Лео Глуц

Разрешите представиться. Меня зовут капитан Лео Глуц. Я бы снял перед вами шляпу, только не привык расшаркиваться.

В Южном секторе Галактики я больше известен под именем Лео Гнус. В Северном меня кличут Лео Счастливчик. В восточном – Лео Скоротруп. Там я стараюсь не появляться. Что касается Западного сектора, там меня как только не называют – по большей части, бранными словами. Так уж устроен мир. Либо ты успешен – и у тебя полно врагов. Либо ты неудачник, зато друзей – хоть в рабство продавай.

Как врагам, так и друзьям оскорблений я не спускаю. Если кто-то зарывается – его утихомиривает апперкот с правой. Удар у меня что надо, не извольте сомневаться. Могу успокоить любого сапиенса ^[1] на полчаса, а то и на цельный час – в зависимости от степени раздражения и градуса в крови.

Власти Федерации преследуют меня с шестнадцати лет. Они позаботились, чтобы избавиться от таких, как я. Поделили галактику на четыре сектора, провели границы, и определили, где в окрестностях Млечного пути пролегает цивилизованный космос, и проживают разумные расы, а где влачат существование полуразумные индивидуумы и отбросы общества. Теперь все, кому не терпится скрыться от закона, могут просто пересечь границы – преследовать их не станут, за кордоном запретов нет. Но, несмотря на то, что власти считают меня мерзавцем и не хотят видеть на своей территории, лично я предпочитаю цивилизованный космос. Здесь у меня дела, здесь все сапиенсы говорят на новоязе ^[2], здесь мне комфортно и интересно жить.

Род моих занятий в последнее время составляла исключительно контрабанда. Вы спросите, как же так получилось? Да просто не повезло. Освоил профессию контрабандиста во время последней отсидки, и после выхода, чтобы заработать денег на подходящий корабль, занялся этой незнакомой для меня деятельностью.

Никогда не делайте то, что не умеете делать. И никогда не полагайтесь на умения тех, кого не знаете. В колонии я познакомился с одним типом – рептилией по кличке Гнусная Морда. Морда у парня, и правда, – не приведи Господь. Если бы меня такой наградили, я бы наверное костерил создателя каждый божий день. Зато в делах обхода таможенных терминалов у Морды был богатейший опыт. Он переправлял через границу оружие, наркотики, левый товар без акцизных марок федерации, забористый алкоголь, вызывающий красочные галлюцинации и потому запрещенный к продаже в цивилизованном космосе, – в общем, все, что можно легко достать за пределами Федерации, но внутри ее границ днем с огнем не сыщешь.

В тот раз все шло, на первый взгляд, очень даже хорошо. Взяли у Большой медведицы крупный груз: двенадцать лазерных бронебойных лучеметов, которыми так славно сбивать полицейские катера, полтонны крэка и сто ящиков напичканного химией абсента для любителей свиданий с зелеными чертями.

Гнусная Морда сидел возле пульта управления и подсчитывал прибыль, выстукивая цифры когтистыми пальцами на именном калькуляторе. Змеиный язычок то и дело вылетал из пасти и мой подельник разражался каркающим смехом. Так может смеяться только очень алчный мерзавец – какой-нибудь торговец живым товаром или сборщик налогов. Я предавался безделью, слушая Бетховена – мой любимый композитор – и ковырял указательным пальцем в носу. Отчего-то под Бетховена замечательно прочищаются ноздри…

Федералы появились откуда не возьмись. Действовали они быстро и слаженно. Настоящие профессионалы, плавать им в вакууме без скафандра. За несколько месяцев успешной «работы» я успел порядком привыкнуть к покою – все проходило без сучка и задоринки, и потому сильно занервничал. Даже двинул одному полицейскому в харю, так что он рухнул, как подкошенный. Потом Гнусную морду, меня и прочую братию – шесть человек, рептилия и шарообразный немониец – повязали, немного поколотили и защелкнули на запястьях наручники. Над немонийцем федералы застыли, пребывая в легком недоумении, потом погнали бедолагу по стыковочному модулю пинками тяжелых армейских сапог. Он только повизгивал жалобно, не решаясь протестовать – исключительно трусливая раса эти шары.

Меня и остальных потащили следом – на громадный корабль федеральной службы. Эта махина оснащена была, ко всему прочему, фотонными ускорителями. Так что догнать наш катерок для них не составило труда.

И почему, задался я риторическим вопросом, Управление межгалактической полиции швыряет деньги на ветер, оснащая свои суда лучшим и самым современным оборудованием, в то время как обыкновенный контрабандист вынужден круглый год валандаться по космосу в старом залатанном скафандре? А система генерации воздуха на судне у нас была такая старая, что порой не хватало кислорода и хотелось задушить кого-нибудь из контрабандистов, чтобы они меньше дышали…

На корабле федералов нас распихали по камерам, где уже сидели прочие задержанные – для властей рейд вышел очень успешным. Мне досталась одна на двоих камера с желтоглазым лемурийцем. Поэтому я все больше молчал. С этими ребятами надо держать ухо востро – никогда не знаешь, что их выведет из себя. Может, неправильное выражение твоего лица. Или что у тебя все зубы во рту есть.

Времени у федералов было много. И пока мы летели до пересыльной станции, они успели вдоволь нас попрессовать. С самого первого дня начались муторные и жестокие допросы, кто есть кто – то есть кто у нас главный, а кто попроще. Ребята в команде подобрались что надо, настоящее отребье, поэтому сразу сдали нас с потрохами, надеясь на то, что им скостят срок. Гнусная Морда излишним благородством тоже никогда не отличался, и сообщил федералам, будто это я заставил его заняться контрабандой, угрожая расправой. Сам же он – честный гражданин, верит, что каждый должен отвечать за свои проступки, надеется на гуманное правосудие, и никогда, «вы слышите, никогда!», он не пошел бы на такие тяжкие и безнравственные преступления по своей воле. Ему бы просто совесть не позволила.

Все бы ничего, только несколько серьезных сроков, которые Гнусная морда успел к тому времени отмотать за контрабанду, показались властям убедительнее слов. Поэтому именно я пошел как соучастник.

Мы прибыли в созвездие Альдебарана, на пересыльную станцию. Здесь меня зачем-то тщательно обследовал врач. Затем я был определен в одноместную камеру, где мне ничего не оставалось, как дожидаться своей участи. По правде говоря, я и так знал, что она будет незавидной, но чтобы настолько…

Федералы на время оставили меня в покое. Кроме того, как дожидаться корабля сопровождения на суд, делать было решительно нечего. Через пару месяцев я уже стал подумывать о том, чтобы удавиться на шнурках, просто от скуки, когда меня, наконец, пригласил к себе гражданин-начальник. Был он суров и строг, одет в серый костюм-тройку и галстук в белую и синюю полоску – цвета арестантской робы. Точно такие носили зеки по всей Галактике. Должно быть, его забавляло это неслучайное совпадение. Помимо этого «развеселого» господина в кабинете присутствовал важный чин в военной форме – нашивки в виде куриных крылышек и погоны со звездами позволили мне опознать в нем генерала.

Ничего себе шишка, подумал я, интересно, что он тут делает? Но виду, что заинтригован, не подал. Не так я воспитан семьей и школой, чтобы меня могло выбить из колеи появление какого-то там генерал-майора. Я уселся на предложенный стул и положил ногу на ногу.

Он потыкал стилусом в информационный планшет, скривился и вперил в меня зенки. Так смотрят, разве что, голодные арестанты, когда видят перед собой миску с баландой, которую ест кто-нибудь другой, и следователи на допросах. У последних взгляд тренированный. Очень недобрый взгляд. Словно тот, кому он принадлежит, собирается тебя скушать.

– Лео Иванович Глуц, – проговорил следователь-колорист с нескрываемым отвращением.

– Лео Иванович, – подтвердил я, расплылся в улыбке. – Приятно, когда по имени отчеству.

– Прожженный мерзавец, – следователь многозначительно посмотрел на военного.

Тот кивнул. Будто констатировал факт – да, мерзавец, неплохо, очень неплохо. Эта парочка клоунов интриговала меня все больше. Я ума не мог приложить, что им от меня нужно, но они явно что-то затевали. И, скорее всего, что-нибудь нехорошее. Не собираются же они всерьез предложить мне, матерому уголовнику, записаться в ряды доблестных вооруженных сил? По мне, так это уже явный перебор.

– Эй, – сказал я. – А в чем, соб-сно, проблема?

– Проблемы у тебя, парень! – рявкнул следователь. – Ты не хочешь колоться!

– Предпочитаю портить здоровье алкоголем.

– Нам все известно. Вы везли контрабанду не в первый раз.

– Конечно, в первый, – заверил я. – Черт меня дернул связаться с паршивой контрабандой. В обычное время я занимаюсь благотворительностью.

– И как же она выглядит? Поставляешь наркотики в дошкольные учреждения?

– Зачем?! – С деланной искренностью возмутился я. – Покупаю игрушки для детишек из сиротских приютов. Помогаю стареньким бабушкам совершать покупки в сетевых супермаркетах. Жертвую последние кровно нажитые в фонд зеков, умирающих от произвола тюремных властей. Да мало ли что…

Следователь покраснел от злости. Ничего, к ненависти со стороны правоохранительных органов я давно привык. Что поделаешь. Таков порядок вещей. Моя задача – сделать свое существование как можно более комфортным. Их – ловить таких, как я, и отправлять на длительный отдых. Не на курорт, само собой. Я бы назвал это место антикурортом – здесь здоровье не поправляют, а тратят.

– Послушайте, Глуц, – вмешался генерал. Голос у него оказался глубоким и проникновенным. Такой же был у моего школьного учителя, пока бедолага не выпал из окна. Помнится, та проклятая контрольная по физике окончательно меня измотала. Мне грозило исключение из школы. И виной всем моим злоключениям был он – проклятый старый крючкотворец. Хотел бы я посмотреть на человека, у которого в моей ситуации хватило терпения не выбросить учителя из окна. К несчастью, старичок выжил. У него оказалось отменное здоровье и крепкие кости.

С тех пор моя жизнь покатилась под горку. За старичка-учителя чуть было не упекли в колонию для несовершеннолетних преступников. Самое обидное, что физикой в отличие от других предметов я действительно увлекался. Потом я завалил экзамены в летное училище, связался с дурной компанией и пристрастился к курению пьянящих колосков. Потом стал космическим пиратом и получил первый срок. Освободился уже закоренелым бандитом. А затем выкрашенная в черный цвет шхуна с Веселым Роджером на обшивке – пиратский корабль, где я сделался не просто Лео Глуцем, а капитаном Лео Глуцем. Поистине веселое было времечко. Мы брали на абордаж грузовые суда от Солнечной системы до самых границ цивилизованного космоса. Не было дня, чтобы мы не отмечали богатую добычу. Правда, порой случались досадные промахи. Как с тем грузовиком, что перевозил конечности андроидов. Но и их удалось загнать по дешевке на Вернере-12. Там у меня имелся один ушлый длинноносый торговец, готовый купить кучу бородавчанской слизи, если только ее можно будет впоследствии выгодно толкнуть.

– Вы слушаете, Глуц?! – рявкнул следователь, возвращая меня из воспоминаний бурной молодости к унылой реальности пересыльной станции.

– Само собой, – пробормотал я.

– У вас есть шанс, Лео. Вы еще можете стать честным гражданином. Для этого нужно совсем немного.

Я поднял на него исполненный удивления взгляд. Я?! Честным гражданином?! Похоже, он плохо ознакомился с моей биографией.

– Вы и другие преступники отправитесь с ответственной миссией за границы Цивилизованного космоса, – продолжал генерал. – Вы ведь частенько бывали там, не так ли?

– Я прожил там несколько лет, – ответил я. – Там у меня много друзей… и женщин.

– Вам будет не до женщин, Глуц! – следователь выглядел рассерженным. – Вы, похоже, плохо слушаете? Вам предстоит важная и опасная миссия. От которой зависит очень многое. Вам следует принять решение…

– Я согласен.

– Погодите соглашаться, выслушайте сначала условия, – вмешался генерал-майор.

– Все лучше, чем рубить породу. Хочу свободы.

– Но вы же не знаете, что вам предстоит…

– Да что вы с ним цацкаетесь! – вмешался следователь. – Это же мразь, человеческий мусор. Вы плохо себе представляете эту публику. Им лишь бы нож кому-нибудь сунуть.

– Обижаешь, начальник, – сказал я. – Я, между прочим, Бетховена слушаю…

– Действительно? – удивился генерал.

Я подтвердил свои слова энергичным кивком:

– Под него так славно в носу ковыряется.

Следователь скривился:

– Все бы тебе паясничать, Глуц. – Он обернулся он к генералу. – С этой публикой надо говорить по-другому. Такие, как этот, понимают только язык силы.

– Я бы так не сказал, – возразил я. – Кнуту предпочитаю пряник, да. А еще лучше – пару пива. Вот тогда бы мы смогли поговорить по-хорошему.

Следователь вскочил со стула и прыгающей походкой направился ко мне.

– Я тебя научу почтению!

Я был наготове. Наблюдал за ним с деланным безразличием. А в тот момент, когда «учитель хороших манер» намеревался своротить мне челюсть набок, я вскочил, ловко ушел вправо и провел отличный свинг, так что весельчак в полосатом галстуке протанцевал несколько забавных па, размахивая руками, как человек, готовый упасть за борт, и врезался в стенной шкаф. Со шкафа немедленно сверзилась массивная ваза и с приятным звуком «дзень» стукнула следователя по темечку, после чего он растянулся на полу, полностью утратив сознание. Как ни в чем не бывало, я снова устроился на стуле, положил ногу на ногу и приготовился слушать.

– Так о чем мы говорили, генерал?

– Именно такой человек нам и нужен! – К моему удивлению военный расплылся в улыбке. – Не берите в голову, Лео, мы замнем этот инцидент. – Он поглядел на неподвижного следователя и потер ладони.

Надо же, запомнил мое имя, подумал я, и возразил:

– Отчего же. Не надо заминать этот инцидент. Он придаст мне уважения в уголовных кругах. А уважение заключенному никогда не повредит. Буду в авторитете.

– Если мы договоримся, в уголовную среду вам возвращаться не придется, – заверил меня генерал.

Это заявление меня насторожило.

– Чего это? – поинтересовался я угрюмо. – Расстреляете, что ли, без суда и следствия? Не имеете права.

– Совсем наоборот, освободим. – Исполненный энтузиазма генерал присел на край стола. – Давайте я вкратце обрисую перспективу, Лео. Вы не против, если я буду вас так называть?

– Не против.

– Дело вот в чем. Мы собираем отряд…

– Отряды и в колонии имеются, – перебил я. – Первый, второй, третий… на каторжные работы.

– Не совсем точно выразился, простите. Мы собираем боевую группу. В задачу этой группы будет входить разведка. Мы должны получить сведения о новой цивилизации, чье присутствие не так давно открыто на самой границе нашей галактики Млечный путь. Нас интересует все. Что это за цивилизация. Станут ли они партнерами человечеству, как раса таргарийцев, рангунов, лемурийцев и многих других, или же они настроены враждебно. Как известно, многие межгалактические расы весьма болезненно воспринимают доминирование людей в Галактике. У рангунов, к примеру, и по сию пору имеются экстремистски настроенные организации, делающие все возможное, чтобы нарушить мир между нашими великими народами.

– Это не новость! – подтвердил я. – Обезьяны всегда считали себя высшей расой.

Генерал поморщился.

– Давайте не будем допускать шовинистические высказывания.

– Давайте, – согласился я. – Я прослежу за тем, чтобы вы их не допускали.

– Я хочу подчеркнуть. В вашу миссию не входит контакт. Для этого у нас есть специальный дипломатический корпус. Вам нужно только осуществить разведку. Узнать, кто они. Как они выглядят. О чем думают. В смысле, какие у них планы… Если миссия окажется удачной, все вы будете прощены.

– Кто это все? – поинтересовался я.

– Все, кто будет включен в боевую группу. Мы намеренно посылаем…

– Отбросы общества, которых все равно не жалко, – предположил я.

– Вы не правы! – горячо возразил генерал. – Да, все разведчики – рецидивисты. Но при этом среди них нет ни одного насильника и убийцы.

– У меня несколько покушений на убийство, пересмотрите личное дело, – посоветовал я. – А что не получилось никого грохнуть, не моя вина. Так сложились обстоятельства. При случае попробую повторить.

– Да-да, вы абсолютно правы. Убийства мы не принимали в расчет. Нам нужны отчаянные и крепкие ребята. Но насильников среди вас нет. Это я могу гарантировать.

– Это успокаивает. Все-таки, с этими парнями мне лететь очень далеко.

– Не беспокойтесь, Лео, вы регулярно будете выходить на связь с центром.

– Я и не беспокоюсь. Не в моих привычках…

Следователь зашевелился, издал слабый стон, пощупал ушибленную челюсть.

– Может, дать ему еще разок по репе, чтобы не мешал нашей беседе? – предложил я.

– Не надо, – генерал поспешил бедняге на помощь, усадил его в кресло, побрызгал в лицо водой из графина.

Я видел множество грубиянов, контуженных моим пудовым кулаком. Следователю потребуется не меньше получаса, чтобы окончательно придти в себя. Сотрясение мозга, вне всяких сомнений. Челюсть будет месяц, как набитая горячим свинцом. Потом ему полегчает. Если нет перелома. Удар мне ставил сам Сева Зверь, а он в таких делах профи. Однажды пробил кулаком пластиковую переборку на пересылочной станции. За что был лишен обеда и ужина и определен на сутки в карцер. Карцер на пересылке не то, что в колонии, – весьма просторный. В колонии провинившегося арестанта ожидает каменный мешок два на два метра, где уже через сутки взвоешь от тоски и уныния.

– А что еще мне грозит помимо освобождения? – поинтересовался я угрюмо. От правительства особых поблажек ожидать не приходилось. С преступниками власти не церемонились. Я даже не был уверен, что в их планы входило оставить меня в живых. Возможно, они сочтут, что участие в ответственной миссии – и так замечательная награда для уголовника, желающего очистить совесть. Маленькая поправка. Совесть я очищать не собирался. Меня вполне устраивал ее нечистый оттенок.

– Новые документы и небольшая сумма на счету в Центробанке.

– Путевка в жизнь, – я кивнул. Подобный расклад меня вполне удовлетворял. Почему бы и нет. Я давно помышлял о том, чтобы справить себе паспорт на новое имя и свалить куда подальше. От осуществления этого плана меня удерживало только одно обстоятельство – отсутствие крупной капусты. Не то, чтобы я хотел завязать, просто осознавал, что на новом месте меня ожидают более радужные перспективы. Там можно обзавестись собственным звездолетом, командой головорезов, и бомбить торговые суда. – Насколько небольшая сумма? – поинтересовался я.

– Около тысячи рублей.

– Негусто. – За один рейс мы порой брали товара и наличных тысяч на пятьдесят.

– Зато вы получите их наверняка. Наше ведомство не обманывает.

Сомнительное утверждение, но мне хотелось ему верить. В конце концов, свобода в любом случае лучше, чем каторжные работы.

– Глуц, червяк навозный, – пробормотал следователь. Парень оказался крепче, чем я думал. Я никак не ожидал, что он сможет членораздельно изъясняться уже так скоро. – Я тебя с дерьмом смешаю…

– Не надо, – генерал положил контуженному руку на плечо, – мы обо всем договорились с Лео Ивановичем.

Следователь перевел мутноватый взгляд на военного. Глазки у него были, как у запойного пьяницы. Непонятно, понял ли он, что ему говорил генерал.

– Он нам нужен, – мой благодетель усилил давление.

– Я его в порошок сотру…

– Если с ним что-нибудь случится, будете отвечать лично, перед министерством обороны. Вы меня поняли?

Следователь на некоторое время впал в ступор, потом неохотно кивнул. Вернуть в голову в исходное положение оказалось не так-то просто, но он справился. Правда, не с первой попытки…

Меня сопроводили в камеру, где я растянулся на шконке, положил тяжелые ладони под голову и задумался о превратностях судьбы. Еще час назад ее дальнейший ход был вполне очевиден – тюрьма, железная кирка и компания самых отвратительных отбросов общества. Сейчас же я в одночасье обрел подобие свободы, сделался разведчиком, работаю на правительство и должен отправиться к самому краю галактики. Правильно говорят заключенные: «Бог не фраер, он все видит». Новая инопланетная раса появилась как нельзя кстати. Вопрос только в том, откуда она взялась. Я тоже смотрел время от времени стереовидение, и был в курсе некоторых научных изысканий. Млечный путь был обернут оболочкой разреженной плазмы, как сухой паек астронавта вакуумной упаковкой. Если мы, просвещенные сапиенсы, до сих пор не смогли выбраться за границы галактики, то как к нам прорвались эти самые пришельцы? Значит, у них были особые технологии, недоступные пока людям? Тогда понятно, почему правительство так заинтересовано в том, чтобы установить с ними контакт? Нас посылают в качестве подопытных крыс. Неясно, как отнесутся к обитателям Млечного пути пришельцы. Может, у них исключительно враждебные намерения…

С щелчком включился голографический проектор. Два раза в сутки арестантов развлекали криминальной хроникой. Очередное изощренное издевательство властей. Мы вынуждены были наблюдать, как федералы осуществляют захваты кораблей контрабандистов, накрывают притоны и воровские малины, предотвращают налеты на банки и супермаркеты, избивают нашего брата дубинками и тыкают парализаторами под ребра. Голографическую программу я всегда смотрел с нескрываемым отвращением. Но присутствовал и определенный интерес. Я внимательно наблюдал за действиями полиции, используя криминальную хронику в познавательных целях. Вот несколько сотрудников правоохранительных органов выслеживают банду фальшивомонетчиков, идут по следу, расспрашивая продавцов, могут ли они описать человека, сунувшего им фальшивую купюру. Вот круг поиска сужается. И вот уже они поднимаются по лестнице – один остается у подъезда, двое дежурят возле окон. Следует стремительный захват, щелкают парализаторы, кричат, выгибаясь дугой, фальшивомонетчики. Делаем выводы…

Самым забавным эпизодом оказался арест борделя. Федералы волокли под руки полуголых девиц. У одной из одежды были только колготки. Другая и вовсе – натянула на голое тело портупею. Так их и препроводили до катера. С тех пор я ежедневно ожидал, что в криминальной хронике продемонстрируют что-нибудь эдакое, но как назло ни одного публичного дома больше не показали. Зато несколько дней подряд транслировать мой арест. Я выглядел крайне подавленным и даже не пытался сопротивляться. А Гнусная Морда плевал в федералов ядовитой слюной и угрожал им расправой. Сюжет повлиял на меня негативно, и я снова стал подумывать о том, чтобы удавиться на шнурках. Даже приладил их к решетке на иллюминаторе. Тут же появилась охрана, и шнурки отобрали.

Я всегда говорил: жизнь идет слишком стремительно, не успеешь оглянуться – тебя уже обули.

На следующий день криминальную хронику прервал следователь в полосатом галстуке. Он заявился в мою камеру в сопровождении охранника с парализатором. С недавних пор он боялся оставаться со мной наедине. Щека увеличилась в размерах вдвое, поэтому говорил следователь весьма невнятно. По большей части мычал, угрожающе выпятив челюсть. Выслушав его со всем вниманием, на какое только был способен, я сказал:

– Что? Ничего не понимаю. Говорите яснее!

Следователь пообещал, что жизнь моя будет короткой и страшной, после чего удалился. Охранник напоследок погрозил мне парализатором. А я посоветовал ему и дальше использовать эту штуку не по назначению. У него, дескать, лицо настоящего извращенца, так что сразу понятно, что он с ней делает…

Странное дело, где бы я ни оказался, я везде начинаю вызывать всеобщее неприятие, и даже ненависть. Хотя не предпринимаю для этого решительно никаких шагов. Отчего-то окружающие меня не любят. Иначе с чего бы они прозвали меня Гнусом или того хуже – Лео Полмозга.

Я знавал парня, у которого действительно было полмозга – вторую половину он утратил в пьяной драке на Баранбау. Интеллектом парень не блистал, к тому же не помнил события предыдущего дня. Основную часть времени он проводил за карточной игрой, потому что до трагического случая был лучшим шулером в Южном секторе Галактики. Те, с кем он играл, настоящие подонки, пользовались его физическим состоянием. Садясь за игорный стол, каждый из них говорил:

– Только чур, если проиграю, долги отдавать завтра.

И лишившийся половины мозга катала охотно соглашался. А на следующий день все повторялось по новой. В конце концов, он так проигрался, что забросил карты и устроился уборщиком в пивнушку Тедди Жабы. Жалкое зрелище. Бывший шулер вместе с толпой роботов-уборщиков снует по заведению, стараясь навести чистоту. Жаба держал его только из жалости. Хотя, по правде говоря, живой уборщик обходился ему намного дешевле механических. Роботы жрали дорогущий керосин, а парень с половиной мозга функционировал на чистом виски пополам с «Жигулевским». Надо ли говорить, что долго он не протянул. Сначала угодил в больницу с белой горячкой. А оттуда его направили в федеральный госпиталь, чтобы испытывать на нем новые лекарственные препараты. Что стало с беднягой дальше, история умалчивает.

Я решил посоветоваться насчет этого дельца с другими пересыльными. Тюремный телеграф работает исправно. Что в колонии, что на станции-распределителе. Достаточно знать специальный код, каким пользуются заключенные, и можно перестукиваться с другими осужденными. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией – так гласит основное правило выживания в уголовной среде.

Я уселся поближе к унитазу, вооружился ложкой и несколько раз ударил по трубе, призывая пересыльных к разговору. Вскоре пришел ответ. За ним другой. И дело пошло.

Чем-то тюремный телеграф схож с обыкновенным сетевым чатом. Только в чате собеседникам требуются глаза, а здесь задействованы уши. Да и темы разговоров в чате редко бывают столь злободневны. Мы по обыкновению обсуждаем только вопросы жизни и смерти.

Вскоре я уже знал, что на пересыльной станции помимо меня находится еще два потенциальных разведчика. Оба они получили аналогичное предложение от властей. Один – уголовник по кличке Красавчик. Рецидивист со стажем, любитель пожилых богатых дев. После того, как он обчистил очередную старушку, парня замели в шестой раз. Репутация в уголовных кругах у Красавчика была самая что ни на есть основательная. На его счету числилось несколько побегов. Все связаны с профессиональной ориентацией: его жертвами стали личный секретарь начальника колонии, повар-гомосексуалист и пилотесса грузового корабля, на котором доставляли продукты. Бывают такие типы в уголовной среде – на них женщины и им подобные слетаются, как мотыльки на пламя. Признаться, меня всегда это удивляло. Сам я столь восхитительным даром, увы, не владею. Среди моих талантов значится только убойный удар с правой и умение ловко грабить торговые суда. Вот и с контрабандой дело поначалу заладилось, но потом, во время судебных разбирательств, я пришел к выводу, что это не моя стезя. Будь моя воля, я бы немедленно снова стал капитаном Лео Глуцем и отправился брать на абордаж крупнотоннажные транспортники.

Второй будущий разведчик носил погоняло Отец. Был он существом глубоко религиозным, исполненным уверенности в собственной миссии. По расовой принадлежности Отец – бородавочник. Эта раса с самого первого контакта вызывала всеобщее отторжение. Выглядели бородавочники поистине отвратительно. Внешне представители этой расы напоминали мешок с отбросами, покрытый с головы до ног мутноватой слизью. Под носом слизь приобретала зеленоватый оттенок, беспрестанно стекая на верхнюю губу, а с губы падая вниз. Гусиные лапищи оставляли следы, поэтому в цивилизованных местах бородавочникам запрещено появляться без специальных бахил, не пропускающих влагу. Вонь от представителей этой расы исходит невообразимая. Поначалу Высокий совет голосовал за то, чтобы признать бородавочников полуразумными, но их достижения в высшей математике и квантовой механике были столь впечатляющи, что лишь у одного члена совета хватило мужества признать их интеллектуально несостоятельными.

Новость, что Отец полетит с нами на одном корабле, стала для меня полной неожиданностью и пошатнула мою уверенность, что я поступил правильно, приняв предложение генерал-майора. Ко всему прочему, этот бородавочник был не простым представителем своей уродливой расы, а священнослужителем. Он имел обыкновение наставлять всех на путь истинный, считая себя подлинным миссионером бородавчанской церкви. Если же кто-либо не желал обращаться в его веру, Отец приходил в жуткую ярость, плевался слизью и пытался поколотить несчастного. Вы когда-нибудь пробовали устроить кулачный поединок с бородавочником? Врагу не пожелаешь. Помимо того, что вы будете с ног до головы покрыты склизким секретом, он непременно плюнет вам в глаз едкой слюной, а плюются бородавочники исключительно метко. После чего ваше зрение на некоторое время станет искажать действительность, а мозг утратит способность здраво рассуждать, потому что в слюне бородавочников содержится токсин, вызывающий галлюцинации. Радости от этого токсина вы не испытаете, а будете чувствовать один только непрекращающийся ужас, длящийся не меньше полутора недель. Обычно жертвы бородавочников видят всех родственников до седьмого колена, которые уговаривают их последовать за ними в могилу. За такие вот «невинные» плевки миссионера-бородавочника по кличке Отец и упекли в первый раз. Сейчас же ему предстояла уже четвертая отсидка. Что он натворил в настоящий момент, даже узнавать не хотелось. Скорее всего, оплевал целую толпу несчастных, не желающих обращаться в бородавчанскую веру.

Покамест мои товарищи по боевой группе внушали одни только опасения. Если Красавчика я еще мог потерпеть, хотя меня всегда раздражали лощеные типчики, то присутствие на борту Отца станет невыносимым испытанием. Поэтому я решил поговорить с генерал-майором, в надежде убедить его не брать на борт бородавочника.

Моим намерениям не суждено было осуществиться. Через охрану мне сообщили, что военный чин уже отбыл со станции – вербовка разведчиков здесь завершена.

Интересно, думал я, чем руководствовались власти, отбирая нас для ответственной миссии. Ну, хорошо, со мной все понятно. У меня отличный удар с правой. Об этом все знают. Да и физическое здоровье отменное. Интеллектом, опять же, я не обделен. Но Красавчик. Знаю я таких типов. Эти тощие, прилизанные субъекты только и умеет, что волочиться за юбками и разводить старушек на деньги. А бородавочник и вовсе – натуральный фанатик, неспособный здраво рассуждать, мыслящий только о насаждении религии по всей Галактике. Или они полагают, что он сумеет обратить инопланетян в свою бородавчанскую веру, и это поможет дипломатическому корпусу в налаживании контакта?!

Странные вещи творятся. Если бы лично мне поручили набирать экипаж, то я взял бы дюжину крепких парней человеческой расы, – пусть убийц, но не серийных, – целеустремленных, способных свернуть шею любому противнику. Мы бы спустились на одну из планет, взяли пару языков и выбили из них все нужные сведения…

Между прочим, интересный вопрос. Боевой группой ведь кто-то должен командовать. Почему бы не сделать командиром меня? Первым делом мы сбросим через мусоросборник бородавочника, а потом можно взяться за осуществление миссии…

Я уже вовсю строил планы по управлению боевой группой, когда меня снова вызвали к следователю. Охранник буквально скрипел зубами от злости. Ему мучительно хотелось, нажав на кнопку, ткнуть меня парализатором между лопаток, но приходилось сдерживаться. Теперь я не обычный уголовник, а работаю на правительство. Так что будьте добры держать себя в рамках! О чем я ему и поведал. Заодно поинтересовался, как прошла ночь с парализатором. Выразил надежду, что как всегда хорошо.

В отличие от свирепого охранника следователь буквально лучился радостью. Даже ушибленная челюсть не могла омрачить его замечательного настроения. Он улыбался, демонстрируя мелкие желтоватые зубы, и поминутно поправлял полосатый галстук. Словно присутствовал на одном из самых волнительных событий в жизни.

– Лео Ифанофич, – проговорил он и жестом предложил занять все тот же злополучный стул.

Меня порядком удивил радужный настрой начальника пересыльной станции, но виду я снова не подал. Сохранил безразличную мину. Сел. Нога на ногу. Приготовился слушать. Охранник кабинет так и не покинул. Получил соответствующие указания – следить, чтобы я снова не выкинул какой-нибудь фортель.

– Как нафэ фдорофье? – поинтересовался следователь.

– Наше?

– Нафэ. Нафэ.

– Спасибо, не жалуюсь. А вы как поживаете?

– Тфепефь уфе лучфе.

– Рад слышать, – заверил я. – Я боялся, у вас перелом. А это, знаете ли, серьезное дело.

– Пфефелома неф. Прифол укаф.

– Что-что? – я сделал вид, что не понимаю ни слова.

Следователь совсем не обиделся, только погрозил мне пальцем, как шкодливому мальчишке.

– Прифол укаф, Глуф, из министерфтва. Фас перефодят в камефу к фафым нофым дфуфьям.

Я насторожился.

– К каким друзьям? У меня нет друзей.

– А фоф и офыбфя, – следователь задорно рассмеялся и хлопнул себя по ляжкам – такую бурную радость ему доставляло новое указание министерства. – Ф цефях нафафывания конфакта, я фафаю фаф в одну камефу.

– Кого это вас? – переспросил я, судорожно сглотнув слюну.

– Разфедфикоф, фамо фобой.

Тут я наконец понял, что меня ожидает. Вскочил и вскричал:

– Палачи! Сатрапы! Не имеете права!

Эти выкрики заставили следователя расплыться в еще более лучезарной улыбке. Он сделал охраннику жест – уводи.

– Фобифайте фефички, Глуц. Череф чаф фы буфете ф камефе с бофодафочником. Хе-хе. – Негодяй потер руки.

Провожая меня по коридору из кабинета следователя, охранник насвистывал веселую мелодию. Я тщетно пытался протестовать, требовал соединить меня напрямую с министерством обороны, орал, что отказываюсь быть разведчиком, раз имеет место быть подобный беспредел, но меня уже никто не слушал.

Вскоре меня повели на заклание. Я тащил свернутый в трубочку матрас, а в другой руке держал целлофановый пакет – нижнее белье, зубная щетка, мыло и две сигареты в мятой пачке. Трехместная камера оказалась в самом конце коридора. Она пока пустовала. Я расстелил матрас на нижнем ярусе нар, расположенных вдоль правой стены, уселся и стал ждать.

Следом за мной в камеру втолкнули Красавчика. Выглядел он именно так, как я его и представлял – тонкие черты лица, аккуратные усики и бачки. Мне такие типы никогда не нравились. Впрочем, он и не должен был мне нравиться. Парень вел себя развязно.

– Сердечно приветствую, Лео.

Он протянул узкую ладонь с ухоженными, обработанными пилкой ногтями. Я без энтузиазма пожал ее.

– Значит ты тоже в команде, – сказал Красавчик. – Я рад.

– Правда, что ли?

– Ну да. Ты, вроде бы, хороший мужик.

– С чего ты взял?

Он пожал плечами.

– Так все говорят.

– Врут.

Наглец немного подумал и заявил:

– В принципе, я так и думал… Cлушай, Лео, ты не против, если я займу полку над твоей? А бородавочник пусть устраивается напротив.

– Только за. Не хочу, чтобы ночью на меня стекала бородавчанская слизь.

– Вот и я о том же, – у Красавчика сделался озабоченный вид. – Как ты думаешь, будет еще какой-нибудь отбор?.. Я имею в виду… не могут же они, и правда, послать с нами бородавочника. О чем они там думают? Не знаю никого, кто согласился бы коротать время в компании бородавочников.

– Я размышлял на этот счет, – решил я поделиться своими соображениями, – похоже, они хотят послать на разведку представителей всех разумных галактических рас. Кто-то может оказаться близок к этим инопланетянам физически и морально. По мне, так лучше бы взяли людей. Люди, по крайней мере, не облажаются. А какой-нибудь обезъяноподобный рангун может сотворить все, что угодно.

– Я не человек, – уточнил Красавчик.

– Как это?

– Смотри сюда, – он отогнул ухо и продемонстрировал жабры. – Я с Кретории. Планета-океан. Слышал о такой? Внешне я, может, и похож на человека. Но внутри у меня все иначе устроено.

– Понятно, – я помолчал, – слышал о таких, как ты, но вижу впервые. Вас, вроде бы, совсем мало осталось…

– После семилетней войны с рангунами, да, – Красавчик погрустнел. – Но сейчас наша популяция растет. Общины имеются и в Солнечной системе, и в созвездии Стрельца.

– Плодитесь и размножайтесь, – пробормотал я, размышляя о том, что с минуты на минуту должен появиться дурно пахнущий религиозный фанатик. От перспективы оказаться в компании с бородавочником делалось тоскливо. – Значит нас уже трое, – сказал я, считая в уме, – человек, креторианец, бородавочник… Еще возьмут рангуна, таргарийца, рептилию…

– Даже школьник знает, что разумных галактических рас ровно дюжина, – поведал Красавчик, – поэтому и полетит двенадцать разведчиков.

– Дюжина межгалактических мерзавцев, – я криво усмехнулся.

– Мерзавцев, – повторил креторианец и разом посерьезнел. – Между прочим, Лео, – сказал он, – я думаю, нам стоит держаться друг друга. Они собрали на борту этого корабля черт знает кого. Я слышал, набрали убийц. Тем более, все мы принадлежим к разным биологическим видам. Наверняка, там будет натуральная свалка. Неизвестно, что произойдет, пока мы долетим до точки. Если мы сейчас заручимся взаимной поддержкой, у нас будет шанс выжить.

– Я тоже кое-что слышал, – я решил, что лучше всего убедить парня в мысли, что я на его стороне. Всегда лучше иметь союзника, чем врага. Еще один довод в пользу такого умозаключения – при случае союзника проще поиметь, чем врага. Враг всегда наготове, а союзник не ожидает удара в спину. – Будем держаться друг друга.

– Я рад, что мы мыслим одинаково… – начал Красавчик, и замолчал.

Мы одновременно услышали звуки, не предвещающие ничего хорошего. Сначала шлепанье гусиных лапищ по полу, а затем попискивание электронного замка. Створка двери отъехала в сторону, и в камеру прошествовала уродливая громадина в черной рясе, двухметровое существо, напрочь лишенное талии и шеи. Несмотря на особенности фигуры осанка его странным образом казалась величавой. Бородавочник по кличке Отец, а это был именно он, при ходьбе переваливался с боку на бок, и все же поступь странным образом отличалась внушительностью. Он вплывал в камеру, как неизбежное зло, словно накатывающее на берег цунами. С его появлением в помещении сразу стало тесно, как будто мы разом оказались в собачьей конуре, к тому же исходящая от него резкая вонь мгновенно отравила весь пригодный для дыхания кислород. Мы с Красавчиком сжались на шконке и наблюдали за сокамерником с отвращением и ненавистью.

– Приветствую вас, дети мои, – пробулькал Отец низким басом. Когда он говорил, под подбородком подергивались кожные складки, и ходил вверх-вниз массивный кадык, размерами с яблоко.

– Добрый день, – приветствовал его Красавчик, но руки на всякий случай спрятал за спину. Не приведи Всевышний, бородавочник захочет их пожать.

Я поступил точно так же и распахнул пошире рот, чтобы не задохнуться.

Отец огляделся. На двухъярусных нарах уже лежали наши матрасы. Тогда он, вздохнув, бухнул свой на лавку у противоположенной стены и плюхнулся напротив нас. Некоторое время царила тишина. Бородавочник молчал. А меня преследовало стойкое ощущение, что он хочет в меня плюнуть. Если бы только у меня имелись темные очки, я бы немедленно нацепил их, и больше не снимал. Но к несчастью, у меня не было ни темных очков, ни зажима, каким пользуются ныряльщики, ни кислородной подушки – ничего!

Я оглянулся на темнеющий в углу глазок видеокамеры. Представляю, как сейчас веселится проклятый следователь, наблюдая за нашими мучениями. Должно быть, он просто счастлив. Если бы у меня была возможность до него дотянуться, уж я бы постарался на этот раз сломать ему челюсть, желательно в двух местах.

– Думали ли вы о боге? – забулькал бородавочник. Самые худшие предчувствия начинали оправдываться.

Красавчик беспомощно оглянулся на меня.

Повисла пауза.

– Постоянно думаю, – заговорил я. Дальше тянуть с ответом не было никакой возможности. Бородавочник мог обидеться, и тогда нас ожидало настоящее «веселье». О буйном нраве Отца ходили легенды.

– О боге? – уточнил он.

– О боге, – обреченно ответил я.

– Это же прекрасно, – обрадовался миссионер. – А знаешь ли ты, сын мой, как выглядит бог?

– Сотворен по твоему образу и подобию, – откликнулся я. Кое-что об особенностях бородавчанской веры мне доводилось слышать. Воспринимать этот бред всерьез невозможно, но многие бородавочники свято верят в то, что всевышний сотворен по их образу и подобию, в то время как все остальные религии – ошибочны.

– Да! Да! Да! – Отец пришел в такой восторг, что затряс бугристой головой, и с верхней губы в разные стороны полетели едкие брызги.

– Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом? – предложил Красавчик. Парень порядком испугался.

– Как ты сказал? – озадачился бородавочник… – Сдается мне, ты омерзительный язычник. – Отец выставил перед собой указательный палец, на котором немедленно повисла мутноватая капля, сорвалась и шлепнулась на пол.

– Я вовсе не язычник, – возразил Красавчик, – просто я не люблю говорить на эти темы. Это личное.

– Теософия – первая из наук. Запомни, грешный сын мой. И повторяй за мной. Бог есть. Он един. И сотворен по образу и подобию бородавочников из праматерии в самом начале времен.

– Может, хватит?! – не сдержался я. – Тебе же ясно сказали, нас это не интересует.

Отец уставился на меня с таким видом, словно только что увидел привидение. Маленькие красные глазки под припухшими мокрыми веками сверлили меня, как пара миниатюрных лазерных дрелей.

– Есть разные типы язычников, – наконец заметил он. – Безобидные, от которых нет никакого вреда нашей вере. Это те, кто пребывает во мраке заблуждений и безбожия. А есть другие. Те, кто склонен к притворству. Делает вид, будто он вместе с Богом, вместе с верой. А на деле только и мыслит о том, как бы разрушить ее устои. Ты лукав, язычник. И тем самым страшен…

Началось, понял я. Мне не улыбалось получить плевок в глаз, но и молотить бородавочника голыми руками – занятие не из приятных. Я огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы выбить из него дух, но власти пересыльной станции убрали из камер все предметы, способные стать оружием. Тем временем, Отец стал медленно подниматься, продолжая вещать. Он словно возносился к потолку, делаясь все выше и выше, заполняя собой все пространство камеры. Поднял массивные руки и, шлепая лапищами по полу, двинулся ко мне.

– Ну, что? – я обернулся к товарищу по несчастью. – Пришла пора вспомнить то, о чем мы только что говорили…

– Ты… ты хочешь с ним драться? – На Красавчика стало жалко смотреть. Он с тоской поглядел на свои изящные ладони, тщательно выглаженную полосатую арестантскую робу, пригладил прическу и поднялся.

Следом за ним со шконки вскочил я. Сжал кулаки и принял привычную боксерскую стойку.

– Стоять! – скомандовал я. – Или я тебе морду раскрою…

Отец булькнул нечто невнятное, пошевелил губами и неожиданно плюнул. Будь на моем месте кто-то другой, ему бы не поздоровилось, но я всегда отличался великолепной реакцией – увернулся, и плевок угодил в стену, растекся желтоватым пятном.

– Ты нарвался, образина! – прорычал я и кинулся на бородавочника.

– Да-да, точно, – подтвердил Красавчик, но с места так и не двинулся.

Отец развел руки в стороны и в тот момент, когда мой кулак врезался в его омерзительную физиономию, заключил меня в объятия. После чего мы повалились на пол. Эта секунда, вне всяких сомнений, стала худшей в моей жизни. Я бухнулся прямо на бородавочника, и моя одежда немедленно пропиталась его секретом, а лицо оказалось все облеплено едкой слизью. Силясь вдохнуть хоть немного свежего воздуха, я страшно закричал и рванулся, намереваясь освободиться. Но не тут-то было. Отец держал меня крепко. Да еще приговаривал:

– Я тебя научу смирению, сын мой.

Я принялся изо всех сил дубасить бородавочника по бесформенной физиономии, и вошел в такое исступление, что перестал осознавать себя. Вел себя совсем как безумный лемуриец. Представители этой расы временами тоже впадают в боевой раж и не понимают, что творят. Очнулся я только тогда, когда один из охранников стукнул меня по затылку резиновой дубинкой. Я на мгновение прозрел и тут же отключился… Чтобы очнуться спустя полчаса в пластиковом каземате – карцер пересылочной станции. Острое облегчение – вот, что я ощутил, оказавшись здесь. Главное, тут не было бородавочника.

Я понял, что миссия нам предстоит непростая.

Карцер – отличное место, чтобы переосмыслить всю свою жизнь. Или просто углубиться в воспоминания.

Я вырос на Земле, в простой рабочей семье. Мамаша числилась медсестрой в первой городской больнице, в отделении регенерации органов. То еще отделение. В то время выживал каждый третий. Процесс регенерации был настолько болезненным, что больные стонали двадцать четыре часа в сутки. Обезболивающее помогало слабо. Само собой, такая работа выматывает. Так и вижу сейчас, как мама приходит с работы, – у нее было бледное, вечно утомленное лицо, – вот она снимает в прихожей туфли, опускается на стул и подзывает домашнего робота, чтобы он помассировал ей ступни.

Папа трудился на заводе робототехники в Зеленограде. Вытачивал металлические черепа, куда техники потом пихали электронные мозги. Меня он тоже хотел со временем приспособить к работе на заводе. Считал, что больше я ни на что не способен. Ну да, талантами я не блистал, в школе учился на тройки, а большую часть времени проводил во дворе с приятелями. Казалось, у меня совсем нет никаких интересов. Больше всего меня радовало пустое времяпровождение, когда можно было совсем ничего не делать. То есть совсем ничего…

Обычно мы сидели на заброшенной стройке, на самом верху сорокаэтажного здания, и болтали о всяких пустяках – о футболе, Нинке из третьего подъезда, которая позволяет себя трогать, переехавших в наш дом уродливых сириусянах, о вызывающем глюки контрабандном алкоголе, доставляемом на Землю из-за границы Цивилизованного космоса, о пацанах из соседнего района – они иногда приходили к нам, чтобы подраться – всю эту ерунду сейчас даже вспомнить сложно.

У меня был закадычный приятель – Олег Викторов. В отличие от меня у Олега имелся в жизни интерес – он мечтал поступить в летную школу и стать пилотом-дальнобойщиком, водить тяжелые грузовики куда-нибудь к Арктуру или в шаровое скопление Скорпиона. Он частенько притаскивал фотографии межзвездных лайнеров на фоне притягательных космических пейзажей. Постепенно и я втянулся. Мне стало казаться, что профессия пилота – это то, что мне нужно. Вот только в летную школу меня не взяли – засыпался на экзаменах. Олег же поступил без проблем. Он и в школе учился намного лучше меня.

– Не расстраивайся, Лео, – утешал меня мой друг, – поступишь на следующий год. Позанимаешься немного. Если хочешь, я сам тебя подтяну.

– Пошел ты, – ответил я. Меня обуревала тяжелая обида на весь мир. И еще зависть. Олегу все слишком легко давалось. Его любила Нинка из третьего подъезда, отец выделял ему столько карманных денег, сколько мне и не снилось, и, наконец, он поступил в летную школу и как никто близок к осуществлению своей мечты.

– Ты чего, Лео?..

Я не ответил. А через пару дней завербовался рядовым членом экипажа на грузовое судно, уходящее в дальний рейс. И оказался в компании настоящих подонков. По дороге команда подняла бунт, мы высадились на пустынном плато на одной из малообитаемых планет, где часть груза перенесли на заранее подготовленные корабли.

– Ты с нами, парень, или будешь дожидаться полиции? – поинтересовался один из грабителей, улыбчивый малый с шрамом через все лицо. Он мне нравился своей бесшабашностью и бесстрашием.

– С вами, – ответил я и ринулся навстречу своей судьбе.

Нас повязали уже через неделю. Не знаю, как федералам удалось выйти на наш след, но в одном из кабачков Вернеры-4 власти произвели удачный захват. Тогда я отделался условным наказанием и был отпущен на все четыре стороны, но уже через четыре месяца меня взяли на ограблении грузовика, и загремел на два года в колонию для малолетних преступников. А потом еще раз – уже в настоящую тюрьму.

В очередной раз оказавшись на свободе, я принял твердое решение, больше никогда не попадаться. К тому же, я не хотел больше быть рядовым исполнителем. Я собрал собственную абордажную команду, раздобыв скоростной корабль у одного бедолаги. Тот и не предполагал, что его суденышко арендуют вовсе не с целью перевезти кое-что из одной системы в другую, а для того, чтобы грабить грузовики. Когда он, наконец, понял, с кем имеет дело, то взмолился высадить его на первой же цивилизованной планете, лишь бы не иметь никакого отношения к разбою. Мы отпустили его на все четыре стороны на самой окраине цивилизованного космоса. Раз в три года в эту маленькую колонию, население которой составляли исключительно уродливые сириусяне, наведывался транспортник с Земли. Так что у него были все шансы когда-нибудь снова оказаться среди людей.

Став владельцем межзвездного судна, я развернулся на полную катушку. Лучшие дни в своей жизни я отношу к этому времени. Никогда одиночка не сможет почувствовать, что такое быть в банде. Банда – это братство. Это толпа единомышленников, которая пойдет с тобой до конца. Эти парни всегда подставят в нужную минуту плечо. Но вот спиной к ним поворачиваться не стоит. Могут сунуть нож. Между лопаток.

Добычу сгружали, чаще всего, за границей цивилизованного космоса, на планете, которая на всех картах значилась необитаемой. Там, и вправду, жили только микроорганизмы и наше золото. Я внимательно следил за членами команды. Если кто-то из ребят слишком зарывался, во время очередного рейса я оставлял его караулить склад в скафандре и с баллоном кислорода, рассчитанном на пару часов. Когда мы наведывались на планету в следующий раз, строптивый малый уже давно был тихим жмуриком, неспособным причинить неприятности капитану Лео Глуцу.

В обычное время развлечений у нас было немного – карточная игра и выпивка. Все длительные перелеты от системы к системе мы коротали за покерным столом. И женщин было в избытке на любой планете. В основном, парни пользовались благосклонностью продажных красоток, каких немало за границами цивилизованного космоса. Стоило нам зайти в первый попавшийся дикий космопорт, как вокруг уже кричали: «Посмотрите, кто прибыл! Да это же сам капитан Лео Глуц со своей командой!» И на шею парням вешались десятки местных шлюх. Далеко не все ради денег – многих привлекал разврат в чистом виде. В порту мы закупали алкоголь и оружие. Торговцы и сутенеры слетались на меня, словно федеральные агенты на засвеченную точку по продаже наркотиков.

Случалось и так, что одна из девушек с ограбленного корабля привлекала внимание кого-то из моих головорезов. Против подобных забав я не возражал. Порой и мне самому оказывалась по душе та или иная пленница. И мне хотелось схватить ее в охапку и затащить к себе в каюту. Но я обычно сдерживался. Не вижу смысла в насилии в любовных делах, если оно не доставляет удовольствия обеим сторонам. Действовал я только в том случае, если девица сама проявляла рвение. Ну, знаете, все эти женские трюки: «Ударь меня! Ударь посильнее!» Может, я и не слишком хорош собой, но мужского обаяния во мне хоть отбавляй: редкая шлюха возражает против того, чтобы позабавиться с самим капитаном Лео Глуцем.

В те времена я брил голову и носил красную бандану, а в ухе массивную золотую серьгу. Выглядел я как человек, способный перерезать горло даже председателю Верховного совета Федерации, если потребуется.

Однажды мы грабили грузовик в созвездии Андромеды. Под угрозой залпа из всех орудий произвели стыковку, ворвались в корабль.

– Лео, – сказал пилот. – Ты?

Он стоял, закрывая собой проход в коридор. Олег Викторов почти не изменился. И я бы, быть может, отпустил его восвояси с грузом, но позади меня шумела абордажная команда, два десятка самых отчаянных парней – они таких вещей, как дружба, не понимают и, что еще важнее, не прощают. Поэтому я грубо оттолкнул бывшего приятеля:

– Посторонись, если хочешь остаться в живых! – Затем обернулся к своим головорезам: – Этого не трогать. Он мне еще пригодится.

С гиканьем и улюлюканьем пираты устремились по коридору. Команду согнали в технические отсеки и там заперли. Груз – несколько тонн концентрированного топлива, подсоединив шланги, перекачали в резервуары нашего корабля. То, что не влезло, расплескали по космосу.

– Значит, вот как, – пробормотал Олег. Он единственный остался на свободе и имел возможность лицезреть разбой. Не знаю, почему я не захотел, чтобы его изолировали с остальными. Может, мне хотелось насладиться триумфом. Мол, погляди старый друг, и я чего-то стою. Но триумфа не получилось. Олег смотрел на меня с таким презрением и ненавистью, что я не выдержал и от души приложил его рукоятью лазерного пистолета по лбу.

Эпизод этот отчего-то навсегда запечатлелся у меня в памяти. Он никак не дает мне покоя. Иногда даже такой человек, как я, оглядывается назад. И тогда я вспоминаю исполненный презрения взгляд друга детства, и мне хочется весь мир стукнуть рукоятью в лоб, чтобы он перевернулся, и я оказался где-нибудь очень далеко…

Грамотно спрятать сокровища – целая наука. Ею должен овладеть любой успешный пират. Помнится, знаменитые разбойники прошлого братья Кукс как-то зарыли на одной планете кучу золота. А капитан Глог, известный своей вороватостью, вырыл сокровище и перепрятал. Оттуда, где он его перепрятал, его утащил капитан Дорган. Из хранилища Доргана золото увел знаменитый Вова Дальнорукий. А сокровища Дальнорукого нашли те же братья Кукс. То-то они удивились, увидев давно потерянные побрякушки. Такой вот круговорот добычи в природе. Вообще же, любой из нынешних пиратов очень много времени проводит не только в грабежах, но и в поиске украденного другими. Многочисленные межзвездные карты с координатами планеты и местности потому и существуют, что пиратских кладов – великое множество. Они зарыты в земле, лежат в пещерах, на океанском дне, болтаются в схронах на орбитах по всей галактике. Капитаны не очень любят наведываться к своим тайникам, потому что, во-первых, все, кто присутствует в этом рейсе, могут потом сдать своих главарей с потрохами за звонкую монету. А во-вторых, в этот момент они уязвимы, как никогда. И со мной тоже бывали подобные досадные случаи. Но в отличие от многих других пиратов я всегда выходил сухим из воды.

Помню, в очередной раз оказавшись в хранилище, я решил подвести итоги бурной бандитской деятельности. Подсчет средств занял у меня почти двенадцать часов. Я понял, что заработал на свою мечту – собственный корабль, построенный в точности по моей схеме, с огромной каютой капитана, кучей тесных клетушек для остальных членов экипажа, баром, игровым залом и огромным сейфом, куда буду иметь доступ только я один. Вопрос состоял только в том, как мне переправить все эти сокровища поближе к Солнечной системе. Там располагались мастерские, где можно собрать такое чудо, с самовосстанавливающейся обшивкой, форсированными подпространственными двигателями – почти вечный корабль, пронизывающий космическое пространство с неимоверной скоростью. Такой не снилась и федеральным судам класса А.

Я решил, привезти банкира и грузовики прямо сюда. На целом ряде планет имеются банки, весьма гибкие в вопросах финансовой морали. Им абсолютно все равно, кто их клиент и откуда взялись деньги. Их интересует только процент, получаемый со сделки.

Я выбрался из хранилища и увидел, что здесь меня уже ждут, все с кислородными масками – на планете не было кислорода. И впереди всех рангун по кличке Шустрый, глумливо улыбается и поигрывает лазерным пистолетом:

– Все, капитан, денежки мы забираем.

Я сразу понял, что к чему. Расстроился, что проглядел предателя. Обычно в таких вопросах я проявлял прозорливость. Я незаметно нащупал за спиной ручку двери, спросил:

– А как насчет меня? Бросите здесь?

– Ты, пожалуй, захочешь мстить. Так что мы с ребятами проголосовали – и решили пустить тебя в расход.

Хлопнула сейфовая дверь.

– Код известен только мне, – сообщил я. – Тому, кто убьет Шустрого, я прямо сейчас отслюнявлю двадцать тысяч.

Долго предатель не мучился. Крутанулся вокруг себя, помахивая стволом, крикнул нечто угрожающее, и погиб, расстрелянный на месте. Новому лидеру мои продажные мерзавцы предпочли проверенного временем капитана Лео Глуца. Они прекрасно знали, что хотя я и космический пират, и мерзавец, каких поискать, и порой бываю очень жесток, но с теми, кто хранит мне верность, честен.

Я спокойно открыл дверь, достал несколько пачек и швырнул убийцам Шустрого.

Всю следующую неделю я потратил на то, чтобы выявить, кто еще, кроме них, принимал активное участие в заговоре против меня. Сразу троих пришлось высадить на пустынных планетах, кишащих хищными рептилиями. Мы здорово позабавились, наблюдая, как предатели бегут по бесконечной равнине, а за ними несется с ревом стая зубастых тварей… Остальных я помиловал. Но наложил штраф – с нескольких последующих грабежей они не получили не копейки. Должен же я был возместить потраченные впустую двадцать тысяч.

Корабль я все-таки заказал и построил. И хотя к тому моменту, федеральная служба стала оснащаться самыми быстрыми звездолетами в галактике, поймать мое небольшое юркое суденышко после очередного разбоя было очень непросто. Чтобы с ограбленного корабля не вызвали федералов сразу после нашего отлета, я придумал остроумный план. Помогли хорошие знания физики. Старичок-учитель хоть и был порядочной сволочью, но кое-что сумел вложить в мою отнюдь не глупую голову.

Прежде чем пройти через стыковочный модуль, я отправлялся в машинное отделение. Там находился электрический щит, от которого тянулись тонкие едва заметные кабели. Хотя разговоры о беспроводном электричестве велись сколько я себя помню, неуловимых глазом человека проводников для переменного тока так и не изобрели. Все эти опыты с бактериями, вырабатывающими электричество, все попытки сделать невидимые глазом элементы проводниками, так ничего и не принесли. Кроме разочарования. Технологии позволяли создать нечто подобное, но производство было настолько дорогим, что строить корабли с беспроводной электрической системой стало бы настоящим безумием. Насколько я понимаю, мы по сию пору использовали технологии «каменного века» – фаза, фаза, ноль. Я вынимал предохранитель – тончайший прибор, реагирующий на любые перепады напряжения, и вколачивал на его место какую-нибудь железяку. Поменяв ноль с фазой, я имел возможность наслаждаться результатом. По всему кораблю перегорали лампы, пылала проводка, к чертовой матери летели целые системы жизнеобеспеченья экипажа. Оставив мертвый корабль болтаться в космосе, мы улетали с добычей. Судно без опознавательных знаков найти не так-то просто. Так что у нас была отличная фора. Разумеется, все современные звездолеты оснащаются системами аварийного энергообеспечения. Но для того, чтобы их включить, надо сначала выбраться из запертого помещения. Они срабатывают и самостоятельно – в том случае, если энергоподача прервана на час. Очень удобное правило для таких межзвездных корсаров, как я…

И уже потом я врывался в полутемный пассажирский салон:

– Корабль захвачен. Можете расстегнуть ремни и перекурить, если у кого есть пьянящие колоски!

Приятно почувствовать свободу. Многие, действительно, закуривали, чтобы справиться со стрессом. Некоторым я даже давал прикурить. Особенно, стюардессам. Их наманикюренные пальчики так и тряслись тряслись. Я вкладывал в них колосок, щелкал зажигалкой:

– Покури, милая. А потом скажи всем, пусть складывают драгоценности и кредитки в мешки. – Вдоль рядов уже шли мои помощники, поигрывая пистолетами и ножами.

Не все грабежи проходили гладко. У меня вошло в привычку после стыковки врываться на корабль вместе с абордажной командой – чаще всего жертвы грабежей сдавались без боя, но случалось и так, что среди них оказывались смельчаки, желающие померяться силой. Из-за этих идиотов порой были жертвы. Ведь сразу же начиналось форменное молотилово – кулачищи так и мелькали, в дело шли и ножи, и кастеты. Огнестрельного и лазерного оружия у наших жертв, как правило, не было – гражданским запрещено носить пистолеты и лучеметы. Спасибо федеральным властям. Так что можно было не опасаться, что нас встретят ружейным залпом. И все же, случались неприятности.

В тот раз мне повезло, я замешкался – стыковка была произведена из рук вон плохо, и я задал трепку пилоту. Поорав на него для острастки и двинув в ухо – не ощутив мой праведный гнев, он ни за что не сделает правильных выводов, я устремился следом за абордажной командой – в нее входили двадцать отборнейших головорезов, мастеров кулачного боя и поножовщины.

Яркая вспышка заставила меня отшатнуться. Дикий вопль огласил стыковочный модуль, запахло паленой плотью, и мимо меня, прикрывая обугленными руками лицо, пробежал один из моих парней. Он рухнул на пол, захлебываясь рыданиями. По нам вдарили из фотонной пушки – защитники груза соорудили ее из запасного сопла.

Увидев, что они натворили, я пришел в дикую ярость. Пятнадцать сапиенсов сгорели заживо в одно мгновение, еще четверо лишились зрения и навсегда остались уродами. Еще с десяток отделались ожогами разной степени тяжести. У меня самого в глазах плясали искры несколько дней кряду.

– Кто приказал?! – спросил я, хмуро разглядывая стоящих на коленях членов экипажа. Их было всего четверо – больше для сопровождения груза, состоящего сплошь из деталей космических кораблей, не требовалось.

Ответа я не получил. Трое из героической команды пялились в пол, четвертый смотрел мне в глаза, и в его взгляде мне почудился вызов.

– Капитан? – поинтересовался я.

Один из стрелков воровато оглянулся, и я понял, что угадал.

– Капитана тащите на борт, – скомандовал я.

– А остальных за борт? – проявил рвение один из моих людей.

– Пусть помогут нам с погрузкой, а потом оставьте их здесь.

– Отпустим их?! – прохрипел пират с обожженной щекой, ему не терпелось отомстить за свежее увечье.

Я задумался на мгновенье.

– Оставьте им отметины на лицах, – мой палец прочертил косую линю на щеке. – Крест на крест. Пусть помнят капитана Лео Глуца и его отчаянных парней.

– Ура капитану! – проорал довольный моим решением пират. Его крик подхватила команда.

Смельчака рывком подняли на ноги и потащили в мой быстроходный корабль. Остальных пинками погнали в трюмы захваченного судна.

Я уже знал, что сделаю с «героем». Таких может исправить только могила… или неволя. Ведь наткнись мы на него во второй раз – и он снова откроет огонь. А, будучи невольником какого-нибудь отвратительного и жестокого существа, он не будет иметь власти, чтобы предпринять что-нибудь эдакое.

Целую неделю я провел на Рандаре, центре работорговли за границами цивилизованного космоса, пока не подыскал «герою» подходящего хозяина. Бородавочник, смердящий даже не как выгребная яма, а словно целое выгребное озеро, был очень рад заполучить себе в услужение человека, да еще по такой низкой цене. Капитан захваченного судна и здесь проявил самообладание. Лишь пожелал мне напоследок самой страшной смерти.

С тех пор много чего произошло. Неоднократно я был всего на волосок от гибели. Меня били ножом, в меня стреляли, я участвовал в потасковках – один против пяти, шести сапиенсов. Но неизменно оставался жив. И всегда вспоминал добрым словом смельчака капитана. Как знать, быть может, лишь благодаря его проклятью я до сих пор цел и невредим. Значит, время моей чудовищной кончины, которую он мне уготовил, еще не пришло – судьба приберегает для меня нечто действительно кошмарное…

Смерть всегда ходила рядом. Даже в те внешне спокойные недели, когда мы просто летели с добычей к краю галактики, я чувствовал ее зловонное дыхание. Если кто-то скажет вам, что не испытывает страха, либо он лжец, либо сумасшедший. Нормальный человек всегда тревожится по поводу досадных мелочей – к примеру, о том, что тебя могут отравить или зарезать. Смерть может обойтись и без прямого участия сапиенсов, решая твою судьбу.

Далеко не все механизмы на борту космического корабля представлялись мне совершенными с технической точки зрения. Некоторые не могли обеспечить даже элементарную безопасность. Постоянным источником напряжения для меня являлся мусоропровод. Я знал, что кое-кто из команды посмеивается над этим моим пунктиком. И очень напрасно. Страх вовсе не был беспочвенным. Что из себя представляет стандартный мусоропровод на космическом корабле? Вакуумный отсек – помещение в четыре, максимум, шесть квадратных метров, куда ведет герметичный люк. После того, как мусор выброшен, люк задраивается. Теперь можно нажимать кнопку мусоросброса, расположенную здесь же, на стене. Когда кнопка нажата, нижняя стенка вакуумного отсека открывается, и мусор вытягивает космическая пустота. Казалось бы, что проще, поставить элементарный прибор, который бы обеспечил безопасность экипажа – пока люк открыт, нажатие на кнопку не приводит к разгерметизации отсека. Но нет, почему-то эту простую вещь конструкторы не предусмотрели. Наверное, потому, что под воздействием вакуума, люк мог захлопнуться сам – без посторонней помощи. Но я все время задавался вопросом, а что случится, если в прорезь попадет какой-нибудь предмет, и помешает люку закрыться. Наличие такого предмета привело бы к катастрофе.

А топливные баки? Они были расположены под самой обшивкой. И хотя самовосстанавливающаяся керамическая обшивка выдерживала попадание большинства метеоритов, но случись столкновение с действительно крупным объектом, а такие редко, но все же случались, и топливо сдетонирует. И тогда все мы сгорим за считанные секунды.

В общем, кому-то космос возможно и представлялся безопасным местом. Но если сапиенс мало-мальски разбирался в конструкции космических кораблей, если владел информацией о реальном числе катастроф (эти данные активно замалчивались федеральными властями), ему было ясно, какой опасности, на самом деле, подвергает себя межзвездный путешественник. Ремесло космического пирата – отнюдь не сахар, как кто-то может подумать. И я надеялся со временем сменить револьвер и нож на что-нибудь менее брутальное. Меня устроили бы стакан с коктейлем и девичья грудь.

У тех, кто слушает мою историю достаточно внимательно, наверняка давно созрел вопрос. Как же так получилось, что, в очередной раз освободившись, капитан Лео Глуц оказался абсолютно ни с чем, и занялся контрабандой? Что стало с его хранилищем? Где все богатства, украденные с федеральных судов? И я поведаю, пожалуй, ибо история эта поучительна для тех парней, кто еще не успел узнать, что такое сладкий любовный морок, и чем эти самые светлые чувства опасны для крепкого телом и лишенного предрассудков мужчины.

Предательства бывают разными. Все они в равной степени отвратительны. Но далеко не так горько бывает, когда тебя предает какой-нибудь головорез из команды – эта подлость вполне ожидаема. И даже похвальна. Ибо каждый дельный сапиенс хочет загрести себе побольше денег и добиться больше власти. И совсем другое дело, когда ты предан человеком, которому доверял. О женском коварстве слагают легенды, этими историями полнится тюрьма, но неизменно даже самые ушлые самцы попадаются на любовную удочку.

Я встретил Лею в притоне на Бермиге и принял поначалу за обыкновенную шлюху. Но стоило мне попытаться ее приобнять, я тут же понял что ошибался. Лея оттолкнула меня и презрительно процедила, чтобы я не распускал руки. Она прошла между столиков и уселась с компанией пиратов. Девушка путешествовала с командой капитана Рекасса – одного из моих главных конкурентов за федеральную собственность. Подозреваю, с Рекассом она делила не только добычу, но и койку. Иначе он не за что не потерпел бы женщину на корабле.

В те времена Лео Глуца уже знали повсюду – слава моя крепла день ото дня. Но Рекассу не было никакого дела ни до меня, ни до моей славы. Сверкнув на меня единственным глазом, он вцепился в пивную кружку и вылакал ее в считанные секунды до дна.

Я чувствовал себя уязвленным. Да как она посмела отвергать мои ухаживания?! Любая шлюха в этом заведении была бы счастлива, если бы я шлепнул ее по заднице или ущипнул за грудь. Я уселся за дальний столик и потребовал позвать хозяина заведения. Вскоре явился трясущийся от страха таргариец в мокром переднике – он вытирал им барную стойку.

– Садись, – скомандовал я. – Мне нужно тебя кое-о-чем расспросить.

– О чем? Я ничего не знаю.

– Садись и не хами, говорю тебе! – возмутился я. – С тобой хочет переговорить сам Лео Глуц. Ты что же, откажешь мне в разговоре? Тогда я, пожалуй, тебя пристрелю. Такие дела. – И потянул из-за пояса пистолет.

Оказалось, кое-что владельцу притона, все же, известно. Он был столь любезен, что поведал мне все детали о новой подружке Рекасса. Лея путешествовали с ним вот уже несколько месяцев. Поначалу я решил, что он взял ее в качестве добычи с одного из ограбленных кораблей – иногда мы так поступали. Но выяснилось, девушка выразила желание присоединиться к шайке. Такое, хоть и нечасто, но случается. Не всех устраивает жизнь простого труженика – многие хотят получить все и сразу. Да и тяга к приключениям порой пробуждается и зовет в дорогу, несмотря на известную поговорку: «Не ищи приключений на свой зад».

Отправив разговорчивого хозяина за свежей порцией выпивки, я стал с вызовом разглядывать пиратку. Длинные черные волосы, подвязанные темной лентой, контрастировали с белой кожей. Тонкая фигурка с осиной талией и полная грудь – довольно редкое сочетание, особенно, в борделях на окраине цивилизованного космоса. Она определенно волновала меня. Я ее хотел. А если я вознамерился заполучить что-то, или кого-то, значит, это будет моим! Девушка, между тем, не оставляла меня без внимания, а бросала временами игривые взгляды – ее, похоже, забавляла намечающаяся ссора и то, что причиной этой ссоры является она. В некоторых представительницах прекрасного пола роковая масть заложена с юных лет. Вокруг них все время льется кровь, и гибнут в стычках горячие кавалеры.

Хозяин притаскивал все новые кружки с пивом и рюмки с абсентом, я все больше пьянел и горячился. В конце концов, я ударил кулаком по столу, тяжело поднялся и направился к ней. Меня попытался остановить один из моих людей, но я оттолкнул его с такой силой, что он упал, повалив стулья.

Я остановился перед Рекассом.

– Сколько хочешь за эту девку?

Единственный глаз уперся в меня и медленно остекленел, наливаясь гневом. Рекасс был известен по всей галактике своим буйным нравом.

– Она не продается!

– А сколько ты готов заплатить? – вдруг насмешливо поинтересовалась девушка, и яростное око пиратского главаря переместилось на нее.

– Смотря, что ты сможешь мне предложить.

– Свою любовь, – ответила Лея. В этот момент она была очень серьезной. Про капитана, давшего ей приют на судне, девушка успела позабыть. Он сидел, словно его и не было вовсе, пока мы играли в гляделки, и взгляды наши излучали горячую страсть. Во всяком случае, я настолько распалился, что готов был повалить ее на стол прямо здесь.

Рекасс, издав нечто похожее на звериный рык, схватил девушку за волосы, запрокинул голову.

– Твоя любовь принадлежит мне.

Я сделал знак своим сапиенсам, и они стали спешно подтягиваться к столикам. Дело шло к заварушке. Парни из команды Рекасса тоже пришли в движение – один даже схватился за парализатор. Но на нашей стороне было явное численное преимущество. Так что им ничего не светило.

Рекасс был опытным пиратом, надо отдать ему должное, он сумел правильно оценить расстановку сил и сохранить лицо. Продолжая держать девушку за волосы, глухо поинтересовался:

– Ты что-то говорил про деньги?

– Сторгуемся. – Я широко улыбнулся. – Всегда приятно иметь дело с умными и осторожными людьми…

В последующие несколько месяцев капитана Лео Глуца, каким меня знала команда и каким я сам осознавал себя, не стало – я превратился в любовника Лео Глуца. И, словно свихнулся, первый раз в жизни полностью утратив контроль над своими чувствами. Она завладела ими всецело. Я выполнял любую ее прихоть. Мы мотались по космосу от одной планеты-курорта к другой, проводя неделю то на каменистых плато Леновии с ее горячими минеральными источниками, то в Кубуле, валяясь на пляжах у лазурного океана. Мы ласкали друг друга, укрываясь листьями гуаравии на тропическом Степелате. И нежились в бурлящих потоках под водопадами Бервера.

Никто из моих сапиенсов не возражал – не доставало решительности пойти против своего капитана, но недовольство ощущалось. Чтобы подобные настроения не вылились в бунт, я наведался в хранилище и назначил им жалование из своих денег. Я разбазаривал все собранные прежде средства, швырял хрусты налево и направо. Я покупал Лее самые дорогие наряды и драгоценности. Лишь бы она и дальше одаривала меня своей благосклонностью. В общем, как все помраченные любовью, лишился рассудка.

А она, царапая коготками мою грудь, нашептывала ночами:

– Мы богаты, Лео? Мы, правда, богаты? А вдруг если с тобой что-нибудь случится? Я боюсь. Я хочу иметь возможность помочь тебе, если тебя вдруг поймают федералы. Я дам им взятку, и тебя отпустят…

Поначалу я еще держался, но потом, поддавшись уговорам, доверил ей и код от хранилища, и магнитный ключ. Я разделил с ней все, чем владел.

А когда меня однажды взяли на Мамбасу – иначе и быть не могло, пираты не шляются по курортам – она сразу же забыла о своих обещаниях. Никаких взяток прокурорам Лея не давала, она попросту вычистила мое хранилище и вместе с деньгами отчалила на моем корабле в неизвестном направлении. Больше с тех пор я ее не встречал. До меня доходили кое-какие слухи в заключении, но я не очень-то им доверял. Поговаривали, будто ее пристрелил новый любовник – тоже какой-то бандит, она всегда питала слабость к тем, кто не соблюдает букву закона.

Несмотря на то, что она сделала со мной, мне всегда хотелось надеяться, что она жива и здорова. Я не мог желать зла той, с которой испытал столько счастья…

Зато одноглазого капитана Рекасса я встретил в тюрьме. Оказалось, он не забыл о том давнем унижении. На меня напали ночью в камере подкупленные им уголовники. Незабываемое ощущение – проснуться от удара в лицо. Меня повалили на пол и стали избивать. Я кое-как извернулся, схватил сокамерника за ноги и дернул на себя. Пока один бил меня пяткой в затылок, я умудрился отдубасить его упавшего друга так, что тот перестал шевелиться. Хорошо, что у меня на редкость крепкая голова. Потом я, прикрываясь руками, сумел подняться на ноги. И парой точных ударов отправил второго нападавшего в нокаут. Когда он очнулся, я устроил ему небольшой допрос с пристрастием. Он сразу же раскололся, потому что не имел причин скрывать правду, да и лишних зубов у него не было.

