Глава I

Беглый голем

Бум! Бум!

Каменные ножищи бухали по мостовой, точно молоты пары здоровенных каперов, вбивающих сваю в плотный грунт.

Булыжники мостовой, тесно уложенные один к одному, трещали и лопались от ударов, образуя острые осколки. Кому-то придется повозиться, реставрируя улицу после того, как все это закончится. А уж у сторонников запрета на частное производство и использование големов теперь появится вдоволь новых аргументов в свою пользу.

Буммм! Буммм!

Голем, за которым я гнался, был не самым большим из тех, что можно встретить на улицах Ура – города столь же Блистательного, сколь и Проклятого. Всего-то футов десять в высоту. Исполинам-топтунам, таскающим от города к городу вереницы вагонов с пассажирами и их пожитками, он едва бы достал до бедра. Однако сделали беглеца на совесть – массивный, крепкий, добротный, поперек себя шире, а руки и ноги двигаются в сочленениях свободно, без скрежета и скрипа.

Высеченное из гранитных глыб тело, казалось, могло бы служить вечно… ну, то есть в теории. На практике-то в Уре не стоит доверять чему бы то ни было, что претендует на категорию «вечного». Уж больно велика вероятность оказаться в дураках.

Здешние улицы вобрали в себя слишком много хаоса, чтобы хранить постоянство.

Вот и «вечный» каменный слуга не оправдал ни вложений своего хозяина, ни чаяний мастера-изготовителя. Собранный из обтесанных гранитных блоков, умело сочлененных стальными шарнирами, он предназначался для тяжелой и созидательной работы: перетаскивать грузы, поднимать тяжести, дробить камень, прокладывать просеки… а вместо этого теперь сеял разруху и ужас, мчась, не разбирая дороги, по запруженным улицам, давя, круша и уничтожая все на своем пути.

Буммм! Буммм!

Трах!

От легкой двухместной повозки, оставленной запаниковавшими пассажирами, осталась только груда щепы и обломков, взлетевших в воздух, точно от попадания пушечного ядра. Лошадь, стиснутая жердями оглоблей, в отличие от людей не убереглась. Несчастное животное с жалобным ржанием покатилось по земле, суча копытами, и осталось лежать, выгнув шею и безумно вращая большими карими глазами; крепкий позвоночник треснул, как былинка.

Не всякая горная лавина могла натворить столько бед. Потому что у лавины нет ног, чтобы преодолевать подъемы и вписываться в повороты, и нет пары огромных трехпалых ручищ, которые непрерывно месят воздух перед собой, на ходу хватая все, что только окажется в зоне досягаемости, и перемалывая в труху. На стенах домов, мимо которых пробегал взбесившийся гигант, оседала багряная морось – кому-то из праздно шатавшихся по улице горожан не удалось увернуться от загребущих гранитных лап. Гулко бухающие по мостовой ступни казались обутыми в сапоги темной кожи: руки только ломали тела – в кровавый фарш их превращали тумбообразные каменные ноги.

Голем гнал перед собой обезумевшую толпу, подобно тому, как пастушья собака гонит овечью отару. Поддавшись страху, люди теряли голову, вместо того чтобы отбегать к краю улицы, сигать в канавы и прижиматься к стенам домов, они тупо и слепо бежали впереди каменного чудища, оглашая воздух воплями ужаса. Тех, кому не повезло, кто оступился и упал, ожидала поистине кошмарная участь – ударившееся в панику человеческое стадо знало не больше милосердия, чем преследующий его бездумный и бездушный гранитный истукан, оживленный силой магии. Упавших затаптывали без оглядки на пол, возраст и титул. А если кому и удавалось выжить под градом ударов, достающихся от деревянных башмаков, замшевых туфель, кожаных сапог и подбитых гвоздями ботинок, шансов спастись все одно не оставалось. Взбесившийся голем мчал через город, точно направляемый злой волей тайфун, методично истребляя на своем пути все: что живое, что неживое.

Буммм! Буммм!

Созданий, подобных этому, принято именовать магиоматисами, что означает «магически обработанный материал». В народе, впрочем, мудреное слово сокращалось до простого «магимат». Когда-то считалось, что изобретение магиматов и постановка их на службу человеку – одно из величайших достижений смертных. Сейчас восторги поутихли, все как-то попривыкли.

В других городах, может, подобное и в новинку, но в Уре занятия волшбой давно перестали казаться чем-то сакральным, доступным лишь единицам мудрецов с окладистыми бородами, островерхими шляпами и сварливым характером. В Блистательном и Проклятом магическая обработка шла с размахом. Дело было поставлено, так сказать, на промышленную основу.

Пусть поддержание жизни в каменном истукане обходится недешево и требует регулярного надзора со стороны опытного мага, все равно его полезные возможности многократно превышают возможности целой оравы простых смертных. Сколько докеров нужно, чтобы переместить груз из трюма крупного торгового корабля в пакгаузы? Три десятка? Пять? Тот же голем управится в одиночку – только успевай подавать.

Полезное изобретение…

Жаль только, магия – штука решительно ненадежная. Нарушая законы природы, она и самой себе неверна, посему если и есть в мире нечто, способное выйти из-под контроля в самый неподходящий момент, так это чары. Кто сейчас скажет, какие магические пассы и команды вывели из себя вот этого каменного здоровяка, одномоментно превратив исполнительный и полезный инструмент в машину для убийства?

Кр-р-ровь и пепел!

Я на ходу перескочил через ошметок плоти, который, побывав под ногами голема, утратил всякое подобие человеческого облика. Осколки костей прорвали плоть в нескольких местах и белели на красном кусками сахара. Грубо оструганный деревянный брус – балка, минуту назад выдранная мной из «скелета» строящегося дома, – при этом подпрыгнул на плече, весьма ощутимо врезавшись углом в основание шеи. Я почувствовал жгучий укус боли, под воротом тут же стало горячо и влажно. Похоже, острый отщеп, оставленный топором нерадивого плотника – чтоб его! – разрезал кожу не хуже бритвы.

Чертыхаясь сквозь зубы и обливаясь по́том, я поудобнее перехватил балку и прибавил ходу.

Прямо скажу, гнаться с бревном на плече за взбесившимся каменным истуканом, чьи шажищи чуть ли не вдвое шире твоих, – то еще удовольствие. Опять же, случись догнать – радости будет мало: рискуешь познакомиться поближе с ногами, которые эти шаги отмеривают.

И тем не менее я продолжал тяжело топать за чудовищем, пыхтя, точно лось, ломящийся через густой ельник. Несмотря на холодную погоду, пот лил ручьями, заливая глаза, а занятые брусом руки не позволяли не то что утереть его – хотя бы придержать шпагу, которая болталась на перевязи, колотя по ногам и норовя в них запутаться. Хорошо хоть, не рассчитывая в этот день на неприятности, я не стал надевать нагрудник из кожи буйвола, что шло вразрез с моими всегдашними привычками. Проку бы сейчас от него…

Черт, в моих планах всего-то было добраться до кофейни «У сантагийца», что на Оттон-Тизис, чтобы посидеть там за чашкой доброго кофе с Иоганном Ренодо, редактором газетного листка с пафосным названием «Хроники наиболее примечательных событий и известий Ура, Блистательного и Проклятого, а также окрестностей и прочих государств». Кто ж знал, что придется поработать?

В Блистательном и Проклятом всегда так – только позволь себе расслабиться, как неприятности тут же выскочат из-за угла целым скопом, собьют тебя с ног и наваляют по самое не могу. Впрочем, что прибедняться? Неприятности-то сейчас не у меня… я просто не пожелал уступить им право грохотать каменной поступью по улицам города.

Моего города.

Так мы в итоге и бежали.

Впереди орала толпа и тяжело бухали каменные ноги, из окон окрестных домов высовывались и визжали от страха (чувствуя себя при этом в полной безопасности) женщины и дети, позади угасали стоны и крики боли тех, кого голем сломал, но не убил на месте. В гулкой поступи магимата жуткой казалась не скорость – каменный великан весил слишком много, чтобы нестись вприпрыжку (он бы просто рассыпался) – страх наводила неотвратимость, звучавшая в размеренных ударах гранитных подошв о брусчатку мостовой. Казалось, разбушевалась некая стихия, исторгнув небольшой каменный обвал, неожиданно приобретший карикатурно-человеческий облик.

Ничто и никто не мог бы встать у него на пути, чтобы остановить или хотя бы задержать.

Может, так оно и есть. Только я, к примеру, и не собирался вставать на пути. Иные неприятности проще остановить, хорошенько долбанув по ним с тыла. Или дав умелую подножку.

Тратя остатки дыхания, я все-таки догнал великана и пристроился сбоку. А дальше все было быстро: прежде чем дьявольское создание успело отреагировать на мое присутствие, я рывком сбросил с плеча балку, перехватил ее поперек, будто громадную пику, и, примерившись, ловко сунул меж толстых, забрызганных кровью ножищ голема.

Дерево мерзко хрустнуло-застонало, рванулось в руках. Я ощутил мощнейший толчок в грудь и отлетел в сторону, с трудом удержавшись на ногах. В глазах на миг потемнело, дыхание на мгновение сбилось, но дело было сделано! Запнувшийся голем покачнулся, завалился вперед и набок и принялся рушиться на мостовую – медленно, с величественностью монумента низвергаемого самодержца.

Мгновение, другое, третье.

Тудумм!

Упал наконец.

Упал неловко, неуклюже раскинув корявые руки. Голова гиганта беспокойно ворочалась из стороны в сторону, ноги молотили по брусчатке, вбивая булыжники под прихваченную морозцем землю. Треснувшая посередине балка-подножка катилась по мостовой, подпрыгивая, точно пустой бамбуковый стебель.

Без управления колдуна-аниматора голем не мог быстро принимать решения, позволяющие выйти из затруднительного положения, и более всего напоминал теперь исполинского жука, перевернутого на спину. Только и оставалось бессильно размахивать лапами.

Спасенная толпа, не смея оглянуться, продолжала бежать по улице, оглашая ее криками, все так же сбивая друг друга и топча ногами. Времени успокаивать народ у меня не имелось: даже самый бестолковый жук рано или поздно изловчится да перевернется.

Подскочив к поверженному великану, я подобрал уже сослужившую добрую службу балку, раскачал на руках и с размаху саданул в каменную голову. Дерево загудело, и этот гул болезненно отдался в ободранных руках. Голова голема дернулась в сторону, но собирал магимата знатный мастер – даже после страшного удара, усиленного тяжестью почти четырехсот фунтов мышц и свирепости, она усидела на стальном шарнире.

Отойдя на пару шагов, я с наскока нанес еще один удар, орудуя балкой уже как тараном. На этот раз вышло чуть лучше. Каменная голова приняла неестественное положение по отношению к телу, ее заклинило, отчего она лишилась возможности вращаться… и все равно усидела на своем месте.

Черт! Одной мускульной силы – даже моей – здесь явно недоставало. Чтобы разнести огромного человека, сработанного из гранита, требовался кузнечный молот, да потяжелее. А еще лучше – пушка с двойным зарядом пороха.

Стоп!

Пороха?

Отбросив балку, я запрыгнул на спину гиганту и замахал руками, удерживая равновесие. Голем беспокойно заворочался. Левую руку магимата при падении выбило из стального «сустава», она толком уже не работала, но правой он сумел опереться о мостовую и теперь неотвратимо поднимался, ничуть не ощущая моего веса на своей туше. С трудом удерживаясь на спине чудища, я сорвал с пояса пороховой рог, покрытый тонкой серебряной резьбой, воткнул его острым концом в щель, образовавшуюся между покореженной головой и гранитным торсом, и ударом кулака загнал поглубже.

В наше время мало кто таскает с собой пороховницы. После того как умники из числа вояк придумали делать патроны, заворачивая пули в клочок бумаги с заранее отмеренным количеством пороха, в этом просто отпала необходимость. Я тоже предпочитал готовые патроны, но с рогом не расстался – это был подарок красивой женщины, к которому привязаны приятные воспоминания.

Теперь же их предстояло разнести в клочья.

Голем подобрал под себя ногу, затем вторую. Еще немного – и он восстанет, подобно низвергнутому титану: набравшийся сил и горящий желанием воздать врагам по делам их.

Сковырнув крышку рога, я с силой оттолкнулся каблуками от бугристой спины и отскочил в сторону. Тоненькая струйка черного пороха потекла по грубо обтесанному камню. Еще пара мгновений – и великан окажется на ногах, после чего большая часть «огненного зелья» высыплется и мой план пойдет прахом…

Я торопливо отступил на шаг, вытянул из ножен шпагу и, коротко размахнувшись, швырнул ее в магимата. Клинок ударил плашмя – сталь звонко лязгнула по камню, высекая сноп искр. Шанс на то, что хоть одна из них найдет пороховую песчинку и воспламенит ее, был не особо велик, но выбирать-то не приходилось.

Взрыв рявкнул неожиданно громко. Каменное крошево секануло щеку, точно мелкая шрапнель.

Когда дым рассеялся, я обнаружил, что вытесанный из камня великан стоит, полусогнувшись, продолжая опираться правой рукой о мостовую. Взрыв почти полуфунта пороха так и не сорвал голову с плеч (часть его силы просто ушла в сторону), однако практически выбил из нее стальной костыль, соединявший с корпусом. Подобие жизни оставило голема, окончательно превратив в безобразное каменное изваяние.

Приблизившись, я обмотал руки плащом, чтобы не обжечь и не поранить пальцы, ухватился за края здоровенного булыжника с потухшими наконец глазами-кристаллами и мощным рывком оторвал голову напрочь.

Внутри голема что-то кракнуло, он содрогнулся в последний раз и застыл – теперь уже точно навсегда.

Уф…

Я поглядел на мертвый камень в своих руках. А хорош трофей-то. Такой не стыдно и над камином повесить – никто другой точно не похвастает.

Напряжение медленно покидало тело, мышцы наливались тягучей усталостью. Я провел рукой по лбу, утирая пот и растирая грязь, бросил голову на мостовую и тяжело опустился на каменный остов сокрушенного гиганта.

Неплохо все же получилось.

Еще один славный подвиг Сета Слотера, который не с кем разделить: никто не спешил благодарить меня или поздравлять с победой над очередным чудовищем, устроившим переполох на улицах Блистательного и Проклятого. Все, кто стали свидетелями этой сцены, сейчас норовили убраться куда подальше. Даже те женщины, что минуту назад вопили из окон, наслаждаясь ощущением общего страха и личной безопасности одновременно, поспешили укрыться за ставнями.

Таковы правила выживания в Уре: началась заваруха – уноси ноги и ищи дверь с засовом потолще, за которой можно укрыться и переждать неприятности. Редко когда встречаются те, кто норовом круче вышли и предпочитают вместо двери искать дубину потяжелее или пушку побольше. Нынче поблизости таких не случилось.

От стынущего пота щипало кожу. Кровь из пореза на шее продолжала стекать за воротник, и в ноздри лез настойчивый запах серы. Прижимая к ране платок, я усмехнулся самому себе: вот и еще одна причина не дождаться горячих благодарностей вкупе с венками от героически спасенных дам. Дело как обстоит? В Уре, если от ваших ран несет серой, это означает одно из двух. Вы – или нечисть, которой только что накрутили хвост (что в Блистательном и Проклятом случается не так уж редко), или кое-что похуже.

Слотеры – семейный клан, к коему я имею несчастье принадлежать, – как раз такое «кое-что». Недаром смертные за глаза кличут нас Выродками. Кличут, понятно, шепотом, нервно озираясь по сторонам и осеняя себя знаками, отгоняющими порчу.

Не скажу, что причин для этого у них нет. Далеко не все мои родственники ведут себя так же хорошо, как я. К примеру, если бы кто из прочих Слотеров погнался за разбушевавшимся големом, то уж точно не с целью остановить кровавое побоище. В лучшем случае он сделал бы это, чтобы направить чудище на другую толпу.

Погуще.

Переведя дух, я снова подобрал увесистую голову каменного истукана, повертел ее в руках, затем вытащил из-за спины длинный кинжал-дагу с узким трехгранным клинком и принялся выковыривать кристаллы, заменявшие чудовищу глаза. Не много за них можно выручить, но будет хоть какой-то навар с этого случайного героизма.

Я как раз покончил с первым кристаллом и принялся за второй, когда по брусчатке дробно застучали копыта. Небольшой открытый экипаж остановился на почтительном отдалении от поверженного магимата. Исподлобья глянув в его сторону, я обнаружил знакомые сине-красные флажки на конской упряжи – символ Колдовского Ковена.

Городские власти наконец изволили пожаловать.

Из экипажа вывалился пухлый человечек с круглым одутловатым лицом и, потоптавшись на месте, нерешительно двинулся ко мне. На ходу он поминутно оглядывался на спутника – высокого, крепко сбитого мужчину в ярком малиновом плаще, шагавшего следом, чуть поотстав. Торс высокого опоясывали ремни перевязи, на бедре покачивалась средней длины шпага, а под полой плаща наверняка скрывался массивный пистоль. Псы правосудия, старшие офицеры городской стражи, всегда экипированы, словно сейчас на войну.

Прямо как я.

На улицах Псы пользовались неизменным уважением и непререкаемым авторитетом, однако в парочке, приближавшейся ко мне, роль первой скрипки играл пухлый коротышка. Просторная синяя мантия, напоминающая монашескую рясу, и массивный нагрудный знак, что болтался на серебряной цепи, – рука, укрощающая зазубренную молнию, – безошибочно выдавали как род деятельности, так и статус.

Ковенит. То бишь маг-чиновник Колдовского Ковена Ура. Один из тех, на ком лежит прямая ответственность за безопасное использование магиматов в городской черте.

– Мессир… э… я хотел сказать, лорд Слотер, позвольте объявить вам благодарность от имени всего Магистрата! – с преувеличенным энтузиазмом закричал ковенит, останавливаясь шагах в трех от меня.

Глава II

Дети Лилит

Вот так оно чаще всего и звучит:

– Мессир… э… я хотел сказать, лорд Слотер…

И глаза бегают, а голос силится скрыть предательскую дрожь.

Если уж маг-чиновник, облаченный властью и опирающийся на мощь самой могущественной организации из когда-либо созданных смертными, нервничает, не зная толком, как к тебе обратиться, это… гм… заставляет крепко задуматься. С чего бы?

Все дело в имени.

Меня зовут Сет.

Сет Слотер.

Все эти «мессир», «лорд» – всего лишь титулы смертных, которые мало что значат и больше путают, когда речь заходит о таких, как я. И если уж надо представляться полностью, то – Сет Ублюдок Слотер. К вашим услугам.

Само по себе имя, может, ничего и не скажет – бывают и покороче, и позвучнее, и помудренее. Но в сочетании с фамилией оно звучит более чем внушительно. По крайней мере настолько, чтобы у любого здравомыслящего гражданина Блистательного и Проклятого испортилось настроение и немедленно нашлись неотложные дела на другом конце города.

А все оттого, что неважно, кто таскает на челе, умащенном елеем, королевскую корону Ура; неважно, кто, отягощенный мантией и бременем власти, представляет Магистрат; неважно, кто носит на перевязи серебряный молоток – символ верховного судьи Палат Правосудия… в действительности городом владеют Слотеры. Создания, сходные с человеком лишь внешне.

Отродья Лилит, Герцогини ада, известной также как Черная Сука и Мать Чудовищ.

Мы – Древняя кровь. Первая и не самая удачная попытка высших сил сотворить «по образу и подобию». У смертных есть для нас свое прозвище – менее звучное, но зато меткое и исчерпывающее.

Выродки.

Некогда нас было много, но за минувшие века дети Лилит весьма преуспели в истреблении друг друга – новые поколения просто не поспевали наследовать старшим. В результате последняя Война кланов, отгремевшая три столетия назад, проредила Древнюю кровь настолько, что от былого могущества потомков Черной Суки осталась лишь тень. Из четырех выживших семей Выродков Слотеры оказались единственными, кто, пусть не победив, не изведал и всей горечи поражения. Наш клан сумел выстоять, сохранить значительную часть своих сил, знаний и артефактов. А главное – мы уберегли от гибели и разрушения родовой замок семейства – Кэр-Кадазанг.

Символ величия Слотеров и оплот нашей мощи.

Трем другим кланам, пережившим страшную бойню, посчастливилось куда меньше. Их замки рухнули, сокрушенные сложнейшей магией и простым порохом, и астральные пуповины, связывающие семьи Древней крови с наследием усопших предков, оказались перерезаны. Навсегда.

Неудивительно, что, когда оружие вернулось в ножны, у Малиганов, Морганов и Треверсов не осталось иного выбора, кроме как признать первенство Слотеров и жить дальше, довольствуясь осколками былого величия. Жить в счет милости нашего патриарха Эторна, не пожелавшего доводить дело до полного уничтожения… Да и то сказать, милость ли то была? Мне кажется, Старик просто испугался, что, продолжив войну на истребление, он вконец ослабит Древнюю кровь, и без того изничтожившую себя в жестоких распрях. Слишком мало нас осталось в этом мире и слишком много в нем стало смертных людей, потеснивших более древние расы и от края до края заполонивших все обитаемые земли.

В итоге между кланами был установлен зыбкий нейтралитет, который поддерживается уже сотни лет…

С точки зрения смертного, Слотеры не самая приятная семейка. Сплошь колдуны и некроманты, призраки и чудовища, оборотни и малефики, маньяки и психопаты… Древняя кровь в каждом проявляется по-своему, наделяя особыми чертами и умениями. Мы зовем их Талантами, хотя, сказать по правде, у иных Выродков Талант более смахивает на проклятие. А если учесть, что со времен сотворения мира запах адской серы так и не выветрился из крови детей Лилит, стоит ли удивляться предрасположенности их натур к злу – порочному, древнему, хтоническому.

Родственному.

Я знаю, у теологов много версий, объясняющих наше происхождение. Согласно одной из них носители Древней крови – суть демоны, на заре времен слишком сжившиеся с человеческой личиной. Мол, предки наши, порожденные проклятым чревом Лилит, так долго приноравливались жить среди смертных, принимая их обличье (естественно, с целью строить козни, затевать пакости да плести интриги), что со временем просто забыли о своем истинном облике. А вот о злобной своей сути – нет.

Исходя из этой теории, классифицировать нас следует наравне с высшими бесами, чертями и суккубами.

Простые граждане Ура, впрочем, предпочитают не забивать голову сложными сентенциями. Вместо этого они без затей именуют нас Выродками и относятся к нашему присутствию как к капризам стихии. В этом есть определенный фатализм, но я его прекрасно понимаю. Можно сколько угодно грозить кулаком небу, а только, если уж зачастил град, его это не остановит. Так же и с Древней кровью: ворчи не ворчи – а приходится уживаться. Или уезжать из Ура, третьего не дано.

Принадлежность к тому или иному клану для смертных особого значения не имеет: Выродками кличут каждого, чьи жилы отравлены благословенной кровью нашей жуткой матери. Кличут, понятно, за глаза, потому как иначе можно тут же лишиться языка и почти наверняка – вместе с головой. Да и саму душу могут вытрясти самым натуральным образом.

Дети Лилит злопамятны, обидчивы и мстительны. Прямо как их мать.

Я так долго распинаюсь о любезных и нелюбезных родичах, дабы вы могли лучше представить себе, каково это – быть Выродком, которого даже среди своих принято именовать Ублюдком. Это сняло бы сразу много вопросов.

Да, я истинный Слотер – Слотер по праву крови. Другого права, впрочем, и не существует. Мои раны, как положено, дымятся на солнце и воняют серой. И наследие Лилит проявилось во мне, как и во всех прочих родичах, даровав уникальный Талант – не самый блестящий, но не такой уж плохой. Суть его проста: в любой, даже самой безысходной ситуации судьба щедро подбрасывает мне шанс. Десять из ста, пяток из тысячи или один на миллион – неважно. Главное, что шанс есть всегда. А дальше дело только за тем, чтобы вцепиться в него покрепче и, если понадобится, зубами выгрызть.

Последнее у меня неплохо получается, ибо папочкино наследие тоже оказалось хоть куда – оно отлилось в семь футов роста и мускулатуру перетрудившегося молотобойца. Носители Древней крови и без того значительно превосходят смертных силой и скоростью реакции, а я уродился редким здоровяком даже среди них. Точеным рельефом мышц и совершенной атлетической статью ни скульпторов, ни художников мне не поразить, зато по силам взять иную статую за ноги и с ее помощью по плечи вбить в пол любого ваятеля. Вот любого, на какого ни покажи.

В папочке-то все и дело.

Это из-за него я – Ублюдок.

Существует факт, не требующий доказательств: кровь и наследие Лилит передаются только по мужской линии. Женщины наших кланов способны зачать исключительно от своих мужчин. Связь с представителями других семей считается невозможной из-за взаимной и неукротимой ненависти, любовно выпестованной веками вражды. Связь же со смертными мужчинами, сколь бы велики их достоинства (во всех смыслах) ни были, никогда не приводила ни к чему плодотворному, за исключением разве что сомнительного удовольствия. У многих женщин Древней крови периодически появлялись любовники вне кланов, причем в самом разном количестве, но чтобы от них понести?

Так было до тех пор, пока Анна Слотер, дочь и старшая супруга патриарха Эторна, не стала тяжела мной.

Сначала все полагали, что произошла какая-то ошибка. Моего отца, гуляку и бретера с севера, семья разделала на кусочки, пытаясь обнаружить в его жилах хоть каплю Древней крови. Впустую. Он оказался самым обычным смертным из племени варваров-халагов – тех самых свирепых «охотников на белых медведей», что обеспечили брату Петрониму место в пантеоне мессианских святых, выставив его на мороз и поливая водой, пока тот заживо не обратился в глыбу льда. Возможно, отец был более горластым, более наглым и более рослым, чем большинство его соплеменников, но все одно – смертным.

Мою мать (да и меня заодно с нею) любознательные родичи, войдя в раж, тоже намеревались разобрать на части и разложить по пробиркам, – разумеется, сугубо в научных целях! – но, к счастью, Анна Слотер занимала достаточно высокое место в иерархии клана. В конце концов, она приходилась одновременно и дочерью, и супругой патриарху Эторну, так что с нас хватило пары месяцев бесконечных анализов и опытов, произведенных в алхимических лабораториях Кэр-Кадазанга, которые все одно ничего не выявили.

Никто так и не смог объяснить, как и по какому капризу природы я вообще появился на свет. Даже тени предков-Слотеров, призванные для совета встревожившимся кланом, и Кэр – душа нашего родового замка – лишь невразумительно пошептались меж собой и самовольно прервали спиритический сеанс.

Я был уникален.

Жаль только, никого это не восхитило. Как раз напротив – клан отвернулся от меня. Родственников можно понять: среди них появился первый и единственный бастард за все время существования Древней крови! И надо же такому случиться, чтобы шанс явить миру такого ублюдка выпал именно Слотерам!

Насмешка судьбы.

Долгое время одним фактом своего существования я вызывал у сородичей раздражение и неприязнь. От их гнева меня оберегало только сомнительное заступничество матери и негласное указание патриарха: «Не истреблять! Пусть растет, а там посмотрим, что из этого выйдет».

И я вырос. Пробился к солнцу, как это делает сорняк, отращивая корни подлиннее, листья пожилистее и колючки поострее, дабы если не отпугнуть врага, то противостоять любому намерению выполоть себя с грядки. Лишь после Испытания-на-крови, которое должен пройти каждый отпрыск Лилит, вступающий в отрочество, и признания Кэром во мне чистокровного (черт, раньше семья и слова-то такого не знала!) Слотера моя принадлежность к клану и право на его заступничество, власть и богатство были восстановлены.

Правда, к этому времени я уже сам не испытывал большого желания общаться с родичами, предпочитая жить среди смертных. Для них-то что Выродок, что Ублюдок – все едино. Обычные люди, впрочем, тоже не стали мне близки, за исключением пары-тройки человек. Вот и вышло, что жизнь моя пролегла меж двух миров – мира Выродков и мира людей, на грани древнего и настоящего.

А еще – вне родового замка и далеко от хранящихся в нем сокровищ.

Выпрашивать у Эторна персональный пансион я посчитал ниже своего достоинства, а значит, следовало чем-то зарабатывать на жизнь. Несмотря на почти безграничные возможности по эксплуатации смертных, Слотеры никогда не опускались до того, чтобы жить в долг. Промышлять же открытым грабежом и вымогательством запрещали главы всех четырех кланов, не желавшие лишний раз обострять и без того непростые отношения с бурно размножившимся родом человеческим.

Пришлось искать подходящее применение своим способностям.

Здоровый как бык, не гнушающийся хорошей драки с любым противником, я попробовал себя и в солдатах, и в охранниках, и в бретерах, прежде чем нашел дело по душе. Я стал наемным охотником. А со временем – лучшим наемным охотником во всем Уре, Блистательном и Проклятом.

И наивно было бы думать, будто речь идет о тех охотничках, что рыщут по лесам с рожком на поясе, связкой охотничьих собак и рогатиной в руках. Ха! Моя дичь предпочитает прятаться не в берлогах, но в норах куда более темных.

Я подряжался уничтожать незаконно реанимированных мертвяков, изгонять несанкционированных духов, снимать родовые проклятия, истреблять чудищ из иных реальностей, вбивать колья в сердца нелегальным вампирам и прочее в том же духе.

Ранее я говорил, что у каждого из нас есть свой Талант. Так вот, бывают Таланты и таланты – дарования, полученные свыше, и навыки, раскрытые и развитые самостоятельно. Среди моих неродовых талантов оказался один весьма полезный для нашего беспокойного города. Это талант разгребать всевозможное потустороннее, магическое и самое обычное повседневное дерьмо, в котором смертные и бессмертные (до поры) силятся утопить друг друга с упорством, достойным лучшего применения.

Инцесты в аристократических семьях, убийства с использованием магии, древние тайны, бесчисленные (и не всегда спокойные) скелеты в шкафах – вот антураж моей так называемой профессии. Профессии опасной, грязной и зачастую ни для кого, кроме Слотера – читай, Выродка, – непосильной.

Учитывая мрачную известность нашего семейства, нетрудно предположить, что ко мне обращались лишь в самых опасных и экстренных случаях, когда все другие способы решить проблему уже испробованы и не дали результатов. В городе не зря говорили: «Никто не идет просить помощи у Слотера сам – всех толкают в спину мертвецы». Причем мертвецы иногда – лучший вариант. Частенько в спину дышат создания пострашнее.

Таков уж Ур, Блистательный и Проклятый.

Я не очень жалую людей и прочих созданий, его населяющих, но сам город мне нравится. Он старый и мрачный, гротескный и сумасбродный. Временами по нему бегают сумасшедшие големы, а маги-чиновники, призванные поддерживать порядок, среди бела дня сулят деньги, торопясь замять скандал из-за очередного казуса с волшбой.

И раз уж я вспомнил о тех и других, самое время закончить с живописанием семейного древа Слотеров и вернуться на улицы Блистательного и Проклятого, где пухлый ковенит как раз пытается привлечь мое внимание.

Он преуспел: я наконец изволил повернуть в его сторону голову, но не поднялся с остова взбесившегося голема и промолчал, отчего маг-чиновник замялся. Не зная, что еще сказать или что сделать, он неловко затоптался на месте, а затем сорвал с пояса кошель и принялся трясти им над головой, словно танцовщица кастаньетами.

В кошеле соблазнительно звякало.

– Награда, милорд! – возвестил ковенит и даже выдавил лучистую улыбку, плохо вязавшуюся с бледным лицом, покрытым крупными каплями пота. – Я, Эббот Морроу, посвященный четвертой ступени, уполномочен заявить, что Ковен будет счастлив вознаградить вас за проявленные героизм и отвагу!

Вознаградить – это весьма кстати.

Сказать по правде, не ожидал от прижимистых скряг из Ковена широких жестов. Или голем все-таки не частный, а изделие Магистрата, маркированное Департаментом магической обработки? Если так, то ситуация как раз обратная – ушлые колдуны просто пытаются дешево отделаться. Выползи история наружу – и пострадавшие, а также родственники погибших вчинят Ковену немалый иск. А уж где-где, но в Уре хватает юристов-крючкотворов, готовых за свой процент перетолковать законы и так, и эдак, и еще вот так вот!

– Сколько погибших, офицер? – игнорируя Морроу, обратился я к Псу правосудия.

– Я видел останки пятерых, – гулким сильным голосом отрапортовал офицер. – И человек десять получили тяжелые увечья. Ими сейчас займутся.

– Ковену такая бойня дорого встанет, – многозначительно протянул я, поудобнее перехватив голову и сильнее нажимая на дагу.

– Данный магиоматис был продан частному лицу! – нервно взвизгнул пухлый ковенит. – Мы проверим, соблюдались ли правила эксплуатации изделия. Известно, что чаще всего причиной выхода из строя искусственных форм жизни являются грубейшие нарушения, связанные…

Оп! Мне наконец удалось поддеть кинжалом второй глаз-кристалл, и он с хрустом выскочил из каменной глазницы. Подбросив оба на ладони, я показал добычу представителям Магистрата:

– Имейте в виду – вот это было в порядке до того, как я взялся за вашего парня.

– Вы намерены их забрать? – уточнил ковенит.

Получив утвердительный кивок, он собрался с духом и попытался возразить:

– Н-но позвольте, лорд Слотер…

– Не позволю, – отрезал я. – Это трофей.

Маг-чиновник обернулся к Псу, ища у него поддержки, но тот сделал каменное лицо, давая понять – вмешиваться не намерен. Вопрос и впрямь был вне его компетенции. В инцидентах с магиматами следствие осуществляют маги-дознаватели Колдовского Ковена, а городская стража до поступления особых распоряжений оказывает лишь посильное содействие.

Иными словами, решение должен был принять сам ковенит. В ситуации с Выродком у Эббота Морроу просто не хватило для этого духа.

Он ссутулил плечи и опустил голову:

– Как вам будет угодно, мессир.

– Будет, ага…

Я сунул кристаллы в складки плаща, поднялся с каменной глыбы и шагнул к разномастной парочке. Ковенит немедленно съежился, сделавшись еще меньше и разом потерявшись в моей тени, да и рослый, атлетически сложенный Пес правосудия вдруг перестал казаться таким уж крупным и крутым парнем.

Что тут скажешь? Принимаясь лепить меня, природа не пожалела материала.

Подцепив кончиком даги завязки кошелька, я выдернул его из мягких, похожих на маленькие йодлрумские сосиски, пальцев мага-чиновника. Тот только захлопал глазами.

Оставалось откланяться, но, вспомнив кое-что, я на минуту задержался:

– Кстати, мессир Морроу, вы часом не в курсе, что там в Ковене выяснили по поводу человека, которым я интересовался пару дней назад?

– А? Э… мм… – замялся маг-чиновник.

– Чего вы мямлите?

– Боюсь, Ковен не в силах вам помочь, – уставившись в землю, пробормотал пухлый посвященный четвертой ступени.

– Не понял? – нахмурился я. – Магистр Сальери обещал лично рассмотреть мою просьбу.

– Человек, которого вы описали и назвали… гм… Мастером Плоти, никогда не работал на нас, – не поднимая глаз, пояснил Морроу. – Среди хилеров, несущих службу в Ковене, нет никого моложе сорока лет.

Я озадаченно забарабанил пальцами по рукояти шпаги:

– Уверены?

– Не владею сведениями в полной мере, тут было бы лучше уточнить в представительстве Ковена. Однако насколько могу судить, описанный вами юноша не только не сдавал экзамены на вступление в Ковен, но даже не получал лицензии на осуществление частной магической практики. О нем вообще нет сведений.

Ну надо же.

История, закрутившаяся парой дней раньше, приняла необычный оборот…

Растерянно попрощавшись с представителями Магистрата, я зашагал прочь, на ходу подвязывая кошель к поясу. Не так уж, кстати, он и полон…

Притихшие улицы тем временем потихоньку оживали. На них замелькали темно-зеленые мундиры городской стражи, из домов начали выглядывать перепуганные и в то же время истомленные любопытством обыватели. Пройдет еще полчаса, и горожане, окончательно отойдя от ужаса, что гулко бухал по мостовой каменными ножищами, примутся вовсю обсуждать случившееся, нещадно привирая, преувеличивая, громоздя слух на сплетню. Избывая болтовней свой страх. Пройдет еще немного времени, и забудут о жертвах безумия. Напоминать о них станут лишь темные пятна на мостовой.

А так все пойдет своим чередом.

Просто еще один день в Уре – не лучше и не хуже прочих.

Глава III

Плохое хорошее утро

История с человеком, именующим себя Мастером Плоти, и все последующие события, живописать кои можно одним коротким словом – «кошмар», начались за четыре дня до сражения с взбесившимся големом. Забегая вперед, скажу, что на этом фоне бесчинства, устроенные на улицах Ура каменным чудищем, крушащим все на своем пути, выглядят сущей шалостью.

Я хорошо помню мельчайшие события «того» утра, потому что начиналось оно очень даже славно. Ничто, ровным счетом ничто не предвещало неприятностей, которые начнут нарастать, точно снежный ком, и в конечном итоге поставят Блистательный и Проклятый на грань катастрофы, грозящей гибелью не только самому могущественному из всех государств, созданных смертными, но и всему роду человеческому. Да и Выродки в стороне не останутся.

Не предполагалось тем утром и погони по залитому кровью борделю за обнаженным девичьим задом, чью убийственную соблазнительность могли уравновесить только куда более убийственные когти на руках обладательницы того и другого.

Впрочем, я слишком сумбурен в своем повествовании. Надо бы собраться и изложить все по порядку.

Кхм…

Итак, все началось с того, что «то самое» утро заладилось.

Погода взяла и улыбнулась Блистательному и Проклятому и всем его жителям, за исключением разве что обитателей Квартала Склепов, которым солнечный свет категорически противопоказан (что с носферату возьмешь?). Неласковое в последние дни, солнце ни с того ни с сего расщедрилось и повело себя наперекор уже вступившей в свои права осени – сезону для Ура традиционно холодному, дождливому и промозглому. Встав спозаранку, оно решительно растолкало плоские серые облака и даже отогнало своими сияющими стрелами идущие со стороны моря тучи – огромные, черные, тяжело набрякшие от сырости.

Благодатное тепло изобильно пролилось на древний город. Солнце заботливо обогрело не только тесно смыкающиеся крыши домов, но и проникло под их сень, затопило улицы, добралось до мостовых, выложенных где булыжником и брусчаткой, а где – досками и чурбаками. Подсохшая грязь перестала липнуть к подошвам башмаков и сапог, а зыбкая стужа ненадолго отступила, позволив ежащимся от холода людям распрямить спины, развернуть плечи и даже сбить шляпы на затылок, чтобы подставить лицо таким редким в это время года солнечным лучам. Казалось, тепло и свет проникли даже в души смертных – на их губах появились улыбки, шаги утратили торопливую целеустремленность, а привычную раздражительность сменила неожиданно щедрая приветливость, проявляемая даже по отношению к незнакомцам.

– Доброго утра, мессир…

– Приятного дня, сударь…

– Хорошая погода, госпожа…

На какое-то время Ур – огромный, мрачный, властолюбиво дряхлеющий в богатстве и великолепии, погрязший в бесчисленных пороках – перестал походить на самого себя. Радуясь неожиданному подарку природы, даже самые неприятные его обитатели, казалось, на время отложили сведение счетов, плетение интриг, придержали подлые удары, направленные в спину и пониже оной, и принялись получать от жизни простые удовольствия.

Для того чтобы человек начал проявлять свои лучшие качества, в сущности, нужно не так уж и много. Как ни удивительно, но это верно даже для Блистательного и Проклятого, корежащего человеческую породу так, что иной отпрыск Лилит может подивиться. Мм… надо ли говорить, что мои родственники, как и положено Выродкам, такие моменты терпеть не могли?

Я их чувства не разделял, но и умиления от временно наступившей пасторали не испытывал – в отличие от своей спутницы. Таннис Лауниэнь буквально лучилась от удовольствия, сидя в экипаже с открытым верхом.

Среди книжных голов нет единого мнения относительно того, откуда взялись sidhe – потаенный люд, или, проще говоря, эльфы. Сойдясь с Таннис, одно время я интересовался этим вопросом и потому наслышан о самых разных версиях происхождения ее народа. Среди прочих бытует, например, гипотеза, будто изначально эльфы представляли собой жизненные формы растительного происхождения. Именно это, мол, так сближает их с природой, заставляя избегать человека с его неуемным стремлением подчинять и преображать окружающий мир сообразно своим нуждам – рубить лес, огораживать поля, прокладывать дороги, запруживать реки и т. д. Нынче у этой теории осталось не так много сторонников – во многом оттого, что союз эльфов и людей, как оказалось, способен давать потомство.

С деревом или там кустом, как ни старайся, детей не сделаешь, а если хорошенько отодрать эльфийку, то очень даже можно получить бастардыша. Примерно так заявили циничные прагматики заумным теоретикам, и вопрос о происхождении эльфов вновь остался открытым.

Я тоже отношу себя к числу прагматиков, однако сейчас, глядя на Таннис, нежащуюся под солнцем, невольно почувствовал, как уверенность моя несколько поколебалась. Пусть самим фактом своего существования очаровательная полуэльфка полностью подтверждала несостоятельность доводов сторонников теории растительного происхождения sidhe, весь внешний облик Таннис сейчас говорил как раз в их пользу. Более всего она напоминала как раз растение, жадно вбирающее солнце широко раскинутыми руками-веточками. Довольная улыбка не сходила с полноватых губ, а огромные аметистовые глаза буквально искрились.

Давно не видел ее такой счастливой.

За несколько лет, прожитых вместе, я успел уяснить, что настроение и поведение Таннис подчинены времени года. Осенью она хандрила, а зиму и вовсе проводила в каком-то полузабытье, сонно нежась в кровати, и просыпалась, только когда я, закончив дела, появлялся дома, в наших апартаментах, арендуемых на Аракан-Тизис. Тем не менее с ней было хорошо. Непонятная, себе на уме, тихая, безмолвная и, если необходимо, совершенно незаметная, полуэльфка оказалась достаточно странным созданием, чтобы уживаться под одной крышей с отродьем Лилит.

Такое в женщинах следовало ценить, поэтому иногда я даже считал необходимым ее побаловать. Как, например, сегодня, когда мы выбрались из дома, чтобы отправиться в Королевский парк, где Таннис любила бесцельно блуждать, забравшись в лес подальше от выложенных белым гравием дорожек, разбитых садовниками клумб и декоративных аллей, даже сейчас еще разноцветно-пышных от всевозможных многолетних цветов и растений. Правда, подальше старались забраться также и различные темные личности, чей промысел состоял в том, чтобы подкарауливать влюбленные парочки, прячущиеся от ревнивых мужей и суровых матрон, приставленных родителями охранять девичью честь, а также путан с клиентами, возжелавшими чувственной феерии на открытом воздухе.

По этой причине одну ее я старался не отпускать.

В пределах нескольких кварталов от Аракан-Тизис все знали: стройная и красивая полуэльфка – женщина Ублюдка Слотера, того самого. Это гарантировало Таннис полную безопасность. Но за весь город не поручишься, тем более за такой огромный, как Блистательный и Проклятый. А трупы в Королевском парке – не самое редкое дело. В том числе и женские. Солнце солнцем, но и под его лучами обитатели Ура остаются самими собой, разве что на минуточку позволив задремать истинным – зачастую очень даже темным – личинам.

В свое время в Королевском парке едва не зарезали дедушку нашего нынешнего монарха, короля Джордана I, когда тот совершал пешую прогулку в компании немногочисленных телохранителей. Нападавшие перестреляли, а затем дорезали королевских мушкетеров, и незадачливому величеству всего и оставалось – читать отходную молитву, да на его счастье из-за деревьев высыпала кучка оборванцев, собиравших дикие каштаны и желуди, чтобы набить пустой желудок. Палками и вонью немытых тел они сделали больше, чем мушкетеры своими шпагами (убийцы опрометчиво не перезарядили пистоли и ружья), буквально в последнее мгновение вырвав королевскую особу из лап Костяного Жнеца…

После этого поистине чудесного спасения монарх столкнулся с дилеммой – наградить нежданных спасителей или сурово покарать их? Как ни крути, а герои-оборванцы, объявившись столь вовремя, нарушили королевский эдикт, ибо посмели вторгнуться в личные владения монаршей семьи. Выкрутился из ситуации Джордан I, надо сказать, весьма изящно. В благодарность «за спасение нашей августейшей жизни достойными сынами Ура, Блистательного» он объявил о том, что передает Королевский парк городскому Магистрату и дарует высочайшее разрешение отныне ступать туда любому своему подданному – от благородного аристократа до последнего простолюдина «для отдыха и увеселения».

В итоге парк превратился в общегородскую собственность, а название как-то осталось прежнее – Королевский. Видимо, в память о том, кто преподнес сей дар. На количестве трупов, впрочем, ни первое, ни второе особо не сказалось…

Таким мыслям я предавался, искоса любуясь Таннис, похожей на распустившийся цветок, когда нанятый нами экипаж, принадлежащий гильдии Перевозчиков, вдруг остановился. Седобородый возница, всю дорогу излучавший нервозность пополам с желанием угодить необычным пассажирам, – шутка ли, в одной двуколке везти сразу Выродка страшного и полуэльфу чудную! – горестно вздохнул, предчувствуя неприятности.

(Мне всегда было интересно, как это гильдейские извозчики чуют в нас Древнюю кровь? Ведь на вид дети Лилит ничем не отличаются от простых смертных… ну, в массе своей, конечно. А поди ж ты, ни разу не было, чтобы ошиблись. Ладно я, меня сложно с кем-то спутать – громадный, как медведь, и такой же страшный, но ведь и других безошибочно определяют! Взять моего племянника Джада Слотера, к примеру. На первый взгляд – обычный франт и мот, от которого за версту несет бабами, вином и безудержным весельем. Таких в Уре пруд пруди… а все одно узнают. Другим людям иной раз случается ошибиться, но у извозчиков словно нюх какой.)

Я чуть нахмурился. Будто почувствовав это, возница заерзал на козлах так, словно ему кто пригоршню углей в мешковатые штаны высыпал.

– Извините, ваш-высок-блаародие! – От смущения и испуга старик подскочил, выпрямил спину и заговорил, как солдат, застуканный за непристойностью своим генералом. – Виноват! То есть нет, никак не виноват!

– Что там? – спокойно спросил я.

Старик перевел дух, смахнул пот со лба и затараторил уже по-нормальному:

– Тут дело такое… улицу того-этого перекрыли впереди. Не извольте сердиться, а токмо моей вины здесь нет. Придется ждать, пока разойдутся. Но, ежели ваша барышня сердиться не будет, я могу и через проулочки того-этого к парку вывезти. Токмо там по дороге глазонькам радоваться будет нечему…

Махнув рукой на его опасливое бормотание, я привстал с кресла и оглядел улицу. Дорога впереди и впрямь оказалась перекрыта – вся запружена людьми.

Или, правильнее сказать, бывшими людьми.

Целая толпа, никак не меньше полусотни, танатов, то бишь живых мертвяков. Они стояли, раскорячившись на своих полусгнивших, опухших ногах, бессмысленно устремив остекленевшие глаза в только им видимые дали. Большинство выглядели достаточно прилично, их явно вернули к жизни недавно, но с полдюжины уже здорово поизносились. У кого-то конечности были стерты так сильно, что в серых лохмотьях разлагающейся плоти проглядывали кости. У других ткани обвисли на остове, словно одежда на пугале. Плоть одного сильно расперло трупными газами: кожа на брюхе вздулась, набрякла огромным пузырем и омерзительно лоснилась. Казалось, тронь – взорвется!

Вот уж кому солнышко прямо противопоказано!

Конечно, анимация мертвых тел замедляет процессы разложения, а кроме того, существуют заклинания и бальзамирующие составы, которые позволяют долгое время сохранять хучей и зомби в приличном виде, но победить разложение до конца невозможно. Мало-помалу смерть берет свое, как бы хорошо о восставшем покойнике ни заботились. Если бы не заклинание стазиса, наложенное на всю эту пеструю, не живую, но и не мертвую компанию, уверен, вонь стояла бы просто оглушительная.

А так – еще терпимо. Издали и вовсе могут сойти за простых горожан, вконец разморенных жарой.

Посреди толпы хучей, отчаянно жестикулируя, возвышался долговязый тип в длинной темно-коричневой рясе и с огромным бронзовым медальоном на шее. Солнечные лучи жизнерадостно играли на абсолютно голой, кажется, даже безбровой голове, по форме напоминавшей камешек гальки, любовно обкатанный морскими волнами. Когда долговязый принимался особенно ожесточенно трясти ей в такт выкрикиваемым словам, лысина пускала солнечные зайчики на морды ближайших хучей. Чем громче тип вопил, поминутно дергая медальон, тем яростнее сверкала его голова, казалось накаляясь изнутри от возмущения, переполнявшего ее обладателя.

– Да как же так?! – надсаживаясь, кричал долговязый тип, обильно орошая слюной макушку своего собеседника, который как на грех случился прямой противоположностью лысому: невысокий, приземистый и кудлатый.

– Да что же это такое делается?! Я получаю подряд – честно выигрываю его на аукционе, – топаю сюда со всей этой мертвой братией, а тут выясняется, что условия пересмотрены?! Что дорогу будут мостить живые, поскольку какому-то заляпанному чернилами крысенышу из Магистрата не хочется потом мостовую отмывать от рук мертвецов?! Видите ли, трупный яд на ней может остаться! Да головой, а не задницей надо было думать, выставляя такой подряд на торги без ограничений!

Кудлатый, чиновник Магистрата, с кислым выражением лица попытался что-то возразить и даже принялся тыкать лысому под нос клочком бумаги, с края которого свисали кисти с печатями, но это лишь вызвало новый приступ крика:

– Да засунь его себе в задницу, это распоряжение! Где компенсация?! Где моя компенсация, я спрашиваю?! Задаток с аукциона они мне вернут с процентами? Плевал я на задаток! А кто мне расходы на перегон мертвяков оплатит! А?! А мои труды?! Ты знаешь, каково это – три дня без сна и отдыха такую орду гнать?! А пошлина за вход в город?! А расходы на дополнительные меры безопасности при эксплуатации хучей в городской черте?!.. А-ы-ы-ы-ы-ы!

Возмущенные крики лысого некроманта слились в сплошной непрерывный вопль.

Он даже порывался выхватить у кудлатого свиток с печатями и разорвать в клочья, но представитель Магистрата благоразумно прятал бумаги за спину. Выражение лица бедняги приняло самое печальное выражение. Шутка ли – объясняться с рассвирепевшим колдуном, стоя посреди толпы в четыре с лишним десятка живых мертвецов, полностью подвластных его воле? Тем более собственные крики заводили долговязого чем дальше, тем сильнее.

Негодующая лысина своим сиянием уже могла затмить маковки любой церкви в Блистательном и Проклятом, включая Тысячеголосый собор Святых Петерима и Саймона. Среди эпитетов и пожеланий, адресованных некромантом «чернильным крысам» из Магистрата, зазвучали уже такие, что хозяйки ближайших домов принялись с треском закрывать ставни, а собравшиеся с окрестных улиц мужчины только восхищенно качали головами.

Я невольно порадовался, что Таннис ничего не может слышать – полуэльфка досталась мне глухонемой и, возможно, была такой уже от рождения. Она хорошо читала по губам и владела языком жестов, что позволяло нам свободно общаться, однако едва ли богатая мимика долговязого хозяина мертвяков позволила бы ей понять все, что он сейчас выкрикивает, призывая громы и молнии на головы «жопомордых свинотрахов из Магистрата», в число коих первым номером, несомненно, входил несчастный кудлатый клерк.

Не слыша истошных воплей, Таннис не проявляла и интереса к причине остановки экипажа: сидела неподвижно, подставив запрокинутое лицо солнцу, закрыв глаза и полностью погрузившись в собственные ощущения. Лишь изредка она поворачивалась ко мне, чтобы благодарно улыбнуться, – будто это я велел утру так распогодиться.

Оно, пожалуй, и к лучшему.

Полуэльфке достаточно видеть подле себя одно ручное чудовище.

Если не считать скандала и колоритной личности лысого некроманта, ничего из рук вон выходящего на улицах Ура сейчас не происходило. Блеклые пастыри не были распространенным явлением в Блистательном и Проклятом, работая главным образом за пределами города, но и ничем необычным считаться уж точно не могли. В то же время нельзя не признать, что род их занятий довольно… эксцентричен. Уж точно не каждый человек решит зарабатывать себе на хлеб, путешествуя по городам и деревням в сопровождении вереницы послушных зомби или хучей.

Такие полуживые шатии-братии подряжались задешево выполнять разовую работу, требующую не сноровки и умения, а только грубой физической силы. Помахать кирками на каменоломнях, выкорчевать пни с вырубленной делянки, перетаскать бревна или, например, вымостить мостовую брусчаткой взамен нынешних деревянных чурбачков, уже изрядно подгнивших.

Ничего сложного, одним словом.

Нанимать мертвяков выходит, как правило, дешевле, чем живых работников: не надо тратиться на пищу, а самим труженикам – прерываться на отдых и сон. Кроме того (и это немаловажно!), мертвяки не надираются по вечерам в окрестных кабаках, не норовят обшарить чужие огороды или дворы, не стараются забраться под юбку добропорядочным матронам и невинным девицам или затеять кулачные поединки с местными молодцами.

В Уре сие давно смекнули, и на серебряных рудниках, служащих одним из основных источников богатства Блистательного и Проклятого, теперь вовсю трудятся, пока кости не сносят, целые бригады казенных зомби. Тухлые ряды регулярно пополняются за счет свежеказненных преступников, а также бедолаг, чьи родственники не смогли уплатить налог на погребение. Блеклые же пастыри владели своими мертвяками как частной собственностью, но при этом в обязательном порядке должны были приобретать у Колдовского Ковена соответствующие патенты и несли всю полноту ответственности за поведение «подопечных». В свою очередь Магистрат очень жестко следил за соблюдением всех формальностей, связанных с подобным промыслом.

Несанкционированная анимация и покушение на право посмертного покоя усопших (доступное после уплаты соответствующего налога) считаются тяжким преступлением и караются самым суровым образом – вплоть до смертной казни, после коей незадачливый (или просто слишком жадный) некромант испытывал на собственной шкуре все прелести подневольного труда в качестве живого мертвеца.

У лысого крикуна, видимо, с документами все было в полном порядке, раз он позволял себе честить власти Ура на чем свет стоит.

Представление могло затянуться надолго, а у меня не имелось никакого желания вмешиваться в происходящее, хотя не сомневаюсь – одно появление набыченного Выродка позволило бы ситуации разрешиться быстро и как бы самой по себе. Мне просто не хотелось портить настроение Таннис, вырывая ее из безмятежно-покойного состояния, поэтому, прикинув «за» и «против», я опустил зад на сиденье и скомандовал извозчику:

– Ну давай, старый, как хотел, по проулочкам.

И, чтобы поддержать семейную репутацию, ничего хорошего никому, кроме самих Слотеров, не сулящую, добавил хищно:

– А то ведь шваркну этого лысого по голове кулаком, чтобы угомонился, и разбегутся его мертвяки по всему кварталу. То-то потеха будет!

Спина извозчика торопливо изобразила угодливость.

– Как скажете, ваш-высок-блаародие!

Экипаж свернул в ближайший проулок, оставив позади ярящегося пастыря и слабо мекающего в свое оправдание клерка Магистрата. Бедолага-чиновник к этому времени совсем взмок от пота – чем дальше, тем неуютнее ему было выслушивать пассажи в свой адрес от владельца целой толпы хучей. Подопечные Блеклых пастырей, конечно, до поры совершенно безобидны, даже детвора любит развлекаться, отвешивая им пинки по разлагающимся задницам, но не стоит забывать – любой мертвец, восставший к потусторонней жизни, иррационально ненавидит живых за обладание тем, на что сам он право утратил.

И дай только ему обрести волю…

Чем все закончилось, так и осталось неизвестным.

Мы объехали Пэмбоу-Тизис, где разразился скандал, дворами, пересекли по улочкам-проулкам еще пару кварталов, срезая дорогу, и наконец выбрались на широкий и красивый бульвар Двух Соборов. Вот так и вышло, что в то утро мы с Таннис очутились там, где не должны были и совершенно не планировали – недалеко от почтенного и в то же время совершенно бесстыжего заведения Мамаши Ло.

Приходилось слышать выражение «оказаться не в том месте и не в то время»? К нынешней ситуации оно подошло бы идеально. Будь я фаталистом, сказал бы: сама судьба, перегородив Пэмбоу-Тизис оравой мертвяков, направила нас сюда, дабы вписать в летопись Ура очередную мрачную и жестокую страницу. Судьба нахмурила брови при одной только мысли о том, что Выродок в нарушение всех традиций посмел изображать нечто похожее на романтическую прогулку. И сделала все от нее зависящее, чтобы поездка в Королевский парк не состоялась.

Но я не фаталист и не верю в предначертания.

Просто так сложились обстоятельства.

Просто я позволил себе слишком расслабиться. На какой-то миг забыл, что в Блистательном и Проклятом терять бдительность не полагается. Чревато, знаете ли. Стоит чуть замечтаться, и вот уже неприятности сидят у тебя на шее и колотят пятками, понукая бежать под гору, все набирая и набирая скорость, пока в конце пути не вырастет стена, о которую ты и разобьешься вдребезги.

На бульваре Двух Соборов такую стену найти – не вопрос. Не зря же это любимое место многих горожан.

Отираясь здесь, всегда можно попасть в гущу событий, скандал или просто хорошую драку. Для этого даже целью задаваться не требуется: поброди взад-вперед час-другой – и что-нибудь да случится. Еще сюда стекаются все городские новости и здесь же если не рождается, то домысливается половина всех городских слухов. Многолюдный поток прохожих, на всех прочих улицах равномерно текущий в обе стороны, здесь часто образует водовороты и запруды, когда собираются небольшие группки, шумные компании, а то и целые толпы, чтобы поточить лясы, обменяться мнениями и просто подрать в свое удовольствие глотку.

Любой, кто имеет уши, за пару часов, проведенных на бульваре Двух Соборов, может оказаться в курсе всех важных городских событий за последнюю неделю. Мой племянник Джад Слотер, часто путающий свой зуд рифмоплетства с позывами музы, как-то метко высказался про сию достопримечательность Ура в одном из своих похабных сонетов, посвященных вечным темам – прелюбодеянию, вину и дракам:

Свое название бульвар получил в честь оплотов двух противоборствующих церквей – Черной и Строгой, – высившихся на разных его концах. Подобное не то соседство, не то противостояние не случайно и к иронии судьбы не имеет никакого отношения. Это давняя политика Ура, при которой решения принимаются, исходя из принципа равновесия и баланса интересов. Там, где собирается слишком много святош, лучше допустить появление пары-тройки черных ересиархов – чтобы святые отцы и гнусные малефики боролись за души, а не совали свой нос в политику и сопровождающие ее интриги.

Вполне разумно.

Впрочем, вовсе не соборы считались главным украшением бульвара. Хватало и других. Вот хоть взять заведение Мамаши Ло – кто в городе о нем не наслышан? Как же! Лучшие девочки, смазливые мальчики, удовольствия на самый притязательный и испорченный вкус, высокий уровень обслуживания… и последний никак не предполагал, чтобы завсегдатаи и труженицы легендарного заведения вдруг принялись сигать из окон, оглашая воздух истошными криками.

Фланирующая по бульвару публика просто застыла и притихла, с изумлением глядя, как из борделя на улицу посыпались полуголые (и просто голые) девицы вперемешку с особами мужского пола, на бегу, а кто и на лету пытающимися натянуть чулки или бриджи. Девицы растерянно заметались перед стенами борделя, а мужчины тут же задали стрекача, подобно крысам в деревенском амбаре, прыскающим по углам, стоит открыть дверь.

«Дело плохо», – подумал я.

А уж когда на улицу выбежала и сама хозяйка, всклокоченная и перепуганная, в сопровождении нескольких дамочек, чья степень одетости (уместнее сказать – раздетости) не оставляла сомнений относительно их ремесла, стало ясно – дело совсем-совсем плохо. Скорее капитан первым покинет тонущий корабль, чем Мамаша Ло сбежит из собственного заведения, пока в нем остается хотя бы один платежеспособный клиент. Вопрос профессиональной чести.

– Помогите! Убивают! – верещали девушки Мамаши, стыдливо прикрываясь ладошками и не решаясь, в отличие от своих клиентов, припустить подальше от родного борделя.

– Режут! – зычно вторил им грузный усач, удаляясь прочь огромными прыжками на одной ноге – вторая никак не желала попасть в модные узкие бриджи. За собой он оставлял густой запах перегара – всю ночь кутил, не иначе.

– Демоны! Демоны вырвались на свободу! – задавая стрекача вдоль бульвара, надсаживался щуплый рябой человечек, по виду неприметный клерк. – Это новый Бунт нечисти!

– Стража! Стра-ажа!

Как назло, в непосредственной близости от заведения Мамаши Ло не маячило ни одного вояки, облаченного в униформу городской стражи, не говоря уже о Псах правосудия, чья магическая и боевая подготовка позволяла справиться не только с подвыпившим нарушителем порядка, но и с созданием куда менее приятным и от рода человеческого далеким.

Не повезло Мамаше…

– Сет! – оглянувшись и узнав меня, взвизгнула хозяйка самого знаменитого борделя во всем Блистательном и Проклятом. – О, Сет! Какое счастье, что ты здесь! Хвала Небесам!

– Тьфу ты, – невольно вырвалось у меня, и рука сама собой потянулась к перевязи шпаги. – Погуляли…

Глава IV

Работница мамаши Ло

Мамаша – столь грубое прозвище носила прелестная пышногрудая и чернобровая чаровница, давно отошедшая от постельных трудов, но при желании способная и сейчас вскружить голову любому мужчине… при условии, что у него достанет денег оплатить столь недешевое удовольствие.

Пока седобородые мудрецы ищут формулу любви, Мамаша Ло давно ее вывела и даже установила фиксированные денежные эквиваленты – для себя и для каждой из своих девушек.

Ее настоящее имя Лора Купер. Умна, красива, беспринципна, безжалостна и опасна. Скорпион в клумбе с цветами.

Но даже скорпионов беда не обходит стороной.

Вслед за Мамашей из дверей борделя («мы нараспашку и днем, и ночью… особенно ночью»), пятясь, вывалились трое крепко сбитых молодцов. У одного с запястья свисало на ременной петле орудие ремесла – кожаная колбаса, туго набитая морским песком. Сутенерская дубинка. При случае таким инструментом можно в два счета и без риска проломить череп, выбить дух из любого клиента, вздумай он бузить, обижать девушек или – самый большой проступок на территории Мамаши – отказаться платить по счету.

«Мальчики» Лоры, присматривающие за порядком в заведении.

По правде сказать, вывалились только двое – третьего они уже волокли под микитки. Бедолага негромко подвывал от боли и оставлял за собой темно-влажный кровавый след. Правая нога бессильно волочилась по земле, распоротая сразу в нескольких местах. Со стороны это выглядело так, будто кто-то намеревался снять плоть с кости, как снимают лютецианский расстегивающийся чулок. Кровоточил также и левый бок – дешевый суконный камзол весь пропитался кровью.

Парню изрядно досталось.

«Мальчики» аккуратно опустили товарища на землю и теперь растерянно переминались на месте, озираясь по сторонам и явно не зная, что делать дальше. На обеих физиономиях застыло самое что ни на есть несчастное выражение. Приложить дубинкой по темечку излишне расшалившегося или же неплатежеспособного клиента – это одно, а иметь дело с тем, что буйствовало внутри… на такое пороху не хватало.

– Сет!

На мое несчастье, Мамаша Ло оказалась зоркой и свой шанс не проглядела.

Я зло сплюнул. У, глазастая.

– О, Сет! Какое счастье, что ты здесь! Хвала Небесам!

– Погуляли… Кровь и пепел!

Я потянулся к извозчику, чтобы приказать ему поворачивать да убираться отсюда поскорее, но не успел.

С проворством, удивительным для ее тяжелых пышных форм, Мамаша Ло помчалась к экипажу. Ее длинные, гладкие и очень дорогие ноги так и мелькали меж разрезов струящейся полупрозрачной юбки из воздушного анчинского шелка. Удивительно, как быстро эта эльфийская мода на юбки без обручей завоевала популярность в Блистательном и Проклятом.

Я вздохнул.

Мамаша, видимо, вконец ошалела, раз забыла думать, что обращается к Древней крови – вот так вот, без обиняков.

– Сет, милый мой, усмири ее! Усмири, ради всех святых! Она же… она же всех в куски рвет!

Унизанные перстнями пальцы Мамаши Ло вцепились в дверцу экипажа: так утопающий вонзается в борт лодки – насмерть, не оторвешь. Злясь все больше, я с трудом удержался, чтобы не грохнуть по ним кулаком, перемалывая тонкие косточки фаланг в мелкое крошево.

– Спаси мое заведение, Сет! – на всю улицу кричала хозяйка борделя, некрасиво разевая карминовый рот. – Ты знаешь, я в долгу не останусь! Любые девочки! Или сама, если только захочешь…

Тут Мамаша заглянула в глубь экипажа, увидела Таннис, недоуменно вскинувшую брови, и какие-то остатки здравого смысла проснулись в ее взбалмошной голове.

– Деньги! – отшатнувшись назад, выкрикнула хозяйка борделя. – Деньги, Сет! Любая твоя ставка!

– Тьфу на тебя, Лора, – укоризненно произнес я. – Ты совершенно не вовремя.

– Прости меня, прости! – торопливо забормотала Мамаша Ло, продолжая цепляться за дверцу и быстро перебирая ногами, чтобы не отстать от тронувшегося экипажа. – Но умоляю, Сет, спаси! Если сейчас заявится стража, меня отправят на рудники. Прошу! Ты должен покончить с ней, пока не поздно…

Я не смог удержаться от ухмылки.

Представить эту статную синеглазую фурию с ее пышными бедрами и грудью, способной лишить покоя даже самого стойкого святошу, на какой-нибудь каменоломне или посреди серебряных рудников орудующей киркой оказалось выше моих сил. Она же, наверное, и слова-то такого не знает – «кирка».

Кроме того, внутри наверняка оставались люди – девочки Мамаши и не проспавшиеся с ночи клиенты, предпочетшие бегству игру в прятки. Если на кого-нибудь из них наткнется разъяренная… она, орудующая внутри борделя, счет этого города к Лоре Купер только увеличится. Да и мне подобное совсем не нравилось.

Если каждое отродье будет крушить смертных направо и налево, что останется Выродкам?

Опять же были упомянуты деньги и прозвучали прочие посулы.

– Aue, Лора. Твоя взяла.

Вздохнув, я все-таки положил руку на перевязь шпаги и обернулся к Таннис:

– Прости, девочка, ничего у нас сегодня не выйдет.

Полуэльфка печально покачала головой и развела руками.

В ее взгляде, обращенном на Мамашу Ло, чье декольте – неприлично глубокое, прям Дарготова впадина, – вызывающе напирало на дверцу экипажа, не было ни ревности, ни негодования, ни обиды. Эльфийки вообще плохо умеют ревновать… равно как и хранить верность.

Быстро приложив пальцы к губам Таннис, я виновато улыбнулся и выпрыгнул из экипажа, одновременно подхватывая сложенную в углу боевую сбрую. Пистоли-кинжалы агрессивно брякнули.

– Поворачивай обратно, старый. Вези откуда забрал.

Старичок-возница поймал брошенный ему серебряный флорин с ловкостью ящерицы, заглатывающей муху.

– С нашим удовольствием, ваш-высоко-блаародие! С нашим удовольствием! – не скрывая облегчения, забормотал он и принялся торопливо перебирать поводья. – Довезем вашу леди с нашим тщанием!

Я уже не обращал на него внимания – шагал в сторону борделя, на ходу затягивая ремни перевязи и застегивая металлические пряжки. Мамаша Ло семенила рядом, волоча юбку по грязной брусчатке. Кося краем глаза, я видел, что хозяйке знаменитого борделя на бульваре Двух Соборов очень хочется взять меня под руку, дабы все могли уяснить – эвон кто готов прийти ей на выручку чуть ли не по первому зову! Останавливало ее уж слишком мрачное выражение моей физиономии и опасение схлопотать по своей.

– Прости, Сет, я не хотела портить тебе день. Прости, дорогой, – бормотала Мамаша на ходу. – Она, ну, твоя дама, эльфийка, да? Это хорошо! Это ничего тогда – что я так бесцеремонно. Эльфы не ревнуют, Сет. Поверь мне, у меня работали такие девочки, я…

– Лора, – негромко позвал я.

– Да, милый? – с готовностью, подразумевающей много больше, чем просто внимание, откликнулась содержательница борделя.

– Заткнись, ради всех святых!

Мамаша Ло послушно замолчала. На лице ее не промелькнуло и тени обиды. Оно и понятно: профессия не располагает надувать губы без должного повода.

А насчет Таннис я, собственно, и не волновался. Она никогда не ревновала и, возможно, действительно не очень-то умела это делать. Эльфы, как объяснял мне во время совместной попойки Джад, весьма просвещенный в вопросах женского пола, промискуитетны. Что значит сие умное слово, я прежде не знал, но из путаных объяснений племянника уяснил: речь идет о чем-то вроде природной неразборчивости в связях. Брачные союзы эльфов носят пожизненный характер, однако в поисках идеальной пары они могут перебирать варианты до бесконечности. И то, что люди принимают за проституцию и распущенность, рассказывал Джад, для sidhe всего лишь возможность ускорить процесс выбора.

Разглагольствуя о женщинах в целом, и об эльфийках в частности, Джад тогда понятия не имел, что Таннис я взял прямо с улицы, где полуэльфка как раз тем и промышляла – продавала свое тело людям, готовым платить за экзотику. И поиском постоянного партнера, на мой взгляд, там не пахло.

Глухонемая полукровка, не принятая своим народом, не имеющая покровителя, она просто пыталась выжить в Блистательном и Проклятом. Как умела.

Возможно, Таннис занималась бы этим и по сей день, не случись ей попасться на глаза такому же полукровке, как она сама, – мелкому уличному бандиту по кличке Волчий Хвост. А Хвосту и нескольким мерзавцам, ходившим у него в подручных, в свою очередь случилось попасться на глаза уже мне, причем в момент, когда я пребывал в очень плохом расположении духа.

Возникла короткая стычка, и избитая едва не до смерти девушка досталась победителю в качестве трофея.

Не знаю, как обстояло дело у моей полуэльфки с этой самой промискуитетностью, но свой уличный промысел Таннис оставила с готовностью и облегчением, и я честно не думаю, что абсолютное большинство женщин на ее месте разделило бы такой выбор. Я прямо слышу их голоса:

– Остаться жить с мужчиной Древней крови? С Выродком?! Да ему завтра может взбрести в голову разделать тебя, как свиную тушу! Уж лучше обратно на улицу!

Поначалу я относился к Таннис как к экзотичному домашнему зверьку, взятому на содержание, пока любопытство не уймется, и всерьез намеревался выставить за дверь, как только надоест. Или продать кому-нибудь, что было бы естественно для любого другого Выродка. А потом привык. В поведении тихой полуэльфки обнаружилось некое умиротворяющее постоянство, которого так не хватало мятущейся душе Слотера.

Ладно, не время сейчас для высоких материй – надо поработать по специальности. Разгрести очередную кучу дерьма.

– Что там происходит? – хмуро спросил я, покосившись на Мамашу Ло. – Кто эта «она», которую ты просишь остановить?

– Суккуба, Сет, – жалобно всхлипнула женщина. – Моя ручная суккуба.

Черт.

Лора Картер славилась тем, что умела удивить даже видавших виды мужчин.

– Понятно, – кисло усмехнулся я. – Теперь, видимо, уже бывшая ручная.

– Ты не представляешь, как это ужасно, дорогой! – всплеснув руками, запричитала, расчетливо колыхая бюстом, хозяйка борделя. – Такая хорошая девочка, такая востребованная, работящая, ласковая.

Ага, ласковая. Пока на шее исправный ошейник контроля, вся прирученная нечисть – ласковая да работящая, но стоит ему дать слабину – и начинается та еще чертовщина.

– С клиентами чудеса творила, – продолжала тараторить Мамаша Ло. – И вдруг…

– Как тебе удалось заполучить суккубу? Насколько я знаю, Ковен очень редко выдает лицензию на отлов таких демонов. Это тебе не примитивные импы, таких непросто контролировать долгое время.

