони на старый потрепанный том Библии.

Саре всегда казалось, что сестра Аннетт выглядит намного старше своих лет. Порой она представляла лицо монахини без морщин и без напряженного – будто от сильной внутренней боли – выражения. Вот бы вместо белого платка и темного облачения одеть ее в нормальное, человеческое платье, которое Сара видела на женщинах на улице. Тогда единственное, что роднило бы выдуманный образ с реальным, состояло в ярких голубых глазах, а они в тот далекий парижский день смотрели на Сару столь страстно, что испуганной девочке хотелось спрятаться под стол.

Воспоминания обычно касаются не каких-то деталей, а общего впечатления. Усвоив это правило еще в детстве, Сара никогда не пыталась восстановить давние разговоры дословно. В данном случае все ее ощущения безошибочно сосредоточились на пронзительном взгляде воспитательницы.

Они беседовали о божественных чудесах. Никому из живших на земле людей – даже самым выдающимся – не удавалось до конца понять Божью волю и провидение. Ни сестре Аннетт, ни мудрому проповеднику с иностранным акцентом, который время от времени посещал их монастырь, чтобы растолковать слова Священного Писания, а перед уходом ласково прикасался к голове каждого ребенка.

Даже папа римский не мог до конца разобраться во всех замыслах и деяниях Господних. Слова сестры Аннетт очень удивили маленькую Сару, она привыкла считать, что глава церкви является неотъемлемой частью Царства Небесного.

Да, Бог бывает суров. И случается, люди не понимают, чего хочет Всевышний. Тогда невинные страдают больше, чем грешники. Боль испытывают те, кто ее совсем не заслужил, и весь мир заполняет вселенская печаль, от которой никуда не деться. Законно было бы спросить, почему Господь допускает подобное. Именно такие вопросы нашептывает человеку Сатана в моменты слабости и упадка сил. Человеческую душу спасает от дьявольских козней бесконечное, хотя и непостижимое милосердие Господне. Мы сами строим свои темницы. Мы сами – не Вседержитель – торим себе дорогу в ад. Он возлюбил нас в страданиях наших и в конце концов воздаст нам по доброте своей. Если только мы покорно последуем за ним. Только так мы отыщем путь на небеса.

"Жизнь, – говорила сестра Аннетт, – это настоящий Божий дар. Как любой подарок, его можно взять назад. И если такое происходит, не надо сетовать на судьбу. Нужно лишь благодарить Бога за то, что он по своей милости сделал тебе столь бесценный подарок. Безмерно любить его, обретая в этой любви истинное утешение".

Сара заглянула в проницательные голубые глаза воспитательницы, пытаясь понять ее слова. Она обожала эту женщину. В школьные годы сестра Аннетт фактически заменяла ей родителей. Отец с матерью наведывались крайне редко и ненадолго. Ей лишь запомнились их высокие строгие фигуры. Родители Сары были очень занятыми людьми, и она радовалась уже тому, что они вообще ее навещали. Во время визитов они целовали ее в щеку и привозили кучу подарков и заодно давали обещания. Сестра Аннетт считала подобные отношения вполне нормальными, а Саре было хорошо известно, что она никогда не лгала. Поэтому она не испытывала особой привязанности к родителям. Они жили в таком мире, где пятилетняя девочка, не отличавшаяся разговорчивостью и проводившая почти все время в тайных мечтах, вряд ли была бы счастлива. Получалось, в интернате они оставили дочь для ее же блага, за что та должна быть им признательна.

– Господь трудится не покладая рук, хотя нам не всегда дано понять его замыслы, – сказала монахиня и замолчала, словно не решаясь продолжить.

Девочке показалось, что воспитательница не вполне здорова – может, простуда или грипп. Сара плотнее прижала ладошку к бледной руке, лежавшей на Библии. Она просто не представляла жизнь без этой чудесной женщины.

– Сара, – наконец промолвила монахиня, – Господь забрал твою маму и твоего папу к себе. Это случилось вчера. В Америке. Дорожная авария. – Она сморщилась, будто горло перехватила резкая боль. – Теперь они рядом с Богом, на небесах. И ты когда-нибудь там окажешься, если будешь такой же хорошей девочкой, как сейчас. Господь любит тебя, Сара. Мы все тебя любим. И будем любить вечно. И все мы рано или поздно воссоединимся. Твои родители и мы.

Сестра Аннетт снова замолчала. Глаза у нее блестели от сдерживаемых слез.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказала она, неожиданно перейдя на деловой тон. – Если хочешь, оставайся здесь навсегда, мы присмотрим за тобой. Если нет, можешь покинуть монастырь. Выбор за тобой. У тебя достаточно средств для безбедного существования.

Монахиня крепко обняла девочку. Сара отчетливо запомнила ее запах – сухой аромат смерти. Меньше чем через год Всевышний забрал на небеса и сестру Аннетт. Свое место в длинной процессии к его вратам она заняла с тихой, исполненной надежды улыбкой.

– Погрусти, – закончила воспитательница. – Но недолго. Ты должна быть счастливой и мудрой. И благодарной. Тебе есть кого и за что благодарить.

– Я буду такой, как ты сказала, – прошептала девочка и подумала: хватит ли ей сил выполнить обещание?

Монахиня улыбнулась:

– Я знаю, моя маленькая Сара. У тебя все сложится хорошо. В один прекрасный день ты получишь вознаграждение. Когда-нибудь ты испытаешь самое сильное наслаждение в жизни.

Последние слова прочно врезались в память Сары, она безоговорочно верила сестре Аннетт. А у той, пока она говорила, по щекам медленно, но неудержимо катились крупные слезы. Она очень напоминала Деву Марию в монастырской часовне – только у святой слезы были не жидкие, а перламутровые.

Очнувшись от воспоминаний и взглянув на часы, Сара Фарнезе удивилась захватывающей притягательности образов детства. Подчас они перекрывали реальные события, заметно влияя на принятие решений и выбор плана действий. Что бы на ее месте сделала сестра Аннетт? Сара знала ответ, поэтому и боялась задумываться над ним.

На часах было 14.27, за окнами вовсю суетились газетчики. Их гам болезненно раздражал ее. Сара сняла трубку и положила рядом с телефоном. Она чувствовала упорное ожидание журналистов за дверью.

Надев солнечные очки, она осторожно приблизилась к окну. На узкой полоске тротуара у подъезда стояли непрерывно щелкающие и вспыхивающие фотокамеры. Больше всех мельтешили телевизионщики, мечтавшие первыми запечатлеть самую популярную на сегодня женщину. Ту женщину, которую все средства информации уже расписали как черного демона, повинного в том, что бывший любовник убил своего преемника, а заодно и жену – причем самым зверским образом.

Случайные прохожие останавливались, удивленные необычным столпотворением вблизи папских владений. Интересно, а они смогли бы ее простить? Или хотя бы понять? Вряд ли, подумалось ей. Учитывая ажиотаж, раздутый щелкоперами, любопытства обывателей не избежать.

В 14.29 Сара Фарнезе, пройдя в спальню, включила специальное телефонное устройство, установленное в тумбочке рядом с кроватью. Оно позволяло в заранее оговоренное время тайно связаться с нужным человеком. Ровно в 14.30 раздался звонок.

Сара Фарнезе с благодарностью слушала знакомый голос, полный дружеского тепла и поддержки; он убеждал, что все будет в порядке, надо лишь соблюдать спокойствие и хранить молчание, особенно при общении с полицией.

Сара всплакнула – слезы уже было просто невозможно сдержать. Потом пожаловалась на репортерскую сволочь, жадно топтавшуюся у дверей в охоте за ее скальпом.

– Не бойся, скоро я тебе сделаю подарок, – попытался он ее утешить.

Поговорив по мобильнику не более четырех минут, Сара почувствовала себя готовой к борьбе с миром – тем самым, о котором ей весьма упрощенно рассказывала сестра Аннетт.

Около 15.00 она осторожно подошла к окну. По Борго Пио катили две поливально-уборочные машины, они появились за день до положенного времени: проезжая часть лишь слегка запылилась, и особого мусора не было, потому что большинство горожан бежало от жестокой августовской жары. Механические дворники свернули на Виколо делле Паллине, где ранее их никогда не встречали, и направились прямо на толпу под окнами ее квартиры. Журналистская братия с руганью подхватила камеры и прыснула в разные стороны.

Сара злорадно наблюдала из-за приоткрытых штор за бегством врагов. Да, с его стороны это был весьма щедрый подарок и, главное, вовремя. Но увы, назойливые приставалы рано или поздно вернутся на прежнее место.

И действительно, толпа под окнами вскоре почти восстановила свои ряды. Неожиданно от нее отделились две фигуры – высокий толстяк и молодой стройный человек ростом пониже. Узнав вчерашних полицейских, Сара принялась быстро приводить мысли в порядок.

9

Сидя на сухом склоне Эсквилинского холма, недалеко от виа Меценате, Джей Галло нехотя доедал купленный в ближайшей пиццерии кальцоне – кабачки цукини и соленые авокадо, завернутые в моцареллу. Продолжавшиеся четвертый день съемки археологических раскопок снова остановились. Любопытно, когда продюсер в Нью-Йорке прочитает финансовый отчет и прикроет финансирование их идиотского проекта, а заодно и выдачу суточных? Самому Галло эта работенка уже порядком надоела. Куда больше можно заработать на туристах, таскаясь с ними по городу и рассказывая скабрезные анекдоты из римской истории. Он вообще ненавидел телевизионщиков за непомерные, как дирижабль, амбиции. Но больше всего Джей Галло не любил их за бесчестность. В свое время, пока выпивка и наркотики не сбили его с прямого пути, Галло был перспективным молодым ученым в Гарварде, темой его исследований являлся античный Рим. Теперь он превратился в вечно голодного переводчика и гида. Постоянное наблюдение за этой пародией на археологические раскопки – когда с озабоченным видом обсуждают принадлежность любого камушка к храму Аврелия или Золотому дворцу Нерона и благоговейно вздыхают над каждым керамическим черепком и ржавым гвоздиком, заведомо не связанными с античной эпохой, – вызывало у него отвращение. Джею Галло вполне хватало знаний и опыта, чтобы понять: "эксперты" по материальным соображениям напускают псевдонаучный туман.

Наиболее ярко шоуменов от археологии представлял некий Сципио Кампион – уже одно это имя вызывало у Джея зубовный скрежет. Второразрядный профессор из Оксфорда – с крошечным подбородком и произношением, от которого уши вяли, – держался с таким академическим апломбом, что американские зрители просто падали от восторга. Если верить телевизионной передаче, то всего за сезон Кампион обнаружил военный лагерь, где армия Спартака скрывалась от Помпея, раскопал дворец в Гластонбери, расписанный фресками (он тут же отнес их к эпохе правления Авалона), и отыскал гробницу в окрестностях Александрии (а внутри – только подумать! – обезглавленный скелет Цезариона, легендарного сына Юлия Цезаря и царицы Клеопатры). Все его открытия выглядели крайне недостоверно и были абсолютно бездоказательны. И сейчас Джей с отвращением смотрел, как Кампион важно расхаживает перед телекамерой. Круглый бездарь. Если бы Джею Галло представился подобный шанс, он сделал бы все гораздо лучше. Но эта сучка, руководительница съемочной группы, рассмеялась ему в лицо, едва он предложил свои услуги.

Прикончив кальцоне, он прислушался к дурацкому спору между Кампионом, режиссером и оператором по поводу того, как должен падать свет на лик выдающегося археолога.

– Кретины, – с раздражением пробормотал Джей Галло.

Настроение испортилось окончательно. Дела были как сажа бела. Приходилось работать мальчиком на побегушках развозя коробки и пакеты черт знает с чем по адресам, куда второй раз по доброй воле ни за что не поедешь. Но торчать во вшивой телевизионной программе было все-таки лучше, чем париться в тюряге.

В кармане рубашки зазвонил мобильник. Джей нехотя вытащил его потной рукой, нажал кнопку и отошел подальше от спорщиков, чтобы кто-нибудь не выговорил ему за личные разговоры в рабочее время.

– Синьор Галло? Меня зовут Дельгадо. Я работаю в туристической компании в Борго. Вы вряд ли о нас слышали. У меня большая проблема. Вы сейчас заняты?

– Очень. – Джей всегда пользовался этой ритуальной фразой в разговоре с шустрыми клиентами, чтобы поставить на место и принудить по достоинству оценить его услуги, прежде всего в денежном выражении.

– Хм-м. Прошу прощения. Тогда в другой раз.

– Я не сказал, что не могу, – огрызнулся Галло. – Просто занят.

– Нам срочно нужен человек. Ко мне обратились из одного агентства. Прибыла группа важных персон, желающих посетить Остиго[1], и всего за час надо отыскать для них переводчика.

– И о чем трепаться?

– Что-что?

– Я спрашиваю, на какую тему экскурсия? О чем мне им говорить?

– О последних археологических находках периода Римской империи. Краткая история порта. Особых подробностей не требуется.

Впервые за целый день Галло улыбнулся:

– Понял. А подробностей я могу навалить сколько пожелаете. Именно этим я занимался в Гарвардском университете.

Мужчина на другом конце провода слегка заколебался:

– Да, я слышал. Так вы свободны?

Галло хорошо чувствовал момент, когда наступала пора подсекать рыбку:

– Буду с вами откровенен. Как раз сейчас у меня важное деловое мероприятие. И если придется от него оторваться, появятся неизбежные убытки. Короче, шестьсот долларов в день.

– Это очень солидная сумма, – неуверенно протянул турагент.

Галло решил стоять на своем. Оставался лишь один съемочный день, а ему заплатили вперед. И хотя в целом он не любил обманывать людей, но в данном случае сделал бы это с удовольствием.

– Или соглашайтесь, или будьте здоровы.

– А нельзя перезвонить вам минут через тридцать? Вы где будете?

– Найдете меня в остерии "Капри". Это на Лабикана, что рядом с Колизеем.

– Вы там пьете кофе?

– Вот именно, кофе, – ответил он, ухмыльнувшись. И какое парню дело, что он предпочитает пить?

– Там и встретимся. – Собеседник положил трубку. Галло даже не успел выяснить его приметы.

Он снова подошел к операторам-телевизионщикам. Те возобновили съемку. Перед камерами Кампион с важным видом держал в руках какой-то осколок, разглагольствуя о том, что это, возможно, кубок, принадлежавший Нерону.

Галло направился прямо к профессору и решительно отобрал коричневый кусок неглазированной керамики.

– Позвольте опровергнуть фантастические домыслы моего коллеги всего лишь одним реальным фактом, – спокойно произнес Галло, улыбаясь прямо в камеру. – Нерон действительно жил здесь за три года до того, как погиб от руки раба, который опередил римлян, желавших растерзать императора на куски. Но императоры никогда не пользовались такой убогой посудой. У них были великолепно изукрашенные тарелки и бокалы, они ели на золоте и серебре. А такой мерзости никогда не нашлось бы места в императорском дворце. Даже рабу было бы зазорно прикасаться к ней. Ты, дружище, раскопал всего лишь гончарную мастерскую при императорском дворце. Поэтому кончай дурачить добрых людей.

Джей Галло почувствовал полное удовлетворение. Может до встречи с агентом он успеет перехватить и кружечку пивка. Это ему явно не повредит.

Режиссер, невысокая женщина с потемневшим от злобы лицом, ткнув в него толстым пальцем, громко прошипела:

– Вы, мистер, уволены.

– Благословенный денек, – хохотнул Галло и устремился вниз по склону холма, насвистывая от радости.

Теперь у него образовалось окно для двух кружек пива. Лицо у Галло расплылось в блаженной улыбке. Он всегда сумеет найти работу. Все вокруг его любят.

У остерии его поджидал длинный черный "мерседес". Галло удивился ватиканским номерным знакам и влез в машину.

10

Возле входных дверей роились облитые поливалками журналисты – обозленные, решительные и в чем-то забавные.

Лука Росси окинул их сердитым взглядом:

– Не могу поверить, что опустился до такого.

– Мы выполняем задание. Припоминаешь? – спросил Коста.

– Мое задание состоит в том, чтобы прибыть сюда. Я и прибыл. А ты ступай и потолкуй с этой бабой. Она даже взгляда моего не выносит. Может, к тебе будет подобрее.

– Ты что, опять хочешь выпить?

– Ха-ха. Кажется, тут вертится знакомый мне писака. В прошлом он бывал мне полезен. Надо с ним поговорить. Иногда репортерам известны такие подробности, которые нам и не снились. Лады?

Коста пожал плечами. Он не был уверен, что Росси до конца с ним откровенен. При обыске в квартире Ринальди старший выглядел озабоченным, даже расстроенным, а ведь не сказал ничего особенного.

– Иди, если хочешь.

– Потом вернусь в контору. За меня не беспокойся. Поговорим за ужином.

Коста всей душой желал избежать намеченного мероприятия:

– Она от тебя тащится, дядя Лука. Другого мнения быть просто не может. Я вам буду только мешать.

Похоже, толстяк обиделся, сочтя, что Коста намекает на внешность Бешеной Терезы. Между тем многие мужики в ее возрасте выглядели куда хуже.

– Я просто не хочу привлекать к себе ее внимание. Я молод, строен, симпатичен и все такое прочее.

Росси широкой ладонью шутливо потрепал напарника по щеке, впрочем, не слишком нежно:

– Запоминай. Тестаккио. Улица Калигулы, тринадцать. Ресторан Альберони. Восемь вечера. Не опаздывай. Я плачу.

– Годится.

Росси врезался в толпу, на ходу обменявшись взглядами с одним из журналистов, который Косте показался знакомым. Вскоре оба исчезли за углом. Может, у них и впрямь было о чем потолковать. Хотя вряд ли истинная причина ухода Луки заключалась именно в этом. Фальконе говорил о необходимости отыскать самое простое объяснение. Так вот, толстяк просто не хотел видеть Сару Фарнезе.

Но, попав в ее квартиру, Ник усомнился в правильности своего предположения. На Саре были темно-красная хлопковая рубашка и джинсы модной линялой голубизны. На сей раз волосы она убрала в пучок. Умные, широко распахнутые зеленые глаза слегка искрились, что поразило Ника. Она передвигалась по комнате легко, с выверенной грацией, словно заранее все обдумала и контролировала ситуацию.

Квартира была отделана и обставлена с большим вкусом, который отвечал представлениям Ника о зажиточном среднем классе: стильная деревянная мебель, полированный обеденный стол в центре и огромное количество картин на стенах – пейзажи, средневековые портреты и даже несколько абстракций, которые тонко сочетались с ними. Стены, словно в пятизвездочной гостинице, были оклеены плотными бумажными обоями с объемным рисунком. И конечно, книги – десятки полок, забитых разноцветными томами в твердых обложках или кожаных переплетах. Телевизора Ник не приметил, но углядел очень дорогой музыкальный центр и рядом с ним большой стеллаж компакт-дисков с классическими произведениями. Пока увиденное не слишком вязалось с его представлением о Саре Фарнезе. Джинсы из бутика, да и весь завораживающий облик этой женщины с таинственно-лучистым взглядом плохо сочетались с обстановкой, которая больше пристала богатой старой деве.

Он кивнул на окна, под которыми галдела невидимая толпа:

– Существуют специальные законы о защите личности от беспокойства. Если хотите, вызову наряд муниципальной полиции.

Она присела в изящное кресло с высокой спинкой, на вид не слишком удобное.

– Рано или поздно они разойдутся, верно? Я так и не поняла, чего они хотят.

Он-то знал – им нужна ее фотография. Чтобы это привлекательное лицо украсило первые страницы их изданий – дескать, вот та самая дамочка, из-за которой поехала крыша у почтенного профессора.

Он осторожно опустился на мягкий диван, чувствуя себя довольно неловко в изысканной обстановке.

– Они хотят получить вашу фотографию. Вот и все.

– Ну, тогда им долго придется ждать. Я договорилась, чтобы мне доставили продукты из магазина прямо сюда, их принесет консьерж. А в университет я не пойду, пока эта ерунда не прекратится. Если охота, могут разбить здесь лагерь хоть на неделю. Ничего они не получат.

"Легко сказать, – подумал он. – Она еще не знает, как быстро человек теряет самообладание от назойливого внимания и насколько журналистская братия изобретательна".

– Вы так и не сказали мне, как вас зовут.

– Коста. Ник Коста.

– Что вам угодно, синьор Коста?

Он вытащил из кармана блокнот:

– Несколько вопросов. Если не возражаете, разумеется. Основные данные и некоторые личные подробности.

– Прекрасно.

Базовую информацию о себе Сара Фарнезе изложила за пять минут. Оказывается, они ровесники (он думал, сна немного моложе). У нее двойное гражданство – Италии и Великобритании – благодаря национальности покойных родителей. Работает она в университете в должности профессора средней категории. Ее интимная связь с Ринальди закончилась несколько месяцев назад. Насколько она помнит, в его присутствии она никогда не упоминала о скором приезде в Рим Хью Фэрчайлда, хотя это и не исключено. О проблемах Стефано Ринальди с деньгами и наркотиками понятия не имеет и, похоже, не врет.

Она по памяти процитировала источник зловещего высказывания по поводу крови мучеников и выразила недоумение, каким образом оно связано со случившимся. Коста зачитал ей полный вариант дурацкого стихотворения о Сан-Айвсе.

– Так это загадка? – удивилась она.

– Наверное, для решения вам понадобится калькулятор.

– Это еще зачем? Ответ и так очевиден: в Сан-Айвс идет лишь один человек, тот, что сочинил загадку. Остальные идут в противоположном направлении.

Ему стало ясно, почему Росси в ее присутствии теряется. Она слишком умна, слишком рассудительна, слишком хладнокровна. Любой, наверное, рядом с ней чувствует себя маленьким и глупеньким, причем без всяких усилий с ее стороны унизить, оскорбить. Она помимо своей воли отталкивает людей. Над ней словно витает облако одиночества, особенно заметное в этой стерильной, изощренно украшенной квартире, которую и жилищем-то трудно назвать.

– Профессор Ринальди знал кого-нибудь из Ватикана?

– Там у него был практически тот же круг знакомых, что и у всех нас. В основном академические связи. Прежде всего чиновники, контролирующие доступ в библиотеку.

– Но чтобы попасть туда, нужен специальный пропуск, не так ли? Ведь только в этом случае вас пропустят как частное лицо и вам не придется стоять в очереди с туристами?

Она открыла дорогую кожаную сумку голубого цвета, лежавшую на соседнем стуле и выглядевшую, как и все в этой комнате, слишком солидно для молодой женщины. Порывшись в ней, Сара Фарнезе достала ламинированную карточку, на которой были ее имя и фотография.

– Разумеется. В их библиотеке огромное количество уникальных источников периода раннего христианства. Поэтому я и переехала в Рим.

Коста пригляделся к пропуску.

– Но этот документ дает доступ на всю территорию Ватикана, а не только в библиотеку.

– Иногда, – ответила она после небольшой паузы, – бывает нужно ознакомиться с объектами, расположенными в разных местах.

У него не было ни одного знакомого, не считая ватиканских служащих, с подобным пропуском.

– И у Стефано была такая карточка?

– Не думаю. Ему каждый раз приходилось стоять в очереди. Может, из-за этого и случился такой переполох, когда он вчера ворвался в читальню. Будь у него пропуск, никаких проблем не возникло бы.

"Тут что-то не так, – подумал Коста. – Она работает в университете каких-то три года и уже обладает столь ценным документом, а Ринальди, проведший на том же факультете более двадцати лет, каждый раз, чтобы посетить Ватикан, вынужден томиться в толпе туристов".

– А почему он не оформил такой пропуск? Ведь это очень удобно.

– Сама не знаю, прошу прощения. Мы работали на одном факультете, но на разных курсах. Может, просто ему было не очень нужно. Многие материалы в наши дни можно получить через компьютер – по Интернету или электронной почтой. Лично я предпочитаю иметь дело с первоисточниками – им как-то больше доверяешь, а он...

– Почему же он считал по-другому?

– Я уже сказала вам, – произнесла она с легким раздражением, – не знаю. У меня был слишком короткий роман с этим человеком, я не успела изучить его досконально.

А вот покойный Стефано Ринальди, похоже, успел, если решился совершить на ее глазах фактическое самоубийство, чтобы принудить к определенным действиям. Каким? Может, он хотел обменять смерть жены на смерть нового любовника Сары?

– Синьорина Фарнезе, вчера вы упоминали, что Стефано Ринальди говорил с вами двумя разными голосами.

Судя по ее задумчивому лицу, она уже почти забыла о своих словах.

– Да, именно так. Цитируя Тертуллиана, он говорил очень четко и размеренно – чтобы слышали все присутствующие. И намеренно громко. – Тут она снова задумалась, словно восстанавливала в памяти картину происшествия. – А вот о Мэри он говорил намного тише. По сути, это уже была простая беседа.

Коста попытался сообразить, что бы это могло означать.

– А в читальне, кроме вас двоих, был еще кто-нибудь? Не считая охранника, застрелившего профессора?

– Да, какие-то абсолютно посторонние люди.

– Но если он намеренно говорил громко, а затем резко понизил топ, то этому должна быть какая-то причина. Например, за ним следил человек, которому предназначалась первая часть речи, но который не должен был слышать вторую. Пожалуйста, подумайте хорошенько – такое принципиально возможно?

Она нахмурилась:

– Прошу извинить меня. Главное, что я запомнила – как он туда ворвался и как дважды процитировал Тертуллиана...

Ник Коста подумал об огромных суммах, которые Ватикан тратит на систему охраны, и почувствовал непреодолимое желание снова побывать в читальне.

– Понимаю. Прошу прощения. Наверное, мои вопросы вам кажутся глупыми.

– Вовсе нет. Они кажутся мне очень разумными. И в подобных обстоятельствах вполне уместными. Мне искренно хочется помочь вам, но – увы.

Росси был все-таки прав. Рядом с ней и Ник испытывал неловкость. Сара Фарнезе была одновременно самоуверенна и застенчива. Чем больше на нее давили, тем сильнее она замыкалась в себе.

Сунув блокнот в карман, он встал, чтобы попрощаться.

– А как насчет кофе, синьор Коста?

– Спасибо, – ответил он, улыбнувшись. – Но мне надо идти.

– Может, в другой раз?

– Надеюсь, к завтрашнему дню мы все это разгребем. И новой беседы не понадобится.

Он еще раз кивнул на зашторенные окна и протянул ей свою визитную карточку, дописав на обороте номера домашнего и мобильного телефонов.

– Помните, что я говорил о праве личности на защиту от постороннего вмешательства. Звоните в любое время, и я свяжусь, с кем нужно.

Она заглянула в карточку и положила в сумку:

– Благодарю. Буду иметь в виду.

– Вот и отлично. Да, вот еще что... – Это был старый полицейский трюк, но нередко он срабатывал, и довольно неплохо. – Чуть не забыл. Вы, случайно, не знакомы с кардиналом Денни из Ватикана?

Она отрицательно покачала головой и осветилась такой широкой улыбкой, о возможности которой Коста до этого момента и не подозревал:

– Извините. Никогда не слышала этого имени.

– Ничего страшного.

Сара Фарнезе осторожно отодвинула штору.

– Вы уверены, что вам не хочется ненадолго выйти из дома? – поинтересовался Коста. – Хотя бы прогуляться. Ведь не будете же вы здесь торчать всю жизнь.

Сразу помрачнев, она ответила:

– Прямо сейчас я не могу на это отважиться.

Бросив на нее быстрый взгляд, он предложил:

– А что, если...

11

Десять минут спустя дверь жилого дома на Виколо делле Паллине распахнулась, и толпа ахнула от неожиданности. Из подъезда выскочила фигура в длинном плаще с высоко поднятым воротником. Лицо закрывали очки с огромными темными стеклами, голова была плотно замотана платком. Фигура рванула прочь от леса направленных в ее сторону микрофонов и, не произнеся ни слова, быстро зашагала по улице. Но далеко уйти ей не удалось. Засверкали вспышки фотокамер. Опомнившиеся репортеры окружили свою жертву и принялись яростно орудовать коленями и локтями, чтобы занять позицию повыгоднее. Журналист какого-то бульварного журнала охнул и согнулся пополам, получив болезненный удар под ребра. Другой, которого попытались оттеснить назад, громко заорал и грязно выругался. Некий верзила набросился с кулаками на телеоператора, пробивавшегося с камерой к центру событий. Стройная фигура в плаще и темных очках молча продиралась сквозь шевелящуюся возбужденную массу. Наконец она преодолела последний барьер в виде частокола человеческих тел и выбралась на свободное пространство. Шум толпы немного стих – такого поворота репортеры не ожидали. Как правило, жертва преследования сдавалась. Позволяла себя фотографировать, произносила несколько слов. На их памяти еще никогда корреспондентская братия не терпела столь явного и сокрушительного поражения.

Воспользовавшись их временной растерянностью, фигура в плаще перешла на бег. Руки работали слаженно, как рычаги механического насоса, а ноги мощно отталкивались от мостовой. На глазах у ошарашенных репортеров личность, встречи с которой они добивались чуть не полдня, неуклонно удалялась вниз по Иль Пасетте в сторону оживленных туристских маршрутов, чтобы бесследно исчезнуть. Журналистам не осталось ничего иного, как ринуться вдогонку.

Стая издала злобный клекот и бросилась за убегавшим в плаще, не слишком задумываясь, какое производит впечатление. У киоска с мороженым на Виа ди Корридори репортеры почти настигли свою жертву, но та прибавила скорости и снова оторвалась от них. У пешеходного перехода на площади Пия им повезло: загорелся красный свет. Проезжая часть была до отказа забита непрерывно сигналящими машинами, водители остервенело орали друг на друга. Непрерывно движущаяся лента бездушных металлических монстров перегородила путь бедной беглянке.

Обернувшись, плотно задрапированный человек увидел приближающихся стервятников. Те явно задыхались от непривычного спринта, но твердо намеревались компенсировать свои мучения за счет добычи нужной информации. Теперь они уж точно не оставят ее в покое и будут пытать расспросами до тех пор, пока не добудут "горячие" факты. Пускай эта любезная объяснит, как получилось, что в один день из-за нее погибли сразу три человека, и один из них вообще убит изуверским способом.

Самый резвый и наглый репортер положил ей руку на плечо. Роковая ошибка! Получив молниеносный удар по печени, он в глубоком обмороке осел на тротуар.

Закутанный в плащ человек окинул взглядом площадь, до отказа забитую ревущими автомобилями, чьи перегретые двигатели отравляли ядовитыми выхлопами и без того душный сорокаградусный воздух, затем убедился, что стая журналистов совсем близко, и ступил на проезжую часть. Увернувшись от капота "лексуса", он помчался вперед, ловко лавируя между машинами.

Журналисты наблюдали за происходящим с немым удивлением – они окончательно выбились из сил. Фотографы даже не могли поднять камеры. Но некоторые телеоператоры все-таки предпринимали отчаянные попытки зафиксировать ситуацию. В объективы они наблюдали за тем, как фигура в плаще, будто профессиональный слаломист, уверенно продвигается по площади.

Спустя несколько секунд женщина – которая, по их данным, была тихим университетским профессором, но никак не атлетом – оказалась на противоположном тротуаре. Не останавливаясь, она обогнула приземистый замок Кастель Сант-Анджело и вполне профессионально продолжила бег – согнутые в локтях руки работали с прежней ритмичностью, ноги упруго отталкивались от асфальта, а длинные полы плаща красиво развевались на ветру.

Через пять минут фигура поравнялась с сидевшей на набережной Тибра, недалеко от моста Кавур, беженкой из Косова. Это была худая юная женщина, на руках она держала десятимесячного ребенка, рядом стояло их импровизированное жилище – палатка из ветхого тряпья и картонных коробок. И без того испуганное лицо окаменело, когда женщина увидела несущегося прямо на нее мужчину в дамском плаще. Изобразив широкую улыбку, тот резко притормозил.

Прижав ребенка к груди, женщина юркнула в самодельную палатку, хотя сразу сообразила, что это не коп, который может прогнать ее с набережной. Ведь полицейские пока не носят дамскую одежду. И не улыбаются так приятно, как по-настоящему счастливые люди.

Мужчина опустился тяжело дыша на корточки и заглянул в палатку. Быстро сняв плащ, платок и дорогие на вид темные очки, он протянул их молодой матери:

– Возьми, пригодится.

Женщина молча кивнула.

Мужчина вытащил из кармана банкноту в пятьдесят евро и тоже предложил ей. Это были большие для нее деньги, и она спросила на ломаном итальянском:

– Чего ты хочешь? Я не...

– Не беспокойся. Это наша семейная традиция. Отец велел мне дважды в день помогать кому-нибудь, – объяснил мужчина доброжелательным тоном. – Надеюсь, в один прекрасный день и мне кто-нибудь поможет.

Малыш зажал деньги в ладошке. Это было больше, чем мать зарабатывала за две недели.

– Как много... – сказала она.

– Я же говорю, дважды в день. А этим утром я был занят и пропустил. Тебе повезло, ты получаешь двойную порцию.

Ее лицо скривилось в нервной улыбке.

– Я люблю, когда мне везет.

Ник попытался прикинуть, сколько ей лет. Пожалуй, не больше семнадцати.

– Только обещай мне кое-что сделать, – сказал он и черкнул пару строк на листке из блокнота.

– Что именно? – Она взяла клочок бумаги.

– Ты должна пойти по этому адресу. Там расположен приют, где тебе помогут.

– Ладно, – тихо согласилась она, но без видимой охоты.

– Я не часто гуляю по этому маршруту, – добавил Ник. – Поэтому не потеряй адрес.

Он выпрямился и спокойным шагом двинулся в сторону Ватикана. Он поднимался по каменным ступенькам моста когда зазвонил мобильный телефон.

– Теперь я ваша должница, синьор Коста, – раздался в трубке голос Сары Фарнезе. Судя по безмятежному тону, ее оставило напряжение.

– Меня зовут Ник. Всегда к вашим услугам. Должен извиниться, я потерял наш плащ и другие вещи.

Женщина рассмеялась. В первый раз он услышал, как она чему-то радуется. Похоже, такой и была настоящая Сара Фарнезе, а вовсе не той холодной, неприступной особой, которой хотела казаться.

– За такой спектакль не жалко потерять и в десять раз больше. Было забавно смотреть, как они бросились в погоню за вами... Ник.

– Итак, вы свободны?

В трубке повисло молчание. Наверное, она задумалась, почему Ник спросил – по службе или по дружбе. Ник Коста и сам точно не знал, хотя его действительно интересовало, что она собирается предпринять. Он даже обругал себя за невольное пожелание: пусть дела сложатся таким образом, чтобы ему пришлось ее сопровождать.

Но Сара лишь обронила на прощание:

– Звоните, Ник. Если понадобится.

12

Мужчина в мешковатом черном костюме, темных очках и кожаных перчатках был средних лет и выглядел весьма мускулистым даже в одежде, слишком теплой для такой погоды. Говорил он с довольно странным акцентом. Галло, несмотря на приличный жизненный опыт, терялся в догадках: откуда он родом, из Сицилии? Впрочем, не важно. Всем своим поведением человек в черном ясно давал понять: от тебя требуется одно – хорошо выполнить работу и отвалить.

Машина в окружении сестер по несчастью ползла по магистрали, ведущей к аэропорту Леонардо да Винчи ди Фьюмичино и далее на побережье. Из автомагнитолы текли расслабляющие звуки джаза: приглушенно стонущий саксофон знаменитого Уэйна Шортера. Галло неплохо знал Остию. Он не раз водил экскурсии по району старого порта и античным развалинам.

– Кто они такие? – спросил он мужчину в черном.

– О ком это ты? – буркнул тот.

– Ну, люди, которых я буду развлекать.

– Приезжие профессора из колледжа. По специальности не археологи, но проявляют интерес. Надеюсь, вы разбираетесь в том, о чем будете им рассказывать?

– Естественно.

Неожиданно машина свернула с шоссе – причем, на взгляд Галло, слишком рано.

– Мы ведь собирались в город, не так ли?

– Да, только чуток погодя. Тут есть одна река. Много веков назад в результате наводнения она отделилась от главного потока. Фьюме Морто[2] – знаешь?

– Нет. – У Галло испортилось настроение. Эти мертвые реки обычно привлекают только отпетых диггеров. Сплошная грязь и тучи комарья. – Надо было заранее предупредить.

На него уставились темные стекла очков:

– А я слышал, вы толковый малый. Но за дополнительное неудобство я готов прибавить. Да и какая вам разница? Банальное туристическое шоу, много времени не займет. После мы сразу двинем в город. А там уж вы включите автопилот, точно?

– Угу, все вроде так, – откликнулся Галло, рассматривая плоскую долину унылой дельты Тибра. От безжизненной болотистой почвы так сильно несло химикатами, что у него запершило в горле. На дороге перед ними было пусто – ни повозки, ни машины, ни мотороллера. Взглянув на соседа, Галло еще раз удивился черным перчаткам. При такой-то жаре!

– А ты что-нибудь слышал о Тертуллиане?

Галло коротко хохотнул:

– Да уж! Душевный был парнишка, полный радости и света. Взять хотя бы его отношение к бабам, которых он называй ianua diaboli, или в переводе с латыни "вратами в ад" Думаю, феминистки от его слов просто свирепеют. Забавный был старикан.

Мужчина долго смотрел на Галло, и тот ощутил холод неподвижного взгляда, хотя и не мог увидеть глаза за темными стеклами очков.

– Я имел в виду другое высказывание.

– Какое именно?

– "Кровь мучеников питает древо церкви".

Галло в удивлении поднял брови. Похоже, его работодатель не так стар, как показалось сначала. По крайней мере движения у него были не менее легкими, чем у самого Джея Галло.

"Вот чертов туристический бизнес! – подумал Джей. – Но все-таки способ подработать". Упоминание о Тертуллиане направило его мысли в научно-историческое русло. Ему представилась редкая возможность блеснуть эрудицией перед знающим собеседником.

– Ох уж эти мне ранние христиане! Знаете, что меня больше всего удивляет? Из-за чего люди пошли за этой идеей? В чем главная причина? – выступил он для затравки.

– Вы имеете в виду, зачем Тертуллиан призывал людей к мученичеству?

– Да нет же! Почему сосунки-неофиты вообще приняли его слова всерьез? С какой стати они соглашались умирать за какую-то... идею?

Водитель задумался.

– А вы видели картину Караваджо в церкви Санта-Мария дель Пополо? "Распятие святого Петра"?

– Ага.

Галло знал этот храм как свои пять пальцев. Это была настоящая, пусть и небольшая, жемчужина среди римских культурно-исторических сокровищ. Часовня, расписанная Рафаэлем по заказу знаменитого рода Борджиа, была удачно расположена неподалеку от Корсо – улицы, где традиционно торгуют аляповатыми сувенирами, которые так любят туристы.

В памяти Галло мгновенно всплыло огромное полотно с изображением святого. Орудие казни удерживают трое ражих мужичков. Скорее всего их наняли в ближайшей таверне. А Петр пристально рассматривает свою левую ладонь, уже прибитую к кресту. Взгляд исполнен решимости и непостижимой для Галло гордости.

– Эта картина все объясняет очень наглядно. Палачи думают, будто казнят Петра, причем весьма жестоким способом. На самом деле чем выше они вздымают крест с мучеником, тем сильнее укрепляют церковные основы и возвышают христианскую идею. Петр это отлично понимает.

Галло лениво махнул рукой:

– Да, да. Он именно такой мученик...

– Более того, – продолжил мужчина в черном, – он купается в Божественном милосердии, буквально затапливающим все вокруг, включая его мучителей. Он умирает добровольно и по-настоящему счастлив, поскольку твердо верит, что его ждет вечная жизнь в Раю. Именно к такому преображению он жадно стремится. Он знает, что попадет на Небеса.

– Бред какой-то... – пробормотал Галло, тряхнув головой.

Темные очки уставились в пустоту перед собой.

Улыбнувшись, Галло вспомнил другую работу Караваджо. Историю, связанную с ней, особенно тепло принимали американцы.

– Тем не менее сам художник в эту чушь не верил. Вспомните, он придал свои черты отрубленной голове Голиафа, узнав, что его приговорили к смертной казни за убийство человека во время – вообразите, дружище, – игры в теннис. Он написал этот автопортрет, чтобы умилостивить папу римского и заслужить прощение. У него имелись веские причины не рассчитывать на спасение души. Он был уверен, что его ждут лишь могила и забвение.

– А вы образованный человек, – признал шофер, к полному удовлетворению Галло. – И что же дальше случилось с Караваджо?

– Его простили. Но очень скоро, возвращаясь из Рима домой, он умер. Вот такая ирония судьбы.

– Может, и так. Звучит правдоподобно. Вероятно, таким путем его настигло заслуженное возмездие.

Но Джей Галло уже не слушал.

– А вот вам еще одна гримаса судьбы. Тертуллиан никогда и не думал следовать собственному призыву. Он спокойно умер в своей постели, дожив до ста двух лет. В общем оказался законченным лицемером. – Вспомнив о ватиканских номерах на их машине, он поспешно добавил: – Разумеется, это не единственная чертовщина, которой так богата любая религия.

– Ты имеешь в виду историю Церкви?

– Да.

Они остановились на болотистом берегу Тибра, несущего в океан мутные ядовитые воды. Вокруг не было ни души. Вообще ничего не было. Все достойные посещения места находились километрах в двух отсюда. Галло вдруг захотелось попасть в какой-нибудь кабачок и выпить кружку пива, рюмку граппы или на худой конец чашку кофе. Его тошнило от вонючих химикатов, незримым облаком висевших в воздухе.

– Они скоро подойдут, – сказал мужчина в черном, словно прочитав сто мысли.

Джазовый альбом подошел к концу. Нажав кнопку, он извлек из проигрывателя компакт-диск и аккуратно поместил в специальный стеллаж рядом с приборной доской. Тщательность, с которой он это делал, показалась Галло неестественной – похоже, машина ему не принадлежала.

– Продолжим дискуссию, не возражаете? – предложил темный сосед. – Насчет Караваджо, полагаю, вы правы. У него были вполне реальные причины для страха. Тем не менее нельзя исключать, что он, или Тертуллиан, или любой из нас – вы или я – являются всего лишь проводниками Божьей воли. Вам не кажется, что так думает любой человек, даже неверующий?

– Вы это серьезно?

– Уж не находите ли вы, что Всевышний использует в качестве инструментов только тех, кто в него верит? А как насчет Пилата? Или Ирода?

Галло почувствовал тревогу. Что-то во всем этом было странное. Вонючая дельта Тибра, пустынный берег, неизвестный бизнесмен, смахивающий на проповедника, туристическая группа, которая хотела посмотреть... Что именно? Поблизости, в радиусе нескольких километров, не было ни одного стоящего археологического объекта. Может, этой компании просто захотелось под прикрытием культурного мероприятия немного оттянуться и выпить на природе? Так сказать, "послушать птичек"? Размять мускулы?

Галло с подозрением взглянул на незнакомца. Тот вполне соответствовал последнему предположению, поскольку, несмотря на небольшой рост, был крепко сбит и подтянут, как профессиональный боксер. За постгарвардские годы у Галло накопился приличный опыт участия в кабацких разборках, и он знал, как себя вести в подобных случаях.

– Уж не дурачите ли вы меня? – спросил он типа в темных очках.

– Синьор Галло?

– Решили подшутить?

Мужчина на мгновение задумался.

– "Кровь мучеников..." Неужели это похоже на шутку?

Но Галло уже потерял терпение: этот человек начал его откровенно раздражать.

– Кончай нести чушь. Какие, на хрен, му...

И тут ему в глаз врезался черный и твердый, как сталь, кулак. Голова Джея запрокинулась, а зрение почти померкло – в сплошной черноте остались лишь узкие щелочки. Странно, но боли практически не чувствовалось, не было и других особых ощущений. Сквозь щелочки зрачков он разглядел, что к нему устремился новый кожаный снаряд, на этот раз угодивший точно в кос. Раздался противный хруст сломанной переносицы, и рот заполнили теплые солоноватые струйки крови.

13

Из резиденции кардинала Майкла Денни открывался великолепный вид на Кортиле ди Сан-Дамаско, квартал частных владений, надежно спрятанных от посторонних взоров за высокой западной стеной площади Святого Петра. Ватикан никогда не предназначался для постоянного проживания, и таких квартир, как у Денни, в папском дворце было не более двухсот. На противоположной стороне площади располагался штаб швейцарских гвардейцев.

Из окон резиденций ватиканских чиновников открывался великолепный вид на архитектурный ландшафт. В число соседей кардинала входили самые знатные фигуры католической церкви. Так, рядом проживал папский камердинер, отвечавший за внутренний распорядок жизни понтифика. Впрочем, последние дни они редко вступали в разговор: Денни прекрасно понимал, что стал персоной нон грата – пленником в золоченой клетке. Иногда он проводил целые часы, с тревогой наблюдая за бликами муранских светильников в огромных зеркалах из позолоченной бронзы, ожидая неминуемого ареста. Он понимал, что со временем ситуация изменится, но от непрестанного ожидания можно было сойти с ума.

И сейчас в его квартире с высокими окнами в стиле восемнадцатого века вокруг старинного обеденного стола из орехового дерева собрались предвестники вожделенных изменений. Ему пришлось потратить много недель и даже месяцев, чтобы заставить трех весьма почтенных джентльменов приехать к нему в Рим для обсуждения важного предложения. Гости представляли триединство интересов, которое – при должной настойчивости и умелой подаче информации – способно вернуть часть утерянных активов банка "Ломбардия", а заодно и восстановить репутацию самого Майкла Денни. Это, надеялся кардинал, позволит ему безбедно провести оставшиеся годы на родине.

Ему казалось, что двоих удастся уговорить без особого труда. У Роберта Атчисона, американского адвоката с кислой физиономией, активно участвовавшего в незаконных банковских операциях на Багамах, хватало причин для принятия предложения. Агенты ФБР уже висели у него на хвосте, подозревая в причастности к отмывке средств, предназначавшихся на проведение теракта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года.

В одной лодке с Атчисоном шел ко дну и Артуро Креспи, подписывавший разрешения на передвижение солидных банковских капиталов. Именно эти операции подорвали устойчивость банка "Ломбардия". Не мудрено, что у министерства финансов была к Креспи уйма вопросов. Ведь это он занимал пост президента банка, а не кардинал Денни, организовавший мощную разветвленную сеть незаконных оффшорных вкладов. Несмотря на скандал, слабовольный Креспи по-прежнему пользовался большим уважением в деловых кругах. Официально его обвиняли в недостаточно высоких доходах от вложенного капитала, что в целом считалось незначительной провинностью. Когда кардинал и иже с ним только задумывали свое дело, такой вариант ими предусматривался как самый приемлемый.

Третий приглашенный стоял у окна, изучая внутренний двор и вдыхая теплый, хотя было раннее утро, летний воздух. Эмилио Нери имел рост выше среднего и в шестьдесят пять лет выглядел здоровяком, старость его едва коснулась. Серые глаза казались безжизненными, длинная челюсть выдавалась вперед, ухоженная шевелюра серебрилась. Как всегда, он был облачен в дорогой костюм из тонкого шелка, под мышками пиджака уже начали проступать темные пятна от пота. Нери редко улыбался, а рот открывал лишь в случае необходимости. Эмилио выглядел преуспевающим римским предпринимателем. У него были роскошный особняк на виа Джулия, молоденькая жена, три сельских усадьбы и квартира в Нью-Йорке. Его фамилия красовалась в списке попечительского совета венецианской Фениче-оперы, которой он помогал добывать средства на реконструкцию, а также других благотворительных обществ под крылом католической церкви.

Лишь однажды произошло событие, бросившее тень на его благопристойную репутацию. Это случилось в середине 1970-х годов, когда радикальная пресса, вырвавшаяся из-под контроля официальных властей и политиков, обрела относительную свободу. Зарвавшийся журналист в полуподпольном издании опубликовал словесный портрет Эмилио Нери, состряпанный главным образом из полицейских домыслов. Читающая публика узнала, что Нери родился на Сицилии в семье местного "крестного отца" и некоторое время занимался рэкетом в сфере проституции и контрабандной торговли сигаретами. Потом он занялся налаживанием связей между коррумпированными властями, ватиканскими чиновниками и главарями преступного мира, который, как и сейчас, процветал за фасадом итальянского государства. Однако ни в каких конкретных преступлениях героя своего очерка автор не уличал. Напротив, он воздавал должное Нери как знатоку и ценителю искусства, подчеркнув что тот посещает все значимые художественные выставки и является завзятым любителем оперы и балета, даже имеет ложу в театре.

А через три недели после публикации статьи журналиста обнаружили на сиденье машины, припаркованной у аэропорта Леонардо да Винчи ди Фьюмичино. У бедняги были выколоты глаза – вернее, выдавлены пальцами – и отрезан язык. На пальцах обеих рук ему отрубили по одной фаланге. Ослепший и немой, он все-таки выжил, но дать какие-либо показания категорически отказался. По слухам, которые в результате расследования, проведенного Денни, полностью подтвердились, это была месть Эмилио Нери, он осуществил ее самолично на собственном складе, расположенном в районе аэропорта. Сразу после расправы над неосторожным репортером он переоделся в вечерний костюм и на частном самолете отправился в Венецию, где вначале прослушал новую постановку "Турандот" с участием Паваротти, а затем в качестве уважаемого гостя посетил дружескую вечеринку. С той поры все печатные издания писали только о благотворительной деятельности Нери.

Денни неплохо разбирался в человеческой натуре и тем не менее очень удивился, узнав, на какой риск решился его партнер. Ведь Эмилио Нери мог убить человека одним движением ресниц. И сейчас, глядя на широкую спину, заслонившую окно, Денни гадал, о чем гость размышляет. А Нери в данный момент хотел одного: вернуть деньги, когда-то переданные Денни. Если это удастся, между ними возобновятся добрые отношения.

Дверь в комнату распахнулась, и Брендан Ханрахан внес поднос с кофе. Бросив в рот мятную таблетку, Нери воззрился на вошедшего:

– Майкл, они что, лишили тебя элементарной обслуги?

– Да нет, просто решил за вами немного поухаживать, – опередил кардинала Ханрахан. – Ведь это частная встреча, джентльмены. Никто из вас, полагаю, не хочет афишировать свое присутствие здесь.

Нери фыркнул и, бросив последний взгляд на архитектурный ландшафт, обернулся к Денни:

– Меня поражает, что у тебя по-прежнему такой роскошный вид из окна. Похоже, Церковь и в самом деле милосердна.

– Не пора ли перейти к делу, джентльмены? – недовольно проворчал Атчисон. – У меня в десять самолет.

– Согласен, – поддержал его Креспи.

Заняв место за столом напротив низкорослого банкира, Нери ухмыльнулся:

– Ты еще не распорядился убрать из банка того клерка, Креспи? Того, который может заговорить любого до смерти.

Банкир побелел от злости:

– Всем моим людям можно доверять. Могу поручиться за любого.

– Это всего лишь слова, дружище, – процедил Нери сквозь зубы. – Ладно, хватит. Ты знаешь мою позицию. На мне лежит гигантская ответственность. Все прочее – пустые разговоры. Итак, ребята, зачем мы собрались?

– Чтобы выбраться из дыры, – ответил Ханрахан и протянул каждому страничку откопированного текста.

Нери быстро просмотрел бумагу.

– Здесь не сказано, когда я получу назад свои деньги.

– Эмилио, – ответил Денни с любезностью в голосе, – я не волшебник. Мы все хотим вернуть свои деньги. И, сдается мне, сие осуществимо. Но само собой ничего не делается. Придется потрудиться.

Атчисон почти не слушал кардинала, ошарашенно упершись глазами в документ.

– Оказывается, осталась еще куча денег. Почему же мы ничего об этом до сих пор не слышали?

Креспи взмахнул короткими ручонками:

– Мы полтора года занимались процедурой ликвидации. Последовательно. Не спеша. Конфиденциально. Иногда... мы просто не знали, что на наши счета приходили платежи. И не хотели без необходимости возрождать чьи-то надежды. Все не так просто, джентльмены. У нас было огромное количество счетов. В самых разных местах, во всех уголках мира. Их все просто невозможно перечислить, дружище, это скучно и ни к чему. Ведь вас интересует, сколько именно удастся вернуть, а не откуда что возьмется, не так ли? – Он перехватил жесткий взгляд Нери. – Именно этого все хотят. Вот мы здесь и собрались.

Нери, еще раз прочитав документ, поинтересовался:

– А кто, кроме нас, знает об этих деньгах? И где они все-таки лежат?

– За исключением присутствующих, про деньги не знает никто, – ответил Ханрахан, глядя прямо в лицо Нери. – Не хочу вас обидеть, но мы слишком безответственно относились к нашим секретам. А где капиталы находятся...

Оказалось, что порядка трех миллиардов долларов заморожено властями США на основании закона об уклонении от налогов и отмывании денег неизвестного происхождения. Это обстоятельство привело Майкла Денни в бешенство, хотя не сказать, чтобы он бедствовал. Креспи выдвинул смелое предложение ликвидировать основной капитал, а неучтенные фонды перевести на новые счета. Если Атчисон и Нери не против.

– Выходит, мы не совсем нищие, – констатировал Нери. – Я уж испугался, что денежки утекли в канализацию. Так вы говорите, мы можем вернуть шестьдесят, а то и семьдесят миллионов баксов? Каким образом?

– Не стоит забивать этим голову, – хмуро посоветовал Ханрахан.

– Мы очень плотно поработали, – добавил Денни, – и сумели уговорить нужных людей. Это было не так легко сделать, поверьте мне.

Нери фыркнул в ладонь.

– Да, я слышал, Майкл, ты потратил немало бабок. Ведь за последние полгода римские шлюхи подняли расценки чуть не на десять процентов.

– Глупая шутка, Эмилио.

– Неужели ничего не истратил на себя? Скажем, на то, чтобы перебраться отсюда в более безопасное место?

Резко перегнувшись через стол, Денни схватил Нери за руку, тот ответил свирепым взглядом.

– Эмилио, – ласково произнес Денни, – я тружусь в наших общих интересах. Мы сможем продолжить наш бизнес. Для начала привлечем новых людей. По нашей просьбе они побеседуют с банковскими воротилами и уговорят их пойти на риск. Мы, оставаясь за сценой, будем только нажимать на нужные кнопки. У нас достаточный опыт в подобных делах, из этой ситуации мы выйдем окрепшими. И богатыми, потому что обзаведемся новыми кредиторами. В конце концов я действительно смогу покинуть Ватикан. Поеду на родину, в Америку.

Хитро улыбнувшись, Нери кивнул Атчисону:

– Слыхал? Мы создаем новый банк. И все это обойдется в какие-то шестьдесят – семьдесят миллионов долларов.

– Этого не хватит, сами знаете, – проворчал Атчисон.

Денни уловил в глазах у обоих алчные искорки.

– Но мы пойдем дальше. У нас остались кое-какие связи. А у этих людей тоже есть свои потребности. Банк "Ломбардия" сел на мель не по нашей вине. Мы пали жертвой рыночных отношений и законов, которых раньше не было и в помине. Поэтому сотрем мел с доски, начнем заново и оторвемся от наших преследователей хотя бы на шаг.

Тут Денни сделал паузу, чтобы подготовить адвоката и бизнесмена к эффектному жесту.

– Для раскрутки этого предприятия понадобятся определенные инвестиции и с нашей стороны. Лично я готов положить в общий мешок все, что имею, до последнего цента. А это немалые деньги. Какое участие примет каждый из вас, зависит только от него. Вы сами знаете, джентльмены, как такой бизнес делается. У вас достаточно опыта. Бесценного опыта. И он не пропадет втуне.

Громко рассмеявшись, Нери хлопнул Денни по плечу:

– Так вот ты о чем, Майкл! Предлагаешь продолжить общее дело. Что за выдумщик, что за славный малый!

– Да, продолжить общее дело, – подтвердил Денни.

Зазвонил сотовый телефон. Выслушав сообщение, Ханрахан потемнел лицом и, извинившись, быстро удалился.

– Так что вы обо всем этом думаете? – спросил Денни, глядя в окно, за которым лежал весь мир.

14

Очередь в музей растянулась на добрых пятьдесят метров, хотя до закрытия оставалось не более часа. С помощью полицейского жетона Ник Коста пробрался к кассе, убрал жетон в карман и как рядовой посетитель купил билет. Попав в музей, он без промедления направился в библиотеку, где помахал все тем же жетоном перед носом полусонного служащего и таким образом получил доступ в читальный зал.

Яркие лучи клонившегося к закату солнца густо золотили ряды пустых столов. Лишь на одном столе – через три от того, где вчера сидела Сара Фарнезе, – лежала рукописная книга. На обложке были слова, выведенные средневековым шрифтом. Судя по всему, кто-то оставил книгу, чтобы продолжить работу после выходных. До Ника долетел приглушенный голос. Похоже, служащий очухался и позвонил начальству.

Коста внимательно огляделся. Наверняка читальный зал набит видеокамерами – блестящими зрачками в металлической оправе. И не мудрено: библиотека обладает абсолютно бесценным собранием, и доступ к ее сокровищам имеют лишь счастливые обладатели специального разрешения. Даже университетские сотрудники со стажем, такие как Стефано Ринальди, испытывают большие трудности с оформлением подобного допуска. Очень немногие привилегированные могут благоговейно подержать в руках раритеты, насладиться их видом, прикоснуться к страницам и вернуть на место. Поэтому меры безопасности беспрецедентны. Документально фиксируются посетители и сотрудники читальни, выдача литературы, процесс чтения; все записывается на пленку день за днем. "И тот, у кого хранятся эти записи, знает, как выглядел Стефано Ринальди перед смертью, как себя вел начиная с появления у входа в библиотеку, который расположен этажом выше", – подумал Ник.

По крайней мере видеопленка могла подсказать, почему Стефано вдруг перешел на шепот после громовых угроз, кого испугался. Традиционный вопрос Фальконе – зачем? Вероятно, Ринальди хотел привлечь Сару к спасению своей жены, но боялся, что некто – находившийся в этой комнате или сидевший у аппаратуры слежения – узнает о его намерении и обязательно помешает. Тут же возникают следующие вопросы. Действительно ли Стефано оставил жену с петлей на шее в церковной башне, понимая, что проще простого соскользнуть со стула и повеситься? Или по дороге от Тибрского острова к Ватикану профессор одумался и решил вызволить супругу из петли с помощью Сары? Начальник не зря сомневался. Элементарные логические построения, позволяющие представить вчерашнее происшествие как обычную кровавую месть, развалились, едва речь заходила о деталях. Единственный же вариант, устранявший всякие несоответствия, вызывал у Косты глубокое беспокойство.