Рекассу я не стал мстить слишком жестоко. Рассудив, что он поступил по отношению ко мне вполне гуманно. Мог ведь нанять убийцу. В уголовном мире все решается просто – сунут во сне заточку, и нет человека. А Рекасс всего лишь попросил поколотить меня как следует.

У меня было с собой немного денег. Большинство заключенных тратили свои несчастные гроши на пищевой ларек – единственный на территории колонии. Я же вложил свои скудные финансы в ответное избиение Рекасса.

Когда на прогулке в тюремном дворе мы встретились с ним, оба украшенные бланшами, как орденами, то улыбнулись друг другу, как старые добрые знакомые. На этом конфликт был исчерпан…

Из карцера меня выпустили через сутки. Провели пустынным коридором к душевым. Здесь меня ожидал вонючий дезинфекционный душ. Тугие струи вгрызались в тело, мышцы сводило от холода. После экзекуции мне выдали костюм астронавта – уродливый оранжевый комбинезон с нашивкой Федерации.

Затем меня втолкнули в очередную камеру, где уже находился креторианец.

За будущими разведчиками вскоре должен был прибыть правительственный корабль. Бородавочника от нас с Красавчиком предусмотрительно изолировали. Он сидел за прозрачной перегородкой из пластика и пялился на меня налитыми кровью глазками.

– Интересно, куда нас, – пробормотал креторианец.

– А черт его знает! – откликнулся я. – Неизвестно, где они устроили стартовый модуль. Сначала нас, скорее всего, соберут в кучу и проинструктируют.

– Не хотел бы я лететь вместе с этим, – Красавчик мотнул головой на бородавочника. – Если они действительно решили собрать все галактические расы, нас ожидает веселый полет. Лемурийцы, телекины, бородавочники – те еще ребята…

– Прорвемся! – коротко ответил я. И подумал, что парень, пожалуй, прав.

Лемурийцы. Испытывая ярость, они впадали в боевой раж – состояние, когда не осознавали себя. Это качество позволило их расе выжить в процессе эволюции, среди враждебной фауны. Но делало их присутствие на дипломатических встречах практически невозможным. Для дипломатических миссий среди лемурийцев специально отбирались самые спокойные – те, в которых древние инстинкты находились в спячке. Что касается уголовного мира, то здесь ситуация была обратной – среди лемурийцев попадались самые невыдержанные представители этой галактической расы. Они способны были убить десяток сапиенсов разом, а потом даже и не помнили об этом происшествии.

Телекины. Их назвали так из-за способности считывать мысли и внушать образы. Они общались без помощи слов. Речевой аппарат телекинов был настолько примитивен, что они могли издавать только несколько нечленораздельных звуков. В Высшем совете к ним относились с большим недоверием, да и как можно доверять тому, кто может внушить вам свои идеи, выдав их за ваши собственные. Я старался поменьше сталкиваться с представителями этой расы. Это было несложно, учитывая то, что телекины сами держались особняком.

С бородавочниками и так все понятно. К тому же, нам достался худший представитель этого отвратительного племени.

Остальные галактические расы не внушали мне ни опасений, ни отвращения. Условно говоря, с ними можно было сосуществовать. В Солнечной системе давно уже в огромном количестве обитали рангуны, сириусяне, таргарийцы и многие другие. Некоторые из них, как, к примеру, шарообразные немонийцы или насекомоподобные геббы, не относились к гуманоидам, но мыслили почти как люди. Поэтому с ними вполне можно было наладить общение и даже принять в абордажную команду. Хотя лично я предпочитал нанимать людей. Они более предсказуемы. И рацион у них привычнее, и сексуальные предпочтения.

Корабль приземлился на одной из лун, внутри воздушного купола. Шагая по плитам космодрома, я рассматривал стоящий в отдалении приземистый корабль, похожий на выращенную биологами гигантскую муху. У трапа нас ожидала разношерстная толпа. Мы прибыли последними.

Как я и предполагал, здесь были представители всех галактических рас. Страннее всего себя вел сириусянин, размахивал руками и что-то говорил, хотя собеседника перед ним не было. Телекин оставался неподвижен и загадочен. Лемуриец казался спокойным, но я-то знал, что это только видимость. Рангун рыкнул, обнажив клыки – я ему явно не понравился. Ничего, будет время, узнает меня получше. И тогда я ему не понравлюсь еще больше. Но клыки он показывать больше не будет.

Я мысленно сосчитал миссионеров. Нас оказалась вовсе не дюжина, а ровно тринадцать. Значит, кто-то здесь лишний. И этот кто-то либо человек, либо креторианец, которого сложно на первый взгляд отличить от человека.

Тринадцатый был высок и коренаст. В его лице читалось высокомерие. На всех нас здоровяк смотрел свысока, было заметно, что он нас презирает. Федеральный агент, понял я, его поставили за нами присматривать. А может и для того, чтобы укокошить после того, как дело будет сделано. Надо, чтобы он умер раньше, чем мы завершим миссию.

Тут же явилось удивление. Неужели они не могли законспирировать его получше? Или они нас совсем за кретинов держат? Да нет, не может быть. Вот черт! Меня осенило. Значит, в его задачу входит выдать за федерала меня – и отдать на съедение остальным. Ловко придумано нашими людоедскими властями. Ничего, прорвемся.

Я помахал федералу рукой, демонстрируя расположение.

Он отвернулся – сделал вид, что не заметил моей бьющей через край доброжелательности.

– Нас тринадцать, – поделился наблюдением Красавчик.

– Вижу. – Ответил я. – Это ненадолго.

И, черт побери, я в очередной раз оказался прав…

Вельд Красавчик

Жизнь всегда была ко мне несправедлива. От рождения наделенный массой талантов, неординарным интеллектом и большим обаянием до семнадцати лет я был вынужден влачить самое жалкое существование – ютился в небольшой комнатушке, в пригороде Швардорфа на планете Селена. Сельские пейзажи действовали на меня угнетающе. С раннего детства я мечтал о роскоши каменных особняков, о подпирающих облака небоскребах, богатстве, каким обладали жители Земли, самой дорогой планеты во всем цивилизованном космосе. Я жаждал оказаться в центре цивилизации, стать одним из них, хозяев жизни – респектабельным господином из стереовизора. Я помышлял о том, чтобы иметь собственный парк катеров – только последние модели, способные развивать скорость до шестисот километров в час за пять секунд. Мне представлялись в сладких грезах мои шикарные апартаменты и толпы обнаженных красоток, жаждущих только одного – чтобы я удостоил их своим драгоценным вниманием.

Но мечты оставались мечтами. Я жил с тетей Дагмарой, доброй пожилой женщиной, в деревянном домике, где всего-то и было – три комнаты, терраса и сарай с садовым инструментом. С крыльца открывался красочный вид на обширный водоем. С утра я по обыкновению проходил через столовую, распахивал дверь и нырял в прохладные воды. Погружаясь к самому дну, я ощущал, как меня охватывает покой и уверенность – когда-нибудь я получу все, о чем мечтаю. Я ложился на плоские камни и наблюдал, как течение колышет разноцветные – терракотовые, бурые, зеленоватые – водоросли, а мимо них проплывают косяки медлительных рыб. Их чешуя серебрилась под пробивающимися сквозь толщу воды яркими солнечными лучами. Рыбы шевелили красноватыми плавниками, пучили глупые глаза. Мне нравилось смотреть на рыб. Их неспешный покой действовал на меня умиротворяюще. Мечтатель по натуре, я представлял, что когда-нибудь и я буду также плыть по течению, вяло работая плавниками. Мне не к чему будет стремиться, у меня все будет, и мне останется только одно – подчиниться течению жизни и получать от нее удовольствие.

Тетушка, добрая душа, надеялась, что племянник пойдет по ее стопам и когда-нибудь станет садовником. Она стригла кусты и лужайки всем соседям в окрестностях Швардорфа. Ее приглашали и в богатые усадьбы. В такие дни за тетушкой прилетал катер, и она, прижимая к груди сумку с инструментами, испытывая волнение, спешила к летальному аппарату по гравийной дорожке.

У меня же были совсем другие устремления. Припав к экрану стереовидения, я смотрел сериал за сериалом. Все они показывали жизнь богачей. Благодаря сериалам я сформировал нехитрые представления о жизни в большом мире. Меня привлекали элегантные субъекты в дорогих костюмах, так запросто общающиеся с красивейшими женщинами. Их называли жиголо, альфонсами, коварными соблазнителями… И в этих именованиях для меня было столько привлекательности, что я проводил на дне долгие часы, представляя, как вхожу в модный столичный клуб в костюме тройке и шелковом галстуке, ищу глазами ту самую даму и подсаживаюсь к ней. В то время я даже помыслить не мог о том, чтобы ухаживать за кем-то. Единственный доступный мне сексуальный объект – креторианка Дара, юное создание шестнадцати неполных лет – не обращала на меня никакого внимания. Справедливости ради надо заметить, что я был весьма невзрачен в те годы. Носил мятые хлопчатобумажные шорты, рваную рубашку навыпуск. Длинные волосы до плеч висели сосульками. У меня не имелось практически никаких сведений о моде, и я даже представить себе не мог, что могу обладать привлекательностью для лиц противоположного пола.

Для начала я решил скопировать стиль одного из киногероев – уложенные гелем волосы, рубашка расстегнута на груди на целых три пуговицы, на ремне сияет золоченая пряжка, пара безупречных складок на брюках и вычищенные до блеска ботинки говорят об аккуратности их владельца. Я выгреб из копилки все свои скромные сбережения – за пару месяцев удалось набрать всего шестнадцать рублей – и едва не заплакал от жалости к себе. Хватало либо на брюки, либо на шелковую рубашку. Я выбрал второе. Ярко-синего цвета, вся в блестках, она немедленно привлекала внимание. Торговец подмигнул мне:

– Отлично выглядишь, парень!

Его слова обнадежили меня и внушили столь необходимую уверенность. У меня все получится, говорил я себе, главное, не забывать, что теперь я не просто Вельд – мальчишка из пригорода. Я Вельд Красавчик, коварный соблазнитель женщин, роковой мужчина в жизни каждой из них.

Вторым шагом к обретению мечты стала стрижка. Создавать новый имидж в парикмахерской оказалось слишком дорогим удовольствием, поэтому я приобрел баночку с самым дешевым гелем и отправился домой. Там я вооружился садовыми ножницами, и постриг себя сам. Для первого раза вышло очень даже неплохо. А когда я зачесал волосы, используя гель, и глянул на себя в зеркало, то от восхищения едва не задохнулся. На меня смотрел типичный жиголо из кинопостановки. Яркая рубашка расстегнута на груди, волосы аккуратно уложены. Осталось что-то сделать со взглядом. Ему не хватало страсти, бьющего наотмашь темперамента, отличающего настоящего профи от жалкого любителя. После часа упражнений перед зеркалом, я, наконец, добился нужного результата – выработал целых три исполненных вожделения взгляда, и решил испытать их на Даре.

Девушку я нашел на берегу озера. Она лежала, погрузив в воду верхнюю половину тела, и смотрела сквозь воду на небо. От ее ушей поднимались к поверхности вереницы пузырьков. Человек, наверное, счел бы ее утопленницей, но я-то знал, что как всякая креторианка Дара дышала под водой. Я подошел, стараясь ступать как можно осторожнее, присел на один из массивных валунов, на берегу их имелось великое множество, и стал ожидать. Не хотелось беспокоить девушку раньше времени.

Она заметила меня и высунула из воды прелестное личико.

– Ты чего? – поинтересовалась Дара.

– Да вот, хотел поговорить.

– О чем?

– Так, ни о чем.

– Ты что, подстригся?

Ее реакция меня порядком разочаровала. Я-то ожидал, что, увидев мое преображение, девушка падет ниц. Но она не выказала и тени восхищения. Даже не удивилась. Как будто я каждый день расхаживал в яркой шелковой рубашке и с такой аккуратной прической.

Так я впервые узнал, что любовь женщины надо завоевать. Зато если вы завоюете ее, впоследствии можно получить от женщины все, что угодно – ее тело, деньги, помощь в карьерных делах. Пока же женщина остается безразличной, вам остается только одно – бесконечное терпение и постоянная работа по оплетению ее любовными сетями.

– Подстригся, и уложился, – сказал я, трогая прическу. – Тебе нравится?

– Ничего так… – Она подумала: – Необычно.

– Иди сюда, – предложил я, – посидим рядом.

В стереофильмах опытные жиголо часто поступали так – подзывали девушек подойти поближе, а потом хватали их и целовали взасос. Несчастные не могли противиться и немедленно сдавались, подчиняясь мужскому напору. Я собирался поступить также.

И поступил. Ответом мне послужила пощечина. Дара вырвалась из моих недостаточно крепких объятий, подхватила одежду и убежала, бросив напоследок:

– Дурак.

А я остался сидеть на берегу, размышляя, что же я сделал не так. Вроде бы, все было в точности так, как показывали в стереопостановке, но девушка почему-то осталась недовольна, отвесила мне пощечину. Я пришел к выводу, что мне никогда не стать жиголо, для этого у меня недостаточно яркая внешность, да и общаться с женщинами я совсем не умею.

В последующие дни я избегал Дару. Снял шелковую рубашку и убрал в шкаф, вымыл волосы и растрепал их – пусть лежат, как придется. Если мне не быть коварным соблазнителем, так для чего я буду причесывать их каждый день. Так свершилось крушение мое мечты.

А на четвертый день я заметил, что Дара следит за мной. Смотрит из-за изгороди, как я налаживаю робота-землекопа. При этом выражение лица у девушки было странным. Она, как будто, о чем-то размышляла.

По прошествии нескольких лет я научился отличать этот взгляд. Так смотрит только влюбленная женщина. Сугубо практичное существо, как все они, влюбленная женщина долго наблюдает за тобой, взвешивая все за и против. Ей уже очень хочется отдать тебе все , но она пока еще не уверена, что поступает правильно. В ней кипит кровь, гормональные приливы заставляют ее краснеть, бледнеть, кусать губы, впиваться ногтями в ладони, но при этом она очень боится, что новое головокружительное чувство приведет ее на самый край. И оно обязательно приведет – за всю долгую карьеру профессионального жиголо я никогда не встречал женщины, способной противиться страсти. Ну, что за прелестные создания эти женщины? Коварства в них хоть отбавляй. А вот здравого смысла – ни на грош.

Я лежал на дне и рассматривал рыб, как неоднократно поступал раньше. Только на этот раз все было по-другому. Косяк заметался и исчез, а я увидел, как через толщу воды ко мне плывет, красиво разводя тонкие руки, Дара. Ее светлые волосы то оплетали лицо, то после очередного гребка улетали назад. Девушка подплыла ко мне совсем близко и припала поцелуем к моему рту. Я ощутил, какие теплые и мягкие у нее губы и мгновенно влюбился – до этого я ровным счетом ничего не чувствовал. Меня заботил только процесс соблазнения, этот тайный акт порабощения существа женского пола, столь волнующий и настолько же сложный. Хотя я умел дышать под водой, но внезапно едва не задохнулся от нахлынувших на меня чувств. Я сделал это, я сумел влюбить в себя женщину! Значит не все потеряно.

Мы обнялись и, кружась, поплыли к поверхности. Я продолжал целовать ее. Она была значительно ниже ростом, и ей приходилось запрокидывать голову. Благодаря этой позе, у нее был беззащитный и податливый вид. И я бесконечно пил ее, наслаждаясь вседозволенностью.

На берегу мы продолжили ласки. Я действовал решительно, уже не опасаясь, что Дара меня оттолкнет.

В этот раз ничего не произошло. Зато происходило потом. Когда я под покровом ночи крался через темный участок, перебирался через изгородь и залезал в окно ее комнаты. С некоторых пор оно всегда было открыто – Дара ждала меня, своего первого любовника, страстного и молодого. Я любил ее со всем юношеским пылом, реализовывая все сокровенные желания. Я насыщался ею, познавал женское тело, помышляя о том, чтобы стать настоящим профессионалом в любовных делах. Бедняжка и не подозревала, что для меня она была чем-то вроде тренажера, ступенькой к новой богатой жизни, куда я стремился всей душой.

Для начала из пригорода я перебрался в относительно крупный город – Шамбал, расположенный на самом берегу огромного океана. Здесь проживали не только креторианцы, но и множество представителей иных галактических рас. Но я твердо для себя решил – сконцентрировать внимание на уроженках Земли. Во-первых, в Галактике людей было больше всего, к тому же, физиологически они почти не отличались от нас.

Прощаясь со мной, Дара плакала. Ей не верилось, что я уезжаю навсегда, оставляю ее ради трудноосуществимой мечты. Что это за мечта, я, разумеется, не говорил. Упомянул только, что меня привлекает совсем другая жизнь. Мы поцеловались в последний раз. И я пошел по дороге, уводящей меня прочь от нее. Полагаю, она стояла и смотрела мне вслед, ожидая, что я обернусь и махну рукой, но я так и не обернулся. Больше я никогда не видел Дару. Скорее всего, она вышла замуж за какого-нибудь креторианца с более простыми запросами и мечтами, нарожала ему дюжину детишек, как заведено у нашего народа, и по сию пору живет на берегу того же озера. Со мной она была бы несчастна. Я поступил правильно, оставив ее…

Человеческие женщины оказались много доступнее креторианок. Физиология позволяла мне заниматься с ними любовью без каких-либо последствий, что я и проделывал с величайшим удовольствием, ожидая, что вот-вот, еще немного – и я обрету богатство и жизнь, к которой так стремился.

Но деньги и не думали плыть ко мне в руки. Все юные дамы, с которыми я предавался разврату, неизменно оказывались особами прижимистыми, а порой и малосостоятельными – финансы концентрировались в руках их отцов, братьев, мужей. К тому же, как только речь заходила о деньгах, они приходили в негодование. Их, видите ли, оскорбляла моя меркантильность. При этом все они отличались романтическим складом и не желали разрушать красивые отношения.

Случались и неприятности. С ранней юности я ненавижу необразованное быдло и их идеологию мелкого собственника. Так же по-хозяйски грубо, словно к скотине, они относятся к своим женам. А как они называют их за глаза… Не берусь воспроизвести. Стоит им узнать, что их женушка встречается со мной, единственным существом во всей вселенной, способным подарить женщине любовь – всепоглощающее высокое чувство, они приходят в неистовство.

Однажды мне пришлось спасаться бегством от целой толпы вооруженных вилами фермеров. Если бы не длинные ноги и приобретенный в лавке пару недель назад короткоствольный лучемет, мне бы несдобровать. Подумать только, этот сброд мог покалечить мое лицо. С изувеченным лицом я остался бы без средств к существованию.

Между тем, и с лицом, не оскверненным толпой обманутых мужей, дела мои шли неважно. Около трех лет я провел в Шамбале и городских окрестностях, но так и не приблизился к осуществлению своей мечты. Единственное, чего я достиг – научился соблазнять женщин, почти не прилагая усилий. Но до подлинного мастерства было еще далеко. И тут я встретил его …

Его звали Эрнест Орлеанский. Полагаю, он пользовался ненастоящим именем. Эрнесту было около шестидесяти пяти. Одевался он с элегантностью настоящего аристократа. Костюмы от лучших кутюрье, бриллиантовые запонки, лиловый шейный платок. Возраст позволял ему пользоваться тростью. Впоследствии я узнал, что эта штука нередко выручала Эрнеста из беды. Достаточно было нажать потайную кнопочку, и из основания трости выпрыгивало тонкое лезвие – аксессуар обращался в грозное оружие. На счету этого изящного молодящегося господина было немало загубленных жизней. Впрочем, об этом он говорить крайне не любил, предпочитая беседовать о вещах сугубо приятных – о дамах, драгоценностях и небольшом поместье в курортном местечке на одной из планет созвездия Стрельца, где он когда-нибудь осядет.

Встреча наша произошла в одном из самых густонаселенных районов Шамбала. Я по обыкновению крутился возле гостиничного комплекса, высматривая богатых дамочек. Состоятельные туристки обычно не скупились на чаевые. К тому времени я отчаялся найти женщину, способную меня содержать, и перебивался случайными заработками. Короче говоря, опустился на самое дно. Худшее, что может произойти с профессиональным жиголо – когда работа обращается в рутину. Беспорядочная жизнь совсем меня вымотала, я постоянно испытывал нужду и даже питался от случая к случаю. Одежда поизносилась – пиджак нуждался в починке, каблук ботинка грозил в ближайшее время отвалиться, и я старался ступать на левую ногу с максимальной осторожностью. Женщины иногда подкармливали меня. На их лицах порой появлялось унизительное брезгливое выражение, когда я волком набрасывался на еду.

К тому же, вокруг прибрежных мотелей постоянно крутились конкуренты. Многие действовали куда успешнее, чем я. И тому были объективные причины. Боже, как я ненавидел все эти новомодные штучки, предлагаемые корпорациями кибернетики. Они готовы любого маньяка оснастить механическим органом. Причем, иные так преуспели в изготовлении подобных штуковин, что их ни за что не отличишь от естественного предмета, а работать он может все двадцать четыре часа в сутки. Из-за того, что вокруг хватало верзил с электрическими членами, мне пришлось туго. Я даже начал подумывать о том, чтобы и себе пересадить искусственный орган. Но, во-первых, у меня не было денег, а во-вторых, очень не хотелось превращаться в киборга. У нормального сапиенса всегда присутствует страх перед подобной операцией. Ведь после нее ты уже не можешь считаться полноценным креторианцем. Ты и в анкетах обязан писать – киборг. Хотя гражданские права те же, но в обществе к киборгам отношение особое. Их презирают. Если бы не моя профессия, я бы никогда не задумался о таком.

Женщины тоже прибегали к услугам хироборгов, как называли этих мясников, заменяющих живые части тела на синтетическую плоть. Однажды мне попалась одна такая мадам. Когда я увидел, как ее влагалище жадно тянется к моему органу, едва не свалился в обморок. Хироборги сделали так, что удовольствие женщина получала в тройном размере, испытывая продолжительную серию мгновенных оргазмов, как только в ее власти оказывался продолговатый предмет.

В общем, положение мое было самым плачевным. И неизвестно, чем бы все закончилось, не объявись в моей жизни старина Эрнест…

Старик подхватил меня под локоть и потащил к ближайшему проулку.

– В чем дело? – я попытался освободиться, но не тут-то было. Незакомец так приложил меня тростью по лбу, что я чуть сознание не потерял.

– Слушай меня внимательно! – назидательно заметил Эрнест, как только мы оказались недосягаемы для посторонних глаз. Он продолжал держать трость наизготовку, так что я весь обратился в слух. – Я за тобой давно наблюдаю, – поведал старик, – и вот, что я тебе скажу… Ты все делаешь неправильно!

– Да кто ты такой?! – не выдержал я. – Чего тебе надо, кретин?!

И тут же вскрикнул от боли – старикан ткнул меня тростью в солнечное сплетение.

– Я твой счастливый билет. За грубость не виню. Когда-то и я был молодой и самонадеянный. Иди за мной…

И он как ни в чем не бывало направился в неизвестном направлении по мощеной мостовой. Не знаю, что заставило меня пойти следом, но я вдруг уверовал, что это высшие силы дают мне возможность исправить никчемное существование.

Эрнест проживал в апартаментах на берегу океана. С огромного балкона открывался великолепный вид. Мы устроились в креслах.

– Выпьешь что-нибудь? – поинтересовался старик.

– Водки.

– Со спиртным придется завязать. Ты и так много пьешь, – ворчливо проговорил он. – Могу предложить холодный чай.

Я кивнул с самым унылым видом.

– Марта! – крикнул Эрнест.

На зов явилась служанка.

– Принеси два чая. Мне и моему другу. И можешь быть на сегодня свободна.

Когда служанка вышла, старик пожевал губами, поглядел на меня лукаво.

– Итак, – сказал он, – как получилось, что ты стал жиголо?

Я пожал плечами. Скрывать что-либо, судя по всему, не имело никакого смысла. Очевидно, он отлично осведомлен о роде моей деятельности. Кажется, он упоминал, что следил за мной. Интересно, зачем?..

– Просто решил в один прекрасный день, что хочу стать жиголо, и стал им, – ответил я.

– Мелко плаваешь! – объявил Эрнест. – Правда, в твои годы я тоже не мог похвастаться большими успехами. Ты – симпатичный парень. И вполне способен заработать много больше. Женщины любят таких, как ты. Уж я-то в них разбираюсь, можешь быть уверен. Ты, ведь, не человек, так?

– Креторианец, – ответил я. – Меня отправили на Селену после гибели всего живого на Кретории.

– Здесь много креторианцев, – старик кивнул. – И креторианок. Я знал нескольких. Близко знал. Мы и сейчас иногда встречаемся. Ты сказал мне правду?

– Да, – я порядком удивился. С чего мне его обманывать?

– Получай первый урок, парень. Никогда и никому не стоит говорить правду. Если, конечно, ты хочешь достичь успехов в нашем непростом ремесле. Никто, на самом деле, не любит правду. Люди обожают заблуждаться. А женщин интересует только ложь . Ложь – этот тот ореол, который ты создаешь вокруг своей персоны. Научись складно врать – и ты уже на середине пути к успеху.

– Но… – начал я.

– Мне тоже ни к чему твоя правда. По большому счету, правда никому не нужна. Люди зациклены на ней. Им кажется, что они хотят знать правду. Но на самом деле, они хотят только одного – ощущать собственный комфорт и чувствовать интерес к жизни. Ты должен дать женщине интерес, увлечь ее, и тогда она твоя. Делай с ней все, что угодно. Ты понял?

Появилась Марта. Принесла бокалы с ледяным чаем. Я заметил, что на хозяина дома женщина смотрит с обожанием. Эрнест обнял ее за талию, поцеловал в живот, сказал:

– Можешь идти… Любит меня, как кошка, – поведал старик, после того, как служанка удалилась. – Я с ней сплю… Последнее время все меньше. Моя сексуальность угасает. Поэтому… – Он выдержал торжественную паузу. – Я понял, что мне нужен молодой преемник. Если справишься, этим преемником можешь стать ты. Я научу тебя всему, что умею, всем знаниям, которые накопил за долгие годы. А ты за это будешь отдавать мне половину всех денег. Поверь, пятьдесят процентов – это очень и очень немало. К тому же, твои гонорары будут расти день ото дня.

В то время я был глуп и самонадеян. Поэтому предложение старика-жиголо встретил громким смехом.

– И что же такое я не знаю, зато знаешь ты?

– Ты не знаешь ничего, – отрезал Эрнест. В его лице отчетливо читалось – ну и кретин, почему я трачу на него свое драгоценное время. Тем не менее, он не прогнал меня сразу же, а терпеливо ожидал, что я отвечу.

И во второй раз я испытал непонятное чувство. Мне показалось, что я могу упустить отличный шанс чего-то добиться в этой жизни, если вдруг не приму предложение старика.

– У меня мало опыта, – признал я. – Это правда. Но женщины меня любят.

– Я и не сомневаюсь, что они тебя любят. Иначе я не обратился бы к тебе с подобным предложением. Ты красив. Женщины падки на красивых мужчин. Я сомневаюсь в том, что они готовы платить за твою любовь деньги. Только погляди на себя. Боюсь тебя огорчить, но вид у тебя довольно неопрятный. Еще немного, и ты выйдешь в тираж. А ведь ты даже не начал карьеры. Что скажешь?

– Да, с деньгами у меня сейчас плохо, – я помрачнел. – Но все исправится.

– Приятно иметь дело с оптимистом. Но еще лучше, если оптимизм чем-то подкреплен. К примеру, опытом старшего товарища, наставника, способного обучить тебя таким вещам, которые сам ты узнаешь еще очень нескоро. Если вообще узнаешь когда-нибудь. Давай-ка пройдемся по магазинам. Тебе надо одеться.

Я нахмурился. Мне казалось, что синяя шелковая рубашка и темно-серый костюм – верх совершенства. А теперь какой-то старик говорит, что мой наряд недостаточно хорош.

– Понимаю, – заметил он, демонстрируя редкую проницательность. – Ты насмотрелся стереовидения, купил тряпья, нацепил на себя, и полагаешь, будто одет, как настоящий франт. Позволь тебя разочаровать, мой мальчик. Ты выглядишь, как уличный субъект, пригодный лишь для развлечения на одну ночь. Если хочешь добиться успеха, ты должен измениться – стать тем, кем ты не являешься. Ты будешь примерять на себя маски и следить за тем, чтобы они срослись с твоим лицом. Женщины любят ложь, помнишь?

– Если ты такой умный, – сказал я, – почему живешь в этом убогом доме?

– Дурак, – рассердился Эрнест, – у меня достаточно денег, чтобы безбедно жить до самой смерти. Но я не хочу жить один… – Он замолчал, потер переносицу. – Слушай, что я тебе скажу. И запомни. Повторять это я никогда не буду. В жизни каждого мужчины есть только одна женщина, которую он способен по-настоящему полюбить. Все остальные – романы, увлечения, влюбленности – самообман, желание обрести счастье вопреки обстоятельствам… Когда я только начинал, я думал, что должен стать тем самым мужчиной. Не просто жиголо, а тем ради кого женщины готовы отдать все. Забегая вперед, могу сказать, что у меня ничего не вышло. Я был кем угодно – мужчиной на вечер, мальчиком для развлечений, сексуальным партнером, работающим за небольшую мзду, интимным слугой, но только не тем, кого любят. Я обладал природным магнетизмом и притягательностью, я получал от женщин все, чего хотел, но так и не сумел добиться настоящей любви. Для большинства богатых дам самый обожаемый человек на свете, ее единственная любовь, – она сама. Но дело даже не в этом. Дело в том, что любовью владеем не мы, а высшее существо. Если хочешь, сам Бог. Или кто там в его ведомстве отвечает за это чувство, не знаю. Купидон со странными представлениями о счастье и плохим глазомером. Он дарит любовь хаотично и порой очень некстати – так рушатся семьи, так возникают преступления на почве страсти, так некто на всю жизнь становится несчастлив, осознав, что единственная женщина, которая ему нужна, предназначена другому. – Старик пожевал губами. – И я тоже люблю. Люблю только ее одну всю жизнь. Сейчас ей уже около шестидесяти. Она жива. Замечательно выглядит. Тебе, может быть, покажется странным, как может замечательно выглядеть женщина в таком возрасте. Но я-то знаю как . Я никогда не видел никого красивее… и величественнее. Моя королева. Она поставила условие. Она готова разделить со мной последние годы моей жизни, но для этого я должен заплатить ей миллион рублей. Ты понял? Я покупаю ее любовь. Я, который всю жизнь жил за счет женщин, покупаю любовь женщины. И я знаю, что буду счастлив только в том случае, если она будет рядом со мной.

– Миллион рублей?! – поразился я. – Это много. Очень много…

– Мне осталось накопить совсем чуть-чуть. И ты мне в этом поможешь, – старик сжал кулаки. – Если бы только я мог вернуть молодость. Я бы жил совсем другой жизнью. Я бы все сделал, чтобы прожить эту жизнь рядом с ней, не помышляя ни о чем другом. Но ничего не вернуть. Ничего… Время безжалостно. Оно выхватывает счастье из наших рук и уносит его в небытие, где нет ничего…

– Если можно заработать так много, я согласен, – быстро сказал я. – Я никого не люблю. Но куда потратить миллион найду. Не сомневайся.

– Наверное, тебе повезло, – сказал Эрнест, разглядывая меня исподлобья. – Любовь – очень сильное чувство. Оно никогда не оставляет в покое. Если только это настоящая любовь… Хотя… Как знать… Без нее моя жизнь была бы неполной. Я счастлив, что знаю, как выглядит любовь.

Забегая вперед, могу сказать, что старик накопил свой миллион. Следуя его наставлениям, я значительно поправил свои дела. Так что уже через месяц я открыл собственный счет в банке. А через три месяца на нем лежало двадцать тысяч. И все благодаря двум удачным женитьбам и одному шантажу дочери вице-мэра Шамбала – развратницы и наркоманки.

В тот день, когда сумма составила чуть больше миллиона, Эрнест выглядел счастливым. Он предложил отметить это событие. Мы замечательно посидели в ресторане «Золотой берег» на набережной. По обыкновению, ничего не пили. Эрнест полностью отучил меня от алкоголя – мой интеллект должен был всегда сохранять ясность. Умение контролировать себя в любых обстоятельствах для жиголо один из важнейших компонентов успеха…

Старик откинулся на стуле, извлек коммуникатор и набрал номер. На лице его сияло торжество. Так продолжалось совсем недолго. Он внезапно побледнел. Обычно живые глаза резко потускнели.

– Мне больше незачем жить, – сказал Эрнест, поднялся и вышел из ресторана.

Оказалось, его самая большая любовь умерла несколько лет назад. А он, занятый накоплением того самого миллиона, узнал об этом только сейчас.

На этом жизнь Эрнеста прервалась. Нет, он не покончил с собой, и смерть не прибрала его к рукам. Но того живого старика, какой однажды схватил меня под локоть перед гостиничным комплексом, больше не было. Эрнест Орлеанский превратился в ожившую мумию. Тяжело опираясь на трость, он бесцельно бродил по улицам Шамбала, часами стоял у причала, глядя на безмятежно накатывающий волнами на берег океан, сидел на балконе. Разговаривать с ним стало невозможно. Он не замечал собеседника – то ли ничего не слышал, то ли не считал нужным отвечать на вопросы.

Последний раз я видел его сразу после ареста – я попался по глупости. Девушка, на которой я собирался жениться, чтобы заполучить состояние ее папаши, сказала, что сначала я должен заслужить расположение ее матери. Я и заслужил, наиболее простым способом. Очень скоро эта интрижка вскрылась, и меня повязали по наводке папаши. У властей оказалось на меня целое пухлое досье – в нем значились многоженство и шантаж.

Чтобы повидаться, старик Эрнест явился прямиком в местное полицейское управление. Меня собирались отправлять дальше, передать судебным органам. Мой наставник сунул стражам порядка несколько крупных купюр, и нам позволили краткое свидание.

– Никогда не стоит медлить, если дело касается чувств, мой мальчик, – сказал старик. – Жизнь коротка. Запомни это. Если когда-нибудь по-настоящему полюбишь, бросай все. Сделай так, чтобы для своей избранницы ты стал лучшим и единственным. И не думай, будто чувства можно купить. Ты всего лишь изобретаешь для себя далекую цель, нечто, что замещает подлинную жизнь и дарит иллюзию, что все еще будет. Ничего не будет.

– Послушай, Эрнест, – проговорил я, – я, правда, не думаю, что для тебя все закончилось. По-моему, ты просто зациклился на этих чувствах. За свои деньги ты можешь купить любую. Черт возьми, даже не одну. Набери себе девчонок посимпатичнее, и езжай в свое курортное местечко, о котором так много говоришь…

Старик посмотрел на меня с грустью.

– Ты так ничего и не понял, Вельд… Для меня все уже закончилось.

Постукивая тростью, он покинул комнату свиданий.

В тюрьме у меня было много времени, чтобы поразмышлять об Эрнесте Орлеанском и любви всей его жизни. Думаю, старику просто не повезло. Для настоящего профессионала в любовных делах такое сильное чувство ни к чему. Я никогда не испытывал ничего подобного, и был вполне счастлив в своем неведении. А может, у меня просто душа не приспособлена для того, чтобы любить. Говорят, такое случается.

Срок мне намотали немаленький. Нашлось достаточно свидетелей. Спасибо старику Эрнесту, последнее время я работал по дамочкам, имеющим покровителей в самых высших кругах общества Селены. Все они, узнав, что я под следствием, поспешили дать против меня показания. Я, конечно, отрицал все обвинения – знал, что выступать в суде дамы откажутся. Но закон в отношении профессиональных жиголо суров. Им не потребовалось длительное судебное разбирательство, чтобы упрятать меня в колонию на целый год. Я даже не пытался дать взятку судье – рангуну. Знал, что бесполезно. Креторианцев представители этой расы ненавидели всей душой. Да и мы отвечали им взаимностью. Еще не стерлась из памяти последняя война, испепелившая наши планеты и сердца.

Я ожидал самого худшего. Уголовников я всегда ненавидел. Их хамоватая манера себя держать, чудовищная мораль – законы для нас не писаны, все, кто не с нами – послушный скот, годный только на убой. Жизнь существа, наделенного разумом, для них ничего не значит. В порядке вещей сунуть кому-нибудь нож за неосторожно сказанное слово. Да что там слово. Они могут запросто проиграть тебя в карты. Ставка на кону – кто ткнет пером в бок симпатичного креторианца. Я бы не назвал себя трусом, но в тот момент, когда конвой вел меня на гигантский транспортник, следующий в колонию, у меня все поджилки тряслись, мне казалось – жизнь моя закончена.

Меня втолкнули в узкий люк, и я оказался в тесном помещении, пропитанном запахом несвежих тел – воняло потом, мочой, страхом… Вы спросите, как пахнет страх? Запах у него едкий. Креторианцы обладают тонким обонянием, мы можем чувствовать запахи, недоступные людям и другим галактическим расам.

В корабле царил полумрак, под потолком слабо мерцали древние галогеновые лампы. А у меня в душе обосновался такой сумрак, что я боялся даже пошевелиться. Только стоял, оглядывая крепко сбитые фигуры и бледные лица закоренелых каторжан.

Через десять минут я немного пришел в себя. Ничего не происходило. Они просто не обращали на меня внимания. Словно меня не существовало. Посверкивающие в темноте глаза рептилий смотрели в другую сторону. Несколько человек, окинув меня тусклым взглядом, сразу же отвернулись. Таргариец с головой, обмотанной платком, скосил глаза. Я понял, что не только я, но и другие подавлены и испуганы. Все они прислушивались к гулу турбин и гадали, что за жизнь ждет их в тюрьме.

Через некоторое время я узнал, что на пересылке всегда полно идущих по первому сроку, а еще подсадных уток, спешащих выявить в нашей среде проблемных заключенных. Настоящие преступники предпочитали дождаться прибытия на место. Там их встречали свои, там действовал закон преступного сообщества, там они чувствовали себя в своей стихии. К новичкам же даже в колонии относились настороженно. Среди них попадалось много опасных типов, способных убить за безобидную шутку.

Полет прошел без происшествий. Нас вывели из корабля на горячий каменистый грунт. Развели по баракам. Мне досталась нижняя полка. Надо мной поселился таргариец с платком на голове.

В первый день меня никто не тронул. Каторжане приглядывались к нам: смотрели искоса, с явным недоверием, одаривали исполненными подозрительности взглядами. Я чувствовал самое пристальное внимание к своей персоне, ощущал, что за мной наблюдают, оценивают, и старался вести себя с преувеличенным безразличием, будучи на самом деле все время настороже. Знал, от уголовников можно ожидать всего, и жизнь моя висит на волоске. Как и жизнь любого утонченного существа в этом зверинце.

Нравы здесь царили самые дикие. Причем, жесткость уголовники проявляли не только к другим, но и по отношению к себе. Больные зубы они, к примеру, обычно драли с помощью пассатижей. Но эта операция выглядела просто детской забавой в сравнении с другой стоматологической операцией. Заключенные вытачивали коронки из меди, используя для шлифовки бетонный пол и напильник. Тем же самым инструментом обтачивался зуб. Несколько уголовников держали больного под руки, а третий проворно орудовал у него во рту рашпилем. От тошнотворного звука и ужасающего воя несчастного можно было свихнуться. Когда все заканчивалось, он, счастливый до невозможности, сидел на койке и трогал отремонтированную таким варварским способом челюсть. «Красота требует жертв!» – услышал я однажды от одного такого «красавца».

Заключенные совершали поступки лишенные всякой логики. К примеру, однажды посреди ночи один из уголовников проснулся злой, как черт. Вскочил со шконки и принялся орать. Потом стащил за ногу одного из сокамерников и от всей души зарядил ему в челюсть. После содеянного улегся, как ни в чем не бывало, на место и заснул. Я уже немного разбирался в лагерной иерархии и понимал, что тот несчастный, которому ни с того – ни с сего досталось на орехи, не сможет ответить своему обидчику. Однако и на дне уголовного сообщества он не был. Поднимаясь с пола, он яростно ругался, но свершить справедливое возмездие не посмел. Вместо этого выместил ярость на первом попавшемся – ткнул его носком сапога под ребра, приговаривая: «Получай! Думал, ничего тебе не будет? Не на того напал!»

Мне оставалось только порадоваться, что в этот бессмысленный конфликт не втянули меня. В эту ночь я так и не сомкнул глаз, опасаясь, что безумец проснется и снова кинется на кого-нибудь из нас. Но приступ злобы в этот день у него больше не повторялся. Хотя всю следующую неделю он громко бормотал во сне и проклинал кого-то.

В колонии постоянно кого-нибудь били. Иногда за дело, но чаще всего просто так, от скуки. Несчастная жертва могла выть и стонать от боли, но никто из надзирателей не пришел бы ей на помощь. Я испытывал острую жалость, наблюдая, как калечат очередного сапиенса, за кражу кусочка сухого пайка, неосторожно сказанное слово или проще – проиграв его здоровье в карты. Именно так это и называлось «проиграть здоровье».

Однажды здоровенный бугай – он прибыл в лагерь всего неделю назад – не отрываясь, долго смотрел, как избиваемый извивается на каменном полу под ударами тяжелой тюремной обуви. Глядя на этого крепкого широкоплечего детину с простым лицом и огромными кулачищами, я подумал, что есть еще, есть, богатыри, способные вступиться за безвинно страдающих в заключении. И я не ошибся в своих ожиданиях. Громила ринулся в толпу негодяев… и немедленно присоединился к ним. Попав избиваемому носком ботинка прямо в лицо – из разбитой брови брызнула кровь, он счастливо расхохотался. Благодаря этой молодецкой удали, не разбирающей кто прав – кто виноват, а просто лупящей всех без разбору, вскоре в камере он сделался своим в доску. Да и как им не дружить с таким бравым парнем, когда он всякому, кто косо посмотрит, может немедленно презентовать удар в челюсть. Беззубые заключенные вовсю скалили щербатые рты, лишь бы показать, как он им нравится.

Этот метод завоевания тюремного авторитета мне совсем не подходил. Драться я не любил, да и не умел. Расправ над слабыми не одобрял. И все больше замечал, что отдаляюсь от коллектива. Если поначалу со мной разговаривали, интересовались, нет ли закурить папироски или пьянящего колоска, спрашивали, за что посадили, то теперь все больше держались в стороне, будто знали обо мне что-то такое, чего не знал я.

У меня не могло быть ничего общего с подобными сапиенсами. И я вполне логично опасался за свою жизнь. Помню, как проснулся утром пятого дня на вонючем силиконовом матрасе, и обрадовался, что все еще жив. Ночью меня не беспокоил никто, кроме клопов. Непривычное к тяжелому физическому труду тело отзывалось болью на каждое движение – добыча золотоносной руды работа не из легких.

С трудом сдержав стон, я приподнялся на локтях и оглядел темное помещение барака. Правительство Федерации было безжалостно к оступившимся гражданам – серые бетонные стены, ряды двухъярусных нар. Между нарами имелся узкий проход, ведущий к санузлу. Если так можно было назвать его циничную профанацию. Дыра в полу для отправления естественных надобностей и ржавый умывальник в углу – вот и весь тюремный санузел. Откуда взялась ржа ума не приложу – воды он не видел никогда. Изогнутый кран был пуст. Ты мог скончаться от жажды, стараясь извлечь из него хотя бы каплю, но и тогда тюремные власти не озаботились бы включением водопровода. Полагаю, он имел не столько декоративную функцию, сколько призван был пытать нас своим присутствием, предполагая наличие воды.

Мыться заключенных водили в общую душевую, согласно санитарным нормам – два раза в неделю. Душевая кишела кровососущими жучками, как будто здесь находилось их гнездовье. Укусы насекомых оказались болезненны, а место укуса чесалось несколько дней. Жучки досаждали куда сильнее клопов. Последних я уже через месяц воспринимал, как неизбежное зло – во время короткого сна не замечал вовсе. Спал я по-прежнему чутко, тем более что вскоре надо мной сгустились тучи.

В забое во время краткого перерыва в работе, – их делали время от времени, чтобы мы не загнулись, – ко мне подошел одноглазый каторжник с побитым оспой нехорошим лицом.

– Я твою статью знаю, – сообщил он доверительно, – для такого, как ты, друган, здесь всегда найдется возможность заработать.

Я приподнял вопросительно бровь – мимику я долгие годы тренировал перед зеркалом, она отличалась изящной выразительностью.

– Но здесь же нет женщин, – сказал я.

– А кто говорит о женщинах?! – Мой собеседник сделал многозначительную паузу: – Слушай сюда, кореш… Клиентов буду искать я. Твоя доля – двадцать пять процентов. Можешь мне верить, это очень даже неплохо. Другие дадут меньше. Ты уже перетирал на эту тему с Колей Меченым? И не надо с ним тереть. Тот еще фраер. Пропадешь с ним ни за грош. А со мной выйдешь на волю при капусте. Да и здесь заживешь, как по писаному…

– Мне это не подходит! – резко возразил я.

– Как ты сказал? – Он прищурился.

– Я сказал, мне это не походит. Я работаю только с женщинами.

Одноглазый осклабился.

– Понимаю. Первый срок. Ну, ничего, это у тебя пройдет. У всех проходит. Только не думай, что ты лучше нас… – Он вдруг сделался злым и ткнул меня кулаком в грудь. – Ну ты, фраер недоделанный, я с тобой еще побеседую. Гляди, увидимся.

Этот разговор поверг меня в панику. В принципе, чего-то подобного я и ожидал. Что же теперь делать?! Как выйти из этой опасной ситуации?

Я решил, что должен заручиться поддержкой кого-то авторитетного, способного мне помочь. Таковыми, несомненно, являлись рангун по кличке Хромой и человек, которого все называли Горбом. Никакого горба у него не наблюдалось, хотя ноздреватый массивный нос походил на холм, возвышаясь на плоском, как блин, лице. Еще на этом лице имелись очки с толстыми стеклами, что придавало физиономии авторитета весьма нелепый вид. Но я отлично усвоил уроки Эрнеста – внешность бывает обманчивой. Лоск чаще всего призван скрыть внутреннюю пустоту.

Итак, решение было принято. Я обращусь с просьбой о помощи к Горбу. Все знают, что люди креторианцам ближе. Как в физическом, так и в интеллектуальном смысле. От рангунов же можно ждать любой подлости.

Когда каторжане спускались в шахту, Горб оставался на поверхности. Он сидел на пластиковом чурбаке и читал. Иногда вынимал из золоченого портсигара папиросу и с наслаждением ее раскуривал. Вокруг него, на валунах, расположились приближенные – счастливчики, тоже освобожденные от работы. С тюремной администрацией и у Горба, и у Хромого имелась договоренность – им позволяют не работать, а они в свою очередь следят за тем, чтобы заключенные не взбунтовались. Что при таких условиях содержания неудивительно.

По окончании работ, я отделился от толпы каторжан и обратился к нему.

– Мне нужна помощь, – сказал я, – мне не к кому больше обратиться.

Горб отложил книгу и снисходительно улыбнулся.

– Я ждал, что ты придешь ко мне, парень. Статья у тебя не такая уж и паршивая, если подумать. – Глаза авторитета, не мигая, смотрели на меня сквозь толстые стекла очков. Вблизи они выглядели воспаленными. Во взгляде не было ничего человеческого. Мне они показались безжизненными и страшными.

– А ты как думал… – Продолжил Горб. – Тут у нас все на виду. Даже вошки. Так кто на тебя наехал? Одноглазый?

Я кивнул. Тюремный телеграф работал исправно.

– Тут одно из двух, – протянул Горб. – Либо ты его замочишь, либо он тебя…

– Замочить? – меня прошиб холодный пот. – В смысле убить? Но я… никогда никого не убивал.

– Все когда-нибудь случается в первый раз. Заточку мы тебе сделаем. А за разрешение почикать Одноглазого с тебя еще один жмур.

– Нет… Нет. Это совершенно невозможно.

– Слушай, парень, – авторитет ткнул в меня пальцем. – У тебя другого выхода нет. Либо станешь нашим киллером. Либо соглашайся на предложение Одноглазого.

– Я могу подумать?.. – Все, что я сумел выдавить на тот момент.

– Да чего тут думать?! – проворчал Горб. – Я тебе честь оказываю.

– Но ведь мне могут…

– Накинуть срок? Попалишься – накинут, конечно. Зато будешь жить. Это немало. Ну что, ты уже подумал?.. – И не дав мне времени на ответ, скомандовал: – Гнус, выдай инструмент.

Я и опомниться не успел, как ближайший из окружения Горба сунул мне в руки холодный кусок металла.

– Наводку получишь завтра, в душевой. Одноглазого валишь после нашего клиента…

В безжизненном взгляде авторитета так и не проявилось чувств. Я понял, что попал в переплет, выбраться из которого будет очень непросто.

В душевой ко мне приблизился уголовник с глумливой физиономией.

– Гляди налево, – сказал он, – вон того лохматого видишь? Твой.

Я обернулся. Под струями воды стоял громадный рангун. Порыкивая, чесал широкую грудь, выбирал из нее блох.

– Но… – начал я, но посыльный Горба уже растворился.

Заточку я спрятал в матрасе. Если при личном обыске найдут этот важный предмет самообороны, в лучшем случае кинут в карцер, а в худшем начнется новое судебное разбирательство. У меня всего год. И мне очень хотелось, чтобы я выбрался из ада по истечении этого срока.

В забое я трудился всегда рядом с профессором Ребровым. Нас определили в сцепку. Я грузил породу в тачку, профессор толкал ее по проходу к поверхности. Ребров говорил, что угодил в колонию случайно, следствие, дескать, допустило ошибку. Но зеки в бараке были уверены, что Ребров удавил жену за измену.

– Оно, конечно, его дело, – говорил матерый вор по кличке Лепень, ковыряя проволокой гнилые зубы, – жена – это личная собственность каждого. Но зачем отнекиваться. Грохнул бабу, так и скажи…

– Точно, – вторил ему другой уголовник, черный, как головешка, вернерианин, которого все звали просто Тук, – это же не проступок, а правильный шаг. Я бы неверную не только удавил, но и съел…

Обычай супругов поедать друг дружку остался в далеком прошлом Вернеры и осуждался, как очевидная первобытная дикость, но время от времени акты каннибализма случались. Власти проявляли лояльность к провинившимся – против природы не попрешь, полагали эти гуманисты от закона.

– Молчите, – кричал несчастный Ребров, – вы ничего не понимаете!

– Конечно, не понимаем, – соглашался Лепень, – мы в убийствах жен не замечены.

Мне было немного жаль недотепу-профессора, но я старался не вмешиваться в разговоры. Своих неприятностей хватало. То, что профессор в лагере долго не протянет, было понятно с первых дней. Реброва привезли в той же партии, что и меня. Он то впадал в состояние нервное, близкое к истерике, то вдруг уходил в себя и пребывал в полном рассеянии чувств. Таких людей хватает в науке, там они чувствуют себя, как рыбы в воде. Но здесь – отсутствие концентрации порой означает скорую смерть.

– Пойди, принеси соль, – пихнул профессора уголовник в тюремной столовой. Тот, думая о чем-то своем, медленно побрел вдоль столиков. Остановился. И обратился к одному из заключенных: – Простите, дайте, пожалуйста, котлету!

Тот настолько опешил от такой наглости, что протянул требуемое без единого слова. Ребров же, продолжая размышлять, принялся жевать котлету и очнулся только в тот момент, когда от нее остался небольшой кусочек.

– Ой, простите! – деятель науки покраснел до корней волос и поспешил обратно.

– Где соль! – раздался рев уголовника, посылавшего Реброва за солью.

В общем, жить профессору оставалось совсем немного. Хотя он вряд ли осознавал нависшую над ним опасность, продолжая витать в облаках. Я же намеревался выжить любым способом.

На следующий день после того, как я стал обладателем заточки, нам устроили показательную экзекуцию. В ближайшие месяцы мне суждено было узнать, что подобные мероприятия охрана проводит регулярно, дабы заключенные даже думать забыли о своих правах. Зато относились к кругу обязанностей с усиленным рвением.

Вместо того, чтобы после работ на руднике отвести в камеры, нас выстроили в две шеренги на равнине.

– Сейчас все вы, помойные крысы, узнаете, кто здесь главный! – прорычал старший надзиратель, которого за крутой нрав и упрямство уголовники окрестили Быком, и извлек из-за пояса дубинку.

– Начинается, – пробормотал один из зеков, стоявший в строю чуть левее, чем я.

– Что будет? – спросил я тихо.

– Известное дело. Будут порядку учить.

– Сейчас я вас всех научу порядку! – подтвердил его слова Бык.

– Бить заключенных негуманно! – закричал интеллигентный Ребров.

– Это единственное развлечение конвойной службы. – Старший надзиратель свирепо воззрился на странного заключенного. – Ты хочешь лишить нас последней радости?

– Очень хочу, – подтвердил Ребров и взвыл, получив дубинкой по носу.

– Сумасшедший, – пробормотал я и, рухнув на пол, принял позу эмбриона, прикрыл руками беззащитную для ударов голову.

Били нас долго и негуманно. Впоследствии я узнал, что у тюремных властей имеется множество способов воздействия на заключенных, они умело «учили нас порядку». Для особо буйных имелся темный карцер, куда сапиенса спускали на целую неделю. Когда его с завязанными глазами вытаскивали на свет и срывали повязку, несчастный кричал от боли. Одного бедолагу загнали в карцер на несколько месяцев, а когда вывели на солнце, он попросту ослеп. Никогда не забуду его обращенное к нему лицо, залитое слезами. Зрение вернулось очень нескоро. Мои сокамерники очень завидовали пострадавшему – почти две недели он провел в лазарете, а потом был отправлен на смягченный режим.

Поскольку я не был слишком буйным, карцер мне не грозил. Но во время «учебной» экзекуции несколько раз доставалось дубинкой. Я старался, в отличие от остальных, прикрывать не ребра и живот, а лицо. Поэтому тяжелая палка гражданина начальника здорово прошлась по моим почкам.

По дороге с плато ко мне приблизился один из заключенных. Он сделал вид, что разговаривает не со мной, отвернул лицо в другую сторону.

– У тебя серьезные неприятности.

– Я знаю…

– Не оборачивайся, – резко предупредил мой собеседник. – Нас могут увидеть. А я не хочу, чтобы со мной случилось что-нибудь нехорошее. Никому не доверяй. Ты понял? Никому. Я бы на твоем месте поискал способ смыться.

– Почему ты со мной говоришь.

– Ты мне нравишься. У тебя красивое лицо. Мертвые лица не выглядят красивыми.

Он ушел вперед.

Этот разговор помог мне по-новому взглянуть на ситуацию. Где гарантия, что одноглазого не подослал сам Горб? Авторитет знал, что я обращусь к нему за помощью. У меня просто не было другого выбора. Они не оставили мне другого выбора.

Когда ты в аду, и каждый твой день может стать последним, начинаешь очень ценить каждую секунду. Я лежал в темноте и вслушивался в тюремные шорохи – храп заключенных, пощелкивание кровососущих жучков, тихий шепот…

В ту ночь мне повезло. Я услышал то, что спасло мне жизнь. Несколько каторжников, из новичков, решили отомстить за регулярные избиения. Охрана, их жены и дети, жили в небольшом поселке в паре километров от рудника. Если бы нас поймали, то сразу бы поставили к стенке. Но нас не поймали.

Я скользнул к соседним нарам.

– Я с вами!

Уголовники свирепо воззрились на меня. Мое появление явно не входило в их планы.

– Я так решил, – сказал я со всей твердостью, на какую был способен.

Поглядев на меня оценивающе пару минут, один из них, гебб с фасетчатыми глазами и острым шипом вместо подбородка, кивнул.

– Ладно.

Он был у них за главного. Остальные против моего участия возражать не стали. План был такой. Ворваться в один из домов, хозяина убить, взять, что только можно, и тем же маршрутом вернуться в барак. Добро можно спрятать где-нибудь неподалеку. Мало ли в округе скал и зарослей колючего кустарника.

– А как мы пройдем через аннигиляционный периметр? – поинтересовался я.

– Это моя забота, – ответил гебб.

Он знал, что делает. Один из охранников имел зуб на старшего надзирателя. Парня собирались в ближайшее время отправить в штрафной батальон за какую-то незначительную провинность. В его интересах было избавиться от Быка как можно скорее. За то, чтобы уголовники придушили старшего надзирателя, он согласился на пару минут отключить периметр.

– Возвращаться будете по сигналу фонаря, – угрюмо оглядывая нас, поведал караульный, – смотрите не пропустите. Я помигаю вот так. Один короткий, два длинных. Это означает, путь свободен. Все ясно?

– Дай нам полчаса, – сказал гебб, – сделаем все в лучшем виде.

– Дом Быка самый большой, не ошибетесь. И ценностей у его жены хватает. Ее лучше тоже прикончить. А то, неровен час, опознает кого-нибудь из вас.

Я похолодел. Убить беззащитную женщину? В отличие от меня уголовники были полны решимости. Чтобы улучшить свое плачевное положение в колонии, они готовы были перерезать глотку кому угодно.

– Ну, вперед, – скомандовал охранник и щелкнул рубильником.

Синеватое мерцание медленно сошло на нет. В воздухе все еще пахло озоном, посверкивали голубоватые искры, но аннигиляционное поле уже отключилось. Уголовники рванули с места. До поселка было всего ничего – не больше пятисот метров. Но мы бежали со всей возможной скоростью. Неприятно ощущать, что ты во власти человека, способного одним щелчком рубильника распылить тебя на атомы.

Миновав аннигиляционные генераторы, едва заметные металлические головки, торчащие из земли на расстоянии метра друг от друга, мы замедлили бег.

– Не останавливаться, – прошипел гебб, – времени мало. Ты, – он ткнул в меня узловатым пальцем, – пойдешь первым.

Поселок охранников спал. Округлые строения – купола, с искусственной атмосферой, идеально пригодной для жизни человеческих особей, матово поблескивали в свете громадных лун. Возле них темнели силуэты тяжелых трекеров на гусеничном ходу, личный транспорт надзирателей.

Позднее я узнал, что наша вылазка была первой, ничего подобного здесь раньше не происходило. Только этим обстоятельством объяснялось отсутствие охраны. Ни один из заключенных раньше не пересекал аннигиляционный периметр. Солдата, причастного к этому преступлению, впоследствии расстреляли. Пока же он имел возможность наслаждаться жизнью, предвкушая расправу со своим врагом.

Ничего не подозревающий Бык даже не потрудился оснастить свой купол современным электронным замком. Тот, что был установлен, опытные уголовники вскрыли за полминуты с помощью оснащенной простейшим чипом отмычки.

– Если к вам забрался вор, не проявляйте к нему жестокости, лучше помогите выбраться наружу с помощью лучемета или парализатора, – в процессе взламывания двери пошутил один из уголовников и добавил: – Нас не ждут. И это хорошо.

Я шагнул внутрь, вдохнул ароматный воздух и ощутил, как он пьянит после разряженного воздуха планеты-колонии. В то же мгновение меня пихнули в спину. В жилище старшего надзирателя ворвались уголовники. Быка прикончили сразу, он даже не успел понять спросонья, что происходит. В тело ему вонзили несколько заточек и кололи ими, пока он не перестал дергаться. Женщину за волосы потащили к выходу. Она отчаянно кричала и пыталась сопротивляться. Но против крепких мужчин, что она могла сделать.

– Ищите ценности, живо, – скомандовал гебб. – Ты что стоишь?! – Накинулся он на меня. – Ищи золото, я сказал!

– Так нельзя, – пробормотал я. Но все же направился к комоду. Потянул на себя один из ящиков. Там оказался пистолет.

Крики несчастной сводили меня с ума. Люк уголовники предусмотрительно прикрыли, так что снаружи услышать, как надрывается несчастная, было невозможно.

Решения я принял мгновенно. Развернулся и всадил заряд в гебба. Того отнесло к дальней стене, где он и остался лежать. Два других выстрела оказались не менее удачными. Затем пистолет дал осечку. Последний уголовник, рангун, с ревом кинулся на меня. Мы повалились на пол. От сильного удара в лицо я едва не потерял сознание, попытался оттолкнуть противника, но он вцепился мне в горло мертвой хваткой. Стальные пальцы рангуна сжались. В этом мгновение послышался громкий хлопок. И врага отбросило в сторону. Запахло паленой шерстью.

Я приподнял голову. Жена Быка сжимала в руке парализатор. Она вся дрожала от пережитого ужаса.

Рангун корчился на полу и рычал от боли в сведенных мышцах.

– Надо его связать, – прохрипел я и закашлялся. Если бы не решительность этой женщины, я был бы уже мертв. Рангуны обладают огромной физической силой.

– Кто вы? – спросила она, не выпуская из рук парализатор.

– Я… я всего лишь несчастный креторианец, пострадавший за любовь, – ответил я, проникновенно глядя на нее, – я оказался здесь, потому что доверился одной даме… – Я перевел взгляд на тело ее мужа. – Мне очень жаль…

– То, что случилось ужасно, – проговорила она. – Мой муж был грубым скотом, но никто не заслуживает подобной участи.

– Я с вами совершенно согласен. Вся эта чудовищная грязь и дикость настолько мне опостылели. Пожалуй, мне не отмыться от этого никогда.

Она поглядела на меня с интересом. Этого было вполне достаточно, чтобы я понял – вдова старшего надзирателя попалась на крючок…

Через сутки я благодаря ее помощи вылетел с планеты на грузовом корабле, доставлявшем провизию. А еще через пару суток дело приняло самый неблагоприятный оборот для всех его участников, кроме вашего покорного слуги. Я благополучно добрался до одной из местных лун, где мои следы затерялись – федералы так и не смогли найти, на каком из кораблей, незаконно перевозящих пассажиров, я улетел. Следствие по этому делу растянулось на несколько лет. Поскольку я имел к нему непосредственное отношение, то специально интересовался, как сложится судьба всех причастных к этой истории лиц. Как я уже упоминал, охранник, отключивший аннигиляционный периметр, был за свое преступление расстрелян. А женщина осуждена за помощь в убийстве собственного мужа на двадцать с лишним лет.

В уголовном мире по этому поводу сложили целую легенду, сделав из меня коварного соблазнителя, способного охмурить любую особу женского пола. И даже не слишком женского. Такая репутация пришлась очень кстати, когда я загремел на очередной, на этот раз пожизненный, срок за многоженство и шантаж…

– Здоров? – поинтересовался хмурый доктор в сером халате федеральной службы.

Медкомиссию на пересыльной станции я проходил впервые.

– В общем, да, – ответил я.

– Я тут глянул на твою статью. Шантаж, двоеженство, проституция. Венерические заболевания были?

– Немного, – ответил я уклончиво. За долгое время работы жиголо я несколько раз заполучал половые инфекции. По счастью, в наше время все они лечатся. Я посещал клинику регулярно. Так что осложнений на столь жизненно важные для меня органы я не получил.

– Сейчас мы возьмем у тебя кровь на анализ, потом сдашь мочу, ну и проведем полное компьютерное обследование, – поведал доктор. – Запустим тебе под кожу наноботов.

– Зачем?! – испугался я, решив, что меня собираются продать на органы. Слухи о том, что продажные врачи то и дело поступают так заключенными, постоянно курсировали в тюрьме. – Я очень болен! – объявил я.

– Что же у тебя болит?

– Все. Начиная от половой системы! – Я ухватил себя между ног. – И кончая головой!

– Ну, к чему этот спектакль? – устало проговорил эскулап. – Ты не волнуйся, на органы тебя продавать никто не будет. Это уголовная байка. Ты нужен Федерации целиком, а не по частям…

На пересыльной станции выяснилось, что, несмотря на неоднократные тюремные сроки, сопровождаемые скудным питанием и прерывистым сном, здоровье у меня по-прежнему отменное.

Мне вкратце обрисовали открывающиеся передо мной перспективы, и я немедленно согласился сотрудничать с властями Федерации. Я порядком устал бегать от закона и всерьез размышлял о том, чтобы осесть на одной из цивилизованных планет после того, как мы вернемся с края галактики. Я и представить не мог, что за миссия нас ожидает…

Первым потрясением для меня стала встреча с бородавочником по прозвищу Отец на пересыльной станции.

Запах от жизнедеятельности человеческих тел порой тоже бывает невыносим, в чем я имел возможность убедиться в тюрьме, но бородавочники пахнут намного острее. Он, как будто, сам невыразимо отвратительной частью себя пробирается через ноздри прямо к тебе в голову, вползает, разрывая нежную носоглотку чудовищной вонью. И даже в распахнутый до предела рот, когда нос зажат двумя пальцами, каким-то неведомым образом – в непредназначенный для обоняния орган – лупит нестерпимый смрад. Эту вонь навряд ли смог бы описать умелый парфюмер, просто потому что бежал бы прочь из города, опасаясь навсегда лишиться столь ценного для своей профессии нюха. Но если все же попробовать, лично у меня возникает следующий рецепт духов «бородавочник» – к запаху немытой плоти примешиваем удушливую атмосфера едкой слизи, стекающей из разнообразных органов, а уже к этому амбре примешиваем стойкую сладковатую гарь, какая бывает, если жечь синтетику и пластик…

Оказалось, что этот отвратительный сапиенс летит вместе с нами. А еще – представители всех известных разумных рас. Всего нас было тринадцать. Если вы, как и я, верите в мистическую нумерологию, то поймете, какие чувства я испытал, когда сосчитал сколько сапиенсов поднимется на борт. Разумных рас в Галактике двенадцать. Почему-то помимо Лео Глуца с нами летел еще один человек. Либо он – федеральный агент, понял я. Либо Лео Глуц сотрудничает с властями. Полагаю, в ближайшее время ситуация прояснится.

Генеральный штаб командования. Земля

Председатель Верховного совета выглядел разгневанным. Его обычно красное ноздреватое лицо немолодого и не слишком здорового человека пунцовело. Желваки так и ходили под кожей.

– Где вы набрали подобный сброд?! – прорычал он, смерив генерала Поддубного взглядом, способным заставить трепетать даже представителя ко всему равнодушной расы рептилий. Вы видели их дела? Они не долетят даже до Альфы. Поубивают друг дружку к чертовой матери.

– Возможно, не все так плохо…

– Не все?! – председатель схватил со стола папку, распахнул ее и наугад прочел: – Неоднократное участие в грабежах. Страсть к поджигательству. Страдает пристрастием к крэку… К крэку! – вскричал он.

Генерал пожал плечами. К проявлениям председательского гнева он давно привык и относился к вспышкам ярости, как к чему-то неизбежному и не слишком важному. Знал, пройдет пара минут, и переменчивое настроение главы Федерации придет в норму. Просто ему нужно спустить пар.

– Там ему точно негде будет раздобыть крэк, – заметил он. – И потом, он сириусянин. На пересыльных станциях было всего два сириусянина. Один из них этот самый уголовник. Второй убил представителя Лиги галактических рас. Согласитесь, преступление более чем серьезное.

– Мне кажется, с этим сириусянином проблем не возникнет, – вмешался в разговор еще один участник Совета, недавно назначенный на столь ответственный пост Секретарь Федерального собрания, он указал на обзорный монитор: – Взгляните только на эти тоненькие ручки и ножки, на эту безобидную физиономию…

– Прекратить! – взорвался председатель, и говорящий вжал голову в плечи: – Я не потерплю здесь шовинистских высказываний!

– Я только хотел заметить, что в физическом плане сириусяне весьма недоразвиты… – попытался оправдаться Секретарь.

– Наверное, поэтому среди них так мало преступников, – предположил Поддубный. – К тому же, я решил, что террорист на борту судна – плохая идея.

– Оставим сириусян, – пошел на попятную генерал. – Но вот это что… – Он ткнул пальцем в строку, над которой значилось «Лео Глуц». – Человек? Не так ли? Тогда почему именно этот мерзавец?! Вы хотя бы представляете себе, что такое пират международного масштаба? На совести этого типа куча трупов, а вы хотите подарить ему прощение?

– Хм, – генерал почесал подбородок, – даже не знаю, как проглядел… Парень показался мне… Как бы это поточнее. Весьма перспективным. Если на борту возникнет нездоровая ситуация, он с ней разберется. И потом, он же человек. Значит люди обязательно будут присутствовать при контакте.

Председатель лишился дара речи. В первое мгновение ему захотелось метнуться к подчиненному и зажать тому рот, потом он сообразил, что в зале Совета присутствуют одни только люди. С тех самых пор, как он лично уволил министра с Сириуса. Он и сам не мог понять, как этот разговорчивый пройдоха, знающий помимо новояза все двенадцать основных языков – по числу разумных рас, мог забраться так высоко.

Ряд значимых открытий в области астрофизики и топливной энергетики позволил людям начать стремительное освоение Галактики Млечный путь. К этому моменту все планеты Солнечной системы давно уже были освоены – и служили как местом для жизни колонистов, так и источниками полезных ископаемых. Федерация включала в себя все страны и поселения, включая небольшие конгломераты в куполах на Венере и подземные деревни рудокопов на Иове – пока гражданами Федерации числились только люди. Так оставалось довольно продолжительное время, несмотря на то, что после изобретения подпространственного двигателя новые расы находили одну за другой. Федерация далеко не сразу стала единой государственной системой. Поначалу в Галактике существовало множество небольших государств с местными органами самоуправления – избранные инопланетянами правительства еще действовали. Несмотря на активное желание человеческой расы к глобализации в рамках всего Млечного пути, большинство инопланетных народов стремилось к независимости, справедливо полагая, что столь технически оснащенная и экспансивная раса, как люди, попросту подчинит их себе. В конце концов, так и получилось. Отдельные представители «малых народов», как окрестили другие расы остроумные журналисты, еще присутствовали в Парламенте, но в Верховном совете их больше не было. Конечно, подобная ситуация никак не могла устроить депутатов-нелюдей, как называл их про себя сам председатель Верховного Совета и представители его администрации. Политическая борьба за влияние иных рас в Галактике велась в высших эшелонах постоянно. Но слишком сильны были сдерживающие факторы в лице правящей власти. Чиновники и сами сознавали, что равноправия в Галактике нет, но приходили к выводу, что его и не может быть, ведь это именно люди наделили всех остальных благами современной цивилизации и самое главное – абсолютной свободой перемещения на огромные расстояния.

– Не надо… – Он откашлялся. – Не надо больше говорить такого. У нас и так куча проблем с иными… с другими сапиенсами… – Председатель устало вздохнул – гнев покинул его, а вместе с гневом и желание орать на подчиненных. – В общем, под вашу ответственность. Делайте, что хотите. Но если, – он направил на генерала указательный палец, жест известный всякому жителю Федерации, – если эти подонки натворят дел, к примеру, захватят корабль, чтобы пиратствовать, или еще что-то там такое, я вас лично привлеку к ответственности.

– Готов нести ответственность по всей форме, Лео Глуц не подведет.

– Что это вы за него так ратуете? – заинтересовался председатель. – Может, он ваш родственник?.. Шучу-шучу. Не обижайтесь. Мне нравится ваш настрой. – Он похлопал Поддубного по плечу. – Действуйте. Но помните, предельная осторожность и секретность. И еще, поаккуратнее со словами. Нас могут неправильно понять. Обстановка и так накалена… Чья, вообще, это была идея, отправить на разведку всякий сброд? – поинтересовался председатель, хмуря кустистые брови. Все это время он продолжал похлопывать генерал-майора по плечу, так что тому, в конце концов, пришлось отстраниться.

– Как это? – спросил Поддубный. – Ваша, разумеется.

– Моя? – искренне удивился председатель и тут же весь подобрался, став похожим на игрушечного тюленя со стеклянными пуговицами глаз: – Ах, да. Действительно… В сущности, очень неплохая идея.

Председателя обуревали самые тяжелые мысли. Болезнь Альцгеймера все сильнее давала о себе знать. Если так пойдет и дальше, скоро подчиненные начнут замечать в его поведении некоторые досадные странности. В недавнем эфире по национальному стереовидению глава государства высказался крайне нехорошо: «Преступность в цивилизованном космосе удалось искоренить полностью. Как мне сообщили, недавно неизвестными был убит последний пират». «Федеральной службой, федеральной службой», – едва не кричал за кадром спичрайтер, заламывая руки. У граждан Федерации сразу возник вопрос – если преступность искоренена, кто убил последнего пирата. К тому же, через пару недель после выступления ограбили очередной грузовик, а за ним и пассажирский транспортник. Пора, пора уходить на пенсию пока не поздно, думал председатель. Он и так слишком засиделся на ответственном посту.

На его совести уже имелись депортация десятков тысяч телекинов на безжизненные плато Керонго, где они вскоре скончались от инопланетной инфекции. После чего отношения с телекинами испортились окончательно. Он затеял разрыв мирного договора с бородавочниками, который вскоре, правда, снова был подписан усилиями дипломатического корпуса. Переговоры на Леного-4 оказались сорваны и едва закончились шумным международным скандалом – каждый день глава Федерации забывал, о чем говорилось накануне. Председатель уволил прежнего секретаря Федерального союза, настоящего профессионала, и назначил на его должность полное ничтожество. А также совершил то, что окончательно пошатнуло и без того не слишком устойчивый мир в Галактике – в Совет Федерации с некоторых пор входили только люди. Остальным галактическим расам председатель перестал доверять, подозревая в них злонамеренных шпионов. К тому же, ему казалось, что многие из них могут читать его мысли, хотя земная наука официально заявила – это не так, умение телекинов проникать в сознание собеседника не нашло подтверждения.

Глядя сейчас на обзорный монитор, председатель размышлял, не совершил ли очередную ошибку. Дюжина представителей галактических рас, навербованных генералом, казалась ему крайне подозрительной. Даже внедренный в группу федеральный агент не вызывал доверия. И почему Поддубный так уверен, что все пройдет гладко? Не имеет ли место быть преступный сговор?

– Ну, и подонки! – сказал председатель, отворачиваясь от монитора.

– Настоящие межгалактические мерзавцы! – подтвердил Секретарь и напомнил вкрадчиво: – Мы ждем вашего разрешения на вылет.

Будь, что будет, решил председатель, и скомандовал:

– Отправляйте.

Оснащенный по последнему слову техники скоростной корабль Федеральной службы стремительно взмыл в небо, пробив аккуратную дыру в кучевых облаках.

Лео Глуц

Непередаваемо волнующее ощущение – когда ты один бодрствуешь на стремительно рассекающем безвоздушное пространство космическом корабле. Все на борту спят, и можно делать все, что черной душе заблагорассудится. К примеру, вывернуть спящим карманы. Покопаться в их личных вещах. Вдруг найдется что-нибудь ценное?

Я выглянул в иллюминатор. Безвоздушное пространство было черным и пустым, словно его кто-то спер.

Жаль, у пассажиров этого рейса из личных вещей – только дополнительный комплект казенного белья с чернильным номером. А наличность исчерпывается тюремным жетоном.

Единственный, у кого можно разжиться чем-нибудь мало-мальски стоящим, – агент федеральной службы. Но его каюта заперта. Неудивительно.

