Глава 1

В холодном сне сновидений не было. Три дня назад они готовились к отлету, а сейчас уже очутились здесь. Маленький Джефри ныл, что пропустил все самое интересное, но Йоханна Ольсндот^[3] радовалась, что братишка спал, – от старших детей с другого корабля она уже кое-что разузнала.

Теперь Йоханна бродила меж спящих. Гибернаторы отводили тепло, поэтому во мраке было адски жарко. На стенах струпьями проступила серая плесень. Капсулы холодного сна стояли почти вплотную, с узким проходом через каждые десять. В некоторые щели мог бы пролезть только Джефри. Здесь спали триста девять детей – все, если не считать ее самой и ее брата Джефри.

Это были капсулы больничного типа, не рассчитанные на эксплуатацию в тяжелых условиях. При должном техобслуживании и вентиляции они прослужили бы без отказа лет сто, но… Йоханна вытерла пот с лица и посмотрела на показания датчика ближайшей капсулы. Как и большинство остальных, эта оказалась в плохом состоянии. Спящий внутри мальчик мог рассчитывать на двадцать дней относительной безопасности, но двадцать первый его наверняка убьет. В системе охлаждения капсулы было чисто, но Йоханна продула ее снова – скорее надеясь ублажить удачу, чем уповая на эффективность этой меры.

Маму с папой винить не имело смысла, Йоханна подозревала, что они уже сами себя казнят. Удирать пришлось в последний момент, похватав то, что было под рукой. Эксперимент вышел из-под контроля. Сотрудники Высокой Лаборатории сделали все, что было в их силах, пытаясь спасти детей от куда более жуткой угрозы. И все могло бы сработать, но…

Джефри просунул голову в люк, чтоб ее дозваться:

– Йоханна! Папа говорит, времени уже нет. Бросай все, чем ты там занята, и двигай сюда.

– Ладно!

Ей и так не полагалось сюда заходить, ведь она ничем не могла помочь своим друзьям. Тами, Гиске, Магда и… ох, только бы с ними все было в порядке. Йоханна оттолкнулась и чуть не врезалась в Джефри, который ждал с другой стороны люка. Он схватил ее за руку и притянул к себе. Последние два дня мальчишка старался не плакать, но выработанная за этот год независимость куда-то пропала. Его глаза расширились.

– Мы садимся на Северном полюсе, там только острова и лед…

В каюте уже пристегивались родители. Арне Ольсндот, торговец, глянул на дочку и улыбнулся.

– Привет. Садитесь, ребятки. Меньше часа, и мы будем на поверхности.

Йоханна тоже улыбнулась, невольно заразившись его энтузиазмом. Плевать на разбросанное повсюду оборудование, на вонь от двадцатидневного пребывания в замкнутом пространстве. Папа выглядел лихим и смелым, как на картинках про искателей приключений. Свет от дисплеев отразился на сочленениях его скафандра. Он только что побывал снаружи.

Джефри оттолкнулся и поплыл через пространство каюты, потащив следом Йоханну. Закрепился в подвеске между сестрой и матерью. Сьяна Ольсндот проверила свой крепеж, потом Йоханны.

– Будет интересно, Джефри, ты кое-чему научишься.

– Ага, я узнаю все-все про лед.

Он сжал мамину руку.

Сьяна улыбнулась.

– Не сегодня. Я про посадку. Это тебе не на антигравах или по баллистике садиться.

Антиграв сдох. Папа только что отсоединил шлюпку от грузовоза. С полной загрузкой на одном движке ни за что не сесть.

Арне повозился с регуляторами, которые синхронизировал со своей консолью. Страховочный крепеж обхватил тела пассажиров. Скрипнул груз, застонали и качнулись опорные рамы гибернаторов. Что-то бухнуло и заскрежетало, «падая» в объятия страховки. Йоханна догадалась, что ускорение сейчас составляет примерно 1g.

Взгляд Джефри переместился с дисплея, отображавшего вид снаружи, на лицо мамы, потом обратно.

– На что это похоже? – В дрогнувшем голосе мальчишки прозвучал интерес. Йоханна едва сдержала усмешку; Джефри понимал, что его стараются отвлечь, и принял условия игры.

– Спуск в сугубо ракетном режиме, двигатели работают на протяжении всего пути. Видишь вон то окошко посредине? Камера смотрит прямо вниз. Должно быть видно, что мы замедляемся.

Должно быть видно. Йоханна сообразила, что они на высоте не более двух сотен километров. Арне Ольсндот использовал ракету, сцепленную с хвостовой оконечностью грузовой шлюпки, чтобы полностью погасить орбитальную скорость. Других вариантов не осталось. Грузовоз они бросили, а с ним – антиграв и ультрадвигатель. Их далеко отнесло, но теперь автоматика начинала отказывать. В сотнях километров внизу они тупо кружили по орбите.

Осталась только грузовая шлюпка. Ни крыльев, ни антиграва, ни аэролета. Упаковка яиц весом в сто тонн, балансирующая на факеле единственного двигателя.

Мама не стала описывать это Джефри именно так, но сказала правду. Почему-то ее рассказ заставил Джефри забыть об опасности. Ну что ж, перед тем как отправиться в Высокую Лабораторию, Сьяна Ольсндот была известным археологом Страумлианского Простора.

Папа вырубил двигатель, и снова появилась невесомость. Йоханну одолевало головокружение; обычно ее никогда не тошнило в космосе, но на сей раз все было иначе. Картинка приближающихся земли и моря в обращенном вниз окне медленно увеличивалась в размерах. Немного облаков, береговая линия – как бесконечная рекурсия островов, проливов и заводей. Темно-зеленые пятна по берегам и в долинах сменялись черными и серыми при подъеме в горы. Там был снег (и, надо полагать, упомянутый Джефри лед), разбросанный клочковатыми пятнами и дугами. Так красиво… и они падают прямо туда!

Йоханна услышала раскатившееся по грузовой шлюпке металлическое звяканье: вспомогательные двигатели разворачивали суденышко, выравнивая курс к поверхности для главного движка. Теперь земля виднелась в окошке справа. Снова полыхнул факел – ускорение около 1g. Кромку дисплея объяло выгоревшее гало.

– Ничего себе! – воскликнул Джефри. – Как в лифте… ниже-ниже-ниже… – Они снизились еще на сотню километров, двигаясь медленно, чтобы их не разорвало сопротивлением атмосферы.

Сьяна Ольсндот была права. Они изобрели новый метод спуска с орбиты, вот только в обычных условиях пользоваться им категорически не рекомендуется.

И уж наверняка этот метод не был предусмотрен в первоначальном плане побега. Им предстояло встретиться с ускользнувшим из Высокой Лаборатории фрегатом и всеми взрослыми, которым повезло вылететь. Подразумевалась стыковка в космосе с безопасным переходом на корабль. Но фрегат погиб, а они предоставлены своей судьбе. Взгляд девочки неохотно обежал корпус за спинами родителей. Обшивка снова изменила цвет. Было похоже, что там наросла серая плесень, появилась прямо из чистенькой керамической толщи. Родители даже сейчас избегали смотреть на эту штуку, только отгоняли Джефри подальше. Но Йоханна однажды подслушала, как они говорили между собой, думая, что дети в дальнем конце шлюпки. По голосу папы казалось, что он готов разрыдаться от ярости.

– И все напрасно, – сказал он тихо. – Мы сотворили монстра, мы сбежали, а теперь – потерялись у Дна.

А потом голос мамы, еще тише:

– Арне, я тебе в тысячный раз говорю: все не напрасно. Мы спасли детей.

Она махнула рукой в сторону нароста неправильной формы, растянувшегося на переборке.

– А вспомни эти сны… эти подсказки… которые мы получали. Думаю, на большее не стоило и надеяться. Каким-то образом нам удалось унести с собой противоядие от порожденного нами же зла.

Потом Джефри с воплем пронесся по шлюпке, появившись, как это за ним водилось, в самый неподходящий миг. Родители умолкли. Йоханна так и не осмелилась завести с ними разговор на эту тему. В Высокой Лаборатории творилось много странного, а в конце так и совсем жуткого. Даже люди становились не похожи сами на себя.

Тянулись минуты. Они вошли в плотные слои атмосферы планеты. Корпус издавал жужжание, преодолевая сопротивление воздушного потока – или это вибрация двигателя? Впрочем, пока все шло достаточно спокойно, так что Джефри заскучал. Бо́льшую часть панорамы внизу скрывал из виду раскаленный факел. Остальное было детальнее и резче любых снимков с орбиты. Йоханна размышляла, насколько часто высадка на новую планету сопровождается подобной неизвестностью. У них не было ни телескопических камер, ни роботов-разведчиков.

Однако планета физически оказалась почти идеальна для человека – наконец, после всех мытарств, им повезло.

По сравнению с безвоздушными скальными глыбами планеты, где размещалась первоначальная колония, этот мир казался раем.

С другой стороны, здесь имелась разумная жизнь: с орбиты они заметили дороги и города. Правда, признаков технологически развитой цивилизации не наблюдалось. Ни летательных аппаратов, ни радио, ни мощных источников энергии.

Шлюпка снижалась над малонаселенным уголком континента. Если посчастливится, никто не заметит ее посадки среди зеленых долин и черно-белых вершин, и Арне Ольсндот сможет направить факел ракетного двигателя прямо вниз, не опасаясь повредить что-то, кроме деревьев и травы.

В поле видоискателя камеры пронеслись скалистые острова. Джефри вскрикнул, указывая туда. Картинка сменилась, но Йоханна тоже это заметила: на одном из островов был виден неправильный многоугольник из вертикальных плоскостей и теней. Ей вспомнились замки «века принцесс» Нюйоры^[4].

Теперь стали различимы отдельные деревья, отбрасывавшие длинные тени в косых лучах солнца. Рев двигателя превосходил все ранее слышанное девочкой; они углубились в атмосферу, и звук не собирался стихать.

– …сложнее! – крикнул отец. – У меня нет программ, чтобы это исправить… Куда теперь, любимая?

Мама вертела головой, пытаясь оценить обстановку по показаниям двух дисплеев. Насколько Йоханна понимала, переместить камеры или вывести на корпус новые было нельзя.

– …на тот холм, выше линии деревьев, но… мне кажется, там стая зверей бежит от факела… с западной стороны.

– Да! – крикнул Джефри. – Волки!

Йоханна уловила только движущиеся пятна. Шлюпка продолжала снижаться и была уже, наверное, в тысяче метров над верхушками холмов. Нескончаемый вой движка причинял боль, говорить больше не было возможности. Они медленно плыли над ландшафтом, отчасти желая осмотреться, отчасти – уходя от вздымавшегося над шлюпкой плюмажа раскаленного воздуха.

Холмы стали более пологими, а «трава» походила на мшистый покров. И все же Арне Ольсндот колебался. Основной ракетный двигатель предназначался для работы на солидных скоростях сразу после межзвездных скачков, и благодаря ему шлюпка могла парить вот так довольно долго. Но если уж решил садиться, лучше сделать это правильно. Йоханна слышала, как родители тревожно переговариваются о выборе места, когда Джефри убегал к гибернаторам. Если почва окажется слишком влажной, вытесненная перегретая вода сработает как паровая пушка и ударит прямо в корпус. Садиться на деревья тоже сомнительное удовольствие, но, возможно, это самортизирует посадку и предохранит от парового удара. Они решились на прямой контакт. По крайней мере, так будет видно, куда садится шлюпка.

Триста метров. Папа нацелил факел в почву. Поверхность вспыхнула, а секундой позже суденышко объяла колонна пара. Камера, смотревшая вниз, вырубилась. Возвратного толчка не последовало, спустя мгновение болтанка начала утихать: факел прожег слой влаги или вечной мерзлоты, расположенный под местом посадки. В каюте стало жарко.

Ольсндот осторожно опускал шлюпку на землю, ориентируясь на звук и показания боковых камер. Потом заглушил ракетный двигатель. Жуткие полсекунды падения, затем грохот: посадочные пилоны вонзились в почву. По корпусу прокатился стон, шлюпка качнулась, выровнялась, остановилась.

И воцарилась тишина, если не считать шипения остывающего корпуса. Папа сверился с собранным на скорую руку манометром и победно улыбнулся маме.

– Пробоин нет. Готов биться об заклад, эта крошка еще полетает!

Глава 2

Час в ту или другую сторону – и жизнь Странника Викврэкрама могла сложиться совсем иначе.

Трое путников направлялись на запад, спускаясь с Ледовых Клыков к замку Шкуродера на Тайном Острове. Бывали в жизни Странника периоды, когда он не переносил компании, но за последнее десятилетие он стал гораздо уживчивей. Теперь ему нравилось путешествовать с другими. В последний раз, на пути через Великие Пески, его сопровождали пять стай. Отчасти это объяснялось соображениями безопасности: смерти отдельных элементов оказывались почти неизбежны, ведь расстояние между оазисами порою превышало тысячу миль, да и сами оазисы, так сказать, бренны. Но имелась на то и другая причина: он многому научился, общаясь с остальными.

Нынешними попутчиками он был не очень доволен. Ни один из них не годился в истинные странники – оба хранили тайны. Грамотей Джакерамафан – забавный чудак, бездонный кладезь несвязанной информации и, вполне вероятно, шпион. Ничего страшного, покуда посторонние полагают, что со Странником они порознь. А вот третья в их компании по-настоящему его тревожила. Тиратект была новоиспеченной стаей, еще не полностью интегрировалась и не выбрала себе имени. Тиратект заявляла, что она школьная учительница, но где-то в ее (его? предпочтительный пол пока не обозначился) глубине таился убийца. Существо это несомненно принадлежало к фанатичным сторонникам Шкуродера. Бо́льшую часть времени оно избегало контакта и держалось особняком. Почти наверняка оно уцелело в резне, воспоследовавшей за неудачной попыткой Шкуродера подчинить себе восточные земли, и теперь укрывалось от погони.

Странник вел двоих попутчиков к Восточным Вратам по республиканской стороне Ледовых Клыков. Оба изъявили желание посетить Замок на Тайном Острове. И, блин, это же всего шестидесятимильный крюк от прямой дороги к владениям Древорезчика: так или иначе пришлось бы пересечь горы. Он и сам уже много лет подумывал посетить домен Шкуродера. Возможно, эти двое в какой-то мере склонили его к такому решению. Слишком многие в мире ненавидели сторонников Шкуродера, а Странник Викврэкрам разумел зло двояко: когда рушатся привычные законы, на поле брани может сыскаться и нечто доброе.

В ту послеполуденную пору они наконец увидели прибрежные острова. Странник наведывался в эти места всего пятьдесят лет назад, но и сейчас красота их застала его врасплох. Северо-западное побережье с уверенностью можно было считать краем самого мягкого климата во всей арктической зоне. В дни высокого лета и нескончаемого дня нижние участки окаймленных глетчерами долин наливались зеленью. Бог-Резчик некогда склонился над этой землей, и резцы его были изо льда. Теперь же от снега и льда оставались только туманные дуги на восточном горизонте да редкие пятна, раскиданные по ближним холмам. Пятна эти редели и таяли с наступлением лета, порождая небольшие ручейки, а те сливались воедино в каскады, струясь по крутым склонам долин. Справа от Странника оказался ровный участок, топкий от стоячей воды. Странник потрусил через него, лапы холодило так приятно, что он даже не обратил внимания на роящуюся вокруг мошкару.

Тиратект рассыпалась по долине, в целом следуя параллельно его курсу, но держась ниже линии вереска. Пока за поворотом долины не появились крестьянские наделы и острова, она была довольно болтлива. Но не теперь, когда стал виден Замок Шкуродера, таивший ее темное назначение.

Грамотей Джакерамафан бездумно рассредоточился по обеим сторонам долины. Сперва разбился на двойки и тройки, чьи шутки развеселили даже мрачную Тиратект, потом забрался на высоту и вернулся доложить, что там за гребнем. Он первым увидел побережье и от этого немного посерьезнел. Клоунские привычки его были опасны и сами по себе, не только в присутствии жестоколюбцев.

Викврэкрам скомандовал притормозить и собрался в кучу, поправить заплечные ремни. Остаток дня обещал быть нелегким. Требовалось решить, действительно ли необходимо посещать Замок вместе с новыми друзьями. Есть пределы мужеству любителя приключений, даже странника.

– Ты слышишь этот грохот? – позвала Тиратект со всей долины.

Странник вслушался. Действительно, раздался рокот – могучий, но почти целиком ниже предела слышимости. На миг испуг превозмог любопытство. Веком раньше его застигло чудовищное землетрясение, нынешний звук был похож на тот, но почва под ногами оставалась неподвижна. Значит ли это, что оползней и селей не последует? Странник ссыпался вниз, оглядываясь во всех направлениях.

– В небе! – показал Джакерамафан.

Почти точно над их головами висело яркое пятно, небольшое копье света. У Викврэкрама оно не вызвало никаких воспоминаний, даже легенды не пришли на ум. Он рассыпался и уставил все глаза на медленно движущийся свет. О хор Господень, это же в милях наверху, а он все равно его слышит! Он отвел взгляды от света. В глазах мелькали болезненные остаточные вспышки.

– Оно становится ярче и громче, – сказал Джакерамафан. – Думаю, оно опускается вон на те холмы, ближе к берегу.

Странник собрался вместе и припустил на запад, выкрикивая указания остальным. Он собирался подобраться как можно ближе и посмотреть. Глядеть вверх снова он не осмеливался. Слишком ярко. Эта штука выбелила тени даже при ярком дневном свете!

Он пробежал еще полмили. Звезда продолжала парить в воздухе. Он не помнил, чтобы звезды падали так медленно, хотя за падением самых крупных следовали ужасные взрывы. Вообще-то… те, кто оказывался поблизости, рассказов потом не передавали. Эта перспектива остудила необузданное любопытство Странника. Он осмотрелся по всем сторонам. Тиратект нигде не было видно, Джакерамафан жался к валунам.

Свет стал так ярок, что там, где не прикрывала одежда, Викврэкрам ощутил ожоги. Идущий с небес шум оглушал до боли. Странник взмыл над гребнем долины, перекатился, ссыпался, сполз по крутым каменным стенам. Теперь он оказался в тени, и сверху светило только солнце. Дальняя сторона долины купалась в сиянии, и резкие тени перемещались, повторяя движения чего-то незримого позади. Шум по-прежнему напоминал басистый рык, но стал ниже и производил какое-то отупляющее воздействие на разум. Странник помчался к линии деревьев и остановился, только углубясь на сотню ярдов в лес. Это должно было помочь, но рокот только нарастал.

По счастью, Странник вырубился на пару мгновений, а когда пришел в себя, рык звезды смолк. Остаточный звон продолжал буравить средние уши. Пошатываясь, Викврэкрам изумленно озирался. Казалось, что идет дождь – только капли его ярко сверкают. Там и сям в лесу вспыхивали небольшие пожары. Странник скользил под густыми кронами деревьев, пока горящие камни не перестали падать. Огонь далеко не распространялся: лето выдалось сравнительно дождливое.

Странник залег и лежал тихо, ожидая, что с неба посыплются новые горящие камни или раздастся рев новой звезды. Ничего. Ветер в кронах утихал. Скоро стали различимы гомон птиц, кузнечиков и древосверликов. Переместившись к опушке, Странник выглянул из леса. Если не считать пятен выжженного вереска, все выглядело как обычно, однако поле зрения резко ограничилось: он видел высокие склоны долины да вершины некоторых холмов. Ха! А вот и Грамотей Джакерамафан, тремя сотнями ярдов выше. Большей частью он забился в норы и расщелины, но пару элементов послал осмотреться туда, где упала звезда. Странник напрягся. Грамотей обычно корчил из себя буффона, но временами это казалось просто маской: если он и дурень, то из тех, что отмечены печатью гениальности. Вики не единожды наблюдал за ним на расстоянии, видел, как Грамотей парами работает с какими-то странными приспособлениями. Как и сейчас: другой взял что-то длинное и поднес к глазам.

Викврэкрам выбрался из лесу, держась кучно и стараясь издавать поменьше шума. Осторожно взобрался по скалам, перебираясь от одного поросшего вереском холмика к другому, пока не оказался совсем рядом с гребнем долины и ярдах в пятидесяти от Джакерамафана. Он слышал мысли попутчика. Если подойти еще ближе, то и Грамотей услышит его, даже так тесно сбитого и молчаливого.

– Тсс! – сказал Викврэкрам.

Гомон и бормотание мгновенно оборвались вспышкой удивления. Джакерамафан быстро спрятал таинственный зрительный прибор в заплечную котомку и сжался вместе, думая очень тихо. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Грамотей странными жестами похлопал по плечевым мембранам. Слушай, дескать.

– Так говорить умеешь?

Он говорил очень высоким, писклявым голосом: уши, чувствительные к низким и средним звукам, к такому обычно глухи, и не всякий способен поддерживать подобный разговор. Высокая речь вносит путаницу, зато узконаправленна и быстро затухает с расстоянием. Никто их не подслушает. Странник кивнул:

– С высокой речью у меня никаких проблем.

Фокус в том, чтобы говорить на достаточно чистых тонах и не путаться.

– Взгляни за гребень холма, дружище Странник. Нечто новое явилось под солнцем.

Викврэкрам переместился еще ярдов на тридцать, осматриваясь во всех направлениях. Теперь он видел серебристо сияющие в предвечернем солнечном свете ручейки, но северная сторона долины под ним терялась в тени. Он выслал вперед одного элемента – чтобы прокрался в вереске и посмотрел вниз, туда, где в долине звезда коснулась земли.

«О хор Господень!» – подумал он (впрочем, тихо). Добавил еще одного элемента для параллаксного обзора. Штуковина напоминала большой саманный дом, построенный почему-то на сваях. Но это и была та самая упавшая звезда: почва под ней еще светилась тускло-красным. Отовсюду из влажного вереска вздымались клубы пара. Разъятая земля оказалась отброшена в стороны длинными полосами, исходившими из-под звезды.

Он сделал знак Джакерамафану:

– А Тиратект где?

Грамотей пожал плечами:

– В паре миль за нами, думаю. Я за ней присматриваю… Есть там кто-нибудь еще? Из Шкуродерова Замка, бойцы?

– Нет! – Странник глянул на запад от места падения. Ан нет, вон они. Почти в миле отсюда, в камуфляжных куртках, ползут на брюхах, припав к поросшей вереском земле. Он насчитал по меньшей мере троих. И то были крупные ребята, шестерки. – Как они добрались сюда так быстро? – Он посмотрел на солнце. – Не могло пройти больше получаса с тех пор, как все это закрутилось.

– Им повезло. – Джакерамафан вернулся к гребню и огляделся. – Готов побиться об заклад, они уже рыскали тут, когда упала звезда. Это земля Шкуродера, они обязаны высылать патрульных. – Он так плотно припал к земле, что снизу остались видны лишь две пары ушей. – И знаешь что? Они готовят засаду.

– Не слишком-то ты счастлив их увидеть. Они же твои дружки или нет? Ты собирался с ними повидаться.

Грамотей саркастически нахохлился:

– Ну да, ну да. Только не зазнавайся. Думаю, ты с самого начала просек, что я не весь такой из себя шкуродеристый.

– Просек, угу.

– Игра окончена. Что бы ни грянулось оземь сегодня, оно куда ценней для… гм, моих друзей, чем то, что мог бы выведать я на Тайном Острове.

– А как насчет Тиратект?

– Хух-хух. Наша достопочтенная попутчица, опасаюсь, дуру не валяет. Бьюсь об заклад, она из высокопоставленных сторонников Шкуродера, а не сержантов низшего ранга, как может показаться на первый взгляд. Думаю, таких сейчас тут в горах много крутится. Драпают из Длинноозерной Республики, спасибо, что живые. Ты огузки-то свои спрячь, приятель. Если она нас заметит, бойцы наверняка нас сцапают.

Странник сместился глубже в норы и расщелины, испещрявшие вереск. Вид на долину позади открывался прекрасный. Если Тиратект еще не подобралась сюда, он заметит ее гораздо раньше, чем она – его.

– Странник?

– Да?

– Ты пилигрим. Ты бродил по миру… от начала времен, как мы должны бы поверить. Как глубоко уходят на самом деле твои воспоминания?

Учитывая сложившиеся обстоятельства, Викврэкрам ответил честно:

– Как ты наверняка и ожидал, на несколько столетий. То, что раньше, относится к области легенд, воспоминаний обрывочных и перепутанных.

– Ну, я так много не странствовал, и я, в общем-то, новенький. Но я люблю читать. Я много читаю. Ничего подобного прежде не происходило. Там, в долине, нечто искусственное. Оно пришло с высот бо́льших, чем я могу измерить. Ты читал Арамстрикезу или астролога Белелеле? Ты понимаешь, чем эта штука может оказаться?

Викврэкрам не узнал имен. Но он и вправду был пилигримом. В мире есть земли такие далекие, что там никто не говорит на известных ему языках. В Южных морях он встречал стаи, которые думали, что за пределами островов кончается мир, и бежали от его лодок, когда он высаживался на берег. И даже больше: часть его самого тогда обитала на острове и смотрела, как незнакомец выходит на сушу.

Он высунул морду на открытое пространство и глянул на упавшую звезду, гостью из краев более далеких, чем все, что посетил он сам. И задумался, где может завершиться это странствие.

Глава 3

Почва остывала пять часов, и только потом папа смог выдвинуть трап. Они с Йоханной осторожно спустились по лесенке и выбрались на относительно неповрежденный участок торфа, перепрыгнув через дымящуюся паром землю. Пройдет еще много времени, прежде чем она остынет совсем. Выхлоп двигателя очень чистый в том смысле, что почти не взаимодействует с обычным веществом… короче, это все означало, что скала под их ногами прогрелась на тысячи метров в глубину.

Мама сидела на краю люка, оглядывая местность и держа в руке старый папин пистолет.

– Есть что-нибудь? – крикнул отец.

– Нет. Джефри через окна тоже ничего не заметил.

Папа обошел грузовую шлюпку кругом, обследуя истерзанные посадочные пилоны. Каждые десять метров он останавливался и включал звукопроектор. Это, кстати, была идея Йоханны. Кроме папиного пистолета, никакого оружия у них не было. Проекторы – случайный груз, из лазарета. Немного перепрограммировать – и они зальют всю округу диким воем на широком участке звукового спектра. Возможно, этого хватит, чтоб отпугнуть местных зверей. Йоханна шла за папой по пятам, озиралась кругом, и постепенно испуг ее сменился восторгом. Как тут классно, как красиво! Они приземлились посреди широкой долины высоко в холмах. К западу холмы понижались, там видны были фьорды и острова. К северу земля внезапно обрывалась на краю широкой долины, а по ту сторону провала Йоханна заметила водопады. Почва под ногами казалась какой-то губчатой. Посадочную площадку усеивали тысячи пригорков, похожих на застывшие при снимке волны. На склонах самых высоких холмов сияли снежные пятна. Йоханна прищурилась, глянула на север. На север?

– Пап, а сколько тут времени?

Ольсндот рассмеялся, продолжая возиться под шлюпкой.

– Местная полночь.

Йоханна бывала в средних широтах Страума. Школьные поездки же проходили в основном в космосе, где странное расположение солнца встречалось часто. И все же она никогда не представляла себе такого на поверхности планеты… то есть не видела, как солнце стоит прямо над макушкой мира.

Первым делом нужно было вынести наружу половину гибернаторов и перераспределить оставшиеся на борту. Мама вычислила, что при такой загрузке проблемы с температурным контролем исчезнут.

– Сейчас раздельные энергоснабжение и вентиляция окажутся нашими преимуществами. С ребятами все будет в порядке. Йоханна, проверяй, как Джефри управляется с теми, снаружи, хорошо?

Вторая по важности задача: определить местоположение системы Маршрутизатора и наладить ультрасветовую связь. Этого этапа Йоханна немного опасалась. Что они узнают? Уже понятно, что в Высокой Лаборатории все пошло не так и случилась предсказанная мамой катастрофа.

Но какую часть Страумлианского Простора уже сожрала погибель? Все в Высокой Лаборатории считали, что работают лишь во благо, а теперь… «Не надо об этом думать». Вдруг работники Маршрутизатора сумеют помочь? Где-то же найдутся люди, которым пригодится спасенная из Лаборатории информация.

Их вытащат отсюда, а остальных детей оживят. Йоханну пронзало чувство вины. Ну да, маме и папе нужны были рабочие руки под конец полета, а Йоханна в школе одна из самых старших. Но ей казалось неправильным, что они с Джефри единственные среди детей видели все своими глазами. Все время спуска она чувствовала мамин страх. «Уж наверняка они хотели быть вместе с нами, пускай даже в последний раз». Посадка оказалась действительно опасной, как бы папа ни хорохорился. Йоханна видела места, где по корпусу ударила выплеснутая почвой струя пара, и понимала, что с таким же успехом струя могла угодить мимо факела и поразить выхлопную камеру. Тогда все они были бы уже мертвы.

С восточной стороны шлюпки выгрузили уже почти половину гибернаторов. Мама с папой расставляли их свободно, так что с охлаждением проблем не должно возникнуть. Джефри оставался внутри, следя за оставшимися капсулами. Когда не вредничает, то отличный пацан. Йоханна обернулась к солнечном свету, ощутила, как веет над холмом холодный ветерок. Услышала что-то вроде птичьего гама.

Когда началось нападение, она отвлеклась на один из звукопроекторов. Как раз подключила к панели управления свой данник и отдавала новые инструкции. Стало понятно, как мало у них осталось: даже ее старый данник теперь ценен. Папе требовалось устройство, способное принимать в самом широком диапазоне. По большей части сплошной шум, но тут и там – резкие выбросы сигнала. Розовый Слоник с этим наверняка справится.

– Йоханна!

Мамин крик слился со звоном бьющейся керамики. Колокол проектора раскололся на части, упав рядом. Йоханна подняла голову. Что-то воткнулось ей в грудь у плеча, опрокинув наземь. Она тупо уставилась на торчащее из груди древко. Стрела!

Западный край посадочной площадки кишел… существами. Вроде волков или собак, но с длинными шеями. Они стремительно мчались к ним, перескакивая с пригорка на пригорок. Шкура такая же зеленая, как трава на склоне холма, лишь на ляжках пробиваются черные и белые пятна. Нет, зеленое – это одежда, какие-то куртки. Йоханну сковал шок. Железная стрела давила ей на грудь с силой, которую тело еще не воспринимало как боль. Когда ее опрокинуло на спину во вздыбленный торф, на миг девочке открылась общая картина атаки. Она увидела, как летят новые стрелы – темные черточки порхают в небесах.

Она увидела стрелков. Еще собаки! Они перемещались стаями. С луком управлялись по двое – один держит, один стреляет. Третий и четвертый держали колчаны стрел и, казалось, просто наблюдали.

Стрелки откатились обратно, оставаясь под прикрытием. С флангов вырвались новые стаи, пролетели над пригорками. У многих в пастях были зажаты топорики. Из лап торчали металлические когти. Она услышала сухие щелчки папиного пистолета. Волну атакующих смяло: некоторые упали замертво. Остальные продолжали движение вперед. Теперь они рычали. Звук был странный, безумный, не похожий на собачий лай. Ей почудились звуки наподобие бластомузыки из большого динамика. Челюсти, когти, ножи, шум…

Она перекатилась набок, пытаясь разглядеть, что творится за шлюпкой. Боль ворвалась в реальность. Йоханна вскрикнула, но в безумном гаме не услышала своего вопля. Орава зверей окружила ее и устремилась дальше, к маме и папе. Родители укрылись за стыковочным пилоном. Пистолет в руке Арне Ольсндота непрерывно сверкал. Скафандр пока защищал папу от стрел.

Тела чужаков громоздились кучами: заряженный интеллектронными пульками пистолет был смертоносным оружием. Она видела, как папа, отдав маме пистолет, ныряет под корпус, к ней. Йоханна выбросила перед собой здоровую руку и крикнула, умоляя его вернуться.

Тридцать метров. Двадцать пять. Мама прикрывала их ковровым огнем, отгоняла волков. Ольсндот бежал, заслоняя руками голову. На него падал дождь стрел. Двадцать метров.

Высоко над Йоханной в воздух взвился волк. Она успела заметить его короткую шерсть и шрам на бедре. Волк бросился прямо на папу. Ольсндот вильнул в сторону, чтобы жена успела выстрелить, но волк оказался проворнее. Существо кинулось за отцом, сокращая расстояние. Блеснули когти, и волк снова прыгнул. Йоханна увидела, как из папиной шеи ударил красный фонтан, а потом оба рухнули на землю.

На миг Сьяна Ольсндот прекратила стрелять, и этого оказалось довольно. Стая разделилась – более многочисленная группа целеустремленно кинулась к шлюпке. У них на спинах висели какие-то бачки. У вожака в пасти виднелся шланг. Полилась темная жидкость и тут же полыхнуло пламя. Волчья стая протащила огнемет по земле в сторону пилона, где стояла Сьяна Ольсндот, мимо выстроенных рядами гибернаторов с детьми. Йоханна увидела, как что-то корчится, извивается в огне и удушливом дыму. Как плавится и течет пластик капсул холодного сна.

Йоханна уткнулась лицом в землю. Потом подтянулась на здоровой руке и попыталась переползти поближе к объятой пламенем шлюпке. Затем снизошла милосердная тьма, и больше ей ничего не запомнилось.

Глава 4

Странник с Грамотеем весь день следили за приготовлениями к атаке. Пехота выстроилась на склоне к западу от места падения, за нею – стрелки и огнеметчики в построении «коготь». Отдают ли обитатели Замка Шкуродера себе отчет в том, с кем намерены воевать? Двое жарко спорили. Джакерамафан полагал, что отдают: их обуяла гордыня и стремление попросту ухватить добычу.

– Они добираются до глоток прежде, чем враг успеет сообразить, что началась битва. Раньше это срабатывало.

Странник ответил не сразу. Грамотей, может, и прав. Он пятьдесят лет не был в этой части мира. Тогда о культе Шкуродера знали мало (и считали его не больно-то интересным в сравнении с себе подобными).

Иногда путешественники сталкиваются с предательством, но куда реже, чем склонны воображать домоседы. Чаще их встречают дружелюбно, с интересом слушают рассказы о том, что происходит в мире, – особенно если гость никому не угрожает. Когда же предательство случается, ему обычно предшествует эдакая лапомерка: местные пытаются оценить, насколько могучи чужаки и какую выгоду можно извлечь из их гибели. Прямые атаки, без переговоров, довольно редки. Обычно это означает, что противник столь же хитроумен, сколь и безумен.

– Не знаю. Они расположились в засаде. Но возможно, что шкуродерники погодят с атакой и сперва возьмутся за переговоры.

Текли часы. Солнце сместилось к северу. От дальней оконечности упавшей звезды исходил шум. Скверно, что отсюда ничего не видно.

Засевшие в засаде бойцы не шевелились. Бежали минуты… и вот показался первый гость с небес или по крайней мере его часть. У чужака было по четыре ноги на элемента, но перемещался он только на задних. Ну и клоун! Впрочем… ага, передними лапами он удерживает предметы. Ни разу не использовал пасть, да и вряд ли плоским ртом можно что-нибудь как следует ухватить. Передние лапы чужака удивительно гибкие. Синглетный элемент легко может пользоваться инструментами.

Они слышали разнообразные звуки общения, даже когда видны были только три элемента. Через некоторое время послышались куда более высокие звуки связной мысли. «Господи, до чего шумная эта тварь». На таком расстоянии звуки путались и искажались. Тем не менее сходства ни с каким прежде слышанным разумом не было. Даже с обманными звуками некоторых травоядных.

– И что? – прошипел Джакерамафан.

– Я обошел весь мир – это существо к нему не принадлежит.

– Ага. Ты знаешь, оно мне богомолов напоминает. Ну, вот такой высоты… – Он раскрыл пасть дюйма на два. – Полезны для борьбы с садовыми вредителями. Отличные маленькие убийцы.

Гм. Страннику эта аналогия не пришла на ум. Богомолы милы и безвредны, по крайней мере так принято считать. Но он знал, что их самки поедают собственных партнеров. Только представить себе подобных существ гигантского размера и со стайным мышлением… Может, и хорошо, что с ними сейчас нельзя поздороваться.

Прошло полчаса. Чужак выносил наружу свой груз, а стрелки-шкуродерники подползали ближе. Пехота выстроилась в формации для атаки.

Между шкуродерниками и чужаком замельтешили стрелы. Один элемент чужака сразу упал, и мысли его затихли. Остальные укрылись за летающим домом. Бойцы ринулись вперед, держась так, чтобы не мешать мыслям; вероятно, они рассчитывали захватить чужака живым.

Но тут линия атакующих смялась, не дойдя до чужака многих ярдов. Не было ни стрел, ни вспышек. Солдаты просто падали замертво. На миг Странник подумал, что шкуродерники наконец откусили больше, чем сумеют проглотить, но тут за первой волной покатилась вторая. Элементы продолжали падать, но их уже обуяла ярость убийства, оставляя в плену чисто животных инстинктов. Наступление медленно продвигалось, арьергардные бойцы лезли по трупам товарищей. Еще один элемент чужака упал. Как странно: он еще слышал шепотки мыслей. По темпу и тону – такие же, что и до атаки. Как можно настолько владеть собой при угрозе всесмерти?

Прозвучал повелительный свист, и орава расступилась. Вперед метнулся боец, излил жидкое пламя. Летающий дом, как тушу на прутьях, объяли огонь и дым.

Викврэкрам выругался про себя. Чужаку хана.

О раненых и покалеченных шкуродерники не слишком заботились. Серьезно пострадавших грузили на волокуши и оттаскивали подальше, чтоб их крики не мешали остальным. Чистильщики отогнали фрагментных бойцов от летающего дома. Фраги слонялись по неровному лужку, то тут, то там возникали мимолетные стайки. Некоторые целеустремленно блуждали среди раненых, игнорируя вопли и пытаясь обрести себя.

Когда шум битвы стих, явились трое белокурточников. Слуги Шкуродера проникли под летающий дом. Одного долго не было видно: вероятно, он даже внутрь пролез. Обгоревшие тела двух элементов чужака осторожно – куда осторожнее, чем раненых солдат, – погрузили на волокуши и унесли прочь.

Джакерамафан рассматривал поле боя в свою гляделку. Он перестал прятать прибор от Странника. Белокурточники что-то вынесли из летающего дома.

– Тсс! Там еще мертвые. Наверное, сгорели. На щенков похожи.

Тельца тоже были похожи на богомолов. Их перенесли на волокуши и утащили в сторону: гребень холма закрывал обзор. Наверняка там запряженные керхогами фургоны.

Шкуродерники выставили вокруг места посадки часовых. На склонах долины выстроились десятки солдат. Проскользнуть туда шансов не было.

– Ну что ж, – вздохнул Странник, – они всех перебили.

– Не скажи… Тот первый элемент, которого они подстрелили: не думаю, что он совсем мертвый.

Викврэкрам напряг лучшие свои глаза. Либо Грамотей выдает желаемое за действительное, либо приборчик невероятно обостряет его зрение. Первый подстреленный элемент лежал по другую сторону штуковины с небес. Элемент перестал думать, но это не обязательно означает смерть. Вокруг него столпились белокурточники. Они перенесли существо на волокушу и потянули на юго-запад от места посадки. Не тем путем, что остальных.

– Оно еще живо! У него стрела в груди, но я вижу, что оно дышит. – Грамотей повернул морды к Викврэкраму. – Думаю, надо его спасать.

Мгновение Странник не знал, что сказать, а просто пялился на товарища. Всего в нескольких милях к северо-западу расположен центр всемирного господства клики Шкуродера. На десятки миль вглубь континента господства шкуродерников никто не смел оспаривать. Сейчас их окружает целая армия. Грамотей немного сдал назад, видя изумление Странника, но ясно было, что он не шутит.

– Ну да, я знаю, что это опасно. Но жизнь вообще такова, разве нет? Ты же пилигрим. Ты понимаешь.

– Гм.

Да, это соответствовало репутации пилигрима. Но всесмерти ни одной душе не пережить – а в странствиях возможностей претерпеть полное уничтожение хватало. Пилигримы учатся вести себя осторожно.

Вместе с тем – ничего более захватывающего за все века его странствий не происходило. Познакомиться с чужаками, стать одним из них… перед таким искушением здравый смысл отступал.

– Смотри, – указал Грамотей, – можем спуститься вон там и смешаться с ранеными. Если перейдем через поле, то оттуда глянем, не слишком рискуя, как дела у последнего чужакова элемента. – Джакерамафан уже покидал свой наблюдательный пост и рыскал вокруг в поисках безопасного пути, чтобы не вырисовываться силуэтом против солнца. Викврэкрам пребывал в смятенных чувствах; какая-то часть его желала присоединиться, какая-то – колебалась. Проклятье! Джакерамафан сам признал, что он шпион; у него при себе штукенция, сработанная не иначе как самыми крутыми разведчиками Длинноозерья. Парень наверняка профессионал.

Странник быстро оглядел свою сторону холмов, потом долину. Тиратект или кого другого не видать. Он вылез оттуда, где прятался, и потрусил за разведчиком.

Они старались укрываться от клонящегося к северу солнца в глубоких тенях, перескакивая от пригорка к пригорку там, где теней не было. Незадолго перед тем, как подойти к первому раненому, Грамотей сказал кое-что еще, самое ужасное за этот день:

– Да ладно, расслабься. Я в книжках про все такое читал!

Толпа фрагов и раненых – жуткое, оглушающее разум создание. Синглеты, дублеты, тройки, несколько четверок бесцельно бродили, хныча от потери контроля над собой. В большинстве случаев такая толпа на площади всего нескольких акров мгновенно становилась хором. Странник заметил кое-где проявления сексуальной активности и подобие организованного браузинга, но, в общем-то, над местом этим довлело слишком много боли, чтобы проявились нормальные поведенческие реакции. У Викврэкрама мелькнула мысль: оставят ли шкуродерники, заядлые рационалисты, весь этот сброд раненых для пересборки? Если да, стаи отсюда выйдут странные и калечные.

Несколько ярдов вглубь толпы, и Странник Викврэкрам почувствовал, как сознание ускользает. Сконцентрировавшись как следует, он мог еще вспомнить, кто он и куда должен идти: на ту сторону луга, не привлекая к себе внимания.

Громкие, неприкрытые, чужие мысли колотили его:

…жажда крови и убийства…

…сверкающий металл в руке чужака… боль в ее груди… откашливает кровь, валится на землю…

…как ласков со мной был в тренировочном лагере мой лоскутный брат… Стальной Владыка говорил, что мы – великолепный эксперимент…

…бегу сквозь вереск в сторону чудовища, у того ноги как палки, прыжок с выпущенными когтями, бью монстра в горло, высоко взлетает кровь…

…где я?.. Можно стать частью тебя?.. Пожалуйста…

Странник резко обернулся при этом вопросе: нацеленном, близком. За ним увязался синглет. Отогнав фрагмента, он выбежал на открытое пространство. Впереди обнаружился этот Джаке-как-его-там, едва ли в сильно лучшей форме. Вряд ли их засекут, но Странник начинал сомневаться, что вообще прорвется. Он был всего-навсего четверка, а вокруг клубились синглеты. Справа ярился четверной фраг, хватая всех подряд – двоек и одиночек. Вик, Квк, Рэк и Рам пытались припомнить, зачем сюда приперлись и что тут творится. Сконцентрироваться на прямом восприятии, на том, что происходит здесь и сейчас: тянет копотью от огнемета, роятся черные мушки, налетев на лужи черной крови…

Прошло ужасно много времени: минуты. Вик-Квк-Рэк-Рам глянул перед собой. Он почти вырвался: достиг южной оконечности зоны распада. Подтянул себя на свободное пространство. Часть его выблевала, и он обмяк. Медленно возвращался рассудок. Викврэкрам огляделся, заметил в толпе Джакерамафана. Грамотей был здоровый парень, шестерка, но ему пришлось ничуть не легче. Он шатался, дико вертя глазами, рычал на себя и остальных. Гм. По крайней мере, они отмахали приличный кусок луга, и притом достаточно быстро, чтобы не сильно отстать от тянущих последнего чужацкого элемента белокурточников. Для дальнейшего потребуется покинуть толпу, не привлекая к себе внимания. Гм. Вокруг полно форменных курток шкуродерников… чьи обладатели мертвы. Странник отделил два своих элемента туда, где валялся мертвый солдат.

– Джакерамафан, сюда!

Великий разведчик оглянулся, и в глазах его сверкнуло подобие разума. Выбравшись из толпы, он уселся в нескольких ярдах от Викврэкрама. Гораздо ближе, чем было бы комфортно в нормальных условиях, но после того, что им довелось пережить, близость эта едва ощущалась. Мгновение он валялся пластом, тяжело сопя.

– Прости. Я и не думал, что это так тяжело. Я потерял одну свою… уж не надеялся ее вернуть.

Странник следил за продвижением белокурточников с волокушей. Они двигались в сторону от остальных и через несколько секунд наверняка пропадут из виду. Располагая прикрытием, можно последовать за ними… нет, слишком рискованно. Он начинал мыслить как заправский шпион. Странник стянул с трупа камуфляжную куртку. Прикрытие все равно понадобится; вдруг удастся продержаться здесь ночь и потом приглядеться поближе к летающему дому.

Спустя миг Грамотей увидел, что делает Странник, и начал подбирать куртки для своих элементов. Они блуждали между куч мертвецов, отыскивая форму не очень заляпанную и с отметками, которые, по мнению Джакерамафана, согласовывались между собой. Вокруг валялось множество накладных когтей и боевых топориков. Они вооружились до зубов, хотя котомки пришлось подразгрузить. Требовалась еще только одна куртка, но Рам был так широк в плечах, что подобрать ему ничего не удавалось.

Странник толком не понял, что произошло затем. Крупный фрагмент – тройка – лежал ничком на куче трупов. Наверное, продолжал убиваться горем, даром что его элемент давно испустил дух. В любом случае, фраг оставался почти полностью безмыслен, пока Странник не принялся стягивать с мертвого элемента куртку. Тут послышалось:

– Ты меня не ограбишь!

Он услышал жужжащий гул близкого гнева, а потом боль полоснула Рама по кишкам. Странник, корчась в агонии, повалился на врага. Мгновение пробежало в бездумной яростной драке. Боевые топорики Странника ударяли снова и снова, по мордам стаи брызгала кровь. Когда он пришел в себя, оказалось, что один элемент тройки издох, а остальные удрали, смешавшись с толпой раненых.

Викврэкрам окружил место, где обожгла Рама вспышка боли. Нападавший выпустил когти; Рама располосовало от ребер до паха. Викврэкрам споткнулся, увязнув частью лап в собственных внутренностях. Попытался носами запихать клубки кишок назад в брюхо элемента. Боль отступала, но и небо в глазах Рама постепенно меркло. Странник подавлял подступающие вопли. Я всего лишь четверной, и один мой элемент умирает! Он уже много лет говорил себе, что для пилигрима четыре элемента – слишком мало. Теперь он поплатится за это, пойманный без единой мысли в краю тиранов.

На краткий миг боль отпустила, разум прояснился. Драка не привлекла особого внимания – вокруг и так умирали, насиловали и бросались на всех подряд в приступах безумия. Стычка с участием Викврэкрама просто оказалась более жаркой и кровавой, чем прочие. Белокурточники ненадолго оглянулись в их сторону от летающего дома, но потом снова занялись чужацким грузом.

Грамотей сидел неподалеку, в ужасе взирая на него. Частью себя он подполз ближе, но тут же шарахнулся. Он сражался с собой, пытаясь сообразить, чем может помочь. Странник подумал, не попросить ли его, но это было бы слишком. Грамотей не пилигрим, он не поделится своим элементом добровольно…

Воспоминания хлынули бурным потоком; Рам старался как-то их упорядочить, передать оставшимся элементам знание былого. На миг он увидел себя плывущим на катамаране через Южное море: новоиспеченная стая, с Рамом-щенком; затем пришли воспоминания островитянина, которым Рам явился на свет, и стай, в которых он участвовал до этого. Они вместе обошли весь мир, выжили в трущобах Тропического Коллектива, уцелели на войне с Равнинными Стадами. О, сколько историй они слышали, скольким трюкам обучились, каких сородичей повстречали… Вик Квк Рэк Рам был удивительной стаей: трезвомыслящей, легкого нрава, наделенной странным даром удерживать все воспоминания там, где и должно; потому-то и продержалась она так долго, не разросшись до пятерки или шестерки. Теперь за это придется заплатить великую, самую дорогую цену…

Рам испустил вздох, и небо над ним погасло. Разум Викврэкрама помутился. Не так, как в пылу битвы, когда боевая ярость стирает мысли, не так, как в спокойном сне. Четвертого элемента просто не стало. Остались трое, силившиеся собраться в личность. Тройка стояла, нервно похлопывая друг друга по спинам. Опасность исходила отовсюду, недоступная пониманию. Трое с надеждой глянули в сторону сидящей поблизости шестерки – как ее там звать? Джакерамафан, да? – но та шуганула их. Тройка нервно глянула на толпу раненых. Толпа несла дополнение… и безумие.

Крупный самец с глубокими шрамами на ляжках сидел на краю толпы. Он заметил озиравшуюся тройку и медленно прокрался к ней через открытое пространство. Вик, Квк и Рэк отползли назад, шерсть у них встала дыбом от восторга и ужаса. Элемент со шрамами был по меньшей мере вполовину тяжелее любого из них.

Где я?.. Можно стать частью тебя?.. Пожалуйста…

Мольба самца несла далекие, смятенные и почти недоступные воспоминания: о крови и сражениях, о военных тренировках, им предшествовавших. Существо отчего-то страшилось этих сцен. Опустив морду, всю в запекшейся крови, на землю, самец на брюхе пополз к ним. Остальные чуть не кинулись наутек; перспектива случайного слияния пугала их всех. Они отползали все дальше, на лужок. Самец приближался, но медленно, не переставая ползти. Квк облизала губы и осторожно подошла к незнакомцу. Вытянула шею, обнюхала его горло. Вик и Рэк подползали с флангов.

На миг осуществилось частичное единение. В поту и крови из ран – слияние в аду. Откуда ни возьмись возникла связная мысль, осенив всю четверку проблеском циничного юмора. Затем единство распалось, и остались трое зверей, лижущих четвертому морду.

Странник обозрел луг новыми глазами. Он распадался лишь на несколько минут. Раненые из Десятого взвода пехоты остались, где были. Слуги Шкуродера продолжали теребить чужацкий груз. Джакерамафан медленно отползал, на мордах его читалась смесь ужаса и восторга. Странник опустил голову и прошипел ему:

– Не беспокойся, Грамотей, тебя я не стану выдавать.

Разведчик застыл.

– Это все еще ты, Странник?

– Более или менее. – Он остался Странником, но Викврэкрамом быть перестал.

– К-как ты сумел? Т-ты же распался…

– Я странник, разве не помнишь? Мы всю жизнь так живем. – В голосе его прозвучал сарказм: сходными трюизмами Джакерамафан обожал потчевать его раньше. Не так уж они далеки от истины. Странник Викврэк…шрам уже чувствовал себя единой личностью. Возможно, из новой комбинации что-то и получится.

– Укх. Э, ну да… А что нам теперь делать?

Шпион нервно озирался во всех направлениях, но в глазах, нацеленных на Странника, тревога была сильней.

Теперь озадачился сам Викврэкшрам. Что он тут делает? Он убил странного врага… э, нет. Это сделал взвод пехоты. Он к этому не причастен, что бы там ни твердила память элемента со шрамом. Они с Грамотеем пришли… спасать чужака, насколько удастся. Странник овладел воспоминаниями и без разбору загреб; они были реальны, они принадлежали прежней личности, которую следовало сохранить. Он глянул туда, где в последний раз заметил элемент чужака. Белокурточники и волокуша с чужаком пропали, но путь их был ясен.

– Мы все еще можем спасти выжившего, – сказал он Джакерамафану.

Грамотей бочком отстранился. От его былой решимости не осталось и следа.

– Только после тебя, приятель.

Викврэкшрам застегнул боевые куртки и стряхнул немного засохшей крови. Потом потрусил через луг, пройдя всего в сотне ярдов от прислужников Шкуродера и враж… летающего дома. Он резко отсалютовал им, но те не обратили внимания. Джакерамафан с парой арбалетов следовал за ним. Он как мог пытался подражать побежке Странника, но опыта у него не было.

Затем они перевалили через гребень холма, под которым развернулась битва, и углубились в тень. Стоны раненых стали тише. Викврэкшрам удвоил скорость, петляя с тропки на тропку, и поспешно спустился по крутому склону. Отсюда была видна гавань: лодки еще привязаны к пристани, и особой возни там не наблюдается. За его спинами Грамотей нес какую-то чепуху. Странник побежал еще быстрее, уверенность его превозмогла обычное смятение новособранной стаи. Новый элемент, тот, со шрамом, был когда-то в стае офицера пехоты. Та стая знала гавань и окрестности замка, а заодно и все пароли, как свои когти.

Еще два поворота, и они обогнали слугу Шкуродера с волокушей.

– Эй! – крикнул ему Странник. – Стальной Владыка велел передать тебе новые инструкции!

При этом первом упоминании Стального Владыки по хребтам его покатился холодок. Прислужник опустил волокушу на землю и развернулся к ним. Викврэкшрам не знал его имени, но помнил по мордам: офицер довольно высокого ранга, самоуверенный выскочка. Странно, что он самолично прет эту волокушу.

Странник замер всего в двадцати ярдах от белокурточников. Джакерамафан наблюдал за ними с тропки выше по склону, стоя так, чтобы арбалетов не было видно снизу. Слуга Шкуродера нервно оглядел Странника, потом поднял глаза на Грамотея:

– Чего надо?

Возможно, он их уже заподозрил? Впрочем, какая разница… Викврэкшрам собрался для убийственного броска… и вдруг зрение его расчетверилось, разум помрачился, как у новичка. Теперь, когда настало время убивать, ужас элемента со шрамом парализовал его решимость. Проклятье! Викврэкшрам судорожно подыскивал нужные слова. Но когда мысли об убийстве покинули его, ожили новообретенные воспоминания:

– Стальной Владыка повелевает нам доставить это создание в гавань. Тебе же, э-э, надлежит возвратиться к той летающей штуковине захватчиков.

Белокурточники облизали губы. Глаза стаи рыскали по форменным курткам Странника и Грамотея.

– Самозванцы! – заверещал вдруг прислужник, сей же миг отделив одного своего элемента к волокуше. Лапы того сверкнули металлом. Хочет убить чужака!

Сверху прилетела стрела, бежавший элемент упал: древко вонзилось ему в глаз. Викврэкшрам занялся остальными, отогнав с передовой новичка со шрамом. На миг разум помутился снова, и он опять стал сам собой. Четыре глотки издали убийственное рычание. Две стаи схлестнулись. Шрам смел с тропы двоих элементов Прислужника. Вокруг засвистели стрелы. Вик Квк Рэк закрутились, рубя топориками все, что стояло на их пути.

Потом все успокоилось, и Странник снова обрел рассудок. Три элемента Прислужника корчились на тропе в смертных муках, обильно поливая землю кровью. Он отпихнул их с дороги туда, где валялись остальные, убитые Шрамом. Никто из вражеской стаи не выжил. Он совершил всеубийство и должен был принять на себя вину за это. Он повалился наземь, зрение опять расчетверилось.

– Чужак, – сказал Грамотей. – Жив еще. – Он стоял вокруг волокуши, принюхиваясь к богомолообразному телу. – Хотя и без сознания. – Он потянул волокушу за оглобли и вопросительно оглянулся на Странника. – Что… что нам теперь делать, Странник?

Странник лежал на грязной земле, собираясь с мыслями. «Действительно, что теперь делать?» Как он умудрился вляпаться в это дерьмо? Единственное объяснение – смятенный ум новособранной стаи. Он просто позабыл, почему спасать чужака бесполезно, а теперь влип в это дело по уши. «Вот же стаеговно». Частью себя он отполз на край тропы и осмотрелся. Вряд ли они привлекли чье-то внимание. В гавани по-прежнему ждали пустые лодки; большая часть пехотинцев оставалась выше, в холмах. Несомненно, слуги Шкуродера намерены оттащить мертвых в форт. А когда соберутся перевозить на Тайный Остров? Или они ждут чьего-то прибытия?

– Может, стырим несколько яликов и поплывем на юг? – предложил Грамотей.

Да уж, гигант мысли. Он что, не врубается, что гавань оцеплена? Пускай им известны пароли, все равно о них доложат с первого же поста. Шанс прорваться один на миллион. Но пока не влился Шрам, не было и такого.

Он обследовал лежавшее на носилках существо. Диковинное, но реальное. И не только существо удивляло, хотя облик его был всего поразительнее. Окровавленная одежда его была из ткани более тонкой, чем Странник видел за всю свою жизнь. Рядом с телом элемента лежала розовая, искусно вышитая подушка. Изменив перспективу, он сообразил, что это, должно быть, произведение чужацкого искусства – на подушке красовалась удлиненная морда какого-то животного.

Ну что же, шанс прорваться через гавань один из миллиона, но некоторые призы стоят подобного риска.

– Спустимся немного дальше, – сказал он.

Джакерамафан тащил волокушу, Викврэкшрам трусил впереди, храня важный вид офицера. Присутствие Шрама облегчало задачу. Элемент был сама воинская доблесть, и только изнутри стаи можно было углядеть его слабости.

Они спустились почти до уровня моря.

Тропа на этом участке расширялась и была вымощена булыжником. Он знал, что форт наверху, но скрыт из виду деревьями. Солнце довольно далеко уклонилось от севера, поднявшись в восточном небе. Везде цвели цветы, белые, красные, фиолетовые, их колыхал порывистый ветер – арктическая растительность извлекала пользу из бесконечного летнего дня. Прогуливаясь по горячим от солнца булыжникам, легко можно было позабыть про засаду в холмах, но вскоре они наткнулись на первый кордон. Линейные и кольцевики – любопытный народ. Не слишком умны, но, пожалуй, эффективней любой стаи за пределами тропиков. Ходили слухи о цепях длиною десять миль, из тысяч элементов. Самая крупная, виденная Странником лично, насчитывала менее сотни. Стоит лишь взять обычную стайку и натаскать их, чтоб стояли ровно, не как стаи, а как индивиды. Если каждый элемент отделен от ближайших соседей всего несколькими ярдами, уровень их интеллекта в общем не слабее тройки. Группа эта как целое вряд ли сильно умней – если идее требуются секунды, чтобы миновать отдельный разум, тебе уже не до глубоких размышлений. Зато линейные очень четко себе представляли, что творится вдоль цепи. Если на кого-то из элементов напали, вся цепь узнавала об этом со скоростью звука. Странник служил раньше в линейных; работенка муторная, но не такая скучная, как у обычного часового. Тяжело скучать, если ты такой дурень.

Вон там! Одиночный элемент вытянул шею из-за дерева и зыркнул на них. Викврэкшрам, разумеется, знал пароль, так что внешний пост они без труда миновали. Но теперь всей цепи стало известно, кто пришел и по какому маршруту движется. И разумеется, обычным солдатам из форта – тоже.

Проклятье! Выхода не было. Только продвигаться, следуя безумному плану. Они с Грамотеем и чужацким элементом миновали еще два внутренних кордона. Он почуял запах моря. Из-за деревьев – в окаймленную скалами гавань. Волны сверкали миллионами серебряных искорок. Меж двух причалов колыхалась большая многостайная лодка. Мачты корабля походили на безлиственный лес. Всего в миле от берега виднелся Тайный Остров. Часть Странника застыла, пораженная, часть не усмотрела в этой картине ничего необычного. Вот он, центр всемирного Движения Шкуродера. Там, высоко в мрачных башнях, исходный Шкуродер занимался опытами, писал труды и строил планы покорения мира.

На причалах было довольно пустынно. Большинство местных выполняли рутинную работу: латали паруса, конопатили лодки. Появление волокуши пробудило в них живой интерес, но приблизиться никто не осмелился. «Нам нужно лишь спокойно добраться до края пирса, обрезать швартовы вон той крайней лодки и отплыть». На причале, пожалуй, хватит стай, чтобы им помешать, – и вой их наверняка привлечет солдат из форта. Если подумать, странно, что еще никто не поднял тревогу.

Эти лодки технически уступали тем, что он видел в Южных морях. Частично различие сводилось к нефункциональным деталям: доктрина Шкуродера воспрещала ненужное украшательство кораблей. Частично же – к функциональным: суда эти могли курсировать как летом, так и зимой и годились для перевозки войск. Впрочем, Странник полагал, что управится с такой лодкой. Он подошел к оконечности причала. Гм. Наконец-то привалила удача: ближайшая к нему справа, с носа и штирборта, двухкорпусная лодка производила впечатление быстроходной и хорошо оснащенной. Надо полагать, разведывательный корабль для дальних походов.

– Тсс, – дернул мордой Грамотей, указав на форт. – Там что-то происходит.

Войска смыкали ряды – готовятся отдать честь? Пятеро прислужников Шкуродера протрусили перед пехотинцами, с башен форта прогудели трубы. Шрам такое уже видел, но Странник не доверял его памяти. Как тогда…

Над фортом взвился красно-желтый флаг. Солдаты и докеры на причале упали на животы. Странник последовал их примеру и зашипел на Грамотея:

– Ложись!

– Э?

– Знамя Шкуродера! Он сам, лично!

– Не может быть!

Шкуродера убили в Республике шесть десятидневок назад. Толпа, порвавшая его на части, порешила заодно и десятки его высокопоставленных сторонников… Однако о том, что идентифицировать удалось все тела Шкуродера, сообщала лишь политическая полиция Республики.

Высоко на башне меж рядов солдат и белокурточников гордо продефилировала единственная стая. Плечи ее сияли серебром и золотом. Грамотей высунулся за кучу снастей одним элементом и тайком выудил свою гляделку. Мгновение спустя послышалось:

– Да чтоб моей душе… Это ж Тиратект!

– Она такой же Шкуродер, как и я, – ответил Странник. Они вместе прошли к Восточным Вратам через Ледовые Клыки. Она с очевидностью новособралась, и процесс интеграции еще не завершился. Она казалась сдержанной и задумчивой, но временами ее пробивало на ярость. Странник чувствовал в Тиратект нечто смертоносное… Теперь он понял, откуда исходило это веяние. По крайней мере некоторые элементы Шкуродера избежали гибели… и они с Грамотеем провели три десятидневки в их компании. Странника пробила дрожь.

У ворот форта стая, звавшая себя Тиратект, развернулась оглядеть солдат и прислужников. Она сделала жест, и снова заревели трубы. Новый Странник узнал этот сигнал: Воззвание. Пришлось подавить порыв последовать за остальными, пока те ползли на брюхах через ворота, возведя очи горе, к Хозяину. Грамотей метнул на него взгляд, и Странник кивнул. Им требовалось чудо, и вот оно – явлено самим врагом! Грамотей медленно переполз на край пристани, перетаскивая волокушу от тени к тени.

Пока что не оглянулся никто. На то имелась причина: Викврэкшрам помнил, что случается с теми, кто проявит неуважение к Воззванию.

– Перетащи это создание в лодку, что закреплена с носа и штирборта, – велел он Джакерамафану. Скатился с пирса и рассредоточился по многостайке. Как приятно снова очутиться на волнах, когда каждого элемента несет в свою сторону! Он обнюхал носовые катапульты, прислушался к поскрипыванию швартовых и корпуса.

Увы, Шрам не моряк и не помнит того, что может оказаться самым важным.

– Ты что ищешь? – прошипел Грамотей высокой речью.

– Люкоблоки. Если они тут и есть, то выглядят совсем не так, как у лодок Южных морей.

– А, это просто, – сказал Грамотей. – Это ж северные волнорезы. Тут откидные панели, а за ними корпус, совсем тонкий. – Два его элемента на секунду скрылись из виду, что-то бухнуло, головы возникли снова, отряхнулись от воды. На мордах проступила удовлетворенная усмешка: он и сам не ожидал такого успеха. «Ты глянь, – словно бы говорила вся его поза, – совсем как в книжках пишут!»

Викврэкшрам и сам уже нашел то, что искал: панели на первый взгляд закрывали каюты отдыха команды, но, когда он их оттянул, оказалось, что за ними деревянный корпус, легко поддавшийся топору. Он высунул одну голову наружу, проверяя, не привлек ли еще внимания, а остальными элементами врубился в люкоблоки. Странник и Грамотей пробежались вдоль носовых бортов многостайки, работая слаженно: если корпус развалится, погоне придется несладко.

Ой! Один из портовых работников оглянулся. Частью себя он продолжал вползать по склону, но частью порывался вернуться на пирс. Снова повелительно взревели трубы, и стая повиновалась. Но на ее тревожные вопли оборачивалось все больше голов.

Укрываться времени не было. Странник опрометью кинулся к выбранной лодке. Грамотей рубил тросы, сочленявшие катамаран с остальным кораблем.

– Ты ходил под парусом? – уточнил Странник.

Дурацкий вопрос, разумеется.

– Ну-у, я читал…

– Ладно! – Странник загнал его в лодку. – Следи, чтоб с чужаком все было в порядке. Сядь и нишкни.

Он и сам управился бы с катамараном, но для этого требовалась сосредоточенность. Чем меньше посторонних мыслезвуков, тем лучше.

Странник отчалил от многостайки. Корабль еще не затонул, но уже заметно погружался в воду. Развернувшись, он багром загнал ближнюю лодку туда, где стояла угнанная ими. Еще пять минут, и над водой останутся только верхушки мачт. Пять минут. Ни за что бы не сработало, кабы не Воззвание Шкуродера. Солдаты в форте вверх по берегу разворачивались, указывая на гавань, все еще скованные присутствием Шкуродера/Тиратект. Сколько пройдет времени, прежде чем какой-то важный чин не решит, что такой угрозе даже Воззвание не помеха?