– Я… ну, знаешь, Сет, тут не все так просто… – Мамаша никогда не лезла в карман за словом, а тут вдруг сбилась с тона.

– Лора! – негромко, но предупреждающе рыкнул я.

– Ну… я не думаю, что она была вызвана и схвачена совсем законно. То есть я уверена, что тут обошлось без всякого Ковена. Нашлись… э… люди, которые предложили мне эту девочку в обмен на солидный процент от барышей, что она принесет.

У меня мелькнула мысль развернуться и зашагать в обратном направлении.

Нелицензированная суккуба в самом центре Ура! На бульваре Двух Соборов! Да такого хватит, чтобы две жизни на рудниках провести!

– Конечно, пришлось подсуетиться, чтобы выправить кое-какие бумаги в Магистрате, обставляющие все более-менее официально. Даже лично пришлось потрудиться, хотя ты знаешь, я давно отошла от таких дел. – Последнее Лора сообщила не то с гордостью, не то с ностальгической ноткой в голосе. – Ты должен меня понять, Сет, деньги огромные!

– И все же она у тебя – нелегальная?

– Ну что ты, дорогой… – начала было Мамаша, но тут же осеклась. – Скажем так, не совсем легальная. То есть если глубоко не копать, то никаких проблем с законом не будет.

– Лора, ты совсем тронулась? Сколько трупов у тебя в заведении? Три? Четыре? Проблемы уже есть! Весь бульвар вопли слышит!

– Нет-нет-нет! Если мы успеем спрятать суккубу… или убрать ее тело до появления стражи, я смогу сделать так, чтобы на все закрыли глаза. Деньги, девочки, связи, грязные истории про кого следует и не следует… У меня получится!

Я хмыкнул и смерил ее долгим изучающим взглядом так, словно видел в первый раз.

– Знаешь что, Лора? Из тебя получился бы хороший Выродок! Кое в чем ты не уступишь никому из моей родни.

У нее действительно получится.

Если успею.

– Так возьми меня замуж, Сет, – достойно выдержав этот взгляд, ответила Мамаша Ло, и я не понял, шутит она или говорит серьезно. – Ты разве не слышал, что из отставных шлюх получаются лучшие жены?

Я не нашелся с ответом. К счастью, мы как раз подошли к дверям разгромленного борделя, и тема разговора сменилась сама собой.

Двое «мальчиков» все так же бестолково топтались рядом, поглядывая на меня с уважительной опаской, а третий все так же истекал кровью у их ног.

– Перевяжите его, олухи! – скомандовал я. – Следите за дверьми и окнами. Если что-то выскочит… сами знаете что, – постарайтесь запомнить, в каком направлении оно будет удирать. У меня нет никакого желания натравить на город разъяренную суккубу, спасая ваши задницы… даже такую чудесную, как твоя, Лора. И никого не впускайте внутрь!

– А если кузнечики прискачут… – замямлил один из верзил, но тут же заткнулся, ошпаренный моим раздраженным взглядом.

– Никого.

Кузнечиками на улицах звали молодцев из городской стражи – за серо-зеленые мундиры и привычку «прискакивать» в самый неподходящий момент. Либо слишком поздно, либо слишком рано.

– Ты уж постарайся, дорогой, – рисуясь перед собственными вышибалами и сгрудившимися на почтительном отдалении полуголыми девочками, рабочим голосом замурлыкала хозяйка борделя. – Ты же знаешь, я внакладе не останусь.

Я вздохнул и покачал головой.

Ох, Лора…

Суккубы – опасные противники. Быстрые, сильные, коварные.

Пару раз я имел с ними дело и могу с уверенностью заявить: не самая легкая работенка выпадала. Во время последней заварушки одна из этих блудливых дьяволиц, будучи застигнутой в будуаре баронессы ад’Шир, едва не похитила мое сердце. И не то чтобы образно, а как раз натуральным образом – норовя голыми руками разорвать грудь и выломать ребра.

Против таких созданий не стоит бросаться очертя голову.

Несколько секунд я постоял перед дверьми, собираясь. Покрутил шеей, поводил плечами, разминаясь, словно ярмарочный борец перед тем, как войти в турнирный круг. Затем быстро пробежал пальцами по рукоятям и рукояткам своего арсенала, проверяя, все ли под рукой, все ли надежно закреплено в ножнах и подсумках, до любого ли пистолета или клинка я могу свободно дотянуться.

Арсенал – снова не образное выражение или там метафора. Мой арсенал – он арсенал и есть.

Я давно завел привычку, выходя из дома, вешать на себя столько оружия, что хватило бы на целый отряд наемников. Что поделать, издержки профессии. И потом, я ведь большой, на мне элементарно можно много всего разместить.

Для начала две пары пистолетов.

Первая – «громобои»: массивные двуствольные пистоли, превосходящие по мощи иной мушкетон. Огромные ручные пушки, заряженные пулями размером чуть ли не с грецкий орех. Они не отличались большой точностью, зато зарекомендовали себя просто незаменимыми при столкновениях вплотную, нос к носу, когда нет места размахнуться шпагой. Оба я носил в набедренных подсумках, для удобства прихваченных ремнями повыше колен.

Вторая пара – одноствольные «единороги». Более длинные, изящные, даже украшенные резьбой по рукояти, они держались в специальных креплениях на поясе – каждый параллельно талии. Один я заряжал серебряной пулей с хулительной руной, выцарапанной жрецом-малефиком Черной церкви, а второй – залитым свинцом кусочком сандаловых четок, освященных в мессианском соборе. Четки, в свою очередь, были украдены по случаю из могилы какого-то святоши, почитаемого Строгой церковью. Я не большой ценитель мистического оружия – предпочитаю действовать холодной сталью, свежевыструганным колом, а то и голым кулаком, но иной раз есть прок и от подобных «гостинцев».

Любой из пистолетов я мог выхватить с одинаковой легкостью в одно мгновение, в чем, кстати, регулярно практиковался.

За пистолетами настала очередь холодного оружия.

В ножнах за спиной крепилась дага под левую руку – длинный узкий четырехгранный клинок, способный пробить любой нагрудник. Его обрамляла витая гарда с крючками для захвата вражеской шпаги. Дагу изготовил и подогнал под мой хват лучший кузнец во всем Уре – мессир Гагниус Йеха, мастер из Северного Тарна, прозванный за свое искусство Отцом Мечей.

Еще один клинок – зловещего вида серебряный кинжал-акинак – крепился в специальных нательных ножнах под мышкой. Его я изготовил собственноручно: рукоять выточил из берцовой кости оборотня, а по лезвию злой вязью пустил шесть угрожающих рунических чар, вместе свивающихся в седьмое, убийственное по своей силе заклинание.

У него даже имелось собственное имя.

Дагдомар, Пепельный Жрец.

Это имя и (что куда более важно) вечноголодная сущность, заточенная в колдовском кинжале, ранее принадлежали демону, в чьей лимфе я остудил оружие, впервые вынув из горна. Пришлось немало повозиться, прежде чем удалось приготовить нечистого к жертвоприношению. Вызванный из Преисподней рогатый мерзавец с пупырчатой кожей и клыками длиной в ладонь оказался на редкость свирепым и прытким созданием. Три рваных шрама, идущих у меня по спине от лопатки и почти до бедра, – лишнее тому подтверждение.

Шпага, до поры дремлющая в длинных и широких ножнах на перевязи, выглядела гораздо проще. Специально для меня Джад выкрал ее из гробницы Тора Бесоборца – одного из величайших уранийских героев прошлого. Недавно его даже канонизировали как святого, а в бронзе отлили чуть ли не при жизни. Ну еще бы! Именно Тор Ваннаген, свирепый бретер и наемник, спас почти половину города во время кровавого Бунта нечисти, когда прирученные инфернальные твари и поднятые из могил трупы вырвались из-под контроля и обрушили всю накопленную ненависть и злобу на вчерашних хозяев, разрывая их на части. Собрав вокруг себя горстку людей, Тор сначала прекратил всеобщую панику, а затем организовал и возглавил городское ополчение, которое держалось, пока в город не вошли войска, загнавшие освободившихся мертвяков, восставших демонов и прочую пакость обратно в темные углы и государственные казематы, где те прозябали прежде. За что и удостоился великих почестей, славы и отдельной гробницы после смерти.

Учитывая, сколько железного хлама, якобы принадлежавшего герою, было свалено в той гробнице, никто, быть может, и не заметил бы пропажи. На нашу беду, прямо во время похищения реликвии у племянника похмельным голосом заголосила над ухом муза. Верный ее зову Джад не удержался и испохабил стены усыпальницы героя низкопробными стишками, рифмуя пакостное с пошлым и скабрезное с гадким.

В результате стражи порядка разве только носом землю не рыли в поисках святотатца, дерзнувшего осквернить покой Тора-спасителя, а шпаге Бесоборца пришлось лет пять проваляться у меня без дела, ибо носить ее на поясе представлялось делом неразумным даже для Выродка.

Со временем история с осквернением гробницы забылась, а оружие Тора прижилось у меня на бедре. Вдоль его клинка тоже тянулись кое-какие руны, но особой силой они не отличались. Шпага внушала трепет и уважение сама по себе – как изделие гениального мастера-оружейника, чье клеймо, правда, никто не смог опознать. Великолепно сбалансированный клинок отличался пружинной упругостью, а его тяжести вполне хватало, чтобы при нужде рубить, как саблей. Один звук, с которым оружие выходило из ножен, – протяжное угрожающее металлическое «зззыыыык!» – холодил кровь. Не шпага, а настоящий эспадрон, каких уже не делают. С таким не страшно выходить как против смертных мужей, так и против бессмертных тварей.

Серебро, колдовство – все это на крайний случай. Обычно достаточно холодной ярости и доброй стали.

Для полной экипировки не хватало еще кое-каких мелочей, но одной несчастной суккубе и всего вышеперечисленного колюще-режуще-стреляющего добра будет вполне достаточно. Честно говоря, я сомневаюсь, что любой другой вояка, навешав на себя столько железа, сумел бы вообще пробежать хотя бы сотню шагов, не свалившись под его тяжестью!

Что ж, ритуал осмотра закончен. Все в порядке: все пряжки застегнуты, ремни подогнаны, ничто не болтается, хоть и брякает весьма воинственно и зловеще.

Отлично!

Самое время загнать Мамашу Ло в долги, которые, как известно, платежом красны.

Я шагнул за порог борделя и быстро пересек холл, украшенный фривольными, но не самыми пошлыми, а где-то и вовсе талантливыми фресками и картинами. Стремясь прослыть женщиной тонкой и просвещенной, Лора не гнушалась брать натурой с нищих дарований, полагающих себя великими талантами, и пару раз не прогадала. Особенно с молодым художником по имени Дориан Гоа, который буквально три года назад вдруг стал очень популярен и оттого крайне дорог. Вот, кстати, его картина висит – спящая купальщица или что-то в этом духе.

Миновав дремлющую на холсте девицу, я поднялся на второй этаж и оказался посреди хаоса, замешенного на растерзанной обнаженной плоти и потоках крови. Судя по кровавым отпечаткам и следам, суккуба успела убить никак не меньше троих и еще многих ранила. Вырвавшись из-под контроля, она кровавым вихрем пролетела по коридору, полосуя когтями всех и каждого, кто встречался ей на пути.

Вот рыхлый рыжий клиент со спущенными бриджами – сидит в луже крови и дерьма, прислонившись к стене и, казалось, все еще пытается удержать внутренности, расползающиеся из рваной раны на животе. Вот другой клиент с разорванной глоткой – аж позвонки видать. А там скорчилась голая работница Мамаши, истекшая кровью: десятки длинных порезов выглядели так, словно их нанесли отточенными до бритвенной остроты серпами, – резаные и глубокие.

На звук уверенных тяжелых шагов из комнатки для уединения высунулась растрепанная девичья головка с широко распахнутыми, блестящими от страха глазищами. Я прижал палец к губам и сделал ей знак притихнуть, но девица слишком натерпелась. Взвизгнув, она выскочила из комнаты и побежала по коридору – тоненькая, гибкая и в одних сползающих чулках.

На мгновение я отвлекся: опустил пистолет, желая удостовериться, что девка благополучно доберется до конца коридора и спустится вниз, и это едва не вышло боком. Ближайшая дверь слетела с петель, высаженная ударом такой силы, словно к ней приложился кулаком топтун или скальный великан-велет. В следующее мгновение я низко присел, пытаясь уберечься от огромного бесформенного снаряда, запущенного в мою сторону.

Бу-ум-м!

Изломанное мужское тело тяжело влепилось в стену позади меня. Звук страшного удара заглушил треск, с каким ломались кости и рвалась плоть, раздираемая их осколками.

Брошенный труп зацепил меня лишь самую малость – болтающаяся кисть хлестнула по лицу, не причинив особого вреда, но на долю секунды ослепив и помешав толком прицелиться в нечто, рванувшееся в коридор следом. Нечто смуглое, окутанное ореолом длинных иссиня-черных волос и настолько быстрое, что ничего больше разглядеть и не удалось.

Пистолет дернулся в руке, посылая пулю и окутывая воздух дымом, но, уже нажимая спусковой крючок, я знал – промах! У любого стрелка время от времени появляется такое чувство. Эхо выстрела, гулко бухнувшего в коридоре, раскатилось по всему борделю, достигнув самых потаенных уголков. Те посетители и девочки, что затаились по комнаткам, когда началась резня, потеряли остатки выдержки и кинулись наружу. Кто-то решил, что подоспела стража, у кого-то просто сдали нервы. Вымершее (в прямом и переносном смысле) заведение Мамаши Ло вдруг наполнилось беготней и криками.

Дальше все развивалось невероятно стремительно.

Чертыхаясь, я рванул за взбесившейся «девочкой» Мамаши Ло. Пересек коридор, свернул за угол, и, перескочив через бьющееся в конвульсиях тело, под которым уже расплывалась багряная лужа, погнал демоницу в левое крыло здания. Там посетители борделя, пресытившиеся играми плоти, обычно развлекали себя игрой в карты и коктейлями. В силу незаконности иных игр, а также на случай, если вдрызг проигравшийся или пойманный за шулерством клиент попытается сделать ноги, окон там не имелось. Единственным выходом служила спрятанная за фальшстеной лестница, выводившая к черному ходу, но о ней знали лишь немногие гости Мамаши – из числа тех, кому не пристало заходить с парадного входа.

Суккуба, ясно-понятно, в их число не входила, однако если дать ей время оглядеться по сторонам, чего доброго может и сориентироваться. Поэтому я прибавил ходу, тяжело бухая подкованными башмаками, размахивая пистолетом и зверски рыча. Суеты и паники, что царили вокруг, это ничуть не уменьшало, но по крайней мере заставляло полуодетых, полураздетых, а то и совсем голых людей убраться с дороги со всей возможной поспешностью – без лишних пинков и затрещин.

Убегающая смуглянка так не миндальничала: любой, кто попадался ей на пути, некстати выбравшись из укрытия, отлетал в сторону, едва успевая вскрикнуть, – словно тряпичная кукла, мотающая руками-ногами. Чаще всего он с глухим стуком впечатывался в стену и безвольно сползал по ней на пол – мешок переломанных костей и разорванных внутренностей – или сносил собой хлипкую дверь в одну из комнатушек заведения Мамаши Ло и успокаивался уже там. Этим летунам, надо сказать, еще везло: дважды мне приходилось пробегать мимо тел, посеченных когтями, каким позавидовала бы самая злобная росомаха.

Уже семь или даже восемь убитых! Да Мамаше Ло придется работать наравне со своими девочками, чтобы замять этот скандал…

Я почти загнал беглянку в угол, когда та вдруг выкинула финт – длинным прыжком взлетела на стену и, пробежав по ней параллельно полу, точно гигантский таракан, приземлилась на пол уже у меня за спиной.

Мы наперегонки рванули обратно в коридор и, не сталкиваясь уже ни с кем, в мгновение ока пересекли его. Казалось, более легкая и длинноногая дьяволица, не обремененная добрым пудом железа, имела преимущество, но как раз собственная быстрота и сыграла с ней злую шутку.

Коридор сделал резкий поворот, выводя на лестничный пролет, и внезапно закончился – так внезапно, что беглянка с размаху налетела на стену, тяжело шлепнув по ней тугим бюстом и сочным бедром. Толчок отшвырнул ее назад, сбил с ритма, заставив замешкаться. Всего-то секунда, но мне хватило, чтобы, ловко обогнув угол, выскочить прямо на беглянку и упереть дуло «единорога» в красивое лицо, искаженное гримасой ненависти и страха.

– Стоять, кур-рва! – торжествующе клокотнуло в горле. – В ствол забита серебряная пуля! Хватит даже для твоей головы!

Тяжело дыша, работница Мамаши Ло замерла.

Все, набегались. Теперь будем играть.

Глава V

Мальчишка и пес

Несколько секунд мы провели, неподвижно стоя друг напротив друга. Я – с пистолетом в вытянутой руке, почти касаясь ее носа, суккуба – вжавшись в стену и тяжело дыша. Ее глаза, темные и влажные, будто две маслины, буквально впились в черное жерло наставленного «единорога», словно пытаясь переглядеть его и заставить отвернуться в сторону.

Ага, как бы не так!

Не опуская оружия и чутко карауля малейшее движение адской блудницы, я медленно потянулся свободной руку к поясу. Взгляд бестии так же медленно переместился с пистолета на меня.

Взгляд раба, схваченного в полушаге от свободы.

От него веяло такой тоской и таким отчаянием, что, будь я чуть менее толстокожим, чего доброго, пустил бы слезу сочувствия. Только кому тут сочувствовать? Этой стерве, оставившей только на втором этаже больше дюжины искалеченных и выпотрошенных смертных?

Нет, право, не тот расклад.

Да и глупо ждать сочувствия от Выродка.

– Я знаю тебя, – срывающимся голосом произнесла суккуба. – Сразу узнала. Ты тот самый наемный убийца. Nor-quasahi, работающий на смертных! Твое имя многим известно в Преисподней, Сет Слотер!

Ее роскошная грудь волнующе вздымалась и опадала.

Кровь и пепел!

Роскошная – не то слово. В данном случае – больно уж неполное и недостаточное.

Будь я моим собственным племянником Джадом, периодически изводящим хорошую бумагу на неважные стихи, наверняка придумал бы с полдюжины более точных и образных определений. У него это легко получается:

Мне же на ум лезли только банальные «потрясающая», «совершенная» и «идеальная». Причем любой из этих эпитетов с равным успехом можно отнести не только к персям, но и ко всей их хозяйке.

Целиком.

Ах, право же, хороша!

Даже слишком. Сколько ни гляди – ни одного недостатка или изъяна! Благо, есть возможность оценить – из одежды на девице имелись лишь золоченые украшения в ушах и полудрагоценный камень в пупке на тортар-эребский манер. Статная, с гладкими округлыми бедрами, плоским животом и великолепной грудью, даже на вид такой упругой, что останется стоять торчком, положи ее на спину. Грива черных маслянистых волос, завитых в бесчисленное количество мелких колечек, спадала ниже лопаток, а точеному породистому лицу позавидовала бы эльфийская принцесса. Не меньше фигуры завораживали ее глаза – слегка раскосые, темные и абсолютно бесстыжие, с похотливыми бесенятами, пляшущими в зрачках, неестественно расширившихся, точно от гаш-порошка. А припухлые губы природа, несомненно, даровала ей с одной-единственной целью – расточать поцелуи. И не только их.

Просто диво как хороша, чертовка!

Пришлось даже напомнить себе, что «чертовка» в данной ситуации – определяющее слово.

Беглянка подняла руку и отбросила прядь волос, упавшую на глаза. На смугло-оливковой щеке заалел мазок крови, и наваждение сразу сошло на нет: кое-что в полном совершенстве все же имело изъян.

Ее руки.

Сейчас трудно поверить, что они могли подарить не одну сотню волшебных мгновений множеству мужчин Блистательного и Проклятого – иссохшие, покрывшиеся пигментными пятнами, с неестественно удлинившимися и узловато вывернутыми кистями. Больше похожи на лапы хищной птицы.

Сходство только усиливали скрюченные пальцы, которые венчали не изящно отточенные и покрытые заморскими красками ноготки, но опасно изогнутые серпы лаково-черных когтей, даже на вид твердых, как сталь, и бритвенно-острых. С них срывались и падали на пол тягучие и тяжелые капли крови.

Вот она, оборотная сторона красоты – истинная натура суккубы, демоницы похоти и разврата.

– Я знаю тебя! – повторила бесовка.

Низкий грудной голос звучал так, что находил отклик не в ушах, а гораздо ниже.

– Aue. Но это ничего не меняет, красавица!

Не переставая целить в нее из пистолета, я наконец нащупал пальцами некий предмет в кармашке пояса. По кисти мгновенно распространился мерзкий зуд, вызванный его магической аурой.

Смуглянка истолковала мое движение на свой лад.

– Нет! – порывисто выкрикнула она, сильнее вжимаясь спиной в стену. – Нет! Только не браслет снова! Если ты убийца, то делай свое дело! Стреляй!

О каком браслете идет речь – понятно.

Для укрощения нежити и нечисти в Уре, да и во многих других городах, используют ошейники, или браслеты контроля, – эдакие серебряные безделушки на вид, на самом деле представляющие собой сложнейшие магические конструкты, украшенные рунической резьбой, способной подавить темные наклонности адских и немертвых созданий и принудить их служить людям.

Эти смертные – те еще затейники. Им дай волю, они спящих Герцогов ада растормошат, нацепят по ошейнику на каждого и принудят выполнять какую-нибудь тяжелую работу…

Чтобы суккуба трахалась направо и налево, проливая на голову Мамаши золотой дождь, без такого браслета было не обойтись, иначе первый же клиент остался бы очень неудовлетворенным. И, боюсь, это неудовольствие продлилось бы до конца его внезапно укоротившейся жизни. Экзотика экзотикой, но с оторванной головой и откушенными причиндалами получать удовольствие – затруднительное дело.

– Я не хочу убивать тебя, поэтому…

Она не стала слушать.

Темные глаза беглянки потемнели еще больше. Это не преувеличение – из черных они превратились… гм… в черные-черные. Совсем. Абсолютно. Зрачки точно растеклись по всей радужке, превратив глаза в два куска полированного антрацита. Гримаса ненависти искривила-изломала каждую черточку лица так, что вся прелесть и красота разом покинули его. Заострившиеся клыки зловеще раздвинули пухлые губы.

Адово происхождение явило себя во всей красе.

– Нет! – рванулся горлом ее крик. – Никогда больше!

Я ждал, что она прыгнет, но такого проворства заподозрить не мог.

Суккуба не бросилась вперед, она просто слилась в размазанное пятно. Все произошло так внезапно, что я едва успел нажать на курок, да и успел-то слишком поздно. Пистолет глухо рявкнул за плечом бесовки в тот миг, когда она уже птицей вспорхнула мне на грудь и хлестнула по лицу, норовя выдрать глаза. Инстинктивно вскинув руку, я уберегся от страшных порезов, но острые когти раскроили кожаный рукав колета, словно он был из бумаги; многострадальная шкура Сета Слотера тоже свое получила – ленточки кожи, снятой с предплечья, кровавым трофеем повисли на их кончиках.

К счастью, суккуба оказалась легкой – не намного тяжелее настоящей женщины того же роста и комплекции. Мне не составило труда стряхнуть ее на пол. В полете чертовка извернулась, подобно гигантской кошке, и, едва припав на полусогнутые конечности, была готова атаковать заново. Снизу вверх: в пах! в живот! в горло!

Не скрою, с женщинами я бываю неловок, но уж точно не в этот раз – прежде чем суккуба успела перейти от намерения атаковать к действию, я, не церемонясь, саданул ей рукоятью пистолета за ухом. Оглушенную тварь аж развернуло на месте. Закрепляя успех, я коротко размахнулся и влепил хороший такой пинок тяжелым, как булыжник, ботинком точно под ее притягательно округлый и аккуратный задок, о котором наверняка ходило немало слухов в народе. Ну, в той его части, что носила штаны и не считала слишком зазорным или слишком разорительным посещать заведения вроде борделя Мамаши Ло.

Пинок вышел на славу. Бесовку приподняло в воздух и шарахнуло о стену.

Любая женщина после таких ударов свалилась бы на пол, точно куль, набитый тряпьем, но мою беглянку лепили из другого теста. Упав, суккуба, уже теряя сознание, все же исхитрилась оттолкнуться руками и ногами от пола и сделать рывок в сторону лестницы. Но здесь силы ее оставили, и работница Мамаши Ло, оступившись, кубарем покатилась вниз, в кровь расшибая прекрасное тело о ступеньки, покрытые тонким ковром, вытертым бесчисленным множеством ног. На атласной коже запестрели жуткие синяки.

Гигантскими прыжками, перелетая через полдюжины ступенек зараз, я последовал за ней, на ходу меняя пистолет на заряженный.

Перекувыркнувшись несколько раз, суккуба тяжело свалилась у подножия лестницы и, содрогаясь от боли, осталась лежать бесформенной массой, прикрытой красиво разметавшимися иссиня-черными локонами.

Кровь и пепел…

Крайне неудачно она приземлилась.

И это вовсе не потому, что на голову, чудом не свернув шею… Вопрос удачи определяло не то, как упала, а где.

Аккурат у до блеска начищенных сапог, которые принадлежали человеку в темно-синем форменном мундире и малиновом плаще, перехваченном на груди серебряной фибулой. Последняя изображала необычный меч – с клинками по обе стороны рукояти. За спину обладателю начищенных сапог я с лестницы заглянуть не мог, однако и без того знал, что на плаще выткано изображение такого же двулезвийного меча, на одном из клинков которого значится слово «Кара», а на другом – «Оберег».

«Карать и беречь» – девиз Псов правосудия.

Простых стражников наущенные мной «мальчики» Мамаши Ло, может, и задержали бы, но Пес оказался им не по зубам. Черт! Что ж за утро такое неудачное?

– Кажется, я могу вас поздравить с еще одним подвигом во славу закона, лорд Слотер, – подчеркнуто вежливо произнес старший офицер городской стражи и демонстративно опустил тяжелую шпагу, которую держал в руке.

«Ага, – кисло подумал я. – Так уж и во славу…»

Похоже, Мамаше даже с моей помощью не выпутаться из этой истории. Точнее, сама-то она, может, и выкрутится: у Лоры свой талант: она как кошка – всегда приземляется на четыре лапы, а если и на спину, то в нужную постель, – но вот ее заведению точно придет конец.

Жаль.

Город утратит одну из своих несомненных достопримечательностей.

– Вообще-то я надеялся по окончании этой истории слупить с Магистрата деньжат! – криво ухмыльнувшись, заявил я.

Суккуба под ногами у Пса правосудия – нежные переливы оливковой кожи, выглядывающей из-под спутанного шелка волос, – издала слабый стон и завозилась, силясь подняться. Мы с офицером обменялись напряженными взглядами и не тронулись с места. Надо было что-то делать, пока она не очухается, но взаимное присутствие сдерживало.

Дер-р-ри меня Астарот! Я ведь практически покончил с демоницей, натворившей дел в борделе, и даже обошелся без потерь (если не считать пары царапин), когда нарисовался этот служака. И ладно бы приперся сюда какой-нибудь излишне ретивый кузнечик! Такому вполне достанет кулака, поднесенного к носу, чтобы сообразить: в Уре мест, где можно с большим толком (а главное, с большей пользой для здоровья) проявлять служебное рвение. Так нет же, принесло целого Пса…

Пришлось сделать над собой усилие, дабы не допустить зубовного скрежета.

С Псами правосудия проверенные методы Слотеров частенько не прокатывали.

Тому есть сразу несколько причин. Во-первых, среди Псов невозможно найти парней робкого десятка. В старшие офицеры городской стражи отбирали лучших из лучших, уделяя внимание как физической подготовке, так и морально-нравственным устоям. Во-вторых, они проходили серьезную магическую обработку, которая значительно поднимала физические кондиции старших стражников, уравнивая их даже с иными Выродками. Попутно маги-специалисты из Колдовского Ковена внедряли в головы будущих Псов особые ментальные барьеры, делавшие их невосприимчивыми к подкупу и шантажу. На все время службы отцом и богом дюжих молодчиков в малиновых плащах становился Закон.

Иными словами, с Псом правосудия нельзя договориться и его нельзя запугать.

Что ж, самое время взгрустнуть. Или убить…

– Суккуба в борделе, – задумчиво произнес Пес, с вежливой улыбкой глядя то на меня, то на бесовку. – Сомневаюсь, чтобы речь шла о спонтанном прорыве нечисти. Слишком уж близкородственное сочетание сущностей получается. Вы разделяете мое сомнение, лорд Слотер?

– Мне кажется, ты неправильно выбираешь собеседников, смертный, – нацепив на лицо презрительную гримасу, процедил я. – Я что, похож на человека, который будет обмениваться с тобой любезностями? И потом, ты мешаешь мне закончить работу.

– Простите, но, быть может, я избавлю вас от лишних усилий? – все так же вежливо и в то же время достаточно твердо спросил Пес, слегка бледнея от собственной решимости.

Нет, убивать нельзя. На бульваре собралось слишком много зевак, которые видели, как он сюда входил. Проткнешь его шпагой – потом не оберешься проблем. Не стоит забывать – за каждым Псом стоит вся мощь Второго Департамента Ура, который спуску не дает никому, даже Выродкам. Там особые договоренности с патриархами всех четырех кланов.

Однако делать что-то надо, не пропадать же Лоре.

Я уже примерился, как половчее отбить в сторону его шпагу и хватануть кулаком в челюсть, так чтобы сбить офицера с ног, а если повезет – то и начисто вырубить, когда сверху послышался звук опасливых шагов, а затем раздался испуганный возглас с сильным акцентом:

– О нет! Нет! Не может быть. Вы же убили ее!

Отступив на полшага, чтобы прикрыть спину перилами, я обернулся и обнаружил на верхней ступеньке лестницы долговязого нескладного юнца – совсем еще мальчишку, облаченного, однако, в уставную мантию Колдовского Ковена. Соломенные волосы и крупные грубоватые черты лица сразу выдавали в нем бори. Так в Уре именовали уроженцев Арбории.

Не припомню, чтобы видел паренька наверху среди мельтешащих голых людей, но это как раз неудивительно – не было времени приглядываться, все внимание поглощала охота на бесовку. Зато этот голос я точно слышал. Он кричал что-то мне в спину, пока мы с забрызганной кровью суккубой носились взад-вперед по коридору. Что кричал, я не разобрал – как раз из-за акцента. А, похоже, стоило. Не зря же ковенит остался в борделе, когда все кто мог унесли отсюда ноги.

Глядя на мальчишку, я поймал себя на мысли, что его облик и окружающая обстановка как-то… плохо сочетаются между собой.

Так, возраст юного арборийца, казалось бы, вполне объяснял его присутствие в борделе и беспокойство о суккубе (где и с кем еще получать ценный жизненный опыт?), однако он никак не вязался с мантией Ковена. Чтобы получить право носить такую, надо не только долго учиться, но и очень много практиковать. Столь молодых ковенитов на моей памяти просто не встречалось даже среди послушников низших ступеней, которым такое одеяние, впрочем, тоже не полагается.

Мантия в свою очередь неплохо увязывалась с суккубой (кому вызывать или укрощать тварь, как не лицензированному чародею?), но совершенно не сочеталась с борделем и слишком юным возрастом.

Пока я силился уложить в голове кусочки неожиданной головоломки, молодой маг спустился по ступенькам, сделал несколько шагов и бочком-бочком протиснулся мимо меня.

Пес правосудия недоверчиво уставился на него. Его тоже смутили юные лета при мантии, нацепить каковую было бы за честь для иного седобородого мудреца. Чтобы попасть в Колдовской Ковен Ура, соискателю надлежало пройти строжайший и очень сложный отбор, а затем сдать целый ряд квалификационных экзаменов, на которых срезались как таланты-самородки, так и выпускники профессиональных школ волшбы и магии. А этот даже говорить толком не выучился!

И все же привычка уважать Ковен пересилила.

– Я рад, что вы здесь, мессир, – нерешительно пробормотал офицер. – Полагаю, ваша помощь…

– Вы убили ее! – не слушая, закричал юнец, глядя на суккубу точно завороженный. – Нет! Нет, черт подери! Слишком рано…

Дальнейшее произошло прежде, чем я успел удивиться столь странным словам.

Демоница распрямилась, подобно ядовитой змее, что до поры дремлет, свернувшись кольцами, а затем вдруг разит, как удар бича, с неотвратимой точностью и недоступной для глаза быстротой. Она взметнулась снизу вверх так стремительно, что всей хваленой подготовки Пса правосудия, всей быстроты его рефлексов, улучшенных при помощи операций с применением medicae aktus (медицинской магии) и алхимических вытяжек, оказалось недостаточно.

Возможно, у него и остался бы шанс, не уделяй Пес столько внимания моей персоне, опасаясь неведомо чего (хотя в общении с Выродками именно этого и стоит опасаться – «неведомо чего»; знать, что именно взбредет в отравленную Древней кровью голову, не дано никому). Или если бы этот маг-мальчишка не отвлек его своими криками.

Возможно…

Что толку гадать? На деле все равно сложилось иначе.

Горло он прикрыть успел, а толку? Тварь била с двух рук. И если правую Пес блокировал, то серповидные когти левой с оттягом хлестнули его вдоль брюха, с пугающей легкостью распоров форменный мундир и надетый поверх него кожаный нагрудник. Прочная, хорошо выделанная бычья кожа расползлась, словно гнилой саван на истлевшем покойнике. Кровь брызнула во все стороны.

Подхватив собственные внутренности в охапку, Пес правосудия отшатнулся назад, выронил шпагу и сполз по стене, беззвучно открывая и закрывая рот. Молодой арбориец издал вопль ужаса и замер на месте.

На долю мгновения суккуба заколебалась, не зная, на что ей решиться – бежать или продолжать бойню, и ее замешательство все решило. Я с лихвой воспользовался заминкой, изловчившись ударить бесовку пистолетом в висок и одновременно подсечь ей колени. А когда демоница упала на пол, не церемонясь обрушился сверху на прекрасную обнаженную женскую плоть, припечатав ее всей массой своей исполинской туши.

Ребра суккубы мягко хрустнули, ломаясь сразу в нескольких местах.

Свободной рукой я схватил девицу за волосы на затылке и дважды ударил лицом об пол, безжалостно разбивая точеный нос и сводящий с ума похотливый рот.

Она обмякла.

Оглушенная второй раз подряд, суккуба еще бессильно возилась – скорее инстинктивно, нежели и в самом деле пытаясь сбросить с себя мои четыре сотни фунтов мышц, костей, злости и навешанного поверх всего этого железа. Назвать это сопротивлением язык не поворачивался.

Не обращая внимания на жалкие потуги, я ловко вывернул бестии обе руки и, за неимением подходящих пут, безжалостно обмотал запястья ее же собственными волосами, достаточно густыми и длинными для этого. Спутавшись меж собой, пышные завитые локоны намертво оплели длинные костистые кисти.

– Как вы так можете?! Ziver! Хуже зверя! – выдавил из себя потрясенный молодой маг, тихонько отступая к хрипящему Псу правосудия – еще живому, но уже не жильцу.

– Ошибаешься! – не оборачиваясь, огрызнулся я. – Это как раз я имею дело со зверем. Причем со зверем, вырвавшимся на свободу.

Уперев ствол «единорога» в основание черепа демоницы, я вновь полез за пояс.

– Не надо браслета, nor-quasahi! Убей… – прохрипела суккуба. – Пристрели меня!

– Заткнись!

– Достаточно рабства у смертных… – Ее голос прерывался бульканьем крови, пузырившейся на губах. – Мы родичи по матери, по нашей истинной матери! Молю, убей. Отправь мою душу обратно в ад.

Понабралась словечек у смертных. Небось каждый второй норовил назвать «душа моя», пока слюнявил перси… и все прочее.

– Ты кое-что забыла, дорогая. – Я даже наклонился над ее ухом. – У тебя нет души!

Нашарив наконец во внутренних кармашках пояса нужную вещь, я извлек ее наружу, привстал с тела суккубы и принялся чертить на полу необходимые линии и знаки. Искомым оказался небольшой кусочек мела – не совсем обычного, правда, поскольку позаимствован он был из вертепа Черной церкви. По ребристой поверхности конического мелка вились буро-красные прожилки, каковые жрецы Тьмы выдавали за кровь агнцев, впитанную в ходе умелых алхимических процессов. Вранье, конечно, но вещь все равно полезная.

Темные ересиархи традиционно использовали n’toth – «зуб зла» или просто оскверненный мел – для всяких хозяйственных нужд. Как то: нанесения ритуальных знаков на своих мессах, написания хулительных письмен, поносящих мессианскую церковь, начертания пентаграмм для вызова демонов и прочих грязных дел. Но поскольку я ересиархом не был, то сейчас, быть может впервые, кусок такого мела использовался для дела не самого плохого – для спасения человека… пусть даже такого развратного и беспринципного, как Лора Картер, больше известная в Уре под именем Мамаша Ло, бесстыдница с бульвара Двух Соборов.

Мамаше ведь не нужно, чтобы новые Псы, которые вот-вот появятся на пороге, обнаружили в борделе тело суккубы? А раз времени рубить его на части и сжигать уже нет, оставалось только…

За этим странным занятием – рисованием тайных знаков, сидя на спине у обнаженной и избитой женщины, в компании с умирающим Псом правосудия и всхлипывающим подле него магом Колдовского Ковена, – и застали меня Близнецы-Слотеры.

Эх, нашу-то мать!

Везет как утопленнику.

Глава VI

Близнецы

Сетуя, мол, «день не задался», я понятия не имел, как же далек от истины на самом деле. Он не то что не задался – вообще пошел псу под хвост. Чем дальше разворачивались события, тем все более гнусный характер они приобретали.

Буду честен: общение с отпрысками родного семейства, норовящими перещеголять друг друга мерзостью характера, – удовольствие более чем сомнительное. Выродки – создания крайне противоречивые. Они настолько индивидуалисты, что не только смертных – друг друга на дух не переносят. Я в этом плане недалеко ушел, а уж когда речь заходит о Близнецах… Кровь и пепел! Общаться с ними – все равно что дикобраза поперек шерсти гладить.

Нелюбовь меж нами давняя, любовно выношенная и нежно пестуемая. Толком и не припомню, когда обычные для Слотеров размолвки превратились у нас в открытую вражду. Начиналось вроде банально: сначала слово за слово, потом кулаком по столу, затем стулом по хребту, и вот уже лютая вражда, ставшая частью богатых семейных традиций клана.

После пресловутого стула прямой стычки с неразлучной парочкой как-то не случалось, но это исключительно ввиду отсутствия общих интересов. Испытывая большую (и в высшей степени взаимную) неприязнь по отношению друг к другу, мы все же как-то ухитрялись ходить разными тропинками.

До «сейчас».

А вот сейчас-то братья стояли в полудюжине шагов от меня и неприятно скалились – совершенно не похожие друг на друга, но в то же время одинаковые, точно гипсовые маски, снятые с одного лица.

Дэрек Первый и Стайл Слотеры.

Близнецы-Рожденные-Порознь. Создания, необычные даже для семейки Выродков.

Бесовка называла таких, как я, «nor-quasahi» – что в переводе с енохианского, языка ангелов, значит «сыны удовольствия». Даже в Преисподней многие обитатели вслед за смертными теологами полагают, будто первые Выродки появились, когда Лилит, наша ненасытная праматерь, беспорядочно совокуплялась с чертями и демонами, теша свою похоть. Позже Древняя кровь обходилась уже без адовой помощи – размножалась своими силами и в свое удовольствие. Иных из нас даже смогли родить смертные женщины, хотя подобные случаи нечасты. А вот рожать Дэрека и Стайла оказалось так непросто, что Близнецам потребовались две разные матери.

Глядя на братьев со стороны, в первую минуту никто бы и не подумал, будто меж ними есть не то что родство – хотя бы приблизительное сходство. Комичная, почти шахматная пара! Тон в ней задавал черноволосый и высокий Стайл, похожий на умело выкованный клинок: гибкий, легкий, упругий. И опасный, как змеиное жало. А рядом с ним – коренастый и белобрысый Дэрек, выглядящий эдаким добродушным деревенским увальнем.

Однако стоило Близнецам начать двигаться, говорить, ухмыляться, как все вставало на свои места.

Одни жесты, одни гримасы, один тон на двоих.

В сущности, они и были единым созданием, которое проявляло себя, едва Близнецы брались за руки. И как раз его-то, этого единого создания, вольготно размещавшегося в двух телах, я опасался – куда больше, нежели безупречного фехтовальщика Стайла или великолепного мага Дэрека, взятых по отдельности или даже вместе, но только без этого их ручканья.

– Привет, братец! А мы пришли избавить тебя от хлопот! – с фальшивой сердечностью сообщил Дэрек, почесав нос.

– Ага. Мне кажется, Ублюдок, дальше все обойдется без твоего участия, – в тон ему произнес Стайл. – Мы сами сумеем обуздать нашу девочку. Ты хорошо поработал, иди купи лимонаду. Остудись.

Дэрек широко раззявился, демонстрируя щербатую пасть, и вставил:

– Гы-гы!

То, как темный Близнец произнес слово «нашу», расставило все по своим местам.

Теперь понятно, откуда в распоряжении Мамаши Ло появилась суккуба, чей вызов из Преисподней не был санкционирован Колдовским Ковеном. Похоже, мои братишки решили подзаработать, заделавшись знатными сутенерами. Не бог весть что, но вполне в духе молодых Выродков. Старшее поколение посчитало бы для себя такой промысел унизительным.

А Лора Картер все-таки потрясающая женщина. Не каждый в этом городе решится иметь дело с Древней кровью (и уж тем более со Слотерами). Даже за очень большие деньги!

– Все сказали? Проваливайте, я занят.

– Погуляй, Сет, – раздраженно бросил Стайл. – Ты, как я успел узнать, работаешь тут не по заказу, а по большому одолжению. Из любви к искусству, не так ли? Или к искуснице?

Дэрек немедленно вставил свое «гы-гы!».

– Мои гонорары – не твоя забота, – отрезал я.

– Значит, все-таки к искусству? – истолковал по-своему темный Близнец. – Ну так пойди в мессианский приют, займись благотворительностью… если уж так невтерпеж помогать смертным. Здесь все прекрасно обойдутся и без твоей помощи.

– И скажи еще спасибо, что мы не спрашиваем с тебя за то, что привел нашу девочку в некон… некодитц… некондицин… тьфу! Как это слово, Стайл?

– В нетоварный вид. Будь проще, Дэрек.

– А если я вас обоих пошлю куда подальше? – прищурившись, спросил я. – А будете упираться, еще и пинками подгоню. Чтоб добрались до места назначения в самом не-кон-ди-ци-он-ном виде… Запомнил слово, Дэрек?

Близнецы дружно хмыкнули и, не сговариваясь, сделали шаг назад и в стороны, оказавшись на одной линии на расстоянии вытянутой руки. Это вышло у них невероятно слитно и схоже. Ухмылки на непохожих лицах казались отражением одна другой.

Воздух ощутимо сгустился, и у меня начало тонко покалывать в висках – верный признак сильной магической ауры.

Неужто хотят лезть на рожон?

Дэрек, похоже, не в восторге от ситуации, а вот Стайлу явно не терпится начать свару.

Кровь и пепел! Не многовато ли проблем скопилось под одной крышей?!

Демоница тоже ощутила грядущую бурю, потому что прекратила подвывать и слабо извиваться под тяжестью моей туши. Она вывернула голову (роскошные локоны нещадно трещали, с корнями и кровью выдираясь из головы) и напряженно замерла, ненавидящими глазами уставившись на своих истинных хозяев. Я, однако, не торопился убирать пистолет от ее затылка, да и давить коленом промеж лопаток не перестал.

Слишком опасная бестия. Ей дай только шанс, и все кутерьма с беготней и драками начнется заново. А с появлением на сцене братьев малейшие осложнения могли привести к самым печальным последствиям.

Проглотив пассаж в свой адрес, Близнецы принялись мрачнеть.

– Все! Шутки в сторону. Отпусти ее! – приказал Стайл, многозначительно поигрывая кинжалом, который как-то плавно и незаметно перекочевал из-за пояса в ладонь. – Хватит уже, Ублюдок, поигрался.

– Именно это я и собираюсь сделать, – огрызнулся я. – Отпустить ее!

И ткнул остатком мела в недочерченную на полу пентаграмму.

Близнецы удивленно переглянулись. На долю секунды Дэрек Первый заколебался, но Стайл чуть заметно покачал головой, и лицо брата немедленно затвердело в угрюмой решимости.

– Это наша девка! – хмуро повторил темноволосый Близнец. – Мы сами решим, когда ее отпускать. А ты…

– Это нелицензированный магимат, – вдруг прохрипел Пес правосудия, силясь принять сидячее положение. – К тому же вырвавшийся на свободу и натворивший дел! Она подлежит четвертованию, а затем публичному сожжению. А хозяйке заведения грозят рудники…

Я озадаченно скосил глаза в его сторону.

После того, как страж порядка получил когтями суккубы поперек брюха, да так, что внутренности немедленно выпростались наружу, я уж думал – не жилец. А оно вон как обернулось.

Руки и вся униформа Пса были изгвазданы в крови, а под задницей и вовсе расплылась здоровая лужа, но жуткая рана, зиявшая выше пояса, исчезла. Как не бывало. Испачканными пальцами офицер городской стражи недоверчиво ощупывал через прореху в одежде гладкую, без единого рубца, кожу. Он сам не мог поверить в происшедшее.

Потрясающе! Никогда не видел у смертных такой регенерации тканей. Я вообще вживую сталкивался со столь быстрым заживлением ран лишь раз, когда охотился на вампира-отступника по кличке Ренегат, наводившего ужас на город. Та еще была охота, должен сказать. Прежде чем я прищучил прыткого гада, он разошелся не на шутку и едва не спровоцировал в Блистательном и Проклятом войну между смертными и легализовавшимися носферату, населяющими Квартал Склепов.

До сих пор мне казалось, что Ренегат в силу своего происхождения – случай единичный (если не брать в расчет Мэйса из Треверсов, наделенного схожим Талантом). Но как тогда объяснить это исцеление?

Сидевший рядом с Псом нескладный юноша в мантии Колдовского Ковена поймал мой взгляд и вымученно улыбнулся, как бы признавая – его рук дело. Арбориец выглядел белым как простыня и обессиленным. Похоже, усилия по исцелению раненого Пса изрядно утомили его.

Близнецы тоже уставились на подавшего голос смертного, который прежде даже не заинтересовал их, с ходу записанный в покойники.

– Там, наверху, по меньшей мере пять трупов и с полдюжины раненых, – уже более уверенно, осознавая, что его необыкновенное возвращение из мира мертвых случилось на самом деле, проговорил Пес правосудия.

Он неловко повернулся, уперся плечом в стену и с усилием начал подниматься на ноги.

– Как офицер городской стражи, расследующий указанное преступление, должен заявить, что суккуба подлежит…

Стайл сделал неуловимое движение, и слова Пса перешли сначала в сдавленный сип, а затем – когда агонизирующим движением он все же выдернул кинжал из шеи – в едва слышное бульканье.

Молодой арбориец глухо вскрикнул и отшатнулся в сторону. Дэрек довольно крякнул.

Офицер несколько раз дернул ногой и замер. На этот раз навсегда.

– Ты был мертв? – скучающим тоном произнес темный Близнец, обращаясь к покойнику. – Вот и оставайся мертвым. Смертные не должны нарушать порядок вещей, это привилегия Древней крови. Не так ли, Дэрек?

– Абсолютно, брат.

Стайл перевел нехорошо сузившиеся глаза в сторону юного мага. Губы его опасно изогнулись. Перепуганный мальчишка замер, парализованный страхом, прямо кроликом перед удавом.

– Как нетрудно догадаться, бори, к тебе это тоже относится! – Рука Близнеца потянулась к поясу за вторым кинжалом.

– Дай я!

Дэрек заступил дорогу брату и поднял руку, намереваясь совершить колдовской пасс.

– Ты целитель, малыш, да? И я вижу – очень хороший целитель. Прямо-таки превосходный! Знаток medicae aktus, а то и вовсе истинный хилер. Ну так поиграем в интересную игру: я буду разрывать тебя по кусочкам, но так, чтобы не убить сразу, а ты – заживлять раны и стараться не умереть. Кто первый выдохнется, тот и проиграл.

Что я могу сказать? Игра как раз во вкусе Близнецов.

Итог ее мог быть только один: у измученного предыдущим усилием ковенита не имелось и полушанса против колдуна, благословленного Древней кровью.

Увлеченные новой жертвой, Близнецы на какое-то мгновение даже забыли и про меня, и про свою ненаглядную суккубу. Пришлось им напомнить.

– Человеколюб будет не очень доволен, Стайл! – сказал я. – Ты убил его Пса! А ты, Дэрек, намереваешься поднять руку на мага Ковена! Это значит, что Круг Девяти тоже не останется в стороне. Начнется масштабное расследование. Вам обоим задницу подпалят, и Старик дважды подумает, прежде чем ее прикрыть.

Прозвучало веско.

Одна из главных причин, по которой даже Древняя кровь старалась не заедаться с Псами правосудия, заключалась в том, что старшие офицеры городской стражи подчинялись напрямую не Магистрату, но Второму Департаменту Ура. То бишь числились под личным началом вице-канцлера Витара, герцога Дортмунда. При сильном желании большинство Выродков могли выстоять в схватке с одним, с парой, а некоторые и с тройкой Псов; я вот уверен – если приспичит, слажу и как минимум с четырьмя. Но честолюбец, который создал эту свору и поставил ее на службу закону в Блистательном и Проклятом, имел возможность спросить за своих людей даже с нас.

Хотя бы потому, что сам человеком не являлся.

Витара Слотера, моего родного дядюшку, в клане лишний раз старались не поминать. В любом стаде есть паршивая овца – даже Древняя кровь здесь не исключение. Какое-то время я числил в таковых себя, но когда вырос и поумнел, обнаружил, что наше семейство порождало на свет и более странных индивидуумов.

Сейчас, к примеру, никто и не скажет, с какой стати и с чьей подачи Витар вбил в свою костистую голову, будто за истекшие века за детьми Лилит скопился немалый должок перед смертными. И что искупить грех рождения, унаследованный от падшей матери, мы можем, только поставив свои Таланты на службу роду человеческому. Возможно, дядюшка, принадлежавший к старшему поколению Слотеров, просто сбрендил за несколько столетий, прожитых на свете. А может, стакнулся с каким-нибудь бродячим и чрезмерно убедительным миссионером, который нафаршировал ему мозги цитатами из Священного Канона в духе: «Кому много дано, с того за многое спросится». Ну да это и не суть важно. Больше достойно внимания другое: в один прекрасный день дядюшка без всякой аудиенции заявился в Монаршие Чертоги и, представ перед его величеством Георгом Лысым (да, поистине давно это было…), заявил о своем намерении оберегать покой граждан Блистательного и Проклятого.

Лично.

И в том числе от собственных родственничков, не говоря уже о прочих Выродках: Малиганах там, Морганах или Треверсах. Последние, к слову сказать, так обиделись, что окрестили Витара Человеколюбом…

Позор для клана еще тот.

В семье поговаривали, будто патриарх Эторн даже всерьез намеревался отречься от Витара и лишить его чести носить фамилию Слотер, чего давненько ни с кем не случалось. Наверное, он бы так и сделал, но просто не успел. Дядюшка сам себе выбрал новое имя, после чего король, а вслед за ним Палата пэров и Магистрат, пусть не сразу, но поверившие в искренность намерений Выродка, наделили его и титулом, и деньгами, и властью. Дядюшка умеет убеждать! Иногда я даже думаю, будто это одна из граней его тщательно скрываемого Таланта.

С той поры много воды утекло.

Сегодня абсолютное большинство добропорядочных (и недобропорядочных тоже) граждан Ура и не подозревают, что подобие безопасности на улицах нашего славного города поддерживает одно из богопротивных отродий Лилит. В этом лишний раз проявляется антагонизм, заключенный уже в самом имени Ура – города столь же Блистательного, сколь и Проклятого. Истину знают только кланы да немногие избранные смертные, посвященные в тайну происхождения бессменного главы Второго Департамента.

Пожалованный титул и выбранное имя, правда, со временем пришлось менять, поскольку смертным не полагается жить так долго. Ныне дядюшку звали собственным именем, числился он в герцогах и наделен был имением под названием Дортмунд (правда, неизвестно, существовал ли этот Дортмунд иначе, кроме как на бумаге). Зато власть и деньги при нем остались, и вполне реальные. А еще к ним присоединилась личная гвардия вице-канцлера – свора верных и вымуштрованных Псов, способная дать окорот любому, пусть даже от него за версту несет серой и смертью.

Одним словом, упоминание имени дядюшки Витара для любого Выродка – все равно что удар под дых.

Такой аргумент не могли не понимать даже Близнецы.

– Уже придумали, как будете объясняться с дядюшкой, а, братики?

– А мы кого-то убили? – удивленно поднял брови Стайл. – С чего ты взял, Ублюдок? Это все дела нашей девочки, устроившей резню в борделе…

– …и сбежавшей с места преступления, несмотря на героические усилия служителей закона, а также нашего прославленного родича Сета Слотера, – подхватил светлый Близнец. – Ты ведь не обидишься? Не волнуйся, мы компенсируем ущерб, нанесенный твоей репутации! Дай только наша девочка отработает свое в новом месте.

– Да, кстати! Один незадачливый молодой маг тоже погиб во время этой кровавой бани, – вставил Стайл. – Это, несомненно, большая потеря для Ковена. Юноша подавал надежды.

– А поделом ему! – раззявился Дэрек. – Нечего шляться по борделям!

– Aue, смертный, ничего личного. Просто свидетели никому не нужны, а то наш дядя, чего доброго, еще и в самом деле обидится. Брат?

Светловолосый Близнец сдвинул брови. На кончиках его пальцев распустился красный пламенный цветок. Дэрек повел плечом, намереваясь метнуть колдовской снаряд в мага, помертвевшего от ужаса.

– Стоять!!!

От моего рыка с потолка пошла пыль.

Плюнув на все, я бросил оскверненный мел и выдернул из бокового подсумка «громобой». Секунда ушла, чтобы взвести курки об бедро, не прибегая к помощи второй руки.

Длинный, покрытый гравировкой ствол «единорога» продолжал давить в основание черепа суккубе; кургузые спаренные стволы «громобоя» угрожающе уставились в сторону Близнецов. Оставив ковенита в покое, братья повернулись ко мне – хмурые и озадаченные.

– Так-так-так! – с деланым удивлением протянул Стайл. – Сет Слотер готов поднять руку на собственных родичей? Это… нехорошо.

Когда темноволосый Близнец, более агрессивный, начинал заводиться, светлый неизменно подхватывал, понимая брата с полуслова. Вот и сейчас он тут же запел в тон Стайлу:

– И для чего? Чтобы защитить жалкого смертного бори и освободить похотливую демоницу! Нет, Ублюдок, ты все-таки законченный ублюдок!

Каламбур был на редкость неудачен, но Стайл охотно гыгыкнул.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь, Сет?

– Достаточно, Дэрек! – приказал я. – И ты не двигайся, Стайл! Убери руку от кинжала!

Топчи меня Бегемот!

Ситуация и прежде была та еще, а теперь она в разы усложнилась – думаете, каково это, угрожать сразу двум Слотерам, сидя верхом на опасно притихшей демонице, способной в любую секунду вцепиться тебе в глотку? А под боком еще труп Пса правосудия и обезумевший от страха маг Ковена. Такое слишком даже для меня. Право слово, чувствовал бы себя не в пример спокойнее, жонглируя факелами посреди пороховой фабрики.

И, что хуже всего, я до сих пор не понимал, какого черта я все это делаю?! Лора Картер мне вовсе не так близка, чтобы ради нее влезать в крупномасштабные неприятности. Все ее чары и, гм, особые умения не стоят таких неприятностей.

Должно быть, Джад прав – я стал слишком много времени проводить среди простых смертных, а это, оказывается, вредно для душевного равновесия носителя Древней крови.

– Вы тут наворотили вполне достаточно, чтобы получить окорот, – хрипло сказал я, продолжая целить в Близнецов. – Раз суккубу Мамаше Ло сосватали вы двое, то и те трупы наверху тоже на вашей совести. И я не намерен смотреть, как вы в открытую мордуете смертных! Это неправильно. Даже Эторн…

– А ты не поминай имя Старика всуе! – бешено рявкнул Стайл. – Ты… т-ты… хуже Витара! Полукровка!

– Бастард! Ублюдок! – немедленно залаял в голос с братом Дэрек.

– Ты забылся, Сет! Забыл, кто ты! Любой смертный живет в этом городе, пока НАС это устраивает!

Братья окончательно теряли над собой контроль, и ничего хорошего это не сулило – ни мне, ни суккубе, ни магу, ни всем остальным, кто еще не успел унести ноги подальше от бульвара Двух Соборов.

Хотя бы за пару кварталов.

Близнецы, не оглядываясь один на другого, шагнули вперед и замерли, возвышаясь надо мной в одинаковых позах: двое кровожадных хищников, раздраконенных собственной злобой. Неприятно, но теперь, когда я смирился с неизбежностью драки, не шибко проняло. Я уже который год тем и занимаюсь, что усмиряю диких животных, а нередко – созданий, которые много хуже. И до сих пор обставить меня на выбранном поприще не удавалось никому. Об этом Близнецы, как бы они себя ни ярили, должны были помнить.

Потому ора у них пока выходило больше, чем действий. Пытались горлом взять.

От меня не ускользнул торопливый ищущий взгляд, который менее решительный Дэрек искоса бросил на Стайла. Порознь братья мне в драке неровня, оба прекрасно это знали, отчего и бесились пуще нужного. А вот вместе… вместе – это уже совсем-совсем другое. На моей памяти еще никому не удавалось сладить с тем, что Близнецы выпускали на свет, создавая дуумвират, объединяющий их тела и души.

Стой против меня какая-нибудь обычная нечисть, я просто не позволил бы ей соединить руки, лапы или там щупальца. Без разговоров влепил бы пару свинцовых градин – по одной на каждую дурную башку – и делу конец. Но прострелить голову братьям?

Нехорошо.

Не то чтобы смущал наплыв семейных чувств… как раз отсутствие Близнецов в подлунном мире я вынес бы с известным удовольствием. Но вот ответственность за оное отсутствие – совсем другое дело. За убийство Слотера, чем бы оно ни было мотивировано, до́лжно отвечать.

Более того – придется отвечать. Потому что есть кому спрашивать. И дядюшкой Витаром список спрашивающих не исчерпывается.

– Еще шаг, и я выстрелю, – тихо сказал я.

– А что потом, Сет? К Малиганам подашься? Или сразу к Морганам? У тебя ж, говорят, шашни с этой мертвой сукой, Морганой, были! Повода искал переметнуться окончательно? А? Ну стреляй! Раз уж решил поднять руку на клан, стоит ли останавливаться на полумерах? Давай, пали!

– Вы – не клан! – рявкнул я. – Вы всего лишь два зарвавшихся сутенера! Старик запретил в открытую наживать проблемы со смертными…

– Ах ты!..

Два выкрика слились в один, а затем взлетели на пару октав выше, превратившись в вопль боли, когда стволы «громобоя» глухо бухнули один вдогон другому, наполнив коридор клубами дыма.

Первая пуля вырвала у Дэрека приличный кусок мяса из бедра, заставив завыть в голос и шлепнуться на задницу. Вторая ударила Стайла в плечо. Его развернуло вокруг своей оси и толкнуло на стену, ошалевшего, с широко раскрытыми глазами. Темный Близнец до конца пребывал в уверенности, что я не выстрелю, а сам тем временем вытащил кинжал уже до половины.

Помня о размере пуль «громобоя», я бил куда надо, но так, чтобы не отстрелить обоим руки-ноги. Братья все ж таки…

Теперь, даже если Близнецы и сумеют соединиться и составить Дуума, у меня будет какое-никакое преимущество. Теоретически.

Стайл не сможет держать шпагу, а Дэрек – стоять на ногах без его помощи. Да и колдовать у светловолосого долго не получится, из раны вон так и хлещет.

Дэрек все же попытался швырнуть заклинание. Пачкаясь в крови, он перевернулся на бок и замахнулся рукой, намереваясь направить в меня сгусток магического пламени, жарким комом охвативший кисть. Выбора не оставалось: я отвел «единорог» от головы демоницы и выстрелил в третий раз. В пороховом дыму, заполнившем коридор, было мало что видно, поэтому я стрелял, собственно, ориентируясь на колдовской огонь Дэрека. Рискованно, но сандаловая четка в «единороге» – не здоровенное свинцовое ядро в «громобое», если случайно не угодит промеж глаз, то родич переживет как-нибудь.

Выродки живучи.

Я надеялся прострелить светлому Близнецу руку, но, как позже выяснилось, вышло чуть иначе. Четка угодила немного выше и начисто стесала с кисти родственничка два пальца – вполне хватило, чтобы заклинание сорвалось.

Оглушительный рев изувеченного брата придал Стайлу сил. Оттолкнувшись лопатками от стены, он поднялся на ноги и неуклюже потащил шпагу из ножен левой рукой, правая безвольно болталась вдоль тела.

– Ублюдок! – ревел темноволосый Близнец, вкладывая в крик всю свою ярость. – Я вырежу твое сердце!

Коротко размахнувшись, я швырнул разряженный «громобой» ему в голову. Глухой стук, неприятный хруст… тяжелый снаряд нашел свою цель. Заливаясь кровью из рассеченного лба и сломанного носа, полуоглушенный Стайл снова сполз по стенке на пол.

На этом, впрочем, все не закончилось.

Почуяв удобный момент, суккуба неожиданно выгнулась подо мной, точно норовистый скакун, стряхивая со своей узкой гибкой спины. Вышло у нее легко, даром что сверху громоздилась такая туша. Подкопила силенок, дрянь! Почуяв свободу, демоница торжествующе взвизгнула, рванула спутанные руки, безжалостно сдирая с себя скальп…

Она не сразу поняла, что освободилась не сама, – это я соскочил, использовав ее рывок, точно пружину, подбросившую меня на ноги. Удивительно быстрая и гибкая, бестия успела встать на четвереньки и даже изготовиться к броску в сторону ближайшего окна, но ничего больше. За миг до прыжка к свободе клинок Тора Бесоборца ужалил ее спину, пронзил тело насквозь и вышел аккурат меж двух прекрасно тяжелых и пленительно округлых куполов.

Оружие, направленное сверху вниз лапищами Сета Слотера, пожалуй, самого здорового мордоворота во всем Блистательном и Проклятом, ударило с силой кузнечного молота. Широкое лезвие, больше подобающее клинку палаша, нежели шпаги, проткнуло не только хрупкую плоть – оно вонзилось в толстые доски пола, насквозь пробило и их тоже, после чего глубоко увязло, угодив в подложенный снизу брус.

Руки и ноги демоницы подогнулись, она вновь упала ничком, прижалась к полу, уже не придавленная весом, а пришпиленная сталью – как бабочка к картонке.

Все произошло в считаные мгновения.

Тонкий и протяжный вопль суккубы, исполненный не столько боли, сколько тоски и отчаяния, присоединился к концерту, устроенному подстреленными Близнецами, с опозданием в секунду-другую.

Вокруг царил форменный хаос.

Ошеломленный Стайл тряс головой, разбрызгивая капли крови. Он рычал от боли и ярости, все еще силясь подняться на ноги. Искалеченный Дэрек кричал и полз к брату, оставляя за собой темный след. Окончательно обезумевший маг Ковена истово осенял себя мессианскими охранными знаками, руки его тряслись, точно лапки раздавленного насекомого. А пригвожденная к полу суккуба выгибалась, сучила длинными голыми ногами и, заведя руки за спину, резала пальцы, опутанные выдранными волосами, о клинок шпаги в тщетных попытках освободиться.

Пора заканчивать с этим цирком.

Я сунул «единорог» в подсумок и нагнулся к полу, взмахами руки разгоняя завитки порохового дыма. Где чертов мел?! Еще не хватало, чтобы «зуб зла» провалился в щель между досками. Тогда выбора не останется – придется отрезать бесовке голову…

А, вот он!

Пальцы нащупали ребристый конус оскверненного мелка. Подобрав n’toth, я в несколько взмахов дочертил пентаграмму – прямо вокруг суккубы. Не обращая внимания на исходящих криком демоницу и Близнецов, торопливыми мазками вывел в ее лучах пять имен адских Ключников и пять знаков, отпирающих Врата.

Обычно ритуалы, связанные с пентаграммами, занимают много времени: собираясь вызвать кого-то с изнаночной стороны мира, надлежит принять самые серьезные меры предосторожности, дабы этот кто-то не вздумал гулять сам по себе или вовсе не утащил тебя в свою обитель. Уж я-то знаю: чуть не каждый третий случай призыва нечисти заканчивается тем, что твари, рыщущие по ту сторону Врат, исхитряются открутить вызывателю голову, воспользовавшись какой-нибудь крохотной лазейкой в магической клетке, которую являет собой пентаграмма.

Увы, сейчас у меня не имелось возможности следовать всем канонам и правилам. Да и цель моя заключалась как раз в обратном: не призвать существо в наш мир, а отправить его восвояси! Это значит, что Врата надлежало продержать открытыми всего несколько мгновений, которых вполне хватит суккубе, чтобы провалиться обратно в Преисподнюю, унося на соблазнительных ягодицах отпечаток ноги Ублюдка Слотера. Ну а если кто-то из ее обитателей окажется настолько глуп и самонадеян, чтобы попытаться сунуть свою рогатую голову в приоткрывшийся лаз… ему же хуже.

Прямо на входе он встретит существо, по сравнению с которым собратья-демоны покажутся овечками. Ибо я из-за всей этой кутерьмы по-настоящему разозлился!

Пентаграмма есть, имена есть, древние формулы открытия Врат уже царапают глотку, требуя выпустить их наружу и дать воплотиться в этой реальности. Что еще? Свечи!

Классический обряд призвания демонов требует, чтобы при активации пентаграммы обязательно использовались свечи, причем желательно из трупного жира. Дома у меня запас таких имелся, как у любого, кто время от времени практикует оккультные науки, но привычкой без повода таскать под мышкой пару-тройку я как-то не обзавелся. Не страшно, можно обойтись, ведь под рукой имелся куда более действенный магический реагент.

Вернее, не под рукой, а прямо в ней.

Вытянув из-за пояса дагу, я приставил ее к своей ладони, намереваясь сделать порез, но в последний момент передумал. Древней крови сегодня и без того пролилось достаточно.

В два прыжка я оказался около поверженных братьев. Мимоходом двинул кулаком в ухо вяло шевелящемуся Стайлу, пинком перевернул на живот Дэрека и, не церемонясь, сунул пальцы в рану светловолосого Близнеца. Тот зашелся в еще более истошном крике, но рулады его было некогда слушать: суккуба вот-вот могла вырваться на свободу. Вернувшись к пентаграмме, я оросил вычерченные знаки каплями дымящейся крови, зачатой в аду и адом же благословленной и проклятой.

Кровью Лилит, мерзейшей из матерей, королевы обмана и прародительницы лжи. Что в сравнении с этим какие-то там свечи, пусть даже фитиль их будет скручен из волос девы, обесчещенной после смерти?!

Отступив на шаг назад, я начал произносить зловещие формулы Вельзевула, одновременно целя последним заряженным пистолетом в центр пентаграммы, где изгибалась всем телом суккуба, ухитряясь даже в агонии проявлять распутное бесстыдство. Если кто-то попытается занять ее место с той стороны, первая вещь, с которой он тесно познакомится в нашем мире, будет кусочек серебра, засевший в пропеченных адом мозгах…

Края пентаграммы задымились и вспыхнули неестественно жарким малиновым пламенем.

Несчастная демоница, чьи рывки уже сильно расшатали шпагу в полу, изрезав при этом все нутро так, что даже мне стало не по себе, замерла, не в силах поверить в происходящее. В последний момент до нее, кажется, дошло, в чем заключался мой замысел.

Ну да, звучит странно: отдубасить как следует, приставить пистолет к голове, проткнуть насквозь шпагой размером с вертел для быка, и все для того, чтобы в конечном итоге освободить создание иного мира из рабства в борделе смертных. Что поделать, добродетели Выродков ничуть не лучше их пороков. Именно поэтому никто не придет за помощью к Слотеру сам – всех должны притолкать в спину мертвецы.

За мгновение до того, как суккуба канула в разверзшуюся под ней пустоту, кипящую раскаленной лавой, мне показалось, будто в ее раскосых глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность. Не поручусь, что так оно было на самом деле. Куда вероятнее – просто почудилось из-за отблесков пламени, затеявших пляску в зрачках. По опыту знаю, у демонов слишком туго с благодарностью. С другой стороны, на свете есть вещи куда более невероятные и бессмысленные, нежели благодарность суккубы, пинком под зад отправленной в ад.

Я вздохнул.

Зад-то был все-таки на редкость аппетитный, ему стоило бы задержаться в нашем мире еще на час-другой…

Тьфу ты, черт! С этими женщинами никогда не бывает просто.

Когда-то я вернул душу гетере из квартала Чувственных Наслаждений, не потребовав ничего взамен, хотя это едва не стоило мне души собственной. Сейчас отпустил на свободу суккубу, сцепившись из-за этого с братьями-Слотерами. И вдобавок выручил Мамашу Ло, потому что тела демоницы-путаны в нашем мире не осталось, а при отсутствии прямых улик Лора как-нибудь да выкрутится.

Черт подери, да я настоящий рыцарь!

Только совсем не благородный, а какой-то… ведьмин рыцарь, что ли.

Никто в распахнувшиеся ворота полезть не попытался.

Произнеся запирающую формулу, я выждал пару секунд, после чего носком сапога стер главный знак – одно из имен Вельзевула. Огненные контуры пентаграммы тут же начали блекнуть. Вскоре на полу остались только вычерченные мелом линии, посреди которых торчала шпага Тора Бесоборца, почти до половины ушедшая в пол. Лужа крови вокруг нее почернела и запеклась.

Уф!

Все. Дело, наконец, сде…

Глава VII

Мастер плоти

…успел!

Ах, чтоб меня!

Всегда успеваю в последний момент!

Если это и не грань врожденного Таланта, положенного каждому Слотеру (Моргану, Малигану или Трэверсу), то прекрасный приобретенный рефлекс, уже не в первый раз спасающий шкуру.

Вот и сейчас я успел качнуться в сторону, поддавшись какому-то невнятному наитию, благодаря чему кинжал, запущенный Стайлом, коротко просвистев в воздухе, лишь слегка рассек щеку. Царапина получилась достаточно глубокой, кровь тут же полилась тонким ручейком, пачкая щетину, шею и заливаясь за воротник.

Ладно, насчет шкуры я погорячился: как раз ее в целости и сохранности держать получается далеко не всегда. Роспись моих шрамов можно смело разделить на компанию из полудюжины ветеранов, и парочка останется про запас. Но вот жизнь умение ловко повернуться в нужный момент все-таки сберегло. В противном случае лежал бы сейчас с кинжалом братца, торчащим из глазницы.

Стайл, похоже, вконец озверел. Он собирался не просто покалечить другого Слотера, а отправить его на тот свет, невзирая на все возможные последствия! А хуже всего, что и Дэрек, обычно более сдержанный, преисполнился тем же намерением. Пока я возился с суккубой, он все же дополз до темноволосого Близнеца и вложил искалеченную руку ему в ладонь.

Дуумвират сложился.

Кровь и пепел! Теперь мне противостояли не двое спесивых ублюдков, каждому из которых я при известных усилиях мог бы настучать по голове, но одно существо – неизмеримо более опасное.

Явился Дуум – двуединая сущность Близнецов, иммунированная от магии и почти неуязвимая для оружия, при этом равно хорошо владеющая и тем, и другим!

Раны здорово ослабили братьев, но, объединившись, они словно зачерпнули друг у друга жизненных сил. Стайл больше не мотал головой, точно анчинский болванчик, хотя кровь продолжала лить из рассечения на лбу и сломанного носа, – теперь темноволосый Близнец стоял, выпрямившись и сжимая в правой руке свою длинную шпагу. Простреленное плечо, похоже, ему больше не очень-то и мешало.