Остальные миссионеры болтаются в воздушных койках, за толстым стеклом, с ног до головы облепленные электродами. Нашлепки на висках, запястьях, на груди, щиколотках, всех основных мышцах…

Электросон – штука полезная. Для тех, кто заботится о здоровье. Мозгоправы пришли к выводу – длительный перелет плохо влияет на психику. Поэтому всем астронавтам дальнего плавания предписывается погружаться в электросон на время путешествия. Во избежание кошмаров, являющихся время от времени ко всем сапиенсам, корабельный компьютер моделируют приятные, релаксирующие нервную систему сновидения. На сложных машинах для электросна их можно выбирать по своему усмотрению. Но здесь, разумеется, установлен самый примитивный аппарат. Для вояк непозволительная роскошь – сны, где их ласкают красотки, выигрывается в казино целое состояние, и где ты ощущаешь себя настоящим суперменом, летающим по воздуху без всяких приспособлений. Стандартная матрица включает радужные пятна, появляющиеся в четко просчитанной компьютером палитре. От того сна пробуждаешься без всяких воспоминаний, зато отдохнувшим. Я бы предпочел горячих девочек и казино. Поэтому, избежав электросна, я ничего не потерял.

Только не надо думать, будто меня не волнует сохранность мозгов, еще как волнует – но не настолько, чтобы отказаться от легких денег. К тому же, спать с такой веселой компанией на борту вредно не только для умственного, но и для физического здоровья. Как говаривал один мой приятель, ныне уже покойный, «на кладбище отдохнем». Куда больше кладбищенского отдыха меня прельщала перспектива, пока все спят, обнести каюты и прочие корабельные помещения. Я собирался побывать на капитанском мостике, в техническом отсеке, на камбузе, в медицинской комнате, пообщаться с бортовым компьютером – вдруг он не запаролен, поискать, нет ли на судне оружейной. Вряд ли, конечно, ее предусмотрели, но чем черт не шутит…

Избежать электросна для хомо сапиенса, то есть человека не тупого, не представляет особой сложности.

После старта я задвинул створку двери воздушной койки – она закрылась с сухим щелчком, улегся на жесткий пластик и воспарил. С обеих сторон вынырнули десятки проводов, похожих на тонких змеек, и потянулись к моему телу. Те, что собирались присосаться к вискам, я поймал и связал между собой. Остальным позволил слиться с кожей – стимуляция мышц и обмена веществ еще никому не вредила.

Выждав десяток минут, я принялся отсоединять электроды. Операция не заняла много времени, вскоре я уже стоял в главном коридоре нижней палубы и прислушивался к спящему кораблю. Ни звука, ни шороха. Значит, я один такой умный. Приятно осознавать интеллектуальное превосходство человеческой расы.

Как я уже говорил, осмотр кают ничего не дал, а федеральный агент предусмотрительно обезопасил себя от вторжения. Поиски ценных вещей я продолжил на других палубах, решив для начала посетить медицинскую комнату. Там мог оказаться спирт или наркотики. Сам я не увлекаюсь препаратами, расширяющими сознание, но их всегда можно толкнуть за наличные. А если вещь можно выгодно пристроить, значит она нужна капитану Лео Глуцу.

Медицинская комната обнаружилась в конце коридора. Я и не сомневался, что путь мне преградит электронный замок. Я попробовал несколько комбинаций кода. Ни один, разумеется, не подошел. Двигаем дальше.

Никакой оружейной на корабле я, конечно, не нашел. Или ее не было вовсе, или, что весьма вероятнее, федеральные власти постарались скрыть ее до поры до времени.

В шкафчике возле технических помещений я нашел забытый ротозеем-механиком разводной ключ. Большая металлическая штуковина с резиновой рукояткой для работ с электрической техникой, такой можно запросто голову проломить. Хорошая вещь, пригодится, если начнется заварушка.

В другом шкафу хранились два скафандра для ремонта в открытом космосе. Бесполезная штуковина. Хоть и имеется автономная система генерирования воздуха, и даже миниатюрный двигатель на спине, улететь далеко на них не получится – до ближайшей звезды.

В качестве одежды федералы выделили нам одинаковые оранжевые комбезы. В таких щеголяют детишки обоих полов в бедных колониях на границах цивилизованного космоса. Комбезы – часть правительственной поддержки. Три рубля за штуку – красная цена за этот парадный клифт. Суровые мужики походили в них на пациентов даун-хауза, спецприемника для имбицилов, но кого это волновало. Только шарообразный немониец избежал клоунской участи. Они одеждой вообще не пользовались. Благодаря внутренней терморегуляции не испытывали проблем ни с жарой, ни с холодом. Повезло шарообразным. В обуви они тоже не нуждались, и за счет чего у них даже мозолей не было.

Я в задумчивости разглядывал внутренности комбеза, размышляя, куда спрятать ключ, но так и не нашел подходящего кармана. Пришлось оставить инструмент в шкафчике, после чего я продолжил осмотр корабля.

Федеральное судно оказалось совсем небольшим – трехпалубным. На нижней палубе находились пассажирские каюты и медицинская комната. Средняя была целиком отведена под технические отсеки. А на верхней располагался капитанский мостик, кают-компания, камбуз и вместительная морозильная камера. Последняя за неимением органических продуктов пустовала. Вскоре я нашел морозилке отличное применение, но не будем забегать вперед…

Мне бы такой кораблик, думал я с завистью, путешествуя по пустынному звездолету – новьё, электрический магнитоплазменный двигатель, самовосстанавливающаяся плиточная обшивка, современная система генерации воздуха, климатконтроль, спасательный шаттл – на всякий случай, да еще магнитный уловитель – разрабатывался как стыковычный модуль, но отлично подходит и для захвата цели. На таком корабле вооруженный грабеж в радость. Гонять по космосу с комфортом и бомбить государственные суда – что может быть лучше?! Вот бы его угнать! Только как?! Технические отсеки, выход в спасательный шаттл и рубка заблокированы. За штурвалом, скорее всего, сидит лишенный даже речевого синтезатора примитивный андроид – пилот. Дверь закрыта на электронный замок, и к пульту управления не пробраться. Вот если бы у меня был лазерный резак или немного пластида…

Я так размечтался, что далеко не сразу уловил наличие постороннего звука. Он доносился со средней палубы. Я же к тому времени находился на металлической лестнице, ведущей на верхнюю.

А ключик, как назло, там же, в шкафчике, промелькнуло в сознании. А что если таким же умным, как я, оказался здоровенный рангун?!

Даже думать об этом не хотелось, без оружия мне с ним не справиться. И коронный хук справа не поможет. У рангунов физиология словно специально предназначена для того, чтобы крушить противникам ребра и физиономии на ринге и за его пределами.

Значит, имеет смысл найти с этим кем-то общий язык, решил я. И, стараясь ступать как можно осторожнее, медленно стал спускаться. Жужжание и шелест, между тем, усилились.

На шаги рангуна не похоже. Да и не может быть, чтобы это был рангун. Я ясно видел, как он мирно почивает за стеклом воздушной койки…

– Ф-фу-ты, – выдохнул я с облегчением, увидев, кто издает странные звуки. По черному эпоксидному полу катился круглобокий робот-уборщик. Щетки с громким жужжанием вращались вокруг металлического туловища. Мотор пылесборника приглушенно гудел.

Хотя тревога оказалась ложной, я решил подстраховаться от нежелательных происшествий. Забравшись в бортовой компьютер, я смогу запереть каюты. А если мне улыбнется удача, вскрою рубку управления.

Терминал находился возле кают-компании. Там меня ожидал сюрприз. Дверь в компьютерный зал оказалась открыта. Первые несколько секунд я ничего не предпринимал, соображал, кто мог меня опередить. Ответ напрашивался сам собой – федеральный агент. Осторожно заглянув в зал, я убедился в правильности умозаключений. Крепыш с бритым затылком сидел спиной к двери у главного терминала, уверенный в собственной безопасности, и бодрым голосом докладывал облаченному в военную форму голографическому генералу.

– Ситуация полностью под контролем…

Я поспешно спрятался, опасаясь обнаружить свое присутствие раньше времени. Этого генерала мне уже доводилось видеть на пересылочной станции. Он произвел на меня хорошее впечатление, был вежлив, называл Лео Ивановичем, чего со мной никогда не случалось, но сам представиться забыл.

– Ладно. Гляди там… в оба, – услышал я. – Чтобы все гладко прошло.

– Так точно, Иван Алексеич.

Вот и познакомились, подумал я, и помчался на среднюю палубу за разводным ключом. Вернулся тоже бегом, замер у открытой двери, поднял инструмент над головой. Мне не впервой бить людей по темечку тяжелыми предметами – и я не сильно волновался. Из терминала послышался стук клавиш. Затем шаги. Стоило федеральному агенту появиться на пороге, как я опустил ключ ему на маковку. Бэмс! Искреннее удовлетворение – вот, что я почувствовал.

К несчастью, парень оказался много крепче, чем мне представлялось. Вместо того чтобы потерять сознание, он крякнул, присел, да и кинулся на меня. Это был прыжок пантеры – мгновенный, будто под ним распрямилась сильная пружина. Но я был начеку и встретил федерала техничным ударом в левую скулу, немного изменив направление его полета. Да еще добавил инструментом по физиономии – смазал справа налево.

Здоровяк со стоном рухнул на пол. Но удивил меня снова, когда попытался подняться. Пришлось еще раз, и еще раз, и еще, воспользоваться ключом. Теперь он уже не трепыхался – лежал, раскинув руки, и не подавал признаков жизни. Лицо стало опухать и наливаться синевой, из разбитого носа потекла кровь. Я взял его за горло – привычный жест тюремных врачей – и ощутил пульс. Бьется, значит живой, оклемается. Может, следует его совсем пристукнуть? Но не в моих правилах убивать того, с кем можно договориться.

«Ну, что за олух? – думал я. – Проверил бы сначала каюты, а уже потом связывался с командованием. Чему только учат в академии этих федеральных агентов? Или там такой недобор, что гребут всех подряд? Даже кромешных недоумков?»

В карманах у здоровяка оказался ключ от компьютерного терминала, бумажка с цифрами – он явно не надеялся на собственную память, что подтверждало мои умозаключения, и носовой платок с вышитыми на нем инициалами «Н.И.», в который я шумно высморкался, после чего положил на место.

Однако надо решать, что делать с громилой. Оставлять его в коридоре – чистое безумие. Очухается – и сразу бросится меня искать. Захочет взять ситуацию под свой контроль. Знаю я таких типов. Ввяжешься с ними в драку, и потом они от тебя уже не отстанут. Так и будут доставать, жаждать отмщения. И главное, убивать его глупо. Он – единственный на этом рейсе, кто связан с правительством. От него может быть реальная польза. Вот если бы была возможность связать федерала, но, к несчастью, ни веревки, ни наручников я не нашел.

Я решил рискнуть, и пока он пребывает без сознания, залезть в центральный компьютер. Если разберусь с замками, запру его в одной из кают. А если замки не откроются, вышвырну тело в открытый космос через мусоропровод. Пусть накручивает круги вокруг корабля и служит остальным напоминанием – с капитаном Лео Глуцем шутки плохи.

Как я и предполагал, ключик подошел. А на бумажке оказался пароль доступа к системе. Мое мнение о бардаке, царящем в федеральной службе, существенно укрепилось.

Первым делом я оттащил здоровяка в его апартаменты и запер все пассажирские каюты. Для электронного замка своего временного обиталища я ввел новый пароль – парочку отборных ругательств. Затем попробовал вскрыть рубку управления и шаттл. Но оказалось, для этого требуется знать особый код. Зато доступ в медицинскую комнату и технические помещения я получил без проблем. На кухню тоже. Это обнадеживало. Если и не удастся угнать корабль, по крайней мере, наемся до отвала…

Затем я просмотрел в ускоренной перемотке запись беседы с генералом – оборудование позволяло. Ничего интересного. Федерал сообщал, что на вверенном ему судне все под контролем, уголовнички дрыхнут, а он несет вахту. То-то смеху будет, когда солдафон очнется в запертой каюте, почувствует, как трещит ушибленная разводным ключом башка и осознает, что в тот момент, когда он так браво отчитывался перед командованием, отнюдь не все уголовнички дрыхли…

В компьютере оказалась также мини-картотека, личные дела завербованных для ответственной миссии. Слева – текст, справа – вращающаяся голограмма, отображающая каждого из миссионеров в полный рост. Всех, за исключением федерального агента. За десять минут я узнал о себе много интересного – оказывается, я подозревался в массе правонарушений, которых никогда не совершал. К тому же, тюремный психолог диагностировал у меня склонность к немотивированной агрессии и патологическую жадность. Это заключение показалось мне весьма обидным. С другими характеристиками было куда проще смириться – смелость, решительность, твердость в принятии решений, и почему-то беспринципность (мой принцип – грабь всех, не делая скидок на возраст, половую принадлежность и социальный статус – очевидно, не принимался в расчет).

Затем я вдоволь покопался в личных делах сокамерников по звездолету.

С бородавочником все было понятно с самого начала – туша вонючей плоти, по самую маковку набитая религиозным фанатизмом. Отец обладал прямо-таки злонамеренной привычкой оплевывать всех, кто не разделял его воззрений.

В деле креторианца сюрпризов не обнаружилось, именно так я и представлял биографию Красавчика: сотни богатых шлюх – и один не в меру предприимчивый малый, напрочь лишенный моральных принципов.

Телекин попал на пересыльную станцию по подозрению в массовых убийствах – за ним числилось около тридцати таинственных смертей, каждая из которых могла оказаться случайностью. Поскольку представителей его расы за решеткой было не много, несмотря на серьезность обвинения, сделали предложение ему. К преступному миру телекин отношения не имел, поэтому кличка, как у большинства уголовников, у него отсутствовала. Я решил звать его «Нежилец». От этих телекинов можно ожидать самую неожиданную подлянку, поэтому лучше будет при первой же возможности от него избавиться.

Таргариец по кличке Робинзон на свободе промышлял угонами спортивных катеров, значилось на его счету и несколько квартирных краж, список незначительных преступлений венчало ограбление секс-шопа. То ли парень был тайным эротоманом, то ли посчитал, что, подломив секс-шоп, можно взять немного больше, чем, сбывая по дешевке краденые спортивные катера.

Зато послужной список рангуна по кличке Сивый внушал уважение – десятки вооруженных грабежей, при этом далеко не все обошлись без жертв. Срок здоровяку накрутили порядочный. Для него стало настоящей удачей, что на окраине космоса объявились чужаки, иначе сидеть бы ему безвылазно на рудниках до тех пор, пока черная шерсть, покрывающее все рангунье тело, не побелеет полностью.

Сириусянин по кличке Крыс в деле значился как федеральный стукач. Я про себя отметил, что эта информация может пригодиться. Информация никогда не бывает лишней. Кто владеет информацией, тот владеет миром. Наверняка, этот тип не одного сдал, чтобы скостить себе срок. И судя по тому, что до сих пор жив, в уголовном сообществе об этом не знают. Значит, можно будет использовать Крыса для контакта с федералами, надавить на него, если появится такая необходимость, намекнуть, что мне все известно… Внешне сириусяне напоминали людей, но их головы, широкие в затылке, сужались к лобной доле. Как будто в детстве их все время ставили в угол – настолько часто, что теперь их лицами можно было рубить дрова.

Личное дело рептилии зияло дырами. Дата ареста, краткая психологическая характеристика – «морально неустойчив, неуживчив, склонен к раздуванию конфликтов», и кликуха – Провокатор. Странное погоняло. Я про себя отметил, что парень, скорее всего, тоже работает на федералов. В принципе, это логично. Отправить на встречу с пришельцами как можно больше доверенных лиц. Чтобы следили за разными разумными отбросами общества, вроде нас.

Гебб был вором. Работал в пассажирских кораблях, садился в звездолет налегке и весь рейс шнырял по каютам, чтобы сойти на конечной станции с карманами, битком набитыми чужими кредитками и драгоценностями. Попался по-глупому. Решил сработать с молодым напарником, которому собирался передать дела, а тот сдал его с потрохами, как только оказался при деньгах.

Вернерианин по кличке Пузырь характеризовался большим количеством умных слов, но из всего написанного я заключил, что парень – рохля и растяпа. Перед последним арестом был рядовым членом банды, обиравшей мелких торговцев. Один из бизнесменов обратился к федералам, и рэкетиров повязали. И поделом. Малый и средний бизнес надо поддерживать. А грабить надо тех, кто ворочает миллионами. Или государственные суда – все равно все они застрахованы на случай форс-мажора. А кто может быть форс-мажорнее капитана Лео Глуца?!

О лемурийце я хотел бы знать как можно больше, осознавая насколько опасны бывают представители этой расы, но как назло информация почти полностью отсутствовала. Будто кто-то специально удалил часть данных из личных дел отдельных уголовничков. Кличка – Умник. Скорее всего, это означало, что придется иметь дело с натуральным придурком. В тюрьмах полно парней со специфическим чувством юмора. Я знал лысого, как коленка бандита, которого звали Лохматый и неповоротливого громилу по кличке Тощий Карлик.

Шарообразный немониец Круглый засветился по какому-то смутному делу. Из описания я понял только, что он был членом организации, выманивающей деньги у простых граждан. А потом случайно то ли кого-то грохнул, то ли просто покалечил ненароком. Изложены подробности дела были чрезвычайно туманно. Формулировка «нанесение увечий с возможностью летального исхода» поставила меня в тупик.

Федерального агента в базе ожидаемо не оказалось. Если бы я готовил внедрение, то подошел бы к делу куда тщательнее. Раскусить парня оказалось проще пареной репы. Во всяком случае, завел бы на него какое-нибудь липовое дело, чтобы он при случае мог оправдаться.

В медицинской комнате не нашлось ни наркотиков, ни спирта. Зато полно аспирина и ампул с зеленоватым раствором – антибактериальная сыворотка для высадки на малоизученные планеты. Полки стенного шкафа были доверху заполнены резиновыми перчатками и фартуками, в каких работает патологоанатом. Там же горкой были свалены тонкие стержни – химические фонарики на случай аварии. Ничего из этих вещей меня не заинтересовало.

В технических отсеках тоже не было ничего путного. Шумели магнитогидродинамические плазменные генераторы, пощелкивал холодильник-излучатель, густо пахло смазкой. Сухой ионизированный воздух сушил горло. Четверо роботов-механиков шеренгой выстроились вдоль стены, неподвижные, линзы глаз тускло светились. Работоспособность узлов и степень их износа проверялась раз в неделю. Все остальное время они были похожи на металлические памятники самим себе.

Жаль, я слабо понимаю в технике, подумал я, можно было бы вывести из строя один из важных механизмов, лечь в дрейф, и подать сигнал бедствия. А то сейчас несемся на предельной скорости. Так нас ни один спасатель не догонит. Ломать механизмы – дело серьезное, наугад действовать нельзя: повредишь какую-нибудь жизненно важную деталь и звездолет превратится в братскую могилу.

Интересно, подумал я, а креторианец не разбирается в устройстве космических кораблей? Или он только женщин умеет соблазнять?!

Некоторое время я размышлял, будить Красавчика или, все же, не стоит. Компаньон мне, конечно, пригодится. Да и не так скучно будет, как одному. И поболтать можно, и в картишки перекинуться – при желании сделать карты совсем не сложно. Вот только можно ли доверять креторианцу? В любом случае, решил я, две головы лучше, чем одна. Даже если он не разбирается в технике, может помочь дотумкать, как угнать это судно. На крайний случай, если парень окажется несговорчивым или упертым, мусоросборник всегда в моем распоряжении.

Прежде чем будить Красавчика я приблизился к каюте федерала и постучал костяшками пальцев в дверь. В ответ послышался дикий рев, затем последовал тяжелый удар.

– Как дела? – поинтересовался я. – Ты ничего себе не отбил?!

– Открывай, ублюдок!

– Это еще зачем?

– Я тебе шею сверну!

– Не вижу смысла.

– Я тебя достану. Слышишь?! Достану! Размажу по стенке!

– Ты меня хорошо слышишь? Я говорю, бессмысленно кричать. Я тебе открою, а ты меня размажешь по стенке. Мне это не подходит.

Федерал притих. Прикидывал что-то. А когда заговорил, голос у него сделался куда более покладистым.

– Эй, ты, как там тебя…

– Лео.

– Открой, пожалуйста, дверку, Лео. Мы сможем договориться.

– О чем?

– Мы с тобой в одной лодке, Лео. Мы будем отличной командой. Исследуем тот район, куда нас послали, сделаем все, как хочет правительство, и вернемся домой, для лучшей жизни. Ты ведь хочешь вернуться домой, Лео?

– Буду с тобой откровенен, – сказал я, – я знаю, что ты федеральный агент. Тебя приставили за нами следить. А может, и для того, чтобы прикончить нас всех после того, как дело будет сделано. Не уверен, что от тебя будет прок. Но ты близок к тому, чтобы оказаться в мусоросборнике. Что скажешь?!

– Открывай! – проревел он в ответ и саданул кулаком в дверь. Хорошо, что двери на кораблях такого класса делают из прочного пластика. Так просто их не прошибешь. Надо кое-что покрепче кулаков.

– Вижу, с тобой не договориться, – констатировал я. – Придется оставить тебя в каюте, пока не поумнеешь.

– Лео, нет, постой, Лео, со мной можно договориться. Говори, что тебе нужно…

– Да ничего мне не нужно.

– Эй, Лео, я вовсе не федеральный агент. С чего ты это взял? Мы в одной лодке, Лео…

Кого этот придурок пытался обмануть?!

Я направился к компьютерному терминалу. Разблокировал каюту креторианца. Вывел его из состояния электросна.

Красавчик медленно опустился на койку. Открыл глаза, повернул голову. Выглядел парень великолепно. Хоть сейчас мог бы сняться в телерекламе. Я поймал себя на мысли, что сломанный нос ему бы не повредил. Только добавил брутальности и поубавил желания пойти против меня, если такое возникнет. С трудом сдержав внезапный порыв, я сказал:

– С пробуждением. Как настроение?

– Мы уже на месте?

– Будем. Через пару недель. Поднимайся, у нас полно дел.

– Не понимаю, – вид у креторианца сделался настороженным, – что происходит?

– Все под контролем. Корабль мой. Почти весь. За исключением маленькой детали. Надо отключить автопилот. И тогда мы сможем лететь на все четыре стороны.

Он сел на койке, свесил ноги, нашарил ботинки – нас снабдили тяжелой армейской обувью.

– Какой у нас план? – поинтересовался Красавчик, справляясь со шнуровкой.

– Разбираешься в корабельной механике?

– Нет.

– Плохо. Может, федерал разбирается?. .

– Федерал?! – удивился Красавчик.

– Ну, да. Ты думал, нас послали без сопровождения. Этот ублюдок и вправду оказался федералом. Спать и не собирался. Как только все отключились, отправился докладывать начальству, что все под контролем. Бродил тут, мешал мне наслаждаться одиночеством, пришлось его вырубить, – я продемонстрировал разводной ключ, – и посадить под замок. Теперь он очень просит отпустить его. Говорит, будет полезен. Вот я и думаю, может от него действительно будет толк…

– Его нельзя выпускать, – Красавчик зашел за пластиковую перегородку, где располагался унитаз и ионный душ, подошел к настенному зеркалу, поплевал на пальцы, пригладил виски. – Я во многом наивен, и некоторым женщинам так просто меня обмануть, да я и рад обманываться, но женское коварство ничто в сравнении с коварством федеральной службы. Они же все, как один – фанатики закона. Их не интересуют даже наличные. Только благо империи. Нет-нет, я убежден, им ни в коем случае нельзя доверять.

– Никому нельзя доверять, – сказал я, – даже мне. Но если у этого типа есть доступ к рубке управления, значит он нам нужен.

– Но ведь у нас даже оружия нет, – креторианец принялся подкручивать тонкие усики, – а этот двухметровый амбал наверняка прошел спецподготовку.

– Ерунда, – я погладил тяжелый инструмент, – против этой штуки у него нет шансов.

Красавчик наконец завершил прихорашиваться, оскалился на зеркало и обернулся.

– Мне надо почистить зубы, принять душ…

– Еще чего, пошли, у нас много дел.

– Нет-нет, я так не могу. Я чувствую себя не по себе, когда не приведу себя в порядок…

В ответ я схватил его за предплечье и потащил к дверям.

– Что ты себе позволяешь?! – Красавчик попытался вырваться, но не тут-то было. Он плохо знал капитана Лео Глуца.

Я отпустил его только, когда мы оказались в коридоре.

– Не надо со мной шутить, – проворчал я, – да, у меня покладистый характер, но, если я выйду из себя, тебе придется туго.

– Я только хотел привести себя в порядок, – с достоинством проговорил Красавчик, приглаживая комбинезон. – Принять душ…

– Вот разберемся с управлением этой посудиной, и можешь отмокать в душе хоть целые сутки.

Креторианец ничего не ответил. Сложил руки на груди и изобразил оскорбленное достоинство.

– Ты и так слишком хорошо выглядишь, – заметил я, – так и тянет сломать тебе нос.

Красавчик испуганно прикрыл нос рукой.

– Не бойся, – я криво усмехнулся, – пока мы в одной команде, твой нос будет в порядке. Идем.

Мы направились к каюте федерала. Я припал к двери.

– Ты все еще здесь?

– Да-да, я здесь, Лео, – с готовностью отозвался он.

– Значит так. Я здесь не один. Мы тут формируем отряд единомышленников. Если ты хочешь к нам присоединиться, я готов рассмотреть вопрос о твоем освобождении.

– Хорошо, очень хорошо. Конечно, я хочу.

Вкрадчивые интонации мне не понравились. Не иначе он решил сменить тактику. Но кто знает, что от него ждать. Я оглянулся на Красавчика. Креторианец придерживался того же мнения. Провел ладонью под подбородком – мол, лучше убить обманщика. Подобной кровожадности от утонченного соблазнителя я никак не ожидал.

– Кое-кто из наших считает, что тебе нельзя доверять, – сказал я. – Предлагают пустить тебя в расход.

Последовала пауза.

– И много вас там? – поинтересовался федерал.

– Достаточно, – уклончиво ответил я. – Скажи-ка лучше, у тебя есть доступ к рубке управления?

– Откуда у простого… – начал он.

– Если не хочешь отсюда выйти, ты на правильном пути! – рявкнул я. – Я же сказал, тебя раскусили. Повторяю, у тебя есть доступ к рубке управления?

– Есть, – ответил он после секундного замешательства. – Выпустите меня, я покажу.

Красавчик отрицательно замотал головой.

– Очень хорошо, – сказал я, – поступим так. Ты дашь нам доступ, а мы тебя выпустим.

– Так не пойдет, – запротестовал он, – сначала отпустите, а уж доступ я вам обеспечу.

– Ты, похоже, хочешь со мной поиграть?! – рассердился я. – Очевидно, ты плохо понимаешь расклад. Ты на самом краю, парень. Либо ты даешь нам доступ в рубку и присоединяешься к нам, либо мы тебя грохнем. Правительство далеко. А мы здесь, рядом. Сам говорил, мы в одной лодке. Вот и соображай…

– Я должен подумать, – отозвался федерал через некоторое время.

– Не самый умный парень, – сказал я креторианцу. – Кого только не берут в федеральную службу…

– В коррекционных школах их, что ли, вербуют? – поддержал Красавчик.

– А потом последние мозги отбивают во время спецподготовки.

– А я раньше, пока не столкнулся с системой, полагал, что большинство служащих органов безопасности – очень тонкие и интеллектуальные люди, – поведал креторианец.

– Толстые и тупые.

– У меня нет доступа к рубке, – послышался угрюмый голос из-за двери, – его ни у кого нет.

– А зачем врал?! – Я вздохнул. – В корабельной механике ты, хотя бы, разбираешься?

– Нет…

– Тьфу ты. Чему вас только учат?

– У нас специализация. Я – личный телохранитель. Шестой дан ситорю.

– Шестой? – удивился я. – Чего ж со мной тогда не справился?

Федерал не отозвался, только вздохнул.

– Придется тебе пока посидеть, – сказал я. – Потом решим, что с тобой делать… Давай-ка перекусим, – обратился я к Красавчику.

Мы переместились на камбуз, а затем в кают-компанию. Из еды на борту имелись только питательные пайки Б-12. Но я и им был несказанно рад.

Колоссальные запасы сухого пайка внушали оптимизм. Федеральные службы, судя по количеству жрачки, запланировали наши возвращение. Хотя от них можно было ожидать и предусмотрительности со знаком минус. Например, отравить нас всех после того, как миссия будет завершена. Корабль, смекнул я, стоит больших денег. Новая современная посудина. Им куда проще вернуть нас, – если не всех, то, по крайней мере некоторых, – и потом бросить в тюрьму. Жизнь сапиенса, особенно если он оступился однажды, в Федерации ничего не стоит.

– Ну, что будем делать? – поинтересовался Красавчик.

– Откуда мне знать, – буркнул я, с хрустом пережевывая сухую жесткую плитку, – похоже, придется познакомиться с этой новой расой.

– Может, кто-нибудь из остальных разбирается в механике. Перемкнет пару контактов, и двери в рубку откроются.

– Предлагаешь будить всех по очереди и спрашивать, чем они могут нам помочь?..

– Другого выхода я не вижу.

– Со многими из этих парней разговор не получится, – сказал я, – как ты, к примеру, будешь общаться с бородавочником? Услышишь очередную проповедь. Или телекином? Он же тебя насквозь видит… А лемуриец? Неровен час, его что-нибудь разозлит, он войдет в боевой раж и начнет метаться по кораблю, крушить все, что под руку попадется.

– Жалко, они не женщины, – проговорил креторианец. – Я бы нашел к ним подход.

– Ты часом не извращенец? – поинтересовался я. – А то я извращенцев очень не люблю.

– Нет-нет, я самой традиционной ориентации, – заверил Красавчик. – Традиционнее не бывает.

– Кто вас креторианцев знает, что для вас традиционная, а что нет.

– Я люблю женщин.

– Давай расставим все точки над «ё». Ты под женщинами кого подразумеваешь?

– Самок. Тех, кого оплодотворяют, а не наоборот. – У меня сложилось впечатление, что креторианец нервничает.

– Ладно, не пори всякую чушь. Не очень-то мне с руки слушать твои бредни про оплодотворение самок. Значит так, будить парней будем по очереди. Сначала тех, с кем можно договориться. Таргарийца, сириусянина, рангуна…

– Рангуна?! – вскинулся Красавчик.

– А что тебе не нравится?

– Они же огромные!

– Во-первых, нас двое, – назидательно заметил я, – к тому же, у меня есть ключ.

– И все же, может нехорошо получиться. К тому же, они ненавидят креторианцев.

– А ты не лезь на рожон – и все будет в поряде. Среди рангунов полно отличных механиков. Значит, придется рискнуть. Или ты мечтаешь познакомиться с новой расой?

– Нет, конечно, нет.

– Я тоже не сильно горю желанием выяснять, что это за существа. Может, они только тем и заняты, что сбивают корабли-разведчики?.. К тому же, у меня имеются серьезные сомнения, что власти вообще запланировали наше возвращение. Несмотря на залежи сухпая. Может, у нас билет в один конец. И горючего в баках тоже на один перелет. В конце концов, кто будет заботиться о дюжине уголовников. И одном туповатом федеральном агенте. Не удивлюсь, если он доброволец – вызвался совершить последний подвиг в своей жизни – поучаствовать в этой чертовой разведывательной миссии. Самоубийство на благо отечества – красиво звучит. Вдруг он с детства мечтает о собственном памятнике? И не где-нибудь на кладбище, среди прочих героев житейских баталий. А непременно на центральной площади.

– Все возможно, – согласился Красавчик. – Я тоже не лишен честолюбия.

– Что? Тоже о памятнике мечтаешь.

– Только о женщинах. Мне их так не хватает, – креторианец горестно вздохнул.

– Неужели настолько? – подивился я.

– Гиперсексуальность. Говорят, это что-то вроде болезни.

– Ты меня пугаешь, парень. Похоже, к тебе лучше спиной не поворачиваться.

– Для мужчин я совершенно безобиден, – горячо возразил Красавчик.– Гетеросексуальность у меня в крови.

– Не знаю, что там у тебя в крови. Может, лихорадка Эбола. Ты, главное, поменьше думай о бабах. Сейчас важно действовать согласованно и быстро.

И почему, подумал я, когда доходит до дела, действовать способен только я один. А все остальные подчиняются обстоятельствам, плывут себе по течению и размышляют так – куда вынесет, туда вынесет, а там посмотрим. Нет, такой подход не для меня. Я предпочитаю всегда брать ситуацию под личный контроль.

– Короче говоря, действуем так, будим парня, спрашиваем, как он разбирается в механике. Если плохо, ключом по кумполу, и погружаем обратно в электросон.

– Но когда они проснутся… – начал креторианец.

– Решат, что это был дурной сон, – отрезал я. – Действовать надо. А не думать о том, что будет. Понял?

– Хорошо, – Красавчик медленно кивнул.

Мне его сомнения не понравились. Я люблю отчаянных ребят. Таких, как я. Которые сначала действуют, а потом думают, как решить очередную проблему.

Начали с таргарийца. Разблокировали каюту. Вывели ушастого из состояния электросна. Он здорово переполошился, увидев нас. Даже заикаться стал от волнения.

– Ч-что… что вам н-надо? – Взгляд уперся в разводной ключ, и глаза таргарийца заметно расширились.

– Ты в механике разбираешься? – поинтересовался я.

– Да, три года в мастерских на Луне проработал, – он сглотнул, – а что?

– Отлично, – я хлопнул его по плечу, – ты тот, кто нам нужен. Мы собираемся угнать корабль, и ты нам в этом поможешь. – Я обернулся к Красавчику: – Первый же, и такая удача.

– Да, – откликнулся креторианец. – Не бойся, – обратился он к таргарийцу, – мы тебе ничего плохого не сделаем. Мы просто хотим в живых остаться. А от правительства можно любой подлости ждать. Вот мы и решили, что надо действовать. Понимаешь?

Ушастый торопливо закивал.

– Так, давай, поднимайся, надевай ботинки и пошли в технический отсек. Будешь нас консультировать, – скомандовал я. – Меня, кстати, зовут Лео. Он – Красавчик. Тебя как кличут?

– Робинзон.

– Хорошее погоняло, – одобрил я. – За что дали?

– Я три года на необитаемой планете проторчал. Кинули меня там.

– Как же ты выжил?

– Да кое-как. Питался корешками, травками. Отравился, правда, несколько раз. Но потом ничего, освоился. Уже знал, что можно есть, а что нет… Похудел килограмм на тридцать. Потом федералы меня подобрали. Вот и прозвали Робинзоном.

– Счастливчик, – заметил я. – Те, кого я высаживал, все уже умерли. Добрые люди тебе, должно быть, попались.

– Не люди, рангуны, – уточнил Робинзон, – я транспортник грабанул с подельниками. А они потом нас грабанули. И корабль увели, и добычу. – Он вздохнул. – Но я на них не в обиде. Сам бы так поступил.

– Никогда не понимал воровской морали, – заметил креторианец, – это по принципу грабь награбленное, что ли?

– А ты как будто не вор? – обиделся Робинзон.

– Красавчик у нас по бабам специализируется, – сообщил я. – И думает, что не ворует. Сами дают. Все, что попросит.

– Бабий угодник значит, – пробормотал таргариец едва слышно.

Креторианец вспыхнул и уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь резкое, но я остановил его жестом.

– Это хорошо, что ты больше не дрожишь от страха, Робинзон, – задумчиво поглаживая разводной ключ, произнес я, – но ссориться нам ни к чему. Давай-ка двигай в технический отсек. Будешь нас консультировать.

– Хреново быть механиком, – заявил таргариец. – Как только попадаешь на новый корабль, все тебя норовят отправить в машинное отделение. А я, может, хочу на камбуз.

– Радуйся, что ты не ассенизатор, – заметил я. – А то было бы твое место – в сортире.

Таргариец шмыгнул носом, покосился на Красавчика и потопал в указанном направлении.

Я придержал креторианца за рукав и сказал так, чтобы Робинзон не слышал:

– Следи за базаром. Эти ребята могут сделать вид, что не обиделись, а потом ножик сунут.

– Спасибо за заботу. Я как-нибудь сам.

– Как хочешь, – я пожал плечами, – мое дело предупредить…

В техническом отсеке Робинзон повел себя деловито, засучил рукава комбинезона, погладил металлический кожух, постучал по лампочке под потолком и вперил глубокомысленный взгляд в электронный циферблат, на котором горела цифра «34».

– Нам надо вывести корабль из строя, но не совсем, а так чтобы отключился двигатель, и к нам смог прилететь спасатель.

– Ясно, – таргариец кивнул.

– Передадим сигнал бедствия через компьютер. У меня есть код доступа к рации. Все работает, я проверил, – поведал я. – Так что, ты сможешь отключить двигатель?

– Это не так-то просто, – сказал Робинзон, – конструкция сложная. Я с такими кораблями не работал.

– А с какими ты работал? – поинтересовался Красавчик.

Робинзон нахмурился.

– Слышь, как тебя…

– Лео.

– Лео, этот тип меня достает. Нельзя, чтобы он пошел погулял, пока я тут разбираюсь?

– Не обращай на него внимания.

– Легко сказать. Он только и делает, что треплется.

– Это возмутительно… – начал креторианец, но я не дал ему договорить.

– Так, – сказал я. – Красавчик, пойди – посиди в кают-компании, пока мы тут уладим все вопросы. Видишь, конструкция сложная. Нашему другу надо подумать.

– Надо, – подтвердил Робинзон.

– Черт с вами, – согласился креторианец, – я буду на камбузе.

И вышел.

– Ты доволен? – поинтересовался я.

– Не совсем, – сказал таргариец, – мне потребуются кое-какие инструменты, чтобы остановить двигатель.

– Какие именно?

– Да вот хотя бы твой разводной ключ. Без него я никак не справлюсь.

Некоторое время я разглядывал таргарийца с неподдельным интересом. Он что, всерьез считает, что я отдам ему единственную стоящую штуковину на этом корабле? Неужели я так похож на идиота?

– Давай-ка я тебе кое-что объясню, – проговорил я. – Как ты думаешь, почему в то время, пока все остальные спали, включая тебя, мой друг, я был занят делом? Можешь не отвечать. Это риторический вопрос. Дело в том, что я капитан Лео Глуц. Слышал о таком? Наверняка слышал. Я умнее любого из вас. Кроме того, – я переложил ключ в левую руку и сунул под нос Робинзона кулак, – это моя правая. Я могу отправить тебя в отключку в любой момент. Не надо со мной играть. Или твое тело полетит на встречу с неизвестной расой, приклеившись к обшивке. Потому что после того, как я тебя вырублю, я непременно вышвырну тебя наружу.

– Не вышвырнешь, – спокойно заметил наглец. – Я механик. И я тебе нужен.

Это была правда. Но его тон мне совсем не понравился.

– С чего ты взял, что ты единственный механик на борту?

– Хочешь попробовать разбудить остальных и поинтересоваться? У большинства этих парней очень дурной характер. А знаешь что, разбуди телекина. Он тебе сломает все, что пожелаешь. Включая голову. – Робинзон засмеялся, довольный шуткой.

– Я начинаю понимать, почему тебя высадили на безлюдной планете.

– Ни черта ты не понимаешь, – проворчал таргариец.

– Кончай базар! – Я надвинулся на ушастого наглеца, взял его за ворот и слегка встряхнул. – Или ты прямо сейчас начинаешь разбираться с двигателем, или я тебя вырублю и погружу обратно в электросон. Мне это несложно.

– Ну и ладно, – перешел на миролюбивый тон таргариец, – справлюсь без ключа. Что ты сразу в бутылку лезешь? – Он развернулся, взялся за толстый провод и, резко дернув на себя, оторвал. Потом полез во внутренности машины, отсоединил один из приборов и разбил его о стену. Все это он проделал с ледяным спокойствием. Я же пару секунд пребывал в замешательстве. Затем возмутился:

– Ты что творишь, урод?!

– Лишние детали, – поведал Робинзон, криво усмехаясь.

– За что отвечала эта штука?

– Блок электросна. – Таргариец потер ладони. – Теперь уже покомандуешь, капитан Лео Глуц. Сейчас все ребята проснутся, и будут решать, кто здесь капитан, а кто так – вша кусачая.

– Идиот! – прорычал я и вытащил таргарийца из технического отсека, пока он снова что-нибудь не сломал.

В коридоре Робинзон вырвался, встал в боевую стойку.

– Ну, что, что ты мне сделаешь, тощий?..

Типичный тупой уголовник, понял я, решил, будто я его запугиваю, и что у него есть шанс со мной справиться.

– Я предлагал тебе быть в моей команде, – сказал я, – мы могли бы добиться больших успехов.

– Пошел ты, – ответил Робинзон, – я сам по себе.

Он кинулся на меня первым, попытался ударить в лицо, но получил разводным ключом по кисти и взвыл от боли. Быстро оправился и предпринял очередную попытку одержать верх. На сей раз бил ногой. Но я так приложил его по колену, что он оказался на полу – извивался, держась обеими руками за ушибленное место, и сыпал отборной бранью.

Добивать «талантливого механика» я не стал, загнал ковыляющего кретина в холодильник и там запер.

Красавчик, аплодируя, наблюдал, как я захлопываю дверь и блокирую электронный замок.

– Я сразу понял, с этим Робинзоном будет сложно договориться, – заметил креторианец, – надо принять как факт – на этом корабле есть только два разумных индивидуума, которые могут успешно взаимодействовать. Это мы с тобой, Лео.

– Мне не нравится твоя болтливость, – сказал я, присаживаясь на стул. – Что за кретин?! Я ему дал шанс, а он все испортил.

Красавчик был совершенно прав насчет разумности. Большинство этих ребят понимают только язык силы. Если их как следует дубасить, то проблем не возникнет. Но стоит с ними заговорить по-человечески, жди неприятностей. Они решат, что ты слишком слаб, чтобы руководить ими и попытаются захватить власть. Взять хотя бы этого Робинзона. Через полчаса, когда я выпущу его из морозильника, у таргарийца сделается золотой характер, он счастлив будет услужить мне даже в мелочах. Гнилье народец. Хорошо хоть креторианец иного склада. Хотя болтлив без меры. И, похоже, трусоват. Как все мелкие шантажисты и развратники.

– Что теперь? – поинтересовался Красавчик.

– Мерзавец сломал блок электросна. Теперь начнется свалка.

Вид у креторианца сделался бледным. Аккуратно очерченные губы задрожали.

– Они что, все проснутся?

– Точно. И вряд ли захотят сидеть под замком.

– Ты хочешь их освободить?

– Я пока думаю.

– Давай подумаем вместе.

– У тебя что, есть какие-нибудь идеи?

– Есть одна. Почему не попробовать перехитрить правительство?! Я предлагаю небольшой блеф. Выйдем с ними на связь. Объявим, что корабль уже у нас. Сможем диктовать условия. Если, конечно, нам поверят. Может, они развернут его?..

– Не думаю, что из этой затеи что-нибудь получится. Они проверят, следуем ли мы по заданному курсу, и поймут, что мы блефуем. Пойдем лучше проверим, что там на нижней палубе.

– Хорошо, – согласился креторианец, поднимаясь из кресла.

По мере того, как мы спускались по лестнице, звуки ударов становились все отчетливее.

– Видишь, как они любят свободу, – сказал я. Эти парни мечтают о свободе большую часть своей жизни, а когда оказываются на воле, принимаются за старое. Но я их за это не виню. Свобода – ценная вещь, если ей умело распоряжаться.

– Да, похоже, им не понравилось, что их заперли… Какие, в самом деле, мерзавцы!

Я покосился на Красавчика.

– А ты что, лучше?

– Во всяком случае, я не опасен.

– Это точно. Тебе следовало бы стать немного пожестче. Скоро тут будет жарко.

– Они выбьют двери?

– Не должны. Я опасаюсь только за каюту рангуна. С его габаритами, может и выбраться.

Из-за дверей помимо беспорядочного стука доносилось шипение, клекот, царапание, скрежет, клацанье, а федеральный агент орал что было сил:

– Даешь свободу! Ломайте двери, парни!

– Эй, ты! – я стукнул кулаком в жесткий пластик. – Заткнись!

– Пошел ты! Система электросна вышла из строя. Скоро тут весело будет. – Федерал зашелся в громком смехе.

– Я же ее и отключил, – поведал я, но правительственный агент не поверил, продолжая хохотать.

– Смахивает на истерику, – заметил Красавчик. Ему явно было не по себе. Да и мне тоже. Если кто-нибудь из этих бугаев выберется в коридор и застанет здесь нас, может возникнуть непонимание. Поэтому я двинулся вдоль ряда дверей, выкрикивая:

– Спокойнее, ребята, это я вас разбудил. Теперь корабль у нас. И мы сможем им распоряжаться, как захотим.

– Кто это говорит?.. – послышался шелестящий шепот из-за одной из дверей.

– Это капитан Лео Глуц.

– Кто тебя назначил капитаном?

– Я сам себя им назначил. Скоро я всех вас выпущу на волю. Но тут у нас возникла небольшая проблема. Система открывания замков поломалась.

– Врет! – заорал федерал. По счастью, его каюта находилась в самом дальнем конце коридора, и его никто не услышал.

– Я хочу, чтобы все мы стали одной командой, парни, – продолжал вещать я, – это судно переходит под команду капитана Лео Глуца, хотите вы того или нет. Если вы со мной, я рад принять вас в свою дружную пиратскую семью. Если у вас другие мысли, мусоросборник в вашем распоряжении. Хорошенько подумайте…

– Эй, ты, как там тебя, Глуц, – проревел зычный бас из-за другой двери. Такой голосина, понятное дело, мог принадлежать только рангуну. – Спасибо!

– Сечешь, парень! – крикнул я. – Считай, заработал себе дополнительное бонусное очко. – Я припал к двери: – Хочешь выйти отсюда.

– Еще бы. Ненавижу электросон, – рыкнул рангун, – и не сон, и не явь, а непонятная хрень. И не спишь, и не бодрствуешь, а тебя, вроде как, и нет. Все время вспоминаю эту историю с парнями с Марса-3.

– Что за история?

– А ты что, не слышал?

– Нет.

– В аппарате электросна что-то перемкнуло, и они впали в эту самую непонятную хрень, от которой уже никогда и не очнулись. И хоть эвтаназия в Федерации разрешена, их так и не разрешили отключить насовсем. До сих пор бедолаги забавляются с девицами. Представляю, каково им. Такое через пару часов сильно надоедает. А если растянется на неделю? А девицы во сне ненасытные, уж я-то знаю.

– Да уж, несладко пришлось. Будем выпускать их по одному, – сказал я Красавчику, – думаю, они окажутся сговорчивее Робинзона.

– С кого начнем? – поинтересовался креторианец с дрожью в голосе и взмолился: – Только не с лемурийца, капитан.

Обращение «капитан» мне понравилось. Я похлопал Красавчика по плечу. Парень верно расценил расстановку сил.

– Хорошо, – согласился я, – рангуна и федерала будем выпускать последними. Давай прикинем, с кем будет меньше всего проблем?

– С тем, у кого интеллект максимально близок к человеческому. Вернерианин и сириусянин, – креторианец пожал плечами, – раньше мне казалось, у таргарийцев кроткий нрав.

– Всегда бывают исключения. Сириусяне все как один предатели и лжецы.

– Зато в физическом смысле хилые, если он захочет на нас напасть, то мы с ним легко справимся.

Я покачал головой. Богатый жизненный опыт подсказывал: сейчас нужно заручиться поддержкой какого-нибудь бугая, чтобы потом вести диалог с остальными уголовниками с позиции силы. Такой язык они понимают лучше всего.

– Остановимся на вернерианине, – сказал я. – В космопорте он произвел на меня хорошее впечатление. Крупный экземпляр.

– Почти два метра ростом, – заметил Красавчик. – Всегда мечтал быть немного повыше. Тогда у меня было бы больше возможностей. Женщины любят рослых самцов.

Лично я к вернерианам всегда относился с симпатией. В моей команде было два вернерианина. Похожие, как братья. Крепкие, широкие телом, черные, будто головешки, и очень-очень тупые. На смоляном лице выделяются красные глаза, лишенные век. Из широких, вывернутых наизнанку ноздрей с шумом вырывается воздух. На руках у вернериан – по шесть пальцев. И ходят они коленями назад. Поначалу мне казалось, эти двое не испытывают совсем никаких чувств, настолько холодными они оставались во время грабежей – в подобных обстоятельствах у иных сапиенсов из глаз брызжут искры, а во рту слюна закипает. Потом я стал замечать, что один из них иногда пялится через иллюминатор на звезды. А другой повсюду таскает с собой костяной медальон. Очень полезный член команды, сириусянин, мои дополнительные уши и глаза, поведал, что в медальоне вернерианина – голограмма, а на ней черная вернерианская женщина. Так что эмоции представители этой расы испытывали, хотя и не проявляли. Просто им казалась постыдной демонстрация чувств. И я их понимаю. Стыдно признаться, что ты один из тех придурков, которые радуются красочному рассвету или красивой мелодии больше чем бутылке хорошего виски.

– Все, решение принято, – твердо сказал я.

Каюту вернерианина отыскать оказалось несложно. Он сразу же откликнулся на призыв. При этом проявил сообразительность.

– Да, капитан, – прозвучал из-за двери глубокий бас.

– Я собираюсь выпустить тебя первым, – поведал я тихо, так чтобы не было слышно остальным. – Как тебя называть?

– Пузырь.

– Пузырь, я на тебя возлагаю большие надежды. Нам уже пришлось кое-кого запереть в холодильнике. Надеюсь, ты будешь разумнее.

– Конечно, капитан. Пузырь не подведет.

– Вот видишь, – я обернулся к креторианцу, – Пузырь не подведет.

– Не верю я ему, – сказал Красавчик, – не нравится мне все это.

– Стой тут, – сказал я, – а я пойду и разблокирую замок.

– Ну, нет! – креторианец снова заметно побледнел. – А если он на меня нападет?

Я задумался.

– Ладно, введем через систему пароль. Потом вместе подойдем к двери и разблокируем замок.

– Отличная мысль, – Красавчик просиял.

– Слушай всегда капитана Лео Глуца, и все будет хорошо, – назидательно заметил я.

Но добраться до терминала с первой попытки нам не удалось. Стоило мне сделать всего несколько шагов, и я вдруг ощутил, как пол качнулся и рухнул на спину. Случившиеся напоминало нокаут. Так ощущаешь себя, когда пропустишь удар в голову.

Красавчику пришлось немногим лучше. Он сидел у стены и шарил вокруг себя руками, будто слепой.

– Проклятье, – пробормотал он, – что это такое?

– Не знаю, – выдавил я, с трудом поднялся и помог встать креторианцу. – Как ты?

– Вроде бы, ничего. В нас что, кто-то врезался?

– Это вряд ли, – ответил я и вдруг схватил Красавчика за горло. Пальцы непроизвольно сжались.

Самоуправство правой руки стало для меня неприятной неожиданностью. Креторианец задергался, вырываясь, попытался оторвать от себя мою взбесившуюся конечность, потом выбросил вперед кулак, залепив мне в глаз.

– Ты что делаешь?! – взревел я, схватился левой рукой за запястье правой и попробовал оторвать ее от горла Красавчика. Между тем, моя левая нога вдруг напряглась, и врезалась в пах креторианца. Я успел подумать, что повреждений столь важного для него органа он мне никогда не простит, и в то же мгновение руки и ноги отказались мне повиноваться. Неприятное ощущение – ты все осознаешь и чувствуешь, но не способен контролировать собственные конечности. Я побежал по коридору, размахивая руками, как умалишенный. Мне не требовалась богатая фантазия, чтобы представить, как я выглядел в этот момент – то же самое проделывал и Красавчик. На лице его одновременно читались недоумение и ужас.

Мы пробежали в терминал, наталкиваясь друг на друга. В тот момент я был одержим только одним желанием – как можно скорее разблокировать электронные замки, чтобы всех выпустить на волю. Толкаясь и ругаясь, мы отталкивали друг дружку от сенсоров клавиатуры, а когда дело было сделано, в изнеможении опустились на пол.

– Что это было? – спросил Красавчик подавленным голосом.

– Кто-то влез в наши головы… – Ответил я и тут же понял, кто именно – телекин.

Ему некогда было разбираться, где именно разблокируется замок его каюты. Он хотел на волю. И его совершенно не волновало, что остальные тоже выберутся в коридор.

Немногочисленная раса телекинов была самой загадочной. Ходили слухи об уникальных способностях этих существ. Но ни один из слухов не находил подтверждение. Они умело скрывали свои возможности. Хотя кое-кто из больших политиков предлагал изолировать телекинов. При желании они, дескать, могут стать господствующей расой. Впрочем, господство телекинов не интересовало вовсе. У них вообще были весьма скромные запросы. Большую часть времени они проводили в трансе. Довольствовались малым – скудной пищей и бедной одеждой. Цивилизация телекинов почти не развивалась, они жили в глиняных хижинах и совсем не владели речью. Впрочем, им это было и не нужно. Они обменивались мысленными сигналами.

Среди преступников телекины по понятным причинам встречались не часто. Но некоторые использовали их для своих целей, похищая с родной планеты. При аресте шайки они разделяли общую участь – закон суров. Чего я никогда не мог понять, так это почему телекины не возражали против тюрьмы. Они безропотно принимали наказание и вместе с представителями иных рас работали в шахте, жили в бараках, никогда не предпринимая попыток бежать. У них имелась своя, сложная для человеческого понимания, философия. Одному богу известно, почему этот тип решил сейчас выбраться из каюты.

Мне сделалось очень не по себе, когда я понял, что все мы можем оказаться во власти этого непредсказуемого существа. А что если он заставит нас выпрыгнуть в мусоропровод?! С другой стороны, из него получится отличный бугай для установления правильной расстановки сил на корабле. С телекином надо подружиться. Только как подружиться с существом, мысли и поступки которого невозможно предсказать?

Я вытянул ладони, пошевелил пальцами, тело снова меня слушалось. Красавчик на всякий случай отполз подальше.

– Это ты или не ты? – с подозрением поинтересовался он.

– Где мой инструмент?! – вместо ответа проворчал я. – Он мне нужен немедленно.

Снаружи слышались дикие вопли, завывания, хруст и хлесткие звуки ударов – там явно происходила жестокая драка. Без железки принимать в ней участие будет безрадостно и малорезультативно. Большинство уголовников уделяют особое внимание физической подготовке. Это помогает им выжить среди себе подобных.

Ключ обнаружился возле двери, я и не помнил, как отшвырнул его в сторону. Не успел я схватить оружие, как в терминал ворвался федерал. К счастью для него, парень проявил благоразумие и не стал нападать сразу.

– Ты! – он ткнул в меня пальцем.

– Лео Глуц, – ответил я. – Самое время поговорить.

– Блокируй двери, Глуц! – заорал он. – А не то они тут все разнесут!

Из коридора донесся протяжный крик, загрохотало железом на лестнице. В дверном проеме возник шар, стремительно прокатился мимо нас и скрылся за голографическим экраном. Маленький немониец, должно быть, здорово перепугался, когда началась заварушка.

Красавчик, не ожидал от него подобной прыти, в два прыжка оказался возле терминала и принялся стучать по клавишам. Створка двери с шипением закрылась, отрезая нас от царящего на борту беспредела.

– Что будем делать? – поинтересовался я хмуро, разглядывая федерала. Мы все еще стояли друг против друга, готовые в любой момент сцепиться.

– Сначала ты уберешь эту штуку, – он кивнул на разводной ключ, – а потом мы сможем поговорить.

– Нас двое, – сказал я, – даже трое вместе с инструментом. А ты – один. Сомневаюсь, что ты с нами справишься, даже если я буду без этой штуки. Но мы же разумные люди, – на последнем слове я сделал ударение, – так что мы, конечно же, сможем договориться.

– Наверное, сможем, – согласился федерал. – Но не потому что разумные, а потому что люди. А люди всегда найдут общий язык.

– Кстати, мой приятель креторианец, – сказал я.

– Это неважно, – крепыш коротко глянул на Красавчика, – знаешь теорию Тибера-Старского? Креторианцы произошли от людей. Колонистов, когда-то давно заброшенных на Креторию.

– Мы считаем по-другому, – уточнил Красавчик, – это люди произошли от креторианцев, когда мы прилетели и высадились в Солнечной системе, на Земле и на Марсе.

– Спорная теория, – федерал поморщился. – Но сути это не меняет. Договоримся.

– А как насчет этого?.. – Красавчик кивнул на экран, за которым прятался немониец.

– Он нам не помешает.

– Я, вообще, ни во что не вмешиваюсь, – прогудел шар. – Только не бейте.

– Да кому ты нужен? – Федерал сплюнул. – Сиди там хоть до самой посадки. В общем, так, – обратился он ко мне, – мне будет нужна поддержка, чтобы навести на борту порядок. Вы двое устроили этот бардак, вы и разгребайте…

– Этот бардак устроил Робинзон, – сказал я, – таргариец. Я думал, он хорошо разбирается в технике, а оказалось, что у него не совсем в порядке с головой. Повредил модуль электросна. Пришлось запереть его в морозильнике. Если он оттуда не выберется в ближайшие полчаса, про Робинзона можно будет забыть.

– Черт! – выругался федерал. – Так и знал, что вы, уроды, начнете мочить друг дружку, как только представиться такая возможность.

– Поаккуратнее с выражениями, – попросил я. – Не хочется, чтобы наши переговоры закончились, так и не начавшись.

– Ты ничего не понимаешь. У меня задание – довезти всех вас до места в целости и сохранности.

– А обратно, в гробах? – поинтересовался Красавчик. – Или, вообще, нет такой цели – вернуться?

Федерал глянул на него угрюмо.

– Я бы на вашем месте больше думал об искуплении вины, а не о возвращении.

– Похоже, не договоримся, – я вздохнул, – у нас разные цели. Ты хочешь, чтобы мы искупили вину, и все как один полегли где-то на краю галактики. А мы хотим жить долго, богато и счастливо.

– Не надо было преступать закон. Жили бы долго и счастливо.

– Но не богато, – уточнил я, – а для меня важны все три пункта.

– Черт с тобой, – федерал покосился на разводной ключ, – живи, как хочешь. Только порядок на борту помоги восстановить.

– Другой разговор. Предлагаю подождать, чем закончится разборка, а потом попробовать поговорить с теми, кто останется в живых. Лично я ставлю на телекина. Ну, или на рангуна. Если обезьяна успеет вырубить этого урода.

– Мне нужны все, – процедил федерал, – так больше шансов на успех нашей миссии.

– Тогда обратись к этим парням по громкой связи. Посмотрим, что они скажут. Лично я мешать тебе не стану, – я уселся в кресло, положил инструмент на колени, – валяй, общайся с коллективом. Ты как, Красавчик, ничего не имеешь против?

– Я за мирные инициативы.

– Это ты хорошо сказал. Я тоже ничего не имею против мирных инициатив, если они позволят мне жить долго, богато и счастливо.

Вельд Красавчик

Терпеть не могу насилие. А то, что творилось на федеральном корабле, направляющемся к краю галактики, – жуткое безобразие. Массовая драка, в которую едва не втянули даже меня, могла закончиться крайне плачевно. Мне ли не знать, как это бывает. Одному красавчику в Швардорфе однажды в драке сломали идеальной формы нос. Пластическая операция прошла удачно, но внешность у него перестала отличаться классической красотой. Не то, чтобы он стал совсем уродом, но в лице у него появилась некая отталкивающая правильность. В результате, бедняга покончил жизнь самоубийством в дешевом отеле на побережье.

В те времена мои дела тоже шли не лучшим образом. Я имел возможность наблюдать плохо отмытое пятно от его крови и мозгов на потолке, пока одна из местных толстух ритмично двигалась на мне, расставив жирные ляжки. Ей всегда нравилась эта поза – мужчина снизу, а она располагает на нем свои телеса и получает удовольствие, приговаривая: «Мой мальчик… Мой красивый мальчик…» Она всегда снимала одну и ту же комнату.

– Куда ты смотришь? – поинтересовалась однажды эта сладострастная дива, проследив направление моего взгляда, мы лежали на несвежих простынях, отдыхая после очередного любовного акта. – Ах, это пятно… Представь себе, один мой знакомый застрелился на этой кровати. Вышиб себе мозги. Он пострадал в драке, сделал пластику и стал совсем не хорош. Так что мне его совсем не жалко. Меня так заводит, когда я подумаю, как он сидел здесь и держал ружье у подбородка. А тебя?

А меня нет, подумал я, мысленно содрогнувшись. Должно быть, она заводилась еще сильнее в этих дешевых апартаментах с новым жиголо, если бы за тем несчастным с идеальной формой носа последовал я. И, как знать, может быть, именно так бы все и случилось, если бы я не встретил старину Эрнеста.

Федеральный агент, звериного вида малый с бритым затылком, и внушительными мускулами, включил громкую связь.

На меня он произвел самое неблагоприятное впечатление. Опасный тип, с тяжелым подбородком и пронзительным взглядом человека, уверенного в собственной правоте, даже когда получен приказ расстрелять толпу мирных демонстрантов. Смотрит зло, того и гляди кинется с кулаками. К тому же, нас он полагал сбродом. Если бы не Лео Глуц, я бы побоялся вступать с федералом в открытое противоборство. Но Глуц был полон оптимизма. Хорошо, думал я, что мне достался в напарники такой отчаянный тип. Несмотря на грубость и неотесанность манер, у Глуца имелось множество положительных черт. Действовал он всегда решительно, чего мне, увы, не хватало. И ко мне, кажется, относился с долей симпатии. Если бы он думал обо мне плохо, разве я стал бы первым пробужденным от электросна.

– Ты уже придумал, что будешь говорить? – поинтересовался Лео.

Федерал зыркнул на него и заорал в микрофон что было сил – в этих воплях не было никакой необходимости, совершенная техника без труда донесла бы его слова до тех, кто был на борту:

– Граждане уголовники, прекратите драку, и вам будет предоставлена возможность продолжить миссию, искупить вину и вернуться на Землю!

Я посмотрел на Глуца. Он криво усмехался. Происходящее его забавляло. Ну и самообладание у этого человека. В любой момент в терминал могли ворваться лишенные жизненных ориентиров бандиты, а ему все нипочем – знай, похлопывает себя разводным ключом по изгибу локтя и посмеивается.

– Предлагаю собраться в кают-компании и обсудить сложившуюся ситуацию, – продолжал федерал, – все, кто придет и сообщит о верности федеральному правительству, будет прощен.

– Во дает, – Лео хохотнул. – Ты что, и правда, думаешь, кто-то явится?

Федерал не удостоил его ответом. Вместо этого стал повторять все сказанное заново.

– Железный парень, – обернулся ко мне Глуц, – уважаю таких… и немного жалею. Долго они не живут. Слышь, ты, бритый затылок, хочешь совет?

– Нет, – отрезал федерал.

– Тогда можешь не слушать. Но на твоем месте, я бы никому не говорил, что ты работаешь на правительство. Иначе за твою жизнь я не дам и сухпай Б-12.

– Я сам буду решать, что мне говорить, а что не стоит, – отрезал агент. – Вы оба пойдете вместе со мной. Поддержите в том случае, если на меня нападут.

– Это невозможно, – решительно заявил я.

– Поддерживаю, – отозвался Лео Глуц, – давай-ка лучше ты сам покончишь с собой. Нас в это дело не впутывай.

Излучая глубочайшее презрение, федерал процедил:

– Хорошо. Обойдусь без вас.

– Вот это правильно, – одобрил Глуц, – мы тебе ни к чему на том свете.

– Давай я встану к пульту, – предложил я, – разблокирую замок. А когда ты окажешься за дверью, снова закрою ее.

– Правильно мыслишь, – сказал Глуц, – а я встану возле двери с ключом. И если кто-то сюда ломанется, отоварю его по кумполу.

Я не без уважения смотрел, как мужественный федеральный агент направляется к выходу. В его походке мне чудилась поступь всех поколений отважных героев, павших в боях за Федерацию. Хотелось крикнуть вслед: «Родина тебя не забудет!» Но я сдержался. Он бы, разумеется, счел эти слова издевкой, и был бы недалек от истины. Впрочем, я никогда не обладал свойственным многим индивидуумам моего рода занятий цинизмом. Я всегда был искренен в проявлениях самых простых чувств. Внутренняя чистота является предметом моей особенной гордости.

– Наверное, тебя уже ждут. Будь наготове, – напутствовал федерала Лео Глуц. – Будут бить, на помощь не зови. Мы не придем.

Тот в ответ огрызнулся. Было заметно, что ему не по себе, но он ни за что не отступился бы от исполнения задуманного.

Я нажал на кнопку. Створка отъехала в сторону. Федерала ухватила за воротник пара стремительных конечностей, и он с воплем вылетел в коридор.

– Закрывай! – выкрикнул Глуц.

Напрасные волнения. Я уже коснулся сенсора. Створка задвинулась, отрезая нас от неприятностей.

– Ты был абсолютно прав, – проговорил я, – его действительно уже ждали.

– Когда дело начинает пахнуть жареным, – я всегда прав, – удовлетворенно заметил мой компаньон и припал к двери: – Ему там несладко. А ведь я предупреждал. Ни к чему говорить, что работаешь на правительство, даже если это правда. Почему-то наши, попав в лапы федералам, никогда не кричат, что они бандиты. Так кто из нас умнее? – Глуц засмеялся. – Эй, ты, немониец, как там тебя?

– Круглый, – послышался приглушенный писк из-за экрана.

– Долго ты будешь прятаться?

– Пока все не закончится.

– Вылезай, разговор есть.

– Пожалуйста, не трогайте меня, – заверещал немониец.

Интересно, подумал я, какое преступление мог совершить этот безобидный немониец. Обычно представители этой расы в колонию не попадали. Они были законопослушны, вели размеренный образ жизни. По природе своей немонийцы – создания нервные и трепетные, при малейшей опасности впадают в панику. Говорят, когда первый корабль Федерации высадился на планете, населенной немонийцами, люди увидели во внешние иллюминаторы шары, несущиеся с огромной скоростью по покрытой серой травой равнине, – местные жители спешили скрыться от неведомой опасности.

– Никто тебя не обидит, – сказал я, – мы только хотим поговорить. За что ты попал в колонию?

– Меня подставили, – пискнул немониец.

– Старая песня, – Лео Глуц скривился, – в тюрьме виноватых мало. Там всех подставили, да.

Я вздохнул. Очевидно, мне не суждено удовлетворить любопытство.

– На кой тебе Круглый? – поинтересовался Глуц. – Он же не женщина.

– Праздный интерес, – я пожал плечами.

– Если хочешь, я тебе расскажу, как обычно пападают немонийцы. От испуга они могут стукнуть кого-нибудь электрическим зарядом. Иногда до смерти. Такое случается повсюду. Так, Круглый?

– Это неправда, меня оклеветали, – пропищал шар.

– Так-то, – удовлетворенно заметил Глуц, – они – смертельное оружие, но у них никогда не хватает смелости его применить. Слюнтяи. Федерация загнала их в самую вшивую звездную систему, где из полезных ископаемых – один древесный уголь. А они даже не попытались сопротивляться.

– Мы – мирный народ, – послышалось из-за экрана.

– Вы – жалкий народ, – проговорил Глуц с отвращением. – Люди – вот великая раса.

– Поэтому вы и прячетесь тут взаперти, – съязвил шар.

– Поговори у меня, – пригрозил Глуц.

Мне в голову вдруг пришла отличная идея. Так всегда бывает. В минуту, когда положение кажется безвыходным, на меня находит просветление.

– А не задействовать ли нам камеры наблюдения? – предложил я. – Мы могли бы посмотреть, что происходит на борту.

– Как это я раньше не догадался?! – Глуц поскреб в затылке. – А ты разберешься, как их включить?

– Да здесь все просто. Система примитивная.

– Ну, давай.

Вскоре все помещения корабля оказались на голографическом мониторе. Достаточно было приблизить курсор, и изображение придвигалось, оживало.

Большинство пассажиров злополучного рейса были заняты поиском чего-нибудь ценного. Федерал валялся в коридоре, пребывая в отключке. Похоже, парню досталось. Рядом с ним в неестественной позе лежал зеленый гебб, судя по всему, мертвый. Одна из конечностей представителя расы насекомых была сломана в нескольких местах. Другую попросту оторвали, она лежала неподалеку. Все вокруг было забрызгано желтым секретом. Особенно много его было на одной из стен.

– Вот и первые жертвы, – заметил я.

– Разделали парня, – констатировал Глуц. – Интересно, кто его так жестоко уговорил? Тут немаленькая сила потребуется. Гляди, ему руку оторвали, да, наверное, этой же рукой надавали по роже. Вот умора.

Я покосился на компаньона неодобрительно.

– Кто бы это ни сделал, – сказал я, – он сейчас вместе с нами на корабле. Как знать, может потом он захочет оторвать и у нас руки и избить нас ими. – И покачнулся, такую слабость ощутил в ногах.

– Может, – согласился Лео Глуц, – если, конечно, его самого уже не скинули в мусоросборник. Давай-ка посчитаем наших. Покажи мне для начала холодильник.

Я навел курсор на темный квадрат. Он высветился, демонстрируя в инфракрасном спектре несчастного таргарийца. Тот сидел на полу у двери, обхватив руками колени. Белое лицо Робинзона покрывала изморозь, с ушей свисали сосульки. Несчастный дрожал всем телом.

– Крепкий парень, – одобрил Глуц. – Другой бы давно загнулся, а этому хоть бы хны. Только замерз немного.

– Немного?! – возразил я. – Мне кажется, он умирает.

– Ничего с ним не сделается, – Глуц принялся загибать пальцы: – Правительственный агент – раз, Зеленый – два, Робинзон – три, мы с тобой и Круглый. Итого, шесть. А должно быть тринадцать. Ага, вот бородавочник…

Я как раз перевел курсор на один из коридоров средней палубы. Между технических отсеков бродил Отец и бормотал себе под нос что-то невразумительное, булькал, пуская слюни.

– Убери, – попросил Глуц. – Тошнит. Семь.

Напрасная просьба. Я и сам не собирался долго наблюдать за бородавочником.

Восьмой, девятый, десятый и одиннадцатый пассажиры обнаружились на камбузе. Здесь развернулась жестокая драка за сухпай – в ход шли все подручные средства, включая стулья, скалки, ультразвуковые ножи, которыми поранится сложно – не режут по живому, и даже микроволновая печь. Пребывающий в приступе ярости лемуриец колотил ею по голове громадного рангуна. Последний сидел на полу, ему уже изрядно досталось, крепкая башка моталась из стороны в сторону, не желая раскалываться, правда глаза совсем уже ничего не выражали. На плечах лемурийца повис уродливый сириусянин. Острыми клыками он прокусил противнику шею, но тот не замечал ранения, продолжая колошматить рангуна что было сил. Здесь же присутствовал представитель расы рептилий. Лежал в обломках обеденного стола, не подавая признаков жизни.

Учиненный этой четверкой разгром вряд ли предполагал возможность отремонтировать камбуз.

Лео Глуц отозвался об увиденном кратко:

– Вандалы, мать их.

Телекин оказался в одной из пассажирских кают. Сидел на полу. Судя по отрешенной позе, происходящее на борту его не волновало. Меня мнимое спокойствие телекина не могло обмануть. Не удивлюсь, если драка в камбузе происходит по его воле.

Глуц разделял мои опасения.

– Меня волнует эта сволочь, – сказал он. – Стой, наведи-ка сюда.

У лестницы на верхнюю палубу мялся черный, как головешка, амбал с красными глазищами на плоской, блином, физиономии. Было заметно, что подняться наверх он не решается – то клал пухлую ладонь на перила, то отнимал ее и задумчиво поглаживал. Громадные мышцы бугрились под эбонитовой кожей. Шеи у здоровяка не наблюдалось – лысая голова плавно вливалась в покатые плечи. Руки висели почти до колен, в глаза при этом бросалась не столько их длина, сколько толщина. Зато ноги у амбала были непропорционально короткие и тощие. Миниатюрные ступни с трудом удерживали массивное тело. Он походил на с дерево пышной кроной, придерживаемой тоненьким стебельком. Вывернутые назад колени наводили на мысли о кузнечиках, хотя с насекомыми громила не имел ничего общего. Ближайшими земными родственниками ему приходились приматы.

– Наш парень тоже мог Зеленого грохнуть, – заметил Лео Глуц. – Гляди, какой боров.

– Вид у него довольно мирный, – высказал я свое мнение.

– Все они мирные, – буркнул Глуц: – У меня в команде была парочка вернериан. Настоящие головорезы. Хотя натура у них сентиментальная. Прирежут кого-нибудь – и всплакнут на досуге о загубленной душе.

– Какой ужас! – вырвалось у меня.

– Разве это ужас. Другие и не вспоминают, что кого-то грохнули. Полная атрофия чувств. Попадались мне такие мясники. Я старался их как можно быстрее сплавить. Одного использовали в качестве затычки топливного бака – там была пробоина, так мы его снаружи приспособили. Другой отправился чинить боковое сопло с парой моих парней, а обратно они вернулись вдвоем.

Я поежился. Откровения Лео Глуца вызвали у меня легкий озноб. Разумеется, он относился ко мне хорошо, но где гарантия, что завтра он не захочет и от меня избавиться каким-нибудь экзотическим способом.

– Что будем делать? – поинтересовался я. – Дождемся, пока все закончится?

– Надо заручиться поддержкой телекина, – решительно заявил Глуц, – если он будет с нами, мы сможем больше не опасаться за наши жизни. Да и вообще, вот они где все у нас будут, – сжатый кулак продемонстрировал решительные намерения.

– А кто возьмет на себя переговоры? – поинтересовался я.

– Ты у нас человек утонченный, – сказал Лео Глуц, – то есть креторианец, конечно… – поправился он. – Тебе и говорить с телекином. Тебя он скорее поймет.

– Но почему?

– У тебя мыслей больше. Они яснее. Если бы ты знал, какой сумбур творится в моем котелке, – Глуц ткнул указательным пальцем в висок, – иногда я сам поражаюсь, как могу думать о стольких вещах одновременно. К тому же, если со мной что-нибудь случится, ты с этими парнями не справишься. Так что выход у тебя один, взять переговоры с телекином на себя.

– Проклятье! – выругался я. – Неужели нельзя что-нибудь придумать?!

– Например?

– Например, как-нибудь обездвижить его. Сделать так, чтобы он не мог никому причинить вреда.

– Вот ты этим и займись, – посоветовал Глуц. – И кстати, поосторожнее с лемурийцем. Я тут глянул кое-какие личные дела. У него кликуха – Умник. В тюрьмах, знаешь ли, юмор специфический. Скорее всего, парень тупой, как робот-уборщик, и такой же упертый. Чешет себе по знакомому маршруту, не сворачивая с дороги.

У меня в памяти всплыла кошмарная сцена с обзорных мониторов – перекошенное от ярости лицо лемурийца, клочья пены летящие с подбородка. На «умника» он точно не тянул – его следовало назвать «убийцей» или «шизиком».

В своей жизни я неоднократно имел дело с психопатами, но любой лемуриец каждому из них дал бы сто очков вперед. Еще секунду назад он общается с тобой нормально, а потом вдруг выходит из себя и прикладывает все усилия, стараясь тебя укокошить.