Что, если Ринальди действовал не в одиночку? Что, если размахивать пистолетом в Ватиканской библиотеке его заставил человек, который заманил в башню сначала Стефано, а потом Мэри и беднягу Фэрчайлда? Неизвестный мог убить англичанина и пригрозить профессору, что повесит его жену, если тот не доставит в башню Сару Фарнезе. Именно неизвестный мог ободрать Фэрчайлда и отдать кожу Ринальди с приказом вывалить страшный груз на стол перед Сарой, сопроводив это безумными словами. Он был уверен, что охранники примут профессора за маньяка и пулей заткнут ему рот. Так никто и не узнает об истинном виновнике происшествия.

И еще одна идея крутилась в голове полицейского. Кто-то в Ватикане, точнее, в библиотеке – как догадывался сам Ринальди, – должен был проконтролировать исполнение оговоренных условий. Этот кто-то либо являлся библиотечным работником, либо имел отношение к службе безопасности. Видеозапись, несомненно, содержит ключ к отгадке.

Ник Коста почувствовал у себя на плече мощную длань и, обернувшись, увидел холодный неподвижный взгляд Ханрахана, одетого в тот же черный костюм с распятием в петлице, что и вчера.

Коста приветливо улыбнулся. Ему стало интересно, что за человек стоит перед ним, отрезая путь к выходу, но без особой злости – скорее с усталым удивлением.

– Это начинает надоедать, – медленно произнес Ханрахан. – Разве вы не знаете о протоколах, регулирующих отношения Ватикана и муниципальных властей?

Низкий хрипловатый голос показался Нику знакомым. И он вспомнил. Одно время он играл в регби (пока не решил, что для его профессии полезнее заняться бегом). Его тренировал ирландец, говоривший точно с такой же хрипотцой.

– Похоже, я забыл вам представиться. – Коста достал из кармана бумажник, нашел визитную карточку и протянут Ханрахану. Затем показал пальцем на переломанный нос собеседника. – Сдается мне, я знаю, где вы это заработали. Вы долго играли в регби, не так ли?

Прочитав визитку, Ханрахан сунул ее в карман.

– Это в молодости. Тогда я думал, будто ничто в мире не может мне повредить.

– Мне тоже довелось немного поиграть.

Ханрахан окинул его скептическим взглядом.

– Крайним полузащитником, – добавил Коста. – Получалось не так уж плохо, только я решил уйти.

– А Фальконе говорил мне, что вы бегун. И вроде талантливый.

Коста кивнул.

– Точнее, – продолжил ирландец, – он сказал, что это ваш единственный талант.

– Вполне в его стиле.

– Вас легко представить на гаревой дорожке, синьор Коста. Уверен, бегаете вы отлично. Но иногда бывает необходимо остановиться и вступить в драку. Как у вас с этим делом?

Коста рассмеялся:

– Да не очень, если честно. Все зависит от весовой категории противника.

– Отнюдь не все, – возразил Ханрахан. – Итак, что вам здесь нужно?

Коста кивнул на потолок:

– Пленка. У вас должна быть видеозапись покойного профессора с момента его появления в библиотеке. Мне бы хотелось взглянуть.

Ханрахан озадаченно тряхнул головой:

– Кем вы себя воображаете?

– Простым полицейским, который пытается разобраться в причине гибели троих людей. А вы кем себя считаете?

Ханрахан подумал и выудил из кармана собственную визитку:

– Я консультант, синьор Коста. По вопросам охраны и безопасности. В мои полномочия не входит выдача видеозаписей.

– Тогда проводите меня к тому, у кого есть такое право.

– С какой стати?

Коста начал терять терпение:

– А не кажется ли вам, синьор Ханрахан, что ваш прямой долг – помочь нам в раскрытии преступления? Вчера погибли сразу три человека. Мне известно, что ни у кого из них не было ватиканского гражданства, хотя это ничего не меняет.

Ирландец досадливо махнул рукой:

– Не подкидывай мне свое дерьмо, сынок. В моем лице ты имеешь дело с другим государством. Полиция тут ни при чем. Это вопрос дипломатии. – Водянистые глазки превратились в злые узкие щелочки. – Ну а если я поговорю с человеком, который может дать тебе эту пленку, что мы получим взамен?

Ник хорошо знал, что посоветовал бы ему Лука Росси, окажись поблизости. Никогда не связывайся с подобными людьми. Даже и не помышляй о заключении с ними соглашений, поскольку они способны прекратить твое расследование как раз в тот момент, когда для тебя станет слишком поздно.

Но напарник был в другом месте, а вся нужная Нику информация была сосредоточена именно здесь, в этой крохотной стране, которая волею судеб располагалась за высокими стенами в самом сердце Рима. И если прямо сейчас не удастся сдвинуть дело с мертвой точки, оно так и заглохнет навсегда.

Внутренний голос тихо, но настойчиво внушал Нику, что шансы на успех есть. Если камень брошен в пруд, то круги по воде обязательно пойдут.

Ник Коста достал блокнот, написал на листке телефонный номер, который нашел сегодня утром в компьютере Стефано Ринальди, и показал Ханрахану.

– Кто-то звонил Ринальди из канцелярии кардинала Денни. Всего за день до вчерашней трагедии.

Ханрахан изобразил искреннее удивление:

– И зачем же?

– Вероятно, придется спросить у самого кардинала.

Реакция Ханрахана оказалась неожиданной: он от души раскатисто расхохотался, на глазах выступили слезы.

Поуспокоившись, ирландец сильно хлопнул полицейского по плечу:

– Забавный вы все-таки человек, синьор Коста. Пожалуй, я не стану звонить Фальконе. По крайней мере сегодня! Но позвольте дать вам совет.

– Что за совет?

– Убирайтесь-ка отсюда к вашей матери. А разрешение на выдачу видеопленки добывайте как хотите. Нам обоим известно, что здесь произошло. Обычная семейная трагедия с участием спятившего профессора и его бывшей любовницы – распущенной смазливой бабенки. Так что не стоит, приятель, зря перекатывать камни. Иначе вас покусают меленькие злобные твари, которые под ними прячутся.

15

– Ты спрашиваешь, что я думаю? Эх, Майкл, Майкл. – Нери никак не мог пересилить смех, то и дело хлопая Денни по плечу. – Ты здорово все придумал, кардинал. Но с чего ты решил, что сумеешь найти хорошего банкира?

– От меня требуется именно это, – резко ответил кардинал Денни. – Я знаю свои обязанности.

Улыбка с широкой физиономии Нери внезапно исчезла.

– А я знаю свои. Неужели ты думаешь, что эти деньги, затерявшиеся золотые осколки, такая уж новость для меня?

Изумленный Денни бросил сердитый взгляд на Креспи.

– Я ничего ему не говорил, – пробормотал мгновенно покрасневший коротышка банкир. – Он сам откуда-то узнал.

– Мне врать незачем, – огрызнулся Нери. – Я слишком богат, чтобы врать. Из вашего Ватикана информация утекает, словно через решето. Твои секреты, Майкл, я узнал еще несколько недель назад. У меня было время поразмыслить над твоей идеей. Хорошенько подумать. И переговорить со своими партнерами. То, что я скажу сейчас, тебя огорчит, но я должен это сказать.

Дверь отворилась, в комнату с извинениями шагнул Ханрахан. На лице кардинала он заметил плохо скрытое отчаяние. Все шло прахом. Нери, оказывается, все знал заранее. События вышли из-под его контроля.

– Лично для меня выбор очевиден, – продолжил Нери. – Или я теряю друзей, или упускаю удачу. Рискнуть крупной суммой ради добрых старых времен или удовлетвориться тем, что есть, и сказать спасибо?

– Там остались жалкие крохи, – желчно бросил Денни. – Особенно по сравнению с тем, что можно заработать, если снова объединить наши усилия. Вам в подобном случае нужен банк, Эмилио. Без него вам не прожить.

Нери махнул рукой перед лицом кардинала:

– Банки, банки. Ты живешь прошлым, Майкл. Эти мелкие тайные корпорации, которые прежде всего обслуживают интересы хитрожопых адвокатов, всегда остающихся в тени. Зачем, спрашивается, тратить на них деньги и время? Куда проще обратиться за поддержкой к сильным мира сего и платить за взаимовыгодное сотрудничество. Суть нашей цивилизации заключается в том, что таким людям, как мы, легче действовать при свете дня. Шуршание по темным углам неизбежно привлекает к нам нежелательное внимание. Печально сознавать, – казалось, Нери действительно огорчен этим выводом, – что люди вроде тебя этого не понимают. Возможно, устаревшие представления в тебе прочно укоренились. А возможно, на тебя влияет окружающая среда. Если справедливо последнее, то не обольщайся, Майкл: они кинут тебя. И раньше, чем ты думаешь.

– Что? – Денни понял, что пока проиграл. Однако восстановление собственного бизнеса, уплата хотя бы части долгов и другие мероприятия наверняка восстановят его репутацию.

– Что касается меня, – вступил в разговор Атчисон, – я намерен забрать свои деньги. Причем не откладывая. Из расчета инвестиций, вложенных в первый проект.

– Ты получишь гроши, – прошипел Денни.

Атчисон злобно ткнул в него пальцем:

– Хоть что-то, но получу. Послушайте, Майкл. Только вчера у меня был телефонный разговор с одним человеком из министерства юстиции. Подвешенное состояние их больше не устраивает. В ближайшее время они собираются окончательно прикрыть банк "Ломбардия" и призвать к ответу виновников его краха. Первым в списке значится ваше имя. Уверяю вас, никому из причастных к этому делу не удастся спокойно отсидеться.

Денни в изумлении уставился на адвоката:

– Выходит, вы все это знали? И скрыли от меня?

Креспи уперся глазами в стол. Нери отвел скучающий взгляд.

Атчисон вздохнул:

– Последние полгода, Майкл, вы живете словно в зачарованной стране. Надеетесь откупиться и выйти сухим из воды. Даже если бы такое было возможно, Эмилио прав: ваше возвращение в игру означало бы, что мы снова открываем черную дыру, в которую провалились. Ваша карта бита. Примите это как должное. Спорить больше не о чем. Лично я умываю руки.

Взглянув на Ханрахана, Нери символично задрал подбородок к потолку:

– Кстати, там тоже отказались от тебя. А ты и не знаешь?

Денни почувствовал себя раздавленным. Внимательно посмотрев в глаза Ханрахана, он понял: будущего действительно нет.

– Выходит, сделка не состоялась? – спросил Ханрахан. – После всех-то трудов?

Нери помотал головой:

– Ирландский дружище, прошу тебя, не изображай удивление. Мы что, так похожи на идиотов? – Он сделал паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом. – Ладно. Позвони ему...

Недовольно скривившись, Ханрахан вытащил мобильный телефон. Из разговора Денни понял, что сейчас нагрянет бригада уборщиков.

– Увы, если сделка не состоялась, – словно извиняясь, обратился Ханрахан к присутствующим, – дело приобретает совсем иной оборот.

– Что ты себе позволяешь? – набросился на него Денни. – Что, черт возьми, происходит?

Нери с довольной улыбкой обвел роскошные апартаменты кардинала оценивающим взглядом. Муранское стекло, старинные зеркала, живописные полотна...

– Прекрасное жилище, – произнес он. – Держу пари, за него разгорится настоящая драка.

16

Тереза Лупо, более известная в полицейском департаменте Рима под прозвищем Бешеная Тереза, сидела перед набором самых разнообразных частей животных, куда входили телячье сердце, свиные шейные железки и клубок говяжьих кишок, в которых еще сохранился запах молока. Она была весьма довольна предложенными блюдами и благодарно поглядывала на веселого Росси, который сидел рядом с ней в сбившейся на затылок бейсбольной кепке и с нескрываемым удовольствием поглощал потроха. По всему было видно, что она разделяет его восторг относительно меню. В департаменте все давно знали, что он обожает всю эту требуху, называемую в простонародье "римской пищей", и не упускает случая, чтобы полакомиться ею. Это действительно была самая популярная еда рабочего класса Рима, она доставалась ему с барского стола высших иерархов Ватикана, после того как для них вырезали из туши самые лакомые куски мяса.

Ресторан был дешевой копией весьма дорогого и вполне приличного заведения "Чечино", который располагался за углом и представлял для жителей города самый настоящий "храм чревоугодников", специализирующийся на внутренностях домашних животных. Все шестнадцать столиков ресторана были, как всегда, заняты посетителями и уставлены всякой всячиной – чем именно, Ник Коста не мог определить даже по внешнему виду. Что же касается Росси, то в сегодняшний вечер он проделал обычную шутку – только этот милый старик мог пригласить истинного вегетарианца в ресторан, где поглощение свиных и говяжьих потрохов считается чуть ли не религиозным действом. Впрочем, Лука Росси мог и не задуматься о таких мелочах.

Ник Коста пристально смотрел на старика и сосредоточенно поглощающую потроха Терезу Лупо и пытался определить, витает ли в воздухе хоть какой-то намек на то, что между этими людьми существует нечто большее, чем простые дружеские отношения.

Откровенно говоря, они представляли довольно странную пару. Лука Росси с его большим и грустным лицом и полнеющим телом производил впечатление человека, который всю жизнь прожил холостяком и, вероятно, давно забыл, когда в последний раз спал с женщиной. А Бешеная Тереза, напротив, имела романы практически со всеми сотрудниками полицейского департамента, правда, все краткосрочные и к тому же в высшей степени скандальные. Она была немного выше ростом, чем Коста, крепко сбитая, полная, довольно симпатичная и улыбчивая, причем улыбка не сходила с ее лица даже в том случае, когда видимых причин для этого не существовало. Она была прекрасным патологоанатомом и долгие годы работала практикующим хирургом. В морг полицейского департамента ее привели какие-то странные обстоятельства. Ходили слухи, будто она пришла сюда за острыми ощущениями, что как раз соответствовало ее бурному темпераменту.

Впрочем, Коста досужим сплетням предпочитал собственные наблюдения. Работа Бешеной Терезы отнюдь не казалась ему чрезвычайно интересной. Тем не менее она вкалывала сутки напролет, делая все возможное, чтобы добыть для полиции мельчайшие улики, помогающие в расследовании того или иного преступления. Поступающие к ней трупы она называла "клиентами", но Ник все равно не мог понять, как это вскрытие способно нравиться. Ведь "клиенты" оставались людьми, хотя и мертвыми. Ее отношение к работе, похоже, выходило за рамки судебно-медицинской экспертизы, в результате чего она частенько делала выводы, неожиданные даже для самых опытных полицейских следователей. Короче говоря, Тереза Лупо обладала внутренним чутьем, очень любила играть роль выдающегося сыщика и преуспевала в сем нелегком деле.

Лука Росси и Бешеная Тереза сидели напротив Ника, увлеченно ковырялись в своих тарелках, пили дешевое красное вино и жадно затягивались сигаретным дымом в ожидании очередного блюда из потрохов. Ник Коста специально опоздал, чтобы позволить им насладиться общением друг с другом, и теперь ждал, когда официантка обслужит его. Вскоре к ним подошла довольно смазливая девушка с серьгами в ушах и в носу. Ник заказал салат и стакан молодого сардинского белого вина с романтическим названием "Кала Виола", оно было единственным из известных ему среди многочисленных напитков, указанных в винной карте.

– Салат с цыпленком? – строго уточнила официантка.

– Нет, только салат.

– Мы не подаем "только салат", – недовольно проворчала она. – Цыпленка можете выбросить, если хотите.

Коста вздохнул и недовольно поерзал на стуле.

– А почему бы вам самой не убрать этого цыпленка?

Она хмыкнула:

– Еще чего! Я уберу, а вы станете стонать, когда получите счет. Вы что, за дуру меня принимаете?

Лука Росси наклонился вперед и окинул ее сердитым взглядом:

– Послушайте, если проблема только в этом, то я заберу цыпленка себе. Он вегетарианец. Договорились?

Кольцо в носу официантки дернулось, а ее губы растянулись в улыбке.

– Простите, я не знала, что он вегетарианец. Кстати сказать, я тоже вегетарианка. Господи, неужели мы все здесь не на своем месте?

Когда она вернулась с огромным подносом, на котором возвышались поджаренный цыпленок, украшенный гигантскими листьями салата, и запотевший стакан с вином, Тереза Лупо увлеченно рассказывала собеседникам о достоинствах находящихся перед ней свиных потрохов, слегка сдобренных чесноком и перцем.

– Мы можем хотя бы сегодня не говорить о еде? – взмолился Ник Коста.

– Ты что, настолько брезглив? – поинтересовалась Тереза. – И это после того, что случилось вчера? Трудно поверить!

Лука Росси решил поддержать друга:

– Возможно, именно поэтому сейчас не хочется говорить о еде. Мне тоже что-то не по себе, хотя я в восторге от этой снеди.

– Ну и ладно, – легко согласилась Тереза, – однако тебе, – она показала большим толстым пальцем на Ника, – следует быть поразборчивей в своей диете. Если хочешь знать, то с точки зрения современной медицинской науки вегетарианство – на редкость глупая вещь. И к тому же далеко не безопасная. Дело в том, что диета должна быть сбалансированной, а не односторонней.

Ник бросил брезгливый взгляд на потроха непонятного происхождения, на переполненную окурками пепельницу, на почти пустую бутылку дешевого вина и подумал, что не Бешеной Терезе читать ему лекцию о диетическом питании.

– Между прочим, – заметил Лука, – он бегает быстрее всех в нашем департаменте. Многие вообще утверждают, что его нужно отправить на спортивные соревнования.

– Да видела я, как он бегает, – снисходительно улыбнулась Тереза. – Вот и добегался. Конечно, он ловок и быстр, но скорее всего был бы еще ловчее и быстрее, если бы изредка ел мясо. Посмотри на тех парней, что играют в регби.

В департаменте все знали, что Бешеная Тереза безумно любит этот вид спорта и не пропускает ни одной игры.

– Ты имеешь в виду Лампони? – спросил Росси с нескрываемой завистью.

– Да, хотя бы Лампони, – кивнула она. – Посмотри на его ноги, на его плечи, на то, как он двигается. – Она резко взмахнула рукой. – Вот что мясо делает с мужчиной! Оно дает ему мышцы, насыщает тело.

Лука Росси обменялся с напарником понимающим взглядом.

– Еще бы, ведь он голубой.

– Что?

– Он голубой, – повторил Лука. – Я имею в виду Лампони.

– Черт возьми! – огорчилась Тереза.

– Не исключено, – выдвинул предположение Коста, – что его ориентация каким-то образом связана с диетой. Во всех этих потрохах, которые он наверняка поглощает в невероятных количествах, по-моему, слишком много женских гормонов.

– Да-да, – поддержал его Лука Росси, покосившись на свою тарелку. – У Лампони мышцы даже там, где их у мужчин вроде не должно быть. А все другое, по-моему, усохло... – Он печально пожал плечами.

Тереза Лупо громко стукнула пустым графином по столу, подзывая официантку, зажгла сигарету и выпустила тонкую струйку дыма, после чего пристально посмотрела на собеседников.

– Все это чушь собачья, – безапелляционно заявила она. – Вы сами не понимаете, о чем толкуете.

Ник Коста посмотрел на часы. Пора домой.

– Тереза, о чем мы должны были поговорить сегодня? – спросил он с легкой иронией. – Мне казалось, что у тебя есть для меня что-то важное.

Она положила вилку на остатки потрохов и посмотрела на Ника. Он вдруг понял, что ему нравится эта женщина. Она умна, забавна, и вместе с тем в ней есть что-то серьезное, нечто такое, что определяло все ее поведение.

– Ты имеешь в виду этот трюк с кожей? – нарочито равнодушным током поинтересовалась она. – А вы сами довольны тем, как идут дела? Все настолько замечательно и очевидно, что никаких вопросов не возникает?

– Дело еще не закрыто, Тереза, – сказал Ник. – Во всяком случае, мы пока не готовы к этому. Что ты имеешь в виду? Я не увидел в твоем отчете ничего такого, что могло бы навести нас на новые размышления.

– Да ну его к черту, этот отчет! – вспылила Тереза. – Я просто хотела обратить твое внимание на одну деталь. Знаешь, бывают такие вещи, которые на первый взгляд не вызывают никакого интереса, а на второй оказываются разумными и полезными. Во всяком случае, мне кажется, вам стоит кое-что знать.

Лука Росси сложил на груди руки и пристально посмотрел на нее:

– Мы слушаем тебя.

– Этот профессор, – осторожно начала Тереза, – он имел какой-нибудь медицинский опыт или, может, когда работал на скотобойне?

Ник Коста пожал плечами:

– Нам ничего не известно об этом. Он академический ученый, вот и все. Я вообще не понимаю, зачем ему работать на скотобойне или иметь частную врачебную практику. При чем тут все это?

Тереза Лупо осталась недовольна ответом Ника.

– Не знаю, возможно, я чего-то не понимаю, но мне все это кажется немного странным. Содрать кожу подобным образом и к тому же сделать это очень хорошо, если не сказать профессионально... Думаю, это первое, что должно было прийти вам в голову.

Лицо Росси перекосилось от удивления.

– Ты думаешь, это так сложно? У меня в селе есть дядя, так он проделывает это регулярно со своими кроликами. Он берет тушку кролика, делает небольшой надрез на затылке, потом какое-то время трясет ее и наконец просто-напросто вытряхивает внутренности и снимает кожу. Вся процедура чем-то похожа на то, как снимают резиновую перчатку с руки, то есть не стягивают за пальцы, а выворачивают наизнанку.

Теперь Тереза посмотрела на него с изумлением:

– Ты сравниваешь человека с несчастным кроликом? Ты шутишь? Ты вообще представляешь себе строение той штуки, которую называешь "кожей"? На самом деле кожа человека состоит из трех самостоятельных слоев. Самый верхний слой называется эпидермисом, под ним находится еще один слой кожи, и только потом начинается подкожный слой жира. Ты не можешь сделать небольшой надрез где бы то ни было, а потом взять и вытряхнуть тело человека из кожной оболочки, это просто невозможно.

Она сделала паузу и бросила взгляд на соседний столик, где услужливая и украшенная пирсингом официантка поставила тарелку с большим куском свинины.

– Одну минутку, – сказала она, вставая из-за стола, – я сейчас.

С этими словами Тереза Лупо направилась в дальний конец ресторана и скрылась за дверью кухни.

Лука Росси устало посмотрел на друга и развел руками:

– Я заплачу за все, Ник.

– Не сомневаюсь в этом, дядя Лука.

– Она говорит, что это очень важно.

Ник молча кивнул. Он сам понимал, что Терезу гложут какие-то сомнения, но пока не мог понять, какие именно. Сейчас ему было более важно, что это начинал понимать напарник.

Тереза действительно не заставила себя долго ждать. Через минуту она вернулась и поставила на стол тарелку с огромным куском сырой свинины, рядом с которым положила небольшой кухонный нож. Посетители за соседними столиками удивленно вытаращили на нее глаза.

– Спокойно, ребята, – насмешливо отреагировала она, оглядываясь на соседей, – мы не собираемся есть сырое мясо.

Ник Коста улыбнулся:

– Лично я очень надеюсь на это.

– Послушайте, – продолжала как ни в чем не бывало Тереза, – как известно, свинья является существом, самым близким к человеку по строению внутренних органов, а ее кожа может служить образцом человеческой. Именно поэтому ее так часто используют для пересадки, для замены поврежденной кожи человека. Кроме того, не стоит забывать, что некоторые каннибальские племена до сих пор называют нас "длинными свиньями", в чем, безусловно, есть своя доля правды. В особенности по части психологии и вкуса. Итак, давайте проведем эксперимент. – Она протянула нож детективу. – Попытайся снять кожу с этого куска.

Лука самоуверенно взял нож и стал медленно отделять кожу от толстого слоя жира. Потерпев неудачу, он схватил пальцами за край кожи и попытался оторвать его от остальной части. Но и это оказалось невозможным даже для такого крепкого человека.

– Все дело в том, что здесь слишком много жира, – пожаловался он, вытирая пальцы о салфетку. – У человека нет такой жировой прослойки.

Тереза критически окинула его взглядом:

– Не у всех. Думаю, ты сам немало удивился бы, узнав, сколько жира накопилось на твоем теле. Впрочем, ты прав, это не точная копия человеческого тела, но все же очень близкая к нему по структуре. Словом, я пытаюсь доказать вам, что здесь нет простого и ясного решения. Я просмотрела немало репродукций по Интернету, на которых изображен момент казни святого Варфоломея, и пришла к выводу, что этого парня долго готовили к убийству и долго выбирали метод убийства. Так что здесь еще немало загадок.

Ник Коста вспомнил картину на стене церкви. Именно этот эпизод и был изображен на ней. Освежевание человека требует не только огромных физических сил и решительности, но и чего-то большего. Убийца должен по меньшей мере знать строение человеческого организма, чтобы справиться с этой задачей.

– Ну и как же он это сделал? – задал Ник давно назревший вопрос.

Тереза, взяв нож у Росси, обошла его со спины и заставила высоко поднять обе руки.

– Полагаю, убийца подошел к своей жертве сзади и сделал длинный надрез вокруг шеи, стараясь не повредить позвонки и жизненно важные органы.

Лука Росси недовольно поморщился и опустил руки.

– Ты хочешь сказать, что он перерезал ему горло?

– Да, но так, чтобы не убить его в ту же секунду, – уточнила Тереза. – В этом нет ничего удивительного. У некоторых индейских племен Северной Америки были такие мастера, которые могли содрать кожу с живого человека, а потом еще и показать ему ее до того, как он умрет.

– А что произошло потом? – поинтересовался Коста.

– Это все лишь предположение, – предупредила его Тереза. – Просто я попыталась представить себе возможный ход событий, но это не так-то просто. Полагаю, убийца каким-то образом перевернул жертву на бок, сделал продольный разрез вдоль спины, постепенно содрал кожу до плеч, а потом и на груди.

Люди за соседним столиком недовольно загалдели, вскочили с мест и побежали расплачиваться за почти нетронутые блюда.

– И все это время он находился в сознании? – недоверчиво посмотрел на нее Росси.

Тереза пожала плечами, еще раз давая понять, что это всего лишь ее догадки.

– Если ему повезло, то он потерял сознание еще до того, как убийца стал резать по живому. Однако я не исключаю, что позже он снова пришел в себя и испытал все муки предсмертной агонии. А убийца тем временем снял кожу с его рук, потом с живота и так далее, до ног.

Лука Росси брезгливо поморщился и отодвинул от себя тарелку.

– И сколько же времени длилась эта процедура? – спокойно спросил Ник.

– Около часа, – задумчиво ответила Тереза. – Может, чуть больше. Причем для этого требуются не только крепкие нервы, но и огромная физическая сила. А этот Ринальди не производит впечатления физически крепкого человека. Он слишком мало ел и слишком много пил. У него была такая печень, которую можно увидеть только у престарелого французского гуся. Не знаю... может быть, я ошибаюсь.

Ник Коста и Лука Росси терпеливо ждали продолжения. Бешеная Тереза должна была сказать им то главное, ради чего они собрались здесь.

Тереза наклонилась вперед и понизила голос, чтобы ее не услышали за соседними столиками:

– У меня ощущение, что университетский профессор не мог такое совершить. У него не было для этого ни физических сил, ни моральных. Это сделал человек, который много лет проработал на скотобойне или по крайней мере долго наблюдал за подобной процедурой. Разумеется, для официального отчета у меня нет убедительных доказательств своей правоты, но чутье никогда меня не подводит. Извините, если я разрушила ваши планы. Я знаю, что вы считали это дело почти раскрытым.

Мужчины удивленно переглянулись.

– А с другой стороны, – добавила она, – перед вами всего лишь Бешеная Тереза, поэтому вы с легким сердцем можете проигнорировать мое предположение.

Встревоженный Росси взял ее за руку.

– Бешеная Тереза? – удивленно переспросил он. – Что ты хочешь этим сказать?

Она наполнила себе стакан.

– Я давно знаю, что именно так меня называют некоторые сотрудники департамента.

– Кто? – решительно потребовал Лука Росси. – Скажи мне, кто эти негодяи? Назови мне их имена!

Ник Коста сидел молча, с опаской поглядывая на друга. Не хотелось бы ему оказаться на месте тех, кто решился на подобную вольность. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он заказал себе еще немного вина.

– Это государственное учреждение, – не унимался Росси, – мы не должны терпеть хулиганские выходки.

Ник Коста поднял стакан и слабо улыбнулся.

– Ты добрый человек, Лука, – нежно сказала Тереза, похлопывая его по плечу. – А сейчас извините, мне нужно на минутку отлучиться.

Они молча наблюдали, как большая, но на удивление ловкая и проворная Тереза, лавируя между столиками, достигла двери туалета, расположенного в дальнем конце коридора, и скрылась за ней.

– Думаю, ты нашел себе превосходную пару, дядя Лука, – заметил Ник. – Только она может есть, пить и курить одновременно.

Росси обиженно насупился:

– Она чудесная женщина, Ник, и не вздумай доказывать мне обратное. К тому же она не сумасшедшая и уж тем более не бешеная.

Ник взял со стола нож и вонзил в большой кусок свинины. Мясо было довольно жестким. Да, Тереза права, справиться с таким делом мог только физически крепкий человек. В этот момент около их столика возникла официантка.

– Ну что, надеюсь, вы покончили с ним? – спросила она Росси, кивнув на свинину. – Может быть, вам принести какой-нибудь пакет? Я хочу сказать, что стоимость этого куска все равно вошла в ваш счет.

Росси тяжело вздохнул; официантка принялась убирать со стола. Лука молча наблюдал за ней, пока она не уладилась.

– Итак, что ты думаешь по этому поводу? – обратился он к Нику.

Ник нахмурился:

– Надеюсь, что Тереза ошибается.

– Да, – кивнул Росси. – Все дело в этом наглом Фальконе.

– Я не это имел в виду, – поправил его Ник.

– А что?

Ник снова почувствовал, что в их с напарником взаимоотношениях произошли перемены. Старший почему-то стал искать у него помощи и поддержки, а ведь Коста считал его более опытным в делах и более умудренным жизнью.

– Понимаешь, дядя Лука, – сказал Ник, – если все сделал кто-то другой, то, значит, мы оказались у разбитого корыта. У нас нет ни единой зацепки, которая помогла бы выйти на новый след.

Ник задумался перед тем, как продолжить разговор. Удрученный Росси тупо уставился на пустую тарелку.

– Все, что у нас есть сейчас, – осторожно промолвил Ник, – это номер телефона какого-то человека из Ватикана.

К столику подошла заметно повеселевшая Тереза и немедленно заказала бутылку граппы. Росси прав: эта женщина действительно отличается острым умом и совершенно не походит на бешеную. К тому же она редко ошибалась в своих предположениях, и Ник это знал. Он инстинктивно чувствовал, что Тереза Лупо права.

17

Когда Джей Галло пришел в себя, была уже ночь. Он лежал навзничь на твердом песке и видел слабо мерцающие огоньки самолетов, идущих на посадку в аэропорт Фьюмичино. Он отчетливо слышал натужный рев турбин, и это был единственный звук в тихой ночи. Он хорошо знал, где находится: на берегу вонючей речушки. Он помнил, что до оживленной трассы нужно отмахать немало миль, а потом несколько часов ждать, когда кто-нибудь подберет его посреди ночи. Во рту Галло ощущал вкус крови, голова раскалывалась от боли, изуродованный нос ныл, а лицо горело от ссадин. Однако самое главное – он был жив Джей пошарил руками по телу в попытке убедиться, что все кости целы. После этого он приподнялся на одной руке и окинул окрестности единственным зрячим глазом. В нос ударил тлетворный запах мертвой речки, которая давно превратилась в отстойник для всяческих промышленных отходов.

– Подонок, – с трудом выговорил Джей Галло, сплюнул сгусток крови и задумался над тем, кто из многочисленных недругов мог преподнести ему такой урок. Без этого происшествие казалось совершенно бессмысленным.

Постепенно он начал приходить в себя: зрение улучшилось, а в голове стало понемногу проясняться. На горизонте он увидел огоньки городка Остия.

Вдалеке раздались резкие крики морских чаек, которые бурно реагировали на глухой звук моторной лодки или небольшого катера.

А потом он услышал позади себя тяжелое дыхание.

– Господи Иисусе, – в ужасе прошептал Галло и медленно повернулся на звук.

На берегу сидел человек и спокойно смотрел на речку, словно в течение долгих часов терпеливо ожидал, когда Джей придет в сознание. Сейчас этот человек был без черных очков и без пиджака. Галло сразу догадался, почему он остался в простой белой рубашке: несмотря на приближающуюся ночь, воздух был раскален до такой степени, что было трудно дышать. Потом Галло сообразил, что дело вовсе не в жаре, что этот человек разделся потому, что пиджак был частью его маскировки на людях. На пустынном берегу необходимость в камуфляже отпала, и он освободился от ненужной одежды.

Джей Галло пристально смотрел на сидевшую перед ним фигуру. Человек оказался намного моложе, чем Галло подумал при встрече с ним, вполне возможно, что они ровесники. Кроме того, незнакомец обладал крепкими мышцами, что наводило на мысль о тяжелой физической работе или регулярных занятиях в гимнастическом зале. Как ни странно, на лице запечатлелось нечто вроде сострадания и даже сожаления о происходящем. А еще более удивительным было то, что Галло вдруг почудилось, будто он где-то видел этого человека.

– Кто вы такой, черт возьми? – прохрипел он.

Человек внимательно посмотрел на него с прежним чувством сострадания и жалости.

– Спица в колесе, – ответил он, – просто часть мощного механизма.

– Мы встречались с вами раньше, – прошептал Галло срывающимся голосом, чувствуя, что ужасная головная боль не позволяет сосредоточиться на предмете разговора. Он смутно припомнил, что имел с этим человеком какие-то дела: то ли пакет у него взял для передачи кому-то, то ли, напротив, доставил ему какой-то пакет.

– Если я обидел вас каким-то образом... – продолжил он через секунду, отчаянно пытаясь вымолить прощение и одновременно понимая, что все это бесполезно. Внезапно его поразила мысль: если этот человек притащил его на пустынный берег мертвой реки, чтобы убить, то почему не сделал этого раньше, почему ждал столько времени? Значит, не все еще потеряно. Может быть, он чего-то выжидает? Чего-то хочет от него? Наверное, Галло может чем-то помочь ему и он хочет поторговаться?

– Хотите поторговаться со мной? – с надеждой в голосе спросил Джей.

На скуластое лицо человека упал лунный свет. Выражение вдруг резко изменилось. Сострадание уступило место жестокости. Черные сузившиеся от настороженности глаза злобно блеснули, а полные губы кровожадно заалели. Галло подумал, что лицо этого человека стало чем-то напоминать лицо мученика на картине Караваджо.

– О чем мы можем с тобой торговаться?

– Вы сами должны знать это.

– Об этом не может быть и речи.

Джей Галло с ужасом наблюдал, как человек встает с земли. Он тоже попытался встать, но головокружение было настолько сильным, что он снова опустился на землю.

– Эй, послушайте, – из последних сил молвил он, пытаясь хоть как-то предотвратить близкий конец, – почему вы ждали, пока я приду в себя? Зачем?

Незнакомец слабо улыбнулся, и в свете луны его улыбка была больше похожа на злобный оскал. Казалось, что его оскорбил этот вопрос.

– Ты что, считаешь, я могу убить человека находящегося в бессознательном состоянии?

Джей Галло выставил вперед руки, пытаясь защитить себя от надвигающейся зловещей тени над головой.

– Ты считаешь, – повторил незнакомец голосом, который постепенно превращался в звериное рычание, – я могу послать тебя к Всевышнему без твоего ведома?

– Не надо! – взмолился Джей Галло слабеющим от ужаса голосом. – Я сделаю все, что вы захотите.

Темная фигура согласно кивнула.

– Я знаю, – сказал незнакомец спокойным тоном.

Бледный диск луны почти полностью скрылся за тучами. И в тот же момент из страшной темноты к Галло протянулись крепкие, как камень, руки незнакомца. Они схватили его за горло и сдавили так сильно, что у него свет в глазах померк. Джей пытался сопротивляться, но все было бесполезно. Через секунду он ощутил на лице прохладную влагу и почувствовал некоторое облегчение. И только самым отдаленным уголком сознания он с ужасом понял, что незнакомец окунул его в грязную зловонную жижу речки. На смену временному облегчению пришло ощущение предсмертного ужаса. Вонючая жижа стала постепенно проникать в легкие, отравляя каждую клеточку организма. Джей Галло сделал несколько безуспешных попыток вырваться из крепких объятий незнакомца, а потом затих, погрузившись в темную дурно пахнущую воду. Несколько судорожных вдохов – и он нырнул в зловещую тишину. Все тело налилось мерзкой прохладой, грудь сдавило от нехватки воздуха, а потом им полностью завладело небытие.

18

Минут через пять после того, как Тереза Лупо вернулась к столу, Ник Коста раскланялся и под благовидным предлогом покинул своих друзей. Росси был прав – эта встреча оказалась весьма полезной для всех троих. У них действительно была серьезная причина для встречи в неформальной обстановке. Однако вместе с тем его не покидало чувство, что одна из проблем так и осталась неразрешенной, и ему очень не хотелось быть невольным свидетелем этой развязки. Отношения между Росси и Терезой стали настолько близкими, что было просто неловко присутствовать при дальнейшем развитии событий.

Он с трудом пробирался на машине по запруженным в субботу улицам города и вскоре оказался на темных улочках пригорода, ведущих к его дому. Был приятный вечер, появилась полная луна, а все небо усеяли бесчисленные звезды. Жара понемножку спадала, но в салоне старенького "фиата" было по-прежнему нестерпимо душно, даже несмотря на опущенные стекла. Ник миновал ярко освещенные ворота Сан-Себастьяно и выехал на Старую Аппиеву дорогу, по которой проехал почти милю, а потом свернул в хорошо знакомый переулок и вскоре остановил машину возле дома. Выйдя из душного салона машины, он глубоко вдохнул приятный сельский воздух, пропитанный терпковатым запахом навоза, дорожной пыли и свежей зелени. Где-то неподалеку звонко трещали цикады, подчеркивая умиротворяющую тишину сельской местности, а в тон им едва слышно повизгивали стаи летучих мышей, разрывавших темную пелену ночного неба.

Его дом представлял собой старое фермерское здание, расположенное на пустынной земле между Старой Аппиевой дорогой и современной, чрезвычайно оживленной и тщательно уложенной Новой Аппиевой дорогой. Ник Коста вспомнил, что он сказал Саре Фарнезе перед алтарем церкви на острове Тибр. Семья является сплоченной командой, защищающейся от негативного воздействия внешнего мира, своего рода оплотом против всеобщего безумия. Он даже представить себе не мог ощущений человека, лишенного святости семейных уз. Более того, он не знал, как современный человек может выжить в этом безумном мире без помощи и поддержки семьи, без дома и семейного очага. Ведь только здесь чувствуешь себя в полной безопасности, испытываешь радость и грусть, надежду и отчаяние, страх и трагедию одновременно. Словом, только в таких условиях человек может быть самим собой и испытывать искренние чувства к родным и близким без какого бы то ни было притворства или лицемерия.

В гостиной горел свет. Марко Коста спал в инвалидной коляске, у его ног, свернувшись в клубок, мирно посапывал Пип, небольшой терьер, в котором отец Ника души не чаял.

Джулия, сестра Ника, оставила на кухне записку, которую отец никак не мог обнаружить. Она сообщала, что вынуждена отлучиться на неделю по важным делам в Милан и что их старший брат Марко звонил из Вашингтона. Он извинялся, что никак не может выкроить время для поездки домой, поскольку адвокатская практика не оставляет ему для этого никакой возможности. Если старик медленно умирает рядом с близкими, с этим, конечно, трудно смириться, но еще труднее осознать, что родной человек находится по другую сторону Атлантики и не может приехать по первому требованию. Однако в течение следующей недели необходимо во что бы то ни стало восстановить нормальный режим жизни. Ник будет по возможности оставаться с отцом по вечерам, а остальное время возьмет на себя Би, бывшая секретаршей у Марко, когда он еще занимался политикой. Она готова приходить к нему в любое время, когда Ника нет дома, и всячески помогать старику. Джулия очень не любила оставлять отца в одиночестве, но ей тоже приходилось время от времени покидать родной дом.

Ник прочитал до конца записку сестры. Отец принял все необходимые пилюли, практически не оказывал никакого сопротивления привычным процедурам, а настроение его колебалось в пределах допустимого. Врачи сказали...

В самом конце записки слова стали неразборчивыми: "...возможно, несколько недель, а не месяцев".

Ник закрыл глаза: ему хотелось закричать от горя. Его отцу шестьдесят один год, он на голову выше сына и когда-то отличался отменным здоровьем. Много лет назад он занимался спортом и был одним из лидеров Туринского союза, а сейчас превратился в развалину, его пожирала страшная, неизлечимая болезнь. Это казалось Нику чудовищно несправедливым, даже несмотря на все то, что доктора говорили о вредных привычках отца. Трудно представить, что всего лишь за год здоровый и сильный человек превратился в беспомощного старика, прикованного к инвалидной коляске и неспособного обслужить себя без посторонней помощи. Разумеется, родные делали все возможное, чтобы хоть как-то облегчить его участь, но это все равно трудно понять и принять как должное.

Из кухни донесся какой-то звук. Через минуту в комнате появилась Би с двумя стаканами вина. Она до сих пор оставалась красивой женщиной – стройной, изящной, с короткими выгоревшими волосами и проникновенными голубыми глазами. Би была остра на язык, но пользовалась резким словцом только в случае крайней необходимости. Как всегда, бывшая секретарша ярко одета – в кремового цвета облегающие брюки и оранжевую шелковую блузку. Она была смуглой от природы, а сейчас ее обнаженные руки отливали золотистым цветом. Би было не больше пятидесяти пяти лет, то есть несколько меньше, чем Марко, и она всю жизнь прожила одна, так и не решившись связать свою судьбу с каким-то человеком.

Отношения, сложившиеся между отцом и его бывшей секретаршей, иногда смущали Ника. Он с детских лет понимал, что Би для его отца больше, чем просто секретарша или друг. Именно поэтому сейчас она, вероятно, считала своим долгом присматривать за Марко и не могла оставить его на произвол судьбы. Поставив на стол стаканы с вином, Би кивнула Нику, призывая проследовать на кухню, где Марко не мог их подслушать.

– Не верь ничему, что ты только что прочитал, – тихо сказала она, кивнув на записку.

Ник поставил на стол стакан с вином и налил себе немного воды.

– Би, врачи...

– Они шарлатаны и мошенники, – безапелляционно прервала она его.

– Но... – Он помахал листом бумаги, чувствуя себя полным идиотом.

– Ничего страшного, – снова прервала она его. – У моего отца была точно такая же болезнь, и он много лет провел в инвалидной коляске. Конечно, в конце концов это убивает человека, но не сразу и не так быстро. Поверь мне, Ник, человек в таком состоянии умирает только потому, Что сам хочет этого. Иначе говоря, он умирает не от болезни, а от ощущения бессмысленности и ничтожности.

– Само собой разумеется, – согласился Ник.

Она бросила на него настороженный взгляд. Ей, вероятно, показалось, что его ответ прозвучат слишком быстро и слишком безответственно.

– Ты думаешь, я обманываю и себя, и тебя? Послушай, если Марко поймет, что он никому не нужен, то умрет завтра. Если же он будет уверен, что его еще что-то держит на этом свете, то пробудет с нами как минимум до Рождества.

У Би была небольшая квартира в Трастевере, но она часто повторяла, что когда-нибудь продаст ее и вернется в свою родную Паглию. За последние несколько месяцев Ник понял, когда это может произойти: когда Марко умрет. Он взял ее длинные упругие пальцы, которых, казалось, совершенно не коснулось время.

– Би, не знаю, как и благодарить вас за все, что вы делаете для моего отца.

– И не надо, – улыбнулась она. – Просто уделяй ему чуточку больше внимания, вот и все. Сейчас наступило такое время, что останется с тобой до конца жизни. Знаешь, бывают вещи, которые обязательно нужно высказать, иначе ты будешь сожалеть об этом. И не только высказать, но и сделать. Я не знаю, возможно, женщинам трудно понять отношения между отцом и сыном... Думаю, что и мужчины до конца не понимают этого. И тем не менее... – Она подхватила со стула свою сумку и вынула оттуда ключи от машины. – Ладно, лекция закончилась. Я приду завтра в обычное время.

Он молча проводил Би взглядом, пытаясь вспомнить ее образ, когда она была еще совсем юной. В то давнее время Би была просто очаровательной и своим присутствием украшала жизнь их семьи. Было время, когда Ник считал, что по-настоящему влюблен в нее. Ему тогда исполнилось лет семь или восемь. От нее исходил какой-то странный чарующий аромат, и она осталась верна этим духам до сих пор, возбуждая в памяти Ника давние воспоминания. Она и теперь излучала необыкновенно приятную и даже какую-то экзотическую ауру, которую, к сожалению, его отец так и не смог по достоинству оценить. Би таила в себе какую-то загадку. Она никогда не говорила о мужчинах и, казалось, совершенно не нуждалась в них. Вся ее жизнь была посвящена Марко и его делу. А сейчас отец находился на грани смерти, а его дело почивало в бозе.

Ник вернулся в гостиную, где мирно спал Марко. Было уже поздно. Ник склонился над отцом, просунул под него руки, поднял с коляски и осторожно отнес в спальню, отметив, каким легким он стал за последнее время.

На полпути в спальню Марко сделал несколько глубоких вдохов и открыл глаза. Ник порадовался тому, что отец сразу узнал его и не стал возражать против постели. Он смотрел на родное лицо и думал, что болезнь обезобразила его, придала чертам налет обреченности.

– Ник, – тихо прошептал Марко, дыхнув на него застарелым запахом дорогого табака, – сейчас ты должен заниматься какой-нибудь красивой женщиной, а не мной.

Ник подошел к кровати и осторожно положил отца на белую простыню, выглаженную заботливыми руками Би.

– Я уже сделал это.

– Ерунда, – недовольно проворчал старик, а потом неожиданно улыбнулся, словно вспомнив что-то приятное. – Это не ты занимаешься женщинами, а они занимаются тобой. Я сегодня смотрел новости по телевизору и видел, как они преследовали тебя.

Ник не без удовлетворения отметил, что отец сохранил острый ум и не утратил способность интересоваться событиями окружающей его жизни.

– А эти телевизионщики понимали, что происходит? – шутливо спросил Ник. – Они отдавали себе отчет, что на самом деле это не она?

– Нет, – согласился Марко и рассмеялся. – А ты что, считаешь, что я должен был позвонить им и выложить всю подноготную? А заодно заработать кучу денег? Не понимаю, как такая глупая мысль могла зародиться в твоей мудрой башке. За кого ты меня принимаешь?

Ник стал осторожно раздевать отца. Тот шутливо отмахнулся и даже ударил его по руке:

– Я сам могу раздеться, я же не калека, в конце концов. Мало того, что я Би постоянно напоминаю об этом, так еще и тебе приходится говорить о том же.

– Да, ты не калека, – согласился Ник, – и Би прекрасно это знает. Ты плохо обращаешься с ней.

– Знаешь, когда ко мне относятся как к инвалиду, я начинаю привыкать к этому и предъявляю свои претензии.

Ник подумал, что отец нисколько не изменился. Он никогда не отказывался от своих привычек, и это всегда было его преимуществом, как, впрочем, и главным недостатком.

– Значит, ты действительно приучил себя к этому.

Лицо Марко стало серьезным.

– Она член нашей семьи, Ник, – тихо сказал он. – И когда наступит мой смертный час, я хочу, чтобы она была рядом, как и ты. Я говорю об этом сейчас, потому что потом может быть поздно. Кто знает, смогу ли я сказать об этом, когда наступит конец.

Ник кивнул:

– Да, отец, Би будет рядом с тобой.

Он отошел от кровати и стал приводить в порядок бумаги на письменном столе. Эта комната когда-то была кабинетом, а потом Марко заболел и не мог уже самостоятельно подниматься по ступенькам, однако все здесь осталось по-прежнему. Кабинет украшали коммунистические плакаты, листовки и бюсты Антонио Грамши – кумира молодого Марко. Все эти предметы напоминали Нику о детстве и политических пристрастиях отца. Именно в этой комнате прошло детство Марко и формировались его первые представления об окружающем мире. Более того, в кабинете выросли все трое детей Марко, и именно здесь они получили начальное образование, поскольку их родители с подозрением относились к публичной школе и считали, что основой нормального воспитания должен быть католицизм; в общественных школах считали иначе. И именно здесь дети Марко постигали многие житейские премудрости и в конце концов неизбежно приходили к отрицанию политических взглядов своих родителей. Они предпочитали тратить время не на коммунистические идеи, а на чтение классики – Гомера, Джека Лондона и современных произведений. И только много лет спустя они ознакомились с первым изданием "Тюремных тетрадей" Антонио Грамши – произведением, которое превыше остальных ценил Марко. Оно было издано в 1947 году, то есть почти через десять лет после смерти автора.

В этой же комнате отошла в мир иной Анна Коста, мать Пика, решительно отказавшаяся от госпитализации; судя по всему, здесь закончит свои дни и отец.

Ник обнаружил мать за письменным столом: она упала головой на какой-то раскрытый журнал левацкого толка; длинные седые волосы рассыпались по страницам. Ник изменил свои представления о жизни и пошел на службу в полицию. Это случилось не сразу, а спустя почти год после того, как отец оставил политическую карьеру и вернулся к нормальной жизни – после публичного выступления на какой-то конференции в Милане. Политическая карьера отца клонилась к закату, и нужен был лишь последний толчок, чтобы сокрушить его политические иллюзии. Времена коммунистического романтизма ушли в прошлое, отец наконец-то успокоился и вернулся в семью, однако еще долго не находил общего языка со своими детьми.

Марко Коста улыбнулся, протянул руку и слегка прикоснулся к щеке сына.

– Между основными занятиями ты посадил за решетку хоть кого-нибудь сегодня?

– Не так много, как хотелось бы, – ответил Ник, вернув отцу улыбку. – Но все еще впереди.

Марко засмеялся:

– Да, ты прав, у тебя все еще впереди.

В последнее время они довольно часто обсуждали профессиональные дела Ника, и отец всегда выказывал серьезную озабоченность тем обстоятельством, что его сын тратит слишком много времени на служебные дела, забывая о личной жизни. Безнадежно больной старик страстно желал видеть сына счастливым, в окружении жены и детей, он мечтал о внуках. Он не уставал делиться с сыном взглядами на жизнь, с полным основанием полагая, что жизнь не прошла впустую, хотя, конечно, можно было добиться гораздо большего. Своим главным достижением Марко считал не политическую карьеру, а двоих сыновей и дочь. Правда, раньше он думал иначе, недаром столько лет посвятил борьбе за всеобщее счастье, тем не менее успешная деятельность детей вызывала у него чувство законной гордости. Он сожалел только о том, что теперь политической деятельностью во благо трудового народа будут заниматься люди, не имеющие никакого отношения к семейству Коста.

Что же до Ника, то он придерживался совершенно иных взглядов. Он всецело отдавался работе и сожалел лишь о том, что дни отца сочтены. Он никак не мог смириться с этой мыслью, но не находил в себе сил, чтобы поделиться своими переживаниями с умирающим отцом. И это бремя угнетало его, становясь иногда просто невыносимым.

19

Телефон зазвонил вскоре после того, как Ник приготовил отцу завтрак: свежие фрукты, апельсиновый сок прямо из соковыжималки и коктейль из самых разнообразных таблеток. Когда Ник снял трубку, отец с тревогой воззрился на него.

– Не волнуйся насчет меня, – успокоил он Ника, как только тот закончил телефонный разговор. – Я не такой беспомощный, как тебе кажется. К тому же скоро придет Би. Все будет нормально, Ник.

– Спасибо, отец.

– Что стряслось?

Старик никогда не спрашивал его о работе, что было результатом их давнего соглашения. Ника немало удивило, что отец нарушил правило.

– Еще одно убийство.

– Ну и что? – удивился Марко. – Разве ты единственный детектив в полицейском управлении?

– Нет, отец, – мягко ответил Ник, пытаясь прояснить ситуацию в голове. – Просто это убийство имеет отношение к тому делу, которое я сейчас расследую. – Ник надолго задумался. После разговора с Бешеной Терезой в ресторане ему и так предстояло выработать новую версию событий. Телефонное сообщение не стало для него неожиданностью. – Возможно, мы рано или поздно придем к выводу о том, что последние происшествия имеют какое-то отношение к Ватикану. Может быть... – Он ощущал на себе усталый и встревоженный взгляд отца. Марко обычно чувствовал, когда случалось что-то неладное. – Может быть, все намного хуже, чем мы предполагали.

– Расскажи мне об этом, – решительно потребовал отец. – Если хочешь, конечно. Не сейчас, а когда вернешься домой. А сейчас, – он взял со стола несколько бутербродов с ветчиной и протянул сыну, – возьми это с собой, пожуешь в машине. Человек не может питаться одними фруктами. Даже такой упрямый, как ты.

Минут пятнадцать спустя Ник припарковал машину у ворот старой церкви, стоявшей возле дороги, ведущей к Лютеранскому дворцу, что на площади Святого Петра. Это была та часть города, которую он знал плохо. В двух минутах отсюда был расположен Колизей, а рядом с ним проходила дорога на север, всегда запруженная автомобилями. А сразу за ней находился дом, где жил Ринальди. Этот высокий многоквартирный дом, выстроенный в конце девятнадцатого века, величественно возвышался над соседними постройками. Рядом с ним располагалась небольшая торговая площадь, функционировавшая в течение последних десяти веков, а может, и больше. Словом, это был тихий жилой район, куда редко заглядывали вездесущие туристы. Его небольшие постройки и церкви, казалось, принадлежали совершенно другому городу и другой эпохе.

Ник Коста был уверен, что Сара Фарнезе знает этот район как свои пять пальцев и может рассказать всю его долгую историю начиная с древнейших времен. Он чуть было не затерялся среди крошечных переулков, а когда ступил на небольшой красивый двор, с облегчением вздохнул, увидев перед собой несколько рядов грубых скамеек, приготовленных для организации концерта на открытом воздухе. Повсюду лежали отпечатанные на дешевой бумаге программки, извещавшие, что посетители услышат произведения Вивальди и Корелли в исполнении местного полупрофессионального оркестра. Все это произвело на Ника довольно странное впечатление. Хотя концерт старинной музыки проходил здесь вчера вечером, у детектива было такое чувство, будто меломаны покинули это место только сейчас.

Ровно в восемь часов пятнадцать минут ирландец по имени Бернард Кромарти – старейший член ордена доминиканцев, опекавшего церковь Святого Климента на протяжении трехсот пятидесяти лет, – открыл дверь храма для утренней службы. То, что он увидел, повергло его в ужас и на какое-то время лишило дара речи. Опомнившись, он бросился со всех ног в полицию.

Ник Коста внимательно осмотрел подворье, обратив внимание на то, как много мусора оставили после себя любители старинной музыки, а потом тяжело вздохнул и вошел в храм. Это была старая церковь, намного больше той, которую он видел на острове Тибр. Внутри храм был украшен большим количеством картин, интерьер вызывал вполне обоснованное чувство восторга и восхищения. Приглушенные голоса людей звучали здесь как тихий шепот монахов, расходящихся после воскресной службы. В центре нефа находился слабо освещенный алтарь, едва заметно возвышавшийся над уровнем пола. Рядом с алтарем Ник без труда узнал группу знакомых, внимательно рассматривавших что-то на полу. Только Фальконе стоял во весь рост, одетый в дорогие джинсы и не менее дорогую белую рубашку. Похоже, это воскресенье он проводил в обществе известных политиков и только в силу обстоятельств вынужден был прервать отдых и явиться сюда. Ник знал, что инспектор находится в разводе. Недавно по департаменту прошел слух, что шеф появляется в светских салонах и часто мелькает на поле для гольфа в компании разных знаменитостей.

Холеное, обрамленное седеющей бородкой лицо шефа выражало крайнюю сосредоточенность. Ник Коста подошел поближе и остановился между Фальконе и Росси. Эта часть церкви изначально считалась самой главной и почетной. Ник посмотрел вниз и увидел прямо под алтарем, окруженным свечами, обнаженное мужское тело. Оно отбрасывало смутную тень. Человек лежал на боку с подтянутыми к подбородку коленями, вытянутые вперед руки были сложены как для молитвы. Из-за широко открытых глаз и рта лицо, казалось, выражало крайнее удивление. Складывалось впечатление, что прихожанин спокойно молился, пока не увидел перед собой нечто странное, что и лишило его чувств.

Мокрые светлые волосы прилипли к голове, лицо покрывали синяки и ссадины. По всему было видно, что человека долго и нещадно избивали. Вокруг шеи обвивалась толстая веревка, свободный конец которой был привязан к небольшому ржавому якорю, лежавшему неподалеку на мозаичном полу.

Над телом убитого напряженно трудилась Тереза Лупо в резиновых перчатках. Она просунула палец в рот жертвы и втянула воздух, словно пытаясь учуять какой-либо запах, потом взяла покойника за руку и попыталась поднять ее.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Терезу Фальконе.

Рядом с ним стоял седовласый священник лет семидесяти с суровым лицом. Он так внимательно следил за происходящим, как будто все в этой церкви принадлежало ему лично.

– Соленая вода, – спокойно ответила патологоанатом. – Причем настолько соленая, что версия о том, что его утопили в Тибре, отпадает напрочь. Это случилось где-то в другом месте. Более подробную информацию смогу предоставить только после проведения анализов в лаборатории.

Фальконе уставился на лицо утопленника.

– Когда это будет?

– Через несколько часов. Степень трупного окоченения свидетельствует о том, что тело было доставлено сюда вчера вечером или рано утром.

Лука Росси угрюмо смотрел на труп.

– Как это могло случиться, святой отец? – спросил он у священника. – Ведь вчера вечером здесь был концерт, а сегодня утром сюда просто невозможно было попасть. Как смог убийца принести в храм мертвое тело?

– Да, здесь действительно был концерт, – подтвердил священник вкрадчивым голосом. – Все билеты были проданы, я сам был здесь до часу ночи и помогал навести порядок.

– Тогда как его могли протащить сюда? – сердито буркнул Фальконе.

Священник сокрушенно покачал головой и опустил взгляд на пол.

Ник Коста показал рукой на залитое солнечным светом подворье, где к стене был прислонен большой черный футляр.

– А это что такое, святой отец? Кто-то из музыкантов забыл свой инструмент?