Менее выносливый Дэрек тяжело привалился к брату, стараясь не опираться на раненую ногу. Губы его шевелились, и сам воздух, казалось, звенел от сплетаемого заклинания. Не требовалось сумрачного зрения, доступного иным магам, чтобы ощутить темную ауру, клубящуюся вокруг Близнецов-Рожденных-Порознь, заключая их в кокон, непроницаемый для волшбы и пуль.

Стрелять бессмысленно. Дуума способно поразить только оружие, которое держит рука… при условии, что оно пробьется через серебряную паутину защиты, которую будет плести клинок Стайла… и если заклинания Дэрека позволят приблизиться на расстояние удара.

Игры закончились, теперь начиналась настоящая драка.

Я облизнул внезапно пересохшие губы. Драться с Дуумом – все равно что пытаться остановить летящий с горы оползень. Если в голове есть хоть немного ума – самым верным решением будет повернуться спиной и смазать пятки. Да что там оползень! Если здраво рассудить, с ним гораздо проще: катящаяся с горы лавина камней и земли не будет метать в тебя еще и громы с молниями.

А хуже всего, что явившие Дуума Близнецы не собирались просто намять мне бока. В потемневших глазах обоих я читал неприкрытую жажду убийства. Боль и ярость настолько одурманила братьев, что о последствиях они и не думали. Или просто надеялись, что Эторн не будет строго спрашивать за полукровку.

Я же, наоборот, никого убивать не собирался. Ненавидеть друг друга Слотеры могут сколько угодно, но до смертоубийств дело доходить не должно. Не так уж нас много осталось в этом мире – благословленных и проклятых Древней кровью.

Такое отношение к происходящему изначально ставило нас в неравные условия: сражаться с Дуумом, имея в намерениях не убить, а лишь оглушить и обезоружить?!

Заведомо гиблое дело.

Я с надеждой оглянулся назад, рассчитывая увидеть окно и сигануть в него, оставив поле боя за Близнецами. Увы, за спиной лишь призывно раздвигали бедра рисованные прелестницы на цветастых картинах, за гроши (а то и за натуральный расчет) скупленных Мамашей Ло у нищих художников-эротоманов. Чтобы сбежать отсюда, потребуется проскользнуть мимо Дуума.

Или лучше сквозануть наверх и выпрыгнуть в окно со второго этажа?

– Что такое, Ублюдок? Тебе, оказывается, тоже может стать страшно?!

Рты Близнецов открывались одновременно, губы кривились совершенно одинаково, а голос звучал один – низкий, мощный, исполненный яростного веселья. Таким говорил бы надвигающийся ураган, надели кто-нибудь стихию даром речи.

– Ты поднял руку на родных братьев, засранец! И сейчас мы тебе ее оторвем, чтобы впредь неповадно было. По самое плечо!

Выбора не оставалось: придется попытаться убить одного из братьев, чтобы разрушить дуумвират. А с последствиями разберемся уже потом.

Я глубоко вздохнул, отступил на шаг и взялся за рукоять шпаги, все еще торчащей в полу. Пришлось крепко поднапрячься, чтобы одной рукой выдернуть ее из досок, мышцы плеча даже ожгло от вложенного в рывок усилия. Хищно свистнув в воздухе, оружие легендарного Тора Бесоборца описало полукруг и замерло, целя в грудь Дуума. В смысле, в одну из двух, коими он располагал ныне.

Половина двуединого существа, которая носила имя Стайл, ухмыльнулась и отсалютовала своим клинком. Половина, которую звали Дэрек, скопировала и ухмылку, и жест – только вместо шпаги из ее ладони вырвался огненный хлыст.

– Дэрек, послушай! – Я попытался воззвать к более управляемому Близнецу. – Если вы с братом захотите сатисфакции, я предоставлю ее в любое другое время в любом удобном для вас месте. Но с разрешения патриарха и при одобрении клана! Я не хочу брать на себя ответственность за убийство родичей!

– Ты стрелял в нас! – рявкнул Дуум. – Ты первым пустил нам кровь! И за это умоешься своей!

Слитным движением Близнецы шагнули вперед, грозя огнем и сталью.

Выругавшись, я попятился, левой рукой извлекая из ножен за спиной дагу. В голове лихорадочно чертился рисунок боя.

Надо уклониться от броска Дэрека, на контрвыпаде поймать и увести в сторону шпагу Стайла, а затем, продолжая движение, шагнуть вперед и, сойдясь вплотную, со всего маху въехать в брюхо одному из Близнецов дагой. А если повезет – добавить коленом пониже пояса другому. Шанс невелик, но иного просто нет.

Битву с Дуумом нельзя затягивать. Все надо уложить в один-два удара, иначе он меня просто сомнет.

Поглощенные предвкушением схватки с родичем, Близнецы успели позабыть о молодом маге Колдовского Ковена, себе на беду ставшем сначала причиной раздора меж кровожадными Выродками, а затем свидетелем того, как они выясняют отношения. По-родственному, то бишь со стрельбой и поножовщиной. Обуреваемые гневом и ненавистью, упивающиеся собственной мощью, братья прошли мимо скорчившегося на полу смертного, не удостоив его взглядом. Все их внимание было приковано ко мне. Даже составив Дуума, Близнецы помнили о репутации Ублюдка Слотера и потому продолжали относиться ко мне с уважительной опаской – жадно караулили каждое движение, чтобы не пропустить неожиданный выпад или хитрый финт… Они и не заметили, как жалкий, трясущийся от страха человечишка вдруг поднял голову.

Бледный, на зависть любому призраку, с ошалевшими глазами, похожими на две оловянные плошки, молодой ковенит встал на четвереньки и, пошатываясь, пополз за Дуумом, оставляющим за собой двойную цепочку горящих шагов.

Двуединое создание гневно закричало, когда руки мага обхватили его за одну из двух пар ног, заставив сбиться с шага.

Иногда смертные способны удивить.

Думаю, молодой колдун сообразил, что гнев родственничков я накликал на свою голову, не столько расправляясь с суккубой, сколько заступаясь за него, и, собрав остатки мужества, попытался помочь благодетелю в заведомо неравной схватке. Или же (что куда более вероятно) маг просто осознал: покончив со мной, Близнецы, снова вспомнят про его скромную персону. И все-таки начнут пресловутую игру «в целителя».

Так или иначе, но неожиданное вмешательство молодого колдуна оказалось весьма кстати. Пользуясь коротким замешательством Дуума, я прыгнул вперед с проворством, меня самого же и удивившим. Глухо лязгнули шпаги, смыкаясь с такой силой, что искры брызнули во все стороны. Клинок Стайла, неловко подставленный в последний момент, отлетел вбок, отброшенный более сильной рукой. На секунду у меня появилась возможность ударить в открывшееся горло темноволосого Близнеца, убить его и тем самым разрушить Дуума.

Собственно, именно это я и собирался сделать!

Лишь в последний момент (всегда успеваю в последний момент!), уловив некий окрик инстинкта, застигший меня уже в прыжке, в полете, когда почти ничего нельзя отыграть назад, я почуял – что-то неощутимо изменилось… и за долю мгновения до удара исхитрился направить дагу острием вниз. Удар пришелся выше – вместо того чтобы воткнуть дагу под кадык Стайла, я рукоятью кинжала саданул Близнеца в челюсть, вдобавок к рассеченному лбу и кровящему носу разорвав ему щеку и губу. Не останавливаясь, с лета боднул головой Дэрека, чей огненный хлыст, завившись поросячьим хвостом, опалил мне брови и ресницы, но большего вреда причинить уже не сумел. Внятно хрустнула сломанная переносица.

Вот теперь они стали по-настоящему похожи! С разбитыми и равно залитыми кровью рожами!

Дэрек пошатнулся, но удержался на ногах. И даже не выпустил руки своего Близнеца, оседающего на пол, закатив глаза.

Но только Дуума больше не было!

Он исчез даже раньше, чем я ударил Стайла, надолго отправив его в долину беспамятства. Дуумвират братьев был разрушен в тот миг, когда непримечательный маг-бори из Ковена схватил одного из них за ноги. Именно это – отголосок внезапного опустошения, оглушившего Близнецов, лишив их чувства безграничной мощи, – я и ощутил, сшибаясь с родичами вплотную.

Не размениваясь на сантименты, я шарахнул попятившегося Дэрека эфесом шпаги в висок. Глаза светловолосого Близнеца, и без того помутневшие после удара головой, подернулись поволокой. Он шатнулся, неуклюже оступился и упал, увлекая за собой брата.

Юный ковенит едва успел отползти в сторону, чтобы бесчувственные туши братьев не привалили его.

На всякий случай я добавил пинка по голове каждому (ох и будет гудеть потом!). Братья затихли, перестав даже корчиться от боли. Лица обоих на глазах заплывали синевой. Для верности кольнув каждого Близнеца по разику шпагой и убедившись, что ни один, ни другой не реагируют больше на реальность, я с шумом выпустил из легких воздух.

Надо же, кончилось…

Молодой колдун съежился под моим удивленным взглядом.

– Ты еще объяснишь мне свой фокус, приятель. А сейчас помоги с ними.

– К-как я могу помочь? – пролепетал арбориец.

– Ты же целитель? Надо затянуть раны и по возможности приживить Дэреку его пальцы. Не годится, если Слотеры будут валяться на полу и истекать кровью, как пара свиней, пока не подоспеет помощь. Да и тебе же зачтется – может, искать не станут. Потом.

– Вы считаете, им к-кто-то рискнул б-бы помочь? – расхрабрившись, спросил маг Ковена.

Я свирепо зыркнул в его сторону. Бедняга вздрогнул, точно от удара. Не говоря больше ни слова, арбориец подполз к Близнецам, которые валялись, перемешав конечности, и принялся за дело, прикладывая пальцы к ранам и надолго замирая в неподвижности, смешно сморщив лицо. На моих глазах дыры и порезы, оставленные пулями и ударами, исчезали, сменяясь гладкой розовой кожей, без малейших намеков на шрамы и рубцы.

Я видел много целителей за работой, но с подобным искусством врачевания сталкивался крайне редко и уж точно никогда не видел подобной скорости и эффективности. Лечение наложением рук – это или чудо, дарованное свыше, или высший уровень искусства трансформировать живую плоть, каким владели только настоящие хилеры, каких можно пересчитать по пальцам. Тем страннее было видеть, как свое мастерство демонстрирует сущий мальчишка.

Ковенит сращивал ткани и восстанавливал поврежденные органы с потрясающей быстротой и легкостью. Со стороны казалось, будто тела братьев вылеплены из гипса, на котором он с ловкостью умелого скульптора замазывал недостатки и изъяны.

На моих глазах рана на плече Стайла вспучилась, выдавила из плоти здоровенную пулю от «громобоя», а затем, повинуясь танцующим пальцам мага, зарубцевалась и исчезла, оставив после себя лишь пятачок нежно-розовой кожи, не тронутой загаром и не загрубевшей еще от ветра и трения об одежду.

Впрочем, видимая легкость, с которой молодой маг излечивал Близнецов, для самого арборийца оборачивалась сильнейшим напряжением. Пот градом катил по лицу, плечи сильно сутулились, спина гнулась, словно под гнетом огромной тяжести, губы мелко дрожали.

– Все… – облегченно прошелестел ковенит, отпихивая от себя руку Дэрека с ловко приживленными пальцами и отползая к стене. – Я сделал все, как вы хотели, милорд. Теперь позвольте перевести дух и…

– Погоди, малый, – приказал я. – Постой. Прежде скажи, что ты сделал с Ду… как ты разрушил связь Близнецов? Я почувствовал, что их общая аура разрушилась в тот момент, когда ты схватил Стайла за ноги. Как ты это провернул?

– Я… толком не знаю. – Молодой колдун смотрел снизу вверх озадаченно и одновременно испуганно.

Бедолага справедливо опасался, что влез в материи, слишком тонкие для простого смертного, и теперь рискует навлечь на себя гнев Выродка, которому был обязан жизнью. Я присел рядом на корточки и успокаивающе положил ладонь ему на плечо.

– Говори смелее и ничего не бойся. Как ты разорвал их связь?

– Контакт плоти, – дрожащим голосом пояснил юноша. – Они объединялись, соприкасаясь руками. Я просто приказал коже темноволосого не признавать касание кожи светлого.

– Ты приказал… коже?

Я с трудом удержался от того, чтобы почесать в затылке. Вид у меня, надо полагать, в этот момент был не самый умный.

– Кожа, сиречь эпидермис, есть верхние ткани человеческого тела, – торопливо забубнил молодой ковенит, по памяти воспроизводя выдержку из какого-то научного трактата по медицине. – Сие суть та же плоть, что и внутри человека, но токмо омертвевшая и ороговевшая для защиты внутренних тканей.

– И что с того?

– Я – Мастер Плоти! – В голосе мага из Колдовского Ковена впервые прорезалось что-то, не похожее на страх.

Гордость?

То, что он не назвал имени, предпочтя прозвище, меня несколько удивило. Вообще это распространенное поверье среди колдунов – скрывать свои имена. Большинство обладателей магического дара относятся к ним крайне трепетно, тщательно скрывают и прячут, иногда даже не гнушаясь уничтожением записей в церковных книгах. Взамен они выдумывают пышные прозвища – как раз вроде Мастера Плоти – или дурацкие псевдонимы.

Причиной тому распространенное суеверие: мол, кто знает имя человека, тот имеет над ним определенную власть. И если простых смертных это не особо тревожит, то для магов любое проявление слабости перед коллегами – вопрос чести, принципа и престижа. Знание истинного имени мага – это как знание его слабого места: если созреешь, чтобы сделать пакость, – обязательно пригодится. А созреешь ты рано или поздно. Конкуренция между колдунами, да еще в таком городе, как Ур, просто невыносимая!

И Только Колдовской Ковен Ура настолько уверен в своих силах, что его члены имен не прячут… в большинстве своем.

– Мастер, говоришь? – Я повернулся и сел у стены рядом с ним, блаженно вытянув ноги и расслабив наконец мышцы.

– Так меня называют, – подтвердил маг. – У меня талант управлять живыми тканями.

Слово «талант» он произнес так, что я невольно вздрогнул. Кровь и пепел! Так о своих Талантах говорят носители Древней крови! Хотя, надо признать, искусство, продемонстрированное мальчишкой, немногим уступит проклятому благословению Лилит.

В любой другой ситуации я смотрел бы на самопровозглашенного Мастера недоверчиво, если не насмешливо – слишком молод, чтобы корчить из себя великого кудесника. Но, воочию увидев все, что этот невзрачный юнец успел сделать за сегодня, включая расправу с Дуумом (ведь, по чести, именно он одолел неуязвимую тварь, я же всего лишь надавал тумаков разъединенным братьям), я на какое-то время расстался со скептицизмом.

Возможно, Мастер – еще скромный титул для такого искусника.

– Я могу повелевать живой плотью как заблагорассудится. Менять, перестраивать. Могу даже разорвать человека изнутри, приказав его органам набухать от крови… – Ковенит резко осекся, испугавшись, что сболтнул лишнее.

И правильно.

Кто знает, как Выродок оценит похвальбу простого смертного? Да еще такую – чуть ли не граничащую с угрозой. Ну да ему повезло, мое плохое настроение начало исправляться. В конце концов, все ведь вышло по-моему. Суккуба отправилась в ад, бойня в борделе прекратилась, у Мамаши Ло появился шанс выкрутиться из передряги, а кроме того, мне удалось реализовать давнюю мечту – надавать по морде и Дэреку, и Стайлу (особенно Стайлу). И не просто надавать, но вернуть затем их потрепанным шкурам почти прежний вид, тем самым нейтрализовав возможный конфликт со старшими родичами, осуждающими семейные разборки.

Надеюсь, произошедшее заставит и самих братьев крепко подумать, следует ли настаивать на сатисфакции. Спесь-то с них, так или иначе, сбита. Оба получили по пуле и по паре хороших зуботычин; будет что вспомнить на досуге.

– Надо же, – хмыкнул я. – И что такой могущественный маг, принятый даже в Колдовской Ковен, делает в известном на весь Ур борделе?

Мастер Плоти насупился и молчал.

Какое-то время я смотрел на него в упор, а затем продолжил уже менее язвительным тоном:

– Не поверю, чтобы Мамаша Ло заманила тебя расходовать свой дар, леча сифилис или другие лютецианские болячки у ее девочек. Опять же правила Ковена, если я ничего не путаю, запрещают его членам заниматься частной практикой. Ведь не путаю же, приятель?

На бледном лице Мастера проступил легкий румянец.

– Я… – начал он и запнулся. – Я…

Снова запнулся.

Я великодушно дал ему собраться с мыслями и духом. Юнец немного подергался, болезненно скривился и выпалил:

– Я к ней приходил.

Дрожащий палец ткнул в сторону полустертой пентаграммы.

Еще один неудачник поддался чарам суккубы? Не удивлюсь, влюбиться в демона похоти несложно.

Я внимательно посмотрел на юного арборийца и понял, что все не так просто. Причина его визита в бордель была несколько иной. Мучительно-стыдливое выражение, сломавшее линию губ Мастера, только подтвердило мою догадку. И еще: мне стало ясно, как суккуба сумела освободиться от рабского браслета и кто по-настоящему отвечает за бойню в заведении Мамаши Ло.

Юный мерзавец снял с бесовки браслет, вынуждавший ее подчиняться хозяйке заведения на бульваре Двух Соборов!

– Ты не от девственности избавляться приходил, – понизив голос почти до шепота, сказал я. – Верно?

– Нет, – так же тихо ответил Мастер Плоти. – Не за этим.

– Ну!

– Я хотел… хотел… – Арбориец снова сбился, замолчал, потряс головой, затем глотнул воздуха, словно рыба, выброшенная на берег, и невпопад продолжил: – Есть одна девушка… очень красивая… дочь богатого купца. Избалованная, капризная, с ледяным сердцем… но прекрасная, как нимфа…

Он искоса посмотрел на меня и на остатках дыхания выпалил-выстрелил затаенной болью:

– Стерва проклятая! И любовь моей жизни… Люблю ее и ненавижу… принцесса бумажная…

Так и есть.

Львиная доля всех неприятностей, с какими мне приходилось сталкиваться, в основе основ имела одну причину – красивую женщину. Не нужно изобретать грех и кару за него – достаточно сотворить девицу с пышными персями.

– Я давно добиваюсь ее, но она отвергает все мои ухаживания… – уныло продолжал изливать душу молодой маг. – Не так чтобы совсем… она расчетлива… держит в запасе… чтобы всегда осталась надежда. И это хуже любой пытки. Потому что невыносимо каждый день жить одним только ожиданием чуда! О, если бы вы могли это понять…

Я сдержанно хмыкнул. Смертные искренне полагают, что простые радости, равно как и простые чувства, Выродкам совершенно чужды. К сожалению, они заблуждаются…

– Каждая мимолетная улыбка, каждый благосклонный жест достаются мне как nagrada, как высочайшая милость, – говорил ковенит, от волнения путая уранийские слова с арборийскими. – Я устал умолять ее о снисхождении, унижать свою гордость и быть грязью у ее ног. И я решил zastavit ее полюбить меня.

– Любовный приворот? – сообразил я. – Да, суккубы сильны в этом. Но только ты затеял подсудное дело, колдун. Покушаться на чужую волю, используя мистические силы, недопустимо. Для смертных, понятное дело. За него даже дворян вывешивают в клетках на центральной площади Ура. Вылетишь из Ковена и…

– О нет! Это было бы слишком просто, – с горячностью воскликнул Мастер Плоти. – Но я все продумал! Я понял, как использовать свой dar для достижения цели. Мне нужна была только ее помощь. Даже не помощь – просто согласие. Вы что-нибудь слышали о феромонусах?

– Феромонусы? Нет, тварей с такими прозвищами мне встречать не доводилось.

В глазах Мастера мелькнуло удивление, смешанное с удовлетворением. Мальчишку удивило, что Выродки, кичащиеся своим всемогуществом, могут чего-то не знать, и в то же время он убедился, что его плану и в самом деле не грозило разоблачение со стороны других смертных или даже коллег по Ковену. Если уж искушенный Слотер не понял… ну и все в таком духе.

– Это вовсе не твари, э…

– Слотер, – подсказал я.

– Это вовсе не твари, лорд Слотер, – покачал головой Мастер Плоти. – Феромонусы – это такие мельчайшие частицы в составе запаха и ауры каждого живого существа. О них писал в своем трактате об афродизиаках еще легендарный профессор Крейцигского университета маэстро Бруно фон Парцетраун. Феромонусы действуют на животном уровне, понуждая сознание человека подчиниться зову плоти. Секрет неотразимости суккубов и инкубов, пояснял маэстро, заключается именно в использовании феромонусов. Эти создания ведь часто даже не меняют внешность, соблазняя людей, и тем не менее заставляют вожделеть себя всех окружающих, включая и тех, кому по нраву совсем другой тип красоты.

Потихоньку Мастер все более осваивался в обществе трех Слотеров, двое из которых, правда, пребывали в глубоком беспамятстве. Его речь сделалась свободной и быстрой, акцент смягчился, в голосе начали звучать самодовольные нотки. Наверняка в обычной ситуации малый знает себе цену и держится отнюдь не тихим скромником.

Опять же мантия Ковена награждает особым статусом.

– Дальше я уже дошел до всего своим умом, без наставлений почтенного маэстро фон Парцетрауна. И то сказать – местами весьма спорных наставлений! Я понял, что нельзя все объяснять сверхъестественным происхождением сих демонов. Тела суккубов должны содержать особую секрецию, быть может, железу, которая вырабатывает такие вещества. И если бы мне, с моим искусством повелевать плотью, удалось заполучить в свое распоряжение образец суккуба, я сумел бы найти такую железу и… – Он замялся, но под недобрым прищуром моих глаз не посмел замолчать. – …И, взяв ее за образец, вырастил бы точно такую же в собственном теле. Только вызывать суккубу самостоятельно я не решился.

Изумленный, я даже подобрался, недоверчиво глядя на паренька, которому на вид никак не могло быть и двадцати лет.

Разорви меня Астарот!

И это нас считают извращенцами?! План по завоеванию любимой женщины, который он сейчас изложил, был достоин любого Выродка! Тут ни капли романтики – сплошная прагматика и точный, жестокий, где-то даже гнусный расчет. И я еще не говорю о мерзких деталях, связанных с исполнением замысла Мастера, – вроде визита в бордель в поисках вожделенной демоницы.

– Так ты прознал, что в борделе Мамаши Ло работает суккуба, и пришел к ней заключить сделку! – Я не столько спрашивал, сколько констатировал. – Свобода в обмен на право исследовать ее тело в поисках волшебной… гм… железы?

Мастер Плоти молча кивнул. Он повернул голову в сторону безжизненного тела Пса правосудия, распластавшегося в луже собственной крови, и во взгляде мага появилось отчаяние.

– Я не думал, что все обернется этим, – прошептал мальчишка, глядя на мертвеца. – Кровь, побоище, Выро… Staraya кровь. Я специально нашел в книгах по призванию демонов нужную формулу клятвы, которую взял с суккубы перед тем, как освободить от браслета. Tak net verno! Она не должна была вести себя подобным образом, едва вырвавшись на свободу. А теперь вокруг мертвые люди и нет никаких шансов на успех. И все моя вина.

Молодой ковенит закрыл лицо ладонями, силясь подавить рыдание.

– А ты не думал, что тебе нужна была не женская особь, но мужская? Инкуб. В трактатах этого твоего Бруно фон Как-его-там ничего не говорилось о том, что привлекающий запах у самцов и самок может разниться? В противном случае кобели прыгали бы и на себе подобных, чего, по счастью, природа не допускает. Почти.

– Суккубусы, сиречь суккубы – демоны похоти и разврата, порожденные Герцогом ада Велиаром для искушения и смущения рода человеческого. – Арбориец немедленно принялся цитировать очередную выдержку из трактата какого-нибудь еще Бруно фон Кто-то, пытаясь демонстрацией познаний заглушить угрызения совести. – Являясь к простым смертным, они вовлекают их в пучину блуда и разврата, ведущего к растлению плоти и конечной потере бессмертной души. Мужам сии демоны являются в виде суккуб, женщин неописуемой красоты, одолеваемых похотью. Добропорядочным же женам в виде инкубов – прекрасных юношей… кхм… копе… копье…

– Угу. Копьеносцев, – ухмыльнулся я. – Беда вас, книжных червей, в том, что вы верите в непреложность всего, что записано в трактатах, манускриптах и фолиантах. А жизнь – она бывает гораздо сложней. Далеко не все эти твари, как ты их называешь, суккубусы – существа двуполые. Или ты не знал, что и среди людей рождаются уроды, сочетающие в себе мужское и женское начало?

– Гермафродитос, – пробормотал Мастер Плоти.

– Вот-вот, гермафродиты, – согласно кивнул я. – Не мужчины и не женщины. То же самое случается и с демонами-суккубами, которые в массе своей однополые. Только живут они не как люди. На рой самок-суккуб приходится один самец-инкуб. И если суккубы иногда покидают Преисподнюю, чтобы порезвиться со смертными и подпитаться той болью, которую приносят, разбивая сердца, семьи и воруя души, то инкубы в нашем мире – редкость. На кой ему смертные недотроги, когда на попечении целый рой прекрасных демониц? Разве только приспичит особо набожную или целомудренную матрону совратить для собственного развлечения и поднятия престижа. Да и то сказать, чаще таких вот инкубусов не в Преисподней, а среди соседей и заезжих менестрелей искать надо!

Мастер Плоти молчал и слушал, недоуменно моргая длинными ресницами.

Я продолжал, сам не замечая того, что тон становится менторским и нравоучительным. Впору лекции по монстрологии читать.

– Другое дело, когда в рое появляется суккуб-гермафродит, способный принимать как облик прекрасной женщины, так и… хм… копьеносца. Среди своих такому уроду нет места, так что бедолагу выгоняют из ада на поверхность. И доля его – таскаться по спальням смертных, пока чья-нибудь ревнивая рука или же рука какого-нибудь опытного убийцы чудовищ, вроде меня, не остановит череду постельных подвигов. Такие-то случаи чаще всего и получают огласку. Их и описывают твои высоколобые Бруны и иже с ними, представляя суккубов изначально двуполыми. А потом приходят влюбленные, вконец ополоумевшие от вожделения идиоты, начитавшиеся древних, неоднократно опровергнутых трактатов, и заключают договор с самой обычной суккубой, выволоченной из Преисподней моими тупоумными братцами! И начинается свистопляска.

Ковенит нервно заерзал.

– Суть договора, который ты заключил с суккубой: свобода в обмен на право взять из ее тела секрецию, которая позволяет вырабатывать мужские феромонусы. Так ведь было?

Не дожидаясь, пока съежившийся Мастер кивнет, я подытожил:

– Да ей даже не пришлось искать способ нарушить клятву! Она просто не могла дать тебе того, чего в ней никогда и не было. А посему, свободная от обязательств, немедля кинулась бежать, пока ты не сообразил, что к чему. И разрывать в клочья всех, кто казался ей препятствием на пути к свободе. Как там у вас в Арбории говорят – durrak?

Вот-вот, дурак и есть.

А что я еще мог ему сказать?

Пристыженный и раздавленный, колдун сжался в комок, обхватив голову руками. У меня возникло очень сильное, почти непреодолимое желание взять его за шкирку и встряхнуть как следует – чтобы забренчали-застучали все косточки до единой.

Преодолевая накативший приступ, я уперся ладонью в пол и, оттолкнувшись, поднялся на ноги. Надлежало собрать разбросанную тут и там амуницию, а затем аккуратно упаковать Близнецов, пока свежепочиненные братцы не пришли в себя и не начали жаждать реванша – на горячую-то голову.

Что же касается Мастера Плоти, то сдавать его Псам правосудия, пожалуй, не стоит. Таким талантам найдется достойное применение. Быть может, этот одержимый животной страстью извращенец сумеет помочь там, где однажды спасовало могущество Древней крови. Если мальчишка так искусен, есть шанс, что ему наконец удастся излечить от недуга Веру Слотер. Когда-то мою Веру…

И потом, как ни крути, молодой маг стал моим личным должником. Во-первых, я спас ему жизнь. Во-вторых, теперь я знал, что он освободил суккубу и собирался совратить молодую девушку против ее воли. Этого достаточно, чтобы обернуться застенками Палат правосудия, и все заступничество Колдовского Ковена не поможет. Ну и, в-третьих, хотел бы я посмотреть, как смертный откажет Выродку-Слотеру!

– Где ты обретаешься?

– Что?

– Где живешь, спрашиваю.

Юный арбориец побледнел.

Глава VIII

Надежда для Веры

Богатые предместья Блистательного и Проклятого начинались к северо-востоку, сразу за синей лентой канала Веспина – рукотворной протоки, отделяющей искусственный полуостров, что облюбовала и обсидела знать, от остальной части города. В народе ее больше знали как канал Пятисот утопленников – по округленному числу рабочих, утонувших во время земляных работ, когда вода подмыла дамбу-перемычку. Позже эти же рабочие – те, кто всплыл, раздувшись от газов, и кого удалось выкопать из грязи прежде, чем разложение зашло слишком далеко, – собственно, и завершили работу над своей братской могилой.

Магистрат не погнушался нанять несколько Блеклых пастырей, чтобы немного сократить расходы и завершить работы в срок.

Сейчас, правда, мрачное прозвище выглядит несколько архаично, поскольку берега канала, облагороженные габионами из мрамора и полированного гранита, опоясанные аккуратными набережными с ажурными периллами по одну сторону и небольшими аллеями по другую, выглядят очень пристойно и ничем не напоминают о трагедии минувших лет.

После густо застроенного Ура, тесно стиснутого камнем и деревом, здесь, в фешенебельных районах, возникало гаденькое ощущение пасторали. Красивые особняки, иные из которых тянули на целые дворцы, гордо высились посреди пышных садов и даже небольших парков, поднявшихся усилиями опытных садовников. Изначально земля здесь не очень щедра – сказываются климат и близость сурового и холодного моря, поэтому жирную почву, благодатную для растений и деревьев, свозили аж из-под Вуувия, большого и дряхлого старика-вулкана, спящего к югу от Блистательного и Проклятого. Хитрая система мелиорации, а также удобрения, разработанные магами Ковена, не давали дождям вымыть из нее питательные вещества, и растительность цвела на удивление богато.

Усаженные по большей части вечнозелеными деревьями и кустарниками, сады и парки и сейчас оставались яркими и пышными, несмотря на подступившую к воротам города осень. После угрюмой серости уранийских улиц яркие краски просто резали глаз.

Людей с деньгами и влиянием в гигантском полисе всегда хватало, а места за каналом Веспина со временем больше не становилось, поэтому поместья следовали одно за другим. Так продолжалось несколько миль – до самой громады скалистого кряжа, который защищал Ур от наскоков свирепого Северного моря и еще более свирепых ветров, бичующих его побережье. Разбивая волну за волной о непоколебимую гранитную тушу кряжа, море рушилось вниз, разбрасывая хлопья пены, и откатывалось назад, чтобы собраться с силами для нового наскока. Ветра же, ударившись о камень, взлетали по отвесным скалам к небу, а затем падали на город снова, уже утратив часть своей буйной силы, но сохранив в порывах принесенный с севера холод и запах морской соли.

А с внутренней стороны к скалам, фасадом к городу, лепилась другая громада – рукотворная, сияющая тысячей начищенных стекол и позолотой оконных рам. То были Монаршие Чертоги – основная резиденция уранийских королей, величественная и неприступная твердыня, выраставшая, казалось, прямо из гранита. Хотя почему «казалось»? Часть внутренних помещений дворца и впрямь уходила в камень – где вырубленная из породы кирками, а где вырванная взрывами пороха…

Впрочем, так далеко забираться мне не требовалось.

Не проделав и двух третей пути от канала Веспина до Чертогов, наемный экипаж Гильдии перевозчиков остановился подле скромного (относительно скромного, понятно) трехэтажного особняка, обнесенного массивной кованой оградой. С железом на нее явно не поскупились: листовидные зубья высоких и грозных пик наводили на мысль о челюсти, выдранной у гигантской хищной рыбы.

На фоне других вилл и резиденций это поместье смотрелось еще и несколько мрачновато. Оно походило на битого, тертого жизнью лоточника, невесть как оказавшегося в компании расфуфыренных негоциантов.

Сада, к примеру, как такового здесь не имелось – только несколько больших клумб и высоких вазонов, расставленных в шахматном порядке, а еще аккуратно подстриженный кустарник по грудь крупному мужчине, образующий причудливый буро-зеленый лабиринт. Даже у неискушенного человека не могло не возникнуть мысли о том, что назначение сей конструкции вовсе не в эстетическом услаждении взора, – здесь куда больше функционального. К примеру, случись нападение на особняк, прятаться за такими кустами будет не очень удобно и уж совсем не умно – с верхнего этажа зеленый лабиринт должен прекрасно просматриваться и простреливаться. А доведись через него продираться штурмовой команде – выйдет та еще мука, больно густые да плотные заросли, можно запросто увязнуть.

Компенсируя отсутствие сада, на крыше особняка зеленела и пестрела яркими кляксами цветов оранжерея, пышно разросшаяся под защитой толстых, до блеска отмытых стекол. Но если присмотреться – и тут не в одной эстетике дело. Благодаря хитро устроенной системе скатов большая часть стекла в случае повреждения оранжереи полетела бы вниз, усеивая подступы к особняку тысячами острых зазубрин, опасных для всякого, кто полезет напролом. А уж атакующих, угодивших под ливень стеклянных осколков, просто порубило бы на куски.

Признаки параноидальной готовности превратить свою обитель в крепость, которую можно оборонять малыми силами хоть от всей королевской гвардии разом, просматривались во всем. Даже высокие стрельчатые окна наводили на мысль о бойницах – слишком узкие.

Иными словами, дом Веры Слотер выглядел как раз так, как и надлежит выглядеть берлоге истинного Выродка, который превыше собственного удобства в жизни только эту самую жизнь и ценит.

Правда, сама Вера оценить собственное жилище со стороны не могла. От рождения слепая, она воспринимала лишь тепло, источаемое живыми объектами. Наверное, это и к лучшему – ей бы не понравилось. Та Вера, которую я знал несколько лет назад, была слишком мирной и тихой по сравнению с прочими Слотерами. Ее не заботила даже общая необходимость подкреплять жестокую репутацию детей Лилит меж смертных, требовавшая от всех представителей кланов время от времени совершать преступления и поступки, достаточно гнусные, чтобы вызвать у людей страх и ненависть, но в то же время недостаточно серьезные, чтобы спровоцировать их на прямое восстание.

Особняк возводил и обустраивал сын Веры, Морт Слотер, молодой человек исключительных дарований, одержимый заботой о матери настолько, что ради нее был готов в любой момент объявить войну всему миру и принять генеральное сражение на пороге собственного дома.

Выбравшись из экипажа, я подошел к воротам, не имевшим ни звонка, ни сигнального шнура, и положил руку на выпуклый элемент грубого орнамента, в какой свивались кованые железные полосы. Кожа немедленно зазудела, откликаясь на источаемую металлом магическую ауру, пальцы даже через перчатку начало покалывать доброй сотней крохотных иголок. Затем ворота беззвучно распахнулись, приглашая войти внутрь.

Чреватое предложение! Стоило шагнуть за ограду, как навстречу, словно из ниоткуда, вынырнули две вытянутые иссиня-черные тени.

Они двигались так быстро и так бесшумно, что в первое мгновение даже мне было трудно распознать в размытых силуэтах пару огромных лобастых псов. А уж я-то знал, кого можно встретить во дворе у Морта и Веры.

Я остановился, замер.

Не долетев буквально пару шагов, собаки прервали свой скользящий бег и угрожающе закружили вокруг, точно две черные акулы, шумно втягивая воздух носами. Влажные глаза, похожие на громадные бусины из полированного оникса, жадно караулили каждое движение незваного гостя. С тяжелых челюстей, усаженных частоколом зубов и наводящих на мысль об охотничьих капканах, вязко капала слюна. Неутомимые мышцы канатами проступали под кожей.

Гладкие, с лоснящейся шерстью и мосластыми мускулистыми лапами, псы не уступали размерами подросшим телятам, а уж свирепостью затмили бы любого быка. Оно и неудивительно: аттафы, грозные псы-людоеды, выводились кланами горных разбойников Северного Тарна не для охраны дома или пастушьего стада, но для войны и кровавых сражений. Я слышал, в щенячьем возрасте им даже оперируют голосовые связки, дабы не вздумали предупредить недруга лаем или рычанием, а сразу атаковали – бесшумно и безжалостно.

Я медленно протянул ладонь к тому аттафу, что выглядел повыше и более поджарым:

– Ко мне, Астарот! Бегемот, лежать!

Ни один смертный не позволит себе оскорбить мертвенный сон великих Герцогов ада, дав их имена песьему племени, но что смертному лихо, то Выродку – баловство.

Нам можно. По-родственному.

Мягкая и мокрая луковица носа ткнулась в ладонь, раздалось негромкое сопение. Затем пес опустил голову и сморщился, словно собираясь чихнуть.

Оба аттафа разом успокоились. Более массивный Бегемот лег на брюхо и положил голову на передние лапы; обнюхавший руку Астарот отступил и сел, настороженный и чуткий.

Когда я прошел мимо, псы встали и слаженным дуэтом двинулись следом, конвоируя меня по обе стороны, не позволяя свернуть с дорожки, выложенной каменной плиткой. Грозные сторожа, не отнять. Однако, признав меня, держаться стали с опасливым уважением.

Наше первое знакомство с черными дьяволами прошло не самым лучшим образом: стоило мне переступить порог особняка, как аттафы, безмолвные и неуловимо быстрые, атаковали меня одновременно, и Морт не шевельнул пальцем, чтобы их унять. Думаю, ему было интересно посмотреть, как известный победами над чудищами и демонами Сет Слотер справится с его новыми питомцами. Помню, псы вылетели, прямо как сейчас, – словно бы из ниоткуда. Парой гигантских прыжков они покрыли разделяющее нас расстояние и взвились в воздух, норовя вцепиться один в горло, другой – под мышку. А челюсти у каждого – даже мою ручищу перекусить в самый раз будет.

Все произошло так стремительно, что у меня не оставалось времени выхватить шпагу или пистолет. Поэтому я сделал единственное, что, собственно, оставалось – шагнул навстречу и, обхватив ладонями жесткие мускулистые шеи, стукнул летящих псов друг о друга головами.

Хорошо так стукнул, аж треск пошел.

Черепа у аттафов тяжелые и твердые как камень, – выдержали. А вот их содержимое крепко перетряхнулось, так что оглушенные демонические псы свалились под ноги, точно два бурдюка с дерьмом. Движимые чистым упрямством и природной свирепостью, они пытались подняться и броситься в бой, но конечности не слушались, и грозные людоеды могли лишь ползать на брюхе, словно пара слепых щенков.

С тех пор к Бегемоту и Астароту вернулись и силы, и уверенность, однако урок они не забыли. Аттафы, ко всему прочему, еще и умны…

Подобный прием, и тогда, и сейчас, достаточно красноречиво свидетельствует – в этом доме меня не любили. И, к сожалению, не любили не одни только собаки.

Добравшись под конвоем тарнийских дьяволов до крыльца, я поднялся по ступеням и протянул руку, намереваясь взяться за дверное бронзовое кольцо. Не успел: прежде одна из створок дверей распахнулась, и на пороге особняка появился хозяин. Огромный и мускулистый, он сразу заполнил собой весь немаленький дверной проем.

Во всем Уре, Блистательном и Проклятом, не так часто встречаются богатыри, способные тягаться со мной ростом и статью, но юный Морт – как раз из числа этих немногих. Кроме того, не уступая мне размахом плеч и шириной грудной клетки, он выглядел куда атлетичнее. Меня тяжелый костяк и плотное телосложение делали похожим на каменный столб – без всякого изящества и рельефа мускулатуры. Просто груда мышц, нахлобученная на добротно сколоченный каркас-скелет. А вот Морт был узок в талии и бедрах, что делало его похожим на статных и могучих героев древности, какими их изображают на старинных гравюрах.

Рядом с ним я выглядел сущим увальнем.

Лицом он тоже получше вышел: в правильных чертах чувствовались изящество и мягкость, несомненно унаследованные от матери. Не то что моя физиономия – бугристая, изрытая шрамами и глубокими морщинами, с массивными надбровными дугами и тяжелой челюстью. Помню, Джад даже как-то пошутил: мол, обрасти Сет немного шерстью – и ему можно смело отбивать самок у горилл в южных джунглях. А я тогда даже не сильно обиделся. Так, дал ему дружески разок по шее, от чего племянник пролетел через всю комнату и расквасил нос о стену…

И, несмотря на вышесказанное, все равно в красавце-атлете Морте угадывалось многое от меня – тот же нос с горбинкой, тот же упрямый подбородок, узкая линия губ и внимательный прищур.

Оно и правильно, Морт Слотер – мой сын.

– Надо же, кого принесло, – хмыкнул он и остался стоять в дверях, заткнув большие пальцы за пояс. – Ты что, получил от меня открытку, Сет?

«Отец» от него я давно уже не слышал.

– Открытку? Поясни.

– Нет, видимо, ты ее не получал! – широко улыбнувшись, воскликнул Морт с деланым участием в голосе. – И правильно! Потому что я не посылал тебе никаких открыток. Убирайся прочь, в этом доме тебе не рады.

Улыбка исчезла, лицо мальчишки стало холодным и мрачным.

Я стиснул кулаки, чтобы не повестись на его дерзость.

– Я тоже тебя люблю, сын. Но сейчас мне важно поговорить с Верой.

Морт не позволял мне произносить при нем и слово «мама».

Тому есть причины.

Морт слишком принципиален. Я бы даже сказал, принципиальный максималист.

Может быть, когда он повзрослеет и станет чуть более рассудителен – научится если не прощать, то понимать… а в шесть с половиной лет трудно быть другим. И совершенно неважно, что при этом ты выглядишь, разговариваешь и даже (на первый взгляд) ведешь себя, как тридцатилетний мужчина.

В нашем не совсем обычном, а вернее, совсем даже необычном, семействе хватает людей, наделенных выдающимися Талантами, да только Морт своим почти всех за пояс заткнул. Настоящий уникум, под стать отцу. Дар, унаследованный им от нашей падшей праматери, можно в равной степени считать и проклятием, и благословением.

С младых ногтей Морт стал заложником и игрушкой силы, против которой бессильна вся мощь клана, с какой считаются не только все смертные, но и самые гнусные обитатели Преисподней.

Имя ей – Время.

Время гнало и подстегивало организм молодого Слотера, как одержимый победой жокей – призового скакуна. Для чего? С какой целью?

Кто знает…

За год мой сын вырастал, как другие – за пять лет, причем духовное и нравственное развитие во многом поспевали за физическим. Думаю, если бы не недостаток самого обычного житейского опыта, сейчас Морт ничем бы не отличался от любого другого мужчины двадцати пяти – тридцати лет.

Поначалу сын очень мучился из-за стремительного роста организма – на глазах отрастающей щетины, беспрерывно лезущих из пальцев ногтей, локонов, снова и снова падающих на спину и плечи, – только успевай обрезать! – и прочих бед, связанных с ускоренным развитием. И хотя несколько сложных магических операций избавили парня от подобных хлопот, однако совсем замедлить для него бег часов, дней и лет не представлялось возможным.

Никто не знал, к чему это приведет. Не сгорит ли, к примеру, Морт в скором времени, превратившись в дряхлую развалину, какой не выглядит даже наш долгожитель-патриарх Эторн, приступивший к размену вот уже четвертого тысячелетия? Или же он все равно будет оставлять за спиной век за веком, как это полагается любому Выродку, пока его жизненный путь не прервет ловкий выпад шпаги, удачно пущенная пуля или умело брошенные чары?

Не знал этого и сам Морт, что немало отравляло ему жизнь. В шесть лет мысль о скорой кончине (пусть и только гипотетической) может здорово угнетать.

Но проклятие Древней крови всегда имеет и обратную сторону. Например, Морту было по силам форсировать время, ускоряясь в несколько раз по сравнению с любым обычным существом. Уже одно это, не считая могучей наследственности (а тут грех не похвастать!), делало моего сына величайшим бойцом, какого только знал Ур. Самой искусной и быстрой руке не опередить мимолетную долю секунды, а Талант Морта позволял растянуть ее в долгие минуты.

На высшем пике своей мощи мальчишка мог даже прорывать завесу времени, заглядывая как в устаканившееся прошлое, так и зыбкое грядущее. Последнее умение могло бы стать могучим оружием клана, не проявляйся оно хаотично и почти независимо от желаний юного Слотера. Да и характер Морта не позволял собой командовать даже во благо всего семейства.

У его Таланта имелись и другие полезные грани, однако страх перед быстрой старостью затмевал преимущества. Уверен, что именно в этом страхе причина вечной угрюмости Морта. Не от меня же она ему передалась.

– Мне нужно поговорить с Верой, – сказал я.

– Еще чего! – не дослушав, огрызнулся Морт. – Мать не будет с тобой разговаривать. Убирайся к своей рыжей потаскухе!

Это он об Абель Слотер.

Родственные отношения Древней крови – тонкая штука. Любой человеческий род от такого количества инцестов выродился и вымер бы сам по себе, ну а мы… мы на то и зовемся Выродками.

– Я бы не стал называть собственную тетушку потаскухой, – резонно заметил я.

Морт только скривился и буркнул:

– Да плевать я на нее хотел.

Тоже не удивительно.

Имея возможность сходиться меж собой физически, в душе большинство Слотеров друг другу крепко опротивели. Дядья на дух не переносят племянников, сыновья – отцов, братья – сестер, и все то же самое верно наоборот. Исключения вроде меня и Джада весьма редки.

Эх, поглядел бы я, как Морти скажет свое «плевать хотел» в лицо Абель. Да эта рыжая фурия через секунду будет рассматривать его глаза на своих ногтях. Никакой форсаж не поможет!

– Хватит препираться, Морт. Я должен поговорить с Верой, – сказал я, примирительно подняв ладонь. – Это важно. По-настоящему важно, понимаешь?

Он и не сделал попытки подвинуться в дверях. Только головой покачал:

– Мать не будет с тобой говорить, Сет. Ты и сам это знаешь.

Знаю.

Самое отвратительное, что я действительно знаю. Вера Слотер в чем-то ужасно похожа на смертных. Любой Выродок может поступиться и честью, и гордостью, и достоинством, если это позволит приблизиться к заветной цели или хотя бы пнуть недруга побольнее. Любой, включая меня.

Но только не она.

Человеку, однажды ее предавшему, места рядом не оставалось. И, если честно, я до сих пор гадаю, ради кого Вера проявляла такую твердость в большей степени. Ради себя? Или все-таки ради меня?

Дело в том, что находиться подле Веры было тяжело. Очень тяжело.

Смерть близкого человека всегда тяготит, но когда эта смерть растягивается на несколько долгих лет, становится по-настоящему невыносимо. Нет никаких сил день за днем видеть вместо любимой и прекрасной когда-то женщины заживо разлагающийся обрубок плоти, истекающий гноем и источающий смрад, какой не заглушить ни духами, ни благовониями. Такое хуже любой муки.

Думаю, никто не понимал этого лучше и острее, чем сама Вера.

Она всегда считалась самой тонкокожей среди Слотеров. Лишенная возможности видеть мир, Вера чувствовала и понимала его больше, чем любой из нас, зрячих. Она знала, как все обстоит со стороны, и когда я наконец не выдержал – великодушно отпустила прочь, захлопнув дверь за спиной. В этом не было ни гордости, ни обиды: Вера поступила так, чтобы никакие муки совести, никакой приступ чувства вины (которые все-таки случаются даже у детей Лилит) не пригнали меня обратно. Чтобы вместо двух несчастных людей оставался только один…

Нет, не двух. Трех.

Потому что наш сын Морт стал непреклонным стражем у этой двери. По своим соображениям.

Недуг Веры не имел никакого отношения к обычным (и даже необычным) хворям и болезням. Слотеры не знают болезней смертных и как-то не обзавелись собственными. Мы даже с похмельем-то толком не знакомы. Однако закон компенсации – главный закон природы. И он гласит: совершенства нет! Любую силу должны уравновешивать слабости, любое преимущество – недостатки. Ни одно живое создание не способно безоговорочно доминировать над всеми остальными. Это верно и для детей Лилит.

Нашим родовым недугом, вековым проклятием, зловещим фатумом испокон веков оставались жуткие инфернальные создания, которым трудно и определение-то подобрать на языке смертных. На енохианском языке их называли ta maelpereji – что-то вроде «пламень пронзающий».

Красные тени.

Или просто – красные.

Они пребывают вне времени и пространства, на изнанке нашего мира, где утрачивает силу материальное, а иллюзии воплощаются в реальность. Это, собственно, все, что мы о них знаем спустя века наблюдений и изучения. Мы потратили много ресурсов и сил, пытаясь узнать больше, но не преуспели и до сих пор толком не понимаем, кто или что они такое, кем созданы и почему питают такую неизбывную вражду ко всякому, в чьих жилах течет пахнущая серой Древняя кровь.

Неоднократные попытки захватить хотя бы одну тень, чтобы исследовать ее в темных казематах Кэр-Кадазанга, родового замка Слотеров, обернулись неудачей. Попробуй удержи сон, когда приходит время пробудиться. Красные просто приходили, чтобы убивать таких, как мы, и уходили обратно. К счастью, куда чаще получалось наоборот – мы убивали их.

Уж в чем в чем, а в искусстве убивать Выродкам трудно найти равных. Века естественного отбора и резни дают прекрасную закалку. К тому же, проникая в нашу реальность, ta maelpereji тратят слишком много сил на материализацию и становятся уязвимы. Таким образом, счет почти всегда в нашу пользу. Но иногда на чью-то долю выпадает это самое «почти».

Четыре года назад оно выпало на долю Веры…

В последний момент (всегда успеваю в последний момент!) я все же сумел подоспеть и отогнать от нее клубящиеся сполохи красного, но к тому времени прикосновение твари уже успело пометить мать Морта. Его отметины и по сей день остаются на ее лице, левой руке, груди, бедрах… омерзительная россыпь незаживающих, дурно пахнущих язв, покрывших некогда безупречно гладкую, нежную кожу.

Проклятая зараза медленно, но уверенно расползалась по телу, проявив себя неподвластной ни одному магу-целителю, ни одному лекарю-травнику. Даже опытные старики-хилеры, способные победить проказу и гангрену, только разводили руками – болезнь сильнее их.

Вера разлагалась заживо, не имея ни смелости умереть, ни желания жить. Пытаясь помочь любимой, я бился почти два года, отыскивая лекарственные препараты, привозя лучших целителей из разных стран, покупая, воруя и просто отбирая исцеляющие артефакты – любые, о которых только удавалось прослышать.

Я не преуспел.

А потом, мягко ступая и покачивая бедрами, пришла Абель – прекрасная ровно настолько, насколько безжалостная, с волосами цвета меди и глазами, зелеными, как изумруды. Усмехаясь, она сказала: «Ты и впрямь ублюдок, Сет! Нет, ну только подумай: кто еще из Слотеров так долго боролся бы за жизнь полутрупа, отказывая себе во всем?» Губы Абель казались мне коралловыми, дыхание – свежим бризом, а пахло от нее… После вони бинтов, пропитанных гноем, запах распаленного женского тела, не приглушенный духами, сводил с ума.

Если бы не он, может быть, я еще смог бы устоять.

Не устоял.

И вот теперь я здесь – как побитый пес, не имеющий права ступить дальше крыльца в дом Веры и Морта.

– Мне кажется, я нашел человека, который может помочь Вере, – наконец произнес я.

Морт с хрипотцой выдохнул. На мгновение на его лице появилось мучительное выражение – затаенная надежда, смешанная с недоверием, затем оно снова застыло, скованное неприязнью ко мне.

– Назови имя этого человека, и я поговорю с ним. Если поможет, благодарность пришлю с курьером.

Я покачал головой:

– Так не пойдет.

– Я справлюсь без твоей помощи.

Я снова покачал головой:

– Так не пойдет, Морт.

– Да с чего ты взял? Думаешь, я не справлюсь без твоей помощи?! – начал заводиться мальчишка. – Будь это хоть сам король Джордан…

– Не справишься, – резко оборвал я. – Этот человек – маг Колдовского Ковена. Если он вдруг упрется, ты мало что сможешь сделать.

Морт жестоко и хищно осклабился:

– Это мы еще посмотрим.

– Тут и смотреть нечего. Даже если оторвешь ему голову, парень с легкостью прирастит ее обратно, а за тобой придут если не Псы правосудия, то ковениты с десятком големов на привязи. Ты сожжешь себя в форсаже, пытаясь им противостоять… Зато вот мне этот парень успел крепко задолжать. И вернет должок сторицей.

– Он хилер? – игнорируя мои слова насчет последствий, уточнил Морт. – Хилеров мы уже пробовали.

– Такого не пробовали. Я видел много умельцев, практикующих medicae aktus, но такого – впервые. Он творит чудеса с плотью. Настоящий Мастер.

Красивое лицо Морта вновь исказила борьба эмоций: неприязнь ко мне вступила в схватку с надеждой исцелить Веру. Это продолжалось всего секунду, не больше.

Мать он все же любил больше, чем ненавидел отца.

– Сначала я сам хочу посмотреть твоего чудодея.

– Кровь и пепел! Ты не доверяешь мне даже в этом?!

Я почувствовал, что начинаю злиться. Мальчишка злоупотреблял своим положением!

Младший Слотер покачал головой:

– Ты не понял, Сет. Я очень хочу верить. И знаю, что даже такой мерзавец, как ты, не явился бы сюда, не имея должных оснований. Просто не хочу обманывать маму ложными надеждами. Она достаточно мучается, чтобы проходить еще и через это. Поэтому, прежде чем привести твоего умельца к ней, я хочу быть уверенным, что дело того стоит… Как его зовут и где искать?

Я помедлил с ответом.

Если Морт попытается самостоятельно выйти на Мастера Плоти, парень, и без того перепуганный инцидентом с суккубой и стычкой с Близнецами, чего доброго, ударится в панику. И я его вполне пойму: четыре Выродка за пару дней – это перебор для любого смертного, будь он хоть трижды маг Ковена. Скрываясь от преследования Слотеров, Мастер может попросить перевода в другой город из числа тех, что входят в протекторат Блистательного и Проклятого, или вовсе обратится за помощью и защитой от Древней крови к старшим волшебникам. В этом случае ситуация не то чтобы сильно осложнится, она… ну, скажем… может слегка затянуться.

А для Веры каждый день – пытка.

– Его зовут Мастер Плоти. Я привезу его завтра к полудню. Он покажет тебе пару фокусов – сам решишь, стоит ли доверять его рукам ма… Веру.

– Мастер Плоти? – презрительно фыркнул Морт. – Мне казалось, ковениты не прячут имен. Они считают себя для этого слишком крутыми.

– Этот парень в Ковене совсем недавно. Еще не осознал, какая сила за ним стоит…

Морт изобразил глубокое раздумье (меня так и подмывало влепить ему хорошую оплеуху, чтобы не трепал нервы), а затем важно кивнул:

– Хорошо, Сет. Завтра в полдень. Надеюсь, он будет стоить потраченного времени. Для его же блага…

Младший Слотер протянул руку и взялся за дверную ручку, давая понять – отпущенное мне для «аудиенции» время истекло. Я вздохнул про себя: как все же тяжело дается роль плохого отца, пытающегося хоть что-то исправить.

– Я… может, ты все-таки разрешишь мне войти?

– С какой кстати, Сет? Время, когда эти двери были открыты для тебя, ушло. Ты сам все профукал.

«Я все-таки твой отец».

Вслух я этого не сказал. Прозвучало бы слишком банально.

– Ты слишком часто испытываешь мое терпение, сын.

Морт слегка улыбнулся:

– Прибереги эти приемчики для тех, кому всерьез намерен пустить кровь. Меня больше не смущает твоя репутация, Сет. И ты сам уже не смущаешь. Я вырос. Я, знаешь ли, быстро расту.

– Ладно. Тогда береги маму… и колено. Я слышал, должно болеть в сырую погоду.

Морт мгновенно окрысился, но я не дал ему времени подыскать достойный ответ и оставить последнее слово за собой: повернулся и пошел прочь.

В свое время колено у него точно болело – я прострелил его из пистолета в первой и единственной серьезной стычке с сыном. Морту тогда исполнилось пять лет, а его самоуверенность выросла на все двадцать пять. Этого оказалось достаточно, чтобы нелюбовь вкупе с непочтением к родному отцу наконец вылились в крайнюю форму, и мне пришлось взяться за воспитание всерьез.

Кто-то воспитывает детей ремнем, а я предпочел пистолет.

Строго судить не стоит. Успей сын задействовать свой Талант на секунду раньше – чего доброго, возник бы вопрос: по чьей именно заднице гулять ремню. Конфликты отцов и детей у потомков Лилит обретают самую странную форму…

Черные дьяволы, Астарот и Бегемот, двумя ожившими тенями сопровождали меня до ворот поместья.

Глава IX

Пропавший Ковенит

– То есть как это такой здесь никогда не останавливался?

Я смерил владельца постоялого двора «Дуб и олива» долгим и крайне неприятным взглядом. Может, мерзавец не стушевался перед мрачным визитером и пытается намекнуть на оплату сведений? Как лучше поступить в таком случае: сверкнуть серебром или стукнуть кулаком?

– Кх-кх… – испуганно закашлялся тот. – Да чтоб мне чаевых не видеть! Кх-кх-кхлянусь святым Петеримом, мессир Выр… э… мессир. Не останавливался такой у меня.

Похоже, и в самом деле не врет… в отличие от другого смертного, относительно благополучно унесшего ноги из борделя Мамаши Ло. Я даже растерянно забарабанил пальцами по рукояти шпаги.

Ну надо же, как получается…

Наглость молодого выскочки из Ковена не имела границ. Задолжав Выродку, он предпочел скрыться, не платя по счетам. Что ж, ему предстоит узнать, насколько дороже выходит лгать тому, кого породила Мать Обмана.

Я раздраженно огляделся по сторонам – не найдется ли на ком выместить свой гнев, но быстро опомнился и взял себя в руки. Что толку срываться на испуганном хозяине и притихших постояльцах «Дуба и оливы»? Это в духе большинства родичей, а я их, за редким исключением, не жалую.

Развернувшись, я двинулся к выходу. Молоденькая девушка-служанка с писком метнулась прочь с дороги, сжимая метлу в красных, натруженных руках. За спиной прозвучал облегченный вздох хозяина. Смертные так любят театрально обставлять повседневные мелочи своей жизни…

Оказавшись на улице, я поискал глазами свободный экипаж с бляшками Гильдии перевозчиков на дверцах, но ничего не обнаружил. Настроения, вконец испорченного общением с Мортом, это не улучшило. Вдобавок ко всему разохотившееся солнце второй день подряд буйствовало на небе, отчего под кожаным колетом и тяжелым шерстяным плащом все потело и чесалось.

Бормоча нехорошие слова, я тяжело зашагал прочь, расшнуровывая завязки на взмокшей груди. Неприлично, конечно, встречные дамочки будут заливаться румянцем, ну и шут с ними.

Ладно.

Ладно. Если прыткого хилера не удалось обнаружить там, где он якобы живет, я найду его там, где он работает. Главное только, по дороге остыть, дабы не начать вбивать ему хорошие манеры прямо в Ковене, а то ведь набежит орава магов, размахивая посохами и амулетами, и полетят громы да молнии.

Миновав узкий проулочек, я вышел на Бомон-Тизис – улицу, славящуюся многочисленными уютными кофейнями и лавочками, в которых торгуют белым сантагийским вином и сладким сантагийским же ромом. Через пару кварталов она выводила на Королевский тракт, а там недалеко и до Пэй-Тизис, или иначе – бульвара Скрипучих Перьев, где теснятся основные административные здания Блистательного и Проклятого во главе с невзрачной серой цитаделью Магистрата, издали похожей на тушу дохлого слона.

Основным местом обитания магов Ковена служила Тройка Пик – так в народе именовали большое поместье, обнесенное забором из красного кирпича и увенчанное тремя невысокими пузатыми башенками. Располагалось оно на южной окраине города, на почтительном расстоянии от любых других построек, что было вполне резонно. Магия – штука опасная, а по своим разрушительным способностям может при случае и пороху сто очков вперед дать. В центре города, на бульваре Скрипучих Перьев, Ковен держал свое официальное представительство – контору, в которой трудились администраторы и клерки, обслуживающие организацию волшебников.

Здесь не практиковали волшбу, но творили иную магию – административную, превращая серебро, добытое из карманов налогоплательщиков, в корявые строчки на официальных бумагах.

По дороге я купил у уличных торговцев добрую кружку холодного молодого вина из домашнего ледника и половину рыбного пирога, который умял на ходу. Настроение мое несколько улучшилось. Люблю пешие прогулки – они успокаивают и помогают разогнать кровь по жилам, а мысли – по голове.

Если рассудить здраво, в том, что юный ковенит соврал мне насчет места своего обитания, не обнаруживалось никакой логики. В конце концов, я не только не дал Близнецам спустить с него шкуру заживо, но и не выдал властям как истинного виновника переполоха в борделе Мамаши Ло. После такого двойного одолжения Мастер мог бы уж проникнуться ко мне определенным доверием.

А с другой стороны – стоит ли удивляться? Смертным сызмальства вдалбливают в голову, что от Выродков надо держаться как можно дальше, дескать, у них в головах по семь пятниц на неделе. Вот с перепугу и ляпнул первое, что на ум пришло, лишь бы ноги подальше унести.

Что ж, пусть так.

Может, оно и к лучшему. Теперь, если Мастер вздумает упираться и отлынивать от визита к Вере, будет отличный повод рыкнуть для острастки. Рычать можно и без повода, но когда страх накладывается на чувство вины, эффект получается куда более убедительный.

– Покупайте свежие «Хроники Ура»! – Пронзительно вопя, меня обогнал мальчишка с сумкой через плечо, набитой газетами.

Несколько бульварных листков он держал наготове под мышкой, а одним размахивал над головой. Тонкий фальцет резал воздух, будто нож.

– Покупайте! Новые подробности ужасной бойни в борделе на бульваре Двух Соборов! Кровавый след Ублюдка Слотера!

Я чуть не поперхнулся остатками пирога.

Чертов Иоганн Ренодо! Чертовы его писаки-щелкоперы! Чертов Вельзевул, научивший смертных печатному делу!

Небось про любого другого носителя Древней крови в «Хрониках» поостереглись бы такие заголовки давать. А как разнюхали, что это именно я в заведении у Мамаши пошумел, так уж расстарались. Знают, что редактор пару раз оказывал мне услугу и мы на короткой ноге. «Кровавый след», мать их…

Нет, все-таки смертные – редкостные мерзавцы. Стоит им перебороть свой страх, переступить через осторожность, и они ничуть не уступят любому Выродку. А тому, как совершенно беззастенчиво эксплуатировать дружеские отношения, мы еще можем у них поучиться.

– Покупайте свежие «Хроники Ура»! Лора Картер, известная как Мамаша Ло, отпущена из суда под залог в полтысячи золотых марок! Покупайте свежие «Хроники Ура»! Палата пэров вновь отказалась рассматривать билль о запрете на частное использование магиматов!

Выйдя на Пэй-Тизис, я влился в плотный поток снующих туда-сюда клерков и служащих, спешащих по известным только им делам.

Меня всегда удивляло, почему в любое время дня их так много на этой улице. Поневоле складывается впечатление, будто никто не сидит у себя в конторе и не работает – все только и делают, что носятся с бесчисленными депешами, пакетами, свертками и списками. А если не носятся, то торопятся обосноваться в одной из многочисленных кофеен, дабы всласть потрепать языком на темы, заунывные, скучные и непонятные для уха большинства горожан.

– Вы слышали, третьего числа Магистрат решил урезать ассигнования сиротским домам на десять процентов…

– Говорят, лорд Ву, командующий городской стражей, подал прошение об увеличении штатной численности личного состава…

– Мануфактура братьев Лондайков намерена создать консорциум с другими заведениями и цехами для оптовой закупки кож у скотоводов из Мятежных Княжеств ввиду категорического несогласия с ценами Гильдии кожевенных дел мастеров. Я считаю, что…

На Пэй-Тизис не бегали туда-сюда только безработные маклеры и юристы, наперебой выкрикивающие заманчивые предложения со своими услугами.

– Опытный адвокат гарантирует успешный исход любого дела, связанного с обвинениями в подделке служебных документов! – орал один, норовя всучить визитную карточку каждому встречному-поперечному.

– Оказываем услуги по поиску подходящих по случаю свидетельских показаний! – кричал другой, забравшись, чтобы быть более заметным, на подошву уличного фонаря. – Солидная контора! Семь лет на рынке правосудия!

– Имущественные споры! Сопровождение судебных эдиктов! Недорого! Качественно! – подпрыгивал на месте третий. – Составляем циррографы и иные договоры для кровоподписания.

Я определенно не вписывался в общий колорит бульвара Скрипучих Перьев – здоровый, обвешанный оружием, в солдатском нагруднике поверх колета. Большинство тружеников Пэй-Тизис обтекали меня стороной, справедливо принимая за наемного головореза и испуганно косясь на пистолеты и клинки. А те, кто признавал в моей персоне Выродка, и вовсе норовили перебежать на другую сторону улицы.

Только раз попался человек, и не подумавший уступить дорогу.

Это оказался приземистый мужичонка, словно бы составленный из нескольких шарообразных фрагментов: на коротких ножках с толстыми ляжками колыхалось округлое упитанное тельце, поверх которого без всякой шеи лежала круглая голова, украшенная несколькими жиденькими кудельками.

– Жалкие полфлорина за десть бумаги – дорого?! – разъяренно гнусавил он себе под нос, потрясая круглым кулачком. – Шесть медяков за десть прекрасной белой бумаги из Сантагии! Жмоты! Да что они понимают в бумаге! Ну ничего! Они еще вспомнят старину де Сузу. Эти стираные тряпки, которыми за гроши торгуют чертовы бори, впитывают чернила, как губки. Они еще поймут, чего стоит настоящая бумага… Но каков мерзавец этот Лаврин! Ишь вздумал заказы мне перебивать!

Полностью погруженный в свои переживания, торговец бумагой и не подумал убраться с дороги. Он со всего маху врезался в меня, отскочил в сторону, точно мяч, и на мгновение замер, раздраженно глядя на неожиданное препятствие, возникшее на пути. Ни мой рост, ни грозный вид, ни даже богатый арсенал ничуть его не смутили.

– Понаехало этих бори! – невпопад выкрикнул круглый человечек, обращаясь не то ко мне, не то сразу ко всей улице. – Гнать их из города! Мерзавцы эдакие!

Я усмехнулся. Как это мило: сантагийский купец, поносящий арборийцев за то, что те посмели приехать делать свои дела в уранийский город.

Искреннее негодование и гнев маленького продавца бумаги – как там его… де Сузы? – показались мне настолько забавными, что я не стал акцентировать внимание на его непочтительности и просто обошел стороной. Сантагиец этого, кажется, и не заметил – потопал по улице дальше, отдуваясь и понося на чем свет стоит «негодяйских бори, у которых честному негоцианту и стакан мочи купить зазорно».

Круглый человечек остался далеко позади, когда я наконец добрался до представительства Колдовского Ковена.

Последнее располагалось в невысоком трехэтажном здании, спрятавшемся позади серой глыбы из стекла и камня, именуемой Магистратом. Аккуратное и неприметное строение: узкие скаты крыш, небольшие стрельчатые окна, задрапированные изнутри, скромное крыльцо с коваными перилами. И никаких тебе чертей в расшитых золотом ливреях на входе, порталов, переносящих со ступенек сразу на верхний этаж, или, на худой конец, разговаривающих дверных молотков. Со стороны и не скажешь, что здесь должны обитать могущественные маги, – контора и контора.

Ковен словно задался целью не привлекать к себе внимание.

Тем не менее при приближении к представительству магов-чиновников у меня закололо в виске – верный признак присутствия сильной колдовской ауры. Стоило шагнуть на крыльцо, как дверь предупредительно открылась, но не сама – за ней обнаружился неприметный смуглый привратник в синей униформе, пошитой на полувоенный манер. Такую носят все служащие Ковена, которые не владеют даром волшбы и отвечают за хозяйственные функции. Колдуны же все больше щеголяют в длинных, до пола, робах и мантиях.

Дань традициям.

– Добро пожаловать, милорд. Чем Ковен может помочь вам? – поставленным голосом и без тени подобострастия спросил послушник, с поклоном приглашая войти.

– Мне нужно поговорить с представителем Круга, – без обиняков заявил я.

Слуга попытался сохранить учтиво-спокойное выражение лица, но от меня не ускользнуло, как он нервно дернул щекой.

Круг Девяти – орган внутреннего управления в Ковене. Он состоит из сильнейших магов, отвечает за переговоры с властями и принимает решения, обязательные для соблюдения всеми, кто изучал или изучает мистические науки. В представительстве всегда присутствовал один из Девяти, но обратиться к нему напрямую было немногим легче, нежели получить аудиенцию в Монарших Чертогах.

Старики, угробившие молодость и зрелые годы за книгами, обожают чванство. Компенсируют упущенные радости жизни.

– Вам… кхм… назначено? – пугаясь собственной дерзости, пробормотал послушник.

Он прекрасно понимал, с кем имеет дело.

– Нет, но думаю, меня примут. Доложите, что прибыл Сет из рода Слотеров. У меня есть конфиденциальный разговор, не терпящий отлагательств.

– Э…

– Я не расположен долго ждать, приятель, – слегка усмехнулся я. – Если ты быстро не организуешь аудиенцию, я отправлюсь искать мессира чародея сам.

Иногда дурная репутация – как семейная, так и сколоченная собственными руками – крепко осложняет жизнь. Но есть у нее и сильные стороны. К примеру, бюрократия, всесильная там, где вопросы решают скрип перьев, шелест бумаг и смачное шлепанье печатей, частенько пасует, когда сталкивается с грубой силой, не регулируемой писаными правилами.

Слуга недолго колебался с принятием решения: лицо его сделалось бледным, с виска соскользнула капля пота, и он так решительно одернул на себе униформу, что затрещали нитки.

– Позвольте мне провести вас в гостиную, дабы освежиться вином и фруктами. Я доложу о вашем визите магистру Сальери.

Ага, значит, сегодня за прием отвечает Кунцо Сальери, выпускник Крейцигского университета и, как поговаривают, один из лучших пиромантов во всем Блистательном и Проклятом. Я слышал о нем много разного, но ничего такого, что говорило бы об излишней заносчивости или дерзости. Тем лучше.

Долго ждать аудиенции не пришлось.

Я едва успел очистить от кожуры апельсин, взятый из вазы с фруктами, когда слуга Ковена прибежал обратно, запыхавшийся и взмокший, точно его заставили промчаться десять лиг, припекая пониже спины раскаленным железом за любую попытку остановиться.

– Лорд Слотер, его светлость магистр Сальери ждет вас в своем кабинете. Прямо сейчас.

– Угу, – сказал я и задержался у стола ровно на столько, сколько потребовалось, чтобы, смакуя, дольку за долькой съесть отличный сладкий апельсин.

Редкость, между прочим, в Уре в это время года.

Слуга буквально пританцовывал рядом, но не посмел поторопить.

Некоторые вещи приходится делать не в силу склочности своего характера, но исключительно для укрепления дурного мнения о себе. Как вы могли удостовериться, хорошо сложившаяся плохая репутация – важный и прекрасно работающий инструмент.

Магистр Кунцо Сальери был человеком невысокого роста с тонкими изящными чертами лица. Смуглая кожа выдавала в нем примесь южных кровей, а умные черные глаза смотрели на мир через призму легкой иронии. Волосы ковенита обильно тронула седина, однако он выглядел вполне бодрым и полным сил. В синей мантии Ковена маг держался с такой аристократической небрежностью, что запросто сошел бы за знатного уранийского нобиля. Чувствовалось, что этот человек привык повелевать и слышать, что его повеления исполнены. Неслучайно к званию Ковена «магистр» было присовокуплено обращение «его светлость», соответствующее титулу герцога.

– Польщен вашим визитом, лорд Слотер, – вежливо и мягко сказал магистр Сальери, опуская слова приветствия. Уж кто-кто, а он прекрасно знал о проклятии, настигающем любого, кто дерзнет пожелать здоровья члену нашей престранной семейки.

Маг-чиновник оставил свиток, который изучал, стоя на ступеньке у высокого пюпитра, освещенного сиянием яркой алхимической лампы, и, не чинясь, направился к дверям кабинета, чтобы встретить визитера.