– В общем, так, – сказал Глуц. – Я открою дверь, и ты в коридоре. Там смотри по обстановке. Путь до каюты телекина свободен. Подойди к нему. Постарайся убедить, что мы не хотим ничего дурного. И даже наоборот… – Лео говорил все это и потихоньку подталкивал меня к выходу. – Да не тушуйся, у тебя все получится. Умеешь же ты с бабами обращаться. Значит, и с этим типом справишься без особых проблем…

Я и не заметил, как оказался в коридоре. На корабле царила тишина. Драка на камбузе, должно быть закончилась, и теперь все, кто остался в сознании, затаились, в ожидании новой стычки. Лично мне все они напоминали диких зверей, сидящих в засаде. Я постарался понять, кого я боюсь больше – телекина, способного сделать так, что я отгрызу себе левую ногу или лемурийца, использующего для убийства все подручные средства, включая микроволновую печь. Так и не придя ни к каким выводам, я, осторожно ступая, двинулся по коридору.

«Умеешь обольщать женщин, значит, и с ним справишься», – примерно так сказал Лео Глуц. Но что он знает об умении обольщать? Это целая наука. И потом – на моей стороне изысканные манеры, внешность, приятный запах духов. А здесь. Какое ему дело до моих манер и внешности? Да и вообще, что я знаю о телекинах?! Кто знает, что у этой твари на уме? Может, он только и думает о том, как бы убить одного красивого умного креторианца?

Каюта телекина была открыта. Я остановился, чтобы перевести дух, собраться с силами. Как же его расположить к себе?! Если они читает мысли, надо постараться думать о нем, как о самом славном сапиенсе в Галактике. Этот же прием я использовал и с женщинами. Нельзя просто говорить им слова любви, нужно найти в каждой из них выигрышные индивидуальные черточки и полюбить их. У одной дамы могут быть прекрасные глаза, другая обладает отменной фигурой, третья – умна, а четвертая может быть, к примеру, совсем не жадной. Ну, как не полюбить такую умницу?

Время шло, а я все топтался на пороге, прикидывая свои шансы на успех. Так прошло минут пятнадцать. Издалека донесся сдавленный вопль, я понял, что медлить больше нельзя и стремительно прошел те несколько шагов, которые отделяли меня от каюты телекина.

На мое появление он никак не отреагировал. Продолжал сидеть на полу, подложив под себя ноги, открытые глаза пугали неподвижностью. Единственное, что выдавало в нем жизнь – едва заметное шевеление пальцев четырехпалой ладони, она лежала на тощем колене.

Я помялся, не зная как начать разговор с существом, чей разум настолько отличен от моего. Постарался привести в порядок мысли, несколько раз повторил про себя: «Я пришел с миром! Я пришел с миром! Ты прекрасен! Ты прекрасен!»

Не успел я и рта открыть, как в моем мозгу вспыхнула четкая картинка – я с посиневшим лицом, рот распахнут в предсмертном хрипе, в выпученных глазах застыл кромешный ужас, сползаю по стене, задушенный собственными руками.

Видение нахлынуло и исчезло – он вовсе не желал довести меня до безумия, просто предупреждал. Я поспешно ретировался. Отбежал на пару десятков шагов и остановился. Без телекина нам не захватить власть на корабле. Значит, я должен что-то придумать. Что-то такое, что сделает его нашим союзником. Проклятье, насколько наладить контакт было бы проще, если бы речь шла не об этом существе, полном загадок, а о какой-нибудь женщине. Может, и в самом деле, закрыть глаза, представить, что имею дело с прекраснейшей из женщин, соблазнить его, как соблазнял их? Плохая идея, очень плохая идея. Если ему не понравится мой настрой, он чего доброго может заставить меня самостоятельно выпрыгнуть в мусоросборник.

И все же, попытаться стоило. У нас не было шансов.

Я направился обратно. Справедливости ради, надо заметить, что в отличие от того же Лео Глуца я отнюдь не герой. У меня все поджилки тряслись, когда я, закрыв глаза, снова входил в каюту. Но при этом я лучился любовью к этому существу, такому волнующему и сексуально привлекательному.

Я ожидал, что сейчас на меня обрушится новый поток кошмаров, и мозг мой буквально взорвется, не в силах перенести подобных впечатлений, но ничего не происходило. Вскоре я отважился приоткрыть один глаз. Телекин смотрел прямо на меня. В его взгляде читалась заинтересованность.

– Мы можем поговорить? – выдавил я с трудом.

В ответ он сделал недвусмысленный жест четырехпалой конечностью, предлагая присесть напротив. Я немедленно устроился на полу, стараясь излучать ту же любовь и доброжелательность.

– М-мне очень жаль, что мы поначалу не поняли друг друга… мы с Лео Глуцем пытаемся навести порядок, – я замялся, и дальше продолжил намного активнее, поняв, что телекин не проявляет агрессии, – если бы мы только смогли разобраться с этой ситуацией. Если не навести порядок на борту, то мы никуда не долетим. Мы все погибнем…

Мне снова начало казаться, что он меня не слышит, потом явился зрительный образ, напугавший меня до колик.

– Только не надо никого убивать, – попросил я, – они и так уже здорово поколотили друг дружку. Нельзя ли сделать так, чтобы все, кто уцелел, собрались в кают-компании и выслушали нас?

«Какая мне от этого выгода?» – вопрос в моей голове прозвучал недвусмысленно.

– Ну-у, – я замялся, – мы все в одной лодке. – Фраза эта набила оскомину, но как ни одна другая отражала истинное положение вещей. – Выберешься ты, выберемся и мы. И потом, кто знает, может там, на краю галактики, куда мы летим, нам удастся найти что-нибудь ценное. И тогда ты это заберешь. Нам ничего не надо. Только сохрани нам жизни.

Новая картинка и несколько доступных фраз ясно говорили о том, что он сделает, как мы просим, но не гарантирует нашу безопасность. Потом я получил указание следовать за ним.

Телекин действовал стремительно. Он вскочил на ноги, так что я испуганно отшатнулся, вообразив, что он хочет на меня напасть, но мой собеседник, обогнув меня, решительно направился к выходу.

Вскоре нам было явлено подлинное могущество расы телекинов. Не прошло и десяти минут, как в кают-компании уже собрались все оставшиеся в живых члены экипажа. Тех, что были без сознания, телекин неведомым образом привел в чувство. Обездвиженные уголовники сидели на полу, готовые внимать. Среди них и Лео Глуц. На его перекошенном лице застыла гримаса ужаса.

– Ты не мог бы… – я указал на своего напарника, – он с нами. То есть – наш. Я говорил, вместе с ним мы стараемся навести порядок.

Телекин медленно склонил подбородок к груди, выражая согласие.

– Слава Богу, – прохрипел Глуц и, наконец, сумел разжать ладонь, из которой выпал разводной ключ, – я думал, у меня рука отнимется. – Он окинул недовольным взглядом бородавочника – Отец также присутствовал в помещении. Он активно истекал слизью и вонял, но никто из уголовников и пошевелиться не мог, чтобы отползти от зловонной туши. Только шар-немониец едва заметно потрескивал электрическими разрядами. – Зачем надо было этого притаскивать?

– Скажи спасибо! – выкрикнул я с легкой истерикой в голосе. – Я сделал невозможное!

– Спасибо, – Глуц ходил из угла в угол, разминал ладони. – Господи, ну и кошмар. Я уже решил, что полностью парализован, и это навсегда. Знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Обо всякой хрени! – выкрикнул Глуц. – Черт возьми. Человек парализован, а думает о ерунде. Я вспоминал бордель на Хериоте. Как мы оставили на астероиде Вовку Вареного с парой ящиков золотых слитков и без кислорода. Как я проиграл в карты во время первой отсидки. Черт, черт, черт!

– Теперь-то все в порядке, – постарался я успокоить своего напарника.

– Да, – Лео Глуц шумно выдохнул воздух. – Но почему ты не сказал ему сразу, что я с тобой?! – Он свирепо воззрился на меня.

– Я сказал…

– Не ври мне! – указательный палец уперся мне в переносицу.

Я аккуратно отвел его в сторону.

– Я вовсе не вру! Но пальцем попрошу в меня не тыкать. Это может не понравиться моему новому другу…

Аргумент подействовал лучше любого оружия. Лео Глуц сначала опешил, а потом расплылся в понимающей улыбке.

– А ты парень не промах, – он хотел хлопнуть меня по плечу, но, глянув на телекина, передумал, рука так и повисла в воздухе, – я в тебе не ошибся. Нашего друга… Нашего…

– Конечно, нашего, – согласился я, – Полагаю насилия на корабле он не допустит. Если только я правильно понял те образы, которые он нам внушал.

Телекин взирал на происходящее с невозмутимостью хозяина положения. Таковым он и являлся. И пугал меня своим всесилием до дрожи в коленях. Будь моя воля, я бы на месте правительства перебил эти странные существа давным-давно. Хотя они скрывали свои способности. Поймав себя на крамольной мысли, я испуганно сжался. А вдруг он способен читать мысли?.. Бросил украдкой взгляд на телекина, но тот сохранял хладнокровие. Любопытно, почему раньше они не проявляли свои способности?! Что-то я нигде не слышал, чтобы телекины были способны на подобные фокусы? Или они таились до поры – до времени, а теперь у них отпала такая необходимость?! Но почему? Что произошло? Или в экстремальной ситуации любой из них может больше не таится и действовать?

Лео Глуц разделял мои настроения, стараясь на нашего черного помощника обращать как можно меньше внимания. Бросил на него украдкой взгляд и тут же отвернулся. Да и кто, испытав на себе подобную силу, не опасался, что телекин захочет проделать это снова.

– Значит так, парни, слушайте меня внимательно, – проговорил Глуц, – потому что от моих слов сейчас зависит очень многое. В частности, ваши жизни. Корабль теперь принадлежит мне. Меня зовут капитан Лео Глуц… Разрешите представить моего первого помощника. Вельд Красавчик, отличный малый, немного злоупотребляет вниманием женщин, но это, все же, лучше, чем злоупотреблять пьянящими колосками. Вместе с нами сегодня также наш большой друг, представитель расы телекинов. Он большой любитель покопаться в мозгах, как вы уже, наверное, успели заметить. А если потребуется, может там что-нибудь и повредить. Если у кого-то есть вопросы, лучше и не пытайтесь их задавать. – Хриплый смех на время прервал монолог новоявленного капитана. – В ближайшее время мы отпустим вас, парни, и тогда у вас будет выбор, – он подошел и взял за покрытое изморозью ухо таргарийца, – либо валять дурака, и тогда за вашу жизнь я не дам и копейку, либо поверить мне на слово – другого шанса спастись у вас не будет. У нас только одна возможность вернуться и уцелеть – держаться друг за дружку. И доверять мне, своему капитану. Сечете? Я уже говорил, но скажу снова. Я хочу, чтобы мы стали командой, парни. Вместе у нас большое будущее. Тот, кто поможет мне, поможет и себе. Меня называть отныне только на «вы»! И обращаться ко мне «ваша светлость». Шучу. Ограничимся простым – «капитан». Поскольку я все еще сомневаюсь в вашем благоразумии, будем приводить вас в чувство по очереди. Начнем с Робинзона, – Глуц обернулся к телекину. – Верни к жизни, пожалуйста, эту мразь, чье ухо меня так и подмывает оторвать.

В то же мгновение таргариец издал протяжный вопль и попытался вскочить. Лео Глуц уперся в его плечо и силой усадил обратно.

– Сидеть! Скажи-ка сперва, ты меня хорошо понял?

– Конечно, капитан. Какие вопросы, капитан, – затараторил Робинзон. – Я с вами. Только пустите, пожалуйста, ухо… Умоляю. Я уже все понял.

– Ладно, поднимайся, – скомандовал Лео Глуц, – отойди вон туда, к стене, и поверь мне, одно неверное движение, и наш друг сделает так, что ты навсегда станешь похож на каменного истукана.

– Зачем эти угрозы?! – вскричал Робинзон. – Я же сказал, что с вами. Да я за вас, капитан, любому глотку перегрызу!

Мне было крайне противно наблюдать, как ведет себя этот скользкий тип. Большинство закоренелых преступников такие – понимают только язык силы. А, почувствовав крепкую руку, начинают заискивать перед тем, кто сильнее. В колонии я на таких насмотрелся сполна. При этом они только и ждут момента, чтобы всадить обидчику нож в спину. Если он, конечно, не внушает им такой ужас, что они и со спины не решатся к нему приблизиться. Надеюсь, Лео Глуц не обманется деланной покорностью ушастого таргарийца.

– Кто следующий? – поинтересовался я. – Может быть, шар?

– Валяйте, – согласился Глуц. – Круглый, не вздумай пытаться смыться. Оставайся тут.

Обретя способность передвигаться, немониец немедленно откатился подальше от сборища паралитиков и замер там, покачиваясь. По его гладкой поверхности пробегала едва заметная рябь. Насколько я мог судить, эта физиологическая особенность означала волнение.

– Прежде, чем освободим остальных, мне хотелось бы знать, – Лео Глуц нахмурился. – Кто убил Зеленого? Ты? – он обернулся к Робинзону.

– Да я же был в холодильнике.

– Точно… Шар тоже не мог. Наверное, лемуриец, – Глуц вперил негодующий взгляд в упомянутого дебошира, – как там тебя… Умник… вы же, лемурийцы, как только окажетесь на свободе, начинаете кромсать всех и вся. Чем тебе не угодил Зеленый?.. – Он обернулся к телекину.

– Постой, – вмешался я, – ты хочешь освободить лемурийца?

– Ну, да…

– Не лучше ли его оставить напоследок?

– Мне интересно знать, зачем он убил Зеленого?! Может, этот тип вообще не сможет лететь с нами дальше и его проще сразу пустить в расход. Есть, знаешь ли, такие парни – им лишь бы кого-нибудь пустить в расход.

Мне пришла в голову любопытная мысль, и я попросил телекина:

– Ты не мог бы сделать так, чтобы он мог говорить, но не мог двигаться?

Тот немедленно выполнил просьбу. И лемуриец заговорил. Речь его оказалась на удивление связной. Признаться, никак не ожидал от этого желтоглазого упыря ясного мышления.

– Вы поступаете нелогично, – сказал Умник, – прежде чем делать выводы о ком-то из представителей моей или любой другой расы, вам следует поподробнее ознакомиться с его послужным списком, неплохо было бы также осведомиться об уровне ай-кью. Полагаю, в личном деле есть эти данные. Что касается вашего вопроса, то я вовсе не убивал Зеленого. Собственно говоря, я даже не понимаю, о ком идет речь. Но могу предположить. Как и то, кто именно мог это сделать. Вы, очевидно, введены в заблуждение слухами, бытующими среди обывателей, к моему народу они относятся с опасением. Но уверяю вас, я отнюдь не агрессивен. Хотя в минуты опасности древний интстинкт берет вверх над социокультурными наслоениями. Однако я вполне осознаю, что цивилизованность – признак полноценной личности.

– Черт побери! – выругался Лео Глуц. – Ну, ты и выдал речугу, паря. Теперь я понимаю, почему тебя прозвали Умником. Ты, часом в университете не преподавал?

– Я возглавлял Межпланетное сообщество эрудитов Седьмого созыва, – гордо сообщил лемуриец. – К сожалению, преступный склад интеллекта подвиг меня на планирование криминальных афер. Одна из них привлекла внимание властей.

– Значит ты аферист, а не убийца! – воскликнул я и тут же устыдился бурного проявления радости – не сочтут ли ее присутствующие трусостью. Среди бандитов и насильников показывать страх нельзя – сожрут. Чтобы немного поправить ситуацию я покашлял и проговорил: – Очень жаль. Убийца бы нам пригодился. Резать глотки тем, кто не согласится сотрудничать.

Лео Глуц хмыкнул.

– Держи свой древний инстикт поглубже, и проблем у нас не будет, – сказал он. – Ты меня хорошо понял, парень?

– Безусловно, – ответил лемуриец. – Я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы убедились – психофизиологически я с вами сходен. Никаких психопатологических проявлений.

– Ладно, – Глуц кивнул, – будем считать, договорились. Кто у нас следующий?

– Может, рептилия, – предложил я.

– Давай, тем более, о нем почти ничего не известно. Ты кто такой? – хмуро поинтересовался Лео Глуц, когда рептилия зашевелился.

– Интерес-с-суешься? – На невыразительной чешуйчатой морде сложно было прочитать какие-либо эмоции – мимика у представителей этой расы не была предусмотрена природой.

– Интересуюсь. Хочу знать, какой сюрприз ты можешь выкинуть. Как там тебя звали?

– Ас-сунс-ское?

– На кой мне этот набор шипящих, который и вопроизвести сложно. Как тебя называли в колонии?

– Провокатор! – выпалил рептилия и немного приосанился – заметно было, что прозвищем он гордится.

– Ага, вспомнил, так написано в твоем личном деле. А с чего это тебя прозвали провокатором?

– Ес-сть желание узнать? – в приоткрытой пасти рептилии затрепетал тонкий раздвоенный язык.

– Здесь вопросы задаю я.

– Зачинщик драк, – откликнулся Провокатор после недолгой паузы и поделился: – Очень устаю, когда вокруг тишина и покой. Мне начинает казаться, будто я уже умер.

Я решил вмешаться:

– А недавнее побоище не ты случайно организовал?

– Моя зас-слуга, – откликнулся рептилия горделиво, – если бы не я, никогда бы не началас-сь такая громкая буча.

– Так это ты Зеленого грохнул? – поинтересовался угрюмо Лео Глуц.

– Нет, – рептилия замотал головой, – в коридоре уже без меня обош-шлось. Мне очень хотелос-сь этого завалить. – Он посмотрел на лемурийца. – Больно прыткий. Я таких на раз вычисляю. Когда организовываешь хорошую драку, лучше сразу вырубить тех, что посильнее, а потом заняться остальными.

– Чувствую, с тобой будут проблемы, – буркнул Глуц. – И чем они только думали? Дескать, пошлем представителей всех рас, среди которых нет ни одного убийцы и насильника. У тебя же с головой явный непорядок.

– Это ты з-сря, – обиделся рептилия.

– Ты всю жизнь был зачинщиком драк? – поинтересовался я. – Или есть какая-нибудь специальность?

– Я – с-спортс-смен, – горделиво ответил Провокатор. – Регбист. Хорош-шо мы наваляли вам во время пос-следней межзвездной олимпиады. Ес-сли бы не драка в раздевалке, я бы и сейчас ещ-ще был в команде.

В последней олимпиаде рептилии действительно оказались на высоте. Им достались золотые медали в большинстве спортивных состязаний. В том числе экзотических, таких, например, как «перетягивание резины». Этот вид спорта ввели в олимпийский реестр совсем недавно. Для расы рептилий перетягивание резины – национальный вид спорта. По мере того, как команды все больше растягивали резину, напряжение на стадионе возрастало. Состязание отличалось жестокостью. Несмотря на то, что победителем считалась команда, растянувшая резину на большее количество метров, доставалось игрокам-победителям куда как больше побежденных. Из-за высокого уровня травматизма у кромки поля постоянно дежурила команда медиков. Олимпийский комитет в свое время указал на неправильность действий проигравших, которые по обыкновению резко выпускали резину из рук. Однако рептилии объявили, что должно быть именно так, ведь подобная концовка состязаний носит утешающий характер, побежденные уже не столь агрессивно настроены по отношению к победителям.

– Ну и что нам с тобой делать?! – поинтересовался Лео Глуц.

Провокатор в ответ пожал плечами.

– Может, сразу скинуть его в мусоропровод, – задумался новоиспеченный капитан.

– Неплохая идея, – одобрил я. Несмотря на врожденный гуманизм, я очень не хотел, чтобы возобновилась драка.

Рептилия, казалось, только сейчас понял, что дело принимает для него дурной оборот, и заволновался.

– Эй, погодите-ка, с-с чего вы взяли, что с-со мной будут проблемы?

– Сам сказал, что иначе не можешь.

– Еще как могу. Однажды я дал слово тюремной админис-страции, что буду держать себя в руках, и два мес-сяца в тюряге было с-спокойно.

– А потом сорвался? – поинтересовался Глуц.

– Потом ш-шухер без меня начался. Что ес-сли я с-сейчас-с дам вам с-слово.

– Ты ему веришь? – поинтересовался Лео Глуц.

Я замотал головой.

– Вот и я тоже в сомнениях. Как там говорят. Лучший доктор шизофренику – могила.

Рептилия затравленно обернулся. Потом внезапно бухнулся на колени и простер к нам руки. Это было столь неожиданно, что я едва не отпрыгнул.

– Не убивайте, я ис-справлюс-сь. Я с-с вами.

Лео Глуц усмехнулся.

– Ладно, поднимайся, – сказал он. – Хоть я тебе ни секунды не верю, но мы дадим тебе шанс. Просто потому что я благородный капитан Лео Глуц.

– С-спас-сибо, капитан, – Провокатор стремительно вскочил, отошел назад.

Последовала очередь вернерианина. Тот сидел и ощупывал массивные руки, радуясь, что они снова ему послушны. Уставился на нас красными лишенными век глазами.

– Можешь не благодарить! – разрешил Глуц. – Только не забывай, как это плохо – когда твое тело тебя не слушается. Помни, парень, мы можем сделать тебя паралитиком, когда захотим.

Вернерианин поспешно закивал.

– Давай сириусянина, – скомандовал Глуц. Он освоился с ролью капитана и запросто командовал телекину, как будто тот был одним из его приближенных.

Чего я не ожидал, так это проблем с тонкокостным сириусянином. Представители этой расы обычно отличаются рациональным поведением, а порой способны на дьявольскую хитрость. Крыс завопил истерически и молнией метнулся к дверям. Но Провокатор успел подставить ногу, и беглец врезался головой в стену. Попытался подняться на тоненьких ручках и тут же уронил тщедушное тельце обратно.

Рептилия приблизился, понаблюдал за лежащим и констатировал:

– Без с-сознания.

– Молодец, – одобрил Лео Глуц, а в адрес сириусянина высказался: – Вот же тупая скотина. Придется поговорить с ним в индивидуальном порядке.

Осталось всего двое парализованных. Рангун, чья мускулистая фигура внушала мне страх. И федеральный агент, обладатель не менее крупных мышц и свирепой физиономии.

– Сивый, – принял решение капитан.

Рангун вскочил, ревом оглашая помещения. Но кинуться на нас не решился. Так и застыл, выставив перед собой две крепкие, покрытые жесткой шерстью конечности.

– Правильное решение, – одобрил Лео Глуц, – тот, кто мыслит головой, живет дольше. Ты со мной? Или пойдешь – покончишь с собой?

Продолжая рычать сквозь оскаленные зубы, рангун медленно опустился на пол.

– Ты меня поражаешь, Сивый, – заметил Лео Глуц, – похоже, ты самый умный и выдержанный среди своих соплеменников?

Я смотрел на рангуна с ненавистью. Когда-то их раса уничтожила почти всех креторианцев и если бы не вмешательство землян с их непобедимой военной мощью, они перебили бы нас всех. Разумеется, мне бы очень хотелось, чтобы этого рангуна не было на борту, или его убили в драке. Но он уцелел. И решения сейчас принимаю не я. Хотя, если попросить телекина, возможно, он мне не откажет… Но попросить телепата уничтожить ненавистного сапиенса так и не смог – не было во мне ни мстительности, ни врожденной жестокости. В конце концов, именно этот рангун пока не сделал мне ничего плохого.

– С тобой! – рыкнул Сивый. – Кто же не знает капитана Лео Глуца?! Это честь – присоединиться к команде.

– И снова правильные речи, – Глуц самодовольно улыбнулся, – черт, парень, ты просто кладезь мудрости. Я на тебя не нарадуйтесь… Пожалуй, я найду тебе на борту непыльную работенку, чтобы ты не скучал и не был обижен.

– Спасибо, – рангун приложил руку к груди и слегка склонил голову.

– Итак, слушайте меня внимательно, – Лео Глуц указал на сидящего без движения человека, – вот он – федеральный агент. Я бы не стал представлять, но он, помнится, сам представился.

Все пассажиры, за исключением разве что немонийца, подались вперед – выглядело это так, будто они собираются немедленно учинить над федералом самосуд. Рангун даже успел схватить его лохматой ладонью за предплечье.

– Стоять! – скомандовал Глуц. – Я вам это сказал не для того, чтобы вы его похоронили. Совсем даже наоборот. Он – наш обратный билет. Смекаете? Для Федерации все мы ничего не значим. Мы – мусор, отбросы общества. Они могут не планировать наше возвращение вовсе, а вот ему обязательно помогут. Особенно, если миссия окажется успешной, и у нас будут на руках козыри. Кроме того, – Глуц сделал паузу, со значением оглядел присутствующих, – у него есть полномочия общаться с командным центром. Более того, время от времени он просто обязан выходить на связь – подтверждать, что все в норме, и ситуация полностью у него под контролем. Откровенно говоря, мне бы не хотелось налаживать контакт с какой-то там незнакомой цивилизацией, я планирую угнать корабль. И всех вас сделать богачами.

– А я бы его грохнул, капитан, – сказал Робинзон, – удавку на шею, и затянуть как следует. За время пути всякое может случиться. Может, он поскользнулся на лестнице и головой стукнулся. Вот и не выходит на связь.

– Или шею свернуть, – рангун продемонстрировал как именно можно осуществить это намерение.

– Я же сказал, он нам нужен. – Глуц обернулся к федералу: – У тебя только один шанс выжить. Принять тот факт, что корабль принадлежит мне. Мне, капитану Лео Глуцу. Подчинишься, останешься жив. Нет, отдам тебя ребятам на съедение… Верни его к жизни, – обратился он к телекину, – даже если он дурак, и жизнь его будет коротка.

В первую секунду казалось, что федеральный агент остался парализованным, но потом он медленно повернул голову и уставился на нас исполненным ненависти взглядом. Физиономия у имперского служаки была порядком помята – на скуле красовался кровоподтек, правый глаз заплыл.

– Если принимаешь мои условия, просто кивни, – сказал Лео Глуц, – я же не заставляю тебя целовать перстень на верность. Хотя мог бы, – он засмеялся, – просто перстня сейчас нет. Твои коллеги забрали и внесли в опись. – Он окинул всех присутствующих пристальным взглядом. – Добро пожаловать в абордажную команду капитана Лео Глуца, парни. Зря вы стоите с такими постными лицами. У меня есть предчувствие, что мы славно повеселимся. Как думаешь, Красавчик? – обратился он ко мне.

– Возможно, – ответил я уклончиво. У меня были совсем другие предчувствия. Скорее всего, думал я, следующую неделю я не переживу. Провокатор обязательно устроит очередную бучу и мне проломят череп чем-нибудь тяжелым. Если, конечно, к тому времени телекин не решит, что путешествие в такой компании слишком обременительно.

– Кто это его так отделал? – заинтересовался Робинзон, глядя на федерала.

Тот неожиданно ответил:

– Упал на разводной ключ капитана.

– А что с ним будем делать? – спросил я, указав на бородавочника.

– А что с ним делать, – Глуц беспечно махнул рукой, – пусть так и сидит.

– Мне кажется, было бы лучше запереть его в каюте. Вдруг он нам еще пригодится…

– Бородавочник? – удивился Глуц. – Ты прав. Никогда не знаешь, какая штука может оказаться полезной в тот или иной момент. Взять хотя бы тот разводной ключ. Кстати, где он?

Обеспокоенный капитан поспешил на поиски своего излюбленного предмета, а я попросил телекина:

– Пусть бородавочник отправляется в свою каюту. Мы запрем его там.

Отец тут же вскочил на ноги и, выкрикивая грязные ругательства, поспешил к лестнице на нижнюю палубу. Я направился следом, чтобы наведаться в терминал и запереть электронный замок.

Никто из уголовников так и не двинулся с места. Их взгляды были прикованы к телекину. Этому существу удалось запугать самых закоренелых преступников. Едва ли правительство позволило телекинам свободно существовать среди разумных рас, если бы раньше стало известно, на что они способны.

В последующие две недели на корабле установился относительный порядок. Лео Глуц расхаживал по всем палубам и раздавал поручения, утверждая свою власть. Робинзона он заставил осмотреть машинный отдел, проверить работоспособность всех узлов, хотя необходимости в этом не было – роботы-ремонтники отлично справлялись со своей работой. Лемурийца назначил собственным советником по всем вопросам. Умнику эта должность пришлась по душе – он взялся по собственной инициативе по звездам рассчитать курс и, используя центральный компьютер, получить как можно больше сведений о системе, куда мы направлялись. Вернерианин Пузырь оттащил останки Зеленого к мусоросборнику, и избавился от трупа. После чего Глуц хлопнул громилу по плечу и сообщил, что отныне он отвечает в команде за избавление от тел. «Ты будешь нашим персональным могильщиком! Вопросы есть? Нет?! Ну, и отлично». Рангун был назначен личным телохранителем капитана, что лично меня порядком покоробило. Сразу после назначения наше общение с Лео Глуцем свелось к нулю – я терпеть не мог мохнатую, исполненную самодовольства физиономию. Сивый тоже поглядывал на меня с явной неприязнью. Так мне, во всяком случае, казалось. Федерала капитан приравнял к роботам-уборщикам. Теперь в его обязанности входило драить каюты и центральный коридор. Унижение правительственный агент перенес на удивление стойко, только пообещал, что Глуц за свое самоуправство поплатится. Позже я имел счастье, наблюдать здоровяка на камбузе, где он красный от ярости, драил иллюминатор. Будучи не уверен в его сдержанности, я поспешил ретироваться. Остальным тоже нашлось дело. Ответственным за кухню назначили сириусянина Крыса. В его обязанности входило раздавать всем питательный паек в строго отведенное время. После проведенной с ним беседы с глазу на глаз сириусянин сделался тих и покорен. Говорил он свистящим шепотом, с вкрадчивыми интонациями, старался заглянуть в глаза, и вообще – произвел на меня впечатление существа незлобивого и нервного.

– Как ты попал в тюрьму? – поинтересовался я у него. Вопрос, несомненно, бестактный. Но я задавал его не рангуну, так что мог не опасаться последствий.

– Нелепая случайность, – поведал Крыс, – один нехороший сириусянин попросил меня кое-что подержать дома. А на следующий день власти нагли у меня ящик с топийными гранатами, восемьдесят лазерных автоматов, запрещенные прицелы к ним, семьдесят килограмм крэка, нелицензированный алкоголь в ящиках и множество краденых вещей и драгоценностей.

– Кое-что?.. – пробормотал я.

– Кое-что, – подтвердил сириусянин, – я никак не мог отказать. Ведь просил двоюродный брат тетушки моего троюродного деда.

Насколько мне было известно, у сириусян родственные связи были настолько запутанными, что все они приходились друг дружке родней.

– Значит, ты стал жертвой доверия.

– Именно так, – грустно подтвердил мой собеседник, – я привык полагаться на порядочность близких. Как оказалось, зря. А федеральные власти разбираться не стали. Повесили на меня все возможные преступления. Для них же личность не имеет никакого значения. Главное – статистика… Но я не отчаиваюсь, – поделился Крыс, – благодаря гибкому уму и проницательности я обязательно окажусь на свободе и вернусь домой.

– Что же ты побежал, когда капитан записывал вас в команду?

– Паралич напугал меня до чертиков. До такой степени, что я полностью утратил контроль над собой. Мне казалось, что надо бежать – спасаться.

– Ну, это я могу понять, – я задумчиво почесал подбородок.

Покинув камбуз, где сириусянин готовил скудный обед для команды, я размышлял о том, что закоренелые преступники оказались вовсе не так опасны, как мне представлялось. Конечно, кое-кто из них обладал чертами весьма непривлекательными и был, безусловно, опасен, но нам с Лео Глуцем удалось их приструнить. Я, как его правая рука, пользовался на борту неизменным авторитетом. А рептилия Провокатор даже попытался со мной подружиться.

– Я вс-сегда относился к креторианцам с с-симпатией, – заявил он. – Если бы вас-с было побольше, вы бы с-смогли с-составить нам конкуренцию в перетягивании резины.

Я хотел сказать, что у нашей расы другие интересы – в первую очередь, увеличить наше население. Но побоялся, что его может обидеть подобное пренебрежение, и ответил в том духе, что такое вполне могло бы случиться, если бы не война.

– С-слушай, Крас-савчик, – проговорил Провокатор вкрадчиво, – как ты относиш-шься к рангуну? Знаю, вс-се ваш-ши их терпеть не могут.

Я вспыхнул. Сивый действительно вызывал у меня только отрицательные эмоции. Но я вовсе не собирался давать нашей исконной вражде выплеснуться наружу.

– А почему ты интересуешься?

– Так… – ответил рептилия уклончиво. – Боюс-сь, как бы не было с-слишком поздно что-либо предпринимать. Он к тебе подбирается.

– С чего ты взял?

– Кое-что с-слыш-шал, кое-что чувс-ствую… Мне кажетс-ся, мы не зря вс-стретились. Это начало нас-стоящ-щей дружбы. Мы можем помочь друг другу…

– Не думаю.

На этом я предпочел прервать наш разговор. Стирая пот со лба – всякое упоминание рангуна заставляло меня испытывать сильнейшее нервное напряжение, я направился в каюту Умника. Вот уж не думал, что на меня может умиротворяюще действовать общение с лемурийцем. К моему удивлению, Умник оказался существом тонкой душевной организации, к тому же в высшей степени интересным собеседником. Поначалу я волновался, что его выведет из себя какая-нибудь мелочь, но потом убедился, что он сохраняет спокойствие, даже когда диалог касается весьма острых тем. К примеру, поведения его соотечественников на дипломатических раутах, и шатком положении лемурийцев в галактике. Уединившись в одной из кают, мы каждый день играли в древнюю игру – шахматы, используя для этих целей встроенный в стену примитивный компьютер. И обсуждали темы самого широкого круга – от расовой неприязни до собственных чувств. Если бы он не был столь образованным и тонким собеседником, вряд ли я бы настолько открылся. Мне казалось, он тоже откровенен со мной.

– Я так устал, Умник, – говорил я, – раньше все было намного проще… Можно было просто жить, ни о чем не задумываясь. А теперь я все пытаюсь осмыслить.

– Например?

– К примеру, почему космос черный, а тени на белом песке у побережья на Кретории всегда синие?

– Рассеяние в атмосфере обратно пропорционально четвертой степени длины волны, – машинально ответил лемуриец и коснулся сенсорного экрана тонким пальцем. – Тебе шах. Это приводит к тому, что синяя часть спектра рассеивается заметно сильнее остальной. Поэтому небо – голубое, а закаты и рассветы – красные. И в тени, где прямой свет отсутствует, основным является рассеянный сине-голубой.

– Если бы также просто я мог объяснить себе свою жизнь, – сказал я.

– А что тебе непонятно, – откликнулся Умник, – жизнь биологических существ весьма подробно изучена. Я могу предоставить тебе определенные сведения обо всех фазах жизни креториан.

– Ты обо всех расах что-то знаешь? – заинтересовался я.

Он на секунду задумался.

– Почти.

– И зачем тебе знать обо всех расах? Какая цель?..

– Не знаю, – Умник пожал плечами. – Мне всегда казалось, что знания могут помочь, они не бывают лишними. В критической ситуации без знаний не обойтись. Он помогут спасти жизнь….

– Или уничтожить врага.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Именно так. – Лемуриец передвинул фигуру. – Мы в самом центре весьма любопытной партии. Мне бы хотелось досмотреть ее до конца. В молодости, – поделился он, – я обожал детективы, написанные людьми. Я даже придумал один любопытный сюжет. Хочешь, расскажу?

– Конечно.

– Идея такова. У нас есть пять персонажей. Муж, жена, экономка, дворецкий и садовник. Классическая фабула. Потом мужа кто-то зверски убивает. Это преступление расследует некто, настолько же проницательный как Эркюль Пуаро. И после расследования и бесед с подозреваемыми он приходит к выводу что убийца – садовник.

Я удивился:

– И в чем интрига? Все и так будут знать, что убийца – садовник.

– Интрига заключается в том, что читатель думает, будто сейчас его обманут. Ведь все знают хрестоматийный пример, где «убийца – садовник». Даже ты. А никакого обмана не будет. Убийца и есть садовник.

– Любопытно, – признал я. – А что же жена?

– В каком смысле?

– Жена останется совсем одна после смерти мужа? Безутешной вдовой, которую некому приголубить? – я сглотнул.

– Да какая разница! – возмутился лемуриец. – К моей идее это не имеет никакого отношения.

– Еще как имеет, – возразил я. – Что если они с садовником любили друг друга… плотской, горячей любовью.

– Сразу видно, почему ты стал жиголо, – заметил Умник. – У тебя весьма подходящий для этой деятельности личностный склад. Поздравляю, ты нашел себя.

– А ты как будто себя не нашел?

– Увы, мой друг, нет. Я совершил ошибку. И жестоко раскаиваюсь теперь. Кстати, тебе не кажется, что все мы здесь – герои классического детектива?

– Я прочитал не очень много книг, – сознался я.

– Классическая фабула, – поведал лемуриец. – Дюжина сапиенсов заперта в некотором условном пространстве, на острове, в отрезанном от цивилизации доме, мы – на борту космического корабля. Среди нас жестокий убийца. Который расправится со всеми по очереди.

Слова Умника показались мне зловещим предзнаменованием. Я поежился.

– Если мы – герои романа, представляю, что за романист мог бы сочинить такое произведение.

– Наш создатель – весьма неоднозначная личность, – согласился Умник. – Но творец вовсе не обязан быть добр к своим героям. Он просто рассказывает историю, отбраковывая персонажи один за другим.

– Что за ужасная фантазия? – сказал я. – Не верю в потусторонние силы. Уверен, мы выполним нашу миссию и вернемся домой.

– Фантазия? – на лице лемурийца появилась странная улыбка. – Возможно, это, действительно, всего лишь фантазия. Но мы все на пороге перемен. Я это чувствую. Грядет нечто, что сделает наш мир другим… Впрочем, – Умник помолчал, – вполне возможно, я выдаю желаемое за действительное… Может, нас ждут вовсе не перемены, а катастрофа, которая уничтожит всех. Не только тех, кто летит на этом корабле. Но и всех, кто пока не подозревает о грядущем катаклизме.

– Да нет, – сказал я. – Чтобы случилась катастрофа должно произойти что-то совсем необычное. То есть, я хочу сказать, нечто должно послужить катализатором этой катастрофы. Я так думаю.

– Когда Ной строил ковчег, никто не подозревал, что ковчег ему пригодится, – заметил Умник. – А потом пришел Великий потоп. Да и появление компьютера не стало для сапиенсов откровением поначалу. А потом наступила эпоха виртуальной реальности и квантовых машин, и люди едва не утратили реальный мир, отправившись в виртуальные вселенные. Не думая о том, что должен быть кто-то, кто будет их создавать.

– Виртуальная наркомания, – сказал я. – Я слышал об этом. Но это было очень давно, люди одумались. А что изменит наш мир сейчас?

– Понятия не имею. Но что-то должно поменяться. Господству человеческой расы во вселенной должен придти конец. Я давно чувствую, что грядут перемены…

Генеральный штаб командования. Земля

Вряд ли можно было упрекнуть председателя Верховного совета Федерации в излишней мизантропии. Он не жаловал все биологические существа, ни для кого не делая исключений, с детства предпочитая живым организмам роботов. Точные имитации домашних питомцев были лишены некоторых неприятных особенностей. Процесс насыщения изящных механизмов сводился к питанию от зарядного устройства. А такая отвратительная особенность собачек, кошечек, мартусианских хорей и прочих мелких зверьков со всей галактики, как дефекация, у роботов отсутствовала вовсе, поскольку не имела практического назначения. Что касается эмоциональной стороны вопроса, то, по мнению детских психологов, современные роботы ничем не отличались от живых существ. Ребятишки относились к ним, как к одушевленным созданиям, наделяли своих любимцев индивидуальными чертами, испытывали к ним привязанность.

У председателя в детстве тоже была любимая механическая игрушка – кибернетическая копия зверька ламомолла, представителя фауны одной из лун Вернеры-12, терраформированной и колонизированной несколько веков назад. Когда ламомолл заболел, точнее сломался, в сервис-центре заменили вышедший из строя узел, и животное снова стало здоровым и веселым, как в первые годы после сборки. Чудесным образом воскрешенный ламоммол забирался к будущему председательу на колени, терся жесткой колючей шерсткой, выгибал спину.

Биологическая кибернетика из прикладной науки давно уже превратилась в крайне перспективное и денежное направление. Помимо домашних любимцев, заводы выполняли и более серьезные заказы. Производилось огромное количество полезных животных. В некоторых мирах без них было не обойтись. Особенно там, где агрессивная фауна угрожала жизнедеятельности колонистов. Внешне неотличимый от прочих особей, кибернетический вожак мог возглавить стаю и увести за собой в необходимый ареал обитания. Другие животные демонстрировали дружелюбное отношение к сапиенсам, способствовали приручению прочих особей. Были среди производимых образцов и намеренные агрессоры, призванные сдерживать рост популяции отдельных видов.

Но, как ни странно, наибольшую прибыль в бюджет приносили не государственные заказы, а именно производство ламомоллов. Сапиенсы привязывались к ним и не желали расставаться. Первоначально очень высокий срок эксплуатации затем был намеренно сокращен производителем, чтобы увеличить продажи. Детали, не знавшие износа, заменили на более дешевые аналоги. Так что теперь механические животные старились вместе с владельцами…

Отключенный и безжизненный зверек, напоминающий побитое молью чучело, теперь хранился в сейфе в председательских апартаментах. В последнее время старик, возглавляющий огромную Федерацию, любил извлечь игрушку на свет, и подолгу держать ее в подагрических руках. В такие минуты председатель уносился мыслями далеко от проблем империи: его больше не касались межпланетные конфликты, и сложные переговоры с дипломатами иных разумных галактических рас, он снова оказывался в детстве, проведенном в Марсианской колонии и юности в Московском Государственном Университете на Земле.

Из далеких грез главу Федерации вырвал настойчивый зуммер телекома. Старик насупил брови, сверля ненавистный прибор сердитым взором. Потом, кряхтя, поднялся, положил ламомолла в сейф, аккуратно прикрыл дверцу.

Беспокоил секретарь. Совет в очередной раз собрался в овальном кабинете. Ожидали председателя. А он, как это неоднократно бывало, забыл о назначенном заседании.

В залитый ярким светом зал глава Федерации вошел в сопровождении секретаря. Последний говорил и говорил, стараясь напомнить обо всем сразу. Председателю он напоминал назойливую муху. У многих государственных деятелей были секретари-андроиды – излагающие свои мысли четко и только по существу.

В отличие от столь милых его сердцу кибернетических животных, искусственных людей глава Федерации терпеть не мог. Ему неоднократно предлагали создать двойника, чтобы подменял на важных встречах, а потом пересказывал все услышанное в краткой лаконичной форме. Средства позволяли пересадить прототипу почти совершенную матрицу сознания, так что никто не заметил бы подмены. Но председатель наотрез отказался от этого предложения. Более того, в попытке продублировать его личность, старику почудился заговор, после чего с десяток ответственных чиновников были уволены со своих постов и лишились всех привилегий…

– Я все знаю, – отмахнулся председатель от секретаря.

Тот замолчал, обиженно поджал губы, переживая очередную несправедливость, проявляя недостаток сугубо человеческой психики.

Присутствующие сохраняли напряженное молчание. С момента последнего совещания ситуация изменилась к худшему.

– Я только что прибыл с лунной базы, – сообщил генерал Поддубный, – мы проиграли еще несколько сражений.

– Проиграли, – пробормотал председатель, – какое неправильное слово. Как будто это игра… Это, черт побери, реальность.

– Мы терпим поражение за поражением, – исправился Поддубный. – Мы оказались не готовы к столь массированной атаке.

– А должны быть готовы всегда, – проворчал председатель, его взгляд остановился на красивом, словно выточенном из гранита, лице генерала. – Переговоры что-нибудь дали?

– Мы не можем установить, где находится их командный центр. Очевидно пока только одно, их цель – полностью подчинить объединенные расы.

Председатель вздохнул. Его сильно коробило это устоявшееся словосочетание, вдолбленное в головы гражданам дикторами центральных информационных каналов. «Объединенные расы». Ему-то отлично было известно, что объединение рас было чисто формальным. На деле, все галактические расы подчинялись совету, в который в настоящий момент входили только люди. И именно люди являлись доминирующей расой в галактике. Так было и так продолжалось бы еще очень долго. Но похоже, кому-то такое положение вещей не показалось справедливым.

– Откуда они вообще взялись на нашу голову? – пробормотал председатель. – Какие будут предложения? – поинтересовался он.

Лица членов совета отражали смятение. Каждый из них был бы рад предложить какое-нибудь решение возникшей проблемы, если, конечно, начавшуюся масштабную баталию, можно было назвать проблемой.

– Обращение к нации, – выпалил секретарь, прерывая неловкую паузу. – Речь уже пишут.

– Речь – это хорошо, – одобрил председатель. – Теперь по существу. Что мы собираемся предпринять, чтобы остановить захватчиков?

– Наверное, в настоящий момент только я располагаю максимумом доступной нам информации, – ответил генерал Поддубный.

– Тогда докладывайте, – распорядился председатель.

– Мы считаем, их главная база находится на самом краю Галактики. То, что мы обнаружили с помощью радаров – вовсе не новая цивилизация. Мы полагаем, нам удалось засечь их флот и сигналы их командного центра. Поэтому там и наблюдается такая концентрация энергии. Именно оттуда прибыли их корабли. Если бы мы могли нанести удар по командному центру… Ну, или, учитывая их техническое превосходство, хотя бы, попробовать вступить с ними в переговоры.

– С чего вы все это взяли? – перебил генерала председатель.

– Группа перебежчиков. Они выступают за объединение космоса и не желают принимать участие в захвате власти в галактике. Насколько я понимаю, для своей расы – они изгои. Мои люди, пытаясь получить всю возможную информацию, беседуют с ними вот уже несколько часов.

– Вы что же, знаете, с кем мы имеем дело?

– Да, – подтвердил Поддубный, – мы знаем. Если верить словам перебежчиков, война планировалась столетиями. Нашу цивилизацию они планируют уничтожить. Их интересует только одно – процветание собственной расы. Все остальные разумные расы они считают низшими. Часть галактических рас, согласно их планам, должна быть истреблена. Другие станут рабами, и будут трудиться на благо и процветание новой галактической империи.

– Говорите, планировали столетиями? – председатель вскинул кустистые брови. – Не похоже на правду!

– Но это правда, господин председатель, иные расы обладают крайне сложным сознанием. Именно поэтому нам так сложно бывает договориться. А эта раса…

– Да кто же они?! Назовите их, наконец! – не выдержал секретарь…

– Погодите! – одернул его председатель. – Все настолько плохо?

– Хуже не бывает, мы терпим поражение за поражением. Если ситуацию не удастся переломить, через две недели, максимум через три, они захватят Солнечную систему.

– Надо послать в этот их штаб военные корабли…

– Военные корабли не доберутся до цели, – твердо проговорил генерал Поддубный, – их собьют. Мы уже потеряли большинство боевых крейсеров. Их флот оказался сильнее нашего. Не стоит забывать и о том, что у нас мало времени. Они действуют стремительно, подчиняя себе одну звездную систему за другой. Но есть один корабль, который доберется до цели. Мы считаем, именно его они не будут сбивать.

– Это еще почему? – заинтересовался председатель.

– На борту этого судна один из них. А, насколько нам известно, эта раса ценит жизнь каждого своего представителя.

– Вы имеете в виду посланный на разведку корабль? – угрюмо спросил председатель. – Дюжину негодяев?

– Именно так, господин председатель, дюжину негодяев и нашего федерального агента.

– Чертова дюжина, – пробормотал секретарь.

Поддубный покосился на него неодобрительно.

– У нас нет другого выхода. Сейчас мы можем надеяться только на них. Ни один боевой корабль не преодолеет заслон и не попадет в их штаб. Ни один наш дипломат не сможет вступить с ними в переговоры. Но наши ребята будут там уже через неделю. И от них будет зависеть многое. Полагаю, мы можем наделить их особыми полномочиями.

– Империя под ударом, – задумчиво проговорил председатель, – а будущее человечества зависит от чертовой дюжины уголовников.

– Будущее всех объединенных рас, – уточнил секретарь.

– Вот до чего нас довела лояльность, – председатель обвел присутствующих тяжелым взглядом, – я всегда знал, что случится нечто подобное. В резервацию! Надо было их всех согнать в резервацию. За границы цивилизованного космоса. А мы размякли. Подпустили их слишком близко. И вынуждены теперь расплачиваться за собственную беспечность.

Генерал Поддубный поморщился – его покоробили слова председателя.

– Хотелось бы уточнить, что в сражении принимают участие представители всех рас. Если одна из них проявила…

– Если одна из них проявила дьявольское коварство… подумать только, сотни лет, веками планировать нападение, разрабатывать планы захвата нашей Галактики, передавая их из поколения в поколение, строить флот где-то на самой границе, развивать военные технологии и скрывать их от нас, своих союзников… вполне возможно, в таком случае, что и другие расы спят и видят, как бы уничтожить человечество. – Председатель посмотрел на Поддубного, взгляд его был полон решимости. – Как мы будем действовать, генерал? Какой у вас план?!

– Для начала мы свяжемся с нашим агентом на борту, обрисуем ему ситуацию. Враг должен быть захвачен, но не уничтожен. Мы не исключаем телепатической связи.

– Ах, да. На борту враг. А с чего вы взяли, что он еще не захватил корабль?! Немедленно, – председатель ткнул в Поддубного указательным пальцем, – вы слышите, немедленно, свяжитесь с нашим человеком. Пусть делает что угодно, но чтобы враг был обезврежен. И пусть ждет наших дальнейших указаний. Наша основная задача – понять, что нам известно, и сформировать как можно быстрее дальнейший план действий. Пусть ваши люди работают по сбору сведений как можно интенсивнее. Перебежчики, говорите. Сейчас мы в такой ситуации, что никому нельзя доверять. Пусть вытрясут из них все. Если потребуется, прибегните к самым решительным мерам.

Председатель ощутил небывалый подъем сил, он словно стал собой прежним, как будто скинул десяток лет. В голове прояснилось, мысли уже не путались, налезая одна на другую, казалось, болезнь отступила перед необходимостью спасти Федерацию и все человечество.

– Сотни лет, – процедил он сквозь зубы. – В Солнечную систему захотели хозяевами придти?! Ну, ничего, мы вам покажем Кузькину мать! – Председатель обернулся к секретарю. – Распорядитесь, чтобы подготовили мой парадный китель. Я собираюсь выступить с обращением к гражданам Федерации.

Георг Дымов

Всю жизнь я посвятил служению Федерации и простым гражданским сапиенсам. Я и сам человек простой. Только немного поумнее, чем гражданские. В боевой ситуации они демонстрируют растерянность и страх, я – слаженность действий и четкость мысли.

Если кто-то спросит, почему я стал военным, отвечу так. С ранних лет у меня было обостренное чувство справедливости. Однажды я увидел, как хулиганы отбирают у моего одноклассника деньги. Другой бы на моем месте отвернулся, прошел мимо. Но я не такой. Я подошел и твердо сказал, глядя им прямо в глаза:

– Так не годится, сволочи!

В тот день я понял, что надо заниматься рукопашным боем и развивать себя физически. Подонки не подчиняются командам, пока не получат по шее. Зато потом готовы маршировать и петь строевую, лишь бы им снова не начистили их гнусные рыла.

Через пару лет я уже сам отбирал деньги у хулиганов. Да еще поколачивал их время от времени. Завидев меня, хулиганы торопились раствориться, будто их и не было. Я преследовал их по дворам, подъездам и чердакам, ловил на пустырях и монорельсовых дорогах – мне вечно не хватало наличных, чтобы водить девушек в кино. Да и потом я получал настоящее удовольствие, когда очередная жертва, еще недавно горделиво взиравшая на мир, валялась в пыли у моих ног, а я, наступив мерзавцу на пальцы, слышал, как они хрустят.

Мою прогрессивную деятельность по отъему финансовых средств у тех, кто них не нуждался, органы правопорядка не оценили. Однажды я, к своему удивлению, оказался в отделении милиции. Законы на Венере отличались строгостью и меня едва не отдали в специнтернат для трудных подростков. Но потом сжалились и отпустили. Но предписали являться каждую неделю на разговор к участковому – дяде Севе.

Так называть нашего участкового я стал отнюдь не сразу. Поначалу он был Севастьян Никифорович и внушал мне смутное чувство тревоги, поскольку был усат, строг и мог запросто отправить меня специнтернат. Потом я немного пообвыкся, стал делиться с ним многими мыслями, которые меня занимали – справедливостью для всех и неполноценностью других рас перед человечеством. Последняя тема особенно сблизила нас с Севастьяном Никифоровичем. Он вдруг пришел в восторг от моих нехитрых умозаключений и предложил как-нибудь съездить с оперативной группой на задержание незаконных мигрантов. Их на Венере было пруд пруди – в основном, рангунов и сириусян.

Мы летели в скоростном катере с мигалками. И я ощущал себя почти настоящим милиционером. Тем более что трое других служителей закона общались со мной как с равным. Под нами проносились кварталы громадного города, вверху посверкивали сквозь атмосферный купол звезды. На Венере все населенные пункты накрыты гигантским пузырем. На его внутренней поверхности помещаются многочисленные генераторы воздуха.

Мы достигли окраин – дома здесь были, по большей части, в аварийном состоянии. По периметру атмосферного купола селились, как правило, отбросы общества и многочисленные творческие работники. За искусство давно уже ничего не платили – все их бесполезные труды были доступны во вселенской сети Интернет – но они все равно продолжали заниматься искусством. Как будто не было более нужных для общества, и главное, денежных профессий. К примеру, милиционер. Стражам закона за борьбу с незаконной миграцией и преступностью платили очень хорошо. И устроиться в милицию не составляло труда. Главное, чтобы ты был человеком. Представителей других рас брали с большой неохотой. Хотя существовало четкое предписание Верховного Совета Федерации – в органы правопорядка на Венере брать всех без исключения, но на местах существовал негласный закон – только своих, только людей.

Приземлились на крышу. Вместо лифта нас ожидала дыра, ведущая на ржавую винтовую лестницу.

– Пойдешь сзади, – дал мне указание дядя Сева. – Некоторые мигранты – те еще головорезы. Кто у нас на этот раз? – поинтересовался он у старшего оперативной группы.

– Таргарийцы. Целый питомник. Мамаша и трое детей.

– А где муж?

– Откуда мне знать. Смылся, наверное.

Возле пыльной двери звонок отсутствовал. Милиционер ударил в нее кулаком.

– Откройте! Милиция! – крикнул он.

Послышался шорох и дверь медленно приоткрыла тщедушная женщина в халате. В больших глазах застыл испуг.

– Петелецкая? – поинтересовался старший группы.

– Да, это я, – ответила нарушительница режима тихим придушенным голосом.

– У вас есть документы? Регистрация на Венере?

– Документы есть.

– А регистрация…

– Я как раз хотела ее получить. Но…

– Вам придется съехать. У нас предписание, – милиционер продемонстрировал испуганной женщине бумагу. – Здесь написано, что все, кто проживает на Венере более трех суток без регистрации, подлежит депортации на родину.

– Но я…

– Если вы не желаете возвращаться на родину, мы можем отправить вас на одну из новых колоний. Там не хватает поселенцев.

– Но там почти всюду радиация. А у меня дети, – попробовала протестовать таргарийка. Она переводила взгляд с одного лица на другое, в поисках сочувствия. Но мы были непреклонны. Закон есть закон. Впоследствии я всегда следовал его букве – и убедился, что только так и стоит поступать, если хочешь добиться успеха на федеральной службе. Ни один пройдоха не обманет нашу бдительность.

– Собирайтесь, – скомандовал старший группы, – у вас полчаса на сборы. Потом мы заберем вас без вещей.

– Но послушайте. Будьте же милосердны. Дайте хотя бы сутки.

– Раньше надо было думать, – проворчал дядя Сева, – когда ехали к нам в город… – И добавил едва слышно грязное ругательство.

Не сомневаюсь, что женщина его слышала. Она стремительно побледнела.

– Хорошо, – сказала таргарийка, – я соберу вещи. – И скрылась в глубинах квартиры.

Вскоре оттуда послышались голоса и детский плач. Один из милиционеров брезгливо поморщился и процедил:

– Целый выводок гаденышей.

Дядя Сева взял меня за плечо.

– Гляди, Георг, эта шваль стекается в наш чистый город со всей галактики. И что прикажешь делать честным людям, которые не хотят жить бок о бок с этой мразью? У них одна надежда – мы. Только власти могут сделать город чистым, пригодным для жизни.

Я кивнул. Сцена с незаконной мигранткой повлияла на меня угнетающе. С одной стороны мне хотелось «очистить» родной город, с другой стороны я испытывал острую жалость. Словно прочитав мои мысли, дядя Сева заметил:

– Конечно, они производят впечатление. Они все такие жалкие, такие несчастные. Хнык, хнык, оставьте нас здесь жить. Только надо помнить. Оставишь одного, и сразу же приедут еще десять. А потом тот самый мигрант, которого ты вчера пожалел, где-нибудь на темной улице пырнет тебя ножом, чтобы забрать кошелек. Ведь жить им на что-то надо, а работать они не хотят. Не привыкли работать. Зато плодятся, как кролики, – дядя Сева сплюнул. – Тьфу, мерзость.

Таргарийка быстро завершила сборы. Из вещей у нее была только сумка на колесиках. На руках она держала ребенка. Двое других шли следом – девочка с большими глазами держалась за подол матери. Мальчик постарше смотрел на нас с ненавистью.

– Видал волчонка, – шепнул мне дядя Сева, улучив момент. – Того и гляди, укусит.

Мы медленно спустились по винтовой лестнице. Женщину с детьми усадили в катер – за решетку, в специально отведенную камеру для задержанных. Я заглянул туда до вылета – в камере пахло мочой и потом. На душе было муторно, и я старался не оглядываться на решетку, за которой сидели незаконные мигранты. Мне хотелось поинтересоваться, что с ними будет дальше, но я предпочел промолчать.

– Где паренька высадить? – поинтересовался водитель.

– Высаживай возле гастронома, – распорядился участковый, торжественно достал металлический рубль и вручил мне: – На-ка, Георг. Заработал по-честному. Купи себе мороженого, газировки. И запомни, честно заработанные деньги куда больше радости приносят. – Утверждение спорное, но я поверил. – И вот еще что, – продолжил он, – называй меня дядей Севой. Разрешаю. Договорились? – Я кивнул. – Но… хоть мы с тобой теперь и друзья, не забывай отмечаться. А не то я рассержусь. А когда дядя Сева сердится, это всегда плохо кончается.

Меня высадили возле гастронома. Я послушно пошел к киоску с мороженым, протянул рубль роботу-продавцу.

– Спасибо за покупку! – жизнерадостно провозгласила жестянка и выдала мне пломбир в стаканчике.

Я стоял и жевал безвкусное лакомство, размышляя о только что увиденном. Перед глазами почему-то стояло лицо той несчастной таргарийки. Интересно, полетит она домой или выберет одну из дальних колоний? Я бы полетел домой. И чем им дома плохо?

Запулив недоеденным мороженым в урну – конечно, не попал, я направился в спорт-зал. Все свободное время я проводил там.

Во мне уже созрело желание пойти в органы. Лучше быть сильным, чем слабым, думал я, лучше действовать в рамках закона, чем постоянно скрываться от него, и наконец, лучше быть палачом, чем жертвой.

Вот только меня совсем не привлекала перспектива всю жизнь гонять незаконных мигрантов на Венере, я думал о более яркой карьере – карьере солдата Федерации. Кое-кто из старших ребят в спорт-зале успели побывать в академии Федеральной службы, у некоторых там служили братья. Они рассказывали кучу героических историй о курсантах академии. Вроде бы, их посылают на ответственные задания наравне со взрослыми, дают настоящее оружие и быстро продвигают по службе.

В четырнадцать лет ты еще не знаешь, как на научном языке называются твои пристрастия. Все они кажутся тебе вполне нормальными. По крайней мере, естественными. Помню, как я в первый раз ощутил это. Сладкое чувство, очень сладкое. Оно расползается внутри тебя тонко пахнущим елеем. Оно насыщает тебя новым, незнакомым ощущением. Это чувство сродни эмоциям победителя. Ты и наслаждаешься победой. Но не ей одной. Ты – победитель и одновременно хозяин. Ты возвышаешься над поверженным сапиенсом, словно каменный колосс. Он полностью в твоей власти. Ты можешь сделать с ним все, что угодно. К примеру, растоптать ему горло подошвой сапога. И размозжить голову каблуком. Кованым каблуком. В четырнадцать лет я носил сапоги первопроходцев с оббитыми железом каблуками. Дрался я в те времена так часто, что мое лицо стало походить на морду бойцовой собаки. Надбровные дуги, нос, подбородок – все выдавало во мне опытного бойца. Дрался я не ради забавы, не из чувства справедливости, а только для того, чтобы снова ощутить знакомый аромат. Так пахла кровь. И я обожал этот запах.

Проблема заключалась в том, что со здоровенными парнями я драться не слишком любил. В первую очередь потому, что они могли дать сдачи. Куда больше мне нравилось отрываться на тех, кто слабее. В школе среди моих одноклассников разительно выделялся хилым телосложением и рвением к учебе паренек-сириусянин. Тощий, как незрелый кукурузный початок. С треугольной башкой. И вечно грустными глазами. Поговаривали, что он, ко всему прочему, пишет стихи. Грех не отлупить такого недоноска. Когда я его видел, у меня кулаки так и чесались. Пару раз я его крепко поколотил. Но потом он пожаловался учителю, тот рассказал обо всем директору школы, и у меня начались неприятности.

Умные дяди и тети объяснили мне, а заодно и моим родителям, как называется то, что я чувствовал. Садистские наклонности – диагноз, перекрывающий мне путь к успешной карьере. О федеральной академии нечего было и думать. Но мой отец, сам в прошлом военный, дал взятку одному должностному лицу и тот пошел на преступление – вымарав все сведения о моей асоциальности из официальных файлов. С тех пор я был чист перед законом.

– Постарайся больше не попадаться, – этот разговор с отцом я запомню надолго, – у меня больше нет денег, совсем нет. Те, что я заплатил за тебя, были отложены на новые зубы. – Он оскалился, демонстрируя, как плохо у него обстоит дело с зубами. Во рту у отца были одни гнилушки. Вода в нашем районе имела разные нехорошие примеси, разрушающие зубную эмаль. Об этом все знали. Но другой воды у нас не было. Приходилось пить эту. – Я знаю, сынок, – он сжал мое плечо. – Ты выучишься, и купишь мне новые зубы. Договорились?

– Хорошо, – буркнул я. Не очень-то мне тогда хотелось разоряться на новые зубы для престарелого родителя.

Отец так и не дожил до того часа, когда я получил первое жалование. До конца жизни он питался жидкой пищей – супами и кашами, а если ему случалось есть мясо, то он пережевывал каждый кусок медленно, с отвращением, морщась от боли. Таким я его и запомнил. Вечным страдальцем с огромным флюсом во всю щеку.

В последних классах школы я буквально грезил Академией, мечтал о героической службе. Вместе с приятелем мы решили поступать на год раньше. И поступили оба. Правда, на разные курсы. На вступительных экзаменах оценивались не только способности, но и особые наклонности. Владика взяли учиться на пилота. Меня – в отряд оперативного реагирования.

Я заметил, что среди поступающих очень много людей и почти нет представителей других рас. Позднее мне стало известно, что правительство принимало на федеральную службу всех без исключения, но предпочтение отдавалось людям. Что касается других сапиенсов, то их старательно валили на вступительных экзаменов, но если они показывали блестящие результаты, экзаменаторам ничего не оставалось, как зачислить талантливых абитуриентов в академию. В этот год удалось поступить более чем десяти рангунов, нескольким рептилиям и таргарийцам. Все они держались особняком. Поддерживали друг друга в учебе и если возникали конфликты с людьми. А они возникали постоянно.

Несмотря на четкий отбор, на курсе были разные сапиенсы, много таких, кто попал сюда случайно – разгильдяев я не терпел и бил смертным боем. Было много тех, кто хотел выслужиться перед начальством и получить поощрение – важнее регалий для меня было выполнить задание с максимальной точностью и в кратчайшие срок. Были и такие, кто пришел в федеральную службу, чтобы утвердить свой статус мужчины – большинство из них были жалкими трусами, трусами и остались, даже после пяти лет в Академии. Один из таких потом забил до смерти подозреваемого сириусянина на последнем курсе и угодил под трибунал. Меня тоже однажды чуть не выперли из Академии за незначительный проступок. Как-то раз мы сильно повздорили с другим курсантом, и я точным ударом в живот отправил его в больницу – у паренька случился разрыв селезенки, его потом комиссовали. Не то, чтобы я жалел об этом происшествии, скорее наоборот – но мне пришлось покаяться и пообещать, больше не участвовать в драках, чтобы остаться на службе.

Этот период стал для меня одним из самых важных в жизни. Я впервые ощутил, что нахожусь на своем месте. И для меня крайне важно было стать лучшим на курсе. И я им стал. Я быстрее всех пробегал полосу препятствий, выбивал больше всех очков при стрельбе, преуспел даже в совсем бесполезных дисциплинах – арифметике и правописании – прошел слух, что без отличных отметок по этим предметам невозможно получить допуск на экзаменационные вылеты.

Мы жили в казармах, вставали по команде: «Подъем!», ели в четко ограниченный промежуток времени и даже в сортир ходили под тиканье секундомера. Многие никак не могли смириться с жестким распорядком. Только не я. Я, словно, был создан для суровой армейской муштры. И радовался, что являюсь частью этого большого слаженного механизма. Оперативная группа – та же боевая машина, только состоит из живых людей.

Командир нашего курса, Тиберий Львович Подобедов, побывал в нескольких горячих точках – вместо обеих ног у него были высокотехнологичные протезы. Благодаря искусственным ногам бегал он куда быстрее нас. А прыгать мог выше головы. Я слышал, будто он сознательно пошел на операцию, чтобы улучшить свое тело. С появлением новых технологий производства искусственных конечностей, многие решили внести усовершенствования в человеческий физис. Но, несмотря на разговоры, лично я был уверен, что такой человек как Тиберий Львович не стал бы намеренно себя калечить. Тем более, он никогда бы не стал врать. Он говорил, что потерял ноги во время боевого вылета, и я ему верил.

С курсантами командир был строг, слабости характера не выказывал, но все знали, что он злоупотребляет алкоголем. В прошлом у Подобедова имелось что-то нехорошее, чего он никак не мог пережить. Поэтому временами он запирался в своей квартире – офицерское общежитие примыкало к академии – и никуда не выходил несколько дней. А когда появлялся, глаза у него были красными и воспаленными, а лицо одутловатым. Никто ни о чем не спрашивал Тиберия Львовича. Командование относилось к его слабости с пониманием. Главное, чтобы не сказывалось на службе. А в дни занятий он не пил. Для этих целей специально получал увольнительные. Между собой мы звали их «синие дни». Поскольку это были дни полной расслабухи, мы все очень ждали, когда Тиберия Львовича опять свалит постыдный недуг.

Раз в полгода мы проходили обследование у штатного психолога. И всякий раз этот лысый человек с красной шеей меня беспокоил. Его тесты неизменно показывали, что у меня имеются скрытые садистические наклонности. Только я никак не проявлял себя, так что ему нечего было мне предъявить. И на все вопросы вроде «Мучил ли я в детстве животных?», «Люблю ли я стереофильмы с насилием?» четко отвечал: «Нет, не мучил», «Насилие не люблю». Хотя пара эпизодов из детства запомнились мне очень ярко. Да и к кровавым боевикам я питал особое пристрастие.

Только один раз я сорвался. Это случилось ночью в сортире. Я зашел туда и застал двух курсантов, спешно отпрыгнувших друг от друга. Шокированный, я застыл на пороге. Нет никаких сомнений. Эти двое обнимались.

– Ну, что встал?! – крикнул один из них. Здоровенный бугай, на несколько лет старше меня. – Забыл, зачем пришел? Напомнить?

Он шагнул ко мне и вдруг со смехом схватил меня между ног. Его приятель звонко расхохотался. По его мнению, это была отличная шутка.

Первым же ударом я сломал извращенцу нос. Протащил его через сортир и швырнул в стену. Он разбил спиной зеркало и со стоном упал на пол. А я принялся бить его ногами в живот, по лицу. Все никак не мог остановиться, ощущая, как меня наполняет почти забытое чувство. Я испытал столь сильное наслаждение, что от прилива энергии закружилась голова.

– Попробуй только вякнуть кому-нибудь! – пригрозил я перепуганному курсанту, чей любовник валялся на полу весь в крови. – Тогда мне придется всем рассказать, что вы здесь делали.

– Тебе никто не поверит!

– Еще как поверят. А про этого скажешь, что он упал. Ну, или… или это ты его так отделал. Причину – придумай сам.

Я еще раз пнул поверженного противника, собирался пойти к писсуару, когда мне в голову пришла забавная идея. Я помочился прямо на окровавленного курсанта, он лишь стонал едва слышно. Затем я глянул исподлобья на второго, застывшего от ужаса и вышел из сортира.

Этой ночью я спал лучше, чем обычно. Мне снилось что-то приятное. Кажется, бифштексы с кровью.

Наутро поднялась небольшая буча, подравшихся в туалете курсантов наказали, назначив дополнительные наряды на кухню, и направили к штатному психологу. В личном деле у них появилась нехорошая пометка. Так что о высоких званиях они могли забыть.

Я полагал, эта сладкая парочка заслужила то, что с ними случилось. Не следовало ему меня даже касаться своими нечистыми руками.

Будучи курсантом Академии, я начал встречаться с девушкой Катей – студенткой Венерианского института лингвопрограммирования. По специальности Катя должна была стать манипулятором. Но таланта у нее в этой сфере не было никакого. С лингвопрограммистами всегда так. Ими все хотят стать, но успехов добивается один из тысячи, а уж настоящим профессионалом становится и вовсе один на десять тысяч. Зато уж если стал – ты обеспечен правительственной работой на всю жизнь. Говорили, что лингвопрограммисты творят чудеса – они могли даже убедить вас выпрыгнуть в окно, если перед ними стояла такая задача.

Так вот, у Кати не было никаких шансов стать специалистом в этой области – она не могла даже заставить меня не разглядывать других девушек, хотя мой интерес к ним ей очень не нравился.

– Тебе что, меня мало? – Катя обиженно надувала губки.

– Я же только смотрю, – возражал я…

Мы познакомились в парке военной техники во время летних каникул, где я гулял в одиночестве, оценивая великолепные образцы федеративного вооружения. Я мечтал, что когда-нибудь окажусь на борту ощерившегося лучеметами крейсера и покажу себя настоящим героем во время очередного боевого вылета…

– Привет, – услышал я. Глянул сердито. На меня смотрели веселые серые глаза. Лоб прикрывала аккуратно подстриженная светлая челка.

«Классная девчонка», – подумал я и неожиданно для себя сказал:

– Привет… Я – Георг.

Потом мы много раз бывали в этом парке. Я целовал ее, прижав к гусеничному буксиру для планет с повышенной гравитацией. Обнимал, ощупывая бедра, в кабине бронированной танкетки. И пощипывал за ягодицу, когда мы ехали на эскалаторе на самый верх огромного боевого крейсера.

– Я так тебя люблю, – заявила она однажды и воззрилась на меня широко открытыми глазами. Я понял, это вызов: – А ты меня? – добавила шепотом.

– Ну-у, да… – выдавил я с трудом. – Наверное. Да.

Потом я решил, что, и правда, люблю Катю. Во всяком случае, мне ее не хватало. Постоянно хотелось ощутить под ладонями гибкое тело, почувствовать мягкие влажные губы, она вызывала во мне голод. И утолить его я мог только, сжав девушку в объятиях.

Позже я познакомил ее с родителями. Отец никогда не отличался изяществом манер.

– Хороша, – сказал он и щелкнул языком, – весь в меня парень… – Похлопал меня по плечу, задумался на мгновение, и заторопился. – Я в сортир. Попозже увидимся.

Мама, зажав в зубах папиросу, поливала цветы.

– Познакомься, мама, – сказал я, – это Катя.

– Привет, привет, – сказала мама. – Как вас зовут, я не расслышала?

– Катя.

– Ясно. Вы сами откуда?

– Извините, – не поняла моя подруга.

– Я спрашиваю, откуда прилетела?

– Я здесь выросла.

– Понятно, – заметила мама, оглядывая гостью скептически.

Я решил вмешаться.

– Катя учиться на лингвопрограммиста, – сказал я. – На втором курсе.

– Я должна упасть в обморок?..

В общем, от посещения моего дома у Кати остались самые неприятные воспоминания. Она не сказала о моих родителях ничего дурного, но я видел, что она раздосадована.

– Не бери в голову, – попросил я, – они всегда такие… Мамаша и меня иногда доводит.

– Ты ничего не понимаешь, – отмахнулась она.

Несмотря на семейные разногласия, мы продолжили встречаться, и через пару лет поженились. В свадебное путешествие я отправился один – с первым серьезным заданием, в Созвездие Стрельца. Все, о чем я мечтал, сбылось сразу и в полной мере. Я – на борту боевого крейсера, оснащенный самым современным вооружением, агент Федеральной службы.

В тот раз нас послали разгонять толпы повстанцев. Все началось с безобидных митингов, а вылилось в глобальные уличные волнения. Все бы ничего, но было убито несколько десятков людей и один креторианец, внешне почти не отличимый от человека. Ситуация осложнялась тем, что беспорядки происходили на первой планете таргарийцев – Таргаре. Именно здесь зародилась их цивилизация. Таргар весь был облеплен боевыми кораблями Федерации – их было столько, что рябило в глазах. Они патрулировали подлеты к планете и лишили зачинщиков возможности скрыться. Нас пропустили без лишних формальностей.

Вскоре я уже шагал в толпе таких же новобранцев по плитам таргарийского космодрома. Воздух исходил жаром, казалось, от высоких температур он плавится, становится жидким, искажая очертания предметов.

«Как они живут в таком климате?» – подумал я.

В городе военных было куда больше местных жителей. Как будто сюда стянули весь флот Федерации. Беспорядки давно уже подавили, но по инерции продолжали сгонять на Таргар федералов.

Меня порядком разочаровала первая операция. Я надеялся, что получу настоящий боевой опыт, а вместо этого слетал за тридевять земель и прогулялся по чужой планете.

Нас отозвали только через неделю. Большую часть времени мы проводили в баре, опрокидывая в себя местное пойло. И сержант вместе с нами.

Сразу после первого задания меня отправили на второе. Оно мало отличалось от первого. Требовалось усмирить демонстрацию, устроенную колонистами. Все дело в том, что несколько тысяч таргарийцев, рангунов и лемурийцев загнали на очередную терраформированную планету Землю-214. Правда, немного поспешили. Атмосфера еще не успела сформироваться в должной степени. В результате, новоприбывшие мерли, как мухи – их убивала повышенная кислотность, ядовитый воздух и солнечная радиация. Я провел на планете всего шесть часов, но потом болел целую неделю. Больше всего Земля-214 напоминала ад. А те несчастные, которых мы загоняли в их убогие жилища – грешников, обреченных на муки.