Он поднял парус. Ветер надул полотнище, подхватил катамаран, и двухкорпусная лодка отчалила от пристани. Странник носился по катамарану, натягивая пастями снасти. Рама больше не было, но память о том, каков на вкус соленый такелаж, вернулась! Он интуитивно натягивал и давал слабину, выжимая всё, что позволял ветер. Узкая, тонкая, лодка летела вперед, мачта из железного дерева скрипела под напором наполнявшего парус ветра.

Шкуродерники ссыпались вниз по склону к гавани. Лучники встали на изготовку, и в воздух полетела туча стрел. Странник дернул снасти, креня катамаран влево по одному борту. Грамотей прыгнул к чужаку, прикрывая того. Со стороны штирборта вода вскипела от стрел, но лишь несколько поразили лодку. Странник снова натянул шкоты, лодка вильнула в другом направлении. Солдаты выбегали на пристань, оглашая берег страдальческими воплями: они увидели, что сталось с их кораблем. Носовые ряды ушли под воду, вся передняя часть корабля. А катапульты-то были именно на носу.

Странник развернул катамаран на прежний курс и устремился прямо на юг, прочь из гавани. Справа по борту теперь проплывала южная оконечность Тайного Острова, с высоким и зловещим Замком. Он знал, что там есть тяжелые катапульты, а в островной гавани – скороходные лодки. Он только начинал понимать, как проворна та, которую они угнали: ну да, стоило раньше сообразить. Самую быструю обычно ставят в угловую позицию на носу, а используют для разведки и погони.

Джакерамафан сгрудился на корме, глядя в сторону материковой гавани. Там сновали солдаты, рабочие и белокурточники, разметавшись по пристани от края до края. Гомон стоял такой, что думать было тяжело, и даже с такого расстояния стало ясно, что враги в ярости и отчаянии. По мордам Грамотея расползлась глуповатая усмешка: он так до конца и не верил, что затея выгорит. Взметнувшись через релинг, он исполнил одним элементом залихватский прыжок. Оскорбительный жест с берега был едва заметен, но враги поняли: далекий мыслерев гнева на миг усилился.

Они уже отплыли далеко на юг от Тайного Острова, и даже замковые катапульты не могли бы их достать. Стаи, клубившиеся на берегу, пропали из виду. Личное знамя Шкуродера, однако, продолжало весело реять на утреннем ветру, мелькая на фоне лесной зелени красной и желтой полосами.

Странник обратил все глаза к узкому проливу, где пасть Китового Острова почти смыкалась с материком. Шрам помнил, что это узкое место хорошо укреплено. Тут бы им и конец, но всех лучников оттуда отозвали для атаки на чужака, а катапульты крепости были на ремонте.

Свершилось чудо! Они живы, на свободе, да еще и прихватили с собой величайшее сокровище всех его странствий. Он так громко завопил от радости, что Джакерамафан аж прижался к палубе. Эхо победных криков еще долго звенело в холмах, зеленых и запятнанных снегом.

Глава 5

Джефри Ольсндот мало помнил о нападении, а резни и вовсе не видел. Снаружи раздался шум, мама испуганно окликнула его и приказала не выходить. Потом дым, много дыма. Он задыхался, пытался выбраться на воздух, наконец потерял сознание. Когда пришел в себя, оказалось, что его привязали к чему-то наподобие носилок скорой помощи, а вокруг шныряют большие собакоподобные существа. В белых куртках, обшитых тесьмой, псы выглядели очень забавно. Он помнил, как его заинтересовало, где их хозяева. Псы издавали разные звуки: булькали, жужжали, шипели. Некоторые из этих звуков были так высоки по тону, что Джефри их почти не слышал.

Потом он очутился в лодке, а еще позже – в колесном фургончике. Прежде он видел замки только на картинках, однако место, куда его привезли, было настоящим замком: остроугольные каменные стены, хмурые нависающие башни. Они ехали в гору по затененным улицам, под колесами фургончика что-то цокало. Собаки-длинношейки не причиняли вреда, но путы ему сильно мешали. Он даже сесть не мог, по сторонам посмотреть. Он спрашивал, где мама, папа и Йоханна. Немного поплакал. Рядом с лицом возникла длинная морда и ткнула носом в щеку. Раздалось жужжание, пробиравшее до костей. Он не знал, утешали его или пытались напугать, но резко вдохнул и попробовал унять слезы. В конце концов, страумеру не пристало плакать.

Появилось еще больше собак в белых куртках, среди них были псы с дурацкими золотистыми и серебристыми нашивками на плечах.

Его снова куда-то поволокли на носилках, на сей раз – вниз по озаренному факелами туннелю. Остановились у двойных дверей, метра два в ширину, но едва ли метр в высоту. Пара металлических треугольников на светлом дереве. Впоследствии Джефри узнал, что треугольники обозначали число: пятнадцать или тридцать три, смотря как считать – по лапам или передним когтям. А гораздо, гораздо позже он узнал, что захватившая его стая считала по лапам, в то время как строитель замка – по передним когтям. И его принесли не в ту комнату. Эта ошибка изменила историю миров.

Собаки каким-то образом открыли двери и втащили Джефри внутрь. Сгрудились у носилок, тычась мордами в путы, ослабили их. Сверкнули ряды острых, как иголки, зубов. Бульканье и жужжание сделались очень громкими. Стоило Джефри сесть, и псы попятились. Двое остались у дверей, а четверо вышли. Двери закрылись, и цирковой дивертисмент окончился.

Джефри долго смотрел на двери. Он понял, что это не цирк: собакоподобные, надо полагать, разумны. Сумели перехитрить его родителей и сестру. Где они? Он чуть не расплакался по новой. После пожара на корабле он их не видел. Наверное, их тоже захватили в плен. Вероятно, держат в этом же замке, но в разных камерах. Надо как-нибудь найти друг друга!

Он поднялся, и его качнуло. Вокруг все еще смердело дымом. Не важно; пора разбираться, как далеко зашло дело. Он прошелся по комнате. Большая, не очень-то похожа на темницы, которые Джефри видел в кино. Потолок очень высокий, куполообразный, прорезанный двадцатью вертикальными щелями. Солнечный свет падал через одну такую щель, попадая на обшивку стены, и в луче мошками танцевали пылинки. Других источников света в помещении не было, но в такой солнечный день хватало и этого. В четырех углах потолка, где стены сходились, образуя арочный купол, нависали низкие балконы. Он видел, что там в стенах устроены двери. С каждого балкона ниспадали тяжелые свитки. На них что-то было написано крупными символами. Он подошел к стене и ощупал жесткую ткань. Буквы были нанесены краской. Единственный способ изменить отображенную информацию – соскоблить их. Ничего себе! Как в старые времена, на Нюйоре, еще до Страумлианского Простора. Поверхность под свитками была из черного камня со стекловидной поверхностью. Кто-то рисовал на ней мелками. Грубые изображения собак напомнили Джефри детсадовские рисунки.

Он замер, вспомнив про детей, оставленных на борту и снаружи, рядом со шлюпкой. Лишь несколько дней назад он играл с ними в школе при Высокой Лаборатории. Последний год выдался странным – скучным и в то же время захватывающим. Все жили вместе, в казармах, было прикольно, вот только у взрослых редко находилось время поиграть. По ночам небо выглядело совсем иначе, чем со Страума.

– Мы за краем Запределья, – любила говаривать мама, – и мы создаем Бога.

Сказав это впервые, она рассмеялась. Потом это повторяли многие, со все возрастающим ужасом. Последние часы были сплошным кошмаром – учебная тревога с погружением в гибернаторы оказалась настоящей. Все его друзья остались в тех капсулах… Джефри разрыдался в жуткой тишине. Никто его не слышал. Никто не явился ему помочь.

Через несколько минут самообладание вернулось. Если собаки не попытались открыть капсулы, с его друзьями все должно быть в порядке. Если же мама с папой сумеют найти с собаками общий язык…

По комнате расставлена странная мебель: низкие столы и комоды, стойки, напоминавшие детские тренажеры, из такого же светлого дерева, как и двери. Вокруг самого широкого стола лежали черные подушки. На самом столе – свитки, покрытые символами и неподвижными картинками. Джефри прошел вдоль стены – десять метров или около того. В этом месте каменный пол заканчивался, и там, где стены сходились, оставался участок неприкрытой земли два на два метра. Тут воняло даже сильнее, чем дымом. Воняло отхожим местом. Джефри рассмеялся: и вправду, совсем как собаки!

Обшитые стены поглотили его смех, не вернув эха. Что-то заставило Джефри посмотреть вверх, обвести взглядом комнату. Он-то думал, что один здесь, но на самом деле в «темнице» полно мест, где можно спрятаться. Он затаил дыхание и прислушался. Все тихо… почти: почти на пределе слышимости, там, где гудят некоторые машины, где не услышали бы ни мама, ни папа, ни даже Йоханна, что-то было.

– Я… я знаю, ты здесь! – резко, срываясь на визг, крикнул Джефри.

Он прошелся из стороны в сторону, заглядывая за предметы мебели, но стараясь не приближаться. Звук не стихал: теперь, когда Джефри вслушивался, это было понятно.

Из-за шкафчика выглянула маленькая голова с крупными темными глазами. Гораздо мельче, нежели у существ, которые притащили Джефри сюда, но форма морды такая же. Мгновение они глазели друг на друга. Джефри подался в ту сторону. Щенок? Головка исчезла, снова появилась. Джефри уловил краем глаза новое движение: еще одно черное созданьице смотрело на него из-под стола. На секунду его обуяла паника, он застыл как вкопанный. Но бежать было некуда. А что, если эти зверьки помогут найти маму? Джефри опустился на колено и медленно протянул руку.

– Ко мне… ко мне, песик!

Щенок выполз из-под стола, следя глазами за рукой Джефри. Восторженное изумление оказалось обоюдным: щенок был настоящий красавец. Наверное, породистый, если тут, как и во многих других мирах люди (или другие существа) долгие века разводили собак. Шерсть короткая, густая, как глубоко-черный бархат с белыми подпалинами. Два цвета резко контрастировали, следуя густыми полосами без серых полутонов. Вся голова существа была черной, а на ляжках перемежались черная и белая шерстка. Хвост короткий, не впечатляет, едва прикрывает задок. На плечах и голове Джефри заметил черную кожу – проплешины без шерсти. Но самой странной чертой в облике щенка была длинная гибкая шея. Больше подошла бы морскому зверю, чем собаке.

Джефри шевельнул пальцами, глаза щенка расширились, обнажив белок по краям радужки.

Что-то ткнулось ему под локоть, Джефри подскочил от неожиданности. Как их тут много! Еще двое выбрались рассмотреть его руку. А там, где раньше был один, появилось трое. Настороженно глядят в его сторону, выжидают. Теперь, когда они выбрались на открытое место, ничего враждебного или страшного он в них не увидел.

Один щенок тронул Джефри лапой за запястье и осторожно нажал. Одновременно второй вытянул морду и облизал пальцы мальчика. Язык оказался розовый, шершавый, длинный, закругленный. Высокий жалобно-ноющий звук усилился; три щенка сгрудились, прихватывая Джефри за руку.

– Эй, поосторожнее! – Мальчик отдернул руку. Он помнил, какие зубы у взрослых.

Внезапно комнату огласило бульканье и жужжание. Гм. Похоже скорей на щебет птиц-говорунов, чем на рычанье собак. Еще один щенок подобрался ближе, протянув к Джефри узкий нос.

– Эй, поосторожнее! – произнес щенок, точно копируя голос мальчика. При этом пасть его оставалась закрыта. Он изогнул шею назад… Хочет, чтоб его погладили? Джефри потрогал: какая мягкая шерстка! Жужжание стало очень громким. Джефри его даже сквозь шерсть ощущал. Жужжал не один звереныш: звук шел отовсюду. Щенок скользнул мордой к руке, и на этот раз Джефри позволил ему приблизить пасть к своим пальцам. Он внимательно следил за зубками, но щенок тоже аккуратничал, не касаясь ими кожи Джефри. Губы существа на ощупь казались парой пальчиков, которые смыкалась и размыкалась вокруг пальцев человека.

Трое щенят толкались под другую руку Джефри, словно им тоже захотелось, чтоб их приласкали. Он чувствовал, как они носами тычутся в спину, стараются вытащить рубашку из штанов. Действовали щенки на удивление скоординированно, словно это человек хватал его двумя руками за рубашку. Да сколько же их тут? На миг Джефри позабыл, где находится, и потерял осторожность. Перевернулся на бок и стал гладить малышей. Со всех сторон раздался удивленный писк. Двое песиков протиснулись под локти; еще как минимум трое запрыгнули на спину и растянулись на мальчике, тычась носами в уши и шею.

И Джефри постигло показавшееся великим озарение: взрослые чужаки распознали в нем ребенка, просто не поняли, какого возраста. Они его в детский сад отправили! Мама и папа, наверное, сейчас уже с ними общаются. Ну что ж, дела потихоньку идут на лад!

Стальной Владыка не случайно выбрал себе такое имя. Сталь – самый современный металл; сталь затачивается острее всего и почти не тупится; сталь накаляется докрасна, но не ломается; стальным лезвием орудует Шкуродер. Стальной был искусственной личностью, самым успешным творением Шкуродера.

В каком-то смысле искусство душепривоя – вещь не новая. Заводчики работали по тем же принципам, хотя и были ограничены простыми физическими показателями. Все заводчики сходились во мнении, что умственные способности той или иной стаи по-разному складываются из таковых ее элементов. За красноречие почти всегда отвечает определенная пара или тройка, другая – за пространственное восприятие. В основе достоинств и пороков лежали еще более сложные механизмы. Отвагу или проницательность нельзя было приписать какому-то элементу в отдельности.

Вклад Шкуродера в эту дисциплину, как и в большинство иных, состоял в беспощадной решимости отсечь все ненужное, оставляя лишь действительно важное. Он без конца экспериментировал, отбрасывая все результаты, кроме самых успешных. Он уповал на дисциплину, выбраковку, недосмерть не меньше, чем на тщательный подбор элементов. Перед тем как создать Стального, он уже потратил на опыты семьдесят лет.

Стальной провел годы в состоянии выбраковки, пока ему наконец не позволили обрести имя. Тогда определялось, какие его части в совокупности дают нужное существо. Без Шкуродерова принуждения это оказалось бы немыслимым. Вот пример: если отбраковать часть самого себя, отвечавшую за целеустремленность, как потом найти в себе силы сдирать шкуры дальше? Оформлявшемуся существу процесс этот казался умственным хаосом, лоскутным узором из ужаса и амнезии. За два года оно испытало больше изменений, чем многие – за два века, причем все перемены – целенаправленные. Поворотная точка была достигнута, когда они со Шкуродером идентифицировали тройку, у которой медленная соображалка сочеталась с излишне развитой совестью. Один из трех элементов служил мостиком для остальных. Когда его отправили в тишину, заменив точно подобранным, дело наладилось. Остальные манипуляции оказались проще, и так появился Стальной.

Когда Шкуродер отправился обращать в свою религию Длинноозерную Республику, вместо себя он оставил, что естественно, самое совершенное свое творение. Уже пять лет Стальной властвовал в сердце владений Шкуродера. Он не только сохранил достижения Шкуродера, но и приумножил их сверх осторожных первонаметок.

А сегодня, за один солнцеворот вокруг Тайного Острова, он мог все потерять.

Стальной Владыка прошествовал в приемную и огляделся. Освежающие яства уже поданы. Свет солнца попадал через щель в потолке как раз в нужное место. Часть Шрека, его порученца, стояла в дальнем конце зала. Он обратился к ней:

– Я намерен побеседовать с гостем наедине.

Он избегал упоминать Шкуродера. Белокурточники подались назад, и незримые элементы стаи открыли дальние двери.

Пятерка – трое самцов, две самки – прошла через них, оказавшись в пятне солнечного света. Стая имела непримечательный вид, но Шкуродер никогда и не стремился блистать внешностью.

Две головы вздернулись, затеняя остальным глаза. Стая обозрела зал, заметила Стального Владыку в двадцати ярдах от себя.

– Ах… Стальной.

Голос был нежен, как скальпель, которым тебя гладят по короткой шерсти на горле.

Когда стая вошла в зал, Стальной из вежливости поклонился. Но, заслышав голос, он ощутил, как сжались кишки, и непроизвольно припал брюхами к земле. Это его голос! В стае наличествовал по меньшей мере фрагмент исходного Шкуродера. Золотые и серебряные эполеты, личный стяг – все это можно подделать при самоубийственном нахальстве… Но манеру речи Стальной узнал безошибочно. Не приходится удивляться, что с появлением этой стаи дисциплина на материке утром полетела в тартарары.

Головы стаи, оставшиеся на солнце, ничего не выражали. А эти, в тени: не играет ли на них слабая усмешка?

– А где остальные, Стальной? Ныне выпала величайшая возможность за всю нашу историю.

Стальной оторвал животы от пола и выстроился вдоль перегородки:

– Господин, сперва нам необходимо кое-что обсудить. Только между нами двумя. Несомненно, вы частичный Шкуродер, но как много в вас…

Теперь ухмылка стала явственной, головы в тени насмешливо покачались.

– О да, мое лучшее творение обязано было задать такой вопрос. Ну что ж, этим утром я объявил себя подлинным Шкуродером, подлатанным парой замен. Истина… сложнее. Ты знаешь, что случилось на землях Республики.

Величайшая ставка Шкуродера – сотворить национальное государство. Миллионы падут, но даже при этом слияний будет больше, чем убийств. Кончится дело возникновением первого Коллектива за пределами тропиков. А государство Шкуродера станет не просто безмысленной агломерацией вроде той оравы, что слоняется по джунглям, но оружием с великолепным и безжалостным, как ни одна стая в истории, наконечником. Никто в мире не устоит против такой силы.

– Я пошел на великий риск ради еще более великой цели. Но принял меры предосторожности. Нам удалось обратить тысячи, многих – без понимания подлинных наших целей, зато верных и готовых к самопожертвованию, как и должно. Я всегда держал при себе особую группу таких. Политическая полиция оказалась умна: они науськали на меня свору. Последнее, чего я ожидал бы, – я, создатель свор. Но мои телохранители были превосходно натасканы… Когда нас загнали в ловушку на дне Парламентской Чаши, они убили по элементу или двум в каждой из особых стай. Я перестал существовать. Растворился меж трех обычных стай, охваченных паникой, в попытке вырваться из кровавой топи.

– Но ведь все окружавшие вас пали. Свора никого не пощадила…

Существо, похожее на Шкуродера, передернуло плечами:

– Отчасти это пропаганда республиканцев, отчасти же моя работа. Я велел телохранителям вырезать друг друга вместе со всеми, кто мною не был.

Стальной едва удержался, чтобы не восхититься вслух. План типичный для гения Шкуродера, для души столь могучей. Всегда остается возможность, что при покушении некоторые фрагменты удерут. Ходили легенды о пересобравших себя героях. В реальности такое случалось редко, и обычно для этого требовалось, чтобы жертву в ходе реинтеграции поддерживали сторонники. Но Шкуродер с самого начала планировал отложить пересборку до момента, когда отдалится более чем на тысячу миль от Длинноозерья.

И все же, и все же… Стальной Владыка оглядывал другую стаю в расчетливой задумчивости. Если отбросить голос и манеру вести себя… «Думай о власти, а не о чужих желаниях, пускай и Шкуродеровых». Стальной узнал только два элемента. Самки и самец с белыми кончиками ушей наверняка почерпнуты из стаи сторонника, принесшего себя в жертву. Скорее всего, перед ним только двое элементов настоящего Шкуродера. Едва ли они явят собой угрозу… разве что своей способностью подделываться под оригинал.

– А что с остальной вашей четверкой, господин? Когда следует ожидать вашего воссоединения?

Существо, похожее на Шкуродера, фыркнуло. Даже столь ущербное, оно отдавало себе отчет в балансе сил. Почти как в старые деньки: если двое явственно понимают, что есть власть, а что – измена, то измена эта становится почти невозможной. Порядок вещей неизменен: прирожденный правитель все обращает себе на пользу.

– Остальные располагают столь же превосходными… носителями. Я разработал детальные планы: пустил их по трем разным дорогам навстречу трем разным агентам. Я прибыл в срок. Не сомневаюсь, что и они появятся, максимум через несколько десятидневок. До той поры, – все головы стаи обернулись к Стальному, – до той поры, милый мой Стальной, я не стану принимать на себя полную роль Шкуродера. Я поступил так раньше, дабы расставить приоритеты и сберечь свой фрагмент до полной сборки. Но стая эта нарочно оглуплена, и я понимаю, что она не годится для правления моими прежними созданиями.

Стальной был поражен. Располагая лишь половиной разума, создание это строило великолепные планы. Почти совершенные.

– Так что же, вы отойдете в тень на несколько десятидневок? Отлично. Однако вы уже возвестили о себе как о Шкуродере. Как же мне вас представить?

Другая стая не колебалась.

– Тиратект, Шкуродер в Ожидании.

Глава 6

Оглядываясь в прошлое, Равна Бергсндот понимала, что библиотекаршей ее сделала судьба. Девочкой на Сьяндре Кей^[6] она влюбилась в истории «века принцесс». Приключенческие повествования о временах, когда немногие отважные дамы вели человечество к процветанию. Они с сестрой бесчисленные вечера провели, разыгрывая, как Вторая Величайшая спасает Графиню Озера. Впоследствии им стало ясно, что Нюйору с ее принцессами давно затянула дымка времени. Сестра Линн^[7] обратилась к более практичным занятиям, но Равне по-прежнему хотелось приключений. В подростковые годы она мечтала эмигрировать на Страумлианский Простор. Такая цель была весьма реалистична. Представить только: новая, преимущественно человеческая колония прямо на Вершине Запределья! К тому же на Страуме привечали иммигрантов с материнской планеты: предприятие это насчитывало едва ли сто лет. Они или их дети первыми из людей в Галактике достигнут трансцендентного перехода своей расы. Есть шанс превратиться в богиню и стать богаче обитателей миллиона Запредельных миров. Мечта достаточно реалистичная, чтобы провоцировать бесконечные споры с родителями. Ибо небес не бывает без ада. Страумлианский Простор вплотную сблизился с Трансценденцией, и люди там играли с «тиграми за решеткой». Папа и впрямь прибег к этому вымученному сравнению. Размолвка отдалила их друг от друга на несколько лет. Потом, на курсах компьютерных наук и прикладной теологии, Равна кое-что почитала про те давние ужасы. Может, и стоило поостеречься. Лучше сперва оглядеться, как пойдут дела. Кроме того, имелся и обходной путь постичь все доступное пониманию человека в Запределье: Равна стала библиотекаршей.

– Дилетантка высшей пробы! – язвила Линн.

– И что с того? – огрызалась Равна. Но мечта о странствиях не до конца угасла в ней.

Жизнь в Хертейском университете на Сьяндре Кей идеальна для тех, кто уже четко определился, чего от нее хочет. Здесь всю ее можно было беспечально провести – вот только на выпускном курсе случился конкурс на участие в программе удаленной стажировки при Организации Вриними. Главный приз – трехлетнее обучение в архиве Маршрутизатора. Шанс из тех, что выпадают лишь однажды: вернувшись, Равна знала бы куда больше местных академиков.

Вот так получилось, что Равну Бергсндот занесло за двадцать с небольшим тысяч световых лет от дома, на сетевой хаб миллиона миров.

Уже час как село солнце. Равна плыла через Градопарк в сторону резиденции Грондра Вринимикалира. На планете она с момента прибытия в систему Маршрутизатора бывала считаные разы. Большая часть работы протекала в самих архивах – за тысячу световых часов отсюда. В этой части Земсторонья стояла ранняя осень, хотя сумерки окрасили листву в оттенки серого. Там, где находилась Равна, в ста метрах над поверхностью, воздух морозно покалывал ноздри. Под ногами проплывали огни пикников и игровые поля. Организация Вриними не слишком-то тратилась на эту планету, но мир был прекрасен. Пока получалось не отрывать взгляда от темнеющей земли, Равна могла представить себя дома, на Сьяндре Кей. Но стоило взглянуть в небо, и становилось понятно, что дом ужасно далеко, за все двадцать тысяч световых лет: галактический вихрь спиралью закручивался к зениту.

В сумерках он светился совсем неярко, да и вряд ли обретет большую яркость этой ночью. Скажем, в западном небе кластер внутрисистемных фабрик сиял сильнее любой луны. Там ослепительно сверкали быстролетные звездочки и лучики, порой так, что от гор Градопарка к востоку падали резкие тени. Еще через полчаса взойдут Причалы. Яркостью они уступали фабрикам, но совокупно затмевали всё, кроме дальних звезд.

Равна шевельнулась в антиграв-сбруе, сбросила высоту. Аромат осени и пикников усиливался. Внезапно ее окружил щелкающий калирский смех: она угодила прямо в середку аэрбольного игрового пространства. Равна распростерла руки, притворно моля о снисхождении, после чего отплыла прочь.

Путь через парк близился к концу: она уже видела пункт назначения. Резиденция Грондра ‘Калира в пейзаже Градопарка выделялась: здание было приметное, возведенное еще в те времена, когда Орга выкупила техкомплексы Маршрутизатора. С высоты всего восьмидесяти метров Равна уже различала компактный силуэт дома, закрывавший часть неба. В просверках фабрик стены монолитного здания маслянисто отсвечивали. Грондр отдавал приказы начальству ее начальника. За два года она говорила с ним ровно три раза.

Нельзя больше медлить. Вся на нервах и крайне заинтригованная, Равна еще больше снизилась и позволила электронике дома указать ей путь ко входу меж древесных крон.

Грондр Вринимикалир принял ее вежливо, как было заведено в Организации меж многими расами. Убранство гостиной равно подходило и человеку, и вринимийцу. Принесли освежающие напитки. Прозвучали вопросы о ее работе в архиве.

– Результаты неоднозначны, почтеннейший, – искренне ответила Равна. – Я многому научилась. Стажировка приносит то, что и обещано. Впрочем, я опасаюсь, как бы работа нового подразделения не потребовала дополнительного слоя индексации.

Все эти данные старый хрыч мог получить из отчетов одним мановением пальца.

Грондр с отсутствующим видом потер рукой глазные пятнышки.

– Да, разочарование ожидаемо. Мы подошли вплотную к пределам информации, доступным при таком расширении. Эграван и Дерке, – (так звали начальника Равны и начальника этого начальника), – вполне довольны вашей работой. Вы хорошо образованны и быстро обучаетесь. Полагаю, людям найдется место в Организации.

– Благодарю, почтеннейший. – Равна даже раскраснелась.

Похвала Грондра, высказанная как бы между прочим, была ей очень важна. И позволяла рассчитывать на прибытие новых людей, может, даже до завершения ее стажировки. Так что, это и было поводом к беседе?

Она старалась не смотреть на него. Она уже пообвыклась в обществе вринимийцев. Издали калиров можно было принять за гуманоидов, но вблизи различия становились отчетливо видны. Раса эта происходила от насекомоподобных существ. При переходе к прямохождению эволюция по необходимости переместила опорные структуры внутрь тела, а снаружи оставила сочетание бледных хитиновых пластин с кожей личинки. На первый взгляд Грондр мог показаться обычным представителем этой расы, но во всех его движениях – одежду поправить, глазные пятнышки поскрести – сквозила странная, размеренная точность. Эграван говорил, что Грондр очень и очень стар.

Грондр вдруг резко сменил тему:

– Вы замечали… перемены на Страумлианском Просторе?

– Вы имеете в виду падение Страума? Да. – «Хотя и странно, что ты заметил».

Страумлианский Простор занимал видное положение среди человеческих цивилизаций, но в трафике сообщений, проходивших через Маршрутизатор, его доля была пренебрежимо мала.

– Пожалуйста, примите мои соболезнования.

Со Страума поступали бодрые реляции, но ясно было, что Страумлианский Простор постигла тотальная катастрофа. Почти любая раса так или иначе выбиралась к Трансценденции, чаще становясь сверхразумом – Силой. Но уже стало очевидно, что страумеры сотворили (или пробудили) Силу со смертоносными свойствами. Судьба их оказалась ужасна, как и пророчил отец Равны. Злосчастье это ныне ширилось по всему бывшему Страумлианскому Простору.

– Эти новости повлияли на вашу работу? – продолжил Грондр.

Разговор становился все любопытнее. Она готова была поклясться, что собеседник подводит ее к искомой теме. Может быть, к этой?

– Э-э, нет, почтеннейший. Происшествие на Страумлианском Просторе ужасно, в особенности для человека. Но мой дом – Сьяндра Кей. Страумлианский Простор отпочковался от нас, однако родственников у меня там нет.

«Хотя я сама могла там очутиться, если бы маму с папой не послушала». По правде говоря, когда основной Страумли выпал из Сети, со Сьяндрой Кей почти сорок часов не было связи. Это очень тревожило Равну, поскольку любое перенаправление должно осуществляться мгновенно. Коммуникации в конце концов наладили, загвоздка была в поврежденных схемах перенаправления по обходному маршруту. Равна даже истратила сбережения за полгода на обмен сообщениями в реальном времени. С Линн и родителями все оказалось в порядке; катастрофа страумеров обещала стать новостью столетия на Сьяндре Кей, но все же это была далекая беда. Равна еще подумала, выпадало ли кому из родителей дать ребенку совет более ценный!

– Отлично, отлично. – Пластины рта шевельнулись, человек бы на его месте покивал.

Грондр так склонил голову, что на девушку теперь смотрели только периферические пятнышки. Казалось, он и вправду колеблется. Равна молча откинулась в кресле. Грондр ‘Калир – пожалуй, самый чудаковатый функционер Организации. Он единственный выбрал себе постоянным жилищем Земсторонье. Официально заведовал архивами, а на практике возглавлял подразделение анализа рынка, то есть разведку Вриними. Ходили слухи, что он бывал на Вершине Запределья. Эграван клялся, что у Грондра искусственная иммунная система.

– Видите ли, страумлианская катастрофа неожиданно перевела вас в разряд самых ценных сотрудников Организации.

– Я… не понимаю…

– Равна, слухи в Группе угроз – правда. У страумеров была в Нижней Трансценденции лаборатория. Они там забавлялись с алгоритмами из какого-то потерянного архива. И сотворили новую Силу. Кажется, это искажение второго класса.

В Известной Сети искажения второго класса регистрировались примерно раз в столетие. Срок жизни таких Сил в норме – лет десять. Но они отличались исключительным злонравием и за десять лет успевали нанести колоссальный урон. О бедный Страум!

– Как видите, здесь открывается потрясающая возможность для прибылей – или убытков. Если злосчастье распространится, мы потеряем пользователей Сети. С другой стороны, все соседи Страумлианского Простора заинтересованы в отслеживании происходящего. Это может увеличить наш трафик на несколько процентов.

Грондр выразился хладнокровней, чем она бы предпочла, но зрил в корень. Возможная прибыль напрямую завязана на борьбу с искажением; не закопайся она так в архивную работу, сама бы догадалась. Равна размышляла вслух:

– Открываются даже более заманчивые возможности. Исторически другие Силы проявляют интерес к таким искажениям. Они запросят новостные ленты Сети, а также… сведения о расе-создательнице. – Голос ее оборвался, и она наконец сообразила, чему обязана встречей.

Грондр пощелкал ртом в знак согласия.

– Это верно. Наш Маршрутизатор расположен как раз в удобном месте для новостного обмена с Трансценденцией. У нас есть и собственный представитель человечества. За последние три дня мы получили десятки запросов от цивилизаций Вершины Запределья, причем некоторые, по их утверждениям, действуют по просьбе Сил. Этот интерес сулит Организации значительный прирост доходов за следующее десятилетие. Все это вы можете узнать из новостной Группы угроз. Но есть и другое обстоятельство, которое я пока попрошу оставить в секрете: пять дней назад к нам прибыл корабль из Трансценденции. Он утверждает, что напрямую контролируется Силой.

Стена за его спиной стала окном и продемонстрировала гостя. Суденышко оказалось хаотичным комком из шипов и шишек. Масштабная линейка удостоверяла, что размером кораблик всего пять метров.

У Равны волоски на затылке встали дыбом. Здесь, в Срединном Запределье, они неплохо защищены от капризов Сил. Тем не менее визит заставит понервничать.

– Что ему нужно?

– Информация о Страумлианском Искажении. В частности, о вашей расе – ею он интересуется особо. Он предлагает нам высокую цену за живого человека.

Равна ответила резко:

– Меня это не интересует.

Грондр распростер бледные руки, свет отразился от хитиновых наверший пальцев.

– Возможности открылись бы колоссальные. Стажировка у богов! Взамен это существо обещает снабдить нас оракулом.

– Нет!

Равна подскочила в кресле. Она была всего лишь одиноким человеком больше чем за двадцать тысяч световых лет от дома. В первые дни стажировки ее это пугало. Потом она завела друзей, больше узнала про этику Организации, привыкла доверять местным почти так же, как и соотечественникам на Сьяндре Кей. Но… Сейчас в Сети только один оракул, возрастом почти десять лет, и доверять ему едва ли разумно. Сила соблазняла Оргу Вриними сказочным богатством.

Грондр, сконфуженно щелкнув, подал ей знак сесть на место.

– Я просто предложил. Мы не чиним насилия над своими сотрудниками. Если бы вы просто согласились поработать здешним экспертом…

Равна кивнула.

– Отлично. Если честно, я и не ожидал вашего согласия. У нас уже на примете доброволец, куда более расположенный к этой миссии, но его придется обучить.

– Человек? Здесь? – Равна оставила в локальном каталоге стандартный поисковый запрос на других людей. За последние два года таких обнаружилось трое, все проездом. – А как долго она… он… тут?

Грондр «смехолыбнулся»:

– Чуть больше века, но мы это поняли всего лишь несколько дней назад. – Изображения вокруг него сместились. Равна узнала кладовку Маршрутизатора, местечко, куда в беспорядке сваливали заброшенные корабли и грузовозы. Кладовка располагалась всего в тысяче световых секунд от архивов. – Мы получаем много одностороннего груза, который нам присылают в надежде, что мы его сумеем перепродать за долю или выкупим.

Масштаб укрупнился. Окно показало изношенный корабль длиной метров двести; осиная талия корпуса поддерживала ионный прямоточный двигатель. От шипов ультрадвигателей остались одни пеньки.

– Придонный люггер? – спросила Равна.

– Драга, – отрицательно щелкнул Грондр. – Этому кораблю примерно тридцать тысяч лет. Большую часть времени он провел глубоко в Медленной Зоне, да еще десять тысяч лет в Безмысленных Глубинах.

Теперь самый крупный план, и Равна увидела, что корпус весь испещрен дырами – тысячелетия эрозии на релятивистских скоростях дали о себе знать. Даже беспилотные экспедиции такого рода были редкостью: глубокое погружение делало невозможным возврат в Запределье за время жизни строителей корабля. Или даже всей расы строителей. Существа, запускавшие такие миссии, слыли чудиками; но те, кто брал на себя риск вернуть такие корабли, иногда получали солидную прибыль.

– Он из дальнего далёка, хотя нельзя сказать, что мы сорвали главный приз… В Безмысленных Глубинах не зарегистрировал ничего интересного – и это неудивительно, если учесть, как там глючит даже простая автоматика. Большую часть груза мы сразу же продали, остальное внесли в каталоги и забыли… до Страумлианского инцидента. – Звезды исчезли. Появился медицинский экран, продемонстрировав мешанину из частей тел. Вроде бы человеческих. – В звездной системе у самого дна Медленной Зоны драга выудила исковерканный корабль. Ультрадвигателей на развалюхе не было, так что, надо полагать, ее построили в Медленной Зоне. Система необитаема. Мы считаем, что подвела конструкция корабля или же на команду повлияли Глубины. Как бы там ни было, они все смерзлись в комок.

Трагедия на дне Медленной Зоны. Тысячи лет назад. Равна отвела глаза от искромсанных ошметков.

– Вы надеетесь продать это нашему гостю?

– Есть вариант получше. Покопались хорошенько и нашли существенную неточность в каталожной записи. Один труп почти не пострадал. Мы его подлатали за счет остальных. Дорогое удовольствие, но в итоге мы имеем живого человека.

Картинка снова изменилась. У Равны захватило дух. Включился ролик с записью операции: части тела комбинировались и возникало нормальное целое, чуть поврежденное в брюшном отделе. Кусочки сложились воедино, и… нет, не она, а он воспарил перед ней, невредимый, обнаженный, точно во сне. Равна не сомневалась, что это человек, но все люди в Запределье были нюйорского происхождения. Незнакомец – нет. Кожа дымчато-серая, а не шоколадная, волосы каштаново-рыжие: такой оттенок ей встречался только в кино про донюйорскую эпоху. Расположение лицевых костей немного отличалось от современного. Отличия небольшие, но впечатляли куда сильнее, чем откровенная чужеродность коллег Равны.

Тело облачили в одежду. В иной ситуации Равна бы усмехнулась: Грондр ‘Калир подобрал человеку идиотский костюмчик нюйорской эры. С мечом и пулевым пистолетом. Ни дать ни взять спящий принц из «века принцесс».

– Се первобытный человек, – изрек Грондр.

Глава 7

Маршрутизатор – вполне обычное название. Почти в любом окружении оно будет осмысленным. Как «Новый город» или «Новый дом», оно возникает снова и снова – куда бы люди ни направлялись, что бы ни колонизировали, где бы ни раскидывали коммуникационную сеть. Можно пролететь миллиард световых лет или провести в пути миллиард лет и снова обнаружить эти названия в среде, созданной естественным интеллектом.

В ту эру, однако, над всеми прочими доминировал один конкретный Маршрутизатор. Он участвовал в перенаправлении двух процентов всего трафика Известной Сети. Расположенный в двадцати тысячах световых лет над плоскостью Галактики, Маршрутизатор обладал превосходным обзором тридцати процентов пространства Запределья, в том числе и многих звездных систем у самого Дна, где корабли с трудом выжимали и один световой год в день. Несколько систем с достаточным содержанием металла были размещены столь же удачно, так что наличествовала конкуренция. Но пока остальные цивилизации теряли интерес к этому занятию, колонизировали Трансценденцию или погибали в апокалипсисе, Организация Вриними продолжала существовать. Минуло пятьдесят тысяч лет, лишь несколько рас исходной Организации сохранили членство в ней, и никто не удержал лидерских позиций. Впрочем, исходные ценности и стратегии уцелели. Позиция обеспечивает устойчивость. Маршрутизатор ныне стал главным посредником в обмене с Магеллановыми Облаками и одним из немногих сайтов, располагавших хоть какой-то связью с Запредельной зоной в галактике Скульптора.

На Сьяндре Кей о Маршрутизаторе ходили невероятные слухи. За два года стажировки Равна постепенно убедилась, что правда превосходит их все. Маршрутизатор располагался в Срединном Запределье; единственным предметом экспорта Организации служила сама маршрутная функция, с доступом к локальному архиву. А импортировали они лучшие биообразцы и вычислительное оборудование из Высокого Запределья.

Лишь исключительные богачи могли себе позволить нечто столь экстравагантное, как Причалы Маршрутизатора. Комплекс растянулся на тысячи километров: стыковочные платформы, ремонтные палубы, пункты межкорабельного транспорта грузов, парки, зоны отдыха. Нет, даже у Сьяндры Кей имелись более крупные хабитаты, но ведь Причалы были расположены не на орбите: они висели на высоте тысячи километров над Земстороньем, покоясь в самой грандиозной антигравеске из виденных Равной. Годового дохода научной сотрудницы на Сьяндре Кей хватило бы на квадратный метр антиграв-ткани, и прослужил бы этот жалкий клочок не больше года. Здесь же такой ткани были миллионы гектаров, и поддерживали они миллиарды тонн груза. Простая замена отмершей ткани требовала более интенсивной торговли с Высоким Запредельем, чем могли себе позволить большинство звездных скоплений. «Теперь я, я сама, работаю здесь». Прямое подчинение Грондру ‘Калиру имело свои преимущества.

Равна откинулась в кресле и обвела взором центральное море. На высоте Причалов гравитация все еще составляла примерно 3/4g. Срединную часть платформы обеспечивали атмосферой особые воздухонтаны. Вчера она отправилась поплавать в этом море с прозрачным дном – наняла лодку. Как странно видеть облака планетной атмосферы под килем, а звезды и индиговое небо – над головой. Этим утром она устроила прибой – простое дело, поиграться с натяжением антиграв-ткани бассейна, и всё. Волны ритмично разбивались о край пляжа. Даже в тридцати метрах над водой воздух пах солью. Маршировали вдаль белопенные гребешки.

Она заметила, как по пляжу медленно движется какая-то фигура. Всего лишь несколько недель назад Равна и вообразить себе не могла ничего подобного. Всего-навсего несколько недель назад она ковырялась себе в архиве, занятая рутинной работой по обновлению и счастливая уж тем, что ее пустили в одну из крупнейших баз Известной Сети. Сейчас… Было похоже, что жизнь девушки описала полный круг, возвратив ее к детским мечтам о приключениях. Единственная трудность – Равна порой чувствовала себя сообщницей плохих ребят. Ведь Фам Нювен живой человек, а не товар.

Она поднялась, пошла навстречу рыжеволосому гостю. При нем не было меча и пистолета, как в забавной анимации Грондра, но одежда – вязаная, как описывалось в древних историях, и держался он с ленивой уверенностью. После той встречи с Грондром Равна немного освежила свои знания по староземельной антропологии. Рыжие волосы и такого же золотистого оттенка глаза там встречались, хотя обычно не у одного и того же человека. А вот дымчатый цвет кожи для землянина был бы примечателен. Итак, этот парень, как и сама Равна, явился продуктом внеземной эволюции.

Он остановился на расстоянии вытянутой руки от нее и осклабился:

– А выглядите вы совсем как человек… Равна Бергсндот, верно?

Она улыбнулась, кивнула:

– А вы господин Фам Нювен?

– Он самый. Мы оба безукоризненно вежливы…

Он прошел мимо девушки, под прикрытие крыши здешнего офиса. «А парень не промах». Она пошла следом, не вполне уверенная, как себя вести. Легко возомнить, что с человеком не будет проблем… Впрочем, завязать беседу не составило труда. Фама Нювена собрали из ошметков больше тридцати дней назад, и большую часть этого времени он учил язык. Соображаловка у парня оказалась что надо: на торговом диалекте трисквелина он уже болтал с непринужденной легкостью. К тому же симпатичный… Равна уже два года провела вне Сьяндры Кей, а ей оставался еще год стажировки. Она держалась молодцом, и у нее появилось много близких приятелей, те же Эграван и Сарале. Но даже простой разговор с этим человеком опрокинул ее обратно в одиночество. В известном смысле воскрешенный был ей более чужд, нежели весь народ, крутившийся на Маршрутизаторе, и вместе с тем… ей хотелось крепко обнять его и поцелуями согнать с губ самоуверенную усмешку.

Грондр Вринимикалир говорил правду о Фаме Нювене: парень с энтузиазмом отнесся к планам Организации. Теоретически это упрощало работу Равны, а на практике…

– Господин Нювен, мои обязанности состоят в том, чтобы приспособить вас к новому миру. Я знаю, последние дни вас натаскивали по полной, но существуют объективные пределы скорости обучения.

Рыжеволосый человек улыбался:

– Зовите меня просто Фам. Ну да, я себя чувствую туго набитым рюкзаком. Во сне меня преследуют голоса… я столько выучил, ничего не испытав… и, что еще хуже, я стал целью всего этого… инструктажа. Если Вриними намерена меня одурачить, так ей и следовало бы поступать. Вот почему я учусь пользоваться локальной библиотекой. Вот поэтому я настоял, чтобы они отыскали кого-то вроде вас. – Он заметил изумление на лице девушки. – А, вы не в курсе! Видите ли, в разговорах с настоящим человеком мне, может, и посчастливится вытянуть что-то незапланированное. К тому же я всегда был отличным знатоком человеческой натуры. Думаю, для меня не составит труда вас прочесть.

Усмешка показывала, что он прекрасно отдает себе отчет в том, насколько раздражающе себя ведет.

Равна перевела взгляд на зеленые кроны деревьев. «Может, этот перец и заслуживает своей участи».

– Говорите, у вас отличный опыт работы с людьми?

– С поправкой на ограничения Медленной Зоны. Я там жил, Равна. Я там крутился. Я понимаю, что не выгляжу на свои годы, но мне шестьдесят семь субъективных лет. Думаю, Организация неплохо потрудилась, размораживая меня. – Он сделал жест в ее сторону, словно бы снимая цилиндр. – Последнее мое путешествие отняло более тысячи объективных лет. Я был военным программистом дальнего рейса Чжэн Хэ…

Внезапно глаза его распахнулись, и он промямлил нечто невразумительное. На миг в облике его проступила беззащитность.

Равна порывисто потянулась к нему:

– Память?..

Фам Нювен кивнул:

– Проклятая память. За это я ваших сотрудников благодарить не стану.

Фама Нювена замораживали по горячим следам лютой смерти, а не в плановом порядке. Почти чудо, что Орга Вриними вообще сумела воскресить его – во всяком случае, с технологиями Срединного Запределья. Но с памятью дела обстояли сложнее всего. Химические основы ее плохо переносят хаотическое замораживание.

Крепкий орешек даже для Фама Нювена: эго его разом ужалось на пару размеров. Равне стало жалко парня.

– Вряд ли все окончательно потеряно. Вы просто привыкайте смотреть на вещи под чуть иным углом.

– …Да, меня так учили. Начинать с других воспоминаний, пробиваться в обход к тому, что не сумеешь вспомнить сразу. Ну что ж… это лучше, чем смерть. – Нахальство вернулось, но не в прежнем объеме – как раз до уровня очаровательности. Они долго болтали, и рыжеволосый искусно отыскивал обходные пути взамен тех, которые не мог вспомнить сразу.

И постепенно Равну охватило чувство, которого она от себя никак не ожидала в приложении к Медленной Зоне: восторг. За одну жизнь Фам Нювен добился почти предельно возможного для выходца из Медленной Зоны. Равна издавна жалела запертые там, внизу, цивилизации. Им, быть может, никогда не суждена слава, им не узнать великой истины. Но этот человек преодолевал препятствие за препятствием – благоволением удачи или просто силой воли. Знал ли об этом Грондр, наряжая рыжего в костюм с мечом и пулевым пистолетом? Ведь Фам Нювен и вправду варвар по происхождению. Он родился на затерянной колонии – сам он называл тот мир Канберрой. Место это, по описанию, походило на Нюйору средневековья, только без матриархата. Нювен был младшим ребенком в королевской семье. Он рос в мире мечей, ядов и придворных интриг, в каменных замках у холодного-прехолодного моря. Несомненно, младшего принца убили бы – а может, он сам стал бы королем, если бы жизни его суждено было средневековое продолжение. Но в тринадцатилетнем возрасте она изменилась навеки. Мир, знавший радиосвязь и летательные аппараты лишь по легендам, столкнулся с визитом инопланетных торговцев. Спустя год торговли с иномирцами вся феодальная политика Канберры перевернулась вверх тормашками.

– Чжэн Хэ инвестировали три корабля в канберранскую экспедицию. Они просчитались. Думали, мы на более высоком технологическом уровне. Мы не смогли пополнить их запасы, так что два из трех остались там и, полагаю, вывернули мой несчастный мир наизнанку. Я улетел на третьем. Папаша думал, что навязывает им удачную сделку. Повезло еще, что меня в космос не вышвырнули.

Чжэн Хэ состояла из нескольких сотен кораблей с ионными прямоточными двигателями и действовала в объеме сотен световых лет. Корабли их развивали скорость чуть ли не в треть световой. Занимались они главным образом торговыми, реже спасательными и еще реже – завоевательными операциями. По самым свежим данным от Фама Нювена, они заселили тридцать миров и проработали уже три тысячи лет. Цивилизация настолько экстравагантная, насколько это вообще мыслимо в Медленной Зоне… И разумеется, до оживления Фама Нювена никто в Запределье о них ни разу не слыхал. Чжэн Хэ разделила удел миллиона цивилизаций, погребенных на глубине тысяч световых лет в недрах Медленной Зоны. Лишь чудом некоторые из них выбирались в Запределье, где были реальны сверхсветовые полеты.

Однако для тринадцатилетнего мальчика, рожденного в мире цепей и мечей, Чжэн Хэ стала вызовом большим, нежели вся жизнь для многих. За считаные недели он прошел путь от наследника престола средневекового королевства до юнги звездолета.

– Сперва они толком не представляли, как со мной поступить. Думали запихать меня в гибернатор и высадить на следующей остановке. А что еще делать с пацаном, которому известен только один мир, и к тому же плоский? С мальчишкой, который всю свою жизнь упражнялся махать мечом?

Он резко замолчал, как это с ним происходило каждые несколько минут, когда поток интроспекции вторгался на поврежденные участки. Затем взгляд его метнулся к Равне, и усмешка обрела привычный нахальный оттенок.

– А я ведь был обычным представителем своего вида. Вряд ли цивилизованные люди понимают, каково это – расти, зная, что собственные дядья и тетки замышляют избавиться от тебя, и учиться доставать до их глоток первым? Хотя в цивилизованной Галактике я встречал злодеев и покруче – некоторые не моргнув глазом спалят целую планету и назовут это миротворческой операцией. Однако такого беспримесного коварства, как в детстве, не видывал больше нигде.

По утверждению Фама Нювена, лишь слепое везение уберегло экипаж от состряпанного мальчишкой заговора. За последующие годы он пообтесался и обзавелся манерами поприличнее. Должным образом укрощенный, звереныш смог стать идеальным капитаном Чжэн Хэ. И много лет им был. Сфера влияния Чжэн Хэ охватывала пару инопланетных рас и значительное число человеческих колоний. На скорости в 0.3c Фам десятилетиями отлеживался в гибернаторах, кочуя от звезды к звезде, затем год-другой посвящал отчаянным попыткам заработать на товарах и информации, которые могли к тому времени безнадежно устареть. Репутация Чжэн Хэ обеспечивала ему некоторую защиту. «Политики приходят и уходят, алчность же пребывает вовеки» – гласило флотское кредо, и действительно, компания пережила большинство своих клиентов. Даже религиозные фанатики побаивались связываться с Чжэн Хэ, памятуя, какими мерами воздействия располагают торговцы. Чаще, впрочем, на выручку приходили таланты и хитрость капитана. Немногие могли состязаться в этих умениях с мальчиком, который оставался жить внутри Фама Нювена.

– Я стал почти идеальным шкипером. Почти. Меня всегда интересовало пространство за пределами зоны, о которой имелись достоверные сведения. Каждый раз, сколачивая значительное состояние, такое значительное, чтобы запустить собственную субфлотилию, я ставил все на кон ради безумного шанса и проигрывал. Я слыл самым чокнутым на флоте. В одном полете я командовал пятью кораблями, а в следующем мог скатиться до рядового техника-программиста на каком-то контейнеровозе. Учитывая, как растягивается время в условиях досветовой торговли, неудивительно, что репутация легенды, даже гения, следовала за мной сквозь множество поколений. Другие же сделали мое имя нарицательным для обозначения пустопорожнего болвана.

Он сделал паузу, глаза его расширились от приятного изумления.

– Ха! Я вспомнил, чем занимался под конец. Я был в болванской части цикла, но это не слишком важно. Женщина, капитан флотилии из двадцати кораблей, психичка покруче меня… не могу вспомнить ее имя. Ее?.. Да нет, невозможно; я ведь никогда не служил под началом женщины. – Он размышлял вслух. – В любом случае, этот… парень готов был рискнуть всем ради перспективы, о которой обычные люди только за пивом гутарят. Он нарек свой корабль, э-э, по-вашему будет «Дикий глупыш» – уже можете получить представление. Он полагал, что где-то во Вселенной должны отыскаться по-настоящему высокотехнологичные цивилизации. Трудность лишь в том, чтобы их найти. И самое странное, он даже почти додумался насчет Зон. Но оказался недостаточно чокнут. Одну маленькую деталь он понял неверно. Догадываетесь, какую именно?

Равна кивнула. Учитывая, где обнаружили останки Фама, ответ был очевиден.

– Ага. Готов побиться об заклад, сама идея древнее космических полетов: старшие расы должны обитать в галактическом ядре, где звезды расположены гуще и полно всякой высокоэнергетической экзотики типа черных дыр. Он повел туда весь свой флот – двадцать кораблей. Они рассчитывали найти кого-то – или что-то… – остановиться, основать колонию. Капитан полагал, что достичь успеха за время нашей жизни маловероятно, но, распланировав все как следует, реально пробиться в плотную область, где, скорее всего, найдется новая Чжэн Хэ, а оттуда продвинуться еще глубже. В любом случае, мне подфартило попасть к ним хотя бы программистом. Капитан был обо мне достаточно наслышан.

Экспедиция продлилась тысячу лет. Они пролетели двести пятьдесят световых лет к сердцу Галактики. Сфера влияния Чжэн Хэ располагалась ближе ко Дну Медленной Зоны, чем Старая Земля, а оттуда они пошли еще глубже. И все равно – им просто не повезло зацепить край Глубин всего через двести пятьдесят световых лет пути. «Дикий глупыш» терял контакт с остальными кораблями – они пропадали один за другим. Иногда это случалось без предупреждения, подчас появлялись признаки отказа компьютеров или просчета команды. Выжившие подметили закономерность и решили, что проблема в надежности обычных компонентов. Разумеется, никто не связал ее с областью пространства, куда они вторглись.

Мы сбавили скорость с таранной, отыскали звездную систему с приемлемой для жизни планетой. Мы почти всех потеряли… Я толком не понимаю, что там стряслось.

Он издал сухой смешок.

– Видать, мы совсем отупели, коэффициент интеллекта упал где-то до шестидесяти. Я помню, как дурачился с системами жизнеобеспечения. Наверное, эти шуточки нас и погубили. – На миг лицо его стало грустным и отрешенным. Потом он передернул плечами. – А потом я проснулся в нежных тенетах Орги Вриними, там, где реальны сверхсветовые полеты… там, откуда виден край самих Небес.

Равна молчала. Оглянулась через плечо на прибой. Они долго проговорили: солнце забиралось под древолепестки, световые пятна блуждали по кабинету. Грондр хотя бы понимает, с кем имеет дело? Почти любой артефакт из Медленной Зоны обладал коллекционным статусом. Живые существа оттуда ценились еще выше. А Фам Нювен, кажется, совершенно уникален. Он лично испытал больше, чем довелось многим цивилизациям, и погрузился в самые Глубины. Она теперь понимала, отчего он заглядывается на Трансценденцию и называет ее Небесами. Это не просто наивность, не ошибка образовательных программ Организации. Фам Нювен испытал два перехода, полностью поменявших его жизнь: из человека дотехнологической эпохи стал звездолетчиком, а из звездолетчика – запредельцем. Каждый из них по отдельности – прыжок почти невероятный. Теперь он увидел возможность для следующего шага и с готовностью ухватился за нее.

«Так зачем мне рисковать работой, пытаясь его переубедить?» Но губы уже задвигались, словно обретя собственную жизнь:

– Но почему бы не отложить Трансценденцию, Фам? Дайте себе труд разобраться, как обстоят дела в Запределье. Вас охотно примут почти в любой цивилизации. На человеческих планетах ваш визит станет событием эпохи.

Просверком донюйорского человечества. Местные группы новостей Сьяндры Кей считали поступок Равны – рвануть на стажировку за двадцать тысяч световых лет – неслыханно амбициозным. По возвращении она могла бы выбрать себе постоянную ученую должность на любом из дюжины миров. Но рядом с перспективами Фама Нювена ее собственные планы меркли: найдутся богачи, готовые без раздумья подарить ему целую планету, лишь бы он остался.

– Вы вольны называть свою цену.

Ленивая усмешка рыжего стала шире.

– О, понимаете ли, я ее уже назвал и думаю, что Организация согласится.

«Хотела бы я что-нибудь сделать с этой ухмылочкой», – подумала Равна. Билет Фама Нювена в Трансценденцию оплачен внезапным интересом Силы к Страумлианскому Искажению. Его невинное эго может в итоге размазаться по миллиону смертьекубов, властвуя над миллионом миллионов симуляций человеческого естества.

Звонок Грондра последовал меньше чем через пять минут после ухода Нювена. Равна знала, что Орга за ними шпионит, и уже высказала Грондру свои возражения по поводу эдакой «продажи» разумного существа. И все же она немного разнервничалась.

– Когда именно он собирается отправляться в Трансценденцию?

Грондр поскреб пятнышки. Кажется, он не разгневан.

– Точно не в следующие десять-двадцать дней. Сила, которая о нем торгуется, сейчас заинтересовалась нашими архивами, отслеживает трафик на Маршрутизаторе. И… энтузиазм этого человека носит несколько показной характер – он осторожничает.

– Правда?

– Правда. Он выбил себе библиотечный бюджет и разрешение путешествовать по всей системе. Он болтает со случайно выбранными работниками Причалов. Он особо настоял, чтоб ему позволили поговорить с вами. – Грондр пощелкал ртом в усмешке. – Не выбирайте выражений. Собственно, он рыщет в поисках тайного яда. Если будете с ним откровенны, он будет больше склонен доверять нам.

До нее начинало доходить, чем руководствуется Грондр. Но Фама Нювена просто так не прошибешь.

– Да, почтеннейший. Он попросил меня устроить сегодня вечером прогулку по кварталу Иномирцев. – «Как ты, несомненно, уже знаешь».

– Отлично. Хорошо бы и в остальном проблем не возникло. – Грондр повернулся так, чтобы в сторону девушки смотрели только периферические пятнышки. Его окружали мониторы коммуникаций и баз данных Орги. По тому, что видела Равна, казалось, что он исключительно загружен. – Возможно, не стоило бы поднимать эту тему, ну а вдруг вы сумеете помочь? Дело спорится. – У Грондра был не слишком довольный вид для хороших вестей. – Девять цивилизаций с Вершины Запределья попросили расширить им канал передачи данных. С этим мы справимся. Но у Силы тут корабль…

Равна, почти не раздумывая, перебила его. Еще несколькими днями раньше она ужаснулась бы самой мысли об этом.

– А кто это, собственно? Есть ли вероятность, что мы контактируем с самим Страумлианским Искажением? – Она похолодела, представив, что эта сущность может контролировать рыжего.

– Нет, если только сами Силы не одурачены им… Рыночные аналитики прозвали нашего гостя Стариком. – Он усмехнулся. – Это такая шутка, но в ней лишь доля шутки: мы с ним знакомы одиннадцать лет.

Никто в точности не знал, как долго живут Трансцендентные, но редкая Сила сохраняла общительность дольше десяти лет. Они либо теряли интерес, либо превращались в нечто иное, либо умирали подлинной смертью. Равна полагала, что справедливо простейшее объяснение: разум – прислужник гибкости и изменчивости. Тупые звери меняются со скоростью, диктуемой естественным ходом эволюции. Расы человеческого уровня, выйдя на технологический разбег, достигают пределов своей ниши за несколько тысяч лет. В Трансценденции сверхразум мог развиваться так быстро, что при этом погибали сами его творцы. Неудивительно, что и Силы бренны.

Так что прозвища «Старик» одиннадцатилетняя Сила вполне заслуживала.

– Мы считаем, что Старик относится к разновидности семьдесят третьего типа. Они редко проявляют злонравие, и мы знаем, от кого эта Сила перешла в Трансценденцию. Но сейчас от нее серьезные проблемы. Он уже двадцать дней как монополизировал полосу пропускания Маршрутизатора, потребляет колоссальный трафик, и показатель этот продолжает расти. С момента прибытия корабля он закопался в наши архивы и локальные сети. Мы попросили Старика ограничиться пересылкой некритичных данных звездолетами, но он отказывается. Сегодня вечером вообще кошмар творится. Он отгрыз себе почти пять процентов емкости Маршрутизатора. Причем это создание отправляет вниз почти столько же, сколько принимает сверху.

Странное дело, но…

– Он же платит вам, не так ли? Если Старик в состоянии оплатить по высшей ставке, к чему беспокоиться?

– Равна, мы надеемся, что Организация продолжит существовать и спустя много лет после кончины Старика. Он не в состоянии предложить нам ничего, что осталось бы ценным на протяжении такого времени.

Равна кивнула. Действительно, некоторая технология, сопоставимая с магией, могла здесь работать, но в долгосрочной перспективе толку от нее было чуть. Ситуация вполне коммерческая, это вам не модель из курса прикладной теологии.

– Старик без труда перебьет любое предложение из Срединного Запределья. Но если мы отведем ему все ресурсы, то не сможем оказывать услуги другим пользователям, а ведь именно от них зависит наше будущее.

Его изображение сменилось статистикой доступа к архиву. Равне формат был знаком, и она тотчас увидела, что Грондр сетует небеспочвенно. Известная Сеть – громадная структура, иерархизованная анархия, связующая сотни миллионов миров. Но даже основные магистрали ее обладали полосами пропуска не лучше, чем на Земле Рассветной эпохи; браслетный коммуникатор в локалке и тот проворнее. Поэтому и доступ к архиву осуществлялся в основном через локальную сеть – оттуда шла ретрансляция медиафрахтерам, залетевшим в систему Маршрутизатора. Но теперь… за последние сто часов удаленный доступ к архиву, как в долевом, так и в абсолютном исчислении, превысил локальный! Девяносто процентов трафика шло на одну и ту же учетку – Старика.

Голос Грондра комментировал инфографику:

– Сейчас мы выделили Силе целый трансивер из нашей опорной сети… К сожалению, больше чем на несколько дней нас не хватит. Окончательная цена слишком велика.

На экран вернулось его лицо.

– В любом случае, полагаю, вам ясно, что варвар – наименьшая наша проблема. За последние двадцать дней мы заработали больше, чем за два года, куда больше, чем способны верифицировать и переварить. Нам угрожает собственный успех.

Он иронически хмуросмехнулся.

Они еще немного поговорили о Фаме Нювене, после чего Грондр отключился. Равна пошла прогуляться на пляж. Солнце уже садилось, песок приятно согревал ноги; Причалы кружились вокруг планеты по сороковой северной параллели, совершая оборот примерно за двадцать часов. Она подошла к линии прибоя, где песок был ровный и влажный. Брызги оседали на кожу, увлажняя ее. Голубое небо над белопенными гребешками волн быстро темнело, становясь индиговым и черным. В небе сновали серебристые искорки: антиграв-баржи тянули звездолеты к Причалам. Конструкция ошеломительно, невероятно дорогая. Равну она поначалу шокировала и поразила, но, проведя на Маршрутизаторе два года, девушка начинала понимать смысл затеи. Орга Вриними желала, чтобы всем в Запределье стало ясно: у компании хватит ресурсов обеспечить любую мыслимую потребность в коммуникации и архивации. И еще они хотели намекнуть Запределью, что здесь сокрыты тайные дары Трансценденции, сулящие потенциальным агрессорам более чем солидные неприятности.

Она уставилась на брызги, чувствуя, как оседают на ресницах капельки. Итак, у Грондра серьезная проблема: попробуй-ка прикажи Силе проваливать! Ну а Равне Бергсндот оставалась проблема поменьше: управиться с самоуверенным олухом, который так и рвется себя погубить. Она развернулась и зашагала параллельно воде. Каждая третья волна задевала ее щиколотки.

Равна вздохнула. Фам Нювен, конечно, тот еще оболтус, но какой же он молодчага! Разумом она всегда понимала, что принципиальной разницы между интеллектуальными способностями запредельцев и примитивных обитателей Медленной Зоны нет. Да, автоматика в Запределье работала лучше, и здесь становилась возможна ультрасветовая связь. Но создать подлинно сверхчеловеческий интеллект можно было лишь в Трансценденции. Так что способности Фама Нювена не должны ее удивлять. А он чертовски смышлен. Выучил трисквелин с невероятной легкостью. У нее почти не осталось сомнений, что он был таким же отличным капитаном, как себя выставлял. Торговля в Медленной Зоне требовала труднопредставимой отваги: приходилось рисковать, проводя столетия между звездами в полетах к цели, которая за это время могла утратить цивилизованный вид или ощетиниться против внешников… Она понимала, почему он так относится к Трансценденции: для него это всего лишь новый вызов. У него было меньше двадцати дней, чтобы постичь устройство новой вселенной. Ему просто не хватило времени уразуметь, что правила игры меняются, когда игроки – больше чем люди.

Ну что ж, пускай тешится эти несколько дней, пока может. Вдруг удастся его переубедить? После разговора с Грондром особой вины Равна за это не почувствовала бы.

Глава 8

Квартал Иномирцев занимал приблизительно треть Причалов. Начинался на периферии, где и швартовались звездолеты (там атмосферы не было), и тянулся внутрь до самого центрального моря. Орга Вриними сумела убедить изрядное число рас, что местечко это – подлинное чудо Срединного Запределья. Помимо фрахтеров, тут пробегали и залетные туристы – самые-рассамые богачи-запредельцы.

Фаму Нювену открыли доступ ко всем диковинам. Равна устроила ему экскурсию по самым впечатляющим уголкам, в том числе и по антиграв-батуту над Причалами. Варвара, однако, больше заинтересовали складные скафандры, чем сами Причалы.

– Я там внизу, в Медленной Зоне, конструкции и посолиднее видел.

«Да-да, только вот все они висели в гравитационном колодце планеты».

Но вечер вступал в свои права, и Фам Нювен постепенно оттаивал. По крайней мере, язвить перестал. Ему захотелось посмотреть на житье-бытье запредельных торговцев; Равна сводила его на биржи и в торговую локалку.

После полуночи по местному времени они очутились в «Бродячей компании». Организация эту территорию не контролировала, но у Равны местечко числилось одним из любимых: частный клубешник, привлекавший торговцев снизу доверху. Она задумалась, какой увидит обстановку клуба Фам Нювен. Дизайном место это напоминало гостевой домик какой-нибудь планеты Медленной Зоны. Над главной стойкой парила трехметровая модель корабля с ионным прямоточным двигателем. Сине-зеленые поля двигателя озаряли каждый уголок и элерон судна, отбрасывая слабый свет и на посетителей внизу.