– Искренне горд, что могу вас приветствовать лично. Поверьте, я наслышан о ваших подвигах и действиях во славу этого города. Магистрату следовало бы взять вас на жалованье.

Ковенит жестом предложил мне присесть на удобный диван у стены и первым опустился на его противоположный край. Предложение я принял, а вот шутку не поддержал:

– Увольте, мессир Сальери. Предпочитаю работать по разовым контрактам. Так легче решать неурядицы с иными работодателями.

Магистр Колдовского Ковена слегка приподнял бровь:

– Такое случается? С вами?

– Да через раз, мессир. Человеческая натура на удивление порочна.

– Людям есть с кого брать пример… Чем могу быть полезен, лорд Слотер? Чем может быть вам полезен Ковен?

– О да. Пользу можете оказать и вы, и Ковен. Есть некое дело деликатного свойства, в котором мне может… я бы даже сказал – должен помочь один из членов вашей ложи. К сожалению, мы не обговорили место и время встречи, поэтому у меня возникли проблемы с поиском сего достойного мага.

Кунцо Сальери немного помедлил с ответной репликой. Его живые и цепкие глаза несколько раз обежали меня, словно снимая слепок.

– Вот как? – наконец произнес ковенит. – Могу я уточнить, говоря о «достойном маге», вы имеете в виду просто некоего специалиста, сотрудничающего с Ковеном, или вполне конкретного человека?

– Вполне конкретного. Это на удивление молодой и талантливый юноша, практикующий medicae acktus и именующий себя Мастером Плоти. Судя по тому, что я видел, он талантливый хилер. Где вы раздобыли такой самородок?

– Гм… – озадаченно сказал магистр Сальери и подобрал длинный рукав мантии, чтобы почесать нос.

Руки его оказались руками простолюдина, совершенно не подобающими ни титулу, ни манере держаться, – мозолистые, натруженные, покрытые следами застарелых ожогов. Я не удивился: в Ковене не жаловали праздных шарлатанов от волшбы. Серьезная магия – не ярмарочные фокусы, это тяжкий труд, сложный и зачастую очень опасный, доступный лишь тем, кто посвятил десятилетия своей жизни наукам и ремеслу, на них зиждущемуся.

– Мастер Плоти? – переспросил Кунцо Сальери.

Я кивнул, чувствуя, что мне очень не нравится это озадаченное «гм». Не думаю, что Ковен захочет играть в игры с Выродком, но скользкий мальчишка, кажется, способен преподнести еще не один сюрприз.

– Ему лет двадцать, не больше, но его уже удостоили чести носить синюю мантию. Судя по облику и говору, уроженец Арбории, – на всякий случай уточнил я.

– Сильный хилер-арбориец. На вид лет двадцать, но в мантии Ковена… – задумчиво проговорил магистр Сальери, слегка прижмурившись и морща лоб, как человек, который пытается схватить за хвост ускользающую мысль.

– Именно.

Маг-чиновник еще немного подумал, склонив голову на плечо, затем слегка развел руками.

– Прошу прощения, милорд, но я такого не припомню. А будь он в рядах Ковена – ни пропустить, ни забыть бы уж точно не сумел.

Я не без труда унял раздражение, грозившее свирепым рычанием плеснуть из горла.

Да что такое с этим парнем-целителем?!

Сначала его не оказалось на постоялом дворе, а теперь вдруг нельзя сыскать и в Ковене! Допускаю, что магистр Сальери мог не пересекаться с Мастером Плоти лично, поскольку специализация у них разная, однако, будучи одним из Круга Девяти, он просто обязан был знать о наличии столь одаренного юнца в рядах Ковена. Мальчишка – феномен, тут и говорить нечего. А поскольку в колдовское сообщество он вступил совсем недавно, его имя должно быть на устах у старших товарищей… да хотя бы из чувства зависти! – им в его годы небось не доверяли и полы в лабораториях Тройки Пик мыть.

Я пытливо заглянул в лицо ковенита.

Нет, не похоже, что врет. Да и зачем ему выгораживать Мастера?

Магистру Сальери достанет ума сообразить: намеревайся я причинить парню вред – не стал бы заявляться с визитом в представительство Ковена. Тому, кто собирается размазать по стене члена могущественной организации волшебников, работающей на корону и Магистрат крупнейшего города в мире, не стоит открыто обозначать свою персону, будь он хоть трижды Выродком.

С Ковена станется спросить там, где отступит большинство смертных. На свой лад маги ничуть не слабее грозного Второго Департамента с его Псами.

– Допускаю, что вы не можете знать и помнить всех, кто работает на Ковен, мессир Сальери, – терпеливо сказал я. – Поэтому позволю себе проявить настойчивость и попрошу вас свериться с книгами, записями, перечнем филактерий… или где у вас там хранятся сведения о лицах, недавно принятых на службу? Отыскать нужного мне юношу не составит труда.

Поскольку лицо ковенита приобрело скептическое выражение, я с нажимом начал перечислять приметы по новой:

– Молодой юноша среднего роста, очень сильный хилер, именует себя Мастером Плоти. Арбориец по происхождению. Да, кажется, он большой поклонник трудов некоего маэстро Бруно фон Как-его-там…

– Бруно фон Парцетраун? Его труды во многом устарели, но «Сравнительная физиология демонов и бесов» все еще считается базовым учебным пособием…

Я поднял ладони вверх:

– Избавьте от подробностей, мессир маг. Я могу рассчитывать, что после моего ухода вы займетесь поиском этого молодого человека? Дабы уже через несколько часов я получил исчерпывающие данные о том, где его стоит искать? А то ведь я могу задержаться и помочь с поисками.

– Я… э… был бы счастлив оказать вам услугу, – задумчиво протянул Кунцо Сальери. – Только, поверьте, лорд Слотер, уж я бы совершенно точно знал о таком талантливом мальчике. Впрочем, возможно, его принятие и посвящение состоялось двумя месяцами ранее, когда я покидал город по служебным надобностям. Но по долгу службы я все равно заранее знаю обо всех послушниках, которых собираются поднять на новую ступень.

У меня иссяк запас любезностей, поэтому я прямым текстом потребовал:

– Я бы хотел услышать более конкретное обещание, магистр. Мне очень важно найти этого человека.

– Могу я в свою очередь поинтересоваться, чем продиктован ваш интерес к указанной персоне, предположительно, – последнее слово он выделил голосом, – работающей на нашу организацию? Надеюсь, здесь не замешано никаких эксцессов или дурных… недоразумений?

Интересно, насколько «дурными» недоразумениями посчитал бы почтенный магистр историю с суккубой в борделе на бульваре Двух Соборов и стычку с Близнецами?

Вслух я, понятно, сказал другое:

– Можете не волноваться на сей счет. – Я даже улыбнулся, но по глазам мага-чиновника понял, что перебарщиваю. – У меня есть пара вопросов личного характера. Можно сказать, некоторая частная консультация, не более того.

– С прискорбием должен предупредить, что устав Ковена запрещает нашим сотрудникам оказывать частные услуги сторонним лицам. Для этого необходимо подать прошение в установленном порядке.

Я нахмурился, и ковенит добавил извиняющимся тоном:

– Сами понимаете, мы работаем в первую очередь на Магистрат и корону.

Чертовы смертные!

Их неистребимое и неукротимое желание подергать тигра за усы уступает только их же умению выстраивать клетки, в которых иной тигр, слишком уж разъярившийся столь непочтительным отношением, может оказаться. Древняя кровь здесь людям и в подметки не годится.

– Я полагаю, мы оба отдаем себе отчет: если Выродок, – я умышленно использовал прозвище, которым наделили нас соплеменники Кунцо Сальери, – обращается в Ковен с просьбой, эту просьбу надо если не уважить немедленно, то рассмотреть в особом порядке. Во избежание… как вы сказали? Эксцессов и дурных недоразумений, да? Вот-вот, во избежание. Такое все-таки нечасто случается. Или вы изволите не согласиться со мной, мессир маг?

Ковенит не изменился в лице, даже краем глаза не мигнул. Но взгляд его сделался осторожным и слегка растерянным. Самоуверенные чародеи из Колдовского Ковена привыкли, что весь город смотрит на них с почтением, а когда и со страхом. Даже Палата пэров дважды подумает, прежде чем перечить магам-чиновникам, на которых держится не только экономика, но и военная мощь Блистательного и Проклятого… а только рано или поздно любая коса находит на свой камень.

Дети Лилит как раз и были тем булыжником, об который регулярно спотыкались все сильные мира сего, сколь бы много они о себе ни думали.

– Да, лорд Слотер, – пробормотал магистр Сальери, изобразив дипломатическую полуулыбку. – Полагаю, вы совершенно правы. Ковен должен уходить в своей работе от формализма и бюрократии, присущих обычным чиновничьим конторам. Я составлю запрос об интересующем вас молодом человеке и лично прослежу за тем, чтобы ответ был подготовлен и направлен в кратчайшие сроки.

– Я буду вам благодарен. Вот мой адрес, мессир Сальери. – Я сунул руку в карман, порылся в нем, извлек и протянул мятую карточку из куска толстого картона. – Здесь также указан мой личный номер в Гильдии почтовых сообщений, если надумаете воспользоваться почтовым бесом. Должен ли я еще раз повторить приметы юноши?

– В этом нет нужды. Думаю, в течение суток мы предоставим вам исчерпывающие данные об этом молодом человеке.

Хм!

Я обещал Морту привезти Мастера уже завтра к обеду… но давить и дальше на магистра Круга Девяти было неразумно. Сыну придется подождать. И Вере, к сожалению, тоже.

– Благодарю вас, магистр. Постарайтесь не затягивать, и в дальнейшем вы сможете рассчитывать на мою личную благодарность и готовность оказать ответную услугу.

– О, – тонко произнес Кунцо Сальери. – Такое дорогого стоит.

Я произнес слова прощания и, коротко поклонившись, покинул его кабинет.

За порогом представительства Ковена моего возвращения ждал шумный и сумасшедший город, непривычно яркий от лучей разгулявшегося не по сезону солнца.

Глава X

Джулиан и Мэриэтта

Как вы, должно быть, сообразили, инцидент с взбесившимся големом случился аккурат на следующий день после разговора с магистром Круга Девяти.

Обещание помочь, данное Кунцо Сальери, меня тогда несколько обнадежило, но не успокоило до конца. Не люблю ставить все на одну карту. И коль скоро внутри остался червячок сомнения, я намерился притоптать его, обратившись за помощью к своему приятелю Иоганну Ренодо – владельцу, редактору и издателю пасквильного листка (ну ладно, нескольких листков) с неоправданно пышным названием «Хроники наиболее примечательных событий и известий Ура, Блистательного и Проклятого, а также окрестностей и прочих государств».

Вездесущие щелкоперы «Хроник» побывали в борделе Мамаши Ло едва ли не раньше следователей Второго Департамента: кто знает – может, что-то разнюхали о молодом маге, улизнувшем, едва стихла пальба и прекратилась поножовщина?

Через своих агентов, а когда и самолично, Ренодо щедро платил всем, кто мог порадовать свежей сплетней, благодаря чему его негодяи, как правило, были в курсе большинства скандальных историй, сотрясавших и сотрясающих устои нашего города. Такая осведомленность, конечно, влекла за собой определенные… гм… издержки. Ни для кого не секрет, что длинный нос, сунутый не в свое дело, просто обязан рано или поздно притянуть к себе кулак поувесистей.

Так оно и случалось. Обилие тайн и секретов, не предназначенных для широкого круга лиц, время от времени выходило пронырливым работникам Ренодо боком, но газета продолжала издаваться.

Мы с Иоганном прежде не водили дружбу, да и сейчас не записные друзья, но приятельские отношения с недавних пор поддерживаем. Нетрудно предположить, что у них имелась своя, не очень оригинальная для Ура, предыстория, завязанная на крови и волшбе, поводом к которой послужила принципиальность Ренодо.

Редактора «Хроник» не особо отличали нравственные устои, зато он проявлял совершенную нетерпимость во всем, что касалось казнокрадства, злоупотребления властью и должностными полномочиями. Смакуя в своей газетенке подробности интимных интрижек, Иоганн не особо осуждал тех, кто лазит по чужим альковам (сам был грешен!), но в то же время цепко следил за всеми, кто имел возможность запустить руку в городскую казну. И уж им, если удавалось поймать на горяченьком, спуску не давал.

Пару лет назад Ренодо со своими гиенами пера крепко допек некоего графа ад’Родрика, принимавшего деятельное участие в махинациях с подрядами на дорожное строительство. Так крепко, что нечистый на руку нобиль пошел на крутые меры – нанял гейворийского шамана, дабы тот навел на прыткого газетчика порчу. На беду Ренодо шаман оказался не каким-нибудь шарлатаном с кривым посохом и ворохом амулетов на немытой шее, а настоящим мастером темных обрядов.

Вызванная им болотная тварь, пробравшись в город через канализационные стоки, задрала двух сотрудников «Хроник» и оставила шрамы на физиономии самого редактора. Газетчику удалось избежать гибели лишь чудом. Не дожидаясь второй попытки и сгорая от желания отомстить за своих людей, Иоганн выгреб из карманов все монеты, какие были, и отправился прямиком ко мне.

Выследить кикимору и оттяпать ей безобразную башку оказалось простой работенкой: выдернутая зовом шамана из привычной среды обитания, болотная тварь к моменту встречи со мной оказалась совершенно запугана городом, сбита с толку и изрядно истощена. Разобраться с гейворийским дикарем тоже большой сложности не составило.

А графа ад’Родрика Ренодо лично вызвал на дуэль, благо происхождение позволяло, и собственноручно проткнул в паре жизненно важных мест, проявив виртуозное мастерство в обращении со шпагой. И сим, кстати, наглядно доказал – сталь разит все-таки острее пера, что бы там ни писали властители дум в своих книжках.

С тех пор и приятельствуем.

Мы должны были встретиться с Иоганном до полудня в кофейне «У сантагийца», но чертов взбесившийся голем, а за ним и пухлощекий ковенит Эббот Морроу несколько задержали меня в пути. Когда же я наконец заявился в кофейню, ее хозяин – совсем даже не сантагиец, а коренной уроженец Ура с физиономией сморщенной и постной, как высохшая вобла, – уведомил, что почтенный мессир Ренодо изволил отбыть, оставив свои извинения и записку, нацарапанную быстрым уверенным подчерком человека, знающего цену слову.

Кровь и пепел!

Все через пень-колоду с этим арборийцем! Где его угораздит вмешаться, прямо или косвенно, там все идет наперекосяк. То суккубы некстати когтями машут, то големы кого ни попадя топчут.

Смочив свое раздражение парой кружек превосходного ароматного кофе, к которому прилагались маленькие шоколадные бисквиты, я посидел немного в темном углу, краем уха прислушиваясь к разговорам посетителей, а затем отправился восвояси. Если не считать случайно заработанного кошелька монет от Колдовского Ковена, день прошел на редкость бестолково.

Надеюсь, Морт ничего не стал говорить Вере заранее. Жестоко обнадеживать ее прежде времени. И страшно подумать, как он на меня зол…

К вечеру в окно поцарапалась «адова обезьяна» – почтовый бес в серебряном ошейнике, обеспечивающем послушность и приличное поведение. К сутулой спине нечисти была приторочена торба с бляхой Гильдии почтовых сообщений. Покопавшись в ней, маленький демон передал мне письмо от магистра Сальери и остался сидеть на подоконнике, меланхолично жуя кончик облезлого хвоста в ожидании приказов. Взмахом руки я отпустил его и сел за стол, положив перед собой конверт, увенчанный официальной печатью Ковена: буквы «КК», хитро сплетенные в виде анаграммы, а поверх рука, укрощающая молнию. Солидная такая печать – прикасаясь к ней пальцами, я чувствовал, как зудит кожа. Попытайся вскрыть конверт кто-нибудь, кроме адресата, ему спалило бы руки до самых плеч.

Ковен всегда серьезно относился к тайнам переписки.

Убедившись, что заклинание развеялось, я вскрыл конверт и вытряхнул из него листок бумаги. Письмо, написанное сухим канцелярским языком, извещало «достопочтимого лорда Слотера», что обозначенный им персонаж никогда в жизни не принимался на службу в Колдовской Ковен Ура Блистательного. Более того, обозначенный персонаж, соответствующий названным приметам («молодой уроженец Арбории, наделенный исключительной способностью к medicae aktus») даже не пытался сдавать экзамены на вступление в братство или хотя бы на получение лицензии для частной магической практики.

Из текста письма также следовало, что сам факт наличия человека, выдающего себя за мага-чиновника вкупе с использованием им чар, воздействующих на живые ткани, без получения соответствующих разрешительных документов, в Ковене посчитали крайне возмутительным. К поиску дерзкого самозванца будут привлечены лучшие силы братства магов, а коль потребуется, то и Второго Департамента. Если (вернее – как только) негодяй будет схвачен, Ковен известит меня о том персонально в виде отдельной любезности и в знак дружеского расположения к моей персоне за ранее оказанные услуги, «включая ту, что имела место днем».

Раздраженно отшвырнув письмо в сторону, я встал из-за стола и принялся мерить шагами комнату.

Когти Астарота! Вот теперь ушлый смертный по-настоящему вывел меня из себя. Чтоб его! Когда я сыщу Мастера, искусство врачевания ран понадобится ему раньше, чем Вере!

Не зная причины моего дурного настроения, Таннис некстати сунулась в кабинет с поздним ужином и попала под горячую руку. Ничего плохого я ей не сделал и не сказал, хватило и свирепого взгляда, брошенного из-под бровей.

Полуэльфка обиделась и демонстративно ушла читать на балкон, прихватив с собой лампу, теплый плед и кувшин подогретого вина со специями, завернутый в одеяло.

Походив немного из угла в угол, я успокоился и привел мысли в порядок. Ладно, пусть наглый юнец наврал мне про место своего проживания, про членство в Ковене, а также, возможно, выдумал и свое прозвище. Но разве это не все, о чем он мне солгал? Насколько могу судить – все. Значит ложные сведения исчерпаны.

Меж тем есть многое другое, что я успел узнать о мальчишке-колдуне и что уж точно соответствует действительности.

Он не мошенник, но действительно сильный хилер – этого не отнять. Я все видел своими глазами. Это раз.

Два – он из Арбории и, судя по всему, прибыл в Ур не так давно. Акцент больно силен, да и повадки выдают в юнце наглого самоуверенного провинциала. Средь бела дня заключать сделки с демонессой, затем врать в глаза Выродку и все это время выдавать себя за могущественного ковенита… Нет, ни коренной ураниец, ни иноземец, успевший пустить в Блистательном и Проклятом корни, на такое бы ни в жизнь не пошли.

Три – всем его дерзким поступкам есть разумное объяснение. Ну то есть почти разумное… Парень безнадежно влюблен в некую юную особу, за которой, очевидно, и притащился в город. Отсюда следует: найду девушку – найду Мастера Плоти.

А это, если подумать, будет не так сложно. В Уре много красивых девиц, но мой круг поиска изначально сужен до минимума. Расклад тут нехитрый: сердце-то парень явно поранил не здесь, не в Блистательном и Проклятом. Это всяко случилось раньше.

Прибудь Мастер Плоти просто покорять столичный град, как многие провинциалы до него, – не затягивал бы со сдачей документов в Ковен. Весь его капитал – голова да руки, способные творить чудеса, а без лицензии, подтвержденной печатями Магистрата, колдунам, волшебникам и даже хилерам в Уре не развернуться. В Ковене же о столь сильном соискателе, как уверяет Кунцо Сальери (оснований не верить магистру у меня не имелось), пока не слышали.

Какой вывод?

В Блистательный и Проклятый Мастер Плоти приехал не делать карьеру или зарабатывать деньги, а по иным причинам. И самая очевидная из них – та же самая, что привела его в бордель на бульваре Двух Соборов.

Несчастная неразделенная любовь.

По всему видать, сюда переехал предмет воздыханий, а он – следом.

Хм… как же он там плакался, в борделе? Есть девушка, которая играет с ним, не отвергая окончательно, но и не позволяя приблизиться? Дочь богатого и влиятельного отца? Этих сведений вполне достаточно для успешного поиска.

Кто она? Откуда может быть?

Надо полагать, с родины, из родной Мастеру Арбории. По возрасту парнишка слишком юн, чтобы много путешествовать, опять же стоит учесть, что какое-то время он должен был банально просидеть взаперти – потратить лучшие годы на развитие своего таланта и изучение магических и мистических наук.

Возможно, жил где-то рядом с поместьем отца девицы, да и влюбился, и несчастливо, и безнадежно. Богатому же купцу зять из колдунов, пусть даже и одаренных, не в радость. Да, всем известно, что колдуны неплохо зарабатывают, а также пользуются почетом и уважением в обществе, но толку? Все это у хорошего негоцианта и так есть. Другое дело – с дворянской семьей породниться. При богатом приданом да хорошеньком личике дочки – шанс прекрасный.

Суммируя все вышесказанное, план дальнейших действий у меня прост. Нужно будет выяснить, кто из богатых бори в последнее время перебрался в наш славный город и вместе с товарами привез с собой молодую и красивую дочку на радость местным охотникам за приданым. Тут, глядишь, и наступлю на хвост прощелыге.

Мальчишка наверняка будет крутиться где-то рядом.

Если с поисками не помогут уличные осведомители, придется потрясти светских хроникеров Ренодо или же нанести визит моей старой знакомице Ли-Ши, владелице заведения «Шелковая девочка». Прекрасная анчинка на короткой ноге со многими знатными дамами, все свое свободное время проводящими в модных салонах, где слухи о свежем «лакомом кусочке» распространяются с быстротой молнии. Повезет застать ее в хорошем настроении – поможет.

А найду девчонку – найду… впрочем, это я уже говорил.

Настроение несколько улучшилось, и я отправился на балкон мириться с Таннис.

Увы, полуэльфка обиделась не на шутку: она упорно отказывалась читать извинения с моих губ, сердито гримасничая и закрываясь томиком стихов Эмиля Траута – знаменитого поэта, прозванного Уранийским Соловьем. С обложки, обшитой парчой, на меня укоризненно смотрело гравюрное изображение безумных любовников, чья страсть разгорелась так ярко, что спалила два могущественных семейства и унесла за собой не одну невинную жизнь.

Джулиан и Мэриэтта.

Те еще персонажи.

Литературным гением Траута в наши дни кровавая парочка, публично казненная за свои злодеяния полтора века назад, оказалась возведена в ранг апостолов любви. И даже вознесена на небеса – в буквальном смысле этого слова. Джад рассказывал (не скрывая зависти к таланту Уранийского Соловья), что два года назад какой-то романтичный звездочет, вдохновленный поэмой Траута, дал имена влюбленных новому созвездию, обнаруженному им в южной части звездного небосклона.

Да уж.

Смертные, чей короткий век поощряет всевозможные сумасбродства, и без того способны выкинуть любое коленце, а уж когда им случится испытать чувство, именуемое любовью… Не каждый Выродок позволит себе зайти так далеко, как это делают обезумевшие от любви люди.

Воспетые Траутом Джулиан и Мэриэтта, сын мелкого купца и дочь могущественного графа, во имя своей любви развязали настоящую резню, утопившую в крови два благородных уранийских дома. А все лишь за тем, чтобы не допустить оговоренного родителями замужества Мэриэтты с юным герцогом ди Рисом! Когда же правда полезла наружу, парочка истребила еще с полдюжины человек, пытаясь замести следы и уберечь друг друга от топора и веревки палача.

Легенда гласит, что на эшафот они взошли вместе, держась за руки и улыбаясь, но это вранье. Дочери графа по статусу положены плаха и меч, а вот сын купца в лучшем случае мог рассчитывать на танец с пеньковой невестой. Так что на самом деле казнили их порознь, хотя в то, что каждый перед смертью прошептал имя другого, можно поверить.

Полагаю, Мастера несложно понять. Если его чувства к красавице-арборийке чего-то стоят, то соврать Ублюдку Слотеру – самое малое, на что мог пойти юный маг. В конце концов, до встречи со мной мальчишка уже переступил некую черту, заключив сделку с демоном похоти.

Оставив в покое Таннис и Траута, я отправился чистить пистолеты.

Где-то в уголке сознания тоненькой жилкой билась-зудела еще одна смутная мысль-подсказка, связанная с моим Джулианом, но, сколько я ни морщил лоб, ухватить ее за хвост и вытащить на свет никак не выходило. В итоге так и пришлось укладываться спать – с подспудным ощущением, будто упустил нечто важное.

Невнятное чувство не оставляло и во сне, отчего проснулся я несколько поздно, решительно недовольный собой и оттого – не в лучшем расположении духа.

Таннис дома уже не было – убежала на рынок за свежими продуктами. Сколько ни предлагал ей завести служанку или переложить эту обязанность на вдову Маркес – полуэльфка упорно отказывалась. Ей доставляли удовольствие хлопоты по дому. На столе ждал нехитрый завтрак – вареные яйца, хлеб, сыр, теплое молоко и тонкие ломтики копченого окорока, переложенные листьями салата.

Умывшись и отскоблив со щек щетину, я наскоро перекусил и, привычно навьючив на себя перевязь с оружием, вышел на улицу.

Солнце наконец смирилось со сменой времен года.

После двух дней отчаянных попыток противостоять сырости и хмари, оно сдалось осени и укрылось за бесформенными грязно-белесыми облаками, затянувшими небо от края до края. Город вновь оделся в серые цвета, вернув себе привычный облик и привычное настроение – мрачное, гнетущее, пасмурное. Ночью вдобавок шел дождь, отчего деревянные рамы и ставни домов набухли и потемнели, а по краям мостовых раскисла жидкая грязь. Подсохшие было канавы, полные нечистот и мусора, «ожили» и принялись благоухать со своей всегдашней силой.

В воздухе висели влага и прохлада.

Я невольно улыбнулся; в город вернулась старая добрая плохая погода.

Прошагав минут десять вниз по улице, я свернул в проулок и оказался у приземистого, похожего на пузатый бочонок заведения с вывеской «Луженая глотка», принадлежавшего трактирщику по имени Упитанный Ван. Вывеску недавно подкрашивали, отчего она казалась новенькой и плохо сочеталась с общим обликом видавшей виды таверны.

На улице у входа крутился мальчишка лет десяти, настолько тощий и нескладный, что казалось, весь состоял из острых коленок и локтей. Его светлые волосы были коротко и неровно обрезаны ножом, под глазом темнел синяк. Мальчишка ежился от холода, но закатанные рукава штопаной суконной куртки не опускал – чтобы каждый мог видеть неуклюже сделанную татуировку на предплечье: черная кошка, свирепо вздыбившая шерсть на выгнутой дугой спине.

По правде сказать, неумелый рисунок больше напоминал экзотичного дикобраза, вздыбившего иглы, но никто на Аракан-Тизис двух зверей бы не спутал. Метку Помойного Кота, совсем еще молодого головореза, рожденного и воспитанного улицами Блистательного и Проклятого, знали даже те, кто его в глаза не видел.

Достойнейшая, должен сказать, личность. С младых ногтей этот негодяй зубами выгрызал и когтями выцарапывал все, в чем ему было отказано по праву рождения. Он бился за место под солнцем с отчаянием, изворотливостью и подлостью, сделавшими бы честь любому уличному котяре. То была маленькая битва в масштабе города, но грандиозная война для маленького человечка.

Не имея заступников, крыши над головой и работы, выжить на улицах Ура не под силу и взрослому. Тех, кого не сожрут болезни и голод, не прикончат зима и холод, рано или поздно заберут сами улицы. Способов и причин покинуть бренный мир у уличных обитателей всегда в избытке: драка с нищими из-за места для попрошайничества; нож оголодавшего бродяги, польстившегося на чужое залатанное одеяло; удар трости раздраженного нобиля, которому не понравилось, как у него клянчат милостыню; копыта лошадей и колеса экипажа, внезапно выскочившего из-за угла. И все это только полбеды, ведь есть еще все то, что делает Ур по-настоящему Проклятым городом.

Голодные тени, оживающие по ночам; чудовищные всеядные паразиты, кишащие в канализации; сгустки ирреальности, искажающие живое и неживое, прорываясь сквозь завесу материального мира…

Говорят, у кошек девять жизней, но Помойный Кот оставался человеком и располагал только одной, что делало его шансы минимальными. И все же он выжил – в одиночку, без покровителей и защитников, лишний раз доказав, что иные смертные обладают прямо-таки невероятной приспосабливаемостью к обстоятельствам. А выцарапавшись сам, Кот давал теперь шанс выжить и другим детям улиц. Как умел: попрошайничая, воруя, плутуя, запугивая, а если припечет, то и пуская в ход нож. Сколоченную из малолетнего отребья банду, сотворенную «по образу и подобию», юный негодяй назвал Кошаками.

С того времени как мы столкнулись с Котом впервые, Кошаки распространили свою власть на целых три улицы, одной из которых считалась и Аракан-Тизис, где я снимал свои апартаменты.

Наше знакомство носило взаимовыгодный характер. Время от времени я пользовался услугами скорых на ногу и легких на руку подонков, а взамен не мешал Коту трепаться то здесь, то там, будто он работает на одного из Слотеров. Юный бандит не хуже меня знал цену репутации и как умел поддерживал ее. Тут слушок, там шепоток… с подручным свирепого Выродка не будет заедаться без крайней нужды даже Гильдия ночных ангелов.

По договоренности с Котом один из мальчишек всегда ошивался у заведения старины Вана на тот случай, если мне потребуется помощь. Учитывая, что из пронырливых мальчишек получались отличные осведомители, от которых не укроется ничто из происходящего на улицах, помощь Кошаков время от времени приходилась очень даже кстати. Сейчас, к примеру, я намеревался использовать подручных Помойного Кота, чтобы навести справки об арборийских купцах, недавно прибывших в город, – параллельно с официальным запросом в Палату негоциантов, где тоже могли помочь с подобными сведениями.

Посмотрим, от кого будет больше толку.

А затянется дело – можно прогуляться к Ренодо или Ли-Ши, как планировал.

– Давай за мной, – кивнул я мальчишке. – Есть дело для твоего босса.

– Д-да, милорд, – выстучал зубами паренек – скорее от холода, чем от страха.

Их не так-то легко напугать, этих уличных котяр.

Мы вошли в таверну, и Упитанный Ван – огромный толстяк с необъятным пузом и по-бабьи покатыми мягкими плечами – немедленно запричитал-засуетился, то протирая грязной тряпкой стол, то нахваливая вино, которое «только вчера» получил с товарным поездом из Южного Тарна.

– Тягучее и сладкое, как вы любите, милорд!

– Накорми мальчишку горячим, а мне подай бумагу и чернила, – распорядился я. – Надо пару писем отписать.

Ван закинул тряпку на плечо, но не убежал немедленно за письменными принадлежностями, а только горестно засопел, словно прихожанин, пришедший на исповедь в Строгую церковь после оргии и не знающий, с какого греха ему начать.

– Что не так?

– Бумага, милорд, – тоскливо вздохнул Упитанный Ван. – Бумага закончилась.

– У тебя что, клиенты записок никогда не пишут?

– Да нет, милорд! Со вчера еще десть, значитца, оставалась, да только заходил мессир ад’Уолк со свитой своих прихлебателей и всю как есть извели на игру в похабные куплеты. Вы же этих молодых нобилей знаете – им бы, значитца, только вино хлестать да стишками бумагу портить… С утра думал слугу отправить прикупить десть-другую, да запамятовал.

Я раздраженно потер подбородок.

Даже в таких мелочах с арборийским нахалом все через пень-колоду выходит. Может, у него оберег какой хитрый есть, чтобы со следа сбивать? Надо бы провести пару нехитрых ритуалов, проверить. Но это потом, а пока такой мелочью меня не смутить. В Палату негоциантов дойду и своими ногами, а с Котом можно не чиниться.

– У тебя оберточная бумага есть? Не вощеная?

– Есть, милорд, – просиял толстяк, счастливый, что может угодить грозному клиенту.

– Сойдет и такая. Тащи. И про мальчишку не забудь. Что там у тебя из горячего?

– Похлебка есть гороховая на бараньем жиру, сытная да наваристая. Как раз впору для огольца.

Мальчишка шумно сглотнул – со сна, видать, ничего еще не ел.

– Как управишься с похлебкой – отнесешь боссу записку, – распорядился я в адрес юного Кошака. – Скажешь, сведения, какие прошу, нужны уже к вечеру, так что пусть уж расстарается. Сам он может и не являться, главное, чтобы ответ отправил. С нарочитым или бесом, мне без разницы.

– Понял, милорд, – кивнул мальчишка. И, набравшись смелости, добавил: – Вином угостите?

Я дал ему легкий подзатыльник:

– Мал еще вино хлестать. Ван, принеси ему кружку сидра. И что там с бумагой?

…Стоп!

Давешняя неуловимая мысль-невидимка, крутившаяся в голове, на мгновение замедлила свой бег. Торопясь прижучить ее, прежде чем успеет затеряться среди прочих дум, я даже хлопнул ладонью по столу, заставив и мальчишку из кошачьей банды, и хозяина таверны подпрыгнуть на месте.

«С бумагой»?

Бумага.

– Кровь и пепел! Бумага!

Огромный и тучный хозяин таверны и маленький, тощий, как прутик, Кошак смотрели на меня одинаково круглыми перепуганными глазами, но мне было не до них. Махнув им рукой, я принялся усиленно морщить лоб. Как же Мастер там дословно-то причитал-хныкал? Ну же, Сет…

Я опустил руку на эфес шпаги и забарабанил по стальным кольцам пальцами, силясь припомнить.

«…есть одна девушка… очень красивая… дочь богатого купца, избалованная, капризная, с ледяным сердцем… но прекрасная, как нимфа… Стерва проклятая! И любовь моей жизни… Люблю ее и ненавижу… принцесса бумажная…»

Принцесса бумажная.

Вот оно!

Такой оборот в речи молодого мага не мог всплыть случайно. Отец его Мэриэтты, видать, бумагой приторговывает, да по-крупному, иначе солидного капитала не сделать. Пойманная мысль трепыхалась, точно рыба, попавшая на крючок. И круги от нее шли точно так же. Где одно воспоминание-догадка, там и другое. Купец-арбориец, торгующий бумагой… Уж не по его ли душу изрыгал проклятия шарикообразный сантагийский торговец, у которого сорвался договор с одним из ведомств Магистрата?

Ха, вот тебе и оберег-отводник!

Наконец за эти два дня повезло и мне.

Осталось только вспомнить, как же там его звали, этого пузыря на ножках, что топал по бульвару Скрипучих Перьев, ничего не видя вокруг себя? Ну как там было?..

«…что они понимают в бумаге! Ну, ничего! Они еще вспомнят старину де Сузу».

Значит, де Суза.

Сантагийский негоциант, промышляющий бумагой, по фамилии де Суза, который знает некоего арборийского купца, заявившегося в Ур и нагло перебившего цену на крупную поставку бумаги, потому что… потому что… Я быстрее забарабанил пальцами и даже сморщился, напрягая память. Потому что полфлорина за десть – дорого для бумаги, которую надо везти из-за моря.

Торжествующая усмешка сама собой обозначилась на лице.

Иногда все бывает так просто.

Уверен, мессир де Суза будет просто счастлив назвать имя своего обидчика одному из Выродков – вдруг все обернется тем, что конкуренту руки-ноги повыдергивают? Тут даже если сорвавшийся контракт будет не вернуть – какое-никакое утешение.

– Хрен с ней, с бумагой, Ван. А ты слушай сюда, малый: доешь, побежишь на Королевский тракт, оттуда на Бомон-Тизис, знаешь, как покороче будет?

– Вестимо, милорд. Срежу через Бычий тупик, потом дворами, потом…

– Ага, дальше слушай. Выйдешь к Палате негоциантов. Там спросишь мессира Тадеуша Вокслу. Повтори.

– Мессир Тадеуш Воксла… – послушно повторил Кошак, а затем насупился. – Только не пустят меня внутрь. Рылом не вышел. А еще больше – платьем.

Он оттянул ворот своей штопаной-перештопаной куртки и с сомнением осмотрел ветхую, расползающуюся от старости и грязи ткань.

– Вот этим блеснешь – пустят. Поймут, что по делу отправлен, и серьезным человеком.

Я катнул ему по столу золотую монету, и юная пропащая душа аж застыла, не смея двинуться. Серебро из кошельков ему, может, и случалось тырить, но золота в руках мальчишка никогда не держал. Небось и близко не видел.

– Так вот, спросишь мессира Вокслу. Передашь ему: Сет Ублюдок Слотер шлет приветствие и просит оказать помощь. Пусть посмотрит в книгах Палаты, что за торговец такой есть у нас в городе – де Суза. Запомнил? Де Су-у-за. По тому, что о нем известно: уроженец из Сантагии, промышляет торговлей бумагой и, возможно, сопутствующими товарами. Мне нужно полное имя, адрес конторы, а если есть, то и адрес апартаментов, где проживает. Ответ жду с почтовым бесом сей же час. Передашь Воксле, чтобы отправил его прямо из Палаты. Монету отдашь за труды.

Мальчишка, завороженно разглядывающий маленький золотой кружок, вздохнул и закивал головой: мол, все понял.

– А это – уже тебе за расторопность.

Я положил на стол серебряный флорин.

– Вы очень добры, милорд.

Сбоку подошел Упитанный Ван: поставил на стол парящую тарелку с пахучим разваренным горохом, накрытую толстым ломтем хлеба. Юный Кошак торопливо спрятал деньги и решительно взялся за ложку.

– Да, еще. Скажешь боссу, что вечером я все-таки жду его у себя. Возможно, потребуется пара внимательных глаз и быстрых ног.

– Ага, – с трудом прошамкал мальчишка набитым ртом.

Худой и тощий, захлебывающийся от жадности гороховой похлебкой, он выглядел очень маленьким и ужасно худым. Язык не поворачивался назвать его членом банды. Но под дырявой штаниной к левой ноге Кошака был подвязан обломок ножа, заточенного до бритвенной остроты, а впалую птичью грудь пересекали косые резаные шрамы, полученные в уличных драках.

И татуировку-клеймо Кот не поставил бы абы кому.

К полудню я знал полное имя торговца из Сантагии: Родиньо де Суза-и-Терио, владелец лавки мануфактурных товаров на Коул-Тизис. А к вечеру мессир Родиньо де Суза, трясясь от страха и обильно потея (однако же не особо скрывая злорадных ноток в голосе), назвал имя своего обидчика.

Михел Лаврин, купец первой гильдии.

Крупный арборийский магнат, поставляющий в Ур корабельный лес, сукно и лен, мед и воск, а также бумагу. Последняя, если верить профессиональному заключению мессира де Сузы, отличалась ужасно низким качеством и годилась только на подтирку задницы, да и то не всякой, а токмо волосатой арборийской, ибо для прочих – слишком груба. И да, у этого трижды недостопочтимого купца – чтоб черти перекололи вилами всех бесчестных торгашей-бори! – есть молодая дочь.

Красивая.

Даже очень красивая для арборийки. Но, видит небо, к последнему Лаврин никакого отношения иметь не может, потому как даже ежу очевидно: все, к чему прикасаются руки этого бесстыдного сквалыги, неминуемо должно оборачиваться трухой да дерьмом. Небось шестнадцать лет назад в доме Лаврина задержался на ночь случайный менестрель из Сантагии.

Излишне пересказывать все дополнительные сведения, которыми снабдил меня словоохотливый негоциант. Забавно, но Мэриэтту Мастера Плоти, оказывается, и звали-то похоже – Мария.

Я нашел нужную девушку.

Не откладывая дело в долгий ящик, я тем же вечером нанес визит магнату и коротко переговорил с ним относительно странного ухажера. К моему удовольствию, Михел Лаврин сразу понял, о ком идет речь.

Негоциант оказался грузным сильным мужчиной с окладистой бородой и косматыми бровями. По-уранийски он говорил с чудовищным акцентом и длинными паузами, во время которых старательно подбирал слова. Кажется, он даже проговаривал фразы целиком про себя, прежде чем произнести вслух. Из-за этого со стороны Лаврин мог сойти за эдакого добродушного и недалекого деревенского мужика, но блеклые голубые глаза смотрели цепко и внимательно, а в густых зарослях бороды прятался упрямый волевой подбородок.

– Мальчишка, влюбленный в Марию, помню, как же. Ничего примечательного. Он был на… как это, про мелкие поручения?.. на побегать… на побегушках у городского травника. Да. Безродная семья, нищий, – медленно говорил купец, потягивая из чашки терпко пахнущий травяной чай с кусочками лимона.

Странное питье, которое в почете у многих выходцев из Арбории. Передо мной стыла такая же, но я к ней не прикоснулся. Терпеть не могу напитки, от которых вяжет рот. Вина предложить Лаврин не сообразил. Не привечал, что ли?

– Увидел дочку, когда его хозяин лечил мою жену. И… как это… оставил? забыл?.. а!.. потерял голову. Да. Однажды мои люди поймали его в саду под окнами Mashki-то. Я велел дать плетей, да как следует.

– Ничего примечательного? – переспросил я, машинально барабаня пальцами по рукояти шпаги. – Мне показалось, он очень даже примечательный. Его искусство исцеления велико даже для Ура, а здесь собрались лучшие маги со всего света.

– Не был хорошим лекарем, – покачал головой Лаврин. – Ученик простого травника. Никогда не учился у великих мастеров.

– Гений от рождения?

– Я бы знал, – хмыкнул купец. – Все бы знали. У нас лекарей ценят. Вот…

Он бесцеремонно задрал штанину и показал воспаленный красный рубец на ноге.

– Старая рана. Получил три года назад, когда гнал в Ур караван с товарами. Шайка разбойников попыталась отбить несколько подвод. Зажила, но в плохую… намоченную… как это?.. а!.. сырую погоду открывается и болит. Да. Почему же не помог, когда смотрел? Нет, не был великим лекарем.

Надо же. Чем дальше, тем все более интересным персонажем становится мой вранливый друг.

– Право слово, мессир Лаврин, у меня складывается впечатление, будто мы говорим о разных людях, – пробормотал я, озадаченно потирая подбородок.

Купец широко улыбнулся.

Будучи в Уре человеком новым, он держался в компании одного из детей Лилит довольно свободно, без той смеси подобострастия и страха, какую выказывают коренные уранийцы, имевшие возможность удостовериться: иные страшные истории о нас – лишь бледная тень истинных ужасов.

Это мне нравилось. Вечный страх на лицах все-таки утомляет.

– Едва ли это возможно. Вы хорошо описали парня. Я его узнал. Это он, нет сомнений.

– Целитель, которого видел я, мог срастить рану, просто проведя по ней пальцем.

– У вас убежавший… ушедший от ума… как это?.. а!.. сумасшедший город, – пожал плечами купец. – Да. Очень большой и древний. Здесь с ним всякое могло произойти.

Я смерил его долгим взглядом. Уж не держат ли меня за дурака?

Нет, не похоже.

Врать Выродку – себе дороже. И пусть страхи Лаврина перед Древней кровью не впитаны с молоком матери, он все же не мог не слышать жутких историй про детей Лилит. Всякий, кто норовит переселиться в Блистательный и Проклятый, слышит их первым делом. Опять же вежливость и почтительность, с которыми меня приняли в доме Лавринов, явно вызваны не удовольствием лицезреть мою неприятную, изрезанную шрамами физиономию.

Всего лишь разумная осторожность.

– Для меня важно найти мальчишку. Очень важно, мессир Лаврин. Я могу рассчитывать, что, едва он появится на пороге вашего дома, мне тут же будет выслана весточка?

– Дал слугам наказ гнать его прочь. Даже если мальчишка стал великим колдуном и вступил в этот ваш Ковен, все равно не считаю его за ровню моей Mashke.

(Мастер, оказывается, уже заявлялся сюда в ворованной синей мантии, уверяя, будто стал послушником Колдовского Ковена Ура. Я пока не стал открывать глаза Лаврину на эту – очередную – ложь со стороны поклонника его… Mashki).

– Подобные визиты только портят облик… вредят достоинству… как это?.. а!.. не делают чести девушке из хорошей семьи. Да.

Кто бы сомневался.

Если девушка действительно так красива, как говорил о ней Мастер, а ее папаша богат и способен выставить недюжинное приданое, то будущее предсказать нетрудно. Отец попытается выдать дочь замуж за родовитого уранийского нобиля и наверняка преуспеет. И все будут довольны.

Голубая кровь и фамилия супруга откроют девице путь ко двору, где свет, интриги, шуршание платьев и все самые свежие сплетни. А новоиспеченный тесть прибавит к арборийскому богатству, эребским коврам, черемисским скакунам и лютецианскому хрусталю пышный уранийский титул.

Учитывая, сколь часты марьяжи между отпрысками купцов, обладающих тугой мошной, и аристократами, зачастую ничем, кроме древности рода, не обладающими, планы Лаврина имели все шансы осуществиться, причем уже в самом недалеком будущем. Поэтому в них явно не входила страсть молодого мага, пусть даже он открыл в себе фантастические таланты и был принят в Колдовской Ковен Блистательного и Проклятого.

Уважение и почет, равно как и достаток, которые мальчишка мог дать, став ковенитом, Марию едва ли прельстили бы – всем этим уже обладал ее отец. А вот титул и место при дворе…

– Я бы просил об услуге, – веско сказал я и поерзал на стуле, чтобы красноречиво забрякала амуниция.

Лаврин пожевал губами. Он не производил впечатления человека, готового так просто уступить, и истинного страха в отношении меня не испытывал, но чувство тревоги, которое внушала моя грузная фигура, перевесило.

– Хорошо, сударь. Помогу вам. Если этот нахал еще раз заявится, попрошу пригласить его в дом и продержу ровно столько, чтобы вы успели… как это?.. проспать… пропеть… а!.. подоспеть. Или прислали своих людей. Да.

– Вот и славно, мессир Лаврин! – Я постарался сообщить своему лицу по-настоящему кровожадное выражение, не адресованное никому конкретно (на всякий случай, чтобы купец не подумал отделаться пустым обещанием). – Кто знает, может быть, это избавит вас от назойливого жениха раз и навсегда.

Купец скривился, но ничего не сказал.

Мы распрощались, после чего я покинул особняк Лавринов, на улице Ткачей – не самой фешенебельной, зато удачно расположенной относительно центра города и вернулся домой. Понятно, что на одну добрую волю арборийца я не понадеялся и тем же вечером проинструктировал Помойного Кота установить круглосуточное незаметное и неусыпное наблюдение за домом купца.

Тогда я еще не знал, что все это лишние хлопоты.

Скоро Мастер Плоти, этот новоиспеченный Джулиан, и в самом деле заявится к своей Мэриэтте. Да так, что вспоминать этот визит будет по сей день омерзительно даже такому толстокожему созданию, как Сет Слотер по прозвищу Ублюдок.

Глава XI

Предложение Ковена

Ожидая, пока Мастер Плоти объявится возле дома своей возлюбленной, я не сидел сложа руки. За двое суток я обошел несколько злачных заведений из числа тех, что стремятся облюбовать жители Ура с испорченной репутацией, темным прошлым и вполне даже предопределенным будущим, где маячит если не нож коллеги по преступному промыслу, то десять футов доброй пеньковой веревки, пожертвованной от щедрот Палаты правосудия.

«Сломанная сабля», «Кабан и поросенок», «Сиськи-Трясиськи»… Названия сих достопримечательностей Блистательного и Проклятого на слуху у всего города, хотя не всякий знает, где и как их сыскать, а из тех, кто знает, не всякий рискнет переступить порог, ибо есть заведения, куда даже городские стражи меньше чем полным взводом стараются не соваться. Войдя же внутрь таковых, следует вести себя подобающим образом: не привлекать лишнего внимания, держать язык на привязи, а ушки – на макушке, в чужие дела не лезть и к своим не подпускать.

Тем, кто не привык следовать негласным правилам (по недомыслию или в силу излишней самоуверенности), визит запросто может выйти боком. Не в меру длинные носы в таких местах принято сворачивать набок, а то и урезать… по самую шею.

И, как ни парадоксально и вопреки всему вышесказанному, именно сюда стекаются все грязные слухи, гнусные сплетни и темные секреты, постоянно тревожащие поверхность болота, именуемого Уром, подобно пузырькам зловонного газа. Правда, чтобы добраться до них, надо уметь развязывать языки – где серебром, а где кулаком, не забывая при этом следить, чтобы за спиной вдруг не оказался какой-нибудь хмырь с мрачной рожей, либо наоборот – в доску свой рубаха-парень с излишне дружелюбной ухмылкой.

В общем, почти как дома, в родном Кэр-Кадазанге…

Тряся завсегдатаев, а когда и хозяев таких заведений, суля то тумаки, то золотые марки, я тщательно выспрашивал о юноше-бори, который мог бы оказывать колдовские услуги без лицензии, выдавая себя за мага Колдовского Ковена. Увы, ничего внятного выжать не удалось. Не помогли и расспросы умельцев, подделывающих документы и печати. Ни к одному из тех, кого я сумел отыскать, не обращался за помощью мальчишка из Арбории, намеревающийся практиковать medicae aktus, но не горящий желанием экзаменоваться у столичных магов-чиновников.

Теряя терпение, я уже подумывал подключить к поискам своего племянника Джада Слотера, известного обширными и крайне сомнительными знакомствами, как вдруг Мастер Плоти объявился собственной персоной. Вернее, сначала объявилась другая персона в мантии, тоже вполне заслуживающая внимания, но уже не только за свои магические таланты.

Такой персоной стал Квентин Саламатус – одна из самых крупных шишек Ковена.

Человек, которого иногда именовали (и не поймешь, в шутку или всерьез) «вице-канцлером Ура от магии», прибыл в мои апартаменты на Аракан-Тизис собственнолично, не удосужившись даже прислать предварительно записку или уведомить о своем визите при помощи какого-нибудь хитрого магического фокуса.

Последнее меня отнюдь не порадовало. Я слышал кое-что о Втором из Круга Девяти: говаривали, Квентин Саламатус не из тех, кто позволяет себе тратить время, отправляясь наобум в гости к человеку, которого может и не оказаться дома. А значит, Ковен установил слежку – если не за мной, то за моим жилищем. Учитывая последние события, нетрудно предположить, что поводом послужили мое недавнее обращение в представительство магического братства и интерес, проявляемый к смертному юноше, который выдает себя за одного из ковенитов.

Кровь и пепел!

Мой юный друг преуспел в искусстве привлекать внимание сильных мира сего к своей скромной персоне. Даже более чем. Сначала суккуба, затем я и Близнецы, а теперь вот и верхушка Ковена. Что дальше? Его величество Джордан II подождет помирать и восстанет со смертного одра, дабы потребовать к себе такого искусника?

Учитывая, как заплясали события, – вполне может статься.

Но, как бы то ни было, Вера Слотер заполучит его первой.

Я так решил.

Мысленно поставив для себя точку в этом вопросе, я скорчил хмурую физиономию и сосредоточил внимание на визитере.

Так получилось, что, будучи изрядно наслышан о Квентине Саламатусе, воочию я видел магистра в первый раз в жизни. И, должен признаться, поначалу зрелище не впечатлило. Представитель крупнейшего магического сообщества Ура (а следовательно, и всего мира) выглядел… ничуть не представительно.

Стандартная темно-синяя мантия, отороченная по краям алой каймой, – знак высокого положения в иерархии Ковена, сидела на нем криво и постоянно норовила съехать с плеча. Магу-чиновнику приходилось снова и снова поправлять ее нервными отрывистыми движениями. Блеклые рыбьи глаза делали и без того тусклое лицо совершенно невыразительным, а выскобленные до синевы щеки глубоко запали, придавая ковениту сходство с аскетом, вознамерившимся уморить себя постами да воздержанием. Этим он отчасти напоминал дядюшку Витара, чье исхудавшее лицо вообще мало чем отличается от голого черепа. Неужто это ответственность так высушивает?

Тень, а не человек. Стяни с колдуна мантию, выряди в простую одежду – и на улице ты пройдешь мимо, рискуя даже не заметить его.

Между тем Квентин Саламатус по праву являлся одним из виднейших людей Блистательного и Проклятого. Маг Ковена первой категории, он обладал совершенно недюжинными познаниями в области волшбы, однако считалось, что истинные таланты магистра лежат в области бюрократии и крючкотворства. Злые языки поговаривали, будто скорее этим талантам, нежели колдовскому умению, Саламатус обязан своему положению в Круге Девяти. Не удивлюсь, если это окажется правдой: даже высшие маги отчаянно нуждаются в умелом управляющем – уж больно много магического материала ныне использовалось в самых простых отраслях городского хозяйства, от транспорта до чистки сточных канав.

Кроме того, кто-то же должен вести переговоры от имени Ковена как с Магистратом, при котором состоял весь официальный магический сброд, так и с Монаршими Чертогами, где нынче завершало бренный путь по земной юдоли наше умирающее высочество – славный король Джордан II, номинально представляющий в Блистательном и Проклятом верховную власть.

Саламатусу едва ли пришелся по вкусу пристальный взгляд. Но не обращая внимания на его недовольно поджатые губы, я с откровенным интересом продолжал разглядывать мага-чиновника, про которого ходило множество нелепых слухов и столько же анекдотов, высмеивающих поразительную работоспособность, еще более поразительную педантичность и уж совершенно поразительную скаредность.

А ведь многие из них, похоже, недалеки от истины.

Пальцы ковенита пестрели въевшимися в кожу чернильными пятнами, а мантия одного из самых влиятельных людей Ура оказалась аккуратно заштопана в нескольких местах. У меня почему-то немедленно возникло убеждение, что все стежки были сделаны рукой самого мага.

«Приходят как-то к Саламатусу вор, ростовщик и скупец и просят: рассуди, о жаднейший…»

Разглядывая магистра, я не забывал и слушать. При всей своей невзрачности и даже некоторой нелепости Саламатус точно не входил в число людей, слова которых позволительно пропускать мимо ушей. Особенно когда ковенит рассказывал о совершенно диких вещах.

– …в настоящее время пострадало уже свыше тридцати человек, – медленно закончил свою речь маг-чиновник, сверля меня в ответ белесыми рыбьими глазками.

Последнее, к слову, свидетельствовало о железном стержне, таящемся внутри столь невзрачного человека. Я мог бы по пальцам пересчитать смертных, у которых хватило духу не то что смотреть в глаза Выродку – просто выдержать его взгляд. И готов биться об заклад, пара пальцев осталась бы про запас. Впрочем, знать, что я думаю о нем, Саламатусу совершенно не стоило, а посему…

– Тридцать? Что ж, значит, будет работа для Мусорного патруля, – подчеркнуто небрежным тоном бросил я.

Лицедей из меня неважный, но скрыть нарастающее внутреннее напряжение удалось.

На самом деле мы ведь оба понимали, к чему он клонит.

Чтобы вспомнить обо мне, Колдовской Ковен должен был вляпаться в крупные неприятности. Я бы даже сказал – масштабные неприятности. А поскольку маги-чиновники не любят терять лицо и показывать, что неспособны самостоятельно управиться с чем бы (с кем бы) то ни было, их интересы должны пересекаться с моими. При таком раскладе ковениты получат возможность загрести жар чужими руками, делая вид (не в последнюю очередь для самих себя), будто искусно манипулируют обстоятельствами.

Общий же интерес у меня с Ковеном нынче один.

Мастер Плоти.

Загадочный гений волшбы, хилер высочайшей категории.

Одуревший от вожделения мальчишка.

Меня распирало от желания вскочить, схватить Саламатуса за грудки, встряхнуть как следует и проорать: «Где он?!», но приходилось сдерживаться. Ковениты намерены использовать Ублюдка Слотера в своих целях? Что ж, пусть попробуют.

Это обойдется им недешево, так что еще вопрос, кто кого использует.

Помня о воспетой острословами скаредности Второго из Круга Девяти, набивать цену следовало изначально, иначе этот скряга примется торговаться за каждую монету, которую намерен уплатить. Пусть поверит, будто Слотеру на самом деле нет дела до каких-то там людишек.

Саламатус словно не услышал моей реплики про Мусорный патруль.

– И эти тридцать человек все еще живы, – настойчиво продолжал ковенит.

Я вопросительно поднял бровь.

– Все живы, – повторил маг-чиновник, тускло блеснув рыбьими глазками. – Хотя назвать их людьми не повернется язык. Полагаю, они и сами уже устали молить о смерти. Мессир Слотер, вы, несомненно, догадываетесь, почему я пришел именно к вам. Тремя днями ранее вы искали человека, который ответственен за происходящее сейчас на улице Ткачей…

Мой Джулиан все-таки пришел к своей Мэриэтте.

Только уже не скромным просителем. Похоже, он принес с собой боль и ужас.

Эмиль Траут, будь он жив, пришел бы в восторг от нового сюжета на вечную тему.

– …ваш рассказ о молодом человеке, уроженце Арбории, выдающем себя за члена братства, сразу же привлек внимание Ковена. Сами понимаете, не каждый день к нам приходят с подобными расспросами представители Древних семей, – рассказывал Саламатус, нервно поправляя мантию. – Опять же дар, который вы обозначили в описании разыскиваемого, дар, который вызвал интерес даже у Древней крови, сам по себе крайне редок.

Магистр помолчал, ожидая моей реакции, но поскольку я ничем не выразил заинтересованность, продолжил:

– Мы не оставляем хилеров без опеки и надзора, даже когда их базовая подготовка не позволяет сдать экзамены в Ковен. Магия трансмутации, позволяющая напрямую взаимодействовать с материей, изменяя ее форму, а иногда и содержание, – уникальна. Это один из величайших даров небес человечеству. А уж когда речь заходит об умении работать с живой материей, не повреждая ее… такие случаи и вовсе наперечет. Уникумы, обладающие подобными способностями, известны поименно. Посему Колдовской Ковен немедленно приложил необходимые усилия для поисков этого… хм… неофита. Если он так силен от природы, то представляете, что могло бы вырасти из юноши при надлежащем обучении и наставничестве?!

Да уж могу себе представить.

Пройдя должную подготовку, парень мог бы стать величайшим целителем своего времени, одними только прикосновениями пальцев закрывая любые раны, смахивая с тела самые страшные язвы и наливая новой силой увядшие органы. При этом в Ковене отнеслись бы к его талантам весьма прагматично. Зная магическую братию и отношение Магистрата к работе волшебников на территории Блистательного и Проклятого, можно с уверенностью утверждать: то, чего стали бы касаться руки молодого колдуна, приносило бы пользу обществу, а не отдельным его представителям.

Трудясь на братство магов, Мастер Плоти доделывал бы работу там, где, по мнению смертных, ее не доделала природа. Например, увеличивал бы мышечную силу тягловых животных, используемых для военных и промышленных нужд. Или останавливал бы процессы разложения в телах зомби, что трудятся на государственных рудниках (главным образом серебряных). Или совершенствовал бы магиматов, принятых на службу в различные департаменты Ура.

– К сожалению, мы… не преуспели, – вздохнул Саламатус, в сотый раз одернув ворот мантии. – И я не снимаю с себя ответственности за случившееся. По долгу службы я обязан знать все о перемещениях нелицензированных обладателей магического дара, даже когда они сами полагают, будто Ковену ничего не известно об их темных делишках. Но за этим мальчиком мы не уследили.

Маг-чиновник, член Круга Девяти, положил руки на стол и устало посмотрел на меня:

– Мы прошляпили появление вашего неофита и не отыскали его прежде… прежде, чем он сам объявил о себе. Мои подчиненные считают, что это все из-за девушки.

– Спорить не буду, – пожал я плечами. – Не в первый раз мужчина принимается за безумства из-за женщины. И, увы, не в последний. Просто в историю вписываются только те безумства, какие впоследствии можно с пафосом выдать за «подвиг».

– К сожалению, у меня нет времени на исторические ретроспективы и глубокомысленные сентенции, – уныло заметил Квентин Саламатус, разглядывая свои худые костистые пальцы. – Поймите, мессир Слотер, пока мы говорим, почти сто человек держат оцепление вокруг особняка купца Лаврина, ожидая команды на штурм. Они ежеминутно слышат эти страшные крики. А иногда наружу выскакивает такое, что даже сложно описать…

Он громко захрустел пальцами и надолго замолчал.

– Там творится настоящий ад, мессир. Вы помните историю Нико Гончара?

Еще бы не помнить! Известный в городе гончар Нико-ханнориец разорился, пытаясь конкурировать с крупной мануфактурой, взявшейся за производство посуды. Действительно искусный, но тщеславный и страшно себялюбивый ремесленник, доведенный до исступления издевательствами конкурентов и требованиями кредиторов, жестоко отомстил «равнодушному к его бедам городу» (так он объяснился позже перед дознавателями Второго Департамента). Нико Гончар распродал все свое имущество, раздал долги, а на оставшиеся деньги накупил глины и в заброшенном сарае слепил из нее несколько чудовищных тварей, которых даже големами-то назвать можно было лишь с большой натяжкой. Размерами эти исполины почти дотянули до великанов-топтунов, таскающих поезда меж городами.

Анимировав монстров с помощью загодя прикупленных контрабандных заклинаний, Нико напустил их на разорившую его мануфактуру.

Одно заклинание прекратило действие через несколько минут после активации, заставив чудище застыть уродливой скульптурой посреди сарая. Два существа рассыпались, немного не дотопав до конкурентов ханнорийца. А вот третий сбился с пути, вышел на людную улицу и принялся громить все направо и налево.

Прежде чем Псы правосудия развалили глиняного монстра на части, прикатив пушку, пострадало по меньшей мере тридцать человек, из которых половину просто затоптали во время давки, образовавшейся при паническом бегстве горожан. Прямо как в давешней истории с моим участием.

– В нашей ситуации все намного, намного хуже. Я не уверен, что тех, кого ваш… Мастер Плоти… взял в заложники, удастся спасти. Думаю, они сами едва ли захотят жить после всего, что он с ними сделал. Кругу нелегко было принять решение в данной ситуации, но оно принято: несмотря на всю уникальность этого таланта, мальчик должен быть уничтожен. Он определенно безумен. Я не отдал команду штурмовать особняк только потому, что не хочу терять людей, а потери, боюсь, будут неизбежны. Мы ведь даже не можем использовать против него Псов правосудия, поскольку их улучшили искусственно, и они уязвимы именно для магии трансмутации. Есть даже вероятность, что он способен повернуть их против нас же.

Ковенит снова тяжело вздохнул и занялся мантией.

Я терпеливо ждал.

– Последнего я сейчас больше всего и боюсь. Если Мастер попробует обернуть свое влияние на магиматов и тех созданий, которые подвергались переделке… Нельзя исключить, что они могут откликнуться на его зов. Представляете, что может сделать безумец с гвардией из трехсот профессиональных, невероятно сильных и ловких бойцов?! Нам придется вводить в город войска, чего с Уром не случалось за последние двести лет!

– Вы везучий человек, мессир Саламатус, – задумчиво сказал я. – Сидите и спокойно так хамите в лицо Выродку…

– П-помилуйте, лорд Слотер! – Маг-чиновник побледнел и оставил в покое свою мантию. В рыбьих глазах впервые блеснуло что-то похожее на жизнь. Страх? – Как можно!..

– Разве только что вы не дали понять, будто жизнь каких-то стражников ставится вами выше жизни Слотера? Разве не потому вы готовы отправить меня таскать для вас каштаны из огня?

Искоса наблюдая за занервничавшим магом-чиновником, я с трудом предотвратил появление ухмылки. У меня и в мыслях не было оскорбляться на слова Саламатуса, тем более что ничего оскорбительного или даже неосторожного в них не было – логично предлагать наемному охотнику деньги, чтобы он сунул голову в чужие неприятности, рискуя остаться без оного украшения на плечах. Тут вопрос лишь в мотивации.

То бишь в количестве этих денег.

Учитывая же скаредность магистра Ковена… ну, впрочем, об этом я уже упоминал.

Отклонять подвернувшееся дельце я не собирался. И не только из-за того, что в нем фигурировал Мастер Плоти. Мертвые, которые приталкивают клиентов к дверям Сета Слотера, в последнее время обленились, и затянувшееся бездействие привело к тому, что мы с Таннис несколько поиздержались. Деньги я никогда не умел ни копить, ни беречь, и они всегда подходили к концу, а жить, промышляя запугиванием кредиторов и бесплатно столуясь в тавернах, где меня считали завсегдатаем, как-то не с руки.

У Мамаши Ло сейчас хватало проблем с чиновниками из городской стражи, так что ее благодарность еще следовало подождать. Кошелек, полученный за сломанного голема, поможет какое-то время продержаться на плаву, но принять выгодный контракт от Колдовского Ковена было бы очень кстати.

Приятное удачно накладывалось на нужное.

– Ваша жизнь? – тем временем переспрашивал Саламатус. – О, возможно, вы просто меня не так поняли, мессир! Ваша репутация и ваши, скажем так, успехи слишком хорошо известны всему городу. Если бы я верил, будто у Мастера против вас есть шансы…

– Ну, коль уж вы так говорите… – не скрывая иронии, протянул я, одновременно разводя руками.

– Мессир Слотер, позвольте вопрос? – Маг-чиновник слегка подался вперед. – Мне кажется, у вас есть определенные сомнения по поводу платы, которую Ковен намерен предложить за… хм… нейтрализацию обезумевшего нелегального колдуна? Или, точнее сказать, у вас есть сомнения относительно моей скромной персоны, которая будет предлагать эту плату?

Я ответил красноречивой гримасой. Тогда Квентин Саламатус впервые за все время нашей беседы позволил себе улыбнуться, вернее, изобразить своими тонкими бледными губами нечто, способное сойти за улыбку – при наличии у вас воображения.

– Посмею вас разочаровать. Видите ли, большинство слухов, которые распускают обо мне по городу, действительно имеют место быть. У меня наличествует склонность к экономии. Кому-то она может показаться излишней, хотя я, проведши детство, отрочество и юность в крайней нужде, так не считаю. Однако мои пороки, равно как и мои добродетели, сейчас роли не играют. При вашей помощи я хочу как можно быстрее покончить с Мастером Плоти и потерять при этом как можно меньше людей. А заодно предотвратить жуткую кровавую баню на улицах Ура, какую этот безумец может учудить, если сумеет воздействовать на живых магиматов и прошедших магическую обработку людей. Учитывая же, что платить за все в конечном итоге будет Ковен, мои душевные терзания относительно величины ваших гонораров не должны помешать нам заключить взаимовыгодную сделку.

Сделав усилие, маг-чиновник изобразил на постном лице нечто совершенно ему не присущее, что я истолковал уже как улыбку дружелюбную.

Лучше бы он не пытался.

– А мне кажется, дело не в том, чей карман пострадает из-за аппетитов Выродка, – как бы между прочим заметил я. – Мне кажется, вам просто некуда деваться. Этот случай – из ряда вон выходящий. Даже Ковену не удастся так просто списать жизни тридцати человек. Тем более что пострадали они в результате магического инцидента, каковые вы и ваши коллеги не должны допускать. Вырвавшийся демон в борделе на бульваре Двух Соборов, потом взбесившийся голем, а теперь вот это… Не слишком ли много накладок с магией за последние пару дней? Может быть, Ковен не справляется? Может быть, Круг Девяти слишком увлекся своими внутренними делами и не уделяет внимания нуждам города?

Квентин Саламатус вздохнул и вновь взялся за ворот мантии.

– Не буду скрывать: то, о чем вы говорите, – основная причина, побудившая меня бросить все дела и лично отправиться на встречу с вами. Нам нужен профессионал, способный закончить дело быстро и верно. Ковен и без того сильно подставился перед Магистратом и Монаршими Чертогами. Вы абсолютно правы: как можно говорить о контроле за магической ноосферой города, если мы неспособны отследить потенциально опасных нелегалов? Посему мы должны справиться с ситуацией прежде, чем вмешаются королевские мушкетеры или Второй Департамент Ура. Это важно!

Я промолчал.

Саламатус поерзал и продолжил:

– Войдите в мое положение, мессир Слотер. Понимаете ли, у ситуации есть определенная деликатность. Практически все пострадавшие – бори, челядь и слуги, которых привез с собой Лаврин. Они даже не граждане Ура. Человек, который напал на них, – тоже из Арбории, нелегальный колдун. Если удастся ограничить потери только подданными данного государства… что ж, получится, это были арборийские проблемы, которые вынужденно пришлось решать Уру. Но если я отправлю на штурм особняка своих людей, неизбежно погибнут уранийцы… Вы же способны решить проблему без потерь с нашей стороны. Это позволило бы хоть как-то отвести громы и молнии от наших голов. Магистрат и без того ежегодно норовит урезать нам ассигнования…

Ассигнования…

И этот человек уверял меня, что его пороки, сиречь деньги, тут не играют роли! Чернильная душа!

– Значит, все-таки вопрос в деньгах, – утвердительным тоном сказал я. – Гонорары Сета Слотера явно несоизмеримы с возможными потерями, если дело не удастся замять прежде, чем пострадает кто-то еще. Кто-то из Ура. Вот вы и выбираете меньшее из двух зол.

– Какая разница, мессир? – не скрывая своего раздражения, воскликнул маг-чиновник. – Я… Ковен в моем лице готов заплатить вам, сколько скажете. И потом, мы остановим избиение невинных!

– Оставим героическую подоплеку. Мы с вами две циничные скотины, и весь наш долгий разговор, наконец, свелся к главному. К вопросу денег…

Вопрос денег мы решили минут через десять.

Три тысячи уранийских «двурыльников» – полновесных золотых монет, отчеканенных во времена правления короля Джордана I, с изображением королевского лика на обеих сторонах (отсюда и народное прозвище) и мелким рубчатым гуртом по краям. За такую сумму я подрядился принять предложение Ковена и вытрясти душу из Мастера Плоти. «Двурыльники» особо ценились менялами и ростовщиками Ура, поскольку их чеканили в славные тучные годы из золота высшей пробы, почти без примесей. На черном рынке такие монеты уходили по цене гораздо более высокой, чем номинал. Полагаю, маг первой категории Квентин Саламатус в душе обливался скупыми (не в буквальном смысле) слезами, соглашаясь на мои условия.

Но я прижал его к стенке и выдоил.

Как одна циничная скотина – другую.

А теперь еще получу своего Мастера.

Глава XII

Любовь убивает

В экипаже магистра Саламатуса, запряженном жеребцами-магиматами с неестественно развитой мускулатурой, мы быстро, без всяких задержек добрались до окраины улицы Ткачей, где, откупив солидный кусок земли, выстроил свой особняк арборийский магнат Михел Лаврин.

Вокруг здания держали оцепление – в два кольца. Первое отгоняло зевак из числа самых смелых и дурных, второе держало осаду непосредственно вокруг дома купца, демонстрируя готовность пресечь любую попытку вырваться. Одной стражи нагнали под сотню человек в полном вооружении: шпаги, алебарды, мушкеты. Меж серо-зеленых мундиров суетилось не меньше двух десятков ковенитов в темно-синих мантиях. А вот малиновых плащей, обычно сразу выделяющих Псов правосудия, заметно не было. Саламатус не преувеличивал – Ковен действительно опасался того, что взбесившийся хилер найдет способ подчинить себе людей, прошедших магическую трансформацию для более эффективной службы. Свору Витара убрали от греха подальше.

Едва наш экипаж остановился, как подле него оказался высокий мужчина со шрамом на подбородке и печатью вечного недовольства на лице, въевшегося в каждую черточку. Особый покрой его мантии, наводившей на мысль о военной форме, выдавал род деятельности – магеармус. То бишь боевой маг, несущий военную службу.

По приказу короля Ковен готовил таких для армии Блистательного и Проклятого, изначально предусматривая полноценное участие магеармов в военных кампаниях. Прошли те славные времена, когда колдунов использовали только в тайных операциях или диверсиях как секретное и очень коварное оружие. Нынче сложно даже представить регулярную армию без штатных специалистов по чарам и заклинаниям. А уж ругаются и пьют полковые маги так, что иные сержанты, снюхавшие по фунту пороха, стыдливо краснеют.

Представившись капитан-магистром Фервусом, магеармус по-военному коротко и четко доложил: все входы и выходы из особняка контролируются, попыток прорвать оцепление не предпринималось, попыток вступить в переговоры тоже. Периодически из дома доносятся жуткие крики. Оснований считать, что внутри остались лица, которых можно спасти, нет. Судя по отпечаткам ауры, людей, которых бы не коснулась трансформация, в особняке не осталось. Во избежание потерь среди личного состава при штурме предлагается просто испепелить здание, используя магию и зажигательные снаряды.