Увидев впервые этот город, больше похожий на свалку токсических отходов, любой холеный эколог из благополучной, богатой кислородом Солнечной системы, от ужаса написал бы трактат страницах на трехстах с обоснованием, почему здесь жить нельзя. Потому сюда и не допускали разнообразных «зеленых» и правозащитников. Так существовали, жизнью это назвать нельзя, колонисты в очень многих мирах. Федерация не могла бесконечно финансировать все планеты, где проводилось терраформирования. Денег вечно не хватало, так что им приходилось обходиться самим – есть зараженную радиацией пищу, пить токсичную воду, жить в ветхих лачугах и дышать отравленным воздухом.

Хуже всего то, что эти недоноски умудрялись размножаться в подобных условиях. Их самки рожали кошмарных ублюдков, чаще всего умирающих сразу после родов. На Земле-214 я всякого насмотрелся.

И подал рапорт о переводе на борьбу с уголовным элементом – надоело дышать вонью. Да и не для того я пошел в федералы, чтобы воевать с мирными жителями.

К моему удивлению, командование сразу же ответило согласием. Впоследствии я узнал, что в подобной просьбе не отказывали никому – отдельные морально неустойчивые агенты переходили на сторону повстанцев. Командование делало все для того, чтобы сократить число таких происшествий.

На сей раз я получил достойное задание. Силами небольшого отряда из двадцати сапиенсов – шестнадцать человек, два рангуна и два таргарийца – мы должны были захватить подпольную лабораторию по производству наркотиков. Находилась она на одной из лун, вращающихся вокруг планеты, которая и названия не имела – только порядковый номер. Я запомнил этот номер надолго, поскольку мои мечты сбылись – и я, наконец, получил настоящий боевой опыт. Правда, вернулся оттуда только чудом, но кого это волнует.

Крейсер завис на орбите, а мы в шаттле опустились на лунную поверхность. Мы даже не успели выбраться наружу, когда по шаттлу открыли огонь из крупнокалиберных орудий. После первого залпа, в обшивке появилось множество лишних дырок, а из двадцати агентов в живых осталось семеро. При этом один из этих семерых был смертельно ранен в живот. Мне повезло, я сидел в хвостовой части, куда не попало ни одного снаряда. Зато меня так оглушило, что я ничего не слышал пару часов. Схватив автомат, сквозь пламя и дым я рванул к открытому люку и залег возле корабля. Бандиты считали, что с нами покончено, но все равно двигались осторожными перебежками, напоминая стаю шакалов, кружащих вокруг дичи.

Я знаками показал одному из своих, чтобы не показывал, что мы здесь – подождал, пока подойдут ближе. Он кивнул. На беду из люка выбрался еще один из наших и с ходу открыл огонь. Мы присоединились. Началась перестрелка.

Я заметил, что враги отходят. Опасаясь, что они могут дать еще один залп по изрешеченному шаттлу, я зашвырнул к ним одну за другой две топийные гранаты. И затем пошел в атаку. За мной двинулись остальные.

Как потом сказали командиры, я принял единственно правильное решение в этой непростой ситуации. Если бы не мои грамотные действия, никто из нас не вернулся бы с этого задания. Нам удалось захватить лабораторию. Вот только там было по-настоящему жарко. Когда нас подобрали, мы сравняли это чертово место с лицом земли – от лаборатории осталось пепелище, к небу клубами поднимался черный дым. А я получил заряд из лучемета в живот. Подставился по-дурацки. Воодушевленный предыдущим успехом, решил опять погеройствовать.

Трое суток меня везли на раздолбанном пассажирском транспортнике. Он трясся так, словно готов был в любой момент развалиться. А вместе с ним и койка, на которой я лежал. Я скрипел зубами от боли, кричал в бреду, утопал в липком поту. В мои вены влили шприцев двадцать с анестезирующим раствором, но я все равно испытывал ужасные страдания. Несколько раз мне казалось, что я умираю, один раз – что я уже умер. Но я все равно выкарабкивался на свет из липкой тьмы, куда погружался. И мука продолжалась. На третий день, когда я собирался просить боевых товарищей пристрелить меня, мы, наконец, достигли цели.

Я лежал на каталке, и свет от ламп больничного коридора мелькал перед глазами, напоминая, что я все еще жив.

Операционная напоминала склад робототехники. Едва меня привезли, множество механизмов зашевелились, словно я растревожил муравейник. Я погрузился в недра машины – диагноста. Скоро им будет известен характер повреждений, сколько крови я потерял, рассчитана точная методика лечения. В вену скользнула тонкая игла, почти неощутимо пройдя сквозь кожу, и я тут же отключился.

А пришел в себя уже в больничной палате. Тронул живот. Меня залатали так аккуратно, что на коже не осталось даже рубцов. Ее просто зарастили соединительной тканью.

«Как хорошо жить, – подумал я, – выйду отсюда, непременно выбью кому-нибудь из сослуживцев зубы. Почему летели так долго?».

Но по возвращении в строй, бить никого не пришлось. Меня встречали, как героя. Медаль на грудь мне вешал генерал Поддубный. «Спасибо, сынок», – сказал он, и я едва не прослезился от гордости. Черт побери, я действительно заслужил эту награду.

Затем довольно долгое время я провел на оперативной работе. Особенно преуспел в дознаниях. Я никому не говорил, но именно в это время от службы я получал настоящее удовольствие. Подчинить своей воле другого сапиенса, растоптать его, раздавить каблуком, как мерзкое насекомое, заставить рассказывать тебе то, что он ни за что не поведал бы даже священнику. Мой успех был обусловлен предельной жесткостью, с которой я вел диалог. Очень часто подозреваемые после беседы со мной выплевывали зубы. Рвение, увы, не пошло мне на пользу. Однажды я допрашивал разжалованного военного из комендатуры. Действовал, как всегда, без лишних сантиметов. Как только вошел в комнату, сразу же пихнул его ногой в грудь, так что он опрокинулся вместе со стулом… Выбил из него признание… А он оказался невиновен.

По счастью, я был на очень хорошем счету. За особые заслуги меня всего лишь пожурили и отправили назад, в оперативный отряд. Хотя во мне существовало стойкое убеждение, что я могу пригодиться именно здесь.

Меня несколько лет мотало по самым опасным заданиям. Я бывал в горячих точках и улаживал конфликты силой федерального оружия, мне случалось убивать и солдат, и мирных жителей, а после одного рейда, когда мы разгоняли демонстрантов настоящими пулями, я не мог уснуть неделю. Все снились их крики и кровь. При этом я не испытывал ни сострадания, ни сожаления. Скорее наоборот. Мне понравилось все, что я делал. И я надеялся, что правительство при случае позволит это повторить. Служба моя шла своим чередом – без особых наград и регалий. По-настоящему продвинуться мне удалось только после шумного дела с андроидами. В то время эта история была у всех на слуху, да и по сию пору многие журналисты любят упомянуть ее для примера. Производством андроидов тогда занималась одна единственная корпорация – «Электролюди», в основном, она принадлежала федерации, но часть акций было сосредоточено в частных руках. Оперативное управление компанией осуществлял один амбициозный делец – Аркадий Левицкий. Он стоял у истоков этого бизнеса. К моменту ареста ему сравнялось шестьдесят два года, но на пенсию он уходить вовсе не собирался. Напротив, Левицкий решил себя увековечить. Как мы выяснили позднее, новые разработки в области искусственного интеллекта позволили вместо модифицированного чипа вставлять в головы андроидов матрицу сознания, записанную с помощью специального прибора. Вместо того чтобы поделиться столь важным открытием с властями, Левицкий решил использовать его в своих целях. А цели у него были самые глобальные. Руководитель «Электролюдей» замыслил государственный переворот. Всех андроидов он собирался снабдить собственной матрицей сознания, создав из них армию. Согласно его планам, искусственные Левицкие должны были быть внедрены во все сферы жизни, на большинство колонизированных планет. После чего, в один прекрасный день, послушные его воле, андроиды взяли бы власть в свои руки. Возможно, все бы у него получилось. Но, по счастью, он просчитался в главном. Андроиды с пересаженной матрицей сознания вовсе не были настолько же увлечены этой безумной идеей. Каждый из искусственных людей испытывал настоящий шок, осознав себя личностью, заключенной в тело, напичканное электроникой. И, конечно же, ни один андроид не собирался помогать создателю осуществлять свои далеко идущие планы. Все они, как и их прародитель, Аркадий Левицкий, были полны собственных амбиций. Когда создатель армии андроидов осознал свою ошибку, было уже слишком поздно – конвейер исправно фунционировал. Левицкий пытался скорректировать планы, уничтожив вышедшую из повиновения продукцию – он задействовал новую матрицу, взяв за основу сознание главного бухгалтера, кроткого человечка, напрочь лишенного амбиций. В результате, когда мы прибыли на место, здание корпорации «Электролюди» пылало, а по улице разбегались искусственные люди, наделенные почти человеческим интеллектом. Я был среди тех, кто лично задержал зачинщика заговора – он пытался скрыться на личном катере, но мы прострелили днище, едва не задев водородные баки, и под угрозой уничтожения ему пришлось поспешно приземлиться на крышу. Не обошлось и без перегибов. Не разобравшись, что к чему, главного бухгалтера поначалу посчитали за главного пособника и приговорили к пожизненному заключению за государственную измену. Но потом разобрались и заменили пожизненное ссылкой на отдаленную колонию, где он вскоре скончался от местной вирусной инфекции. Производство искусственных людей с вживленной матрицей сознания запретили, научные данные засекретили, с этих пор все они оснащались только чипом ЭЛ 286+. Хотя многих раздражала чрезвычайная тупость андроидов, зато от них не приходилось ожидать неприятных сюрпризов, на какие способны люди. Долго думали, что делать с интеллектуальными андроидами, уже наштампованными корпорацией «Электролюди». Большинство Совета стояло за их немедленное уничтожение, то же мнение разделяла церковь – дескать, мы имеем дело с порождением сатаны, церемониться здесь не стоит, но председатель решил иначе. Личным указом он повелел отправить их для колонизации одной из отдаленных планет. Без внимания умных андроидов не оставили. С орбиты за ними наблюдал спутник. Некоторое время раздавались голоса разнообразных политических деятелей, что неплохо бы использовать уникальные создания с пользой – к примеру, отправить их на освоение малодоступных областей космоса. Но власти Федерации сочли, что проще для этих целей использовать сапиенсов – их все равно много, и понять их куда проще, чем сложные механизмы. Колония разумных андроидов просуществовала недолго. Вскоре искусственные люди поделились на две группировки – по принадлежности к вживленному интеллекту. Андроиды Левицкого и бухгалтерские андроиды вступили в длительное противостояния, в результате чего полегли почти все. Последний андроид Левицкого не вынес одиночества и бросился в пропасть.

Меня заметили и стали продвигать по службе. Федерации крайне досаждали террористы. Смертники-одиночки просачивались на пассажирские суда, в правительственные здания, на трибуны по время крупных мероприятий. Они взрывали себя, а вместе с собой забирали на тот свет множество жизней невинных граждан. Чтобы предотвратить теракты, в их ряды постоянно внедрялись федеральные агенты. Однажды и мне довелось поучаствовать в подобной операции. Я бы направлен под видом простого беженца в одну из колоний, где, по слухам, существовал лагерь, где готовили террористов. Среди них особенно ценились бойцы человеческого происхождения – среди сапиенсов других рас недовольных хватало. Мне удалось выйти на организацию, и даже некоторое время пробыть в числе ее верных членов. Но до отправки в лагерь не дошло. Я узнал о готовящемся крупном теракте в Солнечной системе и доложил о нем командованию. Катастрофа была предотвращена, меня в спешном порядке эвакуировали. После моего вылета из колонии последовала целая серия арестов – забирали всех, кто значился в рапорте.

Я получил очередные лычки на погоны, став капитаном федеральной службы. Карьера складывалась удачно, а вот семейная жизнь дала трещину. Катя постоянно скандалила. Я никак не мог понять, чего ей не хватает. Мне казалось, в нашей жизни все в полном порядке – жилье в общежитии, денег хватает, занимаемся сексом каждый день, когда я не на задании. Позже я понял, что она была истеричкой и нимфоманкой и все, что мне было нужно, немедленно с ней развестись.

Однажды я вернулся из рейса раньше, чем планировал – за доблесть мне дали двухнедельный отпуск. Если бы я знал, что застану дома, отказался бы. Вся моя жизнь рухнула из-за этих чертовых двух недель.

Как сейчас помню, я набираю код на электронном замке. А он оказывается заблокирован. Тогда я звоню в дверь. Меня охватывает тревожное предчувствие. Кто-то забрался в дом, думаю я. Возможно, он и сейчас там. Я рванул вокруг дома. И застал его вылезающим в окно. Удар в печень, локтем по спине. Я выхватил из сумки захват для запястий. В считанные мгновения скрутил его, перевернул на спину… и узнал своего друга Владика, тогда уже вполне успешного пилота федеральных сил.

– Георг, – прохрипел он, – не знаю, что на меня нашло… Прости.

Я глянул вверх. В проеме окна стояла, она, прикрыв рот ладонью, попятилась в темноту дома. Оставив бывшего друга валяться на лужайке, я влез в окно.

Меня не легко пронять, но тогда я чувствовал такую боль, что скулы сводило.

– Сука! – сказал я и ударил ее по лицу…

С тех пор во мне что-то надломилось. Я старался держаться от женщин подальше, не желая испытывать боль. Любимая женщина – единственное уязвимое место. Я и подумать не мог, что она нанесет мне удар в спину.

После развода командование вызвало меня для обстоятельной беседы.

К такого рода делам в федеральной службе относились серьезно. Полагаю, и без штатного психолога дело не обошлось.

– Как настроение? – поинтересовалось командование.

– Нормально, – ответил я. – Хотя бывало и получше.

– Испытываешь ли ты ненависть к своей бывшей жене?

– Нет, – я решил, что не имеет смысла говорить о своих истинных чувствах: – Я думаю, я просто выбрал не ту женщину.

– Тебе надлежит пройти тесты, – сообщило командование, – и затем в течение трех месяцев посещать психолога.

– Я в порядке, – возразил я.

– Это общая процедура. Так записано в уставе.

Пойти против устава я не мог. Нас учили в академии, для федерального агента устав – то же самое, что и библия для религиозного фанатика.

Тесты показали, что я стал не только садистом, но и женоненавистником. Мне собирались прописать курс лингвопрограммирования, но, по счастью, тестирование выявило, что я и лингвопрограммистов недолюбливаю тоже, и мне просто дали внеочередной отпуск. Я потратил его на дегустацию всех возможных напитков. И к окончанию трех недель был уже вполне в форме – меня не душила жестокая обида – я спал по ночам, и руки не сжимались в кулаки при виде женщины, похожей на бывшую жену. Говорят, клин клином вышибают, и вот в одном из кабаков я подцепил весьма аппетитную красотку. За неделю до окончания отпуска она меня так утешила, что я даже решил на ней жениться – что только не придет в голову, когда в крови столько спирта. По счастью предложение я делал, едва ворочая языком. Проговорил вкрадчиво: «Выходи за меня, Танюха. Ты у меня будешь, как шелковая… То есть нет… Чего глаза таращишь? Оговорился мужик немного. Я имел в виду, будешь в шелках купаться. Есть такое выражение… А я говорю, есть… А я говорю… Да пошла ты, дура».

По счастью, мой разрыв с обеими случился аккурат перед тем, как на рынок поступил новый андроид класса «жена». Многие ребята из федеральной службы приобрели себе такую куклу. Ведь живые жены – часто, сущее наказание. Одна дамочка из подследственных, к примеру, вытатуировала на мягком месте имя своего супруга, о чем не преминула сообщить во время личного допроса. Думаете для того, чтобы всегда о нем помнить? Как бы не так. Только потому, что хотела постоянно напоминать ему, какая он задница…

Кто-то из наших брал андроида в дополнение к живой жене, – если она, конечно, не возражала, – кто-то решил ограничиться синтетическим суррогатом живой женщины. Для столь яростного женоненавистника, как я, изделие отечественной промышленности стало настоящей находкой. Ночью я занимался с ней жестким сексом – никаких предварительных ласк, ни единого доброго слова и даже поцелуя, а днем она превращалась в прилежную домохозяйку – пылесосила, мыла, стирала, гладила, готовила еду. Когда я возвращался с работы, «жена» встречала меня в прихожей, помогала снять ботинки и шла со мной в ванную, чтобы как следует намылить спину. Очень скоро я отучился даже мыться сам. И часто размышлял, какие же кретины те мужики, которые предпочитают обыкновенных женщин этому совершенному созданию.

Правда, иногда по ночам мне делалось жутко, когда я лежал рядом с ней в кровати. После секса она была совсем неживой – ставила аккумулятор на зарядку и превращалась в бездушную синтетическую оболочку. Однажды я совершил ошибку, положив ей руку на грудь. Прикосновение к холодной искусственной плоти вызвало у меня столь сильный приступ отвращения, что я несколько дней даже смотреть на «жену» не мог. Потом половой инстинкт взял своё – неудивительно, ведь она выглядела привлекательнее любой живой красотки. К тому же, была смоделирована в соответствии с моими личными предпочтениями – цвет глаз, волос, длина ног, форма грудей и даже их количество. Но с тех пор я старался по ночам не нарушать границ своей половины кровати – мысленно проводил черту, отделяющую меня от андроида.

Один из моих приятелей, Сергей, мы были знакомы по академии, тоже приобрел себе искусственную «жену». К женщинам он питал такие же неласковые чувства, как и я. Жена ушла от него, когда он был в дальнем рейсе. Якобы он слишком много пил, и распускал руки. Не знаю, как с бытовым мордобоем, но на заданиях он, и правда, действовал жестко, а порой и жестоко. Но вот в отношениях с чудом техники размяк.

Помню, мы сидели за кружкой пива в баре, и он делился со мной:

– Не, Гога, – кличка, полученная в академии, – не могу я, когда она все время работает. Выхожу в коридор, а она там моет, моет, моет. И так до бесконечности. Не разгибаясь. Я за ней понаблюдаю немного, и чувствую – не дело это. Нельзя так. Вот здесь вот все переворачивается, – он сделал указательным пальцем круговые движения напротив сердца, – я же к ней нежность такую чувствую. Она ведь никогда не предаст, не сделает больно. А я ее заставляю работать с утра до вечера.

– Она же машина, – возразил я, – ей положено работать.

Сергей посмотрел на меня с осуждением.

– Ну, вот зачем ты так? Я же с тобой сокровенным делюсь. А ты такое… Ты разве к своей ничего не чувствуешь?

– Нет, – отрезал я. Про то, что мне часто не по себе ночами рядом с бездушной куклой, я решил не упоминать. Не поймет. Для него эта машина одушевленнее любой из живых женщин.

– А вот, скажем, сломается она? – настаивал Сергей. – Что будешь делать?

– Сдам в сервис-центр.

– И тебе там предложат – отремонтировать эту или заменить.

– Лучше, конечно, заменить. Все узлы новые.

– Черт, – Сергей грохнул кулаком по столу. – Не понимаешь ты меня.

– И ты меня не понимаешь. Я бы тебе советовал поменьше ей уделять внимание. А еще лучше. Купи себе другую. А эту выброси.

– Ты что?! – вскричал мой приятель, как будто я сказал что-то ужасное. – Даже не смей мне такое предлагать!

– Ну, как хочешь, – я пожал плечами и отхлебнул пиво, – по мне, так ты слишком много внимания ей уделяешь. Я этого не понимаю. Они же даже разговаривать не могут.

– Раньше могли, – с явным сожалением сказал Сергей.

Действительно, первые модификации андроида класса «жена» были оснащены речевыми синтезаторами, но потом, по многочисленным просьбам, в более поздних версиях речевые синтезаторы упразднили. Что считалось успешной конструкторской доработкой и существенно повысило популярность новой модели. Хотя Сергей, когда владевший «женой» с речевым синтезатором, помнится, очень сокрушался.

– Представляешь, Георг, – говорил он, – после секса она всегда говорила: «Это было великолепно. Хочешь пивка?» Ну, как не проникнуться к такой женщине?

– Ну, ты вообще, – сказал я, – может, ты с ней еще и побеседовать хочешь. О чем?

– У нас может быть много тем.

– Каких, например?

– Ну-у, – замялся Сергей, – мы могли бы поговорить о нашей работе.

– Не думаю, что ей это будет интересно. Хотя слушать она станет внимательно, – я хмыкнул.

Сергей обиделся, и вечер был окончательно испорчен. Меня странное состояние товарища немного обеспокоило. Я даже подумывал о том, чтобы подать рапорт. Но потом разговор забылся – появились более важные дела по службе. Как оказалось, напрасно я не придал должного значения нашему разговору. Через пару месяцев с андроидом Сергея произошла неприятность – вышла из строя какая-то микросхема. Точнее – не какая-то рядовая микросхема, а та, что была связана с искусственным интеллектом, то есть отвечала за ее личность. Техники в сервисном центре подробно объяснили все обстоятельства моему приятелю, думая, что он отнесется к замене изделия класса «жена» спокойно. Они ошибались. Несколько суток он удерживал их в заложниках, требуя починить поломку. Потом застрелил техников одного за другим и застрелился сам. Я был порядком взволнован всей этой историей. Немного мучило чувство вины. Кто знает, как развивались бы события, подай я тогда рапорт.

Впоследствии выяснилось, что Сергей был не единственным, с кем произошла такая история. Мужчины с болезненной привязанностью к андроидам класса «жена» появились повсюду в Галактике. Любопытно, что подобной привязанностью страдали, по большей части, люди и таргарийцы. Остальные расы избегали этого недуга.

В последние месяцы жизнь моя была гладкой и лишенной каких-либо громких происшествий. Задания все больше выпадали простые – вроде ареста контрабандистов и патрулирования участков космоса. Служба обратилась в рутину, и я стал ощущать тоску – соскучился по настоящему опасному делу. После некоторых раздумий я подал рапорт – прошу отправить меня в горячую точку. Ответ пришел почти мгновенно – в настоящий момент горячих точек в галактике нет, все спокойно. И вдруг… как гром среди ясного неба. Обнаружена новая цивилизация. И меня вызывают в центр.

Я помню, что чувствовал, когда шел по стеклянному коридору в здание, где заседало командование. Меня охватили надежды – где-то в галактике полыхнуло, будет война. И я оказался в первых рядах. Может так получиться, что мне дадут батальон. А может, даже два. И мы должны будем взять планетную систему под свой контроль. А может, целое звездное скопление. Моим надеждам не суждено было сбыться.

– Полетишь с отморозками, – приказало командование. – Их двенадцать. Представители всех рас. Вместе с тобой – чертова дюжина.

– Но меня же сразу раскроют, – возразил я. – Люди – единственные, кого на корабле… – Я хотел сказать «пара», но в последний момент исправился, так как мои слова могли неправильно истолковать. – Два.

– Мы обдумали этот вопрос. Постарайся сделать так, чтобы другого человека приняли за федерального агента. Можешь убрать его сам. Утвердишь среди бандитов авторитет. Для этой цели мы посылаем абсолютно неадекватного социопата. Закоренелого преступника, на счету которого множество убийств.

Я вскинул брови.

– Да, убийств. Он кончал своих подельников – оставлял с минимальным запасом кислорода на планетах, лишенных атмосферы, и на астероидах. При этом убийцей он себе не считает.

– Такого ликвидировать даже необходимо! – сказал я.

– Мы разделяем твою точку зрения, – согласилось командование. – Действуй. И помни. От тебя зависит многое. В первую очередь ты должен обеспечить порядок на борту вверенного тебе судна.

– Так точно! – рявкнул я. – Не подведу!

– Ну, что же, твой послужной список говорит то же самое. На связь будешь выходить два раза в неделю, в условленные часы. О нештатных ситуациях, если таковые вдруг возникнут, докладывать немедленно.

– Так точно! – снова вскинулся я.

– Не переусердствуй, – посоветовало командование человеческим голосом. – Не забудь, что ты не солдат, а уголовник. Посмотри пару-тройку криминальных лент. Посмотри, как их изображают актеры.

– Так точно… То есть, хорошо.

– Ну, вот, совсем другое дело. И подстригись. Армейский полубокс выдает тебя с потрохами. Рекомендуем – полсантиметра по всей голове. У тюремного стилиста фантазия та же, что и у машинки для стрижки овец.

С командой «уголовного рейса», как я окрестил его про себя, я встретился только на космодроме, перед стартом. Все они были типичными представителями уголовного мира: звериный взгляд, тюремная походочка вразвалку, жесты, свойственные приблатненной публике. И это стадо должно было выполнить ответственную миссию. Глядя на них, я скривился от отвращения. Придется провести в компании с этими сапиенсами целый месяц. Разумеется, все они будут находиться в состоянии электросна. И все же, после пробуждения мне придется управляться с этим сбродом.

Помимо всего прочего, компания подобралась самая разношерстная с точки зрения расовой чистоты. Шарообразный немониец, несмотря на постоянное движение, раздражал меня много меньше, чем рангун и бородавочник. Последний немедленно попытался обратить меня в свою веру. Пришлось пригрозить ему расправой. Лучше сразу поставить себя, чтобы потом не возникало лишних разногласий. Кажется, бородавочник затаил обиду. Во всяком случае, поглядывал он на меня недобро. Что касается рангуна, то более свирепой особи мне видеть не приходилось. Я не сомневался, что за душой у него не одно чудовищное преступление. Пусть даже они не значились в досье. Далеко не все нарушения закона удается зафиксировать.

Последними привели убийцу по имени Лео Глуц и лощеного типчика с аккуратно подстриженными висками. Последний производил впечатление культурного сапиенса. Но меня ему было не обмануть. Я тщательно изучил криминальные биографии всех этих типов – и опознал в новоприбывшем жиголо и шантажиста по кличке Красавчик. На его счету числилось несколько побегов из тюрьмы. Ни один не обошелся без трупов. Кто-то счел бы убийства досадной случайностью, несчастливым стечением обстоятельств, но только не я. Случайности случаются, говаривал генерал Поддубный, но две случайности – уже закономерность, будьте бдительны.

И я был на чеку с самой первой минуты. Опыт делает нас осмотрительнее, особенно, если тебе известно, на что способны преступники, подобные этим. Сколь хитроумно и часто крайне жестоко они обделывают свои делишки.

Когда власти ввели обязательную идентификацию по отпечаткам пальцев для всех пассажиров рейсовых кораблей, общество было взбудоражено сообщениями об отрезанных конечностях. Ими обзаводились разнообразные отморозки, чтобы перемещаться по космосу, не засвечивая собственную личность.

Так что я был готов ко всему. И решил действовать не менее жестоко, если понадобиться. С первой минуты я их всех возненавидел. Судя по их свирепым физиономиям они тоже не питали расположения друг к дружке.

Нас было тринадцать. Чертова дюжина. Нехорошее число. Но если командование решило, что на встречу с незнакомой цивилизацией следует послать представителя каждой разумной расы, значит, так тому и быть.

У меня имелся четкий план действий, утвержденный на самом верху, и я собирался четко ему следовать. Дождаться, пока все впадут в электросон, выйти на связь с центром, доложить о том, что ситуация под контролем, и потом уже самому забыться сном, до пробуждения на краю галактики. Я должен был настроить систему так, чтобы проснуться первым, и еще раз выйти на связь с центром, прежде, чем произойдет контакт…

Но из-за Лео Глуца все пошло наперекосяк. Мерзавец оказался вовсе не так прост, как мне представлялось. И теперь на корабле я уже не был главным. В мои обязанности входило драить иллюминаторы.

Я ждал возможности разобраться с самопровозглашенным капитаном и должен был непременно сообщить в центр о случившемся. Мне долго не удавалось поговорить с Глуцем – ему всегда было некогда. Между тем, все, чем он занимался – карточная игра в компании таргарийца и рептилии. В остальное время он смотрел какой-то древний бандитский сериал по бортовому компьютеру. Насколько я успел заметить, сильно переживал за братков. «Не видишь, мне некогда», – его классический ответ на все мои воззвания. Наконец, он удосужился меня принять.

– Разговор строго конфиденциальный, – сказал я и покосился на самодельные карты в руках Робинзона и Провокатора.

Капитан хмыкнул.

– Выйдите-ка, ребята.

Смерив меня злыми взглядами, уголовники удалились.

С таргарийцем отношения у меня были ровными, мы почти не пересекались, а вот рептилия не упускал возможности как-нибудь меня задеть, надеясь вызвать на открытую конфронтацию. Но я сохранял самоконтроль. Даже в тот момент, когда он демонстративно харкнул ядовитой слюной на только что вымытое стекло и сказал: «Плохо протер, мусор!»

Лео Глуц вальяжно развалился в кресле:

– Ну, что там у тебя?

– Я должен регулярно выходить на связь с центром, – соврал я. – В противном случае, они могут что-нибудь заподозрить и непременно предпримут решительные действия.

– Например?

– Пошлют из ближайшей системы перехватчик. Или заставят автопилот повернуть корабль.

– Вот как, – Лео Глуц нахмурился. – И что ты предлагаешь?

– Я должен выйти на связь с центром.

Капитан задумался.

– Ладно, валяй, – разрешил он, – только я должен присутствовать при разговоре.

– Но если генерал увидит, что я не один…

– Ты меня за идиота держишь? Я спрячусь, чтобы он меня не увидел. Но я должен слышать все, о чем вы будете говорить…

– Хорошо, – согласился я.

– Это еще не все. Ставлю задачу. Проси доступ к рубке управления. Можешь нести все что угодно – любую чушь, но доступ нам нужен.

– Я попробую. Но вряд ли получится. Это против правил.

– К черту правила. Убеди их. Соври. Умоляй. Сделай вид, что ситуация вышла из-под контроля. Скажи, что корабль неуправляем. И если они не отключат автопилот, мы все погибнем.

– Но они следят за нами по радарам, а мы пока следуем правильным курсом.

– Да и черт с ним! Главное то, что ты будешь говорить. Если ты будешь достаточно убедительным, они поверят.

– Но я все равно не смогу взять корабль на ручное управление. У меня нет лицензии пилота.

Глуц расхохотался.

– А у меня она есть?! Да кому она вообще нужна?! Летал и буду летать без всяких нелепых бумажек. И мои ребята всегда летают без лицензии.

– Это противозаконно, – я насупился.

– Дай-ка я тебе кое-что объясню, – на лице капитана появилась глумливая усмешка, – ты сейчас здесь, на корабле, подконтрольном мне, и здесь все решает исключительно моя воля, а не какой-то гребаный федеральный закон, придуманный высоколобыми правительственными тупицами. Ты меня понял?

Я был возмущен до глубины души, но во имя главной цели следовало сохранять хорошие отношения с этим мерзавцем. До поры до времени.

– Хорошо, я попробую, – согласился я.

– Еще кое-что… Если вздумаешь подавать генералу какие-то знаки, тебе – край. Я такие вещи на раз секу.

– Хорошо-хорошо. У меня единственная просьба. Чтобы в переговорной были только я и ты. Другим о наших делах знать не стоит…

– Так и будет, – согласился Глуц. – Кто много знает, плохо спит… Как заботливый капитан, я не могу этого допустить. И обращайся ко мне на «вы». Все-таки, я здесь главный. А ты всего лишь рядовой член команды. Итак, когда ты собираешься связаться с центром?

– Я бы хотел выйти на связь сегодня, – внутренне я ликовал, что смогу сообщить центру о возникших проблемах. Пусть я потеряю доверие капитана, зато центр будет в курсе нашей ситуации и, возможно, сможет что-нибудь предпринять. «Высоколобые тупицы», как окрестил их Лео Глуц, способны найти выход из любой самой сложной ситуации.

– Да хоть прямо сейчас, – предложил «главный» на корабле.

– Отлично.

– Так пошли, – Лео Глуц вскочил из кресла, словно под ним распрямилась пружина. Температменту капитана мог бы позавидовать любой рангун.

Мне показалось, он внимательно приглядывается ко мне, стараясь угадать, что я задумал. Многие главари пиратских шаек хорошие психологи. Они умеют вовремя заметить, когда над ними сгущаются тучи. Именно поэтому подобные типы верховодят в бандах, в то время как остальные члены команды, менее проницательные, вынуждены им подчиняться.

Зря он надеялся хоть что-то прочитать в моем лице. Я нацепил непроницаемую маску, ни одна мимическая мышца не двигалась, мое настоящее эмоциональное состояние понять было попросту невозможно. Я умело скрыл ликование, но заслужил новую кличку.

– Я буду звать тебя Жора Каменное лицо, – сказал Лео Глуц и засмеялся, собственная шутка ему очень понравилась.

Он открыл дверь и пропустил меня вперед.

– Только после вас, мой каменнолицый помощник.

Я отметил, что из категории противников перекочевал в категорию помощников. Возможно, со временем мне даже удастся стать доверенным лицом капитана. Очень важно сохранять хорошие отношения с тем, кого собираешься убить – этому не учат в академии, такие вещи приходят с опытом.

На экране компьютера замелькали сообщения – двенадцать пропущенных вызовов. Центр пытался со мной связаться, но какой-то идиот обесточил систему.

– Кто вырубил машину? – Я уставился на Глуца, но он только плечами пожал.

– Я буду там, – он указал на голографический экран и немедленно за ним скрылся…

– Вас давно уже ждут, – объявил электронный секретарь, андроид с расширенной памятью, способный удерживать в мозгу мириады бит информации.

На мониторе возник порядком растрепанный генерал Поддубный –две верхних пуговицы кителя расстегнуты, седые волосы взлохмачены, из кармана брюк торчит носовой платок. Прежде я никогда не видел командующего в таком состоянии, и сразу понял – происходит нечто из ряда вон выходящее. Первой мыслью было – они узнали, что кораблем завладели уголовники, а я осваиваю профессию мойщика иллюминаторов. Но оказалось, все намного хуже.

– Сынок, – сказал генерал, – постараюсь излагать предельно ясно и четко. Ты должен действовать быстро и слаженно. Именно от твоих действий зависит будущее Федерации.

Я насторожился, бросил украдкой взгляд на голографический экран. Плохо, что до ушей Лео Глуца дойдет секретная информация. Впрочем, я все равно собирался его ликвидировать, как только представится удобный случай.

– То, что мы полагали новой цивилизацией, на деле оказалось средоточием враждебных сил. Они скрывали свои способности больше сотни лет, с тех пор как были приняты в Лигу межгалактических рас. Целый век они жили с нами бок о бок, все эти годы планируя вероломное нападение. Теперь речь идет не только о существовании Федерации, но и о существовании всей человеческой расы. Они собираются уничтожить людей. А сапиенсов иных галактических рас сделать своими рабами.

Я с удивлением воззрился на генерала. Услышанное напоминало горячечный бред. Если бы я не знал Поддубного много лет, ни за что не поверил бы сказанному. Но генерал никогда не совершал ошибок, он даже лишних эмоций никогда не проявлял, отличаясь сугубо рациональным мышлением и каменной твердостью характера.

– О ком идет речь? – спросил я.

Изображение вдруг пошло рябью, стали слышны взрывы и звон разбитых стекол. Поддубный обернулся, прорычал:

– Проклятье!

– Кто они?! – выкрикнул я. – Какая раса вступила в войну?!

Генерал вдруг уставился куда-то за мою спину, глаза его расширились. Я сразу понял: Лео Глуц нарушил нашу договоренность и вышел из-за экрана.

– Какого черта?!

В то же мгновение изображение исчезло. Я успел увидеть, как генерал что-то исступленно кричит, но звук уже пропал.

– Не ори. Так было нужно, – сказал Глуц. – Во-первых, ты ничего не сказал о доступе в рубку… – Он начал загибать пальцы.

– К черту доступ! Ты слышал генерала?! – заорал я.

– Дело серьезное. Прогноз на ближайшее время: в галактике – ожидается всеобщий хаос и военные действия. С одной стороны, мне это только на руку. В смутные времена грабителям и мародерам живется очень неплохо. С другой стороны, я понял, что мы летим прямо в глотку зверя. И мне очень не хочется, чтобы этот зверь меня слопал.

– На борту враг, – резко сказал я. – Очевидно, он ксенофоб. И ненавидит всех, кто непохож на него. Они хотят уничтожить людей. Уничтожить нашу с тобой расу. Это означает, что он продолжит убивать.

– Ерунда. Я уверен, Зеленого мочканули по чистой случайности. Попал кому-нибудь под горячую руку, вот его и кончили.

– Так жестоко?!

– Ну-у… его мог грохнуть, к примеру, лемуриец. Впадая в боевой раж, эти сапиенсы не разбирают, кого и как мочить.

– Он говорит, что ни при чем.

– Когда это мокрушники сразу писали признание? И потом, лемурийцы в состоянии аффекта ничего не помнят. Думаю, ты об этой их особенности знаешь.

Я вынужден был согласиться. Но обязан был убедить Лео Глуца, что необходимо провести ряд мероприятий по выявлению врага.

– Пообещайте мне, капитан, что если случится очередное убийство, вы доверите мне расследование.

– Ты хочешь заправлять на моем корабле, – с неудовольствием протянул Глуц. – Нет, этому не бывать.

– Но он может убить любого… даже вас, капитан.

– Даже меня? – Лео Глуц почесал в затылке.

– Вас в первую очередь.

– Это еще почему?

– Потому что вы человек. Как и я. Вы слышали генерала? В их планах уничтожить всю человеческую расу.

– Хм-м, – пробормотал капитан. Мои слова зародили у него сомнения. Ему, разумеется, не хотелось, чтобы федеральный агент проводил расследование. Но он не чувствовал себя в безопасности, а такие, как Лео Глуц всегда очень трясутся за свою шкуру.

– Я здесь единственный, у кого есть опыт в такого рода делах, – заметил я. – Только я смогу найти убийцу.

– Вернемся к этому вопросу позже, – решил Глуц, – если действительно что-нибудь произойдет. – Он намеренно уходил от упоминания «убийства». – Хотя лично мне кажется, что ничего такого не случится. Куда больше меня сейчас волнует, как попасть в рубку управления. Я хочу этот корабль…

– Но мы должны найти врага. Не только ради нас. Ради всего человечества.

– Черт с тобой, ищи, – разрешил Лео Глуц, – только никаких действий без согласования со мной не предпринимать. Временно освобождаешься от мытья иллюминаторов.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Сдается мне, генерала Поддубного мы больше не увидим, – заметил Глуц, – почему-то я совсем не сожалею об этой потере. Что это – черствость или здравый смысл? – Он рассмеялся, нажал на сенсор открытия двери, и вышел.

В отличие от этого отвратительного бандита меня связывало с генералом множество воспоминаний. Не всегда приятных – порой Поддубный порой бывал строг и даже несправедлив, но я отлично помнил, первую заслуженную награду вешал мне на грудь именно он. И он же способствовал присвоению мне первого воинского звания. Простых солдат федерации генерал ценил и понимал. Его недолюбливали некоторое командиры, но рядовые агенты, работавшие под началом Поддубного, относились к нему с огромным уважением.

Когда генералу исполнилось шестьдесят, мы все скинулись и преподнесли ему на юбилей монументальный подарок – громадный мраморный памятник в два человеческих роста. Скульптор изваял монумент по голографическим снимкам. Да еще по последней моде покрасил лицо в телесный цвет, а глаза сделал в цвет генеральских – серо-стальными. Строгими и проникновенными вышли очи Поддубного. Но юбиляру подарок совсем не понравился. Задрав щетинистый тяжелый подбородок, он долго вглядывался в лицо своего громадного каменного двойника. Потом скомандовал:

– Увезите, будет стоять в моем ангаре, пока не умру…

Все присутствующие, включая вашего покорного слугу, почувствовали, что произошел ужасный конфуз. Впоследствии инициатора «памятного» подарка многие хотели поколотить. Ему очень повезло, что сразу после празднования шестидесятилетия генерала, этого гения дурацких идей перевели в оперативный отряд и отправили в колонию, где сапиенсы вымирали от жестокого воздействия сместившихся магнитных полей планеты…

Теперь, после того, как командный штаб атакован и генерал Поддубный, возможно, погиб, не исключено, что памятник извлекут из ангара и поставят на его могилу. Если, конечно, будет, кому устанавливать монумент. Может так статься, Земля и вся Солнечная система окажутся под властью агрессоров, и тогда некому будет хоронить влиятельных мертвецов с почестями.

Медлить было нельзя. Следовало немедленно начать расследование по факту убийства Зеленого.

По большому счету, размышлял я, его мог убить кто угодно. Это означает, что на текущий момент у меня целых одиннадцать подозреваемых. На первый взгляд, слишком много. Но при умелом подходе, круг существенно сузится. Достаточно еще раз подробно проглядеть все досье, и мне станет понятно, кто способен на убийство, а у кого на такое рука не поднимется. Правда, у немонийца и рук-то не было.

Были и другие причины, побудившие меня вновь обратиться к досье. На борту находился некто, враждебный остальным разумным расам…

Я несколько раз прокрутил в записи разговор с генералом Поддубным, проанализировал всю имеющуюся информацию, и пришел к выводу, что ситуация чрезвычайно сложна. Миссия, поначалу казавшаяся дальней разведкой, и только, превратилась в военную операцию. И как назло, на борту – одни социопаты, не обладающие даже зачатками гражданского самосознания. Призвать их к слаженным действиям в условиях тотальной угрозы существованию Федерации – сродни попыткам заставить крокодила прыгать через обруч. Дело бесполезное и даже опасное.

Они отнюдь не были неуправляемым стадом. Всем на корабле заправлял проклятый Лео Глуц, присвоив себе звание капитана. Он вел себя как распоясавшийся монарх, а всех остальных считал его верными подданными. Стоило кому-то выйти из под контроля, и Глуц немедленно подавлял его волю, действуя самым решительным образом. Кому-то хватало угрозы паралича, а кто-то получал от капитана взбучку. Порядок на корабле поддерживался с помощью железного кулака и разобщенности команды. Здесь каждый был сам за себя. Меня крайне досадовало, что Глуц до сих пор жив, хотя командование настоятельно рекомендовало его ликвидировать.

Самым разумным ходом с моей стороны, конечно же, было заручиться поддержкой телекина. Но его я подозревал в первую очередь. Выяснилось, что именно телекины десятилетиями скрывали уникальные способности. Не заговор ли это, как знать… Или все намного проще. У них просто не было возможности продемонстрировать, на что они способны. Ведь их интеллект настолько отличен от человеческого.

Парадоксально, но сапиенс, расследующий убийства, вынужден сам их планировать. Если нельзя заручиться поддержкой этого могущественного существа, думал я, значит, его необходимо устранить. Без телекина Лео Глуц быстро утратит влияние на экипаж. Вот только как прикончить того, кто способен одним только мысленным усилием контролировать нервную систему любого живого существа?

Я не мог идти на лишний риск. Теперь, после того, как я получил очередные установки из центра, я должен был действовать с предельной осторожностью. Кроме меня на этом рейсе нет ни одного здравомыслящего сапиенса. Командованием на меня возложена высочайшая ответственность. И я должен оправдать доверие центра.

Рептилия поджидал меня у выхода из терминала – там я в очередной раз просматривал запись разговора с генералом Поддубным, надеясь что-нибудь разглядеть за его спиной.

– Куда ш-шкондыбаеш-шь, легаш-ш? – прошипел Провокатор и придвинулся ко мне почти вплотную, из его пасти несло сыростью и холодом. У рептилий на редкость мерзкое дыхание, словно внутри у них имеется постоянно работающий рефрижератор.

– Чего тебе? – Буркнул я, и подумал, что рептилии вполне могли устроить заговор против людей. – Ответь-ка мне на простой вопрос. Как ты относишься к Федерации?

– Допраш-шивать будеш-шь? – взвился Провокатор. – Да пош-шел ты! Здес-сь нет ваш-шей влас-сти. Здес-сь только наш-ша влас-сть.

– Ладно, не кипешись, – сказал я. – Дал бы тебе по роже разок для ума. Но не могу. Сам знаешь, что телекин может за это сделать.

– А ты дай, и пос-смориш-шь, легаш-ш. Нехилый замес-с начнетс-ся.

– Слушай, ты, – начал я выходить из себя, – федерация позволила тебе искупить вину, исправиться, начать все с начала. Но ты, похоже, даже не думаешь исправляться.

– С-с чего это ты реш-шил?

– С того это, шепелявый.

Я понял, что ничего от него не добьюсь. Он преградил мне дорогу.

– Будь ос-сторожен. Помни, я вс-сегда у тебя за с-спиной.

Я не выдержал, схватил его за ворот комбинезона. Он поступил точно также. Мы немного потолкались. Но дальше дело не зашло. К счастью, паралича не случилось – то ли телекин не следил за нами во время краткой стычки, то ли не счел эту ссору серьезным конфликтом, но мы не почувствовали даже признаков недомогания…

А на следующий день кто-то проломил Провокатору голову. Он лежал на животе, разбросав конечности, а в зеленоватом черепе зияло аккуратное отверстие.

– Интересно, – сказал таргариец, – ему хвост оторвали сразу или уже потом?

Хвост рептилии, неведомым способом отделенный от тела, валялся в стороне.

– С чего ты взял, что хвост оторвали, а не отрезали?! – Я с подозрением уставился на таргарийца.

– Просто подумалось… – Он насупился. – Ты на меня мокруху не вешай. Я ни при делах.

– Да ты совсем оборзел, легавый! – надвинулся на меня рангун Сивый, – кто тебе право давал – честных сапиенсов обвинять?! И ваще, ты сам с ним был на ножах. Я вас вчера у терминала видел. Вы друг на друга орали и толкались.

– Это правда? – поинтересовался Лео Глуц.

– Правда, – ответил я. – Но я его не убивал.

– Откуда я знаю, какой у тебя приказ? Может, всех нас, одного за другим, порешить…

– Точно, – рыкнул рангун. – Сначала он Зеленого уговорил. Теперь Провокатора. Надо его самого за это к стенке поставить.

– Спокойнее, – осадил агрессора Глуц, – здесь я принимаю решения. Ты… Как там тебя.

– Георг, – сказал я. – Георг Дымов.

– Вспомнил уже. Так вот, Жора, сделай так, чтобы я завтра уже знал, кто это сделал…

– Нехорошо, капитан, – вмешался таргариец, – мы к тебе, как к родному, а ты на нас легавого натравить хочешь.

– Помалкивай, – Лео Глуц развернулся к нему всем телом, – или снова в холодильник хочешь?

– Нехорошо, – повторил тихо Робинзон.

– Что значит – на нас? – поинтересовался лемуриец. – Вас было несколько?! Один держал? Другой хвост отрывал?

– Ты чего погнал, Умник?! – завелся с пол-оборота уголовник и, растопырив пальцы, пошел частить: – На кого батон крошишь, плесень?! Кому дело шьешь, баклан беспонтовый!

– За баклана ответишь, – сказал лемуриец. Выглядел он спокойно, пока спокойно, только желтые глаза потемнели.

Я понял, что сейчас начнется «нехилый замес», как выражался покойный, и решил вмешаться:

– Среди нас убийца. Сегодня он прикончил рептилию, а завтра может заняться каждым из вас. Давайте будем благоразумны…

– И кинем его в мусоропровод! – ткнул в меня пальцем рангун.

Тут уже заорали все хором. Уголовники так и сыпали ругательствами и обвинениями в самых страшных проступках. Шум стоял невообразимый, но драки так и не случилось – все отлично помнили, как действует вызываемый телекином паралич. Даже шарообразный немониец и тот откатился подальше и оттуда крыл всех последними словами.

– У меня богатый опыт! – попытался я перекричать общий гвалт. – Я раскрыл множество дел! – Тут я немного исказил истину – боевой опыт у меня явно превышал следственную практику, да и она имела весьма специфический характер, но сейчас маленькая ложь могла уберечь от большой беды.

– Всем заткнуться! – Лео Глуц в отличие от меня не стал ограничиваться одним только криком и врезал разводным ключом орущему громче остальных Робинзону. Тот вскрикнул, схватился за ушибленный лоб. Пыл остальных разом остыл. – Ну, что, я, наконец, привлек ваше внимание? – Хмуро поинтересовался капитан. – Теперь я скажу. Я федералов тоже не перевариваю. Но у нас другого выбора нет. Кто из вас хочет в ближайшее время стать трупом?

Уголовники угрюмо молчали.

– Мне тоже на тот свет не хочется. Поэтому слушайте мою волю. Можете считать это моей прихотью. У меня есть ручной федерал, и он будет искать убийцу. Я так сказал. А вы все должны оказать ему содействие…

Я поморщился. Не очень-то приятно, когда тебя считают «ручным». Ничего я еще отыграюсь. Мы еще посмотрим, кто здесь ручной, а кто дикий.

– Прости, пожалуйста, – заговорил Красавчик, прежде он вел себя настолько тихо, что казалось – его нет. – Если я правильно тебя понял, ты хочешь позволить…

– Да, – перебил его Глуц. – Я делаю то, что считаю нужным. А ты… – Он замялся на мгновение. – Лучше не пользуйся нашей дружбой. Держись в стороне.

Затем капитан поднял ключ и снова съездил им таргарийца по голове.

– Ваще, беспредел! – выкрикнул Робинзон, вскрикнув от неожиданности.

– Помалкивай, – Глуц погрозил инструментом.

– У вас, капитан, очень весомые аргументы, – заметил Умник, – лично я согласен содействовать следствию. Потому что я невинен, как монахиня с Ленокса ^[3].

– Ну, что ж, вы все слышали капитана, – я решил сразу взять ситуацию под свой контроль, – обещаю, в ближайшее время найти душегуба и обезвредить. Пока что все вы на подозрении. Но выяснить, кто убийца не составит труда. Уж поверьте. В такого рода делах я мастер.

– Только не перестарайся, – сказал рангун, – я тоже невинная душа. – И добавил некстати: – Будешь мне дело шить, уговорю за милую душу.

Все тут же воззрились на лохматого громилу с подозрением.

– Та-ак, – протянул Робинзон. – Кое-что начинает проясняться.

– Это я неудачно выразился, – Сивый мигом утратил пыл. – Стукну по темечку, только и всего. Вот что я имел в виду.

– Я попрошу всех разойтись, – сказал я строго. – Мне необходимо осмотреть место преступления.

– Валяй, – разрешил Лео Глуц. – Всем разойтись! – И сам демонстративно повернулся и зашагал к своей каюте. За ним нехотя последовали остальные. Последним место преступления покинул Робинзон, напоследок пригрозив, потирая шишку на лбу:

– Ну, ты меня понял, легавый…

– Да понял я тебя, понял, – пробормотал я и склонился над телом Провокатора…

Любой опытный оперативник скажет: проводить следственные мероприятия в таких условиях – дело практически безнадежное.

Хорошо вести расследование, будучи на воле. А если ты заперт в замкнутом пространстве с группой подозреваемых, любое мокрое дело, не раскрытое по горячим следам, превращается в висяк. Здесь нет экспертов, способных исследовать тело и обнаружить на нем мельчайшие частички кожи, волос или одежды убийцы. Стоп, одежда у всех одинаковая. Но мне бы существенно облегчило задачу, если бы здесь были наши специалисты. Эти парни имели сверхточные приборы, легко распознающие «вонь убийцы» – так они это называли. Устройство сканировало атмосферу места, где произошло убийство, и точно определяли, кто и в какое время посещал место преступление. Ведь всякая раса имеет свой особый запах, сохраняющийся долгие часы.

У нас в отделе были также ребята, способные разговорить мертвых. Такие вещи редко рассказывают прессе, да и от домашних держат в секрете. Но у федеральной службы на вооружении множество удивительных штуковин. На пару минут оживив мозг и пристроив к нему простейший речевой аппарат, они умудрялись извлечь из убитых самые ценные сведения – кто, когда и почему прикончил несчастных. Правда, по большей части, ожившие мозги испытывали жуткий стресс и орали не переставая, распахнув механические челюсти до полного натяжения пружин.

В общем, тело убитого может многое поведать следствию. Но здесь, на этом чертовом звездолете, без специальной аппаратуры и экспертов, способных с нею управиться, я мало что мог предпринять. Оставалось уповать на интуицию и профессиональные навыки. Их у меня немного. Ведь следователем я почти не работал. В основном, дознавателем второго ранга.

Эта должность обычно дается тем, кто умеет заставить подозреваемых давать показания. Уж в этом-то деле я поднаторел. Вечером приходилось подолгу держать отбитые костяшки под холодной водой.

Чертовы воры, убийцы и насильники выводили меня из себя не хуже бывшей жены. За долгие годы службы я убедился, что куда лучше иметь дело с законопослушными сапиенсами. Они проявляют предсказуемую реакцию, испытывают рациональный страх, им хочется снова оказаться в привычных жизненных обстоятельствах, когда им не угрожает потеря материальных ценностей и здоровья. Что же касается пассажиров этого рейса – то все они преступники со стажем, для них тюрьма – родной дом и естественная среда обитания, угроза для жизни – их постоянный спутник. В случае опасности они превращаются в хищников, способных вцепиться в горло. Лишь бы спастись.

Учитывая все эти обстоятельства, я, честно говоря, сильно сомневался, что смогу найти убийцу. Но на корабле, где полным-полно преступников и все тебя ненавидят, лучше олицетворять власть, чем быть одним из подозреваемых. И потом, я любому могу дать по мордасам, и мне за это ничего не будет. Капитан поддерживает розыскные мероприятия, и это развязывает мне руки.

Как действуют следственные бригады я знал не понаслышке – допросы подозреваемых, проведение очных ставок, поиск улик… На последнем пункте я решил сконцентрироваться. Если враг на корабле, а словам командования я не мог не доверять, вряд ли он безоружен. Его сообщники на Земле наверняка позаботились о том, чтобы он был в безопасности. Чем он убивает? Не голыми же руками. Значит, обыск кают может дать результат. А если получится завладеть этим неведомым оружием, шансы на успех миссии еще больше увеличатся.

Я принюхался. В воздухе отчетливо пахло озоном, как после грозы. Разумеется, я мог и ошибаться – от трупа порядочно смердело, заглушая прочие запахи. Перед смертью он успел справить нужду. Обычно это происходит со всеми самоубийцами и умершими насильственной смертью.

Для начала я осмотрел тело, чтобы по характеру повреждений заключить, какого типа было оружие. Не то, чтобы я надеялся, что убийца все еще прячет орудие убийства у себя – это было бы верхом идиотизма с его стороны – но, по крайней мере, будет понятно, что искать.

Череп размозжили чем-то тяжелым. По идее, подходил разводной ключ капитана, но эту версию я решил пока не рассматривать. Не стоило раньше времени ссориться с Лео Глуцем. Пока он меня поддерживает, буду помалкивать. Зато потом отыграюсь за все унижения разом.

Дыра в голове рептилии была почти ровной. Такую могла бы оставить и пуля. Правда, калибр был весьма крупным, да и выходного отверстия не наблюдалось.

После осмотра черепа мое внимание привлек оторванный хвост. Земные ящерицы, в принципе, отбрасывали хвосты, но умели ли это делать рептилии, я не знал. Судя, по кровавым следам на полу, вряд ли. Хвост не отрезали, а именно оторвали, на что указывали повреждения тканей. Зрелище не из приятных, я ощутил приступ тошноты. Ясно было одно – тот, кто это сделал, должен обладать недюжинной физической силой.

Я постарался представить, как все происходило. Некто догоняет Провокатора, хватает его за хвост и дергает на себя. Причем, дергает с такой силой, что хвост отделяется от тела. Потом этот таинственный громила бьет орущего не своим голосом сапиенса по затылку чем-то тяжелым, вроде громадного молотка. Судя по зоне удара, он должен быть с ним примерно одного роста. Опять же, бьет с такой силой, что в башке остается аккуратная дырка. Маловероятно. А что если рептилия упал на пол, и потом уже получил удар? По положению тела заключить, как именно развивались события, невозможно. Ясно одно, надо искать орудие убийства. Не пальцем же ему проломили череп?.. Хотя рангун, может статься, на такое способен. Если делал специальные упражнения для своих толстых пальцев. Средний вполне сгодится по диаметру. Но как быть с оторванным хвостом?! Подобное упражнение и рангуну не под силу. Может, действовали двое? Но, что это меняет? Получается, они вместе схватили Провокатора за хвост и рванули на себя. Или даже трое. Группа жестоких отрывателей хвостов. Один, к тому же, вооружен каменным пальцем-убийцей. Чушь какая-то. Или хвост оторвали уже после того, как прикончили рептилию. Но с какой целью? Запутать следствие? Или в зверином порыве? Если действовал лемуриец, то он не осознавал себя. И вполне мог, войдя в состояние аффекта, свойственное представителям этой расы, оторвать рептилии хвост. Хватило бы ему сил, вот в чем вопрос? И откуда дыра в черепе? А если действовал не он, тогда кто? Андроиды гораздо сильнее обычных сапиенсов. Неужели, механический пилот покидает время от времени рубку управления, чтобы убивать пассажиров? И снова – бред. Командование уведомило бы меня о своих планах, если им вздумалось вдруг таким образом чинить расправу над командой «уголовного рейса». Хотя у механических людей иногда коротит мозги. Но как-то не верилось, что сбой произошел именно сейчас.

После осмотра места преступления я испытал чувство, которое точнее всего можно назвать легким приступом паники. На корабле происходило нечто необъяснимое с точки зрения обычной логики. Либо убийца кто-то, обладающий необычайной силой – тот же андроид-пилот или один из уголовников, умело скрывающий свою мощь, либо кто-то, очень хорошо вооруженный. Впрочем, даже при наличии оружия – как таинственный враг мог оторвать рептилии хвост? Не отрезать, не отпилить, а именно оторвать?!

Следовало немедленно обыскать все каюты. Учитывая обстоятельства, дело предстояло рискованное. Но оружие, если оно имелось, можно было спрятать только в личных каютах. Во всех остальных помещениях его мог бы обнаружить кто-нибудь посторонний. Если только убийца – Робинзон. В машинном отделении кроме него редко кто-нибудь появляется.

Я направился в технический отсек, надеясь на быстрый результат. Но осмотр машинного отделения ничего не дал. Тогда я навестил капитана, поскольку ранее обещал докладывать ему обо всех предпринимаемых мною действиях. К тому же, я намеревался заручиться его поддержкой – вряд ли подозреваемые будут рады, когда услышат о моем желании заглянуть к ним в гости с обыском.

Лео Глуц как обычно был ничем не занят, развлекался, швыряя в мусорную корзину скомканные листы бумаги.

– Вот ты скажи мне, Жора, – он был расположен поболтать, – какие главные проблемы у Федерации?

– Тебя… прошу прощения, сложно привыкнуть… вас, капитан, это действительно интересует?

– У меня есть кое-какие мыслишки на этот счет. Но мне интересно узнать, что думаешь по этому поводу ты. Разве тебе не льстит, что сам капитан интересуется твоими скудными мыслями?

Я предпочел пропустить этот выпад, исполненный властолюбивых интонаций, мимо ушей.

– Официальная точка зрения вам известна.

– Меня не интересует официальная точка зрения. Я хочу услышать, что думаешь ты. Лично ты…

Я задумался. Лео Глуц хотел вызвать меня на откровенность. Но стоит ли открываться? Почему бы и нет. Вряд ли он вернется домой из этого рейса, хотя, конечно, пока не осознает неизбежность подобной развязки.

– Правительство много врет, – сказал я. – Чиновники говорят гражданам неправду. И всем, кто давно работает в федеральной службе это известно.

– Ого, – Глуц настолько воодушевился, что даже сменил вальяжную позу – и подался вперед. – Ты, оказывается, способен на антиправительственные разговоры. Одобряю…

– Правительство и государство – не одно и то же. Можно быть преданным государству и недолюбливать правительство.

– А ты недолюбливаешь?

– Сохраняю лояльность режиму. Но председатель Верховного совета очень стар. Он должен уйти в отставку. Во многом, из-за его действий мы сегодня находимся перед столь очевидной террористической угрозой. Уверен, ситуация в галактике была бы совсем иной, если бы не его политика в последние десять лет. В первую очередь, это касается отношения к прочим галактическим расам. Ведь это, по сути, политика угнетения. Отсюда и террористическая угроза.

– Значит, ты думаешь, во всем виноваты террористы?

– Нас так учили в академии. Самое страшное, что сегодня угрожает целостности великой империи – террористическая атака. Но то, что происходит сейчас, это уже не террор, это война. И мы на передовой.

– Война людей и какой-то загадочной расы? Ты в это веришь? По-моему, нас дурят. Я с самого начала знал, что с этой миссией что-то не так.

– Я доверяю командованию. Такая война не может касаться только двух рас, она затронет всех.

– Ну, хорошо. Предположим, действительно началась война. А ты не думаешь, что некоторые сапиенсы будут только рады ослаблению человечества? Они могут даже встать на сторону врага. Спрашиваю, как человек человека…

Я впервые посмотрел на Лео Глуца с интересом. Он оказался вовсе не так прост, как мне представлялось. Возможно, он не совсем потерян для общества, если его волнует судьба людей.

– Я и не предполагал, что вас интересуют подобные вопросы.

– Еще как интересуют, – заверил меня капитан, и сразу же развеял все иллюзии на свой счет: – Только подумай, если начнется заварушка на всю галактику, пиратам вроде меня не будет работы, всюду будет бедность, мародерство, регулярные рейсы прекратятся. Кого я стану грабить?

– А я полагал, после этого рейса вы собираетесь начать новую жизнь, – напомнил я. – Второй шанс, все такое.

– Это да, это конечно, – спохватился капитан. – С новым паспортом да на свободу. Я даже придумал, кем стану. Бухгалтером. Очень я люблю деньги считать. Кстати, ты чего пришел?

– Я бы хотел осмотреть личные каюты.

– Это еще зачем?

– У меня есть подозрение, что кто-то пронес на борт оружие.

– Не может этого быть, – Лео Глуц откинулся на спинку кресла.

– Может. К тому же, у этого типа могут быть сообщники. Провокатору проломили голову тяжелым предметом. Очень тяжелым. Дырка… – Я сделал кольцо из указательного и большого пальца, демонстрируя размеры дыры.

– Ну и что? У меня вот тоже есть разводной ключ…

– Вы вне подозрений, капитан, – сообщил я, решив этой ложью усилить свои позиции. – И потом, дыра очень ровная…

– Приятно слышать, что я вне подозрений. А что ты думаешь по поводу оторванного хвоста? – проявил проницательность Глуц.

– Ну да, хвост оторвали, – сказал я, с подозрением поглядывая на капитана, – не отрезали, не отпили, а именно оторвали, и, честно говоря, я не могу понять, откуда вы…

– Да брось. Я ведь тоже был на месте преступления. Видел хвост. Сразу ясно, что он оторван.

– Допустим, – подозрения мои только усилились.

– Так скажи мне, как кто-то из сапиенсов мог оторвать хвост?!

– честно говоря, я не знаю, кто смог бы осуществить такое… – начал мямлить я. Очень не хотелось, чтобы капитан понял – у меня нет ни малейшего представления о том, как действовал убийца. Ни одной мало-мальской зацепки.

– Мне кажется, я знаю, как убийца смог оторвать хвост! – С победными интонациями изрек Глуц.

Ему удалось меня заинтриговать. Я уставился на капитана с любопытством и все нарастающим раздражением.

– Какая же? – спросил я язвительно.

– Стимуляторы.

– Что? Какие еще стимуляторы?

– Мышечной активности, само собой. Пара-тройка таблеток внутрь – и можно швыряться железобетонными блоками. Строители-колонисты принимают такие.

Таблетки-стимуляторы использовались редко, у них имелись побочные эффекты. Но роботы и андроиды обходились корпорациям все равно дороже, чем тысячи неудачников с периферии. Поэтому они трудились повсюду на границах цивилизованного космоса, накачивались стимуляторами и ворочали камень. А если у них потом отказывало сердце или разрывались мышцы, на их место тут же находилось множество других претендентов.

– Как это я не догадался, – меня порядком раздосадовало, что такая блестящая идея посетила не мою голову.

– Вот потому я и капитан, а ты просто дурной федеральный агент, – Лео Глуц засмеялся.

– Ну, не такой уж я и дурень, – возразил я. – Вы, к примеру, знаете, что на этих кораблях имеются встроенные камеры наблюдения?

– А где их нет?

– Есть небольшие суда класса В, не оборудованные камерами. Что касается этого корабля, то он относится к классу А. Самое современное федеральное судно. Стандартная комплектация. Мы изучали подобные суда в академии. Здесь установлены высокотехнологичные цифровые устройства, способные вместить уйму информации.

– Считай, что ты меня заинтриговал, – Глуц сделал неопределенный жест, выражающий нетерпение, – продолжай.

– Эти камеры круглосуточно пишут все, что происходит на корабле.

– Так что же ты раньше молчал?! Выходит, поймать гада – не проблема?!

Я не стал говорить, что вспомнил о камерах наблюдения только сейчас. Чего доброго, Лео Глуц сочтет меня идиотом. Сам ума не приложу, как столь важная вещь могла всплыть в памяти только сейчас. В конце концов, я отнюдь не проектировщик федеральных звездолетов всех классов, и не обязан помнить об их конструкторских особенностях.

– Теперь, после того, как он убил Провокатора, нам нужно всего-навсего открутить немного назад запись – и посмотреть, кто это сделал, – сообщил я, пораженный, как легко распутал это в высшей степени сложное дело.

– Так вперед. – Глуц смял в кулаке упаковку от сухого пайка и швырнул в мусорное ведро. Не докинул и с досадой весело выругался. – У меня, конечно, хватает и других дел. – Он рывком поднялся с кресла. – Но, так и быть, отложу их на время… Откуда управляются камеры наблюдения?

– Разумеется, из терминала.

Свет мигнул и стал тусклым. В следующее мгновение освещение пришло в норму.

– Это еще что? – буркнул капитан. – Не хватало только, чтобы электрика вышла из строя.

Мне тоже не понравилось, как повела себя система энергоснабжения. Не хватало только, чтобы мы остались в кромешной темноте, в которой шарит убийца, накачанный стимуляторами. К тому же, и другие системы, включая производящую и фильтрующую воздух, зависели от генератора переменного тока.

– Надо будет сказать Робинзону, – нашелся Лео Глуц. – Он в механике шарит. Быстро решит проблему.

Через пару минут мы уже были в терминале, где активировали центральный компьютер. Я надеялся на быстрый результат, но здесь меня ожидал очередной удар – враг успел стереть все записи с камер наблюдения. Этим неизвестный злоумышленник не ограничился. Безуспешно мы пытались включить камеры наблюдения, они не отзывались на команды компьютера.

– Выведены из строя, – констатировал я. – Может, сбой в системе? Или кто-то постарался.

– Хочешь сказать, кто-то недавно влезал в систему? Но каюта была заперта. – Глуц с мрачным видом разглядывал темный голографический экран.

– Возможно также физическое устранение камер, – предположил я. – Разумеется, они совсем крохотные и их сложно найти. Но теоретически, если знать, где они расположены…

– Что, черт побери, происходит на этом корабле, хотелось бы мне знать, если даже капитан не в курсе?! Ну, ничего, я всех призову к ответу! Я разберусь, что здесь происходит. Что ты планируешь делать дальше? – Глуц вопросительно приподнял левую бровь.

Я пожал плечами.

– Остаются стандартные оперативные мероприятия.

– Какие, например?

– Начну с обыска кают. Посмотрим, что это даст. Потом – опрос подозреваемых.

– А кто у нас подозреваемые?

– Пока все без исключения. Если откровенно, то и вы, капитан, – меня по-прежнему коробило обращение на «вы» к этому уголовнику и выскочке, но я умел в случае необходимости переселить себя.

– Но-но-но, – возмутился Глуц, – меня можешь вычеркнуть из расстрельного списка. Хотя… я тебе тоже не слишком доверяю, Жора. Ты хоть и федеральный агент, но, кто знает, может у тебя приказ – всех нас одного за другим ликвидировать. Что скажешь?

– Такого приказа у меня нет.

– Так ты и сознался. Небось, в академии тебя учили держать язык за зубами?

Я оставил этот вопрос без ответа. Он показался мне риторическим. Нас много чему учили в академии. В том числе и навыкам общения с подобными бандитами, и поведению в экстремальных ситуациях. Штатный психолог был большим умницей по части наведения мостов с самым отвратительным отребьем – в молодости он был внедрен в банду космических пиратов и всех их благополучно привел прямо в лапы федеральных властей. Правда, ко мне у штатного психолога было двойственное отношения. Я по возможности старался скрывать свои садистские наклонности, но опытный специалист мог заметить их без всяких тестов.

– Ладно, Джордж, годится, можешь обыскивать каюты, – сделал широкий жест капитан, – я даже пойду с тобой. Искать мы будем не только оружие, но и стимуляторы. Все изъятое – мне.

– Хорошо, – согласился я, – если вы обещаете ими не злоупотреблять.

– Не буду! Если только на меня не нападет какая-нибудь образина. Тогда я за себя не ручаюсь.

Я выругался про себя. Очень не хотелось, чтобы на борту действительно оказались стимуляторы. Попади они в руки Лео Глуца, и ситуация еще больше усложниться. Он и так – опасный противник и неуправляемый тип, а со стимуляторами превратиться в почти непобедимого врага. Я же собирался в самом обозримом будущем избавиться от самопровозглашенного капитана и взять командование в свои руки.

– Может, будет лучше, если таблетки побудут у меня, – предложил я.

– Еще чего! – возмутился Лео Глуц. И ткнул меня кулаком поддых, да так ловко, что я согнулся пополам. – Запомни, парень, не надо со мной шутить! Все, что на этом корабле, включая тебя, принадлежит мне. То, что сейчас ты не драишь иллюминаторы – большая удача для тебя. Пользуйся свободой, пока капитан Глуц разрешает. И не наглей…

– Хорошо, – прохрипел я, стараясь разогнуться.

– К телекину будем заходить? – поинтересовался капитан между делом, пока мы шли по коридору.

– Кх… – Я покашлял в кулак. – Может, каюту телекина лучше посетит Красавчик?.. Я так понял, они нашли общий язык с этой тварью.

– Нет! – возразил Глуц. – Ты в этом деле – главный. Я присутствую только для того, чтобы тебя ненароком не прибили. Хотя меня, если откровенно, такой расклад не сильно огорчит.

– Кто бы сомневался, – пробормотал я, досадуя, что не могу так же, как он пару минут назад, со всей отдачей, приложить негодяя по голове.

– Так что, идем к телекину?

– Нет-нет, пока повременим.

Телекин внушал мне подлинный страх. Я бы не удивился, если бы оказалось, что он заставил Провокатора самого оторвать себе хвост. Занятное, должно быть, было зрелище. Сунуться в логово зверя?.. Увольте. От одной этой мысли мурашки начали бежать по коже.

– Начнем с вернерианина, – предложил я. Мы как раз стояли возле его каюты.

– Давай, – согласился капитан. Постучал в створку двери. – Пузырь, ты дома?

Дверь открылась. Удивленный вернерианин стоял на пороге.

– Вы ко мне? В гости?

– Точно, – подтвердил Лео Глуц, – в гости. С небольшим шмоном.

Он слегка подвинул хозяина каюты с дороги, и мы вошли. Я взялся за осмотр помещения, а капитан решил расспросить вернерианина. По собственной инициативе.

– Пузырь, а, Пузырь, ты ничего от меня не скрываешь? Здесь все свои. Можешь говорить начистоту. Так скрываешь или нет?

– А вы от меня, капитан?

Если бы я не знал об интеллектуальной ущербности вернерианина, да и всех представителей этой расы, то решил бы, что он издевается. Но свой вопрос чернокожий здоровяк задал без всякой задней мысли. У него был разум девятилетнего ребенка и запросы великовозрастного кретина. Так уж были устроены вернериане – наивные до неимоверности и жадные сверх всякой меры.

– Скрываю, – как ни в чем ни бывало ответил Лео Глуц. – Потому что не знаю, можно ли тебе довериться, Пузырь.

– Да я могила! – обиделся безмозглый громила. – Вот, например, у Робинзона есть кастет. Он меня просил никому не говорить. И я не говорю.

– Очень правильно делаешь, – одобрил капитан.

Я закончил осмотр.

– Ничего.

Мы собирались покинуть каюту вернерианина, но он вдруг преградил нам путь.

– Так вы мне доверяете, капитан?

– Теперь да, доверяю, – ответил Лео Глуц и похлопал его по плечу.

– Вы это… не говорите Робинзону, что я про кастет сказал. Я подумал и понял, что поступил нехорошо.

– Ты? Подумал? – не удержался я от сарказма.

– Не беспокойся, я тоже – могила, – пообещал капитан.

Следующей по коридору была каюта лемурийца. В ней отчего-то обнаружился Красавчик. Что весьма не понравилось капитану. Его вполне можно понять. Как я уже упоминал, своей властью он был обязан телекину и разобщенностью команды. А если двое начинают сговариваться – жди бунта. Где двое, там и трое, где трое – там и весь бандитский сход.

– Иди к себе, Красавчик, – приказал Лео Глуц. – Мы тут проводим шмон.

– Он мог бы пригодиться, – напомнил я, когда креторианец поспешно удалился.

– Ах, да, телекин. Ничего, вызовем его, когда будет нужно.

Осмотр каюты Умника дал первые результаты. Он не стал упираться. Оказал содействие властям в нашем лице. И даже поведал нам интересную историю о своих суицидальных наклонностях.

Следом за лемурийцем мы навестили сириусянина. При нашем появлении Крыс задрожал всем телом и что-то поспешно спрятал за щеку.

Я решительно шагнул вперед и ухватил его за горло.

– Плюй!

Сириусянин вперил умоляющий взгляд в капитана. Но тот был непреклонен.

– Не тяни! – поторопил он.

Крыс выплюнул на пол какой-то предмет. Я наклонился и увидел, что это металлическая гайка большого размера.

– И как это называется? – поинтересовался Глуц, одарив сириусянина сердитым взглядом.

– Мой счастливый талисман, – пискнул тот испуганно.

– Где ты его открутил?

– В ма… – Крыс сглотнул. – В машинном отделении.

– Та-а-ак, – выдавил Глуц. – Значит, в машинном. А ты знаешь, как это называется? – Заложив руки за спину, он заходил по каюте. – Это, гнусное ты существо, называется саботаж!

– Погодите, капитан, – попросил я. – Скажи-ка, ты знал, что именно откручивал?

– Нет. Она так блестела. Как будто звала меня.

– Непредумышленный проступок.

– Откуда мне знать. Может, он врет.

– Может быть, – сказал я задумчиво.

– Я не вру, не вру. Пожалуйста, не забирайте мой амулет.

Капитан сунул гайку в карман комбинезона.

– Значит так, это мы прикрутим на место. И твое счастье, если все окажется в порядке… Это же сложнейший механизм. Открутил одну гайку – и он весь пойдет вразнос.

– Да ну, – не поверил Крыс. – Я на многих кораблях гаечки откручивал, и ничего…

– Катастрофу в системе Дельфина не ты устроил? – поинтересовался я.

– Конечно, не я, – горячо заверил сириусянин. – Я другую устроил. Но об этом лучше никому не знать.