Лука Росси вздохнул, вышел во двор, подхватил футляр, стараясь не касаться ручки, чтобы не смазать отпечатки пальцев, вернулся в церковь и положил его на пол. Фальконе наклонился и стал щелкать замками футляра, пытаясь открыть. Через несколько секунд ему это удалось. Внутри было пусто. Дешевый красный бархат был пропитан водой, на всех пахнуло терпковатой гнилью морского побережья.

– И все же я не понимаю! – воскликнул Фальконе, разглядывая футляр. – Как можно запихнуть взрослого человека в футляр, а потом протащить через весь город и незаметно подбросить в церковь? К тому же церковь, как вы утверждаете святой отец, была ночью заперта.

– Конечно, заперта, – возмутился тот. – Здесь много ценных вещей, и мы всегда запираем храм на ночь.

– Церковь оснащена видеокамерами? – на всякий случай поинтересовался Ник.

Священник отрицательно покачал головой.

Тереза Лупо взмахом руки приказала полицейским подкатить медицинскую тележку. В гулком помещении звонко заскрипели колеса. Тереза подошла к Росси, который тупо таращился на пустой футляр.

– Ну? – спросила она.

– Что "ну"? – недовольно проворчал Фальконе.

– Кто-нибудь поинтересуется у меня, как он был убит?

Сыщики с недоумением переглянулись: дескать, неужели есть сомнения?

– Скорее всего этот человек был изрядно избит, – высказался первым Росси.

– Еще бы! – хмыкнула Тереза. – Но я не думаю, что он умер от побоев. Конечно, пока не будут готовы результаты анализов, я могу высказать лишь предположения. – Она сняла резиновые перчатки и загадочно улыбнулась Росси и Нику. – Знаете, парни, вы с каждым разом удивляете меня все больше. Ведь я же находилась здесь меньше времени, чем вы, а знаю уже намного больше.

– Что вы имеете в виду? – угрожающе прорычал Фальконе.

– Он утонул в какой-то речушке, связанной с морем, – начала Тереза. – Причем кто-то ему здорово помог в этом деле. Глубина речушки не больше метра, судя по количеству грязи и ила в полости рта. Насколько я понимаю, сочетание ила и морской соли позволяет довольно быстро определить место преступления. Итак, его утопили. А потом обмотали шею веревкой со ржавым якорем, притащили сюда и зажгли свечи. Иначе и быть не могло. Якорь слишком мал и легок, чтобы послужить в качестве грузила. Нет никаких сомнений, что он играет какую-то символическую роль в этом убийстве. Думаю, перед нами часть тайны, которую мы должны с вами раскрыть.

Ник Коста пристально посмотрел на священника. Седовласый старец, стоя с закрытыми глазами, беззвучно повторял слова молитвы и быстро крестился.

– Святой отец, – сказал Ник, дождавшись конца молитвы.

– Что, сын мой? – отозвался священник, не поворачивая головы.

Ник обвел рукой церковь:

– Здесь много якорей. Они вырезаны на колоннах, изображены на картинах. Что они означают?

– Неужели вы сами не можете догадаться? – укоризненно произнес священник.

Фальконе смерил его недобрым взглядом:

– Святой отец, если у вас есть какие-то сведения, которые могут помочь нам...

Священник поморщился:

– Вы профессионалы, образованные люди, а совершенно не знаете историю своей страны. Это церковь Святого Климента, четвертого папы римского. – Он показал рукой на гробницу позади алтаря. – Там лежат его нетленные останки. Лежат уже почти две тысячи лет. Неужели вы ничего не слышали о нем? Святой Климент был утоплен, а потом его обнаружили с якорем на шее. – Священник горестно вздохнул и кивнул на покойника: – Это омерзительное преступление является преднамеренным и свидетельствует о желании оскорбить память святого. На такое кощунство мог решиться только сумасшедший.

Ник Коста задумался над его словами. Если это действительно дело рук сумасшедшего, то отнюдь не простого, а вполне сведущего в теологических вопросах. Кроме того, он сделал это не случайно, а с вполне определенной целью. Фактически он пытался им что-то сообщить этим мерзким преступлением, но что?

– Вы знаете покойника? – поинтересовался Фальконе у священника.

– Нет, – отрезал тот.

– А вы?

Лука Росси пожал широкими плечами, остальные потупились, давая понять, что впервые видят этого человека. Фальконе гневно зыркнул на Ника.

– Мы не продвинулись ни на шаг, – недовольно проворчал он. – Более того, ситуация стала еще запутаннее. Привезите ее сюда. Я хочу, чтобы она увидела все своими глазами.

– Что? – не понял Ник.

– Сару Фарнезе. Я хочу, чтобы она сама посмотрела на все это. Может быть, она узнает его. Пусть она скажет, что думает по этому поводу.

– Но... – запротестовал Ник.

Конечно, Фальконе был по-своему прав. Сара действительно могла узнать этого человека, но зачем тащить ее сюда? Для этого есть немало других, менее болезненных способов – привезти ее в морг, например, или просто показать фотографию. Нет никакого смысла тащить ее сюда, в это угрюмое место.

– Почему бы не привезти ее в морг? – предложил он. – Какая, в сущности, разница, где она увидит его?

– Делайте, что я сказал, – приказал Фальконе и пошел из церкви во двор, вынимая на ходу из кармана мобильный телефон.

Когда он скрылся из виду, к Нику подошел Лука Росси и сочувственно посмотрел в глаза.

– Мы снова оказались в тупике, черт побери. Вляпались по самые уши и теперь не знаем, как выбраться из этой трясины.

Ник ничего не ответил, но подумал, что Росси прав. Они действительно оказались в тупике, теперь Фальконе будет рвать и метать, чтобы хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки. Ситуация в точности повторяла ту, которая возникла на острове Тибр, где они обнаружили первую жертву.

– Да, ты прав, – неохотно признал он, отметив про себя, что Лука Росси давно уже считал это дело гиблым и доказывал, что они идут по ложному следу.

– Знаешь что? – неожиданно сказал Росси. – Мы почему-то считаем, что нам следует искать улики, верно? А ведь это лишь половина нашей работы, а вторая половина заключается в том, чтобы своевременно обнаружить ложь и дать ей правильную сценку. Другими словами, нам нужно во что бы то ни стало понять, почему нам лгут и хотят увести в сторону от истины.

– Я сделаю это сам, – произнес Ник сквозь зубы, думая о своем. – Скажи Фальконе, что через полчаса она будет здесь.

Ник быстро вышел из церкви, на него сразу обрушился полуденный августовский зной безоблачного неба. Впрочем, он не обратил на него никакого внимания, так как все его мысли были заняты тем, что он скажет Саре и как объяснит ей сложившуюся ситуацию.

20

– Зачем вы это сделали?

Сара Фарнезе была одета во все черное, начиная с брюк обычного покроя и кончая майкой из хлопка. В этой одежде она выглядела моложе и настороженнее. Толпа журналистов только направлялась к церкви Святого Климента, а попрошайки, преимущественно косовары и африканцы, находились здесь всегда. Ник Коста машинально вынул из кармана денежную мелочь и бросил чернокожему парню с широко открытыми, словно испуганными, глазами, выбрав его наугад, как это всегда и бывало с ним. Сару удивило, что Ник подает милостыню, вместо того чтобы не обращать на попрошаек никакого внимания.

– Семейная привычка, – объяснил Ник. – Я даю им мелочь дважды в день просто на всякий случай.

– На какой случай?

– На тот случай, если это поможет им, – неуверенно ответил Ник, пожав плечами. Он никогда не задумывался об этом раньше и сейчас просто не знал, что сказать. Во-первых, это были совсем небольшие деньги, а во-вторых, его с детства приучили подавать милостыню. Для его отца это был своего рода акт веры, еще одно доказательство того, что его вера в коммунистические идеалы на самом деле является чем-то вроде религии.

У двери церкви Ник остановился и взял Сару за руку:

– Сара, я должен вам кое-что сказать. Я очень не хотел подвергать вас такому испытанию, не хотел, чтобы вы все это видели. Во всяком случае, здесь, в этой церкви. Мы могли бы организовать вам поездку в морг, тем более что это вообще может оказаться пустой тратой времени.

Зеленые глаза уставились на него.

– Так почему же меня притащили сюда?

– Это все мой босс, – с нескрываемым раздражением сказал Ник, не испытывая никакого желания врать ей сейчас. К тому же она все равно узнает правду. – Это была его идея. Он считает, что дело приобретает крайне нежелательный оборот и что мы должны знать гораздо больше, чем знаем на самом деле.

Она сразу же поняла все то, о чем так туманно пытался сказать ей Ник, и благоразумно промолчала. Они вошли в церковь.

– Я бывала здесь на концертах, – неожиданно сказала она. – А вы?

– Я не очень увлекаюсь музыкой, тем более старинной, – признался Ник.

– А чем вы увлекаетесь?

– Люблю картины, люблю бегать, размышлять о разных вещах. Сколько раз вы были здесь?

– Три или четыре.

Ник кивнул, приняв к сведению эту информацию.

Сара грустно вздохнула и в отчаянии взмахнула рукой.

– Это тоже важно для вашего расследования? Вы что, прислушиваетесь к каждому моему слову и оцениваете его с точки зрения полезности для дела?

– Нет, Сара, ничего подобного, – решительно возразил Ник. – Я не думаю, что здесь есть хоть один человек, который понимает, что происходит. Хотя, конечно, нет никаких сомнений, что все эти убийства каким-то таинственным образом связаны между собой и при этом ведут к вам. С кем ты приехала сюда, Сара? Пока мы не узнаем этого, мы не сможем раскрыть все эти чудовищные преступления.

– Да уж, – слабо улыбнулась она, а потом неожиданно показала рукой в сторону узкой улочки Сан-Джованни, которая вела к Лютеранскому дворцу. – Вы когда-нибудь слышали о папе Иоанне? Который на самом деле был женщиной?

– Да, но я думал, что это миф.

– Возможно. Так вот, согласно мифу, эта женщина родила ребенка вон там, в конце улочки – она направлялась в Лютеранский дворец, чтобы получить папскую корону. Огромная толпа фанатиков, распознала в ней женщину и ее убили вместе с ребенком. Не знаю, миф это или нет, но вплоть до шестнадцатого века на фасаде вон того дома сохранялся силуэт женщины с обнаженной грудью и с младенцем на руках. А потом Ватикан приказал убрать и это изображение, и ее портрет в Сиене.

– Зачем вы рассказали мне все это? – удивился Ник.

Она пожала плечами:

– Не знаю, просто так. Возможно, мне показалось, что вы можете понять смысл этой мифической истории. Разумеется, папа Иоанн не является исторической фигурой, этой женщины никогда не было. Вся эта история является выдуманной от начала до конца, апокрифической, так сказать, как, впрочем, и все истории о ранних христианских мучениках. Но дело вовсе не в этом. Все дело в вере. Эта история наглядно свидетельствует, что даже самая нелепая выдумка может стать историческим фактом, если овладевает сознанием верующих. В случае с папой Иоанном это касается прежде всего роли женщины в обществе, места, которое она должна в нем занимать. Эта история о том, как легко можно стать преступницей или героиней, святой, непорочной девственницей или уличной шлюхой. Причем людям и в голову не приходит, что эти вещи взаимосвязаны и могут легко меняться местами. Чаще всего человек находится где-то посреди крайностей, а может быть, и вообще представляет собой нечто особенное.

– Вы говорите, как мой отец, – проворчал Ник. – Извините, я не хотел ни в чем упрекать вас, меня просто донимают все эти убийства, и иногда я теряю терпение. Я всегда теряюсь, когда перестаю понимать суть происходящего.

– Ладно, пойдемте, – сказала Сара.

Они вошли в мрачное помещение церкви и направились к небольшой группе экспертов и следователей. Фальконе первым заметил ее и быстро пошел навстречу, сгорая от нетерпения получить как можно больше информации о последнем преступлении. От него исходил стойкий запах табака, а на белой рубашке виднелось пятнышко от пепла. Чуть дальше в окружении незнакомых Нику сыщиков суетился Лука Росси, показывая место преступления. Тереза Лупо стояла в стороне и с ехидной ухмылкой наблюдала за действиями следователей.

– Синьорина Фарнезе, – обратился к Саре Фальконе, протягивая руку для приветствия, – я рад, что вы уважили мою просьбу и приехали сюда. Мы не отнимем у вас много времени. – Он посмотрел на патологоанатома и взмахнул рукой: – Прошу вас...

Тереза наклонилась над телом и ловким движением сдернула черное покрывало. Сара бросила взгляд на лицо покойника и вскрикнула, прикрыв ладонью губы. После этого она отошла в сторону и обессиленно опустилась на скамью. Ник внимательно следил за реакцией Фальконе, который с нескрываемым удовлетворением наблюдал за происходящим, как будто его сейчас волновало не расследование убийства, а выявление артистических способностей Сары. Кстати сказать, Ник тоже обратил внимания на некоторую театральность в ее поведении. Создавалось впечатление, что Сара не ожидала увидеть здесь именно этого человека, однако внутреннее чутье подсказывало Нику, что это не так. Более того, ему вдруг показалось, что она, увидев убитого, испытала некоторое облегчение, которое попыталась скрыть, несколько преувеличенным чувством ужаса.

Он направился в служебное помещение позади нефа и вскоре вернулся оттуда со стаканом воды. Сара благодарно приняла у него стакан, сделала несколько глотков и посмотрела на окружающих, которые молча наблюдали за этой сценой.

– Весьма сожалею, – равнодушным тоном произнес Фальконе.

Сара молча уставилась на него, а Ник попытался уловить в ее взгляде хотя бы малейший намек на страдание.

– О чем вы сожалеете? – тихо спросила Сара. – Я действительно знаю этого человека. Разве не для этого вы притащили меня сюда?

Фальконе сделал шаг вперед и вперился в нее пронзительным взглядом.

– Разумеется, для этого. Итак, как его зовут?

– Джей Галло, американец, гид, работал в одной из туристических фирм.

– Адрес? – потребовал Фальконе, делая Нику знак, чтобы тот приготовился записывать.

– Виа Трастевере, – без промедления ответила Сара. – Номер дома я не знаю. Он снимал небольшую дешевую квартиру над супермаркетом.

Фальконе задумался.

– А как близко вы были с ним знакомы?

Она вздохнула и посмотрела на Ника, как будто это доказывало ее правоту.

– Какое-то время мы вместе учились в Гарварде, а потом, когда он приехал в Рим, мы возобновили знакомство.

Сара сделала паузу, Фальконе терпеливо ждал продолжения рассказа. Обманувшись в ожиданиях, он взял на себя инициативу:

– Что вы имеете в виду под словом "знакомство"?

– Я имею в виду, – холодно сказала Сара, – что в течение некоторого времени, нескольких недель, мы были любовниками. Это было четыре или пять месяцев назад. Вы это хотели от меня узнать?

– Я хочу знать все, что имеет к этому делу хоть малейшее отношение, – так же холодно ответил Фальконе. – У нас сейчас уже четверо убитых, и три из них были вашими любовниками. Чел: занимался этот Джей Галло? Что он собой представлял? Был ли он знаком с предыдущими жертвами?

Сара надолго задумалась, словно размышляя над тем, достаточно ли разумны вопросы инспектора.

– Нет, – тихо сказала она через минуту, – он не имел к университету никакого отношения. Во всяком случае, Стефано его не знал, а Хью появился значительно позже.

– Но вы же упоминали его имя в разговоре с другими людьми? – продолжал допытываться Фальконе.

– Зачем? – удивилась Сара. – Какой в этом смысл? Я встречалась с ним несколько недель, а потом мы решили остаться друзьями и прекратили всякие отношения, вот и все. С тех пор я не видела его несколько месяцев. Он казался очень забавным парнем, но в нем было что-то непонятное. К тому же он слишком много пил. Если откровенно, я считала, что он слишком умен для работы в качестве простого гида. Джей знал, что является неудачником и переживал из-за этого. Естественно, что наши отношения не могли продолжаться долго, несмотря на то что мне было интересно с ним.

Фальконе бросил на Ника многозначительный взгляд, словно хотел сказать: "Ну что, теперь ты видишь, что она шлюха? Она легко заводит себе любовников и так же легко бросает их. И вот теперь очередной ее бывший любовник оказался в списке жертв. И список этот может быть ужасно длинным".

– И все же, синьорина Фарнезе, – решился Фальконе на главный вопрос, – что здесь происходит, по вашему мнению?

У всех возникло впечатление, что этот вопрос застал Сару врасплох.

– Понятия не имею. А что вы имеете в виду?

– Почему ваши бывшие любовники убиты подобным образом? Почему они представлены в роли мучеников?

– Не могу сказать вам ничего вразумительного, – насупилась Сара. – Для меня это так же необъяснимо, как и для вас.

– И все же, – упрямо допытывался Фальконе, – вы должны знать того, кто это сделал. Судя по всему, этот человек знаком с интимными подробностями вашей личной жизни. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Здесь все понимают, что вы имеете в виду, – вмешалась в допрос Тереза Лупо, рискуя нарваться на неприятности. – Вы всегда задаете подобные вопросы. Думаю, вам следовало бы принять на работу нескольких женщин-следователей, которые могли бы помочь вам в таких деликатных делах.

– Благодарю за совет, – прошипел Фальконе, даже не посмотрев в ее сторону. – Вы лучше займитесь своими делами, доктор: прикажите убрать тело. Отчет о результатах вскрытия должен быть у меня на столе сегодня вечером.

Тереза тяжело вздохнула и дала знак положить труп на тележку. Сара молча наблюдала за переносом тела и повернулась к Нику только тогда, когда тележка скрылась во дворе церкви. На древнем мозаичном полу осталась лишь длинная веревка с ржавым якорем.

– Святой Климент, – тихо произнесла она, – как я сразу не догадалась? У Галло тоже был якорь на шее?

– Да, точно как у того древнего святого, – подтвердил Ник, пристально глядя на нее.

– Я же говорила вам, – выпалила она, – что большая часть всех этих историй является апокрифами и не имеет ничего общего с действительностью. А уж об этом святом Клименте и говорить нечего. Если человек, который совершил это преступление, знает Тертуллиана, в чем я нисколько не сомневаюсь, то он должен знать, что это все легенда, не более того. Тертуллиан действительно написал о Клименте, но при этом ни разу не упомянул о его мученической смерти. Это всего лишь волшебная сказка, которую начали передавать из уст в уста только с четвертого века, не раньше.

Ник попытался собраться с мыслями и проанализировать ее слова.

– А почему это должно иметь для преступника какое-то значение? Какая ему разница, было это на самом деле или нет?

Фальконе погладил рукой седеющую бородку и ухмыльнулся:

– Потому что это вопрос веры. Мы смотрим на все эти действия и думаем, что речь идет о человеке, у которого по какой-то причине возникло превратное представление о религии. А на самом деле...

Его речь была прервана Терезой Лупо, которая успела отправить тело в морг и вернуться в церковь:

– А на самом деле у вас нет ни малейшей зацепки, ни единой более или менее правдоподобной версии. Так что, пожалуйста, избавьте нас, полицейских, от необходимости заниматься психологическими изысканиями. Каждый из нас прекрасно понимает, что человек, который смог так легко содрать кожу с себе подобного, не может быть легким, податливым объектом для пресловутого фрейдистского психоанализа. Можете делать что угодно, все равно у вас ничего не получится. У этого типа в голове по меньшей мере два конфликтных мотива, и они действуют одновременно, удивительным образом не противореча друг другу. Именно об этом я говорила вчера вечером и охотно повторю сегодня. Мы имеем дело с сильным, волевым и в высшей степени целеустремленным человеком, который, помимо всего прочего, имеет неплохие познания в медицине или по крайней мере долго работал на скотобойне. У него совершенно особая логика, не укладывающаяся в рамки здравого смысла или обыденного сознания. Чтобы понять его, нужно стать таким же сумасшедшим. Ищите физические факты, а не психическую предрасположенность.

Ник Коста напряженно смотрел на Сару, пытаясь уловить хотя бы малейшие признаки испуга или растерянности.

– Вы знаете кого-нибудь из таких людей?

– Нет, – ответила она, благодарно посмотрев в сторону Терезы, которая фактически поддержала ее в трудную минуту. – Могу сказать только то, что этот человек неплохо знает Тертуллиана. Не забывайте об этом.

– Еще бы, – согласилась с ней Тереза. – Похоже, у меня тут самая приятная работа.

С этими словами она повернулась и направилась к выходу, попутно доставая из кармана сигарету.

– Что еще вы от меня хотите? – спросила Сара, когда все медики покинули место преступления.

Фальконе, покачавшись на ступнях взад и вперед, сформулировал требование:

– Имена и адреса людей, с кем вы поддерживали интимные отношения после того, как приехали в Рим.

Сара решительно покачала головой:

– Это невозможно. Вы не имеете права вторгаться в мою частную жизнь.

Фальконе подался вперед и вперил в нее пронзительный взгляд.

– Синьорина Фарнезе, – сказал он нарочито мягким голосом, – каждый человек, который по своей глупости оказался в вашей постели, является подозреваемым. Каждый человек, с которым вы переспали, является потенциальной жертвой. Нам нужны имена и адреса этих людей. Это нужно для их же блага. Надеюсь, вы понимаете?

– Некоторые из них женаты и занимают высокое положение в обществе, – продолжала упорствовать Сара. – Вы требуете от меня невозможного. Как вы чувствовали бы себя на их месте?

Фальконе грозно свел брови к переносице:

– Я был бы чрезвычайно рад, что остался в живых.

Сара не нашла, что ответить. Ник осторожно прикоснулся к ее руке. Похоже, в жизни этой женщины есть немало тайн, которые так или иначе имеют отношение к совершенным преступлениям.

– Сара, это очень важно. Если хотите, мы пригласим женщин-следователей, с которыми вам будет легче разговаривать. Все это строго конфиденциально, можете не сомневаться.

– Вы что, действительно верите в это? Пожалуйста...

Он не мог спорить с ней, и все вокруг тоже хорошо понимали, что из полицейского департамента постоянно просачивается информация, не подлежащая разглашению. Ник не знал, какие имена станут достоянием гласности, а какие – нет. Слишком много журналистов кормятся вокруг этого дела и слишком большими деньгами они располагают, чтобы получить сенсационные сведения.

– Нам это нужно, чтобы обеспечить и вашу личную безопасность, – сказал Фальконе, используя последний аргумент. – Этот человек знает о вас практически все и может попытаться убрать столь опасного свидетеля. Не исключено, что этими жуткими преступлениями он пытается напугать вас, заставить молчать или просто предупреждает о чем-то. В одном я уверен абсолютно: рано или поздно настанет момент, когда он осознает, что все его действия не производят нужного эффекта, и тогда придет ваш черед. Так что имейте в виду: вы вполне можете стать его очередной жертвой.

– Кто бы это ни был, – тихо сказала Сара, не сводя глаз с инспектора, – я не имею к нему ни малейшего отношения.

– Кого вы знаете в Ватикане? – спросил Фальконе таким тоном, будто вопрос логически вытек из предыдущего разговора.

Ник Коста мысленно выругался. Недавно он высказал шефу озабоченность по поводу трагического события, произошедшего в библиотеке Ватикана, но ему и в голову не пришло, что его предположение так быстро найдет применение.

– Что? – не поняла Сара.

– Между Ринальди и кем-то из Ватикана было несколько телефонных разговоров, – терпеливо пояснил Фальконе, пристально следя за ее реакцией. – У нас сложилось впечатление, что Ринальди подозревал о слежке, когда переступил порог библиотеки. Ему казалось, что за ним наблюдают. Это могла быть электронная слежка или просто взгляд хорошо укрывшегося человека. По роду своей деятельности вы, наверное, знаете многих людей, именно поэтому нам так важно, чтобы вы назвали их имена и адреса.

– У меня нет и никогда не было никаких особых отношений с людьми из Ватикана, – едва слышно произнесла мертвенно-бледная Сара.

– Боюсь, что без откровенного признания с вашей стороны... – Фальконе равнодушно пожал плечами, – убийства будут продолжаться. Не вижу причин, по которым преступник должен прекратить свою чудовищную деятельность. Нам нужны имена, синьорина Фарнезе. Все без исключения. – Он снова наклонился вперед и пристально посмотрел ей в глаза. – Нам нужно знать все подробности вашей личной жизни.

– Подите вы к черту! – не выдержала Сара.

Фальконе ехидно ухмыльнулся. Ник знал, что он доволен исходом разговора. Он всегда любил ставить людей в тупик и любой ценой добивался своего.

– Синьорина Фарнезе, – сказал Фальконе, – я настаиваю на вашем сотрудничестве с нами, а если вы будете и дальше отказываться от дачи показаний, я буду вынужден посадить вас под арест в каком-нибудь укромном местечке на окраине города.

– Синьор, – вмешался Ник и получил от шефа испепеляющий взгляд, – все происходит слишком быстро. Синьорине нужно дать какое-то время, чтобы прийти в себя и правильно оценить сложившиеся обстоятельства. А я тем временем найду женщин-следователей, которые побеседуют с ней в полицейском участке.

– "Тем временем", – сердито передразнил его Фальконе.

Ник взял шефа за руку и отвел в сторону, чтобы Сара не слышала их разговор.

– Пожалуйста, оставьте ее сейчас в покое. Если вы будете слишком сильно нажимать на нее, она вообще ничего нам не сообщит. Дайте мне несколько дней. Она отдохнет, успокоится, и, возможно, мне удастся вызвать ее на откровенность. Я отвезу ее в тихое, укромное место, где она сможет спокойно обдумать последствия своих поступков.

На какое-то мгновение суровое лицо Фальконе застыло от напряжения. Затем он кивнул Нику.

– Ладно, может быть, она действительно нуждается в человеке, которому могла бы доверить свои тайны. Может быть... – Он посмотрел на Ника, словно увидел в первый раз. – Во дворе церкви сейчас собралась целая толпа репортеров. Выведите ее отсюда, посидите с ней где-нибудь в кафе и поговорите спокойно, а примерно через час приведите ее сюда через черный ход.

– Хорошо, – согласился Ник, хотя это предложение его заметно озадачило. Он понял, что за словами шефа стоит нечто особенное. – Синьор?

– Да, вы правы, – сказал Фальконе, хитро подмигнув ему. – У меня появилась прекрасная идея. Притворитесь ее очередным любовником. У вас получится. Пусть репортеры подумают, что она ввязалась в очередной роман. Давайте разыграем их. Когда выйдете во двор, обнимите ее за талию и дайте понять газетчикам, что вас связывает нечто большее, чем простая дружба.

– Вы хотите, чтобы я... – Ник даже задохнулся от возмущения.

– Я хочу, чтобы вы дали им понять, что неравнодушны к Саре Фарнезе, вот и все. Они растрезвонят об этом на весь город, и наш мерзавец получит необходимое сообщение. Мы можем потратить несколько месяцев на поиски негодяя, а эта уловка способна резко ускорить решение нашей задачи. Будет лучше, если он сам придет к нам, то есть к вам, если быть точным.

– Синьор...

– Не волнуйся, парень, все будет нормально, – успокоил его Фальконе, продолжая ухмыляться. – Мы будем начеку и не дадим ему совершить очередное преступление. Надеюсь, ты доверяешь своей полиции, не правда ли?

Ник Коста повернулся и зашагал к выходу, забрав с собой Сару. На крыльце они сразу же натолкнулись на толпу журналистов, которые защелкали фотоаппаратами и застрекотали кинокамерами. Несколько человек попытались задать им какие-то вопросы, но Ник и Сара молча прошествовали к воротам. При этом Ник одной рукой крепко обнимал Сару за талию, а другой отталкивал наиболее навязчивых репортеров. Подойдя к машине, Ник открыл дверцу и усадил Сару на переднее сиденье. Только после этого он повернулся к телекамерам и мило улыбнулся, давая понять, что весьма доволен поведением своей спутницы. В этот момент он вспомнил ее рассказ о женщине, которая хотела стать папой римским, но в итоге была растерзана обезумевшей толпой фанатиков. Правда, потом выяснилось, что это всего лишь красивая легенда, но она существует до сих пор и оказывает какое-то влияние на жизнь истинно верующих людей.

Он сел за руль и посмотрел на Сару. Она была бледной и не скрывала своего страха перед беснующейся толпой. А он вдруг подумал, что как-то слишком легко и быстро согласился подыгрывать Фальконе, взяв на себя роль очередного любовника Сары Фарнезе. Причем сделал это не без удовольствия.

– Что происходит, Ник? – спросила его насмерть перепуганная Сара. – Что случилось?

– Не знаю, – соврал тот, – но вы не должны волноваться, все нормально. Сара, я сделаю все возможное, чтобы никто не причинил вам вреда.

Она посмотрела в окошко на запитую полуденной жарой улицу, где, казалось, не осталось и грана свежего воздуха. А Ник Коста подумал, что помимо своей воли с головой окунулся в море лжи.

21

Джино Фоссе жил в башне, которая, казалось, сошла со страниц готической волшебной сказки. Здание, выстроенное из медового цвета кирпича, располагалось на вершине небольшого холма, возвышавшегося над древней улочкой Кливус Скаури. Напротив башни находилась базилика Святых Иоанна и Павла, к которой он недавно был приписан в качестве приходского священника и которая располагалась всего в десяти минутах ходьбы от его прежнего места службы – госпиталя Святого Иоанна. Конечно, базилика Святых Иоанна и Павла – это совсем не то что Ватикан, но церковному начальству виднее.

Башня, где Джино он проживал уже почти месяц, была встроена в стену Аврелия, сооруженную в третьем веке и частично окружавшую исторический центр города. Пройдя вдоль стены, Джино выяснил, что она заканчивается церковью Святого Себастьяна и упирается в Старую Аппиеву дорогу.

Базилика, выдержанная в романском стиле, была возведена в средние века на месте кладбища, и хотя она так и не вошла в число главных достопримечательностей Рима и поэтому была почти неизвестна туристам, Джино Фоссе считал ее наиболее интересным храмом в Риме. Ведь она хранила память о святых великомучениках Иоанне и Павле.

Согласно легенде, Иоанн и Павел служили офицерами при дворе императора Константина. Уже во время правления Юлиана Отступника, они наотрез отказались поклоняться языческим божествам. За это Юлиан приказал обезглавить их вместе с женщиной, которая за ними ухаживала. Приказ был приведен в исполнение в доме на том самом холме, где впоследствии была возведена базилика в их честь. Несколько веков спустя она стала местом поклонения верующих. Их энтузиазм возрос, когда археологи обнаружили под фундаментом храма остатки жилища, а рядом с ними – три захоронения с совершенно ясными указаниями на реальность событий произошедших в далекие времена.

Своих гостей Джино Фоссе иногда водил в подвал, стены там были украшены древними фресками. При этом он испытывал удивительное ощущение, как будто справлял церковную службу, посвященную тайнам человеческой жизни и нестабильности всего того, что умные люди в университетах называют словом "факты". Раньше все помещения башни занимала городская стража, а с пятнадцатого века их начали предоставлять наиболее опытным и надежным священнослужителям местного прихода.

Джино жил в маленькой квартире, состоявшей из спальни, гостиной и ванной комнаты. В подвале он устроил кладовку, а наверху, в небольшой восьмиугольной комнате, что-то вроде кабинета, туда он не пускал даже самых важных гостей.

В конце пятнадцатого века в башне долгие годы жил и работал известный композитор ди Камбио – автор знаменитого хорала, который папа римский Александр VI назвал "ангельским пением". Именно поэтому башня упоминается на всех концертах и юбилейных мероприятиях, посвященных ди Камбио, однако попасть сюда можно только с особого разрешения Ватикана. Подобная строгость гарантировала Джино относительную безопасность и довольно спокойное существование. Впрочем, как-то настырные туристы, в основном американцы, добились разрешения, и Джино вынужден был провести их по всем комнатам исторического здания. Туристы восхищенно цокали языками, разводили руками и озирались с раскрытыми от восторга ртами. И никто из них даже не спросил, что находится наверху. Но даже если они и спросили бы, Джино все равно не сказал бы им правды и уж тем более не повел бы в заветную комнату. Она была его самой страшной тайной.

В то солнечное воскресное утро Джино Фоссе уже в семь часов был наверху, в любимом октаэдре, он собирался привести все здесь в порядок и подготовиться к службе в госпитале. Пол был завален сотнями компакт-дисков, и Джино долго выбирал, что бы послушать. Ему предстояло весь день утешать безнадежно больных, а для этого требовалось немало душевных сил. Кроме того, нужно было сосредоточиться для выполнения основной миссии, призыв к которой он услышал совсем недавно.

Джино поставил знаменитую джазовую композицию Джона Колтрейна под названием "Гигантские шаги" и принялся рассматривать фотографии на стене, вдохновляясь на подвиги. На диване лежали предметы, необходимые для исполнения нового приказания: наркотики, украденные в госпитале, так как Джино сам порой нуждался в поддержании физического и психического равновесия, толстые веревки, автоматический пистолет системы "Беретта" калибра девять миллиметров, украденный при посещении армейского госпиталя, что неподалеку от церкви Святого Иоанна, и множество ножей – больших и маленьких, узких и широких. Ножи были аккуратно протерты и навевали приятные воспоминания. Они были такими острыми, что, казалось, никто не уцелеет, попади на острие лезвия.

Служебные обязанности в госпитале отнимут у Джино первую половину дня, зато вторая будет полностью в его распоряжении, и он, без сомнения, проведет ее отменно. После обеда его ждут великие дела, и надо как следует подготовиться к ним.

22

Во всем виновата слава. Алисия Ваккарини узнала об этом два месяца спустя после того, как одержала убедительную победу на выборах и стала депутатом парламента от "Северного альянса" в Болонье. Пока она оставалась никому не известным профессором университета все было нормально, а как стала известным политиком и депутатом парламента, началась череда скандалов. Одному из местных папарацци каким-то образом удалось раскопать негативные подробности ее личной жизни и убедить общественность в том, что Алисия Ваккарини – лесбиянка. Тут же нашлись ее бывшие любовницы, которые за небольшие деньги поведали о своих связях с ней и привели достаточно убедительные доказательства ее нетрадиционной ориентации.

Руководство "Северного альянса" весьма щепетильно относится к подобным вещам и занимает твердую позицию в отношении членов партии с "компрометирующим поведением". Разгорелся скандал, в результате которого Алисия из популярного политического деятеля превратилась в изгоя даже внутри своей партии. А потом в ее офис явился председатель центрального комитета партии и заявил, что она не сможет баллотироваться в парламент от его партии на очередных выборах и что ей следует подыскать себе другую работу.

– Почему вы не спросили меня об этом? – с горечью в голосе поинтересовалась Алисия, ошарашенная такой новостью.

– А почему вы сами не рассказали нам об этом? – резонно заметил он, окинув ее ледяным взглядом.

И вот теперь она ломала голову над тем, что будет делать через год, когда истечет срок ее депутатских полномочий. Впереди маячила весьма неприятная перспектива остаться без работы, без должности, без славы и, возможно, даже без средств к существованию. И все это в возрасте сорока семи лет, когда расцвет жизни позади. Конечно, она умная женщина, профессор экономики и убежденный сторонник сложившейся политической системы, но сейчас этого мало. Можно попробовать пробиться в Брюссель и найти там теплое местечко. Она знает, как можно получить гранты в этом сообществе, знает, как работать в политической комиссии и терпеливо дожидаться благоприятного момента, чтобы вновь заявить о себе, но на это может уйти уйма времени. Она всегда напряженно работала, чтобы обеспечить себе безоблачное будущее, и вот теперь все рухнуло. Она заседала в самых разнообразных комитетах, комиссиях, а однажды даже руководила парламентской группой, которая разрабатывала формы и методы слияния карабинеров с подразделениями государственной полиция. И все это время она отличалась гибкостью, умением находить компромиссы даже в самых сложных вопросах, договариваться с нужными людьми и добиваться решения поставленных задач. Конечно, иногда приходилось жертвовать убеждениями и даже идти на нарушение закона, но она знала, что подобные вещи являются неизбежным результатом политической целесообразности и вполне допустимы в современном обществе.

Что бы ни думали о ней сейчас лидеры "Северного альянса", она была избрана избирателями Болоньи и честно выполняла депутатские обязанности. Правда, при этом занималась и собственной карьерой, но что в том предосудительного! Алисия всегда была аккуратной в своих делах и проявляла крайнюю осторожность в финансовых вопросах, в результате чего оказалась в стороне от многих коррупционных скандалов. Разумеется, она не отказывалась от подарков и подношений, но никогда не злоупотребляла служебным положением. В качестве компенсации за оказанные услуги она получала определенные льготы, ответные услуги и ценные подарки, а деньги поступали ка ее зарубежные счета. Она завела себе немало полезных знакомств и надежных друзей, которые ни за что на свете не приблизились бы к ней, если бы она осталась внутри замкнутой партийной организации. Среди них было немало людей, с которыми она никогда не имела дела ранее: правые, левые, представители полиции и секретных служб и высокопоставленные чиновники из высших эшелонов политической власти страны. Даже в Ватикане у нее были доброжелатели и друзья.

Таким образом, Алисия быстро осознала простую истину, что в мире полно людей, нуждающихся в ее услугах и готовых оказать ей свою помощь на взаимовыгодной основе. С прагматичной точки зрения было бы непростительной глупостью не воспользоваться выпавшими возможностями.

И вот теперь ей грозило оказаться без работы и средств к существованию. Последняя надежда на Брюссель, на должность младшего комиссара или по крайней мере помощника комиссара по экономическим проблемам. Однако и эта надежда была весьма призрачной. Как откровенно заявил ей один из известных специалистов в области пиара, о ней сложилось превратное впечатление, изменить которое будет не так-то просто. В глазах общественного мнения она еще долго будет оставаться лесбиянкой из Болоньи, которая безудержно лгала своим избирателям, чтобы заполучить вожделенное место в парламенте.

Разумеется, все признавали, что она умна, образованна, неплохо выглядит, достаточно трудолюбива и амбициозна, предана своей стране и прекрасно разбирается в хитросплетениях итальянской внутренней и внешней политики, однако ее нетрадиционная сексуальная ориентация и желание во что бы то ни стало скрыть это от общественности мгновенно превращают все ее достоинства в недостатки. Теперь без массированной информационной атаки на общественное мнение со стороны авторитетных и респектабельных изданий восстановить ее репутацию будет практически невозможно.

Именно поэтому она так охотно согласилась встретиться с корреспондентом широко известного американского журнала "Тайм". Они сидели в почти пустом ресторане "Мартелли", расположенном в небольшом тенистом парке сразу за углом здания парламента, где, по обыкновению, коротали время депутаты парламента, журналисты и известные политические и государственные деятели.

– Я и не предполагала, что этот ресторан работает по воскресеньям, – сказала Алисия, закуривая сигарету.

Она понимала, что подвергает себя определенному риску, доверяясь незнакомому человеку. Конечно, надо было бы на всякий случай проверить его документы и редакционное удостоверение, чтобы не оказаться жертвой мошенника, который тайно запишет ее случайные откровения на магнитофон, а потом разнесет по всему миру. Однако она этого не сделала, полностью положившись на свою интуицию. Во-первых, мошенники предпочитают выступать от имени каких-нибудь захудалых изданий, а не столь солидных, как журнал "Тайм". Во-вторых, они проворачивают делишки в небольших провинциальных городах, а не в Риме, где всегда есть возможность привлечь их к ответственности за клевету. В-третьих, она будет начеку и сумеет вовремя пресечь провокационные вопросы.

Напротив Алисии сидел высокий мужчина лет тридцати, одетый в приличествующие воскресному дню бледно-розовую рубашку и голубые брюки. У него было довольно красивое смуглое лицо с темными умными глазами и быстрым взглядом, который почти всегда сопровождался слегка нервной улыбкой. Только одно вызывало у Алисии некоторое удивление – он держался по-старомодному скромно и для репортера был слишком физически крепок. Мускулистые руки и широкие плечи выдавали в нем незаурядного спортсмена, а одежда подчеркивала мощную фигуру. Казалось, что этот человек много и напряженно работает физически или постоянно истязает себя длительными тренировками в спортивном зале. Среди журналистов такие люди Алисии раньше не попадались. И еще странный запах, исходивший от него... Он напоминал если не о городской больнице, то о фармацевтическом заводе.

– Обычно ресторан по воскресеньям закрыт, – пояснил репортер тихим, спокойным голосом. – Но для американских средств массовой информации нет ничего невозможного. Мое удостоверение открывает и не такие двери, госпожа депутат.

Алисия весело рассмеялась и окинула зал взглядом. Помимо них, здесь сидела только одна пара, в дальнем конце.

– Да, похоже, вы правы, – согласилась она.

– Мне показалось, что вам приятней пообщаться со мной без свидетелей, – сказал он, пристально глядя ей в глаза.

– Почему? – встрепенулась Алисия, опасаясь подвоха. – Я уже сказала вам по телефону, что если вы хотите получить от меня сенсационные признания или добиться душещипательной истории, то зря потратите время. Все это уже в прошлом, и вообще я не намерена изливать вам свою душу. Я очень счастлива, что с прошлым покончено раз и навсегда.

Он поднял стакан красного вина.

– Я тоже.

Она с удовольствием присоединилась к нему. Вино оказалось прекрасным на вкус. Алисия была не против немного выпить. А что еще делать воскресным вечером в опустевшем городе? Дневная жара отбила у нее всякую охоту заниматься серьезными делами, здание парламента было закрыто, а дома ее никто не ждал. Почему бы не отдохнуть с приятным молодым человеком?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне о себе, рассказали без прикрас и самое главное. Мне интересно, чего вы добиваетесь в жизни, как вы ее воспринимаете, чем собираетесь заняться после окончания срока депутатских полномочий.

– Вы хотите сказать, что это может заинтересовать редакцию журнала "Тайм"? – усомнилась Алисия. – Кстати, как вас зовут?

Он нахмурился, протянул руку к графину и налил себе в бокал немного вина. Официант принес две большие тарелки пасты.

– Меня зовут Джино. Скажу вам откровенно, Алисия, – осторожно начал репортер, – я, конечно, мошенник, как и всякий журналист, но только до определенных пределов. Вы знаете, что любая статья должна иметь "изюминку", иначе ее никто не будет читать. Так вот, редакция желает получить от меня материал, касающийся положения людей нетрадиционной сексуальной ориентации в Европе. Босс хочет убедить читателей, что в наше время это обстоятельство не может и не должно быть серьезным препятствием для благополучной жизни человека, для его карьеры или бизнеса. Я должен написать очерк о реальном человеке, показать все это на реальном примере. Словом, я должен задать вам самый простой вопрос: как сложилась бы ваша жизнь, если бы вы были гетеросексуальной женщиной? Если бы вы были замужем, имели детей, занимались бы вы тем, чем занимаетесь сейчас?

– Понятно.

Он вынул из сумки портативный магнитофон и водрузил на стол. Затем он наклонился вперед и положил ладонь на ее руку. Алисия невольно отметила, что его рука необыкновенно тяжела.

– Алисия, – сказал он доверительным тоном, – такие люди, как мы, должны держаться вместе.

Она удивленно вытаращила глаза:

– Вы хотите сказать, что вы голубой?

– А вы хотите сказать, что не догадались об этом с первого взгляда?

– Нет, то есть да, – пролепетала Алисия, не зная, что и подумать. Он с самого начала произвел на нее двойственное впечатление. Сейчас, когда он сказал ей об этом, она действительно нашла в нем какие-то признаки гомосексуалиста, но, с другой стороны, в нем было что-то и другое. А если он все врет, чтобы завоевать ее доверие и добиться собственных целей? Если на самом деле он притворяется гомиком ради того, чтобы подвигнуть ее на сенсационные признания?

Он нажал кнопку магнитофона, и Алисия с тревогой посмотрела на вращающуюся кассету.

– Расскажите мне о себе, – сказал он. – Только то, что сами сочтете нужным. Коснитесь для начала того, как вы стали тем, чем являетесь сейчас. Во что верите. Как относитесь к религии.

– К религии? – с недоумением переспросила она.

– Да, Алисия, каждый человек во что-то верит, просто мы по-разному называем свою веру, вот и все. Я прочитал в вашем досье, что вы выросли в католической семье, значит, когда-то вы верили в Бога.

Она кивнула. Выпитое вино подтолкнуло к воспоминаниям. Было время, когда она действительно верила во все эти сказки. Они помогали ей жить, создавали определенный душевный комфорт в одинокие темные вечера раннего детства.

– Разумеется, – согласилась она. – Но потом я стала старше...

– И мудрее?

– Я не говорила этого.

– Хорошо, вы стали старше и постепенно утратили веру. – Он сделал паузу и пристально посмотрел на нее. – Однако иногда вера возвращается к людям. Вы полагаете, с вами это не может случиться?

– Кто знает? – сказала Алисия, пожимая плечами. Вино ударило ей в голову, и странный молодой человек стал нравиться все больше и больше. Теперь она уже точно знала, что никакой он не голубой, просто прикидывается, чтобы получить желанное интервью. Впрочем, это вполне простительно для молодого журналиста.

– Сомнения – основа добродетели, – глубокомысленно заявил он, когда официантка принесла им тарелки с жареной телятиной и артишоками. – Лучше верить, чем знать.

Алисия весело рассмеялась:

– Еще бы. Вы действительно журналист?

– А кем еще я могу быть?

– Думаю, вы больше похожи на священника. Я даже могу представить вас в черной сутане в кабинке для исповеди.

Он перестал есть и задумался.

– Возможно, я стал бы хорошим священником, но только не сегодня. К тому же я не люблю выслушивать исповеди. Любое покаяние, Алисия, утомляет того, к кому оно обращено. – Он вновь посмотрел ей прямо в глаза. – Исповедь не исправит вашу карьеру. Это может сделать только истина.

– Только истина сделает вас свободным! – торжественно произнесла Алисия, чувствуя, что пьянеет все сильнее и сильнее. Впрочем, этот воскресный вечер так ей нравился, что хотелось захмелеть и позабыть обо всем на свете.

– Именно так, – согласился он, став вдруг очень серьезным. – А сейчас давайте продолжим. Расскажите о том, чем вы собираетесь заняться в будущем.

На столе появился новый графин с вином, а после мясного блюда они пили граппу. Вскоре она заметила, что опьянела намного сильнее, чем он, но не придала этому значения. Она много говорила, причем гораздо откровеннее, чем с кем бы то ни было раньше. Дошло до того, что она позабыла о существовании магнитофона и наговорила ему много такого, чего не рассказала бы даже самым близким друзьям. Этот странный молодой человек с манерами опытного священника располагал к себе и вызывал необъяснимое чувство доверия. Кроме того, он был прекрасным собеседником, внимательно прислушивался к каждому ее слову, был щедр на комплименты и не боялся критиковать ее за поступки, которые считал предосудительными.

Обед прошел в дружеской беседе, которая состояла из монологов Алисии, изредка прерываемых репликами странного журналиста.

Они вышли на улицу. Алисия чувствовала себя превосходно, у нее было легко на душе, выпитое вино приятно кружило голову. Ей казалось, она наконец-то сбросила тяжкий груз неурядиц, что преследовали ее последние годы.

Улица была совершенно безлюдной. Алисия огляделась вокруг и подумала, что ей страшно не хочется сейчас возвращаться в душную квартиру на виа Кавур, которая уже несколько лет была ее пристанищем.

Журналист показал рукой в конец узкой аллеи, примыкавшей к ресторану:

– Алисия, моя машина припаркована там. Давайте прогуляемся по набережной, выпьем по чашечке кофе и полакомимся мороженым. Как вам такая идея? Мне очень приятно общаться с вами.

Алисия молча последовала за ним. Кроны высоких деревьев полностью закрывали небо, в аллее было прохладно и темно. Вскоре они подошли к небольшому фургону с окошком на задней дверце. Такие фургоны обычно приобретают мелкие торговцы для доставки товаров.

Она посмотрела на журналиста и едва не вздрогнула от неожиданности. Он как-то странно изменился. На лице не осталось и следа от прежней улыбки, в глазах появился жуткий блеск. Да и взгляд наполнился непонятным презрением, если не сказать отвращением.

Пока Алисия раздумывала, что все это означает, он полез в карман и достал пластиковый пакет с лоскутом белой материи. Она вновь ощутила больничный запах, который поразил ее в начале встречи. Алисия хотела повернуться и убежать прочь, но ноги отказались подчиниться, а закричать она просто не успела. Мужчина схватил ее за плечи и крепко прижал к лицу белую тряпку с отвратительным запахом. Алисе показалось, что воздух в легких исчез и все тело наполнилось вонью какого-то лекарственного препарата. Краешком глаз она увидела, что верхушки деревьев поплыли вбок и погрузились в непроглядную темноту.

Очнулась она, сидя на стуле в ярко освещенной восьмиугольной комнате. Стены были увешаны фотографиями и картинками весьма непристойного содержания, причем некоторые были настолько жуткими, что она даже боялась снова посмотреть на них. Где-то позади нее громко играла быстрая музыка в стиле боп и кто-то очень умело подпевал мелодии, безупречно следуя каждой ноте.

Алисия попыталась что-то сказать, но не смогла: рот был завязан куском материи. Встать ей тоже не удалось: руки были связаны за спиной, а ноги крепко притянуты веревкой к ножкам стула. Когда она отчаянно захрипела, перед ней возник давешний знакомый. В правой руке он, как продавец из мясной лавки, держал длинный нож, в левой – прут, который и строгал ловкими быстрыми движениями.

– Ты проснулась, – сказал он, продолжая орудовать острым ножом. – Хорошо. Сегодня нам предстоит многое обсудить и многое сделать.

23

Фальконе внимательно изучал фамилии, упомянутые в отчете Ника Косты. Он специально собрал в помещении полицейского участка команду следователей из шестнадцати человек, правда, при этом не удосужился пригласить ни одной женщины. Все они курили, пили кофе, изредка перешептывались и явно чувствовали себя не в своей тарелке. Под потолком натужно гудел кондиционер, тщетно пытаясь разогнать жару. Атмосфера, царившая в полицейском участке, не предвещала ничего хорошего. Подчиненные обреченно ждали, когда шеф соизволит высказать свое мнение и отдать необходимые распоряжения.

– И это все? – недовольно спросил Фальконе Ника.

– А сколько их там должно быть? – в свою очередь, спросил Ник.

Фальконе должен понять: любое давление на Сару будет не только бесполезным, но и в высшей степени вредным. Есть немало других, гораздо более эффективных способов и методов добиться желаемого результата.

– Ну не знаю, – проворчал Фальконе. – Значит, вы считаете, что она говорит правду?

Ник задумался на секунду.

– Да, сомневаюсь, что она лжет.

Сара согласилась назвать ему имена, фамилии и адреса за чашкой кофе, когда они мирно беседовали. Она также рассказала вкратце, какие именно отношения и как долго связывали ее с этими людьми. Выяснилось, что двое из ее любовников женаты, и связь с ними продолжалась от силы две-три недели. Однако больше всего Ника поразило то, с какой безмятежностью Сара поведала о них. Создавалось впечатление, что для нее это вполне нормальный образ жизни и сама она нисколько не удручена столь пустым времяпрепровождением.

– Я просил совсем не это, – разочарованно сообщил Фальконе.

– Я знаю, – согласился Ник. – Я просто хотел сказать в отчете, что всех этих людей мы как следует проверили. Мы поговорили с каждым из них, и все они признали, что отдают себе отчет в том, что происходит вокруг, даже женатые. Что же касается их возможной причастности к убийствам, то у всех – надежные алиби. Мы это тоже проверили. Конечно, я не утверждаю, что их можно в чем-то подозревать, но они могут стать потенциальными жертвами убийцы. Кстати сказать, это подтверждается и их желанием получить защиту со стороны полиции.

Фальконе вскинул брови и посмотрел на Росси:

– Ну а вы что скажете? Вы согласны с ним? По-моему, Ник слишком много говорит в последние дни.

– Он не сказал ничего такого, с чем я не согласен, – сдержанно ответил Лука. – Разумеется, я согласен с каждым его словом.

Фальконе снова уставился на список.

– Судья, какой-то чиновник из министерства финансов... А этот последний? Кто он? Почему не указан род занятий?

– Тони Феррари, – подсказал Росси, предварительно заглянув в свою записную книжку. – Мелкий брокер на фондовой бирже, трусливый и жуликоватый тип. Поверьте, к этому делу он не имеет ни малейшего отношения. Он чуть не описался от страха, когда я сказал, что он может оказаться следующим в трагической череде жертв.

Фальконе недовольно поморщился:

– Не понимаю, что может связывать их? Почему она выбрала именно этих людей?

– Это не она выбрала их, – вмешался Ник, – а они выбрали ее.

– А Денни? Есть какая-нибудь связь с ним? Ведь именно с такими людьми и предпочитал общаться этот кардинал.

– Нет, ничего такого мы не заметили, и они о Денни не говорили, – ответил Ник. – Короче, никаких порочащих связей. Кроме того, они не имели никакого отношения ни к судейской комиссии, ни к банку "Ломбардия".

– Значит, у нас на них ничего нет? – раздраженно переспросил Фальконе. – Значит, она просто знакомилась с этими людьми, спала с ними какое-то время, а потом все неожиданно заканчивалось?

Лука Росси поднял вверх палец:

– По крайней мере они решительно отказываются от подобных предположений. Понятно, что для них это слишком рискованно, слишком опасно. А она совершенно забыла все даты и улыбалась, когда я задавал ей этот вопрос. Разумеется, она признает, что спала с ними, и я подозреваю, что они остались очень довольны ее поведением. А один из них даже сказал... – он начат лихорадочно перелистывать страницы записной книжки. – Это парень из министерства финансов. Так вот, он сказал, что это было похоже на встречу с девушкой из соответствующего агентства. Другими словами, все было без перехода на личности и в высшей степени профессионально. Он добавил, что даже самые озабоченные мужчины порой устают от подобных отношений.

– Полагаю, этот парень неоднократно пользовался подобными услугами, если делает такие сравнения. – Фальконе презрительно ухмыльнулся. – Неужели это действительно может быть? Профессор колледжа после занятий занимается проституцией!

Ник Коста недовольно поморщился:

– Пожалуйста, не надо скоропалительных обобщений. Зачем ей все это нужно? Она живет в квартире, купленной за кровные денежки, у нее нет никаких закладных, нет непогашенных долговых обязательств. Кроме того, в возрасте двадцати одного года она получила от родителей неплохое наследство. А если она не нуждается в наличных деньгах, то зачем она это делала? Из простого любопытства?

– Мне приходилось слышать даже о более странных вещах, – возразил Лука Росси. – Ты знаешь, что творится у нее в голове?

Ник благоразумно промолчал.

– Ладно, в любом случае все это надо тщательно проверить, – сказал Фальконе. – Думаю, непременно должны отыскаться люди, которые знают ответы на все наши вопросы. Надо опросить владельцев гостиниц, где обычно останавливаются на одну ночь. Она что-нибудь говорила об этом?

Ник Коста покачал головой. Он не хотел бродить по гостиницам и вообще не понимал, зачем это делать.

– Нет, она не упоминала об этом, и я думаю, что ничего подобного с ней не случалось.

– Итак, – подытожил Фальконе, – что мы имеем? Некую женщину, которая переспала с целой группой подозрительных людей. Как вы сами понимаете, ничего необычного в этом нет. Она достаточно красивая, и поэтому вполне естественно, что всегда находились мужчины, которым было приятно провести с ней ночь. А потом она вдруг начинала им надоедать, и они бросали ее. Или они были чем-то напуганы? Только один почему-то не бросил ее и теперь пытается всеми силами напомнить ей о своем существовании. Думаю, именно он убивает ее бывших любовников, причем делает это особенно изощренно, всякий раз намекая на аналогии из далекого прошлого. Ей нужно взять все это на заметку и объяснить нам тайный смысл его преступлений.

Фальконе бросил блокнот на стол.

– Она лжет. Такого не может быть. Все эти люди и слышать не хотят о ней. Они шарахаются от нее как черт от ладана. Она должна что-то знать. Как насчет ее квартиры?

Ник Коста удивленно посмотрел на шефа.

– Ее квартиры? – Он не знал, что люди Фальконе внимательно осмотрели жилище Сары и не нашли там ничего подозрительного. – Значит, вы обыскали ее квартиру? Вы сделали это, пока я распивал с ней кофе?

Какое-то время Фальконе молча смотрел на Ника.

– Понимаешь, парень, это дело постепенно превращается в серийное убийство. У нас сейчас просто нет времени для формальностей.

– Но если бы вы спросили у нее...

– Она ответила бы "нет", – прервал его шеф. – Тогда нам пришлось бы получать ордер на обыск. Ты полагаешь, стоит валандаться с подобными процедурами? Когда за последние два дня в городе убиты четыре человека? Я так не думаю. Даже сейчас никто не может дать гарантии, что этот мерзавец не совершает очередное преступление.

Ник Коста потупился, прекрасно понимая, что Фальконе прав.

– Еще одна вещь, – подал голос детектив Фурилльо. – Мы нашли в ее квартире мобильный телефон, спрятанный в спальне, в платяном шкафу. Вполне обычный телефон, наверняка она пользуется им каждый день. Мы позвонили по его номеру и выяснили, что поставлена блокада. Даже наши технари не сумели разгадать код вызова. Кроме того, нам не удалось вскрыть память мобильника, поэтому мы не знаем, кому она звонила и кто ей звонил. Очень хорошее средство для тайного общения, если человек желает скрыть свои переговоры.

Лука Росси с сомнением посмотрел на Фурилльо:

– Мобильный телефон в гардеробе? Может быть, она им давно не пользуется?

– Нет, он заряжен и находится в прекрасном состоянии, – возразил детектив. – На обратной стороне мы обнаружили надпись и узнали, что он куплен в Монако. Зачем ей прятать в спальне телефон, купленный в Монако?

Фальконе скорчил недовольную гримасу:

– И это все? Больше вы ничего не обнаружили?

– Ничего.

Шеф обвел подчиненных долгим взглядом, и те поняли, что от них ждут продуктивных предложений, но никто не выразил охоты играть в жмурки. Если Сара Фарнезе что-то скрывает, то это должно быть очень ценным, придется немало попотеть, чтобы добиться от нее мало-мальских уступок.

– Надо поместить ее под домашний арест, – задумчиво сказал Фальконе. – Хорошо бы подыскать что-нибудь малокомфортабельное на окраине города. Пусть поживет как простые люди, может, тогда развяжет язык.

– Ничего не получится, – возразил Ник.

– Почему?

– Потому что... – Ответ был заранее известен присутствующим, включая Фальконе. – Потому что она расскажет нам что-то ценное только тогда, когда сама захочет. И ни за что на свете не сделает этого, если почувствует грубое и бесцеремонное давление. Она просто откажется сотрудничать с нами.