Эту идею с энтузиазмом поддержал и подтянувшийся капитан городской стражи – пожилой, густоусый и крепкий, как гриб-боровик. Ему не улыбалось посылать своих парней в дом Лаврина после того, что он увидел снаружи.

Магистр Саламатус недовольно сморщился:

– Мы не можем уничтожить дом, захваченный нелицензированным магом. После того как все закончится, потребуется глубокое и тщательное расследование, дабы убедить Магистрат и Монаршие Чертоги, что Ковен не имеет отношения к этому… инциденту.

– Значит, штурм? – уточнил Фервус.

Будучи истинным солдатом, он не стал спорить с приказом – пожал плечами и отдал честь.

Aue, мол. Вам командовать, нам костьми ложиться. Так уж устроен мир, ничего не поделаешь.

К его удивлению, Саламатус только раздраженно махнул рукой.

– Разуйте глаза, капитан! – нервно воскликнул Второй из Круга Девяти. – Разве вы не видите, что я не один? Со мной прибыл лучший специалист, которого только можно привлечь к решению подобных… э… задач. Полагаю, мессир Слотер покажет, что брать надо умением, а не числом.

И снова капитан-магистр ухом не повел. Какие обиды, когда есть кто-то, готовый сунуться в пасть дьяволу вместо тебя?!

– Лорд Слотер, – чопорно склонил голову капитан-магистр Фервус. – Для меня это честь.

– А для меня – всего лишь работа, – хмуро пробормотал я, машинально проверяя оружие. – Есть что еще сообщить, капитан?

Сопоставив его слова с тем, что мне было известно о Мастере Плоти и его отношениях с семейством Лавринов, я пришел к неутешительным выводам: спасать там и впрямь некого. Единственный шанс избежать общей участи был разве только у дочери купца. Остальные либо искалечены так, что неспособны двигаться, либо превращены в жуткие создания, которых Мастер готов напустить на любого, кто приблизится к особняку.

Брр… трудно и представить себе более страшную участь – быть запертым в клетке, которой стало собственное тело, превратившееся в ком воска в руках безумца!

Судя по всему, в трагедии, разыгравшейся на улице Ткачей, мессир Лаврин сыграл не последнюю скрипку. Когда Мастер Плоти, упорный в своем желании заполучить предмет страсти, пусть даже против воли девушки, заявился наконец на порог купеческого дома, отец Марии приказал слугам схватить мальчишку, избить и скрутить. Это дорого встало и слугам, и всему семейству купца…

Я поначалу даже выругался: вот ведь дурень этот Лаврин! Ну что стоило отвлечь безумца разговором, а тем временем тайком послать за мной? Все иллюзии по поводу того, что трагедии можно было избежать, быстро развеялись, когда я увидел, что осталось от мальчишки Помойного Кота, который дежурил возле дома в соответствии с моим указанием.

Подручные Саламатуса подобрали беднягу у ограды особняка. Он при всем желании не смог бы выполнить порученное задание: безумный хилер, наткнувшись на Кошака, просто сплавил пареньку ноги в одно целое, превратив в безобразного червя с человеческим торсом.

Мастер изначально шел не разговоры о сватовстве вести. Он шел брать свое.

Шагая к дому Лаврина, я вспоминал худое искалеченное тельце мальца и с такой яростью стискивал зубы, что челюсть заныла.

На останки купеческих слуг я наткнулся почти сразу за воротами особняка. Их тела, вернее, то, чем они стали, покрывали крыльцо дома ковром из живой плоти. И не только крыльцо – растаявшие, точно медуза на солнце, потеки размягченной человеческой плоти залили всю дорожку – от зубчатого забора до самой парадной купеческого особняка. Они дрожали и хлюпали, словно какое-то мерзкое желе.

Сорок шагов.

Именно столько я сделал по расстеленному Мастером живому ковру, чувствуя, как истончившаяся кожа лопается под каблуками, брызгая сукровицей и лимфой.

Ровно сорок. Я начал считать их на пятом, потому что после каждого нового слышал отчаянный вопль тех, по кому ступал. Сообразуясь не то со своим мрачным юмором, не то с прагматичностью, Мастер сохранил несчастным слугам рты, часть легких и голосовые связки – специально для того, чтобы они могли кричать, одновременно радуя его своими страданиями и предупреждая об опасности.

Даже мне стало не по себе. Я и не предполагал, что сила юнца так велика. Со времени истории с суккубой молодой маг определенно прогрессировал.

После живого ковра меня встретили останки прочих слуг и домочадцев Лаврина, переделанные в личную стражу безумца. Мерзкое зрелище. Они напоминали големов, наскоро вылепленных из комка воска расшалившимся ребенком.

Неуклюжие, но мощные.

Уродливые, но жалкие…

Ошметки плоти, наделенные жаждой убийства. Божья глина, попавшая в руки маньяка.

Чтобы пройти, мне пришлось их убивать. Но даже не пытайся они остановить меня, все одно стоило задержаться и убить всех. Потому что так было бы милосердно.

Я и убивал – без колебаний и сожалений.

Стрелял в упор, рубил конечности, перевитые неестественно раздутой мускулатурой, и сносил головы, с которых стекла плоть, обнажив кости черепа. Нет никакого желания вспоминать и описывать свой путь по особняку Лаврина. Я просто шел и брал штурмом один этаж за другим, круша и ломая темницы плоти, в которые злой гений Мастера заточил человеческие души.

Думаю, отлетая прочь, они благословляли меня.

Благословляли Выродка.

Квентин Саламатус не преувеличивал угрозу, которую нес в себе обезумевший маг. В особняке Лаврина царил настоящий ад. Извращенное воображение и потрясающее колдовское искусство взбеленившегося Мастера сделали бы честь любому отпрыску Лилит…

Моя работа почти никогда не была легкой, так что, добравшись наконец до Мастера Плоти, вид я имел достаточно помятый. Весь в крови – своей и чужой, – хромающий на правую ногу, ежесекундно смаргивающий из-за длинной рваной царапины, которая пересекала все лицо – от брови до подбородка; глаз уцелел только чудом. Плюс пара рваных ран (укусы) на правом предплечье и правой же ляжке, а также хорошая дыра в бедре – один из живых големов изловчился и воткнул в меня бронзовую кочергу от камина.

Мастер хорошо позаботился о своей безопасности.

Только помочь ему это не могло. Я всегда делаю работу, на которую подрядился.

– Давно не сталкивался с таким горячим приемом! – пересохшей глоткой прокаркал я, сокрушительным пинком вышибив дверь в комнату, где заперся лжековенит.

В последнюю комнату, ибо во все прочие я уже сунул нос, регулярно рискуя получить по нему (и получая!) от сотворенных Мастером стражей.

Длинная черная тень в дальнем углу дернулась, но замерла, когда я предупреждающе помахал пистолетом (на самом деле уже разряженным). Ничего примечательного моим глазам не предстало. Судя по всему, комната принадлежала одной из служанок Марии – маленькая, тесная, без единого окна. Когда особняк отца окутал хаос, арборийская красавица, должно быть, пыталась здесь спрятаться, но обезумевший поклонник нашел ее.

Виновник всего ужаса выглядел совсем не грозно. Он трясся, словно припадочный, опущенная голова дрожала и подергивалась, как у глубокого старика, а узкие костлявые плечи ссутулились так сильно, что грозили проткнуть изодранную мантию, украденную у Ковена. Монстры так обычно не выглядят.

За спиной Мастера возвышалась тающая восковая фигура женщины с воздетыми к потолку руками. Обильно расставленные вдоль комнаты свечи отчаянно коптили, разогретый их огоньками воздух густо пропитался запахом горячего воска и человеческого пота. Из-за сильного жара фигура оплавилась, практически потеряв форму. Ребра жесткого каркаса уже выпирали наружу, освободившись от тающего воскового покрытия; только руки и прекрасная девичья головка, венчавшая статую, оставались невредимы. Бесформенная лужа, растекавшаяся из-под нее, залила почти весь пол в комнатке.

– Кто посмел?! – визгливо выкрикнул Мастер Плоти, с вызовом поднимая трясущуюся голову.

На меня глянуло безусое, изможденное и осунувшееся лицо, блестящее от пота, как стеклянное. Колдун на редкость плохо выглядел, и причиной тому было не только чрезмерное напряжение.

Он чертовски изменился с нашей встречи. Казалось, лицо безумного Джулиана взялся вылепить заново никудышный скульптор, который приступил к работе, изрядно приняв на грудь, а затем и вовсе бросил дело на полпути, не потрудившись хотя бы загладить следы собственных пальцев. Физиономию Мастера изрыли округлые ямки и язвы, точно следы какой-то чудовищной оспы, на скулах кожа растянулась так, что едва не лопалась, и можно было разглядеть белизну костей, а на щеках, напротив, была собрана в нелепые складки-брыли. Нос одновременно вздернут вверх и скошен набок, да и прочие черты лица выглядели неправильно, как будто кости черепа срослись не так после страшных переломов.

Стоявшее передо мной существо мало напоминало того отчаявшегося влюбленного школяра, что был готов пересадить себе железы инкуба, только бы залезть под юбку возлюбленной.

Кровь и пепел! Да он пытался исправить собственное лицо!

Собственноручно созданную уродливость Мастера еще больше усиливало ощущение жуткой усталости, исходившей от сбрендившего мага. Его руки бессильно висели двумя сломанными ветками, а сам он покачивался на ватных ногах, подобно каторжанину, которого только что подняли со дна забоя.

Однако мое присутствие придало ему сил. Увидев чужую фигуру на пороге комнаты, безумец подпрыгнул и нечеловечески заверещал-закричал, булькая слюной, затопал ногами, точь-в-точь как капризный мальчишка, которому не дали довести до конца шалость. Ничего членораздельного в этом крике не было – злоба и ярость.

– Кто посмел?!

Я лишь краем глаза следил за этим цирком – на какой-то момент всем моим вниманием завладел второй человек в комнате.

Кого я обманывал, говоря про восковую фигуру, увенчанную прелестной женской головкой? Мастер Плоти не работал с воском.

Не воск, но плоть медленно текла и плавилась, студенистыми волокнами стекая на пол по проступившим наружу костям скелета, невесть как еще не потерявшего цельность. Кости голеней уже обнажились полностью – только непрерывное течение плоти сверху вниз не позволяло им оторваться от истончившихся сухожилий.

Как я уже говорил, деформация не затронула только голову и вздернутые к потолку руки, связанные длинным шелковым шарфом. Они сохранили первоначальную форму и изящество. Но все, что оставалось ниже ключиц… Клянусь мошной Бегемота, если бы я видел в своей жизни чуть меньше омерзительного, меня бы стошнило!

Мария Лаврин. Mashka. Неприступная красавица и дочь магната Михела Лаврина.

Мастер не пощадил даже свою любовь.

В какой-то момент девушка почувствовала чужое присутствие. Она приподняла голову, невидящие глаза слепо обвели комнату и губы слабо шевельнулись, вымаливая… нет, не спасение… они молили о смерти.

Я сглотнул, преодолевая рвотный позыв, стиснул зубы, так что во рту возник солоноватый привкус, и поудобнее перехватил шпагу, намереваясь атаковать беснующегося мага.

Истерика Мастера Плоти мгновенно прекратилась. Он сухо рассмеялся и, подняв руку, сделал приглашающий жест.

Принимая вызов, я шагнул внутрь комнаты, в душное пространство, пропахшее страхом и болью. Язычки свечей судорожно затрепетали. В их неровном свете Мастер наконец узнал меня, и его измочаленное лицо приобрело удивленное выражение.

– Как? Это вы? Снова?

Он невольно отступил назад и в сторону. Я продолжал надвигаться, пока не оказался между сумасшедшим и его тающей жертвой.

Мастер сделал еще пару шагов назад и, почуяв спиной стену, перестал пятиться.

– И вы, конечно, один, – с неожиданной задумчивостью в голосе произнес он. – А я, признаться, ожидал, что прибудет больше… материала.

Оскалив зубы в улыбке, безумный Джулиан поднял руки, растопырив длинные гибкие пальцы на манер кошачьих когтей. Так, словно собирался вцепиться в меня и выдирать по пригоршне мяса зараз. Спина его выгнулась, изобличая намерение кинуться.

Я выставил вперед шпагу, намереваясь поймать маньяка на острие, если он и в самом деле прыгнет.

– На «материал» пойдешь ты, мелкий лживый гаденыш. Но чуть позже. Поверь, я уже дубил бы твою никчемную шкуру, если бы только не имел на тебя свои виды. Ни Ковену, ни Магистрату живым ты не нужен. Только мне.

Чистая правда.

Несмотря на все таланты Мастера, его не собирались оставлять в живых. Саламатус ни о чем подобном даже не заикался. Даже носи юный арбориец синюю мантию по праву, это бы ничего не изменило.

Не в правилах магов-чиновников чинить сломавшиеся механизмы. Их всегда заменяют новыми. Конкуренция среди носителей магического дара, желающих поступить на колдовскую службу Блистательного и Проклятого, никогда не прекращалась, а незаменимых людей, сколь бы одаренными они ни были, не существует.

– А вы не нужны мне! И они не нужны! – Мастер Плоти опустил руки, отступил еще на шаг, упираясь острыми лопатками в стену, и презрительно фыркнул. – Мне никто не нужен, кроме Марии!

– И ты всерьез думаешь, будто она разделит твои чувства после того, что ты с ней сотворил? – Я ткнул пистолетом в сторону того, что когда-то носило имя Марии. – У тебя странные методы ухаживания…

– А что она сделала со мной?! Посмотри, что она сделала! – стиснув кулаки, закричал колдун. – Я был готов для нее на все! Видишь это лицо? Видишь?!

Мастер ткнул себя в щеку с такой силой, что я удивился, как только не сломал палец.

– Это все для нее. Я пытался стать писаным красавцем – только бы она обратила на меня свой благосклонный взгляд. Все для нее! Избалованная сучка!

Он закрыл лицо руками и начал было рыдать, мелко тряся плечами, но почти сразу оборвал плач и вновь уставился на меня настороженным и хищным взглядом.

– А если подумать – кто она такая? Жалкое купеческое отродье, развращенное папочкиными деньгами! И кто я? Маг высшего уровня! Lekar! Величайший целитель, каких знала Арбория! Каких знал ваш Ур! – Уголок его рта задергался в нервном тике. – И все одно для этой девки я был готов на все. Вы знаете, чего я стою! На что я способен! Я могу творить чудеса с плотью! Могу придать формам невероятную пышность и упругость, могу взбугрить мышцы нечеловеческой силой! Но лицо…

Он поднял руки и принялся рассматривать их с таким отвращением, словно это были лапки мерзкого насекомого.

– Эти руки неспособны сотворить что-то по-настоящему прекрасное! Чтобы создать красивое лицо, нужен талант художника или скульптора: нужно уметь уловить и передать каждую черточку, каждый изгиб… Я хотел этому научиться, да все без толку. Но ведь я же пытался! Пытался, chert vzyat menya! Я пробовал поправить каждый изъян, над которым она смеялась! Вы видите, что получилось в итоге?! Это ее вина!

Вижу.

Только мне сейчас не до того.

Уже давно имелась возможность сделать прыжок вперед и проткнуть безумца, точно куропатку. Учитывая, насколько он опасен, закончить дело следовало одним-двумя ударами – кто знает, вдруг одного прикосновения Мастера Плоти будет достаточно, чтобы превратить мои мышцы в жидкий студень. Кроме того, неизвестно, не перекроил ли Мастер собственное тело, чтобы двигаться быстрее. Насколько хорошо он владеет своими конечностями? Насколько быстро способен регенерировать собственные ткани?

При таких раскладах рисковать нельзя. Бить следует наверняка.

В шею, в горло, под челюстную косточку или через глазницу – в мозг. Даже если Мастер благодаря своим талантам сделался живуч сверх меры, такие удары кого хочешь выведут из равновесия. А затем можно и голову отхватить.

Для полного спокойствия…

И все же я не мог заставить себя атаковать. Я все еще терзался сомнениями. Убить колдуна сейчас значило убить последний шанс для Веры… Если есть надежда хоть ненадолго вправить безумцу мозги, ей нельзя разбрасываться.

Соображает ли Мастер хоть что-нибудь? Можно ли его вразумить или хотя бы запугать?

Медленными тягучими движениями, чтобы не спровоцировать спятившего арборийца на атаку, я убрал разряженный пистолет в боковой подсумок и начал расстегивать пряжку ремешка на нательных ножнах, где в голодной полудреме ждал своего часа Дагдомар. Скользя пальцами по коже ножен, я чувствовал, как ожили и гладко заструились по лезвию колдовского акинака шесть адских рун – шесть изящно переплетенных между собой проклятий, жаждущих проникнуть в чужую плоть, опутать приютившуюся под ней душу и утащить ее за собой, в ненасытную утробу вечно алчного демона, заключенного в серебряном клинке.

– У вас ничего не получится, – нервным голосом произнес Мастер. – Я перестроил свое тело. Сейчас я способен двигаться быстрее любого смертного. И силой обладаю ничуть не меньшей.

Мне с трудом удалось не вздрогнуть от неожиданности. Он как будто вытащил мысли из моей головы!

– Я уже превратил бы вас в одного из тех живых големов, что вы встречали внизу, – продолжал безумец, – но, считайте, вам повезло. Я не из тех, кто неспособен испытывать благодарность. Вы спасли мне жизнь там, в борделе. Но что еще важнее, вы научили меня, как должно поступать… Поэтому я дам вам шанс. Уходите. Оставьте это дело смертным.

– Ты так добр, – насмешливо сказал я. – Но как раз из меня плохой благодетель. А уж учитель – и того хуже. Так что, может, подумаешь, что еще присовокупить к своему предложению? Обещаю до этого момента тебя не убивать.

С этими словами я демонстративно отнял руку от Дагдомара.

– Издеваетесь? – скривил губы лжековенит. – А ведь я действительно вам благодарен, лорд Слотер. Вы даже не подозреваете, но именно вам я (да и все остальные здесь) обязан тем, что произошло. Короткое общение с вами научило меня, как надлежит поступать в этой жизни. Не колебаться. Не сомневаться. Не проявлять слабость. Просто действовать. Брать то, что можешь. Я видел вас в деле, видел, как потом на вас смотрела та путана, Мамаша Ло, какими глазами. И другие… И я понял, каким нужно быть, чтобы Мария стала моей. Сила решает все. А свою силу я ощутил, когда остановил то двойное чудище, которое напугало даже вас. Осознав все это, я понял, что не уступаю ни одному Выродку, а значит, могу позволить себе то, что позволяют они. Спасибо вам за эту науку.

Он даже поклонился.

Что и говорить, хорош ученик.

Я смахнул кровь, заливавшую глаз.

– С другой стороны, думаю, я и сам бы к этому пришел. Я уже ступил на путь. Вы лишь помогли мне быстрее пройти его. Знаете, откуда взялось мое искусство? Хотите узнать? Я расскажу – в знак своего к вам уважения. – Он рассмеялся злым лающим смехом. – К сожалению, я не всегда был таким уж искусником… Просто подмастерье травника, не подающий больших надежд. Нельзя сказать, что я не старался, не зубрил эти проклятые книги, не проявлял прилежания, растирая травы и готовя порошки. И все равно – ничего выдающегося. И тогда я пошел на сделку…

По тому, с каким значением он произнес последнее слово, я сразу понял, о чем идет речь.

Мальчишка обратился к Шести адским Герцогам, предложив душу в обмен на колдовской талант.

И – редкое в наши дни дело – был услышан.

Нынче душа смертного уже не такой ходовой товар. Уж больно много среди людей желающих купить товар в рассрочку. Большинство смертных обладают прямо-таки удивительной способностью не воспринимать серьезно будущее, если оно не наступит прямо завтра. Впрочем, иные Выродки здесь от них мало отличаются.

Преисподняя переполнена проклятыми душами, спрос упал.

– Я вижу на вашем лице удивление, лорд Слотер? Не можете поверить, что я на это решился?

– Не могу поверить, что на твое предложение откликнулись. Нынче немногим удается привлечь внимание Преисподней.

– Нынче просто мало тех, кто умеет себя блюсти. Я умел. Не грешил, не занимался беспутствами, посещал мессианскую церковь… черт, да я даже до сих пор не расстался с девственностью, потому что берег себя для Марии! Мне было что предложить.

Он запрокинул голову и захохотал, но тут же резко, с каким-то всхлипом, оборвал себя.

– А она все равно не оценила. Ни в первый раз, ни когда я явился к ней в мантии Ковена.

«Украденной мантии», – мысленно добавил я.

– И тогда ты попытался смухлевать с суккубой.

– А затем встретил вас, – кивнул Мастер Плоти. – И увидел свой путь… Я не могу стать родовитым нобилем, но я могу уподобиться таким, как вы! Выродкам. Людям, способным внушать страх и уважение, перед которым меркнут любые титулы и богатства. Я взвесил все за и против, и понял, что терять мне нечего. Так пусть теряют другие! Я снова воззвал к Шести. И снова был услышан. В храме Черной церкви жрец со шрамами на лице помог мне провести ритуал. И благодать ниспустилась на мои руки, умножив их силу…

Все окончательно встало на свои места.

Чудовищная сила Мастера и его безумие были дарованы Преисподней. Сначала он получил дар в обмен на душу, а затем удостоился Черной благодати… благословения проклятием, идущего от тех, чей мертвый сон можно потревожить, только если крепко расстараться.

Мастер и в самом деле уподобился Выродку.

– Они познали ее. Они все познали ее! Даже эта клятая стерва, стоившая мне вечности в аду! И ты познаешь, если не уберешься отсюда! Уходи, Сет Слотер. Убирайся! Последний шанс.

Маньяк захихикал.

Я пристально взглянул в глаза Мастеру, и мне почудилось, будто я вижу, как последние искорки разума гаснут в затопившем их безумии. Но даже если это было всего лишь игрой воображения – все кончено.

Он больше никого не излечит и не исцелит. Повторное обращение к Шести извратило талант целителя, превратив его в источник боли и ужаса. Такова природа Черной благодати. С душой демоны могут и подождать, но это – иное дело. Когда ад благословляет одного, он становится причиной беды многих.

В этом вся суть.

Прости меня, Вера.

– Ты убедителен, юноша. Пожалуй, я предоставлю тебя Ковену, пусть сами разгребают свое магическое дерьмо.

Высоко подняв руку со шпагой, я сделал вид, будто нащупываю ее кончиком долы ножен, дабы убрать клинок. Лицо Мастера слегка разгладилось от облегчения…

Он успел только вскрикнуть, слабо и беспомощно.

И запоздало.

Отточенная сталь вдруг взметнулась вверх, описала огромную, неправильной формы дугу и со страшной силой обрушилась на останки Марии, висевшей на шелковом шарфе. Я не хотел увечить ее сверх того, что уже произошло. Правильным было бы просто срубить девушке голову – начисто, одним милосердным ударом, прерывая этот кошмар, но воздетые сверху руки мешали.

Пришлось ударить изо всех сил, резко повернувшись в бедрах, чтобы усилить мощь удара всей тяжестью корпуса. Массивный клинок шпаги Тора Бесоборца сначала перерубил левую руку почти у самого плеча, затем рассек шею, прошел меж позвонков и только затем наконец отделил голову от тела. Нынче осталось не так много людей, способных смахнуть голову с плеч чисто, одним ударом, но у меня богатая практика.

Вот тогда-то Мастер и издал свой жалкий заячий крик.

Не останавливаясь, пинком ноги, нещадно уродуя прелестное личико, я отправил упавшую девичью головку в противоположный угол. Она полетела, точно набитый песком мяч.

Естественно, хилер тут же забыл обо всем. Он упал на колени, повернулся ко мне спиной и, не в силах оторвать глаз от отрубленной головы, пополз, протягивая к ней руки. Дождавшись, когда ко мне будет обращена спина безумца, я сделал шаг вперед и нанес второй удар, поставивший точку в этой жуткой любовной трагедии.

Две головы валялись у меня под ногами.

Лицо одной было полностью размозжено ударом тяжелого, подкованного гвоздями башмака, но я уверен: пред смертью его черты успели подернуться маской облегчения. Вторую голову, похожую на неуклюжую работу пьяного ученика скульптора, я пригвоздил дагой к полу, к самым доскам – через темечко и обрубок шеи. Затем, уже не торопясь, разрубил тело Мастера на куски, расшвыряв их по разным углам.

Выйдя в коридор, я ободрал несколько гобеленов и притащил их в комнату, затем разломал и бросил поверх груды ткани пару стульев. Покончив со всем этим, обильно полил готовое кострище маслом из ламы и поднес свечу.

Не надо, чтобы кто-то видел, как ушли из жизни эти двое.

Может быть, об их любви еще кто-то сложит красивую трагедию, в которой все переврут и выставят меня главным злодеем и чудовищем. Люди любят приукрашать действительность и подменять ее выдуманными историями. Жизнь слишком неприглядна, чтобы воспринимать ее такой, какая она есть на самом деле.

Как там у Траута, в последнем акте, когда Джулиан и Мэриэтта всходят на эшафот рука об руку и опускается занавес?

Глава I

Пуля в подарок

Доктор Тавик Шу удрученно покачал головой и, неловко наклонившись (мешал протез), маленькими ножницами перекусил нитку, стягивавшую края раны. Блестящие заостренные кусочки металла щелкнули перед самым глазом. Я моргнул и поморщился, чувствуя, как натягиваются швы.

– Вам повезло, мессир, – вздохнул бакалавр медицины, протирая ножницы тряпочкой, прежде чем убрать их в свою сумку. – Еще чуть-чуть – и остались бы без глаза.

Доктор Шу приходится мне соседом – мы делим на двоих апартаменты, арендуемые в доме на Аракан-Тизис у вдовы Маркес, – а кроме того, время от времени исполняет обязанности личного лекаря.

Интересный смертный.

Маленький и тучный, скачущий на деревянном протезе, словно комичный пузатый сверчок, неизменно вежливый и вечно словно бы чем-то озадаченный, доктор Шу обнаружил в себе больше характера, нежели многие из тех, кого я знал. Поначалу соседство с отродьем Лилит тяготило и пугало его (не говоря уже о том, что оно отваживало клиентов), но со временем доктор научился мириться с моим обществом и даже находил в нашем общении повод для некоторой иронии. Потерю же в клиентах я отчасти компенсировал собственной персоной, каковую в силу особенностей моего ремесла бакалавру регулярно приходилось штопать и чинить в самых разных местах за неизменно щедрое вознаграждение.

В свою очередь я относился к маленькому медику с искренней симпатией и иной раз спускался к нему вечерком выпить вина и сыграть партию в шахматы. Правда, выиграть у себя доктор давал нечасто – даже поначалу, когда полагал (как позже признался), что рискует получить доской по голове.

– Должен заметить, друг мой, что люди учатся на набитых шишках, в то время как вы их, похоже, только коллекционируете.

– Риск – часть моей профессии, – буркнул я. – Тут ничего не попишешь.

– Да уж. Хотите начистоту? Когда я увидел вас впервые, то решил, что передо мной – самый жуткий головорез, какого только можно представить.

Доктор сполоснул руки под маленьким латунным умывальником и теперь тщательно вытирал их полотенцем – палец за пальцем.

– Однако с тех пор вы стали выглядеть еще более жутко, потому что заработали две дюжины новых шрамов, три из которых носите на лице. Почему бы вам не обратиться к магам, практикующим косметические операции?

При этих словах мне почему-то вспомнилась Таннис – ее голая спина в паутине рубцов, оставленных кнутом Волчьего Хвоста. Я задавал ей тот же вопрос, но полуэльфка лишь качала головой и ничего не хотела объяснять.

– Едва ли я стану от этого симпатичнее, доктор. И потом, шрамы и рубцы производят впечатление на нанимателей.

– Хотите сказать, будто носите лицо как вывеску? – вежливо улыбнулся Шу.

– Что-то вроде того, – рассмеялся я. – А вывеску время от времени надо обновлять.

– В таком случае хочу заметить, что вы излишне усердствуете. Нынче ваша вывеска больше отпугивает клиентов, чем привлекает…

Прихрамывая, бакалавр проковылял к столу и принялся наводить на нем порядок.

– Раз уж мы затронули тему ранений, позвольте потешить профессиональное любопытство, мессир Слотер. Я знаю, что у таких, как вы, очень хорошо идет процесс восстановления организма после ранений. Но меня всегда занимал вопрос относительно серьезных увечий. Вырос бы у вас, к примеру, новый глаз, если бы не удалось уберечь этот?

– Хороший вопрос, мессир Шу. Меня и самого он занимает. Я видел родичей, у которых отрастали отхваченные ненароком пальцы, но видел и тех, у кого остались культи. Древняя кровь слишком индивидуальна, и в каждом из нас проявляется по-разному. Боюсь, здесь потребуется личный опыт, а я как-то не горю желанием его заполучить.

– Разумно. Тогда позвольте другой вопрос. Когда я латал вас, то заметил пару новых… э… царапин, как вы любите выражаться. Их явно зашивала другая рука.

В голосе бакалавра медицины мне почудились ревнивые нотки.

– Вы наблюдательны. Это была Таннис. Раны показались мне несерьезными, а вы накануне, говорят, выезжали на тяжелую операцию. Я решил не тревожить без нужды.

Доктор Шу с серьезным видом кивнул.

– В следующий раз пусть не мельчит так со стежками. От этого будет только дольше затягиваться, – важно сказал он, приглаживая пальцем тонкие усики. – Видите ли, зашивать плоть и сшивать ткань – разные вещи.

– Хорошо, доктор.

– Еще позволю себе заметить…

Что именно собирался позволить себе Тавик Шу, осталось известным только ему, поскольку нас прервали самым грубым образом. Дверь в комнаты доктора распахнулась, едва не слетев с петель от мощного пинка. Где-то в холле прозвучал испуганный писк вдовы Маркес, а затем на пороге появился Морт – красный, как помидор, и яростный, точно демон, которого усадили задницей в лохань со святой водой.

Глаза молодого Слотера налились кровью и метали молнии, способные если не испепелить на месте, то напугать кого угодно до дрожи в коленях. Разъяренный черноволосый гигант с массивными пистолетами за поясом и шпагой размером с вертел для быка… Кажется, я начинаю понимать, почему иной раз произвожу на посторонних сильное впечатление.

Доктор Шу побелел как полотно, но мужественно остался стоять на ногах и даже продолжил как ни в чем не бывало складывать свои инструменты, хотя руки его слегка подрагивали.

– Чем могу помочь? – картинно приподняв бровь, спросил он.

И прозвучало, и выглядело очень неестественно, но все одно маленький бакалавр держался браво. Я сделал ему знак не бояться.

– Изволь объясниться…

Морт не дал мне договорить.

– Мне все рассказали, Сет! – загромыхал он, топая по комнате и скрежеща зубами так, словно пережевывал булыжник. – Кровь и пепел! Этот сумасшедший… этот колдун был последним шансом для мамы. А ты просто сжег его!

– Сжег, – холодно подтвердил я, поднимаясь на ноги и заступая ему дорогу. – А перед этим снес голову с плеч и расчленил на куски.

Морт хотел что-то сказать, но только задохнулся от бешенства.

– Достаточно орать и пугать смертных, которые делят со мной крышу. Поговорим на улице.

Морт остался стоять. Грудь его с шумом вздымалась и опускалась, точно кузнечный мех.

– На улице, я сказал. Следуй за мной…

Поравнявшись с Мортом, я невольно напрягся, ожидая, что сын не совладает с собой и попытается ударить. Но тот сдержался.

Мы вышли на тихую, немноголюдную Аракан-Тизис – сначала я, следом взбешенный Морт – и какое-то время прошагали в молчании, двигаясь вверх по улице, подальше от жилых домов. Я ждал, пока сын перестанет кипятиться: выпустит пар и вернет себе способность мыслить здраво. До этого говорить с ним бесполезно. По лицу юного Слотера ходили желваки размером чуть не с детский кулак, так что он едва ли был способен воспринимать чьи-то слова.

Немногочисленные горожане, спешащие по своим делам, завидев пару вооруженных до зубов великанов, ускоряли шаг, торопясь проскользнуть мимо, либо просто перебегали на другую сторону улицы. Разумно с их стороны.

– Выбора не оставалось, Морт, – наконец заговорил я, краем глаза косясь на сына. – Мне очень жаль, но я был вынужден…

– Я ждал, что именно это ты скажешь! – на всю улицу заорал мальчишка, да так, что пара прохожих, кравшаяся в двух десятках шагов от нас, стараясь не привлекать внимание, подпрыгнула и, не стесняясь, припустила прочь со всех ног.

Один даже башмак потерял.

– «Я был вынужден», – едко передразнил меня Морт. – Ха! Кто это говорит? Уж не тот ли самый легендарный Сет Ублюдок Слотер, про которого толкуют, будто он способен вывернуться из любой ситуации?!

– Морт…

Он не хотел слушать.

– Разве не про тебя говорят, будто ты всегда делаешь работу, на которую подрядился? Так, может быть, маме следовало заплатить тебе золотом?!

Я положил руку на рукоять шпаги и раздраженно забарабанил по ней пальцами. Ярость сына постепенно находила во мне отклик.

– Ты не даешь мне сказать, Морт! Этот хилер не был магом от рождения. Его талант врачевателя оказался даром Шести в обмен на душу. Поэтому он прятался и от меня, и от Ковена. К тому времени как мне удалось напасть на его след, Герцоги окончательно развратили разум и естество мальчишки. Бори просто двинулся умом.

– Плевать, откуда идет его мастерство! Главное, что мастер такого уровня мог бы излечить маму! Я наслышан о том, что случилось на улице Ткачей. Убив его, ты поступил как трус, Сет. Мог бы хоть попытаться!

Я покачал головой:

– К тому моменту как я его нашел – уже не мог. Ему стало мало дара спящих. Мальчишка захотел большего и причастился Черной благодати. Ты знаешь, что это такое. Знаешь, какова цена за краткий миг невероятного могущества. Благословение Шести исказило его мастерство, превратило смертного в чудовище, одержимое жаждой разрушения. Да он бы просто растопил ма… Веру. Как пламя топит воск свечи!

– Какая разница, что у него в голове? – дернул губой Морт. – Клан нашел бы способ заставить твоего хилера работать в наших интересах. На то мы и Слотеры, чтобы давить на больное и дергать за ниточки! Но после пожара, который ты устроил в особняке Лаврина, арборийца уже не вернуть. Бессильна будет даже Анита.

О, Анита.

Наша черно-белая принцесса мертвых, одержимая тайнами некромантии и танатогенеза. Пожалуй, с нее бы и в самом деле сталось поднять Мастера Плоти из мертвых, чтобы вырвать тайны, унесенные в могилу. Только, боюсь, для Веры ничего хорошего из этого бы не вышло, ведь жизнь интересует Аниту лишь потому, что только из нее можно сотворить новую смерть. А в смерти моя тетушка видела истинную красоту и гармонию вселенной.

К счастью, пожар уничтожил особняк почти полностью, не оставив шансов на анимацию погибших.

Когда магистр Саламатус понял, что живых свидетелей трагедии не будет, он махнул рукой на сохранение дома, и маги Колдовского Ковена помогли огню разгуляться как следует. Чем меньше следов останется, тем проще будет врать Магистрату о том, что случилось на самом деле. А поскольку вранья предполагалось много, думаю, мои шансы попасть в пьесу о новых Джулиане и Мэриэтте в качестве главного злодея тоже сгорели и подернулись пеплом.

Уж и не знаю, радоваться по этому поводу или сокрушаться.

– Разница есть, Морт, – собрав остатки терпения в кулак, попытался втолковать я сыну. – Невозможно управлять человеком, дважды заглянувшим в ад и осознавшим, куда ему предстоит отправиться. Его представления о страхе и неприятностях меняются раз и навсегда.

– Да что с тобой? Ты стал мягкотелым, точно какой-то смертный, – с отвращением произнес Морт. – Я не стал бы пугать твоего бори. Я стал бы его пытать! И, учитывая, как хорошо он умел лечить, эти пытки могли длиться неделями и месяцами. Я подчинил бы его, Сет. Он делал бы все, что я прикажу. Он исцелил бы маму!

– Научись работать головой, дурной мальчишка! Что стоило такому искуснику омертвить свою плоть и перестать ощущать боль? Все твои пытки прошли бы даром…

Морт остановился и набычился – агрессивный, озлобившийся, неспособный ни услышать, ни понять меня. Губы его шевелились, он, словно ребенок, проговаривал про себя аргументы в ответ, но никак не мог подобрать подходящего.

Я тоже остановился.

Морт может мнить о себе что угодно, но мне все происходящее было неприятно не меньше, чем ему. Злость на себя, порожденная неудачей с исцелением Веры, душила, не отпуская, с того самого мгновения, как шпага Тора Бесоборца снесла голову Мастера с костлявых плеч.

И часть ее сейчас я с облегчением выплеснул на зарвавшегося сына.

– Что ему Вера, глупец? – громыхал я, наступая на Морта. – Тебя не было там, в комнатке, где Мастер Плоти заставил плоть сползать с костей девушки, ради которой он и продал свою душу Спящим! Ты не видел, что он делал с другими людьми, которые вообще ничего для него не значили. Кровь и пепел! Да я шел по двоим из тех, с кем позабавился Мастер! Он превратил их в медуз, растворив плоть и кости и разлив их по всей улице, точно яйцо по сковородке. Я сделал по этому «ковру» сорок шагов, и после каждого несчастные кричали. Я выжег живую дверь, сплетенную из двух молоденьких девушек. Я видел прекрасную молодую женщину, от шеи и ниже превращенную в омерзительного слизня. Этому маньяку ты готов доверить свою мать?! Сила Велиара, ну почему твои мозги не поспевают за телом?!

Морт то бледнел, то краснел, и на лице его мало-помалу проступало откровенное бешенство. Глядя в перекошенное лицо мальчишки, я увидел себя и, разом опомнившись, сбавил тон:

– Я не буду говорить о том, что любое прикосновение Мастера могло и меня превратить в жидкую лужицу у его ног, но поверь, Морт, имейся хоть один шанс сохранить этому бори жизнь, чтобы он мог исцелить Веру, я бы его использовал. Твоя мать все еще дорога мне…

– Дорога тебе? – Морт услышал фразу, за которую смог уцепиться. – Дорога тебе, говоришь? Расскажи это Абель! Расскажи это своей анчинской сучке Ли-Ши! Расскажи это своей эльфийской потаскухе. Ах да… уж она-то тебя не услышит. Сказывают, глуха как пень…

Не стоило ему так говорить. Ни про Ли-Ши, ни тем более про Таннис. У меня шкура толстая, а вот у моих женщин – нет.

Бац!

Кулак должен был врезаться в скулу Морта, но юный Слотер ожидал чего-то в этом духе и отреагировал молниеносно. С неестественной быстротой он вскинул руку и блокировал удар предплечьем, после чего отскочил назад, рванув шпагу из ножен…

И замер, уткнувшись носом промеж спаренных стволов «громобоя».

При своих габаритах Морт быстр, как угорь, но не следует забывать – рефлексы он все же унаследовал от меня.

– Довольно этих воплей. Убирайся отсюда, – с трудом сдерживаясь, прорычал я. – Уноси ноги добром. Клянусь всеми Шестью, во второй раз я не буду стрелять тебе в ногу. Я выстрелю выше.

– Да что ты говоришь, дорогой папочка, – брызнул ядом Морт. – Давай спускай курок! Спускай, и я сбегу из ада, чтобы посмотреть, как дядюшка Витар или дядюшка Дредд нарежут из тебя ремешков.

Делано расхохотавшись, он с металлическим лязгом бросил шпагу в ножны.

Я не торопился опускать пистолет: иногда кажется, что это вообще единственное средство, способное отрезвляюще подействовать на Морта.

– А ведь ты боишься меня, Сет, – прекратив смеяться, сказал сын, глядя перед собой ненавидящими глазами. – Боишься, потому что знаешь – я способен задать тебе хорошую трепку. Поэтому, чуть что, ты, весь такой могучий и непобедимый, хватаешься за пистолет. Только не забывай, пистолет может найтись и у меня. И стреляю я лучше.

– Зато верный момент для выстрела никогда подгадать не можешь. Я не боюсь тебя, Морт. Если я беру в руки пистолет, то лишь за тем, чтобы уравнять возможности с твоим Талантом.

– Пф-ф-ф! «Я боюсь не тебя, а твоего Таланта», – издевательски подражая моему голосу, фыркнул Морт. – Игра в слова. Многие считают Сета Слотера гигантским детиной с куцыми мозгами, но я-то знаю, язык у тебя подвешен. Ты мастер прятаться за словами. Научился этому у смертных, недаром столько времени среди них ошиваешься.

Усилием воли я заставил себя опустить пистолет.

Злость никуда не ушла, но на какое-то время я подавил ее, заставив себя предпринять последнюю попытку сгладить конфликт.

– Ты и впрямь считаешь, что Вере станет легче от нашей стычки, Морт?

– Не меняй тему! Я пришел не пререкаться с тобой, а предупредить – у меня есть счет к тебе! У мамы был шанс, но ты его уничтожил. Ты поступил даже хуже – дал ей надежду, а затем растоптал ее. Она могла бы тебя простить, но я так не сделаю. Я не прощу тебя, Сет. Я заставлю тебя страдать. Найду способ!

Наглость и агрессивность Морта сделали свое дело – он наконец добился того, чтобы я окончательно вышел из себя. Я принял вызов.

– Ну так выставь мне свой счет, сынок. Выставь прямо сейчас…

Я уже искренне желал, чтобы он дал мне повод пустить в ход кулаки. По-настоящему. Один не достигший цели тычок не в счет.

В голове сам собой сложился рисунок короткой и безжалостной стычки, которой должен был закончиться разговор отца и сына. Вот я швыряю пистолет в красную от гнева физиономию юного Слотера, разбивая ему нос и дробя переносицу. Бросок застает его врасплох, и Морт не успевает форсироваться. Затем – прежде чем пистолет успеет упасть на землю, – бью в ухо. Оглушенный мальчишка начинает валиться на землю, но я еще успеваю добавить ему локтем, а затем, когда юный великан наконец падает, принимаюсь охаживать ногами – долго и со знанием дела. Пока на земле не останется лежать окровавленный ошметок, скулящий от боли.

Мышцы напряглись, вздулись, обещая сделать все в точности с тем, что подсказывал боевой инстинкт.

Я плохой родитель. Пора это не только признать, но и подтвердить.

Зато морды бью на совесть.

– Не выставлю, Сет. Я выпишу его тебе, как ты мне однажды. Вот этим. – Морт хлопнул себя по поясу, за которым красовалась рукоять длинноствольного пистолета, изукрашенного накладками из слоновой кости и золота. – А руки о тебя марать не буду…

С этими словами он развернулся и двинулся прочь – распаленный, злобный и опасный для любого, кому не повезет подвернуться под руку. Подворачиваться, впрочем, было некому. Наша перепалка, выглядевшая со стороны ссорой двух разъяренных огров, разогнала добрую половину обитателей Аракан-Тизис по углам да щелям. А ведь эти смертные считали, что уж они-то привыкли к обществу Выродка…

Кровь и пепел! Да пропади он пропадом, этот сукин сын! За все, что я сделал и чего не сделал для Веры, она сполна расплатилась со мной, просто произведя на свет такого упрямого и твердолобого болвана, как Морт!

Вот кто здесь настоящий ублю…

Я осекся.

Сквозь пелену ярости до меня дошло, на кого я злюсь по-настоящему.

Да на себя же! На того себя, которого минутой раньше увидел со стороны в облике Морта Сета Слотера. И который мне совсем не понравился.

Резко развернувшись, я с силой ударил кулаком в стену ближайшего дома, выбив кирпич и обрушив солидный пласт извести, смешанной с песком. Кисть пронзило острой болью, которая огненной вспышкой отдалась в голове, выжигая из нее воспаленные мысли.

Уф-ф! Отпустило.

Ощупывая ушибленную руку (не сломано ли запястье?), я побрел обратно.

«Чертов Морт, – уже скорее вяло, чем агрессивно, думалось на ходу, – неужели он и впрямь полагает, будто я не искал возможности оставить Мастера в живых? Что я не хотел исправить жизнь Веры?!»

Даже мой сын не должен быть таким упрямым ослом.

Одна скидка – на возраст. Всего шесть лет все-таки.

Впереди уже показался краешек фасада дома вдовы Маркес, когда из темной подворотни по правую руку от меня раздался голос – негромкий и приглушенный, словно бы идущий из-за полы плаща:

– Эй, ублюдок!

Ах, как славно! Ах, как кстати!

Обознался окликающий или нет, неважно. На своем здоровье он только что поставил крест.

Будет на ком выместить злобное раздражение, оставшееся после перепалки с Мортом! Оскалив зубы в ухмылке, не предвещающей ничего хорошего, я обернулся, нащупывая за спиной рукоять даги…

Ошибка.

Окликнувший меня не обознался. Намереваясь разобраться с Выродком, он поступил единственно правильным образом – тут же нажал на курок. Прежде чем я успел извлечь дагу, в темноте подворотни сверкнула вспышка, воздух разорвал гром пистолетного выстрела.

Бабах!

И вся недолга… никаких задиристых ритуалов, что в ходу у наемных бретеров и сбиров. Никаких объяснений и зловещих фраз. Окликнул, а когда жертва остановилась и повернулась, открыв выстрелу грудь, спустил курок.

Похвально и правильно.

А вот я, поддавшись эмоциям, позволил себе утратить осторожность, за что и поплатился. Ур никому не спускает промахов.

В живот, испепеляя внутренности, врезался сгусток боли. Еще не прочувствовав ее по-настоящему, я успел по инерции сделать пару шагов в сторону стрелка и даже выдернуть-таки из ножен дагу, но затем меня повело в сторону, закачало-замотало на враз ослабевших ногах и бросило коленом на мостовую. Ощущение такое, словно мышцы вдруг размяли в кисель – прямо как если бы меня коснулась разлагающая заживо длань Мастера Плоти.

Из подворотни выплыло облачко порохового дыма.

Ерунда. Мастер нынче корячился в аду, все «волшебство» сделала обычная пуля.

Двигаться.

Двигаться-двигаться-двигаться!

Потому что если у стрелка есть второй пистолет – добьет.

В брюхе плескался жидкий огонь, ноги превратились в две мягкие йодлрумские сосиски, но я заставил себя встать и сделать еще несколько шагов в сторону подворотни. Бесполезная дага, зазвенев, выскользнула из пальцев и упала на брусчатку: пришлось освободить левую руку, дабы зажать рану, из которой расплавленной лавой вытекала кровь. Правой же я все тянул и тянул из подсумка пистолет, который вдруг словно прирос к его стенкам или просто налился тысячекратной тяжестью.

Неподъемный.

Нет… все равно вытянул. Я же на редкость здоровый детина.

Двуствольный «громобой» рявкнул раз и тут же другой. Выпущенные им пули звонко шмякнули по каменной кладке. Оба выстрела наверняка в молоко, но я и не рассчитывал зацепить невидимого стрелка. Главное было смутить его ответным огнем, а самому скрыться в облаке порохового дыма, чтобы выгадать лишнюю секунду-другую.

Разряженный пистолет упал на брусчатку следом за дагой.

Двигаться… добьет…

Ворваться в подворотню, отыскать несостоявшегося (пока?) убийцу, стиснуть на его горле свои дымящиеся от Древней крови лапищи и медленно, с расстановкой удавить. Нет, лучше быстро свернуть шею. Сейчас нельзя давать волю чувствам. А то еще извернется и ножом пырнет.

Ноги крепче не стали и продолжали предательски подгибаться, отказываясь нести тяжеленную тушу Сета Слотера, но их надо было переставлять, чтобы не упасть, не растянуться на грязной брусчатке до того, как стрелок окажется на расстоянии вытянутой руки.

Шаг, другой, третий.

Ненавижу йодлрумские сосиски!

Еще шаг, еще… Дойду. Доберусь.

Прикончу.

После того как я, похожий на деревенского пьяницу, что плетется домой, перебрав сидра, ввалился в переулок, цепляясь за стену и едва удерживаясь на ногах, пришлось потратить несколько драгоценных мгновений, чтобы разобраться – это здесь так темно или у меня в глазах? За отпущенное время умелый душегуб вполне мог пустить в ход и пистолет, и шпагу, и банальную дубинку. Но ни выстрела, ни выпада, ни удара не последовало.

Неизвестный стрелок смазал пятки.

Должно быть, он сделал это сразу после выстрела, не рискуя связываться с огромным Выродком, если пуля не уложит того (меня!) наверняка. Еще одно разумное решение. Я видел крепких парней, простых смертных, которые оставались на ногах после того, как получили по две-три пули. Держась на одной злобе и ярости, они успевали пустить в ход оружие и раздать с десяток ударов, прежде чем свалиться замертво. Правда, им не выпадало таких паршивых ран, как пулевое ранение в живот, дырявящее сразу пригоршню кишок.

Хуже всего, что подобные раны частенько воспаляются и отправляют в могилу даже самых могучих здоровяков, – спросите любого полевого хирурга. Организм Выродка, понятно, будет покрепче, чем у любого смертного, но и ему может оказаться не под силу переварить свинцовую пилюлю, особенно если на ней сохранились частички несгоревшего пороха и пыжа, а также клочки продырявленной одежды. А при стрельбе с такого расстояния без них никак не обойтись.

Нужен доктор.

Хороший доктор, а не коновал, промышляющий кровопусканиями или заливающий раны кипящим маслом.

Нужен Тавик Шу.

Пусть он лишь бакалавр медицины, но в умении наживую штопать поврежденных человеков даст фору любому профессору. Благо на мне натренировался.

Я тяжело привалился к стене и какое-то время просто стоял неподвижно, теряя кровь, со свистом втягивая воздух в легкие и ощущая, как пересыхает во рту, – так частенько бывает при ране в живот.

Горячка действия, охватившая сразу после выстрела, прошла, так что к нахлынувшей боли следовало притерпеться, прежде чем сгрести себя в охапку и отволочь туда, где могут оказать помощь. Надо точно рассчитать свои силы и сделать все, прежде чем иссякнуть. Если раненый Выродок свалится на мостовую посреди города, ни одна живая душа не пожелает проявить к нему милосердие. Мимо пройдут даже монашки из Строгой церкви и Псы правосудия… по крайней мере так считалось, а я не хотел проверять правдивость подобных утверждений на собственной шкуре.

Дом вдовы Маркес совсем рядом, я дойду. Лишь бы доктор Шу к этому времени не ускакал на своем протезе разгонять дурные гуморы, разлившиеся в крови вследствие визита моего несдержанного сына, моционом. Это было бы весьма и весьма некстати.

Все. Иду.

Я отлепился от стены и сделал шаг, с трудом перетащив с места на место налившуюся свинцом, но оставшуюся при этом предательски мягкой ногу. Следующий шаг дался еще тяжелее.

Сил хватит.

Должно хватить.

А потом можно будет поломать голову: кто выпустил эту пулю и почему. Ох, только бы не глупец Морт! С него станется обогнать меня по переулкам, задействовав свой форсаж, и устроить засаду аккурат перед самым домом.

Ноги липли к мостовой, точно у мухи, гуляющей по чашке с медом. Отрывая их снова и снова, я обливался потом не меньше, чем кровью.

Надо дойти.

Надо.

Иначе палач клана Дредд или демон-хранитель Джайракс, чего доброго, выпотрошат Морта – если раньше этого не сделает дядюшка Витар. Быть Слотером иногда чертовски неудобно! Можно сколько угодно ненавидеть друг друга, плести интриги и строить каверзы, но совсем-совсем убивать – ни в коем случае. Это прерогатива целиком и полностью отдана на откуп двум-трем счастливчикам.

Сдохну сам – могут спустить шкуру с сына.

Так не пойдет.

Значит, надо идти. Ну же, еще шаг. А потом еще.

И еще.

До крыльца дома вдовы Маркес осталась всего-то пара сотен шагов… или пара тысяч миль. Многое стало относительным. Если сильно повезет, в конце пути у меня должно хватить сил, чтобы велеть доктору не выбрасывать пулю.

Пригодится. Улика.

Глава II

Когда в спину толкают мертвецы

У смертных есть поговорка: «Человек предполагает, а судьба располагает».

До сих пор я думал, что сие утверждение не про нас. К смертным оно, может, и применимо, а вот Древняя кровь со своим фатумом уж как-нибудь разберется. Пусть мы, подобно детям Адама, ходим на двух ногах, пользуемся двумя руками, а на одной (как правило!) голове имеем соразмерный набор ушей, глаз и прочих органов, лепили нас все же из иного теста.

Отродья Черной Суки родились из дыхания Хаоса и пламени ада лишь с малой примесью праха земного.

У них свои отношения с судьбой. Мы куем ее сами.

Звучит солидно, но иной раз одолевает мысль: а не ошибаемся ли мы высокомерно на сей счет? Примеров, позволяющих усомниться в утверждении, будто именно над нами не довлеет перст указующий, – немало. К примеру, если бы не вмешательство судьбы, ничего дальнейшего и не случилось бы. Пуля, выпущенная таинственным стрелком после разговора с Мортом, не отправила меня на тот свет, но сделала так, что на путь, ведущий в Преисподнюю, я ступил сам. И в силу присущего мне упрямства до цели благополучно добрался.

Ну то есть как благополучно? В традиционной манере – со стрельбой и мордобоем.

А Ур, город столь же Блистательный, сколь и Проклятый, в очередной раз подтвердил верность второй части своего прозвища, вновь оказавшись в шаге от края пропасти, на дне которой пляшут демоны и храпят их спящие Герцоги.

Впрочем, зачем забегать вперед? Всему свое время, так что вернусь пока к тому, на чем остановился.

Смею заверить, пулевое ранение в живот – одно из самых паскудных, какое только можно получить. И тем не менее все, что оставалось в моих силах, я сделал: сумел заткнуть рану полой плаща и на мягких ногах добрести до дома вдовы Маркес, ухитрившись по пути не сверзиться в канаву на радость многочисленным обитателям Аракан-Тизис, которые там бы меня лежать и оставили.

Доктор Тавик Шу на мою удачу оставался у себя – не уковылял на прогулку.

Бедняга, правда, от возмущения на какое-то время потерял дар речи – не прошло и получаса, как я покинул его комнаты, будучи свежезаштопанным и относительно целым!

Подобное пренебрежение к своим трудам почтенный бакалавр медицины расценил чуть ли не как личное оскорбление, но, будучи поставлен перед фактом (весьма бледным и весьма кровоточащим фактом), обиду унял и со скорбным вздохом принялся раскладывать на маленькой тумбочке свои иглы, пинцеты и скальпели.

– Друг мой, вы делаете все, чтобы ваш младший брат выиграл это дурацкое пари, – между делом произнес Шу, не скрывая укоризны в голосе.

Моего младшего брата зовут Джайракс Слотер, и он – демон-хранитель клана.

Пари с ним по определению не могут быть дурацкими. Куда уместнее другие эпитеты. Например – «дьявольские». Или – «безумные». Или что-то еще в том же духе. Так, во-первых, звучит точнее, а во-вторых, не очень-то приятно слышать слово «дурацкое», когда речь идет о пари, где ставкой твоя жизнь и твоя же душа.

В другое время я бы одернул бакалавра, но сейчас никакого желания дискутировать не было – последние силы я тратил на то, чтобы взгромоздить свою тушу на операционный стол доктора Шу. Если не справлюсь с этой задачей, оперировать меня мессиру Тавику придется прямо на полу: пухлому инвалиду тяжесть в добрые четыре сотни фунтов мяса и костей не осилить.

А потом, надо признать, в главном-то мой незадачливый сосед прав. Сдохни я сейчас – и мало того что Морт окажется по уши в неприятностях, так еще Джайракс выиграет пари, заключенное нами тринадцать лет назад.

Суть спора, о котором нынче наслышан весь Ур (полагаю, благодаря болтливому языку Джада Слотера), предельно проста: еще пятьдесят три года мне не стоит умирать от чьей бы то ни было руки, иначе отлетевшую душу немедленно загребет своими цепкими лапками собственный брат. Когти, лапы и щупальца в качестве орудия, послужившего причиной смерти, тоже считаются, ибо предметом пари является именно насильственная смерть в любой ее форме. Странное условие, учитывая издержки ремесла, которым я промышляю, но по мне, так вполне справедливое, ведь на эти же пятьдесят три года (и те тринадцать, что уже прошли) я счастливо избавлен от козней и подлостей младшего братца.

А Джайракс по их части скотина изобретательная.

– Ну что, приступим? – с деланой бодростью спросил доктор Шу, вставая надо мной с длинным, зловеще изогнутым инструментом, похожим на пинцет, в одной руке и наскоро скомканным из бинта тампоном в другой. – Врать не буду, друг мой, будет больно. И даже очень.

– Очень больно будет тому, кто стрелял, – проскрежетал я. – Эту пулю я протолкну через него без пистолета и пороха. Пальцами. Поэтому не выкидывайте ее, мастер Тавик.

– Все шутите.

– Я серьезно. Не выкидывайте! И начинайте уже, черт вас дери!

Бакалавр медицины хмыкнул:

– И все равно зря вы отказались выпить опиумный настой. Но хотя бы возьмите это, закусите.

– М-м-м-мф-ф-ф!

– Вот-вот. Это не для вас, а для меня. Не хочу, чтобы вы сквернословили и проклинали меня всю операцию. А теперь не дергайтесь.

Я почувствовал, как ледяное жало инструментов проникает в рану…

– Уф… Вот вам сувенир, мессир Слотер, – спустя минут пятнадцать сказал Тавик Шу, вдоволь накопавшись в моем нутре.

Подняв пинцет, бакалавр показал мне круглую пулю с прилипшим к ней клочком кожи – все, что осталось от пыжа. Удивительно, как мало требуется для того, чтобы убить человека… или даже Выродка размером с добротный шкаф. Пол-унции свинца и щепотка смеси из селитры, серы и древесного угля. Будь проклят Велиар, подаривший гномам тайну приготовления пороха!

– Не торопитесь вскакивать, надо удалить из раны частицы пыжа.

В голове у меня мутилось.

Пить настой анчинского опия я отказался, вместо этого еще до операции в два присеста высосав почти бутылку бренди. Правда, хмелеют Слотеры плохо, так что мутилось у меня в голове не от спиртного – больше от кровопотери и боли. Тем не менее кое-что я еще соображал, поэтому, едва выплюнув изо рта вонючий липкий комок – кусок какой-то дряни, которую мессир Шу именовал «каучуком», – прохрипел, с трудом размыкая сухие, склеившиеся меж собой губы:

– Я не шутил. Сохраните пулю. Аккуратно заверните в какую-нибудь тряпку.

– Будете искать стрелка?

Глупый вопрос.

Не просто буду, но обязательно найду. И напоследок – после того, как закончу выбивать все дерьмо, – пальну в него из своего «громобоя» в ответ, предварительно запихав оба ствола поглубже в известное место (даже если это будет Морт!). Дайте только встану на ноги…

На последнее не ушло много времени.

У бытия Выродков есть свои преимущества – обожженная Преисподней божья глина будет покрепче обычной. Раны от пуль и клинков, следы от ожогов и обморожений заживают на нас быстрее, чем на собаках. У некоторых способность к регенерации настолько велика, что со временем они умудряются даже отращивать утерянные конечности, точно ящерицы хвосты. А Мейс из Треверсов, к примеру, и вовсе умеет затягивать любое ранение в считаные секунды. Говорят, его простым оружием и убить-то нельзя. Мейс даже расплеснутые пулей мозги может затянуть назад через дырку в черепе. Так что если Слотеры когда-нибудь столкнутся с Треверсами, я не буду впустую дырявить этого парня шпагой или пулями. Проще будет связать его покрепче, а потом спалить.

Небось не Феникс, из пепла не восстанет.

Впрочем, я отвлекся.

До Мейса мне, понятно, далеко, но стараниями доктора Шу и заботами Таннис, подогреваемый изнутри жаждой мести, я встал на ноги уже через две недели, а окончательно оправился к исходу третьей. Увы, события в Блистательном и Проклятом развивались своим чередом, и остановить грядущую беду к этому времени уже не представлялось возможным.

Мертвые в Уре никогда не ленятся. К тому времени как я убедился, что ноги держат меня достаточно крепко, чтобы можно было отправляться на поиски таинственного стрелка, эти негодяи вспомнили о своем любимом занятии – приталкивать к дверям очередных бедолаг, столкнувшихся с проблемой, серьезность которой не оставляет выбора между злом и меньшим злом. За помощью к Ублюдку Слотеру, как известно, приходят лишь в том случае, когда дела идут настолько плохо, что не остается ничего иного, кроме как натравить на свое зло другое.

Более крупное.

Новые страждущие оказались у дверей на девятнадцатый день после выстрела, прогремевшего из подворотни на Аракан-Тизис. Понукаемые нетерпеливыми мертвецами, они заявились под утро, прошли через холл, не разбудив и не потревожив вдову Маркес, поднялись на второй этаж и вошли внутрь моих комнат. Они не повредили ни один замок и не активировали ни одно охранное заклинание, но я почуял.

Почуял и проснулся.

А просыпаюсь или (что тоже случается) прихожу в себя после славного удара по башке я всегда одинаково – словно выныриваю со дна глубокого омута. Подобное ощущение знакомо хорошему ныряльщику: р-раз! – и единым слитным движением рук и плеч ты посылаешь тело наверх, к зыбко маячащей над головой поверхности, уверенно рассекая плотную толщу воды; хлоп! – и вот ты уже снаружи. Вылетел, как пробка из винной бутылки, и жадно втягиваешь в легкие воздух. Со сном обстояло почти так же: стоило предчувствию кольнуть висок невидимой тонкой иглой, как я открывал глаза, – пробудившийся, собранный, готовый к действию.

Распахнувшиеся веки смахнули сон, точно порыв ветра невесомую паутину. Таннис тоже что-то почуяла (услышать-то она ничего не могла), проснулась, ее тонкие длинные пальцы слегка сжали мое плечо.

Даже если бы сознание еще спало, тело знало, как реагировать, и реагировало само, не дожидаясь осознанных команд: рука змеей скользнула за изголовье, зловеще хрустнули взводимые курки, и толстые кургузые стволы «громобоя» угрюмо уставились в сторону дерзкого пришельца, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме.

В распахнутом, черт меня возьми, дверном проеме!

Неизвестный спокойно вошел в дом Выродка, открыл наружную дверь, прошел внутрь, открыл дверь в спальню, а теперь…

Глядя на нацеленный на него пистолет, обладатель силуэта кашлянул с деланым смущением, снял щегольскую шляпу, украшенную серебряной пряжкой, и изобразил церемониальный поклон.

– Немудрено, что ты спишь с оружием, Сет! – с жизнерадостной непосредственностью сообщил он и, не дожидаясь приглашения, шагнул в комнату. – Я бы посоветовал тебе сменить замки. Поверь, эти не остановили бы даже занюханного воришку. И потом, что это за охранные чары? Курица лапой выпишет более действенные знаки. Ты уверен, что у тебя все столовое серебро на месте? И потом, где твои слуги? Что толку называться лордом, если приходится самому надевать платье и подбрасывать дрова в камин?!

Таннис тихонько пошевелилась за плечом, натягивая на себя одеяло. Нет, скромностью она особо не отличалась, но сейчас это движение было вполне оправдано – мы оба не признавали ночных рубашек. Криво ухмыльнувшись нежданно-незваному гостю, я положил пистолет на подушку, чтобы успокаивающе провести ладонью по волосам полуэльфки: все хорошо.

– Когда-нибудь я пальну в тебя, сукин сын. Будет не смешно.

– Не обижай маму, – обиделся незваный гость, – она все-таки приходится тебе сестрой.

Человек с щегольской шляпой в руках небрежно махнул рукой; Джад Слотер – легкомысленный вор, отчаянный повеса, заядлый дуэлянт, поэт-виршеплет, а по совместительству и в самом деле мой племянник.

Держась с преувеличенной бесцеремонностью, Джад пересек комнату и нагло плюхнулся в кресло, прямо на мою одежду. На столике рядом гордо высилась пузатая бутылка в соломенной оплетке из-под славного тарнского вина. Племянник приподнял ее, покачал, надеясь услышать бульканье, удостоверился в обратном и с огорченным видом поставил на место.

Кровь и пепел! Он искренне испытывал границы моего отнюдь не ангельского терпения.

Любой другой человек или Выродок, рискнувший проявить подобную дерзость, уже любовался бы видами утренней Аракан-Тизис снизу вверх – вылетев из окна вместе с рамой. И лишь на Джада у меня не получалось разозлиться по-настоящему – слишком уж обаятельная бестолочь. Вот и сейчас я ограничился тем, что пробурчал в его адрес пару проклятий.

Что ж, во всем надо искать позитивное. По крайней мере не придется проверять дверь, дабы убедиться, что она в порядке. Все замки окажутся целыми, без единой царапины и иных следов взлома. И все магические знаки и печати будут в силе. Что им сделается, если поработал Джад Слотер – первый в ремесле взломщиков на весь Ур? Истинный Принц воров Блистательного и Проклятого.

У каждого Выродка – свой Талант.

У некоторых – по-настоящему полезный.

– Джад.

Я не спрашивал. Я удивлялся.

– Ах да… тебе интересно, что за ранние визиты такие? – Племянник придал своему лицу значительное выражение. – Кхм… Как бы тебе объяснить? Попробую так:

– Джад!

Теперь я требовал.

– Тьфу, Сет! Сбил мне экспромт. Вот какая у меня была рифма на «кислую»?

Я молча показал глазами на пистолет.

– В этом ты весь, – недовольно пробурчал племянник. – Ладно, aue. К делу так к делу. Я пришел узнать, сколько стоят твои услуги, Сет.

Я невольно рассмеялся.

Большей чуши слышать еще не приходилось. Мертвые, конечно, не делают скидок на чины и сословия, когда приталкивают на порог очередного клиента, но чтобы этим клиентом оказался один из родичей?! Из всего клана только дядюшка Витар, понятно, не в счет, потому что ему приходится беспокоиться о целом городе…

– Я серьезно, Сет. Кажется, мне в кои-то веки придется выступить в роли твоего клиента, – отбросив привычную дурашливость, продолжал Джад уже серьезным тоном.

Я неожиданно почувствовал что-то похожее на… на тошноту, что ли?

Предчувствие.

По-настоящему дурное предчувствие.

Припечь одного из Слотеров настолько, чтобы он заявился нанять Ублюдка? Для этого в городе должно произойти что-то совсем уж невероятное, выходящее из ряда вон. А Джад при всей своей неуемности слишком легкомыслен, чтобы организовать неприятности подобного масштаба!

Именно это – первое, что пришло в голову, я без обиняков и выложил племяннику. Увы, тот только укрепил мои дурные предчувствия.

В обычной ситуации Джад обязательно бы скорчил обиженную мину и напомнил: уж кто-кто, а он никогда не обращался ко мне, используя неласковое семейное прозвище. Однако ситуация явно не укладывалась в обычные рамки, потому что сказал племянник совсем другое:

– Не Слотер, Сет, а Слотеры! Я не один…

Он повернулся к дверям и по-хозяйски позвал:

– Эй, Морти! Входи, поздоровайся с папой!

Морт, огромный и смущенный, войти не решился. Он неловко затоптался на пороге комнаты, не зная, что ему делать, затем нашелся: с картинной небрежностью привалился плечом к дверному косяку и остался стоять так, заполнив собой весь дверной проем.

На лице младшего Слотера показная бравада мешалась с замешательством. Он явно был растерян и напуган.

Мог ли он держать пистолет, выплюнувший в меня пулю? Глядя на сына, я не чувствовал, что способен уверенно ответить на этот вопрос. Ненависти ко мне ему хватало. А жестокости?

Переводя взгляд с одного Слотера на другого, я сел в постели, свесив голые ноги. Мне приходилось вскакивать голым с кровати – прямо с женщины, – чтобы вступать в драку не на жизнь, но на смерть. А однажды даже пришлось вступить в драку, не вскакивая, ибо драться выпало как раз с существом, которое я по глупости за женщину принял… но вот давать аудиенцию лежа голым в кровати – это что-то новое.

Правда, Джада и Морта это ничуть не смутило.

Оно и понятно, Выродки же.

Когти Астарота! Что же должно произойти в Уре, Блистательном и Проклятом, чтобы не переносящий меня на дух Морт по доброй воле пришел искать помощи, а любящий меня Джад – предлагать за эту помощь деньги?

Что-то очень плохое. Я бы даже сказал, что-то очень-очень плохое!

Но что? Не мог же из-за них рухнуть Кэр-Кадазанг?

– У нас проблема, Сет, – без обиняков заявил Джад, убедившись, что теперь полностью владеет моим вниманием. – Дело очень плохо. Я бы даже сказал – очень-очень плохо. Кажется, из-за нас с Мортом умирает Кэр-Кадазанг.

Кажется, я по-глупому открыл рот.

Глава III

Сердечная рана

Сказать, что слова племянника застали меня врасплох, значит, ничего не сказать. Если бы в этот момент Таннис нашла в комнате самый тяжелый предмет и вдруг что есть сил шарахнула меня им по голове, думаю, потрясение я испытал бы куда меньшее.

Кэр? Умирает?

Но… как? Как это может быть?

Как вообще может умереть то, что в обычном понимании никогда и не жило?!

Кэр-Кадазанг – это замок!

Что могло угрожать твердыне клана, просуществовавшей века, несмотря на все козни врагов; пережившей времена, когда те пребывали в зените своей силы и могущества? Даже разрушительная Война кланов, потрясшая сами основы мироздания, не могла сокрушить мощь Кэра, воплотившую в себе тени наших великих пращуров.

А теперь ко мне приходят двое молодых остолопов и уверяют, будто он готовится… почить!

– К-как умирает? – довольно глупо спросил я. – Что произошло?

Парочка переглянулась и промолчала.

Способность связно мыслить вернулась ко мне достаточно быстро. Нет сомнений, причина беды, приключившейся с Кэром, – какова бы она ни была! – стоит передо мной, единая в двух растерянных лицах. Если бы случившееся не стало делом рук спевшейся парочки, этих виноватых гримас мне бы век не увидеть. Морт слишком упрям, чтобы признавать свою вину, а Джад слишком легкомыслен, чтобы чувствовать что-то подобное.

– Что вы натворили, безумные?!

Я не особо старался скрыть угрозу в голосе.

Джад и Морт снова переглянулись, затем сын опустил взгляд и начал буравить им пол, явно мечтая оказаться где угодно, но только не здесь, не рядом со мной. В чем-то он оставался сущим ребенком и стыдился того, что натворил, точно так же, как стыдился бы любой нашкодивший шестилетний мальчишка, пойманный на месте преступления. Разница заключалась в том, что пальцы моего мальчишки нервно барабанили (знакомая привычка) по эфесу шпаги – здоровенной такой, внушающей уважение одним своим видом.

Надо сказать, шпага – с побитой, исцарапанной чашкой, свидетельствующей о значительном количестве принятых на нее ударов, – некогда принадлежала мне. Она стала единственным подарком, который Морт принял от меня за всю жизнь, пусть недолгую, но бурную и наполненную событиями. Ну да, еще бы он не принял! Какой мальчишка не любит оружие? А лучший клинок трудно сыскать во всем Уре, Блистательном и Проклятом, чему подтверждение – клеймо почтенного мастера-оружейника Гагниуса Йехи, при жизни получившего прозвище Отец Мечей.

Джад глаз не опустил, но шельмоватое выражение, присущее его физиономии в любой ситуации, сменила легкая нервозность.

– Да говорите же, что случилось! Как вы, двое, могли навредить Кэру?

– Это… сложно. Мы не можем толковать о таком при чужих, – быстро сказал Морт, покосившись на Таннис. – Дело касается только членов клана.

– Полуэльфка глухонемая, – небрежно отмахнулся Джад.

– Полуэльфка… – вслед за Джадом повторил Морт.

Слово вылетело как плевок.

Он прекрасно знал о существовании Таннис, но сейчас уставился на нее так, словно увидел впервые. Под этим бесцеремонным изучающим взглядом та разом съежилась и одной рукой принялась нервно поправлять свою пышную непослушную шевелюру, пряча под волосами острые кончики ушей, беспардонно выдающие происхождение. Другая ее рука впилась в мое плечо с такой силой, что пальцы побелели.

Неприязненная ухмылка изогнула по-юношески припухлые губы Морта.

– Любишь развлекаться с полукровками, Сет? – В голосе сына звучала неприкрытая издевка. – Подобное тянется к подобному, а?