Катастрофа в системе Дельфина была одним из самых громких происшествий за последние десять лет. Пассажирский корабль с колонистами вдруг потерял управление и протаранил грузовое судно. Погибло больше десяти тысяч сапиенсов. Дело, может, и замяли бы, как обычно поступали власти, но среди них было почти восемьдесят процентов людей. Власти объявили недельный траур. Родственники погибших требовали выяснения подробностей катастрофы, но виноватых так и не нашли.

– Ладно, не будем об этом старом деле, – сказал я, – мы пришли осмотреть каюту.

– Вы думаете, это я… да? Капитан…

Лео Глуц, тем временем, извлек гайку из кармана и задумчиво взвешивал в руке.

– Если к этой штуке хорошую веревку приделать, – проговорил он, – или нитку капроновую, можно здорово по башке дать. Вот тебе и амулет. Будет приносить удачу. Тебе удачу, другим – одни огорчения.

– Да я… никогда… да вы что?! – Крыс бил себя во впалую грудь и едва не плакал от расстройства. – Я бы никогда с ним не справился. Но я… Я знаю, кто мог убить. Да, именно так, я знаю…

Я почувствовал, что наконец-то нащупал ниточку.

– Дело в том, – Крыс перешел на шепот, – что я видел на борту каких-то странных зеленых сапиенсов.

– Зеленых? – переспросил я. – Ты имеешь в виду гебба?

– Не надо меня путать! – взвизгнул сириусянин. – Если бы я имел в виду гебба, я бы так и сказал. Нет, их было не меньше десяти, маленькие, юркие, с виду очень злобные…

– Как?! – поразился я. – Ты хочешь сказать, что нас было вовсе не тринадцать на борту?

– Вот именно, – мой собеседник снова вкрадчиво зашептал. – Десять, говорю вам…

– Любопытно.

– Да это бред какой-то! – Глуц презрительно скривился.

– Мы должны рассматривать все версии, даже самые невероятные, – заметил я наставительно. – Спасибо за бдительность, – поблагодарил я сириусянина. – Ты сообщил важные сведения. Возможно, они помогут задержать убийцу. Или группу убийц. А теперь мы осмотрим каюту.

– Осматривайте, чего там…

Я провел тщательный обыск – обшарил все углы, запустил руку под койку, приподнял вентиляционную решетку, заглянул даже в унитаз, но ничего необычного там не нашел.

Когда мы покинули каюту сириусянина, капитан выглядел разочарованным, словно ожидал, что мы найдем у бывшего федерального стукача подборку голографических порнофильмов и пару ящиков спиртного.

– Теперь к Робинзону, – распорядился Лео Глуц. – Пусть заодно гайку на место прикрутит, пока мы не пролетели вместо цели на какую-нибудь горячую звезду, будь она неладна.

– Ответь мне на один вопрос, Робинзон, – сказал я, когда мы навестили таргарийца, – не видел ли ты на борту чего-нибудь необычного?

– В смысле?..

– Небольших зеленых сапиенсов? – Меня сильно занимал этот вопрос.

Таргариец задумался, почесал ухо.

– Да, нет… Не видел. А в чем подвох, начальник?

– Да так, есть одна теория.

– Теория? Думаешь, меня на понт взять? Так?

– Ну, все, хватит болтать, – вмешался Лео Глуц и подтолкнул Робинзона к двери. – Давай-ка, дуй в машинное отделение, – он извлек из кармана «амулет» сириусянина. – Прикрути гайку на место и проверь систему энергоснабжения. Что-то электричество шалит. Мне это не нравится.

– Хорошо, – удивленный Робинзон взял гайку и глянул на нас исподлобья. – А вы что, у меня собираетесь тусоваться?

– Мы здесь осмотримся, – подтвердил я.

– В моей каюте?! – возмутился таргариец. – Совсем рамсы попутал, легавый?

– Молчать! – рявкнул Лео Глуц. – Здесь я говорю, что делать!

– Капитан, – взревел оскорбленный в лучших чувствах таргариец, – вы че? Заодно с этим?! А может, опять бить будете? Так я готов. Вот вам мой лоб.

– А ну, кончай базар! – велел Глуц. – Или я за себя не ручаюсь.

– Ну, ваще, беспредел, – ну унимался Робинзон. – Не дам свою каюту осматривать. Пошли вы.

– Ты что-то скрываешь? – поинтересовался я с металлическими нотками в голосе. Но на бывалого уголовника мой следовательский тон не подействовал.

– А если и так. Валите отсюда.

Глуц надвинулся на таргарийца, толкнул его в грудь.

– Я кому сказал, двигай в машинное отделение. Электрика барахлит.

– Не пойду! – заупрямился Робинзон. – Пусть все накрывается медным тазом, я и с места не сдвинусь!

Вдвоем мы подхватили его под руки и вытолкали наружу. Поскольку он орал не своим голосом и порывался вернуться, пришлось запереть дверь на замок.

– Совсем страх потеряли, – посетовал капитан, – придется снова запереть его в морозильник.

Я уже шарил под койкой. Рука моя нащупала нечто странное, тяжелое, завернутое в бумагу, много металла, и я потащил это наружу.

– Ну и ну! – сказал Глуц, когда увидел, что мы обнаружили. – Ничего себе… Ай, да Робинзон.

Лео Глуц

Есть такая верная примета. Если на борту федерал или баба, или, что еще хуже, баба-федерал, жди неприятностей. Но Жора Дымов оказался не столь фатален и бесполезен, как мне поначалу представлялось. От него определенно имелась польза. Черт побери, сейчас я был даже благодарен этому парню за проявленную инициативу. Свое дело он знал отлично.

Обыск кают дал самые неожиданные результаты. Никогда не страдал особенной наивностью, но здесь я почему-то потерял бдительность, решил, будто я единственный на борту, у кого есть оружие – разводной ключик. Как бы не так. Эти ребята – тертые калачи. Каждый из них умудрился раздобыть что-нибудь для самозащиты. И если бы не телекин, даю на отсечение чью-нибудь руку, в ближайшее время они попытались бы прибрать к этим самым рукам власть на корабле.

Даже чахлый сириусянин открутил в машинном отделении массивную металлическую гайку. При наличии прочной веревки из нее можно было соорудить отличную штуку для пробивания голов. И хотя он уверял, что это амулет, я ему не поверил. Для некоторых соврать – все равно, что бородавочнику Отцу перекреститься.

Таргариец припас на случай непредвиденных обстоятельств целый арсенал. Из твердой пластиковой посудины он умудрился изготовить заточку – рукоятка была любовно обернута полиэтиленом и обмотана тонкой проволокой – не иначе тоже открутил где-то в техническом отсеке. Там же, под койкой, имелся импровизированный электрошокер – к сложному прибору были прикручены два контактных провода. А из найденной где-то свинчатки таргариец выплавил аккуратный кастет. Этот негодяй умудрился даже прихватить из морозильного отделения крюк – выдрал из стены, у него было на это дело достаточно времени. Тяжелым крюком можно было орудовать не хуже, чем моим гаечным ключом, да еще оставлять на теле противника колотые раны.

В каюте рангуна обнаружилась одна из конечностей робота – уборщика, для смахивания настенной пыли. Конечность Сивый изрядно доработал – заточил один конец, другой приспособил под свою руку, выпилив выемки для пальцев. Когда мы изымали у него оружие, дело едва не дошло до драки. Пришлось пригрозить телекином и параличом.

Лемуриец, проявив сознательность, самостоятельно сдал заточенный, как бритва, тюремный жетон.

– При желании, – поведал он, разглядывая нас своими желтыми глазами с продолговатым зрачком, – я могу изготовить из сухого пайка, льда и прочих компонентов, имеющихся на борту, небольшое взрывное устройство.

– Брешешь! – не поверил я.

– Вовсе нет. У меня неплохие знания в области химии.

– И зачем ты нам об этом рассказываешь? – спросил Дымов Каменное лицо.

– Просто я размышлял на досуге, не взорвать ли мне машинное отделение корабля. Не знаю, говорил я или нет, но у меня есть определенная склонность к суициду. Многие известные мыслители прошлого пришли к выводу, что это единственно верное решение всех проблем сразу.

– Решай свои проблемы на здоровье, – рассердился я. – Только не за счет других.

– Я подумаю над этим, – пообещал Умник…

– Он опасен, – заметил Дымов, когда мы покинули каюту лемурийца.

– А кто здесь не опасен? – буркнул я. – Ничего, я привык. Много лет в космосе летал в компании абсолютных отморозков. Но как-то же мне удается ими управлять и даже ладить с ними. Но этого Умника… – Я сжал кулаки. – Надо было бы высадить на ближайшем астероиде.

– Мы летим без остановок, – напомнил федерал. – И, честно говоря, я даже рад, что рубка управления заперта. Иначе мы никуда бы не долетели.

– Это точно, – согласился я. – Я бы сейчас уже был в доке – и ремонтные роботы переоборудовали ли бы эту посудину, чтобы было куда грузить добычу и где селить абордажную команду.

– Не уверен, что вы добрались бы до дока, – холодно заметил Дымов.

– Это еще почему?

– Если сапиенсы, которыми вы командуете, откручивают гайки в машинном отделении, то почему бы им не разобрать на запчасти пульт управления? – Федерал засмеялся, довольный шуткой.

А я напротив – помрачнел. Дважды я предпринимал попытки изолировать технические отсеки, но всякий раз дверь кто-то взламывал. Среди участников этого рейса было немало умельцев вскрывать любые замки. В конце концов, я предпочел забыть о том, что доступ к двигателю корабля открыт.

В другой ситуации я бы, может, и восхитился преступными навыками своих ребят, но только не сейчас – когда моя жизнь зависела от этого федерального судна и сохранности всех его механизмов.

Стремление вооружиться – один из главных инстинктов любого закоренелого преступника. У этих парней имелись в биографии многие отсидки в самых мрачных колониях галактики, так что уголовная мораль впиталась им глубоко в подкорку. Я даже не сомневался, что если им понадобится какое-нибудь средство самозащиты, они за милую душу открутят важную деталь в машинном отделении и приспособят ее для битья по горячим головам.

И все равно, выявленный арсенал очень меня удивил. Это же надо проявить столько фантазии и рвения в деле индивидуальной милитаризации.

Пожалуй, только Красавчик (развратная душа) и вернерианин не озаботились наращиванием боевого потенциала.

Он с интересом наблюдал за действиями федерала, шарящего по его каюте.

– Ищете чего конкретное? –интересовался он участливо, когда шел обыск. – Сказали бы, я бы дал.

Дымов не удостаивал его ответом. После тщательной проверки констатировал:

– Ничего…

– Не удивительно, – помнится, хмыкнул я. И подумал, что более тупого вернерианина, чем Пузырь, мне встречать, пока не доводилось. На днях он заходил ко мне с одной весьма оригинальной идеей. Так что у меня была возможность оценить его умственные способности…

– Вы не заняты, капитан? – в створку двери просунулась черная физиономия.

– Полчаса пытаюсь доплюнуть до умывальника, и никак не выходит, – пожаловался я. – Буду тренироваться дальше.

– Тогда я потом зайду, наверное… – растерялся Пузырь.

– Ладно. Так уж и быть. Отложу все важные дела. Заходи.

Вернерианин на тоненьких ножках просеменил в каюту, остановился, сложив ручки под массивным животом.

– У меня есть одна мысль, капитан.

– Всего одна?

– Да, но очень ценная.

– Как лучше хоронить трупы?

– Не совсем.

Я вскинул бровь.

– Как лучше хоронить живых?

– Нет-нет, конечно, нет.

– Постой-ка, ты не хочешь хоронить трупы, так?

– Да нет, капитан, я не об этом.

– Так о чем ты, черт побери!? Не томи, говори скорее.

– Мне кажется, я придумал, как попасть в рубку! – выпалил вернерианин.

– Я тебя внимательно слушаю.

В этот момент, каюсь, у меня даже промелькнула странная надежда: а вдруг кретин предложит что-нибудь дельное.

– Почему бы нам не договориться с пилотом? – поделился своей единственной мыслью Пузырь.

– Он же андроид, – напомнил я.

– Ну, да. Я знал много андроидов. Они почти как люди. Их тоже можно заинтересовать.

– Чем?! Машинным маслом для коленных суставов? У этой модели даже речевой синтезатор отсутствует! И ушей тоже не предусмотрено. Будешь стоять за дверью – и увещевать его, а он тебя даже не услышит!

– Я подумал об этом, – Пузырь с важным видом кивнул.

– И об этом тоже? – деланно удивился я.

– Да. У нас ведь есть телекин. Почему бы ему не поговорить с андроидом мысленно?

– Ты что? – я постучал указательным пальцем по лбу. – Ты, вообще, думаешь, что говоришь?! Ни один сапиенс не может мысленно управлять машиной, если только у него нет специальных приборов! Ты видел на голове у телекина шлем, напичканный электроникой, или что-нибудь такое.

– А как было бы здорово, – вернерианин выглядел разочарованным.

– Только нереально. Так! – я начал раздражаться. – Иди-ка ты отсюда со своими дурацкими идеями! И побыстрее. Пока я сам тебя не вышвырнул!

– Хорошо-хорошо, капитан.

Пузырь так спешил ретироваться, что промахнулся мимо дверного проема и врезался в стену. Покачиваясь, он, наконец, преодолел порог и скрылся в коридоре.

– Ну и кретин! – Протянул я. Пожалуй, те вернериане, которых я знал раньше, были просто парочкой эйнштейнов в сравнении с этим идиотом…

После обыска кают весь арсенал я спрятал весь в сейф, стоящий в кают-компании, под электронный замок.

В тот же день какая-то сволочь попыталась его вскрыть. По счастью, у медвежатника ничего не вышло, но замок серьезно пострадал – почернел, оплавился, несколько кнопок запали. С тех пор я решил проводить больше времени рядом с сейфом.

Поскольку делать все равно было нечего, мы углубились в азартные игры. Карты смастерили из упаковок для сухпая.

Уголовники могут сделать стиры, как они называют карты, из любого подручного материала. Мне случалось однажды играть в стиры из прессованной вермишели.

С появлением карт наша унылая жизнь, полная страха и несбывшихся надежд, немного разнообразилась. Мы резались в стиры в кают-компании – я сидел аккурат напротив сейфа. Если бы кто-то пожелал добраться до кастетов, электрошокера и прочих славных вещичек, сначала ему пришлось бы пройти сквозь меня. На кону были самые разнообразные вещи – от упаковок с сухпаем и золотых зубов до громкого и унизительного кукареканья, но чаще всего играли в долг. Когда не знаешь, останешься ты в живых или нет, так и хочется взять кредит. Вскоре половина экипажа задолжала мне почти миллион рублей. Я не обольщался – одно дело выиграть крупный капиталец, и совсем другое – получить наличные.

Говорили за игровым столом не столько о картах, сколько о прошлом. Дальнейшие планы мы почти не обсуждали – к чему травить душу. Хотя однажды я, все же, задал вопрос о планах на будущее.

– Если выберемся отсюда, чем будешь заниматься? – поинтересовался я у Робинзона.

– Хочу завязать, – ответил он. – Надоело бегать. Открою собственную мастерскую по ремонту космических корыт…

– На какие шиши? – я хмыкнул. – Ты уже проиграл мне целое состояние. Или ты надеешься, что я не вернусь, и можно будет не отдавать?

– Ну, вот. Чего тогда было спрашивать? – расстроился Робинзон. – Так бы сразу и сказали, капитан. Раз такое дело, – он понизил голос до шепота, оглянулся – не слышит ли федерал, на его счастье, Георг Дымов отсутствовал. – Буду дальше грабить! Пошли они все со своими законами!

– Смело, – я покивал. – Пожалуй, я даже возьму тебя в абордажную команду. Будешь на моем судне отрабатывать долг.

– Так вы тоже не собираетесь завязывать, капитан? – прорычал Рангун.

– Кто его знает. Еще не решил. Но с вашими деньгами, если, конечно, отдадите, заживу, как король. Семь взяток, – сообщил я, выкладывая на стол четыре туза и два марьяжа, – С вас, друзья мои, еще по штуке конвертируемых…

– У нас один парень в тюрьме на картах отлично гадал, – поведал как-то раз Робинзон, тасуя колоду, – что не скажет, все в масть.

– Да ну? – не поверил я. – Воровские байки.

– Точно говорю. Верняк. Парень этот всегда знал, что и кого в будущем ждет.

– Кончай заливать, – проворчал рангун, – сдавай уже.

– Правда, правда, – таргариец положил первую карту мне – хотя я сидел не по часовой стрелке, но в эту игру раздачу следовало начинать по старшинству, с самого авторитетного за столом. – Просто он всем говорил одно и то же. Эх, ждут тебя завтра неприятности в казенном доме. Тяжелая работа и короткий сон.

Рангун басовито хохотнул.

– Тогда понятно. А его за то, что каркал много, никто расписарить не пробовал?

– Как же, пробовали, – улыбнулся Робинзон. – Только у меня прикрытие хорошее было.

– Так это ты, что ли, был?

– Ну… Кто же еще. Всех, кто меня хотел расписарить, самих расписарили, – таргариец почесал себя за ухом и широко улыбнулся, радуясь счастливым воспоминаниям.

– Ты такой жестокий, – посетовал Пузырь. – Можно подумать, что у тебя не было детства.

– Было. В детстве я мучил кошек. Каждый день.

Сивый хмыкнул.

– Молоток, паря, – одобрил он. – А ведь сначала ты мне не глянулся.

Рангуны ненавидели кошек на генетическом уровне. При этом их врожденная фобия распространялась на все семейство кошачьих. Они даже подавали петицию, с требованием, чтобы по всей Солнечной системе этих безобидных домашних любимцев запретили держать в домах, где проживают рангуны. Несмотря на крайнее негодование профессиональных фелинологов и простых любителей кошек всей Солнечной системы, петицию удовлетворили. С тех пор поголовье кошачьих существенно снизилось. В моду вошли ламомоллы с Вернеры-12, точнее их точные кибернетические копии.

– Наедине будете ворковать, голубки, – прервал я дружелюбную беседу рангуна и таргарийца. Только не хватало, чтобы они нашли общий язык, как Красавчик с лемурийцем, пусть лучше все подозревают друг дружку. Так проще управлять лишенным всяких принципов коллективом.

Я разложил карты, порадовался хорошему раскладу и поинтересовался:

– А что, Сивый, есть у тебя мечта?

– Это вы, капитан, к чему? – насторожился рангун.

– Да, не кипешись. Это я так, в порядке поддержания беседы за столом. Как без этого в картах.

– Ну, тогда, конечно, – с неожиданным жаром откликнулся Сивый, – нормальный сапиенс без мечты жить не может. Если, конечно, у него есть душа и здравомыслие.

– Хе-хе, – откликнулся Робинзон.

– И у меня есть мечта, – продолжал Сивый. – Большая и светлая мечта, – взгляд его затуманился, – иду я по полю, а кругом гробы. И в каждом по сукиному сыну. И чтобы я точно знал, что всех этих ублюдков я сам убил, лично. Вот оно настоящее счастье. И ничего больше мне не надо.

– Светлая мечта, – одобрил Робинзон, – а я вот мечтаю, что у меня будет когда-нибудь маленький домик в глуши. Маленький железный домик, куда ни одна мышь не пролезет.

– Железный? – удивился я.

– Ну, да. Что-то вроде личного сейфа. Но размером с дом. Открываешь дверь, набираешь код – а там внутри золото, золото, золото. И чтобы его было столько, чтобы можно было в нем купаться.

– И у меня мечта есть, – послышался голос сириусянина из угла комнаты, за карточный стол его не пускали, – чтобы никто из вас обратно не вернулся. Только я один.

– Ах ты, гнида! – выругался рангун, отшвырнув стул, кинулся к сволочному мечтателю, но тот оказался проворнее – рванул в дверной проем почти со свистом и скрылся в недрах корабля.

Ругаясь сразу на нескольких языках, Сивый вернулся за игровой стол.

– Дождется он у меня, сброшу ночью в мусоропровод, пусть летит снаружи, в виде тушки, как мороженая кошка.

– От мороженой кошки слышу! – послышался тоненький голосок сириусянина из коридора.

– Нет, я его, все-таки убью, – проворчал Сивый и накинулся на Робинзона: – Сдавай, что ли?! Долго ждать.

– А разве я банкую?

– Нет, председатель Федерации. Ох, и тоска-а-а, – рангун откинулся на спинку стула. – Нет, я точно от скуки кого-нибудь приговорю… Что ж они, там в правительстве гады такие все? С ответственной миссией нас отправили, а отпуск не дали – лохматых девушек помять, в постели с ними покувыркаться.

Я покосился на его волосатую рожу и хмыкнул.

– А у них шерстка мягонькая, – продолжал рангун, – по ней рукой проведешь, аж зудит потом ладошка. И хочется всю ее заласкать…

– Ладошку? – проявил ехидство Робинзон.

– Девушку, само собой.

– Они же у вас бородатые, как древние старцы, – сказал я. – С ней и целоваться, наверное, противно. Будто паломничество в храм гей-культуры совершаешь. А там тебя бородачи встречают и лобызают за то, что ты с ними одного вероисповедания.

– Иногда вы меня пугаете, капитан, – признался рангун. – И как вам только такие кошмары в голову приходят?

– Хм, – я с хрустом почесал поросший щетиной подбородок, – сам удивляюсь. В голове чего-то мысли роятся, роятся, словной рой сдвинутых пчел. Наверное, не выпивал давно. А у нас, как назло, на борту ни капли.

– И я бы нажрался, – сказал Робинзон. – В тюрьме хоть самогон можно достать, и наркоту. Главное, знать нужного сапиенса. А здесь – хоть подыхай.

– А может оно и к лучшему, – заметил я, – печень придет в норму. И вообще, от отсутствия алкоголя в организме еще никто не умирал.

– Как это никто?! – взвился таргариец. – Папаша мой, светлая ему память, именно так и скопытился. Вовремя не опохмелился. Денег не было. А когда пришел кореш, принес бутылку, он уже остывать начал. Не уберегли хорошего сапиенса. – Робинзон взгрустил. Даже потер сухие глаза кулаками.

– Пить надо меньше – и опохмеляться не придется, – послышался из коридора голос сириусянина. Он явно нарывался на неприятности.

– Знает, сволочь, что драться нельзя. Сразу этот, головастый, паралич нагонит, – грустно констатировал таргариец, – но я бы его все равно пришил. Только кто тогда о мамаше позаботиться? Одна она у меня осталась.

– Раньше надо было думать! – крикнул Крыс.

– И почему он всех дразнит? – подал голос вернерианин. Он почти полчаса сидел, не вмешиваясь в разговор, тупо смотрел в иллюминатор, за которым проплывали облака разноцветного газа и серой космической пыли.

– Псих законченный, – поведал рангун. – Я его давно знаю, еще по колонии на Беррице-6. На всю голову отмороженный. На него время от времени находит, и начинает кричать, что не попадя. Истерика у него, что ли…

– Так надо ему таблеток прописать, – Робинзон продемонстрировал кулаки. – От головы.

– Прописывали уже, – посмеиваясь, сказал рангун. – Бесполезно.

«Федералы понапихали на борт черт знает кого, – подумал я, – все еще хуже, чем мне представлялось. Не приходится удивляться, что кто-то кому-то отрывает хвосты».

– И что, часто у него такое? – поинтересовался я между делом, рассматривая раздачу.

– Раз в несколько месяцев. Постепенно накатывает. И накрывает, – Сивый зашел в крести. – Да он безобидный. Только орет постоянно и говорит всякую белиберду, обидеть норовит. Мы потом уже потешались над ним, даже били редко.

– А что ж ты так разозлился, когда он по тебе прошелся? – поинтересовался Робинзон.

– Неприятно, все же. Я бы ему пару оплеух отвесил, и хватит с него. Вон он какой хлипкий. Еще загнется…

– А может, он не такой хлипкий, как кажется, – прогудел немониец.

Я и не заметил, как шарообразный уголовник вкатился в кают-компанию и застыл у стола.

– В смысле? – заинтересовался Сивый.

– Вдруг он скрывает, на что способен?

– Это вряд ли, – оскалился жестокой улыбкой рангун, – а то бы его не колотили в тюряге все кому не лень. Он же еще и постукивал, гнида.

– Ну, стукачу сам бог велел между рогов двинуть, – одобрил Робинзон. – Будь моя воля, я бы вообще всех стукачей сажал на перо.

– Вы же, вроде бы, не кровожадная раса, – заметил я.

– Кто это вам сказал, капитан? – Робинзон насупился. – Когда нас прижмут к стенке, мы способны быть очень жестокими.

– Капитан, верно, имеет в виду, – рангун хмыкнул, – что когда люди вас переселяли куда подальше, вы и пикнуть не посмели.

Таргариец покраснел от самой лысой макушки до мочек мясистых ушей.

– А вы пикнули?! – с угрозой проговорил он. – Хоть словечко сказали, когда вас присоединяли к Федерации?

– Ладно, без обид, – скривился как от зубной боли рангун.

Для большинства сапиенсов были крайне болезненны воспоминания о былых временах, когда они в одночасье из свободных и гордых народов превратились в «братьев меньших». «Большой брат» в лице Федерации, чьей столицей являлась Земля, пришел к ним и протянул руку технологической помощи. А заодно отобрал независимость. Система, где проживали таргарийцы, оказалась крайне богатым регионом. Настолько выгодный сырьевой ресурс власти Федерации, конечно же, не могли упустить. Для того чтобы организовать добычу, им пришлось выселить таргарийцев с их исконных планет. Говорили, будто переселенцам предоставили систему не хуже, чем их прародина, но сами таргарийцы считали иначе.

В отношении других рас также было допущено множество несправедливостей. Если бы только они могли противостоять экспансии людей, но сапиенсы отлично представляли, чем это грозит. Имелись прецеденты. Гордая раса элкинов, взявшая в руки оружие, чтобы отстаивать независимость, была объявлена полуразумной и агрессивной и почти полностью истреблена. Ни разу в жизни мне не доводилось видеть ни одного элкина. Ходят слухи, за границами цивилизованного космоса они еще встречаются, но лично я думаю, все это бабушкины сказки. Многим сапиенсам из числа присоединенных народов хочется думать, будто кто-то из бунтарей уцелел и процветает. Это не так.

– Не надо спорить, парни, – я широко улыбнулся, – вы все проявили трусость. – Иногда надо показывать этим ребятам, кто здесь капитан. А капитан пиратского корабля – это тот человек, который может ругать свою команду последними словами, и ему за это ничего не будет. На сей раз, мне тоже все сошло с рук. Парни только хмурились сердито, отмалчивались и чаще, чем обычно, сплевывали на пол.

Иногда от скуки мы делились друг с дружкой своими преступными подвигами. Скрывать что-то было не от кого – федерал редко к нам присоединялся. В основном, рыскал по кораблю. У меня сложилось впечатление, что он ожидает очередного убийства. Хотя лично я готов был поставить выигранные полмиллиона на то, что следующей жертвой станет он сам. Как только Дымов появлялся в кают-компании, разговоры смолкали. Все ожидали, что он предпримет…

– А я ей и говорю, – рассказывал Сивый, – ты что, милая, белены объелась? Посмотри внимательно на этот прикид. Я тебе не фраер какой-нибудь. Я при капусте. Ясно тебе, центровая?.. Тут она, конечно, тон сменила. Ой, говорит, простите покорно. Я вас поначалу не по масти приняла. Пойдемте со мной ко мне домой. Вот, говорю, совсем другой разговор. Идем, говорю, цыпа.

Рангун замолчал.

– И что дальше было? – поинтересовался таргариец через некоторое время, раскладывая карты по мастям.

– Да ничего особенного, – рассказчик пожал плечами. – Все как обычно.

– Послушай, Сивый, – вмешался я, – у всякой истории должны быть начало конец. А в конце то, ради чего ты ее рассказываешь. Понял?

– Не совсем.

– Вот скоро у нас всех будет конец, – прогудел немониец. – Такой конец, какому не позавидуешь.

– Не каркай! – возмутился Сивый. – Может, этот кто-то завязал с убийствами…

– Не думаю, – сказал я. – Если в ближайшее время федерал не поймает этого мокрушника, клянусь богом, я его сам искать буду.

– Давно пора, – буркнул Робинзон. – Я, вообще, смекаю, что этому легавому дали установку нас всех, одного за другим порешить. Вот он и старается. Зря ты, капитан, ему это дело доверил.

– Посмотрим. Не справится, передоверю.

– Кому?

– Да хоть бы и тебе.

– Это можно, я всех на чистую воду выведу! – обрадовался Робинзон.

– А я бы его прямо сейчас позвал сюда, – Сивый нахмурился, – и спросил с него по понятиям. Чем, мол, ты тут занимаешься? Ты дело вообще делаешь, которое тебе поручено? Или прохлаждаешься, легавый? След надо брать! А не жрать и спать!

Я внимательно посмотрел на рангуна.

– А ты, похоже, напугался, лохматый! – Я хохотнул.

– Я?! Да мне по барабану собственная жизнь. Хоть сейчас ласты откину. Любопытно просто, кто это такой ловкий и сильный, что хвосты и руки отрывает, как простые веревочки от колбасы. Ладно… Расскажу и я вам историю. Ох, и было дело. Решили мы с корешами разжиться капустой. Ее нам, ясное дело, постоянно не хватало. Обмозговали, что да как, и решили, что лучше всего брать богатый транспортник, где пассажиры первого класса ходят в рестораны и плещутся в бассейнах. С кораблем проблем не было, имелась у нас отличная боевая посудина. И вот взяли мы их на абордаж. А там, мама моя, одни – рангуны. Ну, мы, конечно, сразу вскипешились, стали искать виноватого. Кто корабль выбирал? Кто нас так мог подставить?

– А вам что, не все равно было, кого грабить? – поинтересовался я.

– Конечно, нет, – заверил Сивый. – Как можно своих братьев рангунов грабить? Это люди достойны того, чтобы у них все забрать. Ты только, капитан, не обижайся, но ваши всю галактику заколебали. К тому же, всем известно – у людей все есть. И гражданские права, и наличные, и недвижимость. Будущее твое обеспечено, если только ты родился человеком.

– Что ты несешь? – рассердился я. – Людей по тюрьмам не меньше вашего брата.

– Это потому, что вас много. Вас больше всех остальных рас вместе взятых. Вы плодитесь с огромной скоростью. Всем известно, так стремительно размножаются только полуразумные расы и люди. Другие сапиенсы воспроизводят себе подобных куда реже.

– Все, завязывай с рассказом, – сказал я, – у меня твой шовинизм вот уже где. – Я провел ладонью по горлу. – Если еще хотя бы раз, услышу, как ты людей поносишь, попрошу телекина, чтобы ты молчал неделю.

– Очень по-человечески, – констатировал Сивый. – Вы, люди, вечно затыкаете другим рот. Зато хотите, чтобы все слушали вас.

Я решил, что спорить с ним бесполезно и просто сказал:

– Да, это так. Хорошо быть доминирующей расой в галактике.

Все сразу попритихли, и дискуссия о том, какие все люди – сволочи как-то сама собой сошла на нет.

– А вот у меня было дело однажды, – снова начал делиться своими преступными подвигами Робинзон, – взял я как-то магазин в Мамбасу, триста рублей прихватил и ящик водки. А утром пошел с повинной. Ну, мне за чистосердечное и накрутили всего пару месяцев, тем более что деньги я вернул.

– С повинной? – удивился Сивый. – Это еще зачем?

– А так получилось, что в то же самое время грабанули другой магазин, ювелирный, и там уже сто тысяч вынесли наличными и драгоценности. На меня могли подумать. Я тогда в Мамбасу на большом подозрении был. Только из заключения, ходил каждый день отмечался, что тяну лямку, то есть работаю, и на преступной карьере поставил крест.

– Ну, ты даешь! – я рассмеялся. – Сдался федералам только от того, что на тебя могли подумать. – И осекся. – Погоди-ка. Ты сказал, что ювелирный в то же время ограбили. Как же ты мог в двух местах одновременно быть?

– Во-о-от, – протянул с довольным видом Робинзон, – и меня тоже решили, что не мог. Это же я ювелирный подломил. Только немного раньше. Как я потом летел на всех порах, чтобы поскорее продуктовый подломить. Им и в голову не пришло, что один и тот же сапиенс может за одну ночь два магазина ограбить. Да еще потом с повинной придти. Я же им расписал слезно, что меня, дескать, бес попутал. Никак я не хотел этот магазин грабить. Но вот, воровское проснулось что-то в душе, и все. Я потом на эти сто тысяч, когда на волю вышел, жил припеваючи целых полтора месяца. А потом за одну ночь спустил все в казино…

– Ловко придумано, Робинзон, – одобрил я. – До такого не каждый додумается.

– Это все потому, что ум не в школах дается, а от рождения, – заключил таргариец. – Если родился сообразительным, никакие университеты из тебя дурака не сделают…

Тема беседы неторопливо перекинулась на места заключения и произвол тюремных властей.

– У нас в колонии такая вода была в душевой гнилая, что все тело покрывалось язвами, и волосы вылезали, – поведал Сивый.

– Повезло вам, – откликнулся таргариец, – у нас воды в душевых сроду не было… А чтобы помыться, мы обсыпались песком и терли тело. Оно от этого краснело и саднило.

– Песо-о-ок? – протянул рангун, – я срок мотал среди скал. Там, на этой гребаной планете одни только булыжники. Вонь в помещениях стояла такая, что всех нас выгоняли на воздух по ночам. Чтобы не задохнулись.

– Воздух?! – вмешался я. – Однажды я провел две недели в карцере, в полной невесомости, в скафандре с разряженным баллоном. Такое наказание придумали для нас тюремные власти. Чуть не задохнулся.

– Вам давали скафандры? – оживился таргариец. – У нас за малейшую провинность выбрасывали на орбиту, без всякого скафандра. Лютовали сильно.

– Ты не знаешь, что такое власти лютовали, Робинзон, – заметил рангун, – у нас бунты регулярно случались из-за жестокости вертухаев. Забить кого-нибудь насмерть было в порядке вещей.

– Повезло вам, – неожиданно встрял Пузырь, – у вас хотя бы был порядок вещей. А у нас – полный беспредел.

Все на минуту замолчали. Только я посмеивался. Вернерианин, же так и не понял, над чем я потешаюсь.

– Хорошо сказал, – пояснил я. И тут мне выпала такая карта, что я понял – банкующий точно мухлюет, иначе почему у меня на руках одни козыри. В принципе, подобный расклад меня совсем не удивил. Потому что банковал я сам, и передергивал умело. Другие картежники не заметили ловкости рук, тупо пялились в свои карты – сплошные циферки, никаких картинок.

Так мы сидели долгие часы, коротая время в полете. Покидать кают-компанию никому не хотелось. Даже я, по праву считающий себе храбрее многих, испытывал приступы смутного беспокойства, стоило хотя бы на пять минут остаться одному. А еще меня отчего-то не покидало неясное чувство слежки. Казалось, будто кто-то следует по пятам, дышит в затылок. Я даже слышал периодически странный шелест и крадущиеся шаги, но когда оборачивался, сзади было пусто. То ли этот неуловимый наблюдатель обладал необыкновенной реакцией, то ли у меня начались подвижки психики. Все мы в разные периоды жизни прибегаем к лекарству от стресса. Доктор в изоляторе может выписывать успокоительные пилюли, продавец в обмен на кассовый чек выдаст несколько бутылок спиртного, наркодилер, послюнявив купюры, сунет незаметно в руку коробку с пьянящими колосками. Как никогда остро я ощущал, что лишен любых средств, способных привести в норму нервную систему. Во мне росло раздражение. Все вокруг казались врагами. С Красавчиком я теперь почти не общался. Он нашел себе нового друга в лице лемурийца. Эта парочка отдалилась от остальных, предпочитая азартным играм интеллектуальные шахматы. Меня не слишком удивляло появление этого тандема. Я и в тюрьме видел, как сапиенсы разделяются по социальному и психологическому принципу. Эти двое не слишком вписывались в наш сплоченный коллектив обыкновенных мерзавцев. Один обладал слишком нервной душевной организацией – таким бывает сложно в заключении и я, признаться, был удивлен тому, что он вообще выжил. Другой – напичканный знаниями от пяток до выпуклой макушки – являл собой яркий пример эрудированной элиты. Не зря его прозвали Умником. Таких высоколобых выскочек в уголовной среде не любили. Здесь ценилась хитрость, а не ум. И необходимые для выживания навыки, а не богатая эрудиция. В общем, Красавчик и лемуриец в коллектив не вписывались. Тем страннее выглядело, что оба они до сих пор живы.

Бородавочник Отец периодически напоминал о своем присутствии, начиная колотить в дверь. Иногда он требовал пищу, иногда впадал в религиозный экстаз и проклинал всех нас, желая нам самой страшной участи, вроде сдирания кожи и поливания свежих ран соляным раствором. Давно заметил, у тех, кто ратует за торжество милосердия, в мозгу прокручиваются самые кровавые картины. Поскольку самым небрезгливым среди нас являлся Пузырь, – вовсе в этом не уверен, но так уж я решил, – я отдал распоряжение, чтобы раз в сутки он забрасывал в каюту бородавочника сухой паек. Я, конечно, не самый добрый человек в галактике, но мне вовсе не хотелось, чтобы жизнь этого жестокого фанатика прервалась по моей вине. В конце концов, лично мне он ничего плохого не сделал. А то, что был законченным психом, так кто из нас без недостатков.

Однажды я даже поговорил с ним.

– Эй, – я постучал в дверь костяшками пальцев, – ты еще живой?

Он с ревом метнулся к выходу, ударил в створку плечом.

– Значит, живой, – удовлетворенно отметил я. – Ты не переживай так сильно. Как прилетим, мы тебя сразу отпустим на волю. Будешь обращать местных аборигенов в свою веру.

– Я до вас доберусь! До всех вас! – пообещал Отец.

– Интересно как, – усмехнулся я.

Тут мне пришло в голову: а вдруг это он выбирается каким-то образом из своего узилища и убивает? Заимел себе сообщника и тот выпускает его на волю – порезвиться.

Мысль была невероятной, и все же, мне стало не по себе. Надо бы, сказать федералу, решил я, пусть рассмотрит и эту версию.

Не стоит думать, будто мы только и делали, что били баклуши. Не такой я человек, чтобы сидеть, сложа руки. Все это время мы не оставляли попыток завладеть судном. Что только мы не предпринимали для того, чтобы вскрыть рубку управления. Даже колотили в нее тараном – пришлось пожертвовать одним из роботов-уборщиков. Но все попытки не увенчались успехом. Чертова дверь была сделана из того же сплава, что и внутренняя обшивка – ее и метеорит не смог бы пробить.

Очень скоро стало понятно, что несмотря ни на что, до цели мы, все-таки, долетим. Власти сделали все возможное, чтобы наша миссия состоялась. Или не власти, а кто-то другой. В наших обстоятельствах это было уже не столь важно.

Через некоторое время у нас случилась первая крупная поломка. На корабле вдруг стала возрастать гравитация. Мне это очень не понравилось, и я дал Робинзону задание выяснить, как можно устранить поломку. Он довольно долго копался в машинном отделении, но развел руками.

– Ничего не понимаю, все в норме.

Но приборы показывали, что гравитация неуклонно растет.

– Продолжай разбираться, – скомандовал я. – Не хватало еще, чтобы нас тут расплющило.

– Не доверяете вы мне, капитан, – проворчал Робинзон, – а я, между прочим, механик с детства. Ладно, посмотрю, что можно сделать.

Но время шло, а поломка так и не была устранена. Гравикомпенсаторы работали все хуже. Я с неудовольствием ощущал, как растет свинцовая тяжесть в ногах, и все сильнее сжимает виски.

Вот тебе и новенький корабль. Оставалось радоваться, что с остальными узлами пока все в порядке. Мы уже успели улететь очень далеко от основных трасс. Да и послать сигнал бедствия у нас не было никакой возможности. Федеральное судно стало бы для нас братской могилой.

Вельд Красавчик

Я вспомнил, как однажды, когда был совсем маленьким (года три или четыре, точнее не помню), впервые осознал, что однажды тоже умру. Вот этот пруд возле нашего дома будет также разливаться весной, роща на холме сбросит листву и оденется новой, рыбки станут резвиться в прозрачной воде – они все равно отличаются одна от другой только формой плавников и размерами – а меня уже больше нет. На меня накатил такой дикий ужас, что я бегом, крича во весь голос, побежал к дому. Ворвался на террасу, обхватил тетушку руками, сжал, что было сил.

– Ты что, Вельдик, что случилось? – допытывалась она.

А я не мог ответить, захлебываясь плачем. Потом все же выдавил, как только смог немного перевести дыхание.

– Тетя, а ты умрешь?..

Она присела, глядя на меня добрыми, все понимающими глазами.

– Когда-нибудь умру, – грустно сказала она. – Но обещаю тебе, что это будет очень и очень нескоро.

– А я… – Торопился я задать мучающий меня главный вопрос. – Я тоже когда-нибудь умру?

– Да, – ответила она, и я зашелся таким плачем, что, кажется, даже соседи услышали, хотя до их участка было весьма приличное расстояние.

– Выходит, себя ты жалеешь больше, чем меня, – рассудила тетушка. – Вот как. Я полагала, ты любишь меня тоже. Не только себя одного?

– Что ты, тетя, тебя я люблю намного больше, чем себя, – испугался я. – Тебя я очень-очень люблю. А себя просто очень…

Тетушка рассмеялась, явно довольная моим ответом.

– Ладно, беги, не мешай мне готовить обед. И ни о чем больше не беспокойся…

И я действительно больше не беспокоился. Мои мысли занимали совсем другие вопросы. Не беспокоился, пока не оказался в колонии. И вот теперь, на этом корабле.

«Хорошо, что у меня нет хвоста, как у Провокатора, – думал я, – значит, мне его никто не оторвет. Но… – От ужаса холодели внутренности. – Он может оторвать что-нибудь другое».

На этом чертовом корабле я постоянно испытывал страх и манию преследования, состояние мое все более явственно напоминало паранойю.

Я давно заметил, сапиенсы, лишенные фантазии, обыкновенно почти бесстрашны. А тот, кто обладает живым воображением и может представить, какой ужас в одночасье может на него обрушиться (ох, уж эти оторванные части организма), нередко производит впечатление труса. Но это вовсе не трусость. Скорее, разумная осторожность.

Только не надо думать, что только я боялся умереть. Атмосфера ужаса пронизывала корабль сверху донизу, как женщину бывает пронзает острое желание близости. Многие делали вид, что им совсем не страшно, но я отлично видел – у них все поджилки трясутся. Все они судорожно оглядывались, подозревая, что кто-то идет следом. На ночь они баррикадировались в своих каютах. На этом рейсе каждый подозревал каждого. Они собирались вместе за карточным столом, сбиваясь в стаю. Им казалось, что если они будут вместе, им проще будет защититься от неведомого врага.

По здравому рассуждению я решил, что и мне следует обзавестись друзьями. Никогда не помешает заручиться поддержкой тех, кто может дать отпор любой опасности. Последнее время я старался держаться поближе к лемурийцу. Как и Лео Глуц, он отличался решительным характером. К тому же, он единственный выглядел абсолютно невозмутимым. Казалось, его совершенно не волнует, что по кораблю бродит убийца. В общем, мы подружились. Ему нравилось много говорить, а я умел слушать. Полагаю, в этом кроется основная причина нашей дружбы.

Теперь мы каждый день играли в шахматы и обсуждали самые разные темы. Я сказал «обсуждали», но точнее было бы слово «говорил». Чаще всего о представителях иных разумных рас – не креторианцах и лемурийцах. Умник знал о них буквально все. Всеобъемлющие познания позволяли моему новому другу свободно рассуждать о любых вопросах бытия сапиенсов и их мышление. Отдельные темы, такие как половые пристрастия различных видов и их физиологические особенности, вызвали у меня самый живой интерес, другие я слушал с деланным вниманием, чтобы не обижать Умника небрежением к его удивительной эрудированности.

– Эволюция – процесс не ровный, а скачкообразный, – говорил он. – Живые организмы трансформируются не постепенно, а в результате внезапной мутации. Раньше ученые полагали, что эволюция ведет лишь к улучшению выживаемости вида. Но оказалось, что та или иная мутация может вызвать как позитивные сдвиги в развитии вида, так и негативные, которые приведут к полному его вымиранию. Природу этих неожиданных мутаций не удалось понять до сих пор. Что именно их вызывает неизвестно. Но самая большая загадка – это мутация, которая вызвала развитие того или иного вида, и появление у него разума. Есть предположение, что эта мутация носит одинаковый характер у всех двенадцати рас. Произошла она примерно в одно и то же время. При этом виды были выбраны совершенно случайно.

– Очень интересно, – пробормотал я, хотя не понял половины сказанного. – Ты хочешь сказать, что кто-то давным-давно наделил нас разумом? Но кто это – неизвестно. И зачем он это сделал – тоже.

– Именно так. Если говорить о Земле, то я совершенно не понимаю, почему именно приматы стали обладателем мутации разумности. А не какие-нибудь кошачьи, к примеру. По-моему, в тиграх и львах куда больше грации и красоты, чем в человеке. Человек, говоря откровенно, уродлив. С другой стороны, мутация разумности включает также изменение внешнего облика. Неизвестно, как выглядели бы потомки пещерных львов, надели их неизвестная сила разумом.

– Наверное, были бы лысыми, и ходили на двух конечностях, – развеселился я.

– Кстати, друг мой, знаешь ли ты, каким был облик древних креторианцев?

– Примерно, – ответил я. – В общих чертах. Наша наука – это что-то с чем-то. Вроде бы, наши далекие предки имели плавники и жили под водой и над водой.

– Это очень интересно, – заявил Умник. – Погляди, как вы стали похожи с людьми. Между тем, у вас не было общего предка. Однако такие совпадения случаются. К примеру, полуразумные существа с одной из планет Лемурианского сектора как две капли воды напоминают земных крабов. А птичка кукермерра с планеты-колыбели рангунов имеет двойника в созвездии Лиры. Причем, предки у этих созданий были разные.

– Внутри мы очень непохоже устроены, – сообщил я. – У людей, например, есть сердца, а у меня четырехкамерная печень. Одна знакомая дама говорила мне, что именно поэтому люди острее чувствуют, переживают эмоции. Не понимаю, как можно чувствовать острее из-за того, что у тебя функции печени возложены на отдельный орган? Бред собачий!

– Люди одушевляют сердце. Считают, что оно умеет чувствовать само по себе. По большей части, это действительно бред. Но бред, включенный в сознание. Устойчивый миф. Я читал много материалов о человеческом разуме. Он имеет самые причудливые формы. Главное, что я для себя вывел – людям нельзя доверять и их нельзя недооценивать. В их разуме скрыто подсознательное коварство, они и сами порой не представляют, на какие шаги способны в случае, если представиться возможность…

– Не будем обсуждать людей, – предложил я. Мне все время казалось, что капитан Лео Глуц может оказаться где-то неподалеку. Ему очень не нравилось, когда кто-то из команды начинал критиковать человечество, справедливо полагая, что люди подчинили себе всю галактику и продолжали на правах старшего брата стяжать все блага развитой космической цивилизации.

– Боишься? – проницательно заметил лемуриец. – Наверное, твоя печень тоже одушевленный предмет, способный испытывать страх.

Иронию я уловил, криво улыбнулся.

– Не боится только кретин. Вполне естественная реакция.

– Всего лишь эмоция, – согласился Умник, ответная реакция на воображаемую или реальную угрозу. И как любую эмоцию, ее можно вывести из подсознания, и разложить на составляющие, чтобы полностью изъять. Сделать это возможно. Но делать этого не стоит. Потому что выживаемость индивидуума, лишенного столь ценной эмоции, как страх, уменьшается в геометрической прогрессии.

– Зато возрастают шансы получить по физиономии, – подхватил я. – Так что, пожалуй, буду и дальше трусить. Целее буду.

Слова мои были отнюдь не голословны. Я испытывал все большее волнение. Федеральный агент вконец обнаглец. Он бродил по кораблю и устраивал всем допросы с пристрастием. Причем, вопросы задавал самые странные, расспрашивал, к примеру, о каких-то зеленых сапиенсов небольшого роста. Ума не приложу, как его до сих пор не пришили. По идее, тот самый живодер должен был именно с него начать череду кровавых убийств.

Накануне правительственный агент зашел, навестил каюту лемурийца, где мы играли в шахматы, пришел, якобы, для того, чтобы просто пообщаться, от скуки. Мне хотелось сказать все, что я думаю о таких примитивных методах дознания. Но я счел, что не стоит вступать в открытую конфронтацию. Кто знает, что на уме у этого дуболома. Когда федерал ушел, Умник заметил:

– Он практически Леня Стаканов.

– Кто?

– Знаменитый сыщик. Герой романов одного знаменитого писателя.

– Не знаю, как работал Леня Стаканов, но этот прет напролом, – поведал я.

В мою каюту федерал заходил пару дней назад – сначала сообщил, что все знает и мне следует сознаться, потом угрожал расправой, затем взывал к моему гражданскому долгу и напоследок сулил правительственные награды, если я окажу ему помощь в поиске опасного убийцы. Осознав, что я не могу дать ему никакой информации, потребовал, чтобы я повнимательнее следил за лемурийцем и сообщил ему, если замечу что-то странное.

– Прошу меня извинить, – сказал я, – но стукач из меня не получился даже на каторге. Не получится и здесь.

– А кто тебя просит стучать? Просто будь бдительнее. Ты же не хочешь сыграть в ящик, сынок, – и федерал, сделав рожу кирпичом, что у него получалось великолепно, вышел за дверь.

А я остался в одиночестве, в тяжких думах о прошлом и будущем. Я и так находился под постоянным давлением, а теперь еще приходится думать о том, как бы выкрутиться из этой ситуации. Я не собирался подставлять лемурийца, испытывая к нему искреннюю симпатию.

Сидя за шахматами, мы неизменно возвращались к расовым вопросам. Умника они занимали больше других. Он считал лемурийцев угнетенной расой, и крайне негодовал доминированию людей в галактике.

– Нельзя бесконечно унижать другие расы, – сказал Умник. – Сегрегация в галактике носила всеобщий характер. И была очевидна для всякого прогрессивного сапиенса.

– Что носило всеобщий характер? – переспросил я.

– Сегрегация. Все галактические расы были угнетены в правах, все, за исключением людей. Отдельные расы не допущены даже к избирательным голосованиям. Я даже не говорю о других правах. В этом, несомненно, вина, Верховного Совета Федерации, ведь в него входят исключительно люди. Они и утверждают высшую власть в галактике именно людей. То, что сейчас происходит – следствие подобной политики.

– И где выход?

– Прежде всего, следует предоставить всем разумным расам равные права.

– Но люди никогда не пойдут на это.

– Должны пойти. Иначе конфликт неизбежен. Я, впрочем, с трудом представляю, как будет выглядеть мир после этой войны. Возможно, людей уже никто не будет спрашивать. И нам придется иметь дело совсем с другой доминирующей расой.

«Мы снова обсуждаем людей», – понял я, и мне стало не по себе. Если лемуриец так настроен обсуждать тему доминирования человеческой расы, не указывает ли это на то, что он – не тот, за кого себя выдает. Тем более что уголовником он совсем не выглядел. Лемуриец явно был сапиенсом тренированным и психологически намного устойчивее своих донельзя вспыльчивых собратьев. Он даже спал всего по нескольку часов в сутки, уделяя остальное время рассуждениям, расчетам и чтению. Портативный компьютер, выдвигающий из стены, содержал большое количество книг. По большей части отнюдь не любовные романы, которые я обожал, а научные труды. Для Умника не было большего наслаждения, чем покопаться в заумных книгах.

– Какое право люди имели терраформировать нашу планету? – сказал он однажды.

– Ну, – я пожал плечами, – может, они хотели, как лучше. Я слышал, у вас были весьма тяжелые условия для жизни.

– Но это были наши условия! Мы приспособлены были для существования в суровом холодном климате. Оказавшись среди тающих ледников и стремительно теплеющего океана, когда зелень заполонила все вокруг, а стремительные ветра обратились слабым дуновением, мы почувствовали себя праздным народом. Если кто-то и должен был изменить климат, это должны были сделать только мы сами… Конечно, потом люди признали свои ошибки, сказали, что терраформирование планет, где проживают сапиенсы других рас, было неправильным с самого начала. Но Лемурия уже изменилась. И к нам хлынули человеческие переселенцы.

– Не только к вам, – сказал я. – На Кретории людей тоже хватало.

– Всюду. Они были везде. Разве что рядом с телекинами им было не слишком уютно. Можно сказать, телекинам повезло.

– А что ты знаешь, вообще, о телекинах? – заинтересовался я.

– Довольно загадочная раса, не так ли? – лемуриец улыбнулся.

– Это точно. Он тебя не пугает?

– Меня, вообще, сложно напугать. Тем более существу, находящемуся на столь низкой ступени развития.

– Ты о телекине? – удивился я.

– Именно. Насколько мне известно, их цивилизация совершенно неразвита. Они отстранены не только от реальности, но и друг от друга, существуя в каком-то своем, очень особенном пространстве. Весь их мир – это один единственный континент, на котором проживают собственно телекины и их личинки. Взрослея, любой телекин все больше отстраняется от жизни, уходит в себя. Личинки обслуживают взрослых, подобно рабам. Они, кстати, признаны Советом полуразумными и почти не понимают, что происходит. Я много читал об их мире. Там царит жуткая нищета. Если бы не люди, которым умение телекинов передавать образы и мысли, показались удивительными, их мир так и остался бы на задворках цивилизованного космоса.

– Но ты видел, что они умеют делать? Я и не предполагал, что они на такое способны.

Умник пожал плечами.

– Полагаю, Совету об этом их умении было давно известно. Они просто не хотели посеять среди людей панику. Люди склонны к гиперболизации потенциальной угрозы. После чего могут впасть в ксенофобию. А она, в свою очередь, прямой дорогой ведет к геноциду. Так что разумно со стороны правительства ограничить доступ к определенной информации. Так было во все времена, и так будет всегда, покуда существует человеческий род и другие разумные расы. В конце концов, в Цивилизованном космосе живет не так много представителей расы телекинов. Вот ты когда-нибудь прежде встречал телекина?

– Никогда, – ответил я. И подумал, что, пожалуй, это самая удивительная встреча в моей жизни. Отдельные расы, признанные Советом федерации разумными, были очень малочисленны.

– Вот видишь. Федерация, в основном, населена другими сапиенсами. Подозреваю, что это, во многом, следствие той политики, которую проводит правительство. Но и сами расы не всегда стремятся идти на контакт. Слишком велики ментальные различия. А люди очень болезненно относятся к приоритету homo sapiens над другими расами. Для мыслящих сапиенсов не секрет, что многие расы, объявленные полуразумными, совсем таковыми не являются. Просто их мышление совсем не похоже на человеческое. Скажи, что ты чувствовал, общаясь с телекином?

– Мне не понравилось это ощущение, – я поежился, – неприятно, когда у тебя копаются в голове.

– Именно так. Чужак всегда вызывает отторжение. Такова природа любого разума. То, что сейчас происходит в галактике, можно назвать столкновением разумов. Мы не понимаем друг друга, и никогда не поймем. Примерно то же самое сейчас происходит на этом корабле, они как будто задались целью – посмотреть, как выглядит натуральная ксенофобия, – Лемуриец перешел на вкрадчивый тон, – скажи-ка, друг мой, ты не думал о том, чтобы захватить корабль?

– Ты что?! – отшатнулся я. – Ты хочешь убить капитана?!

– Капитана? – Умник скорчил презрительную мину. – Он сам объявил себя капитаном. На самом деле, Лео Глуц – обыкновенный бандит. Примитивный, как все они. Разве что немного удачливее остальных. Не вижу никакого смысла в том, чтобы его убивать. Можно просто изолировать в одной из кают.

– Я не хочу об этом говорить, – решительно воспротивился я, – у меня с капитаном хорошие отношения, и мне не хочется их портить.

– Наивно на это надеяться. Вряд ли такой человек, как Лео Глуц ценит хорошие отношения. Если понадобиться, он перешагнет через любого.

– И все равно, – заупрямился я. – Ты забыл про телекина…

– Я хорошо помню, на что он способен.

Говорят, жизнь любого сапиенса состоит из черных и белых полос. Если началась черная, надо просто собраться с духом, и дождаться, когда придет белая. Я слышал, будто есть на Земле такой полосатый зверь – зебра, по его шкуре можно гадать, когда кончатся неприятности и начнется пора удач – к примеру, супруга олигарха одарит тебя своей благосклонностью и ее шантаж увенчается успехом.

Мне снилось, что я получаю небольшой саквояж, набитый до самого верха ассигнациями, и, помахивая им, иду по набережной утреннего Шамбала. Над зеленой водой висит огненное светило. Пахнет рыбой и пряностями. Первые посетители прибрежных кафе неспешно завтракают. В одном из них сидит Эрнест Орлеанский и ждет меня с добычей.

Но что-то произошло. Солнце вдруг нырнуло в океан. Он мгновенно окрасился красным до самого горизонта. Вода, похожая на кровь, закипела и хлынула на берег. Приливной волной снесло все постройки. Меня сбило с ног. Захлебываясь, я попытался выплыть на поверхность, но не видел, куда плыть, ведь солнце утонуло в океане. Мешал саквояж с деньгами, но я не мог выпустить его из рук, ведь в нем было целое состояние. И я понял, что сейчас умру…

В очередной раз я проснулся в дурном расположении духа, нажал сенсор отключения койки, медленно опустился и сел, сумрачно размышляя о том, как удивительно, в сущности, что еще одни сутки миновали, а я до сих пор жив. Теперь я видел кошмары каждую ночь.

Я залез под ионный душ, помассировал кожу головы – никогда не помешает улучшить кровообращение на случай преждевременного облысения – и вдруг раздался громкий стук.

– Кто там? – спросил я.

– Открывай, Красавчик, – рыкнули из-за двери, – это я, Сивый. Пришел пообщаться.

Только этого мне не хватало, подумал я, и стал поспешно одеваться. В висках шумело. Дыхание перехватывало от страха. Неужели, он и есть тот самый убийца?

– Ну, что ты там возишься?

– Одеваюсь.

– Давай скорее…

Я огляделся, но понял, что защититься мне нечем. Остается надеяться на то, что телекин не допустит драки и убийства.

Дальше медлить было невозможно.

– Выхожу, – крикнул я – в коридоре больше шансов, что нас заметят.

Я нажал на сенсор, разблокируя замок. Шагнул в открывающуюся дверь и столкнулся с рангуном. Он деловито пропихнул меня в каюту. Растянул пасть в улыбке.

– Привет.

– Чего ты хочешь? – спросил я угрюмо.

Он оглядывался с таким видом, словно в его каюте не было все то же самое.

– Уютно.

Я был на таком взводе, что нервы не выдержали.

– Я говорю, чего тебе надо?! – проорал я.

– Ты чего орешь? – опешил рангун.

– Потому что все время думаю, а вдруг ты убийца и пришел, чтобы меня прикончить.

Рангун неожиданно смутился.

– Совсем даже наоборот.

– Как наоборот?! – опешил я. И тут до меня стало доходить.

– Понимаешь, – лохматый великан все еще мялся на пороге. – Они могли бы хотя бы пару андроидов класса «жена» доставить на борт. Но не додумались. А может, не захотели. Ты мне сразу понравился…

– Даже не начинай! – я выставил перед собой указательный палец. – Ты знаешь, что если начнется драка, тебя парализует.

– Почему драка? – искренне удивился Сивый. – Я же знаю, чем ты занимаешься. Думал, может, мы договоримся.

– Только женщины!

– Но здесь же их нет. – Прозвучало жалобно.

– И этот факт меня чертовски огорчает.

– Меня тоже.

– И вообще, у меня аллергия на шерсть.

– Серьезно?

– Да. А у шерсти аллергия на меня.

– Шутишь?! – рангун оскалился.

Тут мигнул и как будто померк свет. Сивый задумчиво глянул на потолок.

– С лампой что-то, – сказал он.

– Наверное.

– Ну, ладно, мы еще вернемся к этому разговору.

Он вздохнул, вышел из каюты, и через пару секунд я услышал, как его шаги тяжело загрохотали на лестнице.

Только этого мне не хватало, думал я, проклиная власти. Могли бы озаботиться специализированными андроидами. Из-за их непредусмотрительность, сапиенсы приятной внешности вынуждены испытывать дополнительные сложности.

Надо бы переговорить с капитаном об индивидуальной защите, решил я, все-таки мы с ним в хороших отношениях. Мне отнюдь не улыбалась перспектива постоянного дискомфорта, связанного с домогательствами лохматой обезьяны.

Я поспешно направился в каюту своего приятеля. Только там я чувствовал себя в безопасности. В отличие от остальных членов экипажа, лемуриец сохранял спокойствие. Иногда я размышлял о том, что подобное поведение, по меньшей мере, странно, и не является ли его ровное настроение четким указанием на то, что он и есть убийца.

Умник, как обычно, бодрствовал. Сморщив высокий лоб, он делал какие-то пометки в настенном компьютере.

– Ты что, совсем никогда не спишь? – спросил я.

– Есть в природе любых сапиенсов помимо очевидной для меня психологической, еще и явная физиологическая ущербность. Мы по природе свой несовершенны. И если, как утверждал Отец, мы созданы по образу и подобию Бога, то этого Бога точно тоже явно кто-то создавал. Или же мы только приблизительное его подобие, и вообще, не очень получились. Я совершенно не понимаю, почему лемурийцы так устроены, что обречены столько времени тратить на сон? Хотя согласно исследованиям нам и требуется меньше, чем людям.

– Ты не знаешь, зачем мы спим? – удивился я. На моей памяти Умник всегда знал ответы на все вопросы.

– Конечно, знаю. С научной точки зрения необходимость сна легко объяснима. Но я не желаю принимать такой порядок вещей. Проклятье, меня раздражает эта пустая трата времени.

Я заметил, что Умник, и вправду, выглядит излишне возбужденным.

«Как бы не вышел из себя», – подумал я.

– Вот потому тебе и надо спать, чтобы не раздражаться, – заметил я. – У меня была одна знакомая. Если не выспится – чистая фурия. С ней можно было даже не разговаривать. Сразу в крик, как полоумная.

– А когда выспится? – заинтересовался лемуриец.

– Когда выспится, тоже та еще стерва, – заметил я.

– Ха, таких знакомых у меня было хоть отбавляй. Лемурийские женщины очень вспыльчивы. И характер у них тяжелый.

– Никогда не общался с лемурийскими женщинами, – признался я.

– Неудивительно, – Умник смерил меня насмешливым взглядом. – Ты, конечно, знаешь, что инстинкт насилия у нас в крови. Иначе наша раса просто не выжила бы в той агрессивной среде, где она зарождалась. Наша исконная планета населена множеством хищных видов – это касается и флоры, и фауны. Чтобы защититься, мы веками вырабатывали в себе этот инстинкт. В отличие от вас и людей, мы не истребляли себе подобных в многочисленных войнах. Мы боролись за выживание своего вида. Каждый из нас должен был иметь ярость берсерка, чтобы сражаться. В нашем языке даже нет такого понятия, как война. Вся наша жизнь была войной. Воевать с себе подобными мы не умеем.

– А мы для вас себе подобные? – поинтересовался я.

Лемуриец внимательно посмотрел на меня.

– Нет. Вы – другой вид. Именно поэтому ни одна лемурийская женщина не способна на близость ни с кем, кроме представителя ее расы.

– Зато человеческие и креторианские женщины – самые красивые. Об этом все говорят.

Умник презрительно скривился:

– Много говорят о тех, кого можно оценить.

Это замечание меня порядком покоробило.

– Просто у вас другие традиции, – сказал я.

– Это ваши традиции почти утрачены, – ответил лемуриец. – А мы живем по законам, которые складывались веками. Они основаны на древних инстинктах и являются прямым их следствием.

– Вы – дикий народ, – констатировал я.

– Следование традициям – не дикость, а признак высокой культуры.

– Хорошо, когда гордишься своим происхождением, – заметил я осторожно. Последнюю фразу Умник выкрикнул так запальчиво, что я стал испытывать опасения, как бы в нем не проснулся древний инстинкт – тогда мне никакие высококультурные традиции не помогут.

Я решил сменить тему.

– Как думаешь, Умник, – сказал я. – федерал найдет убийцу?

– Почему бы и нет, – ответил лемуриец. – Если, конечно, убийца раньше не найдет его самого.

Георг Дымов

В жизни есть много простых и доступных удовольствий. Например, после опасного рейса и нескольких бессонных суток принять ионный душ и вытянуться на воздушной койке. Или вернуться домой со службы, забраться в ванную с теплой водой и ощущать, как заботливые руки андроида класса «жена», ласково намыливают тебе шею… и прочие места. Или когда подозреваемый после длительного допроса, вдруг начинает колоться и выкладывает всю подноготную – включая имена подельников и подробности совершенного преступления.

В той, другой жизни, несмотря на все тяготы федеральной службы, хватало светлых моментов. Я уже воспринимал ее, как нечто отдаленное и недостижимое. Как будто это даже не я проживал все славные моменты, а какой-то удивительный счастливчик. А я купался в этих воспоминаниях, представлял, что все это я. И завидовал ему. Нынешнее мое существование сделалось шатким и темным, будто я шагал глубокой безлунной ночью по подвесному мосту над глубокой пропастью.

Я бы отдал все жалованье за выслугу лет, лишь узнать, кто преступник.

Он все больше пугал меня, действуя непредсказуемо, но методично, уничтожая нас одного за другим. Без всяких видимых на то причин. После очередного убийства я убедился, что имею дело с серийным маньяком.

– Черт возьми! – Лео Глуц скривился. – Тот, кто это сделал, настоящее животное…

Я стоял далеко от трупа, но и меня замутило от подобного зрелища.

Картина преступления выглядела поистине чудовищно. Словно кто-то запустил руки в живот бородавочника, вырвал внутренности и раскидал их по каюте.

– Третий, – выдавил я.

– У нас в колонии часто кого-нибудь убивали, – заметил Сивый, – но как-то все беззлобно, можно даже сказать, по-доброму. И всегда за дело. А тут… Кошмар, да.

Глуц обернулся.

– У одного из ребят с головой явно не все в порядке, – сказал он. – Пропусти-ка. Пойду поблюю. И распорядись, чтобы Пузырь вышвырнул труп в мусоропровод.

Я порадовался, что всего лишь драил иллюминаторы – не хотел бы я быть могильщиком этого проклятого рейса.

– Поможешь ему, – распорядился капитан с порога.

Я опешил. Снова зачесались руки. Как же хотелось врезать ему на наглой роже. Но я отлично запомнил, как ощущает себя парализованный, и не горел желанием повторить печальный опыт, поэтому пробормотал: «Есть!», мысленно представляя, как следом за бородавочником запихиваю в мусоропровод труп Лео Глуца.

Работка нам предстояла та еще – настоящий адский труд. Надев резиновые фартуки, перчатки до локтей, заткнув ноздри ватными тампонами, мы принялись за дело – собирали зловонные потроха и складывали в пластиковые пакеты.

Когда с внутренним миром покойного фанатика было покончено, мы взялись за его бренную оболочку. Точнее, за пару конечностей бренной оболочки, и поволокли ее по коридору. Ох, и тяжеленной была эта туша!

Попутно я присматривался к Пузырю. Меня здорово насторожило, что в отличие от меня вернерианин никак не выказывает отвращения.

– Как ты себя чувствуешь?! – поинтересовался я.

Он пожал плечами.

– А что? – Работа бородавчанского могильщика не была для него в тягость.

– Ты ведь приносил этому уроду еду?

– Угу.

– И как ты с ним общался?

– Да я и не общался.

– Но ты же передавал ему пищу.

– Открывал дверь, швырял паек, и сразу же закрывал.

– А он?

– Все время пытался выбраться. Булькал что-то по-своему. Но я не пускал. Он сказал, гореть мне в аду. А оно видишь, как вышло. Он уже на том свете, а я живее всех живых.

– А не хотелось его по голове тюкнуть?

– Зачем это? – вернерианин насторожился.

– Как зачем? Чтобы не пришлось его кормить. Дышать с ним одним воздухом. Да мало ли что…

– Нет, никогда, – поспешно заверил меня Пузырь. – Я к убийству, вообще, отношусь очень отрицательно.

– Ну, да, убьешь кого-нибудь – и потом раскаиваешься. Так, что ли? – Я подмигнул вернерианину. – Мне можешь сказать все, как на духу.

Он вдруг выпустил из рук ступню бородавочника, похожую на большую ласту. И заорал на весь коридор:

– Не убивал я его! Не убивал! Ясно тебе?!

– Ясно, ясно, успокойся, – я улыбнулся, похлопал нервного вернерианина по плечу заляпанной слизью рукой. – Я так просто спросил.

– Меня тоже однажды так просто спросили, – пробормотал Пузырь. – А потом отправили в колонию.

– Бывает, – посочувствовал я. – Ты ногу-то бери, потащили, – и с удовлетворением отметил, что почти вся слизь с левой руки перекочевала на одежду вернерианина. Он умудрился ничего не заметить. Схватился за «ласту», и мы продолжили скорбный путь.

Всю оставшуюся работу мы проделали в тишине. Сделали дело и разошлись. Содрав с себя зловонные шмотки, я зашвырнул их в мусоропровод следом за трупом Отца. И направился в душевую.

Пузырь являл собой классический образ преступника-дебила. Такие типажи частенько встречались среди уголовников. Им не посчастливилось вырасти в среде сапиенсов, лишенных морали, и они, скорее всего, еще в детстве попали в дурную компанию. А там уже их научили воровать и грабить, а потом просто подставили, чтобы уйти от ответственности. Вряд ли этот недотепа стал бы специально кого-нибудь убивать. Хотя сбрасывать его со счетов я все же не стал бы. Среди арестованных нередко встречались натуральные кретины. Один с виду был улыбчивым добряком и я поначалу счел его безобидным малым, потом выяснилось, что он подкарауливал в парке прохожих, бил их по голове железной битой и забирал все, что у них было с собой. В связи с переизбытком физической силы и недостатком интеллекта негодяй не разбирал, кого бить – крохотных женщин или крепких мужчин. На этом и погорел. Одна из жертв оказалась спортсменом – тяжелоатлетом, да еще и рангуном по расовой принадлежности. Удар по темечку не возымел никакого эффекта, после чего преступник был скручен и направлен в ближайшее отделение…

Ионный душ окутал тело облаком тепла, расслабил мышцы. Я стоял под ним, предавался воспоминаниям и прикидывал, кого назначить главным подозреваемым.

Благодаря осмотру места происшествия мне почти точно удалось установить, когда произошло преступление. Часа за три-четыре до того, как вернерианин обнаружил тело. Это давало мне некоторые преимущества, которые я собирался использовать в дальнейшем.

В остальном, я пока так и не продвинулся в поисках убийцы. После третьего трупа я по-прежнему подозревал всех без исключения. С нами на борту летит опасный маньяк, думал я, – либо сапиенс, одержимый манией убийства, либо вражеский агент, специально засланный противником человеческой экспансии, чтобы наша миссия провалилась. Да еще эти зеленые сапиенсы, упомянутые сириусянином. Кто они? И какая у них цель? Они могут, к примеру, скрываться в запертой рубке управления и при необходимости выходить оттуда.

Я всегда придавал особое значение психологическому рисунку подозреваемых, почти всегда сразу и очень точно выявляя, кто является преступником, а кто попал в наше ведомство по наговору и недоразумению. Версия маньяка в первую очередь указывала на лемурийца. С виду рассудительный и начитанный малый, он вполне мог временами превращаться в неконтролируемую машину убийств. Внешность – отнюдь не главное. Самые жестокие садисты зачастую выглядят, как воспитатели детского сада. А добряки, неспособные даже прихлопнуть комара, имеют внешность забойщиков скота.

К версии маньяка я склонялся еще и потому, что убить голыми руками бородавочника сможет не каждый. В процессе можно от удушающей вони даже потерять сознание. Лемуриец, с его гибкой психикой и умением впадать в боевой раж, вполне мог бы пойти на такое. Но и остальных нельзя было оставлять без внимания.

Следовало учитывать и тот факт, что телекин мог запросто заставить убивать любого из экипажа. И этот кто-то, совершив убийство не по своей воле, теперь скрывал содеянное, опасаясь наказания. А что если этот кто-то даже не помнит, как совершал то или иное действо? Гипноз имеет самую широкую сферу применения.

Я решил аккуратно прощупать почву, но версию шпиона отнюдь не исключал. Диверсанты коварны. Они могут специально раскидать внутренности убитого по каюте, чтобы следствие решило, что имеет дело с маньяком. Ведь для того, чтобы найти преступника крайне важно выявить мотив убийства. Чем убийца руководствовался, когда избирал очередную жертву. Убивает ли он бессистемно, или всех убитых что-то связывает? На первый взгляд, у них совсем мало общего. Гебб, рептилия, теперь вот бородавочник – судя по досье, до посадки на федеральный корабль они даже не знали друг друга. К тому же, представители этих рас плохо ладят между собой. Хотя все расы крайне разобщены – слишком велики физические и психологические различия. Оттого так сильны мотивы ксенофобии в практически любом смешанном поселении сапиенсов.

Возможно, все убитые увидели нечто, что им видеть не полагалось. Это и стало причиной их смертей. Но бородавочник, что мог видеть, если постоянно был заперт в каюте. Кто-то открыл дверь, чтобы добраться до него. Почему? Зачем? Это смешивало картину.

Пузырь, конечно, ведет себя странно, но, если подумать, у всех свой порог отвращения. Кто знает, как раса вернерианин реагирует на столь мерзкие вещи. Да и потом, подозрение падает на него в первую очередь. Ведь он единственный по приказу капитана периодически заглядывал в каюту. Слишком просто. Хотя интеллектом он не блещет. Мог и убить, даже не подумав замести следы. А вдруг только притворяется идиотом? Или действовал, подчиняясь приказам телекина.

Я понял, что путаюсь в догадках, и пора приступить к допросам, если я хочу добиться хоть какого-нибудь результата.

Любому оперу известны приемы, помогающие разговорить подозреваемых. И первый среди них – это, конечно, блеф. Мол, нам все давно известно. Сними грех со своей совести – расскажи, как было дело. Глядишь, и срок скостят, если поведать следствию всю правду. Обычно подозреваемые на эту простую уловку попадались. Правда, я куда больше любил допрос с пристрастием, когда от удара в челюсть клацают зубы и подозреваемый с воплем рушится на каменный пол. В комнате, где я проводил дознания, был всегда на редкость твердое покрытие – из керамических грубых плиток, декорированных под камень.

Мягкий допрос, не приносящий мне никакой радости, я начал с Пузыря. Темная лошадка, думал я. Любой тихоня может оказаться маньяком. Вон как ловко он справлялся со своими обязанностями по уборке трупов. Не всякий будет со спокойной физиономией волочить к мусоросборнику окоченелое тело.

– Пообщаемся? – сказал я, застав Пузыря у одного из иллюминаторов. Он с интересом наблюдал за размазанными в яркие полоски звездами о шарового скопления – в последнее время пейзаж красотой не отличался.

Вернерианин смотрел на меня, не отводя взгляда.

– У меня есть кое-какие вопросы, – уточнил я.

– Ну.

– Первый. Зачем ты убил Зеленого?

– Чего?!