Равне стены и пол казались сооруженными из тяжелых, грубо ошкуренных бревен. Сородичи Эгравана увидели бы каменные стены и узкие проходы: такой архитектурный стиль был характерен для планет, колонизированных его расой. Фокус оптический, не какая-то умобманка: в Срединном Запределье едва ли можно мечтать о большем.

Равна с Фамом побродили между столиков. Со звуком владельцы заведения управлялись хуже, чем с картинкой: музыку было плохо слышно, и от столика к столику мелодия менялась. Как и ароматы: некоторые было непросто вынести. Атмосферные контроллеры трудились на полную, сохраняя посетителям здоровье и частично жертвуя комфортом. В этот вечер в клубе яблоко бы не упало. Дальний конец зала отвели под особые уголки: с давлением высоким или низким, атмосферой из окислов азота, аквариумные. Некоторые фигуры сквозь бурлящие атмосферные зоны казались размытыми силуэтами.

В каком-то смысле клуб мало отличался от космопортового бара на Сьяндре Кей. Но ведь это Маршрутизатор… Заведение привлекало выходцев с Вершины Запределья, которые тихими заводями вроде Сьяндры Кей не интересовались. В большинстве своем Высокожители выглядели не слишком чужеродно: цивилизации Вершины обычно развивались на мирах, заселенных колонистами Снизу. Но их головные уборы не были украшениями: в Срединном Запределье прямые нейроинтерфейсы не работают, однако Высокожители все равно не решались с ними расстаться. Равна направилась в сторону группки живых треножников и их автоматов. Пускай Фам Нювен побазарит с ребятками, угнездившимися на краю трансразума.

Внезапно он коснулся ее руки и оттянул к себе:

– Пойдем еще побродим.

Он озирался, словно в поисках знакомого лица.

– Давай сначала людей поищем…

Когда в лоскутном образовании Фама Нювена проявлялись дыры, они оказывались гротескно широки. Равна с трудом сохранила серьезное лицо.

– Людей? Фам, мы на Маршрутизаторе одни такие.

– Но ты же мне про друзей рассказывала… Про Эгравана, Сарале…

Равна только головой покачала. Варвар на миг растерялся. Фам Нювен всю жизнь провел, переползая на субсвете между человеческими колониями. Она знала, что инопланетных рас он повидал всего три, а теперь растерялся в море чужеродности. Она постаралась скрыть сочувствие: такая реакция лучше, чем уговоры девушки, могла пронять парня до печенок.

Но уже в следующий миг он опять заулыбался:

– Тем интересней приключеньице.

Они покинули основной зал и прошли мимо ниш с особым воздухообменом.

– Господи, а Чжэн Хэ бы тут понравилось!

Людей не было нигде, но уютней уголка, чем «Бродячая компания», Равна не знала. Многие клиенты Орги общались только по Сети, и Равну снова пронзила тоска по дому. На втором этаже внимание девушки привлек знакомый сигнетный флажок. На Сьяндре Кей она видела похожий. Потянув туда Фама Нювена, она взобралась по деревянной лесенке.

Из фонового гула выделился высокий писклявый щебет. Не трисквелин, но слова были ей понятны… о Силы, это же самношк!

– Я поверить не могу, что это хомосапы! Сюда, сюда, миледи.

Она пошла на звук, пробираясь к столику с сигнетовским флажком.

– Можно присесть? – осведомилась она, наслаждаясь звуками родного языка.

– Разумеется.

Щебетун напоминал небольшое декоративное деревце в кадке на шестиколесной тележке. Тележка была разукрашена декоративными полосками и бахромой; верхушка же, размерами сто пятьдесят на сто двадцать сантиметров, укутана в грузошарф с узором, идентичным сигнетовскому. Существо оказалось большетележечным наездником. Раса эта вела торговлю в большинстве областей Срединного Запределья, не исключая и Сьяндры Кей. Высокий писклявый голос исходил из вокодера на тележке наездника. Но говорил чужак на самношке, и Равне слова его были милее всех прочих за долгое время. Хотя наездники прослыли чудаками, Равну охватил прилив нежной ностальгии, словно она спустя годы пересеклась с одноклассником в далеком городе.

– Меня зовут… – зашелестели ветки, – но вам будет удобнее имя Синепанцирь. Как приятно увидеть знакомое лицо, ха-ха.

Синепанцирь смех проговаривал, будто слова. Фам Нювен сел рядом с Равной. Самношка он не знал, а потому момент великого единения душ от него ускользнул. Наездник переключился на трисквелин и представил четверку своих спутников: еще одного наездника и трех гуманоидов, которые предпочли держаться в тени. Гуманоиды на самношке не говорили, но язык каждого отделяло от трисквелина не более одного скачкоперевода.

Наездники были не то хозяевами, не то операторами небольшого фрахтера межзвездного класса под названием «Внеполосный-II». Гуманоиды же сертифицировали часть нынешнего груза корабля.

– Мы с напарницей в этом деле уже без малого две сотни лет. Мы высокого мнения о вашей расе, миледи. Первые рейсы мы совершали между Сьяндрой Кей и Форсте Утгреп. Ваши люди – отличные пользователи, проблем с отгрузкой почти не бывало…

Он откатил тележку от стола и проехал некоторое расстояние вперед, что у людей соответствовало легкому поклону.

Но не все оказалось так легко и приятно. Заговорил один из гуманоидов: звуки вполне мог издать человек, но смысла в них не было. Домопереводчик мгновение обрабатывал слова, затем из броши на одежде чужака раздалось на чистом трисквелине:

– Синепанцирь утверждает, что вы хомосапиенсы. Знаем, что мы ваши враги. Мы разорились. Нас чуть не убило злое творение вашей расы. Страумлианское Искажение.

Голос был лишен всякого выражения, но Равна видела, что чужак напрягся и стискивает пальцами бокал.

Учитывая, как он настроен, бесполезно было объяснять, что, хоть Равна и человек, ее Сьяндра Кей за тысячи световых лет от Страума.

– Вы явились с Простора? – спросила она у наездника.

Синепанцирь ответил не сразу. У его расы это было в обычае: он, скорее всего, пытается вспомнить, кто она и о чем вообще разговор. Затем прозвучало:

– Да-да. Пожалуйста, простите моим сопровождающим такую враждебность. Наш груз в основном представлен одноразовыми шифрами. Разработчик – Коммерческая охрана Сьяндры Кей; конечная цель – колония этих сертификаторов на Вершине. Технически все как обычно: мы перевозим треть груза, независимые поставщики – остальные две трети. В конечном пункте компоненты объединяют методом «исключающего ИЛИ»^[8]. В результате мы удовлетворим потребности дюжины миров Сети в криптопрограммах для…

Внизу поднялся шухер: кто-то решил курнуть что-то слишком забористое для кондиционеров. Равна словила самую малость, но этого хватило, чтобы зрение помрачилось. Несколько посетителей в главном зале хлопнулись в обморок. Управляющий наехал с претензиями на клиента. Синепанцирь издал резкий звук, откатил тележку от столика и переместился к перилам.

– Не хочу угодить врасплох, некоторые существа так внезапно…

Когда инцидент был исчерпан, наездник вернулся.

– Так о чем бишь я? – Он помолчал мгновение, справляясь в долговременной памяти тележки. – Ага, вот… Сработай всё по плану, мы бы, в общем, разбогатели. К сожалению, по дороге мы завернули на Страум сбросить немного исходных данных. – Он горестно покружился на задних четырех колесах. – Но ведь ничего страшного? Страум более чем в сотне световых лет от той лаборатории в Трансценденции. Еще не…

Один из сертификаторов перебил его резким гоготом. Домопереводчик ожил мгновением позже:

– Да, все должно быть в порядке. Нас не пытались атаковать. Корабельные регистраторы свидетельствуют, что наша защита не нарушена. Но слухи распространяются. По всей Сети группы заявляют, что Страумлианский Простор охватило искажение. Чушь! Тем не менее вздор этот уже достиг пункта назначения. Нашему грузу больше не доверяют, так что он превратится в мусор: теперь это всего-навсего пара граммов субстрата данных, случайно…

Посередине произнесенной ровным тоном фразы гуманоид вынырнул из теней. Равна успела заметить, что оскаленные десны у него острые как бритвы. Чужак швырнул бокал на столик перед девушкой.

Мелькнула рука Фама Нювена: он перехватил бокал в воздухе, пока Равна силилась понять, что происходит. Рыжий медленно поднялся. Еще парочка гуманоидов встала из теней и присоединилась к своему товарищу. Фам Нювен не удостоил их и словом. Осторожно поставив бокал на столешницу, он едва заметно наклонился к противнику. Руки расслаблены, но смотрится так, словно в каждой по клинку. В бульварных романах сказали бы: «Во взгляде его была смерть». Равна как-то не думала, что подобное возможно в реальной жизни, но гуманоиды тоже просекли это и поспешно потянули дружка назад за столик. Тот не сопротивлялся, но, оказавшись вне досягаемости Фама, разразился потоком шипяще-визгливых воплей, с которыми домопереводчик справиться не сумел. В заключение он показал Фаму резкий жест из трех пальцев и заткнулся. Трое тихо скатились по лесенке, и след их простыл.

Фам Нювен сел на место. Серые глаза его стали спокойными и довольными. «Да никак от этого нахала и польза бывает!» Равна оглянулась на пару наездников.

– Я сожалею, что ваш груз обесценился.

Раньше Равне попадались меньшетележечные наездники, чьи рефлексы не слишком превосходили растительные. Заметила ли парочка неожиданное вмешательство? Но Синепанцирь тут же отозвался:

– Нет нужды извиняться. Эти трое ныли с момента нашего прибытия сюда. Контрактники они иль нет, а я от них жутко устал.

Он опять впал в режим комнатного цветка. Через минуту ожила другая – как там ее, Зеленожка?

– Кроме того, дела наши могут оказаться и небезнадежны в коммерческом отношении. Уверена, что остальные две трети груза не контактировали со Страумлианским Простором. – Так и положено: каждый фрагмент груза перевозит свой поставщик и по своему пути. Если две трети удастся сертифицировать, команда «Внеполосного-II» сможет избежать разорения. – Фактически… допустима даже полная сертификация. Да, мы посещали Основной Страумли, но…

– Как давно?

– Мы отбыли шестьсот пятьдесят часов назад. Примерно через двести часов после того, как они вывалились из Сети.

Равна вдруг сообразила, что это должны быть очевидцы инцидента. Тридцать дней прошло, а новостные ленты в Группе угроз до сих пор гудели обсуждениями Страума. Общее мнение, поддержанное даже Оргой Вриними: страумеры сотворили Искажение второго класса. Впрочем, это лишь догадки… А теперь ей попались существа, которые были там физически.

– Вы не думаете, что страумеры создали Искажение?

Очередь Синепанциря:

– Я вздыхаю, – сообщил он. – Наши сертификаторы это отрицают, но я усматриваю проблему с совестью. Мы видели на Страуме кое-что странное… Вам не доводилось иметь дело с искусственными иммунными системами? От версий, способных работать в Срединном Запределье, больше хлопот, чем пользы, так что вряд ли. Я отметил резкий сдвиг поведения некоторых офицеров криптослужбы сразу после торжественных новостей от Страумли. Как если бы они превратились в элементы плохо откалиброванной автоматики. Как будто стали чьими-нибудь, э-э, пальцами… Несомненно, они там в Трансценденции с чем-то возились. Они там что-то нашли. Потерянный архив, но дело не в этом. – Он надолго замолчал, и Равна уже подумала, что разговор окончен. – Понимаете ли, перед самым отлетом с Основного Страумли мы…

Но тут влез Фам Нювен:

– Я вот чего понять не могу. Вы все говорите так, словно Страумлианский Простор был обречен с того момента, как они приступили к исследованиям Трансценденции. Вот смотрите: я в своей жизни возился со странным оружием и глючным софтом. Я понимаю, что такие штуки могут убить. Но, кажется, страумеры осторожничали и разместили лабу далеко. Они что-то такое строили, у них все пошло наперекосяк, но ведь подобные эксперименты уже проводились – как и все опыты тут, наверху. Они ведь могли остановиться в любой момент, едва заметив отклонение от нормы, до самого конца могли. Так почему у них все слетело с катушек?

Вопрос застал наездника врасплох. Для ответа докторская степень по прикладной теологии не требовалась. Даже чертовы страумеры знали ответ. Но, учитывая жизненный опыт Фама Нювена, удивляться вопросу не приходилось. Равна промолчала: чужеродность наездников придаст их рассказу большее правдоподобие в глазах Фама, чем любой истории от нее самой.

Синепанцирь пошелестел ветвями, явно консультируясь с тележкой. Когда заговорил снова, в голосе его не слышалось раздражения:

– Я слышу тут некоторые ошибочные трактовки, миледи Фам. – Кажется, он применяет старинный нюйорский титул ко всем подряд. – Вы посещали архив Маршрутизатора?

Фам ответил, что да. Равна догадалась, что дальше вступительного раздела он не забирался.

– Тогда вам должно быть известно, что архив – вещь фундаментально сложнее базы данных в обычной локальной сети. Самые крупные даже не поддаются практически пригодному копированию. Основные насчитывают миллионы лет, их поддерживали сотни различных рас, ныне либо вымерших, либо достигших положения Сил в Трансценденции. Даже в архиве Маршрутизатора все так запутано, что системы индексации друг в друга вложены. Лишь в Трансценденции удается структурировать такой объем данных, и лишь Силам доступно его понимание.

– И что?

– В Запределье тысячи архивов – десятки тысяч, считая те, что давно забыты или выпали из Сети. Наряду с несущественной, тривиальной информацией они содержат важные тайны и важную дезу. Там расставлены ловушки и капканы.

Миллионы рас забавлялись с архивами, попавшими к ним в Сеть. Десятки тысяч на этом погорели. Иногда ущерб оказывался невелик: всего лишь благие намерения завели не туда. Иногда настолько огромен, что цивилизация вынуждена была начинать все сначала: вирусы опустошали ее локальную сеть. Группы «Где они сейчас?» и «Угрозы» полнились историями трагедий куда более жутких: о планетах, где ступить некуда от самовоспроизводящейся слизи, о расах, которые лишились разума по вине плохо запрограммированных иммунных систем.

Выражение на лице Фама Нювена оставалось скептическим.

– Просто надо тестировать это дело на безопасном удалении. И приготовиться к локальным катастрофам.

После этой реплики большинство собеседников прекратили бы объяснения. Равна восхитилась терпением наездника: он помолчал и заговорил снова, перейдя к самым элементарным понятиям.

– Действительно, простые меры предосторожности способны предотвратить множество бед. И если ваша лаборатория в Срединном Запределье или на Дне Запределья, такие меры достаточны – независимо от природы угрозы. Но все мы представляем устройство Зон…

Равна почти не понимала телесного языка наездников, но поклялась бы, что Синепанцирь испытывает глубину невежества Фама. Человек неуверенно кивнул.

Синепанцирь продолжал:

– В Трансценденции способно действовать подлинно сложное оборудование, устройства разумнее всех мыслимых здесь, внизу. Конечно, почти любое экономическое или военное противостояние выигрывает сторона, у которой лучше вычислительные ресурсы. Такие, как на Вершине Запределья или в Трансценденции. Расы постоянно мигрируют туда, надеясь построить собственные утопии. Но что делать, если ваши творения вас же и превзошли? Тогда открывается бесчисленное пространство вариантов катастрофы, даже если конкретная Сила не злонравна. Имеются также бесчисленные методики по технике безопасности в Трансценденции. Конечно же, испытать их можно только в Трансценденции. А на устройствах, созданных по этим же описаниям, сами алгоритмы обретают разум.

На лице Фама Нювена забрезжил проблеск понимания.

Равна подалась вперед, привлекая внимание рыжего.

– В архивах много сложных структур. Разума они лишены, однако некоторым под силу его развить, если какая-нибудь раса наивных сопляков соблазнится обещаниями. Мы считаем, что на Страумлианском Просторе именно это и произошло. Документация, обещавшая чудеса, их очаровала. Они поддались соблазну сотворить Трансцендентную сущность, Силу. Она же наметила разумных существ Запределья себе в жертвы.

Равна не стала подчеркивать, как редко случается подобное. Силы бывают разного нрава: злобные, дурашливо-игривые, равнодушные. Однако почти все находят лучшее применение своим способностям, чем давить захолустных тараканов.

Фам Нювен задумчиво потер подбородок:

– Ладно, вы меня убедили. Но я так понял, что это всем известно. Если процедура жутко опасна, как умудрились страумеры вляпаться по уши?

– Невезение и преступная халатность, – с неожиданной резкостью выпалила Равна. Она до этого и не понимала, как зацепил ее Страумлианский инцидент; где-то глубоко внутри отозвались давнишние мечты о Страумлианском Просторе. – Вот смотри. Проекты на Вершине Запределья и в Трансценденции сопряжены с опасностью. Там, наверху, цивилизации долго не живут, но всегда находятся новые смельчаки. Вообще-то, прямых и активных угроз там немного. А со страумерами что случилось? Они зацепили алгоритм, суливший немыслимое богатство. Вполне возможно, что он там провисел без дела миллионы лет: остальные сочли овчинку недостойной выделки. И ты прав: страумеры осознавали риск.

Классическая ситуация баланса рисков и неправильного выбора, увы. Пожалуй, добрая треть курса прикладной теологии была посвящена одной проблеме: как мотыльку удержаться возле огня и не сгореть. Подробности Страумлианской катастрофы оставались неизвестны, однако Равна могла провести экстраполяцию по сотням изученных случаев.

– Они соорудили базу в Трансценденции, чтобы исследовать потерянный архив. Остальное понятно. Начали воплощать найденные схемы. Будь уверен, они львиную долю времени убили на поиски ловушек. Несомненно также, что алгоритмы состояли из последовательности более или менее понятных шагов из очевидной стартовой точки. На ранних этапах должны были применяться компьютеры и программы эффективнее любых Запредельных аналогов, но с виду безопасные.

– Ага. Даже в Медленной Зоне большая программа полна сюрпризов.

Равна кивнула:

– Некоторые превосходят или почти превосходят человеческое разумение. Конечно, страумеры это понимали и пытались изолироваться от собственных порождений. Но, учитывая, как хитра и злобна эта тварь… не удивлюсь, если некоторые структуры утекли в локалку лаборатории и исказили тамошнюю информацию. С этого момента страумеры были обречены. Самые осторожные сотрудники выглядели бы неумехами. В ответ на фантомные угрозы, требующие чрезвычайных мер, создавались бы все более сложные устройства со все меньшей степенью контроля. Вероятно, людей погубили или подменили еще прежде, чем искажение обзавелось сверхразумом.

Повисло длительное молчание. Казалось, что Фама Нювена наконец проняло. «Угу. Ты тут многого не вкуриваешь, чувак. Подумай на досуге, что Старик для тебя приберег».

Синепанцирь согнул отросток и коснулся им коричневого варева с запахом водорослей.

– Хорошо сказано, миледи Равна. Нынешняя ситуация, однако, кое-чем отличается. Возможно, это очень благоприятное и важное отличие. Видите ли, перед самым отлетом с Основного Страумли мы посетили пляжную вечеринку с меньшетележечниками. Их происходящее не слишком задевало; многие попросту не осознавали, что Страум отныне порабощен. Если им повезло, то до них добрались в последнюю очередь. – Его писклявый голос подскочил на октаву и умолк. – О чем я? Ага, о вечеринке. Там был один несколько живее остальных. В неопределенно далеком прошлом он приятельствовал с неким путешественником из страумлианской новостной службы. Ныне же стал их корреспондентом, довольно незначительным, так что даже в собственной сети агентства не значится… Кажется, что исследователи в страумлианской лаборатории, по крайней мере некоторые из них, не были так беспечны, как вы полагаете. Они подозревали, что Искажение может вырваться на волю, и подготовили средства саботажа.

«Интересненькое дело! Но…»

– Непохоже, чтобы эти средства сработали, гм?

– Я киваю в знак согласия. Они не сумели предотвратить катастрофу. Но запланировали побег из лаборатории на двух звездолетах. И отбили весточку о своей попытке в каналы, приведшие к моему собеседнику на пляжной вечеринке. А теперь самое важное. По крайней мере один из этих кораблей должен был похитить у Искажения некоторые окончательные элементы алгоритма – прежде чем оно успеет инкорпорировать их.

– Конечно, есть резервные копии… – начал было Фам Нювен.

Равна жестом заткнула его. Хватит уже аспирантских лекций на сегодня. Невероятно! Она следила за новостями со Страумлианского Простора так же пристально, как и все прочие. Простор – первая дочерняя колония Сьяндры Кей на Вершине: ужасно было видеть ее уничтоженной. Но нигде в Группе угроз не проскочило даже упоминания, что Искажение не полное…

– Если это так, то у страумеров остаются шансы. Смотря что им удалось выкрасть.

– Именно. И конечно, люди тоже это понимали. Они намеревались направиться прямиком ко Дну Запределья, а там пересечься со своими страумлианскими союзниками.

А такого, учитывая масштабы катаклизма, могло никогда и не произойти. Равна откинулась в кресле, впервые за много часов забыв о Фаме Нювене. Вероятнее всего, оба корабля уже погибли. Если нет… Не самое умное решение – бежать ко Дну. И если в распоряжении страумеров то, о чем подозревает Синепанцирь, то Искажению они нужны просто позарез. Неудивительно, что Синепанцирь с Зеленожкой утаили это от новостных групп.

– Вам известно, куда они направляются? – тихо спросила она.

– Приблизительно.

Зеленожка что-то прошелестела.

– Сами мы этого не знаем, – уточнил он. – Координаты в безопасном месте у нас на корабле. Но вот еще кое-что. У страумеров имелся план на случай, если встреча не состоится. Они намеревались просигналить Маршрутизатору корабельным ультрапередатчиком.

– Так, погоди. Какого размера корабль?

Равна не была инженером физических слоев, но знала, что трансиверы опорной сети Маршрутизатора представляют собой рои элементарных антенн, каждый рой охватом несколько световых лет, а каждая антенна – десять тысяч километров в поперечнике.

Синепанцирь поездил взад-вперед: он был явно взбудоражен.

– Этого мы не знаем, но там ничего особенного. Если не слушать направленной крупной антенной, отсюда его заметить не удастся.

– Мы полагаем, что это входило в их планы, хотя там отчаянная мера на отчаянной мере сидит и ею погоняет, – добавила Зеленожка. – С момента прибытия на Маршрутизатор мы осаждаем Орга…

– Вежливо и ненавязчиво! – резко вставил Синепанцирь.

– Да. Мы просим Организацию поискать этот корабль. Боюсь, мы не в те кабинеты стучались. Никто нам не верит. Ведь наш источник – всего лишь меньшетележечный наездник.

«Ну да. Разве у него могут быть новости свежее ста лет?»

– То, о чем мы просим, и в обычной ситуации обошлось бы дорого, а сейчас цены, вероятно, еще больше подскочили.

Равна попыталась умерить свой энтузиазм. Прочти она это в Группе новостей, приняла бы попросту за очередной любопытный слух. С какой стати облекать его бо́льшим доверием лишь потому, что историю рассказали ей лично? Но, о Силы, что за ирония судьбы! Сотни пользователей с Вершины и из Трансценденции, не исключая и Старика, истощают ресурсы Маршрутизатора неуемным интересом к Страумлианской катастрофе. А если ответ вот он, прямо перед ними, заглушенный нетерпеливыми воплями дознавателей?

– А с кем именно вы беседовали? Ай, ладно, пустое. – («Может, стоило бы пересказать эту историю самому Грондру ‘Калиру?»). – Думаю, вам полезно узнать, что я сотрудница Организации Вриними… – очень низкого ранга! – …и могла бы вам помочь.

Она ожидала, что наездников поразит прихоть удачи. Вместо этого разговор вдруг пресекся. Наверное, Синепанцирь опять потерял нить беседы. Наконец заговорила Зеленожка:

– Я краснею. Видите ли, нам это известно. Синепанцирь отыскал вас в списке сотрудников; вы единственный человек в Орге. Вы работаете в службе контактов с потребителями, ну, мы и подумали, что если, э-э, случайно столкнемся с вами, то вы нас, наверное, выслушаете.

Ветки Синепанциря резко сомкнулись. Раздражен? Или наконец поймал нить беседы?

– Да. Что же, поскольку мы тут разоткровенничались, стоит признаться: нам это может пойти на пользу. Если корабль беженцев располагает доказательствами, что Искажение не развилось до полного второго класса, то, вероятно, мы сумеем убедить заказчиков, что груз не испорчен. Ах, знай мои друзья-сертификаторы, кто вы, они бы вам ноги лобызали, миледи Равна.

Они засиделись в «Бродячей компании» далеко за полночь. У некоторых новоприбывших наступал циркадный пик, так что и за столиками, и на полу бурлила ночная жизнь. Взоры Фама метались по залу, впитывая новые впечатления. Больше всего, как могло показаться, его восхищали Синепанцирь и Зеленожка. Эти двое разительно отличались от людей, их даже чужаки сторонились. Наездники относились к расам, достигшим долговременной стабильности в Запределье, а таких было немного. Видообразование у них давно завершилось, боковые ветви отделились полностью либо вымерли. И тем не менее некоторые наездники сохраняли верность древним тележкам, уже более миллиарда лет поддерживая уникальное равновесие внешности и машинного интерфейса. С другой стороны, Синепанцирь с Зеленожкой были еще и торговцами, а таких Фам Нювен в Медленной Зоне повидал предостаточно. Фам, как обычно, нахальничал, однако в нем проступило новое качество – некоторая дипломатичность. А может, его наконец проняло чудесами Запределья. Лучших собутыльников ему и желать не стоило. Раса наездников предпочитала расслабленное созерцание почти любым действиям. Доставив важное сообщение, они принялись обсуждать свою жизнь в Запределье, охотно разъясняя варвару все мыслимые подробности. Бритвочелюстные радетели о сертификатах давно улетучились.

Под оживленный гомон Равна с интересом следила за беседой. И улыбалась про себя. В известном смысле она тут отщепенка, несостоявшаяся личность. Синепанцирь и Зеленожка травили байки, и некоторые истории изумляли даже Равну. Она придерживалась теории (не слишком-то популярной) о том, что, когда разумные существа находят общие темы, остальное уже неважно. Двоих из этой компании легко можно было принять за деревца в горшках, водруженных на тележки, а третий разительно отличался от всех людей, виденных ею в жизни. Говорили они на искусственном языке, причем два голоса больше напоминали перемежавшееся писком порывистое дыхание. Однако стоило уделить беседе несколько минут, как перед мысленным оком Равны появлялись образы участников: интересней большинства ее друзей по аспирантуре, но не такие уж и отличные от них. Наездники составляли супружескую пару. Едва ли это существенно: сексуальные отношения их расы сводились к соседству в определенное время года. Однако между ними чувствовалась глубокая привязанность, особенно четко – у Зеленожки. Она (он?) был(а) застенчив(а), но упрям(а) и весьма искренен(на), что для торговца могло оказаться серьезным недостатком. Синепанцирь закрывал собой эту уязвимость: он (она?) казался(ась) напористым(ой), разговорчивым(ой), явно привык(ла) вертеть окружающими себе на пользу. Равне же виделось под этой маской порывистое создание, стеснявшееся собственной пронырливости и втайне благодарное Зеленожке, если та его одергивала.

А что сказать о Фаме Нювене? «Да, что такое в нем гнездится?» Как ни странно, он представлял собой бо́льшую загадку. В этот вечер нахальный варвар почти скрылся из виду: возможно, Фам берег его для опасных ситуаций. Чувак по рождению принадлежал к патриархальной культуре, полной противоположности матриархата, породившего в конечном счете все Запредельное человечество. Вдруг под маской нахала обитает довольно милая личность? Вспомнить только, как он осадил бритвочелюстника… А как очаровал наездников… До Равны вдруг дошло, что, проведя столько часов за чтением любовных историй, она наконец взяла и повстречала героя первого своего романа.

В 02:30 по местному времени они наконец покинули «Бродячую компанию». Часов через пять, даже меньше, над бортогоризонтом Причалов поднимется солнце. Наездники выкатились наружу проводить их. Синепанцирь переключился на самношк, угостил Равну историей про свой последний визит на Сьяндру Кей и напомнил, чтобы замолвила словечко о поисках корабля беженцев.

Равна с Фамом воспарили в разреженный воздух и направились к жилым башням. Наездники внизу слились с ландшафтом.

Пару минут люди молчали. Наверное, даже Фама Нювена проняло величие картины. Они пролетали над темными расщелинами между залитых ослепительным светом конструкций Причалов, и в тысяче километров под ними простирались парки и жилые кварталы Земсторонья. Темными завитками на темном фоне клубились тучи.

Квартира Равны располагалась на окраине Причалов. Тут воздухонтаны оказались бы бесполезны: жилая башня вонзалась в вакуум. Равна и ее спутник спланировали на балкон, выпустили внутрь оставшийся в скафандрах воздух. Язык Равны жил собственной жизнью, рассказывая, как девушке предоставили квартиру в самом начале ее работы с архивами и что с ее рабочим местом сии апартаменты сравнивать смешно. Фам Нювен кивал. На лице его сохранялось спокойное выражение. Никаких подколок.

Она что-то лепетала, пока они не очутились внутри и… Равна заткнулась. Двое уставились друг на друга. Честно сказать, она возмечтала об этом олухе еще с той минуты, как увидела идиотскую Грондрову анимацию. Но до сегодняшнего вечера в «Бродячей компании» не осмеливалась зайти так далеко, чтобы пригласить его к себе домой.

– Э-э, я…

Эх, принцесса Равна, где ж твое рвение? Что ворон-то считаешь?

Она села, подалась вперед, взяла его за руку. Фам Нювен вернул ей улыбку – о Силы, и он тоже стесняется!

– А у тебя тут красиво, – сказал он.

– Я обставила квартиру в технопримитивистском стиле. Тут, на окраине Причалов, есть свои плюсы: городские огни не затмевают естественный пейзаж. Пошли покажу.

Она притушила освещение и отдернула шторы. Окно было прозрачное в естественном диапазоне и выходило на край Причалов. По вечерам вид потрясающий. Пока они летели из «Бродячей компании», небосвод оставался чертовски темен: наверное, внутрисистемные фабрики сейчас отключены или скрыты Земстороньем. Даже корабельный трафик поредел.

Она отошла в сторону, встав за спиной Фама. Окно образовало поперек ее поля зрения размытый прямоугольник.

– Подожди немного, глаза привыкнут. Усилителя тут нет.

Четко проявилось Земсторонье: редкие проблески света пробиваются сквозь облака. Она провела рукой по его спине и почувствовала, как шевельнулись его плечи в ответ.

Да, все правильно: в эту ночь на небе царит Галактика. Старожилы-вринимийцы обычно пренебрегали этим зрелищем, а Равне панорама казалась прекрасней всего прочего на Маршрутизаторе. Без оптического усиления свет был тускл: двадцать тысяч световых лет – долгая дорога. Сначала возникало впечатление тумана, редких звездочек, потом, когда глаза привыкали к темноте, мгла обретала форму, закручивалась арками, становилась ярче в одних местах и тусклее в других. Еще немного… в тумане проступают звездные узелки… полоски непроглядного мрака меж изогнутых рукавов… структура продолжала усложняться по мере приближения к бледной сердцевине – Ядру. Мальстрём, водоворот на полнеба. Застывший, схваченный космическим морозом.

Она слышала, как у Фама перехватило дыхание. Он что-то произнес: длинную напевную фразу, может быть, на триске, но точно не на самношке.

– Я всю жизнь провел на крохотном клочке этого. И мнил себя властелином космоса. Я и не мечтал, что буду стоять вот так и лицезреть все это великолепие. – Рука его легла на плечо девушки, потом расслабленно провела по волосам. – И что, как бы мы ни всматривались, Зон нам не увидеть?

Она медленно покачала головой:

– Нет. Но их без труда можно вообразить.

Она сделала жест свободной рукой: Зоны Мысли в общем отвечали распределению массы в Галактике. Безмысленные Глубины простирались у Дна, уходя в мягкое сияние галактического Ядра. Дальше тянулась Великая Медленная Зона, где возникло человечество; туда ультрасвету пути не было, там зарождались и умирали в безвестности и невежестве бесчисленные цивилизации. Еще дальше – Запределье, которое слагали звезды на расстоянии примерно 4/5 от центра Галактики; эта Зона довольно сильно отклонялась от галактической плоскости, захватывая и такие участки, как Маршрутизатор. Известная Сеть в той или иной форме существовала в Запределье уже миллиарды лет. Ее нельзя было считать цивилизацией: немногие цивилизации способны протянуть дольше миллиона лет. Но исторические записи были довольно обширны, подчас – квазиразумны, обычно же – требовали перевода по цепочке языков, от одной вымершей расы к другой, причем без шанса перекрестной проверки: ситуация сложнее, чем для сообщений в любой многозвенной сети. Впрочем, кое-что удалось установить наверняка: Зоны Мысли существовали всегда, хотя границы их постепенно смещались внутрь. Всегда велись войны и заключались мирные соглашения, всегда карабкались из Великой Медленной Зоны расы, создавая тысячи крохотных империй. И всегда кто-нибудь восходил к Трансценденции, обретая Силу… или становясь добычей Сил.

– А где Трансценденция? – спросил Фам. – Вон там, в далекой тьме?

«Во тьме между галактиками…» Равна мягко рассмеялась:

– Да, она все это включает… но видишь внешние отроги спиралей? Они тоже в Трансценденции.

Во всяком случае, все, что дальше сорока тысяч световых лет от галактического центра.

Фам Нювен долго молчал. Она почувствовала, как его пробивает легкая дрожь.

– Поговорив с колесниками, я… я решил, что понимаю, о чем ты хотела меня предупредить… более или менее. Тут много такого, что мне неизвестно, что может меня убить… или еще хуже…

«Наконец здравый смысл торжествует».

– Это так, – тихо согласилась она. – Но дело не в тебе, не в том, что ты тут совсем недавно. Ты мог бы посвятить изучению этой области всю жизнь и не найти ответов. Сколько времени уйдет у рыбы, чтоб уразуметь, чем руководствуются люди? Аналогия не очень точная, но единственно безопасная; по сравнению с Силами Трансценденции мы – тупые животные. Вспомни, что люди вытворяли с животными. Изобретательность, садизм, благотворительность, геноцид… у всего найдутся аналоги в Трансценденции, в миллионе вариантов. Зоны – естественный защитный механизм; без них интеллект человеческого уровня, вероятно, не возник бы. – Она махнула рукой в сторону туманных звездных роев. – Запределье и то, что ниже, подобны океанским глубинам, а мы плаваем в бездне. Так глубоко, что существа на поверхности, хотя и значительно более развитые, не могут нас достать. Ну да, они продолжают удить рыбу, а временами отравляют верхние слои вод ядами, природы которых мы даже понять не в состоянии. Но толща вод остается сравнительно безопасна. – Она помолчала. Аналогию стоило развить. – И, как в океане, обломки кораблекрушений порой выносит наверх. Некоторые вещи можно создать только Наверху, где работают квазиразумные фабрики, и они сохранят функциональность на этой глубине. Синепанцирь упомянул кое-какие в беседе с тобой: антиграв-ткань, интеллектронные устройства. Это величайшее физическое сокровище в Запределье, ведь сами мы такого делать не умеем. И добыть их – задача крайне опасная.

Фам развернулся к ней, отведя взор от окна и звезд.

– И всегда находится рыбешка, которой охота высунуться на поверхность.

Ей тут же пришло в голову, что она его теряет, что Фам пленен смертоносной романтикой Трансценденции.

– Рыбешка рискует всем, польстившись на кусок божественной приманки… и даже если отыщет небеса, не сумеет отличить их от преисподней.

Его трясло. Он обнял ее. Она вскинула голову и встретила его нетерпеливые губы.

Равна Бергсндот два года как улетела со Сьяндры Кей. В известном смысле – краткий срок, но сейчас тело сообщило ей, что прошла целая вечность. Каждое прикосновение исполнено страсти и пробуждает тщательно стреноженные желания. У нее по коже побежали мурашки. Колоссальным усилием удалось сбросить одежду, ничего не порвав.

У Равны давно не было практики. И конечно, никаких свежих воспоминаний для сравнения… Но Фам Нювен оказался хорош, очень хорош.

Глава 9

Когда все кончилось, Равна крепко уснула. Лишь в разгаре утра что-то вытянуло ее обратно в явь: звонок телефона, монотонный, настойчивый, способный разбить даже самые сладкие грезы. Она открыла глаза, пребывая в смятенных чувствах, но счастливая. Она лежала, обвив руками… пустую подушку. «Вот досада, он уже ушел…» Секунду полежала на спине, вспоминая. Два года одиночества: до последней ночи она даже не осознавала меры этого одиночества. Счастье такое неожиданное, такое бурное, что… как странно…

Телефон звякал и звякал. Наконец она выбралась из кровати и нетвердой походкой направилась через комнату. Есть же пределы этой технически примитивной бессмыслице?

– Слушаю?

Кто-то из наездников. Зеленожка?

– Прости, что беспокою тебя, Равна, но… с тобой все в порядке?

Наездница внезапно осеклась. Равна сообразила, что видок у нее еще тот: дурацкая улыбка от уха до уха, волосы растрепаны, торчат во все стороны. Она прижала к губам ладонь, пряча смех.

– Да, со мной все в порядке. – (Слабо сказано!) – А у тебя как?

– Мы хотели бы поблагодарить тебя за помощь. Мы и не мечтали встретиться с таким высокопоставленным функционером. Мы сотни часов провели, умоляя Организацию прислушаться к беженцам. А меньше чем через час после разговора с тобой нам сообщили, что поиск проведут немедленно.

– М-м. – (Ну и что теперь?) – Отлично. Но я не уверена… Я… А за чей счет?

– Не знаю, но это дорого. Нам сказали, что для поиска выделен целый трансивер из опорной сети. Если оттуда кто-то сигналит, мы через считаные часы узнаем.

Они проболтали еще несколько минут. Равна постепенно осваивалась с новой ситуацией, укладывая в голове события последних десяти часов – фрагменты мозаики из дел и наслаждений. Она в принципе ожидала, что Орга будет шпионить за ними в «Бродячей компании». Возможно, Грондр там и подслушал эту историю – и решил принять за чистую монету. Однако лишь вчера он так ныл, что трансиверы перегружены… В любом случае вести добрые – может, даже замечательные. Если странный рассказ наездников окажется правдив, стоит предположить, что Страумлианское Искажение не проявляет Трансцендентной природы. А если на кораблях беженцев додумаются, как его обуздать, то – почем знать? – и Страумлианский Простор получится спасти.

Когда Зеленожка отключилась, Равна принялась бродить по квартире, приводя себя в порядок и взвешивая вероятности развития событий. Действия девушки обрели целеустремленность, соображаловка ускорилась почти до обычной. Многое требовалось проверить.

Затем телефон зазвонил снова. На этот раз она включила предпросмотр абонента. Ой! Сам Грондр Вринимикалир. Она торопливо зачесала волосы рукой: прическа все еще выглядела ужасно, а глушить визуалку этот телефон не умел. Внезапно она заметила, что и Грондр не в лучшей форме. Лицевой хитин словно испачкан, причем даже вокруг некоторых пятнышек. Она приняла вызов.

– А! – Голос подскочил до писка, потом вернулся к обычному тону. – Спасибо, что ответила. Я бы раньше позвонил, но у нас… хаотичная обстановка. – И куда делся привычный его холодок? – Я просто хочу сказать, что Орга тут ни при чем. Мы только часа два назад распутались. – Он пустился сбивчиво описывать массивный всплеск потребления ресурсов.

Пока Грондр болтал о своем, Равна вызвала сводку недавней активности Маршрутизатора.

О Силы Истинносущие, шестьдесят процентов на сторону? Выдержки из группы Затраты на связь. Она быстро пролистала их, дошла до сообщения от Песни Ветра. Газовые мешки, как всегда, фанфаронят, но предложение отказаться от услуг Маршрутизатора в их пользу выглядело реальной угрозой. Именно этого Грондр и опасался.

– …Старик требовал себе все больше ресурсов. Когда мы наконец сообразили, куда идет дело, и воспротивились… В общем, мы почитай что пригрозили ему насилием. У нас есть способы уничтожить присланный им корабль. Понятия не имею, чем бы он ответил, но мы дали понять, что требования Старика для нас уже губительны. Благодарение Силам, он просто удивился и отступил. Он сейчас ограничивается единственным трансивером и занят поиском сигналов – к нам это отношения не имеет.

Гм. Одной загадкой меньше. Старик, вероятно, шнырял вокруг «Бродячей компании» и подслушал рассказ наездников.

– Возможно, все наладится, но важно действовать столь же решительно, если Старик снова создаст нам проблемы.

Слова сорвались с губ прежде, чем она вспомнила, кому советует.

Грондр будто не заметил. И залопотал, соглашаясь:

– Да-да. Я так скажу, будь Старик обычным пользователем, мы бы его навеки в черный список внесли за эту аферу… Впрочем, обычный пользователь не сумел бы нас одурачить.

Грондр протер лицо пухлыми белыми пальцами:

– Обычный заапределец не сумел бы изменить наши записи об экспедиции той драги. Даже существо с Вершины не смогло бы вломиться к нам в Кладовку и похозяйничать там с останками без нашего ведома.

Драга? Останки? До Равны постепенно доходило, что они с Грондром говорят о разных вещах.

– А что именно Старик проделал?

– Нужны детали? Мы теперь почти уверены. Со времени Падения Страума Старик проявляет сильный интерес к людям. К сожалению, волонтеров тут не нашлось. Он принялся нами манипулировать, переделал каталожные записи. Мы проверили по неискаженной резервной копии в филиале: драга действительно выудила потерпевший крушение человеческий корабль и на борту обнаружились части тел – но оживлять-то было некого. Старик, вероятно, там повозился, перемешал, сопоставил. Наверное, воспоминания сфабриковал путем экстраполяции по архивным сведениям о человеческой культуре. Теперь, восстанавливая ход событий, мы видим, что его ранние запросы связаны с вторжением в Кладовку.

Грондр продолжал бормотать, но Равна перестала его слушать, уставясь невидящим взглядом в экран телефона. «Мы – мелкая рыбешка на глубине, прикрытая толщей от рыбаков наверху. Но пускай сами они сюда спуститься не могут, наживки и смертоносные уловки у рыбаков в изобилии. А значит, Фам…»

– Так, значит, Фам Нювен – всего лишь робот, – сказала она тихо.

– Не совсем. Он человек. Располагая подложными воспоминаниями, он способен действовать автономно. Но когда Старик занимает всю полосу, существо это становится его эмиссаром, вспомогательным устройством.

Десницей и зеницей Силы.

Грондр в замешательстве пощелкал частями рта:

– Равна, мы не знаем, что происходило этой ночью; помещать тебя под пристальное наблюдение поводов не было. Но Старик утверждает, что нужды в прямом исследовании у него теперь нет. В любом случае, мы ему больше никогда не предоставим всю полосу.

Равна едва сумела кивнуть. Лицо ее вдруг похолодело. Ей прежде не доводилось одновременно испытывать и гнев, и ужас такой силы. Она встала, неловко покачнувшись, и отошла от телефона, игнорируя протестующие крики Грондра. Истории, слышанные в аспирантуре, вдруг всплыли в памяти, а следом – мифы доброй дюжины человеческих религий. Последствия. Последствия. От некоторых можно защититься; некоторые же приносят вред непоправимый.

Откуда-то с задворков сознания сквозь ярость и ужас пробилась удивительно идиотская мысль. Она восемь часов провела лицом к лицу с Силой. История, достойная раздела в учебнике; такие всегда случаются где-то за тридевять земель и доходят перевранными. Никто во всей Сьяндре Кей не мог похвастаться даже отдаленно схожим переживанием. Доселе не мог.

Глава 10

Йоханна долго плыла в лодке. Солнце ни разу не село: вот оно далеко позади, вот высоко впереди, вот небо закрыли облака и дождик застучал по просмоленному брезенту, которым ее накрыли поверх одеял. Она часы напролет дрейфовала в болезненном тумане. Все словно во сне. Какие-то существа тянут ее за одежду, пропитанную кровью, осторожные лапы и крысиные морды меняют повязки на ранах и силой вливают в горло холодную воду. Стоило ей разметаться, как мама поправила одеяла и убаюкала очень странными звуками. Часы напролет рядом лежал кто-то теплый. Иногда ей казалось, Джефри, обычно же – крупный урчащий пес.

Дождь перестал. Солнце показалось по левому борту лодки, но его отсекала холодная резкая тень. Боль будто распалась на части. Один очаг ее находился в плече и груди; и когда лодку швыряло на волнах, эта боль пронизывала тело насквозь. Второй очаг пылал глубоко в кишках, очаг сосущей пустоты, порожденный не только качкой… ее так мучили голод и жажда…

Все чаще вместо видений приходили воспоминания. От этих кошмаров избавиться уже не суждено, потому что они случились в реальности. И еще не закончились.

Солнце выглядывало из-за облаков и снова пропадало. Медленно скользя по небу, оно очутилось почти точно за кормой лодки. Йоханна пыталась вспомнить, что говорил об этом папа как раз перед тем… как раз перед тем, как все испаскудилось. Они в арктическом поясе планеты, во время полярного лета. Значит, нижняя точка солнца указывает на север, а их двухкорпусная лодка направляется примерно на юг. Куда бы ни держали они путь, с каждой минутой звездолет, а с ним и надежда отыскать Джефри, все дальше.

Иногда вода вокруг разливалась, как в открытом море, а холмы отдалялись или исчезали в низких облаках. Иногда катамаран проносило через узкие проливы, совсем рядом с обнаженными скалами. Девочка и не представляла, что парусное суденышко может развивать такую скорость, а путешествие на нем – быть таким опасным. Четверым крысоподобным существам приходилось напряженно поработать, чтобы лодку не швырнуло на скалы. Они молча метались от мачты к релингу, временами залезая друг другу на плечи, чтобы дальше дотянуться. Катамаран стонал, скрипел, кренился, его подбрасывало на порогах, но потом опасные проливы оставались позади, а скалы медленно расступались.

Йоханна долго делала вид, что валяется в лихорадке. Стонала, дергалась, наблюдала. Гондолы катамарана были длинные и узкие, почти как у каноэ. Парус установлен посередине между ними. Он-то и отбрасывал тень в ее сны, дергаясь на чистом пронзительном ветру. По небу двигались лавины серых, белых и темных облаков. Там летали птицы. Кружили вокруг мачты снова и снова. Воздух был наполнен щебетом и шипением – но не птичьими.

Звуки исходили от монстров. Она следила за ними сквозь ресницы. Звери той же породы, как те, что убили маму с папой. Даже носят такие же нелепые одеяния, серовато-зеленые куртки, с множеством карманов и застежек. Раньше Йоханна считала их волками или собаками. Это описание было неточным. Да, у тварей четыре тонкие лапы и острые маленькие уши, но шеи длинные, а глазки нет-нет да и сверкнут розовым, как у очень больших крыс.

Чем дольше Йоханна за ними наблюдала, тем отвратительнее они ей казались. Снимок этого ужаса не передал бы, надо было видеть их в движении. Она следила за четверкой по ближнему борту, которая возилась с ее данником. Розовый Слоник лежал в сумке у заднего борта, и теперь тварям стало интересно, что это за штука. Поначалу было похоже на цирковое представление: головы животных крутились туда-сюда. Но как точны их движения, как четко скоординированы. Не обладая руками, они тем не менее развязали узелки, придерживая кончики губами и вытягивая шеи друг за другом. Один из них в это время придерживал перевязь, прижав ее лапой к борту. Они напоминали марионеток на нитях у кукловода.

За считаные секунды твари вытащили устройство из сумки. Собаки бы бросили его на дно лодки, а потом стали бы подталкивать лапами. У этих не так. Двое положили данник на поперечную скамью, а третий придержал добычу лапой. Они ощупали края устройства, уделив особое внимание плюшевым боковушкам и откидным ушам. Они давили и толкали, действуя с очевидной целью. Они пытались его открыть.

Две головы возникли над релингом по другому борту. Издали булькающее шипение – похоже одновременно на птичий щебет и словно кого-то рвет. Один зверь, находившийся рядом с Йоханной, оглянулся и ответил похожими звуками. Трое остальных продолжали возиться с защелками данника.

Наконец они додумались одновременно нажать на крупные откидные уши: крышка откинулась, и верхнее окошко перешло в запрограммированный Йоханной стартовый режим – анимированный образ хозяйки произнес:

– Как тебе не стыдно копаться в моих вещах, Джефри!

Четверо зверей застыли как вкопанные, глаза их внезапно расширились.

Четверка рядом с Йоханной повернула данник так, чтобы и остальным было видно. Один придерживал устройство, пока второй смотрел на верхний экран, а третий возился с клавиатурным окошком. Их сородичи в другой половине лодки изнывали от любопытства, но приближаться не осмеливались. Первая четверка, без разбору нажимая все подряд, прервала стартовое приветствие. Один из них воззрился на вторую четверку, еще двое наблюдали за Йоханной. Она продолжала лежать, чуть разомкнув веки.

– Как тебе не стыдно копаться в моих вещах, Джефри! – снова раздался голос Йоханны, но произнес эти слова один из зверей. Имитация была идеальной. Потом прозвучал вопль перепуганной девчонки:

– Мам! Пап!

Снова ее собственный голос, но более перепуганный и детский, чем ей бы хотелось слышать.

Звери, казалось, ожидали реакции данника. Когда ее не последовало, один снова сунул нос между окошек. Все сколько-нибудь ценное и все важные программы, конечно, запаролены. Из коробочки посыпались издевки и оскорбления, перемежаемые маленькими сюрпризами, которые Йоханна припасла для своего братца, любителя совать нос куда не следует. Ах, Джефри, Джефри, увижу ли я тебя снова?..

Вопли и видеоролики занимали внимание монстров несколько минут. В конце концов тыкание наобум привело данник к умозаключению, что с ним играется кто-то совсем маленький, и он переключил себя в детский режим.

Твари поняли, что Йоханна за ними наблюдает. Из той четверки, что возилась со Слоником, одно существо – не одно и то же – всегда смотрело в ее сторону. Они с ней забавлялись, делая вид, будто не подозревают о ее притворстве.

Йоханна открыла глаза и уставилась на тварь:

– Будь ты проклят!

Глянула в другую сторону и завизжала. Свора в другой гондоле катамарана собралась вместе. Головы их на гибких шеях высовывались из кучи, глаза отливали красным в свете низкого солнца. Стая крыс или змей молча глядела на девочку – и неведомо с каких пор.

При ее крике головы вытянулись вперед, и вопль повторился. За ее спиной ее собственный голос закричал:

– Будь ты проклят!

Еще откуда-то раздавалось «Мам! Пап!». Йоханна снова вскрикнула, и они снова вернули вопль эхом. Подавив ужас, она застыла в молчании. Чудовища полминуты дразнили ее, повторяя слова, которые, верно, подслушали в ее бреду. Увидев, что она перестала пугаться, они бросили имитировать человека и снова забулькали, зашипели, словно две стайки о чем-то переговаривались. Наконец ближняя четверка закрыла данник и упрятала его в сумку.

Шестерка зверей рассыпалась. Трое перескочили в другую гондолу, крепко схватились когтями за борт и высунулись наружу, вперед. В этот миг они были очень похожи на собак – крупных собак, которые высовываются из окна машины и принюхиваются ко встречному потоку воздуха. Длинные шеи вертелись туда-сюда. Каждые несколько минут кто-то опускал голову к воде, исчезая из виду. Пьют? Рыбачат?

Рыбачат. Голова взметнулась, швырнув на дно лодки что-то маленькое, зеленое. Остальные три зверя свели носы вместе и схватили эту штуку. Она успела углядеть тонкие ножки и блестящий панцирь. Одна из крыс придержала добычу пастью, а две другие разорвали на части, действуя с непостижимой точностью. Стая казалась единым существом, каждая шея была как щупальце с парой челюстей. Ее затошнило от этой мысли, но вырвать оказалось нечем.

Рыбалка продлилась еще четверть часа. Звери поймали по крайней мере семь зеленых созданий. Но не стали есть; во всяком случае, не всех. Расчлененный улов побросали в небольшую деревянную миску.

Две стаи снова побулькали между собой. Один из шестерки взял миску в пасть и прокрался по релингу. Четверо рядом с Йоханной сбились в кучу, словно приближение незваного гостя их напугало. Только после того, как миска была поставлена на скамейку гондолы и другой зверь вернулся на свою половину катамарана, четверка разомкнула морды.

Одна из крыс четверки заглянула в миску, взяла ее за край и направилась к девочке в сопровождении сородича. Йоханна сглотнула слюну. Что за пытку ей готовят? Желудок свело, и не от ярости. Она уставилась на миску: никак они ее кормить собрались?!

Солнце как раз вынырнуло из туч на севере. Низкие полосы света напомнили ей осенний вечер после недавнего дождя: темное небо высоко над головой, но все блестит и сверкает. Шерсть у зверей оказалась роскошная, густая. Один зверь подсунул Йоханне миску, другой опустил морду внутрь и вытащил… что-то зеленое, скользкое. Осторожно придерживая «лакомый кусочек» самым краем длинной пасти, существо обернулось и поднесло девочке зеленую гадость.

– Нет! – отшатнулась Йоханна.

Существо замерло. Мгновение девочка ожидала, что сейчас ответит эхо, но затем зверь уронил взятый кусок назад в миску. Первая тварь перенесла посудину на скамью рядом с девочкой. Метнула на Йоханну взгляд и выпустила из челюстей край миски. Девочка успела заметить острые блестящие зубы.

Йоханна смотрела на миску, а голод в ней боролся с отвращением. Наконец она высунула руку из-под одеял и опустила в миску. Головы вздернулись, стайки обменялись булькающими замечаниями.

Пальцы ее сомкнулись на чем-то мягком и холодном. Она вытащила его на солнце. Тельце – серовато-зеленое, бока блестят на свету. Звери с другой половины катамарана уже оторвали ножки и отгрызли голову. Ошметок в длину едва достигал двух-трех сантиметров, похожий на филе моллюска. Ей когда-то нравилась такая еда, но в приготовленном виде. Тут моллюск слабо дернулся, и Йоханна чуть не уронила его.

Поднесла к губам, облизала. Соленый. На Страуме, если съесть сырого моллюска, наверняка заболеешь. Ну почем ей знать, без родителей, без доступа к локальной комм-сети? Она почувствовала, как слезы текут по щекам. Выругалась, засунула это зеленое чудо в рот и попыталась прожевать. Мягкое, по консистенции – как сало и хрящики. Йоханна поперхнулась, выплюнула то, что не смогла проглотить, и заставила себя взять еще один. В конце концов она смогла съесть «моллюска». Теперь надо подождать и посмотреть, не вырвет ли. Она снова забилась под одеяла и ощутила на себе взгляды нескольких пар глаз. Булькающий гомон на той стороне катамарана возобновился. Один из зверей скользнул к девочке, неся в пасти кожаный мешочек с затычкой. Питьевую флягу.

Этот был крупнее остальных. Вожак? Тварь наклонила голову совсем близко, поднося к губам девочки горлышко фляги. Кажется, хитер; подходил к ней осторожнее всех. Взгляд Йоханны пробежал по его бокам. Шерсть на огузке ниже куртки в основном белая… глубоко рассеченная Y-образным шрамом. Это он убил папу!

Йоханна атаковала его без всякой подготовки; может, поэтому и сработало. Отпихнув флягу, она обхватила зверя за шею свободной рукой, перекатилась на него сверху, прижала к борту. Он был меньше ее и не настолько силен, чтобы сбросить с себя. Она чувствовала, что когти его рвут одеяла, но Йоханну почему-то не трогают. Она перенесла всю тяжесть тела на хребет твари, вцепилась ей в горло там, где сходились глотка и челюсть, и принялась колотить мордой о доски.

Тут подоспели остальные, навалились на нее, стали пихать мордами и тянуть челюстями за рукав. Она чувствовала, как дырявят ткань игольчатые зубы. Существа издавали жужжащий звук, пробиравший, казалось, до мозга костей, звук из ее видений.

Они вырвали сородича из ее хватки, оттащили; наконечник стрелы в груди вошел глубже, раздирая ее болью. Но кое-что она еще могла сделать – и сделала: Йоханна оттолкнулась ногами и боднула тварь под челюсть головой, так что зверь как следует хряснулся макушкой о борт. Существа вокруг девочки задергались в конвульсиях, и ее опрокинуло на спину. Все ощущения смыла боль. Ни ярость, ни страх не сдвинули бы ее с места.

Но уголком сознания она продолжала следить за четверкой. Она сделала им больно. Она им всем сделала больно. Трое пьяно шатались, издавая свистящие звуки, – на сей раз казалось, что звук шел из пастей. Шрамозадый зверь валялся на боку и сучил лапами. Она увидела, что на макушке у него рваная рана. Глаза твари заливала кровь, будто животное плакало красными слезами.

Тянулись минуты. Постепенно свист утих. Четверо кое-как собрались в кучу и снова зашипели. Возобновилось и кровотечение из ее груди.

Они глядели друг на друга. Йоханна усмехнулась врагам. Им можно сделать больно. Она сделала им больно. Ей стало так хорошо, как ни разу с момента высадки на планету.

Глава 11

Пока не началось Движение Шкуродера, город Древорезчика слыл самым известным городом-государством к западу от Ледовых Клыков. Его основателю сравнялось уже шестьсот лет. В те дни на севере жить было тяжелее, и большую часть года снег не таял даже в низинах. Древорезчик поселился там одностайно, в скромной хижине на берегу фьорда. Охотничьи и интеллектуальные таланты стаи не уступали художественным. За сотню миль вокруг никакого жилья, так что лишь дюжина ранних резных скульптур покинула стены хижины, однако эти работы прославили автора. И сохранились до настоящего времени. В Длинноозерье по названию одной из них, выставленной в музее, дали имя городу.

Слава приманила учеников. Где стояла одна хижина, поднялись десять, разбросанные по фьорду Древорезчика. Прошло сто лет, двести, изменился и сам Древорезчик. Он страшился перемен, чувствуя, как ускользает его перводуша. Он как мог держал себя в лапах: почти каждая стая рано или поздно с этим сталкивается. В худшем случае – впадает в извращение и даже теряет душу. Для Древорезчика квест сам по себе нес перемены. Он наблюдал, как притираются друг к другу новые элементы его личности. Он изучал щенят, смотрел, как они растут, прикидывал, что даст тот или иной вариант. Он научился придавать душе нужную форму, натаскивая элементов.

Разумеется, в том было мало нового. Искусство это лежало в основе большинства религий. В каждом городе имелись заводчики и советники в любовных делах. Подобное знание, истинное или ложное, ценили в любой культуре. Древорезчик пересмотрел сам подход, стараясь, впрочем, не отрываться от традиций. Он начал осторожные эксперименты на самом себе и остальных художниках маленькой колонии. Результаты указывали путь к новым экспериментам. Он ставил опыт выше веры.

По любым меркам его века, от занятий Древорезчика несло ересью, извращением или попросту безумием. В ранние годы короля Древорезчика ненавидели почти так же, как тремя столетиями позже – Шкуродера. Но суровые зимы продолжали сковывать дальний север, и народы юга были ограничены в мобильности войск. Однажды попробовали прорваться – и потерпели сокрушительное поражение. Древорезчику хватило мудрости не пытаться подчинить южан. Не напрямую. Поселение его, однако, все разрасталось, а правитель стал знаменит уже не столько произведениями искусства и утвари, сколь иными достоинствами. Стая, постаревшая сердцами, являлась туда обрести не только молодость, но также мудрость и счастье. От города во все края распространялись идеи швейных станков, ветряных мельниц, механических передач. Там создавали новое. Но дело было даже не в изобретениях. Древорезчик помог явиться на свет новому народу и новому мировоззрению.

Викврэкшрам и Джакерамафан прибыли к древорезчикам под вечер. Весь день лило, но потом облака разошлись, и небо засияло яркой синевой, особенно прекрасной после череды ненастных деньков.

Домен Древорезчика Страннику казался раем. Он так устал в бесстайной глуши. Он так устал тревожиться за чужака.

Последние несколько миль их лодку настороженно сопровождали другие катамараны. Их экипажи были при оружии, а Странник с Грамотеем прибыли, так сказать, с наименее правильной стороны. Зато в одиночестве и без явных враждебных намерений. Глашатаи затрубили, передавая вперед их рассказ. Когда показалась гавань, их встретили как героев: две стаи похитили (неназываемое) сокровище прямо из лап северных злодеев. Их катамаран обогнул волнолом, возведенный за время отсутствия Странника, и пришвартовался.

На пристани кишели солдаты и фургоны. До самых стен города яблоку негде было упасть от зевак. Почти свора, но ясность мысли еще сохраняется. Грамотей выскочил из лодки и пробежался по берегу. Приветственные вопли доставляли ему нескрываемое наслаждение.

– Быстро! Нам нужно поговорить с Древорезчиком.

Викврэкшрам подцепил парусиновую котомку, в которой лежал картиночный ящик чужака, и осторожно вылез на берег. Чужак его так отделал, что до сих пор подташнивало. Существо рассекло Шраму переднюю мембрану. Странник на миг потерял себя: причал был какой-то странный – вроде каменный, но отделан черным губчатым материалом, которого Странник с Южных морей не видывал. Здесь он раскрошиться бы должен… Где это я? Я должен чему-то радоваться, какой-то победе… Он передохнул, перегруппировался. Мгновение – боль обострилась, а с нею мысли. Так будет еще несколько дней, не меньше. Надо помочь чужаку. Надо его вытащить на берег.

Камергер Древорезчика был изрядный толстяк и щеголь. Странник и не думал, что у древорезчиков эдакие водятся. Но, услышав про чужака, стая тут же пришла на помощь: позвала врача, чтоб тот осмотрел Двуногого, а заодно и самого Странника. За последние два дня чужак немного набрался сил, но нападать больше не пробовал. Они без сопротивления вытащили существо на берег. Чужак обернул к Страннику плоское лицо: в его выражении Странник уже научился узнавать бессильную ярость. Он задумчиво потрогал лапой голову Шрама… Двуногий только и ждет задать ему трепку покруче.

Через несколько минут путников посадили в запряженные керхогами повозки и повезли по вымощенной булыжниками улице к городским стенам. Солдаты разгоняли зевак, освобождая дорогу. Грамотей Джакерамафан, изображая из себя героя, приветственно махал на все четыре стороны. Странник уже понимал, что в душе Грамотея гнездится болезненная застенчивость. Вероятно, эти минуты – апофеоз всей его жизни.

Сам Викврэкшрам, даже пожелай он того, не сумел бы так разойтись. У Шрама пострадала одна мембрана, и резкие жесты мешали мыслить. Он опустился на скамью повозки и посмотрел во все стороны. За исключением очертаний внешней гавани, место ничем не напоминало то, которое он посетил пятьдесят лет назад. В остальном мире за пятьдесят лет изменилось немногое. Странник, возвращаясь после стольких лет отсутствия, мог бы даже заскучать от постоянства. А здесь… здесь и ужаснуться недолго.

Например, высокого волнолома раньше не было. Пристаней стало вдвое больше, а такого количества катамаранов, увенчанных флагами, он в этой части света никогда раньше не видал. Дорога уже существовала, но была у́же, а ответвлений – втрое меньше. Прежде городские стены скорей помогали удержать внутри керхогов и лягушкуриц, чем захватчиков – снаружи. Сейчас они выросли до десятифутовой высоты: куда ни глянь, из черного камня. В прошлом солдат можно было по когтям пересчитать, а теперь они везде сновали. Недобрый знак. У Шрама судорогой свело кишки: солдаты и битвы ему не нравились.

Миновав городские ворота, они проехали рынок: настоящий лабиринт, который раскинулся на целые акры. Проходы, шириной и так лишь пятьдесят футов, сужались в местах, где торговали тканями, выставляли мебель и раскладывали горы фруктов. Воздух был напоен ароматами фруктов, пряностей и лаков. Давка стояла такая, что это уже походило на оргию, и бедный Странник чуть не лишился чувств. Потом они выехали на еще более узкую улочку, зигзагами петлявшую среди полубревенчатых домов. За крышами вздымались мощные укрепления. Через десять минут въехали во двор замка.

Они спешились, и камергер приказал переложить Двуногого на носилки.

– А Древорезчик нас сейчас примет? – уточнил Грамотей.

Бюрократ прыснул:

– Она примет. Древорезчик сменил пол больше десяти лет назад.

Странник покрутил головами в изумлении. Что он имеет в виду? Многие стаи меняют пол с возрастом, но он никогда не слышал, чтобы о Древорезчике говорили иначе, как в мужском роде. Он чуть не упустил следующие слова камергера.

– Но так даже лучше. Весь ее совет в сборе и… должен увидеть вашу находку. Пройдемте.

Он жестом отпустил гвардейцев. Они проследовали в вестибюль, где хватало места разойтись двум стаям. Камергер шел первым, за ним путешественники и врач с чужаком на носилках. Высокие стены украшены посеребренной обивкой. Замок выглядел куда роскошнее, чем прежде, и это тоже тревожило. Скульптур стало очень мало, а те, что сохранились, уходили в глубину веков.

Зато появились картины. Он замер, увидев первую из них, а за его спиной у Грамотея аж дух захватило. Странник обошел весь мир и повидал разные виды искусства. Стаесворы тропиков предпочитали абстрактную мазню, психоделические наплывы цвета. Островитяне Южных морей так и не додумались до перспективы; на акварелях удаленные объекты попросту помещали в верхней половине рисунка. В Длинноозерной Республике предпочтительным стал стиль репрезентационизма; особо ценили там цельностайные мультиптихи.