Лука Росси подал голос:

– Он прав. Я наблюдаю за этой женщиной с того самого момента, когда впервые увидел ее в библиотеке Ватикана. Она все держит глубоко внутри и согласится поделиться с нами только тогда, когда почувствует доверие или убедится в собственной безопасности. И чем больше мы будем давить на нее, тем меньше у нас шансов вызвать ее на откровенность.

– Так что же делать? – потребовал Фальконе. – Она не может вернуться в свою квартиру, возле которой постоянно дежурит толпа журналистов. К тому же она, нравится нам это или нет, находится под постоянной угрозой.

Ник Коста вспомнил об отце, тоскующем в огромном фермерском доме, где есть несколько свободных комнат. В этом доме на Старой Аппиевой дороге Сара могла бы чувствовать себя в полной безопасности.

– Вы хотите, чтобы я позаботился о ее безопасности, не правда ли? – спросил он.

– Все новости, которые я видел по телевизору, не оставляют нам никаких иных вариантов, – проворчал Фальконе. – Может быть, в других полицейских участках немного спокойнее, но у нас это сделать практически невозможно. Тебе надо как-то сблизиться с ней, завоевать ее доверие и получить наконец-то нужные нам сведения.

– Ладно, – согласился Ник. – Мы можем убить двух зайцев сразу. Можно поселить ее на какое-то время в доме моего отца. Если преступник придет туда, он будет обнаружен и схвачен, если же нет, то, может быть, мне удастся вызвать ее на откровенность. Да и моему отцу будет немного веселее.

– Твой отец – Красный Марко? – с ухмылкой спросил Фальконе. – Тот самый коммунист, который живет в большом фермерском доме за городом?

– Если хотите знать, – обиделся Ник, – то он построил его своими собственными руками. Синьор... – Ник замолчал, не находя нужных слов. Он, конечно, знал о репутации, закрепившейся за домом его отца с давних времен, но не понимал, какое это имеет отношение к делу сейчас и почему нужно верить всяким слухам и сплетням.

Фальконе улыбнулся, однако остальным было не до смеха.

– Да, это прекрасная идея, – сказал инспектор. – Мы можем заманить убийцу туда; причем распустить слух, что она укрывается в твоем доме, можно уже сегодня вечером, как раз перед вечерним выпуском новостей. Надеюсь, к тебе не трудно добраться? Пожалуй, это наш единственный шанс, и я не хочу его терять.

Ник Коста представил свой дом, окруженный деревянным забором. Конечно, это не самое идеальное место для такой операции, но другого выхода, похоже, нет.

– Нам потребуется немало людей для охраны дома, – предупредил он.

– Ничего, – ухмыльнулся Фальконе, – игра стоит свеч. Я готов пойти на все, только бы поймать этого мерзавца.

Все молча ждали дальнейших указаний.

– Ладно, действуйте, – махнул рукой шеф. – И не забудьте поделиться с журналистами, что собираетесь приютить Сару Фарнезе у себя дома. Если вы правы, то она, возможно, расскажет вам что-нибудь интересное. Только уж постарайтесь, чтобы это произошло поскорее.

– Да, синьор, – кивнул Ник.

– А вы, Фурилльо, – Фальконе повернулся к насторожившемуся детективу, – постарайтесь использовать это время как можно более продуктивно. Еще раз осмотрите ее квартиру и не выходите оттуда, пока не найдете что-нибудь интересное. Понятно?

Все начали шумно подниматься. Фальконе понаблюдал, как сыщики покидают помещение, а потом остановил Ника и Росси.

– А вы пройдите со мной в офис, – сказал он. – У меня есть для вас кое-что интересное.

У инспектора был небольшой, но довольно уютный кабинет. Фальконе плотно прикрыл за собой дверь, подошел к письменному столу и вынул из одного из ящиков видеокассету.

– Это адресовано Нику Косте, мы получили ее сегодня утром. Я решил, что у вас нет от нас никаких секретов, и вскрыл пакет. Можно сказать, я избавил вас от некоторых хлопот.

Ник посмотрел на кассету. На ней не было никаких наклеек, вообще ничего такого, что могло бы навести на мысль о содержании. Фальконе кивнул в противоположную сторону кабинета, где стояли телевизор и видеомагнитофон. Запись была короткой, не более трех минут, но каждая секунда оказалась для Ника неожиданной и удручающей. С трудом оторвавшись от экрана телевизора, он посмотрел на Росси. Крупное лицо его напарника было мертвенно-бледным.

Запись представляла собой композицию из нескольких сцен, отснятых по меньшей мере четырьмя видеокамерами и демонстрирующих пребывание Стефано Ринальди в Ватиканской библиотеке. Самыми ужасными были последние кадры, на них профессор расстилал перед Сарой содранную с Хью Фэрчайлда кожу. Сара была права: Ринальди не собирался покушаться на ее жизнь. На пленке было хорошо видно, как он медленно направляет пистолет себе в голову. Вне всякого сомнения, Ринальди решил совершить самоубийство по приказу какого-то человека и сделал все возможное, чтобы видеокамеры зафиксировали этот ужасный момент. Он даже кивнул в сторону электронных соглядатаев, когда вошел в читальный зал.

– Ну что? – поинтересовался Фальконе. – Что вы можете мне сказать по этому поводу?

– Ринальди пытался в чем-то убедить видеокамеру, а не тех людей, которые находились с ним в читальном зале, – быстро отреагировал Ник. – Он все время выбирал нужную позицию и всегда обращался именно к ней. Единственный момент, когда он повернулся спиной к камере, – это когда шептал что-то Саре.

Фальконе кивнул в знак согласия:

– Да-да. Значит, он был абсолютно уверен, что те люди, которые имеют доступ к записям охранной системы видеонаблюдения, смогут правильно оценить его намерения. Что еще?

Ник беспомощно повертел головой, понимая, что ничего путного сейчас сказать не может. Лука Росси тоже молчал, не зная, чем помочь другу. Вдруг он с ужасом посмотрел на Ника.

– Ну скажи ему! – гаркнул Фальконе.

– Боже мой, Ник! – простонал Росси. – Ну подумай сам. Мы все время копаемся в местах, которых совершенно не знаем. В Ватикане происходит что-то странное. Но там есть человек, почему-то благосклонно относящийся к тебе. Причем настолько благосклонно, что решился прислать тебе эту видеозапись. Вопрос только в одном: он убийца или нет? Что ты делал вчера после того, как я оставил тебя?

– Я пошел к Ханрахану и побеседовал с ним, – признался Ник. – А что тут такого? Он неплохо знает сотрудников Ватикана.

– Оставьте эту самодеятельность, – тихим голосом произнес Фальконе. – Я сам поговорю с синьором Ханраханом, но лишь тогда, когда сочту нужным. На определенных условиях. Так что никаких тайных визитов и бесед впредь не должно быть, поняли меня?

Он подошел к Нику и похлопал его по плечу. Такого прежде никогда не случалось.

– Послушайте, Ник, все нужно делать постепенно, шаг за шагом. У вас сейчас и так немало возни с этой женщиной, так что занимайтесь своим делом. Поговорите с ней, вызовите ее на откровенность, сделайте так, чтобы она расслабилась у вас дома, дайте ей понять, что вы ее верный и преданный друг, а не детектив. Вы поняли меня?

– Да, – недовольно отозвался Ник.

Фальконе повернулся, подошел к телевизору и переключил его на вечерние новости. Там как раз показывали репортаж об убийстве в базилике Иоанна и Павла: Ник и Сара выходят из церкви и направляются к припаркованной неподалеку машине. Сара упорно отворачивает лицо от телекамер и вовсю старается скрыть беспокойство по поводу только что увиденного и услышанного. Ник вышагивает рядом с ней, широко улыбаясь и страстно обнимая ее за талию. Со стороны все выглядело так, словно они самые настоящие любовники.

А Ника поразила собственная улыбка. Она была какая-то слишком победная. Так двусмысленно часто улыбаются провинциальные актеры. Он будто говорил своей улыбкой присутствующим: "Эта несчастная и очень опасная женщина принадлежит мне, и я могу делать с ней все, что захочу".

Он тупо смотрел на экран телевизора и ненавидел себя за такое поведение. Он думал о том, как отнесется к этому репортажу Сара и как ему потом придется извиняться перед ней.

– Замечательно, – похвалил его Фальконе. – Так держать. Иначе мы не сможем изменить сложившуюся ситуацию.

24

Джино принес Алисии немного воды и кусочек хлеба, больше того, он позволил ей принять душ, хотя при этом не спускал с нее глаз. Из ванной он отвел ее в комнату и снова привязал к стулу. Восьмиугольная комната напомнила ей средневековую камеру пыток, заваленную самыми разнообразными вещами – книгами, фотографиями, компакт-дисками, видеокассетами, одеждой и прочими атрибутами человеческой деятельности.

В дальнем конце комнаты находилась крошечная лестничная площадка, узкие каменные ступеньки вели в нижнюю комнату, а потом и к выходу на улицу. Однако Алисия уже успела убедиться в том, что путь к свободе непозволительно долог. Когда Джино снял с нее повязку, она громко закричала, зовя на помощь. Джино, стоя рядом, равнодушно взирал на ее тщетные попытки вырваться из западни. А когда она от усталости с крика перешла на хрип, он укоризненно покачал головой и сказал:

– Зря вы это делаете, Алисия, вас все равно никто не услышит.

Тем не менее она еще покричала немного, наконец совсем лишилась голоса и затихла. Все это время Джино, не обращая па нее никакого внимания, смотрел по телевизору фильм, название которого она вспомнила по знакомому саундтреку. Это был нашумевший фильм Пазолини "Евангелие от Матфея", там звучала не менее известная негритянская мелодия под названием "Иногда я чувствую себя сиротой". Алисия поняла, что Джино нравится этот фильм, и принялась размышлять, как бы обратить это обстоятельство себе на пользу. Если человек смотрит такой фильм, стало быть, есть надежда на христианское милосердие. Но как его вызвать и выбраться целой и невредимой из этого средневекового застенка?

Надежда рухнула в тот момент, когда Джино переключил телевизор на канал, по которому транслировали футбольный матч. Тем самым, показалось Алисии, Джино продемонстрировал, что настала пора решительных действий. Он взял небольшую деревянную табуретку, уселся напротив нее и обхватил ее голову обеими руками, очень белыми и чрезвычайно сильными.

– Алисия, вы думаете, что я священник? – тихо спросил он.

Она была слишком напугана, чтобы ответить на этот вопрос, и слишком измучена, чтобы понять, чего он, собственно, от нее хочет.

– Ну так что? – переспросил Джино.

Алисия уставилась на него потемневшими от страха глазами, не зная, что ответить. Джино терпеливо ждал ее отклика, и она испугалась, что молчанием разозлит его.

– Вы были похожи на священника, – просипела она. – По крайней мере я так подумала в начале нашего знакомства.

– В таком случае исповедуйтесь передо мной, – неожиданно предложил он.

– Что вы хотите услышать? – растерялась она.

– Правду.

Алисия уже догадалась, что имеет дело с сумасшедшим. Впрочем, иногда в его словах проскальзывала какая-то логика, довольно странная, но устойчивая. Если ее обнаружить и понять, чего этот человек добивается, то, может быть, удастся спасти жизнь.

– Я много грешила, святой отец, – едва слышно произнесла она.

Лицо Джино перекосилось от злобы и ненависти.

– Не называйте меня святым отцом! – взорвался он, и восемь стен гулко повторили его слова. Алисия помолчала, дожидаясь, когда он возьмет себя в руки.

– Простите, – мягко сказала она.

– Это не ваша вина, – успокоился Джино. – Мой гнев направлен не против вас лично. Поговорите со мной, Алисия, признайтесь во всем.

По ее щекам покатились слезы, а по мозговым извилинам забегала мысль в поисках того, что могло бы удовлетворить его в эту минуту.

– Я совершала плохие поступки и вступала в нетрадиционные связи.

– Совершенно верно, – согласился Джино. – И это будет прощено. Но у вас есть более серьезные прегрешения.

Тут Алисию осенило, что совершенно бесполезно ломать голову над тем, как бы ему угодить. У каждого человека имеются свои грехи, своя темная сторона души, об этом, как правило, не распространяются.

– Помогите мне, пожалуйста, – простонала она сквозь слезы.

Джино кивнул, давая понять, что осознает ее затруднение.

– Четыре месяца назад, – начал он тихим голосом, – вы заседали в судебном комитете, который рассматривал вопрос о предоставлении дипломатического иммунитета некоторым известным личностям. Вы помните этот момент своей жизни?

– Да.

– Путем голосования там были приняты важные решения. Как вы думаете, были ли они достаточно справедливыми и честными? Или вы стремились только к получению определенных выгод, фактически продавая свой голос?

У нее все заледенело внутри.

– Денни! – невольно вырвалось у нее.

– Никаких имен!

– Я не знала, что остальные члены комитета будут голосовать против меня, – пролепетала она. – Мне казалось... Мне дали понять, что все они тоже получат определенные выгоды, что они сделают то же самое.

Джино упер в нее темный холодный взгляд:

– Судьи и прокуроры, адвокаты и так называемые слуги народа...

Он сплюнул, произнося последнее слово. В нем была такая неизбывная ненависть ко всем этим людям, что Алисия с ужасом поняла: любая попытка уговорить его обречена на провал. Он обязательно сделает то, что задумал, так как для себя уже все решил. Разговоры же на самом деле являются неким шоу, средством успокоить свою совесть, а не разобраться в сути происходящего.

– Я сделала то, что мне приказали! – в отчаянии выкрикнула Алисия. – Я не могу отвечать за действия других людей!

– Что вы получили за свое предательство, Алисия? Какова была цена? Сколько получили вы и ваши коллеги?

– Но я сейчас не могу точно сказать, сколько я получила, – призналась она. – Я просто не помню этого. Думаю, что не очень много.

– А что еще? – вкрадчиво поинтересовался Джино.

Алисия мысленно ахнула. Он все знал, ему все было известно с самого начала. Но откуда? Она была абсолютно уверена, что это осталось в глубокой тайне. Она посмотрела на развешанные по стенам фотографии. Он не только знал об этом, но и...

– Мне предоставили некоторое персональное развлечение, – тихо прошептала она, понимая, что отпираться бесполезно.

Черные брови Джино удивленно поползли вверх.

– Персональное развлечение? Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

– Они прислали мне на одну ночь какую-то женщину, но она ничего не имела против. Какое вам до этого дело?

Джино подался вперед и сильно ударил ее по щеке ладонью.

– Какое мне дело? – заорал он с перекошенным от ярости лицом. – Я сам привез ее туда, Алисия. Я был частью этой мерзости. Тогда мне казалось, что я все понимаю, но потом убедился в том, что это не так. Вы тоже сейчас ничего не понимаете, ни в чем не раскаиваетесь и ни о чем не сожалеете. А что вы сделали с тем человеком, имя которого только что упомянули? Я до сих пор не могу увидеть его идущим по улице. Я до сих пор не могу тронуть его. Не слишком ли высокая цена за ваши грехи? Вы слишком много получили от них и практически ничего не дали взамен.

– Простите меня, – с трудом выдавила Алисия. – Мне очень жаль. Если есть хоть малейшая возможность искупить свою вину, я готова на все. Если речь идет о деньгах, я готова вернуть их вам.

– Деньги, – процедил он сквозь зубы, глядя на нее с нескрываемым сожалением. – Вы считаете, что все дело в деньгах. Вы даже представить себе не можете, какое жалкое впечатление производите в эту минуту. Ничего, скоро вы получите прощение за все свои грехи и будете благодарны мне за это. Очень скоро.

Джино Фоссе встал с табуретки, подошел к книжной полке и снял два больших альбома с фотографиями. Затем он вернулся на место и, открыв первый из альбомов, показал Алисии. На фотографии было изображено церковное подворье с могилами священнослужителей, прославивших свою обитель.

– Святая Сесилия Трастеверская, – пояснил он, ткнув пальцем в снимок. – Вы когда-нибудь видели это надгробие?

Алисия попыталась поймать его безумный взгляд.

– Джино, отпустите меня! – взмолилась она. – Я никому ничего не расскажу, клянусь.

Он недовольно насупился. Алисия вдруг подумала, что у него лицо настоящего актера – выразительное, готовое в любую минуту измениться – перейти от выражения скуки до гримасы ярости. Благодаря послушной мимике он мог изобразить то святую простоту, то изысканное коварство и лишь движением губ передать неописуемую красоту чувств.

– Вы должны выслушать меня, Алисия, – сказал он назидательным тоном. – Это очень важно. Это была удивительная женщина. Она была женой благородного человека, который принял крещение в самый разгар преследований христиан в эпоху Диоклетиана. Ее дом находился на месте этой башни. – Он сделал паузу и укоризненно посмотрел на нее. – Вы не слушаете меня, Алисия. Я рассказываю это исключительно ради вас, ради вашего блага, а вы не слушаете меня.

Алисия начала громко всхлипывать. Слезы потекли по помертвевшим щекам, а к горлу подобрался горький комок страха за жизнь.

Джино подался вперед, чтобы объяснить ей мотивы своего поведения.

– Она была святой мученицей, и она поможет вам смыть все ваши грехи. Она очистит вас от скверны. – Он снова ткнул пальцем в фотографию. – Она умерла вот в этом самом месте, и именно отсюда она шагнула в бессмертие.

Алисия бросила взгляд на белую мраморную статую, глядевшую на нее мертвыми глазами.

– Сперва они хотели утопить ее в ванне. Такая смерть считалась благородной и соответствовала ее происхождению. Когда из этого ничего не вышло, они решили убить ее топором и нанесли три удара по шее. Но и это не помогло. Это ли не свидетельство истинного чуда, не доказательство ее святости? А потом пришли римские сенаторы и патриции, чтобы поглазеть на ее мученическую смерть. А она лежала в кровати, окровавленная и израненная, молилась Христу и пела божественные гимны. Позже ее официально признали святой покровительницей музыкантов за невероятное мужество. Алисия...

Он открыл второй альбом и сунул ей под нос. Алисия отвернулась, не желая смотреть на фотографию. Тогда Джино схватил ее рукой за волосы и повернул к альбому. На фотографии была изображена мраморная статуя молодой женщины. Перекошенное от страданий лицо глядело вбок.

– Ее гробница была вскрыта в шестнадцатом веке, – пояснил Джино. – Тело Сесилии осталось целым и невредимым, его не тронул распад. Даже тринадцать веков спустя оно было прекрасно в своем золотистом одеянии. Остались даже раны на шее от топора мучителя. Художник написал с нее картину, а скульптор вырезал из белого мрамора ее статую, которая и сейчас стоит перед алтарем церкви, названной в ее честь.

– Джино, – выдохнула Алисия, – умоляю, пожалуйста...

Он взял ее за руку:

– Не бойтесь, сегодня вечером вы будете вместе с ней. Вы будете лежать рядом и тем самым заслужите от Господа прощение всех грехов. И это будет еще одним признанием ее святости. Для вас это станет самым настоящим искуплением грехов и прощением. Вы поможете мне восстановить правду и преодолеть зло, частью которого вы были всю свою жизнь.

– Нет! – взмолилась она.

Его лицо резко изменилось. Оно стало твердым и преисполненным решимости.

– Ну ладно, пора, – по-деловому, сухо сказал он и направился к окну, где стоял большой платяной шкаф. Вынув большую подушку, Джино вернулся назад и очень осторожно прижал ее к лицу Алисии.

Она почувствовала затхлый запах старой материи, слежавшейся пыли и горьковатой плесени. Алисия судорожно закашлялась и отчаянно завертела головой, чтобы не задохнуться. Джино убрал подушку и подождал, пока она справится с дыханием.

– Это только первая часть, – ехидно сообщил он, наблюдая за тем, как она хватает воздух широко открытым ртом.

Через минуту подушка снова легла ей на лицо. В то же самое время Алисия ощутила, как вокруг шеи затянулась веревка, но не очень сильно, оставляя возможность получать спасительную порцию кислорода.

– Хорошо, – послышался позади голос Джино.

Подушка стала влажной от дыхания и обильной слюны. Легкие Алисии грозили разорваться на части от напряжения. Она судорожно задергалась и почувствовала, как Джино прижимает подушку к ее лицу.

Потом он снова дал ей передохнуть и в третий раз прижал подушку. Ветхая ткань проникла в рот, заполнила все его пространство, не оставляя никаких шансов на выживание. Алисия рванулась вверх и закашлялась в агонии. Тогда подушка исчезла. Алисия начала судорожно хватать ртом воздух.

– Прекрасно, – сказал Джино, появившись перед ней с длинным острым ножом в руке. Нож был настолько длинным и широким, что напоминал меч, снятый с витрины какого-нибудь музея средневекового оружия. Без всякого предупреждения Джино взмахнул ножом и резанул по ее шее.

Алисия ощутила, как по шее потекли тонкие горячие струйки крови. Белоснежная хлопчатобумажная кофта, которую она специально надела для важной встречи с американским журналистом в ресторане "Мартелли" заалела. Алисия поняла, что все только начинается. Джино проверил себя и сейчас, возвышаясь над ней, обдумывал, насколько глубоким должен быть второй порез, чтобы причинить максимальную боль, но не лишить ее жизни.

– Умоляю, не убивайте меня! – воскликнула Алисия, собрав последние силы. – Я сделаю все, что вы пожелаете, я выполню любое ваше требование, только не убивайте меня!

Она посмотрела ему в глаза и увидела какое-то странное смущение. На мгновение ей показалось, будто он сожалеет о случившемся, это породило в ее душе слабую надежду на спасение: быть может, он сосредоточился не на том, как сильно полоснуть ее ножом по шее, а на чем-то другом?

И она не ошиблась. Взгляд Джино устремился на экран телевизора. Диктор сообщал о том, что в городе орудует ужасный серийный убийца, что все совершенные им преступления связаны с таинственной женщиной.

Алисия видела, как Джино глубоко дышит, прислушиваясь к вечерним новостям. Через минуту он опустил нож, взял белоснежный носовой платок и аккуратно вытер кровь на ее шее.

– Прошу прощения, Алисия, – тихо сказал он, – я немного отвлекся.

– Развяжите меня, – прохрипела она. – Отпустите меня, Джино. Ни единая душа не узнает о том, что здесь произошло.

В его глазах мелькнула жалость.

– Завтра, – тихо сказал он. – Завтра я совершу над вами акт истинного правосудия.

Он быстро вышел из комнаты, оставив Алисию Ваккарини наедине со своими мыслями о превратности судьбы и тщетности спасения. Перед ней лежал фотоальбом, открытый на фотографии молодой женщины, истерзанной жестокими людьми и готовой к воскрешению в облике святой мученицы.

25

После того как Фальконе пригрозил Саре, что посадит ее под арест в какой-нибудь охраняемой квартире на окраине города, она охотно согласилась на предложение Ника провести несколько дней в доме его отца. По настоянию Косты они еще в полицейском участке посмотрели по телевизору выпуск новостей. Он не желал, чтобы она узнала об этом от посторонних людей. Кроме того, он хотел, чтобы Сара знала всю правду и не удивлялась, если за ними последует толпа репортеров, а возле фермерского дома отца будут круглосуточно дежурить люди Фальконе.

К телевизионному репортажу Сара отнеслась с привычным равнодушием и не высказала никаких упреков в адрес своего спутника. Правда, Ник все равно извинился перед ней и заявил, что ни в коей мере не хотел ее оскорбить.

– Ничего страшного, – ответила она, – это же твоя работа, не так ли? Только не понимаю, почему вы думаете, что убийца придет за мной. Если вокруг дома будет надежная охрана и толпа журналистов, то вряд ли он заявится. Не безумный же он.

– Понимаешь, – объяснил ей Ник, – это азартная игра. Нам кажется, что он должен поддаться искушению взглянуть на тебя.

Конечно, Ник понимал, что все это вилами на воде писано, но других вариантов у них сейчас не было. Правда, он подозревал, что Фальконе ведет совсем другую игру, но пока не мог догадаться, в чем именно она состоит.

В машине по пути к дому Ник откровенно рассказал Саре об отце. К его удивлению, Сара отнеслась к его рассказу с приличествующей серьезностью, часто поворачивала к нему голову и задавала вопросы. Порой он видел в ее глазах не только досужий интерес, но и нечто большее – искреннюю симпатию.

– Как мне держаться с ним? – спросила Сара, когда они выехали за город. – Что говорить?

– У меня нет легких ответов на эти вопросы, – грустно заметил Ник. – Я и сам не очень-то знаю, что делать. Думаю, ты должна относиться к нему просто, без каких-либо выкрутасов. Делай вид, что ничего особенного не произошло, он любит это. Любит, когда его развлекают и когда ему выпадает случай развлечь окружающих.

Минут через пятнадцать они свернули на Старую Аппиеву дорогу и вскоре остановились возле ворот, где уже собралась толпа журналистов. На пороге дома их встретила Би, одетая в брюки кремового цвета и пеструю кофту. Она стояла, скрестив на груди загорелые руки, и не скрывала недовольства, вызванного появлением чужого человека.

– Ну как он там? – заботливо поинтересовался Ник.

– Говорит, что умирает от голода, – сдержанно ответила Би. – Ты заставил его ждать.

– Извини. – Ник посмотрел на Сару. – У нас гостья.

– Я уже догадалась, – угрюмо заметила Би, но все же протянула руку для приветствия. При этом она бесцеремонно окинула Сару придирчивым взглядом с головы до ног и, кажется, осталась довольна. – Не позволяйте этому старому дьяволу пить вино, – без предисловий перешла она к делу. – Он будет уговаривать вас, но вы не идите у него на поводу. Он больной человек, но не настолько, чтобы не испытывать никаких человеческих желаний. И поосторожней с собакой. Этот черт любит приставать к женщинам, как, впрочем, и все в этой семье.

За дверью послышатся шум, и в небольшую щель пролезла собака. Увидев незнакомую женщину, Пип присел на задние лапы и недовольно зарычал.

– Что я вам говорила? – обрадовалась Би.

Сара наклонилась над собакой и потрепала ее между ушами. Та вначале недоверчиво посмотрела на нее, а потом ласково подняла голову, давая понять, что не против такого к себе отношения. У терьера был типичный окрас – причудливая смесь белого, коричневого и черного. Правда, от возраста последние цвета поблекли.

– Похоже, что он благосклонно принял вас, – подытожила Би не без удивления. – Это редкая честь. Я знаю пса более десяти лет, и только в последние месяцы он перестал терроризировать меня.

Сара улыбнулась и ласковее погладила Пипа по голове. Терьер закрыл глаза и слегка заскулил от удовольствия.

– С собаками легче общаться, чем с людьми, – сказала Сара.

– К обстановке в доме старого Марко Коста слово "легче" не подходит, – пошутила Би. – Или я ошибаюсь, Ник?

– Не буду спорить, – согласился он и поцеловал ее в щеку. – Спасибо, Би. Вы придете завтра? Если нет, то ничего страшного.

– А что мне еще делать? – улыбнулась Би, и Сара заметила, что она старается не смотреть Нику в глаза. – Я понимаю, это эгоистично с моей стороны, но охота пуще неволи. Поэтому я нагло пользуюсь тем, что ты не можешь выгнать меня из этого дома.

– У меня и в мыслях такого нет! – возмутился Ник. – Вы нужны отцу, да и всем нам тоже.

– Всегда к вашим услугам, – горько усмехнулась Би. – Простите, я не хотела...

Она быстро зашагала к машине. Сара молча смотрела ей вслед и думала, что у этой женщины какой-то камень на душе. Одно было ясно – Би нуждалась в семье бывшего босса так же, как и эта семья нуждалась в ней.

Собака тоже проводила Би взглядом, громко тявкнула и, вильнув хвостом, вернулась в дом. Не дожидаясь особого приглашения, Сара двинулась за собакой и в прихожей наткнулась на старого Марко в инвалидной коляске. Он расплылся в гостеприимной улыбке и протянул ей руку. Сара ответила на приветствие, после чего Марко предложил ей ознакомиться с домом, пока Ник перенесет ее вещи на второй этаж. Он показал ей все помещения на первом этаже, потом пришел Ник и провел ее по остальным комнатам. Жить Саре предстояло в комнате Джулии. Это было довольно просторное помещение с ванной, туалетом и зарешеченными окнами, выходящими в сад. Ник не преминул заметить, что здесь Сара будет в полной безопасности. Они вернулись вниз, и Сара вдруг впервые в жизни поняла, что такое дом, свой, уютный, надежный, такой, какого у нее никогда не было.

Марко Коста принарядился к обеду: черные брюки, белая рубашка и легкий шелковый шарфик, прикрывающий шрам от недавней операции на горле. Седые редкие волосы были аккуратно зачесаны назад, а лицо сияло от удовольствия. Ник видел отца в самых разнообразных ситуациях, но только теперь заметил, как старость исказила знакомые черты и покрыла мутной пеленой некогда яркие глаза. Но даже сейчас отец мог быть дружелюбным, когда хотел этого, и он по-прежнему обладал живым умом и неплохой памятью.

Они сидели в просторной кухне за большим обеденным столом, ели пасту с салатом и болтали о том о сем. К своему удивлению, Ник был единственным, кто чувствовал некоторую неловкость. Что же до гостьи и хозяина дома, то они быстро понравились друг другу и весело общались, словно были знакомы многие годы.

– У вас прекрасный дом, – сказала Сара, оглядываясь вокруг.

– Да, мы сами построили его, – гордо заявил Марко. – Во всяком случае, большую его часть. Он выложен из местных камней, к которым, возможно, когда-то прикасался сам Сенека. И забудьте ту чепуху про Красного Марко, живущего в загородном замке, которую так любят публиковать местные газеты. Этот участок достался мне почти даром, поскольку никто не хотел жить здесь. И мне плевать, что сейчас он стоит уйму денег. Мы все тут сделали собственными руками, полили собственным потом, никто не помогал нам в то время.

– О да, – с улыбкой заметил Ник, – с этим трудно спорить. Я почти пять лет спал в спальне без отопления рядом с ванной, где не было воды. Словом, нам дали прекрасное пролетарское воспитание.

– Да, ты прав, – улыбнулся отец.

– А вот ты сам, – кольнул его Ник, – вырос в прекрасной городской квартире, полученной от муниципалитета...

– Именно поэтому, – подхватил отец, – я с такой радостью ушел оттуда и бросил все силы на постройку собственного дома. Ник, посмотри на этот дом, неужели он тебе не нравится? Конечно, сейчас все выглядит знакомым до оскомины, но я хорошо помню то время, когда здесь была лишь груда мусора. Я иногда смотрю на эти каменные стены и вспоминаю, что, когда я их возводил, твоя мать уже лежала при смерти. Я могу прикоснуться к кирпичам, которые уложены твоими руками, и при этом весьма недурно уложены. Тебе тогда было не больше тринадцати лет. Думаю, ты мог бы стать неплохим строителем, а стал полицейским. Правда, твоя сестра выучилась на художницу, я покажу вам, Сара, некоторые ее работы. Мне кажется, она унаследовала этот дар от матери, хотя и от меня что-то есть.

Сара подняла стакан с вином.

– Думаю, никто из вас не имеет никаких оснований жаловаться на жизнь.

– Да, совершенно верно. – Марко с гордостью посмотрел на сына. – Я удовлетворен его карьерой. Ладно, пейте, – грустно добавил он, бросив жадный взгляд на стакан с красным вином. – А для меня это уже в прошлом. – Он посмотрел Саре в глаза: – Мой сын сказал, что у вас никогда не было дома и что ваши родители умерли, когда вы были еще маленькой.

Сара согласно кивнула. А Ник вспомнил, что она очень мало ему рассказывала о себе и вообще избегала разговоров о детстве. Ему захотелось узнать о ней как можно больше.

– Я не помню не только дом, в котором мы жили, но и папу с мамой. Меня еще в детские годы отправили в Париж, в школу при монастыре, и больше я родителей не видела.

– Я даже представить себя не могу в подобной ситуации, – признался Марко.

– Меня окружали монахини, они были добры ко мне. Откровенно говоря, я ни в чем не нуждалась.

– Деньги и счастье, – глубокомысленно изрек старик, – всегда существуют отдельно. Занимаясь политикой, я часто встречался с богачами, которые были очень несчастны. А рядом с ними жили бедные, но счастливые люди, и те ни за что на свете не согласились бы променять свое счастье на их богатство.

– Главная цель человека, – вмешался Ник, – быть счастливым и иметь много денег.

– Неужели? – ехидно спросил отец, не скрывая своего разочарования словами сына. – Ты считаешь, что это возможно? Конечно, деньги – это такая вещь, к которой всякий человек стремится, и он в состоянии получить их, если будет усиленно трудиться. А счастье, как подсказывает мне мой жизненный опыт, приходит только со стороны, от людей, да и то лишь тогда, когда они сами хотят тебя осчастливить. Ты не можешь заставить людей сделать тебя счастливым, не можешь купить счастье ни за какие деньги, хотя и поныне есть немало тех, кто придерживается противоположной точки зрения. Счастье нужно заслужить, только тогда оно будет желанным и полным.

Сара допила вино, и Ник сразу же наполнил ее стакан снова. Сегодня она выглядела юной, красивой и даже немножко наивной в голубой кофточке и черных брюках. Ей было хорошо в этом доме. Наконец-то она сбросила маску, которую носила все последние дни. Выпитое вино и приятная беседа навели ее на мысль о собственной жизни.

А Ник, глядя на Сару, задумался над своими проблемами. Он долго не мог понять, почему у него до сих пор нет постоянной женщины и что нужно сделать, чтобы это случилось. Конечно, нужны определенные предпосылки и прежде всего честность, так как именно она лежит в основе любых отношений между людьми. Ложь, недоговоренность разрушали те немногочисленные связи, что были у него в прошлом. Он предъявлял слишком высокие требования к женщинам, потому что отчетливо осознавал: любовь держится не только на физическом влечении, но и на более глубоких чувствах, включающих взаимное доверие и честность. Словом, любящие друг друга люди должны заключить между собой что-то вроде пакта против холодного и враждебного окружающего мира. А без этого любая связь превращается в минутный порыв страсти, в нечто такое, что наверняка хорошо знакомо Саре.

– Значит, для этого и нужна семья? – спросила Сара. – Чтобы дать нам любовь?

– Конечно, а зачем же еще? – удивился Марко. – Во всяком случае, в нашей семье было именно так. Правда, нашу семью вряд ли можно назвать совершенной, но совершенных семей в мире просто не бывает. – Он посмотрел на сына: – У тебя есть какие-нибудь жалобы?

– Ты заставлял меня в детстве читать Маркса, – шутливо поморщился тот.

– А ты хотел, чтобы я заставлял тебя читать Библию?

Ник задумался.

– Нет, пожалуй. Мне было всего десять лет, и я предпочел бы не читать ни то ни другое.

– Ладно, а чем еще ты был недоволен? Настоящая семья – это ведь не какая-то таинственная формула счастья. Семья может лечить, помогать, поддерживать, но может и убивать человека, когда отношения между ее членами не складываются. – Марко заметил смущение Сары и осекся. – Извините, я сказал глупость.

– Почему? – воодушевился Ник. – Все правильно. Ты не видел те семьи, с которыми мне приходилось сталкиваться!

– Но в качестве альтернативы может служить золотая середина, – тихо сказала Сара. – Вам известны хорошие семьи и плохие, а мне не с чем сравнивать. Именно поэтому я чувствую себя какой-то неполноценной. Вам повезло. Обоим.

Мужчины озабоченно переглянулись. Временами их отношения складывались не лучшим образом, но теперь каждый из них признавал за собой часть вины и готов был простить другого за прошлые прегрешения. Сейчас они были в равном положении и прекрасно ладили.

– Да, вы правы, – согласился Марко, с завистью глядя на ее стакан с красным вином, – нам действительно повезло. Сейчас я чувствую себя необыкновенно упрямым стариком, который всегда знает, что нужно делать. И я понимаю, что от этого бываю несносным, что порой со мной трудно найти общий язык.

– Ты можешь повторить это десять раз, – обрадовался Ник долгожданному признанию отца, – но дело не только в этом. Вся беда в том, что все мы жили под твоей тенью. Нас называли отпрысками неистового Красного Марко, фотографии которого практически никогда не исчезали со страниц газет и имя которого мелькало в заголовках. Мы никогда не были самостоятельными личностями со своей судьбой и своей дорогой в жизни. Мы всегда были частью твоей жизни и долго не могли избавиться от этого наваждения. Я, конечно, понимаю, что все это было не преднамеренно, но для нас это было слишком тяжелое бремя. Мы так сильно любили тебя, что никак не могли отделить себя от твоей жизни.

Старый Марко громко рассмеялся:

– Теперь я все понял! Ты видишь, что сделала с нами эта женщина? Она сказала нам нечто такое, о чем мы с тобой знали все эти годы, но так и не удосужились высказать друг другу. Я старался воспитывать вас как истинных, преданных делу революционеров, а что получилось в итоге? Полицейский, американский адвокат и художник-модернист. И все это вы сделали для того, чтобы продемонстрировать мне свою независимость? Молодец, сынок, наконец-то ты сказал правду.

Ник улыбнулся, подумав, что впервые в жизни отец положительно отозвался о его профессии.

Марко поднял стакан с соком:

– Благодарю вас, Сара, за то, что вы каким-то образом толкнули нас на откровенность. Вы выросли в монастырской школе, стало быть, у вас должны быть сильные христианские убеждения.

– Вы хотите спросить, верующая ли я? – удивилась она так, будто никто и никогда не задавал ей подобных вопросов.

– Да, именно это я и хотел узнать.

– Я считаю себя верующей, – заметно смутившись, сказала она, – иногда захожу в церковь, молюсь и вообще делаю все возможное, чтобы облегчить душу. Правда, я не совсем уверена в существовании Бога. Если бы он действительно существовал, то вряд ли допустил бы все те жестокости и безобразия, которые творятся в мире. Да и в старый предрассудок насчет свободной воли я тоже не верю. Мне кажется, это всего лишь благовидный предлог для совершения беззакония. Но без Бога мы не можем объяснить себе цель жизни, смысл своих поступков и вообще предназначение человека. Кроме того, мне нравятся легенды о святых мучениках. Я до сих пор помню тот восторг, который испытывала в детстве, слушая библейские истории.

Марко посмотрел в темное окно.

– Мне бы очень хотелось поспорить с вами и доказать, что Бога способна заменить политика, коммунизм или социал-демократия, – задумчиво сказал он, – но сейчас у меня нет для этого ни сил, ни желания.

Ник с тревогой взглянул на отца, явно не ожидая от него таких слов.

– Ты что, смеешься над нами, отец?

– Нет, – рассмеялся Марко, – дело не в болезни и не в моей беспомощности. Я просто становлюсь реалистом, вот и все. Только сейчас я начинаю понимать, что главное – не во что человек верит, а во что он в принципе согласен верить. Главное, чтобы эта вера не была слишком комфортной, чтобы человек просыпался посреди ночи и долго не мог заснуть от своих идей. Если это религия, ну что ж, пусть будет религия. Ты же помнишь, Ник, я никогда не водил тебя в церковь, тем не менее ты знаешь почти все библейские истории. Например, про то, как Петр бежал из Рима и повстречал Иисуса Христа. "Камо грядеши, Господи?" – спросил он. И что ответил ему Иисус? "В Рим, чтобы меня снова распяли". Конечно, это всего лишь легенда, но в ней заключена огромная сила духа. Церковь в те времена была совсем не такой, как сейчас. Если бы Петр увидел, что сделали в его честь в Ватикане, он пришел бы в ужас и навсегда покинул город. Первые христиане были самыми настоящими революционерами, они пытались изменить Римскую империю, весь мир. И преследовали их на полном основании, потому что они были очень опасны для власть имущих. Что означает "Камо грядеши?" То, что никогда не надо сдаваться, бросать борьбу, опускать руки, если оказался в беде. Всегда нужно помнить, сколько было принесено в жертву во имя того, чтобы человек стал таким, каким должен быть.

Марко закрыл глаза и замолчал. Ник испугался, не подвело ли отца здоровье.

– Я раньше никогда не говорил с тобой о вере, – неожиданно продолжил отец, – но именно из-за нее я купил этот участок земли. Он расположен неподалеку от того места, где, по преданию, Петр встретил Христа. Мне показалось, что в трудные времена участок будет напоминать мне об этой встрече. И я не ошибся. И еще могу сказать, что если бы я жил в те времена, то непременно стал бы правоверным христианином. Не знаю, возможно, наступят новые времена и люди снова обретут веру в Бога, но сейчас я абсолютно убежден в том, что без веры человеку никак нельзя.

– А в чем заключается ваша вера? – осторожно поинтересовалась Сара. – Вы по-прежнему верите в коммунистическую идею?

– Это мертвая вера, – грустно заметил Марко. – Эта вера погибла еще до того, как последователи смогли удостовериться в ее истинности. – Марко тяжело вздохнул и посмотрел на сына. – Моя вера сейчас заключается в моих детях, и в особенности в этом. В один прекрасный день Ник найдет свое призвание и добьется большого успеха. Возможно, это произойдет в полиции, откуда он вышвырнет всех тех негодяев, которые позорят нашу страну. Может быть, это произойдет в какой-нибудь другой сфере жизни, но я абсолютно уверен, что рано или поздно это случится, даже если он сам не верит в себя.

Раздался стук в дверь.

– Я открою, – сказал Ник и вскочил с места. – Слишком много признаний для одного вечера.

Он подошел к порогу, вынул из наплечной кобуры служебный пистолет и осторожно приоткрыл дверь. Послышался низкий мужской голос, после чего Ник быстро вернулся в комнату и спокойно пояснил:

– Там один человек. Он не захотел войти в дом. Я покину вас на минутку. У двери стоит охрана, но вы все равно заприте дверь, никого не впускайте и не ждите меня.

Марко кивнул на лежавшего у его ног пса:

– Не волнуйся, у нас тут своя охрана.

Сара рассмеялась, а Ник посмотрел на отца, потом на Сару и наконец перевел взгляд на Пипа. Трудно понять, почему им так весело и уютно вместе.

– Как вы думаете, я действительно поставил его в неловкое положение? – спросил Марко, когда Ник вышел из дома.

– Да, немного, – смутившись, ответила Сара. – Мне показалось, что он давно хотел поговорить с вами, но почему-то не решался. А сейчас просто не захотел делать это в моем присутствии.

Марко удивленно посмотрел на нее, а потом громко рассмеялся:

– Сара, если бы вас не было в этом доме, мы ни за что на свете не отважились бы на такой разговор. Должен признаться, это самый откровенный разговор за последние годы. Вы стали его катализатором, за что мы оба вам премного благодарны.

Сара покраснела от удовольствия. Не часто ей приходилось слышать лестные слова.

– Я ничего не сделала, но если действительно помогла вам пооткровенничать, то очень рада.

Марко кивнул в сторону бутылки с вином:

– А вот теперь я немного выпью.

Сара мгновенно отправила бутылку под стол:

– Нет, вам нельзя.

– Послушайте, это чей дом, мадам? – возмутился Марко. – У вас нет никакой жалости к старику. Почему вы отказываете умирающему в стакане вина?

– Убедите в этом своего сына, а не меня, – отрезала Сара, не поддаваясь на уговоры. Она стала убирать со стола грязную посуду и складывать ее в раковину. – Если Ник считает, что вам нельзя пить вино, значит, у него есть для этого веские причины.

– В таком случае, полагаю, я могу выкурить сигарету? Это медицинское средство.

– Медицинское средство? – удивленно переспросила Сара.

– Да, вот эти сигареты действительно медицинские, – вполне серьезно подтвердил Марко. – Их привезли из Марокко или Афганистана.

Сара погрозила ему пальцем и начала мыть посуду.

– Не забывайте, что ваш сын служит в полиции.

– Ну и что? – сказал старик, пожимая плечами. – Эти сигареты снимают боль и облегчают мое состояние.

– Нет!

– Господи Иисусе, – простонал Марко, – да успокойтесь же вы наконец, нет никаких медицинских сигарет. Вы первая женщина из тех, что приводил сюда Ник, которую я не сумел обвести вокруг пальца. Обычно я одурачивал их в течение нескольких минут.

Сара поставила на стол бутылку минеральной воды и налила себе и Марко.

– Я здесь совсем не по той причине, что вы думаете, – тихо сказала она.

Марко скорчил серьезную мину:

– Значит, у моего сына что-то не в порядке с этим делом? Он что, недостаточно интеллектуален для вас? Вы бы послушали, как он говорит о живописи, о своем любимом Караваджо. Между прочим, интерес к этому живописцу – единственное, что досталось ему от меня в наследство. Он знает все произведения этого художника и может говорить о них часами.

Сара равнодушно отнеслась к его словам.

– Я не могу служить в качестве приманки.

– Значит, вы думаете, что он осуждает вас за все эти газетные сплетни?

Она тяжело вздохнула:

– А что еще ему остается делать? Мне казалось, что я веду нормальный образ жизни, а теперь меня изображают в качестве какого-то чудовища.

– Ха! Разве можно обращать внимание на прессу? Если верить всему, что они пишут, то можно с ума сойти. Вы знаете себя, и он знает вас, а это главное.

– Правильно, но все равно он бывает шокирован. Я часто вижу это по выражению его лица. Возможно, он прав. – Она закончила мыть посуду и вытерла руки о полотенце. – А мне нравится быть такой, какая я есть. Мне никто не нужен, я не стремлюсь завоевать чье-то сердце и ни на что не претендую. Я сближаюсь с мужчинами, когда хочу, и бросаю их по собственному желанию. Короче говоря, меня это совершенно не волнует.

– О, ради Бога, – простонал Марко. – Ох уж эта молодежь! Она думает, будто изобрела что-то новое. Боже мой, я вырос в шестидесятые, вы даже представить себе не можете, какое это было время. Вы что-нибудь слышали о промискуитете? Ничего. А я с женой пребывал в таком состоянии первые пять лет супружеской жизни. Спросите Би, если хотите. Она тоже участвовала в этом и прекрасно помнит те чудные времена. Слава Богу, что хоть дети не знают всего того, что было в те годы и через что нам пришлось пройти.

Сара вспомнила Би и ее удивительную способность сказать многое, не открывая рта. И тем не менее она не бросила Марко на произвол судьбы, она продолжает ухаживать за ним.

– Может быть, они все знают, но очень боятся показать это, – заключила Сара.

– Возможно, – согласился старик.

– И все же Би до сих пор любит вас, разве не так? Вы понимаете это?

Марко погрустнел:

– Вы хотите сказать, что заметили это за несколько минут общения с ней? Это невозможно. Вы видели ее первый раз в жизни и вряд ли можете судить об этом.

Сара понимала, что Марко прав, и тем не менее была абсолютно уверена в своей правоте. Иной раз достаточно одной минуты, чтобы составить правильное представление о человеке.

– Нет, могу, – возразила она. – Я видела ее глаза и готова поклясться, что она до сих пор любит вас. Более того, она страшно сожалеет о том, что вынуждена лишь изредка навещать вас. А еще ее огорчает, что у вас есть что-то более важное, чем она, и что вы не обращаете на нее должного внимания.

– Я сражу вас вашими же собственными аргументами, – торжественно объявил Марко. – Я сказал, что Би принимала участие во всем этом, но я не говорил, что мы были любовниками. К тому времени, когда ее чувства ко мне стали совершенно очевидными – а мужчины всегда слепы относительно таких вещей, – мы с женой наконец-то осознали, что убиваем свое драгоценное время. Мы стали нормальной моногамной семьей, бросили все глупости и занялись воспитанием детей. Иначе говоря, мы стали не только любовниками, но и друзьями, союзниками. Кстати сказать, к собственности и хозяйству это не имело никакого отношения. Вы уверены, что нечто подобное никогда не случится с вами?

– Не случится, – тихо, но твердо ответила Сара.

– А если и случится, Сара, то в отдаленном будущем, и я этого уже не увижу. Этого не знает никто, даже самые умные и образованные университетские профессора. Сара, я вполне серьезно отношусь к Нику и считаю, что у него действительно большое будущее. В нем есть что-то такое, что позволит ему добиться своей цели, если, конечно, он сам захочет этого. В нем есть злость, которая когда-то была и у меня, но он тщательно скрывает ее.

– Он просто боится.

– Боится? Чего?

– Боится потерять вас.

– Все люди боятся смерти своих родителей. В такие моменты они с ужасом понимают, что не бессмертны и что когда-нибудь настанет их черед. Каждый осознает, что со смертью отца умирает частица его самого.

Сара подошла к бару, налила себе полный стакан вина, а потом подумала и немного плеснула Марко.

– Дело не только в этом, – тихо сказала она.

– Что? – воскликнул он с шутливой строгостью. – Вам и это известно? Вам, женщине, которая выросла и воспитывалась в монастырской школе и никогда не имела своей семьи?

– Я просто вижу, что он чувствует по отношению к вам. В некоторых случаях Ник становится совершенно прозрачным, бесхитростным. В нем есть что-то такое, что ранит людей, доставляет им боль.

Марко схватил стакан с вином и, немного пригубив, поставил на стол, после чего довольно крякнул и вытер рукой губы.

– Значит, для него наступило время взрослеть. Мы все время стремились быть твердыми, как скала, но и скала разрушается от времени. Вам тоже следует подумать об этом.

Сара прислушалась к голосам во дворе дома. Один из них принадлежал Нику, и ей показалось, что он чем-то рассержен.

– Знаете, кем он мог бы стать, по моему мнению? – неожиданно спросил Марко. – И чего я больше всего боялся, когда он был подростком?

– Понятия не имею.

– Что он станет священником. Эта мысль настолько пугала меня, что я по ночам просыпался в холодном поту. Было в его поведении, в его манерах что-то эдакое. Я тогда был политиком, пытался изменить общество к лучшему и мало обращал внимания на маленьких людей с их маленькими проблемами. Знаете, невозможно делать и то и другое одновременно. Откровенно говоря, я не преуспел ни в том ни в другом. А у Ника есть особый дар. Он в каждом человеке видит личность. Когда он говорит с кем-то, то никого другого для него не существует. Он смотрит вам прямо в глаза, внимательно слушает и понимает вас даже тогда, когда вы сами еще не вполне разобрались во всем. Я заметил, что у вас тоже есть такое качество. Стало быть, дело вовсе не в воспитании, а в чем-то ином. Не знаю, но мне кажется, что у вас с ним есть немало общего.

Сара вынуждена была признать, что он прав. У Ника действительно был талант убеждать людей и вызывать у них доверие к своим словам. Именно эти качества и подкупили ее с их первой встречи. Ей тогда показалось, что у него точно такие же душевные раны, что и у нее.

– Почему вы не пьете вино? – поинтересовалась Сара.

Глаза старика странно блеснули, и она вдруг представила себе, каким он был в далекой молодости. Это был совершенно другой Марко Коста: молодой, красивый, энергичный, обладающий неиссякаемым чувством юмора.

– Я не хотел вина, – откровенно сказал он. – Я просто хотел посмотреть, как вы наливаете его.

Кухонное полотенце описало в воздухе круг и шлепнулось ему на колени.

– Би предупреждала меня, что вы несносный старикашка, – произнесла шутливым тоном Сара.

Марко весело рассмеялся и пристально посмотрел ей в глаза. Они оба не могли избавиться от ощущения, что за какие-то несколько часов между ними установились дружеские отношения, для которых в большинстве случаев требуются месяцы, а то и годы. Это было особое доверие, основанное на какой-то недосказанной или просто невыразимой потребности друг в друге.

– Как долго вы останетесь у нас? – спросил нарочито равнодушным тоном Марко, подумав о том, что эта женщина принесла в его дом теплоту и задушевность. Она держалась так, словно имела дело не с больным и немощным стариком, а с нормальным человеком. – Би для меня самый верный и преданный друг, она делает даже больше, чем я того заслуживаю. Но и старикам требуется общение с молодыми людьми. Мы, как вампиры, должны получать от вас живительную силу.

– Не знаю, вероятно, ровно столько, сколько я буду здесь желанной гостьей. – Сара отвернулась, скрывая лицо.

Воцарилась тишина. Глядя на эту хрупкую женщину, Марко думал о том, что сказал ему Ник незадолго до того, как привез ее сюда. Он сказал, что в Саре Фарнезе заключена глубокая тайна, настолько глубокая, что практически недостижима для посторонних. Ник почему-то считал, что именно эта тайна является причиной ужасных преступлений последних дней. Марко сомневался в этом, но не имел ни малейшей возможности опровергнуть предположения сына. Он почувствовал, что больше не завидует молодым, таким как Сара или Ник. Им еще только предстоит обжечь крылья в суровом пламени жизни, а он это уже прошел. Правда, Сара не производила впечатления юной и совершенно неопытной женщины. Похоже, она уже не раз обожглась и знает, почем фунт лиха.

– Сара, хотите посидеть со мной и послушать музыку? – предложил он.

– Конечно. – Она слабо улыбнулась.

Марко подъехал на коляске к музыкальному центру, нашел компакт-диск с записью Боба Дилана и щелкнул кнопкой. Комната наполнилась знаменитой мелодией "Идиотский ветер". Марко с грустью подумал, что впервые услышал этот взрыв гнева и боли в 1975 году. Как же долго он не мог понять, о чем это все, черт возьми!

26

Лука Росси выглядел крайне недовольным при свете ранней луны. Человек, которого он привез к Нику, наотрез отказывался войти в дом. Он хотел встретиться с Костой под прикрытием полицейских, но вне пределов слышимости. Именно это объяснил Лука Нику, когда постучал в дверь его дома.

– Ты сам должен спросить себя, что здесь делает этот человек, – тихо сказал он напарнику. – Почему они не оставляют нас в покое?

Конечно, он знал ответ на свой вопрос, но не желал произносить его вслух. Фальконе был прав: Ханрахан имеет какое-то отношение ко всем этим убийствам и, вполне возможно, действует от имени и по поручению кардинала Денни.

– Не понимаю, какой вред расследованию может нанести моя беседа с ним? – проворчал Ник.

Лука Росси скорчил гримасу, которую можно было понять так: самый большой вред заключается в том, что мы не знаем, с кем имеем дело.

Ханрахан стоял за высоким разлапистым деревом у небольшой стены, некогда служившей ограждением для загона овец. Начальник ватиканской охраны был полуосвещен передними фарами черного "мерседеса", стоявшего поодаль метрах в двадцати. Ник сразу узнал автомобиль – именно такие машины являлись в Риме признаком могущества их владельцев. Грозное лицо водителя "мерседеса" слегка освещали лампочки приборной доски. Несмотря на жару, Ханрахан был облачен в черную сутану, он напряженно дымил сигарой, глядя на полицейских. При виде Ника он подал им знак рукой, и они удалились вместе с Росси. Ник подошел к тучному ирландцу и крепко пожал протянутую руку.

– Замечательное место, – сказал Ханрахан. – И когда-нибудь, стоит надеяться, станет вашей собственностью. Неплохой дом для детектива.

– Что вам угодно? – буркнул Ник.

Ханрахан уставился на него, явно подбирая слова.

– Для начала было бы неплохо, чтобы вы меня поблагодарили. Если хотите знать, я пошел на серьезный риск, отослав вам видеокассету. У нас есть люди, которые многое бы отдали за то, чтобы узнать ее содержание.

– Благодарю вас, – с подчеркнутой вежливостью ответил Ник, – но мне кажется, что от нее немного пользы, слишком запоздалое решение. Теперь мы знаем, что Стефано Ринальди был не единственным, кому угрожала смерть.

Ханрахан пожал плечами:

– Я просто предложил вам то, чем располагал на тот момент времени. Не мог же я, в самом деле, знать, что случится потом. – Ханрахан вынул из кармана красиво оформленную коробку с сигарами, открыл ее и протянул Нику. Тот решительно отказался от угощения.

– Аккуратный, во всем безупречный парень, – не без ехидства заметил Ханрахан. – Если не ошибаюсь, именно так характеризуют вас коллеги. А теперь еще эта женщина, которую вы приютили в отчем доме. Кстати, как она себя чувствует? Я видел ее в телевизионных новостях, и она произвела на меня неплохое впечатление. Весьма привлекательная особа, насколько я могу судить. И к тому же ведет загадочный образ жизни. Кстати сказать, я сразу же разгадал тот трюк, который вы проделали с ней у церкви Иоанна и Павла. Неужели вы думаете, что кто-то поверил, будто между вами есть нечто большее, чем служебные отношения? Проницательного телезрителя не обведешь вокруг пальца, особенно если он знает, что целая толпа полицейских денно и нощно охраняет ваш дом.

Ник пожал плечами. Он не любил этого человека, считал слишком замкнутым и откровенно нечестным. Разговоры с ним ассоциировались у Ника с зубной болью.

– Не исключаю, что вам удастся наставить ее на путь истинный, – продолжал ерничать Ханрахан. – Хотя я до сих пор не понимаю, что заставило эту красивую и умную женщину вести себя неподобающим образом. Вот я, например, старый холостяк, но это мой личный выбор, а молодые люди в наше время ведут себя совсем по-другому. Мне кажется, они просто прожигают жизнь, лишая ее истинного содержания. Вы не задумывались, почему это происходит?

Ник помахал рукой, отгоняя удушливый дым сигары.

– Я уже спрашивал вас и снова спрашиваю: чего вы хотите от меня? Если вы не ответите, я буду считать наш разговор оконченным и вернусь в дом.

Ханрахан нахмурился:

– Вам не нравятся разговоры на вольную тему? Очень жаль. Значит, вы никогда не станете дипломатом. В наше время очень полезно уметь общаться с людьми. Сразу переходить к делу – это, знаете ли, далеко не самый лучший способ добиться желаемого результата. Вам следует набраться терпения и изучить все нюансы общения.

Ник посмотрел на часы и повернул голову в сторону дома. Ханрахан не обратил на это внимания, прекрасно понимая, что собеседник никуда не уйдет.

– Я предоставил вам определенную информацию, – сказал он. – Причем, заметьте, сделал это совершенно бескорыстно, в качестве подарка. В следующий раз подобные вещи будут стоить вам определенных денег или услуг.

– А что вы собираетесь прислать мне в следующий раз? – насторожился Ник.

Ханрахан швырнул недокуренную сигару на землю и растер носком ботинка.

– В следующий раз может всплыть имя человека, которого, судя по всему, вы так долго и безуспешно разыскиваете.

Ник часто заморгал глазами, борясь с приступом гнева.

– Я хочу быть уверен в том, что правильно вас понял, – медленно произнес он, покачиваясь с пяток на мыски. – Речь идет о преступнике, который убил четверых человек, не так ли? Вы хотите сказать, что знаете, кто этот человек? И предлагаете нам поторговаться с вами на сей счет? Вы понимаете, что я имею право немедленно арестовать вас за сокрытие информации о совершенных преступлениях? Более того, я могу прямо сейчас позвать сюда репортеров, и они сотрут вас в порошок.