– Повторяю вопрос. Зачем ты, мерзавец, убил Зеленого? Что он тебе сделал?

– Да ты чего?.. – Пузырь замялся. – Я никого… да… никого я не убивал.

– Ты что же, думал, камеры наблюдения не запишут, как ты все это проделал? У меня есть доказательства. Все, ты попался, парень.

– Как…

– Чистосердечное признание может облегчить твою участь. И здесь мы переходим ко второму вопросу. Хочешь ли ты во всем сознаться? Или мне представить неопровержимые улики?

– Но мне…

– Только не надо водить меня за нос! – рявкнул я. – Ты же слышал, мне все известно.

– А тебе не кажется, что свет моргает? – поинтересовался Пузырь.

Я и сам уже видел, что с электричеством происходит что-то не то. Значит, Робинзон так и не устранил поломку. Если, конечно, она имелась.

– К черту свет! – проорал я. – Колись, ты прикончил Зеленого?

– Мы даже и не поговорили с ним, – с грустью в голосе поведал Пузырь. – Может, это даже хорошо. Я никогда не любил геббов. У меня было несколько знакомых геббов. Все они издевались надо мной. Говорили, что я недоумок. Но я никогда не убивал геббов. Ни одного.

– А бородавочников?

– Что «бородавочников»? – не понял вернерианин. – Моя фамилия не бородавочников. Я Подподбородков.

– Плевать я хотел на твою фамилию! – выдавил я с придыханием. Меня так и тянуло надавать ему по ушам за это форменное издевательство над органами правопорядка. – Я спрашиваю, ты убил Отца?

– Папу?

– Какого, к дьяволу, папу?! Отца? Бородавочника! Ту мерзкую скотину, которая воняла на весь коридор. Мы еще с тобой волокли его труп к мусоросборнику.

– Ах, этого, – вернерианин помотал головой. – Нет, не убивал. Я, вообще, не люблю убивать, – поделился он. – Жалко мне их.

– Напрасно ты отпираешься, – заметил я, – подумай о том, что чистосердечное признание может облегчить твою участь. – Я направился к выходу из каюты. – И помни, – сказал я напоследок. – Мне все известно. Так что от наказания тебе не уйти.

Тот же вопрос с подковыкой я задал сириусянину.

– Я никого не убивал! – вскричал он.

– Будешь придерживаться той же версии?

– Какой еще версии?! – заверещал Крыс. – Нет у меня никакой версии.

– А как же зеленые сапиенсы?

– Сапиенсы?! Какие сапиенсы?!

– Как?! – опешил я. – Ты же говорил, что видел на борту странных зеленых сапиенсов?

– Да, говорил. Со мной бывает. Я, между прочим, несколько лет лечился, чтобы не видеть странных зеленых сапиенсов.

– Прекрасно, – пробормотал я, достал блокнот и принялся вымарывать запись. Расследование снова зашло в тупик. – Если я узнаю, что ты намеренно пытался пустить следствие по ложному следу! – угрожающе сказал я. – Окажешься на том свете раньше остальных.

Сириусянин издал странный булькающий звук.

– Ничего не могу с собой поделать, – поведал он. – У меня видения и маниакальный психоз.

– Это все?

– Конечно, нет. Время от времени я начинаю задирать окружающих. Дразнить их. Ругаться с ними. Это истерическая реакция. Когда у меня есть лекарства, такое не происходит.

– У тебя есть какие-нибудь таблетки?! – насторожился я, вспомнив о силовых стимуляторах.

– Нет у меня никаких таблеток, придурок! – выкрикнул сириусянин. – Я же сказал, что из-за отсутствия лекарств, я начинаю впадать в патологическое состояние.

Он вдруг с ужасом уставился мне за спину. Я резко обернулся. Но там никого не было.

– Показалось, – пробормотал Крыс и вдруг впился тонкими пальцами мне в руку и зашептал: – Я уверен, что знаю, кто мог его убить!

Я начал закипать, но виду не подал. Не стоит пугать раньше времени истерика и психопата, если он может дать ценную информацию.

– Я тебя внимательно слушаю, – отчеканил я.

– Это я, – сообщил сириусянин, – я мог его убить!

– Ты?

– Я. Вы помните, что было в ту ночь, когда убили Провокатора?

– Конечно.

– А я не помню. Совсем не помню… – Крыс закатил глаза, заломил маленькие ручки. – Зато я отчетливо представляю все время, как отрываю ему хвост. Не правда ли, это странно?

– Ты? Хвост? – я недоверчиво поглядел на этого тщедушного хмыря с треугольной мордой. – Не думаю.

– Вы меня недооцениваете! – возмутился он. – Я способен на такое… на такое…

– Ладно, – согласился я устало, – будешь меня первым подозреваемым в списке.

– Но я же не нарочно, – испугался сириусянин. – И пожалуйста, никому не говорите.

– Посмотрим, – сказал я.

– Гадина! – вдруг выкрикнул Крыс, переменившись в лице. – Сволочь! Мерзавец! Гнида!

– Чего-о?! – опешил я.

Он снова сделался кротким, как ручной хорек, смущенно скосил глазки к носу.

– Вот видите, совсем не могу себя сдерживать. Копролалия. Такое заболевание. Одно из многих. Я совсем-совсем больной ублюдок. Такой же больной, как ты, ЛЕГАВАЯ ГАДИНА! – проорав очередное ругательство, сириусянин замолчал.

– Ах, ты… – начал я, собираясь прочитать ему короткую лекцию о том, как вредно для здоровья хамить представителям власти. Эдакий небольшой классический экскурс в историю взаимоотношений в прошлом здоровых людей и федеральных агентов. Но договорить не успел.

– Падлюка! – завопил сириусянин и заметался по каюте, размахивая ручками. – Тварь толстозадая! Грязный ублюдок! Подонок! Будь ты проклят!

Во время следственной работы мне частенько приходилось сталкиваться с сумасшедшими. Иных сразу не распознаешь, внешне они совершенно нормальны. Безумие других сразу бросается в глаза.

Более всего на допросах меня раздражали жертвы рекламы. Так я их называл. Некоторые придурки, чтобы заработать денег, соглашались на нейрохирургическую операцию. В их головной мозг вживлялся крохотный чип, регулирующий их речевую активность. Такие сапиенсы в определенные часы разражались вдруг длинной тирадой, состоящей из слогана и описания рекламируемого продукта.

Мне случалось однажды допрашивать вымогателя таргарийского происхождения. Я напирал на подозреваемого в своей обычной манере, чувствуя, что осталось дожать самую малость – и он во всем расколется. И вот, после слов: «Хорошо-хорошо, я все скажу…» он, изменившись в лице, пропел женским тенорком: «Ваше мужское достоинство в наших руках». Дальше началось повествование о достоинствах искусственных половых органов. Поначалу я опешил, решил, он надо мной издевается. Но потом пригляделся и понял, что таргариец не владеет собой, его нервная система подчинялась сигналам вживленного в кору рекламного чипа.

Вопли сириусянина напомнили мне эту давнюю историю. Психованный коротышка точно так же не мог контролировать свою речь.

Я пощупал пульс, ощутил, как волнительно бьется сердце, и решил, с меня хватит. Еще немного, и я, пожалуй, придушу маленького мерзавца. Не всегда удается себя сдержать, когда имеешь дело с подобным типом личности. Убить такого негодяя любой федеральный агент посчитает личным счастьем.

Я покинул апартаменты остромордой сволочи и, пройдя несколько шагов, остановился. Чтобы допрос прошел эффективно, следователь должен быть спокоен, а подозреваемый напротив – мандражировать, подавляемый перспективой наказания за содеянное. Волнение отступало медленно. Кровь отлила от лица. И сердце перестало бухать в грудную клетку набатом смерти: «Убей его! Убей его! Убей!» Некоторое время оно еще говорило: «Дай ему в бубен! Дай ему в бубен! Дай!» А потом перешло на привычный неслышный ритм, ощутимый только на запястье.

Из соседней каюты показался немониец, увидел меня и собирался юркнуть обратно, но я мгновенно сунул ногу в створку закрываемой двери и нажал кнопку открытия.

– Мне все известно, – сообщил я, разглядывая все шарообразное тело и размышляя о том, что с таким, как этот сапиенс, увы, не установишь контакт глаза в глаза.

– Зачем ты убил Зеленого?

Шарообразный сапиенс весь задрожал и стал кататься из стороны в сторону. Должно быть, таким образом он выражал крайнюю степень мандражирования – то, что нужно для большей эффективности допроса.

– Отвечать! – рявкнул я. Не сдержался. Сказывалось перенесенное напряжение.

Шар едва слышно загудел.

– Отставить гул, говорить на новоязе!

– Я никого не убивал! И ничего об этом не знаю…

– Начинается, – я изобразил возмущение. – Мне казалось, ты малый – не дурак. Ну, зачем отпираться? Неужели ты думаешь, я бы стал просто так говорить, что знаю обо всем, если бы не знал. Давай начистоту. Я говорю тебе, что видел и что знаю. Ты сообщаешь мне, как убивал и почему. Идет?

– Но я никого не убивал…

– Ты начинаешь меня утомлять! – я перешел на повышенные ноты. – Если не хочешь говорить сейчас, расскажешь потом. Но тогда уже снисхождения не жди. Так что? Будешь говорить.

– Мне нечего сказать…

У меня сложилось впечатление, что немониец растерян. Впрочем, растерянность могла объясняться целым рядом причин. Врожденной робостью, например, или страхом перед представителями власти.

– Неужели не ясно, у меня есть улики!

– Какие улики?

– Так я тебе и сказал! Ты меня что, за дурака держишь?!

– Да… То есть нет.

– Отвечать прямо и по существу, когда я с тобой разговариваю! – я сделал шаг вперед и остановился в недоумении, не зная, как поступить. Схватить и встряхнуть его я не могу – на нем даже одежды нет. А пнуть – может кончиться плачевно. Не один сапиенс пострадал из-за этих до предела наэлектризованных существ.

– Я и отвечаю… Я ничего про это не знаю. Я никого не убивал.

– Все вы так говорите, – я постарался дышать ровнее, – ладно, успокойся. – Сказал я больше себе, чем допрашиваемому. – Ход делу я пока давать не буду. Но… если ты во всем сознаешься, тебе же будет лучше. Я предупредил. А там делай, как знаешь. – Видя, что шар замер, перестав мотаться из стороны сторону, я решил его дожать. – Знаешь, как бывает во сне, делаешь шаг, и летишь в пропасть. Только в твоих силах сейчас сделать так, чтобы через эту пропасть была перекинута дощечка. Смекаешь?

Повисла пауза.

– Как это – делаешь шаг во сне? – поинтересовался немониец.

– Ну, как, – озадачился я. – Делаешь шаг – и все. Сразу после того, как заснуть. Вздрагиваешь – и просыпаешься. У тебя так не было?

– Но я не могу во сне делать шаги. Я вообще ничего не могу делать во сне.

– Ты что не видишь снов?

– Конечно, вижу. Каждый раз, когда засыпаю.

– Тогда в чем же дело? Подумай об этом – и делай шаг.

– Но я же не вижу во сне себя…

– Вот как, – проговорил я. – То есть как?

– Вы, люди, наверное, и во сне остаетесь одни, – догадался немониец. – Вам очень одиноко. И вы в любом образе, в любой картине находите то, во что вселяется ваше сознание. Вы осознаете себя.

– А вы не осознаете? – растерялся я.

– Во сне мы теряем индивидуальность, – поведал немониец. – Мы сливаемся с разумом нашей расы. Во всяком случае, только так я могу это объяснить…

– Ничего себе, – пробормотал я и рассвирепел. – Что ты мне голову морочишь своими сновидениями. Хочешь отвлечь от дела?

Шар снова задрожал всем телом и принялся кататься из стороны в сторону.

– Пожалуйста, – попросил он, – не нужно на меня кричать. Я ужасно нервничаю, когда кричат.

– Ладно, оставайся тут, – я махнул на немонийца рукой и вышел.

«Черти что творится у некоторых в головах, – думал я, шагая по коридору, – Федерация в опасности, а он мне задвигает про то, как немонийцы сладко спят. Я, может, тоже спать хочу. Но некогда. Надо всех этих уродов и убийц выводить на чистую воду».

За долгие годы службы я убедился, что самые наглые и жестокие преступники – это рангуны. Представителей этой расы отличала гордость за свое убогое происхождение и уверенность в собственной безнаказанности. Большим умом лохматые обезьяны не отличались. На допросах вели себя нагло. Черт побери, эти отморозки грубили даже адвокату, что демонстрирует ущербность их интеллекта. Больше всего меня бесило их упорство на допросах и повышенный болевой порог – их можно было молотить часами, как грушу в спорзале, их голова моталась бы из стороны в сторону, а с клыков летела бы кровавая пена, но при этом они все равно не подписали бы ни одной бумажки.

Как правило, я требовал, чтобы подследственных рангунов пристегивали к стулу, выкрутив руки и сковав их наручниками. От столь тупых сапиенсов, обладающих при этом мощнейшей мускулатурой, можно ждать любой глупости. Даже нападения на следователя Департамента допросов. Самый слабый боец среди рангунов мог бы легко отделать на ринге самого тренированного тяжеловеса человеческой расы. Поэтому я не рисковал. Один лохматый подозреваемый умудрился прыгнуть на меня вместе со стулом, опрокинулся и вцепился в голень зубами. Я бил его целых полчаса не переставая, пока он, наконец, не разжал челюсти. Пришлось потом делать уколы от бешенства и лихорадки Брюгге. Кто знает по каким грязным притонам шлялся этот мерзавец?

– Пообщаемся, – сказал я рангуну. В каюте стоял отвравительный запах, пахло псиной. А еще – мокрой шерстью и зверем. Удушливая вонь, исходящая от хищника. Колонистам с нетераморфированных планет, имеющих натуральную фауну, отлично известно, как пахнет хищник. Я сам вырос на одной из таких. В западные земли мы старались не соваться. Там обитали саблезубые тигры. Так их прозвали колонисты. На самом деле, глаз у этих существ не было, зато острое обаяние позволяло им охотиться и размножаться.

На мой вопрос Сивый ответил усмешкой.

– Неа, – проговорил он лениво. Обезьяна валялась на койке, придаваясь праздности. Но «общаться» этот ленивый мерзавец, видите ли, не желал.

– Это был не вопрос, – уточнил я, чтобы сразу расставить акценты. – Если не хочешь говорить, я сделаю вывод, что ты не желаешь помочь следствию. По какой причине ты что-то скрываешь, мне неизвестно. Но придется доложить об этом капитану. Да. Придется… – Я задумчиво помялся.

Рангун обнажил зубы, воззрился свирепо. Но на меня подобные гримасы давно не действовали. Я и сам мог корчить исключительно злобные рожи – в федеральной Академии этому умению был посвящен специальный полугодичный курс.

– Так что, – поинтересовался я, – будем разговаривать? Или мне сразу записать тебя в подозреваемые?

– Говори, легавый.

– Вот и хорошо. – Я придвинул стул, сел: – Итак, как ты стал преступником?

– Чего-о-о?! – рангун начал привставать. – Тебе че надо, а?!

– Зайдем издалека. А потом сразу перейдем к сути. Меня интересует, как ты стал преступником? Как такое получилось?

Мой собеседник бухнулся на койку, проворчал что-то невнятное под нос, и, наконец, соизволил ответить:

– Невинно осудили, и пошло-поехало.

– И как же случилось, что тебя невинно осудили? – поинтересовался я с иронией.

– Будто ты не знаешь, какие менты – суки. На опознании кроме меня присутствовали два лысых карлика. Вот хозяин магазина и ткнул в меня пальцем, хотя я был ни при делах.

– Славную историю придумал для своего оправдания, – заметил я, – вижу, ты фантазер со стажем.

Так у нас было принято. Даже за другими сотрудниками нашего ведомства не признавать нарушения. Кажется, подобная взаимовыручка называется круговой порукой. Ну, а мы в федеральной службе называем ее чувством локтя. Иногда без этого самого чувства, не перейдя всего малую толику границы дозволенного, невозможно раскрыть тяжкое преступления, нельзя выполнить поставленную командованием задачу. Они же все – преступники, сброд, отбросы общества. А наше призвание – оградить простых граждан от таких, как они.

– Давай расскажу тебе, что было дальше, – предложил я.

– Валяй, мусор.

– Я таких историй, как твоя, слышал не меньше сотни. Дальше ты сел в тюрьму. И таким тебе показалось несправедливым, что тебя, молодого и сильного, держат взаперти, в то время как другие, хоть они и не такие умные, не такие мускулистые, гуляют на воле, щупают девиц и пьют виски. И тогда ты обозлился на весь мир, и во всех своих бедах обвинил Федерацию. И решил, что когда выйдешь сполна отомстишь ее богатым и сытым гражданам. И в первую очередь людям, потому что им почему-то живется лучше других…

– И креторианцам, – заметил рангун. – Что бы они там не говорили, но войну они начали сами. Ловко ты меня расписал. А я вот не пойму, и вправду, за что людишкам такие привилегии? За лысую шкурку, что ли?

– За заслуги перед Федерацией! – возвысил я голос. – За то, что они всех остальных, таких, как ты, облагодетельствовали. За то, что кормят вас, поят и одевают. За то, что привели вас в цивилизованный космос.

– Мы и без вас в космос летали! – взбеленился рангун. – Это вы прилетели к нам, продемонстрировали новейшее вооружение. Показали тяжелые кулаки. И сообщили, что мы будем частью великой Федерации.

– Но вы же могли отказаться.

– Отказаться?! – Сивый пришел в исступление и принялся брызгать слюной. – Да что ты об этом знаешь? Люди выдвинули ультиматум. Или мы в течение двух недель принимаем решение о вступлении в Федерацию, либо все население нашей системы станет материалом для колонизации отдаленных планет. Думаешь, эта миссия – что-то особенное? Они всегда посылают на окраины отбракованный материал. Тех, кого не жалко.

– Мы направляемся с ответственной исследовательской миссией! – отчеканил я. – Правительство поставило перед нами важнейшую задачу. Мы вернемся героями.

– Ты в это, и правда, веришь? – Сивый постучал по выпуклому лбу. – Я в своей жизни повидал много фанатиков, но таких, как ты, пока не встречал. Даже бородавочник, и тот был лучше тебя. Он хотя бы помешался на религиозной почве. Но ты… Ты свихнулся на почве служения государству, которому ты не нужен. Иначе оно бы не отправило тебя с нами.

– Ты сказал, бородавочник был лучше меня, – ухватился я за случайную фразу. – Вы что же, ладили с ним?

– Вот кретин, – рангун покачал головой. – Нет, конечно. Я его, как и остальные на дух не переносил. В прямом смысле этого слова. Если, как он говорил, от него исходит дух святой, то я против такой святости во всех ее проявлениях.

– Хорошо, – проворчал я, крайне уязвленный тем, что эта лохматая обезьяна назвала меня «кретином», – у тебя есть какие-нибудь подозрения? Кто это мог сделать?

– Если по-чесноку, я подозреваю всех. Даже тебя, легавый. Во-первых, рожа у тебя доверия не вызывает. Хитрая рожа, прямо скажем. И потом очень удобно, знаешь ли, расследовать убийства, если ты сам их совершаешь. На тебя-то точно никто не подумает.

Я тут же вспомнил капитана Ольховского. Он работал не в оперативном отряде, а вел следствия по уголовным делам – перевели из Федеральной службы за излишнюю вспыльчивость. Однажды выяснилось, что Ольховский сам совершал преступления, а потом находил по каждому делу обвиняемых и отправлял их за решетку. К тому моменту, как его взяли, на счету кровавого вершителя закона числилось не меньше пятнадцати трупов. Но об этом деле мы в управлении тоже никогда не упоминали. Сказывалось пресловутое чувство локтя.

– Что с тобой? – поинтересовался хмуро рангун. – Молчишь, взгляд затуманился? Смакуешь детали убийства бородавочника?

– Здесь вопросы задая я! – гаркнул я, придвинулся поближе, ткнул Сивого в грудь. – Я тебя выведу на чистую воду! – пообещал я.

– Да ты совсем рехнулся! – взвился он. – Ты кем себя возомнил, вошь в мундире?!

– Спокойнее, иначе потом пожалеешь, – попробовал я урезонить преступника, но он не желал успокаиваться, все больше распаляясь:

– Если я о чем и жалею, так это о том, что в свое время мало прикончил таких, как ты, гнида…

Мне стало ясно, что разговор зашел в тупик. Я развернулся и направился восвояси – говорить с ним мне больше было не о чем.

– Шизанутый! – летели мне в спину ругательства. – И как таких на службе держат?! Тебе бы к доктору. А лучше сразу в морг!

– Ну, – сказал я, исподлобья глядя на Робинзона, – я жду.

– Чего ты ждешь?

У таргарийца хватало наглости беседовать с ведущим расследование оперативником, как со своим уголовным корешем. Поэтому я сразу начал закипать.

– Чистосердечного признания, конечно. Зачем ты убил бородавочника?

– Ага. А еще я люблю дерьмо есть на завтрак.

– Серьезно, что ли?

– Нет, шучу.

– Так, ты мне это брось. Я с тобой пока по-хорошему беседую. Но могу и по-плохому. И сдается мне, ты это знаешь.

Робинзон вздохнул.

– Я, конечно, рецидивист со стажем, начальник, но на такое точно не пошел бы. Я бородавочников на дух не переношу. Скажи-ка лучше, тебе понравилось собирать его внутренности?

Я скривился от отвратительных воспоминаний. Моя гримаса была более чем красноречивой.

– Вот именно, – сказал Робинзон. – А почему ты думаешь, что я хуже тебя?

– Ну, хорошо, – согласился я, – а остальные?

– Да не трогал я их. Сам подумай, зачем мне это нужно? Я хочу спокойно долететь до цели, сделать все, что просили, и вернуться домой. Мне же власти помилование обещали. Помнишь? Ну, вот я и иду на помилование. Как только мне объявят, что судимости с меня сняты, отправлюсь в ремонтный док, стану работать по специальности. Надоела мне такая жизнь. – Он провел ладонью по горлу. – Веришь – нет, вот уже как все опостылело.

– Допустим, – сказал я. Говорил Робинзон убедительно. Да я и сам знал, что многие уголовники, если копнуть поглубже, были вовсе не такими отъявленными психопатами, какими хотели показаться. Просто с репутацией головореза, проще выжить в тюрьме. – А что с электричеством? – поинтересовался я. – Ты ведь механик? В электричестве, наверное, тоже разбираешься.

– Да ничего, – таргариец махнул рукой.

– То есть?

– Я посмотрел, тык-мык, там все в порядке. Там что я ничего сделать не могу. Либо какой-нибудь блок глючит, что вполне может быть. Либо коротит где-то. Были бы у меня приборы, я бы просветил все провода и нашел причину. Но так, с голыми руками, что я могу?

Я решил, что дальнейший диалог не имеет смысла.

– Значит, не убивал? – уточнил я, открыв дверь и перешагнув порог.

– Да не убивал я, не убивал, сколько говорить, – проговорил Робинзон раздраженно. – Ты в личное дело загляни. Я сроду мокрыми делами не занимался.

– Знаю, – сообщил я. – Ты секс-шопы грабил.

– Да что же все прицепились к этому секс-шопу?! – заорал Робинзон. – Ну, было дело. Подломил секс-шоп. Но мне же нашептали, что там выручки за неделю несколько штук. Я ж не знал, что это розыгрыш был. Пошутили надо мной парни. Ясно тебе?

– Это дело прошлое, меня не интересует, – сказал я. – Ты лучше подумай о том, что мне все известно. Так что уйти от наказания не получится. Но можно облегчить свою участь.

– Старая песня, – отмахнулся таргариец. – Ты, начальник, меня обижаешь даже. Будто мне дело никогда не шили. Я думал, ты мусор посерьезнее. А ты меня пытаешься на гнилой разводке взять, будто я фраер какой…

В общем, от Робинзона мне так и не удалось добиться ничего путного. Да я и не надеялся, что кто-то из команды «уголовного рейса» сразу же расколется. Гораздо важнее было внушить убийце страх, заставить его действовать спонтанно и неаккуратно. Как только он совершит ошибку, я сразу же прихвачу его. Лишь бы ниточку нащупать.

Не скрою, имелись некоторые опасения, ведь я действовал в одиночку, без прикрытия. Но на моей стороне был закон, и я свято верил, что должен и смогу справиться с поставленной задачей и довести дело до конца. Делай, что должен и будь, что будет. Как говаривал мой покойный отец.

Лемуриец и Красавчик тоже не поведали ничего из того, что могло бы пролить свет на это безнадежное дело. Они, по обыкновению, коротали время за шахматной игрой. Безобидное развлечение. Тем более что играли они не на деньги, а на интерес. На всякий случай я и их взял на заметку. Оба они могут оказаться полезны, ибо невольно следят друг за дружкой. Впрочем, если находятся в сговоре, будут отпираться до последнего. Кое-какие обрывки их диалога, – замолчали сразу, как только я появился, – очень мне не понравились. Лемуриец все рассказывал о несправедливости, чинимой, дескать, людьми по отношению к другим разумным расам.

Пока я беседовал с этими двумя, стараясь добиться правды, свет несколько раз моргнул.

– Как мне это надоело, – проговорил креторианец. – Мало нам всех этих убийств. Так еще и энергетическая система барахлит. А чем все это закончится, непонятно. Вот вырубится электричество, и привет. Мы же уже улетели черт знает куда, если я правильно понимаю. И помощь тут вызвать сложно будет.

– Может, дело не в системе, – заметил Умник.

Я молчал, смотрел на него, ожидая объяснений.

– Может, кто-то подключается к сети и качает энергию.

– Интересно, – озадачился я, – для чего? Заряжает портативный электрошокер?

– Мало ли, – лемуриец пожал плечами. – Честно говоря, у меня нет никаких предположений. Если бы среди нас был кто-то с искусственными органами, среди них встречаются и очень энергоемкие, я бы сказал, что он подпитывает себя.

– Это невозможно, – сказал я уверенно, – всех обследовали перед рейсом. Среди нас нет никого с искусственными органами. Но мысль интересная.

Я покинул их каюту, пребывая в раздумьях. Ответ на вопрос, кто убийца, был где-то рядом. Казалось, протяни руку – и схватишь его. Но что-то мешало пробиться сквозь плотную завесу тайны, оставалось множество вопросов. Может, всему виной головная боль? Повышенная гравитация всем давила на мозги, утомляла и делала раздраженными.

Я был порядком разочарован нулевым результатом. Предварительный допрос не дал ничего. Хотя обычно появлялись кое-какие нестыковки и напротив – совпадения в рассказах свидетелей, позволяющие сделать выводы.

Я решил восстановить поминутно картину преступления. Если устроить очную ставку, будет ясно, кто и что делал в тот момент, когда произошли убийства. Время последнего я знал почти точно. Это давало мне определенное преимущество. Враг не мог быть на виду в то время, когда совершал убийство бородавочника. Выяснив, кто из команды «уголовного рейса» не имеет алиби, я смогу предельно сузить круг подозреваемых.

Я попросил всех собраться в кают-компании. Здесь было достаточно места, чтобы разместиться. На мой настойчивый призыв никто не отреагировал – рангун даже послал меня прямым текстом куда подальше, но после того, как в дело вмешался Лео Глуц, несознательным членам экипажа пришлось подчиниться.

Вскоре все, исключая телекина, – его никто не решился тревожить, – сидели вокруг круглого стола и в креслах. На столе разбросаны были карты, стояли стаканы с дистиллированной водой – единственная жидкость, доступная в неограниченных количествах. Лица у собравшихся были такие мрачные, словно мы собрались на панихиду. Я отлично понимал их недовольство. Кому охота присутствовать на допросе, когда, к тому же, непонятно – пригласили тебя в качестве свидетеля или ты уже основной подозреваемый?..

Что касается меня, то я не верил в результативность этого гуманного мероприятия. Разве так следуют общаться с матерыми уголовниками? Их бы запереть со мной в кабинете на часик – полтора. Они бы мне все рассказали, выплевывая на пол выбитые зубы. Я и собирался в дальнейшем предпринять что-нибудь подобное. Но сейчас не стоило перегибать палку. Они и так были напряжены до предела. А сапиенс, загнанный в угол, становится опасен.

– Значит так, – начал я, – мы собрались, чтобы восстановить картину последнего убийства. Сейчас каждый из вас, шаг за шагом, припомнит, что именно он делал в тот момент, когда убили бородавочника. – Я разгладил электронную бумагу, продемонстрировал стило. – А я буду записывать, кто и где находился в это время. Чтобы потом, в тишине, проанализировать полученную информацию.

– А если я не помню? – пискнул сириусянин.

– Значит, ты автоматически становишься главным подозреваемым.

Поднялся шум. В мой адрес снова полетели оскорбления.

Тут возвысил голос капитан.

– Всем заткнуться! – скомандовал он. – У нас и так хватает проблем. А я, вашу налево, хочу чувствовать, что мои расшатанные нервы начинают выздоравливать.

После этого замечания дело пошло на лад. Я приступил к допросу.

– Ну, давай, Робинзон, рассказывай, что ты делал, когда произошло убийство бородавочника.

– Ничего не делал. Все как обычно, – мгновенно ответил таргариец.

Я сделал пометку в блокноте.

– А откуда ты знаешь, когда именно оно произошло?

Несколько уголовников тут же повскакивали с мест, намереваясь скрутить Робинзона, но я поднял руку, призывая всех успокоиться.

– Да не знаю я, – смущенно пробормотал таргариец, – это я так, ляпнул… По недоразумению.

– По недоразумению?! – оскалился рангун. – Вот ты и есть тот самый убийца.

– Да вы чего?! – взвился таргариец. – Да я не помню даже, какого числа это случилось! Я за календарем давно перестал следить.

– Второго, вроде бы, – сказал лемуриец. – Я хорошо запомнил, когда это случилось.

– Почему именно? – поинтересовался я.

– Да так… – Умник замолчал. Все смотрели на него с таким явным подозрением, что он счел нужным добавить: – День рождения у меня второго. Не отмечать же его… здесь.

– Второго с утра мы в карты играли, – сказал Сивый. – Как засели утром, так до самого обеда и резались.

– О, точно… И я с вами был, – согласился, – еще продул капитану штук тридцать. Помните, капитан?

– Отлично помню, – сказал Лео Глуц. – Дымов, ты не мог бы уточнить, о каком времени идет речь?

– Примерно, одиннадцать – двенадцать утра.

– Ну, тогда можешь исключить сразу всех, кто был в это время в кают-компании. Так, за столом сидели я, – он оглянулся на рангуна, – Сивый тоже был, это я точно помню, блефовал, как зверь, и спустил кучу бабок. Робинзон тоже. Кто тут еще был…

– Я… я был, – прогудел немониец.

– Это точно, он все время у стола вертелся, – подтвердил Робинзон. – Не было этих двоих. – Он глянул исподлобья на лемурийца и креторианца. – Да еще Крыс где-то шлялся.

Сириусянин испуганно сжался, выпучил глаза и затряс головой, всем своим видом выражая невинность.

– Что скажешь? – обратился я к нему. – Где ты был второго утром?

– Ты это серьезно?! – пискнул Крыс.

– Еще как серьезно, отвечай на поставленный вопрос.

– Наверное, я спал. Точно не помню. Мне снился какой-то хороший сон. Или не снился.

– Ты во сне случайно не встречал бородавочника? – вкрадчиво поинтересовался Сивый. – Может, тебе снилось, как ты заходишь к нему в каюту с каким-нибудь дрыном?

– Нет, нет, нет! – вскричал перепуганный сириусянин. – Я ничего не видел во сне! Мне обычно снится одно и то же.

– И что это такое? – не отставал рангун.

– Я не обязан об этом рассказывать… Это личное.

– У нас тут все личное быстро становится достоянием общественности. Колись, парень, или я из тебя всю правду вытрясу.

– Мне снится еда, понятно?! – завопил сириусянин. – Много, много вкусной еды. Я устал грызть сухой паек.

– Ну, это я могу понять, – Сивый хмыкнул. – Зато пайков у нас полно. Голодать и жрать друг дружку не будем. Я однажды чалился в одной колонии, так там когда начались перебои с поставкой жратвы, ребята принялись жрать друг дружку. Очень там было невесело, прямо скажем…

– Оставим эту тему, – сказал я, сделал пометку. – С Крысом все более-менее понятно. Давайте с остальными. Итак, где были вы? – обратился я к лемурийцу и креторианцу.

– В моей каюте, – спокойно ответил Умник.

– Что вы там делали?

– Беседовали о жизни. Не думаю, что это имеет какое-либо значение. Мою невиновность может подтвердить Красавчик, а я, в свою очередь, могу вас заверить, что все утро он не покидал моей каюты.

– Не нравится мне это, – сумрачно заметил Сивый, – где гарантия, что эти двое не сговорились?!

– А где гарантия, что не сговорились все вы? – насмешливо спросил Умник. – Двое и четверо могут сговориться с одинаковым результатом.

– Гарантией является мое слово, – сказал Лео Глуц.

– А разве для вас секрет, капитан, что вам тоже никто не доверяет?

Глуц хмыкнул.

– А ты парень очень себе на уме. И как только тебе удалось дожить до таких лет?

– Рационализм и осторожность, – заметил лемуриец.

Я решил, что Умник нравится мне все меньше. Несмотря на заявленный рационализм, он столь явно демонстрировал превосходство над остальными сапиенсами, что не мог не вызвать раздражения. Может, он и обладал отличной эрудицией, но характер у него был препаскудный. Впрочем, в качестве представителя расы лемурийцев он являл почти уникальный пример выдержанности и обходительности. Эти сапиенсы из Западного сектора умудрялись хамить даже на дипломатических приемах, что же говорить о нынешней ситуации.

Дабы конфликт между капитаном и своенравным лемурийцем не перешел в стадию мордобоя, я поспешно вмешался.

– Я поговорю с этими двумя, – обратился я к Лео Глуцу.

Он кивнул, продемонстрировав понимание, но, все же, не удержался от оскорблений:

– Впервые вижу осторожного лемурийца. Ты, должно быть, наполовину человек.

Глаза Умника полыхнули желтым, он покраснел, сжал губы до синевы, но каким-то чудом сумел обуздать свой гнев. Хотя все, включая меня, ожидали вспышки ярости, столь свойственной лемурийцам.

Оставался только один сапиенс, чьи действия с одиннадцати до двенадцати были неизвестны. Вернерианин сидел в кресле, свесив голову, и дремал. В отличие от остальных происходящее казалось ему очень скучным.

Я поднялся из-за стола, пересек комнату и толкнул Пузыря в плечо. Он пробудился не сразу, сначала приоткрыл один красный глаз, потом другой, протяжно зевнул.

– У меня вопрос, – сказал я. – Что ты делал второго? С одиннадцати до двенадцати утра.

– Второго? – удивился он. – Это когда?

– Это когда убили бородавочника. Так что ты делал до того, как стало известно об убийстве.

– Сначала кушал, – пробормотал Пузырь.

– А потом?

– Потом тоже кушал. Я много кушал. Шесть или семь сухих пайков.

– Семь штук?! – поразился Робинзон. – За один раз?! Ну, ты и троглодит!

– Вернериане питаются всего два раза в неделю, – счел нужным вмешаться Умник. – Для них подобный рацион – это вполне нормально.

– Это точно, – подтвердил Лео Глуц, – те двое, что были у меня в команде, тоже то не ели ничего, то накидывались на жратву, как будто это последняя трапеза в их жизни.

– Кто-нибудь может подтвердить, что ты только и делал, что жрал тем утром? – спросил я.

– Ну, не знаю, – задумался Пузырь. – Я один был.

Я сделал очередную пометку в блокноте, на всякий случай взяв и вернерианина на карандаш.

У меня, наконец, образовался узкий круг подозреваемых, но все они представлялись мне кандидатурами малоподходящими для того, чтобы совершать столь жестокие убийства, даже если у них имелись стимуляторы. Умело притворяются недотепами? Вот лемуриец по складу личности подходил для кровавых дел. Но с ним вместе постоянно был креторианец. А в кровавый сговор между этими двумя я не верил. Хотя на всякий случай решил надавить на Красавчика. Насколько я успел заметить, характер у соблазнителя женщин был мягкий, к тому же, этот шантажист и мерзавец явно был трусоват. Значит, от него можно добиться правды, если действовать жесткими методами.

Но с допросом я не спешил, разрабатывая пока другие версии. Я неоднократно беседовал со всеми уголовниками с глазу на глаз – отечески увещевал, обещал не только помилование, но и правительственную награду, но чаще всего угрожал. Избегал я только разговоров в сириусянином. Крыс явно пребывал не в своем уме, и мне совсем не хотелось, чтобы он сбил меня с верного следа очередной версией убийства бородавочника или каким-нибудь откровением о зеленых человечках на борту. Между тем, сириусянин сам постоянно искал со мной встречи, норовя поведать что-нибудь известное только ему одному. В конце концов, я наорал на него и потребовал оставить меня в покое, пообещав, что если он будет и впредь мешать следствию, то я расправлюсь с ним лично.

Впоследствии я пожалел об этой вспышке гнева. Мне не хотелось, чтобы Лео Глуцу доложили, что я вышел из себя. Чего доброго решит, что я ору, потому что не могу найти убийцу. Пусть лучше думает, что следствие идет своим чередом.

Гравитация продолжала расти, внушая всем беспокойство, вызывая головную боль и дурное настроение. Установить причину поломки так и не удалось. Робинзон настаивал, что гравикомпенсаторы работают в штатном режиме, выдавая нагрузку согласно норме. Но по моим ощущениям, сила тяжести превышала земную как минимум в полтора раза.

Двое суток я пытался выдавить из вернерианина хоть какие-нибудь сведения, где он был в то время, когда произошло убийство, но как заведенный он твердил одно и то же.

– Кушал я, кушал, кушал, много кушал.

– Молчать! – я треснул кулаком по столу. Все это время мы оба не спали. Так что я тоже порядком вымотался. – Больше ни слова о еде.

– Я и сейчас хочу… кушать, – поделился Пузырь.

– Все, пошел вон… вон пошел, я сказал! – заорал я.

– Я могу идти, – искренне удивился подозреваемый.

От даже ногами затопал от ненависти, стащил со стула громадную тушу и вытолкал за двери своей каюты. После избавления от идиота я упал на койку и мгновенно заснул.

Мне снился убийца, крадущийся по коридору. Он был нематериален, черной тенью скользил по стенам, липким мраком заползал на потолок и окутывал собой весь корабль. От чего его пассажиры задыхались и захлебывались отчаянным криком.

Я проснулся весь мокрый от пота. Помаргивал свет. Из-за неудобной позы болела шея. Глянул на настенный хронометр. Я спал всего четыре часа. Этого вполне достаточно, решил я, не удивлюсь, если за этот краткий промежуток времени неизвестный убийца разделался с кем-то еще…

Помню, как после очередной миссии меня вызвали в кабинет для психологического тестирования.

– Как здоровье? – поинтересовался тощий техник с бегающими маленькими глазками. Всем своим видом он демонстрировал, что ему плевать на мое здоровье, но он обязан задать дежурный вопрос. Просто потому, что так полагается по служебному этикету.

– Здоров, – ответил я. Заставил себя улыбнуться. Одними углами рта – внутренне я был сжатой пружиной, готовой распрямиться в любой момент. Я отлично знал, чем мне грозят эти тесты – увольнение из рядов федеральной службы, списание на пенсию.

Если ты уходил, не отслужив положенный срок, то платили такие гроши, что на них невозможно было прожить. Однажды я встретил на улице бывшего сослуживца. На него было страшно смотреть – костистое лицо с ввалившимися щеками, старая одежда висела на нем, словно раньше принадлежала какому-то толстяку, а в глазах – отчаяние человека за последней чертой. Человека! А не какого-нибудь меньшего братца из числа отсталых народов. Выяснилось, что он работает на фабрике, в погрузочном цеху. Перспектив никаких, зато денег на еду и жилье пока хватает. Правда, работать приходится в две смены. Так что солнца он почти не видит.

Его лицо все время стояло у меня перед глазами, пока я поднимался на лифте на двухсотый этаж – там стоял тестировочный модуль. Я знал, что мне ни за что не пройти обследование. Оно обязательно выявит патологические черты – склонность к насилию и страх перед новым ранением. Но надеялся на лучшее. Что мне еще оставалось?..

– Сюда, пожалуйста, – пригласил техник.

Следовало лечь на ленту транспортера, ведущего в недра огромной машины. Машины, бракующей людей.

– Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого? – поинтересовался я хмуро.

– В каком смысле?

Мне показалось, или он действительно выглядел озадаченным? Ребята в отряде говорили, что таких, как он, всегда можно подкупить. Неужели, врали?

Я вытянул перед собой руку и потер изгиб указательного пальца большим – недвусмысленный жест, во всем цивилизованном космосе означающий, что речь идет о деньгах.

Он не выразил никаких эмоций, взял лист электронной бумаги, и, написав на нем нечто, подал мне. Я аккуратно перечеркнул цифру с тремя нулями и проставил свою – вдвое меньше первоначальной суммы.

Продолжая сохранять спокойствие, техник кивнул, достал из ящика стола готовую запись и проставил на ней мое имя.

– Я зайду к вам завтра, после обеда, – сказал я.

– Да-да, результаты я отправляю завтра ближе к вечеру. Тогда будет готова полная расшифровка.

Но когда на следующий день я появился в кабинете продажного технолога, имея в кармане необходимую сумму, меня ожидал сюрприз.

– Вы ко мне? – поинтересовался незнакомый таргариец.

– Я, кхм, нет, я зашел, чтобы спросить… а где ваш коллега?

– Он арестован, – сухо ответил новый техник. – Если у вас какое-то дело к нему…

– У меня? Да нет. Просто забыл здесь вчера кое-что.

– Все результаты обследований отправлены в федеральную службу.

Его интонации были более чем красноречивы – мне все известно, говорили они…

Почти месяц я жил под страхом разоблачения. А что если технолог расколется, думал я, и за мной придут. Дача взятки должностному лицу, сотруднику федеральной службы, – по тяжести наказания это то же самое, что убийство.

Но мои опасения оказались напрасны. Через месяц я получил известие, что с моим тестом на психологическую пригодность все в порядке. А затем меня назначили служащим Департамента допросов. Надо ли говорить, что со временем я весьма преуспел в этом деле. Вот только костяшки пальцев все время болели – у подозреваемых были на редкость крепкие скулы.

После нескольких часов тяжких раздумий – иногда ведущему следствие полезно подумать в одиночестве, меня неожиданно посетила исключительно перспективная идея. Необходимо разбить всех подозреваемых на условные пары. Затем каждому из уголовников я расскажу нечто о его условном партнере, что заставит его занервничать. К примеру, Пузырю скажу, что Сивый видел, как он убивал и рассказал об этом мне. А Сивому напротив – скажу, что Пузырь валит на него все шишки. Останется только дождаться следующего убийства, и можно брать нашего убийцу-маньяка. Завалят Сивого – убийца Пузырь. Завалят Пузыря, рангун попался.

Во время последующих бесед с подозреваемыми я навешивал на их условного «партнера» все возможные грехи. Дескать, он говорил, что это ты и есть душегуб. Что он все знает.

В этом методе была одна негативная сторона. Я не мог выявить преступника, пока он не совершил новое убийство. И как назло, а может, наоборот – к счастью, ничего не происходило. Неведомый враг затаился. Я чувствовал, что он выжидает, наблюдая за моими действиями.

Он был хитер, мой неведомый противник. Я всерьез взялся за разработку версии лемурийца. И попросил Красавчика зайти ко мне в каюту для обстоятельной беседы. Здесь никто не мог бы помешать мне нажать на него. Негодяй, впрочем, подстраховался, обратившись за поддержкой к капитану. Так что ко мне заявился не креторианец, а сам Лео Глуц.

– Красавчика оставь в покое, – распорядился он, – надежный малый. Я ему доверяю. Я точно знаю, в убийствах он не замешан.

– Я подбираюсь вовсе не к Красавчику, – сказал я.

– Поясни.

– Меня интересует лемуриец. Вполне возможно, Красавчик покрывает своего приятеля. Нажму на него немного, и он расколется.

Умник, действительно, занимал меня все больше. Он являл собой особенный типаж преступника. Расчетливый проходимец, до поры – до времени выдающий себя за честного гражданина федерации. С такими обычно возникают проблемы, их трудно арестовать и подвергнуть допросу с пристрастием. Большинство уголовников беспринципные и хитрые малые – на них можно надавить, посулить им разного рода поблажки, вроде мягкого режима содержания или свидания с близкими. Даже – освобождение из-под стражи, если правонарушение не слишком тяжкое. Но с теми, кто до времени играл роль добропорядочного сапиенса, держи ухо востро. Они часто хорошо знают закон, поэтому осведомлены о своих правах, на простые уловки не ведутся и стараются всячески уйти от наказания. И за благообразной внешностью такого вот очередного «умника» может таиться настоящий маньяк. Мне как-то раз попал в руки один подобный экземпляр. Он никак не желал сознаваться, что приторговывает порнографическими снимками маленьких сириусян, пока я не выбил ему все зубы и не пригрозил, что отрежу палец. Это подействовало. Еще долго потом в уборной я щелкал раскладным ножом, жалея, что он подписал признание.

– Лемуриец? Другое дело, – немедленно воодушевился Лео Глуц, которому Умник с его горделивым самомнением давно был поперек горла. – Нажимай!

Я решил, также легко, если понадобится, капитан сдаст любого доверенного сапиенса. Хотя он по-прежнему называл меня своим помощником и всячески поощрял поиски убийцы, я насчет этого типа не обольщался. Собирался покончить с Лео Скоротрупом, как его называли в восточном секторе, в самое ближайшее время.

После нашего разговора Глуц лично навестил креторианца и велел явиться ко мне в каюту. Ухоженный хлыщ, не посмев ослушаться приказа, сразу же приплелся с самым унылым видом.

Я придвинул табурет, предложил Красавчику сесть, сам остался стоять. Этому нас тоже учили в академии. Допрос лучше вести, возвышаясь над подозреваемым – так он острее ощущает униженное положение и быстрее раскалывается.

– Вижу, вы сильно подружились с Умником, – начал я издалека.

– Да, это так, – ответил креторианец.

– У вас какие-нибудь общие интересы?

– Да нет, – он пожал плечами, – интересов никаких нет. Мы иногда мыслим в одном направлении… Он делится со мной своими идеями. Я слушаю.

– Ты мог бы привести пример? Я не совсем понял.

– Он рассказывает множество интересных вещей. А я люблю узнавать все новое.

– О чем же, например? – настаивал я.

Тут Красавчик смешался, и я, внимательно за ним наблюдая, понял, что ему хотелось бы скрыть темы некоторых разговоров. Я решительно прошел к двери, запер ее, поймав его удивленный взгляд, и вкрадчивым тоном пообещал, что сейчас буду его бить, если он сей же час не расскажет, что именно они обсуждали с лемурийцем. Он сперва сохранил лицо, и даже рассмеялся. Но тут же получил от меня удар по скуле и опрокинулся вместе со стулом. Я не собирался миндальничать с этим типом – Лео Глуц дал мне все полномочия и я собирался ими воспользоваться, чтобы выбить правду.

Вскоре я уже слушал проникновенный рассказ о ксенофобии, царящей в галактике, о том, что раса людей подавляет остальные расы, подчинив их своей воле. На сладкое Красавчик изложил мне суть одной беседы, во время которой Умник явно намекал, что неплохо было бы захватить корабль. Этого мне вполне хватило, чтобы сделать выводы – он вполне мог быть диверсантом. Только вот беда, как я не давил на креторианца, он твердо стоял на своем – второго утром они не покидали каюты. Я в своей жизни достаточно понаблюдал сапиенсов – лжецов. Среди них встречались настоящие виртуозы вранья. Но Красавчик таким не был. Если бы лемуриец отлучался хотя бы на десять минут, он бы обязательно мне рассказал.

Когда я сообщил, что больше вопросов нет, и отпустил креторианца, он припустил по коридору едва ли не бегом.

А я сел разбирать записи. Посидел над ними несколько часов, как советовал инструктаж в академии, и пришел к самому неутешительному выводу: враги человечества – телекины. Больше никто не смог бы осуществить все эти убийства и остаться незамеченным.

Скорбный факт, если подумать. Что я могу противопоставить столь могущественному сапиенсу? Попытаться натравить на него кого-нибудь из уголовников – дело в высшей степени бесполезное. Они все, конечно, дебилы, но не самоубийцы. Инстинкт самосохранения присущ, увы, даже дебилам.

Может, поговорить с ним, выяснить все детали, попытаться перевербовать на сторону людей? Идея попахивает безумием. Телекины не способны на обычный диалог. Любое общение будет контролировать только он. И он же будет диктовать условия этого общения.

В дверь вдруг тихонько поскреблись.

– Кто там?! – рявкнул я.

Ответа не последовало. Открыв дверь, я аккуратно выглянул в коридор. Никого. На полу лежал аккуратно расправленный листок электронной бумаги. Я поднял его, вгляделся в выведенные убористым почерком каракули. Как я и предполагал, это оказался хорошо составленный донос. В нем подробно говорилось обо всех членах экипажа и самом капитане. Каждый назывался подонком и убийцей.

Чтобы выгородить себя, большинство преступников стучат друг на дружку, так что свежесостряпанная кляуза для меня неожиданностью не стала. Я даже знал, кто мог ее написать. Сириусянин, кто же еще? Он и раньше сотрудничал с властями колонии, предпочитая докладывать обо всех правонарушениях, и здесь взялся за старое, едва почувствовал федеральную власть. Я не желал слушать его бредни, вот он и сочинил анонимку.

Как я и предполагал, ничего полезного из этого документа извлечь было нельзя. Разве мог облегчить задачу следствия тот факт, что Пузырь моет ноги в унитазе, Круглый целыми днями носится по коридорам корабля, как заведенный, а Умник высказывает крамольные мысли, беседуя со своим приятелем креторианцем.

Донос напомнил мне о светлых деньках работы в управлении. Как все преступники под следствием быстро раскалывались на допросах и начинали возводить поклеп друг на друга, лишь бы скостить себе срок. «Нет, начальник, нож был не у меня, нож был у Мишки Меченого, вы его не слушайте, вы меня слушайте, я правду говорю». Наблюдая, как они всеми силами стараются уйти от ответственности, я испытывал стойкое отвращение к их предательской натуре – ни один из этих сапиенсов не был достоин снисхождения. Они ежечасно являли мне свое гнилое нутро, а я будто врач-инфекционист вынужден был копаться в их пораженных болезнью внутренностях, извлекая на свет подробности того или иного чудовищного преступления. Они грабили и убивали, и мечтали на следствии вовсе не об исправлении, не испытывая и тени раскаяния, а только о том, чтобы уйти от ответственности и снова взяться за старое. Если бы власти дали мне больше полномочий, я бы не стал разбираться в степени их вины, а убивал каждого второго на месте.

Я побеседовал наедине и с лемурийцем. Для разговора вызвал его к себе.

– Для того чтобы скорчить рожу, требуется почти пятьдесят мышц, а чтобы набить кому-нибудь рожу всего четыре, – поведал Умник. – Неужели я показал себя настолько примитивным существом, что вы думаете, будто я предпочту тренировать четыре мышцы вместо пятидесяти? Нет, нет и нет, я не участвовал ни в одном из убийств. Я в этом попросту не заинтересован.

– А я вовсе не уверен, что тебе нужен мотив, – сказал я. – Серийные убийцы потрошат свои жертвы без всякого мотива. Просто так. Для того чтобы получить удовольствие.

– Ты полагаешь, я серийный убийца? Это серьезное обвинение. В моем деле о патологических пристрастиях ничего не написано. Или ты не доверяешь тюремным психиатрам?

– Психиатров можно обмануть, – сказал я.

– С их высококлассными компьютерными тестами? Современная психиатрия очень преуспела в выявлении разного рода патологий. Я очень сомневаюсь, что их можно обмануть. Вот взять, к примеру, тебя, Георгий Дымов, они ведь нашли что-то у тебя? Что-то такое, что ты хотел бы скрыть. Так? Не зря же тебя отправили вместе с нами?

– Правительство доверило мне важную миссию! – отчеканил я. – Вопросы здесь задаю я.

– Порой из одного только вопроса подозреваемого можно заключить больше, чем из всех его ответов.

– Итак, меня интересует следующее. Случалось ли тебе убивать и если да, то при каких обстоятельствах?

– А других ты тоже спрашивал об этом? Или не доверяешь только моему личному делу?

– Вопросы здесь задаю я! – Пришлось повторить старую присказку. – Или ты собираешься научить меня, как правильно проводить дознание?

– Похоже, опыта тебе не занимать, – в голосе явно звучала насмешка. – Я – аферист, Дымов. Попался по глупости. Дня не проходит, чтобы я не раскаялся в содеянном.

– Хочешь сказать, ты встал на путь исправления? – я усмехнулся.

– Разве я что-то говорил об исправлении. Я сказал, что все надо было делать не так. Теперь-то я это понимаю. Если бы тогда я все сделал иначе, я бы никогда не попался властям. Сейчас я был бы уже владельцем множества предприятий – у меня ведь была программа на много лет вперед. И ты, и прочие федералы, никогда бы до меня не дотянулись, руки коротки. Эта была бы афера века… А убийства? Нет, я никогда и никого не убивал. Я ответил на твой вопрос?

– Допустим, – ответил я. – А что если ты действовал не по собственной воле, а, подчиняясь чьим-то мысленным приказам? Что если ты даже не помнишь, как это произошло? Скажи-ка, бывают у тебя потери памяти или что-то вроде того?

– А вот это любопытно, – Умник улыбнулся. – Забавно.

– Что тебя так развеселило? – Я скривился, как от зубной боли. Очень хотелось встряхнуть его, как грушу. Но во-первых, не хотелось связываться с капитаном. А во-вторых, он лемуриец. Никогда не знаешь, как он отреагирует на насилие? Может полностью утратить контроль.

– Я пришел к тем же выводам, – сообщил Умник. – Тот, кто совершает убийства, может вовсе не быть убийцей. Им может управлять… телекин.

– Почему ты так думаешь? – поинтересовался я хмуро. Мне не нравилось, когда кто-то лез в мое расследование. Да еще демонстрировал редкую проницательность.

– Я много читал о телекинах. Это удивительные существа. У них такие способности, какие вам людям даже и не снились. На твоем месте, я бы постарался сделать все, чтобы избавиться от него. Иначе ты так и будешь постоянно на вторых ролях. Даже в отсутствии капитана. – Лемуриец все еще улыбался.

– С этим я как-нибудь сам разберусь, – резко сказал я. – Ступай пока. Если понадобишься, я тебя позову.

– Я приду… – пообещал Умник. – Очень интересно, как будет продвигаться расследования.

После этого разговора телекин все сильнее стал занимать мои мысли. Не то, чтобы я прислушался к словам лемурийца, просто он угадал – я все больше склонялся к мысли, что он контролирует ситуацию на борту, и ответственность за убийства лежит именно на нем. Я забрался в бортовой компьютер и начал перерывать данные об этой загадочной расе. Известные человечеству сведения сообщали об их способности передавать мысли на расстоянии, умении внушать зрительные образы, но ни слова об управлении моторикой других сапиенсов. Если они скрыли такую значимую способность, не является ли это прямым указанием на то, что наш Враг, враг всего человечества – телекин?

Я решил посоветоваться с капитаном. Если мы будем брать телекина, то это следует делать силами всего экипажа. Как Глуц сможет убедить их пойти против телекина? Наверное, подействует аргумент, что телекин – убийца и в любой момент может захотеть их смерти, как захотел смерти гебба, бородавочника. Я глянул на часы. Распорядок на борту никто давно уже не соблюдал. И все же, не стоило заявляться к Лео Глуцу в четыре утра, даже если возникла оперативная необходимость. Так мы называли это на службе – если требовалось отобрать у кого-то катер, изъять ценные вещи или ворваться в квартиру посреди ночи, предварительно взорвав дверь. Любой сотрудник спецслужб любит громкую канонаду, вопли ужаса и гримасы на лицах подозреваемых, даже если не сознается в этом тайном пристрастии.

Вместо посещения капитанской каюты я решил побродить по кораблю. Не то, чтобы я вдруг проникся почтением к идее суицида, просто были у меня определенные соображения. Рыбку ведь можно ловить не только на хлебный мякиш, но и на живца. А мне удалось увести изъятый кастет. Любой федеральный агент владеет простейшими навыками преступного мира. Мы должны знать, как именно они действуют, чтобы пресекать любое противоправное действие на корню.

Надев кастет на правую руку, я вышел в коридор и направился в лестнице. Свет опять подмигивал, добавляя жути и без того мрачной атмосфере. Я шел и прислушивался, стараясь различить даже слабые шорохи – они могли подсказать, где сейчас находится убийца и что он делает. Может, крадется в полумраке к очередной жертве. Или связал ее, чтобы затем спокойно начать отпиливать по кусочку. Я припал ухом к двери каюты Робинзона, но услышал за ней лишь громкий храп. Хозяин спал безмятежно, как младенец. Хотя храпящих младенцев встретишь не так уж и часто. Но мне встречались. Вернерианские младенцы храпят так, что стены трясутся. Именно поэтому в домах малютки для них отведено отдельная комната.

Я дошел до каюты Пузыря. Либо он спал бесшумно, во что я не верил, либо отсутствовал. Но зачем в четыре утра этому здоровяку бродить по кораблю? Не иначе, он что-то задумал…

На меня напали внезапно. Со спины вынырнула громоздкая туша, навалилась, и крепкие руки вцепились мне в горло.

– Конец тебе, легавый! – проревел нападавший. Я по голосу опознал Сивого.

Ловушка захлопнулась! Только мне от этого было не легче. Я попытался ударить рангуна по физиономии, но он уклонился, продолжая сжимать крепкие пальцы на моей шее. Чтобы я не сильно сопротивлялся, он пару раз приложил меня об стену. Задыхаясь, я принялся сучить ногами, лупить ими в стены, в надежде, что из ближайшей каюты кто-нибудь выйдет. И мне действительно повезло. Щелкнул замок, отъехала створка двери, и в коридор выглянул Пузырь.

К моменту его появления у меня уже стали закатываться глаза, поэтому черную физиономию я видел, словно на экране испорченного монитора – она то и дело уползала за границы зрения.

– Ты что это? – услышал я удивленный голос вернерианина.

«Только бы не испугался, позвал на помощь», – подумал я. Но вместо того, чтобы звать подмогу, Пузырь кинулся к нам и ухватил рангуна за руки, стараясь разжать смертельные тиски. Некоторое время они боролись… Я ощутил, что хватка ослабла, и с хрипом жадно втянул воздух в легкие. Вернерианин оказался даже сильнее, чем я думал. Почувствовав, что не справится с ним, если не предпримет решительных действий, Сивый, наконец, отпустил мое горло и изо всех сил треснул моего спасителя в левый глаз. Пузырь покачнулся, но на ногах устоял. Тогда рангун оттолкнул меня, сгреб красноглазого здоровяка за ворот и принялся колошматить, словно грушу. Его пудовые кулаки то и дело гулко соприкасались с головой и плечами вернерианина.

Я, тем временем, оказался на полу. Не предпринимая попыток подняться, глотая воздух широко открытым ртом, я поспешно пополз прочь. Надо было срочно позвать на помощь. Теперь, когда вражеский агент проявил себя, главной задачей было – лишить его возможности и дальше убивать и по возможности взять живым. Чтобы потом допросить и узнать, что они успели предпринять в отношении центрального штаба и командования.

Я, цепляясь за стену, встал на ноги и принялся стучать во все каюты, включая капитанскую – из горла рвался слабый хрип, неспособный пробиться сквозь пластик дверей.

Вскоре в коридоре появился лемуриец, Робинзон и сам Лео Глуц. Вместе они накинулись на Сивого и скрутили его, связав кусками проводов.

Пузырь потирал ушибы и тихонько постанывал.

– Как ты? – поинтересовался я у вернерианина. Меня действительно заботило здоровье парня. Помимо того, что он спас мне жизнь, теперь это был единственный сапиенс на борту, на которого я действительно мог положиться.

– Не очень, – поделился Пузырь.

– Ну, ничего. Теперь тебе ничего не угрожает. Быстро пойдешь на поправку. Не волнуйся, парень. Ты, считай, прощение правительства себе уже заслужил.

Лео Глуц смотрел на стреноженного Сивого со злостью.

– Ничего не хочешь мне сказать?

– А чего говорить, – проворчал рангун, – хотел завалить легавого. Достал он. Ходит всюду, высматривает, выспрашивает. И меня подозревал. А мне каково?

– Тащите его ко мне в каюту, – распорядился капитан, – обернулся ко мне. – Идем, расспросишь его обо всем. Можно с пристрастием.

Когда Сивого втащили внутрь, и мы оказались наедине с капитаном я, потирая шею, спросил:

– А почему телекин не отреагировал на нападение?

– Откуда я знаю? – огрызнулся Глуц. – Этот тип себе на уме. Может, был занят или вообще – спал.

– Это нехорошо, – сказал я. – Вы же понимаете, капитан, если никто не будет поддерживать на корабле порядок…

– Думаю, он реагирует только в том случае, если опасность угрожает лично мне, – перебил Глуц. – И вообще, поменьше думай о таких вещах. Скажи-ка лучше, что ты собираешься делать с этим куском дерьма? Сразу сбросишь его в мусоропровод или хочешь сначала допросить? Слышишь ты! – выкрикнул капитан. – Лучше сразу колись во всем. Иначе отправишься в космос. И плакали тогда мои денежки, которые я у тебя выиграл.

– Конечно, его стоит допросить, – сказал я. – Мы должны узнать, что происходит в центральном штабе. Он наверняка в курсе, что затеяли его сообщники.

Глуц пнул рангуна под ребра, и он обиженно взревел.

– За что, капитан?

– Гляди-ка, – Глуц хмыкнул, – еще спрашивает. Ты зачем бородавочника убил? И потом… – Замялся он. – Как ты его убил, если все время был в кают-компании?

– Никого я не убивал! – рыкнул Сивый. – Только легавого хотел завалить. Да и то не получилось. Отпустите, а?

– Врет, – уверенно сказал я.

– Ясное дело, врет, – откликнулся Глуц. – Ну-ка, Сивый, поведай нам, что вы задумали со своими соплеменниками? Почему у нас прервалась связь с центром? Что, вообще, черт тебя побери, происходит?

– Откуда я знаю, – рангун задергался всем телом, – ничего не происходит. Да я серьезно говорю, капитан. Хотел легавого завалить. А так, я не при делах.

– Ничего, он у нас расколется, – пообещал я. – Под пытками все говорят правду.

– Ну, это без меня, – сказал Глуц. – Я, пожалуй, выйду, пообщаюсь с экипажем, а ты над ним как следует потрудись.

– Я не виноват, капитан, – заорал рангун, – честное слово, не виноват!

– Знаю, слышали, наверное, тебя заставили, – заметил я. – Говори, кто заставил, когда, что они еще от тебя хотели… – Я вынул из кармана кастет, который успел подобрать в коридоре, надел на пальцы.

– Ну, я пошел, – сказал Лео Глуц, похлопал меня одобрительно по плечу и вышел в коридор…

Первый вопль убийцы и диверсанта он мог слышать сразу после того, как за ним закрылась створка двери. Дальше я начал работать над рангуном всерьез – с особой тщательностью и жесткостью, с уголовниками иначе нельзя. Я последовательно задавал одни и те же вопросы, не забывая о том, чтобы время от времени лупить лохматого здоровяка кастетом по всем уязвимым точкам, коих на теле рангуна имелось в избытке. Вскоре он уже говорил расторопнее заправского юмориста – тараторил так, словно спешил всю биографию изложить перед тем, как отправится в мир иной. Допрос шел, как в лучшие годы, я даже получал определенное удовольствие от собственного профессионализма. Только вот беда. После нескольких часов он так и не рассказал самого главного, словно рангуний заговор в действительности не существовал. Он долго упорствовал, не желая сознаваться, что это он убил несколько сапиенсов, но после пары особенно жестких ударов в область печени, все же, сообщил, что это он расправлялся с экипажем. В этот момент я ему уже не верил. Для любого преступника, находящегося под прессом федерального правосудия, существует переломный момент, когда он уже готов взять на себя любые злодеяния, лишь бы прекратилась пытка.

Оставив мохнатый кусок мяса на окровавленном полу, я уселся в кресло и задумался. Нельзя было сбрасывать со счетов версию, что он, все же, совершил все, в чем сознался, и умело притворяется невиновным. Его подготовка вполне могла включать возможность подобного пристрастного допроса. Рангуны наверняка хорошо осведомлены о методах федеральной службы. Спустя всего десять минут я уже принял решение – Сивого нужно ликвидировать. Если это не он – то убийства повторятся. Если же это он, то, убрав его сейчас, я смогу обезопасить всех, кто находится на борту, и успешно выполнить возложенную на нас миссию.

Я вышел в коридор. Там, ожидая дальнейших событий, толпились члены экипажа. Увидев в открывшуюся створку двери, что произошло с рангуном, все заметно притихли.

– Неплохо ты его отделал, – заметил Лео Глуц. – Он все рассказал?

Я кивнул.

– Предлагаю сбросить его в мусоросборник. Так будет лучше для всех.

– Да? – засомневался капитан. – Так он и есть убийца?

– Разумеется, – подтвердил я. – Не думаете же вы, что я бы стал его так уродовать, если бы это был не он?

– А кто тебя знает, – ответил Глуц и распорядился: – Робинзон, Красавчик, Умник, отволоките его в мусоросброс.

– Не надо, – послышался голос Сивого, он только что пришел в себя. – Я не виноват.

– Не слушайте его, – сказал я, – он продолжает отпираться.

Рангуна подхватили под лапы и поволокли по коридору. За ним оставался кровавый след.

– Крыс, Круглый убрать это, – скомандовал Лео Глуц и поглядел вслед Рангуну: – Никогда бы не подумал, что это он. И главное, как он выбрался из кают-компании.

Последняя фраза была обращена ко мне и требовала объяснений.

– Я немного ошибся со временем смерти, – сказал я. – Его убили раньше.

– Тогда понятно, – капитан кивнул. Из глубины коридора послышался сдавленный крик, затем хлопнул люк мусоропровода. – Все, кто желает попрощаться с Сивым, приглашаются к иллюминатору, – пошутил Лео Глуц.

Несмотря на то, что его слова были всего лишь остротой, я действительно прошел на верхнюю палубу и припал к толстому стеклу, глядя, как, медленно вращаясь, плывет в безвоздушном пространстве скованное холодом тело рангуна. Я был почти уверен, что он не виновен в смерти остальных, но никак не мог простить ему нападение на меня. К тому же, я давно уже ни к кому не применял пыток, и внутри меня растекалось сладкое чувство, словно я прикоснулся к чему-то невообразимо прекрасному.

Как неоднократно в прошлом, я одернул себя. Не следовало выпускать наружу темные инстинкты – я поимел немало неприятностей на службе из-за своих особых пристрастий.

Любовно погладив кастет, я спрятал его в карман – эта штука была теперь постоянно при мне, и с ней я, черт возьми, чувствовал себя намного спокойнее.

Пару дней на корабле было тихо. Я даже решил, будто краткий миг, когда я на самом деле подозревал рангуна, был минутой прозрения. Такое случается у следователей – когда после долгих раздумий на них вдруг нисходит ясное понимание, кто является убийцей. Но потом снова началась ненавистная чехарда.

Меня разбудил громкий стук в дверь. Схватив кастет, я вскочил с койки – может, кто-то на борту и чувствовал себя спокойно после того, как тело рангуна улетело в космос, но только не я.

– Кто там? – рявкнул я свирепо. Я надеялся напугать неизвестного этим криком. Как знать, может, он уберется восвояси, и я смогу провести ночь спокойно.

– Откройте… Пожалуйста, откройте. Это я… Круглый.

Что понадобилось этому шарообразному придурку, подумал я. А вдруг он и есть диверсант? Однажды ночью точно так же постучался в каюту к бородавочнику и убил его с особой жестокостью.

Стук повторился. Ситуация была безвыходной. Не открыть – значило признать, что я испугался. А тот, кто сам боится преступника, не может вести расследование. Открыть – подвергнуть себя смертельной опасности. Я мешкал еще пару секунд, потом все же активировал замок. Немониец, дрожа всем телом, немедленно вкатился внутрь. Даже не сталкиваясь в обычной жизни с этими существами, можно было легко заключить, что он сильно взволнован. Цвет его переливался от кроваво-красного к темным оттенкам.

– Что случилось?

Немониец остановился возле умывальника.

– Я убил его! – сообщил он срывающимся в высокие нотки голосом.

Это неожиданное заявление я встретил стойко. Если бы он хотел прикончить и меня тоже, то наверняка уже предпринял бы какую-нибудь попытку.

– Кого именно? – спросил я.

– Робинзона. Он… напал на меня. Вызвал меня в коридор для какого-то разговора, а потом попытался убить.

– Интересно, – я старался ничем не выдать своего волнения. – Как он пытался убить тебя?

– Пнул меня ногой и велел катиться к мусоропроводу. – Шар снова затрясся.

– Понятно, что было дальше?..

– А дальше… дальше… Он хотел пнуть меня снова, но я ударил его током. Совершенно случайно. Один только импульс. Возможно, сработал рефлекс. Он упал, и больше не двигался. Я понял, что он умер. Очень испугался. И сразу прибежал сюда. Вы же ведете расследование. Я решил, вам будет важно узнать, что на меня напали.

– Ты правильно поступил, – сказал я. – Идем.

Кастет в кармане вдруг показался мне детской игрушкой. Робинзон – убийца и диверсант. Немыслимо. Он казался самым отпетым и примитивным уголовником. К тому же, в его личном деле была прописана вся его судьба, с самых первых шагов, которые он прошел по кривой дорожке. Может, он как и Сивый решил избавиться от неугодного сапиенса?

– Скажи-ка, – поинтересовался я, – ты мог чем-нибудь насолить Робинзону? Какие у вас в последнее время были отношения?

– Нормальные. Даже хорошие. Я раньше не замечал, чтобы он меня ненавидел… – Немониец остановился, горестно взирая на дымящийся труп таргарийца. Тот лежал лицом вниз. В воздухе растекался удушливый аромат горелой плоти.

– Мда, – сказал я, присел, взялся за запястье. Напрасный труд – пульс не прощупывался. – Что ж, – сказал я, – придется оповестить капитана и остальных.

– Но они же не решат, что я это нарочно? – прогудел перепуганный немониец.

– Я постараюсь их убедить, что все произошло случайно, – заверил я…

– Убийца! – вскричал сириусянин, узнав, что произошло. – Я так и знал, что это ты!

Бедный немониец от волнения весь трясся и гудел. Тем более что и капитан Лео Глуц при виде убитого разразился грубой бранью.

– Черт побери! – бушевал он. – Теперь и в карты не с кем поиграть! Сначала Сивый – ну, Сивый, ладно, он сам виноват, но теперь Робинзон. Робинзон! Он же разбирался в системах корабля. И кто, скажите мне на милость, отдаст мне мои полтора миллиона?! А я-то, я… Решил по наивности, что мои финансовые дела окончательно поправились.

– Капитан, – прервал я поток скорбной брани. – Может, позволим Круглому катиться?.. То есть отправляться к себе в каюту? Он и так порядком натерпелся. Я бы хотел поговорить с вами с глазу на глаз.

– О чем?! – вскричал Глуц. – Разве что ты заменишь мне этих двоих за карточным столом! Но деньги!.. Деньги мне все равно никто не вернет!

– Я не играю в азартные игры, – сказал я с достоинством. – Но у меня есть срочный разговор. Это напрямую касается расследования.

Капитан уставился на меня во все глаза.

– Вот как, расследования, – не предвещающим ничего хорошего тоном выдавил он. – Тогда, ладно. Тогда пошли. Только учти, я тобой недоволен. Как, скажи на милость, ты проглядел Робинзона?! И зачем, черт тебя дери, мы тогда скинули рангуна в мусоропровод?!

– Моя ошибка, – признал я. – Но на этот раз ошибки быть не может… Я знаю, кто убийца. И что надо делать.

На самом деле, у меня по-прежнему хватало сомнений. Но, увидев, в какой ярости пребывает Лео Глуц, я решил, что настало время действовать. Еще немного – и он отстранит меня от расследования и, чего доброго, захочет избавиться вовсе.

– Так, Пузырь. Где, черт возьми, болтается этот вернерианин? – вскричал капитан. – Передайте ему, чтобы убрал отсюда тело. Терпеть не могу, когда так намусорено.

– Возможно, он пока не оправился от недавней драки, – предположил я. – Лучше послать убрать труп кого-нибудь другого.

– Молчать. Ты не знаешь этих вернериан. На редкость крепкие субъекты. Их лбами можно гвозди заколачивать… Приведите его сюда.

Я вспомнил, как выглядел Пузырь после драки и усомнился, что он способен на трудовые подвиги. Но через пять минут после воззвания капитана вернерианин объявился. Выглядел он неважно, но роптать не стал, сразу же схватил труп таргарийца за ноги и потащил по коридору.

Я поймал себя на мысли, что этот финальный вояж к мусоропроводу, по сути, олицетворяющий последний путь, теперь, после очередного убийства, выглядит буднично. Когда-нибудь, возможно, и меня вот так потащат, подумал я, и тогда мне уже будет абсолютно все равно – кто убийца, кто враг человечества и что будет с великой Федерацией в будущем.

– Чего встал?! – заорал на меня разъяренный Лео Глуц. – Иди за мной!

Мы уединились в каюте капитана.

– Я долго размышлял, – сказал я, не дав ему сказать даже слово, – сводил все воедино… – Выдержал паузу и торжественно объявил: – Теперь я точно знаю, кто убийца!

– То есть, ты думаешь, Робинзон ни при чем?

– Полагаю, он стал игрушкой в чужих руках.

– Вижу, куда ты клонишь, – Лео Глуц погрозил мне пальцем. – Ну, давай. Не томи. Кто же, по-твоему, эта сволочь?

– Тот, кто манипулирует другими сапиенсами, заставляя их совершать убийства… Тот, в чьих руках вся власть на корабле. Кто даже, находясь здесь, может поддерживать связь со своими подельниками. И тот, кто способен отвести глаза всякого, когда совершается очередное преступление. С чего вдруг Сивый напал на меня? Ну, хорошо. Допустим, он ненавидел власть в моем лице. Но почему вдруг Робинзон напал на немонийца? Он ведь даже никого не убивал прежде, если судить по его личному делу. Подобное поведение выглядит, по меньшей мере, нелогично. Думаю, задача телекина – стравить нас между собой. А когда мы перебьем друг дружку, он завладеет кораблем.

– Что за дикая идея?! – взорвался снова Лео Глуц. – Корабль – мой! Он прекрасно это осознает!

Я понял, что нахожусь в тупике. Власть капитана на этом судне, да и его капитанство, зависело исключительно от этого могущественного существа. Он ни за что не пойдет против него.

– Подумайте, – призвал я на помощь логику. – На корабле творится совершеннейший сумбур. Одни нападают на других, без всякой на то причины. Вы же сами испытали на себе его волю. Он способен заставить нас сделать все, что угодно. Сегодня он натравил на немонийца Робинзона, а завтра, вполне возможно, захочет, чтобы кто-нибудь напал на вас.