Но ничего подобного Странник раньше не встречал. Картины были мозаичные, сложенные из керамических плиточек, каждая стороной примерно в четверть дюйма. Выполнены без цвета, лишь в четырех оттенках серого. С расстояния нескольких футов зернистость терялась и возникали лучшие пейзажи из когда-либо виденных Странником. Все картины представляли виды с холмов вокруг города древорезчиков. Если пренебречь отсутствием цвета, их легко было принять за окошки. По низу каждой шла прямоугольная рамка, но верхние края были рваные – мозаики просто обрывались на горизонте. Вместо неба – изукрашенная стена зала.

– Эй, парень, давай сюда! Я думал, тебе Древорезчицу не терпится увидеть… – Эта реплика предназначалась Грамотею. Джакерамафан разбежался вдоль пейзажей, усадив по элементу рядом с разными картинами зала. Повернув голову в сторону камергера, он ответил ошеломленно:

– Чтоб моей душе… Я себя чувствую богом! Будто у меня по элементу на каждом холме, и я вижу все одновременно!

Но он поднялся и рысцой догнал их.

Коридор вел в один из самых крупных залов совещаний, какие Страннику доводилось видеть.

– Здесь так же просторно, как в залах Республики, – с неподдельным восхищением сказал Грамотей, глядя вверх на три яруса балконов. Они стояли внизу одни, если не считать чужака.

– Гм…

Помимо камергера и врача, в зале уже собралось пятеро других стай. Под их взглядами появлялись новые. Большинство одеты как нотабли Республики – в меха и драгоценности. Некоторые облачились в скромные куртки, которые Странник помнил по прошлому визиту. Ох-хох. Маленький поселок Древорезчика вырос в город, а город разросся до государства. Странник задумался, осталась ли у того – той – реальная власть.

Нацелив одну голову точно на Грамотея, он сказал на высокой речи:

– Про ящик с картинками пока молчок.

Вид Джакерамафан имел одновременно растерянный и заговорщицкий. Он ответил тоже на высокой речи:

– Ага, хорошо. Наш козырь?

– Типа того.

Глаза Странника метались по балконам взад-вперед. Большинство стай излучали самоуверенную важность. Он улыбнулся своим мыслям. Один взгляд на дно амфитеатра, и апломб с них слетает. Воздух над его головами наполнился оживленным жужжанием разговоров. На Древорезчицу ни одна стая не походила. Впрочем, он немногих ее нынешних элементов видел в прошлом; если и узнает, то лишь по манерам и убранству. Неважно. У него выпадали связи более долгие, чем время жизни любого элемента. А бывало, напротив, что друг менялся всего за десятилетие, точки зрения его смещались, привязанность сменялась враждебностью. Он полагал, что Древорезчица осталась в основном такой же. Ну-ка…

Коротко протрубили фанфары: призыв к вниманию. На нижнем балконе разошлись двери, и вошла пятерка. Странника охватил ужас. Да, эта стая была Древорезчиком, но… у нее явные проблемы. Один элемент так стар, что другим приходится ему помогать. Двое совсем щенки, у одного то и дело слюна из пасти капает. У самого крупного бельма на глазах. Такое чаще можно встретить в приречных трущобах… Или в последних поколениях инцестной стаи.

Она опустила взгляды на Странника и улыбнулась, словно узнала его. Когда стая заговорила, голос исходил от слепца. Чистый и ясный.

– Введи меня в курс дел, Проныра.

Камергер кивнул:

– Как вам будет угодно, ваше величество. – Он указал вниз, на чужака. – Вот повод к нашему собранию.

– Мы чудовищ и в цирке можем увидеть, Проныра! – Это подала голос расфуфыренная стая на верхнем балконе. Судя по тому, как на нее зашикали со всех сторон, выразила она мнение меньшинства. С нижнего балкона кто-то спрыгнул, перелез через ограждение и попытался отогнать врача от носилок с чужаком.

Камергер вскинул голову, призывая к тишине, и покосился на стаю, которая перепрыгнула через перила.

– Щепетильник, обожди немного. Всем дадут посмотреть.

Тот, кого назвали Щепетильником, ворчливо зашипел в ответ, но убрался на место.

– Отлично. – Проныра сосредоточил все внимание на Страннике с Грамотеем. – Ваше судно, друзья мои, обогнало вести с севера. Никому, кроме меня, вы своей истории пока не рассказывали. Да и у меня только краткие кодовые сигналы стражников, переданные через залив. Вы утверждаете, что это создание прилетело с неба?

Приглашение к откровенности. Странник предоставил инициативу Грамотею Джакерамафану. Грамотея понесло. Он поведал собравшимся, как с неба прибыл летающий дом, как на чужаков устроили засаду, рассказал о резне и о спасении этого элемента. Он показал свои гляделки и отрекомендовался тайным агентом Длинноозерной Республики. Да уж, шпион из него еще тот! Все стаи Совета глаз не сводили с чужака, некоторые глядели с опаской, некоторые, как Щепетильник, с яростным интересом. Древорезчица следила за происходящим лишь парой голов. Остальные, наверное, спят. Выглядит такой же усталой, каким Странник себя чувствует. Он умостил на лапах собственные головы. Боль пульсировала и грызла Шрама; несложно будет его усыпить, но тогда Странник мало что уразумеет из услышанного. Ба! Может, не такая уж и плохая мысль. Шрам отключился, и боль сразу ослабла.

Еще несколько минут в зале шло оживленное обсуждение, но тройка-Викврэк почти не улавливала его смысла. Он судил о сути разговора по голосам. Щепетильник, та стая, что выскакивала в амфитеатр, пару раз заныл от нетерпения. Проныра что-то ответил, соглашаясь с ним. Врач удалился, и Щепетильник занялся чужаком, которого доставил Викврэк.

Странник привел себя в чувство:

– Эй, поосторожнее. Это существо неласково.

Щепетильник снисходительно бросил:

– Твой приятель уже меня предупредил.

Окружив носилки, он уставился в темное безволосое лицо чужака. Чужак молча, без всякого выражения смотрел на стаю. Щепетильник осторожно подался вперед и дернул чужака за одежду. Снова никакой реакции.

– Видите? – сказал Щепетильник. – Оно понимает, что я не желаю ему зла.

Странник не стал его поправлять.

– Оно вправду ходит только на задних лапах? – поинтересовался кто-то в Совете. – Вы себе представляете, как оно будет выглядеть, возвышаясь над нами? Да мы его одним ударом положим. – Смешки. Странник вспомнил, как похож стоящий во весь рост чужак на богомола. Эти ребятки его в движении не видели.

Щепетильник сморщил нос.

– А от него воняет! – Он полностью окружил чужака. Странник знал, что эта поза Двуногую тварь больше всего раздражает. – Знаете ли, я настаиваю, чтобы эту стрелу из него выдернули. Кровотечение почти прекратилось, но этому созданию понадобится помощь врача, если мы хотим, чтоб оно долго протянуло. – Он укоризненно глянул на Странника с Грамотеем, будто упрекая, что те не прооперировали чужака у себя на катамаране. Потом заметил что-то интересное, и тон его резко изменился. – О Стая Стай! Вы на его передние лапы посмотрите!

Он немного ослабил узлы на передних ногах существа.

– Эти лапы не хуже пяти пар губ будут. Только подумайте, на что способна целая стая таких созданий!

Он подвинулся ближе к пятипалой лапе.

– Поос… – начал было Странник, но тут чужак резко сложил щупальца, изогнул переднюю конечность под немыслимым углом и ткнул лапой Щепетильника прямо в голову. Удар не мог быть слишком сильным, но угодил точно в мембрану.

– Ой! О-ой! Ай-ай-ай! – Щепетильник отскочил. Чужак тоже закричал. Голос был тонкий, высокий, писклявый и исходил только изо рта. На этот зловещий звук вздернулись все головы в зале, даже Древорезчицы. Странник уже не раз его слышал. У него не оставалось сомнений, что это межстайная речь чужаков. Через несколько секунд звук перешел в отрывистый кашель и постепенно стих.

Все долго молчали. Потом Древорезчица частично поднялась и посмотрела на Щепетильника:

– С тобой все в порядке?

Она заговорила впервые с начала совещания.

Щепетильник лизал себе лоб.

– Угу. У этого с мозгами все в порядке.

– Любопытство тебя однажды убьет, ты знаешь?

Стая возмущенно фыркнула, но мрачное пророчество ее явно осадило.

Королева Древорезчица оглядела советников.

– Я хотела бы обратить внимание на один важный вопрос. Щепетильник думает, что элемент чужака стоит целой нашей стаи. Это так?

Вопрос был адресован Страннику, а не Грамотею.

– Да, ваше величество. Сумей оно дотянуться до узлов, наверняка бы освободило себя. – Он понимал, к чему она клонит. Сам он пришел к этим выводам на третий день. – И звуки, которые оно издает, кажутся мне осмысленной речью.

В Совете поднялся гомон. Одиночный элемент, если одарен, часто выдает полуосмысленные фразы, однако при этом обычно страдает координация движений.

– Ага. Существо, не похожее ни на кого в нашем мире, прилетело в лодке, упавшей с вершины небес. Я вот что думаю. Если разумом элемент его не уступает стае, то на что способна целая стая таких созданий?

Слепой элемент Древорезчицы водил головой по сторонам, пока говорил, будто озирался. Двое остальных вытирали слюни идиоту. Вид у королевы был неважнецкий.

Щепетильник вздернул морду:

– Я от него ни единой мысли не услышал. У него передних мембран нет. – Он указал на разорванную одежду в том месте, где существо поразила стрела. – И я не вижу признаков плечевых мембран. Возможно, эти стаи разумны даже в синглетной форме. А может, чужаки все такие.

Странник усмехнулся про себя; Щепетильник, может, и нетерпеливый буффон, но традиции отвергает безбоязненно. Ученые веками спорили, где ключевое различие между разумными существами и животными. У некоторых зверей мозг крупнее, у некоторых лапы или губы проворнее, чем в элементах стай. В саваннах Востока водятся звери, которые похожи на стаенарод и даже бегают группами, но связно мыслить не умеют. Если не считать волкогнезд и китов, только стаенарод вел такой образ жизни. Именно межэлементная координация мыслей наделила их превосходством. Засим теорию Щепетильника следовало заклеймить как ересь.

– Но мы слышали их мысли, притом громкие, во время атаки, – заметил Джакерамафан. – Возможно, этот элемент вроде наших щеночков, которые даже думать еще не умеют…

– А интеллектом не уступает стае, – мрачно закончила Древорезчица. – Если они не умней нас, тогда есть шанс научиться работе с их устройствами. Каким бы могуществом ни обладали они, в конце концов мы достигнем того же. Но если этот элемент – лишь часть сверхстаи?

Мгновение никто не говорил. Члены Совета втихомолку размышляли. Если чужаки сбиваются в сверхстаи, а их посланник погибнет… тогда спасения убийцам не будет.

– Итак, прежде всего мы должны спасти и выходить это создание, затем подружиться с ним и установить его истинную природу. – Головы королевы поникли, и она словно бы потеряла себя, а может, попросту притомилась. Внезапно несколько морд качнулись в сторону камергера. – Перенеси его ко мне в покои.

Проныра удивленно уставился на королеву.

– Но это недопустимо, ваше величество! Мы уже убедились, что оно настроено враждебно. Кроме того, ему требуется медицинская помощь.

Древорезчица усмехнулась, и голос ее стал шелковым. Странник помнил этот тон по прежним встречам.

– Ты забыл, что я владею хирургией? А ты не забыл, случаем, что я… Древорезчица?

Проныра облизал губы, покосился на членов Совета и быстро ответил:

– Нет, ваше величество. Как вам будет угодно.

Странник повеселел. Похоже, Древорезчица здесь все еще хозяйка.

Глава 12

Когда на следующий день явилась Древорезчица, Странник сидел спинами вплотную на ступеньках своего жилища. Она пришла без эскорта, в простых зеленых куртках, которые он запомнил по прошлому разу.

Он не спустился ей навстречу и не припал к земле. Мгновение она холодно смотрела на него, потом села всего в нескольких ярдах.

– Как там Двуногая? – поинтересовался он.

– Я извлекла стрелу и заштопала рану. Думаю, она выживет. Мои советники довольны: существо это не проявляет разумности. Отбивалось даже связанным, словно понятия не имеет о хирургии… Как твоя голова?

– Всё в порядке, пока не двигаюсь. – Остальная часть его, а именно Шрам, лежала за порогом в темноте покоев. – Думаю, мембрана быстро заживает. Через пару дней буду как новенький.

– Отлично.

Поврежденная мембрана означала повреждение в рассудке, необходимость найти нового элемента и боль от расставания с синглетом, которого некуда приткнуть.

– Я помню тебя, пилигрим. Все элементы твои изменились, но ты такой же Странник, каким был. Ты такие потрясающие истории рассказывал. Мне нравится, что ты вернулся.

– А я был рад встрече с великим Древорезчиком. Поэтому и возвратился.

Она сухо скосила морду:

– Ты хотел сказать, с великим Древорезчиком прошлого, а не с той развалиной, какой стала я ныне?

Он пожал плечами:

– А что случилось?

Она ответила не сразу. Какое-то время они сидели, глядя на город. День выдался облачный, моросило. С канала дул свежий бриз, покусывая глаза и губы. Древорезчица поежилась и распушила мех. Наконец ответила:

– Я влачу груз этой души шесть сотен лет – это считая по передним когтям. Думаю, понятно, что со мной случилось.

– Искажение никогда прежде не касалось тебя.

А Странник прежде не бывал столь прям, но что-то в облике собеседницы спровоцировало его на откровенность.

– О да, обычная инцестая деградирует до моего состояния за пару столетий, а идиоткой становится задолго до него. Мои методы куда отточенней. Я знал^[9], кого с кем свести, каких щенят отобрать и как распихать остальных. Плоть сберегала воспоминания, а душа оставалась чиста. Но я что-то упустил – или, может, пытался добиться невозможного. Выбор становился все более трудным, пока не свелся к выбору между физическими и умственными дефектами. – Она утерла слюну, и все, кроме слепца, оглянулись на город. – Ты знаешь, сейчас тут лучшие дни лета. Жизнь расцветает и зеленеет, точно безумная, торопясь выжать все тепло до крохи в преддверии зимы. – И вправду, казалось, что зелень пробилась повсюду, где только могла: перистолистники вниз по склону и в городе, папоротники на всех ближних холмах, вереск на серых верхушках гор по ту сторону канала. – Люблю я это место.

Он и не ожидал, что придется утешать Древорезчицу, владычицу древорезчиков.

– Ты сотворила здесь подлинное чудо. Слухи о нем достигли моих ушей на другом конце света. Готов побиться об заклад, половина здешних стай – твои родственники.

– Да-да, мой успех превзошел все мечты безумствующих распутников. У меня не было недостатка в партнершах, хотя щенков я использовать не мог. Иногда мне кажется, что отпрыски мои – суть величайший мой эксперимент. Так, Щепетильник и Проныра в основном из них и состоят… а также Шкуродер.

Ух ты! Странник впервые об этом услышал.

– В последние несколько десятилетий я более или менее примирился со своей судьбой. Я признал, что не сумею вечность перехитрить и вскоре душа моя обретет свободу. Я все чаще и чаще позволял Совету принимать решения за меня. Как мог я заявлять права на домен, которым фактически больше не управляю? Я вернулся к занятиям искусствами… ты видел эти монохромные мозаики.

– О да, они прекрасны!

– Скоро я покажу тебе другие свои картины. Техника скрупулезная, но почти не требует участия сознания. Отличное дело для последних лет моей души. Но теперь вы с чужой все изменили. Проклятье! О, случись это столетием раньше… Чего бы я только не сделал! Ты знаешь, мы тут уже успели повозиться с картиночным ящиком. Там рисунки более тонкой работы, чем все в нашем мире. Немного похожи на мои мозаики, как свет солнца подобен сиянию светлячка… Каждая картинка из миллионов цветных точек, и плиточки так малы, что без гляделок Грамотея не увидишь. Я истратил годы, создавая несколько дюжин мозаик. В картиночном ящике же их бессчетные тысячи, и они меняются так быстро, что создается иллюзия движения. О, твои чужаки уподобили труд всей моей жизни следам когтей новорожденного щеночка на стенках конуры.

Королева древорезчиков тихо плакала, но в голосе ее прорезалась ярость.

– И теперь весь мир изменится, но слишком поздно для такой развалины, как я!

Почти бессознательным движением Странник выдвинул одного своего элемента к Древорезчице. Нерешительно подвел того ближе: восемь ярдов, пять. Мысли загудели в интерференции, но он слышал, что королева успокаивается. Она слабо усмехнулась:

– Спасибо. Странно, что ты мне сочувствуешь. Величайшая трудность моей жизни – для пилигрима смехотворный пустяк.

– Тебе стало больно.

Он не нашел больше что сказать.

– Но вы, странники, меняетесь, меняетесь и меняетесь… – Она подвинулась к нему одним элементом, да так, что почти коснулась, и думать стало еще тяжелее. Странник медленно, концентрируя внимание на каждом слове и крепко держа нити разговора, ответил:

– У меня тоже есть некое подобие души. Части меня, которые остаются пилигримом, должны обладать специфическим взглядом на жизнь. – Великое озарение часто постигает в пылу битвы или телесной близости. Как и сейчас. – И… и я думаю, душа самого мира изменится теперь, когда с небес упала Двуногая. Разве не лучшее это время, Древорезчица, чтоб отбросить старое?

Она усмехнулась, помехи стали громче, но так было даже приятно.

– Я… не… смотрела на это под таким углом. Да, настало время перемен.

Странник вошел внутрь ее стаи. Двое постояли так мгновение, обвившись шеями, сплавляя мысли в сладком хаосе. Последнее, что оба помнили четко, так это бег вверх по лестнице, в его жилище.

Позднее в тот же день Древорезчица принесла картиночный ящик в лабораторию Щепетильника. Когда она явилась, Щепетильник и Проныра уже ожидали ее. И Грамотей Джакерамафан, хотя он стоял дальше, чем того требовала вежливость. Ее визит явно застал их в какой-то размолвке. Несколькими днями раньше грызня бы ее опечалила. Не так теперь… Она втянула увечного элемента в комнату, глянула на остальных глазами слюнявого идиота и улыбнулась. Древорезчица долгие годы так хорошо себя не чувствовала. Она приняла решение и приступила к действиям.

Впереди новые приключения!

Завидев королеву, Грамотей повеселел:

– Вы были у Странника? Как он там?

– Он в порядке, в порядке, в по-о-олном по-о-р-рядке. – Тэ-экс, не надо им показывать, насколько он в порядке! – То есть, я имею в виду, он вскоре полностью поправится.

– Ваше величество! Я так благодарен вам и вашим лекарям! Викврэкшрам – добрая стая, он… э-э… я… даже пилигрим, хочу я сказать, не меняет элементов ежедневно, точно куртки.

Древорезчица рассеянно дернула мордой в знак согласия. Прошествовала на середину комнаты, опустила на столик картиночную коробку чужой. Устройство выглядело совсем как большая розовая подушка с забавными откидными ушами и рисунком животного на наволочке. Поиграв с ней дня полтора, Древорезчица приспособилась лихо открывать ее. Как всегда, возникло лицо Двуногой и произвело ротовой шум. Как всегда, Древорезчица восхитилась при виде движущейся мозаики. Чтобы создать такую иллюзию, коробка должна была синхронно перемещать миллион цветных «плиточек». И делала это безошибочно, раз за разом. Она развернула экран к Проныре и Щепетильнику, пускай тоже полюбуются.

Джакерамафан приблизился к ним и вытянул пару голов посмотреть.

– Вы по-прежнему считаете ящик живым существом? – спросил он у Проныры. – Думаете, что он выдаст нам свои тайны в обмен на вкусненькое?

Древорезчица улыбнулась про себя. Грамотей не пилигрим; пилигримы слишком зависят от воли властей предержащих и не рискуют тех подкалывать.

Проныра проигнорировал Грамотея и посмотрел всеми глазами на королеву.

– Ваше величество, пожалуйста, не гневайтесь на меня. Я… мы, члены Совета, должны снова спросить вас… Этот картиночный ящик слишком важен, чтобы доверять его пастям одной стаи, даже вашей, во всем вашем величии. Пожалуйста. Позвольте нам охранять его, по крайней мере на время вашего сна.

– Я не гневаюсь. Если настаиваешь, можешь участвовать в моих экспериментах. Но не более того. – Она невинным взглядом окинула камергера. Проныра – подлинный мастер шпионажа, посредственный администратор и никудышный ученый. Век назад она бы его отрядила надзирать за посевами, если бы согласился. Но век назад нужды в шпионаже не было, а на все дела хватало усилий одного администратора. Времена изменились.

Она с отсутствующим видом потыкала мордами в ящик. Наверное, все снова изменится.

Щепетильник принял вопрос Грамотея всерьез.

– Я вижу три возможности, сударь. Первая: волшебство. – (Проныра недовольно отвернулся.) – Действительно, ящик выходит за рамки нашего понимания, и ничто не мешает приписать ему магические свойства. Но госпожа наша Древорезчица сочтет это ересью, засим я такую возможность куртуазно обойду. – Он послал Древорезчице мимолетную сардоническую усмешку. – Вторая: это живое существо. Несколько членов Совета высказались за эту версию, когда Грамотей впервые заставил его заговорить. Но выглядит оно совсем как взбитая подушка, не считая этой забавной картинки, что вышита на одной его стороне. Более того, отклик его на раздражители демонстрирует превосходную повторяемость. Это кажется мне знакомым. Так ведут себя механизмы.

– Такова третья возможность? – уточнил Грамотей. – Но механизм не обходится без движущихся частей, а если не считать…

Древорезчица махнула ему хвостом. Щепетильник часами мог распинаться, а Грамотей, по всему видно, того же помета.

– Я так скажу: изучим его подробнее, а потом уже рассудим.

Она постучала по уголку ящика, в точности копируя движения Грамотея при первоначальной демонстрации. Лицо чужой стерлось, сменившись головокружительным цветовым узором. Что-то булькнуло, а затем осталось только гудение на средних тонах, которое ящик неизменно издавал в открытом виде. Они знали, что ящик умеет издавать низкие звуки и чувствует прикосновения к прямоугольной площадке у основания. Сама эта площадка была чем-то вроде экрана с картинками: различные постукивания придавали сетке воспринимающих точек новые и новые формы. Когда они в первый раз стали с ней возиться, ящик отказался реагировать на дальнейшие команды. Проныра запаниковал, уверенный, что маленький чужак погиб. Потом ящик закрыли, открыли снова, и первоначальное поведение восстановилось. Древорезчица была почти уверена, что не в их власти испортить ящик прикосновением или словами.

Древорезчица испытала в обычном порядке уже выученные сигналы. Результаты потрясали – и никак не менялись. Но отклонись от последовательности, и результаты тоже изменятся. Она не вполне согласилась бы с утверждением Щепетильника, что поведение ящика повторяется, как у механизмов, ведь такое разнообразие откликов характерно скорей для живых существ.

За спинами королевы Щепетильник и Грамотей выдвинули вперед нескольких элементов и залезли им на спины, вытянув головы, чтобы видеть происходящее на экране. Помехи от их мыслей становились все громче. Древорезчица насилу припомнила, что собиралась предпринять дальше. Наконец шум стал невыносим.

– Да отойдите же вы, оба! Я своих-то мыслей не слышу.

Это вам не хор, знаете ли.

– Извините… Так лучше? – Они отошли футов на пятнадцать. Древорезчица кивнула. Два элемента были друг от друга менее чем в двадцати футах. Да уж, Щепетильнику и Грамотею неподдельно интересен экран. Проныра держался на почтительном расстоянии и вид имел заинтересованный, но тревожный.

– У меня есть идея, – сказал Грамотей сбивчиво – ему мешали мысли Щепетильника. – Когда вы касаетесь квадрата четыре-три и говорите… – он без труда воспроизвел звуки чужого языка, – то экран показывает набор картинок. Они, кажется, соответствуют квадратам. Думаю… думаю, нам предлагают выбрать из нескольких вариантов.

Гм.

– Получается, ящик решил нас обучать? – Если это механизм, то нам нужны новые определения машин. – Отлично… поиграем с ним.

Прошло три часа. Под конец даже Проныра подвинулся к экрану одним элементом, отчего в комнате чуть не воцарилось состояние мыслехаоса. Все шумно думали и выдвигали предположения: скажите вот это, нажмите вот сюда, когда оно в прошлый раз так ответило, мы сделали вот так, а потом… Ящик показывал замысловатые цветные узоры, перемежавшиеся чем-то похожим на фразы письменного языка. Маленькие двуногие фигуры сновали по экрану, перемещали символы, развертывали новые окошки. Идея Грамотея Джакерамафана оказалась совершенно верной. Первые картинки представляли варианты выбора. Некоторые вели дальше, к новым картинкам с новыми вариантами. Опции множились… Как ветки дерева, сказал Грамотей. Не совсем точное сравнение – иногда исследователей выбрасывало в исходную точку, так что процесс больше напоминал петляние по метафорическому лабиринту улиц. Четырежды они попадали в тупик, и тогда приходилось закрывать ящик и начинать все сначала. Проныра как безумный чертил дорожные карты. Они помогли отыскать те места, которые нужно было увидеть снова. Но даже сам Проныра понимал, что в ящике множество иных путей, которые недоступны в режиме слепого поиска.

А Древорезчица бы солидную часть души продала за те картинки, что уже видела. Там были звезды, луны, сиявшие синим и зеленым или окольцованные оранжевым. Были движущиеся картинки чужацких городов с тысячами чужаков на улицах, так близко, что те в буквальном смысле соприкасались. Если чужаки сбиваются в стаи, то стаи эти крупнее всех в мире, даже тропических… Впрочем, вопрос бессмысленный: города превосходили всякое воображение.

Наконец Джакерамафан отвалился от ящика и собрался вместе, благоговейно выдохнув:

– Т-там целая вселенная. Мы можем бродить по ней вечность и не узнать…

Она глянула на двух других приближенных. Проныра утратил привычную спесь; губы его были сплошь в чернильных пятнах. Лавки для черчения рядом с ним покрыты дюжинами набросков, некоторые четче прочих. Бросив когтестило, он перевел дух.

– Я предложил бы принять это как данность и продолжать изучение. – Он начал собирать свои наброски и перевязывать в стопку. – Завтра отоспимся, и с ясными головами…

Щепетильник отступил и растянулся по комнате; восхищенные глаза его покраснели по краям.

– Хорошо. Но, дружище Проныра, наброски я попрошу оставить. – С этими словами он сгреб рисунки. – Вот этот и этот, видишь? Ясно, что мы там тыкались вслепую, как щенки, и получили много бессмысленных результатов. Иногда картиночный ящик просто заводил нас в тупик, но куда чаще мы видели вот такую картинку: пара чужаков танцует в лесу, издавая ритмичные звуки. Если теперь сказать… – он воспроизвел часть фразы, – то получим картинку с кучами палочек. В первой одна, во второй две и так далее.

Древорезчица тоже это увидела.

– Да. Фигура указывает на каждую и издает короткий звук. – Королева со Щепетильником уставились друг на друга, глаза их победно засверкали. Восторг от понимания, от обретения порядка в казавшемся беспредельным хаосе. Она уже двести лет себя так не чувствовала. – Чем бы эта штуковина ни была… она пытается учить нас языку двуногих.

За следующие дни Йоханне Ольсндот выпало вдоволь времени для раздумий. Боль в груди и плече понемногу унималась; если двигаться осторожно, то в плече лишь саднило и пульсировало. Они вытащили стрелу и зашили рану. Когда ее связали, девочка уже опасалась наихудшего. На лапах стальные когти, в пастях ножи… Потом они стали ее резать. Она и не представляла, что бывает такая боль.

От воспоминаний об агонии ее до сих пор трясло. Но в кошмарах эти минуты не возвращались. В отличие от других минут – мгновений гибели мамы с папой. Она воочию видела их смерть. А Джефри? Джефри мог выжить. Порой Йоханна целый день проводила в надежде. Она видела и горящие гибернаторы на земле рядом с кораблем… но дети внутри могли уцелеть. Потом вспоминала, как нападавшие без разбору жгли и рубили всех подряд, все живое вокруг судна…

Она в плену. Пока что убийцы обращались с ней неплохо. Стража не вооружена, если не считать когтей и зубов, и держится поодаль, когда может. Они понимали, что девочка может сделать им больно.

Они засунули ее в большую темную будку. Оставаясь в одиночестве, она мерила шагами помещение. Собакообразные – те еще варвары. Хирургические операции без анестезии они, вероятно, даже не считают пытками. Она не заметила никаких признаков электричества или летательных аппаратов. Вместо туалета – щель в мраморной плите, такая глубокая, что едва слышен плеск на дне. Оттуда все равно воняло. Существа эти вели такой же примитивный образ жизни, как люди в самые темные века Нюйоры. Технологии у них, кажется, никогда и не было, или же они ее начисто позабыли. При этой мысли Йоханна усмехнулась. Мама любила романы про аварии кораблей и приключения отважных героинь в затерянных мирах. Главное в такой ситуации – воссоздать технологию и починить звездолет. Мама… была… столь увлечена историей науки, что книжки читала именно ради таких подробностей.

И Йоханна попала в такой же переплет. С важными отличиями: она мечтала не только о спасении, но и о мести. В этих тварях нет ничего человеческого, никого похожего на них в романах она не припоминала. Она бы поискала в своем даннике, но звери его утащили. Ха-ха, пускай поиграются. Быстро попадутся в капканы и окажутся в тупике.

Сначала ее согревали только одеяла. Потом ей выдали одежду, скроенную по образцу ее скафандра, но из меховых лоскутков. Теплую и прочную, сшитую аккуратней, чем можно было ожидать. Девочка могла теперь прогуливаться снаружи. Сад за ее хижиной – лучшее, что было в этой дыре. Он был квадратной формы, со сторонами примерно по сто метров, и разбит на склоне холма. Здесь росло множество цветов и деревьев с длинными, словно перистыми листьями. Выложенные плиткой дорожки вились среди мха и дерна. Вообще-то, довольно мирное местечко, немного напоминавшее задний двор их дома на Страуме.

Участок был огражден, но с высокого уголка удавалось заглянуть поверх стен. Стены прихотливо изгибались, кое-где Йоханна могла разглядеть их с другой стороны. Окна-бойницы смотрелись ожившими картинками с урока истории: через эти щелки можно было пускать стрелы или пули, не опасаясь, что в тебя попадут.

Йоханна полюбила сидеть в закатную пору там, где аромат перистых листьев был особенно силен, и смотреть на залив поверх низкого участка стены. Она все еще толком не понимала, что именно видит. Да, там была гавань, а лес мачт напоминал ей о морских кораблях на Страуме. Улицы в городе широкие, но петляют из стороны в сторону, а дома стоят вкривь и вкось. Кое-где виднелись настоящие каменные лабиринты, но сверху был виден выход оттуда. Была и другая стена – высокая, уходившая вдаль, насколько хватало глаз. Холмы за ней кое-где покрыты снегом, вершины их были из серого камня.

По городу бегали собакообразные. Наблюдая за одиночными экземплярами, их легко было принять за собак, правда, крысомордых и змеешеих. Но с определенного расстояния открывалась все же истинная природа. Они всегда двигались небольшими группами, не больше шести особей. В пределах стаи они соприкасались и действовали слаженно и изящно. Ни разу одна стая не подходила к другой ближе чем на десять метров. Издалека, откуда наблюдала Йоханна, члены стаи сливались воедино… легко было вообразить, как чудовище с множеством лап и голов осторожно пробирается по улицам, стараясь не приближаться к другим монстрам. Вывод стал очевиден: у них по одному разуму на стаю. И разум этот исполнен такого зла, что даже близости себе подобных не выносит.

На пятый раз прогулка по саду получилась самой приятной, и она ощутила нечто близкое к радости. Цветы выбрасывали в воздух покрытые пушком семена. Заходящее солнце озаряло тысячи их, плывущих на слабом ветру, точно цукатинки в незримом сиропе. Йоханна представила, как бы себя повел Джефри: сначала сделал бы вид, что жутко взрослый, потом стал бы переминаться с ноги на ногу, подпрыгивать, а в конце концов сломя голову рванул бы по склону, пытаясь загрести побольше летающих пушинок и оглашая округу смехом…

– Привет, мой свет, – произнес детский голос совсем рядом. – Ты как?

Йоханна подскочила от неожиданности, так, что швы на ране едва не разошлись. Конечно, это всего лишь стая. Они – оно? – и вырезали из нее тогда стрелу. Вшивая компашка. Пятеро припали к земле, готовясь в случае чего свалить по-быстрому. Вид у них был такой же удивленный, как и у самой девочки.

– Привет, мой свет, ты как? – снова прозвучал голос.

Похоже на запись, но исходил он от одного из собакообразных: тот каким-то образом синтезировал звук гудящими проплешинами на плечах, ляжках и голове. Йоханна и раньше видела таких зверей, вроде говорящих попугайчиков. Но слова казались почти осмысленными. Голос был не ее, но она его уже где-то слышала. Уперев руки в боки, она смерила стаю взглядом. Двое уставились прямо на нее, остальные жадно наблюдали за происходящим. Одна собака нервно лизала лапу. Две позади – те, что унесли ее данник! Внезапно она вспомнила, откуда этот голосок. И поняла, какого ответа они ждут.

– Я в порядке, – сказала она, – спасибо зарядке. А ты?

У собак глаза полезли на лбы, и выглядело это забавно.

– Всё отлично, как обычно!

Оттарабанив заученное, стая издала булькающий вопль. Вниз по склону ей кто-то ответил. Там была еще одна стая, пряталась в кустарнике. Она знала, что, пока остается первая, та из кустов не вылезет.

Значит, Когти – она их называла про себя этим именем, за когти на передних лапах, которые никогда не забудет, – действительно возились с Розовым Слоником, но в капканы не попались. Они сообразительней Джефри будут! Ясно, что в конце концов их выбросило в детский режим – программу обучения речи. Стоило догадаться. Получая идиотские ответы, данник модифицировал свое поведение, спускаясь поочередно в режим для маленьких и, если это не срабатывало, в совсем уж ползунковый, для детишек, которые даже самношка не знают. При небольшой помощи Йоханны стаи овладеют ее языком. А ей это надо?

Стая подвинулась немного ближе: за девочкой постоянно наблюдали не меньше двух элементов. Готовности к атаке они не проявляли. Ближний упал на брюхо и поглядел на нее. Он казался милым и безвредным, если не считать когтей.

– Меня зовут… – Короткое бульканье с обертонами, отдавшимися в голове Йоханны жужжанием. – А тебя как?

Йоханна знала, что это всего лишь часть языкового сценария. Существо ни бельмеса не смыслит в том, что произносит. Это «меня зовут <…> а тебя как?» повторяли раз за разом детишки в программе. Растение бы и то выучило. Но у Когтей отменное произношение…

– Йоханна, – ответила она.

– Зьёханна, – повторила стая голосом Йоханны, но переврала.

– Йоханна, – поправила Йоханна. Имя Когтя она даже не пыталась воспроизвести.

– Привет, Йоханна! Давай поиграем в имена!

Это тоже сценарная реплика, сдобренная идиотским энтузиазмом. Йоханна села на землю. Конечно, знание самношка даст Когтям власть над ней. Но только обучая их, она могла чему-то научиться сама. Узнать что-нибудь про Джефри. А если Джефри они тоже убили? Ну что же, все равно стоит их изучить, чтобы расквитаться по полной.

Глава 13

У древорезчиков и затем, несколькими сутками позже, на Тайном Острове Шкуродера кончался длинный полярный день лета. Сперва появились легкие сумерки близ полуночи, но даже самые высокие холмы еще отбрасывали тень. Затем часы темноты стали увеличиваться. День бился с ночью, и ночь побеждала. Перистая листва в низких долинах окрашивалась в осенние цвета. Глядя днем на фьорд, можно было заметить по нижним склонам холмов оранжево-красные пятна; выше вересковая зелень незаметно сливалась с лишайниковой серостью и темными обнаженными скалами. Снежные же пятна ждали своего часа, и до него оставалось недолго.

И каждый день на закате, сдвигая время своей прогулки на несколько минут, Тиратект обходила бастионы внешней крепостной стены Шкуродерова замка. Прогулка в три мили. На нижних стенах дежурили линейные стаи, а наверху – лишь несколько круговых дозорных. Стоило ей приблизиться, стаи с военной выправкой отходили в сторону. Впрочем, дело тут было не в одной лишь выправке: она замечала страх в их глазах. Трудно к этому привыкнуть. Насколько хватало памяти – двадцать лет, – Тиратект жила в страхе перед другими, стыдясь и влача груз вины, стремясь найти себе того, за кем можно следовать. Теперь все стало наоборот. Не то чтобы улучшилось. Она ведь понимала, какому злу продала душу. Она знала, отчего стража так ее боится. Они считали ее Шкуродером.

Разумеется, себе она подобных заблуждений не позволяла. Жизнь ее в безопасности лишь до тех пор, пока не раскроется обман. Тиратект тяжко трудилась, подавляя свойственную ей тихую застенчивость. Не единожды с момента прибытия на Тайный Остров она ловила себя на предательском поползновении опустить, по старой привычке, головы и сомкнуть глаза.

Вместо этого Тиратект старалась смотреть на окружающих взглядом Шкуродера. Бастионы обходила без шума, с видом таким же зловещим, как некогда Шкуродер. Свой – его – домен оглядывала тем же тяжким взором, как прежде: все головы устремлены вперед и вздернуты, словно видят нечто недоступное скудным умам подданных. Ни за что не должны они догадаться о подлинной причине прогулок: временами смена дня и ночи тут очень напоминала ей Республику. Она почти представляла себя снова дома, еще до Движения, до резни в Парламентской Чаше, до того, как ей перерезали глотки и повенчали обрубки Шкуродера с ошметками ее души.

В золотых и охряных полях за каменными стенами она видела крестьян: те корпели над урожаем, гнали стада. Шкуродер правил землями далеко за пределами видимости, но провизию никогда не ввозил. Запасы зерна и мяса на складах все были заготовлены в двухдневной досягаемости от проливов. Стратегический замысел ясен, но сейчас это лишь милое вечернее зрелище: навевает воспоминания о доме и школе.

Солнце склонилось в сторону, к горам; на поля легли длинные тени. Замок Шкуродера стал похож на остров среди моря теней. Тиратект чуяла морозец в воздухе. Вечером снова появится иней, но завтра с утра этот ложный снег исчезнет уже через час после восхода. Плотнее запахнув длинные куртки, она переместилась к восточной обзорной площадке. По ту сторону протоки вершина одного холма все еще озарена солнцем. Там сел корабль чужаков. Там он и остался, но теперь – в ограде из камня и дерева, которую Стальной начал возводить сразу после посадки. В каменоломнях на северной оконечности Тайного Острова работа кипела живее, чем при Шкуродере. Баржи, груженные камнем, постоянно курсировали между островом и материком. И даже сейчас, когда день сократился, строительство не прекращалось. Его Воззвания и более рутинные проверки суровей и дотошней, чем в пору Шкуродера.

Стальной Владыка – убийца, нет, хуже: манипулятор. Однако с момента высадки чужаков Тиратект чуяла в нем смертельный ужас. И к тому были поводы. Даже понимая, что народ, которого так боится Стальной, способен в конечном счете истребить их всех, Тиратект втайне желала чужакам победы. Стальной и его шкуродерники атаковали звездостаю без предупреждения, движимые скорей алчностью, чем страхом. Они убили десятки пришельцев. В некотором смысле это хуже, чем то, что сотворили с нею самой. Тиратект пошла за Шкуродером по собственной воле. Друзья ее предупреждали. О Шкуродере ходили дурные слухи, и не все из них были правительственной пропагандой. Но ей так хотелось за кем-то пойти, отдать себя во имя Чего-то Большего… Ну что ж, ее использовали. Буквально, как инструмент. Тем не менее она бы могла этого избежать, а у стаи со звезд такого выбора не было: Стальной обошелся с нею как мясник.

Значит, теперь Стального понукает страх. За первые три дня он покрыл летающий дом крышей, и внезапно на вершине холма возникло дурацкое подобие крестьянской фермы. Через некоторое время корабль чужаков скроется за каменными стенами. В итоге новая крепость может и превзойти размерами Замок на Тайном Острове. Стальной понимал, что, если кара за злодейство его не настигнет, быть ему самой могущественной стаей в мире.

Именно поэтому Тиратект оставалась здесь и продолжала маскарад. Вечно он длиться не может, рано или поздно на Тайный Остров прибудут остальные фрагменты. Тиратект уничтожат, и Шкуродер оживет полностью. А может, она и до этого момента не дотянет. Два ее элемента от Шкуродера. Хозяин просчитался, думая, что двое пересилят тройку. Вместо этого сознание тройки обогатилось талантами двойки. Она помнила почти все, что случалось с великим Шкуродером, знала все его хитрости и пути измен. Два этих элемента наделили ее прежде невиданной интенсивностью восприятия. Тиратект рассмеялась про себя: в каком-то смысле она обрела то, что по наивности надеялась найти в Движении. Великий Шкуродер совершил именно ту ошибку, какую в гордыне своей полагал немыслимой. Пока двое под контролем, у нее шанс. Полностью бодрствуя, она не испытывала особых трудностей. Думала о себе как о ней, помнила жизнь в Республике четче, нежели переживания Шкуродера. Во сне все менялось, ее мучили кошмары. Воспоминания о пытках неожиданно наливались сладостью. Секс во сне должен успокаивать; для нее же он становился битвой. Она просыпалась избитая, изрезанная, точно отбивалась от насильника. Если эти двое вырвутся на свободу, если сочтут себя им… Дело нескольких секунд – разоблачить маскарад, чуть большего времени – убить тройку и принять в эту управляемую стаю остальные элементы Шкуродера.

Но она оставалась здесь. Стальной намерен использовать чужаков и звездолет, чтобы распространить кошмар Шкуродера на всю планету. План рискованный и уязвимый со всех сторон. Если получится как-то подорвать его и уничтожить проклятое Движение Шкуродера, Тиратект это сделает.

С другой стороны замка лишь западную башню еще озаряло солнце. Морды не показывались в окнах-бойницах, но явно смотрели оттуда: Стальной наблюдал за Фрагментом Шкуродера, за Шкуродером в Ожидании, как тот предпочел себя титуловать. Тот прогуливался по бастионам. Фрагменту ныне подчинялись все командиры стражи. Фактически они оказывали ему тот же почет, что и полному Шкуродеру. В некотором смысле Шкуродер создал их всех, и неудивительно, что в присутствии Хозяина их охватывает такой трепет. Даже Стального. Формируя его стаю, Шкуродер заставлял нарождающегося Стального покушаться на себя; каждый раз, когда Стальной терпел неудачу, самых слабых его элементов подвергали пыткам. Стальной понимал, что вбитое тогда чувство завязло в нем, и боролся с ним. Как ни крути, рассуждал он, Фрагмент Шкуродера в куда большей опасности: противостоя страху, Стальной может попросту не рассчитать сил и поступить жестче, нежели нужно.

Рано или поздно Стальному следует решиться. Если не убить его сейчас, пока остальные фрагменты добираются до Тайного Острова, то Шкуродер соберется вместе. Двух элементов хватает, чтобы контролировать Стального, а вся шестерка легко уничтожит его власть. Хочет ли он смерти Хозяина? А если да, то существует ли безопасный способ… Разум Стального перебирал варианты, а глаза наблюдали за стаей в черных одеждах.

Стальной привык играть по-крупному. Он рожден для крупной игры. Страх, смерть, победа – составляющие его жизни. Но никогда прежде ставки не были столь высоки. Шкуродер почти обратил в свою веру крупнейшую нацию континента, мечтал править миром… Стальной Владыка посмотрел через протоку на холм, где рос новый замок. В нынешней его игре завоевание мира станет тривиальным следствием победы, а уничтожение мира – вероятным следствием проигрыша.

Стальной вскоре после нападения наведался внутрь летающего корабля. Почва вокруг звездолета все еще исходила паром и с каждым часом, казалось, нагревалась все больше. Крестьяне с материка судачили о демонах, проснувшихся под землей; от советников Стального поступали идеи немногим умнее. Белокурточникам приходилось обматывать тканью сапоги, чтобы подойти ближе. Стальной проигнорировал струи пара, с презрением отверг сапоги и прошелся под изогнутым корпусом. Снизу эта штука более или менее походила на обычный корабль, если не считать выдвижных стоек. Почти у центра виднелось что-то вроде сиськи, и расплавленная земля под этой сиськой булькала. Ряды сгоревших гробов выстроились вверх по склону. Несколько тел изъяли для вскрытия. В первые часы советники фонтанировали безумными теориями: предполагали, скажем, что богомолы – бегущие от битвы воины и явились похоронить своих мертвецов…

И никто не осмелился толком сунуться внутрь.

Серая лестница была из какого-то материала прочнее стали и легче перышка. Но это именно лестница, пускай даже ступеньки слишком высоки для обычного элемента. Стальной полез наверх, оставив внизу Шрека с присными.

Сунул одну морду в люк и тут же отдернулся. Акустика внутри была жуткая. Теперь он по достоинству оценил жалобы белокурточников. Как чужаки это вообще выносят? Один за другим он пролез в отверстие.

Эхо отзывалось воплями, хуже, чем от голого кварца. Стальной принудил себя успокоиться, как часто делал в присутствии Хозяина. Эхо стало тише, но сохранялось впечатление, что в помещении носится ревущая орда. Даже лучшие белокурточники не выдерживали тут дольше пяти минут. При этой мысли Стальной выпрямился. Дисциплина! Молчание не всегда значит покорность; охотиться тоже можно молча. Он оглянулся, не обращая внимания на ворчливые шепотки мыслей.

Голубоватые полосы поперек потолка изливали свет. Привыкнув к нему, Стальной увидел то, что уже описывали гонцы: внутри две комнаты, а не одна. Он стоял в более просторной (на складе?). Через люк в дальней стене можно было попасть во вторую. Стены без стыков, сходятся под углами, отличными от внешних углов корпуса: возможно, там потайные пространства. По комнате гулял ветерок, но было куда теплее, чем снаружи. Еще никогда Стальной не бывал в месте, исполненном такого зла, такой мощи. Конечно, это акустический трюк. Если повесят звукопоглотители, установят боковые отражатели, такое чувство исчезнет. Но…

В комнате стояли гробы, которые пощадил пожар. Место провоняло телесным запахом чужаков. В темных углах завелась плесень. Это до некоторой степени успокаивало: чужаки дышат и потеют, как все живые существа, и при всем могуществе не в состоянии держать берлогу в чистоте. Стальной прошелся вдоль гробов, установленных на рельсовых стойках. Тут, вероятно, было тесно, пока чужаки не вывезли часть гробов наружу. Неповрежденные гробы являли собою шедевры искусства. Из щелей по сторонам каждого гроба шел теплый воздух. Стальной понюхал: запах сложный, немного тошнотворный, но это явно не запах смерти. И пропитавший все запах пота богомолов исходил тоже не отсюда.

В каждом гробу сверху имелось окошко. Какая честь для останков одного элемента! Стальной прыгнул на один из них и посмотрел вниз. Труп превосходно сохранился; в синем свете он казался замороженным. Склонив вторую голову над краем ящика, Стальной получил двойное изображение существа внутри. Оно было куда меньших размеров, чем те двое, убитые при атаке. Даже меньше, чем пленник. Некоторые советники Стального полагали, что это щенки, быть может, даже новорожденные. Предположение имело смысл: пленник ни разу не издавал мыслей.

Отчасти принуждая себя, Стальной еще долго глядел мертвому чужаку в плоское нездешнее лицо. Собственные мысли отдавались непрестанным болезненным эхом, пожирали самообладание, вопили, приказывая уйти. Ничего, пусть поболит. Он и горшее вынес, а стаи снаружи должны знать, что Стальной крепче любой из них. Подчинив себе боль, можно прийти к интересным прозрениям… А потом пускай отлепят задницы от земли, зашторят комнаты и изучат содержимое.

Стальной смотрел в лицо чужака почти без мысли. Крики, отдававшиеся от стен, немного утихли. Какое оно уродливое. Как они вообще едят? Он уже осмотрел обугленные тела снаружи, отметил маленькие челюсти и зубы, деформированные без видимой закономерности.

Прошло несколько минут; шум и уродство сливались воедино, как во сне. И тут кошмар вырвал Стального из транса: лицо шевелилось. Изменение было незначительное, а происходило медленно, очень медленно. Но, следя за лицом несколько минут, перемену можно было заметить.

Стальной свалился с гроба, и стены отразили жуткий вопль. Несколько секунд ему казалось, что звук его убьет. Потом он немного собрался с мыслями и затих. Снова подкрался к ящику. Уставился всеми глазами в кристаллическую глубину, застыл в ожидании, как стая на охоте… Перемена происходила регулярно. Чужак в ящике дышал, но в пятьдесят раз медленней нормального элемента. Он переместился к другому ящику и понаблюдал за существом внутри. Да, все они каким-то образом продолжают жить. Ящики просто замедляют их жизнь.

Совершенно ошалевший, он поднял взгляд от ящиков. Значит, фонившее в комнате зло было не просто звуковой иллюзией, но абсолютной правдой.

Чужаки-богомолы сели вдали от тропиков, занятых коллективами; вероятно, они приняли приполярный северо-запад за дикую глушь. Явились на корабле, набитом сотнями богомольих щенков. Эти ящики – вроде личиночьих коконов: стая приземляется, растит щенят вдали от цивилизации… У Стального шерсть встала дыбом. Если бы стая богомолов не растерялась, если бы войска Стального действовали менее агрессивно… Настал бы конец света.

Стальной поплелся к наружному люку, и страхи его все громче отражались от стен. Ему пришлось остановиться на миг в орущей от ужаса тьме. Спускаясь по лестнице, он уже двигался осторожно, тщательно оправив куртки. Вскоре приближенным станет известно об опасности, но страха они в нем не увидят. Он легкой поступью пересек дымящий торфяник, вышел из-под корпуса. Не удержался от быстрого взгляда на небо. Один корабль, одна стая чужаков. Ей просто не повезло напороться на Движение. И даже в такой ситуации победа была во многом случайной. А сколько еще село кораблей, сколько еще сядет? Успеет ли он чему-то научиться у своей победы?

Стальной вернулся мыслями в настоящее, в свое орлиное гнездо на стенах замка. Первый визит на корабль, много десятидневок назад. Корабль оставался источником угрозы, но теперь Стальной лучше понимал ее природу и, как это обычно бывает с большими опасностями, видел грандиозные перспективы.

Шкуродер в Ожидании скользил по крепостному валу в сгущавшихся сумерках. Стальной следил за стаей: вот она прошла под факелами и элемент за элементом спустилась по лестнице. От Хозяина в этом фрагменте жуть как много: он первым из всех понял много важного о высадке чужаков.

Стальной обвел прощальным взглядом темнеющие холмы, развернулся и начал спуск по спиральной лестнице. Лестница была крутая и сильно изогнутая: обзорная площадка располагалась на вершине сорокафутовой башни. В ширину пролет едва достигал пятнадцати дюймов, потолок нависал в тридцати дюймах над ступеньками. Со всех сторон давил холодный камень, так близко, что эхо не мешало мыслить, но и так близко, что приходилось растягивать разум в длинную цепочку. Подъем по винтовой лестнице требовал искривленной напряженной позы, которая делала врага легкой добычей для защитников орлиного гнезда. Такова уж военная архитектура. Стальной считал подъем в тесноте и мраке приятным упражнением. Лестница выходила в общедоступный коридор десяти футов шириной, с ответвлениями каждые пятьдесят футов. Там его ждали Шрек и стражник.

– Поступило свежее донесение от древорезчиков, – сообщил Шрек, протягивая листы шелковой бумаги.

В свое время казалось страшным ударом, что другого чужака упустили к древорезчикам. Постепенно Стальной понял, что это поражение можно обернуть в победу. У него были агенты среди древорезчиков. Сперва он хотел было убить второго чужака – дело несложное. Но поступавшая на север информация его заинтересовала. У древорезчиков попадаются очень сообразительные стаи, они высказывали идеи, до которых Стальной с Хозяином, сиречь фрагментом Хозяина, сами не додумались бы. Таким образом, в стане древорезчиков фактически появилась запасная лаборатория Стального по изучению чужаков, и враги Движения служили ему не хуже любого другого инструмента. Ирония ситуации подкупала.

– Отлично, Шрек. Отнеси в мою берлогу. Я скоро буду.

Стальной жестом велел белокурточникам отойти в боковой коридор, те тут же рыскнули туда. Сам пошел дальше. Денек выдался напряженный, надо будет вознаградить себя чтением доклада за напитками. Пока же – другие дела, другие приятности.

Хозяин приступил к постройке Замка на Тайном Острове более века назад, но Замок все еще рос. В самой старой его части, где обычный правитель разместил бы темницы, находились первые лаборатории Шкуродера. Многие, в том числе подопытные, все же приняли бы их за темницы.

Стальной осматривал лабораторное крыло не реже раза в десятидневку. В данный момент он обходил нижние уровни. От света факелов стражника в разные стороны разбегались сверчки. Воняло гниющим мясом. Лапы Стального скользили там, где каменный пол покрывала слизь. В полу с определенными интервалами были устроены зарешеченные ямы. Каждая вмещала одного элемента, если плотно прижать лапы к телу. Каждая была плотно запечатана крышкой с небольшими отверстиями для воздуха. Среднестатистический элемент терял рассудок после трех дней такой изоляции. Получившееся в результате «сырье» применяли для построения стай с чистым разумом. Как правило, интеллектом они недалеко отстояли от растений, но Движению этого было достаточно. А иногда из ям выходили выдающиеся экземпляры. Скажем, Шрек. Шрек Бесцветный, как его называли некоторые. Шрек Бесстрастный. Стая, живущая вне боли и желаний. Шрек обладал верностью заводного механизма из плоти и крови. Гением он не был, однако Стальной с готовностью отдал бы восточную провинцию за еще пятерых таких. Соблазн повторения успеха заставлял Стального вновь и вновь заселять изоляторные ямы. Большую часть стаеошметков после атаки на чужаков он переработал именно так.

Стальной поднялся уровнем выше, где содержались наиболее интересные образцы. Мир следил за событиями на Тайном Острове с затаенным ужасом. Многие прослышали о нижних уровнях. Немногие, однако, понимали, сколь невелик вклад этих подопытных в науку Движения. Для тщательного анализа души требуется нечто большее, нежели препараторские скамьи, окруженные кровожадными потрошителями. В мире издавна бытовали великие вопросы, тревожа умы стай тысячи лет напролет. Как мы думаем? Почему мы верим? Почему одна стая гениальна, а другая – тупа? До Шкуродера философы убивали время в бессчетных спорах, не приближаясь к истине ни на шаг. Даже Древорезчик топтался вокруг, не осмеливаясь отклониться от традиционной этики. Шкуродер же решительно взялся за поиск ответов. В этих лабораториях допросу подвергали саму природу.

Стальной шел через палату шириной около ста футов. Потолок поддерживали десятки каменных колонн. С каждой стороны высились темные разделительные щиты из аспидного сланца, водруженные на колесиках. Пещеру можно было полностью заблокировать или превратить в лабиринт любой сложности. Шкуродер экспериментировал со всевозможными мыслепозами. Долгие века, минувшие до него, лишь немногие позы считались эффективными: инстинктивная (головами вместе), кольцевая стража, различные рабочие позы. Шкуродер перебирал их дюжинами: звезды, двойные кольца, решетки. Большей частью они оказывались бесполезны и лишь вносили путаницу. В позе звезды один элемент слышал всех других, а остальные могли слышать только его. Фактически вся мысль транслировалась через элемента-концентратора. Он мог вообще не вносить никакого разумного вклада, но любые искажения нескорректированными проходили дальше. В результате возникал пьяный бред… Этот эксперимент, разумеется, был предан огласке.

Но по крайней мере один – все еще засекреченный – работал на диво хорошо. Шкуродер расставил восемь стай на временных платформах, отсек их друг от друга сланцевыми ширмами, затем установил связь между элементами одной стаи и аналогами их в трех соседних. В каком-то смысле он создал стаю восьми стай. Стальной продолжал этот эксперимент. Если коннекторы были достаточно хорошо совместимы (а именно тут и крылась загвоздка), получалось существо куда умнее кольцевого стражника. Во многих отношениях не лучше обычной стаи головами вместе, но бывало, что его озаряли потрясающие идеи. Перед отбытием в Длинноозерье Хозяин вынашивал планы перестроить главный зал Замка так, чтобы заседания Совета протекали в этой позе. Стальной воздержался от такого шага, сочтя его излишне рискованным. Власть Стального над другими была не так прочна, как у Шкуродера.

Не важно. Были и другие проекты, куда значимей. В комнатах впереди билось подлинное сердце Движения. Душа самого Стального родилась тут; все великие творения Шкуродера пришли в мир именно здесь. Последние пять лет Стальной соблюдал традицию… и улучшал ее.

Он спустился по коридору, соединявшему отдельные лаборатории. На каждой двери имелся инкрустированный золотом номер. У каждой двери он останавливался, отворял ее и частично проходил внутрь. Подчиненные оставляли там отчеты о проделанной за десятидневку работе. Стальной быстро пробегал глазами каждый из них и выставлял нос на балкон, посмотреть лично, как идет эксперимент. Балконы были хорошо мыслеизолированы и затенены, позволяя наблюдать из укрытия.

Единственная слабость Шкуродера, как считал Стальной, заключалась в навязчивом стремлении сотворить сверхстаю. Хозяин до того исполнился самоуверенности, что возмыслил применить к собственной душе любой успех такого рода. Стальной подобных иллюзий не питал. Общеизвестно, что ученики, дети стаераскола, приемыши, да кто угодно, превосходят своих учителей. Сам Стальной являл превосходное тому подтверждение, хотя Хозяину это пока не было известно.

Стальной решил создать существ, обладающих только одной определенной сверхспособностью, а в остальных аспектах – недоразвитых, слабых. В отсутствие Хозяина он начал серию экспериментов. Работал Стальной с чистого листа, определяя линии наследования независимо от элементного состава. Его агенты покупали или воровали щенят, обладавших нужным потенциалом. В отличие от Шкуродера, который предпочитал, подобно природе, вливать щенят в уже существующие стаи, Стальной работал с полностью новорожденными стаями – щенкостаями, лишенными памяти или фрагментов души. Стальной с самого начала обладал над ними полной властью.

Разумеется, смертность среди таких конструктов была очень высока. Щенят приходилось забирать от кормилиц, прежде чем они успели бы присоседиться к сознаниям взрослых. Получавшуюся стаю обучали исключительно на звуковом и письменном языках. Вся поступавшая в нее информация контролировалась.

Стальной остановился у двери с номером 33: эксперимент по имени Амдиранифани. Математическое совершенство. Не единственная, но, без сомнения, самая успешная его попытка в этой области. Агенты Стального обшаривали Движение в поисках стай, наделенных талантом к абстрактному мышлению. Они заходили и дальше: самый знаменитый математик мира обитал в Длинноозерной Республике. Стая готовилась к расколу; у нее были несколько щенков от себя и математически одаренного любовника. Стальной похитил этих щенят. Они так удачно сочетались с другими его находками, что он принял решение сконструировать восьмерку. Если все сработает, как задумано, интеллектом эта стая превзойдет все создания природы.

Стальной велел стражнику отвести факелы. Открыв тридцать третью дверь, он мягко скользнул одним элементом на край балкона. Посмотрел вниз, тщательно приглушая фон передней мембраны элемента. Солнечный свет угасал, но видны были сбившиеся вместе щенки. Они прижались к новому приятелю. То был богомол. Счастливая случайность – вот как бы это стоило назвать. Нежданная награда, выпавшая исследователю после кропотливых трудов. Он столкнулся с двумя проблемами. Первая нарастала уже год: Амдиранифани медленно угасал, его элементы впадали в обычный аутизм полностью новорожденных стай. Вторая: пленный чужак. Невероятная угроза, предельная тайна, колоссальная возможность. Как наладить общение с ним? Если этого не получится сделать, возможности манипулировать чужаком будут крайне ограниченны.

И вот прихоть слепого случая в лице бесталанного прислужника одним махом решила обе проблемы. Приспособившись к темноте, Стальной увидел под грудой щенячьих тел чужака. Впервые услышав, что существо поместили в эксперимент, Стальной пришел в дикую ярость и немедленно отправил нерадивого слугу на переработку. Но шли дни, а эксперимент Амдиранифани выказывал большую живость, чем за всю предыдущую жизнь. Быстро стало ясно, что богомолы не живут стаями: это поняли после вскрытия чужацких трупов и наблюдения за выжившим пленником. У Стального оказался полный чужак.

Чужак шевельнулся во сне, издав низкий горловой звук. Никаких иных звуков издавать он не умел. Щенкостая сместилась в новую позу. Щенки тоже спали, смутно о чем-то размышляя. Нижний их мыслеспектр представлял собой идеальную имитацию речи чужака… и в этом Стальному повезло больше всего. Эксперимент Амдиранифани освоил язык чужаков. Новорожденной стае этот язык представлялся всего лишь формой межстайного, а друг-богомол был щенкам явно интересней, чем слонявшиеся по балконам учителя. Фрагмент Шкуродера приписывал это телесному контакту, утверждая, что щенкостая подсознательно тянется к чужаку, словно к суррогатному родителю, пусть тот и безмыслен.

Впрочем, не важно. Стальной перегнулся через перила другим элементом. Он стоял тихо, не думая про себя напрямую. В воздухе чуть заметно пахло щенками и по́том богомола. Эти двое – величайшее сокровище Движения, ключ к выживанию и великим достижениям. К этому моменту Стальной уже понял, что корабль чужаков не был частью флота вторжения. Пришельцы скорей походили на беженцев, собиравшихся второпях. Ниоткуда не поступало вестей о высадке новых стай, хотя шпионы Движения много где рыскали.

Победа над чужаками тогда висела на волоске. Одним своим орудием богомолы уничтожили почти целый полк. В умелых челюстях такое оружие повергнет армии. Он не сомневался, что на корабле остались еще машины для убийства и некоторые из них работоспособны. «Жди и наблюдай, – посоветовал себе Стальной. – Позволь Амдиранифани обнаружить для тебя рычаги управления этим чужаком. Наградой станет весь мир».

Глава 14

О забавных вещах мама говорила, что «это смешнее полной бочки щенков». У Джефри Ольсндота никогда раньше не водилось более одного домашнего любимца, и лишь однажды это был песик. Но теперь он понимал, что́ мама имела в виду. С самого первого дня, даже будучи страшно уставшим и напуганным, он не уставал восхищаться восьмеркой щенят. А те – мальчиком. Они лезли на него, тянули за одежду, расстегивали обувь, сидели на коленях или просто носились кругом. Трое или четверо все время смотрели на него. Глаза у щенят были розовые или карие и для таких головенок казались очень крупными. С первого дня щенки имитировали его голос. Получалось у них лучше, чем у страумлианских певчих птичек: что бы он ни сказал, щенки подхватывали фразу эхом или воспроизводили позднее. Когда он плакал, некоторые песики тоже хныкали и ластились к нему.

Были тут и другие собаки, крупные: эти носили одежду и приходили через двери высоко в стенах. Потом спускали пищу, временами издавая странные шумные звуки. Еда на вкус была мерзкая, на плач Джефри собаки не реагировали, даже передразнивать не пытались.

Минуло два дня, затем неделя. Джефри успел обследовать всю комнату. В общем-то, темницей ее называть нельзя: слишком просторная. Да и не позволяют узникам заводить любимцев. Он сообразил, что мир этот совсем дикий, расположен не на Просторе и, наверное, даже к Сети не подключен. Если мамы, папы или Йоханны нет рядом, то, наверное, собак даже некому научить самношку! Придется, видимо, самому Джефри Ольсндоту взяться за это дело, если он хочет отыскать родных.

Теперь, стоило белокурточникам появиться на угловых балконах, Джефри принимался выкрикивать вопросы. Толку от этого было мало. Даже пес в одежде с красными полосками не отвечал. Зато откликались щенки! Они повторяли крики Джефри, иногда в точности, иногда – перемежая маловразумительными звуками.

Джефри вскоре понял, что у щенков общее сознание. Бегая вокруг него, они всегда отсылали кого-нибудь посидеть в сторонке; грациозные шейки их выгибались туда-сюда – и те, кто носился, кажется, знали, что видят другие. За спиной спрятать ничего не удавалось: что замечал один щенок, сразу видели и все остальные. Он сперва подумал, что щенята общаются в диапазоне звука, который он не воспринимает, но все оказалось сложнее. Он наблюдал, как щенки стягивают с него обувь или чертят картинку – головы, пасти и лапы демонстрировали потрясающую координацию, как пальцы на человеческой руке (Джефри, конечно, не думал такими словами). Через несколько дней он стал воспринимать щенят как слитное существо, как своего друга. Одновременно мальчик заметил, что щенки стали комбинировать услышанные от него слова, порою в новых значениях.

– Ты меня играть. – Фраза казалась бездумным набором слов, но произносилась обычно, когда щенята затевали развеселую игру с предметами мебели.

– Ты мне рисовать. – По периметру всей комнаты в метре от пола тянулась рисовальная доска. Джефри в жизни не видел более грубого дисплея: доска была грязная, неоткалиброванная, стирала информацию не до конца, а сохранять вовсе не умела. Но Джефри устройство нравилось. Лицо и руки мальчика, как и губы большинства щенков, постоянно были перепачканы мелом. Они рисовали друг друга и сами себя. Щенки, в отличие от Джефри, рисовали неточно: собаки на их рисунках были крупноголовые, большелапые, с телами, словно слепленными вместе. Когда стая рисовала Джефри, руки тоже получались большими, а каждый палец – тщательно прочерченным.