– Конечно, вы можете это сделать, но не сделаете, – спокойно отреагировал Ханрахан. – Зачем вам это нужно? Какой в этом смысл? Я ничего не скажу ни вам, ни вашей прессе. И кто после этого получит наибольшую выгоду? Никто. Кроме того, я имею в виду просто имя человека, которое вполне может оказаться вымышленным. С другой стороны, я мог бы сообщить вам нечто важное, если вы ответите мне взаимностью.

– Господи, Ханрахан, – устало сказал Ник, – а что вы скажете, если появится новая жертва?

– Это будет случайная жертва, – безмятежно заявил тот. – Кто знает, что происходит на самом деле?

– Мне плохо от ваших слов, – покачал головой Ник. – Как вы можете так спокойно говорить об убийстве?

Ханрахан тяжело вздохнул:

– Вы так молоды и так неопытны. Направляясь к вам, я думал, что поступаю правильно, обходя упрямого и несговорчивого Фальконе. Теперь я вижу, что допустил ошибку. Надо было пустить это дело на самотек и не морочить себе голову.

– Если хотите, я могу доставить сюда Фальконе через десять минут, – предложил Ник.

Ирландец недовольно поморщился:

– Нет, не надо. Не думаю, что это будет умное решение. Вы даже не потрудились спросить, в чем, собственно, дело.

Ник схватил Ханрахана за воротник и с силой притянул к себе:

– Я задал вам этот вопрос в самом начале нашей беседы, я сразу спросил, чего вы хотите от меня. Или вы ничего не помните?

Ханрахан с трудом вырвался из цепких пальцев Ника и умиротворяющее поднял вверх руки:

– Прошу прощения, я действительно забыл об этом. Забыл, что вы не любите преамбул. В таком случае перейдем к делу. В Ватикане есть человек, которому нужна свобода. Особого рода свобода, если быть точным. Так вот, я прошу вас подумать и сказать, что вы можете для него сделать в обмен на важную информацию о последних трагических событиях.

– Вы имеете в виду Денни? – невольно вырвалось у Ника. – Это несерьезно. Вы что, действительно считаете, что можно торговаться по этому поводу?

Ханрахан удивленно поднял брови:

– Торговаться можно о чем угодно.

– Кардинал Ватикана, – задумчиво произнес Ник. – Полагаю, наша помощь в этом деле вам не нужна. Вы вполне можете сами отпустить его на все четыре стороны, причем немедленно и безо всяких совещаний с полицией. Насколько я знаю, на территории Ватикана есть вертолетная площадка. Отправьте его хоть к черту на рога и не морочьте мне голову. У меня и без вас забот предостаточно. – Он повернулся было, чтобы уйти.

– Ник, – остановил его Ханрахан, с трудом скрывая разочарование. – Будь все так просто, мы управились бы и без вас. Нет, все намного сложнее. Во-первых, кардинал не хочет расставаться с Ватиканом таким образом, не хочет, чтобы это напоминало паническое бегство. И правильно не хочет, между нами говоря. Во-вторых, мы не можем делать вид, что Ватикан одобряет подобное бегство. Понимаете, здесь есть немало... тайных пружин и подводных камней. Денни нужен легальный отъезд, свободный проход через терминал аэропорта и официальные документы. Мы хотели бы организовать чартерный рейс, а полиция могла бы отвлечься минут, скажем, на пятнадцать и ничего не заметить.

– Вы просите об этом от его имени? – поинтересовался Ник. – Он сам прислал вас ко мне с этим заданием?

– Не совсем так. Видите ли, он сейчас переживает не самое лучшее время. У него появилось много серьезных проблем. Люди, которых он считал своими сторонниками и друзьями, неожиданно ополчились против него. А он уже в весьма преклонном возрасте и очень боится неприятностей. Ему вообще не хочется оказаться в центре грандиозного скандала. Когда-то он был прекрасным священником и вполне заслужил спокойную старость, но пресса нынче слишком агрессивна и беспощадна. Вот вы, например, можете сказать, что все газетные статьи о вашем отце – чистая правда?

Ник посмотрел на отцовский дом и подумал: "Любопытно, что там сейчас происходит?"

– Да, всякое писали, но мой отец никогда не был мошенником, – грустно заметил он, – чего не скажешь о вашем кардинале Денни.

– Значит, вы заранее уверены, что он виновен? – воодушевился Ханрахан. – Вы следователь и судья в одном лице?

– Нет, я самый обыкновенный сыщик, – спокойно отреагировал Ник. – Моя задача – поймать преступника и передать его в руки правосудия, а уж оно определит степень его вины.

Ханрахан громко рассмеялся:

– И вы считаете себя итальянцем? Гражданином страны, в которой нет и никогда не было ни черного, ни белого, а только серое? Вы сами-то верите в то, что говорите?

– Верю, – твердо заявил Ник. – И еще одна вещь. Вдруг кардинал Денни имеет какое-то касательство ко всем этим убийствам? Тогда я, уступив вашей просьбе, упущу важного свидетеля или того хуже – соучастника преступлений.

Ханрахан мгновенно изменил манеру поведения.

– Ник, я готов поклясться, что это не так. Кардинал не имеет к этим преступлениям никакого отношения. Более того, он понятия не имеет о моем визите к вам. Я просто хочу помочь ему покинуть страну и добиться для него некоторых гарантий личной безопасности, вот и все. Вы остаетесь со своими проблемами, а я – со своими.

"Убить двух зайцев сразу, – с грустной ухмылкой подумал Ник. – Как же он похож на Фальконе! Тот тоже слишком суетлив в достижении не вполне благовидных целей".

– Значит, вы хотите сказать, что Денни не знаком с Сарой Фарнезе? – спросил он.

– А как кардинал мог познакомиться с ней, черт возьми? – театрально возмутился Ханрахан. – Или вы имеете в виду тот злосчастный телефонный звонок в Ватикан? Так я вам объясню. На коммутаторе работают более сорока человек. Не исключено, что кто-то из них по ошибке соединил вас с офисом Денни. Никакой тайной связи Фарнезе с кардиналом не существует. Если вы еще раз наберете тот номер, то вполне можете попасть на меня. Повторяю, кардинал Денни не связан с этими убийствами, как, впрочем, и любой другой высокопоставленный чиновник Ватикана. Тем не менее, так как я давно слежу за этими людьми, у меня накопилась определенная информация, она, думаю, представляет для вас интерес. Конечно, я ничего не обещаю, но готов сделать все возможное, чтобы помочь в расследовании. Однако сразу предупреждаю: никакой связи с Майклом Денни она не имеет. Я просто могу назвать вам одно имя, а дальше все зависит от вас. – Ханрахан пристально посмотрел на Ника. – Есть у меня в запасе еще кое-что, весьма интересная история. Но я расскажу ее вам только на взаимовыгодных условиях. Вы же понимаете, я не обязан предоставлять вам служебную информацию, не так ли?

Ник Коста бросил тоскливый взгляд на уходящую вдаль дорогу. На обочине под деревом стояла группа полицейских, они дымили сигаретами, огоньки ярко высвечивались в темноте. Похоже, полицейские умирали от скуки. Только сейчас Ник понял, что в действительности помощи от них никакой: вряд ли они сумеют задержать убийцу, если тот вдруг вздумает проникнуть в дом. Фальконе просто тешит себя иллюзиями относительно надежной охраны свидетельницы.

– Вы меня не убедили, – сказал Ник ирландцу.

– Ну и черт с вами, – к его удивлению, ответил Ханрахан. – Значит, я ничем не могу быть вам полезен?

– Устройте мне встречу с кардиналом Денни, – неожиданно для себя попросил Ник. – Где-нибудь в Ватикане. В то время, которое его устроит.

Ханрахан вытаращил глаза:

– И это все, что вам от меня нужно?

– Пока все. – Ник снова повернулся, чтобы уйти.

– Постойте! – Ханрахан крепко ухватил его за руку. – Вы шутите? Вы серьезно рассчитываете на встречу с человеком, которого мечтаете упечь в тюрьму? Вы, простой сотрудник сыскной полиции Рима, – с кардиналом католической церкви? Интересно, как, по вашему мнению, мне это удастся?

– Скажите ему, что я хочу поговорить о проблемах религии, – спокойно ответил Ник. – Скажите, наконец, что я хочу принять крещение.

Он выдернул руку и зашагал к дому, не дожидаясь ответа Ханрахана.

27

Сара сидела возле камина неподалеку от инвалидной коляски, в которой спал старый хозяин дома. Увидев Ника, она сначала приложила палец к губам, призывая соблюдать тишину, а потом прошептала:

– Тебя не было очень долго.

– Извини.

– Что-то очень важное?

– Да, Сара, но я ничего не могу сказать.

Она насупилась и тяжело вздохнула.

– Понимаю. Я дала ему, – сказала она, кивнув на Марко, – таблетки, он попросил...

– Спасибо, Сара, ты так добра к нему, – отозвался Ник. – Иногда он бывает невыносим из-за своих капризов.

Сара кивнула. Она с трудом выдержала рассуждения старика, хотя благодаря им стала лучше себя понимать.

– Ничего, Ник, не стоит благодарности.

Их взгляды встретились. Ник подумал, что она в чем-то изменилась.

– Знаешь, Ник, – продолжила Сара, – он сильно любит тебя и очень волнуется за твою судьбу. Он боится, что ты не справишься со своей работой.

– Боится за меня?

– Ну да. А о ком ему еще беспокоиться? О себе, что ли? Он осознает, что происходит вокруг, и опасается за твою жизнь.

Ник вздохнул и подумал, что она права. Отец действительно переживает из-за него, только виду не подает. А Сара молодец, сумела развлечь старика. Однако до чего же она красива! Ник был рад, что пригласил ее в свой дом, хотя и понял, что просчитался. Убийца ни за что на свете не появится здесь. Такое количество полицейских способно отпугнуть кого угодно. Остается надеяться лишь на то, что Сара проникнется к нему доверием и выложит полезные для расследования подробности своей жизни. Сегодня ночью он будет спать в нескольких шагах от нее. Он попробовал представить, как она выглядит в постели, на белоснежной простыне, и не смог.

– Сплошное разочарование, – констатировал он, искоса поглядывая на Сару.

Она покачала головой, хотя и не поняла, к чему это он.

– Спокойной ночи, Ник, – тихо сказала она, встала и нежно поцеловала его в щеку.

Ник долго смотрел, как она поднимается вверх по лестнице, затем впервые за последние годы налил себе полный стакан граппы.

28

Тринадцать журналистов осмелились остаться на ночь около фермерского дома Марко Косты. Сначала они курили сигареты, потягивали пиво и сетовали на то, что до следующего дня работы явно не будет. Потом улеглись спать.

Вскоре после полуночи раздался приглушенный шум. Объявился новый репортер. Первым его заметил Денис Ренар. Известный папарацци из французского еженедельника поклялся, что первым сделает снимок Сары Фарнезе, и поэтому спал чрезвычайно чутко.

Незнакомец не был пьян, вел себя тихо и все время оглядывался по сторонам.

– Ты откуда, дружище? – поинтересовался Денис.

Незнакомец осветил его фонариком. Денис заметил, что это был крупный молодой человек с настороженными глазами.

– Журнал "Тайм", – ответил он.

Денис улегся на подстилку и мысленно выругался: "Что тут делают американцы? Только их тут недоставало! Этот сюжет не имеет к ним ни малейшего отношения. Занимались бы чем-нибудь другим. Наверняка конкурент оснащен цифровой видеокамерой. Надо будет присмотреть за ним, а то можно и с носом остаться". Денис поставил будильник на 6.22 и погрузился в сон.

Когда будильник пропищал, Денис поднял голову и увидел, что незнакомца и след простыл. Денис еще раз мысленно выругался – на сей раз от радости. Он был твердо намерен опередить всех и сделать прекрасный снимок таинственной женщины. Теперь никто не помешает ему достичь желанной цели. Даже пронырливый наглец из журнала "Тайм".

29

Ник проснулся на рассвете и решил пробежаться по дороге, соединяющей дом отца и Старую Аппиеву дорогу. Утренняя пробежка давно вошла у него в привычку. Во время нее Ник чувствовал, как восстанавливается контроль над телом, как прибывают силы для наступающего дня. Пробежка действительно помогала ему справляться со служебными проблемами. Однажды буквально на бегу он раскрыл сложное дело, связанное с семейной трагедией. Правда, это было на берегу Тибра, возле римской квартиры, а не около загородного дома отца, но это не имело значения. Вот и сейчас, несмотря на строгое предупреждение Фальконе ни в коем случае не бросать Сару без присмотра, Ник решил не изменять полезной привычке.

В доме было тихо. За окнами первые лучи солнца слабо освещали верхушки деревьев. Августовский день, как и все предыдущие, обещал немилосердную жару. Ник надел тренировочные брюки, белую майку и белые кроссовки, которые пролежали без употребления больше двух месяцев. Осторожно выйдя на крыльцо, Ник огляделся вокруг и улыбнулся. У ворот стояло несколько полицейских машин. Ник знал, что ночью произошла плановая замена караула. Подойдя поближе, он застыл от изумления, увидев в салоне первого "фиата" Росси. Лука полулежа весело смотрел на него сквозь оконное стекло. Выйдя из машины, толстяк потянулся, размял затекшие ноги и беззаботно подмигнул напарнику.

– Ты удивляешь меня, Ник, – сказал он, позевывая.

– Это ты удивляешь меня, – в тон ответил Ник. – Ты должен сейчас быть дома, а не в этой развалюхе.

– Да, но что мне там делать? Пить пиво? Уже не по возрасту. Нет, я привык спать в машине и считаю это очень удобным местом.

Ник понимающе покачал головой. Он прекрасно знал, что делает здесь этот огромный человек – охраняет его. С одной стороны, Нику было приятно ощущать заботу напарника, а с другой – немного стыдно, что за ним присматривают, как за несмышленым парнишкой.

– Ник, я хочу повторить еще раз, – строго предупредил Росси, – даже не думай об этом.

– Помнишь, дядя Лука, девиз нашей команды? – улыбнулся в ответ Ник. – Бегай – или помрешь.

– Ты хочешь сказать "бегай и помрешь"? – поправил его Лука Росси. – Неужели ты забыл, зачем мы оставили тебя здесь? Преступник убивает ее любовников. Ты приманка для него. Вернись в дом, не облегчай ему задачу.

– Да ладно тебе, дядя Лука, – отмахнулся Ник. – Я только пробегусь вниз и вверх по дорожке. Что может случиться со мной за это время? Разве что москиты искусают, больше ничего.

– Не делай этого, парень, – снова предупредил Росси. – Вернись в дом и выпей чашку кофе. Не искушай судьбу.

– Дядя Лука...

Росси угрюмо посмотрел на напарника и отвернулся. Он понимал, что спорить с Ником сейчас совершенно бесполезно.

– Как знаешь, – проворчал он. – Я тебе не нянька. Черт возьми, ну почему ты ведешь себя как мальчишка?

– Я должен пробежаться, – заупрямился Ник. – Мне нужно снять вчерашнюю усталость и набраться сил.

– Сна не хватило? – Лука Росси тяжело вздохнул. – И как долго ты собираешься бегать?

– Недолго, – успокоил его Ник. – Туда и обратно.

– Ладно, – неохотно согласился Росси, – но имей в виду: у меня нет свободных людей, чтобы охранять тебя во время прогулки. Если не вернешься через десять минут, я начну орать что есть мочи. Ты понял меня?

Ник широко улыбнулся и развел руками в знак согласия.

– И не вздумай обнимать меня, – с нарочитой строгостью велел Росси, – я просто выполняю свою работу. И давай покончим с этим.

Ник Коста еще раз благодарно улыбнулся и побежал по дорожке, взбивая кроссовками пыль и радуясь свежему ветру, ласково омывающему лицо. Наконец-то он вздохнет полной грудью и спокойно обдумает ситуацию, сложившуюся в доме отца после того, как там поселилась Сара Фарнезе. Он вспомнил, как вчера вечером отец с удовольствием общался с гостьей и как бережно она ухаживала за стариком. По всему было видно, что в ее жизни таких случаев было очень мало, если вообще были. Интересно, какой бы она стала, поживи в их доме подольше?

Конечно, он солгал Росси насчет того, что дорожка достаточно длинная для полноценной нагрузки. Не долго думая Ник свернул на Старую Аппиеву дорогу, вымощенную черным базальтом, и ускорил бег, наслаждаясь каждым движением. Он хорошо знал эту дорогу, так как часто бегал по ней в отрочестве. Однажды, в возрасте тринадцати лет, он выскочил на нее после очередной ссоры с отцом и бегал несколько часов кряду, пока совсем не лишился сил. Пробежав почти пятьдесят километров, он забрел в сельский бар и позвонил оттуда домой, чтобы отец забрал его на машине. К его удивлению, отец не рассердился на него, а просто рассмеялся. С тех пор Марко часто вспоминал этот случай как самое великое приключение в жизни сына-подростка.

После этого Ник и отец заметно сблизились, хотя и потом им доводилось спорить, правда, чаще по пустякам, чем по серьезному поводу.

Через несколько минут Ник заметил на обочине дороги машину с пометкой "пресса", низко опустил голову и помчался мимо, надеясь, что на него не обратят внимания. И он не ошибся. Журналисты лениво посмотрели ему вслед и снова улеглись спать. Они охотились за красивой женщиной, нашедшей временный приют в старом фермерском доме, и одетым в полицейскую униформу молодым человеком, а не за психом, поправляющим здоровье ни свет ни заря. Ника и впрямь трудно было узнать в спортивной майке и тренировочных брюках, которые развевались на ветру, как парус.

Отбежав несколько десятков метров от машины, Ник оглянулся и с удовольствием убедился, что его никто не преследует. Вскоре он приблизился к пыльной тропинке, тут его осенила блестящая идея: он побежит по этой тропинке и вернется домой с другой стороны, чем немало удивит Росси.

Утро выдалось замечательное. Удивительно прозрачный воздух наполнял легкие живительной силой. Ник прибавил скорость, миновал несколько оливковых деревьев и остановился метрах в пятидесяти от заднего двора фермерского дома. Отсюда хорошо был виден не только двор, но и окна комнаты, где расположилась Сара. Ник посмотрел в одно из них и увидел свою гостью в длинной ярко-красной рубашке. Ему, конечно, было неловко подглядывать за ней, но он не мог ничего с собой поделать. Отрезвила его тревожная мысль – он подумал: если ему так хорошо видна Сара с расстояния в полсотни метров, значит, ее способен обнаружить убийца. Он вдруг понял, что надо немедленно переселить Сару в другое место или выставить охрану под окнами этой комнаты. Затем его посетили и менее деловые соображения, вернее, чувства. Ему захотелось увидеть Сару без рубашки, потрогать пальцами нежное тело.

Ник глубоко вздохнул, наклонился и уперся ладонями в колени. Хорошо, что не послушался старшего напарника и совершил эту замечательную пробежку. Теперь хватит сил на весь день.

– Улыбочка, – неожиданно услышал он позади чей-то голос с явно выраженным иностранным акцентом.

Леденящий холод пронизал все тело Ника. Он резко обернулся и увидел тощего, как скелет, человека с совершенно лысой головой и удивительно голубыми глазами, одетого в черную рубашку и такие же брюки. В руках человек держал большой профессиональный фотоаппарат последней модели.

– Кто вы такой, черт возьми? – возмутился Ник.

– Пресса, – лаконично ответил папарацци, щелкнул пару раз камерой и стал искать новый ракурс для съемки.

– Это частная собственность, – строго сказал Ник. – Я имею право отобрать у вас фотопленку.

– Да пошел ты... – прошипел папарацци сквозь зубы и принялся щелкать.

Ник тяжело вздохнул и беспомощно развел руками. Этот трюк был хорошо ему знаком. Папарацци специально провоцируют объект на скандал, чтобы сделать шокирующий снимок. Обычная фотография мало кого привлекает, требуется нечто необыкновенное, например разъяренный полицейский в спортивном костюме, грозящий кулаками фоторепортеру.

– Ну и ладно, – весело сказал Ник, – валяй.

Он сложил на груди руки и растянул рот до ушей, как это делает подросток на какой-нибудь вечеринке, позируя приятельнице.

Репортер недовольно поморщился: он явно не ожидал подобного поворота событий.

– Надеюсь, мне заплатят, как натурщику? – ехидно спросил Ник и тут увидел, что вверх по тропинке поднимается еще один незнакомец. Сначала он подумал, что это полицейский в цивильной одежде совершает утренний обход вверенной территории. Давно пора, одобрил он, а то от обнаглевших папарацци весь день отбоя не будет.

Ник внимательно посмотрел на приближающегося незнакомца. Это был молодой человек лет тридцати, могучего телосложения, с суровым выражением лица и темными коротко подстриженными волосами. Он был одет в клетчатую рубашку и джинсы свободного покроя, глаза были скрыты за солнцезащитными очками, что казалось совершенно неуместным в это раннее утро. Фоторепортер тоже оглянулся и закричал:

– Опять ты? Эй, это моя добыча, проваливай отсюда по-хорошему. – Он показал парню поднятый средний палец. – Убирайся в свой "Тайм", пока цел.

Человек в клетчатой рубашке не отреагировал на крик. Все его внимание было сосредоточено на чем-то дальнем. Ник проследил за его взглядом и увидел, что в окне спальни стоит Сара и пристально наблюдает за ними. У Ника сложилось впечатление, что она старается понять, в чем дело.

Удивленный возглас папарацци заставил Ника посмотреть на то, что творится рядом. Он увидел, что человек в клетчатой рубашке вынул огромный нож и мгновенно вонзил под ребра фоторепортеру. Тот глухо охнул, выпучив от ужаса и боли глаза и медленно осел на землю, зажимая рану свободной рукой.

Человек в клетчатой рубашке равнодушно посмотрел на поверженного и перевел взгляд на окно дома, где по-прежнему маячила фигура Сары Фарнезе. Затем он двинулся к Нику:

– "Кровь мучеников...

Остолбеневший от неожиданности Ник механически закончил фразу:

– ...питает древо церкви".

Незнакомец остановился, он, судя по всему, не ожидал, что очередная жертва знает эту фразу Тертуллиана.

– Ты ошибаешься, – тихо сказал Ник, решив воспользоваться замешательством убийцы. – Я даже пальцем ее не тронул. Это была всего лишь игра, чтобы заманить тебя в ловушку. И она удалась. – Он развел руки в примирительном жесте. – Давай закончим на этом. Дом окружен полицией, так что тебе все равно не уйти.

Незнакомец спокойно посмотрел вокруг, как будто хотел спросить: "Правда? Так где же она?" Ник и сам понимал, что попал впросак. Полицейских поблизости не было, хотя они должны были сидеть за каждым кустом. Человек с окровавленным ножом сделал выпад вперед, и Ник отскочил в сторону и попытался перехватить его руку, но безуспешно. Только сейчас он сообразил, что сражаться с вооруженным безумцем, который к тому же сильнее его, не имеет смысла. Остается одно – бежать, гораздо быстрее, чем по Старой Аппиевой дороге. Надо во что бы то ни стало оторваться от преступника и позвать полицейских. Кроме того, нужно вызвать врача к истекающему кровью фоторепортеру.

Ник метнулся в сторону от тропинки, в самую гущу кустарника с острыми колючками. Пробежав несколько метров, он ощутил резкую боль в плече и рухнул, ударившись головой обо что-то твердое. К счастью, у Ника хватило сил дотянуться до плеча, из него торчал нож. Ник с трудом вытащил глубоко вонзившееся лезвие. Все тело пронизала острая боль, в его затуманенном сознании билась единственная мысль: бежать, пока его не настиг этот псих в клетчатой рубашке.

Ник вскочил на ноги, оглянулся на пустынный двор фермерского дома и увидел, что сквозь кусты к нему кто-то идет. "Иногда надо сражаться, а иногда – бежать", – пронеслась в голове упорная мысль. Послышались чьи-то шаги. Ник подумал, что у этого фанатика наверняка припасено еще какое-нибудь оружие. "Где же полицейские, черт бы их побрал? Где Лука Росси? Полицейский не должен умирать как какой-нибудь святой. В этом есть что-то непотребное, в высшей степени кощунственное!" – подумал он.

Ник ощутил слабость в ногах и с ужасом осознал, что теряет сознание. Несколько минут спустя он очнулся и услышал чьи-то голоса. Они становились все громче и громче. Вдруг из общего гомона вычленился один голос, который сразу же превратился в душераздирающий крик. Этот крик показался ему очень приятным и почти родным. Он лежал на спине, уставившись в почерневшее небо, и слушал; как кричит Сара. Она, похоже, молила Бога о милосердии, о том, чтобы он сохранил Нику жизнь.

30

Ночь Алисия Ваккарини провела на стуле в восьмиугольной комнате среди мертвой тишины. Только однажды с улицы донеслись голоса пьяной компании, возвращавшейся домой. Люди весело напевали, а Алисия тщетно пыталась вытолкнуть изо рта кляп и позвать их на помощь. Когда голоса стихли, она поняла, что теперь ей не на что надеяться и неоткуда ждать спасения. Она знала, что скоро Джино вернется и закончит свое гнусное дело. Этот псих вбил себе в голову чудовищную мысль, будто оказывает ей большую услугу, избавляет ее от греха. Он даже попросил прощения у нее, когда оказалось, что не может немедленно осуществить свой ужасный план. И нет никакой надежды подвигнуть его на милосердие, вызвать у него хоть каплю сочувствия. Он был одержим какой-то бредовой идеей и ни за что не хотел прислушаться к доводам Алисии. Просто чудо, что она до сих пор жива. Может быть, ей помог репортаж с места очередного убийства. Джино долго смотрел на экран телевизора, а потом выругался, извинился перед ней и оставил на какое-то время в покое. Что-то встревожило его и нарушило хорошо продуманный, заранее намеченный ход событий.

Она не знала, сколько времени пробыла в забытьи, проснулась, когда за окном забрезжил свет. Солнце проникало в комнату сквозь узкие окна, напоминавшие бойницы в средневековых замках. Алисии очень хотелось верить, что за пределами этой комнаты есть люди, что сюда может кто-то заглянуть, а по улице, несмотря на августовскую жару, ходят люди. Ведь это же Рим, в конце концов, а не какая-то глухая деревня. Она слышала, что город за окнами жил как всегда, и, стало быть, есть еще надежда на спасение. Скоро охранники откроют помещения в здании парламента, секретари принесут утреннюю почту, в близлежащих кафе и ресторанах появятся первые посетители. Она всегда заходила утром в одно из таких кафе, выпивала чашку кофе и просматривала свежие газеты. Владелец кафе и официанты не могут не обратить внимание на ее отсутствие. А если это останется незамеченным, то уж днем ее наверняка хватятся те, с кем обычно она общалась в это время суток. Тем более что как раз сегодня она должна быть на приеме в честь важных чиновников из Брюсселя. Все прекрасно знают, что Алисия Ваккарини никогда не пропускает подобные мероприятия.

Значит, к двум или по крайней мере к трем часам ее отсутствие на рабочем месте станет вопиющим. К ней на квартиру пошлют гонцов, обнаружат, что она не ночевала дома, и поднимут на ноги полицию, которая сразу же приступит к ее поиску.

Алисия тяжело вздохнула, не сумев убедить себя в том, что именно так все и произойдет. На самом деле она понимала, что на подобное развитие событий рассчитывать не приходится. Пока Алисию хватятся, этот сумасшедший вернется домой и прикончит ее.

Она посмотрела на пол, где лежал раскрытым альбом с фотографиями древних святых, и подумала, что святая покровительница всех музыкантов могла бы выглядеть и более счастливой. У Алисии тоже была рана на шее, но, слава Богу, только одна и не очень глубокая. Рана по-прежнему ныла, но кровь перестала течь сразу же после того, как Джино покинул комнату. Алисия закрыла глаза и попыталась вспомнить слова хотя бы одной охранительной молитвы; к сожалению, попытка не увенчалась успехом. "Раньше надо было молиться, а не тогда, когда к горлу приставили нож", – подумала Алисия.

Внизу послышались чьи-то шаги. Алисия встрепенулась от слабой надежды на спасение и – сникла. Это были твердые, тяжелые шаги человека, знающего, куда направить свои стопы. Она зажмурилась и стала дожидаться прихода мучителя.

Открыв глаза, Алисия увидела Джино Фоссе – он стоял перед ней, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. На нем была клетчатая рубашка, заляпанная грязью и разорванная до пупа. Джино явно пребывал в расстроенных чувствах. Более того, ей показалось, что он совсем рехнулся. Он лепетал какую-то несуразицу, часто поминал церковь и ругал на чем свет стоит мерзких продажных женщин. Алисия поняла, что он не намерен церемониться с ней.

Бессвязную речь прервал телефонный звонок. Джино снял трубку, долго и напряженно слушал собеседника, потом начал оправдываться. Раньше он казался Алисии самоуверенным и решительным, а сейчас она открыла в нем совершенно новые черты – покорность и страх. Она поняла, что ему сообщили плохие новости. Он нервно теребил телефонный шнур, опустив голову, робко убеждал кого-то, что не может сделать то, о чем его просят, что сейчас не в состоянии покинуть квартиру. Через минуту его лицо покрылось красными пятнами ярости, а руки задрожали от нервного напряжения. Алисия догадалась, что Джино подчинился приказу неведомого лица, и в этом увидела надежду на спасение.

Он швырнул телефонный аппарат вместе с трубкой на пол, выругался и стал пинать его ногами. Затем он заметался по комнате, как загнанный зверь, изрыгая проклятия в адрес звонившего человека. Потом начал срывать со стен фотографии и картины и принялся топтать их ногами.

"Кто-то узнал обо мне, – подумала Алисия. – Кто-то пытается меня спасти. Ох, если бы так!"

Он обошел стул и обеими руками поднял ее голову к потолку, к фотографиям женщин в жутких, безобразных позах. Алисия похолодела. Она уже видела эти снимки, но даже представить не могла, что с ней вот-вот произойдет нечто подобное. У женщин на черно-белых фотографиях мертвенно-безучастные лица, словно им было все равно, что с ними творится.

– Смотри, – почти закричал он ей на ухо, – смотри, какая неотвратимая судьба постигла этих грешниц!

Он задел рану на шее, и она почувствовала, как по коже потекла кровь. Джино освободил ей рот. Алисия застонала и начала жадно заглатывать воздух. Джино снова уселся на табуретку перед ней, и она увидела его глаза. В них светились прежние самоуверенность и решительность. Алиса похолодела от ужаса.

Джино размахнулся и ударил ее по лицу. Алисия громко вскрикнула, облизнула губы и ощутила солоноватый привкус крови.

– Шлюха, – злобно прошипел он. – Все вы одинаковые. Врата дьявола.

– Пожалуйста! – взмолилась она.

– Заткнись! – заорал он и поднял кулак, но так и не ударил ее.

Она тихо заплакала.

Джино вытер губы тыльной стороной ладони и задумался. Алисия наблюдала за ним, понимая, что умолять его сейчас бесполезно. Помешательство Джино не оставляло ей никакой надежды на пощаду.

– Они идут сюда, – прошептал он. – Сюда! В мой дом! Мой дом!

– Джино, не усугубляйте свое положение, – осторожно сказала Алисия, украдкой глядя на него. – Не делайте себе хуже.

Он уставился на нее немигающим взглядом, словно увидел впервые.

– Хуже? Вы считаете, что может быть хуже? Что может быть хуже?

В его глазах она заметила странный блеск, что-то вроде сомнения, и это вселило в нее надежду. Надо попытаться переубедить его.

– Джино, – тихо сказала она, – я могу помочь вам. У меня много влиятельных друзей. Я официально заявлю полиции, что вы хорошо относились ко мне и не причинили никакого зла. Вас простят. Все люди допускают ошибки.

– Мы все сгорим в аду, – обреченно процедил он сквозь зубы.

– Нет, – возразила Алисия, – это старая сказка, в которую сейчас даже церковь не верит.

– Они глупые люди, – сказал Джино и вздохнул. – Мне очень жаль, Алисия. Действительно очень жаль.

Впервые за все время Алисия облегченно вздохнула, ей показалось, что в туннеле наконец-то забрезжил свет.

– Ничего страшного, – сказала она, – все будет нормально.

Лицо Джино Фоссе порозовело. Алисия вдруг подумала, что в определенные моменты оно может быть красивым, как будто сошедшим с полотна средневекового мастера.

– Вы не поняли меня, Алисия, – поправил ее Джино. – Я сожалею только о том, что не могу поступить с вами справедливо, не могу использовать для этого все надлежащие средства. Иначе говоря, не могу использовать все то, что начисто смыло бы ваши грехи. К сожалению, сейчас это практически невозможно. Скоро сюда придут люди, чтобы отобрать у меня этот дом. Они почему-то считают, что застанут меня врасплох, загонят в ловушку. Они очень глупые.

– Все поправимо, Джино, – продолжила уговаривать его Алисия. – Я в силах помочь вам.

– Правда? – Он надолго задумался, чем вселил в нее еще большую надежду. Ей показалось, что он образумился, стал таким же, каким был в ресторане.

Джино встал, порылся в огромной куче компакт-дисков, отыскал нужный и поставил на музыкальный центр. Восьмиугольная комната наполнилась чарующими, но мертвыми звуками электрической скрипки. Джино немного послушал, а потом вернулся к Алисии.

– Вы когда-нибудь видели, как мастер восточных единоборств разбивает рукой кирпич? Я тоже когда-то занимался этим делом. Так вот, только истинный мастер знает секрет этой восточной техники. Если человек не знаком с ней, то просто-напросто разобьет себе руку и станет инвалидом. – Он сделал паузу, собираясь с мыслями. – Весь секрет заключается в том, чтобы ни в коем случае не пытаться бить по кирпичу. Главная цель мастера находится где-то за кирпичом, в некой воображаемой точке, по которой и наносится удар. Именно так вы поступаете сейчас. Вы пытаетесь разрушить мою систему, фокусируете мое внимание на воображаемой точке, не имеющей к делу никакого отношения. И таким образом пытаетесь добиться своей цели. Вы понимаете меня?

– Думаю, что да, – осторожно ответила Алисия, совершенно потеряв чувство реальности. – Развяжите меня, пожалуйста, я уже не могу сидеть привязанной к стулу. Мне нужно в ванную.

Джино сокрушенно покачал головой, расстроенный тем, что она так и не поняла суть его слов.

– Это очень важно, Алисия. Наша истинная цель – не кирпич, а нечто другое, находящееся позади него. Это что-то такое, чего нам просто не дано видеть. Сейчас совершенно не важно, как мы жили до сих пор, какие поступки совершали, что мы разрушали и к чему мы прикасались. Самое главное заключается в конечной цели, которую можно увидеть только мощным внутренним зрением. Нужно иметь огромную внутреннюю силу, чтобы понять, где мы все будем через некоторое время.

Алисия почувствовала, что наступает нечто ужасное.

– Джино, скоро они будут здесь, – в отчаянии повторила она его же слова. – Если я приведу себя в порядок, они увидят, что ничего плохого со мной не произошло. Вы ведь умный человек, вы должны понимать это.

– Разумеется, – согласился он, встал позади нее, приподнял стул и стал наклонять, пока она не уперлась лицом в грязный вонючий ковер. Алисия оказалась на коленях. Она подумала, что сейчас он развяжет ее и отпустит на все четыре стороны. Однако он этого не сделал. Подняв голову, она увидела его перед собой, в руке он держал широкий длинный нож, похожий на средневековый меч. Алисия уже знала, насколько остро нож заточен, и представляла, как легко он способен разрубить ее на части.

– Господи Иисусе! – взмолилась она, глядя на клинок круглыми от ужаса глазами. – Не надо, Джино, не делайте этого!

Джино не обратил на ее слова никакого внимания. Он измерял взглядом расстояние между ее шеей и ножом. Немного подумав, он зашел к ней сбоку. Неожиданно для себя Алисия вспомнила эпизод из средневековой истории, которую проходила в школе. Анна Болейн была приговорена Генрихом VIII к смерти и должна была лечь под топор палача. Однако король оказал жене милость и позволил одному из своих оруженосцев незаметно пробраться к месту казни, чтобы облегчить ее страдания. Топор палача был зазубрен, и поэтому процедура казни часто бывала очень болезненной. Оруженосец улучил момент, вынул припрятанный заранее острый меч и одним ударом отсек королеве голову. Она ничего и понять не успела.

Алисия услышана свистящий звук. Острый конец ножа очертил полукруг и застыл в воздухе. Содрогаясь от ужаса, Алисия подняла глаза, словно пытаясь предупредить смертельный удар. Она не подумала о том, что клинок может совершить ошибку и нанести удар не по шее, а по подбородку. В этот трагический момент ей пришли на ум слова, которые произнесла Анна Болейн за секунду до смерти: "Иисусу Христу вверяю я свою душу".

31

Ника поместили в больницу Святого Джованни. В четырнадцатом веке она была приютом для пилигримов, а в настоящее время превратилась в весьма современный больничный комплекс, состоявший из множества корпусов и вспомогательных помещений, непосредственно примыкавших к церкви Святого Климента.

Лука Росси и Сара Фарнезе с трудом пробились к нему в палату сквозь кордон строгих медсестер. Сейчас они сидели на деревянной скамье неподалеку от кровати и наблюдали за тем, как медсестра перевязывает его рану на плече. Из слов лечащего врача они поняли, что ничего страшного с ним не произошло, но какое-то время Ник должен находиться в больнице, чтобы избежать возможных осложнений. Ножевая рана оказалась не очень глубокой и никакой опасности для здоровья не представляла, а вот голова пострадала сильно. Медики опасались, нет ли у него сотрясения мозга. Когда медсестра ушла, Ник облегченно вздохнул и повернулся к друзьям.

– Мне не нравится твое выражение лица, дядя Лука, – тихо сказал он. – Вы поймали его?

– Как бы не так, – недовольно ответил старший напарник.

Ник удивленно вскинул брови:

– Боже мой, что же вам еще надо? Он же сам пришел к вам, разве не так?

Сара посмотрела на кончики своих туфель, а Лука Росси еще больше насупился:

– Знаешь что, не наскакивай на меня, и без тебя тошно.

– Сколько полицейских находилось вокруг дома?

– Достаточно, – буркнул Росси и покраснел от злости. – Восемь человек, а может, и десять. Но ты не забывай, что они охраняли фермерский дом, в котором должен был находиться и ты сам. Никто из них понятия не имел, что ты бегаешь черт знает где. Ты нарушил наш договор и свернул с проселочной дороги на какую-то тропинку. Фальконе шкуру с меня сдерет за то, что я отпустил тебя. А я скажу ему всю правду. Мы не знали, где тебя носит, и поэтому не смогли вовремя оказать тебе помощь.

Ник потрогал рукой голову, которая ныла от удара. Конечно, Лука Росси прав, и он должен винить во всем прежде всего себя самого. Он вспомнил силуэт Сары в окне дома и выражение ужаса на ее лице.

– Извини, Лука, я вел себя как идиот.

– Да уж, – проворчал тот и недовольно зыркнул на Сару. – Самое главное, что ты выжил, и во многом благодаря нам. Кроме того, мы наконец-то узнали его имя. А еще мы получили новый труп, на улочке Кливус Скаури, это в двух шагах отсюда. Думаю, у Фальконе вполне достаточно оснований, чтобы распять нас на первом попавшемся дереве. Все теперь будет зависеть от его настроения.

– Я должен вернуться на работу, – решительно заявил Ник. – Мне здесь нечего делать.

– Ник, доктор сказал... – начала было Сара.

– Не спеши, – прервал ее Лука Росси. – Этот труп ужаснее остальных. Да и чем ты можешь помочь?

Ник пошевелил плечом и облегченно вздохнул, почувствовав, что боль стала постепенно слабеть.

– Я чувствую себя неплохо. Кроме того, Лука, я единственный из вас, кто видел этого человека.

Росси снова покосился на Сару. Ник догадался, что он считает ее виновницей происшествия. Было такое впечатление, что ему даже сидеть рядом с ней неприятно.

– Сейчас не имеет никакого значения, что ты его видел, – сказал он. – Повторяю, нам известно имя. Синьорина Фарнезе великодушно сообщила его, когда мы везли тебя в больницу. Похоже, что она знала его с самого начала.

После этих слов голова у Ника разболелась сильнее, он взглянул на Сару – она безучастно смотрела на белую стену. Волосы женщины были спутаны, и она мало походила на ту красавицу, которую он помнил по вчерашнему вечеру. Скорее всего она очень быстро покинула дом, поэтому не успела привести себя в порядок. Если раньше на лице Сары всегда была маска невозмутимости, за которой она скрывала истинное настроение, то сейчас от этой маски не осталось и следа.

– Мне нужно позвонить, – спохватился Лука Росси. – Я обещал сообщить твоему отцу, как обстоят дела. Я буду во дворе на всякий случай. Вернусь через пару минут. Что касается вас, синьорина Фарнезе, то Фальконе сказал: в его распоряжении есть неплохая квартира на окраине города, где вы будете в полной безопасности. Полагаю, возвращаться вам в дом отца Ника не имеет смысла. – Он похлопал по карману, где лежала пачка сигарет. – Пора перекурить.

Он быстро покинул палату и вышел в коридор, ярко освещенный флуоресцентными лампами.

Ник собрался с силами и присел на кровати. Боль в плече почти прекратилась, а голова еще немного побаливала. Сара по-прежнему не смотрела в его сторону.

– Спасибо, Сара, – первым нарушил тишину Ник.

Она вскинула на него усталые глаза:

– Что?

– Я не знаю, что там случилось, – продолжил он, – но ты остановила его и тем самым спасла мне жизнь, за что я тебе очень благодарен.

Она покачала головой, отчего ее волосы спутались еще больше.

– Я видела из окна, что между вами что-то происходит, очень испугалась и ринулась к вам. Он увидел меня и убежал. Думаю, он решил, что вслед за мной прибегут полицейские и схватят его. Может быть, он просто испугался свидетеля.

Ник знал, что она говорит неправду. Он слышал разговор между Сарой и убийцей за минуту до того, как потерял сознание.

– Ты говорила с ним.

– Конечно, а что мне оставалось делать? Я закричала, чтобы он остановился. Ничего удивительного.

– Нет, Сара, – возразил Ник и вспомнил слова и тон их разговора: – Ты говорила с ним, а он отвечал тебе. У меня сложилось впечатление, что ты хорошо знаешь его.

– Достаточно для того, чтобы запомнить его имя, – сказала она и отвернулась. – Одно время он часто околачивался в библиотеке Ватикана, и мы порой разговаривали с ним, вот и все.

– А ты не... – хотел было спросить Ник, но запнулся.

– Что? – вспыхнула от гнева Сара. – Ты хочешь узнать, не спала ли я с ним? Нет, не спала. В Риме есть немало людей, которые не удостоились этой чести. Надеюсь, это не слишком огорчает тебя?

– Извини, Сара.

– Боже мой! – воскликнула она, закрыла глаза и покачала головой. – Это я должна извиниться перед тобой, Ник. Не понимаю, что ты хочешь узнать от меня. Я действительно видела его и закричала, чтобы он оставил тебя в покое. А когда он ушел, я позвала полицию, чтобы они отвезли тебя и того фотографа в больницу. Фотограф, кстати, пострадал гораздо сильнее.

Ник посмотрел в окно. Возможно, Сара не лжет.

– Произошло новое убийство? – спросил он минуту спустя.

– Да.

– Ты знаешь, кто погиб?

Вместо ответа она сказала:

– Мне пора, Ник. Фарнезе, оказывается, намерен перевезти меня в другое место. Надо подготовиться и собрать вещи.

Ник встал с кровати, пересек, покачиваясь, комнату и уселся на деревянную скамью рядом с Сарой. Ему очень не хотелось, чтобы она ушла в дурном настроении.

– Ты знаешь убитого? – повторил он вопрос.

Сара повернулась к нему, и Ник увидел глаза, в которых не было и намека на испуг. Она разительно переменилась.

– Убита женщина.

Ника удивил чересчур спокойный тон.

– Ты ее знала?

– Да, мне кажется, я переспала с ней разок. – Она помолчала. – Ты это хотел услышать от меня?

– Кажется?

– Нет, не кажется. Точно. Мне предъявили ее фотографию и сказали, что я должна оказать ей такую услугу. Это случилось несколько месяцев назад. Она довольно известный политик, была тогда замешана в каком-то крупном скандале. Я плохо знаю подробности дела. И вообще не интересуюсь биографиями клиентов. Это случилось один раз и по ее инициативе. Я не увлекаюсь лесбиянством.

Ник тяжело вздохнул. Час от часу не легче! А ему-то казалось, что она больше не в состоянии удивить его.

– Сара, я не понимаю, что происходит. Не понимаю, зачем ты это делаешь. Не понимаю, почему ты никогда не упоминала ее имя.

Сара рассмеялась так пренебрежительно, что Ник едва не возненавидел ее.

– Вы очень старомодны, Ник. Ты и твой отец. Я могу говорить с вами с утра до ночи, но при этом у меня такое ощущение, что вы из другой эпохи. Мир на самом деле совсем не такой, каким вы его себе представляете. Может быть, он никогда и не был таким. Ты спрашиваешь, почему я никогда не упоминала ее имя? А почему ты полагаешь, что я должна его знать? Я провела с ней только одну ночь, и на этом все кончилось.

Ника подобное объяснение не устроило.

– Но почему ты это сделала?

– Потому что... – Сара замолчала, подбирая нужные слова. – У вас свое представление о любви, а у меня – свое. Мы просто не понимаем друг друга, потому что мы разные. Меня такие отношения вполне устраивают. Я никому и ничем не обязана, меня не преследуют муки совести, я не испытываю неловкости из-за того, что обманула кого-то. Никакой горечи от разлуки, никакой душевной боли.

– Значит, это не любовь, – решительно заявил Ник. – Настоящая любовь никогда не уходит бесследно, она всегда остается с человеком, она преследует его, определяет его жизнь, терзает его душу, доставляя порой ужасные страдания.

Сара удивленно посмотрела на него.

– Ты хочешь сказать, что это я во всем виновата? – сердито спросила она. – Ты считаешь, что все эти ужасные преступления лежат на моей совести?

Ник понял, что обидел ее своими подозрениями и глупыми упреками. Ему бы сразу догадаться, что она неправильно поймет его, ан нет!

– Прости, Сара, я так не думаю. – Он встал и сделал несколько шагов, пытаясь убедить себя в том, что с ним все в порядке и он может вернуться к привычным обязанностям.

– Я знаю, что ты не останешься здесь надолго, – угрюмо заметила Сара. – Почему ты так стремишься снова ввязаться в это дело? Тебе что, больше всех надо?

Он помолчал; не дождавшись ответа, она принялась приводить себя в порядок, собираясь уходить. Наконец он сказал:

– Мне за это деньги платят.

– Нет, Ник, никто не платит за то, что ты рискуешь своей жизнью, – немедленно откликнулась она.

– Ничего, в следующий раз буду более осторожным, – заявил он.

Сара пристально посмотрела ему в глаза, а потом неожиданно прикоснулась к его щеке двумя тонкими пальцами. Ник вспомнил этот жест и почувствовал облегчение.

– Ник, – осторожно начала она, – если бы ты попросил свое начальство, оно освободило бы тебя от этого дела?

Вопрос застал его врасплох.

– Думаю, что да. Но зачем мне это делать?

– Потому что я так хочу, – прошептала она. – Потому что в этом деле могут всплыть вещи, затрагивающие мою личную жизнь. Мне хотелось бы скрыть их от тебя. Я боюсь, что ты возненавидишь меня, если узнаешь о них.

– Я полицейский, Сара, – ответил Ник. – А полицейских приучают к самым неожиданным поворотам событий. Подобная выучка, как наркотик, утоляет боль.

– Ник, это не шутка.

– Я знаю. Не волнуйся, Сара, все будет нормально.

Она с надеждой посмотрела на него:

– Значит, ты попросишь у начальства другое дело?

– Ты что, шутишь? – возмутился Ник. – Возможно, это самое крупное дело в моей карьере. Да и как я буду выглядеть в глазах коллег, если выполню твою просьбу? Я никогда не бросаю начатое дело. А что касается неприятностей, то я готов их перетерпеть, даже те, что связаны с тобой.

– И все-таки прислушайся к моему совету. Это значительно облегчит тебе жизнь.

– Это сделает мою жизнь тоскливой и... и совершенно бессмысленной.

Сара кивнула:

– Я знала, что ты это скажешь.

– Еще раз спасибо. А теперь тебе придется решить, что делать. Мне предстоит вернуться к своим непосредственным обязанностям, а ты будешь жить в той квартире под присмотром полиции. Фальконе гарантирует полную безопасность. Впрочем, можешь вернуться в фермерский дом моего отца. Думаю, я могу это устроить. Надеюсь, ты понимаешь, что не ради меня. Ради моего отца. Ему понравилось общаться с тобой, а тебе, насколько я могу судить, общаться с ним.

К его удивлению, Сара не стала возражать против последнего предложения.

– Значит, он не будет против? – уточнила она. – Я имею в виду твоего шефа? Он мне не нравится. Какой-то он... грубый. Даже жестокий.

Ник усмехнулся. Фальконе считает, что именно эти качества требуются от него в первую очередь.

– Думаю, он не будет возражать, чтобы ты осталась в нашем доме. Никаких серьезных оснований на то нет. Ты уже встречалась с убийцей, и он не причинил тебе никакого вреда. Или я не прав?

– Все верно, – согласилась Сара, – но меня волнует и твоя безопасность.

Ник успел подумать и об этом.

– А я буду осторожным, вот и все. Кроме того, повторяю, я не сомневаюсь, что он вернется туда. У меня сложилось впечатление, что у него есть план действий, в который я не вписываюсь. Я сказал ему правду: мы с тобой не любовники. Ему незачем меня убивать.

В коридоре раздался шум. Дверь палаты открылась. На пороге вырос Росси. Лука оглядел комнату и показал Нику на часы. Коста жестом попросил напарника подождать минуту.

– Вы найдете Джино? – обратилась к Нику Сара, когда Лука Росси исчез за дверью. – Он серьезно болен, ему нужна квалифицированная помощь.

– Обязательно найдем, – пообещал Ник и надолго задумался, не зная, как задать животрепещущий вопрос. – Сара?

Она неохотно взглянула ему в глаза, так как догадывалась, о чем он хочет спросить. Ей очень не хотелось врать ему.

– Слушаю.

– Есть ли еще какие-нибудь имена, которые мы должны знать? Есть ли еще люди, которым может угрожать опасность? Я имею в виду людей, которых ты знаешь в лицо, а не по именам?

– Да, есть несколько человек, – тихо ответила она. – Но я встречалась с ними давно и не имею понятия, кто они такие и чем занимаются. Не представляю, каким образом вы можете отыскать их в этом огромном городе.

Нику очень хотелось верить ей в этот момент.

– Сара, в Ватикане есть человек, некто кардинал Денни...

– Ник! – с негодованием воскликнула она, и он понял, что она снова превратилась в прежнюю Сару, полностью закрытую для него и всего внешнего мира. Правда, на этот раз ее глаза наполнились слезами, что чрезвычайно удивило его. – Я не понимаю, кто со мной говорит – друг или полицейский? Как я могу хорошо относиться к тебе, если ты допрашиваешь меня, как закоренелую преступницу?

– Ты хочешь сказать, что твой ответ зависит от того, кем ты меня считаешь?

– Не совсем так, – мгновенно парировала Сара. – Я хочу сказать, что не понимаю, в чем заключается ваш интерес. Не понимаю, когда вы ведете себя как друг, а когда – как самый обыкновенный полицейский на допросе.

– Я спрашиваю вас как друг.

– Не знаю я никакого кардинала Денни! – отрезала Сара. – Независимо от того, друг вы мне или полицейский.

32

Жилье, которое предоставили кардиналу Денни, находилось на третьем этаже мрачного дома, примыкавшего к зданию Ватиканской библиотеки. Квартира была настолько мала и неуютна, что не годилась даже для младшего ватиканского клерка, не говоря уже про кардинала. Однако она вполне устраивала Денни. Хорошо, что хоть такую дали. Переселение являлось частью своеобразного наказания со стороны ватиканского начальства. Предательство Нери и Атчисона – тоже. Впрочем, насчет Нери кардинал только предполагал. В одном он не сомневался: Ватикан никогда и ни за что на свете не бросит его на произвол судьбы. Если его передадут в руки римской полиции, то он такое расскажет, что полетят головы не только в Италии, но и в Европе и Америке. В долгу перед ним не просто какие-то политики, а целых три правительственных кабинета Италии! И вся Европейская комиссия состоит преимущественно из его назначенцев. Кроме того, он имеет крепкие связи со страховой компанией "Ллойд" и с руководителями Нью-Йоркской фондовой биржи, которые в свое время получали от него щедрые подачки и пользовались многочисленными льготами и привилегиями.

Именно эти связи кардинал Денни пытался использовать в последние месяцы, чтобы добиться беспрепятственного выезда из Ватикана. К сожалению, его усилия пока ни к чему путному не привели. Однако связи по-прежнему оставались для него мощным средством воздействия на людей и обстоятельства. Он был благодарен своему чутью за то, что отклонил предательское предложение Нери использовать толпу разъяренных фанатиков, чтобы освободиться из заточения. Только этого ему недоставало! Было бы непростительной глупостью вручить свою жизнь в руки подонков, готовых прикончить его в любую минуту.

И вот теперь все с нетерпением ждут, когда он либо умрет от скуки, либо от пули, добровольно направленной в лоб. Конечно, его смерть была бы для них лучшим решением проблем, но он не доставит им подобного удовольствия. Это не та цель, к которой он стремился много лет. Его попытка вдохнуть новую жизнь в банк "Ломбардия" на самом деле была рассчитана на то, чтобы обрести истинную независимость, а вовсе не на то, чтобы обогатить всех этих бездельников, присосавшихся к нему. Свободу и самостоятельность должны были обеспечить кардиналу огромные счета в банке.

Денни всегда знал, чем рискует, и знал цену риску. Тридцать лет назад он резко изменил свою жизнь, превратившись из лояльного и добросовестного служителя церкви в верного и преданного агента государства Ватикан, став отчасти дипломатом, отчасти финансистом. Красная кардинальская шапочка легла на полку в шкафу, он занялся особого рода деятельностью. Впрочем, кто-то рано или поздно должен был этим заняться. Если церковь была для него семьей, то Ватикан стал нацией. Денни с самого начала понял, что это уникальное государство нуждается в твердой защите своих интересов, нуждается в людях, которые умеют оберегать его финансовые и политические тайны, которые способны зарабатывать деньги для него и вступать при необходимости в сделку с самим дьяволом. Он быстро осознал, что в этом деле нет места для угрызений совести и взращенной веками этики, и просто делал то, что требовали интересы государственные и его собственные. Светские дела неизбежно превращают священника в светского человека. Он был достаточно мудр и, став во главе банка "Ломбардия" с помощью своего покровителя Креспи, никогда не направлял финансовые потоки непосредственно к мошенникам и казнокрадам. Он создал довольно сложную схему, которая позволила ему не заботиться о конечном пункте назначения денег. Даже сейчас он считал ее безупречной.

В итоге Денни прибрал к рукам бразды правления всей коммерческой деятельностью Ватикана, он отлично видел грань между законными методами обогащения и незаконными. Со временем он обнаружил в себе черту, о существовании которой не подозревал. Он обратил внимание на то, что нравится женщинам, что те всегда готовы оказать ему определенные услуги, избавив от стресса, который неизбежно возникает при инициативной бизнес-деятельности.

Пойди все хорошо, на его амурные приключения никто и внимания не обратил бы. Но дела пошли хуже некуда. Три ключевых инвестиционных проекта – два в Латинской Америке и один с русскими партнерами в Испании – не принесли ту прибыль, на которую он рассчитывал. В результате высшее руководство Ватикана, и так с подозрением относившееся к его стараниям, повело себя как те два самолета, что врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра. Тогда Денни вложил деньги в развитие высоких технологий, расширил инвестиции в быстро развивающуюся экономику стран Восточной Европы и занялся страховым бизнесом. Однако состояние мировых рынков и кризисная ситуация в мировой экономике нарушили его планы и лишили его доверителей огромных доходов. Маленькая рыбка, находящаяся в самом конце пищевой цепочки, всегда жалуется на более сильных и прожорливых хищников. Банк "Ломбардия" был вынужден сократить торговые операции, так как римская полиция стала проявлять к ним чрезмерное любопытство, а ФБР заинтересовалось его заморскими филиалами, оффшорными зонами, трастовыми фондами и другими структурами, расплодившимися по всему миру.

Кроме того, начали активно распространяться шокирующие слухи о личной жизни Денни. Разумеется, никто уже не считал его священнослужителем, но звание кардинала по-прежнему оставалось при нем, что подогревало страсть общественности совать нос куда не следует. Раньше, когда дела были на подъеме, его развлечения в ресторанах в окружении шикарных женщин и под звон бокалов с безумно дорогим вином не воспринимались как нарушение некоего табу. Денни всегда находил более или менее благовидный предлог для объяснения подобного поведения и спокойно посещал самый элитный клуб в Риме. Он был там настолько желанным гостем, что даже не всегда возвращался домой после вечеринки, и ватиканское начальство не возражало против этого. Были времена, когда он запросто общался с министрами финансов ведущих стран Европы, а его одобрительный отзыв о том или ином проекте сам по себе гарантировал предприятию финансовый успех. В те годы у него было все – высокий статус, мощное влияние и безупречная репутация.

Но как только его положение пошатнулось, а это произошло в течение одного-единственного года, от него все отвернулись, слухи о его порочном поведении прочно поселились на страницах газет и журналов. И вот он оказался в крохотной квартире, прекрасно понимая, что рискнет жизнью, если покинет убогие, но спасительные стены. Из привилегий ему оставили лишь две – ежедневную доставку еды из какого-то дешевого ресторана да охрану из поливальных машин, которые колесили под окнами и разгоняли настырных репортеров.

Квартира состояла из небольшой спальни, крошечной гостиной и ванной комнаты с ржавым душем. В углу гостиной находилась древняя газовая плита, рядом размещался миниатюрный холодильник. Под потолком был расположен кондиционер, такой немощный, что практически не освежал раскаленный воздух. Около стены стояло несколько картин. Их прислал Ханрахан, надеясь как-то утешить нового хозяина квартиры, хотя картины выглядели на фоне выцветших обоев совершенно неуместно.