– Мы с ним союзники, – возразил Глуц.

– Его союзники далеко отсюда, – сказал я. – Возможно, захватили генеральный штаб и председателя федерации. И в этой ситуации мы будем медлить?! – тут я позволил себе немного возвысить голос, как выяснилось через секунду, напрасно. – Мало того, что все мы погибнем! Погибнет наша, человеческая, цивилизация… Я обращаюсь к тебе, Лео Глуц, как к человеку. Мы, двое, здесь – единственные представители нашей расы.

– А ну молчать! – вскричал вдруг Глуц. – Сначала представь мне неоспоримые доказательства, а потом мы будем решать, кто тут убийца и диверсант! И не выводи меня из себя, Жора, ты и так уже достаточно мне крови попортил. Понял?

Капитан толкнул меня в грудь и я, испытывая острое желание, ему как следует двинуть, попятился к двери.

– Вот иди прямо сейчас и говори с телекином. И если ты найдешь подтверждение своей версии, тогда и придешь ко мне… – Он нажал на кнопку замка.

В коридор я выкатился едва ли не кубарем, красный, как рак, от испытанного унижения. Пробормотав несколько проклятий в адрес мерзавца Глуца, я направился на поиски Красавчика. Он уже нашел однажды общий язык с телекином – значит, может снова наладить диалог. Мне нужны были ответы на вопросы.

С этого момента события раскручивались стремительно.

Как я и предполагал, Красавчик оказался в каюте лемурийца. Я выволок его за воротник. Умник стрельнул в меня недобрым взглядом, но вмешиваться в конфликт не стал.

– Значит так, – сказал я. – Идем к телекину. Мне нужно знать правду.

– Я не хочу туда соваться, – запротестовал этот слизняк. – Один раз мне повезло. Но это вовсе не означает, что будет везти постоянно.

– А если не пойдешь, я сам тебя прикончу, – пообещал я вкрадчиво. – И твой дружок – мне не помеха. Ты сам имел только что возможность убедиться, что даже если тебя будут убивать, он ничего не сделает.

– Но он же ничего не скажет, – взмолился Красавчик. – От него только образы приходят в голову, никаких слов. Я и сам не понимаю, почему он в прошлый раз меня послушал.

– Пошли, – я ухватил его за предплечье и потащил по коридору.

– Прямо сейчас?! – вскричал креторианец. Он настолько отчаянно боялся, что даже мне передавался его страх. Хотя я старался держать себя в руках.

Мы приблизились к каюте телекина, и я коротко стукнул костяшками пальцев в дверь.

– Вот сейчас, – сказал Красавчик, трогая лоб, – ты почувствуешь, нахлынут образы, и все станет на время нереальным. А потом начнется диалог. Ты сможешь понимать его без слов. Лишь бы он не рассердился.

Прошло несколько минут, но мое восприятие нисколько не изменилось.

– Что-то он не хочет с нами общаться, – сказал я. И только сейчас заметил, что на месте замка зияет аккуратное отверстие – словно его выпилили. – Я прижал к двери ладонь и медленно отодвинул створку – она уходила в стену с легким сопротивлением.

– Не надо к нему врываться, – забормотал Красавчик. – Он непременно рассердится. И тогда… – И замолчал. В каюте царило безмолвие. Телекин сидел, привалившись к койке, с закрытыми глазами и выглядел так, словно мирно спал. Только ровно посередине его лба зияло большое отверстие, как будто кто-то выстрелил в упор из крупнокалиберного пистолета.

– Этого не может быть! – вырвалось у меня. Все стройное здание последней версии рухнуло в одночасье, уничтоженное трупом главного подозреваемого.

– А… А может он жив? – предположил Красавчик.

– Сдурел, ты только погляди на него. С такими дырками в голове не живут.

Я услышал позади шорох и обернулся. Крыс, выпучив глаза, разглядывал мертвого телепата.

– Телекин убит. Телекин убит! – во все горло завопил сириусянин и помчался по кораблю. Складывалось впечатление, что стукач счастлив.

Я подумал, что сейчас капитану Лео Глуцу за его наглое поведение кто-нибудь непременно свернет шею, например я.

– Черт! – выругался Глуц. Его можно было понять. Власть ускользала сквозь пальцы. – Надеюсь, все понимают, что это ничего не меняет!? – рявкнул он, подтверждая мои выводы.

– А по-моему, меняет, – вкрадчиво проговорил Пузырь. – Мне надоело убирать трупы.

Глуц резко обернулся, подтолкнул здоровяка к выходу из каюты.

– Что, прямо возле трупа будем разбираться? Давай-ка, берись за дело. Чтобы через час здесь было чисто. Ты? – Глуц ткнул в меня пальцем. – Тебе было поручено расследование? Ты обещал, что больше никто не умрет.

– У меня есть кое-какие идеи, – сообщил я.

– Опять. – Лео Глуц скривился.

Мне стало неприятно, что я вынужден оправдываться перед этим придурком.

– Но теперь это неважно, – сказал я.

– Все ясно, все на выход, – скомандовал Глуц. – Теперь я сам буду разбираться, что тут происходит. Поможешь Пузырю убрать труп. Не забывай, кто тут капитан.

– Посмотрим! – ответил я с вызовом. Теперь за его спиной не стоит телекин, а значит, он уже не сможет безнаказанно мне приказывать. Мне даже стало любопытно узнать, что именно он предпримет.

Я немного не рассчитал способности нашего капитана…

После того, как ко мне вернулось сознание, я еще долго приходил в себя, валяясь в каюте. Сюда мое безвольное тело отволокли, после того, как знаменитый хук справа отправил меня в нокаут. Я порадовался, что остался в живых, чуть меньше тому, что труп убрали без моего участия, и решил действовать с еще большей осторожностью. Способность Глуца наносить молниеносные удары делала его опасным противником. А врожденная подлость, не сомневаюсь, позволяет ему бить в спину. Эта паскудная беспринципность еще больше усугубляет дело.

Вопреки моим предположениям, анархия на корабле не установилась. Лео Глуц железной рукой навел порядок и утвердил свою волю.

– Ну, что очухался? – поинтересовался он, присев на корточки. – Вставай, придурок.

Я медленно поднялся, держась за стену, в голове шумело, каюта ощутимо покачивалась.

– Знаешь, почему ты до сих пор жив?

– Нет.

– Ты жив только потому, что я так захотел. Тут кое-кто настаивал на том, чтобы ты повторил судьбу Сивого. Только я сказал, пока я капитан, федерал будет жить.

– Зачем? – прохрипел я.

– Ты нужен мне для связи с центром. Видишь ли, я капитан по той простой причине, что всегда просчитываю ситуацию на несколько шагов вперед. Я вовсе не уверен, что связь оборвалась навсегда. И если центр снова выйдет на связь, пусть они видят, что ты жив, здоров, и мы по-прежнему выполняем свою миссию. К тому же, ты не завершил расследование…

– Я не могу, – пробормотал я.

– Не можешь?! – возмутился капитан, и перед моим носом замаячил его увесистый кулак: – Наверное, ты еще не понял, но здесь только я решаю, кто и что может, а кому пора отдохнуть – за бортом. Нас осталось совсем мало. Или ты быстро найдешь убийцу, скажем, за сутки, или участь твоя будет самой незавидной. Ты будешь с тоской вспоминать те славные деньки, когда таскал трупы и драил иллюминаторы.

– Мне нужны полномочия! – выдавил я.

– Какие именно?

– Пытки! – выдохнул я. – Они мне все расскажут.

Лео Глуц рассмеялся.

– Узнаю федеральную службу. Сразу вспомнил ту давнюю известную историю. На Венеру послали фотографию преступника в розыске – профиль, фас и в полный рост. А через неделю пришел ответ. Все трое пойманы и сознались.

Я улыбнулся через силу – ушибленная физиономия сильно болела.

– Никаких пыток! – Лео Глуц помрачнел. – Ты и так достаточно порезвился. Действуй, но так, чтобы больше никто из парней не пострадал. Они мне еще пригодятся. И помни, у тебя ровно сутки.

Я дополз до своей каюты, склонился над умывальником, побрызгал в лицо холодной водой. Глянул в зеркало. В мерцающем неверном свете синяк под левым глазом то становился черным, то лиловел.

Небритая физиономия в зеркале вызвала у меня отвращение. Несмотря на то, что это было мое собственное лицо, сейчас я его очень не любил. Я ощутил приступ тошноты и склонился над унитазом. Меня рвало долго – желтоватой массой, в нее обращался в желудках сухой паек.

Когда я поднялся, то ощутил, что мне стало много хуже. Сдавило голову, сжало виски, в глазах заплясали яркие точки. Я почувствовал, что сзади кто-то есть. Обернулся. В проеме двери, слегка вибрируя, стоял некто. Я с трудом сообразил, кто это, – сознание мутилось.

– Так это ты? – сказал я. Голос звучал, словно издалека. Будто это не я произносил слова, а кто-то со стороны вторил мне.

Он немного продвинулся в моем направлении.

– Чего тебе? – спросил я грубо. Внезапно я почувствовал, что это от гостя исходят тяжелые волны, оказывающие на меня странное влияние. Он, словно, излучал невидимое поле, пронзающее мое сознание и отравляющее плоть.

Тело его вдруг стало трансформироваться, потянулось вверх, обрисовалось в четкий человеческий силуэт, пара рук выпростались из туловища, и через пару секунд передо мной стояло переливчатое гуманоидное существо, напоминающее отлитую из золота скульптуру.

Я был настолько шокирован увиденным, я едва не уронил нижнюю челюсть.

– Вот черт! – только и смог сказать я.

Из памяти выплыли слова генерала Поддубного: «Они скрывали свои способности больше сотни лет, с тех пор как были приняты в Лигу межгалактических рас». Сомнений не оставалось – передо мной тот неведомый Враг, которого я так упорно искал.

Я вдруг понял, что произойдет дальше – он меня убьет. Для этого он и направлялся в мою каюту. Я стану следующей жертвой.

В академии меня готовили ко всему, в том числе, и к тому, как вести себя в случае смертельной опасности. Не кричать, не показывать спину, а действовать по обстоятельствам. Решительно идти до конца. И я пошел. Рубанул его ладонью по шее, одновременно – ногой в пах. Оба удара достигли цели. Ощущения были такими, словно я со всего размаха врезал по железобетонному столбу.

Враг действовал стремительно и беспощадно. Мелькнула, растягиваясь, отливающая металлом конечность, и вонзилась мне в живот. Одновременно он ухватил меня за горло. От сильного разряда все мое тело выгнулось дугой. Холодные пальцы сжали сотрясаемое энергетическими импульсами сердце.

Я понял, что умираю. И пожалел в это мгновение только о двух вещах. Что не выполнил возложенное на меня правительством ответственное задание. И что больше никогда не увижу андроида класса «жена». Все-таки, я любил ее больше любой другой живой женщины.

Лео Глуц

Бывает, не любишь сапиенса, даже желаешь ему порой в сердцах: «Чтоб ты сдох!», а когда его уже нет, начинаешь думать, что от него определенно был какой-то прок. Так было с Веней по прозвищу Жлоб – он все время приворовывал, Саней Гордым – настраивал против меня команду, так получилось и с Жорой Дымовым. Федеральный агент, служака закона, а как ловко разоружил ребят, когда потребовалось. Да и расследование он вел уверенно, никого не боялся, словно за его спиной стояла целая армия. Правда, не добился никаких результатов. Но я до последнего момента надеялся, что результат будет.

Я стоял над его распростертым телом и размышлял, прикидывая, что же теперь будет. На борту осталось совсем мало пассажиров. И судя по тому, как все идет, до цели долетит только один – гребаный душегуб. Если бы только знать, кто он. Уж я бы постарался избавиться от него раньше, чем он от меня.

Рядом вертелся, посмеиваясь, сириусянин, тряс угловатой мордочкой, бормотал скороговоркой всякие мерзости.

– Что, легавый, нашел убийцу? Вижу, что нет… Вижу-вижу, что нет. А все почему? Потому что не суй свой нос, куда не надо. Не суй…

– Брысь отсюда, – сказал я, скривив лицо в злую гримасу – когда было нужно, я умел показаться грозным.

Крыса как ветром сдуло.

Тяжело ступая, я вышел в коридор – ко всему можно привыкнуть, даже к повышенной силе тяжести. Если только она не продолжает все время возрастать. А сила тяжести росла. Перегрузки ощущались постоянной ноющей болью в мышцах и спине. В коридоре уже обыденно кучковались оставшиеся в живых члены экипажа. Убийства стали для них привычным делом.

– Следствие зашло в тупик? – поинтересовался лемуриец. Я отметил, что у него еще имеется настроение шутить. Крепкий малый, ничего не скажешь. Или он и есть убийца. Тогда остроумие вполне объяснимо.

Красавчик хорошего настроения приятеля не разделял. Он теребил застежку комбинезона и глядел в пол. Но более всех был взволнован немониец. Издавая утробный гул, он стремительно катался из конца в конец коридора. Прежде я никогда не видел его в таком возбужденном состоянии.

– Соберемся в кают-компании через пятнадцать минут, – объявил я. – Надо обсудить сложившуюся ситуацию. Я хотел бы поговорить с убийцей. Но поскольку не знаю, кто из вас решил обеспечить себе покой и одиночество таким радикальным методом, поговорю со всеми сразу.

– Помнится, покойный уже собирал нас, – заметил Умник, – но эта встреча ему ничего не дала.

– Это приказ! – сказал я. – Приказы не обсуждаются. Если кто-то не появится, может и себя смело зачислять в трупы.

С трудом передвигая ноги, я притащился в кают-компанию. Упал в кресло. Даже дышать было тяжело, не то, что таскаться по кораблю на своих двоих. Хотелось оседлать робота уборщика и использовать его в качестве транспортного средства. Жаль, он не имел ручного управления.

– Мы первые, капитан, – сказал вернерианин. Он явился раньше остальных.

– Как здоровье? – спросил я, удивленный тем, что Пузырь так быстро оправился после избиения.

– Уже почти совсем хорошо. Только ухо очень болит.

– Пройдет. Главное, оно на месте. Есть чему болеть – уже хорошо.

– Да. Это очень хорошо. Ведь мог и оторвать. Знаете, что я думаю, капитан?

– Что ты думаешь, Пузырь?

– Я ведь зря с Сивым дрался, да? Он ведь никого не убивал на самом деле? Теперь-то понятно, это кто-то другой.

– Не переживай по этому поводу, – посоветовал я. – Укоры совести существуют для того, чтобы с ними бороться. Победишь совесть – станешь по-настоящему счастливым.

– Вот это вы мудро сказали, капитан. Над этим тоже надо подумать.

– Осмысли на досуге, – одобрил я…

– А о чем вы хотели поговорить, капитан? – поинтересовался вернерианин.

– Хочу сказать пару слов убийце.

– Убийце?

– Ну, да. Он среди нас. Если все соберутся, и я скажу, он непременно меня услышит.

– Среди нас? – поразился Пузырь, словно эта мысль только сейчас посетила его голову.

– А ты думаешь, он прячется где-то на корабле? – я хмыкнул, настолько нелепым показалось мне это предположение.

– Может, в рубке управления.

– Чушь, – буркнул я. – Он точно один из нас.

– И кто убийца? Как вы думаете?

– Я ничего не думаю, – проворчал я. – Но у меня есть, что ему сказать.

– Вы же не думаете, капитан, что я это я?

Вернерианин уставился на меня красными глазищами, ожидая ответа. Я некоторое время вглядывался в его наивное черное лицо, стараясь разглядеть в нем признаки двуличия и дьявольской хитрости, но не увидел ничего, кроме щенячьей преданности.

– Да нет, тебя я как раз не подозреваю.

– А кого?

Беседа с этим недоумком вконец мне надоела.

– Давай немного помолчим, мне надо собраться с мыслями.

– Конечно, капитан. Вы можете мне доверять, капитан… Я буду тихим-тихим. Думайте спокойно…

Красавчик и лемуриец пришли по отдельности. Я отметил для себя этот факт, и порадовался собственной проницательности. Так я и предполагал: после того, как круг подозреваемых сузится, их товариществу придет конец. Но ошибся, как выяснилось впоследствии. Они все еще сохраняли приятельские отношения.

Креторианца я поприветствовал сухим кивком. Раньше я в нем не сомневался, но сейчас подумал, что совсем не знаю этого ухоженного сапиенса. Репутация в уголовном мире – это одно, и совсем другое – реальная жизнь. Кто он, на самом деле? Только лишь соблазнитель дамочек? Или хитрый малый, способный любого одурачить своими изысканными манерами и притворной вежливостью. Как ловко он втерся ко мне в доверие на пересыльной станции! А я тоже хорош – развесил уши, дескать, мы теперь компаньоны, будем поддерживать друг дружку. А следом за мной он попытался расположить к себе другого члена команды – лемурийца. Очевидно, увидел в нем сильного союзника.

Умник вошел в кают-компанию через пару минут после Красавчика, сел рядом с ним. Эти двое сохранили взаимное доверие. Либо оба они невиновны. Либо оба замешаны в убийствах и сговорились между собой всех нас прикончить. Как говаривал один старый заключенный, имевший сразу несколько пожизненных и научившийся за долгие годы отлично разбираться в сапиенсах, самое страшное – это ум. Если у сапиенса, рассуждал он, имеются мозги, он может ими такое чудовищное злодеяние измыслить, какое обыкновенному дурачку никогда в голову не придет. А эти двое – отнюдь не дураки. Совсем даже напротив. Один – аферист со стажем, хорошо образован и любого, наверное, может обвести вокруг пальца. Другой – умеет располагать к себе представителей самых разных рас. Вон как ловко он окрутил телекина, сделав его нашим союзником. Правда, оба они – не убийцы, если верить досье. Но всякий убийца когда-то был обыкновенным сапиенсом без опыта мастера кровавых дел.

Так я размышлял, когда к нам присоединился сириусянин. Я предполагал, что он придет – соображалка у парня работала все хуже.

Немониец так и не появился. Хотя мы ждали его довольно долго.

– Давайте начинать без него, – предложил Красавчик.

– А может сразу, признаем Круглого убийцей и разойдемся? – Лемуриец явно нарывался на конфликт. Но я не поддался на провокацию.

– Интересно, он живой еще? – высказался вернерианин и смущенно замолчал.

– Хорошо, начнем без него, – сказал я. И подумал, что убийца заторопился. Скорее всего, Пузырь прав, немониец стал очередной жертвой. То есть прежде чем появиться в кают-компании, убийца расправился с Круглым.

Значит так, Пузырь уже присутствовал здесь, когда я пришел. Лемуриец и креторианец немного задержались. Пришли по отдельности. Значит, каждый из них мог совершить убийство. Последним явился сириусянин. Я глянул на него оценивающе. Крыс выглядел полностью невменяемым, раскачивался в кресле из стороны в сторону, теребил то один, то другой подлокотник и вращал глазами, красными и воспаленными – видимо, не спал несколько суток.

– А о чем будет разговор? – проявил нетерпение лемуриец.

– Я хочу предложить убийце, а он находится сейчас среди нас, сделку, – я обвел присутствующих внимательным взглядом. – Я не хочу умирать. И не хочу, чтобы кто-нибудь еще умер. Пусть он забирает корабль. Я снимаю с себя полномочия капитана. У меня всего одна просьба к тебе. Оставить нам жизнь и высадить на какой-нибудь планете, где есть кислород и пища. Я думаю, ты можешь управлять этим кораблем. Не так ли?

Я ожидал хоть какой-нибудь реакции, но ее не последовало.

– Что? Никто не хочет командовать кораблем? – воззвал я.

– А зачем кому-то себя подставлять? – поинтересовался Красавчик. – Если бы я был убийцей, я бы тоже не откликнулся.

– Да, капитан, идея сдать корабль и обратиться к убийце с просьбой, конечно, по-своему неплоха. Но если у нашего таинственного противника имеется четкий план – избавиться от всех нас и захватить корабль, не вижу смысла, почему ему сейчас отступать от этого плана. Возможно, если бы вы предложили ему что-то еще помимо капитанства…

– Ты уже торгуешься со мной? – поинтересовался я.

– Что вы, что вы, – лемуриец засмеялся. – Вы полагаете, я совершил все эти злодейства? Увольте. Я уже говорил нашему покойному дознавателю, что убийство – не мой метод. Неизящно, знаете ли.

– Тогда кто? – выдохнул я. – Ты? – Я ткнул пальцем в Красавчика. – А может эти двое?

Нелепая парочка – сириусянин и вернерианин – так не были похожи на убийц, что лемуриец расхохотался.

– А может, – задался я вопросом. – Он, в самом деле, прячется в рубке управления и время от времени выбирается, чтобы снова кого-нибудь грохнуть?..

Вопрос повис в воздухе. Да он и не требовал ответа. Потому что створка двери вдруг отъехала в сторону, и на пороге возник высокий незнакомец, отливающий серебром. От его фигуры исходило едва заметное сияние. Он, как лучащийся силой, бог, пружинистой походкой проследовал в кают-компанию и остановился возле сейфа с оружием, разглядывая нас желтоватыми глазами с вытянутыми по-кошачьи линиями зрачков.

– Проклятье! – выругался я, подумав, что позицию он выбрал очень удачно. Чтобы достать оружие, теперь потребуется пройти мимо него.

Лемуриец вскочил, отбросил стул.

– Кто ты?!

Не ожидал от него подобной решимости.

– Сесть! – осадило его существо.

Умник подчинился, в очередной раз проявив поразительное благоразумие.

А вот дурачок вернерианин очертя голову кинулся на врага.

Он попытался ударить незнакомца ногой, но тот подхватил его под колено и, рубанув наотмашь ладонью, швырнул через всю комнату. Вернерианин перевернулся через голову и тяжело рухнул на пол. Подняться он не успел. Враг уже был возле него, прижал к полу внезапно вытянувшейся конечностью. Другая стала серебристым клинком и вонзилась бедняге в плечо. Пузырь зашелся криком, силясь вырваться. Но незнакомец не отпускал его, медленно проворачивая четырехгранную руку в ране. Так продолжалось, пока вернерианин не потерял от боли сознание. Тогда, глядя на нас исподлобья, враг отступил, снова обретая человеческие формы.

– Кто ты? – повторил лемуриец.

– Не узнаешь?! – прошипел неизвестный, как змея.

– Кажется, узнаю. Здесь отсутствует только один из команды. Немониец. Я подозревал…

– Круглый, это ты? – Я недобро усмехнулся. Этот мерзавец меня порядком разозлил. Одно дело вышвырнуть какую-нибудь сволочь на пустой планете. Пусть даже там нет воздуха, а запаса кислорода в скафандре на пару часов. Но совсем другое дело пытать парня, у которого интеллект семилетнего ребенка. На такое способен только самый жестокий подонок.

– Так вы меня называли, – голос у немонийца теперь был вовсе не гулким, а зычным и громким, словно он говорил в мегафон. Слова этот внезапно обратившийся незнакомцам член экипажа проговаривал медленно, растягивая гласные.

– А теперь нам как тебя называть? – Я достал из-за спины разводной ключ, радуясь, что догадался его прихватить.

– Мне все равно. Теперь это не имеет значения.

– Чего так?! – я пошевелил нижней челюстью, примеряясь, как ему лучше вломить – поперек выпуклого лба или справа, прямо в висок. Его трансформируемая физиология и не давала точного ответа на простой вопрос – как его качественнее поколотить?

– Не стоит пытаться меня остановить, – предупредил немониец, угадав мои намерения.

– А я все-таки попробую. – Я приближался, помахивая разводным ключом. – Что ж ты, образина, изображал из себя убогого?

– Вас было легко обмануть. – И бывший шар молниеносным движением вырвал инструмент у меня из руки.

– Как это? – Я всегда гордился отличной реакцией и сейчас был немного ошарашен. Ошарашенности во мне заметно прибавилось, когда моим же ключом, – я так с ним свыкся, что считал своим продолжением, – враг пару раз крепко приложил меня по голове.

В глазах мгновенно помутилось, и я нашел себя сидящим на полу в нелепой позе. Впрочем, полностью равновесия не утратил, опирался на кулаки – ладони сжались для боя. Но вместо боя, увы, случилось натуральное избиение капитана Лео Глуца.

– Ты все понял, капитан Лео Глуц? – Прозвучало саркастически. К сарказму я относился с одобрением, но только не в адрес моей персоны.

– Конечно, понял, – откликнулся я, щупая ушибленную голову. – Если ты меня не убьешь, мы можем договориться. – Мне стоило некоторых усилий подняться на ноги, но я, все же, справился с этой задачей. – Я тут без тебя много всего интересного сказал, – продолжил я гнуть свою линию. – Может, тебя заинтересует мое предложение? Оно выгодно для тебя. Ты получаешь корабль. А нас высаживаешь на какой-нибудь планете. Неважно какой, лишь бы она была терраформирована. Там у нас есть пару скафандров для ремонтных работ. Мы бы их тоже прихватили, если ты не против.

– Узнаю человечка, – проговорил враг с презрением, – трясешься за свою жалкую шкуру, как все вы, неспособные подчинить все свои помыслы и помыслы своих соплеменников высшей цели.

– Это неправда, – возразил я, – некоторые из нас способны на самопожертвование. – Я имел в виду федерала. – Правда, все они, как правило, идиоты. Ты пойми, для меня это тоже серьезный шаг. Ведь я хочу отказаться от командования судном. Передать его тебе. Отпусти нас по-хорошему, а? – Слова моя звучали униженно, поэтому я не удивился очередной презрительной гримасе не гладком лице немонийца.

– Нет, – ответил он.

– В каком смысле – нет? – уточнил я, все еще надеясь на возможность достигнуть взаимопонимания с этим лютым существом.

– Все вы станете свидетелями моего триумфа, – сообщил Круглый, хотя «круглым» его теперь мог бы назвать разве что слепец. – А затем вы умрете! – Подытожил он.

– Какого еще триумфа? – поинтересовался я, размышляя о том, что ушибленной головой думается не так хорошо, как здоровой. – Ты бредишь?

Враг не удостоил меня ответом.

Тут я заметил, что раненый вернерианин пошевелился и поспешил ему на помощь.

– Стоять! – резко бросил немониец.

– Ты чего, Круглый, совсем озверел? Я помочь хочу парню.

– Не надо.

– Тебе может и не надо. А мне надо.

Но, сделав еще шаг, я остановился. Немониец всем своим видом внушал опасность. Он покачивался с пятки на носок, шевелил длинными пальцами. Я вспомнил, что руки его способны превращаться в смертельное оружие и пошел на попятную. – Ладно, – буркнул я. – Что мне, больше всех надо?.. А вы чего стоите?! – заорал я на остальных. – Я хотя бы попытался!

– Дурацкая попытка, – заметил лемуриец.

– Ты как разговариваешь с капитаном? – возмутился я.

– Ты больше не капитан. Сам сказал, слагаешь с себя полномочия.

– Лео Глуц больше не капитан, Лео Глуц простой матрос! – заверещал безумный сириусянин и, захлебываясь смехом, захлопал в ладоши.

Честное слово, в этот момент я ему даже позавидовал. Наши жизни висели на волоске, а он веселился.

Но хуже всех пришлось вернерианину. Смотреть на Пузыря было больно даже мне, привычному ко всему. Он со стоном приподнялся и снова упал, обессиленный потерей крови. Разрыдался, пытаясь зажать сквозную рану. Стенания безобидного здоровяка невозможно было слышать. Но немониец ничего не предпринимал, чтобы прервать мучения бедняги. Просто наблюдал за истекающим кровью вернерианом, не проявляя и тени эмоций.

– Больно! – простонал Пузырь. – Как больно…

– Да прекрати же это, – не выдержал Красавчик и, закрыв лицо руками, всхлипнул. – Невозможно… Я просто не могу на это смотреть.

Немониец еще немного постоял, глядя на нас, демонстрируя в очередной раз свое превосходство, затем направился к вернерианину и резким ударом ноги прекратил страдания. Ужасающий хруст черепа возвестил кончину мученика.

Я весь похолодел. Сомневаться не приходилось, этот эпизод останется у меня в памяти навсегда. Моя ненависть к этому существу приняла новые формы. Она стала лютой. Я знал, что если только мне представится такая возможность, я немедленно его убью. Этого выродка просто необходимо раздавить.

– Теперь лучше? – поинтересовался немониец с издевкой в голосе.

– Теперь очень хорошо, – отозвался Умник. Он единственный сохранял самообладание.

– Сука ты! – вдруг заорал сириусянин. – Чучело вонючее! – Он заткнул свой рот, затряс головой, демонстрируя, что это он случайно.

Но немониец не обратил внимания на истеричные выкрики.

– Теперь я продемонстрирую вам, жалкие тупицы, величественность нашего замысла, – торжественно сказал он.

То, что у садиста имеется какой-то замысел, лично меня обнадежило. Если маньяк способен выстроить план действий, значит, не так уж он и безумен. А если он не так уж и безумен, значит с ним можно договориться. Скажем, подкупить его. Правда, у меня на этот момент не было ни гроша за душой. Но что мне мешает сказать, что я богат и зарыл пиратский клад на одном из астероидов.

Увы, деньги его не интересовали. Этот вывод я сделал, когда немониец поведал нам, оставшимся в живых, как обстоят дела в Галактике и что ее ждет в ближайшем будущем.

Прежде чем начать свой интригующий рассказ немониец склонил голову, и замок щелкнул – рубка управления открылась.

Я вспомнил, как говорил Пузырю, что управлять техникой на расстоянии невозможно. И я действительно был уверен, что силой мысли нельзя взломать электронный замок. Но наш враг продемонстрировал, что я заблуждался. Выяснилось, что у немонийца целая куча скрытых талантов.

– Человеческая раса обречена на вымирание! – объявил он, когда мы оказались в рубке управления.

– Ничего не имею против, – тут же высказался Умник. – Но лично мы, лемурийцы, не сделали вам ничего плохого.

– Это так, – подтвердил Круглый. – Из вас получатся отличные рабы.

Лемуриец побелел лицом. Мне показалось, еще немного, и он кинется на обидчика, но этого снова не случилось. Я впервые пожалел, что нам достался такой сдержанный соплеменник этих безумных неврастеников.

Рубка управления представляла собой крохотное помещение – не больше десяти квадратных метров. Здесь помещался небольшой пульт и кресло. В нем сидел автопилот-андроид. У него не было даже лица, а на руках по три пальца – этого было достаточно, чтобы переключать тумблеры, нажимать на сенсоры и держать штурвал в том случае, если возникала необходимость сложного маневра.

– Грядет великая война. Передел вселенной. Наша раса будет господствовать, – поведал немониец. – Мы сотни лет готовились к тому, чтобы дать отпор захватчикам. Наглые чужаки, наводнившие наш мир, подчинившие его себе, а нас согнавшие в резервацию. Мы сразу поняли, что слишком малочисленны и слабы, чтобы противостоять людям. Еще когда первые корабли появились на наших радарах. Мы сразу же стали изучать их. И поняли, что лучше действовать осторожно, с присущей нашей расе мудростью. Целые века мы таились, скрывали свои способности. Чтобы затем нанести сокрушительный удар… Думаете, я просто пешка в большой игре? – немониец приосанился. – Нет. Я – один из главных игроков. Благодаря мне вся Солнечная система, откуда берет начало человеческая раса, перестанет существовать.

– Ты бредишь? – поинтересовался я. – Заразился от меня манией величия.

– Только у тебя, Лео Глуц, она в рецессивной фазе, а у нашего захватчика в активной, – поддержал меня Умник.

– Может быть, наш захватчик, все же, одумается и отпустит нас? – снова вернулся я к попытке переговоров.

– Закрой рот, человечек, – бросил враг. – Ты недостоин ползать у меня в ногах. И я бы мог убить тебя прямо сейчас, но я прощаю тебе дерзость. Великодушие у нас в крови. Ты умрешь вместе с остальными. Вместе со мной.

– Ты тоже собираешься на тот свет? – удивился я и предложил товарищам по несчастью: – Может, пропустим его вперед?

Все одобрительно закивали.

– Ты плохо понимаешь ситуацию, человечек. Мы все умрем одновременно. Единственное, что ты можешь выгадать – доли секунд. Мы летим на бомбе!

– На бомбе?! – опешил я.

– На бомбе?! – зашумели остальные.

– Прекрасно, вы начинаете понимать, – немониец покивал с важным видом. – Этот корабль, запущенный по эллипсоидной траектории – новейшее взрывное устройство, разработанное, кстати, совместными усилиями ваших и наших специалистов. Правда, люди и не подозревали, с какой целью будет использовано их изобретение.

– Не понимаю, – проговорил Умник, – ты сказал, по эллипсоидной траектории…

– Да, я сказал по эллипсоидной траектории. Это означает, что, начертив на звездной карте эллипс, мы вернемся в одну из точек, расположенных недалеко от стартовой зоны.

– Но зачем такие сложности, не проще ли было запустить бомбу прямо туда?

– Не все так просто, – ответил немониец, – для того, чтобы взрывное устройство высвободило наибольшее количество энергии, что влияет непосредственно на силу взрыва, необходимо ускорение. Вы все, наверное, почувствовали возросшую гравитацию. Это постоянно возрастает наше ускорение. И по мере того, как оно возрастает, взрывное вещество становится все действеннее. К тому моменту, как мы войдем в поле тяготения Солнца, скорость наша будет достаточной, чтобы задействовать бомбу и вызвать голобулярную реакцию.

– Какую, простите? – вмешался Умник.

– Голобулярную, – ответил немониец с раздражением.

– Десятикратное расщепление ядер?

– Именно так. Как только мы достигнем цели, все вы умрете. Если вы верите в какого-то из богов, самое время начинать молиться.

Немониец зашелся злобным смехом. Чем вызвал у меня немалое удивление. У меня как-то в голове не укладывалось, что представители этой таинственной расы умеют смеяться. Я решил, что Круглый скорее старается показаться зловещим, чем выглядит. Надо сказать, у него получалось. Креторианец дрожащими пальцами тер виски. Сириусянин истерически вскрикивал – ему передалось чувство опасности. Спокойствие сохранял разве что лемуриец. Но я уже понял, что от этого типа нормальной реакции на происходящее ожидать не приходится. Меня тоже порядком взволновала обрисованная немонийцем перспектива – умирать я пока не планировал.

– Ты блефуешь, – заявил я.

– Зачем?

– Действительно, – влез Крыс, – зачем ему это? Зачем?! – И взвыл: – Мы все погибнем! Я не хочу умирать! Я еще так молод! Серебристая погань! Мерзавец! Гнида!.. – Ну и так далее, все уже неоднократно слышанные ругательства по списку, не замолкая ни на минуту. – Продажная сволочь! Сволочь! Сволочь! Все вы сволочи! – Выкрики перешли в истерические рыдания.

– Если это не блеф, то расскажи, как ты связываешься с командованием, – поинтересовался я. – У тебя что, портативный коммуникатор где-то припрятан?

– Для того чтобы говорить с разумом моего народа, мне не нужны технические устройства. Во сне я общаюсь со всеми, кто спит. Они говорят мне, что делать. И я следую их установкам. Мы не видим снов. Мы превращаемся в единый мыслящий организм. И расстояние для нас неважно.

– Идиотизм какой-то, – сказал Умник, – я еще могу поверить в телепатию и телекинез, своими глазами видел, как это выглядит. Но общение с разумом всего народа через бездны космоса – чистой воды бред. По-моему, ты нас дуришь.

– Мне незачем вам что-либо доказывать. Это бессмысленно.

– На твоей стороне сила, но мы имеем право знать истину.

– Зачем?

– Жажда познания. Любопытство.

– Что ж, – кивнул немониец. – Все равно все, что вы узнаете, не покинет пределов этого корабля. – Он обернулся ко мне: – Вы, люди, слишком самонадеянны. Вам кажется, ваша наука способна объяснить любые тайны мироздания. И всякая раса, встреченная вами во Вселенной, априори считается изучаемой, и всякая мотивация движения той или иной цивилизации представляется вам ясной.

– Не надо меня делать козлом отпущения за все грехи человечества, – попросил я. – Я – самый неважный его представитель. Отщепенец и вор.

– Ваша самонадеянность подвела вас, – горделиво подытожил немониец. – Наш народ – единое мыслящее существо, огромный мыслительный центр, способный связаться с любой единицей своего тела. Все мы составляем его основу. Достаточно кому-то из нас уснуть, и он тут же присоединяется к единому информационному центру, – я специально излагаю примитивно, чтобы вам было понятнее. Каждый из нас управляем – в любой точке Галактике он может получить задание, куда необходимо проникнуть, в какую социальную структуру просочиться, какую цель достичь тем или иным действием. Иногда полезнее десятилетиями таится, выжидать. Все просчитано за нас.

– Поразительно, – заметил лемуриец. – В такую управляемость на телепатическом уровне лично мне очень сложно поверить. При этом вы можете трансформировать тела. И еще управляете электрическими полями. Я угадал?

– О да! – немонийцу явно польстил научный интерес, проявленный Умником. – Мы владеем электричеством. Оно протекает в нас. Мы – великая раса.

– Вот почему были перебои с электричеством, – восторжествовал лемуриец. – Так и знал, что кто-то подключается к системе энергоснабжения.

– Да, мне необходима энергия, – подтвердил Круглый. – Я катался по коридорам, чтобы восполнить необходимый запас. Но здесь недостаточно просторно для подзарядки. На нашей планете шерстистая трава позволяет нам быстро напитываться энергией. Так что я воспользовался розеткой.

– А зачем ты убивал, если нам все равно придется умереть? – поинтересовался я хмуро.

– Они могли помешать. Телекин слишком силен, чтобы жить. Он постоянно копался у меня в голове. Конечно, ему сложно было осмыслить все. С его куриным интеллектом проникнуть в разум нашего народа невозможно. Но он создавал помехи, не давая мне в состоянии сна наладить достаточно широкий канал связи.

– Как же ты с ним справился? – пробормотал Красавчик.

– Нам известно о телекинах намного больше, чем ученым из Солнечной системы, – горделиво возвестил немониец. – Телекинам тоже необходим отдых. Время от времени они впадают в транс. И тогда, в отличие от нас, полностью перестают контролировать окружающее пространство, становятся уязвимы. Хотя в другое время способны управлять десятками живых существ. На своей планете они подчиняют животных и растения, заставляя работать на себя.

– Чудеса дрессировки, о которых написано столько научных статей, – подтвердил Умник. – Некоторые гипотезы, выходит, были очень близки к истине. Предполагалось, что они налаживают контакт на телепатическом уровне. Но прямое управление отрицалось.

– И напрасно. Телекины весьма скрытны. Они, как и мы, правильно оценили опасность, исходящую от экспансивной человеческой расы. Им не хватило стратегического мышления, чтобы спланировать полноценную операцию по прерыванию господства людей. Все, на что они способны, – генерировать свой убогий мирок под единым доступным им солнцем. Животные строят для них дома, пока их хозяева сидят под деревом и предаются медитации… Ленивые твари. К тому же, они не едины. Каждая особь осознает себя отдельным идивидуумом, словно никогда не спит. Эта разобщенность – явная слабость всех признанных разумными рас. Короче говоря, для того, кто знает о телекинах много, не представляет сложности убить одного из них.

– А Провокатор? Его за что? – поинтересовался рангун.

– Из-за его мозгов.

– Ты съел его мозг?! – ужаснулся я.

– Я не питаюсь белковой пищей! В мозгу у каждой рептилии имеется биологический прибор – встроенный тахометр…

– Они чувствуют ускорение, – подтвердил Умник. – Об этом всем известно.

– Выходит, Провокатора ты убил за то, что он ощущал, как возрастает скорость, – сказал я. – Что же он ничего не сказал мне, своему капитану? Почему он, вообще, ни с кем не поделился своими ощущениям?

– Мне говорил, – заметил Красавчик. – Но я подумал, мало ли. Может, так и надо…

– Так и надо, – подтвердил немониец. – Что касается Зеленого, – он усмехнулся. – Гебб видел, как я трансформировался вскоре после старта. Слишком рано было захватывать корабль, его могли сбить. Пришлось действовать быстро. Я даже не успел насладиться его смертью. Он умер мгновенно. Дальше – дело техники. Стереть записи с камер слежения совсем не сложно тому, кто с помощью электрических полей может отпирать замки и управлять приборами.

– Ну, с федералом все ясно, – сказал я, – ходил везде, всех допрашивал. Его даже Сивый хотел убить, только не успел.

– Он говорил, у него имеются какие-то улики против меня. Я решил, рисковать не стоит. Хотя командный центр людей уже был захвачен, и я, в общем-то, ничем не рисковал. Просто я люблю убивать. Если я захочу… если я только захочу, человечек, – проговорил немониец, – и ты, и все остальные, умрут прямо сейчас. Я получаю определенное удовольствие от смерти живых существ. Умирая, вы выделяете некоторое количество энергии. Она чем-то сродни электрической. И также насыщает нас.

– А бородавочник?! Он что, как рептилия, чувствовал ускорение? Или, может, случайно застукал тебя, когда ты вставал на две ноги?

– Он просто мне не нравился. Меня раздражали его бесконечные проповеди. Наши каюты располагались рядом. А у меня очень острый слух. У народа Немонии один бог. Наш бог – великий Шар, вечный чужак в стане чужаков, считающих его своим.

– Значит коварство у вашей расы в крови, – сделал вывод Умник. – Любопытное искажение психики.

– Любопытно, а почему мы все до сих пор живы? – хмуро поинтересовался я.

– У меня есть ответ на этот вопрос, – заметил лемуриец. – Ему нужны зрители, чтобы насладиться триумфом сполна. Именно поэтому он так подробно рассказывает нам о своих планах. Он хочет, чтобы мы оценили его героическую роль в истории. Он, конечно, относится к нам с презрением, как к представителям низших рас, но при этом ждет признания своих заслуг. Ведь других зрителей у него все равно нет.

– Именно так, – немониец кивнул.

– Тогда у меня имеется к тебе вопрос. С чего ты взял, что ситуация полностью тобой контролируется? Ты не думал о том, что если ты и представители твоей расы скрывали долгие годы свое истинное лицо, то и другие могли поступать так же. К примеру, мы, лемурийцы. Что мешало нам скрыть определенную способность. Например, способность поглощать электричество. Я выражаюсь фигурально, само собой. Разумеется, у нас нет такой способности.

– Вы слишком примитивны для этого, – самодовольно заметил немониец.

– В этом твоя ошибка, – Умник обвел присутствующих торжествующим взглядом. – Наш герой полагает, что гордыня и самонадеянность – сугубо человеческие качества, поэтому и предположить не может, что кто-то из нас может что-нибудь ему противопоставить.

– Ты знаешь, как с ним справиться? – поспешил я с вопросом. Чувствовал, что в ближайшее время случится нечто ужасное. Воздух сделался свежее, запахло озоном.

– Да, – ответил лемуриец.

– Ты мне не нравишься, – констатировал враг, – слишком сообразительный. Пожалуй, я не стану ждать несколько суток, пока мы долетим до Солнечной системы, и убью тебя прямо сейчас. В назидание остальным.

– Постой, – испугался лемуриец. – Я лишь…

Договорить он не успел. Вытянувшаяся в струну конечность немонийца свистнула подобно хлысту, и отделенная от тела голова Умника со стуком упала на пол. Следом рухнуло тело, орошая пластик фонтаном темной крови.

Красавчик с криком отбежал в сторону, в ужасе взирая на дергающееся тело своего товарища. Сириусянин с воплями заметался по рубке управления, врезался в стену и сполз по ней, пребывая в глубоком обмороке.

Я поспешил высказаться, пока меня не постигла незавидная участь лемурийца:

– Признаться, никогда его не любил. Ничего не имею против того, чтобы дождаться часа икс. Очень интересно понаблюдать, как все разлетится к чертовой матери. Вместе с нами. – Я деланно хохотнул, потер вспотевшие ладони. Хотя в своей жизни я успел многое повидать и попробовать, но умирать не хотелось. Могучий жизненный инстинкт брал свое, и в голове стремительно выстраивались и рушились прожекты чудесного спасения. Ни один из них не оставлял надежды быть хоть когда-нибудь воплощенным в жизнь. Я загрустил и впал в апатию – так сильно мне хотелось остаться в этом мире.

– А теперь будем ждать, – возвестил немониец. Он повел себя странно. Швырнул на пол андроида-автопилот, опустился в кресло и застыл без движения. Мне даже показалось, что он умер. Но стоило мне сделать шаг, как неподвижная фигура угрожающе шевельнулась.

– Все нормально? – пробормотал я.

– Да, – ответил он. – Я не расходую понапрасну энергию.

– Разумный подход. Никогда не надо суетиться.

Я глянул на креторианца. У бедняги был очень бледный вид. Казалось, еще немного, и он грохнется в обморок. Скоропостижная смерть приятеля его порядком подкосила. К тому же, здесь же, перед нами лежало в луже крови еще не остывшее тело и такая страшная голова с оскаленным ртом. Как я не старался отвести взгляд, постоянно натыкался на эту голову. Ее будто специально положили так, чтобы безжизненное лицо, застывшее в маске страданья, было обращено ко мне. Ярко-желтые глаза с продолговатым зрачком, казалось, смотрят прямо внутрь меня и вопиют об отмщении.

Круглый повернулся в кресле, пробежал пальцами по сенсорам пульта, – удивительно, какие у этого шарообразного сапиенса сделались длинные пальцы, как у карманника. Он дернул пару рычажков, понаблюдал за бегущими на экране цифрами и удовлетворенно кивнул. После чего застыл в непринужденной позе, неотрывно глядя в монитор. Мы, похоже, его совсем не интересовали – несколько представителей слабосильных рас.

Красавчик дернул меня за рукав, приблизил лицо к самому уху, едва не припал к мочке дрожащими губами, и зашептал:

– Мне кажется, я знаю, что делать. Умник кое-что успел сказать…

Немониец резко обернулся, и Красавчик замолчал. В этот момент я подумал, что мы очень мало знаем о возможностях этого существа. Он говорил, у него очень острый слух… Возможно, врал. А вообще, после всего увиденного, я бы не удивился, если бы Круглый смог насвистеть симфонию Баха.

– Тише, – прошептал я с яростным придыханием, когда враг снова отвернулся к приборам. – Хочешь все испортить? Подожди подходящего момента…

Однако такой момент представился нам очень нескоро.

Тишина становилась гнетущей. Лучше всех ощущал себя сириусянин. Казалось, он совсем не понимает, что происходит, – забился в угол и там тихонько поскуливал от страха. Зато мы с Красавчиком стояли по стойке смирно. Да еще вынуждены были наблюдать обезглавленный труп прямо у наших ног. Пахло кровью. Тяжелый запах. Способный сбить с ног, если крови слишком много. Даже меня, привычного ко всему, порядком мутило.

Часа через полтора, когда ноги и спина окончательно затекли, я набрался храбрости и предложил:

– Может, мы присядем… – И поспешно добавил: – Это в твоих интересах. Ты же хочешь, чтобы мы сполна насладились триумфом. А не то от усталости мы потеряем сознание, и пропустим всю красоту.

Немониец медленно повернул голову, словно ему было лень обращать внимание на столь незначительных существ, как мы.

– Прочь отсюда! – сказал он.

– Не понял?

– Оставьте меня наедине с собой.

– Ну… так мы пошли? – все еще не веря подобной удаче, пробормотал я.

– Я же сказал, вон! – Немониец приподнялся.

Я не стал дожидаться, что предпримет этот ненормальный, кинулся к двери и нажал сенсор. Красавчика тоже не пришлось долго упрашивать – он рванул из рубки, как человек из тоннеля, по которому летит на воздушной подушке экспресс. Мы были в коридоре через доли секунды. Следом враг человечества вышвырнул визжащего сириусянина. Створка задвинулась с сухим щелчком.

– Он нас… отпустил? – проговорил Красавчик дрожащим от волнения голосом.

– Отпустил?! – взорвался я. – Как бы не так! Просто он не считает нас достойными врагами. Ему плевать, что мы будем делать. Он не сомневается, что легко справится с нами, если потребуется. Скорее говори, что тебе сказал твой приятель. Если только это дельная вещь.

– Электричество, – торопливо сообщил креторианец.

– При чем тут, черт побери, электричество?

– Умник говорил, немонийцы его аккумулируют. Именно поэтому они могут убить ударом тока. Ты же знаешь, многих из них сажают за непреднамеренные убийства… Точнее… Власти думали, что непреднамеренные. Теперь я в этом не уверен.

– И что нам с того?! – разозлился я. – Мало того, что они умеют меняться, как захотят, так они еще и током могут убить. И что?! – Свет моргнул, и я внезапно прозрел. – О, черт. Хочешь сказать, он сейчас в рубке подключился к сети, и накачивается энергией?

– Вот я и думаю. Раз у него запас энергии ограничен, если его лишить электричества, может, он ослабеет, и мы смогли бы с ним справиться. Хотя у нас не так много времени. И идея, наверное, дурацкая, – креторианец потер подбородок. – Я не самый сообразительный сапиенс, ты же знаешь. Вот Умник сразу бы разобрался с проблемой.

– Как ты предлагаешь лишить его… – Я замер, пораженный неожиданной идеей. – Кажется, я знаю, как мы поступим. Как же славно, что в школе я учил физику. Спасибо тебе, старый ты дурень!

– Я еще очень молод, – обиделся Красавчик.

– Да я не о тебе, – отмахнулся я.

– А кому? Здесь больше никого нет. Только сириусянин, – он воззрился на меня с ужасом – вообразил, должно быть, что я свихнулся.

Меня не слишком радовала перспектива остаться в мертвом и темном корабле посреди огромного космоса, но иного выхода не было.

– Мы перекинем ноль на фазу, – сказал я. – Я так уже неоднократно делал. И все оборудование погорит к чертовой матери. И Круглому, надеюсь, тоже достанется. Правда, – я почесал в затылке, пытаясь найти решение, – могут выйти из строя многие важные для нашего выживания приборы. Или еще того веселее – сдетонирует бомба.

– По крайней мере, она не долетит до цели, – тоскливо проговорил Красавчик. – И Солнечная система будет спасена.

Я усмехнулся.

– Кто тебе сказал, что я хочу становиться героем?

– Я не позволю вам убить себя! – послышался пронзительный голосок. – Он сказал, у нас есть несколько суток. И потом, если я расскажу ему, может быть, он пощадит меня. Даст улететь на шаттле.

– Шаттл! – я хлопнул себя по лбу. – Это же наше спасение. Забудь о бомбе. Сваливаем отсюда к чертовой матери!

– А как же Солнечная система?

– В космосе хватает и других отличных систем.

– Он заперт, я проверял, – сообщил расторопный сириусянин. – Там на двери код. А я его не знаю.

Мозги у него были пристроены в черепушке вверх ногами, но порой он соображал очень даже неплохо.

– И я не знаю, – признался я.

Крыс вцепился в свою растрепанную шевелюру и принялся клоками рвать бесцветные волосы:

– Мы погибнем! Мы все погибнем!

Истерика прервалась мгновенно, так же, как и началась. В безумную голову сириусянина явилась новая мысль. Сложив ладошки на животе, Крыс попятился назад, а затем припустил по коридору к рубке управления.

– Живее! Он нам все планы порушит! – Я рванул следом. Красавчик тоже не стал медлить. На своих длинных ногах он несся так стремительно, что умудрился даже обогнать меня – наверняка, в жизни ему не раз приходилось спасаться бегством. Но Крыса мы все равно не догнали. Он со всего хода врезался в дверь рубки управления и заколотил в нее маленькими кулачками:

– Открой, Круглый, открой! Скорее, сволочь! Ублюдок! Гадина!

Сириусянин затравленно обернулся. Мы уже не преследовали его – остановились, увидев, что створка двери отъезжает в сторону.

Крыс показал нам дулю, попытался проскользнуть в узкий дверной проем, но вдруг громыхнуло, и яркая вспышка высветила черное, неестественно выгнувшееся тельце. Убитого током предателя отбросило на несколько метров. Затылок его соприкоснулся с твердым пластиком, и черепушка не выдержала – раскололась с омерзительным треском, как ореховая скорлупа.

– Он просил его не беспокоить, – я нервно ухмыльнулся. Еще один готов.

Немониец секунд пятнадцать стоял в дверном проеме, ничего не предпринимая. Нас он, казалось, не замечал. Хотя мы готовы были в любой момент сорваться с места и ринуться наутек. Потом враг нажал кнопку и повернулся, как сомнамбула – шажок, еще шажок… Двигался он, как вконец обессиленный девяностолетний старик. Таких можно наблюдать на стоянках возле супермаркетов. В сопровождении робота-тележки они медленно перемещаются к своему катеру. Продукты можно заказать на дом, но им почему-то непременно нужно по старинке посетить магазин. Для них и поход за продуктами – возможность разнообразить свое скучное бытие. Интересно, как там мой отец? Ему уже под семьдесят? Ковыляет от супермаркета с кефиром в тележке или стал крепким старичком, выпивающим пинту виски в сутки?..

– Скорее, – Красавчик схватил меня за предплечье, – надо спешить! Я больше этого не вынесу! Он может и нас также… Ему это ничего не стоит.

– Бежим, – я очнулся от воспоминаний. И мы поспешили в машинное отделение, к энергетическому щиту. По дороге я подобрал разводной ключ. Он валялся возле мертвого вернерианина.

Пузыря не стало, и некому упокоить его бренное тело в мусоропроводе, подумал я.

Высокоточный предохранитель я ловко выудил, орудуя ключом – резиновая рукоятка оказалась очень кстати. Потом его же вбил в освободившееся отверстие. Далее я занялся проводами. Вся операция заняла не больше двух минут.

Эффект превзошел все ожидания. Как только я соединил провода, раздался громкий треск. У самого потолка полыхнуло, посыпались яркие искры, и запах паленого пластика заполнил помещение. Лампы замигали и погасли. В коридоре что-то бабахнуло. Потом еще раз. От едкого дыма защипало глаза.

Я сделал несколько шагов наугад и наткнулся на креторианца. Он от неожиданности вскрикнул и ткнул мне пальцем в глаз.

– Балда! – заорал я. – Это же я!

– Я случайно, – испуганно выкрикнул Красавчик и добавил дрожащим голосом: – Мы здесь, как в могиле.

– Нам везет, – заметил я в ответ, потирая кулаком глаз.

– Почему?

– Бомба не сдетонировала. И мы пока живы.

Я извлек из кармана и потряс химический источник света. Из мрака проступило красивое лицо креторианца.

– Держи. – Я протянул ему тонкий стержень. – В медицинской комнате таких полно было. Не думал, что пригодятся.

– Никогда не знаешь, что окажется нужным, – заметил Красавчик. – Вот я однажды, купил пару упаковок кондомов…

– О кондомах позже. Наверняка, это очень увлекательная история, но сейчас меня больше интересует, что поделывает Круглый.

– Надеюсь, ничего не поделывает, – отозвался креторианец и прямо на глазах начал скатываться в панику: – А если он живой? Ведь тогда он… тогда он… наверное, сильно на нас рассердился.

– Это точно, – я невесело усмехнулся. – Предлагаю, если он еще шевелится и сердится, прямо сейчас добить его, а то как бы он нас не попытался рассердить в ответ.

В коридоре заполыхал огонь, и сразу стало светлее.

– Пожар, – еще сильнее перепугался креторианец. – Мы… мы сгорим заживо.

– Отличный фейерверк, – заметил я. – Интересно, как он понравился ублюдку?!

Я зашарил вокруг, стараясь в полумраке нащупать предохранитель – без него система резервного питания не включилась бы. Прибор лежал там же, куда я его положил – на голове робота-уборщика. Я схватился за рукоятку разводного ключа и торопливо отдернул руку – она была настолько раскалена, что резина оплавилась и оставила следы у меня на пальцах. Я пошел с химическим фонарем вдоль стены, подыскивая что-нибудь подходящее. В углу оказалась куча промасленного тряпья – Робинзон вытирал им руки, покопавшись в недрах сложных механизмов. Обмотав ключ тряпками, я сумел выдернуть его из паза. Вставил на место прибор – в раскуроченное отверстие он вошел без труда, и сразу же отозвался низким гулом, анализируя поломку.

Ключ быстро остывал. Я с удовольствием взвесил инструмент в руке. Мое оружие ничуть не пострадало. Правда, лишилось резиновой рукоятки. Но и без нее ключ отлично лежал в ладони. Разумеется, имея дело с таким врагом, как немониец, я бы предпочел что-нибудь посолиднее, вроде лазерного автомата с шестью стволами или электромагнитного обреза слоновьего калибра, но оставалось довольствоваться тем, что есть.

Мы почти бегом миновали освещенный огненными сполохами коридор. Системы пожаротушения не работали, что меня немного обеспокоило. Только сейчас я понял, как ощущали себя сапиенсы, оставленные на ограбленных судах. Не самое приятное чувство. Но укоры совести я умело подавил.

Впереди нас ожидал сюрприз. У меня колени подогнулись, когда я увидел, что дверь в рубку открыта и возле пульта – помещение отлично просматривалось – никого нет.

– Вот он, – выкрикнул Красавчик.

Враг, более всего теперь напоминающий осьминога, бесформенной кучей барахтался, цепляясь за пластик пятью длинными щупальцами. Даже в столь скудном освещении, какое давали химфонари, было видно, что вся его золотистая поверхность покрыта темными разводами сажи. Некоторые пятна дымились. Короткое замыкание не прошло для нашего электрифицированного друга незамеченным. У него погорели предохранители, словно у какого-нибудь холодильника или утюга.

– Добьем его! – заорал я.

– Я не могу, я боюсь, – креторианец попятился.

Я занес разводной ключ над головой.

– Нет! – закричал Красавчик. – Электри…

Он опоздал всего на пару секунд. Я уже опустил оружие на барахтающееся на полу раненое существо. Боюсь предположить, что бы со мной случилось, если бы враг был полон энергии. Но, к счастью для меня, он успел порядком растерять заряд, когда мы шибанули по нему его же оружием. Я всего лишь отлетел на несколько шагов. Правда, пару минут меня колотило на полу, будто эпилептика. Но потом я стал потихоньку приходить в себя. Даже пены изо рта вытекло совсем немного.

Когда я полностью очухался и ощутил сильную боль в обожженной ладони, враг уже был мертв. От него живого места не осталось, если можно так выразиться, говоря об этом субъекте. Креторианец исколошматил немонийца до той степени, когда уже не поймешь – что это такое, живое существо или предмет интерьера, выдуманный хитроумным дизайнером.

– Чем это ты его так? – стуча зубами, поинтересовался я.

– Стулом, – ответил Красавчик, выбивая челюстями морзянку не хуже меня, и пояснил: – Он из пластика, электричество не проводит.

Я улыбнулся.

– Видно, плохо ты в школе учился. Даже я знаю, что весь пластик на космических кораблях проводит электричество. Это же полианилин. Его можно к потолку цеплять при наличии на потолке энергополя. Специальная разработка.

– Да?! Я не знал.

– Точно тебе говорю. Наверное, просто весь заряд он на меня истратил. Но ты молодец, Красавчик. – Я с ненавистью глянул на бесформенную тушу. – Так славно и я не смог бы его отделать… Поздравляю, ты – настоящий маньяк.

Через некоторое время включились резервные системы, и корабль ожил. Он действительно относился к классу А, и поэтому без проблем пережил скачок напряжения. Правда, накрылась морозильная камера. Но я не сильно переживал – некого было учить уму-разуму, заперев в холодильнике. А вот лампы перегорели почти везде, так что теперь на всех палубах царил полумрак. Мы бродили по кораблю с химическими источниками света. В терминале было темно, как на обратной стороне луны, когда мы подключились к компьютеру, чтобы проверить, как работают системы. И почти сразу же заговорил передатчик, и появилось изображение генерала Поддубного.

– Вы меня слышите?! – говорил бравый вояка, тщетно вглядываясь в сумрак. – Вы слышите меня?

– Я тебя слышу, – я поднес химфонарь к лицу.

– Лео Глуц, кажется, – неуверенно проговорил генерал.

– Именно так, – я поднял руку в приветственном жесте, – рад, что вы меня помните. Вы еще живы? Мы думали, вам конец пришел.

– Мы тоже так думали. Прямо у здания правительства высадился вражеский десант. Мы разобрались с этим, нападение отбито. Но мы все еще в опасности. Началась война. Противник вероломно напал на нас без объявления…

– Слушайте меня внимательно, генерал, – перебил я, – все это время мы летели верхом на бомбе, направленной прямиком в Солнечную систему. Если мы не развернем ее в ближайшее время, то скоро и нас, и вас разнесет в клочки. А вместе с нами и всю колыбельку нашей великой человеческой цивилизации. Я ясно излагаю?

– Бомба?! – поразился генерал. – Но вы стартовали рядом с Солнечной системой.

– Мы летим по эллипсоидной траектории. Разгоняемся. Чтобы бомба сработала. Возвращаемся к точке старта. У вас там половина планеты – вражеские лазутчики.

– Теперь мы это знаем, – с негодованием в голосе подтвердил генерал.

– Мы имели несчастье пообщаться с одним из них. Но теперь он уже никогда не сможет нас побеспокоить. Мне нужно, генерал, чтобы вы отменили программу автопилотирования и перевели корабль на ручное управление. Мы здесь сами скорректируем курс.

Лицо генерала стало жестким.

– Я могу поговорить с Георгием Дымовым? – сказал он.

– Все мертвы, генерал, Жора Дымов тоже. Убит немонийцем. Остался только я и Красавчик. – Я подвел источник света к бледному лицу креторианца.

– Вы убили только врага. Или остальных тоже? – поинтересовался Поддубный.

– Обижаете, – расстроился я проявленному недоверию. – Остальных прикончил немониец. Ну, и здоров же он был. Нам с моим напарником пришлось сильно повозиться.

– Как вы с ним справились?

– Пока он сосал энергию, выдали ему повышенное напряжение. И его коротнуло, – я засмеялся, радуясь приятным воспоминаниям.

– Мы используем электромагнитные пушки, – поделился Поддубный. – Это оружие оказалось наиболее действенным. Но они быстро восстанавливаются. Хорошо, я отдам приказ. Автопилот будет отключен.

– Только не тяните, у нас мало времени. Если ничего не делать, скоро бабахнет. И еще кое-что. Я, конечно, согласен стать героем. Но только при одном условии…

– Чертов уголовник, ты смеешь ставить условия, когда в опасности миллионы людей?! Речь идет о судьбе всего человечества! – зашелся криком генерал.

– Не сметь орать на меня, чертов солдафон, я лечу верхом на бомбе! – проорал я в ответ…

Поддубный замолчал. Его лицо отражало массу противоречивых чувств. Подозреваю, ему очень хотелось послать меня куда подальше. Но он отлично сознавал важность момента и сумел совладать с собой.

– Хорошо, Глуц, – глухо проговорил генерал, – излагайте ваши условия. Я внимательно слушаю.

– Значит, так, – я начал загибать пальцы, во-первых…

Надо ли говорить, что бравый вояка пообещал мне, что все мои условия будут выполнены. Я, правда, не слишком доверял обещаниям федералов, но надеялся на лучшее. Они – не я, могут и не обмануть.

После разговора с генералом мы некоторое время сидели в тишине. Мне требовалось все обдумать и прийти к выводам, что я поступил правильно. В том числе, когда торговался с правительством. Красавчика видимо, одолевали те же мысли и чувства.

– Странно, что именно мы остались в живых, – сказал он.

– Почему это?

– Не знаю. Мне всегда казалось, что я невезучий. Попадался по глупости несколько раз. Ты, судя по всему, тоже.

– Я попадался не по глупости, а за дело, – назидательно заметил я и деланно бодрым голосом продолжил: – Ну, что, ты готов стать героем?!

– А ты?

– Не вижу для этого никаких препятствий.

– Тогда и я тоже согласен… Только, знаешь что. Нам, судя по всему, еще довольно много времени придется провести на этом корабле. Может, выбросим в космос трупы? Неприятное соседство.

– Здравая мысль, – одобрил я. – Резиновые перчатки и фартуки еще остались, идем.

Мы вышли из терминала и направились в медицинскую комнату. Красавчик при виде моего хорошего расположения тоже порядком приободрился. И ведь было, чем радоваться. Из всей команды только мы двое сумели остаться в живых. И теперь у нас в запасе множество спокойных дней. Из медицинской комнаты, надев перчатки и фартуки, мы двинулись к кают-компании…

Я вошел в помещение, где совсем недавно происходило побоище, крадучись – слишком яркими были впечатления последних суток, и сердце тут же ушло в пятки, оно возвестило тяжелыми ударами, что возвращается на место. Я стер выступивший на лбу пот и обернулся к Красавчику.

– Где он? – проговорил одними губами бледный, как океанская медуза, креторианец. Мне показалось, парень готовится рухнуть в обморок, и я схватил его за локоть.

– Спокойно, – сказал я, слыша свой голос, словно, со стороны. Удивляясь про себя, как уверенно он звучит. – Мы в резиновых перчатках. Они не проводят электричество. Бери свой стул. Я возьму свой… – Я протянул руку и поднял с пола разводной ключ. – Идем искать его…

В то же мгновение свет моргнул, раз, другой и третий. Я понял, что враг снова подключился к сети, и качает энергию, а значит – наливается силой.

– Повторим! – заорал я и устремился к машинному отделению. Красавчик прыжками понесся следом.

Мы миновали коридор в считанные секунды. Я нажал кнопку, послышалось гудение механизма, но створка осталась недвижимой, словно составляла с аркой единый монолит. Повторное нажатие ничего не дало. Только сейчас я увидел, что по всей ширине двери тянется длинный рубец пайки – заварена.

– Он нас опередил, – я ударил в стену кулаком.

– Что же делать? – Красавчик едва не плакал. – Я… я не хочу умирать.

– Погоди. Что-нибудь придумаем.

Позади послышался шорох, и я едва не обделался от страха, решив, что кошмарный немониец у меня за спиной. Но оказалось, это безобидный робот-уборщик выбрался из своей ниши и, жужжа, принялся за работу. Высокотехнологичный механизм не волновали житейские бури, ему не было дела до драк и убийств, до разворачивающегося в галактике театра военных действий, он просто делал свое дело, действуя согласно заданной программе.

– Как он работает? – я ткнул в него пальцем.

Красавчик поглядел на меня так, словно я сошел с ума.

– Я что-то слышал про электромагнитный принцип… Потому и спрашиваю.

– Я ничего об этом не знаю. Я не физик, не механик. Просто люблю женщин.

– Вот сейчас я жалею, что в живых остался ты, а не Робинзон. Проклятье, – я сжал голову руками, – учитель физики рассказывал, а я не слушал… Эти уборщики могут быть опасны. Если замкнуть их определенным образом – они начнут генерировать и выдавать электрический ток без проводов. И у всех, кто находится в непосредственной близости, мозги закипят. Поэтому у них есть специальный блок, подавляющий электрополе.

– Я и предположить не могу, где у Круглого мозги, – пожаловался креторианец. – Я, вообще, не уверен, что они у него есть в обычном человеческом смысле. И еще, я не уверен, что его можно убить…

– Поверь моему опыту, – сказал я и, хотя вовсе не был теперь уверен в этой простой истине, но посчитал нужным ее высказать: – Любого можно убить! Нужно только знать – как. Думай голова, думай…

Я распахнул нишу, осмотрел неработающего уборщика, и понял, что в сложном хитросплетении схем и проводов мне не разобраться. Единственное, чего я мог добиться – сломать робота, но в этом не было никакого смысла.

Значит, будем действовать по мере сил, решил я. Кое-какая идейка имелась. Правда, она была совершенно дикой, но другого выхода все равно не было.

В последующие десять минут мы торопились, как никогда в жизни. Сначала облачились в тяжелые скафандры для ремонта обшивки. Нам повезло – их как раз было два, есть работы, с которыми ремонтник в одиночку не справится. Затем я сделал то, что никогда и ни при каких обстоятельствах, не совершил бы – заклинил крышку мусоросброса разводным ключом. Этот инструмент столько раз помогал мне в самых разных ситуациях, что стал казаться мне чем-то вроде святого Грааля для индивидуальных нужд. Моих нужд. Затем схватил конец провода, оторванного от стены, и побежал по коридору. Расстояние составило не больше двадцати метров.

Робот-уборщик старательно трудился возле самого мусоросброса. А мы с Красавчиком терпеливо ждали, когда появится враг. Свет по-прежнему помаргивал – он заряжал свой организм, готовясь разорвать нас за содеянное с ним на куски.

– Страшно? – спросил я.

– Уже не очень, – отозвался креторианец. – На меня какое-то отупение нашло. Ничего не соображаю.

– Бывает. Ничего, мы справимся. И у тебя будет время привести мозги в порядок. А теперь – тишина. Будем ждать.

Оставалось надеяться, что мстительность возобладает над здравым смыслом. Немониец мог оставаться в машинном отделении хоть до самого взрыва. Мы погибли бы вместе с ним и с кораблем. Но мне почему-то казалось, что он захочет прикончить нас лично. Если бы я был настолько зловредным сапиенсом, я бы поступил именно так. И я не ошибся.

Со стороны машинного отделение послышалось шипение, появился яркий огонек, быстро побежал сверху вниз вниз. Вскоре враг очертил аккуратный прямоугольник дверного проема и одним сильным ударом вынес кусок стены. Отлетев, он упал посреди коридора. В неверном свете немониец выглядел зловеще. Он передвигался нарочито медленно, на двух длинных ногах, а вокруг серебристого туловища извивалось множество щупалец-рук. Несомненно, он видел нас, стоящих в другом конце коридора. Но сейчас враг никуда не спешил. Ему хотелось насладиться нашим страхом. Его даже не удивило, что мы одеты в скафандры. И очень напрасно.

Я нажал кнопку мусоросброса. Уборщик взлетел и, кувыркаясь, понесся к люку. Его тяжеленная металлическая башка ударила в крышку, а тело врезалось в стену и проделало в ней аккуратную дыру. Тут же с треском стал рваться гибкий пластик на полу, от стен оторвались и полетели к дыре куски обивки и утеплителя. Завыла сирена, и металлический голос известил: «Разгерметизация».

Немонийца растянуло по коридору, он стал походить на громадную каплю. Ее, как жидкость через трубочку, всасывала в себя межзвездная пустота. Нашего врага вышвырнуло из корабля за какие-то считанные секунды. Но мне показалось – прошла вечность. Я и не ожидал, что мой план осуществится так легко.

Как мы не цеплялись за стены, нас тоже тащило по коридору, вместе с покидающим космическое судно воздухом. В скафандре хватало дыхательной смеси. Единственное, чего я опасался, это то, что меня зацепит за края дыры. Но к тому моменту, как меня выбросило наружу, дыра была достаточно широкой, чтобы через нее мог свободно пролететь астронавт.

Нас выбросило из корабля, но мы продолжали вращаться вокруг него. Вместе с трупами, разнообразным мусором и самим немонийцем, который снова принял шарообразную форму. Только яркий серебристый цвет сменился матовым, да еще весь он покрылся изморозью.

Красавчик первым включил реактивный ранец, и принялся корректировать полет. Воздух покинул корабль, и теперь ничего не стоило проникнуть в него через пробоину. Несмотря на отсутствие условий для жизни биологических организмов, двигатели и остальные системы продолжали работать, так что мы могли продолжить нашу миссию…

Уже находясь на борту, я смог удостовериться в том, что генерал Поддубный выполнил первое обещание. Мы получили доступ к рубке управления и возможность корректировать курс.

Многие космические корсары не уделяют должного внимания науке пилотирования судов. И совершают большую ошибку, полностью доверяя своим пилотам. Я проводил долгие часы с профессиональными летчиками, требуя объяснить мне, как работает та или иная схема и как обращаться с автопилотом. Поэтому задать новый курс для меня не составило большого труда. А заодно – заставить корабль лететь с повышенной скоростью, необходимой для того, чтобы заряд тройного расщепления ядер сработал так, как нужно.

* * *

Корабль стремительно приближался к системе Медузы. Пузатые и круглые суда немонийцев проносились мимо, словно пущенные из гигантской пушки ядра. Ускорение все больше возрастало. Теперь его мог ощутить не только мозг рептилии, но и куда менее восприимчивая человеческая нервная система. Я видел, как слева вырастает Немония – четвертая планета звезды – желтого карлика, так похожая на наше солнце, только немного меньше в размерах. Вокруг Немонии вращались по эллипсоидной орбите целых три Луны. Мы держали курс прямо на звезду. Мы сгорим заживо, а затем сработает пусковой механизм, и реакция бомбы разнесет всю эту систему к чертовой матери. А вместе с ней – центральный штаб немонийских сил и большую часть их вооруженного до зубов флота. Я не испытывал страха и сожаления…

А все потому, что мы – не идиоты.

Мы катапультировались на спасательном шаттле, не долетев до звезды целую кучу парсеков. Доступ к шаттлу нам обеспечил генерал Поддубный – все пароли содержались в командном центре. И теперь мы имели возможность наблюдать на обзорном экране монитора картинку с камер внешнего наблюдения. Скорость корабля – бомбы была такой, что нас отбросило далеко в сторону, как из катапульты. Попадись нам на пути залетный астероид, и нас бы пробило насквозь. По счастью, пронесло. Я всегда знал, подлинным героям везет.

– Наш творец вовсе не так жесток, как мне представлялось, – заметил креторианец. – Он оставил нам жизнь. Значит, в его жестоком сердце есть место для сострадания. Что мы будем делать дальше?

– Посмотрим, как систему разнесет вдребезги, – ответил я. – Я сверился с картой. Топлива должно хватить до Ленокса шестнадцать. Та еще дыра, конечно, но оттуда мы непременно выберемся. Не знаю, как ты. А я собираюсь раздобыть какую-нибудь посудину и грабить торговые суда.

– На Леноксе есть женщины?

– Там одни женщины, друг мой. Это планета-монастырь. Женский монастырь. Договоришься с матерью-настоятельницей, и сможешь жить там хоть целую вечность.

– Ты, должно быть, шутишь? – На Красавчика было больно смотреть, так он сиял – словно начищенные до блеска пуговицы на парадном мундире генерала Поддубного.

– Если бы, – я вздохнул. – Однажды я там уже был… Отвозил туда одну из послушниц. Ох, и сопротивлялась она. Не хотела в монастырь. Пару лет назад это было.

– Замечательно, – заметил креторианец, – встреча влюбленных после стольких месяцев всегда исполнена романтики.

Я сплюнул, представив себе, как будет выглядеть эта «романтика» – парой оплеух дело вряд ли ограничится, – и принялся корректировать курс. Убогий шаттл способен был дотянуть до планеты-монастыря лишь за трое земных суток. Ничего, потерпим. Запасов воды хватит.

Сейчас я готов был на любые лишения. Лишь бы выбраться в цивилизованный космос. Мое сердце грели мысли о снятых судимостях и ста миллионах рублей, положенных федеральным правительством на мой счет до востребования.

Москва – Брисбен (Австралия) – Москва

2007 – 2009

1

Сапиенс – представитель любого разумного биологического вида.

2

Новояз – официальный язык общения в цивилизованном космосе. Им пользуются все разумные расы.

3

Ленокс – планета-монастырь.