Джефри потерял семью, но взамен обрел стаю Щенков.

День за днем солнечный кругослед карабкался выше по стенам. Теперь в комнате порою становилось темно. Не меньше одного раза в сутки поговорить со Щенками приходили другие стаи. Один из немногих поводов отвлечься от Джефри. Щенки садились под балконами, что-то высвистывали и пищали взрослым. Как в школьном классе! Потом ему спускали свитки, чтоб он их посмотрел, и забирали уже исчерченные.

Джефри на уроках сидел тихо и слушал. Ерзал, конечно, однако на учителей больше не кричал. Еще немного, и со Щенками получится заговорить по-настоящему. Еще немного, и Щенки помогут ему отыскать маму, папу и Йоханну.

Бывает, что ужас и боль – не лучшие учителя; обман же, когда срабатывает, оказывается самым эффективным и дешевым средством манипуляции. Как только Амдиранифани в совершенстве освоил язык богомолов, Стальной велел рассказать чужаку про обстоятельства «трагической гибели» родителей и однопометницы Джефри. Фрагмент Шкуродера возражал, но Стальной хотел установить быстрый и неоспоримый контроль.

Теперь казалось, что Фрагмент Шкуродера все же был прав: надо было, что ли, хоть оставить чужака в надежде на выживание однопометницы. Стальной грустно взирал на экспериментальную стаю Амдиранифани.

– Как мы можем ему помочь?

Молодая стая доверчиво смотрела на него в ответ.

– Джефри так страдает из-за гибели родителей и сестры. – Амдиранифани часто употреблял ненужные богомольские слова, например сестра вместо однопометница. – Он мало ест. Не хочет играть. Мне тоже очень грустно.

Стальной следил за дальним балконом. Там стоял Фрагмент Шкуродера. Не прятался, но отвернул почти все морды от свечей. Пока что проницательность Фрагмента потрясала, а взгляд сейчас был почти как в старые времена, когда ошибка каралась увечьем или чем-то похуже. Ну и ладно. Ставки выше, чем прежде, и если подступающий к горлам Стального страх обострит мышление, это только к лучшему. Он отвернулся от балкона и придал всем мордам выражение сочувствия горю бедного Джефри.

– Ты просто сделай так, чтобы оно – то есть он… понял. Никто не властен вернуть к жизни его родителей или сестру. Но мы знаем, кто их погубил. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы защитить его от них. Дай ему понять, как это сложно. У древорезчиков многовековая империя. В открытом бою у нас мало шансов. Поэтому мы нуждаемся в его помощи. Надо, чтобы он научил нас пользоваться кораблем своих родителей.

Щенкостая понурила голову.

– Да, я попытаюсь, но… – Три элемента рядом с Джефри издали низкое ворчание. Богомол сидел, опустив голову и прижав к глазам свои щупальцелапы. Создание поникло духом уже несколько дней назад, все глубже замыкаясь в себе. Теперь богомол яростно затряс головой, издавая резкие звуки несколько выше тоном, чем обычно.

– Джефри говорит, что не понимает, как работает корабль. Он всего лишь маленький… – стая не нашла эквивалента, – он правда очень молодой. Ну, как я. Вы понимаете.

Стальной понимающе кивнул. Очевидное, но оттого не менее странное следствие синглетной природы чужаков. Каждый вынужден начинать щенком, с нуля. Каждый подобен щенкостайным экспериментам Стального. Родительское знание передается эквивалентом межстайной речи. В таких условиях легко околпачить, но сейчас эта особенность доставляла крайнее неудобство.

– Но хоть что-то он может нам объяснить?

Богомол снова заворчал. Стальному подумалось, что надо бы освоить этот язык: звуки совсем простые. Достойные жалости существа эти вынуждены общаться через пасти, словно птицы или лесные слизняки. Сейчас же он полностью зависит от Амдиранифани. Пока что это не страшно: щенкостая ему доверяет. Тоже, надо сказать, удача. В нескольких своих экспериментах недавнего времени Стальной попытался развить чистую любовь там, где Шкуродер сочетал ее со страхом; вероятность, что любовь окажется эффективнее, была невелика, но, к великому счастью, именно из этой контрольной группы вышел Амдиранифани. Даже его инструкторы избегали отрицательной стимуляции. Стая поверит всему, что он скажет… как и богомол, смел надеяться Стальной.

Амдиранифани перевел:

– Есть еще кое-что, он меня уже спрашивал. Джефри знает, как пробудить остальных детей… – в переводе буквально звучало как «остальные щенкостаи», – на корабле. Вы удивлены, о Стальной Владыка?

Хотя кошмары о чудовищно смышленых богомолах перестали его мучить, Стальной бы не обрадовался, примись вокруг шнырять еще сто чужаков.

– Я и не знал, что их так легко разбудить… Но сейчас этого делать нельзя. Мы и для одного Джефри с трудом добываем пищу. – И то правда: создание оказалось крайне привередливо. – Едва ли мы сможем прокормить еще нескольких.

Снова ворчание и резкие крики Джефри. Потом:

– И еще кое-что, господин мой. Джефри полагает, что корабельный ультраволновик можно приспособить для вызова подмоги. Тогда прилетят другие, вроде его родителей.

Из тени высунулся Фрагмент Шкуродера. Парой голов он смотрел на богомола, остальными задумчиво разглядывал Стального. Стальной не отреагировал; хладнокровие он умел хранить лучше любой растянутой стаи.

– Об этом стоит поразмыслить. Вероятно, нам с Джефри и тобой надо обсудить это поподробнее. Мне бы не хотелось возиться на корабле, рискуя что-нибудь там испортить.

Слабая отговорка. Стальной заметил, как продолжавший наблюдать Фрагмент насмешливо дернул мордой.

Амдиранифани переводил синхронно, и Джефри ответил тут же.

– Ой, не надо беспокоиться. Он имеет в виду особый вызов. Джефри говорит, что обычный-то сигнал корабль… передает с момента посадки. Сам по себе.

И тут Стальной задумался, а приходилось ли ему хоть раз слышать смертельную угрозу, высказанную с такой же невинной непосредственностью.

Теперь Джефри с Амди выпускали наружу погулять. Прежде Амди нервничал, когда ему доводилось выходить. Он не привык носить одежду. Всю свою жизнь – четыре года – он провел в одной большой комнате. Он читал про мир снаружи и интересовался им, но и немного боялся его. Человеческий же мальчик, казалось, стремился туда. Каждый день он все глубже уходил в себя, хотя плакать стал меньше. Он тосковал по родителям и сестре, но иногда принимался плакать оттого, что его держат взаперти.

Поэтому Амди поговорил со Стальным Господином, и тогда их стали выпускать наружу почти ежедневно, хотя бы во внутренний дворик. Сперва Джефри просто сидел, не оглядываясь вокруг. Но Амди обнаружил, что ему самому нравится гулять, и каждый раз затягивал игру с другом еще ненамного.

Стаи учителей и стражников стояли по углам двора на желтеющем мху и наблюдали. Амди – и в конце концов Джефри – получал удовольствие, поддразнивая их. В комнате, куда гости попадали по балконам, это не было особенно заметно, а сейчас стало ясно, что взрослые побаиваются Джефри. Мальчик был раза в полтора выше обычного элемента, стоящего на всех лапах. Стоило ему приблизиться, как обычная стая сбивалась в кучу и пятилась. Они не привыкли смотреть на кого-то снизу вверх. Амди думал, что это очень глупо с их стороны. Джефри такой высокий и худой – того и гляди опрокинется. А когда бежит, то похоже, что все время пытается удержаться от падения, и получается у него это плохо. Поэтому в первые дни Амди очень нравилось играть в салки. Когда ему приходилось догонять, он старался оттеснить Джефри к белокурточникам, у которых был самый надутый вид. Если они с Джефри все делали правильно, в игре появлялся третий участник: Джефри убегал от Амди, а белокурточники бегали от них обоих.

Иногда ему становилось жалко белокурточников и стражников. Такие все из себя серьезные и взрослые. Неужели не понимают, как это здорово, что у тебя есть друг, с которым можно идти совсем рядом, которого можно потрогать?

Бо́льшую часть суток стояла ночь. На несколько часов около полудня становилось светлее, а сумерки на «рассвете» и «закате» затмевали звезды и полярное сияние, но еще не позволяли различать цвета. Амди всю жизнь прожил в помещении, но геометрические причины ситуации понимал и любил ловить момент перемены света. Джефри зимняя тьма совсем не нравилась, пока не выпал снег.

Амди дали первую в жизни смену курток. Стальной Господин велел сшить для человеческого мальчика специальную одежду, из плотной ткани, которая облегала все тело и согревала лучше любой шерсти.

На одной стороне замкового дворика снегу намело всего шесть дюймов, зато в других местах сугробы лежали выше голов Амди. В укрытые от ветра стенные ниши вставили факелы, и свет их пламени золотисто отражался на снегу. Амди читал про снег, но никогда раньше его не видел. Ему нравилось разбрасывать снег по куртке. Он мог глядеть и глядеть на снег, пытаясь различить отдельные снежинки и не растопить их дыханием. Шестиугольный мотив, едва различимый стайным зрением, зачаровывал его.

Но в салки было уже не так прикольно играть: человек с легкостью пробирался сквозь сугробы, где Амди барахтался. И еще много всего интересного умел. Например, лепить из снега шары и швырять их. Стражникам это очень не нравилось, особенно когда Джефри угодил снежками в пару элементов. Амди впервые увидел стражу в гневе.

Амди носился по открытой ветру стороне двора, уворачиваясь от снежков и досадуя. Какие классные штуковины эти человеческие руки! Как бы ему хотелось иметь пару – нет, четыре пары! Он сомкнул круг с трех сторон и побежал на человека. Джефри метнулся на слежавшийся наст, да поздно: Амди перехватил его и сверху, и снизу, опрокинув двуногого прямо в снег. Битва, конечно, вышла потешная: Амди брыкался и делал вид, что грызет Джефри ноги и руки. Амди победил, и человеку сполна воздалось за его снежки, когда щенкостая напихала ему снега за шиворот куртки.

Иногда они просто сидели и смотрели в небо, так долго, что спины и лапы начинали замерзать. Самый высокий сугроб отрезал свет факелов из замка, и за ним был хорошо виден небосклон.

Сперва Амди очаровало полярное сияние, да что там – некоторых его учителей тоже. Они говорили, что в этой области мира небесные сполохи наблюдать лучше всего. Иногда сияние так слабело, что даже отраженный снегом свет факелов мог его заглушить. Иногда полыхало от горизонта до горизонта: зеленые полотнища света с розовыми кромками колыхались, словно на легком ветру.

Он уже почти свободно общался с Джефри, но всегда – на языке людей. Человеку звуки межстайного давались плохо, даже имя Амди в его произношении едва можно было узнать. А вот Амди самношк понимал очень хорошо: так забавно, у них двоих теперь есть свой тайный язык.

Джефри полярное сияние не слишком впечатляло.

– У нас дома такое часто бывает. Это просто свет от…

Он произнес незнакомое слово и глянул на Амди. Прикольные существа эти люди: не умеют смотреть в нескольких направлениях, поэтому голова и глаза у человека все время дергаются.

– …ну, ты знаешь, от мест, где люди делают всякие штуки. Думаю, газ и отходы оттуда вылетают, потом солнце их подсвечивает и… – снова непонятное слово.

– Мест, где люди делают всякие штуки? – В небе? У Амди был глобус; он знал, какого размера мир и как ориентирован относительно солнца. Если полярное сияние создается отраженным солнечным светом, то оно в сотнях миль над землей! Амди прислонился к сбитой в подушку куртке мальчика и весьма правдоподобно присвистнул. В географии он разбирался хуже, чем в геометрии, но… – Джефри, стаи не умеют работать в небесах. У нас даже летающих лодок нету.

– Ну да, верно, ты не… Не знаю, что это такое. Но мне не нравится. Звезд не видно.

Амди знал про звезды: Джефри ему рассказал. Где-то на звездах друзья родителей Джефри.

Джефри несколько минут молчал. В небо он больше не смотрел. Амди подвинулся ближе, глядя, как трепещут в небе изменчивые сполохи. За их спинами в желтом факельном свете высился заостренный ветром гребень сугроба. Амди пытался понять, о чем друг думает.

– Коммы из твоей лодки действительно сгодятся, чтобы позвать на помощь?

Джефри ударил ладонью по земле:

– Нет! Я же тебе говорил. Это просто радио. Думаю, что заставлю их работать, а что толку? Ультраволновик на борту остался. Он слишком большой, чтобы его перетаскивать. Я не понимаю, почему Стальной Господин меня туда не пускает. Ты знаешь, мне уже восемь лет, я большой, я соображаю, как это работает… мама его настроила как раз перед тем… перед тем… – Он умолк, слова утонули в знакомом отчаянии.

Амди приник мордой к плечу Джефри. У него была теория насчет того, почему Стальной Господин упрямится. Этого объяснения он Джефри прежде не предлагал.

– Может, он опасается, что ты просто возьмешь и улетишь, а нас бросишь.

– Да что за чушь! Я тебя ни за что не брошу. Кроме того, на этой лодке не так просто взлететь. Она не предназначена для посадки на планету.

Джефри иногда говорил очень странные вещи; кое-что Амди понимал неверно, а иногда услышанное оказывалось правдой. Это что же получается – у людей есть корабли, которые не садятся на землю? А где же они тогда швартуются? Амди чувствовал, как в его уме складываются вместе новые фрагменты понимания. Географический глобус Стального Господина представлял не весь мир, а лишь очень, очень маленький уголок истинного мироздания.

– Я понимаю, что не бросишь. И ты тоже должен понять, чего опасается Стальной Господин. Он даже поговорить с тобой сам не может, только через меня. Мы должны доказать ему, что он может тебе довериться.

– Я догадываюсь.

– Если мы заставим радиоустройства работать, они пригодятся. Я знаю, что мои учителя в них не разобрались. У Стального Господина одно такое есть, но и он вряд ли разобрался.

– Угу. Если найдем другое и запустим…

Тем вечером стражникам повезло: двое их подопечных вернулись под крышу на диво рано. Стражники не стали спрашивать, чему этим обязаны.

Берлога Стального первоначально принадлежала Хозяину. Она значительно отличалась от приемных залов замка. Не впадая в хор, любую ее комнату могла занять только одна стая. Не то чтобы, впрочем, резиденция была тесной: комнат насчитывалось пять, помимо ванной. Но, кроме библиотеки, ни одна в длину не превосходила пятнадцати футов. Потолки низкие, меньше пяти футов высотой, а гостевых балконов не предусмотрено вовсе. Слуги всегда начеку в двух коридорах, граничивших с покоями. Обеденный покой, спальня и ванная снабжены особыми люками, через которые можно отдавать приказания, а также принимать яства и напитки или ароматические мази.

Главный лаз охранялся снаружи тремя стаями стражи. Разумеется, Хозяин ни за что бы не занял берлогу с единственным выходом. Стальной обнаружил восемь потайных ходов, из них три – в спальных покоях. Открывались они только изнутри, а вели в лабиринт ходов, которым Шкуродер источил стены замка. Никто, даже сам Хозяин, не исходил лабиринта полностью. За годы без Шкуродера Стальной в этом лабиринте кое-что поменял, в том числе и ходы, ведущие из берлоги.

Покои были почти неприступны. На случай падения замка в кладовых имелся полугодовой запас; воздух поступал через сеть каналов, почти такую же обширную, как лабиринт тайных ходов Хозяина. И тем не менее Стальной чувствовал себя тут лишь в относительной безопасности. Сохранялась вероятность, что в берлоге больше восьми потайных ходов, и среди них такой, что открывается снаружи.

Конечно, хор тут исключался. И вообще где бы то ни было. Единственный внестайный секс, какой он себе позволял, так это с синглетами, и то в рамках экспериментов. Слишком опасно смешивать свою личность с чужими.

После обеда Стальной перебрался в библиотеку и расслабился, устроившись за читальным столом. Два его элемента потягивали напиток, а еще один курил смесь южных трав. Наслаждение, но тоже по расчету: Стальной знал, какие именно вредные пристрастия и у каких элементов обострят его воображение до крайности.

А в игре, которую он вел сейчас, воображение обладало ценностью не меньшей, чем обычный интеллект, и в этой мысли Стальной все более утверждался. Стол меж его элементами был завален картами, отчетами шпионов с юга, докладами внутренней тайной стражи. А посреди свитков шелковой бумаги, как слоновокостный слизняк в гнезде, свернулось чужацкое радио. С корабля таких принесли два. Стальной подцепил штуковину со стола, провел носом по ее гладкой, изогнутой с боков поверхности. Лишь изделия из самой дорогой древесины, используемой для музыкальных инструментов или обрядовых скульптур, могли соперничать красотою с этим предметом. А богомол утверждал, что эта штука может передавать речь на десятки миль со скоростью светового луча. Если так… Стальной задумался, сколько проигранных битв можно было бы выиграть, располагая таким устройством, и сколько новых завоевательных походов – успешно осуществить. А если научиться делать такие дальнеговорители самим… Агенты Движения, разбросанные по континенту, окажутся так же близки, как и солдаты за углом берлоги Стального. Никто в мире перед ними не устоит.

Стальной развернул свежее донесение от древорезчиков. По многим направлениям те добились со своей самкой богомола бо́льших успехов, чем Стальной – со своим чужаком. Наверное, та была почти взрослой. Что еще важнее, при ней оказалась чудесная библиотека, которую можно было опрашивать, как живое существо. Таких данников имелось еще три. Белокурточники Стального нашли то, что от них осталось, на пепелище рядом с кораблем. Джефри полагал, что корабельные процессоры вроде данника, «только тупее» (лучшего перевода Амди не подобрал), но пока что эти процессоры бесполезны.

Располагая же данником, некоторые советники Древорезчицы уже научились общаться с богомолкой. За день они узнавали об иномирской цивилизации больше, чем слуги Стального – за десять. Он усмехнулся. Даже не подозревают, что обо всех важных открытиях на Тайный Остров прилежно отсылаются отчеты… Пускай себе возятся со своей игрушкой и своим экземпляром богомола; кое-что из найденного ими от него ускользнуло бы. И тем не менее он сетовал на судьбу.

Стальной полистал донесение. Отлично. Богомолка Древорезчицы пока не идет на контакт. Он ощутил, как улыбка переходит в смех: создание подобрало забавное имя для народа Стай. В отчете это слово было записано фонетически; не важно: в переводе оно означает «шипы» или «когти». Она, видимо, испытывала особенный страх перед боевыми когтенакладками, которые солдаты надевали на передние лапы. Стальной задумчиво облизал черный лак на собственных наманикюренных когтях. Любопытно. Когти могут вселять страх, но они также неотъемлемая часть личного образа. Стальные накладки – их механическое продолжение и потенциально ужасают еще сильнее. Он мог бы дать такое имя элитному подразделению убийц… но не всем Стаям. В конце концов, есть среди народа стай слабые, нищие, добрые, наивные… а есть и такие, как Стальной со Шкуродером. Тот факт, что существо сочло стальные когти характеризующей чертой стай, проливал любопытный свет на богомолью психологию.

Стальной вылез из-за стола и стал разглядывать фреску на стенах библиотеки. Она представляла вид с замковых башен. За картиной стены были проложены узорами слюды, кварца и волокна; эхо давало некоторое представление о том, что можно увидеть, глядя с каменных стен в пустоту. Аудиовизуальные картины в Замке встречались редко, а эта была особенно тонкой работы. Стальной глядел на нее и чувствовал, как спадает напряжение. На миг он дал волю воображению.

Когти. А мне нравится. Если такими их видят чужаки, значит это правильное имя для его расы. Жалкие его советнички, а иногда и сам Фрагмент Шкуродера, все еще побаивались корабля со звезд. Несомненно, в корабле том заключена мощь, превосходящая все на свете. Но, преодолев первый приступ паники, Стальной понял, что чужаки лишены сверхстайных способностей. Они просто продвинулись по лестнице прогресса – Древорезчица обожала рассуждать на такие темы – куда выше, чем наука мира стай. Да, в данный момент цивилизация чужаков неведома, а оттого страшит. Да, вполне возможно, что чужаки способны испепелить всю планету. Но чем больше Стальной наблюдал за своим чужаком, тем лучше осознавал врожденные недостатки этой расы. Какой странный выкидыш творения – раса разумных синглетов. Каждого приходится взращивать с нуля, словно полностью новорожденную стаю. Памятью делиться они умеют только через слова и письменность. Каждый чужак рос, старился и даже умирал как целое. Стальной непроизвольно содрогнулся при этой мысли.

Первые страхи, первые неверные выводы он уже давно преодолел и отбросил. Больше тридцати дней он вынашивает планы, как подчинить себе весь мир с помощью этого звездолета. Богомол сказал, что корабль сигналит другим. У некоторых прислужников Стального недержание бы от испуга началось. Ну и что? Рано или поздно эти другие корабли прилетели бы. Править миром? Эта цель утратила практический смысл. Пора замахнуться выше, к целям, которые даже Хозяин не осмеливался ставить. Без своей техники богомолы хрупки и смертны. Их легко завоевать. Даже сами они, кажется, это понимают. Стальные Когти, так это существо нас называет. Да будет так. Настанет день, Когти пробегут меж звезд и станут ими править.

Но до той поры жизнь наполнится множеством опасностей. Весь потенциал стаенарода может быть уничтожен одним ударом, будто новорожденный щенок. Выживание Движения, а с ним и мира, зависит от множества факторов: превосходства в интеллекте и воображении, дисциплины и коварства. К счастью, этими талантами Стальной был наделен в полной мере.

Стальной размечтался в сонной дымке, в полумраке, разгоняемом лишь сиянием свечей. Интеллект, воображение, дисциплина, коварство. Если все сделать правильно, чужаков можно науськать на врагов Стального… и убедить, чтобы подставили ему глотки сами. Головокружительно смелая, почти безумная идея, но может сработать. Джефри утверждал, что умеет обращаться с сигнальным устройством корабля. Сам-то справится? Стальной сомневался. Чужака легко было дурачить, особо умным он не кажется. Другое дело – Амдиранифани. Он унаследовал все черты своих гениальных предков. А учителя вбили в него верность и готовность к самопожертвованию, пускай и… в игривой форме. Страх не отточил его повиновения. Ну и пусть. Исключительно полезный инструмент. Амдиранифани сумел понять Джефри, а чужацкие артефакты изучил, кажется, даже лучше самого богомола.

Игра стоит свеч. Придется пустить парочку на борт звездолета. Они пошлют его сообщение вместо автоматического сигнала тревоги. А каким оно будет, это первое сообщение? Слово за словом рождалась в его воображении самая важная и самая опасная речь за всю историю стаенарода.

В трех сотнях ярдов оттуда, глубоко в экспериментальном крыле, мальчику и стае щенят привалила удача в виде незапертой двери и возможности повозиться с коммом Джефри.

Телефон был не из самых простых. Предназначался он для полевой работы и больниц, для дистанционного управления устройствами и для обычной голосовой связи. Методом проб и ошибок двое постепенно сузили круг возможностей.

Джефри Ольсндот ткнул пальцем в цифры, возникшие на одной из панелей устройства.

– Думаю, мы тут соединились с каким-то приемником.

Он нервно оглянулся на дверь. Что-то ему подсказывало: их присутствие тут нежелательно.

– Тот же самый узор символов на радио, которое забрал себе Стальной Господин, – заметил Амди, не оглянувшись на дверь даже одной головой.

– Ручаюсь, если его нажать, то все, что мы скажем, прозвучит из его радио. И он поймет, что мы ему пригодимся… Так что нам делать?

Тройка Амди носилась по комнате с таким видом, будто им разговор абсолютно безразличен. Но Джефри уже знал, что у людей это соответствует задумчивому хмыканью и взгляду в пространство. И еще один жест был ему знаком – вот этот взгляд искоса, аналог расплывающейся по мордам озорной улыбки.

– Надо его удивить. Он всегда такой серьезный…

– Ага.

Стальной Господин очень важничает. Как и все взрослые тут. Они ему напоминали старших сотрудников Высокой Лаборатории.

Амди сгреб приемник и глянул на мальчика с видом «cмотри, что сейчас будет». Перещелкнул носом тумблер в положение голосовой связи и произнес в микрофон длинную напевную руладу. На межстайную речь это было не очень похоже. Одним элементом Амди переводил сказанное на ухо Джефри. Мальчик едва удержался от хохота.

У себя в берлоге Стальной Владыка предавался размышлениям. Воображение его, подогретое травяной настойкой, уносилось на свободу, играя с бесчисленными возможностями. Он разлегся на глубоких бархатных диванах, в безопасном уюте логова. Немногочисленные свечи неярко освещали расписанные пейзажами стены, отражались от полированной мебели. Вот сейчас созреет история, которую надо будет рассказать чужакам…

От стола донесся шум. Сперва негромкий, словно пришедший из видений. На низких тонах, но с обертонами в мыслительном диапазоне, подобными отголоскам чужого разума. Ощущение чужого присутствия нарастало. В мое логово кто-то проник! Эта мысль пронзила его, как смертоносный скальпель Шкуродера. Элементы Стального в панике задрыгали лапами, сбрасывая туман курева и выпивки.

Из этого безумия родился голос. Искаженный, лишенный тонов нормальной речи. Дрожащий, визгливый. Он провыл:

– Стальной Владыка! Привет тебе от Стаи Стай, Господа Всемогущего!

Частью себя Стальной уже выскочил через главный люк, окинул дикими взглядами коридор. Там были вооруженные стражники. Это его немного успокоило; ледяными иголками кольнул стыд. Что за чушь? Он повернул морду в сторону чужацкого устройства на столе. Эхо доносилось отовсюду, но источником звука служил дальнеговоритель. Стайной речи он не передавал: только высокие отрывистые звуки, подобные бессмысленному чириканью в среднемысленном диапазоне. Стоп. Фоном, едва уловимый, слабый звук… да, ворчливый кашель. Так смеялся богомол.

Стальной редко выходил из себя. Гнев должен служить инструментом, но не подчинять себе. Но, прислушавшись к этому смеху и вспомнив слова, Стальной почуял, как от элемента к элементу вздымается лютая ярость. Почти инстинктивно он рванулся назад и хватил лапой по комму. Тот немедленно замолчал. Он оглянулся на стражников, застывших в приемной по стойке «смирно». Мыслешум их был приглушен сдерживаемым страхом. Кто-то за это поплатится жизнью.

На следующий день после успешного эксперимента с радио Стальной Господин вызвал Амди и Джефри к себе. Они его убедили. Их отвезут на материк! Джефри позволят вызвать подмогу!

Стальной важничал еще сильнее обычного. Он прочел длинную лекцию о том, сколь важно получить помощь и отразить атаку древорезчиков. Казалось, что небольшая шалость Амди его не слишком разгневала. Джефри вздохнул с облегчением. Дома папа бы с него за такое шкуру спустил. «Наверное, Амди прав. Стальной Господин такой весь из себя серьезный, потому что на нем большая ответственность, а вокруг много опасностей. Но в глубине души он, должно быть, очень милая личность».

На следующий день Амди отправился в самое долгое путешествие за свою пока недолгую жизнь. Облаченные в ветровки, они ехали по широкой, вымощенной булыжниками улице к протоке под Замком. Возглавлял процессию сам Стальной Господин на запряженной тремя керхогами повозке. Он выглядел просто великолепно в своих красных куртках с полосами. Стражники, закутанные в белые меха, ехали по обе стороны, а мрачная Тиратект замыкала цепочку. Полярное сияние выдалось великолепнее всех, когда-либо виденных Амди, и яркостью превзошло полную луну над северным горизонтом. С карнизов свисали сосульки, кое-где до земли: сверкающие призрачным светом зеленовато-серебристые колонны.

Затем они пересели в лодки и направились через пролив. Вода за бортом была похожа на черные, обжигающие холодом валуны.

Высадились на противоположной стороне, в прямой видимости от Холма Звездолета, который был выше любого замка и доминировал надо всем. Каждая минута приносила новые впечатления и новые открытия.

Путь на вершину холма отнял полчаса, хотя им помогали тянувшие повозки керхоги и пешком никто не шел. Амди осматривался во все стороны, восхищенный открывшимся в свете полярного сияния пейзажем внизу. Сперва Джефри, казалось, тоже восторгался видом, но у вершины перестал озираться и боязливо приник к новому другу, крепко, до боли, обняв его.

Стальной Господин возвел вокруг корабля защитную пристройку. Внутри воздух оказался хотя и стоячий, но более теплый. Джефри остановился у основания узкой лестницы, глядя на льющийся из открытых дверей свет. Амди чувствовал, как мальчик дрожит.

– Он что, боится того, на чем прилетел? – полюбопытствовала Тиратект.

Но Амди уже изучил многие страхи Джефри и понимал причины его отчаяния. «Как бы я себя чувствовал, убей кто Стального?»

– Нет. Он не боится. Он вспоминает, что здесь случилось.

Стальной мягко заметил:

– Скажи ему, что мы можем вернуться в другой раз. Не обязательно сегодня заходить внутрь.

Джефри покачал головой, выслушав это предложение, но ответил не сразу:

– Надо внутрь. Надо быть храбрым.

И стал медленно подниматься, останавливаясь на каждом шаге, чтобы Амди неизменно окружал его. Щенки разрывались между сочувствием Джефри и желанием поскорее разведать, что же за грандиозная тайна сокрыта там, внутри.

Наконец они пролезли в люк и вступили в странную берлогу двуногих. Свет был яркий, голубоватый, воздух теплый, как в Замке… и множество всяких загадочных штуковин. Они прошли на другой конец просторного зала, и Стальной Господин тоже просунул в люк несколько голов. Его мысли громким эхом отдавались от стен.

– Я занавесил стены, Амди, но даже сейчас тут нет места более чем одному из нас.

– А-ага. – Эхо придавало мыслям Стального странную жестокость.

– Позаботься о себе сам и дай мне знать обо всем, что увидишь.

Он отошел от люка, оставив там только одного элемента следить за ними.

– Да-да, обязательно!

Это впервые Амди кому-то, кроме Джефри, был по-настоящему нужен.

Джефри молча бродил по залу меж своих спящих друзей. Он не плакал, и хандра его тоже оставила. Было похоже, что мальчик толком не понимает, где оказался. Он касался ладонями крышек, рассматривал лица внутри. «Так много друзей, – подумал Амди, – и все ждут пробуждения. На кого они похожи?..»

– Стены? Не помню таких… – проронил Джефри, ощупывая тяжелые занавеси, которые нацепил здесь Стальной Господин.

– Это чтобы тут стало тише, – пояснил Амди. Дернул ткань – ему стало интересно, что внутри. Стена была зеленая, словно бы каменная и стальная одновременно… и ее покрывали небольшие бугорки и полоски чего-то серого. – А это что?

Джефри обернулся:

– Брр! Плесень. Расползается. Хорошо, что Стальной Господин ее закрыл.

Мальчик побрел дальше. Амди задержался на секунду, задрал к странной плесени несколько голов. Грибки и плесень создавали в Замке вечные проблемы; их все время вычищали (по мнению Амди, слишком уж тщательно). Он думал, что грибки чистенькие, вроде тех, что растут на самой твердой скале. Но эта штука была особенно странная. Некоторые отростки в длину достигали почти полудюйма, но формой напоминали затвердевшие дымные завитки.

Часть Амди, которой он смотрел в другую сторону, увидела, что Джефри скрылся в соседнем помещении. Амди неохотно побежал за ним.

В первый день они провели на корабле всего час. Во внутренней каюте Джефри распахнул волшебные окошки, из которых можно было смотреть во всех направлениях. Амди сидел, тараща на них глаза. Будто на небо слетал.

Для Джефри они означали что-то иное. Он залез в свой гамак и уставился на панель управления. Лицо его напряглось.

– Мне… мне тут нравится, – осторожно, мягко заметил Амди.

Джефри покачался в подвеске.

– Да… да. – Он вздохнул. – Я так боялся… но тут я ближе к… – Руки его потянулись к панели, что была ближе остальных. – Папа опустил эту штуку, он вот здесь сидел. – Он развернулся в гамаке, глянул на светящуюся панель наверху. – А мама настроила ультраволновик… Они все сделали. А теперь только мы с тобой остались, Амди. Даже Йоханна… Придется все самим…

Глава 15

Парочка наездников нежилась в прибое.

– Ты полагаешь, его жизнь в опасности? – спросило существо с тонкой зеленой стебленожкой.

– Чья жизнь? – переспросило существо более крупное, обладавшее синеватой панцирной раковиной у основания.

– Джефри Ольсндота, человеческого ребенка.

Синепанцирь вздохнул про себя и сверился с тележкой. Приезжаешь на пляж от всего отрешиться, а Зеленожка начинает досаждать. Он просканировал память запросом Джефри опасность.

– Разумеется, он в опасности, кривостволка! Ты глянь, какие сообщения от него поступают.

– Ой, – озадаченно откликнулась Зеленожка. – Извини, что не до конца вспомнила. Только что надо беспокоиться за него, и всё.

Она погрузилась в молчание. Спустя миг он услышал ее милый шелест. Прибой набегал на берег и откатывался, снова и снова, без конца.

Синепанцирь открыл себя воде, попробовал на вкус кишевшую в волнах жизнь. Пляж поистине прекрасен. И вероятно, уникален – а в Запределье это высшая похвала. Когда пена стекала с тел, можно было видеть распростертое от края до края Причалов небо цвета индиго, где посверкивали искорки звездолетов. Когда же накатывал прибой, двое наездников погружались в бурлящую прохладу. Их окружали коралловые рифы и существа приливной зоны, возводящие тут свои крохотные жилища. В пору высокого «прилива» морское дно примерно на час казалось неподвижным. Потом вода отступала, и в свете дня становились различимы фрагменты стеклодна. А сквозь него, тысячью километров ниже, поверхность планеты – Земсторонье.

Синепанцирь пытался очистить ум от повседневных тревог. С каждым часом беззаботного созерцания накапливается немного естественных воспоминаний. Но не получалось. Не могла избавиться от тревог и Зеленожка. Помолчав, он сказал:

– Иногда я мечтаю сделаться меньшетележечным наездником. И простоять всю жизнь на месте, довольствуясь небольшой тележкой.

– Да, – согласилась Зеленожка, – но мы решили тронуться в путь. Это означает отказ от кое-чего. Порою приходится запоминать события, случившиеся только раз или два. А иногда нам выпадают большие приключения. Я рада, Синепанцирь, что мы согласились на спасательную экспедицию.

Значит, сегодня у них обоих нет особого настроения плескаться в море. Синепанцирь чуть опустил колеса тележки и подкатился ближе к Зеленожке. Он порылся в искусственной памяти тележки, просканировал общие базы данных. Там нашлось много сведений о катастрофах. Кто бы ни создал исходные тележечные базы, он придавал большое значение войнам, погибелям, искажениям. Они поражали воображение – и могли погубить.

Синепанцирь понимал также, что в относительном масштабе события эти – лишь малая часть цивилизованного исторического опыта. Крупномасштабная погибель случалась не чаще раза в тысячелетие. Им не повезло оказаться с нею по соседству. За последние десять недель дюжина цивилизаций с Вершины Запределья выпала из Сети, поглощенная симбиотическим конгломератом, который теперь повсеместно обозначался как Страумлианская Погибель. Торговля на Вершине практически рухнула. Получив рефинансирование, они с Зеленожкой выполнили несколько рейсов, но все – в пределах Срединного Запределья.

Оба всегда сильно осторожничали, но сейчас, как выразилась Зеленожка, величие не превозмочь. Орга Вриними готовила тайный рейс ко Дну Запределья. Поскольку они с Зеленожкой и так были посвящены в тайну, вполне естественно, что выбрали именно их. Прямо сейчас «Внеполосный-II» проходит переоснастку на вринимийских верфях. Корабль получит оборудование придонного люггера и кучу новых дроноантенн. Одним махом стоимость «Внеполосного-II» выросла в десять тысяч раз, и даже занимать ничего не пришлось! Если честно, это пугало сильней всего. Каждый шаг переоснастки был критически важен. Им придется спуститься до самого края Медленной Зоны. Даже в оптимальных условиях миссия медленная и утомительная, а свежие сводки указывали на активность зонной поверхности раздела. Если особенно не повезет, они окажутся не на той стороне, в области, где скорость света недосягаема. В таком случае единственной надеждой их останется новый ионный прямоточный двигатель.

Синепанцирь считал условия сделки вполне приемлемыми. До встречи с Зеленожкой он уже летал на придонных люггерах и пару раз застревал Внизу. Но…

– Я не меньше твоего обожаю приключения, – сказал он с прорвавшейся раздражительностью. – Слетаем на Дно, спасем разумных существ из дикарских когтей. Если наниматели не поскупятся, все это приемлемо. Но… что, если страумлианский корабль действительно так важен, как полагает Равна? Сейчас это кажется абсурдным, но убедила же она в этом Оргу Вриними. Вдруг там, Внизу, нечто способное повредить Страумлианской Погибели?..

И если Погибель того же мнения, туда наверняка спускается флот из десятка тысяч военных кораблей. Внизу, у Дна, толку от них немногим больше, чем от обычных, но их с Зеленожкой от смерти это не спасет.

Зеленожка промолчала, если не считать слабого сонного шелеста. Она что, потеряла нить беседы? Но голос ее вернулся, пробившись сквозь толщу воды, и принес желанную поддержку:

– Синепанцирь, я понимаю, что мы рискуем жизнью. И все равно хочу попытаться. Если выгорит, прибыль получим невероятную. Если эта штука может навредить Погибели… тогда это крайне важно. Мы поможем спастись десяткам цивилизаций – и наездникам на миллионах пляжей, между прочим.

– Гм. Тебя ножка движет, а не тележка.

– Возможно.

Они наблюдали за распространением Погибели с самого начала. С каждым днем ужас и сочувствие проникали все глубже в естественные их умы. Так что Зеленожка (и Синепанцирь – отрицать он этого не мог) придавала большее значение борьбе с Погибелью, чем опасностям нового заказа.

– Возможно. Опасения мои насчет спасательной миссии в большей степени аналитические – то есть продиктованные тележкой. Но… если бы можно было выждать год, полностью все осмыслить… думаю, мы все равно бы решили улететь.

Синепанцирь раздраженно покатался взад-вперед, зачерпывая ветвями песок. «Она права. Она права». Но сказать вслух это он не осмеливался. Задание все еще страшило его.

– Подумай, дружок: если это настолько важно, то, вероятно, нам окажут помощь. Ты знаешь, что Орга ведет переговоры с эмиссаром. Если повезет, обзаведемся эскортом производства Трансцендентной Силы.

Представив себе парочку маленьких наездников, летящую ко Дну Запределья с подмогой из Трансценденции, Синепанцирь чуть не рассмеялся.

– Будем надеяться.

Надеялись не одни только наездники. Выше по пляжу Равна Бергсндот металась по своему кабинету. Мрачная ирония заключалась в том, что даже величайшие катастрофы порождают новые возможности для достойных. С падением Арбитражных Искусников Равну утвердили сотрудницей отдела рыночного анализа. Погибель распространялась, рынки Высокого Запределья рушились, интерес же Орги к информации о Страумлианском Искажении только возрастал. Ее «особый» опыт в людских делах неожиданно наделил девушку колоссальной ценностью, и не важно, что сам Страумлианский Простор ныне стал лишь малой частью Погибели. О себе Погибель мало что сообщала, но делала это зачастую на самношке. Грондр и его коллеги по-прежнему крайне нуждались в анализе Равны.

Ну что ж, от нее и вправду была польза. Они засекли аварийный сигнал корабля беженцев и через девяносто дней поймали сообщение от выжившего человека, Джефри Ольсндота. Пока что обменяться удалось едва четырьмя десятками сообщений, но этого хватило, чтобы кое-что разузнать о Когтях, Стальном Владыке и злобных древорезчиках. И о том, что без ее помощи жизнь маленького человека оборвется. Забавно, однако в чем-то естественно: для нее эта единственная жизнь означала больше, чем весь ужас Искажения и даже падение Страумлианского Простора. Благодарение Силам, Грондр санкционировал спасательную экспедицию: появлялся шанс узнать побольше о Страумлианском Искажении. Кроме того, начальник вроде бы тоже заинтересовался Когтями – в Запределье групповые разумы встречались редко. Грондр засекретил всю операцию и добился поддержки своего руководства. Но всей его помощи могло не хватить. Если корабль беженцев и вправду так важен, как думает Равна, то спасателей, кем бы ни были они, поджидают чрезвычайные трудности.

Равна вгляделась в прибой. Когда спадали брызги, становились видны торчащие из пены ветви наездников. О, как она им завидовала; если что не так, они просто вычеркивают раздражающий фактор из памяти. Наездники в Запределье были распространены повсеместно. Существовало много разновидностей, но данные генетического анализа подтверждали легенду: очень-очень давно наездники были одним видом. Когда-то, во внесетевую эпоху, они росли на берегах морей. Предоставленные самим себе, они развили интеллект, почти лишенный кратковременной памяти. Они покоились в прибое и размышляли так, что мысли не отпечатывались в сознании. Лишь повторяющийся в течение значительного периода стимул мог это сделать. Впрочем, такая особенность их интеллекта и памяти имела решающее значение при выживании вида, позволяя выбирать оптимальное место для посева, где следующее поколение сможет расти в безопасности и будет обеспечено пищей.

Затем неведомая раса наткнулась на мечтателей и решила им «помочь», подтянуть. Кто-то создал для них подвижные платформы – тележки. На колесных тележках наездники могли перемещаться вдоль берега, действовать ветвями и щупальцами, словно зондами и манипуляторами. Располагая кратковременной памятью тележки, они обучались теперь достаточно сноровисто, чтобы не погибнуть в условиях подвижности.

Равна отвела взор от наездников: кто-то летел к ней над линией деревьев. Ага, эмиссар. Может, вызвать Синепанциря с Зеленожкой из воды? Нет, не стоит. Пусть еще немного понежатся. Потом им туго придется, если Равна не сможет раздобыть специального оборудования…

«Кроме того, я без свидетелей лучше управлюсь». Равна скрестила руки на груди и стала ждать, глядя в небо. Орга Вриними пыталась вызвать Старика на разговор, но сейчас Сила предпочитала действовать только посредством эмиссара. А он настоял на личной встрече.

Эмиссар опустился на песок в нескольких метрах от девушки и отвесил поклон.

Куртуазный эффект испортила кривая ухмылочка.

– Фам Нювен к вашим услугам.

Равна в ответ тоже слегка поклонилась и увела его в тенек своего кабинета. Если он рассчитывал, что встреча наедине заставит девушку понервничать, то угадал.

– Спасибо, что явились, господин Нювен. У Организации Вриними есть важная просьба к вашему повелителю. – «Владельцу? хозяину? оператору?»).

Фам Нювен плюхнулся в кресло и вальяжно растянулся в нем. С того вечера в «Бродячей компании» он избегал общества Равны. Грондр говорил, что Старик тем не менее оставил Нювена на Маршрутизаторе, заставляя копаться в архивах, где искал информацию о человечестве и его истоках. Раз уж Старик согласился ограничить пользование Сетью, такое поведение имело смысл: эмиссар выполнял для него первичную обработку данных средствами человеческого интеллекта, а потом подытоживал и выгружал наверх только то, в чем Старик действительно нуждался.

Краем глаза наблюдая за ним, Равна делала вид, что работает с данником. Фам лыбился привычной ленивой усмешечкой. Она задумалась, осмелится ли когда-нибудь спросить у него, сколько в том… флирте… было от человека. Фам Нювен, интересно, хоть что-то к ней чувствует? Проклятье, а ему хоть понравилось?

С точки зрения Трансцендентного существа он не более чем концентратор данных, уолдо^[11]. А вот с ее точки зрения, в нем все еще слишком много человеческого.

– Гм, э-э… Так вот, Орга продолжает отслеживать корабль страумлианских беженцев, хотя ваш повелитель утратил к нему интерес.

Фам поднял брови в вежливом удивлении:

– Правда?

– Десять дней назад стандартный аварийный сигнал изменился. Поступило новое сообщение, очевидно, от выжившего члена экипажа.

– Мои поздравления. Вы умудрились сберечь это в тайне даже от меня.

Равна не клюнула на лесть.

– Мы стараемся хранить эту историю в тайне от всех, уважаемый. По очевидным для вас причинам.

Она развернула в воздухе между ними сводку сообщений. Вызовы и ответы, раскиданные на десятидневном промежутке. В переводе для Фама на трисквелин исчезли ошибки и описки оригинала, но тон остался прежним. От Орги переписку вела Равна. Все равно что разговаривать в темноте с незнакомцем. Легко себе представить по словам в верхнем регистре и восклицательным знакам, как срывается и плачет голос на том конце канала. Видео с ребенком она не получила, но в человеческом архиве Сьяндры Кей рыночные аналитики отыскали изображения родителей мальчика. Выглядели те обычными страумерами, но с карими глазами линденских кланов. Маленький Джефри, наверное, худощавый и темноволосый.

Взгляд Фама Нювена скользнул по строчкам, задержался на заключительных:

На миг ухмылочка пропала с его лица.

– Бедный мальчишка, – пробормотал он. Потом, пожав плечами, провел рукой по одному сообщению. – Рад, что Вриними посылает спасательную миссию. Это так благородно с вашей стороны.

– Не совсем, господин Нювен. Посмотрите на сообщения с шестого по четырнадцатое. Мальчик жалуется, что корабельная автоматика глючит.

– Да, такое впечатление, что там всё как в Рассветную эпоху: клавиатуры и видеотерминалы, никакого распознавания голоса. Абсолютно недружественный интерфейс. Кажется, при крушении все навернулось, угу?

Он нарочно прикидывался дурачком, но Равна решила это вытерпеть.

– Вероятно, нет, учитывая происхождение судна. – Фам только улыбался, поэтому Равна продолжала пояснять «на пальцах»: – Процессоры, скорее всего, с Вершины Запределья или из Трансценденции, а в нынешнем окружении они оказались практически безмозглыми.

Фам Нювен вздохнул:

– И это согласуется с теорией наездников, не так ли? Вы продолжаете надеяться, что на этом корыте есть какая-то смертельно опасная для Погибели хренушечка.

– Да! Смотрите. Какое-то время Старик активно интересовался всей этой историей. Почему же сейчас он практически потерял к ней интерес? Есть ли причины, по которым корабль не может оказаться ключом к разгадке тайны искажения? – Так Грондр объяснял недавнюю утрату Стариком интереса к происходящему. Равне Бергсндот всю жизнь травили байки о Силах, и всегда дошедшие через третьи руки. Теперь она может расспросить такую Силу лицом к лицу. Очень странное ощущение…

Помолчав, Фам ответил:

– Нет. Вы можете оказаться правы. Это маловероятно, однако возможно.

Равна сообразила, что задерживает дыхание, и с шумом выдохнула.

– Хорошо. Тогда наша просьба прозвучит разумно. Предположим, что затерянный на Дне корабль несет какие-то важные для Погибели артефакты или представляет для нее угрозу. Вероятно, Погибели уже известно о его существовании. Может, она даже ультраволновой трафик отслеживает из этой части Дна. Спасательная экспедиция выведет Погибель прямо на след, и миссия обернется для команды настоящим самоубийством, способным к тому же дополнительно усилить саму Погибель.

– И что?

Равна в сердцах стукнула по даннику, потеряв терпение.

– И Орга Вриними просит у Старика помощи! Помогите нам организовать экспедицию так, чтобы Погибель до нее не добралась!

Фам Нювен только головой покачал:

– Равна, Равна… Вы говорите об экспедиции ко Дну Запределья. Сила там не помощница. Даже эмиссар будет в основном предоставлен самому себе.

– Вы тут дурачка не изображайте, Фам Нювен. Там, на Дне, Погибель так же стеснена, как и вы. Мы просим предоставить нам оборудование Трансцендентного производства, разработанное с учетом таких глубин. В достаточных количествах.

– Дурачка? – Фам Нювен подобрался, но тень ухмылочки на лице осталась. – Вы так привыкли обращаться к Силе?

«В прошлом году я бы со страху померла при одной мысли о разговоре с Силой. О любом разговоре». Она откинулась в кресле и выдала ему собственную версию лениво-равнодушной улыбочки.

– У вас там в голове трубопровод к богам, уважаемый, но я вам открою маленькую тайну. Я знаю, когда краник закручен, а когда отвернут.

– Да? А как это? – с вежливым интересом.

– Фам Нювен сам по себе парень смышленый, эгоцентричный и тактичный, как тумак по башке. – Ей вспомнились проведенные вместе часы. – И пока эта ваша надменность вкупе с глубокомысленными репликами тут, в эфире, я не переживаю.

– Гм. Ваши рассуждения уязвимы для критики. Если Старик управляет мной напрямую, он может изображать дурачка с таким же успехом, как, – он насмешливо склонил голову, – мужчину вашей мечты.

Равна стиснула зубы:

– Это правда, но я заручилась некоторым содействием начальства. Мне позволено следить за уровнем загрузки трансивера. – Она сверилась с данником. – В настоящий момент Старик получает со всего Маршрутизатора менее десяти килобит в секунду… а это значит, друг мой, что дистанционный контроль отключен. И сегодняшняя порция дурацких шуточек – всецело на совести Фама Нювена.

Рыжий фыркнул, слегка уязвленный.

– Вы меня сделали. Да, я в автономном режиме. С тех пор, как Орга заставила Старика отступить. Но я вам вот что скажу: все эти десять килобит в секунду отведены сейчас под нашу с вами милую беседу. – Он сделал паузу, словно прислушиваясь. Помахал рукой. – Старик говорит: приветик!

Равна невольно прыснула. В этом жесте, в самой идее о том, что Сила позволяет себе настолько банальные приколы, хватало идиотизма.

– Ладно. Я рада, что он, гм, присутствует. Фам, слушай сюда. Мы не так много, по меркам Трансценденции, просим, а спасти это может целые цивилизации. Несколько тысяч кораблей. Одноразовых, роботизированных. Этого хватит.

– Старик может вам их дать. Но они окажутся ничем не лучше судов местного производства. Фокусы… – он помолчал мгновение, словно удивленный выбором слова, – фокусы с Зонами нелегко даются.

– Хорошо. Выигрываешь в количестве, жертвуешь качеством? Мы согласны на любые…

– Нет.

– Фам! Это же для Старика работа на несколько дней. Он уже истратил куда больше на изучение Погибели.

Их единственная яростная ночь вместе могла обойтись дороже, но об этом она умалчивала.

– Да. И большую часть гонорара получила Вриними.

– Мы расплачиваемся с клиентами, которых вынуждены ущемлять ради вас! Фам, ты хоть объяснишь почему?

С лица его стерлась ленивая ухмылка. Она быстро глянула на данник: нет, Фам Нювен не под контролем. Вспомнила, с каким выражением читал он почту от Джефри Ольсндота. Под напускной надменностью таился отличный парень.

– Я попробую. Учти, что, даже выступая частью Старика, я стеснен рамками человеческих понимания и интерпретации. Ты права: Искажение пожирает Вершину Запределья. Вероятно, еще пятьдесят цивилизаций погибнет, прежде чем Сила утихомирится, и еще пару тысяч лет вокруг будет разноситься эхо катастрофы: отравленные звездные системы, искусственные расы с безумными поведенческими программами… Но, как ни противно мне такое говорить… ну и что? Старик больше сотни дней обдумывает эту проблему со всех сторон. Чертовски долгий срок для Силы, особенно для Старика. Он существует уже больше десяти лет, его мышление быстро претерпевает… перемены… которые сделают его недоступным для любого общения. Зачем ему этим заморачиваться?

В университете это проходили, но Равна не сдержалась. На сей раз все по-настоящему.

– Но в истории полно случаев, когда Силы помогали расам Запределья, порою даже индивидам. – Она уже навела справки насчет запредельцев, создавших Старика. То были разумные газовые мешки. Их сообщения в Сети не могли толком перевести даже лучшие программы Маршрутизатора. Вероятно, рычагов управления Стариком у них нет. Надо общаться напрямую. – Давай взглянем с другой стороны. Обычный человек и тот не нуждается в особых поводах, чтобы помочь страдающим животным.

Ухмылочка Фама понемногу возвращалась.

– Ты заводишь аналогию слишком далеко. Помни, что нет аналогий идеальных. Чем сложнее автомат, тем сложнее его поведенческие мотивировки. Однако… Ладно, вот тебе другая аналогия. Старик, в общем-то, достойный человек, у него красивый дом в престижном районе. Однажды рядом поселился мерзкий типчик, у которого весь участок завален ядовитым мусором. На месте Старика ты бы встревожилась, угу? Начала бы зондировать обстановку. Пообщалась бы с новым соседом, попыталась, так сказать, разобраться в происходящем. Орга Вриними наблюдала часть этого разбирательства. Но вот ты понимаешь, что твой новый сосед – полный псих. У него привычка такая: засирать хорошую землю и пожирать получившуюся гниль. Да, это неприятно. Воняет, животные травятся и так далее. Но, проведя расследование, ты приходишь к выводу, что твоей собственности это не повредит, а сосед согласен принять меры, чтобы не так воняло. В любом случае, поедая дерьмо, он сам себе вредит. – Он помолчал. – Эта аналогия кажется мне довольно точной. Преодолев первоначальное замешательство, Старик убедился, что Искажение следует известным мотивам, таким банальным и простым, что даже мы с тобой понимаем: оно плохое. В той или иной форме оно выныривает из архивов Запределья уже сотню миллионов лет.

– Да твою ж мать, я бы просто собрала соседей и выгнала извращенца прочь из города!

– Мы это обсуждали. Дорого… и могут пострадать разумные существа. – Фам Нювен плавно поднялся и улыбкой дал понять, что разговор окончен. – В общем, это всё, что мы хотели тебе сказать.

Он вышел из тени деревьев. Равна побежала за ним.

– Мой личный совет. Не принимай так близко к сердцу, Равна. Я это все видел, знаешь ли: от Дна Медленной Зоны до внутренних структур Трансцендентной Силы. У каждой Зоны свои неприятные особенности. Искажение – в термодинамическом, экономическом или любом другом смысле – зиждется на высоком качестве мышления и общения на Вершине Запределья. Ни одной цивилизации в Срединном Запределье оно не тронуло. Так глубоко внизу издержки, связанные с качеством связи и стоимостью аппаратуры, становятся слишком велики. Даже самое совершенное оборудование тупеет. Существо, желающее править здесь, вынуждено строить флоты, организовывать спецслужбы, сооружать громоздкие трансиверы… Ничем не лучше любой империи Запредельцев. Силе от этого никакой выгоды. – Обернувшись, он увидел мрачное лицо девушки. – Да полно тебе. Твоя-то прекрасная попка в безопасности.

Он потянулся к ее заднице. Равна оттолкнула его и отступила на шаг. Она лихорадочно искала какой-нибудь способ встряхнуть чувака. Известны случаи, когда эмиссары влияли на решение повелителя. Родилось несколько идей, но плохо оформленных. Она не нашла ничего лучшего, как сказать:

– И твой хвост тоже, угу? Ты говоришь, Старик готов отчалить… куда там отправляются на покой Силы? Он заберет тебя с собой или просто выбросит на улицу, как ненужного домашнего зверька?

Выстрел наудачу. Фам Нювен только улыбнулся:

– Тебе еще аналогии нужны? Нет, будет правильнее сказать, что он меня вместо себя тут оставит. Ну, как робозонд – выполнил задачу и летит себе. – Опять аналогия, на этот раз более почетная для него. – Если ждать осталось недолго, то я даже с охотой напрошусь к вам в спасательную экспедицию. Похоже, Джефри Ольсндот застрял в средневековье. Готов побиться об заклад, во всей Орге не сыщете лучшего эксперта по этим вопросам, чем я. Там, у Дна, вам едва ли кто пригодится больше, чем старомодный парень с опытом работы на Чжэн Хэ.

Он говорил небрежно, раскованно, будто смелость и опыт ему приданы от рождения – а все остальные только и делают, что трусливо хвосты поджимают.

– Правда, что ли? – Равна уперла руки в боки и насмешливо склонила голову. Это, пожалуй, уж слишком, если учесть, что вся его жизнь – подделка. – Ты считаешь себя маленьким принцем, который рос в мире интриг и убийств, а потом улетел с Чжэн Хэ к звездам. Ты не задумывался, как оно было на самом деле, Фам Нювен? Или Старик не дает тебе этого сделать, вежливо отстраняя? А я вот задумывалась, особенно после тех посиделок вечерком в «Бродячей компании». Знаешь что, милок? Ты можешь быть уверен лишь в нескольких вещах. Ты был космонавтом Медленной Зоны, а вернее, двумя или тремя космонавтами, потому что ни один труп не сохранился полностью. Ты и твои дружки за каким-то хреном залетели на самое Дно Медленной Зоны и там угробили себя. Еще что? А, вот. Восстановить корабельную память не удалось. Единственный сохранившийся материальный носитель – на каком-то азиатском языке Земли. И это всё. Понимаешь, все, на чем Старик построил свое мошенничество.

Ухмылочка Фама стала малость примороженной. Равна развила успех, не дав ему и слова вякнуть:

– Но не вини Старика. Он же малость торопился, угу? Ему пришлось убеждать Вриними и остальных, что ты настоящий. Он рыскал в архивах, кроил для тебя лоскутную реальность. Вероятно, послеполуденным отдыхом для этого пожертвовал, но ты же ему благодарен? По ниточке надергал – оттуда, отсюда. Да, в истории действительно фигурирует Чжэн Хэ^[12]. На Земле, за тысячу лет до выхода в космос. Наверняка существовали колонии, основанные азиатами: такая экстраполяция напрашивается. У Старика отменное чувство юмора: он превратил всю твою жизнь в фантастический роман, вплоть до завершающей, трагической экспедиции. Я давно должна была тебя раскусить. Это же комбинация нескольких донюйорских легенд. – Переведя дух, она снова обрушилась на него: – Мне тебя жаль, Фам Нювен. Пока ты не слишком увлекся самоанализом, можешь задирать нос выше всех в космосе. А как насчет навыков, великих достижений и так далее? Ты к ним внимательней пробовал приглядываться? Уверена, что нет. Чтобы стать великим воином или профессиональным пилотом, нужно освоить миллион всяких мелких вещей, начиная с базовой подсознательной кинестетики. Старик, кропая свою фальшивку, нуждался только в воспоминаниях верхнего слоя и базовой личности. Ты глубже загляни, Фам. Думаю, там полно дыр.

«Грезы о сверхспособностях не выдержат тщательной проверки».

Рыжий, слушая ее, скрестил руки на груди и спокойно постукивал пальцем по рукаву. Когда поток слов Равны наконец иссяк, он снова улыбнулся – широкой, покровительственной улыбкой.

– Глупышка ты, Равна. Ты даже сейчас не просекаешь, насколько Силы умнее нас. Старик – это тебе не тирания Срединного Запределья, которая забивает жертвам мозги ложной памятью. Даже подделка в Трансценденции сложнее и красочнее реальности, какой помнит ее человек. Откуда тебе знать, что моя реальность сфабрикована? Ты порылась в архивах Маршрутизатора и не нашла там моей Чжэн Хэ. – («Моей Чжэн Хэ». Он сделал паузу – вспоминает? Пытается вспомнить? Равне показалось, что на лице его мелькнула паника. Потом исчезла, стертая привычной ухмылочкой.) – Может ли кто из нас представить себе архивы Трансценденции, постичь, как глубоки знания Старика о человечестве? Орга Вриними пускай ему спасибо скажет, что пролил свет на мое происхождение. Сами бы ни за что этого не узнали. Мне вправду жаль, что не могу помочь. Пускай попытка дурацкая, но я бы и вправду хотел спасти детей. О Погибели не беспокойся: она близка к максимальному расширению. Даже будь у вас силы ее уничтожить, вы ничем не помогли бы несчастным, которых она уже поглотила.

Он рассмеялся чуть громче уместного.

– Ладно, я пошел. У Старика сегодня еще какие-то поручения. Ему не нравилась идея личной встречи, но я настоял. Преимущества автономного режима, видишь ли. Мы с тобой… нам с тобой было здорово вместе, ну я и решил, что неплохо еще поболтать. Я не думал, что ты на стенку полезешь.

Фам включил свой антиграв и взлетел с песка, сопроводив отбытие кратким салютом. Равна уставилась ему вслед и поймала себя на том, что машет рукой. Фигура его удалялась. Покидая атмосферу Причалов, он активировал скафандр, и его силуэт на миг окружил бледный нимб.

Проклятье.

За ее спиной послышался шорох колес по песку. Синепанцирь и Зеленожка выбирались из воды. Косметические полосы по бокам тележек поблескивали от влаги, словно расплывшиеся радуги. Равна повернулась и пошла к ним. «Ну как мне им сказать, чтобы не рассчитывали на подмогу?»

Старик в обличье Фама Нювена разительно отличался от Сил, какими она их себе представляла, сидя в аудиториях на Сьяндре Кей. Она воображала, что разница станет видна сразу же, по первым словам. Ха. Только теперь мелькнуло лицо за маской: существо, способное играть с душами, как программист – с интеллектуальной графикой, настолько превосходило Равну, что лишь его равнодушие послужило девушке защитой.

«Tы еще радуйся, Равна-мотылек. Тебе лишь крылья огнем опалило».

Глава 16

Следующие несколько недель дело на удивление спорилось. Невзирая на крах планов, связанных с Фамом Нювеном, Зеленожка и Синепанцирь от спасательной миссии не отказывались. Орга Вриними даже изыскала дополнительные ресурсы. Каждый день Равна отправлялась на дистант-экскурсию по верфи. «Внеполосный-II» не получит трансцендентной аппаратуры, но, когда переоснастка завершится, все равно станет поистине уникальным судном. Корабль парил в золотой паутине строительных лесов: миллиарды крошечных роботов переделывали корпус, придавая ему характерные очертания придонного люггера. Иногда корабль напоминал Равне хрупкую мошку, а порой – глубоководную рыбину. Переделанный, он сможет выдержать самые разные условия. Вдоль оси тянулись шипы, как у корабля на ультрадвигателях, корпус же стал удлиненным и сузился в середине – классический формфактор для таранного прямоточника. Придонные люггеры должны быть приспособлены к полетам в опасной близости от Медленной Зоны. Поверхность ее трудно обнаружить на расстоянии, еще тяжелее закартировать, ибо она подвержена мимолетным изменениям. Люггер вполне мог угодить в ловушку на глубине пары световых лет под поверхностью Медленной Зоны. Вот тогда и пригодятся ионные прямоточные двигатели, а также гибернаторы. Разумеется, по возвращении в родную цивилизацию данные окажутся безнадежно устаревшими, но, по крайней мере, ты хоть вернешься.

Равна перемещала ракурс вдоль ультрашипов, торчащих в разные стороны от корпуса. Они были шире, чем у большинства кораблей на Маршрутизаторе. Не лучшая для Срединного или Высокого Запределья конструкция, но подходящие (то бишь пригодные для Придонного Запределья) компьютеры разгонят корабль почти до предельной в условиях Дна скорости.

Грондр позволил Равне выделить под новый проект половину рабочего времени. Спустя несколько дней девушка поняла, что это не просто его прихоть. Она лучше всех справилась бы с этим заданием. Она знала людей и разбиралась в тонкостях работы с архивами. Джефри Ольсндота каждодневно требовалось подбадривать, а то, что он ей сообщал, было крайне важно. Даже если бы все шло по плану, даже не вмешайся искажение, работенка предстояла трудная. Мальчик и его корабль угодили в кровавую бойню. Чтобы их оттуда вытащить, потребуется принять быстрые и точные решения, а затем не колеблясь осуществить их. Понадобится эффективная бортовая база данных со стратегической программой. От Равны зависело, какие библиотечные материалы погрузить на корабль, соизмеряя легкодоступность локальных данных с разнообразием информации, доступной на ультраволновом канале с Маршрутизатора.

Грондр часто появлялся в локалке, иногда в реальном времени. Он искренне желал им успеха.

– Не беспокойся, Равна. Мы выделим под эту миссию часть полосы М00. Если антенный рой будет работать как положено, наездники получат постоянный канал связи с Маршрутизатором, тридцать килобит в секунду. Ты станешь их основным связником здесь, и мы отрядим тебе в помощь лучших наших стратегов. Если ничто… не вмешается, миссия пройдет без особых проблем.

Еще четыре недели назад Равна не осмелилась бы просить о большем. Теперь же у нее вырвалось:

– У меня есть идея получше. Отправьте меня вместе с наездниками.

Все части рта Грондра клацнули синхронно. Такое проявление изумления она наблюдала у Эгравана и его коллег, но у Грондра – еще никогда. Он помолчал, потом ответил:

– Нет, ты нам нужна здесь. Ты лучший наш эксперт по всему, что связано с человечеством.

Новостные группы, посвященные Страумлианскому Искажению, генерировали больше ста тысяч постов в день, из них почти десять процентов касались человеческих дел. В тысячах сообщений повторялись старые идеи, другие авторы несли откровенную чушь или лгали. Автоматические системы рыночного анализа вполне справлялись, фильтруя посты не по теме и всякую чушь, но в том, что касалось человеческой природы, Равна не знала конкуренции. Половину времени она тратила на указания аналитикам и корректировку поисковых запросов о человечестве к архивам. Если ее отпустить с наездниками, замены долго не найдется.

Но следующие несколько дней Равна понемногу подталкивала начальника к согласию. Кто бы ни полетел в спасательную экспедицию, ему придется сразу же столкнуться с людьми – детьми. Скорее всего, Джефри Ольсндот и наездника-то ни разу в жизни не видел. Равна возлагала надежды на этот, доводивший ее до отчаяния аргумент, но его одного не хватило бы, чтоб переубедить старого Грондра. Сыграли роль иные события.