Денни было шестьдесят два года, он не жаловался на здоровье, правда, в последнее время страдал от депрессии и с трудом сохранял душевное равновесие. Свершившаяся перемена не повергла его в шок, он ожидал ее. С некоторых пор все, за исключением Ханрахана, перестали обращаться к нему, прибавляя титул.

Денни очень хорошо знал Ханрахана. Этот грузный ирландец принадлежал к высшим кругам Ватикана и долгие годы давал кардиналу ценные советы. Ханрахан обладал редким даром предвидения и заранее предупредил Денни о приближении больших неприятностей. К сожалению, он оказался недостаточно настойчивым, чтобы предотвратить их. Ирландец отличался чрезвычайной живучестью, он всегда выходил сухим из воды. Может быть, поэтому он остался единственным, кто поддерживал связь с Денни и пытался хоть как-то помочь, разумеется, не забывая при этом о своих интересах: ему было крайне важно, чтобы опальный кардинал ни в коем случае не попал в руки римской полиции.

Денни посмотрел на часы. Через несколько минут в дверь постучали. Ханрахан, пунктуальный, как всегда, решительно вошел в гостиную.

– Ваше преосвященство, – произнес он привычным тоном и слегка поклонился.

– Не понимаю, Брендан, почему ты утруждаешь себя этим идиотским титулом, – недовольно проворчал Денни. – Все уже давно забыли о моей святости.

– Это в большей степени характеризует их, чем тебя, – вежливо ответил тот.

– Возможно.

Денни был высок и строен без каких бы то ни было признаков полноты или дряхлости. Некогда красивое строгое лицо покрывала паутина морщин – патина времени и незавидных обстоятельств. Он был одет в серый костюм и белую рубашку, что указывало на светского человека, а не на служителя церкви. Денни давно уже не надевал кардинальскую сутану и дал себе обет не делать этого до тех пор, пока не вырвется из Ватикана, Рима, Италии, Европы и не поселится где-нибудь в тихом местечке неподалеку от Бостона, где прошли его детские годы. Он понимал, что в Ватикане ему не будет прощения и только там, в родных краях, он сможет вновь обрести доверие католической общины.

– Ну, Брендан, какие новости в нашем интересном мире?

Ханрахан устало опустился на стул и повернул голову к окну, за которым слышался натужный рев отбойных молотков. Один из строителей сообщил ему, что все квартиры этого старого дома подлежат ремонту и что ремонт растянется на несколько месяцев.

– Полиция обнаружила труп женщины по фамилии Ваккарини. Это та самая депутат парламента, которая голосовала за тебя на заседании судебного комитета.

Лицо Денни посерело и осунулось.

– Боже мой! – тихо сказал он после непродолжительной паузы. – А что делает полиция?

– Ищет его. Что же еще! – пожал Ханрахан плечами. – Представляешь, он пытался убить одного из следователей, а потом вернулся домой и убил ее. В том самом доме, который мы предоставили ему, если ты, конечно, помнишь.

Кардинал удивленно вытаращил на него глаза:

– Кто?

– Ради Бога, Майкл! – недовольно поморщился Ханрахан. – Если ты хочешь, чтобы я помог тебе, ты должен быть откровенным со мной. Можно подумать, что ты не знаешь, кто это сделал. Сейчас в этом нет никаких сомнений. Я же предупреждал тебя, я говорил...

– Я знаю, что ты говорил мне! – огрызнулся Денни.

Ханрахан замолчал, дожидаясь, пока Денни успокоится.

– Извини, – буркнул Денни через минуту. – Ты абсолютно уверен в этом?

– Еще бы! – ухмыльнулся Ханрахан. – Кто же еще? Полиция сейчас находится на месте преступления, а Джино Фоссе и след простыл. Пока полиция не имеет ни малейшего понятия о том, где он может находиться. Я тоже, кстати сказать. А ты?

Денни подался вперед, скрестил руки на коленях и стал ритмично покачиваться на стуле. К этой давней привычке он теперь прибегал все чаще и чаще.

– Откуда! Сейчас только Богу известно, где он отсиживается. Ты же знаешь, он не светский человек и у него нет друзей в этом городе.

Ханрахан тщательно обдумал ответ.

– Я бы так не сказал. Я недавно просмотрел его досье и обнаружил интересные вещи. Он много чем занимался, пока не попал к нам. Так, например, какое-то время он входил в олимпийскую команду Италии и считался выдающимся спортсменом. Кроме того, он служил капелланом в Национальном театре Палермо и даже уговорил их дать ему небольшую роль в пьесе Пиранделло. Не так уж плохо для сельского парня из Сицилии, не правда ли?

– Ну и что? – пожал плечами Денни.

– А то, что лично мне он кажется вполне адаптированным молодым человеком. К тому же он неплохо образован, даже слишком для его социального происхождения. А самое главное – он очень хорошо понимает, чего хочет, и умеет строить далеко идущие планы.

Денни прекрасно понимал, к чему друг ведет разговор.

– Ты думаешь, он доберется до меня?

Ханрахан нахмурился и придирчиво оглядел квартиру, словно полагал, что она недостойна такого человека, как Денни.

– Не знаю, все возможно.

– Брендан, скажи на милость, зачем ему убивать меня? – с досадой спросил Денни. – Назови хотя бы одну причину.

Ханрахан вынул из бокового кармана коробку с сигарами, прикурил и выпустил струйку дыма поверх головы Денни.

– Не знаю. Может быть, он имеет какое-то отношение к Саре Фарнезе? Я, конечно, не ожидаю, что ты поделишься со мной подробностями своей личной жизни, но я прекрасно вижу, что эти убийства каким-то образом связаны с тобой. Я ведь в курсе того, кто входит и выходит из этого здания. Фоссе имеет зуб на тебя, это ясно. Еще немного, и все взлетит к чертовой матери...

Ирландец многозначительно замолчал, дожидаясь ответа, но его не последовало. Тогда он перешел на официальный тон:

– Ваше преосвященство, сейчас уже ни для кого не секрет, что он попал в Ватикан не без вашей помощи. После этого у нас сразу начались проблемы. Мы долго терпели, но всему есть конец, и нам пришлось убрать его из вашего офиса. Расскажите мне о последнем конфликте. Я был в отъезде в это время и не знаю подробностей.

– Какое это сейчас имеет значение? – отмахнулся Денни.

– Большое.

– Он слишком тесно сошелся с одной непутевой женщиной, вот и все. Его много раз предупреждали, но он не внял советам. Вполне обычная история в наших кругах.

Ханрахан насупился:

– Значит, за это мы наградили его вполне приличным домом и хорошей работой, хотя уже тогда он подрывал твой авторитет. Ну что ж, вот тебе и причина для ненависти и мести.

Денни снова стал раскачиваться на стуле и покачивать головой из стороны в сторону.

– Я просто потерял терпение. Я слишком доверился этому юному дураку, а он предал меня. Значит, он очень расстроился из-за того, что потерял теплое местечко? Ну и поделом. Что же до Сары Фарнезе, то он никогда не упоминал при мне ее имя. Джино Фоссе был трудным человеком, он заслуживал сочувствия и симпатии, и я совершенно не понимаю, почему он так ведет себя сейчас.

Ханрахан напряженно молчал, глядя на кончики своих ногтей.

– Ты думаешь, он может появиться здесь, в этом здании? – спросил Денни безучастным тоном. – Неужели мы вам мало платим за обеспечение нашей безопасности?

– Нет, платите вы достаточно, но Джино Фоссе... Он необычный священник, как, впрочем, и необычный преступник. Похоже, у него весьма серьезные причины для нынешнего поведения. Откровенно говоря, я тоже не понимаю, зачем он это делает, но только потому, что не располагаю достаточной информацией.

Ханрахан сделал паузу, чтобы придать вес своим словам. Он недавно разговаривал с инспектором полиции Фальконе и узнал ужасающие подробности последнего убийства.

– Он отрезал голову Алисии Ваккарини. Я знаю наверняка, что он имел доступ к файлам на каждого, кто так или иначе был связан с твоими... приключениями, скажем так. Ему известны имена, адреса... все подробности ваших встреч. На стенах его квартиры развешаны десятки кошмарных фотографий. Ты не догадываешься зачем?

И без того серое лицо Денни приобрело цвет выгоревшего на солнце гранита.

– Зачем ты рассказываешь мне все эти ужасы? Думаешь, что меня так легко напугать?

– Нет, но я думаю, ты должен знать, в какую игру мы ввязались и что поставлено на карту. Ты впал в немилость, Майкл, и сейчас уже ничего с этим не поделаешь, прошлого не вернешь. Ты никогда не сможешь повторить то, что разыграл вчера.

Денни посмотрел на Ханрахана с упреком:

– И ты знал, что из этого ничего не получится?

– Знал, но надеялся, что я ошибаюсь. Люди всегда надеются на лучшее в подобной ситуации. Я пытаюсь помочь тебе, Майкл.

– В таком случае обеспечь мне свободный выход отсюда. Договорись с кем надо, и я уеду.

– Куда, в Америку? – хмыкнул Ханрахан. – Ты думаешь, что там будешь в безопасности? Агенты ФБР заберут тебя прямо с трапа самолета.

– У меня там есть друзья, – возразил Денни. – Есть надежные люди в Вашингтоне, они поставят наглецов на место. ФБР не посмеет меня тронуть. Не забывай, Брендан, кто я такой.

– Вернее, кем был, – уточнил Ханрахан. – Сейчас совсем другие времена. Я очень хотел помочь тебе, Майкл, я сделал все возможное, поверь мне.

– Попробуй еще.

Ирландец беспомощно развел руками:

– Каким образом?

Денни хорошо знал этот жест.

– Тогда зачем ты пришел?

– Мне нужны рычаги давления, что-то такое, с чем я мог бы поторговаться с ними.

– Например?

– Например, досье на Джино Фоссе, – твердо сказал Ханрахан. – Информация о его прошлой жизни. Сведения о людях, к которым он может обратиться в Риме. Конечно, большая часть этих сведений у меня имеется, но я уверен, что есть некоторые детали, которых я не знаю. В конце концов, он работал на тебя многие годы. Не исключено, что они захотят узнать, почему ты уволил его и что произошло после этого.

Денни скорчил недовольную гримасу:

– Ты думаешь, это поможет? Только за последние шесть месяцев я раздал взяток на два миллиона баксов самым разнообразным чиновникам, и то не помогло. Я уговаривал известных политиков, ублажал адвокатов и вообще из кожи лез вон, чтобы вырваться отсюда. И все без толку, а ты тешишь себя надеждой, что они отпустят меня из-за какого-то досье.

Голубые глаза Ханрахана потемнели от гнева.

– А у тебя что, за пазухой припрятана идея получше? Я ищу самое простое и самое верное решение проблемы, а другие и этого не делают.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Денни. У него и впрямь осталось мало преданных друзей, поэтому ему сейчас очень нужен был этот бесчувственный, расчетливый ирландец.

– Если хочешь знать правду, – продолжил Ханрахан, – то я просто не вижу иного выхода. Могу также добавить: даже если все получится так, как мы думаем, то вряд ли ты получишь полную свободу действий. В лучшем случае полиция благосклонно отнесется к твоему отъезду. Она не даст тебе добро на выезд, а просто отвернется в сторону на какое-то время, чтобы ты успел доехать до аэропорта и сесть в самолет.

Денни не выдержал:

– Ты что, серьезно? Ты полагаешь, что я смогу просто так выйти отсюда, остановить такси и поехать в аэропорт? Ты же слышал, что говорил Нери. Этот психопат готов прикончить меня собственными руками. Ты знаешь, какие люди на него работают? Джино Фоссе просто несмышленый мальчик по сравнению с ними. Нет, Брендан, это нереально. Ты должен гарантировать мне надежный эскорт вплоть до Штатов. Я не намерен и шагу ступить без охраны за этими мерзкими стенами.

Ханрахан обиженно поджал губы:

– Нет, Майкл, я могу гарантировать тебе безопасность только до аэропорта, не более того. Не считай нас полными идиотами.

– Я никогда так не думал.

– Никогда? Ну ладно, тогда поразмышляй над тем, что случится, если твоими телохранителями будут полицейские. – Ханрахан окинул взглядом комнату и сосредоточил свое внимание на картинах, которые всегда забавляли его. – Проанализируй свое нынешнее положение. Подумай о том, кем ты стал. Неужели ты не понимаешь, насколько сейчас тебе нужны влиятельные друзья, которых у тебя фактически не осталось, кроме, разумеется, меня.

– Нет друзей? – взвился Денни. – Ну что ж, посмотрим. Пригласи ко мне Фальконе. Думаю, он не откажется побеседовать со мной.

Ханрахан устало простонал.

– Нет, Майкл, он сюда не придет, я уже говорил с ним на эту тему. Он вообще больше не хочет иметь с нами никаких дел. Во всяком случае, лично. Он согласен приехать к тебе только с наручниками. Я обращался к самым высокопоставленным особам, звонил многим влиятельным людям – все бесполезно. Они знают о твоем падении и не хотят связываться с тобой. Вполне возможно, что они чувствуют запах смерти и боятся ее.

Денни, побледнев от злости, погрозил ему пальцем:

– Брендан, не пытайся делать из меня козла отпущения. И не позволяй это делать другим. Я не желаю отвечать за то, в чем замешаны все. Вы не имеете права бросать меня на растерзание этим волкам.

Ханрахан глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух, демонстрируя недовольство ходом беседы.

– Ваше преосвященство, если пошел такой глупый разговор, то я не хочу принимать в нем участие. Зачем зря терять драгоценное время? Лучше я удалюсь и оставлю вас наедине со своими проблемами. Сидите в этой жуткой квартире до тех пор, пока не сойдете с ума от неопределенности и тоски. А потом надевайте майку с логотипом "Я люблю Рим", сливайтесь с толпой туристов и бегите из этой страны куда глаза глядят. Думаете, этот номер пройдет? Вынужден вас огорчить: вас убьют, едва вы ступите за порог. Вполне возможно, что это сделают те самые люди, которые считают, что вы задолжали им огромную кучу денег. А может быть, Джино Фоссе по неизвестной мне причине. Если хотите знать мое мнение, я бы предпочел первое, так как погибнуть от пули наемного убийцы все же приличнее, чем от руки маньяка-садиста, который недавно отрезал голову несчастной Алисии. Интересно, какую казнь он придумает для тебя, Майкл? Может быть, захочет пригвоздить к кресту? Похоже, он часто бывал в той церкви, что расположена неподалеку от его дома, а там изображена масса самых изощренных казней. Где еще он мог набраться всех этих идиотских идей?

– Из жизни, – процедил сквозь зубы Денни. – Из той части своей жизни, которая показалась ему сущим адом.

– Я не верю в это, – спокойно заметил Ханрахан. – Хотя вполне возможно... – Он задумался. – Возможно, именно это Джино Фоссе пытается сейчас сообщить нам своими жестокими убийствами. Только осознание грядущей смерти может заставить человека осознать собственные перспективы и правильно оценить прожитую жизнь. Я согласен, что это чрезвычайно увлекательный интеллектуальный посыл, но мне сейчас не хотелось бы впадать в бессмысленную риторику. Тем более что Джино Фоссе доносит до нас свои идеи слишком жестоким способом. Кроме того... – Ханрахан запнулся, подыскивая наиболее точные выражения. – Кроме того, сезон мертвеца наступает вне зависимости от того, идет дождь или ярко светит солнце.

Только самые законченные глупцы не знают об этом, а у меня нет для них свободного времени. Да и у тебя тоже, Майкл.

Денни пробрала дрожь, несмотря на удушливую жару. На сей раз он действительно испугался, и самое ужасное – это заметил Ханрахан. Но хитроумный ирландец не ведал еще многого из того, отчего у Денни мороз бежал по коже. В душе Денни по-прежнему оставался истинным католиком, вера никогда полностью не покидала его. Стало быть, он верил в наступление Судного дня, когда все тайное будет раскрыто. Нет, надо во что бы то ни стало бежать отсюда, и как можно скорее. Возможно, в Америке он найдет в себе силы и смелости покаяться перед соплеменниками и получит прощение. В Америке он станет другим человеком и наконец-то порвет с гнетущим прошлым.

– Что я, по-твоему, должен сделать?

– Встретиться и поговорить с одним из людей Фальконе, – спокойно ответил Ханрахан, словно ожидал этого вопроса. – Выложи ему всю информацию о Фоссе, которая тебе известна. Остальное предоставь мне. Я постараюсь набить цену и выторговать у них твое освобождение. А ты тем временем будешь сидеть здесь тише воды, ниже травы и молиться за свое спасение.

Денни кивнул:

– Ладно, если ты считаешь, что из этого что-то получится, я согласен. У меня просто нет выбора.

– Совершенно верно, – согласился Ханрахан.

– Скажи мне, Брендан, сколько еще людей в его списке?

Ирландец изобразил удивление.

– Еще несколько, по-моему. Сара Фарнезе производит впечатление чрезвычайно активной женщины, если можно так выразиться. Надеюсь, ты не будешь больше встречаться с ней? Если снова встретишься, то моя жизнь станет просто невыносимой. Я не смогу защитить тебя, Майкл.

– Нет, – тихо сказал Денни, – не буду.

– Хорошо. Это вселяет надежду на благоприятный исход дела, а мы ни в коем случае не должны терять ее. Не знаю, будет ли у нас еще один шанс.

Денни с отчаянием посмотрел на друга:

– Полиция от нее узнала все эти имена? Надеюсь, они предупредили всех остальных. Мне очень не хочется иметь на своей совести еще несколько трупов.

Ханрахан зыркнул на него исподлобья, но не предпринял никаких попыток утешить.

– Я сам предупредил тех, кто захотел меня слушать, но не уверен, что это им поможет.

Денни опустил голову:

– Надежда умирает последней, Брендан. Будем надеяться на лучшее.

Ханрахан встал со стула, слегка потянулся и бросил на собеседника неопределенный взгляд.

– Избавь меня, пожалуйста, от своих мучительных переживаний. Мы оба знаем, что во всем виноват прежде всего ты сам. Если тебе удастся бежать из Рима, все сразу же закончится. Неужели ты не понимаешь, что он это делает из-за тебя, он намекает тебе на то, чтобы ты поскорее убрался отсюда. Иначе говоря, он хочет сказать тебе, чтобы ты поскорее вышел из дома и позволил ему убить себя. Тогда со всеми этими жуткими преступлениями будет покончено раз и навсегда. Других причин для продолжения убийств у него нет. Либо полиция арестует его и упрячет за решетку, либо он отправится вслед за тобой в Бостон или куда ты там собираешься.

Денни устало закрыл глаза, не желая больше ничего слышать.

– И не смей больше говорить мне о своей совести! – повысил голос Ханрахан. – Не смей этого делать. Сейчас не время разглагольствовать о душевных терзаниях. Сейчас дело в твоей решимости избежать печальной участи и укрыться от посторонних глаз. С этим нужно покончить раз и навсегда. Сегодня чудесный день, ваше преосвященство. Не хотите ли прогуляться со мной? Правда, немного жарковато, но я никогда не оставляю Рим в августе. Утром здесь не очень много туристов, а с берегов Тибра дует прохладный ветерок. Мы могли бы выйти за пределы этих стен и немного размяться, посидеть в парке или выпить по чашке кофе. Я угостил бы вас неплохим обедом в ресторане "Трастевере", где мы частенько сидели с вами в старые добрые времена. Помните, как вы разрывали бараньи ножки голыми руками? А затем мы прогулялись бы по берегу реки и обсудили бы наши дальнейшие планы.

Ирландец прошелся по комнате, подошел к Денни и положил руку ему на плечо:

– Ну так что, Майкл? Ты пойдешь со мной или будешь гнить в этой затхлой комнате?

– Убирайся ко всем чертям, – злобно прошипел Денни.

– Как знаешь, – равнодушно ответил Ханрахан. – Я договорюсь с тем парнем детективом, он позвонит тебе часа в четыре. – Ирландец погладил Денни по голове. – Надеюсь, у тебя не намечено важного свидания на это время?

Денни угрюмо промолчал.

– Ну и ладно. Я еще позвоню тебе. Скажешь детективу только то, о чем мы с тобой договоримся, не больше и не меньше. Я хочу загрузить их работой от твоего имени, и мне было бы очень неприятно, ваше преосвященство, если бы вы забыли о нашей предварительной договоренности. Это может погубить все дело.

33

Ник Коста не знал, с чего начать. Тереза Лупо на четвереньках ползала по полу, скрупулезно рассматривая расползшиеся на целый метр, а то и больше бурые пятна крови на грязном ковре. А Фальконе и несколько детективов, которых Ник не знал, расположились в дальнем конце восьмиугольной комнаты и увлеченно разбирали содержимое ящиков небольшого письменного стола.

Комната сверху донизу была оклеена черно-белыми фотографиями – плохо проявленными и неряшливо обрезанными. Джино Фоссе явно обладал незаурядным талантом подсматривать за людьми. Съемка почти всегда шла сквозь неплотно задернутые шторы, и пользовался Джино длинным фотообъективом, позволявшим уловить мельчайшие детали. Незнакомцы, которых он без спросу запечатлевал, весьма оскорбились бы, увидев эти в высшей степени компрометирующие их снимки.

Среди фотографий Ник разглядел изображение Ринальди. Профессор был представлен на трех снимках, всякий раз с новой женщиной, ни одну из них идентифицировать не удалось. Ник начал со страхом шарить взглядом по стенам и потолку. Вот женщина склонилась над широко расставленными ногами изнывающего от тоски мужика с сальными волосами; вот толстый, напоминающий кита мужчина покрыл телом изящную женщину; вот женщина весело хихикает со связанными за спиной руками; вот другая смотрит пустыми глазами на высокую белую массивную фигуру... Похоже, Фоссе не спешил и самым тщательным образом выбирал объекты для съемок.

Ник Коста вздрогнул и замер. Она, полностью обнаженная, лежала на спине, раскинув ноги, и с нетерпением ждала мужчину, контуры которого были настолько размыты, что установить личность не представлялось возможным. Однако, судя по всему, он был крупного телосложения. Определить место свидания также было нелегко. Наверное, это весьма дорогие апартаменты в каком-нибудь фешенебельном отеле, поскольку кровать выглядела так, словно ее приводила в порядок умелая горничная. Да и обстановка в комнате напоминала скорее дорогую гостиницу, чем частное жилище.

Эта была первая фотография из целой серии. На следующем снимке обнаженная Сара стояла на четвереньках и смотрела назад, словно звала к себе кого-то. Физиологические подробности сцен были даны крупным планом.

Ник Коста подумал, что надо хорошенько изучить эти фотографии, чтобы определить, с какой целью они сделаны. О банальной похотливости не могло быть и речи. Когда он смотрел на снимки, ему казалось, что он видит какой-то жуткий сон, на смену которому вот-вот должно прийти долгожданное пробуждение. В этом ужасном сне все привычные нормы человеческой жизни ровным счетом ничего не значили. Ник отыскал фотографии, где можно было без труда разглядеть ее лицо. Оно показалось ему каким-то отстраненным, затуманенным наркотическим дурманом. Вероятно, Сара пришла туда по доброй воле, но отнюдь не для того, чтобы принять участие в безумных играх. Или она была столь наивной, что не понимала сути происходящего? Ее частная жизнь по-прежнему оставалась для Ника загадкой. Может быть, он, как отец, отстал от жизни? Может быть, в современном мире принято вот так запросто вступать в интимные отношения с незнакомыми людьми, легко позировать нагишом перед видеокамерой? Ведь давно известно, что страх и экстаз всегда рядом.

Кто-то прикоснулся к его плечу. Оглянувшись, Ник увидел Терезу Лупо. Она медленно снимала резиновые медицинские перчатки, лицо выражало озабоченность.

– Ну что скажешь, Ник?

– Ничего. Это вне моего понимания. Я узнал только Ринальди, а остальные...

Она кивнула в сторону черного пакета, лежащего на полу:

– Женщина там. Во всяком случае, большая ее часть. Знаешь, что я нахожу в этом деле наиболее интересным? То, что снимки сделаны человеком, по крайней мере равнодушным ко всем этим играм. Он не застает их врасплох за неблаговидными поступками. Они для него партнеры, клиенты или кто-нибудь в том же роде.

Тереза небрежно швырнула перчатки в пластиковую сумку, фыркнула и распустила тугой пучок. Волосы рассыпались по плечам, что не осталось не замеченным для Росси, который возился с какими-то вещами в другом конце комнаты.

– Мы нашли здесь немало сувениров, – сказала Тереза. – Смотри.

Она махнула рукой в сторону кучи нижнего белья в углу комнаты. Цветастых трусиков, узорчатых бюстгальтеров было так много, словно Фоссе собирал их по всему Риму.

– Мне кажется, он коллекционер, – добавила Тереза. – Я не слишком тщательно исследовала это барахло, но ты сам можешь сравнить его с тем, что изображено на фотографиях. Похоже, его чувствительной натуре требовались материальные доказательства того, что видели глаза. Не исключаю, что он тайком пробирался на место съемки и воровал улики. А может быть, свел знакомство с каким-нибудь мерзавцем из городской прачечной.

Ник Коста продолжал неотрывно смотреть на фотографии.

– Сумасшедший, – подытожил он свои размышления.

– Да не зацикливайся ты на нем, – посоветовала Тереза. – Давай поговорим о женщинах. Вернее, о той, которая нам хорошо знакома. Посмотрим фактам в лицо. – Она указала на Сарину серию. – Что ты видишь?

– Обнаженную женщину. Она лежит на полу с поднятой головой; глаза устремлены на объектив фотокамеры; мужчины рядом нет, – задумчиво произнес Ник. – Нет, я все-таки ничего не понимаю: ни сути происходящего, ни мотивов, которыми руководствовался Фоссе.

– Да он с ума сходил от всего этого, насколько я понимаю, но дело не только в нем. Посмотри на женщину. Именно в ее облике можно найти некоторые ответы. Что ты можешь сказать о ней?

– Она мне кажется... пассивной, – в растерянности промолвил Ник. – Как будто это происходит не с ней, а с кем-то другим.

Бешеная Тереза даже застонала от разочарования.

– Ты же называешь себя детективом, Ник! Посмотри, есть ли здесь хоть какие-то признаки сексуального возбуждения? Набухшие соски, например?

Ник Коста снял со стены и положил на стол самые четкие снимки.

– Нет, – тихо сказал он, – я уже сказал, что она выглядит совершенно безучастной.

– Ник, – назидательно продолжила Тереза, – ты должен извлечь из этих снимков максимум полезной информации. Соски набухают у женщины по нескольким причинам, в том числе от сексуального возбуждения. А еще они твердеют от холода, например, или от страха. Подумай об этом. Она, похоже, не испытывала ни того ни другого. Следовательно?

Ник промолчал, выдержав испытующий взгляд Терезы.

– Следовательно, перед нами просто голая женщина, которая находится в комнате с незнакомым мужчиной и при этом совершенно не стесняется его. На лице ни малейшего признака испуга. Если бы я была детективом, то удивилась бы: почему эта женщина ведет себя столь странным образом? Наверное, подумала бы я, она знакома с правилами игры. Может быть, сейчас она просто тренируется.

– Этого не может быть.

– Ник, посмотри на снимки бесстрастно. Не нужно особой проницательности, чтобы убедиться: она знала о существовании фотокамеры. Но это зашло слишком далеко.

Ник был согласен с тем, что это зашло слишком далеко, иначе и быть не могло, однако он сомневался в правоте Терезы.

Она похлопала его по плечу широкой ладонью:

– Да, дорогой друг, эта женщина чувствует себя с незнакомцами совершенно комфортно. А теперь извини, мне надо кое-что записать.

Коста отошел в сторону.

Лука Росси проследовал мимо Терезы, как бы невзначай погладив ее по спине, и направился прямиком к Нику.

– Ну, как ты себя чувствуешь, малыш?

– Превосходно, – недовольно буркнул Ник.

– Я слышал, что эта женщина все еще намерена поддерживать с тобой отношения? Ты считаешь это разумным?

– Извини, а почему я должен считать это неразумным? – проворчал Коста.

– Эй, парень, почему ты злишься на меня? Кто-то пытался убить тебя из-за нее. Или ты уже забыл об этом?

Коста мысленно выругался. Раньше он никогда не жаловался другим на свои неприятности, но сейчас почему-то решил изменить привычке.

– Еще раз приношу извинения, но все же не понимаю: почему Сара не имеет права оставаться со мной? Вы прекрасно знаете, как организовать надлежащую охрану дома, а я обещаю, что больше не буду играть с вами в кошки-мышки. Кроме того, я по-прежнему уверен: у нее есть что рассказать полиции, но она сделает это, только когда убедится в том, что может доверять нам.

Лука Росси снисходительно хмыкнул.

– Ловлю тебя на слове. – Он кивнул в сторону черного мешка с телом. – Ты уже знаешь, кто это?

Ник покачал головой.

– Весьма известная дамочка. Алисия Ваккарини. Помощница депутата из Болоньи. Кстати сказать, лесбиянка. Об этом узнала пресса, слухи дошли до начальства, и ее, разумеется, уволили. Надеюсь, ты помнишь эту скандальную историю?

– Смутно. – Ник никогда не увлекался чтением газет и не следил за скандальными новостями.

Росси посмотрел на Фальконе.

– Он думает, будто все понял. Пойдем. Интересно, что он там нашел.

Фальконе возился с пачкой фотографий, обнаруженных под столом в крошечной темной комнате на первом этаже. Это были уже не снимки скрытой камерой, а изображения девиц, каким-то образом завоевавших расположение Джи-но Фоссе и приглашенных им для забав в эту башню. Связанные по рукам и ногам женщины находились в самых откровенных сексуальных позах и со страхом смотрели в объектив фотоаппарата. Причем на лице у двоих имелись явные следы насилия – синяки под глазами, пятна крови на губах. Фотографии разительно отличались от тех, что висели в восьмиугольной комнате, это казалось весьма странным. Создавалось впечатление, что Фоссе получал большее удовольствие от съемок в башне, чем от тех, что делал неизвестно где.

– Он насиловал их, – заметил Росси.

– Вы серьезно? – недоверчиво переспросил Фальконе. – А почему же они не заявили в полицию? Ведь у нас до сих пор нет ничего на этого человека.

– Чем занимался этот Джино? – поинтересовался Ник.

– В течение последнего месяца он был священником в госпитале, который находится в конце этой улицы, – сообщил незнакомый ему детектив. – А перед тем работал в Ватикане. Башня является церковной собственностью, сдана ему в аренду за смехотворную сумму. Во всяком случае, так было до нынешнего дня. Мы поговорили с руководством епархии, нам сказали, что сдали Фоссе помещение по указанию свыше. И при этом добавили, что ему нужно было спокойное, тихое место для работы.

Фальконе снова посмотрел на снимки.

– У него были дурные наклонности. Возможно, они просто хотели изолировать его здесь. Кто знает, может быть, он и раньше занимался подобными делами.

Детектив равнодушно пожал плечами:

– Если и занимался, то мы вряд ли узнаем об этом. Я пытался навести справки и даже сделал несколько звонков на этот счет, но так ничего толком и не выяснил. Одно могу сказать наверняка: он обожал джаз. В его комнате мы нашли множество компакт-дисков с джазовыми композициями, причем один диск в музыкальном центре. У этого человека, несомненно, было чувство юмора, не правда ли? Думаю, он слушал этот диск даже во время фотосъемок.

Он показал Фальконе компакт-диск с яркой фотографией: какой-то скрипач сидит на коленях огромной гориллы, а ниже красуется надпись: "Кинг-Конг. Жан-Люк Понти играет музыку Фрэнка Заппы".

– Кстати сказать, – продолжил детектив, – эта композиция называется "Как тебе нравится иметь такую голову?"

Тем временем бригада медиков погрузила тело женщины в черном мешке на тележку и покатила ее к узкой лестнице.

– Алисия Ваккарини... – задумчиво сказал Фальконе. – Мне однажды доводилось встречаться с ней на какой-то пресс-конференции. Та еще сучка! – Он посмотрел на Ника Косту. – Как вы думаете, почему он убил именно ее?

Ник понял, что отмолчаться не удастся.

– Сара Фарнезе спала с ней, правда, всего один раз. Она сказала, будто ей велели.

Лука Росси присвистнул от удивления.

– Господи Иисусе, сколько же еще загадок скрывает от нас эта женщина?

– Она говорит, что со многими переспала, но при этом не называет никаких имен, она уверяет, что ее не знакомили с клиентами.

Фальконе погладил рукой серебристую бородку и задумчиво уставился в окно.

– Ну что ж, по крайней мере сейчас мы знаем, откуда Фоссе получает информацию. Он просто-напросто подглядывал в окна и не выпускал ее из поля зрения своего фотообъектива.

– Не только ее, – возразил Коста. – На этих снимках можно обнаружить по меньшей мере дюжину других женщин.

– Верно, – согласился инспектор. – Надо показать эти снимки людям. Может быть, кто-то узнает женщин и поможет установить их личности. Да и мужчин тоже стоит поискать. Думаю, тем самым мы окажем им хорошую услугу. Кроме того, надо проверить, нет ли связи между Джино Фоссе и кардиналом Денни. Мне кажется, их что-то связывает. По крайней мере Ваккарини общалась с кардиналом, в этом нет никаких сомнений.

По мнению Фальконе, она была игрушкой в весьма сложной политической игре и оказывала заметное влияние на остальных игроков. Он рассказал, что в этом году она участвовала в работе комитета, который изучал возможности изменения некоторых дипломатических принципов Ватикана. Это был тот самый комитет, который в свое время консультировал Ринальди.

– Любопытное совпадение, не правда ли? Если бы работа комитета пошла в правильном направлении, Денни преспокойненько сел бы на первый же самолет и исчез на долгие годы. Это что, тоже совпадение? Или главная причина всех последовавших после этого смертей? А самое главное – в какой степени вовлечена во все эти дела Сара Фарнезе? – вопросил Фальконе.

Мужчины переглянулись. Обоим показалось, что расследование ускользает из рук. Слишком много в нем неясностей, слишком много оборванных ниточек.

– Дело принимает плохой оборот, – заметил Фальконе, глядя на Росси. – Не поймав Фоссе, мы упустили свой главный шанс. А вы... – Он посмотрел на Косту. – Вы намерены продолжать заниматься этим делом?

– Нет проблем, – отчеканил Ник.

– В таком случае предлагаю вам встретиться с "товарищем" Ханраханом. Он звонил недавно и намекал, что Майкл Денни готов пойти на переговоры. Вполне допускаю, что ему действительно есть о чем поторговаться. Что же касается Сары Фарнезе... Вы по-прежнему считаете, что она может жить в доме вашего отца?

– Если на то есть ее воля.

– К черту ее волю! – вспылил Фальконе. – Вытяните из нее хоть что-нибудь. Она ходит кругами вокруг нас и в особенности вокруг вас. Попытайтесь выяснить, какого черта ей нужно и что скрывается за всеми этими псевдосексуальными играми с якобы случайными людьми. Она не на тех напала, связалась с важными персонами, среди которых предполагаю, был и человек в кардинальской шапочке...

– Она отрицает свое знакомство с Денни, – решительно прервал его Коста, которому стал надоедать взвинченный тон шефа.

Росси почесал мясистый нос.

– Она и Алисию в глаза не видела, пока ту не нашли без головы.

– Вы просто беседуйте с ней, – продолжал внушать Фальконе. – И не отпускайте до тех пор, пока она не сообщит что-нибудь интересное. А теперь вопрос ко всем: где может в Риме скрываться беглый священник?

– Там, где мы его не можем взять, – мрачно доложил Росси.

– Не смешите людей! – рассердился Фальконе. – Этот Фоссе сейчас во многом напоминает Денни. Они дали ему шанс, а он его отверг. И здесь он находился именно потому, что они не хотели видеть его рядом с собой. А сейчас он в городе, и есть немало людей, которые знают, где именно он может скрываться. У вас есть его изображение?

– Нет, – ответил кто-то из сыщиков. – Есть только отпечатки его пальцев, больше ничего.

– Значит, составьте фоторобот. Коста даст подробное описание.

Тереза Лупо ворвалась в эту компанию с улыбкой скромной школьницы, невинно поморгала длинными ресницами и обвела окружающих загадочным взглядом.

– Я получила прекрасные образцы для проведения анализа ДНК. Кто-нибудь хочет ознакомиться?

Фальконе попятился:

– Что?

Она приподняла небольшой черный пластиковый пакет, в какие обычно упаковывают продукты в самом заурядном супермаркете, и опустила на пол. Надев резиновые хирургические перчатки, Тереза открыла пакет и осторожно вынула голову Алисии Ваккарини. Лука Росси глубоко вдохнул, сделал несколько больших шагов к окну и уставился на безлюдную улицу. За ним немедленно последовали некоторые детективы.

– Извините, ребята, – сказала патологоанатом с едкой ухмылкой, – но вы должны понимать, что это в ваших же интересах.

Тереза повертела отрезанную голову и заглянула ей в рот. Даже Ник Коста, отличавшийся твердым характером, не выдержал и отошел в сторону, почувствовав приступ тошноты.

Тереза спокойно обозрела голову, убрала в пакет и протянула стоявшему неподалеку сыщику.

– Унесите. Ну так что? – затем обратилась она к обескураженным детективам. – Вы все еще думаете, что я склонна к скоропалительным выводам? Может быть, кто-нибудь хочет узнать, как именно она умерла? Или я здесь лишь для того, чтобы облагородить вашу замечательную компанию?

Фальконе зажег сигарету. Все испытали глубокую благодарность к Терезе за то, что она избавила их от гнетущего вида и дурманящего запаха отрезанной головы.

– Мы слушаем, – глубокомысленно изрек Фальконе, выпустив струю табачного дыма.

– И правильно делаете, – одобрила она шефа, – так как потом могут возникнуть весьма неприятные вопросы. – Тереза подошла к деревянной колонне в центре башни. – Вы, парни, доставили мне столько хлопот, что придется потребовать прибавки к жалованью. И если мне придется объяснять истинные причины такого состояния тела, то и вам не уйти от этих вопросов. – Она подошла к окну и насмешливо посмотрела на мужчин: – Вы видели орудие убийства?

– Да, конечно, – подтвердил Росси, напряженно прислушиваясь к каждому ее слову. Правда, при этом он предпочитал стоять к ней спиной.

– Интересный нож, – сказала Тереза. – Тонкий, острый, средних размеров, совсем не похожий на тот, которым обычно пользуются домохозяйки. Скорее он напоминает разделочный нож пастуха. Правда, я не думаю, что именно таким разделывают туши животных, но кто их знает? Ведь для этих людей самое главное – отрубить голову, а все остальное должны делать люди с топорами. Глупо, конечно, неэффективно и очень обременительно, но таковы традиции. Кстати, знаете, сколько раз пастух ударяет ножом по овечьей голове, пока та не упадет наземь? Только один удар из десяти достигает цели. Вы можете представить, как это происходит, па примере крестьянина, который отсекает голову цыпленку, чтобы приготовить его на обед.

Не говоря ни слова, Росси пересек комнату и начал медленно спускаться по лестнице, шурша пачкой сигарет.

– Такой клинок является лучшим орудием палача, – продолжала между тем Тереза. – Фоссе неплохо знает свое дело, похоже, он провел специальное исследование. В кафедральном соборе в Валетте есть картина под названием "Усекновение главы Иоанна Предтечи". Полагаю, наш юный друг старательно ознакомился с ней. Караваджо, как и он, имел проблемы с законом и часто пытался обойти его. На этой картине Иоанн изображен лежащим на окровавленном полу и уже без признаков жизни. Его шея выглядит примерно так же, как и в нашем случае. А над ним возвышается зловещая фигура палача, который почему-то прячет за спиной второй кинжал. Хорошо видно, что лезвие клинка рассекло позвонки, но оставило нетронутой часть шеи. Художник хотел, чтобы зритель живо вообразил трагизм происходящего. Посмотрите...

Она открыла сумку с вещественными доказательствами и вынула прозрачный пакет. В нем лежал кухонный нож с длинным, остро заточенным лезвием, на котором сохранились бурые пятна крови.

– Видите? – торжествующим тоном спросила Тереза, оглядывая присутствующих. – Точно как на картине: один нож начал дело, другой завершил.

Даже Фальконе промолчал, не найдя, к чему бы придраться.

– Весь вопрос в том, почему убийца упорно копирует смерть святых. Что он хочет этим сказать? Что мученическая смерть – еще не повод почитать человека святым? Кстати, святого Климента признали таковым именно после зверской расправы. Любопытно было бы узнать, каким он был при жизни, – сказала Тереза и сделала многозначительную паузу.

Ник Коста вдруг подумал, что она насмехается над ними, откровенно наслаждается каждым мгновением своего умственного превосходства.

– Так бот, вам интересно, когда это произошло?

– Ну? – рассеянно спросил Фальконе.

– Три-четыре часа назад, – заключила Тереза. – Не больше. Он сделал это сразу же после того, как вернулся из загородной поездки. Причем сделал это в спешке. А знаете почему? Эх, ребята! Вы же детективы, а я простая дочь мясника с университетским дипломом и степенью. Но для меня тем не менее совершенно ясно, что кто-то позвонил ему и сказал, чтобы он поскорее заканчивал свое грязное дело и убирался отсюда на все четыре стороны, пока не приехала полиция.

С этими словами Тереза гордо двинулась на выход, сопровождаемая изумленными взглядами сыщиков. Ник Коста посмотрел на Фальконе и мгновенно догадался по выражению лица начальника, о чем тот думает.

Фальконе повернулся к ди Капуа, одному из помощников Терезы, который выделялся на фоне остальных длинными редкими волосами, чем был очень похож на недоучившегося студента:

– Сколько образцов для анализа ДНК вы собрали?

Ди Капуа немного опешил:

– Здесь? Вы хотите, чтобы я пересчитал их?

– Нет, просто скажите, что именно вы взяли для анализа.

– Куски кожи, фрагменты кости, образцы крови. Думаю, анализы будут готовы не раньше чем через неделю.

– А сейчас вы что собираетесь с ними делать?

– Прямо сейчас? Ничего. Поместим в холодное место, вот и все. У нас, к сожалению, не было времени сделать это раньше.

– Ладно, не спешите, – разрешил Фальконе. – И вот еще что. Возьмите образцы для ДНК у каждого из тех, кого мы охраняем. У всех тех, кого упомянула Фарнезе. Я хочу знать, мог ли кто-нибудь из них находиться поблизости во время совершения преступления. Все понятно?

– Будет сделано, – покорно ответил ди Капуа.

Фальконе направился в дальний угол комнаты и остановился у кучи женского нижнего белья.

– И эти вещи тоже прихватите с собой, – распорядился он, не глядя на юного патологоанатома. – На всякий случай. Я хоту знать, кто эти люди и чем они тут занимались.

Оглядев комнату, он подошел к Нику.

– Когда вы встретитесь с Денни, – тихо сказал инспектор, – сделайте одну вещь. Конечно, это может показаться вам странным, но вы все-таки сделайте то, о чем я прошу.

– Разумеется, – согласился Коста, хотя просьба действительно оказалась довольно странной.

34

Дом находился в паре сотен метров от железнодорожного вокзала, а квартира располагалась прямо над китайским рестораном. Это было самое худшее жилище из всех, в которых доводилось проживать Джино Фоссе за последние годы. Оно было даже хуже той убогой фермы, которую он смутно помнил с раннего детства и на которой жил до того момента, пока не поступил в церковную школу в Палермо. Но выбора у него не было. Они сами нашли ему эту грязную квартиру и приказали немедленно убираться из прежнего пристанища. Конечно, он сделал так, как ему велели, причем в такой спешке, что успел прихватить с собой только несколько компакт-дисков, плейер и самые необходимые вещи. Теперь ему нужно сидеть тихо и терпеливо дожидаться того момента, когда полиция, поуспокоившись, утратит бдительность.

В квартире ему оставили довольно приличную сумму денег. Обслуживать его должна была рыжеволосая худощавая девушка лет девятнадцати иностранного происхождения, насколько он понял по се акценту. Она сказала, что работала в темных аллеях позади вокзала: находила там клиентов, приводила в свою комнату, услаждала искусством дешевой проститутки и выпроваживала. В ее задачу входило обеспечивать его продуктами питания и убирать квартиру. Ей предстояло быть его единственной связью с внешним миром.

Уже на следующий день она уселась на старый стул и остановила на Джино свой похотливый взор. Только сейчас он пришел к выводу, что она довольно смазлива: большие карие глаза, встревоженная, но не лишенная миловидности мордашка и открытая, всегда готовая появиться улыбка. Однако кожа ее оставляла желать лучшего, а зубы были кривыми и желтыми.

Она была одета в красную, плотно облегающую кофту и юбку из какого-то искусственного материала. Юбка была настолько короткой, что он без особого труда заметил, что трусиков под ней нет. Он почему-то вспомнил Тертуллиана и с интересом подумал: "И что же дальше?" Впрочем, вскоре это перестало его волновать, и он, кивнув ей, присел на кровати. Она быстро вскочила со стула, опустилась ему на колени и начала равномерно двигать бедрами, возбуждая в нем желание близости. Он слегка отвечал ей, придерживая руками ее затылок и тщетно пытаясь забыть женскую головку, которую держал вот так же еще сегодня утром.

Ему стало любопытно, не встречал ли он ее раньше. В те времена он занимался делами кардинала и выслеживал с фотоаппаратом женщин по всему Риму. Конечно, большинство из них были шикарными шлюхами, но попадались и простушки наподобие этой. Все зависело от вкусов тех, кого Денни хотел ублажить. И только одна женщина оставалась вне всяких категорий. Она была настолько прекрасной и неповторимой, что Денни застолбил ее для себя. Пока он развлекался с ней, Джино Фоссе дожидался его на лестнице очередного многоквартирного дома, как заурядный водитель такси, рисуя в воображении постельные сцены.

Она никогда не разговаривала с ним в автомобиле и никогда не делилась впечатлениями после визита к Денни или к кому бы то ни было. А список клиентов у нее был весьма внушительный. Она сидела, сложив на коленях руки, и выглядела такой красивой и невинной, что порой напоминала икону святой в местной церкви.

А потом у Денни пошли неприятности, и он стал вызывать Джино Фоссе только в тех случаях, когда под рукой не оказывалось никого другого или в сопровождающие неловко было брать постороннего человека.

А месяц назад его вообще отправили в ссылку за незначительную провинность, поселив в башне на улице Кливус Скаури и обязав – смехотворное поручение! – всячески утешать убогих клиентов ближайшего госпиталя.

Ссылка сильно подействовала на него. Он начал меняться. Впервые он понял это две недели назад в темном гулком чреве Сан-Джованни, куда забрел во время короткого перерыва между весьма утомительными приемами больных в госпитале. Он стоял перед алтарем, накрытым балдахином. За плотной тканью, если верить древним церковным книгам, в серебряном ковчеге хранились головы Петра и Павла. Он долго смотрел на алтарь, словно пытался проникнуть взглядом в его потаенную сущность, увидеть то, что недоступно простому смертному. С первых дней своего бренного существования на Сицилии и до последних безрадостных дней, проведенных в Риме, он находил опору в церкви. Она согревала и умиротворяла его мятущуюся душу. А дьяволы, которых было немало вокруг, всегда сводили его с ума и настраивали на самые подлые поступки. И не мудрено: людям нужны злые и коварные существа, ибо без них церковь утратит свое значение.

Конечно, каждый человек может обратиться к Богу и попросить о чем угодно. Однако нет никакой гарантии, что он это получит. Петр и Павел, например, не были изначально святыми, они, как и все, злились и лгали. Причем Петр трижды отвергал Господа, а Павел запятнал себя безрассудными преследованиями первых христиан и прослыл самым преданным и жестоким слугой Римского государства. А сейчас их мумифицированные головы покоятся в серебряном ковчеге...

Джино Фоссе будет помнить эти мгновения всю оставшуюся жизнь. Именно здесь, в храме Сан-Джованни, в его душе зародилась доброта, она ласково прошептала ему на ухо истину, о существовании которой он раньше только подозревал: "Дурак ты, Джино, а может, и хуже". Таинственный голос объяснил ему трагическую сущность того, что он совершил на мягкой постели в средневековой башне на улице Кливус Скаури. Перед глазами возник образ покорно распластавшейся теплой женщины, обнимающей его за шею мягкими руками. И он спросил себя: "Где и в чем заключается мой грех? Разве может быть греховным такое наслаждение? И разве допустимо верить во все эти ужасные байки, унаследованные от множества предыдущих поколений мужчин и предназначенные для обслуживания самых низменных вожделений?"

Значит, нет за плотным пологом никаких святых мощей, а если и есть что-то, так только высушенные головы самых обыкновенных смертных, которые используются церковью для ритуальных нужд. Стало быть, Петр и Павел – не более чем смутное воспоминание о далеком прошлом, не имеющее никакого значения для реального мира. Если они и жили когда-то, то скорее всего вообще никогда не посещали Рим, а если и были казнены за веру Господню, то их прах давным-давно развеялся на ветру и стал частью множества других людей – черных и белых, молодых и старых, христиан и мусульман, верующих и атеистов. Он повсюду и нигде конкретно.

Фоссе почувствовал себя обманутым и преданным. Если уж религия – ложь, то во что еще можно верить в этом мерзком и непостоянном мире? Где она, эта святая правда, перед которой склоняют головы миллионы людей?

На лбу выступили холодные капли пота, в голове зазвенело от боли, перед глазами опустилась тяжелая пелена. Он посмотрел себе под ноги, надеясь убедиться в том, что еще стоит на грешной земле и пол не заколебался под ним, как морская волна, накатывающая на покрытый песком берег.

Они лгали ему. Лгали все и без какого бы то ни было зазрения совести. Оставалось лишь удивляться, что он не обнаружил этого раньше, что позволял так долго и так успешно обманывать себя.

Джино Фоссе даже побагровел от злости и стыда за свое безответственное поведение. Однако это продолжалось мгновение, на смену стыду и злости пришло обычное спокойствие. Он вспомнил темную комнатушку и прокуренного ирландца, вместе с которым получил новый и невероятно жестокий приказ.

Да, именно в храме Сан-Джованни он начал постепенно утрачивать веру в истинность своих детских представлений, и пережить это прозрение оказалось намного тяжелее, чем, к примеру, внезапную слепоту. Ему хватило нескольких секунд, чтобы преобразиться. Он стал изгоем, человеком вне церкви. Так он выпал за пределы общепринятого существования.

И тем не менее в самом потаенном уголке души эта вера уцелела. Скрытая, подавленная, безмолвная, она жила и терпеливо дожидалась своего часа. И позже Джино Фоссе с удивлением понял, что он не один на белом свете, что в его душе таится какая-то необыкновенная, совершенно невыразимая словами субстанция. Он понял, что есть Бог, тот самый Господь Бог, которого так хорошо знали Петр и Павел и которого современный мир упорно тщится предать забвению. Это Бог не церковных бюрократов и не масс, покорных им. Это Бог, склонившийся над детской кроваткой. Истинный Бог Ветхого Завета. И он до сих пор жив в сердцах некоторых людей. Он всемогущ, беспощаден и суров, он всегда жестоко наказывает тех, кто предал его. Именно этот Бог воспрял в душе Джино Фоссе и стал его единственной опорой в противостоянии жестокому и погрязшему в грехах миру. Время от времени он обращался к нему с предостережениями и даже обещал прощение грехов, но только после искупительной жертвы. Он сопровождал Джино повсюду, следил за каждым его шагом и даже присутствовал в той самой комнате на верхнем этаже башни, где эта сучка Алисия Ваккарини наконец избавилась от грехов. Кровавый урожай принес плоды. Вопреки собственным инстинктам грешники были вызволены из зловещей темноты.

Фоссе думал об этом, чувствуя, как под его руками слегка покачивается рыжая голова привокзальной девчонки. Наступит день, когда он и сам охотно пойдет по пути своих жертв, с радостью осознавая, что все его земные грехи будут начисто смыты. Что сей мир был всего лишь пристанищем теней, транзитным путем для смердящих тел, бесстыдно совокупляющихся в грязном, отвратительном порыве. Что он тоже являлся частью этого ужасного мира и вместе с тем – самим собой. Да, окончательное примирение его составных частей не за горами.

Девчонка стала двигаться более ритмично. Джино ощутил, что ему стало жарко, и резко оттолкнул ее от себя. Она отпрянула к раковине, нимало не обидясь. Только сейчас он понял, что для нее это самая обыденная вещь, столь же привычная, как, например, чистка зубов утром. Его даже слегка удивила мысль о том, что ведь на самом деле она ни в чем не виновата.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Она вытаращила глаза:

– Ты хочешь знать мое имя?

– А что тут странного?

– Да нет, ничего, – ответила сна с интонацией, свойственной людям, плохо владеющим итальянским языком.

– Ну так как? – повторил он вопрос.

– Ирена.

– Откуда ты родом?

– Из Косова. – Она нервно поежилась.

– Значит, православная? – высказал он догадку. – Или какая-нибудь другая религия?

– Никакая, – отрезала она и недовольно поморщилась. – Зачем тебе это нужно?

– Просто так.

– Тебе незачем знать, кто я такая, откуда родом и к какой религии принадлежу. Добрые люди не задают подобные вопросы. Это делают только те, кто ищет, кого бы безнаказанно убить.

– Извини, – сказал он, заметив в ее глазах неподдельный страх. Даже миловидная мордашка не могла скрыть глубоко притаившуюся в душе грусть и горечь.

– А меня зовут Джино, – представился он. – Я не причиню тебе зла, Ирена. Я просто хотел попросить тебя сделать мне одолжение. – Он вынул из кармана пиджака пачку купюр и помахал ею.

Она недоверчиво уставилась на толстую пачку, похоже, для нее это были большие деньги. Они щедро оплатили его услуги, а он еще прихватил с собой и тугой бумажник Алисии Ваккарини.

– Сколько ты зарабатываешь за день? – поинтересовался он.

– Сто пятьдесят, – тихо сказала Ирена. – Иногда двести или больше. – Она игриво взбила пальцами рыжую копну волос. – Не так уж и много, если честно сказать. Я не из тех, кого вы называете первоклассным товаром.

В глазах этой девчонки было что-то такое, что позволяло предполагать: несмотря на явную развращенность, в ее душе сохранилось светлое чувство непорочной юности и неиспорченной доброты.

– Внешность не имеет никакого значения, – глубокомысленно заметил Джино. – Самое главное находится здесь. – Он похлопал себя по груди. – И только это надо принимать во внимание. К тому же ты недурно выглядишь.

– Спасибо, – обрадовалась она и так широко улыбнулась, что неровные желтоватые зубы блеснули в лучах заходящего солнца.

– Здесь три сотни, – продолжил Джино. – Ровно столько ты станешь получать каждый день, пока будешь со мной. А взамен ты должна выполнять все мои указания и без всяких там штучек.

Она приблизилась к нему, взяла деньги и расплылась в глупой недоверчивой ухмылке:

– Я могу сделать нечто такое, за что получу еще больше денег.

Джино взял ее за руку:

– Никаких трюков и никакой самодеятельности, понятно?

Она снова улыбнулась:

– Понятно. Меня это вполне устраивает.

– А сейчас принеси мне телефонный справочник, – распорядился он. – Потом купи бутылку красного сицилийского вина, немного хлеба, сыра... – Он немного подумал и махнул рукой: – В общем, выбери любые продукты на свой вкус, мне все равно.

– Ладно, – охотно согласилась она, не переставая улыбаться. – А когда я вернусь, мы уж с тобой повеселимся. Я продемонстрирую тебе нечто такое, чего ты еще никогда не сидел в своей Италии.

В глазах Джино промелькнула такая откровенная злость, что Ирена невольно попятилась назад.

– Если хочешь, конечно...

– Да, если захочу, – твердо сказал он.

Она выбежала из комнаты и закрыла за собой дверь. Примерно часа через два она опять появилась на пороге комнаты с полной сумкой продуктов. Джино вплотную приблизился к ней и глубоко втянул воздух обеими ноздрями.

Он ожидал, что от нее будет пахнуть потом и еще чем-то таким, что он безошибочно определял как запах страха, но ничего подобного не учуял. Она открыто смотрела ему в глаза, наивно улыбалась, а потом вдруг поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– А это еще за что? – удивился Джино.

– За доброе отношение ко мне.

Она тоже жила в этом ужасном перевернутом мире, где отсутствие жестокости расценивается как нежность и величайшая добродетель. Словом, она была винтиком огромного механизма и в этом смысле была похожа на Джино.

35

Ник Коста и Лука Росси стояли на виа ди Порта-Анджелика и смотрели, как на противоположной стороне улицы маршируют швейцарские гвардейцы, высоко поднимая ноги и вбивая каблуки в асфальт. Детективы совершали привычный обход своего участка и остановились прямо перед входом в ту часть здания Ватикана, где проживали высокопоставленные священнослужители. А за несколько дней до этого они стояли на площади Святого Петра и выискивали среди посетителей и туристов местных грабителей, которые неожиданно нападали на прохожих и вырывали сумки. С тех пор, кажется, прошла целая вечность. Знакомый город стал смертельно опасным, да и отношения между напарниками претерпели определенные изменения.

Лука Росси бросил быстрый взгляд на облаченных в голубую униформу гвардейцев и повернулся к Нику:

– Если бы ты не прилип к своему идиотскому сканеру, то ничего не случилось бы.

– Чего не случилось бы? – не понял Коста – Ты хочешь сказать, что все эти люди остались бы в живых? А мир по-прежнему был бы приятным и умиротворенным? И все это из-за того, что я оставил сканер дома?

– Вполне возможно, – проворчал Росси. – Кто знает?

– Да уж.

– Знаешь, парень, скажу тебе откровенно, – назидательно продолжил Росси, – если бы ты не натворил глупостей, то сейчас у тебя не было бы дыры в плече, а лицо твое не выглядело бы так, как будто тебя целый день били о бетонную стену. А в доме твоего отца не сидела бы взаперти женщина, которая до сих пор будоражит твое воображение и переворачивает вверх тормашками твою душу.

– Все это чушь собачья, Росси, – сказал Ник Коста, удивившись резкости своего заявления, а также интонации, с которой произнес фамилию приятеля.