Развязный тон снова вернул меня на Аракан-Тизис – в тот момент, когда мы орали друг на друга, сжимая кулаки. Я почувствовал неприятное сосущее чувство в животе. Стал бы Морт после ссоры стрелять в меня из того переулка? Теперь я мог дать на этот вопрос утвердительный ответ.

Да запросто!

Умом я понимал, почему он так себя ведет. Вынужденный обратиться за помощью, он ненавидел себя и презирал за это проявление слабости, а потому старался держаться даже более агрессивно и независимо, чем обычно. Только это не отменяло смысла сказанных слов и злобы, которую они во мне вызвали.

– На будущее советую тебе иметь в виду, Морт: сейчас от пули не в ногу, но промеж глаз тебя уберег только тот факт, что ты мой сын, – ледяным тоном произнес я, глядя на него снизу вверх. – Неважно, желаешь ты считаться с этим или нет. Но запомни – заруби на своем носу! – даже для своего отпрыска я не буду делать двух исключений подряд. Не советую больше искушать судьбу. Честно.

Пистолет, громадный и зловещий даже на вид, лежал на подушке на расстоянии пальца от моей руки, и Морт знал, что я редко говорю не по делу. Это все знали, ибо оснований полагать обратное я не предоставлял. В конце концов, я тоже Слотер, даже если кто-то считает, что только наполовину.

Он заткнулся.

Я повернулся к Таннис и осторожно снял ее руку со своего плеча. На коже отпечатались красные следы пальцев.

– Собирайся, девочка. Погуляй. Может быть, вдове Маркес потребуется твоя помощь? Помоги ей с завтраком.

Она прочитала все по губам и кивнула.

Не смущаясь более чужих мужчин, обнаженная Таннис выскользнула из-под одеяла и быстро натянула через голову простенькое платьице. Такой гибкой змейкой в него скользнула. Отчаянный бабник и сердцеед, Джад с интересом и легким сожалением смотрел, как не пышные, но изящные формы тоненькой полуэльфки исчезают под одеждой. Морт просто отвернулся, старательно изображая на лице отвращение.

Одернув платье, Таннис склонилась надо мной, выгнув спину, точно кошка. Тронула губами губы и ушла в свою комнату приводить себя в порядок.

Негромко заплескала вода умывальника.

– Хороша, – не без легкой зависти подытожил Джад. – Но ее спина… эти жуткие шрамы… Напомни, где ты взял такую цыпочку?

– Отбил у банды уличных сутенеров, – хмуро ответил я. – Теперь у нее только один клиент.

– Краса земная так недолговечна, но за нее на ад меняем Вырий мы беспечно, – пробубнил под нос племянник. – Хм… надо запомнить строку, пока не вылетела из головы.

– Хватит тянуть кота за хвост! Что там с Кэр-Кадазангом? Что вообще вы оба несете?

Морт издал неопределенный звук.

Джад облизнул губы, собираясь с мыслями.

– Он… он думает, что умирает, Сет.

– Умирает? И отчего вдруг?

– От старости.

Племянник помялся, давая мне переварить услышанное, а затем добавил:

– И это только наша вина.

– Кэр умирает от старости? Джад, мне смеяться сейчас или чуть попозже? Как это можно? Как может Кэр умереть?! Это же замок, сожри вас красные! Замок, живущий за счет духов предков, обитающих в его стенах. Пока жива память о прежних поколениях Слотеров, Кэр-Кадазанг бессмертен. В этом его суть!

– Уже нет, – медленно покачал головой Джад. – Нашлись… э… способы. Но это длинная история, а Кэр настаивает, чтобы ты услышал все от него. Мне кажется, он боится, что иначе ты нас просто прибьешь на месте.

Час от часу не легче. Чтобы заговорить с Джадом и Мортом, Кэр должен был персонифицировать себя – выделить свое собственное «я» из ноосферы родового замка Слотеров. Такое случалось крайне редко и всякий раз по весьма непраздничным поводам.

Значит, родичи не преуменьшают размер беды.

Чтоб их. Чтоб меня.

Я был изрядно заинтригован, однако не стал требовать, чтобы молодые мерзавцы рассказали все здесь и сейчас. Любопытство просто снедало, но раз Кэр считает, что я должен услышать все от него, так тому и быть. С ним не спорит даже Эторн.

Поднявшись с кровати, я натянул широкие штаны из мягкой кожи, пошитые на гейворийский манер. Вид у них самый простецкий, но все эти модные узкие брыжи, обычные чулки и высокие шнурованные гетры, затрудняющие ток крови и сковывающие движения, вызывали у меня стойкую неприязнь. Посему и кожаный колет, плотный и славно прошитый, способный при нужде смягчить выпад шпаги или удар кинжалом, я редко предпочитал тонким камзолам, двубортным дублонам и костюмам из набивного бархата.

К слову сказать, колет вместе с навощенными ремнями и пистолетными подсумками Таннис заботливо положила на край кровати, прежде чем выскользнуть из комнаты.

– Ты сам говорил с Кэром? Лично?

– Да. Это он отправил нас к тебе. Иначе мне бы не затащить сюда Морта.

Юный великан издал подтверждающее ворчание.

– Так чего вы телитесь? Почему не сказали сразу?

– Извини, Сет. Я боялся, что ты можешь отказать… – неловко и как-то жалко улыбнулся Джад. – В конце концов у тебя с семьей отношения непростые. После того как поступили с тобой клан и Старик… ну, ты же сам все знаешь… в общем, лично я бы понял. Потому и начал говорить о цене.

– Ну и дурак, – без обиняков заявил я. – «Понял» он. Да что бы ты понимал! Кэр стал первым после матери, кто подтвердил, что я – Слотер. Думаю, без него старый хрыч Эторн даже не допустил бы меня до Испытания-на-крови.

Чистая правда.

Кому-кому, а старине Кэру я точно отказать не могу!

Пряжки боевой сбруи сомкнулись с тихим металлическим лязганьем. Прежде чем рассовать по подсумкам пистолеты, я придирчиво проверил каждый из четырех, выполняя ритуал, который до сих пор ни разу не показался мне лишним. Вверяя свою жизнь оружию, не стоило обделять его вниманием.

Наблюдая за моими сборами, Морт делано скривился. Он таскал с собой только один пистолет, хотя стрелял, безусловно, гораздо лучше меня. Четыре пистолета – изрядная тяжесть, но и внушительная огневая мощь. Целая батарея. Смертного с таким количеством снаряженных стволов городская стража арестовала бы, не задавая вопросов. Лишний аргумент в пользу того, чтобы быть Выродком.

За сбруей с пистолетами последовала очередь холодного оружия. Я опоясался широким поясом, трудолюбиво навощенным Таннис, прицепил к нему ножны с дагой и перевязь со шпагой. Затем закрепил под мышкой ножны с Дагдомаром, снятым со специальной подставки. Чую, колдовскому кинжалу сегодня будет пожива.

Дождавшись, пока я закончу снаряжаться, Джад поднялся из кресла, покрыл голову своей щегольской шляпой с серебряной пряжкой в виде обнаженной женской фигурки и лихо заломил ее на ухо, приняв привычно-бесшабашный вид.

– Возвращаясь к вопросу оплаты. Когда… и если… все неприятности с Кэром закончатся, ты все равно потребуешь, чтобы я тебе заплатил, Сет. Заварушка будет та еще. И, клянусь мошной Бегемота, я выплачу все, до последнего гроша, – серьезно сказал племянник.

Слова и тон меня заинтриговали, но виду я не подал.

Тревога росла в душе, поэтому лишний раз накручивать себя, разгадывая туманные намеки Джада, не хотелось. Пусть все скажет Кэр. Каменный старикан берет слово лишь раз в десятилетие (это в лучшем случае), так что размениваться на пустословие, скрывающее истинное положение дел, не станет. Оттерев Морта плечом, я вышел из спальни, пересек комнату, служившую нам с Таннис гостиной, снял с вешалки новый теплый плащ, подбитый мехом куницы, и взялся за собственную шляпу – широкополую, без пряжек и плюмажа.

– Идем!

– Сет… – неожиданно произнес Морт мне в спину. – Погоди. Я тут подумал… я хотел сказать, что это – именно работа. Работа, понимаешь? Со всеми вытекающими… Поэтому, если не хочешь подряжаться, то ты, собственно, и не обязан… есть те, кто должен решать такие вопросы в силу обязанностей перед семьей.

Конечно есть.

Дредд. И Джайракс.

Палач и демон-хранитель Слотеров.

Но если они узнают, кто виноват в том, что цитадели клана угрожает смертельная опасность, Джаду и Морту не поздоровится. И это в лучшем случае. Нанести удар по Кэру – значит нанести удар в сердце семьи. Такое не прощают.

– Aue, Морт. Довольно тратить время на глупости. Идем, – не оборачиваясь, позвал я. – Для начала стоит поговорить с Кэром, а там видно будет.

Мы вышли на улицу, и осенний Ур небрежно поприветствовал нас, швырнув в лицо горсть мелких холодных брызг. Над городом рыдали тучи, набравшиеся сыростью над седыми кручами Северного моря.

Пока я валялся в кровати с дырой в брюхе, осень окончательно утвердилась в своих правах. Хотя иной раз закрадывается ощущение, что в Уре вечно осень.

Путь от Аракан-Тизис до Кэр-Кадазанга, угнездившегося в северо-западной оконечности Блистательного и Проклятого, не из самых близких – ехать надлежало почитай на другой конец города. Несколько часов пути мы провели в полном молчании, мерно покачиваясь в зловещего вида карете Морта, облицованной панелями из эбенового дерева. Сей экипаж одновременно напоминал катафалк Мусорного патруля и передвижной склеп, вставший на колеса и сбежавший с погоста. Одним своим видом он портил настроение и внушал страх.

Ему под стать были и два огромных угольно-черных жеребца, явно подвергнутых магической обработке (у Морта слабость к магиматам). Их красные глаза пылали, точно уголья, а под блестящей кожей вздувались невероятные мышцы.

Сразу видно – Выродки едут!

Несмотря на раннее утро, многолюдные улицы Ура уже успели наполниться горожанами, спешащими по своим делам, однако больших помех движению это не создавало. Едва завидев черный экипаж, встречные-поперечные торопливо расступались, освобождая мостовую, жались к обочинам, а некоторые и вовсе лезли в сточные канавы, рискуя оставить в вонючей жиже ботинки. Для такого большого и непрерывно растущего города, как Блистательный и Проклятый, дороги год от года становились все более тесноватыми.

Примерно полвека назад Магистрат пытался решить проблему быстрого перемещения из одного конца Ура в другой, заказав Колдовскому Ковену и Гильдии перевозчиков создание сети стабильных, взаимосвязанных порталов, позволяющей гражданам за скромную плату мгновенно переноситься на десяток-другой миль. В теории идея выглядела прекрасно: заплатил пару монет, купил цыпленка для жертвоприношения – и сэкономил пару часов пути.

К сожалению, очень быстро стало очевидно, что допустимая вероятность так называемого некондиционного трансмиссирования в семь процентов (а вовсе не в два, как уверяли умники из Ривендейской школы волшбы и чар!), незначительная на первый взгляд, – на практике очень даже велика.

Особенно когда порталами пользуются несколько тысяч человек в день.

Допустим, не так много граждан, переместившись, оказались немедленно вывернутыми наизнанку, однако уже в первый месяц эксплуатации набралось десятка четыре смертных, после перемещения обнаруживших, например, что носы на их лицах поменялись с пальцами… и это были еще те, кому повезло. Затем начали всплывать случаи с внутренними органами, неправильно размещенными в результате ошибки трансмиссирования, что вело пусть не к немедленной, но зато весьма мучительной смерти.

Когда умер пятый человек, Магистрат признал проект опасным и издал приказ, запрещающий Гильдии перевозчиков осуществлять перемещение граждан Ура при помощи магических порталов. На Ковен за некачественную разработку наложили драконовский штраф, так что маги в дальнейшем тоже не горели желанием продолжить эксперименты в данном направлении. Магия порталов вообще капризная штука, неслучайно даже торговцы предпочитают перевозить товары «живьем».

Впрочем, даже если бы швырки (так поначалу прозвали портальные кабины Гильдии) продолжали функционировать, никому из нас троих не пришло бы и в голову ими воспользоваться. Древняя кровь… скажем так, не очень дружна с магией порталов. Для нас вероятность вылететь из портала в виде кучки кровавого фарша составляет уже не два и даже не семь, но все тридцать семь процентов.

Уж лучше экипаж!

Красноглазые демонические жеребцы Морта свирепо всхрапывали и скалили огромные белые зубы, пугая мирных обывателей. Но куда больше страху нагонял герб, изображенный на полированной дверце и больших бляхах на конской упряжи. К разнообразным магиматам в Блистательном и Проклятом не привыкать, а вот герб был единственным в своем роде, и знали его все. Никаких корон, лент и щитов – только грубо намалеванное белой краской пятно и шесть черных изломанных стрел, расположенных на нем полукругом.

Родовой знак Слотеров, символизировал шесть темных добродетелей, признаваемых и почитаемых кланом. То бишь все то, за что не положен вход в Вырий Небесный. Две тысячи лет назад их вывел в своей «Книге притчей и откровений» древний царь смертных Соломоний, известный как своей набожностью, так и искушенностью в тайных знаниях.

Гордый взгляд.

Лживый язык.

Руки, проливающие невинную кровь.

Сердце, кующее злые замыслы.

Ноги, быстро бегущие к злодейству.

Разум, изобретающий лжесвидетельство.

Из полного набора темных добродетелей клан отбросил лишь одну, седьмую. Не должно быть среди Слотеров «сеющих раздор между братьями».

Члены нашей семьи редко утруждали себя опознавательными знаками и никогда не носили на груди стигм, но герб клана в городе знал каждый – от мала до велика. Поэтому даже королевские гонцы и посыльные Магистрата – люди, которым по закону при исполнении служебного долга никто не может чинить препятствий, – увидев шесть черных стрел, торопливо уступали дорогу и испуганно жались к стенам.

И частые в последнее время на улицах Ура наемники из Гейвории, дерзкие и воинственные, при любом удобном случае задиравшие простолюдинов, мастеровых и прочих прохожих, попадаясь навстречу, немедленно забывали о том, что жаждут славы неустрашимого Хормака-варвара. Притихали и старались не смотреть лишний раз на карету, не желая нарваться на неприятности.

С дороги, Выродки едут!

За весь путь нам только раз попался тот, кто не выказал страха. Встретившийся по дороге бородатый гном в грязном кожаном натъесе (длинном, до пят, кафтане-фартуке, традиционном для подгорного люда), не отпрыгнул, но отошел в сторону важно и неторопливо, подслеповато щурясь на проезжающий мимо экипаж.

Бесстрашный болван. Известная поговорка не врет: «Хочешь вложить гному хоть немного почтения – сначала попробуй проделать в его голове трещину».

Пару раз навстречу попался големобиль – новомодное изобретение, получившее распространение у молодых пижонистых нобилей Ура. Вместо лошадей в карету спереди или сзади впрягали небольших големов, покорных рывкам ременных плетей, которые крепились к специальным кольцам в сочленениях конечностей. Натягивая и ослабляя эти ремни, возница регулировал скорость движения голема, тянувшего либо толкавшего экипаж, а также направление движения. А по некоторым, регулярно повторявшимся маршрутам големы и вовсе могли передвигаться самостоятельно, подчиняясь заранее заложенной магом-создателем команде.

Высшим шиком среди молодой аристократической поросли считались полностью крытые экипажи, скрывающие не только кабину с ездоками, но также козлы со шкипером (так принято называть големовожатых) и самого голема. Огромные неуклюжие повозки, казалось, сами собой двигались по улицам Ура, вызывая у горожан уважение и трепет.

Ну да трепет трепету рознь.

Любой големобиль бледнел по сравнению с черной каретой Морта, а та не шла ни в какое сравнение с мрачным величием Кэр-Кадазанга, медленно вырисовывавшегося впереди.

Выродки приехали.

Глава IV

Гнездо чудовищ

Зловещий и угрюмый родовой замок Слотеров возвышался над всей северо-западной частью Блистательного и Проклятого, подобно исполинскому утесу, сброшенному сверху капризным и злопамятным богом. Высоко в небе, в сумраке, противоестественно прилипшем к сводам замка и не редевшим, как бы высоко ни поднималось солнце, витали вытянутые тени, то появляясь, то исчезая из виду. Что это на самом деле – существа, вызванные Кэром для охраны своих территорий из потусторонних миров, или только иллюзии, призванные устрашить граждан Ура, никто толком не знал. Если честно, даже в семье не особо разбирались.

Сколько я себя помню, эти создания никогда не опускались на землю, а двигались так быстро и неуловимо для глаза, что рассмотреть что-либо не представлялось возможным.

От прочего мира замок оградил-опоясал себя высоченным забором из камня и железа. Сложенные из грубо отесанных гранитных глыб стены, сделавшие бы честь любой крепости, негостеприимно и угрожающе щетинились по верху ржавыми остриями кованых пик, увитых сухими завитками увядшего плюща. Не такая уж и неодолимая преграда, но едва ли найдутся желающие ее преодолеть. Охотников не сыскать даже среди сорвиголов Гильдии ночных ангелов, которые славятся тем, что для них не существует преград и запертых дверей.

Джад первым соскочил со ступеньки кареты, подошел к резным воротам и, стукнув пару раз дверным молотком по медной пластине, потребовал, чтобы они открылись.

С голодным скрежетом ворота разлепили створки, хищно выставив напоказ зазубренные куски позеленевшей от времени бронзы. Они походили на пасть гигантского глубоководного чудища, поджидающего добычу, и, сказать по правде, сомкнувшись, действительно запросто перекусили бы пополам кого угодно – хоть рыцаря в полных доспехах. Правда, в наше время рыцари уже полных доспехов не носят, поскольку их прекрасно прошивают насквозь мушкетные пули, а если ревнители старых традиций все же найдутся, даже им достанет мозгов не соваться лишний раз к Слотерам.

Во-первых, мы никогда не сражаемся с открытым забралом, а во-вторых – всегда побеждаем. С понятиями и жизненным кредо рыцарей такое плохо сочетается.

Мы прошли во двор, и ворота-пасть, звонко клацнув бронзой, сомкнулись за спиной.

Нас встретил унылый и мрачный вид. Сада во дворе замка не имелось. Точнее, он присутствовал, но назвать его садом язык повернется не у всякого.

У большинства Слотеров присутствует тяга к угрюмым пейзажам и унылым ландшафтам – это как тоска по утраченной Преисподней, – поэтому вместо газонов и аллей Кэр тут и сям вырастил весьма симпатичные мертвые древесные остовы, зловеще торчащие из голой и сухой, потрескавшейся местами земли. Черные, корявые и скрюченные, они казались проклятыми душами, стенающими в вечной агонии. Их изломанные ветви-руки тянулись к небу в немой мольбе, призывая его швырнуть спасительную молнию и избавить от страданий.

В тихий безветренный день, чутко прислушавшись, можно даже услышать, как эта мольба едва слышным стоном-шепотом разливается в воздухе, так что, возможно, в аллюзии о проклятых душах есть что-то от истины. Уж чего-чего, а сего товара родичи в свое время набрали, накрали, накупили и просто награбили у смертных с запасом.

Некоторые остовы затейник Кэр переплел в причудливые и гротескные фигуры чудовищ, которые угрожающе скрипели, когда мимо них проходили живые, и иногда произвольно меняли форму, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размерах. К таким лучше было не приближаться – иногда, забываясь, они пытались схватить и сожрать даже членов семьи, для защиты которых были созданы. Оно и понятно – вечный голод. Из мертвой почвы корнями ничего не вытянешь.

На мой взгляд, сад выглядел слишком театрально, почти как графическая иллюстрация из романа для впечатлительных девиц, однако не стоит забывать – замок преподносил себя так отчасти и для того, чтобы производить впечатление на смертных Ура. Гнездо сумасшедших колдунов и мутантов должно выглядеть гнездом сумасшедших колдунов и мутантов. Ему надлежит угрожать, пугать, вызывать мистический ужас.

В конце концов, если смертные сочтут, что им надоело нас бояться, дело может обернуться худо. Слотеров, без прочих кланов, всего сотня с небольшим. Не так много против самого густонаселенного города в мире.

Гости у моих родичей бывают редко, но уж те, кто был, до конца дней свой визит не забудут и другим расскажут, безжалостно все приукрасив.

Мы не успели пересечь двор и на четверть, когда раздались знакомые глухие удары – буммм! буммм! Словно кто-то забрался повыше и швырял на землю огромные чугунные ядра.

Пришлось остановиться, давая возможность Церберу – огромной химере-привратнику, вытесанной из цельного куска гранита, – рассмотреть нас и убедиться, что пришли друзья. Холодные бока Цербера выглядели серыми и шероховатыми от времени и частых непогод. Чудовищная голова пучила потускневшие глаза-рубины и скалила длинные тупые клыки. Клыки эти, понятно, представляли собой не более чем украшение, или, правильнее сказать, устрашение. В ход они никогда не шли, ибо сия исполинская каменная туша никого и никогда не рвала на части.

Зачем, когда можно просто размазать чужака по земле?

– Хороший песик, – чуть повеселевшим голосом сказал Морт и погладил чудовище по каменным завитушкам, имитирующим гриву из переплетающихся меж собой змей.

Все-таки он во многом оставался обычным мальчишкой.

Цербер отступил назад, чтобы никого не задеть при развороте, и умчался обратно в сад, оставляя в грунте огромные ямы, медленно затягивающиеся прямо на глазах.

– Слишком уж он медленный, – недовольно проворчал Джад. – Давно пора заменить его настоящими тварями – поголоднее и посвирепее. Пару-тройку вервольфов выпустить, например. Таких, что уже окончательно разум утратили и готовы сожрать любого.

– Старикан служит Кэру уже два века, – возразил Морт. – Сенешаль Джанс говорит, за это время ни один чужак даже не подошел к замку!

– Интересно, а хоть один пробовал? – усмехнулся я, ставя точку в их споре.

Мы подошли к замку.

Сидящие над крыльцом горгульи с интересом засновали по козырьку, защищающему его от дождя, изгибая уродливые суставчатые тела и свешивая совсем уж кошмарные морды, чтобы рассмотреть пришельцев… и спикировать на них в случае надобности.

Что и говорить, незваного гостя в Кэр-Кадазанге ждал бы удручающий прием.

Дверь распахнулась сама, не дожидаясь, пока в нее кто-то стукнет. На пороге нас уже встречал дворецкий, служащий Слотерам последние полторы сотни лет.

– Добрый день, милорды, – проклекотал он, почтительно склонив гривастую голову.

Я приветственно кивнул, Джад небрежно отсалютовал и бросил в слугу плащом, а Морт улыбнулся:

– Привет, Гриффи!

Янтарные, навыкате глаза Грифона благодарно вспыхнули: старик искренне любил Морта, как, впрочем, и всю юную поросль клана. Тряхнув львиной гривой, дворецкий принял вслед за плащом Джада мой и Мортов, после чего почтительно протянул покрытую перьями руку в сторону лестницы:

– Кэр ждет вас, мои лорды.

Птичий клюв искажал человеческую речь до неузнаваемости, но за долгий век Слотера можно привыкнуть ко всему. Даже к голосу птицельва.

Внутри замок выглядел ничуть не более привлекательно, чем снаружи.

Темные, угнетающие цвета; настенные панели из красного дерева, чьи разводы наводили на мысль о сгустках крови; тяжелые, шевелящиеся без всякого дуновения ветра драпировки; утонувшие в тенях углы, где, казалось, все время что-то дышало и перемещалось неуловимо для глаза. Анфилады свечей и нарочито тусклые лампы, намеренно удаленные друг от друга, чтобы в промежутках залегали сгустки мрака. Во всех светильниках трепетало и билось живое пламя. Кэр старомоден и упрямо не признает ни новомодных алхимических ламп, ни фонарей из гномьего камня.

Дом, жуткий дом.

На вид так ничего и не изменилось. Разве что чучела, сделанные из наиболее именитых врагов клана, в холле больше не красовались. Старый хрыч Эторн наконец перестал тешить свое самолюбие… а может, решил заняться реставрацией. Все эти чучела он ведь сам сделал, мня себя великим таксидермистом.

– Кто еще в замке, Грифон? – спросил я на ходу.

Честно признаюсь, с некоторыми членами семьи встречаться никак не хотелось. Это не от недостатка любви, а в силу инстинкта самосохранения.

Семейство крыс, обитающих в подвале или канализации, как известно, способно начать истреблять и пожирать самое себя, если существованию колонии будет угрожать голод. Слотеры в этом плане сильно похожи на голохвостых тварей. Отличие в том, что нам в принципе и повод-то не всегда нужен. До смертоубийства дело доходит редко, но от пакостей и козней не убережет даже страх перед гневом патриарха Эторна и стоящих за ним Дредда и Джайракса.

Грифон раскрыл клюв, чтобы ответить, но не успел.

– Я, например, – раздался сверху высокий и приятный женский голос. – Давно не виделись, Ублюдок. Здравствуйте, мальчики.

Анита Слотер собственной персоной.

Резкий контраст белого (снежная кожа, молочного цвета волосы) и черного (платье, перстни, ожерелье), она появилась на верхней лестничной площадке, держа в руках высокий бокал, до краев наполненный темным вином. А может, и кровью. Ее гастрономические пристрастия иной раз ставили в тупик.

Должен сказать, нас вышел поприветствовать далеко не самый приятный персонаж в семейном театре Слотеров. Анита приходилась Джаду сводной сестрой, но если учесть, что ее мать, Хелен Слотер, была сестрой моей матушки, то выходило, что наша черно-белая принцесса для меня вполне себе тетушка. А я Джаду – дядя. Инцест в семьях Древней крови – вещь заурядная, а долгие годы жизни делают возможными самые невероятные марьяжи. Думаю, попытайся какой-нибудь умелец составить родовое древо Слотеров по всем правилам, он бы быстро двинулся умом.

Мы давно уже перестали по этому поводу заморачиваться и, как правило, пользуемся обезличенным обращением «родич». А то ведь и вправду черт ногу сломит.

Прежде чем ответить на приветствие, я на всякий случай быстро перебрал в уме причины, по которым Анита могла заиметь на меня зуб. Виделись мы с ней крайне редко, за помощью друг к другу не обращались, так что нечаянных обид, непогашенных долгов и прочих причин для неприязни на первый взгляд не имелось. Однако нельзя быть в этом полностью уверенным – кое в чем наши интересы все же пересекались: Анита поднимала из могилы мертвых, а я регулярно возвращал их туда по второму разу. Из-за подобной несовместимости профессиональных интересов я допускаю, что вполне мог перебежать тетушке дорожку, вовсе того не желая.

Кроме того, я вообще не жалую некромантов, поскольку во влечении к трупам, пусть даже с научной точки зрения, определенно есть что-то нездоровое. Как-то я обмолвился об этом Джаду, чем вызвал у племянника искреннее удивление: «Сет, тебе грех жаловаться! Это же, по сути, твои работодатели!» Может, и так… все равно не жалую. А когда они приходятся родней – вдвойне.

– Привет, Анита, – сказал я, стараясь быть дружелюбным. – Ты выглядишь так, словно соскучилась по моему обществу.

– Привет, сестра, – присоединился Джад, и особого тепла в его голосе не прозвучало.

Морт, как я уже говорил, принципиален. В частности, он никогда не здоровался с людьми и Выродками, которые были ему неприятны. Вот и сейчас отвернулся.

Анита не то изобразила рукой приветственный жест, не то махнула на всю нашу компанию. Ну и шут с ней. Я повернулся к старику в перьях:

– Так кто еще в Кэр-Кадазанге, мессир Гриф?

Анита опять не дала Грифону ответить, а перебивать ее дворецкий не посмел.

– Не хочешь лишний раз встречаться с Дэреком и Стайлом, Сет? Я наслышана о вашей стычке. Ходят слухи, ты славно накостылял обоим зараз. Дэрек заползал зализать раны и выглядел весьма несчастным.

– Они здесь?

– Скажи, братик, а они успели перед этим взяться за ручки? – Она проигнорировала вопрос, щебеча и изображая из себя девочку-простушку. – Невозможно поверить, чтобы даже ты мог одолеть Дуума.

– Анита, Близнецы – тут?

– Пф-ф!.. Считай, что тебе повезло: ни тот ни другой здесь нынче не обретаются. – Алые губы сложились в крайне неприятную усмешку.

– Уже хорошо, – проворчал я, поднимаясь по лестнице. – Особенно для Стайла. Он давно нарывается.

Правда прозвучала пополам с бравадой.

Если честно, никакого желания пересекаться с Близнецами-Рожденными-Порознь – ни вместе ни поодиночке – у меня не имелось. Братья наверняка грезят местью за историю с суккубой, я же, заявившись разгребать неприятности Морта и Джада, совершенно не желал осложнить работу необходимостью постоянно оглядываться через плечо.

– Если здесь нет еще и Абель с Говардом, то я обрадуюсь совсем-совсем сильно.

Снежно-черная Анита отпила из своего бокала и небрежно тряхнула роскошными волосами.

– Радуйся, – великодушно разрешила она. – Их тоже нет.

Морт демонстративно скривился.

Он ничего не имел против Говарда, с которым у меня давние нелады, зато Абель ненавидел всей душой. Причина тому известна всему клану: именно рыжеволосую фурию Слотеров Морт считал (и отчасти справедливо) причиной того, что мы расстались с его матерью. А кроме того, от Абель у него имелся сводный брат.

Сет-младший рос не так быстро, как Морт, но в свои три года уже проявлял Талант, обещавший со временем превратиться в грозное оружие. Малыш мог разорвать любую из своих игрушек, не прикасаясь к ней и пальцем, – одним только пронзительным воплем. Патриарх Эторн назвал это «голосом баньши».

Брата Морт ненавидел еще больше, чем его мать. В шесть с половиной лет трудно понимать других. Гораздо легче их любить или ненавидеть.

Полагаю, сын бы несколько утешился, узнай, что Абель нынче относится ко мне почти так же плохо, как он сам, и даже воспитывает Сета-младшего в соответствующей атмосфере. В последний раз во время нашей встречи эта рыжая бестия повернула малыша лицом ко мне и сильно ущипнула. Не думаю, чтобы это было шуткой, поскольку в итоге я вылетел в окно, рухнул со второго этажа, изрезался стеклом и едва не сломал позвоночник.

Полагаю, я о-очень хреновый родитель.

С другой стороны, после этого падения я всего лишь встал, отряхнулся и пошел прочь, призывая проклятия на голову Абель, а не стал выламывать дверь и поджигать ее дом, как сделал бы на моем месте любой нормальный Выродок…

– Замок вообще почти пуст, – сказала Анита. – С тех пор как Эторн с Анной отъехали по делам, все разбежались, не желая искушать друг друга соседством. Иногда кажется, что только Старик, – в устах Аниты прозвище патриарха прозвучало как-то вульгарно, – удерживает эту семью от междоусобного побоища, перед которым побледнеет даже Война кланов.

– Вот и отлично, – не скрывая облегчения, пробормотал я.

Такое запустение в Кэр-Кадазанге не было чем-то странным.

Выродки – слишком большие индивидуалисты, чтобы уживаться вместе. К тому же у многих накопились давние счеты и обиды, так что близкое соседство ничего хорошего не обещало. В последние годы Кадазанг служил главным образом местом сбора семьи на случай общей угрозы или «военного совета». Периодически сюда приезжал пожить, набраться сил или укрыться от опасности то один Слотер, то другой, но больше десяти – пятнадцати родичей редко могли обитать под одной крышей единовременно.

Критическая несовместимость характеров.

– Ничего отличного, – нахмурила светлые брови Анита; я уже поднялся наверх, встал подле нее, и теперь некромантке приходилось смотреть снизу вверх. – Я хотела бы, чтобы отец оказался здесь. Надо что-то делать с Кэром! Представляешь, он стал самовольничать. Кажется, мерзавец забыл, что всего лишь тень бестелесная на службе Слотеров.

Морт и Джад понимающе переглянулись, стоя на верхней ступеньке. У сына заметно дернулась щека, и он поторопился отвести взгляд в сторону; племянник настырно выпятил нижнюю губу, как делал всегда, собираясь полезть на рожон.

Н-да… ситуация принимает все более интригующий оборот. Мало того что Кэр вдруг сообщил этим двоим, будто собирается помереть, так он еще и чудить принялся. Это причина или следствие их действий?

Я машинально пробарабанил пальцами по эфесу шпаги.

– Стал самовольничать? Что ты хочешь сказать, Анита?

Прежде чем ответить, некромантка непринужденно допила вино и протянула бокал Грифону. Птицелев с почтением принял его и удалился, громко цокая когтями по устланному циновками полу. Несмотря на преклонный возраст, который выдавали седая грива и поредевшие перья на крыльях, спину дворецкий держал прямой, как палка, а вышагивал чинно и благородно – ни дать ни взять отпрыск голубой крови.

Не исключено, что так оно и есть. Кто знает, кем был Грифон до того, как попал в наш мир и присягнул служить клану?

– Он блокировал мою лабораторию! – гневно заявила Анита. – Представляешь? МОЮ лабораторию! Я не могу теперь туда попасть! Кровь и пепел!

Темнота, ютившаяся в углах Кэр-Кадазанга, словно бы вздохнула, услышав родовое проклятие Слотеров, но на это никто не обратил внимания. Не стоит прислушиваться да приглядываться ко всему, что мерещится в стенах замка. Так недолго расстаться с рассудком. Думаю, если привести сюда священника-экзорциста, у него начнутся корчи, прежде чем с губ успеет слететь хоть одна молитва.

– Представляешь?! А я как раз собиралась закончить работу над новым составом для мумифицирования тканей! – продолжала возмущаться Анита. – Это потенциальный прорыв в области некропрактики! Если повезет, мои нежити будут оставаться в отличной форме по десять – пятнадцать лет, не разлагаясь в кисель и не превращаясь в груды пыли и дряхлого мусора. И все – без обновления заклинаний. Такая важная работа, а этот… этот… От злости я едва не спалила его любимые гобелены!

Прежде чем кто-то успел подначить ее, прелестная тетушка оборвала тираду и, посмотрев на меня так, будто я сказал что-то громкое и весомое, наморщила аккуратный лобик, перехваченный черной бархоткой.

– Хм… а ты здесь не для того, чтобы вправить ему мозги, Сет?

– Ты забыла сказать «Ублюдок», – едко улыбнулся я.

Анита не повелась.

– Точно! – воскликнула она, обвиняюще наставив на меня палец, увенчанный длинным черным когтем… в смысле ухоженным ноготком. – Ты просто не можешь оказаться здесь случайно. С Кэр-Кадазангом происходит что-то неестественное, а ты ведь у нас большой специалист по опасным загадкам и таинственным гадостям.

– Называй вещи своими именами, – впервые подал голос Морт. – Он большой специалист по разного рода дерьму.

– По разгребанию разного рода дерьма! – укоризненно вставил Джад. – Не оскорбляй папочкину работу, Морти!

– Придержите языки, паяцы, – прикрикнула черно-белая принцесса мертвых. – Ну так что скажешь, Сет?

Все было настолько очевидно, что я не стал пытаться ее разубедить.

– Aue, Анита. Никогда не думал, что доведется разгребать семейное дерьмо. Джанс в замке?

Джанс Слотер – сенешаль Кэр-Кадазанга, и без него обращаться к Кэру – значит нарушать семейный протокол. Не то чтобы это повлекло за собой серьезные проблемы, но с человеком, посвященным во все семейные тайны и дрязги, лучше поддерживать хорошие отношения. Неизвестно, сколько грязного белья он может извлечь на свет. Феноменальная память Джанса позволяет ему помнить даже то, сколько раз в день тебе меняли пеленки полвека назад.

– Я искала его все утро – как в воду канул. Полагаю, он отправился осмотреть части замка, ныне недоступные из-за своеволия Кэра.

Будь я чуть помоложе – непременно бы присвистнул.

Вот прям как Джад сейчас.

– Плохие новости, – произнес племянник вслух то, о чем все подумали. – Джанс знает Кэра ближе, чем любой из нас, и если ему мог быть причинен вред… постой, что значит – «недоступные»?!

– Так! Вы, трое, быстро выкладывайте мне, что здесь происходит! – командным голосом потребовала Анита, не оставляя попыток захватить инициативу в разговоре.

– Да что ты говоришь, сестренка? – не удержался Джад. – А может, тебе стоит занять себя более интересными делами? Например, пойти проломить какому-нибудь бедолаге голову и поразвлекаться, заставив его после смерти отплясывать тарнийскую джигу!

Рубиновые глаза Аниты вперили в племянника полыхающий взор, на который Джад ответил взглядом не менее убийственным. Я ничуть бы не удивился, заискрись между ними воздух и начни посверкивать молнии. Любви между этими двумя не было и близко… то есть ее теперь не было.

В свое время Джаду, прожженному ловеласу и отчаянному сердцееду, ничего не стоило соблазнить свою мрачную сестру, проводившую больше времени с мертвецами, нежели с живыми людьми. Долго их связь не продлилась – Джад просто не умел задерживаться подле одной женщины, сколь бы искренние чувства к ней ни питал. Его неумолимо влекло от юбки к юбке, невзирая на все последствия. Если бы племянник чуть-чуть хуже фехтовал, чуть-чуть хуже стрелял и, главное, если бы он не был Слотером, за которым стоит целый клан сумасшедших колдунов и чудовищ, то давно нарвался бы на достойную сатисфакцию со стороны бесчисленной череды обманутых мужей, обойденных женихов и разгневанных отцов.

Анита, в свою очередь, не умела прощать легкомысленность.

Когда их скоротечный роман закончился и Джад, по его собственному определению, «вернулся в мир живых, оставив юдоль мертвых, где черной паучихой царствует сестра», Анита пришла в бешенство. Обладая мстительным характером и мрачным чувством юмора, она сумела достойно отомстить ветреному любовнику. Тетушка убила и уже мертвой отправила на свидание к Джаду одну из его последних пассий – девушку из высокородной дворянской семьи Ура. Как некромантка Анита – вне конкуренции, а посему Джад только в постели понял, что обнимает и ласкает живой труп, да и то не сразу, а когда девица в самый ответственный момент вдруг перестала подавать признаки жизни…

С тех пор прошло достаточно много времени, но отношения между бывшими любовниками по-прежнему звенели сталью отточенных ножей.

– Заткнись, кобель! – скривила лицо альбиноска. – Здесь происходит что-то непонятное, и это «что-то» касается Кэра. Мне плевать, что вы, трое, себе надумали, но если это сказывается на Кэр-Кадазанге, значит, это сказывается на всем клане! И клан должен об этом знать. А в особенности – патриарх и демон-хранитель.

В последней фразе мое чуткое ухо уловило не столько возмущение, сколько вопросительную нотку, из чего недвусмысленно следовало – будет ли клан «об этом знать», зависело исключительно от того, будет ли знать все, что ей интересно, Анита.

– Только младшенького здесь не хватает, – пробормотал я под нос, признавая свое поражение в споре с принцессой мертвых.

Такой козырь, как Джайракс, не перебьешь.

Кому-то могло бы показаться лестным осознание того, что твой единокровный младший брат – самое страшное и самое могущественное существо, какое только знал Блистательный и Проклятый со времен Рычащего короля. Не спорю, что-то в этом определенно есть. Но картина предстает совсем в другом свете, стоит добавить в нее маленький штрих – братья давно и со вкусом ненавидят друг друга.

Наполовину демон, наполовину Слотер, вобравший в себя всю силу и мощь клана, Джайракс Двоедушный стоял на страже интересов семейства, одним своим именем наводя трепет на весь город, но это не мешало ему строить козни своему старшему брату. Некоторые теологи считают младшенького воплощенным Злом, и не думаю, что они так уж сильно ошибаются. Чтобы прийти в этот мир, Джайракс при рождении выпил жизнь нашей матери, превратив ее в бестелесную тень, уйти в небытие которой не позволяет только могущество Эторна Слотера. Я любил маму, и уже одно это – достаточный повод ненавидеть брата. Он отвечал мне полной взаимностью, а извращенная натура демона-хранителя стократно преумножала ненависть.

Чтобы не поубивать друг друга, нам даже пришлось заключить дьявольское пари – одно из самых странных за всю историю Слотеров, но в то же время прекрасно иллюстрирующее всю тонкость семейных отношений Выродков. То самое «дурацкое пари», о котором упоминал доктор Шу.

На жизнь и душу.

Чудовищные ставки? Ну так и бились об заклад чудовища.

– О, поверьте, мальчики, Джайракс надолго не задержится, стоит ему узнать, что Кэр-Кадазангу угрожает опасность со стороны тупоумных старших братьев и их отпрыска! Он явится сей же миг, овеянный грозой и смертью. – Анита даже хлопнула в ладоши, словно предвкушая встречу братьев-Слотеров. – У вас есть выбор, засранцы! Или вы рассказываете мне обо всем, что здесь, черт возьми, происходит, или меньше чем через час об этом будет знать все семейство. А тогда, мнится мне, кому-то придется дорого заплатить за свои грешки. Я буду смеяться, когда Джайракс подпалит ваши задницы.

– Дорогая, ты говоришь, как великосветская леди, – буркнул Джад и невольно замялся, поглядывая на меня в поисках поддержки.

Это Джад-то! Который еще ни разу не лез в карман за словом!

И впрямь выбора не оставалось.

– Хорошо! – Я взял ее за руку, холодную, точно кусок льда.

Джад говорил: даже будучи с Анитой наедине, он так и не смог до конца понять – жива она или же давно уподобилась собственным умертвиям, превратив себя в прекрасно анимированный труп. Неудивительно. У меня тоже на сей счет имеются кое-какие сомнения, хотя профессиональное чутье пока сконфуженно помалкивает…

– Идем!

– Куда? – настороженно спросила Анита.

– К Кэру. Ты услышишь все непосредственно от него.

– Но Сет… – протестующе начал Морт.

– Хочешь, чтобы об этом узнала сладкая парочка – Эторн и Джайракс, сынок?

Морт не хотел.

Морт захлопнул пасть.

Даже не вскинулся, как обычно, на «сынка». Такая реакция подкинула мне лишнюю порцию беспокойства. Если даже упрямец Морт осознает, как сильно вляпался, значит, дело хуже плохого. Похоже, мертвецы, приталкивающие клиентов к моим дверям, в этот раз перестарались.

– Мне просто воображения недостает, чтобы представить, как эти двое могли нанести вред Кэр-Кадазангу, – по дороге шипела Анита, испепеляя взглядом набычившегося Джада. – Они же пописать не могут, не забрызгав ботинок!

– Мне тоже, – честно признался я.

Морт и Джад стали еще мрачнее.

Вновь появился Грифон и, чинно ступая, повел нас в святая святых цитадели Слотеров – в комнату, где хранилось Сердце Кэра. Несмотря на все чудачества замка, туда доступ пока перекрыт не был.

Старый дворецкий, за годы безупречной службы сроднившийся с Кадазангом, тоже чувствовал, что происходит что-то необычное. Куцые крылья птицельва нервно подрагивали, а редкие перья встревоженно топорщились.

Шагая вслед за ним, я чувствовал, как мерзко заныло в брюхе.

Как в предчувствии пули.

Глава V

Камень-сердце

Есть вещи, от которых даже Выродок может впасть в чувство, близкое к благоговению.

И Камень-Сердце – одна из них.

Нерукотворное чудо.

Воплощенная сущность родового замка.

Средоточие мощи Слотеров, центральный узел нашей силы и нашего могущества.

За столетия существования клана происходило много всякого: мы били врагов и враги, случалось, били нас. Доставалось как живым недругам, так и неодушевленным противникам, которых первые призывали в союзники. Цитадели семьи взрывали, поджигали, разрушали до основания, разбирали по кирпичику и переносили на новое место, но всегда Слотерам удавалось сохранить главное – Сердце Кэр-Кадазанга. Ту пуповину, что связывает нас, ныне живущих nor-quasahi, с духами предков, с отголосками их ярости и силы, поныне присутствующими в нашем мире.

Душам Выродков нет места ни в аду (если только никто не утащит силком), ни в Вырии Небесном (туда путь заведомо заказан), а посему даже мертвые Слотеры остаются на службе у своего клана, недоступные для обычных оккультных практик, но не ушедшие в никуда. Другим семьям повезло много меньше – все прочие Камни или их подобия были уничтожены во время Войны кланов.

Морганам, Треверсам и Малиганам приходилось обходиться только своими силами.

Кэр остался единственным наследием седой эпохи, когда дети Лилит утверждали свою власть над подлунным миром. Древность неизмеримо умножила его силу, потому и считалось, что никто и ничто не могло навредить Сердцу Слотеров.

Но так было до сего дня.

Стоя посреди святая святых Кэр-Кадазанга, я потрясенно смотрел на толстые прожилки живой плоти, избороздившие ноздреватую поверхность Камня. Похожие на вены, они медленно и размеренно пульсировали – то сокращались, то раздувались, изобличая присутствие жизни, проникшей в то, что никогда не жило по-настоящему. Прожилки опутывали Сердце мерзкой трепещущей сетью, вгрызались в него, словно паразитирующий лишайник в дерево, и, казалось, разрастались с каждым мгновением все сильнее.

Приглядевшись, я понял, что так действительно только казалось – из-за непрерывной пульсации. Но легче от этого не стало.

– Оно… бьется.

Я нервно провел тыльной стороной ладони по губам, словно пытаясь стереть с них вырвавшуюся скверну.

А ведь сущая правда.

Сердце Кэр-Кадазанга ожило и начало биться.

Отвратительное зрелище.

– Да что же это?! Кровь и пепел! Да как же… как вы могли такое вообще сделать? – пораженно прошептала Анита, глядя расширившимися глазами. – Вы… вы заразили его! Какая мерзость!

Снежно-черная принцесса мертвых отпустила мою руку, упала на колени и осторожно провела рукой над въедающейся в Камень плотью, не решаясь, однако, к ней прикоснуться.

«Не смей трогать! – прогудел в голове тяжелый низкий голос. – Это опасно!»

Виски разломило от нестерпимой боли.

Я болезненно сморщился, Джад тоже. Морт, прежде говоривший с Кэром лишь единожды, во время Испытания-на-крови, машинально затряс головой, пытаясь избавиться от могучего баса, громовыми раскатами загремевшего внутри черепа.

Только Анита никак не выказала своих эмоций, но руку отдернула. Подозреваю, одержимая тетушка просто убила часть своих нервных окончаний, дабы меньше отвлекаться на недостатки и слабости плоти.

Говорить с Кэром всегда было сущей мукой.

Не обладая возможностью производить реальные звуки, он вторгался прямо в мозг – грубо, неуклюже и напористо, наполняя его гудением и грохотом. Суньте голову в церковный колокол и попросите приятеля от души выстучать молотом по нему какую-нибудь мелодию – ощущения будут примерно те же.

А чего еще ждать от одухотворенного булыжника?

– Ты звал меня, Кэр? – сражаясь с головной болью, спросил я. – Я перед тобой. И хочу знать, что здесь, черт подери, происходит!

«Мне нужна твоя помощь, Сет, – зарокотал Кэр. – Сет, мальчик мой, боюсь, со мной происходят необратимые изменения. Мне кажется, я становлюсь смертным. Превращаюсь в живое существо».

– Чем это может тебе угрожать? – спросила Анита, оставаясь стоять на коленях перед Камнем и не обращая внимания на перекошенные физиономии вокруг себя.

«То, что может жить, должно и дряхлеть… и болеть… и умирать. Думаю, я скоро почувствую муки голода, но как кормиться тому, что не имеет рта?»

Честно говоря, я видел немало тварей, которые кормились безо всякого рта, находя десятки разнообразных способов, – высасывая живые соки через присоски или вытягивая жизненную силу вместе с дыханием, – но говорить об этом сейчас не представлялось разумным.

«То, что ты видишь, – начало моего распада, – продолжал Кэр. – Эта плоть, подобно опухоли, пожирает меня, подменяя его собой. Рано или поздно исчезнет то, чем я был. Останется лишь обезличенная живая масса, по-прежнему способная собирать и расходовать силу семьи. Но будет ли она служить семье?»

– Эта сила никогда и не принадлежала тебе, Кэр! – сварливо заявила Анита, поднимаясь на ноги и отряхивая платье. – Эта сила принадлежит Слотерам. Ты же – не более чем очередной парадокс, сотворенный нами. Тебя и нет на самом деле! Ты порождение нашего воображения, призрак ноосферы, генерируемой живыми и мертвыми членами клана. Никогда не забывай об этом!

Замок молчал, но его присутствие отдавалось в голове тяжелым гулом.

Скосив глаза на Морта и Джада, я убедился, что оба вовсю борются с желанием подойти и размозжить себе голову о голые стены комнаты, вмещавшей Камень-Сердце. Правильно, пусть помучаются.

– Анита права, – после короткой паузы произнес я. – Сила, к которой ты имеешь доступ, принадлежит Слотерам. Почему ты считаешь, будто, ожив, не сможешь и дальше нести службу? И почему это не сможет делать то… чем ты станешь?

«Я – Камень-Сердце Слотеров! – проревел Кэр так, что наши глаза едва не повыскакивали из орбит. – Я служу клану более трех тысяч лет! Во мне живет память каждого Слотера, когда-либо ступавшего по земле. Никто не смеет подвергать мою верность семье!..»

Я невольно прижал кулак к виску, чтобы голова не треснула. Джад даже опустился на колено, а Морт обхватил голову руками и принялся всхлипывать, как мальчик. Только Анита и бровью не повела.

– Я… не… спорю… – прохрипел я, дождавшись, пока способность связно мыслить вернется. – Я хочу понять, чем опасно дальнейшее развитие событий.

Не знаю, может ли камень смягчиться, но следующие слова Кэра звучали уже… терпимее.

«Есть кто-то иной, кому отныне доступно то, что прежде было доступно лишь мне. А через меня – клану».

Морт сделался бледным как мел, а на лице Джада появилась вымученная ухмылка, наводящая на мысль об оскале крысенка, загнанного в угол.

– И кто это? – опередив меня, спросила Анита, опасно сузив рубиновые глаза. – Кто претендует на могущество клана?

«Как и прежде – лишь тот, кто может претендовать на нее по праву крови».

Нелегко пробраться к смыслу сказанного, когда в твоей голове ревет и грохочет горный обвал. Я настолько отупел от ментального шума, производимого замком, что не сразу понял смысл сказанного. К счастью, Анита с ее отмершими чувствами держалась лучше.

– Ты хочешь сказать, этот человек – Слотер?!

Кэр согласно загудел.

Я был так потрясен услышанным, что на какое-то мгновение даже перестал ощущать головную боль, разламывающую виски. Разорви меня Астарот! Ситуация становилась все более невероятной.

Слотеры могут ненавидеть и презирать друг друга сколько душе угодно, иные даже готовы резать родичей в темных переулках (или стрелять в них исподтишка), заботясь только о том, чтобы ничего не узнал патриарх. Однако всем склокам, междоусобицам и дрязгам приходит конец, когда кто-то или что-то угрожает самому существованию клана.

Это слишком даже для Выродков.

Древняя кровь обязана защищать самое себя!

Остальные, по-видимому, подумали о том же. Лица Морта и Джада вытянулись от изумления: похоже, даже для них слова Кэра стали новым откровением, и даже Анита наконец скривилась, точно хлебнула кислятины.

Нет, никто в семье не мог и помыслить о том, чтобы нанести удар по интересам и могуществу клана! На это неспособен даже такой извращенец, как дядюшка Витар. При всей своей привязанности к смертным, Человеколюб стоял выше предательства. Об этом не принято говорить, но его служение смертным отчасти соответствовало интересам клана, поскольку позволяло решать какие-то проблемы руками властей Ура.

Тогда кто?!

Я потер кулаками виски, собираясь с мыслями, но черно-белая принцесса мертвых снова опередила.

– Это Слотер? – еще раз мрачно уточнила Анита. – Во имя Велиара, что вообще происходит? Кто-то хочет свергнуть Старика? Кому-то не терпится помериться силами с малышом Джайраксом? В чем суть игры?

«Не совсем, – многозначительно пророкотал Кэр. – Он не совсем Слотер, и это не бунт против патриарха».

Дурацкий камень!

Сколько можно громыхать вокруг да около. Что он пытается сказать?!

– Неужели у Сета появился братишка, а в клане – еще один ублюдок? – отняв руки от головы, выдал Морт.

У меня не хватило сил даже разозлиться на него.

– Кэр, я больше не желаю недомолвок и долгих прелюдий. С твоей манерой изъясняться у нас скоро кровь из ушей пойдет. Я хочу знать, в чем корень зла. Сразу. Сейчас же. А потом уже ты расскажешь мне детали – от начала до конца. Итак, кто это тебя?

«Мастер Плоти, Сет», – грохнул замок.

От голоса Кэр-Кадазанга у меня извилины и так вовсю скрежетали друг о друга. Но теперь голова заболела вдвое сильнее, потому что поражение плотью, похоже, начало дурно действовать на Кэра – он нес уже какую-то околесицу.

– Этого не может быть! Клянусь фаллосом Бегемота, этого не может быть! Я убил Мастера недели три назад. Сначала снес ему голову, потом расчленил и кремировал.

Морт попытался фыркнуть, но только надул ноздрёй кровавый пузырь, который лопнул, забрызгав ему щеку.

– Я убил его, – упрямо повторил я, убеждая не то присутствующих, не то самого себя. – Все было сделано очень тщательно – вот этими самыми руками.

Я даже потряс руками в воздухе, словно это что-то доказывало.

«Он здесь, мой мальчик! Я изолировал его физическую оболочку – временно, – рокотал Кэр. – Но он здесь. Во мне! И вне меня».

А все-таки глупо не считаться с очевидным. Разве камень способен лгать?

– Выходит, он жив. Снова. И куда опаснее, чем был раньше, – пробормотал я. – Неужели черная благодать оказалась так сильна, чтобы поднять его из пепла? Не верю. С чего Герцогам так благоволить смертному мальчишке?

«Это не Шестеро, Сет. Твой сын вытащил колдуна из прошлого. Выдернул его из той самой частоты времени, где ты нанес удар, лишивший Мастера головы».

Каменный речитатив Кэра перемалывал мозги исполинскими жерновами, но я, сжав зубы, старался не отвлекаться, чтобы не пропустить ни одного слова.

Морт и Джад мялись, пряча глаза.

Анита грязно ругалась.

Мне тоже хотелось разразиться каскадом проклятий, но я просто постеснялся позориться перед тетушкой, ибо так витиевато и с таким обилием новых и весьма интересных слов и словообразований выдать тираду просто не сумел бы. Уж не провела ли наша принцесса недельку в портовых кабаках Сильверхэвена?

Зато, когда Анита стихла, я нашел что сказать Морту.

Обернувшись к сыну, прохрипел, растирая зубы в порошок и с трудом удерживаясь от желания немедленно применить пистолет в воспитательных целях:

– Что ты сделал, гаденыш? Разве я не запрещал тебе пользоваться своими способностями для прыжков во времени? Ты представляешь себе, чем это может завершиться? Ты представляешь, какую дыру всякий раз пробиваешь в ткани мироздания?

Моя ярость обожгла его, неустрашимый обычно мальчишка отшатнулся назад, стукнувшись спиной о стену.

– Ты хочешь сгореть, как свеча?! – рычал я, наступая на Морта. – Хочешь сжечь всю свою жизнь за несколько жалких минут?

– А может, ты хочешь повторить судьбу нашего дяди Трувора? – присоединилась Анита. – Тот тоже любил экспериментировать со временем! Если ты подзабыл, мальчик, я напомню: последний эксперимент завершился тем, что дядюшка Трувор теперь висит в картинной галерее на самом почетном месте!

Что правда, то правда.

Дядя Трувор нынче и впрямь печально глядит в наш мир незрячими глазами со стены картинной галереи Кэр-Кадазанга, не имея способности вернуться в настоящее, остаться в прошлом или переместиться в будущее. Бедолага создал временной парадокс и навсегда стал его пленником. А ведь он – не чета Морту. Трувор был ученым, мудрейшим из Слотеров!

– Или, может быть, ты этого хотел?! – Я ткнул пальцем в пораженное Камень-Сердце.

Лицо Морта отражало целую гамму противоречивых чувств: страх, гнев, раскаяние, злость… но пальцы при этом отчаянно стискивали эфес шпаги. И я понял – если попытаюсь надавить сильнее или ударить его, он пустит оружие в ход. Потому что просто не знает, что еще делать и как унять грызущий изнутри стыд. Одолеть форсированного Морта в поединке не представлялось возможным, так что момент вдруг стал весьма щекотливым.

К счастью, авторитет старших Слотеров и чувство вины перевесили защитную агрессию Морта. Сын набычился, ответил мне яростным взглядом и шевельнул губами, произнося непотребство, но от каких-либо реплик вслух отказался.

Замолк и я, выжженный вспышкой ярости и оглушенный речами Кэра.

Да и что тут скажешь?

– Морт считал, что Мастер Плоти сумеет излечить Веру, – заговорил Джад, вступаясь за приятеля. – Ты сам рассказывал, на что способен парнишка-бори. По твоим словам, для него не было преград и запретов в том, что касалось воздействия на живое тело…

– Не рассказывай мне про эту тварь!

Я переключил свою ярость на племянника, сделав вид, что не принимаю во внимание мотив Морта, хотя на самом деле одна только мысль об этом причиняла мне боль. Ведь если по чести – во всем случившемся моя прямая вина. Это я обнадежил Веру и Морта рассказом о чудо-хилере. И я же уничтожил последний шанс Веры, когда понял, что иначе просто не совладаю с одержимым Черной благодатью арборийцем.

Там, где я отступил, сын пошел до конца, использовав свой Талант.

А результат – вот он, перед глазами.

Оживший Камень, пульсирующее Сердце.

Угроза безопасности всего клана.

– Я видел, что Мастер Плоти делал с людьми, – раздраженно орал я, пытаясь заглушить укусы совести. – После того что мне довелось узреть на улице Ткачей… Кровь и пепел! Да я шел по тем, с кем позабавился Мастер. Сорок шагов! И крики после каждого! Идиот! Парочка идиотов!

Лицо Морта пылало, он сдерживался из последних сил. Мальчишка все-таки боялся меня: не как слабый сильного, но как сын – отца.

Джад тоже был не из тех, кто смолчит в ответ на оскорбление, но и ему осознание вины мешало привычно выпятить нижнюю губу, отставить бедро и театрально положить руку на эфес шпаги, как племянник делал всякий раз, напрашиваясь на дуэль, а то и просто хорошую драку без правил и чести.

– Мы думали, что в пределах Кэр-Кадазанга запросто сможем его контролировать, – помедлив, сдавленным голосом сказал Джад. – Он ведь при жизни был всего-то колдуном, да и то не из самых сильных… иначе тебе бы не смахнуть ему голову уже через пару минут после встречи!

– «Мы»? А ты-то здесь каким боком замешан? – фыркнула Анита.

– Мы ведь друзья с Мортом. – Упрямый до вредности Джад не отвел взгляд и даже сумел немного оправиться и нацепить на лицо одну из своих бесшабашных ухмылок. – Это я рассказал ему о том, как обожаемый папочка ухлопал Мастера Плоти.

У меня мерзко заныло в брюхе.

Пуля в кишках – не следствие ли красочного рассказа Джада?

Выходит, все-таки Морт?

– Когда я узнал, что Морт крепко повздорил с отцом, то попытался исправить ситуацию. Я пришел к нему с корзиной вина и попытался убедить, что Сет ни за что не поступил бы иначе, оставь ситуация хоть один шанс сохранить Мастеру жизнь. «Морти, – говорил я, – если бы твой отец мог вернуться в прошлое и все исправить, он сделал бы это не задумываясь».

При этих словах младший Слотер вскинулся, дернув окровавленной щекой.

– Кто же знал, что малыша так увлечет эта идея? – продолжал Джад. – «Я могу вернуться в прошлое», – заявил Морт. Сначала. А потом поправился: «Я вернусь в прошлое».

Понимаю.

Морт и раньше думал о том, чтобы вернуться в прошлое и предотвратить миг поражения Веры красным, однако тогда он был мал, так что сил просто недостало. Увы, по мере того как мой сын рос, развивая и совершенствуя свой Талант, безжалостный миг прошлого отодвигался все дальше, постепенно становясь недосягаемым и потому незыблемым.

Трувор Слотер, до того как украсить собой картинную галерею, в своих трудах, посвященных исследованию времени, уподоблял прошлое капле смолы, в которой эпизоды, прожитые нами, увязают точно комар или еще какое насекомое. Чем больше проходит дней, тем тверже она становится, пока не превращается в кусочек янтаря, навеки запечатлевший в себе то, что было жизнью.

Шесть лет – слишком много.

А вот пара недель – не такой большой срок, чтобы ткань событий стала неизменной. Есть шанс выдернуть Мастера Плоти из прошлого.

– Сначала идея показалась мне безумной, но, подумав, я… я не стал его отговаривать, – продолжал Джад. – При всем безумии шансы на успех имелись. Чтобы не нарушить логику пространства и времени, мы решили воспользоваться именно той временной частотой, в какой Сет наносит смертельный удар, прекращая существование Мастера. После этого отсутствие этого бори в мире живых уже ничего бы не изменило.

Я глухо заворчал.

Джад вздрогнул и быстро добавил:

– Морти заверил меня, что однажды вы с ним нечто подобное уже проделали и дело выгорело.

– Но тогда с сыном был я! И нас поддерживал Трувор, который собаку съел на исследовании времени! – рявкнул я. – В одиночку Морт не смог бы вытащить из прошлого даже кошку!

– На сей раз мы могли справиться без помощи – твоей или Трувора. Силу, необходимую для осуществления задуманного, мы взяли напрямую у Кэра. А вот тут-то пригодился и я!

– И при чем тут ты? – пренебрежительно зазвенел голос Аниты. – Ты никогда не владел никакими серьезными способностями. Умеешь только шпажонкой почем зря размахивать да девок портить!

– Уж тебе ли не знать про последнее. Небось ничуть не жаловалась! – немедленно окрысился племянник. – Не стоит недооценивать мой Талант. Да, я не умею душить зараз по оборотню в каждой руке, как Сет, или заставлять трупы скакать и веселиться, как ты, сестренка. Но и вам не под силу то, что доступно мне. Похищение! Воровство! Я могу украсть не только кошелек – это слишком легко. Я похищаю и нематериальные вещи: поцелуи, покой, спокойный сон, любовь. Я настоящий Принц воров. И это я украл для Морта часть силы Кэр-Кадазанга.

– Невероятно! – Я с силой растер виски, стараясь избавиться от гнетущего ощущения присутствия, исходящего от Кэра, и даже постучал себя по затылку кулаком, словно выбивая его из головы. – Вы, двое, полные безумцы. Настоящие сумасшедшие! По вам богадельня плачет!

– Вас надо отлучить от клана за такие вещи! – взвизгнула Анита.

«Я же, в свою очередь, слишком поздно осознал, что произошло, – тяжелым рокотом напомнил о себе Кэр. – А когда понял, было уже поздно. Овеянный мощью клана, Морт взломал время и, ворвавшись в его потоки, стер частоту, в которой Сет убивает Мастера Плоти. Он выхватил юношу-арборийца в тот самый момент, когда шпага отца перерубает ему горло. Так что у этих двоих все получилось».

Дух замка выдержал весомую (по-настоящему весомую, черт возьми!) паузу и уронил последнее, исполненное многозначительности слово. Оно грохнуло в воцарившейся было тишине, как тысячетонный валун, сброшенный на скалы неведомым исполином.

«Почти».

Теперь кровь носом пошла не только у Морта, но и у Джада.

Я еще держался, но почувствовал, как в ноздре что-то предательски хлюпнуло.

Что бы ни сказал Кэр дальше, ясно одно – дерьма для разгребания родичи припасли с запасом.

Глава VI

Ублюдком больше

– Aue, Кэр! Не так громко, умоляю! Голова лопается от твоего голоса, – взмолился Джад. – Посмотри, у меня и у Морти уже вся рожа в крови! Хотя чем тебе смотреть…

Кэр-Кадазанг замолк, ощущение его присутствия несколько притупилось. Я перевел дух, остальные тоже перестали морщиться и держаться за головы.

Анита неожиданно проявила любезность – извлекла из рукава платок и протянула Морту. Мальчишка принял его с неуклюжей благодарностью и принялся размазывать кровавые сопли по физиономии. Джад использовал для этого кружевные манжеты своего щегольского камзола – небось из контрабандного нориборского шелка.

– Что же пошло не так, Кэр? – после паузы-передышки спросил я.

«Вместе с Мастером Морт вытащил из прошлого и тебя, Сет», – прогудел замок.

Джад и Морт переглянулись в очередной раз: этого они явно не знали.

– Что? – Я даже перестал морщиться. – Как это… меня?! А кто тогда стоит перед вами?

«Перед нами стоит Сет. Сет Ублюдок Слотер, если быть точным, – педантично уточнил Кэр. – Второго Сета, извлеченного из прошлого, не стало в тот миг, в какой он появился в одной временной частоте с Сетом настоящим. Когда два полностью идентичных существа появляются в мире, одно из них неминуемо обречено».

Не могу сказать, будто понял все, что сейчас сказал Кэр, но насчет абсолютно одинаковых созданий он не ошибся. Мне приходилось разок иметь дело с доппельгангером, и я знаю, что эти твари всегда находят свою половину и уничтожают ее либо погибают при попытке уничтожить. Должно быть, это правило распространяется и на двойников из другого времени.

Значит ли это, что мне придется искать и убивать самого себя?!

– Дальше! – нетерпеливо выкрикнула Анита.

«В нашем случае уничтожения не потребовалось: вселенское равновесие решило все за вас. Оно само исправило парадокс».

Некромантка нахмурилась – манера замка ходить вокруг да около начала нервировать и ее. Да и меня, признаться, тоже. Призраки любят напустить туману и говорить намеками, а Кэр, если вспомнить – что-то вроде капитула духов. Я уже хотел рявкнуть на него, чтобы прекратил морочить голову, как вдруг ответ пришел сам собой.

– Не может быть…

От внезапной догадки у меня пересохло горло, поэтому я не сказал, а скорее каркнул, привлекая внимание Аниты и прочих. Как там Кэр говорил раньше? К его силе по-прежнему имеет доступ только тот, в ком течет кровь Слотеров? А это значит…

Замок не замедлил подтвердить догадку:

«Чтобы избежать абсолютной идентичности двух созданий в одном пространстве-времени, что противоречит законам бытия, вселенная просто слила Мастера и второго Сета воедино».

Козни Вельзевула!

Все так. Перенос живого-мертвого Мастера Плоти и двойника-доплера Слотера вызвал столь сильное возмущение в структуре времени, что это привело к слиянию обоих и образованию нового создания, которое самим фактом своего присутствия не нарушало причинно-временные связи, пронизывающие бытие.

– В жилах Мастера теперь течет Древняя кровь.

Чтобы полностью осознать эту мысль, ее пришлось произнести вслух.

– Значит, в клане стало ублюдком больше? – хмуро уточнила Анита.

Я метнул в ее сторону свирепый взгляд, но черно-белая принцесса даже бровью не повела. Несмотря на весь свой ум и всю свою проницательность, она, кажется, до сих пор не поняла, насколько плохо обстоят дела.

Вернувшийся Мастер – не просто ублюдок. Он нечто большее.

Не одержимый Черной благодатью смертный, но и не благословленный проклятием Лилит Выродок. Создание, обладающее могущественными и порочными способностями обоих начал.

Нечто, способное заразить Камень-Сердце и обокрасть самую могущественную семью потомков Герцогини ада.

«Он – Слотер по крови, появившийся невозможным образом, – уклончиво подтвердил Кэр. – Талант Мастера сплавился с силой и способностями Сета. Но что страшнее всего, новое существо получило доступ к знаниям и наследию нашей крови. Пришелец быстро сориентировался в происходящем и воспользовался своими новыми возможностями, чтобы тут же поразить меня. Я же не мог защищаться, ибо мне не дозволено противостоять семье создателей. Все, в ком течет кровь Слотеров, – побратимы Кэр-Кадазанга. У меня нет и не может быть против них оружия».

Джад и Морт потрясенно пучили глаза. До парочки начало доходить, насколько глубока ими же выкопанная яма, в которую грозил ухнуть весь клан – от первого до последнего Слотера. А следом и весь Ур, Блистательный и Проклятый.

Запросто.

«После моего заражения сила Мастера возросла еще больше, – декларировал Кэр. – Теперь он берет ее прямо из меня, с каждым мгновением становясь все могущественнее – настолько, насколько более живым становлюсь я».

– И это… убивает тебя? – помедлив, спросил я.

«Пока нет, но я становлюсь смертным. Я уже отчасти смертен. А все, что живет, имеет свой конец. Трудно сказать, сколько мне теперь отмерено. – Если бы Кэр умел вздыхать, в этом месте был бы уместен вздох, однако воплощенная сущность замка только немного помолчала и продолжила: – Слотеры живут веками, но сколько топчет землю под солнцем обычный человек? И сколько положено прожить ошметку плоти, не способному даже самостоятельно питаться? У меня ведь нет никаких органов! Как только Мастер решит, что я ему больше не нужен, я умру».

Когда твоя голова напоминает гигантскую погремушку, трудно думать. Но я кое-как сумел нарисовать самые очевидные последствия случившегося. Чтобы создать новый Камень-Сердце, клану в лучшем случае потребуется несколько веков… Будет ли у нас столько времени? Утратив же душу Кэр-Кадазанга, Слотеры станут во многом равными прочим кланам.

Кровь и пепел!

Война Выродков возобновится – наши враги ни за что не упустят столь удобный случай. Выжившие в последних битвах кланов и родившиеся после них неминуемо попытаются взять реванш, и у них достанет ума объединить силы во имя достижения общей цели – истребления ненавистных гегемонов Древней крови.

Три клана против одного.

Выстоим ли мы вновь – без мощи Кэра?

– Не так уж мы и беспомощны, – словно прочитав мои мысли, буркнул перемазанный кровью Морт, комкая в руках платок. – Всегда останется Джайракс. И Дредд…

– Морт, будь добр, заткнись, когда говорят старшие.

Это сказал не я, но Джад – не столько прерывая Морта, сколько спасая его от очередной вспышки отцовского гнева. Разумный ход. Я поблагодарил племянника коротким взглядом и вновь повернулся к Кэру.

– То, о чем ты говоришь, Кэр… тревожно. Но сложные проблемы часто имеют предельно простые решения. Что, если это просто вырезать из тебя? – Я потянулся за дагой. – Говоришь, ты стал смертным? Так знай, им частенько удаляют различные болячки и опухоли при помощи скальпеля, а когда и обычного ножа. Многим помогает… я сам пару раз такое делал!

«Пока жив Мастер, это бесполезно, Сет, – бухнул в голове Кэр, и мне почудился страх в его неживом голосе. – Вам ничего не исправить!»

– Постой! Постой, Кэр! – вдруг торопливо и взволнованно заговорила Анита. Ее красные глаза светились триумфом. – Тебе нечего бояться. Если ты станешь целиком живым, а потом умрешь, мы ничего не потеряем. Наоборот! – Она даже засмеялась и захлопала в ладоши. – Со времени смерти Хазреда Кроули в мире нет более искусного некроманта, чем я. И я знаю, что делать! Мы просто поднимем тебя из почивших. Я верну тебя к жизни, Кэр. Поверь, я могу это сделать. Ты снова будешь жить вечно! Только представь себе этот уникальный магический опыт?! Замок-лич!

Анита просто задохнулась от восторга, представив масштаб эксперимента, и на мгновение замолчала. Я ошалело смотрел на тетушку, не веря своим ушам, но та ничего не замечала, поглощенная открывающимися перспективами.

– Я даже не могу себе вообразить, к чему это приведет! – справившись с собственными чувствами, продолжила некромантка. – Но уверена, это будет… это будет грандиозно! Теоретически через мертвое Камень-Сердце я смогу упрочить связь с предками и получить всю силу почивших Слотеров! Всю! Еще ни у кого не было такого канала для связи с миром мертвых!

– Анита, – сказал я.

Черно-белая принцесса мертвых не слушала.

– Кто знает, может быть, мы добьемся могущества, соразмерного с мощью любого из Шести Герцогов ада!

– Анита! – Я повысил голос.

– Ничего не могу сказать точно сейчас, но одно безусловно: случись непоправимое, я не дам тебе уйти и оставить Слотеров!

– Анита!!!

Окрик возымел действие – она повернулась и раздраженно посмотрела в мою сторону.

– Прикуси язык, тетушка, – приказал я.