Шли недели, распространение Погибели замедлялось. Как и твердили здравый смысл, Старик и Фам Нювен, искажение приблизилось к естественным границам своих интересов. Признаки унизительной паники понемногу исчезали из коммуникационного трафика Вершины Запределья. Потоки слухов (и беженцев) из захваченных Погибелью областей иссякали. Разумных существ там не осталось, но места эти напоминали скорей кладбище, чем скотомогильник жертв моровой язвы. Новостные группы, посвященные проблеме Погибели, гомонили себе о катастрофе и дальше, скатываясь в бессмысленное пережевывание старых тем. А что нового им было обсуждать? Через десять лет в Погибельном Запределье воцарится физическая смерть. Затем начнется новая колонизация, с осторожным зондированием руин на предмет информационных ловушек и уцелевших обитателей. Но все это потом, в будущем, а сейчас вихрь сообщений о Погибели, проходящих через Маршрутизатор, постепенно рассеивался.

Зато отдел рыночного анализа еще сильнее заинтересовался страумлианскими беженцами и их кораблем. Ни одна стратегическая программа (Грондр того пуще) не принимала всерьез идею, что корабль чем-то опасен для Погибели. Оставалась, однако, возможность, что находка принесет значительное коммерческое преимущество на этапе, когда Погибель пресытится трансцендентной забавой. Аналитиков заинтриговал и стайный разум Когтей. В этих обстоятельствах казалось разумным приложить максимальные усилия, то есть отпустить Равну с работы на Причалах и послать на полевое задание.

И вот – подумать только! – детские мечты о квестах и спасательных походах вдруг стали явью. «Что еще интереснее, я не так уж и напугана!»

Обычно Равна отстукивала послания Джефри на клавиатуре: это позволяло вжиться в положение бедного ребенка. Он неплохо владел собой, хотя выпадали дни, когда ответов от него не было (как странно думать о депрессии применительно к восьмилетнему ребенку). В другие дни клавиатура совсем выводила его из себя, и через двадцать одну тысячу световых лет ей виделось, как мальчишеские кулачки в отчаянии молотят по клавишам.

Равна улыбнулась дисплею. Сегодня наконец можно обнадежить мальчика конкретным временем отлета вместо расплывчатых обещаний. Джефри наверняка понравится сообщение [59]. Она напечатала:

«А стоит ли?» Последние посты в новостных группах на тему зонных границ указывали, что Дно проявляет необычную активность. Мир Когтей так близок к Медленной Зоне… Если эта «буря» усилится, условия полета ухудшатся. Один процент, что полет займет больше шестидесяти дней. Она отстранилась от клавиатуры. Готова ли она ему это сообщить? Черт. Лучше быть честной: от графика зависят усилия местных союзников Джефри. Она пояснила все «если» и «но», потом перешла к описанию корабля и его удивительной аппаратуры. Мальчик не любил много писать (кроме тех случаев, когда ему диктовал Стальной), но длинные послания от Равны ему явно нравились.

«Внеполосный-II» проходил последние проверки. Ультрадвигатель переделали и протестировали, наездники отправились в испытательный полет за две тысячи световых лет, чтобы проверить работу антенного роя. Рой тоже в порядке. Они с Джефри большую часть полета будут на связи. Не далее как вчера на корабль загрузили припасы. (Слово из средневековой адвентюры. Но, отправляясь в такую даль, что даже реализуемой графике там не доверишься, лучше кое-что прихватить в готовом виде.) Завтра сотрудники Грондра упакуют в корабельную кладовую всякие гаджеты, которые по-настоящему пригодятся в спасательной миссии. «Стоит ли о них упоминать?» Некоторые устройства способны порядком напугать туземных друзей Джефри.

Тем вечером Равна с наездниками закатили пляжную вечеринку. Ну, так это называлось, хотя напоминало скорей человеческую версию, чем характерную для наездников. Синепанцирь с Зеленожкой отъехали от воды на порядочное расстояние, остановившись на теплом и сухом песке. Равна поставила напитки на грузошарф Синепанциря. Они сидели на песке и любовались закатом. В принципе, вечеринка была праздничная: Равна получила разрешение улететь на «Внеполосном-II», а сам корабль почти готов к отлету.

Но…

– Миледи, вы действительно довольны, что улетаете с нами? – поинтересовался Синепанцирь. – Мы двое очень неплохо заработаем, а вы…

Равна рассмеялась:

– У меня командировочные.

Она с большим трудом выбила себе командировку, и торговаться об оплате расходов не имело особого смысла.

– И да, я этого действительно хочу.

– Я рада, – сказала Зеленожка.

– Я смеюсь, – заявил Синепанцирь. – Моя партнерша особенно радуется, что нашей пассажирке не придется скучать. После того происшествия с поборниками чистоты сертификатов двуногие нам, признаться, разонравились. Но теперь-то нечего бояться. Вы читали сообщения из Группы угроз за последние пятнадцать часов? Погибель прекратила разрастаться, края ее очертились четче. Искажение вступает в средний период развития. Теперь можно лететь, так я скажу.

Синепанцирь строил обширные предположения о когтевых «стаях», о том, как выручить Джефри и остальных выживших. Зеленожка время от времени вставляла словечко. Она вела себя не так тихо, как обычно, однако продолжала казаться мягче и застенчивей партнера. Ее точка зрения была реалистичнее. Она радовалась, что отлет отложен до следующей недели: «Внеполосный-II» еще не прошел всех тестов, а Грондр к тому же взялся профинансировать за счет Орги небольшой флот кораблей-обманок. Пока что готовы пятьдесят, еще столько же подоспеют к концу недели.

Причалы тонули во мраке. Разреженная атмосфера сокращала сумерки, но игра цвета была потрясающей. Пляж и деревья сверкали в горизонтальных лучах солнца, аромат вечерних цветов смешивался с соленым запахом моря. На дальней стороне его резко разграничивались темные и светлые контуры: то ли вринимийская иллюзия, то ли реальное оборудование Причалов – Равна так этого и не узнала. Солнце ускользало за море. По горизонту позади разливались оранжевые и красные тона, с ними контрастировала более широкая зеленая полоса, вероятно от ионизированного кислорода.

Наездники не стали разворачивать тележки, чтобы полюбоваться закатом, – Равна знала, что они видят во всех направлениях, – но разговор прервался. Солнце садилось, и волноломы разбивали его на тысячу меньших осколков, сиявших в пене зеленоватым и желтым светом. Она понимала, что этим двоим сейчас бы хотелось оказаться именно в прибое. Она часто видела наездников на пляже в закатную пору – те сознательно выбирали зону самого высокого прилива. Когда вода отступала, ветви и стебли их становились похожи на протянутые в мольбе руки. В такие моменты Равна, пожалуй, могла понять меньшетележечных наездников, которые всю жизнь проводили, запоминая такие вот повторяющиеся моменты. Она послала усмешку зеленеющим сумеркам. Для тревог и планов времени всегда хватит. Потом.

Они минут двадцать так просидели. Там, где линия пляжа мягко искривлялась, она увидела в сгущавшихся сумерках чьи-то фигуры. Офисные работники тоже выходили отдохнуть. Совсем рядом раздался хруст слежавшегося песка под чужими ногами. Она обернулась. Это был Фам Нювен.

– Мы тут, – сказала она.

Фам вразвалочку приблизился. Со времени последней их перепалки она его почти не встречала: надо полагать, некоторые уколы Равны задели Фама за живое. «Надеюсь, Старик заставил его забыть». Фам Нювен обладал отличными задатками настоящего человека; не стоило его оскорблять, целясь в недосягаемого повелителя.

– Садись. Галактика взойдет через полчаса.

Наездники пошелестели ветками: закат их так очаровал, что они только сейчас заметили посетителя.

Фам Нювен остановился в паре шагов впереди Равны и упер руки в боки, глядя на море. Когда он обернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, зеленоватый сумеречный отсвет придал его лицу жутковатое, болезненное выражение. Сверкнула привычная кривая ухмылка.

– Думаю, я должен извиниться.

«Старик, что ли, все же собрался оставить тебя среди людей?» Но Равна была тронута и с трудом отвела взгляд.

– Думаю, я тоже должна извиниться. Не хочет Старик нам помогать – и не станет. Не надо было мне так злиться.

Фам Нювен тихо рассмеялся:

– Твоя ошибка куда меньше моей. Я все еще пытаюсь осмыслить, где и что пошло не так, но… Не уверен, что успею.

Он отвернулся и взглянул на море. Равна, поколебавшись, встала и подошла к нему. Вблизи взгляд его казался остекленевшим.

– Что не так?

«Чтоб ты провалился, Старик. Если собираешься его оставить, не режь хвост по частям!»

– Ты великий эксперт по Трансцендентным Силам, да?

Ага, снова сарказм.

– Ну…

– У этих больших ребят случаются войны?

Равна пожала плечами:

– Слухи всякое доносят. Считается, что конфликты бывают, но не столь серьезные, чтобы называть это войнами.

– В общем, так и есть. Противостояние ведется, но аспектов у него куда больше, чем у любого конфликта здесь, внизу. Преимущества сотрудничества обычно столь велики, что… Именно поэтому, отчасти, я и не принял искажение всерьез. Это существо достойно жалости: шелудивая псина, которая гадит в собственной конуре. Даже пожелай оно убить другие Силы, не сумело бы. За миллиард лет такого…

Синепанцирь подкатился ближе.

– Миледи, а кто это?

К этой манере наездников выпадать из разговора она приноровилась лишь недавно. Если Синепанцирь потрудится синхронизироваться с кратковременной памятью тележки, то вспомнит. Но вопрос кольнул ее. «А и вправду, кто это?» Она глянула на данник, отслеживавший состояние трансивера все время с момента появления Фама Нювена. И… о Силы, три трансивера заняты одним пользователем!

Она отшатнулась:

– Ты!

– Ага, я. Еще раз лицом к лицу, Равна. – Злобная плотоядная усмешка, пародия на самоуверенную улыбочку Фама. – Извини, я сегодня немного не в форме. – Он неуклюже постучал себя по груди. – Я использую глубинные инстинкты этого вот… короче, я слишком занят, сражаюсь за жизнь.

С подбородка у него стекала слюна. Взгляд Фама то фокусировался, то уплывал.

– Что ты делаешь с Фамом?!

Эмиссар сделал шаг ей навстречу и споткнулся.

– Расчищаю место, – произнес голос Фама Нювена.

Равна продиктовала код телефона Грондра, ответа не последовало.

Эмиссар покачал головой:

– Орга Вриними сейчас очень-очень занята, просит меня оставить в покое их аппаратуру. Набираются храбрости выкурить меня силой. Они не верят тому, что я им говорю. – Он издал подобие смеха – сухой кашляющий звук. – Неважно. Теперь ясно, что атака здесь пройдет в форме смертоносной диверсии. Как тебе это, малышка Равна? Видишь ли, эта Погибель никакое не искажение второго класса, как я полагал. За оставшееся время могу только строить догадки… Это что-то очень старое и могучее. И что бы это ни было, оно меня поедом ест.

Синепанцирь с Зеленожкой подкатились к Равне поближе. Ветви их издавали тихое царапанье. В тысячах световых лет оттуда, высоко в Трансценденции, Сила сражалась за жизнь. А они видели всего-навсего конвульсии слюнявого безумца.

– Так что вынужден перед тобой извиниться, малышка Равна. Мог бы тебе и помочь, меня это все равно не спасло бы. – Голос его сорвался, он резко втянул воздух. – Но, помогая тебе, я в каком-то смысле… назову это местью, так тебе будет понятней. Я вызвал сюда твой корабль. Шевелите ластами и не пользуйтесь антигравом, тогда, может, и переживете следующий час.

Голос Синепанциря казался одновременно перепуганным и насмешливым.

– Переживем? Так глубоко внизу возможна только обычная атака, а ее следов что-то не видать.

Перед ними в тихой, спокойной ночи стоял маньяк. Данник Равны не показывал ничего подозрительного, кроме вторжения Старика на широкополосный канал.

Фам Нювен снова разразился кашляющим смехом.

– А она вполне обычная, просто очень хитрая. Несколько граммов дестабилизирующего репликанта были рассеяны на протяжении недель. Теперь они оживают, синхронизируясь с атакой, которую вы увидите… Через пару часов эта пакость издохнет, но перед тем пожрет всю драгоценную вершинную автоматику Маршрутизатора… Равна, беги на корабль, или умрешь в следующую тысячу секунд. Лети. Если выживешь, иди ко Дну. И прими… – Эмиссар с трудом выпрямился и в последний раз улыбнулся. – И прими мой дар тебе, лучшее, что я могу преподнести.

Улыбочка стерлась, остекленевший взгляд сменился удивленным… а затем отразил предельный ужас. Фам Нювен вдохнул полной грудью и успел издать короткий лающий вопль, прежде чем упал. Упал ничком, задергался и закашлял, задохнувшись песком.

Равна снова выкрикнула код Грондра и подбежала к Фаму Нювену. Перевернула на спину, попыталась прочистить ему горло. Припадок длился несколько секунд, Фам сучил руками и ногами, и Равна получила от него пару увесистых оплеух, пытаясь удержать. Потом Фам обмяк, и дыхание его стало почти неслышным.

– Он похитил «Внеполосный-II», – возвестил Синепанцирь. – Корабль в четырех тысячах километров, летит прямо на Причалы. Я стону. Мы разорены.

Несанкционированный пролет в такой близости от Причалов карался конфискацией судна. Но Равна почему-то была уверена, что это уже не важно.

– Есть признаки атаки? – бросила она через плечо. Приподняла голову Фама, чтобы дать ему продышаться.

Наездники бессвязно пошелестели, потом ответила Зеленожка:

– Там что-то странное. Все главные трансиверы прекратили обслуживать пользователей. – «Неужели Старик все еще ведет передачу?» – Локалка замусорена. Автоматика в чрезвычайном режиме, и многих сотрудников вызвали.

Равна откинулась назад, поглядела в небеса. Ночная тьма, пронзенная дюжиной ярких точек света: к Причалам направляются корабли. Все вроде бы в порядке. Но теперь и ее данник показывал то, о чем говорила Зеленожка.

– Равна, я занят, – защелкал из воздуха голос Грондра. Вернее, его автоответчика. – Старик захватил большую часть каналов Маршрутизатора. Берегись эмиссара. – («Поздновато!») – Мы потеряли контакт с внетрансиверными системами слежения. Отказы программ и аппаратуры. Старик заявляет, что мы атакованы. – Пятисекундная пауза. – На границе внутренней охраняемой зоны замечен флот. Всего в половине светового года.

– Бррап! – изумился Синепанцирь. – На границе внутренней охраняемой зоны?! Да как они туда пролезли? – Он в панике поездил взад-вперед.

Автоответчик Грондра вопрос проигнорировал.

– Там не меньше трех тысяч кораблей. Разрушение трансиверов немину… Равна, наездники с тобой? – Все еще голос Грондра, но живее и срывается в стаккато. Это он сам.

– Д-да.

– Локалка подыхает. Системы жизнеобеспечения отказывают. Причалы падут. Мы бы отразили атаку флота вторжения, но гниль у нас внутри… Маршрутизатор гибнет. – Его голос стал резче, звонче. – Но Вриними выживет, и контракт есть контракт! Скажи наездникам, мы им заплатим… как-нибудь, когда-нибудь… Мы требуем… умоляем… выполнить намеченную миссию. Равна?

– Да. Они слышат.

– Беги!

И он замолчал.

– «Внеполосный-II» будет здесь через двести секунд, – сообщил Синепанцирь.

Фам Нювен перестал дергаться, дыхание его выровнялось. Пока наездники оживленно переговаривались, Равна осмотрелась и вдруг сообразила, что смерть и разрушение очень далеки. Пляж и небо над ним выглядели почти так же мирно, как всегда. Последние лучи солнца сбежали с волн. Пена казалась тусклой полосой темно-зеленого света. То там, то сям на деревьях и дальних башенках зданий загорались желтые светильники.

Но тревога явственно ширилась. Равна слышала чириканье данников; там и сям на берегу отдыхающие спешно гасили разведенные костры, а потом взмывали на антигравах либо к деревьям, либо прямо в небо, к дальним офисным центрам. С парковок у моря поднимались звездолеты, взлетая все выше и посверкивая в свете закатившегося солнца.

Последнее мгновение спокойствия на Маршрутизаторе, и по небу расползлось сверкающее темное пятно. То был свет столь необычный, что Равне и не положено бы его видеть: вспыхнул он скорее в затылке, чем перед глазами. Она не смогла бы потом объяснить, чем он отличался от тьмы.

– А вот еще! – воскликнул Синепанцирь. На этот раз у самого горизонта Причалов: комок мрака диаметром около градуса. Края его полыхали черным на черном.

– Это что такое?

Равна не увлекалась боевкой, но приключенческих романов прочла достаточно. Она знала про бомбы из антиматерии и релятивистские кинетические снаряды. При срабатывании такого оружия видны яркие пятна света, иногда мигающего. С более близкого расстояния бомба – разрушительница миров показалась бы облекающей планету – только медленно, очень медленно, – радужной каплей. Она готовилась увидеть нечто в этом роде, что-то похожее на образы из книг. А это зрелище наводило скорей на мысли о дефекте зрения, чем о войне.

Одним Силам ведомо, что увидели наездники, но Синепанцирь объяснил:

– Ваши главные трансиверы… э-э, испаряются. Я так думаю.

– Но до них же световые годы! Мы никак не могли бы… – Еще комок тьмы, даже вне поля зрения. Цвет менялся – разные оттенки пустоты. Фам Нювен снова слабо дернулся. Удерживать его пока было несложно, но… изо рта у него потекла кровь. Рубашка на спине промокла и воняла гнилью.

– «Внеполосный-II» подлетит через сто секунд. Полно времени, у нас полно времени. – Синепанцирь не переставая ездил вокруг них, и это выдавало, насколько он встревожен. – Да, миледи, до них световые годы. Спустя много лет свет их гибели озарит небо для тех, кто останется здесь. Но лишь часть испаренного вещества трансиверов порождает свет. Остальная энергия переходит в ультраволновой импульс такой силы, что даже обычное вещество на него реагирует… Оптические нервы возбуждены перегрузкой… Фактически поток такой мощный, что сама ваша нервная система становится ультраприемником. – Он покрутился на месте. – Но не волнуйтесь. Нас так просто не взять. Мы быстры. Мы и не в таких передрягах бывали.

Странно было слышать, как существо без собственной кратковременной памяти хвастается молниеносными рефлексами. Оставалось надеяться, что тележка компенсирует недостатки.

Зеленожка прогудела до боли громко:

– Вон там!

Линия прибоя отступила дальше, чем когда бы то ни было.

– Море падает! – кричала Зеленожка. Край воды откатился на сто метров, двести. Зеленая кромка горизонта проваливалась.

– Корабль в пятидесяти секундах. Летим ему навстречу. Равна, ну же!

Тут Равна совсем струхнула. Грондр сам сказал, что Причалы падут! В ближнем небе стало тесно: десятки судов спасались бегством. А в ста метрах зашевелился песок, проваливаясь в бездну. Она вспомнила, что говорил Старик, и внезапно поняла, какую ошибку допускают улетающие. Мысль эта рассекла путы страха.

– Нет! Просто поднимемся на возвышенность.

Ночь перестала быть тихой. От моря донесся рев, подобный растянутому стонущему удару колокола. Звук разносился быстро. Вечерний бриз перерос в ураган. Он пригибал деревья к воде, ломал ветки, швырялся в беглецов песком.

Равна стояла на коленях, прижимая руки Фама к телу. Дыхания и пульса не было. Глаза смотрят в никуда. Прощальный дар Старика. «Будь прокляты все Силы!» Она подхватила Фама Нювена под плечи.

И вскрикнула, чуть не выпустив его. Под рубашкой чувствовались пустоты там, где полагалось находиться плоти. По бокам стекало что-то мокрое, вонючее. Равна с трудом поднялась, волоча бесчувственное тело.

– …Мы его еще часы так будем тащить! – заорал Синепанцирь. Поднялся в воздух, подстроил антиграв по ветру. Тележка и наездник неуверенно покачались и рухнули обратно. Их поволокло туда, куда дул ветер: в стонущую дыру на месте моря. Зеленожка преградила партнеру путь, укрыв его с обращенной к морю стороны, и не дала погибнуть. Синепанцирь выпрямил ствол, и двое покатились обратно, к Равне. Голос наездника уносило ветром: – …Антиграв… отказ! – А с ним и вся структура Причалов.

Они тащились и катились прочь от воронки, в которую превратилось море.

– Надо найти место, где посадить «Внеполосный-II»!

Линия деревьев превратилась в неровную гряду холмов. Пейзаж менялся и перед глазами, и под ногами. Отовсюду слышался рокот, кое-где такой громкий, что Равна его подошвами чувствовала. Они избегали зыбучих участков и открывшихся повсюду ям. Ночь осветилась – то ли аварийная подсветка, то ли побочный эффект отказа антиправов, но меж дыр воссиял синий свет. Через отверстия можно было видеть облачную ночь Земсторонья тысячью километров ниже. Промежуточное пространство не пустовало: туда низвергались мелькающими призраками миллиарды тонн воды и почвы… и сотни гибнущих флаеров. Орга Вриними расплачивалась за постройку Причалов на антигравах вместо инерциальной орбиты.

Трое с трудом продвигались вперед. Фам Нювен весил прилично, его было тяжело тащить, не говоря уже о том, чтобы нести, и Равну мотало в стороны при каждом шаге. Впрочем, он оказался все же легче, чем она предполагала. Это тоже пугало: ужели и вышние планы провалились?

Бо́льшая часть антигравов отказала, некоторые же съехали с катушек: с вершин холмов срывало и уносило вверх целые пласты земли с деревьями. Порывы ветра налетали со всех сторон, сверху и снизу… но шум стал отдаленнее, а ярость немного спала. Искусственная атмосфера Причалов долго не протянет. Складной скафандр Равны проработал несколько минут и тоже стал выдыхаться. Через несколько минут совсем откажет, как и антиграв… и ей суждена та же участь. Она отвлеченно подумала: «И как только Погибель все это провернула?» Подобно Старику, Равна, вероятно, умрет, так и не узнав это.

Стали видны факельные вспышки кораблей. В основном они направлялись на инерциальную орбиту или сразу уходили в ультрапрыжок; несколько зависли над распадающимся ландшафтом. Синепанцирь и Зеленожка ехали впереди. Эти двое использовали третью ось своих тележек, как Равна никогда бы не придумала: упирались в землю, отталкивались, ползли вверх по склонам, которые она, с Фамом на закорках, едва преодолевала.

Они оказались на вершине, впрочем не очень обширной: то была часть офисного леса. Деревья торчали в разные стороны, будто шерсть взлохмаченного бродячего пса. Земля уходила из-под ног. Дальше-то куда? Наездники катались по вершине. Их могли спасти здесь или нигде. Равна опустилась на колени, сгрузив свою ношу на землю. Отсюда открывалась широкая панорама. Причалы стали похожи на исполинское, слабо колышущееся знамя, от которого с каждым взмахом отлетали обрывки. Но покуда фрагменты антиграв-основы кое-как держались, земля оставалась плоской, и это сбивало с толку. Вокруг их лесочка повсюду зияли дыры. На горизонте оторвался и улетел дальний край Причалов, длиной в сотню километров и шириной в десять; медленно поворачиваясь, он дрейфовал навстречу кораблям, которые могли бы их спасти.

Синепанцирь прижался к Равне слева, Зеленожка – справа. Она извернулась, перенеся часть веса Фама на корпуса тележек. Если все четверо соединят скафандры, можно выиграть еще несколько ясных мгновений.

– «Внеполосный-II»! – сказал наездник. – Я его опускаю!

Что-то снижалось над ними. Факел корабля озарил землю сияющим бело-синим светом. По правде говоря, не рекомендуется стоять рядом с местом, куда намерен причалиться корабль на ракетном движке, да еще при почти нормальной силе тяжести. Часом раньше такой маневр был бы невозможен, и даже если бы кому и взбрело в голову совершить такое, его бы преследовали как злостного правонарушителя. Но сейчас никому нет дела до того, что ракетный факел прожжет поверхность Причалов или испепелит груз, доставленный за пол-Галактики.

Но все же… куда именно Синепанцирь посадит эту штуку? Их окружали дыры и летающие обломки. Яростный свет полыхал прямо перед ними… Равна зажмурилась… Свет потускнел. В общей на четверых атмосфере крик Синепанциря прозвучал писком:

– Давайте вместе!

Равна прижалась к наездникам, и так они поползли/поехали вниз с холмика. «Внеполосный-II» парил посереди зыбучей ямы. Факел его пропал из виду, но сияние, окаймлявшее края дыры, резко очерчивало силуэт корабля, придавая шипам ультрадвигателя сходство с оперенными белыми арками. Огромный мотылек на сияющих крыльях… вне досягаемости.

Если скафандры не откажут, можно будет добраться до края дыры. Но дальше что? Шипы не позволят кораблю подлететь ближе чем на сто метров. Хорошо тренированный (и совершенно чокнутый) человек мог бы прыгнуть, зацепиться за шип и спуститься по нему.

Но наездники оказались чокнутыми на свой манер. Отраженный свет стал непереносимо ярок… и факел, мигнув, исчез. «Внеполосный-II» миновал дыру. Наездников это не смутило.

– Быстрее! – скомандовал Синепанцирь.

Равна догадалась, что они задумали. Весьма проворно для диковинной мешанины из колес и конечностей они переместились на край темнеющей дыры. Равна ощутила, что почва уходит из-под ног, а потом они упали.

Причалы в толщину достигали сотен, а местами тысяч метров. Теперь клубок из людей и наездников пролетал их насквозь. Мелькали жуткие картины растерзанной внутренней структуры.

Наконец они миновали разлом, продолжая падать. На миг дикая паника оставила Равну. В конце концов, это всего лишь свободное падение, самая обычная штука, уж всяко более мирная, чем разрушение Причалов. Держаться за наездников и нести Фама Нювена стало легче, и даже обобществленная атмосфера показалась лишь немного плотнее прежней. Глубокий вакуум и свободное падение имели одну особенность. Если не считать редких свихнувшихся антигравов, все падало с одинаковым ускорением; обломки летели спокойным, размеренным потоком. Через четыре-пять минут они врежутся в атмосферу Земсторонья. Скорость на входе – лишь три или четыре километра в секунду. Сгорят ли они? Может быть. Над облачной грядой мелькали сполохи.

Окружавший космический мусор был преимущественно темным: просто тени в небе, на фоне гала-представления наверху. Но непосредственно внизу неслось что-то крупное, правильных очертаний… Это же «Внеполосный-II», носом вверх! Корабль падал вместе с ними. Каждые несколько секунд маневровый двигатель коротко вспыхивал красноватым огнем. Корабль сближался с командой. Если у него есть носовой люк, они, наверное, прямо туда и провалятся.

Стыковочные огни блеснули, ярко высветив их. Расстояние десять метров. Пять. Да, люк там есть, и он открыт! Она видела внутри самый обычный шлюз…

Что бы в них ни врезалось, оно было большое. Равна успела заметить, как над плечом вздымается нечто крупное, пластиковое. Обломок медленно вращался и задел их самым краем, но этого хватило. Фама Нювена вырвало у нее из рук, тело его сразу скрыла тень. Потом корабельный прожектор высветил его, и в тот же миг у Равны в легких закончился воздух. У них осталось всего три карманных атмосферных генератора, да и те отказывали. Этого не хватит. Сознание Равны стало меркнуть, зрение стало туннельным. Так близко.

Наездники отцепились друг от друга. Она схватилась за корпуса тележек, и трое, растянувшись в цепочку, зависли над шлюзом. Тележка Синепанциря зацепила девушку: он опрометью ринулся в люк. От удара Равну закрутило и припечатало о Зеленожку, а саму наездницу подкинуло вверх. Все словно во сне. Где ты, паника, когда нужна? Держись крепче, держись крепче, держись крепче, бубнил чей-то голосок в сузившемся до предела сознании. Удар, толчок. Наездники тянули и пихали ее. А может, это корабль их всех тянул к себе. Как марионеток на единственной ниточке.

…В конце туннеля, в который превратилось зрение Равны, показался наездник и схватил кувыркающееся тело Фама Нювена.

Равна не заметила, как потеряла сознание. Следующее, что она помнила, это как судорожно глотает воздух, сплевывая рвоту, – уже в шлюзе. Вокруг успокаивающе сомкнулись плотные зеленые стены. Фам Нювен лежал на дальней стене, пристегнутый в контейнере первой помощи. Лицо его приобрело синюшный оттенок.

Равна неловко оттолкнулась и полетела через шлюз к Фаму Нювену. Какая тут неразбериха: место резко отличалось от всего ею виденного на пассажирских и спортивных кораблях. Но это ведь разработка наездников. По стенам раскиданы липучки-присоски, и к одному такому скоплению прикрепила свою тележку Зеленожка.

Они летели с ускорением около ¹/₁₂g.

– Мы продолжаем снижаться?

– Да. Если остановимся или поднимемся, нас раздавит.

Всем летящим сверху мусором.

– Синепанцирь пытается отвести корабль в сторону.

Они падали, как и всё вокруг, но пробовали маневрировать, увиливая из-под особо крупных обломков. До столкновения с Земстороньем еще оставалось время. По корпусу временами что-то скрежетало и звякало. То ли ускорение уменьшалось, то ли вектор смещался. Синепанцирь увиливал от крупных обломков… но не всегда удачно. Раздался протяжный надсадный стон, завершившийся гулким ударом, и помещение чуть повернулось вокруг Равны.

– Бррап! Я потерял шип ультрадвигателя, – пожаловался Синепанцирь. – А еще два уже повреждены. Пожалуйста, пристегнитесь, миледи.

Через сто секунд они влетели в атмосферу: вокруг корабля что-то зашипело, почти на грани слышимости. Для такого судна это все равно что трубный глас: маневрировать в атмосфере корабль был способен не более, чем пес – перепрыгнуть луну. Шум становился громче. Синепанцирь вел корабль на глубину, стараясь избавиться от летящего вокруг мусора. Сломались еще два шипа, потом всех придавило ускорением по главной оси. «Внеполосный-II» вырвался из гибельной тени Причалов и стал быстро подниматься, выходя на инерциальную орбиту.

Равна смотрела в окна поверх веточек Синепанциря. Они только что миновали терминатор Земсторонья, летя по инерциальной орбите. Снова в свободном падении, но траектория полета закручивалась сама в себя, избегая столкновения с крупными твердыми объектами, такими, например, как само Земсторонье.

О космических полетах Равна знала не больше, чем можно было ожидать от заядлой путешественницы и любительницы адвентюр. Было, однако, ясно, что Синепанцирь совершил чудо. Когда девушка попыталась его поблагодарить, наездник просто покатался туда-сюда по липким присоскам, мерно жужжа про себя. От смущения? Или просто отключился от разговора, как это им свойственно?

Зеленожка отозвалась вместо него, застенчиво, но и с гордостью:

– Знаете ли, дальнерейсовой торговлей мы на жизнь зарабатываем. Если вести себя осторожно, жизнь эта течет себе мерно и спокойно, но так или иначе – сквозь узкие места. Синепанцирь все время тренируется, программирует свою тележку на случай любой мыслимой передряги. Он мастер своего дела.

В повседневной жизни наездники казались нерешительными, а когда пришлось туго, они действовали без колебаний. Равна задумалась, чей вклад тут больше: наездника или тележки?

– Гррамп, – пробормотал Синепанцирь, – да мы не прошли узкое место, я просто отсрочил проход. У нас несколько шипов поломаны. А если не сумеют самовосстановиться? Тогда что делать? На Земсторонье все разрушено. Вокруг на сотню радиусов полно обломков. Не таких плотных, как рядом с Причалами, но скорость у них куда выше. – («Нельзя ожидать безопасной навигации в условиях, когда по случайным орбитам носятся миллиарды тонн мусора».) – А в любую минуту могут налететь твари Искажения, пожирая все живое.

– Уркк! – Щупальца Зеленожки застыли в комичном беспорядке. Секунду она что-то шелестела самой себе. – Ой, ты прав. Я забыла. Я думала, мы уже в космосе.

«В космосе, да, но на полигоне для стрельб». Равна глянула в окна рубки управления. Они летели над дневной стороной планеты, километрах в пятистах над главным океаном Земсторонья. Космос над размытым синим горизонтом не полыхал и не сверкал.

– Не вижу признаков битвы, – с надеждой сказала Равна.

– Извините.

Синепанцирь сменил картинку в окнах на более интересную. Основную часть экрана занимали бессмысленные для Равны сводки систем навигации и ультраслежения. Глаза ее замерли на данных из медблока: Фам Нювен снова дышит. Корабельный автохирург полагал, что его удастся спасти. А еще всплыло окно состояния систем связи: картина атаки в нем была устрашающе ясна. Локальная сеть развалилась на сотню стонущих фрагментов. С поверхности планеты долетали лишь голоса автоматов, моливших о медицинской помощи. Грондр тоже там был. Равна заподозрила, что даже оперативники рыночной разведки погибли. Что бы ни ударило по Земсторонью, последствия атаки оказались даже смертоносней, чем на Маршрутизаторе. В ближнем космосе попадались редкие выжившие на кораблях и осколках хабитатов, но траектории не сулили им ничего хорошего. Без массированной и скоординированной подмоги им настанет конец за считаные часы, если не минуты. Директора Организации Вриними погибли, разрушились, не успев даже сообразить, что случилось.

Беги, молил Грондр, беги.

За пределами системы еще шла битва. Равна видела, как сыплются сообщения от сетей обороны Вриними. Без контроля и координации некоторые продолжали сражаться с флотом Искажения. Свет этих битв долетит сюда много позднее, чем защитников разобьют, гораздо позже, чем явится сам враг.

«Сколько нам осталось? Минуты?»

– Бррап! Гляньте на данные трассировки, – сказал Синепанцирь. – У Искажения почти четыре тысячи кораблей. Они просто сметают защитников.

– Но там же почти никого не осталось, – сказала Зеленожка. – Остается надеяться, что не все они мертвы.

– Нет, не все. Я вижу, как улетают несколько тысяч кораблей. Те, у кого есть смысл и силы бежать. – Синепанцирь поездил взад-вперед. – Увы! Смысл у нас, конечно, есть… но гляньте на данные по ремонту. – Одно из окон растянулось, заполнилось цветными узорами, которые для Равны мало что значили. – Два шипа все еще сломаны и восстановлению не подлежат. Три частично починились. Если не залечатся до конца, мы тут застрянем. Это неприемлемо! – Голос из вокодера поднялся до визга. Зеленожка подкатилась ближе и сплелась с ним ветками.

Прошло несколько минут. Когда Синепанцирь снова заговорил на самношке, голос его стал тише.

– Один шип починился. Может быть, может, может… – Он включил естественный вид. «Внеполосный-II» пролетал над южным полюсом Земсторонья, уходя в ночь. Орбита уводила их от самой гущи мусора с Причалов, но приходилось постоянно лавировать между обломками. Жуткое эхо битвы на окраине системы стихало. Организация Вриними превратилась в огромный агонизирующий труп. Вскоре явится убийца – поглумиться.

– Два шипа починились. – Синепанцирь затих. – Три! Три починились! Пятнадцать секунд на перекалибровку, и мы прыгнем!

Время это сильно растянулось, но потом все окна переключились на естественный обзор. Земсторонье и его солнце пропали. Вокруг лишь проколотая звездами тьма.

За три часа они унеслись на полтораста световых лет от Маршрутизатора. «Внеполосный-II» догнал основную группу беженцев. На Маршрутизаторе всегда присутствовало колоссальное число звездолетов – по делам архивным или туристическим. Вокруг на световые годы растянулось тысяч десять кораблей. Но здесь, далеко от плоскости Галактики, звезды встречались редко, и до ближайшего убежища лететь было еще не меньше ста часов.

Для Равны началась новая битва. Она глядела через палубу на Синепанциря. Наездник сучил ветвями, выкручивая их вокруг ствола прежде не виданным Равной способом.

– Видите ли, миледи Бергсндот, Высшая Точка – отличная цивилизация, там встречаются двуногие. Там безопасно. И это поблизости. Вы могли бы прижиться. – Он сделал паузу. «Читает мои эмоции по лицу?» – Но… но если она для вас неприемлема, мы отвезем вас и дальше. Позвольте отыскать подходящий груз, и мы вернем вас на Сьяндру Кей. Как насчет этого?

– Нет. Вы уже заключили контракт, Синепанцирь. С Организацией Вриними. Мы трое, – («и то, что останется от Фама Нювена»), – летим ко Дну Запределья.

– Я трясу головой в недоумении! Мы получили задаток, но Орга Вриними мертва. Никто нам остатка не выплатит. Значит, и мы свободны от принятых обязательств.

– Вриними не мертва. Вы слышали Грондра ‘Калира. У Орги были… есть филиалы по всему Запределью. Обязательства в силе.

– Технически – да, но мы оба знаем, что эти филиалы не в состоянии полностью рассчитаться по контракту.

Равна не сумела ему возразить.

– У вас контракт, – только и сказала она, но без надлежащего напора. Давить на собеседника девушка никогда не умела.

– Миледи, вами движет корпоративная этика Орги или просто гуманность?

– Не… – Если честно, корпоративной этикой Орги Равна так и не прониклась. По этой причине она собиралась вернуться на Сьяндру Кей, завершив стажировку, и по этой же причине Орга сильно осторожничала во взаимоотношениях с человечеством. – Не важно, что мною движет! У вас контракт. Когда миссия казалась безопасной, вы горды были его заполучить. Ну что ж, миссия стала смертельно опасной, но соглашением такая возможность учтена! – Равна покосилась на Зеленожку. Пока что наездница отмалчивалась, даже ничего не шелестя партнеру. Сидела, тесно обхватив веточками центральный стебель. Может быть… – Послушайте, есть и другие причины соблюсти контракт, помимо этих. Искажение сильнее, чем можно было предполагать. Сегодня оно убило Силу. Оно действует в Срединном Запределье… У наездников долгая история, Синепанцирь, дольше, чем у многих рас. Искажение, возможно, положит ей конец.

Зеленожка подкатилась к ней и немного развела ветки:

– Вы… вы действительно думаете, что там, на корабле у Дна, мы найдем какую-то вещь, способную повредить Силе из Сил?

Равна помолчала.

– Да. И сам Старик так думал перед смертью.

Синепанцирь сжался еще плотнее, подергался. Страдает?

– Миледи, мы торговцы. Мы прожили долгую жизнь и много странствовали… и мы выжили, потому что никуда не лезли без надобности. Что бы там ни воображали себе романтики, торговцы не увлекаются квестами. Ваша просьба… немыслима. Как могут запредельцы надеяться одолеть Силу?

«Но на такой риск ты и подписывался». Вслух Равна этого не сказала. Наверное, за нее это вымолвила Зеленожка: прошелестели ветки, и Синепанцирь снова дернулся. Мгновение Зеленожка безмолвствовала, затем что-то странное сделала с осями тележки, отлепилась от присоски и полетела, описывая плавную дугу. Колеса вращались в пустоте, пока она не перевернулась кроной вверх, заплетя опущенные ветки с ветвями Синепанциря. Они почти пять минут шелестели. Синепанцирь медленно развернул крону, расслабил веточки и погладил ими подругу.

Наконец он произнес:

– Ну что ж, хорошо… Один квест. Но запомни! Никогда больше!

Глава 17

Весна, мокрая, холодная, наступала мучительно медленно. Дождь лил уже восемь дней без передышки. Йоханна мечтала о перемене погоды – любой перемене – даже возврате к зимнему мраку.

Она шлепала по раскисшему, превратившемуся в непролазную грязь мху. Была середина дня; оставалось еще часа три тусклого солнечного света. Шрамозадый утверждал, что, кабы не облачность, сегодня показалось бы прямое солнце. Иногда Йоханна начинала сомневаться, что увидит солнце снова.

Главный двор замка располагался на склоне холма. Склон покрывали горы грязи и почерневшего снега, кое-где расчищенного и сваленного к стенам деревянных построек. Летом отсюда открывался чудесный вид. Зимой полярное сияние подсвечивало снежные поля зеленью и синевой, сверкало на льду замерзшей гавани, резко очерчивало силуэты холмов на фоне небосклона. Теперь за пределами городских стен все терялось в тумане и мороси. Облака нависали над головой грязным прохудившимся потолком. Она знала, что на каменных стенах замковой куртины полагается дежурить стражникам, но в эту собачью погоду они, наверное, прячутся за смотровыми щелями. Не видно было ни единой стаи, ни единого зверя. Если сравнивать со Страумом, мир Когтей покажется безжизненным – но, во всяком случае, тут лучше, чем в Высокой Лаборатории. Высокая Лаборатория располагалась на безвоздушной глыбе и крутилась вокруг красного карлика. Мир Когтей был живой и подвижный; выпадали дни, когда он выглядел теплым и радушным, как Страум в дни каникул. Йоханна понимала, что планета эта действительно приятнее для жизни, чем бо́льшая часть миров человечества – уж точно приятнее Нюйоры и, скорее всего, не хуже Старой Земли.

Йоханна добралась наконец до своего обиталища, замерла на миг под нависавшими стенами и оглядела замковое подворье. Да, немного похоже на средневековую Нюйору, вот только в историях века принцесс и словом не упоминалась необоримая сила природы. Куда ни глянь, лил дождь. Даже холодный дождь может оказаться смертельной угрозой в отсутствие приличных технологий. Как, впрочем, и ветер. Море тут не для послеполуденных прогулок под парусом. Йоханна представила бушующие валы прибоя, которые сейчас бичует дождь… как они неустанно набегают на берег, снова и снова. Леса вокруг города тоже были опасны. Гуляй, сколько вздумается, но, если заблудишься, нет ни радиомаячков, ни обустроенных складов провизии. Потерявшись здесь, можно запросто погибнуть. Сказки Нюйоры обретали для девочки новый смысл: не требовалось чрезмерное воображение, чтобы изобрести элементалей, духов ветра, дождя и моря. Дотехнические переживания: если даже врагов у тебя нет, мир вокруг сам по себе смертоносен.

А врагов у нее хватало. Йоханна открыла дверку и протиснулась внутрь.

У огня расселась стая Когтей. Поднявшись, она помогла Йоханне сбросить куртку. Йоханна перестала пугаться острозубых пастей. Эта стая ходила у нее в повседневных помощницах; легко можно представить, что не челюсти, а руки ловко стягивают промасленную куртку за рукава и развешивают у огня.

Йоханна стянула сапоги и штаны, взяла у стаи домашнюю одежду, которую ей «подали».

– Обед. Сейчас, – сказала она стае.

– Хорошо.

Йоханна опустилась на подушку рядом с печной ямой. Когти оказались примитивнее людей Нюйоры. Мир их не был затерянной колонией, им даже по легендам не получалось ориентироваться. Дезинфекции еще предстояло войти в обиход. До Древорезчицы Когти просто выпускали из пациентов-жертв кровь… Йоханна понимала, что по меркам Когтей ее нынешнее жилье роскошно. Тщательно отполированное дерево встречалось далеко не в каждом доме. Узоры на колоннах и стенах – плод многочасовой работы.

Йоханна положила подбородок на сложенные ладони и уставилась в огонь. Она едва сознавала присутствие стаи, снующей вокруг пламени и разогревающей горшочки с едой. Эта стая почти не говорила на самношке и в проекте изучения данника, затеянном Древорезчицей, явно не участвовала. Много недель назад Шрамозадый попросил разрешения поселиться здесь – действительно, разве стоит искать лучшую учительницу? Йоханну передернуло при этом воспоминании. Она знала, что Шрамозадый – лишь один из элементов стаи, что сам убийца папы тоже мертв. Йоханна это понимала, но каждый раз при виде «Странника» ей представлялся жирный, довольный собой убийца ее отца, прячущийся за спинами трех особей поменьше. Йоханна смотрела в огонь, вспоминая, какую трепку задала Страннику в ответ на это предложение. Она совсем потеряла над собой контроль, но выходка того стоила. Ей больше никто не предлагал разделить кров с «друзьями». Бо́льшую часть вечеров девочка проводила в одиночестве. А по ночам… Ей мерещились папа с мамой, совсем близко: может, как раз снаружи, ждут, пока она их заметит. Она видела их гибель, но что-то внутри ее отказывалось с этим мириться.

Запахи стряпни развеяли привычный сон с открытыми глазами. Сегодня мясо с бобами и что-то вроде репчатого лука. Сюрприз. Пахнет вкусно; будь пища хоть немного разнообразней, Йоханне бы понравилось. Но свежих фруктов она не видела уже шестьдесят дней. Зимние блюда здесь были, мягко говоря, однообразны – солонина и овощи. Джефри бы на ее месте закатил скандал. Уже месяцы миновали с той поры, как шпионы Древорезчицы принесли весть с севера: Джефри погиб во время той атаки. Йоханна с этим свыклась – пришлось. В каком-то смысле одиночество всё… упрощало.

Стая поставила перед ней тарелку с мясом и бобами, положила рядом что-то вроде ножа. Ладно. Йоханна неловко подцепила изогнутую рукоятку, приспособленную не для пальцев, а для челюстей, и принялась за еду.

Она почти закончила трапезу, когда в дверь вежливо поскреблись. Прислуживавшая девочке стая булькнула в ответ. Гость отозвался и добавил на неплохом самношке (голосом, до жути похожим на ее собственный):

– Привет, меня зовут Грамотей. Я поговорить с тобой немножко, хорошо?

Стая-прислужница одним элементом обернулась к Йоханне, пока остальные наблюдали за дверью. Грамотей был тот, о ком она думала как о Напыщенном Клоуне. Он вместе со Странником захватил девочку в плен, но оказался так глуп, что она его почти не опасалась.

– Ладно, – сказала Йоханна, уставясь на дверь. Ее прислужница (а может, стражница) схватила челюстями арбалеты, и все пять элементов утекли по лесенке на чердак; внизу места хватало только для одной стаи.

Вместе с гостем в комнату ворвались холод и сырость. Йоханна села по другую сторону от очага, Грамотей принялся стягивать дождевики. Элементы стаи отряхивались шумно, почти как собаки, – удивительное зрелище, и лучше в это время было отойти подальше.

Наконец Грамотей неторопливо расположился вокруг печной ямы. Под дождевиками у него были куртки с обычными пристежками, плечи и ляжки оставались голыми. Грамотей, кстати, еще и подбивал куртки над плечами, чтобы казаться плотнее. Одним элементом он принюхался к тарелке, остальными головами озирался туда-сюда, не глядя, однако, прямо на девочку.

Йоханна опустила на стаю нацеленный взгляд. Ей все еще доставлял неудобства разговор со многими мордами; обычно она выбирала ближайшего элемента и обращалась к нему.

– Ну? О чем ты хотел поговорить?

Одна из морд наконец посмотрела на нее:

– А? Ага, да. Я тут подумал зайти посмотреть, как у тебя дела. То есть…

Буль-буль. Сверху отозвалась стая-служанка, вероятно отчитываясь о настроении девочки. Грамотей распрямился, четыре головы из шести поглядели на Йоханну. Остальные два элемента рыскали взад-вперед, словно обдумывая что-то важное.

– Вот, взгляни. Ты единственный человек, которого я знаю, но я всегда старался изучать характеры. Я знаю, что ты здесь несчастлива… – Напыщенный Клоун мастерски владел искусством констатировать очевидное. – …И я это понимаю. Но мы стараемся помочь тебе, чем можем. Это не мы – те злые, которые убили твоих родителей и брата.

Йоханна уперла руку в потолок и наклонилась к собеседнику. «Все вы тут бандюки. Просто так получилось, что враги у нас общие».

– Я знаю. Я с вами сотрудничаю. Без моей помощи вы бы застряли в детском режиме данника. Я показала вам программы обучения чтению. Если в ваших башках есть хоть немного мозгов, к лету получите порох.

Йоханне давно пора было сменить любимого Слоника на устройство посерьезнее. Но в нем оказалось много сведений по истории – рассказы о королевах и принцессах Темных веков, о том, как те подчиняли себе джунгли, отстраивали города и, наконец, сооружали звездолеты. Туманные отсылки пробуждали в учениках интерес к более сложным вопросам из истории технологии. Порох – одно из простейших изобретений. Когда погода улучшится, предстоят заманчивые экспедиции; Древорезчица знала, что такое сера, но в городе этого вещества было недостаточно. Пушки построить будет сложнее. Но потом…

– Потом вы уничтожите своих врагов. Ваш народ добьется желаемого. Ну и чего ты ноешь?

– Ною? – Напыщенный Клоун по очереди покачал головами вверх-вниз. Эти жесты беспокойства соответствовали лицевой мимике, но Йоханна пока плохо в них разбиралась. Сейчас он, кажется, в замешательстве. – Я не ною. Ты нам помогаешь, это правда. Но, но… – Теперь вокруг бегали три элемента. – Но я вижу больше остальных, почти как Древорезчица умела в старые дни. Я… я видел у тебя слово для этого… дилетант. Ну, ты знаешь. Учился всем наукам подряд и всесторонне одарен. Мне всего тридцать, но я прочел почти все книги мира, и… – Его головы поникли, уж не в смущении ли? – Я даже намерен сам написать книгу. Возможно, подлинную историю твоих приключений.

Йоханна поймала себя на том, что улыбается. Обычно Когти представлялись ей варварами, нелюдями по облику и духу. Но если закрыть глаза, почти получалось вообразить себе на месте Грамотея приятеля-страумера. У мамы были друзья такие же безмозглые и самовлюбленные, как этот, мужчины и женщины, у которых в загашнике имелись сотни грандиозных планов и ни одного реализованного. На Страуме она старалась избегать общества таких зануд. А здесь… пожалуй, глуповатый Грамотей словно немного возвращал ее домой.

– Ты пришел изучить меня для своей книги?

Еще поочередные кивки.

– Ну да, в общем, так. И еще я хотел поговорить с тобой о других своих задумках. Видишь ли, я всегда был склонен к… э-э… изобретательству. Я понимаю, в твоих глазах это мало что значит. Мне кажется, в Даннике заключено все, что только можно изобрести. Я там обнаружил многие из своих лучших идей. – Он вздохнул или изобразил вздох. Он говорил одним из научпоповских голосов данника. Когтям ничего не стоило имитировать звуки; зачастую это сбивало с толку.

– Короче, я думал, как некоторые из них можно усовершенствовать… – Четыре элемента Грамотея опустились на животы перед печной ямой; похоже, разговор намечался долгий. Оставшаяся двойка перебежала на ту сторону ямы и протянула девочке стопку бумаги, скрепленную медными кольцами. Пока один говорил на той стороне очага, двое на противоположной осторожно переворачивали страницы и указывали Йоханне, куда смотреть.

Да уж, идей у него на три короба да лукошко. Запрячь птиц в летающие лодки, сконструировать исполинские линзы и сжечь врагов сфокусированным солнечным светом… по некоторым идеям стало понятно, что он полагает атмосферу простирающейся за луну. Каждую идею Грамотей объяснял с занудной дотошностью, тыкая в рисунки и настойчиво поглаживая девочке руки.

– Ты видишь, какие открываются возможности? Моя уникальная сметка вместе с подтвержденными Данником изобретениями. Кто знает, куда заведет нас это сочетание?

Йоханна хихикнула, представив себе великанских птиц Грамотея, тянущих к луне линзы километрового диаметра. Он, похоже, счел это знаком одобрения.

– Да! Не правда ли, потрясает? Моя самая свежая идея. Если бы не Данник, мне до нее никогда не додуматься. Это «радио», оно ведь передает звук на далекие расстояния и очень быстро, так? Почему бы не скомбинировать это с мощью мышления Когтей? Стая сможет мыслить как целое, даже разбежавшись на сотни, гмм, километров.

А в этом что-то есть! Но если у них уйдут месяцы на изготовление пороха, даже со знанием точной формулы, то сколько десятилетий потребуется, чтобы внедрить радиосвязь? Грамотей без устали фонтанировал полуоформленными идеями. Йоханна уже больше часа сидела под струями этого фонтана. Бред, конечно, однако за последний год ей довелось испытать и более странные вещи.

Наконец Грамотей начал выдыхаться, делать длинные паузы и чаще интересоваться ее мнением. Сказал:

– Ну это же просто здорово, да?

– А? Э-э, да, впечатляет.

– Я знал, что тебе понравится. Думаю, ты не так уж сильно отличаешься от нас. Ты не вся такая в гневе, не все время…

– Ты это о чем? – Йоханна оттолкнула мягкую морду и рывком поднялась. Собакообразное существо привстало на задних лапах, глядя на нее.

– Я, ну… понимаю, что тебе есть кого ненавидеть. Кажется, что ты все время на нас гневаешься, а мы ведь пытаемся тебе помочь! Поработав с нами днем, ты замыкаешься в себе, не хочешь общаться дальше – хотя теперь я вижу, что это наша ошибка. Ты хотела, чтоб мы сами к тебе пришли, но была слишком гордячка сказать это напрямую. Знаешь ли, я неплохо разбираюсь в чужих характерах. Вот взять моего друга, которого ты прозвала Шрамозадым; на самом деле он очень классный. Я теперь могу говорить с тобой в открытую, раз мы друзья. Ему так хочется к тебе в гости, и… уркк!

Йоханна медленно обошла очаг, оттеснив двойку Грамотея. Теперь все его элементы смотрели на девочку, выгибая шеи друг поверх друга и дико распахнув глаза.

– Я не такая, как вы. Мне нет надобности с тобой болтать или обсуждать твои идиотские придумки! – Она зашвырнула записную книжку Грамотея в печь. Грамотей в ужасе подскочил к яме, принялся вытаскивать оттуда горящие записи. Бо́льшую часть спас и крепко прижал к себе.

Йоханна продолжала надвигаться на него, наступая на лапы. Грамотей пятился, дергаясь и озираясь.

– Вы тупые грязные мясники! Я вас ненавижу! – Она ударила кулаком по потолочной балке. – Людям не нравится жить, как животные! Мы не принимаем к себе убийц! Ты скажи Шрамозадому, скажи: если хоть раз припрется ко мне дружески поболтать, я… я ему башку расквашу, я ему все головы разобью!

Грамотей прижался к стене, дико вертя головами. От него несся сильный шум. Кое-что на самношке, но слишком визгливо, неразборчиво. Одним из ртов он отыскал жердь поперек двери, откинул ее и вылетел в сумерки всеми шестью элементами, оставив дождевики внутри.

Йоханна опустилась на колени и высунула голову за дверь. Снаружи моросило, висел туман. Лицо у нее тут же замерзло и вымокло, так что слез она не ощутила. Грамотей – шестерка теней в серой мгле – улепетывал вниз по склону, время от времени оборачиваясь на бегу. Через секунду его и след простыл. Она больше ничего не видела, кроме неясных очертаний соседних хижин и желтого света, льющегося наружу от огня.

Странное дело. Угодив в засаду, она испытала ужас. Когти показались ей неумолимыми убийцами. Потом, в лодке, когда она врезала Шрамозадому… какое облегчение: вся стая рухнула, и девочке вдруг открылось, что она может дать им сдачи, может переломать им кости. Она больше не полагалась на их милость… Этим вечером она узнала еще кое-что. Даже не прикасаясь, она может сделать им больно. Во всяком случае, некоторым. Напыщенный Клоун смылся, струсив перед одной лишь ее враждебностью.

Йоханна вернулась в задымленное тепло дома и захлопнула дверь.

Ей бы сейчас впору торжествовать…

Глава 18

Грамотей Джакерамафан никому не рассказывал о походе к Двуногой. Разумеется, стражник Проныры все слышал. На самношке эта стая, вероятно, ни бум-бум, но ссору видела. Так или иначе, слух разойдется.

Несколько дней он слонялся вокруг замка. Много времени просидел над остатками записной книжки, пытаясь воссоздать чертежи. Его нескоро теперь допустят к Даннику, особенно в присутствии Йоханны. Грамотей понимал, что посторонним он кажется смельчаком, но в действительности решение напроситься в гости к Йоханне стоило ему немалых усилий. Он был уверен, что идеи его гениальны. Правда, лишенные воображения обыватели трендели, что он ошибается.

Впрочем, Грамотею во многих отношениях повезло. Он родился при расколе стаи в Рангафире, на восточной границе Республики. Родитель его был богатым купцом. Джакерамафан унаследовал некоторые таланты, но усидчивости и терпения, необходимых в скучном повседневном деловодстве, был начисто лишен. Зато его стаебрат эти качества приобрел в избытке; семейное дело процветало, и брат (в первые годы) щедро делился с Грамотеем. С ранних лет Грамотей прослыл интеллектуалом. Он читал все подряд: книги по естественной истории, биографии, пособия для заводчиков. В итоге он собрал крупнейшую в Рангафире библиотеку, где было более двухсот томов.

Уже тогда Грамотея посещали грандиозные идеи. Найди они достойное воплощение, братья стали бы богатейшими купцами на всем Востоке. Увы, неудачи и полное отсутствие воображения у брата обрекли ранние проекты Грамотея на провал. В конце концов брат выкупил его долю, и Джакерамафан уехал в Столицу. Не было бы счастья, да несчастье помогло. К тому времени он разросся до шестерки и жаждал повидать мир. К тому же… в столичной библиотеке насчитывалось целых пять тысяч книг, содержавших всю историю и опыт всего мира! Его личные записные книжки уже сами стали библиотекой. Университетские стаи, однако, не нашли для него времени. Составленный Грамотеем сводный очерк естественной истории отвергли все издатели, пришлось издавать отдельные фрагменты за свой счет. Было ясно, что сперва нужно достичь успеха в мире, живущем лишь действиями, а затем уже воплощать идеи, привлекая к ним должное внимание. Решив так, он подался в шпионы – выведать секреты Тайного Острова Шкуродера. Сам Парламент ему будет благодарен!

С тех пор миновал почти год. То, что случилось за это время – вся эта история с летающим домом, Йоханной и Данником, – превосходило самые смелые мечты Грамотея (а Грамотей мог поклясться, что мечты эти уже были безудержно смелы). Библиотека Данника содержала миллионы книг. С помощью Йоханны он надеялся отшлифовать свои идеи, чтобы стереть шкуродерников с лица планеты. Вернуть Йоханне летающий дом. Даже небо его не остановит!

А теперь так вот получить от нее по мордам… он поневоле ударился в самоанализ. Может, Йоханна просто рассердилась при упоминании Странника? Он был уверен: Йоханне Странник бы понравился, разреши она себе это. Впрочем… а вдруг его идеи не так уж и гениальны, по крайней мере в сравнении с человеческими?

Мысль эта совсем испортила ему настроение. Тем не менее он закончил восстанавливать чертежи и даже придумал кое-что новенькое. Возможно, стоит прикупить еще шелковой бумаги.

Тут явился Странник и вытащил его в город.

Джакерамафан заготовил полдюжины объяснений тому, почему он больше не работает с Йоханной. Пару-тройку он испытал на Страннике, спускаясь вместе с ним в гавань по замковой дороге.

Послушав минуты две, приятель обернулся к нему одной мордой:

– Да ладно, Грамотей, когда захочешь снова, приходи. Рады будем тебя видеть.

Грамотей отлично чувствовал отношение других к себе и, в частности, превосходно улавливал покровительственные нотки. Наверное, он помрачнел, потому что Странник продолжил:

– Я сказал, как есть. Древорезчица и та о тебе спрашивала. Ей нравятся твои идеи.

Была то сладкая ложь иль нет, но Грамотей повеселел.

– Правда?

Древорезчица нынешняя – зрелище жалкое, но Джакерамафан немногими восторгался так же, как Древорезчиком из хроник.

– И что, никто на меня не сердится?

– Ну, Проныра немного ворчит. Он сильно нервничает, что ему поручили охранять Двуногую. Но ты хотел того же, что и мы все.

– Угу.

Даже не будь Данника, Йоханна Ольсндот оставалась бы самым удивительным существом в мире: разум стайного уровня, но в единственном теле! Можно было подойти к ней вплотную, коснуться, и все это не мешало мысли. Сперва такая свобода настораживала, но затем все они быстро прониклись симпатией к гостье. Для стай телесная близость всегда сопряжена с безумием – сексуальным или боевым. А как было бы приятно сесть у огонька рядом с другом и завести неспешную интеллектуальную беседу! У Древорезчицы возникла теория, что цивилизация Двуногой от природы более эффективна, чем любая стайная, ведь людям так легко сотрудничать, они быстрее обмениваются знаниями и легче приступают к совместному труду. Йоханна Ольсндот, однако, оказалась для теории крепким орешком. Если Йоханна нормальный человек… что ж, удивительно тогда, как люди вообще умудряются хоть в чем-то сотрудничать. Иногда она бывала дружелюбна, обычно после работы с Древорезчицей. Она вроде бы понимала, что Древорезчица стара и немощна, поэтому реже принимала покровительственный вид, отпускала едкие замечания, искала любой повод для обиды. Но иногда вела себя так, как вчера вечером.

– Как там с Данником? – спросил он, помолчав.

Странник пожал плечами:

– Как и прежде. Мы с Древорезчицей уже хорошо читаем на самношке. Йоханна нас обучила – в смысле, Древорезчицу, а та уже меня, – как использовать большую часть возможностей Данника. Там столько всего, что можно мир вверх дном перевернуть. Но сейчас важнее сконцентрироваться на изготовлении пороха для пушек. Вот на этом этапе у нас, надо сказать, стопорится.

Грамотей понимающе кивнул. С аналогичной проблемой он сталкивался всю свою жизнь.

– В любом случае, если справимся до середины лета, то, может, получится разбить армию Шкуродера и вернуть себе летающий дом до начала зимы. – Улыбка Странника растянулась на несколько морд. – А затем, друг мой, Йоханна позовет своих сородичей на помощь… и мы посвятим все свои жизни изучению внешников. Я обойду миры вокруг иных звезд!

Об этом они уже говорили. Страннику такая идея явилась даже раньше, чем Грамотею.

Они свернули с замковой дороги на Краеровную. Грамотей немного повеселел при мысли о скорой встрече с торговцем; может, тот сумеет помочь. Он впервые за несколько дней с интересом осмотрелся вокруг. Город древорезчиков был приличных размеров, немногим меньше Рангафира: в стенах и окружающих домах обитало почти двадцать тысяч стай. День выдался холоднее предыдущих, но сухой. Холодный свежий ветер гулял по рыночной площади, донося слабые запахи плесени, стоков, пряностей и свежераспиленного дерева. Над головами висели низкие темные облака, холмы вокруг гавани были в тумане. Явственно чувствовалось приближение весны. Грамотей забавлялся, продырявливая когтями слежавшийся у мостовой снег.

Странник свернул в проулок. Тут стоял дым коромыслом, каждые семь-восемь ярдов попадались прохожие. У нужного Грамотею лотка стало еще хуже. Мыслезавесы были довольно тонкие, и в народе древорезчиков отыскалось больше любителей изящной словесности, чем где бы то ни было на памяти Грамотея. Он едва сохранял ясность мышления, проталкиваясь к лотку. Торговец восседал на высоком помосте с толстой обивкой; ему-то мыслерокот особо не мешал. Грамотей свел морды вместе, сконцентрировал внимание на ценах и товарах. В прошлой жизни он в этом неплохо разбирался.

Бумагу он таки добыл, и даже по сходной цене.

– Давай вернемся через Благостайную, – предложил он.

Путь через центральную часть рыночного квартала был долгий. Грамотею под настроение даже нравилось бродить в толпе; он обожал изучать другие стаи. Город древорезчиков оказался не столь космополитичен, как иные в Длинноозерье, но сюда сходились торговцы со всего света. Он увидел несколько стай в наголовниках – из тропического коллектива. На одном из перекрестков краснокурточники из Восточного Дома оживленно препирались с подрядчиком.

Когда стай собиралось так много и в такой тесноте, мир трепетал на грани Хора. Каждый держался собранно, сохраняя ясность мышления. Трудно было идти, не спотыкаясь о собственные лапы. Временами фоновые мыслешумы обострялись – это в те моменты, когда несколько стай вдруг синхронизировали мысли. Сознание дрейфовало, на миг можно было стать Одним среди Многих, элементом сверхстаи, равной Богу. Джакерамафан вздрогнул. Этим-то и манили тропики. Там стаи сбивались в своры, огромные групповые разумы, столь же глупые, сколь исполненные экстаза. Если слухи не лгут, жизнь в некоторых южных городах – непрестанная оргия.

Они уже час бродили по рынку, когда Джакерамафана осенило. Грамотей резко тряхнул головами. Обернулся, потрусил в переулок, через него выбрался с Благостайной на параллельную улицу. Странник следом:

– Тебе плохо в такой толпе?

– Мне просто явилась одна идея, – сказал Грамотей.

В такой тесноте – это дело немудреное, но идея была крайне любопытная… Несколько минут Грамотей молчал. Улица резко пошла в гору, потом стала петлять по Замковому Холму. Верхняя часть холма вдоль улицы была застроена домами богатых горожан. Со стороны гавани виднелись крыши зданий, выстроенных на следующем участке, там, где улица шла под гору. Дома были просторные, изукрашенные в технике роземолинга^[13]. Лишь в нескольких местах на улицу открывались лавки.

Грамотей сбавил шаг и растянулся так, чтобы не наступать себе на лапы. Он понимал теперь, как ошибся, пытаясь разъяснить свои творческие планы Йоханне. В Даннике слишком много изобретений. Но он здесь нужен всем, и прежде всего Йоханне. Трудность в другом: сами они об этом пока не знают. Наконец он заговорил со Странником:

– Ты не задумывался, отчего шкуродерники еще не атакуют город? Мы с тобой нанесли Властителям Тайного Острова величайшее оскорбление в их истории. Мы в силах нанести им и окончательное поражение, у нас ключи от этого успеха.