– Да, чушь собачья, – неохотно согласился Росси, – но это еще не все. Сегодня утром я имел разговор с двумя осведомителями. Я спросил их, известно ли в криминальном мире имя Майкл Денни. И знаешь, что мне ответили? Я был прав. Оказывается, мы далеко не единственные, кто содрогается каждый раз, когда слышит это имя. В этом городе есть несколько крупных преступных групп, которые жаждут добраться до кардинала. Правда, в отличие от нас они не желают ограничиться простой беседой. Они в буквальном смысле слова хотят вырвать у него из груди сердце и швырнуть на съедение голодным вонючим крысам. Он втянул в весьма неприятную историю многих влиятельных людей города, а они, как правило, не прощают подобной наглости. Ты слушаешь, что я тебе говорю? Еще раз повторяю, парень: на этого человека ополчились многие известные и влиятельные люди города. Полагаю, ты можешь без особого труда получить пятьдесят тысяч долларов, а то и больше, если поймаешь этого мерзавца и без промедления передашь в руки отъявленных негодяев в черных очках.

Ник Коста показал на ворота Ватикана:

– Почему же эти всемогущие люди не войдут в здание и не сделают свое грязное дело? Что им мешает? Мы с тобой торчим здесь потому, что ничего другого нам не остается, а они ведь могут легко преодолеть все преграды и найти его.

– Очнись. – Росси укоризненно покачал головой. – Ты что, не понимаешь самых простых вещей? Эти люди считают себя истинными католиками. Разумеется, они совершают преступления: убивают, воруют, шантажируют, торгуют наркотиками – и при этом считают себя порядочными людьми. Словом, они живут и работают по определенным правилам и никогда не нарушают их. Они даже полицейских не трогают без особой необходимости. Правда, не гнушаются убийствами судей, но это совсем другое дело. У них есть свой кодекс чести, в соответствии с которым Ватикан – место священное. Если Денни захочет, то будет жить в этом здании до конца своих дней. За высокими стенами он может чувствовать себя в полной безопасности. Но как только он покинет Ватикан, с ним будет покончено раз и навсегда. Если, конечно, не успеет снова спрятаться.

На Ника навалилась усталость, плечо заныло от боли, а синяки на висках запульсировали от прилива крови.

– Ну так что же нам делать?

Росси наклонился к его лицу:

– Быть предельно осторожными, вот и все, Ник. Нам нужно внимательно следить за тем, что мы говорим, просчитывать каждый свой шаг и думать, кому можно доверять, а кому – нет. Мы живем в чрезвычайно сложном и противоречивом мире.

– Хорошо, я постараюсь запомнить это, – согласился Ник и быстро посмотрел на часы. – А сейчас у меня важная встреча. Встретимся завтра.

– Я пойду с тобой, – неожиданно предложил Росси. – Нет проблем, у меня масса свободного времени.

Коста недовольно поморщился:

– Ты же слышал, что сказал Фальконе? Кардинал хочет поговорить со мной наедине.

– Да, слышал, – согласно кивнул Росси, – но я все равно могу пойти с тобой. Не забывай, что мы с тобой напарники. Или я ошибаюсь?

Он действительно ошибался. В последнее время между ними появилось ничем не обоснованное недоверие.

– Я ценю твою готовность помочь, дядя Лука, – сказал Ник. – Но пойми меня правильно.

Росси тяжело вздохнул, словно не ожидал получить отказ:

– Конечно, я все понимаю и рад, что ты оценил мое предложение. Что ж, ты готов делать все, что требует от тебя Фальконе, но только убедись вначале, что поступаешь правильно. Именно поэтому мы и торчим сейчас здесь.

– Лука, что случилось?

Полное бескровное лицо Росси заметно помрачнело. Лука выглядел удрученным и, похоже, просто не знал, что делать.

– Ничего, – буркнул он. – И все сразу. Эта идиотская работа и ты. Причем ты меня беспокоишь сильнее, чем все остальное, если говорить откровенно.

Ник Коста напряженно молчал, испытывая неприятное чувство ответственности и неизбывную душевную боль.

– Когда все это закончится, Ник, – продолжал непрошеную исповедь Росси, – я хочу все изменить в своей жизни. Мне все осточертело. Может быть, мне дадут какую-нибудь необременительную бумажную работу. Извини, я солгал, когда сказал, что все дело в тебе. Это не так. Все дело в этой проклятой работе. Она убивает меня, преследует меня везде, не дает покоя. Я просто хочу нормально спать по ночам, хочу сидеть в парке и не ломать голову над этими проклятыми вопросами, хочу спокойно ходить, не задумываясь над каждым своим шагом, хочу просто жить и не обращать внимания на то, что какие-то мерзавцы стоят возле припаркованной на противоположной стороне улицы машины и продают проходящим мимо подросткам всякую гадость. А больше всего я хочу общаться с женщинами, которые любят посудачить о своих нарядах, делятся впечатлениями о посещении того или иного магазина, а не с теми, которые обожают поговорить о том, кого препарировали в последний раз и что нашли в искромсанной плоти.

– Ну, если ты назначаешь свидание патологоанатомам...

Лука Росси грустно вздохнул:

– Да, я понял твой намек. Конечно, это глупо с моей стороны. Извини. Значит, ты не хочешь принять мое предложение?

– Нет, не хочу оказаться в идиотском положении и навлечь на себя гнев Фальконе.

– Знаешь, – печально подытожил Росси, – иногда нужно быть самим собой и уметь отстаивать свои идеи.

Лука напомнил Нику отца. Марко тоже любит говорить подобные вещи. А Росси, не дождавшись ответа, резко повернулся и зашагал в сторону станции метро: его квартира находилась в пригородном районе. Ник Коста долго смотрел напарнику вслед и думал, что он может сделать, дабы восстановить их прежние доверительные отношения. Он не был готов к тому, чтобы потерять друга. Во всяком случае, сейчас, когда нужна любая помощь. Тяжело обходиться без надежной мощной опоры в нынешней смутной жизни. Они крепко подружились за последнее время, и Ник проникся искренним доверием к этому большому грустному человеку. Жаль, что в последние дни между ними легла тень отчуждения.

Потеряв из виду напарника, Ник снова посмотрел на ворота Ватикана. Около них стоял Ханрахан в привычном темном костюме и пристально следил за детективом. Ник Коста хорошо знал, почему ирландец находится именно там, а не в каком-нибудь другом месте. Не долго думая он повернулся и пошел к ним, с трудом прокладывая себе путь сквозь большую толпу иностранных туристов. Те были сплошь в шортах и пропахших потом майках, они медленно брели по площади, равнодушно взирая на величественные здания Ватикана. В третий раз за последние три дня Ник Коста подумал, что чувствует себя иностранцем в родной стране.

36

Они шли по узкой дороге Ватикана, проложенной параллельно главной магистрали города. Возвышавшиеся с обеих сторон высокие здания по обеим сторонам дороги отбрасывали на брусчатку спасительную тень. Место было почти безлюдным, а огромная толпа туристов и зевак осталась на площади Святого Петра и прилегающих к ней улицах. Это была административная часть территории Ватикана, здесь проживали высшие чины крохотного государства.

Ханрахан окинул его взглядом с головы до ног:

– Похоже, вы приняли участие в битве.

– К счастью, ничего страшного, – ответил Ник Коста.

– Рад, что все обошлось. А еще больше рад, что вы со всей серьезностью отнеслись к моему вчерашнему предложению. Могу вас заверить: вы найдете во мне самого доброго друга. И к тому же весьма полезного, поскольку у меня есть некоторое влияние за этими стенами. Вполне возможно, что в какой-то момент я смогу оказать вам существенную помощь.

Ник Коста скептически хмыкнул.

– Ладно, ладно, – успокоил его Ханрахан. – Я знаю правила. Настоящая дружба должна основываться на взаимности, иначе это уже не дружба, а нечто другое. Бывает так, что один человек использует другого в корыстных целях и ничего не дает взамен. Кстати сказать, Ник, этот тип взаимоотношений можно с полным основанием считать самым древним и самым надежным. Я даю вам что-то важное, а вы – мне.

– Если не ошибаюсь, иногда человек должен вернуть другому то, что принадлежит ему по праву.

Ханрахан открыл дверь большого серого дома, который даже внешне напоминал административное здание.

– Вы ошибаетесь, Ник. Я вам ничего ровным счетом не должен. И пожалуйста, запомните это. Это очень важное заключение.

Ник вошел в дом, ирландец последовал за ним. Узкая темная лестница, выложенная грубым камнем, вызвала у Ника невольное удивление, что не укрылось от Ханрахана.

– Теперь я знаю, о чем вы думаете, Ник, – сказал он, хитро прищурившись. – Вы думаете о том, как может кардинал католической церкви жить в таком убогом и мрачном помещении? Скажу вам откровенно: подобными вопросами часто задаются те, кто здесь обитает.

– Ну и как они отвечают на них?

Ханрахан развел руками:

– Все мы так или иначе расплачиваемся за свои грехи.

Они поднялись на третий этаж. Ханрахан позвонил в дверь. В дверном глазке мелькнул чей-то зрачок, лязгнула металлическая цепочка, и дверь отворилась. На пороге стоял сам кардинал Майкл Денни. Сейчас он был больше похож на прославленного театрального актера, чем на высокопоставленного священнослужителя. Красивое холеное лицо ничуть не портили "гусиные лапки" у глаз и две глубокие борозды возле уголков рта. Тонкие губы имели сероватый оттенок, ухоженные белоснежные зубы ровными рядами наполняли красиво очерченный рот. Густые серебристые волосы нависали над аккуратными ушами и касались воротника свитера. Кардинал был высокого роста и обладал своеобразной грацией.

– Входите, – сказал он с едва уловимым английским акцентом и отступил.

Ник Коста очутился в весьма современной трехкомнатной квартире. На стенах гостиной висели картины. Коста почему-то подумал, что они принадлежат кисти Денни. Внимательно присмотревшись к полотнам, он обнаружил среди них нечто знакомое. Это была репродукция знаменитой картины Караваджо "Мучение Апостола Матфея", которую они с Росси видели в храме Святого Людовика Французского.

В гостиной стоял низкий стол, перед ним – низкий диван, а чуть поодаль – широкий письменный стол, заваленный бумагами. Два окна были настолько маленькими, что даже в погожий день кардинал, похоже, включал для работы настольную лампу. Ник с удивлением отметил, что это жилище меньше и хуже, чем его собственная квартира, которую он всегда считал не вполне подходящей для нормальной жизни.

– Это все, что нужно одинокому человеку, – пояснил Денни, заметив удивление гостя. – Хотите что-нибудь выпить? Может быть, пива?

– Нет, спасибо, – последовал ответ.

Денни взял бутылку "Перони" и принялся ее разглядывать. А Ник окинул внимательным взглядом его потертые джинсы и серый дешевый свитер и пришел к выводу, что Денни не производит впечатления священнослужителя, тем более столь высокопоставленного и уважаемого, как кардинал.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я немного выпью этого чудесного вина, – приветливо сказал Денни присутствующим. – Сегодня чертовски жарко. И не обращайте внимания на Ханрахана, – добавил он, обращаясь к Нику. – Этот человек вообще никогда не прикасается к вину. Боится, что его подчиненные донесут на него куда следует, не так ли, Брендан?

Ирландец тяжело опустился на стул, всем своим видом показывая, что готов к серьезному разговору.

– Исходя из своего жизненного опыта, ваше преосвященство, могу сказать: алкоголь и работа никогда не находят сколько-нибудь эффективного совмещения. Кроне того, в молодые годы я достаточно много выпил этой гадости, так что премного благодарен.

– Видите? – ехидно ухмыльнулся Денни. – Перед сами фактически идеальный служащий Ватикана. И заметьте: Брендан является превосходным дипломатом, а не скороспелым священником, каким я был некоторое Бремя назад. Он понимает все здесь происходящее намного лучше и глубже, чем кто бы то ни было.

Ханрахан укоризненно посмотрел на кардинала:

– Может быть, мы все же приступим к делу?

– Разумеется, – охотно согласился Денни и плюхнулся на диван, широко расставив длинные тонкие ноги.

"Именно так и должен бы сделать истинный американец", – подумал Ник.

– Итак, синьор Коста, что вы намерены предложить мне?

– А что вы хотите?

– Свободный выезд из страны, – медленно сказал Денни. – Это означает машину до аэропорта, причем с голубыми огоньками на крыше, чтобы никто не посмел остановить. Кроме того, мне нужна разумная анонимность и определенное количество машин сопровождения, чтобы гарантировать мою личную безопасность. Знаю, что многие мои коллеги будут безумно рады, если я исчезну раз и навсегда. И не только здесь, в Ватикане, но и далеко за стенами этого государства. Буду предельно откровенен с вами – подобный исход дела вполне устроит и меня самого. Мне уже давно хочется вернуться домой. В Бостоне есть немало хороших мест, где я мог бы провести остаток своей жизни и где, кстати сказать, я провел свои детские годы. Более того, там все еще есть люди, которые готовы помочь мне начать новую жизнь, если, конечно, я попрошу их об этом. Думаю, я мог бы изменить свою фамилию и все такое прочее. Надеюсь, это не слишком обременительная просьба с моей стороны.

Ханрахан внимательно следил за ним, словно оценивая каждое его слово, и попутно делал какие-то записи в блокноте. А Ник Коста напряженно думал, как можно обыграть эту ситуацию и извлечь наибольшую выгоду.

– Кардинал, – сказал он после непродолжительной паузы, – скажу вам откровенно: сейчас имеются три юридически оформленных ордера на арест. Едва вы окажетесь за пределами Ватикана, вас схватят представители министерства финансов, или налоговой полиции, или уголовной. Я не представляю, как можно договориться с этими могущественными ведомствами.

– Если вам нечего предложить, зачем же вы пришли сюда? – резонно заметил Ханрахан.

Ник Коста вспомнил затянувшийся брифинг, который совсем недавно провел Фальконе. После этого совещания у него не осталось никаких сомнений относительно дальнейших действий.

– Я уполномочен заявить следующее. Если вы сочтете возможным тесное и плодотворное сотрудничество с нами по делу Джино Фоссе и передадите нам всю имеющуюся в вашем распоряжении информацию, мы гарантируем вам полную безопасность до суда и после него, если, конечно, нам удастся добиться условного осуждения. Кстати сказать, у вас немало преданных друзей, которые не откажутся помочь вам в эту трудную минуту.

Денни шумно вздохнул и с нескрываемым разочарованием посмотрел в окно.

– Никто не хочет засадить вас за решетку, – продолжал между тем Коста. – Хотя бы потому, что никто из нас не может гарантировать вам безопасность за тюремными стенами. Думаю, это будет какое-нибудь спокойное, тихое и весьма комфортное местечко, там вы сможете регулярно встречаться с людьми, общество которых доставляет вам удовольствие.

– Господи Иисусе! – выпалил Денни. – Вы что же, полагаете, будто я здесь лишен такого удовольствия? Ведь это означает, что я должен поменять одну тюрьму на другую, неужели вы не понимаете этого? Мне не нужна ваша защита и ваше покровительство. Я не хочу отвечать на вопросы присяжных. Кроме того, в этом городе есть немало высокопоставленных особ, которые тоже будут не в восторге от этого. Я просто хочу вернуться туда, откуда приехал много лет назад, вот и все!

На Ника эти слова не произвели должного впечатления.

– Это не билет на парковку автомобиля, который мы можем разорвать по вашей просьбе.

Ханрахан тяжело вздохнул и закрыл блокнот.

– Прошу прощения, ваше преосвященство, что отнял у вас драгоценное время. Мне казалось, что я имею дело с серьезными людьми, но, к сожалению, я ошибся.

– Нет, – решительно возразил ему Коста и повернулся к кардиналу: – Вы действительно имеете дело с серьезными людьми, которые хотят предложить вам вполне справедливые условия. Речь идет не только о свободе, но и о вашей жизни, и, поверьте мне, устроить все это не так уж просто. Не думаю, что вам удастся легко выбраться отсюда, улизнуть в свой родной Бостон и укрыться там от врагов. Они чрезвычайно настойчивы и почти всегда добиваются поставленной цели. Не забывайте, они очень рассержены и жаждут вашей крови.

Денни тупо воззрился на кончики своих длинных пальцев, какие бывают у прославленных пианистов. Несмотря на все свое внешнее благородство, сейчас он производил впечатление несчастного, разбитого человека.

– Джино Фоссе, – продолжал Ник Коста, – чрезвычайно опасный, коварный, жестокий и совершенно непредсказуемый субъект. Насколько нам известно, он самолично убил четырех человек и подтолкнул к смерти пятого. В настоящий момент он находится на свободе и, возможно, замышляет следующее злодейство. Вы должны понять: мы не можем вести о вас переговоры с правосудием, пока этот мерзавец находится на свободе.

– Опять правосудие?! – возмутился Денни, вскочил на ноги, подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал большую папку, на которой отчетливо виднелись имя Фоссе и печать Ватикана. Ханрахан настороженно следил за каждым его шагом.

– Послушайте меня внимательно, – сказал кардинал, помахивая папкой. – Фоссе работал на меня с юного возраста. Я уволил его только тогда, когда он совсем отбился от рук. В этом досье есть все, что он сделал за свою короткую жизнь, все свидетельства о его персоне. С того самого момента, когда пошел в школу, и до последней недели, когда оказался на службе в госпитале. Словом, здесь все факты из его личной жизни, включая, разумеется, и самые неприглядные. Когда я принимал его на работу, я и понятия не имел о его прошлом. Клянусь! Я только потом навел справки и ужаснулся. Я сам хотел избавиться от этого человека. Церковь должна заботиться о своей репутации. Но при чем здесь правосудие?

Ник Коста жадно смотрел на голубую папку.

– Мы просто предлагаем вам наиболее предпочтительную форму поведения, – примирительно сказал он. – Иначе говоря, мы гарантируем вам безопасность в обмен на этого человека. Будь вы каким-нибудь рабочим из пролетарского поселка Тестикко, вам бы не сделали подобного предложения. Однако, как ни крути, вам все равно придется ответить перед судом за то, что вы совершили.

– И это все? – удивился Денни. – Вы хотите выставить меня перед судом присяжных? Послушай, сынок, что я тебе скажу. Я сам знаю, что я сделал, и хорошо знаю, что сделали другие. Мы все так или иначе рано или поздно предстанем перед судом, но только не перед судом этих глупых и никчемных присяжных.

Ник Коста снова вспомнил инструкции Фальконе.

– Вы хотели угостить меня пивом. Теперь я не возражаю против бутылочки.

Просьба сбила Денни с толку. Он направился в дальний угол комнаты, открыл холодильник и вернулся с двумя бутылками.

– На здоровье. – Он протянул Нику пиво.

– Да уже какое там здоровье, – недовольно поморщился Коста и без промедления вернулся к прежнему разговору. – Этот человек убил много людей и будет продолжать свое мерзкое дело до тех пор, пока мы его не остановим. Как вы можете требовать взамен каких-то уступок? Как вы можете считать себя истинным католиком и торговаться по поводу собственной судьбы, ни в грош не ставя жизнь невинных людей? Или в наше время быть настоящим католиком как раз и означает добиваться эгоистических целей и пренебрегать духовными ценностями?

Ник Коста понимал, что зашел слишком далеко, но игра стоила свеч. Он уже порядком устал от всей той ерунды, которую городил здесь кардинал. А еще больше устал от присутствия Ханрахана. Своим молчанием ирландец подавлял его сознание и мешал нормальному течению делового разговора.

Денни вновь уставился на холеные пальцы.

– Я вижу у вас картину, – сказал Коста, кивнув на противоположную стену. – Интересно, почему вы выбрали именно ее?

Денни посмотрел на репродукцию Караваджо и просветлел лицом, словно забыл о ее существовании и счастлив, что напомнили о ней.

– Это весточка из былых времен, – пояснил он и отвернулся, явно не желая развивать тему.

А Ник Коста продолжат смотреть на репродукцию и размышлял над тем, стоит ли пойти на риск. Впрочем, другого выхода он не видел. Репродукция была отменного качества и даже по размеру почти не уступала подлиннику. На первом плане находилась полуобнаженная фигура убийцы с длинной саблей в руке, ярко освещенная тем же благодатным светом, что и умирающий в луже ярко-красной крови Матфей. А чуть поодаль были изображены обезумевшие от страха люди, они разбегались в разные стороны. За всем этим наблюдало лицо, полуприкрытое древесной тенью. Оно выделялось не только острым, преисполненным любопытства взглядом, но и до боли знакомыми чертами. Ник знал это лицо с тех самых пор, как отец впервые рассказал ему, мальчишке, эту жуткую историю.

– Можно мне спросить вас кое о чем? – Коста встал и подошел к репродукции. – Вы знаете, кто изображен здесь, в тени? – Он показал на обрамленное густой бородой лицо с проницательными глазами.

Денни удивленно хмыкнул, но, похоже, его порадовал неожиданный вопрос.

– Разумеется, знаю, но с каких это пор полицейские стали проявлять интерес к живописи?

– Самое обыкновенное любопытство, не более того, – ответил Коста. – Ну и кто же это?

– Караваджо. Это его автопортрет. Он специально изобразил себя на этой картине.

– Зачем?

– В качестве сочувствующего свидетеля, надо полагать.

– И непосредственного участника, – задумчиво добавил Коста, не отрывая взгляда от картины. – Посмотрите на выражение его лица. Он как бы спрашивает самого себя, зачем пишет эту сцену. Почему воспринимает кровь умирающего Матфея как нечто священное, сакраментальное? А самое главное – для чего изображает себя? Думаю, он хотел сказать следующее: мы все причастны к этой трагедии вне зависимости от того, участвовали в ней или нет.

– Неплохое толкование, – удовлетворенно кивнул головой Денни. – Думаю, вы уклонились от своего истинного призвания.

Он снова уселся на диван и взял бутылку с пивом. Ник Коста последовал за ним, теряясь в догадках насчет того, удалось ли ему добиться желаемого результата.

– Вы не совсем обычный молодой человек, – заметил Денни. – Интересно, многие полицейские сейчас заглядывают в церковь?

– Лично я хожу только в те церкви, где есть интересные картины, – ответил Коста. – В моих посещениях нет ничего религиозного.

– Да, вероятно, вы правы, – согласился Денни. – По крайней мере вы имеете право так думать. Честно говоря, я не видел эту картину уже много лет. Знаете, порой просто забываешь о том, что является наиболее важным в жизни. Когда в твоем доме висит такая картина, невольно начинаешь воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся. Помню, впервые попав в Рим, я пришел в восторг от этого города. Мне тогда казалось, что здесь все так или иначе связано с католицизмом... – Он махнул рукой в сторону площади Святого Петра. – Впрочем, мне лучше держать рот на замке, правда, Брендан?

Ирландец нервно поерзал на стуле, но промолчал.

– Ну и черт с ним! – Денни швырнул голубую папку на стол. – Забирайте ее. Даром. Без каких бы то ни было условий. Только скажите своему Фальконе, что я очень надеюсь на его понимание и поддержку. Думаю, он оценит значение этого досье. Оно дорогого стоит. И еще пусть подумает о том, что я иду на огромный риск, отдавая вам документы Ватикана, касающиеся частного лица. Может быть, это вызовет у вашего начальника ответное желание хоть как-то помочь мне.

Ханрахан рванулся вперед и попытался схватить папку. Однако Денни успел подскочить к столу и накрыл ее изящной ладонью.

– Нет, Брендан, – твердо сказал он, – это решение окончательное и бесповоротное.

– Боже мой, Майкл, – взмолился Ханрахан, – что ты делаешь? Ведь без этих бумаг ты не сможешь выторговать у них свободу.

– Мне все равно, – тихо ответил Денни. – Я не хочу, чтобы на моей совести были еще какие-нибудь жертвы. Пусть забирают.

Ханрахан выругался сквозь зубы и неохотно вернулся на стул.

– В таком случае мне здесь больше нечего делать. Вы можете говорить сколько угодно, но только без меня.

Коста посмотрел Денни прямо в глаза:

– Вы знакомы с Сарой Фарнезе?

– С кем? – и глазом не моргнув переспросил Денни.

– С преподавателем университета, о которой много писали в газетах. Именно она заварила всю эту кашу.

– Ах да... – протянул Денни, притворившись, будто что-то припоминает. – Я действительно где-то читал про нее. – Он пожал плечами.

– Что это значит? – не понял Ник. – Да или нет?

– А вы очень упрямый молодой человек, – сухо заметил Денни, покосившись на гостя.

– Нет, мне просто любопытно. Денни недоверчиво хмыкнул:

– Знаете, даже менее любопытным людям, чем вы, известно, что в свое время я был очень неравнодушен к женщинам.

– Я задал вам весьма специфический вопрос, – уточнил Коста.

– У вас с собой нет, случайно, ее снимка? – поинтересовался Денни. – Я плохо помню фотографии в газетах.

– Нет. Но я могу повторить ее имя – Сара Фарнезе.

– Ох уж эти имена! – Денни иронично улыбнулся Ханрахану. – Брендан, он думает, что имена – это самое главное в нашей жизни. Господи, кого же сейчас принимают на работу в полицию? Я еще могу понять интерес к живописи, но эта наивность...

Ханрахан, глядя на голубую папку, промолчал.

– Позвольте мне быть с вами предельно откровенным, сын мой, – назидательным тоном произнес Денни. – Если человек моего возраста и положения вдруг начинает испытывать тягу к женской ласке, то он просто получает ее на какое-то время. Я не могу позволить себе долгих ухаживаний и продолжительных амурных связей. Они слишком обременительны и чреваты самыми разнообразными недоразумениями с далеко идущими негативными последствиями. Поэтому если у меня появляется соответствующее настроение, я просто посылаю верного человека, который звонит по определенному телефону. Надеюсь, это понятно?

– И как часто посещают вас подобные настроения в последнее время?

Денни укоризненно покачал головой:

– А вот это уже вас не должно интересовать. Мы об этом не договаривались.

– Значит, вы хотите сказать, что если и встречались с ней, то только потому, что она была девочкой по вызову?

– Это вы сказали, а не я. Если встречался. И давайте прекратим говорить об этом.

– Ладно. – Коста встал. – Если не возражаете, я откланяюсь. У меня много дел.

Он направился в небольшую ванную, включил оба крана и внимательно оглядел полку под зеркалом. Фальконе сказал, что здесь можно найти расческу или зубную щетку, но предупредил, что надо быть предельно осторожным. Не найдя ничего подобного на полке, Коста стал быстро осматривать мусорную корзину под раковиной. На самом дне он нашел то, что искал, – скомканную бумажную салфетку с крошечными пятнами крови, оставшимися, наверное, после бритья. Он быстро сунул салфетку в пакетик и спрятал в карман.

Когда он вернулся в гостиную, мужчины сидели молча, повернувшись в разные стороны. Коста взял папку со стола и махнул ею Денни.

– Спасибо, я передам начальству все, о чем мы здесь говорили.

Денни кивнул и проводил Ника взглядом до двери.

Когда шаги детектива затихли на каменной лестнице, Денни повернулся к ирландцу:

– Ну, что скажешь?

– Превосходная работа, Майкл, – довольно ухмыльнулся тот. – У меня бы так хорошо не получилось. Не волнуйся, я вытащу тебя отсюда в целости и сохранности. Обещаю.

37

К семи часам вечера в понедельник делом Джино Фоссе уже занималось подавляющее большинство сотрудников римской полиции. При этом более тридцати сыщикоз вели неустанное наружное наблюдение за теми людьми, которых Сара Фарнезе назвала в качестве бывших любовников, включая, разумеется, и кардинала Денни. У них были взяты пробы на ДНК, и все с нетерпением ожидали результатов исследований, которые должны были поступить из судебно-медицинской лаборатории, расположенной на берегу реки. А для тщательного изучения персонального досье Джино Фоссе, доставленного Ником из Ватикана, была образована специальная группа в составе четырех наиболее опытных аналитиков.

Однако работа над досье поначалу не дала результатов. Фоссе родился в бедной крестьянской семье и вырос на Сицилии. В шесть лет поступил в местную церковную школу и с тех пор очень редко видел родителей. В школьных журналах отмечались его незаурядные способности к учебе, настойчивость в достижении поставленных целей и необыкновенно агрессивный характер, что неоднократно приводило к ожесточенным конфликтам с соучениками.

Фальконе обратил внимание экспертов на следующий факт: однажды девятилетнего Джино Фоссе обнаружили в небольшом лесу, что неподалеку от спортивной площадки, за очень неблаговидным занятием – он истязал котенка. Инспектор попросил навести справки у одного из учителей Фоссе, который неплохо знал мальчика. Результат был ошеломляющий: Джино содрал шкуру с живого котенка, а потом прибил его гвоздями к дереву. А год спустя произошел не менее возмутительный случай. Какой-то негодяй привязал собаку к столбу, облил бензином и поджег. Правда, Джино начисто отверг все обвинения, но ему никто не поверил. Что же касается его интереса к учебе, то учитель рассказал о странной особенности: мальчик проявлял живой интерес только к жизни и смерти ранних христианских мучеников. Причем их мученическая смерть волновала его гораздо сильнее, нежели праведная жизнь.

С годами у мальчика начали проявляться и другие опасные наклонности. Так, например, в возрасте тринадцати лет он был задержан за грубое сексуальное домогательство. Два года спустя он снова был уличен в подобном преступлении, но по непонятным причинам до суда дело не дошло.

Через пять лет Джино закончил школу и поступил в духовную семинарию. Затем он служил младшим помощником священнослужителя в Палермо, Неаполе, Турине и наконец прибыл в Рим, где пять лет назад стал штатным сотрудником административного аппарата Ватикана. Фальконе сразу же приказал связаться по телефону с полицейскими в тех городах, где довелось жить Джино Фоссе, и попросить справиться о нем у местных священников.

Вскоре поступили первые сообщения, они дополнили характеристику Фоссе. Как и ожидалось, Джино являлся постоянной головной болью для всех, с кем работал. Причина, по которой с ним расставались, была одна – возмутительное поведение. В Неаполе, к примеру, его обвинили в том, что он осквернил здание церковного прихода, затащив к себе проститутку. А в Турине у кого-то пропала крупная сумма денег, и во время следственных действий Фоссе набросился с кулаками на старшего следователя, который занимался этим делом. Многие бывшие сослуживцы Фоссе говорили о нем как о садисте и сексуальном маньяке, но при проверке указанные факты не подтверждались. А самое главное заключалось в том, что никто и никогда не пытался привлечь его к ответственности или хотя бы уволить за чудовищные проступки: его просто переводили на новое место службы. Фоссе упрямо двигался к Риму и в конце концов приобщился к духовной бюрократии. В Ватикане он до последнего времени оказывал самые разнообразные услуги кардиналу Денни: распечатывал документы, отвечал на телефонные звонки, осуществлял связь с мирянами, исполнял роль шофера и прочее.

– Итак, чем можно объяснить столь удачное восхождение по карьерной лестнице человека, который явно того не заслуживал? – обратился к Нику Фальконе.

– Не знаю, – откровенно признался детектив. – Может быть, они просто пытались прикрывать своих людей.

– Чушь собачья. Слушайте...

Инспектор зачитал доклад отдела по борьбе с мафией шестилетней давности. В докладе сообщалось, что юный семинарист по имени Джино Фоссе, выходец из бедной крестьянской семьи, в течение трех месяцев проживал в доме главы мафиозного семейства в Палермо.

Фальконе постучал пальцами по бумаге:

– Обратите внимание: этот парень с детских лет знаком с мафией.

– Вы хотите сказать, что это мафиози проталкивали его в церковные структуры и вытаскивали из всех неприятных историй? – догадался Ник.

– Ты что, парень, с луны свалился? – возмутился Фальконе. – Первый день в полиции? Эти люди могут в любой момент снять трубку, позвонить в Квиринальский дворец и попросить к телефону чуть ли не самого папу римского. Об этом и говорить не стоит. Весь вопрос в том, зачем они это делали? Почему они всегда приходили ему на помощь, спасали от тюрьмы и всячески способствовали продвижению по службе? Они что, действительно надеялись, что из него выйдет большой человек?

Ник Коста развел руками. В подобном предположении действительно не было никакого смысла. Джино Фоссе со всех сторон производил впечатление отъявленного негодяя.

Фальконе с раздражением швырнул голубую папку на стол:

– Как может Ханрахан надеяться, что я буду вести переговоры о судебной неприкосновенности кардинала в обмен на это вшивое досье?!

Ник Коста думал о Денни с того самого момента, как покинул его квартиру. Этот человек произвел на него удручающее впечатление. Денни прекрасно осознавал, что потерпел поражение. Даже когда он говорил о родном Бостоне, в голосе не было слышно уверенности в том, что там все будет прекрасно. Его рассуждения смахивали на совершенно беспочвенную мечту. "Просто эта мечта помогает кардиналу держаться на плаву", – решил Ник.

– Возможно, досье – единственное, что они могут нам предложить сейчас, – задумчиво сказал он. – Утопающий хватается за соломинку.

– А вот я очень сильно сомневаюсь в этом, – возразил Фальконе. – Людям из Ватикана нельзя верить на слово. И в особенности Ханрахану.

– Значит, надо сказать им, что никакой сделки не будет, – заключил Ник.

– Нет, пусть попотеют до завтра, а потом посмотрим, что делать.

А завтра, чуть было не сказал Коста, может появиться еще один труп, и Майкл Денни будет просто визжать от желания как можно скорее вырваться на свободу. Ник закрыл глаза и попытался собраться с мыслями. Но страшная усталость не позволила ему это сделать. Ужасно хотелось спать. Вдруг он почувствовал на плече руку Фальконе.

– Эй, парень, у нас сегодня был трудный день. В особенности для вас. Идите домой, Ник, отдохните, выспитесь, поговорите с этой женщиной, обдумайте сложившуюся ситуацию, а завтра утром сразу ко мне со всеми своими соображениями на сей счет.

– Вы серьезно? – удивился Ник. Дружеский жест инспектора застал его врасплох. Конечно, он чертовски устал, но мечтать об отдыхе?.. Да и как можно отдыхать, когда здесь столько дел и все срочные?

Фальконе окинул его взглядом с головы до ног и удрученно покачал головой.

– Думаю, что сейчас от вас все равно никакой пользы не будет, а мне очень не хочется доводить вас до нервного истощения. Нет, на сегодня достаточно. Не хочу брать на себя вину за ваше здоровье. Кстати сказать, вы сами виноваты в том, что вчера этот мерзавец Фоссе чуть было не убил вас. Имейте в виду: никакой самодеятельности я больше не допущу. А ваш напарник просто сходит с ума после покушения. Что же до меня... – Фальконе дружелюбно похлопал Ника по здоровому плечу. – Ладно, ступайте домой. Вы заслужили этот отдых.

Он подошел к двери и выглянул в соседнюю комнату. Там сидел Лука Росси и напряженно тыкал указательным пальцем в клавиши компьютера.

– Росси хочет уволиться, – сообщил Ник и тут же прикусил язык: ведь об этом должен был сообщить сам Лука.

Фальконе воспринял сообщение спокойно.

– Я знаю, он уже сказал мне об этом. Люди всегда говорят подобные вещи, когда сталкиваются с трудным делом. Не принимайте это близко к сердцу. К вам это никакого отношения не имеет.

– А мне кажется, что имеет, – возразил Ник. – Я почему-то стал раздражать его в последнее время.

– Все дело в возрасте, – со знанием дела пояснил Фальконе. – Вы становитесь старше, набираетесь опыта, вполне естественно стремитесь занять более высокую должность, а он чувствует, что не может составить вам достойную конкуренцию. Вся его жизнь напоминает кучу дерьма. У него просто нет будущего, вот он и ищет, на кого бы свалить свои несчастья.

Ник в упор посмотрел на инспектора:

– Вы несправедливы по отношению к нему. Лука – хороший полицейский и к тому же предельно честный, что встречается сейчас крайне редко. Он готов отдать все силы ради успешной работы нашего полицейского участка.

– Да, возможно, но сил у него осталось не так уж много. Еще одно неудачное дело, и мне волей-неволей придется избавиться от него. После этого дела пусть подыскивает себе другое занятие. Пусть клеит где-нибудь конверты или оформит пенсию и тихо спивается в своем Римини. Кого это вообще волнует?

– Меня.

На лице Фальконе появилась ехидная ухмылка.

– Значит, вы идиот, – сказал он, укоризненно покачав головой. – Думаю, что в течение ближайшего времени вам надо окончательно решить, на чьей вы стороне. Либо вы присоединитесь к победителю, либо окажетесь на стороне проигравшего неудачника.

– Интересно, что вы скажете, синьор, когда к нам заявится какой-нибудь молодой и прыткий тип и заявит, что вы неудачник и должны уступить ему место?

– Этого не произойдет, – уверенно сказал Фальконе. – Я уйду сам, когда почувствую, что не могу больше эффективно исполнять свои обязанности. Ты посмотри на Росси. Он всего лишь на четыре года старше меня, а выглядит как глубокий немощный старик. Никто не верит, что между нами столь незначительная разница в годах. Он превратился в полное ничтожество и вряд ли может быть полезным для нашего дела. У него совершенно нет силы воли, а без этого любой мужчина неизбежно превращается в тряпку. Стало быть, у него только один выход – не доводить дело до конфликта, а просто тихо уйти, уступив место другим, более молодым и энергичным. Но твоему другу, по-моему, совершенно наплевать на это.

Коста быстро вышел из комнаты, не желая больше выслушивать дурацкие сентенции шефа. Проходя мимо согнувшегося в три погибели напарника, он по-дружески похлопал его по широкому плечу:

– Спокойной ночи, дядя Лука.

Тот удивленно вскинул на него глаза:

– Что случилось, малыш?

– Я чертовски устал и хочу как следует отоспаться.

Росси хихикнул, звук отдаленно напомнил ворчание моржа. Коста тоже улыбнулся. Ему было приятно видеть, что у этого огромного и доброго человека есть еще силы смеяться. Внезапно лицо Росси стало серьезным, а в глазах промелькнула тревога.

– Ник, – тихо сказал он, – не позволяй ей сожрать тебя. Во всяком случае, сейчас.

Ник Коста снова улыбнулся, кивнул на прощание и, быстро спустившись по лестнице, вышел на свежий воздух. Вечер выдался безветренный и чрезвычайно удушливый. Улица почти опустела, и только возле небольшого кафе, куда захаживали обычно только полицейские, сидел знакомый Нику бродяга. Он расположился прямо на асфальте, опустив голову на колени. Когда Ник проходил мимо, бродяга поднял заросшее бородой грязное лицо, глаза были осоловевшими от постоянного употребления алкоголя.

Ник остановился на мгновение и полез в карман за мелочью.

– Почему ты все время даешь мне деньги? – проворчал бродяга, с трудом выговаривая слова. – Какого черта тебе нужно?

– А тебе какая разница? – откликнулся Ник. – Мои деньги ничем не отличаются от денег других людей.

Он вдруг подумал: "А сколько этому бедолаге лет? Может, тридцать, а может, и в два раза больше. Похоже, он уже никогда не выберется из помойки. И деньги его не спасут, все равно немедленно пропьет".

– Конечно, для тебя это не деньги, – проворчал нищий. – Другие – те меня просто не замечают, и мне это нравится. А ты все время останавливаешься и суешь всякую мелочь. И мне приходится разговаривать с тобой, а это уже работа. Я должен демонстрировать глубокую благодарность и покорно принимать твои подачки. Знаешь, что я всегда думаю при этом?

Ник устало посмотрел на бомжа, от которого разило потом и прочими производными человеческой деятельности, и поморщился от головной боли.

– Ну и что же?

– Что ты делаешь это исключительно ради себя самого. Я здесь ни при чем. Ты просто-напросто успокаиваешь свою совесть, избавляешься от ее угрызений.

Ник пристально посмотрел на жалкого бездомного бродягу и протянул ему банкноту достоинством в сто евро: в десять раз больше, чем он обычно подавал.

– Ну что, хочешь получить эти деньги?

Бродяга вытаращил от удивления глаза и протянул руку.

– Пошел ты в задницу! – с нескрываемой злостью прошипел Ник, сунул купюру в карман и быстро зашагал к автомобильной стоянке, не обращая внимания на посыпавшиеся вслед проклятия.

Первый раз в жизни он совершил такой поступок и нисколько не сожалел о нем, вспомнив слова Фальконе. Да, в чем-то этот мудрый человек прав.

38

Минут через тридцать после того, как Ник Коста покинул здание полицейского участка, Фальконе поднял голову и увидел Артуро Валену, который решительно направлялся к нему через опустевшую комнату. Инспектор познакомился с ним на церемонии вручения полицейских премий ведущим обозревателям и аналитикам общенационального канала. Тогда Артуро Валена получил весьма солидное вознаграждение за высокий профессионализм и честное освещение работы городской полиции.

Артуро Валена являлся знаковой фигурой на итальянском телевидении, он интервьюировал знаменитых политических деятелей, легендарных звезд театра и кино, а также самых удачливых представителей шоу-бизнеса. У него были крупное красивое лицо и низкий громоподобный голос; говорил он обычно так, словно спрашивал собеседника: "Правда? Вы серьезно?"

Официально Артуро было сорок девять лет, но хорошо знающие его люди поговаривали, что это очередной миф из числа тех, что окружали его всю жизнь. Валена родился по меньшей мере пятьдесят пять лет назад в бедной неаполитанской семье. Начал зарабатывать на жизнь с раннего возраста и невероятным трудом пробился на должность мелкого чиновника в государственном департаменте. Много лет он занимался налаживанием связей с общественностью, а потом неожиданно получил возможность попробовать свои силы в области телевещания. Фальконе вдруг подумал, что Артуро Валена проделал, в сущности, тот же путь из "грязи в князи", что и Джино Фоссе: оба достигли заметного успеха в жизни, похоже, не без помощи весьма влиятельных друзей.

Став ведущим телекомментатором на одном из самых известных частных телеканалов, Артуро Валена набросился с беспощадной критикой на проводимую правительством политику, неутомимо намекая на то, что тар; называемая борьба с преступностью на самом деле бьет по правам человека. Вскоре он и сам занялся политикой: начал часами заседать на самых разнообразных конференциях и принимать активное участие в деятельности всеразличных комитетов и комиссий. При этом он не скрывал, что придерживается консервативных взглядов. Таким образом, некогда бедный парень из рабочего предместья Неаполя превратился в видную политическую фигуру и даже женился на какой-то графике, чем окончательно закрепил свое высокое положение в обществе. Его жена, которую вряд ли можно было назвать красавицей, только что не купалась в деньгах и предпочитала коротать время не в шумной удушливо-жаркой столице, а в родовом поместье в Перудже, предоставляя супругу полную свободу действий.

Работа на телевидении принесла Артуро фантастическую популярность в стране. Телекамера эффектно подчеркивала точеные черты лица и стройную фигуру и умело скрывала быстро растущий живот. Валена тщательно готовился ко всем интервью, поэтому демонстрировал на экране компетентность, юмор и изящество стиля, что делало его похожим скорее на преуспевающего актера, чем на тележурналиста. И он изо всех сил старался утаить от общественности свою истинную сущность и преподнести себя в лучшем виде.

Фальконе обнаружил этот удивительный факт еще на церемонии вручения полицейских премий. Артуро допустил непростительную ошибку, оставшись после официальной части на банкет и отвечая без подготовки на вопросы приглашенных. Тут-то и обнаружилась его полная несостоятельность. Все вдруг увидели вместо Цицерона и Аполлона в одном лице быстро полнеющего человека, довольно скучного, косноязычного и напрочь лишенного какого бы то ни было обаяния. Все вдруг поняли, что за маской блестящего тележурналиста скрывается пошлая натура самого примитивного обывателя, который не в состоянии отказаться от простых радостей жизни. К тому времени поползли слухи, что Артуро Валена почти все свое свободное время проводит в самых шикарных ресторанах Рима и предается необузданному чревоугодию.

И вот наступило время платить по счетам. Он располнел настолько, что это стало предметом обсуждения фактически во всех средствах массовой информации, а несколько месяцев назад какой-то остроумный журналист дал ему обидное прозвище Балена, что означает Кашалот. В газетах и журналах замелькали снимки, на которых звезда телеэкрана сидит за ресторанным столиком и жадно поглощает фуа-гра и другие жирные блюда. Артуро на этих фотографиях выглядел настоящим боровом. Кроме того, его часто снимали в компании с неопознанной блондинкой. Парочка любила развлекаться в дорогом плавательном бассейне на острове Капри. Жирные телеса Артуро занимали почти весь бассейн.

Компрометирующие снимки вызвали весьма негативные комментарии. В ответ на это Валена принялся жаловаться на вездесущих папарацци, обращаться за помощью к полиции и постоянно ныть по поводу царящей в мире жестокой несправедливости. Дело дошло даже до судебного преследования редакторов какого-то журнала, но результат оказался плачевным для Артуро. Все папарацци Рима поставили его в список своих жертв под номером один и не упускали случая, чтобы показать в неприглядном виде. Они преследовали его повсюду, не гнушались подсматривать за ним и в его собственной квартире, где он позволял себе многие вольности. Вскоре Артуро Валена превратился в самую одиозную фигуру итальянского шоу-бизнеса. Рейтинг его популярности катастрофически падал, а в городе говорили, что вскоре ему придется отвечать в суде на весьма неприятные вопросы о финансовых злоупотреблениях и нецелевом расходовании государственных средств, часть которых, похоже, была потрачена на подкуп крупных государственных чиновников. Кроме того, Артуро обвиняли в том, что он принимает щедрые подношения от политиков и государственных деятелей, заинтересованных в благоприятном освещении их деятельности. Таким образом, некогда популярный телеведущий балансировал на краю пропасти, рискуя в любую минуту рухнуть на грязное дно.

Фальконе выдвинул ящик стола и достал пачку фотографий, обнаруженных в комнате Джино Фоссе. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в поразительном сходстве жирного человека на снимках с крупной фигурой, быстро приближавшейся к его столу.

Артуро Валена плюхнулся на стул и вытер со лба пот. Он выглядел напуганным, некогда карие глаза блуждали, как две капли мутной воды.

– Мне нужна защита, – решительно заявил он, с трудом переводя дыхание. – Вы слышите меня? Я только что вернулся из Женевы, где проводил телевизионное шоу. Так вот, в самолете я вычитал в какой-то газете о том, что этот подонок сделал с бедняжкой Ваккарини. А я буду следующий, вы понимаете? Теперь он начнет охотиться за мной!

Фальконе налил ему из графина стакан воды и ухмыльнулся:

– Давайте все по порядку.

– К черту ваш порядок! – выпалил Валена и снова вытер покрасневшее от волнения лицо. – Через сорок пять минут я должен быть в бразильском посольстве на открытии очень важной выставки. Я не могу пропустить это мероприятие, но мне нужна охрана, вам понятно? Или мне позвонить вашему начальству, чтобы вы получили четкий и недвусмысленный приказ?

Продолжая ухмыляться, Фальконе молча пододвинул ему телефонный аппарат.

Артуро тупо уставился на инспектора:

– Что вы хотите этим сказать?

– Звоните кому угодно, – равнодушно заметил Фальконе. – Они все равно обратятся ко мне за советом. Если вы еще не в курсе, синьор Валена, знайте: этим делом сейчас занимаются наши лучшие сыщики. Большинство из них рыщут по всему городу и ищут тех людей, которые имеют хоть малейшее отношение к этому убийству. Полагаю, вам предстоит доказать свое алиби.

– Идиот! – рявкнул Артуро и вытер рукавом совершенно взмокшее лицо.

Неприятный запах пота и панического страха стал быстро наполнять небольшой кабинет шефа полицейского участка. Схватив дрожащей рукой телефонную трубку, Валена принялся лихорадочно набирать номер за номером, получая, очевидно, один и тот же ответ: занято. Фальконе прекрасно понимал, почему все его начальники вдруг стали недоступны для человека, которого совсем недавно считали другом и покровителем.

А вот Артуро Валена, судя по его растерянной физиономии, пока не осознал, что отныне его будущее связано только с позором и крахом всех надежд. Он продолжал терзать телефон, отчаянно матерясь после каждого пустого звонка. На пятый раз он решился позвонить министру, но и там его постигла неудача. Он еще раз выругался, швырнул трубку на аппарат и опустил голову на руки. Фальконе показалось, что он сейчас расплачется, но все обошлось. Валена был настолько измотан, что на истерику у него просто не хватило сил.

– Синьор Валена, – подчеркнуто спокойным тоном сказал Фальконе, – сдается мне, что у вас единственный выход – чистосердечное признание. Я не могу обещать, что это спасет вас от неизбежного наказания, но гарантирую, что намного облегчит ваше положение. Меня интересует только один вопрос – почему произошла трагедия?

Толстое, покрытое крупными каплями пота лицо Валены перекосилось от злобы и отчаяния.

– Что вы хотите от меня узнать?

– Для начала расскажите о женщине по фамилии Фар-незе. Вы имели с ней близкие отношения?

– Нет, – буркнул Валена. – Это не были близкие отношения. Я просто трахал ее, вот и все. И должен сразу сказать, что делал это без особого удовольствия. Знаете, профессиональная проститутка по крайней мере пытается доставить клиенту удовольствие, а эта сучка!.. Я вообще не понимаю, почему она решила заняться делом, в котором ни черта не смыслит.

Фальконе подбадривающе кивнул.

– Каким образом вы наняли ее? Через агентство?

– Вы что, серьезно? – возмутился Валена. – Почему я должен выслушивать от вас эти оскорбительные намеки? Вы разве не знаете, с кем разговариваете? Я Артуро Валена! Я никогда в жизни не нанимал никаких проституток. У меня нет в этом необходимости.

– Синьор Валена, – остановил его Фальконе взмахом руки, – пока я не услышал от вас ничего такого, что помогло бы мне понять суть дела. Почему бы вам не отправиться домой? Похоже, вам нужно хорошенько отдохнуть и собраться с мыслями. Насколько я знаю, у вас прекрасный дом, куча денег и все такое прочее. Бы вполне можете нанять частных телохранителей и чувствовать себя в полной безопасности.

Мясистое лицо Валены пошло белыми пятнами.

– Телохранителей? Вы думаете, частные телохранители справятся с этим безумцем?

– В таком случае предлагаю вам быть более откровенным. Как вы познакомились с ней? Где встречались? Что произошло потом?

Валена закрыл глаза и тяжело вздохнул:

– Она была для меня подарком, своеобразным вознаграждением за оказанные услуги, призом, если хотите.

– Кто вас отблагодарил подобным образом? За что?

Валена недовольно хрюкнул и нервно поежился.

– Уже есть один псих, который только и мечтает о том, чтобы прикончить меня. Вы хотите, чтобы вслед за ним появился и другой?

Фальконе равнодушно пожал плечами:

– Какал разница, сколько их будет? С вас достаточно и одного. Если вы откровенно признаетесь во всем, я приставлю к вам пару полицейских, которые будут охранять вас. Если же нет, то вам придется рассчитывать только на собственные силы.

Он многозначительно замолчат, словно дожидаясь, когда в глазах собеседника вспыхнет отчаяние. Наконец это произошло.

– Синьор Валена, вы для меня пустое место, – медленно произнес Фальконе, отчетливо выделяя каждое слово. – Я ненавижу вашу пошлую программу. От нее исходит дурной запах, как, впрочем, и от вас. Вы на редкость глупый человек и все еще думаете, что представляете некоторую национальную ценность. А на самом деле ваш реальный вес в обществе сейчас едва ли больше веса пряжки на вашем толстом животе. Неужели вы не понимаете этого?

– Негодяй, – удрученно прошипел Валена и втянул голову в плечи, – мерзавец.

– Ладно, – ответил Фальконе, ехидно ухмыльнувшись, – это не имеет к делу никакого отношения. Давайте вернемся к интересующему нас разговору, если вы, конечно, не возражаете.

39

Сара прибыла на полицейской машине. Ее встретила Би. Почти ничего не сказав и вообще стараясь не смотреть ей в глаза, Би быстро попрощалась и ушла. Сара поняла: на ферме произошло нечто такое, что вконец разрушило отношения между Марко и его бывшей секретаршей. И дело здесь, конечно, не только в последних выпусках новостей или в личной причастности Сары ко всей этой истории. Би казалась взволнованной, как будто ее ожидали важные перемены в жизни.

Сара приняла душ, немного вздремнула, а потом переоделась в домашнее и уселась перед телевизором вместе со стариком, чтобы посмотреть новости. Но когда пошли сообщения о последних событиях, Марко мгновенно переключил программу. Сара потребовала, чтобы он вернул новости. Старик недовольно поворчал, согнувшись в три погибели в инвалидной коляске, и повиновался. Потом он долго сокрушался по поводу трагической кончины Алисии Ваккарини и радовался, когда комментаторы недвусмысленно указали на причастность к этому убийству некоторых известных общественных деятелей. После окончания новостной программы Марко Коста погрузился в глубокое молчание.

Сара подошла к окну, из которого было хорошо видно место, где чуть не убили Ника. Она долго смотрела на черную ворону, сновавшую вокруг места преступления. У ворот фермы по-прежнему толпилась группа полицейских.

– Вы знали ее? – спросила Сара, чтобы как-то нарушить гнетущую тишину.

– Кого? – не понял старик.

– Алисию Ваккарини.

– А... – протянул он, как будто речь шла о каком-то надоедливом человеке. – Мы встречались пару раз. Она показалась мне весьма приятной особой. Но вы должны понять: мы принадлежали к разным поколениям. Сейчас в политике не приветствуются личные связи. А я предпочитаю думать, что у меня есть много друзей вне зависимости от их партийной принадлежности. Эта "Северная лига"... Я никогда не испытывал к ним особого доверия. Эти безмозглые мерзавцы обращались с ней крайне плохо. Что же касается ее симпатий к женщинам, то не вижу в этом ничего дурного. Да и вообще, кого это касается сейчас?

Сара поняла, что целью последней фразы было успокоить ее.

– Марко, не надо подыгрывать мне и делать вид, будто все нормально. Это всегда получается очень глупо. Во всяком случае, мне это не нравится. Прошу вас: не поступайте так в дальнейшем.

Он вылупил на нее бесцветные глаза, на морщинистом лице отразилось удивление.

– Вы хотите сказать, что это было самое обыкновенное любопытство?

– Да, – ответила она, догадываясь, что он все равно не поверит ей.

Он сокрушенно покачал головой:

– Я никогда не понимал подобных поступков, никогда не верил, что можно подвергнуть сомнению прежние взгляды. Где же проходит черта, за которой можно чувствовать себя абсолютно уверенным в своей правоте?

– Я же сказала, это была ошибка.

– Но я говорю вообще, а совсем не о конкретном случае, – возразил Марко Коста. – Сара, нельзя беспечно доверять людям, которые вас окружают. Нельзя быть такой наивной. Ведь так вести себя могут только дети, но им простительно. Лично мне жизнь всегда представлялась в виде картинки, для рассмотрения которой нужны прежде всего точка зрения и глубина проникновения. Примерно так же обстоят дела и в хорошо знакомом вам академическом мире. А вы почему-то считаете, что лучше знать немного обо всем, чем наоборот.

Университет казался ей таким же отдаленным от внешнего мира, как и весь этот город. То же самое она могла сказать и о работе, которая была частью другого человека, непонятного ей, да и нелюбимого.

– Разумеется, – согласилась она.

– В таком случае вы, надеюсь, понимаете, как я отношусь к подобным вещам, – назидательно продолжил Марко. – Поэтому я всегда предпочитаю иметь дело с немногими порядочными людьми, чем общаться с большим количеством негодяев и мерзавцев. И для меня это очень важно, в этом я вижу истинный смысл вещей.

Она огляделась, подумав о том, как бы прервать неприятный разговор. На полке она увидела бутылку с хорошим оливковым маслом и другую – с фруктовым уксусом и решила сварганить овощной салат. Марко подъехал к ней на коляске и положил руку ей на плечо, словно умоляя продолжить разговор.

– Для меня это ровным счетом ничего не значит, – тихо сказал он. – Я был воспитан в таком духе, что могу сделать что угодно. Так что это вполне естественно. Для вас я... – Он задумался на мгновение. – Прошу прощения, Сара, это, конечно, не мое дело, но я должен сказать вам следующее. Я не понимаю, что происходит. Ник, по-моему, тоже. Разумеется, это еще ни о чем не говорит, но ощущение неопределенности вносит сумятицу в наши отношения. Нам всем просто тяжело жить из-за этой неопределенности. Вас никто не собирается судить и никто не осуждает за то, что произошло в последнее время. Просто все озадачены и не понимают, как относиться к последним событиям, вот и все.

– И вы при этом думаете, что заслуживаете каких-то объяснений? – холодно спросила она.

Он сообразил, что зашел слишком далеко.

– Нет, я не это имел в виду. Вы никому ничего не должны. Это ваша жизнь, и вы сами распоряжаетесь ею.

– Совершенно верно.

– Просто я не уверен, что это делает вас счастливой. Вы слишком умны, чтобы быть довольной, и слишком охотно подчиняетесь воле окружающих.

Сара удивленно посмотрела на него, и он понял, что опять перебрал через край.

– А вы что, не знали об этом раньше? – спросила она и, открыв холодильник, налила себе стакан молодого красного вина, которое всегда будоражит кровь. Марко наблюдал за ней, изнывая от зависти. Он сам любил раньше выпить стакан-другой именно такого молодого вина, поскольку хорошо знал его таинственную силу.

– Для вас все очень легко, – тихо сказала она. – Вам все кажется естественным и привычным. Я уже не могу обучиться этому искусству.

– Почему? – возмутился он. – Вы что, единственный человек во всем мире, кто вырос круглой сиротой? Конечно, это очень трудно, и я даже представить не могу, как вообще можно стать нормальным человеком без родителей. Я никогда и никому не пожелал бы оказаться в вашей шкуре. Но это вовсе не значит, что теперь нужно считать себя одиноким и никому не нужным во всей Вселенной существом. Во всяком случае, лично я никогда не ощущал себя заброшенным и не требовал к себе особенного участия от посторонних. И Ник тоже. Мы все живые люди, мы постоянно меняемся, иногда к лучшему, иногда к худшему, но дело не в этом. Да и вы тоже. Ведь до этой трагедии вы были совсем не таким человеком, как после нее, разве не так?

– А вы знаете, что хуже, а что лучше? – сказала она, потеряв терпение. Впрочем, заметив на лице старика признаки разочарования, она устыдилась своей резкости.

– Может быть, я не знаю всего, – тихо сказал он, – но есть вещи, которые я знаю наверняка.

Она налила стакан вина и протянула ему. Марко Коста весело рассмеялся:

– Не подлизывайтесь, Сара. Я давно не играю в такие игры. Конечно, я могу выпить немного, но всегда знаю меру. Знаете, из-за этих лекарств, которые мне прописывают, все кажется совершенно одинаковым. Мне хотелось бы ощутить какой-нибудь вкус, знакомый с детства, но сейчас, к сожалению, это невозможно. Нельзя повернуть время вспять.

Сара молча перелила вино обратно в бутылку и наполнила стакан минеральной водой без газа.