– Да как ты смеешь! – вспыхнула Анита, но я не дал ей разразиться потоком проклятий.

– Не будет никаких экспериментов. Все закончится здесь и сейчас. Мы просто отправимся в гости к этому… хм… ублюдку и прикончим его во второй раз. Пусть даже теперь он по крови Слотер. Такой же, как я.

Я обвел всех тяжелым взглядом, ожидая острых подначек.

Задержал взгляд на Морте.

Все молчали. Анита кусала губы.

– С этой историей надо покончить до того, как Джанс найдет способ связаться со Стариком. Кстати, известно, что с ним, Кэр? Он жив?

– Джанс в порядке, хотя Мастер запер его в катакомбах подо мною. Я сделал все, чтобы моему сенешалю не был причинен вред.

– Вот и славно! Значит, у нас есть немного времени. Раньше Мастер Плоти не мог выстоять против меня одного. Сейчас, возможно, он и стал более хватким, но против него выйдут сразу четыре Слотера. Этого хватит за глаза любому! Мы просто разнесем гаденыша в клочья, развеем пепел по ветру, а потом вырежем эту гадость из Камня-Сердца.

Морт обрадованно оскалился – у него будет возможность все исправить!

– Говори, куда надо идти, Кэр.

«Не все так просто, мой мальчик, – пророкотал голос замка. – Отрадно, что все вы готовы прийти мне на помощь, но теперь, благодаря своим паразитам, Мастер Плоти не только часть Сета. Он еще и часть меня. Его сила соизмерима с моей, и ублюдок быстро учится ею пользоваться… прости, Сет».

Я вяло махнул рукой – это уже даже не злило.

«Пока мне удалось изолировать его в лаборатории Аниты…»

– В моей лаборатории! Так вот почему я не могла туда попасть! – разъярилась снежно-черная принцесса Слотеров. – Ах ты грязный булыжник! Я все-таки спалю твои любимые гобелены!

«…но и он оказался не так прост, – не обращая внимания на ее вопли, рокотал Кэр-Кадазанг. – Вместо того чтобы тратить силы, пытаясь пробиться изнутри, Мастер сам решил оградиться от всего, что снаружи. Он выставил собственные барьеры, которые ничуть не уступают моим. Я пробовал их на прочность и уверяю: не пройдет никто. Может быть, Джайракс и сумеет пробить их, но прежде ему придется разнести меня по кирпичику, а я… Сет, до сих пор я никогда не думал о себе как о живом создании, но теперь… мне страшно. Я боюсь умереть. Я не хочу умереть, не прожив хотя бы те дни, что теперь мне отмерены. Странно, как начинаешь ценить время, когда чувствуешь себя смертным».

– И что… что мы должны делать? – хрипло спросил я, когда мы все отошли от раскалывающей голову тирады Кэра.

Это был риторический вопрос.

Зачем еще Кэру было отправлять ко мне Джада?

«Только один человек может без проблем миновать щиты, выставленные Мастером плоти. Они даже не задержат его».

– Я, – мрачно констатировал я. – Не так ли, Кэр? Этот человек – я. Ведь сейчас Мастер и Сет Слотер – практически одно и то же! Едва ли он ставил щиты, непроницаемые для себя самого.

«Ты прав, мой мальчик. Единственный выход для меня – чтобы ты спустился вниз, в лабораторию Аниты, нашел Мастера и отрубил ему голову во второй раз. В противном случае нам остается только звать Джайракса».

– Всегда остается мой вариант, – обидчиво напомнила Анита.

Я зло цыкнул на нее, принцесса мертвых раздраженно зашипела в ответ.

На какое-то время наступила тишина, нарушаемая лишь едва слышным шелестом теней, пугливо ползавших по стенам Кэр-Кадазанга. Морт, Джад и Анита буравили меня взглядами, ожидая вердикта. Так получилось, что решать за всех выпало мне одному.

Я вспомнил бойню в борделе Лоры и раны, заживающие прямо под пальцами юного арборийца. Вспомнил еще более жуткие картины в поместье купца Лаврина – переплавленные в хаотичные кляксы плоти тела людей. И сорок шагов по живому ковру. И тающий, словно свечка, человеческий остов, увенчанный прекрасной женской головкой. И лицо юного безумца, изувеченное неумелыми попытками исправить собственные черты.

Я подумал, что может сделать Мастер со мной.

Уже во время нашей второй встречи ему было по силам превратить меня в трясущийся студень. Сейчас же, если верить Кэру, сила маньяка, осененного Преисподней, возросла многократно. Он сохранил могущество Черной благодати и вобрал в себя мощь величайшей семьи Древней крови. Быть может, Мастер просто завяжет меня узлом прямо на входе в лабораторию – одним небрежным кивком головы. Или еще что похуже вытворит – фантазия-то у мерзавца какая-никакая, а наличествовала.

Хреновая перспектива.

– Сет, – неуверенно пробубнил Джад, делая шаг ко мне. – Сет, надо что-то придумать. Я и не мог предположить, что все будет так… Недопустимо, чтобы ты шел туда один. Козни Вельзевула! Если он имеет доступ ко всей силе клана, то просто уничтожит тебя! Я не знал… Пойми, это нечто большее, нежели все, с чем ты сталкивался ранее. Если даже Кэр не смог…

– Да уж. Самое время пожалеть… – тихо перебил его я.

– Сет? – На этот раз ко мне потянулась Анита своими снежно-белыми и, как снег, холодными руками.

Упаси небо от таких объятий!

– Подумай над моим предложением! Прошу… Другой такой возможности не будет!

Я еще раз обвел их всех взглядом и заставил себя улыбнуться – нехорошей, кривой улыбкой, больше похожей на оскал.

– Самое время пожалеть о том, что взял так мало пистолетов. Думаю, мне придется реквизировать ваши! А заодно заглянуть в арсенал клана.

– Арсенал исчез, милорд. – Грифон появился в дверном проеме так тихо и неожиданно, что я вздрогнул.

– Ты подслушивал?! – взвизгнула Анита.

– Как можно, моя леди! – едва заметно возмутился старый и лукавый птицелев. – Я как раз спешил, чтобы сообщить эту прискорбную весть.

– Анита, уймись, – негромко бросил я. – Если в этом замке и есть создание, не способное лгать и изворачиваться, не плетущее интриг и не преследующее своих тайных целей, то это только старина Грифон.

Дворецкий Слотеров благодарно склонил голову, его янтарные глаза блеснули.

– Но что значит «арсенал исчез»? – хрипло спросил Морт.

– Только это и значит, – ответствовал Грифон. – На месте входа в арсенал – монолитная стена.

– Ты не мог ошибиться?

– Милорд Джад, я безвылазно провел в Кэр-Кадазанге больше ста пятидесяти лет. Я знаю здесь каждый кирпичик лучше, чем кто-либо из моих хозяев, исключая сенешаля замка, – с достоинством, не вяжущимся со смешным птичьим клекотом, возмутился Грифон. – Я могу его пройти с закрытыми глазами и ни разу не оступиться и не наткнуться на предмет или стену. Арсенал исчез.

«Это правда, – неслышно для дворецкого, но оглушительно для нас подал голос Кэр. – Я проверил слова Грифона, ошибки быть не может. Мастер Плоти, пользуясь родством со мной, перестраивает меня же! Он изолировал моего сенешаля, а теперь лишает клан доступа к оружию».

– Да чтоб его Астарот разорвал! – ругнулся Джад. – Это уже слишком! Нужно вернуться к тебе домой, Сет, и выгрести все, что имеется. У меня тоже кое-что найдется.

«Есть еще кое-что, что вам необходимо знать, – добавил замок. – В испытательной комнате арсенала оказался заперт Дэрек Второй. Боюсь, через какое-то время он предпримет попытку освободиться. На свой манер».

Все невольно вздрогнули.

В Дэреке Втором, известном также как Дэрек-Попрыгунчик, едва есть четыре фута роста, из которых, пожалуй, полтора приходится на большую высоколобую голову, полную безумных идей и сумасшедших проектов. Поскупившись на материал при лепке Попрыгунчика, природа расщедрилась на качество этого материала. Будь наш родич чуть более постоянным или чуть менее сумасбродным, он мог бы стать величайшим изобретателем своего времени. Вместо этого Дэрек разменивался на эффектные мелочи и гениальные глупости.

А еще он любил все, что горит и взрывается.

Очень любил.

Для Кэра это ничего хорошего не сулит. Если Дэрек решит освободиться, комбинируя и переделывая все, что найдет в арсенале…

– Черт, – только и сказал я.

– Кровь и пепел! Если не поспешить, Дэрек разнесет замок на куски, не дожидаясь Джайракса, – нервно произнесла Анита. – А кроме того, Мастер может тем же манером перекрыть проход в лаборатории.

– Не перекроет, – уверенно буркнул я. – Он ждет гостей.

То есть гостя.

Своего творца.

Что ж, да будет так. Aue!

– Пистолеты, мессиры родичи. Нет времени на сборы, так что мне потребуется вся огневая мощь, какая есть под рукой.

Морт первым вытащил пистолет из-за пояса и протянул мне. Наши глаза встретились, и на мгновение я испытал сильное желание достать пулю, извлеченную доктором Шу из моего брюха, и, глядя ему в глаза, примерить ее к стволу. Но время не располагало, да и пуля осталась на Аракан-Тизис.

В другой раз.

Да, в другой раз.

Я самым тщательным образом исследовал каждый свой пистолет. Пара двуствольных «громобоев» и пара «единорогов». Шесть выстрелов – это шесть шансов. Не так мало, даже если придется выбирать их из миллиона. А с реквизированными пистолетами Морта и Джада получится и вовсе восемь.

Жаль, у Аниты ничего такого с собой нет. Короткий и узкий дамский стилет, заткнутый за пояс платья, – жалкая безделушка. В моей лапе он будет похож на булавку.

Ладно. Восемь шансов – тоже неплохо.

Главное, чтобы не случилось осечек. Поэтому – дважды проверить все и очень внимательно.

Порох, пыжи и пули.

Полки, замки и кремни курков.

Пружины и работа спусковой скобы.

– Сколько тел у тебя было в лаборатории? – спросил я, обращаясь к черно-белой тетушке.

Анита наморщила лоб, припоминая.

– В этом месяце мало. Что-то около полутора дюжин. Да, кажется, не больше: одна телега Мусорного патруля, ну и… личный вклад.

Да уж… личный вклад.

Это когда из постели Аниты на ее операционный стол. В плане любви моя тетушка – хуже паучихи. Разница в том, что восьмилапое чудище просто пожирает самца после брачной игры, а двуногое по имени Анита, убив разочаровавшего ее любовника, еще и воскрешает его к жизни вновь – в качестве тупого и безропотного слуги-зомби. Немудрено, что в Уре ее очень многие боятся, словно прокаженной, хотя внешне Анита очень мила, а выбеленная кожа, молочные волосы и рубиновые глаза придают ей большую экстравагантность.

Честно говоря, Джаду еще повезло! После его шашней с Анитой умер и восстал из мертвых другой человек.

– Я счастлив, – проворчал я. – Если Мастер сумеет подчинить себе мертвую плоть, этого строительного материала с лихвой хватит для создания пары-тройки опасных тварей. Это просто вдохновляет! Зачем тебе такой запас? Ты ведь никогда не поднимаешь всю ораву скопом?!

Анита пожала плечами:

– Часто мне не нравится исходный кадавр. Приходится исправлять его при помощи частей, взятых у других.

– Избавь от подробностей. Это был риторический вопрос.

– Напоминаю, что ты все еще можешь выбрать мой вариант.

– Сет, послушай, ты не обязан, – вновь заикнулся Джад. – Ты ведь даже не считаешься…

– Заткнись, – грубо бросил я. – Запомни лучше вот что: если через час барьеры Мастера Плоти не исчезнут, призовите Джайракса. И молитесь, чтобы этого было достаточно!

А все-таки весьма прискорбно, что проход в арсенал теперь закрыт – там можно было позаимствовать что-нибудь посерьезнее ручной артиллерии. Например, пару магических самопалов, тяжеленный пружинный многострел, заряженный серебряными дротиками, или даже вовсе несколько рунных бомб (кстати, изобретение нашего рукастого умельца Дэрека). Желательно – огненных. Огонь весьма эффективен как против живой, так и против неживой плоти.

Кое-что, безусловно, можно найти, пройдясь по личным апартаментам других Слотеров, но каждая минута промедления увеличивает силы Мастера Плоти.

Силы, уворованной у Слотеров!

Придется обойтись подручными средствами. Восемь пуль, дага и шпага размером с вертел. А еще две мозолистые ручищи и пара ног в башмаках, подкованных железом. И Дагдомар.

Не так много.

Не так мало.

По опыту знаю: сколько ни навешаешь на себя оружия, его все равно не будет достаточно, дабы достойно приготовиться ко всему, что может ожидать тебя на другом конце темного коридора, ведущего к очередному чудовищу.

К неизвестности вообще не подготовишься.

Значит, управлюсь так. Колья, серебряные стрелы, рунные бомбы и магические прибамбасы – все это, нет слов, хорошо, полезно и здорово облегчает труд охотника на нечисть. Однако до сих пор я частенько обходился холодной сталью и собственной яростью. А толику так необходимой удачи обещает Талант, который Мастер Плоти пока не украл.

Достаточно, чтобы рискнуть.

Лишний раз убедившись, что амуниция прилажена как надо, не мотается на ремнях и не сковывает движения, я глубоко вздохнул, на секунду закрыл глаза, а когда открыл их, то смотрел на мир уже совсем другим взглядом.

Цепким, холодным, ищущим.

Взглядом охотника, отыскивающего добычу.

Вперед, Сет Ублюдок Слотер, выполняй свою работу!

– Удачи, – глухо сказал в спину Морт и, помешкав, добавил: – Отец…

Надо же, мой мальчик сентиментален. Как трогательно!

Если вернусь – выдеру этого засранца со страшной силой. И никакой форсаж не поможет.

Глава VII

Спуск в ад

Лабораторный комплекс Кэр-Кадазанга располагался на самом дне катакомб, свившихся под замком, точно щупальца морского гада. Тетушке-некромантке требовалось для опытов максимально удаленное и холодное помещение, и она его получила. Удаленность лаборатории, кроме прочего, удачно избавляла обитателей Кадазанга от трупного запаха и криков живых подопытных. Последние, собственно говоря, быстро замолкали и дальше только издавали этот самый запах. А чарами для его уничтожения Анита принципиально не пользовалась, чтобы не нарушать ток некротических эманаций во время своих экспериментов.

Себе-то небось просто омертвила обоняние.

Хорошо еще, что времена, когда Слотеры просто ловили смертных на улицах и волокли в свое логово, ничуть и никого не стесняясь, давно уже канули в прошлое. Сейчас это делалось все больше тайно. Или, наоборот, очень даже явно.

Явно и официально.

Палаты правосудия периодически отдавали осужденных на казнь преступников либо в Квартал Склепов, больше известный как вампирское гетто, либо членам четырех семей. Последнее считалось самым ужасным наказанием, какое только можно представить, и предусматривалось исключительно за особо тяжкие грехи или даже вовсе преступления против короны.

Наверняка поначалу подобная мера устрашения была весьма действенной и уж точно держит преступный сброд в смертном страхе и по сей день, да только человек, как не устаю подмечать, редкостная скотина. Он умеет великолепно сживаться со своими страхами и даже находить в их преодолении некий кураж. Короткий век смертных многих из них подталкивает жить по правилу – хоть день, да мой, а мрачные, тесно переплетенные, темные и туманные улочки Ура, столь же Блистательного, сколь и Проклятого, не располагают надолго к законопослушному поведению.

Особенно ночью.

Особенно если за поясом есть нож, а на бедре шпага.

Одним словом, нет ничего удивительного в том, что ужасный приговор Палат правосудия: «означенную персону за тяжкие грехи перед короной и гражданами Ура… выдать на суд Древней крови» – не стал панацеей от злодеяний. Ибо, «эх, где наша не пропадала!» и «двум смертям не бывать, а одной не миновать» и все в таком духе…

Ха! Знали бы они, что не всегда это так очевидно.

Шагая по коридору, положив пистолеты на плечи, я против воли ухмыльнулся. «Суд Древней крови»! Это надо же было: приравнять к правосудию капризы Выродков! Все-таки смертные – крайне своеобразные существа.

Узкий коридор широкой спиралью ввинчивался в землю, уходя далеко под фундамент Кэр-Кадазанга. На стенах из последних сил разили темноту чахлые, сильно коптящие факелы, оставляя жирные пятна копоти. Любовь Кэра к живому пламени была непрактична, но клан с ней мирился, а заодно – с вечными копотью, нагаром, запахами горелого масла и тающего воска. Да многим и нравилось. Дыхание огня, капризного, хаотичного и непредсказуемого, живет в нашей крови со времен сотворения.

Неровное, мечущееся пламя бросало на стены такие же неровные тени, дергающиеся в нелепой пляске. Здесь потаенная, едва осязаемая псевдожизнь замка почти не проявляла себя, но путь через узкий темный коридор от того не казался менее жутким. Особенно если знать, кого или что здесь можно встретить. С другой стороны, разве это не то, к чему я должен бы привыкнуть? Ведь не раз и не два приходилось проделывать подобные маршруты именно так вот: держа оружие наготове, нервы – на пределе, глаза и уши – нараспашку.

Старинные замки и поместья в чем-то одинаковы.

Разными оказываются только чудовища, к которым в конечном итоге приводят их темные коридоры.

Впрочем, и это не аксиома. Когда впереди показалась пара неуклюже слепленных созданий, напоминающих атлетов, пораженных проказой, я почувствовал что-то вроде разочарования. От переродившегося, наделенного сверхсилой Мастера я, признаться, ожидал чего-то нового, однако, похоже, вторая жизнь не прибавила ему фантазии. Подобных тварей я уже видел – в особняке Лаврина на улице Ткачей. И даже мысленно дал им имя – живые големы.

Все описание укладывалось в два слова.

Мерзкие. Могучие.

Разочарование разочарованием, а огорчаться особо не стоило. Даже эти создания могли доставить массу хлопот, тем более что встретить обоих предстояло в полутьме и узком проходе, почти не оставлявшем места для маневра и тактических уловок. Лобовое столкновение и триумф грубой силы – тут уж без вариантов.

Вопрос – на чьей стороне сейчас грубая сила?

Голые существа, размеренно шагавшие навстречу, упираясь плечо в плечо, обладали чудовищно взбугренной мускулатурой, обещавшей явить не менее чудовищную физическую мощь. Боюсь, даже мои руки уступали в толщине их жутким лапищам. Из-за несоразмерного развития отдельных мышц со стороны големы казались порождением какого-то сумасшедшего цирка, противоестественно сочетая в своем облике величие великанов-атлетов и уродство безобразных карл с их горбатыми спинами и обезьяньей осанкой.

Конечности конструктов, вывернутые под неестественным углом, торчали в стороны, точно цепкие паучьи лапы. Благодаря такой странной анатомии создания Мастера могли атаковать из любого положения. Будучи сбитыми на пол (неважно, на спину или на живот), они за доли секунды изгибали ноги и руки, выворачивали и удлиняли шею, чтобы тут же вновь броситься на своего противника – атаковать его снизу эдаким огромным пауком, поражая бедра и пах, норовя вцепиться, повалить и задушить, а то и просто искусать до смерти.

Укусов живых големов следовало опасаться не меньше, чем их физической мощи. Прежний Мастер Плоти вживлял в пасти своим созданиям все, что попадало под руку: осколки острого железа, стекла, обломки ножей, зубцы столовых вилок; одним движением челюстей твари могли располосовать мясо до самых костей. Не думаю, что новый мог оказаться менее предусмотрительным.

Кроме того, железо могло быть вживлено и под кожу магиматов, так что рубить их наотмашь было опасно – можно запросто испортить или даже потерять клинок. Помню, я едва не выронил шпагу, когда та, зазвенев, вдруг отскочила от подставленного под удар предплечья, вместо того чтобы разрубить его, как топор мясника – кусок говядины.

О, я в полной мере оценил гостеприимство нового хозяина особняка Лаврина, после того как прогулялся по трем этажам охваченного кровавым безумием здания, уклоняясь от полудюжины тварей, ловко прыгающих по лестницам и бегающих по стенам, точно гигантские тараканы. Я едва-едва успевал оборачиваться, встречая их атаки клинком шпаги и выстрелами в упор, и то пару раз они меня хорошо достали.

Сейчас отродий всего двое, но я не надеялся, что справиться с ними будет много легче, чем три недели назад. Как раз наоборот: с этой парочкой могло возникнуть еще больше проблем. Все-таки эти живые големы на самом деле живыми не были.

Предыдущих Мастер лепил из людей, превращая слуг купца Лаврина в порождения кошмара, но в Кэр-Кадазанге у него под рукой имелся лишь рабочий материал Аниты.

Человеческие трупы.

С угрожающим рычанием некроголемы повернулись ко мне боком, проявляя удивительную согласованность в действиях. Каждый прилип спиной к противоположной стене, словно приглашая меня пройти мимо. Ага, как же! Длина их рук позволяла перехватить любого, кто попытается проскользнуть в образовавшийся просвет.

Вместо того чтобы остановиться, я прибавил шаг, сближаясь с чудищами, – только курки пистолетов захрустели, подчиняясь движениям больших пальцев. В ответ оба голема слитным движением подняли длинные мускулистые руки, увенчанные внушительного вида когтями (кажется, у мертвых ногти и волосы продолжают расти еще несколько дней? Что ж, Мастер прекрасно использовал эту особенность).

Замершие, подобно живым капканам, растопырившие по-паучьи лапы, они выглядели более чем внушительно, но я продолжал двигаться навстречу, уже практически перейдя на бег. И, только поравнявшись с чудищами, почти сойдясь с ними накоротке, сбросил оба пистолета с плеч, направил-упер стволы в лица, искаженные предсмертным страданием, а также вживленным под кожу железом, и нажал спусковые скобы.

Тихий треск спускаемых курков, щелканье кремня по металлу, вспышки пороха на полках.

Пистолеты грохнули, на долю секунды опередив лапы тварей, абордажными крючьями прянувшие вперед, чтобы вцепиться в колет. Эхо сдвоенного выстрела подстреленной птицей заметалось по извилинам коридора, в воздухе заклубилось облако дыма, в нос шибануло тухловатым запахом пороховой гари.

Первый голем опрокинулся на месте с размозженным черепом, его руки и ноги отчаянно и беспорядочно сучили по полу. Второму повезло больше. Я бы даже сказал, невероятно повезло! Пуля ударила существо в голову, но вместо того чтобы разворотить череп, с визгом срикошетила в сторону, всего лишь сорвав пласт кожи со щеки. Из-под сдернутой кожи и мышц тускло заблестел вживленный в плоть металл.

Тем не менее выстрел не прошел даром – кусок железа, в который угодила пуля, сместился, сломал собой несколько костей черепа, утонул внутри и так изувеченной головы. Поврежденный глаз взорвался и вытек.

Выстрел, может быть, и сбил бы существо с ног, не упирайся оно спиной в стену. Тварь устояла и тут же зашарила в воздухе паучьими лапами, силясь одновременно удержать равновесие и заграбастать жертву.

Не останавливаясь, я вынырнул из облака порохового дыма, перекинул пистолет в руке, поймав за ствол, и хватил рукояткой по голове нежитя, точно дубиной. Голем дернулся, но и не подумал остановиться – упрямо шагнул вперед, норовя сгрести меня в удушающие смертельные объятия. Я скользнул в сторону и тут же ударил вторым пистолетом, потом снова первым, опять вторым, первым, вторым, первым-вторым-первым-вторым-первым… удары двух импровизированных дубинок посыпались на создание Мастера, как горох из мешка.

Оба пистолета были тяжелыми, с длинными стволами и массивными рукоятками, утяжеленными железными «яблоками». И Морт, и Джад знали толк в хорошей драке – в отсутствие кинжалов такие пистоли благодаря своей конструкции использовались как «оружие левой руки».

Бить ими – одно удовольствие!

Голем пытался сопротивляться, лязгал начиненной металлом пастью, с неожиданным проворством бросался вперед, хватая пространство перед собой, но прыти ему все же не хватало. Мертвые ткани плохо гнулись, а застоявшаяся в мышцах кровь сковывала движения. Несмотря на тесноту коридора, я легко уклонялся от его ручищ и, держась на расстоянии удара, продолжал синхронно молотить пистолетами, превращая голову в кровавую лепешку.

Удар следовал за ударом, я чувствовал, что оружие, перепачканное в крошеве из раздробленных костей, мозга и сгустков крови, начало деформироваться в руках: стволы изгибались, накладки на рукоятях треснули и отлетели…

Наконец тварь упала и забилась в конвульсиях.

Фух! Получилось!

Мастеру с его обновленным багажом знаний уж следовало бы учитывать кое-какие щекотливые моменты. Например, помнить об особенностях неживой плоти и первичных принципах некромантии. Голова – уязвимое место любого нежитя.

Обычные зомби или хучи живут, пока у них не сгниют и не рассыплются в труху мозги, ну или (что случается гораздо чаще) пока эти мозги кто-нибудь не вышибет – пулей ли, топором ли, шпагой. Чтобы поднять зомби, способного, не имея головы, двигаться и предпринимать сколько-нибудь осмысленные действия, нужны особое искусство и особый дар, доступные немногим.

Бессердечная тетушка Анита, достойная наследница Хазреда Кроули, и тем и другим владела в совершенстве, а вот Мастер Плоти в новом амплуа еще не освоился. Потому оба его стража полегли меньше чем за минуту.

Бросив пистолеты с изуродованными рукоятками на дергающиеся останки голема, я на ходу выхватил два следующих и, не сбавляя шага, почти в упор, сразу из двух стволов жахнул в очередную темную фигуру, вывернувшуюся из-за поворота коридора. Мои «громобои» на порядок превосходили по огневой мощи те пистолеты, что предпочитали родственнички, – пули ударили в очередное детище Мастера, точно копыта мула.

Эффект вышел соответствующий. Фигура нелепо всплеснула руками, когда двойной выстрел оторвал ее от пола и, отшвырнув на пару шагов, шлепнул о стену. Звук от удара вышел влажный и мягкий, словно мокрой тряпкой по камню. Но прежде чем все заволокло дымом, в отблесках пламени, вырвавшегося из стволов, я успел разглядеть – у нового противника голова отсутствовала напрочь.

Типун мне на язык!

Мастер Плоти либо использовал одного из мертвых помощников Аниты, либо обучался всему просто фантастически быстро.

Когда я поравнялся с упавшим монстром, безголовое некросущество тяжело зашевелилось, силясь подняться. Судя по обрубку шеи, голову ему отпилили чисто и аккуратно – хирургической пилой. Этим инструментом Анита пользовалась лучше любого врача-костоправа.

Я отпрыгнул, уклоняясь от перевитой бугристыми мускулами руки. Держась на расстоянии, пнул тварь под ребра, не давая быстро подняться и выигрывая лишнюю секунду, чтобы сообразить, что делать дальше.

Козни Вельзевула! Как убить мертвую плоть, лишенную единственного уязвимого места? Разве только сжечь! Увы, магического самопала, как при штурме особняка Лаврина, при мне не было. Не было рядом и магеарма Фервуса, у которого его удалось позаимствовать.

Уклонившись от неловкого, слепого замаха, я снова крепко саданул нежитя каблуком в бок. Безголового отбросило назад и снова припечатало об стену. Явственно хрустнули, сминаясь, ребра. Но удар, способный вышибить дух из живого человека, мертвецу, естественно, вреда причинить не мог.

Создание оттолкнулось от пола, выровнялось на кривых ногах и, восстановив равновесие, снова двинулась в атаку. Не имея ни глаз, ни ушей, тварь, похоже, ориентировалась на ауру живого противника.

Когда безголовый приблизился на расстояние удара, я быстро опустил руку с пистолетом и выстрелом почти в упор перебил ему ногу, вдребезги разнеся коленную чашечку. Пули у «громобоев» огромные и тяжелые, так что создание тут же начало заваливаться на бок, – практически отстреленная конечность не могла удержать тяжелое, перегруженное неестественно развитой мускулатурой тело. Зайдя сбоку, я наотмашь ударил его пистолетом промеж лопаток, ускоряя падение, а затем запрыгнул на спину, звучно припечатав к полу всей своей немаленькой массой.

Безголовый отчаянно завозился, пытаясь скинуть с себя неожиданную тяжесть, но я держался крепко, точно наездник, объезжающий дикую лошадь. Тварь сменила тактику и начала выворачивать конечности, намереваясь превратиться в знакомое по особняку паукообразное создание. Но к этому времени дага уже перекочевала из ножен в мою ладонь. Продолжая удерживаться на своем кошмарном «скакуне», я принялся наносить ему в спину удар за ударом, безжалостно кромсая бесчувственную плоть.

В течение нескольких секунд моя рука с дагой двигалась методично и безостановочно, точно механическая, раз за разом всаживая клинок на всю длину, проворачивая его в ране, извлекая обратно и снова разя мертвеца.

Кровь, некогда текшая по жилам человека, превращенного сначала в труп, потом в зомби, а затем и вовсе в безголового некротического конструкта, давно уже свернулась. Многочисленные проникающие раны практически и не кровоточили.

Однако и расчет был не на то!

Шестым или седьмым ударом мне удалось полностью перебить позвоночник создания, и теперь безголовый (к этому времени ставший еще и одноногим) танат уже не мог поддерживать себя в вертикальном положении, а следовательно, представлять серьезную опасность.

Мертвяка без головы можно остановить, только расчленив. А если под рукой нет топора или меча, можно обойтись и дубиной, чтобы сломать хребет и обездвижить, сократив угрозу до минимума. Не в первый и не в последний раз я прибегал к этому нехитрому приему, вступая в схватку с чудищами всех мастей и размеров.

Действует безотказно! Разумеется, пока не столкнешься с беспозвоночной или, что еще хуже, вообще бескостной тварью.

Пожалуй, стоило задержаться и отрубить безголовому еще и руки-ноги, но у меня не имелось никакого желания давать Мастеру Плоти даже минуту форы. Он знает, что я уже иду, и, возможно, слегка паникует. Не дать ему времени собраться – атаковать с ходу и закончить все одним удачным ударом!

Бросив разряженный «громобой», – нет времени перезаряжать! – я перешагнул через елозящую по полу человекоподобную массу и, не оборачиваясь, двинулся дальше. Упорная тварь попыталась вцепиться в ногу, но и здесь не хватило расторопности – когти лишь бессильно царапнули ботинок.

Дага, наспех вытертая о штанину, вернулась в свои ножны за поясом. Правую руку я держал на рукояти шпаги, а в левой сжимал «громобой», в котором еще оставалась одна пуля. Два последних снаряженных пистолета – «единороги», заряженные сандаловой четкой и серебряным ядром, испещренным тонкой рунической вязью, ждали своего часа.

Три пули, шпага и кинжалы.

Не так мало для убийства одного сумасшедшего хилера.

Коридор сделал очередной поворот и наконец вывел прямиком в лабораторию Аниты Слотер, освещенную в отличие от мрачных подземных тоннелей Кэр-Кадазанга яркими гномьими лампами, излучавшими призрачный голубоватый свет. Дергающееся пламя свечей отвлекало и раздражало тетушку во время работы, так что здесь Кэру пришлось смириться…

Глава VIII

Встреча и смерть

Кровь и пепел!

Лучше бы света было меньше!

По крайней мере тогда мне не пришлось бы во всех отвратительных деталях рассмотреть мерзость, с порога бросившуюся в глаза.

Увиденное нелегко описать, но я попробую.

Передо мной предстали четыре операционных стола. Нет, не так. Иначе…

Переступив порог лаборатории, я увидел четыре… не знаю, как сказать… четыре сгустка массы, похожих на разбухшие тела морских животных, выброшенные приливом на берег и пролежавшие пару дней под лучами солнца. И в этой массе таилась жизнь, отвратительная и противоестественная. Полностью покрывая поверхность столов, сгустки вздымались и опадали, словно дыша, подрагивали и шевелились.

Плоть, вот что это было.

Аморфная, приведенная в желеобразное состояние. Ее полупрозрачные потеки ртутно перекатывались и поблескивали, лоснясь. В этой субстанции было что-то от медузы – такая же студенистая, склизкая на вид и отвратительно живая!

Черт, да изрубленный в куски головоногий риггер, прятавшийся в канализации Ура, не вызывал у меня такого отвращения.

Голая склизкая плоть, мягкая и пластичная, как расплавленный воск, лишенная формы, скелета, кровеносных сосудов! Пласты ее непрестанно подрагивали, точно мышцы, схваченные спазмом. Иногда на их поверхность всплывали еще не разложившиеся куски тканей: тающие обмылки хрящей, размотавшиеся на многие футы нити сухожилий, полурастворившиеся осколки костей, ноздреватые и хрупкие даже на вид.

Рабочий материал Аниты вернулся в свое первичное состояние.

Наверное, так выглядела божья глина, из которой Создатель лепил расу смертных, прежде чем разочароваться в своем Творении и уйти, оставив демонов и ангелов делить меж собой его Творение. Вернувшийся из небытия Мастер нашел способ обратить процесс вспять.

То зыбкая рябь, то небольшие волны пробегали по поверхности амеб, и мне вдруг стало ясно, что это – проявление чувств. Вернее, одного-единственного чувства, доступного этому существу.

Голода.

Я не оговорился, сказав «существо». Опомнившись от первого впечатления, произведенного жутким зрелищем, я разглядел, что медузообразное покрытие четырех столов связано между собой жгутами все той же плоти – эластичными и гибкими, как тела пиявок. Почуяв присутствие живого человека, нечто попыталось потянуться в мою сторону, но некая незримая сила удержала четыре связанные воедино сущности на месте.

Но, черт подери, как же оно было голодно!

Я буквально кожей ощутил жадное вожделение твари.

Четыреждыединое существо забурлило, заколыхалось, выпрастывая в воздух полупрозрачные гибкие хоботы. Из его нутра к поверхности всплыли омерзительные округлые предметы – глазные яблоки, мечущиеся взад-вперед благодаря резкому движению обрывков нервов и мышц, работавших теперь точно хвостики у головастиков.

Обладай луженый желудок Сета Слотера способностью вывернуться наизнанку, сейчас это бы наверняка случилось. Более тошнотворное зрелище трудно и представить, а уж у меня-то весьма обширная практика общения с кошмарными и отвратительными созданиями.

Эх, вот когда по-настоящему пригодился бы самопал! А лучше – рунная бомба, способная испепелять все не хуже адского пламени. Как предусмотрительно со стороны Мастера заблокировать арсенал.

Осторожно обходя медузообразное отродье, я начал оглядывать лабораторию, выискивая, где притаился Мастер. Что еще у него припасено для меня?

Сбоку наметилось движение, и я, не чинясь, выстрелил навскидку. Добрая унция свинца из «громобоя» нашла свою цель. Фигуру, вынырнувшую было из-за шкафа, где Анита держала хирургические инструменты, унесло назад и покатило по полу с черепом, разнесенным на множество мелких кусочков. На всякий случай я шагнул следом и обрушил шкаф на тело очередного кадавра, лишая возможности подняться.

– Надеюсь, это был не ты, свиное рыло? – осведомился я. – Не хотелось бы закончить с тобой слишком быстро…

– Нет, не я, – глумливо раздалось из другого конца лаборатории. – Я терпеливо жду тебя, Сет Слотер. Ничей другой визит не доставит мне столько удовольствия.

Голос знакомый, только принадлежал он кому угодно, но не человеку, которого я не так давно знал (и убил) как Мастера Плоти. В нем и акцента арборийского больше не звучало.

Бросив «громобой» в боковой подсумок, я убрал руку с эфеса шпаги, вытянул из подсумков обоих «единорогов» и двинулся на безумца, полускрытого тенью, скопившейся в дальнем углу лаборатории. Пусть с атакой с ходу не получилось, но все по-прежнему не так уж плохо – теперь ему и отступить некуда.

Правда, бросалось в глаза, что, загнав себя в этот угол, Мастер и не думал юлить или прятаться. Спокойно и хладнокровно, закутавшись в тень, точно в плащ, он ждал меня – зловещий и опасно непредсказуемый.

Я сделал еще два шага вперед, и лицо безумного мага выплыло из темноты – бледное, даже хуже – мертвенно-белое. Точно дохлая глубоководная рыба всплыла из толщи вод, выставив на обозрение свое белесое, раздутое газами брюхо.

О, теперь его было трудно узнать!

И еще труднее – не узнать!

Жесткое, словно вырубленное из куска камня, лицо в росписи шрамов, широкая и плотная фигура, сразу дающая представление об огромной физической силе, бугристые плечи, длинные узловатые руки.

Не человек – утес. Воплощение грубой неудержимой силы.

Ничего общего с тем тощим и неуклюжим Мастером, которого я уложил одним-единственным ударом три недели назад. И в то же время я хорошо знал того, кто сейчас стоял напротив! Прежде этого неприятного типа мне приходилось видеть не раз и не два, но каждый день.

В зеркале.

Напротив меня, небрежно упираясь правой рукой в бедро, а в левой сжимая хирургический скальпель, казавшийся булавкой в огромном кулаке, высился я сам. Здоровенный, грубо слепленный и изящный, как носорог. Только глаза чужие – два темных провала на знакомом лице.

– Значит, ты вернулся?

– Как видишь.

Мне отвечал мой собственный голос.

Слыша его со стороны, я против воли скривился.

– А ты, значит, сумел пройти через мои барьеры? – усмехнулся Мастер.

– Как видишь, – эхом вернул я ответ.

– Все правильно. Так и должно было случиться. Я ждал тебя, Сет Слотер. В прошлый раз тебе удалось помешать моим замыслам, но я не в обиде. Веришь? То существо, что ты убил… а ты ведь убил меня, не так ли? То существо ничего собой не представляло. Огромный потенциал и полное отсутствие Таланта. Теперь все иначе, Сет. Я переродился!

Иссеченные шрамами губы раздвинулись в злой усмешке. Все-таки на редкость неприятный тип, нельзя не признать. Бедная Таннис, которой приходится видеть это лицо каждый день. Счастливая Вера, которая его никогда прежде не видела.

– Не каждому даровано счастье второго рождения, а такого рождения, как мое, – и вовсе никому! – пафосно вещал Мастер.

Я промолчал, примериваясь, куда всадить ему пулю.

В пах, чтобы деморализовать и заставить забыть обо всем, кроме боли? Или в голову? Это всегда лучшие варианты.

– Пожалуй, я даже должен испытывать к тебе благодарность. Все, чем я стал, – благодаря тебе, Сет. И в знак своей признательности я намерен разделить с тобой свой триумф. Посмотри сюда, мой благодетель. Видишь это прекрасное создание? У меня было не так много времени, и все же я близок к тому, чтобы завершить свою работу. Надеюсь, мне удастся закончить Единителя до того, как ваш… или уже наш?.. клан осознает весь смысл происходящего.

Он счастливо вздохнул, как отец, гордый успехами своего отпрыска.

– Улавливаешь идею, Сет? Я почерпнул ее у нас, Слотеров. Конкретно – у тех двоих родичей, что грозили разодрать меня на куски, но не преуспели благодаря тебе… Или мне? Знаешь, думаю, если бы не я, они тогда убили бы нас обоих. Потому что единое всегда будет сильнее разрозненного. Вы, Выродки, хорошие учителя. Я признателен.

– Ты слишком много говоришь, бори, – фыркнул я.

Мастер негромко рассмеялся, точно услышал удачную шутку.

– Любящий отец может говорить о своем детище часами! А мой ребенок – истинный шедевр. Сверхсоздание, которое обеспечит мой триумф и мое величие! Когда Единитель будет завершен, то сможет не просто переварить любого, кого я ему отдам, но и присоединить его к себе, подчинив целиком и полностью – и телом, и душой. Ты знаешь, как трудно удержать душу в теле, Сет? На нее претендуют и Вырий Небесный, и Преисподняя, а меж ними – десяток самостоятельных демонов и мелких божков, оставшихся на земле после того, как прозвучал Зарок… Столько суеты. И лишь я нашел способ привязать душу к плоти, чтобы, захватив одно, получить и другое! Сделаю это точно так, как ваши… как наши предки привязывали своих мертвых к Камню-Сердцу.

Я подавил в себе желание немедленно поднять пистолет и выстрелить.

Большинство плохих парней, считающих себя злыми гениями, любят растекаться мыслью по древу, перед тем как попытаться открутить тебе голову. Вечная недооцененность и нехватка аудитории – их слабое место, потому что пауза позволяет перевести дыхание и изготовиться к финальной схватке. Кроме того, излагающий свои замыслы негодяй уверен, будто общается с без пяти минут покойником, а потому бывает достаточно любезен, чтобы проболтаться о чем-то по-настоящему важном.

– Не устаю учиться у нашего семейства. Так много накопленных знаний и так мало их практического воплощения. Но ничего! Теперь вся собранная сила, весь опыт, все таланты и умения будут впитаны до мельчайшей частички. И использованы максимально эффективно. Каждая новая жертва присоединится к росту Единителя, наделяя его все новыми возможностями, и это будет длиться до бесконечности. Даже Герцоги ада не обладают возможностью подчинить себе все, что живет и дышит! В их власти только разрушение и страх. Я же благодаря своему ребенку принесу миру нечто новое. Абсолютное единение! Все множественное станет единым, все разрозненное – целым, сочетающим в себе безграничные знания, безграничную мощь, безграничные возможности. Мир – как одно живое существо! И ни один смертный или бессмертный не сумеет остановить этот процесс. Это новое боготворчество!

Я скривил губы в усмешке, и Мастер Плоти тут же скопировал эту гримасу.

– Древняя кровь, не смертная и не бессмертная, остановит тебя. Уверяю, нам это вполне по силам.

Мастер укоризненно покачал в воздухе скальпелем.

– О нет, Сет, друг мой. Ваша кровь и тайны, в ней сокрытые, как раз и помогут мне начать единение. Сначала Единитель соберет для меня всю мощь нашего клана…

– Хватит причислять себя к Слотерам!

– …потом – кланы Морганов, Треверсов и Малиганов. А заполучив всю силу Древней крови, я пожру и весь Ур, Блистательный и Проклятый. Ты можешь себе это вообразить?! Могущество самого сильного города в мире с его Ковеном, вампирским гетто и Псами правосудия, тысячекратно умноженное объединением всех талантов и возможностей во имя достижения единой цели! Этого будет достаточно, чтобы опрокинуть любое сопротивление. Я обрету могущество, какого сегодня недостойно даже небо. Миру явится новый бог. Бог плоти!

– Богов мне убивать еще не приходилось, – пробурчал я. – Это будет даже интересно.

– Не отвлекайся, Сет. Лучше оцени, как быстро я разработал и создал это существо… Сразу видно – работа Мастера!

– Ну и зря.

Понимая, что ничего более существенного не прозвучит, я пожал плечами и поднял оба пистолета, намереваясь поставить две точки в нашем разговоре.

В голову и в пах.

Позади тут же раздался топот.

В последний момент (всегда успеваю в последний момент!) я успел увернуться от удара скальпеля, стиснутого рукой еще одного безголового некроголема, невесть откуда вывернувшегося. Болтающиеся груди и изогнутые бедра изобличали в создании женское начало. Правда, с ними совершенно не гармонировали невероятно раздавшийся от могучих мышц плечевой пояс и руки, перевитые узлами мускулатуры, способные сделать честь цирковому атлету.

Полуобернувшись, я встретил атаку твари жестким пинком, пришедшимся прямиком в солнечное сплетение. Безголовую отбросило назад, перекосило, а прежде чем она восстановила равновесие, чтобы вновь ринуться в атаку, пистолеты уже поднялись на линию стрельбы. Дождавшись, пока некросущество окажется так близко, что почти коснется грудью стволов, я нажал спусковой крючок левого «единорога». Всегда предпочитаю стрелять почти в упор – без опасения промахнуться и с максимальным ущербом для нападающего.

Серебряная пуля поразила мертвяка чуть выше левой груди и, расплющившись, проделала в теле дыру размером с кулак. Сила удара заставила безголовое создание отступить назад, развернула на месте и повалила на пол.

От пораженного таната пошла невыносимая вонь: мертвая плоть разлагалась с немыслимой быстротой. Причиной было не столько серебро, сколько магия руны, выцарапанной на пуле. Бафомет Черной церкви, отливавший для меня такие пули, знал свое дело!

Вся стычка уложилась в пару мгновений, поэтому, когда я вновь повернулся к Мастеру, тот даже не изменил позы. Не размениваясь более на угрозы, я поднял последний заряженный пистолет и всадил сандаловую четку в его голову.

В свою голову.

Кровь и кусочки мозга щедро плеснули на стену. Мастер покачнулся, попятился назад, но устоял на ногах, цепляясь руками за край столика, с которого со звоном посыпались скальпели, ножи и иглы Аниты.

– Ах ты, Ублюдок! – укоризненно покачал он головой, разбрызгивая дымящуюся на свету кровь. – Я только начал привыкать к этому телу, а ты его уже портишь?! Придется тебя наказать за такую дерзость.

Все-таки он слишком много говорит. Из-за этого помер в первый раз… из-за этого умрет и во второй. Мастер все еще болтал, а я уже бил.

Прыгнул, ударил дагой, метя четырехгранным тонким клинком под челюстную косточку… и почему-то оказался на полу, крепко ушибленный, с правой рукой, едва не вырванной из плеча рывком нечеловеческой… да что там! – невообразимой силы.

Жестко вывернутые пальцы ничего не чувствовали, и я не сразу сообразил, что оружие они уже не сжимают. Лишь подняв голову, обнаружил, что Мастер Плоти с интересом рассматривает выкованную оружейником Йехой дагу, поднеся к единственному уцелевшему глазу.

– Неплохая штука. Тоже видна рука мастера. Но, увы, не по мне. Для сложных хирургических операций совершенно не годится.

Одним мягким движением я вскинул себя на ноги. С жутковатым «з-з-з-зы-ы-ык!» шпага вызмеилась из ножен и полетела в атаку – стремительную и неудержимую. Левой рукой я владел ничуть не хуже правой.

Конечно, это было глупо.

Причем даже не потому, что Мастера не взял освященный кусочек сандалового дерева, угодивший в голову, а значит, об обычной стали и говорить не приходилось! Глупо бросаться на врага очертя голову, не сделав выводы из случившегося секундой ранее.

Ловкая подсечка, не менее ловкий захват, затем бросок и болезненное приземление на пол, равно как и дага, так легко перекочевавшая к Мастеру, уж должны были навести на определенные размышления. Но меня слишком раздосадовала потеря оружия, вот и полез бездумно шпагой махать.

Конечно, Мастер отбил атаку.

Он сделал это, почти не напрягаясь. Подражая мне, двуединое существо, бывшее некогда худосочным юношей из Арбории, держало дагу в левой руке и спокойно отражало все удары и выпады ее узким, похожим на жало клинком.

Ни один человек не мог сдержать града тяжелых рубящих ударов, который я обрушивал на противника, сражаясь на шпагах. Благодаря силе и тяжести клинка мне случалось выходить победителем из поединков с лучшими фехтовальщиками Ура, Блистательного и Проклятого! А чертов маньяк встретил целый их шквал, не меняя позы, не отступая ни на шаг и действуя одним только кинжалом. Причем орудовал он им с той же небрежностью, с какой иной аристократ управляется со столовым серебром.

Сталь гудела, лязгала и извергала снопы искр, когда клинки смыкались меж собой. Огромный эспадрон раз за разом бессильно отлетал, натыкаясь на тонкий граненый клык даги.

Рана же на голове Мастера Плоти затягивалась прямо на глазах, а кровь, залившая было лицо и грудь, впитывалась порами кожи, словно губкой. Неуязвимый мерзавец! Прямо как Мэйс Треверс!

– Неужели ты так ничего и не понял, Сет Слотер?

Игры кончились – он впервые атаковал сам. Дага оттолкнула мою руку со шпагой и с невероятной быстротой ужалила в открывшийся бок. Рубаха под колетом тут же начала пропитываться жаркой Древней кровью. Боль пришла с опозданием в полсекунды.

Запахло серой.

«Сдохни!» – Не тратя сил, голоса и времени, я выкрикнул это мысленно, одновременно пытаясь распороть горло Мастера коварным финтом, которому некогда научился у Джада. Шпага Тора Бесоборца рассекла пустоту, а я тут же получил еще один быстрый и болезненный укол в плечо.

Под плотной кожей колета снова стало горячо и влажно.

– Ты ничего не понял, идиот! У меня твое тело! А с ним – все твои навыки! Все твое умение и мастерство. Даже твой Талант, грани которого я еще, правда, толком не раскрыл. Я могу предугадать любой твой удар, замысел, прием. А кроме того, я ведь еще и Мастер Плоти! Видишь? Я немного перестроил эту несовершенную оболочку, став в дополнение ко всему и сильнее, и быстрее тебя на порядок. Ты привык превосходить других физической мощью, верзила? Ощути себя в их шкуре! Ха-а!

Пока он говорил, пронырливая, движущаяся со скоростью, недоступной глазу, дага еще дважды уязвила меня – на сей раз в предплечье и бедро. Эти раны были не столько опасны, сколько унизительны. А вот первая, в левом боку, кровоточила сильно: я чувствовал, что кровь уже начинает хлюпать в ботинке.

Хорошо еще легкое не задето – привкуса крови в слюне пока не было.

Неожиданно поднырнув под очередной взмах шпаги, Мастер Плоти сошелся со мной грудь в грудь и грязным приемом подбил правую ногу под колено, заставив тяжело осесть на пол. Правая рука его вцепилась мне в плечо и с невероятной силой придавила сверху, не позволяя подняться.

Стоя на колене, из совершенно неудобной позиции я попытался нанести новый удар, и он стал последним. Шпага Тора Бесоборца описала неловкую дугу и лязгнула о загодя выставленный клинок даги. Выверенным движением Мастер поймал удар на ловчие крючья кинжала и одним поворотом запястья вырвал оружие из моих пальцев.

Я задохнулся от ярости.

Кровь и пепел! Этот гад посрамил меня, даже не потрудившись поднапрячься!

– Ты понимаешь, что происходит, Сет? Понимаешь? Я могу разнять тебя на куски! И, наверное, сделал бы это…

Я зарычал, не слушая его.

Меня переполняла оглушающая ярость.

Шутя одолел! Меня, одного из лучших бойцов Ура! Способного задушить оборотня голыми руками!

– …в отместку за то, как ты поступил со мной три недели назад, – продолжал наслаждаться звуками своего – моего! – голоса Мастер Плоти. – Но теперь у меня к тебе другие чувства. Ты не поверишь, но отныне я люблю тебя. Мы ведь теперь почти братья, Сет Слотер. Даже ближе, чем братья. Мы одно целое! Причем без всякого Единителя! Так уж получилось. Хочешь, я докажу тебе это?

Неважно, что он там несет!

Я все еще не мог смириться с тем, что вот так вот просто был разделан под орех – избит, обезоружен, изранен и поставлен на колени. Я убивал самых страшных чудовищ, каких только способен представить человеческий разум. Я занимался этим долгие годы. Счет истребленных нежитей, нелюдей и даже созданий, которым на языке человека подошло бы единственное определение – нечто, давно шел не на десятки, но на сотни.

Сотни уничтоженных тварей!

От моих ударов обращались в прах вампиры, издыхали и возвращали себе человеческий вид оборотни, истекали ихором демоны и кончались существа, что хуже любого демона. Я уничтожал пришельцев из иных миров, не подчиняющихся законам жизни и смерти, если и то и другое им вообще знакомо! Случалось, и меня били – но лишь для того, чтобы быть битыми во время реванша. И никогда еще справиться со мной не получалось так просто.

Одной левой.

Моим собственным клинком.

От горечи унижения притуплялась даже боль в источающих кровь ранах.

Когда Мастер Плоти отнял руку от моего плеча и отступил назад, словно художник, намеренный оценить нанесенный мазок, я не удержался от новой попытки достать ублюдка – мягким, но стремительным, как порыв ветра, движением взвился с колена, норовя воткнуть в горло маньяка один из метательных стилетов, незаметно выдернутый из потайных ножен на рукаве.

Естественно, он поймал мой удар в замахе.

Железные пальцы стиснули запястье с такой силой, что я едва не взвыл от боли.

– Пр-роклятье! – Сдавленный хрип тупым ножом проскреб глотку.

– Проклятие? Тут ты ошибаешься, Сет Слотер. Я все еще преисполнен благодарности к тебе. И потому дарую не проклятие, но свое благословение. Воздам сторицей за зло, которое ты хотел причинить мне! И я докажу тебе, что мы отныне близки. Близки, как единое целое. Aue, брат мой, aue!

Хватка усилилась.

Чувствуя, как рвутся сминаемые беспощадной клешней двойника мышцы, как дробятся, растираясь в порошок, кости, я против воли разжал пальцы. Стилет зазвенел по гладким камням пола. А Мастер продолжал сжимать запястье, моя рука плющилась, словно схваченная железными тисками. С неслышным треском сломалась лучевая кость. Обезумев от боли, я прокусил губу до крови, не желая унижать себя криком.

Чего он добивался?!

Чего?!

А-а-а-а-а!

Крик когтистым зверем рвался из груди, чтобы обмануть-заглушить боль, перед глазами все помутилось, обломки костей ножами рвали сухожилия и разрезали мышцы, ища выход наружу.

А потом боль слегка отступила, да только легче от этого не стало.

Прояснившимся взглядом я увидел, что происходит: пальцы Мастера Плоти уже не сжимали мою руку, они входили в запястье, перетекали в него, словно струи вина из сосуда в сосуд, срастаясь в неделимое целое. Пульсирующая плоть плавилась и меняла форму, точно металл в горниле кузницы, и вот уже вместо двух рук образовалась одна нелепая культя, трясущаяся от неконтролируемого спазма.

Он был прав. Мы становились единым.

Буквально.

«О, боже!»

Клянусь, я не произнес этого вслух! Но он услышал.

– Да! Да, Сет Слотер! – восторженно взвыл Мастер моим голосом. – Боги! Мы будем богами!

Я обнаружил, что повторяю за ним слово в слово.

– Дважды Слотер, дважды Древняя кровь! Мы – бог! И это только начало, ибо потом будет много больше! Мое и твое искусство приумножатся мощью и Талантами всего нашего клана. А затем последуют Малиганы и другие. О! Нашей силе покорится весь подлунный мир. Это будет триумф плоти над магией, над сталью, над порохом и над наследием! Нам нужно только воссоединиться и завершить начатое…

«Нет», – попытался сказать я, но язык уже не повиновался.

Моя рука и рука двойника срослись почти до локтя. Два тела становились одним, я чувствовал, как присутствие Мастера неодолимой волной затапливает меня, подминает волю, вытесняет сознание, глушит голос разума, мятущийся в паническом ужасе, вбирает в себя и растворяет все то, что когда-то носило имя Сет Слотер.

– Мы будем одним!

Я все еще оставался на коленях, и Мастер стоял, склонившись надо мной, подобно отцу, утешающему нерадивое дитя. Собственное лицо, уже почти не обезображенное выстрелом, нависало сверху и скалилось мне моей же ухмылкой. Только взгляд продолжал оставаться чужим – безумным и темным. Взгляд существа, зависшего между миром живых и мертвых, между бытием и небытием, но не желающего это признать. Растворяясь в полных безумия глубинах этого взгляда, окончательно теряя себя в нем, я еще успел осознать, что через несколько мгновений он тоже станет моим.

Где-то в глубине угасающего разума даже мелькнула нелепая и абсолютно неуместная мысль о том, что это, быть может, достаточно интересно – посмотреть на мир чужими глазами…

Эта неуместная в конце пути насмешка обернулась всплеском ярости – последним, на что оказался способен Сет Слотер, Ублюдок даже среди Выродков. Ярость оказалась такой нестерпимо жгучей, что терпеть ее не представлялось возможным. Собрав в один комок последние крупицы того, что еще оставалось от меня, я сделал последнее, что мог.

И за миг до финала испытал небывалый триумф.

Я выхватил из закрепленных под мышкой ножен Дагдомар и, прежде чем Мастер, увлеченный поглощением моего естества, успел помешать, вонзил его в грудь.

В свою.

В его.

В грудь той части нас, что стояла на коленях, кривясь от муки.

С секундным опозданием пришла новая боль, и она оказалась ослепляющей!

Серебро куском льда вошло меж ребер, и теперь этот кусок таял в ране, сочась чистой агонией. Жидкий ледяной пламень распространялся по жилам нестерпимо быстро. Шесть рун на лезвии шестикратно проклятого кинжала ожили, развернулись, бестелесными щупальцами поползли внутрь, спеша отыскать, опутать и пожрать душу. Вечно голодная сущность Дагдомара, демона, жившего в клинке, вопила в счастливом восторге: настало время и насытиться, и поквитаться с поработителем.

Мастер тоже кричал. Хрипло и страшно.

И я кричал.

Мы кричали.

Один крик на двоих, из двух глоток.

Тяжело катившаяся волна, представлявшаяся мне несокрушимой волей Мастера, испуганно дрогнула и разбилась на сотни мелких брызг. За мгновение перед тем, как отдать себя небытию, сознание мое очистилось и наполнилось одновременно ужасом от содеянного и восторгом от победы, достигнутой поражением.

– Ты прав, – кашляя кровью на рукоять из берцовой кости оборотня, успел сказать я, видя, как двигаются, повторяя мои слова, губы напротив. – Мы действительно стали одним. Так и сдохни вместе со мной!

И пришла тьма.

Aue.

Глава I

Воскрешение

Возвращаться к свету всегда неизмеримо труднее, нежели падать во тьму.

Таково уж несовершенное устройство бытия.

И боли в моем новом бытие было несоразмерно больше, чем когда я умирал. А я ведь умирал? Я даже мысленно спросил себя: где же все те замечательные люди и нелюди, которые бы многое отдали за счастье перерезать горло Слотеру?

Сейчас в таких доброхотах ощущался самый острый недостаток.

Чувства и ощущения возвращались неровными кусками. В какой-то момент я понял, что теперь могу видеть. Перед глазами плавал потолок, испещренный изящными и одновременно жуткими барельефами, изображавшими чудовищных созданий рядом с древними предками Слотеров, подчас имеющими вид куда более устрашающий. Разобрать, что они делают – сражаются меж собой или столь же яростно совокупляются, не представлялось возможным. И вообще на барельеф не стоило долго смотреть, даже если ты в здравом уме и трезвой памяти.

Творение гениального скульптора-кудесника питалось кошмарами, вытягивая их из снов обитателей замка и насыщая ими безумные переплетения тел, конечностей и щупальцев. Это последнее, что оставил после себя Босха Малиган – один из старейшин своего клана, захваченный некогда старшими Слотерами и принужденный работать на нашу семью. Проклятая душа Босхи, должно быть, немало повеселилась, глядя с того света, как сходят с ума те, кто присвоил его дар. Даже подозрительный старик Эторн не сразу разобрался, в чем тут подвох.

Только один человек во всем нашем безумном семействе мог постоянно обитать в этой комнате! Болезненно морщась, я скосил в сторону глаза и обнаружил рядом Аниту, механически расчесывавшую молочно-белые пряди волос, пропуская их меж пальцев.

Меня охватил озноб. Грудь стеснило, а из каждой клеточки тела выступил ледяной пот. Неужели чокнутая ведьма превратила меня в одного из своих ходячих трупов?!

Нет! Нет! Только не это!

Что угодно, но только не это! Джад или Морт не должны допустить такого, уж лучше пулю в голову…

– Нет-нет, – словно прочитав мои мысли, встрепенулась Анита, откладывая гребень, выточенный из… лучше даже не думать, из чего. – Нет нужды бояться, Сет. – Губы некромантки изобразили понимающую улыбку. – Я тебя не тронула. Вот если бы успел окочуриться – другое дело! Эторн запрещает делать танатов из родичей, но, мне кажется, для тебя он бы сделал исключение.

– Думай, что говоришь, тетушка… – мучительно прохрипел я, зная, как бесит ее подобное обращение.

Даже если женщина способна жить столетия, ее всегда будет напрягать упоминание о возрасте.

– Не называй меня так… племянничек. Ты должен быть мне благодарен. Без моей помощи Кэр не сумел бы вылепить тебя заново и заживить все раны. Несмотря на новообретенные таланты, его познания в анатомии убоги.

– Таланты?

– Кэр разделил вас с Мастером и излечил тебя. Он даже слепил тебе новую руку, благо материала для этого имелось с запасом. На двоих хватило бы!

Она хихикнула, но мне шутка не показалась смешной.

– Но Дагдомар…

– Ты про демона из кинжала, пытавшегося сожрать твою душу? О, Кэру стоило немалых трудов усмирить его! Тварь совсем обезумела от голода. Представляешь, твоего… Дагдомара не остановило даже упоминание о том, кому твоя душа принадлежит на самом деле. Демон был готов сразиться за нее с Джайраксом! Каково это – носить при себе оружие, которое мечтает тебя же уничтожить?

Напоминание о «пари Слотеров» заставило меня перестать думать о смерти как о благословенном способе избавиться от страданий. Пожалуй, стоит помучиться… на этом свете.

– У Дагдомара есть причины. Что с ним стало?

– Он удовольствовался второй душой, обитавшей в вашем теле. Учитывая, насколько мерзкую тварь ты поймал для кинжала, думаю, Мастеру было бы лучше не воскресать после первой смерти.

– Он все равно бы попал в ад, а там есть создания и похуже. Его талант – дар Шести.

– Как рука? Чувствуешь ее? Можешь пошевелить пальцами?

Я с трудом поднял руку и снова обнаружил на ней пальцы. Правда, они, да и вся кисть, здорово отличались от прежней – розовая, как у новорожденного младенца, кожа, без следов от порезов и шрамов. Даже без единой мозоли.

– Говоришь, это сделал Кэр? Но каким образом?

– Мастер, наверное, крепко тебя приложил – упускаешь очевидное. Не только вы с ним, но и он с Кэром должны были стать единым целым, – раздался откуда-то сбоку голос Джада.

Я не стал утруждать себя попыткой перевернуться. Слишком уж больно.

– Мастер Плоти превратил Камень-Сердце в часть себя, но и сам он стал частью Кэр-Кадазанга, – пояснила Анита. – Когда он… ушел… замку досталась часть того, что некогда было арборийцем. К счастью, для овладения новым даром Кэру не потребовалось много времени, и мы сумели вытащить тебя почитай с того света. А промедлили бы еще минуту-другую – и, чего доброго, вырывать свое из пасти демона явился бы Джайракс. Вот и подумай, что хуже.

– Ты здоров, а Кэр теперь, возможно, сможет излечить и Веру! – ликующе воскликнул Джад. – Ну, э… если, конечно, тебе это еще интересно. Морт, кстати, уже поехал за ней. Ну а я могу съездить и привезти сюда твою полуэльфку. Тебе понадобится сиделка, а я бы не стал доверять никому из здешних обитателей. Семья все-таки.

Анита фыркнула.

– Не стоит везти сюда Таннис. Кэр-Кадазанг способен напугать до полусмерти любого смертного или sidhe, – прошептал я. – Постой! Если все, как ты говоришь, значит… значит, затея Морта все-таки удалась.

Джад торжественно кивнул.

Я стал смеяться.

А потом просто хохотать.

Подумать только, мы едва не выпустили в мир чудовище, способное, без преувеличения, пожрать все живое, а я едва не расстался и с жизнью, и с душой, но бредовая затея моего шестилетнего сына в конце концов удалась!

Вера будет здорова!

Трястись от смеха выходило очень больно, поэтому скоро мне пришлось потерять сознание. Правда, перед тем как смежить веки и погрузиться в блаженное беспамятство, я успел сказать Джаду, чтобы он ждал счет – самый большой в его жизни! И даже пообещал, что для его выплаты Принцу воров придется воровать на протяжении ближайших пятидесяти-шестидесяти лет, оставаясь при этом бесштанным бессребреником.

А то и больше.

Что на это ответил Джад, я уже не услышал. Но пусть пронырливый мерзавец только попробует отказаться, когда я вновь открою глаза!

…Вновь открыть глаза оказалось гораздо легче, однако веселье мое быстро сошло на нет. Смерть очень близкого человека не проходит просто так. Особенно если этот человек – ты сам.

Она запускает свои щупальца в душу и отравляет ее зловонными миазмами тлена.

Физически все было неплохо. Ну, почти.

Любая собака позавидует быстроте, с какой заживает шкура большинства Выродков. Мы не только толстокожи во всех смыслах, но и весьма живучи. Там, где смертному потребуются месяцы и тщательный уход лекарей, отпрыску Лилит, чтобы оправиться, хватит пары недель относительного покоя… ну, то есть без активных попыток отправить его на тот свет. Именно поэтому если уж мы беремся колошматить друг друга, то делаем это на совесть – чтобы дымящаяся кровь, оторванные конечности и выколоченное дерьмо летели во все стороны.

Чтобы одолеть самого себя, улучшенного к тому же дьявольским колдовством Мастера Плоти, к примеру, и вовсе потребовалось сыграть в ящик. Спасибо Аните и старине Кэру, которые быстро сориентировались и не только отбили меня у Дагдомара, но и практически вылепили заново.

И все же Костяной Жрец был так близко, что его сухая мертвая длань оставила на мне свой отпечаток.

Я всегда мнил себя готовым к встрече с ним и оттого не боялся заступить дорогу ни одному чудовищу. Полагал, будто мне просто неведом страх смерти – такой, какой испытывают другие.

На поверку все вышло иначе.

Оказывается, раньше я просто подспудно чувствовал, будто не по зубам смерти. Где-то внутри таилась уверенность – что бы ни случилось, я все равно выберусь… успею в последний момент, используя грани своего странного Таланта. А теперь, когда не успел, многое изменилось.

Единожды побывав по ту сторону бытия, начинаешь понимать – к такому нельзя быть готовым. Можно стерпеть боль и превозмочь слабость, но умереть еще раз?

Возвращаясь мыслями к пережитому, я задавал себе один и тот же вопрос – хватит ли у меня теперь пороху, чтобы снова стать тем самым Сетом Слотером по прозвищу Ублюдок, который готов спуститься и в саму Преисподнюю, если это потребуется, чтобы выполнить свою работу?

Страх.

Не мимолетный, вызванный внезапной угрозой или же атакой какого-нибудь жуткого монстра. Другой.

Постоянный.

Мерзкий, жадный, ледяной и липкий паразит, сосущий душу. С ним трудно сжиться. О, теперь я много лучше понимаю смертных, которые вынуждены уживаться в Уре с такими непредсказуемыми соседями, как дети Лилит.

Кровь и пепел, как же сложно подобрать слова, чтобы описать собственное воскрешение. Возвращение в починенное тело похоже на… не знаю… на возвращение домой старого ветерана.

Вот ты переступил порог и вошел в дом, который оставил много лет назад.

Постоял, свыкаясь с ощущениями, вбирая в себя окружение, запахи и эмоции домочадцев. Потом пересек комнату, привычно сел за стол – на свое место, во главу, смотришь по сторонам и понимаешь, что узнаёшь и в то же время не узнаёшь жизнь, в которую вернулся.

Кажется, что многое изменилось, но на самом деле основные изменения произошли в тебе самом. Та жизнь, что ты вел прежде и оставил, дабы взяться за мушкет и шпагу, менялась куда меньше, текла своим чередом, в то время как тебя бросало из порохового дыма и пламени битв в угар грабежей и насилия на горе побежденным. И теперь, вернувшись, ты чувствуешь себя здесь отчасти чужим. Пришельцем из другого мира, более сурового и яркого, сотканного из запаха крови и железа, наполненного муштрой и жестокостью, пронизанного безумием битвы и страхом ее ожидания…

Какое-то время ты просто не знаешь, как быть, как себя вести.

Как вписать себя в этот устаревший и потускневший мир.

После подлой пули, пойманной в брюхо, я провалялся в постели меньше трех недель.

После гибели в битве с Мастером Плоти прошел почти месяц. При этом на теле не осталось никаких заживающих ран еще в Кэр-Кадазанге, а силы вернулись уже на третий день. Что с того? На меня просто накатила жуткая апатия.

Не хотелось двигаться, говорить, видеть чужие лица. Будучи почти убаюканным в руках Костяного Жнеца, я не желал возвращаться в эту жизнь. Как тому ветерану, мне было в ней некомфортно.

Таннис подобное поведение заметно беспокоило, а то и вовсе пугало. Она привыкла, что ее мужчина ведет себя совсем иначе. Пытаясь вернуть мой интерес к происходящему вокруг, полуэльфка старалась растормошить меня как умела: тянула за руку на прогулки, становилась дикой и ненасытной, а затем высокомерной и неприступной, исчезала на сутки-другие и появлялась под утро, пахнущая вином, растрепанная, с блуждающим взглядом.

Смешно. Женщина, неспособная ревновать, пыталась пробудить ревность.

Впрочем, я не смеялся.

Мне было все равно. Не хотелось даже никого убить.

Однажды она вываляла мои пистолеты в грязи и швырнула в кровать, видимо надеясь, что меня охватит ярость или я возьмусь их чистить и привычный ритуал выведет меня из ступора. Не вышло ни того, ни другого.

Я свалил их на пол и ногой запихнул под кровать.

Наконец Таннис устала от бесплодных попыток, и ее саму окутала осенняя меланхолия, так свойственная эльфийской крови. После этого мы стали прекрасно уживаться, находясь рядом, ничуть не отягощая друг друга своим присутствием.

За это время Джад приходил трижды. Я запретил Таннис открывать ему дверь и на всякий случай подпер ее креслом – на замки-то ему плевать. Племянник не смутился и дважды проникал в дом одному ему известным образом. Оба раза я без разговоров выставлял его за шкирку вон, точно нашкодившего кота. На третий раз Джад по-настоящему обиделся и в отместку полночи исполнял под окном непристойные куплеты в мой адрес, время от времени швыряясь в закрытые ставни пустыми бутылками.

Морту хватило одного визита. Он, в общем, и сам не знал, что сказать и зачем пришел. Что-то мямлил про Веру.

Потом дважды за один день прибегал чем-то крайне обеспокоенный Дэрек Попрыгунчик, счастливо – то есть без вреда как для себя, так и для Кэра, – извлеченный из арсенала замка. Он так долго мямлил какие-то глупости, пересказывал последние события в Кэр-Кадазанге, не решаясь приступить к цели своего визита, что вконец утомил меня. Я выгнал его прежде, чем маленький племянник собрался с духом. Должно быть, снова хотел подрядить меня на какую-нибудь сомнительную охоту за старинными артефактами или редкими алхимическими ингредиентами.

Не интересно.

Из старших Слотеров не обеспокоился ни один, включая патриарха (от Эторна дождешься благодарностей, как же). А может, оно и к лучшему, учитывая, что проявлять героизм и спасать вотчину клана мне потребовалось исключительно из-за глупости собственного отпрыска.

Вера тоже не пришла. Да она и не могла прийти в дом, который я делил с другой женщиной. Зато от нее доставили письмо.

Я долго держал в руках шершавый конверт, ощущая исходящий от него тонкий запах духов, а затем бросил в камин, не распечатывая. Не думаю, что там было много слов, – меж нами все слишком сложно, чтобы это могла выразить бумага.

Ну а пока я кис, Блистательный и Проклятый ничуть не менялся, оставаясь той же ярмаркой человеческих страстей и клоакой их же пороков. Преступники и воры грабили и воровали, аристократы и политики склочничали и плели интриги, рядовые граждане зарабатывали на хлеб насущный, стараясь держаться подальше как от отпетых негодяев, так и от благородных нобилей, а чиновники Магистрата и маги Колдовского Ковена силились сохранять какое-то подобие равновесия во всей этой кутерьме.

Дни становились все короче и холоднее, осень понемногу расчищала дорогу стылой зиме. Небо заволокло бесконечной чередой серых облаков, через которые уже почти не пробивалось солнце.

Природа погружалась в спячку, а великий город, наоборот, вовсю противился ей и бросал вызов. Он кипел жизнью, запасался продовольствием, втягивал в свое нутро десятки подвод с дровами и углем. И, конечно, ни на минуту не прекращал бурлить заговорами и трещать от междоусобиц сильных мира сего. Месяц – достаточный срок, чтобы на пороге нарисовался высокопоставленный визитер, понукаемый пихающимися в спину мертвецами.

Или даже два.