Йоханна и Данник.

Странник поразмыслил.

– Гм. Я полагал, их армия просто еще не готова. В ином случае они бы уже давно разгромили древорезчиков, разве нет?

– Вероятно, однако ценой больших потерь. Теперь дело того стоит. – Он значительно посмотрел на Странника. – Нет, думаю, причина тут в другом… Они захватили летающий дом, но понятия не имеют, как его использовать. Они хотят вернуть Йоханну живой – почти так же сильно, как уничтожить нас всех.

Странник горестно хмыкнул:

– Если б Стальной так не усердствовал, истребляя всех двуногих, ему сейчас оказали бы любую услугу.

– Да, и шкуродерники должны это понимать. Готов побиться об заклад, что у них всегда были шпионы в городе, но сейчас – больше, чем когда-либо. Ты видел те стаи из Восточного Дома?

Восточный Дом, колыбель шкуродерничества. Еще до того, как зародилось Движение, суровый народ этих мест регулярно отбраковывал щенят, которые не отвечали установленным заводчиками стандартам.

– Одну точно видел. Она с тем подрядчиком трепалась.

– Правильно. А кто знает, сколько их тут еще рыщет, под особыми личинами? Жизнью клянусь, они собираются выкрасть Йоханну. Если догадаются, что мы вместе с ней затеяли, то наверняка попытаются попросту ее убить. Разве не ясно? Мы обязаны предупредить Древорезчицу и Проныру, организовать сеть контрразведки.

– И ты все это заметил за время одной пробежки по Благостайной? – В голосе Странника сквозило то ли недоверие, то ли изумление. Грамотей не понял, что именно.

– Э-э… нет. Озарившая меня идея не была столь явной. Но смысл в ней есть, ты не находишь?

Несколько минут они брели в молчании. Наверху ветер задувал сильнее, но и вид отсюда впечатлял. Там, где не плескалось море, простирался бесконечный зеленовато-серый лес. Картина очень мирная… ибо это лишь прикрытие. Для игр, талантом к которым Грамотей был, по счастью, одарен. В конце концов, разве не сама политическая полиция Республики отрядила его на Тайный Остров с заданием? Он несколько десятидневок обивал их пороги, и наконец они прониклись. «Все, что сумеешь обнаружить, мы будем счастливы изучить». Вот как они сказали.

Странник разбежался по дороге, явно размышляя над предложением Грамотея. Наконец ответил:

– Думаю, что тебе… надо кое о чем узнать, хотя это должно было оставаться в строжайшем секрете.

– Душой своей клянусь! Ну же, Странник, я не болтун.

Грамотея несколько уязвило это вступление: ему не только не доверяли вполне, он еще и пропустил то, о чем догадались другие. Впрочем, второе обстоятельство не сильно его беспокоило: он давно понял, что Странник и Древорезчица любовники. Несомненно, она ему что-то доверила, а может, просто утечка мыслей случилась.

– Ладно. Но учти: об этом никому ни звука. Ты в курсе, что Проныра – начальник тайной стражи Древорезчицы?

– Ну да, конечно. – Для камергера это самоочевидная роль. – Учитывая, сколько тут шляется чужаков, я бы не сказал, что он успешен на этом посту.

– О нет, он чрезвычайно успешен. Проныре удалось внедрить агентов на Тайный Остров, на самый верх – оттуда один шаг до Стального Владыки.

Грамотей вылупился на собеседника.

– Да-да, и ты понимаешь, что это означает. Через Проныру Древорезчице становятся известны все планы их высшего совета. Умело подбрасывая им дезинформацию, мы шкуродерников выманим, как болотных кур на просвет в камыше. Это величайшее преимущество Древорезчицы после союза с Йоханной.

– Я… – «Я и не догадывался». – Так, значит, тайная стража работает спустя рукава лишь для виду…

– Не совсем. Она должна казаться сплоченной и дотошной, но проявлять достаточно уязвимостей, чтобы шкуродерники предпочли шпионаж прямой атаке. – Странник усмехнулся. – Думаю, Проныра бы очень обиделся на твою критику.

Грамотей выдавил смешок. Он был и пристыжен, и польщен одновременно. Поистине, Проныра величайший мастер шпионажа своего времени – а он, Грамотей Джакерамафан, его чуть было не раскусил. Остаток пути до замка Грамотей предпочел молчать, но разум его напряженно работал. Странник был ближе к истине, чем сам полагал. Секретность жизненно важна. Ненужных дискуссий, даже между старыми друзьями, следует избегать. О да! Необходимо предложить Проныре свои услуги. Новая роль уведет Грамотея в тень, но именно на этом поприще он может внести наибольший вклад в победу. И в конце концов даже Йоханне станет ясно, как он полезен.

Вниз по колодцу ночи. Даже не погляди Равна в окна, сравнение напрашивалось бы. Маршрутизатор был сильно удален от плоскости Галактики, «Внеполосный-II» же снижался к ней – непрестанно замедляясь.

Но им удалось спастись бегством. «Внеполосный-II» покорежило, однако при отлете с Маршрутизатора он выдавал ультраскорость почти пятьдесят световых лет в час. С каждым часом они снижались по Запределью, время работы компьютеров между микроскачками увеличивалось, а псевдоскорость падала. Тем не менее они продвигались к цели. Они были сейчас глубоко в Срединном Запределье. Признаков погони, к счастью, не замечалось. Кто бы ни занес Погибель на Маршрутизатор, про «Внеполосный-II» он не подозревал.

Надежда. Равна чувствовала, как она нарастает внутри. Автохирург корабля заявлял, что Фама Нювена можно спасти: мозг еще работает. Жуткие раны на его спине зияли в тех местах, где располагались внедренные Стариком импланты, органические механизмы для подключения Фама к локальной сети Маршрутизатора и, следовательно, к самой Силе наверху. Но когда Сила была в той или иной мере убита, машинерия в теле Фама превратилась в гнилушки. Фам как личность, вероятно, сохранится. «Ты молись, чтобы так и случилось». Автохирург считал, что дня через три спина заживет настолько, что Фама можно будет оживить.

А тем временем Равна пыталась разузнать побольше о разворачивавшемся вокруг апокалипсисе. Каждые двадцать часов Синепанцирь с Зеленожкой отклоняли корабль от курса на несколько световых лет – подключиться к одной из главных линий Известной Сети и получить оттуда новости. Обычная практика для любого путешествия длительностью больше нескольких дней: торговцы и простые путешественники следили за новостями, имевшими отношение к задачам миссии.

И если верить новостям (то есть мнению, доминировавшему в группах с заметным перевесом), Маршрутизатор был полностью уничтожен. «О, Грондр. О, Эграван и Сарале. Погибли вы или подчинены?»

Некоторые участки Известной Сети оказались временно недоступны; отдельные внегалактические линки не удастся восстановить еще много лет. Впервые за тысячи лет произошло доказанное убийство Силы. О мотивах атаки выдвигались десятки тысяч предположений, и десятки тысяч прогнозов развития событий следовали за ними. Равна приказала кораблю включить фильтры, чтобы справиться с этой лавиной и вычленить суть.

В сообщении со Страумлианского Простора смысла было уж точно не меньше: рабы Искажения громогласно блеяли о наступлении новой эры и бракосочетании трансцендентного существа с расами Запределья. Если оно способно уничтожить Маршрутизатор, убив при этом Силу, то препятствий его победному маршу не предвиделось.

В некоторых постингах высказывали мнение, что создание, поработившее Страумлианский Простор, уничтожило Маршрутизатор скорей по старой памяти: что атака есть лишь эхо давней войны, удар по наследникам давно забытых рас. В таком случае возможно, что рабы на Страумлианском Просторе попросту вымрут, а затем исходная человеческая культура там сможет возродиться.

Несколько комментаторов предполагали, что атака была предпринята с целью похищения архивов Маршрутизатора, но лишь двое заявили, что Погибель пыталась стащить оттуда какой-то артефакт или помешать сотрудникам Маршрутизатора им завладеть. Эти сообщения поступили от хронических теоретиков, цивилизаций, которые подсели на треп в группах новостей, как наркоманы. Тем не менее Равна отнеслась к ним внимательно. Никто не высказывал предположения, что артефакт находится в Нижнем Запределье; обычно считали, что Погибель ищет его на Вершине Запределья или в Нижней Трансценденции.

От самой Погибели тоже исходил сетевой трафик. Сообщения по высокоуровневым протоколам отбрасывали все, кроме самоубийц, и за перенаправление их никто не взимал тариф. Впрочем, опасливое любопытство поспособствовало распространению некоторых сообщений. Это был своеобразный рекламный ролик Погибели: почти четыреста секунд несжатых полисенсорных данных. Исключительно дорогое сообщение било рекорды перенаправлений за историю Сети. Синепанцирь продержал «Внеполосный-II» на инфолинии почти два дня, чтобы скачать его полностью.

Рабы Искажения выглядели обычными людьми. Почти половину всех сообщений с Простора составляли видеоролики – воззвания от ораторов-людей. Равна снова и снова просматривала самый длинный из них. Она даже узнала оратора: Эвн Нильсндот был чемпионом Страумлианского Простора в траэльной гонке. Титула у него теперь не было, имени, надо полагать, тоже.

Нильсндот обращался к зрителям из кабинета, который, похоже, располагался в саду. Отойдя в сторону от картинки, Равна заглянула ему через плечо и увидела далеко внизу землю. Город был похож на Основной Страумли из записей. Несколько лет назад Равна с сестрой бредили этим городом, мечтая поучаствовать в великом приключении человечества на пути к Трансценденции. Центральная площадь города была скопирована с Поля Принцесс на Нюйоре; в рекламных объявлениях для иммигрантов утверждалось, что, как бы далеко ни залетели страумеры, фонтаны на Поле всегда будут бить, демонстрируя преемственность Страумлианского Простора с исходными человеческими цивилизациями.

Фонтан пропал, а из глаз Нильсндота на Равну глядела смерть.

– Этот субъект говорит от имени Силы, которая помогает, – сказал бывший герой. – Я хочу показать всем, что Я способна совершить даже с цивилизацией третьего сорта. Взгляните, как Я помогаю…

Ракурс сместился, взмыл в небеса. Заходило солнце. Мегаметр за мегаметром на фоне закатного неба громоздились исполинские антиграв-структуры. Более грандиозного примера использования антигравитационных материалов Равна даже на Маршрутизаторе не встречала. И уж наверняка никакой мир Срединного Запределья не смог бы даже закупить нужное количество.

– То, что вы видите позади Меня, суть лишь рабочий скелет для строительства, которое Я вскоре начну в системе Страумли. Когда оно завершится, пять звездных систем будут обращены в единый хабитат, а их планетный материал вместе с избыточным звездным веществом – перераспределен так, чтобы поддерживать жизнь и функционирование техники невиданным прежде на такой глубине образом; даже в Трансценденции такие проекты редкость. – Точка съемки возвратилась к Нильсндоту, одинокому человеку, оракулу божества. – Среди вас найдутся те, кого идея посвятить себя Мне оттолкнет. В долгосрочной перспективе все это не важно. Симбиозу моей Силы с умениями рас Запределья никто не сможет противостоять. Сейчас же Я обращаюсь к вам, желая умерить ваши опасения. То, что вы ныне зрите на Страумлианском Просторе, так же прекрасно, сколь и чудесно. Никогда более расы Запределья не останутся без присмотра Трансценденции. Те, кто присоединится ко Мне – а в конце концов присоединятся все, – станут частью Силы. Вам станут доступны материалы со всей Вершины и с Нижней Трансценденции. Вы станете плодиться и размножаться сверх пределов нынешней своей технологии. Вы поглотите все, что станет Мне противиться. Вы принесете в мир новую стабильность.

При третьем или четвертом просмотре ролика Равна попыталась отстраниться от слов, сосредоточиться на выражении лица Нильсндота и сопоставить его с речами из памяти ее личного данника. Да, отличия не были плодом воображения девушки. Существо на экране лишилось души. Каким-то образом Погибель не заметила очевидного… а может, очевидно это лишь зрителям-людям, составлявшим ничтожно малую долю аудитории. Теперь во весь кадр – темное непримечательное лицо Нильсндота, обычные фиолетовые глаза:

– Некоторые из вас могут спросить, как такое вообще возможно и почему миллиарды лет царила анархия, а Сила не оказывала подобной помощи. Ответ… сложен. Как и для многих значительных достижений, у этого – высокий порог входа. По одну сторону порога достижение крайне маловероятно, по другую – неизбежно. Симбиоз Помощи движим эффективной широкополосной двусторонней связью между Мной и существами, которым Я помогаю. Создания, подобные субъекту, который сейчас произносит Мои слова, должны реагировать так же быстро и точно, как рука или рот. Их глаза и уши обязаны посылать информацию за световые годы. Этого трудно добиться, особенно учитывая, что все компоненты должны уже быть размещены в нужных местах, чтобы система заработала. Но теперь, когда симбиоз налажен, продвижение ускорится. Почти любую расу можно модифицировать так, чтобы она получила Помощь.

Почти любую расу можно модифицировать. Слова эти исходили от знакомого человека и были сказаны на родном языке Равны, но источник их находился чудовищно далеко.

В аналитических выкладках не было недостатка. Образовалась целая группа новостей: Угроза Погибели, отколовшаяся от Группы угроз, группы по интересам Homo Sapiens и группы Автоматика тесного контроля. В те дни трафик группы превышал совокупные показатели пяти остальных. В этой части Галактики значительная доля трафика всех сообщений относилась к новой группе. Анализ речи, воспроизведенной ртом бедолаги Эвна Нильсндота, насчитывал уже больше битов, чем весь оригинал. Но после вычета флеймов и взаимоисключающих параграфов отношение сигнала к шуму в группе оказывалось прискорбно низким.

Некоторые сообщения содержали откровенную чушь. Сети это было свойственно: многократный автоматический перевод часто маскировал фундаментальную чужеродность участников. Обычные непринужденные постинги приходили издалека, оказываясь настолько затуманенными расстоянием и культурными различиями, что общение становилось невозможно, хотя это не сразу можно было понять. Например:

Ну и так далее. Десятки тысяч сообщений, сотни мнений. Сеть не просто так прозвали Сетью Миллиона Лжецов. Равна ежедневно обсуждала прочитанное с Зеленожкой и Синепанцирем, пытаясь свести все воедино и вычленить предпочтительную интерпретацию.

Наездники неплохо разбирались в людях, но смерти на лице Эвна Нильсндота не заметили. И Зеленожка достаточно хорошо разбиралась в людях, чтобы понять: Равну никакой ответ не устраивает. Зеленожка поездила туда-сюда перед окном Сети, наконец вытянула веточку и коснулась ею женщины.

– Наверное, сир Фам скажет, когда проснется.

Синепанцирь расшелестелся и стал близок к панике:

– Если это правда, значит Погибели все равно, знают или не знают люди и близкие к ним существа. В общем, это имеет смысл, но… – Мгновение он размышлял, жужжа вокодером. – Я не доверяю этому сообщению. Четыреста секунд широкополосной передачи, такой насыщенной, что она производит полносенсорное впечатление на разные расы. Колоссальный объем информации без всякого сжатия… Возможно, это отравленная приманка, которую мы, несчастные запредельцы, теперь растащили по своим гнездовьям.

В новостях тоже мелькали подобные подозрения. Но сообщение не содержало очевидных внедренных структур и не обращалось напрямую к сетевой автоматике. Столь тонкий яд мог сработать на Вершине Запределья, но не так глубоко внизу. Оставалось простейшее объяснение, вполне пригодное даже на Нюйоре или Старой Земле: Погибель замаскировала под видео сигнал уже подготовленным агентам.

Проныра в народе древорезчиков был хорошо известен, но в основном не тем, чем он действительно занимался. Он родился почти столетие назад, когда Древорезчик выделил от себя в особую стаю двух стратегов. В первые десятилетия Проныра управлял городскими лесопилками. На этом посту он внес некоторые остроумные усовершенстования в конструкцию водяных колес. У Проныры были в биографии романтические связи – как правило, с политиками и ораторами. В ходе замены отдельных элементов он склонился к публичной деятельности. Последние тридцать лет он занимал видное место в Совете Древорезчицы, а последние десять – служил камергером. На обоих постах он отвечал за гвардию и безопасность торговли. Ходили слухи, что, если Древорезчица когда-нибудь решит отречься или всеумрет, следующим главой Совета станет именно Проныра. Многие полагали, что в такой ситуации это будет меньшим из зол, хотя цветастые речи Проныры отравили уже не одно заседание Совета.

Такова была публичная ипостась Проныры. Любой сколько-нибудь сведущий в вопросах безопасности догадывался, что камергер командует и шпионами Древорезчицы. Несомненно, у него полно информаторов на лесопилках и в порту. Но Грамотей понимал, что даже это – лишь прикрытие. Представить только: Проныра умудрился внедрить разведчиков во внутренний круг самого Шкуродера, разнюхал планы Шкуродера, его страхи и слабости, научился ими манипулировать! Проныра просто поражал Грамотея, с некоторой завистью отдающего должное его гению.

Тем не менее это знание не гарантирует победы. Не все планы Шкуродера спускаются сверху. Некоторые вражеские операции низкого уровня осуществляют без отчетов, но вполне успешно. А для убийства Йоханны Ольсндот достанет и одной стрелы.

И тут Грамотей Джакерамафан мог проявить себя. Он попросил переселить его в замковую куртину, на третий этаж. Разрешение оказалось нетрудно получить: новое обиталище было теснее прежнего, обивка на стенах грубее. Из единственной бойницы открывался довольно унылый вид на замковый двор. Однако ж новым задачам Грамотея сии апартаменты отвечали как нельзя лучше. Следующие несколько дней он совершал долгие прогулки по замку. Главные крепостные стены были прорезаны сетью туннелей, пятнадцати дюймов в длину и тридцати в высоту, так что Грамотей мог попасть почти в любое место куртины, не обнаружив себя для внешнего наблюдателя. Он рыскал по туннелям цепочкой, за пару мгновений перебегая от зубца стены к амбразуре и снова к зубцу, высовывая морду то там, то сям.

Разумеется, там дежурила стража, но у Джакерамафана был допуск во внутреннюю часть замка. Кроме того, он изучил распорядок дня. Стражники знали, что Джакерамафан тут шляется, но понятия не имели зачем. Работа была тяжелая, на холоде, но усилия оправдались. Больше всего в жизни Грамотей мечтал о подвигах и великих свершениях. Увы, идеи его были столь глубоки, что другим стаям – даже тем, кого Грамотей искренне уважал, – оказывались недоступны. С Йоханной та же проблема. Ну что ж, через несколько дней он предстанет перед Пронырой и тогда…

Шныряя по углам и выглядывая в бойницы, он всегда держал позади пару элементов, которые делали заметки. Десяти дней хватит, чтобы впечатлить самого Проныру.

Официальную резиденцию Проныры окружали комнаты помощников и посты охраны. Не лучшее место для тайных переговоров. И потом, Грамотей уже больно обжегся на попытке пролезть напролом. Можно дни напролет обивать пороги вышестоящих, и чем тщательнее следуешь всем бюрократическим правилам, чем покорнее себя ведешь, тем больше тебя презирают. Иногда, однако, Проныра оставался в одиночестве. На старой крепостной стене, выходящей в лес, есть башенка…

В конце одиннадцатого дня своей исследовательской миссии Грамотей угнездился всей стаей на этой башенке и стал ждать. Прошел час. Ветер утих. Из гавани наползал тяжелый туман, тянулся вверх по стене, подобный морской пене. Стало очень и очень тихо, как всегда бывает в сильный туман. Грамотей от скуки изучал старую башенку: и вправду заброшенная. Известняк крошился под когтями. Казалось, что некоторые кирпичи ничего не стоит просто выковырять из стены. Проклятье, а вдруг Проныра изменил привычке и сегодня не придет?

Но Грамотей прождал еще полчаса, и терпение его было вознаграждено. Он услышал, как скрежещет сталь по спиральной лесенке. Мыслей не было слышно: чересчур сильный туман. Прошла минута. Потайная дверца распахнулась, наружу высунулась морда. Даже в тумане стало ясно, что Проныра неприятно изумлен: по яростному шипению.

– Мир вам, господин! Это всего лишь я, верный Джакерамафан.

Морда высунулась немного дальше.

– А что здесь поделывает верный подданный, э?

– О, я пришел увидеть вас, – со смехом отвечал Грамотей, – в потайном вашем кабинете. Но входите же, господин. В таком тумане места хватит нам обоим.

Проныра элемент за элементом разместился на площадке башенки, просунувшись через потайную дверцу. Некоторым это далось нелегко: ножи и драгоценности цеплялись за дверь, ибо Проныру нельзя было назвать поджарым. Начальник секретной службы рассредоточился вдоль дальнего парапета, поза его недвусмысленно выражала подозрительность. От напыщенной, покровительственной манеры, которую он демонстрировал на прежних приемах, и следа не осталось. Грамотей про себя ухмыльнулся: вот так и надо привлекать чужое внимание!

– Ну? – ровным тоном осведомился Проныра.

– Господин, прошу вас прибегнуть к моим услугам. Полагаю, само мое присутствие здесь демонстрирует, какую пользу могу я сослужить Древорезчице в деле укрепления ее безопасности. Кто, как не талантливый профессионал, способен разведать, что эту башню вы используете в качестве потайной берлоги?

Проныра вроде бы немного расслабился. Проявилась сухая усмешка.

– А и вправду – кто? Я прихожу сюда как раз потому, что эту часть старой стены не видно из других мест замка. Здесь я позволяю себе… отдохнуть от бюрократической рутины и пообщаться с природой.

Джакерамафан кивнул:

– Я понимаю, господин, но кое в чем вы ошибаетесь. – Он указал мимо начальника секретной службы. – Вам не видно в таком тумане… На обращенной к гавани стороне замка есть место, откуда просматривается ваша башенка.

– И что? Кто бы мог… а, ты про те гляделки, что привез из Республики?

– Именно! – Грамотей полез в карман и торжественно извлек подзорную трубу. – Даже через двор я вас узнал.

Дальнозорки сделали Грамотея знаменитым. Древорезчицу и Щепетильника приборы просто очаровали. К сожалению, Грамотей был вынужден, как честная стая, признать, что он не изобрел их, а купил в Рангафире. И уже не важно, что это он первый распознал важность изобретения, не важно, что прибор помог ему вызволить Йоханну… Поняв, что он не вполне понимает принцип работы устройства, они приняли одну дальнозорку в дар и обратились к собственным стекольщикам. Ну и ладно. В этой части света никто не владеет дальнозорками искуснее Грамотея!

– Я следил не за вами в особенности, господин. То была лишь малая часть моего исследования. За десять последних дней я провел много часов, прогуливаясь по замку.

Губы Проныры дернулись.

– И то верно.

– Осмелюсь утверждать, что не многие меня замечали, и я осторожничал, чтобы никто не увидел, как я пользуюсь дальнозоркой. В любом случае, – он вытащил из другого кармана записную книжку, – я сделал исчерпывающие записи. Я знаю, кто, куда и когда ходит почти весь световой день. А вы себе представьте, как эффективна окажется моя техника летом! – Он положил записную книжку наземь и толкнул ее Проныре. Тот, помедлив, отделил элемента и подтянул ее к себе. Особого энтузиазма Проныра не проявил.

– Пожалуйста, поймите меня правильно, господин. Я знаю, вы оповещаете Древорезчицу о том, что происходит в высшем совете шкуродерников. Без ваших информаторов мы бы не устояли перед ними, и…

– Кто тебе такое сказал?

Грамотей поперхнулся. «Смелее же!» Он изобразил осторожную усмешку.

– Никто. Я же профессионал, как и вы. Я умею хранить тайны. Но подумайте: в замке могут оказаться и другие подобные мне, и даже предатели. Вы, на вершине власти, можете и не подозревать о них. Подумайте, какой вред они способны причинить. Вам нужна моя помощь! По моему способу всех их можно выследить. Я с радостью обучу ему группу ваших сыщиков. Можно действовать и в городе, наблюдая с рыночных башен.

Начальник тайной службы поерзал у парапета, рассеянно царапая кирпичи отсыревших стен.

– Эта идея по-своему привлекательна. Чтоб ты знал: я полагаю, мы выявили всех агентов Шкуродера, мы им скармливаем дезинформацию… Забавно, когда твоя же ложь возвращается через агентов на той стороне. – Он коротко рассмеялся, глянул через парапет, поразмыслил. – Но ты прав. Если мы упустили агента, вхожего к Двуногой, с доступом к Даннику… это будет ужасно. – Он повернул к Грамотею еще несколько морд. – Хорошо, считай, что я тебя нанял. Могу выделить тебе четверых-пятерых, чтоб ты их, э-э, обучил своим методам.

Грамотей не сдержался и чуть не заплясал от радости, устремив на Проныру все глаза.

– Вы не пожалеете, господин!

Проныра пожал плечами:

– Вероятно, нет. А теперь вот что: кому еще ты рассказал о своих прогулках? Их всех надо привести и взять клятву молчания.

Грамотей подтянулся:

– Господин мой, я же вам сказал: я профессионал! Все эти сведения я хранил в тайне, ожидая подобного разговора.

Проныра усмехнулся, поза его стала почти добродушной.

– Отлично. Начнем же.

Что-то – то ли слишком громкий голос Проныры, то ли слабый звук сзади – заставило Грамотея повернуть одну голову. Он увидел, как от парапета, выходящего на лес, к нему несутся быстрые тени. А потом, слишком поздно, услышал мысли врага.

Засвистели стрелы, глотку Фана обожгло огнем. Он захрипел, но собрался вместе, метнулся через площадку к Проныре:

– Помогите!

Грамотей понял, что мольба бессмысленна, даже прежде, чем Проныра вытащил ножи и отстранился. Так он и стоял, спокойный, пока его наемник прыгал Грамотею в середку стаи. В какофонии боли и мыслешума еще билась одна ясная мысль: сказать Страннику! сказать Йоханне! Резня продлилась сущие мгновения, а потом… часть Грамотея утонула в чем-то красном и липком, часть же ослепла. Мысль Джакерамы разорвалась на фрагменты. Он потерял по крайней мере одного элемента: лужа крови вокруг обезглавленного Фана быстро увеличивалась. На холоде от нее шел пар.

Боль… холод… тону, задыхаюсь… сказать Йоханне… Убийца и его наниматель отошли подальше. Проныра. Начальник тайной стражи. Главный предатель. Сказать Йоханне. Они стояли неподвижно… смотрели, как он истекает кровью. Чистюли. Не хотят пачкаться о меня мыслями. Подождут. Дождутся, пока разум его погаснет, пока шум утихнет… потом довершат начатое.

Тихо, так тихо. Далекие мысли убийцы. Стоны, хрип. Никто не узнает…

Почти все его элементы уже умерли. Джа тупо смотрел на двух незнакомцев. Один подошел поближе. Стальные когти на лапах, ножи в зубах. Нет! Джа отскочил прочь, поскальзываясь и оступаясь на чем-то мокром. Стая ринулась на него, но Джа уже влез на парапет, отбросил тело назад. Он падал и падал… пока не разбился о камни далеко внизу.

Джа оттащил себя от стены. Спина страшно разболелась, потом онемела. Где я? Где я? Повсюду туман. Высоко над ним что-то бубнили голоса. В маленьком мозгу смешивались образы ножей и когтей. Сказать Йоханне! Он вспомнил… что-то вспомнил… из прошлого. Тропинка, скрытая глубокими зарослями. Если проползти по ней достаточно далеко, там в конце будет Йоханна.

Джа медленно пополз по тропинке. С задними лапами что-то случилось: он их не чувствовал.

Сказать Йоханне.

Глава 19

Йоханна раскашлялась. Куда ни кинь, всюду клин. Уже три дня у нее першило в горле и закладывало нос. Она не знала, пугаться или нет. В средневековье болячку на каждом шагу подхватить можно было. «Ага, и многие от них умирали». Она вытерла сопли и попыталась сосредоточиться на словах Древорезчицы.

– Щепетильник уже приготовил немного пороху. Предсказания твоего Данника оправдались. К сожалению, он чуть элемента не лишился, пытаясь воспользоваться деревянной пушкой. Если пушки построить не удастся, то, боюсь…

Неделю назад Древорезчица не нашла бы тут ласкового приема; все предыдущие встречи их проходили в замке. Но потом Йоханна заболела («наверняка это всего лишь простуда»), и теперь у нее сил не хватало даже за дверь выползти. Кроме того, визит Грамотея ее в каком-то смысле… пристыдил. Среди стай попадаются и достойные существа. «Так уж и быть, – решила девочка, – попытаюсь ужиться с Древорезчицей… и Напыщенным Клоуном». Покуда твари вроде Шрамозадого будут обходить ее стороной… Йоханна придвинулась к огню и взмахом руки отмела возражения Древорезчицы; порой эта стая так напоминала старшую из ее бабушек…

– Подразумевается, что мы их изготовим. У нас полно времени до лета. Скажи Щепетильнику, чтоб осторожнее работал с данником и не искал коротких дорог. Вопрос в том, как нам с этими пушками эвакуировать мой звездолет.

Древорезчица просияла. Даже слюнявый идиот прекратил тереться мордой о других и согласно покачал головой.

– Я об этом уже говорила со Стр… с некоторыми своими советниками, прежде всего с Пронырой. В обычных условиях прорваться на Тайный Остров – сложнейшая задача. Морем быстрее, но по пути есть несколько поистине смертоносных участков. Через лес медленнее, и там полным-полно дозоров врага. Но нам повезло: Проныра отыскал несколько безопасных проходов. Попытаемся проскочить…

Кто-то поскребся в дверь.

Древорезчица склонила пару голов на звук.

– Как странно, – сказала она.

– Почему? – отсутствующим тоном спросила Йоханна. Подоткнув куртку на плечах, она поднялась. Два элемента Древорезчицы сопровождали ее к двери.

Йоханна открыла, выглянула во мглу. Внезапно Древорезчица громко заговорила, забулькала – всеми элементами. Пришедший отступил. Что-то в нем было странное, и девочка не сразу сообразила, что именно. Она впервые видела одиночного собакообразного. Едва эта мысль отложилась в сознании, как бо́льшая часть Древорезчицы шмыгнула мимо нее за дверь. Затем сорвалась на крик служанка Йоханны, на чердаке. У Йоханны разболелись уши.

Одиночный Коготь неуклюже повернулся на задних лапах и пополз прочь, но Древорезчица уже его окружила. Она повелительно прикрикнула, и вопли с чердака прекратились, сменившись топотом лап по деревянной лесенке. Служанка высыпала на открытое пространство, взведя арбалеты. По склону холма к ним устремились, бряцая оружием, другие гвардейцы.

Йоханна подбежала к Древорезчице, готовая пустить в ход кулаки на защиту королевы. Но стая лизала незнакомца в шею, тыкалась в него мордами. Потом Древорезчица потянула Когтя за куртку:

– Йоханна, помоги мне затащить его внутрь, пожалуйста…

Девочка подцепила Когтя за бока. Шерсть промокла от дождя… и слиплась от крови.

Они пронесли его через дверной проем и уложили на подушку возле печи. Существо с присвистом дышало – признак нестерпимой боли. Подняло на Йоханну глаза, распахнутые так широко, что стали видны белки. Ей показалось, что существо перепугано, но стоило Йоханне отступить, как присвист стал громче и Коготь вытянул к девочке шею. Она опустилась на колени рядом с подушкой. Коготь положил морду ей на руку.

– Ч-что это т-так-кое? – Она осмотрела его тело ниже куртки. Ляжки Когтя вывернулись под странными углами, одна лапа безвольно свесилась к пламени.

– А разве ты?.. – начала было Древорезчица. – Это часть Джакерамафана. – Приподняв свесившуюся лапу мордой, королева умостила ее на подушке.

Гвардейцы и служанка Йоханны о чем-то громко переговорили. В двери показались элементы с зажженными факелами; водрузив передние лапы на плечи другим, они подняли факелы выше. Никто не пытался войти: места не хватило бы.

Йоханна оглянулась на изувеченного Когтя. Грамотей? Тут она узнала куртку. Существо не сводило с нее глаз, похрипывая от боли.

– Ты что, врача вызвать не можешь?!

Древорезчица ответила отовсюду вокруг:

– Я и есть врач, Йоханна. – Крутанув мордой в сторону данника, добавила мягче: – По крайней мере, здесь я сойду за врача.

Йоханна вытирала кровь с шеи элемента, но кровотечение не прекращалось.

– Ну а спасти его ты можешь?

– Фрагмент – могла бы, но… – Один элемент Древорезчицы подошел к двери и о чем-то потолковал со стаями снаружи. – Мои гвардейцы ищут остальных… Йоханна, мне кажется, что он большей частью мертв. Если бы уцелели другие… ну, понимаешь, даже фрагменты держатся кучно.

– Он что-то говорил? – Другой голос, на самношке. Шрамозадый. В дверь просунулась здоровенная уродливая морда.

– Нет, – ответила Древорезчица, – и в мыслях у него полная неразбериха.

– Дайте я послушаю, – предложил Шрамозадый.

– Пошел отсюда, тварь! – сорвалась на крик Йоханна. Элемент, лежавший у нее на коленях, дернулся.

– Йоханна, это же друг Грамотея! Позволь ему помочь.

Стая Шрамозадого протискивалась внутрь, пока Древорезчица взбиралась по лесенке на чердак, освобождая место.

Йоханна отняла руку от искалеченного Когтя и сместилась вбок, до самого дверного проема. Снаружи крутилось даже больше стай, чем она думала, и стояли они тесней, чем ей доводилось видеть прежде. В мглистой тьме факелы их напоминали флуоресцентные лампы.

Взгляд ее метнулся обратно к печной яме.

– Я за тобой слежу!

Элементы Шрамозадого собрались вокруг подушки. Самый крупный лег рядом с израненным Когтем. Тот продолжал порывисто хрипеть. Шрамозадый булькнул. Ответили ему мерным, почти благозвучным ворчанием. Древорезчица отпустила какую-то реплику с чердака. Они со Шрамозадым некоторое время переговаривались.

– И что? – спросила Йоханна.

– Джа – фрагмент – он… не «рассказчик», – ответила Древорезчица.

– Хуже того, – сказал Шрамозадый, – я и мыслезвуков его толком не разберу, по крайней мере сейчас. Я не улавливаю ни ощущений, ни образов. Не могу сказать, кто убил Грамотея.

Йоханна вернулась в комнату и медленно подошла к подушке. Шрамозадый сместился в сторону, но искалеченного Когтя не оставил. Она опустилась на колени меж двух его элементов и потрепала синглета по длинной окровавленной шее.

– Джа… – она выговорила звук как можно точнее, – будет жить?

Шрамозадый провел по телу синглета тремя носами, мягкими нажатиями прощупывая раны. Джа дергался и свистел… но не при касаниях ляжек.

– Не знаю. Почти вся эта кровь – просто брызги, вероятно от остальных элементов. Но у него спина сломана. Даже если выживет, только две лапы останутся подвижными.

Йоханна мгновение размышляла над услышанным, пытаясь представить себе картину с точки зрения Когтей. Вывод ей не понравился.

Для нее все это бессмысленно, поскольку она видит в Джа Грамотея, пускай и потенциального. Шрамозадый воспринимает его как обычного синглета, орган, изъятый у свежего трупа. И к тому же поврежденный. Она поглядела на Шрамозадого – на самого крупного из них, убийцу.

– А как у вас заведено поступать с такими… отходами?

Три головы повернулись к ней, и она увидела, как вздыбилась шерсть. Голос, имитирующий речь компьютера, стал высоким и пронзительным, зачастил:

– Грамотей был мне добрым другом. Можно построить для Джа двухколесную тележку, на которой он будет таскать и, наверное, немного поворачивать задние лапы. Тяжелее подыскать ему стаю. Ты знаешь, что мы ищем остальных. Вдруг удастся кого-то собрать? Если же нет… ну что, я ведь только четверной, попробую его принять. – Говоря, он поглаживал израненного синглета одной мордой. – Не уверен, что получится. Грамотей не был достаточно бесшабашен, пилигрим из него никудышный. А такой, как есть, я вообще ему не подойду.

Йоханна откинулась на подушку. В конце концов, не сошлось же на Шрамозадом все зло во Вселенной.

– У Древорезчицы превосходные заводчики. Может, сумеют подобрать ему пару. Но ты пойми: взрослым элементам, особенно если они не рассказчики, тяжело реинтегрироваться. Синглеты вроде Джа часто умирают по собственной воле; просто отказываются от еды. А порой… Ты сходи при случае в гавань, посмотри на рабочих. Ты увидишь там довольно крупные стаи… с разумами идиотов. Они не в состоянии держаться слитно; малейшая неприятность – и брызнут во все стороны. Так заканчиваются неудачные попытки перестайки… – Шрамозадый говорил поочередно двумя элементами, потом и вовсе замолчал. Все морды стаи повернулись к Джа. Тот сомкнул глаза. Спит? Он еще дышал, но с едва заметным бульканьем.

Йоханна глянула через комнату на люк, ведущий на чердак. Оттуда в дырку просунулась морда Древорезчицы. Перевернутая, она посмотрела на Йоханну. В другой ситуации девочка бы засмеялась.

– Если не случится чуда, Грамотея сегодня убили, пойми это, Йоханна. Но если фрагмент выживет, если проживет еще хоть немного, мы поймаем убийцу.

– А как, раз синглет не может общаться?

– Он покажет. Я приказала Проныре, чтоб запер всех по местам. Когда Джа успокоится, мы заставим каждую стаю замка перед ним пройти. Фрагмент явно помнит, что случилось с Грамотеем, и стремится нам рассказать. Если убийцы среди нас, он их узнает.

– И поднимет вой.

Совсем как собака.

– Да. В общем, перво-наперво надо поместить его под охрану… и надеяться, что наши врачи его выходят.

Остальных элементов Грамотея нашли через пару часов, у парапета старой башни. Проныра высказал предположение, что пара стай вышла из лесу и взобралась на башню, наверное, подсмотреть, что творится в замке. По всем признакам разведчики были неопытные новички: оттуда и в ясную-то погоду ничего толком не увидишь. Но Грамотею фатально не повезло: надо полагать, он всполошил незваных гостей. Пятерых его элементов убили разными способами: застрелили, зарубили, обезглавили. Шестой – Джа – сломал позвоночник о выступ каменной стены, падая с башни. Йоханна прошлась туда на следующий день. Даже с земли на парапете были явственно различимы коричневатые потеки. Она порадовалась, что не в состоянии туда подняться.

Джа умер ночью, но не от поползновений врага: все это время он был у Проныры под охраной.

На следующие несколько дней Йоханна замкнулась в себе и молчала. По ночам немного плакала. Будь проклята их тутошняя медицина! Перелом позвоночника им-то распознать несложно, а вот в скрытых травмах, внутренних кровотечениях эти звери ни бельмеса не смыслили. Справедливости ради, Древорезчица прославилась теорией, что сердце перекачивает кровь по всему телу. Угу, проживет еще с тысячу лет – может, и станет из мясника врачом!

Какое-то время она их всех ненавидела. Шрамозадого – за то же, что и прежде, Древорезчицу – за невежество, Проныру – за то, что подпустил шкуродерников вплотную к замку. И Йоханну Ольсндот – за то, что прогнала Грамотея, когда тот попытался с нею подружиться.

А что бы сейчас сказал Грамотей? Он хотел, чтоб она им доверяла. Он говорил, что Шрамозадый и остальные не так уж и плохи. Однажды ночью, где-то через неделю после его смерти, она наконец более или менее примирилась с собой. Она лежала на подстилке, укутавшись тяжелой теплой одеждой. В янтарном свете печи мерцали настенные узоры. Ладно, Грамотей, твоя взяла. В память о тебе… я им доверюсь.

Глава 20

В памяти Фама Нювена почти ничего не удержалось от первых дней после смерти, после того, как боль от гибели Старика истаяла. Призрачные силуэты, безадресные слова. Кто-то сказал, что его выходили в корабельном автохирурге. Он ничего этого не запомнил. Зачем они принуждали тело дышать? Загадка. Хамство какое-то. Наконец животные рефлексы восстановились, тело задышало само. Глаза распахнулись. Зеленожка (Зеленожка?) сообщила, что мозг не пострадал и восстановление полное. Пустая оболочка, некогда бывшая живым существом, возражать не стала.

То, что осталось от Фама Нювена, проводило много времени на капитанском мостике «Внеполосного-II». Отсюда корабль походил на толстую мокрицу. Такие в изобилии водились в соломе, устилавшей полы Большого зала в отцовском замке на Канберре. Малыши любили с ними играть. У жучков не было настоящих ног, вместо них – дюжина перистых шипов, торчащих из хитиновой грудины. Как ты его ни верти, шипы-антенны направляли жучка на верный путь, и существо продолжало ползти к цели, не ведая, что его перевернули. Шипы ультрадвигателей «Внеполосного-II», хотя и не так резко очерченные, тоже напоминали шипы тех мокриц. Корпус корабля был утолщенный, скользкий, немного суженный посередине.

Значит, Фам Нювен очутился внутри мокрицы. Вполне подходящее местечко для мертвяка.

Он сидел на мостике. Женщина частенько приводила его сюда; она, казалось, понимала, как его восхищает панорама. Вместо стен были экраны, лучше любых дисплеев в его торговой карьере. Когда окошки переключались на картинку с забортных камер корабля, качеством та не уступала виду с мостиков кораблей флота Чжэн Хэ, накрытых прозрачными кристаллическими куполами.

Картинка напоминала примитивную фантастику или графический симулятор. Просидев тут достаточно долго, он замечал, как звезды в небе перемещаются. Корабль выдавал примерно десять гиперскачков в секунду: прыжок, перерасчет координат, снова прыжок. В этой области Запределья за каждый прыжок можно было переместиться на тысячную светового года – но при этом время перерасчета существенно возросло бы. На скорости же десяти скачков за секунду они делали тридцать световых лет в час. Прыжок человеческими органами чувств не воспринимался, а между скачками они пребывали в невесомости, сохраняя ту же собственную скорость, с какой оторвались от Маршрутизатора. Поэтому доплеровского сдвига, характерного для полетов на релятивистских скоростях, не возникало: звезды выглядели такими же чистыми и яркими, как ночью в пустыне или при космическом полете с низкой скоростью. Они неторопливо скользили в небесах, чем ближе, тем быстрее. За последние полчаса он преодолел большее расстояние, чем за полвека с Чжэн Хэ.

Однажды на мостике появилась Зеленожка и стала менять окна. Как обычно, она обратилась к Фаму, весело шелестя, словно тут было с кем говорить:

– Вот видишь? В центральном окошке ультраволновая карта области, которая находится как раз позади. – Зеленожка провела веточкой над панелью управления, многоцветные картинки заполонили стены. – И так для остальных пяти направлений пространства.

Слова отдавались бессвязным шумом в ушах Фама. Он понимал их, но интереса не испытывал. Наездница помолчала, потом продолжила со странной настойчивостью. Так же упрямо пыталась к нему пробиться женщина, которую звали Равной.

– Когда корабли уходят в прыжок… когда они снова появляются в нормальном пространстве, следует нечто вроде ультраволнового всплеска. Я проверяю, нет ли за нами хвоста.

Все окна, даже то, что было у Фама прямо под носом, расцветились. Переливы цвета были мягкими: без ярких пятен или линейных текстур.

– Понимаю, понимаю, – сказала она, отвечая за безмолвного собеседника. – Корабельные анализаторы все еще пережевывают данные. Но если кто-нибудь следует за нами на расстоянии ближе ста световых лет, мы его заметим. А если дальше… то, скорее всего, они не смогут заметить нас.

Все это не имело значения. Фам был не прочь выкинуть проблему из головы, но звезд, на которые можно было глазеть, не осталось. Поэтому он смотрел на сияющие переливы цветов и волей-неволей размышлял о происходящем. Размышлял. Шутка юмора: так глубоко внизу никто особо ни о чем не думает. При Падении Маршрутизатора спаслись примерно десять тысяч звездолетов. Скорее всего, Враг не в курсе, какие именно. Атака на Маршрутизатор – лишь незначительный отголосок убийства Старика. Скорее всего, «Внеполосный-II» тоже улетел незамеченным. За каким, спрашивается, хреном Врагу сдались последние припрятанные Стариком воспоминания? Зачем этой твари охотиться за их суденышком?

Тело его сотрясла дрожь. Бесспорный животный рефлекс.

Равна Бергсндот постепенно начинала паниковать, и с каждым днем тревога только усиливалась. Для этого не было конкретных поводов: просто надежда постепенно угасала. Она старалась почаще бывать рядом с Фамом Нювеном, ежедневно говорить с ним, брать его за руку. Он ни разу не ответил, не удостоил ее даже взглядом, если не считать случайных. Зеленожка тоже пробовала его расшевелить. Она, конечно, инопланетянка, но прежнего Фама неподдельно заинтересовали наездники. В медицинском уходе он больше не нуждался, но существование вел растительное.

И все это время их нисхождение ко Дну замедлялось, и неизменно – в немного большей степени, чем предсказывал Синепанцирь.

А потом Равна решила почитать новости. Пожалуй, они-то и напугали ее больше всего. Теория «смертоносной расы» набирала популярность. Чем дальше, тем больше пользователей считали человечество разносчиком Погибели.

Ублюдки даже обыграли статус «найденышей», который закрепился за человечеством. Расы-найденыши встречаются редко, но их нельзя счесть вовсе неизвестными. А теперь эти поборники «истребления паразитов» выдают Нюйорское чудо за источник смертельной угрозы.

Те, кто жаждал «истребления паразитов», пока что единственные в открытую призывали к погромам. Но и в постах уважаемых пользователей порой проскакивала неявная поддержка их призывов:

Даже от сообщений ситуативных сторонников человечества Равну бросало в холодный пот.

И оставался еще маленький мальчик, угодивший в ловушку на дне колодца. Выпадали дни, когда связи с ним вообще не было. В другие, когда антенный рой «Внеполосного-II» нацеливался точно в нужную сторону, а причуды зонной погоды это позволяли, корабль мальчишки удавалось прослушать. И даже тогда сигнал был так слаб, так искажен, что фактическая скорость передачи не превышала нескольких бит в секунду.

Джефри со своими проблемами мог оказаться незначительной сноской в хронике Погибели (а может, и того бы не удостоился: о нем ведь никто не знал), но для Равны Бергсндот эта переписка стала единственной отдушиной в тогдашней жизни.

Мальчик был очень одинок, но Равна надеялась, что сейчас ему полегчало. Она узнала о его друге Амди, о вспыльчивой Тиратект и отважном Стальном Владыке, о гордых Когтях. Равна улыбнулась себе и про себя. Стены ее каюты отображали двумерную фреску: джунгли, глубоко во влажной мгле проступают очертания замка, возведенного меж корней исполинского мангрового дерева. Фреска была знаменитая, оригинал – аналоговый, созданный три тысячи лет назад. Сюжет картины отражал события еще более далекого прошлого – темных веков Нюйоры. Они с Линн бо́льшую часть детства провели, воображая себя в ту эпоху. А малыш Джефри угодил туда на самом деле. Мясники Древорезчицы не представляли собой угрозы космического масштаба, но своим соседям внушали смертельный ужас. Благодарение небесам, самой резни Джефри не увидел.

Настоящее средневековье. Жестокое и беспощадное, пускай даже Джефри приютили довольно добрые существа. Нюйорский пример – лишь отдаленная аналогия. У Когтей стайный разум; даже старого Грондра ‘Калира это поразило.

И за всеми посланиями Джефри Равна чувствовала обуревавшую подданных Стального панику.

Орды Древорезчицы вернутся и на сей раз ударят по крохотному королевству Стального в полную силу. Раньше получалось, что «Внеполосный-II» прибудет туда за тридцать-сорок дней, и особого риска тут не было. Но теперь.. Что, если Равна прилетит на пепелище, оставленное Древорезчицей?

«Ох, Фам, милый Фам. Если ты существовал в реальности, вернись ко мне, пожалуйста». Фам Нювен со средневековой Канберры. Фам Нювен, торговец из Медленной Зоны… «Как бы ты поступил в этой ситуации?» Гм…

Глава 21

Равна понимала, что под броней показного спокойствия Синепанцирь волнуется не меньше ее. Хуже того, впадает в педантизм. В другой раз, когда Равна справилась у него, как дела, растение ударилось в технические подробности.

Наконец Равна перебила:

– Слушай, этот пацан там сидит на чем-то, потенциально способном запулить Погибель на ту сторону небес, а у него под рукой только луки и стрелы. Сколько нам еще туда лететь, Синепанцирь?

Синепанцирь нервно покатался взад-вперед по потолку. У наездников в тележки встроены реактивные двигатели, потому с невесомостью они бы управлялись лучше большинства людей. Но предпочитали обходиться выдвижными присосками и кататься по стенам. Своего рода прикол. Сейчас это откровенно бесило. Но по крайней мере, есть с кем поговорить. Равна оглянулась через мостик туда, где сидел, бесстрастно глядя на главный экран, Фам Нювен. Как обычно, внимание его всецело занимали медленно ползущие по дисплею звезды. Он весь зарос, рыжая борода ярким пятном выделялась на лице, а длинные нечесаные волосы сбились в колтуны. Физически он оправился от ран. Автохирург даже возместил мышечную массу, прежде отгрызенную устройствами связи Старика. Фам теперь мог сам одеваться и питаться, но все еще не покидал личного мира иллюзий.

Двое наездников пощебетали о чем-то, и наконец ответила Зеленожка:

– Если честно, мы не знаем сколько. Запределье меняется по мере спуска. Каждый скачок длится немного дольше предыдущего.

– Я знаю. Мы же к Медленной Зоне приближаемся. Но корабль на это и рассчитан; экстраполяция замедления должна быть легкой задачей.

Синепанцирь опустил веточку от потолка до пола. Секунду пообщался с подругой (листва обоих растений заколыхалась), после чего вокодер наездника испустил смущенный человеческий вздох.

– Да, в обычных условиях, миледи Равна. Но сейчас ситуация особенная… С одной стороны, кажется, что сами Зоны волнуются.

– Что?

– В этом нет ничего странного. Небольшие сдвиги происходят постоянно. Придонные люггеры как раз и предназначены для отслеживания перемен. Нам не повезло угодить прямо в центр нестабильной области.

Равна, в общем-то, знала, что внизу, у Дна, поверхность Зоны турбулентна. Она просто не думала об этом в грандиозных терминах вроде «зонного сдвига», а еще – не понимала, насколько серьезна для них такая неустойчивость.

– Хорошо, а насколько там все скверно? Насколько мы замедлимся?

– Ох-ох. – Синепанцирь переместился к дальней стене: теперь тележка попирала колесами звезды. – Хотел бы я стать меньшетележечным наездником. Сколь многие проблемы доставляет мне высокое призвание. Хотел бы я сейчас оказаться на берегу, в прибое, на волнах старых воспоминаний.

О прежних прибоях.

Зеленожка заговорила вместо него:

– Это не прилив, нельзя спрашивать, как высоко он доберется. Это шторм, и правильнее спрашивать: каково нам придется в такую бурю? В данный момент условия навигации здесь худшие за тысячу лет. Впрочем, мы отслеживали местные новости, и большинство комментаторов сходятся во мнении, что пик шторма уже миновал. Если иных проблем с продвижением не возникнет, мы прибудем к цели через сто двадцать дней или около того.

Иных проблем. Равна устремилась к центру мостика и пристегнулась к своему насесту.

– Ты про те повреждения, которые мы понесли, улепетывая с Маршрутизатора? Про шипы ультрадвигателей, да? Как они там?

– Вроде бы неплохо. Мы не пытались разгонять их на полную: держались ниже восьмидесяти процентов расчетного максимума. С другой стороны, хороших средств диагностики у нас нет. Возможно, серьезная проблема разовьется внезапно для нас.

– Это возможно, но отнюдь не обязательно, – настаивала Зеленожка.

Равна кивнула. С учетом остальных трудностей не было смысла жаловаться на то, что от тебя не зависит. На Маршрутизаторе казалось, что перелет займет от силы тридцать или сорок дней. Теперь же… мальчишке на дне колодца придется набраться мужества надолго, как бы ей ни хотелось иного. Гм. «Пора переходить к запасному плану. Пора бы высказаться кому-нибудь вроде Фама Нювена». Она оттолкнулась от пола и устроилась рядом с Зеленожкой.

– Ладно, получается, что при наилучших раскладах у нас уйдет сто двадцать дней. Если же зонный сдвиг усилится или нам придется остановиться на ремонт… – «На ремонт? Где?» Это еще больше задержит, но такая возможность оставалась. «Внеполосный-II» проектировался с расчетом на ремонты даже у Дна Запределья. – Ну, пускай сто двадцать. – Она покосилась на Синепанциря, но тот воздержался от обычных уточнений и замечаний. – Вы оба читали сообщения от мальчика. Он пишет, что его союзников могут одолеть, возможно, даже скорее, чем за сто дней. Мы должны ему как-то помочь… прежде, чем прибудем туда сами.

Зеленожка зашелестела веточками – Равна сочла, что растение обескуражено.

Она оглянулась через мостик на Фама – «Эй, ты же собаку на этом съел!» – чуть повысила голос.

– Вы, наездники, можете и не осознавать проблемы, но в Медленной Зоне цивилизации, разделенные годами – столетиями – полета, с ней сталкивались уже миллион раз. Они переживали темные века. Скатывались до уровня столь же примитивного, как у этих стай, Когтей. Потом из внешнего мира к ним кто-нибудь прилетал и в краткие сроки восстанавливал технологию.

Фам не обернулся; он сидел, уставясь на звезды.

Наездники пошелестели, потом ответили:

– Но как это нам поможет? Разве восстановление цивилизации не отнимает десятки лет? И потом, в мире Когтей нечего восстанавливать. Если верить этому ребенку, эта раса не имеет предшественников. Сколько времени у них уйдет, чтобы построить цивилизацию?

Равна взмахом руки отмела возражения. «Вам меня не остановить, я оседлала волну».

– Это сейчас не так уж важно. Мы с ними на связи, у нас на борту отличная библиотека по общим вопросам. Первооткрыватели действовали вслепую, не зная, куда идут. Даже археоинженеры Нюйоры многое поневоле изобретали заново. Но мы все знаем про аэропланы и тому подобное; у нас сотни вариантов, как добиться успеха. – Поставленная перед необходимостью, Равна внезапно уверилась, что успех придет. – Мы можем изучить все пути развития, отсечь тупиковые ветки. Более того, можем отыскать кратчайший путь из средневековья к определенным технологиям, которые помогут друзьям Джефри отразить натиск любых варваров.

Равна выдохлась и замолчала, с улыбкой глядя на наездников: сперва на Зеленожку, потом на Синепанциря. Но молчаливый наездник – один из самых неблагодарных слушателей во Вселенной. Трудно было понять, смотрят ли они вообще на Равну. После паузы Зеленожка сказала:

– Да, я понимаю. И раз в Медленной Зоне повторные изобретения так часты, бо́льшая часть нужной информации уже в корабельной библиотеке.

И тут это случилось: Фам отвернулся от окна. Поглядел через палубу на Равну с наездниками. Он заговорил – в первый раз после бегства с Маршрутизатора. Более того, слова имели смысл, но Равна не сразу его уловила.

– Пушки и радиосвязь, – сказал он.

– А? А, да. – Она уставилась на него. Надо еще что-нибудь из него выжать. – А почему именно это?

Фам Нювен пожал плечами:

– На Канберре сработало.

Но тут влез проклятый Синепанцирь, провякав что-то насчет поиска по библиотеке. Фам мгновение глядел на них без всякого выражения. Потом отвернулся к звездам, и мгновение утекло впустую.

Глава 22

– Фам? – раздался позади, совсем близко, голос Равны.

Наездники уехали выполнять поручения – сколь бы бессмысленны они ни были, – полученные по итогам беседы, а она осталась на мостике. Мужчина не ответил. Мгновением позже она подплыла к нему и закрыла собой звезды. Он сфокусировал взгляд на ее лице – почти рефлекторная реакция.

– Спасибо, что поговорил с нами… Ты нам нужен больше, чем когда бы то ни было.

Он все еще мог видеть звезды. Вокруг силуэта девушки их осталось предостаточно, и они медленно смещались. Равна склонила голову – это означало дружескую озадаченность.

– Мы можем тебе помочь…

Он молчал. Кто говорил сейчас его устами?

– Нельзя помочь мертвецу, – сказал он, не без удивления услышав собственный голос. Речь, наверное, так же рефлекторна, как фокусировка глаза.

– Ты не мертв. Ты так же жив, как и мы.

Слова хлынули из него бурным потоком; он не бывал так разговорчив за все дни после побега с Маршрутизатора.

– И то правда. Иллюзия самосознания. Счастливы те автоматы, кто работает по тривиальным программам. Готов побиться об заклад, ты никогда не догадалась бы. Откуда тебе знать – изнутри? А снаружи, с точки зрения Старика… – Он отвел взгляд, потому что в глазах задвоилось.

Равна подплывала все ближе, пока ее лицо не оказалось в считаных сантиметрах от его собственного. И парила в невесомости, лишь одной ногой касаясь пола.

– Милый Фам, ты ошибаешься. Ты бывал на Дне, поднялся на Вершину, но не Посередине… Иллюзия самосознания? Обычный постулат любой практически применимой запредельской философии. У него есть как приятные, так и ужасающие следствия. Тебе ведомы лишь жуткие. Подумай, однако, что этой иллюзии в равной мере подвластны Силы.

– Нет. Он способен создавать устройства. Вроде нас с тобой.

– Смерть – это вопрос выбора, Фам.

Она потянулась провести рукой по его плечу и запястью. Перспектива, как обычно при нулевой гравитации, сместилась: низ, казалось, ушел вбок, и он уже смотрел на нее снизу вверх. Вдруг он понял, что борода у него клочковатая, а длинные косматые волосы плавают вокруг лица. Посмотрел на Равну снова, припоминая все, что думал о ней. На Маршрутизаторе она показалась ему умной девчонкой; может, и глупее его самого, но не хуже большинства конкурентов из Чжэн Хэ. Но случались иные мысли: когда Старик смотрел на нее его глазами. Как обычно, его воспоминания ошеломляли: по облику одной этой женщины он сделал больше выводов, чем Фам – за всю свою прошлую и нынешнюю жизнь. Как обычно, его воспоминания были малопонятны. Даже его эмоции трудно было интерпретировать. Однако… о Равне он думал, как мог бы думать… о любимой собачке. Старик видел ее насквозь: Равной Бергсндот очень непросто манипулировать. Его удивляло/восхищало это качество. Впрочем, за всеми перепалками и возражениями он видел… подойдет ли человеческое слово доброта? Старик желал ей добра. В самом конце он даже попытался помочь.

Какая-то догадка пролетела сквозь него, но он не успел ее осмыслить. Равна тем временем заговорила снова:

– То, что с тобой случилось, само по себе ужасно, Фам, но и с другими такое происходило. Я читала. Силы тоже не бессмертны. Иногда они сражаются между собой, и бывают жертвы. Иногда они совершают самоубийства. Была такая звездная система, ее прозвали Удел Богов. Миллион лет назад она располагалась в Трансценденции. Ее посетила группа Сил. Случился зонный сдвиг. Внезапно система погрузилась в Переход на двадцать световых лет. Крупнейший сдвиг поверхности Зоны за всю историю. У Сил в Уделе Богов не было ни единого шанса. Все они погибли. Некоторые превратились в груды ржавых обломков, кучи гнили… другие деградировали до уровня обычных людей.

– С этими-то что случилось?

Она, поколебавшись, вложила меж его ладоней свою:

– Сам увидишь. Но такое бывает, ты пойми. Для жертв – конец света. С нашей же точки зрения, человеческой… В общем, Фам Нювен – человек может считать себя счастливчиком. Зеленожка говорит, что отказ биомашинерии Старика не привел к устойчивому поражению органических тканей. Может, оно и есть, но довольно слабое. Вероятно, остатки этих имплантов просто растворятся со временем.

Фам почувствовал, как у него из глаз текут слезы. И понял, что тоскует отчасти по его кончине.

– Слабое поражение! – Он покачал головой, слезы сорвались с век и поплыли в воздухе. – У меня в голове теснится он, кишат его воспоминания.

Воспоминания? Они заслоняли собой все прочее, но он не мог понять их. Деталей вообще не различал. Даже эмоций не постигал, если не прибегать к выхолощенным аналогам – радость, смех, удивление, страх, холодная, стальная решимость. Он потерялся средь этих воспоминаний, блуждал меж них, как идиот в соборе. Ничего не понимая, делал приседания перед иконами.

Равна повернулась вокруг него, не расплетая ладоней. На миг Фам и девушка нежно соприкоснулись коленями.

– Ты все еще человек, у тебя есть собственная…

Голос ее оборвался под его взглядом.

– Собственная память? – Осколки, неразборчивая мешанина: он сам в пятилетнем возрасте, сидит на соломе на полу Большого зала, вскидываясь, когда проходят взрослые: отпрыскам благородной крови не пристало возиться в грязи. Десять лет спустя: впервые в постели с Синди. Годом позже: первая в жизни летающая машина, орбитальный паром, который опустился на плацу рядом с отцовским замком. Десятки лет в космосе. – О да, Чжэн Хэ. Фам Нювен, великий торговец Медленной Зоны. Все воспоминания здесь. И насколько я знаю, все они – выдумка Старика, деза для сотрудников Маршрутизатора.

Равна закусила губу, но ничего не сказала. Слишком честна, чтобы солгать. Даже теперь.

Он потянулся убрать локон с ее лица:

– Помню, ты тоже так говорила, Рав. Не надо стесняться: я бы в любом случае что-то такое заподозрил.

– Ага, – тихо отозвалась она и посмотрела ему прямо в глаза. – Но ты вот что знай. Как человек человеку тебе говорю: ты теперь человек. Чжэн Хэ действительно могла существовать, и ты можешь оказаться тем, кем себя помнишь. Каким бы ни было твое прошлое, будущее может превзойти его величием.

Призрачное эхо, скорее воспоминание, чем мысль, прокатилось в голове. На миг он словно бы поумнел и увидел ее по-новому. «Она же любит тебя, идиот!» Что-то похожее на смех. Дружеский смех.

Он крепко ее обнял и прижал к себе. Такая настоящая. Почувствовал, как ее нога просунулась между его. Засмеялся. Безусловный рефлекс, как при прямом массаже сердца, мозг возвращается к жизни. Глупо, тривиально… но…

– Я… я хочу обратно. – Он всхлипывал, но продолжал выталкивать из себя слова. – Во мне так много всего непонятного. Я потерялся в собственной голове.

Она не ответила, вероятно, не понимая, о чем он. На миг пропало все, кроме ощущения ее тела в его объятиях. «О да, я так хочу обратно…»

Равна еще никогда не занималась этим на мостике звездолета. Впрочем, у нее и своего звездолета никогда не было. Корабль не зря числится придонным люггером. Фам, увлекшись, выскользнул из ремней, и обоих закрутило в невесомости. Они натыкались на стены и сброшенную одежду, проплывали через облачка собственных слез. Спустя много минут головы их оказались всего в сантиметрах от пола, а тела – выгнуты к потолку. Она едва осознавала, что штаны ее реют, как знамя, зацепившись за лодыжку. Секс в невесомости мало походил на тот, что рисуют в романах. Опереться не на что, и потом… Фам отклонился от нее, ослабил объятия. Взъерошив его рыжие волосы, она заглянула в налитые кровью глаза.

– Знаешь, – вымолвил он дрожащим голосом, – я и не догадывался, что могу так орать, чтоб челюсти свело.

Она улыбнулась:

– Значит, у тебя была роскошная жизнь.

Выгнувшись в его руках, она нежно притянула Фама к себе. Несколько мгновений они просто парили в молчании, расслабленно соприкасаясь телами и не чувствуя ничего другого.

– Спасибо, Равна, – сказал он затем.

– Не за что. Мне было хорошо.

Голос ее прозвучал мечтательно и серьезно, она крепче обняла Фама. Каким странным он с ней бывал – пугал, зачаровывал, раздражал. Но кое в чем она самой себе не признавалась – вплоть до этой минуты. В первый раз после побега с Маршрутизатора она ощутила подлинную надежду. Глупая физическая реакция… а может, и нет. В ее объятиях парень, рядом с которым меркнут герои любого приключенческого романа. И более того: человек, который был частью Силы.

– Фам… как ты думаешь, что на самом деле случилось на Маршрутизаторе? Зачем Старика убили?

Фам фыркнул, вроде бы естественным тоном, но руки его напряглись.

– Ты меня спрашиваешь? Я тогда умирал, если помнишь… Хотя нет. Это Старик. Он тогда умирал. – Мгновение Фам молчал. Мостик медленно поворачивался вокруг них. Молча перемещались фоновые звезды. – Божественное мое естество страдало от боли, я это знаю. Он был в отчаянии, паниковал… Но также пытался что-то для меня сделать, пока не умер. – Голос его стал мягким, задумчивым. – Да. Я чувствовал себя старым разваливающимся чемоданом, который он торопливо набивал всяким хламом. Ну, все равно что пытаться десять килограммов уместить в мешке, куда влезают только девять. Он понимал, что причиняет мне вред, я ведь был его частью, но это уже не имело значения. – Он дрогнул в ее объятиях, лицо на миг сковал легкий испуг. – Я не садист. И он им не был, полагаю. Я…

Равна покачала головой:

– Думаю… думаю, он в тебя загружался.

Фам опять умолк, пытаясь осмыслить ее предположение.

– Ерунда какая-то. Во мне не хватит места для сверхчеловека. – Страх и надежда кружили друг подле друга.

– Нет-нет, постой. Ты прав. Даже если умирающая Сила надеется возродиться, в нормальном мозгу ей попросту не уместиться. Старик пытался проделать что-то другое… Помнишь, как я молила Его помочь нам в полете ко Дну?