– Знаете, Сара, не стоит ждать до тех пор, пока станет слишком поздно, – сказал старик, медленно покачивая головой. – Чувство сожаления – это такая маленькая и на первый взгляд совершенно безобидная вещь, но оно может стравлять жизнь годами. Вы встретили Би? Как она выглядела?

– По-моему, растерянной.

– Ничего удивительного. Я пригласил ее на ужин. Из того, что вы мне сказали, я думаю, что поступил правильно. Легко общаться с людьми, когда принимаешь их такими, какие они есть на самом деле, тем более когда знаешь их очень давно. Мы ленивые люди и всегда предпочитаем легкие решения.

– Значит, вы пригласили Би только из-за этого? – с нескрываемым возмущением спросила Сара.

Старик улыбнулся, словно принял ее упрек:

– Нет, не только из-за этого. Просто я понимаю ее проблемы и пытаюсь хоть как-то поддержать в трудную минуту. Тем более что считаю ее прекрасной женщиной и никак не могу делать вид, что не замечаю ее. К тому же я не могу забыть те сюрпризы, которые она нам преподносила все эти годы. А эта встреча еще раз напомнит мне о прошлом и настоящем.

Во дворе послышался звук подъезжающей машины, а потом прозвучали голоса дежуривших у ворот полицейских. Через минуту раздался звонок. Старик выжидающе посмотрел на Сару. Она открыла дверь и сразу окунулась в плотный аромат цветов, исходивший от букетов, едва помещавшихся в руках двух очаровательных дам среднего возраста.

40

После окончания смены прошло не менее трех часов, прежде чем Фальконе подошел к Росси и попытался отправить его домой.

– Сверхурочное время, – сухо сказал инспектор.

– Но это же добровольно, не так ли? – ответил детектив.

– Тогда, – загадочно улыбаясь, сказал шеф, – составьте компанию некогда популярной телезвезде.

Росси видел, как в кабинет Фальконе вошел Артуро Валена, которого он терпеть не мог и не скрывал своей неприязни.

– Господи Иисусе, – недовольно проворчал он.

– Ничего, работенка непыльная, – успокоил его Фальконе. Этого субъекта нужно сопроводить в бразильское посольство, подождать там полчаса, не больше, а потом отвезти домой. Вот и все. После одиннадцати я пришлю вам на смену кого-нибудь другого.

– Очень мило с вашей стороны, – проворчал Лука. – Он что, в списке предполагаемых жертв? Один из тех, о которых она нам не сообщила?

– Что-то вроде того.

Росси сокрушенно покачал головой:

– Какой дурной вкус...

Фальконе бросил взгляд в сторону своего кабинета, откуда из-за стекла в напряженном ожидании смотрел на них Артуро.

– Жаль, что Ник Коста ушел домой. Ну что ж, придется вызвать его.

Росси понял, что ему не отвертеться.

– Вы что, серьезно? – переспросил он. – Ведь парень просто валился с ног от усталости.

– Да, но он сам виноват, – спокойно отреагировал Фальконе. – Вы же прекрасно понимаете, что всегда приходится учиться на своих ошибках.

– Учиться чему? – вызывающим тоном спросил Росси. – Всем тем трюкам, которые мы и так неплохо знаем? Что вы скажете, если он не согласится с вами и пошлет все к чертям? – Росси сделал паузу и опустил голову. – И если он это сделает, я поддержу его. – Он уже изрядно устал от Фальконе и вообще плевать хотел не только на него, но и на всю эту проклятую работу.

– Росси, ты не совсем подходишь для нашей работы, – заявил Фальконе.

– Вы полагаете, что меня можно оскорблять, синьор?

Фальконе промолчал и посмотрел в окно. Внешне он казался совершенно спокойным, но было ясно, что он напряженно обдумывает сложившуюся ситуацию.

– В твоем возрасте пенсия будет не такой уж большой, и ты это прекрасно понимаешь. Но это не значит, что ты должен сидеть здесь и дожидаться выслуги лет.

– В жизни далеко не все зависит только от денег, – резонно заметил Росси. – Могу я задать вам один вопрос?

Фальконе кивнул.

– Уберите Ника с этого дела. Он не может справиться с ним. К сожалению, он сам не понимает этого.

– Да, у меня тоже сложилось такое впечатление, – согласился шеф. – Хотя он неплохо поработал за последнее время и, откровенно говоря, обнаружил гораздо больше улик, чем вы.

– Да, – кивнул Росси и подумал, как далеко он может зайти в своем споре с начальником, – он действительно нашел много улик, но, вероятно, не потому, что сидел в участке и дожидался удобного случая. Я просто не хочу, чтобы он пострадал из-за этого дерьмового дела. Со мной вы можете делать что угодно, только не подвергайте его опасности. Надеюсь, я понятно выразился?

– Росси, убирайся вон! – вспылил Фальконе. – И найди мне Катанью.

Росси снова недовольно проворчал. За последние три дня он неплохо узнал этого маленького скучного человека из Болоньи, который так и не вписался в коллектив полицейского управления. Он был слишком тихим, слишком спокойным и никак не соответствовал привычному образу бравого сыщика. К тому же он успел прослыть безудержным болтуном.

– Чем быстрее вы уйдете отсюда, тем скорее избавитесь от всех этих проблем, – заключил Фальконе.

– А как насчет Ника?

– Я подумаю о нем.

– Как знаете. – Росси неспешно направился в дальний конец помещения, где за столом корпел Катанья.

– Артуро Валена? – удивился тот, когда Росси передал ему приказ шефа. В тридцать с небольшим лет он был одет в изрядно поношенную одежду, которую купил по прибытии в Рим в одном из самых дешевых магазинов. Он заступил на смену час назад, был полон сил и изнывал от потребности поболтать хоть с кем-нибудь. – Вы хотите сказать, это тот самый Артуро Валена, которого каждый день показывают по ящику?

– Да, но только не вздумай просить у него автограф, – посоветовал Росси. – Во всяком случае, я бы этого не стал делать.

– Да ладно, – ухмыльнулся Катанья, – вы же понимаете, это не для меня лично. У моего брата есть сын, который просто без ума от него.

– Сколько лет племяннику? – поинтересовался Росси. Двенадцать?

– Одиннадцать.

– И он смотрит все передачи Валены?

– Мы все смотрим его программы.

– Матерь Божья! – ужаснулся Росси. – Этот негодяй все-таки заморочил головы простым людям. Ты умеешь идти и разговаривать одновременно?

Катанья удивленно посмотрел на него, а потом молча снял со спинки стула пиджак, оделся и последовал за Росси до двери, где к ним присоединился Артуро Валена. При этом сыщик из Болоньи болтал без умолку, он тараторил даже тогда, когда они сели в машину. Росси с ухмылкой заметил, что за столь короткое время Валена возненавидел болтливого охранника раз и навсегда.

41

Спящая Ирена вызвала в душе Джино Фоссе странное чувство. Эта женщина в течение двух часов занималась с ним любовью и все делала прекрасно, хотя ни разу не спросила, что он хочет. А сейчас она, свернувшись калачиком, прижималась к нему на дешевой жесткой кровати. С полуоткрытым ртом она казалась совсем юной, почти ребенком. Ярко сверкавшая за окном неоновая реклама освещала ее умиротворенное лицо и выводила причудливые узоры на слегка курчавых волосах. Он не удержался и погладил ее по голове. Волосы были мягкими, чистыми, и это подчеркивало неприглядность пропахшей потом и сексом комнаты.

Он никогда еще не спал с женщиной. В прямом смысле слова. Женщины приходили к нему, делали свое дело и сразу уходили, поэтому он понятия не имел, что значит проснуться и увидеть рядом с собой ту, с которой накануне занимался любовью. В этом было для него что-то необычное, как будто он видел все это во сне.

Ирена зашевелилась, потянулась и, широко открыв глаза, улыбнулась ему. Он ответил ей тем же. Она привстала и мягко поцеловала его в губы.

– Ты сумасшедшая, – прошептал он.

– Почему?

– Потому что ведешь себя так, будто мы с тобой давно и хорошо знаем друг друга.

Ирена прикоснулась пальцами к его темным волосам, а потом погладила по щеке.

– Ну и что в этом плохого?

– Ничего, но ты ведь проститутка, а я... я вообще никто и ничто.

Она капризно надула пухлые губы, и он вдруг подумал, что на самом деле ей не больше семнадцати.

– Но это вовсе не означает, что ты не можешь любить женщину, разве не так? Где сказано, что ты не имеешь на это права?

"Где-то сказано", – промелькнула у него неприятная мысль. Конечно, это не имеет никакого отношения к Богу. Даже старый жестокий Бог прекрасно понимал несовершенство той глины, из которой некогда слепил человека. Они были частью того бесконечного пути, по которому приходится идти каждому. И избежать этого пути никак нельзя, хотя многие люди пытаются не обращать на него внимания и делают вид, что ничего ровным счетом не происходит. Она права: им нечего сказать друг другу и остается только отрицать все на свете и жить как придется.

– Сколько у тебя денег, Джино? – неожиданно спросила она.

– А что? – насторожился он.

– Мы могли бы уехать отсюда, вырваться из этой вонючей дыры и поселиться где-нибудь на берегу моря. Мне говорили, что там все прекрасно – чистое небо, свежий воздух, прекрасное море и никакой дряни вокруг, которая могла бы уничтожить нас.

Джино весело рассмеялся:

– Ты спятила. А что мы будем там делать?

– Трахаться.

Неоновые огни снова осветили ее тонкие волосы. В ее словах было столько детской наивности, что он снова рассмеялся:

– А потом?

Ирена пожала округлыми плечами и засмеялась. Джино вновь заметил ее неровные желтые зубы и подумал, что ничего страшного в этом нет.

– Мы будем просто жить, Джино, наслаждаться жизнью и ни о чем не думать.

Он задумался над ее словами. Они фактически подарили ее ему, и она знает их всех в лицо. Не исключено, что через некоторое время к ней наведается полиция, поэтому трудно представить себе, какое решение они могут принять относительно этой симпатичной и наивной девочки.

– Я никогда в жизни не убегал от кого бы то ни было, – сказал он после небольшой паузы. – В этом не было никакой необходимости.

Ирена удивленно подняла брови:

– Ты хочешь сказать, что всегда выполнял их условия и делал то, что тебе приказывают?

– Они большие люди, Ирена, а я маленький человек.

Ее рука скользнула вниз и нежно сжала пенис, который стал набухать от возбуждения. Почувствовав это, она стала стимулировать его.

– Я бы не сказала, что ты маленький, – тихо прошептала она. – Джино, давай уедем отсюда. Куда угодно, хоть на край света.

У Джино перехватило дыхание. Интересно, сколько раз они занимались любовью и сколько раз они смогут делать это? Иногда ему казалось, что уже никаких сил нет, но проходило время, и все повторялось.

Резко зазвонил телефон. Джино оттолкнул ее и снял трубку, а Ирена тоскливо посмотрела на простыню и поняла, что продолжения не будет. Разговор длился целых три минуты.

– Я должен идти, – сказал он после того, как положил трубку.

Вскочив с постели, он быстро оделся. Затем долго что-то искал в сумке. Ирена успела проверить ее содержимое, когда он был в ванной. В сумке среди всякого хлама лежали коробка с театральным гримом и парик. А на самом дне Ирена заметила нечто такое, о чем принципиально ничего не хотела знать, что-то металлическое, серебристое.

Джино Фоссе сел на деревянный стул у освещенного неоновой рекламой окна и задумался. Через минуту он решительно встал, приказал ей перебраться на пол и одним взмахом снял мятую простыню. Ничего не понимая, Ирена снова уселась на голый диван.

– Джино, мы можем сесть на поезд и уехать куда глаза глядят, – взмолилась она. – Если хочешь, махнем во Францию или Испанию.

Джино взял ножницы и начал с остервенением резать простыню. Потом он успокоился и погладил ее по голове.

– Нет, Ирена, никуда мы с тобой не поедем. От себя никуда не убежишь.

– Значит, я должна сидеть в этой вонючей комнате, пока ты не вернешься? – плаксивым голосом спросила она. – Сидеть, как какая-то тупая девчонка, которая вынуждена ждать своего парня?

Он был шокирован столь неожиданной реакцией. Она хотела, чтобы он остался с ней навсегда! Такого у него еще не было. Он полез в карман и достал немного денег.

– Сходи в магазин и купи шампанского. Обещаю, что завтра у нас будет особенный день.

Ее лицо засветилось от радости. Она действительно была симпатичной, только невыносимо глупой. Глупой не потому, что заблуждалась относительно возможных перспектив с ним, а прежде всего потому, что вообще стремилась найти хоть какой-то разумный выход из положения. Ей почему-то казалось, что еще не поздно, что все можно исправить и что есть в этом мире места, где ее мерзкая жизнь может измениться к лучшему.

Ирена поцеловала его в щеку, и он ощутил неприятный запах ее гнилых зубов. Не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты, спустился по лестнице и вышел во двор. Ночь была душной, жаркой, а воздух до предела насыщен выхлопными газами. Джино повесил на плечо сумку и двинулся по тенистой аллее, не обращая внимания на мрачные фигуры местных пьяниц, проституток и торговцев наркотиками.

Через некоторое время он заметил небольшой фургон, возле которого, слегка пошатываясь, стоял водитель в серой униформе. Джино без колебаний направился к нему и вскоре услышал заунывный вой бродячих собак, доносившийся из фургона. Только теперь он понял, что это специальная машина по отлову бездомных животных. Водитель в одной руке держал длинный шест с петлей, в другой – бутылку пива. Увидев приближающегося Фоссе, человек в униформе взмахнул бутылкой пива.

– Ну и работенка у меня, – сказал он, с трудом ворочая языком. – В жизни не видел более занудной работы. Знаешь, парень, сколько раз меня укусили сегодня эти твари?

Джино, остановившись, пристально посмотрел на шофера. Он никогда еще не убивал безвинных людей, но теперь он уже знал, что абсолютно безвинных людей на свете не бывает. Они все хоть в чем-то да виноваты и все так или иначе принимают участие в этом вселенском позоре и бесчестии. И с его стороны было непростительным малодушием исключать их из своего черного списка.

– Ну и сколько? – равнодушно спросил он.

Тот поднял вверх три пальца.

– Мне очень жаль тебя, – тихо сказал Джино и вынул из кармана нож с длинным, ярко сверкнувшим в лунном свете лезвием.

Водитель оторопело посмотрел на нож, мгновенно протрезвел, испуганно заморгал глазами, а потом резво повернулся и бросился что есть мочи по темной аллее прочь. Джино посмотрел ему вслед, лихорадочно размышляя над тем, стоит ли ему гнаться вдогонку. В конце концов он махнул рукой, подошел к задней дверце фургона и открыл ее. В нос ударил терпкий запах собачьей мочи и экскрементов. Из темноты на него с ужасом уставилось несколько пар глаз. Джино еще раз подумал, что нет никакого смысла гнаться за придурком-шофером. Сегодня ему предстоит более увлекательное и, уж конечно, более прибыльное занятие.

42

Когда Ник переступил порог дома, ему показалось, что он вернулся в прошлое. Дом наполняли громкие голоса, смех и собачий лай. Повсюду были расставлены благоухающие букеты роз и хризантем, маргариток и лилий.

Сара и Би пили шампанское, а Марко довольствовался минеральной водой. На кухне в это время суетились две специально приглашенные поварихи. Они раскладывали по тарелкам холодные закуски, которые так любила готовить мать Ника. А на большом обеденном столе уже красовались овощной салат, обильно политый оливковым маслом, лоб-стер со специями, отварная рыба под соусом и самые разнообразные блюда из дорогих сортов сыра. Ник даже зажмурился на мгновение, дабы убедиться, что все это не сон. Открыв глаза, он увидел перед собой отца, тот сидел в инвалидной коляске и загадочно ухмылялся. Давно уже Ник не видел его таким радостным и счастливым.

– Послушай, сынок, ты почему-то не производишь впечатления голодного человека.

– Я просто... – Ник запнулся. – Я что, забыл про чей-то день рождения?

Марко жестом руки попросил одну из женщин налить ему бокал шампанского.

– Неужели требуется серьезная причина для семейного праздника? А тебе не приходит в голову, что я просто устал от своего жалкого состояния и решил хоть как-то разнообразить это убогое существование? В конце концов, жизнь у нас одна, а за стенами дома такая тоска, что выть хочется. Одна твоя работа чего стоит, да и у Сары тоже... – Марко бросил взгляд на весело беседующих женщин. – Что бы ни говорили твои факты, Ник, она замечательный человек. И тебе не удастся переубедить меня. Она сама не понимает, насколько прелестна.

– Я знаю, – мягко сказал Ник, не желая портить настроение старику. – Именно поэтому мне так трудно понять суть происходящего.

– Чушь собачья! – решительно объявил Марко. – Как ты вообще можешь понять человека, если не общаешься с ним достаточно долго? Ты все воспринимаешь слишком близко к сердцу и не даешь себе труда поверить своим чувствам. Ты хочешь, чтобы все было четко и ясно, а в жизни так не бывает. Расслабься, Ник, и забудь о своей идиотской работе. Надо безоглядно пользоваться прелестями жизни, пока они еще доступны.

Ник поднял бокал шампанского:

– Твое здоровье, отец.

– И твое, сынок, – радостно ответил Марко. – Прислушайся. Ты знаешь, что это за звуки?

Щебетание Би и Сары, мирное урчание собаки, приглушенные голоса женщин на кухне...

– Да, – сказал Ник, прекрасно понимая, что имеет в виду отец.

– Сколько лет прошло с тех пор, как в этом доме звучали веселые голоса! – мечтательно произнес старик. – Восемь? Да, именно столько лет прошло с тех пор, как ты покинул отчий дом. Понимаешь, в доме должны раздаваться голоса живых людей, иначе он просто-напросто умрет. Именно этого мне недоставало все эти годы. Знаешь, мне придется записать на магнитофон твой голос, а потом включать на всю громкость, когда тебя не будет. Но как только я сделаю это, то сразу же почувствую себя полным идиотом, ведь глупо надеяться, что ты останешься здесь навсегда.

А Ник в это время смотрел на его бывшую секретаршу и Сару и думал о своем. Он все чаще ловил себя на мысли, что с трудом отрывает взгляд от Сары. Она была такой красивой, спокойной, да и Би выглядела какой-то преображенной, словно всю жизнь провела в этом доме и не скрывала радости по этому поводу.

– А что с Би? – спросил он отца.

– Все нормально, – спокойно ответил тот. – Она вполне заслужила тихую комфортную жизнь, вот и все. Я действительно был полным идиотом, Ник, и хочу, чтобы ты знал это. Впрочем, ты и сам все знаешь. Я никогда не видел в людях ничего хорошего. Мне казалось, что они просто не заслуживают моего внимания, и в этом большая заслуга твоей матери. У нее был талант по этой части, и ты полностью унаследовал его.

Все четверо уселись за большой обеденный стол и принялись угощаться. Под конец поварихи из агентства зажгли свечи в огромных, почти античных, канделябрах, которые по просьбе Марко были принесены из другой комнаты, и выключили верхний свет. Марко щедро расплатился с поварихами, и они ушли, поблагодарив хозяина за великодушие.

Фермерский дом был залит огнями свечей, вокруг старинного стола из красного дерева сидели близкие люди, напоминая хозяину о далеком прошлом.

– У меня есть тост! – торжественно объявил Марко. – Ник, ты сказал что-то насчет дня рождения и не ошибся. У нас действительно день рождения, и знаешь чей?

Он пристально посмотрел на Сару и Би, но те недоуменно пожали плечами. Насладившись произведенным впечатлением, Марко повернулся к любимой собаке. Пип, почувствовав, что речь идет именно о нем, вскочил на задние лапы, а передние положил на колени старику.

– За нашего верного друга! – провозгласил Марко, высоко подняв бокал. – Если мне не изменяет память, сегодня у него день рождения, и я не потерплю никаких возражений на сей счет. В особенности со стороны виновника торжества.

– За собаку! – радостно поддержала его Сара, и они все дружно выпили прохладного и слегка приторного вина, причмокивая от удовольствия.

– И за мудрость этих удивительных животных, которая значительно превосходит нашу собственную, – добавил Марко. – Правда, мало кто из людей знает об этом.

Би бросила недоверчивый взгляд на собаку, которая преданно смотрела на хозяина и, казалось, ловила каждое его слово.

– Это требует некоторых пояснений, – сказала Би.

– Никаких пояснений, – возразил Марко. – Нужно только хорошенько подумать о нас самих. Разве мы не переживаем из-за каких-то событий, которые находятся вне нашего контроля? Мы всегда смотрим на часы и думаем о том, что ждет нас завтра. А что волнует собаку? Только настоящее и больше ничего. Собака не задумывается над тем, будут ли любить ее завтра, накормят ли ее в ближайшее время. Она никогда не задумывается над будущим и даже не представляет себе, что всему приходит конец. Она думает только о том, что здесь и сейчас, причем делает это более страстно, чем мы можем вообразить.

– И это вы называете мудростью? – удивилась Сара.

– Несомненно, – решительно заявил Марко. – Конечно, это не та мудрость, которая понятна людям, но она имеет свои преимущества, так как всецело служит собаке и помогает ей выжить. И в этом для всех нас хороший урок. Ник, ты помнишь, что случилось вскоре после того, как мы приобрели ее?

Ник помахал бутылкой и налил всем еще по стакану вина. На этот раз даже Марко решил немного выпить.

– Отец, не смущай меня детскими историями. Это самая жестокая вещь, которую могут позволить себе сердобольные родители.

– Но только не это, – усмехнулся Марко. – Эта история носит информативный характер, а не назидательный. К тому же человек всегда должен быть готовым к получению новой информации.

Ник уныло вздохнул:

– Ну и о чем же ты хочешь рассказать?

– О жизни и смерти, разумеется, – ответил Марко. – О чем же еще?

43

На площади Навона столпилось жуткое количество народа. Казалось, все туристы собрались здесь сейчас. Росси угрюмо наблюдал за взволнованным морем людей и радовался, что телезвезде хватило ума, не раздавая автографы и уж тем более не привлекая внимание вездесущих папарацци, быстро пройти в здание бразильского посольства. Вместе с многочисленными туристами на площадь вышли и местные мошенники всех мастей. Росси без труда обнаружил в толпе парочку знакомых грабителей. Он поискал глазами полицейских и заметил их где-то вдали. Какой позор! Площадь забита мошенниками и ворами, а поблизости ни единого стража порядка!

– Мне нравится бывать на этой площади, – восхищенно сказал Катанья. – Именно здесь я ощущаю истинное дыхание Рима.

Росси презрительно хмыкнул:

– Это мусорная свалка, а не Рим, некое подобие Диснейленда.

На самом деле он хорошо понимал, что это не так. В дневное время площадь была полупустой и здесь действительно было очень красиво. Овальной формой она напоминала древнеримский стадион, который находился на этом месте много веков. Росси живо представлял, как по периметру стадиона с безудержной скоростью м ;ались колесницы, а толпы возбужденных зрителей подбадривали их громкими криками. А рядом со стадионом находился знаменитый фонтан работы Бернини, архитектора, который застроил, кажется, половину Вечного города.

Росси подумал, что его раздражает, конечно, не площадь, а люди, которые на ней собираются. Именно здесь они почему-то становятся слишком развязными, слишком дерзкими и тем самым затрудняют работу полицейского. Тем более когда он валится с ког от усталости. Если Джино Фоссе действительно хочет покончить с этим мерзавцем с телевидения, то два полицейских вряд ли смогут помешать ему. Он может просто подойти к нему на ступеньках посольства, ткнуть в рожу ствол пистолета и нажать на спусковой крючок. Успокаивает лишь то, что у Фоссе иной стиль. Он никогда не орудует при свидетелях. Это для него чересчур прозаично. Каждое новое убийство, совершенное этим негодяем, несет некое послание. Он как будто говорит миру: "Видите, я не такой, как все, я другой, я достаточно умный, чтобы послать вас ко всем чертям, причем таким способом, о котором вы и не подозреваете".

– Вы только посмотрите на это! – чуть было не задохнулся от восторга Катанья.

Росси повернул голову в ту сторону, куда показал напарник, и увидел человек восемь артистов, загримированных под исторических деятелей и героев художественных произведений. Они разыгрывали исторические сценки и тем самым зарабатывали себе на жизнь. Впервые Росси столкнулся с подобным зрелищем много лет назад, и тогда оно произвело на него самое благоприятное впечатление. А потом артисты разбрелись по всему городу и превратились просто в мошенников, обирающих легковерных туристов.

Впереди этой группы шествовала "Статуя Свободы", а за ней грациозно следовала "Мона Лиза". Чуть позади шли древнеримские государственные деятели, облаченные в разноцветные тоги. Один патриций выделялся особо. Он был напудрен до безобразия и покрыт чем-то вроде гостиничной простыни. Он держался величественно и претендовал, похоже, на изображение Юлия Цезаря.

Лука Росси сразу заметил его несоответствие историческому образу. У молодого человека были роскошная шевелюра и миловидное лицо, а Цезарь, как известно, стал диктатором в зрелом возрасте, уже будучи лысым. Парень явно не пожелал тратить время и деньги на маскарад, а просто решил немного заработать на великодушии и невежестве туристов. К сожалению, такой расчет часто оказывался верным.

"Или парень косит под Брута? – подумал Росси. – Тогда неудачно: для племянника Цезаря у него слишком длинные волосы". Что-то в этом человеке настораживало Росси. Лже-Брут стоял неподвижно, каменное лицо никак не реагировало на происходящее. А ведь для успеха нужно проявлять хоть какую-то инициативу: корчить рожи, заводить ротозеев, поощряя их к безболезненному расставанию с деньгами. Именно для этого сюда приходили rope-актеры, писатели, поэты и художники; только так заставляли открывать богатых туристов толстые кошельки.

Лука безотрывно смотрел на "Брута". Парень не только стоял как столб, с каменным лицом, но и вообще делал вид, будто ему на все наплевать. Было ясно, что он не хочет заработать даже на билет в метро.

Катанья дернул Росси за руку:

– Вы только гляньте на "Мону Лизу", она просто прелесть. Думаю, она сейчас заграбастает все деньги.

Росси перевел взгляд на высокую фигуру, облаченную в длинное черное платье, она топталась в нескольких метрах от "Брута". Голову ее обрамляла золотистая рамка.

– Это мужчина, – сказал Росси. – Я однажды задержал его за то, что он вытащил кошелек у какого-го туриста.

– Вы серьезно? – не поверил Катанья. – Вы хотите сказать, что это гомик?

– Нет, – недовольно поморщился Росси. – Почему обязательно гомик? Нельзя же воспринимать все буквально. Если артист выбрал для себя женскую роль, то это вовсе не означает, что он голубой.

Он снова посмотрел на "Брута". Простаки всегда считают гомосексуалистом того, кто наряжается в женскую одежду, забывая при этом, что внешность обманчива. Впрочем, довольно часто они сами хотят быть обманутыми, такова уж человеческая природа. Эта мысль показалась ему чрезвычайно интересной, но он слишком устал, чтобы далее размышлять на эту тему.

Он посмотрел на часы:

– Где же наш кретин? Он сказал, что пробудет там не более часа, а сейчас уже...

Откровенно говоря, Росси не помнил, когда Валена вошел в ворота бразильского посольства и, стало быть, не знал, когда он должен выйти на площадь. Просто детективу показалось, что прошло уже немало времени.

– Прошло пятьдесят восемь минут, – доложил Катанья. – Так что у него есть в запасе еще несколько минут.

Росси мысленно проклял и мерзкого телеведущего, и чересчур педантичного напарника. В этот момент из дверей посольства вышел вальяжный Валена.

– Похоже, он так же плохо ориентируется во времени, как и я, – проворчал Росси, направляясь к Артуро. – Он мог провести с друзьями еще по меньшей мере сто двадцать секунд.

– Да, – согласился Катанья.

Валена в белоснежной рубашке с жирными пятнами от еды остановился на верхней ступеньке лестницы и принялся нервно озираться. Росси, приблизившись к телезвезде, учуял запах алкоголя, скорее всего шампанского.

– Что это за охрана такая? – громко возмутился Валена, взмахнув руками. – Вы должны следить за каждым моим шагом, а не болтаться черт-те где!

– Приносим свои извинения, – официальным тоном произнес Росси, заметив боковым зрением, что Катанья догнал его. – Мы просто не хотели нарушать ваше общение с людьми.

– Идиоты! – заорал во весь голос Валена, выкатив налитые злобой глаза.

Росси подумал, что этот мерзавец, всегда отличавшийся хамским поведением, изрядно перебрал на дипломатическом приеме. А может быть, и нюхнул белого порошка, чтобы дела пошли совсем хорошо.

– Автомобиль ждет вас, синьор, – подчеркнуто вежливо объявил Росси.

Валена скатился с лестницы и быстро зашагал в противоположный конец площади, где они оставили припаркованный автомобиль. Росси еще раз выругался и поспешил за ним, дав напарнику понять, чтобы не отставал. Через секунду он пристроился справа от Валены и привычно оглядывал снующих взад и вперед людей, а Катанья делал то же самое слева от охраняемого. Тело Росси ныло от усталости, перед глазами плыли темные круги. Его единственным желанием в эту минуту было поскорее отделаться от зажравшегося бездельника, вернуться домой и хорошенько выспаться.

Проходя мимо актеров, Катанья неожиданно остановился и схватил за руку шедшего впереди Валену. Тот дернулся и стал испуганно вертеть головой. Росси окончательно уверовал, что в крови толстяка есть нечто похлеще шампанского.

– Окажите честь этим актерам, синьор, – громко объявил Катанья.

– Что? – не понял Артурс.

Росси недовольно поморщился. Когда-нибудь он не выдержит и как следует врежет выскочке-полицейскому, который всем действует на нервы идиотскими расспросами и пустой болтовней.

– Вы только посмотрите, как он хорош, – затараторил Катанья, показывая на лже-Брута. – Ради всего святого, дайте ему хоть какую-то мелочь. Вот...

Не долго думая он швырнул горсть монет прямо перед носом ошарашенного телеведущего. Длинноволосый парень шагнул вперед и поймал монеты в дешевую черную шляпу. При этом он как-то странно ухмыльнулся.

– Ну ладно, – сказал Росси, – ради Бога и любви к искусству. – Он полез в карман и вынул немного мелочи. Только сейчас он сообразил, что сделал это автоматически, не задумываясь о целесообразности своего поступка. А "Брут" тем временем продолжал ухмыляться и ждать дальнейших подношений. Росси бросил в его шляпу несколько мелких монет, поймав себя на мысли, что фактически совершает преступление, подкармливая мошенника. Однако больше всего его раздражала бессмысленная ухмылка "Брута" – парень вел себя так, словно пришел на площадь вовсе не за мелкими подачками.

– Довольно! – приказал Росси, пытаясь отыскать глазами хотя бы одного полицейского.

Но когда они нужны больше всего, их обычно не бывает поблизости.

– Ты больше ничего не получишь, – сказал он "Бруту". – Убирайся прочь, пока я не разозлился.

Все еще ехидно ухмыляясь, "Брут" отвесил низкий поклон, но не сдвинулся с места. И тут у Росси вдруг выступили на спине холодные капельки пота. В лице этого актера промелькнуло что-то знакомое. Лука уже видел этого человека, но где и при каких обстоятельствах? Ясно, что обстоятельства были весьма неблагоприятные, иначе встреча не вызвала бы у него тревогу.

44

– Как я уже сказал, – продолжат Марко, – мы купили эту собачку при очень печальных обстоятельствах. Сейчас я даже не могу вспомнить, кому впервые пришла в голову эта идея. Помню только, что мы никогда не обсуждали эту тему.

Ник заерзал на стуле, неожиданно почувствовав себя дискомфортно. Ему очень не хотелось вспоминать прошлые времена, так как ничего, кроме боли, эти воспоминания ему не доставляли. Да и зачем сейчас ворошить прошлое? Правда, иногда в его сознании возникали смутные воспоминания, но он гнал их прочь, пытаясь сосредоточиться на будущем. А Сара пристально следила за ним и прекрасно понимала, какие именно чувства одолевают его в эту минуту. Она протянула руку и погладила его по тыльной стороне ладони.

– И вот в один прекрасный день я прихожу к этому человеку, – рассказывал между тем Марко. – К тому самому, который предлагал мне собаку. При этом я нес какую-то чушь, не знал толком, о чем его спросить, и вообще не понимал, зачем мне эта собака. Это был старый фермер, он жил на небольшом участке земли в самом конце поселка и слыл среди местных жителей отъявленным мерзавцем. Так вот, он смотрел на меня как на идиота, который сам не знает, чего хочет. Я видел это по его глазам. Впрочем, так оно и было, чего тут скрывать. При этом он все время повторял: "Это собака", – как будто я говорил ему что-то другое.

Марко поерзал в инвалидной коляске, напряженно вспоминая, что было дальше.

– Я завернул щенка в пиджак и принес домой, а он всю дорогу писал и гадил. Первую ночь он выл во всю глотку и не давал нам спать.

– Да, я это хорошо помню, – прервал его Ник.

– Но на следующий день он выл гораздо меньше, а на третьи сутки спал как убитый на кухне, где облюбовал себе теплое местечко. – Марко сделал паузу и посмотрел на Ника. – Тогда мы жили втроем: я, Джулия и Ник. А времена были такие, что мы ненавидели все, что происходит вокруг, и страстно жаждали перемен. Это было поколение сердитых людей, которое выступало против бесчеловечного общества и против бессмысленных потерь в бессмысленных войнах. А тут еще и собака, за которой надо ухаживать каждый божий день. Конечно, мы любили ее, уделяли ей много внимания, но потом произошло нечто-то невероятное. Что ты тогда сделал, Ник?

– Я его бросил, – понуро ответил тот. – А потом его бросила Джулия. Если хочешь знать, ты его тоже бросил, причем именно тебя Пип считал своим хозяином. Есть вещи, которые уже никогда не изменить.

Марко покачал головой:

– Нет, Ник, все дело в возрасте. Собака любила тебя больше, чем кого бы то ни было. Вы вместе играли во дворе, бегали по улице, и если бы она обладала памятью, подтвердила бы это сейчас. Она любила тебя, Ник.

Старик был прав. Ник действительно проводил с собакой большую часть времени, гулял с ней по окрестным полям и носился вслед за ней за жужжащими пчелами. И при этом часто разговаривал с собакой, как будто она была для него человеческим существом. Они были неразлучны и не мыслили себя друг без друга. А потом он повзрослел. Собака тоже, и время в очередной раз сыграло с ними свою злую шутку.

– Однажды я пришел домой и увидел, что собаку что-то беспокоит. Как раз в это время Ник закончил школу и собирался поступать в колледж. Но дело было не только в этом. Между ним и собакой что-то произошло. Ты помнишь об этом, Ник?

Ник кивнул и подумал, что хорошо бы перевести разговор в другое русло.

– Да, я помню, отец. Просто я не понимаю, зачем...

– Ник был так расстроен, как в тот самый день, когда умерла его мать. Ему вдруг пришла в голову мысль, что у собаки тоже есть свой жизненный предел. А тогда нашей собаке было то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Короче говоря, Ник пришел к выводу, что рано или поздно наступит тот печальный день, когда собака умрет. Причем ждать этого момента оставалось не так уж и долго. А теперь, Сара, попробуйте определить, о чем он подумал в тот момент? Вы же у нас психолог.

Она растерянно посмотрела на Ника, словно опасаясь поставить его в неловкое положение. Это было очевидно для всех, и все поняли ее желание не смущать его.

– Вероятно, он подумал, что в этом нет никакого смысла. Другими словами, он боялся слишком привязаться к собаке и испытать затем чувство боли и душевного дискомфорта. Ведь он прекрасно понимал, что она может скоро умереть.

Марко пристально посмотрел на нее:

– Значит, вы считаете, что он поступил правильно?

– На вопрос, правильно это или нет, вообще невозможно ответить, – осторожно сказала она. – Но я могу понять его и могу оценить действия человека, который думает подобным образом.

– А теперь ты, Би, – обратился Марко к своей бывшей секретарше. – Что ты можешь сказать молодым людям? Почему мы воспитали их такими черствыми?

Женщина внимательно посмотрела на детектива и его подопечную, будто видела в первый раз.

– Вы что, действительно так считаете? Сара? Ник? Знаете, я небольшая любительница собак, но вы же видите, сколько радости она всем доставляет. И она действительно не задумывается о будущем.

– И это, – подытожил Марко, положив очки на стол, – есть самая настоящая собачья мудрость.

– Которая на самом деле равносильна невежеству, – возразила Сара. – Неужели вы не понимаете этого? У собаки совершенно отсутствует чувство времени, она не понимает различий между временами года, а жизнь воспринимает как электрический свет, который может включить или выключить.

– А разве это плохо? – не без ехидства спросил Марко.

– Плохо, – сказала Сара и посмотрела на Ника.

– Я согласен, – кивнул тот, – это не совсем удачное сравнение.

– Вы хотите сказать, – вмешалась Би, – что собаки никогда не читают Экклезиаста и не знают, что есть время рождения и время смерти, время сажать семена и время собирать урожай.

– Время любить, – продолжил ее мысль Марко, – и время ненавидеть, время войны и время мира. Да, ты права, Сара, животные действительно не замечают различий между временами года, и это отличает их от людей. Но неужели мы так сильно отличаемся от них? Разумеется, представление о смерти заставляло ранних христиан хоронить умерших на обочине дороги, а сегодня мы сделали смерть неизменной спутницей нашей жизни и позволили ей, как непрошеной гостье, сидеть в дальнем углу дома, в полной темноте, и терпеливо дожидаться своей порции. И при этом делаем вид, будто ее не существует, до тех пор пока она не докажет нам обратное. И вот тогда у нас начинается самая настоящая истерика – мы оскорблены и шокированы одним ее присутствием.

Ник нетерпеливо взмахнул в его сторону рукой:

– Мы все поняли, что ты имеешь в виду.

– Нет, ничего подобного! – воскликнул Марко. – Речь идет прежде всего обо мне, а не о тебе, сынок. Я сам позволил, чтобы эта чертова зараза истощила все мои силы и фактически вынудила меня встать на противоположную точку зрения. Мне почему-то казалось, что вокруг меня нет ничего, кроме смерти. Время сажать семена и время собирать урожай. Надеюсь, ты помнишь, что мы живем на ферме? Вплоть до этой чертовой болезни мы кормились от этой земли, мы пахали ее, сажали семена, выращивали урожай, а потом собирали его. А теперь посмотри, что стало с ней. Вокруг голая земля. А почему? По какой причине? Да потому, что я забыл про нее. Потому что я, как малый ребенок, почему-то решил, что нахожусь в центре мира и все вращается вокруг меня, что без меня ничего на этом свете не существует. Если хочешь знать, это самый страшный грех, который только может совершить человек на этой грешной земле.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Неожиданное признание старика словно притушило свет в комнате, словно посеяло семена раздора и взаимного непонимания.

– А как вы раньше жили на ферме? – спросила Сара, желая ослабить возникшее напряжение.

– Чудесно, – ответил Ник, широко улыбаясь. Он был благодарен ей за этот вопрос. – Мы выращивали здесь практически все. Я помню... – Он мечтательно прикрыл глаза. – Помню, как здесь было прекрасно, много зелени, томатов, артишоков и всего прочего.

– А почему вы решили, что он ест все, что здесь растет? – ехидно спросил Марко. – Мясо, к примеру, он перестал есть еще в детстве, когда ему было лет двенадцать. И при этом заявил, что не видит от него никакой пользы.

– Я и сейчас так считаю, – пожал плечами Ник. – А вся зелень была у нас своя, и мы сами выращивали ее.

Марко направил инвалидную коляску к выходу, открыл дверь, и все присутствующие последовали за ним. Марко включил во дворе яркий свет. У ворот стояла небольшая группа людей, и яркие огоньки сигарет мерцали в темноте, как светлячки.

– А самое приятное заключалось в том, – сказал Марко, – что во всем этом была какая-то неизвестность, непредсказуемость.

Сара внимательно слушала его рассказ о том, как они каждый год сажали черную тосканскую капусту "каволо неро", а потом собирали ее зимой, хотя соседи не разделяли их восторгов и предпочитали не связываться с таким капризным овощем. Это был самый настоящий крестьянский труд, приносивший обитателям фермы немало радости. А больше всего Марко восхищался тем, что у него, как, впрочем, и у его соседей, всегда была вера в то, что все времена года неизменно возвращаются, принося с собой новые дары природы и новые радости. И никто не мог представить себе, что эта бесконечная цепь превращений может когда-нибудь прерваться и тем самым нарушить неумолимо ускоряющийся бег времени. Правда, иногда случались неурожайные годы, но даже тогда фермеры не унывали, так как всегда получали огромное удовольствие от самого процесса. Им нравилось пахать землю, сажать семена, а потом долго и терпеливо выращивать урожай.

А потом Марко заболел и перестал заниматься обработкой земли, что вызывает у него постоянные угрызения совести.

– Я хочу снова видеть, как на этой благодатной земле произрастают растения, – тихо сказал старик. – Завтра... я попытаюсь найти себе помощников.

Сара посмотрела на Би и встретила ее удивленный взгляд.

– А мы для чего? Или вы считаете нас непригодными для такого дела? Мы можем копать землю, сажать семена, поливать их.

Марко рассмеялся и пренебрежительно взмахнул рукой:

– Эта работа не для женщин.

Они возмущенно зароптали.

– Тихо, тихо, – успокоил их Ник. – Они могут начать завтра утром, а позже я сам подключусь к этой работе, если, конечно, появится свободное время. А ты, отец, будешь сидеть в коляске, наблюдать за ними и отдавать указания.

– Все должно быть сделано как следует, – напомнил Марко.

– Все будет нормально, отец, – заверил Ник. – Обещаю тебе.

Они посмотрели друг другу в глаза и замолчали. Наконец-то между ними исчезло то непонимание, которое предвещало бурю. Старик глубоко вздохнул.

– Самое интересное, – сказал он, – что в этой удушливой жаре уже явно ощущается приближение осени. Уже сейчас можно услышать запах сентября. Я люблю осень. В такую пору хорошо сидеть дома у камина, жарить орехи и любоваться осенними красками. А когда с деревьев начинают опадать листья, вообще нет места на земле, которое могло бы сравниться с этой красотой.

Ник шел за коляской отца, положив руку ему на плечо. Марко сжал ее пальцами и благодарно посмотрел на сына. Ник почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, и был благодарен отцу за этот трогательный момент.

– Такие старые трудяги, как я, – заявил Марко, – не верят в существование ада. Но если он действительно существует, то знаешь, как он должен выглядеть? Он должен быть похожим на пустую, безжизненную землю, на которой ничего не растет. Это место, где никто не знает смены времен года. Прошу прощения за высокопарное выражение, но Господь Бог уберег нас от такого несчастья.

45

Лука Росси проклинал себя на чем свет стоит. Как он не догадался с самого начала, увидев этого человека! Правда, в полицейском управлении имелась только одна нечеткая фотография Джино Фоссе, но даже ее вполне достаточно, чтобы узнать в лже-Бруте давно разыскиваемого преступника.

Росси полез в карман пиджака за пистолетом и крикнул напарнику и телеведущему, чтобы те упали наземь и затаились. Он прокричал, что находящийся перед ними человек на самом деле не актер, а опасный преступник, сумасшедший, убийца, фанатичный священник, который не остановится ни перед чем, чтобы прикончить очередную жертву.

К счастью, Катанья быстро сообразил, что к чему, и бросился в толпу, таща за шарф ошарашенного телеведущего. "Брут" подался вперед и уронил шляпу. Монеты с мелодичным звоном раскатились по площади. Росси показалось, что этот металлический звук – последнее, что он услышит в жизни.

Народ заслонил его от наглого Фоссе, и Росси попытался оценить сложившуюся ситуацию. Туристы вопили от страха и метались по площади взад и вперед. Росси высоко поднял руку с пистолетом, чтобы люди наконец-то поняли: это не маскарад, им грозит вполне реальная опасность. В следующую секунду произошло то, что он сам не мог себе объяснить. Он выстрелил в воздух, и над площадью взметнулась огромная стая ворон, птицы загалдели так, что вопли насмерть перепуганных туристов предстали детским лепетом. Рядом с Росси раздался чей-то леденящий душу крик. Детектив повернул голову и увидел перед собой перепуганное лицо женщины, ее вытаращенные глаза напомнили ему давно забытую сцену на скотобойне. Точно так же смотрел на мир огромный бык, обреченный на заклание.

– Лука! – послышался откуда-то издалека голос Катаньи. Лука посмотрел в другую сторону и увидел лицо напарника, а рядом перекошенную от ужаса толстую рожу телеведущего. Росси разозлился на Катанью: зачем этот дурак мельтешит в обезумевшей от страха толпе да еще пытается что-то ему сказать?! Точнее, не ему, а микрофону радиостанции.

Росси снова поднял вверх руку и выстрелил. Стало немного легче. Это было похоже на очень важное заявление о своих намерениях, к такому не может не прислушаться этот гнусный священник, руки которого обагрены кровью невинных жертв. Перед глазами Росси мелькнула отрезанная голова женщины, недавно найденная в башне. И тут на него навалилась огромная фигура в звездно-полосатой майке. Росси почувствовал боль в ребрах и горячее дыхание преступника. На какое-то мгновение силы покинули его, пальцы разжались, и пистолет оказался в руке "Брута".

Росси несколько раз глубоко вздохнул, наклонился, чтобы отыскать пистолет, сообразил, что слишком поздно, и выпрямился. "Брут" стоял перед ним, нагло ухмыляясь, а позади него маячило несколько туристов, в которых врожденное любопытство возобладало над чувством страха. "Брут" был похож на неудачливого провинциального актера, которому наконец-то улыбнулось счастье и он оказался в главной роли на сцене самого престижного столичного театра.

– Черт возьми, – с отчаянием выдавил Росси, уставившись на темный ствол пистолета.

Прозвучал выстрел. Рука "Брута" слегка дернулась от отдачи, а затем повернулась в ту сторону, где стоял Катанья с телеведущим. И снова, как раскат грома, грянул выстрел. Но Росси, можно сказать, его уже не слышал. Обжигающая боль заставила его согнуться в три погибели. Перед глазами все поплыло, язык одеревенел, а от всех предыдущих мыслей остались лишь жалкие осколки. Кто-то положил ему руку на плечо, и он успел догадаться, что это Катанья. Напарник изо всей силы тащил его на асфальт. Росси не стал сопротивляться и повалился, заметив напоследок быстро снующие ноги оторопелых туристов. Он вдруг подумал о жизни и смерти, а также о том, что глупо умирать на людной площади от пули какого-то сумасшедшего преступника.

А Джино Фоссе отступил назад, вытер губы тыльной стороной ладони и с презрением посмотрел на глупых полицейских, распластавшихся возле его ног. Толпа продолжала визжать и хаотично перемещаться с места на место, пытаясь поскорее убраться от человека в образе древнеримского сенатора, белая тога которого обагрилась кровью Луки Росси.

И только Артуро Валена не метался из стороны в сторону, а просто стоял как вкопанный и тупо смотрел на Фоссе, не находя в себе сил, чтобы укрыться от его взгляда. Джино подошел к нему и приставил ствол пистолета к его виску.

– Пойдем со мной, – строго приказал он оторопевшему от страха телеведущему. – Живо и без шуток. Иди рядом со мной и не дергайся.

Валена кивнул и последовал за ним.

Через минуту они оба скрылись в толпе туристов.

46

Она стояла на веранде и наслаждалась тихим летним вечером. Дневная жара сменилась вечерней прохладой, в ветвях оливковых деревьев застрекотали первые сверчки, радостно извещая о появлении луны. После шампанского они выпили немного белого вина, а потом красного и в итоге окончательно опьянели, даже Марко. Со временем у всех возникло ощущение, что опьянение возникло не только от вина, но и от самого духа старого фермерского дома, хранящего воспоминания о богатом прошлом. Было ощущение, будто ожили древние призраки.

Впрочем, Сара Фарнезе ожидала чего-то подобного, но не думала, что это будет так интересно и приятно. Она была благодарна Марко за предоставленную возможность насладиться всеми прелестями тихой фермерской жизни, тем более что отлично помнила кошмары большого города. Конечно, она понимала, что ее ожидают трудные времена, но сейчас они представлялись ей далекими и туманными. К тому же оставалась надежда, что все обойдется, что все будет хорошо.

Би отвезла Марко в спальню и в гостиной больше не появилась. А Ник, чтобы хоть как-то скрыть охватившее его смущение, потащил полусонного Пипа на последнюю прогулку вокруг дома. Через некоторое время Сара услышала его приглушенный голос и поняла, что он разговаривает с какими-то людьми в конце дорожки. Это был спокойный разговор, вовсе не похожий на нервное выяснение отношений, которое часто приводит к неприятностям. Сара облегченно вздохнула. Они получили от Джино Фоссе небольшую передышку, но она не могла продолжаться долго, поэтому небольшая отсрочка казалась подарком судьбы. Сара могла собраться с мыслями, перевести дыхание и разработать план дальнейших действий. Здесь, вдали от городской суеты, в полной безопасности, в окружении близких людей, в этой прохладной темноте сельской местности, ее никто ни в чем не упрекал, не обвинял и, что более важно, никто не относился к ней так, словно она была существом с какой-то неизвестной планеты. Другими словами, у нее сейчас было такое настроение, что просто не хотелось анализировать худшие варианты грядущей судьбы. Тем более что сам Марко говорил примерно о том же. В этом мире нет ничего постоянного, все меняется, все превращается в свою противоположность, и в этом заключаются его величайший дар и величайшее бремя ответственности.

Она спустилась с крыльца и провела ногой по мягкой сухой земле. Трудно представить, что здесь может вырасти что-нибудь путное. Она ничего не знала о сельском хозяйстве, но все же понимала, что им предстоит весьма нелегкое дело. Скорее всего и Би ничего не смыслит в подобных делах. Остается надеяться на богатый жизненный опыт хозяина фермы, Марко наверняка возьмет на себя руководство по оживлению этой земли. Ведь он прожил здесь столько лет и прекрасно знает все особенности здешнего земледелия. Если все будет нормально, то через некоторое время эта земля вновь станет плодоносить. Впрочем, Сара скорее всего этого не увидит.

Из-за большого, окутанного темнотой дерева появился Ник. Он выглядел вполне счастливым, а Сара порадовалась, что между ним и Марко наконец-то наладились нормальные родственные отношения. В этот вечер они будто заключали какое-то негласное соглашение о взаимной поддержке. А от дежуривших у ворот усадьбы полицейских не поступало никаких интересных новостей. Похоже, в Риме все спокойно, Джино Фоссе уснул мирным сном и хоть на какое-то время избавил их от забот. Вслед за Ником из темноты вышел Пип, обнюхал толстый ствол дерева, а потом привычно поднял лапу. Сара и Ник весело рассмеялись.

– Неизбывная мудрость собаки, – повторил Ник слова отца.

Пип медленно подошел к ним и уселся около ног.

– Или просто проявление невежества, – процитировал он Сару. – Пип и впрямь не задумывается о том, что ожидает его впереди, и не анализирует свои поступки.

– Вы хотите сказать, что если мы задумываемся об этом, то становимся мудрее? – иронично заметила Сара.

– Думаю, что мудрее, но только не счастливее.

Собака опустила голову и закрыла глаза. Сейчас она казалась им еще более старой и немощной, чем в доме, и напоминала Марко.

– Для животных чувствовать себя живыми и здоровыми не самое главное, – глубокомысленно изрекла Сара, потрепав пса по голове. – Для них гораздо важнее просто жить. С днем рождения тебя, Пип.

Собака посмотрела на них умными глазами, а потом перевела взгляд на дверь дома. Наступила неловкая тишина. Сара поднялась на веранду, открыла дверь и пропустила их вперед. Пип тяжело перевалился через порог, проковылял к своему месту на кухне и улегся спать. А Сара наблюдала за ним, прекрасно понимая, что все это время Ник не спускает с нее глаз.

47

Автофургон для отловленных бродячих собак был скрыт от посторонних глаз за стенами церкви Сан-Лоренцо, что в Лучине, на небольшой площади к северу от парламентского района, где Алисия Ваккарини за день до этого обедала с Джино Фоссе. Этот район был исторически связан с деятельностью святого мученика Лоренцо, который обитал здесь еще в четвертом веке. Однако первый храм на месте этой церкви был сооружен задолго до святого Лоренцо и, по всей видимости, был посвящен языческой богине Юноне. Об этом напоминали многие архитектурные элементы, в частности, высокие колонны и изящный портик. Тусклое освещение площади лишь подчеркивало причудливые формы треугольного фронтона и высокой колокольни, выполненной в романском стиле. Несмотря на то что церковь была расположена неподалеку от виа делль Корсо, ей каким-то удивительным образом удалось сохранить свое скромное, преисполненное изящества достоинство. Джино Фоссе хорошо знал эту церковь и всегда помнил о ней по многим причинам.

Именно здесь, по его мнению, начался тот самый процесс осмысления новой реальности, первые элементы которого зародились в нем еще в темном чреве церкви Сан-Джованни. Именно здесь у него появились первые стойкие представления о добре и зле, призвавшие его к немедленным конкретным действиям. А за неделю до этого ему позвонил Ханрахан и подчеркнуто вежливо поинтересовался, почему Денни так грубо реагирует на то, что, по его мнению, является лишь небольшой шалостью. Ханрахан предложил ему встретиться, покататься по городу и посмотреть наиболее интересные места. Он был уверен, что величественные памятники прошлого произведут на Джино неизгладимое впечатление.

Через полчаса ирландец подъехал на черном "мерседесе" к церкви, что на Кливус Скаури, и приказал шоферу остановиться прямо перед входом. Джино Фоссе хорошо знал этот автомобиль и сразу догадался, как пройдет день. Они долго колесили по городу, и Ханрахан знакомил его с жизнью и деятельностью святого Лоренцо. Это была весьма поучительная история.

Сейчас, когда в задней части фургона сидел Артуро Валена и скулил вместе с пойманными собаками, Джино вспомнил, как в тот памятный день ядовитый червь глубоко проник в его душу и поселился там навсегда. Возможно, Ханрахан заметил это, так как вообще замечал все, что происходит вокруг. Не исключено, что он с самого начала стремился к этому и теперь пожинал плоды собственного безрассудства.

День выдался тихий, безветренный, предвещавший наступление невыносимой полуденной жары. Ханрахан приказал шоферу сделать круг и проехать мимо знаменитого парка Вилла Селимонтана, который одной своей стороной примыкал к улице Кливус Скаури.

– Знаешь, у этого человека иногда пробуждается совершенно невыносимый характер, – доверительно признался он. – Я имею в виду Денни. Полагаю, Джино, что всю вину за это он возлагает на стресс. Но ведь мы все подвержены этому привычному для современного мира недугу, разве не так?

Джино посмотрел на его мертвенно-бледное лицо и безжизненные глаза. Он знал, почему они всегда доверяли этому человеку самые деликатные поручения. Он не останавливался ни перед чем в достижении своей цели и был на редкость безжалостным. Кроме того, он обладал такими бесценными качествами, как терпеливость и склонность тщательно планировать все свои действия.

– Обрати внимание на этот фонтан, – сказал Ханрахан и показал рукой на небольшое сооружение, находившееся сразу за воротами парка. Там была выложена из камня большая лодка, из которой обильно лились потоки воды. Джино и без Ханрахана знал этот чудный фонтан и всегда восхищался им.

– Один старый священник из Лимерика специально привез меня сюда, когда я впервые приехал в Рим. И вот теперь я хочу сделать то же самое для тебя. Я хочу провести тебя, Джино, – патетически заметил он, – через всю славную историю нашей церкви. Конечно, я всего лишь чиновник, а не священнослужитель, поэтому не обращай внимания на мелкие погрешности в моем рассказе. Впрочем, не думаю, что таких ошибок у меня будет больше, чем у какого-нибудь заурядного священника. – Ханрахан сделал паузу, а потом неторопливо продолжил назидательным тоном провинциального учителя: – Джино, давай представим себе, что сейчас шестое августа 258 года от Рождества Господня. Страной правит император Валериан, который не проявлял к церкви никаких дружеских чувств и прославился гонениями на христиан. Лоренцо, испанец по происхождению, один из шести дьяконов христианской церкви Рима, стоит на траве на том самом месте, где сейчас находится фонтан, и раздает бедным людям деньги. А деньги эти он получил за продажу некоторого количества церковного золота. Валериан узнал об этом и решил прибрать к рукам церковные богатства. Он потребовал, чтобы Лоренцо показал ему тайное место, где хранятся остатки церковной казны.

Джино Фоссе внимательно слушал Ханрахана, но думал о своем. Недавняя неприятная история, в результате которой его изгнали из Ватикана, не давала ему покоя и порождала массу сомнений относительно правильности избранного пути. У него и раньше были подобные неприятности, но все как-то обходилось без серьезных проблем. Конечно, Ханрахан, прав: это наказание явно превосходит степень его личной вины.

– В течение последующих трех дней, – вещал Ханрахан, – Лоренцо собирал вокруг себя огромные толпы нищих и обездоленных людей и щедро раздавал милостыню. Все это происходило как раз на месте этого фонтана. Поскольку страждущих и жаждущих людей было очень много, ему помогала группа единоверцев-христиан. Вскоре к нему подошли солдаты императора Валериана и потребовали его долю, но Лоренцо ничего не дал им. Вместо этого он показал на толпу нищих и гордо объявил: "Посмотрите на этих несчастных! Вот истинное сокровище нашей церкви!"

– Похоже, он решил нарваться на неприятности, – заключил Джино.

– Совершенно верно, – согласился Ханрахан. – И разумеется, нарвался. – Он махнул рукой на проплывающий за окном автомобиля Палатинский холм. – Если бы у нас было достаточно времени, мы могли бы проследовать по мученическому пути святого Лоренцо и понять, в чем истинный смысл его поступка. Его схватили и потащили через весь Криптопортикус на самую вершину холма, где и состоялся неправедный суд, исход которого был предрешен заранее. Мы можем подъехать к церкви Сан-Лоренцо в Фонте, что на виа Урбана, и посмотреть темницу, в которую он был заключен, и фонтан, в котором крестил товарищей по заключению. А после этого мы могли бы посетить церковь Сан-Лоренцо фуори ле Мура, которую возвел Константин, чтобы обозначить место захоронения святого мученика. А неподалеку отсюда, в Панисперне, есть еще одна церковь Святого Лоренцо, где мы могли бы постоять на том самом месте, где он был замучен, и осмотреть прекрасные фрески с изображением его казни. Хотя это слишком реалистическо