Первым был граф ад’Роукер – представитель старинной и весьма уважаемой в Уре семьи. Забыв о родовой спеси, пожилой граф умолял о помощи через закрытую дверь и, судя по шуршанию, даже ползал на коленях, но был в грубой форме послан куда подальше. Через четыре дня я без особого интереса прочитал в «Хрониках Ура» некролог – несостоявшегося клиента нашли обезглавленным в собственной постели, и срез шеи дымился, словно голову отхватили раскаленным мечом. Писаки Иоганна Ренодо связывали гибель графа с каким-то древним проклятием, преследующим старших ад’Роукеров через каждые три поколения.

Надо полагать, теперь с проклятием покончено, ибо граф так и не успел обзавестись отпрыском мужского пола, оставив после себя трех дочек.

Второй проситель добрался до меня уже на исходе добровольного домашнего заточения – в тот самый день, когда я наконец решил пройтись по улице. Он оказался тот еще наглец: даже не снизошел до личного визита – прислал лакея.

Ливрея на посланце сияла новеньким серебряным шитьем и, судя по всему, стоила больше, чем иной камзол, но это ничего не меняло – лакей и есть лакей. Зная мое настроение, вдова Маркес отказалась пускать его дальше холла, а убедившись, что я не намерен никого принимать, и вовсе выпроводила на улицу. Но молодец оказался упрямый и остался дежурить у крыльца, выстукивая барабанную дробь зубами, – шитье, знаете ли, плохо согревает, а под утро по городу уже погуливал бодрящий такой морозец.

Иногда небеса вознаграждают упорных – так случилось, что именно в день его визита я заставил себя встряхнуться, надеть ботинки, набросить на плечи плащ и выйти из дома, чтобы разогнать загустевшую кровь по жилам и подумать, как быть дальше. Я, кажется, говорил, что лучше всего мне думается на ходу.

Почтительно поприветствовав меня у крыльца, ливрейный лакей с поклоном вручил конверт, запечатанный, по его словам, гербом барона фон Туска. Имя последнего ничего не сказало, и это неудивительно, поскольку барон, как выяснилось, прибыл в Ур из Фронтира – лоскутного государства-вольницы, сотканного из трех десятков мелких независимых княжеств, которые служили своего рода буфером между границами Уранийского протектората и владениями республики Лютеция. Это было понятно уже по оттиску герба на печати.

В отличие от строгих гербов старинных уранийских родов, выдержанных в полном соответствии с требованиями геральдической науки, скороспелые «дворяне» из Мятежных Княжеств иной раз использовали в качестве родовых знаков такие картинки, что не всякий гейворийский шаман в тотемы возьмет.

Чему удивляться? Титулы во Фронтире частенько обретались одним удачным выпадом шпаги.

Вот и на так называемом гербе фон Туска красовалась огромная змея, свившая кольца на рогах баронской короны. Ее пасть была широко распахнута, обнажая клыки, изогнутые, точно орочьи ятаганы. Сургучная блямба печати оказалась чуть не в пол-ладони шириной.

– Милорд, – глухим невнятным голосом сказал лакей, прижимая правую руку к сердцу, – мой господин умоляет вас ознакомиться с письмом незамедлительно. Это вопрос жизни и смерти.

Я смерил посланца раздраженным взглядом. Выглядел он как коренной ураниец – среднего роста, темноволосый и бледнокожий, странно, что в голосе сквозит какой-то непонятный акцент. Впрочем, скорее всего бедолага просто так замерз, что еле языком ворочает.

«Вопрос жизни и смерти». Вы не поверите, как часто приходится слышать подобную фразу в Уре. И, надо признать, в каждом втором случае это вовсе не красивые слова и даже не удачно подобранная метафора – самая что ни на есть объективная реальность. В Блистательном и Проклятом скопилось слишком много змеиных интриг и двуногих хищников, норовящих пожрать друг друга. А где есть спрос, найдется и предложение, поэтому всегда хватает и «подрядчиков», готовых посодействовать скорейшему разрешению таких вот вопросов. Причем – на любой вкус.

Наемные бретеры, вольные охотники, частнопрактикующие маги, создания, вызванные из кошмаров и тьмы… Ко мне, как я уже говорил, обращаются, когда дело становится хуже плохого и за спиной просителя выстраивается колонна скелетов, повыбравшихся из всех шкафов, какие только есть.

Никто не идет просить помощи Слотера по своей воле и все такое.

Судя по тому, что самого Оберона фон Туска у крыльца не обнаружилось, его дела еще не столь плохи. Это, конечно, если мертвецы не толкали барона так усердно, что переломали ему в дороге обе ноги. Но и тогда слуги могли бы принести в паланкине.

«Пора встряхнуться, – напомнил я себе. – Иначе превращусь в сгусток плесени».

На какое-то мгновение любопытство пересилило раздражение, вызванное непочтительностью (если не наглостью) лакея, и я сломал печать. Внутри оказался листок бумаги с вензелями барона в уголках, на котором аккуратным, но явно торопливым почерком было выведено всего несколько строк:

– Похоже, беда угрожает не твоему хозяину, а кому-то другому. – Не глядя на лакея, я скомкал письмо и бросил в смердящую дерьмом канаву. – Тогда почему он не стоит здесь собственной персоной? Почему не просит аудиенции лично?

– Он… э… не могу знать… То есть болен его милость, – смешался лакей. – Как есть болен. Подагра, милорд! Жутко мучительные приступы.

Я не такой уж спесивый тип, но репутацию блюду.

Дурную славу легко нажить, но ведь и потерять недолго. Она состоит из множества кирпичиков-слухов, скрепленных раствором фактов, каковой следует время от времени обновлять. В частности, барону фон Туску в данных обстоятельствах требовалось подкинуть лишнюю порцию тревог – дабы осознал, что не все в Блистательном и Проклятом пляшет вокруг денег и титулов.

А еще я просто не хотел браться за новую работу, что бы там ни пытался советовать внутренний голос.

– Запомни и передай своему хозяину вот что. Дословно! Вы, лихачи из Фронтира, чужаки в Уре и многого не знаете, – только это вас отчасти и извиняет. Меж тем в этом городе есть определенные правила. И одно из них – просить помощи Выродка следует лично, дрожа и голосом, и телом, ибо цена такой услуги может оказаться непомерной. Если к завтрашнему утру близкий барону человек еще будет жив… пусть приходит сам. В этом случае я еще изъявлю милость подумать, стоит ли принимать его предложение.

С этими словами я повернулся и зашагал прочь. То есть хотел зашагать, но случилось нечто, изумившее меня до глубины души. Лакей вдруг прыгнул следом и с криком:

– Да постойте же!.. – вцепился в рукав.

Простолюдина, попытавшегося подобным образом остановить благородного нобиля, могли прилюдно отходить плетьми до крови (это при условии, что оскорбленный аристократ не продырявит его на месте выпадом шпаги). А чтобы смертный пытался хватать за одежду одного из детей Лилит?! Такой наглости я и припомнить не мог.

Одно слово – Фронтир. Они там все без царя в голове.

Прежде чем я успел опомниться, пальцы сами собой сжались в кулак, и короткий тычок снес наглого посланца с ног. Лакей полетел кубарем, выпустив шляпу, которую держал в руках. Ливрея затрещала, лопаясь по швам.

Удар вышел не так чтобы сильный – даже не ударил, скорее уж отмахнулся, – да кулак был тяжел, поэтому, признаться, я ожидал, что смертный останется лежать на земле на радость местным воришкам, которые за несколько минут обчистят его карманы и даже пуговицы и пряжки с ботинок срежут.

Ничуть того не бывало!

Мерзавец полежал лишь пару секунд, после чего перевернулся на живот, встал на колени и принялся неуверенно ощупывать руками разбитую физиономию. Вот уж про кого можно точно сказать: урок поведения в Уре ему достался малой кровью!

– Понял, что передать своему барону? – фыркнул я. – Если его дела настолько плохи, что потребовалась помощь Слотера, пусть тащится ко мне лично. Тогда я поверю в серьезность положения. Не хватало еще тратить время на ерунду вроде гремящих цепями семейных призраков, всего вреда от которых – бессонница да путаница в вещах.

– Я… передам, – пробормотал лакей.

Скорчив напоследок презрительную гримасу, я двинулся в сторону «Луженой глотки», намереваясь пропустить пару кружек доброго тарнского вина, прежде чем сделать то, ради чего вышел из дома на самом деле.

Прогуляться за канал Веспина.

Глава II

Награда для героя

– Нижайше благодарствую, милорд!

Извозчик в волчьем полушубке поверх вытертой ливреи с поклоном принял монету и, вытянув хлыстом провисшую спину старенькой лошадки, погнал экипаж прочь. Он не особо старался скрыть свою радость по поводу того, что может наконец расстаться с жутковатым пассажиром и убраться подальше подобру-поздорову. Напоследок тускло блеснула плохо начищенная бляха с витиеватыми вензелями Гильдии перевозчиков.

За всю жизнь я ни разу не обидел никого из возничьей братии, а вот поди ж ты – всегда узнают и всегда боятся. Нюх, что ли, какой?

Отвернувшись, я потопал ногами, стряхивая с тяжелых ботинок подсохшую по дороге грязь. Машинально глянул в небо – картина ни на грош не изменилась. Везде серые, какие-то неопрятные и клочковатые облака, обещающие затяжной дождь.

Со стороны моря порывами наскакивал холодный сырой ветер. Вот и сейчас налетел, дернул полы плаща, попытался пролезть за воротник и отвороты перчаток. Здесь, в фешенебельной части Ура, начинавшейся за рукотворным каналом Веспина, виллы и поместья благородных уранийских нобилей пусть и теснились друг подле друга, но все же не вставали сплошной стеной из камня, дерева и глины, давая ему раздолье. Здесь он чувствовал себя и свободнее, и злее.

А вот я себя так не чувствовал.

Напротив, мной владело смятение, а руки и ноги словно забили в колодки – они не желали повиноваться. Сантименты мне не свойственны, и все же впервые за долгое время я стоял на месте как приклеенный, чувствуя, что не могу приказать себе сделать простое действие, не собрав прежде всю волю в кулак. Гнусноватое ощущение, хотя, казалось, за месяц черной меланхолии, когда даже простые вещи приходилось делать через силу, я начал к нему привыкать.

Наконец я все же поднял руку и взялся за бронзовое кольцо на черных кованых воротах, высившихся над железной оградой, за которой начинался лабиринт стриженого кустарника. Металл холодил руку даже через тонкую замшу перчаток.

Я подержался за него… и отпустил.

И причиной тому стали вовсе не две угольно-черные морды и грозные, сияющие белизной клыки огромных аттафов. Собаки-людоеды буквально материализовались меж клумб и стриженых кустов. Ни дать ни взять духи, откликнувшиеся на призыв медиума-спиритуалиста.

Бегемот и Астарот, свирепые чудища – под стать своим демоническим тезкам. Остановившись на расстоянии прыжка от ворот, псы замерли безмолвными изваяниями. Лишь глаза, похожие на полированные ониксы, напряженно следили за незваным гостем.

Грозные сторожа, но ни один пес не помешал бы мне войти.

В другом было дело.

– Чресла Бегемота, – пробормотал я вслух, прислушиваясь к самому себе. – Стоило тащиться в такую даль, чтобы в последний момент ощутить себя сентиментальным слюнтяем?

Ни самооскорбление, ни попытка подпустить в голос рыка не помогли.

Я развернулся и пошел прочь.

Там, за воротами и лабиринтом кустов, в доме, больше похожем на маленькую крепость, но с оранжереей на крыше, оставалась Вера. Одна из самых прекрасных женщин во всем мире, чью нежную кожу больше не уродовали гноящиеся язвы и струпья. Исцелившаяся, умеющая понимать и прощать Вера.

Получившая зрение.

Там оставался мой сын Морт. Категоричный, вспыхивающий как порох и скорый на расправу, но при этом всего лишь мальчишка, заточенный в тело взрослого мужа. Сын, который нуждался в отце, не желая того признавать.

Два дорогих мне и преданных мной человека.

Два человека, тяготившихся мной и, как я понял только что, тяготивших меня.

Час назад я думал, будто следовало ступить за ворота, пройти в их дом и принять их прощение. Следовало предстать перед новыми глазами Веры, дабы понять, что она думает теперь, будучи способна не только заглянуть мне в душу, но увидеть мое лицо… уродливое, свирепое, все в росписи рубцов и шрамов.

Я – разорви меня Астарот! – заслужил это, вступив в схватку с Мастером и отправив собственную душу на прокорм демону Дагдомару, чтобы спасти весь клан, но их – в первую очередь!

Такой финал истории был бы естественным даже для смертного. Смертные вообще верят, что через самопожертвование можно решить любую моральную дилемму, искупить любой грех…

Жаль я не смертный. Я выродок из Выродков. Тот, кого называют Ублюдок.

На ходу я кисло усмехнулся. В жизни появился вкус, и это был вкус пепла и крови. Но даже так – лучше, чем ничего не чувствовать.

Я вдруг понял, что мне вновь нравится мое бремя грехов – величественно-тяжелое, бренчащее сотнями черепов, нанизанных на одну нить. Нравится нести его как знамя, как вызов всему миру, который желает испытать на прочность Сета Ублюдка Слотера. По-настоящему я не хочу ни принимать прощения, ни отягощать других обязанностью его даровать.

И еще у меня есть Таннис.

Полуэльфка не так изящна и красива, как Вера, ее кровь не дымится на свету, и, будучи полукровкой, она никогда не понесет дитя от Выродка… но Морт был прав. Подобное тянется к подобному.

Мне не нужны покой и безмятежность, которые Вера способна принести одним прикосновением – в силу своего Таланта, такого простого и такого могущественного. Если пожелаю, то найду их сам.

В глубине аметистовых глаз Таннис.

А лучше – отходя после яростной драки, когда сидишь на выпотрошенном трупе очередной твари, вызванной к жизни изощренным колдовством либо обычным людским невежеством, и смотришь, как сохнет на руках ее кровь.

Одна мысль об этом доставила мне смутное удовольствие. Черный саван апатии, плотно соткавшийся вокруг меня, трещал по швам.

Каждый новый шаг, удалявший меня от дома с оранжереей на крыше, давался все легче и легче. В последние дни после воскрешения, после рассказа Джада и Аниты о том, что Кэр не только восстановил мое тело, но и излечил Веру, я чувствовал, как некая необоримая сила настойчиво влекла меня сюда. Невыразимый зов, голос прошлого, призывавший вернуться туда, где когда-то было утеряно нечто важное и бесконечно дорогое, чтобы попытаться найти это вновь. Он как поводок лег на шею, давил горло и привлек к этим черным воротам… чтобы наконец лопнуть, пустив в легкие холодный и сырой, но в то же время чистый, напоенный запахом моря воздух.

Иногда хранить память важнее, чем обладать.

До сих пор в моем мозгу занозой сидел образ Веры, пораженной недугом, – не женщины, а обрубка человеческой плоти, гниющей заживо. Теперь, когда проклятие, оставленное красным, снято, эту занозу вытащили. Уродливый образ исчез, я отчетливо, до мелочей вспомнил, какой Вера была, когда мы были вместе.

Пусть такой и остается.

И все на этом…

Осознавая все это, я почувствовал, как выпрямляется спина и разворачиваются плечи. Я и не подозревал, что все это время – с того момента, как вышел из дома, – сутулился, точно старик. Одновременно я услышал голод, урча терзающий пустой желудок, и ощутил, как недобрый мороз покусывает нос и щеки.

Да, черт возьми, в жизнь определенно вернули краски.

Мой тяжелый шаркающий шаг стал уверенным и размашистым. Именно таким я обычно наматывал мили, бродя по улицам Ура в поисках ответов на вопросы, подброшенные новым заказчиком, потому что мне всегда лучше думается на ходу.

Этим шагом я успел одолеть половину расстояния между поместьем Веры и мостом через канал Веспина, когда впереди показалась сияющая свежим лаком двуколка, запряженная гнедым рысаком. Почти поравнявшись со мной, экипаж притормозил.

– Хо-хо! Я знал, что рано или поздно встречу тебя на этой дороге! – заорал Джад Слотер, демонстрируя жизнерадостность, которая плохо вязалась с бледной, озадаченной физиономией и мешками под покрасневшими глазами.

Похоже, в последнее время племянник очень мало и очень плохо спит.

– Все утро тут катаюсь туда-сюда! – укоризненно сообщил родич.

Я остановился и смерил его долгим тяжелым взглядом.

Выглядел Джад паршиво.

На племяннике были толстые шерстяные чулки, высокие бриджи и камзол с буфами, весь заляпанный винными пятнами. Знаменитая черная шляпа с пряжкой в виде обнаженной женщины и лихо заломленными полями держалась на одном ухе. Левый глаз, похоже, недавно кто-то подбил – кожа отсвечивала нездоровой желтизной.

Судя по всему, Джад усердно скрашивал немилость клана, в которую впал.

– Выдумываешь себе трудности. Мог бы прислать весточку с бесом.

– Мог, – с пьяной готовностью согласился Джад. – Но не был уверен, что ты будешь что-то читать. Кровь и пепел, Сет, ты месяц просидел дома как сыч, а как понадобился – тебя и не застать!

Сколько же он выпил, чтобы набраться?

Из-за слишком ядреной крови для любого Выродка опьянеть – целая проблема, однако племянник, кажется, ее успешно решил. От двуколки разило за дюжину шагов, как от винного погреба.

– Так за чем дело стало?

– Не хочешь для начала извиниться? Ты меня дважды выставлял, а в третий раз и вовсе не удостоил вниманием. Это обидно. Я тебе серенады пел!

– Джад, смерть на какое-то время отбивает охоту общаться с живыми. Вы становитесь такими суетными.

– Ты серьезно? Скажи, что шутишь, Сет! Чресла Бегемота, да ты просто пугаешь меня, начиная вещать, как Анита!

– Выкладывай, что случилось?

– Гм… с чего бы начать? Слушай, я не знаю, что ты там слышал, сидя затворником и букой, но, наверное, и без свежих сплетен можешь сообразить, что с возвращением в город Старика некоторые дела пошли наперекосяк. – Джад заговорщицки улыбнулся, прижал палец к губам и, театрально озираясь, зашептал: – Старшие родичи склонны преувеличивать масштабы того, что могло бы случиться, но никогда не случится, потому что этому уже успели помешать. Улавливаешь?

– Не паясничай.

– Не могу, это часть натуры… – Он явно хотел что-то сказать, но сдержался и ни с того ни с сего изменил тему: – Ах да! Забыл спросить, как там Вера? Как все прошло? Говорят, теперь она способна видеть. Ее не сильно напугала твоя рожа?

– Не напугала. Ей не пришлось на нее смотреть.

– Не может такого быть! – В гневе Джад даже восстал из своего экипажа, и несколько бутылок немедленно зазвенели по брусчатке. – Это просто несправедливо! Или причина – проделки Морта? Хочешь, я поговорю с ним?

Я скривился:

– Ты смешон, Джад. Справедливость? По отношению к Выродку?

– Да плевать мне на твои душевные терзания. Это несправедливо по отношению ко мне. Ты знаешь, что я уже начал писать лирическую поэму о том, как некий героический, но некрасивый – скажем, у него огромный такой нос! – возлюбленный жертвует собой, дабы исцелить прекрасную даму? Нет? А я начал! Это поэма о любви и уродстве, о подвиге и награде… и о благодарности, которая ждет главного героя, когда его дама наконец сможет увидеть лицо человека, которого любила, прежде не видя. Вот послушай…

Племянник снял шляпу с головы, зажал ее в кулаке и, вытянув руку, с чувством продекламировал:

– Рифма хромает, – хмуро отреагировал я.

– Это черновик!

– Ага, а чернила у тебя уж больно разбавленные. Если не прокисшие.

– Разбавленные? Это южное тарнское, Сет! Густое, как смола! Как раз как ты любишь! – радостно воскликнул Джад и махнул початой бутылкой, жестом фокусника извлеченной из недр двуколки. – Приложишься?

Племянник бросил мне бутылку, которую я поймал не без труда. Новая рука, воссозданная Кэром из остатков того, что было не то мной, не то Мастером Плоти, иногда повиновалась с небольшой задержкой. Вытащив зубами затычку, я и в самом деле как следует приложился к бутылке.

Густое и сладкое вино было холодным, но, добравшись до желудка, отозвалось волной тепла, раскатившегося по всему телу.

– Не пойму, почему ты вечно ходишь безлошадным, Сет? – заявил Джад, откупоривая бутылку и себе. – Может, стоит подарить тебе экипаж?

– Под «подарить» ты имел в виду «украсть»? – хмыкнул я.

Племянник состряпал укоризненную физиономию и покачал горлышком новой бутылки, словно пальцем.

– Дареному коню в зубы не смотрят.

– Зато на бока – обязательно. Если клеймо будет слишком свежее, я пойму, что ты его подправил.

– Ты редкий зануда, Сет Ублюдок Слотер! – торжественно изрек Джад. – Забирайся внутрь. Проедемся. В ногах правды нет.

– Извини. Хочу пройтись пешком, разогнать дурные мысли.

– Да-да… эта твоя страсть к пешим моционам. Знай мыслители древности о твоем методе, королевская казна здорово сэкономила бы на дорогах между поселениями. Ученые бородачи протоптали бы их бесплатно, раздумывая над своими трактатами.

– Я не мыслитель и терпеть не могу бороду.

– Черт. Да ты же отшиваешь меня, как девица – назойливого кавалера! И все же могу я составить тебе компанию?

Я ничего не сказал, и Джад истолковал это молчание как согласие.

Он развернул двуколку, с пьяным изяществом не то выпрыгнул, не то вывалился из нее и, подобрав поводья, зашагал рядом, подстраиваясь под мой шаг и то и дело прикладываясь к бутылке.

Я чувствовал, что племянника что-то сильно тяготит, и прекрасно понимал причину такого состояния, но ничего не говорил, ожидая, пока Джад сам выскажется по делу. Впереди уже показался изгиб рукотворной протоки, когда родич наконец решился озвучить то, ради чего настойчиво искал меня с самого утра.

– Ты был в Кэр-Кадазанге? – стараясь говорить непринужденно, спросил он. – Я имею в виду – после всей этой заварушки.

Я покачал головой:

– Ты же и сам это знаешь. Я никуда не выбирался.

– Да уж…

Джад тоскливо вздохнул.

Его беспокойство, пусть и неуклюже скрываемое, вполне объяснимо. Как только «заварушка» закончилась, Джад, не будь дурак, сделал ноги из замка, спасаясь от гнева патриарха Эторна и тех, кто мог этот гнев воплотить, – Дредда и Джайракса.

И в кои-то веки правильно поступил. Я бы на его месте так и вовсе постарался бы на время уехать из города, прихватив с собой Морта. Пусть Старик перекипит как следует, а то ведь не факт, что все закончится так хорошо, как виделось нам всем после воскрешения в родовом замке.

Преимущества, обретенные Кэром после уничтожения Мастера Плоти, безусловно, велики, но на другую чашу весов было возложено неизмеримо больше. Из-за глупой мальчишеской выходки младших Слотеров под угрозой оказались сами основа и могущество нашей семьи, выстоявшей в величайших войнах и сражениях, которые знал этот мир.

Весь клан (ну ладно, та его часть, которую посвятили в подробности происшествия), должно быть, требовал разбирательства и наказания виноватых. Учитывая масштаб происходящего, замять историю не представлялось возможным, и даже Эторн, не выносивший междоусобиц, не мог делать вид, будто ничего не случилось. За то, что он до сих пор не применил никаких мер ни к Морту, ни к Джаду, благодарить следует только запутанную предысторию случившегося и вошедшую в поговорки обстоятельность патриарха, которую многие принимали за старческую медлительность.

Смею уверить – ошибочно принимали.

Прожив почти три тысячи лет (древнее из ныне живущих, наверное, только Некромейстер Алан, властелин носферату, железной рукой правящий в Квартале Склепов), Эторн просто разучился принимать решения, предварительно не взвесив все пару сотен раз.

– Судя по твоим горестным вздохам и обеспокоенной физиономии, ходят нехорошие флюиды? – спросил я. – Хватит тянуть мула за хвост. С кем виделся? Что рассказывают? Старик сильно лютовал, когда все вскрылось?

– Свидетелем не был, но Попрыгунчик говорил, будто от его воплей со стен Кэра гобелены срывались. – В голосе племянника впервые прозвучали напряженные нотки, не прикрытые лихой бравадой. – Я вот тут в последнее время все думаю… Как считаешь, с него станется отправить за мной Дредда? Ну так… для профилактики.

– О чем ты, Джад? – зло усмехнулся я. – Дредд не занимается профилактикой. Он наводит порядок уже после того, как все случилось. Так сказать, постфактум… Или ты знаешь что-то еще?

– У Дредда был разговор со Стариком пару дней назад. После этого, говорят, он пытался меня найти.

Кровь и пепел…

Вот это – хреновые новости! Людей и Выродков, которыми интересуется Дредд, редко ждет что-либо хорошее. Остается надеяться, что Джад что-то напутал. Или неправильно понял.

– Ты тоже злишься на меня?

Я выразительно промолчал.

Джад открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут его рысак отчего-то заартачился, всхрапывая и тряся головой, и младшему Слотеру пришлось успокаивать его. Он поотстал, управляясь с лошадью, затем снова догнал меня.

– Не понимаю, почему Старик не угомонится. Если подумать, все обошлось самым лучшим образом. Да, я допустил промах и вовлек в свою затею Морта, но на случай неприятностей у семьи всегда есть Дредд и Джайракс… Есть ты, наконец! Ты же все устроил лучшим образом, Сет. Никто не погиб, Вера исцелена, а Кэр приобрел потрясающие хилерские способности. Да теперь в его силах поднять со смертного ложа любого Слотера, в котором теплится хотя бы искорка жизни! С таким козырем в колоде мы станем в разы сильнее Малиганов, Морганов и Треверсов вместе взятых. Разве все это меня не извиняет?!

В его словах был резон, но я давно не видел легкомысленного и неунывающего Джада в столь пришибленном состоянии, поэтому просто не смог отказать себе в удовольствии воткнуть шпильку потолще.

– Кэр никого более не исцелит, Джад. Странно, что тебе ничего не сказали об этом. Попрыгунчик заходил ко мне дважды и мямлил что-то невразумительное. Из его несвязных бормотаний я разобрал только одно: Эторн приказал вырезать из Камня-Сердца, выскоблить и выжечь все, что оставил ему Мастер Плоти.

Племянник громко выругался и с размаху хлопнул бутылку о мостовую. Толстые зеленые стекла брызнули во все стороны.

– Чтоб его! Зачем? Зачем, черт возьми?! После всего, на что мы пошли, после всего, что ты сделал? В чем смысл, Сет? Зачем лишать семью такого Таланта? Теперь, когда Мастер мертв…

– Ты кое-что забыл. Мастер и до этого уже разок был мертв, – сердито напомнил я. – Эторн не любит рисковать, и я его понимаю. Останки плоти, поразившей Камень-Сердце, вполне могли стать пуповиной, связывающей то, что некогда было арборийским колдуном, с нашим миром. Вырезать и сжечь – разумное решение. Может быть, не самое необходимое, но разумное.

– Что здесь разумного?! – по-настоящему разъярился племянник. – Ты только послушай себя! Больному дали лекарство, а он выбросил его, испугавшись, что может разбить пузырек и пораниться об осколки. Старик – вечный перестраховщик, но сейчас он превзошел самого себя. Утеряны такие возможности!.. Чресла Лилит! И это ведь не в первый раз! Да не пытайся Эторн продумать каждый шаг на пару лет вперед, семья давно бы правила миром.

– При условии, что пережила бы Войну кланов! – тяжело уронил я. – А до того – правление Рычащего короля… Нынешнее величие клана – заслуга его патриарха!

Сказал резко и прозвучало веско, но на деле я покривил душой.

Случалось (и не один, и даже не два раза), что и меня одолевали те же мысли относительно политики, проводимой Эторном, поскольку суть ее зачастую сводилась к тому, чтобы как можно дольше затягивать ситуацию, наблюдая за ее естественным развитием. В результате проблемы либо разрешались сами собой, либо обострялись настолько, что все сомнения относительно уместности крайних мер отпадали. И вот тогда с цепей спускались все псы, какие есть у клана. Не самая эффективная и явно не лишенная недостатков политика, но до сих пор работала.

Впрочем, сейчас я не стал принимать сторону Джада сознательно. Его последняя выходка оказалась слишком крутой даже для меня, но это полбеды. Хуже всего – племянник ухитрился втянуть моего сына в неприятности, пока для него непомерные! Пусть теперь помучается.

Потому что одна мысль о Дредде Слотере заставляет многих крепко задуматься о правильности и разумности своих поступков.

В наступившем молчании мы пересекли мост, для которого в народе придумали с десяток прозвищ – от Королевского горбача (его арка чем-то напоминала спину серого кита) до Могильного моста (учитывая историю канала Веспина – ничуть не удивительно, но совсем не оригинально).

Переправу через рукотворную реку традиционно охраняла не городская стража и даже не Псы правосудия, но мушкетеры короны. Все как на подбор – здоровенные усатые молодцы (без усов в мушкетеры, говорят, и не зачисляли), облаченные в темно-зеленые мундиры с серебряным и золотым шитьем. Гордо подбоченившись, они напоказ выставляли из-под плащей вычурно сплетенные эфесы шпаг и щеголяли огромными серебряными кокардами на черных шляпах с пышными плюмажами.

Мушкетеры имели право остановить и досмотреть любой экипаж, следующий через мост, но нас предпочли деликатно не заметить.

Сразу за мостом Джаду снова пришлось успокаивать рысака – на сей раз животное испугалось дюжины ходячих покойников, вычищавших канавы, что тянулись вдоль Королевского тракта. Неуклюже орудуя лопатами, то и дело оступаясь и рассыпая сгребенное, мертвяки механически грузили мусор, грязь и нечистоты на тележку, в которую были запряжены вместо мулов два жилистых и относительно свежих хуча. На синюшных лицах застыло унылое, отрешенно-сосредоточенное выражение.

Рядом терпеливо переминался с ноги на ногу молодой некромант, тощий и остроносый, кутающийся в короткий шерстяной плащ поверх традиционной черной робы Блеклых пастырей. На нем, правда, зловещее одеяние смотрелось не страшнее, чем камзол на деревенском пугале. Некромант бросал взгляды на небо и недовольно кривился, понимая, что не управится со своими танатами до дождя.

Раньше бродячие некроманты нанимались на работу главным образом за пределами Блистательного и Проклятого, но в последнее время стали появляться и в городской черте. Если так пойдет дальше, мертвяки вслед за магиматами начнут отбирать хлеб у простых горожан из числа тех, кто нанимается на поденную работу.

Как по мне, так ничего хорошего здесь нет. Да, Магистрат пару раз сэкономит, зато безработица вызовет очередной виток напряжения в отношениях живых и мертвых. Неужели отцы города этого не понимают? Отсутствие работы и избыток голодных ртов приводят к брожению умов среди черни. Людей надо чем-то занимать.

– Иногда ты ведешь себя как легкомысленный мальчишка, Джад, – заговорил я, когда компания живых мертвецов и их пастух осталась позади. – Осознай простую вещь: вы с Мортом поставили под угрозу не просто интересы семьи, но саму ее основу… Кэр это больше чем ожившая ноосфера замка. Это сама душа клана. Ставка была слишком высока. Нет ничего удивительного, что Эторн…

– А знаешь что? Зря ты не зашел к Вере! А то рассказал бы ей, что нам с Мортом не стоило делать того, что сделано! – огрызнулся Джад.

Я показал ему кулак.

– Сет, заклинаю, не держись со мной как с нашкодившим ребенком. Я уже сказал, что осознаю глупость своего поступка, но, повторюсь, разве в итоге все не обернулось к лучшему? Так почему было не выжать из ситуации все возможное? Все хорошее! Кэр стал истинным повелителем плоти – сколько преимуществ это таило в себе? Сколько возможностей? Сила Велиара! Да посмотри на свою руку! Какие еще нужны доказательства?..

– Руку, говоришь?

Я остановился и, не спуская глаз с племянника, медленно стянул перчатку с длани, слепленной Кэром взамен той, что срослась-сплавилась с телом Мастера. Поднял ее на уровень лица и начал неторопливо поворачивать туда-обратно, дабы Джад мог вдоволь налюбоваться.

Топорная работа.

Нет, правда.

Рука выглядела так, словно ее вырубил из полена ленивый плотник, озаботившись лишь самым поверхностным сходством с человеческой конечностью. Толстая, неровная, узловатая, вся в келлоидных рубцах. На коже цвета сырого мяса не росло ни единого волоска. Короткие пальцы напоминали обрубленные сучки. Ладонь была обмотана бинтом – новая рука досталась мне без мозолей, их приходилось наживать заново, упражняясь с рапирой и кинжалом. Я этим начал вновь заниматься лишь сегодня утром.

Впрочем, это все мелочи.

Хуже, что сама рука пока слушалась не очень хорошо. А когда и вовсе не слушалась – случалось, просыпаясь по утрам, я осознавал, что не чувствую ее, и колотил безвольно висящим отростком о стену или кровать, пока конечность не «просыпалась» тоже. Вдобавок ко всему обнаружилось, что при малейшем холоде начинают мерзко и пронзительно ныть новые кости – все разом, от фаланг пальцев и до локтевого сустава. Медики, практикующие medicae aktus, которых приводила Таннис, уверяли, что со временем это должно пройти, да и доктор Шу говорил то же самое. Надеюсь…

Главное, чтобы это время наступило прежде, чем вынужденная неловкость сыграет со мной злую шутку в самый неподходящий момент.

Если зрелище и смутило Джада, виду он не подал.

– А что… лучше было бы совсем без нее, Сет? – спокойно спросил племянник.

«Если бы не ты, мне не пришлось бы довольствоваться этим обрубком», – хотел сказать я, но подумал о Вере и не стал. Кое в чем Джад был прав: все закончилось лучшим образом… по сравнению с теми вариантами, что оставались.

Я просто не хотел себе в этом признаваться.

Более того, знай я сейчас, чем обернется визит в Кэр-Кадазанг, все равно не стал бы ничего менять. Корявая рука – малая плата за избавление от мук женщины, которая когда-то была мне дорога.

– Не думаю, что Дредд уполномочен причинить тебе вред, но встречи с ним лучше избежать. Съезжай с города, Джад, – сказал я вслух, положив новую – неуклюжую и тяжелую руку ему на плечо. – Потаскайся где-нибудь по Мятежным княжествам, погоняйся за пастушками и ядреными селянками. Пусть Старик успокоится. И Морта с собой забери. Сам же говоришь, из ситуации надо выжимать все хорошее, что есть… То, что вы двое еще ходите на своих двоих, уже очень хорошо. Вот и уносите ноги от греха подальше. Повинитесь, когда история малость забудется. Вам обоим еще крепко повезло, что Джайракс в отъезде…

– Морт заупрямится и не оставит мать, – подумав, покачал головой Джад.

– Тогда мой ботинок оставит синяк на его заднице! – разозлившись, прорычал я. – Пора мальчишке наконец научиться пользоваться и головой. Бравировать в данной ситуации неуместно! Ты еще что-то соображаешь, а с него хватит дури полезть на Дредда со своим форсажем.

Племянник сердито засопел.

– Ладно, посмотрим.

Мысленно я усмехнулся. С упрямством младших Слотеров нет никакого сладу. Они ни во что не ставят даже авторитет патриарха и готовы считаться лишь с репутацией самых свирепых представителей клана – Дредда, Джайракса. И моей.

Эторн для них просто ворчливый старик с белой бородой, которого принято слушаться по привычке… как будто им в детстве не рассказывали истории из нашего славного и относительно недавнего (какие-то три с лишним века назад) прошлого, когда одно только имя патриарха Слотеров наводило ужас на всех выживших в Войне кланов!

Отчасти, впрочем, Старик сам виноват. В последнее время он не то чтобы размяк, но явно стал чураться крутых мер. Случись подобное хотя бы лет двести назад, небось и Морт, и Джад уже вопили бы на дыбе в пыточной Кэр-Кадазанга, прижигаемые железом в воспитательных целях и в нужных местах.

И правильно. Ожоги со временем заживут, переломанные руки-ноги срастутся, а полученный урок запомнится накрепко. Морт же, вон, про выстрел в ногу не забывает.

– Ты всерьез думаешь, мне лучше уехать из города, Сет?

– Думаю.

– А я искал тебя, чтобы попросить поприсутствовать на встрече с Дреддом. – Лицо Джада приобрело почти умоляющее выражение. – Ну, знаешь, чтобы была третья, независимая сторона…

Я не стал этого слушать.

– Не стоит с ним встречаться. Дредда ведут приказы, а не размышления на тему. Мое присутствие только все осложнит. Смертоносец все воспринимает слишком буквально, и в данном случае сочтет за вызов.

– Хорошо… – уныло произнес племянник. – Черт с тобой. Черт со Стариком. Черт со всеми вами! Уеду. Но прежде у меня есть кое-что для тебя, Сет. Как авансовый платеж по тому счету, что ты обещал выписать.

Джад отпустил поводья, заглянул в экипаж и вернулся обратно, держа в руках сверток из холщовой ткани.

– Он, конечно, едва не сожрал твою душу, но мне кажется, ты все равно по нему соскучился, – криво улыбнулся племянник.

Неужто?

Я машинально потянулся к груди, не то проверяя, бьется ли еще пораженное отравленным серебром сердце, не то отыскивая рукоять поразившего его Дагдомара.

Место колдовского кинжала в ножнах, закрепленных под мышкой, ныне пустовало. После схватки с Мастером Плоти шестикратно проклятый акинак куда-то делся, и я не пытался его отыскать. Когда возвращаешься с того света и тебя буквально лепят заново из того, что осталось, трудно следить за сохранностью имущества.

А когда ко мне вернулись силы, стало не до клинка.

– Ага. Он самый, Сет.

Джад осторожно развернул сверток, обнажив неожиданно тусклое и темное, почти черное лезвие проклятого кинжала. Дагдомар выглядел так, будто его сунули в кузнечный горн и какое-то время подержали там. Металл почернел, как это бывает с серебряными украшениями, когда их долго носишь на теле и не чистишь, и даже словно бы оплавился. Хищные контуры клинка заметно оплыли.

На ощупь лезвие не утратило своей остроты, но, взявшись за рукоять, я не получил привычного отклика – не ощутил того свирепого кровожадного чувства, какое пронизывало всякий раз, когда Дагдомар покидал узилище ножен, голодный и ликующий.

Руны – шесть гибельных проклятий, свивающихся вместе в древнюю злую чару, – остались нетронутыми, однако ненасытная демоническая сущность, населявшая клинок, исчезла.

Я щелкнул по лезвию ногтем, и снова ничего не услышал.

Поколебавшись, я уколол себя острием и размазал каплю дымящейся крови по клинку. Тишина. Спокойствие.

Зловещий акинак был мертв.

– Что-то… странное… – задумчиво пробормотал я. – Где ты его взял?

– Позаимствовал в мастерской Попрыгунчика перед тем, как окончательно сделать ноги из Кадазанга, – беззаботно заявил Джад. – А он, так полагаю, слямзил твою игрушку, когда Кэр заново собирал тебя после стычки с Мастером.

Не удивлен.

С Дэрека Второго Слотера станется. В его облике и поведении много птичьего, немудрено, что угнездились и сорочьи привычки: тащить все, что плохо лежит и хорошо блестит.

– Так вот чего ради он приходил. Только признаться не решился.

– Ты не особо рад? А ведь сам говорил, что такой кинжал – единственный на весь Ур, а значит, и на весь мир.

– Теперь он… пустой. Прежде в этом кинжале сидел демон. Я сделал клинок сам, работая по чертежам, приведенным в древнем манускрипте, который, как говорят, был скопирован с рукописей Урана Батори. И сам заточил внутри него тварь по имени Дагдомар…

– Да я наслышан. Что ж, жаль, что подарок оказался испорчен. – Джад сокрушенно пожал плечами. – Должно быть, тварь погибла, когда пыталась сожрать твою душу вместе с душой Мастера. Спасая тебя, Кэр просто прихлопнул ее.

– Может быть. – Я припомнил слова Аниты, сказанные у изголовья моей кровати. – А может, это дело рук нашего неуемного Попрыгунчика. Он крепко обиделся, когда я не отдал ему тот манускрипт с чертежами. Часом не знаешь, что Дэрек вытворял с ним у себя в лабораториях?

– Понятия не имею. Просто увидел твой кинжал среди его хлама и подумал, что не будет большим грехом украсть у одного родича то, что тот сам стащил у другого. Я тебе крепко должен, хоть так отблагодарить… – Племянник оставил беззаботный тон и несколько замялся. – Но раз кинжал мертв, этого мало. Надеюсь только, ты не отправишь меня воровать печать у Совета Четырех в Лютецию… Ну то есть, я имею в виду, что долг, конечно, платежом страшен и все такое, но нельзя изменять чувству меры! Туда ехать месяц!

– Забудь об этом. Долг вернешь услугой, когда мне это крепко понадобится.

Джад натянуто улыбнулся – похоже, он ждал другого ответа.

Да и шут с ним.

Сказать по правде, история с воскрешенным Мастером Плоти оказалась достаточным испытанием для любой дружбы.

– Я могу довезти тебя до Аракан-Тизис, – помолчав, предложил племянник. – Может, по дороге пропустим бутылку-другую доброго тарнского?

– Я хочу пройтись, Джад. Слишком долго, знаешь ли, провалялся в постели…

– …по моей милости, – нервно рассмеявшись, закончил племянник. – Ладно, Сет, бывай. Как надумаешь взыскать должок, присылай нарочного.

– Не сомневайся. А пока послушай меня и не тяни с отъездом из города. Съезжай сегодня же вместе с Мортом. Я не хочу, чтобы вы, двое, чего доброго, сцепились с Дреддом или даже Джайраксом. Против них – кишка тонка выстоять.

– Насчет меня ты слышал. А насчет Морта… Говоришь, если стрельнуть ему в ногу, начинает слушаться? Надо попробовать.

Джад забрался в экипаж и с силой хлестнул поводьями. Лошадь с места взяла в разбег, и двуколка быстро унеслась прочь. Я хмуро поглядел ему вслед, затем поднял голову и окинул взглядом не менее хмурое небо – серое, отягощенное тучными, даже на вид влажными облаками.

По щеке тут же ударила тяжелая капля, за ней другая.

Начинался мерзкий уранийский осенний дождь. Словно подтверждая это, заныла-запульсировала болью рука.

Самое время для пеших прогулок, ага.

На мгновение искушение вернуться к дому Веры вернулось и накатило на меня с новой силой. Что бы я там себе ни говорил – сегодня в этом доме меня бы приняли. Надо было только постучать в дверь…

Постояв на месте, я поднял воротник плаща, надвинул шляпу на брови и двинулся прочь.

Я не сделал и тридцати шагов, как разверзлись хляби небесные и обрушили на Ур, Блистательный и Проклятый, настоящий ливень.

С окончательным возвращением в мир живых, Сет Ублюдок Слотер.

Глава III

Разговор за чашкой кофе

Расставшись с Джадом, я какое-то время шагал по Королевскому тракту меж дорогих доходных домов, где снимали меблированные апартаменты богатые купцы и дворяне, не вышедшие титулом, чтобы обитать по ту сторону канала Веспина.

Дождь зарядил не на шутку, а со стороны моря продолжал налетать, словно злобный пес, его дружок-ветер. Набрасываясь резкими порывами, он подхватывал целые пригоршни воды и ловко швырял их в лицо, прямо под поля шляпы, которые быстро набрали влагу и обвисли почти до самого носа. Плащ тоже намок и набух, тяжело прилип к плечам и спине, зашлепал сырыми полами по ногам.

На ходу я поплотнее запахнулся, но это не сильно помогло. Вода стекала по щекам, подбородку и лила за ворот, быстро промочив до исподнего.

Нынче иные портняжные мастерские приноровились производить особые плащи и накидки, вплетая в ткань заговоренные нити, так чтобы те образовывали сложный узор-вязь, составляющий заклинание, способное отталкивать воду. В такой одежке относительно комфортно в любой дождь, даже в отчаянный ливень вроде нынешнего. Есть только два принципиальных недостатка – во-первых, стоят такие обновки неприлично дорого, а во-вторых, притягивают всевозможную водную нечисть, как магнит железо. После того как пару-тройку хозяев водоотталкивающих плащей утопили водяные феи, накачав в легкие жидкость, число желающих разгуливать под дождем в полном комфорте заметно поубавилось.

Водяных фей я не боялся, но все равно нипочем не стал бы напяливать на себя вещь, благодаря которой любой маг в радиусе мили может почуять магическую ауру и навести по ней какие-нибудь пакостные чары. Плащ-то не Дагдомар, в защитные ножны не спрячешь. Да и вымачивать его раз в месяц в жертвенной крови, чтобы заклинание не утратило своей силы, хлопотно.

И все же сейчас такой плащик пришелся бы кстати. Иногда погода в Уре случается хуже плохого…

В общем, упрямство упрямством, настроение настроением, но, пожалуй, пора заканчивать с водными процедурами.

Я свернул с дороги в первое попавшееся заведение, которым оказалась кофейня с изображением не то затейливого бублика, не то хитро свернувшейся змеи на вывеске. Маленький патио при кофейне весь залило водой, даром что скамьи не плавали, но над добротно уложенной черепичной крышей понемногу чадила труба, а значит, можно надеяться на чашку горячего кофе или вина со специями.

Дверь была рассчитана на человека среднего роста, пришлось сложиться чуть не вдвое, чтобы не стукнуться лбом о притолоку. Зато внутри оказалось неожиданно просторно. В заведении царил полумрак, разгоняемый пламенем большого камина и нескольких толстых свечей. Нагретые камни источали жар. Вкусно пахло свежим хлебом, размолотыми кофейными зернами и сухими травами.

Хозяин, темнокожий метис (абориген Пнедории?) с мелкими чертами лица, тут же поспешил навстречу. Его не смутили ни мой рост, ни количество пистолетов и клинков на перевязи. Впрочем, радушие можно и понять – посетителей-то в кофейне нынче раз-два, и обчелся.

На короткую секунду я по привычке задержался на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку и одновременно прицениваясь к обстановке. Хм… а изнутри кофейня больше походила на портовый кабак. Массивные круглые столы на толстых чурках, тяжелые деревянные табуреты, сколоченные снизу досками попарно, чтобы удержать иных посетителей от искушения дубасить такими друг друга по головам. У дальней стены тянулась стойка, огораживающая запасы хозяина от публики и позволяющая спрятать, например, мушкет или аркебузу.

Так, для большего порядку.

Что до публики, то я посчитал – раз, два… и действительно обчелся.

У окна обосновался крепкий плечистый мужик с густыми усами и коротко, по-солдатски остриженными волосами. Он сидел, тяжело навалившись грудью на столешницу, обоими руками облапив кружку с вином. Рядом высилась початая бутылка, а к столу была прислонена короткая шпага в потертых кожаных ножнах. Такого странно встретить в кофейне – скорее уж в пропахшей вином и блевотиной забегаловке.

Рубака. Наемный головорез.

В дальнем углу, боком ко входу, сидел другой посетитель, почти полностью скрытый тенью. Этот мне сразу не понравился.

Судя по потекам воска на столешнице, он специально переставил свечу на другой край стола – чтобы она не освещала его лицо и не засвечивала глаза. Прием старого душегуба, знающего толк в мелочах, которые могут спасти жизнь…

– Прошу ближе к огню, светлый боте, – с мягким акцентом предложил хозяин. – Вам надо подсушиться. Сюда, пожалуйста. Вот так… Позвольте ваш плащ. И шляпу. О-хо-хо, сколько воды с вас натекло, целая лужа. Да, лоа воды и неба нынче снова что-то не поделили и устроили целую войну. А достается нам, простым смертным.

Я не ошибся, это действительно пнедориец.

Вернее, та-мауд, коренной житель острова, пнедорийцами-то ныне кличут уже потомков белых поселенцев, прибывших покорять его родину с разных концов света – из Сантагии, Лютеции, Йодлрума, ну и Ура не в последнюю очередь.

– В такую погоду нельзя быть снаружи. Нет, никак нельзя. Надо сидеть у огня, пить хороший кофе и курить трубку.

– Трубку оставь себе, – сказал я, устраиваясь так, чтобы темный силуэт человека в углу оставался в поле зрения. – А вот кофе неси. Да покрепче. И сахара отколи кусок побольше.

– Осмелюсь предложить светлому боте тахури. Это знаменитое блюдо моего народа – слоеный мясной пирог с пряностями. Воины едят его перед боем, чтобы набраться сил. Такому большому мужчине сил не занимать, но стоит подкреплять их время от времени.

Я втянул ноздрями вкусные ароматы, идущие от кухонных печей, и вспомнил, что действительно успел проголодаться. Утром я выпил только пару кружек вина да умял кусок хлеба с холодной курицей.

– Тащи свой тахури.

– Правильный выбор, светлый боте! – одобрительно щелкнул языком метис. – В этом большом городе полно воинов и шаманов, но немногие отваживаются попробовать стряпню народа та-маудов. Думают всякое. А какой вред может идти от благословенного змеиного мяса?!

Мне он, пожалуй, понравился: простой и цельный, лишенный предрассудков относительно титулов и сословий, услужливый, но не лебезящий. А что до змеиного мяса… случалось жрать и собственноручно ободранных крыс. Едва ли они будут хуже умело приготовленного мясного пирога.

Я кивнул и бросил на столешницу серебряный флорин.

Насчет питательных свойств тахури хозяин кофейни не обманул. Змеиный пирог представлял собой круглый плотный хлеб, тесно переложенный полосками хорошо прожаренного мяса и листьями какого-то кислого салата. Не изысканно, но сытно. Опять же такой пирог можно брать в дорогу – испортится не скоро.

Съев больше половины, я почувствовал, что приморил червячка, и уделил внимание чашке с кофе. Он оказался крепким и слегка горчил.

– Что ты там сказал про войну духов? – спросил я та-мауда, обнаружив, что тот стоит рядом, на случай если понадобится что-то еще.

– Мой народ, как и ваш, верит, что духи – это тени умерших людей, светлый боте. А лоа – это иное. Это все, из чего составлена жизнь. В воздухе живет много воздушных лоа. Обычно они мирные, но есть множество водных лоа, которые тоже хотят подняться на небо и жить там. Всякий раз, когда идет пар или поднимается туман, – это водные лоа норовят занять место на небе. Воздушные терпят их, но когда водных лоа становится слишком много, они изгоняют пришельцев. И те падают на землю вместе с каплями дождя. Каждая капля – это лоа воды, поверженный в бою за небеса.

Я слегка усмехнулся:

– Ну и жуткая же резня идет тогда сейчас в воздусях.

– Лоа бессчетны, как песчинки на дне моря, – пожал плечами та-мауд. – Их сто раз столько, сколько звезд на небе. Поражение для них ничего не значит. Круг будет продолжен. Такая война вечна, потому что из нее рождается сама жизнь.

– Твое счастье, что мы в славном Уре, пнедорийская обезьяна! – неожиданно рявкнул густоусый рубака, с грохотом отставив кружку.

Я перевел взгляд в его сторону и еще раз смерил с головы до ног. Не очень высок, но плечист, крепок и жилист, как уличный пес. Воинственно встопорщенные светлые усы, задиристый нрав и гортанный акцент – по всему похож на гейворийца. Таких сейчас модно нанимать в личные дружины, охраняющие знатных уранийских нобилей. Дети дремучих сосновых боров, что на юге Уранийского протектората, ничто так не ценят, как верность слову и добрую драку – желательно без всякого повода.

На груди рубаки и в самом деле поблескивала серебряная вышивка – стигма, означающая, что он служит одному из уранийских домов, но разглядеть ее в полумраке кофейни не удалось.

– В любом другом городе мира тебя бы сожгли за ересь!

Было забавно слышать это от недавнего язычника (большинство гейворийцев все еще поклоняется своим звериным богам), но та-мауд ничего смешного в словах задиры не нашел, поэтому прикусил язык, сжался и отступил к стойке.

Не сильно-то вояка и погрешил против истины. В иных государствах и городах, где мессианская церковь запустила свои щупальца не только в души смертных, но и в вопросы политики, а также управление государственными делами, за подобные речи и в самом деле могли наказать. Другое дело Ур – город многих культур и сотни религий. Если здесь меж собой уживаются (пусть ненавидя и понося друг друга) даже Строгая и Черная церкви, то уж как-нибудь найдется место и верованиям выходцев со Змеиного острова, где темнокожие мужчины и женщины с глазами, похожими на блестящие оливки, поклоняются сонму призрачных лоа, а мрачные, увешанные засушенными лапками и птичьими косточками шаманы умеют делать зомби из живых людей, не умерщвляя их, но отнимая волю и разум.

Свою веру и свою магию немногочисленные та-мауды-переселенцы привезли через море сначала в Сильверхэвен, а затем и в Блистательный и Проклятый. И если вера здесь никого особо не заинтересовала, то магии нашлось практическое применение. Шаманические ритуалы никогда не считались особо сильными и полезными – слишком уж много условностей приходится соблюдать, чтобы все сработало как надо, однако кое-какие приемы та-маудов Магистрат и Ковен сумели поставить на службу городу.

И не только они.

Уже лет пятнадцать прошло, а в Уре еще жива память о наводящем ужас Певце Змей – безумном шамане по имени Ллин Так, что работал на Гильдию ночных ангелов, исправно умерщвляя «клиентов», до которых не смогли добраться обычные головорезы, работающие по старинке – ножами да пистолетами. В конце концов песням Така положили конец Треверсы – по каким-то своим соображениям, но к тому времени шаман-душегуб успел стяжать себе по-настоящему дурную репутацию, отправляя за теми, кто помечен смертью, полупризрачных змей, сотканных из проклятий и неких материальных субстанций.

Но я отвлекся.

Как было сказано, гейворийский вояка рубанул сущую правду, не возразишь. Но форма, в какой он это сделал, мне не понравилась, потому что понравился хозяин кофейни, показавший себя славным малым, удачно избавленным от подобострастного угодничества, какое проявляют большинство смертных, сталкиваясь с тем, кто выше их по званию, происхождению, толщине кошелька или просто по тяжести кулака.

– Я смотрю, здесь ревнитель религиозных устоев голос подал, – негромко проворчал я в пустоту. – Так, может, он обрисует свой взгляд на ересь тому, чьи предки вышли из чрева Лилит, ужаснейшей из матерей?

В кофейне словно натянулся и лопнул невидимый канат, беззвучно стегнув воздух напряжением.

Смуглое лицо метиса посерело от страха. Он понятия не имел, кого привечает у себя в заведении, но, живя в Уре, про Выродков не мог не слышать. Гейвориец и вовсе на какое-то мгновение замер, лихорадочно оценивая ситуацию.

– А-а, Древняя кровь, – наконец протянул он. – Наслышан.

Рубака старался цедить слова безмятежно и презрительно, как и подобает задире, который нарывается на хорошую драку, но в голосе чувствовалось едва слышное дребезжание. И все же, несмотря на отсутствие публики, отступать он не собирался.

Как же, знаменитое гейворийское упрямство, густо замешанное на браваде. Уйдет отсюда живым – будет чем похвастать перед соплеменниками, а не уйдет… истинным мужчинам не пристало доживать до глубокой старости.

Эти свирепые и бесстрашные сукины сыны за то и ценятся в наемниках, что готовы сдохнуть, но не отступить, даже когда дело безнадежно. Воин, выросший под сенью сырых гейворийских боров, при случае будет хамить даже королю… если только это не запретит человек, которому он принес присягу. Верность слову в лесных племенах ценили даже выше храбрости.

– Наслышан, говорю, – с вызовом продолжал рубака, слегка приподнявшись над столом. – Только вот еще я слышал, будто такие, как ты, сами решают все вопросы с другими мужчинами. А не прячутся за мамкину юбку!

Вздохнув, я отставил в сторону чашку с кофе и сжал кулаки.

Лишнее.

Раздался громкий гудящий звук – бум-м-м-м! – и конфликт сам собой исчерпался.

Гудела столешница, сколоченная из толстых, гладко оструганных досок, за долгое время отполированных рукавами посетителей. Голова усатого задиры ударила в нее, как колотушка в набат.

Я толком и не успел понять, как человек, до того неподвижно сидевший в дальнем углу, вдруг оказался рядом со столом буяна. Когти Астарота! Минуту назад я поклялся бы, что на такое способен только Морт с его форсажем да еще один прыткий крепыш из Малиганов по прозвищу лорд Молния.

Я подобрался и положил руки на рукояти пистолетов. Кого еще угораздило завалиться в это заведение?

Человек из дальнего угла отнял руку от затылка гейворийца – рубака немедленно сполз под стол, оставив за собой лужицу крови и пару зубов, – и приветливо помахал мне, точно старому знакомому. Он сделал шаг, другой, и тени словно бы нехотя отпустили рослую плечистую фигуру, а пламя свечей заиграло на кроваво-красных вставках длинного, до пят, плаща-мантии.

– Здравствуй, Дредд.

Слотерам можно здороваться друг с другом, но мне пришлось сделать усилие, чтобы не выдать свое удивление.

– Здравствуй, Сет. Как здоровье? – чистым красивым голосом откликнулся Дредд Слотер.

Как здоровье?

Любой, кто хоть немного в курсе наклонностей моего родича, а также его профессии, скажет: это не тот вопрос, который вы хотите услышать из уст палача клана.

Я промолчал.

Дредд не смутился.

– Как рука?

– Спасибо, еще на что-то гожусь.

– Я рад. Не люблю, когда у кого-то в семье неприятности.

Слова звучали дружелюбно, но мне казалось, будто я все равно ощущаю мертвенный холод, исходящий от родича. Сумрачно красивый и утонченно мрачный, в своей неизменной черной с красным мантии, он одновременно походил на падшего ангела и коварного злодея из театральной постановки. При этом я заочно готов пожалеть и того, и другого, случись им оказаться на пути у Дредда Слотера.

У всех Выродков есть Таланты – более или менее специфичные, но немногие раскрывают их суть так глубоко и многогранно, как это сделал Дредд, одаренный нехитрым, казалось бы, умением нести смерть. Про таких говорят – превратил ремесло в искусство. Если Костяной Жнец, в назначенный час прерывающий наше бренное существование, вдруг притомится и пожелает отойти от дел, он может с чистой совестью перепоручить свои обязанности Дредду.

Наш Смертоносец справится.

И лучшим образом.

– Мне казалось, неприятности семьи – твоя работа, – не скрывая настороженности, пробурчал я.

– А кто сказал, что я так уж люблю свою работу, Сет? Я просто очень хорошо ее делаю. Не хуже, чем ты свою.

– Вот как? – Я не стал утруждать себя деланой улыбкой и холодно посмотрел Дредду в глаза – ярко-синие, как кусочки сапфира. – Тогда интересно, насколько случайной вышла встреча двух хороших работников в одной славной кофейне. Или ты завсегдатай, а я вторгся в твою обитель?

– Я? Нет. – Дредд даже слегка поморщился. – Не люблю пнедорийскую кухню и тем паче пнедорийский кофе, он слишком горчит… Ты что побледнел, малый? – Последнее адресовалось уже хозяину-метису. – Пойди-ка на кухню и придумай себе занятие. Нам тут надо поговорить с глазу на глаз. По-родственному.

Дважды просить та-мауда не пришлось – только пятки сверкнули.

– Видишь ли, я предпочитаю сам устраивать случайности, Сет. Так надежнее.

Я помедлил с ответом. Поднял кружку и неторопливо отпил несколько глотков обжигающего горчащего кофе, выигрывая секунду-другую, чтобы быстро просчитать ситуацию.

Джад говорил, будто Эторн велел Смертоносцу разыскать его. Как же получилось, что, отправившись на поиски нашего воришки, Дредд предпочел найти меня. Странно это. Ко мне-то у клана какие могут быть претензии?

Или дело в Морте? Дредд думает, будто я могу помочь ему взять в окорот сына?.. Едва ли. Он достаточно хорошо меня знает, чтобы питать по сему поводу какие-то иллюзии. Выходит, нужен ему все-таки именно я?

Не случайно же о здоровье справился.

Здоровье, здоровье… его интересует оттяпанная по плечо рука? Или же пуля в живот? Поздновато, конечно, для последнего случая, но все-таки.

А впрочем, что гадать? С Дреддом лучше не заигрываться в слова и спрямлять углы.

– Ну и на кой… случай… тебе понадобилась моя персона?

– Интересный вопрос, – начал было Дредд, но я быстро перебил его, слегка смутив, к вящему своему удовольствию:

– Минуту, Дредд. Прежде чем мы перейдем к делу, позволь кое-что уточнить. Как ты узнал, что я буду здесь? Ты следил за мной? Или использовал чары морока, чтобы привести куда надо? Мне не нравится это, родич. За такие штучки я могу спросить. И серьезно спросить.

Дредд слегка пожал плечами:

– Ничего такого, Сет. Ничего, с чем не справились бы нехитрая логика и должная наблюдательность.

– Говори.

– Не приказывай мне, родич, – мягко попросил палач клана. – Ты же знаешь, есть только один человек, которому такое позволено.

– …пожалуйста? – помедлив, добавил я, превратив требование в просьбу.

– Так-то лучше… Утром я нанес визит в твои апартаменты на Аракан-Тизис. Любезная хозяйка дома (должен сказать, для вдовы она выглядит вполне цветущей) была очень мила и сообщила, что ты ушел спозаранку. И что «мессир Слотер никогда не докладывается, во сколько его следует ждать». Твоя красивая девочка-полуэльфка оказалась не менее любезна и мила, но ничего сказать не смогла… в силу известных нам обоим обстоятельств.

Я почувствовал, как в животе свернулся ледовый ком, кулаки сами собой стиснулись. Кружка треснула, и горячий кофе потек между пальцами, как кровь из пореза.

– Если ты что-нибудь им сделал…

– Сила Велиара! Сет, что за реакция? – рассмеялся Дредд. – Нельзя так привязываться к смертным, это делает тебя уязвимым. И потом, за кого ты меня принимаешь! Разве я похож на обычного головореза? Это был визит вежливости, не более того.

Нехорошо получилось.

Нельзя проявлять слабости перед Дреддом. Он умеет на них играть. Смутившись, я разжал пальцы и принялся вытирать руку о штанину.

– Продолжай… пожалуйста.

– Немного зная твои привычки, я предположил, что ты направился в забегаловку того симпатичного толстяка, у которого любишь столоваться.

Это Упитанный Ван-то – симпатичный толстяк? У родича определенно сложности с подбором подходящих эпитетов. Но по сути сказанного он прав, я действительно регулярно захаживаю к Вану пропустить стакан-другой старого доброго тарнского. В «Луженой глотке» кормят бесхитростно, зато сытно, и хозяин всегда помнит о моих запросах. А главное – тамошняя публика привыкла ко мне и не ведет себя, словно овечья отара, учуявшая промеж себя волчий дух.

Иногда пугливая суета смертных ужасно раздражает.

– Тебя я там не застал, но обнаружил некоего молодца в ливрее с баронским гербом на стигме и с расквашенной физиономией, – продолжал Дредд. – Последнее почему-то сразу заставило меня подумать о тебе. Интуиция, если хочешь.

Сомневаюсь, что дело обошлось интуицией: палачи любят получать точные вопросы на свои ответы. Это – профессиональное.

– А, ливрейный лакей, – припомнил я утренний инцидент. – Человек барона… как же его… фон Туска. Какой-то нувориш из Фронтира. Его слуга действительно схлопотал утром по зубам. Поразительно наглый тип для смертного.

– Неместный, – понимающе вздохнул Смертоносец.

– Ага. За пределами Ура забывают про репутацию Древней крови. Старику следовало бы об этом задуматься.

– Aue.

Эпизод у крыльца мог показаться достаточно необычным, однако в силу его незначительности я успел выбросить случившееся из головы. Зря. Все в нашем мире складывается из мелочей, а конкретно эта мелочь привела ко мне Дредда – самого опасного сукина сына во всем Блистательном и Проклятом после моего младшего братца Джайракса.

Зачем лакею фон Туска было отираться в забегаловке Упитанного Вана после моего ухода? Не посмел показаться на глаза хозяину, получив отказ, и потому отправился топить горе в вине? Слуги так себя не ведут.

Есть в этом что-то странное.

Еще одна вещь, о которой стоит подумать на досуге.

На этом я выбросил наглого лакея из головы и сосредоточился на Дредде.

В его присутствии думать о чем-то лишнем противопоказано – больно много сюрпризов таится под знаменитой красно-черной мантией. Причем некоторые имеют свойство выскакивать, вылетать и выстреливать в самый неподходящий момент.

Зачем я понадобился палачу клана – вот над чем надо голову ломать. Думай, Сет, думай.

История с Мастером Плоти здесь явно ни при чем, я действовал в интересах семьи и спас ни много ни мало весь Кэр-Кадазанг. В данном случае я, дери меня Астарот, герой! Что еще ему может от меня понадобиться?

Хочет попросить не встревать в экзекуцию, которая грозит Морту и Сету? Едва ли. Не настолько он меня опасается.

Похоже, следует заглянуть в летопись семейных неприятностей поглубже.

Дэрек со Стайлом и заварушка в борделе Мамаши Ло? Стрелять по родичам, безусловно, часть семейной традиции, но везде есть свои границы…

Пересказывать все это долго, на деле же воспоминания и мысли проскользнули в голове со скоростью молнии. Дредд даже не успел закончить свою тираду.

– …тип с разбитой физиономией был так любезен, что рассказал мне, как ты утопал в направлении Королевского тракта. И тогда я подумал: «А что, если, совершив героическое деяние, наш славный семейный рыцарь отправился получать вознаграждение с прекрасной дамы?»

– Тебе ужасно не идут потуги иронизировать, Дредд, – скривился я. – Это не твой стиль. Для иронии в тебе слишком много мрачности. Лучше попробуй ядовитый сарказм.

– Спасибо, учту.

– Как ты оказался здесь?

– Считай это очередным проявлением интуиции. Я отправился по твоим стопам и уже почти добрался до Могильного моста, когда начался дождь. Тогда я предпочел вернуться в ближайшее заведение с крышей и горячими напитками. Расчет был прост – если Вера впустила тебя, то надо дать вам время побыть друг с другом. Если она тебя выгнала – скорее всего ты заглянешь сюда. Ты ведь ходишь пешком, а под таким дождем гулять – то еще удовольствие.

Натянутая логика, да и предпосылки ошибочные.

Я не преминул сообщить об этом родичу. И добавил:

– Вера меня не выгоняла.

Дредд только слегка пожал плечами:

– Ты здесь.

– Я думаю, ты просто послал шпионить за мной беса. Или использовал что-то вроде ведьминого компаса. Удивительно, что я ничего не почувствовал. Похоже, инстинкты притупились.

– Обижаешь, Сет. Мы же семья! К чему такие сложности?

– Мы очень нехорошая и очень странная семья. А уж твое присутствие делает любую семейную проблему либо драмой, либо трагедией. Что у нас сегодня в афише?

Дредд не силен в дипломатии.

Прямой вопрос сбил его настрой, и палач клана, потеряв нить разговора, чуть замешкался. Отлично, значит, прямых указаний относительно меня у него нет. Пользуясь этим, я демонстративно отвел от него глаза и с аппетитом, которого на самом деле уже не чувствовал, набросился на пнедорийский пирог. Затылок неприятно холодило чувство тревоги и опасности.

Такое поведение окончательно вывело Дредда из равновесия – он привык быть центром напряженного внимания собеседника. Заложив руки за спину, родич прошелся пару раз туда-обратно, как человек, который не знает, куда себя деть и как поставить.

– Говоришь, здоровье в порядке? И рука, и… мм… прочее? Вот и славно, – наконец произнес он. – А как дела вообще?

Глупо прозвучало, но я постарался, чтобы на лице ничего не отразилось. И даже ответил без особого яда. Дредд плохо реагирует на сарказм, а иронию признает, только когда удается обойтись без слишком тонких намеков, потому и сам иронизировать не умеет.

– Неплохо. Недавно, знаешь ли, в очередной раз спас наш славный город от поганой участи. А заодно и всю семью.

– Да-да, – махнул рукой Дредд. – Наслышан. Все и впрямь было так серьезно или Дэрек с Анитой преувеличивают?

– Как часто Слотеры обращаются за помощью к Слотерам? – хмыкнул я.

– К моим услугам клан прибегает регулярно, – пробормотал палач себе под нос и снова принялся мерить комнату шагами, всем видом изображая человека, обремененного некой задачей, к которой никак не может подступиться.

Актер из него никудышный.

Вся глубинная суть этого представления преследовала одну цель – мне надлежало понять, что Дредду неприятно вести этот разговор, но он, черт возьми, должен.

– Определенно переговоры – не твой конек, Дредд! – не выдержав, рассмеялся я. – Ты ведешь их даже хуже, чем я. Потратить столько времени на жеманство и не перейти к сути! Уранийские нобили могли бы у тебя поучиться.

Родич раздраженно сверкнул глазами, но ничего не сказал.

– Дай облегчу задачу. Ты явился, чтобы узнать, как я поживаю с тех пор, как научился не только отращивать руки, но и переваривать свинец, не так ли?

Другой бы вздохнул с облегчением, но Дредд выше подобных одолжений. Просто на лице палача клана разгладились какие-то едва видимые складки, а шаги по кофейне прекратились.

Родич нащупал цель, и все для него стало легко и просто.

– Ты на редкость здоровый черт, Сет. Пожалуй, даже покрепче нашего богатыря Джакса, – слегка улыбнувшись (ну, как сумел), сказал Дредд. – Я всегда считал, что убить тебя – пистолета маловато. Потребуется что-то покрупнее.

Звучало как шутка, но мне стало неприятно. Потому что шуткой это было лишь отчасти. Не покривлю душой, если скажу, что Дредд только что озвучил свое профессиональное, и очень веское, мнение. Интересно, что покрупнее сейчас спрятано у него под мантией?

Я почувствовал, как напряжение вновь растекается по телу, взвинчивая в предбоевую готовность каждую мышцу, каждый нерв. Не то чтобы родич пугал меня по-настоящему (хотя бояться его стоило любому, кто ходит, дышит и кого можно убить хотя бы парой-тройкой способов)… смущала, нервировала и угнетала сама возможность драки с палачом клана.

Даже если я вколочу Дредда по плечи в землю, тому, что от меня останется, придется иметь дело со всей яростью семейки Слотеров. Тут даже заступничества Кэра будет маловато.

– Хочешь проверить? – без обиняков спросил я, тяжело положив на стол кулаки.

– Не тянет, – спокойно сообщил Дредд. – Я видел, что ты сделал ранее с Дэреком и Стайлом, а ведь они крепкие парни.

– Ага, особенно когда держатся за руки.

– Порознь тоже ничего.

– Эторн прислал спросить с меня за Близнецов?

– А есть за что спрашивать? – вопросом на вопрос ответил Дредд.

– Дай скажу тебе, что я думаю. Я думаю, что у Старика не может быть ко мне претензий из-за истории с Кэром. Наоборот, я вправе рассчитывать на большую коробку благодарностей, перевязанную подарочными ленточками. Значит, дело в стычке с Близнецами. Эторн не выносит, когда Слотер поднимает руку на Слотера.

– Мыслишь логично. Но предпосылка изначально неверна. – Дредд вернул мне мою шпильку. – Я здесь в частном порядке. Пока…

Моя настороженность сменилась раздражением.

Кровь и пепел! Я готов стерпеть от Дредда Слотера удар в челюсть, но не предупреждения о том, что он мог бы ударить.

– Обойдись без этих недомолвок, Дредд. Выкладывай, что нужно, и проваливай по прочим своим частным делам.

– Ты не понял, Сет. Я, можно сказать, предвосхищаю Старика. В силу моего хорошего к тебе отношения.

– Да ну?

– Честно.

– Тогда не понимаю, почему ты здесь, а не трясешь Дэрека и Стайла, – окончательно разозлился я. – После нашей стычки на них не осталось и царапины, зато эта парочка едва не уложила меня в могилу там, в борделе Мамаши Ло. И я уверен, что пистолет, из которого мне чуть позже продырявили брюхо, подло стреляя из подворотни, держала одна из четырех лап Близнецов!

Дредд смерил меня долгим взглядом и приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и покачал головой. Его поведение напрягало меня чем дальше, тем сильнее. Раньше с Дреддом все было просто. Я точно знал: если открываешь дверь и видишь его на пороге, надо бежать, драться или читать отходную молитву.

А тут он стоит и нервы треплет. Что за игры?

– Ну так в чем дело, родич? Почему ты не у Близнецов, а устраиваешь мне странный спектакль здесь?

– Есть мн