– Да. Я – он – тебе сочувствовал, как ты бы сопереживала удирающим от хищника мелким животным. Он и не предполагал, что Искажение способно ему навредить, пока…

– Ага, вот именно. Пока оно его не атаковало. Для Сил это оказалось полной неожиданностью; внезапно Искажение перестало быть малозначительной проблемой низших разумов. И тогда Старик попытался помочь – как смог. Он запихал в тебя все свои планы и поведенческие программы. Он столько всего в тебя спустил – ты чуть не умер, а выжив, толком не понимаешь, что в тебе. Я про такое читала, когда зубрила прикладную теологию. Может, легенда, а может, и быль. Это называется «богосколок».

– Богосколок? – повторил он задумчиво. – Какое странное слово. Я помню панику Старика. Но если он поступил именно так, как ты говоришь, то почему не дал мне понять? Если во мне полное лукошко добрых советов, то почему все, что я вижу внутри… – взгляд его словно возвратился на несколько дней назад, – это мрак… мрак, в котором толпятся темные статуи с режущими кромками.

Снова долгое молчание. Она почти физически чувствовала, как работает его мысль. Руки его крепко сжались, по телу пробежала дрожь.

– Да, да. Это многое объясняет. Большую часть я до сих пор не понимаю, а может, и никогда не пойму. Старик под конец что-то понял. – Руки опять напряглись, он уткнулся лицом ей в шею. – Это… очень личное. Убийство Старика Искажением. Даже умирая, он чему-то научился. – Опять тишина. – Искажение, Равна, это что-то из глубокой древности. Ему, наверное, миллиарды лет. Угроза, о которой Старик мог только догадки строить, пока она не уничтожила его, но…

Минута, другая, но Фам все никак не продолжит.

– Не торопись, Фам, я подожду, сколько надо.

– Угу.

Он отстранился – глянуть ей прямо в лицо.

– Пока что я знаю одно: Старик сделал это со мной не без причины. Нас не дурачат. Там, на Дне, что-то есть, на этом страумлианском корабле, и Старик считал, что оно и вправду очень важно.

Он легонько погладил ее по лицу, но улыбнулся не радостно, а тоскливо.

– Разве не понимаешь, Равна? Если ты права, сегодня я больше человек, чем когда-либо в будущем. Во мне полно богосколков, выгруженного Стариком материала. Бо́льшая часть его моему сознанию недоступна, но, если все сработает, так или иначе она вырвется наружу. Я стану его дистанционно управляемым устройством. Его роботом на Дне Запределья.

Нет!

Но она заставила себя пожать плечами.

– Может быть. Но пока ты человек и у нас общая цель… до тех пор я тебя не покину.

Равне было известно, что в корабельной библиотеке есть раздел о «прыжках с низкого старта». Оказалось, что изучению таких ситуаций посвящена целая академическая специальность. Помимо десятка тысяч примеров, там нашлись кастомизирующие программы и прорва унылой теории. Это в Запределье «проблема переоткрытия» тривиальна, а вот в Медленной Зоне за историю наблюдений встретилась почти любая возможная комбинация событий. Срок жизни цивилизации Медленной Зоны, как правило, составлял не более нескольких тысяч лет. Иногда затменную фазу преодолевали быстро, и всего за несколько десятилетий цивилизация восстанавливалась после глобальной войны или атмосферного загрязнения. В других случаях наблюдался откат в средневековье. И конечно, большинство рас так или иначе самоуничтожались, по крайней мере в изолированной звездной системе. Те же, кто не истребил себя (и даже кое-кто из тех, кому это удалось), так или иначе поднимались к утраченным высотам.

Изучением вариаций на этом пути занималась прикладная история технологии. К несчастью как для ученых, так и для цивилизаций Медленной Зоны, достойное применение теоретические выкладки находили редко: изложенные в примерах события произошли за сотни лет до того, как вести о них достигли Запределья, засим немногие исследователи рисковали начинать полевую работу в Медленной Зоне, где поиск подходящего объекта и осуществление одного-единственного эксперимента могли стоить жизни. Впрочем, на миллионах университетских факультетов этим хобби увлекались энтузиасты науки. Одна из любимых забав состояла в том, чтобы разработать кратчайшие пути от заданного уровня технологии к максимально допустимому для Медленной Зоны. Приходилось учитывать множество деталей, например начальный уровень деградации, объем остаточных научных познаний (или уровень восприимчивости к ним), а также физическую природу расы. Историки аккумулировали свою теорию в прикладные программы, куда на вход следовало подать данные о текущем и желаемом состояниях культуры, чтобы на выходе получить последовательность шагов, представлявшую кратчайший маршрут к нужному состоянию.

Через два дня все четверо снова собрались на командном мостике «Внеполосного-II». На сей раз каждому нашлось что сказать.

– Итак, решаем, какие изобретения им туда спустить, чем таким наделить Королевство Тайного Острова для защиты…

– …чтобы «Стальной Владыка» сумел это реализовать менее чем за сто дней, – подхватил Синепанцирь. Большую часть этих двух дней он провел, ковыряясь в программах библиотеки «Внеполосного-II».

– Я остаюсь при своем: пушки и радиосвязь, – сказал Фам.

Огневая мощь и средства коммуникации. Равна улыбнулась. Одних только человеческих воспоминаний Фама хватит, чтобы спасти детишек на планете Когтей. О планах Старика он больше не заговаривал. В представлении Равны планы Старика были своего рода волей рока: то ли они к добру, то ли ко злу, сейчас не поймешь. «Но даже судьбу можно перехитрить».

– Что скажешь, Синепанцирь? – спросила она. – Могут ли они создать радио так быстро с нуля? – На Нюйоре радиосвязь возникла почти одновременно с орбитальными полетами: чуть ли не через век после начала эпохи возрождения.

– О да, миледи Равна. Существуют простые приемы, которые, однако, трудно распознать, пока не достигнешь очень высокого уровня технологии. Например, квантово-торсионные антенны можно соорудить из серебряных и кобальтово-стальных решеточных массивов, правильно подобрав геометрию. К несчастью, чтобы ее просчитать, требуются солидные теоретические познания и умение решать сложные уравнения в частных производных особого вида. Многие цивилизации Медленной Зоны так и не добились этого.

– Ну ладно, – сказал Фам, – но остается ведь еще и проблема перевода. Джефри, вероятно, уже слышал слово «кобальт», но как ему растолковать его аборигенам, если те понятия о кобальте не имеют? Не узнав побольше об их мире, мы даже не сумеем указать им, где искать кобальтовую руду.

– Это осложнит дело, – признал Синепанцирь, – но программа учитывает такие препятствия. Стальной Владыка, кажется, знаком с понятием экспериментального перебора. Мы могли бы начертить ему дерево экспериментов для получения кобальта, исходя из описаний вероятных руд и результатов химических анализов.

– Не так-то это просто, – возразила Зеленожка. – Некоторые химические анализы сами по себе требуют предварительных поисков и тестов. В других экспериментах должна проверяться токсичность. Мы куда меньше знаем о стаях, чем обычно при запуске программы.

Фам улыбнулся:

– Надеюсь, мы дождемся благодарности; я вот в жизни не слыхивал про «квантово-торсионные антенны». У Когтей аппаратура будет лучше, чем за всю историю Чжэн Хэ.

Да, такой подарок им вручить можно. Вопрос в другом: вовремя ли он будет доставлен, чтобы Джефри и корабль удалось спасти из лап древорезчиков? Четверо раз за разом запускали программу. О самих стаях было известно крайне мало. Королевство Тайного Острова вроде бы достаточно податливо. Если стаи проявят готовность подчиняться всем указаниям, если им повезет найти близкие залежи критически важных веществ, то, действительно, пушки и радио у них появятся меньше чем через сто дней, пускай и в ограниченных количествах. С другой стороны, если стаи Тайного Острова угодят на самые неблагоприятные ветви поисковых деревьев, процесс растянется на несколько лет.

Равне трудно было примириться с мыслью, что, несмотря на все старания их четверки, спасение Джефри от древорезчиков во многом остается вопросом удачи. Ох-хо-хо. В итоге она выбрала лучший алгоритм из составленных наездниками, перевела его на упрощенный самношк и отослала вниз.

Глава 23

Стальной всегда восхищался военной архитектурой. Ныне ему удалось сказать в этой области новое слово: он возводил крепость для защиты от атак не только с земли, но и с неба. Об угловатом корабле на подпорках пронюхал уже весь континент. Не успеет минуть лето, как появятся вражеские армии, стремящиеся захватить эту добычу или, на худой конец, уничтожить. И, что гораздо опаснее, появятся и Звездные Жители. Надо подготовиться.

Стальной инспектировал стройку почти ежедневно. Каменная кладка почти полностью заменила палисадную ограду с южной стороны. На склоне холма, обращенном к Тайному Острову, заканчивалось строительство новой берлоги… «Уже закончилось», – проворчала его часть. А и вправду, стоило бы перебраться туда – безопасность Тайного Острова быстро превращалась в пшик. Холм Звездолета уже стал новым центром Движения, и не только в пропагандистских воззваниях. Даже самый наглый лжец не мог бы выдумать того, что эмиссары шкуродерников за границей называли оракулом Холма Звездолета. Кто бы ни стоял подле этого оракула, тот и получит в итоге мировое господство, и Стальной не смел утверждать обратное. Он уже казнил или перевел на другие посты нескольких адъютантов, заподозрив их в попытке сблизиться с Амдиджефри.

О, Холм Звездолета! Когда здесь высадились чужаки, тут были одни камни да вереск. За зиму на холме возвели деревянное укрытие и ограду. Теперь же конструкция превращалась в замок, корону со звездолетом вместо жемчужины. Вскоре на холме возникнет столица континента, а затем и мира. А потом… Стальной воззрился в синюю бездну небес. Как далеко распространится его влияние потом, зависит от выбора слов и способа постройки замка. Хватит мечтать! Стальной Владыка одернул себя и спустился с новой стены по свежевысеченным каменным ступеням. Двор был площадью двенадцать акров, и покрывала его в основном влажная грязь. Она холодила лапы, но снег и слякоть уже сгребли в кучи вдоль тропинок, по которым бегали рабочие. Весна выдалась ранней, и солнце прогревало холодный воздух. Отсюда открывался вид на многие мили окрест, на Тайный Остров и океан, далеко вниз по изрезанному фьордами побережью. Последнюю сотню метров до звездолета Стальной прошел вверх по холму. Стражники сопровождали его с обеих сторон, а Шрек прикрывал повелителя сзади. Места хватало, чтобы не отгонять рабочих, – Стальной отдал приказ не прерывать стройку даже в его присутствии. В основном затем, чтобы и дальше дурачить Амдиджефри, а частично потому, что Движению и впрямь нужна была эта крепость, притом как можно скорее. А насколько скоро… хороший вопрос.

Стальной смотрел во все стороны, но внимание сосредоточил на стройплощадке. Во дворе громоздились кучи тесаного камня и штабеля бревен. Почва оттаяла, и можно было рыть фундамент под внутреннюю стену. Там, где это все еще представляло трудности, инженеры Стального вливали в траншеи кипящую воду. Из ям шел пар, скрывая из виду лебедки и землекопов. Шум стоял хуже, чем на поле брани: скрипели подъемные механизмы, вонзались в землю лопаты, бригадиры отдавали приказы рабочим. И толпа была почти такая, как на поле брани, хотя далеко не столь хаотичная.

Стальной пригляделся к стае землекопов на дне одной из траншей. Стая насчитывала тридцать элементов и держалась так тесно, что плечи их временами соприкасались. Огромная свора, но ничего похожего на оргию. Еще до Древорезчика гильдии строителей и фабрикантов проделывали нечто подобное. Стая из тридцати элементов внизу была, вероятно, не умнее тройки. Передний ряд в унисон взмахивал кирками, постепенно вгрызаясь в земляную стену. Когда головы и кирки их оказывались высоко над стеной, десять элементов сзади бросались вперед – отгребали свежевыкопанную землю и камни. Третий ряд, позади двух первых, выбрасывал эту кучу из ямы наверх. Поскольку земля была неоднородна, работа эта требовала сложной координации, однако умственных способностей стаи на это вполне хватало. Они могли так трудиться часами, меняя порядок первого и второго рядов каждые несколько минут. В прошлом гильдии ревностно оберегали секрет составления таких вот особых стай. После тяжелого рабочего дня бригада рабочих распадалась на обычные разумные стаи, и каждая удалялась домой, неплохо заработав. Стальной усмехнулся про себя. Древорезчик усовершенствовал старые приемы гильдеров, но решающее новшество применил Шкуродер (фактически позаимствовал у тропических стай). Зачем позволять рабочей стае распадаться после смены? Рабочие Шкуродера оставались слепленными вместе постоянно, в бараках столь тесных, что обратного разделения разумов не могло произойти. Результат получился отменный. Проведя так год-другой и пройдя отбраковку, исходные стаи рабочих бригад тупели настолько, что уже и сами бы не распались.

Стальной некоторое время наблюдал, как тесаный камень кладут в новую яму и скрепляют известковым раствором. Затем кивнул дежурному белокурточнику и пошел дальше. Скважины фундамента тянулись до стен звездолетной ограды. Это и была самая хитрая часть конструкции, превращавшая замок в красивую ловушку. Еще немного сведений от Амдиджефри, и станет ясно, как именно ее построить.

Дверь в звездолетный отсек была открыта, и в проеме, прижавшись спинами, сидел белокурточник. Стражник заслышал шум на миг раньше Стального: два его элемента расторгли позу и побежали глянуть за угол. Оттуда раздались крики – очень высокие, почти неслышные, – потом трубный боевой клич. Белокурточник спрыгнул со ступеней и помчался вокруг здания. Стальной и его гвардейцы устремились следом. Перед траншеей фундамента на дальней стороне корпуса он затормозил. Источник неразберихи стал ясен. Три белокурточника приволокли на допрос бригадного «рассказчика». Они отделили говорящий элемент от стаи и принялись лупить его дубинками. На столь близком расстоянии мыслевопли почти не уступали громкостью обычным крикам. Прочие элементы землекопа уже лезли из траншеи, разбиваясь на спецстаи и атакуя белокурточников кирками. «Как такое могло случиться?» Подумав, Стальной догадался. От фундамента внутренней стены должны были отходить самые секретные туннели замка, да вдобавок Стальной планировал разместить там еще более секретные ловушки на двуногих. Конечно, после завершения работ на столь ответственном участке от бригады надлежало избавиться. При всей своей тупости землекопы сообразили, что их ждет.

В иной ситуации Стальной просто отошел бы в сторонку и принялся наблюдать. Подобные эксцессы дают немалую пищу для размышлений, выявляя слабые места подчиненных и подмечая, кто справляется с порученной работой слишком плохо, а кто – слишком хорошо. Но сейчас так поступить нельзя. Амдиджефри на борту! За деревянными стенами им не видно, а внутри их наверняка охраняют другие белокурточники, но… Прыгая вперед и выкрикивая команды прислужникам, Стальной увидел, как Джефри выбегает из отсека. На плечах его сидела пара щенков, остальные элементы Амди разбежались кругом.

– Не подходите! – рявкнул Стальной и повторил на скверном самношке: – Опасность! Назад!

Амди замер, но двуногий продолжал приближаться. Две стаи охраны шарахнулись с его пути, выполняя приказ ни в коем случае не касаться чужака. Еще миг, и кропотливая работа целого года погибнет. Еще миг, и Стальной потеряет весь мир по глупости и невезению.

Пока задние элементы Стального кричали на двуногого, передовые взбирались на кучу камней. Он указал на лезущих из траншеи землекопов:

– Убить посторонних!

Стаи его личной охраны сгрудились вокруг повелителя, а несколько солдат во главе со Шреком кинулись вперед. Сознание Стального помрачилось от шума кровавой битвы. Это было не экспериментальное безумие, как в лабораториях под Тайным Островом. Смерть разила вслепую, во всех направлениях. Летали стрелы, вздымались кирки, резали копья. Элементы землекопа метались, с воплями рубя всех подряд. У них не было ни единого шанса на победу, но на тот свет они прихватили с собой многих.

Стальной отпрянул от схватки, смещаясь в сторону Джефри. Двуногий продолжал бежать ему навстречу. Амди несся следом и кричал что-то на самношке. «Один безумец, одна неверно выпущенная стрела: двуногий погибнет, и тогда все потеряно». Никогда еще за всю свою жизнь Стальной так не боялся за другого. Устремившись к человеку, он окружил его всей стаей. Двуногий упал на колени и схватил Стального за шею. Лишь многолетняя дисциплина позволила Стальному удержаться и не прокусить чужаку горло – тот не нападал, а обнимал.

Землекопа почти всего перебили, а оставшихся элементов Шрек уже так далеко отогнал, что угрозы они не представляли. Стражники Стального надежно прикрывали его ярдах в пяти или десяти, не больше. Амди сбился вместе, съежившись от мысленных воплей, но продолжал что-то кричать Джефри. Стальной пытался стряхнуть человека, но Джефри цеплялся за всех его элементов по очереди, иногда за две шеи одновременно. Чужак издавал булькающий хрип, совсем не похожий на самношк. Стальной изнемогал. «Не выдавать омерзения». Человек не почувствует, но Амди – может. Джефри раньше уже так делал, и Стальной пользовался преимуществом, которое ему это давало, хотя и дорого обходилось. Детенышу богомола нужен был физический контакт; на этом-то и зиждятся взаимоотношения Амди с Джефри. Если разрешить этой твари касаться себя, то как знать, вдруг оформится сходное доверие? Стальной провел головой и шеей по спине чужака – в лабораториях-темницах он видел, как родители поступают так со щенками. Джефри еще крепче вцепился в него и заелозил длинными умелыми лапами по шерсти Стального. Ощущение было очень странное, пускай и омерзительное. Обычно столь тесный контакт с другим разумным существом означал совокупление или бой, и в каждом случае места для рассудочной мысли не оставалось. А с человеком… существо это с очевидностью разумно, однако мыслешума нет. Вообще нет. Можно и думать, и чувствовать одновременно. Стальной закусил губу, пытаясь унять дрожь. Это было…

…словно заниматься сексом с трупом.

Наконец Джефри отступил назад, поднимая руку. Он что-то произнес, очень быстро, и Амди перевел:

– Ой, Стальной Владыка, вы ранены! Смотрите, кровь.

Лапа человека была красной. Стальной оглядел себя. Да, на одном огузке царапина. Он ее даже не чувствовал. Стальной отодвинулся от богомола и сказал Амди:

– Ничего страшного. Вы с Джефри не пострадали?

Дети быстро затараторили друг с другом – Стальной почти ничего не понял.

– Мы в порядке. Спасибо, что защитили нас.

Шкуродер скальпелями врезал в Стального умение быстро соображать:

– Да. Но этого не должно было случиться. Древорезчики замаскировались под рабочих. Думаю, они уже много дней выжидали возможности напасть на вас. Когда мы раскрыли заговор, едва не опоздали… Не стоило вам выбегать на шум драки.

Амди пристыженно понурил головы и перевел Джефри.

– Извините. Мы переполошились, и… мы боялись, что вас могут ранить.

Стальной успокаивающе загукал, одновременно оглядывая поле боя двумя элементами. «Где этот гребаный белокурточник, который в самом начале сдернул с лестницы? Я его заставлю…» Мысль оборвалась, когда он увидел Тиратект. Фрагмент Шкуродера смотрел на них из зала совещаний. Теперь, осознав это, Стальной понял, что Фрагмент наблюдает оттуда с самого начала битвы. Другим его поза ничего не сказала бы, но Стальной видел по выражению тел Фрагмента мрачное веселье. Они слегка кивнули друг другу. Стальной внутренне съежился: он чуть было все не потерял… и Шкуродер это заметил.

– Возвращайтесь на Тайный Остров.

Он просигналил стражникам, которые появились из-за корабля.

– Еще не надо, Стальной Владыка, ну пожалуйста! – взмолился Амди. – Мы только что пришли. Скоро Равна должна ответить.

Стальной скрипнул зубами, но так, чтобы дети этого не увидели.

– Хорошо-хорошо, оставайтесь. Но давайте все будем вести себя осторожнее, ладно?

– Ладно, ладно!

Амди дал пояснения человеку. Стальной встал себе на плечи передними лапами и потрепал Джефри по макушке.

Потом велел Шреку отвести детей внутрь. Пока те не скрылись из виду, он стоял и смотрел им вслед, старательно изображая позу любви и заботы. Затем развернулся и пошел, хлюпая по розовой жиже.

«Ну-ка, где этот гребаный белокурточник?»

Зал совещаний на Холме Звездолета был маленьким, временным сооружением. Зимой там вполне можно было укрыться от холода, но при собрании больше чем трех стай там начинался дурдом. Стальной прошагал мимо Фрагмента Шкуродера и устроился на верхнем ярусе, откуда открывался наилучший вид на стройплощадку. Выдержав вежливую паузу, Тиратект вошла и поднялась на противоположный балкон.

Впрочем, это было лишь притворством для наблюдателей снаружи; Шкуродер рассмеялся тихим шипящим смехом, как раз на такой громкости, чтобы Стальной услышал.

– Дорогой мой Стальной, я задумываюсь: вправду ль ты мой ученик, или за время моего отсутствия тебя подменили? Ты нарочно пытаешься все испортить?

Стальной зыркнул на него. Он-то был уверен, что поза его не выражает неловкости и вся она заперта внутри.

– Это досадная случайность. Неумелые работники будут отбракованы.

– О да. Ты всегда так говоришь, в любой трудной ситуации. Если бы ты так не усердствовал, избавляясь от землекопов, они, вероятно, не взбунтовались бы. И одной досадной случайностью стало бы меньше.

– Прокол тут лишь в том, что они догадались. При постройке военных объектов без ликвидаций не обойтись.

– Правда? Ты воображаешь, что я избавился от каждого строителя Тайного Острова?

– То есть? Ты не стал? Но зачем…

Фрагмент Шкуродера ощерился старой снисходительной ухмылкой:

– А ты подумай, Стальной. В качестве упражнения.

Стальной разложил перед собой на столике заметки и сделал вид, что изучает их. Потом поднял все глаза на другую стаю.

– Тиратект, я отношусь к тебе с почтением, ибо в тебе – часть Шкуродера. Но запомни: ты жива, покуда я согласен это терпеть. Ты не Шкуродер в Ожидании.

Эта весть прибыла поздней осенью, незадолго до того, как Ледовые Клыки сомкнулись на зиму: стаи, заключавшие остаток души Хозяина, так и не выбрались из Парламентской Чаши. Шкуродер в Полноте Своей ушел навеки. Стальной испытал неимоверное облегчение, и после этого Фрагмент сделался куда более сговорчив.

– Никто из моих лейтенантов даже не пикнет, если я тебя убью. Полностью, включая даже элементов Шкуродера.

«И если ты меня вконец достанешь, я так и поступлю, клянусь».

– О, разумеется, дорогой мой Стальной. Ты здесь командуешь.

На миг проявился страх другой стаи. «Помни, – приказал себе Стальной, – и никогда не забывай: это всего лишь фрагмент Хозяина. По большей части это скромная школьная училка, а не Великий Учитель с Ножом». Конечно, два элемента Шкуродера полностью подчинили себе стаю, и даже сейчас дух Хозяина витал в зале, хотя и смягченный присутствием Тиратект. Ею можно было управлять, и таланты Хозяина Стальной обратил себе на службу.

– Ну и хорошо, – ровным тоном сказал Стальной. – Пока ты это понимаешь, Движению от тебя большая польза. В частности, – он порылся в заметках, – я хотел бы обсудить с тобой это грядущее Посещение.

«Мне нужен твой совет».

– Слушаю.

– Мы убедили Равну, что ее драгоценному Джефри грозит реальная опасность. Амдиджефри сказали ей, что вокруг все время рыщут древорезчики и они вот-вот должны ударить превосходящими силами.

– Но это действительно может произойти.

– Да. Древорезчица действительно планирует атаку, и у нее собственный источник «магической» помощи. У нас же кое-что получше. – Он постучал носами по бумагам – советы поступали с начала зимы.

Он вспомнил, как Амдиджефри принесли ему первые листы – с числовыми таблицами, инструкциями и диаграммами, – исписанные аккуратным, но детским почерком. Стальной и Фрагмент целыми днями бились над ними, пытаясь понять. Некоторые указания были очевидны. Рецепты Гостьи требовали столько золота и серебра, что хватило бы войну профинансировать. Но что это за «жидкое серебро»? Тиратект догадалась: Хозяин такую штуку использовал в своих республиканских лабораториях. В конце концов им удалось раздобыть необходимое количество. Для многих ингредиентов, однако, указывалась только методика получения. Стальной вспоминал, как Фрагмент корпел над ними, замышляя атаку на природу, будто на очередного врага. Рецепты полнились мистическими ингредиентами вроде «кальмарьего рога» или «замороженного лунного света». Указания Равны зачастую бывали еще загадочней. Инструкции внутри инструкций, с длинными отступлениями, описаниями экспериментов с распространенными материалами, чтобы определить пригодные для великого плана. Построить, испытать, снова построить. Похоже на метод самого Хозяина, но без тупиков.

Кое-что почти сразу обрело смысл. У них появились взрывчатые вещества и пушки, которые Древорезчица полагала своим тайным оружием. Но столько еще было непонятно – и понятней не становилось.

Стальной и Фрагмент проработали до вечера, планируя очередную серию испытаний и решая, где достать вновь затребованные Равной ингредиенты.

Тиратект откинулась на своем балконе, издав шипящий вздох удовлетворения.

– Этап за этапом. Вскоре у нас появится свое радио. У старой Древорезчицы не останется ни единого шанса… Ты прав, Стальной. С таким оружием можно покорить мир. Только вообрази: мгновенно получать доклады о положении дел в столице Республики и координировать действия войск, используя эту информацию. Движение воистину станет Разумом Господа. – Девиз старый, и ныне он мог воплотиться в жизнь. – Отдаю тебе должное, Стальной. Ты достойный выкормыш Движения. – («Нет ли в этой усмешке издевки Учителя?») – Радио и пушки даруют нам власть над миром. И это всего лишь крохи со стола Гостей. Когда они прибудут?

– Осталось еще сто—сто двадцать дней. Равна снова пересмотрела сроки. Очевидно, даже у двуногих бывают трудности с полетами меж звезд.

– Значит, только это время нам и отпущено, чтобы насладиться триумфом Движения. А потом мы обратимся в ничтожеств. Хуже дикарей. Как знать, не лучше ли отринуть дары и убедить гостей, что спасать тут нечего.

Стальной воззрился в горизонтальные бойницы меж бревен. Отсюда была видна часть звездолетного укрытия, фундамент нового замка, а еще дальше – острова и фьорды. Вдруг он исполнился спокойствия и уверенности, какие не посещали его уже давно. Ему показалось правильным поделиться мечтой.

– Ты правда не видишь, к чему я клоню, милая Тиратект? Я вот думаю, понял бы полный Хозяин – или же я и его превзошел? Поначалу выбора у нас не было. Звездолет автоматически начал посылать Равне какой-то сигнал. Мы могли бы его уничтожить. Возможно, Равна потеряла бы интерес. А если нет, нас бы вытащили отсюда, как рыбешек из ручья. Вероятно, я иду на великий риск, но в случае победы получу больше, чем ты можешь себе вообразить.

Фрагмент, склонив головы, смотрел на него.

– Я изучал этих людей: Джефри и – через посредство шпионов – ту, другую, у Древорезчицы. Их раса, возможно, древнее нашей, а трюки, которым они научились, придают им видимость всемогущества. Однако они подвержены врожденным порокам. Будучи синглетами, они столь ограниченны, что нам это даже представить трудно. Если получится сыграть на этих слабостях… Тебе известно, как заботятся о щенках обычные Когти. Мы достаточно часто манипулировали родительской привязанностью. А представь, каково людям. У них один детеныш – это уже ребенок. Подумай, какие рычаги воздействия это нам открывает.

– Ты это серьезно? Равна даже не родительница Джефри.

Стальной раздраженно отмахнулся:

– Ты ведь всех переводов Амди не видела. – «Простак Амди, идеальный шпион». – Но ты права, цель посещения не в том, чтобы спасти единственного щенка. Я пытался понять, каковы их подлинные мотивы. На корабле в каком-то подобии смертного сна покоится сто пятьдесят один детеныш. Они лежат в чем-то вроде гробов. Гости отчаянно стремятся спасти детей, но им нужно еще что-то. Другое. Они не говорят об этом напрямую… но я подозреваю, что дело тут в механизмах самого корабля.

– Исходя из всего, что нам известно, детей стоит счесть выводком, элементом плана вторжения.

Старый страх, но после наблюдений за Амдиджефри Стальному удалось его отбросить. Какие-то ловушки он мог не заметить, но…

– Если Гости нам лгут, то мы обречены. На нас будут охотиться, точно на зверей. Может быть, спустя много поколений мы научимся их трюкам, но все равно нам конец. С другой стороны, у нас достаточно оснований полагать, что двуногие слабы, и каковы бы ни были их цели, напрямую они нас не касаются. Ты была там в день высадки, куда ближе, чем я. Ты видела, как несложно оказалось заманить их в засаду, хотя корабль их неприступен, а единственным орудием они небольшую армию уложили. Очевидно, они не считали нас источником опасности. Их орудия могущественны, но они тоже чего-то боятся. А на звездолете находится что-то, что им от нас нужно. Тиратект, взгляни на фундамент нового замка. Я уверил Амдиджефри, что возвожу его, желая защитить звездолет от атак древорезчиков. Так оно и есть: позднее, летом, армия Древорезчицы сломает себе когти об эти валы. Но посмотри на основание куртины, которой я окружил звездолет. Когда явятся наши дорогие Гости, корабль уже полностью за нею скроется. Я испытывал корпус. Его можно проломить, сбросив несколько десятков тонн камня. Но Равне-то нечего тревожиться; это все лишь для защиты ее собственности, да-да. Рядом я сооружу открытый дворик, окруженный на диво высокими стенами. Для этого я попрошу помощи самой Равны, через Джефри. Дворик этот как раз вместит корабль Равны и тоже защитит его. Нам еще многое надо обустроить. Надо создать инструменты по описаниям Равны. Надо разгромить Древорезчицу, пока не прибыли Гости. Во всех этих делах мне нужна твоя помощь, и я рассчитываю получить ее. В итоге мы идеально укрепимся на случай, если Гости проявят вероломство. А если не проявят… ну, думаю, ты согласишься, что размахом помыслов я уж точно не уступил своему учителю.

И впервые за все время Фрагмент Шкуродера не нашелся что ответить.

Командная рубка корабля была любимым местом для Джефри с Амди во всем домене Стального Владыки. Джефри тут по-прежнему одолевала грусть, но понемногу печальные воспоминания вытеснялись радостными… и надеждой на лучшее будущее. Дисплейные окна все так же зачаровывали Амди, хотя теперь в них можно было видеть лишь деревянные стены. Со второй вылазки они уже считали рубку своим частным королевством, вроде дома на дереве, который Джефри построил себе на Страуме. И действительно, рубка была такая тесная, что больше одной стаи в нее просто не поместилось бы. Обычно элементу стражника приходилось сидеть снаружи, у главного люка, но и такая обязанность для него была обременительна. В этом месте Джефри с Амди чувствовали себя важными.

И несмотря на всю свою неугомонность, осознавали, каким доверием их облекли Стальной Владыка и Равна. Дети могли носиться во дворе, доводя стражников до исступления, но с оборудованием командной рубки обращались так же бережно, как это прежде делали мама и папа Джефри. На корабле, в общем-то, мало что оставалось беречь. Данники погибли; родители Джефри как раз вынесли их наружу, когда началась атака древорезчиков. За зиму Стальной Владыка перенес бо́льшую часть незакрепленных предметов к себе в замок для исследования. Гибернаторы теперь находились в безопасных холодных погребах поблизости. Амдиджефри ежедневно наведывались туда, глядели в знакомые лица, проверяли показания каждого диагностического дисплея. С момента атаки ни один спящий пока не умер.

То, что оставалось внутри корабля, накрепко привязали к стенам. Джефри пометил панели управления и элементы системы управления кораблем, отвечавшие за ракетный двигатель, – от них стая старалась держаться подальше.

Когда по приказу Стального Владыки стены занавесили, здесь стало тише. Багажа сородичей Джефри, спальных мешков и тренажеров тут уже не осталось, но было еще оборудование, закрепленное у стен в амортизационной подвеске. За истекшие месяцы Амдиджефри принесли сюда писчие принадлежности, одеяла и всякую всячину. Из вентиляционных решеток по периметру каюты всегда тянуло приятным ветерком.

Они были здесь счастливы, до странного беззаботны, вопреки воспоминаниям, которые хранило это место. Здесь они могли что-то сделать для Когтей и тех, кто спал в холодном сне. И не было в этом мире другого места, откуда Амдиджефри могли общаться с человеком. В некотором смысле средства общения были такими же средневековыми, как замок Стального Владыки. Им пришлось полагаться только на плоский дисплей – ни тебе объема, ни цвета, ни картинок. Ничего, кроме букв и цифр, он показывать не умел. Зато был подсоединен к ультраволновому коммуникатору корабля и запрограммирован отслеживать спасателей. Средств распознавания голоса тоже не было; Джефри уже начал паниковать, когда сообразил, что нижняя часть экрана служит клавиатурой. Печатать слова побуквенно – трудоемкое занятие, хотя Амди насобачился это делать, стуча по клавишам четырьмя носами. А читать на самношке он теперь умел даже лучше самого Джефри.

Амдиджефри проводили здесь много вечеров. Если со вчерашнего дня оставалось сообщение, они выводили его на экран постранично, чтобы Амди скопировал и перевел. Потом набирали на клавиатуре вопросы и ответы, переданные Стальным Владыкой. Потом долго ждали. Даже если на том конце линии уже дежурила Равна, ее сообщение иногда приходило лишь через несколько часов. Тем не менее связь после зимы заметно улучшилась и они почти чувствовали приближение Равны. Главным событием суток зачастую становились неформальные разговоры с ней.

А этот день пока резко отличался от всех прочих. После атаки лжерабочих Амдиджефри еще полчаса трясло. Сам Стальной Владыка, защищавший детей, был ранен. Может, теперь везде опасно. Амдиджефри повозились с наружными дисплеями, пытаясь выглянуть через щелки в неровно сложенных стенах.

– Если бы нам разрешали выглядывать наружу, мы бы могли предостеречь Стального Господина, – сказал Джефри.

– Надо его попросить, чтобы сделал в стенах дырки. Мы будем вроде как часовые.

Они стали обсуждать эту идею, а потом начало поступать свежее сообщение со спасательного корабля. Джефри влез в амортизационную подвеску рядом с экраном. Тут раньше сидел папа, и места вполне хватало. Два элемента Амди пролезли туда следом за мальчиком. Еще один прыгнул на подлокотник и умостил лапы на плечах Джефри, вытянув к экрану длинную шею, чтобы лучше видеть. Остальные возились с бумагой и стилосами. Сообщения ничего не стоило воспроизвести заново, но Амдиджефри охватывал восторженный трепет именно «в прямом эфире».

Сначала пошел стандартный заголовок и все такое прочее – на тысячный раз совсем не интересно. А потом уже и сами слова Равны. Вот только это были не слова, а табличные данные, что-то там для радио.

– Ну вот еще, – огорчился Джефри, – это числа.

– Числа! – встрепенулся Амди.

Он запрыгнул мальчику на колени свободным элементом, прижал нос вплотную к дисплею, перепроверяя то, что видел элемент у Джефри на плечах. Четверо на полу увлеченно строчили, переводя десятичные цифры на экране в ×, ○, | и Δ четверичной системы счисления Когтей. Джефри почти сразу понял, что Амди очень крутой математик. Но не завидовал ему. Амди сказал, что немногие Когти так способны к математике; Амди был очень особенной стаей. Джефри гордился, что у него такой друг. Маме с папой Амди бы понравился. Но… Джефри со вздохом расслабился в своем амортизационном гамаке. Числа приходили все чаще и чаще. Мама однажды читала ему повесть «Затерянные в Медленной Зоне», о том, как заблудившиеся исследователи возродили цивилизацию на затерянной колонии. Там герои просто собрали материалы и построили то, что им было нужно. В повести ничего не говорилось ни о точности вычислений, ни о дробях, ни о дизайне.

Он отвернулся от экрана и погладил пару элементов Амди, сидевшую рядом. Один извернулся под его рукой, тела издали мерное ответное жужжание. Глаз они не открывали. Знай Джефри их хуже, подумал бы, что спят. Эти элементы Амди отвечали за связную речь.

– Есть что интересненькое? – спросил Джефри, помолчав. Элемент слева открыл глаза и посмотрел на него.

– Там то, о чем нам Равна говорила. Фокус с полосой пропускания. Если не сделать так, как надо, услышим только щелчки и писки.

– А, ну да. – Джефри знал, что заново изобретенное радио на первых порах немногим лучше морзянки. Равна считала, что эту стадию им удастся перескочить. – А как ты думаешь, на кого Равна похожа?

– Что? – Скрип стилосов по бумаге ненадолго прекратился: все внимание Амди переключилось на мальчика, хотя они об этом уже говорили. – Ну, она вроде тебя… только старше и выше?

– Да, но… – Джефри знал, что Равна со Сьяндры Кей. Она взрослая, старше Йоханны, но моложе мамы. Но как она в действительности выглядит? – Я хочу сказать, она летит в такую даль, чтобы спасти нас и закончить то, что мама с папой пытались сделать… Она, наверное, очень хорошая.

Скрип стилосов снова прервался, послание прокрутилось дальше. Придется снова его воспроизводить.

– Да, – сказал Амди, помолчав. – Она… она, наверное, почти как Стальной Владыка. Приятно будет встретить кого-нибудь, кого обнять можно. Как ты – Стального Господина.

Джефри немного обиделся.

– Погоди, но ты же меня обнять можешь!

Элементы Амди рядом с ним громко засопели.

– Знаю, но… ну, я имею в виду, кого-нибудь взрослого… вроде как родителя.

– Ага.

Они еще около часа переводили и сверяли таблицы. Потом настало время переслать последние запросы Стального Владыки. Примерно четыре листа, аккуратно переписанные Амди на самношке. Обычно он сам любил набирать текст, согнувшись всеми мордами над клавиатурой и дисплеем. Но не сегодня. Он развалился на коленях и вокруг Джефри, но проверять набранное не спешил. Джефри то и дело слышал, как у него что-то резонирует в груди, а порой подвеска дисплея начинала издавать странные звуки в такт неслышимым, которыми обменивались элементы Амди. Джефри сообразил, что друг в глубокой задумчивости.

Закончив набирать последнее сообщение, он добавил несколько вопросиков от себя. «Сколько вам с Фамом лет? Вы женаты? На кого похожи наездники?»

Дневной свет, сочившийся из щелей, угасал. Вскоре землекопы бросят кирки и промаршируют в бараки за гребнем холма. А по ту сторону протоки, точно в сказке, воссияют золотом в предзакатной дымке башни Тайного Острова. Вот-вот явятся белокурточники, позовут Амди и Джефри ужинать.

Два элемента Амди выскочили из гамака и принялись носиться друг за другом вокруг кресла.

– Я все думал, я все думал! Эта штука от Равны, радио: почему она только для голоса? Она говорит, любые звуки – одно и то же, только на разных частотах. И мысли – тоже звуки! Если мы кое-что поменяем в таблицах, если нахлобучим передатчики и приемники мне на мембраны, почему бы не передать по радио мысль?

– Ну, не знаю.

Во многих обычных делах привычным ограничением выступала полоса пропускания, хотя Джефри смутно представлял себе, что это такое. Он взглянул на завершающие таблицы, все еще отображенные на дисплее. И вдруг его осенила такая идея, до какой многие взрослые в технологически развитых цивилизациях не додумались бы…

– Я этими штуками пользуюсь каждый день, хотя не знаю точно, как они работают. Можем следовать ее указаниям, но откуда нам знать, что именно надо изменить?

Амди возбужденно ерзал, как с ним бывало, когда ему на ум приходила какая-нибудь шалость или розыгрыш.

– Нет-нет-нет! Нам и не надо все тут знать. – Еще три элемента прыгнули на пол и замахали Джефри листами бумаги. – Равна же не знает наверняка, как мы говорим. В инструкциях есть опции для небольших изменений. Я все думал… мне кажется, я понимаю, как эти изменения взаимосвязаны. – Он прекратил беготню и издал жалобный визг. – Проклятье, но я не могу объяснить как. Думаю, мы сумеем расширить эти таблицы, а потом изменить машину само… самоочевидным образом. А потом… – Амди на миг так восхитился, что потерял дар речи. – Ой, Джефри, был бы ты стаей! Ты себе представь: ставишь по элементу на вершине горы, а потом думаешь по радио. Мы на весь мир бы разошлись!

Но тут снаружи кто-то забулькал на межстайном, а затем повторил на самношке:

– Время идти кушать. Идем теперь, Амдиджефри. Хорошо?

Это был господин Шрек; он неплохо владел самношком, хотя и хуже, чем Стальной Владыка. Амдиджефри подобрали раскиданные по рубке листы и аккуратно переложили в карманы курток Амди. Выключив дисплей и коммуникационное оборудование, они выбрались в главный ангар.

– А ты думаешь, Стальной Господин нам разрешит?

– Может, просто пошлем это обратно Равне?

Белокурточник отошел от люка, и Амдиджефри вылезли наружу. Через минуту их озарили косые лучи закатного солнца. Дети почти не заметили этого, так их воодушевила грандиозная идея Амди.

Глава 24

Для Йоханны смерть Грамотея Джакерамафана многое изменила. В основном к лучшему. Кабы не убийство, перемен никогда не случилось бы… Именно это Йоханну и печалило.

Она пустила Древорезчицу к себе в хижину вместо служанки. Наверное, Древорезчица изначально этого и хотела, но страшилась гнева девочки. Теперь и данник тоже хранился в доме. Вокруг круглосуточно дежурили не меньше четырех стай охраны, которые отряжал Проныра, и велись разговоры о строительстве казарм.

Днем Йоханна встречалась и с другими, а иногда принимала того, кому требовался данник. Щепетильник, Проныра и Шрамозадый – Странник – в совершенстве выучили самношк. Говорили они так бегло, что девочка уже составила представление об их характерах. Вот Щепетильник, порывистый и очень умный; вот Проныра, такой же чванливый, каким показался ей некогда Грамотей, но лишенный живости и фантазии; вот Странник Викврэкшрам. Каждый раз, сталкиваясь с его здоровенным Шрамом, она чувствовала холодок. Тот всегда садился позади остальных и пригибался, чтоб не попадаться ей на глаза. Странник, несомненно, понимал, какой эффект оказывает его присутствие на девочку, и старался ее не раздражать, но даже после смерти Грамотея Йоханна эту стаю разве что с трудом терпела. В конце концов, не исключено, что в замке Древорезчицы предатели. Предположение Проныры о набеге шкуродерников ничем не подкреплено. Йоханна с подозрением наблюдала за Странником.

По вечерам Древорезчица всех отсылала прочь, рассаживалась вокруг очага и задавала даннику вопросы, не имевшие к противостоянию со шкуродерниками никакого отношения. Йоханна сидела рядом и объясняла то, что Древорезчица не смогла понять сама. Как странно. Древорезчица у этих существ – кто-то вроде королевы. У нее есть огромный (примитивный, неуютный, уродливый, но все же огромный) замок. У нее десятки слуг. И тем не менее она проводит бо́льшую часть вечера в маленькой деревянной хижине, скорчившись рядом с Йоханной. Помогает с очагом и готовкой ничуть не меньше служанки, которая занималась этим прежде.

Так и вышло, что у Йоханны появилась среди Когтей подруга – Древорезчица. Раньше Грамотей был ей другом, но она этого не понимала, пока он не погиб. Древорезчица была очень умная и очень странная. В некотором смысле – умнее всех, кого Йоханна знавала за свою жизнь, хотя девочка не сразу пришла к такому выводу. Йоханну не слишком удивила легкость, с какой Когти выучили самношк: в адвентюрах так всегда и бывало, да и потом, в даннике имелись обучающие языковые программы. Но теперь Йоханна вечера напролет смотрела, как Древорезчица работает с данником. По вечерам стая отвлекалась от военной тактики и химии, которыми занималась весь день на Совете. Вместо этого Древорезчица читала о Медленной Зоне и Запределье, об истории Страумлианского Простора. Она обучилась нелинейному чтению быстрее прочих. Иногда Йоханна просто сидела и восхищенно заглядывала ей за плечи: стая разделила экран на окна, и в главном данные прокручивались так быстро, что у Йоханны в глазах рябило. Примерно дюжину раз в минуту Древорезчица натыкалась на новые слова. Обычно из лексики самношка; тогда королева просто тыкала в непонятное слово носом, и в словарном окошке тут же всплывал перевод. Иногда возникала трудность концептуального характера, и тогда новые окна уводили стаю в новые области знаний, иногда на пару секунд, порой на многие минуты, а иногда ответвление становилось главной дорогой. В этом смысле Древорезчица стала тем, кем только мечтал сделаться Грамотей.

Она часто задавала вопросы, на которые у данника не было ответов. Тогда они с Йоханной засиживались за беседой до глубокой ночи. На что похожа человеческая семья? Что исследователи со Страумлианского Простора стремились создать в Высокой Лаборатории? Йоханна перестала думать о стаях как о бандах змеешейных крыс-убийц. Далеко за полночь экран данника светился ярче посеревших углей в очаге и окрашивал шерсть Древорезчицы веселыми красками. Стая собиралась вокруг Йоханны, задрав головы, точно стайка детей вокруг учительницы.

Но Древорезчица не была девчонкой. Она почти сразу показалась Йоханне старой. Ночные беседы и девочке помогали кое-что разузнать про Когтей. Стая рассказывала то, что не могла рассказать днем. Очевидные вещи для Когтей, о которых нет нужды заговаривать вслух. И девочка задумывалась, а есть ли вообще у королевы Древорезчицы кто-то, с кем можно поговорить по душам.

Лишь один элемент Древорезчицы был стар физически, а двое едва вышли из щенячества. Но мысленному рисунку стаи было полтысячи лет, и это сказывалось. Душу Древорезчицы удерживали вместе узы едва ли прочнее силы воли. Платой за бессмертие стал инбридинг. Исходные элементы были здоровы, но прошло уже шестьсот лет… Один из молодых элементов все время пускал слюни, королева то и дело утирала ему морду. Темно-карие глаза другого заволокли бельма; Древорезчица объяснила, что он абсолютно слеп, но в остальном здоров и лучший ее «рассказчик». Самый старый элемент сильно одряхлел и все время хрипел. Древорезчица сказала, что, увы, он же самый талантливый и находчивый. Когда он умрет…

Внимательно приглядевшись, Йоханна увидела знаки слабости у всей Древорезчицы. Даже пара самых здоровых элементов, сильных и пушистых, передвигались как-то не так, если сравнивать с обычными стаями. Может, у них позвоночники искривлены? К тому же эти двое явно были склонны к ожирению, что не добавляло оптимизма.

Йоханна все это узнала не сразу. Древорезчица просто рассказывала ей, как живут Когти, и постепенно наружу выплывала ее собственная история. Казалось, что стая счастлива с кем-то поделиться, но Йоханна не чувствовала в Древорезчице жалости к себе самой. Древорезчица избрала свой путь, хотя кому-то он мог показаться кривой дорожкой, и выстояла в битве с судьбой дольше, чем любая другая стая в письменной истории. Если она о чем и жалела, то лишь о том, что исчерпала свою удачу.

Архитектура Когтей изобиловала крайностями: то гротескно огромная, то слишком тесная для человека. Зал Совета Древорезчицы являл собою крайность первого рода – его трудно было назвать уютным местечком. В чашеобразном помещении без труда разместились бы три сотни человек. Вдоль стен тянулись отдельные балконы, на которых места хватило бы еще сотне людей.

Йоханна частенько здесь бывала: тут протекала бо́льшая часть работы с данником. Обычно в зале присутствовали она сама, Древорезчица и стая, которой требовалась та или иная информация. Сегодня все было иначе. Строго говоря, работа с данником в расписании не значилась: день отвели под первую встречу Йоханны с членами Совета. В Совет входили двенадцать стай, и все они собрались здесь. Заняты были все балконы, а еще три стаи расположились на полу. Йоханна уже достаточно знала Когтей, чтобы понять: место это, с виду полупустое, заполнено так, что не протолкнешься. Стоял мыслешум пятнадцати стай. Звук пробивался даже сквозь плотные занавеси, временами жужжал у Йоханны в голове или отдавался вибрацией в ладонях, касавшихся перил.

Йоханна стояла рядом с Древорезчицей на самом просторном балконе. Когда они явились, Проныра уже раскладывал чертежи на полу. Увидев, что все стаи Совета почтительно поднимаются, он глянул вверх и что-то сказал Древорезчице. Королева ответила на самношке:

– Я знаю, это замедляет дело, но мне кажется, что так будет лучше. – И рассмеялась человеческим смехом.

Странник Викврэкшрам стоял на соседнем балконе, словно был членом Совета. Интересно. Йоханна еще не разобралась почему, но Шрамозадый явно ходил у Древорезчицы в фаворитах.

– Странник, тебя не затруднит переводить для Йоханны?

Странник склонил в их сторону несколько голов.

– А ты согласна, Йоханна?

Девочка помедлила, потом кивнула. Это правильное решение. Странник владел самношком лучше всех Когтей, кроме разве что Древорезчицы. Садясь, Древорезчица взяла у Йоханны данник и раскрыла его. Йоханна бросила взгляд на экран: она сделала заметки! И даже не успела выдать своего удивления; королева заговорила опять, на этот раз булькающей межстайной речью. Спустя миг Странник начал переводить:

– Пожалуйста, сядьте все. И держите головы ниже. Тут и так тесно.

Йоханна сдержала усмешку. Странник Викврэкшрам оказался отличным переводчиком. Человеческий голос Древорезчицы он имитировал превосходно, передавая даже ироническую властность ее тона.

Вокруг завозились, устраиваясь. Теперь с каждого балкона выглядывало не больше пары морд. Долетавший оттуда мыслешум в основном поглощался плотной обивкой балкона или занавесями вокруг зала.

– Проныра, можешь продолжать.

Проныра внизу поднялся и посмотрел во всех направлениях. Потом начал говорить.

– Благодарю вас, – пришел перевод, теперь с имитацией голоса начальника тайной стражи. – Древорезчица попросила меня созвать это заседание по случаю срочных донесений с севера. Наши агенты докладывают, что Стальной взялся укреплять район вокруг корабля Йоханны.

Буль-буль, перебил его кто-то. Щепетильник?

– Это не новость. За этим нам и требуются пороховые пушки.

Проныра ответил:

– Да, мы уже некоторое время знаем об этих планах. Однако сроки завершения работ сдвинулись, и в новом проекте толщина стен значительно увеличена. Полностью окружив ими звездолет, Стальной, вероятно, прикажет его разобрать и перенести груз в свои лаборатории.

Для Йоханны эти слова были словно удар под дых. Раньше был шанс отбить корабль, пускай и в тяжелом сражении. Завершить миссию родителей, может, даже спастись самой…

Странник что-то добавил от себя и тут же перевел:

– А каковы новые сроки?

– Они уверены, что главные стены новой крепости будут возведены всего через десять десятидневок.

Древорезчица опустила пару носов на клавиатуру и стукнула по заметке. Одновременно перегнулась через поручень и посмотрела вниз, на своего начальника тайной стражи:

– Прежде Стальной бывал склонен к чрезмерному оптимизму. А объективную оценку можешь предоставить?

– Да. Стены будут возведены в срок от восьми до одиннадцати десятидневок, считая от настоящего момента.

Древорезчица:

– Мы рассчитывали по крайней мере на пятнадцать. Это реакция на наши планы?

Проныра внизу собрался плотнее.

– Таково было наше первое подозрение, ваше величество. Но… как вы знаете, у нас имеются весьма особые источники информации… которые не следует обсуждать даже здесь.

– Вот же хвастунишка. Я иногда задумываюсь, а есть ли у него вообще хоть что-нибудь. Я ни разу не видел, чтоб он свои задницы на полевое задание выволок.

А? Йоханна не сразу поняла, что это Странник комментирует ответ Проныры. Посмотрела на него через перила. Из ложи высунулись три головы Странника, и две смотрели в ее сторону. Их выражение Йоханна узнала: ехидная усмешка. На замечание Странника никто больше не отреагировал; наверное, он так сфокусировал голос, что услышала одна Йоханна. Она недовольно глянула на него, и спустя миг он вернулся к обычному синхронному переводу:

– Стальному известно, что мы планируем нападение, но об особом нашем оружии он не знает. Сдвиг сроков, вероятно, стал следствием случайных подозрений. К сожалению, нам не повезло.

Трое или четверо членов Совета заговорили, перебивая друг друга.

– Громко выражают свое недовольство, – подытожил Странник. – Я так и знал, что план провалится. А зачем нам вообще атаковать шкуродерников?.. и так далее.

Древорезчица справа от Йоханны издала резкий шипящий свист. Жалобщики заткнулись.

– Кое-кто здесь проявляет слабость духа. Мы обязаны атаковать Тайный Остров, потому что там – средоточие смертельной угрозы. Эту угрозу мы намерены уничтожить пушками Йоханны. Но если Стальной сообразит, как управлять звездолетом, он уничтожит нас первым.

Один из элементов Древорезчицы, сидевший на полу ложи, ткнулся носом в колено Йоханны.

Фокусированный голос Странника в ухе девочки фыркнул.

– Это не учитывая такой малости, как вернуть тебя домой и установить контакт со звездами, но столь прагматично мыслящей аудитории она сказать подобного не может. Если ты еще не догадалась, то тебя сюда привели в том числе и затем, чтобы показать нытикам, что небеса хранят много больше, чем они себе в состоянии вообразить. – Он помолчал и переключился на перевод слов Древорезчицы: – Затевая эту кампанию, мы не ошиблись; ошибкой было бы воздержаться от нее, ошибкой не менее смертельной, чем поражение в битве. Итак… есть ли у нас шансы вовремя добраться до побережья с боеспособной армией?

Королева указала носом на противоположный балкон:

– Щепетильник, пожалуйста, покороче.

– О-о, в перечне талантов Щепетильника краткость речей на последнем месте… ой, извини. – Это Странник опять взялся комментировать.

Щепетильник выставил на всеобщее обозрение еще пару голов:

– Мы с Пронырой уже обсуждали эту проблему, ваше величество. Собрать армию и дойти до побережья за десять десятидневок вполне реально. Трудности с производством пушек и, вероятно, обучением артиллеристов. За это отвечаю я.

Древорезчица что-то резко бросила в ответ.

– О да, ваше величество, порох у нас есть. И мощь его соответствует описаниям Данника. Стволы пушек – более сложная задача. До самого недавнего времени металл казенника трескался, остывая. Думаю, что смогу с этим сладить. Во всяком случае, у меня уже есть два ствола без таких недостатков. Я рассчитывал уделить испытаниям несколько десятидневок…

– …но теперь мы не можем себе этого позволить, – вмешалась Древорезчица. Поднялась вся и оглядела Зал Совета. – Приказываю начать испытания полноразмерных пушек немедленно. Если все пройдет успешно, мы приступим к ускоренному выпуску. Изготовим столько, сколько успеем.

А если нет…

Через два дня…

Самое забавное: Щепетильник ожидал, что Йоханна перед испытанием осмотрит ствол. Стая возбужденно бегала вокруг установки, объясняя свои планы на скверном самношке. Йоханна ходила следом, напустив на себя серьезный вид и хмурясь. В нескольких метрах, почти скрытые уступом, за происходящим наблюдали Древорезчица и ее Совет. «Ну что, выглядит эта штука совсем как настоящая». Ее установили на небольшой повозке, которую отдачей должно было откатить в кучу грязи. Сам ствол, отлитый из цельного куска металла, в длину достигал метра, а его канал – десяти сантиметров в диаметре. С дульного конца закладывали порох и ядро, а поджигали через маленькое запальное отверстие у казенника.

Йоханна провела рукой по стволу. Поверхность из свинцового сплава была неровной на ощупь; казалось, что в металле застыли катышки грязи. Даже стенки канала не идеально гладкие – а есть ли разница? Щепетильник продолжал молоть языками, объясняя, как использует при отливке соломенную подкладку, чтобы металл не трескался, остывая. Йоханне надоело.

– Надо сначала испробовать ее с малым количеством пороха, – сказала она.

Голос Щепетильника сделался заговорщицким, фокусированным:

– Строго между нами: я это сделал. Сработало отлично. Теперь пора провести главное испытание.

«Гм. Значит, не такое уж ты и трепло». Йоханна улыбнулась ближайшему элементу стаи, у которого на голове совсем не было черной шерсти. Щепетильник чем-то напоминал Йоханне ученых из Высокой Лаборатории: те тоже были с закидонами.

Отойдя от пушки, Щепетильник громко спросил:

– Ну что, начинаем?

Двумя элементами он нервно оглядывал членов Высшего Совета в укрытии.

– Мм, да, мне кажется, что все в порядке. – Как и должно было быть, конструкцию скопировали непосредственно с нюйорских моделей в учебнике истории Йоханны. – Но ты поосторожнее. Если что-то пойдет не так, эта штука может убить всех вокруг.

– Да-да. – Получив официальное разрешение, Щепетильник рассыпался вокруг орудия и отогнал Йоханну за черту безопасности. Пока она возвращалась к Древорезчице, он продолжал болтать на языке Когтей: наверное, объясняет ход испытания.

– Как думаешь, сработает? – тихо спросила у девочки Древорезчица. Она сегодня казалась еще дряхлее обычного. Для королевы постелили соломенную циновку поверх поросшей мхом и вереском земли за уступом. Большинство элементов лежали тихо, умостив морды между лап. Слепец, казалось, дремал; молодой слюнявый идиот устроился рядом с ним, нервно подергиваясь. Странник Викврэкшрам, как обычно, сидел поблизости, но на этот раз не переводил. Все его внимание было приковано к Щепетильнику.

Йоханна подумала о соломе, которую Щепетильник использовал при отливке. Древорезчики искренне старались, но… Она покачала головой.

– Я… кто его знает.

Опустившись на колени, она выглянула из укрытия. Происходящее напоминало цирковое представление из учебника истории. Дрессированные звери и пушка. Даже цирковая палатка есть: Проныра настоял, чтобы место испытаний было скрыто от потенциальных наблюдателей в холмах. Конечно, враг что-то заметит, но чем меньше подробностей узнает Стальной, тем лучше.

Стая по имени Щепетильник суетилась вокруг пушки, не переставая болтать. Два его элемента притащили бочонок черного пороха и стали засыпать заряд в ствол. За порохом последовал пыж из шелковой бумаги. Протолкнув пыж на место, зарядили пушку ядром. Остальными элементами Щепетильник разворачивал установку в сторону от палатки.

Они разместили пушку на обращенной к лесу стороне замкового двора, между старой и новой крепостными стенами. Йоханне был виден участок зеленой травы ниже по склону, а над ним – низкие, моросящие дождем облака. До старого крепостного вала метров сто. Фактически – место убийства Грамотея. Даже если чертова пушка не разорвется при выстреле, спрогнозировать дальность полета ядра никто не возьмется. Йоханна полагала, что оно даже до стены не долетит.

Щепетильник собрался у казенника, пытаясь разжечь длинный трут. У Йоханны вдруг оборвалось внутри: «Эта штука не сработает». Они все идиоты и любители, и она заодно. «А бедолага погибнет ни за что».

Йоханна рывком поднялась. «Я должна его остановить». Кто-то удержал ее за пояс и дернул к земле; это оказался один из элементов Древорезчицы, толстячок, которому было трудно ходить.

– Надо попытаться, – тихо сказала стая.

Щепетильник наконец поджег трут и сразу заткнулся. Все его элементы, кроме белоголового, опрометью кинулись под прикрытие уступа. На миг Йоханне показалось, что его обуяла трусость, но потом девочка догадалась: человек, работая со взрывчаткой, тоже старается защитить свое тело, кроме руки, которой держит спичку. В случае неудачи Щепетильник отделается увечьем.

Белоголовый элемент бросил взгляд на остального Щепетильника через примятый вереск. Он, казалось, не так испугался, как обратился в слух. В таком отдалении он не мог быть частью разума Щепетильника, но существо это наверняка умнее собаки, а остальные отдают ему какие-то приказы.

Белоголовый развернулся и подошел к пушке. Последний метр он прополз на брюхе, укрываясь, как мог, за грязевой кучей позади тележки. Он поднес трут к стволу и наклонил его так, что пламя, коптившее на верхушке, медленно вползло в запальник. Йоханна скорчилась под прикрытием уступа…

Звук взрыва отдался в ее ушах резким надрывным хлопком. Древорезчица вздрогнула всеми элементами, по палатке разнесся свист боли. «Бедняга Щепетильник! – Йоханна почувствовала, как наворачиваются слезы. – Надо посмотреть, что там; на мне тоже лежит часть ответственности». Она медленно поднялась и заставила себя посмотреть через вересковую полянку туда, где пушка стояла минуту назад… Как и теперь! Из дула и казенника вился толстый дым, но ствол остался цел. Более того, вокруг повозки бродил оглушенный Белоголовый, и белая шерсть его почернела от сажи.

Остальные элементы Щепетильника помчались к Белоголовому. Пятерка торжествующе забегала вокруг пушки, прыгая друг через друга. Остальные на долгий миг замерли как вкопанные. Пушка не раскололась. Пушкарь уцелел. Что же до, так сказать, побочного эффекта… Йоханна перевела взгляд вверх по склону холма, куда смотрел ствол: на верху старой крепостной стены зияла метровая выбоина, которой там раньше не было.

Да уж, Проныре придется попотеть, маскируя это от вражеских разведчиков!

Ошеломленное молчание разорвал такой гвалт, какого Йоханна тут еще не слышала. К обычному бульканью примешивалось шипение почти на грани слышимости. В другом конце палатки две незнакомых ей стаи вбежали друг в дружку, на миг безмысленного торжества став одной огромной стаей, девяткой или десяткой.

«Да, мы еще вернем корабль!»

Йоханна повернулась приласкать Древорезчицу. Но королева не кричала от радости, как остальные. Она свела головы вместе, и стало видно, как ее колотит дрожь.

– Древорезчица?

Она погладила одного из элементов, большого и толстого, по шее. Тот дернулся, тело его свела судорога.

Удар? Сердечный приступ? В памяти девочки всплывали имена древних убийц. А у стай такое бывает? Что-то не так, ужасно неправильно, а никто больше не заметил. Йоханна вскочила.

– Странник! – заорала она.

Через пять минут Древорезчицу вытащили из палатки. Там по-прежнему царил бедлам, но для ушей Йоханны – мертвенно-тихий. Она помогла королеве взойти в экипаж, но после этого ее больше к ней не подпускали. Даже Странник, с такой охотой переводивший накануне, отогнал девочку.

– Все будет в порядке, – только и сказал он, забегая перед повозкой и хватая вожжи этих странных животных, как их там… Экипаж тронулся. Рядом бежали несколько гвардейцев. Йоханну снова, как обухом, ударило странностью, чуждостью мира Когтей. Случилось что-то отнюдь не рядовое. Возможно, умирает высокопоставленная персона. Вокруг дым коромыслом. Но… все крутятся сами по себе. Никто не может подойти ближе. Никто не может коснуться другого.

Мгновение это пролетело, и Йоханна выбежала из палатки следом за экипажем. Стараясь не отставать, она мчалась через вереск вдоль раскисшей тропы, и у нее почти получалось. Все было мокрое, холодное, цвета серого ружейного металла. Все так настаивали на испытаниях… А что, если это какая-то новая хитрость Шкуродера? Йоханна споткнулась, шлепнулась в грязь, встала на колени. Карета повернула и выехала на мостовую, пропав из виду. Девочка поднялась и побежала по мокрой тропинке дальше, немного сбавив ход. Она была бессильна помочь, совершенно бессильна. У нее был друг – Грамотей, и Грамотея убили. У нее появилась подруга – Древорезчица, а теперь…

Йоханна брела по брусчатке меж замковых амбаров. Экипажа королевы не было видно, но слышался стук колес по камням. Мимо в обоих направлениях бегали гвардейцы Проныры, иногда останавливаясь и отходя в боковые стенные ниши – пропустить встречных. На вопросы Йоханны стражники не отвечали. Возможно, они не знали самношка.

Йоханна едва не заблудилась. Она еще слышала стук колес, но экипаж явно куда-то свернул. Звук раздался снова, позади. Они везут Древорезчицу к Йоханне домой! Она повернула и уже через несколько минут поднималась по склону холма к двухэтажной хижине, которую последние недели делила с Древорезчицей. Йоханна выбилась из сил и не могла бежать, а потому просто брела вверх по холму, едва осознавая, что вся промокла и перепачкалась. Карета стояла в пяти метрах от двери. Стражники растянулись по всему холму, но арбалеты их не были взведены.

Послеполуденное солнце пробилось через облака на западе, на миг осветило мокрый примятый вереск, сверкнуло на бревнах, ярко озарив их на фоне мрачного небосвода над холмами. Игра света и тьмы из разряда тех, которыми Йоханна в особенности восхищалась. «Пожалуйста, пускай с ней все окажется в порядке».

Стража пустила ее внутрь. Странник Викврэкшрам стоял поперек двери, тремя элементами наблюдая за Йоханной. Четвертый, Шрамозадый, просунул назад в дверной проем длинную шею, глядя на то, что происходит внутри.

– Она хотела, чтобы это случилось здесь, – сказал он.

– Что с-с-случилось? – вырвалось у Йоханны.

Странник пожал плечами на стайный манер:

– Это от шока при выстреле пушки. Но могло произойти и от чего угодно другого.

В